Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей, Консультации специалистов: Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика

Уильям Истерли

^{В ПОИСКАХ РОСТА}

ПРИКЛЮЧЕНИЯ И ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ЭКОНОМИСТОВ В ТРОПИКАХ

ИНСТИТУТ КОМПЛЕКСНЫХ СТРАТЕГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ МОСКВА · 2006

Перевод с английского Виктора Сонькина Под редакцией Сергея Заверского

Original English edition, The Elusive Quest for Growth: Economists’ Adventures and Misadventures in the Tropics Published by The MIT Press, Cambridge, Massachusetts, London, England Copyright © by Massachusetts Institute of Technology

Истерли В.

И 891 В поисках роста: Приключения и злоключения экономис­тов в тропиках / Пер. с англ. — М.: Институт комплексных стратегических исследований, 2006. — 352 стр.

Перевод на русский язык В. Сонькина, 2006 Институт комплексных стратегических исследований, перевод, оформление, 2006

СОДЕРЖАНИЕ

Благодарности……………………….9

Предисловие. Сергей Гуриев.……………….11

Предисловие научного редактора. Сергей Заверский……13

Предисловие к русскому изданию…………….16

Предисловие ко второму изданию…………….17

 Пролог. Поиск……………………….18

ЧАСТЬ I. Для чего нужен экономический рост.…………21

Глава 1. Помочь бедным…………………24

Интермеццо. В поисках реки. …………….34

ЧАСТЬ II. Бесполезные лекарства.…………………39

Глава 2. Помощь ради инвестиций…………..42

 Интермеццо. Пармила.………………….63

 Глава 3. Сюрприз Солоу: инвестиции не приводят к росту. . 64

Интермеццо. Сухие стебельки……………….86

 Глава 4. Образование — ради чего?…………….87

 Интермеццо. Без убежища.……………….101

 Глава 5. Деньги на презервативы?…………….102

 Интермеццо. Картины на надгробиях.………….114

 Глава 6. Займы, которые были, рост, которого не было . 115

Интермеццо. История Лейлы………………136

 Глава 7. Прости нам долги наши…………….137

 Интермеццо. Картонный домик…………….152

Часть III. Люди реагируют на стимулы……………..155

Глава 8. О возрастающей отдаче: утечки,

соответствия и ловушки……………..159

Интермеццо. Война и память………………184

 Глава 9. Созидательное разрушение: сила технологии. .. . 185

Интермеццо. Несчастный случай на Ямайке………207

 Глава 10. Под несчастливой звездой…………..208

 Интермеццо. Жизнь в фавеле………………227

 Глава 11. Правительства могут убить рост………228

 Интермеццо. Флоранс и Вероника…………….250

 Глава 12. Коррупция и рост………………251

Интермеццо. Дискриминация в Паланпуре……….263

 Глава 13. Поляризованные народы……………264

 Интермеццо. Насилие сквозь века…………….292

 Глава 14. Заключение. Вид из Лахора………….294

 Примечания……………………….301

 Список литературы…………………..317

 Указатель…………………………337

 Благодарности

Я очень признателен Россу Ливайну и Лэнту Притчетту, которые знакоми­лись с черновиками этой работы и неоднократно обсуждали со мной пробле­мы экономического роста, в результате чего многое для меня значительно про­яснилось. Хочу выразить благодарность моим редакторам в издательстве MIT Press за сделанные ими замечания; пяти анонимным рецензентам, давшим от­зывы на рукопись; Альберто Алесине, Резу Бакиру, Роберте Гатти, Рикардо Ха-усманну, Чарлзу Кенни, Майклу Кремеру, Сьюзен Рабинер, Серджио Ребело, Серджио Шмуклеру, Майклу Вулкоку; соавторам используемых здесь моих ра­бот — я многому научился у этих людей, среди которых покойный Майкл Бру­но, Шанта Девераян, Дэвид Доллар, Аллан Дрейзен, Стенли Фишер, Румин Ис­лам, Роберт Кинг, Аарт Краай, Паоло Мауро, Питер Монтил, Говард Пэк, Джо Ритцен, lOiayc Шмидт-Геббель, Лоренс Саммерс, Джозеф Стиглиц, Хольгер Вольф и Дэвид Юравливкер. Я благодарен организаторам весьма познаватель­ных встреч по проблемам роста в Национальном бюро экономических иссле­дований - в том числе Роберту Барро, Чарлзу Джонсу, Полу Ромеру, Джеффри Саксу и Элвину Янгу; многочисленным участникам семинаров и занятий в Джорджтауне и в Школе по углубленному изучению международных отноше­ний в Университете Джона Хопкинса, а также слушателям учебных курсов, на которых я представлял фрагменты этой книги. Ответственность за высказан­ные в ней идеи лежит исключительно на мне.

Предисловие

Почему одни страны бедны, а другие богаты? Почему некоторым бедным странам удается сократить многократное отставание от богатых в течение жиз­ни одного поколения, а другие отстают все больше? Можно ли сделать что-ни­будь для повышения темпов экономического роста в бедных странах?

В экономической науке нет более важных вопросов. Трудно не согласиться с лауреатом Нобелевской премии Робертом Лукасом: «Как только начинаешь об этом думать, трудно переключиться на что-нибудь еще». Неудивительно, что тысячи ученых по всему миру занимаются исследованиями экономичес­кого роста и развития, время от времени производя на свет все новые и новые ответы на поставленные вопросы.

Книга Уильяма Истерли — лучший на сегодняшний день обзор этих иссле­дований, содержащий как характеристику их методологических недостатков и преимуществ, так и анализ опыта их использования в реальных условиях.

По своей сути «В поисках роста» — не одна, а сразу несколько книг. Напи­санный доступным языком обзор последних достижений экономической нау­ки включает и краткое изложение экономической истории, и взгляд изнутри на деятельность Всемирного банка, и автобиографию интеллектуала высочай­шей квалификации, посвятившего жизнь борьбе с бедностью по всему миру. Кроме всего прочего, это — вероятно, неожиданно и для самого автора — еще и учебник по экономике роста и развития. Мне довелось преподавать экономи­ку развивающихся стран старшекурсникам бакалавриата Принстонского уни­верситета. Выбирая учебник для курса, я обнаружил, что существующие посо­бия по этому предмету делятся на две категории. Они написаны либо для ши­рокой публики — ив таком случае не дают студентам понимания методов анализа проблем роста и развития, либо для аспирантуры — тогда в них об­суждаются теории, данные и результаты анализа, но отсутствуют страсть и эмоции, без которых работа специалистов в этой области просто немыслима. Поэтому я с радостью ухватился за возможность использовать книгу Истерли, которая достаточно последовательно и глубоко представляет спектр основных моделей и результатов исследований, но помимо этого еще и показывает, за­чем они нужны. Следуя принятой традиции, Истерли ведет читателя от моде­ли к модели, но в отличие от существующих учебников здесь за каждой мо­делью стоят реальные истории успехов и неудач развития. Почти на каждой странице — и особенно в интермедиях между главами — автор напоминает читателю, насколько меньше было бы боли и страданий в мире, если бы уда­лось хотя бы отчасти решить проблемы экономического роста и развития. Сту­денты взахлеб прочитали книгу Истерли, и для многих из них это предопреде­лило интерес к изучению проблем развивающихся стран не только в рамках моего курса, но — я уверен — ив дальнейшем.

Еще одна важная черта книги — это беспрецедентный уровень интеллекту­альной честности. Уильям Истерли — один из ведущих специалистов в облас­ти роста и развития — не стесняется признаться в том, что мы, к сожалению, все еще очень мало знаем об росте и развитии. Он предупреждает, что попытки выдать гипотезы и спекуляции за научно обоснованные результаты чреваты серьезными опасностями — основанные на таких «панацеях» проекты Всемир­ного банка и других организаций потерпели сокрушительное поражение в борь­бе с бедностью. Это особенно важно услышать не от обитателя башни из сло­новой кости университетского кампуса, а от специалиста, который провел 15 лет во Всемирном банке, занимался как исследованиями, так и реальными про­ектами, посетил десятки стран на всех континентах. Сотрудники Всемирного банка вынуждены принимать решения в реальном времени, вне зависимости от того, существуют ли на данный момент качественные исследования на соот­ветствующую тему или нет. Тем не менее Истерли настаивает на том, что пре­небрежение основными принципами экономической науки — и, в первую оче­редь, важностью стимулов — обходится бедным странам слишком дорого.

Впрочем, читателя не должен вводить в заблуждение пессимистический тон книги — особенно ее первой половины. Книга показывает, что, хотя мы знаем все еще очень мало, мы действительно добились серьезного прогресса в нашем понимании процессов роста и развития. Показав, насколько опасны простые «решения» проблем, автор приводит и ряд историй успеха, которые убеждают в возможности победы в войне с бедностью. Наука не стоит на месте — уже по­сле выхода книги появились десятки новых исследований (в том числе и само­го Истерли), которые еще более убедительно доказывают, что, во-первых, рост действительно приводит к сокращению нищеты и болезней, и, во-вторых, хо­тя простых рецептов и не бывает, более взвешенные и сбалансированные ре­шения проблемы ускорения темпов роста вполне реализуемы. Нельзя не заме­тить, что автор, приводя десятки примеров неудач Всемирного банка, — это, по-видимому, в конце концов и заставило его уйти из ВБ после опубликования книги, — не скрывает своей симпатии к сотрудникам Всемирного банка, ис­кренне стремящимся улучшить жизнь людей в развивающихся странах.

Насколько актуальна эта книга для России? Подзаголовок книги подчерки­вает, что она посвящена странам в тропиках, однако и с нашими проблемами Уильям Истерли знаком не понаслышке. Он является автором целого ряда из­вестных работ по проблемам советской и российской экономики. Основные выводы книги вполне применимы к России — массированные госинвестиции в инфраструктуру и промышленность (в том числе финансируемые междуна­родными донорами) сами по себе не являются ни необходимым, ни доста­точным условием для роста; экстенсивный подход к развитию образования не обязательно приводит к увеличению производительности; росту и развитию очень дорого обходятся коррупция, чрезмерное вмешательство государства в экономику, неразвитость финансовой системы и межнациональные конфлик­ты. Истерли убедительно показывает, что эти проблемы могут стоить России нескольких процентов роста ВВП в год.

Книга Истерли вполне согласуется с репутацией экономики как «мрачной науки» (dismal science), названной так Карлайлом. Истерли честно говорит о том, что мы не знаем легких решений проблемы низких темпов развития. С другой стороны, эта книга соответствует самой истории возникновения выра­жения «dismal science». В отличие от распространенной точки зрения, эконо­мика заработала прозвище «мрачной науки» не беспощадностью анализа ситу­аций с ограниченными ресурсами и не какими-либо методологическими не­достатками. На самом деле Карлайлу не нравилось в экономике совсем другое. Экономисты тех лет полагали, что предложение труда должно регулироваться рыночными силами, а не определением (правящего класса) того, кто рожден быть хозяином, а кто — слугой. Карлайл же не одобрял новых идей о демокра­тии, всеобщем избирательном праве и особенно — о необходимости освобож­дения рабов в южных штатах, к которому, как он полагал, могло привести рас­пространение экономических идей. И книга Истерли в свою очередь показыва­ет, что настоящая и в конце концов вполне достижимая цель экономики — искоренение бедности по всему миру и обеспечение равных возможностей для детей, рожденных в Африке и Северной Америке. В этом смысле экономистам следует скорее гордиться ярлыком «мрачная наука», чем стыдиться его.

Предисловие научного редактора

Во время редактирования книги «В поисках роста» мне довелось посетить Египет — развивающуюся страну, одну из тех, о которых пишет Истерли. С дет­ства, со школьных лет мы знаем, что это древнейшая цивилизация, ее памят­ники сохранились до сих пор, спустя пять тысячелетий после их создания. Мы знаем, как сложно было орошать земли в пустыне и организовать труд тысяч людей при постройке пирамид. Но есть один вопрос, в школе его перед нами никогда не ставили, однако для автора «В поисках роста» именно он является важнейшим. Почему страна, положившая начало многим современным нау­кам и ремеслам, прославившаяся поистине вечными творениями, которые не­изменно вызывают наше восхищение, сейчас так бедна?

В отличие от автора книги, я не бывал в странах Африки к югу от Египта. Вместе с тем я знаю, что по ряду экономических показателей Египет выглядит на фоне многих из них как вполне процветающая страна. Чем же обусловлены различия в экономическом развитии между континентами, между странами одного континента, между регионами внутри одной страны?

Истерли не только задает эти вопросы, но и представляет многообразие от­ветов, предлагавшихся экономической наукой. Разделы учебников по макроэ­кономике, в которых мы можем узнать о теориях роста, как правило, беспри­страстны и довольно сложны для понимания человека, не интересующегося формулами, графиками и гипотезами, тогда как книга «В поисках роста» уни­кальна как раз тем, что помогает разобраться в проблемах экономического раз­вития без специальной подготовки. Более того, она дает возможность проник­нуться идеей экономического развития на конкретных примерах — чаще все­го, к сожалению, грустных, так как большая часть людей на Земле все еще живет в бедности и болезнях. Однако лишь рассматривая жизнь простых людей, а не отвлеченные формулы, можно понять, в каком положении мы находимся сей­час и куда нам следует двигаться дальше.

На неподготовленного читателя особенно сильное впечатление, скорее все­го, произведет первая глава. А зачем, собственно, он нам нужен — экономичес­кий рост? К чему все эти разговоры об удвоении ВВП? Что нам дает каждый процентный пункт роста? Действительно, чтобы отправиться на поиски чего-либо, нужно прежде всего понять, что мы ищем. Показывая, что экономичес­кий рост на самом деле важен для каждого персонально, поскольку улучшает условия жизни, Истерли делает нас лично заинтересованными в его достиже­нии.

Научное редактирование книги было интересным, кроме всего сказанного, еще и благодаря действительно захватывающему сюжету для нехудожествен­ной литературы. Стиль Истерли, постоянно ставящего перед читателем все но­вые вопросы, отличается замечательной особенностью — может показаться, что мы не просто читаем «дневник путешественника» по тем дорогам, которы­ми шли экономисты в попытках сделать бедные страны богатыми, а сами идем указанными маршрутами, упираемся в тупики, возвращаемся обратно и снова отправляемся в путь.

Все неточности в переводе терминов, если таковые встретятся, прошу от­нести на счет научного редактора. Вместе с тем надеюсь, что «В поисках роста» доставит такое же удовольствие всем ее читателям, какое она доставила мне.

Сергей Заверский,

ведущий специалист Института комплексных стратегических исследований

Предисловие к русскому изданию

Россия сыграла особую роль в написании этой книги. Я неоднократно посе­щал Москву с миссиями МВФ и Всемирного банка в 1990-1995 гг. Я помню оптимизм западных экономистов в 1990-1992 гг.: мы верили, что в России по­сле рыночных реформ произойдет резкий подъем благосостояния. Именно в России я начал осознавать неэффективность политики МВФ и Всемирного бан­ка — предоставление займов на структурную перестройку для поддержки сво­бодного рынка. Долгий экономический спад 1990-х гг. в России подтвердил, что экономический рост — материя куда более тонкая, чем нам рассказывали МВФ, Всемирный Банк и сторонники шоковой терапии вроде Джеффри Сакса.

Кроме того, я полюбил прекрасную русскую культуру и испытал огромное уважение к талантливым профессионалам вашей страны. С тех пор на моих се­минарах в Нью-Йоркском университете побывало немало российских студен­тов. Это молодое поколение дает надежду на лучшее будущее для России. Я ду­маю, что россияне не хуже других смогут справиться с поисками нелегкого пу-ги к экономическому росту.

Уильям Истерли

Июнь 2005 г.

Предисловие ко второму изданию

Издательство MIT Press порекомендовало мне сделать пару важных уточне­ний в предисловии ко второму изданию этой книги. Во-первых, у моей матери теперь есть электронная почта. Во-вторых, многие читатели спрашивали, прав­да ли, что, как я написал в предисловии к первому изданию, «мой работода­тель. Всемирный банк… поощряет стремление назойливых насекомых вроде меня к интеллектуальной свободе». Уточняю: почти правда. Следует внести небольшое исправление: «Всемирный банк… поощряет назойливых насеко­мых вроде меня к поиску нового места работы». На данный момент я счастлив трудиться в Центре глобального развития — новой исследовательской орга­низации, основанной Эдом Скоттом, Фредом Бергстеном и Нэнси Бердолл, а также в Институте международной экономики (оба учреждения расположены в Вашингтоне, округ Колумбия). В январе 2003 года я присоединюсь к коллек­тиву экономического факультета Нью-Йоркского университета.

Пишите мне по адресу weasterly@cgdev.orgили заходите на сайт www.cgdev.org.

Пролог :Поиск

Тема поиска встречается в самых древних сюжетах. В разных версиях объ­ект поиска представляет собой некую драгоценность с магическими свойства­ми: золотое руно, Святой Грааль, эликсир жизни. В большинстве случаев дра­гоценный объект либо не дается в руки, либо, давшись, разочаровывает. Ясон с помощью Медеи получает золотое руно, но ради этого Медея предает собст­венного отца, да и последующий брак Ясона и Медеи сложно назвать счастли­вым. Ясон, в свою очередь, предает Медею ради другой, и она мстит ему, уби­вая его новую невесту и собственных детей.

Пятьдесят лет назад, после Второй мировой войны, экономисты приступи­ли к поискам способа, с помощью которого бедные страны тропических ши­рот могли бы стать такими же богатыми, как страны Европы и Северной Аме­рики. Нас побуждал к действию вид страданий бедных и процветания богатых. Если бы наш дерзкий поиск увенчался успехом, это стало бы одним из вели­чайших интеллектуальных триумфов человечества.

Подобно древним путешественникам, экономисты пытались найти драго­ценный объект — ключ, который превратил бы тропики из бедных в богатые. Много раз нам казалось, будто эликсир найден. Драгоценные средства, кото­рые мы находили, бывали разными — от иностранной помощи до инвестиций в физический капитал, от развития образования до контроля за ростом чис­ленности населения, от выдачи займов при условии проведения реформ до спи­сания долгов при тех же условиях. Ни один из этих методов не принес желае­мого результата.

Бедным странам, к которым мы применяли вышеупомянутые подходы, не удавалось, вопреки нашим ожиданиям, достичь прогнозируемых нами темпов роста. В регионе, к которому мы приложили больше всего труда и усилий, — Экваториальной Африке — вообще не наблюдалось признаков какого-либо роста. В Латинской Америке и на Среднем Востоке подъем некоторое время от­мечался, но затем, в 1980-1990-х годах, экономику постиг коллапс. Еще один регион, которому экономисты уделили немало внимания, — Южная Азия — далек от стабильности, и до сих пор огромное количество людей там живет за чертой бедности. А недавно случился коллапс и в Восточной Азии, успеху ко­торой мы не уставали радоваться (хотя сегодня некоторые страны региона по­степенно восстанавливаются после кризиса). Мы пытались применить часть наших «тропических» рецептов к странам бывшего коммунистического лаге­ря и получили крайне неудовлетворительные результаты.

Эликсир жизни до сих пор так и не найден, несмотря на многочисленные за­явления о сенсационных открытиях. Точно так же волшебные формулы эко­номистов не только не решили всех проблем, но порой нарушали и основной принцип экономики. Проблема, однако, заключается не в несовершенстве на­уки, а в неспособности применить теоретические принципы к практической и политической работе. Каков основной принцип экономики? Мудрый старший коллега однажды сказал мне: «Люди делают то, за что им платят; того, за что им не платят, они не делают». Прекрасная книжка Стивена Лэндсберга «Эконо­мист в кресле» формулирует это правило еще лаконичнее: «Люди реагируют на стимулы; все остальное — комментарии».

Экономисты за последние двадцать лет провели огромную работу, пытаясь понять, какие именно стимулы вызывают экономический рост. Они изучали, как реагируют на разные стимулы частный бизнес и отдельные люди, как ведут себя чиновники и доноры (те, кто оказывает помощь). Выяснилось, что эконо­мический рост в обществе в целом не всегда оказывается выгодным конкретным чиновникам, донорам, частному бизнесу и отдельным семьям. Те, кому он не­выгоден, устремляются в других, непродуктивных направлениях в соответст­вии с собственными мотивами. Исследования отчетливо показывают, пусть и запоздало, насколько ошибочными были прежние рецепты (некоторые из них используются до сих пор) обеспечения экономического роста в тропиках.

Чтобы нащупать путь от бедности к богатству, мы должны постоянно по­мнить, что люди делают то, за что им платят. Если мы приложим усилия и со­здадим такое положение, при котором тройственный союз — доноров из стран первого мира, правительств стран третьего мира и рядовых граждан стран третьего мира — будет действовать под влиянием нужной мотивации, то эко­номика стран третьего мира станет развиваться. Если же мы этого не обеспе­чим, никакого роста не будет. Мы убедимся, что у тройственного союза часто нет нужных стимулов, что он придерживается формул, нарушающих основ­ной принцип экономики, и поэтому ожидаемого роста так и не происходит.

Это печальная история, но ее можно сделать менее безнадежной. Теперь у нас есть статистические данные, показывающие, почему оказались несостоя­тельными прежние рецепты и как может работать политика, основанная на стимулах. Определенные стимулы могут подтолкнуть страны на путь процве­тания. Но это будет непросто. Стимул сам по себе не панацея. Мы увидим, как сталкиваются противоречащие друг другу интересы доноров, правительств и граждан, образуя сложную, запутанную сеть взаимосвязей. И это еще не все. Уже сейчас многие разочарованы неблестящими результатами предыдущих поисков. Демонстранты от Сиэтла до Праги требуют и вовсе их прекратить. Но остановка недопустима. Пока в мире есть бедные страны, страдающие от бо­лезней, угнетения и голода, о чем идет речь в первой части моей книги, и пока есть надежда, что интеллектуальные усилия человечества приведут их на путь обогащения, — поиски должны продолжаться.

Прежде чем начать, хочу сделать четыре замечания. Во-первых, все, что я утверждаю в этой книге, — мое собственное мнение, а не взгляды моего рабо­тодателя, Всемирного банка. Время от времени я даже критикую некоторые шаги, которые мой работодатель предпринял в прошлом. Великолепно, на мой взгляд, что Всемирный банк поощряет стремление назойливых насекомых вро­де меня к интеллектуальной свободе и не пресекает внутренних дебатов о по­литике Всемирного банка.

Во-вторых, я не собираюсь ничего говорить о проблемах окружающей сре­ды. Начиная писать эту книгу, я еще имел такие намерения, однако вскоре об­наружил, что сказать мне особенно нечего. То, как экономический рост влияет на окружающую среду, — важный вопрос, но он — предмет другой книги. Боль­шинство экономистов считают, что любые негативные эффекты роста можно смягчить разумной природоохранной политикой, например принуждением за­грязнителей планеты платить за последствия своих действий, и потому мы не должны останавливать экономический рост ради сохранения среды. Это хоро­шо, потому что остановка в росте была бы крайне опасна для бедных во всем мире, как будет показано в первой главе.

В-третьих, я не пытаюсь охватить все экономические теории роста. За по­следние пятнадцать лет число таких исследований резко возросло — они стали появляться вслед за ключевыми трудами по этой теме профессора Стэнфорд-ской школы бизнеса Пола Ромера и увлекательными работами нобелевского лауреата Роберта Лукаса. По одним вопросам ученые пока не пришли к едино­му мнению, зато по другим, как мне кажется, мы к этому близки. Я пытаюсь проследить последовательность усилий экономистов по превращению бедных тропических стран в богатые.

В-четвертых, я ввел в свой рассказ своего рода «интермеццо» — описания повседневной жизни в странах третьего мира. Они располагаются между гла­вами. Это сделано для того, чтобы мы не забывали: за стремлением к росту бла­госостояния стоят страдания и радости реальных людей, и ради них мы пуска­емся на поиски.

ЧАСТЬ I  Для чего нужен экономический рост

Я долго занимал должность эксперта по слаборазвитым странам, и все это время главным стимулом к работе для меня служила огромная разница в усло­виях жизни бедных и богатых людей. Специалистов моего профиля мало ин­тересует само по себе повышение валового внутреннего продукта. Для нас важ­но прежде всего то, что экономический рост улучшает жизнь бедных и смягчает проблему бедности. Для нас важно то, что люди, становясь богаче, могут есть досыта и покупать больше лекарств для своих детей. В этой главе я приведу данные, которые показывают, как экономический рост способствует борьбе с бедностью.

Глава 1  Помочь бедным

Когда я вижу, что какой-то ребенок ест, я смотрю на него и жду, а если он не поделится со мной, думаю, что умру от голода.

Десятилетний житель Габона, 1997 г.

Я пишу эту главу в Лахоре — шестимиллионном пакистанском городе. Я здесь в командировке от Всемирного банка. В прошлые выходные я ездил с провожатым в деревню Гулвера, что неподалеку от Лахора. Мы въехали в село по узкой мощеной дороге, но водитель не сбрасывал скорость. Правда, он при­тормаживал, когда путь нам пересекало какое-нибудь стадо домашнего скота, что случалось нередко. Скоро дорога превратилась в грязную колею и еще боль­ше сузилась, так что мы едва протискивались между домами. Затем и колея за­кончилась. Провожатый показал водителю, что теперь лучше свернуть напра­во, в поле, и там снова вырулить на твердую почву. Страшно было даже под­умать, что происходит с этими грунтовыми дорогами в сезон дождей.

Наконец мы добрались до общинного центра Гулверы. Там было несколько мужчин разного возраста (и ни одной женщины, но об этом позже). Пахло на­возом. Жители ожидали нас и встретили очень гостеприимно. Все вместе мы прошли в кирпичное здание центра, где последовала процедура приветствия. Каждый мужчина, здороваясь, сжимал правую руку гостя двумя ладонями. Нас рассадили на деревянных скамьях и снабдили подушками, чтобы мы могли от­кинуться на них или подложить на сиденья. Потом принесли ласси — молоч-но-йогуртовый напиток. На моем стакане пристроился рой мух, но я все равно выпил свою порцию.

Мужчины рассказали нам о деревенской жизни. Всю неделю они работают в поле, а по вечерам приходят сюда, к центру, чтобы поиграть в карты и побол­тать. Женщины, по их словам, приходить не могут, поскольку и по вечерам за­няты делами. Повсюду жужжали мухи. У многих наших собеседников на ногах виднелись открытые язвы. Большинство были босы, в длинных пыльных оде­яниях. Молодой человек по имени Деену производил впечатление главного — он вел себя с каким-то особым достоинством. У входа толпилась стайка детей, внимательно наблюдавших за нами. Только мальчики, ни одной девочки.

Я спросил Деену, в чем состоят основные проблемы их деревни. Он в ответ поделился радостью — шесть месяцев назад в Гулвере провели электричество. Вдумайтесь, каково это — обрести свет после многих поколений, проживших жизнь в темноте. Они гордились также тем, что в деревне есть начальная школа для мальчиков. Но многих важных вещей по-прежнему не хватало: начальной школы для девочек, врача, канализации (отходы сбрасывали в яму с вонючей водой неподалеку от общинного центра), телефонной связи, асфальтирован­ных дорог. Плохие санитарные условия и трудности с оказанием медицинской помощи в деревнях вроде Гулверы объясняют, почему из тысячи младенцев в Пакистане сто умирают, не дожив до года.

Я поинтересовался, можем ли мы посмотреть какой-нибудь дом. Деену от­вел нас к своему брату. Мы зашли в строение из грубо выделанного кирпича с земляным полом; под одной крышей располагались две жилые комнаты и хлев для скота. В стену была вмонтирована торфяная печка, рядом с которой суши­лись груды коровьих лепешек. Тут же стоял ручной насос, подсоединенный к колодцу. Повсюду сновали дети, причем наконец-то мы увидели девочек. Ре­бята окружили нас и стали разглядывать. Деену сказал, что у его брата семеро детей. У самого Деену было шесть братьев и семь сестер. Все братья жили в той же деревне, а сестры вышли замуж в соседние. Поодаль у стен стояли молчали­вые женщины. Их нам не представили.

Понятие «права женщин» в сельской местности Пакистана пока неведомо. Этот факт отражается в мрачной статистике: в Пакистане на 100 женщин при­ходится 108 мужчин. В богатых странах соотношение обратное, потому что женщины в среднем живут дольше. В Пакистане много тех, кого лауреат Нобе­левской премии Амартья Сен назвал «пропавшими женщинами». Они жертвы дискриминации — девочек хуже кормят, им реже и менее качественно оказы­вают медицинскую помощь. Бывает даже, что новорожденных женского пола убивают. Угнетение женщин иногда принимает жестокие формы. В лахорской газете промелькнула история про человека, который убил сестру, чтобы защи­тить честь семьи: он подозревал, что у нее незаконный роман.

Гулвера, по виду мирная деревушка, однако я знал, что в сельских районах Пакистана широко распространено насилие. В той же лахорской газете был ма­териал о деревенской междоусобице, в которой члены одной семьи перебили семерых представителей другой. На путешественников нередко нападают гра­бители и похитители людей.

Мы вернулись к общинному центру. Несколько мальчишек были увлечены игрой, смысл которой в том, что на землю бросают четыре ореха, а пятым их выбивают.

Деену спросил, хотим ли мы остаться на обед. Но мы вежливо отказались (мне не хотелось лишать их и без того скудных запасов) и, попрощавшись, двинулись в обратный путь. Один из деревенских жителей для развлечения проехался с нами немного; по дороге он сообщил, что над нашим обедом тру­дились два повара. Мне стало стыдно, что я отказался от приглашения.

Мы пересекли поле и доехали до места, где жили четыре брата: они сооруди­ли себе жилища, и получилось что-то вроде мини-деревеньки. Там все повто­рилось: мужчины тепло нас встретили, долго жали руки, потом рассадили на деревянных скамейках прямо на улице. Женщин и тут не было видно. Зато де­тей было еще больше, чем в Гулвере, и вели они себя еще более оживленно — теперь тут были и мальчики, и девочки, но первых больше. Они собрались вокруг, наблюдая за каждым нашим движением, и часто заливались смехом, когда кто-то из нас делал что-то, с их точки зрения, нелепое. Мужчины подали нам сладкий чай с молоком — очень вкусный. Я заметил, что из дома на нас смотрит какая-то женщина, но, когда повернулся в ее сторону, она быстро ре­тировалась.

Потом мы зашли в дом одного из братьев. Там у дверей комнат стояли не­сколько женщин — они не приближались к нам, а лишь внимательно наблю­дали за происходящим. Мужчины показали нам маслобойку, в которой сбива­ют масло и йогурт. Один из них попытался продемонстрировать ее действие, но не смог — оказалось, это женская работа. Нам принесли на пробу масло, по­яснив: они топят его, чтобы получить гхи — продукт, более прозрачный, чем обычное топленое масло. Гхи — важный компонент здешней кухни. Если есть много гхи, становишься сильным. Уведомив нас об этом, нам дали его отведать. По всей видимости, их рацион в основном состоял из молочных продуктов.

Электричество в поселении братьев появилось за месяц до нашего визита. В остальном их жалобы были такими же, как и у жителей Гулверы, — отсутствие телефона, водопровода, врача, канализации, дорог. Мы находились всего в ки­лометре от шоссе, недалеко от Лахора — словом, не за тридевять земель. Они были бедны, но по сравнению с более отдаленными пакистанскими деревнями им жилось не так уж плохо. К деревушке вела кирпичная дорожка, которую они сами выложили.

Большинство пакистанцев бедны: 85 % населения живут меньше чем на два доллара в день, а 31 % — существуют в крайней бедности, меньше чем на один доллар в день. Ббльшая часть населения Земли живет именно в таких бедных странах, где люди даже неподалеку от крупных городов прозябают в нищете и изоляции. Ббльшая часть населения Земли живет в бедных странах, где угнета­ют женщин, где умирает огромное количество младенцев и где огромное чис­ло людей постоянно ощущают чувство голода. Экономический рост в бедных странах важен нам потому, что он улучшает жизнь таких бедняков, как наши знакомые из Гулверы. Экономический рост избавляет бедных от голода и бо­лезней. Рост ВВП на душу населения в масштабах национальной экономики оборачивается ростом дохода беднейших из бедных, вырывая их из когтей ни­щеты.

Смерть невинных

Типичный показатель детской смертности в 20 % богатейших стран — 4 че­ловека на 1000 новорожденных. В 20 % беднейших стран этот показатель равен 200 человек на 1000. Родители новорожденных в беднейших странах в пятьде­сят раз чаще скорбят, а не радуются. Исследования показали, что падение дохо­да на 10 % приводит к увеличению детской смертности на 6 % [1]*.

Более высокий показатель детской смертности в беднейших странах отчас­ти связан с широким распространением заразных и, как правило, легко пред­отвратимых заболеваний — таких, как туберкулез, сифилис, различные виды желудочных инфекций, полиомиелит, корь, столбняк, менингит, гепатит, сон­ная болезнь, шистосомоз, «речная слепота» (онхоцеркоз), проказа, трахома, ки­шечные глисты и инфекции нижних дыхательных путей [2]. При низком уров­не дохода болезни оказываются более опасными из-за худшего состояния ме­дицины, плохого питания и меньшей доступности медицинской помощи.

Каждый год два миллиона детей умирают от обезвоживания, вызванного поносом [3]. Еще два миллиона гибнут от коклюша, полиомиелита, дифтерии, столбняка и кори [4]. Три миллиона детских жизней уносит бактериальная пнев­мония. Перенаселенность жилых помещений, древесный и сигаретный дым по­вышают вероятность развития у детей этого тяжкого недуга. Дети, которые плохо питаются, с большей вероятностью заболевают пневмонией, чем их све­рстники, не страдающие от голода [5]. Бактериальную пневмонию можно вы­лечить пятидневным курсом антибиотиков — вроде котримоксазола, который стоит около двадцати пяти центов [6].

От 170 до 400 миллионов детей ежегодно заражаются кишечными паразита­ми — кольцевыми червями и глистами, которые влияют на интеллектуальные способности, влекут за собой анемию и задержки в развитии [7].

Нехватка йода вызывает зоб — вздутие щитовидной железы в районе гор­ла — и ведет к снижению умственных способностей. Около 120 тысяч ново­рожденных ежегодно страдают от умственной отсталости и физического пара­лича, вызванного недостатком йода. От зоба страдают около 10 % населения Земли, включая и взрослых, и детей [8].

Недостаток витамина А вызывает слепоту примерно у полумиллиона детей и является одной из причин смерти около 8 миллионов детей ежегодно [9]. Связь с вышеперечисленными болезнями очевидна — нехватка витамина А делает более вероятной смерть от поноса, кори или пневмонии.

Лекарства, которые помогли бы справиться с этими болезнями, порой на удивление дешевы — ЮНИСЕФ приводит этот факт, подчеркивая всю глуби­ну нищеты в среде этих несчастных людей. Оральная регидрация по цене менее десяти центов за дозу может помочь при обезвоживании [10]. Прививки против коклюша, полиомиелита, дифтерии, кори и столбняка стоят примерно пятнадцать долларов на ребенка [11]. Витамин А можно вводить в диету, обра­батывая соль или сахар, или принимать в виде капсул каждые шесть месяцев. Одна такая капсула обойдется всего в два цента [12]. Иодизация соли, которая стоит около пяти центов на пациента в год, снимает проблемы, связанные с де­фицитом йода [13]. Кишечные паразиты выводятся с помощью дешевых ле­карств — таких, как альбендазол и празиквантел [14].

Богаче и здоровее

Лэнт Притчетт, сотрудник гарвардской Школы государственного управле­ния имени Кеннеди, и Ларри Саммерс, бывший министр финансов США, обна­ружили явную зависимость между экономическим ростом и динамикой дет­ской смертности. Они отметили, что третий фактор, который не меняется с те­чением времени для данной страны, — ее «культура», или «институты», — не может объяснить одновременное изменение дохода и уровня детской смерт­ности. Кроме того, они показали, что именно повышение дохода вызывает сни­жение детской смертности, а не наоборот. Их выводы основывались на статис­тических данных, к которым мы еще обратимся. Притчетт и Саммерс также проанализировали некоторые виды роста дохода, которые, казалось бы, никак не связаны со смертностью, — например рост дохода в результате повышения цен на экспортную продукцию. Однако выяснилось, что и такой прирост бла­гоприятно сказывается на статистике детской смертности. Если повышение до­хода, никак не связанное с детской смертностью, все же вызывает определен­ное падение ее уровня, то это означает, что повышение дохода в целом снижает детскую смертность.

Открытие Притчетта и Саммерса можно представить на языке конкретных фактов. Например таких: смерти примерно полумиллиона африканских детей в 1990 г. удалось бы избежать, если бы рост африканской экономики в 1980-е гг. был на полтора процента выше.

Беднейшие из бедных

До сих пор мы оперировали средними показателями по странам. Но даже в самой бедной стране существуют региональные различия. Мали — одна из са­мых бедных стран мира. Местность вдоль реки Нигер неподалеку от города Томбукту (Тимбукту) — одна из самых бедных в Мали и, следовательно, на всей земле. Во время проведения исследования в 1987 г. у трети детей младше пяти лет на протяжении двух недель до опроса в какой-то момент был понос. Очень немногим из них оказывалась помощь в форме простой и дешевой ре-гидрационной оральной терапии. Ни у кого не было прививок от дифтерии, коклюша или тифа. До пяти лет там не доживают 41 % детей, что в три раза превышает смертность в столице страны Бамако и является одним из самых высоких показателей детской смертности за всю историю наблюдений [15].

Существуют такие регионы, подобные Томбукту, или такие люди у самого подножия экономической пирамиды, которых презирают даже другие бедня­ки. В Египте их называли мадфун — погребенные или погребенные заживо; в Гане — охиабрубо — нищие, безработные, больные, за которыми некому уха­живать; в Индонезии — эндек арак тадах, в Бразилии — мизеравейш — отвер­женные; в России — бомжи, бездомные; в Бангладеш — грино гориб— ненавист­ные нищие. В Замбии людей, известных как баландана сана или бапина, описы­вали так: «Испытывают недостаток в еде, едят один-два раза в день; грязны, постоянно окружены мухами, не могут позволить себе расходы на школу и здравоохранение, ведут жалкую жизнь, ходят в ветхой и грязной одежде, не имеют доступа к нормальным предметам гигиены, воде, выглядят ужасно, пи­таются одними овощами и сладким картофелем». В Малави беднейших называ­ли осаукитситса — «семьи, во главе которых чаще всего стоят старики, боль­ные, инвалиды, сироты и вдовы». Некоторых именовали ониенчера — «измож­денные нищие с худыми телами, которые не блестят даже после мытья, малень­кого роста, с редкими волосами, постоянно болеют, испытывают недостаток в пище» [16].

Питание

Высокая смертность в беднейших странах обусловлена также серьезнейшей проблемой голода. Дневное потребление калорий здесь на треть ниже, чем в 20% самых богатых стран.

В четверти беднейших стран за последние три десятилетия свирепствовал голод — богатым странам он не угрожал. В беднейших странах — таких, как Бурунди, Мадагаскар, Уганда, — почти половина детей в возрасте до трех лет из-за недостатка питания отстает в росте [17].

Индийская семья, живущая в хижине с тростниковой крышей, редко «ест полноценную пищу дважды в день. После обеда взрослые и дети жуют сахар­ный тростник. Изредка в их рационе появляются «сатту» (из муки), чечевица, картофель, но это — только по особым случаям» [18].

В Малави беднейшие семьи «остаются без еды по два-три дня, а иногда це­лую неделю… и нередко просто варят себе овощи… в некоторых семьях едят буквально отруби из горькой кукурузы (гага /дейя овава) и опилки из гмелины, смешанные с небольшим количеством кукурузной муки, особенно в самые го­лодные месяцы — в январе и феврале» [19].

Угнетение бедных

В бедных обществах нередко встречается своего рода долговое рабство. На­пример, про Индию наблюдатели пишут, что там существует «порочный круг долговых обязательств, при котором должник может работать в доме кредито­ра в качестве слуги или на его ферме в качестве батрака… Долг может сущес­твенно вырасти из-за накопления процентов, отсутствия должника по болезни и в результате расходов на его еду или проживание» [20].

Особому угнетению подвергаются этнические меньшинства. В 1993 г. в сто­лице Пакистана Карачи в бенгальском сообществе Рехманабад местные жите­ли «подвергались выселению, их дома сносили бульдозерами, а после возвра­щения в поселение и сооружения временных жилищ из тростника и мешков они все равно оставались постоянными объектами притеснения со стороны спекулянтов землей, полиции и политических движений» [21].

Отдельную группу, для которой риск угнетения очень высок, представляют дети из бедных семей. В беднейших странах 42 % детей в возрасте от 10 до 14 лет вынуждены работать. В самых богатых странах в этой возрастной катего­рии работают менее 2 % детей. Хотя в большинстве стран законодательство за­прещает детский труд, Госдепартамент США отмечает, что во многих странах эти законы не выполняются. Так обстоит дело в 88 % беднейших стран. Ни в одной из богатых стран данное нарушение не допускается [22]. Вот история Пачавака из западноиндийского штата Орисса: «Пачавак бросил учиться в тре­тьем классе после того, как учитель сильно избил его тростью. С тех пор он ра­ботал в нескольких богатых домах. У отца Пачавака есть полтора акра земли, которую он обрабатывает. Его младший брат в одиннадцать лет тоже был вы­нужден пойти работать, поскольку семья взяла взаймы большую сумму, что­бы покрыть расходы на свадьбу старшего брата. Эта система тесно связана с кредитованием: многие семьи берут деньги в долг у землевладельцев, а те вза­мен возвращения взятой у них суммы держат детей должников в качестве «ку-тиа». Пачавак работал пастухом с шести утра до шести вечера и получал от двух до четырех мешков необработанного риса в год, двухразовое питание и одно лунги (вид одежды)».

Особо отвратительная разновидность эксплуатации детского труда — про­ституция. В Бенине, например, «у девочек нет выбора, кроме как продавать се­бя с четырнадцати, даже с двенадцати лет. Они делают это за 50 франков, а иногда просто за то, чтобы их накормили ужином» [23].

Есть и еще одно занятие, на которое толкает детей нищета в беднейших стра­нах, — война. В Мьянме, Анголе, Сомали, Либерии, Уганде и Мозамбике воева­ло до двухсот тысяч солдат в возрасте от шести до шестнадцати лет [24].

Женщины в бедных странах тоже подвержены угнетению.

В каждых четырех из пяти богатейших стран мира в большинстве случаев соблюдается правило экономического и социального равенства женщин — так утверждает Чарлз Хумана в труде «Руководство по правам человека».

В беднейших странах социального и экономического равенства женщин не существует [25]. В Камеруне «в некоторых областях женщине необходимо со­гласие мужа, отца или брата на то, чтобы выйти из дому. Кроме того, муж или брат женщины имеет доступ к ее банковским счетам, но не наоборот». Иссле­дование 1997 г. показало, что на Ямайке «во всех общинах избиение жен сохра­няется как повседневная практика». В Грузии, на Кавказе «женщины признава­лись, что нередко семейные ссоры приводят к побоям». В Уганде в 1998 г., когда у женщин спросили, какую работу выполняют мужчины в их местности, они засмеялись и сказали: «Едят, спят, потом просыпаются и снова принимаются пить» [26].

Рост и бедность

Мои коллеги по Всемирному банку Мартен Равайон и Шаохуа Чен собрали данные по периодам экономического роста и изменению уровня бедности с 1981-го по 1999 г. Сведения они получили из национальных исследований до­ходов и расходов домохозяйств. При этом Равайон и Чен стремились обеспе­чить единство методологии и сопоставимость данных. В итоге, проанализиро­вав данные, которые соответствовали установленным ими жестким критери­ям, они выявили 154 периода изменений уровня бедности в 65 развивающихся странах.

Равайон и Чен определили единый критерий бедности независимо от стра­ны: бедными считалась та часть населения, чей доход составлял менее одного доллара в день на начало анализируемого периода. Исследователи хотели по­нять: как влияет экономический рост в государстве на долю граждан, находя­щихся за чертой бедности?

Зависимость выявилась совершенно прямая: быстрый рост влечет за собой быстрое уменьшение доли беднейшего населения, а общий экономический спад — ее увеличение. Я обобщил данные Равайона и Чена, разделив количест­во периодов на четыре равновеликие группы по динамике темпов роста. Я срав­нил, как менялся уровень бедности в странах с самыми высокими темпами роста и в странах, экономика которых быстрее всего сокращалась [27]:

Сильный спад Средний спад Средний рост Быстрый рост

Изменение среднего дохода в год (%)

-9,8 -1,9

1,6

8,2

Изменение доли бедного населения (%)

23,9 1,5 -0,6

-6,1

Рост бедности был особенно заметен в странах, экономика которых сокраща­лась наиболее быстро, — в основном это страны Восточной Европы и Средней Азии. Экономика этих стран пришла в упадок после гибели прежней коммунис­тической системы, и процесс этот продолжался — удержать его могло лишь ста­новление новой системы хозяйствования. Подобное падение объема произво­дства и увеличение доли бедных наблюдалось и в некоторых странах Африки. Так, в процентном соотношении количество людей, находящихся за чертой бед­ности, резко выросло во время рецессий в Замбии, Мали, Кот-д’Ивуаре.

В странах, где наблюдалась положительная экономическая динамика, доля людей, находящихся за чертой бедности, уменьшалась. Самый быстрый рост оказался связан с самым быстрым сокращением доли бедных. Примером мо­жет служить Индонезия, где средний доход с 1984-го по 1996 г. вырос на 76 %. Доля индонезийцев, находящихся за чертой бедности в 1993 г., составляла все­го одну четверть от аналогичного показателя 1984 г. (Во время экономического кризиса в Индонезии в 1997-1999 гг. положение вновь ухудшилось: средний до­ход упал на 12 %, а доля населения, находящегося за чертой бедности, выросла на 65 %, что в очередной раз подтвердило взаимосвязь этих двух показателей.)

Все это как будто вполне очевидно. В самом деле, если по мере экономичес­кого роста доля бедных в стране не снижается, а увеличивается, значит, доходы распределяются все более и более неравномерно. Но при общем росте дохода в стране таких катастрофических ухудшений не наблюдалось. В частности, в ис­следовании Равайона и Чена по мере экономического роста уровень неравен­ства между бедными и богатыми существенно не изменяется. Следовательно, доход тех и других должен и расти, и падать одновременно.

Именно эту закономерность подтвердили мои коллеги по Всемирному бан­ку Дэвид Доллар и Аарт Краай. Рост среднего дохода на 1 % приводит к иден­тичному росту доходов 20 % беднейшего населения. Используя статистичес­кие методы для установления причинно-следственных связей, ученые обнару­жили, что дополнительный рост подушевого дохода на 1 % влечет за собой рост доходов беднейшего населения также на 1 % [28].

Условия жизни бедных могут улучшиться двумя способами: если доход пе­рераспределяется от богатых к бедным либо если доход как богатых, так и бед­ных увеличивается в результате общего экономического роста. Данные Равай­она и Чена, с одной стороны, и Доллара и Краая, с другой, демонстрируют, что в среднем экономический рост приносит бедным гораздо большее облегчение, чем перераспределение.

В начале поисков

Итак, при экономическом росте в стране уменьшается уровень голода и смертность, отступает нищета. Все это побуждает нас упорно искать источни­ки роста. Бедность — это не просто низкий ВВП; это умирающие младенцы, голодающие дети, притеснение женщин и других угнетаемых слоев населения. Благополучие следующего поколения в бедных странах зависит от того, увен­чаются ли успехом наши поиски рецепта превращения бедных стран в бога­тые. Я снова вспоминаю женщину, которая смотрела на меня из дальней ком­наты в заброшенной пакистанской деревне. Этой неизвестной женщине я хо­тел бы посвятить трудные поиски —- поиски, в ходе которых мы, экономисты как из бедных, так и из богатых стран, колесим по тропикам, стараясь сделать бедные страны богатыми.

Интермеццо. В поисках реки

В 1710г. пятнадцатилетний английский юноша по имени ТомасКресап выса­дился с корабля в портовом городе Гавр-де-Грас, штат Мериленд. Томас эмигри­ровал в Америку из Йоркшира, графства на севере Англии [1 ].

Томас знал, что он ищет в Америке, — землю возле реки. Прибрежная земля дает богатый урожай, а по реке можно без труда доставлять сельскохозяйствен­ную продукцию на рынок. Он обосновался на реке Сасквеханна, которая текла через Гавр-де-Грас.

Дальнейшие сведения о Томасе датируются 1727г. В это время он женится на Ханне Джонсон и почти сразу объявляет себя банкротом. Долг размером в девять фунтов стерлингов оказался ему не по силам [2]. Томас и Ханна на себе испытали слабость медицинской помощи у ранних американских поселенцев: двое их детей умерли во младенчестве.

Пытаясь скрыться от кредиторов, Томас решил переехать. Он снова совер­шил попытку заполучить землю возле реки и арендовал участок у отца Джор­джа Вашингтона, на вирджинском берегу Потомака, недалеко от того места, где сейчас находится столица Соединенных Штатов Вашингтон. Там он начал строить себе хижину. Но он был чужаком в этих краях, и, пока он рубил деревья, шайка вооруженных соседей предложила ему поискать себе место для жилья где-нибудь в другом месте. Томас воспользовался подручным средством и в завязав­шейся драке убил одного из нападавших топором, а потом вернулся назад в Мери­ленд, чтобы собрать вещи для переезда в Вирджинию. Он рассказал Ханне об их будущих новых соседях. «По каким-то причинам, — как сказано в хронике, — ехать она отказалась» [3].

После этого Кресапы выбрали для нового места жительства Пенсильванию и в марте 1730 г. обосновались в верхнем течении Сасквеханны, неподалеку от ны­нешнего города Райтсвилля. Томас решил, что наконец-то обрел свою прибреж­ную обетованную землю. Но и в Пенсильвании начались нелады с соседями. Лорд Балтимор, владелец Мериленда, и Уильям Пенн, хозяин Пенсильвании, спорили о границах между их колониями, и Томас поддержал сторону, которой было сужде­но проиграть. Он получил двести акров прибрежной пенсильванской земли от лорда Балтимора, за которые выплачивал по два доллара в год. Казалось, это от­личная сделка, но земля, как выяснилось, не принадлежала Балтимору, и пенсиль-ванцы решили выгнать мерилендцев восвояси.

В октябре 1730 г. двое пенсильванцев подстерегли Томаса, ударили его по голо­ве и сбросили в Сасквеханну. Томасу как-то удалось выбраться на берег. Он попы­тался добиться справедливости, обратившись к ближайшему пенсильванскому судье, но тот ему ответил, что мерилендцы не могут обращаться в суды Пен­сильвании [4].

Ночью 29 января 1733 г. толпа из двадцати пенсильванцев окружила дом То­маса и потребовала, чтобы он сдался, — они намеревались его повесить. Вместе с Томасом в осаде оказались еще несколько верных мерилендцев, его сын Дэниэл и Ханна, которая была на девятом месяце беременности — она ждала Томаса-младшего. Когда толпа взломала дверь, Томас открыл огонь и ранил одного из на­падавших. Пенсильванцы ранили одного из детей мерилендских верноподданных. В конце концов нападавшие ретировались.

Следующая битва состоялась через год, в январе 1734 г., когда шериф округа Ланкастер послал вооруженный отряд для ареста Томаса. Отряд снова взломал дверь, и Томас снова открыл огонь. Один из людей Томаса застрелил одного из на­падавших по имени Ноулс Даунт. Пенсильванцы умоляли Ханну дать им свечу, чтобы осмотреть рану Даунта (у него была повреждена нога). Добросердечная Ханна ответила: «Лучше бы его ранили в сердце» [5]. Позже Ноулс Даунт скон­чался от ран. Взять Томаса не удалось и на сей раз.

Осенью 1736 г. сКресапом решил наконец разобраться новый шериф округа. В ночь на 23 ноября он возглавил хорошо вооруженный отряд из двадцати четырех человек. Отряд достиг дома Кресапов. Шериф намеревался вручить Томасу ордер на арест за убийство Ноулса Даунта. Когда раздался стук в дверь, в доме находи­лись члены семьи и защитники Мериленда. Ханна снова была на сносях — на этот раз она ждала третьего ребенка. Томас поинтересовался, чего они хотят, «эти квакающие сукины дети» [6]. Определение относилось к миролюбивым пен­сильванским квакерам. Но в данный момент они хотели сжечь дом Томаса. Мери-лендцы бросились врассыпную из горящего дома, и тогда пенсильванцы наконец-то поймали Кресапа [7].

Томаса заковали в кандалы и отправили в тюрьму. Она находилась в Фила­дельфии — Томас назвал этот город одним из самых красивых в Мериленде. В тюрьме Кресап провел год. Иногда охранники выводили его на свежий воздух, в том числе чтобы показать «мерилендское чудовище» беснующейся толпе.

И все-таки сторонники Томаса добились его освобождения — для этого им пришлось обратиться с петицией в Лондон к королю. Томас решил, что Пен­сильвании с него хватит, погрузил свое семейство в повозку и отправился назад в Мериленд, на западную границу — туда, где ныне стоит городок Олдтаун, что на берегах Потомака. Как только они туда прибыли, Ханна родила их пятого, последнего ребенка — Майкла.

Томас никак не мог ужиться с соседями — один из них отметил, что «Кре-сап — человек горячего нрава и на редкость желчный» [8]. Но на этот раз до дра­ки не дошло, и в Олдтауне Томас прожил до конца своих дней [9]. Он выстроил дом над поймой Потомака — это была хорошая, плодоносная земля. К сожале­нию, именно в этом месте река не являлась транспортной артерией — навигация по ней была возможна только от Джорджтауна, в 150 милях ниже по тече­нию. Непроходимость Потомака пробудила у Томаса глубокий интерес к пробле­мам транспорта.

В 1740-х гг. Кресап входил в группу земельно-транспортных инвесторов, ко­торая включала и семью Вашингтонов. Они изучали возможность сооружения канала вдоль той части Потомака, где судоходство было невозможно. Разрабо­танный план не был реализован из-за опасности войны с французами. Канал все-таки построили, но только в начале следующего столетия.

Каналы и реки привлекали всех, поскольку дороги в колонии часто утопали в грязи, а в сухую погоду от перегрузки колеи делались чересчур глубокими. Чтобы не так страдать от тряски, и возницы, и пассажиры в пути передавали друг дру­гу бутылку виски. «Лошади, — с благодарностью отмечал один такой пасса­жир, — были трезвы» [10].

Так и не сумев обуздать реку, Томас переключился на сооружение дорог. При этом он ориентировался на довольно низкие стандарты, понимая под дорожным строительством лишь устранение «наиболее сложных препятствий» [11]. В 1747 г. в тех местах проезжал с инспекцией Джордж Вашингтон — сын бывших землевладельцев и коммерческих партнеров Томаса. Он описал дорогу, которая вела к угодьям Томаса Кресапа, как «худшую из дорог, по которой когда-либо сту­пала нога человека или зверя» [12].

Если Томас надеялся, что переезд на дальние рубежи избавит его от погранич­ных войн, то он ошибался. Он оказался в центре самой большой за всю свою жизнь войны — англо-французской, продлившейся с 1754-го по 1763 г.

Война началась в том числе и потому, что Томас (как и другие английские по­селенцы) не был удовлетворен своим прибрежным участком и обращал взоры на запад — там вдоль судоходной реки Огайо простирались плодоносные земли. В итоге Томас присоединился к Вашингтонам и другим вирджинцам, решившим захватить приглянувшиеся территории. В историю эта группа вошла под на­званием «Компания Огайо».

Захватчики быстро расправились с прежними владельцами — племенами ин­дейцев Шони и Минго. Когда «Компания Огайо» попыталась выстроить торго­вый пост и форт в устье реки Огайо (ныне это город Питтсбург), им пришлось столкнуться с более серьезным неприятелем, а именно — французами из Квебе­ка. Они тоже положили глаз на землю у реки. В 1754 г. в короткой схватке фран­цузы оттеснили защитников «Компании Огайо» под командованием юного Джорджа Вашингтона. Инцидент положил начало Французско-Индейской вой­не (как ее позже назовут). Томас и его сыновья Дэниел и Томас-младший записа­лись в антифранцузское ополчение в составе колониальной милиции — сборища провинциальных забияк, более известных своими «безобразными вольностями», чем военным мастерством [13]. Томас откомандировал в милицию и Немези­да — одного из своих черных рабов. 23 апреля 1757 г. в бою возле нынешнего Фрос­тбурга, штат Мериленд, Томас-младший был убит. Спустя несколько недель Немезид тоже погиб в бою [14].

В итоге при мощной поддержке Британии колонисты победили французов и их союзников-индейцев. На этом, однако, военные мытарства Томаса не закончи­лись. В 1755 г. разразилась освободительная война. Младший сын Томаса Майкл был убит в самом ее начале. Еще двое детей Томаса и Ханны умерли малолетними от болезней. Жизнь Томаса была полна насилия и неудач, а каждый кусок хлеба доставался ему с большим трудом.

И все-таки поиски реки, которые Томас вел всю жизнь, увенчались успехом. Майкл до своей гибели успел застолбить участок на реке Огайо. Наследники То­маса будут жить на плодородной земле, а позже работать на мануфактурах вдоль речных берегов. Растущая американская экономика, простирающая свои щупальца вдоль рек, каналов и железных дорог, вытащила Кресапов из нищеты и помогла их процветанию. Жизнь изменилась со времен Томаса — моего прапра-прапрапрапрадеда.

Большая часть населения Земли еще не распрощалась с тяжелым наследием доиндустриальной эпохи. Большинству жителей Земли повезло меньше, чем мне, родившемуся на изобильных берегах. Когда мы, жители богатых стран, смотрим сегодня на то, что происходит в странах бедных, —мы видим там собственное прошлое. Мы все — потомки бедняков. В конечном итоге мы все — выходцы из простонародья. Мы занимаемся поисками истоков роста, чтобы помочь бедным странам стать богатыми.

ЧАСТЬ II   Бесполезные лекарства

За последние пятьдесят лет экономисты часто полагали, что им наконец-то удалось найти верный подход к проблеме экономического роста. Все началось с мысли о необходимости предоставлять иностранную помощь для заполне­ния разрыва между «требуемыми» инвестициями и собственными накоплени­ями государства. Даже после того как некоторые из нас отказались от этой ли­шенной гибкости концепции «требуемых» инвестиций, инвестиции в средства производства по-прежнему казались нам ключом к экономическому росту. Эту идею дополняло представление о том, что образование является формой накопления «человеческих средств производства», которые, в свою очередь, обеспечат рост. Кроме того, обеспокоенные тем, что наличие «избыточного» населения может подорвать возможности роста экономики, мы выступали за контроль над рождаемостью. А затем, осознав, что росту экономики может препятствовать государственная политика, мы выступали за предоставление официальных займов, которые заставляли бы правительство проводить поли­тические реформы. Наконец, когда у стран возникали проблемы с выплатой долгов по займам, выданным на условиях проведения реформ, мы предлагали простить им эти долги.

Ни одно из этих средств не сработало так, как мы ожидали, — потому что не у всех лиц, которые могли бы повлиять на экономический рост, были нужные стимулы. В этом разделе мы рассмотрим некоторые из оказавшихся бесполез­ными рецептов. А в третьем разделе перейдем к сложной задаче привлечения всего населения к участию в процессе экономического роста.

Глава 2 Помощь ради инвестиций

Как быстро в нас рождается привычка!

Шекспир. Два веронца*.

6 марта 1957 г. небольшая британская колония Золотой Берег стала первой независимой африканской страной, расположенной южнее Сахары. Она при­няла новое имя — Гана. Делегации, представлявшие силы по обе стороны же­лезного занавеса, в том числе из Москвы и Вашингтона, соперничали за право первыми предложить займы и техническое содействие новому государству. Американскую делегацию возглавлял вице-президент Ричард Никсон. (Один из источников утверждает, что Никсон спросил у группы чернокожих журна­листов: «Каково это — чувствовать себя свободными?» «Не знаем, — прозву­чал ответ. — Мы из Алабамы» [1].)

О независимости Ганы позже писали так: «Мало у какой бывшей колонии были более благоприятные стартовые условия» [2]. Гана поставляла на миро­вой рынок две трети всего объема какао. Там находились лучшие школы в Аф­рике, а экономисты считали, что образование — одно из главных условий для экономического роста. Инвестиции здесь тоже были немалыми, а экономисты полагали, что это еще один из ключей к росту. В период ограниченного само­управления 1950-х гг. правительство Нкрумы и британцы совместно построи­ли новые дороги, больницы и школы. Американские, британские и немецкие компании выражали интерес к осуществлению инвестиций в эту страну [3]. Все население разделяло энтузиазм по поводу экономического развития. Как пи­сал в то время один ганец, «теперь давайте искать экономическое царство» [4].

Нкруме помогали многие ведущие экономисты мира — Артур Льюис, Ни­колас Калдор, Дадли Сире, Альберт Хиршман и Тони Киллик. Все они разделя­ли оптимизм, высказанный Сирсом в докладе еще в 1952 г.: помощь Гане при­несет колоссальную отдачу. В 1952 г. Сире отмечал: «Реконструкция дороги между Тарквой и Такоради увеличит общий объем производства в Гане на­много больше, чем реконструкция любой из дорог в Великобритании» [5].

Чудо на Вольте

У Нкрумы цели были более грандиозными, чем постройка двух-трех дорог. Он уже начал планировать сооружение огромной плотинной гидроэлектро­станции на реке Вольта, которая дала бы достаточно энергии для строитель­ства алюминиевого завода [6]. Нкрума ожидал, что с запуском этого завода начнет развиваться интегрированная алюминиевая промышленность. Новый завод будет перерабатывать алюминий, который должен будет поступать с но­вого обогатительного комбината, который, в свою очередь, станет перераба­тывать бокситы с новых бокситовых рудников. Строительство железной доро­ги и завода по производству каустической соды станет завершающим этапом в создании единого промышленного комплекса. В отчете, подготовленном ино­странными советниками, с радостью извещалось, что озеро, образовавшееся в результате возведения плотины на Вольте, обеспечит транспортную связь меж­ду севером и югом Ганы. Проект приведет к развитию «рыболовства на озере». Крупномасштабное ирригационное земледелие с использованием озерной во­ды с лихвой покроет потерю 3500 квадратных миль пахотной земли, которые скрылись под водой [7].

Ганцы действительно построили плотину Акосомбо за несколько лет при поддержке американского и британского правительств и Всемирного банка. Благодаря плотине возникло самое большое в мире антропогенное озеро — озеро Вольта. Алюминиевый завод тоже построили быстро; на 90 % он принад­лежал международному гиганту Kaiser Aluminum. Нкрума лично опустил ство­ры плотины на торжественной церемонии 19 мая 1964 г. — великое озеро Воль­та было создано [8].

Помню свое посещение плотины Акосомбо — это было, когда я год жил в Гане (1969-1970 гг). Огромное сооружение, перегораживающее реку Вольта, действительно впечатляло.

В 1969 г. я испытывал большой оптимизм по поводу перспектив Ганы, хотя мое мнение тогда мало кого интересовало — возможно, потому, что я в тот мо­мент только закончил начальную школу.

Более взрослые наблюдатели, однако, разделяли мой детский восторг. Глава отдела экономики Всемирного банка Эндрю Камарк в 1967 г. считал, что про­ект «Вольта» даст стране возможность достичь темпов роста в 7 % в год [9].

Возвращение на Вольту

В апреле 1982 г. Агей Фремпонг, ганский студент Питтсбургского универси­тета, окончил работу над диссертацией, в которой сравнивал реальные резуль­таты осуществления проекта «Вольта» с надеждами, которые вкладывали в не­го Нкрума и его иностранные советники: бурный рост промышленности, сфе­ры транспорта, сельского хозяйства и общее экономическое развитие. Озеро Вольта никуда не делось, электростанция — тоже, как, впрочем, и алюминие­вый завод. Показатели производства алюминия колебались, но в среднем за период с 1969-го по 1992 г. оно росло на 1,5 % в год.

На этом положительные результаты реализации проекта исчерпывались. В 1982 г. Фремпонг отмечал: «Ни бокситовых рудников, ни обогатительного ком­бината, ни завода по производству каустика, ни железных дорог нет». Попытки создать рыболовную промышленность на озере были «подорваны неумелой организацией и поломками механического оборудования». Люди, живущие возле озера, в том числе те 80 тысяч человек, чьи прежние дома оказались затоп­ленными, страдали от передающихся через воду болезней — таких, как «речная слепота» (онхоцеркоз), анкилостома, малярия и шистосомоз. Крупномасштаб­ные ирригационные проекты, о которых мечтали их разработчики, так и не были осуществлены. Проект по организации передвижения по озерным водам с севера на юг, который должен был решить «транспортные проблемы стра­ны», закончился «полным провалом» [10].

Самое печальное то, что проект «Вольта» был самым успешным инвестици­онным проектом в истории Ганы. Фремпонг соглашался с другими аналитика­ми — такими, как Тони Киллик, — что основная часть мероприятий оказалась успешной. Электростанция и алюминиевый завод продолжают работать по сей день, правда, при этом завод пользуется субсидиями на электроэнергию, а гли­нозем ввозит из-за границы.

Ужаснее всего, что ганцы и сейчас такие же бедные, как и в начале 1950-х гг. На протяжении полувека в Гане царит экономический застой. Как это прои­зошло? Почти все случилось вопреки планам. В ходе государственного перево­рота 1966 г. военные свергли Нкруму — это был первый удавшийся переворот из пяти на протяжении последующих пятнадцати лет. Свержение главы госу­дарства вызвало бурную радость на улицах Аккры, потому что амбиции Нкру-мы и его стремление к развитию экономики не принесли людям ничего, кроме недостатка еды и высокой инфляции.

Однако вряд ли ганцы стали бы радоваться, если бы знали, насколько силь­но ухудшится их положение в течение ближайших двадцати лет. Военные не­надолго восстановили демократию в период между 1969-м и 1971 г. под руко­водством президента Кофи Бусии. А после того как в 1971 г. армия свергла и Бусию, в экономике и политике наступила полная разруха. В 1970-е гг. в Гане был даже настоящий голод [11].

Нижняя точка была достигнута в 1983 г. при новом военном правительстве во главе с лейтенантом авиации Джерри Роулингсом. В 1983 г. доход среднего ганца составлял две трети от уровня 1971 г. Засуха привела к понижению уров­ня воды в озере Вольта — он упал настолько, что гидроэлектростанция была вынуждена на год отключить подачу электричества «Алюминиевой компании Вольта». В 1983 г. ганцы получали лишь две трети от рекомендуемого миниму­ма калорий [ 12]. В 1983 г. даже относительно благополучные ганские чиновни­ки мрачно шутили про «ожерелья Роулингса» — ключицы, выпирающие из тощих шей [13]. В 1983 г. недоедание стало причиной почти половины всех детских смертей [14]. Подушевой доход на тот момент был ниже, чем в 1957 г., когда страна только обрела независимость.

Кризис 1983 г. побудил правительство Роулингса к новым усилиям по вос­становлению Ганы, и кривая экономического роста поползла вверх. Но это был долгий и трудный путь после четвертьвекового падения.

Модель Харрода — Домара, 1946-2000

У представления о том, что финансируемые за счет получения помощи ин­вестиции в строительство плотин, дорог и машин приводят к росту, долгая ис­тория. В апреле 1946 г. профессор экономики Евсей Домар опубликовал ста­тью «Увеличение капитала, темпы роста и занятость», в которой рассматрива­лась связь между краткосрочными экономическими спадами и инвестициями в США. Хотя Домар исходил из того, что производственные мощности про­порциональны запасу капитала, впоследствии он признал, что такое допуще­ние нереалистично. И одиннадцать лет спустя, в 1957 г., жалуясь на «угрызения совести», он отказался от этой теории [15]. При этом заметил, что, когда пуб­ликовал свою статью, его целью было вмешаться в эзотерическую дискуссию о бизнес-циклах, а не вывести «эмпирически значимые темпы роста». Ученый признал, что для долгосрочного роста его теория не имеет смысла, и поддер­жал новую теорию роста Роберта Солоу (о ней я расскажу в следующей главе).

Таким образом, модель Домара не была рассчитана на использование в ка­честве модели роста, не имела смысла как модель роста и была отвергнута в ка­честве таковой самим ее создателем более сорока лет назад. Тем больше горь­кой иронии в том, что именно она стала и продолжает оставаться до сих пор наиболее широко применяемой моделью роста в экономической истории.

Как же получилось, что модель Домара пережила свой предполагаемый крах в 1950-х гг.? Мы, экономисты, применяли ее (и применяем поныне) к бед­ным странам от Албании до Эквадора, определяя «потребность в инвестици­ях» для достижения целевого показателя роста. Разницу между «требуемыми» инвестициями и национальными сбережениями обозначают термином дефи­цит финансирования. Считается, что частное финансирование для покрытия этого дефицита недоступно, поэтому с целью достижения целевых показате­лей роста его восполняют иностранные доноры. Данная модель обещала бед­ным странам немедленный рост с помощью иностранных инвестиций. Это была помощь, которая предполагала осуществление инвестиций ради дости­жения роста.

Оглядываясь назад, мы понимаем, что использование модели Домара для определения необходимого объема инвестиций и построения прогнозов роста было (и остается) большой ошибкой. Но не будем слишком строги к защитни­кам этой модели (я был одним из них), поскольку у них не было возможности оглянуться назад. Данные, которые были нам доступны в дни наибольшей по­пулярности модели, казалось, подкрепляли жесткую связь между инвестиция­ми и ростом. Только по мере накопления дополнительных сведений недостат­ки модели стали до боли очевидными.

Подход Домара к проблеме роста приобрел популярность, потому что он со­держал привлекательную в своей простоте возможность прогнозирования: рост ВВП будет пропорционален доле инвестиционных расходов в структуре ВВП. До-мар предполагал, что объем выпуска (ВВП) пропорционален объему физическо­го капитала и таким образом изменение объема выпуска будет пропорционально изменению объема физического капитала — то есть объему инвестиций прошло­го года. Разделите и изменение объема выпуска, и объем инвестиций прошлого года на объем выпуска прошлого года. Получается, что рост ВВП в этом году пря­мо пропорционален прошлогодней доле инвестиций в ВВП [16].

Как возникла у Домара идея, согласно которой объем производства пропор­ционален объему физического капитала? Разве труд не играет в производстве никакой роли? Домар работал над своей статьей сразу после Великой депрес­сии, во время которой многие люди потеряли работу. Он и большинство дру­гих экономистов ожидали повторения депрессии после Второй мировой вой­ны, если правительство не предпримет соответствующих мер. Домар считал высокую безработицу данностью, а потому предполагал, что при появлении любого дополнительного объема физического капитала всегда найдется нуж­ное количество рабочих рук. Теория Домара получила известность как модель Харрода — Домара (британский экономист Рой Харрод опубликовал в 1939 г. схожую идейно, хотя и более завуалированную по выводам статью).

Очевидно, что предметом рассмотрения у Домара был краткосрочный биз­нес-цикл в богатых странах. Как же получилось, что домаровское фиксирован­ное соотношение объема производства и объема физического капитала стало неотъемлемым элементом анализа экономической динамики в бедных странах?

Изобретая развитие

Поиски теории роста и развития не давали экономистам покоя с тех пор, как появились первые экономисты. В 1776 г. отец-основатель экономики Адам Смит задавался вопросом, что определяет богатство народов. В 1890 г. великий английский экономист Альфред Маршалл заявил, что поиски источников рос­та «представляют собой главный и высший интерес экономических исследова­ний» [17]. Лауреат Нобелевской премии Роберт Лукас признался в статье 1988 г., что, когда начинаешь думать об экономическом росте, «трудно думать о чем-либо еще». Но этот постоянный интерес к теории роста фокусировался исклю­чительно на богатых странах. К проблемам бедных стран экономисты не про­являли большого интереса. «Обзор мировой экономики», подготовленный Лигой Наций в 1938 г. под руководством будущего нобелевского лауреата Джеймса Мида, включал всего один абзац о положении дел в Южной Америке. Бедные страны Азии и Африки вообще не были в нем упомянуты [18].

После Второй мировой войны эксперты-экономисты, столетиями игнори­ровавшие бедные страны, внезапно призвали мировое сообщество обратить внимание на их «неотложные проблемы» [ 19]. У экономистов оказалось много теорий относительно того, как именно получившие независимость бедные стра­ны могут расти и догонять страны богатые.

Бедным странам не повезло: первое поколение экспертов по развитию под­верглось сильному влиянию двух совпавших по времени явлений — Великой депрессии и индустриализации Советского Союза посредством вынужденных сбережений и инвестиций. Депрессия и огромное количество безработных или полубезработных людей в сельской местности бедных стран побудили эконо­миста, специалиста по развитию, сэра Артура Льюиса предложить модель «из­быточной рабочей силы», в которой сдерживающим фактором роста был ис­ключительно объем физического капитала. Льюис предположил, что строи­тельство фабрик и заводов сможет поглотить эту рабочую силу, не вызывая спада объема сельскохозяйственного производства.

Льюис и другие специалисты по развитию 1950-х гг. исходили из жесткого соотношения между рабочей силой и объемом физического капитала — на­пример один человек на одну машину. При избыточности рабочей силы имен­но объем физического капитала оказывал сдерживающее влияние на развитие производства. Считалось, что объем производства прямо зависит от объема физического капитала — в точности по теории Домара. Льюис высказал мысль, что предложение рабочей силы «неограниченно», и привел в качестве примера экономику, которая росла за счет привлечения избыточной рабочей силы из сельской местности, — Советский Союз.

«Центральным явлением экономического развития является быстрое на­копление капитала», — заявил Льюис [20]. Поскольку рост пропорционален инвестициям, можно оценить эту пропорцию и определить, какой именно объ­ем инвестиций необходим для достижения целевого показателя роста. Пред­положим, например, что на каждые 4 % инвестиций вы получаете 1 % роста. Страна, которая хочет увеличить темпы роста с 1 % до 4 %, должна повысить норму инвестирования с 4 % ВВП до 16 % ВВП. Рост ВВП на 4 % обеспечит его рост в пересчете на душу населения в 2 % в год, если численность населения бу­дет ежегодно увеличиваться на 2 %. При росте ВВП на 2 % в год подушевой до­ход будет удваиваться каждые тридцать шесть лет. Инвестиции должны опе­режать рост населения. Развитие — это гонка, в которой объем физического капитала соперничает с инстинктом размножения.

Как добиться необходимого объема инвестиций? Предположим, что на те­кущий момент национальные сбережения составляют 4 % ВВП. Ранее специа­листы по развитию считали, что бедные страны настолько бедны, что у них нет особых надежд на рост объема собственных сбережений. Это приводило к не­соответствию между «требуемыми инвестициями» (16 % ВВП) и реальным уровнем национальных сбережений (4 % ВВП). «Дефицит финансирования» в этом случае равен 12 % ВВП. Следовательно, разрыв должны заполнить запад­ные доноры. Если будет ликвидирован «дефицит финансирования», то это при­ведет к достижению требуемого объема инвестиций, что, в свою очередь, обес­печит достижение целевых показателей экономического роста. (В дальнейшем я буду пользоваться выражением модель дефицита финансирования в качестве синонима термина модель Харрода —Домара.)

Экономисты, защищавшие данный подход, не очень хорошо понимали, сколько времени понадобится на то, чтобы помощь привела к увеличению ин­вестиций и, соответственно, к увеличению темпов роста. Но на практике они ожидали быстрых результатов: помощь этого года пойдет на инвестиции это­го же года, что отразится на росте ВВП в следующем году.

Представление о том, что рост пропорционален инвестициям, не ново. В своей книге 1957 г. Домар мрачно заметил, что более раннее поколение эко­номистов, крайне озабоченных вопросами роста, — советские экономисты 1920-х гг. — уже использовали ту же идею. Н.А. Ковалевский, редактор журна­ла «Плановая экономика», в марте 1930 г. применил мысль о росте, пропорцио­нальном инвестициям, для прогнозирования экономического роста в СССР — в точности так, как западные экономисты применяли эту модель с 1950-х по 1990-е гг. [21]. Модель Харрода — Домара была не только в какой-то мере со­здана под вдохновением от советского опыта; надо поблагодарить (а точнее, как выяснилось, поругать) и самих советских экономистов за ее изобретение.

Этапы Ростоу

На следующем этапе эволюции, которую претерпевала концепция дефици­та финансирования, необходимо было убедить богатые страны заполнить этот дефицит финансовой помощью. В 1960 г. У.У. Ростоу опубликовал ставшую бестселлером книгу «Этапы экономического роста». Из пяти этапов, которые он выделил, наибольшее влияние на умы оказал тот, который был назван «взле­том к самоподдерживающемуся росту». При этом единственным фактором «взлета» производительности, который указал Ростоу, было увеличение объе­ма инвестиций с 5 до 10 % дохода. Поскольку сэр Артур Льюис за десять лет до этого сказал почти то же самое, идея «взлета» лишь подкрепляла выводы Дома-ра и Льюиса, впечатляя ярким образом — самолетов, отрывающихся от взлет­ных полос.

Ростоу пытался показать, что подъем, который происходит при стимулиру­ющей роли инвестиций, представляет собой распространенное явление. Как и на остальных, на Ростоу в значительной степени повлиял опыт сталинской Рос­сии. Он полностью укладывался в рамки этой схемы. Затем Ростоу рассмотрел несколько примеров — из истории и из жизни стран третьего мира. Его со­бственные данные при этом были слабоваты: только три из приведенных им пятнадцати примеров подтверждали возможность взлета в результате увеличе­ния объема инвестиций. Лауреат Нобелевской премии Саймон Кузнец в 1963 г. заметил, что его собственные исторические изыскания еще в меньшей степени подтверждают гипотезу Ростоу: «Ни в одном случае мы не находим во время периодов взлета ускорения темпов роста совокупного национального продук­та, предполагаемого в выводах профессора Ростоу об удвоении (или даже еще большем увеличении) доли чистого внутреннего накопления капитала» [22]. (Однако тридцать лет спустя один крупный экономист напишет: «Один из важ­ных фактов в мировой истории заключается в том, что сильный рост сбереже­ний предшествует значительным подъемам экономического роста» [23].)

Советская угроза и иностранная помощь

Несмотря на все эти факты, «Этапы» Ростоу привлекли внимание к бедным странам. Ростоу был не единственным и даже не самым значимым пропаган­дистом предоставления иностранной помощи, но его аргументы весьма пока­зательны.

Ростоу в «Этапах» играл на страхах времен «холодной войны». (Подзаголо­вок его книги — «Некоммунистический манифест».) В России Ростоу видел «нацию, которая под игом коммунизма входит в давно ожидаемый статус ин­дустриальной державы первого ранга», — в то время это был общераспростра­ненный взгляд. Как это ни трудно сегодня вообразить, многие американские ньюсмейкеры в те времена считали, что советская система превосходит запад­ную по абсолютным показателям выпуска продукции, хотя и проигрывает в области личных свобод. В 1950-х гг. авторы статей в журнале Foreign Affairs от­мечали готовность Советов к «насильственной мобилизации значительных сбе­режений», важность чего «трудно переоценить». С точки зрения «экономичес­кой мощи» они будут «расти быстрее нас». Наблюдатели предупреждали, что у соперника есть «определенные преимущества» за счет «централизованного ха­рактера операций». Существовала опасность того, что третий мир, привлечен­ный «определенными преимуществами», станет коммунистическим [24].

Задним числом легко издеваться над этими страхами. Когда я впервые посе­тил Советский Союз в августе 1990 г., уже почти все запоздало осознали, что это по-прежнему бедная страна, а не «индустриальная держава первого ранга». В крошечной комнатушке гостиницы «Интурист», потея от жары — кондици­онеры сломались еще при Хрущеве, а починить их пока не успели — и отбива­ясь от проституток, стучащихся в дверь («Хелло, зис из Наташа, ай эм лон-ли»), я размышлял о том, как Советам удавалось так долго нас дурить. Сегодня подушевой доход в России, по оценкам, составляет менее одной шестой под­ушевого дохода в Америке. (Тогда, в 1990-м, обладая характерным для эконо­миста даром предвидения, я сказал своим спутникам: «Очень скоро эта страна будет переживать настоящий бум!» На самом деле показатели роста после 1990 г. каждый год были отрицательными.)

Тем не менее в то время Ростоу испытывал потребность показать странам третьего мира, что коммунизм — «не единственная форма эффективной госу­дарственной организации, которая может привести к… взлету», и предлагал некоммунистический подход: страны Запада снабжают страны третьего мира помощью для покрытия «дефицита финансирования», заполняя разницу меж­ду реальным объемом сбережений страны и объемом, необходимым для взле­та. Ростоу использовал модель «дефицита финансирования» для того, чтобы рассчитать, какой объем инвестиций необходим для этого «взлета» [25]. Роль частного финансирования игнорировалась, поскольку приток международно­го капитала в бедные страны был мизерным.

Советская угроза сработала. В конце 1950-х гг., при Эйзенхауэре, чьим со­ветником был Ростоу, помощь США другим странам существенно увеличи­лась. Ростоу также попался на глаза амбициозному сенатору по имени Джон Ф. Кеннеди, который в 1959 г. по совету этого экономиста успешно протолкнул в сенате резолюцию о финансовой помощи другим странам. Став президентом, Кеннеди обратился к конгрессу с посланием, в котором призывал к увеличе­нию финансовой помощи: «Сегодня эти новые государства нуждаются в по­мощи… чтобы достигнуть этапа самоподдерживающегося роста… по особой причине. Все они без исключения испытывают давление со стороны комму­нистов».

Ростоу работал в правительстве на протяжении президентских сроков Кен­неди и Джонсона. При Кеннеди международная помощь увеличилась на 25 % в постоянных долларах. При Джонсоне помощь США другим странам достигла исторического максимума в 14 миллиардов (в долларах 1985 г.), что составля­ло 0,6 % от американского ВВП. Ростоу и его единомышленники праздновали победу.

После этого пика при Джонсоне Соединенные Штаты сократили объем пре­доставления международной помощи, но другие богатые страны более чем ком­пенсировали это сокращение. С 1950-го по 1995 г. западные страны потратили на предоставление помощи 1 триллион долларов (в долларах 1985 г.) [26]. Пос­кольку буквально все сторонники помощи использовали теорию дефицита фи­нансирования, это был один из крупнейших политических экспериментов, ба­зирующихся на одной конкретной экономической теории.

Не забыть про сбережения

Догма, согласно которой финансовая помощь должна направляться на ин­вестиции с целью обеспечения роста, пользовалась удивительно единодушной поддержкой и, как написал в 1966 г. в популярной книге Джагдиш Бхагвати, считалась «в основном верной». Но не обходилось и без предупреждений о по­падании в капкан долговых обязательств к донорам, предоставляющим займы под низкие проценты. Такие займы составляли значительную часть помощи. У Турции уже возникли проблемы с обслуживанием долга по прошлым зай­мам, предоставленным в виде помощи, отмечалось в этом раннем тексте. Как саркастически (и провидчески) отметил в 1972 г. один из первых критиков кон­цепции помощи П.Т. Бауэр, «международная помощь нужна для того, чтобы слаборазвитые страны могли обслуживать займы… выданные по более ран­ним соглашениям о предоставлении международной помощи» [27].

Очевидным способом избежания долговых проблем с официальными до­норами было увеличение национальных сбережений. Бхагвати отметил, что это задача государства: оно должно поднять налоги для создания националь­ных сбережений [28]. Ростоу предсказывал, что страна, принимающая помощь, естественным образом будет увеличивать сбережения по мере взлета, так что через «десять — пятнадцать лет» доноры могут ожидать «прекращения» пред­оставления помощи. (Прошло сорок лет, и мы по-прежнему ждем наступле­ния этого счастливого момента.)

Холлис Ченери, применяя подход «дефицита финансирования», еще яснее подчеркнул необходимость в национальных сбережениях. Ченери и Алан Стра-ут в 1966 г. по традиции начали с модели, в которой помощь «восполнит вре­менный дефицит между возможностями по инвестированию и возможностя­ми по сбережению» [29]. Инвестиции после этого приводят к экономическому росту. Но они также предположили, что в результате повышения дохода будет расти и норма сбережений. Эта норма должна быть достаточно высокой, что­бы страна в конечном счете могла перейти к «самоподдерживающемуся рос­ту», при котором она осуществляет необходимые инвестиции из собственных сбережений. Экономисты предложили донорам соотносить «объем предостав­ляемой помощи с эффективностью реципиентов в области увеличения нормы национальных сбережений». (За прошедшие тридцать четыре года доноры так и не прислушались к этому предложению.)

Дефицит финансирования и компьютер

В 1971 г. экономисты Всемирного банка компьютеризировали разработан­ный Ченери вариант модели дефицита финансирования. Ченери тогда был главным экономическим советником президента Всемирного банка Роберта Макнамары, а президенту очень хотелось иметь инструмент, который давал бы точные оценки объема помощи, необходимой для каждой страны.

Экономист банка Джон Холсен за длинный уик-энд разработал приложе­ние, которое он назвал минимальной стандартной моделью (МСМ). Холсен ожидал, что эта «минимальная» модель прослужит недель шесть [30]. Он счи­тал, что экономисты, занимающиеся конкретными странами, построят взамен нее более конкретные, ориентированные на специфику страны, модели. (По­лучилось же так, что эта модель используется до сих пор, двадцать девять лет спустя. Одиннадцать лет назад я участвовал в неудавшейся попытке ее ради­кально переработать — следовательно, в том, что она используется и сегодня, есть и моя вина.) Через пару лет экономисты Всемирного банка пересмотрели ее и окрестили скорректированной минимальной стандартной моделью (СМСМ) [31]. Та часть СМСМ, которая связана с экономическим ростом, — это модель Харрода — Домара: темп роста ВВП пропорционален прошлогоднему соотно­шению инвестиций и ВВП. Иностранная помощь и частное финансирование должны были заполнить разрыв между сбережениями и инвестициями, необ­ходимыми для обеспечения высоких темпов роста.

Концепция «дефицита финансирования» давала донорам представление о том, в каком объеме нужны данной стране помощь или иное финансирование. Вслед за Ченери создатели СМСМ предупреждали (но тоже не были услыша­ны), что сбережения из дополнительного дохода должны быть высокими, что­бы не допустить накопления неподъемных долгов. (Значительная часть долга латиноамериканских и африканских стран в 1980-1990-х гг. действительно ока­залась неподъемной.)

Отсутствие роста, несмотря на инвестиции, финансируемые предоставле­нием помощи, заставило экономистов задуматься, но у защитников подхода дефицита финансирования был в запасе свой аргумент. Один из классических учебников по развитию, как в обновленном виде, так и в более ранней редак­ции, приводил высказывание, быстро ставшее новой догмой: «Хотя физичес­кое накопление капитала может считаться необходимым условием развития, оно не является достаточным» [32]. Другой авторитетный учебник по разви­тию вторил этому: «Основная причина, по которой финансируемый инвести­циями взлет не состоялся, заключается не в том, что более высокий объем сбе­режений и инвестиций не является необходимым условием, а скорее потому, что он не является достаточным для этого условием» [33]. Мы увидим, как представление о том, что инвестиции необходимы, но недостаточны, отража­ется в данных.

Дефицит финансирования навсегда

Судьба концепции дефицита финансирования после ее звездного часа в 1960-1970-х гг. оказалась странной. Из академической литературы она полнос­тью исчезла, но дух ее живет. Мы, экономисты международных финансовых организаций (МФО), по-прежнему используем ее для составления прогнозов объема предоставления помощи, инвестиций и экономического роста.

Экономисты МФО применяли концепцию финансового дефицита даже тог­да, когда она со всей очевидностью не работала. В период с 1980-го по 1990 г. ВВП Гайаны резко упал, при том, что инвестиции выросли с 30 до 42 % ВВП [34], а международная помощь каждый год составляла 8 % ВВП [35]. Это вряд ли можно было считать триумфом концепции. Но в очередном отчете Всемир­ного банка 1993 г. указывалось, что Гайана «будет испытывать потребность в притоке иностранного капитала… для накопления достаточных ресурсов, что­бы поддерживать экономический рост» [36]. Видимо, за этим стоит такой под­ход: «Не сработало, так давайте попробуем еще раз».

Экономисты МФО использовали концепцию дефицита финансирования для восстановления стран после гражданских войн. Экономисты Всемирного бан­ка ожидали от экономики Уганды быстрого роста в 1996 г. (вечный показатель желаемого роста — 7 %). При небольшом объеме сбережений и существенных потребностях в инвестициях необходимость в значительном притоке иност­ранной помощи считалась очевидной. В отчете указывалась необходимость в более высоком объеме иностранной помощи, потому что меньшие объемы «мо­гут оказаться опасными для среднесрочного роста в Уганде, для которого необ­ходим приток капитала извне» [37].

Экономисты МФО использовали концепцию дефицита финансирования и для преодоления последствий макроэкономических кризисов. В отчете Всемир­ного банка за 1995 г. жителям Латинской Америки сообщалось, что «увеличе­ние сбережений и инвестиций до 8 % ВВП поднимет показатели ежегодных темпов роста примерно на 2 процентных пункта» [38]. В отчете Межамерикан­ского банка в 1995 г. с беспокойством сообщалось о проблемах Латинской Аме­рики с «поддержанием уровня инвестиций, необходимого для продолжения роста объема выпуска» [39]. В отчете Всемирного банка по Таиланду за 2000 г. о стране, которая находилась в эпицентре восточноазиатского кризиса, говори­лось, что «частные инвестиции — это ключ к восстановлению роста» [40].

Экономисты МФО использовали концепцию дефицита финансирования для обучения чиновников из развивающихся стран. Курсы, до сих пор организуе­мые Международным валютным фондом (МВФ) и Всемирным банком, обуча­ют их рассчитывать потребности в инвестировании исходя из их пропорцио­нальности «целевым показателям роста» [41].

Экономисты МФО использовали концепцию дефицита финансирования также в условиях сопровождаемого хаосом перехода от коммунизма к капита­лизму. В отчете Всемирного банка 1993 г. по Литве отмечалось: «понадобятся значительные объемы внешней помощи», чтобы «обеспечить ресурсы для реа­лизации важнейших инвестиционных проектов» с целью остановить падение объемов производства [42]. В 1998 г. Всемирный банк в докладе по Литве по-прежнему исходил из того, что рост пропорционален инвестициям. В отчете 1997 г. по Хорватии, разоренной войной, сообщалось, что «для достижения устойчивого роста в 5-6 %… на протяжении ближайших трех лет… необходи­мо достигнуть уровня инвестиций в 21-22 % ВВП» [43].

Сколько помощи и инвестиций нужно, чтобы достичь желаемых показате­лей роста? В отчете Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР) за 1995 г. справедливо отмечается, что это вопросы, характерные для представи­телей плановой экономики; однако на них все равно дается ответ. ЕБРР заявил, что для оценки потребности в инвестициях он использует «уравнение роста Харрода — Домара». Это уравнение предупреждает бывшие коммунистичес­кие страны, что «потребуется инвестиционное финансирование в объеме 20 или более процентов ВВП» для достижения «уровня роста в 5 %». В отчете так­же отмечалось, что «оказываемая при выполнении определенных условий офи­циальная поддержка… помогает покрыть дефицит между национальными сбе­режениями и инвестициями» [44].

Порочный круг замкнулся. Коммунистическая экономика вдохновила раз­работчиков концепции дефицита финансирования. Холодная война побудила к покрытию дефицита за счет иностранной помощи. А теперь капиталистичес­кие страны стремятся покрыть дефицит финансирования в экономике быв­ших коммунистических стран [45].

Помощь на инвестиции: реальный опыт

Насколько я знаю, никто пока не проверял эффективность модели дефици­та финансирования на реальных примерах. К тому моменту, когда необходи­мый для анализа массив информации по разным странам стал доступен, в ака­демической литературе эта концепция уже перестала быть модной. Но, как мы видели, ее призрак продолжает витать при определении потребностей в помо­щи и перспектив роста бедных стран. Давайте проверим эту модель.

Когда мы определяли потребность в помощи как разность между «требуе­мыми» инвестициями и текущими сбережениями, мы предполагали, что по­мощь в полном объеме пойдет на инвестиции. Более того, доноры говорили об условиях, которые заставят страны одновременно увеличивать свою норму на­циональных сбережений, — некоторые, например Ростоу, даже считали, что это произойдет само собой. Следовательно, помощь в сочетании с требования­ми, предъявляемыми к национальным сбережениям, должна привести к уве­личению инвестиций в пропорции даже большей, чем один к одному. Давайте посмотрим, что же происходило на самом деле.

У нас есть данные по восьмидесяти восьми странам за период с 1965-го по 1995 г. [46]. Для того чтобы можно было серьезно говорить о взаимосвязи объ­емов помощи и инвестиций, эта зависимость должна отвечать как минимум двум критериям. Во-первых, должна существовать положительная статисти­чески значимая связь между предоставлением помощи и объемом инвестиций. Во-вторых, помощь должна переходить в инвестиции как минимум в соотно­шении один к одному: то есть каждый дополнительный процент ВВП в виде предоставленной помощи должен приводить к росту объема инвестиций так­же на 1 % ВВП. (Ростоу, как мы помним, предсказывал, что инвестиции вырас­тут еще сильнее в результате увеличения сбережений реципиента.) Отвечает ли взаимосвязь помощи и инвестиций этим критериям? Что касается первого критерия, положительную статистическую связь между помощью и инвести­циями удалось обнаружить только по семнадцати странам из восьмидесяти восьми.

Из этих семнадцати стран только шесть отвечают второму критерию — в них увеличение инвестиций как минимум соответствовало объему предостав­ленной помощи. Среди этих шести магических стран две получали незначи­тельные объемы помощи: Гонконг (в среднем 0,07 % ВВП в 1965-1995 гг.) и Китай (в среднем 0,2 % ВВП). Остальные четыре страны — Тунис, Марокко, Мальта и Шри Ланка — действительно получали значительные объемы помо­щи. Восемьдесят две страны представленным критериям не отвечают.

Эти данные по отдельным странам напоминают результаты исследования 1994 г., которое не выявило никакой связи между помощью и инвестициями по разным странам. В отличие от того исследования, я не намереваюсь делать общие заявления о неэффективности международной помощи. Оценки подо­бного рода всегда сложны, в особенности из-за возможности влияния некоего третьего фактора как на помощь, так и на инвестиции. Не исключено, что в ка­кой-либо из этих стран произошло бедствие вроде засухи, отчего инвестиции упали, а помощь увеличилась. Я лишь задаюсь вопросом, действительно ли помощь и инвестиции идут рука об руку, как предполагали те, кто пользовался моделью дефицита финансирования. Защитники этой модели ожидали, что помощь будет направляться на инвестиции, а не на помощь стране в засушли­вый год. По моим расчетам, эволюция инвестиций и помощи происходила не так, как мы ожидали.

Концепция дефицита финансирования не смогла стать панацеей, посколь­ку она идет вразрез с официальным девизом этой книги — люди реагируют на стимулы. Подумайте о мотивации реципиентов иностранной помощи. Они инвестируют в будущее, если их инвестиции приносят высокую доходность. Они не инвестируют в будущее, если ее не получают. Нет оснований считать, что помощь, выдаваемая только в силу бедности реципиента, меняет стимулы для инвестирования в будущее. Помощь как таковая не заставит реципиентов увеличивать свои инвестиции — она будет использована для приобретения потребительских товаров. Именно это мы и обнаруживаем, когда исследуем связь между помощью и инвестициями: она отсутствует.

Вместо того чтобы целиком уходить на потребление, помощь могла бы спо­собствовать инвестированию. Вот почему многие сторонники идеи предостав­ления займов предлагали, чтобы размер помощи ставился в зависимость от происходящего увеличения внутренних сбережений. Правительствам бедных стран это придало бы стимул для наращивания внутренних сбережений (на­пример за счет сокращения государственных расходов) и поощрения частных сбережений (за счет налоговых льгот на доходы, которые используются для сбережений, и более высокого налога на потребление). Рост сбережений пред­охранял бы получателей помощи от возникновения проблем с возвращением долгов и побуждал их к увеличению инвестиций. Пока все обстоит наоборот: у стран с меньшими сбережениями выше дефицит финансирования, а потому именно они получают иностранную помощь в большем объеме.

От инвестиций к росту

Второе звено в концепции дефицита финансирования — связь между ин­вестициями и экономическим ростом. Действительно ли инвестиции быстро сказываются на темпах роста, как предполагает модель дефицита финансиро­вания?

Я начал с предположения о существовании на протяжении краткосрочного периода одинаковой для любой страны взаимосвязи между объемом инвести­ций и темпами роста. Для оценки этой взаимосвязи я решил использовать сред­ние показатели за четыре года (в отделах МФО, специализирующихся на про­блемах конкретных стран, принято делать прогнозы в среднем на пятилетний срок). При этом прогноз на первый год обычно делают исходя из текущей эко­номической ситуации. Так что реальный горизонт прогнозирования составля­ет как раз четыре года. Результаты проделанного мной анализа оказались не в пользу концепции дефицита финансирования: никакой связи между темпами роста, наблюдавшимися на протяжении четырехлетнего периода, и инвести­циями, сделанными в течение предшествующих четырех лет, обнаружить не удалось [47].

Теперь допустим, что взаимосвязь инвестиций и темпов роста различается по странам, и изучим эту зависимость отдельно по каждой стране. Итак, есть 138 стран, по каждой из которых есть как минимум десять наблюдений по объ­ему инвестиций и темпам роста. Опять-таки, у нас есть два критерия для про­верки наличия связи между этими факторами. Во-первых, должна наблюдать­ся положительная статистическая связь между экономическим ростом и ин­вестициями, произведенными годом ранее. Во-вторых, эта связь должна быть в «обычных» пределах, чтобы подход «дефицита финансирования» выглядел обоснованным. Обоим критериям отвечают четыре очень разные страны — Израиль, Либерия, Реюньон (крошечная французская колония) и Тунис [48].

Теперь, вспоминая эти редкие страны, в которых связь между помощью и инвестициями проявлялась именно так, как и ожидалось, я могу заключить, что концепция дефицита финансирования не противоречит данным только по одной стране — Тунису. И прежде чем тунисцы примутся за организацию по этому поводу общенациональных торжеств, хочу заметить, что одно ус­пешное попадание из 138 вполне может оказаться случайным. Подобный казус бывает и тогда, когда модель в целом не имеет никакого смысла, — а пока прак­тика показывает, что дело обстоит именно так.

Необходимы ли инвестиции в краткосрочном периоде?

По отношению к остальным 137 странам ритуальное заклинание экономис­тов-практиков на сегодня сводится к тому, что инвестиции необходимы, но не­достаточны. Я могу проверить это предположение, посмотрев, сколько четы­рехлетних периодов активного роста (7 % и выше) сопровождалось необходи­мыми показателями инвестиций в предыдущие четыре года. В девяти десятых стран условие «необходимости» не соблюдается. Для краткосрочных времен­ных горизонтов, на которых специализируются экономисты МФО, нет дан­ных о том, что инвестиции — необходимое или достаточное условие активно­го роста. В более долгосрочной перспективе наблюдается корреляция темпов роста с накоплением физического капитала. Однако в следующей главе я пока­жу, что дело здесь не в инвестициях, а в технологии.

Используя средние показатели по четырехлетним периодам, давайте рас­смотрим периоды, когда темпы роста повышались, и попробуем понять, как часто при этом инвестиции росли на «требуемую величину». Оказалось, что во время таких периодов активного роста на протяжении четырех лет инвести­ции увеличивались на «требуемую величину» только в 6 % случаев. Остальные 94 % таких периодов не вписываются в концепцию «необходимого условия». С практической точки зрения, таким образом, рост инвестиций не является ни необходимым, ни достаточным условием для повышения темпов роста в крат­косрочной и среднесрочной перспективе.

Для того чтобы понять, почему идея о том, что рост пропорционален инвес­тициям в предыдущем периоде, не срабатывает, вспомним, на чем основыва­лось предположение о такой взаимосвязи. Считалось, что объем производства ограничен объемом физического капитала, потому что свободная рабочая си­ла всегда представлена в излишке. Нобелевский лауреат Роберт Солоу, чью мо­дель роста я рассмотрю в следующей главе, еще в 1956 г. отметил, что с этой моделью что-то не так (его прозрение четыре десятилетия оставалось без вни­мания сотрудников МФО). Если рабочая сила представлена в избытке, а объем физического капитала ограничен, то у компаний будут стимулы применять технологии, рассчитанные на большое количество людей и малое количество средств производства. Например, в США, где рабочих не хватает, при строит­ельстве дорог используют много отбойных молотков и мало людей. А в Индии при строительстве тех же дорог множество людей вручную орудуют ломами. Предположение о том, что инвестиции сами по себе выступают решающим фактором экономического роста, противоречит идее, которую я отстаиваю: лю­ди реагируют на стимулы.

Соображения, связанные с избытком рабочей силы, стали одной из причин того, что доноры торопились восполнить дефицит «необходимых» инвести­ций. Ведь если инвестиции не могут обеспечить достаточный рост выпуска для потребления избыточной рабочей силы, безработица будет увеличиваться. На­пример, в отчете Всемирного банка по Египту 1998 г. излагалась известная идея о росте, пропорциональном инвестициям, а затем говорилось об опасности рос­та безработицы до 20 % к 2002 г. (в 1998 г. — 9,5 %), если экономический рост составит только 2 %. Если же рост составит 6,5 % (при помощи более масштаб­ных инвестиций), прогнозировали авторы отчета, то безработица в 2002 г. со­ставит только 6,4 % от всей рабочей силы страны [49]. Предполагать, что низ­кий объем инвестиций автоматически приведет к росту безработицы, — про­сто глупо; при таких рассуждениях опять игнорируется возможность замены средств производства рабочей силой. Когда количество средств производства медленно увеличивается из-за низкого объема инвестиций, то, скорее всего, избыточная рабочая сила будет замещать дефицит средств производства. Кон­цепция избыточной рабочей силы предполагает, что при данном уровне ин­вестиций дополнительные человеческие ресурсы не оказывают влияния на про­изводство. Однако все факты свидетельствуют об обратном.

Каким образом мы могли бы получить ббльшую отдачу от инвестиций? То, что по мере роста экономики необходимость в средствах производства увеличи­вается, сомнения не вызывает. Но причина того, что жесткая связь между инвес­тициями и ростом не работает, заключается в том, что инвестиции в физичес­кий капитал — это лишь одна из множества форм увеличения объема произво­дства в будущем, и все эти формы реагируют на стимулы. Если стимулы для инвестирования в будущее достаточно сильны, то будут возрастать не только инвестиции в физический капитал, но также и темпы внедрения новых техноло­гий (они, как мы увидим в следующей главе, представляют собой важный ком­понент роста). Наряду с инвестициями в физический капитал увеличатся инвес­тиции и в организационный капитал (создание эффективных институтов).

Именно существованием множества факторов, влияющих на рост, объясня­ется то, что взаимосвязь между ростом и инвестициями оказывается довольно неопределенной и нестабильной. Рост при небольших колебаниях остается в пределах средних для конкретной страны показателей, при том что инвести­ции могут колебаться очень сильно. Тем не менее в МФО принято использо­вать отношение объема инвестиций к приросту выпуска, которое выражается коэффициентом ICOR (Incrementment Capital to Output Ratio). Он представля­ет собой обратный показатель по отношению к «производительности» инвес­тиций. Например, в отчете Всемирного банка по Таиланду за 2000 г. было от­мечено, что одним из предвестников финансового кризиса 1997-1998 гг. мож­но считать тот факт, что ICOR «в 1996 г. поднялся почти на рекордную высоту» [50]. Аналогично в отчете Всемирного банка по Африке за 2000 г. низкие или отрицательные темпы роста в странах континента с 1970-го по 1997 г. связыва­лись с низкой или снижающейся производительностью инвестиций «при из­мерении по ICOR» [51]. ICOR приобрел такую самостоятельную значимость, что его зачастую считают независимой переменной, в то время как это всего лишь соотношение двух почти не связанных между собой параметров. Даже если рост снижается по причинам, не имеющим никакого отношения к инвес­тициям (например, плохо управляемая банковская система в Таиланде или на­сквозь коррумпированные правительства в Африке), можно сказать, что рост снизился при неизменном уровне инвестиций вследствие увеличения ICOR — иначе говоря, вследствие того, что отношение темпов роста к инвестициям упа­ло. С равным успехом мы могли бы утверждать, что цена на яблоки снизилась, потому что не изменилась цена на апельсины, а отношение цены яблок к цене апельсинов упало!

Итак, не стоит напряженно высчитывать, сколько инвестиций «требуется» для поддержания данного темпа роста. Вместо этого нам следует сконцентри­роваться на усилении стимулов для инвестирования в будущее и дать возмож­ность разным формам инвестиций работать в полную силу. (О том, как это сделать, я упомяну в конце главы и еще вернусь к данной теме в других главах.)

Проверка связей «помощь — инвестиции» и «инвестиции — рост»

Я могу составить сценарий того, как изменится доход страны в случае, если прогнозы, основанные на дефиците финансирования, верны, и сравнить ре­зультат с реальным положением дел. Модель дефицита финансирования пред­полагает, что объем инвестиций равен объему предоставляемой помощи или даже превышает его. Я буду исходить из консервативного соотношения один к одному. Итак, соотношение инвестиций и ВВП должно увеличиваться в тече­ние исходного года на столько же, на сколько увеличивалось в течение этого года соотношение помощи и ВВП. Затем эти инвестиции будут влиять на уве­личение темпов роста в последующий период. Рассуждая подобным образом, можно предсказывать общий рост ВВП. Чтобы получить рост на душу населе­ния, я учитываю фактический рост численности населения.

Я начну со сравнения фактического среднего дохода жителей Замбии с тем, каким он должен был бы быть после предоставления двух миллиардов долларов в виде помощи, если бы покрытие дефицита финансирования влекло измене­ния, соответствующие прогнозам (рис. 2.1). Сегодня Замбия была бы промыш-ленно развитой страной с доходом в 20 ООО долларов на душу населения, а не на­ходилась бы в положении, в котором она в действительности находится, — од­ной из беднейших стран мира с подушевым доходом в 600 долларов (что на треть ниже, чем в момент обретения независимости). Замбия — один из худших примеров для модели дефицита финансирования, потому что еще до предос­тавления помощи уровень инвестиций в стране был высок, а объем самой помо­щи — огромен. Но уровень инвестиций в Замбии по мере увеличения объемов помощи не рос, а падал, и инвестиции все равно не привели к росту [52].

А как обстоят дела с прогнозом роста для остальных реципиентов помощи, основанной на модели дефицита финансирования? Во-первых, фактические темпы роста в разных странах чаще всего были ниже прогнозируемых. Во-вто­рых, модель дефицита финансирования не помогла определить «суперзвезд» роста. Самые заметные примеры — это предполагаемые лидеры: Гвинея-Би­сау, Ямайка, Замбия, Гайана, Коморские острова, Чад, Мавритания, Мозамбик и Зимбабве. В реальности именно в этих странах рост был, наоборот, катастро­фически низким, несмотря на высокий уровень первоначальных инвестиций и на большие объемы предоставленной помощи. Появление настоящих «супер­звезд» — таких, как Сингапур, Гонконг, Таиланд, Малайзия и Индонезия (по крайней мере до последнего времени они были таковыми), — с помощью мо­дели дефицита финансирования предугадать не удалось. Либо уровень перво­начальных инвестиций в этих странах был низок, либо объем помощи невелик (порой сочеталось и то, и другое). При этом экономика этих стран росла высо­кими темпами. Как видим, между прогнозируемым и фактическим ростом нет практически никакой связи.

Рис. 2.1. Расхождение между фактическим подушевым доходом и прогнозным доходом по модели дефицита финансирования в Замбии.

Пятидесяти лет достаточно

Священная вера в инвестиции, финансируемые за счет получаемой помо­щи, увела нас в поисках рецепта экономического роста на неверный путь. И мы шли по этому пути пятьдесят лет. Пора наконец отправить старую модель на покой. И полностью отбросить идею дефицита финансирования вместе с ее ложной точностью в определении объема помощи. Не следует оценивать, сколько инвестиций «требуется» стране для достижения заданных темпов рос­та, потому что между инвестициями и ростом не существует стабильной, про­являющейся в краткосрочном периоде связи. Не следует также оценивать объем помощи, «требуемой» стране для достижения заданных темпов роста, потому что экономической модели, способной помочь в таких расчетах, не существует.

Более того, как уже давно было подмечено, предоставление помощи на ос­новании концепции дефицита финансирования создает неверные стимулы у реципиентов. Размер дефицита и объем получаемой помощи тем больше, чем меньше объем собственных сбережений реципиента. Это создает у него сти­мул не использовать собственные ресурсы для развития.

Если снова обратиться к истории Ганы, мы увидим, что она сейчас так же бед­на, как и сорок три года назад, в момент обретения независимости. Дело в том, что росту способствует только такая помощь, которая предоставляется странам, создающим верную систему стимулов для сбережений и роста. Мы рассмотрим эту тему подробнее в третьем разделе. Основания для сдержанного оптимизма дает тот факт, что с момента начала реформ (и новых донорских вливаний) по­сле прохождения экономикой страны самой низкой точки в 1983 г., в Гане на­чался процесс оздоровления экономики: подушевой доход здесь растет на 2 % ежегодно.

Несмотря на множество разбитых надежд, уверенность в том, что строи­тельство фабрик и машин способно привести к росту, оказалась удивительно прочной. В следующей главе мы увидим, как более гибкая версия «машинного фетиша» будет предлагаться в качестве универсального средства для достиже­ния роста.

Интермеццо. Пармила

Жительнице Индии Пармиле чуть более тридцати. Она овдовела год назад. Муж умер после долгой болезни, оставив ее с семилетним сыном и трехлетней дочкой на руках. Чтобы заплатить за лечение мужа, ей пришлось продать зем­лю, которой он владел. Теперь Пармила едва сводит концы с концами.

Пармила родилась в деревне Хаирплан, округ Сингхбум. Она из зажиточной семьи, но нищета заставила ее забыть о собственном происхождении и браться за любую работу. Она продает хворост, работает на очисткериса и наместных стройках. Хворост Пармила собирает в окрестных лесах, сама сушит его, потом дважды в неделю идет с вязанками восемь километров пешком на рынок в Джам­шедпур. Очисткой риса на фермах ей удается перебиться в месяцы Аграхаян и Поуш (с середины ноября до середины января). За день Пармила очищает 36 ки­лограммов риса — для этого нужно работать девять часов. В качестве платы она получает одну двенадцатую от дневной выработки. Таким образом, трудясь по две недели вмесяц, она зарабатывает примерно 90 килограммов риса. Втроем с детьми они съедают около килограмма в день, так что запаса хватает почти на три месяца. Еще десять дней в месяц Пармила проводит на стройке. За эту работу ей платят 25 рупий в день — меньше половины минимальной оплаты труда, установленной законом. Но в сезон дождей, который тянется четыре ме­сяца, нет и такой работы.

Ни собственная, ни мужнина родня Пармиле не помогает. Однако несмотря на нищету она не теряет надежды на лучшую долю для детей. И сын, и дочь хо­дят в местную деревенскую школу. Когда они подрастут, Пармила собирается отдать их в среднюю школу. Чтобы скопить на это денег, она хочет заняться производством воздушного риса.

У Пармилы обостренное чувство собственного достоинства. И она не хочет, чтобы к ней относились с жалостью. «Даже во времена самых тяжких кризисов я не отчаиваюсь и не сдаюсь. Мой Бог никогда не отступался от меня», —уверенно говорит Пармила [1].

Глава 3  Сюрприз Солоу: инвестиции не приводят к росту

Политики везде одинаковы. Обещают пост­роить мосты даже там, где нет рек.

Н.С. Хрущев

Лауреат Нобелевской премии Роберт Солоу изложил свою теорию роста в серии статей 1956-1957 гг. Его вывод удивил и продолжает удивлять многих по сей день: инвестиции в физический капитал не могут служить источником роста в долгосрочной перспективе. Солоу утверждал, что единственный источник роста в долгосрочной перспективе — технический прогресс. В статье 1957 г. он подсчитал: темпы экономического роста на одного рабочего в США в течение первой половины XX века на семь восьмых объясняются именно техническим прогрессом.

Хотя экономисты применяли и до сих пор применяют модель роста Солоу к бедным странам, многие не согласны с его позицией. Специалисты-практики по развитию постепенно отказались от модели Харрода — Домара с ее пропор­циональным соотношением инвестиций и роста в краткосрочной перспекти­ве, но продолжали верить в то, что инвестиции являются главным фактором роста в долгосрочной перспективе.

Убежденность в том, что увеличение объема физического капитала является фундаментальным фактором роста, экономисты называют капитальным фун­даментализмом. Но насколько он оправдан? Об этом в академической литерату­ре ведутся жаркие споры; в следующей главе мы увидим, что происходит, когда в понятие «капитал» включается также человеческий капитал — профессиональ­ные навыки и образование. А в этой главе покажем, что капитальный фунда­ментализм не совместим с принципом «люди реагируют на стимулы». Однако в международных финансовых организациях мало кто сомневается в капитальном фундаментализме. Листая недавние доклады различных МФО, можно встретить утверждения такого рода: «Опыт приспособления стран Африки, расположен­ных южнее Сахары, к рыночным условиям показал, что для достижения реаль­ного прироста ВВП на душу населения ключевым фактором является увеличе­ние частных сбережений и инвестиций» (Международный валютный фонд, 1996) [ 1 ]. Латинская Америка тоже должна преодолеть «сложности поддержания инвес­тиций на уровне, необходимом для непрерывного роста объема выпуска» (Меж­американский банк развития, 1995) [2]. На Среднем Востоке «повышение эф­фективности инвестиций — как в человеческий, так и в физический капитал — важный фактор, определяющий возможности роста в регионе» (МВФ, 1996) [3]. В Восточной Азии «накопление производственных активов является основой эко­номического роста» (Всемирный банк, 1993) [4]. Если у вас еще остались сомне­ния, следует учесть, что «дополнительные инвестиции — это ответ или часть от­вета на большинство проблем в области экономической и социальной полити­ки» (ООН, 1996) [5].

И тем не менее традиционное убеждение, что инвестиции в здания, соору­жения и оборудование играют роль ключевого фактора в долгосрочном разви­тии, — еще одна мнимая панацея.

Сюрприз Солоу

Чтобы понять, как Солоу пришел к своему неожиданному выводу о том, что инвестиции не могут быть источником роста, давайте обратимся к перво­источнику — его статьям 1956-го и 1957 г. Ход его рассуждений состоял в сле­дующем. Чем больше людей и машин занято в экономике, тем больше в дан­ной экономике объем производства. При увеличении объема инвестиций в но­вые машины и с увеличением числа рабочих объем производства со временем будет расти.

Под словом «рост» имеется в виду повышение уровня жизни каждого чело­века. Единственный способ достичь более высокого среднего уровня жизни — сделать так, чтобы каждый из нас производил больший объем товаров. То есть показатель, который нам наиболее важен, — это объем производства на одно­го рабочего, или производительность труда.

Итак, надо, чтобы объем производства на одного рабочего повышался, а на производство влияют только два фактора: средства производства и рабочая си­ла. Поэтому может показаться, что для повышения производительности труда необходимо число машин увеличивать быстрее, чем увеличивается количес­тво рабочих. Иными словами, может показаться, что возможность повышения производительности труда заключается в увеличении количества машин на од­ного рабочего.

Но увеличение количества машин на одного рабочего приведет нас к ряду проблем — мы постепенно придем к тому, что каждый рабочий будет вынуж­ден использовать более одной машины одновременно, бегая сломя голову меж­ду ними, как Чарли Чаплин в фильме «Новые времена». Вряд ли, если мы да-

3 - 2501 дим рабочему еще одну машину, когда у него уже есть восемь других, выйдет что-нибудь стоящее. Отдача будет убывать. Ведь бесконечное увеличение од­ной составляющей производства относительно другой составляющей не мо­жет увеличивать объем производства бесконечно. По мере увеличения числа машин на одного рабочего отдача от каждой дополнительной машины будет все меньше и меньше.

Чтобы увидеть закон убывающей отдачи в действии, попробуйте предста­вить, что одна из составляющих зафиксирована, и попытайтесь увеличивать объем другой.

Мука — в другой раз

Сегодня я готовлю детям на завтрак их любимые блинчики. Мой рецепт блинчиков требует взять один стакан молока и два стакана пшеничной муки. Эти пропорции строго не зафиксированы — думаю, если я сделаю тесто пожи­же, добавив в него больше молока, чем положено, мои любители блинчиков все равно их съедят.

И вдруг выясняется, что муки едва хватает на три порции блинчиков. А тут еще моя дочь Рэчел напоминает мне, что позавтракать с нами придет ее под­ружка Ева. Я совершенно об этом забыл. Тайком от дочери подливаю в миску с тестом еще стакан молока. Никто не заметит. Потом мой сын Калеб напомина­ет, что придет его приятель Кевин, большой охотник до блинчиков. Подливаю в тесто еще молока. Авось сойдет. Тут входит моя жена и говорит, что Коллин, подружка нашей младшей дочери Грейс по детскому саду, тоже зайдет. В отча­янии лью в тесто новую порцию молока. Пятнадцать минут спустя дети с от­вращением отказываются есть самые жидкие блинчики в мире.

Это закон убывающей отдачи в действии: увеличение одной составляющей при неизменном уровне другой не позволяет мне поддерживать непрерывный рост производства блинчиков. Убывание отдачи связано с тем, что я пытаюсь увеличить объем одной составляющей (молока) при неизменном объеме вто­рой (муки). В итоге отдача от молока уменьшается. Эффект первого стакана молока на производство блинчиков был весьма положительным: без него у ме­ня осталась бы только сухая смесь, а с ним испечется плотный блиц. Но когда я влил целых три стакана молока на два стакана муки, добавление четвертого может сказаться на выпечке только плачевно.

Мы можем увеличить производство ВВП при данном количестве рабочих, наращивая число машин на одного человека. Если в начале этого процесса ма­шин нет вообще — отлично; в таком случае каждая дополнительная машина су­щественно увеличит объем производства. Когда машин уже много, каждая до­полнительная машина оказывает совсем небольшой положительный эффект.

Насколько значительным окажется такое снижение эффективности, зави­сит от того, сколь важен в производстве капитал. В моем эксперименте с блин­чиками убывающая отдача определялась важностью составляющей, долю ко­торой я старался в одностороннем порядке увеличить. Неудавшаяся попытка увеличить производство блинчиков за счет увеличения одной составляющей была бы еще более катастрофичной, если бы я увеличивал долю одного из мел­ких ингредиентов, например, соли, не меняя остальные. Сомневаюсь, что мои потребители остались бы довольны результатом, если бы я пытался увеличить производство блинчиков, добавляя все больше соли при неизменном количес­тве муки и молока.

Если бы второстепенная составляющая, вроде соли, была единственной, ре­сурсы которой ограничены, у меня было бы гораздо больше возможностей для расширения производства блинчиков. Соль кончилась бы, но муки и молока оставалось бы сколько угодно. Я мог бы удвоить количество муки и молока при том же количестве соли. Многие споры о капитальном фундаментализме сво­дятся к тому, насколько важной составляющей производства является капитал.

Причина столь шокирующего действия идеи Солоу об убывающей отдаче инвестиций заключается в том, что здания и машины представляют собой на удивление малозначимую составляющую ВВП. Мы можем оценить важность капитала для США, определив долю дохода от капитала в общем доходе. Име­ется в виду тот доход, что аккумулируется у прямых или непрямых владельцев зданий и машин: корпоративные прибыли, дивиденды по акциям, проценты по займам (поскольку инвестиции частично финансируются с помощью зай­мов). Солоу в статье 1957 г. заявил, что, по его оценке, доход от капитала со­ставляет примерно треть ВВП США [6]. Это отношение верно и по сегодняш­ний день [7]. Остальные две трети дохода — это заработная плата, то есть до­ход рабочих.

Таким образом, только треть всего объема производства определяется вкла­дом капитала, а две трети — вкладом рабочих. Если капитал отвечает лишь за треть объема производства, убывание отдачи от инвестиций должно быть весь­ма значительным. Когда машин немного, увеличение объема производства за счет каждой дополнительной машины будет заметным. Когда машин много, увеличение объема производства от каждой дополнительной машины будет незначительным.

Так расти нельзя

Убывающая отдача кажется простым и очевидным правилом, но оно и при­вело к «сюрпризу Солоу». Увеличение количества машин не оказалось эффек­тивным способом поддержания роста. Если экономика пытается расти при по­мощи увеличения числа машин, то вначале, когда их мало, рост может быть очень динамичным, однако затем, когда машин станет много относительно ко­личества рабочей силы, он по закону убывания отдачи замедлится. И если чис­ло машин на человека будет расти с постоянной скоростью, рост выпуска на человека в конце концов упадет до нуля.

Еще одним неожиданным выводом из этих рассуждений для Солоу оказа­лось то, что сбережения не способны поддерживать рост. Сбережения изыма­ют деньги из сферы потребления сегодня ради покупки средств производства завтра. Но это не повышает темпов роста в долгосрочной перспективе, посколь­ку средства производства не играют здесь решающую роль. Экономика с высо­ким уровнем сбережений достигнет не больших темпов устойчивого роста, чем экономика с низким уровнем сбережений. В обоих случаях при увеличе­нии объема средств производства рост упадет до нуля по мере неизбежного убывания отдачи. Правда, экономика с высокой нормой сбережений будет от­личаться более высоким уровнем доходов, чем экономика с низкой нормой сбережений. Но ни в той, ни в другой рост не будет устойчивым.

Вот в чем состоял сюрприз Солоу: элементарная логика показывала, что рост производства на одного рабочего не может быть устойчивым. Однако в США и многих других индустриальных странах уже два века рост в расчете на одного рабочего поддерживается на уровне 2 %. Откуда же берется этот стабильный показатель, если он логически невозможен?

Все дело в технологии, глупец!

Решение, которое предложил Солоу для разгадки своего удивительного па­радокса, заключалось в техническом прогрессе. Технический прогресс приво­дит ко все большей и большей экономии на той составляющей, предложение которой постоянно: на рабочей силе. Иными словами, технический прогресс помогает одному и тому же количеству рабочих добиваться большего.

Солоу утверждал, что технический прогресс происходит по внеэкономичес­ким причинам — таким, как прогресс фундаментальной науки. Судя по уве­ренному продвижению технического прогресса в США, можно было предпо­ложить неизменность его темпов. Именно его скорость определяла долгосроч­ный рост дохода на душу населения.

Представьте себе, что технология — это схема, которая связывает в единое целое рабочих и машины. Технический прогресс делает эти схемы лучше и луч­ше. Например, сначала рабочие должны были прослеживать судьбу изготовляе­мого продукта от начала до конца производственного процесса. Я беру сырье из груды на заднем дворе, несу его к плавильному агрегату и расплавляю. По­том несу расплавленный металл к формовочной машине и формую расплав­ленное сырье в изделие. После этого доставляю получившееся изделие к поли­ровочной машине и полирую его. Теперь несу к машине для покраски и крашу. А когда высохнет, бросаю в грузовик и везу продукт к дому клиента-заказчика. Получив деньги заказчика, еду в банк, чтобы положить деньги на счет, а потом возвращаюсь на завод. Там снова беру сырье из груды на заднем дворе, несу его в плавильный агрегат…

Однажды я получаю по почте новую схему от некоего мистера Г. Форда из Диаборна, штат Мичиган. Мистер Форд утверждает, что будет эффективнее, если каждый рабочий останется у одной машины и передвижения станет со­вершать изделие, а не рабочий. Мистер Форд предлагает установить конвейер для перемещения изделия от одной машины к другой. Теперь я постоянно стою у одной машины — покрасочной. Все то время, которое я тратил на беготню от одного агрегата к другому, больше не теряется. Кроме того, я приобретаю огром­ный опыт в деле покраски. Я могу использовать дополнительное время и опыт, чтобы покрасить большее число изделий. У каждого из рабочих за другими ма­шинами тоже появляется дополнительное время для производства. Новая схема экономит труд и позволяет определенному числу рабочих достичь более значи­тельных результатов при использовании тех же машин [8].

Если новая схема возникает одновременно с добавлением новых машин, тех­нический скачок отложит действие закона убывающей отдачи. Я работаю эф­фективнее в силу более разумного способа организации моего рабочего време­ни. При новой схеме становится как будто бы больше рабочих, то есть увеличи­вается объем как вложенного труда, так и оборудования, и до убывания отдачи от машин дело не доходит.

Этот пример иллюстрирует общий принцип: технический прогресс позво­ляет избежать убывания отдачи, если он приводит к экономии на той состав­ляющей, предложение которой фиксированно, — на рабочей силе. Каждый ра­бочий становится все более эффективным за счет более удачной технологии, и эффект получается тот же, как если бы увеличилось число рабочих. При этом одновременно с эффективным количеством рабочих увеличивается и коли­чество машин, и убывания отдачи не происходит.

В долгосрочной перспективе весь рост производства на единицу рабочей силы должен обеспечиваться за счет трудосберегающего технического прог­ресса.

Отступление. Луддитское заблуждение

Некоторые люди считают, что трудосберегающий технический прогресс — зло для рабочих, потому что он лишает их работы. Это луддитское заблужде­ние, одна из глупейших идей за всю богатую историю глупых идей в экономи­ке. Разобраться в том, почему это глупо, — хороший способ еще раз подтвер­дить наглядными примерами логику Солоу.

Луддиты, давшие имя движению, были рабочими трикотажных и кружев­ных мануфактур в английском городе Ноттингеме. Их первые выступления состоялись в 1811 г. [9]: в знак протеста против безработицы они поломали ткацкие станки, которые воплощали собой новые трудосберегающие техноло­гии. Бунтовщики пропагандировали свои действия в памфлетах с таинствен­ной подписью «Король Лудд». Со стороны трикотажников учиненный разгром был понятным средством самозащиты. Они обладали навыками, годившими­ся для старых технологий, и знали, что для новых технологий их умения не по­надобятся. Английские чиновники, тщательно изучив вопрос, отреагировали на беспокойства луддитов — в январе 1813 г. четырнадцать из них были пове­шены.

Однако истинная глупость проявилась позже, когда некоторые мыслители решили, что борьба луддитов — универсальная модель, и превратили эту мо­дель в луддитское заблуждение. Оно заключается в предположении, что техни­ческий прорыв в экономике, обеспечивающий производство одного и того же количества товаров силами меньшего числа рабочих, приведет экономику к состоянию, когда рабочих будет требоваться меньше. Почему-то последовате­лям луддизма никогда не приходил в голову альтернативный вариант разви­тия событий — производство большего количества товаров силами прежнего количества рабочих. Трудосберегающая технология — это термин, обозначаю­щий технологию, увеличивающую объем производства на единицу рабочей силы. Все стимулы рыночной экономики ведут к увеличению инвестиций и произ­водительности, а не к уменьшению занятости; в противном случае некоторые крайне глупые фабриканты упускают возможности для получения прибыли. При большей производительности прежнего числа рабочих доход каждого ра­бочего увеличивается.

Конечно, вполне может возникнуть безработица среди тех, кто владеет толь­ко старой технологией — как и было у луддитов. И такая безработица действи­тельно способна оказаться гибельной для ее жертв. Но рабочие в целом при на­личии более мощных технологий, увеличивающих производительность, выиг­рывают. Луддиты путают сдвиг занятости при переходе от старых технологий к новым с общим падением занятости. Первое происходит; второе — нет. В странах, где наблюдается технический прогресс, таких, как Германия, Великоб­ритания и США, не наблюдается долгосрочная тенденция к увеличению безра­ботицы. При этом в них наблюдается долгосрочная тенденция к увеличению дохода на одного рабочего [10].

Логика Солоу ясно показала, что трудосберегающий технический прог­ресс — единственная возможность увеличения производительности рабочего в долгосрочной перспективе. Неолуддиты отрицают эту единственную возмож­ность, которая может увеличить доходы рабочих в долгосрочной перспекти­ве, — новые трудосберегающие технологии. И в этом состоит горькая ирония.

Луддитское заблуждение живо до сих пор. Взгляните хотя бы на такой серь­езный документ, как ежегодный «Доклад о развитии человека» (Human Deve­lopment Report) Программы развития ООН. Отчет 1996 г. повествует о «росте без прироста рабочих мест», наблюдающемся во многих странах. Его авторы говорят, что такой «рост без прироста» происходит, когда темпы роста заня­тости отстают от темпов роста выпуска, что приводит к «крайне низкому дохо­ду» миллионов трудящихся. В докладе за 1993 г. выражено такое же беспоко­йство из-за той же «проблемы» — «роста без прироста рабочих мест», который был особенно заметен в развивающихся странах в 1960-1973 гг.: «Темпы роста ВВП были довольно высокими, но темпы роста занятости отставали от них почти наполовину» [11]. Аналогично в исследовании ситуации во Вьетнаме в 2000 г. оплакивается медленный рост занятости в сфере производства по срав­нению с ростом производства [12]. Авторы всех этих отчетов забывают, что более быстрый рост ВВП по сравнению с ростом занятости называется ростом дохода на одного рабочего, и это единственный способ увеличить «крайне низ­кие доходы» рабочих [13].

Переход

Увеличение числа машин на одного рабочего не служит источником дол­госрочного роста. Но оно могло бы быть источником роста в процессе перехо­да экономики на долгосрочный путь развития. Экономика, которая начинала с небольшого числа машин, получает очень высокий доход на каждую дополни­тельную машину. Поэтому на время инвестиции могли бы обеспечить высо­кие темпы роста. По мере накопления средств производства дело дойдет до убывания отдачи и рост замедлится. В конце концов, экономика достигнет сба­лансированного состояния, и ее рост будет определяться трудосберегающим техническим прогрессом. Иными словами, мы можем все-таки считать инвести­ции важным источником роста, если переход важен для долгосрочного роста.

Однако мысль о том, что переход важен для долгосрочного роста, не бес­спорна. Если рост в основном объясняется переходом к долгосрочному состоя­нию, то поначалу машин должно быть очень немного, а доход на них — очень высок. Это означает, что доход на машины — процентные ставки — в эконо­мике должны были бы быть поначалу очень высокими. Точнее, процентные ставки должны были бы быть абсурдно высокими. Как подсчитали Роберт Кинг и Серджио Ребело, чтобы объяснить экономический рост в США, надо допус­тить, что процентные ставки в стране сто лет назад в период переходного роста капитала на одного работника должны были бы превышать 100 %. Однако дан­ные по процентным ставкам в США показывают, что они были сравнительно постоянными (и, безусловно, никогда не достигали 100 %); это подтверждает вывод Солоу о том, что экономический рост в США — долгосрочный феномен, а не переходное движение от низкого значения объема капитала к высокому.

Объяснение экономического роста переходными периодами не совсем со­гласуется с логикой. Предполагается, что все экономики начинают с точки от­счета, далекой от состояния сбалансированного роста. Тогда инвестиции в сред­ства производства должны помочь в ускорении темпов роста некоторым стра­нам. Каким именно? Тем, которые стартовали с точки, расположенной ниже их траектории сбалансированного роста. После этого они станут расти со скорос­тью технического прогресса. Экономика стран, которые стартовали с точки, расположенной выше траектории сбалансированного роста, будет расти мед­ленно, а то и вовсе сокращаться, пока не начнет движение по этой траектории. Тогда они также будут расти со скоростью технического прогресса.

Однако пропагандисты идеи «инвестиции — двигатель роста» не дают объ­яснений, почему, собственно, все страны должны находиться столь далеко от траектории сбалансированного роста. В отсутствие такого объяснения наибо­лее логично было бы предположить, что большинство стран находится, на­оборот, близко к ней.

Солоу в тропиках

Роберт Солоу никогда не упоминал о разнице в доходах между странами как о чем-то, что должна объяснить его теория. Он вообще применял свою теорию только к экономическому росту в США, где ключевой особенностью был ус­тойчивый подъем экономики на протяжении длительного времени. И уж тем более он ни разу не вел речь о тропических странах. Солоу не виноват в том, что его модель использовали применительно к этим странам. Тем не менее она стала основной теорией роста, которую преподавали на факультетах экономи­ки. И в 1960-е гг. экономисты пользовались моделью Солоу для объяснения любых явлений экономического роста, включая те, что наблюдались в бедных тропических странах.

Вот как в рамках этой модели объясняется различие между странами. Пред­полагается, что у всех стран есть равный доступ к одним и тем же технологиям и во всех странах наблюдается одинаковый темп технического прогресса. За этим стоит убежденность, что крупный технический прорыв, осуществленный в одной стране, может быть осуществлен и во всякой другой. (То есть главное не в том, что конкретные страны осуществляют тот или иной технический прорыв, а в том, что они могут его осуществить.) Как только какие-то схемы становятся доступны в какой-либо стране, их можно использовать и в любой другой.

Рассуждая таким образом, мы игнорируем реальную разницу в степени дос­тупности технологий. И при таком подходе получается, что единственная при­чина, по которой одни страны беднее других, состоит в том, что они начинают движение к росту с меньшим количеством машин. Бедные тропические стра­ны получат более высокую отдачу от машин, чем богатые страны с умеренным климатом. У бедных тропических стран будет более сильная мотивация для быстрого роста, чем у стран с умеренным климатом, растущих с темпом тех­нического прогресса. В конце концов бедные тропики догонят богатые уме­ренные широты и все страны начнут развиваться соразмерно темпам техни­ческого прогресса.

Любая страна, начинающая с низкого объема капитала, компенсирует это досадное обстоятельство очень высокой доходностью на капитал. Междуна­родные денежные потоки направляются в страны с самой высокой доходнос­тью (это вполне естественно — ведь люди реагируют на стимулы). Следова­тельно, международный капитал потечет в экономики с низким объемом ка­питала и высокой доходностью. Неудачливая страна догонит более удачливые страны и забудет о своем бедственном прошлом. Стимулы гарантируют, что бедные будут расти быстрее богатых. Видите, как отвечает подобное представ­ление о ходе вещей послевоенному оптимизму по поводу перспектив разви­тия, о котором шла речь в предыдущей главе.

После того как во многих бедных странах не удалось достичь приемлемого уровня роста, стало очевидным, что взгляды Солоу не могут объяснить разни­цу в доходах между странами. Коллега Солоу, другой нобелевский лауреат, Ро­берт Лукас отметил одну из существенных проблем некритичного примене­ния модели Солоу для объяснения разницы в доходах между странами. В США доход на душу населения в пятнадцать раз выше, чем в Индии. По модели Со-лоу, при одинаковой доступности технологий для всех стран такая разница в до­ходах может возникнуть только из-за того, что у американских рабочих больше машин, чем у индийских. На сколько же больше машин должно быть у амери­канских рабочих, чтобы объяснить пятнадцатикратный разрыв в уровне дохо­дов? Поскольку машины не очень важны в качестве составляющей произво­дства, то ответ будет такой: очень на много. Расчеты Лукаса показывают, что на каждого американского работника должно приходиться примерно в 900 раз больше машин, чем на одного работника в Индии [14]. У американских работ­ников действительно больше машин, но не на столько. Те, кто занимался подо­бными расчетами, утверждают, что у американских рабочих капитала пример­но в двадцать раз больше, чем у индийских.

Почему нужно, чтобы у американских работников было такое гигантское — в 900 раз! — преимущество по количеству машин, чтобы объяснить пятнадца­тикратный разрыв в доходах? Можно вспомнить о незначительной роли капи­тала в производстве: им определяется только треть всего объема производства. Объяснение разницы в доходе по странам при помощи сравнительно второс­тепенной составляющей, такой, как капитал, неубедительно. По модели Со-лоу, разница в доходах стран может объясняться только колоссальной разни­цей в количестве машин на одного работника.

Этого никто не предвидел, хотя и следовало бы. В конце концов сам Солоу объяснил, почему разницей в количестве машин нельзя объяснить разницу в доходах в рамках одной страны, например рост выпуска продукции на одного работника в США в течение сорока лет, — для этого пришлось бы предполо­жить, будто изначально машин было гораздо меньше, чем в действительнос­ти. По той же логике разницей в количестве машин нельзя объяснить расхож­дение в уровне доходов в разных странах.

Технический прогресс — вот, согласно Солоу, фактор, решающий проблему убывающей отдачи и объясняющий долгосрочный рост в одной стране. Одна­ко технический прогресс связан с внеэкономическими факторами — такими, как, например, фундаментальная наука, — и не объясняет различия между стра­нами. Можно предположить, что технология меняется с течением времени по внеэкономическим причинам, к которым относят научные открытия. Но труд­но поверить, что страны развиваются разными темпами, потому что техничес­кий прогресс в них идет по-разному вследствие какой-то таинственной внеэ­кономической причины. Это подобно утверждению, что темпы роста разные, потому что они разные. И снова возникает потребность вспомнить об эконо­мических стимулах. Тому, что в разных странах различный уровень техническо­го развития, должны быть экономические объяснения. Если технический фак­тор так важен, что им можно объяснить устойчивый рост дохода в одной стра­не в течение продолжительного времени, то по логике вещей именно им могла бы объясняться и существенная разница в доходах между отдельными страна­ми. А если технология в разных странах различается, то должны существовать сильные экономические стимулы для овладения лучшими технологиями. Этот вопрос — о реакции технологии на стимулы — я рассмотрю в третьей части книги.

Доходность и потоки капитала

Мы даже еще не дошли до самого худшего из того, чем чревата идея «сред­ства производства — ключ к развитию». Лукас рассчитал предполагаемый уро­вень доходности машин. Оказалось, что если мы попытаемся объяснить всю разницу в доходах между Индией и США разницей в количестве машин, то в Индии машины должны быть распространены в 900 раз меньше, чем в США.

Лукас использовал принцип Солоу, по которому отдача от машин выше, когда их не хватает, и подсчитал, что на индийские машины норма прибыли должна быть в этом случае в 58 раз выше. Эти данные о гипотетических сверхприбы­лях подтверждают расчеты Кинга и Ребелло по доходности капитала сто лет назад. Как мы помним, она должна была бы превышать 100 %, если объяснить американский экономический бум накоплением капитала в переходный пери­од. При таких мощных стимулах к инвестированию в бедные страны Лукас удивленно спрашивал: «Почему же капитал не перетекает из богатых стран в бедные?»

Ответ может заключаться в том, что в бедных странах инвестор сталкивается с рядом трудностей: политическая нестабильность, коррупция, риск экспро­приации и т.п. Но разница в доходности слишком велика, чтобы подобные препятствия ее полностью аннулировали. Даже если иностранный инвестор может вывезти из Индии всего две рупии из каждой сотни рупий прибыли, он все равно оказывается в выигрыше. При этом никто не считает, что вероятность экспроприации в Индии составляет 98 %. Даже феноменально коррумпиро­ванные правительства не достигают среднего уровня воровства в 98 центов на каждый доллар, тем более на протяжении многих лет. Так что, утверждал Лу­кас, несмотря на определенный политический риск, с которым сопряжены ин­вестиции в Индию, капитал должен рекой течь из Нью-Йорка в Нью-Дели. Лю­ди должны реагировать на стимулы.

Тем не менее этого не происходило. В 1990-е гг. общий приток новых зару­бежных займов и инвестиций в американскую экономику составлял 371 дол­лар в год на каждого американского гражданина. В этот же период займы и ин­вестиции, идущие в Индию, составляли на каждого гражданина страны 4 цента в год. Стимулы для инвестирования в Индию не работали.

И подобная скудость иностранных капиталовложений не является каким-то необычным явлением для бедных стран. В 1990 г. наиболее богатые 20 % на­селения Земли получили 92 % совокупных портфельных инвестиций, в то вре­мя как самые бедные 20 % — 0,1 %. Те же самые богатые 20 % получили 79 % прямых иностранных инвестиций, а самые бедные 20 % — 0,7 %. В целом бога­тейшие 20 % мирового населения получили 88 % совокупных потоков частно­го капитала, а беднейшие 20 % получили 1 %.

Рост, которого не было

Больше всего против модели Солоу при ее применении к разным странам свидетельствовало то, что экономический рост во многих бедных странах не наблюдался. А ведь при высокой доходности на дефицитный капитал у бедных стран были все стимулы для более быстрого роста, чем в богатых странах. Чем беднее страны, тем более высокими должны были бы быть темпы их роста. Но этого не случилось.

Любопытно, что первые экономисты, которые констатировали отсутствие роста во многих бедных странах, вовсе не были специалистами по этим стра­нам. Профессиональные эксперты по развитию, которые следили за события­ми в бедных странах, прекрасно видели, что в Африке и Латинской Америке дела идут из рук вон плохо. Однако эти специалисты не замечали, что развитие событий ставит под угрозу прежнюю парадигму роста. Потребовалось вмеша­тельство Пола Ромера — ученого, занимающегося развитыми экономиками. Именно он, проанализировав данные, указал на то, что прежняя парадигма не работает.

Ромер использовал данные по ста с лишним странам из Справочника по на­циональным доходам, составленного Робертом Саммерсом и Аланом Хесто-ном. К своему докладу на ежегодной конференции по макроэкономике Нацио­нального бюро экономических исследований в 1987 г. Ромер проанализировал данные за период с 1960-го по 1981 г. Он показал, что бедные страны не росли быстрее, чем богатые. А это означало, что предсказание Солоу в применении к тропическим странам оказалось неверным.

Как ни странно, 1960-1981 гг. были хорошими для бедных стран. И до, и по­сле этого периода дела обстояли хуже. Но и относительно благополучных лет хватило, чтобы нанести по старой парадигме Солоу в ее применении к тропи­ческим странам смертельный удар.

Последний год в данных Ромера —1981 г. — был последним хорошим годом для многих бедных стран. Как мы увидим в пятой главе, в странах Латинской Америки и в странах Африки, расположенных южнее Сахары, после 1981 г. на­ступили два десятилетия, потерянных для экономического роста. Страны Ближ­него Востока и Северной Африки пошли под откос немного позже. После 1981 г. бедные страны не только не догнали богатые, но и ухудшили свое положение.

У трех пятых беднейших стран после 1981 г. рост доходов на душу населе­ния был нулевым или отрицательным. У двух пятых стран, где в 1960-1981 гг. дела шли особенно плохо, показатели не улучшились и в 1981-1998 гг. Те стра­ны, у которых дела в 1960-1981 гг. шли получше, утратили свои позиции. При этом в наиболее богатых 20 % стран сохраняется положительный рост, равный примерно 1 % на душу населения в год. Во вторых 20 % стран — группе, в кото­рую входят «звезды» Юго-Восточной Азии, — средний рост тоже находился на приемлемом уровне.

У богатых стран тоже бывали периоды замедления роста. В 1981-1998 гг., например, в США рост на душу населения в год составил 1,1 % — при 2,2 % в 1960-1980 гг. Но такое замедление — мелочь по сравнению с изменением в темпах роста подушевого дохода Нигерии: от 4,8 % в 1960-1980 гг. до -1,5 % в

1981-1998 гг.

Несмотря на все стоны и причитания богатых стран о низких темпах роста, в среднем за последние полвека их дела шли намного лучше, чем у бедных. Отношение подушевого дохода в богатейшей стране к подушевому доходу в беднейшей стране за это время резко выросло. Богатые стали богаче; бедные застряли на прежнем уровне (рис. 3.1).

За весь период с 1960-го по 1999 г. дела в бедных странах шли существенно хуже, чем в богатых; две пятые беднейших стран едва дотягивали до положи-

Максимальный подушевой доход по выборке из 58 стран

Минимальный подушевой доход по выборке из 58 стран был в 1998 г. ниже, чем в 1950 г.

Рис. 3.1. Максимальный подушевой доход во второй половине XX в. сильно вырос, а минимальный подушевой доход стагнировал. тельных значений роста объема производства. Четыре пятые беднейших стран в 1960 г. (речь идет только о тех странах, по которым у нас есть данные) при­мерно соответствовали тому, что позже получило название «третий мир». 70 % этих стран третьего мира за весь рассматриваемый период имели более низкие показатели роста по сравнению с медианным темпом роста ВВП на душу насе­ления в богатейших странах, равным 2,4 %. Бедные отставали, а не догоняли.

Знамение истории

Когда стало ясно, что вопреки прогнозу бедные страны не растут быстрее, экономисты решили внимательнее присмотреться к тому, что происходило в этих бедных странах в более отдаленные времена. Когда в 1960-е гг. к тропи­ческим широтам начали применять модель Солоу, экономисты принимали как данность то, что бедные страны бедны. Никто в тот момент не задавался вопросом о том, как именно бедные страны стали настолько бедны по сравне­нию с богатыми странами.

Когда же этим вопросом все-таки задались, ответ на него не потребовал дол­гих размышлений. Бедные страны оказались бедны, потому что на протяже­нии определенного предшествующего периода они росли медленнее. Видимо, давным-давно, где-то между временами Адама и Евы и нынешним днем, дохо­ды разных народов были гораздо более равномерными. А поскольку теперь доходы разных стран крайне неравномерны, можно предположить, что уров­ни национальных доходов постепенно все больше расходились. Это также про­тиворечит прогнозу модели Солоу при ее применении к разным странам. Ведь согласно ей доходы стран будут все более равномерными.

Лэнт Притчетт из гарвардской Школы государственного управления имени Кеннеди изложил эти размышления в одной из недавних статей [15]. Логика тут довольно простая. Сегодня в очень бедных странах доход на душу населения лишь чуть-чуть превышает элементарный минимум, необходимый для выжи­вания. Следовательно, в очень бедных странах сегодня доход на душу населения примерно такой же, каким он был сто или двести лет назад. Меньше он быть и не мог, потому что тогда оказался бы ниже указанного минимума и в стране никого бы не осталось. Очень богатые страны сто-двести лет назад тоже были гораздо ближе к уровню выживания: наши данные показывают, насколько вырос их подушевой доход за последние пару веков. Следовательно, за последние сто или двести лет пропасть между самыми богатыми и самыми бедными выросла.

Если у вас еще остаются сомнения, ознакомьтесь с современными данными по беднейшим странам. Плодовитый историк-экономист Ангус Мэддисон со­брал данные за период с 1820-го по 1992 г. по двадцати шести странам. Хотя бедные страны в списке Мэддисона представлены недостаточно, расхождение все равно очень заметно. В наши дни подушевой доход в самой богатой стра­не — США — в тридцать раз выше, чем в беднейшей — Бангладеш. В 1820 г. та­кое соотношение между самыми богатыми и самыми бедными странами было лишь три к одному (рис. 3.2). Восемь стран, относимых ныне к бедным, и в 1820 г., по выборке Мэддисона, находились в нижней части графика. (Мексика, страна с самым высоким рангом из нынешних восьми беднейших стран за всю историю, в 1820 г. была десятой от конца.) Таким образом, страны, которые были в 1820 г. в нижней части графика, так и остались внизу; доходы же в бога­тых странах выросли в десять и более раз.

1820                                   1992

Рис. 3.2. Богатые стали богаче (1820-1992)

Это поразительно! Свыше 90 % доходов в большинстве богатейших на сего­дня стран созданы после 1820 г. Но уровень доходов, которого они достигли почти два века назад, уже был мощным фактором, определившим их будущее богатство.

Историю экономики пишут победители

Так почему же в экономической мысли так долго сохранялось предположе­ние, что бедные догонят богатых? Например, Уильям Баумоль из Принстона написал знаменитую статью, в которой показал, что группа из шестнадцати промышленно развитых стран за последние сто лет подтянулась к лидеру. В этой группе бедные страны росли быстрее богатых. Исходя из этого, утвер­ждал он, можно говорить об общей тенденции к выравниванию национально­го дохода [16].

Каким образом Баумоль пришел к выводу, столь разительно отличающему­ся от неопровержимых аргументов Притчетта? Выясняется, что вывод Баумоля, как и вообще подобная точка зрения, широко распространенная в экономичес­кой науке на протяжении долгого времени, основан на ошибке. (Она кажется очевидной, когда на нее укажут, однако до этого не бросается в глаза.) Лишний раз убеждаешься в том, сколь упорно приходится работать экономистам, пре­жде чем ответить даже на такой элементарный вопрос: растут бедные страны быстрее богатых или нет? Брэд де Лонг из Беркли указал на ошибку в анализе Ба-умоля, задавшись вопросом о том, по какому принципу тот выбрал страны для анализа [17]. Страны, по которым исторические данные легко доступны, — это те страны, которые сегодня богаты. Они могут позволить себе содержать исто­риков и экономистов, которые восстанавливают данные по доходам за долгие периоды. Баумоль выбрал страны, данные по которым были легко доступны, — что неудивительно; и самим своим выбором он непроизвольно предопределил заключение о выравнивании. Естественно, что эти страны, ныне богатые, с ка­кой бы точки ни начинали, будут демонстрировать тенденцию к сближению уровня доходов. Поскольку выборка никак не выделяла начальные условия, по­нятно, что для разных стран они были различными. Одни, вероятно, к тому вре­мени уже были довольно богаты, другие — сравнительно бедны. В конце кон­цов, все они оказались богатыми. И раз Баумоль построил свою выборку имен­но таким образом, неудивительно, что первоначально более бедные страны в этой группе, которые в конце концов так или иначе стали богатыми, росли быс­трее, чем страны, которые были богатыми изначально.

Подобное смещение объясняет, в чем Баумоль ошибся (он признал это после разъяснения де Лонга). В целом данная история помогает понять, почему в эко­номических кругах так долго не подвергался сомнению факт выравнивания уровней национального дохода. Экономисты анализировали страны, которые в результате выходили победителями, поскольку именно по этим странам легко было получить надежные данные. (Кроме того, экономисты из богатых стран предпочитают изучать и посещать другие богатые страны.) Историю экономи­ки пишут победители.

Даже выборка Мэддисона сильно пострадала от смещения в сторону побе­дителей, так как в нее вошли только восемь стран, которые Всемирный банк се­годня характеризует как бедные — это менее трети выборки. А ведь бедные страны составляют в мире большинство. Выборка Мэддисона, по которой нуж­но было установить хотя бы приблизительно доход стран в 1820 г., не включает ни одну из африканских стран. Нехватка данных по Африке напрямую связана с бедностью. Чад не содержит многочисленную армию историков-экономис­тов, которые изучают прошлое своей страны. В бедном (и страдающем пого­ловной неграмотностью) Чаде в 1820 г. не было государственного управления статистики, которое выдавало бы необходимые цифры. Если исходить из того, что нынешние бедные страны не могли с тех пор значительно увеличить доход, станет очевидно, что в более полной выборке свидетельств того, как богатые становятся богаче, было бы еще больше.

Даже в сделанном мною анализе тенденций за период с 1960-го по 1999 г. было смещение в сторону победителей. Практически по всем странам, кото­рые в итоге оказываются победителями, есть надежные данные; в то же время по странам, в которых происходили разного рода катастрофы, часто не сущест­вует полноценной статистики. Это легко проверить, изучив классификацию стран по методике Всемирного банка на конец вышеуказанного периода; стра­ны делятся на промышленно развитые (члены Организации экономическо­го сотрудничества и развития) и развивающиеся. В мой анализ тенденций за 1960-1999 гг., показавший, что бедные страны растут медленнее, включались только те сто стран, по которым есть данные за 1960-й и 1999 гг. Только по одной промышленно развитой стране нет полных данных — Германии, по­скольку трудно получить сопоставимые сведения по периодам до и после объ­единения страны. И, напротив, нет полных данных по половине стран, кото­рые Всемирный банк классифицирует как развивающиеся. Следовательно, моя выборка, относящаяся к 1960-1999 гг., была смещена в пользу тех, кто в итоге оказался победителем.

Я уже показал, что в 1960-1999 гг. бедные страны характеризовались тен­денцией к более медленному росту, а богатые страны — к более быстрому. Те­перь, осознавая смещение данных в пользу победителей, я понимаю, что и та­кой вывод недостаточно радикален. Возможно, в странах, которые не попали в выборку — таких, как Мьянмар, Заир (Конго), Либерия, Чад и Гаити, — ситуа­ция была бы еще хуже. При плохих экономических показателях трудно под­держивать надежную работу статистических служб. Например, к 1999 г. ста­тистическая служба Заира развалилась; более ранние данные показывают дол­госрочные отрицательные темпы роста — на 2,4 % в год.

Статистика роста и Банда Четырех

Самый простой способ оценить важность накопления капитала состоит в том, чтобы рассчитать, в какой степени рост выпуска на одного рабочего объ­ясняется ростом капитала на одного рабочего. Вклад роста капитала на одного рабочего в рост выпуска на одного работника равен доле капитала в произво­дстве, умноженной на темпы роста капитала. Как я уже отмечал, доля капитала в производстве равна примерно одной трети, поэтому если объем капитала на одного рабочего растет на 3 %, то вклад капитала в рост составит 1 %. Если рост выпуска на одного работника составит 3 %, мы сможем сказать, что капитал отвечает за треть роста. Рост, который не объясняется накоплением капитала, будет объясняться техническим прогрессом. Вклад трудосберегающего техни­ческого прогресса в рост равен доле труда (единица минус доля капитала), ум­ноженной на темпы технического прогресса. Иначе говоря, если трудосберега­ющий технический прогресс идет со скоростью 3 %, можно сказать, что за счет технического прогресса достигаются 2 процентных пункта из 3 % роста.

Элвин Янг из Чикагской школы бизнеса провел такие расчеты по быстро­растущим экономикам Юго-Восточной Азии — так называемой Банде Четы­рех (Корея, Тайвань, Сингапур и Гонконг). Он пришел к выводу, что в основ­ном быстрый рост стран Восточной Азии был вызван накоплением капитала и лишь в небольшой степени — техническим прогрессом. Наиболее удивитель­ными оказались данные по Сингапуру, где скорость технического прогресса составляла только 0,2 % в год. Позднее Пол Кругман писал об этих открытиях в журнале Foreign Affairs. Он провел аналогию между капиталоемким ростом в Сингапуре и капиталоемким ростом в СССР, чем вызвал бурю протеста. Премь­ер-министр Сингапура публично обвинил Кругмана в клевете и заявил, что от­ныне Сингапур будет стремиться к техническому прогрессу 2 % в год [18].

Взгляды Янга — Кругмана критиковали (по-моему, справедливо) не только премьер-министры, но и ученые. Возражения вызывали несколько пунктов. Во-первых, при таком подходе упускается из внимания наш официальный де­виз: люди реагируют на стимулы. Роберт Барро из Гарварда и Хавьер Сала-и-Мартин из Колумбийского университета отметили в своем учебнике, посвя­щенном проблемам роста, что накопление капитала само реагирует на техноло­гические изменения. Если технология улучшается, доходность капитала также повышается. С ростом доходности накапливается больше капитала. В долгос­рочной перспективе капитал на одного работника, трудосберегающий техни­ческий прогресс и выпуск на рабочего будут расти с одинаковыми темпами (как и было в данном случае). Но при этом мы можем сказать, что причина роста — технический прогресс, на который реагируют и накопление капитала, и рост выпуска. Когда Питер Кленоу и Андрее Родригес-Клэр перепроверили данные Янга, приняв во внимание реакцию капитала на технический прогресс, они обнаружили, что технический прогресс отвечает за гораздо большую долю роста выпуска, чем Янг рассчитал по Банде Четырех.

Во-вторых, даже если накоплением капитала действительно объясняется эко­номический рост в Восточной Азии, это не означает автоматически, что такой опыт можно повторить где-либо еще. Для того чтобы разобраться в этом, нуж­но посмотреть, насколько велик вклад различий в темпах роста капитала по странам в различия в темпах экономического роста на одного рабочего. От­вет известен: тесной связи не замечено. Кленоу и Родригес-Клэр приписывают только 3 % межстрановых различий в темпах роста на одного рабочего росту капитала на одного рабочего, в то время как технический прогресс отвечает за 91 % (а так называемый человеческий капитал — за оставшиеся жалкие 6 %) [19]. В другом исследовании показано, что различия в темпах роста физичес­кого капитала объясняют только 25 % межстрановых различий в темпах эко­номического роста [20].

Для того чтобы конкретизировать вопрос, давайте возьмем в качестве при­мера одну страну из Восточной Азии и одну из другого региона. Как Нигерия, так и Гонконг увеличили свои запасы физического капитала на единицу рабо­чей силы за период с 1960-го по 1985 г. более чем на 250 %. Результаты этих масштабных инвестиций были различны: в Нигерии объем выпуска на рабо­чего вырос с 1960-го по 1985 г. на 12 %, а в Гонконге — на 328 %. Сравните дру­гую, еще более капиталоемкую пару стран: Гамбия и Япония. Обе они за тот же период увеличили запасы капитала в расчете на одного рабочего более чем на 500 %. При этом в Гамбии объем выпуска на рабочего вырос с 1960-го по 1985 г. на 2 %, в Японии — на 260 % [21]. Эти сравнения — самые показательные, но вывод верен для всей выборки: различиями в темпах роста капитала больши­нство различий в темпах роста объема выпуска не объясняются. (Возможно, капиталовложения измеряются некорректно, потому что не все измеряемые «инвестиции» реально идут на покупку производительных машин. Но я все равно бы заключил, что измеряемые инвестиции не являются ключом к росту.)

Сошлюсь еще на один пример, доказывающий бесперспективность объяс­нения экономического роста накоплением капитала. В промышленном секто­ре Танзании объем капитала на одного рабочего за период с 1976-го по 1990 г. рос на 8 % в год. Но объем производства на одного рабочего в том же секторе за тот же период падал на 3,4 % в год. Это особенно удивительно, поскольку Тан­зания могла бы импортировать оборудование и технологии, а соотношение между затратами и выпуском в промышленном секторе не должно сильно раз­личаться по странам [22].

В-третьих, ставки доходности в Восточной Азии вели себя не так, как дол­жны были бы, если бы накопление капитала являлось основным источником роста. Как мы убедились, когда роль такого источника выполняет переходное накопление капитала, доходность на капитал изначально высока. Накопление капитала должно приводить к убывающей отдаче; при ней ставка доходности на капитал падает. Но в исследовании 1997 г. было показано, что в Сингапуре доходность на капитал не падала, а увеличивалась [23]. В этом исследовании делается вывод, что в Сингапуре главным фактором быстрого роста выпуска на одного работника был технический прогресс. К сходным выводам автор при­шел и при рассмотрении остальных членов Банды Четырех.

Заключение

В 1970-х гг. Всемирный банк принял участие в финансировании обувной фабрики Морогоро в Танзании. Фабрика располагала рабочей силой, оборудо­ванием и новейшими обувными технологиями. У нее было все, кроме обуви. Она ни разу не смогла достичь объема производства, большего, чем 4 % от за­планированной мощности. Предполагалось, что это предприятие обеспечит весь обувной рынок Танзании, а три четверти продукции будет экспортиро­вать в Европу. Между тем оно не вывезло из страны ни одного ботинка. Как оказалось, производственные помещения не приспособлены к танзанийскому климату — стены цехов были алюминиевые, система вентиляции не преду­сматривалась. В 1990 г. производство полностью остановилось [24].

Тот факт, что во многих развивающихся странах техника не более произво­дительна, чем спойлеры на «Шевроле», говорит не столько о самой этой техни­ке, сколько о том, в какой среде она используется. Обувная фабрика Морогоро принадлежала правительству Танзании. А это правительство с момента обре­тения страной независимости загубило все большие и малые инициативы, на­правленные на экономическое развитие.

Увеличение числа машин без соответствующей мотивации для роста оказа­лось бесполезным. Возможно, машины производили изделия, которые никому не были нужны. Возможно, недоставало других важных составляющих (харак­терная для Танзании и других мест проблема состояла в том, что импортное сырье и запчасти нередко оказывались недоступны из-за государственного кон­троля над продажей долларов производителям). Когда правительство разруша­ет рыночные стимулы для эффективного использования машин, они не только не могут выступать постоянным источником роста, но и практически невостре­бованным оказывается их производительный потенциал.

Даже когда машины используются эффективно, открытый Солоу факт, что капитал не может быть главным источником роста, сохраняет свою силу. В бо­гатых экономиках капитала больше, но это происходит потому, что убываю­щую отдачу компенсирует технический прогресс.

Факты противоречат взглядам капитальных фундаменталистов. Проповед­ники такого фундаментализма, применявшие модель Солоу к тропикам, пере­вернули его идею с ног на голову. Если бы основным источником различий в темпах роста было переходное накопление капитала, он изначально должен был бы отличаться очень высокой доходностью. Но в действительности это не так. Если бы переходное накопление служило основным источником различий в темпах роста, мы могли бы ожидать, что вследствие высокой доходности ин­вестиций бедные страны с небольшими запасами капитала будут расти быс­трее, чем богатые. И это не так. Если бы переходное накопление капитала было основным источником различий в темпах роста, мы могли бы ожидать, что в соответствии с высокой доходностью на капитал в бедных странах финансо­вый капитал будет перетекать из богатых стран в бедные. Однако этого также не происходит. Если бы переходное накопление капитала было основным ис­точником различий в темпах роста между странами, мы могли бы ожидать, что значительную часть этих различий удастся объяснить именно накоплени­ем капитала. Тем не менее и это не так. Попытка обеспечить рост исключитель­но с помощью физического капитала оказалась очередным бесполезным лекар­ством.

На этом наша история не кончается. Потому что за описанными идеями последуют целенаправленные усилия оживить модель Солоу в приложении к бедным странам, дополнив ее образованием работников — человеческим ка­питалом. Новая группа ученых утверждает, что, если исключить влияние на экономический рост уровня образования и сбережений, бедные страны разви­вались быстрее, чем богатые. Попробуем понять, действительно ли образова­ние оказалось средством, необходимым для роста. 

Интермеццо. Сухие стебельки

Альбер и Мерсеграс Бартелеми и их детиДетани, Мерсениз, Амор, Индианиз и Алъфиз живут на Гаити в деревне Ла-Брусс. Алъберу пятьдесят лет, Мерсег­рас — сорок девять. Глиняные стены дома за двадцать лет порядком развали­лись. Пол из дерна. Единственная комната разделена на закутки занавесками. Соломенная крыша скорее всего не выдержит ближайшего ливня.

В прошлом году у одной из дочерей «заболела грудь», и девочка умерла. Мерсег­рас не знает, какая болезнь погубила ее дочку. Не знает она и того, что болезнь, которая сделала инвалидом восьмилетнюю Алъфиз, называется полиомиели­том. Четырнадцатилетняя Индианиз — глухонемая.

Пятидесятилетний Альбер работает на строительстве дороги, которая со­единит их деревню с соседней. В прошлом году семье Бартелеми пришлось запла­тить за похороны дочери, поэтому Альбер влез в долги. Ставка у ростовщика со­ставляет 50 %. Двадцатилетняя Мерсениз собирается замуж, но ни на прида­ное, ни на свадьбу денег нет.

Семнадцатилетний Амор по утрам уходит из дома в поисках высохших стеб­лей злаков. Подойдет все, что можно использовать как пищу [1]. Сегодня он на­шел съедобный початок кукурузы и кусок сахарного тростника. Мерсениз разво­дит огонь, поджаривает кукурузу и делит ее на шесть порций. Потом каждый сосет кусочек тростника.

Потом Амор идет в школу — ему надо получить табель за год. Школа нахо­дится в часе ходьбы по холмам. Индианиз берет осла и отправляется с ним к ко­лодцу, чтобы принести две канистры воды.

Когда наступает темнота, семья укладывается спать. Альбер при свете кероси­на, который тускло горит в молочной бутылке, изучает табель сына. Амору нуж­но еще два года, чтобы закончить начальную школу. Ему семнадцать, но он едва умеет читать и писать. Возможно, у них не хватит денег, чтобы заплатить за образование Амора в ближайшие годы. Но Альбер все равно мечтает о том, что сын закончит обучение и отправится в город. Там он сможет заработать много денег и тогда вытащит семью из нищеты.

Глава 4  Образование — ради чего?

Чтобы не ошибиться при стрельбе в цель, сначала стреляй, а потом смело объявляй целью то, во что попадешь.

Эшли Бриллиант

Двадцать два года из первых двадцати восьми лет моей жизни я посвятил получению образования. Так что, естественно, я придаю ему большое значе­ние. Как и многие другие высокообразованные эксперты.

В 1996 г. Комиссия ЮНЕСКО по образованию в двадцать первом веке опуб­ликовала доклад под названием «Обучение: скрытое сокровище». Председатель комиссии, бывший президент Европейской комиссии Жак Делор заметил в пре­дисловии, что комиссия не считает образование «чудо-средством». Ее члены ско­рее видят в нем «одно из главных средств для создания более глубокой и гармо­ничной формы развития человечества, а значит, для снижения бедности, пре­одоления недоступности ресурсов, невежества, угнетения и войн».

Комиссия по образованию в двадцать первом веке состояла из представи­тельного собрания безработных государственных мужей и дам. Одним из ее членов был Майкл Мэнли, бывший премьер-министр Ямайки. По всей види­мости, его сочли крупным экспертом по вопросам развития, несмотря на то, что за период с 1972-го по 1980 гг. ему удалось довести экономику Ямайки до полного упадка.

Кроме того, в своем вступительном слове к докладу «Обучение: скрытое со­кровище» Делор процитировал басню Лафонтена:

Не вздумайте (сказал пахарь) продавать наследство, Оставленное нам нашими предками: Внутри него скрыто сокровище.

Затем Делор обратился к собственной поэтической музе и добавил:

Но был старик довольно умудрен, Чтоб перед смертью детям показать, Что скрытое сокровище — в ученье.

Его коллеги поддерживали мысль о том, что образование — «одно из глав­ных средств» для «развития человечества». ЮНЕСКО, ЮНИСЕФ, Всемирный банк и Программа развития ООН созвали предыдущую Всемирную конферен­цию по всеобщему образованию в Джомтьене, неподалеку от Бангкока (Таи­ланд), которая работала с 5 по 9 марта 1990 г. В официальной Всемирной декла­рации о всеобщем образовании участники отметили, что образование обес­печивает создание «более безопасного, здорового, процветающего мира с гар­моничной природной средой, в то же время способствуя социальному, эконо­мическому и культурному прогрессу, терпимости и международному сотруд­ничеству» [1]. Конференция поставила своей целью добиться всеобщего на­чального образования во всех странах мира к 2000 году. (Чего они так и не до­бились, ибо были столь же неэффективны, сколь и благонамеренны.)

Генеральный секретарь ЮНЕСКО Федерико Майор выступил с несколько менее поэтической речью. «Средний уровень образования населения отдель­ной страны… определяет возможность этой страны участвовать во всемирном развитии… пожинать плоды развития знаний и идти вперед, одновременно участвуя в образовании других. Это самоочевидная истина, которую больше никто не оспаривает» [2].

Другие провозглашения этой самоочевидной истины были не так громоглас­ны, но все равно в них подчеркивается, что образование представляет собой один из ключей к тайне экономического роста. Межамериканский банк разви­тия (LA.DB) отмечает: «Тот факт, что инвестиции в человеческий капитал [т.е. в образование] способствуют экономическому росту, общепризнан». В Докладе о мировом развитии Всемирного банка за 1997 г. говорится, что «многие отно­сят значительную часть экономического успеха восточноазиатских стран на счет их неуклонного стремления к государственному финансированию началь­ного образования, которое представляет собой краеугольный камень эконо­мического развития» [3]. Один из экономистов Всемирного банка подводит итог: «Образование и обучение мужчин, и образование женщин (которому час­то не уделяется должного внимания) прямо способствует экономическому рос­ту в силу его влияния на производительность, заработную плату, мобильность рабочей силы, деловые навыки и технологические инновации» [4].

В свете этих дифирамбов образованию вас может удивить — как удивил ме­ня тот факт, что экономический рост очень слабо отреагировал на значитель­ные успехи последних четырех десятилетий в области образования. Неудач­ные попытки обеспечить экономический рост при помощи государственных вливаний в образование снова возвращают нас к нашему девизу: люди реаги­руют на стимулы. Если нет стимулов инвестировать в будущее, развитие обра­зования мало что дает. Если правительство заставляет вас ходить в школу, это еще не стимулирует вас инвестировать в будущее. В странах, где единственное прибыльное занятие — это лоббирование правительства с целью получения льгот, обучение высококвалифицированных кадров вряд ли может считаться формулой успеха. Квалификация без технологий, при которых ее можно при­менить, не будет способствовать экономическому росту.

Образовательный взрыв

С 1960-го по 1990 г. хвалы образованию, которые раздавались из уст влия­тельных правительственных деятелей, вылились в значительное расширение образования. Под влиянием Всемирного банка и других доноров, к 1990 г. охват населения начальным образованием в половине стран мира достиг 100 %. А ведь в 1960 г. только в 28 % стран мира все дети ходили в начальные классы. Медианный показатель по охвату начальным образованием по странам мира увеличился с 80 % в 1960 г. до 99 % в 1990 г. За этими цифрами скрываются и такие чудеса образования, как рост охвата населения начальным образованием в Непале с 10 % в 1960 г. до 80 % в 1990 г.

В 1960 г. существовали страны, в которых положение дел со средним обра­зованием было просто ужасным, — например Нигер, где в школу ходил толь­ко один ребенок школьного возраста из двухсот. Что касается среднего образо­вания, то за тридцать лет медианный мировой показатель охвата им увеличил­ся более чем в четыре раза — с 13 % детей школьного возраста в 1960 г. до 45 % в 1990 г.

Университетское образование переживает аналогичный бум. В 1960 г. в 29 странах вообще не было студентов. К 1990 г. таких стран осталось всего три (Коморские острова, Гамбия и Гвинея-Бисау). А медианный мировой показа­тель по охвату высшим образованием с 1960-го по 1990 г. увеличился более чем в семь раз с 1 % до 7,5 %.

Куда подевалось все образование?

Какое же влияние оказал образовательный взрыв на экономический рост? Увы, ответ печален: очень малое или вообще никакого. Отсутствие связи меж­ду развитием образования и ростом ВВП было отмечено в ряде исследований. В частности, отсутствие экономического роста в Африке на фоне бурного рос­та образования заставило автора одного из исследований задаться вопросом: «Куда подевалось все образование?» [5]. В исследовании анализировались дан­ные по развитию человеческого капитала (образования), и в результате не было найдено никакой позитивной связи между ростом уровня образования и рос­том выпуска на одного рабочего. (Более того, по некоторым статистическим параметрам, было продемонстрировано наличие отрицательной и статисти­чески значимой связи между двумя процессами [6].) На рис. 4.1 на основе дан­ных, взятых из этой работы, сравнивается положение в Восточной Азии и в Африке.

Восточная Азия            Африка к югу от Сахары

Рис. 4.1. Куда подевалось все образование? Источник: Притчетт (1999).

Африканские страны с высокими темпами развития человеческого капита­ла за период с 1960-го по 1987 г. — такие, как Ангола, Мозамбик, Гана, Замбия, Мадагаскар, Судан и Сенегал, — с точки зрения экономического роста оказа­лись совершенно несостоятельными. Страны же вроде Японии, где развитие образования было умеренным, продемонстрировали чудеса экономического роста. Другие экономические вундеркинды Восточной Азии, например Синга­пур, Корея, Китай и Индонезия, продемонстрировали быстрый рост челове­ческого капитала, который тем не менее по темпам был равен африканскому или даже отставал от него. Вот лишь одно сравнение: в Замбии рост человечес­кого капитала был несколько выше, чем в Корее, но темпы экономического роста в Замбии оказались на 7 процентных пунктов ниже.

В этом исследовании было также показано, что по количеству времени, ко­торое граждане тратят на образование, страны Восточной Европы и бывшего Советского Союза вполне могут состязаться с Западной Европой и Северной Америкой. Но сейчас мы знаем, что ВВП на одного рабочего в этих странах со­ставляет лишь небольшую долю от достигнутого в Западной Европе и Север­ной Америке. Например, 97-процентный охват населения средним образова­нием в США лишь ненамного выше аналогичного показателя Украины, равно­го 92 %. Однако доход на душу населения в США в девять раз превышает украинский.

Еще один факт также не свидетельствует в пользу положительного влияния образования на экономический рост: медианные темпы роста в бедных стра­нах со временем упали. В 60-е гг. рост выпуска на одного рабочего составлял 3 %, в 70-е — 2,5 %, а в 90-е — 0 %. В упомянутом исследовании отмечается, что падение темпов роста в бедных странах происходило одновременно с массо­вым распространением образования.

Поскольку автор данного исследования пришел к столь неожиданным ре­зультатам, стоит проверить, подтверждаются ли они другими работами [7]. Группа экономистов провела сходный анализ того, как экономический рост реа­гирует на изменение среднего срока обучения рабочей силы в период с 1965-го по 1985 г. [8]. Они также обнаружили отсутствие связи между увеличением ко­личества лет, затраченных на обучение, и ростом ВВП на душу населения. При этом связь не прослеживается даже при учете других детерминант роста. (Зато была отмечена положительная зависимость между исходным уровнем образо­вания и последующим ростом производительности.)

Вы можете подумать, что отсутствие связи, обнаруженное в этих двух ис­следованиях, объясняется включением в анализ стран Африки. Ведь при низ­ком исходном уровне образования процентный показатель роста человеческо­го капитала в Африке окажется весьма высоким. А с экономическим ростом в Африке дела обстоят плохо. Но во втором исследовании отсутствие связи меж­ду ростом образования и ростом ВВП было обнаружено даже тогда, когда аф­риканские страны были исключены из выборки. Кроме того, если вместо про­центных данных брать реальные изменения в количестве лет, потраченных на образование, связь по-прежнему не прослеживается. Да и внутри Африки раз­витие образования имело весьма различные последствия (рис. 4.2).

Темпы роста количества лет, затраченных на обучение

Рис. 4.2. Распространение образования и темпы экономического роста в Африке (1965-1985). Источник: Бенхабиб и Спигел (1994).

При этом исследование показало, что исходный уровень образования имеет положительную связь (корреляцию) с последующим ростом производительно­сти. Таким образом, страна с высоким исходным уровнем человеческого капи­тала будет развиваться быстрее за счет его опосредованного влияния на эконо­мический рост путем повышения производительности труда. Другие эконо­мисты также обнаружили, что рост производительности зависит от исходного уровня образования [9]. Обычно считается, что эта взаимосвязь временная. Де­ло в том, что, когда уровень человеческого капитала высок по сравнению с уров­нем физического капитала, доходность на инвестиции в физический капитал будет большой и, таким образом, рост будет более интенсивным до тех пор, пока физический и человеческий капитал не окажутся сбалансированы [10].

Это закономерно, и концепция роста, предполагающая его зависимость от исходного уровня образования, не кажется оправданной в долгосрочной пер­спективе. Как было отмечено в первом исследовании, рост обычно колеблется вокруг некоторого постоянного среднего значения, в то время как уровень об­разования постоянно растет. Связь между экономическим ростом и исходным уровнем образования предполагает, что и показатели роста в эпоху образова­тельного взрыва должны были стремиться вверх, но этого не произошло. Нап­ример, среднемировые показатели роста с 1960-х по 1990-е гг. упали, несмотря на повышение уровня образования. Как бы хорошо ни влиял исходный уро­вень образования на динамику роста в течение десяти-двадцати лет, в качестве долгосрочной детерминанты роста он не имеет смысла.

Третья группа экономистов также обнаружила, что межстрановые разли­чия в темпах экономического роста в разных странах очень слабо связаны с различиями в темпах роста человеческого капитала. При темпах роста ВВП на душу населения, превышающего средний уровень на 1 процентный пункт, толь­ко 0,06 процентного пункта исследователи объясняют темпами роста человечес­кого капитала, превышающего средний уровень. При этом рост производитель­ности отвечает за 0,91 процентного пункта из каждого процентного пункта роста выпуска, превышающего средний уровень. (Другой фактор, который тоже, как многие считают, является ключом к развитию, — физический капитал — отвеча­ет лишь за 0,03 процентного пункта из каждого процентного пункта темпов рос­та, превышающего средний уровень [11].)

В четвертом исследовании на ту же тему была обозначена более сложная проблема, которая коренится в представлении о росте человеческого капитала как о важной движущей силе экономического развития. Если рост ВВП опре­деляется ростом человеческого капитала, тогда быстро растущие экономики будут отличаться именно высокими темпами роста человеческого капитала. Это означает, что молодые работники будут обладать существенно большим человеческим капиталом, чем те, кто получал образование во времена менее высокого его уровня. Подобное положение приведет к тому, что у молодых ра­ботников заработная плата будет выше, чем у старых. Но, как мы видим, зар­плата повсюду увеличивается по мере накопления опыта; более взрослые ра­ботники зарабатывают существенно больше молодых, в том числе и в быстро растущих экономиках. Даже признавая важность опыта, можно было бы ожи­дать, что в быстро развивающихся странах рост заработной платы будет в мень­шей степени связан с увеличением трудового стажа. Ведь у молодых все равно больше преимуществ с учетом ценности человеческого капитала. Но этого не происходит. Так что рост человеческого капитала в быстро растущей экономи­ке не может быть таким уж быстрым и не может определять высокие темпы экономического роста [12].

Данное исследование выявило и более серьезный недочет в концепции о на­личии связи между уровнем образования и последующим экономическим рос­том. Причинно-следственная связь между исходным уровнем образования и последующим ростом может быть обратной. Если вы способны спрогнозиро­вать определенный рост, то более высокий рост в будущем повысит инвести­ционную привлекательность получения образования сегодня. Там, где уровень заработной платы высококвалифицированного работника быстро увеличива­ется, стоимость образования выше, чем там, где он стоит на месте. Таким обра­зом, характер взаимосвязи между исходным уровнем образования и последу­ющим ростом в большей степени соответствует ситуации, при которой рост влечет за собой образование, чем ситуации, при которой образование влечет за собой рост [13].

Вывод из сказанного прост: образование — это еще один магический ре­цепт, который не оправдал возлагаемых на него надежд.

Образование и доход

Тот факт, что образование не имеет большого значения для экономического роста, представляется крайне противоречивым. Несмотря на то, что ростом фи­зического и человеческого капитала не могут объясняться различия в темпах экономического роста, некоторые экономисты утверждают, что физический и человеческий капитал способны объяснить значительную разницу в уровне дохо­да между странами. Приверженцы такой точки зрения, например Грегори Мэн-кью из Гарварда, отмечают, что по модели Солоу доход в долгосрочной перспек­тиве определяется сбережениями в форме физического и человеческого капита­ла. В качестве показателя уровня сбережений в форме человеческого капитала Мэнкью использует значение доли детей, получающих среднее образование. Дей­ствительно, между уровнем дохода и долей учащихся средних школ существует сильная связь. Мэнкью показывает, что его показатели сбережений в форме фи­зического и человеческого капитала могут объяснить до 78 % различий в поду­шевом доходе разных стран [14]. Как это открытие согласуется с тем, что рост выпуска не связан с ростом человеческого капитала?

Прежде чем заняться этим вопросом, посмотрим, как искусно Мэнкью за­полняет некоторые пробелы в построениях Солоу (в применении к бедным странам), добавляя к ним человеческий капитал. Накопление физического ка­питала не могло быть источником роста в модели Солоу, поскольку там дей­ствует закон убывания отдачи — следствие низкой доли вклада физического капитала (от четверти до трети) в общем объеме выпуска. Однако как только мы вводим в модель человеческий капитал, доля вклада капитала обоих типов в выпуске сразу взлетает до 80 %. Убывание отдачи на совокупный капитал (человеческий и физический) проявляется значительно более мягко. Если вер­нуться к нашему примеру с блинчиками, это примерно то же, как если бы мы увеличивали объем и муки, и молока одновременно. Оба ингредиента являют­ся настолько важной частью рецепта, что мы можем довольно существенно увеличить блинное производство за счет их прироста, даже если все остальные составляющие останутся на прежнем уровне. С физическим и человеческим капиталом дело обстоит аналогично. Путем их увеличения можно наращивать объем выпуска. А значит, страны с одинаковым уровнем технологического раз­вития могут сильно отличаться по уровню дохода из-за разницы в накоплениях человеческого и физического капитала. Некоторые исследования, проведен­ные с учетом позиции Мэнкью, подтвердили, что высокими показателями на­копления физического и человеческого капитала в значительной мере объяс­няется бурный экономический рост в Восточной Азии [15].

Кроме того, Мэнкью заполнил пробел, объяснив медленные темпы роста бедных стран. Как вы помните, бедные страны должны были расти быстрее, но не росли. Мэнкью обнаружил, что если учитывать накопление капитала и уро­вень образования, то получится, что бедные страны действительно растут быс­трее. Сомнению подверглось положение модели Солоу о том, что все страны идут к одной и той же цели. Выяснилось, что страны с различными показателя­ми накопления капитала и уровнем образования идут к разным целям. Те стра­ны, которые сберегали много капитала (как физического, так и человеческого) шли по направлению к богатству; а те, которые сберегали мало, двигались к бедности. В другой часто цитируемой работе также показано, что бедные стра­ны росли быстрее, причем автор имел дело с другими, нежели Мэнкью, пере­менными факторами [16].

Мэнкью также дал свое объяснение того, почему недостаточен приток ка­питала в бедные страны. Он предположил, что человеческий капитал (квали­фицированные кадры) не может перемещаться из страны в страну в отличие от физического капитала. Если положение бедных стран связано с низким уров­нем человеческого капитала, зарубежные инвесторы не будут торопиться с ин­вестициями. Ведь хорошая отдача от средств производства возможна лишь при высококвалифицированной рабочей силе. Без этого отдача от средств произ­водства будет низкой. Вот почему капитал устремляется в основном в богатые, а не в бедные страны.

К сожалению, стройные теории не всегда выдерживают скрупулезную про­верку. Так и в рассуждениях Мэнкью о взаимосвязи между уровнем охвата насе­ления средним образованием и доходом можно увидеть три нерешенные проб­лемы.

Первая проблема состоит в том, что оценивать общий уровень образования только по доле охвата средним образованием — значит сужать поле обзора. А как же начальное образование? Взаимосвязь между подушевым доходом и уров­нем начального образования далеко не такая явная. Повышение охвата началь­ным образованием с 0,2 до 0,9 не оказывает статистически значимого влияния на уровень дохода. И в тех, и в других странах царит бедность. Правда, многие страны с обязательным начальным образованием характеризуются более вы­соким средним уровнем дохода. Но и разброс в уровнях дохода среди них ве­лик — от очень бедных стран до очень богатых. Короче говоря, страны гораздо меньше различаются по степени охвата начальным образованием, чем по сте­пени охвата средним образованием. Охват начальным образованием в мень­шей степени объясняет и различия в уровне дохода. Таким образом, сконцен­трировавшись лишь на среднем образовании, Мэнкью преувеличил различия в уровне образования в целом [17].

Вторая проблема связана с доходностью человеческого капитала. Мэнкью предположил, что финансовые потоки приведут к выравниванию по странам уровней доходности на физический капитал. В итоге останутся различия толь­ко по доходности человеческого капитала. Но объяснять разницу в доходах ис­ключительно фактором человеческого капитала — все равно что объяснять эту разницу исключительно фактором физического капитала. Таким образом, мы снова пытаемся объяснить огромные различия в доходах при помощи доволь­но незначительной составляющей. Если страна бедна из-за недостатка квали­фицированной рабочей силы, заметил Пол Ромер из Стэнфорда, комментируя труды Мэнкью, то немногие квалифицированные работники должны были бы зарабатывать очень много.

Давайте снова сравним США и Индию. В 1992 г. подушевой доход в США был в четырнадцать раз выше, чем в Индии. Таково же было и соотношение за­работков неквалифицированных работников в США к заработкам неквалифи­цированных работников в Индии. В Индии неквалифицированной рабочей силы много, а квалифицированной мало. Если построения Мэнкью верны, то оплата за квалифицированный труд в Индии должна быть в три раза выше, чем в США [ 18]. Такие различия в доходах побуждали бы квалифицированных работников переезжать из США в Индию. В действительности же происходит обратное: квалифицированные индийцы переезжают в США. Более того, мы могли бы ожидать, что неквалифицированные индийцы стремились бы пере­ехать в США, а квалифицированные оставались бы на родине. Этого тоже не происходит: образованные индийцы переезжают в США в 14,4 раза чаще, чем необразованные.

Эта склонность образованных индийцев эмигрировать в США представля­ет собой часть общего феномена утечки мозгов. Согласно недавнему исследо­ванию, проводившемуся в 61 бедной стране, люди со средним и высшим обра­зованием более склонны эмигрировать в США, чем люди с начальным образо­ванием. И это характерно для каждой из стран в выборке. Некоторые бедные страны из-за эмиграции своих граждан в США теряют большую часть квали­фицированной рабочей силы. Например в Гайане, только по консервативной оценке, в США переехали 77 % людей с высшим образованием [19].

Как видим, прогноз Мэнкью о том, что у квалифицированных кадров будет возникать желание переехать в бедные страны, сбывается с точностью до на­оборот, потому что на самом деле разница в заработках квалифицированных работников складывается в пользу богатых стран. Инженер в Бомбее зараба­тывает 2300 долларов в год; инженер в Нью-Йорке — 55000 долларов в год [20]. Вместо того чтобы заработки квалифицированных работников в Индии были втрое выше, чем в США, как предсказывает модель Мэнкью, заработки квали­фицированных работников в США в 24 раза выше, чем в Индии. Модель Мэн-кью выводит отрицательную связь между заработком квалифйцированных ра­ботников и подушевым доходом; в действительности же она положительная, причем весьма сильная.

Модель Мэнкью предполагает абсурдно высокую разницу между заработ­ком квалифицированных и неквалифицированных работников в Индии. В США, что согласуется с предположениями Мэнкью, заработок неквалифици­рованного работника в четырнадцать раз выше, чем в Индии. Мэнкью предпо­ложил, что заработок квалифицированного работника в Индии будет втрое выше. Если в США соотношение заработка квалифицированного работника к заработку неквалифицированного — два к одному (как предлагает считать Мэнкью), то для Индии это соотношение должно быть равно 84 к одному. Лю­ди реагируют на стимулы. Раз так, то в Индии образование должно пользо­ваться огромным спросом — все будут стремиться получить квалификацию и зарабатывать большие деньги. Уровень доходности образования в Индии дол­жен быть в сорок два раза выше, чем в США. Но таких гигантских разбросов в доходах нет ни в Индии, ни в какой-либо иной бедной стране. Заработок инже­неров в Индии всего лишь втрое больше заработка строительных рабочих. И, как показывают исследования, доходность образования в бедных странах толь­ко вдвое выше, чем в богатых (а не в сорок два раза), да и то лишь потому, что стоимость инвестиций — заработки, пожертвованные на образование, — в бед­ных странах ниже [21].

Третья проблема также касается причинно-следственных связей. Что если обучение в старших классах — это роскошь, которую позволяют себе люди, ста­новясь богаче? Тогда, естественно, спрос на школы для старшеклассников будет расти по мере роста подушевого дохода. Но это ни в коей мере не подтверждает тезис о том, что обучение в старших классах увеличивает производительность.

Для меня здесь кроется более фундаментальная проблема. Я усматриваю ее в том, как именно Мэнкью объясняет разницу между странами по уровню до­ходов. Даже если принять его аргумент, что разница в доходах объясняется разницей в уровне сбережений, то чем тогда объяснить разницу в сбережени­ях? Это решение всего лишь смещает вопрос с объяснения разницы в росте на объяснение разницы в уровне сбережений в отдельных странах. Мне представ­ляется довольно сомнительным делом винить бедные страны в том, что по сво­ей природе они небережливы. Так мы можем договориться до того, что начнем винить бедных в их собственной бедности.

Образование и стимулы

Тот факт, что образование для общества, стремящегося к экономическому росту, оказывается не намного более важным, чем аэробика, объясняется тем, как именно образованные люди используют свою квалификацию. В экономи­ке с высокой степенью государственного вмешательства максимальный доход приносит деятельность, связанная с лоббированием правительства ради полу­чения льгот. Государство своим вмешательством создает определенные воз­можности для получения выгоды. Например, фиксируя обменный курс и за­прещая свободный оборот иностранной валюты, правительство способствует высокой инфляции и создает выгодную ситуацию для торговли долларами. Квалифицированные люди в этом случае постараются лоббировать правитель­ство и получить доступ к иностранной валюте по фиксированному курсу, что­бы затем продавать ее с большой выгодой на черном рынке. Такая деятель­ность не способствует повышению ВВП, она только перераспределяет доход от бедного экспортера, который был вынужден сдать свои доллары по фиксиро­ванному обменному курсу, к дельцу черного рынка. В экономике с масштаб­ным вмешательством государства квалифицированные люди выбирают дея­тельность, которая перераспределяет доход, а не ту, что способствует экономи­ческому росту. (Несколько необычным доказательством этого правила служит тот факт, что экономики с большим удельным весом юристов растут медлен­нее, чем экономики с большим удельным весом инженеров [22].) Например, страны, характеризующиеся высокой доходностью операций с иностранной валютой на черном рынке, развиваются медленнее, независимо от того, на­сколько образованно в этой стране население. Страны, в которых такая дея­тельность не приносит высоких доходов, отличаются друг от друга: в тех, где образованных людей больше, темпы роста выше. Образование благоприятно сказывается на темпах роста только тогда, когда действия правительства созда­ют больше стимулов для роста, чем для перераспределения.

Еще одно объяснение состоит в том, что государство способствует распрос­транению образования главным образом тем, что обеспечивает бесплатное школьное обучение и требует, чтобы дети посещали школу. Административ­ные установки на всеобщее начальное образование сами по себе не создают стимулов для инвестиций в будущее, которые важны для роста. В экономике, которая создает стимулы для инвестиций в будущее, качество образования бу­дет иным, нежели в экономике, где таких стимулов нет. В экономике, создаю­щей стимулы для инвестиций в будущее, учащиеся станут серьезно относить­ся к обучению, родители начнут следить за содержанием занятий, и учителя будут находиться под давлением, заставляющим их добросовестно относиться к своим обязанностям. В стагнирующей экономике без стимулов для инвести­ций в будущее ученики будут валять дурака на уроках или прогуливать, роди­тели предпочтут, чтобы дети работали на ферме, а учителя, имеющие дипло­мы, станут сиделками.

Коррупция, низкие заработки учителей и несоразмерные расходы на учеб­ники, тетради и ручки представляют собой факторы, разрушающие стимулы к получению образования.

Данные опроса в бразильском местечке Вила Жункейра показали, что «сис­тема государственных школ разваливается, учителя не появляются неделями, нет директора, нет хороших преподавателей, не уделяется внимание безопас­ности и гигиене». В Малави респонденты жалуются:

«Мы слышали, что правительство ввело бесплатное начальное образование и обеспечивает все необходимое для его получения — предоставляет тетради, ручки, карандаши. Но ученики этих вещей не получили. Нам приходится все покупать самим. Мы совершенно уверены, что это не вина правительства, а обычные злоупотребления со стороны дирекции школы. Мы виде­ли, как несколько учителей ходят и продают тетради и ручки. Кроме того, учителя не относятся к своим обязанностям серьезно. Дети часто приходят домой, не посетив ни одного урока. Нам говорят, что они [учителя] не заинтересованы в своей работе из-за плохих условий. Заработки у них совершенно смехотворные. Неудивительно, что они пытаются воспользоваться бесплат­ными ресурсами, выделяемыми на начальное образование, чтобы хоть как-то выжить. Это пло­хо сказалось на уровне обучения в школе. За последние шесть лет только десять учеников были отобраны для продолжения обучения в средней школе» [23].

В Пакистане правительство раздает должности учителей как феодальные на­делы. Экзамены постоянно сопровождаются мошенничеством со стороны недо­бросовестных или запуганных преподавателей. Три четверти учителей не смог­ли бы сдать экзамены, которые предлагаются их ученикам. В государственных школах обучение ведется на урду, хотя рабочий язык в этом многонациональ­ном государстве — английский. Некоторые из поддерживаемых государством школ — исламские, и ученики там в основном занимаются изучением Корана. Другие государственные школы так плохи, что любой, кто может себе это по­зволить, отправляет детей в дорогие частные школы. Старшеклассники из враж­дующих религиозных общин воюют друг с другом, используя автоматы Ка­лашникова [24]. Чего ждать от школы, в которой оружия больше, чем учебни­ков [25]?

Хотя учителям часто очень мало платят, иногда их слишком много. Обыч­ная практика состоит в том, чтобы тратить больше денег на зарплаты учителей (удобное средство для политической протекции), чем на учебники, бумагу и ручки. Филмер и Притчетт обнаружили, что доходность вложений в школь­ные принадлежности в десять — сто раз выше, чем дополнительные расходы на учителей. Это означает, что школьные принадлежности по сравнению с учи­телями находятся в большом дефиците [26].

Третье объяснение заключается в том, что происходит с другими инвести­циями в экономику. Высокая квалификация производительна, если она совме­щается с высокотехнологичными средствами производства, применением раз­витых технологий и прочими инвестициями, осуществляемыми в экономике, где есть стимулы для роста. При отсутствии стимулов для роста высокотехно­логичных средств производства и развитых технологий, которые призваны до­полнять квалификацию, также нет. Вы создали предложение высококвалифи­цированных специалистов там, где нет спроса на них. В этом случае квалифи­кация пропадает попусту (например, образованные люди идут в таксисты) или квалифицированные специалисты эмигрируют в богатые страны, где к их услу­гам и высокотехнологичные средства производства, и развитая технология.

Безусловно, повышение квалификации может само привести к возникнове­нию стимулов для инвестиций в высокотехнологичные средства производства и адаптации развитых технологий. Однако если государственная политика раз­рушила стимулы для роста, то это полностью перекроет стимулы к другим ин­вестициям, которые обусловливаются высокой квалификацией работников.

Заключение

Несмотря на все возвышенные чувства и высказывания по поводу образо­вания, внимательное изучение образовательного взрыва последних сорока лет обернулось разочарованием. Я думаю, что при определенных обстоятельствах обучение приносит большую пользу, но административные установки на все­общее обучение и натужная риторика международных комиссий сами по себе не создают стимулов для роста. Образование — еще один волшебный рецепт, который подвел нас в нашем поиске лекарств для роста.

Обучение высококвалифицированных кадров будет реакцией на стимулы к инвестированию в будущее. Ни одна страна не стала богатой с поголовно неква­лифицированным населением. Участие в формальном школьном образовании может оказаться неподходящей мерой для роста квалификации населения.

Запоздало осознав, что недостаток стимулов для роста может быть причи­ной негативной реакции экономики на накопление средств производства и по­вышение уровня образования, международное сообщество ухватилось за но­вую идею: контролировать рост численности населения с целью сэкономить на средствах производства и школах.

Интермеццо. Без убежища

Судан семнадцать лет находился в состоянии войны. Это была гражданская война между севером и югом. Уже вторая гражданская война с момента обрете­ния страной независимости. Первая тоже продолжалась семнадцать лет. Борь­ба севера с югом — это продолжение межэтнических конфликтов, которые тле­ли столетиями. (Очень упрощенно можно сказать, что речь идет о конфликте между арабско-исламским севером и афро-христианским югом.) Гражданская война разгорелась снова, когда в сентябре 1983 г. президент Нумайри, глава пра­вительства, состоящего в основном из северян, ввел в действие исламские законы (шариат) [1 ].

В начале войны около двадцати тысяч мальчиков от 7 до 17 лет бежали из своих деревень в южном Судане, опасаясь, что правительство призовет их в ар­мию и заставит воевать за север. Некоторые отправились в лагеря беженцев в Эфиопии — это шесть-десять недель пути. Им пришлось пересечь огромную пустыню. Многие по дороге были вынуждены расстаться с одеждой, одеялами, обувью, едой — их грабили местные бандиты. Некоторые погибли от болезней и голода. Выжившие обрели относительный покой в Эфиопии.

В мае 1991 г. новое эфиопское правительство попросило их покинуть страну, и им пришлось вернуться в Судан. Стоял сезон дождей, и некоторые из юношей погибли в попытках пересечь реки. Остальные добрались до лагеря беженцев в Су­дане, существующего под эгидой Красного Креста. Но в конце 1991 г. вокруг них снова начались бои, и они бежали в лагеря беженцев в Кении. С1992 г. ЮНИСЕФ воссоединил 1200 мальчиков с семьями. Остальные все еще в кенийских лагерях. Четырнадцатилетний Саймон Майок сказал: «Мы дети Судана, нам не повез­ло» [2].

В1999 г. снова появились сообщения о том, что суданские дети бегут в Кению, на этот раз чтобы избежать межплеменных войн на юге [3]. В марте 2000 г. организа­ция «Международная христианская солидарность» (CSI) заявила, что верные пра­вительству войска взяли в плен и обратили в рабство 188 южносуданских женщин и детей во время набегов на три деревни в северном районе Бахр-аль-Газаль [4].

Глава 5   Деньги на презервативы?

Опаснее экономиста может быть только экономист-любитель.

Бентли. Второй закон экономики

Самый непривлекательный кандидат на роль Святого Грааля процветания — это семь дюймов латекса: презерватив. Между тем, согласно мнению многих экспертов по развитию, средство, с помощью которого можно избежать голо­да и сделать бедные страны богатыми, — именно контроль рождаемости. Пре­доставление иностранной помощи с целью его финансирования, а проще го­воря, предоставление денег на презервативы — вот то чудо-лекарство, которое принесет процветание бедным странам.

Если что-то действительно страшит наблюдателей за жизнью стран третье­го мира, так это рост численности населения. По мнению многих, он представ­ляет собой смертельную угрозу процветанию бедных стран, если не самой жиз­ни их обитателей. При этом считается, что именно контроль рождаемости че­рез планирование семьи (проще говоря, использование презервативов во время секса) улучшит положение дел в бедных странах.

Рост численности населения давно беспокоит экономистов. В начале XIX в. Томас Мальтус в своей знаменитой книге предсказал, что экспоненциальный рост численности населения будет опережать темпы роста производства про­дуктов питания. Это, по его словам, должно привести к «коррекции» числен­ности населения в результате масштабного голода. Новое воплощение Томаса Мальтуса — биолог из Стэнфорда Пол Эрлих, автор нашумевшего бестселле­ра 1968 г. «Популяционная бомба». В этой книге он предсказал, что в течение десяти лет после ее выхода в свет голод по нескольку раз «пройдется по Азии, Африке и Южной Америке», уничтожив, по всей вероятности, до одной пятой населения мира [1]. А из-за распространения среди тесно проживающей бед­ноты эпидемий, среди которых не исключено новое явление на мировой сцене бубонной чумы, уровень смертности подскочит еще выше.

Страшилка про рост численности населения интересна главным образом тем, чего не произошло, — широкомасштабного вымирания от голода. В 1960-е гг., когда Эрлих выдавал свое красноречивое пророчество, примерно в каждой деся­той стране хотя бы раз в десятилетие разражался голод. К 1990-м годам голода­ла только каждая двухсотая страна. Население мира с 1960-го по 1998 г. почти удвоилось, но производство продуктов питания за этот же период утроилось, причем как в богатых, так и в бедных странах [2]. За последние двадцать лет мы стали свидетелями не роста дефицита продовольствия, а почти двукратного падения цен на него [3].

Например, в Пакистане, одной из стран, которой Эрлих предсказывал голод и голодные бунты, «возможно, в начале 1970-х гг. и уж, безусловно, к началу 1980-х гг.», производство продовольствия за последние пятнадцать лет удвои­лось [4]. Во всех развивающихся странах производство продовольствия за этот же период увеличилось на 87 %. Может, именно поэтому Эрлих недавно при­знался, что ему приходится прилагать «постоянные усилия, для того чтобы осознать, что пригодность планеты для жизни быстро снижается» [5].

В 1968 г. Эрлиха заботил рост численности населения. Темпы роста числен­ности населения земли достигли максимальной отметки примерно тогда, ког­да была опубликована «Популяционная бомба», и составляли около 2,1 % в год. С тех пор темпы роста снизились, и сейчас Всемирный банк прогнозирует, что до 2015 г. они будут составлять около 1,1 % в год [6]. Рост численности насе­ления сократился, несмотря на снижение смертности, поскольку рождаемость упала еще сильнее [7].

Однако страшилка про рост численности населения еще очень даже жива. Новым наследником трона популяционного паникерства стал Лестер Браун из World Watch Institute (Института всемирных наблюдений). Согласно пресс-ре­лизу его книги 1999 г., скромно озаглавленной «Дальше Мальтуса» (Beyond Malthus), сейчас «мир начинает пожинать плоды прежнего невнимания к про­блеме роста численности населения». «После почти полувекового непрерыв­ного роста численности населения, — продолжается в пресс-релизе, — потреб­ность в пище, воде и продуктах лесной промышленности во многих странах превышает возможности местных систем поддержания жизни» [8]. Отчет «Со­стояние мира в 2000 г.» того же института содержит предупреждение, что рост численности населения «может повлиять на экономический прогресс больше, чем любая другая тенденция, обостряя почти все остальные природоохранные и социальные проблемы» [9]. Здесь также предполагается, что Пакистан в опас­ности: «Предполагаемый рост численности населения Пакистана от сегодняш­них 146 миллионов до 345 миллионов в 2050 г. уменьшит площадь пахотных земель на душу населения с 0,08 га до 0,03 га, то есть почти до размеров теннис­ного корта» [10].

Организация Population Action International (План действий в области наро­донаселения) отмечает, что «способность фермеров накормить будущее насе­ление Земли также находится под угрозой» [11]. Population Institute (Институт народонаселения) попросту предупреждает о «Четырех всадниках Апокалип­сиса XXI века: Перенаселение. Уничтожение лесов. Нехватка воды. Голод». В результате «развитые страны будут вынуждены тратить гигантские средства на облегчение последствий катастроф… причем всего через несколько лет» [12].

Но и этого мало: согласно Лестеру Брауну, численность населения растет быстрее, чем количество рабочих мест. «Без немедленных мер по сдерживанию роста численности населения в ближайшие годы уровень безработицы может взлететь до невиданных высот». А что же касается Пакистана, то «трудоспособ­ное население страны, по прогнозам, вырастет с 72 миллионов в 1999 г. до 199 миллионов в 2050 г.» [13].

Отношение паникеров к страшилке о перенаселении выражается в призыве усилить внимание к планированию семьи (больше презервативов!). Еще один конклав этих благодетелей — Международная конференция по проблемам на­селения и развития под эгидой ООН, состоявшаяся в 1994 г. в Каире, — приня­ла программу действий, отмечающую, что Конференция «выступает за всеоб­щий свободный доступ к планированию семьи к 2015 г… , проводит оценку уровня национальных ресурсов и объема необходимой международной помо­щи и призывает правительства стран мира обеспечить доступность этих ресур­сов». Каирская конференция призвала международное сообщество «действо­вать без промедления для создания эффективной системы координации гло­бальных, региональных и субрегиональных служб, чтобы обеспечить население противозачаточными и другими средствами, необходимыми для реализации программ репродуктивного здоровья в развивающихся странах и в странах с экономикой переходного периода» [14].

Лестер Браун согласен, что деньги на презервативы — именно то, что нуж­но. «Более настойчивая национальная и международная поддержка содейст­вия планированию семьи… принесет двойную выгоду — более приемлемые условия жизни и более реальные перспективы трудоустройства в следующем столетии» [15].

В обзоре Каирских резолюций 1999 г. было с надеждой отмечено, что «по мере снижения размеров семей и повышения доступности безопасных проти­возачаточных средств уровень рождаемости снизился». Тем не менее «более 150 миллионов пар до сих пор не могут удовлетворить свои потребности в кон­трацепции» [16]. Во время обсуждения вопроса о выполнении резолюций Ка­ирской конференции, состоявшегося в 1999 г., Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан задумчиво произнес: «Мы не можем здесь обойтись без финанси­рования». Он отметил и другие приоритеты как бедных, так и богатых стран, но тем не менее риторически вопрошал: «Что может быть важнее, чем шанс помочь людям всего мира контролировать свою численность?» [17]

Группа активистов с целью, ясной из их названия — «Нулевой рост населе­ния», — предупреждает американцев, что они тоже будут «подвержены влия­нию политических конфликтов, которые начнут происходить по мере того, как экологические беженцы станут покидать перенаселенные и экологически деградировавшие районы в поиске более приемлемых условий жизни или стол­кнутся с проблемой прав на небезграничные природные ресурсы — такие, как нефть, вода или земля» [18].

Итак, «эликсир» экономического роста и средство избежания популяцион-ной катастрофы, как это ни комично, — деньги на презервативы. ЮНИСЕФ выражает свое мировоззрение характерной фразой: «Планирование семьи мо­жет принести больше благ большему количеству людей при меньших затра­тах, чем любая другая технология, доступная в настоящий момент человечес­кому роду» [19].

Американское агентство по международной помощи (USAID) играет важ­ную роль в пропагандировании планирования семьи: агентство «организует глобальную систему доставки контрацептивных средств. Многие страны и спон­соры обращаются к его системе прогнозирования поставок контрацептивных средств, которая предназначена для того, чтобы обеспечить доступность и вы­бор противозачаточных средств где угодно и круглый год» [20]. Организация так предана этой цели, что она переполняет рынок презервативами. В стра­нах — реципиентах помощи агентства — таких, как Сальвадор и Египет, разда­ется столько презервативов, что во время футбольных матчей люди надувают их, как воздушные шарики.

Миф о нежеланных детях

Рецепт роста, представляющий собой выделение денег на презервативы, не­совместим с принципом «люди реагируют на стимулы». Настойчивые попытки обеспечить население противозачаточными средствами основываются на убеж­дении, что сам по себе свободный рынок не сможет предоставить достаточно презервативов для удовлетворения спроса на них. То есть «150 миллионов пар», нуждающихся в контрацептивах, не заведут детей, только если у них благодаря иностранной помощи будут презервативы. Но презерватив — это всего лишь один из продуктов, которые может предоставить свободный рынок—такой же, как банка «кока-колы». Между тем что-то не встречаются программы помощи, которые обеспечивали бы потребность 150 миллионов пар в «кока-коле».

Защитники идеи выделения денег на презервативы могут сказать, что бедные семьи не могут их себе позволить. Это дивный образчик логики, если учесть, что нежеланный ребенок обойдется куда дороже презервативов. В среднем в любой точке земного шара презервативы можно купить примерно за тридцать три цента за штукум [21]. Цена презерватива — явно несущественный фактор по сравнению с другими стимулами и препятствиями, связанными с рождени­ем ребенка.

Сторонники предоставления помощи на контрацепцию возразят, что дело не в цене и просто у людей в бедных странах нет доступа к презервативам. Од­нако такой ответ вызывает новый вопрос: как же случилось, что при свобод­ном рынке не хватает дешевого продукта, в котором так отчаянно нуждаются 150 миллионов пар? Ведь у рынка нет никаких проблем с поставкой «кока-ко­лы» в любые бедные страны.

Оказывается, к отрицанию якобы существующего спроса на недоступные презервативы приводит не только элементарная экономическая логика. Во мно­гих странах систематически проводились опросы по поводу желаемого коли­чества детей в семье. Лэнт Притчетт сравнил число желаемых детей с факти­ческим в семьях разных стран. И обнаружил, что в странах, где женщины дей­ствительно много рожают, они и хотят иметь много детей. Примерно 90 % разницы в фактической рождаемости по странам объясняется разницей в же­лаемой рождаемости. Вот и вся история про неудовлетворенный спрос на кон­трацептивы [22].

Популяционные катастрофы: где они?

Если рост численности населения вызывает голод, нехватку воды, массовую безработицу и прочие катастрофы, то мы должны ожидать, что они как-то про­явятся в экономической картине мира. У стран с быстрым ростом численности населения должен быть низкий или отрицательный рост ВВП на душу населе­ния. Согласно паникерам, увеличение численности населения превосходит воз­можности существующих производственных мощностей по созданию новых рабочих мест и опережает рост производства продуктов питания. Так что, ког­да рост численности населения начинает «зашкаливать», ВВП на душу населе­ния должен падать.

Это предсказание легко проверить, что неоднократно и делалось. Связь меж­ду экономическим ростом на душу населения и ростом численности населе­ния — одна из самых разработанных проблем. Статистических исследований по ней накопилось уже столько, что появляются даже обзоры обзоров. В одном из них заключается, что «большинство экономистов, специализирующихся на проблемах народонаселения» отличаются «выраженно непаникерскими взгля­дами». Общий вывод, к которому склоняются экономисты, проводившие та­кие исследования, состоит в том, что характер влияния роста численности на­селения на рост ВВП на душу населения пока установить не удалось [23]. Са­мое известное статистическое соотношение между экономическим ростом и его наиболее фундаментальными детерминантами не обнаруживает никакого статистически значимого влияния роста численности населения на подушевой ВВП [24]. Когда делается допущение, что влияние роста численности населе­ния на экономический рост меняется в зависимости от таких факторов, как уровень экономического развития или дефицит ресурсов, все равно рост чис­ленности населения не оказывает влияния на экономический рост [25]. Только когда я учитываю влияние государственной политики на экономический рост с 1960-х по 1990-е гг., я нахожу положительную (хотя и статистически незначи­мую) связь между ростом численности населения и ростом ВВП на душу насе­ления [26].

Некоторые факты заставляют признать, что отсутствие связи между ростом численности населения и подушевым ростом ВВП не должно удивлять [27]. Во-первых, мы знаем, что как рост численности населения, так и подушевой эконо­мический рост в очень долгосрочном периоде ускорились. В нынешних про-мышленно развитых странах и население, и доходы до XIX века росли очень медленно; затем оба процесса однововременно стали набирать темпы. За по­следние несколько десятилетий в промышленно развитых странах рост обоих показателей замедлился. Трудно примирить этот факт с идеями о губительном влиянии роста численности населения на экономический рост и необходимос­ти осуществлять контроль над рождаемостью для обеспечения роста.

Кроме того, темпы роста численности населения недостаточно различаются по странам, чтобы объяснить разницу в темпах подушевого экономического роста. За период с 1960-го по 1992 г. рост ВВП на душу населения колеблется по всем странам от -2 до +7%. При этом колебания в темпах роста численности населения остаются в пределах лишь от 1 до 4 %. Даже если рост численности населения вызывает снижение темпов подушевого роста ВВП в пропорции один к одному (именно так считают популяционные паникеры), то это объяс­няет всего треть различий в темпах экономического роста. Есть страны вроде Аргентины — с низкими темпами роста численности населения и низкими тем­пами роста подушевого дохода. И страны вроде Ботсваны — с высокими тем­пами роста численности населения и быстрым экономическим ростом. Стра­ны Восточной Азии росли гораздо быстрее, чем промышленно развитые стра­ны, несмотря на то, что темпы роста численности населения в регионе были намного выше. А того всеобщего голода, который предсказывали паникеры, не было даже в несчастной плодовитой Африке.

Рост численности населения в странах третьего мира с 1960-х по 1990-е гг. замедлился примерно на 0,5 процентного пункта. Но, как мы видели, подуше­вой экономический рост в этих странах также замедлился. Более того, не сущес­твует связи между снижением темпов роста численности населения и увели­чением темпов экономического роста по странам (рис. 5.1). Буквально во всех странах подушевой экономический рост замедлился и уровень замедления не сопряжен с изменениями в темпах роста численности населения.

Очевидно, что экономический рост зависит от факторов, которые не имеют ничего общего с ростом численности населения. Более того, как мы убедились,

Изменение в темпах роста численности населения

Изменение в темпах роста ВВП на душу населения высокие темпы роста численности населения и замедление экономического роста

Умеренные темпы роста численности населения и замедление экономического роста

Умеренные темпы роста численности населения и ускорение экономического роста

Высокие темпы роста численности населения и ускорение экономического роста

Рис. 5.1. Изменение темпов роста численности населения и темпов роста ВВП на душу населения с 1961-1979-х до 1980-1998 гг.

Каждая группа представляет собой четверть выборки, проранжированной по темпам роста численности населения. даже при учете и этих факторов все равно нет подтверждений тому, что рост численности населения оказывает на подушевой экономический рост какое-либо влияние.

Взгляд, согласно которому рост численности населения приведет к сниже­нию подушевого дохода и росту безработицы, предполагает, что производи­тельность каждого дополнительного человека равна нулю. Согласно такой точ­ке зрения, единственный эффект увеличения численности населения заключа­ется в распределении существующего ВВП на большее количество человек. Ма­ло того, что это довольно оскорбительный взгляд на человеческий потенциал бедных стран, это еще и противоречит принципу «люди реагируют на стиму­лы». Дополнительный человек — это потенциальная возможность прибыли для работодателя, который нанимает еще одного работника. У «дополнитель­ного» человека есть стимул найти выгодное место, чтобы жить на зарабатывае­мые деньги. Реальные заработки будут корректироваться, пока спрос на рабо­чую силу не сравняется с предложением.

Больше населения — хорошо или плохо?

Вместе с тем существует немало доводов и в пользу контроля над рождае­мостью. Родители, принимающие решение завести ребенка, не принимают в расчет влияние этого решения на общество. Более высокая численность насе­ления может нанести вред окружающей среде. Например, это может привести к большей плотности населения в данной местности, что у многих вызовет не­довольство. Родители, принимая решение о рождении ребенка, не учитывают цену, которую должны заплатить за это все остальные члены общества.

Но «дополнительные» дети могут оказать на общество также положитель­ное влияние, и это родители тоже не учитывают. Еще один ребенок — это бу­дущий налогоплательщик, который поможет осуществлению государственных программ. В большинстве богатых стран основная проблема систем социаль­ной защиты заключается в том, что рост численности населения замедлился и отношение численности работающего населения (налогоплательщиков) к ко­личеству пенсионеров снизилось. Более благополучное положение дел в сфере социальной защиты в США по сравнению с другими богатыми странами вы­звано как раз тем, что в США численность населения увеличивается быстрее (правда, благодаря иммиграции, а не росту рождаемости).

Размышляя о положительном эффекте высокой рождаемости, нельзя упус­кать из виду и такой фактор, как «принцип гения». Чем больше детей, тем боль­ше вероятность того, что кто-то из них вырастет Моцартом, Эйнштейном или Биллом Гейтсом. Впервые на этот эффект обратили внимание Саймон Кузнец и Джулиан Саймон. Он выражается в увеличении количества идей, которые любое по величине население может обратить себе во благо.

Арию Моцарта может слушать любой человек. И вообще идеи могут быть поделены на неограниченное число человек фактически при нулевых затратах. Вот почему новые идеи используются с большей эффективностью именно в обществах с более высокой численностью населения. Единовременные затра­ты на осуществление новой идеи затем могут распределяться среди большего числа человек, и каждый получает шанс воспользоваться плодами нововведе­ний. Так, единовременные затраты на установку Интернета будут тем менее обременительны, чем большее число человек им воспользуется. И польза от Интернета повышается по мере того, как все большее число человек его исполь­зует. Более традиционные инновации вроде перехода от охоты и собирательства к сельскому хозяйству и промышленности будут тем эффективнее, чем боль­ше человек смогут разделить между собой затраты и воспользоваться пред­оставленными выгодами.

Рост численности населения может также подстегивать технологические ин­новации — именно потому, что увеличивается нагрузка на доступные ресур­сы. Например, по мере возрастания отношения количества человек к площа­ди пахотной земли общество вынуждено находить новые способы получения большего объема продовольствия на тех же территориях. Это «популяцион-ное давление» впервые было отмечено Эстер Боузрап.

Экономист из Гарвардского университета Майкл Кремер произвел провер­ку принципа Кузнеца — Саймона — Боузрап о благотворном влиянии роста численности населения в интересной статье под названием «Рост численности населения с 1 миллиона лет до нашей эры». Кремер отметил, что этот принцип наводит на мысль о положительной связи между первоначальной численнос­тью населения и последующим ее ростом [28]. Более высокая первоначальная численность населения означает, что больше идей будет генерироваться, боль­ше людей смогут ими воспользоваться и больше людей смогут разделить еди­новременные затраты на их реализацию. Выгоды, которые при этом получает общество, помогут в результате увеличить количество новорожденных, а по­тому рост населения будет ускоряться. Этот вывод — полная противополож­ность теориям Томаса Мальтуса, Пола Эрлиха, Лестера Брауна, согласно кото­рым более высокая первоначальная численность населения приведет к попу-ляционному краху в виде голода. Так кто же прав — Боузрап или Мальтус?

Кремер отметил, что в очень долгосрочной перспективе данные свидетель­ствуют в пользу Боузрап. Население мира стабильно росло: 125 тысяч человек за миллион лет до нашей эры,4 миллиона в 10000 г. до н.э., 170 миллионов во времена Христа, примерно 1 миллиард во времена Моцарта, 2 миллиарда в эпо­ху Великой депрессии, 4 миллиарда во времена Уотергейта, 6 миллиардов сего­дня… [29] И темпы роста населения все время ускорялись, а не замедлялись. В очень долгосрочной перспективе между первоначальной численностью насе­ления и последующим ее ростом существует положительная связь, как и пред­сказывали Боузрап, Кузнец и Саймон, а не отрицательная, как предполагали Мальтус, Эрлих и Браун.

Но если отвлечься от череды тысячелетий и взглянуть на недавнее прошлое, эта закономерность не прослеживается. С 1960-х гг. численность населения про­должала расти, в то время как темпы экономического роста замедлились. Од­нако данный факт не подтверждает выводы Мальтуса. Ведь темпы роста чис­ленности населения замедляются из-за снижения рождаемости, а не в резуль­тате роста смертности от голода, как предполагали мальтузианцы.

Так как же ответить на вопрос: надо ли субсидировать контроль рождаемос­ти? Во-первых, даже если надо, то не субсидиями на контрацептивы. Это не­верный путь, поскольку цена контрацептивов слабо влияет на принятие реше­ния о рождении ребенка. Во-вторых, плюсы и минусы большего по численнос­ти населения до сих пор далеко не очевидны. Возможно, каждая страна должна самостоятельно выбирать свою стратегию в этой сфере. И решать, окажет «из­быточное» население чрезмерное давление на природные ресурсы или послу­жит «плодородной почвой» для новых налоговых поступлений и новых идей.

Лучший контрацептив — развитие

Предположим, по ряду причин какая-то страна хочет снизить темпы роста численности своего населения. По какому пути ей пойти? Есть одна статисти­ческая взаимосвязь, которую никто не оспаривает: отрицательная связь между подушевым доходом и ростом численности населения. В богатых странах лю­ди заводят меньше детей, чем в бедных. В беднейших 20 % стран женщина в среднем рожает 6,5 раза. А в самых богатых 20 % — в среднем 1,7 раза [30]. Не­которым это может показаться циничным, но родители делают выбор в по­льзу качества детей за счет их количества. В богатых странах родители заводят гораздо меньше детей, чем в бедных, зато и вкладывают в каждого ребенка го­раздо больше средств — на образование, питание, занятия балетом и т.д.

Почему так? Да все потому же: люди реагируют на стимулы. Нобелевский лауреат Гэри Беккер впервые применил концепцию стимулов к семейной жиз­ни — по этой причине некоторые даже могут счесть его бесчувственным чело­веком. Он отметил, что по мере того как люди богатеют, их время становится дороже. Всякое время, не потраченное на высокооплачиваемую работу, — упу­щенная выгода. Забота о детях требует много времени — я с радостью готов это подтвердить. Более богатые родители решают тратить больше времени на работу и меньше — на воспитание детей. Иными словами, принимают реше­ние заводить меньше детей. Более бедные родители не получают таких выгод от работы и проводят больше времени, занимаясь воспитанием детей и, соот­ветственно, заводя их в большем количестве.

Хотя у богатых меньше детей, чем у бедных, они вкладывают в каждого ре­бенка больше средств. Вероятно, выгоды от инвестиций в квалификацию воз­растают по мере роста ее начального уровня. Выгода от обучения геометрии больше для того, кто уже знает арифметику. Высокая квалификация богатых родителей передается их детям отчасти через домашнее «обучение». В резуль­тате инвестирование в высококачественное образование для богатых родите­лей и их детей более выгодно, чем для бедных. Вот почему богатые тратят боль­ше средств на приобретение квалификации их детьми, чем бедные. Если рас­сматривать страну в целом, то в зависимости от среднего начального уровня квалификации общество характеризуется либо высокой рождаемостью и низ­кими доходами, либо низкой рождаемостью и высокими доходами.

Оба эти условия тесно связаны. В бедном обществе выгода от наличия ква­лификации невелика, поэтому инвестировать в ее приобретение невыгодно. Но общество, не инвестирующее в квалификацию, так и остается бедным. Пос­кольку средний родитель зарабатывает мало, он тратит меньше времени на ра­боту и больше — на воспитание детей, обзаводясь ими в большем количестве. В богатом обществе выгода от квалификации велика, поэтому здесь на получе­ние квалификации затрачивают больше средств, становясь, таким образом, все богаче. Средний родитель в богатой стране зарабатывает много и тратит мень­ше времени на воспитание детей, потому что у него их меньше. Быстрый старт в развитии сдвинет общество от состояния, характеризующегося высокой рож­даемостью и бедностью к состоянию, характеризующемуся низкой рождаемос­тью и процветанием [31]. Развитие само по себе — гораздо более мощный кон­трацептив, чем деньги, выделяемые на презервативы.

Две революции

Наш век пожинает плоды двух революций — промышленной (если восполь­зоваться слегка устаревшим термином) и демографической. Промышленная революция ознаменовалась скачком в представлениях о том, сколько продук­ции можно получить из определенного количества природных ресурсов. Де­мографическая революция выразилась в том, что рост численности населения сначала ускорился, а затем снова замедлился.

Интересно, как две эти революции связаны между собой. Мы уже говорили, что на начальных этапах промышленной революции существовала положи­тельная связь между техническим прогрессом и ростом численности населения. Большая численность населения — это большее число гениев-изобретателей и больший объем рынка, толкающий вперед развитие технологий. Технический прогресс, в свою очередь, дал возможность прокормить большее число людей. И уровень развития технологий, и численность населения росли одновремен­но на протяжении столетий, и до последнего времени темпы роста и того, и другого ускорялись. Эту фазу часто называют периодом экстенсивного роста, потому что и объем вложений труда, и объем производства увеличивались без повышения уровня жизни. Ныне экстенсивный рост распространился на все регионы мира — именно это напугало паникеров, но катастроф, которые они предсказывали, пока что не произошло.

В следующей фазе двух революций темпы роста подушевого дохода в са­мых богатых странах увеличились, а рост численности населения замедлился. Эта фаза, как правило, называется интенсивным ростом, потому что каждый работник производит все больше и уровень жизни растет. Другими словами, промышленность более интенсивно использует каждого работника. Интенсив­ный рост еще не характерен для всех стран мира, но он присущ промышленно развитым странам Запада и Восточной Азии.

Лауреат Нобелевской премии Роберт Лукас считает, что увеличение доход­ности знаний и квалификации, или «человеческого капитала», объясняет пере­ход от экстенсивного роста к интенсивному [32]. Технический прогресс дошел до точки, когда он поднимает доходность на человеческий капитал выше став­ки, по которой мы оцениваем будущее. Поэтому становится выгоднее инвес­тировать в человеческий капитал, который принесет прибыль в будущем. Из этого следуют две вещи. Во-первых, объем производства на душу населения будет увеличиваться, так как каждый человек сможет произвести больше при более высоком уровне квалификации. Во-вторых, родители, которые заботят­ся о благосостоянии своих детей, используют преимущество более высокой доходности квалификации путем инвестирования в образование каждого ре­бенка и снижения количества детей в семье. То есть, если снова воспользовать­ся бессердечной экономической логикой, отказываясь от большего количества детей в пользу их качества. Таким образом, будет наблюдаться интенсивный экономический рост при повышении уровня жизни и снижении темпов роста численности населения.

В отношении интенсивного роста следует сделать две оговорки. Во-первых, инвестиции в человеческий капитал не следует отождествлять исключительно с формальным образованием, которое плохо объясняет экономический рост. Понятие человеческого капитала гораздо шире, и оно включает знания, полу­ченные от друзей, членов семьи, коллег, а также навыки, приобретенные в ходе работы, обучения персонала. Трудно измерить человеческий капитал исходя из такого общего определения, но мы знаем, как его увеличить. Ради этого не­обходимо создавать стимулы для инвестиций в будущее.

Теперь пора сделать вторую оговорку — она касается того, почему интен­сивный рост не закрепился повсеместно. Если доходность человеческого капи­тала выросла в результате всемирного технического прогресса, то почему не все страны воспользовались преимуществами этой высокой доходности знаний и квалификации? В третьей части книги мы увидим, что некоторые правитель­ства отрицательно повлияли на доходность инвестиций в квалификацию, по­скольку не разрешали своим гражданам полностью сохранять у себя собствен­ный доход. Страны с такими правительствами застряли на этапе экстенсивно­го роста. Правительства, которые защищали права собственности и позволяли рынку свободно работать (большую часть времени), перешли к интенсивному росту. В их числе страны Западной Европы и те страны, по отношению к кото­рым она была метрополией, а также страны Восточной Азии. Мы также уви­дим, что низкий исходный уровень квалификации осложняет получение вы­сокой доходности на квалификацию на глобальном рынке.

Вот и ответ тем, кто беспокоится о росте численности населения: создавайте стимулы для инвестирования в людей. Тогда матери будут рожать меньше детей без помощи международных благодетелей, раздающих деньги на презервативы.

Чтобы попытаться создать нужные стимулы, международные организации принялись выдавать займы под гарантии проведения реформ. Оправдала ли себя эта стратегия? Об этом — в следующей главе.

Интермеццо. Картины на надгробиях

1981 год. Шаххату 29лет. Он живет в Берате, на Ниле—это в 450 милях к югу от Каира. Берат, местечко с населением в 7000 человек, разделен на одиннадцать деревушек. Вокруг каждой —родовые поля. Местные крестьяне до сих пор использу­ют такие же мотыги, вилы, колодезные «журавли» и бороны, которые можно уви­деть на древнеегипетских надгробных рисунках. У Шаххата семья из семи человек. Кроме того, у него то и дело гостит кто-нибудь из племянников и племянниц. В хо­зяйстве у него буйвол, осел, восемь овец и примерно два акра земли.

У Оммохамед, матери Шаххата, было двадцать детей. Четырнадцать умер­ли в младенчестве или в раннем детстве. Оммохамед и другие деревенские жен­щины жили в постоянном страхе заразиться трахомой или какой-нибудь другой из эндемических болезней. В надежде отвести беду покупали амулеты у местных колдунов [1 ]. Лихорадка и поносы случались в деревне каждое лето, когда дул хам-си — южный ветер, приносящий пыль [2]. Ни Шаххат, ни его мать Оммохамед никогда не ходили в школу.

В Берате сильны традиции мужского господства и насилия. Отец убил свою незамужнюю дочь, когда та забеременела, — таким образом он защитил честь семьи. Когда дочь пошла к колодцу стирать одежду, он опустил ее голову под воду и ждал, пока девушка захлебнется. Насилие — часть повседневной жизни в Бера­те; большинство мужчин не выходят из дома без заточки, ножа или ружья. Дра­ка вспыхивает по любому поводу — из-за семейной чести, любовной страсти, де­нежного спора. Дюжина жизней оказывается в миг искорежена из-за распри. Прав­да, тюремные сроки за убийство из мести или во внезапной ссоре невелики. И уже на следующий день после ссоры принято помириться, смеяться и шутить друг с другом, как будто бы ничего не случилось.

Спустя одиннадцать лет, в 1992 г., Шаххат бросил обрабатывать землю и стал прорабом на одной из археологических площадок у берегов Нила. Он зараба­тывал около ста долларов в месяц. Теперь ему сорок лет, он живет в одноком­натном глинобитном доме на земле своих предков. Небольшое клеверное поле пе­ред своим домом он продал, чтобы взять себе вторую жену, семнадцатилетнюю, к большому неудовольствию первой жены. Теперь у него шестеро детей (осталь­ные не выжили). Когда Шаххат стал много пить, обе его жены привлекли его к су­ду за невыполнение родительских обязанностей [3].

Глава 6   Займы, которые были, рост, которого не было

Еще одна такая победа, и мы погибли.

Пирр

18 августа 1982 г. министр финансов Мексики Хесус Сильва Херцог объя­вил, что Мексика больше не может обслуживать свой долг перед международ­ными коммерческими банками. Как и многие другие страны со средним дохо­дом, Мексика заняла слишком много, и теперь банки отказывались выдавать ей новые займы. А без новых займов Мексика не могла обслуживать старые.

Шокирующее заявление Сильвы Херцога положило начало долговому кри­зису стран со средним доходом в Латинской Америке и Африке. Он начался в результате того, что резко прекратилось поступление новых кредитов со сто­роны коммерческих банков. Одновременно разразился и долговой кризис аф­риканских стран с низким доходом, поскольку они тоже слишком много заня­ли у официальных кредиторов. Ближний Восток и Северная Африка также по­грузились в кризис — сначала из-за чрезмерно накопившейся задолженности, а затем еще и по причине падения цен на нефть в 1980-е гг.

Подобно пассажирам «Титаника», мы, эксперты по развитию, поначалу не понимали, какая катастрофа нас ждет. В своем Докладе о мировом развитии за 1983 г. Всемирный банк оптимистично прогнозировал ежегодные темпы поду­шевого экономического роста в развивающихся странах на уровне 3,3 % («сред­нее значение»). По самому пессимистичному сценарию («нижнее значение») за тот же период ожидался ежегодный подушевой рост в 2,7 %. (Фактически под­ушевой ежегодный рост окажется близким к нулю [1].)

Нам казалось, что у нас есть эффективный способ предотвратить коллапс роста: предоставлять помощь и займы развивающимся странам на условиях проведения реформ. Финансовая помощь, направляемая на инвестиции, дол­жна была смениться финансовой помощью, обеспечивающей реформы.

Раньше займы Всемирного банка выделялись на конкретные проекты, и банк диктовал условия только относительно этих проектов. Но в 1980 г. Всемирный банк начал выдавать займы общего характера, выдвигая при этом требования к экономической политике находящихся в кризисе стран. Предполагалось, что займы такого рода будут способствовать разрешению долгового кризиса. Они заставят получателей займов скорректировать политику и создавать стимулы для роста, а также обеспечат страны необходимыми средствами в критической ситуации, вызванной отсутствием коммерческих займов.

МВФ всегда ставил определенные условия при выдаче займов. Но после 1982 г. условия стали более разнообразными, а сроки погашения долга увели­чились. Доноры и официальные кредиторы (например, агентства по развитию экспорта) теперь также предоставляли гранты и займы с бблыпим набором условий, согласуя свою кредитную политику с МВФ и Всемирным банком.

Займы, направленные на структурные преобразования, предоставлялись, что­бы смягчить последствия долгового кризиса и обеспечить изменения в эконо­мическом курсе. Это делалось, чтобы помочь странам-реципиентам остаться на пути экономического роста. (К подобной стратегии прибегнут и тринадцать лет спустя во время второго мексиканского долгового кризиса 1994-1995 гг., а затем и в период восточноазиатского кризиса 1997-1998 гг.)

«Структурные преобразования и рост» — таков был популярный в то время девиз. Когда я предпринял в библиотеке МВФ и Всемирного банка поиск книг и статей со словосочетанием «структурные преобразования и рост» в заголов­ках, то нашел ссылки на 192 источника. В июне 1983 г., например, Всемирный банк и МВФ опубликовали фрагменты из речей своих руководителей под об­щей шапкой: «Структурные преобразования и рост: как Фонд и Банк реагируют на текущие трудности» [2]. В 1986 г. президент Всемирного банка А.У. Клаузен произнес речь под названием «Структурные преобразования и рост в развива­ющемся мире: вызов международному сообществу» [3]. В 1987 г. Всемирный банк и МВФ выпустили том, озаглавленный «Ориентированные на рост про­граммы структурных преобразований», в предисловии к которому обсужда­лось «фундаментальное взаимодополнение» «структурных преобразований и экономического роста» [4].

Всемирный банк и МВФ преследовали амбициозную цель добиться «струк­турных преобразований и роста» в ходе интенсивных контактов с реципиента­ми помощи в тропиках. В 1980-е гг. Всемирный банк и МВФ выдали в среднем по шесть займов на проведение реформ каждой из стран Африки, по пять — странам Латинской Америки, по четыре — странам Азии и по три — странам Восточной Европы, Северной Африки и Ближнего Востока.

Операция прошла успешно для всех, кроме пациента. Займов было много, структурных преобразований и роста в 1980-е и 1990-е гг. — мало. Позднее од­но из исследований показало, что в своих прогнозах Всемирный банк переоце­нил темпы роста у реципиентов этих займов на 3,5 процентных пункта [5]. В типичной развивающейся стране в 1980-1998 гг. экономический рост на душу населения был нулевым [6]. Займы были, а роста не было (рис. 6.1).

Более того, в Африке, Латинской Америке, Восточной Европе, на Ближнем Востоке и в Северной Африке процесс пошел вспять, а именно темпы подуше­вого роста стали снижаться. Только страны Азии избежали общей для тропи­ческих экономик участи (до 1997 г., когда в Азии разразился собственный кри­зис). Результаты предоставления займов на структурные преобразования, к со­жалению, оказались неудовлетворительными. Мы убедимся, что они были не совместимы с законом «люди реагируют на стимулы». Они попросту не созда­вали нужных стимулов для восстановления роста — как для кредиторов, так и для реципиентов.

Отдельные успехи

Тем не менее займы, направленные на структурные преобразования, позво­лили достичь некоторых успехов, что говорит об их потенциале, способном раскрыться в соответствующих условиях.

В октябре 1985 г. я отправился в свою первую командировку от Всемирного банка — в Гану. Охваченная реформами, Гана предоставляла хорошую воз­можность для проверки того, как работают займы на структурные преобразо­вания. Участие в экономике Ганы доноров было настолько велико, что в един­ственном приличном отеле, где останавливались все их представители, не было свободных номеров. Я поселился в более скромном месте. Там помимо прочих неприятностей у меня над кроватью во время ливня обвалилась крыша, а кон­диционер в комнате взорвался.

Несмотря на мои страдания, с 1980-го по 1994 г. Всемирный банк и МВФ выда­ли Гане девятнадцать займов на структурные преобразования. После проведения важных реформ в 1983 г. подушевой экономический рост в Гане в 1984-1994 гг. составил 1,4 %, что стало большим достижением. Ведь в 1961-1983 гг. этот по­казатель оставлял -1,6 % в год.

Были и другие успешные примеры. С 1980-го по 1994 г. МВФ и Всемирный банк выдали Маврикию семь займов на структурные преобразования. Резуль­татом стал просто выдающийся по темпам экономический рост — 4,3 % в год. В тот же период Всемирный банк и МВФ выдали пять подобных займов Таи­ланду. Успехи этой страны впечатляют еще больше — 5,3 % в год. Наконец, са­мой успешной стране, Южной Корее, банк и фонд предоставили на структур­ные преобразования семь займов, в основном в начале 1980-х гг. Южной Корее за это время удалось добиться подушевого экономического роста в 6,7 % в год. (После нового кризиса в 1997-1998 гг. Таиланду и Корее понадобились новые займы; результаты пока неизвестны.)

Займы, направленные на проведение реформ, дали также отдельные непло­хие результаты в Латинской Америке — такие примеры есть в 1990-х гг., притом что опыт 1980-х гг. был разочаровывающим. В 1980-1994 гг. Всемирный банк и МВФ выдали, в частности, пятнадцать займов только Аргентине. Несколько по­пыток реформ здесь оказались неудачными, но в конце концов страна добилась успеха. Рост отреагировал на реформы: после падения подушевого ВВП с темпа­ми -1,9 % в год с 1980-го по 1990 г. в 1990-1994 гг. рост подушевого ВВП состав­лял 4,7 % в год. (Затем, к сожалению, развитие снова замедлилось.)

Еще один удачный пример — Перу. Всемирный банк и МВФ в 1980-1994 гг. выдали этой стране восемь займов, направленных на структурные преобразо­вания. Сначала реформы в Перу не проводились, но в 1990-е гг. они наконец были осуществлены. В результате темпы роста подушевого ВВП тоже меня­лись, с -2,6 % в год в 1980-1990 гг. до +2,6 % в год в 1990-1994 гг.

Займы без структурных преобразований

Почему займы, направленные на структурные преобразования, не повлия­ли так же эффективно на развитие всех стран? Почему в Аргентине, Перу и других латиноамериканских странах переход к положительным темпам роста занял столько времени (да и до сих пор успех этих стран под вопросом), что мы потеряли целое десятилетие? Для ответа надо разобраться, какие именно стра­ны финансировались донорами и что эти страны делали в ответ на получение финансовой помощи. Займы были, но очень часто не было никаких структур­ных преобразований. Такое беспорядочное финансирование создавало слабые стимулы для проведения необходимых реформ.

Только одна Замбия с 1980-го по 1994 г. получила от Всемирного банка и МВФ двенадцать займов, направленных на структурные преобразования. По­ток ресурсов в форме официальных кредитов и помощи достиг за это время четверти всего замбийского ВВП. Несмотря на это, к концу данного периода инфляция в Замбии ежегодно составляла более 40 % (исключение — два года в период с 1985-го по 1996 г.).

Все как будто согласны с тем, что высокая инфляция не создает стимулов для роста. И в числе условий предоставления займов, как правило, были требо­вания обуздать инфляцию. Так почему же, несмотря на высокую инфляцию, доноры продолжали выдавать Замбии кредиты?

То, что произошло в Замбии, в действительности типичный случай. Стра­ны, в которых инфляция выражалась трехзначными числами, получали такой же объем официальных займов, как и страны, в которых инфляция выражалась однозначным числом. Такую практику можно было бы оправдать, если бы за­ймы поступали в страну с изначально высоким уровнем инфляции и целью предоставления займов ставилось ее снижение. Но в Замбию (как и в ряде дру­гих стран) займы продолжали поступать, и их объем даже увеличивался, не­смотря на то, что инфляция оставалась на прежнем уровне, а то и продолжала расти. В 1995 г. МВФ отметил, что в ходе осуществлении его программ «успех в деле снижения инфляции» в странах с низким доходом «был в лучшем случае «смешанным». Фактически же в половине стран, в которых реализовывались программы МВФ, инфляция снизилась, а в половине — выросла [7]. Подоб­ный успех впечатляет примерно так же, как предсказание, что при бросании монеты в половине случаев скорее всего выпадет орел.

Проблемы переходного периода

Другой пример неудачной попытки в деле обуздания инфляции путем пре­доставления займов на структурные преобразования — критический период в России в 1992-1995 гг. С 1 января 1992 г. в стране приступили к введению сво­бодного рынка. Однако к этой критической дате Всемирный банк и МВФ выда­чу займов не подготовили. Очевидно, сказалась уже сложившаяся тенденция реагировать на кризисы после их проявления, вместо того чтобы их предот­вращать (примеры мы увидим и дальше). Не был использован важный период между триумфом Ельцина после победы над путчем в августе 1991 г. и осво­бождением цен 1 января 1992 г. МВФ и Всемирный банк тогда не проявили не­обходимой настойчивости в поддержке российских реформаторов, которые го­товили программу шоковой терапии. Только после того как инфляция в ре­зультате освобождения цен зашкалила за тысячи процентов и Центральный банк России стал беспорядочно печатать деньги для финансирования кредитов государственным организациям, МВФ и Всемирный банк предоставили Рос­сии займы на структурные преобразования. К этому моменту реформаторы уже в значительной степени потеряли доверие и политическую поддержку со стороны населения, которое увидело, что их сбережения и пенсии съедены вы­сокой инфляцией. Как и в случае со многими другими займами, направленны­ми на структурные преобразования, инфляцию обуздать не удалось. Она ста­билизировалась лишь в 1995 г. после выдачи очередного займа МВФ. Тем вре­менем были потеряны крайне важные годы, в течение которых жители России разочаровались в свободном рынке. Политические последствия этого сказыва­ются в России до сих пор.

Россия — один из самых печальных примеров предоставления займов на структурные преобразования и промахов экономистов, заключающихся в не­способности обеспечить плавный переход от коммунизма к капитализму. Сде­ланные в тропиках ошибки были повторены в северных странах, доведенных до нищеты наследием централизованного планирования. 24 бывшие коммунисти­ческие страны получили в 1990-е гг. 143 займа на структурные преобразования и массу советов от западных экономистов. Итог неутешителен: общее снижение объема выпуска в типичной бывшей коммунистической восточноевропейской стране в 1990-е гг. на 41 % и рост доли населения, живущей меньше чем на два доллара в день, с 1,7 до 20,8 %. Такой переход представляет собой сложный процесс, однако нам не удалось справиться даже с элементарными вещами — инфляция в бывших коммунистических странах оставалась высокой и неуп­равляемой, отравив населению первый опыт рыночной экономики. К 1998 г. в средней посткоммунистической стране инфляция по отношению к 1990 г. со­ставляла 64 000 %, несмотря на все займы (рис. 6.2) [8].

Иные варианты политики

Тот же феномен предоставления помощи странам, проводящим неверный курс, относится не только к инфляции, но и к другим аспектам политики. В Мавритании средний размер премии черного валютного рынка в 1982-1989 гг. каждый год превышал 100 %. Размер премии рассчитывается как разница меж­ду обменным курсом валюты на черном рынке и официальным курсом, выра­женная в процентах.

 Она, по сути, представляет собой налог на экспортеров, которые, как правило, приобретают ресурсы по курсу черного рынка, а товары вынуждены продавать по ценам, соответствующим официальному обменному курсу. Займы, направляемые на структурные преобразования, обычно со­провождаются условием, согласно которому официальный обменный курс дол­жен давать возможность экспортерам быть конкурентоспособными. Но, не­смотря на высокую премию черного рынка в Мавритании, Всемирный банк и МВФ выдали этой стране в 1982-1989 гг. шесть займов. Другие доноры после­довали примеру банка и фонда, так что Мавритания за указанный период по­лучала ежегодно в среднем 23 % своего ВВП в виде субсидий и официальных займов. Есть и другие примеры того, как мы, доноры, выдавали крупные креди­ты странам, в которых премия черного рынка превышала 100 % (см. табл. 6.1).

Таблица 6.1. Примеры высокого значения премии черного рынка и предоставления крупных объемов помощи

Страна Период Премия черного рынка Объем официального(%) финансирования развития (в процентах ВВП)

Бангладеш

1985-1992

198,9

7,4

Коста-Рика

1981-1984

179,2

6,0

Эфиопия

1984-1993

176,8

10,4

Гайана

1980-1990

344,4

14,3

Мавритания

1982-1989

156,8

23,0

Никарагуа

1981-1988

2116,1

17,7

Сьерра-Леоне

1987-1990

545,7

7,0

Судан

1984-1990

269,0

6,5

Сирия

1984-1991

403,6

10,1

Уганда

1980-1988

301,0

5,7

Замбия

1987-1991

308,0

14,0

Эта таблица наглядно показывает, что условия получения займов не выпол­нялись. Доноры, оказывая помощь, с удивительной легкостью забывают о вы­сокой премии черного рынка. Помощь остается стабильной и когда эта премия ниже 10 %, и когда она выше 100 %.

Другой тип условий, часто выдвигаемых банком и фондом при выдаче зай­мов, состоит в проведении реструктуризации или закрытии убыточных госу­дарственных компаний. Эти условия тоже выполняются не чаще, чем десять заповедей.

Позвольте привести лишь один пример — государственные железные до­роги в Кении. С 1979-го по 1996 г. Всемирный банк и МВФ выдали Кении девят­надцать займов на структурные преобразования. По условиям этих займов, пра­вительству страны требовалось решить проблемы неблагополучных государ­ственных компаний. Причем наблюдатели отметили финансовые трудности Кенийских железных дорог еще в 1972 г [9]. В докладе Всемирного банка 1983 г. отмечались «серьезные финансовые трудности» Кенийских железных дорог, хотя вместе с тем высказывалась надежда, что недавно заявленные политичес­кие намерения «изучить и исправить ситуацию» будут осуществлены [10]. В Обзоре государственных расходов (Public Expenditure Review) за 1989 г. было отмечено, что правительство составило корпоративный план для Кенийских железных дорог, на который авторы возлагали большие надежды. Правда, в этом же докладе сообщалось, что «в выполнении плана наблюдаются значи­тельные задержки», с чем связывалось «по-прежнему плохое финансовое со­стояние Кенийских железных дорог» [11]. В 1995 г., согласно МВФ, Кенийские железные дороги все еще «испытывали проблемы с ликвидностью и обслужи­ванием гарантированного государством внешнего долга. Осуществление… мер по сокращению персонала и продаже непрофильных активов тоже постоянно откладывалось» [12]. В отчете банка за 1996 г. были отмечены «плохое финан­совое состояние» Кенийских железных дорог, «не отвечающее необходимым стандартам» техническое состояние и срочная необходимость в «ремонте и мо­дернизации». В последнем отчете, на заре нового тысячелетия, Кенийские же­лезные дороги, как выясняется, все так же теряли деньги и не реформировались. По всей видимости, до реформирования этого символа государственного по­кровительства и хозяйственной неэффективности дело дойдет еще не скоро.

Мы, доноры, кажется, не обращаем никакого внимания и на несоблюдение условий и в области бюджетного дефицита. Кот-д’Ивуару банк и фонд выдали с 1980-го по 1994 г. восемнадцать займов на структурные преобразования. При этом с 1989-го по 1993 г. дефицит бюджета в стране составлял 14 % ВВП. Все со­гласны с тем, что высокий дефицит бюджета не создает стимулов для роста. В докладе Всемирного банка по Кот-д’Ивуару за 1988 г. подтверждалось, что «су­ществующий высокий дефицит и ожидания его дальнейшего увеличения созда­ют обстановку неуверенности, которая неблагоприятна для частного инвести­рования» [13]. И условия получения займов, как правило, предполагали сокра­щение дефицита бюджета. Так как же получилось, что после предоставления восемнадцати займов на структурные преобразования дефицит бюджета в про­центах к ВВП у Кот-д’Ивуара все еще выражается двузначными показателями?

И эта страна — далеко не единственный случай. Пакистану МВФ и Всемир­ный банк с 1970-го по 1997 г. выдали на структурные преобразования двадцать два займа. Все они предоставлялись при условии, что государство снизит де­фицит бюджета. Но дефицит все время оставался на уровне 7 % ВВП. В новом тысячелетии МВФ и Всемирный банк предоставляют Пакистану новые займы на структурные преобразования все при тех же условиях снижения бюджетно­го дефицита.

По правде говоря, высокий дефицит бюджета при получении международ­ной помощи — отчасти результат намеренных действий. Донорские проекты, которые отличаются высокой доходностью и финансируются за счет между­народной помощи, увеличивают бюджетный дефицит; чем больше таких про­ектов, тем больше и объем помощи, и размер дефицита. Но намерения доноров состоят также в том, чтобы страны-реципиенты постепенно отказались от внеш­ней зависимости и финансировали стоящие проекты самостоятельно. Приме­ры же Кот-д’Ивуара и Пакистана показывают наличие постоянной подпитки, а не постепенное отучение от помощи. Кот-д’Ивуар представляет собой пример и более общего явления — высокого дефицита, связанного с высоким уровнем официального финансирования развития.

Другая ошибка в политике, ускользающая от внимания беспечных доно­ров, — резко отрицательные показатели реальных процентных ставок. Реаль­ные процентные ставки (номинальные процентные ставки минус инфляция) обычно становятся резко отрицательными, когда правительство фиксирует про­центную ставку и одновременно печатает деньги, создавая высокую инфляцию. В результате такая практика оборачивается налогом на банковских вкладчи­ков. Она практически уничтожает банковскую систему, поскольку никто не хочет хранить вклады, постоянно теряющие в стоимости. А хорошо функцио­нирующая банковская система жизненно важна для экономического роста. Од­нако в целом картина такова: страны с резко отрицательными реальными про­центными ставками получают больший объем помощи, чем страны с положи­тельными реальными процентными ставками. В табл. 6.2 представлено не­сколько характерных примеров на этот счет.

Таблица 6.2. Примеры резко отрицательных процентных ставок и высокого объема помощи

Страна

Период

Реальные про­центные ставки

(%)

Объем официального финансирования разви­тия (в процентах ВВП)

Боливия

1979-1985

-49,4

5,6

Гвинея-Бисау

1989-1992

-15,9

38,3

Никарагуа

1989-1991

-86,7

54,5

Сьерра-Леоне

1983-1991

-34,4

6,3

Судан

1979-1984

-15,6

10,7

Сомали

1979-1988

-24,9

40,4

Уганда

1981-1988

-41,8

5,7

Замбия

1985-1991

-33,6

17,0

Возможно, тревожнее всего то, что займы на структурные преобразования выдаются без проведения особого различия между более или менее коррумпи­рованными правительствами. Однако выдавать займы коррумпированному пра­вительству, как я покажу в одной из следующих глав, в сущности, бесполез­но. Согласно International Credit Risk Guide (Международному справочнику по кредитным рискам), самыми коррумпированными из развивающихся стран в 1980-х — начале 1990-х гг. были Конго/Заир, Бангладеш, Либерия, Гаити, Па­рагвай, Гайана и Индонезия. Тем не менее за указанное время эти страны в со­вокупности получили от Всемирного банка и МВФ 46 займов на структурные преобразования. Трудно понять, каким образом заирский правитель Мобуту Сесе Секо, чье состояние измерялось миллиардами долларов, получил от Все­мирного банка и МВФ девять таких займов.

Эти примеры и таблицы иллюстрируют лишь часть более общей пробле­мы. Недавнее исследование Всемирного банка показало, что международная помощь не влияет на выбор политики в стране. Эксперты доноров, определя­ющие, кому достанется помощь, также не принимают в расчет проводимую в этих странах политику. Судя по всему, эта помощь определяется стратегичес­кими интересами доноров, а не выбором политики со стороны реципиента. Например, Египту Соединенные Штаты выдали огромные суммы в виде помо­щи в знак признательности за мирные соглашения в Кэмп-Дэвиде. Франция выделяет значительные суммы на помощь своим бывшим колониям. (Мно­госторонние организации вроде Всемирного банка действительно предостав­ляют более крупный объем помощи странам с разумной политикой, но и тут разница не столь уж велика. Переход от худшей политики к лучшей приводит к увеличению объема помощи всего на четверть процентного пункта ВВП [ 14].)

Как симулировать преобразования

У Макса Эшера есть знаменитая литография под названием «Вверх и вниз». С непревзойденным мастерством иллюзиониста Эшер изобразил, как люди поднимаются и спускаются по прямоугольной лестнице, пока не приходят ту­да, откуда и начинали подниматься. Так и многие страны, на первый взгляд, все преобразовывали и преобразовывали свою политику по мере получения займов на структурные преобразования, а в результате возвращались к тому, с чего начинали.

У правительства, которое безответственно вело себя до получения займа на структурные преобразования, нет стимулов вести себя ответственно после его получения. Действительно изменить политику может только переход власти от плохого правительства к хорошему. Если безответственное правительство останется на своем месте, то оно создаст иллюзию преобразований, фактичес­ки ничего не меняя. Даже когда доноры настаивают на снижении дефицита бюджета, то у безответственного правительства, желающего избежать реаль­ных изменений, есть все стимулы для того, чтобы творчески подойти к финан­совому учету.

Сегодняшний дефицит — это способ взять в долг у будущего. Дефицит фи­нансируется новым долгом, что повышает доходы правительства за счет более высоких выплат по долгам завтра. Но государственный долг — не единствен­ный способ, которым правительство, не думающее о завтрашнем дне, может на­вредить будущему. Есть множество способов, которыми может воспользовать­ся правительство, чтобы высвободить деньги сегодня за счет создания больших трудностей завтра. Например, оно может сократить текущие расходы на под­держку в нормальном состоянии дорог и потратить эти деньги на покровитель­ство и потребление. К сожалению, экономия на ремонте дорог приведет к необ­ходимости их реконструкции, что в итоге обойдется гораздо дороже. В докладе Всемирного банка о мировом развитии за 1994 г. говорится, что «за последнее десятилетие в Африке своевременный ремонт стоимостью 12 миллиардов дол­ларов позволил бы избежать реконструкции дорог на 45 миллиардов долларов».

Донорам известно об этих методах симуляции. Однако настоять на выпол­нении поставленных условий все равно трудно. Условия, касающиеся дефици­та, как бы слабы они ни были, все же сильнее, чем условия, определяющие за­траты на профилактические и ремонтные работы. Рассмотрим пример донор­ской попытки сохранить уровень расходов на профилактику и ремонт и при этом сократить дефицит бюджета. Вернемся к Кении, получившей с 1979-го по 1996 г. девятнадцать займов на структурные преобразования от МВФ и Все­мирного банка. За это время Банк несколько раз изучал государственные рас­ходы Кении. Делались выводы, что необходимо сократить непроизводитель­ные затраты и сохранить уровень разумных затрат, в частности на ремонт до­рог. Однако на рекомендации по расходованию государственных средств мало кто обращал внимание.

В 2000 г. сотрудник Всемирного банка, специалист по Кении, жаловался на мизерные средства, выделяемые на профилактику и ремонт. При этом он ссы­лался на Обзор государственных расходов Всемирного банка за 1996 г., где бы­ло отмечено «чудовищное положение дел в области поддержания в рабочем состоянии оборудования и объектов по всем министерствам» [15]. В Обзоре 1994 г. вновь подчеркивалась «серьезная нехватка ресурсов на профилактику и ремонт» [16]. В обзоре 1989 г. указывалось, что расходов на профилактику и ремонт «серьезно не хватает во всех секторах, рассмотренных миссией». В эко­номическом меморандуме 1983 г. отмечалось, что недостаточное финансиро­вание промежуточных расходов «привело к тому, что проекты не действуют в соответствии с проектной мощностью, а объекты после завершения работ не используются» [17]. В Экономическом меморандуме по Кении 1979 г. также есть строки о «серьезной проблеме недостатка текущих средств для поддержа­ния существующих проектов на полной мощности». В меморандуме отмеча­лась особенно серьезная нехватка средств на плановый ремонт дорог (хотя и высказывалась надежда, что «правительство уже предприняло меры для сущест­венного улучшения положения…») [18].

Проедание будущего

Фундаментальный принцип остается все тем же: правительство, которое прое­дает будущее, набирая долги, будет проедать будущее и другими способами. На­пример, оно может сократить расходы на инфраструктуру, которая принесла бы доход в будущем, снижая таким образом сегодняшний дефицит, но увеличи­вая завтрашний. Африканские государственные телекоммуникационные ком­пании настолько снизили инвестиции в новые телекоммуникации, что клиен­ты ждут по восемь и более лет, пока им установят новую телефонную линию. А ведь прибыль, которую дает в Африке каждая телефонная линия, по миро­вым стандартам очень высока [19].

Правительство может получить прибыль сегодня также за счет продажи ус­пешно функционирующих государственных предприятий — в ущерб буду­щей выгоде. За период с 1989-го по 1993 г. Нигерия имела два действующих со­глашения с МВФ и получила два займа на структурные преобразования от Все­мирного банка, которые накладывали ограничения на бюджетный дефицит и государственный долг. За это время она продала государственные акции при­быльных нефтяных компаний на 2,5 миллиарда долларов. В то же самое время 12 миллиардов долларов из нефтяных доходов исчезли с официальных сче­тов, — возможно, в карманы нигерийских чиновников. Это общее явление: страны, которые получают займы на структурные преобразования, получают также и бблыние суммы от продажи государственных компаний, чем страны, которые таких займов не получают.

Страны с программами структурных преобразований также быстрее выка­чивают нефть из недр, чем в периоды отсутствия таких программ. Таким обра­зом, они получают большие доходы сегодня и лишают себя возможности из­влекать прибыль от продажи нефти в будущем [20].

Правительства могут и просто перераспределить расходы и доходы во вре­мени, чтобы покрыть текущий дефицит [21]. В 1998 г. Бразилия выпустила го­сударственные облигации с нулевым купоном, по которым выплата основной суммы и процентов приходилась на следующий год. Таким образом, сократи­лись расходы текущего года. Многие правительства прибегают к отсрочке пла­тежей государственным подрядчикам или поставщикам. Эти отсрочки сокра­щают бюджетный дефицит текущего года и эксплицитный (явный) государ­ственный долг за счет увеличения дефицита следующего года и имплицитного (неявного) государственного долга [22].

Возможно, тропические страны научились некоторым из этих фокусов у промышленно развитых стран. Во время попытки при помощи билля Грэм-ма — Рудмана сократить дефицит конгресс США в 1987 г. отложил трехмилли­ардную выплату военному персоналу до следующего финансового года. Кро­ме того, министр обороны Каспар Уайнбергер отложил покупку новых систем оружия, чтобы сократить текущие расходы, хотя такое промедление увеличи­вало затраты на приобретаемые товары [23]. Правительству США также была по душе идея продажи госимущества. Конгресс оттягивал приватизацию же­лезнодорожной компании Conrail до тех пор, пока не появился билль Грэм-ма — Рудмана. Когда его принятие внезапно создало стимулы для получения доходов от приватизации с целью покрытия бюджетных дыр, конгресс быстро продал компанию.

В силах правительства и перераспределение во времени налоговых поступ­лений. Существует много историй про то, как развивающиеся страны получа­ли авансом налоговые платежи, чтобы достичь требуемых МВФ размеров де­фицита [24]. Конгресс США перенес около одного миллиарда долларов акциз­ных сборов вперед, чтобы не превысить «потолок» по бюджетному дефициту, заданный биллем Грэмма — Рудмана в 1987 г. [25].

Еще одна уловка — сокращение текущих расходов в обмен на будущие обя­зательства. Например, правительство может перейти от выдачи субсидий го­сударственным предприятиям к предоставлению гарантий по банковским зай­мам, выданным этим предприятиям для покрытия убытков. Тем самым созда­ется впечатление, что дефицит сокращается. Когда предприятия в конце концов оказываются не способны выплатить долг и объявляют дефолт, правительство покрывает их задолженность и в результате все-таки платит за убытки государ­ственных предприятий. Точно так же, как и в случае предоставления эксплицит­ных субсидий. Египет прекратил поддержку государственных предприятий из бюджета в 1991 г., но позволил убыточным компаниям продолжать свою дея­тельность с помощью банковских овердрафтов и иностранных займов. Пери­одически египетское правительство вынуждено было покрывать долги таких предприятий-банкротов [26].

Если правительство отличается творческой жилкой, оно может сделать так, чтобы убытки государственных предприятий и вовсе исчезли. Для этого надо заставить публичные финансовые институты (показатели которых редко вхо­дят в определение бюджетного дефицита) субсидировать государственные ком­пании. Например, в Уганде в 1987-1988 гг. центральный банк выдал пивова­ренным и табачным компаниям иностранную валюту по искусственно зани­женному курсу, тем самым уменьшив их затраты на импорт. В Аргентине до 1990 г. центральный банк предлагал льготную процентную ставку по кредитам убыточным государственным предприятиям, сокращая их процентные расхо­ды и, соответственно, убытки [27]. В Китае государственные банки выдают зай­мы государственным предприятиям по отрицательным реальным процентным ставкам.

Правительства могут также распорядиться средствами своих пенсионных фондов. Например, многие страны требуют от пенсионных фондов, у которых по объективным причинам на какой-то момент скопились денежные излиш­ки, предоставления займов правительству по отрицательным реальным про­центным ставкам. Среди таких стран Коста-Рика, Эквадор, Египет, Ямайка, Пе­ру, Тринидад и Тобаго, Турция и Венесуэла. В Перу, являющим собой худший пример, реальная доходность пенсионного фонда составила — 37,4 %, что вряд ли может обнадежить перуанских пенсионеров. Низкие процентные ставки по государственному долгу сокращают бюджетный дефицит, но одновременно уменьшают объем резервов пенсионного фонда, необходимых ему, когда он начинает испытывать дефицит, а это рано или поздно неминуемо [28]. Прави­тельству тогда придется самому выплачивать пенсии, поэтому схема с отрица­тельными реальными процентными ставками просто перераспределяет расхо­ды с сегодняшнего дня на завтрашний [29].

Есть и другие хитрости, к которым может прибегнуть правительство, чтобы не осуществлять предусмотренные условиями займа реформы. Чтобы спра­виться с инфляцией, правительство может поддерживать бюджетный дефи­цит на одном уровне, но при этом заменить печатание денег накоплением дол­гов. Так будет продолжаться, пока долговое бремя не станет слишком тяжелым и кредиторы не перестанут давать в долг. Тогда правительству придется снова печатать деньги и инфляция возобновится с новой силой. Но на этот раз пе­чатный станок будет работать еще активнее и инфляция усилится — ведь пра­вительству придется обслуживать и накопившийся тем временем долг [30]. Все, чего в данном случае удалось добиться, — это снижения инфляции сегодня за счет еще более высокой инфляции завтра. (Неудачные попытки Аргентины обуздать инфляцию до 1990 г. полностью соответствуют этой модели.)

Все эти примеры показывают, что страны могут в краткосрочной перспек­тиве улучшить свои экономические показатели и сделать вид, будто выполня­ют условия займов, в то время как на самом деле они лишь оттягивают реше­ние проблем. Поэтому в будущем они получают новые займы на структурные преобразования, чтобы справиться с еще более масштабными проблемами. Так отчасти можно объяснить положение стран, которые получили на удивление много подобных займов.

Возьмем для примера краткосрочные кризисные займы МВФ (на жаргоне МВФ их именуют «стэнд-бай»). Эти займы призваны разрешать ситуации ост­рого кризиса, например когда у страны заканчиваются международные резер­вы. В идеале МВФ и другие международные организации должны помочь стра­не разрешить кризис таким образом, чтобы не допустить появления новых кри­зисов в дальнейшем. Но этого не происходит. Страны оказываются на своего рода карусели — МВФ вытаскивает их из кризиса, затем снова происходит кри­зис, потом МВФ опять их вытаскивает и так далее до бесконечности. Гаити про­шла через эту карусель 22 раза, Либерия — 18 раз, Эквадор — 16, Аргентина — 15 раз. Девиз МВФ, Всемирного банка и правительств стран-реципиентов, по­хоже, таков: «Миллионы для выхода из кризиса, ни доллара для их предотвра­щения».

Двенадцать стран получили по пятнадцать и более займов на структурные преобразования от Всемирного банка и МВФ за пятнадцать лет — с 1980-го по 1994 г.: Аргентина, Бангладеш, Кот-д’Ивуар, Гана, Ямайка, Кения, Марокко, Мексика, Пакистан, Филиппины, Сенегал и Уганда. Медианный подушевой

5 - 2501 рост в этих странах за указанный период равнялся нулю. Возможно, самый большой недостаток таких займов заключается в их неспособности гарантиро­вать проведение политики, которая приведет к росту. Более высокие темпы роста увеличивают доходы от налогов и экспорта, благодаря чему появляется возможность обслуживать займы быстрее и нужда в новых займах на струк­турные преобразования отпадает. МВФ, Всемирный банк и другие доноры слишком беспокоились о долгах этих экономик. А потому так мало внимания обращалось на стимулы, которые могли бы увеличить активы самих реципи­ентов, — а именно, их способности обеспечивать будущий доход с помощью экономического роста. Недавнее исследование Пжеворского и Вриланда (2000) выявило отрицательный эффект программ МВФ на экономический рост. Во Всемирном банке и МВФ скопился длинный список неубедительной литерату­ры, которая пытается оценить эффект реализуемых этими организациями про­грамм на рост при учете других факторов. Примеры позитивного влияния на рост крайне трудно обнаружить. Очевидно одно: надежды на «структурные пре­образования и рост» не оправдались. Преобразований было слишком мало, рос­та тоже, а результаты предоставления займов почти не подвергались тщатель­ному анализу.

Стимулы для доноров и реципиентов

Так почему наши займы на структурные преобразования к концу 1980-х гг. почти неизменно превращались в безоглядное подкармливание безнадежных? Почему они не оказались волшебным средством, почему два десятилетия были потеряны для роста? Почему мы не настаивали на соблюдении условий зай­мов? И снова на все вопросы дает ответ наш официальный девиз — люди реа­гируют на стимулы. У входа в международные организации никто не проверя­ет характер действующих у различных сторон стимулов. Между тем кредито­ры сталкиваются со стимулами, которые побуждают их выдавать займы даже тогда, когда условия займов не выполняются. А реципиенты сталкиваются со стимулами, которые побуждают их не проводить реформы, даже когда они по­лучают займы на условиях их проведения. Все эти проблемы возникают имен­но в результате существования разнородных стимулов.

Во-первых, доноры не были бы донорами, если бы они не заботились о бед­ных, живущих в стране — реципиенте помощи. Но эта забота о бедных делает не слишком убедительными их угрозы прекратить кредитование, если усло­вия не будут выполнены. В конце концов, даже если условия не выполнены, доноры хотят облегчить участь бедняков и все равно выдают займы. Реципи­енты ожидают, что донор поведет себя именно так, а потому сидят, не проводя никаких реформ, не помогая бедным и полагая, что все равно получат деньги.

Пока же, как мы видели в случае с сокращением дефицита, они вполне могут создать видимость реформ.

Забота доноров о бедных создает еще более извращенные стимулы для ре­ципиентов. Поскольку страны, в которых проблема бедности является очень острой, получают больший объем помощи, у них мало стимулов для решения и смягчения этих проблем. Бедных держат в заложниках ради получения по­мощи от доноров. [31]

Как можно исправить сложившуюся систему? Как это ни парадоксально, бед­ные в стране-реципиенте смогут спать спокойнее, если решение о выдаче помо­щи будет отдано на откуп бессердечному агентству, которому наплевать на них. Это агентство «Скрудж» сурово пригрозило бы, что прекратит предоставление помощи, если реципиент не выполнит условия и не улучшит условия жизни бедных. Тогда реципиент улучшит условия, и бедным от этого станет легче.

Есть и менее благородные причины, которые определяют в качестве стиму­лов поведение доноров при распределении международной помощи. Большин­ство донорских организаций устроены так, что в них есть департаменты, специ­ализирующиеся по странам или по группам стран. Бюджет таких подразделе­ний зависит от объема ресурсов, которые распределяются среди реципиентов. Департамент, который вовремя не «расписал» свой бюджет по займам, скорее всего в следующем году получит меньше денег. Большие бюджеты ассоцииру­ются с ббльшим престижем и карьерными перспективами, так что у сотрудни­ков каждого подразделения есть стимулы для выдачи займов, даже когда их условия не соблюдаются.

Связывая предоставление помощи с переменами в политике, кредиторы со­здают еще один извращенный стимул для получателей займов. Это приводит к зигзагообразным колебаниям политического курса: страны постоянно что-то меняют, а потом пересматривают принятые решений. Когда они вносят кор­рективы, то получают новые займы в знак благоприятных перемен в политике. Когда они отступают от реформ, то не получают новых займов. Тогда они снова что-то меняют, и начинается очередной раунд предоставления займов на струк­турные преобразования от Всемирного банка, МВФ и других доноров. Журнал «Экономист» так описывает этот процесс в Кении:

«В течение последних нескольких лет Кения совершала забавный брачный ритуал со свои­ми донорами. Его этапы таковы: сначала Кения получает ежегодные вливания иностранной по­мощи. Затем правительство начинает вести себя как попало и отказывается от экономических реформ… Затем на очередной встрече стран-доноров отчаявшиеся иностранные правительст­ва высказывают резкое недовольство. На следующем этапе Кения вытаскивает из шляпы успо­коительного кролика. Доноры успокаиваются, и помощь снова предоставляется. Затем весь этот танец начинается по новой [32].

Иногда дает о себе знать и четвертая причина, по которой кредиторы предо­ставляют новые займы стране, медлящей с реформами. Часто бывает, что та­кие страны уже заняли много денег у официальных кредиторов и испытывают сложности с возвратом денег. Но официальные кредиторы не хотят публично заявлять, что займы не дают результатов. Это создало бы политически нелов­кую ситуацию и поставило под угрозу бюджет самого кредитора на его родине. Потому доноры иногда дают новые займы и для погашения старых долгов.

Реципиенты знают, какие стимулы действуют на доноров. Как ни странно, во время переговоров о предоставлении помощи именно обнищавшие реци­пиенты играют первую скрипку. Угроза того, что подразделение по этой стране не выдаст заем, если условия не будут выполнены, мало кого пугает. Должники знают, что кредиторы беспокоятся о судьбе бедных и что их бюджеты зависят от новых займов. Должники могут также пригрозить, что перестанут обслужи­вать старые долги, если не получат новые займы, поэтому займы все равно вы­даются.

Что могло бы быть

Один мудрец как-то сказал, что трагедия — это то, что могло бы быть. Не­давнее исследование Всемирного банка показало, что помощь могла бы оказать положительное влияние на рост, если бы реципиенты проводили правильную политику. Было также обнаружено, что помощь в среднем не оказывает значи­тельного влияния на рост. Тем не менее, когда правильная политика в области бюджетного дефицита и сдерживания инфляции проводится, помощь дейст­вительно оказывает положительное воздействие. В странах с низким доходом, которые проводят разумную политику, увеличение объемов предоставляемой помощи на 1 процентный пункт ВВП обычно вызывает дополнительный при­рост ВВП в размере 0,6 процентного пункта.

Все же среди стран с низким доходом сейчас наблюдается тенденция к прове­дению более разумной политики. Пятнадцать из сорока этих стран стали про­водить подобную политику к 1994 г.; при этом налицо было статистически значимое позитивное влияние помощи на рост. Есть также признаки того, что кредиторы и доноры становятся более разборчивыми в выборе реципиентов. Всемирный банк, в частности, проводит реформы, направленные на большую, чем прежде, избирательность предоставляемых займов.

К сожалению, в 1994 г. промышленно развитые страны выделили на по­мощь минимальную за последние двадцать лет долю своего ВВП. По иронии судьбы, пока политика была плоха, помощь увеличивалась, а теперь объемы помощи снижаются, хотя политика наконец-то вошла в разумные рамки.

Если время от времени в 1980-е и 1990-е гг. займы на структурные преобра­зования казались не более конструктивным занятием, чем поставка песка в Ка­лахари, то причина заключалась в недостаточных стимулах как для доноров, так и для реципиентов. Предоставление займов на условиях проведения ре­форм оказалось еще одним неудачным рецептом в поиске путей к экономи­ческому росту.

Что дальше?

Ясно, что следует связывать помощь с прежними достижениями страны, а не с ее обещаниями. Это послужит для правительства стимулом проводить по­литику, ведущую к экономическому росту. Чем лучше политика правитель­ства стимулирует рост, тем больше помощи в расчете на душу населения полу­чает страна. Нам следует строго сопоставить все бедные страны по результа­тивности проводимой ими политики и предоставлять больше помощи тем странам, которые возглавляют список. Точные соотношения здесь не столь важны — главное, чтобы помощь увеличивалась по мере улучшения проводи­мой политики и чтобы у правительств были стимулы к ее улучшению.

В следующих главах мы увидим, что кое-что знаем о том, какие именно по­литические решения связаны с ростом. Сейчас достаточно сказать, что если в стране обменный курс валюты на «черном рынке» намного выше, чем офици­альный, наблюдаются высокий уровень инфляции и контролируемая процент­ная ставка, существенно уступающая уровню инфляции, высокий бюджетный дефицит и повсеместная коррупция, — такая страна не должна получать по­мощь. Бедная страна, в которой нет условий для валютных спекуляций на «черном рынке», где низкий уровень инфляции и сравнительно невысокий де­фицит бюджета, где процентные ставки устанавливаются по законам свобод­ного рынка, где существуют институты, защищающие частную собственность и добросовестное исполнение договоров, где правительство проводит жесткую антикоррупционную политику, — такая страна должна получать помощь в большем объеме.

Предоставление помощи на основе достижений в экономической полити­ке в корне изменит ее распределение. Я просмотрел рейтинг стран по объему официального финансирования в расчете на душу населения, полученному в 1980-е гг. Затем я изучил рейтинг стран, отражающий результативность их по­литики в 1980-е гг. (результативность политики определяется по индексу, со­ставленному из показателей дефицита государственного бюджета, коррупции, инфляции, финансового развития и премии черного валютного рынка). И об­наружил, что в 1980-е гг. результативность экономической политики и финан­сирование развития буквально никак не были между собой связаны. Если бы такая зависимость между результативностью политики и помощью была вовре­мя установлена, то официальное финансирование некоторых стран в 1980-е гг. (например, Индии, Таиланда и Малайзии) резко увеличилось бы. Зато другие страны (в их числе Никарагуа, Ямайка и Эквадор) при таком подходе получи­ли бы значительно меньше средств.

Для того чтобы условия проведения разумной политики соблюдались, стра­ны должны участвовать в «конкурсе за получение помощи». На него можно будет подать предложения по использованию заемных денег для стимулиро­вания экономического роста. В своих предложениях кандидаты должны пока­зать ранее достигнутые успехи и огласить планы по дальнейшей работе в этом направлении.

Тем не менее помощь должна обусловливаться главным образом уже дос­тигнутыми успехами в области экономической политики, а не предлагаемыми ее изменениями. Система должна быть противоположна нынешней, при кото­рой уже обещание перемен в политике — достаточное основание для выделения донорской помощи. При нынешней системе многие страны с успехом играли в игру, по условиям которой они начинают с плохой политики, затем переклю­чаются на хорошую — на некоторый необходимый для получения помощи срок, — после чего снова возвращаются к плохой политике. В результате мно­гие страны с плохой в целом политикой тем не менее получали помощь.

По мере роста дохода стран, происходящего в результате проведения ими благоприятной для экономического роста политики, помощь должна сообраз­но увеличиваться. В действительности пока все происходит наоборот. Страна с деструктивной политикой и падающими доходами получает более льготные условия при получении помощи. Например, Кения когда-то была сравнитель­но богата и могла претендовать на займы Всемирного банка только по рыноч­ным процентным ставкам. Постепенно плохая политика и падение доходов пе­ревели ее в разряд стран, которые могут претендовать на получение займов по низким ставкам. И наоборот, для стран, которые процветают и «вырастают» из возможности претендовать на льготные займы, помощь по мере роста дохо­дов должна не падать, а увеличиваться. (Конечно, при введении нового поряд­ка предоставления помощи она должна оказываться бедным странам. Я не вы­ступаю за предоставление международной помощи Австрии. Поскольку это определяется только один раз, в начале, такое решение не создает извращен­ных стимулов к тому, чтобы оставаться в бедности.) Это представляет собой радикальный отход от традиционной практики, согласно которой объем по­мощи уменьшается по мере роста дохода, создавая отрицательный стимул к обогащению. Такой отрицательный стимул может быть компенсирован дру­гими положительными стимулами к обогащению, но делу это не помогает. Если бы помощь предоставлялась самым достойным странам (тем, которые проводят самую разумную политику), мы могли бы по крайней мере создать как для доноров, так и для правительств такие стимулы, которые бы способ­ствовали росту.

Бесспорный признак поражения идеи предоставлять займы на структурные преобразования — признание в том, что долги нельзя вернуть, потому что этим показывается, как непродуктивно расходовались средства. Международ­ные организации действительно пришли к такому признанию. Об этом — в следующей главе.

Интермеццо. История Лейлы

Моя приятельница Лейла родом из Бангладеш. На ее лице всегда приветливая улыбка, яркие глаза излучают радость и жизнестойкость. Здесь, в Америке, она добилась больших успехов в своей профессии. Но есть в жизни Лейлы и темная сторона, которой я часто интересовался. Однажды она рассказала мне свою ис­торию.

В 1971 г. ей было десять лет. Она жила в Бангладеш, когда началась война за независимость. После того как бенгальские националисты развернули агитацию за региональную автономию нынешнего Восточного Пакистана, западно-пакис­танские войска развязали в Бангладеш кампанию террора. Произошло это 25 марта. Пакистанская армия составила список бенгальских специалистов, что­бы уничтожить лидеров движения за автономию. В список попал и отец Лейлы, крупный бенгальский экономист. Он переоделся крестьянином и пешком добрал­ся до индийской границы. Опасаясь за свою жизнь, Лейла, ее брат и мать улетели из Бангладеш к друзьям в Париж. Через некоторое время Бангладеш с помощью Индии обрел независимость. Для Лейлы и ее семьи все могло закончиться счас­тливо. Увы, случилось иначе.

Две тетки Лейлы девять месяцев укрывались в погребе. Наверху все это время бушевала война. Когда наступило перемирие, женщины решили, что они в безо­пасности. Они вышли из своего убежища и двинулись на машине в дорогу. На за­днем сиденье сидели их сыновья, двоюродные братья Лейлы, — восьми и одиннад­цати лет. Капитулировавшие пакистанские солдаты еще не были разоружены. В бессильной ярости они то и дело беспорядочно стреляли в бангладешцев. Пуля, выпущенная из пакистанского ружья, пробила автомобиль, в котором ехали тет­ки Лейлы, и прошла сквозь головы обоих мальчиков. Дети погибли на месте. Семье Лейлы так и не удалось скрыться от войны.

Глава 7  Прости нам долги наши

Льготное финансирование, используемое не­продуктивно, ведет к накоплению долгов, ко­торые, в свою очередь, служат аргументом для получения очередной порции льготного финансирования.

Лорд П.Т. Бауэр, 1972

Гаити — бедная страна. У нее большой внешний долг и отсутствие эконо­мического роста. Соотношение суммы платежей по внешнему долгу к экспор­ту достигло 40 %, что существенно выше порогового уровня устойчивости в 20-25 % [1]. К сожалению, долги набирались не для того, чтобы расширять производственные мощности, а для того, чтобы финансировать раздутый штат армии и полиции и пополнять правительственные кормушки. Коррупция на Гаити всегда процветала. Есть большие подозрения, что часть иностранных зай­мов осела в карманах правителей. Все это — о Гаити девяностых годов. Правда, не 1990-х, а 1890-х [2].

Бедные страны, обремененные большим внешним долгом, — явление не новое. У этой проблемы весьма древняя история. Она тянется еще с IV в. н.э., когда два греческих полиса не смогли выплатить долги делосскому храму. В этом ряду и дефолт в Мексике, разразившийся из-за неспособности страны по­гасить первый с момента обретения независимости в 1827 г. внешний заем. И ситуация в Гаити в 1997 г., когда соотношение внешнего долга к экспорту со­ставило 484 % [3].

Ныне проблемы бедных стран с объемным внешним долгом заполняют вы­пуски новостей. Многие сторонники предоставления международной помощи требуют в связи с наступлением нового тысячелетия списать долги всем бед­ным странам. Эта кампания получила название «Юбилей 2000». В поддержку движения выступили такие разные личности, как солист рок-группы U2 Боно, экономист Джеффри Сакс, Далай-Лама и Папа Римский. Я видел интернет-ре­портаж о том, как неожиданные союзники — Боно и Джеффри Сакс — 23 сен­тября 1999 г. консультировали Папу по вопросам долга, накопившегося у стран третьего мира. В апреле 2000 г. тысячи людей собрались в Вашингтоне на демон­страцию в поддержку «прощения долга». Даже Голливуд сказал здесь свое слово. В популярном фильме «Ноттинг-Хилл» Хью Грант, чтобы завоевать благос­клонность Джулии Роберте, тоже упоминает о «списании долгов странам треть­его мира».

У Всемирного банка и МВФ уже есть программа — инициатива HIPC*. Она направлена на списание долгов бедным странам, проводящим разумную эко­номическую политику. Этот план впервые включала в себя частичное списа­ние долгов МВФ и Всемирного банка. На встрече лидеров семи крупнейших промышленно развитых стран («большой семерки»), состоявшейся в Кельне в июне 1999 г., прозвучал призыв: расширить программу, ускорить процесс спи­сания долгов и прощать более крупные суммы каждой стране. В сентябре 1999 г. члены Всемирного банка и МВФ — а это, по сути, правительства почти всех стран мира — одобрили такое расширение программы. В результате затраты на инициативу HIPC (в текущих ценах) должны увеличиться с 12,5 миллиарда до 27 миллиардов долларов [4]. Итак, освобождение от долгов — новейшее средство для решения проблемы нищеты в бедных странах. Как сообщает офи­циальный сайт кампании «Юбилей 2000», «миллионы людей по всему миру живут в бедности из-за огромных долгов стран третьего мира и вытекающих отсюда последствий». Если только план по списанию долгов осуществится, го­ворится на сайте, «2000 год сможет стать годом начала радикальных перемен в здравоохранении, образовании, сфере занятости и развитии искалеченных дол­гом стран» [5].

Есть только одна проблема: активисты «Юбилея 2000» — такие, как Боно, Сакс, Далай-Лама и Папа Римский, — не осознают, что политика списания дол­гов отнюдь не нова. И высокая задолженность, и прощение должникам их дол­га — все это хорошо известно. Мы уже прибегали к списанию долгов на протя­жении двух десятилетий. Увы, волшебных результатов, которые сулит «Юби­лей 2000», так и не последовало.

Два десятилетия истории списания долгов

О том, что «выплаты по долгам поднялись до отметки, при которой ряд стран столкнется с критическими ситуациями», говорилось еще в 1967 г. Однако нынешняя волна прощения долгов бедным странам фактически начала под­ниматься в 1979 г [6]. В тот год в World Debt Tables (Таблицы мирового долга), издаваемых Всемирным банком, отмечались «задержки по выплате платежей» по официальным займам бедными странами. Добавлялось также, что «проще­ние долга или процентов по нему облегчило ситуацию для некоторых из них».

HIPC (Highly Indebted Poor Countries) — бедные страны с высокой задолженностью.

Встречи ЮНКТАД 1977-1979 гг. привели к тому, что официальные кредиторы списали 45 бедным странам долгов на 6 млрд. долларов. Меры, предпринятые официальными кредиторами, включали «списание процентов, пересмотр сро­ков платежей, несвязанную компенсационную помощь и предоставление но­вых займов для выплаты старых долгов» [7].

В докладе Всемирного банка по Африке за 1981 г. сообщалось, что Либерия, Сьерра-Леоне, Судан, Заир и Замбия (все они станут впоследствии странами HIPC) уже в 1970-е гг. испытывали «серьезные сложности с обслуживанием долга» и «скорее всего, будут продолжать испытывать их в 1980-е гг.». В докла­де делался намек на списание долга: «Следует искать более долгосрочные ре­шения долговых кризисов…»; «…нынешняя практика, при которой [доноры] разделяют между собой решения о предоставлении помощи и урегулировании задолженности, может оказаться непродуктивной» [8]. В докладе по Африке Всемирного банка за 1984 г. те же мысли высказаны более откровенно, по край­ней мере, насколько это возможно на бюрократическом языке: «Там, где су­ществуют программы, находящиеся под наблюдением, списание долга и уве­личение продолжительности льготных периодов должны быть частью общей программы финансовой поддержки» [9]. В докладе по Африке 1986 г. форму­лировки стали еще решительнее: финансирование нужд африканских стран с низким доходом «должно включать дополнительную двустороннюю помощь и списание долга» [10]. Как в 1988 г. отметил Всемирный банк, «в истекшем го­ду становилось все яснее, что необходимо срочно решить долговые проблемы стран с низким доходом Центральной и Южной Африки» [11]. Доклад Всемир­ного банка по Африке за 1991 г. еще более красноречив: «Африка не может вый­ти из нынешнего экономического кризиса без существенного облегчения ее долгового бремени» [12].

Мировое турне «большой семерки»

Богатые страны отозвались на призывы Всемирного банка списать долг бед­ным странам. В июне 1987 г. на встрече «большой семерки» в Венеции мировые лидеры призвали к списанию процентов по долгам стран с низким доходом. Программа частичного списания долга, на которую согласилась «большая се­мерка», получила известность под названием «Венецианские условия» (с этого момента ведет начало бюрократическая привычка называть очередную про­грамму списания долга по месту последнего саммита «семерки»). Год спустя, на саммите 1988 г. в Торонто, было достигнуто согласие по ряду действий, в том числе по частичному списанию долгов, увеличению сроков погашения зай­мов и снижению процентных ставок. Эта программа получила название «То­ронтские условия» [13].

Тем временем в декабре 1987 г. Всемирный банк запустил «Особую програм­му помощи» (Special Program of Assistance (SPA)), с тем чтобы помочь африкан­ским странам с низким доходом обслуживать свой официальный долг. МВФ до­полнил этот план «Расширенной программой структурных преобразований» (Enhanced Structural Adjustment Facility (ESAF)). Оба проекта были нацелены на предоставление «существенно увеличенной по объему, быстро выделяемой, льготной помощи странам, корректирующим свою политику» [14].

На хьюстонской встрече лидеров «семерки» в 1990 г. рассматривались «до­полнительные льготные изменения сроков погашения долгов для беднейших стран-должников». Великобритания и Нидерланды предложили «Тринидадские условия», которые увеличили бы грант-элемент при снижении долга с 20 %, что соответствовало «Торонтским условиям», до 67 % [15]. На лондонском сам­мите 1991 г. было достигнуто соглашение о «необходимости принять дополни­тельные меры по списанию долгов… существенно превосходящие уже уста­новленные Торонтские условия» [16]. До ноября 1993 г. Парижский клуб (офи­циальный клуб кредиторов) применял «расширенные Торонтские условия», еще более льготные, чем в их первоначальном варианте [17]. В декабре 1994 г. Парижский клуб объявил «Неаполитанские условия», согласно которым неко­торым странам списывалась еще большая часть долга [18].

Затем, в сентябре 1996 г., МВФ и Всемирный банк объявили инициативу HIPC, которая должна была позволить бедным странам «раз и навсегда выйти из процесса пересмотра сроков погашения долгов» и восстановить «нормаль­ные отношения с международным финансовым сообществом, характеризую­щиеся спонтанными финансовыми потоками и полным соблюдением догово­ренностей». Многосторонние кредиторы впервые обязались «принять меры для уменьшения размера своих требований к какой-либо стране», хотя и на усло­виях проведения разумной экономической политики в странах-реципиентах.

Парижский клуб при этом согласился пойти дальше «Неаполитанских ус­ловий» и обеспечить снижение долгов на 80 % [19]. К сентябрю 1999 г. — мо­менту встречи Боно, Сакса, Далай-Ламы и Папы Римского — были оговорены условия списания долга семи бедным странам на общую сумму, превышаю­щую 3,4 миллиарда долларов в сегодняшних долларах [20]. Но в 1999 г. снова стали раздаваться призывы расширить программу, поскольку «Юбилею 2000» казалось, что этого недостаточно. В октябре 2000 г. Всемирный банк заявил, что до конца года двадцать бедных стран получат «существенные долговые по­слабления».

Кроме открытого списания долгов все это время существовала и неявная форма облегчения долгового бремени, а именно — замена нельготного долга (с рыночной процентной ставкой) на льготный (долг с процентной ставкой су­щественно ниже рыночной). Интересно, что бремя обслуживания долга у бед­ных стран с высокой задолженностью в этот период росло, несмотря на огром­ный объем средств, предоставленных на льготных условиях со стороны таких кредиторов, как Международная ассоциация развития (MAP) Всемирного бан­ка, и льготных подразделений двусторонних и многосторонних агентств.

Необходимость в непрекращающемся процессе списания долга при проис­ходящей одновременно замене обычного долга на льготный и при постоян­ных призывах «Юбилея 2000» к новому списанию долгов на фоне того, как Бо-но, Сакс, Далай-Лама и Папа Римский в отчаянии заламывают руки, — все это наводит на мысль, что списание долгов вряд ли подходит в качестве универ­сального средства для развития. Парадоксально, но к концу двух десятилетий списания долгов и предоставления донорского финансирования на все более льготных условиях большая группа стран оказывается по уши в долгах.

Дальше мы поговорим о том, по каким причинам списание долгов на про­тяжении двух десятилетий не дало эффекта. Выявилось, что должники пред­почитают иметь большой объем долга. Возможно, это позволяет им рассчиты­вать на новые займы для замены старых. Предоставление все более благопри­ятных условий для списания долгов может оказаться извращенным стимулом, поскольку страны будут брать в долг, изначально предполагая его списание. Высокий размер задолженности может оставаться постоянной проблемой прос­то потому, что он отражает политику «безответственных правительств», кото­рые остаются «безответственными» и после того, как их долги прощены.

Распродажа будущего

Активисты кампании «Юбилей 2000» относятся к долгу как к стихийному бедствию, которое взяло и обрушилось на бедные страны. Истинное положе­ние вещей не столь однозначно. Возможно, страны, которые много брали в долг, делали так, потому что готовы были сделать заложниками будущие по­коления ради финансирования уровня жизни нынешнего поколения (точнее, в основном, тех его кругов, что близки к правительству).

Это гипотеза, которую мы можем проверить. Если так, то выводы должны иметь серьезные последствия. Раз «люди реагируют на стимулы», то в ответ на списание долгов должны произойти некоторые удивительные вещи. Любое действие по прощению долгов будет приводить к новым заимствованиям со стороны безответственных правительств, пока они не заложат будущее до той же степени, что и прежде. В таком случае прощение долгов окажется бесполез­ным лекарством: оно не только не подстегнет развитие, но даже не облегчит долговое бремя.

Есть некоторые косвенные признаки закладывания будущего, по которым можно проверить гипотезу о «безответственном заимствовании». Стоит поин­тересоваться, не продают ли бедные страны слишком поспешно националь­ные активы. Такая мера тоже своего рода кража у будущих поколений. Это как в викторианском романе расточительный наследник сначала влезает в долги, а затем начинает продавать фамильное серебро. Исходя из такой логики мы мо­жем ожидать, что «безответственные правительства» будут и накапливать дол­ги, и истощать собственные ресурсы.

Для того чтобы проверить, как размер новых заимствований и распродажа активов соотносятся со списанием долга, я изучил данные по 41 стране из от­носящихся к бедным странам с высокой задолженностью по классификации МВФ и Всемирного банка. Приведу мой список: Ангола, Бенин, Буркина Фасо, Бурунди, Камерун, Центрально-Африканская Республика, Чад, Конго (Демок­ратическая Республика), Конго (Республика), Кот-д’Ивуар, Экваториальная Гвинея, Эфиопия, Гана, Гвинея, Гвинея-Бисау, Гайана, Гондурас, Кения, Лаос, Либерия, Мадагаскар, Малави, Мали, Мавритания, Мозамбик, Мьянмар, Ни­карагуа, Нигер, Руанда, Сан-Томе и Принсипе, Сенегал, Сьерра-Леоне, Сома­ли, Судан, Танзания, Того, Уганда, Вьетнам, Йемен и Замбия.

Данные по списанию долгов в сборнике World Debt Tables Всемирного банка представлены только с 1989 г. Примечательно соотношение за этот период меж­ду объемом списания долга и размером новых заимствований: общий объем списания долгов 41 стране с высокой задолженностью с 1989-го по 1997 г. со­ставил 33 миллиарда, а объем их новых заимствований — 41 млрд. долларов. Тем самым, похоже, подтверждается предположение о том, что сумма списан­ных долгов будет соответствовать объему новых займов.

Выше всего объем новых заимствований был в странах, которым списали больше всего долгов. Существует статистически значимая связь между сред­ней суммой списания долга и размером новых займов (в процентах к ВВП). В полном согласии с гипотезой о закладывании будущего правительства заменя­ли прощенный долг новыми долгами.

Еще одно свидетельство того, что прощение долга не повлекло за собой су­щественного снижения задолженности, содержится в данных по долговому бре­мени стран за период с 1979-го по 1997 г. Списание долга за этот период должно было привести к снижению уровня долгового бремени, если бы только правит­ельства не заменяли прощенный долг новым. Для оценки долгового бремени я использую показатель отношения приведенной стоимости обслуживания долга к объему экспорта. Приведенная стоимость обслуживания долга равна сумме, ко­торую правительство должно иметь в банке сегодня (получая проценты по ры­ночной ставке), чтобы обслуживать свои долги и в дальнейшем. Сказанное не значит, что именно такую сумму необходимо хранить в банке, — это условная ве­личина, отражающая весь поток будущих выплат по долгу и по процентам.

В качестве базового я опять использую 1979 г., поскольку это был год, когда саммит ЮНКТАД инициировал новую волну списания долгов. Я располагаю данными по 28-37 бедным странам с высоким уровнем задолженности за пе­риод с 1979-го по 1997 г. Несмотря на продолжающийся процесс прощения долгов, показатели соотношения приведенной стоимости долга к экспорту с 1997-го по 1999 г. в большинстве своем сильно выросли. Можно выделить три этапа: 1) с 1979-го по 1987 г., когда значения долговых коэффициентов сильно росли; 2) с 1988-го по 1994 г., когда они оставались на постоянном уровне, и 3) с 1995-го по 1997 г., когда значения долговых коэффициентов падали. То, что происходило в первый и второй периоды, согласуется с гипотезой о неудаче стратегии списания долгов. Вместе с тем снижение коэффициентов на послед­нем этапе может означать, что программа списания долгов 1996 г. оказалась удачнее предыдущих.

И все же, несмотря на определенные успехи в последний период, типичное значение показателя отношения долга к экспорту в 1997 г. было существенно выше, чем в 1979 г. Это означает, что в 41 стране с высокой задолженностью новые займы (более чем) соответствовали суммам прощенных долгов. Соб­ственно, как и должно быть при закладывании будущего.

Можно обратиться также к данным по распродаже активов — более скры­той форме закладывания будущего. Одним из активов, важных для некоторых бедных стран с высокой задолженностью, являются запасы нефти. Выкачива­ние и продажа нефти представляют собой способ снижения величины активов, так как для будущих поколений в недрах останется меньше нефти. Десять бед­ных стран с высокой задолженностью являются поставщиками нефти; данные по ним есть с 1987-го по 1996 г. Росла ли добыча нефти в задолжавших странах быстрее, чем в других странах-производителях нефти, не обремененных таки­ми высокими долгами? Да. Средние темпы роста добычи нефти в бедных стра­нах с высокой задолженностью на 6,6 процентных пунктов выше, чем в других странах, и это статистически значимая разница. Средние темпы роста добычи нефти в этих странах составили 5,3 %, а в прочих странах они составляли -1,3 %.

Другая форма распродажи активов, которая имела место в этот период, — продажа государственных предприятий частным иностранным покупателям («приватизация»). Есть данные по доходам от приватизации с 1988-го по 1997 г. За этот период в бедных странах с высокой задолженностью было продано го­сударственных предприятий на сумму 4 миллиарда долларов. Причем это за­ниженная оценка, так как в официальной статистике отражаются далеко не все доходы от приватизации. Но даже по этим неполным данным видно, что во всех странах наблюдается прямая и значимая связь между объемом прощения долгов и объемом приватизации экспортных доходов. Такая приватизация мог­ла проводиться в силу ее экономической эффективности или даже могла быть условием списания долгов. Но нередко она служит косвенным свидетельством того, что расточительное правительство проедает свои активы.

Самый распространенный признак растраты активов является одновремен­но и самым тревожным. Подушевой доход в типичной бедной стране с высо­кой задолженностью с 1979-го по 1998 г. снизился. Это тревожно прежде всего потому, что два десятилетия списания долгов так и не предотвратили падения роста в этих странах. Плохие новости для активистов «Юбилея 2000», которые утверждают, что списание долгов приведет к росту.

Во-вторых, снижение дохода является косвенным признаком того, что пра­вительства растрачивают производственные мощности экономики. Вместо того чтобы стимулировать инвестиции, политика правительства могла стимулиро­вать текущее потребление. Снижение дохода может быть косвенным признаком того, что правительства закрывают глаза на состояние общественной инфрас­труктуры — дорог, школ, больниц, снижая доходность частных инвестиций и способствуя общей депрессии в бедных странах с высокой задолженностью.

Большие долги — результат плохой политики или невезения?

Еще один признак безответственности правительства, особенно в странах с высокой задолженностью, — это высокие значения дефицита бюджета и пла­тежного баланса. Действительно, средние уровни как дефицита платежного ба­ланса, так и дефицита бюджета с 1980-го по 1997 г. с учетом подушевого дохода у бедных стран с высокой задолженностью были выше, чем у остальных.

Это не единственные признаки безответственного поведения со стороны сильно задолжавших правительств. Они также более склонны проводить бли­зорукую политику, которая предоставляет льготы избранным, одновременно ставя под угрозу будущий рост. Например, они могут удерживать процентные ставки ниже уровня инфляции, предоставляя субсидированные кредиты своим фаворитам. Тем не менее бедные вкладчики, видя, что инфляция снижает ре­альную стоимость их вкладов, выведут свои средства из финансовой системы и будут вкладывать их в недвижимость или в иностранную валюту. Это будет сокращать размер финансового сектора, что очень плохо, потому что крупный и здоровый финансовый сектор — одно из необходимых условий для роста. Действительно, с учетом подушевого дохода бедные страны с высокой задол­женностью характеризуются меньшими по размеру финансовыми системами, чем прочие страны.

Безответственные правительства будут также тяготеть к субсидированию импорта для «своих» клиентов. Они могут делать это, искусственно удерживая валютный курс обмена низким (то есть удерживая национальную валюту на искусственно завышенном уровне) и таким образом делая импорт сравнитель­но дешевым. К сожалению, обменный курс, который сделает выгодным им­порт, одновременно приводит к снижению стоимости валютной выручки экс­портеров, выраженной в национальной валюте, тем самым снижая их стиму­лы к экспорту продукции. А поскольку экспорт является важным двигателем роста, искусственно завышенный курс национальной валюты будет сдерживать рост. Частные инвесторы не станут вкладывать средства в экспортные опера­ции, невыгодные из-за искусственно поддерживаемого валютного курса. Я об­наружил, что с учетом подушевого дохода в бедных странах с высокой задол­женностью действительно курс валюты слишком завышен по сравнению с про­чими странами. Это еще один способ, который местные власти используют для «проедания» будущего ради настоящего: субсидируя потребление импор­тных товаров за счет будущего роста.

Но что если бедным странам с высокой задолженностью просто повезло мень­ше других? Можно ли все объяснить невезением, отбросив гипотезу о «безот­ветственных правительствах»? Попробуем проверить это альтернативное пред­положение. Одна из форм невезения может выражаться в более быстром росте импортных цен по сравнению с экспортными ценами (на технократическом жаргоне это называют ухудшением условий торговли). Было ли ухудшение условий торговли для бедных стран с высокой задолженностью более суро­вым, чем для других? Нет.

Еще одна беда, которая может постигнуть страну, — это война. Многие бед­ные страны в период накопления долгов воевали. Может быть, бедные страны с высокой задолженностью пострадали от коллапса, сопутствующего всякой войне, больше, чем другие страны, и в силу этого их долговое бремя такое не­подъемное? Нет. Бедные страны с высокой задолженностью не в большей сте­пени были вовлечены в войны, чем другие страны в тот же период. Таким об­разом, версия о «безответственных правительствах» все-таки лучше объясняет факты, чем гипотеза, исходящая из неудачного стечения обстоятельств.

Разоблачение теории дефицита финансирования

До сих пор я рассматривал безответственное поведение правительств с точки зрения должника. Однако кто-то же дает в долг этим безответственным дол­жникам. Имела ли место безответственная выдача займов наряду с безответ­ственным заимствованием? Думаю, вы без труда угадаете правильный ответ.

Давайте рассмотрим, из чего складывается финансирование безответствен­но высокого дефицита платежного баланса в бедных странах с высокой задол­женностью. Что-то во всем этом есть интригующее.

Итак, во-первых, бедные страны с высокой задолженностью получали с уче­том дохода прямые иностранные инвестиции в меньшем объеме, чем другие наименее развитые страны. Это может служить косвенным признаком плохой политики, который проявляется и в других случаях: в экономику с высоким дефицитом бюджета и завышенным валютным курсом инвесторы не хотят вкладывать средства. Инвесторов может также беспокоить, как скажется спи­сание долгов на других внешних обязательствах, например на величине пря­мых иностранных инвестиций.

Во-вторых, несмотря на плохую политику, бедные страны с высокой задол­женностью получили от Всемирного банка и МВФ больше средств, чем другие, наименее развитые страны. Результаты финансирования со стороны Всемирно­го банка определяются с учетом начального уровня дохода (масштаб финанси­рования находится в обратной зависимости от величины дохода). Дополни­тельный объем финансирования бедных стран с высокой задолженностью со стороны Всемирного банка (0,96 % ВВП) по сравнению с размером дефицита текущего счета платежного баланса невелик, однако он высок по сравнению со средним объемом финансирования со стороны того же Всемирного банка всех наименее развитых стран (1,1 % ВВП). Доля финансовой помощи, поступаю­щей от Всемирного банка в объеме новых заимствований, в бедных странах с высокой задолженностью тоже была существенно выше (на 7,2 процентных пункта), чем в остальных странах.

Примерно так же обстоит дело с помощью, которую направлял МВФ. С уче­том начального уровня дохода бедным странам с высокой задолженностью фонд выдавал больше займов, чем остальным. Как и в случае со Всемирным банком, по отношению к дефициту текущего счета платежного баланса объем этой помощи невелик (0,73 % ВВП), но превышает средний объем финансиро­вания по линии МВФ других стран (0,5 % ВВП). Доля финансирования со сто­роны МВФ в общем объеме новых внешних займов — того же знака и весьма значительна: с учетом дохода доля МВФ в объеме новых внешних займов этих стран на 4,4 процентных пункта выше, чем в объеме новых внешних займов остальных стран. Бедные страны с высокой задолженностью отчасти и дошли до своего плачевного положения, постоянно занимая у Всемирного банка и МВФ.

В-третьих, примерно с теми же явлениями сталкиваешься при изучении из­менений в структуре новых займов, предоставленных бедным странам с высо­кой задолженностью с 1979-го по 1997 г. Бросается в глаза, что частные креди­ты постепенно исчезают и все большее значение приобретает многостороннее финансирование. Только доля выдаваемых под низкие проценты займов Все­мирного банка (займов MAP) в структуре новых заимствований выросла более чем на треть. В начале периода доля частных кредитов в общем объеме новых займов была в 3,6 раза выше, чем доля займов MAP; к концу же периода доля «частных денег» уже оказалась в 8,6 раза ниже доли объема финансирования со стороны MAP.

В-четвертых, гипотеза о «невезении» не кажется убедительной, если рассмот­реть чистый поток ресурсов, направленных в бедные страны с высокой задол­женностью: отделив от суммы новых займов сумму выплачиваемых старых долгов и процентов по ним. Во время периода, за который выросло долговое бремя (1979-1987 гг.), основная часть этого чистого потока средств исходила из льготных источников финансирования (MAP, других многосторонних ор­ганизаций и двусторонних доноров вроде USAID). Правда, выдавались займы и частными кредиторами. Чистый поток финансирования бедных стран с вы­сокой задолженностью, полученного из льготных источников, составил 33 мил­лиарда долларов. Сумма особенно поражает, если знать, что за тот же период по­лучившие ее страны влезли в еще большие долги в терминах чистой приведен­ной стоимости.

В 1988-1997 гг. состав чистых потоков по сравнению с 1979-1987 гг. значи­тельно изменился. Долговые коэффициенты стабилизировались. Огромные объемы положительных чистых потоков от MAP и двусторонних доноров компенсировали отрицательные чистые потоки по линии Международного банка реконструкции и развития (нельготных займов Всемирного банка), двусторонних нельготных и частных источников. Фактически это была еще одна форма облегчения долгового бремени, поскольку нельготные долги заме­нялись долгами с низкими процентами и с отсрочкой погашения, то есть дол­гами с существенным грант-элементом. Тем не менее, как это ни удивительно, чистая приведенная стоимость долга за это время почти не менялась, по край­ней мере до последних нескольких лет. MAP и двусторонние доноры вытесня­ли нельготных кредиторов; при этом у получателей быстро накапливались но­вые льготные долги. Так что долговое бремя, по сути, оставалось прежним.

Вывод из сказанного неутешителен: долговое бремя у бедных стран образо­валось потому, что, несмотря на уход частных и нельготных кредиторов, зай­мы продолжали предоставляться МВФ, Всемирным банком (MAP) и двусто­ронними донорами. Как же это произошло?

Кредитная политика донорского сообщества (МВФ, Всемирного банка и дву­сторонних доноров) поощряла предоставление займов безответственным пра­вительствам. Используемая методология известна как заполнение дефицита финансирования. В главе 2 говорилось о том, как на практике выявилась несосто­ятельность теории дефицита финансирования. Речь тогда шла о разнице между «необходимыми инвестициями» и национальными сбережениями. Теперь мы касаемся разницы между так называемыми требованиями по финансированию исходя из платежного баланса и доступным объемом частного финансирования. Требования по финансированию определяют как сумму торгового дефицита, процентов по старым долгам и выплат по займам, подлежащим погашению. «За­полнение дефицита финансирования» предполагает, что дополнительная льгот­ная помощь предоставляется странам с более высоким торговым дефицитом, более крупным объемом текущего долга и более низкой долей частных займов. Так парадоксальным образом вознаграждаются «безответственные правитель­ства», чья политика отпугивает частных кредиторов и ведет к увеличению тор­гового дефицита и накоплению долгов. Заполняя дефицит финансирования, в страну вливают хорошие деньги после плохих. В результате раскручивается спи­раль официального долга: неспособность стран обслуживать свой текущий долг становится причиной предоставления им новых льготных займов.

Затем, словно в едином порыве теряя остатки разума, донорское сообщест­во рассчитывает объем «необходимого» прощения долгов, чтобы «покрыть де­фицит финансирования». Таким образом, наградой за существование большого объема дефицита финансирования становится списание долгов и стирание па­мяти о безответственном поведении как должников, так и кредиторов.

К 1997 г., на момент появления новой многосторонней инициативы по спи­санию долгов, бедные страны с высокой задолженностью получали 63 % из по­тока ресурсов, предназначенного для бедных стран. Между тем в странах-дол­жниках живет только 32 % населения этих стран.

Странный случай с Кот-д’Ивуар

Кот-д’Ивуар получил в 1997 г. в 1276 раз больше помощи на душу населе­ния, включая и такую ее форму, как списание долгов, чем Индия. Вряд ли уда­лось бы как-то объяснить этот факт индийским беднякам. Особенно с учетом того, что в Кот-д’Ивуаре правительство дважды меняло столицу — ее перено­сили в родные города лидеров, встающих во главе государства; и всякий раз новый центр власти обустраивали с пышностью и размахом.

Почему же Кот-д’Ивуар попал в сложное положение? С 1979-го по 1997 г. дефицит его платежного баланса составлял в среднем 8 % ВВП. Таким образом, страна тратила на 8 % ВВП больше на импорт и выплату процентов по долгам, чем получала от экспорта. Самый вероятный подозреваемый по делу об этих избыточных тратах — правительство, при котором дефицит бюджета превы­шал 10 % ВВП.

Откуда взялся этот огромный бюджетный дефицит? Ведь в 1970-е гг. казна выиграла от повышения мировых цен на кофе и какао, поскольку правитель­ство потребовало, чтобы все производители этих продуктов сдавали их «рыноч­ному комитету» по фиксированной цене. Цены этого «рыночного комитета» внутри страны с повышением мировых цен не росли, что создавало для прави­тельства весьма выгодную ситуацию. Оно покупало товар дешево, а продавало дорого. (В 1976-1980 гг. фермеры — производители какао получили только 60 %, а производители кофе — только 50 % от мировой цены на их товар [21].) Дополнительные доходы правительство растрачивало, причем неоправданные траты увеличивались даже когда сверхприбылям от продажи кофе и какао пришел конец — это произошло после резкого падения на них мировых цен в 1979 г. [22]. Таким образом, расходы правительства значительно превысили доходы, и Кот-д’Ивуар стало испытывать значительный бюджетный дефицит.

Избыточные расходы правительства вроде строительства новых столиц при­вели к тому, что внутренняя инфляция росла быстрее зарубежной. А из-за фик­сированного валютного курса покупательная способность валюты в реальном выражении упала. Курс национальной валюты в этот период был завышен в среднем на 75 %. Это давало потребителям доступ к дешевым импортным то­варам, но создавало отрицательные стимулы для экспортеров, что увеличива­ло огромный дефицит платежного баланса. Расточительное правительство поз­волило бремени внешнего долга удвоиться — с 60 % ВВП в 1979 г. до 127 % ВВП в 1994 г., когда начался процесс прощения должников.

Можно с уверенностью сказать, что займы не использовались для чего-ли­бо продуктивного, поскольку доход среднего жителя страны с 1979-го по 1994 г. упал вдвое. Бедных жителей Кот-д’Ивуара, ради которых выдавали и проща­ли займы, стало больше: их доля в общем населении страны увеличилась с 11 % в 1985 г. (более ранние данные недоступны) до 37 % в 1995-м [23]. После девальвации национальной валюты в 1994 г. производство несколько оживи­лось, но после глубокого экономического спада стране предстоял долгий и трудный подъем.

И кто же при столь безответственной политике, приведшей к удвоению дол­гового бремени, выдавал Кот-д’Ивуару займы? В отчете Всемирного банка за 1988 г. говорится: «…если принять сомнительное допущение, что удастся об­еспечить достаточный объем внешнего финансирования, то отношение госу­дарственного внешнего долга к ВВП поднимется к 1995 г. примерно до 130 %» [24]. Прошу заметить, что это предсказание очень близко к истинному резуль­тату, так что «сомнительное» финансирование было все-таки найдено. В сред­нем с 1979-го по 1997 г. Всемирный банк и МВФ предоставили Кот-д’Ивуару 58 % от всех новых займов. Только на структурные преобразования МВФ выдал восемь займов, а Всемирный банк — двенадцать. Доля Всемирного банка и МВФ в объеме новых займов Кот-д’Ивуара выросла с 10 % в 1979 г. до 76 % в 1997 г.

При этом займы Всемирного банка Кот-д’Ивуару сменились с нельготных (известных как кредиты МБРР) на льготные (известные как займы MAP). Этот случай представляет собой наглядный пример искажения стимулов при предо­ставлении международной помощи. Менее ответственные правительства по­лучают доступ к более выгодным условиям займов.

Большая часть прочих займов поступила из богатых стран, главным образом из Франции (ее правительство несет свою долю ответственности за оттягивание необходимой девальвации валюты в Кот-д’Ивуаре). Вместе с тем доля частных внешних займов к 1989 г. упала почти до нуля. А ведь в 1979 г. частные кредиты составляли 75 % от всех новых займов. В 1988 г., когда готовился процитирован­ный выше доклад Всемирного банка, частные кредиторы действительно сильно сомневались в целесообразности выдачи займов Кот-д’Ивуару. Официальные кредиторы не могли похвастаться наличием такого же здравого смысла.

И нет ничего удивительного в том, что в марте 1988 г. Всемирный банк и МВФ объявили о новой программе прощения долгов Кот-д’Ивуару. Согласно этой программе банк и фонд списывали некоторые из их собственных выдан­ных ранее займов. Прощение долгов было связано с рядом условий, выдвину­тых перед страной, — таких, как преодоление бюджетного дефицита и измене­ние системы ценообразования на какао и кофе. В марте 1998 г. МВФ выдал Кот-д’Ивуару новый трехлетний заем — опять на тех же условиях. Всемирный банк также продолжал выдавать займы, и на 1999 г. было запланировано предостав­ление около 600 миллионов долларов [25].

Некоторое время правительство страны выполняло основные из поставлен­ных ему условий. Однако затем все пошло вкривь и вкось. В июле 1999 г. МВФ отметил: «Действия по программе 1998 г. были непоследовательными, опреде­ленные сложности наблюдались и при ее реализации» [26]. В 1998 г. курс наци­ональной валюты был все еще завышен на 35 %. В 1998 г. Кот-д’Ивуар попал в первую треть списка самых коррумпированных стран мира. Европейский союз прекратил помощь этой стране в 1999 г. — после того, как его предыдущие вливания были разворованы. Хищения отличались изобретательностью. В час­тности, проводилась «масштабная переоценка основных закупаемых медицин­ских товаров — так, стетоскоп стоимостью примерно 15 долларов проходил по цене 318 долларов, а детские весы стоимостью около 40 долларов — по цене 2445 долларов» [27]. МВФ прекратил предоставление средств по своей програм­ме в 1999 г. В конце концов очередное коррумпированное правительство было разогнано силами армии в ходе государственного переворота накануне Рож­дества 1999 г.

Заключение

Мы должны делать все, что в наших силах, чтобы улучшить жизнь бед­ных — как в странах с высокой задолженностью, так и с низкой. Очевидно, что наличие высокой задолженности может оттягивать ресурсы от расходов на здравоохранение и образование, так необходимых бедным. Те, кто предлагает нам забыть долги, — на стороне ангелов или, по крайней мере, на той же сторо­не, что и Боно, Сакс, Далай-Лама и Папа Римский. Наши сердца велят нам про­стить долги, чтобы помочь бедным.

К сожалению, в этом случае ум с сердцем не в ладу. Прощение долгов гаран­тирует оказание помощи тем реципиентам, про которых известно, что они пре­красно умеют злоупотреблять оказанной помощью. Прощение долга — тщет­ная мера по отношению к странам, чьи правительства не меняют свою полити­ку. То же плохое управление денежными средствами, которое привело к высо­кой задолженности, не позволит помощи, оказываемой в форме прощения дол­гов, дойти до тех, кто в ней действительно нуждается.

Программа списания долгов разумна, если она отвечает двум условиям: 1) точно установлено, что произошла смена правительства с безответственно­го на такое, которое будет проводить разумную политику; 2) это единичная мера, которая никогда не будет повторяться. Уточним, зачем нужны такие ус­ловия.

Возможно, что высокая задолженность хорошему правительству досталась в наследство от плохого, которое действительно будет пытаться помочь бед­ным. В этом случае мы можем списать долг. И только правительства, которые демонстрируют существенные изменения в характере своих действий, долж­ны рассматриваться в качестве кандидатов на списание долга. Прежде чем со­глашаться на списание долга и чтобы оценить, пошла ли страна на серьезное изменение курса, международное сообщество должно получить убедительные и разнообразные свидетельства разумного поведения правительства. Инициа­тива HIPC 1996 г. сделала важные шаги в этом направлении. К сожалению, ре­зультаты могли быть ослаблены предложениями, прозвучавшими на ежегод­ной встрече Всемирного банка в 2000 г. Они ускорили процесс списания долгов и дали право на него большему числу стран.

Если правительства не меняют свой прежний курс, официальные кредито­ры не должны бесконечно заполнять дефицит финансирования. Концепция дефицита финансирования должна быть отвергнута раз и навсегда, поскольку она создает искаженные стимулы, ведущие к накоплению все большего объема долгов. Займы выдаются и прощаются во имя бедных. Однако бедным не лег­че, если международное сообщество просто создает стимулы для новых заим­ствований.

Чтобы выйти из этого порочного круга, программа списания долгов должна выполняться в рамках твердой политики, при которой было бы ясно, что нового прощения долгов не предвидится. Если это проблематично, то сама идея оказы­вается под вопросом. У правительств будет слишком сильный стимул продол­жать брать в долг и ждать, что эти долги рано или поздно будут списаны.

Программа списания долгов, которая не выполняет любое из этих двух ус­ловий, будет направлять больше ресурсов в страны с плохой политикой, чем в бедные страны с хорошей политикой. Почему бедные страны с высокой задол­женностью должны получать вчетверо больше помощи на душу населения, чем менее задолжавшие бедные страны, как это произошло в 1997 г.? Если соз­давать ожидания, что доноры и в будущем будут благоволить безответствен­ным правительствам, то прощение долгов вступит в противоречие с разумными стимулами народов (правительств). В этом случае прощение долгов окажется еще одной неудавшейся попыткой на пути поиска рецептов экономического роста.

Интермеццо. Картонный домик

Хулия родилась в 1925 г. в Мексике, неподалеку от Гвадалахары. Ее родители не были официально женаты. Отец выращивал маис, горох и пшеницу.

Когда Хулии исполнилось десять лет, она пошла в школу. Учение не залади­лось, поскольку ей пришлось ходить в первый класс три года подряд. На этом ее образование завершилось, и она осталась почти неграмотной. Работать Хулия начала еще раньше. С восьми лет она была домашней прислугой. Отец на своих делянках выращивал так мало, что все члены семьи должны были отчаянно ис­кать возможности заработка.

Мать Хулии ушла от него и вышла замуж за другого, но вскоре умерла. Хулии тогда было одиннадцать лет. Родня отправила ее в Гвадалахару, где жили дядя и тетя. Они приютили девочку. Хулия выполняла разную работу по дому и к тому же прислуживала у других людей.

В восемнадцать лет Хулия вышла замуж. Ее муж Хуан был слесарем и неплохо зарабатывал, поэтому Хулия смогла бросить работу. Но в 1947 г. Хуан получил производственную травму. Пока он лечился, Хулия снова пошла в прислуги и, кроме того, стала подрабатывать выпечкой хлеба. В 1949 г. Хуан снова устроил­ся слесарем на стройке. Правда, теперь его заработки были непостоянны — он начал сильно пить и порой бывал слишком пьян, чтобы работать. В1958 г. с ним снова произошел несчастный случай — он сорвался с семнадцатиметровой высо­ты. С тех пор Хулия стала в семье основным добытчиком средств. Хуан продол­жал пить и выходил на работу лишь изредка. Его алкоголизм достиг своего пика в 1965-м — по словам Хулии, «он не просыхал весь год».

В 1965 г. Хулия родила десятого ребенка. Все дети, кроме первых трех, умерли в младенчестве. Старшая дочь Роза пошла по стопам матери, с восьми лет на­чав работать прислугой. Заработки Хулии и Розы позволили им купить клочок земли, на котором они выстроили собственный дом. Однако вскоре после этого Хулия подхватила воспаление легких. Чтобы рассчитаться за лечение, Хуану пришлось продать дом.

В 1973 г. они переехали на Ранчо-Нуэво, где живут и по сей день. Это квартал гвадалахарских трущоб — здесь нет питьевой воды, канализации и освещения. Рядом высится вонючая гора мусора, куда рабочие из подпольных мастерских сбрасывают отходы. Обитатели Ранчо-Нуэво тоже выкидывают мусор на эту свалку, так как муниципальный сбор мусора в квартале не предусмотрен.

Какое-то время семья бесплатно ютилась в доме племянницы Хуана. В 1982 г. племяннице это надоело и она их выгнала. Тогда они «захватили» клочок земли и по­ставили на нем дом из картона с земляным полом. Никто не знает, кто был вла­дельцем земли, захваченной ими и еще тридцатью семействами. Поскольку жи­вут тут все на птичьих правах, Хулия и Хуан не решились строить более осно­вательное жилище. Весной в картонном домике очень жарко, в пору летних ливней его заливает, а зимой, когда температура падает до 4 градусов, там очень холодно. Время от времени к незаконным поселенцам пристает местная полиция и вымогает взятки, грозя выдворением с незаконно захваченной земли [1].

Часть III  Люди реагируют на стимулы

В предыдущей части мы убедились, что пока поиски волшебной формулы для превращения бедности в процветание не принесли успеха. Ни донорская помощь, ни инвестиции, ни образование, ни контроль рождаемости, ни зай­мы, ни прощение долгов не оказались панацеей. Рост не отреагировал ни на од­но из этих средств, потому что они не учитывали основного принципа эконо­мики: люди реагируют на стимулы. В третьей части будет показано, что у бед­ных часто нет стимулов выбиваться из нищеты, даже когда правительства не препятствуют созданию свободного рынка. Для преодоления невезения и бед­ности, которые становятся своего рода ловушками, часто требуются прямые, целенаправленно создаваемые стимулы. Мы увидим, что иногда причиной сло­жившейся ситуации действительно становится невезение, а не плохая полити­ка. Рассмотрим мы и случаи, когда правительство подрывает свободный ры­нок и создает антистимулы, убивающие рост. Один из способов, которыми правительства разрушают экономику, — коррупция. Нередко для борьбы с коррупцией и развития свободного рынка необходимо осуществить фунда­ментальные структурные реформы. За их проведение власти обязаны отвечать перед законом и перед собственными гражданами. У чиновников, к сожале­нию, немало стимулов проводить курс, разрушающий национальную эконо­мику. А значит, крайне нелегко изменить все, что касается государственной политики или коррупции. При высоком уровне социального неравенства и эт­нической поляризации вероятность выбора деструктивной политики повы­шается, потому что она отвечает интересам избранного класса или привилеги­рованной этнической группы, а не всей нации. Обеспечение стабильного эко­номического роста требует осознанных усилий со стороны правительства по предоставлению населению услуг здравоохранения и образования, по разви­тию инфраструктуры. Рост прекращается, когда мы через свои правительства «делаем то, чего делать не следует» или «не делаем того, что делать следует» (ес­ли использовать слова молитвы).

Само по себе установление верных стимулов тоже не является панацеей. Новые принципы необходимо утверждать постепенно. Придется слой за сло­ем освобождать экономику от различных групповых интересов и искаженных стимулов и освобождать путь новым людям со здоровой мотивацией. Такой процесс, по сути, представляет собой расчистку дороги, которая должна при­вести нас к развитию. И тут скорее всего не обойтись без напряженной борьбы за каждый дюйм пространства. Иногда продвигаться вперед крайне трудно, почти невозможно. Неимоверно сложно распутывать переплетения разнород­ных сил, отражающих интересы правительства, бизнеса, доноров и простого населения. К тому же представления о росте, основанные на идее стимулов, могут оказаться такими же малоэффективными, как и не сработавшие ранее снадобья. Легко указывать задним числом на ошибки; гораздо труднее найти средства, которые наконец-то окажутся действенными. И все-таки условия для решения этой задачи у нас лучше, чем у наших предшественников. Во-первых, у нас за плечами четыре десятилетия опыта, который можно использовать, чтобы понять, что себя оправдало, а что нет. Во-вторых, экономическая наука сделала значительные шаги в совершенствовании методов анализа, позволяю­щих глубже понять сам феномен роста.

Глава 8  возрастающей отдаче: утечки, соответствия и ловушки

У кого есть — получат, У кого нет — потеряют, Это написано в Библии, Но еще не все это знают.

Билли Холидэй. «Господи, благослови ребенка»

О Возможность получить высокий доход в будущем — мощный стимул для активных действий. Что же может помешать этому стимулу оказывать влия­ние на бедных людей? Если разницу в доходах и в динамике роста определяет главным образом технология, почему же не все бедные страны осознали это и не поспешили прибегнуть к современным техническим достижениям? Чтобы найти ответ, надо понять, что такое возрастающая отдача. А также что такое утечки, соответствия и ловушки.

Истории об утечках, соответствиях и ловушках заставляют экономистов раз­мышлять над удивительными фактами. Почему скромные инвестиции бан-гладешского предпринимателя по имени Нурул Куадер в фабрику по произво­дству рубашек так напугали текстильную промышленность США? Что общего у бракованного кольца, из-за которого взорвался космический корабль «Чел-ленджер», со слабым развитием экономики Замбии? Как связано образование городских гетто с нищетой в Эфиопии? И как все-таки утечки и соответствия удерживают бедных в ловушке бедности?

Давайте более внимательно рассмотрим стимулы к росту. Рост — это про­цесс обогащения. А обогащение — выбор между потреблением сегодняшним или завтрашним. Если я резко сокращу свое потребление и сохраню значитель­ную часть заработанных денег, то через несколько лет буду богаче. Ведь я смогу распоряжаться и заработком, и процентами со сбережений. Если же я буду прое­дать весь свой заработок, то, кроме него, у меня никогда ничего и не будет.

При старых представлениях о росте, однако, считалось, что в долгосрочной перспективе сбережения в масштабе всей экономики не оказывают на него влияния. Рост определялся фиксированным темпом технического прогресса.

Принцип убывающей отдачи означает, что увеличение сбережений в масшта­бе всей экономики приведет к снижению процентных ставок до уровня, пока сбережения не останутся на уровне, необходимом для поддержания техничес­кого прогресса. И долгосрочные темпы роста независимо от стимулов к сбере­жению будут соответствовать темпам этого прогресса,

Но правда ли, что отдача на капитал убывает? Новые теории роста утвер­ждают, что это не так [ 1 ]. Как же? Ведь увеличение количества машин при пре­жнем количестве работников приведет к снижению отдачи от каждой маши­ны! Не спешите с выводами. Секрет здесь в том, что люди могут накапливать технологический капитал — знание новых технологий, которые экономят ра­бочую силу [2].

Вы скажете, что это напоминает теорию Солоу, по мнению которого техни­ческий прогресс обеспечивает возможность роста, и будете правы. Модифика­ция же взглядов Солоу состоит в том, что технология, как и все остальное, что помогает при том же количестве рабочей силы достигать более значительных результатов, должна реагировать на стимулы.

Ключевая идея проста. Принцип убывающей отдачи предполагает, что объ­ем одной из составляющих производственного процесса, например рабочей силы, постоянен. Но предприниматели в погоне за прибылью будут искать спо­собы преодолеть этот барьер. Они устремятся к новым технологиям, сокраща­ющим трудозатраты.

Влияние стимулов на рост — это существенное изменение модели Солоу, согласно которой рост в долгосрочной перспективе всегда определяется техни­ческим прогрессом, происходящим по внеэкономическим причинам. Мы же говорим об изменении стимулов, которые приводят к изменению темпов эко­номического роста.

Но у технологии есть некие странные свойства. Техническое знание должно утекать от одного человека к другому. Потенциал технических достижений реализуется, только когда высококвалифицированные индивиды соответст­вуют друг другу по квалификации. А индивиды с низкой квалификацией мо­гут оказаться на обочине процесса и застрять в ловушке.

Утечки

В апреле 1980 г. Нурул Куадер наблюдал, как на его новой фабрике по про­изводству рубашек — Desh Garments Ltd. — в Бангладеш изготавливаются пер­вые рубашки. До запуска Desh Garments текстильная промышленность Бангла­деш была на зачаточном уровне. В 1979 г. в ней насчитывалось всего сорок ра­бочих [3].

На машинах Куадера за первый год работы было выпущено 43 CCD рубашек [4]. В среднем их продавали по цене 1,28 доллара за штуку, так что общая вы­ручка составила 55 500 долларов. В 1980 г. эта сумма составляла менее одной десятитысячной от общего экспорта Бангладеш. Даже по бангладешским мас­штабам предприятие Куадера было небольшим [5].

Интереснее то, что произошло потом. Потому что дальше начинается исто­рия об утечках, неожиданных последствиях и возрастающей отдаче. Так вот, ныне Бангладеш производит и экспортирует рубашки и другую готовую одеж­ду на сумму почти два миллиарда долларов в год. Изделия текстильной про­мышленности составляют 54 % всего экспорта страны [6]. А произошло это в результате создания фабрики Нурула Куадера, которой за первый год работы удалось достичь объема продаж в 55 500 долларов.

Чтобы понять, как 55 500 долларов Куадера превратились в два миллиарда, нужно вернуться на шаг назад — к периоду, предшествующему основанию фабрики. Куадер, бывший чиновник с массой связей в международных кругах, вознамерившись открыть первую в Бангладеш фабрику рубашек, нашел себе союзника по бизнесу. Его партнером стала южнокорейская корпорация Dae­woo, крупный мировой производитель текстиля. Daewoo тогда подыскивала новую базу, чтобы избежать действия квот на ввоз готовых текстильных изде­лий, введенных американцами и европейцами на корейскую продукцию. Бан­гладеш эти квоты не касались, поэтому открываемое здесь при поддержке Dae­woo предприятие давало южнокорейской компании хороший шанс поставлять рубашки на закрывшиеся для нее рынки.

В 1979 г. Daewoo и компания Куадера Desh Garment Ltd. подписали договор о сотрудничестве. Главный смысл соглашения заключался в том, что Daewoo обязуется за свой счет обучить 130 работников Desh на предприятии корпора­ции в Пусане. Desh за это обещала выплачивать Daewoo роялти и комиссион­ные в размере 8 % от выручки [7].

Сотрудничество оказалось очень успешным, а с точки зрения Daewoo — да­же слишком успешным. Потому что слишком быстро менеджеры и работники Desh Ltd. обучились новому ремеслу. 30 июня 1981 г., то есть всего через год с небольшим после начала производства, Куадер аннулировал договор о парт­нерстве и уже самостоятельно добился роста объемов производства с 43 000 рубашек в 1980 г. до 2,3 миллиона в 1987 г. Хотя Daewoo краткое сотрудничес­тво все же принесло определенную прибыль, конечная выгода от инвестиций в знания оказалась существенно выше, чем предполагала корейская компания.

Но и Desh Ltd. не смогла сдержать эпидемию рубашечной лихорадки. Из 130 работников Desh, обученных Daewoo, 115 покинули Desh в 1980-е гг., что­бы основать собственные фирмы, экспортирующие текстильную продукцию [8]. Они стали производить перчатки, пальто, брюки. Это взрывное развитие текстильных компаний под руководством бывших сотрудников Desh и привело к тому, что сейчас Бангладеш производит текстильной продукции на 2 мил­лиарда долларов.

Скоро «текстильный взрыв» в Бангладеш был замечен мировым бизнесом. Изумленные американские производители текстиля стали умолять о защите от бангладешцев. Ведь те смогли занять многие ниши на рынке, превзойдя да­же таких традиционных «пугал» протекционистского лобби, как Корея, Тай­вань и Китай [9]. Правительство США, возглавляемое яростным защитником свободного предпринимательства Рональдом Рейганом, еще в 1985 г. ввело кво­ты на импорт текстиля из Бангладеш. В ответ бангладешцы хладнокровно пе­реадресовали потоки своего экспорта в Европу и успешно пролоббировали ос­лабление американских квот. Эта отрасль промышленности сильна по сей день, хотя и подвержена воздействию изменений в мировой торговой политике.

Не хочу представлять эту историю как басню о стране, достигшей успеха. И вообще не хочу говорить об «истории успеха» Бангладеш, поскольку с эконо­микой этой страны в целом все не так просто. Я просто использую этот при­мер, чтобы пояснить, как возникает возрастающая отдача.

История зарождения бангладешской текстильной промышленности иллюс­трирует принцип, согласно которому инвестиции в знания идут на пользу не только первоначальному инвестору. Знание, как уже говорилось, подвержено утечкам.

Вложения в знание

Экономист Пол Ромер утверждает, что знания увеличиваются посредством сознательных вложений в них. Солоу же считал техническое знание даннос­тью, независимой от уровня инвестиций. Для Солоу знание исходит от вещей, которые не зависят от экономики, — таких, как, например, фундаментальная наука. Но если у знаний большой экономический потенциал, люди должны реагировать на это накоплением знаний.

История Desh Ltd как раз и являет собой случай инвестиций в знания. Поче­му участие Daewoo в совместном предприятии оказалось таким ценным? Поче­му бангладешцы не выпускали рубашки самостоятельно, до того, как Daewoo предложила свои услуги? Потому что Daewoo уже знала кое-что про выпуск рубашек и про их продажу на мировом рынке. С момента основания Daewoo в 1967 г. менеджеры и сотрудники корпорации накопили знания о производстве текстиля, которые в один прекрасный день оказались полезными для дру­гих — в частности, для Нурула Куадера из Desh Ltd. И они передали эти знания сотрудникам Desh. С 1 апреля по 30 ноября 1979 г. на своей фабрике в Пусане корейцы учили сотрудников Desh, как кроить, шить, отделывать текстиль, под­вергать его машинной обработке. Благодаря инвестициям, сделанным Daewoo в 1967 г., были получены знания, которые в свою очередь можно было продать Desh в 1979-м.

Создание знаний не всегда предполагает изобретение новых технологий с нуля. Что касается обработки текстиля, возможно, некоторым элементам этой технологии уже сотни лет. Не исключено, что важные технологические прин­ципы и идеи, что называется, носятся в воздухе. Но лишь те, кто их применя­ют, могут по-настоящему их освоить и передать другим.

В Бангладеш инвестиции в знания продолжались по мере того, как Daewoo и Desh приспосабливали методы Daewoo к местным условиям. Одним из препят­ствий была крайне протекционистская торговая система Бангладеш. Новым производителям было бы трудно выдержать конкуренцию за рубежом, если бы из-за действующих в стране тарифов и квот за ткань приходилось платить цену, в несколько раз превышающую мировую. Правительство Бангладеш бы­ло готово пойти на компромисс, получивший известность как система специ­альных приписных таможенных складов (складов для хранения нерастаможен­ных товаров), чтобы позволить экспортерам вроде Desh осуществлять беспош­линный импорт материалов. Daewoo хорошо знала тонкости этой системы, потому что точно такая же применялась в Корее. Daewoo объяснила Desh, как использовать эту систему, и посоветовала бангладешским чиновникам, как эф­фективно ею управлять.

Daewoo и Desh также разъяснили бангладешским банкам, как открывать им­портные компенсационные аккредитивы. Совместно компании сумели убедить правительство и получить его согласие на использование таких аккредитивов при строгом государственном контроле за обменным курсом национальной валюты.

Вот как описывает механизм использования компенсационных аккредити­вов финансовая фирма Empire Capital Group Inc. из Калифорнии:

«Мы можем открыть компенсационный аккредитив, когда посредник из опасений конку­ренции не хочет, чтобы производитель и покупатель общались напрямую, и в то же время же­лает обеспечить платежи соответствующим сторонам. Инструмент этот действует очень про­сто. Входящий (первичный) аккредитив открывается для кредитора по нашему выбору — он выступает в качестве Бенефициара. Это первичный источник оплаты, и обычно он является единственным. Кредитор открывает исходящий (вторичный) аккредитив Бенефициару, опре­деляемому вами. Условия платежа по этому исходящему аккредитиву обычно такие же, как по входящему. Тем не менее использование компенсационных аккредитивов учитывает «разницу условий» при минимальном риске неисполнения контракта. Например, в первичном аккреди­тиве указывается, что платеж произведен за собранную мебель. Экономическая эффективность требует перевозить мебель в разобранном виде, чтобы заполнить контейнер. Решить проблему можно через использование компенсационного аккредитива. Как правило, кредиторы не жела­ют идти ни на какой риск» [10].

Понятно, насколько ценными оказались для бангладешцев консультации такого рода!

Ключевой принцип все тот же: знания утекают. Полезное знание о том, как производить вещи с низкими издержками — то есть как стать богатым, — труд­но утаить. Слишком силен для людей стимул наблюдать за тем, что вы делаете. Люди, которые с вами работают, испытывают очень большое искушение отде­литься от вас и делать то же самое для собственного обогащения.

У знания есть свойство, которое делает его подверженным утечкам — с бла­гими для общества последствиями. И в отличие от машины одно и то же зна­ние могут применять несколько человек сразу. Если сто работников Desh по­пытаются использовать одну швейную машину, вокруг нее будет тесновато. Да и вряд ли сотне человек удастся разместиться таким образом. Но сто разных бангладешских производителей могут одновременно использовать идею ком­пенсационных аккредитивов. Идея сама по себе не накладывает никаких огра­ничений на то, сколько человек ее используют.

Дополнительное знание

Второе свойство знаний тоже важно для нашего разговора об утечках: новое знание является дополнительным по отношению к существующему. Иными словами, новая идея для общества тем ценнее, чем больше уже в обществе дру­гих идей. Такая особенность знаний означает, что инвестиции в них характе­ризуются возрастающей отдачей. Сейчас я пишу эти строки, используя зна­ние, воплощенное в программе Microsoft Office 97. Она обеспечивает резкий скачок производительности без существенных затрат — но лишь в обществе, в котором широко известны прежние версии Microsoft Office и компьютеры в целом. Но представьте ситуацию 1970-х гг., когда еще не началась компьютер­ная революция. Тогда, без компьютеров и без компьютерной грамотности, вы­года от Microsoft Office 97 была бы нулевой.

Явление возрастающей отдачи приводит к важным выводам. Как показывает сам термин, доходность капитала (включая и капитал в виде знания) повышает­ся по мере роста его объема. Доходность капитала высока там, где капитала уже много, и мала там, где его мало. Этот принцип противоположен принципу убы­вающей отдачи, когда доходность капитала велика в том случае, если его мало.

Как же мы перешли от убывающей отдачи к возрастающей? По мере того как в обществе появляется все больше и больше машин при том же количестве работников, каждая дополнительная машина производит все меньше и мень­ше дополнительной продукции. Об этом уже говорилось в главе 3. Только в абсурдном мире вроде описанного в сказке «Алиса в стране чудес» можно во­образить, что ценность дополнительной швейной машины будет расти по ме­ре того, как их количество увеличивается. На скольких швейных машинах мо­жет работать один человек?

Но со знанием все обстоит по-другому. По мере того как в обществе появля­ются новые и новые продуктивные идеи, каждая дополнительная идея создает все больше и больше дополнительной продукции. Если эти инвестиции в зна­ния «утекают» в общество, новое знание повышает производительность всего существующего знания и всех машин в масштабах всей экономики. Когда со­здание новых знаний и их утечка достаточно интенсивны, они перекрывают естественный процесс убывания доходности средств производства. Чем боль­ше знания в обществе, тем выше доходность каждого нового знания. Чем вы­ше доходность каждого нового знания, тем мощнее инвестиции в новые знания.

Как мы убедились, и физический капитал, и человеческий имеют тенден­цию перетекать в наиболее богатые экономики. Если разница в доходах по стра­нам объясняется разным уровнем знаний, понятно, почему физический и че­ловеческий капиталы стремятся в экономику с высоким уровнем знаний, где доходность и того и другого капитала будет выше.

Возрастающая отдача — вот процесс, который, по всей видимости, проис­ходил в бангладешской текстильной промышленности. Работники Desh наб­людали, как Daewoo и Нурул Куадер создают ценное знание о производстве ру­башек, их продаже за рубеж, использовании специальных приписных тамо­женных складов и компенсационных аккредитивов. Они взяли это знание с собой, когда покидали Desh и открывали собственные текстильные фирмы. К 1985 г. в Бангладеш было более семисот текстильных компаний. Знание утекает.

Еще один пример. В январе 1985 г. в Бангладеш открылось производство на фирме Mohammadi Apparels Ltd. Здесь выпускали рубашки при помощи 134 японских швейных машин. Mohammadi Ltd. должна была закупить машины, и одновременно с ней их больше никто не мог использовать. Но сотрудники фир­мы могли использовать те же идеи, что и семьсот остальных компаний, — идеи, которые зародились в Desh. Менеджер по производству в Mohammadi раньше был менеджером по производству в Desh; менеджер по маркетингу — менед­жером по маркетингу в Desh; десять других бывших сотрудников Desh работа­ли в Mohammadi, обучая новичков. Через тридцать один месяц после запуска Mohammadi уже экспортировала рубашки на сумму 5 миллионов долларов, в основном в Норвегию.

Desh Нурула Куадера не слишком страдала от конкурентов. К 1987 г. объем ее производства вырос в пятьдесят один раз. Мировой рынок текстиля, на ко­тором работали бангладешцы, оказался огромным океаном.

И все-таки Нурул Куадер не был вознагражден в полной мере за то благо, которое он сделал для Бангладеш, волей случая основав здесь национальную текстильную промышленность.

Его первоначальные инвестиции принесли обществу доход во много крат больший, чем лично Куадеру. Разница между прибылью общественной и час­тной весьма важна, и мы к этому скоро вернемся.

Инвестиции в физический капитал не являются, как мы помним, решаю­щим компонентом роста. Весьма вероятно, что гораздо важнее прямые инвес­тиции в знание. Нурул Куадер приобрел знания, выплачивая роялти Daewoo; затем это знание «утекло» к другим бангладешским производителям.

До прорыва Нурула Куадера доходность инвестиций в бангладешскую тек­стильную промышленность была низкой. С тех пор как Нурул Куадер дал старт развитию промышленности, расширяя ценные знания при поддержке Daewoo, доходность инвестиций в текстильную фабрику стала высокой.

Утечка знаний — вот важный элемент работы всей схемы. Представьте себе, что созданное знание не утекает, и единственный, кто получает от него при­быль, это сам инвестор. По мере того как такой инвестор приобретает все но­вые и новые знания, его прибыль будет расти и расти и становиться тем боль­ше, чем больше он будет инвестировать. Он станет реинвестировать свои ог­ромные прибыли в собственное предприятие. Потом привлечет инвестиции со стороны, поскольку доходность у него будет выше, чем у кого бы то ни было. Такой успешный и хитрый инвестор будет преуспевать и расширять производ­ство, но этим дело и ограничится. Единственный инвестор захватит всю эконо­мику — сначала свою отрасль, потом страну, потом мир…

Теория роста, при которой одна компания завоевывает мир, не реализуется на практике, хотя многие и старались ее воплотить. Для того чтобы теория ста­ла более реалистичной, ей нужно учитывать еще кое-что. Это кое-что и есть утенка знания. Именно такие утечки определяют разницу между обществен­ными и частными выгодами. Потому что благодаря утечкам увеличиваются не частные, а общественные выгоды. От больших инвестиций в знания, осуще­ствленных в обществе, выигрывает само общество. Частному лицу не доста­ются все выгоды от того, что создается много знаний. Это означает, что даже если знание общественно полезно, рыночные стимулы для его создания не бу­дут мощными. С учетом разницы между частными и общественными выгода­ми вряд ли в данном случае стоит полагаться только на свободный рынок как на средство, обеспечивающее наилучший результат.

Круги

Принцип утечки знания создает потенциальную возможность для возник­новения «благодетельного» и «порочного» кругов. Представьте себе экономи­ку, в которой крупные вложения нескольких инвесторов привели к созданию некоего знания. Позднее это знание «утекло» к другим, давая им возможность извлекать высокую прибыль уже из собственных инвестиций в знание. И по­скольку высокая прибыль каждому по душе, вкладывать средства в знание на­чинают все больше людей. Знание разрастается и утекает к новым людям. Они в свою очередь также инвестируют в знание и также увеличивают его. А оно продолжает утекать все дальше и дальше.

Первоначальная волна инвестиций создала благодетельный круг последую­щих инвестиций и роста. Случай с Desh, видимо, попадает в этот разряд явле­ний, по крайней мере он может служить примером. Нурул Куадер начал дело. Другие люди инвестировали в создание дополнительных знаний, повышая до­ходность очередных инвестиций в знание.

Но благодетельный круг образуется не всегда. Для некоторых бедствующих стран гораздо характернее порочный круг. Чтобы понять его образование, нам потребуется еще один элемент — минимальный уровень доходности, необхо­димый инвесторам для принятия решения об инвестировании. Такой уровень называется ставкой дисконтирования.

Так, бангладешским инвесторам потребуется некая минимальная ставка до­ходности, чтобы отказаться от какой-то части сегодняшнего потребления и вместо этого инвестировать средства в текстильную фабрику. А что происхо­дит со страной, которая начинает с низкого уровня развития как машин, так и знаний?

Как мы помним, ставка доходности нового знания зависит от того, каков уже имеющийся объем знаний; объем существующих знаний, в свою очередь, зависит от стимулов для инвестирования в знание. Если знаний изначально мало, ставка доходности будет низкой. Если она при этом ниже минималь­ной — ставки дисконтирования, то инвестиций в новое знание можно не ожи­дать, их не будет. Но раз сегодня инвестиций не будет, то завтра знаний по-прежнему будет мало. Поэтому и завтра ставка доходности на инвестиции в знания будет низкой — и поэтому завтра инвестиций тоже не будет. И после­завтра положение тоже не изменится. Так, вместо того чтобы вступить в благо­детельный круг, страна оказывается в порочном круге. Бедная страна в пороч­ном круге — ловушка, из которой не так-то легко выбраться.

Неважно сейчас, почему знание в стране изначально оказалось на таком низ­ком уровне — может быть, это следствие недавно пережитых неприятностей либо накопившихся старых бед. Может быть, в Бангладеш знание о производ­стве текстиля было утеряно в ходе кровавой войны за независимость в 1970-е гг. Может быть, на текстильной промышленности пагубно отразились социалис­тические устремления обретшего независимость правительства. Может быть, текстильного производства там попросту никогда и не было.

Неважно также, что именно вызывает первоначальную волну инвестиций в знание, которая вытаскивает страну из порочного круга и приближает ее к гра­нице благодетельного круга. С точки зрения Desh, тот факт, что для Daewoo был заказан путь на американский рынок рубашек и южнокорейской корпора­ции нужна была база в незнакомой с производством текстиля стране, оказался чистым везением. Сыграло свою роль и бангладешское правительство, разре­шившее беспошлинный импорт для экспортеров, что увеличило доходность новых инвестиций. Мы можем утверждать, что первоначальная волна инвес­тиций и изменения в государственной политике обеспечили Desh уровень при­были выше необходимого минимума. А в дальнейшем отрасль уже подпиты­вала сама себя.

Тем не менее остается серьезный вопрос: если благодетельные круги так за­манчивы, почему не все в них попадают? Безусловно, оказаться в них хотели бы все. Так почему не все действуют подобно Нурулу Куадеру из Desh Ltd.? Именно здесь принципиальное значение имеет разграничение между частной выгодой и общественной. Один человек, даже Нурул Куадер, не может создать для себя благоприятные условия. Нельзя единолично инициировать создание благодетельного круга.

Часть проблемы заключается в том, что инвестор не вознаграждается за те общественные блага, которые создаются в ходе его инвестиций. Когда такой человек инвестирует в знание, он увеличивает фонд знаний, доступных всем. Сам он за это не получает никакого вознаграждения и поэтому не слишком склонен делать такие инвестиции.

Другая часть проблемы состоит в том, что доходность отдельных инвести­ций зависит от общих инвестиций в знание, а не только от инвестиций кон­кретного лица. Доходность новых инвестиций в знание зависит от общего фон­да знаний во всей экономике. Если доходность опускается ниже минимального уровня, то индивидуальных инвестиций будет слишком мало, чтобы поднять всю отрасль или всю экономику и поднять доходность выше этого порога. Част­ный инвестор просто поймет, что прогнозируемая доходность от инвестиций в знания ниже минимального уровня, и потому не пойдет на подобные затра­ты. В итоге все останутся при уровне доходности ниже минимального.

Нурул Куадер был достаточно предприимчив и удачлив, чтобы получить выгоду от массового вливания знаний со стороны Daewoo, которое сделало при­быльным инвестирование в бангладешскую текстильную промышленность. Но даже он не получил достойной компенсации за то благо, которое принес всем остальным. А уж Daewoo и подавно не получила вполне заслуженной награды. Однако случайная комбинация лазеек в международных торговых ограниче­ниях все-таки сделала предприятие выгодным на начальном этапе и для Куаде-ра, и для Daewoo. Элемент чистой удачи в деле запуска бангладешской текстиль­ной промышленности подтверждает, как трудно бедной стране найти доступ к такому благодетельному кругу, при котором знание начнет самораспростра­няться.

Эта история об утечках знания также объясняет тот факт, что рынок, предо­ставленный сам себе, совсем не обязательно приведет страну к экономическо­му росту. Политика невмешательства со стороны правительства может оста­вить экономику — или отдельные ее сегменты — в порочном круге. Иногда для проникновения в благодетельный круг требуется осознанное вмешатель­ство правительства, направленное на создание знаний. Принцип утечки зна­ний фундаментально меняет наши представления о том, когда рынки работа­ют на благо, а когда во зло. Для того чтобы начался круговорот знаний, рынкам нередко может понадобиться вливание государственных средств.

Соответствия

Что общего у взрыва космического корабля «Челленджер» 28 января 1986 г. с нищетой в Замбии? Разумно было бы ответить — ничего. Однако, если вду­маться, оба события могут служить примерами действия принципа возраста­ющей отдачи. Оба они, по сути, иллюстрируют один и тот же закон соответ­ствий.

Взрыв, произошедший через семьдесят три секунды после запуска «Челлен-джера», был вызван отказом единственной детали — уплотнительного кольца в правом ракетном ускорителе, работающем на твердом топливе [11]. Люди, ответственные за производство уплотнительных колец «Челленджера», допус­тили фатальную ошибку. И в силу этого все остальные исправно функциони­рующие и стоящие миллионы долларов детали корабля стали представлять со­бой смертельную угрозу.

Метафора эта применима ко многим изделиям, а не только к космическому челноку. Производство — решение серии задач. Вообразите себе конвейер, на котором каждый работник успешно выполняет конкретную операцию. Цен­ность усилий одного зависит от качества усилий всех остальных. Если взять крайнюю ситуацию, то когда один работник совершает катастрофическую ошиб­ку, то все остальные задания оказываются выполненными впустую. Для луч­ших работников такая взаимозависимость служит мощным стимулом соотве­тствовать друг другу на одном «конвейере». Очень хорошие работники хотят работать в связке с другими очень хорошими работниками, чтобы получать адекватную награду за свою высокую квалификацию.

Дополнения

В благодетельном круге один высококвалифицированный работник допол­няет другого. Моя производительность как специалиста тем выше, чем выше квалификация моих коллег. Иначе говоря, доходность квалификации индиви­дуума повышается по мере повышения среднего уровня квалификации в об­ществе. Это и есть принцип возрастающей отдачи в действии.

При убывающей отдаче ситуация прямо противоположна. В этом случае один квалифицированный работник заменяем другим квалифицированным работником. Если я классный специалист, наличие другого столь же классного специалиста делает мою квалификацию менее уникальной и потому менее ценной.

Убывающей или возрастающей окажется отдача — об этом вы невольно за думываетесь, когда в вашем офисе начинает работать человек с квалифика­цией, подобной вашей собственной. С одной стороны, остальные сотрудники могут теперь меньше вас ценить, потому что появился тот, кто может вас заме­нить. Это убывающая отдача. С другой стороны, ваша производительность от­ныне может повыситься, потому что вы объедините свои усилия с усилиями коллеги. Это возрастающая отдача. Потеряете вы или выиграете, зависит от того, заменяете вы с коллегой друг друга или дополняете. Я предпочитаю, что­бы со мной в офисе работали специалисты одного со мной профиля и уров­ня — тогда мы все дополняем друг друга и наша квалификация приносит воз­растающую отдачу.

Отчасти сказанное выше объясняет, почему самые квалифицированные юрис­ты живут в Нью-Йорке, а не в Нью-Мехико. Если квалифицированные работ­ники могут свободно передвигаться, они будут концентрироваться преиму­щественно в тех местах, где их квалификации соответствуют множество других работников. Так в экономике образуются определенные точки высокой кон­центрации первоклассных специалистов. На пространствах вокруг этих точек «плотность» квалифицированных кадров намного ниже.

Подтверждение принципа дополнений

Отсюда и феномен мощного притяжения больших городов, сохраняющий­ся и поныне, несмотря на очевидные недостатки в виде толп, преступности и рекламы Кельвина Кляйна. Именно в городах высококвалифицированные лю­ди соответствуют друг другу. В США для районов, прилежащих к мегаполи­сам, характерен подушевой доход, на 32 % превышающий доход в сельской местности. Именно поэтому в больших городах цены на собственность выше, чем в сельской местности. В самом богатом городском округе — Нью-Йорке, штат Нью-Йорк, — средняя стоимость жилья в 22 раза выше, чем в самом бед­ном сельском округе — Старр, штат Техас [12]. Роберт Лукас из Чикагского университета выразился на этот счет так: «За что люди платят арендную плату в Манхэттене ил и в центре Чикаго, если не за близость к другим людям?» [13].

Наши предположения подтверждает исследование, в котором сравнивались заработки и величина арендной платы по городам Соединенных Штатов. Обна­ружилось, что зарплата людей с одинаковым уровнем образования и квалифи­кации выше там, где более высокая средняя квалификация населения. Иными словами, человек, который переехал из города с низким уровнем развития че­ловеческого капитала в город с высоким уровнем его развития, будет зараба­тывать больше. Интерпретировать эти результаты можно так, что человек с данным уровнем образования и данным опытом более производителен и по­этому больше зарабатывает, когда он живет и работает рядом с другими высо­коквалифицированными людьми.

Города с более квалифицированным населением отличаются более высо­кой стоимостью жилья (при том же его типе и качестве). Исследователи дела­ют вывод, что люди готовы больше платить за возможность жить и работать по соседству с другими высококвалифицированными людьми [14].

Исследование Всемирного банка обнаружило сходные закономерности при изучении провинций Бангладеш. Реальный уровень потребления в семьях, жи­вущих в бангладешском регионе Тангаил/Джамалпур, на 47 % ниже, чем в семь­ях с аналогичной квалификацией в Дхаке. Бангладешская женщина, переехав из Тангаила/Джамалпура в Дхаку, повышает свой уровень жизни.

Еще одно исследование выявило те же зависимости при изучении групп им­мигрантов в США. Одна из типичных особенностей таких групп состоит в том, что они отличаются высоким уровнем внутреннего соответствия среди отдель­ных своих представителей. Человек, принадлежащий к группе высокооплачива­емых иммигрантов, с большей вероятностью получит высокую зарплату, чем человек, принадлежащий к группе низкооплачиваемых иммигрантов. Не спе­шите упрекать меня в тавтологии. Индивидуум — слишком малая единица, что­бы повлиять на средний показатель группы иммигрантов. Если бы соответствие не приносило выгоды, можно было бы ожидать, что зарплата каждого человека определяется только его квалификацией. Вместо этого мы видим, что на его зар­плату влияет зарплата группы, к которой он принадлежит. Ученые подтвержда­ют, что возможность соответствия другим квалифицированным работникам зна­чит не меньше, чем личная квалификация человека.

А что происходит, когда квалифицированные работники могут преодоле­вать национальные границы? Принцип соответствия помогает объяснить утеч­ку мозгов некоторых специалистов из бедных стран в богатые. Лучший повар в Марокко знает, что он будет в большей степени соответствовать квалифици­рованным ресторанным работникам во Франции, чем в Марокко, и поэтому во Франции ему будут платить больше. Хирург из Индии будет зарабатывать боль­ше, если ему будут соответствовать более квалифицированные медсестры, анес­тезиологи, рентгенологи, медтехники, бухгалтеры и администраторы. Высо­коквалифицированный хирург из Индии предпочтет переехать в Соединен­ные Штаты, где можно найти других квалифицированных работников.

При убывающей отдаче неквалифицированные работники пожелают эмиг­рировать в богатые страны. Квалифицированные же работники останутся в бедных странах, где квалификация — редкость. По принципу соответствия ква­лифицированные работники из бедной страны захотят переехать в богатую, чтобы соответствовать квалифицированным работникам там. И в действитель­ности, как мы помним, образованный индиец эмигрирует в США в четырнад­цать раз чаще, чем индиец необразованный [15].

(Те же законы подсказывают, что финансовый капитал будет перетекать в наиболее богатые страны. Принцип возрастающей отдачи означает, что уро­вень доходности капитала выше там, где он уже в избытке. Мы видели в гла­ве 3, что самым богатым 20 % мирового населения и потому располагающим самым большим капиталом достаются 88 % частных потоков капитала, а са­мые бедные 20 % населения получают лишь 1 %.)

Конечно, существуют иммиграционные ограничения на передвижение лю­дей между странами. Может быть, более информативным окажется изучение того, как обстоят дела у тех многочисленных квалифицированных людей, ко­торые не могут уехать, в странах с высокой средней квалификацией и в странах с низкой. Огромные различия в оплате квалифицированного труда в разных странах тоже подтверждают принцип соответствия. Вспомните, о чем говори­лось в главе 4: в 1994 г. инженер в Нью-Йорке получал в среднем 55000 долла­ров в год, а в Бомбее — 6000 долларов [16].

Возникает вполне резонный вопрос. Как же получилось, что в бедной стра­не работники менее квалифицированны, чем в богатой?

Как не разбогатеть на недвижимости

Итак, возрастающая отдача повышает доходность индивидуальных инвес­тиций, если в обществе в среднем накоплен более высокий уровень знаний. Является ли это типичным условием нашей игры в соответствия? Безусловно.

Наглядным примером для игры в соответствия, взятым из повседневной жизни и позволяющим проследить за индивидуальными инвестициями, мо­жет послужить недвижимость. Никто не строит красивые особняки в город­ских гетто, где дешевая земля. И, разбогатев, человек обычно не ремонтирует свое старое жилье, а уезжает из гетто. Рынок недвижимости создает мощные стимулы для соответствий. Стоимость красивого особняка снизится из-за низ­кой стоимости жилища его бедных соседей. Такое соседство без слов предуп­реждает о недостатках данного квартала — таких, как высокая преступность и плохое качество школ. Эти свойства района тоже создают мощные стимулы для соответствия. Новый дом, который здесь строят, обычно принадлежит к тому же типу и отличается таким же качеством, что и уже существующие.

В этой ситуации есть свои плюсы и минусы. Предположим, мои соседи не очень озабочены наведением внешнего блеска. Они оставляют перед подъез­дом ржавые старые «Форды» и предпочитают естественный вид шелушащейся краски и голой серой древесины. Но поскольку большинство покупателей до­мов не разделяют вкусы моих соседей, стоимость моего дома снижается из-за неприглядной картины поблизости. В итоге мои стимулы к поддержанию по­рядка в собственном доме тоже ослабевают.

В недвижимости есть свои благодетельные и порочные круги. Ветхие квар­талы остаются ветхими, потому что никому не выгодно производить там ре­монт. Дорогие кварталы остаются дорогими, потому что никому не выгодно снижать стоимость собственного жилья (поэтому соседи оказывают косвен­ное давление друг на друга).

Повышение квалификации и соответствия

Давайте вернемся к более серьезной проблеме квалификации в разных стра­нах. Люди, совершенствующие свои навыки в национальной игре в соответ­ствия, похожи на домовладельцев, ремонтирующих свои дома в ходе город­ской игры в недвижимость. Хорошо, если соседи (коллеги) обладают домами (квалификацией) высокого качества.

Предположим, однако, что страна изначально бедна и у всех работников низкая квалификация. Мисс Н. решает, стоит ли ей идти на определенные жерт­вы и учиться на врача. Если она решится получать медицинское образование, ей придется отказаться от неквалифицированной работы, которую она может найти уже сейчас. Во все время учебы она уже не сможет поддерживать своих пожилых родителей и младших братьев и сестер. Зато, став высококвалифи­цированным врачом, она сможет зарабатывать. И после нескольких лет лише­ний она сможет больше помогать своим близким. Но насколько увеличатся ее заработки после того, как она получит диплом врача?

Мы вернулись к тому, с чего начали. Насколько увеличится ее заработок, за­висит от того, насколько успешно она будет соответствовать другим квалифи­цированным работникам — например, медсестрам, фармацевтам, бухгалтерам. Возможность выгодного соответствия зависит от того, какое образование у всех остальных. После получения образования задача мисс Н. будет заключаться в том, чтобы найти людей с квалификацией, сопоставимой с ее собственной.

Она может сделать попытку заранее скоординировать свои усилия с други­ми людьми, чтобы после выпуска соответствовать другим квалифицирован­ным специалистам. Но тогда ей необходимо будет знать больше, чем реально возможно, и идти на соглашения, которые невозможно выполнить. Очевидно, лучшее, что она может сделать, — это проверить, сколько в среднем людей по­лучает образование в ее сфере. Если в здравоохранении много образованных людей, то ее шансы соответствовать другим квалифицированным специалис­там будут намного выше. Она знает, что идти в медицинский институт целесо­образно в стране, где уже есть множество образованных медсестер, фармацев­тов и бухгалтеров. Но это нецелесообразно там, где такие квалифицированные работники — редкость.

Вывод, который она может сделать, заключается в том, что идти в институт стоит в том случае, если квалификация в среднем по стране высока, и не идти, если она все еще низка. Такое решение окажется разумно для самой девушки, но катастрофично для страны. Население с низким уровнем квалификации так и не повысит его, потому что никто в отдельности не сочтет разумным посту­пать в институт.

Еще хуже, если квалификация представляет собой нечто дополнительное по отношению к общему состоянию знаний в стране. Люди, которые получа­ют образование в обществе, где знания на низком уровне, не извлекают из это­го тех выгод, которые доступны людям в обществе с высоким уровнем знаний. Даже если знания будут «утекать», ценность образования окажется существен­но ниже, так как общий объем знаний будет мал. Если в обществе с низким уровнем знаний работники и ходят в школу, нация все равно останется бедной (вспомните, каким на удивление непродуктивным оказался образовательный взрыв, о котором шла речь в главе 4).

Как и другие примеры возрастающей отдачи, истории о соответствиях слов­но служат намеком: бедная страна бедна, потому что она изначально была бед­на. В образовании есть свои порочные круги. Если страна начинает с высокого уровня квалификации, она становится более квалифицированной. Если с низ­кого — она остается неквалифицированной. Дело тут не в природных особен­ностях. Причина различий не в достоинствах и недостатках отдельных людей, а в начальной точке, с которой страна начала движение. Мы снова убеждаемся, что целый народ может оказаться зажатым в рамках порочного круга.

Лесорубы и водоносы

Также нет ничего естественного в международном разделении труда. Бед­ное неквалифицированное население будет производить сырье. Богатое ква­лифицированное население будет производить вторичные или третичные то­вары, например промышленные потребительские товары.

Представьте себе, что вы бизнесмен, к услугам которого неквалифициро­ванная рабочая сила. Вам надо решить, что именно производить. Работники низкой квалификации скорее всего допустят ошибку и испортят все дело. А ведь будущий товар до них уже прошел несколько дорогостоящих стадий об­работки (если, скажем, речь об изделии из высококачественной хлопковой тка­ни). Что ж, может, лучше пусть они имеют дело с чем-нибудь попроще, напри­мер растят хлопок? При большой вероятности, что вреда не миновать, лучше рискнуть продуктом низкой стоимости, не подвергшимся обработке (хлопок), чем дорогим, в который уже вложены усилия по обработке (ткань).

Вот почему бедные страны с самым низким уровнем квалификации произ­водят в среднем больше сырья, а богатые страны с высоким уровнем квалифи­кации производят в среднем больше конечных продуктов, предназначенных для непосредственного потребления. Прежде экономисты полагали, что аграр­ный уклон страны, как и промышленный, объясняется исключительно разны­ми естественными преимуществами: у кого-то лучше сельскохозяйственные угодья, у кого-то — производственные площадки. Однако с реальностью го­раздо лучше согласуется логика приобретения квалификации.

В Соединенных Штатах с их легендарными возможностями для развития сельского хозяйства этот сектор экономики составляет лишь 2 % [ 17]. В Эфио­пии с ее частыми засухами, гористой почвой и смертоносной для скота мухой цеце, условия для земледелия и скотоводства примерно такие же привлекатель­ные, как, допустим, на Луне. Тем не менее доля сельского хозяйства в экономи­ке Эфиопии составляет 57 % [18]. У американцев средний уровень квалифика­ции населения выше, а неграмотных менее 5 %. У эфиопов в среднем низкий уровень квалификации, а неграмотных — 65 % населения [ 19]. Таким образом, сравнительное преимущество в сельском хозяйстве и промышленности появ­ляется не само по себе.

Ловушки

Принцип соответствия объясняет, почему в разных странах такие различия в уровне доходов. В стране, где все работники квалифицированны, средняя зар­плата будет выше, чем в стране, где все работники неквалифицированны. При­чем разница доходов будет существенно больше, чем разница в квалификации отдельных рабочих. В богатой стране квалифицированные работники повы­шают производительность труда друг друга. В бедной стране неквалифициро­ванные работники понижают производительность труда друг друга. Мало то­го, всякий, кто в бедной стране приобретет высокую квалификацию, попытает­ся уехать в богатую страну. Принцип соответствия объясняет, откуда берется сорокакратная разница в доходах между странами, даже когда разница в уров­не образования работников существенно меньше. Становится понятно и поче­му разница в доходах между странами так упорно сохраняется: у людей в бед­ных странах слабые стимулы, а у людей в богатых странах — сильные.

Принцип соответствия может быть также применен для объяснения разли­чий в уровне образования и дохода между этническими группами. Предполо­жим, у нас есть две группы граждан: лиловые и зеленые. Лиловые изначально хорошо образованны. Зеленые по какой-то туманной исторической причине (возможно, когда-то в недобрые старые времена их предков обратили в раб­ство предки лиловых) образованны плохо. Представим себе также, что в нашей вымышленной стране существует вполне официальная сегрегация, а именно, по закону, лиловые работают только с лиловыми, а зеленые только с зелены­ми. Тогда у зеленых почти не будет стимулов получать образование. Как и в случае со странами, у образованного зеленого крайне низкие шансы встретить другого зеленого с сопоставимой квалификацией. А если нет никого с сопоста­вимой квалификацией, доходность от приобретения квалификации будет ма­ла. Каждый зеленый мысленно совершает этот подсчет и отказывается от при­обретения новой квалификации. Тем самым оправдывается ожидание, что зе­леных с высокой квалификацией будет мало.

Даже если юридически сегрегации нет, зеленые все равно могут оказаться в ловушке низкого образования. Работодатели, а они почти исключительно ли­ловые, поскольку у них высокая квалификация, знают, что исторически у зеле­ных низкая квалификация. Правда, оценить уровень квалификации каждого конкретного человека непросто. Не имея другой информации, ленивые лило­вые работодатели могут просто положиться на общепринятый факт, что у зе­леных квалификация низкая, а у лиловых — высокая. В итоге высококвалифи­цированные лиловые работодатели в поиске высококвалифицированных ра­ботников буду всегда нанимать лиловых. Если кто-либо из зеленых и получит образование, это не принесет ему большой пользы. Работодатели будут пола­гать, что все равно у него низкая квалификация. Поэтому зеленые не станут получать образование, что и отвечает ожиданиям работодателей [20].

Естественно, когда я говорю про лиловых и зеленых, то имею в виду разни­цу в доходах между черным и белым населением Соединенных Штатов. Чер­ные зарабатывают на 41 % меньше, чем белые. Это не единственные различия, связанные с этническим происхождением жителей США. Коренные американ­цы зарабатывают на 36 % меньше белых, испаноязычные — на 31 % меньше белых, а азиаты — на 16 % больше [21]. Есть и более тонкие различия. Джордж Борхас обнаружил, что люди, чьи предки во втором поколении (поколение де­дов) иммигрировали из Австрии, зарабатывают на 25 % больше, чем те, чьи предки иммигрировали из Бельгии. Изначальная разница доходов отразилась через два поколения. Аналогично есть разница в доходах даже среди по преи­муществу бедных коренных американцев. Ирокезы зарабатывают в среднем почти вдвое больше, чем Сиу.

Другие этнические различия в Соединенных Штатах связаны с религиозны­ми конфессиями. Люди, принадлежащие к Епископальной церкви, зарабаты­вают на 31 % больше, чем относящиеся к Методистской [22]. 40 % из 160 самых богатых американцев — евреи, хотя евреи составляют только 2 % населения

США [23].

Во многих странах встречаются наглядные примеры этнических и геогра­фических ловушек бедности. Почти в любой стране есть исторически бедные регионы — такие, как юг Италии, северо-восток Бразилии, Белуджистан в Па­кистане или Чиапас в Мексике. В большинстве районов бедность имеет глубо­кие исторические корни. Так, бразильский экономист и историк Сельсо Фур-тадо усматривает причину бедствий северо-восточной Бразилии в обвале цен на сахар в шестнадцатом веке.

В Соединенных Штатах выделяют пять четко обозначенных кластеров бед­ности: 1) черные в больших городах; 2) черные в сельской местности в дельте Миссисипи; 3) коренные американцы на западе страны; 4) испаноязычное на­селение на юго-западе; 5) белые на юго-востоке Кентукки (см. рис. 8.1; бедные кварталы в городах слишком малы по площади и на карте не отражены). Клас­тер на юго-востоке Кентукки интересен тем, что он показывает: ловушка бед­ности более локализована, чем предполагают штампованные представления о бедности белых в Аппалачах. В действительности восемнадцать из двадцати беднейших полностью белых районов США находятся на юго-востоке Кентук­ки. Все эти ловушки бедности существуют уже длительное время.

У других народов тоже есть ловушки бедности, границы которых проведе­ны по этническому признаку. Среди мексиканских индейцев уровень беднос­ти составляет 81 %, в то время как среди белых и метисов — 18 % [24]. У гвате­мальских индейцев вдвое выше вероятность оказаться неграмотными (80 % индейцев неграмотны), чем у остальных гватемальцев [25]. Даже среди корен­ных жителей есть различия. У коренных гватемальцев, говорящих на языке квеча, доход на 22 % ниже, чем у тех, кто говорит на языке кекчи [26].

В Бразилии жители бедных фавел (трущоб) жалуются, что если ты из фаве-лы, известной высоким уровнем преступности, на работу тебя не возьмут. По­

Рис. 8.1. Ловушки бедности в США (районы с уровнем бедности, превышающим 35 %) этому обитатели таких фавел дают при трудоустройстве фальшивые адреса и даже занимают у друзей из других кварталов счета за электричество [27].

Хорошо известна разница между белыми и черными в Южной Африке: бе­лые там зарабатывают в 9,5 раза больше. Но гораздо менее известно о различи­ях между группами чернокожего населения. Между тем в штате Ква-Зулу-На-таль, где живет множество разных этнических групп, среди черных традици­онных сообществ (административная единица типа деревни) доходы самого богатого сообщества превышают доходы самого бедного в 54 раза.

Этнические различия распространены и в других странах. Ни для кого не секрет этническая составляющая богатых деловых элит: евреи в Соединенных Штатах, ливанцы в Западной Африке, индийцы в Восточной Африке, китай­цы-иммигранты в Юго-Восточной Азии. Почти в каждой стране есть этничес­кая группа, добившаяся больших успехов. Например, в Гамбии в бизнесе пре­обладает крошечная туземная этническая группа серахуле — их часто называ­ют «гамбийскими евреями». В Заире со времен колониального правления на менеджерских и технических должностях преобладают касайяны, или «евреи Заира» [28].

Наконец, как мы видели, есть свидетельства о ловушках бедности, в кото­рых оказались целые страны. В 1820 г. Индия была в самом конце списка из двадцати восьми стран, по которым существуют данные с 1820-го по 1992 г. В 1992 г. Индия по-прежнему находилась в конце этого списка. Северная Европа и ее заморские территории были в верхней части списка в 1820 г. и остаются там до сих пор.

Богатые тоже в ловушке

Принцип соответствия, который предсказывает наличие ловушек беднос­ти, предполагает и ловушки богатства. Он указывает на неизбежное существо­вание областей, в которых будут концентрироваться полезные навыки (квали­фикация) и которые в силу этого будут богаче других. Беглый взгляд легко распознает на карте точки такой концентрации — это города. Но и среди горо­дов есть свои зоны концентрации: крупные города в коридоре Бостон — Ва­шингтон на 80 % богаче по доходу на душу населения, чем другие [29]. Пос­кольку коридор Бостон — Вашингтон примерно соответствует зоне первона­чального заселения Соединенных Штатов, я подозреваю, что преимущество, полученное в том далеком прошлом, существенно определяет нынешнюю раз­ницу в доходах.

Очевидно также, что свои ловушки нищеты и богатства есть внутри каждого города. Бедные и богатые не разбросаны как попало, а сосредоточены в опреде­ленных кварталах, подтверждая предсказания, сделанные на основе игры в соот­ветствия на рынке недвижимости. В общих чертах правило сводится к следую­щему: если знания утекают, богатые люди захотят находиться поближе к дру­гим знающим людям, чтобы воспользоваться преимуществами этих утечек. Если преимущество утечки знания повышается в зависимости от объема зна­ний, которые у вас уже есть, богатый знанием человек может перекупить у бед­ного дом в богатом квартале.

В Вашингтоне, например, можно по центру провести вертикальную черту с севера на юг, разделив таким образом богатых и бедных (такая линия пример­но совпадет с границей парка Рок-Крик). Четверть самых богатых адресов в го­роде и пригородах находятся к западу от этой черты, а четверть самых бед­ных — к востоку. Доходы самого богатого района (по почтовому индексу) — Бетесда, Мэриленд 20816 — примерно в пять раз выше, чем самого бедного (Колледж-Хайтс, Анакостия, округ Колумбия). Как обычно, у этого деления есть сильная этническая составляющая: Бетесда 20816 на 96 % заселена белы­ми, Колледж-Хайтс на 96 % — черными [30].

Экономическая география показывает наличие пространственной концен­трации по всему миру. Эта концентрация — фрактального типа: она повторя­ется на каждом уровне. Используя общенациональные данные, мы можем под­считать, что 54 % общемирового ВВП производится на 10 % площади суши. Но даже при таком подсчете концентрация очень сильно недооценивается — ведь мы исходили из того, что экономическая активность в пределах страны рас­пределена равномерно. Очевидно, что это не так; в США, например, на 2 % тер­ритории производится 50 % ВВП. В этих цифрах отражается преимуществен­ная роль городов в производстве. Но концентрация существует и внутри са­мих городов.

Дополнения и ловушки

Важно помнить о некоторых особенностях принципа «ловушек» — от этого зависит верность сделанных на его основе предсказаний. Истории интересны только тогда, когда они могут оказаться ложными. Ключевое предположение гипотезы о соответствиях, которое может оказаться ложным, заключается в том, что квалификация существенно дополняет квалификацию. А ключевое предположение гипотезы об утечках состоит в том, что новое знание сущест­венно дополняет существующее знание. Нам необходимо, чтобы «существен­но» и «дополняет» соответствовали истине, тогда и вся гипотеза о дополнениях окажется истинной. Квалификации работников должны дополнять друг друга, причем в достаточной степени, для того чтобы перекрыть естественное убыва­ние отдачи квалификации по мере того, как квалифицированных людей ста­новится все больше. Новое знание должно дополнять уже накопленное знание и средства производства, причем настолько, чтобы преодолеть эффект убыва­ющей отдачи средств производства. Существенные дополнения квалификации и знания создают ловушки.

Принцип соответствия, как и принцип утечек, определяет напряжение меж­ду индивидуумом и обществом. Что более важно для моей производительнос­ти — то, что делаю я, или то, что делает общество? Грубо говоря, если то, что делаю я (так обстоит дело в ситуации с убывающей отдачей), то мне нет дела до разных там благодетельных и порочных кругов. Я просто получу то, что мне причитается, своим собственным трудом. Это в чистом виде логика модели Солоу в версии Мэнкью, о которой говорилось ранее. Если большее значение имеет то, что делает общество, то могут формироваться порочные круги. Мои усилия тратятся впустую, потому что остальная часть общества никаких уси­лий не прилагает. Поэтому и я их не прилагаю. Все приходят к такому умоза­ключению, и никто не прилагает никаких усилий, укрепляя каждого из нас в убеждении, что это решение было мудрым.

Я говорил о ловушках бедности на разных уровнях — квартал, этническая группа, провинция, страна. Возможно, до промышленной революции весь мир был большой ловушкой бедности. Вместе с тем даже семья может выступать в роли общества. Уровень, на котором формируется ловушка бедности, зависит от того, что из себя представляет релевантное общество, в котором работают принципы соответствия и утечки. Если члены квартала (или семьи) общаются только друг с другом (по неэкономическим причинам), тогда квартал (или се­мья) для индивидуума и есть «общество». С другой стороны, если глобальная экономика открыта по крайней мере для некоторых индивидуумов и компа­ний, то для них релевантное общество — это весь мир. К сожалению, именно у бедняков чаще всего размеры общества ограничены. У них нет информации, компьютеров и контактов, которые дали бы им доступ к глобальному знанию.

В Малави есть пословица — Wagalimoto ndi wagalimoto, wa wilibala ndi wa wilibala («Те, у кого есть телеги, разговаривают между собой, те, у кого есть тач­ки, тоже разговаривают между собой»). В Кок-Янгаке, Киргизия, люди говорят в интервью: «Богатые и бедные не любят друг друга и не будут друг с другом общаться». А в Фуа, Египет, люди «обособлены по социоэкономическому при­нципу… богатые занимаются общественными делами друг с другом, бедные тоже остаются друг с другом» [31].

Утечки, соответствия и ловушки объясняют, как может сочетаться полная нищета с правилом «люди реагируют на стимулы». Разница в доходах объяс­няется не усилиями отдельных лиц по накоплению физического и человечес­кого капитала, а разницей в знаниях и возможностях соответствия по странам и по этническим группам. У бедняков мало стимулов повышать свою квали­фикацию и расширять знания, потому что их утечки и соответствия замкнуты на других бедняках [32].

Еще о ловушках

Другая важная черта ловушек состоит в том, что особое значение имеют ожидания. Большие ожидания могут вытащить вас из ловушки.

Предположим, какая-то страна начинает с уровня, который ниже черты бед­ности. Доходность инвестиций в знания, образование и средства производства в такой ситуации будет слишком низкой, чтобы они имели смысл. Поэтому страна окажется в ловушке бедности. А теперь вообразим немного другую си­туацию: начальные условия те же, но вы ожидаете, что все будут инвестиро­вать в квалификацию, знания и средства производства. И такие ожидания ха­рактерны для всех. Теперь инвестиции имеют смысл, потому что когда они принесут плоды, то будут соответствовать высокой квалификации, созданной усилиями всех. Повторим: хорошие ожидания могут вытащить страну из ло­вушки бедности. И напротив, плохие ожидания грозят вернуть страну, рвущу­юся из бедности, обратно в ловушку. Вы не будете инвестировать, если сочте­те, что и другие не станут этого делать. Богатой или бедной будет экономика, зависит от того, чего от нее ожидают люди, — богатства или бедности.

Ожидания могут быть источником нестабильности темпов роста, что мы нередко наблюдаем на практике. Один-единственный шок в системе способен резко изменить ожидания. Вы вдруг начинаете ждать, что все прекратят инвес­тирование, и не инвестируете сами. С этой точки зрения можно объяснить пре­кращение роста в латиноамериканской экономике после долгового кризиса 1982 г., мексиканский крах 1995 г. и восточноазиатский кризис 1997-1998 гг. Темпы роста меняются более сильно, чем это оправдано изменением фунда­ментальных показателей. И так происходит, потому что резко меняются ожи­дания.

Исходя из принципа возрастающей отдачи можно утверждать, что нище­та — это отсутствие координации. Если бы все могли заранее договориться, что будут инвестировать до тех пор, пока не достигнут квалификации, превы­шающей порог ловушки бедности, то они бы выбрались из ловушки. К сожа­лению, сам по себе рынок не осуществляет такую координацию. А потому бед­ность сохраняется.

Государственная политика и бедность

Как государственная политика может повлиять на стимулы в мире утечек, соответствий и ловушек? Прежде всего надо признать, что вмешательство пра­вительства бывает необходимым средством вызволения экономики из пороч­ного круга. Очевидно, существует некая минимально требуемая ставка доход­ности инвестиций. Если при низком уровне знаний ставка доходности окажет­ся ниже минимальной, то частный сектор не станет инвестировать. Именно государственный сектор может вытащить экономику из ловушки, обеспечи­вая инвестиции в новое знание.

При этом следует соблюдать осторожность. Путем масштабных государст­венных инвестиций, финансируемых за счет высокого налога на частные ин­вестиции, из ловушки выбраться не удастся. Если главная проблема заключа­ется в низкой доходности частного капитала, не имеет смысла опускать этот показатель еще ниже. Иначе выйдет так: то, что государство дает одной рукой, другой будет отбирать.

Сама политика правительства способна стать причиной ловушки. Ошибоч­ная политика предполагает более низкую доходность в частном секторе. Если в результате осуществления такого курса доходность падает ниже требуемого минимума, то частный сектор перестает инвестировать в экономику. А значит, прекращаются частные инвестиции в знания и квалификацию, без чего нации не выбраться из ловушки.

Первый шаг в такой ситуации — положить конец неверному правитель­ственному курсу. Однако такой меры часто бывает недостаточно, чтобы стра­на вырвалась из ловушки. Правительство должно еще субсидировать все фор­мы накопления знаний и капитала. Это предполагает налоговые льготы на сред­ства производства, образование, платежи за лицензирование технологий и даже государственные субсидии на определенные товары и услуги. Средства на та­кие субсидии следует изыскивать из налоговых поступлений — таких, кото­рые не препятствуют накоплению знаний, например налогов на потребление.

Правительство также может сделать попытку решить проблему координа­ции. Если оно убедит нескольких крупных игроков инвестировать в экономику значительные средства, пусть и при недостаточно развитых для этого стиму­лах, то весь народ получает шанс выбраться из ловушки. Таков один из вари­антов взаимодействия государства и бизнеса. Именно с его помощью возник­ло восточноазиатское экономическое чудо.

Если нация в основном выбирается из ловушки, но оставляет позади ка­кую-либо этническую или региональную группу, правительство должно суб­сидировать приобретение бедными квалификации. По мере увеличения дохо­дов граждан государственные социальные программы должны расширяться. В промышленно развитых странах системы социального обеспечения работают обычно по противоположному принципу, хотя американские льготы в сфере подоходного налога — удачное исключение.

И оно служит примером того, как можно поощрять бедных за то, что они зарабатывают деньги. Субсидии, направленные на приобретение бедными ква­лификации, надо предоставлять так, чтобы доходность квалифицированного труда ни для кого не снижалась. Опять-таки один из способов добиться это­го — ввести налог на потребление.

Подсказывая, какой должна быть верная политика, истории об утечках, со­ответствиях и ловушках все же пугают элементом непредсказуемости. Разли­чия в политике не способны объяснить все отличия в экономическом росте разных стран. Некоторые страны будут бедными просто потому, что они изна­чально были бедны, или потому, что все ожидают, что они будут бедны. Не только успехом или неудачей правительственных программ определяется судь­ба бедных. Даже если члены какой-либо конкретной группы высоконравствен­ны, экономны и трудолюбивы и даже если мудрое правительство создаст им все стимулы к успеху, мы не знаем, как сложится их экономическое будущее. Слишком многое зависит от начальных условий — состояния знаний и квали­фикации — и от уровня ожиданий; однако все эти факторы крайне трудно из­мерить.

В этой главе описывались довольно мрачные перспективы для бедных, ко­торые попали в порочные круги. В следующей главе будут рассмотрены неко­торые иные аспекты технологий, дающие надежду по крайней мере отдельным отсталым регионам и странам.

Интермеццо. Война и память

Джейд — молодая женщина, выросшая в Нэхоне. В этой деревеньке 240 жите­лей, а находится она в пятидесяти милях к юго-востоку от Сеула, столицы Ко­реи. Джейд родилась в 1958 г., на год позже меня. За годы ее жизни средний доход корейцев вырос больше чем в восемь раз. За время моей жизни доход американцев вырос меньше чем в два раза.

Пожилые жители Нэхона оглядываются на свою юность, испытывая одновре­менно ностальгию и облегчение. Мать Джейд вспоминает, что в 1950-е гг. в Нэ-хоне не было магазина, приходилось идти пешком три или четыре часа в Сувон, чтобы купить сахар, соль или масло для лампы. Госпожа Кванг добавляет, что при этом каждый еще тащил на спине вязанку хвороста, чтобы продать ее в Сувоне.

Стирать мать Джейд ходила на реку. «Я вставала в три часа ночи, так мно­го надо было успеть, — говорит госпожа Кванг. И вздыхает: — Но эта старин­ная одежда была очень красивая».

«Самые бедные просто ели кору деревьев и какие-нибудь травы, которые мож­но было найти весной, — вставляет госпожа Ю. — Перед сбором риса всегда были голодные времена».

Тон разговора становится печальным, когда они вспоминают войну. Мужа госпожи Кванг заставши, как раба, работать в угольной шахте на севере, отку­да он вернулся совсем больным. Когда шла война с Северной Кореей, вспоминает госпожа Кванг, все бежали на юг, стараясь не обращать внимания на трупы на дороге.

Отец Джейд имел диплом юриста, но двадцать лет войны помешали ему за­ниматься своим делом. Он работал на земле и вкладывал свои надежды в детей. Джейд поехала учиться в Сеульский университет. Она закончила обучение, вы­шла замуж и уехала в Японию. Сестра ее сейчас живет в Инхоне, в квартире, где есть «стиральнаямашина, соковыжималка, сушилка, блендер». Мать осталась в Нэхоне.

Но теперь и в старой деревеньке есть все признаки общества потребления. Дороги заасфальтированы, на домах торчат телевизионные антенны и спут­никовые тарелки, бросаются в глаза электрические и телефонные провода. Прав­да, не так привлекательно выглядят многочисленные пластиковые бутылки и банки в кюветах. Фабрика полиуретановой пены дает местным жителям рабо­ту. Молодежь больше не рассуждает о войне и политике, а говорит о спорте, за­граничных путешествиях и одежде. Питание за последние десятилетия настоль­ко улучшилось, что представители нынешнего поколения в среднем на одиннад­цать сантиметров выше, чем их бабушки и дедушки [1].

Глава 9
Созидательное разрушение: сила технологии

Думаю, в мире найдутся покупатели, может быть, для пяти компьютеров.

Томас Уотсон, президент IBM, 1943 г.

В предыдущей главе технологическое знание было представлено как сила, создающая ловушки бедности. Но у технологии есть другие особенности, бла­годаря которым она дает надежду тропическим странам — тем, у которых в старые технологии было инвестировано меньше, чем в промышленно развитых странах. По крайней мере, у некоторых тропических стран есть возможность перескочить через несколько технологических ступеней и оказаться прямо на передовом рубеже технического развития. Однако, чтобы воспользоваться та­кими возможностями, необходимы минимальный уровень квалификации, ба­зовая инфраструктура, некоторый предыдущий технологический опыт и бла­гоприятствующая государственная политика.

Шок новизны

Я гляжу на вещи, беспорядочно лежащие на столе в моем рабочем кабинете, и почти все, что я вижу, — предметы, которых еще несколько лет назад не су­ществовало. Самый важный из них — компьютер-лэптоп, на котором я пишу эти строки. Его не было даже в 1985 г., когда я защищал диссертацию. Я тогда с большими сложностями распечатал текст на старинном (по нынешним мер­кам) компьютере-мэйнфрейме. А всего за несколько лет до этого я печатал ре­фераты и курсовые в старших классах и в колледже на механической пишущей машинке. Когда же в 1986 г. во Всемирном банке мне выдали мой первый лэп­топ, у него обнаружилась привычка к похищению невинных компьютерных файлов, которые бесследно исчезали. Как-то мне пришлось набирать один и тот же текст четыре раза.

Сегодня мой лэптоп поправляет мне правописание и грамматику. Он под­соединяется к телефонной линии, так что я могу посылать и получать письма; электронная почта, скоростные модемы и тоновый набор — точнее, техноло­гии, которые делают все это возможным, — не существовали еще несколько лет назад. Я могу также входить в Интернет — еще одна новая технология — и читать тысячи экономических статей и просматривать информационные сай­ты. Значительная часть исследований для этой книги проводилась с помощью Всемирной сети. Я могу найти в Интернете электронные адреса и телефоны других экономистов. Эти адреса и телефоны я храню в электронном органай­зере фирмы Sharp, сейчас уже почти антикварном по сравнению с карманным компьютером, каких тоже несколько лет назад не было.

Кофе, который я пью во время работы, — высококачественный кофе из Star­bucks, еще один продукт, недоступный всего несколько лет назад. Раньше мои запасы хорошего кофе зависели от того, что удавалось приобрести во время редких поездок в Боготу, столицу Колумбии. В крайнем случае приходилось довольствоваться тем ужасом, который предлагали в местном гастрономе. Сейчас Starbucks есть на каждом углу. Дома, чтобы хорошенько взбодриться, я готовлю кофе в дешевой кофеварке-эспрессо.

Мы живем во времена потрясающей технологической революции. Я уже го­ворил, что экономический рост не объясняется только накоплением физичес­кого капитала. В значительной мере рост зависит от других факторов. И одним из таких факторов являются технологии.

Мой компьютерный модем в двадцать два раза быстрее, чем модемы двад­цатилетней давности [1]. Всего с 1991-го по 1999 г. средняя цена одного мега­байта жесткого диска упала с пяти долларов до трех центов [2]. Вычислительная мощь на один вложенный доллар за последние два десятилетия выросла в 10 ООО раз. Зато стоимость пересылки информации по оптоволокну за тот же пе­риод снизилась в тысячу раз. А использование полупроводниковых приборов на единицу ВВП в США выросло с 1980 г. в 3500 раз. В 1981 г. Интернет объеди­нял 213 компьютеров. Теперь их 60 миллионов [3].

И такие потрясающие скачки произошли не только в сфере высоких техно­логий. С 1970-го по 1994 г. удвоились урожаи пшеницы; урожаи кукурузы и риса тоже подскочили — на 70 и 50 % соответственно. Урожаи злаковых куль­тур в Азии продемонстрировали еще более удивительный рост, утроившись за последние сорок лет [4]. Промышленность стала более эффективной. Появи­лись новые технологии вроде системы управления запасами «точно вовремя» и машин с числовым программным управлением. Поразителен прогресс в здра­воохранении. Например, лечение психических расстройств — таких, как ши­зофрения и депрессия, значительно упростилось после открытия новых ле­карств — «Риспердала» и «Прозака», которые принесли облегчение миллио­нам страдальцев.

Перечень можно продолжать. Технический прогресс — это огромная сила, стоящая за экономическим ростом. Ведь он, собственно, и заключается в про­изводстве новых товаров и новых технологий. Однако побочный эффект это­го процесса состоит в уничтожении старых товаров и отрицании старых техно­логий. В предыдущей главе мы рассматривали, как новая технология дополняет существующую, и эти рассуждения, казалось бы, не сулили отсталым странам ничего оптимистичного. Теперь попробуем понять, как новая технология по­рой может заменять старую и таким образом предоставляет шанс отсталым странам или регионам догнать лидеров. Прежде всего давайте восславим удиви­тельную силу технологии, которая позволяет получить больший объем продук­ции при неизменных затратах. Пусть примером нам послужит освещение — тем более что мы в состоянии точно измерить затраты на входе (в британских тепловых единицах) и объем выпуска (в люмен-часах).

История света

Первым известным способом освещения был костер, которому примерно 1,4 миллиона лет [5]. Изобретателем костра был наш не слишком сообрази­тельный предок Homo australopithecus. Каждый, кому приходилось ставить па­латку при свете костра, знает, что огонь поглощает много энергии, но дает не очень много света. Более продвинутые люди палеолита, 42-17 тысяч лет назад, заменили костер на сжигание животного жира в каменных лампах. По меркам палеолита это явилось серьезным прорывом: в качестве источника света жиро­вые лампы с энергетической точки зрения были как минимум в двадцать два раза эффективнее костра.

Двигаясь вверх по лестнице эволюции, мы добираемся до вавилонян, кото­рые примерно в 1750 г. до н.э. использовали для освещения своих храмов кун­жутное масло. Оно было вдвое эффективнее, чем животный жир. Наконец, во времена греков и римлян появляются свечи, коэффициент освещения кото­рых вдвое выше, чем у кунжутного масла. Платон писал при свечах. На протя­жении следующих 1800 лет никакого прогресса в этой области не было.

Свечи удалось превзойти с помощью китов. Лампы с китовым жиром при одинаковых затратах энергии давали примерно вдвое больше света, чем свечи. В начале XIX века китобои беспощадно охотились за этими благородными мле­копитающими с целью добычи их жира. Как раз когда киты оказались на грани вымирания, их (и нас) спасло открытие нефти. Эдвин Л. Дрейк прорыл пер­вую в мире нефтяную скважину возле Титусвилля в Пенсильвании 27 августа 1859 г. Керосиновые лампы при одинаковом расходе энергии были примерно на 20 % ярче, чем лампы с китовым жиром, а нефть была значительно дешевле китового жира.

Затем появился Томас Эдисон и подарил нам электрическую лампу, кото­рая оказалась громадным усовершенствованием — энергетически она в шее­тнадцать раз выгоднее керосина. Электрическую лампу продолжали улучшать вплоть до появления современных компактных флуоресцентных лампочек, ко­торые к 1992 г. светили в 26 раз ярче эдисоновских при равных затратах энергии. Так что сегодняшнее освещение при одинаковом расходе энергии в 143 000 раз ярче, чем костры пещерных людей (рис. 9.1).

Огромные технологические достижения и рост заработной платы означают, что теперь за данное количество труда мы можем приобрести гораздо больше света. А именно, в 840 000 раз больше света за час труда, чем австралопитек.

Рис. 9.1. Яркость света на единицу расхода энергии.

 Да­же если мы не будем рассматривать всю эволюционную лестницу, разница все равно значительна. Мы можем купить за час работы в 45 ООО раз больше света, чем могли рабочие двести лет назад.

Хорошо, но не панацея

Технология — прекрасная вещь, но давайте не будем возводить ее в ранг очередного эликсира роста. Технология так же реагирует на стимулы, как и все прочее. Когда есть технология, но нет стимулов к ее использованию, ничего особого не произойдет. У римлян были паровые машины, но использовались они только для открывания и закрывания дверей храма [6]. У них был даже ав­томат для продажи святой воды в храме, который работал, если опустить в не­го монетку. У них были машины для жатвы, подшипники, водяные мельницы и водяные насосы, но устойчивого экономического роста они не добились. Бы­ли также рычаги, болты и блоки, которые они использовали в основном для военной техники [7].

У майя и ацтеков было колесо, но оно применялось только для детских иг­рушек [8]. В Хайдерабаде (Индия) возникло первое производство высокока­чественной стали, которую экспортировали в средневековую мусульманскую империю, — а там сталь использовали для ковки мечей, чтобы вести священ­ную войну с неверными.

Самый яркий пример владения технологическими знаниями и неспособ­ности поддерживать рост подушевого дохода представляет собой Китай. Ки­тайцы за полтора тысячелетия до европейцев научились лить сталь. У них бы­ли железные подвесные мосты, которые европейцы позже стали копировать. Китайское сельское хозяйство было достойно восхищения — чего стоят высо­коурожайные рисовые поля с инженерными гидравлическими средствами для ирригации и осушения! В Китае земледельцы использовали железный плуг, сеялку, борону, множество разных удобрений, а также химические и биологи­ческие методы защиты растений. К эпохе династии Минь (1368-1644) у Китая был порох, колесные мельницы, тачки, прялки, книгопечатание, бумага (даже туалетная бумага, что совсем уж невероятный прорыв), компас и трехмачто­вые океанские корабли [9]. Но китайцы решили не конкурировать со своими технологиями на мировом рынке и закрыли границы. Поэтому страна пережи­вала застой до XIX века, пока европейцы, использовавшие аналогичные техно­логии, не подчинили ее своей власти. (Подумайте, насколько иной была бы ис­тория, если бы Америку открыли китайцы.)

В сегодняшнем мире мы можем составить некоторое представление о тех­нологическом прогрессе путем измерения роста производительности — той составляющей экономического роста, которая не объясняется увеличением чис­ла машин и объема рабочей силы. В промышленно развитых странах рост про­изводительности составляет 1-2 % в год. Это объясняет фактически весь рост объема выпуска на одного работника. Однако даже если границы технического развития расширяются на 1-2 % в год, незаметно, чтобы многие бедные стра­ны пожинали плоды прогресса. Как вы помните, темпы роста подушевого ВВП в типичной бедной стране в 1980-1998 гг. были равны нулю. Разница в росте производительности объясняет около 90 % различий в темпах роста на душу населения по странам в 1960-1992 г.

В некоторых странах рост производительности даже был отрицательным. Например, в Коста-Рике, Эквадоре, Перу и Сирии реальный ВВП на душу насе­ления с 1980-го по 1992 г. падал темпами, превышающими 1 % в год. Причем тогда же в этих странах основной капитал на душу населения увеличивался бо­лее чем на 1 % в год, и повышался уровень образования. Не утверждаю, что в Коста-Рике, Эквадоре, Перу и Сирии наблюдался технический регресс. Но оче­видно, что какие-то факторы мешали прогрессу. Рост на основе технического прогресса — процесс отнюдь не автоматический.

Подобно тому как рост производительности объясняет большую часть раз­личий в подушевом росте разных стран, разница в уровне развития техноло­гий объясняет основные различия в величине подушевого дохода. Американ­ские рабочие производят в двадцать раз больше на единицу рабочей силы, чем китайские. Если бы у китайских рабочих была такая же технология, как у аме­риканских, тогда американские рабочие производили бы только вдвое больше китайцев (что можно было бы объяснить более высоким уровнем образования и большим количеством машин у американских рабочих). Львиная доля более высокого объема выпуска на одного рабочего в США по сравнению с Китаем объясняется более высокой технологической производительностью [10]. Бед­ные страны — такие, как Китай, продолжают отставать в технологическом раз­витии, несмотря на широкую доступность передовых технологий. Технология сама по себе не может повсеместно улучшить жизнь.

Технический прогресс

Экономика переживает подъем, когда у людей есть стимул применять новые технологии, и они готовы пожертвовать сегодняшним потреблением, чтобы внедрять новую технологию ради будущих благ. Это ведет к уверенному росту производительного потенциала экономики и повышению доходов населения.

Стимулы, которые существенны в этом случае, — те же, о которых я говорил и раньше. Важнее всего хорошее правительство, которое не ворует плоды тру­да рабочих. У римлян и китайцев были централизованные авторитарные прави­тельства, тратившие большую часть своих ресурсов на войну и бюрократию. В

Римской империи производство считалось чем-то, что следует оставить на до­лю рабов, но по отношению к техническому прогрессу это не очень хорошая позиция. В Америке XIX и XX вв. был (и есть) живой и активный рынок, кото­рый вознаграждал изобретателей за найденные ими новые улучшенные спосо­бы освещения. В Эквадоре, Коста-Рике, Перу и Сирии проводилась непредска­зуемая политика — она не способствовала инвестициям в будущее через инно­вации. Так что мы приходим к прежнему выводу: для роста важны стимулы.

Но со стимулами к техническому прогрессу все не так просто. Технический прогресс порождает как победителей, так и побежденных. За его радужным фа­садом скрывается ряд технологий и товаров, которые подверглись разрушению. Экономический рост — это не просто увеличение количества чего-либо и про­изводство все большего количества старых товаров. Гораздо чаще это процесс замены старых товаров новыми. Люди, которые производили старые товары, могут потерять работу, несмотря на то, что по ходу прогресса создаются новые рабочие места, — вероятнее всего, не для тех, кто потерял работу. В Соединен­ных Штатах, например, каждые три месяца закрывается около 5 % рабочих мест и примерно столько же новых рабочих мест появляется [11]. Группы интересов, связанные со старыми технологиями, могут пытаться блокировать новые тех­нологии.

В нашем примере с освещением производителям неэкономичных средств освещения приходилось уступать дорогу производителям экономичных. Све­чи проиграли лампам с китовым жиром, которые, в свою очередь, проиграли керосиновым лампам, а потом и те проиграли электричеству. Производители свечей, китобои и люди, занимающиеся очисткой керосина, последовательно теряли работу по мере продвижения новой технологии. Это не новая мысль. Экономист Джозеф Шумпетер еще в 1942 г. заметил, что процесс экономичес­кого роста «постоянно революционизирует экономическую структуру изнут­ри, постоянно разрушая старое и постоянно создавая новое. Процесс Созида­тельного Разрушения — основной в картине капитализма» [12].

Экономисты Филипп Агион и Питер Хоуитт в недавнем исследовании осо­бо выделили этот аспект проблемы роста [13]. Они отмечают, что процесс со­зидательного разрушения усложняет стимулы для инноваций. Ученые гово­рят о причинах, по которым при свободном рынке темп технологических ин­новаций может быть очень низким. Те, кто внедряет технические новшества, не могут пожать в полной мере плоды своих усилий, поскольку инновации поддаются имитации. (Фирма Apple не получила от разработанного ею графи­ческого интерфейса пользователя столько доходов, сколько могла бы, потому что Microsoft имитировала новинку в Windows.)

Поскольку общественная прибыль от инноваций выше, чем частная, час­тные лица не создают и не продвигают технические новшества с той активнос­тью, в которой заинтересовано общество. Один из способов решения пробле­мы — патентная зашита. Но ее механизм очень несовершенен и не позволяет компенсировать прибыль, которую упускают первопроходцы (это подтверди­ла на собственном примере фирма Apple). Невозможность полностью присво­ить инновации как явление, по своей природе сходно с «утечками знания», о которых шла речь в предыдущей главе.

Агион и Хоуитт обращают также внимание на еще один малоприметный фактор, объясняющий возникновение многих препятствий для инноваций в ситуации свободного рынка. Те, кто внедряют новшества, ясно осознают, что завтрашние инновации в конце концов сделают устаревшими сегодняшние. Это снижает доходность сегодняшних изобретений и в конечном счете работа­ет против инноваций. Печально, потому что будущие изобретения должны строиться на нынешних. Исаак Ньютон говорил: «Если я видел дальше других, то только потому, что стоял на плечах гигантов» [14].

Сегодняшние инноваторы не принимают во внимание, что их инновации повысят производительность экономики. Сами они получают доход от своих инноваций только пока на рынке не появится что-нибудь еще более новое. Это опять-таки свидетельствует, что частная доходность инноваций меньше об­щественной. Если довести эти рассуждения до крайности, то инноваций может вообще не быть, так как люди будут бояться последующих инноваций. Как сказал Йоги Берра о ресторанах: «Туда никто не ходит, там слишком людно».

Итак, из-за невозможности в полной мере присвоить инновации и по при­чине их неизбежного устаревания скорость технического прогресса в рыноч­ной экономике будет снижаться. Эти отрицательные стимулы могут оказаться настолько сильны, что инновации и вовсе прекратятся, и, следовательно, эко­номический рост остановится. Выход, очевидно, состоит в создании мощных стимулов для инноваций путем субсидирования частных исследований и раз­работок. Кроме того, государству следует субсидировать приобретение лучших иностранных технологий. Со стороны МФО требуется поощрять прямые ино­странные инвестиции из стран с развитыми технологиями, побуждать прави­тельства к самостоятельным исследованиям и разработкам и настаивать на со­блюдении строгих законов по защите интеллектуальной собственности, кото­рые позволят изобретателям распоряжаться доходами от изобретений.

Мертвый груз старого

Другая проблема, связанная с «созидательным разрушением», состоит в том, что мертвый груз старых технологий ограничит выгоду от новых. Вероятно, в этом кроется одна из причин замедления роста в США и в других промышленно развитых странах. Существующие технологии себя изжили, а продвижение к новым совершается недостаточно быстро. Даже промышленно развитые стра­ны не полностью перешли на электронные технологии, с которыми связано будущее, — возможно, из-за этого и замедляются темпы роста [15]. (Я только что потратил два часа, пытаясь заказать билет на международный авиарейс че­рез Интернет, пока в конце концов не позвонил в старомодное агентство и не попросил, чтобы они сделали это за меня. Электронная революция — это здо­рово, но у нее свои болезни роста.)

Классическая статья историка экономики Пола Дэвида (которую я только что нашел в Интернете, правда, после утомительных поисков) описывает тор­мозящий эффект старой технологии во время более ранней технологической революции — когда паровые двигатели сменялись электрическими [16]. Дей­ствительно, время постепенного распространения электродвигателей совпало с замедлением роста производительности, как в США, так и в Великобритании. В 1910 г. было электрифицировано только 25 % американской промышленности, хотя Эдисон изобрел центральную электростанцию в 1881 г. Электродвигатель приживался с трудом, так как его внедрение требовало модернизации сущес­твующих производств. При использовании парового котла фиксированные из­держки на него были высоки, поэтому паровой двигатель ставили посреди цеха, и затем его энергия при помощи рычагов и приводных ремней передавалась на все машины фабрики. Большим преимуществом электродвигателя оказалось то, что его можно было установить внутри каждой отдельной машины, так что центральный двигатель уже не требовался. Можно было также сэкономить на инвестициях в фабричное оборудование, потому что рычаги, ремни и громоз­дкая инфраструктура больше были не нужны. Как только перестало иметь зна­чение расположение материалов по отношению к источнику энергии, всю сис­тему движения материалов внутри фабрики можно было оптимизировать. Многоэтажные фабрики, которые были предпочтительнее при использовании паровой энергии и средств ее передачи, были заменены одноэтажными. Фабри­ка с несколькими источниками энергии была менее подвержена риску полной остановки. При паровом двигателе производство могло встать из-за проблемы с паровым котлом или любым из рычагов и ремней. Если же выходила из строя электрическая машина, поломка затрагивала только то оборудование, в кото­ром находился неисправный двигатель.

Тем не менее эти преимущества не были реализованы сразу. Ведь большие средства уже были вложены в фабрики с рычагами и ремнями. На начальной стадии внедрения электрического двигателя он просто заменил паровой в ка­честве центрального источника энергии. Только по мере старения существо­вавших фабрик и строительства новых по принципу децентрализованного рас­пределения электроэнергии были использованы все возможности новой техно­логии, позволяющие повышать производительность. Так, по иронии судьбы, прежние технологические успехи (связанные с внедрением паровых машин)

7 - 2501 могут препятствовать новой технологии (электричеству). У отсталых стран есть естественное преимущество при внедрении новой технологии — ведь у них никогда не было старой!

Более того (с подобными явлениями мы не раз сталкивались в этой книге), решения отдельных фабрик о переходе на электроэнергию зависели от того, как вели себя другие фабрики. Строить электростанцию-генератор имело смысл только в том случае, когда поблизости было много коммерческих пользовате­лей. Если соседи не переходили на использование электроэнергии, отдельная фабрика не могла добиться успеха. Именно сетевой эффект объясняет, почему поначалу электрификация распространялась так медленно, а потом вдруг этот процесс резко ускорился. К 1930 г. 80 % американской промышленности было электрифицировано.

Аналогично далеко не сразу осознаются производительные преимущества компьютера, потому что они требуют реорганизации старых способов ведения дел. В моем кабинете до сих пор книги и бумаги занимают гораздо больше мес­та, чем компьютеры. Ведь пока экономика недостаточно компьютеризирова­на, чтобы обойтись без бумажных версий документов. Уже несложно предста­вить день, когда все деловые и профессиональные документы будут доступны в сети и устранят необходимость в полках для бумажных материалов. Но этого еще не произошло, потому что вокруг много людей традиционного склада, ко­торые пользуются чернилами и бумагой. Однако рано или поздно новая волна накроет нас с головой. Возможно, процесс уже начался. В 1997 г. в США на двадцать три человека приходился один компьютер с выходом в Интернет. Но число подключенных к компьютерной сети растет на 50 % в год [17]. Еще быс­трее Интернет распространяется во многих бедных странах, потому что они могут пропустить ряд промежуточных этапов технического прогресса. В Мек­сике уже есть 36 провайдеров интернет-услуг, в том числе один в самом отста­лом штате Чиапас.

Группы интересов и созидательное разрушение

Необходимо отметить, что будут появляться не только выигравшие от про­цесса экономического роста, но и проигравшие. В ходе экономического разви­тия некоторые старые отрасли промышленности исчезают, а новые возника­ют. Рост меняет весь экономический ландшафт, превращая фермы в рестора­ны быстрого питания и производственные площади. И поскольку, повторим, в этой игре есть не только победители, но и побежденные, понятно, почему всегда существовало мощное лобби, направленное против экономического рос­та. И дело тут отнюдь не в одном беспокойстве за окружающую среду.

В Интернете, например, есть сайт Института сохранения (Preservation In­stitute) — группы, которая призывает «покончить с экономическим ростом» [ 18]. Исследование 1999 г. предупреждает: «Расширение городов угрожает окру­жающей среде, экономике и общественному устройству Америки» [19]. Исто­рик Пол Кеннеди замечает, что экономические изменения, «так же как войны и спортивные турниры… обычно не для всех выгодны». Прогресс приносит бла­га одним, «так же как наносит вред другим» [20]. На полках библиотеки можно найти книги и статьи с характерными названиями: «Для того чтобы поддержи­вать развитие, нужно отказаться от роста», «Экономический рост и ухудшение социального обеспечения», «Развитые до смерти», «Нищета богатства», «Цена экономического роста» и более сдержанным — «Иллюзия роста: Как экономи­ческий рост обогатил немногих, разорил многих и поставил планету под угро­зу» [21 ]. В 2000 г. на ежегодной встрече МВФ и Всемирного банка в Праге демо­нстранты бросали камни и бутылки с зажигательной смесью, чтобы выразить свое разочарование в глобальном экономическом росте.

Очевидно, стимул к противодействию созидательному разрушительному росту существует у многих — например, у тех, кто работает со старыми техно­логиями. Я сопротивляюсь покупке нового карманного компьютера, потому что все нужные мне телефонные номера хранятся в уже устаревшем органай­зере Sharp Wizard. В общем, в старых отраслях всегда будет коалиция работни­ков и корпораций, требующих защиты от новых технологий. Когда новая тех­нология приходит из-за границы, протест часто принимает форму требования оградить местных производителей от конкурирующих импортных продук­тов, созданных при использовании более эффективной технологии. Среди за­щитников старых технологий бывают и государственные лидеры. Бюрократы могут ощущать, что новые технологии ставят под угрозу их методы контроля. Не исключено, что из-за этого Китай закрыл свои границы в эпоху Минь, а сегодня пытается контролировать использование Интернета. Сопротивление порой настолько велико, что рост существенно замедляется.

Историк экономики Джоэл Мокир утверждает: те же силы, которые вызва­ли первую в мире промышленную революцию в Англии, позже противодейст­вовали дальнейшему техническому прогрессу. Это привело к тому, что Англия уступила технологическое первенство Америке. Английские школы обучали элиту для определенных профессий, а не для науки и технологий. На конти­ненте, наоборот, немцы ввели свои TechnischeHohschule [22]. Американская пря­дильная промышленность рванула вперед с изобретением новой кольцепря-дильной технологии, в то время как Ланкашир остался верен устаревшей тех­нологии веретенной пряжи [23]. После трех забастовок 1850-х гг. англичане добились запрета использовать швейные машины для пошива обуви в Нор-тхэмптоне. Рабочие в оружейной промышленности в Бирмингеме сопротивля­лись внедрению прогрессивной технологии взаимозаменяемых деталей. Анг­лийские рабочие также не дали ввести новое оборудование в производстве ков­ров, стекла и металла [24].

Потом нечто подобное случилось и с Америкой, которая в 1970-1980-е гг. уступила пальму первенства Японии. Теперь застой наступил в Японии, а Аме­рика после большой встряски снова в лидерах, хотя обе страны развиваются медленнее, чем несколько десятилетий назад.

Конфликт между старой и новой технологией можно рассматривать как кон­фликт между поколениями. Старики обучены трудиться по старой техноло­гии, и их квалификация может быть жестко к ней привязана. У них есть все стимулы сопротивляться внедрению новой технологии. Молодые учатся то­му, что в данный момент является передовым рубежом развития технологий, и у них есть стимулы для ввода этой новой, более производительной техноло­гии. Будет ли происходить технический прогресс, зависит от того, кто занима­ет ключевые позиции в управлении. В демократическом обществе это может зависеть от демографических факторов — то есть от того, какую долю населе­ния составляют пожилые люди. А это, в свою очередь, определяется темпами роста численности населения. Если они высоки, то большинство составляет молодежь; если численность населения растет медленно, то в большинстве оказываются старики [25]. В бедных странах население увеличивается быстро, и потому у них есть преимущество — на молодых приходится основная часть жителей.

С такой точки зрения более понятны некоторые интересные факты из не­давнего экономического прошлого. Замедление экономического роста в про-мышленно развитых странах совпадает со старением населения. Вот и ответ, почему электронная революция последних двух десятилетий еще не привела к ожидаемому подъему производительности: старые поколения сопротивляют­ся тому, чтобы персональный компьютер пронизал всю социальную инфра­структуру. (Моя мама упорно сопротивляется использованию электронной по­чты и до сих пор печатает свои письма ко мне на электрической пишущей ма­шинке — возможно, последней в Америке.) При этом американская экономи­ка более динамична, чем другие развитые экономики. Это связано с более быс­трым ростом численности населения и его относительной молодостью, если брать средний возраст (что отчасти вызвано иммиграцией).

Демографические особенности объясняют еще одно важное экономическое событие: общую неудачу трансформации, совершающейся в бывших комму­нистических экономиках Восточной Европы и бывшего Советского Союза. Это все страны с почти нулевым ростом численности населения, в котором боль­шую часть составляют пожилые люди. Наряду с прочими причинами неудачи, с которыми сталкиваются эти государства после демонтажа плановой эконо­мики, вызваны тем, что у власти по-прежнему находятся группы интересов, защищающие старые методы производства. На предприятиях пожилые менед­жеры по-прежнему сопротивляются внедрению новых западных технологий, которые дали бы преимущество молодым перед стариками.

Покойный экономист Манкур Олсон отметил еще одно свойство экономи­ческого роста, которое связано с наличием в обществе групп, заинтересован­ных в старых технологиях. Олсон обратил внимание на интересный факт — быстрый подъем экономики наблюдается после больших войн или других об­щественных потрясений. Среди примеров — резкий рост в Японии, Германии и Франции после Второй мировой войны. По утверждению ученого, это объ­ясняется отчасти тем, что в ходе войн и революций происходит уничтожение старых групп интересов, и такая ситуация позволяет новым лидерам выйти вперед. Продолжив рассуждения Олсона, можно сказать, что война и револю­ция вышибают из седла старое поколение и дают возможность новому поколе­нию внедрить новую технологию.

Наглядным примером служит развитие сталелитейной промышленности в Японии и Америке после Второй мировой войны. Различия связаны с тем, что в Японии произошли мощная встряска и появление новых лидеров, а в США, где сохранялась стабильность, инновации встречали сопротивление со сторо­ны групп интересов.

Вследствие американской оккупации Японии тяжелая промышленность страны «очистилась» от бывших лидеров. Молодой инженер Нисияма Ятаро стал президентом концерна Kawasaki Steel и произвел в отрасли настоящую технологическую революцию [26].

В 1952 г. две австрийские компании изобрели кислородный конвертер — он должен был заменить распространенную в то время мартеновскую печь. Изоб­ретение пытались продать и американцам, и японцам. Американцы, которые производили в десять раз больше стали, чем японцы, и вложили много средств в мартеновское производство (при его помощи они обогнали британцев, ис­пользовавших бессемеровский процесс) [27] отвергли предложение. Нисияма Ятаро, наоборот, принял новую технологию в конце 1950-х гг., и вскоре за ним последовали другие японские фирмы. После того как конвертерное производ­ство было доведено до совершенства, удалось снизить производственные из­держки на 10-20 % по сравнению с технологией мартеновской печи и к тому же в десять раз сократить время обработки сырья. Более того, внедрение одной технологии породило другую. Сталь после рафинирования отправлялась не­посредственно на производство слябов — так в Японии было освоено непре­рывное литье. В Америке же по-прежнему рафинированная сталь охлаждалась в чушках и затем снова нагревалась для производства слябов. Непрерывное литье было более экономичным с точки зрения расхода энергии, так как не приходилось повторно нагревать чушки.

Переход к непрерывному литью естественным образом вытекал из техно­логии кислородного конвертера. В противном случае создавался бы дисбаланс между скоростью производства слябов и темпами выплавки стали. Это ново­введение привело к внедрению компьютеризированного контроля за всем про­цессом производства — Япония сделала этот шаг в 1962 г. и в 1980-е гг. уже бы­ла мировым лидером в данной технологии [28]. С 1957-го по 1993 г. эффектив­ность использования ресурсов в японской сталелитейной промышленности по­высилась более чем в два раза, в то время как в Америке она осталась примерно на том же уровне [29]. За четыре последние десятилетия производство железа и стали в Японии выросло вчетверо, а в Америке — только на 13 % [30]. С 1960-го по 1996 г. на мировом рынке стали доля Японии удвоилась, а доля США вдвое снизилась. Но с недавних пор и Япония, по естественному закону смены поко­лений, стала терять контроль над рынками, уступая его новичкам — таким, как Корея и Тайвань [31].

Как показывает история с японской сталью, напряжение между группами интересов в старых технологиях и новыми технологиями может дать отста­лым экономикам преимущество. Продвинутая экономика будет делать ставку на существующую технологию, поскольку работники натренировались имен­но на ней и с ней связывают свои навыки и производительность [32]. Сравните это с отсталой экономикой — в ней работники не были обучены по старой тех­нологии, потому что некоторые отрасли промышленности вообще не были развиты или потому что старые фабрики были во время войны разрушены. При освоении новых отраслей промышленности отсталой экономике будет вы­годно перескочить сразу к новой технологии. Такой рывок позволит ей пере­гнать развитую экономику. Как считают некоторые исследователи, именно по­этому Япония догнала в послевоенные годы Америку. Не правда ли, сказанное противоречит мысли предыдущей главы о том, что отсталые экономики всег­да будут находиться в невыгодном положении!

Но прежде чем возрадоваться благам отсталости, следует заметить, что силы, о которых в предыдущей главе шла речь, продолжают действовать. Да, отста­лость может помочь некоторым странам прорваться сразу на передовые рубежи развития технологий. И вместе с тем в отсталости есть несомненные минусы. У слаборазвитых стран просто нет условий для введения новых технологий. На­пример, переход к компьютеризованному процессу наблюдения за литьем ста­ли требует знания компьютеров. Еще более базовой предпосылкой прогресса является наличие надежных источников энергии, а они зависят от транспорт­ной инфраструктуры экономики. Экономика может быть «слишком отсталой», и тогда у нее не будет шанса допрыгнуть до передовых рубежей. Именно поэто­му Чад не сравнялся с Соединенными Штатами так же, как Япония. Не сущес­твует общей тенденции, согласно которой бедные страны догоняли бы богатые. Напротив, в среднем бедные страны еще сильнее отстают.

Имитация

Вряд ли новая технология зародится в бедных странах, но они и не должны рождать своих Томасов Эдисонов и Биллов Гейтсов. Их преимущество состо­ит в возможности повысить свой технологический уровень, перенимая изо­бретения у богатых стран.

Как мы видели на примере с текстильной промышленностью Бангладеш в предыдущей главе, бедные страны могут оказаться на передовом рубеже тех­нического развития, копируя технологии промышленно развитых стран. Во время обучения в Корее бангладешские текстильщики переняли навыки ко­рейских мастеров, а бангладешские менеджеры переняли приемы корейских менеджеров. В результате в Бангладеш возникла многомиллиардная экспорт­ная отрасль — производство текстиля.

Как видно из этого примера, надежнее всего передавать передовую техноло­гию от богатых стран бедным путем прямых иностранных инвестиций. Если бы корейская фирма Daewoo не решила инвестировать средства в Бангладеш, бангладешский технологический скачок так бы и не состоялся.

Есть и косвенные свидетельства того, что прямые иностранные инвестиции способствуют техническому прогрессу. Так, в результате нескольких эмпири­ческих исследований было обнаружено, что более высокий приток прямых инос­транных инвестиций (по отношению к ВВП) приводит к экономическому рос­ту в бедных странах. Возможно, это происходит посредством внедрения тех­нологий [33]. В Индонезии на предприятиях, которыми владеют иностранцы, выпуск на одного работника выше, чем в местных компаниях. Но это привело к тому, что объем выпуска на одного работника увеличился и в местных фир­мах — и вероятно, благодаря имитации технологий [34].

Еще один канал, по которому иностранная технология может поступать в страну, — импорт оборудования. Жителям бедных странах совсем не сложно оказаться на передовых рубежах компьютерных технологий: для этого доста­точно купить лэптоп Dell Latitude CPi с Microsoft Windows Word и Excel. В од­ном из недавних исследований было выявлено, что импорт оборудования дей­ствительно способствует росту [35]. Если правительство настолько глупо, что­бы запретить ввоз импортного оборудования, то это окажет негативное влия­ние на экономику. Например, Бразилия медленнее других стран осваивала ком­пьютеры из-за правительственного запрета на их импорт. Это была неудачная попытка развить местную компьютерную промышленность — классический пример попытки группы интересов остановить технический прогресс.

В целом процесс имитации реагирует на те же стимулы, что и инновации. Правительство должно субсидировать технологическую имитацию, потому что она благотворна не только для самого имитатора, но и для других компаний страны. И, конечно, деловой климат должен благоприятствовать прямым ино­странным инвестициям и импорту оборудования, не говоря уже о предприни­мательстве как таковом.

Бангалор

Бангалор — столица штата Карнатака на юге Индии. Этот город, располо­женный на плато, издавна известен своим освежающим климатом и садами. Когда-то Бангалор был сонным местечком, куда отправлялись новобрачные и пенсионеры, чтобы оказаться подальше от цивилизации [36].

Ныне, однако, Бангалор известен совсем другим. Его именуют индийской Силиконовой Долиной, поскольку он стал одним из крупнейших центров кон­центрации производства программного обеспечения в третьем мире. В барах с названиями вроде NASA и Pubworld на Черч-стрит молодые программисты об­мениваются последними новостями отрасли («сплетни Черч-стрит»). Среди их клиентов — Citibank, American Express, General Electric и Reebok [37]. Здесь есть представительства Texas Instruments, Sun Microsystems, Novell, Intel, IBM и Hew­lett-Packard. Среди местных фирм — Wipro, Tata, Satyam, Baysoft и Infosys. Не­которые местные фирмы создали коалиции с иностранными партнерами (Wip-ro с Intel, Tata с IBM). На Черч-стрит приезжают представители рекрутерских компаний, чтобы набрать программистов в настоящую Силиконовую Доли­ну. В Бангалоре сосредоточена значительная часть производства программно­го обеспечения Индии (которое оценивается в 2,2 миллиарда долларов). Этот город — хороший пример того, как отсталая область может рывком достичь передовых рубежей развития технологий.

Но почему Силиконовые Долины по всему миру столь упорно концентри­руются в конкретных местах? История Бангалора, как и многие другие, начи­нается (но не кончается) с государственного вмешательства и с университета. Для Бангалора Индийский научный институт был тем же, чем для Силиконо­вой Долины был Стэнфорд, а для Route 128 — Массачусетский технологичес­кий институт.

В 1909 г. индийский промышленник Джамсетджи Насарванджи Тата осно­вал в Бангалоре Индийский научный институт, ставший лучшим в стране на­учно-технологическим центром. Как и всех прочих, предпринимателя привлек прекрасный климат. После обретения Индией в 1947 г. независимости, в Банга­лоре открылись государственные агентства по обороне, авиации и электрони­ке: Hindustan Aeronautics, Bharat Electronics, Indian Space Research Organization и National Aeronautical Laboratory. Можно понять, почему к этому месту потяну­лись программисты. И все-таки остаются вопросы. Программисты прибывали в Бангалор, потому что там уже были программисты, которые, в свою очередь, приехали потому, что там уже были программисты. Почему же по всему миру программисты селятся на таком ограниченном пространстве?

Пока я рассматривал технологические инновации как сознательное реше­ние инноваторов, которые реагируют на стимулы, нередко подкрепленные го­сударственным вмешательством. Но у изобретательства есть и бессознатель­ный аспект — его определяют как зависимость от предшествующего развития. Инноватор не может предсказать, к чему приведет конкретная инновация. Джамсетджи Насарванджи Тата не предполагал в 1909 г., что создание техни­ческого института повлечет концентрацию компьютерной индустрии в Банга­лоре (тем более что тогда и компьютер еще не изобрели).

Зависимость от предшествующего развития и удача

Да, чаще всего трудно предвидеть, приведет конкретное изобретение к серии дальнейших изобретений или заведет в технологический тупик. Тут вновь маячит призрак неопределенности. Некоторым обществам не повезло — они внедряли технологии, которые были хороши для конкретного момента, но не обладали особым инновационным потенциалом. Зато другим сопутствовало везение, и они вставали на путь, оказавшийся технологически плодотворным. Это и есть за­висимость от предшествующего развития. Будущий успех страны определяется тем путем, который она избрала в прошлом. Например, в Англии XVIII века мно­го внимания уделялось техническому прогрессу в горном деле, поскольку страна обладала обширными запасами угля. Проблема, с которой столкнулись англича­не, заключалась в устранении воды из угольных шахт. Дальше сложилось так, что шахтеры «работали над созданием более совершенных насосов и это привело к появлению более точных бурильных машин и других орудий, которые в конеч­ном счете позволили разработать паровые и современные гидроисточники энер­гии. Горное дело требовало знания металлургии, химии, механики и инженерного дела; средоточие многих ветвей знания… не могло не привести к дальнейшему техническому прогрессу». Немало великих английских изобретателей XVIII века начинали свой путь в горной промышленности [38].

Другой случай — использование колеса в транспорте на Западе. В последо­вательном продвижении от тачки к телеге, дилижансу и железной дороге кры­лась своя естественная закономерность. На Ближнем Востоке и в Северной Аф­рике, наоборот, колесный транспорт был заменен ездой на верблюдах — это случилось после изобретения верблюжьего седла около 100 г. до н.э. Использо­вание верблюдов было экономически разумным, поскольку для них не надо было строить в пустыне дорог. Тем не менее это технологический тупик. По выражению Мокира, «верблюды сберегали ресурсы… но не вдохновляли на строительство железных дорог» [39].

Более свежий пример — изобретение в Японии в конце 1960-х гг. аналого­вого телевидения с высоким разрешением. Некоторое время Япония была ми­ровым лидером в области HDTV — первые передачи вышли в эфир в 1989 г. Но затем она уступила лидерство США и Европе, которые раньше разглядели, что именно за цифровыми технологиями будущее. Первый телеэфир с исполь­зованием технологии HDTV состоялся в США в 1998 г. [40] Трудно угадать, что станет технологическим прорывом. Иногда можно просто поставить не на ту лошадь.

Дополнительность против замещения

Дело еще и в том, что новые технологии дополняют друг друга и одно изо­бретение повышает доходность другого. Этот феномен противоположен то­му, о котором я вел речь в данной главе: новая технология разрушает старую. Во многом эффект дополнительности действует так же, как игра в соответ­ствие квалификаций, описанная в предыдущей главе. Ход экономической ис­тории будет зависеть от того, что возобладает — дополнительность или заме­щение.

Железная дорога была дополнительным изобретением к паровому котлу. (Далеко бы мы уехали в вагонах, которые тянули бы лошади?) Интернет — дополнительное изобретение к персональному компьютеру. (Можете вообра­зить Интернет на мэйнфреймах?)

Если дополнительность изобретений берет верх над замещением, послед­ствия будут выражаться в эффекте, сходном с возрастающей отдачей, описан­ной в предыдущей главе.

Во-первых, изобретения будут стремиться к высокой концентрации во вре­мени и пространстве, как в центральной Англии между 1750-м и 1830 гг., в Си­ликоновой Долине в 1980-1990-е гг. и в Бангалоре сегодня. Деятельность изо­бретателей подстегивается наличием рядом с ними других изобретателей. То, где именно возникнет такая концентрация, часто зависит от случайностей вро­де места расположения университета.

Во-вторых, инновации будут появляться там, где технология уже развита. Этот эффект сводит на нет преимущества отсталости для имитации чужих от­крытий и прыжка к передовым рубежам. (С учетом эффекта дополнительнос­ти изобретений, отсталость все-таки скорее минус.) Новые изобретения будут появляться там, где они могут опираться на уже существующие изобретения. Это также зависит от предшествующего развития.

В-третьих, иногда новые изобретения вдыхают новую жизнь в существую­щие вопреки рассмотренному уже нами созидательному разрушению [41]. На самом деле оба процесса могут происходить одновременно; одни технологии под напором новых изобретений будут безвозвратно уходить в прошлое, а дру­гие — будут оставаться.

Наконец, с течением времени технический прогресс будет ускоряться. Если новые изобретения дополняют существующую технологию, то с развитием тех­нологии их доходность будет увеличиваться, и это приведет к ускорению тем­пов технического прогресса. Практика вроде бы это подтверждает. В течение первого тысячелетия нашей эры изобрести что-нибудь экстраординарное вро­де хомута было огромным достижением — он позволял лошади тянуть груз и при этом устранял давление ярма на грудную клетку животного. Даже в XIX веке должно было пройти время, чтобы от 1,2 миллиона лошадиных сил, кото­рые обеспечивали американской промышленности паровые машины в 1869 г., дойти до 45 миллионов, которые обеспечивали электрические двигатели в 1939 г. Сорокакратный прирост мускульной силы за семьдесят лет! Для сравне­ния, за последние сорок лет мы перешли от наличия 2000 компьютеров в 1960 г. со средней производительностью в 10 000 операций в секунду к наличию 200 миллионов компьютеров со средней производительностью в 100 000 операций в секунду. То есть скорость обработки информации увеличилась за сорок лет в миллион раз! [42]

Феномен дополнительности изобретений требует проявлять исторический подход и учитывать фактор ожиданий. История важна, потому что она пока­зывает: владение развитой технологией уже превращает страну в питательную среду для новых изобретений. Ожидания важны, потому что доходность изо­бретения будет выше, если есть ожидания, что все остальные совершают до­полнительные изобретения. Компьютерные компании перебираются в Банга­лор, потому что они ожидают найти там другие компьютерные компании.

Опять-таки, заметьте, что это предположение противоречит теории созида­тельного разрушения. Ведь согласно ей ожидание будущих изобретений ме­шает конкретному изобретению, предполагая его быстрое устаревание. Тем не менее и здесь обе теории могут быть верны. Какие-то изобретения отменяют существующую технологию, а какие-то повышают ее доходность.

Есть технологии, которые одновременно вызывают оба эффекта. Напри­мер, Microsoft Windows тяготела к замене графического интерфейса Apple, вы­тесняя конкурента в небольшой сектор компьютерного рынка. Вместе с тем Windows повысила доходность множества применяемых на ее базе программ. Текстовый редактор, которым я пользуюсь для написания этой книги, без Win­dows не существовал бы. Для разработки и совершенствования Windows у Mic­rosoft был мощный стимул — из-за дополнительного программного обеспече­ния, которое должны были создавать другие изобретатели. (Некоторые такие изобретатели трудятся в подразделениях самого компьютерного гиганта. Как отметило Министерство юстиции, у этой гигантской компании хорошо обсто­ят дела, если ей удается собрать все дополнительные изобретения в рамках са­мой компании.)

Технология может также быть дополнительной по отношению к квалифи­кации. Одно из свидетельств тому — возрастающая отдача квалификации в промышленно развитых странах в ходе электронной революции последних двух десятилетий. Это может быть объяснением возрастающего во многих этих странах неравенства. Людей со средним образованием электронная экономика оставляет позади, зато выпускники университетов пожинают плоды своей вы­сокой квалификации.

Такая связь между технологией и квалификацией может привести к игре со­ответствий, отмеченной в предыдущей главе. Люди будут стремиться к полу­чению высокой квалификации там, где есть высокая технология, и инвестиро­вать в новую технологию там, где налицо высокая квалификация. В итоге об­разуются разные круги — эффективные либо порочные.

Зависимость изобретений от истории и ожиданий повышает роль чистого случая. В каком-нибудь конкретном месте — например, в индийском Бангало­ре, может оказаться критическая масса изобретателей, которая будет привле­кать все новых изобретателей. Неудачи римской и китайской технологий, так и не сумевших, несмотря на многообещающее начало, преодолеть стартовый ру­беж, возможно, объясняются тем, что в обеих странах не хватило нескольких важнейших дополнительных изобретений (или людей с дополнительной ква­лификацией). В конце концов, это мог быть просто случай. Его роль я специ­ально рассмотрю в следующей главе.

Будущее тропиков

В какой мере современная электронная революция будет что-то созидать, а что-то разрушать в бедных странах — вопрос открытый. Дополнительность или замещение возобладает? Технологическая отсталость может быть, как мы видели, и преимуществом, и недостатком. Отсталость является недостатком, если учитывать, что новая технология предполагает знание существующей технологии (например, если новая технология дополняет существующую). Или что из-за низкой квалификации населения доходность новых технологий в бедных странах снижается. С этой точки зрения очень плохо, что в бедней­ших странах доля населения, пользующегося Интернетом, меньше, чем в са­мых богатых, в 10 тысяч раз.

Однако мы познакомились и с тем, как новая технология уничтожает дей­ствующую (вытесняя и отменяя ее). В этом случае отсутствие развитой техно­логии в бедных странах может явиться благом — по принципу «не было бы счастья, да несчастье помогло». Страны-аутсайдеры могут одним рывком вый­ти на передовые рубежи развития технологий. Феномен, который отмечают все путешественники, приезжающие в развивающиеся страны, — обилие мо­бильных телефонов. Поскольку государственные телефонные компании ни­когда не предлагали высококачественного сервиса, пользователи перешли пря­мо к сотовой связи, перешагнув промежуточную стадию — обычную телефон­ную сеть высокой плотности.

Далее, падение цен на коммуникации и транспорт может создать бедным странам новые возможности для заимствования знаний и технологий у бога­тых стран. Сама децентрализованная природа электронной революции может оказаться очень выгодной для бедных. Электричество, телефонная линия и компьютер — вот все, что нужно для доступа к огромному фонду знаний в Интернете. Всемирный банк много средств вкладывает в дистанционное об­учение, при котором лекторы в Вашингтоне общаются со своими слушателя­ми в бедных странах при помощи телеконференций (и наоборот). Падение цен на связь и транспорт сделает менее важным фактор близости к крупнейшим рынкам. Он работал против стран глобального Юга, когда они пытались кон­курировать на рынках глобального Севера. Компаний по производству про­граммного обеспечения Бангалора не существовало бы, если бы не радикаль­ное снижение значения фактора расстояний. Теперь по мере продолжения ком­муникационной революции можно ждать появления новых Бангалоров.

Как мы видели, за два столетия технологического прогресса богатые пока рос­ли в основном быстрее бедных. Но такое положение дел не обязательно долж­но сохраниться; изменчивая природа технологии и мощные правительствен­ные стимулы для поощрения инноваций в бедных странах способны изменить это соотношение. И все-таки то, куда идет компьютерная революция, пока от­крытый вопрос.

Заключение

Понимание того, что технологическое созидание и разрушение и составля­ют суть процесса роста, позволяет нам понять еще несколько важных вещей. Эмпирические данные свидетельствуют, что технологические инновации, ис­следования и разработки должны субсидироваться. Соединенные Штаты, на­пример, идут в неверном направлении: федеральные субсидии на исследова­ния и разработки составляют сейчас лишь 0,8 % ВВП по сравнению с 1,5 % в 1960-е годы.

У старой технологии есть свои приверженцы, которых следует победить, чтобы процесс роста продвигался вперед. Они постараются воздвигнуть барь­еры на пути новых фирм, чтобы сохранить собственную конкурентоспособ­ность при использовании старой технологии. Потому так важен благоприят­ный климат для новых поколений бизнесменов и предпринимателей.

Настала пора всем отсталым странам включить свет — свет электрической лампочки, который в 100 тысяч раз ярче, чем костер в лесу. Новая электронная экономика — обоюдоострое оружие: она может обойти и оставить позади те об­ласти третьего мира, которые слишком неквалифицированны, являются техно­логически отсталыми или слишком враждебны к предпринимательству. Но она может привести и к децентрализации производства в сторону стран — центров третьего мира и к прыжку на передовые рубежи технологического развития.

Данная глава в сочетании с предыдущей должна объяснить нам, почему мно­гие бедные экономики находятся в состоянии застоя, в то время как некоторые счастливцы догоняют богатые страны. В какой группе окажется конкретная стра­на, зависит как от удачи, так и от государственной политики. Обратимся сначала к удаче.

Интермеццо. Несчастный случай на Ямайке

У женщины в местечке Боуэр-Банк на Ямайке восемь детей. Их отец уехал в США, но там попал в тюрьму и больше не высылал им денег.

Женщина рассказывает, что 2 февраля 1999 г. ее четырнадцатилетняя дочь сильно ошпарилась кипятком — поражена была кожа от шеи до ног. «Уменя ни­когда нет заранее денег, чтобы приготовить еду, — вспоминает мать девоч­ки. — Потому я ночью пошла в город и достала деньги, купила что-то гото­вить, потому что они никогда не едят, когда утро. Моя дочь наклонилась, под­няла что-то около плита и упала большой котел сверху на плита и на она. Я пошла в больницу, и у меня никогда нет денег, чтобы регистрация ее сделала. Я прошу кого-то деньги регистрация, чтобы она в больница лежать. Я должна платить больницу 10 500 доллар за счет, а у меня нет деньги платить. Она едет обратно в больница, потому что не может поднять рука или тянуть рука, но больница ее не хочет видеть, если я не плачу деньги» [1].

Глава 10
Под несчастливой звездой

Как бы ни кичились люди величием своих дея­ний, последние часто бывают следствием не великих замыслов, а простой случайности.

Франсуа де Ларошфуко*

(«Максимы и моральные размышления», № 57. Перевод Э. Линецкой)

Нга — двадцатишестилетний вьетнамец из местечка Лао Кай. У него много детей — всего в семье двенадцать человек. Когда-то семья Нга была одной из самых богатых в деревне, но теперь они одни из самых бедных. На них подряд свалились две беды. Два года назад умер отец Нга. В семье осталось только два добытчика: сам Нга и его сорокалетняя мать. Потом сильно заболела дочь Нга Лу Сео Пао. Ей пришлось делать операции — сначала в районной больнице, а потом в окружной. Чтобы заплатить за операции, семья была вынуждена про­дать четырех буйволов, лошадь и двух свиней. Лечение стоило несколько мил­лионов вьетнамских донгов. К сожалению, девочка так и не поправилась. Все жители деревни помогали семейству, но никто не мог дать больше 20 тысяч донгов. Младший брат Нга Лу Сео Сенг, ученик шестого класса, бросил школу, чтобы помочь семье. Если бы Лу Сео Пао не заболела, говорит Нга, у семьи сейчас было бы много буйволов, он мог бы построить дом для младшего брата и Сенг продолжал бы учебу.

Сандия Чаалак — тридцатилетняя мать четырех дочерей из деревни Герува в Индии. Ее старшей девочке семь лет, а младшей нет и года. Муж Сандии чис­тил стойла на молочной ферме. Потом случилось несчастье. Уже больше года как муж болен диабетом и не может работать. Для того чтобы собрать деньги на лечение, Сандия продала дом и землю одному из односельчан за 1300 рупий, хотя такое имущество стоит больше 20 тысяч рупий. Она знает, что продеше­вила, но все равно чувствует себя в долгу у нового хозяина, потому что он по­зволил ей с семьей остаться в маленькой комнатке. Сандия стала главной до­бытчицей для родных — раз в два дня она водружает на голову вязанку хворос­та и отправляется за 10 километров, чтобы продать его. У нее мало надежд на будущее. Она живет сегодняшним днем, потому что заработка едва хватает на два килограмма риса в день. Дочери Сандии не ходят в школу, и у нее нет жела­ния их туда посылать.

У Фреды Мусонда из замбийского селения Мучинка пятеро детей. Ее муж умер в 1998 г. После похорон его родственники захватили все семейное иму­щество, включая мебель, швейные машинки мужа (он был портной) и его бан­ковскую книжку. У Фреды не осталось ничего, кроме детей. Тесть сказал, чтобы она убиралась из дома. К счастью, друг мужа отвез ее и детей в деревню, откуда она родом. Фреда не знает, как ей прокормить детей, потому что на жизнь ей не­чем зарабатывать. Ее родители очень стары и бедны. Она обрабатывала роди­тельский участок земли, но кукуруза почти не родилась, потому что в почву не вносили удобрения. Урожай маниока и проса был получше. Двое детей пошли в начальную школу в Мабонде, но поскольку Фреда не могла за них заплатить, их через некоторое время отослали назад. В тот момент, когда в дом зашел ин­тервьюер, проводивший опрос, они не знали, будет ли у них что-нибудь на обед. По словам Фреды, семья ничего не ела со вчерашнего дня, потому что ей не удалось продать свое платье. Дети питались незрелыми плодами манго [ 1 ].

Нга, Сандия Чаалак и Фреда Мусонда были вброшены в порочный круг не­грамотности, неквалифицированного труда и нищеты в результате бытовых несчастий. Когда живешь в богатой стране, легко забыть, до какой степени бед­ные люди находятся во власти природы и болезней.

Ловушки бедности, которые подстерегают людей с низкими доходами, дела­ют бедные семьи и бедные экономики крайне незащищенными от потрясений. В масштабах одного домохозяйства отдача от квалификации может зависеть от дополняющих друг друга активов и от квалификации других работников. Спо­собность использовать новые технологии, например в рамках «зеленой револю­ции», зависит от дополнительного умения правильно готовить смесь удобрений и высококачественных семян. Домохозяйства с достаточным количеством ре­сурсов могут инвестировать в квалификацию и технологию, чтобы создать бла­годетельный круг. Бедные домохозяйства не могут взять в долг, поскольку у них нет залога, и потому они не могут инвестировать в квалификацию и технологии даже там, где отдача от образования и технологии высока. Несчастье может уничтожить ликвидные активы семьи, которые можно было бы использовать для продвижения вперед. Домохозяйство может оказаться в порочном круге бедности из-за какого-то непредвиденного и большого несчастья.

Экономика катастроф

Перед лицом бедствий оказываются уязвимы и целые экономики. Напри­мер, в стране может отмечаться сравнительно высокий средний уровень ква­лификации — это создает стимулы получать квалификацию, чтобы соответ­ствовать другим квалифицированным людям. Если в обществе достаточно ква­лифицированных людей, введение новых технологий себя окупает. Но вот ка­кое-то бедствие приводит к гибели квалифицированных работников и унич­тожает активы тех, кто выжил. Ситуация резко меняется. Бедные больше не смогут платить за приобретение квалификации и новых технологий. Они рис­куют быть отброшенными назад, в порочный круг, где новые технологии не внедряются из-за преобладания работников с низкой квалификацией, а квали­фикация не растет из-за технологической отсталости.

Бедные страны в большей степени, чем богатые, подвержены природным катастрофам. С 1990-го по 1998 г. 94 % из 568 крупных природных катастроф произошли в бедных странах; 97 % от общего числа погибших за это время в природных катастрофах — жители бедных стран [2].

В период с 1960-го по 1990 г. 25 % из самых бедных 20 % стран страдали от голода; в самых богатых 20 % стран голода не было ни разу. Больше 1 % населе­ния из беднейших 20 % стран стали беженцами, спасающимися от той или иной катастрофы. В богатых странах беженцев не было. В беднейших 20 % стран у 11 % населения, не входящего в группу риска, в крови был вирус иммунодефи­цита (ВИЧ); в богатейших 20 % стран ВИЧ встречается только у 0,3 % населе­ния, не входящего в группу риска.

Все страны с самыми высокими в мире показателями распространенности ВИЧ (21 страна) находятся в Африке к югу от Сахары. Эпидемия СПИДа уже убила 14 миллионов африканцев. В Зимбабве и Ботсване каждый четвертый взрослый заражен ВИЧ. Ребенок, рождающийся сегодня в Замбии или Зимбаб­ве, с большей вероятностью умрет от СПИДа, чем выживет [3]. Если дети не умрут от СПИДа, от него могут умереть их родители; сегодня в Африке 11 мил­лионов «сирот СПИДа» [4]. Из-за СПИДа средняя продолжительность жизни в африканских странах, наиболее пораженных эпидемией, как ожидается, умень­шится к 2010 г. на 17 лет — до 47 лет вместо 64 [5]. В 1999 г. в Африке зарази­лись ВИЧ 4 миллиона человек. СПИД — не только человеческая трагедия; он лишает экономику работников, находящихся в самом активном возрасте. В Ботсване компании страхуют ведущих сотрудников — чтобы, если они умрут от СПИДа, покрыть издержки на поиск новых кандидатов [6].

Помимо эпидемии СПИДа есть еще природные и антропогенные катастро­фы. Число людей, погибших в природных катастрофах (таких, как землетрясе­ния, засухи, потопы, оползни, ураганы и извержения вулканов) и антропоген­ных катастрофах (войны, голод и так далее), по всему миру составило с 1969 г. 4,2 миллиона. Две три смертей из этого числа приходится на страны с низким доходом — Эфиопию, Бангладеш, Китай, Судан, Индию и Мозамбик [7].

Подверженность бедных стран катастрофам может объяснить, почему раз­брос в показателях экономического роста у них гораздо шире, чем у промыш-ленно развитых стран. У пятнадцати стран, которые в 1960 г. были самыми бедными в мире, впоследствии — с 1960-го по 1994 г. — темпы ежегодного подушевого роста колебались в пределах от -2 % (Заир) до 6 % (Ботсвана). У самых богатых пятнадцати стран тот же показатель колебался в границах от

1,6 % (Швейцария) до 3,2 % (Италия) [8].

За последние несколько лет мы имели дело с ураганом Митч, который вы­звал разрушительные наводнения в Никарагуа и Гондурасе; двумя землетрясе­ниями в Турции; муссонным затоплением в Ориссе, Индия; землетрясением в Колумбии; грязевыми оползнями в Венесуэле; землетрясением в Армении; на­воднениями во Вьетнаме; землетрясением в Тайване; паводком реки Янцзы в Китае; Эль Ниньо в Эквадоре; приливными волнами в Папуа-Новой Гвинее; ураганами Кит в Белизе и наводнениями в Бангладеш и Мозамбике. На пороге нового тысячелетия голод угрожает населению Судана, Кении и Эфиопии.

Возьмем для примера только одну катастрофу — в декабре 1999 г. двухне­дельные ливневые дожди в Венесуэле вызвали потопы и грязевые оползни. Число жертв, по оценкам, составило 30 тысяч человек, без жилья остались 150 тысяч; значительная часть штата Варгас была разрушена. Бедствие принесло стране экономический ущерб, оцениваемый суммой от 10 до 15 миллиардов долларов, или 10-15 % ВВП страны [9]. Добровольцы Красного Креста сооб­щали в одном из первых отчетов:

«Дома похожи на изорванную в клочья бумагу. Улицы выглядят так, как будто их беспрерывно бомбили несколько дней подряд. В воздухе смрад смерти. Развалины по­всюду. От рек, которые пронеслись через города, остаются камни и грязь. Из земли торчат части автомобилей и телефонных будок. Трудно представить, что это результат действий воды, а не войны. Но если войти в то, что осталось от дома, школы или церкви, и пройти по коридорам, войти в то, что когда-то было классом или кухней, виновник станет понятен — это грязь. Она лежит таким толстым слоем, что каждое строение сейчас — отчасти похоронная контора, от­части морг, отчасти кладбище. В городе Ла-Гуайра, где когда-то жили 35 тысяч человек, оста­лось только 5000».

Бланка Роза Хиральда (74 года), одна из выживших, говорит: «Когда я увц-дела, как на меня несется волна грязи, у меня не было времени вспоминать, что я старая». Она побежала наверх.

Многие из жертв жили в жестяных и деревянных хижинах у подножия горы Авила недалеко от Каракаса. Чиновники на протяжении десятилетий не заме­чали трущобы, которые взбирались по опасным склонам Авилы все выше. «Конечно, я знал, что это опасно, — говорит один из жителей трущоб, Андрее Элой Гильен, — но это земля, на которой я живу. Только богатые могут выби­рать» [10].

Я побывал в Каракасе в феврале 2000 г., спустя полтора месяца после опол­зней. Когда я увидел поселки бедняков, льнущие к склонам холмов, — те по­селки, что устояли против стихии, — меня пробрала дрожь. Там, где земля и домики были сметены волнами грязи, остались лишь красные потеки. Во мно­гих местах правительство еще не успело убрать развалины.

Почему важна удача

Экономистам, ищущим рецепты роста, нравится думать, что рост реагирует на строго определенные факторы. Однако новые взгляды на утечки, соответ­ствия и ловушки показывают, что рост не так уж жестко детерминирован. Сог­ласно новым представлениям о техническом прогрессе, уровень технологии в одной области экономики зависит от дополняющих технологических перемен в другой. В силу дополнительности технологии и квалификации могут возник­нуть как порочные, так и благодетельные круги, что зависит от начального сос­тояния экономики. Хотя рывок к передовым рубежам развития технологий мо­жет позволить отсталым экономикам догнать развитые, экономика этих стран может оказаться слишком отсталой с точки зрения квалификации или сущест­вующей технологии, чтобы применять технологию, необходимую для рывка.

Рост зависит от исходных условий. Если экономика начинает с благоприят­ного положения, она будет развиваться. Если же природная катастрофа или вызванная историческими причинами бедность опустили страну ниже опреде­ленного порога, рост не начнется. Рост также зависит от ожиданий. Если все ожидают, что экономика добьется успеха, люди в ней будут инвестировать сред­ства в знания и технологию; в противном случае инвестиции не последуют. Невезение может создать отрицательные стимулы, удача — положительные. Люди реагируют на стимулы.

Восприимчивость к ожиданиям делает экономики восприимчивыми к уда­че. При случайном изменении начальных условий все могут вдруг поверить, что инвестиции в данную экономику не окупятся. Но если все откажутся от инвестиций, то они действительно не окупятся. Уверенность, что остальные не будут инвестировать в новые знания, средства производства, технологии и ква­лификацию, заставляет людей действительно прекращать инвестировать в зна­ния, средства производства, технологии и квалификацию. И тогда у них опре­деленно не будет возможностей привести собственные инвестиции в техноло­гии, средства производства и квалификацию в соответствие с инвестициями в технологии, средства производства и квалификацию других.

По закону возрастающей отдачи война или наводнение могут повлиять на экономику так, что из растущей она превратится в идущую на спад. Это отно­сится и к внезапным скачкам экспортных или импортных цен или к внезапной остановке потоков капитала, что наблюдалось в Латинской Америке в 1982 г. и 1994-1995 гг., в Азии в 1997-1998 гг., в России в 1998 г. и в Бразилии в 1999 г. При возрастающей отдаче капиталистические экономики нестабильны. Даже Соединенные Штаты во время своего долгого подъема от бедности к процвета­нию сталкивались с паникой и депрессиями.

Как меняют перспективы страны несчастные случаи? Мы убедились: там, где уже накоплено много знаний, средств производства и квалификационных на­выков, утечки и соответствия создают сильные стимулы вкладывать в новые знания, средства производства и квалификацию. Существующее знание будет «утекать» к любым новым инвесторам. Знание, средства производства и квали­фикация будут создавать возможности для выгодного соответствия новых зна­ний, средств производства и квалификации старым. Если новая технология ока­зывается дополнительной к существующей, могут возникнуть как благодетель­ные, так и порочные круги. Не исключены ведь резкое падение существующих объемов средств производства, уровня технологии и квалификации или смена ожиданий относительно их состояния в будущем. Такое случается, например, вследствие стихийного бедствия, войны, разоряющей экономику, или внезап­ного оттока капитала, как в случаях азиатского и латиноамериканского кризи­сов. Тогда стимулы для роста будут быстро ухудшаться.

Удача делает нас честными

Я люблю говорить об удаче, потому что это альтернативная гипотеза. Она заставляет нас как ученых быть честными при проверке своих любимых гипо­тез о том, что определяет рост. Размышлять об удаче полезно для души. Такое размышление напоминает самовлюбленным аналитикам, что мы, возможно, понятия не имеем о происходящем на самом деле. Удача заставляет нас зада­ваться вопросом: увидели бы мы ту же связь между нашим любимым факто­ром X и экономическим ростом, если бы истинной причиной такой связи был чистый случай? В этой главе я рассматриваю некоторые изощренные способы, которыми удача может повлиять на наши данные.

Обратимся к примеру из области эволюции. Мы часто думаем о гибели дино­завров в понятиях нравоучительной притчи, предупреждающей о том, что про­исходит, если не приспосабливаться к меняющимся условиям. И часто оскор­бляем явно обреченные на вымирание неповоротливые организации, называя их «динозаврами» (довольно самонадеянно со стороны Homo sapiens, чья исто­рия не насчитывает и 1 % времени, которое было отведено динозаврам). Словом, более приспособленные выживают, а менее приспособленные погибают.

Это очень сходно с традиционной мыслью о том, что в конечном счете успе­ха добиваются наиболее приспособленные экономики. И сходство здесь не слу­чайное. Идею о том, что выбирать победителей в децентрализованной систе­ме — такой, как рынок или экосистема, может невидимая рука, Дарвин позаи­мствовал у Адама Смита.

Но теперь появились новые версии, объясняющие то, что произошло с ди­нозаврами. У них все было в порядке, пока в землю не врезался астероид. По мнению одного из специалистов по эволюции, причина гибели животных не в неудачных генах, а в неудачном стечении обстоятельств. Астероидная гипоте­за — хороший пример постоянного трения между концепциями врожденных качеств и удачи.

Наконец, о важной роли удачи говорит и динамика темпов роста. Существу­ет лишь слабая связь между ростом в различных странах в 1975-1990 гг. и рос­том в 1960-1975 гг. Есть страны вроде Габона, темпы подушевого роста которого в 1960-1975 гг. были одними из самых высоких в мире, а в 1975-1990 гг. развитие сменилось спадом. Похожие ситуации, когда темпы роста в 1960-1975 гг. были выше среднего уровня и катастрофическими в 1975-1990 гг., наблюдались в Иране, Кот-д’Ивуаре, Никарагуа, Гайане, Перу и Намибии. И напротив, есть страны вроде Шри Ланка, где в 1960-1975 гг. подушевой рост был нулевым, а в 1975-1990 гг. превышал средний уровень. Темпы роста за один период плохо предсказывают темпы роста за следующий период; ростом за предыдущий пе­риод объясняются только 7 % различий в темпах роста стран за более поздний период. На рис. 10.1 показана волатильность подушевого дохода четырех ти­пичных нестабильных стран.

Эта нестабильность темпов роста может быть тесно связана с различными шоками и тем, как страна реагирует на них. Иные бедные страны оказываются ближе к порогу знаний и квалификации, который отделяет благодетельные кру­ги роста от порочных кругов упадка. Катастрофа, которая уничтожает квали­фицированных работников или активы населения, способна опустить их ниже такого порога, защищающего от порочного круга бедности. Богатые страны скорее всего благополучно миновали этот порог.

Исключительно высокими темпами роста в течение обоих указанных пери­одов отличались только четыре страны — Корея, Тайвань, Гонконг и Синга­пур. За постоянно высокие темпы роста они стали известны под названием «банда четырех». Но даже при слабой корреляции темпов роста по периодам будет существовать группа стран, которые успешно развиваются просто по во­ле случая. Рано или поздно это даст о себе знать. Вспомните, что случилось с Восточной Азией в 1997-1998 гг.

Иногда значительные откаты в динамике роста являются следствием изме­нений в государственной политике, но чаще всего это не так. В отличие от рос­та политика предыдущего десятилетия хорошо предсказывает политику деся­тилетия нынешнего. Инфляция в предыдущем десятилетия объясняет от 25 до 56 % инфляции в этом десятилетии. Открытость экономики (доля внешнетор­гового оборота в составе ВВП) прошлого десятилетия объясняет 81 % откры­тости следующего. Финансовое развитие (соотношение денежной массы к ВВП) прошлого десятилетия объясняет от 60 до 90 % финансового развития этого десятилетия. Политика гораздо более стабильна, чем рост, и потому она не мо­жет быть единственной детерминантой роста.

Нестабильность роста вбивает еще один гвоздь в гроб капитального фунда­ментализма — идет ли речь о физическом капитале или о человеческом. Объем инвестиций в физический капитал — заводы и оборудование — величина довольно постоянная. Инвестиции прошлого десятилетия объясняют 77 % раз­личий в инвестициях этого десятилетия. Нечто подобное наблюдается и в от­ношении инвестиций в образование. Охват населения начальным образовани­ем в прошлом десятилетии объясняет 78 % охвата начальным образованием в этом десятилетии, а по охвату средним образованием эта величина составляет 85 %. Но темпы роста в этом десятилетии очень слабо объясняют различия в темпах роста в следующем [11].

Нестабильность роста распространяется на большие отрезки времени. Срав­ните положение стран в рейтинге по темпам подушевого роста за шестьдесят лет (1870-1930 гг.) с положением в нем за последующие шестьдесят два года (1930-1992 гг.). Мы увидим, что за это время список существенно изменил­ся. Вот несколько конкретных примеров: у Аргентины в 1870-1930 гг. темпы роста были самыми высокими (из 27 стран, по которым есть данные), а в 1930-1992 гг. — самыми низкими. Противоположный пример — Италия, ко­торая в 1870-1930 гг. была на пятнадцатом месте, а в 1930-1992 гг. перескочила на второе место.

Возвращение к среднему

Если экономический рост представляет собой чистую случайность, то, оче­видно, его невозможно будет предсказать. Однако есть способ, с помощью ко­торого, даже если все определяет случай, предсказания возможны. Вы можете продемонстрировать этот фокус на ничего не подозревающих знакомых. Объя­вите собравшимся друзьям, что уверены: в стране X произойдет падение тем­пов роста. И тут же сообщите, что в стране Y темпы роста пойдут вверх. Почти наверняка вы окажетесь правы, даже если значение темпов роста во всех стра­нах совершенно случайно.

Как это можно сделать? Элементарно. Надо лишь правильно выбрать стра­ны, про которые вы будете делать это сенсационное заявление. Выберите стра­ну, в которой темпы роста в этом году были самими высокими в мире, — X. И страну, в которой темпы роста в этом году были самыми низкими, — Y. Если рост случаен, то крайне неудачное стечение обстоятельств в стране Y вряд ли повторится. Поэтому в стране Y рост ускорится. И крайне удачное стечение об­стоятельств в стране X тоже вряд ли повторится, поэтому там рост замедлится. Произойдет возвращение к среднему.

Я использовал этот трюк, предсказав в одной статье 1995 г., что «космичес­кая траектория [банды] четырех скоро снова устремится к земле». Я ничего не знаю про банковские системы, международные потоки капитала, курсы валют и все остальное, что вызвало восточноазиатский кризис 1997-1998 гг. Я просто знал, что лучшие рано или поздно будут возвращаться к средним показателям.

Рулетка

Чтобы конкретизировать примеры возвращения к среднему, представьте ко­лесо рулетки. Вообразите, что в рулетку играют тысяча человек одновременно. Каждый делает ставку двадцать раз — на красное или черное. Мы вполне мо­жем сказать, что при каждом запуске колеса у каждого из нас пятидесятипро­центный шанс на выигрыш.

Каково будет распределение выигрышей в нашей группе из тысячи человек после двадцати попыток? Поскольку у нас так много игроков, оно будет удиви­тельно широким. В среднем из тысячи самый удачливый выиграет семнадцать раз (85 % ставок — выигрышные), а наименее удачливый — только три раза (выигрышные— 15 % ставок). Счастливчик будет хвастаться своим мистичес­ким шестым чувством, позволяющим ему угадывать цвет, а неудачник почув­ствует себя последним дураком.

Если они продолжат играть в рулетку, то у каждого по-прежнему будет толь­ко 50-процентный шанс выиграть очередной раунд. 50 % — это лучше, чем у самого неудачливого, и хуже, чем у самого удачливого. Можно с большой сте­пенью надежности предсказать, что у неудачника дела пойдут лучше, а у счас­тливчика — хуже.

Этот прием работает, даже если удача лишь частично влияет на исход, а уме­ние тоже играет какую-то роль. Все равно остается вероятность, что лучший исход вызван комбинацией умения и удачи, а худший — неумения и неудачи. Умение остается, но очень выигрышная или очень неудачная комбинация ред­ко повторяется. Поэтому у лучших что-то пойдет не так, а у худших положе­ние улучшится. И наше предположение все равно, скорее всего, сбудется.

Принцип возвращения к среднему универсален. Все, что вам нужно, чтобы он сработал, — некоторая роль случая и выбор лучшего исхода в предыдущий период. Возвращение к среднему объясняет, почему команда — лучший нови­чок Американской Лиги, на следующий год показывает результат хуже, чем в предыдущем (просто после исключительно удачного первого года она возвра­щается к среднему показателю). Почему команда — победитель суперкубка НФЛ — на следующий год часто разваливается (не в буквальном смысле, а просто возвращается к своему среднему показателю). Почему вторые романы некоторых писателей, за которые мы беремся, нас разочаровывают (мы обра­щаем внимание на второй роман, только когда первый был исключительно хо­рош). Почему сиквелы фильмов обычно хуже оригинала (сиквел делают толь­ко к исключительно успешному фильму, а исключительный успех редко по­вторяется). И почему аналитик на фондовом рынке после серии точных пред­сказаний начинает ошибаться (у него был удачный период, который привлек наше внимание, а потом все вернулось к средним показателям). Что касается экономического роста, то возвращение к среднему объясняет, почему страны, успешные в одном десятилетии, разочаровывают экономистов в следующем. И почему, напротив, страны, разочаровывавшие в одном десятилетии, пока­зывают лучшие результаты в следующем.

Часто за возвращением к среднему видят проявление другой закономернос­ти — успех рождает неудачу. Спортивные обозреватели, склонные к морализа­торству, обычно пишут, что команде-новичку успех вскружил голову или что игроки провели слишком много времени на вечеринках, а не на тренировках, и ночи в обществе супермоделей плохо сказались на победных шансах. Возмож­но, такие обозреватели и правы, но даже если вся команда проведет межсезонье в церковно-приходской школе, у новичка в следующем году дела пойдут хуже.

Встречаются люди, которые не понимают принцип возвращения к средне­му, — это эксперты по развитию. Экстраполируя продолжающийся невидан­ный успех невиданно успешных, мы как бы предсказываем удачу самого удач­ливого игрока в рулетку на основании его успехов в первых двадцати раундах.

Предсказание

Джуд Ванниски в своем бестселлере 1978 г. «Как устроен мир» прославил достижения (накопившиеся к 1978 г.) Берега Слоновой Кости. Для Ванниски Берег Слоновой Кости был звездой Африки [12]. Энтузиаст рыночного пред­ложения, Ванниски считал, что экономический успех Берега Слоновой Кости был обусловлен низкими налоговыми ставками. (Уже тогда у Ванниски были две небольшие проблемы с историей. Первая заключалась в том, что свиде­тельств связи экономического роста с налоговыми ставками обнаружено не было. Вторая — что эти ставки действовали только для частного сектора, в ко­тором было занято лишь 1,4 % населения.) [13].

Страна-звезда, по версии Ванниски (официально мы теперь знаем ее под именем Кот-д’Ивуар, тем не менее французы по-прежнему называют ее Бере­гом Слоновой Кости), пережила один из крупнейших экономических коллап­сов, случившихся в мире после 1978 г. (взгляните еще раз на рис. 10.1); но нало­говые ставки в ней повышались лишь незначительно [ 14]. Ивуарцы сейчас по­чти на 50 % беднее, чем в 1978 г., когда Ванниски прославлял чудо, основанное на низких налогах [15].

Из-за большой доли случайности прогнозировать рост всегда очень слож­но. В 1950-х гг. у Южной Кореи экономические показатели были плохими. Пер­вая миссия Всемирного банка в Южную Корею в начале 1960-х гг. сообщила о плане корейского правительства достичь роста ВВП в 7,1 % следующее: «Нет сомнения, что эта программа развития намного превосходит потенциал ко­рейской экономики». Как выяснилось, рост Южной Кореи в прогнозируемый период составил 7,3 %, и в следующие три десятилетия его темпы поднялись еще выше.

Холлис Ченери и Алан Страут в начале 1960-х гг. писали, что в 1962-1976 гг. темпы роста Индии превысят показатели Южной Кореи. В действительности, в этот период Южная Корея росла втрое быстрее, чем Индия. Еще один специа­лист по развитию в начале 1960-х гг. поставил Восточную Азию по параметрам «экономической культуры» и «популяционного давления» ниже Экваториаль­ной Африки. Экономист Гуннар Мюрдал предупреждал о «потенциально взры­воопасных проблемах» будущей суперзвезды — Сингапура, среди которых был быстрый рост населения, который должен был привести «к увеличивающему­ся бремени безработицы» [ 16]. Как оказалось, все, что взрывообразно увеличи­валось в Сингапуре, — это ВВП.

В поисках совершенства

Неспособность понять принцип возвращения к среднему в экономике дей­ствует не только на уровне стран. Том Питере в мегабестселлере, написанном в соавторстве с Робертом Дж. Уотерменом, «В поисках совершенства», перечис­лил тридцать шесть сверхуспешных на 1982 г. американских компаний. Среди них были такие столпы американской экономики, как IBM, Digital, General Motors, Wang и Delta Airlines. Одним из критериев успешности они взяли до­ходность акционерного капитала, превышавшую в 1961-1980 гг. средний уровень [17].

Для Питерса и Уотермена успех этой группы коренился в «уникальном на­боре культурных атрибутов», «ценностей», обслуживании клиентов и тща­тельном учете «тысячи мелочей» [18]. Придерживаясь этих ценностей, писали наши авторы в 1982 г., такие компании, как Delta Airways, оставались «удиви­тельно успешными». Например, один из информаторов Питерса и Уотермена рассказал, что по техническим причинам его жена упустила возможность ку­пить билет Delta Airlines со сверхскидками. После того как она пожаловалась, президент «Дельты» лично встретил ее у регистрационной стойки с новым би­летом [19]. (В последнюю историю мне чрезвычайно трудно поверить — так я натерпелся от разных авиакомпаний.) Позднее нью-йоркская инвестиционная фирма Sanford Bernstein 8с Со. изучила, как идут дела у «Дельты» и остальных тридцати пяти сверхуспешных компаний, упомянутых в книге. Оказалось, что многие из звезд «В поисках совершенства», включая «Дельту», барахтались где-то на дне фондового рынка. Из 36 компаний почти у двух третей за период с

1980-го по 1994 г. доходность акций была ниже средней [20]. Возвращение к среднему настигает даже авторов мегабестселлеров, которые экстраполируют нынешний успех на будущее.

В общем, трудно предсказывать успех, когда речь идет о трудноуловимых и плохораспознаваемых факторах, действующих за его кулисами.

Какой венский композитор XVIII века был наиболее вероятным кандида­том на то, чтобы прославиться на грядущие века? В тот момент вы вряд ли ука­зали бы на человека, который был на восьмом месте по популярности среди венских композиторов, — на Моцарта.

Кто такой Сэм Боуи? Никогда не слышали? Я тоже. Но на драфте Националь­ной баскетбольной ассоциации 1984 г. он шел впереди Майкла Джордана [21].

Какой политик жаловался, имея в виду удачливого соперника: «В моем слу­чае гонка за успехом была сплошной неудачей; в его — одним из блестящих успехов. Его имя гремит по всей стране и становится известным даже за грани­цей»? Это Авраам Линкольн в 1856 г. говорит о Стивене Дугласе [22]. Очень, очень трудно предсказывать успех в спорте, музыке и политике — так же, как и в экономике.

Предупреждение: некоторые цены вы контролировать не можете

Еще одним свидетельством того, что удача представляет собой важный ком­понент роста, является высокая чувствительность роста к изменениям в усло­виях торговли: соотношении экспортных и импортных цен. В основном эти цены определяются на международном рынке. Бедная страна очень мало мо­жет повлиять на цены, по которым она поставляет товары на экспорт и платит за импорт.

В 1980-х гг. между значительными изменениями условий торговли и рос­том существовала прочная связь. Четверть стран, которых эти негативные из­менения коснулись в наибольшей степени, — например экспортеры нефти, столкнувшиеся с резким падением цен на нефть, — отличались худшими по­казателями роста. Ценовой шок стоил им в среднем 1 % ВВП в год. Подушевой рост у них был отрицательный: -1 % в год. Страны, для которых изменения цен были положительными — вследствие роста экспортных цен или сниже­ния импортных цен, обеспечивших им примерно 1 % ВВП в год, — отличались лучшими показателями роста, на уровне около 1 % в год. Эффект примерно сопоставимый: потеря 1 процентного пункта ВВП в результате ухудшения ус­ловий торговли ведет к потере 1 процентного пункта в темпах роста [23].

Конкретные примеры — Маврикий и Венесуэла. Международные финансо­вые организации любят указывать на Маврикий как на пример успеха, относя этот успех на счет хорошей экономической политики. Действительно, полити­ка повлияла на успех Маврикия. Но и изменение цен по условиям торговли у Маврикия было самым благоприятным по всей выборке за 1980-е гг.

И наоборот, на Венесуэлу международные финансовые организации любят указывать, приводя пример того, как не надо управлять экономикой. С 1980 г. экономический рост Венесуэлы был резко отрицательным. Но это совпало и с резким падением цен на нефть в 1980-е гг. Возможно, на упадок Венесуэлы по­влияла и плохая политика, но и неудачное стечение обстоятельств здесь тоже сказалось. (Ныне высокие цены на нефть снова оживляют экономику Венесуэ­лы даже при подрывающем рост популистском правительстве, которое сейчас находится у власти.)

Условия торговли — вверх или вниз?

В экономической науке долго шел спор о тенденциях в условиях торговли бедных стран. В 1950-е гг. экономисты утверждали, что эти условия со време­нем будут ухудшаться. Ученые думали, что по мере повышения доходов миро­вой экономике будут в меньшей степени нужны основные виды сырья, такие, как нефть или медь. Это должно было побудить бедные страны диверсифици­ровать свое производство, чтобы оно не ограничивалось выпуском сырьевых товаров.

В 1970-е гг. группа экспертов стала настаивать на противоположном мне­нии. Эти специалисты предупреждали о «пределах роста» и о том, что в мире кончаются запасы основных типов сырья — таких, как нефть или медь. При этом потенциальные выгоды грядущей нехватки сырья для развивающихся стран, которые его добывают, подчеркивались редко. Ясно было, однако, что для них условия торговли будут улучшаться по мере того, как цены на дефи­цитные товары взлетят. Больше всего эксперты напоминали промышленно раз­витым странам о судном дне, который настанет, когда запасы истощатся.

И что же? Более или менее благоприятными становятся условия торговли в развивающихся странах? Лучший ответ, который мне довелось услышать, — «и то, и другое». Эксперты на левом фланге часто одновременно предупрежда­ют об ухудшающихся условиях торговли в бедных странах и о скорой нехватке сырья (что должно улучшить условия торговли для бедных стран). Престиж­ная комиссия Брундтланда, например, в своем докладе «Наше общее будущее» в 1987 г. известила бедные страны, что им грозят «неблагоприятные ценовые тенденции». Но позже те же специалисты сообщили, что добыча нефти, значи­тельная часть которого сосредоточена в бедных странах, будет «постепенно па­дать при уменьшении поставок и повышении цен» [24].

Экономисты, недостаточно гибкие, чтобы представить себе, как что-либо может одновременно повышаться и понижаться, изучили долгосрочные тен­денции в ценах на сырье. Общий результат этих исследований заключается в том, что никакой четкой тенденции нет. В среднем цены на сырье по отноше­нию к промышленным товарам не понижаются (при учете повышающегося качества произведенных товаров) [25].

Война

Резкое изменение условий торговли — только один из шоков, который мо­жет послать развивающуюся экономику под откос. Другой шок, не лежащий в сфере экономической политики, — это война. Вполне очевидно, что война ухудшает стимулы для роста. Никто не хочет строить новый завод, если вою­ющие армии все равно его уничтожат.

Так что ничего хорошего в экономике воюющей страны произойти не мо­жет, и факты подтверждают это очевидное наблюдение. У воюющей страны — сражается она с другой страной или военные действия ведутся на ее собствен­ной территории (в случае гражданской войны) — подушевой доход обычно падает на 1 % в год. Экономики мирных стран растут в среднем на 1,8 % в год. Например, бангладешская экономика во время и после войны за независимость в 1971 г. сократилась на 22 %. Подушевой доход Эфиопии во время затяжной гражданской войны 1974-1992 гг. упал на 27 %. Доход суданцев во время пер­вой гражданской войны между мусульманским севером и христианским югом (1963-1973 гг.) упал на 26 %; затем, когда война снова началась в 1984 г. (а она продолжается по сей день) снова снизился на 23 %. Заметьте, что все эти бе­дствия военного времени обрушились на страны, которые и так были среди беднейших в мире.

При этом подсчеты, возможно, преуменьшают влияние войны на экономи­ку, потому что самые суровые войны разрушали не только экономику, но и статистические бюро, которые публикуют сведения о темпах роста. Судан пре­кратил сообщать данные об экономическом росте в 1991 г.; война там продол­жается до сих пор. Афганистан, Либерия и Сомали не дают сведения о ВВП во время продолжающихся гражданских войн; но сведения говорят о том, что их экономики не переживают бурного расцвета. Так что по худшим периодам у нас просто нет данных.

Ставшее хроническим состояние гражданской войны объясняет экономи­ческую отсталость некоторых стран. В Колумбии очень профессиональная и высококвалифицированная государственная служба и превосходное экономи­ческое руководство. Но история страны с момента обретения ею независимос­ти — это череда гражданских войн или кровопролитных восстаний: 1839-1842 гг., 1851 г., 1859-1862 гг., 1876 г., 1885 г., 1899-1902 гг., 1930 г., 1946-1957 гг. и с 1979 г. по сей день. Персонаж Габриэля Гарсиа Маркеса полковник Аурелиано

Буэндиа постоянно начинал новые гражданские войны в трагикомическом ро­мане «Сто лет одиночества».

Сейчас ситуация в Колумбии вряд ли кому-нибудь покажется комичной (Бу­ди Аллен говорит, что комедия — это трагедия плюс время). Хорошо воору­женные повстанцы контролируют территорию, по размеру равную Швейца­рии, и их связи с наркобаронами усиливают проявления насилия. С повстанца­ми сражаются ополченцы, придерживающиеся правых взглядов. В 1999 г. раз­ные вооруженные группировки убили 32 тысячи человек.

За время нескольких моих визитов в Колумбию рядом с моей гостиницей взрывалась бомба, я видел попытку политического убийства и однажды по рас­сеянности забрел в место вооруженной разборки между двумя враждующими правительственными воинскими соединениями. Как-то министр любезно пред­ложил подвезти меня и моих коллег в гостиницу. Мы чувствовали некоторое беспокойство, потому что за месяц до того повстанцы безуспешно пытались взорвать его автомобиль. Но вежливость перевесила страх, мы приняли его предложение и всю дорогу до гостиницы ехали на красный свет. Трудно оце­нить влияние такой обстановки перманентного насилия на экономику Колум­бии, однако вполне возможно, что оно имеет отношение к нищете, царящей сегодня в этой стране.

Рост промышленно развитых стран

Помимо всего прочего, темпы роста в развивающихся странах очень чув­ствителен к темпам роста в промышленно развитых странах Северной Аме­рики, Западной Европы и Тихоокеанского бассейна. Когда богатые страны чи­хают, у бедных начинается грипп. Статистические данные свидетельствуют, что замедление роста в промышленно развитых странах на 1 процентный пункт оборачивается замедлением роста в развивающихся странах на 1-2 процент­ных пункта. Замедление роста в промышленно развитых странах в 1980-1998 гг. по сравнению с 1960-1979 гг. может отчасти объяснить замедление подушево­го роста в развивающихся странах с 2,5 процентного пункта в 1960-1979 гг. до нуля в 1980-1998 гг. [26].

Почему темпы роста в развивающихся странах так восприимчивы к темпам роста в промышленно развитых странах? Возможно, развитые страны уста­навливают передовые рубежи развития технологий, и развивающиеся страны идут следом за ними. Замедление развития новых технологий тормозит как лидеров, так и идущих за ними.

В любом случае замедление роста в промышленно развитых странах яви­лось еще одной неудачей для развивающихся стран за последние два десятиле­тия. Ирония состоит в том, что в 1990-е гг. большинство из них стали улуч­шать свою политику и в награду получили нулевой рост. В этом может отра­жаться действие возрастающей отдачи, которая бьет по бедным странам, или плохие общемировые экономические условия, или и то и другое. Если разви­тые экономики ускорят темпы роста за счет электронной революции, как пред­сказывают некоторые эксперты, развивающиеся страны могут поймать свою удачу в следующем десятилетии.

Не делайте этого дома

Давайте на мгновенье представим, как выглядел бы мир, если бы рост зави­сел только от удачи. Вообразим две страны, которые я назову Венабмия и Син-гаван. С 1960-го по 2000 г. Венамбия увеличила свой подушевой доход на 50 %, в то время как подушевой доход Сингавана утроился (рис. 10.2). Какие факто­ры определили сингаванское экономическое чудо и венамбийское экономи­ческое прозябание? Эксперты могли бы исписать на эту тему тонны страниц. Дело могло заключаться в различных институтах, разных культурах или раз­ной политике правительств. Могли сыграть свою роль умелое государственное вмешательство, свобода рыночной экономики, или и то и другое. Все возможно.

Однако ни одна догадка не будет верной. Ведь какова истинная природа Син-гавана и Венамбии? Я создал эти страны при помощи генератора случайных чисел. Я позволил росту подушевого дохода колебаться в пределах между -2 и 6 % в год для 125 виртуальных стран. Затем взял страну с самыми высокими темпами роста (Сингаван) и страну с самыми низкими темпами (Венамбия). Страна с самым быстрым ростом, естественно, процветала, в то время как по­ложение страны с низкими темпами роста, само собой, было посредственным. Однако разница между страной с самыми высокими темпами роста и страной с самыми низкими в этом примере была абсолютно случайной.

Математики отмечают, что случайные числа нередко ведут себя неожиданно. Например, если вы будете много раз подбрасывать монетку и подсчитывать по­следовательность орлов и решек, велика вероятность, что либо орел, либо решка долго будут преобладать. Кроме того, если долго подбрасывать монетку, то орел (и решка) может выпасть много раз подряд. Так, в нашем примере с Сингаваном и Венамбией у Сингавана на протяжении двадцати двух лет не было рецессий. Игроки прекрасно знают об этих «счастливых полосах». Баскетболисты тоже — иной раз игроку удается забросить в корзину подряд несколько мячей. Но мы сознаем, что все это чистая случайность. В реальности, как показывают исследо­вания, у баскетболиста вероятность попадания мяча в корзину после серии удач­ных бросков и после серии неудачных одинакова.

Подумайте, что должны будем чувствовать мы, экономисты, если обнару­жится, что разница между динамичными экономиками и застывшими, мерт­выми, совершенно случайна. Это небольшое упражнение заставит нас, претен­

Рис. 10.2. История о двух странах. циозных прорицателей, очень и очень критично отнестись к собственным ана­литическим способностям и стать скромнее. Мы забываем о том, какими раз­борчивыми становимся, когда говорим о чудесах роста и об экономических провалах. При попытках проиллюстрировать и объяснить причины разницы в темпах экономического роста срабатывает естественная тенденция концен­трироваться на самых впечатляющих чудесах и самых катастрофических про­валах. Но нам не удастся полностью объяснить разницу между лучшими и худ­шими, если в деле замешан хоть какой-то элемент случайности. Законы веро­ятности предопределяют, что лучшие хоть в какой-то мере пользовались пло­дами удачи, а худшие хоть в какой-то степени страдали от невезения. Присут­ствие большой доли случайности может объяснить, почему так трудно пред­сказать, кто добьется успеха, а кто нет, в чем мы уже убедились ранее.

Заключение

У римлян была богиня удачи Фортуна—первородная дочь Юпитера. Ее обыч­но изображали с рогом изобилия как дарительницу процветания и со штурва­лом как вершительницу судеб. Жрицы храма Фортуны делали предсказания — для этого они прибегали к игральным костям или жребию. Иногда на изобра­жениях богини фигурировало колесо — за две тысячи лет до Ванны Уайт и иг­ры «Колесо Фортуны».

Средневековая версия Ванны Уайт была обнаружена в бенедиктинском аб­батстве в Фекаме (Нормандия). Она относится примерно к 1100 году:

«И увидел я колесо, которое каким-то неизвестным мне способом опускалось и поднима­лось, все время вращаясь… Колесо Фортуны — враг рода человеческого во все века — много раз бросало нас в бездны; она, лживая обманщица, обещает поднять нас к неведомым высотам, но потом совершается круг, и мы должны опасаться бешеной Фортуны и не доверять невернос­ти этого на вид счастливого и порочно соблазнительного колеса [27].

Для бедных цикл удач и неудач окрашен в трагические тона, потому что их мало что может поддержать. В некоторых районах Ганы голодный период на­ступает ежегодно и может длиться пять-шесть месяцев в зависимости от из­менчивых дождей. Здоровье населения во время голода обычно ухудшается. В Замбии спрос на рабочие руки выше всего перед урожайной страдой, когда не­достаток еды и малярия уменьшают энергию работников. В Нигерии во время «голодного сезона», когда цены на еду подскакивают, бедняки берут деньги в долг под большие проценты, а после сбора продают урожай по низким ценам, чтобы расплатиться с кредиторами [28].

Наши поиски роста постоянно подвергаются влиянию случая. Мы замеча­ем это, сталкиваясь с неуклюжими попытками экономистов рационально объ­яснить случайность или отмечая трагическую незащищенность бедняков. Я не верю, что рост полностью во власти случая. Надеюсь, что разнообразные фак­ты, приведенные в этой книге, убедят вас: и правительственная политика, и прочие факторы тесно связаны с ростом и процветанием в долгосрочной пер­спективе. Случай лишь создает колебания вокруг долгосрочной тенденции, которая определяется более фундаментальными факторами. И если мы будем помнить о роли случая в экономическом развитии, то не будем уделять чрез­мерное внимание краткосрочным колебаниям. Кроме того, мы будем более снисходительны по отношению к странам, в которых темпы роста внезапно стали снижаться. Обычно отчасти тому виной плохая государственная поли­тика, но и неудачные стечения обстоятельств тоже играют свою роль. А о том, как именно плохие правительства влияют на рост, — речь в следующей главе.

Интермеццо. Жизнь в фавеле

Двадцатисемилетняя Каролина живет в фавеле Пиу Миудо — одной из мрач­ных трущоб на окраине Сальвадора, в Бразилии. Каролина выросла в деревне Гуа-пира на северо-востоке страны. Семья из восьми человек жила в глиняном домиш­ке, крытом пальмовыми листьями. Ежедневный рацион состоял из черных бобов, риса и муки маниока. Питьевая вода часто была заражена червями, вызывающи­ми шистосомоз, а тараканы в грязных стенах хижины переносили смертельную болезнь Шагаса (трипаносомоз). Чтобы добраться до ближайшего врача, требо­валось пройти десяток миль по грунтовой дороге. Неудивительно, что жители Гуапиры страшно суеверны, хоть и молятся о защите святому Георгию. Они ве­рят, что Бог может превратить грешников в оборотней, что плодородием по­лей управляет Луна и что женщина, которая ступит на поле во время месячных., нашлет на урожай проклятие.

Как только Каролина выросла, она уехала в город Сальвадор иустроилась при­слугой в богатую семью. Но поиски лучшей жизни не увенчались успехом. Когда Каролина забеременела, хозяева уволили ее. Потом отец ребенка, портовый рабо­чий Афродизио, ее бросил. Она переехала в хижину подруги в Пиу Миудо и теперь зарабатывает на жизнь себе и малышу стиркой белья. Стирает Каролина в кана­ле. Ежедневным трудом она зарабатывает около двадцати долларов в месяц [1].

Глава 11
Правительства могут убить рост

Политика — искусство поиска неприятнос­тей, нахождения оных, постановки неверно­го диагноза и последующего применения не­верных лекарств.

Граучо Маркс

Убить рост может не только невезение, но и плохое правительство. Рост как процесс увеличения богатства очень чувствителен к стимулам, побуждающим уменьшать сегодняшнее потребления ради более высокого дохода в будущем. И потому все, что ослабляет эти-стимулы, способно пагубно повлиять на рост. Главный подозреваемый в порче стимулов — правительство. Любое действие правительства, которое явно или неявно облагает налогом будущий доход, под­рывает стимулы для инвестиций в будущее. Гиперинфляция, высокая премия «черного рынка», отрицательные реальные процентные ставки, высокий де­фицит бюджета, ограничения на свободную торговлю, низкое качество госу­дарственных услуг — все это факторы, подрывающие стимулы к росту. Дан­ные подтверждают, что порождающая такие явления политика препятствует росту. В этой главе я рассмотрю конкретные примеры. А в следующей обра­щусь к одной из конкретных форм плохого правительства, а именно — к кор­румпированному правительству. Затем перейду к анализу более глубоких при­чин, по которым в некоторых обществах правительства становятся плохими.

Раздувание инфляции

Израиль я впервые посетил в ноябре 1997 г. Большинство людей, думая об этой земле, вспоминают о ее богатой истории, о том, что здесь берут начало три великие религии, о трагическом конфликте между евреями и палестинца­ми. Макроэкономисты, которые всегда отличаются странным взглядом на ве­щи, думают об инфляции потребительских цен.

С 1973-го по 1985 г. уровень инфляции в Израиле был одним из самых вы­соких в мире. После 1985 г. там произошла на редкость успешная операция по ее обузданию. В глазах макроэкономистов Израиль — идеальная лаборатория для изучения того, что происходит с экономическим ростом в стране, когда она заболевает высокой инфляцией.

История начинается в конце 1973 г., когда по Израилю, как и по многим другим странам, ударило повышение цен на нефть со стороны ОПЕК. Только в отличие от большинства других стран Израиль в это время еще и воевал — это была «война Йом Киппура» — октября 1973 г.

Практически любые правительства использовали и используют инфляцию как удобное в период войны средство. Когда государство должно быстро по­тратить уйму денег, а никаких возможностей для дополнительного сбора на­логов нет, оно начинает деньги печатать. Во время обеих мировых войн все их участники печатали деньги. Когда шла гражданская война в Соединенных Шта­тах, правительство печатало деньги больше чем когда-либо, хотя и не с такой скоростью, как еще более стесненное в средствах правительство Конфедера­ции. Континентальный конгресс еще до образования США выдавал жалованье солдатам — участникам Революционной войны — бумажными деньгами. Французское революционное правительство 1790-х гг. удерживалось на плаву с помощью выпускаемых ассигнаций. Даже Клеопатра финансировала свои еги­петские военные приключения, используя древний аналог печатания денег: она доводила содержание в монетах драгоценного металла до уровня ниже номи­нального.

Израиль в 1973-1974 гг., следуя в череде этих исторических прецедентов, печатал деньги, чтобы продержаться во время скачков цен на нефть и войны. То, что правительство воспользовалось печатным станком, можно понять. Но когда война закончилась, оно не удержало инфляцию. Потребовалось двенад­цать лет, чтобы преодолеть инфляционный хаос, разразившийся в конце 1973 г. Что же случилось?

Высокую инфляцию легко запустить и не так-то легко остановить. Рабо­чие требуют индексации зарплат в соответствии с динамикой потребительских цен — и часто добиваются удовлетворения своих требований. Вкладчики на­стаивают на индексации своих вкладов. Так создается инерция поддержания инфляции. Даже если в текущем году инфляция уменьшается, зарплаты вы­растут со скоростью инфляции предыдущего года и тем самым вновь подни­мут ее, так что она продолжит расти. Израиль во время периода высокой инф­ляции стал страной индексации. Мало того, правительствам трудно удержать­ся от соблазна печатать деньги ради покрытия дефицита бюджета. В Израиле в 1973-1984 гг. бюджетный дефицит составлял в среднем 17 % ВВП в год [1]. Экономический рост на душу населения, составлявший в 1961-1972 гг. внуши­тельные 5,7 %, в 1973-1984 гг. упал до 1,2 %.

Если смотреть на Израиль глазами экономистов, то у этой страны, помимо того, что она представляет собой хорошую лабораторию для изучения инфля­ции, обнаруживается и другая отличительная особенность. Для многих эконо­мистов Израиль — родной дом. Страна удивительно широко, если учитывать ее малые размеры, представлена в мировом сообществе экономистов-профес­сионалов. В начале периода высокой инфляции всех этих замечательных спе­циалистов никто не слушал. Но в конце концов их услышали.

Одним из таких выдающихся израильских экономистов был Майкл Бруно. Во время борьбы за обуздание инфляции его назначили главой Центрального банка Израиля. Позже он занял должность главного экономиста во Всемирном банке, где мне посчастливилось с ним работать. Майкл умер совсем не старым, вскоре после того как покинул Всемирный банк. И я совершил свою первую поездку в Израиль, чтобы принять участие в конференции, посвященной его памяти.

В 1985 г. Бруно был членом команды из пяти человек, тайно готовившей объ­емный пакет стабилизационных мер. Они скрывались в одной из комнат Изра­ильской академии наук и искусств, которую, как позже говорил Марк, «никто не мог заподозрить в каком-либо отношении к делам практической политики» [2]. Программа была одобрена в конце двадцатичетырехчасового заседания ка­бинета министров ранним утром 1 июля 1985 г. и официально запущена 15 июля.

Бруно и его коллеги блестяще разработали механизм остановки инфляции. Они уговорили профсоюзы согласиться на замораживание заработной платы, заморозили цены и валютный курс и заставили правительство пойти на резкое сокращение бюджетного дефицита. (Во время разработки плана Бруно больше всего боялся, что США преждевременно выдадут правительству помощь и тогда задача снижения бюджетного дефицита утратит остроту.) Дефицит бюджета снизился с 17 % ВВП в 1973-1984 гг. до 1 % ВВП в 1985-1990 гг [3]. Бруно актив­но участвовал в реализации программы и после того, как в июне 1986 г. стал главой Центрального банка Израиля [4]. Инфляция упала с 445 % в 1984 г. до 185 % в 1985 г. и затем до 20 % в 1986 г.

Бруно и его соратники остановили рост инфляции. Экономика начала ожи­вать — средние темпы роста на душу населения за первые три года после того, как инфляция пошла вниз, составили 3,4 %.

Среди стран, позволивших инфляции выйти из-под контроля, Израиль не был одинок. В 1970-е, 1980-е и 1990-е гг. болезнь высокой инфляции в мирное время распространялась как никогда раньше в экономической истории. Арген­тина, Боливия, Бразилия, Чили, Коста-Рика, Доминиканская Республика, Эк­вадор, Гана, Гвинея-Бисау, Исландия, Ямайка, Мексика, Нигерия, Перу, Сури­нам, Турция, Уругвай, Венесуэла, Заир (Конго) и Замбия — во всех этих стра­нах наблюдались скачки инфляции, при которых она превышала 40 % в год в течение двух лет и более (как и во многих бывших коммунистических странах, что мы отмечали ранее) [5].

Высокая инфляция самым безумным образом исказила все, что рассказывал вам ваш дедушка о том, как сберегательные вклады умножают сбережения. В де­душкином рассказе отложенная под проценты мелочь могла сделать вас бога­тым, если хватало терпения ждать достаточно долго. В искаженной версии высо­кая инфляция, если вы слишком долго ждали, превращала богатство в мелочь.

Рекорд по уровню и продолжительности инфляции установила Аргентина, где средний показатель инфляции с 1960-го по 1994 г. составлял 127 % в год. Таким образом, у аргентинцев был самый большой в мире потенциал для тая­ния денег. Если бы аргентинец с миллиардом долларов держал все свои деньги в аргентинской валюте с 1960 г., реальная стоимость его сбережений в 1994 г. составила бы одну тринадцатую цента! Конфета, стоившая в 1960 г. 1 арген­тинский песо, в 1994 г стоила 1,3 триллиона песо. Чтобы избежать использова­ния триллионов в ценах на конфеты, Аргентина проводила многочисленные денежные реформы, требуя от населения обменивать несметное количество «старых песо» на один «новый песо». После этого цены указывались в «новых песо».

Несложно понять, почему инфляция разрушает стимулы роста. Из-за обес­ценивания денег люди стараются их долго не хранить. По сути, инфляция — это налог на хранение денег. Но за отказ от хранения денег тоже приходится платить, потому что деньги — очень эффективный экономический механизм. Можно сказать, что деньги — один из ресурсов для эффективного произво­дства. В таком случае инфляция — это налог на производство.

Более того, инфляция отвлекает ресурсы от производства вещей в производ­ство финансовых услуг. Одно из исследований показало, что финансовые сис­темы, если оценивать их размер по доле финансовых услуг в ВВП, во время вы­сокой инфляции разбухают, и потому производственные секторы сворачива­ются. И неудивительно: ведь при инфляции люди тратят много сил и средств на сохранение своих накоплений, а значит, эти ресурсы отвлекаются от произ­водства. Люди реагируют на стимул, побуждающий отвлекать ресурсы от про­изводства ради защиты своего состояния, а не ради создания нового богатства. Попытка обеспечить нормальный экономический рост при высокой инфля­ции подобна попытке выиграть олимпийские состязания по спринтерскому бегу, прыгая на одной ноге.

Ну а как обстоит дело на практике? Чтобы покончить с неопределенностью, скажу сразу: рост с высокой инфляцией явно не в ладу. Посмотрим, как выгля­дит динамика роста до, во время и после периода высокой (более 40 %) инфля­ции. Данные основываются на выборке по 41 периоду [6].

До периода высокой инфляции 1,3 %

Во время периода высокой инфляции -1,1 % После периода высокой инфляции 2,2 %

Судя по этим цифрам, опыт Израиля отнюдь не исключителен. Во время периода высокой инфляции рост резко замедляется, и лишь затем постепенно набирает темпы. Эта взаимосвязь устойчива к различным определениям пери­одов «до», «во время» и «после», к исключению крайних случаев и к изменению временных периодов, на которых рассматривается динамика. Словом, все за­кономерно. Люди реагируют на стимулы, поэтому рост страдает. Простой для правительства способ убить рост — печатать деньги, создавая высокую инф­ляцию.

Создание высокой премии черного рынка

Я нежился на ямайском пляже Негрил, отходя после тягот напряженной консультативной миссии в Кингстоне. И тут местный предприниматель сде­лал мне выгодное предложение. Он готов был отдать мне ямайские доллары в обмен на американскую валюту по курсу, на 65 % более выгодному, чем офи­циальный курс в гостинице. (Поскольку такая сделка противоречит законода­тельству Ямайки, я не скажу вам, согласился ли я на нее.) Но почему он мне это предлагал?

Дело в том, что правительство Ямайки разрешало своим гражданам поку­пать американские доллары только в небольших количествах и только с турис­тическими целями. Между тем жителям Ямайки американские доллары нуж­ны были как средство защиты от девальвации ямайского доллара. Поэтому спрос на валюту США был выше, чем тот, который мог быть удовлетворен по официальным каналам и по официальному курсу. Официальный курс не це­нил доллары так высоко, как жители страны, — вот местный предприниматель и предлагал мне за американскую валюту более выгодную цену, чем ямайские банки.

Это явление распространено во всем мире. Как влияет на стимулы к росту существование премии черного рынка? Во-первых, очевидно, что в такой си­туации возникает сильный стимул получить доступ к американским долларам по официальному курсу и перепродать их по курсу черного рынка. Создается яростная конкуренция за лицензии на покупку долларов. Всюду, где основная возможность извлечения прибыли заключается в том, чтобы обойти правила, установленные государством, дела в реальной экономике идут неважно.

Но это только начало. Премия черного рынка выступает в качестве налога на экспортеров. Ведь экспортеры вынуждены продавать заработанные амери­канские доллары своему центральному банку по официальному курсу. А за импорт им приходится платить по курсу черного рынка. Вариантов здесь толь­ко два: либо экспортерам не предоставят достаточно валюты, чтобы они могли покупать импортные товары по официальному курсу, либо предоставят. Если необходимого количества валюты им не предоставят, то, конечно, им придется покупать доллары на черном рынке. Даже если им предоставят достаточно дол­ларов по официальному курсу, экспортеры, зная о возможности продать эти доллары на черном рынке, оценят их по «черному» курсу и используют лишь некоторые из этих драгоценных долларов для покупки импортных товаров. В сущности, они покупают импортные товары по высокому обменному курсу черного рынка, а продают свои экспортные товары по низкому официальному обменному курсу. Таким образом, высокая премия черного рынка для экспорте­ров оборачивается штрафным налогом. Росту такая ситуация не способствует.

В Гане премия черного рынка во многом способствовала краху производ­ства какао. На этом примере мы еще остановимся в одной из следующих глав. В 1950-х гг. производство какао составляло 19 % ВВП Ганы, а в 1980-х гг. упало до 3 %. В 1982 г. по размеру премии черного рынка Гана поставила мировой ре­корд — 4264 %. На протяжении восемнадцати лет из предыдущих двадцати эта премия постоянно была выше 40 %. Она выступала как налог на производство какао — потому что фермеры вынуждены были продавать свое какао государ­ственной закупочной комиссии по цене, отражающей официальный обмен­ный курс. А покупать импортные товары им приходилось по цене черного рын­ка, то есть во много раз дороже. К 1982 г. фермеры — производители какао по­лучали за свою продукцию только 6 % от мировой цены на этот продукт. Сти­мулы к контрабандной переправке какао в другую страну и продаже его там по мировой цене были головокружительными. А люди реагируют на стимулы. Пытаясь бороться со стимулами, ганийский военный диктатор того времени, Джерри Роулингс, ввел смертную казнь за «экономические преступления» вроде контрабанды.

Как мы видели в предыдущей главе, в те годы в Гане страдало не только про­изводство какао. За двадцать лет существования высокой премии черного рын­ка доход среднего ганца упал почти на 30 %.

Премия черного рынка Ганы достигла таких запредельных высот из-за ком­бинации различных элементов плохой политики. Номинальный валютный курс был зафиксирован. Правительство финансировало бюджетный дефицит, печатая деньги, что приводило к инфляции. Экспортеры старались утаить при­были, поэтому официальный объем экспорта упал. К1982 г. официальный курс настолько оторвался от реальности, что, когда наступила долгожданная деваль­вация, цены в Гане почти не выросли.

Если ознакомиться с данными по другим странам, то можно увидеть сход­ные пагубные последствия существования высокой премии черного рынка. В странах, где премия черного рынка в некоторые годы превышала 40 %, средние темпы роста на душу населения составляли в этот период 0,1 %. (В те же годы страны с нулевой премией черного рынка росли примерно на 1,7 % в год.) В странах, где при особенно плохих правительствах премия черного рынка взле­тала выше 1000 %, ВВП в среднем уменьшался на 3,1 % в год. В таблице 11.1 по­казаны все такие случаи [7].

Таблица 11.1. Опасные годы: периоды, когда премия черного рынка превышала 1000 %

Страна

Период, когда премия черного рынка превышала 1000%

Медианное значение размера премии черного рынка

Медианное значение роста на душу населения

(%)

Гана

1981-1982

2991

-7,7

Индонезия

1962-1965

3122

-0,7

Никарагуа

1984-1987

4409

-5,6

Польша

1981

1404

-11,4

Сьерра Леоне

1988

1406

-0,4

Сирия

1987

1047

-2,9

Уганда

1978

1046

-6,9

Связь между высоким размером премии черного рынка и отрицательными темпами роста очень сильна. Давайте предположим, что премия черного рын­ка вызывает низкие темпы роста. Тогда еще один легкий способ, с помощью которого плохое правительство может убить стимулы для роста, — это зафик­сировать номинальный обменный курс во время периода высокой инфляции, пока премия черного рынка не вырастет до заоблачных высот.

Создание высокого бюджетного дефицита: повесть о трех кризисах

С 1950-го по 1972 г. в Мексике царила макроэкономическая стабильность. Эта эпоха получила название «стабилизирующее развитие». Курс песо к долла­ру все эти годы оставался фиксированным, инфляция — низкой. В стране бы­ли хорошие показатели экономического роста — 3,2 % в год. Но когда в 1970 г. Луис Эчеварриа стал президентом, у многих было ощущение, что все не так уж хорошо. Многие мексиканцы задавались вопросом, помог ли экономический рост множеству бедняков в стране. Эчеварриа отреагировал на это новой про­граммой, названной «перераспределение вместе с ростом».

Мы, экономисты, горячо приветствовали действия Эчеварриа. Девиз «пе­рераспределение вместе с ростом» стал очень популярен среди специалистов по бедным странам. К сожалению, мы уходили из сферы, в которой и так пони­мали довольно мало (факторы экономического роста), в сферу, в которой не понимали почти ничего — как, не снижая рост, перераспределить доход в поль­зу бедных. (С тех пор экономика снова вернулась к стадии роста, но теперь мы опять склоняемся к перераспределению, по-прежнему не очень хорошо пони­мая, как его добиться.)

Программа, которую стремился реализовать Эчеварриа, выбила из его рук рычаги контроля над дефицитом государственного бюджета. В долгосрочной перспективе это обошлось бедным гораздо дороже, чем временные выгоды, которые они могли получить благодаря «перераспределению вместе с ростом». В 1970-1976 гг. действия Эчеварриа вызвали ряд негативных эффектов. Даже теперь, три десятилетия спустя, ощущается их отрицательное влияние на эко­номику Мексики. Грехи одного президента сказываются на прочих президен­тах — вплоть до четвертого поколения. В первый год президентства Эчеварриа дефицит бюджета составлял 2,2 % ВВП. В 1973-1974 гг. он уже составлял более 5 %, а в 1985 г. — 8 %. Инфляция за этот же период выросла до уровня, превы­шающего 20 %.

Из-за дефицита бюджета и высокой инфляции было сложно удерживать фиксированный валютный курс. По мере того как издержки в песо росли, а вы­ручка в долларах оставалась прежней, мексиканский экспорт становился все менее прибыльным. Поэтому объем экспорта упал. Импорт казался сравни­тельно дешевым по сравнению с растущими ценами на мексиканские товары, поэтому импорта стало гораздо больше. Возник высокий внешнеторговый де­фицит (превышение импорта над экспортом), что означало накопление внеш­него долга для финансирования избыточного импорта. Спекулянты стали хра­нить свои активы в долларах, опасаясь неизбежной сильной девальвации.

Наконец, в 1976 г. ожидаемый кризис разразился. Поскольку капитал бежал из страны, а валютные резервы падали, Эчеварриа объявил, что он девальвиру­ет на 82 % валюту, курс которой оставался неизменным на протяжении двух с лишним десятилетий [8]. В 1976-1977 гг. рост на душу населения упал ниже 1 % в год.

Кризис продолжался бы и дальше, если бы, к счастью, не обнаружились но­вые нефтяные месторождения вокруг залива Кампече. В 1978-1981 гг., по мере повышения цен на нефть, экономика расцвела и темпы роста на душу населе­ния составили 6 %. К сожалению, правительство Лопеса Портильо, который сменил Эчеваррию, использовало нефтедоллары, чтобы пуститься в безудер­жные траты. Официальное объяснение опять же заключалось в «перераспреде­лении по мере роста», но нефтяные богатства казались настолько бесконечны­ми, что выросли расходы всех видов.

Каким-то образом Лопес Портильо умудрялся тратить быстрее, чем росла выручка от нефти. Используя нефтяные доходы в качестве обеспечения, пра­вительство резко увеличило свой внешний долг с 30 миллиардов долларов в 1979 г. до 48,7 миллиарда к концу 1981 г. (и это по сравнению с 3,2 миллиарда в 1970 г.! Jlonec Портильо и Эчеварриа, безусловно, ни в чем себе не отказывали) [9]. Никакой тайны в том, чем вызвано накопление долгов, не было. Лопес Портильо упорно увеличивал дефицит бюджета — с 8 % ВВП в 1980 г. до 11 % в 1981 г. и до 15 % в 1982 г. К 1981-1982 гг. спекулянты снова почувствовали, что мексиканский песо скоро потеряет в цене. Миллиарды долларов уплывали из Мексики по мере того, как мексиканцы переводили свои сбережения в долла­ровые активы за рубежом, и даже несмотря на то, что предприятия брали дол­ларовые займы. Лопес Портильо пожаловался, что неизбежная девальвация создала огромные убытки для предприятий, однако отдельным индивидуумам принесла огромные прибыли: «бедные предприятия, богатые индивидуумы».

Пообещав вначале защищать национальную валюту «как цепной пес», Ло-пес Портильо 9 августа 1982 г. отпустил курс. Песо немедленно подешевел на 30 %. (Разочарованные, но острые на язык мексиканцы назвали роскошный дом президента на вершине холма colina delperro — «песий холм».) Через не­сколько дней после девальвации министр финансов Хесус Сильва Херцог объ­явил, что Мексика не может обслуживать свои долги. Это стало поворотным пунктом не только для Мексики, но и для многих других бедных стран. На про­тяжении последовавшего «потерянного десятилетия», с 1982-го по 1994 г., эко­номика Мексики сокращалась на 1 % в год.

В конце концов после 1988 г. правительство обуздало инфляцию и снова за­фиксировало валютный курс. Кроме того, оно приступило к экономическим реформам, которые создали в Мексике 1990-х гг. некое подобие бума. Никто как будто не замечал, что, хотя официальный дефицит бюджета был под кон­тролем, слабое банковское регулирование приводило к убыткам банков. По­крывать убытки вынуждено было правительство (очень похоже на то, что слу­чилось в Восточной Азии во время краха спустя три года). В третий раз за двад­цать лет доверчивые иностранные инвесторы погорели в Мексике в декабре 1994 г., когда песо снова рухнул в пропасть. В третий раз за двадцать лет мекси­канцы пострадали из-за кризиса, вызванного неумелой фискальной полити­кой. В 1995 г. темпы роста на душу населения упали до уровня -8 %.

Мексика — не единственная страна, где фискальная политика убила рост. Многие другие страны-должники тоже попали в передряги из-за дефицита бюд­жета и избыточных долгов. Как показывают данные, между дефицитом бюд­жета и темпами роста существует прочная связь. В худших 20% стран с крайне высокими показателями дефицита темпы роста на душу населения составляли -2 % в год, в то время как профицит бюджета ассоциировался с темпами роста на душу населения в 3 % (рис. 11.1).

Высокий дефицит бюджета создает плохие стимулы для роста. В такой си­туации все ждут повышения налогов для снижения дефицита и обслуживания

Рис. 11.1. Бюджетный дефицит и темпы подушевого роста, 1960-1994 гг. государственного долга. Ожидания повышают вероятность инфляции, кото­рая будет угрожать денежным сбережениям. Возникает общая макроэкономи­ческая нестабильность, из-за чего сложно сказать, какие проекты хороши и ка­ким фирмам стоит выдавать займы. Люди реагируют на стимулы. Наличие высокого дефицита бюджета — еще один простой способ, которым плохое пра­вительство может убить рост.

Убийство банков

Еще один способ убить рост — это уничтожить банки, которые размещают кредиты для инвестиций. Как можно убить банки? Банкам нужно, чтобы люди вкладывали в них деньги. Только тогда будут выдаваться займы для инвести­ций. Но люди будут вкладывать деньги лишь в том случае, если они получат со своих сбережений хороший доход.

Мы уже видели, что высокая инфляция раздувает финансовую систему, но при этом предполагалось, что уровень процентных ставок устанавливается ры­ночными механизмами. Однако многие бедные страны предпочитают контро­лировать уровень номинальных процентных ставок даже тогда, когда инфля­ция выходит из-под контроля. В результате вкладчики оказывались не защи­щенными от эрозии реальной ценности своих вкладов.

Допустим, номинальная процентная ставка была ограничена потолком в 10 %, при этом инфляция достигла 30 %. Тогда даже тот вкладчик, который ре­инвестирует проценты на сберегательный счет, обнаружит, что реальная цен­ность вклада сокращается на 20 % в год. Номинальная процентная ставка ми­нус инфляция — это реальная прибыль, которую получают вкладчики на свои сбережения. Если реальная процентная ставка резко отрицательная, стимулы класть деньги в банк снижаются. Люди с гораздо большей охотой будут уво­дить деньги за границу, вкладывать их в недвижимость или вообще не хра­нить. Политику отрицательной реальной процентной ставки обычно называ­ют финансовой репрессией, потому что она обесценивает денежные сбереже­ния в банках. Банки, пытающиеся сохранить сбережения при отрицательной реальной процентной ставке, в сущности пытаются носить воду в решете.

Есть конкретные данные, подтверждающие, что резко отрицательные зна­чения реальных процентных ставок и очень плохие показатели роста — вещи между собой связанные. Реальные процентные ставки на уровне ниже -20 % соответствуют резко отрицательным показателям роста — около -3 % на душу населения в год. Интересно, что более мягкие финансовые репрессии не так ка­тастрофичны. Так, при реальных процентных ставках в диапазоне между -20 % и нулем, показатели роста будут положительными — немногим менее 2 %. При положительных значениях реальных процентных ставок динамика роста наи­более благоприятна: 2,7 % на душу населения [10]. В таблице 11.2 приводятся некоторые примеры существования резко отрицательных реальных процент­ных ставок и соответствующих им показателей экономического роста.

Резко отрицательные значения реальных процентных ставок препятствуют росту, потому что они облагают налогом тех, кто хранит свои сбережения в банках. Большинство людей этого не делает. Люди реагируют на стимулы, по­этому объем сбережений в банках будет сокращаться. Отношение объема бан­ковских вкладов к ВВП в странах с резко отрицательными реальными процент-

Таблица 11.2. Примеры резко отрицательных значений реальных процентных ставок

Страна

Период

Реальная процент­ная ставка (%)

Темпы роста на душу населения (%)

Аргентина

1975-1976

-69

-2,2

Боливия

1982-1984

-75

-5,2

Чили

1972-1974

-61

-3,6

Гана

1976-1983

-35

-2,9

Перу

1976-1984

-19

-1,4

Польша

1981-1982

-33

-8,6

Сьерра-Леоне

1984-1987

-44

-1,9

Турция

1979-1980

-35

-3,1

Венесуэла

1987-1989

-24

-2,7

Заир

1976-1979

-34

-6,0

Замбия

1985-1988

-24

-1,8 ными ставками (менее -20 %) почти в два раза ниже, чем в странах с небольши­ми отрицательными или положительными значениями ставок.

Каков механизм влияния? Если банки оказывают экономике ценные услу­ги, предоставляя кредиты, то, когда банки будут выдавать мало кредитов, эко­номика будет страдать. По словам экономистов Роберта Кинга и Росса Ливайна:

«банки оценивают потенциальных предпринимателей, мобилизуют сбережения для фи­нансирования наиболее многообещающих проектов, повышающих производительность, ди­версифицируют риски, связанные с этими инновационными проектами, и выявляют ожидае­мые доходы от участия в инновациях вместо производства уже существующих товаров испытанными методами. Более успешные финансовые системы повышают вероятность внед­рения успешных инноваций и потому ускоряют экономический рост. Таким образом, переко­сы в финансовом секторе снижают темпы экономического роста, замедляя скорость инноваци­онного процесса».

Кинг и Ливайн обнаруживают прочную взаимосвязь между уровнем фи­нансового развития страны (измеряемого соотношением финансовых сбере­жений в банках к ВВП в 1960 г.) и темпами роста на протяжении последующих трех десятилетий. Темпы роста на душу населения снижаются на 2,3 процен­тных пункта по мере движения от четверти самых развитых финансовых сис­тем до четверти наименее развитых. Уничтожение банков — еще один простой способ, используя который правительство, вставшее на неверный путь, может убить рост.

Закрытие экономики

Еще одно неприятное наследие первого поколения исследований бедных стран — это закрытие многих бедных экономик для международной торговли. Страны шли на невероятные подвиги, чтобы производить товары на месте, а не импортировать их. Один из случаев в дореформенной Гане демонстрирует особо абсурдную ситуацию, до которой способен довести такой подход. Ганцы так хотели иметь собственную автомобильную промышленность, что импор­тировали весь набор автомобильных комплектующих из Югославии. Потом они собирали машины и продавали их. Но цена, по которой они покупали на­боры комплектующих, была выше, чем стоил на международном рынке по­лностью собранный автомобиль!

Аргумент в пользу протекционизма был двояким [11]. Во-первых, многие специалисты по развитию первого поколения верили, что цены экспортного сырья — такого, как нефть, медь и олово, — в долгосрочной перспективе сни­жаются. Поэтому, считали такие эксперты, страна должна избежать ловуш­ки — соблазна импортировать готовые товары и вывозить сырье. Вместо это­го необходимо возвести барьеры на пути импорта готовых товаров, чтобы раз­вивать собственную промышленность. Многие страны Латинской Америки, Африки и Азии последовали этому совету и попытались заняться «импортоза-мещением», при котором отечественное производство заменило бы запрещен­ный импорт.

Гипотеза о падении цен на сырье не слишком-то оправдалась. Как правило, условия торговли бедных стран ухудшались, но не катастрофически — при­мерно на 0,6 % в год [12]. Однако даже это спорно, поскольку, по общему мне­нию, представление о росте цен на промышленные товаров преувеличено — не учитывается фактор повышения их качества [13]. Сырье, напротив, измеря­ется в стандартных единицах, качество которых не меняется с течением време­ни. Так или иначе, страны, у которых было сравнительное преимущество по запасам сырья, всегда могли диверсифицировать свой риск в области цен на сырье, используя финансовые инструменты для хеджирования.

Во-вторых, первое поколение специалистов по развитию верило, что разре­шение на импорт промышленных товаров погубит в зародыше промышлен­ность бедных стран. Идея заключалась в том, что для развивающейся отрасли существует кривая обучения. Ввоз импортных товаров из страны, которая про­двинулась по этой кривой дальше других, не даст бедным странам самим об­учиться и наладить производство. Это был старый аргумент в экономической теории, известный под обозначением «новая отрасль промышленности».

Но защита свободной торговли — тоже одна из старейших тем в экономи­ческой теории. Свободная торговля позволяет странам специализироваться на том, что у них получается лучше всего, и экспортировать именно это, а импор­тировать те товары, которые они производят не очень хорошо. Вмешательство в торговлю будет искажать цены, и неэффективные производители, таким об­разом, будут субсидироваться. Это искажение может повлиять на рост, потому что неэффективное использование ресурсов снижает доходность инвестиро­вания в будущее [14].

Аргументы сторонников свободной торговли уже подтверждены опытом последних десятилетий, который доказывает: более открытые экономики бо­гаче и растут быстрее. Степень открытости к международной торговле измеря­ется различными способами, но в любом случае ее связь с экономическим рос­том положительна.

Джеффри Сакс и Эндрю Уорнер определяли страну как закрытую, если для нее были характерны следующие явления: нетарифные барьеры, покрываю­щие 40% торгового оборота и более, средние тарифные ставки в 40 % и выше; премия черного рынка в 20 % и более; социалистическая экономическая систе­ма или государственная монополия на основные виды экспорта. Сакс и Уорнер обнаружили, что для закрытых бедных экономик темпы роста на душу населе­ния составляют 0,7 % в год, а для открытых бедных экономик — 4,5 %. Когда закрытая экономика реформировалась и делалась открытой, темпы роста уве­личивались более чем на один процентный пункт в год [15].

Мой коллега Дэвид Доллар изучил страны, в которых цены на товары в пе­ресчете на доллары по преобладающему обменному курсу были выше, чем сто­или те же товары в США. Он пришел к выводу, что высокие цены в этих стра­нах отражали ограничительную торговую политику (например, действие тари­фов, повышающих цены на импортные товары на внутреннем рынке по срав­нению с ценами на иностранных рынках). Ученый обнаружил, что экономики, где цены искажались под воздействием такого рода факторов, росли медлен­нее, чем экономики, в которых таких явлений не наблюдалось [16].

Корейский экономист Йонг-ва Ли выяснил, что высокие тарифные ставки отрицательно сказываются на росте, если тарифные ставки взвесить по важ­ности импорта в ВВП [17]. Он показал, что для экономического роста особенно ценен импорт средств производства [18]. Экономист из Колумбийского уни­верситета Энн Харрисон считает, что рестриктивные меры по отношению к свободной торговле отрицательно сказываются на темпах роста [19]. Эконо­мист из UCLA Себастьян Эдварде также утверждает, что меры по ограничению свободной торговли (тарифы, нетарифные барьеры и т.д.) снижают темпы рос­та производительности [20].

Джеффри Франкел из Гарварда и Дэвид Ромер из Беркли отметили следую­щую зависимость: при увеличении отношения внешнеторгового оборота (экс­порт плюс импорт) к ВВП повышается уровень дохода. Выделяя роль геогра­фического компонента торговли (тенденций к тому, что страны-соседи пред­почитают больше торговать друг с другом, а крупные экономики активнее дру­гих развивают внутреннюю торговлю), они показывают, что эта связь являет­ся причинно-следственной [21]. Эффект этого фактора весьма значителен: при росте отношения внешнеторгового оборота к ВВП на 1 % подушевой доход увеличивается на 2%.

Экономист из Мэриленда Франсиско Родригес и его гарвардский коллега Дэни Родрик придерживаются противоположных взглядов. Они утверждают, что многие из вышеперечисленных мер на самом деле не отражают степень вмешательства в торговлю и что они меняются при изменении анализируемо­го периода или других параметров (впрочем, эти эксперты не изучили все при­веденные здесь результаты) [22]. Однако в исследованиях роста выявлены пере­менные, которые точно отражают конкретную политику и устойчивы ко всем возможным факторам. Вот одна из таких прочных зависимостей — чем силь­нее политика ограничивает свободную торговлю, тем медленнее экономичес­кий рост [23]. Эти данные подсказывают нам, что в государствах, которые слиш­ком бесцеремонно вмешиваются в функционирование свободного рынка и на­рушают макроэкономическую стабильность — в области торговли, валютного курса, банковского дела, бюджетного дефицита или инфляции, — темпы роста будут снижаться.

Низкое качество государственных услуг

В Исламабад, столицу Пакистана, я приезжаю по заданию Всемирного бан­ка, чтобы оценить, как работает сфера государственных услуг. Несомненно, в Пакистане она оставляет желать лучшего. Социальные индикаторы — такие, как уровень детской смертности или возможность получения женщинами сред­него образования, — здесь одни из худших в мире. Внутри страны налицо боль­шие диспропорции. Охват женщин грамотностью варьируется от 41 % в урба­низированном Синдхе до 3 % в сельской Северо-Западной провинции и Белуд­жистане. Пакистанский экономист Ишрат Хусайн отмечает, что лишь менее трети пакистанских деревень имеют доступ к оптовым торговым центрам, а там, где дороги есть, их плохое качество повышает стоимость транспорта на 30-40 % [24]. За короткий период с 1990-го по 1998 г. количество автотранспор­та на километр дорог удвоилось. Государственные ирригационные системы то­же в кризисе. Около 38 % орошаемой земли страдает от засоления почвы и на­воднений; только из-за засоления потери урожая составляют около 25 % [25].

В Уганде анализ качества государственных услуг показал, что на многих фир­мах в общей сложности 89 дней в году отключается электричество. Такие пред­приятия вынуждены приобретать запасные генераторы, из-за чего инвестици­онные расходы повышаются на 16 %. Купить и эксплуатировать генератор об­ходится примерно в три раза дороже, чем использовать электричество, предо­ставляемое государством. С телефонными службами дело обстоит не лучше: чтобы дозвониться по межгороду внутри Уганды, нужны были в среднем 4,6 по­пытки, а за границу — 2,8 попытки. Проблемы касались и водоснабжения (33 дня отключений в году), уборки мусора (77 % фирм убирали его сами) и почто­вых служб (только 31 % деловой корреспонденции пересылался по почте) [26].

В Нигерии правительство оказалось практически не в состоянии обеспечить населению предоставление основных государственных услуг. И это несмотря на 280-миллиардную выручку от продажи нефти, полученную государством с момента открытия месторождений в конце 1950-х гг. Правительство предпо­читало тратить деньги на такие вещи, как строительство 8-миллиардного ста­лелитейного комбината, который еще не произвел ни куска стали, и новую на­циональную столицу, возведенную на пустом месте, не говоря об астрономи­ческих суммах, разворованных властями. Регион южной дельты, где добывают нефть, страдает от нефтяных загрязнений почвы; в крае нет дорог, школ и здра­воохранения. Здание, в котором учились старшеклассники, несколько лет на­зад обрушилось под напором тропического шквала, а о строительстве новой школы правительство не позаботилось. (О тяготах населения дельты писала международная пресса в связи с кампанией народа огони за лучшую жизнь: это движение возглавлял Кен Саро-Вива, который был казнен диктатором Са­ни Абачей, ныне уже покойным.) Трущобы Лагоса не лучше: хибары на сваях над черными лагунами, которые одновременно служат сточными канавами (и смердят), среди клочков земли, покрытых слоем мусора. Из клиник в трущо­бах давно разбежались врачи и медсестры — здесь не хватает ни денег, ни меди­каментов. Мужчины в лагунах Лагоса перебиваются тем, что вытаскивают из Нигера бревна, которые несет течением реки. Несмотря на богатейшие энерге­тические запасы страны, Национальная комиссия по электроэнергии (НКЭЭ — нигерийцы расшифровывают это как «НиКакой ЭлектроЭнергии») часто ос­тавляет без электричества лесопилки, на которых обрабатываются бревна, так что они в основном бездействуют [27].

До сих пор я говорил об очень конкретных, поддающихся количественной оценке действиях, которые могут предпринять правительства, чтобы убить рост. Однако есть и менее очевидные способы сделать это. Как показывают < примеры Пакистана, Уганды и Нигерии, власти могут не обеспечивать пред­оставление основных услуг — таких, как электроэнергия, телефонные линии, дороги, здравоохранение, водоснабжение, канализация, ирригация, почтовые службы, уборка мусора и образование (и мешать частному сектору в их предо­ставлении). Чиновники могут быть коррумпированы, чему я посвящу отдель­ную главу. Они способны нагромоздить лабиринт инструкций и согласований, который губит частное предпринимательство.

Некоторое представление о бремени государственного регулирования мо­жет дать обзор частного сектора по шестидесяти семи странам. В столь разных государствах, как Болгария, Беларусь, Фиджи, Мексика, Мозамбик и Танзания, представители фирм отмечали, что так называемые «меры регулирования при открытии нового бизнеса или начале ведения новых операций» являются для предпринимательства серьезным препятствием [28]. Вот известный пример: перуанский экономист Эрнандо де Сото для эксперимента зарегистрировал ма­ленькую фабрику по производству одежды в Лиме и твердо решил не давать взяток. За то время, что он регистрировал предприятие, чиновники требовали взятку десять раз. В двух случаях ему пришлось нарушить свое правило и дать взятку, иначе эксперимент прекратился бы, так и не начавшись. В итоге он по­тратил десять месяцев только на регистрацию фабрики. В Нью-Йорке анало­гичная процедура занимает четыре часа [29].

Проводились специальные исследования с целью выяснить, как государст­во обеспечивает предприятия электроэнергией. В Азербайджане, Камеруне, Ча­де, Конго, Эквадоре, Грузии, Гвинее, Гвинее-Бисау, Индии, Казахстане, Кении, Молдове, Мали, Малави, Нигерии, Сенегале, Танзании и Уганде поступали оди­наковые жалобы от фирм: они сталкиваются с отключениями энергии как ми­нимум раз в две недели. В Гвинее компаниям отключают электричество в сред­нем раз в день. Чтобы не зависеть от неустойчивого электроснабжения, прихо­дится покупать дорогие генераторы. По результатам опроса, такими генерато­рами пользовались 92 % нигерийских фирм [30].

Подключения к телефонной сети в более чем трети развивающихся стран приходится ждать по шесть лет и долее [31]. Гвинея и здесь выделяется, потому что люди буквально умирают, не дождавшись подключения: время ожидания составляет здесь 95 лет.

Еще одна крупная проблема для многих стран — дороги. Фирмы, опрошен­ные в Албании, Азербайджане, Болгарии, Камеруне, Чаде, Конго, Коста-Рике, Гвинее-Бисау, Индии, Ямайке, Казахстане, Кении, Киргизии, Молдове, Мала­ви, Нигерии, Того, Украине и на Западном берегу реки Иордан, указали, что оценивают качество дорог в их странах на уровне 5 баллов и выше по шкале от 1 (очень хорошее) до 6 (очень плохое). В Коста-Рике сокращение в 1980-х гг. расходов на содержание дорог привело к тому, что 70 % из них пришли, по су­ти, в негодность.

Сфера здравоохранения во многих странах также отражает несостоятель­ность правительств. Опрос, на который мы уже ссылались, дал следующие ре­зультаты: в восемнадцати из шестидесяти семи развивающихся стран качество государственного здравоохранения было оценено в 5 и более баллов по шкале от 1 до 6. Бедная Гвинея опять удивляет: только 3 % бюджета здравоохранения тратится на лекарства, а 34 % идет на зарплату медицинским работникам. В ре­зультате подушевой расход на лекарства составляет 11 центов, и практически ни в одной клинике нет лекарств [32]. Медицинские работники без лекарств немного могут сделать для оказания основных медицинских услуг, которые критически важны для роста.

Правительства, которые проводят разумный курс и расходуют средства на предоставление важнейших государственных услуг, пожинают благоприятные плоды. Одно из исследований показало, что каждый дополнительный процен­тный пункт ВВП, инвестированный в транспорт и коммуникации, повышает темпы роста на 0,6 процентных пункта [33]. Выявлено также, что рост непосред­ственно связан с количеством телефонов на одного работника [34]. Доходность инфраструктурных проектов — таких, как ирригация и осушение, телекомму­никации, аэропорты, шоссе, морские порты, железные дороги, энергосисте­мы, водоснабжение, ассенизация и канализация, в среднем составляет 16-18 % в год [35]. Доходность вложений в поддержание существующей инфраструк­туры (например, на содержание дорог) еще выше — возможно, она достигает 70 % [36]. Итак, правительства могут убить рост путем слишком жесткого регу­лирования и недостаточного объема предоставления государственных услуг.

Еще один вид политики

Существует еще одно убийственное для роста направление государствен­ной политики, о котором я пока не упоминал. Имеется в виду установление на­логовых ставок на доход. Я уже говорил, что для инвестиций в будущее высо­кие ставки налогов служат безусловным отрицательным стимулом, поскольку снижают доходность этих инвестиций. Рассмотренные выше варианты поли­тики как раз подразумевают взимание высоких налогов.

Тем не менее, как ни странно, данных о том, что более высокие эксплицит­ные (явные) ставки налогов замедляют рост, нет. В странах с высоким уровнем налогообложения, например в Швеции, с экономикой все в порядке. А в стра­нах с низкими налогами, вроде Перу, дела плохи. В Соединенных Штатах тем­пы роста практически не изменились ни после введения подоходного налога в 1913 г., ни после резкого повышения налогообложения в 1940-е гг. Сборы по подоходному налогу увеличились от менее чем 2 % ВВП в 1930 г. до почти 20 % ВВП в 1989 г. Однако динамика роста не изменилась [37]. Не прослеживается статистически значимая связь между уровнем налогов и экономическим рос­том как на срезе по США во времени, так и на срезе по разным странам мира в один момент времени.

Таким образом, всякое теоретическое предположение надо подвергать прак­тической проверке. Можно только догадываться, почему же привлекательная мысль о том, что «налоги снижают рост», не соответствует истине. Возможно, потому, что установленная законом ставка налога не отражает его реальную ставку. Ведь существуют еще возможности законного (вычеты, кредиты по на­логам, разные ставки на разные виды дохода) или незаконного уклонения от платежей.

В развивающихся странах реальная собираемость налогов — лишь неболь­шая доля того, что должно собираться по официальной ставке. Можно вновь сравнить Перу и Швецию: Перу собирает только 35 % того, что должна была бы собирать при существующих налоговых ставках и налогооблагаемой базе; Швеция же — почти все. Уровень собираемости налогов по странам очень раз­личен, и поэтому ставка налога на добавленную стоимость или сумма налого­вых сборов не доказывает наличия отрицательных стимулов, влияющих на про­изводителей.

Курица или яйцо

До сих пор я описывал несколько вариантов действий правительства, с кото­рыми связаны низкие темпы экономического роста: высокая инфляция и пре­мия черного рынка, высокий дефицит бюджета и резко отрицательные реаль­ные процентные ставки. При этом я не очень следил за терминологией. Говоря «правительства убивают рост», я имею в виду, что плохие действия государства вызывают плохую динамику роста. Но пока я лишь установил, что действия пра­вительств связаны с динамикой роста, а не то, что действия правительств эту ди­намику вызывают.

Есть много примеров того, как корреляция, принятая за причинно-следст­венную связь, путала все карты. Самая известный из них — история про рус­ских крестьян. Крестьяне, по слухам, заметили, что в деревнях, где много слу­чаев оспы, часто появляются врачи. Они сделали из этого по-своему логичный вывод и стали отстреливать врачей.

Сходный, хотя и более экзотический случай рассказал выдающийся амери­канский историк Фрэнсис Паркмен. В XVII веке французские католические мис­сионеры в Канаде организовали обширную кампанию по обращению индей-цев-гуронов в христианство. Дела шли посредственно, поскольку гуроны спра­ведливо подозревали, что Великий Дух европейских священников захочет за­воевать не только души, но и землю аборигенов. Неутомимые миссионеры тем не менее продолжали свои попытки. Они решили, что по крайней мере могут обратить людей к вере на смертном одре. И как только где-нибудь становилось известно, что гурон смертельно болен, они мчались к его одру и крестили бед­нягу непосредственно перед отправлением в мир иной. Вскоре связь между кре­щением и скорой смертью была замечена. У гуронов появились все основания полагать, что святая вода, которой священники опрыскивали крестящихся, со­держала смертельный яд. (Связано ли это с мученической смертью некоторых иезуитов от рук гуронов, Паркмен не уточняет.)

Как же нам избежать подобных ошибок и не путать причинно-следствен­ные связи с объективно существующей корреляцией? Возможно ли, что на отча­янные меры правительства толкает отрицательный рост? Например, в плохие времена правительство прибегает к высокой инфляции как способу покрытия высокого дефицита бюджета? Мы выявим связь между низким экономическим ростом, высоким дефицитом и высокой инфляцией. Однако в данном случае правительство не убивает рост — это низкий рост убивает правительство. При­чинно-следственные связи могут работать в обе стороны, но что же все-таки было раньше — курица или яйцо?

Для выявления причинно-следственной связи между темпами роста и дея­тельностью правительств экономисты применяют разные подходы. Так, неко­торые ученые стремятся понять, коррелирует ли начальное значение перемен­ной, зависящей от проводимой политики, с последующим ростом. Например, Кинг и Ливайн установили, что хороший уровень развития финансовой систе­мы в 1960-х гг. связан со стабильным экономическим ростом в последующие тридцать лет. Действительно, будущее может быть обусловлено прошлым, од­нако прошлое не может быть обусловлено будущим.

Правда, и это не категоричное утверждение, потому что иногда будущее можно предвидеть (как показывает пример со священниками и гуронами). Тем не менее предсказать рост, как мы видели в предыдущей главе, крайне трудно. Использование начальных значений переменной, зависящей от действий пра­вительства, поддерживает гипотезу о том, что проводимая в стране политика влияет на динамику роста.

Еще один метод установления причинно-следственной связи — определе­ние той части переменной, зависящей от деятельности правительства, которая коррелирует с какими-либо внешними событиями, и проверка того, связана ли эта часть с ростом. Например, Росс Ливайн обнаружил, что на развитие бан­ковской сферы отрицательно влияет принятие французской правовой систе­мы, а не англосаксонской. Очевидно, применение французской правовой сис­темы не имеет ничего общего с экономическим ростом, кроме того, что осо­бенности правовой системы влияют на финансовую систему. Поэтому мы мо­жем вычленить из показателя уровня развития банковской сферы ту часть, из­менение которой было вызвано наличием французской правовой системы, и ту, которая менялась под воздействием других факторов, включая плохую дина­мику роста. Если первая часть по-прежнему коррелирует с ростом, есть осно­вания с большей уверенностью утверждать, что развитие банковской сферы вызывает рост. Экономисты использовали подобные методы анализа для уста­новления по крайней мере предварительных причинно-следственных связей между премией черного рынка, инфляцией и ростом [38].

Рост на разных континентах

Влияние политики на рост — не чисто теоретическое предположение. Мы с Россом Ливайном изучали разницу в доходах между Восточной Азией и Аф­рикой, выясняя, как объясняется это несходство политикой и прочими факто­рами. Мы пытались выразить разницу в проводимой политике в количествен­ных показателях и сравнивали по ним Африку с Восточной Азией.

Я соотношу разницу в росте с первоначальным доходом, чтобы получить объяснение разницы в доходах. Более высокие значения дефицита государст­венного бюджета, уровня финансовой репрессии и премии черного рынка в Африке объясняют примерно половину разницы в росте между Восточной Ази­ей и Африкой на протяжении тридцати лет. Если политика действительно вы­зывает рост, тогда в Африке доход на душу населения был бы на 2000 долларов выше, если бы африканская экономическая политика соответствовала восточ-ноазиатской (рис. 11.2) [39].

На более оптимистичной ноте можно заметить, что в начале 1990-х гг. пра­вительства Латинской Америки изменили стимулы экономического развития, скорректировав все вышеописанные действия, и добились повышения темпов роста на 2,2 процентных пункта [40]. Они снизили инфляцию, уменьшили пре­мию черного рынка, начали движение к свободной торговле и отменили реп­рессии в банковской системе. Латинская Америка реформировалась быстрее и интенсивнее, чем Восточная Азия, которая в тот момент менее нуждалась в ре­формах. В результате разница в темпах роста между двумя регионами исчезла.

Заключение

Наконец-то из нашего девиза — люди реагируют на стимулы — вырисовы­вается что-то конструктивное. Зная это, правительства могут избежать паде­ния темпов роста. Для этого необходимо прежде всего избегать тех действий, которые создают плохие стимулы для роста: высокую инфляцию, высокую премию черного рынка, высокий дефицит бюджета, резко отрицательные ре­альные процентные ставки, ограничения на свободную торговлю, раздувание бюрократии и недостаточно эффективную систему государственных услуг. Трагедия заключается в том, что именно правительства так часто душат рост. Причины, по которым проводится такая иррациональная политика, мы рас­смотрим в следующих главах.

Прежде чем возводить макроэкономические политические реформы в ранг эликсира роста, не забудьте, что возможность возникновения ловушек нище­ты, о которых шла речь в предшествующих главах, не исчезла. В самом деле, в 1990-е гг. практически все бедные страны развивались медленнее, чем можно было предсказать исходя из их макроэкономической политики. Очень важна еще и институциональная реформа. Дальше мы остановимся на одной из раз­новидностей институциональных провалов — коррупции.

Интермеццо. Флоранс и Вероника

Когда-то Флоранс и Вероника Фири жили со своими родителями в маленьком, но уютном доме в Лусаке (Замбия). Их отец был электриком. Но родители умер­ли, когда девочкам было восемь и шесть лет. Родственники отца забрали все имущество, включая дом, и отправили сестер в глухую деревню к тетке. Там де­тям пришлось тяжело трудиться — носить воду, собирать хворост. Их часто били за недостаточное усердие.

Через два года родственники по материнской линии привезли Флоранс и Веро­нику обратно в Лусаку. Они стали жить у бабушки в полуразвалившемся доме. Бабушка зарабатывает гроши, торгуя овощами на рынке. Когда торговля идет плохо, семья остается без еды. С бабушкой живут еще четверо сирот — в стране полно сирот из-за СПИДа. Флоранс и Вероника играют на пыльных улицах со своими четырьмя родственниками.

Группа активистов местного сообщества собрала деньги на учебу, школьную форму и обувь для Флоранс. На Веронику денег не хватило [1].

Глава 12
Коррупция и рост

Америка — это нация без ярко выраженного криминального класса, за исключением кон­гресса.

Марк Твен

Стремление украсть все, что не прикручено к полу, — самый явный из губи­тельных для роста стимулов, с которым сталкиваются государственные служа­щие. Когда частных предпринимателей заставляют давать взятки, это прямой налог на производство. И можно ожидать, что такая практика приведет к сни­жению темпов роста. Коррупция — одна из проблем, которую чаще всего за­мечают люди, случайно посетившие бедные страны, или инвесторы, которые вкладывают свои средства в эти страны. Согласно опросу, проведенному агент­ством Roper Starch International в девятнадцати развивающихся странах, среди пятнадцати проблем, которые больше всего беспокоят население, коррупция была поставлена на четвертое место — после преступности, инфляции и ре­цессии [1].

Несмотря на безусловно значительную роль коррупции в процессе эконо­мического развития, до последнего времени она не привлекала внимания эко­номистов. В авторитетном четырехтомном «Учебнике по экономике развития», опубликованном в 1988-1995 гг., ни на одной из 3047 страниц текста корруп­ция даже не упоминается. В недавно изданном учебнике по экономике разви­тия о ней также не говорится ни слова (как и вообще о политике) [2].

Мало того, международные финансовые организации вроде Всемирного банка или МВФ на протяжении десятилетий не обращали на коррупцию реши­тельно никакого внимания. Только недавно коррупция стала для этих органи­заций больным вопросом. И все равно слово «коррупция» остается отчасти та-буированным, а вместо него в бюрократическом жаргоне используется слово­сочетание проблемы управления.

Если признать, что коррупция — это серьезная проблема, связанная с рос­том, то возникает ряд нерешенных вопросов. Почему у некоторых правительств стимулы воровать сильнее, чем у других? Почему в одних странах коррупция приносит больше вреда, чем в других? В этой главе я рассматриваю масштабы коррупции, ее влияние на рост, причины, ее определяющие и некоторые пути решения этой проблемы.

Жизнь в бегах

Когда я год жил в Мехико, то постоянно играл в кошки-мышки с мексикан­ской полицией. Я был мышкой, а крайне коррумпированная мексиканская по­лиция — кошкой. Американские номера на машине в Мехико воспринима­лись как объявление: «Я американский турист. Пожалуйста, требуйте у меня взятки».

Однажды, прежде чем я сообразил, насколько коррумпирована полиция, я остановился и спросил у полицейского дорогу. Когда я рассказал об этом своим мексиканским друзьям, они чуть не умерли со смеху. Как они справедливо пред­положили, полицейский, у которого я спросил дорогу, сразу же закричал «Alto» («Стой») и побежал за своими коллегами, чтобы разделить добычу. Я исполь­зовал проверенную временем методику — сделал вид, что не понимаю языка. То есть сделал вид, что понял alto как команду «уехать в своей машине на высо­кой скорости подальше от коррумпированных полицейских, которые, к счас­тью, были без машины».

В следующий раз мне не так повезло. Меня остановил полицейский на авто­мобиле. На вопрос, в чем я провинился, он объяснил мне, что я совершил серь­езное нарушение, провозя книги без разрешения. У меня в багажнике действи­тельно лежал ящик с книгами. Я осмелился запихать ящик книг в «Фольксва-ген-рэббит». Кем я себя вообразил? Транспортной компанией? Это серьезное нарушение требовало визита на пост полиции. (Мои мексиканские друзья го­ворили мне: «Ни в коем случае не давай им затащить себя на пост».) Я предло­жил заплатить штраф за мое страшное преступление тут же, на месте, и дело было улажено. (Стыдно признаться, сколько я заплатил в качестве взятки. Ког­да меня поймали, у меня не было мелких купюр.)

После этого я разработал схемы действий для избежания полицейской оби­раловки. Если полицейские были без машины, я продолжал изображать идио­та, не понимающего ни слова по-испански. В следующий раз, когда мне встре­тился полицейский на автомобиле, я проигнорировал приказ остановиться и ехал, пока не добрался до частного университета, куда, собственно, и направ­лялся. Частная собственность была, видимо, безопасным убежищем, и поли­цейский, доехав до ворот, повернул обратно несолоно хлебавши.

Для бедных жителей Мехико дела обстояли не так весело — полиция регу­лярно собирала с них дань. Говорили, что у каждого отделения полиции есть ежемесячная квота по сбору взяток, из которой часть получали вышестоящие начальники. Все знали про коррупцию, но любые попытки что-то изменить оказывались тщетными. Феномен продажной полиции не ограничивается Мек­сикой — в разных странах, от Ямайки до Уганды, от Индии до Молдовы, бед­няки отмечают, что жестокость и коррумпированность полиции — предмет их серьезного беспокойства [3].

Всемирное коррупционное турне

Коррупция встречается в богатых странах и бедных, крошечных и громад­ных, христианских и мусульманских, африканских и азиатских, в странах Ста­рого и Нового Света. Хотя встречается она повсюду, существует лишь несколь­ко способов измерения глубины коррупции в разных странах. Я расскажу об этих способах чуть позже, а начну с конкретных историй, чтобы показать по­всеместность коррупции.

Джозеф Коорс, владелец пивоварни в Денвере, вложил много денег в под­держку Рональда Рейгана. Когда его завод по производству пивных банок дол­жен был утилизировать вредные отходы, Рейган назначил нескольких членов клана Коорса в Агентство по защите окружающей среды, которое вслед за этим отменило ограничения на захоронение ядовитых отходов в штате Колорадо. Публика возмутилась тем, что Коорс купил право на захоронение ядовитых отходов — мало ему, что пиво у него разбавленное [4].

Психолог Дэн Секен утверждал в 1988 г., что его попросили признать умст­венно неуравновешенными американских чиновников, которые обнаружили коррупцию в Госдепартаменте и Министерстве обороны. Дискредитировать этих людей пытались их собственные начальники, требуя, чтобы их признали сумасшедшими (чиновников, а не начальников) [5].

В Японии государственный прокурор выявил схему, по которой бизнесме­ны, нуждающиеся в льготах от правительства, организовывали для нужных чиновников бесплатные развлечения. Демонстрируя свою неусыпную бдитель­ность в борьбе с коррупцией, японское правительство в августе 1988 г. переве­ло этого прокурора в отдаленный приморский город [6].

В Эквадоре в феврале 1997 г. агенты президента Абдалы Букарама, как сооб­щалось, взяли три миллиона долларов в местной валюте из Центрального бан-Жа и доставили награбленное в канцелярию президента незадолго до офици­ального истечения срока его полномочий [7].

Брат мексиканского президента Карлоса Салинаса участвовал в прибылях от наркобизнеса. Это объясняет, откуда на его счету в швейцарском банке ока­зались 132 миллиона долларов. Между тем личный секретарь президента Са-линаса Хусто Сеха Мартинес не смог объяснить, как он скопил 3 миллиона дол­ларов с 1988-го по 1994 г. при ежегодном заработке в 32 400 долларов [8].

В одном южноиндийском штате в конце 1970-х гг. коррупция поразила сис­тему ирригации. Среди множества видов дохода от коррупции один обозна­чался эвфемизмом — «сбережения от земли». Господрядчик выполнял мень­ший объем работы, чем требовалось по его контракту, — например, убирал только один дюйм ила там, где надо было убрать три. Затем подрядчик делил «сбережения от земли» с государственным исполнительным инженером, кото­рый к тому моменту уже получил откат в 2,5 % от контракта за то, что предо­ставил контракт данному подрядчику. «Сбережения от земли» и откаты сос­тавляли от 25 до 50 % общей стоимости контракта. Доходы исполнительного инженера от коррупции в девять раз превышали его официальную зарплату. Неудивительно, что в среде ирригационной бюрократии эти прибыльные мес­та продавались и покупались. Исполнительный инженер в этом примере мог заплатить разом сумму впятеро больше его ежегодной зарплаты за двухгодич­ный контракт, что все равно давало ему возможность получать большой до­ход. Такая безудержная коррупция, бесспорно, оборачивалась отвратительным функционированием ирригационной системы [9].

В Корее четыре неквалифицированных костоправа заплатили 11000 долла­ров Бюро здравоохранения и социальной защиты одной провинции за под­дельные лицензии. Неизвестно, как их пациенты перенесли любительское кос-топравство [10].

От любителей перейдем к профессионалам: бывший мэр Пекина и член по­литбюро Чен Ситун за коррупцию был приговорен к шестнадцати годам тюрь­мы. По данным обвинения, за время своего пребывания на посту мэра он при­своил 2,2 миллиарда долларов, используя откаты по строительным контрак­там и многие другие способы. Китайское телевидение показало некоторые вещи живущего на широкую ногу Чена: золотое кольцо, золотую черепаху, серебря­ную карету с лошадьми, дом в сельской местности с массажными креслами и уймой спален [11].

Одно правительственное агентство на Филиппинах, по слухам, было так кор­румпировано, что даже уборщики получали взятки [12]. Маркое поначалу обе­щал покончить с коррупцией. Его успех можно измерить в диких суммах, ко­торые он сам украл. Один пример — компания Westinghouse, как утверждается, заплатила Маркосу 80 миллионов за контракт на строительство новой атомной электростанции. Президентская комиссия одобрила значительно более деше­вый проект General Electric, но Маркое настоял на своем. Его министр промыш­ленности жаловался, что страна получает «один реактор по цене двух» [13]. I (Демократия — не панацея от коррупции: нынешнему демократически избран-

ному президенту грозит импичмент по обвинению в коррупции.)

Нигерийский диктатор Сани Абача накопил миллиарды долларов, получен­ных по откатам за строительные контракты и от перечисления доходов от нефти на свой личный счет. Он также присвоил 2 миллиарда долларов, принадлежа­щих государственным нефтеперерабатывающим заводам, что лишило их воз­можности производить бензин, а затем нахально положил себе в карман ко­миссионные за импортный бензин. Только его внезапная смерть в июне 1988 г. положила конец этому изобретательному грабежу [14].

В Зимбабве кабинет министров заключил контракт на строительство аэро­порта в Хараре с кипрской фирмой Air Harbout Technologies. Удивительное со­впадение — местный агент Air Harbout Technologies был племянником прези­дента Мугабе. Кабинет министров отменил решение комиссии по тендеру, кото­рая поставила эту компанию на четвертое место среди соискателей. Два других посредника получили миллион долларов [15].

Заирский президент Мобуку Сесе Секо, не удовлетворенный своим много­миллиардным личным состоянием, украл целый золотодобывающий регион Кило-мото. Кило-мото покрывает территорию в 32 тысячи квадратных миль и таит в недрах 100 тонн золота. В ходе другой сделки Мобуту, привыкший дей­ствовать по-крупному, предоставил западногерманской ракетной компании OTRAG права на территорию в юго-восточном Заире размером с Западную Германию [16].

Оценка коррупции и ее последствий

Эта подборка историй может навести на мысль, что чиновники во всем ми­ре не лучше разбойников с большой дороги. Такие случаи встречаются в лю­бой стране, однако одни страны более коррумпированы, чем другие.

В «Международном путеводителе по кредитным рискам» (International Cre­dit Risk Guide) приводятся данные опроса предпринимателей, оценивавших уровень коррупции в странах мира по шкале от 0 (очень высокая коррупция) до 6 (наименьшая коррупция). В 1990 г. особо отличившимися странами (по­лучившими 0), были следующие: Багамские острова, Бангладеш, Индонезия, Либерия, Парагвай и Заир. (Филиппины при Маркосе тоже имели 0, но к 1990 г. страна под руководством реформаторского правительства добралась до 2.) Стра­ны, получившие 6, — все без исключения промышленно развитые, хотя и не все промышленно развитые страны получили такую оценку (у Соединенных Штатов и Японии, например, 5).

Данные показывают, что коррупция и рост связаны обратной зависимос­тью. (В выборке сопоставляются показатели темпов роста в 1980-е и в 1990-е гг. с уровнем коррупции в 1982 г. и 1990 г. соответственно.) Обратной зависимос­тью также характеризуются уровень коррупции и показатель отношения ин­вестиций к ВВП. (Сопоставляются данные по отношению инвестиций к ВВП в 1982 г. и по коррупции в 1982 г., а также по отношению инвестиций к ВВП в 1990 г. и коррупции в 1990 г.) В коррумпированной экономике никто не хочет осуществлять инвестиции и совершать другие действия, способствующие рос­ту [17].

Коррупция не только непосредственно влияет на рост. Она оказывает и кос­венное влияние, потому что ухудшает результаты государственной политики во всех направлениях. Например, многие истории про коррупцию связаны с хищениями средств из государственных фондов или раздуванием бюджетных расходов через откаты. Неудивительно, что коррупция влечет за собой увели­чение бюджетного дефицита. В четверти наименее коррумпированных стран в выборке дефицит бюджета составляет в среднем 3,1 % ВВП, а в четверти наибо­лее коррумпированных стран он равен 6,7 % ВВП.

Однако взаимосвязь коррупции и роста не столь однозначна. Обратите вни­мание, что в списке самых коррумпированных на 1990 г. стран есть как страны, отмеченные катастрофическим экономическим спадом (Заир), так и страны с феноменальными (по крайней мере, до недавнего времени) темпами роста — Индонезия. Может ли эффект коррупции быть таким разным в разных странах?

Да, это именно так. Более того, он может быть разным в зависимости от вре­мени даже в одной и той же стране. Обзор 1990 г., приведенный в Международ­ном путеводителе по кредитным рискам, содержал не много сведений о пост­коммунистических странах, поскольку в 1990 г. коммунизм еще не везде прио­брел приставку «пост». Зато такие сведения уже содержатся в обзоре Всемир­ного банка за 1996 г. В частности, в шестидесяти девяти странах у сотрудников фирм интересовались: являются ли обычной практикой в их отрасли «нерегу­лярные выплаты». Ответы распределялись по шкале от 1 (всегда) до 6 (никог­да). Хотя в коммунистических странах всегда была коррупция (Советский Со­юз по шкале от 0 до 6 в 1990 г. получил 4), из нового опроса стало очевидно, что в посткоммунистических странах она распространилась еще больше. Наибо­лее коррумпированными странами оказались Азербайджан и Болгария. По ре­зультатам опроса 1996 г., посткоммунистические страны составляли половину (десять из двадцати) наиболее коррумпированных стран мира, при том что в выборке их было только 30 %. Сокрушительное падение объемов выпуска в посткоммунистических странах, у которого, конечно, было много и других при­чин, — еще одно напоминание о том, что коррупция вредна для роста.

Разновидности коррупции

На рост может влиять коррупция двух типов — децентрализованная и цен­трализованная. При децентрализованной коррупции взяточников много, и они не координируют между собой процесс взимания взяток. При централизован­ной коррупции всю коррупционную деятельность в рамках экономики орга­низует правительственный лидер; он же определяет долю каждого чиновника в получаемой прибыли.

Децентрализованная коррупция может проявляться в форме множества до­рожных постов, охраняемых солдатами, — такое можно увидеть, путешест­вуя, например, по Заиру. Каждый солдат на таком посту — отдельный хищ­ник, он не принимает в расчет, как его действия скажутся на остальных. Иму­щество путешественников — общий ресурс, и каждый вор самостоятельно стремится им завладеть.

Здесь возникает классическая проблема общего ресурса. Вымогаемые взят­ки будут выше, поскольку каждый солдат попытается содрать как можно боль­ше с несчастного путешественника, прежде чем до него доберутся остальные воры. Общий уровень воровства, вызванный децентрализованными взятка­ми, будет выше, чем при централизованной коррупции. Более того, при децен­трализованной коррупции уровень воровства окажется так высок, что общая собираемость взяток будет ниже, чем была бы при более низком его уровне. По мере возрастания уровня взяток люди будут прилагать большие усилия, чтобы избежать встречи с взяточниками, — они станут выбирать дороги, где меньше постов, брать с собой меньше денег и прятать деньги или товары, которые ве­зут. Децентрализованная коррупция парадоксальным образом приводит к то­му, что в результате собирается меньше денег в виде взяток, чем при централи­зованной коррупции, хотя «налоговая ставка» для взяток при ней выше. Де­централизованная коррупция создает наихудшие стимулы для роста.

Есть еще как минимум одна причина, по которой так вредна децентрализо­ванная коррупция. Вероятность того, что за коррумпированность кто-то будет наказан, находится в прямой зависимости от силы государственной власти и в обратной — от количества коррупционеров. При децентрализованной корруп­ции власть слаба и многие чиновники коррумпированы. Даже если государство наказывает кого-то из коррупционеров, вероятность быть пойманным неве­лика, потому что государство может выбирать из бесконечного числа взяточ­ников. Таким образом, в коррупции есть благодетельные круги и порочные. Благодетельный круг образуется, когда по какой-либо причине децентрализо­ванная коррупция невелика, и потому любой, кто крадет, скорее всего будет пойман. В силу этого коррупция остается на низком уровне. Порочный круг возникает, когда децентрализованная коррупция широко распространена, и ве­роятность быть пойманным у взяточника мала. Поэтому коррупция так и ос­тается массовой.

При централизованной коррупции один лидер стремится к тому, чтобы со­брать весь улов коррупционной сети. Такой лидер больше заботится о процве­тании своих жертв, потому что знает: если красть слишком много, люди станут всеми силами избегать дачи взяток и их общий сбор снизится. Поэтому глав­ный мафиози централизованной коррупции вроде Сухарто в Индонезии уста­новит для взяток «налоговую ставку» — единую на всех блокпостах нижних уровней. Такая мера повысит общую доходность системы. При централизо­ванной коррупции действует своеобразный мониторинг — размер добычи на каждом уровне тщательно отслеживается. Всякий, кто попытается взять боль­ше, чем предписано сверху, будет наказан. Благодаря этому контролю пороч­ные круги не образуются. Централизованная коррупция менее пагубна, чем децентрализованная [18].

Говоря более обобщенно, сильный диктатор установит уровень коррупции, не слишком препятствующий росту, так как он знает, что его сборы зависят от общего состояния экономики. У слабого государства с децентрализованной коррупцией нет этого стимула для поддержания роста. Каждый отдельный взя­точник слишком мал, чтобы влиять на общее состояние экономики. Поэтому у него нет сдерживающих факторов, не позволяющих обобрать свою жертву до нитки.

Это объясняет, почему в Заире коррупция оказалась более губительной для роста, чем в Индонезии. Заир — слабое государство со множеством независи­мых чиновников-предпринимателей. Индонезия же при Сухарто была силь­ным государством, которое устанавливало уровень взяток сверху донизу. У За­ира подушевой рост был отрицательным; у Индонезии — феноменально вы­соким (до недавних пор).

В посткоммунистических странах тип коррупции изменился. При социа­лизме коррупция всегда существовала, но при диктаторской партийной влас­ти она была в основном санкционирована сверху. В посткоммунистических странах, напротив, появилось много независимых центров власти, поэтому произошел сдвиг в сторону децентрализованной коррупции. Это помогает по­нять, почему после краха коммунизма коррупция оказалась настолько более губительной, чем при коммунизме.

Факторы коррупции

Очевидно, что при децентрализованном правлении стимулы для корруп­ции сильнее, чем при централизованном. При децентрализованном правле­нии, например, когда во главе страны находится коалиционное правительство, представляющее разные интересы, уровень воровства будет выше. Более того, любые объемы денежных средств, которые становятся доступны при внезап­ных повышениях поступлений от экспорта товаров или в виде иностранной помощи, при слабом децентрализованном правительстве будут разграблены с большей вероятностью, нежели при сильном централизованном.

В следующей главе я рассмотрю одно из обстоятельств, которое приводит к возникновению множества групп с разными интересами, — речь о значительном этническом разнообразии. Якоб Свенссон из Стокгольмского университета, как и Паоло Мауро из МВФ в более ранней работе, отметили, что действительно при большом этническом разнообразии уровень коррупции повышается.

Свенссон также обнаружил, что коррупция растет по мере повышения объ­емов иностранной помощи в этнически разделенном обществе — но не в этни­чески гомогенном. Иностранная помощь — общий ресурс, на который имеет виды каждая этническая группа. Свенссон обнаружил также, что страны, кото­рые являются производителями сырья (например, какао или нефти) и при этом разделены по этническому признаку, с большей вероятностью оказываются коррумпированными. Множественные этнические группы со своими интере­сами будут стараться урвать как можно больше из общих поступлений от про­дажи сырья [19].

В предыдущей главе я уже отмечал, что один из стимулов для многих разно­видностей плохой политики — создание возможностей для взяточничества. Примером может служить политика высокой премии черного рынка, когда лю­бой чиновник с лицензией на покупку долларов по официальному курсу мо­жет получить коррупционный доход, перепродавая валюту по ценам черного рынка. Неудивительно, что уровень коррупции и размер премии черного рын­ка связаны между собой [20]. Причинно-следственная связь здесь двусторон­няя: у коррумпированных правительств есть стимул создать высокую премию черного рынка, а если премия на черном рынке уже существует, у правитель­ства есть стимул оставаться коррумпированным.

Примерно таким же образом стимулы для коррупции создаются ограниче­ниями на свободную торговлю. Если пошлины на ввоз импортных товаров высоки, возникает соблазн подкупать таможенников и ввозить товары по бо­лее низким ставкам. А если для импорта товара нужна лицензия и это дефи­цитный товар, то соискатель лицензии должен будет заплатить взятку. В од­ном из исследований было обнаружено, что страны, ограничивающие свободу международной торговли, действительно более коррумпированы [21].

Влияет на коррупцию и качество институтов в стране. Высококвалифици­рованные государственные службы, куда нельзя попасть без соответствующих опыта и знаний, будут сдерживать коррупцию. Правительство, которое само подчиняется законам, а не ставит себя выше их, создает неподходящую для коррупции экосистему. В «Международном путеводителе по кредитным рис­кам» выделены четыре аспекта качества институциональной среды для бизнеса: показатели правопорядка, качества бюрократического аппарата, свободы от ан­нулирования контрактов со стороны государства и защиты от экспроприации. Каждый из этих критериев характеризует часть общей атмосферы, которая вли­яет на коррупцию. Чтобы уничтожить коррупцию и создать хорошие стиму­лы, которые будут побуждать чиновников способствовать росту, все четыре показателя должны быть высокими.

Показатели правопорядка оценивают возможность чиновника применять или игнорировать закон избирательно, с целью собственной выгоды. Чиновни­ки берут взятки, чтобы «творчески» интерпретировать закон в пользу взяткода­теля. «Путеводитель» измеряет как этот аспект, так и свободу от коррупции по шкале от 0 до 6. Например, Гаити в 1982 г. была страной, где закон значил не больше, чем декреты короля в «Алисе в Стране чудес». У Гаити соответственно был 0 по законности и 0 по свободе от коррупции. Оценки 6 по показателю за­конности удостоились все промышленно развитые страны (кроме Тайваня). У всех у них, кроме Португалии, — либо 5, либо 6 за свободу от коррупции.

Как проявляется низкое качество бюрократии? Очень просто — груды офи­циальных бумаг тормозят развитие бизнеса. Возможности для децентрализо­ванной коррупции в таких обстоятельствах очевидны. «Путеводитель» распре­деляет их по шкале от 0 до 6, но в 1990 г. ни одна страна не получила 0. Бангла­деш в 1990 г. получил 1 за качество бюрократии и 0 за коррупцию. В Дхаке можно ждать до скончания века, пока тебе выдадут разрешение на ведение биз­неса, или же заплатить взятку. Страны с оценкой 6 за качество бюрократии — все промышленно развитые страны, кроме Гонконга, Сингапура и Южной Аф­рики. США тоже получили 6, что может удивить любого, кто выстаивал беско­нечные очереди в разных федеральных агентствах. Однако все относительно. Постоять в очереди — это меньшее зло по сравнению с необходимостью об­ойти четырнадцать разных контор, чтобы получить одну справку. Все страны с 6 за бюрократию получили либо 5, либо 6 по свободе от коррупции (опять-та­ки кроме Португалии).

Степенью свободы от аннулирования контрактов со стороны государства характеризует другой аспект отношений между бизнесом и государством. Воз­можность пересмотреть контракт стимулирует коррупцию, потому что час­тные лица, заботясь о соблюдении контракта, чувствуют необходимость в под­купе чиновников. (В итоге они включат в контракт стоимость взятки, так что правительство в результате будет платить по контракту слишком много из-за того, что угрожает не дать ничего.)

Степень свободы от аннулирования контрактов измеряется по шкале от 1 до 10. Худшие страны с этой точки зрения в 1990 г., с 1 или 2, — это Мьянма, Либерия, Ливан, Ирак, Гаити, Судан, Замбия и Сомали. Их экономики, как вы­ясняется, не самые прозрачные, и в среднем свобода от коррупции составляет в этих странах 1,67 по шкале от 0 до 6. Все страны, получившие 10, — промыш-ленно развитые, за исключением индустриализующегося Тайваня. У «отлични­ков» (10) по свободе от коррупции 5 или 6, за исключением Тайваня и Италии.

Наконец, ключевой момент в отношениях между бизнесом и государст­вом — это защита от экспроприации. При высоком риске экспроприации кор­рупция будет процветать, так как бизнесмены будут задабривать взятками тех, кто грозится отнять у них имущество. Худшие страны с этой точки зрения в

1990 г., с 1 или 2 по шкале от 1 до 10, — Новая Каледония, Ирак и Намибия. В 1982 г. 1 или 2 получили Иран, Ливия, Сирия, вновь Ирак и Ливан. Среднее значение показателя свободы от коррупции в этих странах составляло 1,9.

Все страны с 10 по защите от экспроприации — промышленно развитые, и у всех промышленно развитых стран 10, кроме Австралии (9). У всех этих стран уровень свободы от коррупции 5 или 6, за исключением Испании и Италии.

В целом данные показывают, что между качеством институтов и коррупци­ей существует прочная взаимосвязь. (В этой выборке сопоставляются данные по коррупции в 1982 г. с качеством институтов в 1982 г. и такие же данные по 1990 г.) У стран с худшим качеством институтов уровень свободы от корруп­ции на 2-4 пункта ниже, чем у стран с лучшими институтами. В странах, где все качества институтов не выдерживают никакой критики, коррупция, как пра­вило, высока. И, напротив, она низка в тех странах, где любой из аспектов ка­чества институтов на высоком уровне.

Эту прочную зависимость следует интерпретировать с осторожностью. При­веденные рейтинги субъективны, и бизнесмены могут просто ассоциировать коррупцию с бюрократией. Может быть, в том, что страна страдает одновре­менно и от коррупции, и от плохих институтов, сказывается влияние и како­го-либо третьего фактора, например такого, как плохая государственная поли­тика или низкий доход на душу населения. Так или иначе, прочная связь меж­ду качеством институтов и коррупцией хорошо сочетается с представлением о том, что качество институтов может влиять на коррупцию [22].

Методы контроля коррупции

Институциональные реформы трудны, но все же возможны. Гана, напри­мер, улучшила качество своей бюрократии с 1982-го по 1990 г. с 1 до 4 (по шка­ле от 0 до 6). Показатель законности в стране вырос с 1 до 3 (по той же шкале). Правительство снизило премию черного рынка с 4264 % в 1982 г. до 10 % в 1990 г. И, вероятно, не случайно показатель свободы от коррупции в Гане вы­рос с 1 в 1982 г. до 4 в 1990 г. по шкале от 0 до 6.

Выводы этой главы указывают на возможность выхода из состояния кор­рупции с ее губительными для роста свойствами. Во-первых, необходимо соз­дать качественные институты. Ликвидировать лишнее бумаготворчество. Уста­новить правила, по которым правительство соблюдает и уважает контракты и не экспроприирует имущество частного сектора и формирует государствен­ные службы, ориентируясь исключительно на квалификацию сотрудников. Та­кие институты создают не возможности для взяточничества, а необходимую систему сдержек и противовесов для чиновников.

Во-вторых, необходимо принять меры, которые снижают стимулы для кор­рупции. При высокой премии черного рынка или резко отрицательных реаль­ных процентных ставках практически гарантированно массовое взяточничес­тво. Уничтожение и того, и другого хорошо не только для роста, как мы видели в предыдущей главе, но и для контроля над коррупцией.

Мы слишком часто говорили о правительстве как о некоем агенте-благоде­теле, которому мы можем посоветовать, как способствовать росту обществен­ного благосостояния. Если вспомнить, что правительства бывают коррумпи­рованными, может быть, от такой позиции стоит отказаться. Зная, что прави­тельства коррумпированы, вряд ли стоит надеяться, что они будут влиять на ситуацию благотворным для роста образом. Например, мы не станем рекомен­довать проведение промышленной политики, которая субсидирует зарождаю­щиеся отрасли промышленности, потому что правительство, скорее всего, бу­дет брать деньги, решая, какие именно отрасли поддерживать. Лучший курс — это устранить, насколько возможно, власть государства над домохозяйствами и бизнесом, и установить жесткие и твердые правила государственного вмеша­тельства. Слишком долго мы игнорировали коррупцию в поисках рецептов роста.

Интермеццо. Дискриминация в Паланпуре

Паланпур — деревушка в штате Уттар-Прадеш на севере Индии. Так случи­лось, что за последние пятьдесят лет ее несколько раз исследовали специалисты по развитию: в 1957-1958 гг., 1962-1963 гг., 1974-1975 гг., 1983-1984 гг. и в 1993 г. А в 1998 г. Питер Ланджау и Николас Стерн опубликовали сборник об этом полу­вековом изучении Паланпура. Приводимое далее описание дается на основе первой главы этого труда (авторы — Жан Дрез и Нареш Шарма). Из нее становится ясно, что за пять десятилетий почти ничего не изменилось [1].

В середине 1993 г. в Паланпуре было 1133 жителя. Деревня бедна, 160 детей из 1000родившихся не доживают до года. Грамоту знают лишь 37 % мужчин и 9 % женщин.

В Паланпуре на 100 женщин приходится 117 мужчин. Это результат посто­янной дискриминации, которой подвергаются женщины в вопросах здравоохра­нения. Ученые отметили «несколько случаев, когда девочкам-младенцам просто давали зачахнуть и умереть, при том, что если бы речь шла о мальчиках, несом­ненно, были бы приняты какие-то неотложные меры по спасению ребенка». Тха-куры — высшая каста в Паланпуре — практикуют детские браки, изоляцию замужних женщин от посторонних взглядов (ношение паранджи), запрет на ра­боту женщин вне дома, а в крайних случаях даже убийство девочек и сати (сжига­ние вдов на погребальном костре мужа).

Другая группа, страдающая от дискриминации в Паланпуре, — джатабы, низшая каста. Все они живут в глиняных хибарах на краю деревни. У джатабов мало земли, в основном они трудятся батраками или обрабатывают собствен­ные жалкие наделы. Только 12 % мужчин-джатабов грамотны (женщины негра­мотны поголовно). Школьный учитель в Паланпуре — тхакур; любой контакт с учеником-джатабом он считал для себя позорным. Менеджеры местных кредит­ных кооперативов (горожане) часто пытаются вымогать у джатабов деньги. Джатабам очень трудно взять в долг. Они пытаются избегать представителей высших каст и, когда встречаются с ними, ведут себя очень учтиво.

Глава 13
Поляризованные народы

Предрасположенность к взаимной вражде так сильна в человеке, что даже там, где для нее нет существенных оснований, дос­таточно незначительных и поверхност­ных различий, чтобы возбудить в людях недоброжелательность друг к другу и ввер­гнуть их в жесточайшие распри.

Джеймс Мэдисон. Федералист. Эссе 10.

Однажды мой авиарейс отменили из-за технической неполадки. Следом за ним в расписании стоял другой рейс в тот же город. Билеты и на первый рейс, и на второй были почти полностью распроданы. Ситуация немедленно породи­ла создание двух поляризованных фракций, которые соревновались за ограни­ченные места. Одну фракцию составили пассажиры, рейс которых отменили, другую — те, кто с самого начала хотел попасть на следующий рейс. Пассажи­ры с отмененного рейса утверждали, что им места должны достаться в первую очередь, потому что они должны были улететь предыдущим рейсом, а его от­менили по вине авиакомпании. Оппоненты доказывали, что их право на место не должно ставиться в зависимость от произошедшего с каким-то другим рей­сом. Удивительно, как быстро возникла враждебность между этими двумя фракциями — и солидарность внутри каждой из них, — при том, что все учас­тники событий были совершенно чужими друг другу людьми. Пассажиры с отмененного рейса обменивались замечаниями о том, какие нечестные, агрес­сивные и высокомерные эти люди, пришедшие на следующий рейс. Те же вор­чливо обсуждали между собой что-то не менее язвительное про первых. Дело едва не дошло до рукопашной. В конце концов, авиакомпания сделала выбор в пользу пассажиров, изначально пришедших на следующий рейс. Между тем обе группы оказались в проигрыше, потому что из-за бурного спора более по­здний рейс тоже задержали. Фракции в человеческом обществе возникают по­чти из ничего.

Существование фракций частично объясняет плохую динамику роста, свя­занную с государственной политикой. Почему у правительств вообще могут возникнуть стимулы к проведению политики, уничтожающей рост? Почему они душат рост при помощи коррупции, если могли бы получить больше вы­год в растущей экономике? И если бедным необходимо, чтобы их инвестиции в будущий доход субсидировались, и тем самым они тоже могли бы участво­вать в процессе роста, почему правительства не всегда предоставляют такие субсидии? Мы увидим, что в разделенных обществах у правительства часто есть стимулы перераспределять существующий доход. В обществах более спло­ченных правительства сталкиваются со стимулами, поддерживающими разви­тие. Фундаментальная разница между правительством перераспределяющим и правительством, поддерживающим развитие, заключается в социальной по­ляризации. Общества, разделенные на фракции, борются за раздел добычи; об­щества, объединенные общей культурой и сильным средним классом, создают консенсус, необходимый для роста, — роста, который включает и бедных.

Отнять какао

Давайте вернемся к истории про основную экспортную культуру Ганы — какао. Производство какао сконцентрировано в регионе этнической группы ашанти, которая составляет 13 % населения. В доколониальные времена импе­рия Ашанти была доминирующей, к недовольству других групп, например прибрежных народностей акан (30 % населения). Начиная со времен борьбы за независимость в 1950-е гг. какао выступало в роли камня преткновения между этническими группами, оттеснив разного рода исторические обиды [1].

В начале 1950-х гг. Кваме Нкрума, представитель одной из прибрежных акан-ских группировок, откололся от традиционалистской партии борьбы за неза­висимость, костяк которой составляли ашанти. Он протолкнул через колони­альную администрацию декрет о замораживании цен производителей на какао. Оппозиционная Нкруме партия ашанти выступала против него на выборах 1956 г. с не слишком утонченным лозунгом «Голосуйте за какао». Регион ашан-ти даже пытался отделиться еще до обретения независимости. Поскольку боль­шинство других этнических групп выступали за Нкруму, эти усилия не увен­чались успехом.

Нкрума продолжал облагать какао тяжелым налогом до 1960-х гг. Государ­ственная закупочная комиссия скупала товар у местных фермеров по низким ценам и продавала по ценам мировым. Наличие высокой премии черного рынка означало, что деньги, которые выплачивались фермерам, были в долларовом эквиваленте мизерными. Фермеры были вынуждены продавать свои доллары по официальному обменному курсу, но покупать их могли только по курсу черного рынка.

Политики тоже люди

Трудно поверить, но было время, когда экономисты, анализируя ситуацию в тропических странах, вообще не учитывали характер проводимой политики. Они игнорировали роль политики, даже когда положение с ростом станови­лось катастрофическим, как это было в той же Гане.

Возвращаясь в прошлое с помощью машины времени в виде материалов Национального бюро экономических исследований за 1970-е гг., мы обнару­живаем такие труды, как анализ торговых ограничений в Гане, предпринятый в 1974-м [6]. Эта работа вообще не упоминает политику, рекомендуя ганским лидерам разные стратегии, причем так, будто правители страны — благоде­тельные философы-цари платоновского государства. Нигде в этой работе мы

В 1969-1971 гг. Кофи Бусия возглавлял единственное в истории современ­ной Ганы ашантийское правительство, завербовав некоторые из прибрежных аканских групп в качестве союзников. Одним из первых декретов Бусии было повышение цен производителей на какао. В 1971 г. он произвел девальвацию, в результате которой цены на какао на внутреннем рынке поднялись в тот мо­мент, когда мировые цены на этот продукт падали. Через три дня военные сверг­ли его и частично отменили девальвацию. Это был последний шанс для ашан-ти получить за свое какао рыночные цены.

Хотя на протяжении 1970-х и в начале 1980-х гг. этнические коалиции в Га­не сменялись с калейдоскопической скоростью, все они сходились на жестком налогообложении ашантийского экспорта какао при помощи абсурдно завы­шенного валютного курса. Отражалось это в высокой премии черного валют­ного рынка. Правительство раздавало свои доходы от какао политическим и этническим сторонникам, выдавая лицензии на импорт товаров по официаль­ному курсу. Затем эти товары можно было продать на черном рынке с колос­сальной прибылью. Премия черного рынка поднялась до максимума в 1982 г., когда обменный курс на черном рынке был в двадцать два раза выше, чем офи­циальный [2].

В 1949 г. производители какао получали 89 % от мировой цены [3]. К 1983 г. они получали всего 6 %. В 1955 г. экспорт какао составлял 19 % ВВП; к 1983 г. он составил только 3 % ВВП [4]. История с ганским какао — классический пример убийства курицы, которая несет золотые яйца. Он подтверждает связь между двумя обстоятельствами. Одно заключается в том, что группы, представляю­щие различные интересы, стремятся получить доход от какого-то товара (на­пример, какао). Второе — осуществляемая при этом в стране политика стано­вится пагубной для роста. В частности, она приводит к завышению обменного курса, что отражается в наличии высокой премии черного рынка [5]. не встретим намека на то, что Ганой управляют коррумпированные военные и политика страны трещит по швам этнических различий. Нигде мы не найдем и намека на то, что торговые ограничения в Гане были предлогом для воро­вства в виде купли-продажи лицензий на импорт, лицензий, которые иногда выдавали подружкам военных боссов.

Лишь позднее мы, экономисты, поняли, что чиновники — тоже люди. Как и другие люди, они реагируют на стимулы. Если у правительственных лидеров возникают стимулы следовать политике, поддерживающей рост, они будут ей следовать. Если не возникают — не будут.

Только признав, что правительственные лидеры должны, как и все прочие люди, реагировать на стимулы, мы можем задать себе трудный вопрос. Если поддержание высокой инфляции, высокого дефицита бюджета, высокой пре­мии черного рынка и отрицательных реальных процентных ставок так губи­тельно для роста, почему хоть у какого-то правительства существует стимул проводить такую политику? В этой главе мы рассматриваем вопрос о том, по­чему политики иногда сталкиваются с извращенными стимулами, убивающи­ми рост.

Неверный ответ

Обычный ответ на вопрос о том, почему политики губят рост, состоит в том, что за время своего пребывания на посту они просто нагло обворовывают на­род. Высокая инфляция и высокий дефицит бюджета могут быть следствием расходов государственных чиновников — расходов, которые оседают на их бан­ковских счетах. Высокая премия черного рынка и отрицательные реальные про­центные ставки, безусловно, увеличивают вероятность коррупции. Лидер полу­чает иностранную валюту по официальному курсу и перепродает ее по курсу черного рынка. Он финансирует свои покупки иностранной валюты, используя займы по отрицательной реальной процентной ставке и вкладывает деньги в иностранные активы с положительной реальной процентной ставкой.

Не исключено, что такая политика и является питательной средой для кор­рупции. И все-таки это не полностью объясняет нам, почему власти выбирают пагубную для роста политику. Ведь чем выше средние доходы в экономике, тем больше у политиков возможностей для взяточничества. У богатой эконо­мики украсть можно гораздо больше, чем у бедной. Поэтому использование убивающей рост политики для воровства ударяет по самим же политикам. Да­же политики-воры хотят, чтобы их экономика росла быстрее и они могли бы воровать больше. Так что если политики — это тоже люди, реагирующие на стимулы, почему они выбирают политику, уничтожающую рост?

Многое из одного

Рассуждая так, мы упускаем из виду важную вещь. Правительство — это не единый всеведущий деятель. Это коалиция политиков, представляющих раз­ные фракции. Именно эта множественность приводит к выбору губительной для роста политики.

Попробуйте провести следующую аналогию. Представьте месторождение нефти, которое проходит через границы моих владений и ваших. Закон указы­вает, что тот, кто владеет землей, скрывающей нефтеносные недра, может до­бывать эту нефть. Так что право добывать нефть из этого месторождения при­надлежит нам обоим. Известно, что чем быстрее выкачивается нефть из место­рождения, тем ниже будет его общая отдача. Так что, будем мы с вами воздер­живаться от быстрой выкачки нефти, чтобы подольше сохранить потенциал месторождения? Конечно нет. Каждый из нас постарается выкачать из земли как можно больше, прежде чем сосед наложит на нефть свою лапу. В итоге мес­торождение будет давать меньше нефти, потому что мы выкачиваем ее так бы­стро. Мудрецы, пока мы стремительно расходуем невозобновляемый ресурс, станут философствовать о нашей саморазрушительной жадности. Но мы дей­ствуем совершенно рационально. Для определения такой ситуации существу­ет даже особый термин — «трагедия общих ресурсов».

Теперь представьте, что залежи нефти находятся на моей территории. Я бу­ду выкачивать нефть осторожно, так, чтобы сохранить максимальный потен­циал месторождения. В предыдущем примере именно само существование раз­ных претендентов на месторождение вызывало наше саморазрушительное по­ведение, которое ударило по нам обоим.

Это важнейшее наблюдение в сфере политической экономики. Плохую го­сударственную политику порождает существование поляризованных по инте­ресам групп, каждая из которых действует с учетом собственной выгоды. В более поляризованных обществах правительственная политика хуже, чем в бо­лее консолидированных. Любой фактор, вызывающий поляризацию, ухудшит политику, а это в свою очередь снизит рост. Например, группы в многонацио­нальных коалициях Ганы могли бы прийти к следующему компромиссу: пред­ставитель каждой группы будет отвечать за одно направление политики. Один будет определять премию черного рынка, другой — скорость печатания денег и инфляции, третий — бюджетный дефицит, четвертый — отрицательные ре­альные процентные ставки.

При таком компромиссе каждый представитель группы будет выбирать та­кую политику, чтобы максимизировать свой доход, не заботясь о том, как его выбор повлияет на доходы остальных. Например, высокие отрицательные ре­альные процентные ставки, установленные представителем номер 4, создают стимулы держать деньги за границей. Ганские экспортеры будут скрывать ис­тинный размер выручки и оставлять разницу на зарубежных банковских сче­тах. Это снижает доход чиновника 1, отвечающего за премию черного рынка, потому что его доход зависит от экспортеров, которые вынуждены конверти­ровать выручку по официальному обменному курсу. Чиновник 1 перепродает валюту по курсу черного рынка, чтобы получить прибыль. Чем меньше денег поступает в страну от экспортеров, тем меньшую прибыль он будет получать.

У чиновника 2 доход тоже будет меньше, потому что от печатания денег до­ход тем больше, чем больше денег в стране. Если деньги держат вне страны, чи­новник 2 получает меньше дохода от «инфляционного налога». И чиновник 3 не может установить достаточно высокий дефицит бюджета, потому что внут­реннее финансирование бюджетного дефицита также осуществляется из внут­ренних финансовых активов. Чиновник 4 устанавливает реальную процент­ную ставку на таком уровне, чтобы получать максимум прибыли от дешевых займов, не принимая во внимание последствия своих действий для чиновни­ков 1, 2 и 3. Поэтому чиновник 4 устанавливает реальную процентную ставку на более низкой отметке, чем сделал бы, если бы задумывался о том, как его дей­ствия влияют на других чиновников.

Мы можем разыграть историю иначе и сказать, что чиновник 1 тоже не при­нимает во внимание эффект существования премии черного рынка для чинов­ника 4. При высоком размере премии черного рынка для экспортеров снова возникает мощный стимул продавать часть своего товара «под прилавком» и класть деньги на иностранный банковский счет. Это означает, что на внутрен­них банковских счетах будет меньше денег, а следовательно, чиновнику 4 бу­дет доступен меньший объем средств для получения дешевых займов и даль­нейшего реинвестирования полученных средств в высокоприбыльные активы. Чиновник 1 устанавливает премию черного рынка на более высоком уровне, чем сделал бы, если бы думал о том, как его действия отразятся на чиновнике 4. Все чиновники используют общий ресурс, не принимая во внимание после­дствия своих действий для остальных.

Сравните это с тем, что случилось бы, если бы ганский лидер был силен, а группы интересов слабы. Он контролировал бы размер премии черного рынка, скорость печатания денег и инфляцию, дефицит бюджета и реальную процент­ную ставку в Гане. Он принимал бы во внимание влияние одного показателя на остальные, потому что получал бы доход от них от всех. Он установил бы более низкий уровень реальной процентной ставки, более низкий уровень инфляции, более низкий дефицит бюджета и более низкую премию черного рынка, чем по­лучается в случае с четырьмя чиновниками. Поляризация между отдельными группами интересов создает множественность деятелей. А они выбирают более губительные для роста варианты политики, чем сделал бы один деятель.

Не спешите делать вывод, что лучшей системой для экономического разви­тия является автократия. Автократы могут стремиться к удовлетворению мно­жественных групп интересов точно так же, как происходит и при демократии. Ключевое расхождение здесь заключается не в различиях между автократией и демократией (нет данных, что одно для роста лучше, чем другое). Оно заклю­чается в разнице между слабым центральным правительством, состоящим из коалиции поляризованных фракций, и сильным центральным правительст­вом, в котором царит консенсус.

Поляризация в слабых правительствах объясняет, почему правительства так часто совершают нелогичные поступки, убивая курицу, несущую золотые яй­ца. Поляризация может объяснить, почему был уничтожен экспорт какао в Га­не, упавший с 19 % ВВП в 1950-е гг. до 3 % ВВП в 1980-е. Каждая группа в пра­вительстве получала свой доход от налога на экспортеров какао, не принимая во внимание влияние своих действий на остальные группы. Возможно, одна группа учредила закупочную комиссию по какао и определила цену, которую будут получать экспортеры. Представьте себе, что другая группа контролиру­ет премию черного рынка и потому определяет, чему будет равна цена произ­водителя в твердой валюте. Если эти две фракции действуют независимо друг от друга, они будут облагать производителей какао более тяжелым налогом, чем если бы налог на какао ввел один чиновник. Каждая фракция старалась по­лучить от какао как можно больше. Уничтожение экспорта какао в Гане — это примерно то же самое, что максимально быстрая добыча нефти из общего мес­торождения.

Время пообедать

Сходная логика может объяснить, как в поляризованной экономике вы­ходит из-под контроля бюджетный дефицит. Я приведу еще одну аналогию. Предположим, мы вшестером идем обедать и заранее решаем, что каждый из нас оплатит равную долю счета. Когда мы заказываем обед, я знаю, что буду платить только одну шестую за любое блюдо, которое закажу. Если я закажу омара за 24 доллара вместо равиоли за 12, я приплачу всего два доллара. Каж­дый производит тот же подсчет, и в результате каждый платит больше, чем ес­ли бы платил только за себя. Это еще одна вариация на тему общего нефтяного ресурса. Я принимаю во внимание последствия своих действий для собствен­ного бюджета, а не для бюджета группы.

Похожая ситуация возникает, когда множество представителей групп опре­деляют национальный бюджет. Если существует шесть групп интересов рав­ной величины, я буду нести только одну шестую стоимости любого проекта, который предложу от лица своей группы. Каждый из остальных пяти предста­вителей рассуждает так же. Поэтому у нас больший бюджет и больший дефи­цит бюджета, чем если бы весь бюджет определял кто-то один. Каждый из нас, представителей, только реагирует на стимулы, но результаты для нации полу­чаются не слишком хорошими.

Войны на истощение

Альберто Алесина из Гарварда и Аллан Дрейзен из университета Мериленда отмечают еще один способ, которым множественные деятели могут привести к укоренению плохой политики. Их понимание заключается в том, что между множественными группами интересов ведутся войны на истощение.

Представим себе, что в экономике существует высокая инфляция, которая уничтожает рост. И что есть две выраженные группы интересов. Их возглавля­ем вы и я. Каждый из нас может снизить инфляцию, отказавшись от своего лю­бимого проекта, который финансируется печатанием денег. Сделает ли это кто-нибудь из нас? Не обязательно. Каждый будет надеяться, что откажется от своего проекта и остановит инфляцию другой. Таким образом, тот, кто не отка­зался, пожнет все плоды реализуемого проекта и низкой инфляции. Мы учас­твуем в войне на истощение, надеясь, что у соперника быстрее закончатся со­лдаты и боеприпасы.

Для того чтобы представить, как это происходит, давайте вспомним о ре­альной войне на истощение — войне во Вьетнаме. Поначалу эта война была популярной среди американских избирателей, а жители Северного Вьетнама и Вьетконга также были настроены на борьбу до конца. По мере того как война продолжалась и успех ее стал оцениваться соотношением убитых в бою вра­жеских бойцов и наших (печально знаменитые списки погибших), политичес­кие слабости и сильные стороны оппонентов стали более заметны. В пользу Северного Вьетнама и Вьетконга было большое и националистически настро­енное население. Несмотря на массовые потери, оно продолжало поставлять армии новых солдат. Напротив, убийство американских солдат вызывало до­ма растущее недовольство, и идея бесконечно отправлять рядовых на смерть очень не нравилась публике. Хо Ши Мин понял это раньше, чем Линдон Джон­сон. После того как эти господа покинули свои посты, обеим сторонам стало ясно, что в войне на истощение Северный Вьетнам может продержаться доль­ше США. Обе стороны сели за стол переговоров и подписали соглашение о вы­воде американских войск.

По ходу политической войны на истощение мы приобретаем знания друг о друге. Если боевые действия длятся уже два года, мы понимаем, что ни один из нас не хочет легко сдаваться. В конце концов кто-то приходит к осознанию, что соперник способен ждать дольше. Вы или я, тот, кто больше страдает от ин­фляции или больше ценит свой любимый проект, сдастся первым, и война на истощение подойдет к концу.

Заметьте, что экономика прошла через долгий период разрушающей рост инфляции, прежде чем война на истощение закончилась. Война на истощение возникла из-за существования поляризованных групп интересов. Единствен­ный государственный деятель, влияющий на инфляцию, остановит ее, как толь­ко потери общества превысят возможные выгоды. Война на истощение с учас­тием разных групп интересов объясняет нам, почему так долго может поддер­живаться плохая политика, даже когда ее отрицательное влияние на экономи­ческий рост всем очевидно.

В защиту статус-кво

Ракель Фернандес из Нью-Йоркского университета и Дэни Родрик из Гар­варда предлагают еще одну любопытную модель, поясняющую, как при нали­чии множественных фракций может упорно проводиться плохая политика, да­же если бы большинство от реформы выиграло. Представьте, что существуют две группы интересов. Моя группа представляет 40 % населения и, безусловно, выиграет от изменения плохой политики. В вашей группе, которая представ­ляет 60 % населения, выиграет одна треть группы. Если судьба реформы зави­сит от всеобщего голосования, коалиция из всей моей группы и трети вашей группы победит — мы наберем 60 % голосов за реформу.

Теперь представьте, что каждый член вашей группы не уверен, окажется ли он в той счастливой трети, которая выиграет от реформы. При такой неизвес­тности шансы получить выгоду от будущих перемен у него становятся всего лишь один к двум. А в результате вся группа проголосует против, и реформа будет провалена со счетом 60 на 40 % — несмотря на то, что 60 % населения от нее бы выиграли. Из-за неуверенности людей в том, кто именно выиграет от реформы, в обществе сохранится безрадостный статус-кво. При этом неуве­ренность будет фатальной из-за существования множества групп интересов, каждая из которых выигрывает от реформы в разной мере.

Неравенство и рост

Когда существуют множественные группы интересов, власти начинают ру­ководствоваться искаженными стимулами. Какими же обстоятельствами со­здаются такие разнополярные группы? Взглянув на окружающий нас мир, мы убедимся, что общества раздирают на части противоречия двух типов: классо­вая борьба и этнические конфликты.

Первый виновник здесь — высокая степень неравенства. Представьте, что общество состоит из бедного большинства, обладающего лишь собственной рабочей силой, и богатого меньшинства, у которого есть остальные факторы производства — капитал и земля. Представьте, что политика определяется де­мократическим голосованием или что при недемократическом режиме инте­ресы групп, по крайней мере, эффективно представлены на правительствен­ном уровне. При почти демократическом устройстве бедные работники будут определять политику, поскольку они в большинстве. Такому бедному боль­шинству может показаться выгодным установление налога на богатых.

Что определяет степень привлекательности этой меры? Есть два фактора, уравновешивающих друг друга. Налог на богатых снижает темпы роста эконо­мики, а это ударяет как по рабочим, так и по капиталистам. (Мы видели, что действующие ставки налогов не влияют на рост, но здесь я употребляю термин налог в значении любого перераспределительного механизма — такого, как, например, высокая премия черного рынка.) При этом налог на богатых пе­рераспределяет доход от богатых к бедным. Чем глубже пропасть между дохо­дами капиталистов-землевладельцев и рабочих, тем больше возможности для перераспределения. Большая разница в доходах — высокая степень неравен­ства — означает больший потенциал для перераспределения в результате на­лога на капитал, что компенсирует потери потенциала роста. Поэтому в об­ществах, где царит высокая степень неравенства, бедные меньшинства будут голосовать за высокий налог, отчасти жертвуя ростом в пользу перераспреде­ления. Даже в недемократических обществах правительство и его сторонники будут пытаться вместо того, чтобы поддерживать будущий рост, наложить ла­пу на имущество высших классов. Есть прямые свидетельства: страны с более выраженным неравенством отличаются более высокой премией черного рын­ка, большими репрессиями в финансовой системе, более высокой инфляцией и менее приемлемым для экспортеров обменным курсом по сравнению со стра­нами с меньшим уровнем неравенства.

Современный пример — Венесуэла. В конце 2000 г. демократически избран­ный популист Уго Чавес открытым текстом пообещал своим сторонникам из бедного большинства перераспределить богатство олигархов. Каракас, столи­ца Венесуэлы, — типичнейший образчик неравенства. Здесь высятся небоскре­бы, построенные элитой на деньги от продажи нефти, но вокруг на неровных склонах ютятся хибары, подверженные частым наводнениям. Несмотря на 266 млрд. долларов прибыли, полученных от продажи нефти за последние трид­цать лет, и обнаружение все новых и новых нефтяных запасов, у среднего жи­теля Венесуэлы сегодня доход на 22 % ниже, чем в 1970 г.

Неравенство может многое объяснить и в Гане, где этнические коалиции облагают налогом сравнительно богатых фермеров — производителей какао, принадлежащих к народности ашанти. В более однородных обществах бедное большинство будет голосовать за низкий налог на капитал, потому что потен­циал перераспределения не так велик, как потенциал роста. Мы можем предпо­ложить, что высокий уровень неравенства сопряжен с низким ростом.

И действительно, исследователи обнаружили именно эту зависимость: более высокая степень неравенства по доходу или по владению землей связана с низ­ким ростом. Давайте посмотрим на соотношение между неравенством в сфере землевладения и экономическим ростом. Я измеряю неравенство при помощи коэффициента Джини, который исчисляется по шкале от 0 (у всех одинаковое количество земли) до 1 (вся земля у одного человека). Четверть выборки с ми­нимальным уровнем неравенства (средний коэффицент Джини 0,45) демон­стрирует максимальные средние темпы роста. В этой четверти — такие супер­звезды роста, как Южная Корея, Япония и Тайвань. (Самым высоким показате­лем роста и минимальной степенью различий в распределении земли по этой выборке характеризуется Корея.) Страны, составляющие четверть выборки с самой высокой степенью неравенства во владении землей (средний коэффи­циент Джини 0,85), отличаются и самыми низкими темпами роста. В эту чет­верть входят, в частности, Аргентина, Перу и Венесуэла [7]. В Аргентине курс Хуана и Эвы Перон на распределение дохода в пользу descamisados (безруба­шечных) отбросил аргентинскую экономику далеко назад, и из этой пропасти она лишь недавно стала выбираться. Возможно, Уго Чавес — венесуэльский Хуан Перон наших дней.

Прошу заметить, что перераспределение — совсем не то же самое, что суб­сидии бедным, о необходимости которых я говорил, касаясь проблем выхода из ловушек нищеты. Субсидии должны предоставляться бедным для создания их будущих доходов. А перераспределение, которое совершается при высоком неравенстве, меняет структуру текущего потребления. Это происходит пото­му, что при высоком неравенстве стимулы инвестировать в будущее, в том числе в будущее бедных, слабы.

Одно из объяснений разницы в темпах экономического роста Восточной Азии и Латинской Америки заключается в том, что восточноазиатская земля была распределена гораздо более равномерно, чем латиноамериканская. Как же произошло это неравномерное распределение земли в Латинской Америке?

Выборы олигархии

Существуют трудноуловимые связи между ростом, демократией, образова­нием и неравенством. Представьте, что элита общества обладает исключитель­ной властью и предоставляет право голоса только богатым землевладельцам. Такая ситуация была обычной в Соединенных Штатах начала XIX в., во мно­гих европейских странах до конца XIX в. и в латиноамериканских странах даже в XX в. Спрашивается, будет ли олигархия голосовать за бесплатное всеобщее образование? И как влияет на это уровень общественного неравенства?

Голосующей элите есть что взвешивать. С одной стороны, введение всеоб­щего образования повысит темпы роста, потому что образование увеличит про­изводственный потенциал бедного большинства. С другой стороны, массовое образование ведет к массовому участию в политике. Получившие образование бедняки будут агитировать за предоставление им права голоса. А затем бед­ное большинство может проголосовать за перераспределение земли от элиты к большинству, что понизит темпы роста. Итог, таким образом, зависит от на­чальной степени неравенства.

Там, где социальное неравенство слишком значительно, олигархи проголо­суют против всеобщего образования. Средний уровень дохода населения, за вычетом богатой элиты, останется низким. Поэтому общество останется резко неоднородным и недемократичным. Данные подтверждают такое предполо­жение: общества с сильно выраженным социальным неравенством действи­тельно менее демократичны и в них меньше гражданских свобод [8].

В обществе с относительно равным населением элита проголосует за массо­вое образование. Богатое меньшинство будет уверено, что даже если образо­ванные массы станут добиваться права голоса, они все же не станут голосовать за перераспределение — потому что в обществе с минимальными социальны­ми контрастами выгоды от перераспределения по сравнению с выгодой от рос­та малы. От большей производительности людей с более высоким образовани­ем выиграют все. И действительно, мы обнаруживаем, что в странах с широ­ким средним классом общий уровень образования выше, чем в странах, где средний класс составляет незначительную долю населения.

Экономические историки Кен Соколофф и Стенли Энгерман утверждают, что эта связь объясняет столь большие различия в развитии Северной и Юж­ной Америки. В Соединенных Штатах и Канаде безграничное предложение зем­ли позволяло существовать большому количеству фермерских семей. Они сос­тавляли средний класс, который обеспечивал в Северной Америке сравнительно малую степень неравенства. (Проведя детство среди фермеров в Огайо, я и не подозревал, что эти мужики в кепках — часть секрета нашего процветания.) Что касается Южной Америки, то там основная прибыль извлекалась на шах­тах и сахарных плантациях. Олигархи делали это при помощи рабов и негра­мотных крестьян. И шахты, и плантации с самого начала были сосредоточены в руках элиты — что неизбежно при таких масштабных операциях в комбина­ции с покровительством. (Экономики, состоящие из шахт и плантаций, по се­годняшний день характеризуются относительно высоким уровнем социально­го неравенства.)

И вот Северная Америка развилась в богатую территорию с высоким уров­нем образования и всеобщим избирательным правом. А Южная Америка оста­лась, не считая узкой олигархической прослойки, бедной территорией с поли­тической властью, узурпированной элитой.

Ситуация Южной Америки не уникальна для третьего мира. В Пакистане уровень грамотности в сельской местности — особенно среди женщин — один из самых низких в мире. «Правящие элиты, — отмечает исследователь, — счи­тают целесообразным поддерживать низкий уровень грамотности. Чем ниже доля грамотных людей, тем ниже вероятность, что правящая элита будет сме­щена» [9].

Подводя итог, можно сказать, что поляризация как следствие неравенства — верный путь к экономическому отставанию. При такой ситуации либо попули­стские правительства будут стремиться к перераспределению доходов в пользу своих сторонников, либо элиты будут подавлять демократию и массовое обра­зование. В худшем случае популистские демократии и олигархические диктату­ры станут сменять друг друга, делая политику окончательно непредсказуемой (что само по себе вредно для роста). Данные подтверждают, что страны, в кото­рых неравенство очень велико, политически более нестабильны и подвержены революциям и переворотам [10]. И напротив, в обществах с широким средним классом действуют стимулы, благоприятные для роста, политический режим от­личается стабильностью и жизнь развивается по демократическим законам.

Этническая ненависть и рост

Поляризация по уровню дохода — не единственный тип социального раз­деления, который может расколоть общество на враждующие фракции. Дру­гой распространенный феномен — этническая поляризация. Из примера с Га­ной мы уже убедились в том, как велика в проведении плохой политики роль групп интересов, основанных на этнических различиях. Хотя этнические кон­фликты — известный исторический факт, экономисты уделяли им на удивле­ние мало внимания. Это упущение выглядит еще более странным, если учесть что в теории политической экономии в последнее время активно разрабатыва­ется тема конфликтов между поляризованными группами интересов. Что луч­ше подходит под определение поляризованных групп интересов, чем этничес­кие группы, которые ненавидят друг друга?

Наиболее очевидный знак этнической поляризации — кровопролитие. Эт­нические группы, убивающие друг друга, — постоянная тема современных вы­пусков новостей, от Руанды и Боснии до Косова. Этнические чистки существу­ют по крайней мере с римских времен, и римляне оказывались и исполнителя­ми, и жертвами. В 146 г. до н.э. римляне захватили греческий город Коринф. Они уничтожили его дотла, убили многих жителей, изнасиловали множество женщин и затем продали всех оставшихся в живых коринфян в рабство. Что посеешь, то и пожнешь. В 88 г. до н.э. царь Митридат VI Понтийский вторгся на римскую территорию в Малой Азии. Он посоветовал азиатским должникам перебить их римских кредиторов. Азиаты убили 80 тысяч римлян [11].

Перечень этнических побоищ велик. Неполный список жертв таких чисток начиная с римских времен включает датчан в англосаксонской Англии в 1002 г.; европейских евреев во время Первого крестового похода в 1096-1099 гг.; фран­цузов на Сицилии в 1282 г.; французов в Брюгге в 1302 г.; фламандцев в Анг­лии в 1381 г.; евреев на Иберийском полуострове в 1391 г.; обращенных евреев в Португалии в 1507 г.; гугенотов во Франции в 1572 г.; протестантов в Магде­бурге в 1631 г.; евреев и поляков на Украине в 1648-1954 гг.; коренное населе­ние Соединенных Штатов, Австралии и Тасмании в XVIII и XIX вв.; евреев в России в XIX в.; французов на Гаити в 1804 г.; арабов-христиан в Ливане в 1841 г.; турецких армян в 1895-1896 гг. и 1915-1916 гг.; христиан-несторианцев, якоби­тов и маронитов в Турецкой империи в 1915-1916 гг.; греков в Смирне в 1922 г.; гаитян в Доминиканской Республике в 1936 г.; еврейский Холокост на оккупи­рованной Германией территории в 1933-1945 гг.; сербов в Хорватии в 1941 г.; мусульман и индусов в Британской Индии в 1946-1947 гг.; китайцев в 1965 г. и тиморцев в 1974-м и 1998 гг. в Индонезии; игбо в Нигерии в 1967-1970 гг.; вьет­намцев в Камбодже в 1970-1978 гг.; бенгальцев в Пакистане в 1971 г.; тутси в Руанде в 1956-1965 гг., 1972 г. и 1993-1994 гг.; тамилов в Шри Ланке в 1958-м, 1971-м, 1977-м, 1981-м и 1983 гг.; армян в Азербайджане в 1990 г.; мусульман в Боснии в 1992 г.; албанцев и сербов в Косове в 1998-2000 гг. [12]. Чтобы пока­зать, насколько этот список не полон, замечу, что политолог Тед Герр насчитал в мире пятьдесят этнических конфликтов только в 1993-1994 гг. [13].

В новом тысячелетии уже гремят очередные этнические войны. Вот что пи­сала про Конго газета Washington Post 16 февраля 2000 г.:

«В этой стране, куда съехались воевать люди со всей Африки и которой словно бы никто не правит, последствия хаоса выражаются самым жутким образом. 7000 человек были убиты и 150 тысяч изгнаны из домов в далеких лесных деревушках над озером Альберта на северо-востоке Конго с июня, когда, по словам местных жителей и международных волонтеров, началась жес­токая этническая резня из-за спора о владении одним холмом. Члены племени ленду, воору­женные мачете и стрелами, двигались от деревни к деревне, убивая и калеча людей. По сторо­нам дороги стоят выжженные хижины. Конфликт между земледельцами-ленду и скотовода-ми-хема отражает воинственную атмосферу, царящую в Конго — стране, которая все глубже погружается в пучину гражданской войны, начавшейся в 1996 г.».

22 февраля 2000 г. New York Times сообщила о десятках погибших в стычках между мусульманами и христианами на севере Нигерии [14]. Мусульмане с се­вера требуют введения в северных провинциях мусульманского права; христи­ане с юга, живущие на севере, протестуют против этого. Деление на север и юг создавало в Нигерии проблемы с момента обретения страной независимости; власть в основном концентрировалась у мусульманского севера. В 1967 г. юж­ные христиане провели неудачную попытку отделиться и образовать госуда­рство Биафра. После демократических выборов в феврале 1999 г. президентом стал христианин с юга. Тем не менее этническое насилие продолжается: уже после выборов убиты тысячи людей.

В апреле 2000 г. мусульмане и христиане убивали друг друга на Молуккских островах в Индонезии. Мусульманская молодежь в Джакарте устраивает джи­хад, чтобы сражаться за ислам.

Историки и журналисты обращают внимание на этнический конфликт толь­ко тогда, когда он переходит в кровопролитие. Но всепроникающий этничес­кий антагонизм и дискриминация существуют буквально всюду, где разные национальные группы живут в одном государстве.

Возьмите экономическую дискриминацию цыган в Болгарии. Город Димит-ровград обладает превосходной инфраструктурой, однако бедные кварталы и, в частности, цыганское гетто остаются вне ее. Эта часть города не имеет ничего общего с «официальным» Димитровградом. Там нет ни дорог, ни телефонов, водоснабжение ужасное, многие дома стоят без электричества, а автобус ходит раз в три часа. В Софии ситуация такая же. Цыганские кварталы разительно от­личаются от остальных. Там нет канализации, люки забиты мусором, питьевая вода грязная и вонючая, мусор не убирают, нет и других коммунальных услуг. Цыгане, которых таким образом изолируют, ощущают себя жертвами дискри­минации. Они считают, что к ним относятся «как к собакам».

В эфиопской деревне Дибдибе Ватжу большинство жителей православные. Местные протестанты здесь превращены, по сути, в изгоев. Так, им не позволя­ют хоронить своих мертвецов на православном кладбище. Покойников прихо­дится относить в город, где есть отдельное кладбище. Даже православные, при­надлежащие к тому же идиру (похоронной ассоциации), не посещают похоро­ны протестантов.

В Эквадоре коренной житель жалуется, что учителя дискриминируют его детей. Если ребята не справляются с заданием, то слышат: «Ты осел, вот почему у тебя не получается. Ты — животное». Между тем язык, на котором ведется преподавание, для местных жителей не родной. Детям приходится из-за этого трудно, у них снижается успеваемость и под вопросом оказываются перспек­тивы на будущее [15].

На дискриминацию жалуются и индусы в Бангладеш, и турки-помаки в Болгарии, и таджики в Узбекистане, и кхмеры во Вьетнаме, а также представи­тели низших каст в Индии. Этот список тоже далеко не полон. В журнале Scien­tific American за сентябрь 1998 г. было сказано: «Многие проблемы мира коре­нятся в том обстоятельстве, что в мире 5000 этнических групп, но только 190 стран».

Социологи отмечают значительные проблемы в экономической политике, связанные с наличием этнического разнообразия. Во-первых, следует его из­мерить. Разные языки — один из способов измерения этнических различий.

Основанный на языковом признаке показатель этнического разнообразия, ко­торый используют социологи, представляет собой вероятность того, что два человека из одной страны будут говорить на разных языках. Эта вероятность тем выше, чем больше в стране выраженных языковых групп и чем больше они сопоставимы по величине. Для того чтобы рассчитать степень разнообра­зия, нам нужны данные по числу носителей языка в каждой стране — по со­тням языков всего мира.

В начале 1960-х г. группа ученых собрала такие данные по материалам пере­писей населения. Эта группа работала в советском научно-исследовательском институте. По туманным причинам, возможно, связанным с холодной вой­ной, они колесили по миру, собирая данные о носителях языка по разным стра­нам. Мы можем использовать их данные, чтобы подсчитать вероятность того, что два гражданина одной страны будут говорить на разных языках.

Больше всего степень этнического разнообразия в Экваториальной Афри­ке, где в каждой стране живут множество мелких племен. Меньше всего она в восточноазиатских странах, вроде Кореи и Японии, где все говорят на нацио­нальном языке, кроме приезжающих американских студентов.

Этническое (лингвистическое) разнообразие не влечет за собой автомати­чески этнический конфликт, как принимающий насильственные формы, так и нет. Оно просто показывает, что такой конфликт может вспыхнуть, если поли­тики попробуют использовать этнические разногласия для собственного воз­вышения. Очевидно, подобные попытки предпринимаются часто. Как показа­но в таблице 13.1, высокая степень этнического разнообразия хорошо предска­зывает такие явления, как гражданская война и геноцид. В рамках приведенной выборки в четверти стран, отличающихся наибольшим этническим разнообра­зием, риск гражданской войны в два с половиной раза выше, чем в странах из са­мой этнически однородной четверти. Риск геноцида у первых выше в три раза.

Характерно также, что в этнически пестрых обществах предоставляется меньше государственных услуг. В таблице 13.1 показано, что в обществах, наи­более разнообразных по национальному составу, вдвое меньше распростране­но образование, число телефонов на одного работника меньше в тринадцать раз, недопоставка электроэнергии вдвое выше и мощеных дорог вдвое мень­ше, чем в самых этнически гомогенных странах. Все эти недостатки в значи­тельной степени зависят от предоставления государственных услуг. Почему так происходит, что в этнически поляризованных государствах объем предо­ставления государственных услуг значительно ниже?

Для того чтобы правительство могло предоставлять услуги, группы интере­сов должны прийти к согласию по поводу того, какие государственные услуги им нужны. Даже в такой невинной области, как строительство и обслуживание дорог, единства достичь будет трудно: разные этнические группы захотят иметь дороги в своем регионе и мало будут интересоваться дорогами в других

Таблица 13.1. Этническое разнообразие, насилие и государственные услуги. 1960-1989 гг.

Этническое разнообразие (ве­роятность того, что два челове­ка говорят на разных языках)

Вероятность гражданской войны

Вероятность геноцида

Страны с наименьшим этни­ческим разнообрази­ем (среднее значение по 25 % выборки)

5%

Насилие

7%

Среднее число лет обучения рабочей силы

Доля мощеных дорог

Уровень недопоставки электроэнергии

Телефонов на 1000 работников

5%

Государственные услуги 5,3

53,9 12,4

92,8

Страны с наибольшим этни­ческим разнообрази­ем (среднее значение по 25 % выборки)

80%

18% 16%

2,6

24,2

22,8

7,4 регионах. А если этнические группы мало общаются между собой, между реги­онами не будет особых связей. Поскольку все группы не заинтересованы в об­щенациональной дорожной сети, политики не станут инвестировать в эту сфе­ру столько, сколько инвестировали бы в более этнически гомогенном обществе.

В том, что касается всеобщего образования, то разные лингвистические груп­пы предпочтут образование на своем языке. Компромисс может быть достиг­нут, если обучение ведется на общем для всех языке, например на языке бывших колониальных держав. Но каждая группа будет в меньшей степени удовлетво­рена таким компромиссом, чем обучением на родном языке. В итоге власти ока­жутся в меньшей степени готовы поддерживать всеобщее образование, чем в более гомогенном обществе.

Новые взгляды на экономический рост могут дополнительно объяснить этот недостаток интереса к всеобщему образованию. Представьте, что люди в лин­гвистических группах общаются в основном между собой, а не с людьми из других групп. В такой ситуации создание знания, источником которого служат высокообразованные люди, ценно для вас, только если эти люди относятся к вашей группе. Утечки знания происходят внутри этнических групп, а не меж­ду ними. Поэтому вы поддерживаете обучение для вашей этнической группы вследствие благотворных утечек знания, но не поддерживаете обучение для дру­гих групп. Каждая группа руководствуется теми же чувствами и соображения­ми. Всеобщему обучению в гетерогенном обществе все придают меньше значе­ния, нежели в гомогенном. Исследование, проведенное в сельской местности на востоке Кении, подтверждает этот результат. В областях с большим этническим разнообразием по количеству языков на образование выделяется значительно меньше средств и школы хуже, чем в областях более гомогенных [16].

Аналогичную логику можно применить и к другим государственным услу­гам. Вот почему в этнически поляризованных экономиках они действуют в ограниченном масштабе. Возможно, косвенным подтверждением сказанного является тот факт, что детская смертность, продолжительность жизни, вес де­тей при рождении, доступ к здравоохранению и чистой воде — все эти показа­тели в этнически гетерогенных обществах хуже [17].

На этом несчастья не кончаются. Мы видели, что различные группы интере­сов могут вступать в войну на истощение ради выгодной для них реформы. Су­ществование групп интересов, основанных на этнических различиях, делает та­кие войны на истощение более вероятными. При всем внимании, которое сей­час уделяется насилию на этнической почве, возможно, для большинства стран большее значение имеют политические войны с этнической подоплекой.

Если одна группа богаче другой, перераспределительная политика тоже бу­дет казаться привлекательной. Мы видели в предыдущей главе, что деловая элита с этнической окраской — явление, характерное для всего мира. В поли­тике все обстоит так же, как в ситуации с общим неравенством. С одной сторо­ны, отрицательные реальные процентные ставки и высокая премия черного рынка перераспределяют доход от деловых элит к партии или партиям, нахо­дящимся у власти. С другой стороны, такие стратегии снижают рост, потому что они ослабляют стимулы для инвестирования в будущее. Какой путь изберет правящая партия, зависит от глубины пропасти между доходами этнической коалиции, находящейся у власти, и этнической деловой элиты. Комбинация этнического разнообразия и большой разницы в доходах между этническими группами может привести к губительной для роста экономической политике. Например, в Восточной Африке, где основную массу населения составляют аф­риканцы, правительства избрали плохую политику с определенной целью: со­брать побольше денег с деловой элиты, состоящей из индусов.

В таблице 13.2 показана связь между этническим разнообразием и двумя компонентами политики: премией черного рынка и отношением совокупной денежной массы к ВВП (что отражает, существуют ли в стране отрицательные реальные процентные ставки, которые негативно скажутся на хранении денег). С учетом большей распространенности насилия и меньшего объема госуда­рственных услуг такая зависимость может отчасти объяснить, почему в наибо­лее этнически разнообразных странах рост на два процентных пункта ниже, чем в наименее разнообразных.

Таблица 13.2. Этническое разнообразие и его влияние на политику. 1960-1989 гг.

Страны Страны с наименьшим этни- с наибольшим этни­ческим разнообрази- ческим разнообрази­ем, % (среднее значе- ем, % (среднее значе­ние по 25 % выборки) ние по 25 % выборки

Этническое разнообразие 5 80 (вероятность, что два человека говорят на разных языках)

Подушевой экономический 3,0 0,9 рост, в год

Политика

Премия черного рынка 10 30

«Финансовая глубина» (сово- 47 22 купная денежная масса / ВВП)

Связь меньшего объема предоставления государственных услуг с этничес­кой поляризацией составляет проблему даже для такой богатой экономики, как США. Давайте разделим четкие этнические группы в США так, как это де­лается при переписи населения: белые, черные, азиаты, коренные американцы, испаноязычные. Этническое разнообразие измеряется по степени вероятности того, что два случайным образом выбранных человека будут принадлежать к разным этническим группам.

Мы обнаруживаем, что те округа США, где этническое разнообразие макси­мально, тратят меньшую часть своих бюджетов на ключевые государственные услуги вроде дорог и образования. Эти различия статистически значимы [18]. Поскольку белые составляют большинство избирателей буквально во всех ок­ругах, логично интерпретировать данные таким образом, что белые из расист­ских соображений не хотят тратить много денег на общие ресурсы вроде школ, когда ими приходится делиться с представителями других рас.

А как обстоит дело с субсидиями бедным, которые так необходимы для лик­видации ловушек нищеты? К сожалению, большее этническое разнообразие связано также с меньшей долей социальных выплат в бюджетах округов и го­родских районов США [19]. Другое исследование выявило, что пожилые граж­дане в меньшей степени поддерживают всеобщее обучение, если население школьного возраста принадлежит к другой этнической группе [20]. Было так­же обнаружено, что расширение школьного образования, предпринятое в США в начале XX в., в большей степени затронуло области «этнической и религиоз­ной гомогенности» [21]. В более раннем исследовании сравнивались госуда­рственные услуги США и Западной Европы — сравнение оказалось не в пользу первых, что было отнесено на счет «исторических расовых противостояний» [22]. Катастрофическая неудача попыток избавления афроамериканцев от бед­ности непосредственно связана с этническим конфликтом.

Известный социолог Уильям Джулиус Уилсон отмечает: «Многие белые американцы встретили в штыки стратегию, которая поддерживает програм­мы, выгодные, по их мнению, только расовым меньшинствам… Государст­венные услуги ассоциируются в основном с черными, частные — с белыми… Белые налогоплательщики считают, что при помощи налогов их принуждают оплачивать [чужие] медицинские и юридические услуги, которые многие из белых сами оплатить не в состоянии» [23].

Иностранная помощь и этнические конфликты

Доноры не уделяли этнической поляризации почти никакого внимания. Они не следили за тем, как ресурсы, предоставляемые в виде помощи, могут непро­порционально поддержать определенную этническую группу, усиливая этни­ческое противостояние.

Это доказывает ситуация в Шри-Ланке. Там давно существовала напряжен­ность между сингалезским большинством и тамильским меньшинством. В 1977 г. новое правительство, состоящее в основном из сингалезцев, запустило обшир­ный проект по ирригации и электрификации под названием «Проект Махаве-ли». Чтобы помочь финансированию проекта, Всемирный банк и двусторон­ние донорские организации привлекли огромный объем иностранной помо­щи; ежегодный объем помощи за 1978-1980 гг. по сравнению с 1970-1977 гг. увеличился в шесть раз [24]. Доноры не обратили внимания на то, что проект «Махавели» осуществлялся в основном в сингальских областях и на благо син-галезцам. В тамильском городе Джаффна в 1977-1982 гг. использование ино­странной помощи было равно нулю. Строительство канала, который был пред­назначен обслуживать тамильский север, отменили на начальных стадиях про­екта. Хуже того, согласно проекту, сингалезские фермеры должны были пере­селяться на территории, где тамилы составляли большинство, разбавляя это большинство и усложняя задачу четкого представления тамильских интересов на уровне местных органов управления.

Проект «Махавели» был этнически символичным — он обещал возрожде­ние гидравлической цивилизации сингалезских буддийских царей, уничтожен­ной средневековыми тамильскими завоевателями.

Эти и многие другие катализаторы этнического конфликта привели к граж­данской войне, которая разгорелась после 1983 г. Этническая поляризация, вы­званная проектом, не способствовала тонкому процессу достижения межэтни­ческого компромисса. С тех пор гражданская война и террористические акты периодически возобновляются. 11 марта 2000 г. Washington Post сообщила, что в столице Шри-Ланки Коломбо террорист-самоубийца убил двадцать человек и ранил шестьдесят четыре. Газета отмечает: «Военные обвиняют во взрыве та­мильских сепаратистов; теракт произошел, когда в парламенте шло обсужде­ние продления чрезвычайного положения на севере Шри-Ланки. Чрезвычай­ное положение дает широкие полномочия армии и полиции, которые борются там с тамильскими мятежниками».

Поляризация и по классовому, и по этническому признаку

Худшая ситуация для нормальной политики и политической свободы — рез­кое социальное неравенство при высокой степени этнического разнообразия. 1 января 1994 г. в мексиканском штате Чиапас вспыхнуло восстание сапатистов. Мятежники, преимущественно коренные жители региона, захватили семь му­ниципалитетов, в том числе знаменитый индейский город Сан Кристобаль де лас Касас. Мексиканская (состоящая не из местного населения) армия отреаги­ровала на это применением силы, выслав навстречу мятежникам 25 тысяч со­лдат. 2 января сапатисты отступили. Военные казнили некоторых из захвачен­ных мятежников и подвергли бомбардировке горы к югу от Сан Кристобаля.

В феврале 1995 г. мексиканское правительство дало приказ о новом наступ­лении на сапатистов. Было отмечено много случаев изнасилований и убийств, совершенных мексиканскими военными. В конце концов правительство оста­новило наступление под влиянием всплеска общественного недовольства в са­мой Мексике.

После подавления восстания продолжилась «грязная война» на нижнем уро­вне между сапатистами, с одной стороны, и мексиканскими военными и полу­военными формированиями, с другой. 22 декабря 1997 г. в местечке Актеаль, штат Чиапас, военизированные банды при поддержке белых землевладельцев напали на группу из сорока пяти невооруженных индейцев, среди которых бы­ло много женщин и детей, и перебили их. Национальная полиция была непо­далеку, но никто не вмешался.

Международные силы неоднократно пытались установить мир в Чиапасе, но без особого успеха. В январе 2000 г. в ответ на такие попытки миротворцев мексиканское правительство инициировало процедуру депортации сорока трех международных наблюдателей, следивших за соблюдением прав человека в Чи-апасе [25].

Сапатистское восстание было только последним всплеском давнего конф­ликта между землевладельцами (преимущественно белыми) и крестьянами (преимущественно индейцами) в Чиапасе. В 1982 г. губернатор Чиапаса Абса-лон Кастельянос Домингес заметил: «.. .У нас нет среднего класса; есть богатые, которые очень богаты, и бедные, которые очень бедны». Это заявление было тем более веским, что сам Кастельянос принадлежал к старинной и состоятель­ной семье землевладельцев и в годы военной службы принимал участие в избие­нии индейцев армией (1980 г.) [26]. Многие наблюдатели отмечали «гнусный сговор» между землевладельцами и ихpistoleros, партийными боссами, армией и полицией, которые готовы использовать силу для подавления прав кресть­ян-индейцев (например, лишения их земли, на которую они имеют законное право). Правозащитная организация Amnesty International зафиксировала «се­рию политических убийств» сторонников и лидеров независимых крестьян­ских организаций. В какой-то момент одного за другим убили четырех сменя­ющих друг друга лидеров крестьянской организации Casa del Pueblo [27].

Чиапас — не единственное место, где богатые подавляют бедных. В штате Бихар в Индии принадлежащие к высшей касте землевладельцы «терроризи­руют — при помощи избирательных убийств и изнасилований — семьи рабо­чих, привязанных к земле». В деревне Самаланкулам (Шри-Ланка) бедные попа­дают в такого же рода долговую кабалу: «Бедные берут деньги в долг у богатых и работают на них, чтобы расплатиться». Сельский Пакистан весь «охвачен нерав­ными феодальными властными отношениями» [28].

Неудачи с развитием в таких местах, как Чиапас, Гватемала, Сьерра-Леоне и Замбия, — это примеры адской смеси этнической и классовой ненависти. На­против, успешные страны — такие, как Дания, Япония и Южная Корея (не­смотря на недавние кризисы), отличаются высоким общественным консенсу­сом. Благоприятными факторами для него выступают относительное социаль­ное равенство и этническая гомогенность.

Американская расовая трагедия

Этническая и классовая ненависть широко представлена и в Соединенных Штатах. О многом говорит тот факт, что регион, в наибольшей степени поля­ризованный по доходам и этническим различиям между черными и белыми, — Юг — исторически был наиболее экономически отсталым.

Чудовищная традиция линчевания на Юге на протяжении десятилетий на­рушала самые базовые права человека. Вот отрывок из одного описания лин­чевания: «В апреле 1899 г. черный работник Сэм Хоуз, обороняясь, убил своего белого хозяина. Ложно обвиненный в изнасиловании жены хозяина, Хоуз был изуродован, исколот ножом и сожжен заживо в присутствии ликующей толпы из двух тысяч белых. Его тело по кусочкам было продано любителям сувени­ров; один бакалейный магазин в Атланте в течение недели выставлял в витри­не костяшки его пальцев» [29].

Во время «эры Джима Кроу» на Юге черные подвергались не только риску линчевания, но и бесконечным повседневным унижениям. У них были отдель­ные (худшего качества) школы, фонтаны с питьевой водой, бассейны, ваго­ны в поездах, обеденные заведения и гостиницы. На тротуаре черный должен был уступить белому дорогу. В магазине, который обслуживал обе расы, чер­ные должны были ждать, пока обслужат всех белых. Белые хулиганы унижали черных, заставляя их пить виски и танцевать народные танцы [30]. Когда в 1960-х гг. эти законы пали под натиском движения за гражданские права, «но­вый Юг», — возможно, не просто по случайному совпадению — стал экономи­чески догонять Север.

Соединенные Штаты в целом — это парадокс: страна ухитрилась процве­тать, несмотря на грустное наследие этнической ненависти. Может быть, сек­рет успеха состоит в создании общества, основанного на среднем классе, кото­рый охватывает большинство населения, хотя и за счет маргинализации мень­шинств. В знаменитых словах, которые открывают «Демократию в Америке» де Токвилля, почти наверняка имеются в виду только представители белого населения: «Среди новшеств, привлекших мое внимание за время пребывания в Соединенных Штатах, ничто не поразило меня больше, чем общее равенство условий».

Американские данные показывают: туда, где группы людей в большей сте­пени поляризованы по признакам расы и класса, процветание приходит мед­леннее. Общий успех США, несмотря на расовую поляризацию, может быть связан с институциональной стабильностью.

Противодействие поляризации

Волшебного средства, которым можно было бы вылечить поляризованные общества, не существует. Нужно время — возможно, десятки лет—чтобы груп­пы, представляющие разные интересы, преодолели свои противоречия и со­здали необходимый для роста консенсус. Например, в Аргентине война на ис­тощение при высокой инфляции тянулась двадцать лет, пока в 1990-е гг. пра­вительство не положило этому конец. В Африке конфликты противоборству­ющих группировок во многих странах продолжаются до сих пор, спустя трид­цать с лишним лет после обретения независимости.

Но экономисты никогда не испытывают недостатка в рецептах, и они пред­ложили некоторые институциональные решения, которые создадут стимулы для того, чтобы правительства проводили более разумную политику.

Один такой рецепт, наиболее подходящий для стран с высокой инфляци­ей, — это независимость центрального банка. Вспомните, что война на исто­щение между противоборствующими группировками подстегивает рост ин­фляции. Центральный банк, не поддерживающий ни одну из группировок, с большей вероятностью воспротивится давлению по выделению кредитов, под­стегивающих инфляцию. Независимый центральный банк с большей вероят­ностью поделит бремя стабилизации между противоборствующими группи­ровками.

Один из признаков независимости центрального банка — наличие законов, ограничивающих предоставление кредитов правительству и создающих неза­висимый совет управляющих (законодательное определение независимости). Еще один, более прагматичный признак независимости заключается в частоте смены руководителя центрального банка (прагматичное определение незави­симости). Быстрая смена руководителя не дает человеку на этом посту воз­можности по-настоящему противостоять давлению правительств. Исследова­тели обнаружили, что наличие независимых центральных банков в самом деле связано с меньшей инфляцией и более быстрым ростом. Эти результаты осно­ваны на законодательном определении независимости для промышленно раз­витых и бывших коммунистических экономик и на прагматичном определе­нии для развивающихся стран [31].

Независимый государственный орган, формирующий бюджет, может ре­шить проблему общих ресурсов, которая приводит к высокому дефициту бюд­жета и долгам. Если размер бюджета определяет наделенный большими испол­нительными полномочиями министр финансов, то противоборствующие груп­пировки не смогут заказывать для себя обильные пиры за счет других группи­ровок. Процесс утверждения бюджета тут тоже важен. Лучшее решение — ус­тановить порядок, при котором размер бюджета определяет исполнительная власть, а затем законодатели (представители группировок) уже сражаются за его распределение [32].

Хорошие институты

В более общих терминах можно сказать так: институциональные ограниче­ния снижают вероятность того, что противоборствующие классовые или эт­нические группировки смогут беспрепятственно доить общественную корову.

Хорошие институты, подобные описанным в предыдущей главе (по оценкам Международного путеводителя по кредитным рискам), напрямую смягчают по­ляризацию между фракциями. Этнически разнообразные страны с хорошими институтами в меньшей степени подвержены насилию, нищете и перераспреде­лению благ, обычно связанным с этническим разнообразием. Нейтрализовать этнические разногласия помогает и демократическая форма правления; демок­ратические государства с разнообразным этническим составом по экономичес­ким показателям не уступают этнически гомогенным демократиям [33].

Общества с высоким качеством институтов не отличаются высокой преми­ей черного рынка, низкой степенью финансового развития или образования. И все это независимо от степени этнического разнообразия. В обществах с наи­лучшими институтами нет войн вне зависимости от степени этнического раз­нообразия. Хорошие институты также не допускают крайней формы этничес­кого насилия — геноцида. В странах, занимающих верхнюю треть рейтинга по качеству институтов, геноцидов не было. И наоборот, в странах, находящихся в нижней трети этого рейтинга и одновременно в верхней трети рейтинга эт­нического разнообразия, за последние несколько десятилетий происходили слу­чаи поддерживаемого государством геноцида. Среди примеров — Ангола, Гва­темала, Индонезия, Нигерия, Пакистан, Судан, Уганда и Заир [34].

Институциональные решения не дают нам радикального способа справить­ся с поляризационной политикой, пагубной для роста. Безусловно, общество, поляризованное по классовому или этническому признаку, с меньшей степенью вероятности учредит независимый центральный банк, поставит на должность независимого министра финансов и создаст институты высокого качества. Но по крайней мере мы определили стимулы, которые побуждают государствен­ных чиновников в поляризованных обществах к плохой политике. Это боль­шой шаг вперед по сравнению с обращенными к бедным странам бесконечны­ми проповедями и увещеваниями сменить политику. Нам известны некоторые институциональные рецепты, которые улучшают положение вещей, пусть они и не универсальны. Если законность, демократия, независимые центральные банки, независимые министры финансов и остальные институты высокого ка­чества смогут прижиться, бесконечный цикл плохой политики и слабого роста может прерваться.

Консенсус среднего класса

Лучше всех об этом сказал Аристотель в 306 г. до н.э.: «Очевидно, что луч­шее политическое сообщество формируется из граждан среднего класса и что такие государства будут хорошо управляться, где средний класс велик… Где средний класс велик, будет меньше всего фракций и раскола».

Если суммировать выгодные для роста условия, можно сказать, что они бу­дут максимально благоприятными при отсутствии двух наиболее распростра­ненных форм общественной поляризации — классовый конфликт и этничес­кая напряженность. Давайте назовем ситуацию, при которой значительная часть доходов принадлежит среднему классу и в обществе поддерживается от­носительная этническая гармония, консенсусом среднего класса. Общества с та­ким консенсусом обычно отличаются хорошей политикой, высоким качест­вом институтов и высокими темпами экономического роста. Примерами стран с консенсусом среднего класса и высоким ростом могут служить Корея, Япо­ния и Португалия. Страны, поляризованные по классовому и расовому при­знаку, — это, например, Боливия, Гватемала, Замбия; в каждой из них наблю­даются низкие темпы экономического роста.

Рисунок 13.1 иллюстрирует общую тенденцию: страны с большой долей среднего класса и низкой этнической гетерогенностью (измеренной по языку) богаты; страны с тонкой прослойкой среднего класса и высокой этнической ге­терогенностью — бедны.

Когда мы изучаем данные по странам, выясняется, что в обществах с кон­сенсусом среднего класса более вероятны широкое распространение образова­ния, высокий уровень иммунизации, низкая детская смертность, более пол­ный охват населения телефонной связью, более доступная медицина, лучшая макроэкономическая политика, более высокий уровень демократии и более ста­бильные правительства. Все эти условия создают предпосылки для экономи­ческого роста и развития. Подобно тому, как консенсус среднего класса объяс­няет разницу между развитием Северной Америки и Южной, он помогает объ­яснить успехи и неудачи развития по всему миру.

Крах производства в Восточной Европе и бывшем Советском Союзе специ­алисты связывают с тем, что прежний средний класс оказался разрушен, а но­вый не успел сформироваться. Миланович описывает «опустошение» старого среднего класса в госсекторе. Кроме того, наличие в этих новых государствах многочисленных этнических меньшинств затрудняет формирование консен­суса для роста.

Мы можем предположить, что отсутствие консенсуса среднего класса приве­ло к краху таких обществ, как Древний Рим, династия Минь в Китае (1368-1644) и империя Моголов в Индии (1526-1707), — несмотря на многообещающие начинания, индустриализация там не произошла. Римляне были способны на впечатляющие инженерные проекты — например, дорожную сеть, — но все это делалось ради элиты и военных: не забывайте, что треть римского населе­ния составляли рабы [35]. Династия Минь потратила 200 лет на ремонт Вели­кой китайской стены. Моголы дали нам Тадж-Махал, построенный для эли­ты [36]. Схожим образом государственные ресурсы перенаправляются на воз­ведение монументов для элиты во многих современных государствах, где нет консенсуса среднего класса, — так, покойный президент Кот-д’Ивуара постро­ил самый большой собор в мире в своем родном городе Ямусукро.

Доиндустриальные империи были авторитарными, и вне элиты значитель­ного накопления человеческого капитала не происходило — нередко элита и эт­нически сильно отличалась от большинства. Есть распространенное заблужде­ние, что доиндустриальные общества были более эгалитарными, чем индустри­ализующиеся (эта идея легла в основу знаменитой «гипотезы кривой» Кузнеца, согласно которой неравенство по мере индустриализации сначала усиливает­ся, а затем ослабляется). Исследования доиндустриальных империй показыва­ют, что все обстоит наоборот: неравенство по мере индустриализации стабиль­но снижается [37]. В более общих терминах, как отметил Маркс, промышлен­ная революция началась, когда социальные революции уничтожили рабство, феодализм и жесткую классовую систему, впервые в истории создав средний класс буржуазии. Регионы, в которых рабство или феодализм держались доль­ше, индустриализовывались медленнее. В некоторых отсталых регионах раз­вивающегося мира — таких, как Чиапас в Мексике, в некоторых сельских ра­йонах Пакистана и индийском штате Бихар — феодализм в одной из своих форм жив до сих пор.

Заключение

Я иду со своим другом Мэнни по Египетскому музею в Каире. Нас поражает изысканный золотой саркофаг фараона Тутанхамона, которому три тысячи лет. Точно так же я раньше был поражен поездкой к пирамидам, возведенным по­чти пять тысячелетий назад. Мы здесь на конференции, куда съехались иссле­дователи из развивающихся стран, чтобы обсудить богатство и бедность наро­дов. Сам Каир задает нам важный вопрос: почему спустя четыре тысячелетия после возведения пирамид Египет все еще так беден? Почему промышленная революция не произошла при фараонах? Быстрый черновой анализ показыва­ет, что ответ кроется в распределении дохода. У фараонов было все, а у угне­тенных масс — ничего. Богатые элиты могут неплохо справиться с увековече­нием собственной памяти при помощи труда масс. Как это характерно для всех олигархических обществ, богатая элита Египта решила держать массы в бед­ности и невежестве. Поэтому процветание для избранных продолжалось тыся­челетия, в то время как процветание для многих и в сегодняшнем Каире остает­ся лишь мечтой.

Интермеццо. Насилие сквозь века

Тридцативосъмилетний Тонио живет в деревне Тулунгатунг, Минданао, на Филиппинах. Деревня стоит на берегу, свайные дома украшены бугенвиллией. Здесь нет ни электричества, ни мощеных дорог, и в сезон дождей все вокруг уто­пает в грязи. Раньше холмы были сплошь покрыты зарослями красного дерева, но вырубка и подсечно-огневое земледелие оставили много проплешин. Тонио выра­щивает рис на двух с половиной акрах, арендуемых у учителя-горожанина. Его жена Мария-Елена преподает в местной школе. Почти весь урожай риса уходит на то, чтобы расплатиться с землевладельцем и накормить троих маленьких детей.

Сбор риса у Тонио не только мал, но еще и сильно колеблется в разные годы. Первый его урожай состоял из нового «чудо-риса», и Тонио собрал со своей делянки шесть тонн. Но новый рис был более чувствителен к насекомым-вредителям, а Тонио не мог себе позволить необходимые пестициды. В последующие годы черви, листовые тли и кузнечики сократили урожай до трех с половиной тонн. Потом новая государственная программа предоставила возможность брать кредит на покупку семян, инсектицидов и удобрений. Тонио взял заем на 172 доллара и ку­пил новые «чудо-семена», инсектициды и удобрение. Он снова собрал шесть тонн и к тому же получил выгоду от 50-процентного повышения цен на рис. Тогда он смог погасить кредит, купить механическую молотилку и трех свиней, и же­ниться на Марии-Елене. Но процветание его снова оказалось недолгим. Быстрее, чем цены на рис, росла цена на удобрения и инсектициды, и Тонио пришлось со­кратить их использование. Его урожай опять упал до трех с половиной тонн.

Рис — не единственная проблема, с которой сталкивается Тонио. В Минда­нао население делится на мусульман и христиан. Шайки мусульманских и хрис­тианских террористов вот уже несколько сотен лет борются друг с другом в жестокой партизанской войне, ведущейся в окрестностях Тулунгатунга. Хотя в самом Тулунгатунге пока сохраняется мир, Тонио тревожится, что в любой мо­мент спокойствие может быть нарушено.

Религия Тонио — смесь католицизма и языческих верований —утешает его в трудные времена и иногда объясняет, почему они наступают. Когда у Тонио слу­чилась лихорадка, к нему приходила маленькая фея в образе красивой женщины. Пока он был очарован, он впал в состояние, известное как амок. В конце концов Тонио отправился к старой женщине в деревне, которая связала его и вылечила при помощи отваров и волшебного огня [1].

Жизнь Тонио в Тулунгатунге во многих смыслах представляет собой смесь со­временного и традиционного. Дома на сваях стоят так же, как много сотен лет назад. Но из транзисторов все время несется американизированная поп-музыка. Тонио с энтузиазмом занимается традиционным филиппинским хобби — пету­шиными боями. Однажды у него был петух из Техаса. Он выигрывал бои восемь раз, пока Тонио ставил на него деньги, занятые у отца и дядьев. На девятый раз петуху-чемпиону перерезали горло. Тонио все равно был горд, что петух принес ему почет и славу среди мужской толпы любителей петушиных боев.

Превратности деревенской жизни в конце концов утомили Тонио. «В округе становится все хуже и хуже. Не знаю, что можно сделать, чтобы тут было хоро­шо жить. И о чем там Бог наверху думает?!»

Глава 14
Заключение. Вид из Лахора

Я хочу вернуться в страну, В которой еще не бывал.

Американская народная песня

Вот я и снова в Лахоре, столице пакистанской провинции Пенджаб. Апрель 2000 г. По поручению Всемирного банка я провожу здесь анализ государствен­ных расходов. Более двух третей своего бюджета правительство Пенджаба по­лучает от национального правительства. А у самого правительства Пакистана внешний долг составляет 94 % ВВП, к тому же огромные суммы уходят на ядер­ное вооружение и строительство государственных автомагистралей, простаи­вающих без употребления. Поэтому национальное правительство направляет все непроцентные, невоенные расходы в провинции. Я ничего не знаю о Па­кистане, кроме страшноватой статистики, почерпнутой из отчетов Всемирно­го банка. И чувствую себя как невежда, вынужденный давать советы беспо­мощным.

Жизнь в Лахоре кипит настолько бурно, что становится не по себе. По доро­гам течет непрерывный поток запряженных ослами тележек, велосипедов, на которых едут по двое и по трое, пешеходов, шагающих прямо посреди движе­ния, мотоциклов, везущих от двух до пяти человек (на некоторых еще и ка­кой-нибудь малыш цепляется за руль), автомобилей, тачек, грузовиков, мото­рикшей, такси, тракторов с перегруженными прицепами, автобусов кричащей раскраски, из которых гроздьями свешиваются люди… Все вливаются в общее русло с максимальной скоростью соответствующего транспортного средства. Толпой запружены рынки старого города, где улицы такие узкие, что автомо­биль теряется в людской массе. Все что-то покупают, продают, едят, готовят. Каждая улица и переулок кишит лавками, каждая лавка кишит людьми. Это частная и очень динамичная экономика.

Старый форт Лахора — отражение богатой истории провинции. Лахор по очереди захватывали индусы, моголы, сикхи, британцы и пакистанцы. Я вос­хищаюсь красивой мечетью и трогательной набожностью верующих.

Меня приглашают на свадьбу. Предсвадебная церемония под названием мехнди — словно окно в другой мир. Задний двор дома устелен коврами; по длинной красной ковровой дорожке сначала должен пройти жених, а потом невеста. Вдоль дорожки расставлены свечи и цветы, сверху свисают яркие люс­тры. Жених приветствует гостей — он в длинном белом одеянии с желтым шарфом. Затем входит невеста; ее лицо закрыто тканью, еще одно полотно из ткани держат над ее головой четыре подруги. Они ведут ее к висячим качелям, густо увитым цветами померанца; девушку усаживают, после чего рядом с ней садится жених. Родители невесты и жениха по очереди кормят новоиспечен­ных невестку и зятя сладостями.

Раздается барабанная дробь. Гости жениха и гости невесты сменяют друг друга в бешеном танце, пытаясь перещеголять друг друга. Я тоже кое-как при­соединяюсь, двигаясь почти механически, как Джон Клиз в фильмах про «Мон­ти Пайтона».

Отключается электричество, и все погружается во тьму, но на случай такой неприятности есть генератор, и вскоре праздник возобновляется. Начинается пир, от пакистанских блюд рябит в глазах. Беседую с гостями; у многих из них, как выясняется, степени PhD и МВА американских университетов, а в Лахоре они зарабатывают деньги. Они элегантны, остроумны, учтивы. Они подтвер­ждают мои впечатления от контактов с пакистанской диаспорой: это красноре­чивые, образованные, интеллигентные люди. Это прекрасная, удивительная культура с огромным потенциалом для творчества и процветания.

Беды Лахора

И все же в Лахоре, Пенджабе и Пакистане так много проблем! Замечатель­ные люди, ужасное правительство. Большая часть населения неграмотна, жи­вет в плохих условиях и плохо питается. Власть переходит от военных дикта­торов к коррумпированным демократам, и все они больше заинтересованы в том, чтобы любой ценой сохранить власть, чем в том, чтобы улучшить усло­вия жизни людей. Правительство не может реализовать простую и дешевую программу по вакцинации от кори — зато при этом создает ядерное оружие. Мощное военное лобби постоянно муссирует вопрос о спорной территории в Кашмире, которую с 1947 г. удерживает злейший враг — Индия. Каждый день в местной газете находишь какой-нибудь заголовок о Кашмире. Но на бедность на собственной неоккупированной территории никто не спешит пойти в на­ступление.

Я нахожусь здесь во главе команды из пятнадцати человек, которая должна изучить государственные услуги, предоставляемые правительством Пенджа­ба. Мне повезло — в моей команде опытные, закаленные в полевых условиях, хорошо информированные, умные сотрудники Всемирного банка. Быстро ста­новится ясно, что коррумпированная, иерархическая, автократическая бюрок­ратия очень плохо справилась с предоставлением услуг населению. У бюрокра­тии мало стимулов для предоставления услуг, но много стимулов для наполне­ния собственных кошельков. Например, за весь период с 1985-го по 1999 г. по антикоррупционным делам были осуждены всего 102 человека за провиннос­ти всех степеней — это довольно странно, учитывая, что в провинции милли­он чиновников, и никто не отрицает, что почти все они коррумпированы.

Несмотря на то, что иностранная помощь десятилетиями поступала в про­винцию, чтобы облегчить участь масс, в Пенджабе социальные показатели одни из худших в мире, даже несмотря на значительные усилия в ходе восьмилетней кампании с донорской поддержкой под названием «Программа социальных реформ». Провинция тратит на здравоохранение только 1,5 доллара в расчете на душу населения. Лишь половине детей были сделаны прививки. Только 27 % беременных женщин получают дородовую помощь. Туберкулез не взят под контроль. В течение последнего квартала 1999 г. половина поликлиник сооб­щала об отсутствии запасов трех и более важнейших лекарств.

Достижения системы начального образования в Пенджабе тоже разочаро­вывают, опять же несмотря на восемь лет интенсивных усилий по улучшению охвата и качества образования в рамках «Программы социальных реформ». Количество потраченных на образование денег с учетом инфляции выросло совсем незначительно с момента запуска программы в 1992 г. Это классичес­кий пример сокращения внутренних расходов по мере увеличения трат, фи­нансируемых посредством иностранной помощи. Уровень грамотности среди взрослых остается в Пенджабе на уровне 40 %, а среди женщин — всего 27 %. При этом определение грамотности, которое используется для подсчетов, бе­зусловно, не дотягивает до уровня, необходимого для современной жизни. Только 41 % учеников из узкой группы избранных, дотянувших до десятого класса, смогли сдать выпускные экзамены в 1999 г.

Ежегодные прямые расходы на начальное образование в 1997-1998 гг. со­ставляли по 27 долларов на учащегося, что маловато даже для бедной страны. На учебные материалы выделяется по 0,36 доллара на учащегося и столько же — на содержание и техническое обслуживание. Только 3 % бюджета расходуется и в начальной, и в средней школе на прочие нужды помимо зарплаты. Наличие большого числа людей, так и не окончивших школу, означает, что примерно треть ресурсов, направленных на начальное образование, не способствует раз­витию устойчивых навыков грамотности и, стало быть, пропадает впустую.

Значительная часть населения зависит от земледелия, которое тоже страда­ет от низкого качества государственных услуг. В Пенджабе, к счастью, людям доступны обильные запасы воды из бассейна реки Инд, и за сто лет в этом ре­гионе возникла самая большая ирригационная система в мире. Однако высо­коцентрализованное государственное управление ирригационной системой привело к нехватке средств на текущее и профилактическое обслуживание и на крупный ремонт. В результате только 35 % воды из канала доходит по назначе­нию. Недостаточные инвестиции в осушение привели к заболачиванию и засо­ленности почвы, отчего снизился уровень урожая. Цена воды удерживается искусственно низкой как для бедных, так и для богатых, что оставляет мало средств на обслуживание. Разница между потребностями в средствах на обслу­живание и реальными расходами составляет от 30 до 40 %. Богатые землевла­дельцы гарантированно получают воду, а бедные фермеры часто могут обес­печить полив только части своей земли.

Чиновники, с которыми мы встречаемся в Лахоре, искренне хотят улучшить положение дел. Рецепт, предлагаемый правительством, — это децентрализа­ция: пусть местные получатели государственных услуг сами решают, сколько денег надо потратить на их улучшение. Пусть местные жители сами избирают мэров, которые будут демократически ответственными за свою деятельность. Безусловно, это кажется улучшением по сравнению с чрезмерно централизо­ванной иерархической бюрократией, которая занимается 4000 разных проек­тов вроде сооружения «моста через канал возле деревни Аббаианвала Нанкана Сахиб». Может быть, с децентрализацией стимулы роста станут более сильны­ми. Но сама по себе децентрализация — не панацея, если она не сопровождает­ся более фундаментальными реформами государственной службы и системы полуфеодальной собственности на землю. Хитрые чиновники могут изобра­зить вовлеченность местных жителей в процесс, сохранив все свои наделы и кормушки. Влиятельные феодальные хозяева могут подчинить себе местные правительства, пользуясь своими отточенными навыками подчинения крес­тьян. Снова приходится признать, что создать стимулы для роста чертовски трудно.

Я посетил с официальным визитом начальную школу для девочек в районе Шейхупура неподалеку от Лагора. Школа находится в деревне в самом конце одноколейной грунтовой дороги. Когда мы приехали, мальчик и девочка дет­садовского возраста дали каждому из нас по букету цветов. Девочки постарше стояли в две шеренги, у каждой в руках была бумажная тарелка с яркими цве­тами. Когда мы проходили между их шеренгами, они с радостными возгласа­ми осыпали нас цветами. Все в цветах, мы вошли в школу. Остальные дети ти­хо сидели в своих классах. Каждую классную комнату использовали для двух разных классов. Даже при таком раскладе одного класса не хватало, поэтому первоклассники занимались во дворе. Все дети вставали, когда мы входили в комнату. У них не было ни учебников, ни бумаги, ни карандашей. Директор сказала нам, что их родители не могут купить учебники и бумагу до конца ме­сяца, когда они получат жалованье. И это школа, которую в районе показыва­ют иностранным гостям!

Стимулы для игроков

Богатые отличаются от бедных: у них больше денег. Скитания в тропиках в попытках сделать бедные страны богатыми принесли больше вопросов, чем ответов.

Почему, если я прилетаю в Женеву, то встречаю сияющее благополучие, а если пролечу еще несколько часов на самолете, то попаду в Лахор, в нищету? Как случилось, что одни люди (около 900 миллионов) в Западной Европе, Се­верной Америке и частично на Дальнем Востоке обрели благосостояние, в то время как 5 миллиардов человек живут в бедности, а 1,2 миллиарда — в полной нищете, меньше чем на один доллар в день?

Мы твердо усвоили, что не существует волшебных эликсиров, благодаря которым наши поиски рецептов роста раз и навсегда счастливо бы закончи­лись. Процветание происходит, когда у всех игроков — участников процесса развития есть нужные стимулы. Это происходит, когда правительство создает стимулы для технологической адаптации, высококачественных инвестиций в средства производства и высококачественного образования. Когда доноры стал­киваются со стимулами, побуждающими их предоставлять помощь странам с разумной политикой, где от помощи будет высокая отдача, а не странам с пло­хой политикой, в которых помощь пропадет впустую. Когда у бедных есть хо­рошие возможности и правильные стимулы, которые требуют реализации со­циальных программ, которые поощряют, а не наказывают за увеличение дохо­да. Когда политики не поляризованы по разным противоборствующим группи­ровкам, а, напротив, всех сплачивает общенациональная готовность инвестиро­вать в будущее. Гармоничное и всестороннее развитие происходит, когда прави­тельство, отвечающее за свои действия, энергично берется за дело инвестирова­ния в общие ресурсы — такие, как здравоохранение, образование и законность.

Для того чтобы объяснить неудачи развития, я привел несколько примеров, показывающих, как не срабатывают стимулы. Частные фирмы и семьи не ин­вестировали в будущее, потому что государственная политика, выражающая­ся в высокой премии черного рынка или высокой инфляции, делала такие ин­вестиции невыгодными. Бедные члены общества не инвестировали в будущее, потому что им соответствовали другие люди с низкой производительностью; для роста им требуются субсидии. Однако правительства не предоставили бед­ным субсидии и вместо этого выбрали политику, которая делает рост невоз­можным. Причиной такого выбора послужило противоборство группировок, заинтересованных в перераспределении существующих доходов, а не в инвес­тициях в будущие доходы. Доноры ослабляли правительственные стимулы к реформам, поддерживая нереформистские правительства своей политически мотивированной помощью. У «лоскутных», состоящих из многих фракций правительств недоставало стимулов для предоставления субсидий бедным и для предоставления населению услуг здравоохранения, образования, связи и транспорта — а все это принципиально важно для качества жизни.

Решения проблем описать гораздо труднее, чем сами проблемы. Необходи­мо создавать стимулы для роста в расчете на тройственный союз — правитель­ства, доноров и частных лиц.

Правительства. Существуют ли в каждой стране у правительства стимулы для обеспечения роста в частном секторе? Или реальные стимулы побуждают красть у частного бизнеса и таким образом подавлять его? В поляризованном и недемократическом обществе, где группы интересов, основанные на классо­вом или этническом признаке, яростно соревнуются за свою долю добычи, ско­рее всего, реализуется вторая возможность. Такая ситуация может не прини­мать форму открытой коррупции, а выражаться лишь в процентной ставке, не дотягивающей до уровня инфляции, что представляет собой скрытую форму кражи сбережений. Или проявляться в обменном курсе черного рынка, во много раз превышающем официальный курс, — на практике это означает воровство прибыли у экспортеров. В демократическом обществе, где права меньшинств, частную собственность и индивидуальную экономическую свободу надежно защищают разнообразные институты, у правительства есть стимулы спосо­бствовать росту в частном секторе. Мы можем представить себе мир, в котором правительства не посвящают себя исключительно воровству, а создают общена­циональную инфраструктуру — поликлиники, начальные школы, транспор­тную систему, развитую телефонную и электрическую сеть — и обеспечивают помощь бедным в каждой стране.

Доноры. Не обстоит ли дело так, что каждый донор выделяет той или иной стране установленный объем помощи, думая прежде всего о том, чтобы под­держать собственный бюджет на следующий год? Предоставляют ли Между­народный валютный фонд и Всемирный банк свои займы разным Мобуту или поддерживают те правительства, которые способны предоставить убедитель­ные свидетельства своих намерений создать национальную инфраструктуру и помочь бедным? Если упомянутые институты и другие организации-доноры предоставить самим себе, они, скорее всего, вернутся к внутренней бюрократи­ческой политике определения необходимости и размеров предоставления зай­мов. Поощряться будет сам факт выдачи займа, а не помощь бедным в кон­кретной стране. Решение проблемы — в создании прозрачных для общества «конкурсов на оказание помощи»: правительство должно претендовать на зай­мы из общего фонда на основании доказанных и публично озвученных наме­рений. Мы можем представить себе мир, в котором международные доноры оказывают помощь не просто для того, чтобы обеспечить себе бюджет на сле­дующий год, а чтобы в максимальной степени облегчить жизнь бедных.

Частные лица. Частные домохозяйства и бизнес иногда сталкиваются со сла­быми стимулами по вине плохих правительств, которые экспроприируют их инвестиции в будущее. Даже когда в обществе в целом стимулы для роста силь­ны, у бедных они все равно слабые, потому что производительность человека зависит от его окружения, а окружение бедных, как правило, тоже бедно. По­мощь, которая предлагает соответствующие гранты бедным, чей доход увели­чивается (вместо урезания помощи по мере увеличения дохода, как практику­ется в большинстве систем социальной помощи), может скорректировать эти искаженные стимулы. Мы можем представить себе мир, в котором поддержи­вается уверенность: бедные отреагируют на стимулы не хуже богатых.

Я критиковал в этой книге некоторые действия Всемирного банка и Между­народного валютного фонда. Вы вряд ли удивитесь, если я скажу, что эти орга­низации все-таки нужны. В обеих организациях работает много преданных де­лу, умных и трудолюбивых людей, которые проводят по много трудных дней вдали от дома в не самых уютных уголках мира. Всемирный банк может быть мощной организацией, субсидирующей бедных, а МВФ может играть важную роль в вытаскивании стран из кратковременных кризисов, с которыми порой сталкиваются даже здоровые капиталистические экономики.

Даже если мы и не вынесем больше ничего из наших поисков рецептов роста, мы, экономисты, занимающиеся бедными странами, должны оставить в про­шлом наше прежнее высокомерие. Проблема превращения бедных стран в бо­гатые оказалась куда сложнее, чем мы думали. Гораздо легче описать пробле­мы, с которыми сталкиваются бедные страны, чем предложить эффективные способы решения этих проблем. Рекомендации, которые я только что перечис­лил, сами по себе тоже не панацея — они потребуют терпеливой и кропотли­вой работы и дополнительных вложений. Но ничто не могло бы быть печаль­нее, чем полный отказ от поисков.

Я вспоминаю школу для девочек в Пакистане, расположенную на фоне жи­вописных долин, колосящихся пшеничных полей и журчащих каналов. Я ду­маю про девочек, разбрасывающих цветочные лепестки, девочек, у которых нет учебников. И надеюсь, что будущее окажется для них более светлым. Пусть поиски рецептов роста в ближайшие пятьдесят лет окажутся успешнее, чем в минувшие полстолетия. И пусть наконец бедные страны станут богатыми.

Примечания

Полные библиографические данные источников, на которые даются ссыл­ки, приведены на стр. 317.

Глава 1

1. Filmer and Pritchett 1997.

2. Список взят из таблицы В.2 отчета Всемирного банка World Development Report, 1993, где перечисляются заразные болезни, по которым индекс DALY (сумма лет жизни, потерянных из-за преждевременной смерти, плохого здоровья и инвалид­ности) выше для развивающихся стран.

3. UNICEF 1994, р. 6.

4. World Bank, World Development Report, 1993, p. 224.

5. Demographic Data for Development Project 1987, p. 23.

6.

UNICEF 1993, p. 4.

7.

World Bank, World Development Report,

1993,

p.

74.

8.

UNICEF 1994, p. 26.

9.

World Bank, World Development Report,

1993,

p.

77.

10.

UNICEF 1994, p. 6.

11.

World Bank, World Development Report,

1993,

p.

73.

12.

UNICEF 1993, p. 12; 1995, p. 13

13.

UNICEF 1994, p. 26.

14.

World Bank, World Development Report,

1993,

p.

74.

15. Muhuri and Rutstein 1994, table A.6.4, p. 67.

16. Narayan et al. 2000a.

17. Demographic and Health Services 1994, p. 55.

18. Narayan et al. 2000a.

19. Narayan et al. 2000a.

20. Narayan et al. 1999, chap. 2, p. 9; chap. 6, p. 10.

21. Narayan et al. 1999, chapter 6, p. 12.

22. Kidron and Segal 1995.

23. Narayan et al. 1999, chap. 6, p. 24.

24. UNICEF, State of the World’s Children, 1996, p. 14.

25. Humana 1992; Dollar and Gatti 1999. В Easterly 1999a показано, что уровень образова­ния среди женщин существенно выравнивается по мере роста дохода в долгосроч­ной перспективе; однако эта зависимость не всегда проявляется в краткосрочной перспективе.

26. Все цитаты из Narayan et al. 2000а, chap. 5.

27. Ravallion and Chen 1997.

28. Dollar and Kraay 2000.

Интермеццо. В поисках реки

1. Jacob 1881.

2. Cresap and Cresap 1987, p. 31.

3. Cresap and Cresap 1987, p. 32.

4. Bailey 1944, p. 34.

5. Bailey 1994, p. 40.

6. Bailey 1994, p. 179.

7. Bailey 1994, p. 51.

8. Cresap and Cresap 1987, p. 79.

9. Cresap and Cresap 1987, p. 76.

10. Rorabaugh 1981, p. 141.

11. Cresap and Cresap 1987, p. 91.

12. Cresap and Cresap 1987, p. 87.

13. Fischer 1991, p. 754.

14. Cresap and Cresap 1987, p. 100.

Глава 2

1. Rooney 1988, p. 133.

2. Rooney 1988, p. 5.

3. Rooney 1988, p. 88.

4. Rooney 1988, p. 137.

5. Seers and Ross 1952.

6. Rooney 1988, pp. 4-6.

7. Frempong 1982, p. 130.

8. Rooney 1988, pp. 154-168.

9. Kamarck 1967, p. 247.

10. Frempong 1982, pp. 84, 85, 87,126.

11. Ending the Hunger 1985; USAID 2000.

12. Demographic Data for Development Project 1987, table 8, p. 90.

13. Rimmer 1992, p. 4.

14. UNICEF, Progress of Nations 1995, p. 14.

15. Domar 1957, pp. 7-8.

16. Следует отметить, что согласно теории существенным фактором должны высту­пать чистые инвестиции. Но большинство экономистов, использовавших модель Харрода —Домара, ошибочно основывались на валовых, а не на чистых инвести­циях.

17. Marshall 1946, р. 4.

18. Arndt 1987, р. 33.

19. Arndt 1987, р. 49.

20. Lewis 1954, p. 139.

21. Domar 1957, p. 255.

22. Kuznets 1963, p. 35. Это был редкий пример реального тестирования модели ICOR Харрода — Домара — Льюиса — Ростоу. После этого появилась занятная литера­тура (например, Patel 1968; Vanek and Studenmund 1968), где отмечалась устойчи­вая обратная зависимость между темпами роста и ICOR (соотношением инвести­ций и темпов роста). Leibenstein (1966) и Boserup (1969) сохранили достаточно здравого смысла, чтобы указать, что такая обратная зависимость возникает авто­матически, если в краткосрочной перспективе рост и инвестиции слабо коррели­руют.

23. Edwards 1995, р. 224.

24. Wiles 1953, Thorp 1956.

25. Rostow 1960, p. 37.

26. Здесь: страны — члены Организации по экономическому сотрудничеству и разви­тию (OECD), которая включает государства Западной Европы, Северной Америки, Австралию, Новую Зеландию и Японию. Данные взяты из материалов OECD.

27. Bauer 1972, р. 127.

28. Bhagwati 1966, pp. 69,170, 219.

29. Chenery and Strout 1966 назвали свою модель моделью двух дефицитов. Один из них — дефицит инвестиций и сбережений; другой — торговый дефицит, кото­рый фактически равен дефициту инвестиций, но изначально может выступать сдерживающим фактором в экономике, склонной к дефициту при фиксирован­ных ценах. В оставшейся части главы я уклонюсь от рассмотрения дефицита вто­рого типа, поскольку на практике он играет незначительную роль (с тех пор как прорыночная политика стала модной), а склонные к дефициту экономики — ме­нее распространенные.

30. Переписка с John Holsen, 17 декабря 1996.

31. Переписка с Nick Carter и Norman Hicks, 16 декабря 1996.

32. Meier 1995, p. 153.

33. Todaro 2000.

34. World Bank 1993a.

35. OECD data.

36. World Bank, 1993a, p. 32.

37. World Bank 1996, p. 23.

38. World Bank 1995a, pp. 10, 23.

39. Inter-American Development Bank 1995, p. 19.

40. World Bank 2000b.

41. IMF 1996a, pp. 228, 239.

42. World Bank 1993b, p. 20.

43. World Bank 1997a, p. 15.

44. European Bank for Reconstruction and Development (EBRD) 1995, pp. 5, 66, 71. Глав­ный экономист ЕБРР Николас Стерн настойчиво опровергал использование моде­ли Хэррода-Домара в практике ЕБРР, несмотря на эти цитаты.

45. У самих Советов прямая зависимость между ростом и инвестициями нарушилась. В 1960-е, 1970-е и 1980-е гг. темпы роста падали, хотя темпы инвестирования рос­ли. Easterly and Fischer 1995.

46. Я использую данные по инвестированию во внутренних ценах, поскольку иност­ранная помощь не скорректирована по паритету покупательной способности. Когда я скомбинирую все данные, мне придется смешивать данные по паритету покупа­тельной способности и данные во внутренних ценах. Данные по объему иностран­ной помощи взяты из материалов OECD.

47. Эти результаты сходны с результатами Blomstrom, Lipsey, and Zejan 1996, которые об­наружили при анализе пятилетних периодов, что инвестиции являются функциями от отложенного роста, при том, что рост не является функцией от последних.

48. В этих вычислениях использованы данные Summers and Heston 1991 в пересчете на международные цены как по объему выпуска, так и по инвестициям. Тем не менее подобные результаты получаются и при использовании национальных счетов Всемирного банка, представленных во внутренних ценах.

49. World Bank 1998, p. 2.

50. World Bank 2000b

51. World Bank 2000c.

52. Я использовал данные по ВВП и объему инвестирования из Summers and Heston 1991, а по объему помощи к ВВП — данные OECD в пересчете на текущие цены. Это не идеальный способ, поскольку объем помощи к ВВП не скорректирован по паритету покупательной способности, а следовательно, объем инвестиций, кото­рые могут быть профинансированы за счет помощи, может оказаться завышен­ным или заниженным.

Интермеццо. Пармила

1. Цитаты и пересказ по Narayan et al. 2000а.

Глава 3

1. Hadjmichael et al. 1996, p. 1.

2. Inter-American Development Bank 1995, p. 19

3. Middle Eastern Department, 1996, p. 9.

4. World Bank 1993d, p. 191.

5. United Nations, 1996, p. 8.

6. Solow 1957.

7. U.S. Statistical Abstract Calculation 1995.

8. Преимущества специализации подчеркивали все экономисты от Адама Смита до Пола Ромера (Paul Romer 1992).

9. Groliers on Compuserve, статья о луддитах.

10. В Baumol 1986 рассматриваются данные по безработице в долгосрочном периоде по Великобритании, США и Германии.

11. United Nations Development Programs Human Development Report, 1996, p. 2; 1993 HDR pp. 35-36 «Growth without employment» («Рост без занятости»).

12. Belser 2000.

13. United Nations Development Programs Human Development Report 1996.

14. Lucas 1990. Я, как и Лукас, использую долю капитала, равную 0,4. Показатель запа­са капитала при этом составит (15)^л(1/0,4), то есть 871.

15. Pritchett 1997b.

16. Baumol 1986.

17. DeLong 1988.

18. См. также исследование Pack and Page 1994, в котором накоплению капитала также отводится важная роль; при этом оценка роста общей производительности для Сингапура довольно низка.

19. Klenow and Rodriguez-Clare 1997.

20. Easterly and Levine 2000.

21. Данные из King and Levine 1994.

22. Devarajan, Easterly, and Pack 1999.

23. Hsieh 1999.

24. World Bank, 1995a, p. 35.

Интермеццо. Сухие стебельки 1. Tremblay and Capon 1988, pp. 197-198.

Глава 4

1. Из Bulletin: The Major Project in the Field ofEducation in Latin America and the Caribbean

1990, p. 9.

2. Mayor 1990, p. 445.

3. World Bank, World Development Report, 1997, p. 52.

4. Verspoor 1990, p. 21.

5. Фраза взята из Pritchett 1999.

6. Pritchett 1999.

7. В одном из исследований (Krueger and Lindahl 1999) выводы Притчетта объясня­лись ошибкой, допущенной при измерении уровня образования. Однако Прит-четт весьма скрупулезен в расчетах, так что с этой точки зрения его выводы под­вергнуть сомнению трудно.

8. Benhabib and Spiegel 1994.

9. Barro and Sala-i-Martin 1995 и Barro 1991, среди прочих. Полезный обзор исследова­ний по взаимосвязи уровня образования и темпов роста можно найти у Judson 1996, таблица 1.

10. Об этом эффекте идет речь в работе Barro and Sala-i-Martin 1995.

11. Klenow and Rodriguez-Clare 1997, p. 94. Обратите внимание, что Barro and Sala-i-Martin 1995 также не обнаруживают взаимосвязи между подушевым ростом, рас­пространенностью среднего образования и годами, потраченными на высшее об­разование.

12. Bils and Klenow 1998.

13. Bils and Klenow 1998.

14. Mankiw 1995, p. 295. Мэнкью опирался на прежние работы: Barro, Mankiw, and Sala-i-Martin 1995 и Mankiw, Romer, and Weil 1992.

15. Young 1992,1995; World Bank 1993d.

16. Barro and Sala-i-Martin 1995, p. 431. См. также Barro 1991.

17. Это было впервые отмечено в работе Klenow and Rodriguez-Clare 1997.

18. Romer 1995. Я привожу расчеты Ромера с некоторыми изменениями —это касает­ся долей человеческого и физического капитала. Мной использованы размеры до­лей, принятые Мэнкью.

19. Carrington and Detragiache 1998.

20. Union Bank of Switzerland 1994.

21. Psacharoppulos 1994, p. 1332.

22. Murphy, Shleifer, and Vishny 1991.

23. Narayan et al. 2000b.

24. Talbot 1998, p. 339.

25. Husain 1999, pp. 384, 404.

26. Pritchett and Filmer 1999.

Интермеццо. Без убежища

1. Burr and Collins 1995, p. 15; см. также Deng 1995.

2. UNICEF State of the World’s Children, 96, p. 21.

3. http://www.reliefweb.int/irin/cea/weekly/19991119.htm#SUDAN:

В результате этни­ческого конфликта беженцы заполняют Уганду и Кению.

4. http://www.reliefweb.int/irin/cea/coiintrystories/sudan/20000315.htm.

Глава 5

1. Ehrlich 1968, pp. 74, 88.

2. World Bank World Development Indicators 2000; Simon 1995, p. 397.

3. http://www.worldbank.org/data/wdi/pdfs/tab6_4.pdf.

4. Ehrlich 1968, p. 44; World Development Indicators 2000, table 3.3.

5. Ehrlich and Ehrlich, 1990, p. 185.

6. Данные из Stars World Tables на CD-ROM; http://www.worldbank.org/data/wdi/pdfs/tab2_l.pdf

7. World Bank, World Development Report, 1984, p. 3.

8. http://www.worldwatch.org/alerts/990408.html.

9. World Watch Institute 2000, p. 5.

10. http://www.worldwatch.org/alerts/990408.html.

11. http://www.populationaction.org/why_pop/whyfood.htm.

12. http: //www.populationinstitute.org/issue.html.

13. http://www.worldwatch.org/alerts/990902.html.

14. http://www.un.Org/ecosocdev/geninfo/populatin/icpd.htm#intro.

15. http://www.worldwatch.org/alerts/990902.html.

16. http://www.populationinstitute.org/thehague.html.

17. http://www.undp.org/popin/unpopcom/32ndsess/gass/state/secgeneral.pdf.

18. http://www.zpg.org/Reports_Publications/Reports/report83.html.

19. UNICEF, State ofthe World’s Children, 1992.

20. http://www.info.usaid.gov/pop_health/pop/popunmetneed.htm.

21. http://www.condoms.net/cgi-bin/SoftCart.cgi/condoms/crown.html?L+csense+ hGSb8034+948055430.

22. Pritchett 1994.

23. Kelley and Schmidt, 1995,1996; Kling and Pritchett 1994.

24. Levine and Renelt 1992.

25. Kling and Pritchett 1994.

26. Я провел регрессионный анализ по средним показателям подушевого роста ВВП за десятилетие в период с 1960-х по 1990-е гг. в зависимости от размера премии черного рынка, отношения М2 к ВВП, уровня инфляции, завышения реального валютного курса, уровня среднего образования, начального дохода, выгод от условий торговли (в % к ВВП), темпов роста стран — торговых партнеров из числа стран-членов OECD и темпов роста численности населения. По темпам роста численности населения ко­эффициент был равен 0,09 при показателе t-статистики, равном 0,4.

27. Эти данные взяты из работы Kling and Pritchett 1994.

28. В работе Kremer 1993b отмечено, что идея Боузрап отличается от идеи Кузнеца и Саймона; согласно принципу Боузрап, более высокий доход снизит популяцион-ное давление и тем самым замедлит технологические изменения, что противоре­чит историческому опыту.

29. http://www.census.gov/ipc/www/worldhis.html;

Kremer 1993b.

30. Population Action International, 1995.

31. Логика предыдущих абзацев основана на работе Becker, Murphy, and Tamura 1990. В то же время многие другие исследователи предполагают наличие отрицательной взаимосвязи между подушевым доходом и рождаемостью. Идея о ловушке «низ­кий доход — высокая численность населения» восходит к Нельсону (1956).

32. Lucas 1988. Мои рассуждения не полностью соответствуют рассуждениям Лукаса, поэтому представленный текст не должен восприниматься как описание взглядов Лукаса. Я также использую работу Jones (1999).

Интермеццо. Картины на надгробиях

1. Critchfield, 1981, pp. 143-161.

2. Critchf ield 1994, p. 136.

3. Critchf ield 1994, p. 142.

Глава 6

1. World Bank, World Development Report, 1983, p. 27, и World Development Report 1997, p. 221. Я привел прогнозы роста ВВП к прогнозам подушевого роста, поделив данные на фактический рост численности населения.

2. World Bank and IMF 1983.

3. Clausen 1986.

4. Corbo, Goldstein, and Khan 1987.

5. Ghosh 1994.

6. Easterly 2000b.

7. Schadler et al. 1995, p. 39.

8. Я взял геометрическое среднее инфляции по странам за каждый год, затем пере­множил данные по годам.

9. Grosh 1991, pp. 22,144ff.

10. World Bank 1983, p. 43

11. World Bank 1989b, p. 11.

12. International Monetary Fund 1996c, p. 35.

13. World Bank 1988c, vol. 1, p. 3

14. World Bank 1998b.

15. World Bank 1996, p. 4.

16. World Bank 1994c, p. 27.

17. World Bank 1983, p. 35.

18. World Bank 1979, p. 51; см. также p. 17.

19. Mallet 1998.

20. Easterly 1999d.

21. Alesina and Perotti 1995 обнаружили, что коррекция дефицита, достигнутая путем снижения потребления, оказывается более стойкой, чем снижение дефицита ины­ми способами. Это согласуется с выводами данной главы.

22. Руководство по статистике государственных финансов (Government Finance Statis­tics Manual) (IMF 1986, p. 31) рекомендует кассовый метод учета, а не метод начис­ления. В нынешней практике используется сочетание обоих методов. Когда про­срочка по платежам становится серьезной проблемой, традиционный подход к дефициту в развивающихся странах часто отражает ее в явном виде как финансо­вую проблему для достижения целевого дефицита по методу начисления. В руко­водстве 1996 г. Government Finance Statistics Manual (IMF 1996d, p. 16) рекомендует­ся учет по методу начисления. Однако просрочка может все равно использоваться для временного достижения целевого размера государственного долга.

23. Кее 1987, р. 11.

24. Kopits and Craig 1998.

25. White and Wildavsky 1989, p. 514.

26. Луис Сервен подсказал мне идею конвертации субсидий в займы на государствен­ных предприятиях. Пример по Египту взят из данных World Bank 1995а, р. 84.

27. Mackenzie and Stella 1996.

28. Пенсионные резервы также используются для покрытия медицинских расходов работников, включенных в программы социальной защиты. Это еще больше ис­тощает резервы. Правительство Венесуэлы инвестировало от 10 до 30 % пенсион­ных резервов в больницы системы социального обеспечения. Теперь, по мере ста­рения населения и при истощении фонда пенсионных резервов, правительство сталкивается с ростом расходов как на здравоохранение, так и на пенсионные про­граммы (World Bank 1994b, p. 47).

29. World Bank 1994b, p. 128.

30. Sargent and Wallace 1985.

31. Этот раздел базируется на данных Svensson 1997.

32. Economist, August 19,1995.

Глава 7

1. World Bank 1998a, p. 56

2. Dupuy 1988, p. 116; Lundahl 1992, pp. 39, 41, 244.

3. Dommen 1989; Winkler 1933, p. 22; Wynne 1951, pp. 5-7.

4. International Herald Tribune, June 14,1999, p. 1; Financial Times, June 21,1999, p. 3. См. веб-сайт Всемирного банка по инициативе HIPC: www.worldbank.org/hipc.

5. http://www.jubilee2000uk.org/main.html.

6. Цитируется UNCTAD 1967, р. 3.

7. World Bank 1979, pp. 7-8; UNCTAD 1983, p. 3.

8. World Bank 1981, p. 129.

9. World Bank 1984, p. 46.

10. World Bank 1986, p. 41.

11. World Bank 1988a, p. xix. В общедоступной литературе долг африканских стран с низким доходом получил освещение примерно в это же время. См. Lancaster and Williamson 1986; Mistry 1988; Greene 1989; Parfitt and Riley 1989; Humphreys and Un­derwood 1989; Husain and Underwood 1991;Nafziger 1993. Более современные анали­тические подборки — Iqbal and Kanbur 1997; Brooks et al. 1998.

12. World Bank 1991a, p. 176.

13. World Bank 1988b, p. xxxviii.

14. World Bank 1989, p. 31.

15. World Bank 1990, p. 29.

16. World Bank 1991b, p. 31.

17. World Bank 1993c, p. 6.

18. World Bank 1994a, p. 42.

19. Boote et al. 1997, pp. 126,129.

20. World Bank 1999, p. 76, и веб-сайт www.worldbank.org/hipc.

Эти семь стран — Боли­вия, Буркина Фасо, Кот-д’Ивуар, Гайяна, Мали, Мозамбик и Уганда. Согласно веб­сайту банка, «Эфиопия, Гвинея-Бисау, Никарагуа, Мавритания и Танзания прошли стадию предварительного обзора и могут претендовать на дополнительные милли­арды долларов списания долга».

21. World Bank 1988с, vol 2, p. 78.

22. Chamley and Ghanem, 1994.

23. International Monetary Fund 1998, p. 29.

24. World Bank 1988c, vol 1.

25. site http://www.worldbank.org/afr/ci2.htm.

26. International Monetary Fund 1999.

27. Economist Intelligence Unit 1999.

Интермеццо. Картонный домик

1. Gonzales de la Rocha 1994, pp. 94-95,122-123, 236-237, 241, 248. Глава 8

1. Главным образом я имею в виду модель Rebelo 1991.

2. См. Romer 1986,1990,1992,1993.

3. Уровень занятости за 1978-1979 гг., согласно Bangladesh Bureau of Statistics 1985, p. 418 (одежда производственных рабочих, за исключением обуви). World Bank 1987 дает следующие средние данные по экспорту готовой одежды Бангладеш в 1972-1975-м и 1975-1980 гг. соответственно: -0,00 и 0,17.

4. Rhee and Belot 1990, p. 8.

5. Экспорт за 1980 г., по данным International Monetary Fund, International Finance Sta­tistics yearbook, series 77aa,d.

6. World Bank 1996b, p. 14: 54 процента 3,45 млрд. долларов экспорта в 1994-1995 гг.

7. Rhee and Belot 1990, pp. 6-7.

8. Rhee and Belot 1990, p. 12.

9. Rhee and Belot 1990, p. 17.

10. http.V/www.empire-capital.com/maxpages/Back_to_

Back_LCS.

11. Метафора с кольцом и дальнейшее развитие этой мысли основаны на работе Kremer 1993а. Информация о шаттле взята с сайта http://www.ksc.nasa.gov/shuttle/ missions/51 -l/mission-51 -l.html.

12. Данные по стоимости жилья и ранжированию округов (по личному подушевому доходу) взяты из U.S. Census Bureau City and County Databook.

13. Lucas 1988, p. 39.

14. Rauch 1993.

15. Grubel and Scott 1977.

16. World Bank, World Development Report, 1995, p. 11.

17. Statistical Abstract ofthe United States, 1995, цифры за 1992 г., ВВП в текущих долла­рах — 6020 млрд., сельское хозяйство, лесничество и рыболовство — 116 млрд. долларов.

18. World Bank, World Development Report, 1996, p. 210 (данные за 1994 г.). Для подтвер­ждения наличия засух и физических особенностей местности см. р. 34 World Bank

1987b.

19. World Bank, World Development Report, 1996, p. 88 (данные за 1995 г.).

20. Этот тип самореализуемой дискриминации был давно отмечен видными эконо­мистами — такими, как Кеннет Эрроу и Глен Лури, но Кремер первый применил его в более общем виде к соответствию по квалификации и экономическому росту.

21. Statistical Abstract of the United States, 1995, tables 52, 724.

22. Kosmin and Lachman 1993, p. 260.

23. Lipset 1997, pp. 151-152.

24. Psacharopoulos and Patrinos 1994, p. 6.

25. Psacharopoulos and Patrinos 1994, p. 37.

26. Patrinos 1997.

27. Narayan et al. 2000a.

28. New York Times, September 18,1999.

29. Easterly and Levine 2000.

30. Easterly and Levine 2000. См. также Brookings Institution Center on Urban and Metro­politan Policy 1999.

31. Narayan etal. 2000a.

32. Другие истории о ловушках бедности: Azariadis and Drazen 1991; Becker, Murphy, and Tamura 1990 и Murphy, Shleifer, and Vishny 1989.

Интермеццо. Война и память 1. Critchfield, 1994, pp. 169-189.

Глава 9

1. http: // econl 61 .berkeley.edu

/ E_Sidebars / E-conomy_figures2.html.

2. http://www.duke.edU/~mccaim/q-tech.htm#Death of Distance.

3. http://econl61.berkeley.edu/OpEd/virtual/technet/An_E-conomy.

4. World Bank, World Development Report, 1998-1999, pp. 3-5, 57.

5. Этот рассказ взят из работы Nordhaus 1994.

6. Jovanovic 2000. См. также Mokyr 1990, p. 22.

7. Mokyr 1990, pp. 21-22,29.

8. Mokyr 1990, p. 161.

9. Cm. Jones 1999, где описан рост в древних империях. Отмечается, что в Китае эпохи династии Сунь (с X по XIII в.) технический прогресс сочетался с повышением по­душевого дохода, но затем в эпоху Минь и при наследниках этой династии наблю­дался застой; он продолжался до XIX в. (см. также Young 1993). Mokyr 1990 — ис­точник, содержащий общие описания технологических достижений Китая.

10. Hall and Jones 1999.

11. Davis and Haltiwanger 1998, fig. 6.

12. Schumpeter 1942, p. 82.

13. Aghion and Howitt 1992,1999.

14. http://www-groups.dcs.st-and.ac.uk/~history/Quotations/Newton.html.

15. Greenwood and Jovanovic 1998.

16. David 1990.

17. http://econl61.berkeley.edu/E_Sidebars/E-conomy_figures2.html.

18. http: //www.preservenet.com/endgrowth/EndGrowth.html.

19. Benfield, Raimi, and Chen, 1999.

20. Kennedy 1993, pp. 13, 15.

21. Daly 1992; Zolotas 1981; Douthwaite 1992; Trainer 1989; Wachtel 1983; Mishan 1967.

22. Mokyr 1990, p. 263.

23. Mokyr 1990, pp. 142-143.

24. Mokyr 1990, pp. 263-265.

25. Этот параграф основан на работе Aghion and Howitt 1999, pp. 313-316.

26. Yonekura 1994, p. 207.

27. Mokyr 1990, p. 118.

28. Yonekura 1994, pp. 219-222.

29. Lieberman and Johnson 1999.

30. UNIDO, промышленная статистика на уровне трех цифр, онлайновая база данных Всемирного банка.

31. D’Costa 1999, р. 3.

32. Jovanovic and Nyarko 1996. «Преимущества отсталости» — идея, восходящая к Алек­сандру Гершенкрону.

33. Borensztein, de Gregorio, and Lee 1998; Blomstrom, Lipsey, and Zejan 1994.

34. Blomstrom and Sjoholm 1998.

35. Lee 1995.

36. http://www.wired.eom/wired/archive/4.02/bangalore_pr.html.

37. Stremlau 1996.

38. Mokyr 1990, p. 162.

39. Mokyr 1990, p. 164.

40. http://www.teleport.com/~samc/hdtv/.

41. Эта возможность была отмечена в работе Young 1993.

42. Brad de Long, http://econl61.berkeley.edu/E_Sidebars/E-conomy_figures2.html.

Интермеццо. Несчастный случай на Ямайке 1. Цитата и пересказ по Narayan et al. 2000а.

Глава 10

1. Этот и предыдущий параграфы — пересказ Narayan et al. 2000а.

2. World Bank, World Development Report, 2000-2001, консультационная версия, p. 6.24.

3. http://www.worldbank.org/html/today/archives/html/sepl3-17-99.htm#9-14.

4. http://www.worldbank.org/aids-econ/africa/fire.htm.

5. http://www.worldbank.org/aids-econ/africa/fire.htm.

6. UN AIDS 1999.

7. Red Cross 1995, pp. 99,104.

8. Данные по подушевому доходу взяты из Summers and Heston 1999, а по подушево­му росту — из онлайновых архивов Всемирного банка.

9. http://wb.eiu.com/search_view.asp?from_page=composite8cdoc_id=EI541397& topicid=VE.

10. New York Times, December 20,1999.

11. Easterly et al. 1993, pp. 468-469.

12. Wanniski, 1998 pp. 255, 260.

13. Cm. Slemrod 1995 и Easterly and Rebelo 1993. По поводу формального сектора см. Chamley and Ghanem 1995.

14. Dunn and Pelecchio 1990 все еще показывают высокий уровень в 40% в 1986 г. по сравнению с 37% у Wanniski. Gwartney and Lawson 1995 приводят данные о 45% с 1979-го по 1989 г.

15. Подушевой рост за 1979-1994 приводится по национальным счетам Всемирного банка.

16. Quotes from Easterly 1995.

17. Peters and Waterman 1982, p. 23.

18. Peters and Waterman 1982, pp. 26, 318.

19. Peters and Waterman 1982, p. xxi.

20. Los Angeles Times, October 2, 1995.

21. Второй — Аким Оладжувон, который стал звездой, но до сих пор не сделал свою команду чемпионом — по контрасту с семью чемпионскими титулами, завоеван­ными «Буллз» с Майклом Джорданом.

22. Lincoln 1989, р. 384.

23. Потери от ухудшения условий торговли рассчитываются следующим образом: (процентное изменение экспортных цен) х (экспорт/ВВП) — (процентное изме­нение импортных цен) х (импорт/ВВП).

24. Brundtland Commission 1987, pp. 67,131.

25. Lipsey 1994.

26. Easterly 2000.

27. Rescher 1995, pp. 8-9.

28. Narayan et al. 2000b.

Интермеццо. Жизнь в фавеле 1. Critchfield 1981, pp. 13-15.

Глава 11

1. Bruno 1993, p. 32.

2. Bruno 1993, p. 101.

3. Bruno 1993, p. 32.

4. Bruno 1993, p. 117.

5. Перечисление всех случаев высокой инфляции 1970-1994 rr. no Bruno и Easterly 1998, за исключением случаев явных военных действий.

6. Bruno and Easterly 1998, pp. 8-9.

7. World Currency Yearbook (for 1985,1990-1993); Wood 1988 (с заполнением недоста­ющих наблюдений во всей выборке).

8. Little et al. 1993, p. 195.

9. Reuters, August 9,1982; World Bank, World Debt Tables 1996, p. 314.

10. Корреляцию между резко отрицательными реальными процентными ставками и ростом обнаружили многие авторы. См. King and Levine 1992; Gelb 1989; Easterly 1993; и Roubini and Sala-i-Martin 1992.

11. Я описываю эту историю по материалам Edwards 1993.

12. Это медианные оценочные темпы изменений условий торговли с 1960-го по 1998 г. по 63 странам с низким и средним уровнем дохода, где наблюдения проводились по меньшей мере в течение тридцати лет.

13. Lipsey 1994.

14. См. Easterly 1993.

15. Sachs and Warner 1995.

16. Dollar 1992.

17. Lee 1993.

18. Lee 1995.

19. Harrison 1996.

20. Edwards 1998.

21. Frankel and Romer 1999.

22. Rodriguez and Rodrik 2000.

23. Это было показано в работе Levine and Renelt 1992.

24. Husain 1999, p. 74.

25. World Bank 1997b.

26. Reinikka and Svensson 1999.

27. Maier2000.

28. World Bank, World Development Report, Private Sector Survey, 1997.

29. Loayza 1996.

30. World Bank, World Development Report, 1977, pp. 30, 31.

31. World Bank, World Development Report, 1997, p. 31.

32. Jha, Ranson, and Bobadilla 1996.

33. Easterly and Rebelo 1993.

34. Easterly and Levine 1997; Canning 1999.

35. World Bank, World Development Report, 1997, p. 17.

36. Gyamfi 1992.

37. Rebelo and Stokey 1995.

38. Easterly, Loayza, and Montiel, 1997; Barro 1997.

39. Easterly and Levine 1997.

40. Easterly, Loayza, and Montiel 1997.

Интермеццо. Флоранс и Вероника

1. New York Times, September 18, 1998, p. A12.

Глава 12

1. Easterly and Fischer 2000.

2. Ray 1998.

3. Narayan et al. 2000a, chap. 6, p. 11.

4. Theobald 1990, p. 55.

5. Theobald 1990, p. 68.

6. New York Times, August 14,1998.

7. Dow Jones International News Service, July 29, 1998.

8. New York Times, July 17,1998.

9. Wade 1982, pp. 292-293, 305.

10. Alfiler and Concepcion 1986, p. 38.

11. Financial Times, August 1,1998 p. 3; Associated Press, August 2,1998.

12. Alfiler and Concepcion 1986, p. 42.

13. Theobald 1990, p. 97.

14. Washington Post, June 9,1998 p. Al, August 17,1998 p. A13.

15. Rose-Ackerman 1997b, p. 13.

16. Theobald 1990, p. 97.

17. Mauro (1995,1996) первым в специальной литературе последних лет отметил связь между коррупцией и инвестициями или коррупцией и ростом. Он обнаружил, что связь между коррупцией и ростом и между коррупцией и инвестициями устойчи­ва к включению других контрольных переменных; она сохраняется также, и если учитывать возможную эндогенность коррупции.

18. Этот анализ основан на данных Shleifer and Vishny 1993.

19. Svensson 2000.

20. Mauro 1996 также отмечает эту связь.

21. Ades and Di Telia 1994.

22. Данные по институтам — из Knack and Keefer 1995, которые обнаружили связь меж­ду качеством институтов и темпами роста.

Интермеццо. Дискриминация в Паланпуре 1. Dreze and Sharma 1998.

Глава 13

1. Mikell 1989.

2. Wetzel 1995, p. 197.

3. Bates 1981.

4. Frimpong-Ansah 1991, p. 95.

5. Источник истории с Ганой — Easterly and Levine 1997; там же более подробное опи­сание.

6. Leith 1974.

7. Показатель неравенства — это коэффициент Джини. Данные и результаты иссле­дований по взаимосвязи земельного неравенства и роста взяты из Deininger and Squire 1998; среди других авторов, обнаруживших отрицательную взаимосвязь между неравенством и ростом, — Alesina and Rodrik 1994; Persson and Tabellini 1994; Perotti 1996 и Clarke 1995. Противоречащая этому выводу положительная взаимосвязь между неравенством и ростом обнаружена Forbes 1998,2000, при уче­те фиксированных эффектов для устранения средних данных по странам, однако Deininger and Olinto 2000 обнаруживают отрицательный эффект земельного нера­венства на рост даже при учете фиксированных эффектов.

8. Easterly, 1999b. Этот результат основан на регрессионном анализе уровня демокра­тии (политических прав, измеряемых при помощи индекса Гастиля) и граждан­ских свобод в зависимости от доли среднего класса и этнического разнообразия.

9. Husain 1999, р. 359.

10. Easterly 1999b, 2000b.

11. Bell-Fialkoff 1996, pp. 10-11

12. Bell-Fialkoff 1996, pp. 10-11.

13. Gurr 1994.

14. New York Times, February 22, 2000.

15. Предыдущие абзацы перефразированы из Narayan et al. 2000b.

16. Miguel 1999.

17. Easterly, 1999b.

18. Alesina, Baqir, and Easterly 1999. Выборка из 1397 округов с населением более 25000.

19. Alesina, Baqir, and Easterly 1999. См. также Luttmer 1997.

20. Poterba 1998.

21. Goldin and Katz 1998.

22. Gould and Palmer 1988, p. 427.

23. Wilson 1996, pp. 193, 202.

24. Athukorala and Jayasuriya, 1994.

25. http://flag.blackened.net/revolt/mexico/reports/five_years.html.

26. Benjamin 1996, pp. 246-247.

27. Benjamin 1996, pp. 223, 242, 249.

28. Talbot 1998, p. 24.

29. Litwack 1999, pp. 281, 286.

30. Litwack 1999.

31. Alesina and Summers 1993; Cukierman, Webb, and Neyapti 1992.

32. Alesina 1996.

33. Easterly 2000b.

34. Easterly December 1999b.

35. Эта цифра относится к населению либо самого Рима, либо к населению Италии во времена Августа. См. http://www.ucd.ie/%7Eclassics/96/Madden96.html.

36. http://www.sscnet.ucla.edu/southasia/History/Mughals/mughals.html и http://pasture.ecn.purdue.edu/~agenhtml/agenmc/china/scengw.html.

37. Anand and Kanbur 1993; Ravallion 1997.

Интермеццо. Насилие сквозь века

1. Critchfield, 1981, chap. 5, pp. 51-60.

Список литературы

Ades, Alberto, and Rafael Di Telia. 1994. «Competition and Corruption». Oxford University Institute of Economics and Statistics Discussion Paper 169.

Aghion, P., and P. Howitt. 1992. «А Model of Growth Through Creative Destruc-tion». Econometrica 60, no. 2 (March).

Aghion, P., and P. Howitt. 1999. Endogenous Growth Theory. Cambridge, Mass.: MIT Press.

Ajayi, S. Ibi. 1997. «An Analysis of External Debt and Capital Flight in the Severely Indebted Low-Income Countries». In Z. Iqbal and R. Kanbur, eds., External Finance for Low-Income Countries. Washington, D.C.: International Monetary Fund.

Alesina, Alberto. 1996. «Fiscal Discipline and the Budget Process». American Econo­micReview, Papers and Proceedings 86 (May): 401-407.

Alesina, A., R. Baqir, and W. Easterly. 1999. «Public Goods and Ethnic Divisions). Quarterly Journal ofEconomics 114, no. 4 (November): 1243-1284.

Alesina, Alberto, and Roberto Perotti. 1995. «Fiscal Expansions and Adjustments in OECD Countries». Economic Policy 20: 205-248.

Alesina, Alberto, and Dani Rodrik. 1994. «Distributive Politics and Econo­mic Growth». Quarterly Journal ofEconomics 109, no. 2 (May): 465-490.

Alesina, Alberto, and Lawrence H. Summers. 1993. «Central Bank Independence and Macroeconomic Performance: Some Comparative Evidence). Journal ofMo-ney, Credit and Banking 25 (May): 151-162.

Alfiler, Ma., and P. Concepcion. 1986. «The Process of Bureaucratic Corrup­tion in Asia: Emerging Patterns». In Ledivina V. Carino, ed., Bureaucratic Corrup­tion in Asia: Causes, Consequences, and Controls. Quezon City, Philippines: JMC Press.

Anand, Sudhir, and S. M. R. Kanbur. 1993. «The Kuznets Process and the Inequal­ity-Development Relationship». Journal of Development Economics 40, no. 1 (February): 25-52.

Arndt, H. W. 1987. Economic Development: The History of an Idea. Chicago: University of Chicago Press.

Athukorala, Premachandra, and Sisira Jayasuriya. 1994. Macroeconomic Policies, Cri­ses, and Growth in Sri Lanka, 1969-1990. Washington, D.C.: World Bank.

Avramovic, Dragoslav. 1955. Postwar Economic Growth in Southeast Asia. E.C. 48, Inter­national Bank for Reconstruction and Development. Washington, D.C. Octo­ber 10.

Ayittey, George B. N. 1998. Africa in Chaos. New York: St. Martin’ss Press.

Azariadis, Costas, and Allan Drazen. 1990. ^Threshold Externalities in Economic Development)). Quarterly Journal ofEconomics 105, no. 2 (May): 501-526.

Bailey, Kenneth P. 1944. Thomas Cresap, Maryland Frontiersman. Boston: Christopher Publishing House.

Bangladesh Bureau of Statistics. 1985. Statistical Yearbook ofBangladesh 1984-85. Gov­ernment of the People’s Republic of Bangladesh. Dhaka.

Bank for International Settlements 1995/96.1996. 66th Annual Report. Basel. 1996.

Barro, Robert J. 1991 «Economic Growth in a Cross Section of Countries). Quar­terly Journal ofEconomics 106 (May): 407-443.

Barro, Robert. 1997. Determinants ofEconomic Growth: A Cross-Country Empirical Study. Cambridge, Mass.: MIT Press.

Barro, Robert J., N. Gregory Mankiw, and Xavier Sala-i-Martin. 1995. «Capital Mobi­lity in Neoclassical Models of Growth). American Economic Review 85, no. 1 (March):

103-115.

Barro, Robert J., and Xavier Sala-i-Martin. 1992. «Convergence». Journal of Political

Economy 100, no. 2 (April): 223-251. Barro, Robert, and Xavier Sala-i-Martin. 1995. Economic Growth. New York:

McGraw-Hill.

Barro, Robert J., and Xavier Sala-i-Martin. 1997. «Technological Diffusion, Con­vergence)). Journal ofEconomic Growth 2, no. 1 (March): 1-26.

Bates, Robert H. 1981. Markets and States in Tropical Africa: The Political Basis of Agri­cultural Policies. Berkeley: University of California Press.

Bauer, P. T. 1972. Dissent on Development: Studies and Debates in Development Economics. Cambridge, Mass.: Harvard University Press.

Baumol, William J. 1986. «Productivity Growth, Convergence, and Welfare: What the Long Run Data Show). American Economic Review 76, no. 5 (December):

1072-1085.

Bayoumi, Tamim, David Т. Сое , and Elhanan Helpman. 1999. «R8cD Spillovers and Global Growth). Journal oflnternationalEconomics 47: 399-428.

Becker, Gary S., Kevin M Murphy, and Robert Tamura. 1990. «Human Capital, Fertility, and Economic Growth). Journal ofPoliticalEconomy 98, no. 5 (October):

12-37.

Bell-Fialkoff, Andrew. 1996. Ethnic Cleansing. New York: St. Martin’s Press.

Belser, Patrick. 2000. «Vietnam: On the Road to Labor-intensive Growth). World Bank Policy Research Paper 2389. July.

Benfield, F. Kaid, Matthew D. Raimi, and Donald D. T. Chen. 1999. Once There Were Greenfields: How Urban Sprawl Is Undermining Americas’s Environment, Economy, and So­cial Fabric. New York: Natural Resources Defense Council.

Benhabib, Jess, and Mark Spiegel. 1994. «Role of Human Capital in Economic De­velopment: Evidence from Aggregate Cross-Country Data)). Journal ofMonetary Economics 34 (October): 143-173.

Benjamin, Thomas. 1996. A Rich Land, a Poor People: Politics and Society in Modern

Chiapas. Albuquerque: University of New Mexico Press. Berthelemy, Jean-Claude, and Francois Bourguignon. 1996. Growth and Crisis in Cote d’lvoire. Washington, D.C.: World Bank. Bhagwati, Jagdish. 1966. The Economics of Underdeveloped Countries. New York:

McGraw-Hill.

Bils, Mark, and Peter Klenow. 1998. «Does Schooling Cause Growth or the Rever-se?» NBER Working Paper 6393.

Blanchard, Olivier, and Stanley Fischer. 1989. Lectures on Macroeconomics. Cam­bridge, Mass.: MIT Press.

Blomstrom, Magnus, Robert Lipsey, and Mario Zejan. 1994. «What Explains the Growth of Developing Countries?» In William Baumol, Richard Nelson, and Edward Wolff, eds., Convergence and Productivity: Cross-National Studies andHistori-calEvidence. Oxford: Oxford University Press.

Blomstrom, Magnus, Robert E. Lipsey, and Mario Zejan. 1996. «Is Fixed Invest­ment the Key to Economic Growth?)) Quarterly Journal ofEconomics 111, no. 1 (Feb­ruary): 269-276.

Blomstrom, Magnus, and Frederik Sjoholm. 1998. «Technology Transfers: Does Lo­cal Participation with Multinationals Matter?» European Economic Review 43 (Ap­ril): 915-923.

Boone, Peter. 1994. «The Impact of Foreign Aid on Savings and Growth». Mi-meo. London School of Economics.

Boote, Anthony, Fred Kilby, Kamau Thugge, and Axel Van Trotsenburg. 1997. «Debt Relief for Low-Income Countries and the HIPC Debt Initiative». In Z. Iqbal and R. Kanbur, eds., External Finance for Low-Income Countries. Washington, D.C.: International Monetary Fund.

Borensztein, Eduardo, Jose de Gregorio, and Jong-wha Lee. 1998. «How Does For­eign Direct Investment Affect Growth?» Journal of International Economics 45

(June): 115-135.

Borner, Silvio, Aymo Brunetti, and Beatrice Weder. 1995. Political Credibility and Eco­nomic Development. New York: St. Martin’s Press. Boserup, Mogens. 1969. «Warning Against Optimistic ICOR Statistics)). Kyklos

22: 774-776.

Brookings Institution Center on Urban and Metropolitan Policy. 1999. A Region Divided: The State of Growth in Greater Washington. Washington, D.C.: Brookings Institution.

Brooks, Ray, Mariano Cortes, Francesca Fornasari, Benoit Ketchekmen, Ydahlia Metz-gen, Robert Powell, Saqib Rizavi, Doris Ross, and Kevin Ross. 1998. «Exter-nal Debt Histories of Ten Low-Income Developing Countries: Lessons from Their Experience». IMF working paper WP/98/72.

Bruno, Michael. 1993. Crisis, Stabilization, and Economic Reform: Therapy by Consensus. Oxford: Oxford University Press.

Bruno, Michael. 1995. «Does Inflation Really Lower Growth?» Finance and Develop­ment 32 (September): 35-38.

Bruno, Michael, and William Easterly. 1998. «Inflation Crises and Long-Run Growth».

Journal ofMonetary Economics 41 (February): 3-26 .

Burnside, Craig, and David Dollar. 2000. «Aid, Policies, and Growth». American

Economic Review. Forthcoming. Burr, J. Millard, and Robert O. Collins. 1995. Requiem for the Sudan: War, Drought, and

Disaster Relief on the Nile. Boulder, Colo.: Westview Press. Canning, David. 1999. «Infrastructure’s contribution to aggregate output».

World Bank Policy Research Working Paper 2246. Carrington, William J., and Enrica Detragiache. 1998. «How Big Is the Brain Drain?»

International Monetary Fund working paper 98/102. Center for International Development, Harvard University. 1999. «Implementing

Debt Relief for HIPCs». Mimeo. August. Chamley, Christophe, and Hafez Ghanem. 1994. «Cote d’lvoire: Fiscal Policy with Fixed Nominal Exchange Rates». In W. Easterly, C. Rodriguez, and K.

Schmidt-Hebbel, eds., Public Sector Deficits and Macroeconomic Performance. Oxford:

Oxford University Press. Chenery, Hollis В., and Alan M. Strout. 1966. «Foreign Assistance and Economic

Development». American Economic Review 56, no. 4, part I (September). Clarke, George R. G. 1995. «More Evidence on Income Distribution and Growth».

Journal ofDevelopment Economics 47, no. 2 (August): 403-427. Clausen A. W. 1986. Adjustment with Growth in the Developing World: A Challenge for the

International Community: Excerpts from Three Addresses. Washington, D.C.: World

Bank.

Cohen, Daniel. 1996. «The Sustainability of African Debt». World Bank policy re­search paper 1621.

Collier, Paul, Anke Hoeffler, and Catherine Patillo. 1999. «Flight Capital as a Port­folio Choice». World Bank policy research paper 2066, February.

Corbo, Vittorio, Morris Goldstein, and Mohsin Khan, eds. 1987. Growth-Oriented Adjustment Programs. Washington, D.C.: International Monetary Fund.

Cresap, Bernarr, and Joseph Ord Cresap. 1987. The History of the Cresaps. Rev. ed. Gallatin, Term.: Cresap Society.

Critchfield, Richard. 1981. Villages. New York: Doubleday. Critchfield, Richard. 1994. The Villagers. New York: Anchor Books.

Cukierman, Alex, Steven B. Webb, and Bilin Neyapti. 1992. «Measuring the Inde­pendence of Central Banks and Its Effect on Policy Outcomes». World Bank Economic Review 6 (September): 353-398.

D’Costa, Anthony P. 1999. The Global Restructuring of the Steel Industry: Innovations, Institutions, and Industrial Change. London: Routledge.

Dadush, Uri, Ashok Dhareshwar, and Ron Johannes. 1994. «Are Private Capital Flows to Developing Countries Sustainable?» World Bank policy research working paper

1397.

Daly, Herman. 1992. «Sustainable Development Is Possible Only If We Forgo Growth».

Earth Island Journal 7, no. 2 (spring). David, Paul A. 1990. «The Dynamo and the Computer: An Historical Perspective on the Modern Productivity Paradox». American Economic Review 80, no. 2 (May). Davis Steven J., and John Haltiwanger. 1998. «Measuring Gross Worker and Job

Flows». In J. Haltiwanger, M. Manser, and R. Topel, eds., Labor Statistics Measurement

Issues. Chicago: University of Chicago Press. De Long, J. Bradford. 1988. «Productivity Growth, Convergence, and Welfare: Com-

ment». American Economic Review 78, no. 5 (December): 1138-1154. De Long, J. Bradford, and Lawrence H. Summers. 1991. «Equipment Investment and

Economic Growth». Quarterly Journal ofEconomics 106, no. 2 (May): 445-502. De Long, J. Bradford, and Lawrence H. Summers. 1993. «How Strongly Do Developing

Economies Benefit from Equipment Investment?)) Journal ofMonetary Economics 32 (De­cember): 395-415.

Deininger, Klaus, and Lyn Squire. 1998. «New Ways of Looking at Old Issues: Inequal­ity and Growth». Journal of Development Economics 57, no. 2 (December): 259-287.

Deininger, Klaus and Pedro Olinto. 2000. «Asset distribution, inequality, and growth». World Bank Policy Research Working Paper 2375.

Delors, Jacques, ed. 1996. Learning: The Treasure Within. Report to UNESCO of the Inter­national Commission on Education for the Twenty-first Century. New York:

UNESCO Publishing.

Demographic Data for Development Project. 1987. Child Survival: Risks and the Road to Health. Columbia, MD.: Institute for Resource Development/Westinghouse.

Demographic and Health Services. 1994. Women’s Lives and Experiences. Calverton, Md: Macro International, Inc.

Deng, Francis M. 1995. War of Visions: Conflict of Identities in theSudan. Washington, D.C.: Brookings.

Devarajan, Shanta, Vinaya Swaroop, and Heng-fu Zou. 1996. «The Composition of Public Expenditure and Economic Growth». Journal ofMonetary Economics 37 (April): 313-344.

Devarajan, S., W. Easterly, and H. Pack. 1999. «Is Investment in Africa Too High or Too Low?» Mimeo. World Bank.

Dollar, David. 1992. «Outward-Oriented Developing Economies Really Do Grow More Rapidly: Evidence from 95 LDCs, 1976-1985». Economic Development and Cultural

Change 40, no. 3 (April): 523-544.

Dollar, David, and Roberta Gatti. 1999. «Gender Inequality, Income, and Growth: Are

Good Times Good for Women?» Mimeo. World Bank. Dollar, David, and Aart Kraay. 2000. «Growth Is Good for the Poor». Mimeo. World

Bank.

Domar, Evsey. 1946. «Capital Expansion, Rate of Growth, and Employment). Eco-nometrica 14 (April): 137-147.

Domar, Evsey. 1957. Essays in the Theory ofEconomic Growth. Oxford: Oxford Uni­versity Press.

Dommen, Edward. 1989. «Lightening the Debt Burden: Some Sidelights from His­tory). UNCTAD Review 1, no. 1: 75-82.

Douthwaite, R. J. 1992. The Growth Illusion: How Economic Growth Has Enriched the Few, Impoverished the Many, and Endangered the Planet. Dublin: Resurgence.

Drazen, Allan, and William Easterly. 1999. «Do Crises Induce Reform? Simple Empirical Tests of Conventional Wisdom). Mimeo. University of Maryland and World Bank.

Dreze, Jean, and Naresh Sharma. 1998. «Palanpur: Population, Society, Econo­my). In Peter Lanjouw and Nicholas Stern, eds., Economic Development in Palanpur over Five Decades. Oxford: Clarendon Press.

Dunn, David and Anthony Pellechio. 1990. «Analyzing taxes on business income with the marginal effective tax rate model). World Bank Discussion Paper 79.

Dupuy, Alex. 1988. Haiti in the World Economy: Class, Race, and Underdevelopment Since 1700. Boulder, Colo.: Westview Press.

Easterly, William. 1993. «How Much Do Distortions Affect Growth?) JournalofMo-netary Economics 32: 187-212.

Easterly, William. 1994. «Economic Stagnation, Fixed Factors, and Policy Thresholds). Journal ofMonetary Economics 33:525-557.

Easterly, W. 1995. «Explaining Miracles: Growth Regressions Meet the Gang of Four). In Takatoshi Ito and Anne Krueger, eds., Growth Theories in Light of East Asian Ex­perience. Chicago: University of Chicago Press.

Easterly, W. 1999a. «Life During Growth). Journal ofEconomic Growth 4, no. 3 (Sep­tember): 239-276.

Easterly, W. 1999b. «The Middle-Class Consensus and Economic Development). Mimeo. World Bank, December.

Easterly, W. 1999c. «The Ghost of Financing Gap: Testing the Growth Mo­del of the International Financial Institutions). Journal of Development Economics

60, no. 2 (December): 423-438.

Easterly, William. 1999d. «When Is Fiscal Adjustment an Illusion?) Economic Poli­cy no. 28 (April): 57-86.

Easterly, W. 2000a. «Can Institutions Resolve Ethnic Conflict?) Forthcoming. Eco­nomic Devebpment and Cultural Change.

Easterly, W. 2000b. «The Lost Decades: Explaining Developing Country Stagna­tion 1980-98). Mimeo. World Bank, January.

Easterly, W., and S. Fischer. 1995. «The Soviet Economic Decline). World Bank Eco­nomic Review 9, no. 3: 341-371.

Easterly, William, and Stanley Fischer. 2000. «Inflation and the Poor). Journal ofMo-ney, Credit, and Banking, forthcoming.

Easterly, W., and R. Levine. 2000. «It’s Not Factor Accumulation: Stylized Facts and Growth Models). World Bank. Mimeo.

Easterly, W., M. Kremer, L. Pritchett, and L. Summers. 1993. «Good Policy or Good Luck: Country Growth Performance and Temporary Shocks). Journal ofMonetary Eco­nomics 32, no. 3 (December): 459-483.

Easterly, W., and R. Levine. 1997. «Africa’s Growth Tragedy: Policies and Ethnic Divi­sions). Quarterly Journal ofEconomics 112, no. 4 (November): 1203-1250.

Easterly, William, Norman Loayza, and Peter Montiel. 1997. «Has Latin America’s Post-Reform Growth Been Disappointing?) Journal of International Economics 43

(November): 287-311.

Easterly, W., and S. Rebelo. 1993. «Fiscal Policy and Economic Growth: An Empirical In­vestigation). Journal ofMonetary Economics 32, no. 3 (December).

Economist Intelligence Unit. 1999. Cote d’lvoire Country Report, Fourth Quarter.

Edwards, Sebastian. 1993. «Openness, Trade Liberalization, and Growth in Developing Countries). Journal ofEconomic Literature 31 (September).

Edwards, Sebastian. 1995. Crisis and Reform in Latin America: From Despair to Hope. New York: Oxford University Press for the World Bank.

Edwards, Sebastian. 1998. «Openness, Productivity, and Growth: What Do We Really Know). Economic Journal 108 (March): 383-398.

Ehrlich, Paul R. 1968. The Population Bomb. New York: Ballantine Books.

Ehrlich, Paul R., and Anne H. Ehrlich. 1990. The Population Explosion. New York: Simon and Schuster.

European Bank for Reconstruction and Development. 1995. Transition Report. London. Filmer, Deon, and Lant Pritchett. 1997. «Child Mortality and Public Spending on

Health: How Much Does Money Matter?) World Bank Policy research Working Paper

1864, December.

Fischer, David Hackett. 1991. Albion’s Seed: Four British Folkways in America. New York: Ox­ford University Press.

Forbes, Kristin. 1998. «Growth, Inequality, Trade, and Stock Market Contagion: Three Empirical Tests of International Economic Relationships). Ph.D. dissertation, MIT.

Forbes, Kristin. 2000. «А Reassessment of the Relationship Between Inequality and Growth). American Economic Review, forthcoming.

Frankel Jeffrey, and David Romer. 1999. «Does Trade Cause Growth?) American Economic Review 89, no. 3 (June): 379-399.

Frempong, Agyei. 1982. «Multinational Enterprise and Industrialization in Developing Countries: An Assessment of Ghana’s Volta River Project). Ph.D. dissertation, Uni­versity of Pittsburgh.

Frimpong-Ansah, Jonathan. 1991. The Vampire State in Africa: The Political Economy of

Decline in Ghana. London: James Currey. Gelb, Alan. 1989. «Financial Policies, Growth, and Efficiency). World Bank Working

Paper Series 202.

Ghosh, Atish. 1994. «А Review of World Bank Projections)). Mimeo. World Bank.

Gillis, Malcolm, Dwight Perkins, Michael Roemer, and Donald Snodgrass. 1996. Eco­nomics of Development. New York: Norton.

Goldin, C., and L. Katz. 1998. «Human Capital and Social Capital: The Rise of Sec­ondary Schooling in America, 1910 to 1940». National Bureau of Economic Research working paper 6439.

Gonzales de la Rocha, Mercedes. 1994. The Resources of Poverty: Women and Survival in a Mexi­can City. Cambridge, Mass.: Blackwell Publishers.

Gould, Stephanie, and John L. Palmer. 1988. «Outcomes, Interpretations, and Policy Implications». In John L. Palmer, Timothy Smeeding, and Barbara Boyle Torrey, eds., The Vulnerable. Washington, D.C.: Urban Institute Press.

Greene, Joshua. 1989. «The External Debt Problem of Sub-Saharan Africa». IMF Staff Papers 36 (December): 836-874.

Greenwood, Jeremy, and Boyan Jovanovic. 1998. «Accounting for Growth». National Bureau of Economic Research working paper W6647, July.

Groliers Encyclopedia, CompuServe, article on Luddites.

Grosh, Margaret. 1991. Public Enterprise in Kenya: What Works, What Doesn»t, and Why. Boulder, Colo.: Lynne Rienner Publishers.

Grubel, Herbert G., and Anthony Scott. 1977. The Brain Drain: Determinants, Measurement and Welfare Effects. Waterloo, Ont.: Wilfrid Laurier University Press.

Gurr, Ted Robert. 1994. «Peoples Against States: Ethnopolitical Conflict and the Chan­ging World System». International Studies Quarterly 38:347-377.

Gyamfi, Peter. 1992. Infrastructure Maintenance in LAC: The Costs of Neglect and Options for Improvement. Vol. 4: The Road Sector. World Bank Latin America and Caribbean Techni­cal Department Regional Studies Program report 17, June.

Gwartney, James D., and Robert A. Lawson. 19995. Economic Freedom of the World 1975-1995. Vancover: Eraser Institute.

Hadjmichael, Michael Т., Michael Nowak, Robert Sharer, and Amor Tahari. 1996. Adjust­ment for Growth: The African Experience. Washington, D.C.: IMF, October.

Hall, Robert E., and Charles Jones. 1999. «Why Do Some Countries Produce So Much More Output per Worker Than Others?» Quarterly Journal ofEconomics 114, no. 1 (Feb­ruary): 83-116.

Harberger, Arnold. 1983. «The Cost-Benefit Approach to Development Economics». World Development 11, no. 10: 864-866.

Harrison, Ann. 1996. «Openness and Growth: A Time Series, Cross-Country Analysis for Developing Countries». Journal of Development Economics 48: 419-447.

Hayes, J. P., assisted by Hans Wyss and S. Shahid Husain. 1964. «Long-Run Growth and Debt Servicing Problems: Projection of Debt Servicing Burdens and the Condi­tions of Debt Failure». In Dragoslav Avramovic et al., Economic Growth and External Debt. Washington, D.C.: Economic Department, International Bank for Recon­struction and Development.

Herring, Ronald. 2000. «Making Ethnic Conflict: The Civil War in Sri Lanka». In Milton J. Esman and Ronald J. Herring, eds., Foreign Aid and Ethnic Conflict. Ann Arbor: University of Michigan Press, forthcoming.

Heywood, Paul. 1996. «Continuity and Change: Analysing Political Corrup­tion in Modern Spain». In Walter Little and Eduardo Posada-Carbo, eds., Politi­cal Corruption in Europe and Latin America. New York: St. Martin’s Press.

Hine, David. 1996. «Political Corruption in Italy». In Walter Little and Eduardo Posada-Carbo, eds., Political Corruption in Europe and Latin America. New York: St. Martin’s Press.

Howitt, Peter. 1999. «Steady Endogenous Growth with Population and R&D In­puts Growing». Journal ofPoliticalEconomy 107, no. 4 (August): 715-730.

Hsieh, Chang-Tai. 1999. «Productivity Growth and Factor Prices in East Asia». American Economic Review 89, no. 2 (May): 133-138.

Humana, Charles. 1992. World Human Rights Guide. 3d ed. New York: Oxford Uni­versity Press.

Humphreys, Charles, and John Underwood. 1989. «The External Debt Difficul­ties of Low-Income Africa». In Ishrat Husain and Ishac Diwan, eds., Dealing with the Debt Crisis. Washington, D.C.: World Bank.

The Hunger Project, Ending the Hunger: An Idea Whose Time Has Come. 1985. New York: Praeger.

Husain, Ishrat. 1999. Pakistan: The Economy of an Elitist State. Karachi: Oxford Uni­versity Press.

Husain, Ishrat, and John Underwood, eds. 1991, African External Finance in the 1990s

Washington, D.C.: World Bank. Inter-American Development Bank. 1995. Economic and Social Progress in Latin America.

Washington, D.C.

Inter-American Development Bank. 1996. Economic and Social Progress in Latin America. Washington, D.C.

International Labor Organization. 1995. World Employment. Geneva.

International Monetary Fund. 1986. Government Finance Statistics Manual. Washing­ton, D.C.

International Monetary Fund. 1992. World Economic Outlook. Washington, D.C. In­ternational Monetary Fund. 1993. World Economic Outlook. Washington, D.C.

International Monetary Fund. 1996a. Financial Programming and Policy: The Case of Sri Lanka. Washington, D.C.

International Monetary Fund. 1996b. World Economic Outlook. Washington,

D.C. October.

International Monetary Fund. 1996c. Kenya Enhanced Structural Adjustment Facility.

April 12.

International Monetary Fund. 1996d. Government Finance Statistics Manual. Washing­ton, D.C.

International Monetary Fund. 1998. Cote d’lvoire: Selected Issues and Statistical Appendix. IMF

Staff Country Report No. 98/46. Washington, D.C. International Monetary Fund. 1999. «IMF Concludes Article IV Consultation with Cote d’lvoire». Public Information Notice 99/63, July 16. International Monetary Fund. Various years. International Finance Statistics. Washing­ton, D.C.

Iqbal, Z., and R. Kanbur, eds. 1997. External Finance for Low-Income Countries. Washington,

D.C.: International Monetary Fund. Jacob, John J. 1881. A Biographical Sketch ofthe Life ofthe Late Michael Cresap. Cumberland, Md: J.

J. Miller.

Jha, Prabhat, Kent Ranson, and Jose Luis Bobadilla. 1996. «Measuring the Burden of Disease and the Cost-Effectiveness of Health Interventions: A Case Study in Guinea». World Bank technical paper 333. Jones, Charles I. 1999. «Was an Industrial Revolution Inevitable? Economic Growth over the Very Long Run». National Bureau of Economic Research, working pa­per W7375.

Jovanovic, Boyan. 2000. «Growth Theory». National Bureau of Economic Research wor­king paper 7468.

Jovanovic В., and Y. Nyarko. 1996. «Learning by Doing and the Choice of Technology».

Econometrica (November): 1299-1310. Judson, Ruth. 1996. «Do Low Human Capital Coefficients Make Sense? A Puzzle and Some Answers». Board of Governors of the Federal Reserve System. Finance and Economics Discussion Series 96-13, March. Kamarck, Andrew M. 1967. The Economics of African Development. New York: Praeger. Kee, James. 1987. «President Reagan’s FY88 Budget: The Deficit Drives the Debate». Public Budgeting and Finance 7, no. 2 (Summer): 3-23.

Kelley, Allen C., and Robert M. Schmidt. 1995 «Population and Income Change:

Recent Evidence». World Bank discussion papers 0259-21OX, 249. Kelley, Allen, and Robert Schmidt. 1996. «Towards a Cure for the Myopia and Tunnel Vision of the Population Debate: A Dose of Historical Perspective». In D. Ahlburg, A. Kelley, and K. Mason, eds., The Impact of Population Growth on Well Being in Devebping Countries. New York: Springer. Kennedy, Paul. 1993. Preparing for the Twenty-First Century. New York: Vintage. Kidron, Michael, and Ronald Segal. 1995. The New State of the World Atlas. New York: Simon & Schuster.

King, Robert, and Ross Levine. 1992. «Financial Indicators and Growth in a Cross-Sec­tion of Countries». World Bank Working Paper Series 819, January. King, Robert G., and Ross Levine. 1993a. «Finance, Entrepreneurship, and Growth:

Theory and Evidence». Journal ofMonetary Economics 32 (December): 513-542. King, Robert G., and Levine, Ross. 1993b. «Finance and Growth: Schumpeter Might Be Right». Quarterly Journal ofEconomics 108 (August): 717-737.

King, Robert, and Ross Levine. 1994. «Capital Fundamentalism, Economic Develop­ment, and Economic Growth». Carnegie-Rochester Conference Series on Public Policy

40: 259-292.

Klenow, Peter, and Andres Rodriguez-Clare. 1997. «The Neoclassical Revival in Growth Economics: Has It Gone Too Far?» In Ben Bernanke and Julio Rotemberg, eds., NBER Macroeconomics Annual 1997. Cambridge, Mass.: MIT Press.

Kling, Jeff, and Lant Pritchett. 1994. «Where in the World Is Population Growth Bad?» World Bank policy research working papers 1391.

Klitgaard, Robert. 1988. Controlling Corruption. Berkeley: University of California Press.

Knight, Alan. 1996. «Corruption in 20th-century Mexico». In Walter Little and Edu-ardo Posada-Carbo, eds., Political Corruption in Europe and Latin America. New York: St. Martin’s Press.

Kopits, George, and Jon Craig. 1998. «Transparency in Government Operations,» In­ternational Monetary Fund occasional paper 158, January. Kosmin Barry A., and Seymour P. Lachman. 1993. One Nation Under God: Religion in

Contemporary American Society. New York: Harmony Books. Kremer, Michael. 1993a. «The O-ring Theory of Economic Development». Quarterly

Journal ofEconomics 108 (August): 551-575. Kremer, Michael. 1993b. «Population Growth and Technological Change: 1 Million B.C. to

1990». Quarterly Journal ofEconomics (August). Krueger, Alan В., and Mikael Lindahl. 1999. «Education for Growth in Sweden and the

World». Swedish Economic Policy Review 6, no. 2 (Autumn): 289-339. Kuznets, Simon. 1963. «Notes on the Takeoff». In W. W. Rostow, ed., The Economics of

Takeoff into Self-Sustained Growth. London: Macmillan. Lambsdorff, Johann Graf. 1998. «Corruption in Comparative Perception». In Arvind K.

Jain, ed., Economics of Corruption, Recent Economic Thought Series. Vol. 65. Boston:

Kluwer Academic.

Lancaster, Carol, and John Williamson, eds. 1986. African Debt and Financing. Washing­ton, D.C.: Institute for International Economics.

Lee, Jong-Wha. 1993. «International Trade, Distortions, and Long-Run Economic Growth». IMF Staff Papers 40, no. 2 (June).

Lee, Jong-Wha. 1995. «Capital Goods Imports and Long-run Growth». Journal of Develop­ment Economics 48:91-110.

Leibenstein, H. 1966. «Incremental Capital-Output Ratios and Growth Rates in the Short Run». Review ofEconomics and Statistics (February): 20-27.

Leith, J. dark 1974. Foreign Trade Regimes and Economic Development: Ghana New York: NBER/Columbia University Press.

Levine, Ross, and David Renelt. 1992. «А Sensitivity Analysis of Cross-Country Growth Regressions». American Economic Review 82:942-963.

Lewis, W. Arthur. 1954. «Economic Development with Unlimited Supplies of Labor». Manchester School 22 (May): 139-192.

Lieberman, Marvin В., and Douglas R. Johnson. 1999. «Comparative Productivity of Japanese and US Steel Producers, 1958-1993». Japan and the World Economy 11: 1-27.

Lincoln, Abraham. 1989. Speeches and Writings 1832-1858. New York: Library of Ame­rica.

Lipset, Seymour Martin. 1997. American Exceptionalism: A Double Edged Sword New York: Norton.

Lipsey, Robert E. 1994. «Quality Change and Other Influences on Measures of Export Prices of Manufactured Goods and the Terms of Trade Between Primary Products and Manufactures». National Bureau of Economic Research working paper 4671, March.

Little, I. M. D., Richard N. Cooper, W. Max Corden, and Sarath Rajapatirana. 1993.

Boom, Crisis and Adjustment: TheMacroeconomicExperience of Developing Countries. Oxford: Oxford University Press. Litwack, Leon. 1999. Trouble in Mind: Black Southerners in the Age of Jim Crow. New York: Vintage Books.

Loayza, Norman. 1996. «The Economics of the Informal Sector: A Simple Model and Some Empirical Evidence from Latin America». Carnegie-Rochester Conference Series on Pub­lic Policy 45 (December): 129-162.

Lucas, Robert E., Jr. 1988. «The Mechanics of Economic Development». Journal of Mone­tary Economics 22, no. 1 (July): 3-42.

Lucas, Robert E., Jr. 1990. «Why Doesn’t Capital Flow from Rich to Poor Countries?» American Economic Review 80, no. 2 (May): 92-96.

Lucas, Robert E., Jr. 1998. «The Industrial Revolution: Past and Future». February. Mimeo. University of Chicago.

Lundahl, Mats. 1992. Politics or Markets: Essays on Haitian Underdevelopment. London: Rout-ledge.

Luttmer, Erzo F. P. 1997. «Group Loyalty and the Taste for Redistribution». Mimeo. Harvard University.

Mackenzie, G. A., and Peter Stella. 1996. Quasi-Fiscal Operations of Public Financial Institutions.

International Monetary Fund occasional paper 142, October. Maier, Karl. 2000. This House Has Fallen: Midnight in Nigeria. New York: Public Affairs. Mallet, Victor. 1998. «Telecom Investors Prepare to Dial Africa’s Number». Financial

Times.

Mankiw, N. Gregory. 1995. «The Growth of Nations». Breakings Papers on Economic Activi­ty 1:275-326.

Mankiw, N. Gregory, David Romer, and David N. Weil. 1992. «А Contribution to the Empirics of Economic Growth». Quarterly Journal of Economics 107, no. 2 (May):

407-437.

Marshall, Alfred. 1946. Principles of Economics. 8 th ed. New York: Macmillan. Mauro, Paolo. 1995. «Corruption and Growth». Quarterly Journal ofEconomics 110, no. 3 (August): 681-712.

Mauro, Paolo. 1996. «The Effects of Corruption on Growth, Investment, and Govern­ment Expenditures». International Monetary Fund working paper 96/98, September. Mayor, Federico. 1990. «Education for All: A Challenge for the Year 2000». Prospects 20,

no. 4: 441-448.

Meier, G. M., ed. 1995. Leading Issues in Economic Development. 6th ed. Oxford: Oxford University Press.

Meyer, Stephen Grant. 2000. As Long As They Don»t Move Next Door: Segregation and Ra­cial Conflict in American Neighborhoods. Lanham, Md.: Rowman and Littlefield.

Middle Eastern Department, International Monetary Fund. 1996. Building on Progress: Re­form and Growth in the Middle East and North Africa. Washington, D.C.

Miguel, Ted. 1999. «Ethnic Diversity and School Funding in Kenya». Mimeo. Harvard University, November.

Mikell, Gwendolyn. 1989. Cocoa and Chaos in Ghana. New York: Paragon House.

Milesi-Ferretti, Gian Maria, and Assaf Razin, 1996. «Sustainability of Persistent Cur­rent Account Deficits». National Bureau of Economic Research working paper 5467.

Mishan, E. J. 1967. The Costs ofEconomic Growth. London: Staples Press.

Mistry, Percy S. 1988. African Debt: The Case for Relief for Sub-Saharan Africa. Ox­ford: Oxford International Associates.

Mokyr, Joel, 1990. The Lever of Riches: Technological Creativity and Economic Progress. Oxford: Oxford University Press.

Muhuri, Pradip, and Shea Rutstein. 1994. Comparative Studies 9: Socioeconomic, Demo­graphic, andHealthIndicators for SubnationalAreas. Calverton, Md.: Macro International June.

Mulligan, Casey В., and Xavier Sala-i-Martin. 1993. «Transitional Dynamics in Two-Sector Models of Endogenous Growth». Quarterly Journal ofEconomics 108 (August):

739-773.

Murphy, Kevin M., Andrei Shleifer, and Robert W. Vishny. 1989. «Industrialization and the Big Push». Journal ofPolitical Economy 97, no. 5 (October): 1003-1026.

Murphy, Kevin M., Andrei Shleifer, and Robert W. Vishny. 1991. «The Allocation of Tal­ent: Implications for Growth». Quarterly Journal ofEconomics 106, no. 2 (May): 503-530.

Nafziger, E. Wayne. 1993. The Debt Crisis in Africa. Baltimore: Johns Hopkins University Press.

Narayan, Deepa, Robert Chambers, Meera Shah, and Patti Petesch. 2000a. Crying out for Change: Voices of the Poor. Vol. 2. Washington, D.C.: World Bank.

Narayan, Deepa, with Raj Patel, Kai Schafft, Anne Rademacher, and Sarah Koch-Schulte. 2000b. Can Anyone Hear Us? Voices from 47 Countries. Washington, D.C.: World Bank.

Nelson, Richard R. 1956. «А Theory of the Low-Level Equilibrium Trap in Under­developed Economies,» American Economic Review 46, no. 5 (December): 894-908.

Nordhaus, William. 1994, «Do Real Output and Real Wage Measures Capture Reali­ty? The History of Lighting Suggests Not». Yale Cowles Foundation discus­sion paper: 1078, September.

Obstfeld, Maurice, and Kenneth Rogoff. 1996. Foundations of International Macro­economics. Cambridge, Mass.: MIT Press.

Ogaki, Masao, Jonathan D. Ostry, and Carmen M. Reinhart. 1995. «Saving Behavior in Low- and Middle-Income Developing Countries: A Comparison). IMF Wor­king Paper WP/95/3.

Pack, Howard, and John M. Page, Jr. 1994. «Accumulation, Exports, and Growth in the High-Performing Asian Economies). Carnegie-Rochester Conference Series on Public Policy 40 (June): 199-250.

Parfitt, Trevor W., and Stephen P. Riley. 1989. The African Debt Crisis. London: Routledge.

Patel, Surendra J. 1968. «А Note on the Incremental Capital Output Ratio and Rates of Economic Growth in the Developing Countries). Kyklos 21: 147-150.

Patrinos, Harry. 1997. «Differences in Education and Earnings across Ethnic Groups in Guatemala). Quarterly Review ofEconomics and Finance 37 (Fall): 809-821.

Perotti, Roberto. 1996. «Growth, Income Distribution, and Democracy: What the Data Say). Journal ofEconomic Growth 1, no. 2 (June): 149-187.

Persson, Torsten, and Guido Tabellini. 1994. «Is Inequality Harmful for Growth?) Ame­rican Economic Review 84, no. 3 (June): 600-621.

Peters, Thomas J., and Robert H. Waterman, Jr. 1982. In Search of Excellence: Lessons from America’s Best-run Companies. New York: Harper and Row.

Population Action International. 1995. Reproductive Risk: A Worldwide Assess­ment of Women’s Sexual and Maternal Health. Washington, D.C.: Population Ac­tion International.

Poterba, J. 1998. «Demographic Structure and the Political Economy of Public Education). National Bureau of Economic Research working paper 5677, July.

Pritchett, Lant. 1994. «Desired Fertility and the Impact of Population Policies). Population and Development Review 20, no. 1 (March): 1-56.

Pritchett, Lant. 1997a. «Where Has All the Education Gone?) World Bank poli­cy research working paper 1581, June.

Pritchett, Lant. 1997b. «Divergence, Big Time). Journal ofEconomic Perspectives 11, no. 3 (summer): 3-17.

Pritchett, Lant. 1999. «The Tyranny of Concepts: Cumulative Depreciated Invest­ment Effort (CUDIE) Is Not the Same as Capital Accumulation). Mimeo. World

Bank.

Pritchett, Lant, and Deon Filmer. 1999. «What Educational Production Func­tions Really Show: A Positive Theory of Education Spending). Economics ofEduca-

tion Review 18, no. 2 (April): 223-239.

Przeworski, Adam, and James Vreeland. 2000. «The Effect of IMF Programs on Eco­nomic Growth). Journal ofDevelopmentEconomics, 62, Issue 2 (August): 385-421.

Psacharopoulos, George. 1994. «Returns to Investment in Education: A Glo­bal Update). World Development 22: 1325-1343.

Pscacharopoulos, George, and Harry Anthony Patrinos, eds. 1994. Indigenous Peo­ple and Poverty in Latin America: An Empirical Analysis. World Bank Regional and Sectoral Study. Washington, D.C.: World Bank.

Rauch, James E. 1993. «Productivity Gains from Geographic Concentration of Human Capital: Evidence from the Cities». Journal ofUrban Economics 34:380-400.

Ravallion, Martin. 1997. «А Comment on Rati Ram’s Test of the Kuznets Hypothe-sis». Economic Development and Cultural Change 46 (October): 187-190.

Ravallion, Martin, and Shaohua Chen. 1997. «Distribution and Poverty in Develo­ping and Transition Economies: New Data on Spells During 1981-93». World Bank Economic Review 11 (May).

Ray, Debraj. 1998. Development Economics. Princeton: Princeton University Press.

Rebelo, Sergio. 1991. «Long Run Policy Analysis and Long Run Growth». Journal of Political Economy 99: 500-521.

Rebelo, Sergio, and Nancy L. Stokey. 1995. «Growth Effects of Flat-Rate Taxes». Journal of Political Economy 103, no. 3 (June): 519-550.

Red Cross, 1995. World Disasters Report. Dordrecht, Netherlands: Nijhoff.

Reinikka, Ritva, and Jakob Svensson. 1999. «How Inadequate Provision of Public Infrastructure and Services Affects Private Investment». World Bank working paper 2262, December.

Reno, William. 1995. Corruption and State Politics in Sierra Leone. Cambridge: Cam­bridge University Press.

Rescher, Nicholas. 1995. Luck: The Brilliant Randomness of Everyday Life. New York: Far-rar Straus Giroux.

Rhee, Yung Whee, and Therese Belot. 1990. «Export Catalysts in Low-Income Countries: A Review of Eleven Success Stories». World Bank discussion paper 72.

Rimmer, Douglas. 1992. Staying Poor: Ghana’s Political Economy, 1950-1990. New York: Oxford University Press.

Rodriguez, Francisco, and Dani Rodrik. 2000. «Trade Policy and Economic Growth: A Skeptic’s Guide to the Cross-National Evidence». In NBER Macroeconomics Annual

2000. Cambridge, Mass.: MIT Press.

Rodrik, Dani. 1995a. «Getting Interventions Right: How South Korea and Taiwan Grew Rich». Economic Policy 20 (April): 55-107.

Rodrik, Dani. 1995b. «Trade Strategy, Investment, and Exports: Another Look at East Asia». National Bureau of Economic Research, working paper 5339, No­vember.

Romer, Paul. 1986. «Increasing Returns and Long-run Growth». Journal ofPolitical

Economy 94, no. 5 (October): 1002-1037.

Romer, Paul. 1987. «Crazy Explanations for the Productivity Slowdown». In S. Fischer, ed., NBER Macroeconomics Annual Cambridge, Mass.: MIT Press.

Romer, Paul. 1990. «Endogenous Technological Change». Journal ofPolitical Economy 98, no. 5, part 2 (October): 71-102.

Romer, Paul M. 1992. «Growth Based on Increasing Returns Due to Specializations. In Kevin D. Hoover, ed., The New Classical Macroeconomics. Vol 3. Aldershot, U.K.: Elgar.

Romer, Paul. 1993. «Idea Gaps and Object Gaps in Economic Developments. Journal of Monetary Economics 32, no. 3 (December): 543-574.

Romer, Paul. 1994. «The Origins of Endogenous Growths. Journal of Economic Perspectives 8, no. 1 (winter): 3-22.

Romer, Paul. 1995. Comment on N. Gregory Mankiw, «The Growth of Nations».

Brookings Papers on Economic Activity 1:313-320.

Rooney, David. 1988. Kwame Nkrumah: The Political Kingdom in the Third World. London: IB Tauris and Co.

Rorabaugh, W. J. 1981. The Alcoholic Republic, an American Tradition. New York: Oxford Uni­versity Press.

Rose-Ackerman, Susan. 1997a. «The Political Economy of Corruptions. In Kimberly Ann Elliot, ed., Corruption and the Gbbal Economy. Washington, D.C.: Institute for Inter­national Economics.

Rose-Ackerman, Susan. 1997b. «The Costs and Causes of Corruptions. Prepared for a panel discussion on corruption, IMF, Washington, D.C., April 3.

Rose-Ackerman, Susan, and Jacqueline Coolidge. 2000. «Kleptocracy and Reform in Af­rican Regimes)). In Corruption and Development in Africa: Lessons from Country Case Studies, ed. Bornwell C. Chikulo and Kempe Ronald Hope, Sr. New York: St. Martin’s Press.

Rostow, W. W. 1960. The Stages of Economic Growth: A Non-Communist Manifesto. Cambridge UK: University Press.

Roubini, Nouriel, and Xavier Sala-i-Martin. 1992. «Financial Repression and Economic Growths. Journal of Development Economics 39, no. 1 (July): 5-30.

Roubini, Nouriel, and Paul Wachtel. 1998. «Current Account Sustainability in Transi­tion Economiess. National Bureau of Economic Research working paper 6468.

Sachs Jeffrey, and Andrew Warner. 1995. «Economic Reform and the Process of Global Integrations. Brookings Papers on Economic Activity 1:1-117.

Sargent, Thomas J., and Neil Wallace. 1985. «Some Unpleasant Monetarist Arithmetics. Quarterly Review/Federal Reserve Bank ofMinneapolis (U.S.) 9 (winter): 15-31.

Schadler, Susan, et al. 1995. «IMF Conditionality: Experience Under Stand-by and Ex­tended Arrangements^ IMF occasional paper 128, September.

Schmidt-Hebbel, Klaus, and Luis Serven. 1997. «Saving Across the World: Puzzles and Policiess. World Bank discussion paper 354.

Schumpeter, Joseph. Capitalism, Socialism, and Democracy. New York: Harper. (Originally published 1942.)

Seers, Dudley, and C. R. Ross. 1952. Report on Financial and Physical Problems of Development in the Gold Coast. Accra: Office of the Government Statistician. Shleifer, Andrei, and Robert Vishny. 1993. «Corruptions. Quarterly Journal of Economics 108

(August): 599-617.

Simon, Julian, ed. 1995. The State ofHumanity. Oxford: Blackwell.

Slemrod, Joel. 1995. «Do Cross-Country Studies Teach About Government Involve­ment, Prosperity, and Economic Growth?) Brookings Papers on Economic Activity 10,

no. 2: 373-415.

Solow, Robert M. 1957. «Technical Change and the Aggregate Production Function).

Review ofEconomics and Statistics 39: 312-320. Solow, Robert M. 1987. Growth Theory: An Exposition. New York: Oxford University Press.

(Originally published 1970). Stremlau, John. 1996. «Dateline Bangalore: Third World Technopolis). Foreign Policy

(Spring): 152-168.

Summers, Robert, and Alan Heston. 1991. «The Perm World Table (Mark 5): An Expanded Set of International Comparisons, 1950-1988). Quarterly Journal ofEconomics

106, no. 2 (May): 327-368.

Svensson, Jakob. 1997. «When Is Foreign Aid Policy Credible? Aid Dependence and Con-

ditionality). World Bank working paper 1740, March. Svensson, Jakob. 1998. «Reforming Donor Institutions: Aid Tournaments). Mimeo.

World Bank, April.

Svensson, Jakob. 2000. «Foreign Aid and Rent-Seeking). Journal of International Economics

51, no. 2 (August): 437-461. Talbot, Ian. 1998. Pakistan: A Modern History. New York: St. Martin’s Press. Theobald, Robin. 1990. Corruption, Development, and Underdevelopmen. Durham, N.C.:

Duke University Press. Thorp, Willard. 1956. «American Policy and the Soviet Economic Offensive). Foreign

Affairs (October).

Todaro, Michael P. 2000. Economic Development. 7th ed. Reading, Mass.: Addison-Wes-ley.

Trainer, Ted. 1989. Developed to Death. London: Green Print.

Tremblay, Helene, and Pat Capon. 1988. Families of the World: Family Life at the Close of the

Twentieth Century. New York: Farrar, Straus and Giroux. UN AIDS. 1999. AIDS Epidemic Update. December. UNICEF. Various years. Progress of Nations. New York. UNICEF. Various years. State of the World’s Children. New York. Union Bank of Switzerland. 1994. Prices and Earnings Around the Gbbe. Geneva. United Nations Conference on Trade and Development. 1967. The Terms, Quality,

and Effectiveness of Financial Flows and Problems of Debt Servicing. Report TD/B/C.3/35,

February 2.

United Nations Conference on Trade and Development. 1983. Review of Arrange­ments Concerning Debt Problems of Developing Countries Pursuant to Board Resolution 222 (XXI), Paragraph 15. Report TD/B/945, March 23.

United Nations Development Program. Various years. Human Development Report.

United Nations Industrial Development Organization. Industrial Statistics, Various Years.

United Nations. 1996. World Economic and Social Survey.

United States Agency for International Development, Office of U.S. Foreign Di­saster Assistance (OFDA). 2000, OFDA Reports Index, Washington, D.C.

United States Census Bureau, City and County Databook, Various Years. United States Statistical Abstract, 1995, Washington, D.C.

Van Wijnbergen, Sweder, Ritu Anand, Ajay Chhibber, and Roberto Rocha. 1992, External Debt, Fiscal Policy, and Sustainable Growth in Turkey. Baltimore: Johns Hop­kins University Press.

Vanek, J., and A. H. Studenmund. 1968. «Towards a Better Understanding of the Incremental Capital-Output Ratio». Quarterly Journal of Economics (August): 452-464.

Verspoor, Adriaan. 1990. «Educational Development: Priorities for the Nineties». Finance and Development 27 (March): 20-23.

Wachtel, PaulL. 1983. The Poverty ofAffluence: A Psychological Portrait ofthe American Way of Life. New York: Free Press.

Wade, Robert. 1982. «The System of Administrative and political corruption: canal irrigation in South India». Journal of Development Studies 18, no. 3 (April): 287-328.

Wade, Robert. 1989. «Politics and Graft: Recruitment, Appointment, and Pro­motions to Public Office in India». In Peter M. Ward, ed., Corruption, Develop­ment, and Inequality: Soft Touch or Hard Graft. London: Routledge.

Wanniski, Jude. 1998. The Way the World Works. 4th ed. Washington, D.C.: Reg-nery.

Wetzel, Deborah L. 1995. «The Macroeconomics of Fiscal Deficits in Ghana:

1960-94». Ph.D. dissertation, Oxford University. White, Joseph, and Aaron Wildavsky. 1989. The Deficit and the Public Interest: The Search forResponsible Budgeting in the 1980s. Berkeley: University of California Press. Wiles, Peter. 1953. «Soviet Economy Outpaces the West». Foreign Affairs (July):

566-580.

Wilson, W. 1996. When Work Disappears: The World ofthe New Urban Poor. New York: Knopf.

Winkler, Max. 1933. Foreign Bonds: An Autopsy. Philadelphia: Roland Swain Com­pany.

Wood, Adrian. 1988. «Global Trends in Real Exchange Rates: 1960-84». World

Bank discussion paper 35. World Bank. 1975. Kenya: Into the Second Decade. Baltimore, Md.: Johns Hopkins

University Press. World Bank. 1979. World Debt Tables 1979. Washington, D.C.

World Bank. 1981. Accelerated Development in Sub-Saharan Africa: An Agenda for Action. Washington, D.C.

World Bank. 1983. Kenya Country Economic Memorandum. Red Cover. Washin­gton, D.C.

World Bank. 1984. Toward Sustained Development in Sub-Saharan Africa: A Joint Program of Action. Washington, D.C. World Bank. 1986. Financing Adjustment with Growth in Sub-Saharan Africa,

1986-90. Washington, D.C. World Bank. 1987a. Bangladesh Country Economic Memorandum. Report 6616-BD,

March 10.

World Bank. 1987b. Ethiopia Country Economic Memorandum. Report 5929-ET. February 25.

World Bank. 1988a. World Debt Tables 1987-88, Vol. 1. Washington, D.C. World

Bank. 1988b. World Debt Tables 1988-89, Vol. 1. Washington, D.C. World Bank 1988c. Cote d’lvoire: Mobilizing Domestic Resources for Stable Growth. Report

7372-RCI, vols. 1 and 2. Washington, D.C.

World Bank. 1988d. Cote d’lvoire: Mobilizing Domestic Resources for Stable Growth. 7372-RCI. Washington, D.C.

World Bank. 1989a. World Debt Tables 1989-90, Vol. 1. Washington, D.C.

World Bank. 1989b. Kenya Public Expenditure Review, April 14.

World Bank. 1990. World Debt Tables 1990-91, Vol. 1. Washington, D.C.

World Bank. 1991a. Sub-Saharan Africa: From Crisis to Sustainable Growth. Washing­ton, D.C.

World Bank. 1991b. World Debt Tables 1991-92, Vol. 1. Washington, D.C. World Bank. 1991c. World Development Report. Washington, D.C.

World Bank. 1993a. Guyana: From Economic Recovery to Sustained Growth. Washing­ton, D.C.

World Bank. 1993b. Lithuania: The Transition to a Market Economy. Washington, D.C.

World Bank. 1993c. World Debt Tables 1993-94, Vol. 1. Washington, D.C. World

Bank. 1993d. The East Asian Miracle. New York: Oxford University Press. World Bank. 1994a. World Debt Tables 1994-95, Vol. 1. Washington, D.C.

World Bank. 1994b. Adjustment in Africa: Reforms, Results, and the Road Ahead. Ox­ford: Oxford University Press.

World Bank. 1994c. «Lao People’s Democratic Republic». Country Economic Me­morandum. Report 12554. March 24.

World Bank. 1995a. Bureaucrats in Business. Oxford: Oxford University Press.

World Bank. 1995b. Latin America After Mexico: Quickening the Pace. Washington,

D.C.

World Bank. 1995c. RMSM-X Model Building Reference Guide. Washington, D.C. July.

World Bank. 1996a. Uganda: The Challenge ofGrowth and Poverty Reduction. Washing­ton, D.C.

World Bank. 1996b. Bangladesh Country Economic Memorandum. Report 15900-BD.

Washington, D.C. World Bank. 1997a. Croatia: Beyond Stabilization. Washington, D.C.

World Bank. 1997b. Report No. 15310-PAK Staff Appraisal Report Pakistan National

Drainage Program Project. September 25, 1997. World Bank. 1998a. Global Development Finance 1998, Vol. 1. Washington, D.C. World Bank 1998b. Assessing Aid: What Works, What Doesn’t, and Why. Oxford:

Oxford University Press. World Bank 1998c. Egypt in the Global Economy. Washington, D.C.

World Bank. 1999. Global Development Finance 1999, Vol. 1. Washington, D.C.

World Bank. Various years. World Development Report. Washington, D.C.

World Bank and International Monetary Fund. 1983. «Adjustment and Growth; How the Fund and Bank Are Responding to Current Difficulties). Finance and Development 20, no. 2 (june): 13-15.

World Bank. 2000a. World Development Indicators. Washington, D.C.

World Bank. 2000b. Thailand: Social and Structural Review, Report 19732-TH. Wash­ington, D.C.

World Bank. 2000c. Can Africa Claim the 21^st Century? Washington, D.C.

World Commission on Environment and Development (Brundtland Commis­sion), Our Common Future, (New York: Oxford University Press), 1987.

World Conference on Education for All. 1990. «World Declaration on Education for All). Bulletin: The Major Project in the Field of Education in Latin America and the Caribbean, no. 21, Santiago, Chile, April.

World Currency Yearbook. Various Years. Brooklyn: International Currency Ana­lysis Inc.

World Watch Institute. 2000. State of the World 2000. New York: Norton.

Wynne, William H. 1951. State Insolvency and Foreign Bondholders: Selected Case Histories of

Governmental Foreign Bond Defaults and Debt Readjustments. New Haven, Conn.: Yale

University Press.

Yonekura, Seiichiro. 1994. The Japanese Iron and Steel Industry, 1850-1990. New York: St. Martin’s Press.

Young, Alwyn. 1992. «А Tale of Two Cities: Factor Accumulation and Technical Change in Hong Kong and Singapore). In Olivier Blanchard and Stanley Fischer, eds., NBER Macroeconomics Annual Cambridge, Mass.: MIT Press.

Young, Alwyn. «Substitution and Complementarity in Endogenous Invention). Quar­terly Journal ofEconomics 108, no. 3 (August 1993): 775-807.

Young, Alwyn. 1995. «The Tyranny of Numbers: Confronting the Statistical Realities of the East Asian Growth Experience). Quarterly Journal ofEconomics (August): 641-680.

Zolotas, Xenophon. 1981. Economic Growth and Declining Social Welfare, Athens: Bank of Greece.

Указатель

А

Apple Computers 191, 203

М

Microsoft 191 Excel 199 Office 164 Windows 191, 203 Word 199

A

Австралия 261, 277

Австрия 134, 176, 197

Агентство по защите окружающей среды 253 Азербайджан 244, 256, 277

Азия 18, 32, 47, 76, 82, 83, 84, 91, 95, 102, 107, 112, 113, 116, 117, 178, 186, 212, 214, 236, 240, 248, 249, 274, 277

Азия Восточная 18, 54, 76, 82, 83, 84, 88, 91, 95, 107, 112, 113, 116, 178,

181,182,214,217, 219, 236, 248, 249, 274, 279 Албания 45, 244, 277

Алесина Альберто 271 Алиса в Стране чудес 164

Англия 34, 70, 195, 201, 202, 277 Ангола 31, 91, 142, 288

Аннан Кофи 104

Аргентина 107, 118, 128, 129, 216, 230,

231,239, 274, 286 Армения 211 Атланта 286

Афганистан 222

Африка 11, 15, 18, 28, 32, 42, 47, 52, 59, 64, 76, 81, 89, 91, 92, 102, 107, 116,

117, 127, 140, 142,201,210,218,219,

240, 248, 249, 253, 277, 279, 286

Восточная 178,281 Западная 178 Северная 115 Южная 139, 178, 260 Ацтеки 189

Б

Багамские острова 255

Бангладеш 29, 79, 121, 124, 129, 136,

160, 161, 162, 163, 165, 167, 171, 199,

210,211,255,260, 278 Барро Роберт 82 Баумоль Уильям 80 Бауэр П.Т. 51, 137 Беларусь 243 Белиз 211 Бельгия 176

Берег Слоновой Кости 218

Болгария 243, 244, 256, 278 Боливия 124, 230, 239

Борхас Георг 176 Босния 276, 277 Ботсвана 107,210,211

Бразилия 29,99,127, 177,199, 212,227, 230

Браун Лестер 103, 104, 110 Бруно Майкл 230 Бурунди 29, 142 Бхагвати Джагиш 51

В

Ванниски Джуд 218

Вашингтон, округ Колумбия 34, 42,

137,178, 179, 205

Великобритания 70, 140, 193, 304 Венесуэла 128, 211, 220, 221, 230, 239,

273,274, 308

Каракас 211,273 ВИЧ 210

Вриланд Джеймс 130

Всемирный банк 20, 24, 31, 32, 43, 52,

53, 54, 58, 59, 81, 84, 88, 89, 103, 115,

116, 117, 118, 119, 121, 122, 123, 124,

125, 126, 127, 129, 130, 131, 132, 134,

138, 139, 140, 142, 146, 147, 149,150,

151, 171, 185, 195, 205, 218, 230, 242, 251, 256, 283, 294, 295, 299, 300, 301, 304, 309,311,312

Вьетнам 71, 142, 211, 271, 278

Г

Габон 24,214

Гаити 81, 86, 124, 129, 137, 260, 277

Гайана 53, 60, 96, 122, 124, 142, 214 Гамбия 83, 89, 178

Гана 29, 42, 43, 44, 45, 62, 91, 117, 118,

129, 142, 226, 230, 233, 234, 239, 240, 261, 265, 266, 267, 268, 269, 270, 273, 276 империя Ашанти 265, 266 Гватемала 177, 285, 288 Гвинея 142, 244

Гвинея-Бисау 60, 89, 124, 230, 244

Гейтс Билл 109

Германия 70, 81, 197, 255, 277

Герр Тед 277

Гондурас 142, 211

Гонконг 55, 60, 82, 83, 214, 260

Грэмма — Рудмана билль 127, 128 д

Далай-Лама 137, 138, 140, 141, 150

Дания 277, 285

Дарвин Чарльз 213 Джаффна 283

Джонсона Линдон 50, 51, 271

Доллар Дэвид 32, 241

Домар Евсей 45, 46, 48, 52, 54, 64

Доминиканская Республика 230, 277

Дрез Жан 263

Дэвид Пол 193

Е

Евреи 176, 178, 228,277

Европа 18, 84, 162, 189, 202, 246, 274 Восточная 32, 91, 116, 117, 196,

290

Западная 91, 113, 223, 298

Северная 178 Европейский банк реконструкции и развития 54 Европейский союз 150

Египет 105, 128, 180, 291

Ельцин Борис 119

Ж

Жак Делор 87

Женева 298

Железный занавес 42

Замбия 29, 32, 60, 61, 91, 119, 122, 124,

139, 142, 159, 169, 210, 226, 230, 239,

250,260, 285

Лусака 250 Зимбабве 60,210, 255 и

Израиль 57, 228, 229, 230, 232

Индейцы майя 189

Индия 29, 30, 58, 63, 73, 74, 75, 96, 97, 134, 136, 148, 171, 178, 189, 200, 208, 210, 211, 219, 244, 253, 263, 277, 278,

285, 290, 295

Бангалор 200, 201, 202, 203, 204,

205

Бомбей 97, 172 Индонезия 29, 32,60, 91, 124, 199,234,

255, 256, 257, 258, 277, 278, 288

Индусы 277, 278, 281,294 Ирак 260, 261

Иран 214, 261

Испания 261

Италия 177, 211, 216, 260, 261 к I

Йемен 142

К

Казахстан 244 Каир 104, 114,291 Калдор Николас 42 Камарк Эндрю 43

Камерун 31, 142, 244 Канада 246, 275

Кашмир 295 Кваме Нкрума 265

Кения 101, 122, 126, 129, 131, 134, 142,

211,244 Кеннеди Джон 50, 78 Кеннеди Пол 195 Киллик Тони 42, 44 Кипр 255

Китай 55, 91, 162, 178, 189, 190, 195, 204,210,254,277, 290 Династия Минь 189, 290

Пекин 254

Клаузен А.У. 116 Кленоу Питер 83 Коломбо 284 Колорадо 253

Колумбия 82, 179, 186, 211, 222, 223,

241

Коморские острова 60, 89

Конго (Заир) 81, 124, 139, 142, 178,

211, 230, 239, 244, 255, 256, 257, 258, 277, 288

Концерн Kawasaki Steel 197 Коренные американцы 176, 177, 282

Корея 82, 91, 118, 162, 163, 184, 198,

199, 214, 218, 219, 241, 254, 274, 279,

285

Коридор между Бостоном и Вашин­гтоном 178 Корпорация Daewoo (Корея) 161, 162,

163, 165, 166, 167, 168, 199

Косово 276, 277

Коста-Рика 121, 128, 190, 191, 230, 244

Кот-д’Ивуар 32,123,129,142,148,149, 150,214,218,290

Коэффициент ICOR 59 Краай Аарт 32 Красный крест 101, 211 Кремер Майкл 110 Кругман Пол 82

Кузнец Саймон 49, 109, 110, 290, 307 Кхмеры 278

Л

Лагос 243

Ланджау Питер 263

Латинская Америка 18, 53, 76, 115,

116, 117, 118, 212, 240, 248, 274 Ли Йонг-ва 241

Либерия 31, 57, 81, 124, 129, 139, 142,

222,255,260 Ливайн Росс 239, 247, 248, 249

Ливан 260, 261,277 Ливия 261 Лига Наций 47 Линкольн Авраам 220 Литва 54

Лукас Роберт 20,47,73,74,75,112,170,

304, 307 Льюис Артур 42, 47, 303

Лэндсберга Стивен 19

М

Маврикий 118, 220 Мавритания 60, 120, 122, 142, 309 Мадагаскар 29, 91, 142

Майор Федерико 88

Малави 29, 99, 142, 180, 244

Малайзия 60, 134 Мали 28, 32, 142, 244, 309

Мальта 55

Мальтус Томас 102, 103, 110

Манхэттен 170

Маркес Габриэль Гарсия 222

Маркс Карл 290

Марокко 55, 171

Маршалл Альфред 47

Мауро Пауло 259

Межамериканский банк развития

53, 88

Международная конференция по проблемам народонаселения и развития 104

Международный валютный фонд 54,

116, 118, 119, 121, 122, 123, 124, 126,

127, 128, 129, 130, 131,138, 140,142, 146, 147, 149, 150, 195, 251, 259, 299,

300

Международный справочник по кре­дитным рискам (International Cre­dit Risk Guide) 124, 255, 256, 259, 287

Мексика 79,115,129,137,177,194,230,

234, 235, 236, 253, 284, 290

Мехико 252 Миланович Бранко 290

Мин Хо Ши 271

Мозамбик 31, 60, 91, 142, 210, 211,243,

309

Мокир Джоэл 195, 201 Молдова 244, 253

Молуккские острова 278 Моцарт Вольфганг 109, 110, 220

Мусульмане 277, 278, 292 Мьянма 31, 260 Мэддисон Ангус 78, 79, 81 Мэдисон Джеймс 264

Мэнкью Грегори 94, 95, 96, 97, 180, 305,306

Мэнли Майкл 87 Мюрдал Гуннар 219

Н

Намибия 214, 261

Национальное бюро экономических исследований 76, 266

Непал 89

Нигер 28, 89, 142, 243

Нигерия 76, 83, 127, 226, 230, 243, 244,

254, 277, 288 Никарагуа 122, 124, 134, 142, 211, 214,

234,309

Никсон Ричард 42 Новая Каледония 261 Норвегия 165

Нью-Йорк 75, 97, 170, 172, 244 Нью-Мехико 170 Ньютон Исаак 192

О

Огайо 36, 37, 275 Олсон Манкур 197

ООН 71, 88, 104

ОПЕК 229

П

Пакистан 242, 243, 276, 277, 285, 288,

290, 294, 295, 300

Лахор 24, 26, 294, 295, 297, 298,

299

Пенджаб 294, 295, 296 Палестинцы 228 Папуа-Новая Гвинея 211 Парагвай 124, 255 Паркмен Фрэнсис 246

Перу 118, 128, 190, 191, 214, 230, 239, 245,246, 274

Питере Том 219 Польша 234, 239 Португалия 260, 277 Прага 19, 195

Притчетт Лэнт 28, 78, 80, 90, 99, 106,

305

Р

Равайон Мартен 31, 32 Рейганом Рональд 162, 253 Республика Киргизия 180, 244 Римляне 187, 189, 190, 226, 276, 277,

290

Родригес Франсиско 242 Родригес-Клэр Андрее 83 Родрик Дэни 242, 272 Ромер Дэвид 241

Ромер Пол 20, 76, 96, 162, 304, 306

Россия 29, 49, 50, 119, 120, 212, 277 Ростоу У.У. 48, 49 Руанда 142, 276, 277

С

Саймон Джулиан 109, 110, 307

Сакс Джеффри 137, 138, 140, 141, 150,

241

Сала-и-Мартин Хавьер 82 Сальвадор 105, 227

Саммерс Ларри 28

Сан Кристобаль де лас Касас 284

Сан-Томе 142

Свенссон Якоб 259

Сенегал 91,129,142, 244

Сербы 277

Силиконовая Долина 200, 202 Сингапур 60,82,84,91,214,219,260,305

Сирия 122, 190, 191, 234, 261

Сире Дадли 42

Смит Адам 46, 213, 304

Советский Союз 47, 50, 91, 196, 256,

290

Соединенные Штаты Америки 51,

125, 171,205,212, 286 Соколофф Кен 275

Солоу Роберт 45, 58, 64, 65, 67, 68, 69, 70, 71,72, 73, 74,75,76, 77,78, 79,81, 83, 84, 85, 94,95, 160, 162, 180

Сомали 31, 124, 142, 222, 260

Стерн Николас 263, 303 Страут Алан 51, 219

Судан 91, 101, 122, 124, 139, 142, 210, 211,222, 260, 288

Суринам 230

Сьерра-Леоне 122, 124, 139, 142, 234, 239,285

Т

Таджики 278

Тадж-Махал 283, 284, 290 Таиланд 53, 59, 60, 88, 118, 134

Тайвань 82,162,198,211,214,260,274 Тамилы 277

Танзания 83, 84, 142, 243, 244, 309

Тасмания 277

Телевидение с высоким разрешением

202

Того 142, 244

Тунис 55, 57

Турция 51, 128,211,230, 239

У

Уайнбергер Каспар 127

Уганда 29, 31, 53, 122, 124, 128, 129, 142, 234, 242, 243, 244, 253, 288, 306, 309

Узбекистан 278

Уилсон Уильям Джулиус 283

Украина 91, 244, 277

Уорнер Эндрю 241 Уотермен Роберт Дж. 219 Уругвай 230

Ф

Фернандес Ракель 272 Фиджи 243

Филиппины 129, 254, 255, 292

Филмер Деон 99

Франкел Джеффри 241

Франция 125, 149, 171, 197, 229, 277

X

Хайдерабад 189

Харрисон Энн 241

Херцог Хесус Сильва 115, 236

Хиршман Альберт 42

Холокост 277

Холсен Джон 52

Хорватия 54, 277

Хоуитт Питер 191, 192

Хрущев Никита 50, 64

Хуман Чарлз 31

Хусайн Ишрат 242 ц

Цыгане 278

Чен Шаохуа 31, 32 Ченери Холлис 51, 52, 219 Чикаго 170

Чили 230, 239

Ш

Швейцария 211, 223

Швеция 245, 246 Шри-Ланка 283, 284, 285

Э

Эдварде Себастьян 241 Эдисон Томас 187, 193 Эйзенхауэр Дуайт 50

Эквадор 45,128, 129,134,190,191,211, 230,244,253, 278

Энгерман Стенли 275

Эрлих Пол 102, 110 Эфиопия 101, 121, 142, 159, 175, 210, 211,222,278

Ю

Югославия 240

Южная Америка 47,102, 275, 276, 290

Я

Ямайка 31, 60, 87, 128, 129, 134, 207,

230,232,244, 253 Япония 83, 91, 184, 196, 197, 198, 202, 253, 255, 274, 279, 285

Ч

Чавес Уго 273, 274 Чад 60,81, 142, 198, 244

Оглавление

Предисловие

Пролог :Поиск

ЧАСТЬ I  Для чего нужен экономический рост

  Глава 1  Помочь бедным

ЧАСТЬ II   Бесполезные лекарства

  Глава 2 Помощь ради инвестиций

  Глава 3  Сюрприз Солоу: инвестиции не приводят к росту

  Глава 4  Образование — ради чего?

  Глава 5   Деньги на презервативы?

  Глава 6   Займы, которые были, рост, которого не было

  Глава 7  Прости нам долги наши

Часть III  Люди реагируют на стимулы

  Глава 8  возрастающей отдаче: утечки, соответствия и ловушки

  Глава 9 Созидательное разрушение: сила технологии

  Глава 10 Под несчастливой звездой

  Глава 11 Правительства могут убить рост

  Глава 12 Коррупция и рост

  Глава 13 Поляризованные народы

  Глава 14 Заключение. Вид из Лахора

Примечания

Список литературы

Указатель

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно