|
|
Раджниш
Раджниш
Мгновения вечности. Подлинная биография Шри Раджниша, Москва 2006, 416 с. ISBN 5-94726-052-2
Бхагван Шри Раджниш просветленный мастер нашего времени. Его имя означает благословенный мастер.
В предыдущем томе «Проблески золотого детства» Раджниш рассказывал о своём детстве и юношестве. Во втором томе автобиографии Раджниша, который известен также как Ошо, собраны его воспоминания с момента назначения его профессором в университете до смерти мастера.
Редактор Солдатов А. В.
Переводчик Свами Вит Праяс. Архипов Алексей © Rajneesh India 1970-1989
МГНОВЕНИЯ ВЕЧНОСТИ. ПОДЛИННАЯ БИОГРАФИЯ ШРИ РАДЖНИША
Профессор в колледже Раджпура
Не все мастера умеют выражать свои знания даже на один процент, многие ре шили хранить безмолвие, поняв, что они не смогут ничего рассказать.
Когда я решил стать преподавателем в одном университете, мои друзья, услы шавшие эту весть, поинтересовались у меня, чем я стану там заниматься.
«Меня вполне устроит, если я смогу поработать преподавателем несколько лет, — ответил я. — Это пойдет мне на пользу, так как я увеличу свое мастерство. Мне есть чем поделиться с людьми, но мне нужно умение передавать знание. Лучшим учи телем становится тот, кто способен помочь услышать его последнему человеку, уровень разумности которого чрезвычайно низок. Разумеется, лучшие люди легко поймут мастера, но нужно подумать и о тех, кому недостает разумности».
Основная часть человечества вообще лишена разумности. Люди живут очень ту по, как посредственности. Их сознание так плотно затянуто пылью и ржавчиной, что зеркало совсем теряет способность отражать. Оно не может ничего отражать, не может отзывать эхом. Необходимо совершенное умение, только тогда я смогу передать один процент своего опыта.
Закончив университет, я сразу же приехал к министру образования штата Мадхья Прадеш. Он был также ректором университета Сагара, в котором я учился в аспи рантуре, изучая психологию, религию, философию. Теперь этот человек стал вице-президентом Индии.
Я пошел прямо к нему. «Я хочу встретиться с ректором моего университета, а не с министром образования — сказал я секретарю. — Я прошу не мешать нашей встре че. Он знает меня, так как каждый год приезжал к нам на совет университета. Он даже выступал на заседании кафедры философии университета Сагара, председа телем которого был я. Он знает меня».
Секретарь сообщил обо мне министру образования, и тот вызвал меня. «Что-то случилось?» — спросил он.
«Я закончил ваш университет и получил в нем все доступные там знания, — отве тил я. — Вот моя золотая медаль. Мне нужна преподавательская должность в лю бом университете».
«У меня нет сомнений в твоей высокой квалификации, — отозвался он. — Я знаю тебя с первого курса, и вот ты уже дипломированный специалист. Ты получишь мест. Мы с тобой лично знакомы, и ты всегда нравился и внушал мне уважение. Ты председательствовал на университетских заседаниях, на которых я выступал как гость, поэтому я слышал и твои речи».
Он заглянул в мой диплом, полистал другие бумаги и заметил: «Но здесь не хва тает одной бумаги. Где характеристика?»
«Ее нет, — подтвердил я. — Неужели вы хотите, чтобы я предъявил вам мою ха рактеристику от тех лиц, кому я сам бы не стал давать характеристику?»
Он почесал голову и сказал: «Твоя правда. А как же заместитель ректора или гла ва кафедры философии?»
«Вы прекрасно знаете о том, что заместитель ректора пьяница, — ответил я. — Не ужели вы хотите, чтобы мою характеристику писал пьяница? Лично я не смогу дать ему положительную характеристику. А глава кафедры философии нашего университета никогда не жил с женой. Он живет с другой женщиной. Этот человек все время держит жену и детей в Дели, чтобы просто никогда не видеть их и гулять со всеми женщинами, на которых упадет взгляд. Неужели вы хотите прочесть ха рактеристику, которую он даст мне? Я лучше знаю его. Наверно, у вас с ним ша почное знакомство».
«Это большая трудность», — согласился он.
Я задал ему прямой вопрос: «Может быть. Вы напишете мне характеристику? Вы полагаете, что я готов? Ни одни политик нашей страны не может дать мне характе ристику. Вы в праве как принять мой диплом без характеристики, так и отказать мне в должности. Я пришел к вам просить характеристику. Посмотрите на мое ли цо, загляните в мои глаза! Вам достает разумности? Тогда не задавайте мне неум ные вопросы».
Он сразу же дал мне назначение в колледж. Я принял эту бумагу из его рук. «Во обще-то, так не принято делать, — сказал он. — Вы должны получить предписание по почте».
«Я сам поеду в колледж, зачем зря тратиться на почтовые марки?» — пожал я пле чами.
«Вы странный человек», — заметил он.
«Все верно, — согласился я. — Но странный человек не всегда оказывается челове ком без характера».
Итак, я взял у министра образования предписание и на следующий день приехал в колледж, в котором мне предстояло работать.
Какое-то время мне пришлось прожить в Раджпуре. Я провел там полгода из-за ошибки правительственных чиновников. Меня назначили на работу в Джабалпур, но какой-то болван написал «Раджпур» вместо «Джабалпур». Я понимал, что мне предстоит, потому что был в столице. Поэтому я сказал министру образования: «Дайте мне это письмо. Пусть оно сразу попадет ко мне, и я отправлюсь в путь тот час же. Зачем отсылать его по почте? Я же здесь».
Я заглянул в письмо и увидел слово «Раджпур», но сказал: «Ничего страшного. Несколько месяцев я проведу в Раджпуре. В принципе, мне там делать нечего, по тому что это колледж санскрита, в котором я ничего не смыслю. Там я просто буду отдыхать, так как работы все равно для меня не найдется».
Итак, я поехал в Раджпур. «Но вы дипломированы по философии, — сказал дирек тор. — У нас нет такой кафедры. Это колледж санскрита. У нас есть кафедра лин гвистики, но у вас другая специализация».
«Мне это известно, — ответил я. — Но что я могу поделать с бюрократией? Чинов ники дали мне отпуск, поэтому вам не нужно зря беспокоиться. Они послали меня к вам согласно распоряжению министра образования».
Стоило мне упомянуть министра образования, и директор тотчас же смекнул, что лучше принять меня, потому что я мог оказаться родственником министра или его хорошим знакомым. К нему еще никто не приходил с прямым предписанием. По обычаю письмо присылали по почте. Мой случай был необычным. Такого прежде не бывало, поэтому директор сказал мне: «Подождите, пожалуйста, несколько ми нут, я позову вас».
«Только учите, что я все равно буду работать в вашем заведении, — предупредил я. — В ином случае мне придется немедленно звонить министру».
Я знал, как поступит директор. В его кабинете сидел секретарь. Уже через пять минут он вызвал меня.
Директор позвонил министру образования и сказал ему: «Это предписание при было к нам не по почте. Его легко могли подделать. Более того, этот человек не получил специализацию для работы в нашем колледже. Что делать?»
«Примите его, — распорядился министр образования. — А мы тут посмотрим, куда его перенаправить. Произошла какая-то ошибка, кто-то недосмотрел. Я разберусь».
Вечером секретарь признался мне, что директор звонил министру образования, чтобы попросить его о почтовом подтверждении моего назначения.
На следующий день я устроил директору трепку. «Теперь мне тоже придется звонить министру образования, — сказал я. — Я расскажу ему о том, что вы пытае тесь саботировать его решения. Вы обманули меня. Вы велели мне сидеть здесь, а сами звонили министру образования. Он мой друг. Если кто-то и вылетит из этого колледжа, то этим человеком будете вы. Именно вам придется уйти. Я могу сейчас же распорядиться о вашем переводе через тех же самых чиновников, которые при слали меня сюда. Я знаю ответственного чиновника, который написал мне бумагу. Вас переведут».
«Мне неприятности не нужны, — струхнул секретарь. — Я просто хотел убедиться в том, что мы уладили дело. Добро пожаловать!»
«Больше не требуйте никаких подтверждений!» — крикнул я.
В течение полугода ни в министерстве образования, ни в администрации коллед жа ничего не предпринимали. А я и не собирался суетиться, меня создавшаяся си туация совершенно устраивала. Я жил в городке при колледже санскрита, но почти весь день сидел в учительской. Иногда я ходил в библиотеку или просто болтал с профессорами. Мне больше нечем было заняться.
Письмо Раджниша к приятелю (23 сентября 1957 года):
«Дорогой Дирья Джи, я приехал в колледж позавчера. Министр образования на правил меня в колледж санскрита Махавидялаи, что в Раджпуре. В тот же день меня приняли на работу. Мое сердце опечалилось, когда я ставил подпись в заяв лении. Я ясно почувствовал, что свободные деньки миновали. Обучение в коллед же слабое, здешние преподаватели не передают студентам послание жизни. В глу бине души я чувствую, что все это не для меня, но мне придется подождать того дня, когда я смогу заняться работой, в которой полностью реализуюсь. В тот день я стану двиджей, дважды рожденным. Мне предстоит еще одно рождение. Я пред стану в своем истинном виде. И я беспрестанно молюсь о приближении того дня».
«Как поживаем Сатья? Передавай привет всем. Я приеду домой 5 или 6 октября. У меня все в порядке. Передавай поклон благочестивому Лалу Сахебу и другим. Напиши, чем занимаешься. Раджниш Ке Пранам».
Семья. Отец хочет, чтобы Раджниш женился.
Моя деревня находилась в восьмидесяти милях от университета. Иногда я ездил в деревню проведать отца, так как он был настолько привязан ко мне, что сам при езжал ко мне, стоило мне не показываться дома дней восемь или десять. Он не ус покаивался, пока сам не убеждался в том, что со мной все в порядке. Он вечно бо ялся, что со мной что-нибудь стрясется, поэтому я, не желая беспокоить его, сам приезжал в деревню.
Мой отец был очень простым человеком. У него было одиннадцать детей, поэто му он не помнил, кто в каком классе учится. Если какой-то гостью задавал ему во просы обо мне, отец звал меня и спрашивал: «В каком классе ты учишься?»
Он никогда не интересовался моими успехами в школе.
Когда я стал лучшим во всем университете, я подумал, что мне следует расска зать о своем успехе отцу, пусть порадуется.
«Я стал лучшим в университете», — сказал я ему.
«Ну и что! — воскликнул он. — Значит, весь твой университет битком набит бол ванами. Как же иначе ты умудрился стать лучшим?»
«Наверно, ты прав, — пожал я плечами и выбросил свою золотую университет скую медаль в колодец.
«Что ты наделал!» — ужаснулся отец.
«Я избавился от золотой медали, — объяснил я. — Дело в том, что я не хочу быть первым среди тысяч болванов. Я нравлюсь себе любым».
«Только не сжигай диплом, — взмолился отец. — Он понадобится тебе, когда ты будешь устраиваться на работу».
«Ладно, — пообещал я. — Диплом действительно нужен мне для работы, он как только я перестану работать, сразу же сожгу все эти бумажки». Со временем я так и поступил.
Я был старшим сыном. И отец, разумеется, хотел, чтоб я помогал ему. Он лелеял надежду на то, что после обучения в университете я стану вести торговые дела в его магазине. Торговля у отца шла очень бойко, постепенно он расширил площади магазина. «А кто еще будет управлять магазином? — задавался он вопросом. — Я скоро состарюсь. Неужели ты хочешь, чтобы я вечно сидел в этих стенах?»
«Нет, я не стану сидеть в твоей лавке, — сказал я. — Но ты можешь отойти от дел. У тебя есть младшие братья, которые проявляют интерес к магазину. Пожалуй, они интересуются магазином слишком сильно. Они даже боятся, что ты можешь пере дать дела мне. А я предупредил их о том, чтобы они не боялись меня, потому что я не собираюсь ни с кем конкурировать. Отдай этот магазин своим младшим брать ям».
Но согласно индийской традиции всё наследует старший сын. Мой отец был старшим сыном в семье и унаследовал всё. Теперь он собирался передать всё свое имущество мне. Разумеется, он стал беспокоиться, но другого выхода не было. Он изо всех сил старался привлечь мой интерес к магазину.
Я благодарен своему брату Виджаю. Он не мог пойти в университет из-за меня, потому что я не зарабатывал деньги, а кому-то нужно было обеспечивать семью. Остальные братья тоже пошли в университет, и за них тоже нужно было платить, поэтому Виджай остался дома. По сути, он пожертвовал собой. Мне очень повезло, что у меня есть такой брат. Он пожертвовал всем на свете. Я не хотел жениться, хотя родня настаивала на этом.
«Брат, если родители очень мучают тебя, я готов жениться, — сказал Виджай. — Только пообещай мне, что ты лично подберешь мне невесту».
Дело в том, что в Индии сам парень не может выбирать невесту.
«Так и сделаем», — обрадовался я. Его жертва тронула меня. Он очень помог мне. Как только женили Виджая, обо мне сразу же забыли, потому что у меня были и другие братья и сестры. После Виджая стали вязать брачными узами других людей. А я не был готов к торговым сделкам.
«Не волнуйся, я буду торговать в лавке», — сказал Виджай. Смолоду он погрузил ся в самые мирские дела. Мне очень жаль его. И моя благодарность к Виджаю без мерна.
Моя родня насчитывает человек пятьдесят-шестьдесят — все это мои родные и двоюродные братья, сестры, дядья, тетки. Все мы жили под одним кровом. На са мом деле, эти шестьдесят человек помогли мне не создавать собственную семью. Я насмотрелся на их супружескую жизнь и кое-что понял.
Если вам достает разумности, тогда вы учитесь даже на чужих ошибках. Если же вы неразумны, тогда вы не учитесь даже на собственных ошибках. Я учился на ошибках отца, матери, дядьев и теток. У нас была большая семья, и я видел всю эту бессмысленную трагикомедию постоянных склок, ругани и мелких подлостей. С самого детства я преисполнился решимости не обзаводиться собственной семьей.
Я понимаю, что каждый человек рождается в семье... Но почему же он все равно хочет обзаводиться собственной семьей? Человек видит, что получается из этой затеи, и тем не менее снова наступает на грабли.
Когда я возвратился домой из университета, мои родители, конечно же, стали по думывать о моей женитьбе. Сначала ко мне с расспросами подступила мать, пото му что отец всегда боялся о чем-либо спрашивать меня, поскольку если я прини мал какое-то решение, то сбить меня с него было уже невозможно. Поэтому снача ла отец послал ко мне мать, чтобы она выяснила, собираюсь ли я жениться.
Когда я ложился спать, ко мне подошла мать. Она села на кровати и сказала: «Ты закончил университет. Ты хочешь жениться?»
«Сначала мне нужно посоветоваться с тобой, потому что я еще не был женат, и у меня нет такого опыта, — ответил я. — А ты замужем, ты воспитала одиннадцать детей. Мама, ты многоопытный человек, и я прошу у тебя совета. Была ли твоя жизнь исполнена блаженства? Не приходила ли тебе когда-нибудь мысль о том, что будь ты не замужем, у тебя на душе было бы гораздо светлее? Я не прошу тебя дать ответ прямо сейчас. Я даю тебе две недели для того, чтобы ты обдумала мой вопрос».
«Странно получается, — улыбнулась мать. — Я собиралась дать тебе время, чтобы ты подумал о моем вопросе, но вот наши роли поменялись!»
«Мне нужно получить твой ответ, потому что у меня нет опыта, — сказал я. — Я полностью доверяю тебе. Если спустя две недели ты скажешь, что твоя жизнь про низана радостью и счастьем, тогда я непременно женюсь. Но помни, что я настоль ко доверяю тебе, что отдаю в твои руки собственную жизнь. А также помни, что я видел твою супружескую жизнь и не заметил в ней восторгов и экстазов. Ты по стоянно ссорилась, с кем-то боролась с отцом, детьми...»
В Индии живут целыми кланами, поэтому в моей семье было не меньше шести десяти человек. Рядом жили мои дядья, их жены и дети.
«У тебя все время печальный вид, — заметил я. — Может быть, ты получила жиз ненный опыт, о котором я не имею никакого понятия. Подумай о моем вопросе две недели. Ты сама решишь. Если ты посоветуешь мне жениться, тогда я подчинюсь тебе».
Спустя две недели мать сказала мне: «Сынок, не женись. Ты поставил меня в без выходное положение. Ты так сильно доверяешь мне, что я не в силах предать тебя. Я не могу обмануть тебя, не могу солгать. Ты прав. Мне часто на ум приходит мысль о том, что я вышла замуж напрасно. Зачем? Чтобы просто родить и воспи тать детей. Всю жизнь я только этим и занимаюсь с четырех часов утра и до двена дцати часов ночи. Я постоянно работаю. Ни одной минуты своей жизни я не смог ла посвятить самой себе».
«Две недели в моей душе бушевала буря, — призналась она. — Я никогда не заду мывалась о своей жизни, пока ты не заставил меня сделать это. Я люблю тебя, по этому забираю свой вопрос обратно. На самом деле, я не собиралась ни о чем спрашивать тебя, просто твой отец попросил меня разузнать, что у тебя на уме».
«Передай отцу, пусть он задает свои вопросы непосредственно мне», — попросил я мать.
Мать пришла к отцу и сказал: «Ко мне больше не обращайся. Я посоветовала сы ну не жениться».
«Святые небеса! — схватился за голову отец. — Неужели ты отсоветовала ему же ниться?»
«Да, — подтвердила мать. — Во-первых, он сильно доверял мне, а во-вторых, он дал мне две недели на раздумья. Он был готов жениться, но я не могу обмануть его и потом всю жизнь провести с чувством вины. Поступай, как знаешь».
Отец струхнул еще больше, ведь теперь даже жена вышла из-под его контроля. Но ему нужно было добыть от меня ответ о моих планах на будущее. И тогда отец попросил содействия у одного своего приятеля, адвоката Высшего Суда, очень из вестного, рассудочного человека с логическим складом ума. Отец решил, что этот человек может убедить меня. Разумеется, адвокат заверил моего отца: «Не беспо койся. Я всю жизнь аргументирую в Высшем Суде. Неужели ты думаешь, что я не смогу убедить мальчишку, который только вчера закончил университет? Что он знает? У него нет ни капли жизненного опыта. Завтра я приду к тебе домой».
Следующий день был воскресеньем, выходным. Адвокат пришел к нам домой. «Отец предупредил меня о том, что вы придете уламывать меня жениться, — сразу сказал я адвокату. — Но прежде, чем вы начнете аргументировать, я сразу хочу по ставить условие. Если вы убедите меня, тогда я женюсь, но в случае вашей неудачи вам придется развестись с женой. Вам придется что-то поставить на кон. Я дове ряю вам, поэтому не требую свидетелей. Я уважаю вас так же, как вы уважаете моего отца. Вы закадычные друзья, поэтому я всегда считал вас вторым отцом. Я не требую свидетелей нашего разговора, чтобы не смущать вас. Я доверяю вашим способностям и готов выслушать ваши аргументы. Но помните мое условие».
«В таком случае дай мне немного времени, — попросил адвокат. — Я не думал, что ты озвучишь такую альтернативу. Дело в том, что я всю жизнь страдаю после же нитьбы, только еще ни разу не задумывался об этом. А ты предлагаешь мне развес тись, если я не смогу убедить тебя в пользе супружеского брака. Позволь мне по думать на эту тему. У меня есть жена и дети. Я имею вес в обществе. Я не могу развестись просто так».
«А вы полагаете, что у меня ничего нет? — удивился я. — Все, о чем вы сказали, уже в прошлом, а все, что мне предстоит обрести, еще только в будущем. Прошлое уже мертво. Я рискую жизнью, своим грядущим, а вы ставите на кон миновавшее. Неужели вы думаете, что рискуете больше меня?»
На следующий день адвокат сказал мне: «Я не хочу спорить с тобой».
С тех пор я стал каждый день ездить к его дому, а он просил жену сказать мне, что он уехал по делам.
Наконец, жена спросила его: «Почему ты так боишься этого мальчика? Зачем ты запираешься в ванной комнате? Ты дрожишь от одного лишь его вида».
«Ты ничего не понимаешь, — замахал руками адвокат. — Эта палка о двух концах: либо этот парень женится, либо мне придется развестись с тобой. Это вопрос жиз ни и смерти. Просто всякий раз говори ему, что твой муж уехал куда-то по делам».
В последний день перед тем, как уехать из города читать лекции в университете, я пошел к его жене и сказал ей: «Я знаю, что каждый раз ваш муж сидел дома. И я знаю, почему он не хочет попадаться мне на глаза. Скажите ему, что он, может быть, и в самом деле многоопытный адвокат в Высшем Суде, но мое дело он все же проиграл. Скажите ему, что ему не стоит бахвалиться тем, будто он выиграл все дела. Он проиграл поистине значимое дело, пусть и без судьи. Он был одновре менно подсудимым и судьей, я дал ему такую возможность. Ваш муж пытался об мануть меня, он был неискренним со мной, но я знаю, что так вести себя трудно, когда кто-то глубоко доверяет тебе».
Он вышел из дома, когда я говорил с его женой, и сказал: «Прости меня. Ты прав. Я все время сидел дома, боялся выйти к тебе. Я никогда никого не боялся, но вот тебя испугался, потому что не могу лгать, глядя тебе в глаза, читая в них твою лю бовь и доверие ко мне. Я не могу солгать и не могу развестись с женой. Я так при вязался к ней, она столь дорога мне, что я просто не в силах расстаться с ней. Я советую тебе прямо с отцом, сказать ему об отсутствии альтернативного выхода. И ему придется тоже говорить с тобой прямо».
Но отец так и не стал говорить со мной откровенно. Не раз спрашивал его: «По чему ты не интересуешься моими планами на женитьбу? Ты пытался разузнать их через других людей. Почему бы тебе ни спросить меня прямо?»
«Я знаю, что от твоего ответа не приходится ждать ничего хорошего, — отвечал он. — Если ты что-то ответишь мне, так все равно не женишься, а я буду плохо спать. Выброси из головы все эти расспросы и поступай, как знаешь. Если хочешь жениться, хорошо, а если не хочешь, тоже не беда. Я заранее смирился с любым твоим решением».
Супружеский брак это одно из самых отвратительных изобретений человечества. Но люди придумали женитьбу с самими добрыми намерениями. Против добрых намерений я ничего не имею, но меня смущает недостаток мудрости у людей. Они преследуют благие цели, но у них весьма посредственный уровень разумности.
По-настоящему разумный человек никогда ничего не обещает на следующий день. Он может говорить лишь о настоящем. Поистине открытый человек вообще не может давать обещания. Как он сможет обещать что-либо? Кто знает, что будет завтра? Возможно, завтрашний день наступит, но может и не наступить. Он ска жет: «Завтра я стану другим, и ты тоже изменишься. Он скажет: «Завтра ты мо жешь найти человека, с которым у тебя будет еще более прекрасное взаимопони мание. Может быть, я тоже найду человека, отношения с которым станут у меня более гармоничными». Ир громадный. Зачем исчерпывать все сегодня? Пусть ва ши двери все время будут открытыми, чтобы к вам постоянно приходили новые, свежие решения.
Я против супружеского брака. Именно от него все беды. Отношения людей, со стоящих в браке, становятся уродливыми. Самое отвратительное явление на свете этот как раз супружеский брак, потому что он делает людей фальшивыми. Они ме няются, но делают вид, будто остаются прежними.
Я гостил в домах тысяч семейств, и повсюду супруги несчастны. Меня любят очень многие люди, поэтому мне открывали сердца как мужья, так и жены. Я ви дел, что муж и жена зачастую замечательные люди, но вместе они лишь постоянно ссорятся. Каждый дом превратился в поле битвы. Дети растут в отравленной атмо сфере. Они научатся таким же приемам и техникам, в свое время они станут повто рять поведение родителей.
Каждое поколение передает свои болезни молодежи. Поколения сменяют друг друга, по болезни остаются прежними. Нам нужно отбросить болезни, чтобы бу дущее человечество освободилось от всего уродства.
Не нужно придумывать новые названия, главное — изменить сами основы миро ощущения.
Я жил со многими людьми во многих местах. Я всегда удивлялся тому, что лю дям нравится приносить неприятности окружающим. Если кто-то неженат, они нервничают. «Почему ты не женишься?» — пытают его люди. Они полагают, что если супружеский брак признан всеобщим законом, значит его должны исполнять все.
Человека мучают все подряд, поэтому он решает, что лучше бы ему все-таки же ниться, ведь тогда люди, по крайней мере, перестанут истязать его. Но вы ошибае тесь. Стоит вам жениться, как к вам сразу же подступают с вопросами: «Когда ду маешь заводить детей?»
Я всю жизнь сижу в своей тихой комнате и никому не докучаю. Я ни разу никого не спросил: «Почему ты не женился? Почему ты не завел детей?» По моему мне нию, такие вопросы задавать нетактично, это вмешательство в чужую жизнь.
Дети
Вы спрашиваете меня: «Вы никогда не хотели завести своего ребенка?» Нет, по тому что не хочу обременять эту планету, которая уже перенаселена.
В Раджпуре я прожил один год. Однажды я увидел, как сосед колотит своего ма ленького ребенка, ворвался в его дом и закричал: «Что вы тут вытворяете? Я сей час полицию вызову!»
«О чем вы говорите? — удивился сосед. — Это же мой ребенок! Я могу поступать с ним, как мне вздумается! Кто вы такой?»
«Это не ваш ребенок, — возразил я. — Он принадлежит Богу. Я могу претендовать на него точно так же, как и вы».
Он ушам своим не верил, мои слова показались ему чушью. «Это мой ребенок, — заявил он. — Разве вы не знаете? Вы живете здесь уже целый год».
Этот человек не мог понять меня из-за своего убеждения в том, что он может по ступать как угодно с ребенком, которого считал своей собственностью. На протя жении веков родителям позволяли умерщвлять своих детей, если им того хотелось. Такое разрешение было основано на тезисе «я тебя породил, я тебя и убью». Но как вы можете кого-либо родить? Вы просто средство. Не нужно заявлять о своем пра ве собственности на ребенка, ни одни ребенок не принадлежит вам. Все дети при надлежат Богу, они приходят от него. Вы в лучшем случае опекун.
Наверное, немногие женщины на земле становятся настоящими матерями. Быть матерью невероятно трудно. Женщина должна в течение девяти месяцев придавать сознанию своего будущего ребенка особое направление. Если мать гневается все девять месяцев... Потом она рожает гневливое дитя. И когда ребенок ведет себя злобно, мать упрекает, ругает его. Она теряется в догадках, кто же испортил ее дитя. Может быть, он попал в дурную компанию?
Ко мне приходят матери. Они жалуются на своих сыновей и дочерей: мол, те по пали в дурную компанию. Но этим женщинам невдомек, что они сами заложили в своих детей семена греха. Лишь они ответственны за построение сознания, а дети просто проявляют их установку. Разумеется, посев и урожай это разные вещи. Мы не видим связи между мыслями беременной женщины и поведением ее будущего ребенка из-за большого временного промежутка.
Однажды я гостил в доме своего приятеля, в Амритсаре. Рано утром я пошел в сад. Маленький ребенок моего приятеля, которому было не больше восьми лет, рвал в саду цветы. Он увидел меня и заговорил со мной.
«Кем ты хочешь стать?» — поинтересовался я.
Он ответил так: «Мама хочет, чтобы я стал врачом. Отец хочет, чтобы я стал ин женером. Дядя хочет, чтобы я стал ученым. Моя младшая сестра хочет, чтобы я стал премьер-министром. Но никто ни разу не спросил, кем хочу стать я. А я еще не решил. И если другой человек спросит меня, кем я хочу стать, я также не смогу ответить ему».
Но подобные затруднения испытывает каждый ребенок. Другие люди так или иначе принуждают его выбирать жизненный путь. Разумеется, он к чему-то при слоняется, кем-то становится, он теряет свое естество. Так человек теряет свое са мое драгоценное сокровище.
Когда-то я жил в одном доме. До ближайшей почты там было восемь иди десять домов. Перед моим домом был разбит городской парк, поэтому у нас было очень тихо. Ранним утром, примерно в три часа, я выходил на прогулку. Однажды я уви дел недалеко у здания почты маленького мальчика с накладными усами. Я глазам своим не поверил. Было темно, но в лучах полной луны я увидел его умы. И он ку рил сигарету.
«Наверно, это карлик», — подумал я. Мальчик, увидев меня, спрятался за большое дерево у дороги. Там я его и поймал.
«Только ничего не рассказывайте моему отцу», — взмолился мальчик.
«Я не собираюсь никому ни о чем рассказывать, — сказал я. — Ты кто? Я не знаю твоего отца».
«Мой отец начальник почты, — ответил мальчик. — Он работает в этом почтовом отделении».
«У тебя отличные усы, — заметил я. — Зачем они тебе?»
Тогда он отлепил умы и сказал: «Они не настоящие, а вот у моего отца есть са мые настоящие усы. Я тоже хочу вырастить себе такие усы. Но разве я смогу быст ро вырастить их? Я даже бреюсь, когда отца нет дома, но у меня все равно ничего не растет. А мой отец бреется дважды в день. Тогда я купил в магазине театраль ных принадлежностей накладные усы».
«И ты куришь», — сказал я. Все это время он прятал сигарету за спиной.
«Мой отец часто курит, — объяснил мальчик. — И тогда у него очень мужествен ный вид. Я решил тоже попробовать покурить».
В этом маленьком мальчике я увидел всех детей мира. Каждый ребенок хочет по быстрее вырасти, потому что его не устраивает детство. Ему отдают приказания мать, отец, учитель. Родители и преподаватели колотят его... Все мальчики и де вочки хотят побыстрее вырасти. Вспомните свое детство.
Однажды мы с одним моим приятелем поехали в гости к одному человеку. Вел машину мой приятель, рядом с ним сидел его сынишка, которому было не больше трех лет. Приятель вышел из машины, чтобы расспросить прохожих, как проехать к дому того человека. Я сидел сзади, за спиной ребенка. Он начал вертеться и уда рил головой о руль. А я прикрыл глаза и сделал вид, что ничего не заметил. Маль чик сразу же посмотрел на меня, сохраняя молчание. Когда отец спустя десять ми нут снова сел за руль, мальчик расплакался.
«Ты не прав, — сказал я ему. — Почему ты плачешь сейчас?»
«А какой мне был смысл плакать раньше? — воскликнул он. — Вы даже не смотре ли на меня!»
«Но теперь тебе не больно, — заметил я. — А вот десять минут назад тебе, наверно, было по-настоящему больно».
Но этот мальчик сведущ в политике. Он сразу понял, что я не стану обращать внимание на его рев, поэтому плакать в моем присутствии ему нет никакого смыс ла. А вот когда придет отец, стоит и заголосить!
Однажды я несколько дней гостил в одной семье. У хозяина дома был маленький сын. От избытка сил он все время шалил, и разговаривать нам не было никакой возможности. Мальчик прыгал, разбрасывал вещи, включал радио.
«А что тут поделаешь? — разводил руками отец. — В моем сыне слишком много энергии».
«Сейчас все исправим», — пообещал я.
«Давай поиграем, — предложил я мальчику. — Ты станешь бегать вокруг дома. Ес ли ты сделаешь вокруг дома очень много кругов, тогда я дам тебе любую награду, о которой ты только попросишь».
«Честное слово?» — загорелся мальчик.
«Честное слово!» — торжественно сказал я.
Мальчик смог обежать вокруг дома всего лишь семь раз, а затем упал без сил на землю.
«Зачем ты лег на землю?» — спросил я.
«У меня силы кончились», — простонал мальчик.
«Но тебя ждет награда», — напомнил ему я.
«Я потом побегу, — пообещал он. — Не мешайте мне лежать».
«Как странно! — удивился его отец. — Я все время прошу его не мешать мне. Он впервые попросил кого-то не мешать ему!»
«Твой сын погрузился в медитацию!» — пошутил я.
Раджпур
Я жил в университетском городке. Я поселился в пустующем коттедже, а в со седнем коттедже жил профессор-бенгалец. Коттеджи примыкали друг к другу, и их стены были такими тонкими, что стоило приложить ухо к стене, и можно было ус лышать все, что происходило в соседнем коттедже.
Этот профессор часто ссорился с женой. Их ссоры принимали столь угрожающий характер, что мне порой казалось, что без кровопролития не обойдется. Они меша ли мне спать. Уже был час ночи, а они продолжали неустанно кричать друг на дру га. Я не знал, из-за чего они ссорятся, но причина их склок явно была серьезной, так как в конце концов профессор закричал: «Я убью себя!» Я понял эту фразу, потому что он произнес ее по-английски.
Я с удовлетворением отметил про себя, что понял хотя бы что-то, и отправился к профессору отговаривать его совершать самоубийство. «Я хотел попросить его подождать: мол, сейчас глубокая ночь, где ему совершить самоубийство? Утром ему будет удобнее осуществить свое намерение. Но когда я постучал в дверь дома профессора, он уже куда-то убежал.
А жена даже не попрощалась с ним. «Что мне делать? — спросил я. — Может быть, обратиться в полицию? Нужно позвонить кому-нибудь! Что делать?»
«Ничего, — спокойно ответила жена. — Разве вы не видите, что его зонт остался здесь? Без зонта он далеко не уйдет. Как только он вспомнит о зонте, так сразу же возвратится. В гневе зонт вылете у него из головы. Где вы видели бенгальца без зонта?»
«Но самоубийство это настолько серьезное дело, что зонт для него не понадобит ся», — возразил я.
«Подождите его здесь, — махнула она рукой. — Сядьте. Я приготовлю вам кофе. Вы наверняка слышали все наши ссоры».
Через пятнадцать минут профессор в самом деле возвратился.
«Что случилось?» — поинтересовался я.
«Как что? — воскликнул он. — Я забыл свой зонт! А сейчас, должно быть, уже не меньше двух часов ночи».
«Правильно, — одобрил я его поведение. — Утром берите свой зонт и отправляй тесь искать подходящее место для самоубийства». Но ему было лень идти. Утром я напомнил профессору о том, что солнце уже взошло, и ему пора побыстрее найти место для самоубийства.
«Я действительно хотел пойти, — стал оправдываться профессор. — Но когда я от крыл зонт, то понял, что он поломан. Он давно валялся на полке, потому что сезон дождей еще не начался».
«Я каждый день вижу, что вы ходите в университет с зонтом», — сказал я.
«Это просто привычка, — замялся профессор. — Дожди не идут, поэтому мне не нужно открывать зонт. Я просто ношу его с собой. А теперь я открыл зонт и убе дился в том, что он сломан. Я все время напоминаю жене о том, что мой зонт необ ходимо починить на случай непредвиденных обстоятельств. И вот я решил покон чить с жизнью самоубийством, и в такой ответственный момент мой зонт не рабо тает!»
Я подумал, что у него прекрасный ход мысли, что каждый человек, желающий совершить самоубийство, должен поучиться у него. Через несколько дней часа в три пополудни я снова услышал, как профессор намеревается совершить само убийство. Но в этот раз я уже не был сильно взволнован, потому что знал, что это его обычная манера поведения. И все же я пришел к профессору попрощаться.
Он посмотрел на меня удивленными глазами и спросил: «С какой стати вам про щаться со мной?»
«Но вы собираетесь убить себя, — напомнил ему я. — Наверно, мы больше не встретимся, поэтому я и пришел попрощаться. Но что это у вас в руках?»
Он держал пакет с ужином. «Где вы будете ужинать?» — удивился я.
«Вы же знаете индийские железные дороги, — вздохнул он. — Иногда поезда опаз дывают часов на десять-двенадцать. Я мучительно переношу чувство голода. Я лягу на рельсы и стану ждать поезд. Если он приедет, отлично, в ином случае я стану ужинать».
«А вы человек умный и предусмотрительный, — улыбнулся я. — Любой человек на моем месте решил бы, что перед ним господин, который решил съездить куда-нибудь на пикник».
Профессор ушел, и тут я увидел его жену. «Он ушел?» — спросила она.
«Да», — кивнул я.
«Скоро он возвратится, — уверенно сказала жена профессора. — Этот болван про сто пошел прогуляться, но он такой скупой, что не хочет брать меня с собой, по этом всякий раз заявляет, что собирается покончить с жизнью самоубийством. На верно, он уписывает свою еду где-нибудь недалеко от вокзала. Вы можете сходить туда и убедиться в моей правоте».
Станция была недалеко, поэтому я пошел искать профессора. Он с наслаждением вкушал бенгальские сладости.
«Профессор! — воскликнул я. — Поезд стоит у платформы! Скорее бегите к рель сам, бросайте свой ужин! Поезд вот-вот тронется».
«Уже слишком поздно, — рассудил он. — Сначала мне нужно покончить с моим ужином, а уже потом со своей жизнью. Сегодня у меня ничего не получится. А по езд приезжает на эту станцию лишь раз в сутки».
Станция была маленькая. Поезд останавливался лишь ради студентов универси тета, который был расположен за городом.
«Сегодня мне не удастся прервать свое бытие», — объявил профессор.
«Но вы обещали ждать поезд на рельсах», — не сдавался я. — И еще не пора ужи нать. Сейчас еще только три часа дня».
«Если бы у вас были такие сладости, вы сами не удержались бы, — укоризненно заметил профессор. — Подождите, я вернусь домой вместе с вами».
Эти события происходили почти тридцать лет назад. Я был соседом этой супру жеской пары всего лишь несколько месяцев. Потом я уже больше не видел их, но они на всю жизнь привили мне одну привычку: пробки для ушей.
Я так и не смог избавиться от привычки затыкать уши пробками. Я просто не смогу заснуть без них, я уже пытался.
Несколько месяцев я работал преподавателем университета Раджпура. Я объез дил всю Индию, но Раджпур показался мне странным городом. Через каждый два или три дома вы видите таблички, вроде такой: «Здесь живет великий астролог!» Вы прошли два или три дома, и вот перед вами человек, который знает, как изгнать из вас духов, как очистить вашу душу. Такого человека в Раджпуре называют оджа. Подобные господа изгоняют из людей чертей, духов, очищают их умы.
В те времена я каждый день проходил не меньше восьми миль, поэтому побывал в каждом переулке и закоулке Раджпура. И повсюду я видел рекламные объявле ния подобного содержания. Наверно, в том городе люди очень страдают от чертей и духов, иначе откуда взяться целой армии знахарей и лекарей? Причем, этот биз нес процветал в Раджпуре. Наверно, жители Раджпура самые хваткие дельцы в ми ре.
Напротив меня, через дорогу, жил известный астролог. Издалека к нему ехали люди по самым разным поводам, а не только из-за предстоящей женитьбы. Если вы открываете бизнес в Индии, то первым делом навещаете астролога, чтобы уз нать, в какой день, в какой час звезды будут благоволить открытию вашего торго вого дела. Астролог называет вам дату и час, когда вы должны торжественно от крыть свой бизнес. Если вы собрались в паломничество, то и в таком случае вы идете к астрологу. «Когда мне пуститься в путь? — спрашиваете вы его. — Я хочу поехать на юг. Благословят ли звезды начало моего паломничества в такой-то день? Может быть, мне стоит подождать?» И астролог, опять же, назовет вам дату и час.
Я видел, как вели себя люди после визитов к астрологу. Иногда поезд приходил на станцию глубокой ночью, но человек шел на вокзал в полдень, потому что именно в этот час звезды благоволили его поездке. Человек в полдень приходил на станцию и еще часов двенадцать ждал поезд, ведь главное — вовремя выйти из до ма, когда звезды благословляют вас.
Один мой приятель... Он тоже был преподавателем, только обучал санскриту. Он свято верил во всю эту чушь. Всякий раз, когда он собирался проведать родню, то отправлялся к этому астрологу за консультацией. Иногда ему приходилось туго, потому астролог говорил: «В этом месяце тебе нельзя уезжать из Раджпура. В те чение всего этого месяца вся жизнь против тебя».
Приятель приходил ко мне и говорил: «Какая жалость! В этом месяце мне при дется просидеть взаперти. Астролог утверждает, что мне никуда нельзя ездить на протяжении всего этого месяца».
Как-то раз я сказал приятелю: «Не беспокойся, знаю я твоего астролога. Он живет через дорогу от меня. Я всегда могу исправить судьбу. Ты даешь ему рупию и спрашиваешь о дне и часе. Я подкуплю твоего астролога и попрошу его сказать тебе удобное для тебя время. Тогда ты придешь на вокзал точно к приходу поезда и поедешь к своей семье».
Так я устроил много свадеб. Мне нужно было просто дать астрологу немного де нег. Однажды астролог заметил: «Ты странный человек. Ты часто даешь мне день ги, устраивая чужие дела, поездки, свадьбы».
«А мне это нравится, — ответил я. — Меня потешает глупость людей и твое лукав ство. Заплатить пару рупий за такое представление? Это сущий пустяк. И так ве дешь себя не только ты. Все твои предшественники придерживались точно такого же поведения. Ты решаешь, кому на ком жениться, а между тем тебя постоянно ругает и колотит собственная жена. А как же астрология? Ты хотя бы себе мог бы подобрать подходящую жену. А болваны Раджпура постоянно ходят к тебе, хотя знают, что нигде не сыщут второго такого подкаблучника, как ты. Но они все рав но просят у тебя совета о предстоящем браке. Они задают тебе свой вопрос, и тут в комнату заходит твоя жена. Она начинает орать на тебя, а болваны и ухом не ведут. Причем здесь какие-то звезды?»
Но весь фокус заключается в том, что у всех индуистов одна астрологическая книга. Поэтому если вы зададите вопрос астрологу, он даст вам определенный от вет. Если вы отправитесь в Бенарес и зададите свой вопрос другому астрологу, он даст вам такой же ответ, потому что они оба справляются в одной астрологической книге. И в Калькутте вы получите такой же ответ. Таким образом, вы проникаетесь убеждением в том, что астрологи и в самом деле что-то смыслят в жизни, не могут же сговорить против вас три астролога, живущие в трех разных городах. Они не знакомы друг с другом и не знают о том, что вы задаете один и тот же вопрос раз ным астрологам. Вы можете проконсультироваться со всеми астрологами Индии и везде получите одинаковый ответ, потому что он взят из одной книги. Астрологи справляются в одном руководстве. Никому нет дела до звезд, никто ничего в них не понимает, здесь главное — как истолкует вопрос астрологическая книга.
В Раджпуре я преподавал в колледже санскрита. Один бандит предложил девуш ке выйти за него замуж. Этот опасный преступник совершил много преступлений, несколько раз сидел в тюрьме и по возрасту годился ей в отцы. Но он возжелал эту девушку. Он увидел, каким успехом пользуется Ганди, который постился до полу смерти и таким образом вынуждал людей подчинять ему.
Итак, этот житель Раджпура притащил к дому девушки кровать и объявил, что станет поститься, пока не умрет или пока девушка не выйдет за него замуж. Весь город судачил о нем. К кровати съехались все фотографы и журналисты Раджпура. Отец девушки испугался. Горожане стали пугать его: «Кто возьмет на себя ответ ственность за смерть этого человека?»
Но ее отец ответил так: «Какая гадость! Он мой ровесник, тем более преступник. Я не отдам за него свою дочь».
Я знал отца девушки и ее саму, ведь она училась в моем колледже. Девушка по просила отца обратиться ко мне за советом. Прежде я не был знаком с ее отцом. Он пришел ко мне и изложил всю историю. «Все предельно просто, — сказал я. — Най дите где-нибудь старую, увядшую проститутку».
«Как это?» — опешил отец девушки.
«Делайте, что я вам велю, найдите старую стерву и положите ее на другую кро вать перед домом, — посоветовал я. — Эта женщина должна горланить о том, что она будет поститься, пока не умрет или пока этот бандит не женится на ней. Боль ше ничего вам не поможет».
Бандит убежал вместе со своей кроватью прямо посреди ночи. Больше его никто не видел. И он уже не подступал к девушке со своими предложениями! Вот техно логия Ганди, невероятная религиозность.
В университете Раджпура я преподавал несколько месяцев. Как-то раз в этом го роде загорелся один дом. Раджпур расположен в засушливом районе, там каждый день случаются пожары. Загорелся дом совсем рядом с коттеджем, в котором я жил, и я выбежал на улицу. Тут я понял, что люди увлеченно разглядывают не по жар, а нечто другое.
Я протиснулся в толпе, чтобы посмотреть, что случилось. Дело в том, что одна женщина, которая лежала, разбитая параличом, уже три года, стремглав выскочила из дома, охваченного огнем. Он забыла о своем параличе! «Как тебе это удалось? — спросил ее какой-то человек. — Ты не могла бежать, ведь ты не в силах даже хо дить. Три года ты пролежала в постели». Женщина, услышав его слова, сразу же повалилась на землю.
Я пробрался через толпу и сказал этой женщине: «Попытайтесь осмыслить свою ситуацию, а она не так уж сложна. Хорошо, что ваш дом сгорел. По крайней мере, вы поняли, что не парализованы. Просто вы утратили волю к жизни». И я привел ее к себе домой.
У нее умер муж, и с того самого дня она лежала, разбитая параличом. Смерть мужа глубоко потрясла ее, так как в Индии потерять мужа значит потерять саму жизнь. Она не могла выйти замуж во второй раз. Эта женщина была молода, ей было не больше тридцати лет. И всю оставшуюся жизнь (может быть, пятьдесят лет) ей предстояло провести в одиночестве, бездетной.
Раньше она работала, убиралась в домах соседей и стирала чужую одежду, но в ее действиях не было энергии. Пока муж был жив, хотя и болел уже не меньше трех лет, она продолжала работать. Но она видела все признаки корой кончины мужа. Врачи скрывали от нее этот вердикт, но она сама видела, чем скоро закон чится болезнь мужа.
Ей удавалось найти силы, чтобы работать и кормиться с мужем. Но в день его смерти она заболела и вот уже: три года не вставала с постели, ее разбил паралич. Соседи приносили ей кое-какую еду, так она и жила. Она стала нищенкой. Я при вел ее к себе домой и стал объяснять ей ситуацию: «Если бы у вас действительно был паралич, тогда вы не смогли бы выбежать из дома, даже если бы огонь пере кинулся на вас. Паралич не обращает внимание на пожар, он ни за что не оставит вас даже на минуту».
Потом я попросил ее описать свои ощущения во время пожара.
«А я не знаю, что произошло, — пожала она плечами. — Я увидела, что в мебель горит, и забыла обо всем остальном. Я просто выбежала на улицу».
Так она осознала свою трудность. Она вспомнила свое прошлое, мужа при жизни и в миг смерти — все свои муки и страдания, а также предстоящие пятьдесят лет постылой жизни... И вся эта ужасная картина растаяла словно от вспышки мол нии! Она убежала из дома. Эта женщина оказалась здесь и сейчас. Пожар свел ее сознание в одну точку, а настоящий миг.
«Я скажу, что вам делать, — решил я. — Не обращайте внимание на болванов. Если в этой местности женщинам запрещают выходить замуж повторно, я приложу все усилия, чтобы вы переехали в другое селение. У меня друзья повсюду в Индии. Вы молодая и красивая женщина. Вы может снова выйти замуж и возродиться к жиз ни».
Сначала она отказывалась, потому что не хотела нарушать традиции, потрясать устои общества. Но я не из тех, от кого можно запросто отделаться. Если я что-то решил, то меня не избежать... Я стал заниматься только этой женщиной. Препода ватели и мои студенты спрашивали меня: «Зачем вы печетесь о ней? Она не хочет уезжать, забудьте о ней».
«Вовсе нет, — отвечал я. — Она хочет уехать, но ей не хватает мужества. Мне нуж но уговорить ее. Жизнь бросила мне вызов, я должен убедить ее. Не будет мне по коя, пока она не выйдет замуж и не повеселеет».
Через восемь дней, не больше, я все уладил. У меня был слуга. Он видел, что я бьюсь впустую, и однажды утром сказал мне: «Господин, вам приходится туго, поэтому я не сплю. Если хотите, я готов помочь вам».
«Ты отвечаешь за свои слова?» — спросил я.
«Если вы велите мне прыгнуть в колодец, я так и поступлю, — ответил он. — Я не хочу видеть ваши мучения. Говорите, что делать».
Тогда я поженил эту женщину и своего слугу. Чтобы защитить ее от горожан, я поселил ее в своем доме вместе с ее новым мужем. Она же была замужем за моим слугой, поэтому я сказал ей: «Живите в моем коттедже».
Я один жил в одном из просторных домов, которые правительство предоставляет профессорам. «Живите долго и счастливо, — сказал я им. — Я одинок. Пусть весь дом будет принадлежать вам, а сам я ограничусь своей комнатой. Не смущайтесь».
И женщина расцвела. Когда я спустя полгода уезжал из Раджпура, она совершен но преобразилась, а ее новый муж был счастлив.
Слуга признался мне: «Я женился на ней из сострадания и из сочувствия к вам, ведь вы могли заболеть после всех этих переживаний. Но она оказалась драгоцен ностью. Я полюбил ее и всю оставшуюся жизнь буду благодарен вам, ведь прежде я даже не помышлял о своей женитьбе. Я беден и с трудом зарабатываю себе на хлеб. Как мне жениться, завести детей, содержать дом? Но вы разрешили все мои трудности».
«Живите в этом доме, — посоветовал я. — Я поговорю со следующим профессо ром, который поселится здесь, и объясню ему вашу ситуацию. Он тоже одинок, поэтому не думаю, что вы столкнетесь с затруднениями. А если что не так, тогда я просто останусь. Сначала я постараюсь уговорить его оставить вас здесь на посто янное жительство, а потом уеду».
Но профессор дал согласие уже во время телефонного разговора: «Раз такое дело, пусть живут, а я ограничусь комнатой, как и вы, ведь я тоже одинок».
«Прекрасно! — обрадовался я. — Вы будете жить в городке лет пять-шесть, а я не могу остаться. В ином случае мне пришлось бы просить правительство позволить мне жить здесь. Дело в том, что мне дали неправильное направление. В здешнем колледже для меня нет работы, потому что у меня другая специализация. По боль шому счету, студентам мои знания ни к чему».
Профессор, которому предстояло поселиться в доме вместо меня, задал мне во прос: «Как быть?»
«Просто живите в свое удовольствие, — ответил я. — А я тоже буду радоваться. Пусть чиновники сами во всем разберутся, вам суетиться не надо. Правительство прислало вас, пусть оно и думает, как быть».
Чиновники вспомнили обо мне спустя шесть месяцев, какой пустяк. И тогда я уже не мог оставаться в колледже, поэтому попросил профессора поселиться в мо ем доме. Он оказался замечательным человеком. Спустя два года я снова приехал в университетский городок и увидел, что он относится к моему слуге и его жене еще более деликатнее, чем я. Супруги были счастливы и ни о чем не жалели.
«У вас еще случались приступы паралича?» — спросил я жену моего слуги.
«Нет! — махнула она рукой. — Больше ни разу. За два года я не заболела даже ан гиной. Я вообще больше не болею».
Коллеги
Мои коллеги (когда я был студентом или сам читал лекции в университете), все гда чувствовали, что я не принадлежу к их поколению.
Однажды я случайно вошел в комнату отдыха в университете. В углу комнаты я увидел незанятый стул. И я сел на этот стул. Потом я всегда удивлялся, что на нем никто не сидит.
«В чем дело?» — спросил я какого-то технического работника.
И он объяснил: «Как только вы сели на этот стул, всем расхотелось сидеть не только на нем, но и на ближайших стульях. Никто не хочет беспокоиться вас. Ни кто не хочет спорить с вами. Люди боятся вас».
«Как странно! — удивился я. — От меня никто не видел ничего дурного!»
Старый работник усмехнулся: «Вы безвредный, но у вас с местными преподава телями нет общей темы разговора. Они профессора, но все равно болтают о сту дентках, сплетничают... Они постоянно советуются, как бы подложить свинью коллеге. Они вечно интересуются политикой, университетскими дрязгами. Но в вашем присутствии они не станут заводить такие разговоры, они постесняются».
Очень редко кто-нибудь подходил ко мне и спрашивал: «Можно мне посидеть рядом с вами?» «Это общая комната отдыха, — отвечал я. — Стулья мне не принадлежат».
«Каким-то образом вы занимаете три стула слева и три стула справа, — отвечали мне. — Получается, что вы сидите сразу на семи стульях. Люди сторонятся вас. Мне тоже лучше поберечься. Но сегодня все стулья заняты. Мне неудобно беспокоить вас, но нельзя ли мне присесть ненадолго?»
«Сидите где угодно! — восклицал я. — А если вам хочется поболтать о любовных похождениях, то я к вашим услугам!»
«Нет, — съеживался профессор. — Я не хочу ни о чем разговаривать с вами. Мне просто хочется немножко посидеть в тишине».
«Отлично! — говорил я. — Именно этому я учу людей: сидеть в безмолвии».
Стоит в обществе появиться одному единственному необусловленному человеку, и он становится эпицентром внимания. Куда бы он ни отправился, повсюду он но сит свою уникальность. И приблизиться к нему смогут очень немногие люди.
Вы не найдете мою фотографию в университетском альбоме. Декан пригласил меня позировать вместе с моими коллегами для ежегодного фотоснимка всей ка федры философии, а я ответил ему: «Вы такой старый! Неужели вы до сих пор ин тересуетесь фотографиями?»
С тех пор меня фото-сессии меня никто не приглашал. Они сами прекрасно по нимали, что ведут себя как дети. А декану было почти шестьдесят лет. Зачем ему фотографироваться?
Однажды я встретил своего преподавателя Ранада. Он постарел и находился уже в пенсионном возрасте. «Может быть, вы помните студента, который заслужил сто очков, но вы дали ему всего лишь девяносто девять баллов?» — спросил я.
«Конечно, помню, — отозвался Ранад. — Такой случай был в моей жизни лишь раз. Я никогда не ставил студентам больше тридцати трех баллов. Вы и есть тот самый студент?»
«Да, — ответил я. — Я пришел сказать вам, что ваша принципиальность ничего не доказала мне. Вам следовало дать мне сто баллов. Чего вы боялись? Вы испугались того, что люди заподозрят вас в том, что вы мне покровительствуете? Вы даже не знали меня».
«Никто со мной так не разговаривает, — опешил профессор. — Я старый, больной профессор с большими заслугами».
«Не важно, — отрезал я. — Моя низкая оценка показала вашу слабость».
«Вот чудак! — удивился Ранад. — Никто не спорит со мной. Прошло уже десять лет. Разве теперь я что-то могу изменить?»
«Вы можете хотя бы извиниться», — подсказал я.
Рядом с Ранадом сидело не меньше двенадцати профессоров. Ранад стал для них ходячей святыней, вокруг него сбивались в стаи местные эрудиты. Все они были потрясены моими словами.
«Не обращайте внимание на этих болванов, — посоветовал я. — Именно из-за них вы отняли у меня один балл».
Профессор Ранад поднял на меня глаза и сказал: «Простите меня. Я публично признаю свою ошибку. Вы действительно заслужили сто баллов».
«Вот теперь я вас прощаю», — заключил я.
Как-то раз я читал лекцию в университете Аллахабада. Ранад ни разу не прихо дил слушать докладчиков, но когда я вошел в зал, то сразу же увидел, что он сидит в первом ряду. Зрители удивлялись тому, что профессор Ранад пожаловал на лек цию. Я обрушился на образовательную систему и на поддерживающих ее профес соров.
Ранад внимательно слушал меня. Когда я покинул сцену, он подошел ко мне и сказал: «Молодец, сынок». Ему было тогда почти девяносто лет. «Ты прав, — горя чо поддержал он меня. — Нам не хватило мужества для борьбы. Все мы знаем, что наша образовательная система порождает лишь мелких служащих, секретарей, почтовых работников и станционных смотрителей. Я полностью согласен с тобой».
Знаменитый индийский философ доктор Ранад был самым уважаемым и образо ванным ученым-логиком. Он был профессором философии университета Аллаха бада. В те времена кафедра философии аллахабадского университета стала лучшей среди всех индийских университетов, а в Индии почти тысяча университетов.
Я увиделся с Ранадом за несколько дней до его смерти. Он стал совсем дряхлым, но люди по-прежнему приезжали к нему со всех уголков Индии. Да что там Ин дии! К нему ехали со всего мира. Люди хотели получить у него ответы на свои во просы.
Я сидел рядом с профессором Ранадом. «О чем ты хочешь спросить меня?» — по интересовался он.
«Не знаю», — пожал я плечами.
«Тогда зачем ты приехал ко мне?» — удивился он.
«Просто посмотреть на вас и на людей, которые с утра до вечера топчутся в ва шей приемной», — ответил я.
В течение шести часов я наблюдал за тем, как он работает. Ему задавали абст рактные вопросы. Например люди спрашивали: «Есть ли Бог? Есть ли душа? Есть ли жизнь после смерти?» А Ранад отвечал.
Спустя шесть часов я сказал ему: «Вы стар, а я еще слишком молод. Возможно, я стану говорить не очень деликатно, но мы можем больше никогда не встретиться. Простите меня, если мои слова покоробят вас. Вы зря растратили свою жизнь. И за эти шесть часов я понял, на что именно вы выбросили свою жизнь. Я не услышал ни одного вопроса и ни одного ответа о самой жизни. Люди приезжают к вам изда лека, и вы прожили долгую жизнь, но мне кажется... Не думайте, что я проявляю к вам неуважение. Я откровенничаю с вами как раз из-за того, что очень уважаю вас. Вам осталось не так уж долго жить, хотя бы в оставшуюся часть жизни займитесь чем-нибудь настоящим».
Он был потрясен, потому что прежде никто не говорил ему ничего подобного. Но он был честным человеком и сказал: «Я стар, а ты еще молод, и все же ты прав».
Главный вопрос заключается не в том, есть ли жизнь после смерти, а в том, по-настоящему ли вы живы до смерти.
Путешествия по Индии
Я объездил всю Индию. За десять или пятнадцать лет жизни я объездил столько мест, сколько другие люди не объездили за две-три жизни. Я общался с таким ко личеством людей за десять или пятнадцать лет жизни, сколько встречается вам за десять или пятнадцать жизней. С утра до ночи я колесил по всей Индии.
Я ни на минуту не мог остаться в одиночестве. Мне приходилось то и дело воз вращаться домой, в Джабалпур и запираться в своей комнате. Джабалпуру со мной не повезло. Я ездил по всей Индии и повсюду встречался с людьми, но только не в Джабалпуре. Этот город стал моей горной пещерой. Когда я приезжал в Бомбей,
Дели или Пуну, люди спрашивали меня, зачем я без особой надобности постоянно возвращаюсь в Джабалпур. Я проводил где-нибудь двенадцать или пятнадцать дней, а потом на три-четыре дня возвращался в Джабалпур. Затем я снова куда-нибудь ехал. Прямой нужды в поездках в Джабалпур у меня не было. Я мог бы из Пуны отправиться в Бомбей, из Бомбея в Дели, из Дели в Амритсар, из Амритсара в Шринагар. С какой стати мне сначала ехать в Джабалпур, а потом, через не сколько дней, еще куда-нибудь?
Джабалпур был моей горной пещерой. Там я жил в полном одиночестве. А когда я не смог оставаться один даже в этом городе, мне пришлось уехать.
Путешествуя по Индии, я часто передвигался на поезде, на самолете, в машине. А отдыхал я только в поезде. Как только я выходил из поезда, мне уже не было по коя, так как каждый день у меня было пять-шесть встреч в колледжах, университе тах, с друзьями, журналистами, меня приглашали на пресс-конференции. И я уже не мог отдыхать. Оставалось отдыхать лишь в поезде. После двадцати лет посто янных разъездов я уже не мог уснуть без шума поезда, звона станционных смотри телей, крика лоточников. Представляете? Я даже записал весь этот шум на магни тофон и слушал его дома. Тогда мне удавалось крепко выспаться. Как только я за сыпал, магнитофон тотчас же убирали. Иначе меня мучила бессонница, ведь два дцать лет — немалый срок, и я привык слушать грохот колес.
Я сплю с тремя подушками. Две подушки я располагаю слева и справа, а на тре тью кладу голову. Во время поездок мне приходилось брать с собой три большие подушки, и для них отводился самый большой чемодан. Иногда какой-нибудь че ловек при мне открывал мой самый большой чемодан и с изумлением созерцал эти подушки. «Неужели ты завел особый громадный чемодан лишь для трех поду шек?» — спрашивали меня.
«Я не могу спать без двух боковых подушек, — отвечал я. — Благодаря ним я креп ко сплю. Если я лишусь их, то буду спать с трудом. Всю ночь мне не будет хватать боковых подушек».
Я много лет ездил по Индии, и мне приходилось ждать поезд на платформе.
Однажды впервые в моей жизни поезд пришел вовремя. В Индии это сенсация. Такого просто не бывает. Я так удивился и почувствовал такую благодарность к машинисту, что пошел к нему и сказал: «Впервые в моей жизни поезд пришел во время. Наверно, вы лучший машинист в Индии».
«Не смущайте меня», — попросил машинист.
«А что тут такого?» — не понял я.
«Это вчерашний поезд, — объяснил машинист. — Он опоздал на двадцать четыре часа».
Когда я услышал о таком чудовищном опоздании, то всплеснул и закричал. Не подалеку стоял начальник станции. «Я регулярно езжу по стране вот уже двадцать лет, — сказал я ему. — Если поезда так кошмарно опаздывают, тогда зачем публико вать расписания?»
«Неужели вы сами не можете понять? — отозвался начальник. — Без расписания мы не сможем определить, насколько опоздал поезд».
«И то верно, — согласился я. — Мне это в голову не приходило».
«Тогда все перепутается, — просвещал меня начальник. — Расписание публикуют для того, чтобы люди знали, насколько поезд опоздал».
Однажды я ждал поезд, и репродуктор постоянно объявлял: «Поезд опаздывает на час... два часа», и так далее. Я не верил своим ушам. Дело в том, что сначала он опаздывал на час, потом на два часа, потом на четыре часа.
«Я не могу понять, этот поезд приближается к нам или удаляется от нас? — задал ся я вопросом. — Если он опаздывал на час, то почему теперь он опаздывает на че тыре часа?»
Я пошел к начальнику станции и спросил его: «В каком направлении движется поезд?»
«Не сердитесь, — попросил он. — Из соображений личной безопасности мы не мо жем объявить, что поезд опаздывает на сорок восемь часов, ведь тогда пассажиры убьют нас. Поэтому мы решили открывать правду частями. Тогда люди будут спо койны, ведь поезд опаздывает лишь на час или на два часа. Такими отрезками мы покроем все сорок восемь часов».
«Я ценю ваше великое сострадание, — сказал я. — Иначе у пассажиров случались бы сердечные приступы. Вы поступили правильно».
Иногда поезда опаздывали и на шестьдесят часов. Я сидел на вокзале и слушал, как репродуктор объявляет: «Поезд опаздывает на час... на два часа». Так может быть лишь в Индии, в которой люди учатся жить неспешно. Никто никуда не торо пится. Люди полагают, что опоздание поезда предопределено судьбой, что ничего исправить нельзя.
Двадцать лет я ездил по Индии и часто в поезде наблюдал за тем, как пассажиры поезда или самолета открывают свои чемоданы, заглядывают в них, потом снова закрывают, как будто там для них устроили какую-то выставку. Им просто нечем было заняться. Люди открывали в поезде окно, потом снова закрывали, ложились на диван и закрывали глаза, потом снова открывали их.
Если вы едете в индийском поезде, то от Бомбея до Калькутты вам придется ехать сорок восемь часов. Я входил в свое купе, снабженное кондиционером. Чаще всего я ехал один, но иногда у меня был попутчик, потому что купе было рассчи тано на двух пассажиров. Я сразу же называл свое имя, потом имя моего отца, имя деда, а также откуда я родом, даже если меня ни о чем не спрашивали. Моих по путчиков поражал мой подход. «Я просто заранее рассказываю вам историю своей жизни, чтобы вам не пришлось ни о чем расспрашивать меня», — пояснял я.
Затем я удобно располагался на диване, а мой попутчик сидел напротив и с по дозрением разглядывал меня.
«Мне просто хотелось бы, чтобы вы помолчали, — растолковывал я ему суть дела. — Я рассказал вам свою автобиографию, мне больше не о чем говорить!» Потом я разглядывал своего соседа все двое суток. Если же он порывался заговорить, я сра зу же напоминал ему о том, что мы уже обо всем поговорили. Тогда он начинал чем-нибудь заниматься. Он повторно от начала и до конца читал газету, вплоть до колонки с выходными данными, а потом снова глазел на меня.
Несколько раз пассажир вызывал проводника и просил переселить его в другое купе.
«Но почему? — недоумевал проводник. — У вас замечательный спутник. Я знаю его, ведь он часто ездит по железной дороге. Он замечательный человек. Оставай тесь».
«Мне все равно, хороший он или плохой, — стонал мой сосед. — По сути, он слиш ком хорош. Прошу вас, переселите меня в другое купе, в котором люди разговаривают! Этот человек опасен. Он все время смотрит на меня не моргая, и я потею от страха. Сегодня утром я уже три раза принял душ без всякой причины. Я иду в ванную комнату только для того, чтобы не видеть его. Я решаю принять душ, что бы отдохнуть от него хотя бы несколько минут».
Но двое суток срок немалый... Пассажир начинал осознавать свою неврастенич ность, ведь он без всякой надобности открывал и закрывал окно, ложился на диван, вертелся. А я все это время смотрел на него! Потом он забирался на верхнюю пол ку. Я поднимал руку, чтобы он все время видел ее, потому что я не мог сказать: «Я здесь. Вы продолжаете вести себя безумно».
Однажды я ехал в одном купе с женщиной. В соседнем купе ехал ее муж или друг. На каждой станции он приходил к нам. Он приносил ей мороженое, конфеты и еще что-нибудь.
«Кто этот человек?» — спросил я свою спутницу.
«Муж», — ответила она.
«Не может этого быть!» — воскликнул я.
«Откуда вы знаете?» — струсила женщина.
«Мужья так себя не ведут, — объяснил я. — Он приходит к вам на каждой станции! Если муж едет в другом купе, то он придет к жене лишь на конечной станции, если вообще появится. А вам повезло, ведь на каждой станции этот мужчина приносит вам подарки».
«Вы правы, — потупила она взгляд в пол. — Это не муж, а друг».
«И сколько лет вы вместе?» — поинтересовался я.
«Около семи», — ответила она.
«Не может этого быть!» — снова воскликнул я.
«Откуда вы знаете?» — еще больше струсила женщина.
«Семь лет это слишком долгий срок, — рассудил я. — Медовый месяц заканчивает ся через две недели. А у вас, по-видимому, как раз медовый месяц».
«Вы меня шокируете, — призналась она. — Мы действительно решили устроить что-то вроде медового месяца. Мы знакомы всего лишь неделю».
Каждый человек скучает, когда остается наедине с самим собой. Поэтому когда Будда говорит: «Когда я сидел безмолвно, то ощутил свое присутствие, и на меня снизошло блаженство», мы слушаем его, но не верим ему. Может быть, он просто исключение из правил. Дело в том, что когда вы сидите безмолвно, то лишь ску чаете.
Однажды со мной произошел странный случай. Я ехал в купе, в котором были четыре полки. Когда я зашел в купе, то не поверил своим глазам. На полках лежали три совершенно одинаковых человека. Потом я узнал, что они близнецы-тройняшки. И они храпели... Тут я вспомнил о том, что весь мир есть иллюзия, майя. Но они так громко храпели, что философия мне уже не помогала. Причем они храпели очень гармонично. Сначала храпел один близнец, а два оставшихся помалкивали. Затем подключался второй, он храпел еще громче. Потом вносил свою лепту третий, еще громче. Так они и храпели, по очереди. Я попал в замкну тый круг.
Посреди ночи мне надоело слушать эту музыку, и я решил что-нибудь предпри нять. Я начал сознательно храпеть. Мой рев перебудил всех близнецов. Они стали таращиться на меня. «Что с вами? — спросили они. — Вы не спите, но все равно громко храпите».
«Если вы не перестанете храпеть, тогда я всю ночь буду сотрясать это купе своим храпом», — пригрозил я.
«Вы хотя бы глаза закройте, — попросили они. — У нас душа в пятки ушла».
«Тогда сделайте, как вам велят, — сказал я. — Мне вы не давали спать несколько часов. Прекратите свою симфонию!»
«А что мы можем сделать? — растерялись братья. — Мы тройняшки. Если один из нас что-то делает, то оставшиеся двое копируют его поведение. У нас одинаковые привычки. Мы все храпим! И мы ничего не можем изменить».
Я оставался непреклонным: «Тогда я стану так громко храпеть, что вы не сможе те заснуть. И всю ночь будут бодрствовать пассажиры в соседних купе».
«Лучше мы больше не будем спать, — решили братья. — Мы почитаем газеты. Вы поступайте, как хотите, только мы очень просим вас не храпеть с открытыми гла зами. Вы можете закрыть глаза и храпеть, к этому мы привыкли. Если же вы не хотите храпеть, тогда можете открыть глаза и заниматься чем угодно. Мы постара емся не храпеть, но вам следует учесть, что мы не в силах контролировать храп. Во сне человек все равно забывает о своих решениях».
«Мне это известно, — кивнул я. — Но я устал. Мне предстоит ехать с вами целые сутки, а вы еще только начали храпеть. Лучше сядьте и почитайте что-нибудь». Я дал им книги, сказав: «Читайте их, а я посплю. И запомните, что если кто-нибудь из вас станет храпеть, я устрою ему взбучку». И этим беднягам пришлось всю ночь читать книги, которые они совсем не понимали.
Утром я проснулся и сказал им: «Теперь вы спите. Я пойду в ванную комнату. Можете храпеть во всю глотку. Шум воды поглотит ваш храп. Я пробуду в душе максимально возможное время. Храпите на здоровье!»
Но я никого не осудил. Более того, эта история повеселила меня. Эти ребята раз дражали меня, но они были потешными.
Я часто ездил в Удайпурский лагерь медитации. Из Джабалпура, в котором я жил, мне приходилось покрывать неблизкий путь. Я ехал тридцать шесть часов, потому что тогда еще не было авиации.
В Джабалпуре был аэропорт, но он был военным. Гражданских лиц самолеты не перевозили. Теперь этот аэропорт стал гражданским.
Итак, мне приходилось ездить на поезде и делать множество пересадок. Сначала я делал пересадку в Катни, потом в Бине, потом в Агре. Затем я делал пересадку в Читтаургаре. Город Аджмер расположен совсем близко от Читтаургара. Аджмер это один из оплотов мусульман, поэтому в этом поезде всегда было много мусуль ман. Поезд стоял на станции целый час в ожидании прибытия другого поезда, пас сажиры которого должны были подсесть к нам и поехать в Удайпур.
Поэтому я всякий раз прогуливался по платформе. Все мусульмане садились в ряд и начинали молиться. А я веселился. Например, однажды я подошел к кому-то из них и сказал: «Поезд тронулся». Бедняга вскочил, рассердился на меня и закри чал: «Ты помешал мне молиться!»
«Я никому не мешаю молиться, — возразил я. — Так молюсь я. Просто я всей ду шой желаю, чтобы поезд поехал дальше! Я вообще не разговаривал с вами. Я даже имени вашего не знаю».
«Вы произнесли эту фразу прямо посреди моей молитвы», — надулся он.
«Вы не молились, — сказал я. — Я следил за вами и видел, что вы постоянно по глядываете на поезд».
«Это верно», — смутился он.
Точно так же я поступал с другими молящимися пассажирами. Я подходил к ко му-нибудь и говорил: «А поезд-то уходит». Он вскакивал и кричал: «Как вы смее те? У вас религиозный вид, но вы мешаете людям молиться!»
«Я никому не мешаю, — отвечал я. — Я просто молюсь Богу, чтобы он как можно быстрее дал нашему поезду зеленый свет».
Что представляют собой ваши молитвы? Вы вымаливаете у Бога разные вещи и события. Молитвы превращают вас в нищего, а медитация превращает вас в импе ратора. Все равно никто не услышит ваши молитвы, никто не ответит на них. Все религии обращают вас к внешнему миру, чтобы вы не осознавали внутренний мир. Молитва обращена вовне. Бог где-то вне вас, и вы кричите что-то ему. Но так вы лишь удаляетесь от себя.
Всякая молитва лишена религиозного духа.
Однажды я ехал из Бомбея в Калькутту. Поезда оказалась долгой, но мне больше нравятся поезда, чем самолеты, потому что я мог отдыхать только в них. Из Бомбея в Калькутту на поезде нужно ехать двое суток, и это на скором поезде. Поэтому я надеялся отдыхать все это время, потому что в Калькутте мне предстояло не мень ше пяти встреч в день, отдыхать там будет некогда.
Когда я вошел в купе, оборудованное кондиционером, то увидел там другого че ловека. Купе было двухместным. Наверно, этот человек видел, что творилось за окном. Провожать меня пришли сотни людей. Они принесли множество букетов роз и цветочных гирлянд. Наверно, он заметил меня в окно.
Я не знаю, как в западных странах, а в Индии поезда устроены так, что из купе можно видеть все, что делается за окном, а заглянуть с улицы в купе невозможно. Поэтому я не подозревал, что за мной следят. Я стоял на платформе в окружении толпы. Но так много людей кланялись мне и вешали на меня гирлянды, что он принял меня за какого-то великого религиозного деятеля.
Как только я вошел в купе, он тотчас же упал на пол, коснулся моих ног и поце ловал их. «Я всегда искал великого религиозного учителя, — сказал он. — Может быть, вы станете моим мастером?»
Он был из касты брахманов. «Ладно, я великий мастер, — ответил я. — Но дело в том, что я мусульманин».
«Да простят меня боги! — перепугался брахман. — Я целовал вам ноги!»
«Сходите в ванную комнату и примите там душ», — посоветовал я. — Что я могу сделать? Вы ни о чем не спросили меня, а просто повалились на пол, обняли мои ноги и стали целовать их. Я с радостью предупредил бы вас, но вы не дали мне ни секунды».
Брахман бросился в ванную комнату и стал поливать себя водой, ведь в Индии брахманы составляют высшую касту индуизма, они становятся браминами, свя щенниками. Они не считают для себя правильным даже просто прикоснуться к ко му-либо.
Потом брахман возвратился. У него был несчастный вид, хотя он и принял душ. «Я пошутил! — засмеялся я. — Как вы не поняли это? Разве вы не видели, что меня окружали индуисты?» Дело в том, что в Индии легко определить касту и вероиспо ведание любого человека. У мусульман одни шапки и одежда, а у индуистов дру гие. Различать людей разных религий не трудно.
«Вы зря обливались водой», — улыбнулся я.
Он снова упал на пол и стал чмокать мои ноги еще неистовее. «Я подозревал, что вы пошутили, когда принимал душ... Я видел, что вы не похожи на мусульманина. С моей души упал камень, иначе я промучился бы всю оставшуюся жизнь».
«Всю жизнь вы будете жить как в аду, — помрачнел я. — Неужели вы не заметили мою бороду?»
«Что вы хотите этим сказать?» — задрожал брахман.
«Вы прекрасно меня поняли, — погрозил я ему пальцем. — Я и в самом деле му сульманин».
Брахман снова бросился в ванную комнату, а потом сказал проводнику: «Я про шу вас перевести меня в другое купе. Этот человек всю ночь не будет давать мне спать. Он называет себя то индуистом, то мусульманином».
«Но что с ним поделаешь? — развел руками проводник. — Пусть называется как угодно. Вы купили билет на это место. Спите в мире и покое».
Я вышел из купе. «Я ему не докучаю, — сказал я проводнику. — Но он почему-то решил, что я мусульманин».
«С какой стати? — удивился проводник и повернулся к брахману. — Это не так. Я знаю этого господина».
«Вы успокоили меня», — с облегчением вздохнул брахман.
Я так замучил его, что в конце концов он закричал: «Я ваш ученик, к какой бы религии вы ни принадлежали! Меня больше не интересуют различия между индуистами и мусульманами. В вас пребывает религиозный дух!»
Просто медитируйте и будьте осознанными. Постепенно вы перестанете делать предпочтения. Возникнет ответственность иного рода, ее уже не будут навязывать извне, она станет вашим цветением.
Когда-то я учился водить машину. Моего инструктора звали Маджид, он был му сульманином. Он слыл одним из лучших водителей города. Я пришелся ему по душе, поэтому он решил учить меня ездить на машине.
«Мне не нравится, когда меня учат, — предупредил его я. — Вы просто неспешно поезжайте, а я буду следить за вашими действиями».
«Как это?» — не понял он.
«Я учусь, наблюдая, — объяснил я. — Учитель мне не нужен».
«Но такой метод обучения опасен! — воскликнул Маджид. — Так учатся ездить на велосипеде. Тогда вы просто упадете или стукнете кого-нибудь, да и только. Но на машине вы расшибетесь в лепешку».
«А я опасный человек, — заявил я. — Поезжайте медленно, рассказывая мне, где находятся педали сцепления, тормоза и газа. Вы будете ехать медленно, а я буду идти рядом с машиной и наблюдать за вашими действиями».
«Если ты настаиваешь, я согласен, — сказал он. — Но мне как-то не по себе. Если вы станете учиться ездить на машине, как на велосипеде, — ничего хорошего не по лучится».
«Поэтому я постараюсь наблюдать как можно пристальнее», — заключил я.
После этого я попросил Маджида начать урок. И я поступал точно так же, как во время урока езды на велосипеде.
Я поехал быстро. Мой инструктор Маджид не поспевал за мной. Он бежал и кри чал: «Тормози!» А в том городе не было знаков ограничения скорости, потому что на улицах индийских городов запрещено ездить со скоростью выше пятидесяти пяти миль в час. Знаки расставлять не нужно, так как все горожане знают этот за кон.
Но Маджид струхнул не на шутку. Он бежал за мной. Маджид был высоким, он занимал первые места в марафонах. Наверно, он мог стать чемпионом всей Индии и получить право выступать в олимпийских играх. Он старался изо всех сил, но скоро остался далеко позади.
Когда я приехал назад, он сидел под деревом и молился Богу о моем благополуч ном возвращении. Я остановил машину, чуть не коснувшись бампером его спины, и он вскочил, забыв о своей молитве.
«Не волнуйтесь, — сказал я. — Я усвоил ваш урок. Чем вы здесь занимались все это время?»
«Я бежал за вами, но сильно отстал, — объяснил он. — Потом я подумал, что те перь помочь вам может лишь Аллах, ведь вы не умеете водить машину. Вы впер вые сели за руль и поехали куда-то. Как вам удалось вернуться?»
И я объяснил ему: «Я не научился поворачивать, потому что вы ехали по прямой, а я шел рядом с вами. Поэтому мне пришлось объехать по кольцевой дороге вокруг всего города. Я не умею поворачивать, давать сигналы, потому что вы ничего этого не делали. Но мне удалось справиться с машиной. Я ехал вокруг города так быст ро, что другие автомобили просто бросались передо мной врассыпную. И вот я снова перед вами».
«Вас спас Аллах!» — торжественно произнес Маджид.
«Не нужно приплетать Бога», — сказал я.
Иногда в стрессовой ситуации открываются редкостные возможности.
Как-то раз я с приятелем попал в аварию. Наша машина упала с моста высотой в двадцать футов и перевернулась. На протяжении нескольких лет до этого событию я рассказывал этому своему приятелю о медитации, а он был очень образованным ученым. Но он всякий раз отвечал: «Что бы ты ни говорил, я все равно не верю в состояние ума без мыслей. Как такое возможно?» И тут он начинал аргументиро вать... Разумеется, здравый смысл в его позиции присутствовал. Разве может ум обходиться без мыслей? Необходимо наполнить его каким-то содержанием, чтобы ум о чем-то размышлял. Это очень рассудочный подход.
Сознание может существовать лишь в привязке к чему-то. Как можно осознавать ничто? Само слово «сознание» имеет значение осознания чего-то. Необходимо содержание для вашего осознания. Между сознанием и содержанием есть прямая связь. В разумности моему приятелю не откажешь. И все-таки бывает ум и без мыслей. Я пытался растолковать ему суть дела, но у него был слишком косный ум. Однако в тот памятный день он изменил свое мнение!
За несколько секунд до аварии он ясно осознал, что сей участи нам не избежать. Мы ехали под гору, и тут у машины отказал тормоз. Еще за несколько секунд до катастрофы мы поняли, что перевернемся, потому что машина не слушалась педа ли тормоза. Машина катилась вниз по инерции и под собственным весом. Теперь уже ничего нельзя было поделать. А уклон был очень крутым! На несколько се кунд мой приятель вообще перестал мыслить, потому что в такой странной ситуа ции мыслить невозможно. О чем думать?
Вы не можете продолжать излучать свои обыденные мысли, потому что в такой момент они слишком банальны. Внизу вас ждет смерть. Еще несколько секунд — и вас не будет! Такого потрясения достаточно для того, чтобы остановить процесс мышления. Когда мы перевернулись, я вылез из машины и стал вытаскивать его из машины, а он смеялся. «Так ты доказываешь свою правоту? — спросил он. — Неу жели нельзя было найти более простой способ? Твой метод слишком опасен!»
Мы не пострадали. Мы попали в смертельно опасную переделку, наша машина вся помялась, но у моего приятеля случился проблеск. С тех пор он уже никогда не спорил со мной о безмолвии ума, он познал его на собственном опыте. Тот случай произвел в его жизни грандиозную революцию. Он радикально изменил свой образ жизни.
Вообще-то машиной управлял шофер, а мой приятель сидел сзади рядом со мной, мы были просто пассажирами. Но он увидел суть: сознание может существовать без содержания. Поэтому авария стала для него благословением. Я поблагодарил шофера, ведь он легко научил моего приятеля тому, что я не мог внушить ему мно го лет!
Если бы он умер в тот миг, то переродился бы на более высоком уровне. В тот миг все было благостно, даже смерть, потому что люди, пребывающие в состоянии не-ума, умирают в сатори. Он уцелел, но преобразился. С тех пор мой приятель больше никогда не спорил, он отказался от всякой аргументации. Он словно ро дился заново.
Итак, авария пошла ему во благо. Когда-нибудь во время глубокой медитации случится то же самое. Проблеск будет примерно таким же, только на более высо ком уровне. Возможно, здесь имеется некий парадокс, ведь на одном уровне вы бессознательны, тогда как на другом остаетесь сознательными. Так еще лучше, потому что вы продолжаете воспринимать происходящее. Тело немеет и отключа ется, как и ум, но вы все еще в сознании. Вы по-прежнему присутствуете, парите как пространство. Вы больше не отождествляете себя с телом и умом... Вы почти святой дух!
Такие ощущения бывают. Именно так я чувствую себя.
Я никогда не забуду такую историю... В Ахмедабаде я часто останавливался в доме Джаянтибхая. Нам приходилось переходить реку. Когда мы въезжали на мост, Джаянтибхай нажимал на педаль газа. Перед мостом был установлен рек ламный щит, на котором было написано: «Живите бодрее. Пейте "Золотой Чай"».
«Зачем ты так гонишь? — спросил я как-то раз Джаянтибхая. — На мосту ты всегда жмешь на педаль газа».
И он объяснил: «Я просто вижу надпись "живите бодрее" и поневоле прибавляю скорость».
Прежде чем поселиться в Бомбее, мне приходилось два-три раза в месяц приез жать в этот город. Дело в том, что главный офис находился в Бомбее, и основная работа проводилась там. В Бомбее у меня появилось множество поклонников. Ра зумеется, все самые умные индийцы живут в Бомбее. Обо мне узнали тысячи лю дей. Однажды один мой саньясин, его звали Харшад... Тогда я еще не давал по священие, он теперь он саньясин. Он возил меня и однажды в шутку остановил машину перед небольшим рестораном и сказал: «Раджниш, не желаете ли сходить в ресторан поесть мороженое?»
А я очень любил мороженое. Сказать правду, я до сих пор люблю мороженое, хо тя здесь его не сыщешь.
«Замечательная мысль!» — обрадовался я.
Но Харшад перепугался. Он просто пошутил. Потом он признался мне, что пола гал, будто религиозный человек откажется зайти в ресторан, где танцуют полуго лые женщины.
«Вы шутите?» — промямлил он.
«Вовсе нет! — воскликнул я. — Открой мне дверь, это же моя последняя жизнь. Потом у меня уже не будет ресторанов и мороженого. Я не хочу терять последнюю возможность».
Харшад замялся. «Чего ты ждешь?» — спросил я.
«Но если вас кто-нибудь узнает в ресторане...», — начал
«Об этом позабочусь я», — сказал я.
«Скандалом дело не окончится, — продолжил Харшад. — Люди убьют меня. Они скажут, что именно я привел вас туда, ведь иначе вы не нашли бы этот ресторан. Они скажут, что мне поручили увезти вас с религиозного собрания не для того, чтобы я потащил вас в ресторан».
«Не беспокойся, — успокоил я его. — Я защищу тебя. Я скажу людям, что сам на стоял на том, чтобы войти в это здание, так как увидел надпись "Ресторан" и решил узнать, что там происходит».
«Хорошо, — согласился он. — Но вы все-таки принесете мне неприятности».
«Довольно болтать, — отрезал я. — Пойдем».
Мне пришлось войти в ресторан первым, а Харшад прокрался за мной. В зале был установлен кондиционер, но он вспотел.
«Харшад, — сказал я ему, — Твое имя переводится как радость. Не глупи, давай повеселимся».
Но случилось именно то, чего боялся мой шофер. Управляющий рестораном ус лышал меня, подбежал ко мне и бухнулся на колени. Харшад был готов дать стре кача. Мы наблюдали немую сцену. Даже танцовщица, исполняющая стриптиз, пе рестала танцевать. Все люди замерли. Когда Управляющий рестораном стал отби вать мне поклоны, не знающие меня клиенты тоже начали касаться моих ног. А девушка из группы стриптиза сошла со сцены.
«Харшад, — покачал я головой. — Наверно, даже в этой жизни мне не удастся от ведать мороженое».
Потом я нагнулся к управляющему и крикнул ему: «Пусть мне хотя бы принесут мороженое!»
«Неужели вы примете наше мороженое?» — взметнулся управляющий.
«Что за вопросы? — недоумевал я. — Я же только что заказал вам его. Мне нравит ся фруктовое мороженое».
Я ел мороженое, а вся толпа глазела на меня.
«Что вы уставились на меня? Занимайтесь своими делами», — сказал я.
А Харшад прятался за спинами посетителей, поскольку если управляющий уви дит его, ему несдобровать.
Когда я съел порцию мороженого, Харшад подбежал ко мне и вцепился в меня. «Раджниш, скорее на выход! — взмолился он. — Если вы еще раз так поступите, я откажусь возить вас».
«Но что я сделал? — удивился я. — Я никому не докучал. Ты предложил мне по есть мороженое, и я заказал две порции. В сумятице с меня забыли попросить пла ту за мороженое. Заплати им».
«Я не вернусь в ресторан! — замахал руками Харшад. — Я не пойду туда один. Но если вы пойдете впереди меня...»
«Ладно, не ходи, — решил я. — Никто там больше не думает о чеке. Мы получили удовольствие от этих людей, они насладились нашим присутствием, вот мы и в расчете. Нам не о чем беспокоиться. Но где ты прятался? Мне пришлось съесть две больших чашки мороженого, потому что управляющий принес мне самые большие порции. Где ты был? Я заказал порцию и для тебя, двух чашек для меня слишком много».
Харшад продолжал возить меня, но всякий раз, завидев ресторан или что-то в этом роде, он прибавлял скорость. «Харшад, мы только что проехали мимо ресто рана!» — кричал я. «Ни за что!» — кричал он в ответ.
Люди каким-то образом узнали о том, что в ресторан меня привез Харшад. Его все ругали. В те времена в Бомбее у меня было много престарелых последователей. В молодости они занимали высокие должности: мэра, начальника полиции, мини стра. «Не ругайте Харшада, — просил я их. — Ему уже и так изрядно досталось».
В ресторане Харшад дрожал и потел, но меня это забавляло. Сцена получилась фантастической. А для девушки, которая танцевала на сцене, событие такого рода могло оказаться единственным в жизни. Прежде она ничего подобного не видела, и в будущем, возможно, не увидит никогда.
Наверно, в раю и самом деле стоит побывать. Он на протяжении столетий жрецы описывали людям картины рая и ада. Если вы попали в сети их лукавых рассужде ний, вам уже не выбраться из них. Жизнь покинет вас. Священники своими зна ниями внушают вам, что вы невежда, ничего не значащий грешник с бременем ви ны. Даже когда вы едите мороженое, вы чувствуете вину. Это удивляет, тем более, что ни в одной священной книге не написано, что мороженое это грех.
Но религии против всякого рода наслаждения.
Вы когда-нибудь ездили на верблюде? Тогда я расскажу вам о своем опыте. Я здорово намучился, потому что в пустыне индийского штата Раджастан верблюд — единственное средство передвижения. Если вы несколько часов ехали на верблю де, то уже верите в существование ада.
Во всем мире публикуют фотографию, на которой я изображен верхом на каш мирской лошади. Это постановочная фотография, я никогда не ездил на лошади. Но фотограф хотел запечатлеть меня именно на лошади, и я не мог отказать ему. Он привел лошадь, на его груди висел фотоаппарат, и я дал свое согласие на съем ки. Я просто сел на лошадь, и он щелкнул аппаратом. Вы видите, что на карточке я улыбаюсь неестественно. Я растянул губы, когда фотограф воскликнул: «Улыбоч ку!»
Однажды я ездил с друзьями в Гималаи. В результате я попросил их оставить ме ня в покое, потому что они принесли с собой транзистор, газеты, журналы и рома ны, которые принялись читать. И они без конца болтали, обсуждали давно замусо ленные темы. «Зачем вы приехали в Гималаи? — спросил я. — Вы говорили на эти темы дома, но и сейчас взялись за старое. Вы по-прежнему сплетничаете и дели тесь слухами».
Всякий раз, когда они ехали со мной в какое-нибудь красивое место, они захва тывали с собой фотоаппараты, которыми беспрестанно щелкали. «Вы приехали со мной сюда созерцать, — напомнил я им. — Неужели вы хотите разглядывать горы через окошки своих фотоаппаратов?»
Но они возразили: «Мы сделаем красивые альбомы и будем смотреть на краси вые места, в которых побывали».
Они были в горах, и все же не присутствовали, а просто щелкали аппаратами. Их следовало отучить от таких глупостей.
Так хорошо иногда подняться в горы! Я не призываю поселиться в горах. Это вредно, потому что вы привыкнете к ним и будете бояться вернуться в мир. Уст раивайте себе праздник, а потом возвращайтесь в мир, напитав себя покоем и оре олом святости. Принесите все это с собой, чтобы и среди суетных дел эта аура ок ружала вас.
Эти советы предназначены для новичков. Когда человек начинает медитировать по-настоящему, он может делать это и перед музеем или на вокзале.
Пятнадцать лет я постоянно ездил по Индии, изо дня в день, из года в год. Я все время ездил на поезде, самолете или в автомобиле. Это ничего не меняло. Как только вы в самом деле укоренились в своем естестве, ничто не влияет на вас. Он это не для новичков.
Когда дерево пустило глубокие корни, оно спокойно переносит ураганы, дожди и грозы. Дерево становится цельным. Но когда дерево маленькое и слабое, тогда да же маленький ребенок может причинить ей вред, даже корова (святое животное) может загубить росток.
Я видел могилу в городе Пахальгам, что в штате Кашмир. Он не умер на кресте. Это легенда.
Иисуса распяли в пятницу. Начиная с субботы иудеи прекратили всю работу для празднования еврейской пасхи. Поэтому Понтий Пилат назначил казнь Иисуса именно на пятницу, а до того просто тянул с наказанием. Здесь нужно напомнить научные данные, согласно которым после иудейского распятия человек жил еще двое суток, и только тогда умирал, ведь его не вешали за шею, а прибивали гвоз дями к кресту в руках и ногах. Из ран медленно сочилась кровь. Здоровый человек умирал через двое суток, а Иисусу было всего лишь тридцать три года, и здоровья ему было не занимать. Он не мог умереть через шесть часов, такого не бывало. Но солнце пятницы село, и Иисуса сняли с креста, так как работать три дня было за прещено. Это сговор.
Иисуса принесли в пещеру, и он оттуда сбежал, а потом поселился в Индии, в штате Кашмир. Пусть вас не удивляют носы пандита Джавахарлала Неру и Индиры Ганди, ведь они евреи. Моисей умер в Кашмире. Там же нашел последнее при станище Иисус. Он прожил сто двадцать лет. Я побывал у его могилы. Одна еврей ская семья до сих пор ухаживает за ней. В Кашмире лишь эта могила не обращена к Мекке, все остальные могилы мусульманские. А мусульманские могилы устраи вают так, чтобы усопшие были обращены головами к Мекке.
На этой могиле нанесена надпись на древнееврейском языке. Имя Иисус, к кото рому вы привыкли, не настоящее. Это греческое слово. На самом деле, его звали Иешуа. На его могиле я прочел такую надпись: «Великий религиозный учитель Иешуа приехал из Иудеи и жил здесь. Он умер в возрасте ста двадцати лет и похо ронен под этим камнем».
Странное дело: я разговаривал со многими западными христианами, но ни один из них не изъявил желание приехать в Кашмир и посмотреть на эту могилу, потому что тогда рухнет их теория о воскрешении Христа. Я говорил христианам: «Если Иисус воскрес, то когда он умер? Докажите». Если Иисус воскрес после того, как его распяли, значит он либо умер, либо до сих пор жив. Христиане не описывают смерть Иисуса.
Магга Баба тоже похоронен в этой маленькой деревне Пахальгам. В этом селении я странную связь, которая идет от Моисея к Иисусу, от Иисуса к Магге Бабе, а от Магги Бабы ко мне.
В золотой век Индии ее граждане создали Каджурахо, Конарак, Пури. Для возве дения таких городов нужно было обладать редкостным мужеством. Эти памятники истории не с чем сравнить, причем не только в самой Индии, но и в остальном ми ре. Храм Бога окружен скульптурами, которые изображают половой акт между мужчинами и женщинами. От этих скульптур льется божественный свет.
Моя бабушка родилась в Каджурахо, в древнем оплоте тантриков. Она часто го ворила мне: «Когда вырастешь, не забудь посетить Каджурахо».
В течение последних двадцати лет жизни моей бабушки я ездил во всей Индии. Каждый раз, когда я приезжал в деревню, она говорила мне: «Слушай меня. Во-первых, никогда не входи в поезд, который уже тронулся, и не сходи с поезда, ко торый еще не остановился. Во-вторых, никогда не спорь с попутчиками в своем купе. В-третьих, всегда помни о том, что я еще жива и жду твоего возвращения домой. Зачем ты болтаешься по всей стране, когда я жду тебя здесь, чтобы забо титься о тебе? За тобой нужен присмотр. Но никто не сможет позаботиться о тебе так, как я».
На протяжении двадцати лет мне постоянно приходилось выслушивать одни и те же советы.
В первый раз я приехал в Каджурахо только потому, что бабушка постоянно на доедала мне этим советом. Но потом я приезжал в этот город сотни раз. Чаще всего я бывал именно в Каджурахо. Я ездил туда просто потому, что исчерпать впечат ления от этого города невозможно. Чем больше вы узнаете, тем еще больше хотите узнавать. Каждая деталь храмов Каджурахо исполнена таинственности. Должно быть, в течение сотен лет тысячи скульпторов и художников создавали каждый храм. Я больше никогда не посещал такой совершенный город, как Каджурахо, с ним не сравнится даже Тадж Махал. У Тадж Махала есть свои недостатки, а Кад журахо есть само совершенство. Более того, Тадж Махал это просто красивая ар хитектура, тогда как Каджурахо заключает в себе всю философию и психологию Нового Человека.
Каджурахо был совсем близко от моего университета, до него нужно было про ехать сто километров, поэтому всякий раз, когда у меня появлялось свободное время, я ездил туда. В конце концов, гид стал саньясином! Он стыдился, когда по казывал храмы туристам, поэтому я казал ему: «Вы чего-то недопонимаете. Вам не следует стыдиться. В этих изображениях, статуях и скульптурах нет ничего непри личного, хотя они изображают нагих людей, которые заключают друг друга в объ ятия любви. В них нет даже намека на непристойность, если только ваш ум не за бит непристойностями».
Один европейский министр собирался приехать посмотреть на Каджурахо. А мой приятель был министром образования штата, в котором расположен Каджурахо. Индийский премьер-министр сказал этому министру образования: «Я занят, по этому приехать не смогу. В ином случае я сам приехал бы в Каджурахо и показал бы его нашему гостю. Вы в ответе за него, потому что вы саамы образованный че ловек вашего штата. Покажите ему Каджурахо».
Как я уже сказал, этот министр образования был моим приятелем. Он позвонил мне и сказал: «Мне очень стыдно, ведь Каджурахо это такое постыдное место. Ко гда к нам приезжают люди, которые видели лишь поистине религиозные храмы, они не могут поверить в то, что перед ними храм, святыня. Я сам чувствую вину, поэтому не смогу найти слова оправдания».
Я пообещал ему приехать. И мы пошли смотреть Каджурахо втроем: гость, мой приятель и я. Министр образования совсем сник, потому что изображенные в сек суальных позах люди источали такую красоту, что нам казалось, будто камни жи вые. Мы думали, что вот-вот к нам сойдет со стены женщина, принявшая форму статуи. Нам она казалась живой.
Министр образования остался на улице, а я повел гостя в храм. Он был потрясен при виде красоты. Подумать только! Тела могут быть прекрасными, живыми и те плыми даже в камне. Ему и в голову не приходило, что в мире может быть такая красота. Я сказал ему: «Статуи расположены на внешней стене храма. Обратите внимание на то, что в самом храме нет скульптур и статуй. Здесь царит абсолютная тишина».
«Такого я еще не видел! — воскликнул он. — Вообще-то статуи должны стоять в храме. Почему создатели храма поместили свои творения на внешней стене, тогда как внутри осталось одно лишь безмолвие?»
«Эти храмы построили самые великие психологи на земле, — объяснил я. — Здания построены примерно три тысячи лет назад. Их называли тиртханкарами. А их под ход к жизни называли Тантрой. Само это слово означает расширяющееся сознание. Тиртханкары построили такие прекрасные храмы по всей Индии. Их разрушили мусульмане. А эти храмы уцелели, потому что стояли в густом лесу, вокруг них не было деревень. Благодаря удачным обстоятельствам они были спасены».
«Тантра верит в то, что вы ничего не достигнете до тех пор, пока не исчерпаете весь сексуальный опыт, — сказал я. — Тогда ваша энергия перейдет на более высо кий уровень. Для этого внутреннее святилище храма оставили пустым. Вы готовы к пустоте Гаутамы Будды, к чистому безмолвию».
Итак, созерцатели на протяжении месяцев постоянно медитировали на эти ста туи. Это великая стратегия, потому что когда вы смотрите на эти статуи, возникает миг исчезновения вашей бессознательности. Они не просто смотрели, но месяцами, а то и годами, учились. Но ученикам не разрешали входить в храмы до тех пор, пока они не утратят интерес к сексуальным изображениям. Когда мастер видел, что кто-то полностью потерял интерес к сексу (даже перед самой красивой женщиной он сидел с закрытыми глазами), тогда он позволял этому ученику войти в храм.
Дело в том, что сексуальные мысли занимают основную часть вашего мышления. Обычный мужчина думает не меньше раза о сексе каждые три минуты, а женщина — каждые пять минут. Это очень тонкие ошибки, допущенные Богом во время его сотворения мира. Поэтому я и говорю, что Бога нет, чтобы освободить его от от ветственности. Это опасная несоразмерность!
Когда мы вышли на улицу, западный премьер-министр находился под большим впечатлением. Но наш министр образования ждал снаружи. Он не входил внутрь, но по-прежнему был сконфужен. Чтобы скрыть свою стыдливость, он сказал гос тю: «Не берите в голову. Эти храмы создала небольшая группа философов. Индий цам стыдно за то, что они такие бесстыжие».
«Вы так думаете? — удивился европеец. — Тогда мне нужно еще приехать сюда. Я не заметил ничего постыдного».
Эти обнаженные статуи кажутся невинными, ребячливыми. Их установили не для того, чтобы подогревать сексуальные фантазии людей.
Непристойность это очень тонкое понятие. Невероятно трудно определить, не прилично что-то или нет. По моему мнению, единственный критерий таков: непри стойность появляется тогда, когда в вас вспыхивает похоть. А если в вас возникает чувство красоты, значит здесь нет никакой непристойности. Но все зависит от лю дей. Одна и та же статуя может показаться одному человеку неприличной, тогда как другой сочтет ее шедевром».
«Твой ум полон непристойностей, — сказал я своему приятелю, министру образо вания. — Поиск извне проясняет ситуацию гораздо лучше. А вот этот человек не поднял вопрос о непристойностях в храме».
У высокогорного селения Матеран открывается сказочный вид. Я видел много гор, в которых есть эхо, но эхо Матерана поистине редкостно. Вы поете песню или лаете как собака, а эхо несколько раз повторяет за вами звуки. Каждый раз эхо ста новится чуть менее громким и более отдаленным. Эхо слабеет, но вы все равно слышите его семь раз.
Когда я впервые приехал в Матеран, чтобы вести группу в лагере медитации, не которые мои приятели говорили мне: «Мы знаем, что тебе порой лень куда-то про сто так выезжать, но Матеран это такое место, ради которого стоит потрудиться». А путешествие в Матеран не из легких, потому что приходится сбивать ноги на горных тропах или трястись в рикше, битком набитой народом, что еще хуже, ведь приходится вдыхать пот стариков... Горные дороги вообще не заслуживают того, чтобы их называли дорогами. Я не мог идти пешком, потому что я астматик. Я не в силах проходить большие расстояния, подниматься к высоким пикам. Итак, оба варианта не сулили ничего приятного. Но приятели так активно уговаривали меня, что я согласился поехать. Моему сердцу изрядно досталось, в тот вечер мне было дурно. Всю ночь я не мог спать из-за сердцебиения, и все же я рад, что поехал в Матеран.
Человек, который больше всех уговаривал меня, умел подражать голосам самых разных животных и птиц. Он был очень талантливым пересмешником. Он подра жал голосам многих актеров и политиков. Когда он начал лаять как собака, горы ответили ему таким лаем, что нам показалось, будто со всех сторон нас облаивают тысячи собак, хотя и с каждым разом все слабее. Может быть, собаки удаляются от нас, и все же каждый раз мы насчитывали семь эхо.
«Люди так неразумны, — заметил я этому человеку. — Зачем ты решил лаять? Ты мог бы подражать кукушке. Зачем ты тогда вообще начал учиться подражать голо сам животных и птиц?»
Индийская кукушка поет очень красиво, особенно в то время года, года созревает манго. Складывается впечатление, будто ее пение источает сладость манго, кото рое в Индии считается царем всех фруктов. Так оно и есть. Кукушки очень любят манго. Эти птицы сидят в рощах, едят манго и перекликаются друг с другом.
«Почему ты стал лаять как собака? — недоумевал я. — Наверно, все горы смеются над тобой, ведь какой-то безумец стал лаять среди них как собака».
Он сразу же принялся подражать кукушке, и все пространство на многие мили вокруг наполнилось эхом. Но такой талант нельзя развить. Такой музыкальный слух, способность создавать эхо, дается человеку от рождения.
Я бывал у замечательного озера, которое называется Тадоба. Это лесное озеро окружает густой лес, в котором есть лишь одно здание, правительственный санато рий. Я часто ездил туда. Всякий раз я останавливался в этом санатории на пару дней. Там было безлюдно и тихо, в лесу ходили тысячи оленей.
Каждый вечер, когда садится солнце и сгущаются сумерки, тысячи оленей строем выходят из леса. Нужно просто сидеть и наблюдать. В темной ночи их глаза све тятся как горящие свечи, тысячи свечей ходят вокруг озера. Этот спектакль длится всю ночь. Вы устаете, потому что оленей много, и они идут чередой, без останов ки. Это незабываемое зрелище. Но меня поразило, что все они очень похожи друг на друга. Среди них не было толстых и тощих оленей. Я не видел больных, не мощных оленей. Они были полны жизненной силы.
Весь мир окутан тайной. Идет чудесный дождь, и деревья радуются. Разве вы не считаете это великой тайной?
В штате, в котором я много лет преподавал в университете, была горная станция. В горах находился санаторий, вокруг которого была пустынная местность. На мно гие мили вокруг не было ни одного человека. Даже работник санатория по вечерам уходил в свой дом. Я ездил в тот санаторий всякий раз, когда, когда начинались дожди. Я оставался один во всем здании, и на многие мили вокруг не было ни ду ши. Я слушал музыку дождя и наблюдал за танцем деревьев. Я никогда не забуду красоту тех мест. Всякий раз, когда начинается дождь, я сразу же вспоминаю тот санаторий. Я запомнил его на всю жизнь.
В Гималаях есть долина, которую называют долиной богов просто потому, что в нее невозможно спуститься из-за слишком большой крутизны склонов гор. В ту долину невозможно попасть, туда нет дорог. В нее можно только смотреть, стоя на горных кручах. В долине тысячи лет растут райские цветы. Я видел их. Мне кажет ся, там растут множество цветов, которые неизвестны нам, которым ботаники еще не успели присвоить названия.
Долина усыпана цветами. Для кого они цветут? Кого они ждут? На что они на деются? Ни на что. Им ничего не нужно. Эти цветы никого не ждут, а просто ра дуются тому, что раскрывают свои бутоны. Они наслаждаются видом солнца, гор, соседних распускающихся цветов. Они радуются луне и звездам, мерцающим в ночной тьме.
Я объездил всю Индию. Повсюду ко мне подходили люди. Они выражали свою горячую любовь и уважение ко мне, встречали меня, с гирляндами из роз и других прекрасных ароматных цветов. Но я удивлялся тому, что лишь в Калькутте люди приходили ко мне с самыми ароматными цветами нарги. У этих цветов нет броской красоты, но они очень ароматные.
Я никогда не слышал более сильный запах. От одного цветка нарги вся комната заполняется ароматом. Этот цветок не прекрасен, поэтому поэты не уделили ему особое внимание. Это простой белый цветок, очень скромный цветок. В нем нет ничего экзотического, или (как вы говорите) фантастического. Один великий поэт урду Мирза Талиб с большой симпатией к нарги сказал: «Нарги уже много столе тий плачет навзрыд, потому что он некрасив. Лишь изредка какой-то чуткий чело век подходит к нему и признает его красоту».
Я бывал в Калькутте сотни раз, и его жители всегда приходили ко мне с гирлян дами из нарги. Одной такой гирлянды достаточно для всего дома, но они приноси ли мне десятки гирлянд из нарги. Я одевал все эти гирлянды, и скоро они покрыва ли меня выше головы.
Лекарства и «чудеса»
В 1960 году я случайно попал в город Патна. Там у меня разболелась голова. Я страдаю приступами мигрени со дня своего просветления. Раньше у меня никогда не болела голова. Мигрень занимает лишь половину моего ума, я чувствую боль в активной части мозга. Если активная часть мозга утрачивает связь с пассивной ча стью, тогда ум работает, но у него нет времени на отдых.
Я гостил у врача. Он понял, что у меня в самом деле случился ужасный приступ мигрени. Я не мог открыть глаза, мне было очень больно.
Весь день я просто лежал, обвязав голову влажным полотенцем. Но это помогало лишь непродолжительное время. Голова у меня болела двадцать один день. Миг рень возвращалась четыре раза в год, из-за нее я потерял слишком много времени.
Врач дал мне несколько снотворных таблеток и сказал: «Хотя бы ночью вам нужно хорошо выспаться, иначе мигрень будет сохраняться все сутки напролет». Обычно мигрень не длится все сутки напролет. Она начинается на рассвете и исче зает на закате, потому что она случается лишь в активной части мозга. Как только вы перестаете быть деятельным, когда становится прохладнее, и вы готовитесь ко сну, мигрень исчезает.
Но у меня было не так. Боль не отпускала меня ни на одну минуту в сутки. И я подумал, что от таблеток мне не будет никакого вреда. Они и в самом деле помог ли. Я стал спать, впервые за много лет. Вообще-то, я не знаю, как Действует химия таблеток, но в одном я уверен (возможно, об этом не знают фармакологи): сно творное воссоединяет активную часть мозга с неактивной частью.
Я оставался наблюдателем, что-то во мне продолжало бодрствовать, хотя и со всем чуть-чуть, тогда как остальной мозг засыпал. Мне кажется, что снотворное помогло мне соединиться с неактивной частью мозга, ведь я совсем потерял связь с нею.
Врач, который проникся ко мне сочувствием, сказал: «Примите несколько табле ток. Хотя бы сегодня ночью вам нужно выспаться».
Но странное дело: я заснул, а на следующее утро у меня прошла мигрень. Врач тоже удивился. Дело в том, что он дал мне обыкновенное снотворное, эти таблетки не были предназначены для лечения мигрени. А специальные лекарства от мигре ни мне нисколько не помогали.
В Джабалпуре у меня был знакомый известный врач, доктор Барат. Он был из Бенгалии, там он считался самым известным доктором штата. Он был президентом клуба богатых людей. Именно там я и познакомился с ним, он пригласил меня в этот клуб.
Итак, он приезжал к моему дому и вез меня на своей машине. Впервые он послу шал меня в клубе для богатых и очень заинтересовался мной. Он иногда проведы вал меня. Доктор Барат читал книги, которые я рекомендовал ему, потому что ему хотелось почитать что-нибудь о дзен, тибетском мистицизме, суфизме, хасидизме. Обо всем этом я рассказывал ему.
Однажды он заговорил о бардо. «Что такое бардо?» — спросил он.
«Я приду в больницу и попытаюсь объяснить вам это», — ответил я.
«Попытаетесь?» — удивился доктор Барат.
«Вообще-то, совсем наоборот. Просто позвольте мне приехать в вашу клинику», — сказал я.
Итак, я пришел в больницу и сказал ему: «Дайте мне хлороформ».
«Зачем вам хлороформ?» — удивился он.
Я объяснил: «Вы дадите мне хлороформ, и я начну считать: раз, два, три, четыре, пять... А вы просто слушайте, на какой цифре я остановлюсь. Потом вы уберете маску, я вернусь и стану считать обратно с той самой цифры, на которой остано вился».
Он немного нервничал. Сначала он сказал: «Мы уже давно не пользуемся хлоро формом».
«Вам придется достать хлороформ, если хотите узнать бардо», — сказал я.
«Но это опасно», — нервничал доктор Барат.
«Не волнуйтесь, совсем не опасно», — успокоил его я.
В конце концов, я уговорил его. Он наложил на мое лицо маску, и я начал счи тать: «Один, два, три...» Я осознавал, что я произношу цифры все медленнее, по этому доктору Барату пришлось приблизить ухо к моим губам, чтобы услышать последнюю цифру девять. Потом я уже не мог говорить, мое тело было полностью парализовано, и губы у меня не двигались.
Спустя десять минут он снял маску и стал ждать. Когда ко мне вернулась способ ность двигать губами, он услышал: «Девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один». По мере обратного счета мой голос звучал все громче и яснее. Когда я произнес цифру один, то полностью пришел в себя.
«Это и есть бардо, — объяснил я. — Хорошо, если вы, умирая, сможете управлять процессом. В ином случае позовите меня. Тогда я научу вас, куда идти, какое ма теринское чрево отыскать, какие родители дадут вам свободу, какую атмосферу искать, чтобы стать разумным, а не отсталым, стать подобным Гаутаме Будде, про светленным человеком».
Когда я уехал из Джабалпура в 1970 году, доктор Барат был еще жив, поэтому я не знаю, что с ним случилось. Он был старым. Скорее всего, он уже умер и успел переродиться. По моему мнению, он не был способен создать программу для ново го странствия. Бардо создает ваше воплощение.
Я бывал в сотнях домов и показывал множество чудес, хотя в действительности ни одно из них не было настоящим чудом. Я просто шутил. И если мне предостав лялась возможность пошутить, я никогда не упускал ее.
Итак, запомните, что я никогда не совершал чудеса, потому что чудес не бывает. Волшебников нет на земле.
Но легковерный ум... Однажды посреди ночи ко мне явился человек. Пробила полночь, и я спал уже три часа. Он стал громко стучать в дверь. Я услышал грохот, проснулся и отворил ему. «Что случилось? — спросил я. — Что вы хотите от меня в столь поздний час?»
«У меня ужасно болит живот, — сказал он. — Приступы случаются уже три месяца. Я посещаю врачей, принимаю лекарства, но боль отпускает меня ненадолго. При мерно в десять часов вечера боль возвратилась. Мне было так худо, что я побежал к врачу, а он сказал мне, что у моих страданий духовный характер, и отправил ме ня к вам».
«Этого врача зовут Барат?» — поинтересовался я.
«Верно», — ответил мой ночной посетитель.
Барат был моим другом. Он был уже старым, но очень любил меня. Поэтому я сказал: «Если вас прислал ко мне Барат, тогда мне нужно что-то сделать для вас. Но вы должны обещать мне, что никогда никому ничего не расскажете своем по сещении моего дома, потому что я не хочу, чтобы люди каждую ночь беспокоили меня, и мне не нужно, чтобы пациенты толпились здесь все сутки напролет. У меня есть и другие дела».
«Я даю вам такие обещания, только помогите мне, — взмолился он. — Доктор Ба рат сказал мне, что если вы дадите мне стакан воды, и я выпью его, то сразу же ис целюсь».
«Сначала дайте мне торжественную клятву», — потребовал я. Он поколебался, ведь если я потребовал от него клятву, значит я волшебник...
«Вы не понимаете, как мне больно, — застонал он. — Вы говорите о каких-то клят вах, просто дайте мне стакан воды, я не так уж много прошу».
«Сначала дайте клятву, — настаивал я. — Поклянитесь Богом». А я уже успел дога даться о том, что передо мной брахман. Дело в том, что брахманы верят в разных богов и поэтому делают у себя на лбу отметины. По ним вы можете определить, кому поклоняется данный брахман. Поэтому я знал, что он почитал Шиву, и ска зал: «Вам придется поклясться именем Шивы».
«Вы требуете очень трудный обет, — вздохнул он. — Я болтун и не в силах хранить такую тайну. А вы просите меня класться Шивой. Наверно, я не смогу сохранить тайну, потому что это будет еще мучительнее, чем колики в животе. Я не смогу спать, не смогу никуда ходить, не смогу ни с кем говорить, потому что муки мол чания будут преследовать меня».
«Как хотите, — пожал я плечами. — Я пошел спать. До свидания».
«Постойте, — ухватился он за меня. — Вы поставили меня в трудное положение. Что бы я ни сделал, мне в любом случае придется несладко. Эта боль не отпустит меня, потому что я буду хранить тайну... Вы не знаете меня, я люблю посплетни чать. И я лгун, я постоянно всех обманываю, это правда».
«Вам решать, — махнул я рукой. — В конце концов, боль ваша».
«Ладно! — закричал он. — Клянусь именем Шивы, что буду молчать. Но вы не умолимый, жестокий человек!»
Я протянул этому брахману стакан воды. Он выпил воду и просиял: «Хвала Ши ве! Боль прошла!»
Никакого чуда не было, но я настаивал на клятве, поэтому он проникся убежде нием о том, что чудо вот-вот случится, ведь в ином случае я ничего не требовал бы так решительно. Чем больше я медлил, чем больше настаивал, тем сильнее он ве рил в то, что я необычный человек. И мой метод сработал.
Я просто провел сеанс гипноза, подготовил человека. Если бы я сразу дал ему стакан воды, то боль не исчезла бы. Мне следовало предварительно обработать пациента. Когда брахман уходил, я напомнил ему: «Помните о том, что если вы нарушите клятву, то боль возвратится».
«Вы сильно подвели меня, — сокрушал он. — Я думал, что если Шива встретит ме ня, я смогу припасть к его ногам и попросить у него прощения. И я слышал, что он очень сострадателен. Но вы все испортили, боль непременно возвратится».
«Конечно, боль возвратится, если вы только обмолвитесь о том, что видели здесь», — подтвердил я.
На следующий день брахман заявился ко мне. «Ума не приложу, как вам удалось излечить меня, — сказал он. — Мне пришлось сходить к доктору Барату и сказать ему, что все его лекарства и предписания оказались чепухой. Стакан воды сделал то, что он не мог сделать в течение трех месяцев. Доктор Барат брал с меня плату за каждый визит, пусть он вернет мне мои деньги. Я сказал ему, что все это время он дурачил меня. А теперь боль возвратилась».
«Я болван, — досадовал брахман. — Но что делать? Мне непременно нужно было поставить доктора Барата на место. Три месяца я не находил себе места от боли, а между тем он с самого начала знал верное средство, но пичкал меня таблетками. Потом он начал колоть меня. Наконец, доктор Барат сказал: "Возможно, вам нужно сделать операцию". А как же стакан воды? Он не говорил мне о таком средстве».
«Я ничем не могут помочь вам, — покачал я головой. — Теперь вода утратит свой целебный эффект. Вы нарушили клятву. Чудо больше не случится. Ступайте к док тору Барату и принимайте его лекарства. Можете обратиться к любому другому врачу».
Но брахман, несмотря на свою боль, твердил: «Я узрел чудо!»
Такие люди бывают. Иногда среди них попадаются образованные люди, но в ду ше они такие же доверчивые, как и неграмотные крестьяне. Вы должны помнить том, что все мои чудеса были просто розыгрышами, вот и все, что я получал удо вольствие от каждой своей шутки. Если мне предоставлялась возможность совер шить чудо, я не упускал ее. Но в действительности волшебства не было. Если вы хотя бы чуть-чуть разбираетесь в человеческой психологии, то можете совершать великие чудеса, которые не описаны в психологической литературе, потому что психологи такой ерундой не занимаются.
Но если вы немного сведущи в человеческой психологии, пусть совсем чуть-чуть... Человек готов. Он хочет увидеть чудо, жаждет его. Он готов принять мес сию. Он стремится найти того, что выше и сильнее его, чтобы последовать за ним. Но я отсек все корни...
Когда-то я был знаком с одним человеком. Ко мне пришла его жена. «Я прошу вас придти к нам, — сказала она. — Мой муж никого не послушает, кроме вас. Он захворал. Вот уже две недели он не в себе. Наверно, он серьезно болен. Он слабеет с каждым днем, но не желает идти к врачу. Он не хочет даже объяснить причину, по которой отказывается идти к врачу».
Я пошел в дом этого человека. Я велел всем выйти из комнаты и закрыл дверь. «Что с вами стряслось?» — спросил я. — Почему вы избегаете визита к доктору? Ес ли у вас что-то не так, скажите мне».
«Хорошо, — согласился он. — Дело не в докторе, а во мне самом. Я боюсь, что у меня рак. Мой отец умер от рака, как и дед. Моя первая жена умерла от рака. Я ви дел в нашем доме так много смертей от рака, что уже не могу забыть об этом неду ге. Мне кажется, у меня рак».
«Вы полагаете, что неизвестность улучшает ваше состояние?» — спросил я.
«Нет», — вздохнул он.
«Но если врач скажет, что у вас нет рака, вы сразу же излечитесь, — предположил я. — И если он найдет другой недуг, то вас можно будет вылечить. Скорее всего, у вас нет рака. Вы зря беспокоитесь. Решать вам, это же ваша жизнь. Я не стану до кучать вам. Мне уйти или подождать ответ?»
«Подождите», — пробурчал он.
Спустя минуту он сказал: «Наверно, вы правы. У меня есть пятьдесят процентов возможности того, что я не болен раком. Возможно, я просто занимаюсь самовну шением».
Привели врача. Оказалось, что этот человек и в самом деле болен раком. «Вот видите!» — воскликнул он.
«Ничего страшного, — не смутился я. — Всегда лучше знать врага в лицо, чем пре бывать в неведении. Тогда вы сможете лучше бороться с ним. Теперь мы знаем, что у вас и в самом деле рак, и будем бороться. Не беспокойтесь, вы не умрете».
Все, что имеет отношение к людям, не может быть в полной мере объективным. Нужно оставить место и для субъективности.
Верно, что одно и то же лекарство, прописанное разными врачами, действует по-разному. Верно и то, что одно и то же лекарство, прописанное одним врачом раз ным пациентам, также действует по-разному. Человек — не камень.
Например, люди заметили, что три человека могут страдать от одного заболева ния, но им не поможет одно лекарство. Одному человеку оно действительно помо жет, тогда как на другого окажет маловыраженный эффект. А на третьего человека это лекарство вообще не подействует. Болезнь одна и та же, но причина различна. Если врач будет заниматься причиной, тогда он сможет находить разные подходы к своим пациентам.
Один мой приятель был хорошим хирургом в Нагпуре. Они был искусным док тором, но не очень порядочным человеком. Все свои операции он делал с большим успехом, но его доходы были в пять раз больше доходов его коллег.
Мы жили с ним в одном доме. «У тебя слишком высокий доход, — заметил я. — Ты за одну и ту же операцию получаешь в пять раз больше денег».
«Мой успех обусловлен разными факторами, — ответил он. — Если человек дает мне в пять раз больше денег, значит, он очень хочет выжить. Я не просто жаден до денег. Если человек сам выражает пожелание дать заплатить мне в пять раз боль ше, хотя может оперироваться дешевле, значит, он всей душой хочет выжить. И его решимость гарантирует половину удачной операции».
Некоторые люди не хотят выжить. Они не желают взаимодействовать с врачом. Они принимают лекарства, но у них нет воли к жизни. Напротив, они надеются на то, что лекарство не поможет, чтобы их не обвинили в самоубийстве, тогда как они все-таки избавятся от жизни. В душе такой человек уже отказался от жизни. Лекар ство не может помочь ему психически, а без внутреннего стержня пациента врач почти бессилен. Одних только таблеток для здоровья явно недостаточно.
Этот хирург на многое открыл мне глаза. «Ты не понимаешь меня, — сказал он. — Иногда я поступаю просто неприлично, но я вынужден вести себя подобным обра зом, чтобы помочь своему пациенту».
«Что ты имеешь в виду?» — спросил я.
«Все коллеги осуждают меня», — ответил он.
Все врачи Нагпура действительно поносили его. Они говорили, что еще ни разу в жизни не видели такого шулера.
Например, он кладет пациента на стол в операционной. Врачи-ассистенты и мед сестры приготовили инструменты, студенты затаили дыхание на верхней галерее.
А он шепчет пациенту: «Мы с вами сошлись на десяти тысячах долларов. Этого недостаточно. У вас более серьезные трудности со здоровьем. Если вы готовы заплатить мне двадцать тысяч долларов, тогда я, пожалуй, возьмусь за скальпель. Если же вы не согласны, тогда вставайте и отправляйтесь домой. Вы можете опе рироваться и за меньшие деньги».
Вообразите такую ситуацию... У пациента в самом деле есть деньги, иначе с ка кой стати ему соглашаться? И он говорит хирургу: «Я заплачу вам двадцать тысяч долларов, только спасите меня!»
«Его может спасти любой хирург, но только я могу дать стопроцентную гаран тию, — объяснил мне он. — Он заплатил мне двадцать тысяч долларов и полностью слился со мной. В нем появился стержень. Люди осуждают меня, потому что не понимают мой метод. Разумеется, непорядочно просить десять тысяч долларов, а потом класть пациента на стол и шепотом требовать у него двадцать или даже три дцать тысяч долларов. Я говорю пациенту, что он может вставать и уходить, пото му что я сразу не сообразил, что болезнь зашла так глубоко. Я рискую, ставлю на кон всю свою докторскую репутацию. Я довожу до сведения пациента, что не ста ну делать операцию за десять тысяч долларов. Я говорю ему: "Ни разу в жизни я не потерпел неудачу. Успех мне гарантирован. Я оперирую, только если полностью уверен в счастливой развязке. Решайте сами. У меня не очень много времени, меня ждут и другие пациенты. Даю вам две минуты. Соглашайтесь или уходите". Разу меется, он согласится отдать мне все свое имущество. Он станет упрашивать меня делать операцию. Мое поведение незаконно, безнравственно, но я скажу тебе, что моя методика оказывает мощное влияние на психику больных».
С человеком не всегда можно общаться прямо.
У меня был еще один приятель. Теперь этот врач сидит в тюрьме, потому что у него, как оказалось, не было диплома. Он никогда не учился, а все его дипломы были липовыми. Но я до сих пор полагаю, что с этим человеком поступили не справедливо, потому что по большому счету от дипломов мало толку. Он помог тысячам людей, особенно тем, кто уже потерял надежду, кто безрезультатно ходил по дипломированным докторам. А этот человек обладал способностями спасать людей.
У него не было ученой степени, но была большая сила духа. Он превратил свою больницу в страну чудес. Пациент переступал порог больницы и открывал рот от изумления. Он побывал в самых разных больницах... К нему приходили отчаяв шиеся люди. Все они знали, что пришли к шарлатану, он и не скрывал отсутствие у него квалификации.
Но если вам объявили о вашей скорой смерти, тогда попытка не пытка.
Сначала человек попадал в его сад, а потом в приемную... В его приемной рабо тали очень красивые женщины, это было частью его терапии. Даже если человек умирает, при виде красивых женщин в нем просыпается воля к жизни. Он хочет жить дальше.
Из приемной человек попадал в кабинет. Но лекарь хотел, чтобы пациент понял, что его будет осматривать необычный доктор. Весь кабинет был завален бесполез ным хламом: трубками, щипцами, колбами с булькающей разноцветной водой. У пациента складывалось впечатление, будто лекарь проводит какие-то грандиозные эксперименты.
Затем он представал перед самим доктором. А лекарь никогда не пользовался обычными методами определения пульса. Пациент ложился на особое ложе с кнопками управления. От клемм, которые прикладывались к пульсу человека, тя нулись электрические провода к большим колбам. В них при каждом ударе сердца булькала вода.
Точно так же определялась работа сердца, обычный стетоскоп не применялся. Лекарь делал все напоказ, чтобы пациент осознавал, что пришел к талантливому врачу, великому гению от медицины.
Но у лекаря не было медицинского диплома, он ничего не смыслил в лечении. Его фармацевт имел диплом, он-то и выписывал все лекарства, потому что лекарь в этом ничего не понимал.
По сути, лекарь не совершал преступления. Он ни разу не выписал лекарство, не поставил ни одной подписи. Выписывал лекарства дипломированный фармацевт, который имел на это право. Но именно он создал предприятие и вывесил на стене какие-то чудаковатые дипломы... Таких дипломов в природе не бывает, поэтому их нельзя назвать незаконными подделками. Он не присваивал себе законные ди пломы, не называл никакие конкретные университеты, в которых учился. От нача ла и до конца все было выдумкой, но такой метод оказался эффективным.
Я видел, что уже на предварительном осмотре его пациенты наполовину излечи вались. Уходя от лекаря, они говорили: «Нам кажется, что мы почти исцелились, хотя нам еще не прописали ни одного лекарства. У нас есть рецепт, мы купим таб летки».
Но именно лекарь возглавлял предприятие... Я понял, что закон слеп. Он не со вершил ничего противозаконного, никому не навредил, но сейчас он сидит в тюрь ме, потому что «обманывал людей». Но он никого не обманул.
Если помощь людям в продлении жизни называть обманом, тогда что называть медицинской помощью?
Из-за природы людей медицина никогда не станет четкой стопроцентно объек тивной наукой. Поэтому в мире так много медицинских школ: аюрведа, гомеопа тия, натуропатия, акупунктура и прочее — все они помогают.
Плацебо это просто сахарные пилюльки, но они оказывают положительный эф фект. Главное, чтобы человек верил в них. Некоторые люди фанатично преданны натуропатии. Им ничего не может помочь, кроме этого метода. Но болезнь изгоня ется не прямым способом.
Один профессор истово верил в натуропатию. Кто бы ни обратился к нему, он любому пациенту клал на живот лепешку грязи. Я заходил к нему в кабинет поза бавиться зрелищем. Он хорошо оборудовал свой кабинет: установил ванну, душе вую кабину. Я заходил к нему и говорил: «У меня мигрень».
«Не волнуйся, — отвечал он. — Нужно просто положить тебе на живот лепешку грязи».
Но лепешку грязи, положенная на живот, не поможет снять головную боль. Но мне грязь постоянно помогала, потому что на самом деле никакой мигрени у меня не было! Я принимал грязевую ванну, тонул в какой-то мути. Я сидел по шею в грязи. Мне было уютно и прохладно.
Потом профессор стал о чем-то догадываться. Ты каждый раз приходишь с новой болезнью», — недоверчиво посмотрел он на меня.
«Ваша правда, — соглашался я. — У меня есть книга о натуропатии. В ней я нахо жу какую-нибудь болезнь и прихожу к вам. Сначала я справляюсь в книге, чтобы понять, что вы станете делать. Если мне нравится такая процедура, я присваиваю болезнь, в ином случае мне неинтересно зря лежать в грязевой ванне полчаса...»
«Итак, ты все это время водил меня за нос», — стал сердиться профессор.
«Я не обманывал вас, — возразил я. — Я ваш самый преданный пациент. В универ ситете все смеются над вами, и лишь я поддерживаю вас. Другие люди тоже при ходят к вам благодаря тому, что я всем рассказываю об исчезновении у меня при ступов мигрени».
«Ой! — схватился он за голову. — Кажется, теперь у меня начинаются приступы мигрени. Иди отсюда!»
Люди часто сердились на меня. Они говорили мне: «А моя мигрень усилилась, а не исчезла. Охлаждение живота не помогает снять боль».
«Наверно, мой организм работает иначе, — предполагал я. — Мне грязевые ванны помогают».
Некоторые лекари фанатично верят в то, что гомеопатия это единственное верное средство, тогда как все остальные методы опасны, особенно аллопатия. Если вы придете к гомеопату, он первым делом станет расспрашивать у вас историю вашу жизни от рождения и этой самой минуты. А вы страдаете от головной боли.
Один такой доктор-гомеопат жил по соседству со мной. Всякий раз, когда отец приезжал проведать меня, я водил его к этому гомеопату. Гомеопат уже умолял меня: «Не приводи ко мне своего отца. Он начинает разглагольствовать о родст венниках, которые жили три поколения назад. Он говорит, что еще его дед страдал от мигрени».
«Мой отец тоже гомеопат, — отвечал я. — Он старается осознать корни всякого не дуга».
«Но он тратит зря много времени, — сказал врач. — Мне приходится выслушивать его, хотя у него просто болит голова! Он рассказывает обо всех болезнях своего деда и отца, а уже потом о собственных болезнях. Если он пришел ко мне, значит я могу ставить крест на всех планах на этот день. Остальные пациенты уходят, а я выслушиваю о его детских недугах. В конце концов, он заявляет, что у него просто болит голова. Я с удивлением спрашиваю его, почему он сразу не сказал мне о мигрени, а он отвечает, что мы оба с ним гомеопаты, поэтому он хотел полностью описать картину своей болезни».
Сначала гомеопаты расспрашивают вас обо всех ваших болезнях, потому что они верят, что все болезни взаимосвязаны, что вся ваша жизнь представляет собой одно цельное явление. И не важно, случились у вас неприятности в ноге или голове, все равно это части тела, а доктор должен знать все, чтобы осознать суть вашей труд ности.
Гомеопат спросить вас, какие аллопатические лекарства вы принимаете. Итак, сначала вы должны поститься, вам будут делать клизмы, чтобы освободить вас от всякой аллопатии. А вот когда вас освободят от аллопатии...
Человек — существо субъективное. Если пациент проникся симпатией к врачу, то гда его может исцелить и стакан воды. А если пациент возненавидел врача, тогда ему не поможет никакое лекарство. Если пациенту кажется, что врач равнодушен к нему, что часто бывает, потому что врачи тоже люди, они каждый день видят бо лезни и смерти... Врачи постепенно становятся отстраненными, они не позволяют себе проявлять эмоции, сантименты, человечность. Но из-за этого их лекарства ста новятся менее эффективными. Они прописывают таблетки словно роботы, как будто за них это делает компьютер.
Благодаря любви пациент не только принимает лекарства, вместе с пилюлями в него попадает нечто невидимое. Медицине придется изучать субъективность чело века, его любовь, и создавать синтез, в котором любовь и лекарство будут вместе помогать людям. Но у меня нет сомнений в одном: медицина никогда не станет в полной мере объективной. До сих пор медицина пытается стать объективной.
В одном медицинском колледже Бхопала у меня был приятель-врач. Я часто гос тил у него. Он сильно боялся привидений.
«Ты же врач, — удивлялся я. — К тому же, ты работаешь в медицинском колледже, в который свозят множество трупов для анатомирования. Как ты можешь бояться привидений?»
«А что я могу поделать? — сокрушался мой приятель. — Я боюсь привидений с са мого детства».
«У меня есть один рецепт, — сказал я. — Сегодня ночью возьми ключ от морга, в котором лежат трупы. Мы пойдем туда искать привидения. Наверняка где-то над трупами витают призраки».
«Я не хочу идти туда, — побледнел он. — Я не могу переступить порог морга даже днем. А ночью я ни за что не пойду туда!»
«Я пойду один, — сказал я. — Дай мне ключ от морга».
«Зачем тебе лишние неприятности?» — спросил он.
«Я сделаю это ради тебя, — объяснил я. — Если я пойду в морг, тогда тебе придет ся сопровождать меня, ведь ты хозяин».
И мой приятель неохотно, преодолевая страх, поплелся вслед за мной.
А я сделал все необходимые приготовления. Я подговорил другого своего при ятеля-врача лечь среди трупов. Мы договорились, что он не произнесет ни слова, а просто сядет, когда я войду в дверь. Ему нужно было накрыться белой простыней, чтобы его никто не узнал.
Итак, я повел своего боязливого приятеля в зал. Я открыл дверь и втащил его в зал. «Пойдем, — сказал я. — Здесь нет ничего страшного. Повсюду одни лишь тру пы, скелеты. Под твоей кожей тоже есть скелет. Ничего не бойся, ты тоже полу труп. Скоро ты сам умрешь и окажешься в этом морге. Лучше пораньше познако миться с этой публикой».
Когда я вошел в зал, доктор-шутник не просто вскочил, но пронзительно завиз жал. Дело в том, что он не знал, что я подговорил еще одного человека. Он лежал под белой простыней, а еще один персонаж моего спектакля то вставал, то снова ложился. Доктор чуть не умер от страха, потому что не знал о еще одном шутнике. Дверь была заперта на ключ, и он не мог убежать. Он предпочел помалкивать, ведь если призрак узнает о нем, то станет мучить его.
Когда мы вошли в морг, доктор-шутник отбросил белую простыню, вскочил и за кричал: «Как вам не стыдно! Я считал, что вы хотите пошутить, а это никакая не шутка! Здесь действительно есть привидение, настоящий призрак! Он делает гим настику! Он то ложится, то снова встает. Вы даже представить себе не можете, ка кого страха я натерпелся!»
А мой боязливый приятель побледнел.
«Этот человек тоже врач?» — спросил меня он.
«Да, — кивнул я. — Это твой коллега».
«А что он здесь делает?» — удивился приятель.
«Не знаю, — пожал я плечами. — Спроси его сам».
Но доктор-шутник не мог ничего толком объяснить. Он все время икал, страшась привидения.
«Давайте посмотрим на новое привидение», — предложил я, подошел ко второму подговоренному мною человеку и сдернул с него простыню.
Оба доктора посмотрели на него и закричали: «Это еще один доктор! Боже мой! Давайте осмотрим и другие трупы. Может быть, сюда приходят ночевать все док тора колледжа?»
«Познакомьтесь с привидениями, — сказал я. — Приходите иногда сюда спать. Вы узнаете, чем занимаются привидения. Иногда они танцуют, поют и играют в пинг-понг. Когда-нибудь вы тоже окажетесь здесь, поэтому лучше познакомиться с при зраками заранее, иначе придется натерпеться страху».
Троица разбежалась. Я ничего не сказал первому доктору о втором, а второму — о первом. Когда первый доктор вскочил, второй схватился за сердце. Он не мог по нять, жив он или уже умер. А мой приятель, у которого я поселился, всю ночь за глядывал в мою комнату.
«Чего тебе?» — спросил я.
«Мне страшно», — промямлил он.
«Глупости, — махнул я рукой. — Иди спать».
«Откуда взялись эти двое моих коллег? — спросил приятель. — Они в самом деле мертвые? А если они живые, то чем занимались в морге?»
«Откуда мне знать? — удивился я. — Я не знаком ни с кем в твоем колледже. Тебе лучше знать».
Но оба доктора-шутника стали избегать меня. Даже если я проходил мимо них, они отворачивались. Все врачи жили в небольших коттеджах около медицинского колледжа. Утром я прогуливался мимо этих домов. Иногда я стучал в их двери, врачи выглядывали в окно и, увидев меня, отворачивались.
Эксперименты с гипнозом
Гипноз может быть опасным. В руках невежды что угодно может оказаться губи тельным, хотя гипноз, в принципе, можно считать простой формой расслабления. Но он может быть опасным, потому что владеющий гипнозом человек, если захо чет обмануть вас, может путем внушения заставить вас сделать то, чего вы делать не желаете. Но вам придется исполнить его волю, когда вы пробудитесь.
Я часто работал с одним своим студентом. Я жил в его доме полгода. Его брат был моим другом. Я жил один, и мне не было смысла идти к себе, все равно меня никто там не ждал. Поэтому мой друг сказал: «Живи у нас». В его младшем брате я нашел человека для своих опытов гипноза.
Я начал гипнотизировать его. К примеру, однажды я сказал ему: «Завтра ровно в двенадцать часов ты станешь истово целовать подушку». На следующий день без четверти двенадцать он стал нервничать и кого-то искать. Я на его глазах взял по душку и закрыл ее на ключ в чемодан. Я видел, что он прослезился. «Что случи лось? — спросил я. — Почему ты плачешь?»
«Не знаю, — ответил он. — Со мной такого еще не бывало. У меня появилось странное ощущение, которое я не в силах описать».
Ровно в двенадцать часов он подошел ко мне и сказал: «Я прошу тебе отдать мне подушку».
«Зачем тебе подушка в двенадцать часов? — как бы удивился я. — Я верну тебе по душку вечером».
«Ты должен вернуть мне подушку прямо сейчас», — настаивал он.
Тогда я отдал ему подушку, и он в присутствии шести человек начал истово це ловать ее. При этом он озирался на людей и понимал, что сходит с ума... Парень счел себя сумасшедшим, потому что осознавал, что ведет себя абсолютно не нор мально.
«Не волнуйся, — успокоил его я. — Так ведет себя каждый человек. Когда мужчина целует женщину, а женщина целует мужчину, между ними происходит естествен ный, биологический гипноз. Биология гипнотизирует их хромосомы. Не то чтобы вы что-то предпринимали. Вы чувствуете себя не в своей тарелке, вы не хотите вести себя подобным образом на глазах других людей, вам хочется укрыться в уе диненном месте. Не тревожься! Не важно, целуешь ты подушку или женщину. Что бы ты ни делал, твоего участия в этом нет. Тебя подталкивает к неким действиям бессознательная часть ума».
«Мне тоже так кажется, — признался он. — Что-то внутри меня велит мне целовать подушку, хотя я знаю, что подобное поведение глупо. Я держу в руках простую подушку. С какой стати мне нужно целовать ее?»
С помощью гипноза вы можете добиться от людей чего угодно, если решите об вести их вокруг пальца. Вы можете даже приказать человеку убить кого-нибудь, и он выполнит ваше приказание, хотя и понесет наказание. Его приговорят к смерт ной казни, а он не сможет даже объяснить свое поведение. Вы загипнотизировали убийцу, но вас никто не тронет, потому что никто не догадается о том, что именно вы кукловод.
Люди могут злоупотреблять гипнозом. Все прекрасное можно извратить. Воз можно, отчасти и по этой причине большинство стран и культур стараются огра ничить применение гипноза. Слово «гипнотизм» приобрело отрицательный отте нок. Но это неправильно, ведь гипноз может принести большую пользу. Если у кого-то в чем-то возникли трудности, его можно погрузить в гипнотическое со стояние и сказать: «У тебя нет никаких трудностей. Эта область жизни проста, и тебе достанет разумности для осознания ее». И человек со следующего дня станет вести себя иначе, ведь его бессознательный ум принял установку. Не нужно боять ся гипноза.
Людям можно помогать устранять болезни, потому что почти семьдесят болезней от ума. Эти недуги выражаются через тело, но их источник пребывает в уме. И ес ли вы сможете внушить уму, что болезнь исчезла, что из-за нее не нужно беспоко иться, тогда болезнь и в самом деле оставит вас.
Я проводил с гипнозом очень странные эксперименты. Вообще-то, я проводил работу в иных сферах жизни. Например, на Цейлоне буддистские монахи в день рождения Гаутамы Будды танцуют на раскаленных докрасна углях и не обжигают ся. Один профессор психологии из кембриджского университета нарочно приехал на Цейлон, чтобы посмотреть на эту церемонию, потому что не верил, что такие вещи вообще возможны. Но когда он увидел, что двадцать монахов запросто тан цуют на углях, он подумал: «Если эти люди способны на такой поступок, то поче му бы мне ни попробовать?» И он сделал попытку... Стоило ему приблизиться к
углям, как его обдало таким жгучим жаром, что он отпрянул. Этот профессор умер бы, если бы прыгнул в яму, в которой на горящих углях танцевали монахи. Для такого танца нужно провести сеанс глубокого гипноза.
Я проводил эксперименты на том самом парне, потому что он очень подходил для этой роли. Тридцать три процента всего человечества поддаются гипнозу, дер жите в памяти эту цифру. Тридцать три процента всего человечества самые разум ные, они же самые творческие и изобретательные. Именно такие люди могут по гружаться в глубокий гипноз, ведь для этого необходимо обладать разумностью. Если такие люди готовы погрузиться в гипноз, они отправятся на самые глубокие слои. И чем глубже слои, тем проще совершать действия, которые кому-нибудь могут показаться чудесами.
В ладонь моему помощнику по имени Манож я положил горячий уголь. Я сказал, что дал ему прекрасную розу. Он посмотрел на уголь и ответил: «Роза такая пре красная, она источает чудный аромат». И он не обжегся. Потом я положил в его ладонь розу и сказал, что он держит горящий уголь. Манож мгновенно отшвырнул розу. На его ладони остался след от ожога.
Ум обладает громадной властью над телом. Ум все направляет на тело. Семьде сят процентов болезней можно устранить, просто изменив мироощущение, потому что они начинаются от ума. И лишь тридцать процентов болезней начинаются от тела. Например, вы падаете, и у вас случается перелом кости. Здесь гипноз ничем вас не поможет. Даже если вам внушить, что перелома нет, он все равно останется. Перелом кости находится в теле, а тело не поддается гипнозу. Тело действует по-своему. Но если процесс начинается от ума и проявляется в теле, тогда недуг мож но запросто устранить.
Сознательный ум так глубоко обусловлен, что даже во сне он не позволяет кое-что делать. Даже в глубоком гипнозе он некоторые вещи не допускает.
Например, люди опасаются того, что человек, владеющий гипнозом, может по грузить женщину в глубокий сон и изнасиловать ее. Но если женщина сама не за хочет этого, он ничего не сможет сделать, она просто проснется.
Я работал с одним моим двоюродным братом. Он был очень талантливым пар нем, теперь он профессорствует в университете. Но он довольно труслив. Если он за что-то уцепился, его очень трудно отговорить отказаться от этого, если он может достичь чего-то более совершенного, потому что он цепляется за безопасность, и ему об этом известно.
Он вышел из очень бедной семьи. Его мать умерла, и отец женился еще раз. Ма чеха стала изводить ребенка, поэтому я пригласил его жить ко мне. Днем он учил ся, а вечером работал в конторе.
Директор его колледжа был моим другом. «У парня большие таланты, — сказал я директору. — Ему глупо печатать на машинке в обычной конторе. Ты можешь уст роить его в свой колледж библиотекарем или еще кем-нибудь». Мой брат хотел сменить работу.
Парень получал в конторе всего лишь семьдесят рупий в месяц, а директор кол леджа был готов платить ему за такой же период времени уже двести рупий. В библиотеке было не так уж много работы.
«Хорошо бы тебе читать, когда тебя никто не отвлекает, — посоветовал я ему. — Ты можешь познакомиться с великой литературой, которая полностью откроется тебе. Ты останешься в колледже. Ты сможешь учиться и одновременно работать там. Продемонстрируй свои таланты, чтобы после вручения тебе диплома я мог попросить директора оставить тебя в колледже лектором».
Но он не оставил вечернюю работу писаря. Ему было трудно оторваться от того, к чему он привык, в чем он нашел безопасность.
Наконец, я попытался загипнотизировать своего брата, а он хорошо поддавался гипнозу. И он выполнил все мои установки. Когда мне удовлетворил уровень его погружения в глубокий сон, я сказал ему: «Пришла пора. Завтра ты уволишься с почты».
Он сразу же открыл глаза, проснулся. «Все последние дни я боялся этой фразы», — сказал он. — Я могу сделать что угодно, только не уволиться. Я так и думал, что рано или поздно ты велишь мне уволиться».
«Но как тебе удалось проснуться? — удивился я. — Ты же был погружен в глубо кий гипноз».
«Я действительно находился в глубоком гипнотическом сне, — ответил он. — Но при моей доброй воле. С увольнением я не согласен».
Итак, ваш долго обучавшийся ум вмешается в сновидения, чтобы попытаться из менить сюжетную линию. Поэтому вы видите, будто бегаете за лучшей подружкой сестры. Но в действительности вы испытываете желание к сестре, а ее лучшая под ружка это всего лишь заменитель. Но обусловленное сознание пустило глубокие корни даже в подсознание.
Итак, если женщина захочет, гипнотизер сможет изнасиловать ее. Но если она не желает этого, то сразу же проснется, если он станет внушать ей вещи, которые про тивны ей, даже если была погружена в глубокий сон.
Для меня пробуждение брата было неожиданным, потому что прежде он выпол нял все мои установки. Например, я говорил ему: «Просыпайся. Уже утро, пора доить корову». Он садился на корточки и делал вид, будто доит корову, но никакой коровы в действительности не было. А потом он ничего не помнил. Но в отноше нии установки на увольнение со службы в его сознании оставался бдительный цен зор.
Вы не сможете никому приказать под гипнозом убить кого-либо, если тот он сам не захочет сделать это. Загипнотизированный человек выполняет все установки по собственному желанию. Не то чтобы он вел себя осознанно, просто даже в бессоз нательном состоянии сознательный ум остается на страже, чтобы ничто не проти воречило его обусловленности.
Каждый день часть вашего ума должна полностью очищаться, чтобы получать новые впечатления, иначе как ум сможет работать? Каждый день прошлое освобо ждает место для будущего. Как только будущее стало прошлым, оно тоже исчеза ет, чтобы мы могли принимать то, что находится впереди. Именно так действует ум.
Мы не можем полностью запомнить даже одну жизнь. Вы не сможете вспомнить, что вы делали первого января 1960 года, если я попрошу вас сделать это. Вы жили в тот день, чем-то занимались с рассвета и до заката, и все же вы не сможете ниче го вспомнить. Несложная техника гипноза способна оживить память о том дне. Если вы загипнотизировать, усыпить часть вашего сознания, а потом попросить вас описать ваши действия первого января 1960 года, то вы станете подробно опи сывать весь этот день.
Долгое время я проводил такие эксперименты с одним юношей. Но здесь главное — убедиться в том, что человек дает верную информацию. Он мог рассказать о со бытиях первого января 1960 года лишь под гипнозом. В состоянии бодрствования он сразу же обо всем забывал. Поэтому мне было трудно определить, принимал ли он душ в девять часов утра первого января 1960 года. Был лишь один способ про верить это. Как-то я составил подробное описание всего его дня. Спустя несколько месяцев я попросил этого человека описать его действия в тот день, но он ничего не мог припомнить.
Когда я погрузил его в глубокое состояние гипноза, а потом попросил описать тот день, но не только пересказал все мои записи, но и указал некоторые незапи санные подробности. Он не упустил ничего из того, что я записал, но даже добавил кое-что. Разумеется, я не мог записать все и отметил лишь то, что видел сам.
В гипнозе можно погрузиться в себя как угодно глубоко. Но вам будет помогать другой человек, вы в это время будете лежать без сознания. Вы ничего не узнаете. Под гипнозом человека можно даже увести в прошлые жизни, но для этого важно погрузить его в бессознательное состояние.
Прошлые жизни
Природа все устроила чудесным образом: с каждой смертью на ваши воспомина ния ложится толстый слой забвения. Вы носите в себе воспоминания обо всех сво их жизнях. Но слабому человеку трудно жить даже с осознанием одной единствен ной жизни. Если в его мозгу вспыхнут воспоминания о многих его жизнях, он не пременно сойдет с ума. Забвение это естественная защита.
Однажды в Джабалпуре ко мне привели девочку. Должно быть, ей было тогда лет девять. Она полностью помнила свою прошлую жизнь. Эти воспоминания были для нее столь реалистичными, что она воспринимала нынешнюю жизнь просто как продолжение прошлой. Природа случайно допустила ошибку, не поставив стену между прошлой и нынешней жизнью.
Недалеко от Джабалпура расположена деревня Катни. Она родилась в этой де ревне и вспомнила о том, что у нее уже есть семья в Джабалпуре. Она вспомнила имена родственников, мужа, сыновей — вспомнила все. Один мой приятель привел ее ко мне.
«Какое замечательное совпадение, ее бывшие родственники живут всего лишь в трех кварталах от моего дома», — сказал я.
У ее прошлой семьи была бензоколонка, на которой я каждый день заправлял свою машину. «Подождите, — попросил я. — Посидите в моем доме, а я схожу к этим людям и позову их сюда. Это братья Патак. Я приглашу их в мой дом, и они сами определят, действительно эта девочка помнит их или нет».
Братья пришли со слугами и еще несколькими соседями. Всего гостей было две надцать или тринадцать, поэтому они все вместе могли точно определить, говорит ли девочка правду. Она сразу же вскочила и сказал: «Брат, ты меня помнишь?» Она взяла за руки двух своих братьев из группы в тринадцать человек и спросила о ма тери и детях... Ее отец умер, и она заплакала. Девочка не просто вспоминала про шлую жизнь, но воспринимала ее как нынешнюю. Братья привели ее к себе домой. У девочки появилась трудность. Она разрывалась между прежней семьей в Джа балпуре и нынешней в Катни.
Разумеется, в прежней семье она прожила семьдесят лет, поэтому ее тянуло к той родне. В нынешней семье она родилась всего лишь девять лет назад. Она не успела крепко привыкнуть к ней, и все же именно эта семья была настоящей. Прежняя семья была лишь воспоминанием, но она очень сильно привязалась к той родне.
Обе семьи мучительно размышляли над тем, что же предпринять. Если девочка останется в Джабалпуре, она будет все время вспоминать прежнюю семью, трево житься о судьбе прежних родственников. Она станет просить нынешних родителей отпустить ее на время туда. А если она поселится в Катни, то ее потянет в Джабал пур.
Я увидел, что передо мной просто каприз природы и посоветовал этим людям не сколько дней приводить ее ко мне, чтобы я погружал ее в глубокий гипноз для по строения защитной стены. Я должен был загипнотизировать ее и внушить ей мысль о том, что она больше не помнит прежнюю жизнь. Если она не забудет прежнюю жизнь, то будет несчастна.
Обе семьи согласились с тем, что нужно принять решительные меры. Я проводил с ней сеансы гипноза не меньше десяти дней, и в результате она забыла прежнюю жизнь. Мне понадобилось десять сеансов, чтобы построить тонкую перегородку, через которую в новую жизнь уже не могли пробиться воспоминания о прежней жизни.
Потом я справлялся о ее состоянии. В настоящее время она совершенно нормаль на. Она вышла замуж, родила детей и совсем забыла прежнюю семью. Ладе когда прежние родственники пришли проведать ее, она не узнала их. Но защитная пере городка очень тонкая, искусственная. Любое событие может разрушить ее. Любой гипнотизер полностью разрушит эту перегородку за десять сеансов. Достаточно небольшого потрясения для того, чтобы защитная стена рухнула.
Вам не нужно помнить прошлые жизни, забвение в их отношении совершенно нормально. Мы должны освободиться от ума.
На Востоке люди познали все слои ума, но здесь делали акцент совсем не на то, что подчеркивали на Западе. Восточные мистики призывают игнорировать ум, по тому что вы есть чистое сознание за пределами всех этих слоев.
Западная психология инфантильна, она родилась лишь в конце девятнадцатого века. Ей меньше ста лет. Западные психологи загорелись желанием проникнуть в сновидения и раскопать материал, заключенный в уме.
Там ничего нет. Вы будете находить все больше воспоминаний и грез. В конеч ном итоге вы погубите человека, потому что сделаете его восприимчивым к лиш нему бремени, которое следует стереть.
Нужно выйти за пределы ума, а не проникнуть в его глубину. За пределами ума нет никаких воспоминаний.
Отстранитесь от ума. Не вмешивайтесь в его работу, иначе навлечете на себя лишние неприятности и ночные кошмары. Вы должны подняться над умом, выйти за его пределы. Все ваши усилия должны быть направлены на одну точку. Вы ста нете не-умом без сновидений, воспоминаний, переживаний. Тогда вы погрузитесь в самый центр своего естества и вкусите бессмертие. Только в таком случае вы впервые узнаете, что такое разумность.
Для того чтобы мои слова были для вас более понятными, я расскажу вам еще об одном случае. Одна дама-профессор на протяжении двух или трех лет училась ме дитации и часто приходила ко мне. Она настаивала на экспериментах с джати-смаран, то есть она хотела узнать свои прошлые жизни. Я помогал ей проводить эту практику. Однако я не советовал ей экспериментировать с джати-смаран до тех пор, пока она не доведет свою медитацию до совершенства, ведь в ином случае ее практика может оказаться опасной.
По сути, нам трудно смириться с воспоминаниями даже одной жизни. А если на человека нахлынут воспоминания трех или четырех прошлых воплощений, он про сто сойдет с ума. Поэтому природа устроила так, что мы каждый раз забываем свое предыдущее рождение. Природа наделила нас замечательной возможностью боль ше забывать, чем запоминать, чтобы мозг человека не перегружался. Тяжкий груз можно вынести только после того, как увеличатся способности мозга. Беда прихо дит тогда, когда груз воспоминаний падает на вас прежде, чем эти способности возникают. Но женщина настаивала на своем желании, не обращая внимание на мои советы, и начала эксперимент.
Когда в конечном итоге в ее голове произошел взрыв воспоминаний, она прибе жала ко мне в два часа ночи. Ее колотила нервная дрожь, она была совершенно растеряна и деморализована. «Воспоминания нужно становить! — кричала она. — Я даже и подумать не могла, как это страшно!» Но не так легко остановить прилив ную волну воспоминаний, стоит ей только прорваться. Дверь не просто открывает ся, а разлетается в клочки. Мне пришлось работать не меньше двух недель для то го, чтобы остановить волну воспоминаний. Что же вызвало трудность?
Эта дама считала себя очень набожной, она называла себя человеком безукориз ненного поведения. Но она вспомнила, что в предыдущей жизни была проститут кой. Стали проявляться эпизоды, связанные с ее ремеслом, и сама ее основа была потрясена. Нравственность этой жизни пошатнулась.
Когда вам являются такие откровения, вам не кажется, будто картинки принад лежат другому человеку. Та самая женщина, которая практиковала целомудрие, увидела себя проституткой. Так часто бывает: тот, кто в прошлой жизни занимался проституцией, в нынешней жизни становится добродетельным. Это реакция на страдания прошлой жизни. Именно память о боли и муках предыдущей жизни за ставила ее стать целомудренной.
Интересы и воззрение этой женщины коренным образом изменились, став проти воположными. Так часто бывает, и за такими поворотами судьбы стоят определен ные законы.
Итак, когда этой даме-профессору вспомнилась ее предыдущая жизнь, ей стало дурно. Она почувствовала себя очень скверно, потому что пошатнулось ее эго. Воспоминания лишили ее присутствия духа, и теперь она захотела все забыть. А ведь я заранее предупредил ее о том, что не следует вспоминать свою прошлую жизнь без достаточной предварительной подготовки.
А сейчас никто не выражает желание проникнуть в тайну воспоминаний о своих предыдущих жизнях. Если какой-нибудь мой друг захочет провести эксперименты в отношении природы прошлых жизней, я готов помочь ему. Я даю слово, что про веду такой эксперимент, если получу от кого-нибудь знак готовности. Если кто-то обратится ко мне с такой просьбой, я буду очень рад.
Только вчера я получил несколько писем от людей, которые выразили такую го товность. Они ждут, когда я позову их. Сейчас я отозвался на их письма. Я пола гаю, что он приедут сюда. Я готов направить их на путь исследования прошлого. Я буду сопровождать их так далеко, как они захотят. На этой стадии развития мира нам настоятельно требуются люди, которые обладают такой способностью. Если лишь нескольким людям удастся усвоить это знание, тогда мы (и я уверен в этом) сможем устранить тьму, которая очень быстро окутывает весь мир.
Самоубийства
Однажды я в одиночестве сидел на берегу Ганга в Аллахабаде. В той местности редко проходили люди. И тут я увидел, что к реке идет какой-то человек. Я поду мал, что он хочет совершить омовение, но он, прыгнув в воду, стал кричать: «По могите! Тону!» Он и в самом деле тонул.
Я не горю желанием спасать кого-либо, но решил, что вижу особый случай. Итак, я прыгнул в воду и вытащил этого господина. Мне пришлось туго, поскольку он оказался очень тучным, и все же мне удалось выволочь его на берег. Но он вдруг рассердился на меня. «Зачем вы спасли меня?» — закричал он.
«Чудак! — воскликнул я. — Вы же сами умоляли спасти вас. Вообще-то, я не спа сатель, но рядом никого не оказалось, поэтому мне пришлось взяться за дело. Но почему вы гневаетесь на меня?»
«Я хотел покончить с жизнью самоубийством», — заявил он.
«Тогда зачем вы стали звать на помощь? — спросил я. — Вы должны были утонуть молча. Я не стал бы мешать вам. Я просто тихо сидел и не собирался вмешиваться в ваши дела».
«А что я мог поделать? — вздохнул господин. — Я хотел совершить самоубийство и прыгнул в воду, полный решимости. Но когда я почувствовал холодную воду, то сразу же забыл о своих планах утопиться и машинально стал звать на помощь!»
«Простите, пожалуйста, — сказал я. — Идите топиться».
«Что вы имеете в виду?» — насторожился господин.
Он сделал в мою сторону два шага, и я толкнул его в реку. Он вынырнул и снова начал кричать: «Спасите! Тону!»
«На этот раз вы меня не потревожите! — заявил я. — В первый раз я совершил ошибку. Простите меня. Теперь я буду сидеть и смотреть, как вы тоните».
«Вы меня не поняли!» — завопил он. Ему было трудно продолжить, потому что он то и дело нырял как поплавок. «Я не шучу! — кричал он. — Спасите меня. Я не хочу умирать!»
Его спас другой человек, прыгнувший в воду. «Вы поступаете неправильно, — предупредил я его. — Этот господин хочет умереть».
«Нет! — кричал самоубийца. — Я больше не хочу так умирать! Это слишком труд ное дело, я отыщу способ попроще. Я как поплавок скачу то вверх, то вниз. Мне это не по душе».
Однажды один мой приятель начал подумывать о самоубийстве. Все люди отго варивали его, но он и слушать их не хотел.
Его отец прибежал ко мне и сказал: «Мы не сможем удержать его». Отец этого парня недолюбливал меня, но теперь он решил, что я их последняя надежда. Я со гласился прийти.
Я выслушал приятеля и воскликнул: «Отлично! Я не считаю самоубийство хоро шим делом, но если ты решился на такой шаг, я помогу тебе, ведь я твой друг! Ес ли ты хочешь покончить с жизнью самоубийством, я не стану тебе возражать. Са моубийство не кажется мне серьезным делом, и я на твоем месте не стал бы совер шать его, потому что самоубийца производит впечатление инфантильного челове ка. Ты хочешь наложить на себя руки, потому что какая-то девушка отвергла тебя. Но на свете миллионы девушек, она не единственная. Через месяц ты забудешь о ней и снова в кого-нибудь влюбишься. Но если ты полон решимости убить себя, это твое право, ведь это твоя жизнь!»
Его отец перепугался. «Мы пригласили тебя для того, чтобы ты отговорил его от самоубийства», — напомнил он мне.
«А с какой стати вы должны беспокоиться из-за него? — спросил я его отца. — Вы просто произвели его на свет, не спросив у него разрешение. Зачем вы останавли ваете его? Если ваш сын хочет убить себя, нужно предоставить ему такую возмож ность».
Я привел этого парня к себе домой и сказал: «Если ты собираешься покончить с жизнью самоубийством, то сделай это весело. Проведи этот вечер со мной, ведь никто не знает, встретимся ли мы с тобой в следующей жизни».
Постепенно он начал критически осмысливать свою ситуацию, потому что я не пытался ни в чем убеждать его. «Я заведу будильник на четыре часа, — сказал я. — Мы поедем на машине в одно красивое место у реки. Там ты бросишься в воду. И мы обнимемся напоследок!»
В четыре часа утра зазвенел будильник. Я стал стаскивать приятеля с кровати. «Отстань, зараза! — закричал он. — Я не хочу убивать себя!»
«Ты не прав, — возразил я. — Ты принял решение, держи свое слово!»
«Но я вовсе не хочу совершать самоубийство, — канючил он. — Зачем ты толкаешь меня на этот шаг?»
«Не я заварил эту кашу!» — напомнил я ему.
В результате он так и не стал убивать себя. Теперь он женат, у него есть дети, и он обходит меня стороной, потому что при встрече с ним я завожу такой разговор: «Что с тобой случилось? Ты же клялся больше никогда не влюбиться! Но ты все-таки влюбился?»
«Вообще-то, я очень рад, что та девушка отвергла меня, — признается он. — Все равно мы с ней не пара. Натерпелся бы я с ней горя, сейчас она изводит мужа. А я нашел хорошую девушку».
Душевнобольные
Я часто посещал психиатрические клиники. Один мой приятель был губернато ром штата, и он выписывал мне пропуск в любую психиатрическую клинику или тюрьму своего штата, куда желал поехать. А на самом деле, к безумцам почти ни кого не пускают.
Иногда ко мне приводят человека. Люди говорят, что он безумен. Этот человек медитирует и полностью выздоравливает. Затем он возвращается домой, где родня ожидает от него прежние странности. И он попадает в прежнюю ловушку. Ему приходится играть отведенную ему роль.
Вам нужно уяснит себе одну очень важную вещь. Дело в том, что почти девяно сто процентов пациентов психиатрических клиник не безумны. Они просто играют навязанную им роль, которую они приняли. Они считают свое поведение выгод ным и хотят оправдывать ожидания других людей. По моему мнению, если сказать сотне таких пациентов о том, что они не безумные, то девяносто из них тотчас же отправятся по домам. Здесь главное — позволить им уйти, довести до их сведения, что они просто играют некую роль. Это глупая игра, потому что они в любом слу чае проигрывают.
В моем городе сошел с ума дядя одного моего приятеля. А это семейство было очень богатым. Я часто ходил к ним в гости, но даже я лишь спустя многие годы узнал о том, что одного его дядю держат в подвале, в цепях.
«Зачем вы посадили его на цепь в подвале?» — спросил я этих людей.
«Потому что он псих, — ответили они. — Конечно, его можно держать в цепях и в доме, но только мы не можем позволить себе это, ведь тогда все гости будут в шо ке. А его дети, жена, отец, все мы будем видеть его. И мы не хотим отправлять его в лечебницу, чтобы не потерять честь семьи. Поэтому мы решили держать его вза перти. Слуга носит ему в подвал еду, и больше никто к нему не ходит».
Я попросил приятеля отвести меня к его дяде.
«Иди, — сказал он. — Но я с тобой не пойду. Этот мой дядя опасный человек, он безумен! Он сидит в цепях, и все же может выкинуть какой-нибудь фокус».
«В худшем случае он убьет меня, — ответил я. — Держись у меня за спиной, чтобы после моей гибели ты успел убежать. И все-таки я хочу увидеть этого твоего дя дю».
Я настаивал, поэтому мой приятель каким-то образом выудил ключ у слуги, ко торый носил его дяде еду. За целых тридцать лет из внешнего мира к нему впервые пришел какой-то человек, кроме слуги. Возможно, когда-то его разум в самом деле помутился, но теперь передо мной сидел здоровый человек. Никто не хотел слу шать его, ведь все сумасшедшие утверждают, что они совершенно нормальные.
Когда этот человек просил слугу передать его родне, что он больше не безумен, тот лишь смеялся. Он даже иногда передавал послание дяди, но никто не обращал на него никакого внимания.
Итак, я оглядел его, сел рядом с ним и заговорил. Он был таким же здравомыс лящим, как и все остальные люди мира. Возможно, в нем было даже немного больше здравомыслия, ведь он сказал мне: «Просидев здесь тридцать лет, я полу чил громадный опыт. Вообще-то, я считаю себя везучим, так как мне удалось от страниться от безумного мира. Люди считают меня сумасшедшим. Пусть так ду мают, мне от этого нет никакой беды. А в принципе, я счастлив, потому что свобо ден от безумного мира. А у вас какое сложилось мнение?» — поинтересовался он у меня.
«Вы совершенно правы, — кивнул я. — Внешний мир стал гораздо более безум ным, чем тридцать лет назад, когда вы оставили его. За тридцать лет мы пережили значительный прогресс, в том числе и по части безумия. Перестаньте говорить лю дям, что вы безумны, иначе они действительно выведут вас на волю. Вы живете прекрасно. Здесь достаточно места для прогулок».
«А я здесь только и делаю, что гуляю», — сказал он.
Я начал обучать его випассане. «У вас сложились прекрасные условия для того, чтобы стать Буддой, — заметил я. — Вас никто не беспокоит, вы ни о чем не трево житесь. По сути, вы блаженствуете».
И он начал практиковать випассану. «Вы можете практиковать ее как сидя, так и во время ходьбы», — сказал я ему. Он стал моим первым учеником-практиком випассаны. Вы удивитесь, узнав о том, что он умер саньясином, причем скончался он в своем подвале.
Когда я в последний раз посетил свою деревню, то заглянул и к нему. «Я готов, — объявил он. — Дай мне посвящение. Мои дни сочтены, и я хочу умереть саньясином. Я твой ученик. Двадцать лет ты был моим мастером. Я реализовал все, что ты обещал мне».
Я смотрел ему в лицо, в глаза и понимал, что передо мной не прежний человек. Он полностью преобразился.
Безумцам нужно давать методы медитации, чтобы они могли восстанавливаться. Преступников нужно оказывать психологическую помощь, их нужно духовно под держивать. По сути, преступники глубоко больны, и вы наказываете нездоровых людей. Не их вина, что они заболели. Если кто-то совершил убийство, это значит, что он долго вынашивал склонность к убийству. Так не бывает, что вы ни с того, ни с сего, вдруг убили кого-нибудь.
Однажды ко мне привели мальчика. Его родители были сильно обеспокоены. Они водили сына к психоаналитикам и другим врачам, но никто не мог помочь ему. Его трудность не была особенно сложной, и все же она разрушала его жизнь и закрывала ему будущее. Ему взбрело в голову, что во время сна в его рот залетели две мухи, и теперь они кружат в его теле. Он чувствовал их то тут, то там. Иногда они летали у него в голове. Весь день этот мальчик не мог ничем заниматься, у не го не получалось избавиться от этой пары мух.
Его исследовали, но никаких мух не обнаружили. И даже если вы проглотите двух мух, они все равно не смогут летать внутри вас. В организме нет скоростных шоссе. Мухи не смогут летать то в голове, то в ногах, то в сердце, то в животе, не смогут метаться, громко жужжа... А мальчик слышал, как они жужжали. Как же он мог успокоиться? Даже ночью он не мог хорошо спать.
Родители привели его ко мне после того, как показали его множеству людей. На конец, кто-то посоветовал им привести сына ко мне. Я выслушал их и сказал: «Вы абсолютно не правы, а вот мальчик совершенно прав».
Мальчик пристально посмотрел на меня. Родители впервые привели его к чело веку, который не уронил его достоинство. Другие люди просто говорили ему: «Ты спятил! Какие еще мухи?»
«Вы сами все сумасшедшие, — сказал я. — Я ясно вижу в нем две мухи».
Родители мальчика встревожились. К кому они пришли? Я же укреплял убежде ние их сына. Но было лишком поздно. «Садитесь, — велел я его отцу и матери. — Вы зря мучили сына. Его замучили две мухи, а вы еще добавили ему страданий. Ваши походы по врачам унизили его».
Прежде всего, я поговорил с родителями и тем самым убедил мальчика в том, что я абсолютно на его стороне. «Вы первый специалист, который знает толк в моей проблеме», — сказал он.
«Я понимаю, что ты прав, — кивнул я. — Эти две мухи замучили тебя, но мы их выгоним».
«Это будет трудно сделать, — вздохнул мальчик. — Они все время перелетают с места на место».
«Не беспокойся», — положил я ему руку на плечо.
Я повел его в комнату, оставив родителей за порогом, и велел ему лечь на кро вать. Он доверился мне, поэтому стал слушать меня. Мальчик лег, а я сказал, что бы он закрыл глаза и следил за мухами. Ему следовало точно определять их место положение. «Когда они приблизятся к твоему рту, я поймаю их», — пообещал я.
«Это разумно, — обрадовался мальчик. — Они же залетели через рот».
Итак, я положил его на кровать, и он закрыл глаза. А я тем временем бросился в другие комнаты искать мух. Мне пришлось туго, но мне помог один обычай. Дело в том, что индуистские женщины втирают в волосы кокосовое масло... Дурная привычка. Вы издалека уловите приближение индуистской женщины. Я часто ви дел в бутылках с кокосовым маслом мертвых мух, поэтому стал спешно искать их. К счастью, я нашел даже не двух, а трех мух.
Странное дело, почти каждая бутылка с кокосовым маслом ловит мух. Стоит му хе сесть на масло, и ей конец, улететь она не сможет, потому что ее крылья намо кают и становятся слишком тяжелыми для полета. Особенно трудно мухам зимой, когда кокосовое масло становится более густым. А была как раз зима, поэтому я легко достал трех мух.
Я очистил мух от масла, потом принес их к мальчику и сказал: «Следи за мухами. Где они?»
«Мухи приблизились ко рту, — объявил он. — Скоро они подлетят к губам».
«Открой рот!» — скомандовал я. Мальчик широко открыл рот, а я махнул рукой над его головой. В кулаке у меня уже были зажаты мухи. «Ты был не прав, — сказал я. — В тебе летали не две, а три мухи».
«Ура! Наконец, нашелся человек, который мне помог», — обрадовался он. Я пока зал ему трех мух. «Теперь во мне стало очень тихо, — улыбнулся он. — Во мне боль ше не жужжат мухи».
Мальчик побежал к родителям и показал им мух. Они были потрясены. «Мы бы ли у разных специалистов, — сказали они. — Нашего сына просветили рентгеном. Психоаналитики тоже не нашли в нем мух. Но теперь мы не знаем, что и сказать. Вы даже сумели поймать мух».
«Отдайте мне, пожалуйста, этих мух, — попросил мальчик. — Я покажу их врачам. Они болваны, потому что называли меня безумцем. А теперь я хочу доказать им всем что безумны именно они. Я ошибся лишь в том, что обнаружил двух мух, то гда как их было аж три штуки».
«Возьми их себе, — разрешил я. — А если к тебе в рот еще залетят мухи, можешь прийти ко мне. Я помогу тебе. И больше ни к кому не обращайся».
«Теперь ничего подобного случиться не может, — ответил мальчик. — Я сплю с марлевой маской. Я достаточно настрадался от этих мух. Они не давали мне покоя целых два года».
И мальчик пошел к врачам, психоаналитикам. Один врач был дружен со мной. Мы оба посещали один клуб. При встрече он сказал: «Молодец. Но где ты отыскал этих трех мух? Мальчик насмехается над нами. Он говорит, что все наши рентге новские аппараты и дипломы это чушь. По его мнению, мы не способны найти мух в человеческом теле. И в качестве доказательства он показывает нам мух. На мой вопрос о том, кто поймал их, мальчик с чувством уважения назвал твое имя. Он сказал, что ты единственный человек во всем городе вылечил человека, а не безум ца, который осознал трудность пациента. Мальчик сказал, что ты поверил ему, и тогда тебе уже не так уж много нужно было сделать, так как мухи все время снова ли в его теле. По его словам, ты велел ему закрыть глаза и открыть рот. И ты пой мал даже не две, а три мухи».
Воображение может вызвать безумие, если начать верить в собственные грезы наяву. Тогда у вас возникнут галлюцинации. По моему мнению, так называемые святые, великие религиозные личности, узревшие Бога, находятся в той же катего рии, что и тот безумный мальчик, в теле которого летали мухи. Они просто вообра зили перед собой Бога.
В Пуне примерно двадцать лет назад ко мне пришел молодой человек, препода вавший в университете. Он хотел поговорить со мной с глазу на глаз, ему не хоте лось признаваться в своих трудностях в присутствии посторонних. Потом я понял, что ему было чего стыдиться перед другими людьми. С самого детства он завел привычку ходить женской походкой. Это странное обстоятельство, потому что мужская психология обычно не допускает такие вещи.
Мужчина не может ходить женской походкой просто потому, что у него нет ма теринского чрева. Именно из-за него женщина ходит иначе, мужчине трудно под ражать женщине. Но в его детстве, по-видимому, произошло какое-то событие, о котором он забыл. Может быть, он жил в доме в обществе одних лишь сестер, был единственным мальчиком. Разумеется, дети учатся, подражая окружающим. Если его окружали девочки, то он перенял у них походку, и эта привычка закрепилась у него.
Над ним все смеялись. Он был университетским профессором, а ходил как жен щина, поэтому все студенты потешались над ним. Он уже обращался к другим вра чам, но все они лишь разводили руками, ведь он ничем не болел, поэтому лекарст ва были бесполезны. «У вас здоровое тело, — говорили ему врачи. — Какую опера цию назначить вам?»
Он ездил к психоаналитикам в Бомбей и Дели, а они только глаза на него тара щили, потому что впервые сталкивались с таким делом. Итак, психоаналитики не могли ничем помочь ему, потому что не знали подобных прецедентов. Я еще не слышал, чтобы психоаналитики излечили такого пациента.
Впрочем, один психоаналитик дал ему самый обыкновенный совет. «Вы должны упорно стараться ходить как мужчина, — сказал он. — Будьте бдительны». Это по средственный совет. «Вы должны отказаться от прежней привычки и завести но вую привычку, — посоветовал психоаналитик. — Когда будете гулять утром и вече ром, ведите себя как мужчина».
Профессору стало еще хуже. Чем активнее он старался ходить мужской поход кой, тем сильнее ему хотелось идти как женщина. Именно поэтому ему приходи лось прикладывать усилия, ведь в принципе здесь не нужны никакие усилия. Вы когда-нибудь пытались не ходить как женщина?
Но если вы сознательно стараетесь ходить как мужчина, то не понимаете меха низм гипноза, поскольку так вы уже сильнее гипнотизируете себя на женскую по ходку. Вы прикладываете усилия и терпите неудачу. А каждая неудача лишь за крепляет гипнотическую установку. Поэтому совет великого психоаналитика при нес ему еще больше страданий. Профессор приобрел еще более выраженную жен скую походку.
Когда он пришел ко мне, у меня сидели приятели. «Я не могу рассказать вам о своей трудности при других людях, — сказал он. — Мне нужно поговорить с вами наедине».
«Хорошо, — ответил я. — Пойдемте в мою комнату». Я привел его в свою комнату и запер дверь на ключ. «Какая трудность вогнала вас в такой страх?» — поинтересо вался я.
«Мне стыдно в этом признаться, — опустил он глаза, — но у меня с детства жен ская походка».
«Здесь нечего стыдиться, — заметил я. — Вы совершили чудо. Психологи ни за что не поверят в то, что такое возможно, потому что для женской походки нужно мате ринское чрево. В ином случае такой походки не добиться. А вас нет материнского чрева».
«Я хочу избавиться от этой походки», — сказал он.
«Вас нужно ценить! — воскликнул я. — Зачем вам стыдиться? Вы выиграете в со ревнованиях, станете первым в мире мужчиной, который ходит как женщина. С вами не сравнится ни один мужчина!»
«Зачем вы мне это говорите? — вздохнул он. — Не надо меня успокаивать».
«Я вовсе не успокаиваю вас, — возразил я. — Я просто пытаюсь довести до вашего сведения... Психоаналитики посоветовали вам прилагать усилия, сознательно строить мужскую походку. И каков же результат?»
«Моя женская походка стала еще более выраженной», — ответил он.
«А теперь выслушайте мой совет, — заявил я. — Изо всех сил пытайтесь ходить как женщина».
«Вы хотите, чтобы я стал еще более смешным?» — удивился он.
«Проведите этот эксперимент прямо здесь, передо мной, — сказал я. — Прилагайте сознательные усилия для того, чтобы ходить как женщина. Я хочу посмотреть, как вы ходите, ведь с точки зрения мужской психологии это невозможно. Это явно ре зультат самовнушения. Все можно изменить, но только не противоположной край ностью».
Он испугался, но я подбодрил его: «Сделайте попытку, пройдитесь по комнате. Сознательно и старательно копируйте походку женщины».
И ему не удался эксперимент. «Как странно!» — удивился он.
«Ступайте на работу, — сказал я, — и ходите там как женщина. Понаблюдайте за тем, как ходят женщины. Найдите в своем университете самую женственную студентку и копируйте ее походку».
Через неделю, когда я собирался уезжать, этот профессор пришел ко мне еще раз. «Вы совершили чудо, — сиял он. — Чем активнее я пытался подражать женщинам, тем меньше мне это удавалось. Люди даже стали как-то странно поглядывать на меня, потому что уже ждали от меня женскую походку, а я стал ходить как мужчи на. Я изо всех сил стараюсь ходить как женщина, но у меня ничего не получается!»
«Именно так разрушается самовнушение, — объяснил я. — Оно случается бессоз нательно. Если вы будете то же самое делать сознательно, то разрушите самовну шение. Оно не устоит в сете сознания».
Я путешествовал по Индии и, набираясь опыта для своих будущих саньясинов, изучал самый разный народ: невротиков, психопатов, духовных людей и материа листов.
Я почти тридцать лет говорю своим людям о том, что психоанализ умер, как сам Фрейд. Ни один психоаналитик не дал ответ на ваши вопросы. В действительности психоанализ никогда не был живой наукой. Он был эффективным способом вы уживания денег из больных людей.
Еще будучи студентом я уже начал бороться со своими преподавателями психо логии и психоанализа. Затем я сам стал преподавать в университете и теперь бо ролся уже со своими коллегами по кафедре. Но человеческая слепота, глухота, не мота — все это кажется бесконечным.
Материалист верит только в тело. Психоаналитик считает ум побочным продук том тела. По его мнению, вместе с гибелью тела исчезает и ум. Чем же он занима ется? Психоаналитик напрасно мучает людей. Ни ум, ни тело не будут вашими вечными друзьями. Пользуйтесь ими, но не забывайте о том, что в вас пребывает свидетель.
Поэтому я настаиваю на обучении медитации. Я рассказываю людям о том, что до тех пор, пока психоанализ не будет основан на медитации, пока он не станет помогать людям открывать не-ум, запредельное бытие, он будет тщетным мето дом, средством ограбления людей. Но ни один психоаналитик не согласился со мной.
Медитация
В этот период времени Раджниш часто подолгу медитирует, сидя безмолвно в конце лекции.
Всю жизнь я говорю о медитации.
Существует сто двенадцать методов медитации. Я изучил все эти методы, причем не только интеллектуально. Мне понадобилось несколько лет для того, чтобы изу чить каждый метод и выяснить его суть. Изучив сто двенадцать методов, я с удив лением узнал, что суть всех этих методов заключается в свидетельствовании. У этих методов разные второстепенные моменты, но цент каждого метода это как раз свидетельствование.
Поэтому я говорю вам, что во всем мире есть только одна медитация, а именно искусство свидетельствования. Оно выполнит всю работу, полностью преобразит все ваше бытие.
Чем бы я ни занимался, моя медитация не останавливается. Это не то, что мне следует делать отдельно, а просто искусство свидетельствования. Говоря с вами, я одновременно свидетельствую свою речь, обращенную к вам. Итак, здесь присут ствуют три стороны: вы слушаете, я говорю, и есть еще тот, кто наблюдает. Он-то и представляет собой меня подлинного. Поддержание постоянной связи с этой сто роной и составляет медитацию.
Не важно, что вы делаете, главное — поддерживайте связь со своим свидетелем. Я свел религию к ее главной сути. Теперь все остальное превратилось просто в риту ал. Довольно и свидетельствования. Для этого вам не нужно становиться христиа нином, индуистом, мусульманином или еще кем-то. Свидетельствовать может и атеист, коммунист — кто угодно, потому что для такого искусства не нужна теоло гия, система верования. Это просто научный метод медленного погружения в себя. Наступает момент, когда вы достигаете своей сокровенной сути, самого центра циклона.
Позади человеческого ума находится проектор. Стремления, страсти, условности — все это накапливается в подсознании и постоянно проецируется на экран ума. Поток ментальных проекций безостановочно устремляется на этот экран, каждый миг.
Сознание это зритель, наблюдатель. Оно забывается в этом потоке картинок же ланий. Такое забвение и есть невежество. А невежество представляет собой глав ную причину майи, иллюзий, бесконечного круговорота рождения и смерти. Вы пробуждаетесь от своего невежества, когда останавливается работа ума. Когда ум лишен мыслей, когда поток картинок на экран прекращается, только тогда зритель вспоминает себя и возвращается домой.
Патанджали называет прекращение деятельности ума йогой. Если вы научились останавливать ум, значит, достигли всего.
Для того чтобы познать ум, нужно учитывать три момента. Во-первых, необхо димо обрести бесстрашие в познании ума. Во-вторых, нужно устранить ограни ченность, обусловленность ума. В-третьих, не следует выносить суждения в отно шении каких-либо мыслей и стремлений, возникающих в уме, не стоит определять добро и зло. Вы должны ко всему относиться безразлично. Необходимо учитывать эти три момента для того, чтобы понять извращенность ума. Тогда вы сможете го ворить о том, что можно сделать для того, чтобы избавиться от этой извращенно сти и пойти дальше. Но эти три главных момента следует учитывать.
Такой вывод я сделал после того, как изучил тысячи людей. Я вижу, как они но сят в себе громадное психологическое бремя, причем без всякой причины. Они беспрестанно накапливают все, что им попадается по пути. Люди читают газету и впитывают ее чепуху. Они разговаривают с кем-то и, опять же, впитывают чепуху. Они постоянно все накапливают. И не стоит удивляться тому, что со временем че ловек начинает смердеть!
Иногда вы сидите под звездами и чувствуете, как блаженство заполняет ваше сердце. Вам кажется, что это ощущение не от мира сего. Вы удивляетесь и не мо жете поверить.
Я встречал простых людей, которые на протяжении своей жизни знавали мгнове ния, роднившие их с Буддой и Христом, но они никогда никому не рассказывали о своем опыте, потому что сами не верили в то, что подобное вообще возможно. По сути, они подавляли воспоминания. Им казалось, что они все навыдумывали. Неу жели что-то может произойти без всяких усилий? Неужели так просто можно вдруг погрузиться в блаженство?
Вы сами помните такие мгновения в своей жизни. Вы не ожидали, что с вами это случится. Вы просто шли на работу, как и каждый день, солнце стояло высоко, с вас градом катил пот, и вдруг что-то случилось в самой вашей сердцевине, и вы перестали быть прежним. Вы вновь обрели рай.
А потом этот рай снова потерялся. Вы забыли о нем, потому что это не ваш стиль жизни. Вы даже не говорите о нем, решив, что вы выдумали его. «Разве такие пе реживания возможны? — задаетесь вы вопросом. — Я ничего не предпринял, откуда же это ощущение? Наверно, я грежу наяву или просто сплю». Вы не обсуждаете свой опыт.
Среди всех встреченных мною людей оказалось не так уж много тех, у кого не было чудесных переживаний. Но люди, ощутившие проблески блаженства, никому не рассказывали о них. Даже если они пытались рассказать об этом, люди лишь смеялись, считая их болванами и чудаками. Они не верили таким людям, высмеи вали их.
Общество подавляет всякие разговоры не только о сексе, не только о смерти, но и вообще обо всем прекрасном в жизни. Человека заставляют уподобляться роботу. Все ключи, все двери закрыты для неведомого.
Встречаясь с тысячами людей, я всякий раз видел, что в первый раз медитация получается у них очень легко, потому что они понятия не имеют о том, что это та кое. Но как только медитация случилась, тут и начинается настоящая трудность. Люди уже хотят погрузиться в медитацию, они познал ее, они охвачены желанием. Люди жадно стремятся к медитации. И тогда их обуревают зависть, ревность и прочие дурные чувства.
Внутренний мир нов для вас. Вы даже не заглядывали в него, не делали в себя ни одного шага. Поэтому я должен научить вас медленно погружаться во внутренний мир. Даже когда я призываю людей идти в себя, они сразу же задают вопросы, ко торые демонстрируют высокую степень и сосредоточения на внешних вещах.
«Сидите безмолвно», — говорю я.
«А можно нам при этом читать мантру?» — спрашивают они.
Не важно, читаете вы мантру или газету, потому что все это относится к внешне му миру. Я же велю вам сидеть безмолвно.
«Ладно, — соглашаются они. — Но можно нам просто повторять звук "Ом"»?
Печальное зрелище. Мне грустно смотреть на людей. Я прошу их быть безмолв ными, а они просят у меня разрешение заполнить свою тишину чем-нибудь. Люди не хотят быть безмолвными. Если им нельзя ничем набить себя, тогда подойдет и просто звук «Ом». Они согласны на что угодно.
Индийцы занимаются самыми разными практиками. Они концентрируются, поют мантры, постятся, истязают свои тела в надежде на то, что посредством всех этих мазохистских практик осознают Бога. Как будто Бог садист! Словно он объявил, что чем активнее вы мучаете себя, тем более достойны рая. Бог не садист, не нуж но быть мазохистом.
Я встречал людей, которые полагают, что медитация не может случиться без предварительного долгого голодания. Но пост не имеет ничего общего с медитаци ей. Пост только заставит вас алкать пищи. Некоторые люди полагают, что погру зиться в медитацию им поможет половое воздержание. Но именно медитация при носит целибат, а не наоборот. Целибат без медитации становится ничем иным, как подавлением полового влечения. Ваш ум захлестнут сексуальные фантазии. Как только вы сядете, чтобы медитировать, так сразу же начнете воображать голых женщин.
Что же тогда медитация? Вы просто безмолвно сидите и ничего не делаете. Вы свидетельствуете все, что происходит вокруг вас. Вы наблюдаете без предубежде ния, умозаключения, представления, не отмечаете плохое и хорошее.
Однажды один мой друг, семидесятивосьмилетний старик, упал с лестницы и пе реломал множество костей. Врачи велели ему лежать в кровати полгода, потому что он был очень старым, и его телу требовалось много времени для того, чтобы восстановить силы.
Он был активным человеком, невероятно деятельным. Когда я пришел проведать его, он заплакал, а этот человек не из тех, кто плачет по пустякам. Раньше я нико гда не видел, чтобы он плакал. «Лучше бы мне умереть, — сказал он. — Смерть не так плоха, но я не выдержу лежание на постели в течение полугода. Я наложу на себя руки. Полгода это слишком долгий срок, и мне очень больно. Я не выживу». Я посоветовал ему закрыть глаза и сосредоточиться на эпицентре боли, выявить ее источник.
Полчаса он смотрел в себя. Его лицо разгладилось, и спустя тридцать минут он возвратился совсем другим человеком. «Я наблюдал за болью, — сказал он. — На блюдая за болью, я неожиданно осознал, что отделен от боли».
Эти полгода стали для него благословением. Ему пришлось остаться в кровати, но он постоянно созерцал. В первый раз в жизни он стал созерцателем. Теперь он говорит, что получил лучшее переживание в жизни. С тех пор созерцание стало его привычной практикой. Каждый день он по два, три часа лежит на спине, хотя в том уже нет никакой нужды, и созерцает.
Всегда следует искать методы превращения бедствия в благословение. Всегда есть такой способ, нужно лишь найти его. Существует главное искусство жизни, а именно искусство превращения несчастья в праздник, превращения проклятья в благословение, использования страдания для развития, использования боли для возрождения.
Однажды я остановился в одной гостинице. Там также жил один политик. Мы ос тановились в маленькой гостинице в маленькой деревне. Посреди ночи политики пришел ко мне и сказал: «Я не могу уснуть. Неужели вы способны спать?» Он по тряс меня и сказал: «Как вы можете спать? Нам же мешают!»
У дома лаяли не меньше двадцати собак... Наверно, прислуга прикормила их. К нам сбежались собаки со всей деревни. Возможно, они устроили политический ми тинг. Их было очень много, они громко лаяли и дрались.
«Как вы можете спать?» — удивился он. — Я не могу спать из-за собачьего лая, я совсем выбился из сил».
«Но собаки не имеют никакого понятия о вас, — ответил я. — Они не читают газе ты, не слушают радио, не смотрят телевизор. Собаки не знают о вашем присутст вии. Я останавливался здесь и раньше. Они всегда так ведут себя, на вас этот спек такль не рассчитан. Они просто дерутся, выясняют отношения. Если вас мучает их лай, от этого плохо вам, а не им. Примите их поведение!»
Я посоветовал этому человеку устроить небольшую медитацию. «Ложитесь на кровать и наслаждайтесь их лаем, — сказал я. — Пусть их лай станет для вас музы кой. Наслаждайтесь лаем. Слушайте его как можно внимательнее».
«Разве это поможет мне?» — усомнился он. — Я хочу заткнуть уши, забыть о соба ках, а вы велите мне слушать их. Так я стану раздражаться еще сильнее».
«А вы просто попытайтесь, — сказал я. — Вы уже пытались затыкать уши, вам это все равно не помогло. Теперь прислушайтесь к моему совету. Вы же сами видите, что я сплю замечательно».
Он не был подготовлен к такому методу и не верил в него, но другого пути не было, и он сделал попытку. Через пять минут он крепко спал, даже храпел. Я по тряс его и спросил: «Как вы можете спать? Разве это возможно?»
Если вы что-то принимаете, вас уже ничто не смутит. Именно реакция отверже ния в вас создает смущение. Итак, если вы хотите медитировать, ни на что не от влекаясь, тогда ничто не отвергайте. Шум дорожного движения нужно принять, ведь это часть мира, в нем нет ничего дурного. Ребенок плачет — и это часть мира, совершенная часть. Как только вы сказали, что все благостно, созерцайте свое при знание существующего порядка вещей, примите его. Что-то в вас тает. Потом вас уже ничто не отвлекает. И до тех пор пока это не случится, вы можете ходить куда угодно, и вас непременно будет что-то смущать.
Первые центры медитации
В 1962 году Раджниш открывает свои первые центры медитации, которые на зываются Дживан Джатрути Кендрас (центры пробуждения жизни). Свое дви жение Раджниш называет Дживан Джатрути Андолан (движение пробуждения жизни).
С помощью храмов и центров медитации я хочу научным методом ввести совре менного человека в медитацию не только интеллектуально, и но эксперименталь но. Гораздо труднее погрузиться в медитацию через рассудок, чем через экспери мент. Некоторые вещи можно познать только на прямом опыте. Их нельзя познать через отвлеченные сведения. На самом деле, кое-что мы не можем познать прежде, чем испытаем это на себе. Центры медитации это научные учреждения, где совре менный человек познает медитацию через современный язык и символы. И не только символы способны помочь ему.
В мире сто двенадцать таких методов. Я хотел бы подвести четкую научную ос нову под эти методы в центрах медитации, чтобы вы не только понимали их, но и выполняли. Если вам не подойдет один метод, я дам вам другой. Но мы не позво лим вам уехать из центра с чувством неудовлетворенности. В мире сто двенадцать таких методов, и больше их быть не может. Если не работает один метод, то не пременно окажет воздействие какой-нибудь другой. Вы можете очень легко выяс нить, какой метод для вас наиболее эффективен. Техника изыскания подходящего метода для конкретного человека также имеет научную основу.
Если мы сможем построить центры медитации в главных городах Индии, а также в других странах, то тем самым поселим надежду в сердцах людей, которые в на стоящее время переживают душевную боль и печаль, которые не видят выход.
Раджниш пишет другу:
«Я основал центр медитации, в котором проводят эксперименты несколько чело век. Когда я получу конкретные результаты, то смогу что-нибудь рассказать тебе. Я уверен в своих опытах, но хочу проверить их эффективность на других людях. Я не хочу философствовать в своем письме, поскольку у меня сугубо научный под ход. Я хочу рассказать о йоге, которая основана на определенных психологических и парапсихологических экспериментах. У людей много заблуждений на ее счет, и мне следует доказать их несостоятельность. Поэтому я провожу эксперименты в этом лагере. Я убедился в том, что моя работа не станет рекламой для какой-то группы лиц».
В феврале 1964 года Раджниш пишет:
«Я собираюсь прочесть лекцию в Делийском центре самадхи йоги. Одновремен но я открою там собственный центр медитации. Такие центры я уже открыл в Бом бее, Калькутте, Джайпуре, Канпуре, Удайпуре, Чанде и других городах. Ко мне приезжают тысячи людей. Я надеюсь на то, что медитации можно будет научить всех простых граждан. Медитация это изначальная суть религии. И религию мож но оживиться, только если возродить медитацию».
Позволяйте всему происходить спонтанно. Ум привык вести пустой внутренний диалог.
Ум это просто механизм. Он может говорить, может молчать. Все дело в том, что ум не должен управлять человеком, ему следует подчиняться. В качестве слуги ум великолепен, но как хозяин он опасен. Именно вы должны управлять умом.
Медитационные лагеря
В 1962-1974 гг. Раджниш проводит занятия в лагерях медитации от трех до де сяти дней. В эти дни он читает лекции и ведет медитации.
Я говорил перед толпами в пятьдесят или даже сто тысяч человек и понимал, что они пропускают мои слова мимо ушей, что они пришли просто так.
Эти люди любили меня не за учение, которое я им объяснял, а из-за моей манеры излагать его. Им нравилось, как я говорил, но они не искали истину. Они просто воспользовались возможностью поглазеть на меня.
Скоро мне все это надоело. Было абсолютно бессмысленно читать лекции, пото му что люди слушали меня невнимательно: мои слова влетали в одно ухо, а из дру гого вылетали. Так слушали мужчины. А женщины слушали меня обоими ушами, но все вылетало у них изо рта. Не такая уж большая разница! Вы когда-нибудь ви дели, чтобы две женщины сидели рядом молча?
Мир полон пустых слухов, а выговорите о медитации. Так интересно посплетни чать о соседях что касается медитации, то для нее достаточно времени и в старости или даже после смерти. Вы будете тихо лежать в могиле и медитировать всласть. А сейчас вокруг происходит очень много событий: от какого-то человека убежала жена, кому-то изменяет жена...
Учитывая такую ситуацию, почти бесполезно говорить с толпой, и я начал соби рать небольшие группы. Единственным выходом стал отказ от лекций, обращен ных к толпе. Я уходил в горы, предварительно оповестив людей о том, что любой человек, поделавший пробыть в горах от семи до десяти дней, может присоеди ниться ко мне. Разумеется, если человек берет десятидневный отпуск, значит ему очень нужна медитация, любопытства здесь нет. Если он оставляет жену, детей и работу на десять дней, то тем самым демонстрирует, что он не просто любопытст вует, но и действительно хочет знать. Именно так началась работа в лагерях.
Я часто ездил в Удайпур, что в штате Раджастан. В этом городе у меня появился первый лагерь медитации. Я собирал замечательных людей.
Раджниш пишет другу:
«Я только что возвратился из лагеря в Ранакпуре. Я проводил занятия для моих друзей из Раджастана, поэтому не оповестил тебя о них. В моих медитациях, кото рые длились пять дней, приняли участие примерно шестьдесят человек. Результат занятий всех удовлетворил. Все мы поняли, что произошло что-то прекрасное. Ор ганизаторы лагеря под впечатлением результатов намерены устроить большой ла герь для всех индийцев. Ты обязательно должен приехать в этот лагерь».
Лагерь медитации в Ранакпуре 1964 год.
Лагерь медитации в Ранакпуре стал значительной вехой в деятельности Раджниша, поскольку его лекции и медитации были впервые записаны на пленку и опуб ликованы в книге «Путь к самореализации», которую узнали во всей Индии. Позд нее Раджниш сказал, что эта книга содержит все его учение, которое с тех пор оставалось неизменным (Эта книга напечатана под названием «Книга о медита ции»).
Раджниш описывает свой лагерь:
Я вижу, что человек объят кромешной тьмой. Он стал подобен дому, в котором светильник померк в темной ночи. Его фитиль притушен, он светильник все равно можно зажечь заново.
Я пришел сюда, чтобы сказать вам, что есть способ пробудиться от кошмара, ко торый вы приняли за жизнь. Этот путь существовал всегда. Путь, который ведет из тьмы к свету, вечен. Он наверняка есть где-то, но мы отвернулись от него. Я хочу, чтобы вы обратились к нему. Этот путь называется дхарма, религия. Это способ зажечь в человеке свет, он придает направление безвольно плавающей лодке чело века. Махавира сказал тем людям, которых увлек за собой быстрый поток мира со своей старостью и смертью, что религия это последний безопасный остров, якорь, последнее пристанище и прибежище.
Я призываю вас пробудиться от своего сновидения, в котором вы лишились дос тоинства императора. Я хочу преобразить ваше поражение в победу, вашу тьму в свет, вашу смерть в бессмертие. Вы готовы пуститься вместе со мной в это путе шествие?
Мы собрались в этом уединенном месте для того, чтобы я рассказал вам что-то, а вы послушали меня. Повествование и прослушивание будут осуществлены лишь на уровне любви. Двери сердца открываются только в любви. Помните о том, что лишь когда вы слушаете сердцем, а не головой, вы можете что-то услышать. Вы можете спросить: «А разве сердце тоже слышит?», и я отвечу, что всякий раз слы шит исключительно сердце. До сих пор голова ничего не услышала. Голова абсо лютно глуха, и это следует отметить. Только когда слова исходят из сердца, они приобретают значение. Только слова из сердца источают аромат свежих цветов, а в ином случае они не только гнилые и затхлые, но и подобны пластмассовым или бумажным цветам.
Завтра утром мы начнем пятидневную программу лагеря садханы, и в качестве вступительной части я хотел бы кое-что сказать вам.
Для своей садханы, для осознания истины ум должен приготовиться так, как че ловек готовит почву для выращивания цветов. Мне хотелось бы, чтобы вы запом нили несколько правил.
Первое правило: живите в настоящем. Во время занятий не позволяйте себе увле каться своей привычкой думать о прошлом и будущем. Если вы позволите себе унестись прочь, то пропустите миг жизни, поистине важную вещь, и это самое мгновение бесполезно минует вас. Нет ни прошлого, ни будущего. Прошлое это память, а будущее — грезы. Только настоящее реально и живо. И если истину во обще можно познать, то лишь в настоящем.
Я прошу вас в течение всех занятий отстраняться как от прошлого, так и от бу дущего. Признайте, что они не существуют. Есть лишь тот миг, в котором вы пре бываете, и больше ничего нет. Вы должны жить в нем, причем в полную силу. Но чью спите так крепко, как будто прошлое оторвалось от вас и осталось далеко за горизонтом. Умрите для прошлого. Утром встаньте новым человеком, потому что наступило новое утро. Пусть тот, кто лег в кровать, так и не проснется. Пусть он спит всегда. А вы всегда новый и свежий.
Живите в настоящем и постоянно помните о том, что вам следует все сутки на пролет оставаться бдительным, чтобы проверять, не вернулось ли к вам механиче ское мышление о прошлом и будущем. Довольно и наблюдения. Если вы будете наблюдать, то не приметесь вновь за старое. Наблюдение и осознанность разру шают привычку.
Второе правило: живите естественно. Все поведение человека искусственно, оно представляет собой результат обусловленности. Мы все время надеваем маски и из-за этого постепенно забывает свое подлинное естество. Сорвите фальшивую кожу и выбросите ее. Мы собрались здесь не для того, чтобы устраивать спектакль, а для того, чтобы увидеть и познать себя в своем подлинном виде. После спектакля актеры снимают свои костюмы — точно так же и мы эти пять дней будем снимать свои маски и выбрасывать их. Пусть проявится все подлинное и естественное. Жи вите в этом. Ваша садхана, ваш путь, развивается только через простой и естест венный образ жизни. Во время занятий в лагере садханы осознавайте, что вы не держитесь за свое общественное положение, профессию, должность. Избавьтесь от всех масок. Вы остаетесь самим собой, обычным человеком без имени, обществен ного положения, семьи, должности, касты. У вас нет имени, вы самый обыкновен ный. Вы должны научиться так, потому что в действительно вы именно такие и есть.
Третье правило: живите уединенно. Ваша садхана рождается в абсолютном оди ночестве, когда вы остаетесь наедине с самим собой. Но обычно человек никогда не остается один, он постоянно окружен другими людьми. И если вокруг него нет толпы, тогда толпа гудит в его голове. Нудно рассеять эту толпу.
Не позволяйте вещам скапливаться в своей голове. То же самое верно и для внешнего мира. Живите сами по себе, как будто вы один в лагере садханы. Вам не нужно ни с кем поддерживать отношения. Среди всех этих бесчисленных отноше ний вы забыли о себе. Все эти связи (враг / друг, отец / сын, жена / муж) так увле кают вас, что вы не можете познать в себе собственное бытие.
Выполняя эти правила, вы сможет обрести состояние ума, которое совершенно необходимо для того, чтобы развивать свою садхану, достичь покоя и осознать ис тину.
Вместе с этими тремя правилами я хотел бы объяснить вам два типа медитации, которой мы начнем заниматься с завтрашнего дня.
Первая медитация предназначена для утра. Во время медитации вы должны дер жать позвоночник прямо, закрыть глаза и не опускать голову. Губы следует сомк нуть, язык прижать к альвеолам. Дышите медленно, но глубоко. Направьте внима ние на пупок. Осознавайте вибрацию в пупке, которая возникает при дыхании. Вам нужно делать только это. Так вы успокоите к и устраните мысли. Из этой пустоты вы в конечном итоге погрузитесь в себя.
Вторая медитация — для вечера. Ложитесь на пол, пусть ваши руки и ноги сбросят напряжение. Закройте глаза и примерно две минуты внушайте себе, что ваше тело расслабляется. Постепенно тело расслабится. Затем две минуты говорите себе, что ваше дыхание замедляется. Оно и в самом деле замедлится. Наконец, еще две ми нуты говорите себе, что мысли останавливаются. Установка самовнушения позво ляет совершенно расслабиться и ощутить пустоту. Когда ум полностью успокоил ся, станьте абсолютно осознанными в своем внутреннем бытии, станьте свидете лем безмятежности. И эта безмятежность приведет вас к себе.
Вам следует практиковать эти две медитации. Но в действительности это ложные средства, и вы не должны привязываться к ним. С их помощью растворяется бес покойство ума. После того как мы забрались наверх, нам больше не нужна лестни ца, и точно так же однажды нам придется отказаться и от этих средств. Медитация достигает совершенства, когда в том возникает необходимость. Сама эта стадия и есть самадхи.
Развитие учения
Во всей Индии меня считали ачарьей. Это слово переводится как мастер, учитель, и я был учителем. Я странствовал по стране и наставлял людей. Такова была пер вая часть моей деятельности. Я хотел привлечь людей.
Перед своей кончиной Вивекананда сказал, что он призвал сто человек прийти к нему работать, но они так и не пришли, поэтому он умер несчастным, разочаро ванным человеком. Вивекананда был убежден в том, что он мог изменить весь мир, если сделает просветленными сто человек. Но они так и не пришли к нему. Виве кананда умер в одиночестве.
А я решил не звать людей, а самому ходить по деревням и искать эти сто человек. Я стану заглядывать людям в глаза, чтобы проникнуть в глубину их душ. И если они не внемлют моему призыву, я приведу их силой, принуждением. Если я смогу собрать общину из ста человек, тогда их души, по моему убеждению, поднимутся над миром как Эверест, излучая свет на заблуждающееся человечество и ведя его по истинному пути.
Люди, отзывающиеся на мой призыв, которым достает силы и мужества, чтобы ступать по этому трудному пути со мной, должны помнить о том, что этот путь не только тернист, но и неведом. Он похож на огромное неисследованное море, и у нас нет карты, нет схемы его глубин. Но тот, кто готов мужественно пуститься в плавание по этому глубокому морю, должен осознавать, что у него есть эта сила, эта мощь только потому, что его призвал сам Бог. В ином случае он никогда не развил бы в себе такую смелость. В Египте верили, что если человек просит Бога наделить его силой и пониманием, значит Бог уже призвал его, и в ином случае человек не обратился бы к нему.
Люди, испытывающие такое внутреннее стремление, ответственны перед челове чеством. В наше время крайне необходимо ходить во всей четыре стороны света и призывать людей пожертвовать своей жизнью для того, чтобы достичь высоты ду ховности и просветления.
Я призываю тех людей, которые понимают, что могут предложить человечеству нечто благое. Я намерен ходить по деревням, насколько мне хватит сил. Если я встречу глаза, которые могут воспламенить другие глаза или в которые я могу влить огонь убеждения, я стану забирать таких людей с собой, чтобы работать с ними. Я научу их всему, что знаю сам. Я передам им все способности, необходи мые для того, чтобы высоко нести факел и освещать темный путь, который ведет людей в более светлое будущее, в котором царит знание.
Итак, моя работа начинается с отрицания. Мне нужно освободить вас от устано вок, которыми вас напичкали. Не важно, кто это сделал: католики, протестанты или еще кто-то. Я должен освободить вас от программы, чтобы вы сбросили с себя бремя, очистились. Ваши окна и двери распахнуты.
Затем вступает в дело вторая, главная часть: вы учитесь погружаться в свой внут ренний мир.
В мою студенческую молодость меня считали атеистом, нерелигиозным челове ком, который восстал против всех нравственных систем. Таково мое кредо, которое сохраняется и поныне. Я не изменился ни на йоту, моя позиция неизменна. Но у меня появилось много неприятностей из-за того, что меня считали атеистом, без божником, аморальным типом. Мне было трудно общаться с людьми, мне было невероятно сложно устанавливать с ними связь. Когда я разговаривал с людьми, эти ярлыки (атеист, безбожник, аморальный тип) превращались в неприступные стены. Я сохранял свою позицию, и мне не составляло это никакого труда, но я видел, что уже не могу распространять свое переживание, делиться своим опытом.
Стоило людям услышать, что я атеист, безбожник, аморальный тип, как они сразу же закрывались. Они уходили от меня, если слышали, что я не верб в Бога, рай и ад. Даже очень образованные люди (я преподавал в университете в окружении со тен профессоров, ученых, интеллигентных и утонченных людей) просто избегали меня, поскольку им недоставало мужества для того, чтобы отстаивать то, во что они верят, им не хватало для этого аргументов.
А я постоянно спорил на улице, в университете, в магазинах — везде, где только мог схватиться с кем-то. Я громил религию и пытался полностью очистить людей от всякого вздора. Но в конечном итоге я уподобился острову. Никто даже не хотел разговаривать со мной, потому что было опасно даже просто поздороваться со мной. Куда заведет приветствие? Наконец, мне пришлось поменять стратегию.
Я осознал удивительный факт: люди, стремившиеся познать истину, были члена ми религиозных общин. Они считали меня безбожником, поэтому я не мог общать ся с ними. Но они по-настоящему хотели познать истину и были готовы отправить ся со мной в неведомые дали. Однако они уже причисляли себя к определенной конфессии, общине, философии. Моя слава хулителя веры воздвигла высокую сте ну, а ведь именно таких людей я и искал.
Я ненавижу слово «религия». Оно никогда не нравилось мне, но мне пришлось говорить именно о религии. Но то, о чем я говорил под прикрытием религии, в действительности было не тем, о чем судачат люди. Просто такой была моя страте гия. Я использовал слова «Бог», «религия», «освобождение», «мокша», придавая им собственное значение. Таким образом, я получил возможность набирать людей, они сами приходили ко мне.
Понадобилось несколько лет для того, чтобы люди изменили свое мнение обо мне. Но они слушали только слова, не понимая их смысл. Люди воспринимали прямой смысл, но не осознавали подтекст. Поэтому я использовал против них их же оружие. Я стал комментировать религиозные тексты, наделяя их моим понима нием.
Теперь я говорю то же самое, но уже без комментариев. Мне стало гораздо про ще, потому что я говорю с вами прямо. Мне не нужно приплетать Кришну, Махавиру и Иисуса, приписывать им слова, которые они никогда не произносили. Но люди так глупы, что прежде не были даже готовы выслушать меня. Но вот уже ты сячи людей стали собираться вокруг меня, потому что я рассказывал о Кришне.
Какое отношение я имею к Кришне? Что он мне сделал? Что общего у меня с Ии сусом? Если бы я встретил Иисуса еще при его жизни, то сказал бы: «Ты фанатик, очнись. Я не могу сказать, что распявшие тебя люди были так уж и не правы, по тому что они в принципе не могли иначе поступить с тобой».
Итак, это единственный способ. Когда я начал говорить об Иисусе, меня стали приглашать христианские колледжи и теологические институты, а я тем временем посмеивался про себя, потому что эти болваны решили, что я передаю слова Иису са. Да, я применял изречения Иисуса, жонглировал словами, придавал им собст венное значение. А эти люди полагали, что я передаю подлинное послание Иисуса. «Наши христианские миссионеры и священники не сделали для Иисуса столько, сколько сделали вы», — говорили они.
А я помалкивал, хотя и знал, что не имею никакого отношения к Иисусу. Должно быть, Иисус даже не понял бы то, что я говорил. Он был неграмотным человеком. Разумеется, он обладал сильным лидерским характером, поэтому ему было не трудно собрать вокруг себя небольшую группу неграмотных крестьян, которых сковали разные срази и которые жадно стремились обрести райские блага. Иисус давал им обещания, но ничего не требовал взамен. Верить в него было совсем не трудно. Это было неопасно и безвредно. Если Бога и рая нет, тогда вы все равно ничем не рискуете. Если же каким-то чудом это существует, и если Иисус в самом деле единородный сын божий, тогда вы задаром получаете горы благ. Простая арифметика!
Но замечательно то, что один образованный культурный раввин стал учеником Иисуса, потому что раввины гораздо лучше умели аргументировать и философст вовать. А Иисус ничего не знал. Он не предоставил ни один аргумент и озвучивал изречения, которые были у всех на слуху. Он был довольно упрямым молодым че ловеком.
Все, что я приписывал Иисусу, я произносил и прежде, но ни одно христианское общество, ни один христианский колледж, христианский теологический институт тогда еще не приглашал меня. Да что там приглашения! Перед моим носом захло пывали двери. Мне запретили входить в главный храм моего города. Фанатики за ручились поддержкой полиции, откуда мне прислали предупреждение о последст виях такого моего шага. Всякий раз, когда в этом храме читал лекцию какой-нибудь индуистский монах, полицейский, стоявший на его пороге, не пускал меня внутрь.
«Но я хочу послушать этого человека», — говорил я.
А полицейский отвечал: «Все знают, что стоит вам зайти в храм, и прихожане станут слушать вас. Нам приказано не пускать только вас, всем остальным людям разрешено посещать этот храм. Если вы перестанете приходить сюда, у нас будет меньше забот, потому что мы стоим здесь зря по два, три часа в день. Пока монах читает лекцию, я буду стоять здесь лишь для того, чтобы не пустить вас».
Но теперь меня стали приглашать в этот же храм. И снова на его пороге дежурят полицейские, только теперь для того, чтобы не допустить давку! Один офицер ска зал мне: «Смешно! Мы стояли, чтобы не пускать вас. Теперь мы стоим, чтобы лю ди не разрушили ветхий храм!»
Внутри были балконы. Весь храм вмещал не меньше пяти тысяч человек. Но ко гда я произносил в нем речь, туда набивалось пятнадцать тысяч человек. Люди за лезали на балконы, которыми обычно никто не пользовался. Однажды мы даже испугались, что балконы обрушатся, так много людей скопилось в этом старом храме. Пришлось перенести лекцию на другой день, и полицейские пустили в храм ограниченное количество людей.
Появилась новая трудность. Офицер сказал мне: «Вот беда! Вы говорите два часа, но люди приходят за два часа до лекции, чтобы не опоздать». «Меня все это удив ляет, — признался он. — Когда-то вас считали безбожником».
«А я и сейчас безбожник, — шепнул я ему на ухо. — Но никому не рассказывайте об этом, все равно никто не поверит вам. Я всегда отвергал идею существования личного Бога. До самой смерти я буду разоблачать глупость. Но если вы кому-нибудь передадите мои слова, вам все равно никто не поверит, а я стану отпираться от своих слов».
«Неужели? — удивился полицейский. — Вы безбожник, но все равно говорите о Боге?»
Но мне пришлось искать свои способы. Я говорил о Боге, а потом заявлял, что гораздо лучше слово «божественность». Так я преображал понятие Бога. Но я го ворил о Боге, в которого люди верили, поэтому эти настоящие искатели, которых эксплуатировали священники, стали питать интерес ко мне. Я собрал соль всех ре лигий.
Иного способа не было, потому что я ни за что не вступил бы ни в одно религи озное общество, и они тоже не могли прежде приходить ко мне. Их остановили бы несколько слов. И я не мог ни в чем винить их и предпочитал требовать от самого себя искать способы, которые позволили бы мне приблизиться к ним. И я нашел такой способ, он был очень простым. Я просто думал: «Используй их слова, их язык, их священные писания».
Если вы пользуетесь чужим ружьем, это еще не значит, что вы не можете заря дить его своими патронами. Даже если ружье чужое, все равно патроны-то мои! Настоящую работу сделают патроны, а не ружье. Ничего дурного не будет. И мне стало легко, очень легко, потому что я начал пользоваться индуистским термина ми, стал играть по их правилам. Я применял также мусульманские и христианские изречения.
Ко мне начали приходить не только эти люди, но также индуистские, буддист ские монахи и монахини, христианские миссионеры, священники — самые разные люди. Подумать только! Я хохотал, только про себя, внешне вовсе не нужно было проявлять смех. Я рассказывал вам анекдоты, но не смеялся, потому что шутил всю жизнь! А что может быть более веселым? Мне удалось легко одурачить всех этих священников и великих ученых.
Я постоянно устраивал встречи. Однажды я говорил в мусульманском институте Джабалпура. Один мой преподаватель-мусульманин стал директором этого инсти тута. Он не догадался, что я остался таким же, как и прежде. Кто-то сказал ему, что я читаю лекции о суфиях, и он счел это невероятным. «Такого мы о суфиях еще не слышали! — воскликнул он. — Наш институт почтет за честь визит этого лектора».
Если мусульманин приходит к вам в Индии или любой другой стране и начинает говорить о Библии, вам это очень приятно, ваше эго значительно укрепляется. Или если мусульманин, индуист, буддист говорит об Иисусе, восхваляет его и превоз носит... Особенно в Индии, где мусульмане и индуисты постоянно убивают друг друга, если человек не мусульманского вероисповедания заговорит о суфизме... Мой престарелый учитель был счастлив и пригласил меня в возглавляемый им ин ститут читать лекцию.
Тогда я ездил по институтам, потому что хотел найти своих людей, ведь все они были скрыты от меня в других заведениях. Когда мой учитель увидел меня, то ска зал: «Я только слышал о чудесах, но ты ходячее чудо! Ты в самом деле читаешь лекции о суфизме, о фундаментальной философии ислама?»
«Вам я не стану лгать, — ответил я. — Вы мой старый учитель. Я проповедую лишь собственную философию. Да, я научился искусству жонглирования исламскими терминами. Это у меня действительно получается».
«О, Аллах! — всплеснул он руками. — Но уже слишком поздно. Студенты ждут те бя в аудитории. Ты все такой же хулиган, нисколько не переменился. Ты действи тельно шутишь? Один из наших особо почитаемых учителей, специализирующий ся в суфизме, высоко превозносил тебя. Я пригласил тебя по его совету».
«Он правильно сказал, — подтвердил я. — И вам тоже моя лекция понравятся. Но помните о том, что я стану говорить только то, что хочу высказать. Мне не так уж и сложно готовиться к лекции. Если меня позовут буддисты, мне придется лишь переменить несколько терминов. В лекции о суфиях я в действительности говорю о дзен, а не о суфизме. Я все время говорю одно и то же, мне просто нужно несколь ко изменить там и тут суфизм. И мне приходится быть настороже. Мне следует лишь помнить предмет моей лекции, вот и все».
Я прочел лекцию. Разумеется, мой учитель сидел с грустным выражением лица. Но потом, послушав меня, он значительно повеселел. Он обнял меня и сказал: «На верно, ты пошутил».
«Я всегда шучу, — ответил я. — Не принимайте мои слова всерьез».
«Ты настоящий суфий!» — объявил он.
«Люди придерживаются такого же мнения», — заметил я.
Я читал лекцию в Амритсаре, в Золотом Храме, который теперь приносит Индии много неприятностей. Это сикхский храм, и именно из-за него убили Индиру Ган ди. Это событие потрясло всех граждан Индии. А я читал лекцию в этом храме. Повсюду в Индии люди спрашивали меня, почему я отпустил бороду. Я уже при вык к такому вопросу и ради шутки давал разные ответы.
Но когда я читал лекцию в Золотом Храме о Нанаке и его послании, ко мне по шел очень старый сардар. Он коснулся моих ног и сказал: «Сардарджи, почему ты постригся?»
Этот вопрос был мне в новинку, его мне задали впервые. «Нас вполне устраивает ваша борода, — сказал сардар. — Но зачем вы остригли волосы? Вы же такой рели гиозный человек!»
Для того чтобы быть сикхом, нужно выполнить всего лишь пять требований. Это по плечу любому человеку. Эти условия называют пять «к», дело в том, что каждое слово начинается с буквы «к». Например, слово «kesh» означает волосы, «katar» — нож, «kachchha» — нижнее белье... кстати, этот пункт я так и не понял. Лишь этот вопрос я не понял. Какой философии все это учит? Странно, но наверняка на то есть какая-то причина.
Я говорил священникам сикхов, их первосвященникам: «Мне все понятно. От пускайте длинные волосы, носите меч или кинжал... Но причем здесь нижнее бе лье? Для каких теологических, теософских, философских нужд необходимо это условие?»
«Нас никто никогда не спрашивал об этом. Нам нужно лишь выполнять пять тре бований "к"», — терялись они.
Этот престарелый сардар и меня принял за сардара, потому что больше никто ни когда не читал лекции в храме. Такого прецедента еще не было. Он очень удивился тому, что такой набожный человек, как я, стрижет волосы. Мне тогда было всего лишь тридцать лет.
«На то есть причина, — ответил я. — Я не считаю себя совершенным сардаром и не хочу делать вид, будто я представляю собой что-то иное. Поэтому я выполняю че тыре условия, но волосы все-таки стригу. Я стану отращивать волосы, когда стану совершенным сардаром».
«Вы правы, — сказал он. — Очень важно задумываться о таких вещах. Нам не сле дует притворяться совершенными сардарами. Вы более правильный сардар, чем мы. А мы-то считали себя совершенными только потому, что выполняли все пять условий».
Среди членов таких общин я подбирал своих людей. Мне было совсем не трудно. Я говорил на их языке, цитировал изречения из их священных писаний, а между строк озвучивал и собственное послание. Разумные люди сразу же понимали меня, они начали собираться вокруг меня.
Повсюду в Индии стали собираться группы моих людей. Теперь мне уже не нуж но было говорить о сикхизме, индуизме, джайнизме. В том больше не было ника кой нужды, но мне пришлось целых десять лет читать такие лекции. Постепенно я отказался от этих лекций, когда у меня появились свои люди. Я странствовал два дцать лет и остановился, потому что потребность в поездках исчезла. Теперь у ме ня были свои люди. Если они хотели приехать ко мне, то могли сделать это.
Итак, религиозные беседы были абсолютно необходимы мне, ведь иначе я никак не мог найти своих людей. Все они были разделены. Это не открытый мир. Одни люди становятся христианами, другие — индуистами, третьи — мусульманами. Очень трудно найти человека, который не причисляет себя ни к какой группе. Мне пришлось искать своих людей в замкнутых религиозных общинах, но для этого я был вынужден говорить на их языке. Постепенно я отказался от их языка. По мере того как мое послание становилось все более ясным я медленно отказывался от их языка.
В те времена мне приходилось говорить от имени религии, от имени Бога. Я про сто был вынужден так поступать, у меня не было альтернативы. Не то чтобы я не делал никаких попыток. Кое-что я делал, но тогда передо мной просто захлопыва ли двери. И все-таки я нашел простой выход.
Даже мой отец удивлялся, причем больше других людей, потому что он знал с пеленок. Он понимал, что я атеист, причем атеист до мозга костей, что я не привет ствую религиозные общины, не люблю священников. Когда я начал выступать на религиозных конференциях, он спросил меня: «Что случилось? Неужели ты пере менился?»
«Ничуть, — ответил я. — Я просто изменил стратегию, иначе мне никто не позво лил бы выступить на индуистской конференции. Им не нужно выступление атеи ста. Эти люди не потерпят аморальных безбожников. Но они все-таки пригласили меня, а я стал под прикрытием религии низвергать ее столпы».
Шанкарачарья, глава индуистской религии, председательствовал на этой конфе ренции. Король Непала (единственного индуистского государства в мире) открыл конференцию. Шанкарачарья оказался в большом затруднении, потому что мое выступление шло вразрез с главной мыслью конференции. Но я так обернул дело, что люди прониклись ко мне симпатией. Шанкарачарья так рассердился, что встал и попытался отключить микрофон. Когда этот престарелый человек тянул провод, я попросил его: «Подождите минуточку. Я уже заканчиваю». Он остановился, а я и в самом деле через минуту прочел последнюю строку своей лекции!»
На той конференции присутствовало не меньше ста тысяч человек. Я сказал им: «А чего вы хотите? Он председатель. Если ему захочется, он может лишить меня слова, и я обязан подчиниться ему. Но вы же пришли слушать. Если вы хотите слушать меня, то поднимите руки. А для пущей ясности поднимите обе руки».
Над толпой вырос густой лес из рук... Я посмотрел на престарелого шанкарачарью и сказал: «Сядьте, пожалуйста. Вы больше не председатель. Две сотни рук лишили вас этой должности. Кого вы представляете? Эти люди сделали вас пред седателем, а теперь сняли вас с должности. Теперь я стану говорить столько, сколько захочу».
Другими способами я не мог найти своих людей. На той конференции я нашел четыреста своих сторонников. Штат Бихар стал одним из главных поставщиков моих саньясинов.
Вот так я путешествовал по стране, принимал участие в религиозных конферен циях и находил своих людей. Как только у меня появлялась в каком-то городе группа сторонников, я уже не принимал там участие в религиозных конференциях. Мои люди сами устраивали свои собственные встречи. Но прежде того мне нужно было поработать какое-то время.
Встречи с джайнами
Тысячи людей приходили ко мне, а потом уходили. Одно время меня окружали джайны. К сожалению, я родился в семье джайнов, поэтому познакомился с ними в первую очередь. Они были очень счастливы, потому что я говорил о том, о чем они никогда не задумывались. Я истолковывал их священные писания совсем иначе. Джайны очень надеялись на меня. Они приняли меня за своего человека.
Их религиозная община самая маленькая в Индии. И это самая древняя религия, даже древнее индуизма. Но что случилось с этой общиной? В почти миллионной Индии живет жалкая горстка джайнов. Что стряслось? Джайнизму не меньше семи тысяч лет. Возможно, эта религия еще старше, потому что в Хараппе и в Мохенджо-Даро раскопали остатки древних цивилизаций, и там нашли джайнские статуи.
Ученые установили, что эти города были разрушены примерно семь или десять тысяч лет назад, причем по очень осторожным оценкам. Он даже если мы примем эту цифру, то все равно спустя десять тысяч лет число джайнов остается незначи тельным. Поэтому джайнизм никогда не ставили в один ряд с христианством, ис ламом, индуизмом, буддизмом. Это великие религии, а на фоне джайнизма еще очень молодые.
Я выступал на конференциях, толковал джайнское учение, поэтому джайны упо вали на меня. Они надеялись, что я смогу распространить их религию по всему ми ру. Но эти мои первые слушатели не поняли, какой человек выступает перед ними. Я не собирался поддерживать то, к чему не лежала моя душа.
Кое-что в джайнизме я поддерживал, и джайны очень радовались. Но они были потрясены, когда я начал критиковать какие-то моменты. Я ходил по лезвию ножа. Достаточно было какой-то мелочи... чего, собственно, и следовало ожидать. В кон це концов, джайнская община (точнее, ее руководство), решила изгнать меня. Я написал им письмо с такими строками: «Не глупите. Именно я изгоняю вас из сво ей жизни. Вам не нужно пытаться прогонять меня, вы не в силах сделать это. Я больше не член вашей общины».
Каков же был повод для такого решения? На джайнской конференции я сказал: «Вы самые древние вегетарианцы в мире. Вы едите самую чистую пищу, но вам ни разу не присудили нобелевскую премию. Каков ваш вклад в искусство, музыку, науку, математику, живопись, поэзию? Что хорошего вы сделали для мира? Евреи получают сорок процентов всех нобелевских премий, а всем остальным нациям вместе взятым достается лишь шестьдесят процентов. Я знаю причину. Я провел доскональный анализ и пришел к выводу о том, что вегетарианской пищи недоста точно для развития интеллекта. Именно поэтому у вас сниженный уровень интел лекта».
Вегетарианской пище не хватает питательных веществ, и мозг недополучает из нее витамины, необходимые для интеллекта. Эти витамины можно найти в мясе. И все же я, конечно же, не могу призывать к невегетарианскому питанию. Благодаря потреблению мяса вы повысите уровень своего интеллекта, но загубите свою ду шу. Из-за потребления мяса вы становитесь жестокими, насильственными, бесче ловечными.
Поэтому я дал джайнам совет: «Я нашел средство, которое непременно нужно за действовать, если у вас еще остались остатки интеллекта. Вы должны есть неоплодотворенные яйца. В них нет зародыша, нет жизни. Если вы оставите эти яйца, то гда они просто сгниют и растворятся в земле. В них все равно нет жизни, потому что в яйцеклетку не попал сперматозоид. Курица снесла яйцо без сперматозоида. Оно неживое, поэтому от потребления такого яйца никому не будет вреда. Это ве гетарианская пища».
Но джайны пришли в ярость. Я советую им есть яйца, но они боятся есть даже помидоры, потому что они похожи на мясо. Бедным помидорам не повезло из-за своей окраски. Неужели джайны могут осмелиться есть яйца? Кто-то встал и ска зал: «Возможно, в этих яйцах и в самом деле нет жизни, и тем не менее они появ ляются из живых организмов».
«Но молоко тоже появляется из живого организма, — напомнил я. — Какая же раз ница? Если вы избегаете всего, что появляется из живого организма, значит ваши дети с самого начала нарушают заповеди джайнизма, потому что они пьют мате ринское молоко. И вы тоже пьете молоко!»
Джайны чаще и больше других потребляют молочные продукты. Они не могут наслаждаться мясными, невегетарианскими продуктами, поэтому в качестве заме ны придумали великое множество блюд из молочных продуктов.
Но одного слово «яйцо» оказалось достаточно для того, чтобы джайны начали обходить меня стороной. Джайны исчезли из моей жизни. Я оказался опасным! Я учил их тому, что они не делали вот уже десять тысяч лет. Ни в одном их священ ном писании нет такого совета. Но они так и не смогли ответить мне на такое ут верждение: «Если вы едите чистейшую пищу, значит ваш интеллект должен упо добиться чистейшему пламени, он должен проявить высший гений, взмыть на вершины творчества, но ничего подобного не происходит». Джайны приходили ко мне, потому что полагали, будто я поддерживаю их систему, но как только они уз нали, что я не собираюсь поддерживать чьи-то системы, так сразу же разбежались.
Теперь вегетарианцы очень не любят меня. Они хотят убить меня, пусть и вегета рианцы. Они не хотят никого убивать, но в отношении меня готовы сделать ис ключение. «Этот человек учит людей есть яйца!» — кричат они.
Однажды в одной джайнской семье, в которой я довольно часто гостил... Навер но, было часов шесть вечера. Престарелый старик, отец хозяйки дома, пришел ко мне. В семье джайнов шесть часов вечера — последний срок для чая. После захода солнца им запрещено есть.
Я хотел принять душ, а потом поужинать, но ко мне издалека пришел девяносто пятилетний старик, и я решил подождать, ведь помыться и перекусить можно и позже. Сначала мне следовало поговорить с этим визитером.
Этот глубокий старик уже тридцать лет жил в джайнском монастыре, он отрекся от мира. Его считали святым, но визит ко мне не противоречил его заповедям, по тому что я также относился к джайнской общине. Он сказал мне... Нет, прежде всего он низко поклонился мне и коснулся моих ног. «Это неправильно, — заметил я. — Вам девяносто девять лет, вы старше моего деда».
«Я сам уже очень давно хочу коснуться ваших ног, — ответил он. — Я боялся, что смерть помешает моим планам, что я не успею засвидетельствовать вам свое поч тение. Я прочел лишь одну вашу книгу, «Путь к самореализации», и она перевер нула всю мою жизнь. С тех пор вы мой мастер. Если бы я мог...»
У джайнов двадцать четыре тиртханкары, проповедника, в один период сотво рения мира. Это значит, что спустя миллионы лет, когда эта система вселенных растворится и возникнет новая система, у людей снова появятся двадцать четыре учителя.
«У нас уже есть двадцать четыре тиртханкары, — сказал старик. — Но если бы я мог, то непременно провозгласил вас двадцать пятым тиртханкарой, потому что вы один сделали для меня больше, чем двадцать четыре предыдущих тиртханкары». Он благоговейно смотрел на меня.
В этот момент в комнату вошла служанка. «Я давно приготовила для вас ванную комнату, а ужин скоро остынет», — напомнила она.
Пораженный старик остолбенел. «Неужели вы принимаете душ вечером?» — ужаснулся он.
Дело в том, что джайнские тиртханкары вообще не принимают душ, потому что считается, будто вода украшает тело, устраняя дурной запах. Служить телу ниже своего достоинства, нужно пожертвовать гигиеной ради высшей цели. Итак, джайнские тиртханкары не моются.
«Совершенно верно, — кивнул я. — Один раз днем, и один раз вечером. Итого, я моюсь два раза в день».
«Более того, солнце уже село, а вы собираетесь ужинать?» — удивлялся он.
Прежде всего, джайнский тиртханкара есть только раз в день, поэтому здесь даже вопрос об ужине не стоит. И даже если едите два раза в день, то непременно нужно уложиться до заката.
Старик забыл о всяком почтении, ведь для него я больше не был тиртханкарой. Я был им для старика много лет, но только потому, что он надеялся на то, что я ис полню его ожидания. Он просто выдумал меня.
«Я сильно ошибся в вас, — досадовал он. — Все эти годы я превозносил вас, но вы не стоите поклонения».
«Поймите, я никогда не призывал вас поклоняться мне, никогда не просил читать мои книги, — сказал я. — Я никогда не просил вас считать меня тиртханкарой. Я ни когда не просил вас уповать на меня. Вам было легко лелеять какие-то надежды в отношении меня, потому что вы не знали меня. А книга мертва, причем вы прочли мою первую книгу, я давно перерос ее. Если бы вы прочли мою вторую, третью, четвертую книгу, то слетели бы с облаков».
Он был очень зол на меня. Когда он собрался уходить, я спросил его: «Разве вы не хотите еще раз приложиться к моим ногам? Вы уже старый. Может быть, мы больше никогда не увидимся».
«Я ошибся один раз, но второй раз я не ошибусь», — бросил он в сердцах.
На какой-то конференции я читал лекцию вместе с одним джайнским монахом. Он пользовался большим уважением среди джайнов. Его звали Чандан Муни. Он говорил первым. Этот монах стал рассказывать о самости, о самопознании, о бла женстве самости. Я сидел рядом с этим человеком и наблюдал за ним. Все его сло ва были блеклыми, он не пережил ничего подобного на своем опыте. Я заглянул в его глаза и не увидел в них глубину.
Я говорил после него. Первым делом я сказал: «Чандан Муни словно попугай по вторяет священные писания. Он провел замечательную работу. У него отличная память, но у него напрочь отсутствует духовный опыт».
Зал зашумел, потому что конференцию созвали джайны. Некоторые люди встали и ушли. «Подождите! — закричал я. — Вам нужно хотя бы пять минут послушать меня. Потом вы сможете уйти. Вы еще не знаете меня, я новичок. Послушайте ме ня хотя бы пять минут, чтобы получить представление о человеке, от которого вы ушли. А потом вы свободны, все могут уйти».
Пяти минут мне было достаточно, потом я спросил: «А теперь могут уйти все, кто хочет».
Но никто не ушел. Я говорил почти два часа. Вообще-то, я не должен был гово рить так долго, ведь меня попросили почитать что-нибудь минут десять, не доль ше. Но люди слушали меня и не собирались уходить, поэтому председатель испу гался. Даже Чандан Муни слушал меня очень внимательно. Председатель боялся прерывать меня, потому что знал, что меня не так легко остановить. А я не соби рался останавливаться, я скорее бы выгнал председателя.
«Если люди хотят слушать меня, значит вы больше не председатель конферен ции, — заявил я. — Уходите». Он сразу все понял и затаился.
Но Чандан Муни, послушав меня, прислал мне записку следующего содержания: «Я хочу встретиться с вами с глазу на глаз. Я не могу приехать прямо к вам, пото му что джайнскому монаху не годится ходить куда-то помимо джайнского храма. Я прошу прощения, но вам придется приехать ко мне».
«Хорошо, я приеду», — ответил я.
Я встретился с ним. Вокруг него уже столпилось человек двести. Но он хотел устроить приватную беседу, поэтому привел меня в свою комнату, запер дверь и сказал: «Вы были правы. У меня не хватает мужества признаться в этом в присут ствии других людей, но вам я говорю, что вы правы. У меня нет переживания са мости. Я не достиг самореализации. Я вообще не знаю, есть ли такое явление. Вы были совершенно правы, я и в самом деле попугай, повторяющий священные пи сания».
«Помогите мне! — взмолился Чандан Муни. — Я в западне, из которой не могу вы браться. Я глава общины, я не могу даже задать вам вопрос в присутствии других людей. Они считают меня человеком, достигшим просветления, поэтому не поймут меня, если я стану задавать вопросы, ведь я сам должен знать ответы на все вопро сы». И он заплакал.
«Я постараюсь помочь вам, — сказал я. — Я видел много первосвященников, но ни у одного из них не было такого искреннего сердца. Я прекрасно понимаю, что дол го вы не вытерпите жизнь в этих оковах. Вы встретили опасного человека, но вы сами пригласили меня!»
Это случилось спустя два года. Мы переписывались. Он изучал медитацию и ак тивно практиковал ее. Через два года Чандан Муни покинул джайнскую общину. Он пользовался уважением членов джайнской общины, а эти жители Индии очень богаты... И все-таки он ушел.
Чандан Муни приехал ко мне. Я глазам своим не поверил. Когда он переступил порог моего дома и сказал: «Здравствуй, я Чандан Муни», я удивился и ответил: «Ты так сильно переменился».
«Освободившись из тюрьмы, отказавшись от заимствованных знаний, я почувст вовал такое огромное облегчение, что снова помолодел», — сказал он. А ему тогда было семьдесят лет.
«Теперь я готов исполнить твою волю, — склонился он. — Я пожертвовал всем. Я был богатым, но отрекся от своего капитала, чтобы стать джайнским монахом. Те перь я отрекся и от джайнизма, перестал быть монахом, чтобы стать никем, чтобы получить полную свободу для эксперимента».
Как-то раз в Хайдерабаде один джайнский монах, который пользовался большим уважением в южной Индии, проникся ко мне глубоким интересом. Он послушал меня, почитал мои книги, а потом набрался мужества и отказался от монашеской робы.
«Вы очень рискуете, — предупредил я его. — Не вините же меня потом за то, что я якобы зря сманил вас. Вы вольны продолжать свой спектакль. Я призываю вас лишь к бдительности. Я даже не советую актеру отказываться от игры. Играйте роль святого, пусть вся ваша жизнь станет ярким шоу. Все время будьте бдитель ным. Я учу людей бдительности, а не отречению от чепухи».
«Но мне это кажется неискренним, — ответил он. — Прежде я верил в джайнизм, но теперь я буду просто лицемерить. Я больше не могу говорить с прежним жаром. Вы отняли у меня вдохновение. Теперь мне известно о том, что эта религия ложна и не могу притворяться».
«Тогда учтите, что вы сильно рискуете», — сказал я.
«Я понял вас», — кивнул он и отрекся от монашества.
Я гостил у одного моего приятеля, и тут пришел этот бывший монах. Мой при ятель был джайном, он своим глазам не поверил! «Куда вы подевали свою мона шескую робу?» — воскликнул он.
«Я отказался от нее», — ответил гость.
«Тогда вы больше не переступите порог моего дома!» — заявил мой приятель. Де ло в том, что он был одним из самых преданных учеников этого человека в его бытность монахом, именно поэтому бывший монах и пришел к нему. Во-первых, я гостил у него, а во-вторых, хозяин дома был когда-то его преданным учеником. Но мой приятель даже не пустил его в дом. «Убирайтесь! — закричал он. — Я больше не хочу общаться с вами!»
В тот же день я собирался прочесть лекцию на одной джайнской конференции, и этот бывший джайнский монах пришел туда вместе со мной. Джайнские монахи всегда сидят на высокой сцене, поэтому он по привычке пошел со мной на сцену, на которой я должен был говорить. Он сел за мной, дрожа от страха, так как в зале на конференции присутствовали не меньше пяти тысяч джайнов, и все они были крайне разгневаны на него. Заметьте, что джайны «ненасильственные» люди, а этот человек не сделал ничего особенного, он просто переменил одежду.
Люди стали шуметь. Кто-то встал и закричал: «Этого человека нужно стащить со сцены! Ему не место там!»
«А что тут такого? — вмешался я. — Я не джайнский монах, но могу сидеть на сце не. Почему этот человек не может здесь сидеть, даже если он и перестал быть мо нахом?»
«Вы дело другое, — возразили мне. — Вы никогда не были джайнским монахом. А он оскорбил всю нашу традицию». Джайны стали даже подступать к сцене, чтобы изгнать с нее беднягу.
Я понял, что запахло бедой, и сказал ему: «Лучше бы вам самому сойти со сцены, иначе люди выведут вас за шиворот, а в этом мало чести».
Но до чего же сложен человеческий ум! Он не сдвинулся с места. Этот бывший монах просто не мог сидеть с простыми людьми, он никогда не сидел среди них.
«Вы когда-то были их святым, но это осталось в прошлом», — напомнил я.
Мне пришлось встать между джайнами и этим человеком. «Он по привычке, слу чайно, поднялся на сцену, — сказал я. — Если вы хотите послушать меня, тогда вам придется терпеть его на сцене. Если же вы не хотите слушать меня при таком усло вии, тогда я уйду. Только тогда этот человек уйдет вместе со мной. Решайте сами».
Джайны решили послушать меня, поэтому им пришлось терпеть своего бывшего святого, но они то и дело грозили ему кулаком: мол, мы покажем тебе, как только конференция закончится. Так и случилось. Я закончил читать лекцию, и в тот же миг толпа бросилась на сцену и стала избивать беднягу.
Я изо всех сил пытался помочь ему. «Зачем вы бьете его? — кричал я. — Вы же практикуете ненасилие! Еще вчера вы целовали ему ноги! Он остался прежним, ничего не изменилось!»
Они чуть не убили его. Мне стоило больших трудов вытащить его из толпы и по садить в машину. А джайны старались вытащить его из машины.
Мы приехали домой, и там я сказал ему: «Вы вели себя откровенно глупо. Вы еще не поняли, что религиозный ум самый лицемерный. Верующий человек гово рит одно, а делает прямо противоположное. Теперь вы увидели своих поклонни ков. Вы никогда не поняли бы их. Прежде они кланялись вам, а сегодня уже были готовы растерзать вас. Вы должны уехать отсюда в другой штат. Здесь джайны не дадут вам спокойно жить. Поезжайте в горы, найдите там тихое место и медити руйте».
Этот человек удивил меня своим ответом. Он сказал: «Я могу делать что угодно: поститься, принимать асаны йоги, часами распевать мантры. Я могу декламировать священные писания, потому что зазубрил их, но не могу медитировать. Этим я ни когда не занимался. Вы советуете мне быть осознанным, но для меня осознанность столь нова, что я не смогу практиковать ее без вас».
«Придется мне позаботится о вас!» — воскликнул я. Мне пришлось взять его с со бой. Три месяца этот бывший монах ездил со мной. Мне было очень трудно нау чить его медитировать просто потому, что он отбросил одежду, но не отказался от своих верований, мифологии, религии. От этого отказаться не так-то просто. Очень легко переменить одежду.
То, что говорят о медитации другие люди, ничего не стоит. Однажды я взял в ру ки книгу о медитации, которую написал один джайнский святой. Они была инте ресной, но я сразу понял, что этот человек сам никогда не медитировал, иначе он не сделал бы такие ошибки. Но эти оплошности то и дело бросались в глаза. В це лом книга на девяносто девять процентов была хорошей, мне она понравилась. По том я забыл о ней. Десять лет я ездил по Индии. Однажды в одной деревне, что в штате Раджастан, этот святой пришел ко мне. Его имя показалось мне знакомым, и вдруг я вспомнил о той книге. «Я пришел к вам учиться медитировать», — сказал он.
«Вы написали книгу о медитации, я когда-то читал ее, — ответил я. — Я хорошо помню ее, она произвела на меня большое впечатление. Если не принимать в рас чет некоторые штрихи, которые указывают на то, что у вас нет опыта медитации, во всем остальном книга очень хорошая, она на девяносто девять процентов заме чательная. Но вы пришли ко мне учиться медитировать. Вы и в самом деле никогда не медитировали?»
Он немного смутился, потому что рядом с ним были его ученики. «Будьте откро венны, — призвал его я. — Если вы скажете, что умеете медитировать, тогда я не ста ну говорить о медитации, и мы с вами закроем эту тему. Вы знаете медитацию, и говорить о ней не нужно. Если же вы честно признаетесь, пусть раз в жизни, что никогда не медитировали, только тогда я смогу помочь вам освоить медитацию».
Итак, я предложил ему сделку, и ему пришлось признаться. «Я никогда никому не говорил о том, что не умею медитировать, — сказал он. — Я прочел много книг о медитации, старинные писания. Я учил людей медитировать, поэтому мне так стыдно перед моими учениками. Я наставлял медитации тысячи людей, писал о ней книги, но сам никогда не медитировал».
Вы можете писать книги о медитации, но так и не погрузиться в пространство, в котором случается медитация. Вы можете научиться блестяще разглагольствовать о медитации, приводить весомые аргументы, но полностью забудете о том, что все время, затраченное на интеллектуальные выкладки, вы потратили напрасно.
«Давно ли вы интересуетесь медитацией?» — спросил я старика.
«Всю жизнь», — ответил он. Ему было почти семьдесят лет. «Я принял саньясу в двадцать лет, — сказал он. — Я стал джайнским монахом, и с тех пор целых пятьде сят лет постоянно читаю и думаю о медитации».
Полвека он размышлял, читал и писал о медитации, даже наставлял ей людей, но ни разу не вкусил медитацию!
Но именно так обстоит дело с миллионами людей. Они говорят о любви, читают стихи о ней, но никогда не любят. И даже если им кажется, будто они влюблены, в действительности ничего подобного не происходит. Это чувство от головы, а не от сердца. Люди живут, но постоянно упускают жизнь. Для жизни необходимо муже ство. Нужно быть смелым для того, чтобы беспристрастно смотреть на жизнь, что бы плыть по ее течению, потому что пути неведомы, а карты нет. Нужно погру зиться в неведомое.
Жизнь можно постичь только в том случае, если вы готовы отправиться в неве домое. Если же цепляетесь за известное, если держитесь за ум, то знайте, что ум это еще не жизнь. А жизнь пребывает вне рассудка, вне интеллекта, потому что жизнь — цельное явление. Ваше мироощущение должно включать в себя вас цели ком и полностью, вы не можете просто размышлять о жизни. Размышления о жиз ни это не сама жизнь, избегайте всяких измов. Человек все время думает и думает. Одни люди размышляют о Боге, другие — о жизни, третьи — о любви. Некоторые люди думают обо всем понемногу.
Раджниш пишет другу:
Я только что возвратился из Раджнагара в Раджастан. Меня пригласили на рели гиозную конференцию, которую организовал Ачарья Шри Тулси. Я собрал четы реста монахов и монахинь для эксперимента в медитации. Результаты оказались неожиданными.
По моему мнению, медитация это суть всей религиозной практики. Все остальное (ненасилие, отречение от богатства, целибат и т.д.) это просто следствия. После достижения самадхи, высшего пика медитации, все это приходит само собой, со вершенно естественным образом. Мы забыли об этой главной садхане, поэтому все наши усилия стали внешними и поверхностными. Подлинная садхана не просто этична, а своей сути это практика йоги. Этика сплошь отрицательна, но ничего длительного нельзя построить на отрицании. Йога положительна, поэтому может послужить основой.
Я хочу передать эту положительную основу всем людям.
Ачарья Тулси пригласил двадцать человек для доклада на конференции. Устрои тели готовили большой праздник. Собралось много народу, примерно сто тысяч человек.
Я был одним из этой приглашенной двадцатки. Морарджи Десаи также был сре ди нас. Тогда он был министром финансов. Произошло событие, из-за которого Морарджи Десаи затаил на меня злобу, потом ситуация еще больше усложнилась. А с моей стороны нет никакого недовольства в отношении него.
Дело в том, что двадцать приглашенных гостей сидели на полу, а Ачарья Тулси на правах хозяина сидел на подмостках. Никто не обратил внимание на этот факт. Морарджи, как политик, приехал в последнюю очередь.
Двадцать человек собрались, чтобы обсудить проблемы человечества перед сот ней тысяч человек, которые ждали нас снаружи. Но Морарджи сразу сказал: «Мне нужно задать два вопроса, прежде чем люди станут задавать какие-то другие во просы. Прежде всего, когда я вошел в комнату, то сложил руки у груди, приветст вуя вас, как это принято у нас в Индии, но Ачарья Тулси не ответил мне тем же. Вместо этого он поднял одну руку, благословляя меня».
Морарджи очень обиделся, хотя Ачарья Тулси просто следовал традиции джайнов, согласно которой только монах может благословлять вас, так как он выше вас. Он отрекся от мира, а вы до сих пор пребываете в мире. Вы можете склониться, сложив руки в намасте, коснуться ног монаха, но это не значит, что он ответит вам тем же. Я думаю, эта традиция отвратительна, потому что человек более высокого положения должен быть более смиренным.
«А во-вторых, — продолжил Морарджи, — почему гости сидят на полу, а вы, хозя ин, сидите на возвышении? Сначала ответьте мне на эти два вопроса, а затем мы приступим к обсуждению других вещей».
Сам Ачарья Тулси не религиозный человек. Он носит робу, но у него ум полити ка. Он растерялся и не сообразил, что ответить. Ему не хотелось обижать Морард жи Десаи. Несколько секунд царила полная тишина, а потом заговорил я. Морард жи Десаи сидел рядом со мной. «Этот вопрос был обращен не ко мне, поэтому я прошу разрешения у обеих сторон ответить на него. Вы задали эти вопросы Ачарье
Тулси, но у него, по всей видимости, нет на него ответа. Если он позволит мне, от вечу я, но я хочу, чтобы и Морарджи Десаи дал свое согласие, потому что он спро сил не меня».
«Мне все равно, кто ответит, — махнул рукой Морарджи Десаи, — Я просто хочу получить ответ».
«Давайте разберемся, — начал я. — Во-первых, здесь сидят двадцать гостей, из ко торых девятнадцать приняли создавшуюся ситуацию без всяких вопросов. По-видимому, вы очень эгоистичный человек, если в вашем уме вообще возник такой вопрос. Иначе зачем задавать его? Ачарья Тулси сидит на возвышении, он даже может висеть на потолке, но он все равно не самый высший среди нас. Пауки сидят на потолке, вы сами видите. Если тот, кто находится выше, самый великий, тогда самые великие это как раз пауки».
«Во-вторых, — продолжил я, — когда вы приветствуете человека с руками в намас те, то тем самым выказываете свою сердечность. Здесь нет никаких условностей, и никто не обязан вам отвечать тем же. В ином случае сначала вам нужно поставить условие: мол, вы поклонитесь кому-то, а он обязан вам ответить тем же. Вы сами сделали оплошку, ведь вы не поставили такое условие».
«Что касается Ачарьи Тулси, — заметил я, — то он также сделал глупость. Ему во обще не нужно было отвечать на ваши вопросы. Достаточно было просто сойти с подмостков и сесть с нами на пол. Ему не нужно было произносить ни слова, отве том мог послужить один лишь его поступок. Но он сидит как труп. Он не может пошевелиться, не может слезть со своего постамента, не может приветствовать вас в намасте. Два эгоиста смотрят друг на друга и нарушают хорошую атмосферу конференции. Вы можете оба замолчать, чтобы остальные восемнадцать человек получили возможность вести конференцию».
Так началась моя вражда с Морарджи Десаи и Ачарьей Тулси. Если вы говорите в этом мире правду, то наживаете врагов. Но у меня нет враждебных чувств, мне просто жаль этих людей, ведь им недостает интеллекта. Им не хватило ума даже для того, чтобы понять такие простые вещи.
Встречи с индуистами
В Джайпуре собралась индуистская конференция, и одни шанкарачарья... В Ин дии четыре шанкарачарьи, и они считаются первосвященниками. Каждый шанка рачарья правит одной областью Индии, а всего таких областей четыре — отсюда и такое число шанкарачарий. Одни шанкарачарья жил в Джайпуре, он родился в этом городе. Этот человек занимался астрологией, был великим ученым, поэтому после смерти прежнего шанкарачарьи его избрали шанкарачарьей Джаганата Пури.
Я знал его еще до того, как он стал шанкарачарьей, и именно на этой конферен ции я встретил его в роли нового шанкарачарьи. «Теперь вы, должно быть, стали непогрешимым, — сказал я. — Я хорошо знаю вас. Раньше вы не были непогреши мым. Не могли бы вы известить меня о том, в какой день и в какой час вы стали непогрешимым?»
«Не задавайте некорректные вопросы в присутствии других людей, — ответил он. — Теперь я шанкарачарья, и мне положено быть непогрешимым».
«Положено?» — изумился я.
«Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство, — нахмурился он. — Если вы спра шиваете меня публично, то мой ответ таков: я непогрешим!»
Вы удивитесь, когда узнаете, чему учил в двадцатом веке самый уважаемый ин дуистский святой Свами Карпатри. Я присутствовал на одной встрече с ним, и мне пришлось возражать ему. Из-за этого я нажил тысячи врагов. В нескольких милях от того места возводили дамбу, и тамошние жители должны были обрести многие блага, потому что они жили на засушливых землях, в которых редко выпадали осадки. Эти люди должны были получить воду в изобилии. А Свами Карпатри внушал им: «Не принимайте воду с дамбы, потому что из нее сначала выкачают электричество, а уже потом отдадут вам».
Он говорил людям, что такая вода не имеет никакой силы, ведь из нее извлекают всю силу. «Опасно принимать эту воду! — кричал Свами Карпатри — Откажитесь от нее!» Он убедил людей, потому что они были неграмотны и не понимали, что у воды невозможно отнять электричество. Это вам не мужчина, которого можно ли шить потенции. Но такое сравнение убедило людей, и они подняли руки в под держку Свами Карпатри.
Мне пришлось подняться. «Вы вообще понимаете, что говорите? — спросил я. — Вы разбираетесь в электричестве? Вы знаете, каким образом гидроэлектростанция вырабатывает энергию?»
«Давайте проверим слова этого человека, — призвал я людей. — Поливайте этой водой свои поля и посмотрите, каким будет урожай. Вы убедитесь, что этот чело век желает вам зла. Другого способа нет. Если урожая не будет, если вы не сможе те утолять жажду этой водой, значит он, несомненно, прав». Свами Карпатри силь но рассердился. Он был так разгневан на меня, что даже написал обо мне паск вильную книжку.
Эти люди несут ответственность за бедность индийцев, за высокую детскую смертность. Все религии мира в той или иной форме проповедуют бедность на протяжении всей истории...
Я хочу изменить ситуацию. Я всей душой за удобство, роскошь, богатство, доста ток, технологию, науку. Мне не нравится отречение, я приветствую радость. Я хо чу, чтобы каждый человек реализовал свой творческий потенциал.
Вот старый логический прием, позволяющий описать, уничтожить, критиковать врага: сначала вы навязываете ему некий образ, который ему вовсе не соответству ет, который просто отдаленно напоминает его. Итак, сначала вы навязываете образ его имени, хотя прекрасно знаете, что не правы, так как критикуете образ, который приписали кому-то. Любой человек, прочитавший вашу книгу, найдет вашу крити ку уместной. Этот прием опробовали на мне, поэтому я так хорошо знаю его.
Один из самых почитаемых индуистских монахов Карпатри написал целую кни гу, в которой поносил и очернял меня. Я стал изучать его метод. Сначала он при писывал мне некие изречения, которые я никогда не делал, а потом критиковал меня. Любой человек, который прочтет эту книгу, решит, что Карпатри разбил ме ня в пух и прах. Но он даже не коснулся меня.
Его секретарь написал предисловие к книге Карпатри. По-видимому, это разум ный человек, потому что он пишет: «Мы благодарны Раджнишу за то, что он дал возможность всем людям пересматривать все, а не просто принимать что угодно без переосмысления».
Этот секретарь стал последователем Карпатри, поэтому благодарит его за то, что тот проделал большую работу, приняв мой вызов и критиковав меня. Секретарь сам пришел ко мне и преподнес эту книгу. Я полистал ее и сказал секретарю, кото рый сам был индуистским саньясином: «Вы секретарь Карпатри. Разве вы не заме тили, что это не мои изречения? Скорее всего, Карпатри диктовал вам книгу».
«Я боялся услышать от вас эти слова», — вздохнул он.
Я еще раз открыл книгу, полистал ее и сказал: «Я не делал это утверждение. Оно не только не принадлежит мне, но и противоречит самому моему мироощущению. Вы образованный человек. Как вы могли позволить ему поступить так? Вам следо вало помешать изданию этой книги, потому что она насквозь пропитана ложью. Люди, которые прочтут ее, вынесут обо мне абсолютно неправильное представле ние».
Индуистам доверять нельзя.
Однажды я остановился в Аллахабаде. Индуисты устроили в этом городе все мирную индуистскую конференцию, и я тоже пришел выступать. Кто-то по ошиб ке пригласил меня, так как счел меня индуистом. Потом организаторы смекнули, в чем дело, но было уже слишком поздно. К тому времени я успел спутать им все планы, а ведь они размышляли о том, как обратить в индуизм все человечество.
Я сидел вместе с сотнями других гостей в палатках у Ганга, для своей конферен ции индуисты выбрали красивое место. В этих палатках сидело не меньше пяти воплощений Бога! В Индии это очень легко, вам никто не возразит. Вы можете объявить себя воплощением Бога. В этом отношении индийцы очень терпимы. Ко му есть до вас дело? Кому вы нужны? Это ваше дело. Если вы считаете себя во площением Бога, хорошо, будьте им. Все равно вы никому не повредите такими заявлениями.
Я жил в городе, в котором люди поклонялись одному святому. «Он очень сми ренный», — говорили мне о нем многие люди. Наконец, он пришел ко мне. Он кос нулся моих ног и сказал: «Я просто пыль под вашими ногами!»
Я посмотрел в его лицо и увидел, что его глаза и нос придерживаются иного мне ния, поэтому ответил так: «Насколько я вижу, вы абсолютно правы. Вы и в самом деле просто пыль под моими ногами».
«Как вы смеете!» — взбеленился святой.
«Но я просто согласился с вами, — объяснил я. — Не я произнес эту фразу. Вы ска зали, а я подтвердил ваши слова. Почему вы нервничаете?»
«А теперь закройте глаза, тихо сядьте и узрите суть, — велел я. — Просто так ваше эго хочет достичь удовлетворения. Вот эго, сейчас оно выполняет ширшасану, стойку на голове. Но это прежнее эго, которое в настоящий момент притворяется смиренным».
Все религии эксплуатируют ваши скрытые желания.
Однажды я принимал участие в религиозной конференции в Праяге. Там один шанкарачарья читал проповедь тысячам людей. «Если вы пожертвуете одну ру пию, то в ином мире получите тысячу рупий», — сказал он.
Отличная сделка! Неплохо придумано! Но все индуистские священные писания в изобилии дают такие обещания — дайте немного здесь, и вы получите огромную награду на небесах.
Это не доверие. Так вы не избавитесь от безумного желания обладать вещами. Здесь вы отдает одну рупию, и тогда люди говорят, что вы религиозный человек, ведь вы дали нищему рупию. Но они не знают ваше скрытое желание. Вы даете рупию, поскольку вам гарантировали, что после смерти вы за нее получите тысячу рупий. Вы делаете зачисление на свой счет в банке Бога. Но коммерческая заинте ресованность в подобных делах абсурдна!
Люди дают самую малость для того, чтобы гарантировать себе в другом мире достаток. А в этом мире они приобретут почет и респектабельность, люди будут считать их религиозными.
Я акцентирую именно этот принцип: каждый поступок либо вознаграждается, либо наказывается. Нет нужды в Боге, записывающем все сутки напролет в свою записную книжку поведение миллиардов жителей земли.
Ко мне пришел человек. «Я хочу научиться медитировать», — сказал он.
Он был посвящен в саньясу старого типа. «Хорошо, — ответил я. — Приходите на утреннюю медитацию».
«Вряд ли это получится», — сказал он.
«Почему? Что здесь такого трудного?» — недоумевал я.
«Моя трудность заключается в том, что я не могу прийти без сопровождающего меня человека, который хранит у себя все мои деньги. Сам я не прикасаюсь к день гам. Завтра утром он куда-то поедет, поэтому я не смогу прийти на медитацию».
Смех, да и только! Если вам нужно воспользоваться своими деньгами, то не важ но, хранятся они в вашем кармане или чужом. Так появляется новая зависимость. Человек, который хранит ваши деньги в своем кармане, находится в более выгод ной ситуации, чем вы. По крайней мере, он может пойти, куда захочет. Складыва ется странная ситуация: вы не можете никуда без сопровождающего вас человека, потому что вам нужно расплатиться за такси, но вы же не прикасаетесь к деньгам! Вы наняли этого человека, чтобы он грешил за вас? Несите ответственность за свое поведение. Получается забавная картина: вы едете в такси, а он за это летит в ад! Будьте немного сострадательными к нему. Сострадание это крепкая связь между мирянами и йогами!
Все монахи живут в привязке к мирянам, и миряне тоже привязаны к монахам, потому что касаются их ног, думая: «Сегодня я еще не монах, но я могу хотя бы склониться перед одним из них. Я получаю удовлетворение от своего поступка. Если не сегодня, то завтра я сам стану монахом. А пока что неплохо бы засвиде тельствовать монаху свое почтение».
Я встречал самых разных монахов. Однажды я был в Ришикеше, что в Гималаях. Я сидел под очень красивым деревом. Было жарко, день только что перевалил за жаркий полдень, а дерево отбрасывало прохладную тень. Мне пора уже было идти, но я все медлил.
Ко мне подошел один старый индуистский монах. «Что вы делаете под моим де ревом?» — спросил он.
«Вашим деревом? — удивился я. — Вы же отреклись от всего мира. Как это дерево может принадлежать вам? И я нигде не вижу табличку с предупреждением. Как вы докажете, что это дерево принадлежит вам?»
«А мне не нужно ничего доказывать, — ответил монах. — Все люди в округе знают, что оно мое. Вот уже тридцать лет я сижу под ним».
«Возможно, вы и в самом деле сидите под этим деревом тридцать лет, но оно су ществовало еще прежде вас, — возразил я. — Теперь я сижу под ним, оно переживет и меня. Этому дереву не дела до нас с вами. Ему все равно, кто назовется его хо зяином. Убирайтесь!»
«Что вы говорите? — возмутился он. — Вы здесь всего лишь несколько часов, а уже называете себя владельцем дерева, а я сижу под ним тридцать лет».
«Я не собираюсь становиться владельцем этого дерева, — сказал я. — Скоро я уйду, но только не таким образом. Вам придется попросить прощение у дерева. Вы не купили его, не посадили, не поливали. На каком основании вы назвались его хо зяином? Только потому, что целых тридцать лет ни днем, ни ночью не давали ему покоя?»
«Вы в долгу перед этим деревом, а оно ничего не должно вам, — заявил я. — Оно оказывает вам любезности, а вы экспроприировали его! А между тем, вы отреклись от самого понятия обладать имуществом. Вы отказались от всего на свете. Вы го товы прямо сейчас подраться со мной. Тридцать лет назад вы боролись за убежи ще, за жалкий клочок земли. Вы говорили: "Вот моя жена, вот мой дом, вот моя религия, вот моя страна". А теперь все ваши собственнические устремления сфо кусировались на этом бедном дереве. Не важно, обладаете вы целым царством или просто маленьким деревом. Вещизм определяется не количеством вещей, а отно шением к ним».
Однажды я случайно остановился в одном санатории с шанкарачарьей. «Целибат это абсолютно неестественная идея, — сказал я. — Только импотент может практи ковать целибат. Если вы обладаете потенцией, то не можете сохранять целибат. Скажите, у вас все нормально с потенцией?»
«Я практикую целибат!» — замычал шанкарачарья.
«Скорее поезжайте в больницу», — стал я торопить его.
«Вы странный человек, — заметил он. — Это же вопрос идеологии! Причем здесь больница?»
«Идеология здесь не при чем, — заявил я. — Вы знаете, как вырабатывается ваша сексуальная энергия? У вас есть священное писание, в котором имеет подобное описание? Вы умеете контролировать эту энергию? У вас нет такой способности, и точно так же вы не умеете контролировать движение крови, рост волос. Организм не отдал вашему уму самые важные функции. Целибат это часть вашего организма, самая важная часть. Биология не может отдать эту часть вам на милость».
«Мне не нужны лишние неприятности», — сказал он.
«Я все равно вызову вам врача», — настаивал я.
«Но я не хочу спорить с вами», — застонал шанкарачарья.
«Вы уже спорите со мной, — напомнил я. — Вы утверждаете, что практикуете це либат».
Этот шанкарачарья не один в мире практикует целибат. В мире тысячи монахов (католических, индуистских, буддистских, джайнских) занимаются тем же самым, и никто не собирается проверить, насколько подлинен их целибат. Но идею цели бата выдвинули очень хорошие люди. Они не совершили ни одного преступления. Я имею в виду Махавиру и Гаутаму Будду. Они не сделали ничего дурного, и все же создали неиссякаемый источник преступлений.
На своем веку я видел много святых и изучал множество святых прошлого. Девя носто девять человек из ста оказывались просто ненормальными. Это были невро тики или даже психопаты. Но они пользовались уважением за то, что были несча стны, запомните это. Чем больше горестей было в их жизни, тем больше им оказы вали почестей. Некоторые святые каждое утро истязали свои тела плеткой, а люди собирались для того, чтобы узреть их суровую практику аскетизма. Величайшим святым считался тот, кто причинял больше ран своему телу. Вот каких людей счи тали святыми!
Одни святые лишали себя зрения, потому что глазами мы воспринимаем красоту, и тогда возникает похоть. Их почитали за то, что они ослепили себя. Бог дал им глаза для того, чтобы они видели красоту вселенной, а они решили сами себя осле пить.
Другие святые отрезали себе гениталии. Их почитали еще больше, потому что они жестоко поступили с собой. Эти люди были душевнобольными.
Третьи святые почитались за то, что они могли много дней оставаться без пищи, были доками по части поста. Для того чтобы прослыть докой в какой-то области, нужно учиться. Нужно не так много интеллекта. Обучение совсем простое, любой тупица может выучиться таким вещам. Нужно просто наслаждаться своими стра даниями, но на такое способен только больной человек.
Такие идолы порождали несчастных людей, неблагополучное общество. Обрати те внимание на свое несчастье, и вы увидите его основу. Прежде всего, из-за него вас уважают. Люди относятся к вам теплее. У вас будет больше друзей, если вы станете несчастным. Это очень странный мир, в нем что-то изначально не так. Си туация должно быть в корне иной, именно у счастливого человека должно быть больше друзей. Но если вы счастливы, тогда люди завидуют вам, они перестают испытывать к вам дружеское расположение. Им кажется, будто их об манули, ведь у вас есть то, чего нет у остальных людей. Почему вы счастливы? Прошло много столетий, но мы так и не изучили этот тонкий механизм: подавлять счастье и выражать несчастье, которое стало нашей второй природой.
На Востоке многих больных людей считают махатмами, а на Западе многих по-настоящему просветленных людей определяют в психиатрические лечебницы, по тому что считают их душевнобольными. Оба этих подхода неверны. Поэтому я говорю, что это тонкое духовное переживание. На Западе в лечебницах множество просветленных людей лечат электрическим током, убойными дозами инсулина, потому что врачи полагают, что перед ними истерики.
Это тонкий вопрос. Если бы Рамакришна жил на Западе, его стали бы лечить. Врачи придумали такие сильные методы для излечения людей, что они наверняка сделали бы Рамакришну обычным человеком. Но от этого человечество потеряло бы многое.
На Востоке обратная ситуация. Я встречал многих людей. Иногда ко мне приво дили кого-то, чтобы я распознал его состояние. Но я видел, что передо мной про сто истерики, что кроме истерии в их состоянии больше ничего нет. Они были нев ротиками и нуждались в лечении. Они упали ниже нормального уровня. Но людям кажется, что состояния как ниже ума, так и выше ума, одинаковые. Только мастер может распознать их, другим людям будет трудно разобраться, что к чему. Он вам можно дать кое-какие указатели.
В Индии я встречал много махатм, которых превозносили толпы. Я общался с ними очень плотно, и они открывали мне свои сердца. В них больше уродства, чем в обычных людях.
Я часто посещал заключенных, учил их медитации, и мой опыт говорит мне... Сначала я удивился тому, что заключенные (даже те, которых приговорили к по жизненному заключению), гораздо невиннее святых, гораздо лучше святых, проще и легче их. Святые лукавые, хитрые, у них есть лишь дно качество: они умеют по давлять себя.
Меня спросили: «Вы всерьез критикуете таких святых, как Муктананда или Нитьянанда?»
Конечно, всерьез! Муктананда вообще самый обыкновенный человек, я с ним встречался. Я проезжал мимо его ашрама, и его ученики пригласили меня зайти ненадолго выпить чашку чая. И я согласился.
Этот человек оказался скучным, бесцветным, в нем не было даже безумия. И это обстоятельство было очевидно не только для меня. Одна моя последовательница Нирмала Шривастава сопровождала меня. Даже она заметила это, она оказалась разумнее Муктананды. Мы побыли у него всего лишь пятнадцать минут и лишь зря потеряли это время. Когда наша машина отправилась в путь, Нирмала сказал мне: «Этот человек совершенно обыкновенный. Зачем вы растранжирили на него свое время? Даже пятнадцати минут для него слишком много!»
Я посмотрел на нее и сразу же отгадал ее мысли. Она подумала: «Если такой бол ван, как Муктананда, смог стать великим святым, тогда и мне это дело по плечу». И она воплотила свою идею в жизнь. Нирмала Шривастава стала великой святой и теперь путешествует по всему миру, у нее много преданных учеников. Она решила стать святой в день встречи с Муктанандой. Сейчас она уже «Ее Святейшество Всемирная Матерь, Лагаджанани, Матаджи, Нирмалайи, Девиджи Шриваставаджи». У нее много последователей, и она занимается тем же, что и Муктананда, то есть поднимает у людей кундалини. Когда она увидела, что этот болван способен поднять у человека кундалини, то решила и сама делать то же самое. Разумеется, она умнее Муктананды, гораздо искуснее и лукавее его. Муктананда никакой не святой.
Но таких людей я встречал далеко не раз и не два.
Например, мастером Муктананды был Нитьянанда. Он только и мог, что валяться на полу, потому что у него был огромный живот. Для того чтобы передвинуть та кое пузо, пришлось бы вызывать кран! Поэтому он постоянно лежал на спине. Увидев его, я не поверил своим глазам. У него был огромный живот, почти как го ра, на нем виднелась маленькая голова, а под ним торчали две маленькие ноги.
Я обернулся к своему провожатому... Он был министром штата Махараштра, а заодно и последователем Нитьянанды. Он настоятельно рекомендовал меня уви деть его мастера, поэтому я согласился. «Ладно, — сказал я. — Я поеду. Его ашрам мне по пути, в тридцати километрах от Бомбея. Поэтому я остановлюсь там, я уде лю вашему мастеру несколько минут».
Итак, я обернулся к своему провожатому и спросил его: «Скажите, мне пожалуй ста, кто кому принадлежит: живот Нитьянанде, или Нитьянанда животу? Живот большой, а Нитьянанда совсем маленький, почти ничтожный! Живот занимает почти весь его объем».
«Люди, штурмующие Эверест, зря теряют время, — заметил я. — Они могут прие хать сюда и совершить восхождение на живот Нитьянанды. И пусть здесь дежурит фотограф. Тот, кто заберется на живот Нитьянанды, станет великим героем, пото му что этот живот очень скользкий!»
Нитьянанду постоянно полировали и массировали, на него лили масло. Поклон ники массировали его. Но никто толком не умел массировать...
У всех махатм Индии большие животы, и они при этом учат людей: «Не ешьте со вкусом». А сами-то... «Почему у вас такой большой живот? — спросил я. — Встань те! Покажите свой живот всем людям. Вы постоянно переедаете в то, время как граждане Индии голодают. Я знаю, что вы не можете заниматься сексом с женщи нами из-за своего живота, поэтому внушаете всем мысль о недопустимости поло вых сношений. Все это из-за живота, а не из-за религии». Вы не поверите, какие огромные животы я повидал на своем веку.
Один знаменитый махатма Шивананда, у которого много поклонников на Западе, был врачом. Мне трудно понять, почему врач так поступает с собой. Шивананда ел так много, что не мог передвигаться, если его не поддерживали с боков помощни ки. Он не мог даже поднять руку. Его руки были такими тяжелыми и жирными, что ученики его брали под руки, и Шивананда делал маленькие шажки.
«Вы должны придерживаться пяти главных принципов индуизма, — говорил Ши вананда. — Прежде всего, это асвад, отсутствие вкуса».
Что случилось с ним? Он был врачом! Когда я пришел к нему в Ришикеше, то сразу же сказал: «Разве вы врач? Наверно, у вас поддельный диплом. Вы не можете позаботиться даже о собственном теле, вы превратились в чудовище. Вы не можете поднять руку, она стала для вас слишком тяжелой».
Тело Шивананды было напрочь лишено пропорций: большой живот, большие жирные руки, толстые слоновьи ноги, а этот человек учит весь мир: «Вы не тело, а душа». Что представляют собой эти чудовища? Одни сплошные тела, в который совсем нет души. Я не вижу в них пространства для души, потому что эти люди доверху набиты мусором, и душа там не поместится.
Я знавал и Свами Прабхупаду, который создал общество почитателей Кришны. Он был одним из самых тупых болванов, но обладал талантом притягивать к себе идиотов. Если вы хотите увидеть большое скопление тупиц, отправляйтесь к криш наитам.
Я критиковал Кришну, поэтому кришнаиты не любят меня. Прабхупада очень гневался на меня, потому что я называл его болваном, но так оно и было.
Прабхупада учил людей половому воздержанию, которое неминуемо вызывает сексуальные извращения. Он учил своих последователей просить милостыню. Он говорил им, что им не нужно ничего делать, пусть просто без конца твердят: «Харе Кришна, Харе Рама».
Это верный способ лишить себя зачатков интеллекта. Так вы просто внушаете себе некую установку.
Если кто-то полагает, что такого метода достаточно для того, чтобы преобразить свое сознание, и решит во время всех своих дел напевать громко, тихо или про се бя: «Харе Кришна, Харе Рама», танцуя на улице... ведь нужно повторять только эту фразу. Все ваши тонкие клетки разрушатся, погибнет весь интеллект, который создан не для того, чтобы повторять пару слов. Если им не пользоваться, он начнет умирать.
Итак, болванов тянет к Прабхупаде, и если у кого-то еще остались зачатки интел лекта, он успешно уничтожит их подобными методами.
Кришнаиты постоянно поют, не зная о том, что повторение одного слова или од ной мантры непременно убьет их интеллект.
Интеллект нужно оттачивать в новых областях, новых измерениях. Он должен отправляться в неведомое. Если вы повторяете: «Харе Кришна, Харе Рама», тогда ваш интеллект застревает на месте.
Прабхупада был очень зол на меня, потому что он ничего не мог ответить мне на мою критику Кришны. Если бы он был честным человеком, и был окружен чест ными людьми, то назвал бы Кришну самым подлым бандитом. Кришна насильно женил на себе шестнадцать тысяч женщин, причем они уже были замужем, у них были дети и мужья... Но Кришна был насильником, фашистом. Стоило ему поло жить глаз на какую-нибудь женщину, и ее уже волокли в его гарем, и никому не было дела до того, что станется с ее детьми. В его дворце жили шестнадцать тысяч женщин! Ни один мужчина во всей человеческой истории не поступал так подло.
По моему мнению, нам не нужно физическое бессмертие. Ваша душа уже бес смертна! Лучше поищите свою душу, чем физическое бессмертие. Но многие бол ваны мечтают как раз о физическом бессмертии.
Философия Шри Ауробиндо прославилась на весь мир просто потому, что он убеждал своих учеников в том, что физическое бессмертие возможно. Когда же он умер, ученики глазам своим не поверили. Один мой приятель находился тогда в его ашраме. Потом он рассказал мне, что ближайшие последователи Ауробиндо три дня скрывали факт его кончины, потому что это событие было немыслимым. Когда люди обратились к Матери, она сказала: «Он погрузился в глубокое самадхи. Это не смерть. Разве он может умереть? Он бессмертен физически». Но спустя три дня тело Ауробиндо начало смердеть, пришлось его похоронить.
Затем они начали верить в то, что бессмертна Мать. Потом и Мать умерла. Те перь эти болваны верят в то, что они перешли в другой мир, чтобы принести об ратно какие-то тайны, что скоро они возвратятся. Люди надеются на то, что их ли деры возвратятся к ним с тайнами физического бессмертия!
Довольно и бессмертия души. Вашему телу не нужно быть бессмертным. На са мом деле, достаточно семидесяти лет. Этих лет хватит вам, чтобы насладиться жиз нью, пострадать, что-то понять или не понять. На самом деле, семидесяти лет вам хватит для того, чтобы осуществить все свои планы. И если вы действительно будете реализовывать себя в полную силу, то сможете увидеть всю абсурдность пребывания в теле. Вы не станете требовать бессмертное тело, а попросите изба вить вас от бесконечного круговорота рождения и смерти, избавить от необходи мости умирать и рождаться вновь.
Вот еще одна заповедь Мёрфи: миллионы людей жаждут бессмертия, но не зна ют, чем займутся в дождливый воскресный вечер.
Один учитель йоги в Пуне дал интервью группе журналистов. В частности, они задали ему вопрос обо мне. Когда-то он часто приходил слушать мои лекции, тогда еще толком никто не понимал их смысл.
Он приезжал в мои лагеря медитации. Этот учитель йоги хотел, чтобы я выпол нял некоторые асаны, потому что я постоянно путешествовал, что пагубно сказы валось на моем теле.
«Пусть лучше у меня будут недуги, чем практиковать глупые искривления тела, — ответил я. — Более того, я помню, как ты эксплуатируешь людей».
Он научил Джидду Кришнамурти нескольким асанам йоги, чтобы тот справлялся с сорокалетними приступами мигрени. Теперь этот учитель йоги профессионал, он учит принимать разные положения тела, асаны. Написав книгу о йоге, он приписал на обложке: «Я гуру Джидду Кришнамурти».
«Я не потерплю от тебя такой эксплуатации, — заявил я. — Ты стал гуру Джидду Кришнамурти только оттого, что научил его паре упражнений? В таком случае любой болван, который способен научить гимнастическим упражнениям, любой врач, который может прописать пилюли, любой психоаналитик или психиатр мо жет назваться чьим-то гуру. Я не хочу, чтобы ты включал меня в список своих учеников, поэтому мне придется отклонить твое предложение стать моим настав ником по йоге. Мне твои асаны не нужны».
Однажды ко мне пришел последователь Радхасвами. Эта маленькая религиозная община ограничена областью вокруг Агры. А я в то время как раз был в Агре. Этот человек оказался каким-то священником. «Наш мастер сказал, что у существования четырнадцать уровней. Вы знаете об этом?» — спросил он.
«Все лишь четырнадцать?» — удивился я.
«А что? — насторожился он. — На самом деле, больше?»
«Конечно!» — воскликнул я.
«Но наш мастер сказал, что этих уровней всего лишь четырнадцать, — сказал он. — Между прочим, Магомет достиг только третьего уровня».
Этот чудак принес с собой карту.
«Кабир и Нанак достигли пятого уровня, — заявил он. — Махавира и Будда подня лись до седьмого». Далее он стал перечислять, кто какого уровня достиг. Он че тырнадцатого уровня смог достичь только его так называемый мастер.
«Знаю я твоего мастера, — махнул я рукой. — Я видел, как он лихорадочно цеплял ся за четырнадцатый уровень. Выше он не мог подняться, как ни старался. Я смот рел на него вниз, с пятнадцатого уровня. У существования пятнадцать уровней».
«Но вы первый человек...» — промямлил он. Этот человек находился под боль шим впечатлением. Покидая меня, он коснулся моих ног и сказал: «Вы открыли мне новую тайну».
«Не глупите! — засмеялся я. — Это же шутка! Люди бывают лишь двух категорий: осознанные и неосознанные. Осознанные люди не строят иерархии, помещая лю дей на разные ступени бытия. В осознанности нет высшего и низшего. Осознан ность это просто осознанность».
Но он не интересовался осознанностью. Его интересовало, что находится на пят надцатом уровне существования. Людей интересуют религиозные выдумки. Не тратьте свое время на оккультизм, если только вы не поклонник приключенческих романов. Тогда вас увлечет это чтиво.
Однажды я попал на конференцию теософов. Меня пригласили к ним читать лек цию. Теософы готовы поверить любой чепухе — любой! Чем очевиднее ложь, тем скорее они поверят ей. И я подшутил над ними. Я придумал общество, которое якобы называлось Адитналта. Все теософы навострили уши. Что такое Адитналта? А я просто прочел задом наперед слово «Атлантида». Я объявил: «Наше знание исходит от самих атлантов! Их континент погрузился в пучину Атлантического океана».
Потом я начал рассказывать свое учение: «На самом деле, чакр не семь, а семна дцать. Мы утратили великое древнее эзотерическое учение, но и поныне существу ет общество просветленных мастеров, и оно работает. Это общество работает в подполье! Лишь немногим людям позволили пообщаться с мастерами. Их знание находится под покровом тайны».
Дальше я нес всякую чушь, какую только мог выдумать. И вдруг президент тео софского общества говорит: «Я слышал об этом обществе». Теперь пришла моя пора удивиться. Он подтвердил все мои утверждения и сказал, что впервые сведе ния об этом тайном обществе переданы так точно.
Затем мне начали передавать записки. Один человек даже написал: «Я очень бла годарен вам за то, что вы просветили людей на счет этого тайного круга теософов, потому что я член того самого общества, о котором вы рассказали. Я могу покля сться о том, что вы говорили правду».
Некоторые люди, вроде этих, только и думают, как бы им во что-нибудь этакое поверить. Дело в том, что чем абсурднее вера, тем более важной она кажется. Чем она нелепее, тем скорее в нее поверят, потому что нет нужды верить в явления, очевидные рассудку.
Встречи с сикхами и пенджабцами
Сикхизм во многом связан с индуизмом. Главный сикхский храм, Золотой Храм, стоит в Амритсаре, что в штате Пенджаб.
Один житель Пенджаба был самым знаменитым святым этого штата. Его называ ли Львом Пенджаба, Бабой Хари Гири. Он не знал о моем существовании, и мы как-то раз случайно встретились на одной конференции. В Амритсаре каждый год устраивают конференцию, посвященную Веданте. На эту всемирную конференцию приезжают не меньше ста тысяч человек.
Так получилось, что на конференции сначала выступал этот святой, а после него должен был выступать я. Я стал критиковать его пункт за пунктом. Организаторы остолбенели от страха, ведь перед этим святым в Пенджабе благоговели. Тысячи людей были готовы умереть за него. А меня вообще не знали в штате Пенджаб, я впервые приехал в Амритсар.
Я так жарко критиковал Бабу Хари Гири, даже в мелочах, что организаторы ис пугались, что начнутся беспорядки. А меня не знал ни один человек.
Этот святой рассказал древнюю притчу из Веданты. Она повествовала о десяти слепцах, которые переходили реку. На другом берегу они решили пересчитать друг друга, ведь кто-то мог утонуть. Речное течение было сильным, и наступил сезон дождей. И вот они начали считать друг друга. Но всякий раз счет продолжался до девяти, потому что каждый слепец забывал посчитать себя. Он пересчитывал всех товарищей, но только не себя. Разумеется, получалось девять человек.
Один человек сидел на берегу и наблюдал за происходящим. Они потешался над слепцами. Тут они зарыдали и запричитали: «Один человек пропал!»
Тогда человек встал и сказал: Не беспокойтесь. Я найду вашего товарища. Встаньте в ряд. Я буду каждого из вас по очереди колотить по голове посохом, а вы называйте свой порядковый номер».
Слепцы очень обрадовались, потому что нашли десятого товарища. Десятый про сто выкрикнул свой порядковый номер, когда доброжелатель стукнул его по голо ве посохом.
Эту древнюю притчу из Веданты рассказывают уже сотни лет. Никто ни разу не усомнился в ней. «Эта притча идиотская, — сказал я людям. — Как слепцы с самого начала узнали о том, что их десять? Наверно, они посчитались до того, как войти в речной поток? А если они умели считать до того, как перейти реку, то с какой ста ти разучились считать потом? Как они узнали, что их было ровно десять? Хари Ги ри должен ответить на мой вопрос, иначе ему не стоило рассказывать такие глупые байки под видом великой философии!»
Баба Хари Гири взбеленился, потому что прекрасно знал о том, что ответа на мой вопрос нет. Если эти люди сумели посчитать себя до того, как войти в реку, то на верняка сумеют справиться с этой задаче и после того, как переберутся на другой берег. Если же они не умели считать, то откуда им было знать, что их ровно де сять?
Он просто сошел с подмостков. «Бегство вам не поможет, — предупредил я его. — Я обсудил каждое ваше утверждение. Вас называют Львом Пенджаба, но вот предмет гордости всего вашего штата зашатался. И если вам достает мужества, то останьтесь. Вернитесь на сцену».
Но он все равно не вернулся. Он просто убежал. «Вы до сих пор хотите называть этого человека Львом Пенджаба?» — спросил я людей. — Я погощу у вас десять дней. Все это время я буду ждать вашего льва. Мой вызов ему остается в силе ров но десять дней. Если он захочет, то может прийти ко мне. Я готов сразиться с ним по любой теме».
Дело в том, что я не против главного послания Упанишад. Но подобные господа не имеют никакого отношения к сути Упанишад. Они придают больше значения всяким мелочам, потому что второстепенные вещи помогают им эксплуатировать народ.
Итак, Лев Пенджаба сбежал. Десять дней я участвовал на конференции, и даже организаторы удивлялись тому, что ни один пенджабец не вступился за своего ав торитета. Я объявил, что готов принять вызов любого человека, который решит дискутировать вместо своего гуру. Там собралась тысяча человек, он все они хра нили молчание. Десять дней я доказывал им, что именно я передаю суть Веданты, что все остальные люди до сих пор упускали эту суть.
А истинная суть всегда одна и та же независимо оттого, Веданта это, дзен, су физм или песни Кабира и Баула. Все это не имеет никакого значения. Со мной со гласятся понимающие, опытные люди.
Каждый день я убеждался в этом в Индии. Сикхи поклонялись мне в храме Ам ритсара, как будто я был почти их мастером. У них уже было десять мастеров. Во обще-то, человек, который представил меня на конференции, заметил, что меня могут признать их одиннадцатым мастером. Но теперь они не пускают меня в свой храм.
Тогда я еще опускал многие темы. Я говорил об одной маленькой книжке «Джапуджи». Сикхи были счастливы, потому что люди другого вероисповедания нико гда не задумывались о ней. И сами сикхи прежде никогда не задумывались о смыс ле, который я придал их брошюре. Но через два года после того, как я выступил на конференции, я снова на конференции в Золотом Храме сказал: «Я считаю про светленным только Нанака, а остальные девять мастеров обычные учителя». И то гда сикхи были готовы уже убить меня.
«Вы можете убить меня! — крикнул я. — Но тогда вы убьете своего одиннадцатого мастера!»
Мне не хочется умирать. Это не значит, что я хочу жить вечно, просто я наслаж даюсь своей нынешней жизнью. А если смерть придет. Я получу и от нее удоволь ствие. Но я не поеду в Иерусалим, если буду знать наверняка, что меня хотят там распять.
В Амритсаре меня окружила толпа, когда я вышел из поезда двести индуистских шовинистов хотели затолкать меня обратно в поезд, чтобы я не вышел в Амритса ре. Люди, которые встречали меня, не подумали о том, что на меня навалится такая громадная толпа, поэтому их было всего лишь человек двадцать или двадцать пять. А мое выступление должно было состояться немедленно, оставалось время лишь выпить чашку чая. На конференции уже собрались десять тысяч человек. Двадцать пять человек обступили меня плотным кольцом на тот случай, если двести индуи стских шовинистов вздумают поколотить меня. Я видел в лицах этих двухсот индуистов лишь жажду крови.
Начальник станции оказался моим поклонником. Он позвонил в Золотой Храм сикхов и объяснил им ситуацию. «Я не могу отправить поезд, — сказал он. — Если я это сделаю, начнутся беспорядки. Поезд до сих пор стоит на станции. Индуисты требуют от Раджниша, чтобы он вернулся в свое купе, но он не подчиняется их требованиям. Пришлите подкрепление».
Сикхи прислали охранников храма с обнаженными кинжалами. Как только они пришли, толпа сразу же стала рассеиваться, потому что сикхи могли устроить рез ню. Впервые меня пришлось сопровождать вооруженной охране. Сикхи вели меня в город, размахивая ножами.
«Я в последний раз приехал в ваш город», — сказал я.
«Почему?» — спросили сикхи.
«Потому что мне всякие глупости не нужны», — ответил я.
Я действительно больше не приезжал в этот город и вообще перестал ездить по стране. «Люди, которые хотят понять меня, сами приедут ко мне, — рассудил я. — И с какой стати мне вмешиваться в жизнь людей, которые не хотят понять меня? Ес ли они не хотят, чтобы я приезжал в их город... Это же их родной город. Они вольны вечно оставаться болванами, и я уважаю их намерение. Я не могу заставить их достичь просветления. Пусть они остаются омраченными, ведь таков их выбор. С какой стати мне беспокоиться о них?»
Тот день стал последней каплей, я больше никуда не ездил.
Встречи с буддистами
Гаутаму Будду я люблю больше всех мастеров. Я говорю о нем всю жизнь. Даже говоря о других людях, я все равно говорю о Гаутаме Будде. Запомните это мое признание. Я не могу говорить об Иисусе или Магомете, не подразумевая Будду. Другое дело, что я могу и не упомянуть Будду прямо. Но я в самом деле не спосо бен говорить, не имея в виду Будду. Он сама моя плоть и кровь. Он само мое без молвие, моя песня.
Обычно религии вроде христианства и ислама боятся, что если они позволят ко му-нибудь подойти слишком близко, то они могут потерять свою оригинальность. А буддизм никогда ничего не боялся и сохранил свое лицо.
Я бывал на буддистских конференциях, на которых присутствовали люди из Ти бета, Японии, Шри-Ланки, Китая, Бирмы и других стран. Я своими глазами видел, что они различаются, и все же эти люди соединены своей преданностью Гаутаме Будде. В этом моменте все они сходились.
Я посещал конференции разных религий, но лишь буддистские конференции бы ли поистине уникальны, потому что я использовал собственный опыт для толкова ния учений Будды. Толкования были различными, и я также приводил отличную от прочих интерпретацию.
Буддисты слушали тихо, доброжелательно и внимательно. Они благодарили ме ня. «Нам и в голову не приходило, что можно привести и такое толкование, — гово рили они. — Вы показали нам Будду с другой стороны, а люди вот уже двадцать пять веков не могли найти такой угол зрения на Будду».
Один из буддистских лидеров Бхадант Ананд Каусальяян сказал мне: «Все, что вы говорите, кажется разумным. Притчи, которые вы рассказываете о Гаутаме Будде, выглядят совершенно правдивыми, но я поискал в священных писаниях (а буддистские тексты я изучал всю жизнь) и не нашел в них несколько ваших притч».
«Какие притчи вы не нашли?» — осведомился я.
«Одна ваша притча мне особенно понравилась, — ответил он. — Я искал ее в пер воисточниках целых три года, но ее нигде нет. Наверно, вы придумали ее».
Эту притчу я часто рассказывал. Гаутама Будда идет по дороге. На его лицо са дится муха, а он в это время говорит со своим учеником Анандой. Будда маши нально отмахивается, и муха улетает. Потом он сразу же перестает говорить, так как замечает, что махнул рукой неосознанно. А для Будды единственная ошибка в жизни этот как раз действие без осознанности, даже если это просто машинальное движение рукой, пусть он и навредил никому.
Будда снова принимает позу до того, как на его лицо села муха, и внимательно проводит рукой вдоль лица, хотя мухи уже нет. Ананда удивляется поведению мас тера и говорит: «Ты уже давно смахнул муху. Зачем тебе это? Муха все равно уле тела».
Будда объясняет: «В прошлый раз я махнул рукой машинально, тем самым со вершив ошибку. Теперь же я делаю все так, как мне и следовало поступить с само го начала. Таким образом, я даю тебе урок, чтобы с тобой никогда не случалось ничего подобного. На этот раз я махнул рукой осознанно, и муха здесь не при чем. Суть в том, есть или нет в моей руке осознанность, грация, любовь и сострадание. Теперь все правильно. Именно так и следует вести себя».
Я рассказал эту притчу в Нагпуре на буддисткой конференции. Ее услышал Ананд Каусальяян. Спустя три года в Бодхгайе на всемирной буддистской конфе ренции он сказал: «Эта притча прекрасна, в ней присутствует дух буддизма, по этому мне хочется поверить в то, что именно так все и было. Но в священных пи саниях такой притчи нет».
«Не думайте о священных писаниях, — посоветовал я. — Весь вопрос в том, что характеризует ли эта притча Гаутаму Будду или нет, есть ли в ней дух самого Гаутамы Будды».
«Разумеется, есть, — согласился Ананд Каусальяян. — Суть его учения выражается как раз осознанностью. Человек должен осознанно выполнять любое свое дейст вие. Но ваша притча не историческая».
«Кому нужна эта история?» — отмахнулся я.
На конференции я сказал буддистам: «Запомните, история это западная концеп ция. На Востоке никогда не интересовались историей, потому что история лишь собирает факты. На Востоке не было традиции записывать историю. Здесь вместо истории записывали мифы. Возможно, мифология и не имеет исторической осно вы, но в ней содержится истина. Это не фотография, а картина. А ваш портрет по кажет то, что не передаст никакая фотография, на которой изображены лишь ваши очертания. Великий художник может проявить саму вашу суть. Он изобразит вашу печаль, блаженство, безмолвие. А фотография не может отобразить душевный склад человека, потому что психологические черты находятся внутри. А вот вели кий художник или скульптор способен передать душу человека. Его больше не ин тересуют внешние черты, он стремится изобразить внутреннюю реальность».
На конференции я заявил: «Мне хотелось бы, чтобы мою притчу записали в свя щенные писания, потому что все они были написаны спустя триста лет после смер ти Гаутамы Будды. Что изменится, если я, спустя двадцать пять веков, а не три ве ка, добавлю пару притч? Главное — уважать суть, основу».
Вы удивитесь, но буддисты согласились со мной. Даже Бхадант Ананд Каусальяян согласился со мной. Такое понимание и согласие вполне в духе буддизма, и эта черта перешла во все ответвления этой религии.
А ведь я даже не буддист. Но они все равно приглашали меня на свои конферен ции. «Я не буддист», — предупреждал я.
«Не важно, — отвечали они. — Вы говорите о Гаутаме Будде лучше, чем мы, хотя мы и буддисты».
Такого отношения вы не дождетесь от христиан, мусульман или индуистов. Все эти религии фанатичные. А вот буддизм — терпимая религия.
В Сарнатхе есть большой институт, в котором обучают философии Будды и его языку, пали. Ректор института Бхикку Джагдиш Кашьяп пригласил меня в свой институт, чтобы я прочел у них лекцию о Гаутаме Будде, но спустя день я собрался уезжать. Он пошел провожать меня на станцию. «Что случилось? — спросил он. — Почему вы уезжаете уже через день?»
«По той же причине, что и Гаутама Будда, который также уехал отсюда уже на следующий день», — ответил я.
«А мы, буддисты, с тех пор ломаем голову над тем, почему Гаутама Будда не ос тался у нас», — ответил ректор института.
«Что тут думать? — воскликнул я. — Я объехал всю Индию, но еще нигде не встре чал таких злых комаров!»
У Будды не было даже москитной сетки. Ему было трудно носить с собой сетку, потому что ему приходилось все время ходить.
Но я сказал Джагдишу Кашьяпу: «Вам нужно хотя бы выдавать москитную сетку каждому ученику, ученому и исследователю в своем институте, причем не только на ночь, но и на день тоже».
Я провел все сутки под москитной сеткой!
Я жил вместе со многими так называемым и святыми и на своем опыте узнал, что это самая скверная публика. Подумать только! Если вы проживете вместе со свя тым одни сутки, то успеете проникнуться убеждением никогда не становиться свя тым. С утра и до ночи они живут как роботы, исключительно по заповедям.
У буддистского монаха тридцать три тысячи заповедей. Я спросил одного старо го буддистского монаха, англичанина, который принял монашество еще в ранней молодости... Его звали Бхикку Сангха Ракшита, он почти всю жизнь провел в Калимпонге, что между Тибетом и Индией. Он написал замечательные книги о ти бетском буддизме, и пользуется заслуженным авторитетом за свою ученость.
Так получилось, что у меня был лагерь в Бодхгайе, где Будда достиг просветле ния. Сангха Ракшита пришел засвидетельствовать свое почтение храму и дереву, под которым стал просветленным Будда. Когда он пришел, я случайно сидел под этим деревом. Мы познакомились.
«Я даже мечтать не могу о том, чтобы стать буддистским монахом, ведь у меня очень плохая память, — сказал я. — У вас тридцать три тысячи заповедей! Я не смо гу соблюдать их, потому что не смогу запомнить. Если вы соблюдаете в этой ко роткой жизни тридцать три тысячи заповедей, то где устроить передышку, чтобы просто пожить и подышать? Эти тридцать три тысячи заповедей не дают человеку жить».
Как-то раз я поехал по делам на Цейлон, а это буддистская страна. Там многие буддистские священники учат випассане... Это простая техника, но сами они ни когда не занимаются ею. Если вы учите кого-то тому, что сами не делали (ведь вам нужно учитывать все варианты развития ситуации, последствия, трудности, ос ложнения техники), значит вы преступник.
Ко мне прислали буддистского монаха. Он уже три года почти не спал, и ему не помогали никакие медицинские средства. Его учитель (я не могу назвать его мас тером) велел ему выполнять випассану ночью. Даже если вы выполняете данную технику медитации днем, то она все равно действует на вас даже ночью. Поэтому я советую выполнять випассану перед рассветом. Достаточно двух часов. Если за ниматься ею дольше, тогда нектар превратится в яд.
Если заниматься випассаной по десять часов в день, то сойдешь с ума.
Випассана это одна из самых сильных медитаций, но только если ее выполнять под контролем мастера. Под управлением технаря она станет большой опасностью. Человек либо достигнет просветления, либо сойдет с ума. У вас два варианта, все зависит от руководителя.
Когда этот цейлонский монах пришел ко мне, я сказал ему: «Я не буддист, у вас есть свои наставники. Зачем вы пришли ко мне?»
«У них ничего не получилось, — объяснил он. — Они научили меня випассане, но не могут излечить меня от бессонницы. Я просто схожу с ума. Я не могу ни на се кунду сомкнуть глаза».
Когда он рассказал мне, в чем дело... Буддистским монахам запрещено смеяться, но я рассказал ему один анекдот. Сначала он остолбенел, потому что держался очень серьезно. Я сказал ему, что один англичанин (причем не простой, а самый настоящий лорд) с английским высокомерием спросил другого лорда: «Разве это хорошо, что этой ночью вы спали с моей женой?» «Мой друг, я не мог ни на се кунду сомкнуть глаза», — ответил лорд.
Даже буддистский монах засмеялся. «Вы чудак, — сказал он. — Я житель Цейлона, а вы рассказываете мне анекдот! Я религиозный человек».
«Поэтому я рассказываю вам религиозный анекдот, — ответил я. — Если вы пожи вете со мной, тогда я расскажу вам и нерелигиозные анекдоты».
«Ваш недуг невозможно устранить медицинскими средствами, — признался я мо наху. — Он вызван практикой випассаны».
«Випассаны? — удивился он. — Но Гаутама Будда выполнял випассану и благода ря ней стал просветленным».
Я объяснил ему: «Во-первых, вы не Гаутама Будда. Во-вторых, вы не понимаете, что после заката выполнять випассану очень опасно. Вы выполняете випассану два часа ночью, поэтому не можете спать. В вас возникает такая осознанность, что ее хватает на всю ночь».
Я всегда искал анекдоты, которые придумали индийцы, но так не нашел ни одно го такого анекдота. Индийцы серьезные, они все время говорят о Боге, рае и аде, перерождении и философии кармы. Шутке нет места в их жизни.
Когда я начал говорить о медитации, я иногда шутил. Порой ко мне подходил ка кой-нибудь джайнский, буддистский или индуистский проповедник и замечал мне: «Вы хорошо говорили о медитации, он зачем вы добавляли анекдоты? Эти вы все испортили. Люди смеялись, а ведь до того все они были серьезными. Вы загубили собственную работу. Полчаса вы добивались их серьезности, а потом рассказали им анекдот и тем самым все загубили. Зачем вы стали шутить? Будда никогда не шутил, как и Кришна».
«А я не Будда и не Кришна, — отвечал я. — Мне серьезность ни к чему».
На самом деле, мне приходилось шутить именно из-за серьезности индийцев. Я не хочу, чтобы меня окружали серьезные люди. Мне хотелось бы, чтобы люди ра довались. В жизни смех постепенно должен быть более частым явлением, нежели серьезность.
Встречи с мусульманами
Двадцать лет я жил в городе, в котором поровну жили индуисты и мусульмане. У них были одинаковые силы, почти каждый год случалась резня. Я знал одного университетского профессора, своего коллегу. Мне и в голову бы никогда не при шло, что он способен поджечь индуистский храм, ведь с виду он был очень интел лигентным человеком. Он был приятен в общении, хорошо образован, культурен. Когда между индуистами и мусульманами в очередной раз началась драка, я смот рел на них со стороны. Мусульмане подожгли индуистский храм, а индуисты — мусульманскую мечеть.
Я видел, как этот профессор бежал к индуистскому храму. Я схватил его за рукав и закричал: «Профессор Фарид, опомнитесь!»
Он очень смутился. «Простите, — сказал он. — Меня увлекла толпа. Все остальные люди вели себя гневно, и я забыл об ответственности. Мне показалось, что виноват кто-то другой. Впервые я ощутил полную свободу от ответственности. У меня бы ла абсолютная безнаказанность. Я просто затесался в толпу мусульман».
В другой раз толпа разграбила лавку часовщика-мусульманина. Эта коллекция состояла из очень дорогих часов. Все эти люди, которые убили хозяина и подожгли магазин, были индуистами. Один престарелый индуистский священник, которого я знал, стоял на ступенях часовой лавки и очень гневно кричал людям: «Что вы де лаете? Ваш поступок противоречит нашей религии, нашей морали, нашей культу ре! Вы ведете себя неправильно!»
Я наблюдал за этой сценой из книжной лавки, которая располагалась напротив, через дорогу. Но самое удивительное случилось потом. Когда люди утащили из магазина все ценные вещи, в здании остались только дедовские часы, очень боль шие старинные часы. Старый священник увидел, что все люди ушли и взвалил себе эти часы на спину. Он сгибался под их тяжестью. Я не поверил своим глазам! Он призывал людей опомниться, а сам схватил последнюю оставшуюся в магазине вещь.
Мне пришлось выйти из книжной лавки и задержать священника. «Вы меня удивляете, — сказал я. — Вы все время кричали о нарушении морали, о попрании религии, призывали остановить вакханалию, но сами схватили самые большие ча сы в магазине».
«Я громко кричал, но никто не слышал меня, — ответил священник. — Потом я до гадался, что только зря стараюсь, призывая людей к чему-то, а тем временем они уже почти все утащили. Поэтому мне лучше взять эти часы, пока кто-то другой не унес последнюю оставшуюся в лавке вещь».
«А как же религия, мораль, культура?» — спросил я.
Он смутился, но ответил так: «С какой стати я должен оставаться в проигрыше, если никому нет дела до религии, культуры и морали? Я тоже часть толпы. Я изо всех сил пытался переубедить людей, но если никто не собирается быть религиоз ным, нравственным и культурным, тогда я не собираюсь быть неудачником и про сто глазеть на происходящее. Никто даже не прислушался ко мне, даже не взглянул на меня». И старик потащил часы домой.
Я был свидетелем не меньше десятка религиозных столкновений в городе. Я спрашивал людей, которые принимали участие в поджогах, убийствах и изнасило ваниях, могут ли они поступить так в одиночку, и все они без исключения отвеча ли: «Один я бы не смог так поступить. Это преступление совершали сразу много людей, поэтому с меня спала ответственность. Никто ни за что не отвечал, толпа безнаказанна».
Человек легко теряет зачатки сознательности в коллективном океане бессозна тельности. В этом и заключается причина все войн, беспорядков, крестовых похо дов и джихадов, всех убийств.
Ох уж эти политики. Перед индуистским храмом лежала мертвая корова. Индуисты и не сомневались, что ее убили мусульмане и сразу же устраивали резню. А потом эти же самые политики начинали говорить о мире и братстве.
Мы живем в поистине безумном мире.
Я знаю политиков, которые подстрекали к беспорядкам, а потом, когда погибали в огне сотни людей, когда лежали в руинах мечети и храмы, они собирали людей всех вероисповеданий и разглагольствовали о мире, человечности, прогрессе. Но именно такие господа мешают прогрессу.
Мусульмане пришли к логическому умозаключению: ты должен быть готов либо спастись, либо погибнуть. Они не дают третий вариант, потому что верят в то, что если вы будете жить без спасения, то нагрешите и будете страдать в аду. Убив вас, они хотя бы уберегут вас от ада.
Если вас убил спаситель, значит вы почти спасены. Именно так говорят мусуль мане: если вы убили кого-то для того, чтобы спасти его, значит он спасен, ведь Ал лах обо всем позаботится. Тот человек спасен, а вы преумножили свои добродете ли, так как спасли кучу народа. Мусульмане убили на Востоке миллионы людей. Удивляет то, что они при этом считают себя правыми. А когда кто-то совершает дурной поступок, считая его добродетельным, это еще опаснее. Вы не можете убе дить человека, он просто не дает вам такую возможность. В Индии я искал подход к мусульманским ученым, но они неприступны. Они не хотят обсуждать религиоз ные вопросы с не мусульманами.
У мусульман есть пренебрежительное название приверженцев всех остальных религий. Они называют такого человека «каффир», что еще хуже еретика. «Каффир» берет начало в слове «куфр», что значит грех. Каффир значит грешник, ведь любой человек, не исповедующий ислам, греховен. Других категорий нет, есть лишь эти две категории. Вы либо мусульманин, то есть святой... Если вы испове дуете ислам, значит вы святой, вы уже спасены, потому что верите в единого Ал лаха и его пророка Магомета, а также священное писание Коран. Мусульмане по лагают, что этих трех вещей достаточно. А все не мусульмане это каффиры, греш ники...
Индия страна индуистского вероисповедания, но несмотря на это здесь живут больше мусульман, чем в любой другой стране мира. Но с ними все равно невоз можно общаться. Я пытался завязать с мусульманами беседу, но они отворачива лись, так как полагали, что я все равно не способен ничего понять. Как они могли вести со мной диалог? Я же каффир.
Когда я преподавал в университете, у меня был коллега-мусульманин. Я спросил его: «Фарид, почему у меня не получается диалог с мусульманами?» Джабалпур один из самых больших центров ислама, в этом городе много замечательных уче ных. Один очень известный ученый Бурхануддин был там. Он был старый, его из вестность как знатока ислама вышла за пределы Индии. «Фарид, помоги мне уст роить встречу с Бурхануддином», — попросил я.
«Это очень трудное дело, — нахмурился он. — Ничего не получится, если ты хотя бы не притворишься мусульманином».
«Это тоже очень трудно, — ответил я, — потому что тогда тебе придется научить меня главным постулатам ислама, показать мне их молитвы и так далее. Более то го, Бурхануддин знает меня, ведь мы не раз выступали с ним на одной сцене. По этому мне будет трудно притворяться. Я попытаюсь, ладно. В худшем случае нам поймают с поличным и посмеются».
«Может быть, ты будешь смеяться, но мне будет гораздо хуже, — сказал Фарид. — Они убьют меня за то, что я мусульманин, но поддерживаю каффира и обманываю одного из главных авторитетов ислама».
Но Фарид все же хотел помочь мне. Он начал обучать меня языку урду. Мне бы ло трудно учить этот язык, потому что он совсем не такой, как остальные языки, произошедшие из санскрита. Ниги на урду читают с последней страницы к первой, справа налево.
Трудно читать тексты на урду, так все вверх тормашками. Вы должны открывать книгу сзади, это и есть начало. Затем предложение начинается справа и развивает ся влево. Из-за такой манеры письма еще не изобрели совершенный способ печати книг на урду. В таком письме вообще нет научности, о многом вообще приходится догадываться. Люди, которые привыкли читать тексты на урду, понимают книги только потому, что догадываются о том, что заключает в себе текст. Но тому, кто изучает этот язык, очень трудно строить такие догадки.
Я изучал урду полгода. Я узнал достаточно много для того, чтобы ввести му сульман в заблуждение: мол, я не совсем грамотный, но кое-что разумею. Я вы учил их молитвы. Фарид сумел раздобыть для меня парик и подрезал мне бороду на манер мусульман. У них такие странные бороды, что даже теперь мне не по се бе, когда я просто вспоминаю их. Но я выполнил все предварительные меры. Мне совсем сбрили усы и лишь оставили бороду.
Мне очень не хотелось зря потерять эти шесть месяцев. Как бы то ни было, мои друзья были правы, потому что я знаю, что с усами приходится много возиться, особенно с такими усами, как у меня. Я не подрезаю их, а оставляю расти естест венно. Я не хочу, чтобы кто-то подрезал мои усы. Мне трудно даже пить чай или сок, потому что половина чашки останется на усах. Поэтому мусульмане нашли способ. Они сбривают усы и оставляют бороду. Но это зрелище отвратительное.
Я сказал: «Ладно, мы все-таки осуществим план. Несколько дней я не буду выхо дить из дома. Дайте мне парик и позовите меня к Бурхануддину».
Мое лицо полностью изменилось, когда мою бороду подрезали на мусульман ский манер. Растительность осталась лишь вокруг скул и на подбородке. Я немного напоминал Ленина, только моя борода была поменьше. Без усов и в парике я ка зался другим человеком.
Мы вошли в дом, но старик что-то заподозрил. «Я уже где-то видел эти глаза», — сказал он.
Этого мусульманского авторитета называли Мауланой, что значит мастер. «Фарид, где Маулана Бурхануддин мог видеть меня? — удивился я. — Я же никогда не приезжал в этот город».
Фарид дрожал, у него сдали нервы. О глазах-то он и не подумал. Старик вглядел ся в меня и сказал: «Что-то здесь не так».
«Фарид, он в чем-то меня подозревает», — продолжал я удивляться.
Но тут Фарид повалился на колени и сказал: «Вы правы, этот человек знаком вам. Простите меня, я пытался помочь ему устроить беседу с вами».
«Сначала скажи мне, кто он, — велел Бурхануддин. — Мне кажется, я часто видел его. Вы просто сбрили ему усы».
«Лучше расскажи ему все, Фарид, — посоветовал я. — Мне не только сбрили усы». И в этот момент я снял парик.
И Бурхануддин сразу же закричал: «Это ты!»
«А что мне было делать? — пожал я плечами. — Вы прекрасно знаете меня, но не хотите говорить со мной. Вы полагаете, что одно звание мусульманина уже обес печивает святость? Какой грех я совершил? Конечно, я не мусульманин, но Маго мет сам не был мусульманином от рождения. Разве он не был каффиром, грешни ком? Вы можете сказать мне, кто обратил Магомета в ислам? Никто. Иисус остался иудеем, а Магомет — язычником. Магометанство начало развиваться после его смерти. Итак, каффир Магомет стал посланником Аллаха, то почему мне нельзя обсудить этот факт?»
«Именно этого я и боялся, — вздохнул Бурхануддин. — Как раз по этой причине мы не приветствуем диалог между мусульманами и не мусульманами».
«Так вы просто демонстрируете свою слабость, — сказал я. — Чего вам страшить ся? Я открываюсь перед вами, чтобы вы спасли меня. Спасите меня. А если вы не сможете спасти меня, то позвольте мне спасти вас».
Но Бурхануддин просто повернулся к Фариду и сказал: «Уведи его отсюда. Я не хочу больше говорить с ним. А ты должен завтра прийти ко мне».
Фарида наказали, его побили. Я своим глазам не поверил. Фарид был универси тетским профессором, известным ученым, который наставлял множество студен тов исламу, открывал для них литературу на урду, Коран. У Бурхануддина было несколько громил, которые сильно поколотили Фарида. Он показал мне шрамы и синяки, на всем его теле багровели мусульманские автографы.
«Я же говорил тебе, что наш план сорвется, — стонал Фарид. — Они лишь побили меня, потому что я знаменитый человек. А если бы я был обыкновенным челове ком, то меня просто зарезали бы».
Я комментировал сотни мистиков. Среди них было много суфиев, которые уст раивали мятежи против мусульманского господства. Как только суфии узнали, что я комментирую их мастеров, то с тех пор два или три раза в год присылали мне замечательные издания Корана, с письмами такого содержания: «Вы единственный человек, который может комментировать наших мастеров, потому что вы не му сульманин. А мусульмане ничего не сделают вам, они не смогут изгнать вас из об щины»,
Мусульмане скажут, что у меня нет права говорить о суфизме или Коране. Как-то раз в одном городе я говорил о суфизме, но городской маулви подошел ко мне и сказал: «Вы не имеете права читать лекцию. Вы не мусульманин и не знаете араб ский язык. Как вы можете говорить о суфизме, о Коране?»
«Коран не имеет никакого отношения к арабскому языку, — ответил я. — Он на прямую связан с сердцем, а не языком».
Я наслаждался тысячами встреч с джайнами, индуистами, мусульманами, хри стианами и был готов сделать все, чтобы состоялся интересный спор.
Вы не поверите мне, но я пережил обрезание в возрасте двадцати семи лет, после того, как уже стал просветленным, только для того, чтобы вступить в суфийское общество, в которое мусульмане не допускали необрезанных.
«Хорошо, очищайте меня, — согласился я. — Это тело в любом случае умрет, а вы просто отрезаете маленький клочок кожи. Обрежьте меня, я хочу учиться в вашей школе».
Мусульмане не поверили мне. «Поверьте мене, — сказал я. — Я готов».
И они недоверчиво заметили: «Вы хотите, чтобы вас обрезали, и все же не желае те принимать наше мировоззрение».
«Это мое дело, — ответил я. — С чем-то второстепенным я всегда пойду на ком промисс. Но что касается принципиальных моментов, то здесь я буду держаться стойко, никто не сможет принудить меня согласиться».
Разумеется, мусульманам пришлось изгнать меня из своего так называемого суфийского общества, но я сказал им: «Изгоняя меня, вы показываете миру, что вы ненастоящие суфии. Вы изгнали единственного настоящего суфия. На самом же деле, именно я изгоняю всех вас».
Они в изумлении переглянулись. Но это правда. Я пошел в их общину не для то го, чтобы познать истину, я же знал ее. Тогда зачем я пошел к ним? Чтобы найти хороших собеседников для дискуссий.
Я с детства люблю спорить. Я сделаю что угодно, только бы получилась хорошая дискуссия. Но как же трудно найти подходящую компанию для интересного спора! Я вступил в суфийскую общину (в этом я впервые признаюсь) и даже позволили этим болванам обрезать меня. Они сделали это такими примитивными методами, что я потом страдал полгода. Но я старался не обращать внимание на это об стоятельство, ведь я хотел познать суфизм изнутри. Увы, я до сих пор не нашел настоящего суфия. Но это верно не только в отношении суфиев, ведь я не нашел и настоящего христианина, как и хасида.
Я жил вместе с суфиями, мне понравились эти люди. Но им не хватает одного шага до превращения в Будду. У них красивая поэзия (иначе и быть не может, ведь суфии сочиняют их из любви), но их переживания навеяны галлюцинациями. В суфизме ум доводят до такой степени, что вы почти сходите с ума по возлюблен ному. Дни, проведенные в отрыве от возлюбленного, причиняют вам страшную муку.
Однажды ко мне пришел суфийский мастер. Он наставлял тысячи мусульман и один раз в год приезжал в наш город. Несколько мусульман из его группы заинте ресовались мной и захотели, чтобы я встретился с ним. Они высоко ценили то об стоятельство, что их мастер повсюду и во всем видит Аллаха, что он все время ра достен. «Мы живем с ним вот уже двадцать лет, но он все время пребывает в со стоянии экстаза», — сказали они.
«Я приглашаю вашего мастера в гости, — объявил я. — Пусть он три дня поживет со мной. Я сам позабочусь о вашем мастере». Он был старым добряком.
«Вы применяете какую-то технику для поддержания своего постоянного экстаза, или же ваш экстаз возникает сам собой?» — поинтересовался я.
«Разумеется, у меня есть техника, — ответил он. — Куда бы я ни посмотрел, по всюду я вижу Аллаха. Поначалу это состояние казалось мне нелепым, но посте пенно мой ум привык во всем видеть Аллаха».
«Сколько лет вы уже практикуете этот метод?» — спросил я.
«Сорок», — ответил он. Наверно, ему тогда было лет семьдесят.
«Вы доверяете своему переживанию экстаза?» — спросил я.
«У меня нет в нем никаких сомнений», — ответил он.
«Давайте сделаем так, — предложил я. — В течение трех дней вы не будете выпол нять свою технику, не будете видеть во всем Всевышнего. Три дня воспринимайте все вещи в их настоящем виде, не наделяйте их божьим духом. Стол это стол, стул это стул, дерево это дерево, человек это человек».
«А зачем вам это?» — недоумевал суфий.
«Я скажу вам об этом через три дня», — ответил я.
Но не понадобилось и трех дней. Уже через день этот человек рассердился на ме ня, он был взбешен. «Вы разрушили сорокалетнюю дисциплину! — кричал он. — Вы опасный тип. Мне сказали, что вы мастер, а вы вместо того, чтобы помогать мне... Теперь я вижу, что стул это всего лишь стул, что человек это просто человек. Ал лах исчез, а вместе с ним и экстаз, который окружал все это меня как океан Алла ха».
«Я поступил так из научных соображений, — объяснил я. — Я хотел, чтобы вы по няли, что ваша техника вызвана галлюцинациями, в ином случае сорокалетняя дисциплина не исчезла бы в один день. Вам приходилось поддерживать свою тех нику, чтобы ваше заблуждение сохранялось. Решать вам. Если вы хотите повести всю оставшуюся жизнь среди грез, то вполне можете этого добиться. Но если вы хотите пробудиться, то для этого вам не понадобится никакая техника».
Этот суфийский мастер не захотел жить со мной три дня, но когда он уходил, то сказал: «Я благодарен вам. Мне придется снова начать свое странствие. Я знал, что стол это стол, что стул это стул, но насильно стал проецировать на все вещи Алла ха, наполнил все вокруг себя божественным светом. И я знал, что просто выдумы ваю свое переживание. Но это продолжалось сорок лет! Постепенно заблуждение превратилось в реальность. Но вы показали мне, что эта техника просто заставляла меня галлюцинировать».
Встречи с христианами
В Джабалпуре, где я прожил двадцать лет, есть большой теологический колледж, в котором обучают христианских миссионеров для азиатских стран. Этот колледж самый большой в Азии. Я часто посещал его. У меня были там приятели, но дирек тор предупредил их о том, что меня не следует развлекать в студенческом городке. «Этот человек перезнакомится со студентами и профессорами, — говорил им ди ректор. — Он уже начал устраивать встречи в узком кругу у вас дома, этот тип ис портит вас».
Мой друг передал мне слова директора и добавил: «Он не хочет, чтобы ты появ лялся в городке. А мы бедные преподаватели и не может возразить ему».
«Не беспокойся, — ответил я. — Я сам поговорю с ним».
Я пошел прямо к директору Маквану, который возглавлял теологический кол ледж имени Леонарда, и сказал ему: «Вы готовите миссионеров для всей Азии, но боитесь меня, одного единственного человека. Вас страшит, что я буду приходить в студенческий городок будущих миссионеров, которые собираются обратить в христианство всех жителей Азии! Вы не доверяете своим профессорам, не дове ряете христианству, не доверяете своим миссионерам. Вы не доверяете своим сту дентам, которые скоро станут миссионерами. Неужели я могу испортить весь ваш студенческий городок, в котором живут десять тысяч человек, но они не смогут испортить меня? Кстати, вас я также зачислил в эти десять тысяч».
«Я буду, как и прежде, приходить сюда каждый день, — заявил я. — И не только в студенческий городок, но в вашу контору, чтобы просто дать вам возможность ис портить меня».
Директор был потрясен. «Быть испорченным мной?» — воскликнул он.
«Да, — подтвердил я. — Либо вы испортите меня, либо я испорчу вас. Я бросаю вам вызов. Вы глава колледжа. Десять тысяч человек прислушиваются к вам, счи тают вас великим святым. Испортите меня, сделайте меня христианином. Я готов обратиться вашу веру. Но если вы потерпите неудачу, то приготовьтесь обратить ся в мою веру, у которой нет названия».
«Я не хочу спорить с тобой, мне ссора ни к чему», — испугался он.
«А мы не ссоримся, — успокоился его я. — Я буду просто сидеть на этом диване и молчать, а вы переманивайте меня в христианство. Затем вы будете сидеть тихо, а я буду убеждать вас. Никто даже не услышит, что происходит в этом кабинете».
«Позволь мне подумать», — попросил директор.
На следующий день я снова пришел к нему. «Господин Макван, вы подумали о моем предложении? Вы уже посоветовались с женой?»
«Что ты хочешь этим сказать?» — удивился он.
Я объяснил: «Именно это и называется "подумать и принять решение". Когда мужчина просит дать ему время подумать, значит он собирается спросить совета у жены».
«Ты странный человек, но именно так я и поступил», — ответил он.
«Это значит, что вы ненастоящий мужчина, как же вы можете быть настоящим христианином?» — резюмировал я.
За его спиной висело деревянное распятие Иисуса. «Отдайте мне это распятие, потому что он неуместен в этой конторе, — потребовал я. — Вы ненастоящий муж чина, потому что обратились за поддержкой к жене. Неужели вы полагаете, что Иисус спрашивал окружающих, как лучше поступить: полезть на крест или улепе тывать?»
Директор стал моим приятелем. Разумеется, он все больше переходил на мою сторону. Его дом стал тем местом, где я устраивал встречи. «Тебе нельзя отказать, — смеялся он. — Твои слова противоречат нашим священным писаниям, нашей тра диции, но не противоречат разуму».
Когда я уехал из Джабалпура, среди провожающих меня я увидел и старого ди ректора Маквана, он плакал. «Я буду скучать по тебе, — сказал он. — Ты стал реаль ностью в моей жизни. Ты гораздо реальнее Иисуса Христа. Он же просто верова ние. Мне недостает мужества для того, чтобы отказаться от веры, но ты знаешь, что она отпала сама собой. Я больше не христианин. Но я пришел сказать тебе об этом, потому что мы, наверно, уже никогда не увидимся. Я старый, а ты, насколько мне известно, никогда не оглядываешься на прошлое».
Я действительно больше ни разу не был в Джабалпуре. Наверно, директор Макван уже умер. Но на станции он уверял меня в том, что больше не христианин. Он начал проводить свое исследование, хотя было уже слишком поздно. Но он счаст лив. Пусть он начал поздно, и наступил вечер его жизни. «Возможно, у меня мало времени для исследования, но я хотя бы умру без ложных верований, — сказал он. — У меня еще нет истины, но я могу хотя бы умереть в удовлетворении, ведь я пус тился в странствие. И если есть начало поиска, но когда-нибудь наступит и его ко нец».
Каждое существо ищет истину, но вам постоянно мешают идти вперед мелкие страхи.
Если шудра становится последователем Будды или христианином, то сразу же перестает быть неприкасаемым. Это очень странный мир.
Я спрашивал своего приятеля, директора теологического колледжа Джабалпура Маквана: «Почему вы, христиане, интересуетесь только бедными?»
«Пойдем ко мне домой», — пригласил он.
Я сидел в его конторе. «Мой дом прямо за колледжем, — пояснил он. — Пойдем, я кое-что покажу тебе».
Он показал мне фотографию, на которой были запечатлены старик и старуха. Они были нищими, одетыми в грязные лохмотья. Даже по их лицам было видно, как они голодны. Зритель сразу понимал, что всю жизнь им приходилось страдать, и эти муки остались на морщинах их лбов.
«Ты узнаешь этих людей?» — спросил он.
«Как я могу узнать их? — пожал я плечами. — Я никогда не видел их прежде, но они очень похожи на нищих».
«Они были нищими, — подтвердил Макван. — Это мой отец и мать. Они были не только нищими, но и шудрами, неприкасаемыми. В старости они перешли в хри стианство, потому что им надоело всю жизнь недоедать. И они беспокоились о бу дущем своего сына, который стал потом директором теологического колледжа имени Леонарда. Он тоже был шудрой».
Они были больны, поэтому пришли в христианскую больницу, потому что в ос тальных больницах отказывались кормить и лечить бедняков. Поэтому они были вынуждены пойти в христианскую больницу. Метод миссионеров заключался в том, чтобы с каждой таблеткой, с каждым уколом пичкать пациенту цитаты из Библии. Медсестры кормили стариков и цитировали Библию. Каждый день к ним приходил справиться об их здоровье священник.
Впервые в жизни они почувствовали себя людьми. Никто никогда не интересо вался их здоровьем. К ним относились как к собакам, а не как к людям. А если бы они остались индуистами, то и умерли бы как собаки, на улице. Вы не знаете, какая страшная в Индии жизнь, на Западе так не бывает.
«Это мои родители, — сказал профессор Макван. — Они умерли бы как собаки. Муниципальный грузовик вывез бы их за пределы города вместе с мусором, кото рый собирают каждый день, и они оказались бы на свалке. Все равно никто не стал бы везти нищих на кладбище. Кому нужен нищий? Их здесь не считают людьми».
Потом он показал мне еще одну фотографию. На ней были изображены его дочь и зять. Я смотрел на три поколения: отец и мать, которые были опущены ниже че ловеческого уровня, Маквана, который добился высокого общественного положе ния, занимал почитаемую должность и получал хорошие деньги. Теперь брамины приходили к нему и пожимали ему руку, совсем не зная о том, что он сын тех са мых двух нищих, которые были шудрами. Я знаю его дочь. Она одна из самых кра сивых женщин, которых я когда-либо встречал. Теперь она замужем за американ цем.
Такая разительная перемена случилась всего лишь за три поколения. Невозможно поставить вместе дочь директора колледжа и ее бабушку. Разве можно совместить американского зятя моего приятеля и деда его индийской жены? Между этими людьми нет моста. Зятя моего приятеля известный ученый, профессор. Он полгода преподает в Индии и полгода — в США. Дочь профессора, ее зовут Сародж, сама стала профессором. Они хорошо образованы, а сын престарелой четы стал дирек тором колледжа. Все эти радикальные преобразования произошли потому, что ста рики перешли в христианство. Я ничем не мог возразить и сказал: «Ваши родители поступили правильно».
Я шел по дороге, и ко мне подошла какая-то женщина. Она протянула мне буклет с фотографиями красивого коттеджа, окруженного садом, полным цветов, рядом с домом бежал ручей. Я прочел: «Вы ищете красивый дом?»
Из любопытства я перевернул страницу и понял, что этот дом стоит вовсе не на земле, а якобы на небесах. Это была пропаганда христианских миссионеров. Ока зывается, этот красивый коттедж с садом и ручьем находится в раю! В буклете бы ло написано, что если я хочу получить такой дом в раю, то к нему меня приведет ни кто иной, как Иисус.
Даже если вы хотите попасть в рай, все равно вы сами проецируете райскую жизнь, собственным умом. Рай будет построен согласно вашим представлениям о нем.
Как-то раз я пришел в христианский колледж, один из самых больших в Индии, в котором обучали миссионеров, священников, проповедников и так далее. Я был несколько озадачен. Разве можно в колледже создавать всех этих людей? Это не возможно. Директор почувствовал ко мне большой интерес. Он пригласил меня на территорию колледжа.
Студенты учились шесть лет. Я оглядел колледж и большой студенческий горо док. Семьсот человек готовились стать священниками, проповедниками, учителя ми. Я осматривал здание, заходил в аудитории. Но меня насмешило то, что я уви дел.
В одной аудитории учитель рассказывал студентам: «Когда вы читаете пропо ведь, то должны стоять вот так. Когда вы приближаетесь к главной мысли пропо веди, то должны поднять руку. Вам следует делать такие жесты, вот так закрывать глаза, как будто вы погрузились в глубокую медитацию».
Не забудьте это «как будто», студентов учили актерскому искусству.
Прощаясь с директором, я рассказал ему одну историю:
Это случилось примерно в таком же колледже. Учитель говорил студентам: «Ко гда вы рассказываете о рае, небесах, широко улыбайтесь. Пусть ваши глаза искрят ся радостью, закатывайте глаза к небу. Несколько минут ничего не говорите. Пусть люди видят, как вы радостны и лучезарны».
Один студент поднял руку и спросил: «А что нам делать, когда мы станем расска зывать об аде?»
«В этом случае подойдет и самое обыденное поведение, — ответил учитель. — Стойте естественно. Вам больше ничего не нужно делать. Просто будьте собой, вот и все. Тогда люди увидят, что такое ад».
Абсурдно учить людей быть мастерами. Иисус не учился в колледже. Хорошо, что в его времена еще не было таких колледжей, иначе учителя испортили бы Ии суса. Будда никогда не посещал религиозные заведения. Религией нужно жить, по тому что только так можно познать ее.
Один известный христианский теолог часто приезжал в Индию. Его звали Стэнли Джонс. Обычно он гостил у директора одного христианского колледжа. Этот ди ректор был его другом, так я познакомился со Стэнли Джонсом. Он написал много замечательных книг, и они был прекрасно образован.
Джонс постоянно читал проповеди. С собой у него было штук пятнадцать или двадцать почтовых карточек, на каждой из них был набросан конспект его речи. Никто точно не знал, что содержится в этих карточках. Джонс всегда говорил стоя, поэтому никто не мог заглянуть в них. Прочитав карточку номер один, он клал ее в карман и доставал карточку номер два, и так далее.
Однажды он собирался прочесть речь, приготовил карточки, положил их на стол и пошел в туалет. Я успел перепутать карточки. Он подошел к столу, положил кар точки в карман и пошел читать лекцию. Я последовал за ним.
Джонс начал читать лекцию. И тут он посмотрел на карточки и обомлел. Весь план спутался. Где вводная часть? Он был на грани срыва. Он стоял перед толпой почти в две тысячи человек и начал искать карточку с предисловием. Джонс так и не смог найти ее, поэтому попытался говорить самостоятельно, но он никогда в жизни ничего не говорил от себя.
Люди были озадачены. Они еще никогда не слышали такую посредственную проповедь от первоклассного теолога, а ведь все они уже слушали его. Он вспотел, хотя была зима. Ему удалось как-то закончить лекцию. Люди не поняли, что он сказал, и они сам не мог разобрать, что наплел публике. Его речь была комканной, рваной, непоследовательной, перевернутой с ног на голову. Наконец, последовало предисловие: «Братья и сестры...»
Он рассердился не на шутку. Когда мы возвратились домой к директору, Джонс заорал: «Мне хочется убить вас!»
«Иное желание у вас возникнуть не может, — согласился я. — Но я решил посту пить так по особой причине. Неужели вы думаете, что Иисус носил с собой такие карточки? Вы искуснее Иисуса. Он был необразованным, не знал даже древнеев рейский язык. Он знал лишь местный арамейский диалект, на котором разговари вали лишь ремесленники, бедняки. Образованные, культурные и богатые люди разговаривали на древнееврейском языке. Арамейский диалект не был предназна чен для образованных и богатых. Иисус не мог носить с собой карточки, потому что не умел писать, но в его словах есть огонь. Ваши слова подобны, но в них нет огня. Они исходят не из сердца, а из трупа. Вы действуете как компьютер. Вы не теолог, а автомат».
Но я знаю много квакеров. На своих собраниях они сидят в тишине. Я был на их встречах. «Признайтесь, — говорил я. — Что вы делаете, когда молчали?» И они вся кий раз отвечали мне: «Мы думали, размышляли о тишине, пытались быть без молвными, старались изо всех сил».
Да, они и в самом деле ничего не говорили. Но если вы полагаете, что безмолвст вуете, если просто ничего не говорите, значит, вы болван.
Безмолвие это глубокое переживание, в котором исчезают мысли и эмоции. Если вы достигли этой тишины, то не назовете себя даже квакером. Вы не подпишетесь ни под одной теологией. Вам не нужна никакая теология. Вы нашли в себе исток истины.
Однажды христианин-квакер гости у меня. Джайны считают себя самыми актив ными сторонниками вегетарианства в мире. Я разочарую их. Раньше я и сам считал именно джайнов самыми последовательными вегетарианцами. Я спросил этого квакера-миссионера: «Вы пьете молоко, кофе, чай?»
«Молоко? — ужаснулся квакер. — Неужели вы пьете молоко?»
У него был ошарашенный вид, я даже глазам своим не поверил. «Почему мне нельзя пить молоко?» — спросил я.
«Потому что нельзя ни в коем случае! — закричал он. — Это животный продукт. А мы, квакеры, не едим животные продукты. Это же невегетарианская еда! Не важно, пьете вы кровь или молоко, все равно эти жидкости извлекают из тела животного».
В его словах есть своя логика. Сейчас в Индии все вегетарианцы считают молоко самой чистой, саттвической едой, чистейшей и духовнейшей пищей. Некоторые святые известны только потому, что питаются только молоком. Они ничего не едят. И им поэтому поклоняются, ведь их жертва велика. Согласно квакерам, эти святые на самом деле грешники, которые попадут в ад.
В Индии была выстроена церковь для британцев. Она уже много лет закрыта, по тому что после того как в нашей стране перестали действовать британские законы, все иностранцы уехали. Архиепископ Англии, который жил во многих тысячах миль от этой джабалпурской церкви, был ее владельцем.
У меня было несколько приятелей-христиан. Я сказал им: «Эта прекрасная цер ковь все время закрыта».
«Ее прихожане уехали, — объяснили они. — Ближайший приход находится в На гпуре. Только у епископа Нагпура есть ключи от этой церкви. А вообще-то, ее вла делец архиепископ Англии».
«Болваны, сбейте замок, — сказал я. — Он уже десять лет как сгнил изнутри. При беритесь в церкви и используйте ее».
Людей воодушевила моя идея. Эта церковь оказалась поистине прекрасной, ря дом с ней был разбит большой сад, но он превратился в джунгли, ведь о нем никто не заботился. Люди сбили замок. Они попросили меня объявить об открытии церк ви. Я заявил о своей полной готовности и сделал объявление.
Через несколько дней до епископа Нагпура дошли слухи о том, что творится в его церкви. Он позвонил архиепископу Англии. «Несколько христиан сломали замок и вошли в наше здание, — сказал он. — Каждое воскресенье они устраивают там служ бу».
Разумеется, архиепископ Англии рассердился и велел епископу Нагпура обра титься в полицию.
Против нас возбудили уголовное дело. Меня сочли виновным, ведь я объявил об открытии церкви, призывал людей войти в церковь. Таким образом, главная ответ ственность была на мне. Я сказал судье: «Храм, церковь, мечеть, синагога — все это принадлежит тем, кто в них служит. Это не обычное имущество. Десять лет в этой церкви не было ни одного прихожанина. Архиепископ Англии несет за это ответ ственность, вместе с епископом Нагпура. Кто они такие, чтобы закрывать церковь и не пускать в нее верующих?»
«Я не христианин, — заметил я. — Но я вижу, что как пустеет прекрасный храм, предназначенный для поклонения, молитв. Иисус Христос все еще висит на кресте, но никто не приходит к нему. Наверно, ему скучно».
«Да, я призывал людей оживить церковь, — согласился я. — Она умирает. А ожи вить церковь не значит совершить преступление. Ее двери держали запертыми перед кем? На самом деле, в церквах и храмах вообще не должно быть дверей, что бы круглые сутки они были доступны всем людям, желающим помолиться. Это обитель безмолвия».
Мой адвокат был на грани нервного срыва, когда я заявил, что суд должен выне сти постановление о привлечении к ответственности архиепископа Англии и раз решить прихожанам молиться в церкви. «По-своему вы правы, — сказал судья. — Но ваши действия противоречат законодательству. Это здание принадлежит англий ской церкви. Любой человек, вторгнувшийся в нее, нарушает закон».
«В таком случае я готов понести наказание, отбыть тюремный срок, — заявил я. — Но помните, что вы поступаете неправильно. Вы не делаете различия между ме стом поклонения и обычным домом. Храмом никто не может владеть. Он принад лежит тем людям, которые готовы совершать в нем службы. Скажите первосвя щенникам Нагпура и Англии, что они либо должны приехать сюда и привезти с собой прихожан, чтобы церковь ожила, либо перестать беспокоиться. Десять лет они были совершенно довольны. А тем временем церковь пылилась и разруша лась».
«Я далек от христианства, — еще раз напомнил я. — Мене эта церковь ни к чему, мне просто по-человечески далеко людей. Я знаю их, вот и сказал им, что церковь принадлежит им, если они хотят совершать в ней службы. Я взял на себя всю от ветственность, они ни в чем не виноваты. Они просто отозвались на мой призыв».
Воцарилась тишина. Адвокат, представлявший епископа Нагпура, не знал, что сказать. Судья заявил мне, что с точки зрения буквы закона я не прав, но зато прав в духовном отношении. «Я не хочу наказывать вас, — признался он. — Но я прошу вас впредь ничего такого не делать».
«Я с вами не соглашусь, — уперся я. — Всю жизнь я буду поступать именно так, потому что не обращаю внимание на законы людей. Меня волнует духовная об ласть, сама реальность. А рукотворные законы все время меняются».
Но христиане, которые поддались моему призыву и открыли церковь, испуга лись. Епископ Нагпура повесил другой большой замок. Я прожил в Джабалпуре двадцать лет. Когда я уезжал из этого города, от церкви остались одни руины, ее крыша провалилась. И все из-за закона.
Почему я должен бояться или чувствовать вину? Я готов принять любые послед ствия своих поступков. Вот уже тридцать лет я езжу по Индии и иногда сталкива юсь с агрессивно настроенными толпами, которые порой насчитывают пятнадцать тысяч человек, и все они излучают враждебность. Но я никогда не чувствовал ви ну, потому что всегда все делаю от сердца и с полной осознанностью. Я вижу, что слушающие меня люди, даже если они пришли с враждебной предубежденностью, постепенно успокаиваются. В конце концов, когда я уходил, многие прослезились.
Каждый год папа римский публикует черный список книг, которые запрещено читать католикам. Если вы прочтете их, то непременно угодите в ад. Я разговари вал с епископом Нагпура, потому что несколько моих книг папа римский запретил читать католикам. Любой католик, читающий мои книги, приговаривает себя к гиене огненной. И в таких действиях нет ничего нового, такова традиция католиче ской церкви, которая насчитывает почти восемнадцать столетий.
До двадцатого века католики сжигали книги, которые считали опасными для сво ей веры. Теперь они не могут так поступать, но могут хотя бы запрещать читать их католикам, которые составляют самую большую общину в мире, их почти семьсот миллионов.
Я сказал епископу Нагпура: «Кто-то наверняка прочел мои книги, иначе как бы католики узнали ее содержание? Либо сам папа римский прочел их, либо это сде лал какой-нибудь кардинал-помощник из Ватикана. Не прочтя книгу, невозможно решить, опасна ли она для католической веры».
Епископ был в затруднении. Он не мог согласиться со мной и не мог не согла ситься. Если бы он ответил, что кто-то прочел мои книги, это означало бы, что тот человек приговорил себя к аду. А если бы он не попал в ад, то обессмыслились бы представления католиков. Получилось бы, что в ад никто не попадает. Католики просто пытаются держать людей в неведении. Они не хотят позволять людям узна вать сведения, которые противоречат их верованию.
Встречи с атеистами
Я еще ни разу в жизни не встречал настоящего атеиста. Все атеисты ищут истину, все они истово стремятся обрести веру и доверие. Но они боятся. Странствие ка жется им опасным, рискованным. Они верят в то, что Бога нет, но ведь это тоже верование, только отрицательное. А такое верование не может взволновать вас, придать вам жизненных сил, озарить ваше бытие. Оно не может помочь вам стать цельным, увидеть подлинное, настоящее, поскольку это ложное, отрицательное верование. И все же, повторюсь, это верование.
Атеисты приходят ко мне. Они задают мне вопросы о Боге. «Забудьте о Боге, — отвечаю им я. — Вы не верите в него? Отлично! Тогда просто медитируйте». Для медитации не нужно предварительное верование в Бога или еще во что-то, это на учный метод. Но если в конце медитации вы осознаете то, о чем никогда не мечта ли, то не вините меня. Вы познаете нечто более величественное, чем Бог. Вы не увидите Бога и не сможете сфотографировать его. Вы не встретите Бога и не смо жете пожать ему руку. Но вы ощутите вокруг себя, во всем мире энергию океана, в котором исчезнете как капля. Это переживание настолько блаженное, что с ним ничто не сравнится.
Когда я гостил в одной древне, ко мне пришли два старика. Один был индуистом, а другой — джайном. Джайны не верят в существование Бога. Они дружили почти всю жизнь, а им тогда было уже лет семьдесят. И всю жизнь они спорили о том, существует ли Бог. Индуист настаивал на том, что Бог существует, и цитировал Веды, Упанишады и Бхагавадгиту, а джайн настаивал на том, что Бог не существу ет, и цитировал Махавиру, Немината, Паршваната, всех тиртханкар. Друзья спори ли непрестанно, потому что эти вопросы бессмысленные, тщетные. На такие темы можно спорить сколь угодно долго. Здесь никто не докажет свою правоту на сто процентов, как и неправоту оппонента. Эти вопросы абсолютно бестолковые, на них не дать определенный ответ, поэтому спор не стихает.
Старики узнали, что я остановился в гостинице на краю деревни, и пришли ко мне. «Всю жизнь мы спорим, — сказали они. — Мы друзья. Во всем мы ладим, но стоит нам заговорить о Боге, как мы начинаем спорить. Мы спорим всю жизнь. Дай нам ясный ответ, чтобы пресечь наши распри. Так мы хотя бы сможем спокойно умереть».
«А если я предоставлю вам четкие аргументы о существовании Бога, что изме нится в вашей жизни?» — спросил я.
Они пожали плечами и ответили: «Мы будем жить по-прежнему».
Тогда я немного изменил вопрос: «А если я предоставлю вам четкие аргументы об отсутствии Бога, что изменится в вашей жизни?»
«Наша жизнь вообще не изменится, — ответили старики. — Мы будем жить точно так же, как и прежде. Мы ведем общее торговое дело. Один из нас верит в Бога, а другой не верит в него. Но мы ведем одинаковый образ жизни. Существует Бог или нет, все равно ничего не изменится».
«Это бессмысленный вопрос», — заключил я.
Какой вопрос бессмысленный? Ответ на который ничего не изменит в вашей жизни. Такой вопрос тщетен. Люди спрашивают, кто создал мир. Но как ответ на этот вопрос изменит вашу жизнь? Что переменится в жизни хотя бы одного чело века? Как изменит вашу жизнь ответ на вопрос о том, есть ли жизнь после смерти?
Разве вы не видите, что как верующие, так и атеисты придерживаются одного об раза жизни, вместе влачат жалкое существование? Разве вы не видите, что католи ки и коммунисты живут одинаково, что они похоже лгут, фальшивят и притворя ются? Разве вы не видите, что протестанты и католики живут одинаково? Разве вы не видите, что индуисты и мусульмане живут одинаково, без доли различия? Вся кое различие существует лишь в словах. Но слова ничего не меняют в жизни лю дей. Они обсуждают тщетные вопросы.
Зачем люди задают бесполезные вопросы? Чтобы не дать себе погрузиться во внутренний мир, они притворяются активными искателями. Они интересуются Бо гом, жизнью после смерти, раем и адом. Но главное то, что они совсем не интере суются собой. И чтобы не догадаться о том, что они не интересуются собственным бытием, люди создали все такие вопросы, которые представляют собой стратегию избежания главного вопроса: «Кто я?»
Настоящая религия состоит из вопроса «кто я?». Никто больше не сможет отве тить на него. Вам придется погружаться все глубже в свое естество. Однажды вы достигнете самого истока своей жизни и узнаете ответ. Тогда настоящий вопрос и настоящий ответ прозвучат одновременно.
Когда-то я знал одного атеиста. Я не поверил своим ушам, когда услышал о том, что он уверовал в Бога. При встрече я спросил его: «Почему ты решил уверовать в Бога?»
«Мне просто надоело быть атеистом», — ответил он.
«Но почему?» — настаивал я.
«У атеистов нет праздников», — объяснил он.
Джидду Кришнамурти просветлен, и он не ортодокс, но этот человек бросился в другую крайность. Он стал антиортодоксом. Этот момент следует помнить. Кришнамурти ненавидит ортодоксию, на дух не выносит все, что называется рели гией. Помните это различие. Я критикую религию, но не ненавижу ее. Я даже не ненавижу ее! Кришнамурти связал себя с религией, а я свободен от этих уз. Имен но здесь он сделал ошибку.
Как-то раз я был в Бомбее. Кришнамурти тогда тоже находился в этом городе и захотел со мной встретиться. Один из его главных учеников, который раньше уже приходил ко мне слушать мои лекции, известил меня о желании его мастера пого ворить со мной.
«Ладно, — согласился я. — Пусть он придет ко мне».
«Это будет не по-индийски», — ответил ученик Кришнамурти.
«Но ваш мастер не обращает внимание на индийские, европейские и американ ские обычаи», — напомнил ему я.
«Возможно, мой мастер и не обращает внимание на обычаи, но другие люди об ращают на них самое пристальное внимание», — ответил он.
«Я никуда не поеду, — уперся я. — Если Джидду Кришнамурти решил поговорить со мной, пусть сам едет ко мне. Если бы я решил поговорить с ним, то поехал бы к нему, но сейчас не вижу в том никакой нужды».
Но ученик подыскивал разные причины. «Он старше вас, вы еще очень молодой», — сказал он.
Тогда мне было всего сорок, и Кришнамурти был в два раза старше меня.
«Совершенно верно, — отозвался я. — И все же я не вижу нужды встречаться с ним. Что я скажу ему? У меня нет вопросов, я могу лишь отвечать на вопросы. Бу дет странно, если я начну отвечать ему, хотя он ни о чем не спросил меня. Он бу дет ждать от меня ответы. А я не смогу задать ему ни один вопрос. Я никогда не задавал вопросы. У меня есть лишь ответы. Ваш мастер, конечно же, просветлен. Зачем нам встречаться? В лучшем случае мы можем посидеть безмолвно. Зачем же мне зря ехать для этого миль десять-двенадцать?»
В Бомбее этой расстояние иной раз преодолеваешь часа за два, а то и все три. На дорогах пробки из самых разных транспортных средств. Возможно, Бомбей един ственный город, в котором собрались машины самых разных моделей. Вы увидите в Бомбее самые древние экземпляры. Должно быть, на одной из этих машин Бог вывозил из рая Адама и Еву. В других городах ничего подобного нет.
«Мне не хочется зря терять три часа, — признался я. — У меня уже были подобные случаи, от таких дел нет никакого толка. Передайте ему мое предложение. Если ваш мастер хочет о чем-нибудь спросит меня, тогда я, возможно, и приеду к нему, принимая во внимание его преклонные годы. Но мне нечего спросить у него. Если же ему просто так хочется увидеться со мной, тогда ему следует самому взять на себя труд добираться до меня».
Разумеется, Кришнамурти разозлился, когда ему передали мои слова. Он легко впадает в ярость. Его гнев берет начало в его прошлом. Кришнамурти сердится из-за наследия прошлого...
Всю жизнь Кришнамурти читает лекции в Бомбее. Он делает это лишь раз в год, примерно две или три недели. Причем он говорит только два или три раза в неде лю. К нему приходят три тысячи человек. Вы удивитесь, ведь у Кришнамурти все гда одни и те же люди. Большинство из них уже старики, потому что они слушают своего мастера лет по сорок. Старые чудаки.
Удивительно, уже сорок лет вы слушаете этого человека, но так ничего и не дос тигли, как и он. Ваше слушание превратилось просто в привычку. Складывается впечатление, что каждый год привычно проводится ритуал, на котором вы обязаны присутствовать. Постепенно старики умирают, и их заменяют немногие молодые люди, но число слушателей Кришнамурти никогда не превышало трех тысяч. Та же самая ситуация в Дели, Варанаси... Дело в том, что я читал лекцию в его школе, что в Варанаси.
«Сколько людей приходят в эту школу?» — спросил я.
«В лучшем случае полторы тысячи, — сказали мне. — Но это всякий раз одни и те же люди».
Такой результат! А ведь этот человек прикладывает неимоверные усилия.
Кришнамурти выступает против ортодоксии, против традиции, против соглаша тельства, но все его силы растрачиваются на эту ненависть.
Он ненавидит свое прошлое, но связь все равно остается. Кришнамурти не может полностью оторваться от прошлого. Возможно, тогда он смог бы высвободить свою энергию, открыть свои лидерские качества, но ничего подобного не про изошло.
Запомните, что к Кришнамурти питают интерес исключительно интеллектуалы. В этих слушателях господствует интеллект, они даже не подозревают о наличии в себе сердца. Эти интеллектуалы интересуются Кришнамурти, но они все равно не преобразятся. Это просто софисты, профессиональные спорщики. Кришнамурти зря тратит время на эрудитов.
Помните, что я имею в виду не разумных людей планеты (это другая категория), а просто интеллектуалов, которые играют словами, прибегают к логике... Это что-то вроде гимнастики. Кришнамурти питает их интеллект.
Он полагает, что разрушает их ортодоксию, уничтожает их традицию, растворяет их личности и помогает им открыть свою индивидуальность. Он ошибается, ведь в действительности он ничего не устраняет. Кришнамурти просто усиливает сомне ния людей, поддерживает скептицизм, делает их более искусными, и тогда им лег че спорить. Возможно, вы сумеете оспорить в мире что угодно, но поддерживает ли что-нибудь ваше сердце? Хотя бы что-нибудь?
Вы можете выступить против всего на свете, но так вы не изменитесь. Выступае те ли вы за что-нибудь? У него нет такой цели. Кришнамурти просто без конца все оспаривает.
Мне жаль Кришнамурти, потому что он мог бы своим делом очень помочь лю дям, но так и не помог им. Я встречался с тысячами последователей Кришнамурти, но ни разу не видел среди них преображенных. Да, они говорят очень убедительно, по части аргументов вы их не переспорите. Кришнамурти годами оттачивал их ин теллект, и теперь они как попугаи повторяют его слова.
В этом заключается парадокс всей жизни Кришнамурти. Он хотел, чтобы люди сами воспитывали свою индивидуальность, но чего он достиг? Его люди преврати лись в попугаев.
Раосахеб Патвардхан, который приезжал ко мне договариваться о моей встрече с Кришнамурти, был одним из его старых коллег. Он узнал меня еще в 1965 году, когда я читал лекцию в Пуне, где он жил. Теперь этого человека уже нет среди жи вых. Я спросил очень уважаемого Раосахеба Патвардхана: «Вы всю жизнь были близки Кришнамурти, но чего вы добились? Я не хочу слышать о том, что традиция дурна, обусловленность плоха, и ее нужно отбросить. Мне все это и так понятно. Опустите это предисловие и просто скажите мне, чего вы достигли».
И этот старик, который умер примерно через полгода после нашего разговора, ответил: «Я никогда не помышлял ни о каких достижениях. Никто никогда не спрашивал Кришнамурти о таких вещах».
«Тогда какой смысл в вашем деле? — удивился я. — Независимо оттого, против традиции вы или за нее, все равно вы привязаны к традиции. Когда вы раскроете крылья и взлетите? Кто-то сидит на дереве, потому что он любит дерево. Другой сидит на этом же дереве, потому что ненавидит его, и он не оставит это дерево, даже если вы срубите его. Первый все время поливает его, а второй рубит. Но они оба скованы, привязаны к дереву».
«Когда вы раскроете крылья и взлетите? — повторил я. — Вот небо. Вы забыли о небе. А какое отношение имеет дерево к небу?»
Я не испытываю ненависть ни к одной религии, а просто констатирую факт: ре лигии это не что иное, как преступление против человечества. Но я произношу эти слова без желчи. Я ни люблю религии, ни испытываю к ним ненависть. Я лишь говорю то, что есть.
Итак, вы увидите много общего в моих словах и в словах Кришнамурти, но в действительности между нами громадная разница. Дело в том, что я, работая с ва шим интеллектом, меняю кое-что другое... Отсюда и мои паузы. Именно поэтому лекция получается такой долгой! Болван может повторить мою лекцию за час, но только не я, потому что мне нужно делать еще кое-что.
Итак, пока вы ждете мои слова, для меня наступает самая пора украсть ваше сердце, пока вы увлечены головой. Я вор!
У одного из величайших индийских провидцев двадцатого века Раманы Махарши было лишь одно послание для всех людей. Он был простым человеком, а не уче ным. Он оставил дом в семнадцать лет. Рамана не был даже грамотным. У него было очень простое послание. Всем, кто приходил к Рамане Махарши (а люди при езжали к нему со всего света), он говорил: «Садись куда-нибудь в угол».
Рамана Махарши жил в горах Аруначала. Он велел своим ученикам делать в го рах пещеры. Рядом с его пещерой появилось множество пещер. Он говорил: «Са дитесь в пещере и просто медитируйте на вопрос "кто ?". Все остальное это всего лишь объяснения, переживания, попытки перевести опыт в язык. "Кто ?" — вот единственный достойный вопрос».
Я разговаривал со многими людьми, он ни разу не встречался с Раманой Махар ши. Он умер, когда я был еще очень молод. Я хотел поехать к нему и непременно добрался бы до него, но уж очень он далеко жил от меня, в пятнадцати тысячах миль. Я часто говорил отцу: «Рамана Махарши уже очень стар, а еще так молод. Он не знает мой язык, хинди, а я не знаю его родной тамильский язык. Даже если мы с ним и встретимся, что само по себе трудно...»
До Аруначала нужно было ехать почти три дня, причем на нескольких поездах. С переменой каждого поезда менялся и язык. Самая большая языковая территория Индии это район распространения хинди, после нее нужно было переехать в район маратхи. Когда въезжаешь в штат Низам, нужно говорить на урду. Потом нужно говорить на языке телугу и малаялам. Наконец, вы приезжаете к Рамане Махарши и говорите с ним на тамильском языке.
Раману я уже не застал, но я встречался со многими его учениками, когда позднее стал ездить по стране. Приехав в Аруначал, я встретился с его самыми близкими учениками, которые сами тогда были уже совсем ветхими. Но я не нашел ни одно го человека, который понял бы послание Раманы Махарши.
Дело не в тамильском языке, все ученики знали этот язык, просто они иначе вос принимали жизнь. Рамана говорил: «Посмотрите в себя и выясните, кто вы». Чем же занимались эти люди, когда я приехал к ним? Они сделали из этого вопроса мантру! Они сидели и напевали: «Кто я? Кто я? Кто я?» С таким же успехом можно напевать и любую другую мантру.
Некоторые люди практикуют джапу. Они говорят: «Рама, Рама, Рама» или «Хари Кришна, Хари Кришна, Хари Кришна». В Аруначале люди использовали эту же технику для совсем другой задачи, которую Рамана никому не ставил. Я сказал его ученикам: «Вы делаете не то, что велел мастер. Вы думаете, что вам кто-нибудь ответит на ваш вопрос "кто я?", но вы будете всю жизнь повторять его, а ответ так и не получите».
«С одно стороны, мы делаем то, что вынесли из слов нашего мастера, — ответили они. — С другой стороны, мы не можем сказать, что вы не правы, так как мы, напе вая вопрос "кто я?", действительно транжирим свою жизнь».
Разумеется, они повторяли этот вопрос на своем родном, тамильском языке. «Но мы не преобразились», — признались они.
«Вы можете повторять этот вопрос еще на протяжении великого множества жиз ней, — предупредил их я. — Никто не принуждает вас повторять вопрос "кто я?". Вы не должны произносить ни единого слова, вам следует просто пребывать в безмол вии и слушать. Сначала вы обнаружите вокруг себя словно мух тысячи мыслей, желаний, грез, которые бессвязны, неуместны и бессмысленны. Вы представляете собой шумящую толпу. Успокойтесь, сядьте и осознайте этот базар своего ума».
Слово «базар» замечательное. Англичане переняли его с Востока. В вашем уме шумит базар. В таком маленьком черепе находится маленький ум, но в нем суетит ся громадный базар. Вы удивитесь, узнав о том, что в вас живет великое множество людей. Я имею в виду множество идей, мыслей, желаний, сновидений. Просто все время наблюдайте, сидя безмолвно посреди базара.
Если вы начали повторять вопрос «кто я?», то стали частью базара, начали шу меть и суетиться. Не нужно суетиться, успокойтесь. Пусть базар будет сам по себе, вы же будьте центром циклона.
Да, вам потребуется немного терпения. Нельзя предсказать, когда в вас прекра тится шум, он можно точно сказать, что рано или поздно это произойдет. Все зави сит оттого, сколько в вас накопилось шума, сколько лет и жизней вы собирали суе ту, насколько активно вы поддерживали базар и насколько у вас терпения сидеть безмолвно в безумной толпе, которая сводит вас с ума, толкая со всех сторон.
В двадцатом веке одним из самых значительных людей стал Мехер Баба. Всю жизнь он хранил безмолвие. То и дело объявлялась некая дата, когда он должен был заговорить, но потом этот день всякий раз откладывали. Его ближайший уче ник Ади Ирани часто приходил ко мне. Все книги Мехера Бабы написал Ади Ирани. Его имени нет на обложке книг, там значится Мехер Баба.
«Почему вы постоянно объявляете о том, что Мехер Баба вот-вот заговорит? — поинтересовался я. — Вы делаете подобные объявления вот уже тридцать лет, люди приезжают к указанной дате, а он так и не заговорил».
«Я не могу объяснить это», — ответил он.
«По моему мнению, он просто забыл язык», — заметил я.
Ади Ирани не знал о том, что Махавира погрузился в особое состояние после две надцати лет безмолвия. Возможно, он пытался говорить, но у него ничего не полу чалось. Безмолвие — всепоглощающее явление, а слова так малы, что не могут вместить в себя безмолвие. Истина очень велика, а язык абсолютно банален.
«Даже не надейтесь на то, что он когда-нибудь заговорит», — посоветовал я Ади Ирани.
Мехер Баба и в самом деле не заговорил, он умер в безмолвии. Но у него была телепатическая, нелингвистическая связь с Ади Ирани.
«Вы когда-нибудь сомневаетесь в том, что слова, которые вы записываете, он во все не произносил?» — поинтересовался я.
«Ни одного мгновения, — ответил Ади Ирани. — Эти слова обладают большой си лой. В них присутствуйте такая пронзительная ясность, что даже если Мехер Баба скажет, что я неправильно записал его слова, я не стану слушать его. Я не знаю, как это происходит, но когда я сижу рядом с ним, что-то обретает форму и столь четкие очертания, что у меня не остается и тени сомнения. Я знаю, что эти слова исходят не от меня, поскольку я понятия не имею о том, что записываю. Я в прин ципе не мог произнести эти слова».
«Разумеется, эти слова исходят от мастера, — уверял Ади Ирани. — В них нет лин гвистического строя. Я не слышу слова, а чувствую энергетическое поле, присут ствие, которое во мне превращается в слова. Я сам пишу слова, но их вызывает его присутствие. По сути, я просто полая бамбуковая флейта. Мехер Баба поет свои песни, а я должен лишь не мешать ему. Я просто позволяю ему петь свою песню. Я превращаюсь в его музыкальный инструмент».
Кстати, я хотел бы отметить, что у Мехера Бабы такое наследие, что и у Заратустры. У всех мистиков единая участь: даже близкие люди не понимают их. Мехера Бабу не поняли его люди. По-видимому, это какой-то закон природы, согласно ко торому вы не можете признать тот факт, что кто-то пришел домой, а вы все еще бродите где-то. Эго чувствует боль.
Книгу «Евангелие Рамакришны» написал очень странный человек. Он называет себя «М». Я знаю его настоящее имя, хотя он никому не называл его. Его зовут Махендранат. Этот человек бенгалец, ученик Рамакришны.
Махендранат сидел у ног Рамакришны очень много лет и записывал все, что про исходило вокруг его мастера. Книга называется «Евангелие Рамакришны», но на писана «М». Он не хотел, чтобы его имя стало известным, он решил остаться неиз вестным. Вот подлинное ученичество. Он полностью стер себя.
Вы удивитесь тому, что «М» умер в тот же день, что и Рамакришна. Ему больше не за чем было жить. Я понимаю... После Рамакришны он больше хотел умереть, чем жить.
На свете было много мастеров, но никогда не было такого ученика, как «М», ко торый рассказал о своем мастере. Он просто пересказывал, причем не о себе и Рамакришне, а только о Рамакришне. Он больше не существует перед мастером. Мне нравится этот человек и его книга, я высоко оценил его невероятные усилия сте реть себя. Редко встретишь такого ученика, как «М». Рамакришне в этом смысле повезло больше, чем Иисусу. Я знаю настоящее имя этого человека, потому что ездил по Бенгалии, а Рамакришна жил в конце девятнадцатого века, поэтому я ус пел узнать, что написал книгу Махендранат.
Рамакришна... Его слова передавали неправильно, потому что он был крестьяни ном и говорил очень просто. Люди выбросили из его изречений все, что по их мне нию не следовало произносить просветленному человеку. Я ездил по Бенгалии и спрашивал долгожителей, видевших Рамакришну, как он говорил. Все они отвеча ли мне, что Рамакришна внушал им ужас. Он говорил как самый обычный человек. В его словах звучала сила. Он ничего не боялся и ничего не усложнял.
Я переписываюсь с учениками Рамакришны. Они немного стыдятся того обстоя тельства, что Рамакришна сначала стал учеником, и уже потом достиг просветле ния. Им не по душе эта часть истории. Им хотелось бы, чтобы Рамакришна был изначальным источником новой традиции.
В Бенгалии тысячи саньясинов, которые принадлежат ордену Рамакришны, и еще больше людей, которые не стали монахами, но глубоко преданы Рамакришне. Но все они знают не того Рамакришну. Когда я делал такое замечание, люди поража лись моим словам.
Сначала они приглашали меня выступать на их конференциях, но когда я начал отмечать этот момент, они сразу же перестали приглашать меня, ведь я лишал их радости. Люди не хотели сидеть и ничего не делать, чтобы пришла весна. И трава выросла сама собой. Они хотели петь, совершать ритуалы, танцевать, воображать образ Бога, верить в кого-нибудь.
У Бхурибай со мной очень тесная связь. Я знаю тысяч мужчин и женщин, но Бхурибай поистине уникальна.
Махапаринирвана Бхурибай случилась недавно, в миг смерти она достигла выс шего освобождения. Поставьте ее в один ряд с Мирой, Рабией, Сахаджо, Дайей. Она достойна находиться в этом круге женщин.
Но она была неграмотной, поэтому скорее всего ее имя останется безвестным. Она была крестьянкой, жила в сельской местности Раджастана. Но ее гений уника лен. Бхурибай знала истину без священных писаний.
Она впервые была в лагере. Бхурибай приняла участие в наших занятиях, потом она ездила и в другие лагеря, но уже не за медитациями, потому что достигла ме дитации. Нет, ей просто нравилось быть рядом со мной. Она не задавала вопросы, а я не отвечал. Ей не о чем было спрашивать, а мне не нужно было отвечать. Но она постоянно приезжала, принося с собой свежий ветер.
Она установила со мной внутреннюю связь на самом первом занятии. Это просто случилось. Никто ничего не сказал и не услышал. Случилось нечто совершенно реальное!
Бхурибай пришла на первую лекцию... События того лагеря, в который приехала Бхурибай, записаны в книге «Путь к самореализации». Этот лагерь был первым. Я проводил занятия в Мукала Махавире, безлюдном уголке Раджастана. С Бхурибай был Калидас Бхатья, адвокат Высшего Суда. Он прислуживал ей. Он оставил все: юридическую практику, суд. Он стирал одежду Бхурибай и массировал ей ноги. Бхурибай была пожилой женщиной, ей тогда было лет семьдесят.
Бхурибай приехала в сопровождении своих десяти или пятнадцати преданных служителей. Некоторые люди узнали ее. Она слушала мою лекцию, но когда на стала пора сесть в медитацию, она ушла в свою комнату. Калидас Бхатья удивился, ведь они приехали как раз для медитации. Он побежал за Бхурибай и сказал ей: «Вы так внимательно слушали лекцию. Пора заняться медитацией. Почему вы уш ли?» И Бхурибай ответила: «Ступай, ступай! Я поняла!»
Калидас был поражен. Если она поняла, то почему не медитирует?
Он пришел ко мне и спросил: «Что случилось? Бхурибай говорит, что она поняла, но почему она не медитирует? Когда я обратился к ней за разъяснениями, она ска зал: "Спросите отца". Поэтому мне пришлась идти к вам».
Бхурибай было семьдесят лет, но она все равно называла меня отцом.
«Она ничего не говорит, а просто улыбается, — рассказывал Калидас. — Когда я уходил, Бхурибай добавила, что я ничего не понял, а она поняла».
«Она права, — сказал я. — Я объяснял медитацию как ничегонеделание. Ты пошел к Бхурибай звать ее медитировать. Она просто засмеялась. Как можно выполнять медитацию? Разве можно ее делать, если это ничегонеделание? Я также объяснил, что медитация это просто пребывание в тишине, поэтому она решила, что тишину установить легче в своей комнате, а не в толпе. Она прекрасно поняла меня. По сути, ей не нужно медитировать. Она знает безмолвие. Бхурибай не называет это медитацией, потому что слово "медитация" приобрело научный оттенок. Она про стая крестьянка, поэтому называет медитацию просто тишиной».
Когда Бхурибай возвратилась домой после лагеря, то попросила кого-то написать на стене ее хижины эту сутру: «Тишина это средство, тишина это цель, тишина пронизывает тишину. Тишина это познание всех познаний. Поняв это, ты стано вишься тишиной».
Тишина это средство, тишина это цель, тишина пронизывает тишину. Если вы хотите что-то понять, то поймите одно: безмолвие. Как только вы познали безмол вие, то сразу же стали безмолвным. Вам больше нечего делать, ведь тишина это познание всех познаний.
Ее ученики сказали мне: «Она не слушает нас. Если вы скажете Бхурибай, она послушается вас. Она никогда не откажет вам и поступит, как вы скажете. Посове туйте ей записывать ее жизненный опыт. Она не может писать, потому что негра мотная. И все же следует записать ее переживания. Она стара, скоро настанет пора ей уходить. Если записать ее опыт, то эти сведения помогут людям будущего».
«Бхурибай, почему вы не записываете свой опыт?» — спросил я ее.
«Хорошо, отец, — ответила она. — Если вы просите меня, я стану записывать. В следующий раз я привезу в лагерь свои записи».
Когда я созвал следующий лагерь, ее ученики нетерпеливо ждали ее труд. Бхури бай положила запечатанную книгу в ящик. На ящике висел замок, а ключ она при везла с собой.
Ее ученики принесли мне этот ящик на головах. Они попросили меня открыть его. Я так и сделал. Из ящика я достал брошюру, очень тонкую брошюру в десять или пятнадцать страниц. А страницы были крошечными: примерно семь с полови ной сантиметров в длину и пять в ширину. И все эти белые страницы сверху дони зу были плотно исписаны чернилами.
«Бхурибай, вы хорошо поработали, — заметил я. — Другие люди пишут, совсем чуть-чуть зачерняя страницу, вы же не ставили ни одного белого пятнышка. Она исписала все пространство.
«Только вы понимаете меня, — сказала Бхурибай. — Мои люди меня не понимают. Я говорила им: "Посмотрите, другие люди пишут. Они пишут немного, ведь они образованы и могут писать совсем чуть-чуть. Я же неграмотна, поэтому пишу и пишу. Я не оставила ни пятнышка без чернил". И как сделать так, чтобы кто-то написал книгу за меня? Поэтому я писала без остановки, постоянно делала приме чания и пояснения. И вся книга получилась черной! Представьте эту книгу наро ду!»
Я и действительно сделал объявление. Ее ученик были потрясены.
«Вот настоящее священное писание, — заявил я. — Это книга книг. У суфиев есть белая книга. Они называли ее книгой книг. Но ее листы белые. А книга Бхурибай превзошла суфийское писание. Ее листы черные».
Бхурибай никогда ничего не говорила. Когда кто-нибудь спрашивал ее, что ему делать, она просто прикладывала палец к губам: «Просто сохраняйте безмолвие, больше ничего делать не нужно».
Ее любовь удивляла. Она любила по-своему, уникально! Ей не нужно возвра щаться в этот мир. Она ушла навсегда. Тишина пронизывает тишину, она раство рилась. Река впала в океан. Она ничего не делала, а лишь оставалась безмолвной. Она служила всем, кто приходил к ней домой. Она обеспечивала их всем безмолв но, тихо.
Бхурибай была потрясающей женщиной.
Вы не знаете тысячи просветленных людей, которые жили и умирали, поскольку у них не было особых талантов, заметных обыкновенным людям. Возможно, они обладали каким-то уникальным качеством. Скажем, они были погружены в полное безмолвие, но это почти никто не замечает.
Я знал одного просветленного человека, жителя Бомбея. Когда я приехал в этот город, то увидел, как он строит прекрасные статуи из песка. Я еще никогда не ви дел такие красивые статуи. Весь день он ваял их на пляже, а вокруг них стояли толпы, поражаясь его таланту. Люди видели статуи Гаутамы Будды, Кришны, Махавиры, но они были несравненны. И этот человек работал не с мрамором, а мор ским песком. Люди бросали к его ногам деньги, но он не обращал на них никакого внимания. Я видел, как деньги подбирали другие, а ему не было дела до денег. Он был полностью поглощен созданием статуй. Но у его статуй был короткий век. На чинался прилив, и Будда исчезал.
До своего просветления он зарабатывал этим ремеслом. Он переезжал из одного города в другой и создавал статуи из песка. И они получались у него столь пре красными, что людям трудно было удержаться и не заплатить. Он зарабатывал много, вполне достаточно для одного человека.
Потом он достиг просветления, но у него остался один талант: он умел делать за мечательные статуи. Разумеется, все его статуи указывали на просветление, но он мог предложить только это. Существование примет его дары. Его статуи более со зерцательные. Просто сидя рядом с песчаными статуями, вы чувствуете, что он придал им определенные пропорции и очертания, выточил особые лица, и все это как-то преображает вас.
«Почему вы до сих пор создаете Гаутаму Будду и Махавиру? — спросил я. — Вы можете зарабатывать больше, ведь Индия не буддистская страна, и здесь мало джайнов. Вы может делать Раму, Кришну».
Но он ответил: «Он не послужат моей цели. Они не указывают на луну. Их статуи действительно будут красивыми. Раньше я делал все эти статуи, он теперь я могу делать только то, что учит людей, даже если мои статуи почти никто не увидит».
Всякий раз, когда я приезжал в Бомбей... Потом я стал часто приезжать в этот город, но он уже умер. А прежде я, стоило мне приехать в Бомбей, сразу же от правлялся проведать его. Тогда он работал на пляже Джуху. Там весь день тихо. Люди приходят на пляж только вечером, а к тому времени статуя уже готова. Весь день ему никто не мешает.
«Вы можете ваять статуи, почему бы вам ни ваять их из мрамора? — предложил я. — Они останутся на века».
«В мире нет ничего постоянного, — ответил он. — Так сказал Будда. Песчаные ста туи представляют Гаутаму Будду лучше, чем мраморные статуи, которые более долговечны. У песчаных статуй короткий век. Стоит налететь порыву ветра или накатить морской волне, и их больше нет. Прибежит ребенок и столкнет статую, и ее уже нет».
«Разве вы не огорчаетесь, если вам приходится весь день работать, а потом что-то случается, и пропадает работа целого дня?» — поинтересовался я.
«Нет, — ответил он. — Все существование мимолетно. Я и не собираюсь разочаро вываться. Я получил удовольствие от созидания, но если океанская волна разрушит мое творение, тогда мы радуемся уже вдвоем! Я наслаждаюсь созиданием, а волну веселит разрушение. В существовании возникла двойная радость. С какой стати мне разочаровываться? Волна воздействует на песок так же, как и я, а может быть и больше».
«Ты немного удивляешь меня, — признался он. — Со мной никто не разговаривает. Люди просто бросают мне деньги. Им нравится статуя, но я никому не нравлюсь. Но когда ты приходишь, мне становится радостно оттого, что кто-то получает удо вольствие от разговора со мной, что кто-то обращает внимание не только на внеш нюю сторону статуи, но и ее внутренне содержание, из-за которого я и взялся за дело. Я больше ничего не умею делать. Всю жизнь я делаю статуи. Я владею лишь этим искусством. А теперь я сдался существованию, и оно может пользоваться мной».
О таких людях никто никогда не узнает. Танцор или певец может стать Буддой, но о нем не узнают просто потому, что он никого ничему не учит. Его поведение не поможет людям пробудиться ото сна. Но они стараются, делают все, что в их силах.
Очень немногие люди, ставшие мастерами, развивали красноречие на протяже нии многих жизней, они постигали звуки слов, симметрию и поэзию языка. Это совсем другое дело. Вопрос не в лингвистике и грамматике, а скорее в обнаруже нии в обычном языке необычной музыки, в создании качества великой поэзии в обыденной прозе. Они умеют играть словами, чтобы помочь вам выйти за пределы слов.
Не то чтобы они решили стать мастерами или существование приняло за них та кое решение. Это просто совпадение. Перед просветлением они были великими учителями, а благодаря своему просветлению стали мастерами. Теперь они могут преобразить свое учительство в мастерство. Разумеется, это труднее всего.
Люди, которые остались безмолвными и исчезли в покое, безвестные, поступили просто, но я не могу пойти по более легкому пути. Мне приходилось туго, когда я был учителем, так нежели же мне будет легко, когда я уже мастер? Мне будет трудно.
Первобытные люди
Посреди Индии находится штат Бастар. Когда-то он был независимым штатом, в котором действовали британские законы, а махараджа (царь) Бастара был моим приятелем. Мы подружились при странных обстоятельствах.
Мы оба ехали в одном купе. Оказалось, что мы очень похожи. У него была боро да такого же размера, что и у меня тогда. Он носил такую же длинную робу с повя занным вокруг лунги. Мы сидели в купе друг против друга и удивлялись. Он бро сал на меня взгляды и думал: «Что это за человек?»
Наконец, он сказал: «Мы так похожи. Откуда вы?» Я рассказал ему о себе.
«Странно, — протянул он. — А куда вы направляетесь?»
Оказалось, что мы оба едем в Гвалиор. Нас обоих пригласила в свой дворец махарани (царица) Гвалиора. Мы должны были принять участие в ежегодной конфе ренции, которую она назвала всемирной конференцией всех религий.
Махараджа Бастара представлял на конференции туземцев. Они язычники, у них нет организованной религии, догм. У туземцев нет священных писаний, нет свя щенников. А царь Бастара был образованным человеком, поэтому представлял язычников.
Меня пригласили по недоразумению. Махарани Гвалиора прочла какие-то мои книги и сочла меня религиозным человеком. Когда мы познакомились, она забес покоилась, потому что на территории дворцы собралось не меньше пятнадцати ты сяч человек...
У дворца была громадная площадь, на которой каждый год размещались пятна дцать тысяч человек. Но когда я заговорил, она растерялась. Махарани не могла уснуть. В двенадцать часов ночи она постучала в мою дверь. А я ушел от нее в де сять часов после встречи. Мне и в голову не приходило, что стучит она. Я открыл дверь и увидел, что на пороге стоит сама царица.
«Я не могу спать, — призналась махарани. — Вы сбили меня с толку. Теперь я не могу позволить вам читать завтра лекцию».
Конференция должна была продолжаться семь дней, а я говорил лишь раз.
«Мне кажется, что вы говорили правильно, — призналась она, — но все это проти воречит нашим верованиям, оскорбляет наши религиозные чувства».
«Вы думаете об истине или о лжи и утешениях?» — спросил я.
«Я понимаю вас, — ответила махарани. — Но мой сын, который когда-нибудь возглавит штат, еще очень молод. Вы сразу же окажете на него сильное влияние. Не пускайте его в свою комнату, если он придет! Ради меня!»
«Если я не стану говорить, то и не останусь здесь, — решил я. — Вы просили меня прочесть семь лекций, но вам хватило и одной. Позвольте мне выполнить свою работу. Эти пятнадцать тысяч человек спросят, где я».
«Я учла этот момент, — сказала она. — По-видимому, люди заинтересовались лишь вами. Когда вы говорили, все молчали. Я еще не видела, чтобы такая большая тол па молчала. Никто не обращает внимание на говорящих священников. Они все время говорят одно и то же, из года в год одни и те же догмы. Впервые я поняла, какой бывает безмолвие, когда слышно, как звенит комар. Люди обязательно хва тятся вас, но мне тяжело, потому что все остальные участники очень враждебно настроены против вас. Вы устроите беспорядки, а мне это не нужно».
«Вы не совсем понимаете ситуацию, если хотите оставить этих ораторов, — заме тил я. — Неприятности неизбежны».
В этот момент в мою комнату зашел махараджа Бастара. Он жил в соседней ком нате. «Вы проделали большую работу, — сказал он. — Если вам придется уехать, я поеду с вами».
Так мы и подружились. Он пригласил меня в свой штат. Их Гвалиора я переехал прямо в Бастар. Он дальше от Гвалиора. Махараджа представил меня своим лю дям. Они первобытные люди, живут в полуголом виде. На них я увидел лишь на бедренную повязку, когда они пришли в столицу, Джагдалпур. А в лесу они ходи ли вообще в нагом виде.
Детям туземцев вообще ничего не снится. Фрейд и помыслить не мог, что неко торым людям может ничего не сниться, потому что христианско-иудаистская рели гия подавляет людей. Если вы воспитаны в такой культуре, то не можете и пред ставить, что в глубоких лесах мира еще сохранились первобытные люди, которые не утратили естественность. Эти люди никогда не слышали ни о каком подавле нии.
Там вы можете схватить женщину за грудь и спросить: «Что это?» И она не смутится, не покраснеет. «Грудью я кормлю ребенка», — ответит она. И ей в голову не придет, что вы унижаете ее, коснувшись ее груди. Она не станет кричать, не побежит в полицейский участок. Там вообще нет полиции.
Эти люди столь невинны, что среди них редко случаются убийства. На веку мое го знакомого махараджи такие вещи случались два раза. А потом убийца сам при ходил в столицу (только в столице находился полицейский участок и суд) и гово рил: «Я убил человека. Меня нужно наказать». В ином случае никто никогда не узнал бы о том, что он кого-то убил. Никто не ходит в эти дебри. Туземцы живут в пещерах, туда никто не ходит. А их пещеры прекрасны.
Я познакомился с замечательным народом. Там нет толстых и худых людей, все они похожи друг на друга. Эти люди живут долго и ведут совершенно естествен ный образ жизни. Даже в отношении секса у них нет комплексов. Наверно, в Ин дии остался только этот естественный народ.
Их образ жизни нужно в точности перенести на весь мир, если мы хотим изба вить людей от извращенности. За всеми недугами ума кроются именно половые перверсии. В штате Бастар я впервые встретил совершенно естественных людей.
Девочки достигают половой зрелости в тринадцать лет, мальчики — в четырна дцать... В центре деревни стоит небольшое помещение из бамбука, как и все хи жины вокруг. Когда у девочки начинаются месячные, она должна поселиться на какое-то время в этом помещении. А мальчик достигает половой зрелости в четыр надцать лет, и ему уже нужно половое общение. Итак, все юноши и девушки, дос тигшие половой зрелости, начинают жить и спать вместе, но с одним условием, гениальным условием: нельзя спать с одним человеком больше трех суток. Таким образом, юноши узнают всех девушек деревни, а девушки — всех юношей.
Прежде чем решить жениться на ком-то, вы должны узнать всех женщин своей деревни, чтобы потом не чувствовать вожделение к чужой жене. Вы переспали со всеми женщинами своего возраста и сами принимаете решение.
У них нет ревности, потому что еще в юности все со всеми переспали. У каждого юноши была возможность познакомиться со всеми девушками деревни, а у каждой девушки — со всеми юношами.
Итак, никто ни к кому не ревнует, и среди людей отсутствует дух соперничества. Каждому молодому человеку разрешают заниматься сексом с самыми разными людьми. Потом вы определяете, кто вам по душе, с кем вам будет наиболее хоро шо и уютно, с кем вы обретете гармонию, в ком вы найдете человеческое тепло. Возможно, только этим научным способом можно эффективно найти супруга.
Но этих людей называют нецивилизованными. Миссионеры стараются обратить их в свою веру. Миссионеры открывают школы, больницы. Но людям не нужны больницы. Они здоровые, а миссионеры приносят им всевозможные болезни. Ту земцы никогда не слышали о гонорее, о сексуальных извращениях. Миссионеры заражают их болезнями, а потом строят больницы.
Миссионеры внушают людям, что они бедны. А они никогда не задумывались об этом, ведь они все бедны в равной степени. Им нечего сравнивать. Им живется ве село и привольно. Их отменное здоровье поддерживает еда один раз в день. Они более здоровые, чем остальные люди в мире.
Недавно ученые провели эксперимент на крысах и пришли к ошеломляющим ре зультатам. Они разделили крыс на две категории. Крыс первой категории они пич кали кормом. Назовем их «американскими» крысами. А крысам другой категории (бастарским), давали корм лишь один раз в день. И ученые удивились тому, что крысы первой категории, которых закармливали, прожили в два раза меньше, чем крысы, которые ели лишь один раз. «Бастарские» крысы жили в два раза дольше «американских»!
Жители Бастара живут дольше, хотя и не знают точно, сколько лет, потому что не умеют считать. Они запросто доживают до ста или ста двадцати лет. Если углу биться в лес, то можно найти и того, кто прожил сто пятьдесят лет. Они не знают свой возраст, не считают прожитые годы и не выглядят старыми.
У них даже самые старые люди продолжают работать. У них тяжелая, но пре красная жизнь. Каждый вечер, особенно в полнолуние, люди танцуют до упада. Весь день они активно трудятся, а ночью танцуют. Все женщины и мужчины тан цуют вперемешку, никто не ограничивает вас в танце собственной женой. Люди все время меняют партнеров. Это общественное явление, никто не заговаривает о собственности и не приказывает танцевать только с женой. А в обычном мире вы ревнуете, у вас лицо убийцы, когда вы видите, как ваша жена танцует с другим мужчиной.
Я наблюдал за тем, как они танцуют. Они такие красивые. Нет даже признака по хоти, потому что они сексуально удовлетворены, насыщены физическим контак том.
Эти первобытные люди не видят сны. Я спрашивал очень многих туземцев, поин тересовался на этот счет у махараджи. «Они в самом деле не видят сны, — ответил он. — А вот я вижу, потому что я образованный. Меня испортили. Я родился в этих горах и всей душой хотел остаться необразованным и нецивилизованным, как мой народ. Их радость легко передается, их смех заразителен. Но они не видят сны».
Им не нужно грезить. Сновидение это потребность, созданная угнетающей мора лью, мстительным Богом, недоброжелательными священниками. Именно такие люди порождают сновидения. А потом в мире появилось еще один вид жречества: психоаналитики. Они эксплуатируют сновидения. Это те же жрецы, тем более, что Иисус и Фрейд оба были евреями.
Я гостил в Центральной Индии на небольшой туземной территории, в штате Бас тар. Я часто ездил туда, чтобы изучать, как люди жили десять или двенадцать ты сяч лет назад, потому что эти туземцы живут именно на уровне тех времен. Они ходят в обнаженном виде, едят сырое мясо.
Я исследовал, какими люди были, какими они стали после многих веков разви тия. Я подолгу оставался у них... Тогда Бастар был еще штатом, и его махараджа был моим приятелем. Он был очень мужественным человеком. Он любил меня и поплатился жизнью за привязанность ко мне.
Правительственные чиновники испугались, так как он был махараджей (царем) штата и находился под моим большим влиянием. Он позволял мне останавливаться во всех санаториях в горах и лесах Бастара. Чиновники подумали, что стоит ему захотеть... А туземцы поклонялись ему как Богу, ведь в древности все народы по клонялись своим вождям как богам. Эти люди до сих пор живут в прошлом, они далеки от современности. Если бы махараджа сказал что-то обо мне, они поверили бы его словам без тени сомнения.
Главный министр Центральной Индии ненавидел меня. Он был брахманом, ему хотелось отвадить меня от Бастара. Он предложил махарадже прогнать меня, но тот отказался. «Раджниш мой друг, — сказал махараджа. — А я царь и никому не подчиняюсь». Полицейские придрались к чему-то и убили махараджу. Его изреше тили тридцатью шестью пулями, не оставив шанса выжить. Его звали Бханждео. Благодаря нему я пользовался в Бастаре полной свободой.
Я остановился в одном из его постоялых дворов. Там я увидел горящий костер посреди деревни племени. Люди построили хижины кругом. Я пошел к ним. Было примерно девять или десять часов вечера. Какой-то христианский миссионер учил их истинной религии, единственной настоящей религии, по его мнению, христиан ству.
Я сел посреди толпы. Миссионер не догадывался о том, что среди туземцев есть кто-то из внешнего мира. Рядом с ним стояло ведро воды. Неподалеку горел кос тер, так как вечер выдался прохладный. Миссионер достал из сумки две статуи. Одна статуэтка изображала индуистского бога Раму, а другая — Иисуса Христа.
«Вот две статуи, — сказал миссионер. — Первая изображает индуистского бога Ра му, которому вы поклоняетесь, а вторая посвящена Иисусу Христу, нашему Богу. Я подвергну их испытанию». Он бросил обе статуэтки в воду. Рама утонул, а Ии сус плавал на поверхности.
«Вы сами видите! — закричал миссионер. — Рама не может спасти даже себя, разве он спасет вас? Но посмотрите на Иисуса Христа. При жизни он ходил по воде, и даже его статуэтка плавает! Он сможет спасти вас!»
Многие бедные туземцы стали кивать головами. «Ты прав, — говорили они. — Все так и есть».
Мне это никогда в голову не приходило. Я наблюдал за тем, как туземцев обра щают в христианство. Я встал, подошел к ведру и достал из воды обе статуэтки. Я сразу же понял, в чем дело. Статуэтка Рамы была стальной, но ее выкрасили под дерево, а статуэтку Иисуса изготовили из очень мягкого и легкого дерева.
«Вы слышали об испытании водой?» — спросил я туземцев.
«Нет», — ответили они.
«А вы слышали об испытании огнем?» — поинтересовался я.
«Да», — закивали они. В индуистских священных писаниях часто описывается ис пытание огнем, а об испытании водой никто никогда не слышал.
«Смотрите сами», — объявил я.
Я бросил обе статуэтки в костер. Иисус сразу же сгорел дотла! Миссионер попы тался улизнуть. «Задержите этого человека! — закричал я. — Не позволяйте ему убежать. Пусть он полюбуется всей сценой. Рама остался невредимым даже в огне, а Иисус сгорел».
Туземцы были очень рады. «Вот настоящее испытание! — торжествовали они. — Этот человек обманывал нас. Мы никогда не слышали об испытании водой. Мы бедные люди, нас легко обмануть. Если бы вы здесь не присутствовали, тогда он обратил бы всех нас в христианство. Он уже много племен в нашем лесу сделал христианскими. А это просто розыгрыш».
«А может быть, нам стоит и этого миссионера подвергнуть испытанию огнем?» — предложил я.
«Это будет весело, — согласились они. — Но мы сильно рискуем, ведь он не смо жет спастись». Миссионер дрожал от страха. Он боялся, что туземцы бросят его в костер. А если бы я призывал людей провести испытание, они наверняка швырну ли бы его в огонь.
«Я больше так не буду», — всхлипывал миссионер.
«Вы ведет себя отвратительно, — сказал я. — Вы несете этим бедным, невинным людям не религию, а обман, и еще называете свое действо обращение в истинную веру».
Всякая достойная философия не верит в обращение. Джайнизм не верит в обра щение. Он просто открывает перед вами все свои сокровища. Если вы заинтересо вались ими, то можете присоединиться к каравану, но джайны не станут обращать вас в свою веру.
Один человек всю жизнь открывает школы для детей туземцев. Он последователь Ганди. Случайно он встретил меня, потому что я пришел в то же племя первобыт ных людей. Я исследовал жизнь этих людей во всех ее проявлениях, потому что они показывают яркие примеры поведения людей древности, когда на нас еще не давило бремя всевозможной морали, религии, цивилизации, культуры, этикета, манер. Они простые, невинные, прямые и абсолютно непосредственные.
Этот человек собирал в городах деньги, открывал на них школы и привозил учи телей. Случайно мы встретились. «Зачем вы это делаете? — недоумевал я. — Вы по лагаете, что оказываете этим людям великую услугу?»
«Конечно!» — воскликнул он.
Он так высокомерно произнес это слово «конечно», что я продолжил так: «Вы понятия не имеете, что творите здесь. Школы существуют в гораздо более цивили зованных городах. Какую пользу они приносят людям? И если школы, колледжи и университеты ничем не помогают человечеству, тогда неужели, по вашему мне нию, эти крошечные лесные школы помогут бедным туземцам? Всеми своими ста раниями вы лишь уничтожите их индивидуальность. Вы просто отнимете у них детскую непосредственность. Они все еще свободны, но ваши школы принесут им одни лишь неприятности».
Этот человек был потрясен. Он несколько секунд помолчал, а потом ответил: «Возможно, вы правы. Иногда мне кажется, что школы, колледжи и университеты во всем мире гораздо сильнее. Что могут дать мои школы? Но затем я думаю, что Ганди велел мне открывать школы для туземцев, а я лишь выполняю волю моего мастера».
«Если ваш мастер так глуп, тогда вы не должны выполнять его приказы, — рассу дил я. — Прекратите строить школы. Я приказываю вам! Я скажу вам, для чего вы строите школы. Чтобы не видеть собственные страдания, свое несчастье. Вы не счастный человек, у вас это на лице написано. Вы никогда никого не любили, и вас никогда никто не любил».
«Как вы смеете? — взметнулся он, а потом сник. — Вы правы. Я был сиротой, ни кто не любил меня. Меня воспитали в ашраме Ганди, где о любви говорили лишь в молитвах, у нас не приветствовали любовь. В том ашраме царила железная дисци плина, жесткий режим. Поэтому никто никогда не любил меня, а ашраме Ганди это была немыслимая вещь. Любовь там считалась самым большим преступлением. Я был одним из тех воспитанников, которых Ганди хвалил, потому что я ни разу не пал в его глазах. Даже собственные сыновья предали его. Девадас влюбился в дочь Раджгопалчари, и его изгнали из ашрама. Затем они поженились. Личный секре тарь Ганди Пьярелал влюбился в женщину и несколько лет тайно встречался с ней. Когда Ганди узнал о его любовной связи, то закатил ему скандал, он метал гром и молнии».
«Какая чушь! — возмутился я. — Если нельзя любить даже секретарю, то что гово рить о воспитанниках?» Этого человека хвалили за то, что он ни разу не спал с женщиной! Ганди услал его в далекие дебри, где он по его приказу строил школы.
«Вы смутили меня, — признался он. — Наверно, вы правы. Я просто пытаюсь убе жать от себя, залечить свои раны, унять боль».
Итак, все эти люди, которые стремились спасти человечество, прежде всего про являли эгоизм. Они считают себя спасителями человечества. К тому же, они очень больны.
Последователи Ганди и политики
После обретения Индией независимости в 1947 году партия Национальный Кон гресс стала движением Ганди. Все политики и большинство индийцев были после дователями Ганди. Когда в 1948 году Ганди умер, его ашрамом в Вардхе стал управлять его сын Рамдас.
Я родился в семье, исповедующей джайнизм, поэтому первые религиозные люди, окружавшие меня, были джайнами. Когда люди начали присматриваться ко мне, чувствуя, что во мне что-то происходит, и стали задавать мне вопросы, то они, ко нечно же, были джайнами, так как я жил среди родственников и соседей, и все они исповедовали джайнизм. Разумеется, они были первыми. И их вопросы, само со бой, были посвящены джайнизму, Махавире.
Когда меня окружали джайны, мне приходилось говорить с этими людьми о су щих пустяках. Но эти люди задавали мне именно такие вопросы. Постепенно стали появляться другие люди, и джайны уже составляли меньшинство. Из этой мало численной группы джайнов остались несколько человек, они и сейчас со мной. Среди всех моих людей джайны составляют один процент.
Вслед за джайнами ко мне пошли люди из группы, наиболее близкой джайниз му... Махатма Ганди заимствовал у джайнов доктрину ненасилия, поэтому все джайны стали последователями Ганди, а люди остальных вероисповеданий, кото рые прислушивались к Ганди, стали симпатизировать джайнизму. По крайней ме ре, в одном моменте они сходились. Когда джайны сообразили, что я для них опас ный человек, ко мне потянулись последователи Ганди. Что касается их известных авторитетов, то Виноба Бхаве захотел встретиться со мной, Шанкаррао Део один раз приехал в лагерь медитации, Дада Дхармадхикари даже несколько раз приез жал в лагерь медитации, как и Ачарья Бхагват. Эти люди были приверженцами философии Ганди, поэтому ко мне стали съезжаться последователи Ганди со всей Индии.
Снова меня окружила группа людей с жесткой идеологией. В тот день я критико вал Махатму Ганди... По сути, я просто перечислял реальные события, а не крити ковал его. Дело в том, что кто-то задал мне вопрос: «Что вы думаете о Махатме Ганди и его философии ненасилия?»
Я ответил, что Махатма Ганди был всего лишь хитрым политиком. Заимствовав доктрину ненасилия, он достиг сразу нескольких целей. Все джайны стали его по следователями. Они нашли человека, который соглашался с их учением. По рож дению Ганди был джайном процентов на девять. Я изучил родословную Махатмы Ганди. Он родился индуистом, но по своей сути был индуистом на один процент. Он родился в Гуджарате, а в этом штате господствует философия джайнизма, по этому на десять процентов он был джайном. И на девяносто процентов Махатма Ганди был христианином. Три раза в жизни он едва не обратился в христианскую веру.
Я сказал им, что через доктрину ненасилия Ганди получил власть над джайнами. Он также влиял на индуистов высших каст, так как они вегетарианцы. Ему также удалось воздействовать на христианских миссионеров, потому что послание Иису са Христа пронизано любовью, и ненасилие это синоним любви. И это еще не все выгоды от принятия ненасилия. Самое главное заключается в том, что Индия вот уже две тысячи лет страна рабов. Здесь давно забыли, что такое независимость. Индия до сих пор не стала независимой, ее жители думают как рабы...
Индийцы очень боятся бороться. Они никогда не боролись. Небольшой отряд за воевателей вполне мог сделать рабами всех жителей огромного континента. Завое ватели менялись, а индийцы оставались рабами.
Во-вторых, Ганди был достаточно умен для того, чтобы понять, что индийцы не тот народ, который поднимет восстание, к тому же у них нет оружия для воору женной борьбы.
В-третьих, тогда британская империя была величайшей в мире. Не было никакого смысла выступать против англичан с оружием в руках. Здесь не было ни оружия, ни обученных солдат, ни желания бороться.
Ненасилие было политическим фокусом. Оно послужило нескольким целям, ока залось очень эффективным средством...
Поэтому я сказал, что ненасилие Ганди было не духовной философией, а полити ческим маневром, и доказал свою позицию фактами. До обретения Индией незави симости Ганди обещал распустить армию, а все оружие бросить в океан. А когда люди поинтересовались, что он станет делать, если на Индию нападут вооружен ные отряды, он ответил: «Мы встретим их как гостей и скажем, что мы будем вме сте жить на одной земле».
Когда Индия получила независимость, все эти слова сразу же забылись. Армию не распустили, а оружие не бросили в океан. Напротив, Ганди сам благословил первое нападение на Пакистан. Три самолеты индийских ВВС пролетели над его домом, чтобы получить его благословение, и Ганди действительно благословил пилотов. Все пустые разглагольствования о ненасилии, которые он устраивал всю жизнь, забылись.
Стоило мне покритиковать Ганди... А это еще пустяки. Я люблю доходить до су ти дела. Если я не исследую предмет всецело и глубоко, то вообще не берусь за анализ. Если я начал критиковать Ганди, то мне следовало разбить его в пух и прах. С каждым произнесенным мною словом последователи Ганди разбегались. Я думаю, что теперь среди моих людей последователей Ганди не больше одного процента, потому что они не могут быть последователями этого человека, если я прав. Я последовательно разгромил Ганди.
Сам я не менялся, а вот окружающие меня люди менялись. Когда ушли последо ватели Ганди, социалисты и коммунисты подумали: «Нам выпала прекрасная воз можность. Если мы перетянем его на свою сторону...» Но я осуждал Ганди не для того, чтобы поддерживать коммунизм. Я и не собирался предоставлять шанс со циалистам и коммунистам. И мне пришлось разгромить и их. Иным способом от таких людей не избавиться.
Все разговоры о политике, которые я вел, были необходимы для того, чтобы най ти моих людей. У них не должно быть никаких предубеждений, они пришли лично ко мне, а не для того, чтобы услышать о Христе, Будде, Ганди или Махавире. Они пришли прямо ко мне, чтобы слушать именно меня. У меня есть собственное по слание миру.
Я никогда не был серьезным человеком. Но меня много лет окружали серьезные люди, а среди серьезных людей трудно не быть серьезным. Вы все равно как в больнице. И вы должны хотя бы притворяться серьезным. Несколько лет меня ок ружали больные люди, и мне приходилось разыгрывать серьезность.
Я совсем не серьезный, потому что существование лишено серьезности. Оно иг риво, в нем звучит музыка и песни, звенит тонкий смех. У существования нет цели, нет делового духа. Это чистая радость, спонтанный танец от избытка энергии.
Песни Ганди о единстве индуизма и ислама, его лекции о сходстве этих религий и отсутствии между ними различия, оказались лицемерными, потому что его стар ший сын Харидас, который с самого рождения был мятежником... Мне нравится этот человек, который во всем превосходит своего отца.
Харидас хотел ходить в школу, но Ганди не разрешал ему это, потому что считал, что всякое образование портит людей. Он ничему не учил своих детей. Он лишь выучил их грамоте, чтобы они могли читать религиозные писания. Но Харидас на стаивал на том, чтобы ему разрешили учиться так же, как и другие мальчики. Ган ди стал угрожать ему: «Если ты пойдешь в школу, тогда я никогда не пущу тебя на порог этого дома».
Вы полагаете, что такие слова могут исходить от ненасильственного человека? Он противостоял маленькому ребенку, в потребностях которого не было ничего преступного. Он же не говорит, что ему хочется посетить проститутку. Мальчик просит разрешить ему ходить в школу, чтобы учиться, как другие дети. И Харидас нашел замечательный аргумент. Он сказал: «Отец, ты же образованный человек. Но учение в школе не испортило тебя, чего ты тогда беспокоишься? Я твой сын. Если ты смог стать образованным, получить научную степень юриста, тогда поче му я не могу сделать то же самое? Почему ты не доверяешь мне?»
Но Ганди был непреклонен: «Я ставлю тебе ультиматум. Либо ты будешь жить в этом доме со мной, и тогда ты не будешь ходить в школу, либо ты все же станешь посещать учебное заведение, но тогда я выгоню тебя из дома».
Мне нравится этот мальчик. Он ушел из дома, причем сделал это благородно. Он коснулся ног отца и попросил у него благословение, которое тот дать так и не смог.
Я не могу разглядеть в Махатме Ганди ненасилие, любовь. Именно в таких не значительных поступках, а вовсе не в его речах и публичных выступлениях, вы увидите его настоящее лицо.
Итак, Харидас ушел из дома. Он жил с один своим дядей и учился. Он не раз пы тался прийти проведать мать, но его выгоняли. Он получил университетский ди плом и, чтобы проверить слова отца о сходстве индуизма и ислама, стал мусульма нином. Он был поистине примечательной личностью.
Харидас принял магометанство и переменил имя, значение которого осталось прежним. Слово «Харидас» переводится как служитель Бога. Поэтому он попро сил мусульманского священника дать ему такое арабское имя, которое имело такой же смысл, что и прежнее имя. Имя Абдулла имеет такое же значение. Так Харидас стал Абдуллой Ганди.
Махатма Ганди был потрясен, услышав эту весть. Он очень разозлился. «Но по чему ты сердишься? — удивилась жена. — Ты сам каждый день повторяешь, что ме жду индуизмом и исламом нет никакого различия. Наверно, наш сын именно по этому и стал мусульманином. Раз нет никакой разницы... Он подумал, что уже достаточно побыл индуистом, и пора стать мусульманином».
Разгневанный Ганди кричал: «Это вам не шуточки! Я лишаю его наследства! Он больше не мой сын, и я не хочу его видеть!»
В Индии заведен обычай, согласно которому после смерти отца именно старший сын подносит факел к погребальному костру. Вот Ганди и заявил, что Харидас больше не его сын, и ему запрещено поджигать погребальный костер, когда Ма хатма Ганди умрет.
Какой кошмарный гнев! Какое жуткое насилие!
Я познакомился с Харидасом Ганди, он оказался очень милым человеком. «Я стал мусульманином лишь для того, чтобы посмотреть реакцию отца, — сказал он. — Отец отреагировал именно так, как я и предполагал. Получается, что единство ин дуизма, ислама, христианства и буддизма это просто пустая болтовня. Мой отец политик. Я хотел доказать это и доказал».
На одной пересадочной станции Харидас случайно увидел отца и мать. Чета Ган ди села в другой поезд. Харидас подошел к купе родителей, но Ганди успел заме тить его приближение и закрыл окно. А жене он сказал так: «Если ты откроешь окно и поговоришь с ним, тогда я и тебя выгоню. Можешь отправляться с ним куда угодно».
Кастурбхай, жена Ганди, рыдала, но не смогла открыть окно. Харидас барабанил в стекло, а Ганди стоял между сыном и женой. И этого человека считают самым великим ненасильственным святым современного мира. Я с этим его званием не согласен.
И это еще только один пример. Я тщательно изучил жизнь Ганди и нашел тысячи примеров, в которых он показывает свое настоящее лицо. А та маска, которую Ганди показывает на публичных собраниях, не в счет.
Бабасахеб Амбедкар был шудрой, но он приглянулся одному богачу, который счел его умным мальчиком и отправил учиться в Англию. Он стал одним из самых профессиональных юристов мира. Он помогал создавать индийскую конституцию. Он постоянно заступался за шудр, к касте которых принадлежал сам, а ведь это четверть индуистского общества. Он хотел, чтобы шудры провели отдельное голо сование, и был совершенно прав.
Я не понимаю, с какой стати шудры должны находиться в составе индуистской общины, которая мучила их десять тысяч лет, принуждала их к черной работе и платила жалкие гроши. Шудрам даже не разрешают жить в городах, им предписа но селиться за городской чертой. До обретения Индией независимости им не раз решали ходить по многим поселковым улицам. Во многих местах их заставляли громко кричать: «Я шудра! Я иду по улице! Уступите мне, пожалуйста, дорогу!» Дело в том, что индуисты верят в то, что их загрязнит даже тень шудры.
Но план Бабасахеба Амбедкара в отношении шудр провалился, поскольку Ма хатма Ганди настаивал на том, что неприкасаемые не должны выходить из индуи стской общины. Это тоже была политическая игра, потому что если четверть индуистов перестанет исповедовать индуизм, тогда индуисты будут составлять меньшинство в собственной стране. В Индии живут мусульмане, христиане, джай ны. Если от индуистской общины отвалится громадный кусок, тогда Индия, страна индуистов, станет государством других религий. А если остальные религии объе динятся, тогда индуисты никогда не получат власть.
Я не считаю Махатму Ганди религиозным. Он принадлежал той же категории людей, что и доктор Амбедкар. Ганди пошел на жестокую голодовку, чтобы заста вить Амбедкара отказаться от своих планов. И ему пришлось объявить, что шудры не будут голосовать отдельно. Ганди был хитрым... Он стал называть шудр ха риджанами. Лукавые люди всегда играют словами. А слова ничего не меняют по сути. Не важно, как вы назовете неприкасаемых: шудрами или хариджанами. А слово «хариджане» переводится как божьи дети.
Я долго разговаривал с сыном Ганди Рамдасом. «Разве вы не замечаете лукавство своего отца? — спросил я. — Божьи дети страдают десять тысяч лет. Их эксплуати руют люди, которых не называют божьими детьми. Именно они истязают, угнета ют неприкасаемых, насилуют их женщин, сжигают их деревни вместе со всеми жителями. Если шудры действительно божьи дети, тогда лучше не быть ребенком Бога, ведь это просто опасно».
Ганди сменил название вайшьи шудр только для того, чтобы придать низшим кастам более благозвучное значение, но в корне ничего не изменилось. И он по стился почти до смерти, поэтому Амбедкару пришлось отступить.
На месте Амбедкара я сказал бы Махатме Ганди: «Ваше право решать, жить вам или умереть. Если вы хотите поститься, это ваше дело. Поститесь до смерти или даже после смерти!»
Но на Амбедкара стали давить все жители Индии, потому что в случае смерти всю вину возложили бы на него. Я сказал бы Ганди: «Это очень жестокий метод, а вы говорите о ненасилии. Разве это ненасилие?»
После того как Ганди проголодал двадцать один день, его здоровье сильно по шатнулось, и врач сказал: «Нужно что-то делать, иначе старик умрет».
Все национальные вожди начали давить на Амбедкара. «Ступай к махатме Ганди и проси у него прощения, — велели они. — Предложи ему стакан апельсинового со ка, которым он может прервать свой пост. Распусти свое общественное движение, иначе мы всегда будем помнить тебя как убийцу величайшего, самого религиозно го человека Индии».
Амбедкар был вынужден пойти к Ганди, хотя и без всякого желания.
А я не пошел бы к Ганди! Пусть лучше на меня посыплются обвинения, чем в бу дущем я заслужу упреки истории. Какая мне разница, что напишут обо мне в учеб никах истории после моей смерти? Я-то все равно не знаю, что обо мне написали, я ничего этого не читаю. Пусть пишут что угодно...
Но я настаивал бы на том, что метод Ганди насильственен. Он был насквозь на сильственным, но при этом очень тонким образом. Если я угрожаю убить вас, это насилие. А если я угрожаю убить себя, если вы не сделает, как я хочу, это как? В позиции Ганди не было никакой логики, но он поддержал ее угрозами самоубийст ва. Угрожая убить себя, он шантажировал Амбедкара.
Тогда Амбедкар пошел другим путем. Он начал обращать шудр в буддизм. По этому сейчас в Индии появилось так много буддистов, но в действительности это не религиозные люди. Просто Амбедкар провел политический маневр.
В этом контексте обязательно нужно задаться вопросом, кто применил правиль ные средства: Амбедкар или Ганди? Кто из них по-настоящему практикует ненаси лие? По моему мнению, Ганди использовал очень жестокий метод, а Амбедкар — ненасильственный метод. Ганди был полон решимости до последней минуты жиз ни подавлять Амбедкара угрозами самоубийства.
Не важно, угрожаю я убить вас или себя, чтобы вы встали на мою сторону. В лю бом случае я подавляю людей, проявляю жестокость.
Каждый день люди просят меня дать определение ненасилию. Я отвечаю, что не насилие это самопознание. Если вы познаете себя, то тем самым познаете и суть человека. Это осознание рождает любовь, а любовь не может причинять боль. Это и есть ненасилие.
Сын Махатмы Ганди Рамдас очень заинтересовался мной. «Вы единственный че ловек, критикующий моего отца, — признался он. — Все люди поклонялись ему. Я часто видел, как он углубляется в нелогические, суеверные темы, но он пользовал ся громадным авторитетом. Лучше было промолчать, ведь я помнил, что случилось с моим старшим братом Харидасом. Отец прогнал его из дома и пригрозил моей матери, что если она хотя бы раз впустит Харидаса в дом, тогда он и ее вышвырнет на улицу».
Рамдас почувствовал ко мне интерес, потому что я последовательно критиковал Ганди, и ни один его последователь не осмелился ответить мне. Да и что они могли ответить? Когда Ганди умер, главой ашрама стал Рамдас, иногда он приглашал ме ня приехать к ним.
В ашраме Ганди запрещали пользоваться москитной сеткой. Сын Махатмы Ганди Рамдас отнесся ко мне с теплотой. Он пригласил меня в ашрам, но я сказал ему: «Я не могу оставаться здесь, меня комары кусают. Любой разумный человек понима ет, что москитная сетка это не роскошь, она не угрожает духовной жизни».
Чем Махатма Ганди заменил москитную сетку? Керосином! Вы мажете себе ли цо, руки, и прочие части тела без одежды керосином. Разумеется, москиты разум нее вас, они не полетят к вам, потому что от вас смердит! Но как вам спать? Вам приходится делать выбор в пользу комаров или керосина.
«Я не стану выбирать, а просто уеду, — сказал я. — Ваш ашрам больше похож на психиатрическую клинику».
Ганди заимствовал пять главных принципов жизни из джайнизма. Во-первых, асвад, отсутствие вкуса: вы должны есть, но если вы ощущаете вкус, значит вы мате риалист.
Я пытаюсь показать вам, как эти люди все усложняют, как они делают пищу не съедобной, неестественной. Если вы едите, то неизбежно ощущаете вкус, потому что на вашем языке расположены рецепторы, которым нет дела до вашей духовно сти и всего прочего. Они просто делают то, для чего и созданы.
Труднее всего было переносить прием пищи. Ганди всякий раз настойчиво давал всем людям чатни. Это блюдо сделано из листьев нима, самых горьких листьев в мире. Они полезны для здоровья, потому что очищают кровь. Но человек ест не для того, чтобы очищать кровь. Если вы каждый день будете очищать кровь, то что вообще от нее останется?
Когда я посетил ашрам, Ганди был уже мертв, управлял всеми делами его сын. «Разве это не чистое лицемерие? Как вы думаете? — обратился я к нему. — Отсутст вие вкуса не означает, что вы должны сделать свою кровь горькой. Горечь это тоже вкус, как и сладость. Это же так просто, но вы никогда не возражали своему отцу».
«Никто и не задумывался о том, что горечь это тоже вкус, — ответил он».
«Здесь все очень просто, — сказал я. — Что бы вы ни делали с пищей, вы все равно будете ощущать ее вкус».
Я еще кое-что расскажу вам от Махатме Ганди. В Индии поезда имеют вагоны четырех классов. Сначала идут номера с кондиционерами, потом первый класс, а потом второй и третий. Индия такая бедная страна, что каждый второй индиец с трудом набирает деньги даже на вагон третьего класса. Ганди начал ездить в ваго нах третьего класса.
Когда я разговаривал с его сыном Рамдасом, то заметил: «Он еще больше теснил пассажиров третьего класса, хотя они и так уже сидели друг на друге. Так бедным не помочь».
Вы удивитесь. Раз Ганди решил ехать вагоном третьего класса, для него покупали целый вагон! И он ехал один в вагоне, в который обычно набивалось человек во семьдесят или девяносто. И его биографы еще пишут: «Ганди был очень добр к беднякам».
Ганди постоянно пил козье молоко, потому что оно самое дешевое, и его могут купить даже самые бедные. Разумеется, каждый человек, которого пленяет этот фокус, сразу же испытывает восторг при виде такого великого человека. Но вы просто не знаете его козу! Я явно сумасшедший, потому что меня не столько инте ресует Махатма Ганди, сколько его коза.
Я навел справки о козе Ганди и узнал, что ее каждый день мыли туалетным мы лом Люкс. Ее кормили на десять рупий в день, а в те времена столько получал школьный учитель за целый месяц работы. Но никто не обращал на это внимание.
Только одна очень умная женщина среди приближенных Махатмы Ганди (ее звали Сароджини Найду, позднее она стала губернатором Северной Индии), один раз пошутила, что им приходится швыряться богатствами для того, чтобы Ганди оставался бедным. Его бедность очень дорого стоила.
Но этот фокус сработал. Ганди стал самым знаменитым политиком, и бедняки го ворили: «Этот человек в самом деле наш представитель, потому что он живет как бедняк в хижине, пьет козье молоко, ездит в вагоне третьего класса». Но они не знали, что кроется за всем этим. Бедность Ганди влетала бюджету в копеечку.
Как-то раз я сказал сыну Махатмы Ганди Рамдасу, что если сочувствие, доброта и сострадание к бедным проявляются, когда ты живешь как бедняк среди бедняков, то что говорить о других вещах? Если вокруг меня слепые, тогда я должен носить на глазах черную повязку? Если вокруг меня неразумные люди (а так оно и есть, весь мир полон тупиц), то и я должен быть скудоумным, тупым, просто из сочув ствия?
Нет, все это не может быть критерием добродетельности, религиозности, правед ности. Если кто-то болеет, это еще не значит, что врач должен прийти к нему и лечь на соседнюю койку, чтобы своей хворью помочь больному. Каждый человек понимает, как это глупо. Врач должен быть здоровым, чтобы помогать больным. Если же он сам заболеет из сочувствия к больным, тогда кто же им поможет? То же самое верно в отношении духовного роста человека.
Двадцать лет я критиковал Махатма Ганди и его философию. Ни один почитатель Ганди не принял мой вызов. Многие его последователи говорили мне при личной встрече: «Вы говорите правду, но мы не можем публично подтвердить ваши слова, потому что в таком случае проиграем выборы». Народ верит в Махатму Ганди. Его последователям приходится поддерживать бред, ведь Ганди выступал против тех нологии. Индия останется бедной, если ее жители будут противиться научно-техническому прогрессу, она так и не познает благоденствие. Технология далеко не всегда разрушает экологию, здесь нет прямой связи. Технологию можно разви вать и в гармонии с экологией. Развивая технологию, мы поможем бедным и не разрушим природу. Но Ганди был против технологии.
Ганди был против железной дороги, почты, электричества, вообще против всяких механизмов. Его последователи, знают, что его идеи глупы, что если их воплотить в жизнь... Они продолжают восхвалять Ганди, оказывать ему почести, чтобы по лучать голоса на выборах. Люди поклоняются Махатме Ганди потому, что он вел себя точно так, как они и ожидали от настоящего махатмы.
Махатма Ганди потрафлял вкусам индийской толпы, и она в ответ боготворила его. Политик должен считаться с мнением толпы. Всегда помните, что политик следует за последователями. Как только последователи отвернутся от него, он сра зу же станет нулем. Он не может быть независимым, у него нет собственной осно вы.
Ганди поклонялся бедности. Если вы поклоняетесь бедности, то останетесь бед ным. Бедность нужно ненавидеть.
Я ненавижу бедность! Я никого не могу призывать поклоняться ей, это будет пре ступлением. Я не вижу религиозности в бедности. Но Ганди много говорил о красоте бедности, питая тщеславие бедняков, умасливая их эго. Бедным нравились его рассуждения. Но бедняк лишь утешается мыслями о том, что он простой и ре лигиозный. На самом деле, он просто бедный. Возможно, у него нет материального богатства, зато есть духовное сокровище. Но бедность сама по себе это еще не ду ховное сокровище, вовсе нет. Бедность отвратительна, ее нужно искоренять. А для того чтобы искоренить бедность, необходимо развивать технологию.
Махатма Ганди выступал против ограничения рождаемости. Если не ввести в Индии контроль над рождаемостью, она с каждым днем будет лишь нищать. Тогда и думать нечего об улучшении ситуации.
Один из председателей Конгресса Индии по имени Дхебар приезжал в мои лагеря и вел себя очень тихо. Но однажды он сказал: «Раджниш, вы настоящий наследник идеологии Махатмы Ганди, хотя никогда не были близки ему. Вы никогда не ото ждествляли себя с философией Ганди, но если вы станете учить гандизму, то спа сете это учение от смерти».
«Зря вы это сказали, — ответил я. — Я не выношу даже мысль о наследовании чьей-то философии и ни за что не стану ничего пропагандировать».
В тот день я разбил Ганди в пух и прах. В ином случае я не стал бы говорить о нем, потому что в мире миллионы людей. Я не стану критиковать всех подряд, у меня нет на это времени. Но Дхебар подбросил мне тему Махатмы Ганди, поэтому он и ответственен за мою речь, а он присутствовал при этом.
После встречи я сказал ему: «Если хотите что-то сказать, то сделайте это прямо сейчас или на следующей встрече всем людям. Я хочу устроить открытую дискус сию о гандизме, потому что считаю, что это учение следует искоренить, если мы хотим, чтобы Индия выжила. И если мне придется выбирать между двумя вариан тами, я выберу жизнь Индии, ведь Ганди уже мертв. Никто не против того, чтобы умер и гандизм».
«Нет, я не стану дискутировать публично, — побледнел Дхедабар. — Я признаю вашу правоту, но вам следует подбирать выражения».
«Вы политик, а не я, — ответил я. — Политик вынужден подбирать выражения, а с какой стати мне делать это?»
«Я просто хочу сказать, что среди ваших последователей много почитателей Ган ди, — оправдывался Дхедабар. — Если вы будете отзываться о Ганди нелицеприят но, тогда все эти люди уйдут от вас. Они откажутся не от гандизма, а от вас. По этому я призываю вас подбирать выражения. Когда вы собираетесь произнести утверждение, подумайте, выгодно оно вам или нет».
Он дал мне дружеский совет. Но он подменил деликатность дипломатией. А я не дипломат.
«Я буду говорить то, что сочту правильным, невзирая не последствия», — заявил я.
Так за тридцать лет я потерял много последователей. Разумеется, ко мне прихо дило много людей. И они уходили от меня по пустяковым, мелочным причинам, которые им казались принципиальными.
Какое-то время вокруг меня толпилось много последователей Махатмы Ганди. В мои лагеря приезжали председатель Конгресса, правящей партии, Дхедабар, гене ральный секретарь правящей партии Шанкар Рао Дев, а также многие другие име нитые сторонники гандизма.
Я носил одежду ручного пошива, что почитатели Ганди считают очень духов ным. Во время борьбы с британскими колонизаторами индийцы считали такую одежду символом протеста: мол, мы больше не хотим носить одежду, сшитую в Манчестере или Ланкашире. В таком поведении была своя логика, ведь до вторже ния британцев в Индии, у нас были такие искусные ткачи, что даже в наше время никакая технология не может создавать такую тонкую ткань. Особенно мастерови тые ткачи жили в Бангладеш, в столице Дакке и вокруг нее. Их одежда была такая красивая, что британцы испугались, что не смогут конкурировать с ней на рынке.
Британцы поступили подло. Они отрубили руки бангладешским ткачам. Тысячи людей лишились рук, чтобы прекрасная одежда из Дакки исчезла. Это бесчеловеч ный поступок. Индийцы носили одежду ручного пошива, тем самым словно бы говоря: «Мы не станем носить одежду, сшитую на ваших станках. Вы погубили наших людей, для которых ткачество было не только средством зарабатывать на жизнь, но и искусством, которое передавалось от поклонения к поклонению на протяжении тысяч лет».
Но теперь Индия независимая страна, и такой протест больше не имеет никакого смысла. После обретения страной независимости очень глупо изготавливать одеж ду вручную и считать прялку чем-то духовным. В качестве протеста против такой ситуации мне пришлось выбросить всю одежду ручной работы. Сейчас Индии нужны станки, роботы, компьютеры, иначе ее граждане всегда будут голодными и голыми, без крыши над головой.
Как только я начал носить фабричную одежду, почитатели Ганди сразу же пере стали считать меня духовным человеком. Все они разбежались. Председатель Кон гресса Дхебар сказал мне: «Вы зря теряете тысячи последователей. Будьте немного более дипломатичным».
«Вы советуете мне быть хитрым дипломатом, чтобы обманывать и эксплуатиро вать людей? — спросил я. — Я должен соответствовать их ожиданиям, чтобы только они не уходили от меня? Я не стану это делать».
И люди уходили от меня из-за всякой чепухи.
Я знаю много политиков, которые все время с веретенами в руках. Они никогда ничего не прядут. Просто когда к ним приходят люди, они мгновенно хватаются за прялку.
Как-то раз я гостил в доме одного политика. Мне было интересно, сколько вре мени он сможет обманывать меня! Я сидел в его доме, но это веретено ни раз не повернулось. Но как только кто-нибудь входил в комнату, он сразу же готовил прялку, тянул какие-то нити.
«Когда вы начнете прясть? — спросил я его. — Сколько времени еще вы будете медлить. Вы то и дело бросаете прялку, потому что к вам кто-то приходит. Когда вы начнете прясть?»
«А кто собирается прясть? — усмехнулся он. — Это просто спектакль для болва нов. Разве я умею прясть? У меня нитки все время рвутся».
Но лукавые политики носят с собой очень маленькие веретена. Они даже в само летах их возят. От этих веретен нет никакого толка. А сами политики покупают одежду из дорогой ткани.
Я нередко гостил у одного из председателей правящей партии конгресса Дхебара. Он очень заинтересовался мной, постоянно приезжал в лагеря, хотя все его това рищи по партии предостерегали его: «Не езди к этому человеку». Но он оказался не хитрым политиком, а простым и искренним человеком.
Председателем он стал случайно. Так часто бывает. Его выбрали председателем, потому что он был самым вежливым. Этот милый человек никогда никому не отка зывал. Пандиту Джавахарлалу нужен был покладистый человек. Он был премьер-министром и сам хотел править партией конгресса, быть диктатором при посред ничестве послушного председателя. Дхебар и был таким простым человек, кото рый соглашался со всеми словами Джавахарлала. Именно Джавахарлал решал все вопросы партии.
Однажды я остановился в его доме в Дели. Он делился со мной слухами и сплет нями обо всех наших политиках. Он рассказывал мне о том, какие болваны правят нами.
Потом неожиданно кто-то позвонил. Дхебар взял трубку и сказал: «Я очень занят и смогу принять вас не раньше, чем через неделю» и положил трубку.
«Вы не заняты, а просто болтаете со мной», — заметил я.
«В политике очень важно притворяться очень занятым человеком, — ответил он. — Я делаю вид, что у меня ни на что не хватает времени, тогда как в действительно сти у меня все время свободное. Но мне необходимо показывать людям, что я очень занят, что ко мне не так-то легко пробиться. Я сказал этому человеку, чтобы он перезвонил мне через семь дней. Если у меня будет свободное время, я приму его. Из-за вас я отменил все свои дела. И пока вы гостите у меня в доме, я не соби раюсь тратить время на других людей. Я хочу разговаривать с вами. Это редкий случай, потому что в лагерях я не мог много разговаривать с вами. Теперь я же я воспользуюсь прекрасной возможностью. Я уже распорядился, чтобы охрана нико го не пускала ко мне».
«Правильно ли это, — засомневался я. — У того человека могло быть какое-то важ ное дело».
«Ну и что? — засмеялся он. — Никто никому не нужен». Он был таким милым, куль турным, образованным человеком, но меня смущало это его «ну и что?».
Я не люблю отнимать у людей время, я не политик. А вот политику полагается опаздывать. Тем самым он снова проявляет власть над вами, ведь вам приходится ждать его.
Я не политик — ни большой, ни маленький. Я просто человек — ни больше, ни меньше. Я приезжаю точно в срок.
Я близко познакомился со многими председателями правящей партии. Не думаю, чтобы кто-то из них обладал высоким интеллектом.
Теперь сторонники гандизма живут во дворцах. Я посетил Раштрапати Бхавана, когда президентом был Раджендрабабу. Стражник сказал мне, что президент по ложил на царский трон подстилку. Какой смысл класть подстилки и носить набед ренную повязку во дворце, который обслуживают тысячи слуг? Это симптомы по мешательства, плод крайней философии. Если вам нравится, вы можете поселиться в хижине, но какой смысл придавать дворцу вид хижины? Эти два явления не мо гут гармонично сосуществовать. Все это происходит из-за внутреннего конфликта.
Дом президента Индии состоял их ста комнат со встроенными ванными комната ми и сотнями акров сада. Когда-то этот дворец принадлежал царю, поэтому там до сих пор есть дома для гостей. Для чего там сто комнат? Это я понять не могу...
Я побывал во дворце благодаря президенту Закиру Хусейну, который заинтере совался мной. Когда он был заместителем ректора университета Алигарха, я читал там лекцию. Он председательствовал на встрече, и ему понравилось мое выступле ние. Потом он стал президентом и, когда я появился в Дели, пригласил меня. Закир Хусейн повел меня смотреть дворец.
«Для чего здесь сто комнат?» — поинтересовался я.
«Они никому не нужны, — ответил он. — Для поддержания в них порядка прихо дится держать сто слуг. Люди также нужны для большого сада в сто акров, а вот два больших гостевых дома. В каждом из них по двадцать пять комнат, не мень ше».
«Вы зря тратите деньги, — заметил я. — А в скольких комнатах вы спите?»
«В скольких комнатах? — удивился президент. — Я сплю в своей кровати. Я же не чудовище, чтобы располагаться в самых разных комнатах. Мне не нужно класть голову в одной комнате, а руки и ноги рассовывать в другие».
«Получается, что сто комнат просто пустуют, — рассудил я. — В них есть мебель, там обеспечиваются все потребности человека. Все это нужно как-то использо вать».
Но такая ситуация сложилась во всем мире. У государственных руководителей большие дворцы, но им все равно не хватает места. Они все время занимают новые дворцы, новые гостевые дома.
Один индийский премьер-министр Лалбахадур Шастри был очень милым чело веком, каким и полагается быть политику. Я узнал так много политиков, что могу с уверенностью назвать его милейшим среди этих уголовников. Он заявил: «Если вы будете чуть менее искренним и чуть более обходительным, то сможете стать ин дийским махатмой. Но вы все время говорите чистую правду, хотя тем самым на живаете себе кучу врагов. Неужели нельзя быть более обходительным?»
«Вы просите меня быть более обходительным? — удивился я. — Но это значит быть лицемером. Я думаю одно, а говорю и делаю другое. Я останусь прежним. Я могу отказаться от религиозности, если в том возникнет нужда, но я не откажусь от мятежности, потому что для меня это сама душа религии. Я могу отказаться от все го, что считается религиозным, но не откажусь от мятежности, от самой своей су ти».
Лалбахадур Шастри очень заинтересовался мной. Он умер с одной из моих книг на груди. Он читал ее, уснул, и во сне у него случился сердечный приступ, который и вызвал смерть.
Он был доступен мне, но даже ему не хватило мужества прийти ко мне. Он уст роил обед, совершил политический маневр, в доме одного министра.
Этот человек, Каран Сингх, интересовался мной. Он был махараджей Кашмира. Когда Кашмир отошел к Индии, его сразу же сделали правительственным минист ром. Разумеется, ему нужно было что-то дать. Он первым присоединил свою стра ну к Индии. Он очень интересовался мной, поэтому Лалбахадур посоветовал ему пригласить на обед меня и его, чтобы все мы получили возможность встретиться и поговорить. «Если я посещу Раджниша, то могу загубить карьеру», — заметил Лал бахадур. Он признался мне, что именно так действует дипломатия. Никто ничего не знает, ведь мы случайно встретились на обеде. Три часа до обеда он слушал мои советы обо всех его проблемах.
Но я сказал ему, что хорошо бы ему поехать в мой ашрам и пожить там несколь ко дней со мной. Тогда у него все прояснилось бы. «Это невозможно, — покачал он головой. — Если люди узнают, что я уехал в ваш ашрам, тогда моей карьере насту пит конец. У вас много врагов в Индии, в моей партии, в правительстве, поэтому я не могу так рисковать. Я слабый человек, меня избрали как раз за мою слабость». Но он был искренним.
Лалбахадур Шастри очень интересовался мной, он обещал реализовывать мои идеи несмотря на противодействие его партии и коллег. Но он умер от сердечного приступа в СССР. Его секретарь рассказал мне, что во время поездки он читал мою книгу «Семена революционной мысли». В ту ночь, когда у него остановилось сердце, он читал другую мою книгу «Совершенный путь».
Индира Ганди получила власть, потому что она жила с отцом. Она была прирож денным политиком.
Она постоянно шпионила за всеми политиками, собирала о каждом из них ком промат. Она узнавала, их слабости, правонарушения, эксплуатацию, коррупцию, хотя все они и носили маски благодушных почитателей гандизма.
Она завела большую папку, которую показала мне, свидетельствующую не в пользу политиков. На этой папке и держалась ее власть. Она могла разоблачить любого политика, отдать его под суд. У нее была исчерпывающая информация, все письма. Политики боялись ее просто потому, что она могла в любой момент разо блачить их, хотя и не делала этого. В этой папке заключалась громадная сила.
Я заглянул в эту папку и узнал, что эти господа жестоко эксплуатировали бедную страну. У всех них были счета заграницей, в Швейцарии и США. У всех них были связи с другими странами, откуда они получали взятки, подачки и прочее за выда чу государственных тайн. Все они представляли интересы той или иной страны, были чужими агентами. Перед толпами бедняков они надевали маску, тогда как в действительности у них было совсем другое лицо. И они боялись Индиру еще и потому, что она была совершенно неподкупна. Этому она научилась у Джавахарлала. А он был неподкупным, потому что он был не столько политиком, сколько поэтом.
Я сказал Индире Ганди: «Индия страшно бедна. Вы не можете и надеяться обрес ти всемирную власть. Вы не сможете соперничать с Россией и Америкой. Индии нужно не меньше трехсот лет, чтобы достичь нынешнего уровня Америки. Но это время американцы не будут сидеть на диване и ждать, когда же Индия, наконец, наберет скорость. Через триста лет США обгонит Индию на девятьсот лет. Вы по нимаете это?»
«Разумеется», — ответила Индира Ганди.
«А если вам в самом деле понятно это, тогда откажитесь от всех планов на разви тие атомной энергетики, — сказал я. — Зачем вы занимаетесь этой ерундой? Вы все равно не сможете конкурировать с ядерными державами. Если бы еще оставалась какая-то надежда, я призвал бы вас продолжать работу. Пусть люди голодают, они делают это уже тысячи лет, могут поголодать и еще пару сотен лет. Все равно все умрут, голодают они или едят досыта. Но у вас нет возможности соперничать с ядерными державами. Не будет ли мудрым решением объявить Индию открытой зоной? Мы сотрем границы, отменим правила визы и заграничного паспорта. Мы откроем Индию всему миру и будем радушно встречать всех, кто сюда приедет. Мы настолько бедны, что все равно не сможет обеднеть еще больше».
«Этот случай будет первым в истории. Индия объявит, что она уже не государст во, а часть человеческой цивилизации. Все равно вы не сможете обойти Китай, Россию и Америку. А если вы не можете обойти их, тогда почему бы ни пойти другим курсом? Объявите, что вы беззащитны, что распустили армию, послали солдат в поля и на фабрики, что вы больше не играете в войну».
«Но тогда на нас станут нападать», — заметила Индира Ганди.
«Кто угодно может напасть на нас прямо сейчас, — ответил я. — Что это изменит? На самом деле, трудно будет напасть на Индию, потому что подобные действия вызовут всемирное осуждение. Страна, которая заявила о своей беззащитности, отказалась от вооружений и отправилась работать на поля и фабрики, радушно встречает всех гостей, которые инвестируют деньги в индийскую промышлен ность. Тогда никто не сможет напасть на Индию, потому что возмутится весь мир».
«У вас будет так много сочувствующих друзей, что никто не осмелится напасть на вас, — уверял я. — Сейчас на Индию может напасть кто угодно. Китайцы уже на падали на нас. Китай оккупировал тысячи миль индийской земли, а у вас не хвата ет смелости даже попросить китайцев возвратить ее».
Отец Индиры Пандит Джавахарлал Неру сказал: «Эта земля пустынная, там даже трава не растет».
Я написал ему письмо с таким содержанием: «Если там даже трава не растет, то гда зачем вы вообще сначала принялись воевать? Вы могли предложить китайцам взять как можно больше земли, ведь там даже трава не растет. Вы могли предло жить эту землю китайцам как дар. В таком поведении было бы больше благородст ва. Лучше подарить им землю, чем потерпеть поражение. Зачем вы начали оказы вать вооруженное сопротивление? Разве вы уже впоследствии узнали о том, что боретесь за пустыню?»
«На вас действительно могут напасть, — согласился я с Индирой Ганди. — На вас уже нападают, и вам не помогает армия со всем ее оружием. Нападают даже на самые сильные государства. Мы видели поражение таких мощных государств, как Германия и Япония. Мы знаем, что Германия пять лет громила сильные государст ва, поэтому не считаем их. Если вы прислушаетесь к моему совету, то окажетесь на вершине. Вы докажете, что действительно мудры. И вы докажете, что Индия муд рая страна не только на словах. Вы в самом деле окажетесь мудрыми. Если вы не может победить, то лучше всего вообще отказаться от идеи борьбы».
«Индия находится в таких условиях, что вы можете принять историческое реше ние, — продолжал я. — Такого прежде еще не было, чтобы страна осмелилась на та кое заявление. И вы все равно не проиграете, потому что терять вам нечего. На вас не нападут те, кому захочется этого. Они и сейчас могут напасть на Индию».
«А потом пригласите ООН, — предложил я. — Заявите, что эта организация может находиться только в Индии, поскольку это единственная нейтральная страна, отка завшаяся от тисков национальных границ. Только эта страна принадлежит всему человечеству. Пусть штаб-квартира ООН будет здесь. Передайте все оружие в ООН и попросите их использовать во имя мира и дружбы».
«Я понимаю вас, — кивнула она. — Вы всегда правы, а я всегда не права, но что поделаешь? Мне недостает мужества. Только такой человек, как вы, может сделать такой шаг, но ведь вы совсем не интересуетесь политикой. Мой отец советовал вам заняться политикой, и я присоединяюсь к его словам, но вы говорите, что не хотите заниматься грязными играми. Но если вы не займетесь грязными играми, то не займете такое высокое положение, как я. Для того чтобы занять это кресло, мне пришлось очень много сделать. Если я сделаю такое заявление, тогда политики, стоящие за моей спиной, не упустят возможность и просто вытолкают меня из зда ния с криком: "Эта женщина сошла с ума!" Такое поведение будет похоже на бе зумие, ведь никто не поступал так прежде. Мои соперники сразу же захватят власть и скажут: "Индира Ганди нуждается в услугах психиатров". И никто не ста нет слушать меня».
Индира Ганди хотела приехать ко мне. Она много раз назначала дату, но в по следний раз писала мне: «Мне приходится туго. Окружающие меня люди не раз решают мне даже приблизиться к вам. Они говорят, что тем самым я нарушу поли тическое равновесие в стране. Никому нет дела до того, что вы передали мне, о чем вы говорили. Никто не обращает на это внимание. Они говорят, что если я поеду к вам, то лишусь премьерской должности. Все политики настроены против вас, и я не могу позволить себе раздражать их».
Будь я на ее месте, я бы рискнул, пусть даже меня назвали бы безумным. Стоило рискнуть. Я пошел бы риск, даже под угрозой того, что меня выволокут из конторы на улицу. По крайней мере, в истории осталась бы запись о том, что один человек изо всех сил старался привести человечество в чувство.
Первый премьер-министр Индии Джавахарлал Неру горячо спорил с другим уче ником Ганди Сардаром Валлабхбхаем Пателом. Дискуссии были столь горячими, что на выборах Валлабхбхай Пател получил бы больше голосов. Он был настоя щим политиком. И для того чтобы не допустить голосование внутри партии Ганди сказал: «Хорошо бы нам ввести пост заместителя премьер-министра. Тогда Сардар Валлабхбхай Пател будет радоваться тому, что он если и не первый, то хотя бы второй человек в государстве».
Джавахарлал был в таких делах очень простым, он совсем не был политиком. Без всякого законного основания чиновники сразу же приняли поправку к конститу ции, согласно которой вводилась должность заместителя премьер-министра. Этот пост придумали специально для Сардара Валлабхбхая Патела.
После смерти Неру и Патела эту должность отменили, потому что она была не конституционной, а потом ее снова ввели для Индиры и Морарджи Десаи. Возник прежний конфликт. Индира была доверью Джавахарлала, а Морарджи Десаи чуть ли не был усыновлен Сардаром Валлабхбхаем Пателом, он был его лучшим учени ком в политике.
Со временем Морарджи узнал о том, что именно я посоветовал Индире прогнать его. Я дал ей такой совет мимоходом. Я говорил с ней почти час. Она слушала ме ня, а в конце сказала: «Вы все правильно говорите. Именно так и надо сделать, но вы не знаете мою ситуацию. Мне не принадлежит ни правительство, ни замести тель премьер-министра. Кабинет министров раздирают конфликты. Морарджи пы тается всеми правдами и неправдами сместить меня, чтобы самому стать премьер-министром».
«Если я сделаю заявление, которые вы советуете, тогда все политики перемет нутся на его сторону, — вздохнула Индира. — Вокруг меня никого не будет. Вещи, о которых вы толкуете, настолько сильно противоречат индийскому менталитету, традиции Индии, что меня никто не поддержит. Если хотите, я могу выступить с такой речью на правительственном совещании, но на следующий день вы услыши те о моей отставке».
Тогда я заметил: «Почему бы вам не прогнать Морарджи Десаи? Именно он ма нипулирует людьми. Остальные чиновники пигмеи. У них нет общенационального авторитета, они из провинции. В некоторых штатах (Бенгалии, Андхре или Маха раштре) они имеют определенный вес, но провинциал не сможет бороться с вами, у него кишка тонка для этого. Только один человек способен манипулировать все ми этими пигмеями, Морарджи Десаи. Прогоните его. Из-за его присутствия никто не может претендовать на вторую роль. Сделайте так, чтобы этот человек мешал всем чиновникам, а потом прогоните его, и тогда никто не станет защищать его».
Она так и сделала. Через восемь дней мы услышали об отставке Морарджи Де саи, и никто не поддержал его. Политики радовались, потому что теперь все они были равны. Никто не имел общенационального авторитета, кроме Индиры. В слу чае смерти Индиры эти пигмеи могли рассчитывать на власть, в ином случае им ее ни за что не получить. Поэтому отставка Морарджи была уже половиной их успе ха. Теперь дорогу к власти загораживала лишь Индира.
Морарджи не знал предысторию своей отставки, но со временем узнал ее. Секре тарь Индиры, который подслушивал наш разговор из-за двери, насплетничал ему. Но еще прежде чем секретарь успел рассказать ему суть дела, Морарджи Десаи обратился ко мне за помощью. Он пожаловался, что его прогнали, что с ним по ступили жестоко и несправедливо: мол, беспричинно его заставили подать в от ставку.
«Меня удивляет то обстоятельство, что еще только восемь дней назад между мной и ею не было никаких разногласий. И меня повергает в изумление тот факт, что никто не встал на мою защиту, как я ожидал. Когда меня прогнали, ни один министр не вступился за меня. Они радовались! Они устроили праздничную вече ринку! Мне нужна ваша помощь».
«Вы обратились не к тому человеку, — ответил я. — Я буду последним в мире че ловеком, который придет вам на помощь. Если бы вы тонули в реке, а я тем време нем прогуливался по ее берегу, то я, услышав ваши призывы о помощи, попросил бы вас тонуть тихо и не мешать моей утренней прогулке».
«Вы шутите?» — побледнел Морарджи.
«Вовсе нет, — ответил я. — С политиками я никогда не шучу, я совершенно серье зен».
Позднее Морарджи узнал, что именно по моему совету Индира вытолкала его взашей. Она четко рассудила, что стоит ей вышвырнуть этого человека, и ей будет уже не о чем беспокоиться, ведь остальные чиновники были провинциалами. Тогда она могла бы желать что угодно, и никто не мешал бы ей, потому что никто не представлял Индию всецело. Индия очень большая страна, в ней тридцать штатов. Если вы представляете один штат, так что с того? И она запомнила мой совет. То гда Морарджи проникся ко мне любой ненавистью.
Морарджи Десаи был одно время главным министром Бомбея, потом главным министром Гуджарата, затем стал заместителем премьер-министра Индии и в ко нечном итоге он стал премьер-министром Индии.
Когда я начал критиковать Махатму Ганди, Морарджи Десаи хотел запретить мне въезд на территорию его штата Гуджарат. Он не хотел даже просто пускать меня в этот штат, но у него ничего не получилось.
Я хотел основать коммуну в Кашмире, потому что это одно из самых красивых мест в мире. Но Индира Ганди, которая очень симпатизировала мне, посоветовала: «Не нужно делать это в Кашмире. Вас убьют. Там девяносто процентов населения составляют мусульмане». Индира была кашмиркой. «Я не советую вам учреждать свою общину в Кашмире, — сказала она. — Я ничем не смогу помочь вам. Я точно знаю, что вас не будут терпеть ни одного дня».
Мусульмане понимают только аргумент меча. Они не собираются ни с кем дис кутировать. Они еще не достигли того уровня человеческого развития, на котором можно обсуждать разные вопросы и приходить к соглашениям в открытой дискус сии, чтобы не доказывать истину, а открывать ее.
Двадцать лет я постоянно пытался пробиться в Кашмир, но в этом штате стран ный закон, согласно которому там могут жить только кашмирцы, другим индийцам селиться там запрещено. Это удивительно. Но я знаю, что девяносто процентов кашмирцев мусульмане. Они боятся того, что если в их штате разрешат селиться другим индийцам, тогда очень скоро большинством граждан там станут индуисты. Поэтому теперь они проводят манипуляции с голосами, чтобы не пустить к себе индуистов.
Я не индуист, но бюрократы повсюду суют палки в колеса. Честное слово, бюро кратов нужно лечить в психиатрических больницах. Они не позволяли мне жить в Кашмире. Я встретился даже с главным министром Кашмира, который когда-то был премьер-министром того штата.
В результате очень хитрой игры его лишили должности премьер-министра и на значили главным министром. Разве могут в одной стране быть два премьер-министра? Но он был очень упертым человеком, этот Шейх Абдулла. Пришлось посадить его в тюрьму на несколько лет. Тем временем политики переделали кон ституцию Кашмира, но в ней осталась странная статья. Должно быть, все члены комитета были мусульманами, и никто из них не хотел, чтобы в Кашмире селились чужаки. Я приложил массу усилий, но все безрезультатно. Невозможно пробиться сквозь толстые черепа политиков.
«Почему вы придираетесь ко мне? — спросил я шейха. — Я же не индуист. Вам не нужно бояться меня. Мои люди приезжают ко мне со всего мира. Они не помеша ют вам проводить свою политику в регионе».
«Осторожность не помешает», — заметил он.
«Будьте осторожными, — согласился я. — Но тогда вы потеряете меня и моих лю дей».
Бедный Кашмир мог бы приобрести очень много, но политики рождаются глухи ми. Этот чиновник слушал меня или притворялся, будто слушает, но так ничего и не услышал.
«Вы знаете, что я люблю Кашмир», — сказал я.
«Я знаю вас, именно поэтому я так боюсь пустить вас сюда, — ответил он. — Вы не политик, вы принадлежите совсем другой категории. Мы никогда не доверяли лю дям вроде вас». Он использовал слово «недоверие», тогда как я говорю с вами как раз о доверии.
Я никогда не забуду Масто. Именно он представил меня Шейху Абдулле. Позд нее, когда я хотел поселиться в Кашмире, особенно в городе Пахалгаме, я вспоми нал этого шейха.
«Я помню, что этот человек тоже был опасным, — сказал шейх. — А вы еще опас нее. На самом деле, именно из-за того, что вас представил Маста Баба, я не могу позволить вам стать постоянным жителем нашей долины».
Шейх Абдулла очень постарался, и все же он сказал мне: «Я позволил бы вам жить в Кашмире, если бы вас представил не Маста Баба».
«Но почему? — спросил я. — Вы показались мне его горячим поклонником».
«Мы никому не симпатизируем, кроме себя — ответил Маста Баба. — Но у него были последователи, особенно богатые жители Кашмира, поэтому мне приходи лось оказывать ему знаки почета. Я постоянно встречал его в аэропорту и прово жал его. Я откладывал всю работу и ехал за ним. Но этот человек был опасен. И если он представил вас мне, значит вы не можете жить в Кашмире, по крайней ме ре теперь, пока я у власти. Да, вы можете приезжать и уезжать, но только в качест ве гостя».
Свами Майтрейя в прошлом был многообещающим политиком. Он был коллегой Пандита Джавахарлала Неру, Джайпракаша Нараяна и Рамдхари Сингха Динкара. Много лет он был членом парламента. Каким-то образом мне удалось переубедить его, и он перестал мечтать о политическом могуществе.
Теперь Свами Майтрейя остался в полном одиночестве. У него нет денег, власти, престижа, политической должности. Все это исчезло, и он просто нищий. Я сделал его нищим, а ведь он достиг высокой должности. Сейчас он был бы уже главным министром или сидел в национальном правительстве. Он был очень способным и вот все его мечты развеялись...
Когда он встретил меня, то был уже членом парламента, но эта встреча изменила его жизнь. Постепенно он стал меньше интересоваться политикой и больше симпа тизировать мне.
Я гостил у другого политика. Он пригласил и Свами Майтрейю. Старый и более высокопоставленный политик пригласил его, поэтому ему следовало прийти, что бы быть в гуще событий. Но когда он ощутил мое влияние, выдернувшее его из мира честолюбия (а ему хватило разумности и понимания), то мгновенно осознал суть. А этот старый политик, у которого я останавливался много лет, так и не смог понять меня. Теперь он уже умер, но в последние минуты своей жизни он был по литиком и членом парламента. Он был одним из самых больших политических долгожителей в мире. Целых пятьдесят лет он был членом парламента. Но он так и не понял меня. Я нравился ему, он почти любил меня, но не был способен понять меня. Он был тупицей, олухом.
Майтрейя пришел ко мне через него, но оказался очень разумным человеком. И я говорю ему, что у него были хорошие перспективы как в политике, так и в духов ной сфере.
Я знаю одного знаменитого индийского политика доктора Говиндадаса. Майт рейя знает его, потому что они оба работали в парламенте. Доктора Говиндадас был в парламенте, должно быть, дольше всех в мире: с 1914 года и до 1978 года, когда он умер. Все это время без перерыва он занимал кресло в парламенте. И он был самым богатым человеком в штате Мадхья Прадеш.
Его отцу дали титул раджа, царь. Он не был царем, но у него было очень много земли и имущества. Треть домов во всем Джабалпуре, который в три раза больше Портленда, принадлежала ему. У него было так много земли, что британское пра вительство решило дать ему такой титул. И он помогал британскому правительст ву, поэтому его называли Раджей Гокулдасом, а его дом величали дворцом доктора Гокулдаса.
Говиндадас был старшим сыном Гокулдаса, и был он очень посредственным мыслителем. Мне неприятно признавать это, но что я могу поделать? Если он был посредственностью, то в том нет моей вины. Он был очень добр и обходителен со мной, оказывал мне знаки уважения. Он был очень старым, но он приходил ко мне всякий раз, когда приезжал в Джабалпур. А вообще-то, он жил в Дели. А когда он посещал Джабалпур, то его лимузин с восьми до одиннадцати часов стоял у моей двери, каждый день.
Любому человеку, пожелавшему встретиться с ним между восемью и одиннадца тью часами, не нужно было никуда ехать. Ему нужно было лишь постоять у моей двери. Что происходило на протяжении этих трех часов? Говиндадас приезжал с секретарем, стенографом. Он задавал мне вопрос, я отвечал на него, а стенограф записывал мои слова. Потом он публиковал под своим именем все, что я сказал ему.
Говиндадас опубликовал две книги, в которых не было ни одного его слова. Да, кое-что прибавил его секретарь. Я удивился, когда увидел эти книги. Дело в том, что он подарил мне их. Я полистал их... А я знал, что это рано или поздно случит ся, ведь он печатал во всех газетах Индии якобы свои мысли.
Он был президентом самого престижного института языка хинди «Хинди Сахитья Саммелан». Он возглавлял это образовательное учреждение. Когда-то этим ин ститутом управлял Махатма Ганди, поэтому вы сами можете понять, насколько престижно было учиться там.
Говиндадас был президентом института почти двадцать лет. В парламенте он был главным лоббистом языка хинди, старался сделать его национальным языком. И он добился своего — по крайней мере, в конституции. Этот закон не действует, в Ин дии до сих пор английский язык считается языком межнационального общения, но Говиндадас сделал такую поправку к конституции.
Его знали во всей Индии. Все газеты и журналы печатали его статьи. Но они со стояли сплошь из моих ответов! Но меня удивляло то, что иногда он вводил цитату из Тулсидаса, Сурдаса, Кабирдаса. Я даже не верил, что он умудрился правильно расставить цитаты, согласно контексту.
Однажды я расспросил об этом его секретаря, когда гостил в Дели в доме Говиндадаса. «Шривастава, я согласен со всем текстом, но меня удивляет, что Говинда дас правильно расставил цитаты Сурдаса, Тулсидаса, Кабирдаса».
«Это сделал я», — ответил он.
«А кто посоветовал вам применить цитаты?» — поинтересовался я.
Он объяснил: «Говиндадас решил, что и с его стороны нужно что-то добавить к тексту».
«Я никому не расскажу о ваших поступках, но неужели вы в самом деле думали, что эти две строки из Кабирдаса введут меня в заблуждение? — недоумевал я. — Вы вставили две строки и решили, что я уже одурачен?»
«Мне пришлось хорошо поработать, пролистать книги Кабирдаса, чтобы найти несколько строк, которые подходили бы по смыслу к вашим ответам на вопросы Говиндадаса», — сказал он.
«Вы сглупили, — заметил я. — Вам следовало обратиться ко мне. Если ваш мастер способен украсть целый текст, то вы, как его стенограф, должны научиться поли тике. Вы могли прийти ко мне и попросить две или три цитаты, чтобы гармонично разместить их в статье. В будущем не мучайте себя».
Шривастава был бедным человеком. Как ему найти слова Кабирдаса, которые были бы уместны в контексте моих слов? Поэтому я постоянно давал Шриваставе цитаты и говорил: «Вот строки, которые подойдут статье. Пусть Говиндадас пора дуется».
Почему я хотел, чтобы Говиндадас радовался? Он был полезен мне. Я мог поль зоваться всей информацией в институте. Достаточно было лимузину Говиндадаса стоять у моей двери. Заместитель ректора очень боялся меня, потому что Говинда дас был влиятельным человеком. Заместителя ректора могли мгновенно уволить, стоило мне сделать легкий намек. Профессора тоже боялись меня. Они недоумева ли, почему Говиндадас каждый день на три часа, словно загипнотизированный, проводит время у меня.
Потом он начал приводить других политиков. Он представил меня всем главным министрам, всем правительственным министрам центрального кабинета, потому что все они гостили у него в Джабалпуре. Говиндадас представил меня почти всем политикам. Я думаю, Майтрейя пришел ко мне через него. Говиндадас организовал мою встречу с группой важных политиков в самом парламентском здании. Должно быть, Майтрейя был среди них.
Говиндадас был полезен мне, поэтому я сказал: «Я не возражаю против этих пуб ликаций. Не важно, каким именем подписана статья. Тысячи людей прочтут ста тью — вот что важно. И не имеет значения, кем она подписана: Говиндадасом или мной. Главное — суть».
Этот человек почти десять лет постоянно общался со мной. Когда я сказал ему: «Мы чужие люди», он воскликнул: «Что вы говорите! Мы знакомы целых десять лет!»
«Но мы все равно не знаем друг друга, — пожал я плечами. — Я знаю, что вас зовут Говиндадас, так назвал вас ваш отец. Я знаю, что вы получили в университете сте пень доктора. Я знаю, что эта степень была для вас очень важной. Я также знаю, как вы ее получили. Вы назначили заместителя ректора, а он отплатил вам степе нью доктора. Заместитель ректора ваш человек. И если он умудрился присудить вам степень доктора, то этому не стоит удивляться. Но эта ваша степень не имеет никакого веса».
Говиндадас написал сто пьес. Он соревновался с Бернардом Шоу, потому что тот был великим драматургом и написал сто пьес. Говиндадас тоже был известным драматургом. Он написал на хинди сто пьес. Но в действительности он не мог со чинить даже письмо!
Он не был способен написать себе речь для выступления. Все речи писал за него бедный Шривастава. Говиндадас опубликовал сто пьес. Постепенно я узнал о том, что эти пьесы пишут за него бедные люди (учителя, профессора), чтобы заработать немного денег. Я сказал Говиндадасу: «Я знаю, что представляет собой ваша док торская степень. Вы написали сто пьес, но ни одна и них не принадлежит вашему перу. Теперь я могу уверенно об этом заявить, потому что вы втайне от меня опуб ликовали две книги, содержащие исключительно мои ответы на ваши вопросы. В моей деревне тоже есть один такой безумный доктор Сундерлал. Я дал ему степень доктора. Он не написал сто пьес, как и вы. Сундерлал верит в то, что он доктор, точно так же, как верите вы. Не думаю, что между вами есть какая-то разница. Просто у него нет титула, а у вас есть».
До того как стать доктором, его знали во всей Индии как Сета Говиндада са. Сет это титул, который исходит от древнего санскритского слова «шрешт», что значит высший. «Шрешт» превратился в «шрешти», которое в свою очередь стало «сет».
Итак, когда Говиндадас стал доктором, он начал подписываться «Доктор Сет Го виндадас». Пандит Джавахарлал Неру сказал ему: «Говиндадас, сразу два титула никогда не пишут перед именем. Пишите либо "Сет", тогда вы можете приписать "Доктор" в конце, либо "Доктор", и тогда вы уже не сможете поставить "Сет"».
Говиндадас обратился ко мне за советом. Я ответил, что не вижу никаких трудно стей. Он может подписываться так «Доктор (Сет) Говиндадас».
Все равно он не смог бы отказаться от титула «Сет». Когда Джавахарлал увидел эти скобки, он спросил его: «Кто посоветовал вас поставить скобки? Неужели вы не можете отбросить слово "Сет" или поставить его в конце?»
«Я не могу отбросить его, — ответил Говиндадас. — Этот совет дал мне один мой приятель. Он не может ошибаться. Скобки меня совершенно устраивают».
«Что касается меня, то мне все равно, — сказал Джавахарлал. — Пишите, что хоти те, но два титула впереди имени делают из вас посмешище».
Говиндадас снова обратился ко мне за советом. «Не обращайте внимание на Джавахарлала, — ответил я. — Скобки не имеют никакого значения. Они просто означа ют второстепенную деталь. Сначала вы Доктор, а уже потом Сет. Скажите Джавахарлалу, что вы носите одновременно два титула. Если люди не пишут впереди своего имени два титула, то только потому, что у них нет двух титулов. И другой причины нет. А у вас есть два титула, поэтому вам нужно обозначать их».
Какая разница? Но люди очень привязываются к именам, титулам, профессиям, религиям. Все это просто элементы личности, за которыми скрывается ваше под линное лицо.
Известный политик Сет Говиндадас был очень честолюбивым. Он хотел стать премьер-министром Индии. Он дружил с премьер-министром Индии, они были закадычными друзьями. Они оба сидели в тюрьме, оба были выходцами из очень богатых семейств. В одной своей речи отец Джавахарлала Неру Мотилал сказал: «У меня два сына: Джавахарлал и Говиндадас».
Разумеется, он мечтал стать премьер-министром. Если бы ему не удалось добить ся этого, тогда он сделал бы второй заход после Джавахарлала. Но он не смог стать даже правительственным министром. Он не смог стать даже губернатором, глав ным министром штата. Говиндадас старался изо всех сил, но по своей природе он не был политиком. Он был очень простым человеком, простаком. Честолюбие сжи гало его.
У него были два сына. Он толкал их по службе, чтобы они достигли того, чего не удалось достичь ему. У него были все политические связи, поэтому он помог стать старшему сыну заместителем министра. Говиндадас надеялся, что его сын скоро станет министром, потом перейдет в правительство, а потом и станет премьер-министром.
Если он сам не смог стать премьер-министром, то мог хотя бы хвастаться тем, что у него сын премьер-министр, что еще лучше. Но сын умер в должности заместите ля министра на совете штата. Он умер, когда ему было всего лишь тридцать три года.
Честолюбие так сильно гложет людей, что этот старик попытался покончить с жизнью самоубийством, потому что рухнули его надежды, связанные со страшим сыном. Я сказал ему: «У вас есть еще один сын. Помогите ему. У вас остались са мые прекрасные связи в стране, на всех уровнях власти. Вам будет просто продви нуть второго сына по службе».
В тот же миг я увидел, что его глаза снова засияли, как будто в нем засияло пламя жизни. «И то верно, — обрадовался он. — И как это я забыл о втором сыне? Я хотел просто умереть, потому что не видел смысл жизни. Мой сын умер, и значит я про играл».
Он умудрился затолкать на эту же должность младшего сына, тот стал заместите лем министра. Но ни у одного из сыновей Говиндадаса не было способностей поли тика. Они были его детьми и ни в чем не уступали ему по части тупости. Возмож но, что они и превосходили его в этом качестве.
Вы удивитесь, но умер и второй сын Говиндадаса. В то время Говиндадасу было уже семьдесят пять или семьдесят восемь лет, и для него весть о смерти второго сына стало сильнейшим потрясением. Его жена позвонила мне и сказала: «Приез жайте. В прошлый раз вы отговорили его от самоубийства. Остановите его, иначе он наложит на себя руки».
«Не беспокойтесь, — ответил я. — Люди, грозящие самоубийством, никогда не ре шаются на этот шаг. Они просто чешут языками. Но я все равно приеду».
Когда я вошел в дом, он не обернулся ко мне. «Если хотите убить себя, так и сде лайте, — сказал я. — Зачем вы мучаете родных угрозами?»
Он ответил: «Мэр города, главный министр и прочие политики приезжали уте шать меня. Индира Ганди прислала мне телеграмму». Перед Говиндадасом возвы шалась внушительная стопка телеграмм от всех министров и губернаторов (в Ин дии тридцать штатов и столько же главных министров), и он показывал эти теле граммы всем, кто приходил к нему. «Похоже, вас не волнует смерть сына, — заме тил я. — Вас больше занимают телеграммы».
Какой-то чиновник не прислал ему телеграмму, и он страшно обиделся. Тот чи новник давно был его коллегой, но после того случая они стали в политике врага ми. Он вступил в другую партию и стал главным министром. А Говиндадас остал ся, он постоянно говорил людям: «Только Дварка Прасад Мишра не прислал мне телеграмму с соболезнованиями. А ведь я сделал за него карьеру». Он был прав в том смысле, что Дварка Прасад жил в доме Говиндадаса и получал от него финан совую поддержку. Но он не делал за него карьеру. Тот и сам мог достичь любой должности. Он был очень честолюбивым, хитрым и подлым человеком. Он ис пользовал связи Говиндадаса.
«Вы упиваетесь телеграммами, но остаетесь равнодушным к смерти сына, — ска зал я. — Неужели вы не понимаете, что всю жизнь прожили с честолюбивыми уст ремлениями? Вы проиграли, оба ваших сына мертвы, но ваше честолюбие сохра нилось. Вы готовы убить себя, но только не отказаться от честолюбия. Складыва ется впечатление, что для вас честолюбие важнее жизни! Если вы проецируете свое честолюбие на других людей, тогда почему бы вам не взяться за зятя?»
«Вы абсолютно правы! — воскликнул он. — О нем-то я и не подумал!»
У Говиндадаса была одна дочь и два сына. Он был таким богатым, что дочь и зять жили в одном доме с ним.
«Зять живет с вами, — сказал я. — Он вам такой же сын, как и те дети. Сделайте его заместителем министра и посмотрите, умрет он или выживет. Почему у вас умерли два сына? По-видимому, они не выдержали жар политической борьбы, это бремя раздавило их. Они оба были очень молодыми, и им не нужно было преждевремен но умирать. Наверняка политика оказалась для них смертельным делом. Испытайте зятя».
Он так и сделал. Зять Говиндадаса процветал, он стал заместителем министра. И вдруг Сет Говиндадас умер! Его зятя тотчас же вышвырнули из министерства, по тому что его взяли на работу только потому, что Говиндадас грозил убить себя. Все политики хорошо знали его. Он боролся за независимость Индии и получил звание отца парламента. Он был единственным человеком в мире (не считая Чер чилля), который так долго сидел в парламенте: с 1916 по 1978 год, причем без пе рерыва. Поэтому его и называли отцом парламента. Все политики знали его и были в той или иной степени в долгу перед ним. Но как только он умер, его зятя сразу же прогнали.
Я сказал его зятю: «Хорошо, что вас уволили так поздно. Если бы это произошло раньше, он наверняка еще раз пригрозил бы самоубийством». Но Говиндадас не был способен на самоубийство, потому что в нем сохранялось честолюбие, не уга сали надежды.
Я был очень близко знаком с одним главным министром. Его сыновья были мои ми коллегами в университете. Благодаря ним я познакомился с этим стариком. Он был закоренелым борцом за независимость Индии. Однажды он сказал мне... Он был очень болен и мог в любой моменту умереть. Врачи не были уверены в том, что он долго протянет.
Но старик сказал: «Не важно, болен я или здоров, все равно я останусь главным министром. Я хочу умереть в этой должности. Мне будет очень тяжело умирать, если я лишусь ее».
«Разве для умирающего человека имеет значение, какая у него должность?» — удивился я.
«Огромное значение, — сказал он. — Всю жизнь я боролся, чтобы занять этот пост, и хочу умереть на высочайшем пике своего успеха, с правительственными почес тями, семидневным трауром, приспущенными флагами. Я не хочу умирать как простой человек. Я не боюсь смерти, но мне страшно, что мои коллеги, а точнее мои тайные враги, пока я болен, попытаются лишить меня должности. Пока я не могу бороться с ними, кто-нибудь может захватить должность главного министра».
Я знал и заместителя главного министра, потому что когда я был студентом, он занимал пост заместителя ректора в университете. «Не беспокойтесь, — сказал я. — Я пойду к вашему заместителю, который может сместить вас во время болезни. Он хочет, чтобы президент Индии объявил его исполняющим обязанности главного министра штата. Таким будет его первый шаг. В качестве второго шага он попыта ется добиться того, чтобы его объявили главным министром, а не исполняющим обязанности. Я схожу к нему, не волнуйтесь».
В доме заместителя главного министра собрались все чиновники. Каждый из них хотел что-то выбить для себя. Они думали о том, как бы убедить президента Индии в том, что заместитель главного министра гораздо более разумный политик, более талантливый организатор, чем главный министр.
«Этот старик одной ногой в могиле, — сказал я заместителю главного министра. — Я прошу вас подождать одну неделю, не больше. Я уже говорил с его врачом. Он сказал, что не говорил его семье, но этому человеку осталось жить не больше неде ли. Он высказал свое последнее желание: умереть главным министром. Вы всегда были другом и последователем этого старика. Именно он назначил вас своим за местителем. Подождите семь дней. Вы ничего не потеряете, но исполните его по следнюю волю».
Он подумал минуту, а потом сказал: «Ладно, семь дней подождать можно».
«Вы хотите сказать, что мне придется умертвить его через восемь дней? — недо умевал я. — Вы не должны так жестоко поступать со своим начальником. Одним днем раньше или позже, но он все равно непременно умрет. Не заставляйте меня убивать его, чтобы только уложиться в семидневный срок. Если он умрет на вось мой день, то один день ожидания ничего не изменит».
«Я дал вам семь дней, — отрезал он. — Я не могу отказать такому человеку, как вы. Когда вы были моим студентом, я всегда симпатизировал вам». На свое счастье старик умер на четвертый день. Все почувствовали облегчение! В ином случае мне пришлось бы что-нибудь предпринимать, чтобы исполнить его последнее желание.
Но до чего убоги эти люди! Какие у них последние желания! Они научились лишь карабкаться по лестнице. Они сидят на лестнице, которая никуда не ведет. Они не хотят спускаться, ведь им неприятно быть обычными людьми.
Это самые далекие от религии люди. Поэтому я так не люблю политиков. Я про тив священников и политиков, потому что это самые нерелигиозные люди в мире. Они заключили тайны сговор поддерживать друг друга. Уже много столетий свя щенники и политики оказывают взаимопомощь. У политиков есть власть закона, а у священников — сила масс. Эти две категории людей могут держать все человече ство в рабстве. До сих пор ничего не изменилось. По-настоящему религиозный че ловек должен возмущаться действиями священников и политиков, должен разо блачить их сговор против человечества.
Ко мне пришел один человек... Я знаю его. Сам по себе он не плохой, но это еще не значит, что он хороший. Он просто трус. Он хочет того же, что и любой бедняк, но при этом трусит. Он жаждет богатств, престижа и власти. Он хочет стать прези дентом или премьер-министром, но для этого у него кишка тонка. Это тернистый путь. И чем дальше вы идете, тем больше грязи видите. Он не хочет валяться в гря зи. Он просто хочет стать президентом, потому что он хороший человек.
И он хочет стать самым богатым человеком, но не знает, что богатый человек сколачивает свои капиталы тяжелым трудом, идет на разные уловки, обманывает людей. Все это пугает его, он не хочет сидеть в тюрьме. Если вы боитесь тюрьмы, тогда вам даже думать не стоит о богатстве. Для бизнеса нужна отчаянная сме лость, готовность бороться, соперничать невзирая на средства. Богатый, сильный, успешный человек полагает, что цель оправдывает средства. Он не остановится перед тем, чтобы убрать кого-то с дороги, подослать киллера. Его цель заключает ся в том, чтобы достичь успеха, и он готов оплатить свою мечту чем угодно.
Итак, этот человек хотел добиться всего на свете, но при этом остаться доброде тельным, целомудренным, чтобы не лукавить, не хитрить. Он просил слишком много.
Один мой приятель выставил свою кандидатуру на выборах и пришел ко мне за благословением. «Я не дам тебе благословение, потому что я не враг тебе, а друг, — ответил я. — Я могу благословить тебя лишь на провал, потому что ты сделаешь первый шаг к безумию, если тебя изберут». Но он не послушал меня. Его избрали, и он стал членом парламента. На следующий год он снова пришел за моим благо словением. «Теперь я пытаюсь стать заместителем министра», — сказал он.
«Ты же говорил, что будешь счастлив, если тебя изберут членом парламента, — напомнил я ему. — Но я не вижу, чтобы ты был счастливым. Теперь ты еще более грустный и подавленный, чем прежде».
«Все дело в моей тревожности, — объяснил он. — Кругом все соперничают. Если я стану заместителем министра, то сразу же успокоюсь».
Он стал заместителем министра. Когда я приехал по делам в столицу, он снова пришел ко мне и сказал: «Мне кажется, ты был прав. Теперь мне хочется стать ми нистром. Я поставил себе такую цель, и не изменю ей. Как только я стану минист ром, то сразу же успокоюсь».
Теперь он министр. Несколько дней назад он приехал ко мне и сказал: «Благосло ви меня еще раз. Я должен стать главным министром». Он все больше тревожится, все сильнее беспокоится, потому что встречает больше трудностей и грязи в поли тике. И он действительно хороший человек.
«Ты не обретешь покой до тех пор, пока не станешь всемогущим Богом», — сказал я. Но он не может оглянуться, не может понять логику честолюбивого ума. Такой ум никогда ничем не удовлетворится, ведь само его поведение вызывает в нем все больше неудовлетворенности. Чем больше у вас будет, тем более неудовлетворен ным вы станете, потому что перед вами откроется больше арен для борьбы. Бед ный человек более спокоен, потому что ему и в голову не приходит, что он может достичь большего. Но стоит ему чего-то достичь, и он понимает, что перед ним открылись новые перспективы. Чем больше вы получили, тем больше у вас воз можности еще получить, и так без конца.
У созерцателя должен быть нечестолюбивый ум, но такой ум будет у вас только в том случае, если вы утратите все честолюбивые устремления. Попытайтесь осоз нать всю космическую игру и будьте ее частью. Не будьте серьезными, потому что игра не может быть серьезной. И даже если игра требует от вас серьезности, то будьте серьезными понарошку, не будьте по-настоящему мрачными. Тогда вам будет довольно и этого самого мига, и вы достигнете вершины бытия.
Высшее не где-то в будущем, оно в настоящем, скрыто здесь и сейчас. Не спра шивайте о смысле жизни, его нет. И по моему мнению, хорошо, что его нет. Если бы смысл жизни был, тогда Бог был бы менеджером или крупным коммерсантом, промышленником или кем-то вроде этого.
Богатые люди и королевские семейства
Во всем мире существуют социалистические партии. Их цель заключается только в том, чтобы не давать людям становиться коммунистами. Капиталисты платят им. В отношении Индии я совершенно уверен. Мне известно об этом, потому что те же люди предлагали деньги и мне.
Главу самой большой богатой семьи звали Джугалом Кишоре Бирлой. Он каж дый месяц выдавал жалованье Джайпракашу Нараяну, который возглавлял социа листическую партию Индии. Он увидел, что у меня собираются пятьдесят тысяч человек и очень заинтересовался мной.
Приезжая в Дели, я останавливался у члена парламента доктора Говиндадаса. Он и Джугал Кишоре Бирла были из одной касты марвари. Это индийские евреи. Он нашел посредника нашей встречи. Он попросил Говиндадаса устроить нам встречу.
Говиндадас передал мне его просьбу, когда я остановился у него в Дели на не сколько дней. «Этот человек очень поможет твоей работе», — сказал он.
«А каким образом Джугал Кишоре Бирла поможет моей работе? — поинтересо вался я. — Цель моей работы заключается в том, чтобы в Индии не было чудовищно богатых семейств вроде Бирла, Тата, Саху. Как он поможет мне?» «Но если ты встретишься с ним, то все равно ничего не потеряешь», — рассудил он. Я согласился.
На первой же минуте нашей встрече он сделал мне такое предложение: «Я выпи шу вам чек на такую же сумму, какую я выдавал Махатме Ганди», — сказал он. Он поддерживал движение за независимость страны. Джугал Кишоре Бирла был даль новидным человеком и понимал, что со временем некоторые люди станут прези дентами, премьер-министрами, поэтому он вкладывал в них свой капитал. А после обретения Индией независимости он собирал проценты. Он купил души всех, кто получал у него жалованье.
«Джайпракаш Нараян у меня на содержании», — заявил он.
«Если вы дадите мне чек без всяких условий, тогда я буду благодарен вам, — от ветил я. — Но я не стану продавать себя».
«Без условий никак не обойтись, — вздохнул он. — Иначе с какой стати я буду да вать вам чек? Я бизнесмен».
«Может быть, вы и в самом деле бизнесмен, но только не я», — ответил я.
«Но у меня очень простые условия, — успокаивал он меня. — Во-первых, вам нуж но проповедовать во всем мире индуизм, а во-вторых, организуйте в Индии широ кое движение против убийства коров».
Я встал и сказал: «Бросьте свой чек собакам! Я ухожу».
Говиндадас сильно смутился, потому что он, как и все прочие политики, благого вели перед силой и богатством Джугала Кишоре Бирлы.
«Ты попросил меня прийти, но оскорбил меня! — воскликнул я. — Нет ничего бо лее оскорбительного, чем взятка, попытка купить человека. Меня невозможно ку пить, ни у кого это не получится. Я буду всю жизнь выступать против индуизма! Я укрепил свою решимость громить индуизм. Я буду бороться со всеми, кто пытает ся остановить убийство коров».
Так я стал злейшим врагом Шанкарачарьи из Пури, потому что он возглавляет движение против убийства коров.
Итак, от самого Джугала Кишоре Бирлы я узнал о том, что глава социалистиче ской партии у него на содержании. Возможно, это же верно в отношении лидеров других партий.
Зачем он платил социалистам? В чем заключается их работа? Социалисты при званы мешать рабочим, беднякам, профсоюзам переходить к коммунистам.
Как я уже сказал, Джугал Кишоре Бирла предложил мне чек, чтобы я распростра нял в мире индуизм и создал в Индии движение, которое заставило бы правитель ство запретить убийство коров. Когда я ответил отказом, он ответил: «Молодой человек, подумайте еще раз. На мои деньги живут Джавахарлал, Джайпракаш На раян, Рам Манохар Лохия, Ашок Мехта». А ведь эти люди были отцами нации.
«Каждый месяц я даю им столько денег, сколько им потребуется, — откровенни чал Джугал Кишоре Бирла. — Даже Ашоку Мехте, президенту социалистической партии Индии, которая вроде бы против богатых, я плачу, и он мой человек. Я даю деньги президентам всех партий, поскольку это важные люди. Любой человек, ко торый поднялся высоко, становится моим. Пусть они плетут что угодно, меня их болтовня не волнует. Я скупил их оптом».
Я рассказал Индире о Джайпракаше в том самом разговоре, когда я посоветовал ей прогнать Морарджи. Она была потрясена! Он не могла поверить своим ушам, потому что называла его дядей, ведь он был почти братом Джавахарлалу. Он был его секретарем много лет, и у них сложились тесные отношения. Индира выросла на его глазах. В детстве она называла его дядей.
Я сказал ей: «Джугал Кишоре сам хвастался мне об этом. Мне кажется, что ста рик не лгал. Иначе как Джайпракаш поддерживает себя? Он не принадлежит ни одной партии. У него нет группы поддержки, он отрекся от политики. Он не зара батывает ни гроша. На какие деньги он содержит двух секретарей и машинистку? Откуда у него средства на постоянные перелеты? Получается. Что из какого-то не видимого источника к нему поступают деньги. Я думаю, что Джугал Кишоре не солгал».
Индира прямо спросила Джайпракаша: «Вы действительно каждый месяц полу чаете деньги в дома Джугала Кишоре Бирлы?» Ее вопрос был для него все равно что пощечиной, именно тогда он понял, что Индиру больше нельзя терпеть. Он по своей воле примкнул к Морарджи Десаи и его людям. Когда вы на вершине власти, то тем самым уже создаете себе врагов. Ее враги сплотились, но центром заговора был Джайпракаш. Морарджи не способен никого сплотить, у него для этого ума не хватит, а Джайпракаш был хватким человеком.
Он умудрился распустить правительство. При этом Джайпракаш продемонстри ровал свое последнее отречение: он распустил правительство, но не собирался быть премьер-министром. Он хотел доказать, что он выше Джавахарлала. Его единственной и самой горячей мечтой было взлететь выше Джавахарлала. Он по садил в премьерское кресло Морарджи, чтобы показать истории: «Кто-то пытался сделать меня премьер-министром, но меня не интересуют высокие посты. Я высок сам по себе». Но это были просто игры эго.
Я нередко говорил в Патне. Джайпракаш был там же, и его жена приходила на мои встречи. Я удивлялся. «Пришла жена Джайпракаша, но где он сам?» — спро сил я хозяина дома.
Он засмеялся и ответил: «Этот же вопрос я задал ей. И она ответила, что ее муж сидит в машине и слушает оттуда вашу лекцию. Ему недостает мужества войти в дом, потому что тогда люди увидят, что он хочет кого-то слушать».
Эго очень тонкое и скользкое. У политика больное честолюбие.
Впервые я говорил в Бомбее по случаю дня рождения Махавиры. На встрече при сутствовали примерно двадцать или тридцать тысяч джайнов.
Я впервые приехал в Бомбей. Пригласивший меня человек, был поистине редко стным в том смысле, что этому старику оказывали почести исключительно все ма ло-мальски важные индийцы. Дело в том, что этот старик, которого звали Чиранджилалом Баджате, был управляющим Джамналала Баджая, который пригласил Махатму Ганди из Сабармати, что в штате Гуджарат, к себе, в Вардху, построив для него шикарный ашрам.
Он дал Ганди незаполненный чек, чтобы у того была возможность делать какие угодно траты. И он никогда не спрашивал, на что Ганди тратит деньги. Махатма Ганди жил в Вардхе, поэтому все известные борцы за независимость Индии, писа тели, поэты навещали там его. Для них Джамналал Баджай построил особый госте вой дом, в котором могли одновременно проживать пятьсот человек. Чиранджилалом Баджате был управляющим, поэтому он был связующим звеном между Ма хатмой Ганди, Джамналалом Баджаем, Джавахарлалом Неру, Мотилалом Неру, Маданом Моханом Малавией. Все эти люди почитали старика. Именно он пригла сил меня в Бомбей.
Я выступал на джайнской конференции. Выдался прохладный вечер, и Чиранджилал Баджате кутался в плед. Когда я сошел со сцены, он бросил плед на землю и попросил меня посидеть с ним пять минут.
«Вы испачкаете свой плед», — заметил я.
«Чепуха, — махнул он рукой. — Садитесь. У меня больше ничего нет».
А я не знал его. Даже когда он представился, для меня его имя все равно было пустым звуком.
«Я приглашаю вас в Бомбей на конференцию, и вы не можете отказать мне, — ска зал он, прослезился и продолжил, — На своем веку я слышал многих индийских ораторов, но я никогда не чувствовал такое согласие, как при вашем выступлении, хотя ваши слова противоречат моим убеждениям. Я последователь Махатмы Ган ди. Я управляющий Джамналала и всю жизнь исповедовал принципы Махатмы Ганди, которые вы раскритиковали. Но я понял, что вы правы, что я ошибался».
Наверно, тогда ему было семьдесят лет, но ему хватило мужества признать: «Семьдесят лет моей жизни прошли впустую». А ведь он слушал меня всего лишь десять минут. «Вы не можете отказать мне, — умолял он меня. — Эта конференция очень важна, потому что я хочу представить вас моим друзьям в Бомбее и других городах Индии».
Я согласился приехать в Бомбей. Я никого не знал в этом городе, и каким-то об разом... Чиранджилал Баджате был стариком, носившим очки с толстыми линза ми, и вечером он плохо рассмотрел меня. Он описал меня организаторам конфе ренции, но почему-то добавил, что я ношу шапку Ганди. Он целых семьдесят лет видел вокруг себя одни лишь шапки Ганди, никого без такой шапки, поэтому и на путал.
Я стоял на перроне, все пассажиры ушли. Группа из двадцати пяти человек бега ла туда-сюда. Они оглядывали меня с ног до головы и, не увидев шапку Ганди, уносились прочь. «Что случилось с моей головой? — удивился я. — У меня такое впечатление, что все туловище у меня в порядке, кроме головы, ведь люди, по смотрев на мою голову, сразу же убегают!» В конце концов я остался один на пер роне, а эти люди были единственными встречающими.
Один из них подошел ко мне и спросил: «Вы решили сегодня не надевать шапку Ганди?»
«Ага! — осенило меня. — Но кто сказал вам, что я ношу шапку Ганди?»
Чиранджилал застрял где-то в автомобильной пробке. Этот семидесятилетний старик примчался бегом! «Это тот самый человек! — закричал он. — Но где же ваша шапка?»
«Вы что-то перепутали, — ответил я. — Я стою здесь уже полчаса, а эти люди сну ют по перрону, высматривая шапку Ганди. Вам нужно было просто попросить ме ня надеть шапку Ганди. Вы ничего не сказали мне».
«Я старый болван! — засмеялся Чиранджилал. — Всю жизнь я вижу вокруг себя одни лишь шапки Ганди, даже во сне люди ходят в таких шапках. Простите меня».
Этот простой, добрый человек знал всех известных мыслителей Индии двадцато го века, знаменитостей в различных областях жизни. Он мгновенно настроился на меня, как будто все части конструктора стремительно собрались в единое гармо ничное целое. Он жил с Махатмой Ганди двадцать или тридцать лет, но ничего по добного еще не переживал.
Некоторые люди умеют красиво говорить о том, что им неведомо, но если вы бу дете внимательны, то заметите, что их слова пусты, что они не касаются вашего сердца, не волнуют ваше естество.
А мистики цельны, их странствие завершено.
Дворец Гвалиора огромный, вокруг него разбит обширный сад, среди зелени ко торого стоят небольшие коттеджи, увитые плющом и окруженные цветниками. Почти половина территории города относится к дворцу. Прямо за дворцом стоит огромная гора, на которой устроили школу для всех принцев Индии и даже зару бежья. Эта школа тоже относится к дворцу. Ее учредили для сыновей и дочерей Гвалиора. Потом она стала школой для царствующих в индийских штатах се мейств.
Я остановился во дворце Махарани Гвалиора, которая и пригласила меня. Это один из самых прекрасных дворцов Индии или даже мира. На многие мили вокруг тянутся райские сады. Здесь есть все: озера, сады, фонтаны и много коттеджей для гостей. Главный дворец построен из мрамора. Махарани выбрала для меня замеча тельный коттедж. Наполовину он стоял на земле, наполовину — в озере.
Там целую неделю каждый день устраивали религиозные диспуты. Собралось очень много людей, для этого дворец и содержали. Примерно двадцать тысяч че ловек приехали на встречу. Ее сын послушал меня и находился под большим впе чатлением от моей речи. Ей тоже понравилось, как я говорил. На следующее утро она пришла ко мне, но не захотела сесть на стул. Я сказал, что ей будет трудно си деть на полу, но она ответила: «Нет, я смогу сидеть. Не запрещайте, пожалуйста, мне сидеть у ваших ног. Сначала мне нужно кое в чем признаться. Я не позволила сыну прийти к вам. Простите меня. Я побоялась, потому что вчера он находился в таком возбужденном состоянии, что до сих пор говорит о вас, повторяет ваши сло ва. Я испугалась того, что вы слишком сильно воздействовали на него, хотя мне самой понравилась ваша лекция. Мы члены царской семьи, он мой наследник. Я не могу позволить ему увлекаться вами, хотя сама увлеклась, и все же мне достает разумности признать правоту ваших слов. Вместе с тем, я не изменю свой образ жизни. Такова наша традиция, которую я не стану предавать».
«Вы можете предать свою разумность, но не можете огорчить какого-то тысячу лет назад умершего предка, который сделал для вас некие предписания? — удивил ся я. — Но вы готовы предать свою разумность... Вы признаетесь в том, что очаро ваны мной, и все же не позволяете сыну прийти ко мне?»
«Простите меня, но сына к вам я не пущу, — сказал она. — Он не ослушается меня, потому что знает, что я могу лишить его наследства, которое тогда перейдет к его младшему брату».
Угрозы матери остановили парня. Позднее, лет через пять или шесть, мы встре тились в Дели. Он стал членом парламента. «Я пытался прийти к вам, но мать за претила мне это, — вздохнул он. — Если она узнает, что я встретился с вами в Дели, то может лишить меня наследства. Это слишком рискованно для меня. Она одна из самых богатых цариц Индии, и мне придется подождать наследство. Тогда я пер вым делом приеду к вам. Мне рассказывают всякий вздор. В нашем доме топчутся самые разные религиозные учителя и святые, но вы первый заинтересовали меня. Все они скучные, но мне приходится выслушивать их, чтобы получить наследст во».
«Вы трус, — сказал я. — Если бы вы были настоящим искателем, то отказались бы от наследства и пришли ко мне».
«Это правда, — сник он. — Мне не хватает мужества. Меня испугали угрозы мате ри. А она тоже была под большим впечатлением от вас. Она не говорит, что вы ошибаетесь, но утверждает, что молодой человек должен держаться от вас по дальше. Она боялась, что вы можете оказаться опасным, называла меня незрелым и призывала сначала набраться ума».
«Другими словами, научиться лицемерить, — развил я его мысль. — Чтобы призна вать правоту человека, но придерживаться прежнего шаблона поведения, который вам предписан».
Я остановился в Калькутте, и там один человек стал задавать мне вопросы. Он был одним из самых богатых индийцев, его звали Шашу Шанти Прасадом. У него был самый большой дворец в Калькутте. Мы гуляли по его большому саду. В цен тре Калькутты у него было сто акров зеленого сада. В этом дворце когда-то жил наместник царя Индии, когда Калькутта была столицей страны. Когда столица пе решла в Дели, дворец продали. Теперь президент Индии живет в одном из подоб ных дворцов в Дели, в котором также есть сад площадью в сто акров.
Итак, мы прогуливались, и он сказал: «Я всегда хотел спросить вас о том, что происходит после смерти».
«Вы живы или нет?» — спросил я.
«Что за вопрос? — удивился он. — Конечно, жив».
«Стало быть, вы живы, — акцентировал я. — И что вы знаете о жизни?»
«На этот вопрос я не могу ответить, — промычал он. — Честно говоря, я ничего в ней не смыслю».
«Вы живы, но даже при таком условии не знаете жизнь. Как же узнаете смерть, если даже еще не умерли? — сказал я. — Подождите. Если вы живы, то попытайтесь познать жизнь. Скоро вы умрете, тогда в могиле вы сможете размышлять о смерти. Никто не будет мешать вам. Но почему вы так увлечены вопросом о посмертном существовании? Почему вы не спрашиваете о том, что происходит до смерти? Именно этим следует интересоваться. Когда смерть наступит, вот тогда мы и по знаем ее. Я не мертв, откуда же мне знать? Вам придется спросить об этом того, кто уже мертв. А я живой. Я могу сказать вам, что есть жизнь, а также могу нау чить вас познавать жизнь».
«Но все религиозные учителя, к которым я приходил, рассказывали о смерти, — заметил он. — Ни один из них не говорил о жизни».
Они вовсе не интересуются жизнью. По сути, они хотят, чтобы никто не интере совался жизнью. Их бизнес зависит от вашего интереса к смерти. А о смерти мож но навыдумывать много разных сказок, и никто не уличит вас во лжи. Вы ничего не докажете, никто ничего не опровергнет. Если вы верующий, тогда все ваши свя щенные писания, конечно же, поддерживают священника, монаха, раввина, и он может цитировать их в качестве подспорья.
Помните о том, что вам нужно жить и пытаться познать жизнь.
У Низама из Хайдерабада было пятьсот жен. Это очень глупо и отвратительно. Он относился к женщинам как к скоту.
Низам из Хайдерабада был уже совсем старым, но продолжал жениться на моло деньких девушках. Должно быть, он был самым богатым человеком в мире, пото му что в его штате расположен самый большой изумрудный прииск в мире. Все большие изумруды добыты в Хайдерабаде. У этого человека было так много брил лиантов, что один раз в год их выносили на солнце и проветривали. Их было так много, что даже посчитать их было невозможно.
В его дворце был подвал, битком набитый бриллиантами. Их выносили и клали на террасу его храма, я видел эту террасу. Его дворец один из самых больших в Индии. У него были деньги и власть. Он был старым, но мог купить любую жен щину. Он просто шел к кому-нибудь и покупал у него дочь. Мне кажется, он даже не помнил имена своих пятисот жен. Наверно, не все жены видели его. Возможно, только самые первые жены видели своего супруга.
А его и не стоило видеть, ведь он был уродливым старикашкой и таким неверо ятно суеверным, что в это даже поверить трудно. На ночь он клал один свой баш мак в ведро, наполненное солью. Дело в том, что он очень боялся привидений. А мусульмане верят, что если один ваш башмак лежит в соли, тогда привидения не смогут приблизиться к вам.
Когда я приехал в Хайдерабад, он уже был мертв, но я спросил его сына: «Вы по ставили ведро в его могилу? Во дворце немного привидений, но на кладбище их несметные полчища. Ваш отец наверняка боялся их по ночам».
«Вы правы! — испугался он. — Мы совсем забыли поставить в его могилу ведро с солью!»
«Еще не поздно сделать это», — успокоил его я.
Мусульмане не возводят мраморные гробницы, а просто копают могилы в глине, чтобы показать смирение. «Прикажите какому-нибудь могильщику положить один башмак вашего отца в ведро с солью», — посоветовал я.
«Я так и сделаю, — заверил он меня. — Я сам сплю с таким ведром, потому что привидения очень опасны. У меня нет и сомнения в том, что на кладбище обитают одни лишь привидения».
Я знаю многих знаменитых охотников Индии. Во дворце царя Бхаванагара на стенах висели сотни львиных голов. Я сопровождал его на охоте. «Почему вас ин тересует охота? — удивлялся он. — Вы же сторонник ненасилия. Наверняка вам не по душе убийство животных».
«Я хочу посмотреть, как вы будете смотреть в глаза льву, осознавая, что у вас в руках автоматическая винтовка, а он безоружен», — объяснил я.
Хорошо, что я поехал на охоту, ведь там я еще раз убедился в том, что даже с оружием человек бессилен.
Подмостки были сооружены высоко в деревьях, и у охотника была винтовка! Подмостки были предназначены для царя и его друзей, которые съезжались к нему издалека. Лев не мог забраться так высоко. Все ветки ниже подмостков были сруб лены, поэтому неудача ждала даже самого отчаянного льва. Под деревом привязы вали корову.
Я молча наблюдал за происходящим. Разумеется, лев, бродящий неподалеку, чу ял запах коровы и приходил к дереву. Эта корова была для него пригласительным билетом. Бедный лев не видел, что в темных ветвях наверху стоит платформа, на которой люди хотят его смерти.
Но охотники не стреляли в льва до тех пор, пока он не прыгнет на корову и не станет пожирать ее. Они ждали, потому что лев во время поглощения пищи не от влекается. Корову можно было спасти. «Спасите корову, — попросил я царя. — Вы можете застрелить льва, когда он приблизится к корове».
«Вы ничего не смыслите в охоте, — усмехнулся он. — Я сижу на этих подмостках, но меня колотит от страха, хотя я застрелил сотни львов. Один только вид льва все ляет в людей страх!»
Львы очень проворные животные. Если вы выстрелите во льва, это еще не гаран тирует вам, что вы попадете в него, тогда лев скроется в зарослях кустарника. Сна чала он должен начать есть корову, потому что львы, пожирающие добычу, увле чены только едой. Тогда их легко убить.
«Я понял, как вы добыли сотни львиных голов, — сказал я царю. — Снимите их. Все они уличают вас в трусости. Задумайтесь, что неправильно называть охоту иг рой, тогда как у зверей нет оружия, и они не замечают ваше присутствие. Разве справедливо называть это действо игрой? Вы должны спуститься на землю и от бросить винтовку, потому что лев тоже безоружен. Тогда даже одна львиная голова докажет вашу смелость. А эти сотни голов свидетельствуют лишь о вашей трусо сти. Проверить это я и приехал сюда».
Один мой приятель был военным человеком, полковником. Его жена была моей студенткой, она представила меня полковнику. После Джабалпура, где я препода вал в университете, их перевели в Пуну, поэтому я приходил к ним и обедал у них хотя бы раз.
Полковнику я очень понравился. В Джабалпуре была большая военная часть, ку да он однажды пригласил меня.
«Ты понимаешь, что делаешь?» — спросила его жена.
«Он прекрасный человек», — ответил муж.
«Но он будет учить солдат непослушанию», — заметила жена.
«Вы в самом деле станете учить солдат непослушанию?» — спросил он.
«Разумеется!» — воскликнул я.
«Тогда я отменяю свое приглашение, — поспешил сказать он. — Боже мой! Если бы жена не вразумила меня, я бы влип!»
«Я хочу научить непослушанию солдат всех армий. Если они откажутся воевать, тогда президентам и министрам придется выяснять отношения на боксерских рин гах. Они будут наслаждаться мордобитием, а мы будем смеяться, глядя на них по телевизору. И тогда нам не придется постоянно хоронить миллионы граждан».
Я гостил в доме уникального человека по имени Соханлал Дугар. Он был уника лен во многих отношениях. Мне он нравился, он был оригинален. Он был тогда стариком, и теперь он уже семь лет как умер. Когда он впервые встретил меня, ему было уже семьдесят лет, а он дожил до девяноста лет.
Он встретил меня в Джайпуре, в своем родном городе, и пригласил меня в Калькутту, где у него был бизнес. Там он управлял всем рынком серебра, причем не только в Индии, но и во всей Азии. Его называли Серебряным Царем. Я слышал о нем, но не был знаком с ним. Когда он в первый раз подошел ко мне в Джайпуре, то коснулся моих ног. Старик надевал желтый тюрбан, что было глубоким анахро низмом. Он достал из карманов пальто несколько пачек денег и протянул их мне.
«Но сейчас я не нуждаюсь в деньгах, — ответил я. — Напишите мне свой адрес. Ес ли мне понадобятся деньги, а вы сохраните свое богатство и желание делиться им, тогда вы сможете предложить мне деньги. Но сейчас мне не нужны деньги. Зачем вы докучаете мне своими предложениями? Мне предстоит поездка в тридцать шесть часов. Все это время мне придется не спускать глаз с этой кучи денег. Я не смогу даже спать, потому что у меня их вытянут. Оставьте их себе, пожалуйста».
Он расплакался, из его глаза градом катились слезы. «Разве я чем-то обидел вас»? — удивился я.
«Еще как! — воскликнул он. — У меня нет никаких талантов. У меня есть лишь деньги. Я хочу что-нибудь сделать для вас, ведь чувствую себя обязанным вам, но кроме денег, у меня ничего нет. Если вы отказались от моих денег, значит оттолк нули меня, потому что у меня больше ничего нет. Если вы захотите выбросить эти деньги, так и сделайте, это ваше право. Но запомните, что вам нельзя отказываться от моих денег, потому что это значит оттолкнуть меня. Мне больше нечего пред ложить вам».
Его слезы были такими искренними и неподдельными, что я сказал: «Ладно, от дайте мне эти деньги. И выгребите из карманов остальные пачки, у вас их так очень много».
«Ура! — обрадовался он. — Я искал такого человека, как вы».
Он отдал мне все деньги, которые были при нем. Он показал мне пустые карманы и сказал: «У меня ничего не осталось. Вас-то я и искал!»
И он пригласил меня в Калькутту. Я останавливался в Калькутте у этого очень богатого человека по имени Соханлал Дугар. Его знала вся Индия, но этот богач был всегда печален. Его жена поделилась со мной: «Он слушает вас, читает вас, вы наш гость, но он все равно неизменно печален. Его грусть непонятна мне».
«А ты никогда не поймешь ее, — отозвался Соханлал. — Я только что потерял пять тысяч рупий, а ты хочешь, чтобы я хохотал?»
«Раз такое дело, пусть грустит», — рассудил я.
Но его жена не унималась: «Просто вы не знаете ситуацию. Он надеялся полу чить десять тысяч рупий в деле, в которое не вложил даже одну рупию, но получил только пять тысяч рупий. Поэтому он и убивается о других пяти тысячах рупий, который он так и не получил».
«Это глупая печаль», — сказал я.
Так работает человеческий ум. В его воображении запечатлено десять тысяч ру пий, но он получил лишь пять тысяч, значит половину потерял.
Я изумляюсь, наблюдая за человеческими умами. Удивительно, как люди умуд ряются делать себя несчастными, углублять свои горести, усложнять ситуацию до такой степени, что уже не могут найти выход. А ведь все дело в их воображении.
Один из самых богатых людей Индии сказал мне, что он чувствует вину, потому что индийцы умирают в нищете, а благосостояние все время растет. А ему недос тает мужества перестать накапливать богатство, в душе он хочет получить еще больше. С одной стороны, он видит, что Индия страдает от бедности, с другой сто роны, он желает загрести как можно больше. Он разрывается между двумя проти воположными желаниями.
Бедняки и юристы
Я хочу, чтобы индийцы поняли меня, но это почти невозможно. Вот уже три дцать лет я ношусь по Индии как вихрь, подрывая свое здоровье, и говорю людям: «Именно вы ответственны за свою бедность». А они в ответ бросают в меня санда лии и камни. Меня дважды травили. На мою жизнь покушались.
И все же я хочу, чтобы однажды индийцы пробудились, хотя у меня не так уж и много надежды на это.
Мне надоели эти болваны, которые не понимают меня и не готовы даже к диало гу. Я бросал вызов индуистским, буддистским, джайнским священникам, желая устроить с ними открытую дискуссию. Но никто не готов дискутировать, потому что они знают, что делают нелогичные, бессмысленные утверждения. Они хотят, чтобы Индию населяли бедняки. Уже сейчас половина индийцев живут как эфио пы.
Но я не хочу брать за этот ответственность, потому что уже тридцать лет я гово рю с этими людьми, с их вождями, религиозными лидерами.
Когда я разговаривал с Индирой Ганди, мне удалось убедить ее, и она сказала: «Вы правы, но мы ничего не может изменить, потому что в таком случае против нас проголосуют индуисты, мусульмане, христиане, и мне придется уйти в отстав ку. Неужели вы этого хотите?»
«Я бы на вашем месте либо что-то предпринял, либо подал прошение об отстав ке, — ответил я. — Иначе что еще делать? Если я не могу принимать правильные решения, тогда зачем мне быть премьер-министром Индии? Пусть кто-нибудь дру гой сделает попытку. Отдайте всю власть мне, а сами уйдите на покой. Через де сять лет я изменю всю страну». Но кто откажется от власти?
Когда я был в Индии, то говорил обо всех трудностях, с которыми сталкивается эта страна, а вместе с ней в той или иной степени любая страна. Но ни один поли тик не был готов слушать меня просто потому, что мои предложения мешали их корыстным планам. Ни один религиозный лидер не хотел слушать меня. Я подры вал саму основу их профессии, их торгового дела.
Ни одному политику не хватило мужества даже встретиться со мной, потому что если бы народ узнал о том, что ко мне пришел премьер-министр или президент, на его политическом горизонте замаячила бы отставка.
Они знали, что я говорю правду, и если бы они послушали меня, тогда Индия не переживала бы такие черные дни, как сейчас.
С какими же трудностями сталкивается Индия? По сути, это трудности всего ми ра. Половина населения голодает. Скоро Индия превратится в огромную Эфиопию. Африканская Эфиопия — маленькая страна. Пятьдесят процентов населения Индии составляет четыреста миллионов человек. Если каждый второй гражданин этой страны умирает, то каждый первый не хочет жить в стране мертвых. В Индии мо гут вспыхнуть мятежи, здесь люди будут становиться коммунистами. Есть все предпосылки к такому развитию ситуации.
Когда человеку нечего терять, он может решиться на что угодно, совершить лю бое преступление. Если половина населения страны умирает от голода, то вторая половина все равно не будет знать покоя.
Тридцать лет я призываю легализовать аборты. Но такое предложение противо речит религиозным догмам, поэтому верующие ополчились на меня. Они утвер ждают, что я подрываю религию. Пусть они попросят свои религии дать еду, кров, одежду, работу половине индийцев. Они должны вцепиться в своих религиозных вожаков!
Я часто просил политиков и священников ввести методы контроля над рождае мостью, но они осуждали меня. Они говорили, что я пытаюсь подорвать нравст венность населения: мол, если люди станут пить таблетки, тогда индийцы нравст венно деградируют, ведь в Индии царит строгое единобрачие.
В Индии и сейчас есть люди, у которых по шестнадцать, восемнадцать детей. Как только женщина достигла половой зрелости, она до самой менопаузы будет ро жать. Она превращается в репродуктивную машину. Разумеется, у нее не остается времени на свое личное развитие. Вся ее жизнь это беременность и воспитание де тей. Не успел младенец достичь шести месяцев, как его мать уже снова беременна. К женщинам в Индии обращаются как со скотом.
Все это общеизвестно, не нужно даже напрягать интеллект. Но никто не был го тов выслушать меня, все думали лишь о морали.
Разуметься, все мои предложения противоречили интересам политиков и свя щенников. Но если бы они послушали меня, тогда Индия не оказалась бы в таком плачевном состоянии, потому что когда я только начал делать такие предложения, население страны было вполовину меньше нынешнего. Индийцы и сейчас удар ными темпами производят на свет детей.
Все индийцы были против меня. Вы удивитесь тому, что политики внушали на роду, что я еще слишком молод и ничего не смыслю в сложных вопросах морали, религии, духовности. Один девяностолетний политик высшего звена осудил меня лишь за то, что я был молод.
На каком-то публичном собрании я бросил ему открытый вызов. «Я готов обсуж дать трудности перед массами народы на этой самой сцене, — сказал я. — И если я не могу быть правым уже только потому, что слишком молод, то вы не можете быть правым уже только потому, что вы старый. Но возраст человека это еще не аргумент. Все решает дискуссия. Я говорю, что население Индии растет столь уг рожающими темпами, что скоро здесь все превратятся в нищих. Что вы ответите мне?»
Вообще-то, я сказал, что если у него осталось достоинство, тогда ему следует не медленно покончить с жизнью самоубийством. «Зачем вы нужны? — спросил я. — Чем вы занимаетесь в свои девяносто лет?» Все его коллеги, современники уже умерли, даже их дети были стариками, самому старому было семьдесят лет. «Какая от вас польза? — требовал я ответа от этого политика. — Вы лежите на нас тяжким грузом, вы постоянно болеете и лежите в постели. Но вы все равно не хотите уйти в отставку, не хотите уступить свое место новому депутату».
Этот момент даже больше потрясал президентов и премьер-министров Индии. Я говорил о двух вещах: о контроле над рождаемостью (это еще пустяки) и о контро ле над умиранием. О втором варианте контроля не говорил еще никто в мире, хотя он вполне логичен. Если вы сделаете так, что людей будет меньше рождаться, это еще только полдела. Глубоким, ветхим старикам, которые стали обузой для других и самих себя, которые бессмысленно страдают, нужно дать право на эвтаназию. И им совсем не нужно бросаться в океан или вешаться на дереве.
Правительство должно в каждой больнице установить специальное оборудова ние, куда пожелавшие умереть старики могли бы прийти и спокойно уйти. Инъек ция усыпляет их, и они уходят в вечность. Пусть у них хотя бы смерть будет пре красной. Жизнь длится долго. Человек, которому девяносто лет, вряд ли воспри нимает жизнь как сказку. Но смерть наступает в несколько секунд. Перед эвтанази ей нужно выполнить последнюю волю старика, окружить его уютом. Пусть он за сутки до своей последней процедуры научится быть безмолвным, расслабится, чтобы смерть для него была не черной дырой, а глубокой медитацией. В таком случае мы не только сможем уменьшить население, но и поможем старикам уми рать с достоинством, чтобы они улыбались ясно и безмятежно, ведь так они изме нят направление потока сознания.
Но политики и священники, конечно же, были против меня. Они говорили, что я проповедую самоубийство, что я попрал основы человеческого закона.
Врачи тоже были против меня, потому что они придерживаются принципов, ко торые были приняты сотни лет назад. Гиппократ сочинил клятву врача. Каждый врач даже в наше время, выдержав экзамен, должен дать клятву о том, что он будет всегда служить на благо жизни и всеми силами будет противиться гибели челове ка. В современной Индии клятва Гиппократа стала тупой. Для врачей авторитет Гиппократа гораздо важнее, чем понимание того, что скоро вся Индия вымрет. Врачам нужно клясться в том, что они будут помогать человеку жить прекрасно и умирать прекрасно. Жизнь и смерть не нужно разделять как врагов, это цельное явление. Клятва Гиппократа половинчата. Врач должен клясться, что он будить помогать человеку жить и умирать. Он сделает все, что от него возможно, чтобы ваша жизнь и смерть были красивыми.
Я читал лекции в клубах врачей, медицинских колледжах, университетах, но ни один врач не был готов принять мои идеи из страха, что какой-нибудь врачеватель воспользуется законом об эвтаназии и убьет кого-нибудь. А я отвечал, что и Гип пократ со своей клятвой не остановит доктора, если тот задумал преступление. Разве клятва Гиппократа остановит его? Он все равно добьется своего. Пациент не знает, что с ним делает врач, какие таблетки дают ему, какие уколы делают. Если врач задумал недоброе, он может реализовать свой замысел, и никто не остановит его. На самом деле, клятва защищает его. Но если вы понимаете всю ситуацию, он не может убить молодого пациента, иначе он выйдет за рамки закона. Он может помочь человеку только в том случае, если это глубокий старик, который сам попросил его об эвтаназии, и его семья попрощалась с ним. Тогда совершить преступление будет невозможно.
Он люди привязаны к прошлому. Индия с каждым годом становится все беднее. А бедность это источник зла...
Что я мог сделать... У меня не было власти, я мог лишь уговаривать людей, убе ждать их. Но люди настолько обусловлены, что они слушают, но все равно не слышат. Я понял, с кем имею дело, и просто отказался от идеи преобразить индий ский менталитет.
В Индии мусульманская община самая большая после индуистов, но мусульмане очень бедны. Я часто задавался вопросом, почему бедны мусульмане Индии... В Индии мусульман больше, чем в любой другой стране мира, хотя это и не мусуль манская страна. Почему все индийские мусульмане бедны?
Я нашел причину, когда заглянул в их священные писания. Дело в том, что про рок Магомет запретил своим последователям как давать, так и брать деньги в рост, так как это грех. Поэтому мусульмане бедны, ведь они не могут брать ссуду на развитие дела и не могут одалживать капитал для возвращения им с процентами. А вся экономика развивается за счет ссуд. Вы берете ссуду в банке и возвращаете деньги с процентами. Вы делаете у правительства процентный заем, но индийские мусульмане не могут так поступать, для них это грех. И эта глупая идея держит мусульман в бедности. Разве я ответственен за это? Неужели мне пойти прислужи вать им?
Мусульмане голодные и бедные отчасти по этой причине, но есть и другая при чина. Магомет дал своим последователям возможность жениться на четырех жен щинах. Если одна женщина будет выходить замуж за четверых мужчин, такая си туация поможет уменьшить население мира. Одна женщина может вступать в суп ружеский брак с каким ей угодно количеством мужчин, здесь нет ничего дурного. Так у нас не увеличится бедность, потому что она может родить только одного ре бенка. Не важно, сколько у нее мужей.
Но один мужчина и его четыре жены создают опасную ситуацию. Каждый год этот мужчина может производить на свет четырех детей. Поэтому у мусульман детей больше, чем у представителей других религий Индии. Разумеется, каждый мужчина обрекает множество своих детей на бедность, они живут почти как ни щие.
Недавно я побывал в Бихаре. Со времен Будды в этом штате тысячи раз случался голод, но его жители так и не изменились. В Бихаре много поземных источников воды, но там никто не копает колодцы. Каждый год крестьяне ждут голод и умо ляют помочь им, чтобы выжить. Они ничего не делают! Когда случается голод, они принимают его как должное и бродят с чащами для подаяния. Когда бихарцы го лодают, индийские политики обращаются к нации с просьбой о пожертвованиях и помощи. А когда голод уходит, никто ничего не предпринимает. Там все время одно и то же, и никаких изменений.
Я посетил индийские регионы, где люди умирали от голода. «Как вы можете спать, если у вас нет еды?» — спрашивал я их. Дело в том, что на голодный желудок вы не сможете уснуть. По сути, сон нужен, прежде всего, для переваривания пищи. Поэтому вся остальная деятельность замедляется, и вся энергия человека направ ляется в пищеварительный тракт. Но когда в желудке нет пищи, уснуть очень трудно.
Я знаю об этом, потому что сам постился. Перед днем, в который вы должны по ститься, вы без конца ворочаетесь, переваливаетесь с боку на бок, думая о сле дующем дне и разных вкусностях. А когда вы голодны, все на свете кажется вам вкусным. Но вы не можете уснуть. «Как вы умудряетесь спать?» — поинтересовался у людей.
И они объяснили: «Мы пьем много воды для того, чтобы наполнить живот, и то гда появляется сонливость». Они прекрасно знают о том, что они обманывают се бя, что в воде нет питательных веществ. Тело просит пищу, а они предлагают ему воду, потому что им доступна лишь вода. Но в желудке хотя бы что-то присутству ет, он не совсем пуст.
Я видел людей, которые ложились спать, привязав к животу кирпич, чтобы у них не было ощущения пустого желудка. Такая бедность царит во многих регионах Индии. Станут ли эти люди Буддами? Нет. Просветление не имеет ничего общего с бедностью, постом, дисциплиной, религиозными ритуалами.
К просветлению ведет только один путь: увеличение уровня осознания своих по ступков, мыслей, эмоций.
Вы изумитесь, в каких домах живут индийцы. У некоторых людей вообще нет домов, с ними все ясно. Но те люди, которые живут в домах, по сути, не могут да же назвать свои жилища домами. Я ездил по деревням... Там ни в одном доме нет ванной комнаты и туалета. Нет, вам приходится идти к реке или цистерне или еще куда-нибудь, где можно добыть воду. Люди берут эту же воду и для других нужд, они даже пьют ее. Мне приходилось во время странствий останавливаться в дерев нях, и я видел, что люди там совсем не соблюдали гигиену, они вели себя как сви ньи.
Вы знаете, какие в Индии дома? Это сарай, в который вы не пустили бы даже ко рову. А индийцы живут в обнимку со своими коровами, быками и прочей живно стью в одном доме. Все родственники живут вместе, поэтому в одном доме впо валку спят тридцать, а то и сорок человек вместе с животными. Каждый дом похож на Ноев ковчег. Так люди и животные самых разных видов... и ужасная вонь! Да же просто вспоминая этот кошмарный запах, я проникаюсь глубоким сострадани ем к этим людям.
Но так дело обстоит не только в Индии, но и во всех странах третьего мира. Та кую картину можно увидеть в Африке и Китае — во всех отсталых странах.
Я объездил всю Индию, потому что родился в этой стране. Я знаю, как живут бедняки. Иногда они приходят ко мне вовсе не за духовностью. Например, ко мне приходит человек, у которого сын сидит без работы, и он просит меня: «Раджниш, благослови». Или ко мне приходит человек, у которого больна жена или не может забеременеть. Люди умоляют меня благословить их. Они приходят не за духовно стью. На самом деле, бедный человек не может задуматься о духовности, потому что он есть хочет. Его трудности не религиозного характера, они вполне земные. Только благополучный человек может задуматься о Боге. Религия это побочный продукт материального достатка, роскошь.
Машины могут принести человеку свободу, но их нужно правильно использо вать. Если вы неправильно применяете технику, тогда она может оказаться опас ной. Технология может отравить экологию, нарушить равновесие в природе. Но если вы будете использовать механизмы сознательно, разумно, тогда в мире исчез нет рабство, ведь машины могут выполнять за человека работу, которой он зани мался много столетий. Технология может создавать еду, одежду, дома.
Поэтому я выступаю за науку, а не против нее. И я также выступаю в поддержку религии, потому что предвижу в будущем хорошую возможность синтеза науки и религии. Религию нужно развивать сейчас. Если этого не сделать, тогда человек обречен прозябать, значит у него нет будущего, нет надежды. Мир может быть бо гатым вовне технологией и наукой, но внутренний мир можно обогатить медита цией, молитвой, любовью, радостью. Мы можем создать нового человека, реализо ванного как внутри, так и вовне.
Однажды я пришел на собрание неприкасаемых. Одна мысль о существовании касты шудр вызывает во мне душевную боль. Мне было грустно видеть участни ков той встречи. Почему люди так поступают друг с другом? Люди, которые раз деляют человечество толстыми стенами, считаются религиозными! Неужели рели гия может пасть еще ниже? Если это истинная религия, то что тогда ересь? Скла дывается впечатление, будто знамя религии подхватили черти, будто сочинения сатаны подменили священные писания Бога.
Религия должна не разделять, а соединять людей. Религия не двойственна, а цель на. Религия призвана не возводить стены, а разрушать их. Но так называемые рели гии создают категории и строят стены. Они способны лишь разводить людей по разным группам. Разумеется, это делается по некой причине. На самом деле, если бы людей не разделяли, тогда не было бы объединений по какому-то признаку и эксплуатации. Если человечество будет простым и единым, эксплуатации придет конец. При наличии неравенства эксплуатацию не устранить. Для эксплуатации необходимы касты и религиозные общины. По этой же причине религии так или иначе поддерживают неравенство, религиозные общины и касты. Светское и несо словное государство само собой противостоит эксплуатации. Признав равенство людей, мы отменяем эксплуатацию.
Если людей не разделять, тогда исчезнут профессиональные объединения и рели гиозные общины. Разделение вызывает страх, зависть, ненависть и в конечном итоге враждебность. А враждебность порождает религиозные общины. Они появ ляются из враждебности, а вовсе не из дружелюбия. Не любовь, а ненависть — их краеугольный камень. Профессиональные союзы создаются страхом перед враж дебностью, и они формируют власть, которая в свою очередь поддерживает экс плуатацию, а также средство реализовать жажду власти. Впоследствии эта жажда выливается в формирование института монархии. Так религии начинают тайно проводить политику. Религия идет впереди, а политика следует за ней. Религия остается всего лишь прикрытием, а политика реализуется в жизни. На самом деле, там, где есть профессиональное объединение и религиозные общины, религию не найти. Там вы увидите лишь политику. Религия это глубоко личное дело каждого, а вовсе не организация. Под именем отдельных религиозных союзов действует только политика. Если профессионального объединения нет, тогда религия может существовать, но не будет религиозных общин и верующих, священников и их ре месла. Бога тоже превратили в профессию. Коммерческие интересы связывают и с ним. Неужели может быть что-то более кощунственное? Но сила пропаганды без гранична, постоянным внушением придают вид правды даже откровенному вра нью. Стоит ли удивляться, если верующие и священники, которые сами стали жертвами эксплуатации, поддерживают корыстное использование людей? Религи озные общины служат мощными колоннами для общественной эксплуатации. Сплетя сеть воображенных принципов, они доказывают, что эксплуататоры это религиозные люди, а эксплуатируемые — грешники. Эксплуатируемым людям внушают, что он страдают оттого, что в прошлом совершали дурные поступки. На самом деле, религия давно стала опиумом для народа.
Когда я ответил людям на их вопросы, в последнюю очередь ко мне подошел старик. «Я могу посещать храмы?» — спросил он.
«А зачем вам посещать их? — пожал я плечами. — Бог никогда не ходит в храмы священников».
Нет иного храма Бога, нежели Природа. Остальные храмы, церкви и мечети это выдумки священников. Эти культовые сооружения не имеют даже отдаленной свя зи с Богом. Бог никогда не разговаривает со священниками. Храм возведен свя щенниками, а сами они есть порождение сатаны. Они ученики черта. По этой са мой причине их священные писания и религиозные общины много столетий на травливали людей друг на друга. Священники разглагольствуют о любви, но исто чают яд ненависти. Но человек все равно не остерегается священников. Стоит ему задуматься о Боге, и священники тут как тут. Идею о посреднике между человеком и Богом провозглашают сами посредники. Жрецы только и думают, как бы им уб рать с дороги Бога. Именно они убивают Бога. Если вы по-настоящему устремлены к Богу, то не пойдете к священнику. Нельзя служить одновременно и Богу, и жре цам. Стоит только священнику переступить порог храма, и Бог мгновенно улету чивается. Для того чтобы установить связь с Богом, необходимо отречься от свя щенника. Это единственное препятствие между Богом и его преданным служите лем. Любовь не терпит третьего лишнего. И молитва угасает, наткнувшись на препятствие.
Все, во что вы верите, это не что иное, как ложь, которую повторяют тысячи лет.
Откуда у вас такая уверенность в том, что какой-то человек брахман? Почему вы решили, что кто-то шудра? Откуда вам знать, кто вайшья, а кто кшатрий? Шудра не способен развиваться, а брамин уже восседает на самом верху... откуда эта ин формация? На своем веку я повидал как очень тупых брахманов, так и очень ра зумных шудр.
Нет более низких и более высоких людей, но если тысячи лет повторять одно и то же... В этом горестном положении виноват Ману. Он проповедовал учение о че тырех кастах, и ему до сих пор верят. Даже шудры верят в касты, а не только брах маны.
Шудрам, которые приходят ко мне, я пытаюсь внушить, что и они имеют право сидеть на стуле.
«Нет, мы не можем», — отмахиваются они.
Они сидят у двери, на ступенях. «Мы шудры, — говорят они. — Нам нельзя захо дить в дом».
Даже неприкасаемые убеждены в кастовом миропорядке. Если брахман поддер живает такую философию, его еще можно понять, потому что такая убежденность ставит его выше людей иных сословий. Но какая польза шудре от такого верова ния?
В одном селении шудры праздновали день рождения великого святого Райдаса, который был башмачником, чамаром. Я находился в той же деревне, поэтому ре шил тоже посетить праздник.
«Нет, вы не можете прийти на наш праздник, — испугались шудры. — На нем бу дут присутствовать только мы, неприкасаемые».
Но я настоял на своем. Семья, в которой я остановился, забеспокоилась. «Вы принесете нам беду, — говорили люди. — Если вы пойдете на праздник, нам придет ся пойти с вами. Вы наш гость, и мы не можем бросить вас. Но мы не хотим идти к шудрам, потому что если кто-нибудь увидит, что мы соприкасаемся с ними, наша жизнь превратится в ад!»
«Вам не нужно сопровождать меня, — успокоил их я. — Я пойду один».
Удивительно, но шудры не пустили меня в свой круг. «Не подходите к нам, — ска зали они. — Мы неприкасаемые. Если мы позволим вам опуститься до нашего уровня, то совершим грех. Бог никогда не простит нам этого».
«До чего же вы странные люди», — сказал им я.
Неприкасаемые абсолютно убеждены в своей неполноценности. Но это подлая выдумка, потому что весь мир свободен от кастовой системы, кроме индуистской общины. Это неестественная система мироустройства.
Я разговаривал с шудрами, неприкасаемыми. Сначала они не могли поверить в то, что кто-то из более высокой касты может прийти в их маленькую деревню за чертой города. Но когда я несколько раз посетил их, они постепенно привыкли ко мне, стали считать меня чудаком.
«Вас сделали рабами, вас гнетут и эксплуатируют, — сказал я шудрам. — И все из-за того, что вы цепляетесь за мелкое, но уютное верование. Однако индуистская община не хочет дать вам достоинство, свободу, значит вы не принадлежите ей.
Отрекитесь от индуизма! Объявите, что вы не относите себя к этой мерзкой общи не! Кто мешает вам поступить так? И перестаньте гнуть спины на тяжелой работе. Пусть брахманы, кшатрии и вайшьи моют туалеты. Тогда они поймут, что сидеть сиднем и бормотать священные писания еще не значит быть добродетельным. Это никакая не чистота».
Брахманы только и делают, что паразитируют на обществе. Но они самые ува жаемые люди, потому что образованны и хорошо разбираются в религиозных кни гах. В Индии достаточно просто родиться в семье брахманов, от вас не потребуют никаких способностей. Люди все равно будут кланяться вам и касаться ваших ног. Здесь считается, что если вы брахман по рождению, значит вы уже обладаете все ми качествами, достойными почитания. И так дело обстоит вот уже не меньше пя ти тысяч лет.
Поговорив с шудрами, я пришел к выводу о том, что они так привыкли к сло жившейся системе, что забыли о том, что вообще в принципе могут быть свобод ными. Я убеждал их в своей правоте, но рано или поздно они задавали мне такой вопрос: «А как же ответственность? Если мы станем свободными, то будем и от ветственными. А сейчас мы ни за что не отвечаем. Мы живем тихо и спокойно, хотя нас и без конца унижают». Они привыкли к унижениям и не делают из этого трагедию.
Ученые экспериментально доказали, что если родители и старшие братья и сест ры не воспитывали ребенка в любви, тогда в будущем он будет болеть, даже если у него будет хорошее питание и полноценное медицинское обеспечение. Потребно сти человека удовлетворятся, а он все равно находится в угнетенном состоянии духа.
Это болезнь? Врач сочтет такое состояние болезненным. В человеке что-то не так. Врачи будут исследовать пациента, но это не болезнь.
В ребенке даже не возникла воля к жизни. Нужно, что его окутывала любовь и ласка, чтобы ему радостно улыбались, чтобы вокруг танцевали дети. При виде та кой атмосферы он решит, что жизнь это чудесная тайна, которую нужно разгадать, что в жизни царит радость, танец, игра, что жизнь это не просто пустыня, что она осыпает сокровищами.
Ребенок должен увидеть эти возможности вокруг себя, в окружающих телах. Только тогда в нем возникнет воля к жизни. Эта воля похожа на родник. В ином случае он завянет и умрет, причем не от какого-то физического недуга, а просто от тоски.
Я бывал в сиротских приютах. Один мой приятель Рекчанд Парех в Чанде Маха раштре опекал приют, в котором жили сто или сто десять сирот. Все они были при мерно одного возраста. Люди просто оставляли их у дверей приюта. Рекчанд Парех хотел, чтобы пришел посмотреть на сирот. «Давай как-нибудь позже, — ответил я. — Мне не хочется зря огорчаться».
Но он настоял, и однажды я приехал туда, и что же я увидел? О сиротах хорошо заботились, Рекчанд Парех не жалел на них денег, но они были почти при смерти. Врачи, медсестры, лекарства, еда — все было обеспечено. Опекун отдал детям заме чательный дом, а сам переехал в маленький коттедж. У сирот был красивый сад и все удобства, но не было желания жить.
«В этих детях едва теплится жизнь», — заметил я.
«Кому ты рассказываешь? — отмахнулся Рекчанд Парех. — Я уже двенадцать лет опекаю этот приют. У нас умерли сотни детей. Мы изо всех сил поддерживаем де тей, но ничего не помогает. Они чахнут и перестают дышать».
Врач мог излечить ребенка от болезни, но болезни не было. Просто у ребенка не было желания жить. Я растолковал Рекчанду Пареху суть дела. Он в тот же день передал приют государству, сказав: «Я двенадцать лет старался помочь этим детям, но теперь я понимаю, что это невозможно. Я не могу дать им то, в чем они нужда ются, пусть правительство заботится о них».
«Я и сам не раз приходил примерно к такому же выводу, — признался он. — Но я не настолько проницателен, чтобы сделать четкое умозаключение. И все же я смутно чувствовал, что детям чего-то не хватает, что именно от этого недостатка в них так мало жизни».
Когда я преподавал в университете, у меня был студент — сын нищего. Я узнал об этом обстоятельстве случайно. Этот нищий постоянно стоял у вокзала, а я часто ездил на поездах. Я уже привык, проходя мимо него к поезду и обратно, протяги вать ему рупию. Он был очень рад, потому что больше никто не давал ему целую рупию. Я ездил на поезде раз восемь иди десять в месяц, поэтому обеспечил ему неплохой заработок. Мы подружились.
Но однажды я пришел на вокзал, но не увидел этого человека. Поезд опаздывал, поэтому я стал прогуливаться в поисках нищего. Я чувствовал, что должен отдать ему рупию, иначе я все равно как предам его. Вдруг он где-нибудь неподалеку, а я сбежал с его рупией. Я попытался отыскать его. Я нашел его на складе, он разгова ривал с моим студентом. Увидев меня, они остолбенели. Я удивился.
«Куда вы подевались? — спросил я. — Я уже давно ищу вас. Мой поезд опаздыва ет, а вы не оказались на своем привычном месте. Возьмите от меня рупию и облег чите мою совесть, ведь я зря беспокоюсь. Всегда помните о том, что в этот час вам следует быть там, где вы обычно стоите. О чем вы толкуете с моим студентом?»
«Теперь я не смогу скрыть от вас, что это мой сын, — ответил он. — Я наставляю его. Только никому не говорите, пожалуйста, что он мой сын. Он пользуется ува жением, и люди думают, что он из богатой семьи». А этот человек в самом деле содержал своего сына как богача. Этот человек хорошо зарабатывал. В Индии ни щие зарабатывают больше профессоров.
«Я никому ничего не расскажу, — согласился я. — Не нужно никому ничего рас сказывать, ведь вы не делаете ничего дурного».
«Я живу только для своего сына, — сказал нищий. — В нем вся моя надежда. Он достигнет того, чего не смог в жизни достичь я. Может быть, я и не доживу до его успеха, когда он будет жить в своем доме, у него будет жена и дети, машина, высо кая зарплата или свое торговое дело. Возможно, я не дотяну до этих славных день ков, но я молю Бога немного продлить мою жизнь. Я просто хочу видеть его. И я никогда не подойду к его дому, не потревожу его жизнь. Никто никогда не узнает о том, что он сын нищего. Его мать умерла, когда-то и она просила милостыню, мы так и не сочетались законным браком. Мы очень постарались, чтобы он попал в закрытое учебное заведение. Я встречаюсь с ним тайно. Он изредка приходит сюда повидаться со мной. На этот склад никто никогда не приходит. Я приму все удары судьбы, но одна лишь надежда способна наделить меня силами для того, чтобы преодолеть страдания, унижения, оскорбления. Мой сын учится на последнем кур се. Возможно, в следующем году он получит хорошую работу. Всего лишь через несколько лет у него будет свой дом, которого никогда не было у меня. В отличие от меня, у него будет законная жена. У него родятся дети. У меня есть сын, но я все равно не могу назваться его отцом, потому что не был женат на его матери».
«Вы никогда не помышляли о самоубийстве?» — поинтересовался я.
«О самоубийстве? — недоумевал он. — Вы шутите. Я думаю только о жизни, как бы еще немного продлить свои дни».
Через него я познакомился со многими нищими. Стоило мне остаться с кем-нибудь из них наедине, как я спрашивал его: «Вы хотели когда-нибудь убить се бя?» Все нищие неизменно удивлялись. «Зачем вы задаете мне этот вопрос? — хму рились они. — С какой стати мне думать о самоубийстве? Я хочу жить. Я еще даже не начал жить».
Один нищий сказал мне: «Я положил деньги в банк в надежде на то, что однажды перестану просить милостыню и начну жить в покое. Иногда я буду давать мило стыню какому-нибудь нищему. Люди часто оскорбляют меня. Даже бросая мне монеты, они оскорбляют меня. Они дают мне деньги без сострадания и любви. Люди просто откупаются от меня, чтобы я не докучал им. Нам, нищим, известен этот прием. Мы пристаем к людям, потому что все равно никто ничего не даст нам из сострадания. Они покупают себе покой. Поэтому мы никогда не просим мило стыню у человека, который один идет по дороге, потому что он просто пошлет нас подальше. Мы находим группу людей, среди которых выбираем самого авторитет ного. Он не может отказать нам, потому что тогда уронит свое достоинство, все считают его добрым и сострадательным. Он должен выказать свою доброту. Мы видим в его глазах, что он кипит от гнева, чтобы мы подловили его, но нам-то все равно».
Нищенство это бизнес, в котором много конкурентов. Вы не знаете, какому ни щему принадлежите. Когда я узнал об этом, то очень удивился. Я постоянно ездил по стране и часто бывал на вокзале. Один старый нищий привык получать от меня деньги и уже принимал это за нечто само собой разумеющееся. Всякий раз, когда я шел на поезд или возвращался в город, он получал от меня одну рупию.
Поначалу он проявлял благодарность. Когда я первый раз протянул ему рупию, он глазам своим не поверил, потому что индийцы не дают нищим такие большие суммы, но постепенно он привык. На первый план вышла уже привычка, а не бла годарность. Я видел в его глазах, что если я не дам ему рупию, он рассердится, ведь я все равно как отнял у него деньги.
Я ни разу не разочаровал его, но однажды, к моему удивлению, старик исчез. На его месте сидел юноша. «Не забудьте дать мне рупию», — сказал он.
«Откуда ты знаешь о рупии?» — спросил я.
«Я женился на дочери того нищего», — ответил он.
Я все еще недоумевал. «Ты мог жениться на ком угодно, — сказал я. — Но где же старик?»
Он объяснил: «В качестве приданого он отдал мне это место на вокзале, он также назвал мне имена всех людей, от которых он получает доход. Среди них первым было ваше имя. Вы каждый раз давали ему одну рупию, когда приходили на поезд и когда возвращались в наш город».
«Я не знал, что у нищих есть свои личные ареалы», — признался я. У них в самом деле есть свои территории. Нищий действительно может передать свою террито рию зятю. «Я вас понял. Где старик?» — повторил я свой вопрос.
«Он нашел новое место около больницы, — объяснил парень. — Прежний нищий, который там сидел, умер. Он только кажется старым, но на самом деле он очень сильный. Никто не хочет помериться с ним силой». Нищие тоже постоянно дерут ся за своих клиентов.
Однажды в Индии я приехал из Индоре в Кхандву. Это большая узловая станция, мне пришлось просидеть там час. Я сидел один в купе с кондиционером. В окно постучал нищий, и я поманил его рукой.
Он вошел и сказал: «У меня умерла мать, и мне не хватает денег, чтобы похоро нить ее».
Я дал ему одну рупию. В те времена этих денег было достаточно для того, чтобы купить дрова и сжечь труп. Он удивился. Я знал, что передо мной стоит профес сиональный нищий, потому что часто проезжал Кхандву, и у этого человека всякий раз умирала мать. Я мог бы сказать ему: «У тебя замечательная мать. Она Иисус Христос?» Но я ни разу не сказал ничего подобного.
В тот день он решил, что встретил безумца, снова пришел ко мне в купе и сказал: «Мой отец умер!»
«Отлично! — ответил я. — Возьмите еще одну рупию».
У него глаза на лоб полезли... Пять минут назад он сказал, что у него умерла мать, а теперь внезапно и отец отправился на небеса. Мой поступок придал ему мужество явиться ко мне еще через пять минут.
«У вас умерла жена?» — осведомился я.
«Откуда вы знаете? — вздохнул он. — Так оно и есть».
«Вот вам еще рупия, — протянул я ему деньги. — Сколько у вас родственников? Вы зря мучаете меня. Ваши родственники будут без конца умирать, и вы будете приходить ко мне. Скажите мне сразу, сколько у вас родственников, как будто у вас все уже умерли. Сколько у вас родственников?»
Бедняга мог считать не дальше десяти. «Возьмите десять рупий, — протянул я ему деньги, — и исчезните из моей жизни».
«Прежде чем я приму у вас деньги, а я уже взял у вас три рупии, мне хотелось бы узнать, верите ли вы мне, — сказал он. — У меня стремительно умерли мать, отец, жена, а теперь вы даете мне авансом деньги на похороны всех моих родственни ков». Он уже жалел о том, что так нагло лгал мне. «Таково мое ремесло, и все же я не стану обманывать вас», — решил он. — Вы верите мне?»
«Вы не сделали ничего дурного, — ответил я. — У меня есть деньги, а вы бедны. Вам подойдет любой предлог. Неужели вы полагаете, что я глубоко заинтересовал ся вашими родственниками? Ваша мать очень часто умирала и прежде. Я много раз оказывался на этой станции, и вы всякий раз приходили ко мне просить деньги на похороны матери. У вас так много матерей?»
«Объясните мне один момент, — взмолился он. — Иначе я буду всегда носить в своем сердце рану. Почему вы доверяли мне?»
«Я думал, что вы просто забываете, что уже просили у меня деньги из-за кончины разных родственников, — сказал я. — Может быть, вы полагали, что просите разных людей». Этот нищий приходил в разной одежде, однажды он пришел в шляпе, в другой раз с корзиной, в третий раз в пальто, чтобы никто не узнал в нем прежнего человека.
«Наверно, вы не узнавали во мне прежнего пассажира, — рассуждал я. — Я до сих пор доверяю вам. Мое доверие не имеет никакого отношения к вашему поведению.
Я доверяю вам, потому что не могу доверять. Я не способен на недоверие, и вы тут не при чем».
Он возвратил мне тринадцать рупий. Я попытался отказаться, но он настоял: «Нет, я не возьму у вас деньги, потому что понимаю, что вы разгадали мои уловки, и все же доверяли мне. Впервые в жизни я встретил человека, который уважает во мне человеческое достоинство. Я больше не стану просить милостыню. Вы преоб разили меня».
«Вы говорите, что не могли сдержать слезы, потому что я сказал, что доверяю вам, и вы почувствовали себя недостойным, — сказал я. — Ощущение своей недостойности это великий шаг. В вас произошел квантовый скачок. Эти слезы полно стью смоют с вас недостойность. Но что касается меня, то мне все равно, достойны вы или нет. Я доверяю вам».
Я побывал во многих тюрьмах.
Я преподавал в Мадхья Прадеше, в то время старый Мангалдас Пакваса был гу бернатором этого штата. Он очень заинтересовался мной, хотя я постоянно гово рил ему: «Дядя, я не верю в Бога». Его все называли дядей. «Не важно, веришь ты в него или нет. Когда попадешь к Богу, попроси его быть милостивым ко мне, пото му что я старый грешник. Ты же знаешь, что в политике я натворил много недоб рого. А скоро я умру».
«Но вы умрете первым, дядя, — удивлялся я. — Разве вы не понимаете, что вы го раздо старше меня? Именно вы сможете помочь мне, я уйду из жизни позже вас».
«Но мне кажется, что я ни за что не попаду в рай, — признался он. — На небеса не возьмут премьер-министров и президентов. Все мы отправимся в ад!»
Он был простым и добрым человеком. Благодаря моей дружбе с губернатором мне открывались многие измерения. «Дайте мне бумагу, разрешающую посещать тюрьмы», — попросил я его.
«Нет ничего проще», — ответил он. Самая большая тюрьма, центральная тюрьма штата, располагалась в самом Джабалпуре. Я посещал ее почти каждое воскресе нье. Пока Мангалдас Пакваса был губернатором, я часто посещал их. Я понял, что во всех тюрьмах царит единый дух. Я бывал и в маленьких тюрьмах, там было то же самое. В тюрьме можно было почувствовать, что не преступления приводят ту да людей, просто они попались. Если вы умеете ловко обделывать грязные делиш ки... Вопрос не в добродетельности, а в умении придать подлости вид благородст ва. И каждый заключенный учится этому искусству в тюрьме. Когда я разговари вал с заключенными, они говорили мне о своем горячем желании выйти на свобо ду.
«Ради чего?» — спрашивал я.
«Вы наш друг, и мы ничего не хотим скрывать от вас, — отвечали они. — Мы хо тим как можно скорее вырваться отсюда, потому что научились здесь большому искусству, которое нам не терпится испытать на практике. Пока что это просто теоретические познания, для практики нам нужно жить в обществе».
Когда я учился в университете, у нас один студент совершил убийство, и его по садили в тюрьму. Спустя много лет, когда я уже сам преподавал в университете, губернатор штата, мой приятель, попросил меня каждое воскресенье ездить в цен тральную тюрьму штата и разговаривать с заключенными, чтобы помочь им меди тировать. Там я и встретил того студента, который кого-то убил. Он пытался скрыться в толпе других заключенных, но я выудил его из скопления людей.
Начальник попытался остановить меня. «Это опасные люди, — предупредил он. — Вам не следует приближаться к ним».
«Может быть, для вас они и опасны, — ответил я. — Но только не для меня. Я ни кому не причинил никакого вреда». Я схватил студента за рукав и сказал: «Зачем ты убегаешь? Я приехал специально для тебя. Когда губернатор попросил меня приезжать в эту тюрьму, я подумал лишь о том, что смогу еще раз увидеть тебя».
«Мне было стыдно, — вздохнул он. — Я предал нашу дружбу. Я не сожалею о том, что убил того негодяя, он заслужил такую участь. Но мне стыдно, что я предал на шу дружбу».
«Ерунда, — ответил я. — Ты никого не предал. Я люблю тебя так же, как и прежде, даже еще больше, потому что ты прошел суровое испытание».
Я посещал ту тюрьму каждое воскресенье, и через шесть или семь недель началь ник сказал мне: «В том, человеке, которого вы посещаете прежде, чем говорить с другими, произошла странная перемена. Раньше он был здесь самым опасным че ловеком. От постоянно бузил, ссорился и дрался с другими заключенными. Но с тех пор как вы стали приходить к нам, он изменился. Он медитирует. Другие за ключенные медитируют, лишь когда вы приходите, по воскресеньям, а он предает ся медитации каждый день».
Через год этот человек совершенно преобразился. Начальник тюрьмы рекомен довал его к досрочному освобождению, а ведь его приговорили к пожизненному заключению.
«Я рекомендовал вашего знакомого к досрочному освобождению, — сказал мне начальник. — Если вы замолвите на него слово у губернатора, то очень поможете ему. В ином случае никто никогда не поверит в то, что можно отпустить на свобо ду человека, которого приговорили к пожизненному заключению. Он уже отсидел шесть или семь лет, но это же пустяк».
Я сказал губернатору о том, что мой друг сидит в тюрьме, и поведал ему все ис торию. «Начальник тюрьмы хочет, чтобы его отпустили, — акцентировал я. — Мне бы очень хотелось, чтобы этого человека отпустили, потому что тогда другие за ключенные обретут надежду и вдохновение. Вам он понравится. Весь год он меди тировал. Он делал это в каждую свободную минуту».
Моего друга отпустили, и я спросил его: «Какие переживания были у тебя во вре мя медитации?»
«Теперь мне кажется, что я убил того человека не зря, иначе я не смог бы так сблизится с тобой, — поделился он. — Во время я обретал гармонию с тобой, слы шал биение твоего сердца. Удивительно, но медитации преобразили всю мою энергию. Насилие превратилось в любовь, а гнев стал состраданием. Мне даже не было дела до того, что всю жизнь мне придется провести в тюрьме. Вообще-то, я наслаждался отсутствием беспокойства и ответственности. Мне нужно было всю жизнь только работать и медитировать. Я читал твои книги, медитировал и посте пенно вокруг меня сформировалась группа созерцателей. Мы читали вместе, обсу ждали разные темы. А за воротами тюрьмы мне несколько не по себе, потому что за один год тюрьма стала для меня почти храмом. А здесь я вижу лишь отврати тельную мирскую суету, которую когда-то оставил позади».
Любовь обладает химической способностью преображать энергию людей. Она меняет человека, которого вы любите, причем мгновенно.
Разве у бедного человека могут быть моральные устои? Жизнь сдавливает его со всех сторон и душит его, поэтому он вынужден распрощаться с мечтой о благо родном характере. И тем не менее, политики неустанно галдят о том, что бедность не удастся уничтожить до тех пор, пока не устранят коррупцию.
Но это все равно что ставить телегу впереди лошади. Поэтому я предлагаю пере стать разглагольствовать о нравственности и ее отсутствии в настоящее время и направить все свои силы на искоренение бедности. Когда бедности больше не бу дет, коррупция исчезнет сама собой. Сначала нужно победить бедность. Она не исчезнет от воспитания, характера, потому что уже только от бедности никакая мо раль не устоит. Но если устранить бедность и нищету, тогда в народе повысится моральный уровень.
Недавно ко мне пришел судья. Между прочим, он сказал мне, что он не берет взятки. Я спросил его, до какой суммы он не берет. Судья остолбенел и пробормо тал, что он не понимает меня. Я пояснил: «Вы возьмете взятку, если я дам вам пять рупий?»
«О чем вы говорите? — поморщился он. — Никогда!»
«А если я дам вам пятьдесят рупий?» — поинтересовался я.
Судья снова решительно отказался. «А если я предложу вам пятьсот рупий?» — продолжил я.
Он снова отказался, но на этот раз мягче и не очень убедительно. Когда же я под нял сумму до пяти тысяч рупий, судья спросил, для чего я веду все эти расспросы, он уже не ответил отказом. А когда я поднял сумму до пятисот тысяч рупий, он сказал, что подумает о нашем разговоре.
Что означает слабый характер? У вас сильный характер, если отказываетесь от взятки в пять рупий. Но если вы принимаете взятку пятьсот тысяч рупий, то вас можно назвать абсолютно бесхарактерным? Нет, у каждого человека есть свой личный предел.
Я знаю профессиональных свидетелей. Я жил в городе, в котором располагался высший суд штата. Сначала я решил, что один такой человек был работником суда. «Кем вы работаете? — спросил я его. — Я часто вижу вас у суда».
«Ничем, — ответил он. — Я профессиональный свидетель».
«Я вас не совсем понял» — ответил я.
«Вы не знаете профессиональных свидетелей? — удивился он. — Я даю свидетель ские показания. У здания суда я нахожу клиента, которому нужен свидетель. Он совершил преступление, а я даю ему алиби».
«Но вы, по всей видимости, даете клятву...», — начал было я.
Тут он расхохотался и сказал: «Я уже так много раз клялся, что для меня обессмысли лись все клятвы мира. Даже судьи знают меня, не говоря уже о преступниках и их адвокатах. Когда адвокаты понимают, что им будет трудно уберечь своего клиента от тюрьмы, они прибегают к моей помощи. Я свидетельствую о чем угодно. За де сять лет я стал профессионалом и зарабатываю больше адвокатов».
Нет смысла клясться. Кому нужна какая-то книга, если вам доступны научные инструменты, которые дают абсолютно точные данные? Можно изобрести и более сложные механизмы. Человека можно загипнотизировать, и тогда он уже не смо жет лгать. Ему придется сказать правду.
Я гостил в Калькутте в доме главного судьи высшего суда. Его жена сказала мне: «Мой муж слушает только вас. Скажите ему, что хотя бы дома он не должен вести себя как главный судья высшего суда. Даже в постели он ведет себя соответствен но своей должности. Стоит ему войти в дом, и дети перестают играть. Все домо чадцы делают вид, будто занимаются серьезными делами. А как только он уходит из дома, нам кажется, что с наших плеч спал тяжкий груз, все радуются и веселят ся. Это очень плохо, так не следует вести себя. Но он умеет только приказывать и требовать послушания».
В тот же вечер я сказал главному судье: «Вы забыли о том, что вы тоже человек, что вы можете любить женщину. Главный судья не имеет никакого отношения к женщинам. Главный судья не принимает в расчет какую-то любовь. Вы забыли о том, что у вас есть дети. Главный судья никак не сочетается с детьми. Судейство это всего лишь ваше ремесло. Но вы забыли о себе. Когда вы приходите из суда, вы должны оставить все свои дела там. Приходите домой как человек. Наверно, вы не знаете, что вся ваша семья страдает. Они радуются, когда вас нет дома. А когда вы возвращаетесь, они дрожат от страха. Вас такое поведение не красит».
«Но я никогда не думал об этом, — смутился он. — Никто не сделал мне даже на мека. Возможно, вы правы».
Он сразу же пошел к семье и извинился перед женой, детьми и слугами. «С зав трашнего дня я буду просто человеком. Дом это не часть высшего суда, я просто заигрался. Я стал так жестко отождествлять себя со своей профессией, что потерял в ней самого себя. Я измучил вас всех, а вместе вами и самого себя. Я думал, поче му мои дети не любят меня, почему жена холодна со мной, почему у всех слуг за травленный вид. Я никак не мог понять, почему моя семья молчит, почему слуги, которые прежде в минуты отдыха играли в карты, вдруг вскакивали и непрерывно где-то хлопотали. Теперь я понимаю, что все это было из-за меня».
Потом я еще дважды гостил в этой семье и видел, что атмосфера там радикально изменилась.
Однажды я жил в одном городе. Начальник полиции был моим приятелем. Мы дружили, когда еще были студентами. Он часто приезжал ко мне и говорил: «Я так несчастен. Помоги мне поднять мой дух». А я отвечал: «Ты говоришь, что хочешь поднять свой дух, но я не вижу в тебе такого желания. Прежде всего, почему ты решил работать в полиции? Наверно, раз ты несчастлив, то хочешь, чтобы и другие были несчастными».
Однажды я попросил трех своих учеников идти по городу, танцуя и проявляя счастье. «А зачем это?» — поинтересовались они. «Просто сделайте так, как я про шу», — ответил я.
Через час их, конечно же, арестовали полицейские. Я позвонил начальнику поли ции и спросил: «Почему арестовали моих людей?»
«По-видимому, твои ученики сошли с ума», — ответил он.
«Они сделали что-то дурное? Побили кого-нибудь?» — спросил я.
«Нет, — ответил мой приятель. — Они никому не причинили вреда».
«Тогда почему они сидят в камере?» — спросил я.
«Они танцевали на улицах и смеялись», — ответил он.
«Но ты же сам сказал, что они никому не причинили вреда, — напомнил я ему. — С какой стати полицейским мешать им радоваться? Они ни на кого не нападали, не врывались на частную территорию. Они просто танцевали. Невинные люди смеют ся!»
«Ты прав, — помялся он. — И все-таки они опасные».
«Почему? — воскликнул я. — Разве счастье опасно? Разве восторг вреден?»
Он понял меня и сразу же отпустил моих людей. Он прибежал ко мне и сказал: «Ты прав. Я не разрешаю себе быть счастливым, поэтому не могу позволить быть счастливыми и другим людям».
Таковы политики, начальники полиции, судьи, присяжные, всевозможные вожди, так называемые святые, проповедники, священники. Они получают дивиденды с вашего несчастья. Эти люди зависят от уровня вашего несчастья. Чем вы несчаст нее, тем больше их радость.
Только несчастный человек пойдет в храм молиться. Разве пойдет в храм счаст ливый человек? Ради чего? Счастливому человеку так хорошо, что он ощущает Бога повсюду! Такова суть счастья. Счастливый человек так восторженно любит существование, что видит Бога повсюду, куда бы ни взглянул. Весь мир есть его храм. Где бы он ни поклонился, он видит лишь стопы Бога.
Однажды меня привели в полицейский участок. Дело в том, что я жил за чертой города, на мусульманском кладбище. Люди часто приходили туда медитировать. Мусульмане часто подходили ко мне и говорили: «Вы ведете себя нехорошо. Ваши ученики докучают нашим спящим родственникам».
«А как они могут докучать вашим родственникам?» — удивлялся я.
«Они постоянно кричат "ху! ху! ху!", — отвечали мусульмане. — Даже мертвец хо чет вылезти из могилы, чтобы посмотреть на них».
«Мы ничего не можем поделать, — отвечал я. — Это просто последняя часть изре чения "Алла-ху". Это же мусульманская мантра!»
«Вы очень находчивый, — говорили они. — Но мы никогда не слышали никакого "Алла-ху". Мы знаем слово "Аллах", но причем здесь какое-то "ху"?»
«Занимайтесь своими делами, — отвечал я. — Если ваши привидения вылезут из могил, проблемы будут у нас, а не у вас. Не бойтесь, мы развлечем их».
«С вами трудно спорить, — вздыхали мусульмане. — Мы пожалуемся на вас в по лицию».
«А это уже ваше дело, — соглашался я. — Вы в праве жаловаться на меня кому угодно».
Даже судья сказал: «Это не преступление. Нигде не написано, что слово "ху" ру гательное. Не впутывайте меня в дела этого человека, я слишком хорошо знаю его».
Но мусульмане настояли на расследовании. «Если вы не станете рассматривать нашу жалобу, тогда в городе начнутся столкновения между индуистами и мусуль манами», — пригрозили они.
«Но он не индуист, — напомнил им судья. — Причем здесь индуисты?»
«А нам все равно, — ответили мусульмане. — Если кто-нибудь будет кричать на нашем кладбище это дурацкое "ху", индуисты получат взбучку! И не говорите нам тогда, что мы преступаем закон».
Судья вызвал меня в суд. Я пришел туда с сотней своих учеников. Сначала мы кричали «ху!» в здании суда. Судья крепко струхнул и взмолился: «Подождите! Я не могу сказать, что вы оскорбляете суд, потому что такого прецедента еще не бы ло. Вы правы, но я боюсь! Наверно, мусульмане правы. От такого крика даже мертвые разбегутся с кладбища. Они нормально ведут себя, защищая своих мерт вецов, ведь иначе их почившие родственники решат, что настал Судный День. Вы можете медитировать в другом месте». Дело в том, что недалеко от города было озеро и горы.
«Перейдите в другое место, — попросил судья. — Вас никто не привлечет к ответу. Но зачем зря провоцировать беспорядки?»
Повсюду в Индии на меня заводили дела только потому, что я якобы оскорблял чьи-то религиозные чувства. Зачем развивать в себе религиозные чувства, которые так легко задеть? Это никакая не религия, а просто утешение, безопасность. А если я высказал нечто, лишающее людей утешения и безопасности, тогда их религиоз ные чувства вдруг оскорбляются.
Складывается впечатление, будто я снял повязку, скрывающую их рану. Я не на носил эту рану, а просто указал им на нее. Люди должны благодарить меня, а не ругать, потому что если открыть рану солнечным лучам, свежему воздуху, она сможет затянуться. Людям не хватает осознания того факта, что они живут в атмо сфере выдуманной безопасности.
Всю жизнь я отвергаю в судах обвинения в оскорблении религиозных чувств лю дей. Я постоянно говорю судьям: «Если я оскорбляю религиозные чувства людей только своей подлинностью, то неужели, по вашему мнению, меня можно наказать за это? Эти люди нуждаются в услугах психотерапевта. Если у них такие хлипкие религиозные чувства, значит это просто верования. Они не знают религию. Если истина обижает людей, то что посоветовать им? Неужели мне следует начать лгать?»
Судьи лишь пожимали плечами — что тут поделаешь? Не могли же они приказать мне лгать.
Так я закрыл сотни дел, возбужденных против меня. Но общество постоянно воз награждает человека, который утешает вас. И не важно, что он утешает вас врань ем.
Когда я впервые предстал перед судьей, то отказался присягать. Судья был по трясен. «Почему вы отказываетесь?» — спросил он.
«У моего решения несколько причин, — ответил я. — Прежде всего, на какую кни гу я, по вашему мнению, должен положить руку? На Библию? Даже современники Иисуса не верили ему и распяли его. Иисуса считали самым опасным преступни ком в современном им мире. И вы хотите, чтобы я положил руку на эту книгу?»
«Вовсе нет, — сказал судья. — Вы можете положить руку на Бхагавадгиту».
«Это еще хуже, — ответил я. — Кришна украл шестнадцать тысяч замужних жен. Он не держал слово. Кришна нарушал свои обещания, противоречил себе, и вы хотите, чтобы я положил руку на эту книгу?»
«Ладно, книг не будет, — решил судья. — Просто скажите, что вы будете говорить правду, и только правду».
«Вы не понимаете самую простую логику, — сказал я. — Если я лживый человек, то разве меня затруднить клятва говорить правду? Я все равно смогу солгать. Либо вы принимаете меня как искреннего человека... Но не просите меня давать какие-то обеты».
Мы сами создали этот мир. Здесь под именем правосудия творятся беззакония, здесь под именем правды выдумываются и внушаются всякие глупости.
Один человек сказал мне: «Как было бы замечательно, если бы мы смогли преоб разить мир!»
Я ответил ему: «Это было бы очень мило, но где же этот мир? Я ищу мир, но не могу найти его. Я ищу мир, но вижу только собственное отражение. Оставьте мир в покое. Давайте лучше сами преобразимся. Когда мы сделаем это, мир тоже пре образится. Что еще представляет собой мир, если не глубокую внутреннюю связь и понимание того, что все мы частицы мира, что все мы взаимосвязаны?»
Однажды я сидел на берегу реки, и какой-то человек начал тонуть. Он кричал, просил спасти его. Но не успел я добежать до берега, как спасать его бросился дру гой человек. Я не стал прыгать в воду, в том не было никакой нужды. Но тут и спа сатель начал тонуть. Мне пришлось спасать обоих!
«Зачем вы прыгнули в воду, если не умеете плавать?» — спросил я второго.
«А я забыл, что не умею плавать! — воскликнул он. — Когда я услышал мольбу о помощи, то забыл, что не умею плавать, и просто бросился в реку. Это был чистый инстинкт».
Так утопающему не поможешь! «Если бы я не оказался поблизости, вы бы оба утонули, — сказал я. — Первый утопающий вполне мог доплыть до берега и без вас... Если вы не умеете плавать, тогда вы оба ухватили бы друг за друга. Скорее всего, вы бы оба утонули. И вы доставили мне неприятности. Сначала мне при шлось спасать вас, потому что вы были ближе к берегу, а первому утопающему пришлось еще ждать».
Но в жизни такие вещи случаются постоянно. Вы помогаете другим, не понимая, что сами нуждаетесь в помощи. Будьте альтруистами только тогда, когда сами раз беретесь с самим собой.
Попытайтесь понять, что вы помогаете, когда не горит ваш собственный свет. Ваше внутреннее бытие погружено во тьму, а вы принимаетесь помогать другим. Вы сами страдаете, но становитесь слугой народа. Вы не пережили внутренний мятеж, но становитесь революционером. Это глупо, но такая идея возникает в умах всех людей. Вам кажется, что помогать другим очень просто. На самом деле, люди, которым действительно нужно измениться, всегда пытаются изменить других. Они занимаются такими вещами, чтобы забыться.
Именно это я наблюдаю в мире. Я видел очень много общественных работников, сарводаи, но ни разу не видел внутреннего света, чтобы помогать кому-то. Но лю ди изо всех сил пытаются помогать друг другу. Они жадно стремятся преобразить общество, умонастроение людей, но они совсем забыли о том, что не преобрази лись сами. И все же у них появляется какое-то занятие.
Однажды я жил вместе со старым революционером и общественным работником. «Вы без остатка поглощены своей работой, — заметил я. — Вы когда-нибудь заду мывались о том, что вы будете делать завтра, если сегодня сбудется все, о чем вы мечтали? Вы думали об этом?»
Он натужно засмеялся, а потом взгрустнул. «Если мои мечты сбудутся, тогда я растеряюсь, — сказал он. — Если мир станет точно таким, каким хочу его сделать я, тогда я от растерянности могу даже наложить на себя руки».
Эти люди занимают себя делами, они уходят с головой в заботы. Они сами вы брали себе эту одержимость, хотя их планы так и не осуществятся. Вы можете сколь угодно долго изменять других, жизнь за жизнью. Кто вы? Вы проявляете все то же эго, когда думаете, будто люди жестко обращаются друг с другом. Если дру гие жесткие, значит вы, по вашему мнению, мягкие. Нет, это не так. Вы все так же честолюбивы. Вы помогаете людям стать мягкими, более добрыми, сострадатель ными, а сами...
Хорошо уясните себе, что общественный работник, революционер, требует не возможного, но так он находит себе занятие. Когда вы занимаетесь чужими труд ностями, то склонны забывать о собственных тяготах. Сначала разрешите свои трудности, это главное предварительное условие.
Люди полагают, что добродетельный, религиозный человек служит бедным. За тем случается обратное: вы начинаете служить бедным и полагаете, что стали доб родетельным, хотя это необязательно так. Вы можете служить бедным всю жизнь, но у вас так и не случится проблеск Бога.
Я видел много слуг народа. В Индии много таких людей, потому что эта страна бедна. Но все эти слуги народа в действительности политики. Они служат людям, но у них есть к тому личные побуждения. Я видел в Индии много христианских миссионеров, но у них есть свои тайные соображения. Иначе и быть не может, по тому что в их сердцах нет молитвы, они ни разу не созерцали. Они установили связь с Иисусом. Их научили ремеслу миссионера. Они только и думают, как бы обратить бедных индийцев в христианство. Они строят больницы, раздают еду и лекарства, открывают школы. Они занимаются широкой благотворительностью, но все это лишь для того, чтобы обратить людей в христианство. По сути, они все равно как раздают взятки.
Вы удивитесь, узнав о том, что в Индии ни один богатый человек не стал хри стианином. Только подавленные, угнетенные и безграмотные слои населения об ращаются в христианство. Почему? Неужели миссионеры не могут раскрыть глаза на Иисуса и другим людям? Не могут, потому что весь подход христианских мис сионеров состоит в подкупе. Можно подкупить бедняка. Вы можете сказать ему, что его дети получат хорошее образование, если станут христианами. Разумеется, они все понимают. Я не говорю, что не стоит становиться христианином, я не про тив этого. Такой шаг — личное дело каждого. Становитесь христианами, ведь тогда вы хотя бы получите медицинское обслуживание и еду. Индуистам вообще нет дела до вашего тела, становитесь христианами. Но в этом действии нет ничего об щего с религией.
Однажды ко мне пришел один человек с женой. Он славился своим милосердием. «Наверно, вы еще не знаете моего мужа, — сказала она. — Он очень щедрый. Мой муж потратил на благотворительность сто тысяч рупий».
Он тотчас же остановил ее жестом и добавил: «Не сто тысяч, а сто десять тысяч рупий».
Это не милосердие, а расчет. Просто таково его ремесло, он учитывает каждый грош. Если бы он встретил Бога, то схватил бы его за горло и зарычал: «Я дал тебе сто десять тысяч рупий, а что ты дашь мне взамен?» Он давал деньги потому, что в священных писаниях написано, что если вы отдадите что-то, то вам это возвратит ся в миллион раз больше. Кто же упустит такую сделку? В миллион раз больше! Вы когда-нибудь слышали о таком банковском проценте? Разве где-нибудь еще можно наварить такие лихие деньги? Даже азартные игроки кажутся мелюзгой при осознании такой перспективы! Никакая игра не принесет вам такие барыши. Вы срываете крупный куш. Посчитайте-ка, сколько вы получите, если дадите сто де сять тысяч рупий. Это же просто проявление алчности.
Этот человек все еще учитывал свои сто десять тысяч рупий, он не вывел их из своего баланса. Раньше деньги лежали в сейфе, а теперь вместо сейфа записи о том, какие суммы он пожертвовал. Но грезы не развеялись.
Чем бы вы ни занимались, делайте это с любовью, а не из чувства долга.
Я читал лекции во многих клубах. В одном фешенебельном клубе на стене висел плакат с надписью: «Мы служим». Я пришел к ним говорить не о служении, но заметил: «Я успел забыть о том, для чего явился к вам. Я стану говорить об этом плакате с золотыми буквами. Если вы осознаете свое служение, значит это никакое не служение, а коварный способ порабощения другого человека. По моему мне нию, долг это непристойное, неприличное слово».
Никогда ничего не делайте их чувства долга, потому что в таком случае вы при нуждаете себя к чему-то, исполняете обязанность, возложенную на вас другой сто роной, поступаете так, как вам велит общество. Поступайте только из любви. Тогда уже сам ваш поступок прекрасен, он есть благословение.
Раджниш увольняется из университета
В июне 1966 года выходит в свет выпуск ежеквартального индуистского жур нала «Джиоти Сикха» («Пробуждение Жизни»), издаваемый в Бомбее Дживаном Джагрути Кендрой, он выступает также и главным официальным издателем книг Раджниша.
1 августа 1966 года Раджниш увольняется из университета.
В тот день, когда я оставил должность университетского профессора, я сжег все свои дипломы. Со мной жил приятель. «Что ты делаешь! — ужаснулся он, поняв мое намерение. — Я не одобряю твое увольнение, а уничтожение дипломов это и вовсе безрассудный поступок. Когда-нибудь они могут понадобиться тебе, сохрани их. Что дурного в бумагах? У тебя такая большая библиотека, они не займут много места на полках, все они поместятся в маленькой папке. Если тебе не нужны ди пломы, отдай их мне, я буду хранить их. Когда-нибудь они могут тебе понадобить ся».
«Я покончил со всеми этими глупостями, — сказал я. — Я хочу сжечь все мосты. Эти дипломы никогда не понадобятся мне, потому что я никогда не оглядываюсь и не возвращаюсь. Я покончил с университетами, так как наелся этой ерунды».
Я не стал считаться с корыстными интересами, поэтому мне пришлось уволиться. Я собирался учить людей не каким-то устоявшимся знаниям. По сути, я собирался заняться прямо противоположным. К заместителю ректора поступило так много жалоб на меня, что он в конце концов набрался мужества и вызвал меня. Он нико гда не вызывал меня в кабинет, потому что это было равносильно вызову на бой! Наконец, он вызвал меня и сказал: «Посмотрите, весь мой стол завален жалобами на вас».
«Забудьте о них, — ответил я. — Вот мое заявление об увольнении».
«К чему такая спешка? — спохватился он. — Я не говорил, что вы должны уво литься».
«Вы тут не при чем, просто я увольняюсь для того, чтобы заняться тем, чем мне хочется, — пояснил я. — А в ином случае я остался бы в университете, даже если бы все разом навалились на меня и стали выдавливать. Вот мое заявление об увольне нии, я больше никогда не переступлю порог этого здания».
Он не верил своим глазам. Я вышел из его кабинета, а он побежал за мной. Когда я садился в свою машину, он закричал: «Подождите! К чему такая спешка? Поду майте хорошо!»
«Я никогда ничего не обдумываю, — ответил я. — Я поступил правильно. Разуме ется, я знаю людей, которые пишут на меня кляузы. Иначе и быть не может, пото му что я учу не тому, что предписывают мне глупый учебный план, я преподаю нетто совсем иное. Я не поддерживаю философские догмы, а опровергаю их, пото му что считаю весь предмет философии глупым и тщетным занятием. Философия не дала человечеству ни одно законченное решение. Это очень долгое и не нужное путешествие, пустая трата времени. Нам пора полностью отказаться от самого предмета философии. Человек должен быть либо ученым, либо мистиком, и третьего варианта нет. Ученый экспериментирует с объектами, а мистик занимает ся субъективностью. В каком-то смысле они оба ученые, только один увлечен внешним миром, а другой погружен во внутренний мир. А философу нигде нет места, это склад ненужных вещей. Он ни мужчина, ни женщина, он ни здесь, ни там. Философ бессилен, поэтому он не способен внести свой вклад. Поэтому я не могу учить философии. Я буду разрушать все философские системы. Я лишь ждал, когда вы вызовете меня, чтобы тотчас же положить на ваш стол заявление об увольнении».
Мне было очень трудно вырваться из университета, потому что мои друзья, про фессора и все мои родственники принялись отговаривать меня. «Не увольняйся!» — просили они. Даже министр образования позвонил мне и сказал: «Не увольняйтесь. Я знаю, что вы несколько эксцентричный человек, но мы потерпим. Продолжайте преподавать. Не обращайте внимание на жалобы. Кляузы присылают и ко мне, но я оставляю их без внимания. Мы не хотим терять вас».
«Суть не в жалобах, — объяснил я. — Если я что-то заканчиваю, то уже беспово ротно. Никакое давление не возвратит меня».
Я преподавал в университете, но без всякого отпуска путешествовал по всей Ин дии. Дело в том, что отпуск составлял всего лишь двадцать дней в году, а я ездил двадцать дней в месяц.
Заместитель ректора позвонил мне и сказал: «Я не хочу терять вас. Вы визитная карточка нашего университета. Вас никто не заменит. Пожалейте нас. Все люди думают, что вы преподаете у нас, но в газетах они читают, что вы читаете лекции в Мадрасе, Калькутте, Амритсаре, Шринагаре. Я смущаюсь, когда люди приходят ко мне с газетными вырезками и говорят: «Посмотрите, здесь написано, что он в Шринагаре».
Я сразу же написал заявление. «Не надо, — оттолкнул он бумагу. — Я не просил вас писать заявление».
«Вы не просили, но я все делаю в полную силу», — ответил я.
«Я всегда боялся этого, поэтому не заводил разговор, — вздохнул он. — Я прошу вас забрать бумагу».
«Это невозможно, — оставался я непреклонным. — Вам придется принять бумагу. Я закончил всю свою работу в вашем университете. Вы не сможете назвать ни од ного студента, который мог бы пожаловаться на меня. То, что другие люди делают в тридцать дней, я закончил в одну неделю, поэтому общий эффект не снизился. Какая разница, где я нахожусь?» «Я здесь не при чем, — стал оправдываться заместитель ректора. — Заберите свое заявление, иначе преподаватели и студенты убьют меня!»
«Ничего страшного, — успокоил я его. — Вас нужно убить, ведь вам уже семьдесят пять лет».
«Вы чудак», — промямлил заместитель ректора.
Вот уже девять лет я работаю в вашем университете, — напомнил ему я. — Неуже ли вы только сейчас поняли, что я чудак!»
Вечером он пришел ко мне домой и сказал: «Заберите заявление, я еще никому не сказал о нем. Вы обижаете меня своим заявлением».
«Я и не собирался обижать вас, — уверил я его. — В каком-то смысле вы правы, ведь вы не в праве дать мне такой долгий отпуск. Почти целый год я езжу по стра не. Но вы не можете сказать, что я не учу студентов. Я учу их, а также и других индийцев повсюду. Я учу все сутки напролет».
«Я вас отлично понимаю, только заберите заявление», — напирал он.
«Это невозможно, — настаивал я. — Я никогда не возвращаюсь. И я не сержусь на вас. На самом деле, я хотел избавиться от преподавательской работы. Зачем мне тратить время на двадцать человек, когда я могу обучать пятьдесят тысяч? Это пустая трата времени. Вы помогли мне, спасибо вам за это. Вы должны были вы звать меня давным-давно!»
Когда мой отец узнал о моем увольнении, то приехал из деревни в университет ский городок и сказал мне: «Я знаю, что ты не повернешь назад. Я приехал не про сить тебя забрать заявление об увольнении, хотя заместитель ректора написал мне письмо, в котором умолял меня убедить тебя забрать заявление. Я понял, что он совсем не знает тебя, а я знаю. Поэтому я не стану уговаривать тебя. Я приехал только для того, чтобы сказать, что я буду давать тебе деньги, когда они тебе пона добятся, всегда, пока я жив».
«Деньги мне не понадобятся, — ответил я. — Семье я всегда приносил лишь одни неприятности. А у тебя и так есть финансовые затруднения».
«Если ты уже отказался от денег, значит спорить с тобой бесполезно, — вздохнул отец. — Я буду помогать тебе, не спрашивая твое разрешение».
«Это твое дело», — сказал я.
Отец построил для меня замечательный дом со всеми удобствами, которые могли понадобиться мне. Он положил деньги на банковский счет, чтобы мог возвратиться в любой момент. Отец разбил вокруг дома замечательный сад. Он знал, какой сад мне нравится. А я даже не знал о строительстве. Я узнал о доме и саде для меня только после его смерти. Когда он умер, мои братья написали мне: «Отец оставил дом на твое имя. Все мы хотим поселиться в твоем ашраме. Ты должен написать официальную бумагу, чтобы продать дом и закрыть твой банковский счет».
«У меня ничего нет, — ответил я. — И я просил отца не делать ничего такого, но он не спросил меня».
Я дал своей секретарше генеральную доверенность на ведение всех своих финан совых дел. Чиновники моей деревни хорошо знали меня, поэтому не стали мешать мне. Дом продали, а банковский счет закрыли.
В университете, в котором я преподавал почти девять лет, была длинная аллея между двумя университетскими зданиями. В одном корпусе студенты изучали ис кусство, а в другом — науку. А между зданиями росли ряды очень красивых деревь ев. Они отбрасывают густую тень. Летом они обильно покрываются красными цве тами, и людям кажется, будто деревья горят. Этих деревьев сотни, поэтому скла дывается впечатление, будто горит целый лес. Так много цветов распускаются од новременно, что листьев не видно. На виду остаются лишь цветы, чудесные цветы.
Между двумя зданиями было не меньше двадцати деревьев, вдоль которых бежа ла дорожка, соединяющая учебные корпуса. Должно быть, когда-то люди решили затенить эту узкую дорожку пышной растительностью, чтобы люди могли перехо дить из одного здания в другое в тени даже в самое жаркое лето.
Случилось недоразумение. Когда я устроился на работу в университет, все дере вья были живыми. Я выбрал самое красивое дерево и стал парковать под ним ма шину. В аллее больше никто не парковал машины, потому что парковочная пло щадка располагалась на другом конце здания. Мне даже велели переставить маши ну.
«До тех пор пока вы не покажете мне официальное уведомление о том, что под этим деревом нельзя парковать машину, я ничего не сделаю, — ответил я. — Моя машина всегда будет стоять здесь, даже если мне придется уволиться».
Заместитель ректора смекнул, чем грозит обернуться дело и сказал: «Не стоит с ним ссориться. Он может уволиться по этой причине, а в парковке в аллее нет ни какого вреда».
Я ставил машину прямо у его кабинета. Он видел мою машину из окна. Я решил ставить машину там по особой причине. Чаще всего я был вне города без отпуска, поэтому я сказал своему шоферу: «Заместитель ректора приезжает в университет примерно в двенадцать часов. Каждый день в полдвенадцатого вам следует парко вать мою машину под этим самым деревом. Так он будет думать, что я на работе. А как только он уедет, перегоняйте машину к дому».
Это дерево я выбрал из-за кабинета заместителя ректора. Но он не знал об этом, потому что я заявил: «Мне по душе это дерево. Я буду парковать здесь машину, пока преподаю в университете». Заместитель ректора то и дело выглядывал из окна и радовался, что я где-то в университете.
Спустя какое-то время эти деревья заболели и все погибли, кроме того самого де рева, под которым стояла моя машина. Заместитель ректора очень удивился. Ос тальные деревья засохли. Они сбросили все листья и стояли голые. Новые листья так и не появились на них. Однажды я припарковал машину под оставшимся дере вом. Заместитель ректора стал кричать и призывно махать мне рукой. «Я очень удивлен, — признался он. — Зря я мешал вам парковать свою машину. Не только я, но и другие преподаватели полагают, что последнее дерево осталось живым благо даря вашему присутствию. Все без исключения деревья погибли, кроме вашего дерева».
Все люди стали называть это дерево моим, никто не осмеливался парковать ма шину под ним. Считалось, что оно принадлежит мне.
Заместитель ректора сказал: «Мне жаль, что я мешал вам. Если бы вы послушали меня, это дерево погибло бы. А я вижу из окна только это дерево».
Сам я не думал, что дерево выжило благодаря мне. Потом я уволился из универ ситета и спустя два года еще раз приехал туда, чтобы встретиться с заместителем ректора и коллегами. Когда я въехал на территорию университета, то увидел, что и последнее дерево погибло. Тогда я подумал, что заместитель ректора и преподава тели могли быть и правы.
Заместитель ректора напомнил мне... Когда я вошел в его кабинет, он сказал: «Я знал, что так будет. Когда вы положили на мой стол заявление, я выглянул в окно и понял, что дерево погибнет. Через три месяца оно засохло».
Я оставил это дерево молодым, буйно цветущим, с пышными листьями. Возмож но, что-то происходило в естестве дерева. Оно любило меня и доверяло мне. Оно открылось мне для дружбы. Современные ученые утверждают, что деревья более чувствительны, чем люди, что им известны такие эмоции, как страх, любовь, гнев, сострадание. Деревья переживают все эти эмоции гораздо острее, чем люди.
На самом деле, все дело как раз в открытости. Мастер это всего лишь посредник. Относитесь к мастеру как к посреднику, чтобы научиться языку доверия, открыто сти, связь с бытием, и тогда вы поймете, что ваша жизнь с каждым днем становит ся внутренне богаче. Вы найдете в своем бытии благодать, о которой даже не по дозревали.
Я отказался от преподавательской деятельности и стал нищим... хотя я никогда не ходил с чашей для подаяний. Но по сути, я был нищим, только своеобразным бродягой, который не просит милостыню.
Придется подобрать мне название. Мне кажется, в словаре нет термина, который мог бы объяснит мое положение просто потому, что прежде я не представал в та ком качестве. И другие люди не делали этого. У меня ничего не было, но я жил так, как будто мне принадлежала вся вселенная.
На протяжении тридцати пяти лет я не коснулся ни одной банкноты. Деньги это самые грязные в мире вещи. Не то чтобы я был против денег, просто банкноты са ми по себе грязные. Их касаются самые разные люди. У человека может быть рак, туберкулез, СПИД. Кто знает, что делают этими деньгами? Люди могут вытворять с банкнотами что угодно, потому что у них извращенное поведение. «Я больше не притронусь к деньгам», — заявил я и с тех пор держу свое слово.
Вы спрашиваете, как я зарабатываю на жизнь? Я ничего не покупаю. Я разгова риваю с людьми, и если они полагают, что меня следует поддержать, то помогают мне. Если они перестанут помогать мне, тогда я умру. Меня и такая ситуация уст роит. Вы спрашиваете, почему меня устроит такая ситуация? Меня устраивает что угодно. Это довольство не навязано, оно живое. Я удовлетворен в любой ситуации.
Беседы о любви и браке
Однажды ко мне пришел несчастный человек. Он был абсолютно растерян. «Я убью себя», — сказал он.
«Почему вы так решили?» — спросил я.
Он объяснил: «Я доверял жене, а она предала меня. Я всей душой доверял ей, а она влюбилась в другого мужчину. А я узнал об их романе только сегодня! Я на шел несколько любовных писем. Я спросил жену, откуда они, и ей пришлось при знаться в том, что все время после нашей свадьбы встречалась с другим мужчиной. Я точно наложу на себя руки!»
«Вы говорили, что доверяли жене?» — уточнил я.
«Да! — воскликнул он. — А она предала меня».
«А что вы называете доверием? — поинтересовался я. — Наверно, вы неправильно понимаете доверие, ведь даже доверие может быть политикой. Вы доверяли жене, чтобы она не могла предать вас. Ваше доверие было трюком. А теперь вы хотите, чтобы она чувствовала вину. Это никакое не доверие».
Он остолбенел, а потом сказал: «Если я в действительности не доверяю жене, то что есть доверие? Я доверял ей без всяких условий».
«На вашем месте я доверял бы ей настолько, что предоставил ей полную свободу, — посоветовал я. — Я стал бы доверять ее разумности, ее способности любить. Если она влюбилась в другого мужчину, я принимаю это. Она может принимать разум ное решение. Она в праве любить. Я доверяю ее разумности».
Какой смысл вы вкладываете в слово «доверие»? Если вы доверяете разумности женщины, ее пониманию и осознанности, это и есть настоящее доверие. И если она влюбилась в другого мужчину, меня это устраивает. Даже если вы испытываете боль, это не ее, а ваши трудности. И если вам вообще больно, то из-за ревности, а не из любви.
Разве это настоящее доверие, если его можно предать? Я полагаю, что доверие предать невозможно. По самой своей природе, по определению, доверие нельзя предать. Если доверие предано, значит это никакое не доверие. Подумайте об этом.
Если я люблю женщину, то бесконечно доверяю ее разумности. Если ей иногда хочется устроить роман с другим мужчиной, отлично! Я всегда доверял ее разум ности. Просто у нее возникли другие чувства. Женщина свободна. Она не мое имущество, она независима. А два человека могут любить друг друга, только когда они независимы. Любовь может жить только в свободе.
Я видел супружеские пары, которые прожили вместе по тридцать или сорок лет. Они кажутся такими же незрелыми, как и в день своей первой встречи. Муж все так же жалуется: «Она не понимает меня».
Они прожили вместе сорок лет, но так и не научились понимать друг друга.
Но я думаю, что научиться таким вещам можно лишь с помощью медитации, по тому что медитация дает вам качества безмолвия, осознанности, терпеливого слу шания, способность поставить себя на место другого человека.
Этому вы научитесь у меня. Мне не интересны дрязги вашей жизни. Вы здесь ис ключительно для того, чтобы слушать и понимать. Вы здесь для того, чтобы ду ховно расти.
Двадцать лет я путешествовал по Индии, останавливался в тысячах домов и каж дый раз видел, что жена становится веселой и радостной, когда муж уходит из до ма. Как только муж переступает порог дома, у нее сразу начинает болеть голова, и она ложится в постель. Я наблюдал за такими ситуациями, потому что гостил в семьях. Еще минуту назад все было в порядке. У меня складывалось такое впечат ление, что пришел не муж, а головная боль.
Один мой приятель постоянно жаловался мне на жену: «Она все время грустная, печальная. Мне даже страшно идти домой... Я пытаюсь убивать время в разных клубах, но мне все равно приходится возвращаться домой».
«Давай проведем эксперимент, — предложил я. — Раз она серьезная и капризная, значит ты приходишь домой без улыбки».
«Неужели ты думаешь, что я смогу улыбаться ей? — усмехнулся он. — У меня му рашки бегут при одном только ее виде. Как я буду ей улыбаться?»
«Эксперимент покажет, — рассудил я. — Сегодня ты купи ей красивые розы, ведь сейчас для них самый сезон. В городе можно найти очень вкусное мороженое. Приди домой, улыбаясь и насвистывая песенки».
«Я сделаю, как ты просишь, — ответил он, — но я подозреваю, что все равно ниче го не изменится».
«Я пойду с тобой и посмотрю результаты эксперимента», — сказал я.
Бедняга постарался. Пока мы ходили по торговым рядам, он то и дело похохаты вал. «Почему ты смеешься?» — недоумевал я.
«Меня забавляет мое поведение, — объяснил он. — Я думал, что ты посоветуешь мне развестись, а ты решил устроить мне еще один медовый месяц!»
«А ты представь, что у тебя и вправду снова медовый месяц», — сказала я. — И ве ди себя с ней очень искренно».
Он открыл дверь. На пороге стояла жена. Он улыбнулся и сразу же расхохотался, потому что его рассмешил сам факт его улыбки. Женщина стояла как камень. Он протянул ей цветы и мороженое, и тут вошел я.
Женщина глазам своим не верила. Когда ее муж ушел в ванную комнату, она спросила меня: «Что стряслось? Он никогда ничего не приносил мне, никогда не улыбался мне, ни разу не вывел меня в свет, ни разу не намекнул мне на то, что я любима и уважаема. Кто его заколдовал?»
«Никто, — ответил я. — Вы оба неправильно вели себя. Когда он выйдет из ванной комнаты, обними его».
«Обнять?» — побледнела она.
«Именно обнять, — кивнул я. — Муж принес тебе подарки, поцелуй же его в ответ и обними».
«Боже мой!» — задрожала женщина.
«Он твой муж, — напомнил я ей. — Вы решили жить вместе. Либо живите в радо сти, либо расстаньтесь весело. Не нужно мучить друг друга, жизнь так коротка. Зачем зря мешать друг другу?»
В этот момент муж вышел из ванной комнаты. Жена немного помедлила, но я подтолкнул ее, и она обняла мужа. А он так испугался, что сел на пол! Ему и в го лову не приходило, что она вздумает обнимать его.
Я поспешил поднимать его. «Ты чего падаешь?» — спросил я.
«А я и не знал, что моя жена умеет обниматься и целоваться, — промямлил он. — Она меня поцеловала! А когда она улыбнулась, то стала очень милой!»
Два человека, которые живут вместе в любви, должны убеждаться в том, что их отношения постоянно развиваются, каждый сезон приносят цветы, дарят больше радости. Тогда им достаточно и просто сидеть тихо.
Один мой приятель ушел на пенсию. Он был крупным промышленником, а вы шел в отставку по моему совету. Я сказал ему: «У тебя много денег и имущества, но нет сына. У тебя есть две дочери, которые вышли замуж и живут теперь в бога тых семьях. Зачем тебе эти заботы из-за бизнеса, налогов, того и этого? Ты можешь закрыть дело, ты и так богат. Денег хватит тебе еще на тысячу безбедных лет жиз ни».
«Ты прав, — ответил он. — Но вся загвоздка не в бизнесе, а в моей жене, с которой я останусь один на один. Я могу уйти на пенсию прямо сейчас, но обещай мне, что ты поживешь с нами какое-то время».
«Странное условие, — заметил я. — Кто из нас уходит на пенсию: ты или я?»
«Это непременное условие, — был он непреклонен. — Ты думаешь, мне нужны не приятности? Я просто хочу избегать жены».
Его жена была известным общественным работником. Она опекала сиротский приют, дом вдов и больницу для нищих и обездоленных, которые не могли запла тить за лечение. В тот же вечер я спросил ее: «Вы в самом деле получаете удоволь ствие оттого, что трудитесь с утра и до вечера?»
«Вы шутите, — ответила она. — Для меня это суровая аскеза, мазохизм».
Зачем же вы себя истязаете?» — спросил я.
«Чтобы избегать мужа, — объяснила она. — Если мы останемся один на один, слу чится катастрофа».
Между прочим, они поженились по любви, их не сводили родственники соглас но традиции. Они поженились несмотря на протесты родни, общества, потому что они жили в разных регионах и принадлежали к разным кастам. Но они почувство вали, что созданы друг для друга. Такие вещи случаются спонтанно. Поэтому вы не можете ответить, почему вы влюбились в какую-то женщину или мужчину. Та кое решение принимается бессознательно. Все решило ваше подсознание.
Особенно индийцы относятся к женщинам как к служанкам. В их обязанности входит воспитание детей, работа на кухне и по дому. Так проходит в Индии жизнь женщины.
Вы уважаете в своей жене человека? Не удивляйтесь, если она вдруг взбунтуется. Она разочарована, потому что ее жизнь проходит зря, она не познала радости, бла женства — ничего из того, что составляет смысл и значение жизни.
Вы иногда садитесь тихо рядом с женой, берете ее за руку, не произнося ни сло ва, а просто чувствуя ее и позволяя ей почувствовать вас? Нет, в Индии так вообще никто себя не ведет.
В индийских деревнях я собственными глазами видел... В Индии нельзя женить ся на вдовах. В этом законе есть своя логика. Если мужчины станут жениться на вдовах, кому тогда будет нужна девственность? Странное дело, вдовы красивее девушек. Возможно, им приходится выглядеть лучше, иначе кто на них посмот рит? Девственницы неопытны, инфантильны. А вдовы знают, что нужно мужчи нам, они ухаживают за собой и выглядят привлекательнее. Но если вы женитесь на вдове в индийской деревне, в которой до сих пор господствуют понятия первобыт ного племени, тогда все жители устроят вам бойкот, самый жесткий бойкот. Вы не сможете брать воду из общественного колодца, ни в одной лавке вам ничего не продадут. Никто не впустит вас на порог своего дома.
Вся деревня просто забудет о вас, словно вы и вовсе не существуете. Вы не смо жет выжить, это невозможно. Если вы ничего не сможете купить, если с вами ни кто не будет разговаривать, если вы даже не сможете напиться из колодца, тогда жизнь станет для вас невыносимой. Разве это свобода?
Один мой студент в университете сказал мне, что он хочет жениться на вдове. В Индии вдовам приходится очень туго. Никто не хочет жениться на вдовах, поэтому некоторые мужчины полагают, что женитьба на вдове это великое самопожертво вание.
«Женись, — ответил я. — Но как только она выйдет за тебя замуж, так сразу же пе рестанет быть вдовой. Что тебе тогда делать? Все ее обаяние исчезнет, а тебя при влекает именно то, что ты женишься на вдове».
Он засмеялся, потому что решил, что я шучу. А потом он женился на вдове. Спустя полгода он сказал: «Вы были правы. Она больше не интересна мне. Меня привлекало то, что она вдова. Я хотел показать людям, что я ревностный служи тель народа, что я служу окружающим даже через любовь. Я жертвую своей любо вью вдове. Я противостою обществу, традиции, совершаю великий подвиг. Но после женитьбы моя жена перестала быть вдовой, и для меня исчезла вся привлека тельность моего поступка».
«А ты покончи с жизнью самоубийством, — предложил я. — Она снова станет вдо вой, и кому-нибудь еще раз выпадет замечательный шанс послужить через нее на роду. Если ты действительно печешься о народных нуждах, тогда сделай, как я сказал». После этого разговора я его больше не видел.
Я выступаю за освобождение как женщин, так и мужчин, потому что согласно простому закону жизни поработитель становится рабом своих рабов.
Мужчина поработил женщину, но одновременно стал рабом. Поэтому вы не мо жете найти мужа, который не был бы подкаблучником. По крайней мере, я ни разу не видел такого мужа. А я искал свободных мужей.
Однажды во время моего очередного странствия меня спросили, какое слово в человеческом словаре я считаю самым ценным. Я ответил: «Любовь». Этот чело век удивился. Он признался, что ожидал услышать от меня слово «душа» или «Бог». Я рассмеялся и ответил: «Любовь и есть Бог».
Человек может войти в просветленное царство Бога на луче любви. Лучше ска зать, что любовь и есть Бог, потому что гармония, красота, жизненная сила и бла женство присущи красоте, а не истине. Истину нужно познать, и любовь познается в переживании. Развитие и совершенствование любви приводит к высшему слия нию с Богом.
Самая крайняя бедность это отсутствие любви. Человек, который не развил в себе способность любить, живет в своем рукотворном аду. Человек, который наполнен любовью, живет на небесах. Вы можете воспринимать человека как чудесное и уникальное растение, которое способно источать как нектар, так и яд. Если человек живет в ненависти, он пожинает урожай яда, а если он живет в любви, то собирает цветы, пропитанные нектаром.
Если я посвящаю свою жизнь благополучию людей, это и есть любовь. А она бе рет начало в осознании того, что вы ни от чего не отделены, не отличаетесь от че го-либо в существовании. Я пребываю в вас, а вы — во мне. Такая любовь религи озна.
Двери любви открыты только тому человеку, кто готов отпустить свое эго. Сдача своего эго другому человеку это любовь. Сдача своего эго всему сущему это боже ственная любовь. Я призываю всех людей устремиться к этой высшей свободе.
Преображении секса в сверхсознание
Раджниша пригласили в Бомбей читать лекции о любви в престижной Аудито рии Бхаратья Видья Бхаван. В своей первой лекции 28 августа 1968 года Раджниш объясняет, что любовь и медитация это преображение сексуальной энергии, что если секс подавляют, тогда он не может преобразиться. Раджниш настаивает на преображении, а не подавлении сексуальной энергии. Многие люди приходят в ярость, и хозяева Аудитории отменяют дальнейшие лекции Раджниша.
28 сентября Раджниш читает все лекции огромной аудитории в знаменитом Гвалия Танк Майдане. Эти лекции опубликованы под заголовком «От секса к сверхсознанию», и эта книга становится невероятно популярной. Журналисты в погоне за сенсациями перевирают наставления Раджниша и вешают на него яр лык «секс-гуру».
Если вы хотите излучать в своей жизни любовь, тогда перестаньте подавлять в себе половое влечение. Примите секс с радостью. Осознайте его святость. Примите секс с благодарность и все глубже погружайтесь в него. Вы удивитесь тому, что секс способен излучать так много святости. Секс даст вам столько святости, сколь ко вы готовы принять...
Я полагаю, что человек впервые получил сияющий проблеск самадхи во время полового акта. Только в минуты соития человек осознавал, что можно ощущать такую сильную любовь, переживать такое лучистое блаженство. Люди, которые медитировали на эту истину с правильным настроем ума, которые медитировали на явление секса, полового акта, приходили к выводу о том, что в высший миг на слаждения ум освобождается от мыслей. Все мысли улетают в этот миг. И пустой, вакуумный, замерзший ум становится причиной излияния божественности радо сти...
Если вы хотите познать главную истину любви, тогда прежде всего вам нужно признать священность секса, принять божественность секса так же, как и сущест вование Бога, то есть с открытым сердцем. И чем шире вы откроете сердце и ум сексу, тем свободнее вы будете от него. И чем активнее вы будете подавлять поло вое влечение, тем больше будет ваша одержимость сексом.
Когда я впервые прочел лекцию о сексе, то с удивлением отметил, сойдя со сце ны и ступая вдоль рядов кресел, что чиновники и друзья, пригласившие меня, рас творились в воздухе. Я не увидел ни одного из них.
Меня не поблагодарил даже главный организатор. Все белые шапки сбежали с помоста задолго до того, как я закончил лекцию. Политики очень слабый народ. Они тоже убежали, причем еще раньше своих последователей.
Но несколько мужественных человек все же подошли ко мне. Нескольким муж чинам и женщинам хватило силы духа приблизиться ко мне. Среди них были как старые, так и молодые. Все они признались мне в том, что еще никогда не слышали такую лекцию. Они говорили, что у них открылись глаза, что у них камень с души свалился. В их глазах я читал благодарность, из них струились слезы радости. Они просили меня закончить лекции. Эти честные люди были готовы познать жизнь. Люди спросили меня, смогу ли я устроить серию таких бесед. Отчасти по этой при чине я возвратился в Бомбей.
Вокруг меня собралась целая толпа. Когда я выходил со сцены, люди благодари ли меня за лекцию. Несмотря на то, что организаторы моей лекции убежали, я по чувствовал, что народ за меня. И тогда я решил развить тему. Поэтому в качестве темы лекции я выбрал секс.
Организаторы, убежав со сцены, начали внушать людям, что я богохульничал, подрывал устои религии, внушал слушателям отвращение к религии! Я понял, что в качестве вызова этим господам мне нужно развить тему. Я хотел доказать им, что люди не станут безбожниками, если будут слушать лекции о сексе. Напротив, лю ди не религиозны как раз потому, что до сих пор не осознали явление секса.
Мы боимся обсуждать тему секса. Почему мы так смертельно боимся этой темы? Из-за предвзятого мнения о том, что человек может стать похотливым, даже если только заикнется о сексе. Это абсолютно неправильное мнение. Между сексом и сексуальностью огромная разница. Наше общество освободится от призрака секса только после того, как наберется мужества говорить о сексе разумно и в здоровых рамках. Мы научимся превосходить секс, только если постигнем его во всех про явлениях. Вы не сможете освободиться от трудности, закрывая на нее глаза.
Однажды меня по ошибке пригласили на встречу садху в Дели. Тема конферен ции звучала так: «Мы протестуем против вульгарных поз!» Я сказал им, что они махатмы, и значит не должны обращать внимание на позы. Зачем они вообще ищут, замечают и смотрят на позы? Вопрос не в том, почему люди принимают якобы дурные позы, а в том, почему некоторые из нас вообще замечают такие по зы. Я заявил садху, что они сами несут ответственность за эти позы. Неестествен ные, гнетущие психологические установки заставляют людей уделять сексу боль ше внимания. Закон обратного эффекта вступил в действие. Вы учите мужчин убе гать от женщин, но они начинают украдкой бросать на них взгляды. Они станут читать похабные книжки, прикрывая их обложкой Бхагавадгиты. Это неизбежно из-за крайних учений.
Недавно в Сиднее организовали шоу, на котором иностранная актриса собира лась демонстрировать на сцене танец живота. Но из двухмиллионного города на шоу пришли только два человека. Организаторы стали беспокоиться, ведь в пустом зале будет дуть, и танцовщица может простудиться... Устройте такое шоу в Бом бее. Вы думаете на него придут два человека? Вы не найдете дома даже двоих мужчин. И не думайте, что на шоу придут только дурные мужчины. Как раз дур ные мужчины и не придут смотреть это действо, туда прибегут достойные, благо родные. А если дурные мужчины и придут, то через парадный вход, а добропоря дочные проскользнут через черный вход, договорившись с управляющим. Вы по нимаете меня?
Я говорю о духовном сексе, божественном переживании. Я хочу придать половой сфере жизни духовный вектор.
Я призываю вас заниматься сексом, только когда вам радостно, только когда вы полны любви и, что немаловажно, настроены молитвенно. Только когда вы чувст вуете, что ваше сердце полно радости, покоя и благодарности, вы можете подумать о половом акте. Человек, который вступает в интимную связь именно так, спосо бен достичь тонкого плана, обрести высшую реализацию, и здесь даже одного раза достаточно для полного освобождения от полового влечения. Благодаря одному единственному переживанию вы можете преодолеть препятствие и погрузиться в самадхи.
Во время полового акта вы должны стремиться постоянно осознавать проблеск самадхи. Вы должны пытаться удерживать этот проблеск самадхи, который вспы хивает как молния посреди сексуального соития, сияет одну секунду как блуж дающий огонек, а затем исчезает. Вам следует познать секс, познакомиться с ним и удержать его. Если вы сможете даже один раз установить связь с самадхи, то сразу же узнаете о том, что вы не тело, что вы бестелесны. Какое-то время вы не тело, вы превращаетесь во что-то другое. Тело оставлено позади, и вы становитесь душой, самим собой. Если у вас возникает даже один раз такой проблеск, вы можете дос тичь его через дхьяну, медитацию, установить глубокую и постоянную связь с ним. Тогда путь к самадхи известен вам. А когда он становится частью вашего понима ния, частью вашего знания, самой вашей жизнью, для похоти больше нет места.
Для того чтобы достичь целибата, нужно познать секс. Познав секс, вы освобож даетесь от него, превосходите его. Человек не догадывается о том, что половой акт дает ему мимолетное переживание самадхи, поднимает его на пик сверхсознания.
Именно поэтому секс так привлекателен, ведь он представляет собой магнетиче ское притяжение Высшего. Вы должны познать этот скоротечный проблеск и ме дитировать на него, вы должны сосредоточить на нем свое внимание. Каждый че ловек испытывает его сильное притяжение.
Когда я говорил на эту тему на первой встрече в Аудитории Бхаратия Видья Бхаван, ко мне подошла одна дама и сказала: «Я очень возмущена и рассержена на вас. Секс это скандальная тема, секс это грех. Зачем вы вообще заговорили на эту тему? Я презираю секс до глубины души».
Вы видите, что эта дама презирает секс несмотря на то, что она замужем, и у нее есть сыновья и дочери. Неужели она может любить мужа, который заставляет ее погрязать в грехе? Неужели она может любить своих детей, которые родились в грехе? Ее мироощущение отравлено, ее любовь гор
