Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей,
Консультации специалистов:
Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика


Сборник Мудрецы Талмуда. Сборник сказаний, притч, изречений

РАБИ СИМЕОН БЕН ШЕТАХ

Возрождение Торы

Весь мир оставался пораженным совершен– ной Яннаем[1] казнью законоучителей, пока не явился р. Симеон бен Шетах, возвративший Торе ее исконное величие.

(Кид., 66)

Кто казной, кто милостью Господней

Во времена Симеона бен Шетаха явились триста назареев для совершения девятисот жертвоприношений.[2] Найдя законным полуторастам из них дать отпущение без жертвоприношения, р. Симеон обратился к царю Яннаю и сказал:

– Триста назареев пришли для совершения девятисот жертвоприношений, но у них не на что купить жертвенных животных. Государь, дай ты половину стоимости, и я дам половину, и тогда они совершат жертвоприношения.

Царь Яннай дал половину стоимости, и жертвоприношения совершились. Донесли Яннаю на р. Симеона:

– Да будет ведомо тебе, что все жертвенные животные были куплены на деньги, данные тобою. Симеон же не потратил ничего.

Разгневался царь Яннай, а р. Симеон, узнав о том, устрашился и бежал. Через некоторое время был пир у царя Янная, и бывшие на том пиру персидские вельможи стали спрашивать:

– Государь, помнится нам, бывал здесь некий старец, который поучал нас божественной мудрости.

Сказал Яннай своей жене, – она же сестра р. Симеона:

– Пошли за ним и приведи его сюда.

– Поклянись, – ответила царица, – что не сделаешь ему никакого зла и (в знак этого) пошли ему свой перстень.

Царь поклялся и послал перстень. Р. Симеон явился.

– Зачем ты бежал? – спросил царь.

– Слышал я, что государь мой, царь, в гневе на меня, и, боясь, чтоб ты не велел казнить меня, я поступил, применив к себе слова Писания: «Укройся лишь на мгновение, пока гнев не пройдет».

– А зачем ты надсмеялся надо мной?

– Упаси Бог, не надсмеялся я над тобою. Ты оказал назареям помощь деньгами, я – властью Закона. Кто казною, кто милостью Божией.

– Отчего же ты не предупредил меня об этом?

– Если бы я предупредил тебя, ты, пожалуй, не дал бы ничего.

Посадил его Яннай между собою и царицей и сказал:

– Видишь, какой почет я тебе оказываю.

– Не ты, – ответил р. Симеон, – а Тора возвеличивает меня, ибо сказано у сына Сирахова: «Лелей ее, и она вознесет тебя и посадит среди вельмож».

(Бер.-Р., 91.; Берах., 48)

Царь пред судом

Один из царских рабов совершил убийство.

– Привлеките его к суду, – приказал р. Симеон.

Доложили Яннаю:

– Твой раб человека убил.

Поставил царь убийцу на суд. Послали судьи сказать царю:

– Явись и ты, – этого требует закон.

Когда царь явился, поставили кресло для него рядом с креслом р. Симеона, и царь сел. Видя это, р. Симеон сказал:

– Царь Яннай! Встань и выслушай показания против тебя,[3] ибо сказано: «Пусть предстанут оба сии человека, у которых тяжба».

– Я сделаю, – возразил царь, – не так, как говоришь ты, а как товарищи твои скажут.

Обратился р. Симеон к сидящим справа, те уставились глазами в землю; обратился налево – и те уставились глазами в землю.

– Вы размышляете еще, – воскликнул р. Симеон, – как поступить? Пусть же Ведающий помыслы воздаст вам!

В ту же минуту явился архангел Гавриил и поверг судей на землю, грозя умертвить их. Затрепетал царь.

– Встань! – повторил Яннаю р. Симеон. – Не перед нами стоишь ты, но перед Тем, по слову Которого сотворена Вселенная.

Тотчас же встал с места царь Яннай.

(Сан., 19; Тан. Гак., Шофт.)

Находка

Р. Симеон вел торговлю льном. Чтоб облегчить ему труд по перевозке товара, ученики купили для него у одного измаилтянина осла. На шее у животного оказалась драгоценная жемчужина. Приходят ученики к р. Симеону и говорят:

– Отныне, учитель, тебе трудиться больше не придется.

– Почему? – спрашивает р. Симеон.

– Мы для тебя купили осла у одного измаилтянина, и на животном оказалась драгоценная жемчужина.

– А знал об этом продавец?

– Нет.

– Идите и отдайте ему жемчужину.

И сказал о р. Симеоне тот измаилтянин:

– Благословен Господь. Бог Симеона бен Шетах!

– А вы, – обратился р. Симеон к ученикам, – варваром считали Симеона бен Шетаха? Услышать слова: «Благословен Господь, Бог иудеев» – для меня дороже всех сокровищ мира.

(Иеруш., Б.-М., 2; Деб.-Р., 3)

В пещере колдуний

Когда Симеон бен Шетах был избран в «Насси»,[4] пришли к нему и сказали:

– В пещере близ Аскалона скрываются восемьдесят колдуний.

В один ненастный день собрал р. Симеон восемьдесят юношей, рослых и сильных, и велел им следовать за собою. Каждому из них он дал по новому кувшину со свернутым в нем чистым плащом. Юноши поставили кувшины опрокинутыми себе на головы, и р. Симеон сказал:

– Когда я крикну по-птичьему, накиньте на себя плащи; крикну вторично – бегите все в пещеру и, схватив каждый по колдунье, поднимите их вверх, ибо таково свойство колдуна: отделишь его от земли – он ничего сделать не может.

Пошел р. Симеон и, став у входа в пещеру, стал звать, выкрикивая:

– Ойим! Ойим!..[5] Отоприте! Один из ваших я.

– А каким образом, – спрашивают колдуньи р. Симеона (также успевшего закутаться в сухой плащ), – ты в дождь сухим остался?

– Я между каплями пробирался, – объяснил р. Симеон.

– А чего ради пришел ты?

– Поучиться и вас поучить. Покажите-ка каждая свое искусство. И вот, поколдовала одна – и серебро в хлеб превратилось. Поколдовала другая – из железа мясо выковалось. Третья – расплавленная медь бульоном закипела. Четвертая – растопленное золото вином заструилось.

– Видишь, – говорят колдуньи, – какой мы тебе пир устроили. А ты что умеешь сделать?

– Вот что: чирикну раз и другой – и явятся восемьдесят женихов, одетых в совершенно сухие плащи, – и будете вы пировать и веселиться с ними.

Чирикнул р. Симеон раз – надели юноши плащи; чирикнул вторично – все сразу появились в пещере.

– Выбирай каждый свою суженую! – крикнул р. Симеон. Схватили юноши колдуний, вынесли их из пещеры и всех повесили.

(Иеруш. Хаг.; Санг., 6; Раши)

Во славу суда и Закона

Вступились родственники казненных колдуний, и двое из них оговорили сына р. Симеона в преступлении, караемом смертной казнью.

Когда приговоренный был выведен на место казни, он воскликнул:

– Если есть на мне вина в деле этом, пусть казнь послужит мне возмездием. Если же невинен я, пусть смертью своей искуплю все свои прегрешения, а кровь моя падёт на головы ложных доносчиков!

Услыша эти слова, доносчики раскаялись и заявили:

– Мы свидетельствовали ложно.

Вознамерился р. Симеон тут же освободить сына, но тот сказал:

– Отец! Если желаешь, чтобы через тебя пришло спасение,[6] то оставь меня подобно «порогу на попрание».[7]

(Там же)

ХОНИ ГАМЕАГЕЛ И ЕГО ПОТОМКИ

Моление о дожде

Одважды, когда приближался конец месяца Адар[8] и не было дождя, стали просить Хони Гамеагела:

– Помолись о дожде.

– Внесите со двора пасхальные очаги,[9] дабы они не размокли, – сказал Хони.

Начал он молиться, но дождь не шел. Тогда он очертил круг и, стоя в середине, воззвал:

– Творец Вселенной! Дети Твои обратились ко мне как к возлюбленному Твоему сыну, – и вот поклялся я, что не сойду с этого места, прежде чем Ты не смилуешься над детьми Своими.

Стало слегка накрапывать.

– Учитель! Опора жизни нашей! – сказали Хони ученики. – Сдается нам, что только для освобождения тебя от клятвы дождь едва-едва накрапывать начал.

– Не о том просил я, – возобновил молитву свою Хони, – о проливном дожде я прошу.

Разразился ливень.

– Учитель! Опора жизни нашей! – сказали ученики. – Ливень весь мир грозит разрушить.

И воззвал Хони к Всевышнему:

– Не о том просил я. Молю Тебя: дождя благословенного и благодатного пошли нам, Господи!

Пошел дождь умеренный, но шел так долго, что вынужден был народ подняться на Храмовую Гору, умоляя Хони:

– Учитель! Ты молился о дожде; помолись, чтобы дождь наконец прекратился.

– Установлено запрещение, – сказал Хони, – творить молитву против излишнего обилия дара Божьего.[10] Тем не менее приведите вола для благодарственного жертвоприношения.

Привели вола. Возложил Хони руки на него и воззвал к Господу:

– Владыка Вселенной! Народ Твой Израиль, из Египта выведенный Тобою, не в силах устоять ни против изобилия добра, ни против непосильных испытаний, ни против Твоего гнева, ни против безграничной благости Твоей. Да будет же воля Твоя, чтобы прекратился дождь и наступила ясная погода.

И сразу подул ветер, рассеялись тучи, засияло солнце, и пошел народ грибы собирать.

По этому поводу патриарх р. Симеон бен Шетах велел сказать от его имени Хони:

– Не будь ты Хони Гамеагел, я подверг бы тебя строжайшему наказанию.[11] Но что поделаешь с тобою, если ты перед самим Господом нежишься, как избалованное дитя перед отцом, исполняющим все прихоти его:

«Поведи меня, отец, в теплой воде купаться».

Отец ведет его.

«Поведи меня купаться в холодной воде».

Ведет его.

«Дай мне орехов, миндалю, персиков, гранатовых яблок».

Дает ему.

Так и ты. И о тебе это сказано: «Отец твой возрадуется, и возликует родившая тебя».

(Таан., 23)

Сон Хони Гамеагела

Сказание р. Иоханана о Хони:

Всю жизнь тревожил праведника этого смысл стиха: «Когда возвращал Господь пленников Сиона, мы были как в сновидении».

«Возможно ли, – говорил он, – семьдесят лет[12] бредить во сне?»

Однажды, находясь в пути, Хони увидел человека, занятого посадкою рожкового дерева.

– Через сколько времени принесет это дерево плоды? – спросил Хони.

– Через семьдесят лет.

– Но разве ты уверен, что проживешь еще семьдесят лет и будешь есть плоды с этого дерева?

На это человек тот ответил:

– Я застал на свете рожковые деревья; и вот, так же, как предки мои взрастили деревья эти для меня, я взращу их для моих потомков.

Сел Хони поесть хлеба, и напал на него сон. Выступил утес и образовал вокруг него ограду.

Когда Хони проснулся, он увидел человека, собирающего плоды с того дерева.

– Ты ли это, – спросил Хони, – тот самый, которым посажено это дерево?

– Дерево это, – ответил человек, – посажено моим дедом.

– Очевидно, – сказал себе Хони, – я проспал семьдесят лет.

Взглянул он туда, где оставил свою ослицу, а там табуны целые. Направился Хони к своему жилищу.

– Дома ли, – спросил он, – сын Хони Гамеагела?

– Сына, – ответили ему, – уже нет на свете, а жив его внук.

– Я Хони Гамеагел, – заявил он.

Не поверили.

Пришел он в академию и слышит – ученые говорят:

– Это толкование так же ясно, как во времена Хони Гамеагела, который разъяснял всякий ученый вопрос, как только являлся в академию.

– Я и есть Хони Гамеагел, – заявил он ученым.

Но и те не поверили и должного почета ему не оказали. Пал Хони духом, стал молить о милосердии Господнем. И принял Господь душу его.

По этому поводу говорил Рава:

– Правы люди, говоря: «Либо общение с людьми, либо смерти».

(Таан., 23)

Ученые и поденщик

Аба-Хелкия был внуком Хони Гамеагела. Когда страна страдала от бездождия, законоучители обращались к нему, прося помолиться о милосердии Божием, и по его молитве шел дождь.

Придя однажды и не застав его дома, отправились в поле, где он в то время полол. Подошли к нему с приветствием, но он не ответил. К вечеру, набрав вязку хвороста, он направился домой. Дрова и мотыгу он нес на одном плече, а верхнюю одежду свою на другом. Всю дорогу шел босой, а чтобы перейти через ручей, надел сандалии. Пробираясь через терновник, поднял повыше края одежды. При приближении его к месту, где он жил, жена вышла нарядной к нему навстречу. В дом он дал войти сначала жене, за нею вошел сам, а законоучителей впустил последними. Сел за обед, а их к столу не пригласил. Раздавая хлеб детям, старшему дал ломоть, младшему два ломтя.

Потом он сказал жене:

– Я знаю, законоучители пришли не иначе, как по поводу дождя. Пойдем поднимемся на кровлю и помолимся Господу, – быть может, смилуется Всевышний и пошлет дождь. И пусть не говорят, что благодаря нам произошло это.

Придя наверх, встали он в одном углу, жена в другом и начали молиться. Первым появилось облако с той стороны, где стояла жена. Сойдя вниз, он обратился к пришедшим, спрашивая:

– Чего ради, наставники мои, вы пришли ко мне?

– Нас послали просить тебя помолиться о дожде.

– Ну что ж, – ответил он, – благословен Господь, избавивший вас от нужды в молитве Аба-Хелкии.

На это они сказали:

– Мы уверены, что только по твоей молитве пошел дождь. Теперь просим тебя, раби, объяснить непонятные для нас поступки твои: – Почему не ответил ты на наше приветствие?

– Потому, – пояснил Аба-Хелкия, – что я нанят был на поденную работу и не вправе был отрываться от нее.

– Почему ты дрова нес на одном плече, а плащ на другом?

– Плащ этот чужой, и мне одолжили его для надевания, но не для носки дров.

– Почему всю дорогу ты шел босой, а дойдя до ручья, обулся?

– На суше видно, что под ногами, а в воде не видно.

– Зачем, перебираясь через терновник, ты поднял края одежды?

– Пораненное тело можно залечить, а платья не залечишь.

– Для чего при приближении твоем жена твоя вышла к тебе навстречу нарядной?

– Чтобы я не стал заглядываться на других женщин.

– Почему пошла в дом первою твоя жена, за нею ты, а нам дал ты войти последними?

– Потому, что вы недостаточно знакомы мне.

– Почему, садясь за стол, ты не сказал нам, по обычаю: «Садитесь и разделите со мною трапезу»?

– Потому, что хлеба было недостаточно, и я не хотел, чтобы вы благодарили меня напрасно.

– Почему старшему сыну дал ты один ломоть, а младшему два?

– Старший остается дома, а младший ходит в школу.

– Почему первым появилось облако с той стороны, где стояла и молилась твоя жена?

– Жена, бывая постоянно дома, подает бедному хлеб, и голод его немедленно утоляется. Я же подаю милостыню деньгами – и голод бедного не сейчас утоляется.

(Таан., 23)

Ради малых сил

Ханан Ганехба был сыном дочери Хони Гамеагела. Когда стояло бездождие, ученые посылали к нему детей из школ, которые, бывало, тянут его за края одежды, крича: «Отец! Отец! Дай нам дождя!»

И Ханан взывал к Господу:

– Владыко Вселенной! Сделай ради малых сих, не различающих между Отцом, посылающим дождь на землю, и отцом, не во власти которого посылать дождь.

(Таан., 23)

ГИЛЛЕЛЬ СТАРШИЙ

Вступление в академию

Рассказывают про Гиллеля, что он нанимался на поденную работу и, получая полдинария в день, половину отдавал привратянику академии, а другую половину тратил на пропитание своей семьи.

Однажды случилось так, что он остался без заработка, и привратник не впустил его в академию. Тогда он взобрался на кровлю и, держась в полувисячем положении, припал лицом к решетчатому просвету, чтобы услышать слово Бога Живого из уст законоучителей Шемаии и Авталиона.

Случилось это, рассказывают, в канун субботы, в зимнюю пору. Выпал снег и засыпал его. Когда стало рассветать, Шемаия сказал Авталиону:

– Брат Авталион! Всегда в это время светало, а сегодня темно. Настолько ли облачно сегодня?

Взглянули наверх и видят человеческий облик в просвете. Взошли на кровлю и нашли Гиллеля покрытым слоем снега в три локтя толщиною. Очистив его от снега, умыли, умастили елеем и усадили у очага.

– Этот, – сказали Шемаия и Авталион, – заслуживает, чтобы ради него и субботний покой нарушить.

(Иома, 35)

Долготерпение Гиллеля

Был такой случай:

Двое заспорили о том, возможно ли рассердить Гиллеля.

– Уж я-то выведу его из терпения! – говорил один.

Побились об заклад в четыреста зуз.[13]

Было это в канун субботы. Гиллель в то время собирался купаться. Пошел тот человек и, проходя мимо дверей Гиллеля, стал выкрикивать:

– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?

Оделся Гиллель и вышел к нему:

– Что угодно тебе, сын мой?

– Хочу задать тебе один вопрос.

– Спрашивай, сын мой, спрашивай.

– Отчего у вавилонян головы неправильной формы?

– Сын мой, – сказал Гиллель, – важный вопрос ты задал мне – оттого, что у вавилонян нет хороших повивальных бабок.

Ушел тот человек. Но через некоторое время вернулся и вновь принялся выкрикивать:

– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?

Оделся Гиллель и, выйдя к нему, спросил:

– Что угодно тебе, сын мой?

– Хочу задать тебе один вопрос.

– Спрашивай, сын мой, спрашивай.

– Отчего у тармудян глаза больные?

– Важный вопрос, сын мой, задал ты мне – должно быть, оттого, что они в песчаных местностях живут.

Ушел тот человек, но вскоре вернулся и вновь давай кричать:

– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?

Оделся Гиллель и вышел к нему:

– Что угодно тебе, сын мой?

– Хочу задать тебе один вопрос.

– Спрашивай, сын мой, спрашивай.

– Отчего у апракийцев ступни широкие?

– Важный вопрос, сын мой, задал ты мне – оттого, что они живут среди болот.

– Много еще вопросов я имею, но боюсь рассердить тебя.

Облачился в одежды свои Гиллель, сел и говорит:

– Спрашивай обо всем, что желаешь.

– Тот ли ты Гиллель, которого величают князем израильским?

– Да.

– Пусть же не будет много тебе подобных в Израиле!

– Почему, сын мой?

– Потому, что из-за тебя я потерял четыреста зуз.

– Будь же впредь осмотрительней. Ты не один раз четыреста зуз потеряешь, а рассердить Гиллеля тебе не удастся.

(Шаб., 30–31)

Вся суть Торы

Был такой случай:

Приходит некий иноверец к Шаммаю и говорит:

– Я приму вашу веру, если ты научишь меня всей Торе, пока я в силах буду стоять на одной ноге.

Рассердился Шаммай и, замахнувшись бывшим у него в руке локтемером, прогнал иноверца.

Пошел тот к Гиллелю. И Гиллель обратил его, сказав:

– «Не делай ближнему того, чего себе не желаешь». В этом заключается вся суть Торы. Все остальное есть толкование. Иди и учись.

(Там же)

Хочу быть первосвященником!

Еще был случай:

Некий иноверец, проходя по задворку школы, услышал голос читавшего из Писания:

– «И вот одежды, которые должны они сделать: наперсник, и ефод, и верхняя риза, и хитон тонкий, кидар и пояс».

– Для кого это? – спросил иноверец.

– Для первосвященника, – ответили ему.

«Пойду, – подумал тот человек, – приму иудейскую веру и сделаюсь первосвященником».

Пришел он к Шаммаю и говорит:

– Обрати меня, с тем чтобы я стал первосвященником.

Шаммай прогнал его.

Пришел он к Гиллелю. Обратил его Гиллель и сказал:

– Не венчают человека на царство, прежде чем он не усвоит весь обиход царский.

Начал новообращенный читать Писание. Дочитав до стиха: «А если приблизится[14] посторонний, смерти предан будет», – спросил:

– О ком в этих словах говорится?

– О всяком человеке, несвященнического рода, будь это сам Давид, царь израильский, – ответил Гиллель.

И рассудил тот человек так:

«Если и про израильтян, прозванных детьми Божьими и Самим Господом любовно именуемых: «сын мой, первенец мой Израиль», – если и про них сказано: «Посторонний смерти предан будет», то тем более пришедший с посохом и котомкою человек чужой и ничтожный».

Придя затем к Шаммаю, он сказал:

– Разве не вполне понятно,[15] почему недостоин я быть первосвященником? Ведь сказано в Торе: «Если приблизится посторонний, смерти предан будет».

А к Гиллелю придя, сказал:

– Кроткий Гиллель! Будь благословен за то, что помог мне приблизиться к благодати Господней.

Случай этот законоучители приводили в пример, поучая: «Будь всегда кроток, как Гиллель, а не вспыльчив, как Шаммай».

(Там же)

Чистота телесная

Каждый раз, когда Гиллель уходил из академии, сопровождавшие его ученики спрашивали:

– Куда идешь ты, учитель?

– Иду совершать угодное Богу дело, – отвечал Гиллель.

– Какое именно?

– Купаться.

– Разве это такое богоугодное дело?

– Бесспорно. Статуи царей в театрах и цирках – и для тех имеется особое лицо, которое обмывает и чистит их, и не только получает за это плату, но и почетом пользуется. Тем более должен соблюдать чистоту свою человек, созданный по образу и подобию Божию.

(Ваик. Р., 34)

Гость в доме

На тот же вопрос: «Куда идешь ты, учитель?» – Гиллель иногда отвечал:

– Иду подкрепить себя пищей и этим оказать радушный прием моему гостю.

– Какой же это у тебя ежедневно гость в доме?

– А бедная душа разве не тот же гость в нашем теле? Сегодня она здесь, а завтра, глядишь, и нет ее.

(Там же)

Патриарх-слуга

Про Гиллеля рассказывают, что одному впавшему в бедность высокодостойному человеку он на свои средства нанимал лошадь для верховой езды и слугу для сопровождения его в пути. А однажды, не найдя подходящего провожатого, сам целых три мили сопровождал того человека, исполняя обязанности слуги.

(Кес., 67)

Бедный жених

Был с Гиллелем такой случай:

Приготовили у него обед для гостя. А в это время приходит к нему один бедный человек, останавливается у порога и говорит:

– Я сегодня справляю свою свадьбу, но у меня ничего не приготовлено для свадебного обеда.

Услыша это, взяла жена Гиллеля все приготовленное для гостя и отдала бедному жениху, а сама замесила другое тесто, поставила варить другое кушанье и, когда наконец все было готово, подала мужу и гостю.

– Дочь моя, – обратился к жене Гиллель, – отчего ты так долго не подавала обеда?

Она рассказала ему о случае с бедным женихом.

– Дочь моя, – сказал Гиллель, – я всегда судил о тебе не с худшей, но с лучшей стороны, зная, что ты всегда стараешься делать только угодное Богу.

(Д.-Эр., гл. 6)

По стопам Эзры

Когда забыта была Тора в народе, явился Эзра и возродил ее. Когда Тора снова была забыта, явился Гиллель Вавилонский и снова дал крепкие устои ей.

Из Вавилона Гиллель вышел в возрасте сорока лет, сорок лет слушал учение мудрецов и сорок лет был пастырем добрым своего века.

Рассказывают про Гиллеля, что ни одной науки и ни одного наречия он не оставлял без учения. Изучал он также голоса гор, равнин и долин,[16] шелест деревьев и трав,[17] язык зверей и животных,[18] голоса демонов,[19] притчи, басни и сказки народные.

(Сук., 20; Сиф.; Софр., 16)

Ученики Гиллеля

Восемьдесят учеников имел Гиллель. Тридцать из них достойны были восприять благодать наравне с Моисеем; тридцать заслуживали, чтобы солнце остановилось для них, как для Иошуи бин Нун; двадцать остальных были людьми средних дарований. Старшим средь учеников был Ионатан бен Узиэль, младшим – р. Иоханан бен Заккай.

(Сук., 28)

Праведный и кроткий

Со смертью последних из пророков – Хагги, Захарии и Малахии – Дух Святой покинул народ израильский, только Бат-Кол[20] еще продолжал вещать ему.

Однажды, когда ученые сидели под кровом Бет-Гурия, в Иерихоне, раздался Бат-Кол:

– Здесь находится человек, достойный, чтобы благодать почила на нем наравне с Моисеем, только современники его этого не заслуживают.

При этих словах взоры всех обратились на Гиллеля. Оплакивая смерть его, ученые восклицали:

– Горе нам, о, праведный! Горе нам, о, кроткий! Эзры достойный ученик!

(Сан., 11)

ШКОЛА ШАММАЯ И ШКОЛА ГИЛЛЕЛЯ

Победа кроткого

Три года продолжался спор между школою Шаммая и школою Гиллеля. Каждая настаивала на правильности своих толкований Закона. Но раздался Бат-Кол:

– Устами и тех, и других гласит слово Бога Живого, но поступать следует по толкованиям школы Гиллеля.

Но если учение и тех, и других есть слово Бога Живого, чем же удостоилась преимущества школа Гиллеля?

Тем, что ее последователи отличались духом кротости и смиренномудрия и наряду со своим учением преподавали также учение школы Шаммая. Мало того, мнения школы Шаммая они излагали всегда ранее собственных толкований.

Это учит нас, что того, кто сам умаляет себя, Господь возвеличивает и, напротив того, умаляет тех, кто сам себя возвеличивает.

(Эр., 13)

Соперники во славу Божию

Невзирая на резкое различие своих толкований Закона, – причем одними разрешалось то, что другими запрещалось, последователи обеих школ не переставали родниться друг с другом, заключая между собою брачные союзы и служа примером единения в приязни и дружелюбии, в исполнение сказанного: «Истину и мир возлюбите».

(Иеб., 14)

ИОНАТАН БЕН УЗИЭЛЬ

Божественный огонь

Про Ионатана бен Узиэля рассказывали, что когда он вдохновлялся изучением Торы, птицы, пролетавшие над ним, сгорали от пламени его воодушевления.

(Сух., 28)

Перевод Св. Писания

Перевод Пятикнижия был сделан прозелитом Онкелосом со слов р. Элиэзера и р. Иошуи, а перевод Пророков – Ионатаном бен Узиэлем со слов Хагги, Захарии и Малахии. Когда появился этот перевод, заколебалась Св. Земля на протяжении четырехсот парса в длину и ширину, и раздался Бат-Кол:

– Кто он, дерзнувший раскрыть тайны Мои людям?

Встал Ионатан бен Узиэль и сказал:

– Я тот, кто открыл тайны Твои людям. Но Ты, Господи, знаешь, что не для своей славы и не для славы рода моего я сделал это, но ради прославления Тебя, Господи, дабы не возрастали разногласия в Израиле.

(Мег., 3)

Победа человеколюбия

Был такой случай:

Некий человек лишил своих не совсем безупречных детей наследства, а завещал все имущество свое Ионатану бен Узиэлю.

Как же поступил Ионатан?

Треть имущества продал, треть пожертвовал на богоугодные дела и треть возвратил наследникам.

Узнал об этом Шаммай и восстал с негодованием против Ионатана (за возвращение наследникам части имущества).

– Шаммай, – сказал ему в ответ Ионатан, – если ты считаешь себя вправе отобрать то, что продано мною, и то, что посвящено мною Богу, тогда отбери, пожалуй, и то, что возвращено мною бедным наследникам. А если ты первого не можешь сделать, то ты и последнего сделать не вправе.

И Шаммай мог только сказать:

– Смело ответил мне бен Узиэль, смело ответил, но победил меня.

(Бава-Б., 133–134)

Р. АКАВИЯ БЕН МАГАЛАЛЭЛ

Мнение большинства

Акавия бен Магалалэл держался по четырем вопросам особого мнения, несогласного с мнением всех других законоучителей.

Говорили ему:

– Акавия, откажись от своего мнения – и мы аб-бет-дином[21] назначим тебя.

– Нет, – отвечал он, – лучше мне всю жизнь называться глупцом, чем час один – преступником перед Господом. Ради почета и власти я делать этого не стану.

Однако же перед смертью он сказал своему сыну:

– Ты от моего мнения по тем четырем вопросам откажись.

– Отчего же сам ты не отказывался? – спросил сын.

– Видишь ли, сын мой, – ответил Акавия, – я свое мнение воспринял от многих ученых законоведов; противники мои, в свою очередь, руководились мнением также многих авторитетных ученых; каждая из спорящих сторон и оставалась при своем мнении. Тебе же предстоит выбор между двумя мнениями: одно ты воспринял от целой коллегии ученых, другое – от единичного лица, и преимущество должно быть отдано мнению большинства.

– Хорошо, отец, но повлияй на своих товарищей, чтобы они радушно приняли меня в свою среду.

– Этого, сын мой, я не сделаю.

– Знаешь ты какой-нибудь проступок за мною?

– Нет. Но пусть сами дела твои создадут тебе в жизни либо друзей, либо врагов.

(Эд., 5)

РАБАН ИОХАНАН БЕН ЗАККАЙ

В школе и в жизни

Р. Иоханан бен Заккай прожил сто двадцать лет. Сорок лет он занимался торговыми делами, сорок лет учился и сорок лет обучал других.

Про Иоханана бен Заккая рассказывали:

Ни разу за всю жизнь свою он не вел разговора ненаучного; четырех локтей расстояния не прошел без учения и без тефилин. Никто раньше его не являлся в академию. Не было случая, чтобы он вздремнул хотя на минуту за все время занятий в академии. Не уходил из академии, пока там оставался хотя один человек. Никто не заставал его иначе, как занятого учением. Никому не позволял открывать двери его ученикам, а делал это сам. Никогда не высказывал суждения, не воспринятого им от своих учителей, и никогда не говорил: «Пора кончать занятия», – за исключением канунов Пасхи и Иом-Кипура. Во всем этом ученик его р. Элиэзер подражал ему. Про р. Иоханана бен Заккая рассказывали, что при встрече он первый приветствовал каждого, даже любого иноплеменника на улице. Про него же рассказывали, что ничего не оставлено было им без тщательного изучения в Писании, Мишне, Гемаре, Галахе и Агаде, тончайших деталях Закона с его комментариями, методах логики и аналогии, космографии и астрономии. Он изучил мифологию и демонологию, притчи, басни, сказки – все, от великого до малого (великое – о Колеснице Небесной,[22] малое – в духе диспутов Абаии и Раввы).

(Р. Гаш., 31; Сук., 28; Берах. 26)

Колесница Небесная

Однажды р. Иоханан бен Заккай отправился в дорогу верхом на осле. Погонщиком шел ученик р. Иоханана р. Элазар бен Арах. И начал р. Элазар просить р. Иоханана:

– Учитель, преподай мне из учения о Небесной Колеснице.

– Сын мой, – ответил р. Иоханан, – этого предмета дозволено касаться только в беседе с одним человеком и то с таким, который способен многое постигать собственным разумом.

– В таком случае, разреши мне, учитель, повторить перед тобою кое-что из того, чему ты же учил меня.

– Хорошо, – сказал р. Иоханан.

И, сойдя с осла, облачился и уселся на камень под масличным деревом.

– Учитель, зачем ты спешился? – спросил р. Элазар.

– Допустимо ли, чтобы в то время, когда ты поведешь речь о «Строении Колесницы», Шехина[23] сойдет на нас и Ангелы Служения будут сопровождать нас, – допустимо ли, чтобы я в это время верхом ездил!

Начинал р. Элазар излагать сказания о Небесной Колеснице. И пал огонь с неба, и пламенем охватило все деревья кругом. И запели деревья хвалебную песнь:

«Хвалите Господа от лица Земли,
Исполины морские и бездны все,
Огонь и град, снег и туман,
Буря, творящая волю Его,
Горы, холмы, дерева плодоносные
И кедры все. Аллилуйя!»

И голос ангельский зазвучал из пламени:

– Воистину, таково, таково Строение Колесницы.

Встал р. Иоханан, поцеловал р. Элазара в голову и сказал:

– Благословен Господь, Бог Израиля, давший праотцу нашему Аврааму потомка, сумевшего исследовать, постигнуть и объяснить «Строение Колесницы». Один хорошо истолковывает, но плохо исполняет, другой исполняет безукоризненно, но не умеет ясно истолковать. Ты же, Элазар, и поучаешь хорошо, и хорошо исполняешь. Благо тебе, отец наш Авраам, что Элазар – потомок Твой!

Узнали об этом р. Иошуа и р. Иосе-Коген в то время, когда и они находились в пути. И решили они также повести между собою беседу о «Строении Колесницы». Было это на исходе месяца Тамуз. И вот, все небо заволокло тучами, дивного вида радуга засветилась вдруг, и стали слетаться, сонм за сонмом, Ангелы Служения, чтобы послушать их беседу, подобно людям, которые спешат толпами полюбоваться на веселье венчальное.

Рассказал об этом р. Иосе-Коген р. Иоханану бен Заккаю. И сказал р. Иоханан:

– Благо вам и благо родившей вас! И блаженны очи мои, видевшие это! А видел я во сне себя и вас на горе Синае, и Бат-Кол с небес вещал нам: «Взойдите сюда! Взойдите сюда! Покой роскошный отведен для вас, и ложа прекрасная приготовлена вам и вашим ученикам, и ученикам учеников ваших почетное место назначено в Третьем Сонме праведников в раю».

(Хаг., 14)

Ученики р. Иоханана

Пять учеников было у р. Иоханана бен Заккая: р. Элиэзер бен Гиркан, р. Иошуа бен Ханания, р. Иосе-Коген, р. Симеон бен Натанаил и р. Элазар бен Арах.

Качества их р. Иоханан определял так:

Элиэзер бен Гиркан – водоем цементированный, не теряющий ни капли.

Иошуа бен Ханания – благо родившей его.[24]

Иосе-Коген – образец благочестия.

Симеон бен Натанаил – страшится малейшего греха.

Элазар бен Арах – неустанно бьющий родник знания.

(Аб., 2)

По-человечески

Когда у р. Иоханана бен Заккая умер сын, пришли ученики утешать его.

Первым вошел р. Элиэзер, сел перед ним и сказал:

– Разрешишь ли, учитель, сказать тебе слово утешения?

– Говори.

– Прародитель Адам имел сына, и когда сын этот пал мертвым, Адам утешился в своей скорби, что подтверждается его же словами: «Бог даровал мне другое дитя вместо Авеля». Утешься и ты, учитель!

– Разве мало для меня моей собственной скорби, – ответил р. Иоханан, – что ты еще про скорбь Адама напоминаешь мне?

Вошел р. Иошуа и сказал:

– Разрешишь ли, учитель, сказать тебе слово утешения?

– Говори.

– Иов имел сыновей и дочерей, и все они погибли в один день. И Иов утешился, говоря: «Бог дал и Бог взял. Да будет благословенно имя Господне!» Утешься и ты, учитель!

– Разве мало для меня моей собственной скорби, – ответил р. Иоханан, – что ты еще про скорбь Иова напоминаешь мне?

Вошел р. Иосе и сказал:

– Разрешишь ли, учитель, сказать тебе слово утешения?

– Говори.

– Аарон имел двух уже возмужалых сыновей; оба они погибли в один день. И Аарон утешился, что подтверждается сказанным: «И Аарон молчал». А в такие минуты возможность оставаться молчаливым есть уже само по себе утешение. Утешься и ты, учитель!

– Разве мало для меня моей собственной скорби, – ответил р. Иоханан, – что ты еще про скорбь Аарона напоминаешь мне?

Вошел р. Симеон и сказал:

– Разрешишь ли, учитель, сказать тебе слово утешения?

– Говори.

– Царь Давид имел сына; сын умер – и Давид утешился, что подтверждается сказанным: «И Давид утешил жену свою Бать-Шеба – и она родила. И он назвал сына именем Соломон». Утешься и ты, учитель!

– Разве мало для меня моей собственной скорби, – ответил р. Иоханан, – что ты еще о скорби царя Давида напоминаешь мне?

Входил р. Элазар бен Азария. Завидя его, р. Иоханан сказал слуге:

– Возьми скорей умывальный сосуд и ступай за мною в ванную. Я хочу уйти, потому что это великий человек – и мне не устоять перед ним.

Но р. Элазар успел войти и, сев перед р. Иохананом, обратился к нему с такими словами:

– Скажу тебе притчу. Ты подобен человеку, которому царь отдал сокровище на хранение. День за днем человек этот со слезами и вздохами повторял: «Горе мне! Когда наконец я благополучно освобожусь от обязанности оберегать отданное мне на хранение сокровище?» Так и с тобою, учитель: дал тебе Бог сына, который ревностно изучал и Тору, и слово пророческое, и поучения мудрецов наших. И безгрешным и чистым ушел он из мира. Не должен ли ты утешиться тем, что безупречно возвратил сокровище, отданное тебе на хранение?

– Элазар, сын мой! – радостно сказал р. Иоханан. – По-человечески[25] утешил ты меня!

(Аб. д. Н., 14)

Как не плакать?

Когда р. Иоханан бен Заккай заболел, ученики пришли его проведать. При виде их слезы потекли у него из глаз.

– Учитель! – заговорили они. – Светоч Израиля! Столп народный! Молот могучий! О чем плачешь ты?

Отвечал р. Иоханан:

– Дети мои! Если бы меня повели к царю смертному, который сегодня здесь, а завтра в могиле и гнев которого не вечен; и если он в темницу заключит меня, то не на веки, и если казнит меня, то казнь та не вечная; и словами можно умилостивить его, и подарками задобрить, – я и тогда плакал бы. Тем более теперь, когда поведут меня к Царю царей, свят и благословен Он, жив и сущ во веки вечные! Если Он вознегодует на меня, негодование это будет вечным, и если Он в темницу заключит меня, заключение это будет вечным, казнит меня – казнь моя станет казнью вечною. И словами мне не умилостивить Его и подарками не задобрить. И мало того: два пути лежат передо мною – один в рай, другой в ад, и не знаю я, которым из двух путей поведут меня. Как же не плакать мне?

Предсмертное благословение

– Учитель, благослови нас! – стали просить ученики.

– Да будет воля Господня, – произнес р. Иоханан, – чтобы страх перед Богом был так же силен в вас, как страх перед людьми!

– И этого достаточно, учитель?

– О, дал бы только Бог! Вы знаете – совершающий преступление повторяет одно: «Только бы никто не заметил сделанного мною!»

(Берах., 28)

Со смерти раба Иоханана бен Заккая погас блеск Мудрости.

(Сот., 49)

Кожаный мех и мыши

Пока был жив р. Иоханан бен Заккай, все пятеро учеников оставались при нем. После кончины его они переселились в Ямнию, за исключением Элазара бен Араха, который возвратился к жене своей, жившей в местности, богатой источниками и растительностью. Рассчитывал он, что товарищи придут к нему, и после напрасных ожиданий решил сам отправиться к ним. Но жена воспротивилась этому, говоря:

– Кто нуждается в ком?

– Они во мне.

– Итак: кожаный мех[26] и мыши – кто к кому идет обыкновенно? Мыши к меху или мех к мышам?

Послушался р. Элазар жены и остался дома, пока не позабыл все, чему учился.

Через известное время явились товарищи и стали предлагать ему ученые вопросы. Но Элазар уже не умел отвечать им.

(Ког.-Р.)

Р. ХАНИНА БЕН ДОСА

Горсть рожков

Каждый день раздавался Бат-Кол:

– Весь мир получает питание свое ради заслуг сына Моего Ханины, а сын Мой Ханина довольствуется горстью рожков от одной субботы до другой.

(Таан., 24)

Самопекущая печь

Каждый раз в канун субботы жена р. Ханины, стыдясь своей бедноты, клала в печь дымящуюся головню.[27]

Была у нее злая соседка, и однажды в канун субботы она сказала себе:

– Знаю ведь я, что нет у них ничего. Пойду-ка погляжу, с чего это дым из трубы идет?

Пришла и начала стучать в дверь. От стыда за свою бедность жена р. Ханины скрылась в другую комнату. В это время произошло чудо: соседка, войдя, нашла печь полною хлебами, а квашню тестом.

– Послушай, послушай, – закричала она, – неси скорее лопату, – хлеб твой подгорает!

– Я за лопатой и пошла, – спокойно ответила жена р. Ханины.

(Там же)

Ножка золотого стола

Говорит однажды р. Ханине жена его:

– Доколе будем жить в такой бедноте?

– Но что же делать?

– Помолись Богу и попроси дать нам что-нибудь из трех сокровищ, которые приуготованы для праведников в грядущей жизни.

Помолился р. Ханина. Появилось подобие руки и бросило ему ножку от золотого стола. В ту ночь увидел р. Ханина во сне: сидят за райской трапезой праведники, каждый за золотым столом о трех ножках, а он с женою – за столом о двух ножках.

Рассказал он жене о своем сне и спрашивает:

– Приятно ли тебе будет, когда все праведники будут сидеть каждый за столом о трех ножках, а у нашего стола одной ножки не будет доставать?

– Нет, нет! – заявила жена. – Помолись, чтоб взяли ее обратно.

Помолился р. Ханина – и ножка была взята обратно.

(Таан., 25)

Чудо с кровельными балками

Соседка р. Ханины строила себе домик, и потолочные балки оказались недостаточно длинными. Пришла она и рассказала о том р. Ханине.

– Как зовут тебя? – спросил р. Ханина.

– Эйху.

– Эйху, – сказал р. Ханина, – повелеваю, чтобы балки сделались достаточно длинными!

Так и произошло.

Пелеймо рассказывал:

– Я видел этот домик. Балки выступали на целый локоть с одного и с другого конца, и соседи мне говорили: «Это тот самый домик, балки которого удлинились по молитве р. Ханины бен Досы».

(Там же)

Сказка о чудесных козах

Были у р. Ханины козы.

Приходят соседи и говорят:

– Козы твои вред нам приносят.

– Если это правда, – отвечает р. Ханина, – то пусть медведи растерзают их, а если нет, пусть вечером каждая принесет медведя на своих рогах.

И вечером каждая коза принесла по медведю на своих рогах.[28]

Откуда у бедного р. Ханины взялись козы?

По словам рав Пинхоса, дело было так:

– Однажды какой-то прохожий оставил у дверей р. Ханины нескольких кур и ушел. Найдя кур, жена р. Ханины приютила их у себя в доме, но муж запретил ей пользоваться яйцами от этих кур. Пошли цыплята, и кур расплодилось столько, что не оставалось свободного места в доме. Тогда они продали кур и купили коз.

Вскоре после этого явился хозяин кур и говорит своему товарищу:

– Вот в этом месте я оставил своих кур.

Услыхал это р. Ханина и говорит:

– А можешь ли ты указать их приметы?

– Могу.

Указал тот человек приметы кур – и р. Ханина отдал ему коз.

(Таан., 25)

Чудо с горящим уксусом

Однажды в канун субботы, уже в сумерках, р. Ханина застал свою дочь чем-то огорченною.

– Чем, – спросил он, – огорчена ты, дочь моя?

– Вместо сосуда с маслом я, по ошибке, взяла сосуд с уксусом и налила из него в лампаду.

– Не беда, дочь моя, – сказал р. Ханина, – Тот, Кто маслу повелел гореть, прикажет гореть и уксусу.

И лампада с уксусом горела весь субботний день, до тех пор, пока от нее же взяли огонь для Авдалы.[29]

(Там же)

Чудесные носильщики

Был с р. Ханиной такой случай:

Видя, как сограждане его отправляются в Иерусалим с разными приношениями, он стал жаловаться на свою судьбу:

– Все несут дары свои в Иерусалим, а мне и понести нечего.

Что же он надумал? Отправился на пустырь за город и, высмотрев там гранитную плиту, выломал ее, обтесал, отполировал и решил:

– Беру на себя доставить этот камень в дар св. граду.

Стал он искать носильщиков, встретил пятерых и спрашивает:

– Возьметесь ли доставить этот камень в Иерусалим?

– За пятьдесят сэла[30] доставим, – отвечают носильщики.

Р. Ханина готов был заплатить, но такой суммы у него не было. Носильщики ушли.

Послал Господь пять ангелов в образе людей.

– Доставите ли вы камень этот в Иерусалим? – спросил р. Ханина.

– За пять сэла, – ответили они, – доставим, но только и ты хотя бы одной рукой, хотя бы одним пальцем подсоби нам.

Сделал так р. Ханина – и они мгновенно очутились в Иерусалиме. Обратился р. Ханина к носильщикам, чтобы отдать им плату, но их не стало.

Пришел р. Ханина в Синедрион и рассказал о случившемся.

– Не иначе, – сказали там, – как Ангелами Служения доставлен твой камень сюда.

(Когел.-Р., 1)

Змея

Появилось в одном месте чудовище-змея, искусавшая множество людей. Сказали об этом р. Ханине.

– Укажите мне ее нору, – сказал р. Ханина.

Привели его туда. Наступил он ногою на отверстие норы. Поднялась змея, ужалила его – и упала мертвой.

Взял ее р. Ханина на плечо и принес в школу.

– Видите, дети мои, – сказал он ученикам, – не змея убивает, а грех.

По этому поводу сложилась поговорка:

«Горе человеку, который наткнется на змею, и горе змее, которая попадется р. Ханине бен Досе».

(Берах., 33)

И тварь бессловесная

Однажды воры увели у р. Ханины осла, поставили его у себя во дворе на привязи и дали ему сена, ячменя и воды. Но осел стоял, не дотрагиваясь ни до корма, ни до воды.

– Не стоит, – решили воры, – и держать его дальше: того гляди, еще околеет и весь двор заразит.

Отвязали осла и прогнали. Поплелся бедный осел домой. Услышал крик его сын р. Ханины.

– Отец! Отец! – позвал он. – Похоже на крик нашего животного.

– Открой поскорее ворота, – откликнулся р. Ханина, – бедное животное давно умирает от голода.

Впустили осла во двор, дали ему сена, ячменя и воды, и он принялся есть и пить.

Правду говорят: «В старину безупречны были не только сами праведники, но даже их животные».[31]

(Аб. де-р. Н., 8)

Пощажен или обречен

Про р. Ханину рассказывали, что, молясь за больных, он предсказывал, кому выздороветь, кому умереть.

На вопрос: как он это узнает, он отвечал:

– Если плавно течет моя молитва, это служит мне указанием, что больной пощажен, если нет – что он обречен.

(Берах., 34)

Минута в минуту

Однажды, когда заболел сын у рабан Гамлиеля, он послал двух ученых мужей к р. Ханине просить его помолиться о милости Господней. Увидав их, р. Ханина взошел в верхнюю горницу и углубился в молитву. Сойдя вниз, он сказал посланным р. Гамлиеля:

– Вы можете идти: жар у больного прекратился.

Записали они, точно отметив время, когда сказал это р. Ханина. А когда они возвратились и передали слова р. Ханины, р. Гамлиель заявил:

– Клянусь, что это произошло ни раньше, ни позже: в ту именно минуту жар у больного прекратился, и он попросил пить.

(Там же)

Слуга и вельможа

Еще случай был с р. Ханиной бен Досой.

Пришел он к р. Иоханану бен Заккаю поучиться божественной мудрости, а в то время у р. Иоханана заболел сын, и стал патриарх просить р. Ханину, говоря:

– Ханина, сын мой! Помолись о милости Господней к моему больному.

Низко, до самых колен склонил голову р. Ханина и углубился в молитву.

Больной выздоровел.

– Если бы я, – сказал р. Иоханан жене, – хотя целый день просидел, поникнув головой до колен, молитва моя не была бы услышана.

– Но на столько разве Ханина достойнее тебя?

– Не в достоинстве дело. Но Ханина кротостью своей подобен слуге перед царем, а я и перед Господом стою как вельможа перед царем.

(Там же)

Со смертью р. Ханины бен Досы не стало более людей деятельного благочестия.

(Сот., 49)

РАБАН ГАМЛИЕЛЬ II ЯМНИЙСКИЙ

Не власть, а рабство

Рабан Гамлиель и р. Иошуа ехали вместе на одном корабле. Р. Гамлиель имел с собою только печеный хлеб, а Иошуа, кроме хлеба, взял про запас и пшеничной муки. Когда вышел весь хлеб у р. Гамлиеля, он начал пользоваться мукою р. Иошуи и при этом спросил:

– Разве знал ты наперед, что мы задержимся в пути, и запасся мукою?

– Есть одна звезда, – ответил р. Иошуа, – которая появляется через каждые семьдесят лет, и при ее появлении мореплаватели часто сбиваются с пути. Я и подумал, как бы не случилось это с нашим кораблем.

– Удивляюсь тебе, – сказал р. Гамлиель, – ты обладаешь столь разнообразными знаниями, а пускаешься в плавание (в поисках за заработком).

– Вместо того чтобы удивляться мне, – ответил р. Иошуа, – не находишь ли ты достойною удивления судьбу двух твоих учеников, р. Иоханана бен Гудгоды и р. Элазара бен Хисмы? Люди эти умеют вычислить, сколько капель содержится в океане, а у них ни хлеба нет, ни одеться не во что.

Узнав об этом, решил р. Гамлиель назначить тех учеников своих на какую-нибудь почетную общественную службу.

С этой целью, р. Гамлиель, возвратясь из плавания, позвал их к себе. Но они, узнав, зачем их зовут, отказались прийти. Вторично послал за ними р. Гамлиель, и они наконец явились.

– Вы считаете, – сказал им патриарх, – что, назначая вас на общественную службу, я власть вам даю? Рабство даю я вам, по слову старейшин царю Рехавааму. «Ныне слугою ты будешь народу этому».

(Гор., 24)

Спор о новолунии

В доме у р. Гамлиеля висели на стене две таблицы с изображениями лунных фаз, и по ним он проверял показания свидетелей о новолунии.[32]

Однажды между р. Гамлиелем и р. Иошуей вышел спор относительно момента новомесячия и, в зависимости от этого, поста Иом-Кипур. Послал р. Гамлиель к р. Иошуе и велел сказать ему:

– Приказываю тебе явиться ко мне с посохом в руке и деньгами в кармане в тот самый день, когда, по твоему утверждению, имеет быть Иом-Кипур.

В это время к р. Иошуе заходит р. Акиба и, видя его глубоко огорченным, спрашивает:

– Чем огорчен ты, учитель?

– Акиба, – отвечает р. Иошуа, – лучше бы мне год целый лежать больным в постели, чем исполнить повеление патриарха.

– Я же, – сказал на это р. Акиба, – считаю неоспоримым одно: всякое постановление р. Гамлиеля должно оставаться в силе. Ибо сказано: «Вот праздники Господни, священные дни, которые вы должны определять». Точно ли или не точно их определяют – эти праздники обязательны.

Приходит р. Иошуа к р. Досе бен Гиркан. И говорит ему р. Доса:

– Если начать обсуждать постановления бет-дина[33] рабан Гамлиеля, мы должны будем подвергнуть пересмотру постановления всех бет-динов со времен Моисея и до настоящего дня. Нет, каждый бет-дин, состоящий из трех судей, имеет такое же значение, как и бет-дин времен Моисея.

Отправился р. Иошуа в Ямнию и с посохом в руке и деньгами в кармане явился к рабан Гамлиелю в тот самый день, когда по утверждению его же, р. Иошуи, должен был быть Иом-Кипур. Увидя его, встал рабан Гамлиель, поцеловал его в голову и сказал:

– Мир тебе, учитель мой и ученик мой: учитель мой – в мудрости, ученик мой – в послушании. Благо тому поколению, в котором великие подчиняются малым!

(Р.-Гаш., 24)

Лишение патриаршества[34]

Между р. Гамлиелем и р. Иошуей возник спор по вопросу богослужебного ритуала; именно: следует ли считать вечернюю молитву («Маарив») обязательной или нет. Во все время спора рабан Гамлиель сидел на своем председательском месте, заставляя р. Иошую продолжать прения стоя. Такое явное пренебрежение к противнику вызвало взрыв негодования среди всех присутствующих. В виде протеста они прервали речь тургемана,[35] и со всех сторон стали раздаваться голоса:

– До каких пор еще он будет оскорблять и тиранить р. Иошую?

– Пора наконец лишить его патриаршего звания!

Тут же стали обсуждать вопрос о заместителе.

– Выберем, – предлагали одни, – р. Иошую.

– Неудобно, – возражали другие, – он же послужил причиной смещения рабан Гамлиеля.

– Изберем, быть может, р. Акибу?

– Нет, он человек не знатного рода.

Избрать решили р. Элазара бен Азарию, человека мудрого и богатого, к тому же потомка, в десятом колене, пророка Эзры.

Пришли ученые к Элазару бен Азарии и говорят:

– Соблаговолит ли учитель стать главою академии?

– Я должен, – ответил р. Элазар, – посоветоваться с домашними моими.

Спросил он совета у жены.

– Опасаюсь, – заметила жена, – чтобы и тебя не сменили так же, как и твоего предшественника.

– Пословица гласит, – сказал р. Элазар: «День один пей из дорогого бокала, хотя бы он завтра и разбился».

– Но ты еще так молод, – продолжала жена, – ни одного седого волоса не имеешь.

В то время р. Элазару было всего восемнадцать лет. И совершилось чудо: восемнадцать рядов седых волос венцом окружили чело его.

В тот же день был устранен привратник академии и всем желающим учиться был открыт свободный вход. Не так, как было при рабан Гамлиеле, который, не довольствуясь внешним благоприличием слушателей, требовал доказательства их нравственной безупречности.

Немедленно же академия наполнилась целыми рядами новых слушателей.

Видя это, пал духом рабан Гамлиель.

«Не был ли я со своими строгостями, – подумал он, – в самом деле причиною уменьшения знания в народе?»

Но в ту же ночь было ему видение: урны белые, наполненные пеплом.[36]

В тот же день, когда р. Элазар бен Азария был избран патриархом, приступлено было к составлению свода решений «Эдуиот», и ни одной галахи, установление которой зависело от Синедриона, не осталось нерешенной.

Рабан Гамлиель и после устранения его от патриаршества не переставал посещать академию и принимать участие в ее работах.

(Споры его с р. Иошуей по-прежнему возникали нередко). Но, споря с ним как равный с равным и высоко ценя его обширные знания, рабан Гамлиель решил попросить у р. Иошуи прощение за все нанесенные ему обиды. С этой целью рабан Гамлиель отправился к нему на дом.

Пришел он и видит – стены в доме черны от дыма и копоти.

– Судя по виду этих стен, – сказал рабан Гамлиель, – ты, должно быть, занимаешься кузнечным ремеслом?

На это р. Иошуа ответил:

– Горе поколению, которому ты вождь, и горе кораблю, которому ты кормчий! Ибо не знаешь ты, в какой нужде живут обыкновенно ученые и каким мучительным трудом добывают себе пропитание.

– Я виноват перед тобою, – сказал рабан Гамлиель, – прости меня!

Р. Иошуа не отвечал.

– Из уважения к предку[37] моему сделай это.

Смягчился р. Иошуа и помирился с ним.

(Берах., 27)

Виночерпий

Однажды, на свадьбе у сына рабан Гамлиеля сидели за столом трое ученых – р. Элиэзер, р. Иошуа и р. Саддок, и сам рабан Гамлиель наливал гостям вино в бокалы.

Подал рабан Гамлиель бокал р. Элиэзеру, но тот бокала не принял; подал р. Иошуа – этот принял.

– Допустимо ли это, Иошуа? – обратился к нему р. Элиэзер. – Мы сидим, а учитель наш рабан Гамлиель стоит и вино нам наливает!

– Мы знаем человека более великого, – возразил р. Иошуа, – который прислуживал своим гостям: Авраам был величайшим человеком своего времени, и про него сказано: «И сам стоял перед ними». Скажешь, может быть, те странники были ангелами? Но Аврааму ведь явились они в виде простых аравитян. Так почему бы и рабан Гамлиелю не послужить виночерпием нам?

– А я другое скажу, – отозвался р. Саддок: доколе, забывая о величии Всевышнего, вы будете спорить о почестях людских? Господь направляет ветры, возносит облака, изливает дождь, оплодотворяет землю и каждой живой душе питание посылает. Что же обидного для рабан Гамлиеля в том, что он прислуживает нам?

(Кид., 32)

Проклятие-благословение

Рабан Гамлиель выдавал дочь замуж.

– Благослови меня, отец! – попросила дочь.

Рабан Гамлиель произнес:

– Да будет воля Господня, чтобы ты более не переступала моего порога.

Родив сына, она снова стала просить отца благословить ее.

– Да будет воля Господня, – произнес рабан Гамлиель, – чтобы слова «Горе мне!» были обычным твоим восклицанием.

– Отец! – сказала дочь. – Два торжества были у меня – и оба раза ты проклял меня!

– Нет, дочь моя, – ответил рабан Гамлиель, – не проклятия это были, но благословения: я пожелал тебе столь счастливой и радостной жизни в доме мужа, чтобы никогда надобности не было тебе возвращаться в мой дом. Затем, я пожелал сыну твоему жить и расти, а тебе заботиться о нем, то и дело восклицая:

«Ах, горе мне, я еще сына не накормила!»

«Горе мне, я еще сына не напоила!»

«Горе мне, я еще в школу его не отправила!»

(Бер.-Р., 27)

Ради Торы

Р. Акиба подарил своей жене золотое запястье. Увидала это жена рабан Гамлиеля и, мучимая завистью, пришла и рассказала о запястье своему мужу.

– Друг мой, – заметил ей рабан Гамлиель, – а подражала ли ты жене р. Акиба в то время, когда она косы свои отрезывала и продавала, чтобы дать возможность мужу спокойно заниматься изучением Торы?

(Иеруш., Шаб.)

Раб – святой человек

К рабам не принято применять почетные наименования. Слуг же рабан Гамлиеля все чествовали, обращаясь к ним: «Отец такой-то!» – «Мать такая-то!»

Когда умер слуга его Тоба, рабан Гамлиель справил по нем траур. Видя это, ученики сказали рабан Гамлиелю:

– Не сам ли ты поучал нас, что по рабам траура не справлять?

– Слуга мой Тоба, – ответил рабан Гамлиель, – не чета всем прочим слугам: это безупречно честный человек.

(Берах., 16)

Р. ЭЛИЭЗЕР (ВЕЛИКИЙ) БЕН ГИРКАН

Первые испытания

До двадцатидвухлетнего возраста р. Элиэзер бен Гиркан ничему не учился. Отец его был богатым поселянином и, занимаясь в обширных размерах хлебопашеством, заставлял своих сыновей исполнять все полевые работы. Однажды, когда братья были заняты на черноземной полосе, Элиэзеру досталось обработать участок каменистой почвы, и отец застал его за работой в слезах.

– О чем ты плачешь? – спросил отец. – Если для тебя эта работа тяжела, я переведу тебя на черноземное поле.

Но и за работой на новом месте отец застал его плачущим и спрашивает:

– О чем же ты теперь плачешь? Быть может, и эта работа тебе не под силу?

– Нет, – ответил Элиэзер, – а плачу я потому, что меня влечет к изучению св. Торы.

– Но ведь тебе уже двадцать два года, и в таком возрасте вздумал ты начать учиться! Нет, жениться тебе пора. Будут вот дети у тебя, ты их и посылай учиться.

Однажды приходит он к отцу и заявляет:

– Ухожу учиться к рабан Иоханану бен Заккаю.

– А я говорю тебе, – отвечает отец, – что ты крошки в рот не возьмешь, пока не распашешь весь участок!

Назавтра, встав чуть свет, отправился Элиэзер в поле и принялся за работу, но вдруг животное, на котором он пахал, оступилось и сломало ногу.

«Мне же к добру случилось это», – подумал Элиэзер и, бросив все, бежал с поля и отправился в Иерусалим, к рабан Иоханану бен Заккаю.

Как предание гласит, это произошло в канун субботы, и Элиэзер целые сутки[38] оставался без пищи. Мучимый голодом, он брал в рот кусочки полевого шпата, поднятые им на дороге.

Прибыв в Иерусалим, он отправился в академию и, представ перед рабан Иохананом, разрыдался.

– О чем рыдаешь ты? – спросил рабан Иоханан.

– Я учиться хочу.

– Учился ты уже чему-нибудь?

– Нет.

Начал рабан Иоханан обучать его молитвам, потом галахе, по два параграфа в день.

Ревностно принялся Элиэзер за учение. Прошла целая неделя, в продолжение которой он не переставал голодать. Ютился он в это время в бедной каморке на постоялом дворе и голод пытался утолить тем, что сосал чернозем, принесенный им в мешке с родного поля. Узнав об этом, рабан Иоханан позаботился относительно его пропитания на дальнейшее время.

Три года продолжал р. Элиэзер свое учение в академии. И стали братья его говорить отцу:

– Ты подумай только, как поступил с тобой сын твой Элиэзер: бросил старика отца и в Иерусалим ушел себе! Ты должен пойти и лишить его наследства.

Отец согласился и с этой целью отправился в Иерусалим.

Прибыл старик в Иерусалим как раз в такое время, когда у патриарха был большой прием почетных гостей. Между прочим там находились трое знатнейших граждан Иерусалима: Бен Цицит-Гаксат, Наке-димон бен Гурион и Бен Калба-Шабуа. Узнав о приходе отца Элиэзера, рабан Иоханан пригласил его в дом и посадил между почетнейшими гостями.

Сидит Гиркан в глубоком смущении от такого почета. А в это время рабан Иоханан обращается к р. Элиэзеру и говорит:

– Скажи слово перед нами.

– Учитель, – отвечает р. Элиэзер, – что я в состоянии сказать? Не может водоем дать воды более, чем влито в него. И могу ли я сказать более того, чему я научился от тебя же?

– Нет, сын мой, – говорит рабан Иоханан, – не водоему подобен ты, но роднику, который самостоятельно бьет непрерывной, живой струей.

Присоединились к рабан Иоханану и ученики его. И, уступая общему желанию, встал р. Элиэзер и начал говорить.

Зазвучала речь столь вдохновенная, какой не слыхал никто до того времени. Как солнце, сияло лицо его, и лучи исходили от него, как от лика Моисея. Все присутствующие ослеплены были этим сиянием настолько, что им трудно было бы сказать, дневной ли свет видят они, или ночь была – и вдруг дивным блеском озарилась она…

Встал рабан Иоханан, обнял р. Элиэзера, прижался устами к голове его и воскликнул:

– Слава, слава вам, Авраам, Исаак и Иаков, что явился муж этот в потомстве вашем!

– О ком это, – спросил Гиркан, – говорит патриарх?

– О сыне твоем, Элиэзере, – пояснили ему.

– В таком случае, – заявил Гиркан, – он не так выразился. Надо было сказать так: «Слава Гиркану, от которого такой сын родился!»

С этими словами старик встал на стул и громким голосом заявил:

– Жители Иерусалима! Слушайте: я пришел сюда для того, чтобы лишить сына моего Элиэзера его доли в наследстве. Теперь же я заявляю, что все добро мое перейдет в его исключительное владение; братья же его ничего получить не должны.

На эти слова р. Элиэзер ответил так:

– Нет, отец! Если бы я земли попросил у Господа, Он и без тебя мог бы дать мне ее достаточно: «Господу принадлежит земля и все, что наполняет ее». И если бы золота и серебра я пожелал, Господь и этим сумел бы наделить меня: «Мое все серебро и Мое все золото – говорит Господь Саваоф». Но я ничего, кроме знания, не прошу у Господа.

(П. де-р. Э., 1, 2; Аб. де-р. Н., 6: Бер.-Р., 42; Т. Гак., Л.-Лехо; Беца, 13)

Камень р. Элиэзера

Здание, в котором помещалась академия р. Элиэзера,[39] было круглой формы, в виде ристалища, и лежал там камень, на котором р. Элиэзер сидел во время занятий с учениками.

Зашедший туда р. Иошуа стал целовать этот камень, говоря:

– Камень этот подобен Синаю, а тот, кому он служит сиденьем, – Кивоту Завета.

(Ш. га.-Ш., 1)

Не женское дело

Одна римская матрона задала вопрос р. Элиэзеру:

– Справедливо ли было за один грех поклонения золотому тельцу покарать народ тремя родами казни?

– Вся мудрость женщины не идет дальше прялки, – проговорил, вместо ответа, р. Элиэзер.

– Отец, – заметил ему сын его Гиркан, – благодаря твоему отказу ответить на ее вопрос мы лишимся ежегодного поступления от нее десятинного сбора в количестве целых трехсот коров.

– Пусть сгорят! – ответил р. Элиэзер. – Тора не женское дело.

(Бам.-Р., 9)

Чудеса – не доказательства

Однажды возник большой спор между учеными по закону о «чистом» и «нечистом». Р. Элиэзер был одного мнения, прочие ученые другого. Каких доказательств ни приводил р. Элиэзер, ученые оставались при своем.

– Слушайте же! – воскликнул р. Элиэзер. – Если мнение мое верно, пусть вон то рожковое дерево подтвердит мою правоту!

В ту же минуту невидимою силой вырвало с корнем дерево и отбросило его на сто локтей.

Это, однако, не убедило его противников.

– Чудо с деревом не может служить доказательством, – заявили они.

– Если прав я, – сказал далее р. Элиэзер, – пусть ручей подтвердит это!

При этих словах вода в ручье потекла обратно.

– И ручей ничего не доказывает, – настаивали на своем ученые.

– Если прав я, пусть стены этого здания свидетельствуют о моей правоте!

Накренились стены, угрожая обрушиться, но прикрикнул на них р. Иошуа: «Там, где ученые спор ведут, не вам вмешиваться!» И стены, из уважения к р. Иошуе, не обрушились, но, из уважения к р. Элиэзеру, и не выпрямились, – так навсегда и остались в наклонном положении.

– Пусть, наконец, само небо подтвердит мою правоту! – воскликнул р. Элиэзер.

Раздался Бат-Кол:

– Зачем противитесь вы словам Элиэзера? «Закон всегда на его стороне».

Встал р. Иошуа и говорит:

– Не в небесах Тора. Мы и Бат-Колу не подчинимся!

Встретился после этого р. Натан с Илией-пророком и спрашивает:

– Как отнеслись на небе к этому спору?

Отвечает Илия:

– Улыбкою озарились уста Всевышнего – и Господь говорил: «Победили Меня сыны мои, победили Меня!»

Рассказывают, что в тот же день все, что р. Элиэзером признано было «чистым», было собрано и сожжено, после чего ученые торжественно провозгласили его отлучение.

Возник вопрос: кому идти объявить об этом самому р. Элиэзеру ввиду того, что, распаленный гневом, р. Элиэзер мог бы накликать на всю страну неисчислимые бедствия.

Требовалось, по крайней мере, чтобы пошел человек наиболее достойный и уважаемый. Пойти решился р. Акиба.

Облачившись, в знак печали, в черные одежды, он пришел к р. Элиэзеру и сел в четырех локтях расстояния от него.

Спрашивает р. Элиэзер:

– Акиба, что особенного произошло сегодня?

– Мне кажется, – отвечает р. Акиба, – что твои товарищи удалились от тебя.

Услыша это, разорвал на себе одежды р. Элиэзер, снял обувь и опустился на землю. Горячие слезы обиды и гнева полились из глаз его. И опасения оправдались – тяжелые бедствия обрушились на страну: целая треть масличного урожая погибла; пропала также треть посева на пшеничных и ячменных полях. Даже тесто в руках у месильщицы как-то размокало и разлезалось. Великие бедствия произошли в тот день: куда ни взглянет р. Элиэзер, все выгорало как от пожара.

Сам патриарх рабан Гамлиель едва избегнул смертельной опасности. Как раз в тот день он находился в плавании. Совершенно неожиданно поднялся ужасный шторм, грозя потопить корабль. «С чего это? – стал размышлять рабан Гамлиель, – не иначе как из-за р. Элиэзера». И воззвал он к небесам:

– Господи! Ты ведаешь, что не ради своей славы и не ради славы предков моих поступил я так, но только для прославления Тебя, Господи, дабы не усиливались разногласия и распри среди Израиля.

Прекратилась буря; море успокоилось.

Имма-Шалом, жена р. Элиэзера, – она же сестра рабан Гамлиеля, – все время следила за тем, чтобы не давать р. Элиэзеру пасть ниц во время молитвы. Ибо знала она, что такая молитва его всегда вызывала грозные бедствия для его противников.

Но случилось так, что к дому их подошел нищий, и она отлучилась на одну минуту, чтобы подать милостыню. В это время, терзаемый невыносимою скорбью, пал р. Элиэзер на лицо свое, изливая в горьких мольбах своих душевные муки.

Вернувшись в комнату и увидя это, Имма-Шалом воскликнула:

– Встань, Элиэзер! Брат мой[40] уже убит тобою!

И в ту же минуту раздались звук рога (и голос) из дома патриарха: «Умер рабан Гамлиель!»

Спрашивает жену р. Элиэзер:

– Как предугадала ты его смерть?

– Еще от деда, – отвечает Имма-Шалом, – в нашей семье сохранилось предание: все врата небесные время от времени закрываются, и только врата для жалоб невинно скорбящих всегда остаются открытыми.

(Баба-М., 59)

Все плачут, один радуется

Когда р. Элиэзер заболел, пришли (невзирая на отлучение) ученики проведать его. Видя страдания учителя, они заплакали. Один р. Акиба стоял, радостно улыбаясь.

– Чему радуешься ты? – спрашивают товарищи.

– А вы о чем плачете? – отвечает вопросом р. Акиба.

– Как же нам не плакать при виде той скорби, в которой находится перед нами Тора?[41]

– По той же причине я и радуюсь. Видя до сих пор, что у учителя нашего вино никогда не скисает, лен не выбивает градом, елей не горкнет и мед не бродит, я тревожился мыслью, не послужит ли земное его благополучие наградой ему вместо блаженства в грядущей жизни? Ныне же, видя его в такой скорби, я спокоен за него.

(Санг., 101)

С покорностью и любовью

Пришли также проведать р. Элиэзера старейшины: р. Тарфон, р. Иошуа, р. Элазар бен Азария и р. Акиба.

И, желая утешить его, говорит р. Акиба:

– Учитель! Ты для народа благодатнее, чем дождь для полей: дождь благотворен для нас только на земле, а ты, учитель – и в земной жизни, и в грядущей.

– Учитель! – говорит р. Элазар бен Азария. – Ты для нас дороже отца и матери: они для нас только на земле, ты же и в земной жизни, и в будущей.

Но вот раздался голос р. Акибы:

– Страдания должны быть принимаемы с покорностью и любовью.

Услышал сказанное р. Элиэзер – сломили слова эти и его неукротимую волю.

– Поддержите меня, – обратился он к своим ученикам, – дайте мне получше расслышать слова ученика моего Акибы. Да, «страдания должны быть принимаемы с покорностью и любовью!»

(Санг., 101; Ял.-Ш.)

Отлучение снято

При известии о близкой смерти р. Элиэзера пришли снова навестить его р. Акиба с товарищами и стали просить у него разъяснений по закону о «чистом» и «нечистом».

И умирающий давал им ответы, до последней минуты поражая их глубиною знаний и ясностью своего ума.

И с последним словом «чисто» отлетела душа его в вечность. Тогда поднялся р. Иошуа и провозгласил:

«Отлучение снято! Отлучение снято!»

На исходе субботы, когда погребальное шествие направлялось из Кесарии[42] в Лидду, навстречу вышел р. Акиба. В непреодолимом отчаянии он начал истязать себя, обливаясь кровью.

И зазвучал надгробный плач его:

«Отец мой! Отец мой! Колесница Израиля и всадники его![43] Много у меня монеты мелкой, но не стало того, кто мне выменял бы ее на чистое золото»…

(Санг., 68; Аб. де-р. Н., 25)

Р. ИОШУА БЕН ХАНАНИЯ

Благо родившей его!

«Благо родившей его!» – говорили про р. Иошуа.

Встретив впервые р. Иошую, старый Ионатан бен Гиркан сказал про него словами пророка Исайи: «Кого поучит он знанию? Отнятых от молока, отлученных от груди».

– Я помню, – пояснил р. Натан, – что мать приносила его в колыбели в школу, чтобы дать ушам его с младенчества насытиться словами Торы.

Сам же р. Иошуа говаривал:

– Если бы все моря текли чернилами, все тростники были перьями, земля и небо пергаментом и люди все писцами, еще недостаточно было бы, чтобы описать все, чему я учился. И при всем том зачерпнуть из родника знания я успел не более, чем кисточка, обмокнутая в воды океана.

(Иевам., 81; Ш. га-Ш., гл. 1)

Мудрость и красота

– О, прекрасная Мудрость в некрасивом сосуде! – воскликнула дочь кесаря при виде р. Иошуи, не отличавшегося красотой лица.

– Дочь моя, – сказал ей р. Иошуа, – в каких сосудах у твоего отца, у кесаря, хранится вино?

– В глиняных.

– Как, вино кесаря – и в таких же глиняных кувшинах, как и у всех простых людей!

– А в чем же следовало бы нам держать наше вино?

– Вам, столь знаменитым и славным, приличествует держать ваше вино в серебряных и золотых вазах.

Вино было перелито в серебряные и золотые вазы – и скисло.

Спрашивает кесарь:

– Кто посоветовал тебе сделать это?

– Р. Иошуа бен Ханания, – отвечает царевна.

Призывает кесарь р. Иошую:

– Как мог ты посоветовать это моей дочери?

Рассказал р. Иошуа, по какому поводу он так поступил:

– Мой совет был только ответом на ее вопрос.

– Встречаются, однако, мудрецы и с красивой наружностью?

– Некрасивые – они были бы еще более мудрыми.

(Таан., 7)

Лев и журавль

Во времена р. Иошуи бен Ханании императором Адрианом разрешено было евреям вновь построить храм в Иерусалиме. Двое граждан Папус и Лулианус открыли по всему пути от Аку до Антиохии кассы для снабжения всех возвращающихся в Иерусалим евреев деньгами и всем необходимым.

Когда об этом узнали хутеи,[44] они оклеветали евреев перед Адрианом, донося о будто бы готовящемся против него восстании.

– Как же быть? – задумался Адриан. – Ведь разрешение уже вступило в силу.

– Прикажи им, – посоветовали хутеи, – возобновить храм не на прежнем месте, или же вели изменить его размеры, увеличив или уменьшив их хотя бы на пять локтей против прежнего. Тогда они от постройки храма сами откажутся.

Между тем весь народ собрался в долине Бет-Римон, и известие о новом указе Адриана вызвало общий плач и отчаяние. Тут и там начали раздаваться голоса против подчинения указу. Необходимо было немедленно успокоить народ. Кому же поручить это? Выбор пал на р. Иошую бен Хананию как на самого популярного из ученых.

Встает р. Иошуа и, обращаясь к народу, говорит:

– Однажды лев, пожирая свою добычу, подавился костью. И начал лев звать на помощь: «Кто вытащит у меня кость из горла, того я вознагражу по-царски!» Прилетел журавль, засунул свой длинный клюв в глотку льву и, вытащив кость, стал требовать награды. «Уходи поскорее, – ответил лев, – достаточно для тебя награды, что ты можешь похваляться, говоря: «Я был в пасти у льва – и ушел, как видите, цел и невредим!»

Так и мы, братья: будем довольны тем, что, подпав под власть Рима, мы хотя жизнь свою сохранили до сих пор.

(Береш.-Р., 64)

Среди семидесяти волков

Адриан говорит однажды р. Иошуе:

– Как сильна должна быть овечка, остающаяся невредимой между семьюдесятью волками!

Отвечает р. Иошуа:

– Как могуществен должен быть Пастырь, оберегающий ее от них!

(Ял.-Ш.)

Дитя в темнице

Прибыл однажды р. Иошуа бен Ханания в один из больших римских городов. Говорят ему там, что в темнице содержится еврейский мальчик, чрезвычайно красивый, с блестящими глазами и курчавыми локонами. Пошел р. Иошуа к темнице, стал у дверей и громким голосом прочитал стих из Исайи: «Кто предал Иакова на разорение и Израиля грабителям?»

Отвечает дитя из темницы словами того же пророка:

– Не Господь ли, против Которого мы грешили, не желая ходить по Его путям и не слушая Завета Его?

Услыша это, воскликнул р. Иошуа:

– О, дорогие сыны Сиона, чистейшему золоту равноценные![45]

И со слезами на глазах продолжал:

– Я уверен, что из этого ребенка выйдет великий ученый, и я клянусь, что не уйду из этого города, прежде чем не освобожу бедного ребенка, сколько бы это ни стоило.

И он исполнил свою клятву, хотя и пришлось внести огромный выкуп. Не много прошло времени – и мальчик тот стал известен как великий ученый.

То был Исмаил бен Элиша.

(Гит., 58; Эха-Р., 4)

Дети смутили его

Р. Иошуа бен Ханания рассказывал:

– Однажды мне пришлось проходить полем. Заметив тропинку, проложенную через ниву, я направился по ней.

Увидела это малютка-девочка и говорит:

– Учитель, разве для того существует нива, чтобы ходить по ней?

– Но ведь тут протоптана тропинка?

– Да, тропинку, – отвечает малютка, – такие же, как и ты, разорители протоптали ее.

Другой раз встречаю одного мальчика на перекрестке двух дорог.

– Дитя мое, – спрашиваю, – не можешь ли мне указать, которою из двух этих дорог направиться мне в город?

Мальчик отвечает так:

– Вот эта самая длинная и самая короткая, а та самая близкая и самая далекая.

Пошел я по второй дороге. Вскоре приближаюсь к городу, но сады и огороды преграждают мне путь, и я вынужден вернуться назад к перекрестку.

– Дитя мое, – говорю я мальчику, – не говорил ли ты мне, что этот путь самый близкий?

– А не прибавил ли я: «и самый далекий»?

В третий раз был со мною такой случай. Подъезжая к одному селению, я увидел девочку-подростка, черпающую воду из ручья.

– Дай мне напиться, – попросил я.

– Пей и ты, и осел твой, – ответила девочка.

Напившись, я сказал:

– Благодарю тебя, дочь моя, ты поступила со мною подобно Ревекке.

– Да, – ответила девочка с лукавой улыбкой, – я-то с тобой поступила подобно Ревекке, а ты, вот, не поступил со мною подобно Элеазару…[46]

– Никогда, – говорил по этому поводу р. Иошуа, – я не чувствовал себя настолько смущенным, как перед этими тремя детьми.

(Эр, 53; Эха-Р.)

Гляди на солнце!

Однажды император Адриан говорит р. Иошуе:

– Действительно ли Бог царит над миром?

– Бесспорно.

– И Им же небо и земля сотворены?

– Конечно.

– Отчего же Богу хотя бы раза два в год не являться людям, чтобы все Его видели и проникались страхом перед ним?

– Оттого, что глаза человеческие не в силах выдержать ослепительного блеска Его.

– Нет, не поверю, пока ты мне не покажешь Его.

Когда наступил полдень, вывел р. Иошуа Адриана на солнце и говорит:

– Вглядись хорошенько – и увидишь Его.

– Но кто же может глядеть прямо на солнце?

– Вникни же в то, что ты сам говоришь. Если на солнце, которое является одним из тьмы тем служителей Господних, глядеть невозможно, то мыслимо ли видеть Самого Господа, осияющего светом Своим всю Вселенную? И только в те моменты, когда людьми низвергается какое-нибудь лжебожество, очи их озаряются отблеском славы Господней.

(Хул., 60; Мид. Абх.; Ял.)

Пир для Бога

Другой раз говорит Адриан:

– Хочу устроить пир для вашего Бога.

– Не по силам тебе это будет, – отвечает р. Иошуа.

– Почему?

– Слишком много войска сопровождает Его.

– А все-таки, – упорствует Адриан.

– Хорошо. Выбери на берегу реки место посвободнее и приготовь там свой пир.

Всю весну и все лето провел Адриан за работами по приготовлению пира. Но подули осенние ветры, разрушили все и снесли в реку. Снова начал строить Адриан, всю зиму проработал. Но полили весенние дожди и смыли все в реку.

– Что же все это значит? – спрашивает Адриан.

– А это, видишь ли, Божьи заметальщики и поливальщики, предшествующие Ему.

– Да, – согласился Адриан, – не по силам мне затея моя.

(Хул., 60)

Бей-Илаийский лев

– Вашего Бога, – сказал Адриан р. Иошуе, – пророки ваши сравнивают со львом. Велико ли, в таком случае, Его могущество? Ведь любой всадник может на охоте убить льва.

– В этом уподоблении подразумевается бей-илаийский лев.[47]

– Хотелось бы мне взглянуть на этого льва, – заявил Адриан, – покажи мне его.

– Не по силам тебе это будет.

– Все-таки.

Обратился р. Иошуа к небесам – и вот, поднялся тот лев из своего логовища. Находясь в четырехстах милях от Рима, он зарычал – и обрушились стены адриановой столицы, а все беременные выкинули. В трехстах милях вторично зарычал он – у людей выскочили зубы из десен, а императора сбросило с трона на землю.

– Будет! Довольно! – взмолился Адриан. – Попроси своего Бога, чтоб лев ушел обратно.

Обратился р. Иошуа к небесам – и вернулся лев в дебри Бей-Илаи.

(Хул., 59)

НАХУМ ИШ-ГАМЗО

Иш-Гамзо

Один из известнейших танаев, родом из иудейского города Гимзо. Прозван же «Иш-Гамзо» потому, что чтобы с ним ни случилось, он говорил: «Gam so letowa» – и это к лучшему.

(Caнг., 108)

Чудесная землица

Однажды задумали евреи поднести ценный дар кесарю. Стали думать, кому поручить это дело, и выбор пал на Нахума, прославившегося своими чудесными приключениями.

Вручили ему ларец, наполненный бриллиантами и жемчугом. В дороге ему пришлось заночевать на постоялом дворе.

Выждав, когда он заснет, хозяева двора похитили драгоценности, а ларец наполнили землею.

Проснувшись назавтра и увидя это, Нахум сказал: «И это к лучшему». И отправился с ларцом к кесарю.

Открыв ларец и увидев содержимое его, кесарь пришел в негодование.

– Евреи дерзают издеваться надо мною! – воскликнул он. – И тут же приказал казнить Нахума.

– И это к лучшему, – спокойно говорит Нахум.

А в эту минуту является Илия-пророк и, приняв образ одного из придворных вельмож, говорит:

– Государь, не та ли самая земля это, которою так чудесно пользовался их праотец Авраам в схватках с неприятелем? Бросит, бывало, горсть земли – и земля превращается в мечи. Бывало также, бросит соломинки – и становятся стрелами.

В то время как раз вел кесарь войну с одной страной, и все не удавалось ему покорить ее. Решено было испробовать принесенную Нахумом землю. И действие ее оказалось таким, что неприятель немедленно сдался.

По повелению кесаря, повели Нахума в царскую сокровищницу и, наполнив принесенный им ларец бриллиантами и жемчугом, отпустили с большими почестями в обратный путь.

Остановился он снова на том же постоялом дворе. И стали хозяева спрашивать:

– Что ты принес такое кесарю, что таких почестей удостоился?

– Что я унес отсюда, то и принес я туда, – ответил им Нахум.

Услыша это, они раскопали весь двор, набрали земли как можно больше и понесли к кесарю.

– Государь! – заявили они. – Этой самой земли и взял у нас Нахум, чтобы поднести тебе.

Испробовав принесенную ими землю, в которой не оказалось, конечно, ничего чудесного, их казнили.

(Санг. 108–109)

Сам на себя накликал

Ослепший на оба глаза, с параличом рук и ног и весь покрытый вередами, доживал Нахум иш-Гамзо последние дни в своей обветшалой, полусгнившей избушке. Под ножки кровати, на которой он лежал, поставлены были лоханки с водою, чтобы не давать муравьям всползать к больному.

Ученики его, замечая, что избушка грозит обрушиться, собирались вынести больного, а затем и его вещи.

– Нет, дети мои, – сказал Нахум, – раньше вынесите вещи, а затем кровать: пока я здесь, изба – я надеюсь – не обрушится.

Они так и сделали. И как только была вынесена кровать с больным, избушка обрушилась. Говорят ему ученики:

– Учитель! За что тебе, угоднику Божьему, такие ужасные муки посланы?

– Дети мои, – отвечает Нахум, – я сам испросил себе у Бога эти муки. Дело было так. Отправился я однажды в гости к моему тестю и на трех навьюченных ослах вез ему подарки: на одном – съестные припасы, на другом – вина и разные напитки, на третьем – плоды и сласти.

В дороге останавливает меня бедный, изможденный от голода странник и просит:

– Учитель, дай мне поесть чего-нибудь!

– Подожди, – отвечаю я, – дай мне развьючить сначала.

И пока я не спеша начал развязывать тюки, странник свалился с ног и тут же умер.

Увидя это, припал я к трупу и воскликнул:

– Глаза мои, которые не сжалились над твоими глазами, – пусть они ослепнут!

– Руки мои, не пожалевшие твоих рук, пусть отрезаны будут!

– Ноги мои, не пожалевшие твоих ног, пусть отсечены будут!

Наконец я в отчаянии воскликнул:

– И пусть все тело мое язвами покроется!

Говорят ученики:

– Горе нам, что мы в таком положении видим тебя!

Отвечает им на это Нахум:

– Горе было бы мне, если б вы меня не видели в этом положении.

(Таан., 21)

Р. ТАРФОН

Пирамида из орехов

Р. Тарфон подобен был сложенным в пирамиду орехам: тронешь один – все покатятся с шумом один за другим. Предложит ему, бывало, ученик один какой-нибудь вопрос, и р. Тарфон засыплет его изречениями из Торы, из Мишны, Галахи, Агады. И ученик выходит от него с богатым, благодатным запасом знания.

(Аб. де-р. Н., гл. 18)

Приключение с сушеными фигами

[Р. Тарфон владел многими садами, которые он посещал очень редко, так что его же садовники зачастую и в лицо не знали его].

Однажды был с ним такой случай.

Зашел он в один из своих садов, чтобы отведать там в сушильне винных ягод. За этим делом застал его садовник и, не узнав в нем хозяина, закричал:

– А-а! Вот он, тот самый, кто постоянно виноград здесь ворует!

С этими словами избил р. Тарфона садовник своей дубинкой и, засунув его в мешок, потащил к реке топить.

Видя себя в такой опасности, начал р. Тарфон кричать из мешка:

– Заклинаю тебя, добрый человек, прежде чем утопить меня, ступай на дом к р. Тарфону и скажи, чтоб приготовили для него саван.

Услыша это и догадавшись о роковой ошибке, упал садовник р. Тарфону в ноги, начал рвать на себе волосы и молить, заливаясь слезами:

– Прости меня, господин, прости меня!

– Успокойся, – сказал р. Тарфон. – Накажи меня Бог, если я не прощал тебе каждый удар по мере того, как ты наносил их мне.

(Иеруш., Шв., гл. 4; Аб. де-р. Н., гл. 25)

Покупка поместья

Рассказывают о р. Тарфоне, что, сравнительно со своим колоссальным богатством, он мало жертвовал в помощь бедным. Зная это, говорил ему однажды р. Акиба:

– Имеются для продажи одно-два поместья. Не пожелаешь ли, чтоб я купил их для тебя?

– Хорошо, – отвечает р. Тарфон и тут же передает р. Акибе четыре тысячи золотых динариев.

Взял р. Акиба и роздал эти деньги нуждающимся ученым.

Через некоторое время встречает его р. Тарфон и спрашивает:

– А где находится поместье, которое ты взялся приобрести для меня?

Берет его р. Акиба за руку и, приведя в школу, вызывает одного из учеников и велит ему читать из псалмов Давида. И когда ребенок дошел до стиха: «Широкой рукою раздавал он нищим; правда его пребывает во веки», – говорит р. Акиба:

– Вот поместье, которое я приобрел для тебя.

Кинулся к нему р. Тарфон и говорит, обнимая и целуя его:

– Учитель мой! Наставник мой! Учитель – в Торе, наставник в жизни!

И много стал он давать р. Акибе на щедрую помощь бедным.

Мать и сын

Вышла однажды в субботу мать р. Тарфона на прогулку по своему двору. Порвался у нее ремешок и свалился сандалий с ноги. Увидя это, р. Тарфон нагнулся, положил обе руки ей под ноги и, давая ей ступать по своим ладоням, довел ее таким образом до ее ложа в комнату.

После этого случая, когда р. Тарфон заболел и ученики пришли его проведать, подходит его мать и говорит:

– Помолитесь за моего сына. Вы не можете представить себе, какой он мне почет оказывает.

– Что же особенного, – спрашивают они, – сделал он для тебя?

Рассказала она о случае с сандалием.

А они говорят:

– Если бы он и в тысячи раз большие услуги тебе оказывал, оно и наполовину не составляло бы того почета, какой Тора повелевает оказывать родителям.

(Иеруш., Пеа., 81)

Радость венчальная

Был такой случай.

Мимо р. Тарфона, сидевшего в то время в кругу своих учеников, проходила бедная девушка-невеста. Увидя ее, р. Тарфон велел пригласить ее в дом, а жене и матери сказал:

– Поведите ее в купальню, умастите ее благовониями, оденьте в венчальное платье и с песнями и пляской отведите ее в дом ее суженого.

(Аб. де-р. Н., гл. 4)

Р. АКИБА

Венчики Торы

Сказание рав Иуды со слов Рава:

Когда Моисей взошел на небо, ему открылось такое видение: сидит на престоле Всевышний и украшает буквы Торы венчиками.

– Господи, – вопрошает Моисей, – для чего эти венчики?

Отвечает Всевышний:

– Через много поколений должен родиться человек по имени Акиба бен Иосиф, и ему суждено из каждой черточки этих венчиков извлекать многое множество законотолкований.

Просит Моисей:

– Господи, дай мне увидеть этого человека.

– Гляди, – говорит Господь.

Видит Моисей: учитель – и перед ним рядами ученики. Занял Моисей место в конце восьмого ряда, слушает и недоумевает, о каком это [в Торе не написанном] законе у них речь идет? Но вот он слышит – на вопрос учеников:

– Раби, на чем основываешь ты это толкование?

Р. Акиба отвечает:

– Оно вытекает из принципов, установленных Моисеем на Синае.

С бодрым и радостным духом снова представ перед Всевышним, Моисей говорит:

– Господи! Ты показал мне все величие Торы у этого человека, покажи мне и награду, назначенную ему.

– Смотри, – отвечает Всевышний.

И видит Моисей – тело Акибы лежит растерзанным на куски, как мясо на весах резничных.[48]

– Господи! – восклицает в ужасе Моисей. – За такие заслуги – и такая награда?

– Не спрашивай, – слышит Моисей ответ Всевышнего, – так предопределено Мною.

(Санг., 29)

Пастух и его жена

Р. Акиба в молодости служил пастухом у знаменитого богача Калба-Шабуи. Дочь Калба-Шабуи, Рахиль, приглядываясь к бедному пастуху и видя в нем честного и достойного юношу, полюбила его.

– Акиба, – сказала она ему однажды, – если я соглашусь стать твоею женой, поступишь ли ты в школу, чтобы посвятить себя науке?

– Да, – ответил Акиба.

Они тайком и обручились. А когда об этом узнал Калба-Шабуа, он выгнал дочь из дому и объявил о лишении ее наследства.

Молодые люди повенчались. Жили они настолько бедно, что на зиму вынуждены были искать приют в сенном сарае.

Сидит однажды Акиба и, выбирая соломинки, приставшие к волосам Рахили, говорит:

– Имей я деньги, я подарил бы тебе золотой «Иерусалим».[49]

В это время у дверей сарая появляется Илия-пророк в образе нищего и начинает молить:

– Пожертвуйте охапку соломы, – жена моя родила и лежит на голой земле.

– Видишь, – говорит жене Акиба, – у этого бедняка даже соломы нет. В сравнении с ним мы – богачи.

– Не о богатстве мечтаю я, – отвечает Рахиль, – единственное желание мое – это – чтобы ты отправился в школу учиться.

Поступил Акиба в школу р. Элиэзера и р. Иошуи.

Прошло двенадцать лет. Бедный пастух стал ученым законоведом с аудиторией из двенадцати тысяч учеников. И тогда он решил, что пора ему возвратиться к жене.

Подойдя к дверям избушки, в которой жила в одиночестве Рахиль, он слышит, как один из соседей, человек злой и безнравственный, говорит его жене:

– Что ни говори, отец твой вполне прав. Во-первых, нищий пастух вообще тебе не пара; а затем, подумай, столько лет оставлять тебя в положении вдовы при живом муже!

А Рахиль на это отвечает:

– Если бы Акиба послушался меня, он остался бы в академии еще на двенадцать лет.

Получив таким образом согласие жены, р. Акиба возвратился в академию.

Прошло еще двенадцать лет.

Наставником двадцати четырех тысяч учеников возвращался р. Акиба в родные места.

Весь город вышел навстречу знаменитому ученому. Пошла и Рахиль.

– Ты бы хотя одолжила у кого-нибудь во что одеться поприличнее, – стали говорить ей соседки.

– Не беда и так, – отвечала Рахиль, – праведный знает, что в сердце моем.

Приблизившись к Акибе, она склонилась до земли и стала целовать ноги его. Видя незнакомую женщину, ученики бросились отгонять ее.

– Пустите ее ко мне, – остановил их р. Акиба, – все мои и ваши знания принадлежат этой женщине.

Услышал о прибытии какого-то знаменитого ученого и старый Калба-Шабуа и [раскаявшись в жестоком отношении к дочери] подумал:

– Пойду к нему, не разрешит ли он меня от моего обета в отношении дочери.

[Приходит он к р. Акибе и рассказывает ему свое дело].

Спрашивает р. Акиба:

– А если бы тебе было известно, что пастух тот сделается знаменитым ученым, дал бы ты такой обет?

– Никоим образом, – отвечает Калба-Шабуа, – даже если бы он одну-единственную галаху взялся выучить.

– Если так, – говорит р. Акиба, – то знай же, что муж твоей дочери – это я.

Поклонился до земли старый Калба-Шабуа и, целуя ноги у р. Акибы, заявил, что отдает ему с дочерью половину своего состояния.

(Кетуб., 62; Нед., 50)

Вода и камень

По другому преданию, р. Акиба начал учиться, будучи уже сорока лет от роду. Побудил его к этому такой случай:

Увидал он однажды у колодца плиту с правильно выдолбленным желобом и спрашивает:

– Кем это так хорошо сделано?

– Не знаешь ты, Акиба, – отвечают ему, – сказанного: «Камни стирает вода». Капля за каплей падала она, изо дня в день долбя этот камень.

И подумал р. Акиба: «Капли водяные, жидкие, слабые – и тем удалось камень выдолбить, тем более крепким как сталь словам Торы не поздно будет огранить живое сердце мое». И засел р. Акиба за один букварь рядом с сыном своим. Изучив Пятикнижие, явился р. Акиба к р. Элиэзеру и р. Иошуе и говорит:

– Наставники, помогите мне изучить Мишну.

Объяснили они ему одну галаху из Мишны. Уединился р. Акиба и стал обдумывать данное ему учителями объяснение: почему, дескать, так, и правильно ли это? И стал он потом задавать им вопросы сложные и трудные.

В продолжение нескольких лет проходил он учение у р. Элиэзера, но оставался почти не замеченным со стороны р. Элиэзера. После же одного блестящего объяснения, данного р. Акибою на заданный ему вопрос, р. Иошуа сказал р. Элиэзеру: «Ведь это тот, которым ты пренебрегал; выходи же теперь и сразись с ним!»[50]

Говоря о р. Акибе, р. Симеон бен Элазар приводил такую притчу.

Однажды каменотес поднялся на гору и принялся отсекать топором тонкие слойки почвы. Спрашивают его люди:

– Зачем делаешь ты это?

– Хочу, – отвечает каменотес, – срубить всю эту гору и низвергнуть ее в Иордан-реку.

– Нет, – говорят ему люди, – не срубить тебе всей горы этой. А каменотес продолжает свою работу: рубит да рубит, пока не дошел до скалистого основания горы. Подрылся под него, расшатал, сдвинул и низверг в Иордан всю гору: «Вот так, мол – не там, а вот где место тебе!»

Точно так поступил и р. Акиба по отношению к р. Элиэзеру и р. Иошуе.

(Аб. де-р. Н., гл. 6; Иеруш., Песах.)

Тройная польза

Во время пребывания в академии р. Акиба ежедневно отправлялся в лес и приносил связку дров, половину продавал и половину оставлял для собственного пользования; между прочим, он щипал лучину для своих вечерних занятий, и соседи роптали, говоря ему:

– Акиба, ты нас всех закоптил дымом. Лучше бы ты продавал нам свои дрова и покупал себе масла для лампады.

– Нет, друзья мои, – отвечал Акиба, – дрова лучше: в каждом полене заключается целых три возможности: читать при лучине, греться у очага, и, наконец, полено, в случае чего, может и за подушку послужить.

А впоследствии р. Акиба на серебряной и золотой посуде кушал, на кровати с золотыми ступеньками спал, а жена его в драгоценнейшие запястья и диадемы наряжалась.

– Раби, – заметили ему однажды ученики, – это для наших жен соблазном служит.

– А сколько страданий ради св. Торы, – ответил р. Акиба, – испытала Рахиль вместе со мною в прежние годы?…

(Там же)

Его удовольствие

Однажды в субботу ученики застали р. Акибу в слезах.

– Учитель! – удивились они. – Не сам ли ты поучал нас словами пророка: «И назовешь субботу удовольствием своим?»

– Это и есть мое удовольствие, – ответил р. Акиба.

(Шиб. Гол. по Мидр.)

Нагибал голову[51]

– Однажды, – рассказывал рабан Гамлиель, – с корабля, на котором я находился, замечено было, как на далеком от нас расстоянии разбился челнок и сидевший в нем человек погрузился в воду.

Велико было мое огорчение, когда мне сказали, что утонувший был р. Акиба. Когда же я возвратился из плавания, вижу – входит р. Акиба и как ни в чем не бывало вступает со мною в ученую беседу.

– Сын мой, – спрашиваю, – как удалось тебе спастись?

А он отвечает:

– Ухватился за доску и при каждой набегающей волне нагибал голову.

(Иебам., 121)

Рознь в среде ученых

[Дважды двенадцать тысяч учеников были у р. Акибы от Гибфона до Антипароса, и все они умерли при жизни р. Акибы в один и тот же промежуток времени, между Пасхой и Шемини-Ацерет. Постигло их это за то, что они не оказывали уважения друг другу].

Опустел мир знания, пока школы на юге не посетил р. Акиба, учениками которого там сделались р. Меир, р. Иуда, р. Иосе, р. Симеон и р. Элазар бен Шаммуа.

И, напутствуя их, сказал р. Акиба:

– Прежних моих учеников постигла их судьба за то, что соперничество привело их к взаимной розни и вражде. Вы, я уверен, не последуете их примеру.

И слова его оправдались. От этой группы его учеников наполнилась знанием земля Израильская.

(Иебам., 62; Ког.-Р.)

Все к лучшему

Однажды р. Акиба отправился в дорогу верхом на осле, взяв с собою петуха [по пению которого определялись ночные смены] и лампаду [для чтения по вечерам].

Пришел он в один город, но остаться на ночлег там ему не дали.

– Что Бог делает, все к лучшему, – сказал р. Акиба.

А наутро оказалось, что тем полем, где он ночевал, прошла шайка разбойников, которые ограбили весь город, а жителей увели в плен.

– Не прав ли я был? – сказал р. Акиба. – Бог делает все к лучшему![52]

(Берах., 60)

Долг повелевает

Когда опасно заболел сын его, р. Симеон, р. Акиба ни на один день не прерывал занятий с учениками и только посылал время от времени узнавать о положении больного.

Приходит посланный:

– Больному плохо.

– Продолжайте, – говорит ученикам р. Акиба.

Второй посланный:

– Больному хуже.

– Продолжайте, – повторяет ученикам р. Акиба.

Третий:

– Больной при смерти.

– Продолжайте.

Наконец, сообщают: скончался.

Тогда только встал р. Акиба, снял с себя тефилин[53] и разорвал одежды свои.

– До последней минуты, – пояснил он ученикам, – мы не имели права прерывать Св. учение. Теперь мы должны исполнить свой долг перед умершим.

Несметные толпы народа собрались на погребение, горячо оплакивая смерть покойного. Когда народ после погребения начал расходиться, р. Акиба, встав на скамью, обратился к присутствующим с такими словами:

– Братья израильтяне, выслушайте меня. Если бы сына моего даже женихом из-под венчального балдахина похитила смерть, я почел бы себя достаточно утешенным за свою потерю тем почетом, какой вы теперь оказали ему. Не ради моей учености вы сделали это – здесь есть лица ученее меня; не ради богатства моего – здесь многие богаче меня. На юге Акиба известен, а кто в Галилее знает о нем? Знаком он здесь мужчинам, но что знают женщины и дети о нем? Людей с именем Акиба на любом базаре найдется немало. Но знаю я, что все вы не пожалели труда явиться сюда только во имя святого долга перед умершим и из благоговения перед Торой. И вдвойне велики поэтому ваши заслуги. Вот что служит утешением для меня. С миром возвратитесь в дома ваши.

(Симх., гл. 8; М.-К., 21)

Вельможа обиделся

Однажды начальник города Рима Руфус говорит р. Акибе:

– В вашем Писании сказано: «Исава возненавидел я». За что, скажи, ваш Бог так не любит нас?

– Завтра я отвечу тебе на это, – заявляет р. Акиба.

Назавтра спрашивает Руфус:

– Что же, было тебе сонное видение и указано, что ответить мне?

– Именно так, – отвечает р. Акиба. – Двух собак я видел во сне; одну зовут Руфус, другую Руфина…[54]

– Как! – закричал возмущенный градоправитель. – Ты для своих собак других кличек не нашел, как имя мое и моей жены?! Смерти заслуживаешь ты за такую дерзость!

– А велика ли разница, – спокойно отвечает р. Акиба, – между тобой и ими? Ты кушаешь и пьешь, и они едят и пьют; у тебя рождаются дети, у них также; ты умираешь, и они умирают. А стоило мне назвать одну из них твоим именем, и ты в такое негодование пришел! А Всевышний? Он небеса простер, Он землю основал, а ты берешь чурбан какой-нибудь и Богом его называешь! Как же Господу не возненавидеть вас, потомков Исава?

(Танх.)

Лисица и рыбы

Вышел от Рима указ, запрещающий евреям заниматься изучением Торы.

Некий Папус бен Иуда, видя, как р. Акиба продолжает по-прежнему устраивать собрания и всенародно преподавать Св. учение, говорит ему:

– Раби! Неужели ты не боишься гнева императора?

– Папус, – ответил р. Акиба, – люди считают тебя умным человеком, а рассуждаешь ты не лучше любого глупца. Слушай, скажу тебе притчу:

«Шла лисица по берегу реки и видит – рыбки мечутся туда-сюда в большой тревоге. И спрашивает лисица:

– От кого это вы бежите, рыбки?

– Спасаемся, – отвечают они, – от сетей, закинутых в реку, чтоб изловить нас.

– Так выходите лучше на берег, – советует лисица, – заживем мы мирно вместе, как жили когда-то мои и ваши предки.

Отвечают рыбки:

– Про тебя, лисица, говорят, что ты умнейшее из животных, а рассуждаешь ты не лучше любого глупца. Ты рассуди: если в реке, где нам жить назначено, мы очутились в такой опасности, то как же мы решимся выйти на сушу, где верная гибель нас ждет?»

Точно так же и я отвечу тебе, Папус: если и теперь, продолжая изучать Тору, в которой залог жизни и долгоденствия нашего, нам приходится трепетать за свою жизнь, то что же будет с нами, когда мы сами откажемся от Св. Торы нашей?

(Берах., 61)

Казнь р. Акибы

Вскоре после этого схватили р. Акибу и посадили в темницу.

На казнь повели его как раз в тот час, когда читается молитва «Шема».[55] Железными гребнями терзали палачи тело р. Акибы, а он, углубленный в чтение «Шема», стоял, с покорностью и любовью принимая кару Божью.

– Учитель! Учитель! – восклицали ученики его. – Где же мера терпению твоему?

– Дети мои, – отвечал р. Акиба, – всю жизнь не давало мне покоя заповеданное нам: «И люби Господа всей душою твоею». Это значит: люби Господа даже в ту минуту, когда он душу отнимает у тебя. «О, когда же, наконец, придется мне исполнить это?» – думал я. И вот, сподобил меня Господь осуществить мечту мою! Так мне ли теперь роптать против Господа?

И до тех пор звучало в устах его слово «Единый»,[56] пока не отлетела душа его.

И прозвучал в ту минуту Голос Небесный:

– Благо, Акиба, душе твоей, отлетевшей со словом «Единый»!

– Господи! – возопили Ангелы Служения. – Такова ли Тора и такова ли награда ее?

И раздался в ответ Голос Небесный:

– Благо тебе, Акиба! Жизнь грядущая уготована тебе.

(Там же)

Ночлег блаженный

Тотчас после казни р. Акибы к состоявшему при нем ученику его р. Иошуе Гарсийскому явился Илия-пророк и, стоя в дверях, говорит:

– Мир тебе, учитель!

– Мир и тебе, учитель и наставник мой, – отвечает р. Иошуа.

– Не могу ли я, – продолжает Илия, – чем-нибудь услужить тебе?

– Кто ты именно? – спрашивает р. Иошуа.

– Священнослужитель я, пришел сказать тебе, что смерть р. Акибы уже наступила.

Отправились оба в темницу. Двери нашли они отпертыми, а тюремщика и всех заключенных спящими. Положив тело на носилки, они вышли с ним из темницы. Поднял Илия тело с носилок и положил к себе на плечи. Видя это, р. Иошуа говорит:

– Раби, ведь ты назвался священником. Как же ты оскверняешь себя прикосновением к мертвому?

– Не беспокойся, сын мой, – отвечает Илия, – как свят Господь, говорю тебе: ни от праведника, ни от учеников его осквернения быть не может.

Дошли они таким образом до Антипароса. Тут они поднялись на три уступа в гору, по трем же уступам спустились вниз – и открылась перед ними пещера, а в той пещере стоят кресло, скамья, стол и лампада. Опустили они тело на ложе и вышли. Тотчас же загорелось пламя в лампаде и вход в пещеру закрылся. Видя это, Илия воскликнул:

– Блаженны вы, праведники! Блаженны вы, подъемлющие труд учения! Блаженны вы, носители страха Божьего! Ибо уготовано и сохранено для вас пристанище райское в грядущей жизни. И благо тебе, Акиба! Прекрасен ночлег, в час кончины обретенный тобою!»

(Ял.-Ш.)

ДЕСЯТЬ ВЕЛИКОМУЧЕНИКОВ

Печать кары Господней

Когда от беспощадной в своей жестокости власти римской вышло повеление казнить еврейских законоучителей, пришли к р. Исмаилу-первосвященнику товарищи его и говорят: «Взойди на небо и узнай, действительно ли ниспослана от Господа кара эта?»

Встал р. Исмаил и, совершив очищение и возложив на себя молитвенное облачение, произнес «Шем-га-Мефораш». В ту же минуту ветер поднял его и вознес на небо.

Встретил его архангел Гавриил и спрашивает:

– Это ты, Исмаил, которым Творец твой гордится постоянно, говоря, что есть у Него слуга на земле, являющийся верным отражением божественного образа? Ради чего явился ты сюда?

– Чтобы узнать, закреплена ли печатью Господней кара та?

– Исмаил, сын мой! – отвечает архангел. – Клянусь, я сам из-за «Завесы Престольной» слышал об этом: десять законоучителей израильских обречены на казнь властью злодейской.

– За что?

– За предательство Иосифа его братьями. День за днем Суд Небесный вопиет перед Престолом Всевышнего: «Может ли быть в Торе хоть единая буква, напрасно написанная? Сказано: «Кто украдет человека и продаст его, того должны предать смерти». Родоначальники десяти колен продали Иосифа – и поныне Ты не взыскал за это ни с них, ни с их потомков».

– Этим, – сказал в заключение архангел, – и вызвана ниспосланная теперь на вас кара.

– Отчего же, – спрашивает р. Исмаил, – Господь до сих пор никого не покарал за Иосифа?

– Клянусь тебе, сын мой, поныне не нашел Господь праведников в народе, столь достойных, как вы, и поэтому возмездие возложено на вас.

Видя, что близко уже скрепление приговора печатью Господней, возликовал злой дух Самаил[57] и начал похваляться, говоря:

– Я победил Михаила, ангела-хранителя Израиля.

Вознегодовал Предвечный на Самаила. И призывает великого архангела Метатрона и говорит:

– Напиши и печатью Моей скрепи: «Сера и пламень на Рим, город злодейский! На людей и на животных, на серебро его, на золото его и на все, что находится в нем!»

Услышал это р. Исмаил – и сошел мир в сердце его. Стал он ходить по небу и видит подобие жертвенника подле Престола Всевышнего. И спрашивает он Гавриила:

– Что это?

– Алтарь, – отвечает архангел.

– А какие жертвы приносятся на этом алтаре?

– Души праведников.

– А кто совершает жертвоприношение?

– Великий архангел Михаил.

Возвратился на землю р. Исмаил и рассказал товарищам о том, что приговор давно утвержден Господом. И стали скорбеть они и радоваться стали в то же время, что поставил их Господь на весы противу всех колен Израиля.

Р. Симеон и р. Исмаил

Первыми выведены были на казнь р. Симеон бен Гамлиель и р. Исмаил-первосвященник.

Не выдержал р. Симеон – заплакал.

– О, князь мой юный! – воскликнул р. Исмаил. – Шаг-другой – и в лоно праведных откроется доступ тебе. А ты плачешь!

– Сердце мое слезами исходит, – ответил р. Симеон, – ведь я не знаю даже, за что я муки принимаю.

– А ты постарайся вспомнить, не было ли, например, такого случая: пришел к тебе кто-нибудь с тяжбой или с требой, не терпящей промедления. А ты не спеша заставил того человека ждать, пока ты допьешь свой кубок, пока ремень на сандалии завяжешь, в более нарядную одежду облачишься. По Торе же это значит подвергать человека мучениям, безразлично – на долгое ли или на короткое время. И не за это ли смертные муки преждевременно ниспосланы тебе?

– Учитель, ты утешил меня,[58] – сказал р. Симеон.

И оба начинают просить палача. Один говорит:

– Я первосвященник, сын первосвященника, потомок Аарона, священнослужителя перед Господом. Казни меня первым, чтоб не видеть мне мук моего товарища.

И другой просит:

– Я князь, потомок князей, отпрыск Давидова дома. Казни меня раньше, чтобы не видеть мне муки товарища моего.

– Киньте между собою жребий, – предлагает палач.

Жребий пал на р. Симеона.

Взмахнул палач мечом и обезглавил его. Поднял р. Исмаил отсеченную голову и, прижимая ее к груди, воскликнул, заливаясь слезами:

– О, священные уста, уста праведные, уста, из которых яхонты, алмазы и перлы сыпались! Кем вы теперь в прах повержены, кем песком и пеплом наполнены! О, горе, горе! Такова ли Тора и такова ли награда ее?

Пока р. Исмаил горевал так, выглянула в окно дочь кесаря и остановилась, очарованная красотой его, ибо р. Исмаил был одним из семи красивейших мужей на свете, и сияло лицо его подобно лику ангельскому. Преисполнилось сердце царевны жалостью к нему, и посылает она просить кесаря:

– Отец, обещай исполнить одну мою просьбу.

Отвечает кесарь:

– Исполню всякую просьбу твою, дочь моя; не проси только за р. Исмаила и его товарищей.

Посылает снова она просить отца:

– Молю тебя, подари ему жизнь!

– Это невозможно, – отвечает кесарь, – я поклялся казнить его.

Начал палач сдирать кожу на голове у р. Исмаила. И когда он дошел до того места, где возлагается тефилин, – земля и небо содрогнулись; повторился стон – Престол Небесный пошатнулся.

– Господи! – возгласили, не выдержав более, Ангелы Служения. – Праведник, перед которым Ты открыл все сокровищницы высших миров и все тайны низших – ему ли умирать такой ужасной смертью? Такова ли Тора и такова ли награда ее?

Отвечает Всевышний:

– Как помочь мне детям моим? Это – гезера[59] и некому из смертных устранить ее.

Раздался голос:

– Еще один вопль р. Исмаила – и я всю Вселенную в пустыню превращу!

Услыша последние слова, р. Исмаил умолк.

Говорит ему кесарь:

– Что же, все еще уповаешь ты на своего Бога?

– Да, – отвечает р. Исмаил словами Иова: «Если Он и убьет меня, я на Него уповать буду».

И с этими словами отлетела душа его.

Когда весть о казни р. Симеона и р. Исмаила дошла до р. Акибы, он разорвал на себе одежды, облекся во вретище и сказал ученикам:

– Готовьтесь к великим испытаниям. Ибо если бы милость Божия была суждена нам, она пришла бы не иначе как через Симеона и Исмаила. Но ведомо Тому, Кем сотворена Вселенная, что великая кара грядет на землю – и вот, взяты от нас праведники эти.

Р. Акиба бен Иосиф

Повели на казнь р. Акибу – того, кто в св. письменах каждую черточку изъяснял, черпая в ней истинный смысл синайских заветов.

Но в этот момент пришла весть о нашествии из Аравии на римские владения, и кесарь, спеша в поход, приказал отложить казнь и до его возвращения с войны держать р. Акибу в заключении.

Возвратясь из похода, он не замедлил возобновить приказ о казни.

Начали палачи рвать железными гребнями тело р. Акибы. С любовью принимал он муки, и каждый раз, когда острые зубья впивались в него, он восклицал словами предсмертной песни Моисея:

«Твердыня наша! – Совершенны
Дела Его, законны все пути.
Бог – Истина; нет кривосудья в Нем,
И справедлив Он, и правдив!»

Раздался Бат-Кол: «Благо тебе, Акиба! Праведен ты был и правдив – и со словом «Правдив» отлетела душа твоя».

Р. Ханина бен Терадион

Настала очередь р. Ханины бен Терадиона.

Про р. Ханину бен Терадиона рассказывали, что это был человек, приятный и Богу, и людям. Никто не слышал от него дурного слова.

Когда вышло запрещение заниматься изучением Торы, он не переставал собирать вокруг себя народ и преподавать свои поучения.

Больной р. Иосе бен Кисма, которого он зашел проведать, стал увещевать его, говоря:

– Ханина, брат мой! Не видишь ли сам, что этому племени[60] Самим Богом дана власть над нами? Оно опустошило дом Его, сожгло Его святыню, умертвило праведнейших Его, погубило избранных Его – и поныне племя это остается невредимым. А мне сказали про тебя, что продолжаешь изучать сам и другим преподавать Тору, устраивая собрания и публично держа свитки Завета раскрытыми перед собою.

– Господь милостив, – отвечает р. Ханина.

– Это не ответ, Ханина! Я дело говорю, а ты отвечаешь: «Бог милостив». Чудом будет, если не сожгут тебя вместе со свитками на костре.

– Раби, – говорит Ханина, – удостоюсь ли я блаженства?

– Разве ты знаешь какой-нибудь тяжкий грех за собою?

– Заведуя благотворительными сборами, я однажды деньги, назначенные на трапезу для неимущих в Пурим, роздал по ошибке как обычную милостыню бедным.

– Только то? Я ничего лучшего не желал бы себе, как быть на твоем месте.

Вскоре р. Иосе умер. На погребение его пришли знатнейшие граждане Рима и на обратном пути застали р. Ханину читающим поучение с раскрытым свитком Завета перед многочисленным собранием. Привели его на суд и спрашивают:

– Как дерзнул ты нарушить приказ кесаря?

– Я поступил так, как повелел мне Господь.

Суд постановляет: р. Ханину сжечь на костре, жене его отрубить голову, а дочь отдать на публичное позорище.

Вывели р. Ханину на площадь, обернули в свиток Торы и в таком виде возвели на костер. Затрещал охваченный пламенем хворост. А палачи начали класть на грудь р. Ханине волокна шерсти, напитанные водою, дабы подольше поддержать в нем дыхание и этим продлить мучения.

– Отец! – кричит в ужасе дочь его. – Я не в силах муки твои видеть!

– Дочь моя! – отвечает р. Хаиина. – Если бы меня одного жгли на костре, я возроптал бы, но вместе со мною горит и св. Тора наша. И Тот, Кто явится мстителем за нее, отомстит и за меня.

Спрашивают ученики:

– Раби, что видишь ты в эти минуты?

– Вижу, – отвечает р. Ханина: пергамент сгорает, а буквы возносятся в вышину.

– Раби! – советуют они. – Вдохни в себя пламя – скорее наступит конец твоим мукам.

– Пусть Тот, Кто дал мне душу, примет ее у меня, – отвечает р. Ханина, а сам я ускорять свою смерть не стану.

Тут уже и сам палач не мог дольше видеть его муки, и спрашивает он р. Ханину:

– Раби, если я сниму мокрую шерсть и усилю пламя, введешь ли ты меня в жизнь вечную?

– Да, – отвечает р. Ханина.

– Поклянись мне в этом.

– Клянусь.

Сделал так палач. И отлетела в вечность душа мученика.

В ту же минуту и палач бросился на костер и исчез в пламени.

И зазвучал Бат-Кол: «Раби Ханина и палач его с ним грядут «жизнь вечную!»

По поводу этого Рабби[61] говорил со слезами на глазах:

– Кому удается одной минутой обрести вечную жизнь, а кому долгими годами приходится выносить самые мучительные испытания.

Р. Иуда бен Баба

Про р. Иуду бен Баба рассказывают, что с восемнадцати до восьмидесяти лет своей жизни он не знавал сна, довольствуясь, как это наблюдается у лошади, легкой и кратковременной дремотой. День и ночь он отдавал ученью.

Однажды вышел указ, запрещающий выдавать семиху[62] под страхом смерти как выдающего, так и получающего ее. Кроме того, указом налагалась строгая ответственность на весь город и на окрестные местности, в пределах которых нарушено будет это запрещение.

Поразмыслив над этим, р. Иуда прибегнул к такому исходу: приглядел он место в горах, лежащее между двумя городами с их округами и на полпути между Ушой и Сефареам. Там приютился он с пятью учениками: р. Меиром, р. Иудою, р. Симеоном, р. Иосе и р. Элазаром бен Шаммуа, чтобы подготовить их к семихе.

Когда убежище их было открыто, говорил им р. Иуда:

– Дети мои, скорей бегите отсюда.

– Учитель, что же с тобой будет? – возражают ученики.

– Обо мне не тревожьтесь: я останусь здесь подобно скале, которой не сдвинуть с места.

Предание гласит, что когда явились римляне, р. Иуда оставался на своем месте, и триста дротиков, пущенных в него римлянами, изрешетили все тело его.

Р. Иуда бен Дамма

Повели казнить р. Иуду бен Дамма. Тот день был канун пятидесятницы.[63]

Просит р. Иуда у кесаря:

– Отпусти меня на короткое время – дай встретить святой праздник и поблагодарить Господа за дарование нам Торы.

– Как, ты до сих пор еще веришь, – восклицает кесарь, – в Тору и в Бога, который дал вам ее?!

– Верую! – отвечает р. Иуда.

– На какую же еще награду за свою Тору можешь ты рассчитывать?

– На это уже давно дан ответ Давидом – мир душе его: «Как велико благо Твое, которое Ты хранишь дли боящихся Тебя!»

– Подобных вам безумцев и на свете не было. Неужели вы действительно верите в загробную жизнь?

Отвечает р. Иуда:

– Безумцев, подобных вам, действительно нет и не было на свете. Возможно ли отрицать существование Бога Живого? И горе же тебе будет, когда увидишь нас в сиянии вечной жизни, а сам, в стыде и позоре, повержен будешь в преисподнюю!

Воспылал гневом кесарь – и велит он привязать р. Иуду за волосы к хвосту дикой лошади и влачить по улицам Рима, а затем изрубить тело его в куски.

Когда казнь была совершена, явился блаженной памяти Илия-пророк и, подобрав куски, предал их погребению в пещере у реки, протекающей вблизи Рима. И в продолжение тридцати дней после этого слышали римляне рыдания и стоны, доносившиеся из той пещеры.

Доложили об этом кесарю. А он крикнул в ответ:

– Если бы и всему миру грозило разрушение, я до тех пор не успокоюсь, пока не выполню волю свою над старейшинами еврейскими.

Раби Хуцпит Тургеман

По преданию, р. Хуцпиту в то время было сто тридцать лет, а он и тогда еще был красив лицом, как ангел Божий.

Доложили кесарю о красоте и глубокой старости осужденного и стали просить:

– Жизнью твоей заклинаем тебя, государь, смилуйся над этим старцем!

Спрашивает кесарь р. Хуцпита:

– Сколько лет тебе?

– Сто тридцать лет без одного дня, – отвечает старец. – И я прошу тебя: отложи мою казнь до завтра и дай исполниться числу лет моих.

– Но разве тебе умирать не все равно, – удивляется кесарь, – что днем раньше, что днем позже?

Отвечает р. Хуцпит:

– Я хотел бы еще два повеления Божьи исполнить.

– Какие же это повеления?

– Еще дважды прочитать «Шема», утром и вечером, дважды еще признать над собою власть Единого Бога, Великого и Страшного.

– О, дерзкие! О, неукротимые! – раздражается криком кесарь. – Доколе вы еще будете уповать на вашего Бога. Ведь этот Бог ваш уже состарился и не в силах больше защищать вас от меня. Кабы не бессилие Его, разве Он давно уже не рассчитался бы со мною за Себя, за Свой народ, за Свой храм, как Он сделал это с фараоном, с Сисарой и со всеми царями ханаанскими?

Слыша такое богохульство, горько зарыдал р. Хуцпит и, разорвав на себе одежды, воскликнул:

– Горе, горе тебе, кесарь! Что станешь ты делать в тот день, когда придет Господь, чтобы воздать по заслугам Риму и богам его?

– Довольно препираться со мною этому старику! – крикнул кесарь. – Казнить его!

Р. Хуцпита сперва закидали камнями, а затем распяли!

Р. Ханина бен Хахинай

Вывели на место казни р. Ханину бен Хахиная.

Предание гласит, что всю жизнь свою, с двенадцати и до девяностопятилетнего возраста, он провел в посте.

День, когда его повели на казнь, был канун субботы. Стоя перед палачами, он приступил к чину «Встречи Субботы».

«И совершены были небо и земля,
И все сонмы их.
И Бог благословил день седьмой
И освятил его».

И едва он произнес слово «освятил», напали на него палачи и умертвили его.

И Бат-Кол возгласил: «Благо тебе, Ханина бен Хахинай! Ты свят – и со словом «Свят» отлетела душа твоя!»

Р. Иешевав Га-Софер

Когда повели казнить р. Иешевава Га-Софера, ученики стали говорить ему:

– Учитель, что с Торою станется?

– Дети мои, – отвечает он им, – наступает время, когда Тора забыта будет в народе. Недаром злодейское племя это принялось с такой наглостью уничтожать лучшую красу нашу, достойнейших и славнейших среди нас. О, если бы моя смерть послужила уже последним искуплением для всего поколения нашего! Но, увы, я предвижу, что не останется ни одной улицы в Риме, где не валялись бы кости еврейские. О, много, много крови еврейской будет еще пролито этими злодеями.

– Что же следует нам делать, учитель?

– Стойте крепко один за другого, живите между собою мирной и праведной жизнью. Может быть, не все еще надежды потеряны.

Спрашивает кесарь:

– Сколько лет тебе, старик?

– Сегодня, – отвечает р. Иешевав, – мне девяносто исполнилось. Но еще в чреве матери надо мною произнесен был приговор – и мне, и товарищам пасть от руки твоей. Но знай, кесарь, Господь взыщет с тебя за кровь нашу.

– Сейчас же казните и этого! – крикнул кесарь. – И посмотрим, каковы власть и сила его Бога.

Р. Иешевава сожгли живым на костре.

Р. Элиэзер бен Шаммуа

Повели казнить р. Элиэзера бен Шаммуа. По преданию, ему тогда было сто пять лет. С детства и до последних дней его никто не слыхал от него легкомысленного или дурного слова; ни с кем ни разу не выходило у него ссоры. Это был человек величайшей скромности и миролюбия. Восемьдесят лет он провел в постоянных постах.

День, когда его повели на казнь, был Иом-Кипур.

Спрашивают ученики:

– Учитель, скажи, что в эту минуту открыто очам твоим?

– Воды потока Шилоах вижу я, и душа каждого праведника погружается в них, чтобы чистою войти в Иешивашел-Маала[64] и слушать там сегодняшнее поучение р. Акибы. И вижу я: для каждого праведника особым ангелом ставится золотой трон, чтобы восседать на нем в чистоте небесной.

Велит кесарь казнить его. И в эту минуту звучит Бат-Кол: «Благо тебе, Элиэзер бен Шаммуа! Чиста была твоя душа – и со словом «чистота» отлетела она в вечность».

Р. Иоханан говорит:

«Горе им, горе народам языческим, ибо нет достаточно грозного искупления для них. Пророк говорит: «Отнятую медь я восполню золотом, железо – серебром, серебро – медью, камни – железом. Чем же могут враги за р. Акибу и его товарищей ответить? Про них и сказано: «И смою кровь их, которая еще не смыта Мною».

(Мид. Эл, – Эз.; Р. га-Ш., 23; Санг., 14; Аб.-3., 17; Аб. де-р. Н. гл. 38; Симх., гл. 7).

Р. МЕИР (НЕГОРАИ). ЭЛИША БЕН АБУЯ (АХЕР). БЕРУРИЯ

Ремесло р. Меира

Р. Меир был переписчиком св. книг, и чрезвы– чайно искусным. Зарабатывая три шекеля в день, он тратил шекель на пропитание, шекель – на одежду, а третий шекель отдавал в помощь неимущим ученым.

Ученики однажды спросили его:

– Учитель, кто же о твоих детях позаботится?

– Псалмопевец говорит, – ответил р. Меир: – «Я был молод и состарился, но не видал праведника оставленного и детей его просящих хлеба». Будут дети мои вести праведную жизнь – Господь их не оставит, а если нет, то зачем стану я заботиться[65] о врагах Божьих?

(Эх.-Р.)

Священная работа

Р. Меир рассказывал:

– Когда я поступил в число учеников к р. Исмаилу, он спросил меня:

– Чем ты, сын мой, занимаешься?

– Перепискою св. книг, – ответил я.

– Сын мой, – сказал учитель, – будь чрезвычайно внимателен к своей работе: пропустишь одну букву или прибавишь букву – и может произойти переворот в умах во всем мире.

(Эрув., 13)

Титан

Видавшие р. Меира во время его занятий св. наукой говорили, что он пламенным воодушевлением напоминал титана, выламывающего скалы, и измалывающего их в порошок одну о другую.

(Санг., 24)

Из-за чинопочитания

Р. Симеон бен Гамлиель носил титул «Насси», р. Меир – «Хахам», р. Натан – «Аб-бет-дин». В обычае было, что при входе каждого из них все присутствующие в академии вставали со своих мест.

Не понравился обычай этот р. Симеону.

«Недопустимо, – решил он, – чтобы между мною, патриархом, и ими не было никакой разницы чинопочитания».

И ввел он новое правило:

При появлении патриарха встают все и остаются на ногах, пока он не скажет: садитесь. При входе аб-бет-дина ближайшие к проходу становятся двумя шеренгами и стоят, пока он не сядет на свое место. При входе же хахама и следовании его к своему месту поднимаются поочередно – передние встают, а те, которые позади, садятся.

В тот день, когда новое правило было введено, р. Меира и р. Натана как раз не было в академии. Назавтра же, придя в академию, видят они – не все встали перед ними, как бывало прежде, и спрашивают:

– Что значит это?

– Так установил, – отвечают им, – р. Симеон бен Гамлиель.

И говорит р. Меир р. Натану:

– Я хахам, ты аб-бет-дин. Придумаем что-нибудь против него. И вот что пришло мне на мысль: потребуем, чтобы он публично прочел лекцию по трактату «Окцин» – предмету ему малознакомому. Он неизбежно растеряется. Этим мы воспользуемся, чтобы низвергнуть его с патриаршества. И станешь ты патриархом, а я аб-бет-дином.

О заговоре этом проведал р. Иаков бен Карши и решил предупредить недостойное столкновение. С этой целью он поместился рядом с комнатой р. Симеона и принялся громко читать и повторять трактат «Окцин». Слышит это р. Симеон и удивляется, по какому случаю ученик этот взялся за трактат «Окцин»? Не иначе, что там, в академии, задумано против него, р. Симеона, что-то недоброе. Садится р. Симеон и усердно принимается за трактат «Окцин».

Назавтра, когда он появился в академии, раздались голоса:

– Просим раби читать о трактате «Окцин».

Прочитал р. Симеон свою лекцию, а затем обратился к р. Меиру и р. Натану:

– Итак, не изучи я предварительно этот трактат, вы опозорили бы меня перед всей академией?

И приказывает удалить их из академии.

Стали после этого р. Меир и р. Натан поступать так: напишут разные головоломные вопросы и через окна бросают записочки р. Симеону в зал академии. На одни вопросы р. Симеон давал ответы, а на которые он отвечать не умел, р. Меир с р. Натаном сами писали ответы и записки свои бросали через окно в зал академии.

Видя это, р. Иосе заявил громогласно:

– Что же это, однако? Тора – там, на дворе, а мы здесь! Поневоле пришлось патриарху вновь разрешить им свободный вход в академию. Но при этом он поставил условием, в виде наказания для них, имена их ни с какой галахой в связи не упоминались. С тех пор, вместо «р. Натан говорит», произносили: «одни говорят», а вместо «р. Меир говорит» – «другие говорят».

Был обоим им сон: «Повелевается вам извиниться перед р. Симеоном!»

Р. Натан послушался, а р. Меир нет.

– Сновидениям, – сказал он, – я значения не придаю. Сурово встретил патриарх явившегося с повинной р. Натана:

– Стать аб-бет-дином, – сказал он, – помог тебе золотой пояс твоего отца;[66] но чтобы сделаться патриархом, ты на что рассчитывать можешь?…

(Гор., 13)

Ахер[67]

В одну из суббот р. Меир проповедовал в школе в Тивериаде, а бывший учитель его Элиша катался в это время верхом на лошади по базару. Сказали об этом р. Меиру. Пошел он к Элише.

Спрашивает Элиша р. Меира:

– Какой текст взял ты для сегодняшней проповеди?

– Я начал, – отвечает р. Меир, – стихом из книги Иова: «И Господь благословил конец жизни Иова более, чем начало ее», – т. е. удвоил богатство Иова.

– Учитель твой Акиба, – замечает на это Элиша, – иначе толковал этот стих: «Господь благословил конец жизни Иова в награду за начало ее», – т. е. за прежнее благочестие и добродетели Иова. А дальше о чем говорил ты?

– Я говорил на стих из Екклезиаста: «Конец дела лучше начала».

– А что сказал ты по поводу этого изречения?

– Бывает, – сказал я, – что человек в молодые годы купит товару и потерпит убыток, а на старости лет прибыль получит. То же бывает с человеком, который в молодости грешен, а на старости становится добродетельным и благочестивым.

– Учитель твой Акиба, – говорит опять Элиша, – иначе объяснял это изречение «конец дела лучше начала»: «Конец дела, – говорил он, – лучше, если начало его доброе». Возьми, для примера, меня. Отец мой Абуя был одним из значительнейших людей своего времени. Празднуя мое рождение, он разослал приглашения знатнейшим людям Иерусалима. Между прочим приглашены были р. Элиэзер и р. Иошуа. После трапезы развеселившиеся гости принялись петь: евреи – каноны, эллины – забавные акростихи.

Говорит р. Элиэзер р. Иошуе:

– Эти добрые люди занялись пением. Не займемся ли и мы, чем нам подобает?

Завязалась у них нравоучительная беседа; от Торы перешли к пророкам, от пророков – к гаиографам. Свежими, новыми звучали слова Писания, словно сейчас на Синае провозглашенные и божественным огнем осиянные.

Видя это, отец мой сказал:

– Убеждаясь, насколько могущественна власть Торы, обещаю: новорожденного сына моего, если он жив будет, посвятить всецело священной науке.

Небескорыстно, как видишь, было это обещание. И поэтому-то я и не устоял перед соблазнами жизни. Расскажи, однако, о чем еще говорил ты в своей проповеди?

– Я говорил на стих: «То и другое создал Бог».

– Как объяснял ты этот стих?

– Планомерно все в природе: горы и равнины; моря и реки.

– Нет, учитель твой Акиба иначе объяснял этот стих. «Господь, – говорил он, – создал праведников и создал грешников, создал рай и создал ад. Каждому человеку уготованы две доли, одна в раю, другая в аду. Праведник получает обе, за себя и за грешника, доли райского блаженства, грешнику же достается возмездие и за себя, и за праведника в безднах преисподней». И еще о чем говорил ты?

– О стихе: «Не равняется с нею (Торою) золото и стекло, и не выменяешь ее «на сосуды из золота чистейшего».

– Как объяснял ты этот стих?

– Тора, – сказал я, – подобна и золоту, и стеклу: приобрести ее трудно, как изделия из чистейшего золота, а лишиться ее легко, как сосудов стеклянных.

– Клянусь Богом, даже как сосудов глиняных. Ничего не может быть легче. Однако учитель твой Акиба давал этому изречению другое объяснение: «Золотые и стеклянные сосуды, – говорил он, – если и разобьются, их можно починить». Также и ученый: если он и согрешит, для него возможно раскаяние.

– Если так, – говорит р. Меир, – раскайся же и ты!

– Для меня это уже невозможно.

– Но почему?

– Однажды в Йом-Кипур, совпавший с субботним днем, я проезжал верхом мимо бет-гамидраша, и услышал я оттуда Бат-Кол, громко возвещавший: «Возвратитесь, заблудшие дети! Возвратитесь ко Мне, и Я обращу лицо Мое к вам. Все возвратитесь, все, кроме Ахера, познавшего могущество Мое и восставшего против Меня!»

Заметив, что кончился техум,[68] говорит Элиша р. Меиру:

– Возвратись, Меир, домой; по шагам моей лошади я вижу, что мы прошли техум.

– Возвратись и ты, Элиша! – убеждает его р. Меир.

– Я уже говорил тебе, – отвечает Ахер, – о слышанном мною Бат-Кол: «Все – за исключением Ахера!»

Уступая настойчивым просьбам р. Меира, Элиша согласился посетить вместе с ним некоторые школы для детей. Входят они в ближайшую школу.

– Какой стих проходил ты сегодня? – обращается р. Меир к одному из учеников.

«Нет мира нечестивым – говорит Господь».

Входят в следующую школу, и ученик на тот же вопрос отвечает:

«Хотя бы умыла себя щелоком и много потратила на себя мыла, нечестие твое все останется пятном предо Мною, говорит Господь Бог».

В третьей школе:

«А ты, опустошаемая, что станешь делать? Хотя наряжаешься в пурпур, надеваешь на себя золотые украшения, очерчиваешь глаза свои румянами, но напрасно украшаешь себя: презрели тебя любовники – они ищут души твоей».

Побывали они таким образом в тринадцати школах, и везде ответы учеников содержали дурное предзнаменование для Ахера.

Последний из школьников, к которому р. Меир обратился с тем же вопросом, прочитал стих:

«Нечестивому же сказал Бог: «Что тебе до Моих уставов?»

Рассказывали про Ахера, что при посещении им школ он, указывая на детей, сидящих за учебниками, говорил:

– К чему они сидят за этими ненужными книжками? Этому лучше бы сделаться каменщиком, тому столяром, третьему маляром, четвертому портным.

Слыша это, дети оставляли книги и совершенно прекращали учение.

Еще рассказывали про Ахера, что он постоянно напевал какую-нибудь греческую песенку, а когда он находился в бет-гамидраше, ронял из карманов разные книги еретического содержания.

Как началось вероотступничество Ахера?

Рассказывают следующее.

Однажды в субботу он сидел, занимаясь Св. учением, в Генесаретской долине. И видит он – некий израильтянин влезает на верхушку пальмы, берет из гнезда птицу-мать от едва вылупившихся птенцов и уходит благополучно. В ту же субботу вечером другой израильтянин влез на дерево, сперва согнал с гнезда птицу (как и повелевается Торою) и затем взял птенцов. Но едва он сошел с дерева на землю, его ужалила змея, и он тут же скончался.

Глубоко задумался Элиша над этим случаем.

– Как же так? – размышлял он. – В Торе сказано: «Мать отпусти, а птенцов возьми себе – чтобы тебе было хорошо и чтобы продлились дни твои». Где обещанное добро и долгоденствие этого человека?

Это и послужило началом его вероотступничества.

Когда Элиша заболел, пришел к нему р. Меир и начал его убеждать:

– Покайся и возвратись к вере.

– Но может ли еще быть принято мое раскаяние?

– А разве не сказано: «Ты возвращаешь человека до сокрушения»? Т. е. доведя человека до окончательного сокрушения духа его.

Заплакал Элиша и со слезами на глазах скончался.

– Эти слезы показывают, – радостно воскликнул р. Меир, – что учитель мой умер раскаявшимся.

Едва его похоронили, пал с небесных высот огонь на могилу и начал охватывать ее пламенем.

Известили р. Меира:

– Могила твоего учителя вся в пламени!

Поспешил туда р. Меир. Разостлал он над пылающей могилой молитвенное покрывало свое, и громко и властно зазвучал голос его словами Ноемини: «Lini halajlo» – проспи мирно ночь эту – проспи время, пока я, ученик твой, остаюсь в темной как ночь земной юдоли до светлого утра воскресения моего в жизни вечной. Помилует тебя Искупитель – хорошо; нет – клянусь: жив Господь, я сам спасу и избавлю тебя. Спи мирно до утра!»

И в ту же минуту пламя на могиле погасло.

Существует еще такое предание:

Ученые были того мнения, что Ахера на том свете судить не будут, но не удостоится он и жизни грядущей: судить его не будут – потому что он занимался изучением Торы, а блаженства он лишен будет за прегрешения свои. Р. Меир же говорил:

– Нет, справедливее, чтобы он искупил муками грехи свои, но и блаженства грядущей жизни удостоился бы. Оно так и будет. И после смерти моей вы, в знак этого, увидите, что дым пойдет из его могилы.

И после кончины р. Меира пошел дым из могилы Ахера.

Видя это, сказал р. Иоханан:

– Геройство ли это – обречь на сожжение учителя своего! Единственный в своем роде был он среди нас, и не могли уберечь его! Если бы он под моим влиянием находился, кто в силах был бы отнять его у меня? Когда я умру, я сумею прекратить дым из могилы его.

И после кончины р. Иоханана дым из могилы Ахера прекратился.

Ради семейного мира

Однажды в канун субботы, вечером, одна женщина до того заслушалась проповеди р. Меира, что вернулась домой, когда лампады уже успели догореть.

– Ты где это была так поздно? – спрашивает муж.

– Слушала проповедь р. Меира.

Муж, человек, склонный к грубым шуткам, крикнул ей:

– Пусть будет что угодно, но ты не переступишь моего порога, прежде чем не пойдешь и не плюнешь в лицо этому проповеднику!

(И выгнал ее из дому).

Прошла неделя, другая, третья. Говорят ей соседки:

– Ты все еще с мужем в ссоре? Соберись, пойдем с нами к проповеднику.

Р. Меиру уже было известно об этом случае, и когда женщины пришли, он вышел к ним с повязкой на глазу и спрашивает:

– Не умеет ли кто из вас ячмень на глазу заговорить?

Соседки и говорят тихонько той женщине:

– Иди-ка ты, пошепчи и сплюнь ему в больной глаз – муж и помирится с тобою.

Женщина направилась было к р. Меиру, но, подойдя поближе, оробела.

– Учитель, – созналась она, – это неправда, я заговорить глаз не умею.

– Ничего, не беда, дочь моя, – успокоил ее р. Меир, – ты только плюнь мне в лицо семь раз, я и вылечусь.

Женщина так и сделала.

– А теперь, – заявил ей р. Меир, – иди к своему мужу и скажи: «Ты приказал плюнуть раз, а я целых семь раз плюнула».

– Раби! – взволновались ученики. – Пристойно ли ученому так унижать себя?

– Никакого тут унижения для меня нет, – ответил р. Меир, – упрочение мира между мужем и женой сам Бог считает великим и святым делом.

(Ваик.-Р., гл. 9)

Убежище сатаны

Были два человека, которых сатана восстанавливал друг против друга, – и постоянно при наступлении св. субботы люди эти затевали между собою ссору.

Случилось побывать в том месте р. Меиру. Три недели подряд в канун субботы он удерживал их от ссоры – и они наконец помирились и стали друзьями. И услышал р. Меир вопль сатаны:

– Горе мне! Раби Меир из убежища моего изгнал меня!

(Гит., 52)

Мой брат Ки-Тов

В одном из южных городов был содержатель заезжего двора, который вместе с шайкою грабителей обирал своих постояльцев. Поступал он так: встанет ночью, оденется по-дорожному и пойдет будить приезжих, говоря:

– Вставайте, отправляйтесь по холодку в дальнейший путь. Я пойду провожу вас.

Проезжие отправлялись вслед за ним, а грабители уже подстерегали их и всем награбленным делились с содержателем заезжего двора.

Случилось и р. Меиру заночевать там. Встает, по своему обыкновению, хозяин и предлагает проводить его в дорогу. Р. Меир же отвечает:

– Мне надо подождать здесь моего брата.

– А где он теперь находится?

– В синагоге.

– Как зовут его?

– Ки-Тов.

Отправляется хозяин к синагоге и начинает звать:

– Ки-Тов! Ки-Тов! Где тут Ки-Тов?

Никто не откликается. Всю ночь проходил он, ища Ки-Това. Когда начало рассветать, поднялся р. Меир, вывел своего осла и стал собираться в дорогу.

– Где же, – спрашивает хозяин, – твой брат, которого ты здесь ждал?

– Да вот же он и пришел, – отвечает р. Меир, – указывая на восходящее солнце: «И видел Господь свет – ки-тов (что он хорош)».

(Береш.-Р., гл. 92)

Отданное на хранение

Однажды на исходе субботы, когда р. Меир произносил проповедь в бет-гамидраше, внезапно умерли оба его сына. Положила их Берурия, жена р. Меира, на ложе и покрыла их простыней.

Возвратившись домой, спрашивает р. Меир:

– Где дети?

– В бет-гамидраше, – отвечает Берурия.

– Странно, – говорит р. Меир, – я смотрел, но не видел их там.

Подает ему жена кубок для «Гавдалы».

После «Гавдалы» р. Меир спрашивает снова:

– Где же, однако, дети?

– Должно быть, погулять пошли и скоро возвратятся.

Дав мужу поужинать, Берурия говорит:

– Раби, позволь предложить тебе один вопрос.

– Спрашивай.

– На днях некто отдал мне одну вещь на хранение, а сегодня пришел взять ее обратно. Должна ли я возвратить ее, или нет?

– Дочь моя! – говорит р. Меир. – Надо ли возвратить чужую собственность? Как ты можешь еще спрашивать об этом?

– Без твоего ведома я не хотела сделать это, – говорит Берурия, – и с этими словами она берет мужа за руку, подводит его к постели и сдергивает простыню.

Горько зарыдал р. Меир, оплакивая смерть детей:

– О, дети мои! Дети и наставники мои! Дети, милые мне добронравием своим, а светом Торы, сиявшим в очах ваших, озарявшие меня!

– Раби, – говорит ему жена, – не сам ли ты сказал мне, что отданное на хранение следует возвратить по принадлежности? «Господь дал и Господь взял; да будет имя Господне благословенно!»

(Мид. Миш.)

Не грешники, но грехи

Соседи у р. Меира были люди злые и безнравственные. Довели они его до того, что он стал просить Бога о их смерти. Слыша это, говорит ему Берурия:

– Нет, муж мой, не на грешников надо гибель просить, а на грехи. Об этом и просил Господа Псалмопевец, говоря: «Да исчезнут грехи с земли – и нечестивых не будет более». Помолись же лучше, чтобы люди эти раскаялись и исправились.

Воззвал р. Меир к милости Господней – и злые соседи его сделались людьми честными и добрыми.

(Берах., 10)

Ликуй, неплодная!

Некий еретик говорит Берурии:

– Написано у пророка: «Ликуй, неплодная, нерожавшая!» О чем же ей ликовать? Не о том ли, что неплодна она?

– Глупец! Прочти, что дальше сказано, – отвечает Берурия: «Потому что у покинутой детей больше, чем у замужней». А смысл таков: ликуй, дщерь Израильская, не рожавшая для ада детей, тебе подобных!

(Там же)

Из басен р. Меира

Р. Иоханан рассказывал:

– Произнося свои проповеди для народа, р. Меир делил каждую проповедь на три части: треть посвящал галахе, треть агаде и треть притчам и басням. Последних им составлено было целых триста, но из них у нас сохранилось всего на следующие три текста:

a) «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина»;

b) «Весы верные – верные гири»;

c) «Праведный спасен от беды; вместо него постигнет она нечестивого».

«Отцы ели кислое».

Однажды говорит волку лисица:

– Зайди в канун субботы в какой-нибудь еврейский двор, предложи свои услуги на кухне, и тебя там пригласят к обеду.

В первом же дворе волка встретили с кольями в руках. Избитый волк набросился на лисицу.

– Но при чем же я тут, – стала оправдываться лисица, – тебя побили за вину твоего отца, который, помогая им однажды на кухне, сам все лучшие куски сожрал.

– Так меня за что же бить?

– А уж это по правилу: «Отцы ели кислое, а у детей на зубах оскомина». Забудь об этом; лучше пойдем, я покажу тебе такое местечко, где ты досыта накушаешься.

Привела она волка к колодцу. А у того колодца журавец был в виде коромысла с двумя бадьями. Прыгнула лисица в одну из них и спустилась в колодец, а другая бадья поднялась вверх.

– Зачем это ты спустилась туда? – спрашивает волк.

– Да тут, – отвечает лиса, – и мяса, и сыра сколько душе угодно.

И указывает она волку на отражение луны в колодце, похожее на круг сыра.

– А как, – спрашивает волк, – мне попасть туда?

– Полезай в верхнюю бадью.

Едва волк влез, бадья под тяжестью его опустилась вниз, а другая, с лисицей, поднялась вверх.

Кричит волк из колодца:

– Послушай, как мне выбраться отсюда?

А лисица отвечает:

– «Праведный спасен от беды; вместо него постигает она нечестивого». «Верные весы – верные гири».

(Санг., 38 и Раши)

Р. СИМЕОН БЕН ИОХАЙ И СЫН ЕГО ЭЛАЗАР

Два рта

Р. Симеон бен Иохай говорил:

– Если бы я был на Синае в момент Откровения, я попросил бы Бога дать людям по два рта каждому: один исключительно для учения, другой для обихода… Нет, нет! – прибавлял он тут же. – Если земля и так едва может устоять от клеветы и сплетен, то что же это было бы, если бы каждый человек имел по два рта!

(Иеруш. Берах.)

В пещере и по выходе оттуда

Сидели однажды за дружеской беседой р. Иуда, р. Иосе и р. Симеон. Тут же находился некий Иуда бен Герим. Разговор зашел о римлянах.

– Сколько хороших вещей устроено этим народом, – говорил р. Иуда, – обширные рынки, превосходные мосты, прекрасные бани.

Р. Иосе промолчал. Р. Симеон же возразил р. Иуде.

– Да, – сказал он, – устроить устроили, да только для собственной выгоды: устроили рынки – и насадили там непотребных женщин; бани – чтобы нежить свое тело; мосты – чтобы непомерную пропускную плату брать.

Пошел бен Герим и рассказал об этом разговоре тому, другому; дошло до римских властей, и отдан был приказ:

Р. Иуду, за его похвальные речи, наградить.

Р. Иосе за то, что молчал, не выражая согласия со словами р. Иуды, сослать в Сепфорис.

Р. Симеона же, за хулу на римлян, казнить.

Заблаговременно узнав о приказе, р. Симеон со своим сыном скрылся в одном уединенном бет-гамидраше, куда жена р. Симеона тайком доставляла им ежедневно хлеб и кувшин с водою. Этим они и питались.

Когда же розыски усилились, сказал р. Симеон сыну:

– Женщины слабовольны: начнут ее пытать – она не выдержит и откроет наше убежище.

И ушел р. Симеон с сыном и спрятался в одной пещере. Произошло чудо: появились в пещере рожковое дерево и родник свежей воды.

Чтобы не износилась их одежда, они днем оставались раздетыми, зарывшись по горло в песок, и занимались св. учением, одевались же только на время молитвы.

Пробыли они таким образом в пещере двенадцать лет.

Однажды у пещеры зазвучал голос Илии-пророка: «Кесарь умер, и приказ его отменяется».

Услыша это, вышли они из своего убежища – и видят: люди пашут и сеют.

– Вот, – сказал р. Симеон, – забывают о жизни вечной, а занимаются ничтожными земными делами!

И куда ни упадал его негодующий взор, место то мгновенно выгорало как от пожара.

Зазвучал Бат-Кол: «Мир Мой разрушить вышли вы? Возвратитесь в свою пещеру!»

Пошли они обратно в пещеру. Прошло еще двенадцать месяцев. И возроптали они, говоря:

– Грешников в аду, и тех держат не более двенадцати месяцев.

Снова зазвучал Бат-Кол: «Выходите из пещеры!»

На этот раз р. Симеон сам уже стал возражать сыну против нападок его на суету людской жизни.

– Сын мой, – говорил он, – хорошо, что хотя мы с тобою живем разумной жизнью в этом грешном мире.

В канун субботы встретился им старичок, спешивший куда-то с двумя букетами из миртовых веток в руке. Спрашивают они:

– Для чего, дедушка, собрал ты эти ветки?

– В честь субботы, – отвечает старичок.

– А не довольно ли одного букета?

– Нет: один в ознаменование завета «Помни», другой – завета «Храни».[69] Видишь, – говорит р. Симеон сыну, – насколько заветы Господни близки еще и дороги народу!

И радостно стало на душе у обоих.

Узнав о возвращении р. Симеона, вышел навстречу к нему зять его р. Пихнас бен Яир.

Повел он р. Симеона в тибериадские бани, чтобы самому помыть его там. Увидя тело его покрытым порезами и ссадинами (от песку), не мог р. Пихнас удержаться от слез. Упали слезы на пораненное тело. Закричал р. Симеон от боли.

– О, горе мне, – воскликнул р. Пихнас, – горе мне, что вижу тебя таким.

– Нет, сын мой, – ответил р. Симеон, – не горе, а благо тебе, что именно таким видишь меня; иначе я не был бы тем, кто я теперь.

(Шаб., 34; Береш.-Р., гл. 79)

Исцеление через беса

Вышел указ, воспрещающий евреям праздновать субботу и совершать обрезание.

[Желая добиться отмены указа] р. Рувим бен Истробул постригся [и оделся] по-римски и, выдавая себя за римлянина, стал заводить знакомство с властями.

Однажды, заведя с ними разговор об указе, он говорит:

– Как, по-вашему, чего мы должны желать врагу: обеднеть или разбогатеть?

– Обеднеть, разумеется.

– В таком случае, вы запретите евреям работать по субботам, и это будет для них прямым убытком.

– Ты совершенно прав.

Спрашивает р. Рувим далее:

– А пожелаете ли вы врагу быть слабосильным или же, наоборот, здоровым и крепким?

– Слабосильным, конечно.

– Пускай же евреи таки обрезывают своих сыновей на восьмой день от рождения и вместе с кровью теряют и силы.

– И в этом ты прав.

Перестали исполнять приказ. Но вскоре узнали, что советчик этот сам еврей, – и запрещение возобновили.

Стали евреи совещаться, кого послать в Рим добиться отмены указа. И решено было послать р. Симеона бен Иохая, человека, испытанного в чудесах, а вместе с ним р. Элазара бен Иосе.

По дороге в Рим является им бес Бен-Темалион и говорит:

– Хотите, пойду и я с вами?

Заплакал р. Симеон:

– Рабыне праотца нашего (Агари) трижды ангел являлся; я же ни разу не удостоился этого [а является мне на помощь бес]. Пусть же придет избавление через кого бы то ни было.

Поспешил бес вперед и вселился в дочь кесаря. Пришел р. Симеон и крикнул:

– Бен-Темалион, выходи! Бен-Темалион, выходи!

Услыша голос р. Симеона, бес оставил царевну и исчез.

Говорит им кесарь:

– Просите в награду чего хотите; все сокровищницы мои открыты перед вами.

Получив свободный вход повсюду, они разыскали тот указ и разорвали его.

(Мегила, 17)

Долина золотых динариев

Один из учеников р. Симеона отправился в чужие края и вернулся оттуда с большим богатством. Стали товарищи ему завидовать и захотели также отправиться в поиски за счастьем. Узнав об этом, повел их всех р. Симеон в долину за городом Мероном и, сотворив молитву, воскликнул:

– Долина! Долина! Повелеваю тебе наполниться золотыми монетами!

И вся долина начала покрываться золотыми динариями.

Обратился р. Симеон к ученикам и говорит:

– Если золота хотите, то вот, перед вами оно, берите. Но знайте: берущий теперь получает это вместо доли свой в грядущем мире, ибо награды Торы – только там, в Жизни Вечной.

(Шем.-Р., гл. 52)

Носильщик и пророк

Сын р. Симеона Элазар был в молодости носильщиком тяжестей.

Однажды подходит к нему Илия в образе старца и говорит:

– Приготовь-ка вьючное животное, чтобы повезти меня.

– А велика ли кладь у тебя? – спрашивает Элазар.

– Вот, – указывает старец, – тут моя котомка и тут мой плащ. Едем, что ли?

– Что вы скажете об этом старом чудаке! – расхохотался Элазар. – На одно плечо я могу усадить его со всей его поклажей и до конца света унести, а он говорит: «вьючное животное приготовь для меня». Верхом тебе, старичок, покататься захотелось? Садись.

Посадил его Элазар к себе на плечи и пустился в путь. Заходили ноги у Элазара, пути не разбирая, и в гору, и под гору, по пустырям и колючим кустарникам, не остановиться ему. А в то же время старичок, замечает он, все тяжелее и тяжелее становится.

– Послушай-ка, старый, – говорит наконец Элазар, – не наваливайся ты так, Бога ради! Иначе невмоготу мне больше, сброшу тебя!

– Что, отдохнуть захотелось? – спрашивает старец.

– Ну да.

Сошел Илия на землю, повел его в открытое поле и, усадив под деревом, дал ему из своей котомки поесть и попить. Когда Элазар насытился, Илия ему и говорит:

– Стоит ли, сын мой, заниматься таким тяжелым делом? Лучше бы ты поступил так, как отец твой.

– А согласился бы ты учить меня?

– Охотно, сын мой!

В продолжение тринадцати лет – гласит предание – занимался с ним Илия. Дойдя до «Сифра»,[70] бывший носильщик тяжестей обессилел настолько, что собственный плащ стал казаться ему непомерной тяжестью.

(Песикта де. р. К.)

Р. ПИНХАС БЕН ЯИР

Чужого ни крошки

Про р. Пинхаса бен Яира рассказывали, что он за всю жизнь не съел куска хлеба, им самим не заработанного, и с первых минут своей сознательной жизни не брал ни крошки даже от отцовского стола.

(Хул., 7)

Для чужого урожая

В город в южной части страны, в котором жил р. Пинхас, пришли два человека на заработки и попросили р. Пинхаса позволить им оставить у него на время две меры ячменя. Прошло довольно продолжительное время, а люди эти все не являлись за ячменем. Тогда р. Пихнас решил ячмень посеять. Прошло семь лет, в продолжение которых он продолжал производить посевы и весь собираемый урожай откладывать в амбары. Наконец люди те явились и попросили возвратить оставленные ими две меры.

– Приведите верблюдов и ослов, – сказал р. Пинхас, указывая на свои сараи, – и заберите добро свое.

(Деб.-Р., 3; Иеруш. – Дем.)

Дорожные приключения

Отправился однажды р. Пинхас бен Яир на богоугодный подвиг «освобождения заключенных».

Дошел он до глубокой реки Гинаи. Перевоза нет. Обращаясь к реке, р. Пинхас восклицает:

– Гиная! Гиная! Да расступятся воды твои предо мною!

Отвечает река:

– Пинхас! Пинхас! Ты идешь исполнить волю Творца твоего, но и я исполняю волю моего Творца. Исполнишь ли ты – еще неизвестно, а я уже исполняю.

Говорит снова р. Пинхас:

– Если ты сейчас же не расступишься, я заклинаю тебя, чтобы воды твои остановили свое течение.

Тотчас же река расступилась, и р. Пинхас перешел на другой берег.

В это время к реке подоспел еще один человек. Оказалось, что он несет пшеницу для мацы. И повелел р. Пинхас реке:

– Расступись и перед этим человеком, ибо он идет для совершения святого дела.

Река снова расступилась.

Но едва опять сомкнулись воды, на берегу появился третий путешественник, аравитянин, который шел той же дорогой.

– И перед ним повелеваю тебе расступиться! – сказал реке р. Пинхас. – Дабы он не стал говорить: «Так-то поступают они с попутчиком!»

Расступилась река и в третий раз.

На заезжем дворе, где р. Пинхас остановился для отдыха, дали его ослице необмолоченного ячменя. Не стала она есть. Дали ей овса в зерне – опять не ест. Перебрали и очистили зерно – все-таки не ест.

– Возможно, – заметил р. Пинхас, – что от этого зерна не успели еще отделить десятину.[71]

Десятина тут же была отделена, и тогда ослица принялась есть.

– Вот, – сказал р. Пинхас, – примеры для вас: тварь неразумная – и та покорна Божьей воле, а вы, разумные существа, заставляете ее нарушить волю Божью!

Узнав о прибытии р. Пинхаса бен Яира, вышел Раби к нему навстречу и стал просить:

– Войди в дом мой и поешь хлеба со мною.

– Хорошо, – ответил р. Пинхас.

У Раби лицо засияло от радости. Поглядел на него р. Пинхас и говорит:

– Ты думал, как видно, что я дал себе зарок не есть хлеба в еврейском доме. Упаси меня Бог. Дети народа моего все святы для меня. Бывает, правда, так: один желал бы делать добро, но не может; другой мог бы, но не желает. Ты же и можешь, и желаешь. Я рад посетить твой дом, но сейчас я спешу по богоугодному делу, а на обратном пути обещаю быть твоим гостем.

Возвращаясь из своего путешествия, р. Пинхас завернул в усадьбу Раби. Тут ему пришлось проходить мимо стойл, и в воротах одного из них он заметил мулов белой масти.

– Этот человек, – сказал р. Пинхас, – держит смерть в своем доме.[72] За его столом я есть не стану.

Услыша эти слова, вышел к нему Раби и говорит:

– Обещаю тебе немедленно продать этих мулов.

– Сказано: «Перед слепым не клади препятствия».[73]

– Пущу их на волю.

– Этим только увеличишь опасность.

– Велю перерезать у них сухожилия на ногах.

– Нарушишь закон о жалости к животным.

– Убью их, наконец.

– Нарушишь повеление «не порти» (ничего полезного).

Раби продолжал усиленно просить его войти в дом и разделить с ним трапезу. Но в ту минуту видит Раби: точно гора выросла между ними и скрыла р. Пинхаса от глаз его.

Заплакал Раби при виде этого.

(Хул., 6)

Сказка о потерянной и найденной жемчужине

У одного сарацинского царя выпала дорогая жемчужина из венца, и прежде чем успели ее поднять, подскочила крыса, проглотила ее и убежала.

Обратился тот царь к р. Пинхасу, прося его отыскать жемчужину.

– Что я, колдун, что ли? – отвечает р. Пинхас.

– Имя твое, учитель, – говорит тот царь, – славится повсюду, и к тебе как к угоднику Божьему, обращаюсь я за помощью.

И было повеление от р. Пинхаса всем крысам того места явиться. Оказалась одна с необыкновенно выгорбившейся спинкой.

– Вот эта! – заявил р. Пинхас.

И крыса, подчиняясь его велению, отдала жемчужину обратно.

(Иеруш. Дем.)

Р. ИУДА-НАСИ (РАБИ, РАБЕНУ ГА-КАДОШ)

Обмен детьми

Вышел указ, воспрещающий совершать обряд обрезания. А у р. Симеона бен Гамлиеля как раз к тому времени родился сын, прозванный впоследствии Рабену Га-Кадош.[74] – Мыслимо ли, – сказал себе р. Симеон, – повеление Господа нашего нарушить, а приказание этих нечестивцев исполнить?

Не колеблясь нисколько, он совершил обрезание новорожденного.

Узнал об этом начальник того города и, призвав р. Симеона, спрашивает:

– Как дерзнул ты нарушить повеление кесаря?

– Я исполнил повеление Бога, – отвечает р. Симеон.

– Слушай, – говорит начальник, – я, правда, должен оказывать тебе всяческий почет и уважение как главе народа. Но тут дело касается императорского указа, и я этого так оставить не могу.

– Что же ты намерен сделать?

– Отправить тебя в Рим, и пусть кесарь сам решит, как поступить с тобою.

Отправил начальник к кесарю жену р. Симеона с новорожденным.

После целого дня пути остановилась мать с ребенком на ночлег в доме одного знакомого римлянина. У этого римлянина также был новорожденный сын, которому отец дал имя Антонин. Мать Антонина, увидя жену р. Симеона, с которою была дружна, спрашивает:

– По какому случаю ты здесь?

Рассказала ей жена р. Симеона: так и так, вышел приказ кесаря, но мы с мужем не послушались, совершили обрезание, и вот везут меня с ребенком к кесарю.

Услыша это, римлянка говорит:

– Если желаешь, возьми с собою к кесарю моего сына (он не обрезан, конечно), а твой пусть остается у меня до твоего возвращения.

Жена р. Симеона так и поступила и с подмененным ребенком отправилась к кесарю.

Обнаружилось, что ребенок необрезанный. Разгневался кесарь на того начальника и подверг его строжайшему наказанию, а мать с ребенком отпустил с миром.

Вернулась она к своей подруге, матери Антонина, и та сказала:

– Так как небесам угодно было через меня совершить чудо тебе, а я через моего сына, твоему сыну, то пусть эти дети наши станут добрыми друзьями на всю жизнь.

(Бет-Гам. 6; Тосеф., Аб.-3. 10)

Восемь благ

Р. Симеон бен Менасия говорил:

– Восемь благ насчитывали наши мудрецы в награду благочестивым: красоту, силу, богатство, почет, глубину ума, долгоденствие, седину благословенную и многочисленное потомство. Всех этих благ вместе удостоился Раби и дети его.

(Аб., гл. 6)

Из-за теленка

В продолжение тринадцати лет поражен был Раби тяжкой болезнью. И болезнь его, и исцеление произошли от случая.

Однажды вели по улице теленка на бойню. Когда резники поравнялись с проходившим в то время Раби, теленок вырвался и, подбежав к Раби, с жалобным ревом спрятал голову в полы его одежды, как бы умоляя заступиться за него. Но Раби отогнал теленка, говоря: «Ступай, куда тебя ведут, – ты на то и создан!»

– Он не знает жалости, – сказали на небе, – пусть же он сам испытает страдания.

И в ту же минуту Раби поразил тяжкий недуг. Исцеление же его произошло от следующего случая. Убирая в доме, служанка нашла выводок хорьков и вознамерилась вымести крошек-зверьков вместе с мусором. Увидя это, Раби закричал ей:

– Оставь их! Милость Господа на всех творениях Его.

И тогда сказали на небе:

– Он смиловался, – смилуемся и над ним.

(Б.-М., 84; Береш.-Р., гл.33)

В голодный год

Однажды в голодный год Раби открыл свои зернохранилища, заявив:

– Пусть приходит всякий, учившийся чему-нибудь: Св. Писанию, Мишне, Талмуду – галахе ли или агаде. Круглым же невеждам вход сюда закрыт.

С трудом удалось пробиться туда р. Ионатану бен Амраму. Подошел он к Раби и говорит:

– Учитель, дай мне на пропитание.

– Учился ли ты, сын мой, Св. Писанию? – спрашивает Раби.

– Нет.

– Мишне?

– Нет.

– Какое же право ты имеешь на даровое пропитание?

– Учитель! Накорми меня, как ты накормил бы собаку или ворона.

Велел Раби выдавать ему на пропитание. Но вскоре же начал раскаиваться в этом: следовало ли все-таки давать хлеб какому-то невежде?

– Отец, – заметил ему сын его р. Симеон, – если я не ошибаюсь, человек этот один из твоих бывших учеников. Зовут его Ионатан бен Амрам, и он известен тем, что никогда за всю жизнь свою не позволял себе извлекать малейшую пользу из своего звания ученого.

Удостоверившись в этом, Раби объявил:

– Отныне житницы мои открыты для всех без исключения.

(Баба-Б., 5)

Двенадцать вдов

Было тринадцать братьев. Двенадцать из них умерли бездетными. Приходят их вдовы к Раби и требуют, чтобы оставшийся в живых женился на них, согласно закону.[75]

– Учитель! – говорит тот. – Я не имею достаточно средств, что бы кормить их всех.

– Мы сами будем содержать дом, – заявляют вдовы, – каждая из нас по одному месяцу в году.

– А в високосные годы кто же возьмет на себя издержки на лишний, тринадцатый месяц?

– Это я принимаю на себя, – заявляет Раби и, пожелав им счастливой жизни, отпускает их с миром.

Проходят три года, и Раби сообщают:

– Целый табор детей явился на поклон к тебе.

Выглянул Раби в окно и видит: двенадцать женщин и с ними детей целых три дюжины.

– Зачем, – спрашивает он, – явились вы ко мне?

– Чтобы ты дал нам на пропитание на тринадцатый месяц нынешнего високоса.

Раби ничего не оставалось, как исполнить их требование.

(Иеруш., Иеб.)

Дочь вероотступника

К Раби явилась однажды женщина и говорит:

– Учитель, дай мне на пропитание.

– Кто ты? – спрашивает Раби.

– Я дочь Ахера.

– Как! – воскликнул Раби. – Еще осталось потомство от него на земле? Не сказано ли о ему подобных: «Ни сына у него, ни внука в народе его»?

– Учитель! – продолжала дочь Ахера. – Вспомни великую его ученость и не вспоминай о поступках его.

В эту минуту пал огонь с неба и опалил кресло, на котором сидел Раби.

Видя это, воскликнул Раби со слезами на глазах:

– Если ради человека, посрамившего Тору, возможно подобное, то сколько же возможно чудесного ради тех, кто почитал и прославлял ее!

(Хаг., 15)

Неоценимый подарок

Парфянский вельможа Артабан послал в подарок Раби драгоценный жемчуг, рассчитывая, что Раби отдарит его чем-нибудь не менее ценным. Раби же послал ему мезузу.[76]

Посылает Артибан сказать Раби:

– Я послал тебе вещь, которой цены нет, а от тебя я получаю безделицу, стоящую какую-нибудь мелочь!

Отвечает Раби:

– Все мои и твои драгоценности ничего не стоят в сравнении с этой безделицей. Более того, ты послал мне вещь, которую мне приходится оберегать, а то, что я тебе послал, будет и наяву, и во сне тебя оберегать.

(Береш.-Р., гл.35)

Преждевременный Мессия

Илия-пророк часто посещал школу Раби. Однажды, в день новомесячия, он явился позже обыкновенного.

Спрашивает его Раби:

– Почему опоздал сегодня господин мой?

– Время прошло у меня, – отвечает Илия, – пока я поднял праотца Авраама из гробницы, дал ему совершить омовение и стать на молитву, после чего я вновь уложил его. То же самое с Исааком, затем с Иаковом.

– Отчего, – спрашивает Раби, – господину моему не поднимать праотцев одновременно?

– Из опасения, – отвечает Илия, – чтобы силою общей их молитвы не был бы Мессия преждевременно призван на землю.

(Бава-М., 85)

Мухи

Прибыв однажды в Кессарию, Антонин послал пригласить к себе Раби. Проводить Раби пошли сын его р. Симеон и р. Хия Великий. По пути встретили они легион римских воинов – все на подбор красавцы на редкость и ростом до капителей колоннад.

– Полюбуйся, – говорит р. Симеон р. Хии, – до чего откормлены эти тельцы Исавовы!

Повел его р. Хия на базар и, указав на корзину с виноградом и финиками, обсыпанными роем мух, говорит:

– В моих глазах тот легион и этот мушиный рой имеют одинаковое значение.

Передал р. Симеон этот разговор отцу своему, Раби. Так, мол, сказал я и так ответил мне р. Хия.

– Удивляюсь р. Хии, – заметил на это Раби, – можно ли этим легионам придавать значение даже наравне с мухами: мухи, как-никак, а все же выполняют волю Божию.

(Танх., Ваеш.)

Пригодится для потомков

Ежедневно Антонин посылал Раби мехи, наполненные золотым песком, сверху засыпанным пшеничным зерном, и посланному говорил:

– Отнеси эту пшеницу к Раби.

Говорит при встрече Раби Антонину:

– Напрасно ты посылаешь мне это золото, – у меня и своего достаточно.

– Нет, не напрасно, – отвечает Антонин, – пусть унаследуют это золото твои потомки, чтобы иметь из чего давать моим потомкам.

(Аб.-3, 10)

Холод и зной

– Помолись за меня, – сказал однажды Антонин Раби.

– Да спасет тебя Господь от холода! – произнес Раби.

– Но стоит ли об этом молиться? – возразил Антонин. – Один теплый плащ – и холода как не бывало.

– Пусть же спасет тебя Господь от зноя!

– Вот это пожелание, – сказал Антонин, – имеет действительно большое значение. И дай Бог, чтобы молитва твоя услышана была. Ибо памятно мне сказанное вашим псалмопевцем: «Ничто не укрывается от зноя Его».

(Иеруш., Санг.)

Патриарх-сноповяз

Пришел однажды Раби в один город поучать народ. Не нашлось в том городе достаточно обширного помещения, и Раби вышел с учениками в поле. Поле оказалось сплошь занятым свежескошенным хлебом – и Раби тут же принялся за работу и весь хлеб перевязал в снопы.

(Шаб., 127)

Причина долголетия

Раби спросил однажды престарелого р. Иошую бен Карха:

– Чему ты обязан своим столь необыкновенным долголетием?

– Да мне это долголетие мое давно надоело, – ответил р. Иошуа.

– Учитель! – продолжал Раби. – Это вопрос весьма серьезный, и я должен его уяснить себе.

Отвечает Р. Иошуа:

– Во всю жизнь мою взор мой не останавливался на облике человека злого и порочного.

Перед смертью р. Иошуи Раби пришел к нему за последним благословением.

Раби Иошуа произнес:

– Да благословит тебя Бог дожить до половины моих лет.

– Почему не полностью?

– Но ведь и другим не пастухами же только быть?[77]

(Мег., 28).

Кончина Раби

Чувствуя приближение смерти, Раби сказал:

– Я хочу видеть моих детей.

Когда дети явились, он обратился к ним со следующими словами:

– Завещаю вам, дети мои: «Оберегайте честь и покой матери вашей». Из-за траура по мне не нарушайте ничем обычного порядка в доме: лампады пусть горят, стол стоит накрытым и ложе убранным – все по-прежнему.

Иосиф хайфянин и Симеон ефратянин, прислуживавшие мне при жизни, пусть займутся приготовлениями к моему погребению.

Далее Раби заявил:

– Прошу ученых зайти ко мне.

Когда ученые явились, он сказал:

– Прошу вас нигде не устраивать по мне траура.

По истечении тридцати дней после моей кончины приступите вновь к обычным занятиям в академии.

Хахамом будет сын мой Симеон, патриархом – мой сын Гамлиель, главою академии – Ханина бен Хамма.

Отпустив ученых, Раби велел позвать младшего сына р. Симеона и подробно объяснил ему правила, которых должен придерживаться хахам.

Призвав затем старшего сына р. Гамлиеля и изложив ему правила патриаршества, Раби прибавил:

– Завещаю тебе держать патриаршую власть на подобающей высоте и соблюдать строгое отношение к ученикам.

В последний день перед смертью Раби учеными объявлен был пост, и молебствия происходили беспрерывно.

Верная служанка Раби взошла на кровлю и стала горячо взывать к Господу, говоря:

– На небесах ждут Раби и на земле не желают расстаться с ним. Дай, Господи, земным победить небесных!

Но когда она сошла вниз и увидела, как тяжко страдает любимый учитель, борясь со смертью, она страстно начала молить:

– Нет, Милосердный, пусть уже победят небесные!

С этими словами она схватила глиняный кувшин и бросила его об землю. При треске разбитого кувшина молебствие прервалось, и в ту же минуту раби почил навеки.

Посланный Бар-Капара нашел Раби уже скончавшимся и, разорвав на себе одежды, начал погребальный плач такими словами:

«Львы небесные спорили со земными твердынями
Из-за Ковчега святыни.
Львам победа дана – и досталась в добычу им
Слава Ковчега Святыни».

Перед последним вздохом поднял Раби руки свои к небесам, и уста его прошептали:

– Тебе, Властелину миров, известно, что я всеми силами своими служил св. Торе Твоей и даже краем мизинца не извлекал из того для земных благ моих. Да будет же воля Твоя дать мне отпущение с миром для успокоения вечного!

И прозвучал Бат-Кол:

– Да грядет с миром и покоиться будет на ложе своем.

(Кет., 103–104)

Р. ХИЯ

Чтобы Тора никогда не забывалась

Однажды, во время ученого спора с р. Хией, у р. Ханины вырвались такие слова:

– Со мною споришь ты? Но тебе следовало бы помнить, что если бы Тора, чего упаси Бог, совершенно оказалась забытой, я с моим знанием всех тонкостей ее сам снова возродил бы ее в народе.

– А я, – сказал на это р. Хия, – лучше повел бы дело так, чтобы Тора никогда не забывалась.

И сделал бы я вот что: посеял бы лен, сплел бы сети и стал бы ловить оленей. Мясо их отдавал бы сиротам в пищу, а из кожи приготовлял бы пергамент.

И написал бы я пять свитков Пятикнижия и отправился бы с ними в такие места, где некому заниматься первоначальным учением. В каждом таком месте я пятерых деток обучил бы Пятикнижию и шестерых других шести отделам Мишны.

И каждому из них был бы наказ от меня: «До следующего моего прихода сюда повторяйте сами и друг друга обучайте тому, чему я научил вас». Этим я достиг бы того, чтобы Тора никогда не забывалась в народе.

(Сот., 49)

Р. Хия и Ангел смерти

Пришло время р. Хии умереть. Но не было у ангела смерти власти приблизиться к нему. Принял ангел смерти образ нищего и, постучавшись в дверь к р. Хии, стал молить:

– Вынеси мне кусок хлеба.

Когда ему дали хлеба, он обратился к р. Хии, говоря:

– Над нищим ты сжалился, почему же ты ко мне жалости не имеешь?

И при этих словах сверкнула огненная лоза в руках ангела. Тотчас же р. Хия покорно отдал ему душу свою.

(Моэд-К., 28)

Трон праведника

Р. Хабиба рассказывал:

– Я знал одного благочестивого ученого, которого часто посещал Илия-пророк. Заметил я, что у этого ученого глаза имеют удивительное свойство: утром они совершенно ясны, а к вечеру кажутся будто опаленными огнем. Спросил я его, отчего это происходит, и он рассказал мне следующее:

– Я попросил однажды Илию-пророка дать мне увидеть, как души праведников восходят в Синедрион Небесный.

На это Илия ответил:

– Хорошо. Но помни: ты можешь глядеть на всех праведников, за исключением того места, где сидит р. Хия.

– А по какому признаку, – спросил я, – смогу я отличить его от других?

– Вот по какому: всех праведников туда и обратно сопровождают ангелы, а кресло, на котором сидит р. Хия, само поднимается и опускается вместе с ним.

Но я не удержался, взглянул туда – и в то же самое мгновение две огненные брызги ударили мне в глаза, и я ослеп. Назавтра пошел я к гробнице р. Хии, простерся ниц над склепом и стал молить:

– Раби! Твою Мишну изучаю я. Смилуйся надо мною! И зрение возвратилось мне.

(Баба-М., 85)

Р. ИОХАНАН И Р. СИМЕОН БЕН ЛАКИШ (РЕШ-ЛАКИШ)

Кто желал бы получить представление о красоте р. Иоханана, пусть возьмет вазу чистейшего серебра, наполненную гранатовыми зернами и с розовой гирляндой по краю ее, и поместит ее так, чтобы на нее падала игра лучей и теней. Это даст некоторое представление о дивной красоте р. Иоханана.

Сам р. Иоханан говорил о себе:

– Я последний из красивых людей Иерусалима.

(Баба-М., 84)

Власть жизни

К заболевшему р. Элазару зашел р. Иоханан и застал его лежащим в полутемной комнате. Обнажил р. Иоханан одно предплечье свое, и от белизны тела его точно свет во тьме блеснул. При виде этого слезы появились на глазах у р. Элазара. Спрашивает р. Иоханан:

– О чем слезы эти, Элазар? Если о том, что ты в учении недостаточно успел, то давно мудрецами сказано: «Кто больше, кто меньше – безразлично, лишь бы с душою искренней». Если о том, что приходилось тебе нужду испытывать, то не каждому суждено в жизни за двумя столами[78] сидеть. Если о том, что ты бездетным остался, то погляди – вот зубок моего десятого ребенка, единственное, что я мог оставить себе на память о всех бывших у меня десяти сыновьях.

– Нет, Иоханан, – отвечает р. Элазар, – я видел твою красоту и невольно заплакал при мысли о том, что и такой красоте суждено тлеть в могиле.

– Ты прав, Элазар! – И у самого р. Иоханана при этих словах показались слезы на глазах. – Об этом и поплакать нам, смертным, не грешно.

(Берах., 5)

За богатством

Илпа и р. Иоханан учились вместе и были оба очень бедны. Посоветовались они однажды друг с другом и решили позаняться каким-нибудь торговым делом. «Авось, говорили они, – исполнится на нас сказанное: «Не будет у тебя нищего».

Отправились они в поиски за счастьем. Проголодавшись в пути, они присели закусить под стеною какой-то ветхой постройки.

Явились два ангела, и слышит р. Иоханан, как один ангел говорит другому:

– Обрушим на них стену и умертвим их: эти люди пренебрегли блаженством вечности, предпочитая блага краткой земной жизни.

– Нет, – отвечает другой, – мы их трогать не должны: одному из них предстоит высокое назначение в жизни.

– Слышишь? – спрашивает р. Иоханан Илпу.

– Я не слышу ничего, – отвечает Илпа.

Подумал р. Иоханан так: «Я слышал разговор ангелов, а Илпа нет. Значит, мне именно и предстоит то высокое назначение, о котором у них была речь». И говорит р. Иоханан Илпе:

– Я, товарищ, решил возвратиться к прежним занятиям. А что касается нужды, то сказано ведь также: «Нельзя же не бывать нуждающемуся на земле».

Возвратился р. Иоханан один.

И когда Илпа покончил со своими торговыми делами и тоже вернулся обратно, р. Иоханан уже был увенчан высоким титулом главы академии.

(Таан., 21)

Выбрал благую часть

Р. Иоханан отправился однажды на прогулку из Тивериады в Сепфорис. Он шел, опираясь на плечо ученика своего р. Хии бар Аба. Проходя мимо возделанного поля, говорит р. Иоханан:

– Вот этот участок прежде принадлежал мне, и я продал его, чтобы получить возможность всецело посвятить себя ученью.

Дальше шла оливковая роща.

– И эта роща была моей собственностью, и я также продал ее ради той же цели.

За рощей был виноградник.

– Когда-то и этот виноградник был моим, и я для той же надобности продал его.

Слыша это, не мог удержаться от слез р. Хия и говорит:

– Я невольно плачу, думая о том, что ты, учитель, остался на старости лет ничем не обеспеченным.

– Что ты говоришь, Хия, сын мой! А разве в твоих глазах не имеет значения то, что продано мною добро, целиком сотворенное в продолжении шести дней, а приобретено сокровище, на появление которого потребовалось для самого Господа целых сорок дней!

(Шем.-Р., гл. 47; Песик.)

Все люди – братья

Р. Иоханан считал за правило, что бы он ни ел сам, делиться со своим слугой, вспоминая при этом слова Иова: «Ведь Тот же, Кто в утробе создал меня, создал и его и равно образовал нас во чреве».

(Иеруш., Кет.)

О том, как Реш-Лакиш спасся от людоедов

Реш-Лакиш, находясь в тяжелой нужде, нанялся в работники к людям одного дикого племени. Каков же был его ужас, когда он узнал, что хозяева его – людоеды, и как только его откормят хорошенько, он неминуемо будет ими убит и съеден. Вспомнил он, однако, о существовавшем у этих людоедов обычае: перед тем как убить своего пленника, беспрекословно исполнить все, о чем он ни попросит. По их мнению, от этого кровь его становится слаще.

Имея это в виду, он взял мехи со спрятанным в них увесистым камнем, и когда назначена была его казнь, он говорит людоедам:

– Имею одну просьбу. Дайте связать себя и посадить на землю, а я каждому из вас вот этими мехами дам по полтора удара.

Дикари соглашаются. Перевязал их всех Реш-Лакиш и пошел колотить их своими мехами. Взвыли дикари, от боли при каждом ударе судорожно зубы скалят. А Реш-Лакиш бьет и приговаривает:

– Вы что же это, зубы на меня еще скалите? По остальному полуудару получить вам хочется?

Так всех их и перебил.

(Гит., 47)

Лев из Вавилона

Когда рав Кагана собрался переселиться из Вавилона в Палестину, сказал ему учитель его Рав (рав Аба):

– Когда ты поступишь в школу р. Иоханана, ты в продолжение семи лет при занятиях его с учениками не вступай с ним ни в какие ученые споры.

Явившись в школу, рав Кагана застал там Реш-Лакиша повторяющим с учениками лекцию р. Иоханана. Не зная еще Реш-Лакиша в лицо, он стал спрашивать:

– Скажите, кто здесь Реш-Лакиш?

Спрашивают ученики:

– А для чего тебе нужен Реш-Лакиш?

– Хочу сделать некоторые замечания по поводу одной лекции р. Иоханана. Такие-то положения в этой лекции подлежат таким-то возражениям, а другие требуют такой-то и такой-то аргументации.

Сообщили об этом Реш-Лакишу.

И говорит Реш-Лакиш р. Иоханану:

– Из Вавилона лев прибыл сюда, и к завтрашней лекции тебе следует подготовиться особенно основательно.

Назавтра, когда слушатели собрались на лекцию р. Иоханана, отвели рав Кагане место в первом ряду учеников, поближе к лектору. Объяснил р. Иоханан одну галаху и ждет, что скажет рав Кагана. Но рав Кагана молчит. Объяснил вторую галаху – рав Кагана все молчит. Перевели его из первого ряда во второй, затем – в третий, пока он наконец не оказался в последнем ряду, в седьмом.

Говорит р. Иоханан Реш-Лакишу:

– Лев-то твой лисицей оказался.

Этого уже рав Кагана стерпеть не мог.

– Это понижение, – сказал он себе, – по всем семи рядам, до самого последнего, которому меня подвергли здесь, вполне равносильно семи годам молчания, возложенного на меня моим учителем Равом.

С этой мыслью он встает и заявляет:

– Прошу р. Иоханана потрудиться повторить свою лекцию. Повторил р. Иоханан объяснения свои к первой галахе, и рав Кагана тут же опроверг все его доводы. Объяснил р. Иоханан следующую галаху – рав Кагана опять начал блестяще оспаривать его суждения. И так далее, пока рав Кагану постепенно вновь не перевели в первый ряд слушателей. Все присутствующие обыкновенно помещались сидя на полу, р. Иоханану же клались для сидения семь подушек одна на другую. По мере того как рав Кагана возражал ему, р. Иоханан после каждого удачного возражения вынимал одну подушку и отбрасывал ее в сторону, пока наконец не остался сидеть на полу наравне со всеми своими учениками.

(Баба-К., 117)

Четыре монумента

Однажды пришлось Реш-Лакишу в дороге перебираться через залитое водою место. Случившийся там незнакомец предложил перенести его на плечах.

Реш-Лакиш принял услугу и спрашивает того человека:

– Учился ты Писанию?

– Да, – отвечает тот.

– И Мишне?

– Прошел четыре отдела.

– Как! – воскликнул Реш-Лакиш. – Целых четыре утеса-монумента воздвиг ты себе. Так тебе ли носить Реш-Лакиша на плечах своих? В воду брось его!

(Мег., 28)

Князю – свое, Богу – свое

– Уличенный в грехе патриарх? Мое мнение таково, – заявил Реш-Лакиш: сорок ударов плетью и лишение патриаршества навсегда!

Доложили об этом патриарху р. Иудану. Воспылал гневом патриарх и послал арестовать Реш-Лакиша. Бежал Реш-Лакиш: одни говорили – в какую-то башню, другие – в село Хитин.

Пришел назавтра в коллегию р. Иоханан; явился и р. Иудан. Видя, что р. Иоханан долго не появляется на кафедре, р. Иудан спрашивает:

– Отчего, раби, не начинаешь своей лекции?

Начал р. Иоханан читать, но трудно вязалась речь его, точно однорукий за работу взялся.

Р. Иудан так и выразился, обращаясь к нему.

– Да, – сказал на это р. Иоханан, – без Реш-Лакиша я точно что без руки.

– Но куда же девался Реш-Лакиш?

– Находится, говорят, в какой-то башне.

– Завтра, – заявил, смягчившись, р. Иудан, – пойдем со мною к нему.

Послал р. Иоханан предупредить Реш-Лакиша и сказать ему:

– Приготовь подходящее приветствие к приходу патриарха. Когда патриарх, в сопровождении р. Иоханана и других, приблизился к башне, Реш-Лакиш встретил его такими словами:

– Мое освобождение отсюда, патриарх, ты обставил по примеру Всевышнего: для освобождения Израиля из Египта Он не послал ни смертного, ни ангела, но явился Сам со всем воинством Своим.

Говорят ему:

– Как же ты позволил себе так резко выразиться относительно суда над патриархом?

– А вы как думали, – отвечает Реш-Лакиш, – стану я из страха перед вами изменять учению Господа моего?

(Иеруш., Санг. 2)

РАВ (РАВ АБА)

Искры мудрости

Когда Иси бар Гуна прибыл из Вавилона в Палестину, встретился с ним р. Иоханан и спрашивает:

– Кто у вас теперь в Вавилоне главою академии?

– Аба-долговязый,[79] – отвечает Иси.

– Долговязый! – восклицает с негодованием р. Иоханан. – Я живо помню его еще в то время, когда я учился с ним в школе Раби. Я помещался семнадцатью рядами ниже Рава, – и помню я, когда между ним и Раби, бывало, завяжется ученый диспут, искры божественного огня перелетали у обоих из уст в уста. Я за потоком их ученых речей и уследить не в состоянии был. А ты, кроме «долговязый», и названия другого не нашел для него!

(Хул., 117)

Ложь не допустима никогда

Жена Рава была чрезвычайно непокорного характера и всегда делала наперекор ему: попросит он сварить ему чечевицы, она сварит гороху, попросит гороху – сварит чечевицы. Когда сын их Хия подрос и заметил это, он стал передавать ей просьбы от отца наоборот, так что выходило почти всегда так, как желал Рав. Говорит он однажды сыну:

– Нрав у твоей матери, я замечаю, куда лучше стал.

– Так ведь это же потому, – отвечает Хия, – что я твои распоряжения передавал ей как раз наоборот.

– Так вот оно что! – улыбнулся Рав. – Недаром люди говорят: «У детей учитесь мудрости». Это ты умно придумал, а все-таки больше так не делай: ложь не допустима никогда.

(Иеб., 83)

САМУИЛ (ЯРХИНАЙ[80])

Сиротские деньги

Абе бен Абе, отцу Самуила, часто отдавались на хранение сиротские деньги. Умер он в чужом городе, вдали от семьи. Самуилу не было известно, где спрятаны были отцом те деньги, и он не мог возвратить их сиротам. Стали люди упрекать Самуила, называя его «сыном пожирателя сиротских денег».

Решил Самуил во что бы то ни стало узнать, где находятся деньги, и с этой целью отправился в тот город, где умер его отец.

Приходит он на кладбище и начинает допытываться:

– Где тут погребен Аба?

– Покойников с именем Аба, – отвечают ему, – здесь много.

– Аба бен Аба.

– И Аба бен Аба немало.

– Об Абе бен Абе, отце Самуила, спрашиваю я.

[И слышит он Голос]:

«Отец Самуила вознесся в Иешиба-шел-Майла».

Видит Самуил – отец явился перед ним, на глазах его слезы, на устах радостная улыбка. Спрашивает он отца:

– О чем плачешь и чему радуешься?

Отвечает отец:

– Плачу я оттого, что вскоре и тебе лежит дорога сюда, а радуюсь потому, что высокие почести ждут тебя в жизни вечной.

Спрашивает затем Самуил:

– Где спрятаны тобою сиротские деньги?

– Ты найдешь их, – отвечает Аба, – в мельничном поставе; сверху и снизу лежат наши собственные, а в середине сиротские.

– Для чего положил ты их таким образом?

– А вот для чего: лежащие сверху деньги могут быть замечены кем-нибудь и похищены, лежащие внизу – попорчены от сырости; и в том, и в другом случае пострадаем мы, а деньги сиротские останутся в сохранности.

(Берах., 18)

РАВ ГУНА

В общественной и частной жизни

Рава просил однажды Рафрама бар Папу поделиться с ним своими воспоминаниями о раве Гуне.

– В молодые годы, – ответил Рафрам бар Папа, – я с рав Гуной знаком не был, а знал его уже стариком. Помню я такую его привычку: когда наступало ненастное время года, рав Гуна, несомый в золоченом паланкине, обходил все улицы города, осматривая строения, чтобы удостовериться в достаточной их прочности. Если где-нибудь стена или забор оказывались недостаточно прочными и угрожающими общественной безопасности, он приказывал тут же их повалить и возвести новые. Если же хозяин не в состоянии был произвести требуемый расход, рав Гуна производил ремонт на собственные средства.

Кроме того, в каждый канун субботы, когда начнет вечереть, он посылал на базар с поручением скупать все оставшиеся непроданными овощи и зелень. Делалось это им с той целью, чтобы торговцы не терпели убытков и продолжали привозить зелень и овощи на каждую субботу.

Дома у себя рав Гуна держал открытый стол и перед каждой трапезой приказывал открывать настежь двери своей столовой и всех желающих приглашать к столу.

(Таан., 20)

Четыреста бочек скисшего вина

У рав Гуны однажды скисло четыреста бочек вина.[81]

Узнав об этом, пришли к рав Гуне законоучители и говорят:

– Раби, исследуй и взвесь поступки свои.

– А вы, – спрашивает рав Гуна, – считаете возможным заподозрить меня в каком-нибудь дурном поступке? Если кому о чем-либо подобном известно, пусть скажет.

– Нам передавали, что ты своему арендатору не выдаешь положенной ему доли хворосту при обрезке виноградников.

– Но ведь арендатор этот лучше делает – ворует все целиком.

– Вот видишь, люди и правы, говоря: «Укради хотя бы и у вора – и войдешь во вкус воровства».

– Вы правы, – согласился рав Гуна, – беру на себя отныне отдавать ему все, что следует.

Вскоре после того уксус настолько вздорожал, что рав Гуне удалось продать все сорок бочек по цене настоящего вина.

(Берах., 5)

Кончина и погребение рав Гуны

Умер рав Гуна скоропостижно, и это привело в большое смущение его товарищей-ученых.[82] Успокоило их объяснение, приведенное Зогой из Адиабена: «Особое значение имеет скоропостижная смерть только в возрасте до восьмидесяти лет. После же этого, наоборот, внезапная кончина почитается сладостной, как поцелуй от уст Господних».

Когда тело рав Гуны прибыло в Палестину, вышли отдать последний долг умершему р. Ами и р. Иси (с которыми, в бытность их в Вавилоне, р. Гуна постоянно вступал в ожесточенные диспуты). Стали обсуждать, где избрать место для его погребения, и решено было похоронить его в склепе р. Хии: оба они имели одинаково великие заслуги в деле насаждения св. знания в народе.

Кому же поручить погребение?

Вызвался рав Хага:

– Я, – заявил он, – все время учился у р. Хии, постоянно при нем находился и хорошо изучил его отношение к себе и к людям.

Дали ему в руки гроб с телом рав Гуны, и он спустился с ним в склеп. А в том склепе, кроме р. Хии, покоились также двое сыновей его – по правой стороне Иуда, по левой Хизкия.

Обратился Иуда к могиле Хизкии и сказал:

– Встань, Хизкия! Не подобает тебе покоиться в мире, когда снаружи ждет рав Гуна.

Мгновенно показался из гроба Хизкия, а вместе с ним столп огненный встал перед рав Хагой. Дрожащими руками опустил рав Хага гроб с телом рав Гуны и рад был, что ему удалось выбраться с миром из склепа.

(Моэд-К., 25 и 29)

РАВ ШЕШЕТ

Зрячий слепой

Рав Шешет был слеп на оба глаза. Через каждые тридцать дней он повторял в уме все, чему прежде учился, и каждый раз радостно восклицал после этого: «Ликуй, душа моя! Торжествуй и радуйся! Для тебя учился я Св. Писанию, и Мишне учился на радость тебе!»

Однажды все население вышло на встречу кесаря, прибытие которого ожидалось в том городе. Пошел и рав Шешет. Заметил его некий еретик и говорит:

– Кувшины по воду пошли, а черепки куда же это?

– Идем, – отвечает рав Шешет, – и увидишь, что я, слепой, знаю больше тебя, зрячего.

С шумом и звоном оружия проходит легион.

– Кесарь идет! – говорит еретик рав Шешету.

– Нет еще, – отвечает слепой.

Шумно проходит следующий легион.

– Вот уже кесарь прибыл! – говорит еретик.

– Нет еще, – повторяет слепой.

Наступила торжественная тишина, и медленно стал приближаться третий легион.

– Вот теперь действительно кесарь идет, – заявил рав Шешет.

– Как же ты это узнал?

– Весьма просто. «Царство земное, – сказано нашими мудрецами, – подобно царству небесному». И также было при явлении Господа Илье-пророку: была буря, но не в буре, а в веянии тихом шествовал Господь.

Когда кесарь приблизился, рав Шешет торжественно произнес установленное на этот случай благословение.

– Удивляюсь тебе, – сказал насмешливо еретик, – расточаешь благословения тому, кого ты даже увидеть не можешь.

Навел рав Шешет на лицо его незрячие глаза свои, брызнули искры из них – и навеки погас свет в глазах у еретика.

(Берах., 52)

РАБА БАР НАХМАНИ

Испытания и кончина его

О Рабе бар Нахмани донесли кесарю:

– Есть один человек среди евреев, по вине которого[83] двенадцать тысяч израильтян ежегодно один летний месяц и один зимний не платят царской подати. Отправлен был царский посланец задержать Рабу бар Нахмани и привести его. Но Раба бежал из Пумбедиты.

Добравшись, после долгих скитаний по разным местам, до Агама,[84] Раба взобрался на верхушку пальмы и, притаившись там, углубился в св. учение. В это время происходил спор в Иешибе-шел-Майла по законам о ритуальной чистоте. Для разъяснения спорного вопроса решено было призвать на небо душу Раба бар Нахмани, величайшего авторитета по вопросам ритуальной чистоты. Однако Ангелу Смерти невозможно было приблизиться к нему, потому что Раба ни на мгновение не отвлекался от св. учения. Но вот повеял ветер, в тростниках зашумел. Подумал Раба: «Отряд кесаревых всадников скачет, – и решил: Лучше приму кончину от руки Ангела Смертного, чем отдаться в руки кесаря». И со словом «Чисто! Чисто!» он умер.

Раздался Бат-Кол, вещая: «Благо тебе, Раба бар Нахмани! Чиста была плоть твоя, и со словом «чисто» душа твоя отлетела».

Упали в Пумбедите письма с неба: «Раба бар Нахмани призван в Иешибу-шел-Майла». Отправились Абаия и Рава и все прочие ученые с ними, чтобы совершить погребение усопшего, но не знали они, где он находится. Пришли в Агам и видят: птицы стоят и поднятыми крыльями место одно осеняют. «Наверное, там он», – сказали они. Подошли и увидели его. – Семь дней кончину его оплакивали.

В тот день, когда умер Раба, поднялась буря и одного аравитянина, проезжавшего верхом на верблюде мимо реки Паппы, подняло и перебросило с одного берега на другой.

– Что это значит? – спросил аравитянин.

– Раба бар Нахмани скончался, – ответили ему.

Обратился тот аравитянин к Всевышнему, говоря:

– Владыка Вселенной! Весь мир Тебе принадлежит и Раба бар Нахмани принадлежит Тебе же, Ты – его и он – Твой. Зачем же мир разрушаешь?

И буря утихла.

(Баба-М., 86)

Р. ИОСЕ ИЗ ЮКРАТА

Насилие над природой

Р. Иосе нанял работников на свое поле. Случилось так, что он не мог доставить им обед вовремя.

– Мы голодны! – заявили они сыну р. Иосе и, бросив работу, уселись под фиговым деревом.

Видя это, подходит сын р. Иосе к дереву и говорит:

– Фиговое дерево! Фиговое дерево! Дай плоды свои, чтобы работники моего отца могли голод свой утолить.

Тотчас появились плоды на ветвях, и работники поели и насытились. В это время подоспел р. Иосе с обедом.

– Простите меня, – сказал он, обращаясь к работникам, – меня задержало одно доброе дело, и я опоздал с вашим обедом.

– Пусть, – отвечают работники, – Бог насытит тебя так же, как нас насытил сын твой.

– Каким же образом?

Рассказывают они ему, как дело было с фиговым деревом. Услыша это, говорит р. Иосе сыну:

– Сын мой, ты позволил себе утруждать Творца и совершить насилие над природой, заставив дерево безвременно давать плоды свои. Увы, и тебе суждено безвременно из мира уйти.

Проклятие красоты

У р. Иосе была дочь замечательной красоты. Видит он однажды, как какой-то человек буравит отверстие в заборе и пытается увидеть лицо девушки.

Спрашивает его р. Иосе:

– Зачем ты это делаешь?

– Прости, раби! – отвечает тот, не суждено мне обладать ею, я хотя издали полюбоваться на нее хочу.

Говорит р. Иосе дочери:

– Лучше бы тебе, дочь моя, в прах обратиться, чем доставлять красотою своей мучения людям!

ПРЕЖНИЕ И НЫНЕШНИЕ

Р. Хаги со слов р. Самуила бар Нахмана говорил: «Люди былых времен умели делать все в совершенстве: они и вспахивали ниву Знания, и засевали ее, и пололи, и корни выкорчевывали, и гряды окапывали, и жали, и в снопы вязали, и молотили, и веяли, и зерно от примесей очищали, и мололи, и просеивали, и тесто месили, и на части его делили, и готовые для нас хлебы выпекали, а мы – мы не знаем даже, как рот открыть и готовым насытиться как следует».

(Иеруш., Шек.)

Раба бар Земина говорил:

– Если прежние наши ангелам подобны были, мы простым смертным подобны; если же они простыми смертными были, то мы недалеко от ослов ушли, и не от таких, каким был осел р. Ханины бен Досы или р. Пинхана бен Яира,[85] а от самых обыкновенных.

(Шаб., 112)

Р. Иоханан говорил:

– У прежних сердца широко, как притвор пред храмом,[86] распахивались, у последующих – как двери храма,[87] а у нас они игольному ушку подобны.

Спрашивает рав Папа Абаию:

– Почему ради прежних совершались чудеса, а ради нас не совершаются? Ведь то, что изучалось, например, при рав Иуде, и в сравнение не может идти с тем огромным запасом знания, какой успели мы приобрести с тех пор. Между тем стоило во время засухи рав Иуде простоять на молитве о дожде не больше времени, чем требуется, чтоб шнурок на одном сандалии развязать, – и дождь лить начинал. А мы сколько ни скорбим, взывая, вопия к небесам, – и все напрасно.

– Дело не в размерах знания и не в продолжительности молитвы, – отвечает Абаия, – прежние умели на муки и казнь идти для прославления имени Божьего, а у нас на это сил уже не хватает.

(Берах., 20)

В ЧЕСТЬ УЧИТЕЛЯ

Оставляя школу и расставаясь с любимым учителем, ученики р. Ами исполняли в честь его следующий гимн:

Познай в свой век всю радость мира.
Грядущий путь твой – к жизни вечной,
Стремленья – в даль и глубь веков.
Будь сердцем Разума герольдом.
Пусть голос твой вещает Мудрость,
И ликование – уста,
Зеницы путь твой озаряют,
И светом Торы блещут очи,
И лик – сиянием небес.
Будь Знанья вестником для мира.
И, всей душой ликуя в Правде,
Гряди Предвечному внимать!

(Берах., 17)

САПДАНЫ[88]

Когда скончались Раба бар рав Гуна и рав Гамнуна, тела усопших перевезли на верблюдах из Вавилона в Палестину. Выйдя навстречу погребальному шествию, сапдан начал речь свою такими словами:

В столетиях славный род грядет из Вавилона.
И доблестей он летопись несет.
Ежи ползут, слетелись пеликаны
На кару, что идет из Синеара.[89]
О, как велик и страшен Божий гнев!
Чистейшие отняв у мира души,
Он радуется, как жених невесте.
На облаках Грядущий торжеством
И ликованьем каждую встречает
Чистейшую и праведную душу.
На смерть Раббины
Поникли пальм вершины, о праведном скорбя,
Что пальмой стройной в жизни так пышно
расцветал.
Ночь в день он превращал над вещей книгой
Знанья, —
И ныне светлый день нам ночью темной стал.
На смерть рав Оше
Где кедры объяты пожаром,
Исопу ли там уцелеть?
Где сети сомкнулись над левиафаном,
Там рыбке ли малой спастись?
Раскинулся невод в реке многоводной,
Ручью ли избегнуть его?
На смерть р. Зеры
В стране Синеара увидел он свет,
Стране Красоты[90] украшеньем служил он.
И плач раздается в Сепфорисе:
– Горе!
Разбить мой бесценный, мой лучший сосуд!

Сокращения

А.-Б. д. Сира – Алеф-Бет дебен Сира.

Аб. д. Нат. – Абот дераби Натан.

Аба-Гур. – Аба Гурион.

Абк. – Абкир.

Ав. З. – Трактат Авода-Зара.

Аг. Эс. – Агадат Эстер.

Б. Б. – Трактат Бава-Батра.

Б. К. – Трактат Бава-Кама.

Б. М. – Трактат Бава-Мециа.

Бам.-Р. – Бамидбар-Раба.

Бер. – Трактат Берахот.

Бер.-Р. – Берешит-Раба.

Бет-Гам. – Бет-Гамидраш.

Бик. – Бикурим.

Ваик.-Р. – Ваикра-Раба.

Введ. – Введение.

Гит. – Трактат Гитин.

Деб.-Р. – Дебарим-Раба.

Зеб. – Трактат Зебахим.

Иалк. – Иалкут (Шимони).

Иеб. – Трактат Иебамот.

Иеруш. – Талмуд Иерушалми.

Кет. – Трактат Кетубот.

Кидд. – Трактат Киддушин.

Ког.-Р. – Когелет-Раба.

М. Авр. – Маасе Авраам.

Мак. – Трактат Макот.

Мег. – Трактат Мегилла.

Мен. – Трактат Менахот.

Мид., Мидр. – Мидраш.

Мид. Ас. Гад. – Мидраш Асерет Гадиброт.

Мид. Миш. – Мидраш-Мишлэ.

Мидр. Сам. – Мидраш Самуил.

Нед. – Трактат Недарим.

П. (Аб.) – Пирке (Абот).

П. (Пир.) д. Ел. – Пирке дераби Елиезер.

Пес. – Трактат Песахим.

Пес. д. К. – Песикта дерав Кагана.

Песик. (Р.) – Песикта (Рабоси).

Пон. Ах. – Поним Ахерим.

Р. – Раби.

Р. Гаш. – Трактат Рош-Гашана.

Санг. – Трактат Сангедрин.

Сеф. Гаиаш. – Сефер Гаиашар.

Сиф.-З. – Сифре Зуто.

Сот. – Трактат Сотта.

Сук. – Трактат Сукка.

Т. д. Ел. – Танна дебэ Елия.

Таан. – Трактат Таанит.

Там. – Трактат Тамид.

Танх. – Танхума.

Танх. Гак. – Танхума Гакодум.

Тарг. Ш. – Таргум Шени.

Тиф. Иср. – Тиферес Исроэль.

Тос., Тосеф. – Тосефта.

Хаг. – Трактат Хагига.

Хул. – Трактат Хулин.

Ш. Гаш. Р. – Шир Гаширим Раба.

Шаб. – Трактат Шаббот.

Шек. – Трактат Шекалим.

Шем.-Р. – Шемот-Раба.

Шох. Т. – Шохер Тов.

Эр. Эрув. – Трактат Эрувин.

Эха Р. – Эха Раба.


Примечания


1

Царь из дома Хасмонеев.

(обратно)


2

Назарей приносил три очистительные жертвы.

(обратно)


3

Как против владельца, ответственного за преступления своих рабов.

(обратно)


4

Князь. Патриарх.

(обратно)


5

Пароль у колдунов.

(обратно)


6

Т.е. поднят был бы престиж суда и закона. Дело в том, что, по действовавшим тогда правилам, отказ свидетеля после произнесения судебного приговора от данного им показания не являлся поводом к отмене назначенного подсудимому наказания.

(обратно)


7

Т.е. предоставь меня своей судьбе, дабы не стали говорить, что законоучители лицеприятствуют своим близким на суде.

(обратно)


8

Период дождей.

(обратно)


9

Глиняные.

(обратно)


10

По духу библейского миропонимания, дождь, как и роса, является сам по себе Божьим благословением.

(обратно)


11

За злоупотребление силою молитвы и искушение Божьего милосердия.

(обратно)


12

Период Вавилонского пленения.

(обратно)


13

Древняя монета – четверть шекеля.

(обратно)


14

К Скинии Завета.

(обратно)


15

Т. е. разве трудно было объяснить мне.

(обратно)


16

Геологию.

(обратно)


17

Ботанику.

(обратно)


18

Зоологию.

(обратно)


19

Мифологию.

(обратно)


20

Небесный Голос.

(обратно)


21

Главный судья.

(обратно)


22

Мистическое учение

(обратно)


23

Святой дух.

(обратно)


24

См. ниже, об Иошуе бен Ханании.

(обратно)


25

Т. е. просто и сердечно.

(обратно)


26

Для хранения пищевых продуктов.

(обратно)


27

Чтобы по дыму из трубы думали, что она субботние хлебы печет.

(обратно)


28

Одна из тех легенд Агады, к которым (как и к рассказу о чуде с балками) сами агадисты не могли относиться иначе как к невинной, забавной сказке. Любопытно, однако, в этих легендах то, что чудо вызывается данным лицом не по непосредственному его почину, ради прославления себя как чудотворца, а всегда вытекает из желания его оказать кому-либо помощь и поддержку, вещественную или моральную – вплоть до защиты бедных коз от несправедливых на них нареканий.

(обратно)


29

Восковая свеча, зажигаемая на исходе субботы, праздника и поста Йом-Кипур при чтении молитвы того же названия.

(обратно)


30

Древняя монета.

(обратно)


31

Примером чего может служить осел р. Ханины бен Досы, не дотронувшийся до корма, данного ему ворами.

(обратно)


32

В то время установленной календарной системы еще не было, и наступление новомесячия, а в зависимости от этого и наступление праздников, устанавливалось по наблюдениям частных лиц за фазами луны.

(обратно)


33

Ученая коллегия с функциями законодательной и судебной.

(обратно)


34

Патриарх, глава Синедриона, человек богатый и гордый знатностью рода – рабан Гамлиель чрезвычайно сурово относился к своим принципиальным противникам, в особенности к р. Иошуе, и в спорах с ними не всегда оставался в границах беспристрастия и справедливости. Это не могло не вызвать недовольства со стороны учеников и посторонних посетителей академии. И недовольство это выразилось наконец в весьма резкой форме.

(обратно)


35

Лицо, излагавшее речь ученого в доступной форме.

(обратно)


36

Символ небезупречности некоторых из вновь допущенных в академию слушателей, а вместе с тем и указание на то, что строгое отношение рабан Гамлиеля к ученикам не всегда заслуживало порицания.

(обратно)


37

Гиллелю.

(обратно)


38

Во время остановки для субботнего покоя.

(обратно)


39

В г. Лидде, куда р. Элиэзер переселился после кончины р. Иоханана бен Заккая.

(обратно)


40

Санкционировавший отлучение.

(обратно)


41

В лице болящего р. Элиэзера.

(обратно)


42

Куда р. Элиэзер удалился после отлучения.

(обратно)


43

II Цар., 2, 13.

(обратно)


44

Самаритяне, непримиримые враги евреев.

(обратно)


45

Плач Иер., IV.

(обратно)


46

См. Бытие, XXIV, 22.

(обратно)


47

Легендарный лев, живший в сказочном лесу Бей-Илаи.

(обратно)


48

Р. Акиба – один из принявших мученическую кончину при императоре Адриане.

(обратно)


49

Диадема с выгравированным на ней изображением Св. града.

(обратно)


50

Судей, IX, 38.

(обратно)


51

О том, как велики были, при всех пережитых им испытаниях, выносливость и настойчивость р. Акибы в стремлении его к намеченной цели, дает представление этот рассказ рабан Гамлиеля.

(обратно)


52

Во время ночлега в городе он подвергся бы общей участи жителей, но и в поле осел, и петух своим криком, и лампада своим светом могли бы выдать разбойникам убежище р. Акибы.

(обратно)


53

Тефилин одевался законоучителями не только для утренней молитвы, но также на все время занятия их с учениками.

(обратно)


54

Имя жены Руфуса.

(обратно)


55

«Слушай, Израиль! Господь, Бог наш – Бог единый!»

(обратно)


56

Из молитвы «Шема».

(обратно)


57

Дух зла, покровитель Рима.

(обратно)


58

Потому что более тяжелого греха я за собою не знаю.

(обратно)


59

Роковое предопределение.

(обратно)


60

Римлянам.

(обратно)


61

Так именовали в сокращении р. Иуду Га-Насси.

(обратно)


62

Аттестат на звание раввина.

(обратно)


63

Шевуот – день получения Моисеем Завета на Синае.

(обратно)


64

Небесная школа, где души праведников продолжают заниматься изучением Торы.

(обратно)


65

Т. е. копить для них.

(обратно)


66

Отец р. Натана был экселархом в Вавилоне.

(обратно)


67

Ахер – иной. Так прозван был Элиша после отпадения его от религии, иудаизма. Был, как и р. Акиба, учителем р. Меира.

(обратно)


68

Пространство в 2000 локтей, которое дозволено пройти в субботние и праздничные дни в окрестностях города.

(обратно)


69

Повеление о Субботе повторено в Св. Писании дважды, причем в одном месте (Исх. XX) оно начинается словом «Помни», а в другом (Втор., V) словом «Храни».

(обратно)


70

Сборник толкований на книгу «Левит».

(обратно)


71

См. Числа, XVII.

(обратно)


72

Мулы белой масти считались чрезвычайно норовистыми и опасными для человека.

(обратно)


73

Второз., XX.

(обратно)


74

Наш святой учитель.

(обратно)


75

Второзак, XXXV.

(обратно)


76

Свиток со свящ. текстами, прибиваемый на дверном косяке.

(обратно)


77

Т. е. ведь найдутся и другие достойные занимать столь же почетное положение.

(обратно)


78

Т. е. обладать одновременно и ученостью, и богатством.

(обратно)


79

Прозван был так в народе за свой непомерно высокий рост.

(обратно)


80

От слова «jareach» – луна. Прозван был так за свои обширные познания в астрономии.

(обратно)


81

В те времена причину подобных явлений склонны были видеть скорее в какой-нибудь религиозной или нравственной погрешности владельца, чем в естественных условиях порчи вина.

(обратно)


82

Скоропостижная смерть, по их мнению, не соответствует понятию «праведной кончины».

(обратно)


83

Приходя слушать поучения Рабы, люди эти бросали свои обычные занятия, лишались заработка, а вместе с тем и средств для уплаты податей.

(обратно)


84

Предместье Пумбедиты.

(обратно)


85

См. выше.

(обратно)


86

Имел двадцать локтей в ширину.

(обратно)


87

Десять локтей в ширину.

(обратно)


88

Плакальщики. Лица, произносившие надгробные речи, в которых изображались в поэтической форме заслуги усопшего.

(обратно)


89

Из Вавилона.

(обратно)


90

Палестине.

(обратно)

Оглавление

  • РАБИ СИМЕОН БЕН ШЕТАХ
  • ХОНИ ГАМЕАГЕЛ И ЕГО ПОТОМКИ
  • ГИЛЛЕЛЬ СТАРШИЙ
  • ШКОЛА ШАММАЯ И ШКОЛА ГИЛЛЕЛЯ
  • ИОНАТАН БЕН УЗИЭЛЬ
  • Р. АКАВИЯ БЕН МАГАЛАЛЭЛ
  • РАБАН ИОХАНАН БЕН ЗАККАЙ
  • Р. ХАНИНА БЕН ДОСА
  • РАБАН ГАМЛИЕЛЬ II ЯМНИЙСКИЙ
  • Р. ЭЛИЭЗЕР (ВЕЛИКИЙ) БЕН ГИРКАН
  • Р. ИОШУА БЕН ХАНАНИЯ
  • НАХУМ ИШ-ГАМЗО
  • Р. ТАРФОН
  • Р. АКИБА
  • ДЕСЯТЬ ВЕЛИКОМУЧЕНИКОВ
  • Р. МЕИР (НЕГОРАИ). ЭЛИША БЕН АБУЯ (АХЕР). БЕРУРИЯ
  • Р. СИМЕОН БЕН ИОХАЙ И СЫН ЕГО ЭЛАЗАР
  • Р. ПИНХАС БЕН ЯИР
  • Р. ИУДА-НАСИ (РАБИ, РАБЕНУ ГА-КАДОШ)
  • Р. ХИЯ
  • Р. ИОХАНАН И Р. СИМЕОН БЕН ЛАКИШ (РЕШ-ЛАКИШ)
  • РАВ (РАВ АБА)
  • САМУИЛ (ЯРХИНАЙ[80])
  • РАВ ГУНА
  • РАВ ШЕШЕТ
  • РАБА БАР НАХМАНИ
  • Р. ИОСЕ ИЗ ЮКРАТА
  • ПРЕЖНИЕ И НЫНЕШНИЕ
  • В ЧЕСТЬ УЧИТЕЛЯ
  • САПДАНЫ[88]
  • Сокращения
  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно