Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей, Консультации специалистов: Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика

От Тарутино до Малоярославца
К 190-летию Малоярославецкого сражения

В огне побед, в дыму клевет,

в объятьях славы и раздора

мы жили… Но глядел весь свет

на нас, не отрывая взора.

Станислав Куняев

С. В. Шведов
Калужская губерния — оплот «второй стены» Отечества в 1812 году

Та роль, которую сыграли в Отечественной войне 1812 года события на территории Калужской губернии, во многом была предопределена решениями, принятыми русским командованием в лагере при Дриссе в конце июня — начале июля (по ст. ст.) 1812 года. Суть принятого там плана состояла в том, чтобы «не вверяя судьбу государства генеральному сражению, изнурять неприятеля тягостной войной, стараться истреблять силы его в частных делах, неудача в коих не может быть для нас опасной… до того времени, когда (пока?) ополчения внутри Отечества приводятся в совершенное состояние, составив вторую преграду России, что позволит действующей армии устремиться на поражения врагов».^[1]

Рубежом, где должна была встать «вторая стена», были определены западные границы Московской губернии. Помимо ополчений шести смежных с Москвой губерний здесь собирались недавно сформированные резервные войска. Для обеспечения действующей армии в Твери и Калуге создавались запасы продовольствия и фуража на несколько месяцев. По свидетельству М. Б. Барклая де Толли, в его планы входил поворот армии с Московской дороги, для этого были «соображены» указанные запасы.^[2]

Ядром ополчений, собираемых около Москвы, должны были стать резервные войска, собираемые в районе Калуги. Первоначально царь Александр допускал, что резервные войска успеют не только сами собраться и сформироваться (а им предстояло еще затратить 3–4 недели на передвижение), но еще и принять активное участие в обучении ратников и рекрутов нового рекрутского набора, намеченного на октябрь 1812 года. Времени на это последовавшие события не дали. Назначенные в Калугу резервные части, ранее входившие в состав 1 и 2-го резервных корпусов, в тот момент подходили к разным пунктам на рубеже рек Западная Двина — Днепр. Ближайшие к армии части (9 тыс. чел.) должны были в середине июля собраться в Смоленске под командованием генерал-адъютанта Ф. Ф. Винценгероде. Остальные (31 тыс. чел.) — в Калуге.

Формирование резервного корпуса в Калуге было поручено М. А. Милорадовичу — ученику Суворова, сподвижнику Багратиона, занимавшему в то время пост киевского генерал-губернатора. 10 июля он получил рескрипт императора следующего содержания: «По нынешнему положению военных обстоятельств признал я нужным все четвертые рекрутские батальоны (собрать) и предназначил место средоточения их в Калуге, куда уже следуют 42 батальона депо 1 линии и формируемые в Стародубе, Новгород-Северске, Конотопе, Ромнах, Сумах, Змиеве, Изюме, а также 18 кавалерийских эскадронов из Новгород-Северска, Конотопа, Ромен, Сум артиллерийских рот, 9 пеших и 5 конных, из Глухова и Брянска… сей предмет соделывается тем более важным в настоящем положении дел, что войска под начальством вашим должны будут служить основанием для образования общего большого ополчения, которое признали мы за нужное произвести в государстве нашем».^[3] Помимо войск 2-го резервного корпуса ген. Эртеля, расположенного на Украине, Милорадовичу были переподчинены 4 батальона и 8 эскадронов из г. Рославля и Дорогобужа (фактически они были отправлены в Смоленск). Всего в Калуге должны были собраться 55 батальонов (в среднем 430 чел.), 34 эскадрона, 14 артиллерийских рот — всего 31 тыс. чел. Ближе всех к Калуге находилась артиллерия, она прибыла на назначенное место к 29 июля.^[4] К 7 августа, когда действующая армия покидала Смоленск, туда подошли 18 батальонов и 6 эскадронов. К 13 августа к ним добавились еще 10 батальонов и 12 эскадронов.

Герб губернского города Калуги

Все эти передвижения были совершены очень быстро. Большинство частей получили приказы идти на Калугу около 10 июля. Непривычные к длительным маршрутам рекруты не смогли бы совершить без больших потерь переход на 400–450 верст. Такие блестящие результаты были достигнуты за счет того, что специальные группы повозок должны были заниматься сбором и перевозкой больных и просто «слабых» солдат.^[5]

Получив приказ М. Б. Барклая де Толли от 10 августа о срочном выступлении его корпуса к Вязьме, М. А. Милорадович уже 13–14 августа выступил с 32 батальонами, переформированными в 7 полков, 12 эскадронами и 20 артиллерийскими ротами.^[6] Часть войск была оставлена на месте, т. к. лошади в эскадронах не имели должной амуниции и были плохо обучены. По части артиллерии в армии был избыток, поэтому прибывшие роты, кроме одной, были отправлены из Можайска в Коломну. При этом командование позабыло, что после генерального сражения армия будет нуждаться в снарядах, которые можно легко получить, оставив при армии зарядные ящики. Основная масса резервов за исключением офицеров и небольшого числа старослужащих поступила на укомплектование действующих полков армии.

М. А. Милорадович, сделав 6 форсированных переходов (опять на повозках), уже 16 августа прибыл к Гжатску. Даже П. И. Багратион не ожидал такой быстроты. В письме Ф. В. Ростопчину от 14 августа он писал: «Уверяю вас, что Милорадович не успеет соединиться с нами в Вязьме, ибо повеление к нему вчерась только послано. Ему надобно сделать семь маршей, а мы завтра в Вязьме…»^[7]

Прибывшие к армии резервы, хотя первоначально предназначались для самостоятельных действий на случай, если армия и оставит московскую дорогу, но в Гжатске было решено, учитывая его небоеспособность, корпуса, а также неукомплектованность действующей армии, использовать его рядовой состав как маршевое пополнение. Кадры 49 батальонов Милорадовича и Ф. Ф. Винценгероде отправились в Ярославль и Владимир, где приняли рекрутов 83-го набора. В литературе принято считать, что в армию поступили всего 1002 кавалериста из 11 эскадронов, но поскольку 8 эскадронов полковника Павлищева пришли в армию 3 днями позже, то фактически усиление составило 1800 чел.^[8]

Оставшиеся в Калуге резервные подразделения перешли под команду генерал-майора Н. А. Ушакова. Это были менее обученные войска. 28 августа, когда армия М. И. Кутузова двигалась к Москве, отряд Н. А. Ушакова из 8 батальонов и 8 эскадронов (6 тыс. чел.) выступил к Москве через Серпухов и Подольск.^[9] Здесь он получил приказ идти на Владимир.

Возникает вопрос, прибыли ли в Калугу все части, предназначенные для этого формирования? С учетом 3 батальонов и 3 эскадронов, оставленных в губернском центре, после 28 августа в корпус поступили 43 батальона (32+8+3). Не прибыли 9 батальонов рославльской, дорогобужской и 4 батальона торопецкой бригады. Первые присоединились к армии еще в Смоленске, вторые вместе с 4 батальонами бельской бригады были остановлены в Твери с 10 августа по 10 октября для прикрытия находящихся там запасов продовольствия.

Резервные войска, собранные в Калуге, хотя и не послужили, как предполагалось, основанием для нового всеобщего ополчения, но, весьма своевременно прибыв к армии, оправдали возлагавшиеся на них надежды.

Создание продовольственных запасов в районе Москвы, в то время как армия находилась только еще на реке Западная Двина, было, пожалуй, наиболее важным доказательством наличия у русского командования плана глубокого отступления. Благодаря калужским запасам русская армия два месяца не испытывала недостатка в снабжении, могла совершить сложные стратегические маневры и стоять в лагере при Тарутино, выжидая наступления того момента, когда противнику останется только поскорее выбираться из России.

При рассмотрении обстоятельств сбора и отправки продовольствия в армию поражает прежде всего скорость исполнения указа императора, последовавшего 6 июля в Полоцке. По этому указу Калужская и Тульская губернии должны были безвозмездно собрать по 1 пуду муки и 1 четверику (пудов) овса с души мужского пола, т. е. собрать по 30 тыс. четвертей муки, 38 тыс. четвертей с пропорцией круп. Спустя всего лишь 3 недели после выхода указа, с 24 июля в Калугу стали прибывать первые обозы с хлебом.

30 июля началась перепечка муки в сухари.^[10] Учитывая время, необходимое на организацию сбора и приемку хлеба, рассылку распоряжений и перевозку запаса на повозках, двигавшихся со скоростью 25 верст в сутки, нельзя не признать, что хлеб на местах был собран в 2–3 дня. Такое возможно только при всеобщем стремлении всего населения защитить Отечество.

Тульский запас был собран еще быстрее. Уже 3 августа первый транспорт в 500 подвод с сухарями не только добрался до Калуги, но выступил в поход к армии. Быстрота объяснялась тем, что власти не стали ждать подвоза помещичьего хлеба, а взяли его заимообразно из сельских магазинов.^[11]

В соответствии с распоряжением главноуправляющего по части продовольствия 1-й Западной армии В. С. Ланского об отправке к армии через Юхнов 20 тыс. четвертей муки, предварительно перепеченной в сухари, и 15 тыс. четвертей овса, начиная с 5 августа из Калуги через день отправлялись транспорты в 1000 подвод. Учитывая грузоподъемность каждой (около 25 пудов или 3 четверти), большая часть указанного количества провианта поступила в армию еще в августе. Первый транспорт прибыл в армию 18 августа. Очевидно, что мобилизация не менее чем 10 тыс. подвод во время уборочной страды наносила огромный урон хозяйству крестьян и их владельцам и была возможна только в обстановке патриотического подъема.

Павел Никитич Каверин, калужский губернатор (23.02.1811-29.02.1816)

После отступления русских с позиций при Бородино Калужская губерния попала в зону возможной оккупации, поэтому по приказу М. И. Кутузова губернатор отправил часть запасов водным путем по р. Оке, а часть — сухопутным на Серпухов, Рязань и Владимир, куда первоначально предполагал прибыть М. И. Кутузов.^[12] Для снабжения проходящих воинских команд в Калуге была остановлена некоторая часть запасов.

После поворота армии на Калужскую дорогу, транспорты, следовавшие на Рязань, прошли мимо войск, отчего на несколько дней они лишились продовольствия.^[13]

Снабжение армии М. И. Кутузова в Тарутинском лагере, судя по отчету П. Каверина и переписке генерал-провиантмейстера М. О. Лабы, шло, в основном, за счет запасов, оставшихся и возвращенных в Калугу. Бывшее там продовольствие было использовано действующей армией без остатка. Благодаря ему армия могла стоять 3 недели на одном месте и затягивать иллюзией перемирия войну до наступления холодов.

Рассмотрев мероприятия, проводившиеся на территории Калужской губернии по созданию предпосылок перелома в ходе войны, нетрудно убедиться, что данное место было избрано русским командованием еще в начале войны. Барклай постоянно контролировал ход создания резервов и запасов с целью использования их в своих стратегических расчетах. Назначение главнокомандующим М. И. Кутузова не позволило использовать некоторые из возможностей калужских резервов запасов (боекомплект на 240 орудий, обозы, разминувшиеся с армией около г. Подольска). М. И. Кутузов, самостоятельно пришедший к пониманию необходимости флангового марш-маневра, использовал все созданные запасы для надежного обеспечения армии продовольствием до наступления зимы.

Приложения

М. А. Милорадович — императору Александру

7 августа 1812 г. г. Калуга

После всеподданнейшего донесения моего от 1-го числа сего месяца Вашему Императорскому Величеству о прибывших в город Калугу батальонах прибыли с 1-го по 7-е число сего же месяца следующие войска: из города Ромны Павлоградского гусарского полка резервные 2 эскадрона из города Новгорода; два резервные эскадрона Ахтырского гусарского полка 2; Литовского уланского полка два; из города Брянска 3-й запасной артиллерийской бригады конные роты 26 и 27; из города Стародуба пехотных полков четвертые рекрутские батальоны Софийский; из города Новгород-Северска: Томский, Ширванский из города Сумы, Новоингерманландский, Нарвский, Алексапольский; из города Стародуба егерских полков 11-го; из города Ромны 5-й, из города Новгород-Северска 19-й и 40-й.

Сии войски располагаются между Калугой и Волоколамском. Кавалерия в первой линии имеет главные пункты расположения оной в Медыне, Можайске и Рузе, до Звенигорода. Конная артиллерия в Верее и окружности. Пехота 1-я линия — от Калуги к Малоярославцу; Боровску и от Боровска до селения Анчепирова, 2-я линия — от Калуги по старой московской дороге. Главные пункты — Калуга, село Недельное, село Овчинино и село Тарутино до границы Московской губернии. Батарейные и легкие роты артиллерии в Малом Ярославце и Боровске. Между сими двумя, коль скоро все войско придет на назначенные места, я буду иметь щастие Всеподданейше представить подробное расписание всего расположения всех вообще войск.

Рекрутские батальоны имеют только по три роты, то и назначаю я по четыре батальона для формирования полка в том предложения, что когда, таким образом, все полки составятся, то могут быть укомплектованы из оставшихся батальонов, а на случай большого недостатка и из рекрут, что и откроется по прибытии всех батальонов на место по наличному числу людей.

На сем основании и составлен пехотный полк 1-й — из батальонов: Псковского, Московского, Либавского и Софийского и отдан в команду полковнику Кречетникову, присланному от г. военного министра, о чем я Всеподданнейше донес в первом донесении от 1-го числа сего августа, 2-й полк — из батальонов Томского, Ширванского, Ингерманландского и Орловского и отдан в команду полковнику Ребендеру, присланному от г. военного министра. 3-й полк — из батальонов Полтавского, Нарвского, Алексопольского и Нижегородского и препоручен в командование желающего вступить в службу полковника Сокорева 1-го, о коем я Всеподданнейше донес в донесении моем от 27 истекшего июля месяца, который прибыл на службу впредь до Высочайшего разрешения. Один егерский полк составлен из батальонов 6-го, 11-го, 19-го, и 36-го и оставлен в Калуге.

О числе всех чинов, находящихся в полках вновь составленных, буду иметь щастие вслед за сим донести, занимаясь теперь в поверке оных. Все войска вообще, по мере прибытия их на места расположения, занимаются без потери времени учением с пальбой и, впрочем, так же и обмундированием.

Генерал от инфантерии Милорадович

Получено 19-го августа.

Источник: РГВИА, Ф. 29, Оп. 153а, Св. 174, Д. 593, Л. 15–18.

М. А. Милорадович — императору Александру

13 августа 1812 года, Калуга

После отправленного вашему Императорскому величеству всеподданнейшего моего донесения о прибывших в Калугу войсках прибыли с 7-го по 12-е число сего августа из города Сум резервные эскадроны: Татарского уланского полка — 2, Александрийского гусарского полка — 2, из города Смоленска Mариупольского гусарского полка — 2, Сумского гусарского полка — 2. Драгунских полков: Оренбургского — 1, Курляндского — 1, Иркутского — 1, Сибирского — 1. Из города Смоленска артиллерийских рот 2-й запасной бригады: конные 20 и 24-го, легкие 60 и 61-го. Из города Новгород-Северска пехотных полков четвертые батальоны; Уфимский, Бутырский, из города Сум — Смоленский; из города Конотопа — Днепровский, Костромской, Владимирский и Тамбовский; из города Сум — егерских полков 41-го, из города Ромны — 42-го.

Из прибывших батальонов поступили в состав полков пехотных Уфимского, Бутырского, Смоленского и Ладожского (в) 4-й; Днепровского, Костромского, Владимирского и Тамбовского (в) 5-й; и егерский — из батальонов 5-го, 40-го, 41-го, 42-го, (в) 2-й.

Сии полки поручены в командование: 4-й — Бутырского пехотного полка капитану Яковлеву; 5-й — Днепровского пехотного полка штабс-капитану Демферу, 2-й егерский — 42-го егерского полка капитану Мунтъянову.

Генерал от инфантерии Милорадович

Докладывано государю императору 29-го августа.

Источник: РГВИА, Ф.29, Оп. 153а, Св. 24, Ч. 17, Л. 8

О числе войск, прибывших с господином генералом от инфантерии Милорадовичем и распределением их. Августа [19] дня 1812 года.

Имена полков и их командиров	Штаб-офицеров	Обер-офицеров	Унтер-офицеров	Музыкантов	Рядовых	Нестроевых	Строевых лошадей	Куда распределены
Инфантерия
Пехотные полки
№ 1 Медынского уезда из села Карамышева под командой полковника Кречетникова	1	26	30	25	1730	7	-	1-я армия, 2 пехотный корпус
№ 2 того же уезда из села Одуевского под командой полковника Ребиндера	1	25	26	19	1511	7	-	Во 2-ю Западную армию
№ 3 Боровского уезда из села Белицы под командой полковника Сокорева	1	22	34	25	1813	9	-	1-я армия, 4 пехотный корпус
№ 4 того же уезда из села Атенирово под командой Бутырского пехотного полка капитана Яковлева	-	23	31	25	1749	18	-	1-я армия, 6 пехотный корпус
№ 5 из города Калуги под командой Днепровского пехотного полка штаб-капитана Денфера	-	25	40	23	1625	8	-	Во 2-ю Западную армию
Егерские полки
№ 1 из города Калуги под командой калужского внутреннего гарнизонного батальона майора Бобрунки	1	25	30	22	1646	19	-	Во 2-ю армию, в егерские полки
№ 2 Боровского уезда из селения Русаново под командой капитана Мунтякова	-	24	33	21	1750	6	-	В 1-ю армию, 2 и 4 корпуса, егерские полки
Егерских полков батальоны под командой 32 егерского полка капитана Новоселова	-	6	10	7	426	2	-	1 армии 3-й корпус в 3-ю пехотную дивизию
28-го
32-го	-	6	10	6	385	3	-	1 армии в 6-й пехотный корпус

Имена полков и их командиров	Штаб-офицеров	Обер-офицеров	Унтер-офицеров	Музыкантов	Рядовых	Нестроевых	Строевых лошадей	Куда распределены
Пехоты
№ 1 Из города Калуги Елецкого полка поселенный батальон под командой майора Насекина	1	13	35	12	628	37	-	1 армии 4 корпуса присоединен к Елецкому пехотному полку
№ 2 Оттуда же Елецкого полка 4-й рекрутский батальон под командой поручика Шигорина	-	5	15	4	515	6	-	1 армии в 6-й пехотный корпус
ИТОГО пехоты	5	200	294	189	13778	122	-
Кавалерии
№ 1 Из города Калуги 13 кавалерийской дивизии отдельной бригады в 3-х эскадронах под командой Курляндского драгунского полка капитана Эрдмана	-	6	19	6	298	3	320	1-й армии во 2 и 3 кавалерийские корпуса к барону Корфу
№ 2 Медынского уезда из Полотняных заводов Павлоградского гусарского полка 2 эскадрона и Ахтырского гусарского 2 эскадрона	-	8	15	2	313	3	312	В 1-ю армию, 2 и 4 корпуса, егерские полки
№ 3 Из города Калуги эскадроны драгунских полков: Харьковского 1, Черниговского 1, Киевского 1, Новороссийского под командой Киевского драгунского полка подполковника Семейки	-	8	12	4	300	3	300	Две части поступают в 1-ю армию и 1 во вторую, а именно: унтер-офицеров 8, музыкантов 2, рядовых 200, нестроевых 2; во 2-ю Западную армию — унтер-офицеров 4, музыкантов 2, рядовых 100, нестроевых 1
ИТОГО кавалерии	-	22	46	12	911	9	932

Итого по сему распределению поступило:

в 1-ю Западную армию пехоты: штаб-офицеров — 3; обер-офицеров — 125; унтер-офицеров — 198; музыкантов — 125; рядовых — 8996; нестроевых — 88. Кавалерии: унтер-офицеров — 27; музыкантов — 8; рядовых — 498; нестроевых — 5.

Во 2-ю Западную армию

пехоты: штаб-офицеров — 2; обер-офицеров — 75; унтер-офицеров — 96; музыкантов — 64; рядовых — 4782; нестроевых — 34.

Кавалерии унтер-офицеров — 19; музыкантов — 6; рядовых — 413; нестроевых — 4. Кавалерийским офицерам предписано к полкам не причислять, но обратить для отправления в дело.

Источник: РГВИА, Ф. 103, Оп. 209а, Св. 5, Д. 1.

М. И. Кутузов — тульскому гражданскому губернатору Н. И. Богданову

28 августа 1812 года

Для успешного содействия господину калужскому гражданскому губернатору в продовольствии возложенного на него армии и защиты вверенной губернии я прошу Ваше превосходительство оказывать ему всевозможные пособия, какие только в зависимости вашей состоять будучи.

Источник: РГВИА, Ф. 103, Оп. 208а, Св. 0, Д. 107, Ч. 14, Л. 13. Черновик.

Донесение калужского гражданского губернатора П. С. Каверина фельдмаршалу М. И. Кутузову

5 сентября 1812 года, Калуга

Светлейший князь!

Партии неприятельских мародеров и отряды появляются беспрестанно по уездам Мосальскому и Медынскому, производя грабежи и пожары, но с некоторого времени наиболее оные усиливаются к Боровску, куда господином генерал-лейтенантом Шепелевым отряжен штабс-капитан с командою из 50 человек состоящею и 150 воинами внутреннего ополчения, да предписал Казачьего полка полковнику Быхалову командировать туда 200 казаков. Сверх того тамошний городничий и земский исправник доносят, что многие поселяне и несколько жителей города ополчились и оружием и твердым намерением Серпухов, я послал нарочного чиновника, отправленные вчерашнего числа по выписанному моему распоряжению на Тулу, поворотить через Алексин и Каширу на Коломну и Егорьевск, да и впредь я почитаю сей тракт без… на Серпухов и недальше, сим трактом, находящийся здесь пожертвованной Тульскою и Калужскою губерниею запас, я всевозможными средствами стараюсь поспешить отправлением отсюда, но за всем тем остается еще большое оного количество. Дабы при случае внезапного неприятельского нашествия не достался он в руки оного, а иметь время по силе повеления вашей Светлости от 28-го августа истребить, отнесся я к г. генерал-лейтенанту Шепелеву, чтоб он благоволил принять такие меры, посредством коих обезопасен бы был город от внезапного нашествия и можно б было предупредить оное истреблением запаса, приготовя для того артиллерийские команды.

Подпись: Всепокорнейший слуга

Павел Каверин

Источник: РГВИА, Ф. 103, Оп. 208а, Св. 0, Д. 107, Ч. 20, Л. 14.

С. В. Шведов
О Тарутинском марш-маневре русской армии

Тарутинский марш-маневр армии М. И. Кутузова получил практически единодушную высокую оценку участников войны и историков как действия, в считанные дни изменившего всю стратегическую обстановку. В то же время, хотя «сие действие доставило нам возможность завершить войну совершенным истреблением неприятеля»^[14], оно не вызвало потока исторической литературы. Исключение составляет очерк А. Н. Попова «Движение русских войск от Москвы до Красной Пахры»^[15]. Уже сам этот факт должен настораживать всех обращающихся к истории этого периода войны. Наиболее вероятным объяснением этого факта, на наш взгляд, может быть следующее.

Маневр, задуманный как решительное наступательное действие, создал наряду с пожаром Москвы психологический перелом в армии, но не заставил противника немедленно покинуть столицу. Причиной тому было отсутствие сильного противодействия со стороны противника, изменение планов М. И. Кутузова, отступление к Тарутино, которое резко снизило остроту ситуации.

Авторы всех обобщающих трудов отводят этому событию несколько абзацев, ограничиваясь перечислением переходов, да в подтверждение результативности маневра приводят доводы, взятые с разной степенью полноты из рапорта М. И. Кутузова царю от 4 сентября 1812 г., т. е. до начала маневра:

— защита центров военного производства в Туле и Брянске;

— прикрытие продовольственных ресурсов в обильнейших губерниях;

— сохранение связи с армиями П. В. Чичагова и А. П. Тормасова;

— пресечение коммуникаций неприятеля от Москвы до Смоленска с помощью армейских отрядов.

У Калужской заставы в Москве 7(19) октября 1812 г. Выход Наполеона из Москвы. Х. Фабер дю Фор

При этом никто из отечественных авторов не процитировал рапорт до конца, между тем Кутузов, поставив неприятеля в опасное положение своим обходом, намеревался принудить неприятеля оставить Москву и искать сражения, от которого ожидал успехов, равных Бородино^[16].

Достижение всех перечисленных целей могло быть обеспечено и при любом другом расположении армии около Москвы, т. к. при угрозе постоянного нападения русских Наполеон не мог все равно посылать корпуса на дальнее расстояние. Связь с партизанами и армиями на юго-западе работала бы чуть дольше, чем из Тарутино, зато быстрее с Петербургом и Полоцком.

Многие авторы, как, например, Л. Г. Бескровный, дав очень высокую оценку маневру, описывая результаты данного периода, не различают последствия собственно маневра, общего обессиления нашествия Наполеона. Л. Г. Бескровный пишет: «Кутузов был вынужден оставить Москву и отойти к Тарутину, чтобы выиграть время и организовать отсюда контрнаступление»^[17]. Фланговое движение здесь уже даже не упоминается. Так же поступает М. И. Богданович. Он видит причину неудачи Наполеона не в военных просчетах, а в политических: в недооценке стойкости русского императора и духа русского народа. В то время, как французская армия в силу истощения не могла уже рассчитывать на быстрые блистательные успехи, занятие ею Москвы имело смысл только как стимул, побуждающий Александра I к миру^[18].

Карл Клаузевиц, выдающийся военный теоретик и участник войны, гораздо подробнее российских авторов исследовал феномен Тарутинского флангового маневра. Он не был полностью согласен с высочайшей оценкой поворота на Калужскую дорогу, данной в военной теории. Он подчеркивал трудность принятия и выполнения подобного решения, основанного на интуитивной оценке множества «смутно воспринимаемых отношений». Сама по себе мысль «продолжать отступление не назад, а в сторону» не представляет большой заслуги… Наполеон не имел никакой возможности ни следовать к Владимиру, ни зимовать в Москве. В любом случае он был вынужден идти назад, т. к. стратегически он был истощен. Но это не умаляет заслуг русского командования, т. к. оно «не знало всего этого в точности». Вывод Клаузевица таков: конечный успех кампании не имел своим источником эту мысль, т. к. «не она заставила неприятеля уйти из страны». В то же время, фланговая позиция способствовала достижению благоприятного результата. Он показал многовариантность исполнения флангового маневра, правильность выбора М. И. Кутузовым поворота после Москвы, как наименее рискованного и решавшего проблему ответственности за оставление столицы. В противоположность мнению последующих историков К. Клаузевиц считал, что М. И. Кутузов, выходя из Москвы на Рязанскую дорогу, не знал, что повернет именно на Калужскую, поскольку менее рискованным было бы сразу идти через Калужскую заставу^[19].

Наблюдения, сделанные К. Клаузевицем, не получили признания в российской историографии: он, по мнению многих авторов, стремился принизить заслуги русских полководцев и солдат, преувеличить роль больших пространств, сурового климата, малую культурность России. Исключение составляет М. И. Богданович, чьи идеи перекликаются со взглядами К. Клаузевица.

А. Н. Попов в наиболее подробном из опубликованных описаний флангового маневра поставил себе целью сделать разбор всей той критики, которая была обрушена на М. И. Кутузова за деятельность, а точнее — бездеятельность, современниками. Главной заслугой автора стал подробнейший критический анализ поступков и высказываний таких фигур, как М. Б. Барклай де Толли, Л. Л. Беннигсен, Ф. В. Ростопчин, А. П. Ермолов. Вне критики А. Н. Попова остались М. И. Кутузов и царь.

Отправной точкой для особенно пристального внимания А. Н. Попова к психологии ключевых военных деятелей стало следующее положение: «Значение лица в общественной жизни народа, в среду которого еще поверхностно проникло образование и который привык к правительственной опеке (не правда ли это про нынешних россиян? — С. Ш.) определяется не столько личными достоинствами и даже заслугами, сколько служебным положением»^[20]. Отсюда А. Н. Попов вывел проходящую через весь очерк идею о том, что причиной появления и борьбы «генеральских партий» против М. И. Кутузова были претензии на пост главнокомандующего, амбициозность, болезненное воображение многих из них. «Такое положение Барклая и Беннигсена не оставляло их одинокими соперниками и недоброжелателями Кутузова»^[21]. Очевидно, что в действительности основой борьбы мнений была сложность и противоречивость самой военной обстановки, по этой причине порождавшей и самые разные рецепты победы.

Свое исследование развития взаимоотношений М. И. Кутузова с ведущими генералами, а также Ф. В. Ростопчиным, А. Н. Попов провел в подкрепление данной концепции. «Устраняясь от всякой оценки военных соображений, вовсе не входящих в задачу нашего сочинения»^[22], автор очерка прежде всего показывал разлад среди генералов, выражавшийся в стремлении приписать себе славу того или иного удачливого действия, объяснял его исключительно личными недостатками претендентов. Намерения М. И. Кутузова во всей их переменчивости, поскольку они привели к победе в войне, критике не подвергались. В силу сознательного уклонения от стратегического анализа проблем флангового маневра и произвольного толкования ряда фактов очерк А. Н. Попова не может считаться добротным исследованием собственно Тарутинского марш-маневра.

К сожалению, слабые стороны работы А. Н. Попова были унаследованы современными авторами. Например, Н. А. Троицкий, пытаясь дезавуировать попытки П. А. Жилина, Н. Ф. Гарнича, Л. Г. Бескровного (почему не указал А. Н. Попова? — С. Ш.) зачислить Барклая в одну оппозиционную группу с Беннигсеном, опровергает это цитатой из его письма царю, в которой Кутузов характеризуется как «бездельник», а Беннигсен — «разбойник». Ничего не объяснив и не найдя других отличий Барклая от Беннигсена, в предыдущей главе Н. А. Троицкий декларировал полную преемственность деятельности Барклая и Кутузова^[23].

Чтобы выяснить значение Тарутинского маневра, необходимо установить:

1) состояние и возможности русской и наполеоновской армий по ведению войны на момент оставления Москвы русскими, а отсюда — стратегические планы и методы противоборства сторон;

2) степень свободы действий главнокомандующего русской армии и императора Наполеона, степень влияния на них политической и морально-психологической обстановки;

3) изменение первоначальных идей, заложенных во фланговый маневр;

4) морально-политическое значение маневра на фоне острой борьбы генеральской оппозиции.

Занятие французами Москвы после полупобеды при Бородино стало кульминацией их похода в Россию. Понимание того, что их возможности в оккупации бескрайних просторов России весьма ограничены и давно превышены, мы видим у Наполеона уже в Смоленске в августе 1812 г., у М. И. Кутузова в Филях, где он сравнивал Москву с губкой, способной впитать в себя бурный поток наступления. Наполеоновская армия получила на короткое время заметное превосходство над русскими, если не считать их плохо обученные и вооруженные ополчения (которые одной своей численностью должны были оттягивать на себя весомую часть сил). Но один из элементов мощи и подвижности — конский состав кавалерии, артиллерии и обозов — оказался истощен, главным образом, суровыми условиями и перенапряжением сил. Другой элемент мощи — продовольствие войск — также сильно пострадал во время похода. Таким образом, Великая армия могла еще дать и выиграть сражение, но «сидеть на шее у неприятеля» уже — нет, не могла. Надежда на новое сражение после занятия Москвы окончательно пропала. Единственным достойным средством окончания войны могло быть заключение почетного мира, с каковой целью и была поставлена задача взять Москву. Данная мысль нашла свое отражение в вышедшем в 1814 г. труде Ф. Н. Глинки, посвященном М. А. Милорадовичу, а вовсе не взята у иностранных ученых-стратегов.

Наполеон не смог предположить, что Кутузов, отдавший древнюю столицу без боя, через несколько дней совершит опасный маневр, не позволяющий ему без урона и в порядке уклониться от столь желанного сражения. Еще более удивительно его пятинедельное бездействие в ожидании начала переговоров.

Русская армия также оказалась в критическом положении. С другой стороны, она представляла собой, по выражению М. И. Кутузова, «остатки» былых сил, которые поразил порок дезертирства и мародерства^[24] (конечно, не надо это понимать буквально), в то время, как жажда мщения в войсках достигла апогея. С одной стороны, небольшая приостановка военных действий позволяла серьезно усилить пехоту и удвоить кавалерию, дождаться прихода нового союзника — зимы, после чего победа была бы гарантирована. Русской армии нужно было сохранить боевой дух и, не вступая в бой, выждать время, работавшее исключительно на нее. Последнее было самым трудным. Надо было очень верить командованию, чтобы, видя бездействие, принимаемое за трусость, попытки переговоров, чреватых позорным миром, сохранять дисциплину, выдержку, присутствие духа.

А. Н. Попов, раскрывая, в основном, борьбу амбиций высших чинов, также заметил существование этой драмы доверия армии к своему командованию. «Только глубокое доверие войск к давно знаменитому вождю могло предотвратить опасное волнение и ограничить борьбу мнений штабными толками и сплетнями… Такое положение дел не могло не иметь влияния на решение главнокомандующего, оно мешало свободе его действий и внесло колебания и нерешительность, если не в отношении к общему плану, то к отдельным действиям»^[25].

Вопрос свободы действий главнокомандующего, устойчивости к политическому и морально-психологическому давлению после оставления Москвы стал еще острее, чем после оставления Смоленска, когда был фактически отстранен от командования М. Б. Барклай де Толли. Достаточно вспомнить совет в Филях, на котором большинство генералов склонилось в пользу сражения, глухое недовольство армии оставлением Москвы, требование царя, а затем комитета министров дать объяснения «столь нещастной решимости». Если бы немедленно по оставлению Москвы не последовало решительное наступательное действие в виде флангового маневра, пребывание М. И. Кутузова в занимаемой должности завершилось бы уже в сентябре. Поэтому идея флангового маневра пришлась как нельзя кстати, как средство решения проблемы доверия общества и армии к главнокомандующему. Армия, как и высшие генералы — Барклай и Беннигсен — ожидали, что занятие позиций на старой калужской дороге в близком расстоянии от Москвы неминуемо приведет к сражению с Наполеоном, вынужденному отвечать на угрозу пресечения своих сообщений.

О расчете на скорое столкновение с противником М. И. Кутузов писал в рапорте царю от 4 сентября (ст. ст.): «…обратив на себя внимание неприятеля, надеюсь принудить его оставить Москву». В следующем рапорте от 6 сентября он писал: «Сим способом надеюсь я, что неприятель искать будет мне дать сражение, которого на выгодном местоположении равных успехов, как при Бородино, я ожидаю»^[26]. В отличие от других военачальников эта решимость была показной, предназначена для общественного мнения и царя, чтобы сохранить доверие военного руководства и получить неделю-другую для усиления армии. То, что это было так, видно из следующего рапорта царю от 11 сентября, в котором упор делался на укомплектование армии^[27]. То, что М. И. Кутузов вовсе не колебался в давно сделанном выборе направления противоборства, исключавшем генеральные сражения, видно из подтекста всей его предыдущей переписки с императором Александром. В каждом рапорте, говоря о намерении дать новое сражение, имелась оговорка, подготавливающая царя к изменению своего решения. Царь Александр хорошо это понял на примере рапорта от 27 августа, в котором полководец доносил об отражении всех атак и одновременном отходе на 6 верст. В своем письме к сестре от 12 сентября он восклицал: «…о, эти шесть верст, которые отравили мне все удовольствие от победы при Бородино…».

В упомянутом рапорте от 6 сентября сразу после предположения одержать «равных успехов как при Бородино» следует абзац о вреде мародерства, поселившемся в армии и ставшем одной из главных причин отступления от Бородина. (Кутузов имел в виду самовольные отлучки во время боя). «Зло сие частью причиной и тому, что я, одержав жестокое сражение при Бородине, должен был после баталии отступать назад»^[28]. Каждый, кто даст себе труд логически связать этот пассаж с предыдущим, увидит сквозящий между строк вопрос — а нужно ли нам второе Бородино, если последствия первого так чувствительны для армии.

В приказе по армиям от 30 августа также можно прочитать фразу, содержащую тот же вопрос. Вот она: «Генеральное сражение, которое неприятель, находясь от недостатка в продовольствии в гибельном положении, конечно, предпримет дерзость нам дать, должно решить его участь. С нашей стороны предпринимаются все способы поразить его»^[29].

Действительно, зачем идти навстречу желанию противника навязать нам сражение, когда он ослабевает от недостатка продовольствия? Но формально Кутузов выражает готовность сразиться и ободряет войска. Хитрость Кутузова была понятна такому умному человеку как император Александр, тоже умевшему писать для непосвященных одно, а проводить в жизнь другое, но она обманула многих историков, не заметивших многозначную, многослойную структуру посланий, использовавших те или иные места из переписки фельдмаршала для подтверждения своих научных построений.

Мы убедились, что Кутузов не помышлял о втором Бородино ни до, ни после оставления Москвы, что он правильно выбрал путь к конечной победе в войне. Получив от маневра необходимый морально-политический эффект, фельдмаршал затем постарался отойти подальше как от Москвы, так и от Смоленской дороги, чтобы не «спугнуть зверя» раньше времени. Неожиданному для многих изменению цели маневра способствовал сам Наполеон, потерявший интерес к преследованию ускользающей русской армии. Он не нанес, как обычно, быстрых ударов превосходящими силами с разных направлений. Предположения Л. Л. Беннигсена и М. Б. Барклая де Толли о неизбежности атак Наполеона не оправдались.

Заняв позицию в 3–4 переходах от главных сил врага, Кутузов получил возможность заняться укомплектованием армии. Пребыванию в Тарутино способствовал запас провианта, находившийся в Калуге. Вот эта возможность и стала вторым по значению результатом маневра.

Высылка армейских партизанских отрядов на коммуникации противника хотя и была облегчена фланговой позицией, но могла осуществляться из любого положения с помощью наблюдательных отрядов наподобие того, который стоял на Тверской дороге. Одним из результатов маневра считается быстрое укомплектование армии. Это не совсем так. Наиболее крупный отряд резервных войск — дивизия Н. Ю. Урусова из войск Д. И. Лобанова-Ростовского — своей головной бригадой подошла к Москве по Владимирской дороге уже 2 сентября, когда армия еще только выходила на Рязанскую. Девять резервных полков или 20 тыс. рекрутов могли влиться в армию между 2 и 10 сентября. Получилось иначе, эти войска не смогли догнать армию. На ее усиление поступили другие войска: отряд из Калуги в 6 тыс. человек и дивизия В. А. Русанова в 14 тыс., и прибывшая к армии 18–22 сентября из Рязани.

Подводя итог, можно согласиться с К. Клаузевицем, что, с точки зрения стратегии, поворот на Калужскую дорогу не привел к решительным результатам, но благоприятствовал успеху русской армии в кампании 1812 года. С морально-политической точки зрения маневр сыграл неоценимую роль.

Успешное проведение Тарутинского марш-маневра продемонстрировало всей армии и народу: Наполеон в ловушке, его армия выдохлась и не может, как раньше, использовать всякий подходящий случай для нанесения стремительного и точного удара. Успех маневра в соединении со страшным очистительным жертвенным пожаром Москвы вызвал новый подъем народного духа и осознания могущества России.

А. И. Ульянов
Тарутинский лагерь: «неудобные» факты

Любой школьник знает о выдающемся значении Тарутинского лагеря в истории Отечественной войны 1812 г. С 21 сентября по 11 октября 1812 (здесь и далее все даты по старому стилю) российская армия надежно защищала от врага Калугу и Тулу и угрожала коммуникациям «Великой армии». Войска под командованием М. И. Кутузова, опираясь на поддержку населения, поднявшегося на партизанскую войну, наносили чувствительные удары по неприятельским фуражирам, сокращая численность вражеских корпусов. В лагере российская армия получила значительные подкрепления (в основном в виде казачьих полков) и повысила свою боеспособность. Воинам вручили здесь награды за Бородинское сражение. Они получали достаточное количество продовольствия, фуража и обмундирования, чтобы отдохнуть и подготовиться к новым битвам. Воспоминания русских офицеров о пребывании в лагере полны восторженных описаний настоящего военного городка с прекрасным рынком, на котором можно было купить даже арбузы, виноград и ананасы, в то время как французы ели пареную рожь. Одним словом, прекрасный благоустроенный лагерь, в котором не смолкала музыка и песни, а сытые солдаты горели одним желанием — поскорее сразиться с врагом. Разумеется, появление Лористона с мирными предложениями при таком положении вызвало резкую отповедь Кутузова, не пожелавшего пойти на сделку с врагом. В общем, картина настолько идеальна, что историкам остается лишь спорить о мелких деталях (на сколько увеличилась численность армии, какое количество полушубков получили ее воины и т. п.). Однако, при объективном рассмотрении всех фактов, известных исторической науке, от этой идиллической картины не остается и следа.

Начнем с визита Лористона. Он прибыл в ставку Кутузова вечером 23 сентября 1812 г., т. е. на следующий день после известного боя. Обстановка была напряженной, французы могли вновь перейти в наступление, чтобы сбить русских с Тарутинских рубежей. Расположение лагеря было далеко не безупречным. По свидетельству Ермолова, он был довольно тесным, из-за чего перемещение войск представляло определенные трудности. Очень слабым местом у русских являлся слабо укрепленный левый фланг, который к тому же не прикрывал надежно Новую Калужскую дорогу. Достаточно было крупным силам французов показаться на этом направлении (что и произошло 11 октября 1812 г.), и русские оставили свой лагерь без боя.

Кутузов понимал это и поэтому, будучи к тому же опытным дипломатом, менее всего предполагал резким отказом спровоцировать «Великую армию» на активные действия. Ему необходимо было выиграть время для укрепления своей армии. Поэтому он разыграл перед Лористоном целый спектакль, прикинувшись слабым стариком, сочувствующим мирным намерениям Наполеона^[30]. Беседа проходила с глазу на глаз, без свидетелей, что вызвало у недоброжелателей фельдмаршала подозрения в сепаратной сделке. Однако они ошибались. Кутузов не уступил Лористону ни в чем (отверг обвинения в варварском ведении войны, отказался от размены пленных и т. д.). В то же время по главному вопросу о заключении мира он не дал резкого отпора и даже послал курьера в столицу с секретным предписанием попасться в руки французов. Тем временем другой курьер, с просьбой к Александру I не заключать мира, был послан в обход, через Ярославль^[31]. Этот маневр усыпил бдительность бойцов корпуса Мюрата, и на позициях в ожидании ответа из Санкт-Петербурга установилось неофициальное перемирие. Именно это обстоятельство впоследствии сыграло большую роль в успехе Тарутинского боя.

Осторожный Кутузов на следующий день после визита Лористона перенес свою ставку в деревню Леташевку на Старой Калужской дороге (в настоящее время деревня не существует, т. к. полностью уничтожена в 1941 г.). Вскоре он переместился еще дальше, в село Леташевка, расположенное в версте от большой дороги.

Новая страница истории Тарутинского лагеря посвящена акции, которую еще Н. Ф. Гарнич назвал «чисткой русской армии»^[32]. Она началась с объединения двух армий в одну и увольнения, «по болезни», Барклая де Толли^[33], а закончилась удалением из армии, по той же причине, Л. Беннигсена. Масштабы этой акции Кутузова до сих пор в полной мере не изучены. Больные генералы пережили Кутузова и впоследствии занимали видные командные посты в армии. Кроме них лагерь вынуждены были покинуть Ростопчин и известный военный теоретик Клаузевиц, которого Гарнич называет не иначе, как «пресловутый», «бесполезный» и т. п^[34]. Многих генералов и офицеров коснулись в это время перемещения по службе. Эти меры вызвали обострение обстановки в офицерском корпусе. Н. Н. Раевский так писал об этом: «Я в Главную квартиру почти не езжу, она всегда отдалена. А более для того, что там интриги партий, зависть, злоба, а еще более во всей армии эгоизм, не смотря на обстоятельства России, о коей никто не заботится»^[35]. Несомненно, эта тема требует всестороннего исследования с привлечением тех фактов, которые до недавнего времени замалчивались.

Перейдем теперь к теме взаимоотношений армии с мирными обывателями (народом), которая до сих пор освещалась в советской историографии крайне односторонне. Историки писали о патриотическом подъеме, о массовом партизанском движении, идеализируя взаимоотношения военных и гражданских, не замечая «неудобных» фактов. Ограничимся территорией 3 уездов (Боровский, Малоярославецкий, Тарусский) Калужской губернии. Именно они стали ареной действий российской армии в сентябре-октябре 1812, за время пребывания в Тарутинском лагере.

М. Б. Барклай де Толли. С портрета неизвестного художника 1-й четверти XIX века. Л. Аверьянов

Первые сведения о появлении в Калужской губернии мародеров из отступавшей российской армии относятся к августу 1812. Барклай де Толли предупреждал калужан: «Употребляйте осторожность противу… тех воинов наших, кои, забыв Бога и обязанности свои, дерзнут посягать на собственность вашу. Таковых препровождайте к воинским и гражданским начальствам, и будьте уверены, что вы за малейшую нанесенную вам обиду удовлетворены будете жесточайшим их наказанием»^[36]. Ему вторил калужский губернатор, призвавший земляков: «употреблять силу против сих злодеев без малейшего опасения какой-либо ответственности. Таковых беглецов стараться истреблять, ловя их представлять начальству, а сопротивляющихся хотя бы и жизни лишать»^[37]. Однако эти призывы обращены были против дезертиров, но не затрагивали незаконных действий военных по отношению к мирному населению. Борьба с мародерством дезертиров, в сущности, была попыткой сохранить дисциплину в теряющей свою боеспособность отступавшей армии.

План Тарутинского лагеря

Вскоре после Бородинского сражения 30 казаков-мародеров ворвались в Боровск, угрожая сжечь и разграбить его. Городские жители вместе с крестьянами, следуя указанию губернатора, сумели захватить их, обезоружить и сдать начальству.

Самому губернатору пришлось изрядно поволноваться 4 сентября. В этот день воинские команды с криком «ура!» разграбили у торговцев хлеб и овощи, из-за чего хлебопечение в Калуге прекратилось, а часть торговцев бежала из города^[38]. Погром пришлось подавлять суровыми мерами, однако предыдущие жалобы полицмейстера на то, что: «воинские чины делают в городе много озорничества; а более всего по питейным домам и харчевням», оставались безответными, т. к. солдаты не были дезертирами^[39]. Только когда обнаглевшие «озорники» устроили погром, были приняты соответствующие меры по наведению порядка.

Война вызвала у крестьян не только патриотический подъем. Она легла на них тяжким бременем дополнительных повинностей и податей. Полевые работы с конца августа практически прекратились, а крестьяне-мужчины выполняли работу по приказанию военных и гражданских властей. Оставляя родные деревни, они занимались перевозкой провианта, казенных вещей, раненых и т. д. Подводная повинность была особенно тяжелой и нерегламентированной и уже к концу октября, например, в Тарусском уезде все подводы были взяты проходившими войсками^[40]. Кроме того, крестьяне обязаны были снабжать войска всем необходимым, отдавая порой последнее из того, что имели. Осень 1812 выдалась дождливой, дороги стали непроезжими, и множество лошадей пало от изнурения. Такая потеря стала невосполнимой утратой для бедных крестьянских хозяйств^[41].

Однако на этом их страдания не заканчивались. В районе благоустроенного Тарутинского лагеря многие деревни и села были полностью разорены. Свидетельствует Н. Н. Муравьев: «У иных офицеров стояли даже избы в лагере, но от сего пострадало село Тарутино, которое все почти разобрали на постройки и топливо»^[42]. Более того, по словам старосты села Тарутино: «По случаю нынешних военных действий, за расположением в означенном селении главной российской армии квартиры, все крестьяне…, а равно и их семейства из означенного села Тарутина и других окрестных деревень высланы…» и 4 октября находились в Тарусе, не имея пристанища в условиях приближающейся зимы^[43]. О каком патриотизме у них может идти речь, если староста как милости просил разрешения проследовать далее к своей помещице в Тамбовскую губернию! Поистине великий исход.

Многие мемуаристы писали о большом рынке в Тарутинском лагере, на котором «солдаты продают отнятые у французов вещи: серебро, платье, часы, перстни и проч. Казаки водят лошадей. Маркитанты торгуют винами, водкой. Здесь… в шумной толпе отдохнувших от трудов воинов… забывались на минуту и военное время, и обстоятельства, и то, что Россия уже за Нарою^[44]»… Есть основания полагать, что воины торговали не только отнятыми у французов (в свою очередь ограбивших русских) вещами. Калужские гражданские власти неоднократно пытались прекратить в губернии такую торговлю, но их власть не распространялась на военнослужащих. Проверить же, откуда у солдат вещи гражданского населения, в условиях военного времени не представлялось возможным. Варварство и суровая необходимость во время войны становились неразделимыми. Вот как Ф. Глинка описывает результат разорения господского дома в районе Тарутино: «На биваках у казаков сгорают диваны, вольтеровы кресла, шифоньерки, бомбоньерки, кушетки, козетки и проч. Что сказала бы всевластная мода и роскошные баловни ее, увидя это в другое время?»^[45].

Особую роль в разграблении и уничтожении гражданского имущества в нашем регионе сыграли казаки. Они проявили незаурядную смелость и отвагу в войне, но будучи иррегулярным войском не получали в полной мере всего необходимого снабжения и восполняли нередко его нехватку лихими набегами на мирных поселян. Казачье ополчение, основное пополнение российской армии во время Тарутинского стояния, состояло из всех способных носить оружие, «кроме весьма дряхлых»^[46]. Поголовная мобилизация в казачьих областях захватила даже татар и калмыков. Южные селения опустели, и я не думаю, что это вызвало у казаков патриотический подъем. Полки ополчения прибывали в Тарутинский лагерь постепенно, с 29 сентября по 11 октября, сами заботясь в пути о своем пропитании. Казаки, уже находившиеся в лагере, как правило, использовались в пикетах, кавалерийских рейдах по тылам неприятеля и т. д. Они также сами заботились о фураже. Управлять в таких условиях казаками было трудно.

24 сентября атаман Платов получил приказание от Кутузова: «Собрать поспешнее рассеянных разными случаями от своих команд казаков, кроме находящихся в отрядах по повелениям, и приготовить их к действиям, кои будут ему предназначены…»^[47]. Однако выполнить этот приказ было нелегко.

Вскоре тарусский земский исправник сообщил, что казаки, приехавшие в Авчинино, «делают там неблагопристойные поступки» и он вынужден в окрестных селениях расставить крестьянские караулы для защиты имущества^[48].

В сентябре казаки-калмыки в с. Лыков-Овраг напали на солдата инвалидной команды, который ехал в Боровск с поручением, отобрали у него подводу, разорвали пакет и пытались снять казенную шинель^[49].

Грабили не только казаки. Факты свидетельствуют о массовом грабеже военнослужащих различных полков, кроме гвардейских, которые, видимо, были более дисциплинированы и лучше снабжались.

Рядовой Ширвинского пехотного полка Путилов, 13 сентября, сопровождал партию пленных. Взяв в Малоярославце нужное количество подвод, он отправился далее по Старой Калужской дороге, «на которой встречались крестьянские подводы, брал их усильным образом и отнимал все, что находил в возах: между прочими встретился ему крепостной, одиннадцатилетний мальчик, Андрей Абрамов, везший из деревни его в город припасы, у него тот Путилов стал отнимать лошадь и бывшее на возу, но как сей стал ему говорить, что он не имеет права от него ничего требовать, то солдат Путилов, выхватя тесак, разрубил ему голову, так что мальчик, упав с воза, поднят уже был проходившими крестьянами и привезен в город»^[50]. Через несколько минут (!) в Малоярославец привезли подводчика-крестьянина с разрубленной головой. Крестьянин показал, что Путилов: «заставляя его постоянно погонять лошадь, бил его по голове тесаком»^[51]. Посланный с донесением о происшедшем драгун заявил, что потерял пакет. Были ли предприняты после этого какие-то меры против зарвавшегося солдата, неизвестно.

Грабили не только крестьян, но и помещиков. Так, например, отставной капитан-лейтенант флота А. В. Зыков, боровский помещик, жаловался губернатору, что 21 и 22 сентября из Тарутинского лагеря к нему (в с. Ореховка) приезжали драгуны и артиллеристы: «которые ворвались в мой дом и в имеющиеся при нем кладовые, амбары и сараи, сбили с оных замки и разграбили… все имущество мое и крестьян моих»^[52]. Все попытки потерпевшего найти управу на мародеров у местных гражданских властей успеха не имели. Дело замяли, видимо, не желая ссориться с армией во время боевых действий^[53]. Такому же разорению подверглись селения, принадлежавшие генерал-лейтенанту Оленину^[54].

Особенно сильно пострадал от воинских грабежей Тарусский уезд. Село Троицкое, бывшее имение княгини Е. Р. Воронцовой-Дашковой, было сборным пунктом продовольствия и фуража для российской армии. Однако собранные с большим трудом крестьянские запасы расхищались. Грабеж и произвол царили уже на дальних подступах к Троицкому.

11 октября староста с. Лопатина получил приказ земского суда доставить в Троицкое сено (по пуду с ревизской души). Сена у крестьян не оказалось, т. к. его взяли проходившие через село воинские команды. С большим трудом староста купил сено, чтобы выполнить приказ. Когда сено уже навивали на возы, в селе появились казаки и силой отобрали его. Староста просил оставить сено для армии, ссылаясь на приказ, но казачий урядник заявил: «Я ни на что не гляжу, а только беру сено»^[55]. Сверх того, урядник отобрал телегу, высыпав на землю крестьянское зерно и три хомута. Староста в отчаянии написал в суд, что ввиду такого «озорничества» не может выполнить поставку и просил «защитить и куды следует зделать предписание»^[56]. Но земские суды были бессильны против «озорников» в военных мундирах.

В середине октября старшина Белянинской волости Тарусского уезда получил предписание доставить сено в Троицкое, собрав его в волостных селениях. Выполнить это предписание оказалось невозможно, т. к. через волость проходили воинские части и забирали разные припасы, «не платя за то денег и не давая квитанциев… а хотя и дают таковые, но совсем не в том количестве, сколько принимают, и гораздо менее… и теперь крестьяне волости моей находются совсем почти без пропитания, равно и скот, который остался, должен без корму умереть; а по сим обстоятельствам с душ означенных деревень сена представить в село Троицкое, по неимению, не могу»^[57].

Такое же объяснение по поводу непоставки в Троицкое представил и бурмистр сельца Масенки. Только его, когда он попросил деньги или квитанцию за взятый фураж, жестоко избили вместе с крестьянами и отобрали всех лошадей с повозками^[58].

Земские суды были завалены жалобами такого рола. Порой это были настоящие вопли отчаяния. Вот, например, что писал сотский сельца Колесова: «…по сотне моей ездят ежедневно и ночно военные команды и по остановкам делают великие жителям обиды и драки, фураж и сено требуют без всякого порядка — а наипаче жгут огни внутри селений опасно, а за предупреждение крестьян бьют, а по прозбе их за меня, то и меня же, невзирая на должность мою, …бьют по зубам и палками… Мне по их буйствам и непорядкам правлять оную (должность. — А. У.) силы и воли нет»^[59]. Земские суды продолжали молчать.

Тем временем стали поступать жалобы о тотальном грабеже всего, что можно унести. Так, например, крестьяне с. Буриново писали: «Содержали мы в оном селе шелковые фабрики, но по случаю близкого расстояния от театра войны разными неизвестными воинскими командами разхищено, как материалу, равно и инструменту, полагаем, не менее как на 12614 руб.»^[60]. Но и этот факт не заставил земский суд вмешаться.

Несколько иное отношение было к питейным домам, которые воинские команды просто сметали на своем пути. Эти дома давали немалый доход казне, и поэтому тарусские уездные власти обязали открыть их не позднее 1 ноября. Однако донесения с мест показали, что это невозможно, т. к. питейные дома полностью разграблены, имущество уничтожено, а сидельцы, «без пашпортов, от должностей своих бежали и скрылись неизвестно куда»^[61].

Положение в с. Троицком заслуживает отдельного рассказа. Через 2 года после смерти княгини Е. Р. Воронцовой-Дашковой ее имение (Троицкое с деревнями) перешло к дочери, А. М. Щербининой, и управлялось бурмистром Н. Калининым. Донесения («объявления») бурмистра в Тарусский земский суд рисуют ужасающую картину военного произвола и сравнимы разве что с вражеским нашествием.

Первая встреча с защитниками отечества состоялась у местных крестьян 22 сентября, когда в селе остановился 1-й казачий полк Тульского ополчения. Сытно поев и отдохнув, штаб-ротмистр полка на следующее утро забрал 1520 пудов сена и 122 четверти овса, но квитанцию дал на 900 пудов сена и 68 четвертей овса. Когда бурмистр попросил рассчитаться сполна, офицер, писал Калинин: «бил меня по голове и бороду рвал, сажал под караул, неоднократно и саблю наголо вынимал и принудил меня дать ему квитанцию, что будто бы он в вотчине стоял честно и обид никаких не делал»^[62]. Не успели крестьяне проводить «дорогих гостей», которых четверо суток должны были поить и кормить, как нагрянули новые «гости».

29 сентября в имении появился с командой ополчения корнет Сухотин, который самовольно, без денег и квитанции взял 4 воза крестьянского сена. В ответ на просьбу крестьян заплатить или выдать документ корнет обругал их и, ворвавшись в господский дом с командой, награбил разных вещей и напитков^[63]. Не погнушался корнет при этом прихватить не только гусли, но и картины, большое зеркало и чехлы с кресел^[64].

Пример корнета оказался заразительным. Вскоре была ограблена библиотека выдающейся просветительницы. Для перевозки книг и фуража офицер Тульского ополчения захватил 92 лошади^[65]. Бесценному собранию книг был нанесен непоправимый урон. Но и после такого погрома бесчинства военных в Троицком продолжались. Грабили не только солдаты и офицеры пехотных и кавалерийских полков, но и почтальоны, ямщики и даже доктор^[66]. Итоговый список награбленного в с. Троицком впечатляет: свыше тысячи четвертей овса, почти 40 тысяч пудов сена и это, не считая других вещей^[67]. Запасы бережливой княгини были расхищены.

В ноябре 1812 года, лично обследовав уезд, тарусский исправник сообщил в Калугу, что все селения уезда, не исключая и нескольких господских домов, потерпели убытки от проходивших войск: «а в особенности, состоящия близ реки Протвы, от которых в недальнем расстоянии была расположена наша армия, отчего многих селениев жители находятся совсем почти без всякого пропитания…»^[68].

Вот чем обернулось пребывание российской армии для мирных поселян данного региона. Я не думаю, что крестьяне после таких бесчинств были охвачены патриотическими чувствами. Многим из них нечего было противопоставить вооруженным отрядам, но в ряде случаев крестьяне не только оказывали сопротивление, но и сами нападали на российских воинов.

А. П. Ермолов в своих «Записках…», описывая Тарутинский лагерь, скупо упоминает, что пути сообщения были ненадежны из-за восстаний поселян: «раздраженных грабежами и неистовством» российской армии^[69].

Уже в августе 1812 года крестьянские кордоны задерживали, наряду с неприятельскими, российских солдат-мародеров. После оставления Можайска обоз русского егерского полка с 3-мя унтер-офицерами и 8 солдатами подвергся нападению крестьян в д. Марьино Боровского уезда. Вначале крестьяне приняли их за французов, но позже, уже поняв свою ошибку, все равно избили, связали солдат и разграбили обоз. Боровские власти постарались замять дело, но вмешательство командира Калужского ополчения В. Ф. Шепелева не позволило это сделать^[70]. Боровские крестьяне из-за близости к театру военных действий вообще отличались повышенной возбудимостью и подозрительностью. В сентябре 1812 года четыре казака, беспрепятственно следовавшие из Белоруссии со стадом полкового скота, в Боровском уезде были схвачены крестьянами. Когда же их командир полка, генерал-майор Карпов, послал двух урядников и 5 казаков для разъяснения ошибки, они также были задержаны местными жителями. Предпринятое, по указанию калужского губернатора, расследование не дало никаких результатов: казаки бесследно исчезли вместе с полковым скотом^[71]. Есть основания полагать, что казаки были убиты. Это стало возможным в обстановке недоверия крестьян к любым военнослужащим, от которых они не ждали для себя ничего хорошего.

Крестьяне Тарусского уезда, по причине большого количества войск, проходивших через их селения, не могли оказывать активного сопротивления. Мною такие факты не обнаружены.

Сельские обыватели Малоярославецкого уезда, напротив, отличались решительностью в борьбе с мародерами. Так, например, когда в с. Андреевское пришли 3 солдата, захватили 3 воза сена, кур и стали обижать местных жителей, земский полицейский отобрал у них награбленное, раздал крестьянам и арестовал солдат^[72]. Еще один пример. Полсотни солдат во главе с унтер-офицером разъезжали по селениям: «чиня жителям великие обиды»^[73]. Около д. Ильинки они напали на двоих крестьян, отняли деньги и имущество. Крестьяне подняли крик. Из ближних деревень прибежали жители, схватили солдат и доставили их начальству. Однако генерал Коновницын, к которому, в конце концов, и попали арестованные, постарался замять дело и отстранил от разбирательства гражданского чиновника^[74].

Центром крестьянских волнений, вызванных действиями российской армии, в Малоярославецком уезде была Авчининская волость. Уже 11 сентября 1812 года, земский исправник доложил губернатору, что жители волости: «выходят из послушания, требования со стороны земской полиции выполнять отказываются, представляя на то причиною недалекое от них расстояние неприятеля, а ныне и при приближении к деревням Новой Слободки и Черной Грязи вагенбурга (военного обоза. — А. У.) обеих наших армий, все почти из домов своих выбрались^[75]». Этот рапорт крайне обеспокоил губернатора. Он распорядился провести среди жителей разъяснительную работу, не привлекать их без крайней нужды к выполнению военных повинностей и одновременно предупредил военных о неспокойном состоянии волости^[76]. Однако вскоре там ударили в набат.

Сведения о том, что произошло в д. Новая Слобода немногочисленны. Это несколько архивных документов и народное предание, записанное спустя почти 100 лет. На основе этих данных можно установить следующее… В конце сентября 1812 года в Авчининской волости появился казачий отряд (ок. 60 чел.) во главе с офицером. Он грабил имения, церкви и крестьянские дома. Летучая молва далеко разносила слухи об их «подвигах». Вскоре казаки появились в Новой Слободе. К этому времени местный кабак стал центром притяжения всех буйных крестьян в округе. Они брали вино даром, объяснив служителю: «…если придет хранцуз, так он всем завладеет. Пусть же владеет этим добром лучше наш брат, расейский человек, а никакой там есть хранцуз. А коли хранцуз не придет, так мы отдадим деньги за вино сообща, всем миром»^[77].

Большим авторитетом среди них пользовался Никифор Огудайло, богатый, но жестокий крестьянин, по слухам, промышлявший разбоем. Он посоветовал хорошо принять казаков и первый, сняв шапку, пригласил офицера в свой дом. Одновременно он послал гонцов в окрестные села и в Малоярославецкий земский суд с известием о том, что приехали «дармадеры» (мародеры).

Напоив казаков (вино подавали ушатами), Огудайло с товарищами отнял у заснувших оружие и связал их. Чиновники земского суда, прибывшие вечером, долго вели допрос арестованных. Они взяли золото у пытавшегося подкупить их офицера, но не отпустили его. Перед отъездом, на вопрос крестьян, что делать с казаками, чиновники ответили: «Что хотите»^[78]. После этого ночью Огудайло первый зарубил топором офицера и завладел его имуществом. Его примеру последовали крестьяне. На заре началась кровавая расправа над казаками. Все они были зверски убиты, лишь одному удалось бежать. Заодно был убит невиновный солдат, случайно оказавшийся в окрестностях деревни. По преданию, мужики были пьяные и свирепые, поэтому никакой пощады от них ждать не приходилось. Убитых похоронили на заливном лугу, где, по поверьям, собирались колдуны и колдуньи. Точно так же поступили жители д. Грибово, захватившие казачий обоз. Позже дело замяли, ибо выяснилось, что казаки грабили церкви, т. е. совершили страшный грех.

Командование российской армии пыталось бороться с мародерством, т. к. оно разлагало армию. 25 сентября Кутузов в своем приказе предупреждает о возможных тяжелых последствиях беспорядков, которые могут быть пагубны для войска. Он обязал генерал-гевальдигера оберегать деревни позади армии, а нижних чинов: «поймав в бродяжестве, наказывать на месте самыми жестокими телесными наказаниями»^[79].

На следующий день Кутузов издает специальный приказ по борьбе с мародерством. «Дошло до сведения моего, — пишет он, — что отряжаемые от армии по разным случаям во внутренние губернии военные… относятся… к обывателям с требованием провианта и фуража… без всяких письменных видов, куда и для чего они командированы, и нередко берут сия запасы, не платя денег и не выдавая квитанции самовольно, и даже с насилием^[80]». Приказ обязывал все команды отправлять с письменным видом и квитанциями.

В тот же день Комитет министров принял рескрипт Кутузову, в котором ответственность за дезертиров возлагалась на их командиров, а за укрывательство беглых полагались строгие кары^[81].

27 сентября Кутузов издает дополнение к приказу о мародерах, в котором прямо пишет о грабежах и насилиях военных: «которые не будучи довольны с охотою предлагаемыми жителями фуражем и хлебом, разбродились по домам, разбивают клети, сундуки и уносят все, что в них находят, истребляя притом до основания всю их хозяйственность»^[82]. Эти «великие беспорядки» Кутузов предполагал устранить путем отправки с воинскими командами чиновников с полной ответственностью последних за спокойствие мирных обывателей.

Сам Александр I, до которого дошли сведения о массовом мародерстве, 29 сентября в своем рескрипте предложил Кутузову принять строгие меры для пресечения этого позорного явления^[83]. Фельдмаршал пытался навести порядок. В частности, по его указанию был арестован и предан военному суду майор Потресов, допустивший погром питейного дома и поджог леса в Троицком, но военные традиции оказались сильнее грозных приказов. Бесчинства продолжались.

10 октября, получив рескрипт императора, Кутузов издал приказ, в котором утверждал, что: «мародерство вовсе, как кажется, прекратилось»^[84]. Однако ниже он был вынужден признать, что, например, ратники ополчения своевольно отлучаются от своих мест^[85]. Уничтожить это зло оказалось непросто. Его корни уходили в недостатки снабжения армии и своеобразный военный менталитет того времени, позволявший грабить мирных обывателей. Наказание за это несли немногие военные, да и то, как правило, за подрыв воинской дисциплины. Наконец, отступление армии, продолжавшееся до октября 1812 года, само по себе способствовало мародерству, дезертирству и другим негативным явлениям.

В таких условиях крестьяне защищали свои дома и имущество от военных грабителей, невзирая на цвет мундира и национальность. Для беззащитного обывателя любая война несла горе и разорение. Удар тесаком по голове он мог получить и от русского и от французского солдата. В этих условиях казенный патриотизм совершенно неуместен. Изучая историю войны 1812 года, необходимо использовать все известные факты, не разделяя их на удобные и «неудобные». В противном случае мы никогда не сумеем выйти из порочного круга мифотворчества.

А. И. Ульянов
Бой на реке Чернишне

Определение боевых действий на реке Чернишне 6 октября 1812 года как «Тарутинского сражения» вызывает возражения. Схватка произошла в 8 км севернее Тарутино, и сами участники называли ее «Битва под Чернишнею» (Кутузов) или «Сражение в Винково» (Коленкур). Есть и другие названия, так или иначе связанные с рекой Чернишней, а не с Тарутино. Однако уже А. И. Михайловский-Данилевский в своем капитальном труде писал о «Тарутинском сражении». Ко времени Е. В. Тарле это определение стало настолько общепринятым, что советский историк специально указал на его неточность. В настоящее время по инерции чаще используется определение «Тарутинское сражение», чем «Сражение на Чернишне». Для участников события оно, несомненно, было сражением, однако многие исследователи обращают внимание на ограниченность войск, принимавших в нем участие, на не вполне ясные результаты и склонны считать его боем.

Не меньшие споры вызывает оценка события. Французы, как правило, преуменьшали свое поражение. Наполеон даже вину за него перекладывал с маршала Мюрата на генерала Себастиани^[86]. Русские, в свою очередь, вслед за М. И. Кутузовым склонны преувеличивать свою победу, завышая силы противника и занижая свои потери. Общая оценка приобретала порой карикатурный вид. Например, Н. Ф. Гарнич оценивал бой так: «Сильный и умелый удар 12-тысячного русского отряда опрокинул 50 тысяч французов»^[87]. Напротив, В. Ассонов утверждал, что «цель не была достигнута, неприятель не был уничтожен, а отступил с небольшими потерями»^[88]. Советские историки, как правило, все неудачи связывали с Беннигсеном, а все удачи — с Кутузовым. Типичным для советской историографии являлось также игнорирование французских источников по теме и замалчивание «неудобных» русских мемуаристов. В результате картина боя существенно искажалась и обеднялась. К тому же описания боя страдают краткостью и неопределенностью. Поэтому я постараюсь обобщить известные факты и воссоздать относительно полно боевые действия 6 октября 1812 года на реке Чернишне, используя при этом термин «бой», а не «сражение». Это вызвано не только очевидной ограниченностью сил, вовлеченных в него с обеих сторон, но и желанием показать, что бой был лишь составной частью Тарутинского сражения, о котором будет сказано в заключении.

Небольшая речка Чернишна (название приводится по «Атласу Калужской губернии», СПб., 1782), впадающая в реку Нара (приток Оки), находится примерно в 90 км к юго-западу от Москвы. Она протекает среди холмистой равнины, покрытой лесами. В долине Чернишни (от устья к истокам) располагаются три основных деревни: Винково, Тетеринки и Дмитровское. В настоящее время часть реки представляет собой водохранилище. В 1812 году от Тарутино (на р. Нара) через Винково и далее до Спас-Купли (ок. 8 км к С-В от Винково) пролегала Старая Калужская дорога, вдоль которой и находились основные силы корпуса Мюрата и Российской армии. Между противниками, занимавшими соответственно долины рек Чернишна и Нара, находился лес, не занятый войсками и создававший тем самым угрозу французскому и российскому тылу.

Авангард «Великой армии», не вполне точно названный «корпус Мюрата», располагался на всем протяжении почти 13 км течения реки Чернишна. Он давно уже утратил первоначальный состав и включал в себя не только французские, но и польские и немецкие войска, межнациональные отношения между которыми нельзя назвать нормальными. В его состав входили дивизии 1 корпуса Даву, 5 корпуса Понятовского и другие соединения. На обоих флангах располагалась кавалерия. Правый фланг занимала 1 кавалерийская дивизия (с резервами) А. — Л. Сен-Жермена (правый берег реки, 2-я линия обороны). На противоположном берегу находилась польская пехотная дивизия генерала М. Клапареда. Она прикрывала д. Винково, в которой располагалась ставка Мюрата. Далее, по правому берегу, стояла резервная пехотная дивизия генерала Г. Дюфура. Вместе с 1-м кавкорпусом генерала Э. Нансути, располагавшимся по обеим сторонам реки, и корпусом генерала И. Понятовского (пехота и кавалерия), эти соединения составляли центр французской группировки. Левый фланг состоял из войск 2 кавкорпуса генерала Л. Себастиани. В тылу, в районе Спас-Купли, находился резервный кавкорпус М. Латур-Мобура. Общая численность группировки, по уточненным подсчетам Шамбре, составляла 26.541 чел.^[89] В корпусе Понятовского оставалось не более 4 тысяч, а вся кавалерия — ок. 8 тыс.^[90]

План сражения при речке Чернишне 6 октября 1812 года

Правый фланг защищали крутые берега Нары и Чернишни. Левый — располагался на открытом месте в непосредственной близости от неохраняемого леса. Неоднократно через этот лес казаки проникали в глубокий тыл французов. Об этой оплошности они сообщили командованию, которое приняло решение атаковать Мюрата, нанеся главный удар именно здесь.

Общее число французских орудий достигало, по российским данным, 187.^[91] Французские источники скупо упоминают, что «у Мюрата было не менее 120 орудий».^[92]

Бой в районе Спас-Купли 22 сентября показал, что корпус Мюрата с трудом выполняет боевые задачи. За время с 23 сентября по 5 октября его боеспособность еще больше снизилась. Французы несли большие потери при фуражировках, на которые выходили не иначе, как с пушками, и все равно «никогда не возвращались без потерь»^[93]. Нехватка продовольствия привела их к питанию павшими лошадьми и пареной рожью. Даже соль приходилось выделять из пороха^[94]. Только немцы питались относительно сносно, т. к. сумели сохранить скот еще с Немана. Дело доходило до того, что сам Мюрат вынужден был просить у них мясо для своего стола. В результате широко распространились заразные болезни. В лагере лежало много больных^[95]. По свидетельству одного офицера, еще один месяц — «и вся кавалерия без сражения была бы уничтожена»^[96].

Всеми овладела апатия. Несмотря на холодную погоду никто не строил даже шалашей и не ставил палаток. Спали под открытым небом на соломе и голой земле. При этом французы предавались иллюзиям. «Каждый день говорили о мире, — вспоминал кирасирский капитан. — Мы утешали себя этой химерой»^[97]. Дисциплина стремительно падала вместе с боеспособностью. Казалось, что разгромить такой корпус не составит большого труда.

Военачальники корпуса обладали большим боевым опытом. Король Неаполитанский, 45-летний И. Мюрат, проделал стремительную карьеру от рядового до маршала. Он был храбрым и талантливым полководцем, однако, по признанию Наполеона, который считал его своей правой рукой, нуждался в постоянном руководстве. Большинство генералов корпуса в наполеоновских войнах получили большой командный опыт. Позже Себастиани и Понятовский станут маршалами, Латур-Мобур — военным министром Франции, а Дюфур возглавит армию Швейцарии.

Основные силы российской армии располагались в несколько линий южнее села Тарутино вдоль Старой Калужской дороги. В укрепленном лагере находилось 662 орудия^[98]. Окрестные леса были укреплены засеками. По иронии судьбы самым уязвимым местом русского лагеря являлся также левый фланг. Как только французы появились слева, на Новой Калужской дороге, русские оставили лагерь^[99]. Тесный лагерь к тому же затруднял внутренние перемещения войск.

Общая численность российской армии, вместе с казаками, приближалась к 97 тысячам ^[100]. На ее стороне было в целом все же довольно выгодное расположение лагеря, хорошее снабжение, превосходство в живой силе и артиллерии. Национальный состав армии, при всей его пестроте (русские, татары, калмыки, не считая отдельных поляков, немцев, сербов и пр.) не приводил к серьезным этническим столкновениям. В то же время такой пестрый национальный состав (по сравнению с Малоярославецким сражением) дает основание назвать будущий бой «малой битвой народов».

Помимо основных сил Тарутинского лагеря, в верхнем течении Нары находился отряд генерал-лейтенанта И. С. Дорохова, а также отряды А. П. Сеславина и А. С. Фигнера^[101]. Все войска отличались высокой боеспособностью, хорошей подготовкой и желанием сражаться с неприятелем. К числу недостатков следует отнести слабую дисциплину иррегулярных войск (казаки) и неэффективное управление войсками со стороны российского командования.

Главнокомандующий российской армией, генерал-фельдмаршал М. И. Кутузов не хотел активных наступательных действий. «Чем долее останется в Москве Наполеон, — говорил он, — тем вернее наша победа»^[102]. Эту позицию не разделяла группа генералов во главе с Л. Л. Беннигсеном. По их мнению, следовало напасть на Мюрата до подхода к Наполеону подкреплений. Разногласия военачальников усугублялись изрядной долей личной неприязни между ними. Единства среди командования не было.

После того как Беннигсен, при поддержке Милорадовича, третьего октября в письменном виде предложил Кутузову атаковать Мюрата, генерал-фельдмаршал вынужден был согласиться и назначил атаку на 5 октября. Неофициальное перемирие между противниками закончилось.

К 4 октября генерал-квартирмейстер К. Ф. Толь составил диспозицию к сражению. В соответствии с ней И. С. Дорохову было предписано действовать на Вороново (севернее Спас-Купли), чтобы отрезать противнику пути отступления^[103].

Российские войска, предназначенные для наступления, разделились на два крыла: левое — под командованием (далее — «п/к») генерала от инфантерии М. А. Милорадовича и правое — п/к от кавалерии Л. Л. Беннигсена. Главный удар тремя колоннами наносило правое крыло. Первая колонна, п/к генерал-майора В. В. Орлова-Денисова, атаковала левый фланг (Себастиани). Вторая, п/к генерал-лейтенанта К. Ф. Багговута, и третья, п/к генерала от инфантерии А. И. Остермана-Толстого, атаковали неприятельский центр (Понятовский, Дюфур, Нансути). Левое крыло должно было сковать правый фланг неприятеля (Клапаред и Сен-Жермен). Выдвижение на позиции назначалось в ночное время, атака — на рассвете. Кутузов был уверен в победе. Нападение готовилось в таком секрете, что даже корпусные командиры не были предварительно предупреждены. И все же атака не состоялась.

План сражения при с. Тарутине 6 октября 1812 года

Вечером 4 октября Кутузов выехал из Леташевки в лагерь, чтобы лично проследить, как идет подготовка к атаке, и… обнаружил, что приказ о выступлении даже не поступил в армию. Как выяснилось, нигде не могли найти начштаба армии А. П. Ермолова (он был на званом обеде!), а без него вскрыть пакет не решились. Разгневанный Кутузов перенес срок наступления на 6 октября. П. А. Жилин полагал, что он сделал это сознательно, т. к. получил неверную информацию о движении главных сил Наполеона по новой Калужской дороге^[104]. Возможно и так, однако очевидцы вопиющей командной нераспорядительности вспоминают, что давно не видели Кутузова таким разгневанным.

Заслуживает внимания и еще один любопытный факт. Несмотря на строжайшую секретность, противник узнал о подготовке нападения и принял необходимые меры. Свидетельствует А. П. Ермолов: «За день пред сим (6 октября. — А. У.) неприятель имел сведения о намерении нашем сделать нападение; войска были в готовности… но ожидание было напрасным»^[105]. Несомненно, таинственный осведомитель занимал очень высокий пост при российском штабе. Очевидно, он сообщил Мюрату и о переносе даты, но по халатности французы не воспользовались этими сведениями. Адъютант, присланный с приказанием к начальнику артиллерии об отступлении и передвижении обозов в тыл, застал его спящим и, не зная важности приказа, не решился разбудить артиллериста. «Поэтому наши войска нашли их почти сонными, — вспоминает Ермолов, — стражу оплошную, лошадей в кавалерии неоседланных»^[106]. Однако Мюрат с конвоем, в ночь на 6 октября успел перебраться из Винково в усадьбу недалеко от Тетеринки, на левом фланге, и это сыграло в день боя немаловажную роль.

Кутузов, опасавшийся за свой левый фланг, 5 октября отдает Дорохову новый приказ, в котором разрешает ему не совершать рейд по французским тылам, если тот сочтет это невозможным. Дорохов, не имея под рукой всех подчиненных ему сил и получив от Сеславина сведения о появлении на Боровской дороге неприятеля, счел за благо не совершать рейд.

К атаке было подготовлено 4 колонны. Первая — п/к Орлова-Денисова (10 казачьих полков, 1 конная батарея и 4 драгунских и 1 конно-егерский полк из 1 кавкорпуса генерал-адъютанта П. И. Меллер-Закомельского) должна была начать атаку, ошеломить противника и отрезать ему пути отхода. На д. Тетеринки с фронта наступала 2-я колонна, в составе 2 пехкорпуса Багговута. Вслед за ним шла 3-я колонна 4 пехкорпуса Остермана-Толстого. В резерве для них, на опушке леса, должен был находиться 3 пехкорпус генерал-адъютанта графа П. А. Строганова. Всеми войсками правого крыла командовал инициатор нападения Л. Л. Беннигсен. Левым крылом (5, 6, 7, 8 пехкорпуса и 2, 3, 4 кавкорпуса), 4-я колонна, командовал его единомышленник М. А. Милорадович. Действия его войск должны были лишь отвлечь внимание французов и сковать силы их правого фланга^[107]. В резерве оставалась вся гвардия и кирасирские полки, при них находился Кутузов^[108].

В соответствии с планом атаки, колонны вечером должны были переправиться через Нару и, продвинувшись через лес, занять исходные позиции для атаки на рассвете. План мог осуществиться лишь при хорошем взаимодействии войск. Общее руководство осуществлял осторожный и медлительный М. И. Кутузов. Интриги и зависть к чужим успехам раздирали российский генералитет. Выгодно выделялись среди них старый служака (воевал еще с А. В. Суворовым), норвежец по происхождению, генерал-лейтенант К. Ф. Багговут и отчаянно смелый казак (кстати, ровесник своего противника, Себастиани), 37-летний генерал-майор В. В. Орлов-Денисов. Одному из них грядущий бой принесет смерть, другому — славу.

Василий Васильевич Орлов-Денисов

5 октября, в 19 часов, не смея говорить, курить и стучать ружьями^[109], колонны выступили из лагеря. Колонны правого крыла проводил сам Толь со своими помощниками. Несмотря на близость реки, правый фланг перешел Нару только в полночь^[110]. Милорадович до рассвета вообще не предпринимал активных передвижений. Погода стояла холодная, но сухая. Влажная земля делала движение войск неслышным.

Передвижение войск в ночном лесу привело к крайней медлительности 4 пехкорпуса Остермана-Толстого, опозданию 2 пехкорпуса Багговута и к тому, что часть полков просто заблудилась^[111]. В полном объеме поставленную задачу выполнила только колонна Орлова-Денисова.

Перед зарею к Орлову-Денисову явился перебежчик, польский унтер-офицер. Он заявил, что, если ему дадут отряд, он берется захватить в плен самого Мюрата, ночевавшего неподалеку с небольшим конвоем. Предложение приняли. Поляку пообещали 100 червонцев в случае успеха и смерть — в случае обмана. На поимку Мюрата вместе с перебежчиком отравилось 2 казачьих полка п/к генерал-майора Грекова. Однако вскоре стало светать, и Орлов-Денисов, опасаясь быть замеченным и ожидая подхода пехоты в любую минуту, вернул отряд Грекова. Не дожидаясь общего сигнала, он решил начать атаку.

Перед атакой Орлов-Денисов вызвал охотников, чтобы отвлечь внимание противника от основных сил и подать пример юным, необстрелянным казакам. Вперед вышли казаки Атаманского полка с есаулом Фоминым, Лейб-гвардии казачьего полка с портупей-юнкером Грековым и Черноморской сотни с урядником Перехристом^[112]. Позже Орлов-Денисов особо отметит действия казачьих урядников, которые «храбростью своею служили примером для подчиненных своих и тем много способствовали к отнятию у противника орудий и ящиков со снарядами, взятию пленных, сильному поражению онаго»^[113].

Атака, начатая около 7 часов утра, была столь стремительной и внезапной, что французы, побросав обозы и артиллерию, стали поспешно отступать за ближайший овраг.

Весь лагерь корпуса Себастиани и свыше 30 орудий оказались в руках казаков^[114]. Первое орудие захватил и увез под огнем отряд сотника Балабина^[115]. Незаурядное мужество в бою проявили урядник Перехрист и портупей-юнкер Греков. Они первыми «врубились в неприятельские колонны кавалерии, опрокинули и гнали до пехоты»^[116]. Большую часть орудий и почетный кирасирский штандарт захватили казаки полковника Сысоева 3-го. Попытку французских артиллеристов остановить казачью атаку пресек есаул Катин 6-й. Во главе сотни бойцов он первым ворвался на батарею и «переколол канонеров». Успешно действовала конно-артиллерийская рота есаула Кирпичева, которая, открыв меткий огонь, взорвала зарядные ящики, рассеяла пехоту и не дала организовать оборону^[117]. И таких примеров было множество. Возникла угроза полного разгрома левого фланга Мюрата и окружения его основных сил. Сотня донцов п/к сына атамана Платова смело проскакала через французский лагерь мимо д. Тетеринки навстречу показавшейся на опушке леса русской пехоте.

Посмотрим на эти события глазами французов. «Всюду были видны одни казаки, — вспоминает кирасирский капитан, — земля дрожала от топота их лошадей»^[118]. Ему вторит немецкий врач Роос. Едва его товарищи вскочили на лошадей, как позади показались казаки. «Русские пушки развили сильный огонь, — вспоминает Роос, — прежде чем успела стронуться с места хоть одна из наших — половина лошадей у нас пала», и полк рассеялся, не успев собраться. «Общее наше состояние было настолько плачевно, — вспоминает врач, — что я думал, что русские просто захватят нас и отведут в плен…»^[119]. Однако даже такие события не прекратили межнациональных конфликтов. Роос описывает стычку польского ротмистра с немецким врачом, закончившуюся ранением последнего. По иронии судьбы вскоре ранили ротмистра, и немцы оказали ему помощь^[120].

И все же, несмотря на, казалось бы, неминуемый разгром, французский левый фланг выстоял и не позволил русским окружить основные силы. Можно выделить 2 причины этого. Во-первых, казаки после первого, ошеломляющего успеха, рассыпались по лагерю и занялись захватом добычи. Управляемость ими была потеряна. С большим трудом Орлов-Денисов стал собирать свои войска, чтобы двинуться в тыл французам к Спас-Купле и сломить сопротивление тех, кто пытался обороняться за оврагом. Вторая причина была субъективной.

От полного разгрома свой корпус спас сам Мюрат. Обратимся к французским источникам. Свидетельствует офицер Тирион: «Король Мюрат немедленно бросился к атакованному пункту и своим присутствием духа и мужеством приостановил начавшееся отступление. Он бросался на биваки, собирал всех попадавшихся ему всадников и, как только успевал набрать таковых с эскадрон, так мгновенно бросался с ними в атаку»^[121]. Эта рискованная тактика оправдала себя в действиях против значительных, но рассеянных и лишенных управления казачьих сил. «Кавалерия обязана своим спасением, — продолжает Тирион, — именно этим последовательным и повторенным на нескольких пунктах атакам, которые, остановив неприятеля, дали войскам время и возможность осмотреться, собраться и пойти на неприятеля»^[122]. Тирион высоко оценивает своего военачальника: «Заслуги Мюрата… мало известны и не оценимы должным образом. Мюрат соединял в себе одновременно искусство генерала, лихость обер-офицера и отвагу солдата»^[123]. Роос также считает спасение основных сил корпуса чудом, которым солдаты обязаны своему полководцу: «проворство и быстрая решимость короля помогли ему так ловко использовать кирасир и другие мелкие отряды кавалерии, что удалось отвратить самое ужасное»^[124]. Это было тем более удивительно, что, по свидетельству Рооса, в начале боя каждый думал только о бегстве.

Иоахим Мюрат

В тот день вездесущий Мюрат побывал на всей линии расположения своих войск, и всюду его присутствие помогло французам избежать худшего. Прорвавшиеся к Спас-Купле казаки были остановлены резервной кавалерией Латур-Мобура. Тем временем, используя леса, овраги и не захваченную русскими Старую Калужскую дорогу (Севернее Винково), Мюрат стал отводить свои войска к Спас-Купле^[125]. Разумеется, для успеха такого сложного маневра одних контратак на левом фланге было недостаточно. Посмотрим, что происходило в это время в районе д. Тетеринки.

2-я колонна Багговута, которая должна была атаковать эту деревню, не смогла подойти вовремя. Два полка 4 и 17 дивизии З. Д. Олсуфьева заблудились в темном лесу, а многие полки отстали. Вовремя к рассвету на опушку леса, да и то не напротив Тетеринки, а значительно правее ее, вышел 1 полк 4 дивизии с дивизионным командиром генерал-майором Е. Вюртембергским^[126], егерская бригада Пилара и полурота артиллерии, выстрелы которой должны были послужить сигналом для начала общей атаки. 3 пехкорпус Строганова, следовавший за Багговутом, задержался в лесу из-за противоречивых приказов штаба армии^[127]. Когда позже корпус Строганова все же вышел из леса, он, подчиняясь приказу, повернул не к Тетеринке, а к Орлову-Денисову.

Вышедшие на опушку леса войска Багговута, услышали шум боя (преждевременная атака Орлова-Денисова) и обнаружили французов, готовыми к отражению атаки. Понимая, что время упущено, и не дождавшись подхода основных сил своего корпуса, Багговут с егерями устремился в атаку на Тетеринку и… пал, сраженный ядром от первого же неприятельского выстрела. Мюрат ожидал здесь атаки русской пехоты и успел организовать батареи для их отражения. Гибель Багговута внесла смятение в ряды атакующих, наступление остановилось. Началась неразбериха с новым командиром корпуса: Е. Вюртембергский, З. Д. Олсуфьев (предпринял новые контратаки), Беннигсен, С. Н. Долгоруков сменяли друг друга, как в калейдоскопе. Беннигсен, не отличавшийся бесшабашной храбростью, прибыв на место и не решаясь действовать частью сил 2-й колонны, отдал приказ отойти до подхода остальных войск, блуждавших в лесу. Генерал-адъютант П. П. Коновницын, прибывший сюда, без особого успеха пытался активизировать действия 4 пехкорпуса Остермана-Толстого. Егеря наступали храбро, но без поддержки малоуспешно. На ожидание и неразбериху ушло много времени, и благоприятный момент был упущен^[128]. За это время Мюрат успел отвести основные силы к Спас-Купле.

Тем временем Беннигсен не знал, что происходит у Остермана-Толстого, т. к. вопреки ожиданию «некоторая часть пехоты неприятельской занимала еще край леса, который мы проходили. Пехоту эту велел я принять в штыки, она из лесу бросилась в рытвину, и обе колонны, из коих она состояла, тотчас обращены были в бегство. Ни один бы человек не спасся, естли б была под рукой кавалерия»^[129].Странное сетование из уст командующего всем правым крылом российских войск! Подлинным героем этого эпизода боя оказался не Беннигсен, а командир 20-го егерского полка майор Горихвостов, который со своими солдатами в штыковой атаке не только обратил в бегство неприятельскую пехоту, но и отразил контратаку французской кавалерии и захватил орудия.

Посмотрим теперь, что происходило на правом фланге Мюрата. Фактор внезапности здесь отсутствовал начисто. Войска Милорадовича двигались по Старой Калужской дороге из Тарутино — в Винково как по учебному плацу. Кавалерия генерала И. В. Васильчикова «дефелировала больше для парада, чем для действия»^[130]. Позже это дало основание Кутузову написать Александру I: «Прочие же корпуса (он упомянул лишь 2, 3, 4)… в огне не были»^[131].

Обратимся к воспоминаниям П. X. Граббе, участника событий на правом фланге. Он пишет, как вместе с кавалерией он участвовал в атаке на передовые цепи неприятеля: «В эту минуту Милорадович был отозван к Кутузову и все оставлено было отсутствием начальника»^[132]. Отрезанную атакой кавалерии колонну польской пехоты Клапареда никто не атаковал. Когда же Граббе обратил на это внимание Васильчикова, тот сказал: «Кажется, что здесь все командуют». «Напротив, — ответил Граббе, — кажется, никто не начальствует»^[133]. На его глазах поляки спокойно дошли до леса и рассеялись в нем. Ни пехота, ни кавалерия русских по-прежнему не предпринимала активных действий. Вскоре здесь появился Беннигсен, разгневанный бездействием Милорадовича и… не обнаружил своего соратника.

Вот как увидел этот район боя французский артиллерийский офицер Гриуа. Он находился в Винково и пробудился от звука трубы. Гриуа успел отослать в тыл лакея с экипажем, после чего отправился на передовую. Командовавший здесь генерал Шастель, в котором: «храбрость соединялась с большой опытностью и хладнокровностью»^[134], не только укрепил позицию перед Винково, но и организовал несколько демонстративных контратак. Одно время стало казаться, что французы попали в окружение, т. к. в тылу показались казаки, но «дивизии поляков и генерала Фридрихса» восстановили положение ценой жаркой схватки и потери части обоза. В это время на правом фланге появился Мюрат. Он «долгое время был с нами, — вспоминает Гриуа, — он был даже слегка ранен в руку»^[135]. Гриуа, прикрывавший отход основных сил огнем своей батареи, стал свидетелем примечательного факта. Когда Мюрату стало ясно, что он не сможет спасти весь свой обоз, который к тому же мешал движению, он приказал солдатам сжечь экипажи, «что они и исполнили, поделив предварительно между собой то, что было в этих экипажах». Мюрат лишь смеялся, наблюдая это^[136].

Впрочем, для солдат Гриуа это имело печальные последствия. Они напились и потеряли боеспособность. К счастью для них, бой вскоре прекратился. На левом фланге казаки прекратили преследование около 15 часов^[137], в остальных местах — немного позже.

По свидетельству Кутузова, основные события 6 октября 1812 года длились около 4 часов^[138]. Отступивший с основными силами к Спас-Купле Мюрат, укрепил здесь позицию батареями и открыл фронтальный огонь, остановивший русское наступление. Позже он отступил к Вороново. Российские полки вечером с песнями и музыкой вернулись в свой лагерь. Бой завершился победой русских над войсками Мюрата. Беннигсен, Милорадович, Толь и другие генералы настойчиво просили у Кутузова ввода в бой дополнительных войск для окончательного разгрома Мюрата, но генерал-фельдмаршал решительно отказал им. Не без основания он заявил: «Коль скоро не умели мы его вчера живьем схватить и сегодня прийти вовремя на те места, где было назначено, преследование сие пользы не принесет и потому не нужно, — это нас отдалит от позиции и от операционной линии нашей»^[139]. Истинной же причиной такого поведения Кутузова стало донесение, которое он получил с Подольской дороги от Кудашева о возможном оставлении французами Москвы^[140].

Отряды Дорохова и Фигнера не приняли участия в бое. О том, как он мог закончиться, если бы они вышли в тыл Мюрату, свидетельствует подвиг урядника Филатова. Посланный Дороховым с 10 казаками для наблюдения за противником, он не удержался и атаковал группу отступающих французов. Во время успешной атаки он убил французского генерала и представил его мундир с наградами командованию, за что получил чин хорунжего^[141].

В тот же день в Москве состоялся парад войск «Великой армии». Он длился почти 2 часа, и Наполеон уже готовился приступить к раздаче наград, когда внезапно, около часу дня, с исказившимся лицом появился адъютант Мюрата Беранже. Он привез черную весть о поражении своего командира. Узнав об этом, Наполеон принял решение выступать из Москвы. Позже он заявил, что поражение стало возможным лишь из-за вероломства русских, нарушивших перемирие (?), и что ответственность за него несет скорее Себастиани, чем Мюрат^[142]. Однако этим словам уже мало кто верил. В 17 часов 6 (18) октября «Великая армия» начала свой исход из Москвы, который завершится ее гибелью. Есть легенда, согласно которой гром пушек на Чернишне был слышен на кремлевском параде, но было ли так в действительности, доказать никому не удалось.

Подведем итоги боя. Несомненно, это была победа русского оружия, одержанная над авангардом «Великой армии». Александр I щедро наградил отличившихся. Кутузов получил золотую шпагу с алмазами и лавровым венком. Беннигсен — алмазные знаки ордена св. Андрея Первозванного и 100 тысяч рублей. Десятки офицеров и генералов — награды и повышения в звании. Даже «нижние чины» 2, 3, 4 пехкорпусов и кавалерия, бывшие в бою, получили по 5 рублей на человека. Однако щедрые и заслуженные награды не смогли заслонить главного. Цель — разгром корпуса Мюрата — не была достигнута. Несогласованные действия колонн, плохая управляемость войсками, привели к тому, что основные силы Мюрата не были разгромлены (он потерял не свыше 15 % в живой силе и не более 1/3 артиллерии, при самых благоприятных для русских подсчетах), а отступили, ускорив тем самым выход Наполеона из Москвы.

В настоящее время уже нет никаких сомнений в том, что Кутузов в своих письмах и донесениях преувеличил силы Мюрата вдвое, преуменьшил потери россиян и умолчал о плохом взаимодействии войск в бою. Позже он добился удаления из армии Беннигсена, главного виновника торжества. Можно ли порицать за это Кутузова? Ответ, на мой взгляд, кроется в более глубоком изучении нравов российского командования.

В своем письме к Е. И. Кутузовой от 7 октября, по поводу победы на Чернишне, генерал-фельдмаршал писал: «Не мудрено было их разбить, но надобно было разбить дешево для нас, и мы потеряли всего с ранеными только до трехсот человек»^[143]. Здесь же он весьма метко оценил значение победы: «Первый раз французы потеряли столько пушек и первый раз бежали как зайцы»^[144]. Днем позже, он сократил цифру потерь до 200 чел.^[145]

Однако, вопрос о потерях и цене победы представляется мне более сложным. Поздние подсчеты показали, что убитыми и ранеными российская армия потеряла свыше 1200 чел. (300 убитыми и 904 ранеными — 9, 251). Среди особенно ощутимых потерь — гибель генерала К. Ф. Багговута, перед гробом которого в скорбном молчании прошла вся армия. В числе раненых были генерал Беннигсен и известный позже историк А. И. Михайловский-Данилевский. До сих пор неизвестны точные места захоронения погибших. Есть основания полагать, что их уничтожили в советское время. Имеется лишь упоминание о том, что одна из братских могил находится в Леташевке (В. Мурзинцев. Туристические тропы Калужской области. Тула, 1990, с. 165). Генерал Багговут был похоронен в Калуге, но его могила затерялась еще в прошлом веке. Кроме того, известно о трех могилах казаков и солдат, умерших от ран не ранее 11 октября в Угодском Заводе.

Потери французских войск оцениваются в 2–2,5 тыс. чел. Места их захоронения неизвестны. Наиболее тяжелой потерей для них стала гибель генералов Дери и Фишера. Первый был особенно дорог Мюрату, и он просил Кутузова выдать ему тело, однако не ясно, удовлетворил ли эту просьбу генерал-фельдмаршал.

Отношение к убитым и раненым в войне 1812 г. было ужасным с обеих сторон. Даже 9 октября, т. е. спустя 3 дня после боя, Ф. Глинка видел неубранные трупы и раненых, брошенных без помощи. Он, в частности, свидетельствует о тяжелораненом поляке, который просил смерти как избавления от мук. Видел он и множество беспомощных больных, женщин и детей из французского лагеря, умирающих на холодной земле^[146]. В захваченном лагере русские нашли множество вещей, награбленных захватчиками: одежду, зеркала, украшения. Здесь же валялись конина и пареная рожь. Все окрестные церкви были разорены, в алтарях устроены конюшни, а иконы использовались на дрова. В этом французские захватчики 1812 г. ничем не отличались от немецких 1941 г.

Вопрос о количестве пленных представляет определенный интерес. Обычно упоминается цифра Беннигсена в 1100 чел., как наиболее вероятная. Цифра в 2000, названная Кутузовым, явно завышена. Однако известно, что после боя казаки, празднуя победу, пригласили в свой круг пленных артиллеристов. После совместных танцев и веселья, к которому пленные вначале присоединились поневоле, а потом разошлись, казаки, растроганные искренним участием неприятелей в их торжестве, выдали французам полную форму, оружие и после «самых сердечных рукопожатий, объятий и поцелуев… отпустили домой, и таким образом артиллеристы возвратились к своим частям»^[147]. Количество пленных, получивших свободу, неизвестно.

Количество захваченных пушек колеблется от 38 (Кутузов) до 19 (Ермолов). Вероятно, следует считать более точной максимальной цифрой — 36 орудий, тем более, что ее признает не только французская сторона^[148], но уже 8 октября и Кутузов^[149].

Многие источники отмечают, наряду с героизмом казаков, необыкновенное мужество поляков корпуса Мюрата. Например, польский егерь, захваченный в плен, не терял присутствия духа даже перед лицом неминуемой смерти и одержал тем самым моральную победу^[150]. Казаки и поляки стали подлинными героями боя.

Бой на реке Чернишне поднял боевой дух российской армии. Это был первый чисто наступательный бой, выигранный россиянами.

В заключение, подводя черту под проблемным изложением событий, связанных с боевыми действиями под Тарутино в сентябре-октябре 1812 г., я хочу сделать следующий вывод.

Мы можем говорить о «Тарутинском сражении» только в широком смысле. Следует разделить его на: оборонительный период (20–22 сентября), когда российская армия остановила наступление Мюрата; позиционный период (23 сентября — 5 октября) — время сбора сил и боевых действий, истощение противника путем нападений на его мелкие отряды и, наконец, наступательный бой 6 октября, закончившийся поражением корпуса Мюрата и его отступлением. В результате этих последовательных событий стратегическая обстановка изменилась в пользу российской армии.

Разумеется, эта точка зрения, наряду с другими, высказанными мною ранее, не бесспорна и может вызвать возражения. Однако я видел свою задачу именно в проблемном, а не в описательном изложении темы, надеясь, что она побудит к ее дальнейшему исследованию.

А. А. Васильев
Французские карабинеры в бою при Винково 18 октября 1812 года

Карабинерские полки — эти элитные части французской тяжелой кавалерии — сыграли заметную роль в бою 18 октября 1812 г. при Винково (или Виньково, на реке Чернишня), называемого в русских источниках сражением при Тарутино. «Карабинеры под командой генерала Дефранса и некоторые польские полки, менее утомленные, чем другие, — писал Э. Лабом в своей истории русского похода, — сумели отомстить за честь нашего оружия и в этот день покрыли себя славой, достойной их блестящей репутации»^[151].

Основным источником об участии этих отборных полков в кампании 1812 г. является так называемая «Рукопись карабинеров», составленная в эпоху Реставрации бывшим квартирмейстером 1-го карабинерского полка капитаном А. Альбером по воспоминаниям нескольких офицеров — участников наполеоновских войн. Приведенное ниже описание действий 1-го и 2-го карабинерских полков при Винково почти целиком опирается на этот источник^[152].

К 18 октября 1812 г. резервная кавалерия «Великой армии» представляла собой лишь жалкие остатки от той огромной массы в 40 тыс. всадников, перешедшей летом через Неман. Накануне боя при Винково все четыре резервных кавалерийских корпуса, входивших в состав 20-тысячного авангарда маршала И. Мюрата (короля Неаполя), вместе имели около 6500 человек (включая канониров и ездовых конной артиллерии). Составлявшие их дивизии фактически сократились до численности полков (например, в 1-й легкой кавалерийской дивизии было около 400 коней, а в обеих дивизиях 3-го резервного корпуса — около 700)^[153]. Во многих полках насчитывалось меньше всадников, чем в одном эскадроне (так, во 2-й легкой кавалерийской дивизии прусский Сводный уланский полк 16 октября имел в строю 54 человека, а вюртембергский 3-й конно-егерский полк «Герцог Луис» — 34)^[154]. На этом фоне карабинерские полки выглядели сравнительно неплохо. Каждый из них подразделялся на три слабых эскадрона (вместо прежних четырех) и насчитывал около 200 коней. Маршевый эскадрон с пополнением для них тогда еще не прибыл, — собранный в малом депо в Дуркемене (Восточная Пруссия), он только 19 октября вступил в Москву вместе с 7-м маршевым кавалерийским полком^[155].

1-м карабинерским полком командовал полковник барон Ф. Ларош, 2-м карабинерским — полковник барон А. Г. Бланкар. Кроме полковника в 1-м полку состояли налицо два старших офицера — эскадронные шефы Артюс и Куаффье, тогда как во 2-м после Бородинского сражения их уже не было, и функции старшего офицера исполнял капитан Миди. Оба полка входили в 4-ю тяжелую кавалерийскую (кирасирскую) дивизию дивизионного генерала графа Ж. М. А. Дефранса из 2-го резервного кавалерийского корпуса, возглавляемого дивизионным генералом графом О-Ф. Б. Себастьяни. При этом 1-й карабинерский полк составлял 1-ю бригаду дивизии (под командой бригадного генерала барона Ж. Бувье дез'Экла), а 2-й полк — 2-ю бригаду (бригадного генерала барона Л. К. Шуара). В дивизии Дефранса была также 3-я бригада (бригадного генерала П. Л. Ф. Польтра де Ламотта), в которую входили два полка — 1-й кирасирский (командир — полковник барон A. M. Клер) и 4-й шволежерский (легкоконный). Последний полк действовал отдельно от дивизии, временно объединенный в бригаду с 2-м шволежерским полком (полковника шевалье П. М. О. Беррюйе) из 2-й тяжелой дивизии. Командир 4-го шволежерского полка полковник барон Ж. Л. Ш. Дешан тогда возглавлял 7-й маршевый кавалерийский полк, прибывший в Москву 19 октября. Таким образом, генерал Дефранс имел под своим начальством только три полка тяжелой кавалерии, насчитывавших вместе около 600 всадников. Артиллерия 4-й кирасирской дивизии состояла из трех конных батарей (по 6 орудий в каждой). Это были французские 3-я и 4-я роты 1-го конноартиллерийского полка под командой эскадронного шефа Паризе, а также прикомандированная из 4-го кавалерийского корпуса 1-я рота польской конной артиллерии (капитана В. Островского). Кроме дивизии Дефранса в корпус Себастьяни входили еще две кавалерийских дивизии — 2-я легкая, которой командовал бригадный генерал барон Э. Бордесуль, и 2-я тяжелая во главе с дивизионным генералом графом П. Ватье де Сент-Альфонсом. Легкая дивизия, имевшая к началу октября около 450 коней^[156], понесла большие потери в делах с русским арьергардом 3 и 4 октября (в последнем из них был ранен ее прежний командир — дивизионный генерал барон Р. Ж. И. Экзельманс), и перед Винковским боем сократилась до «почти что ничего» (по выражению «Рукописи карабинеров»)^[157]. Временная бригада полковника Беррюйе своей численностью превосходила тогда любую из дивизий корпуса, так как составлявшие ее 2-й и 4-й шволежерские полки, имевшие при Бородино лишь по одному эскадрону, после занятия французами Москвы были доукомплектованы, получив значительное пополнение из маршевых эскадронов. Всего в боевом составе корпуса Себастьяни — самого сильного в резервной кавалерии Мюрата — насчитывалось около 2500 человек (включая артиллеристов), не считая при этом нескольких сотен больных и раненых солдат, находившихся вне строя.

Падеж коней от бескормицы являлся в то время подлинным бичом кавалерии Мюрата, а те лошади, которые еще находились под седлом, напоминали тощих, бессильных кляч. На таких конях рослые всадники из карабинерских полков, одетые в белые мундиры с голубой отделкой, в стальных кирасах, покрытых желтой медью, и латунных касках с красным волосяным плюмажем на гребне, выглядели уже не так внушительно, как в начале кампании. «Французская кавалерия и в особенности кирасиры и карабинеры, — вспоминал один из участников боя при Винково, польский офицер К. Колачковский, — представляли жалкое зрелище. Их огромные кони облезли, похудели и ослабели, и едва могли возить своих всадников с их тяжелым снаряжением, двигаясь только легкой рысцой»^[158].

Позиция 2-го резервного кавалерийского корпуса, занимаемая им накануне боя, находилась на крайнем левом фланге группировки Мюрата — в районе деревни Тетеринка, на обоих берегах Десенки — ручья (левого притока Чернишни), протекавшего в глубоком овраге, тянувшемся на восток до селения Дмитровское (Дмитровка). На левом (южном) берегу этого ручья, впереди Тетеринки и к востоку от нее стояли на бивуаках 2-я легкая и 2-я тяжелая кавалерийские дивизии, а также отдельная шволежерская бригада. Бивуак 4-й тяжелой дивизии размещался позади них, на правом берегу ручья, восточнее Рязанского оврага (ответвлявшегося от Десенки в северном направлении), за которым имелся небольшой лесок, заканчивавшийся у места впадения Десенки в Чернишню. Позади этого бивуака находилась высота, на которой строились части корпуса Себастьяни, отправлявшиеся на фуражировку (отряды фуражиров обычно высылались за лес, простиравшийся на северо-восток от французской позиции). Перед фронтом 2-го кавалерийского корпуса, на расстоянии 1,5 — 2 км от южного берега Десенки, тянулся большой Дедневский лес, к которому были выдвинуты передовые заставы и конные патрули (ведеты). Вправо от кавалерии Себастьяни, на левом берегу ручья, располагался 5-й армейский (польский) корпус князя Ю. А. Понятовского (16-я и 18-я пехотные дивизии генералов Ю. Зайончека и К. Князевича, легкая кавалерийская дивизия генерала графа Ш. Лефевра-Денуэтта), который занимал позицию на опушке и по обеим сторонам березовой рощи, находившейся на пригорке между деревнями Тетеринка и Петрово. Дальше вправо находился 1-й резервный кавалерийский корпус генерала барона А. Ж. Сен-Жермена, имевший 1-ю легкую дивизию на левом берегу Чернишни, впереди деревни Петрово, и две дивизии кирасир (1-ю и 5-ю тяжелые) — на правом берегу, за деревней Ильино. Правее этих кирасирских дивизий, примыкая своим правым флангом к большой почтовой дороге (Старой Калужской), ведущей из Спас-Купли в Тарутино, размещалась 2-я пехотная дивизия (откомандированная из 1-го армейского корпуса) под командой бригадного генерала барона Ф. М. Дюфура. Впереди деревни Винково, на левом берегу Чернишни, стояла, оседлав большую дорогу, дивизия генерала графа М. М. Клапареда (пехота Вислинского легиона). Справа к ней примыкала 3-я легкая дивизия из 3-го резервного кавалерийского корпуса генерала барона А. Лебрёна де Лауссэ, другая дивизия которого (6-я тяжелая) оставалась на северной стороне реки, за деревней Кузовлево (правее Калужской дороги). На крайнем правом фланге группировки, между Ивановским погостом и деревней Олихово, лежащей на левом берегу Нары (выше того места, где в эту реку впадает Чернишня), находился 4-й резервный кавалерийский корпус генерала барона М. В. Н. Латур-Мобура. Протяженность всей позиции французских войск составляла 6 км. Позади ее центра, в селении Рожественно, размещалась штаб-квартира маршала Мюрата^[159].

17 октября в расположение группировки Мюрата прибыл из Москвы долгожданный обоз с продовольствием и водкой, из которой вечером того же дня и в ночь на 18-е французы варили в огромных кастрюлях ром с сахаром, тут же на месте распиваемый. «Во французских лагерях, — писал К. Колачковский, — изголодавшиеся солдаты набросились на припасы и пьянствовали целую ночь напролет. Даже многие офицеры, забыв о службе, провели всю ночь в беседе и утром были почти совершенно неспособны к исполнению своих обязанностей. Особенно во втором корпусе Себастьяни, где забыли о всякой осторожности и не выслали даже, как обыкновенно, утренних разъездов»^[160]. Надо отметить, что «Рукопись карабинеров» обходит данный факт молчанием. В ней указано, что, соблюдая меры предосторожности, части 2-го кавалерийского корпуса обычно садились на коней за два часа до рассвета и оставались в таком положении до восхода солнца, причем в этот промежуток времени по всем направлениям высылались разъезды. Если не было ничего нового, кавалерия спешивалась, после чего солдаты разнуздывали и расседлывали лошадей, а затем приступали к утреннему уходу за ними. Согласно «Рукописи карабинеров», вместе с обозом приехали из Москвы офицеры-казначеи карабинерских полков, привезшие жалование за два предыдущих месяца. Там же сказано, что в дивизии генерала Дефранса раздача припасов началась лишь утром 18-го, на рассвете, как раз перед нападением русских^[161]. В это время кавалеристы 2-го кавалерийского корпуса уже занимались чисткой коней, поэтому в 7-м часу утра, когда колонна генерал-адъютанта графа В. В. Орлова-Денисова, насчитывавшая около 8500 человек^[162], начала свою внезапную атаку, во французских полках часть лошадей оказалась расседланной.

Сигналом к атаке на бивуаки корпуса Себастьяни послужил выстрел из русской пушки, раздавшийся с опушки Дедневского леса, находившегося перед фронтом карабинеров. Из «Рукописи карабинеров» трудно понять, стреляла ли это одна из пушек Донской конноартиллерийской роты ? 2, приданной колонне Орлова-Денисова, или, что более вероятно, одно из четырех орудий легкой роты ? 8, сопровождавших егерскую бригаду полковника Е. М. Пиллара (последняя наступала к Тетеринке в авангарде 2-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта К. Ф. Багговута). Ядро, выпущенное этим орудием, убило одну из лошадей в запряжке фургона, стоявшего возле палатки полковника Бланкара. Французы сразу поняли смысл этого сигнала, но их сторожевые посты, расположенные впереди ручья, были застигнуты врасплох. В таком положении очутилась и застава 2-го карабинерского полка, состоявшая из 30 человек под командой лейтенанта Прюдомма и младшего лейтенанта Дювико. Она была окружена казаками и целиком захвачена в плен.

Едва прозвучал первый пушечный выстрел, как многочисленная русская конница вышла колонной из Дедневского леса (точнее из его северо-восточной оконечности, огибавшей левый фланг французской позиции) по тропе, ведущей из деревни Стромилово, пронеслась дальше через Дмитровское и, развернувшись фронтом на запад, устремилась на артиллерию 2-го кавалерийского корпуса, стоявшую на пригорке за бивуаком дивизии Дефранса. Быстро захватив пушки ^[163], казаки бросились с тыла на 1-й карабинерский полк, одновременно показывая свое намерение отрезать корпус Себастьяни от остальных войск Мюрата. На бивуаке 4-й кирасирской дивизии царил тогда величайший беспорядок. В этот первый момент многие люди не могли сразу собраться, перемешавшись с заводными лошадьми, среди повозок и экипажей. Однако карабинеры сохранили присутствие духа, поэтому порядок был скоро восстановлен. Сев на коней, 1-й карабинерский полк, возглавляемый бригадным генералом Бувье, не стал дожидаться, пока выстроятся все его ряды, и поспешно развернулся фронтом назад, в ту сторону, откуда слышались громкие крики «Ура!» русской конницы. Как только три его слабых эскадрона, один за другим, сделали эту перемену фронта, полк бросился на конные массы, находившиеся у него в тылу. Опрокинув и изрубив казаков, преграждавших ему путь, он достиг высоты, обычно служившей корпусу Себастьяни местом сбора и построения. Русские каждую минуту все больше усиливались, и 1-й карабинерский полк был возвращен на прежнюю позицию возле бивуака. Здесь он некоторое время оставался и даже имел успех в бою с казаками, но численное превосходство последних было слишком велико. Считая себя не в силах удерживать эту позицию, полк вновь решил пробиваться в тыл сквозь массы русской конницы. Несмотря на храброе сопротивление, эти массы были опрокинуты карабинерами и прогнаны в небольшой лесок, находившийся справа от французского бивуака (за Рязанским оврагом).

Когда 1-й карабинерский полк совершал свой отход, его командир, полковник Ларош, отделился от полка и не смог присоединиться к нему на новой позиции за леском. Тогда на поиски полковника, судьба которого внушала опасения, был послан капитан Макрео, имевший хорошего коня. Объехав лес и осмотрев встреченных на пути убитых и раненых, этот офицер убедился, что Лароша среди них нет. Он уже возвращался назад к полку, когда заметил 9 казаков, выехавших из леса и атакующих его. Офицер, возглавлявший эту группу, первым подскакал к Макрео и выстрелил в него в упор из пистолета, но промахнулся. В то же мгновение французский капитан пронзил его тело саблей, а затем, видя, что казаки, следовавшие за офицером, замешкались, полным галопом пустил своего коня прямо на них. Донцы растерялись, и Макрео прискакал к своему полку, даже не преследуемый ими. Тем временем 1-й карабинерский полк полностью восстановил связь с главными силами Мюрата, но при этом между ним и двумя другими полками дивизии Дефранса образовался значительный интервал, заполненный вскоре русской конницей. В результате создалась большая угроза для 2-го карабинерского и 1-го кирасирского полков, которые могли лишиться всякой надежды на отступление.

Благодаря мужественному сопротивлению 1-го карабинерского полка, другие части корпуса Себастьяни получили время и возможность устроиться. Стоявшие на левом берегу Десенки 2-я легкая и 2-я тяжелая кавалерийские дивизии генералов Бордесуля и Ватье, вместо того, чтобы перейти этот ручей и построиться вместе с дивизией Дефранса на высоте позади бивуаков, предпочли пойти вправо от Тетеринки к польскому (5-му) корпусу, с которым благополучно соединились. Этот маневр оказался настолько безопасным, что им удалось забрать с собой даже имущество 4-й тяжелой дивизии. Генерал Дефранс мог сделать то же самое, однако долг повелел ему принять иное решение. В то время как две дивизии 2-го кавалерийского корпуса с такой легкостью выходили из дела, а 1-й карабинерский полк выручал сам себя, он приказал 2-му карабинерскому и 1-му кирасирскому полкам под командой бригадных генералов Шуара и Польтра двинуться на врага с целью спасения артиллерии. При этом командир дивизии, очевидно, рассчитывал на поддержку других частей французской кавалерии, еще не задействованных в бою. Оба полка поднялись на высоту, но опоздали, — казаки уже увезли большинство орудий, бросив на месте только те, у которых не было запряжек^[164]. 2-й карабинерский и 1-й кирасирский полки были вынуждены расположиться на еще более опасной позиции, где постоянно возраставшая в числе русская конница охватила их со всех сторон. В особенно тяжелое положение попал 1-й кирасирский полк, находившийся на правом фланге. Из-за неслаженности движений он слишком отдалился от 2-го карабинерского полка и оказался почти в самой середине конницы Орлова-Денисова. Окруженные казаками, кирасиры 1-го полка долго и успешно отражали их нападения, надеясь на помощь карабинеров. Генерал Шуар хотел им помочь, несмотря на то, что возглавляемый им 2-й карабинерский полк сам был окружен. Все же казаки атаковали карабинеров не так опасно, поэтому отважный командир 2-й бригады, приказав полковнику Бланкару держаться на месте с половиной 2-го полка (около 100 всадников), попытался во главе другой половины прорваться к 1-му кирасирскому. Однако, потеснив передовые казачьи сотни, Шуар наткнулся на слишком крупные силы русской конницы и был вынужден возвратиться на исходную позицию, причем привел за собой многочисленного противника.

Сражение при с. Тарутине. П. Хесс

Генерал Польтр, потеряв надежду на подмогу, приказал трубить сигнал отхода, по которому 1-й кирасирский полк начал пробивать себе обратный путь сквозь линию казаков. «К несчастью, — сообщает об этом эпизоде „Рукопись карабинеров“, — вместо того, чтобы направиться в сторону 2-го карабинерского полка, он взял направление намного более назад, на лес, о котором мы уже говорили, находившийся вправо от бивуаков. Вынужденный разомкнуться и рассредоточиться, чтобы пересечь этот лес, он понес весьма большие потери»^[165]. Возможно, именно в этом лесочке, кишевшем казаками, 1-й кирасирский полк и потерял своего «орла» (штандарт с позолоченной фигурой орла на навершии древка). Известно, что орлоносец полка, младший лейтенант Ж. де Берлемон, защищая «орла», получил 13 колотых ран, нанесенных казачьими пиками^[166]. Согласно русским источникам, этот почетный трофей (первый в Отечественной войне 1812 г.) был взят сотником Карповым 4-м из Донского казачьего полка полковника Иловайского 10-го ^[167].

После отступления 1-го кирасирского полка массы русской конницы двинулись на 2-й карабинерский полк и со всех сторон напали на него, испуская громкие крики. Но этот полк, как сказано в «Рукописи карабинеров», «держал свои ряды с великолепной стойкостью, которая внушила врагу уважение и заставила остановиться на дистанции около 15 шагов». «Долгое время, — продолжает тот же источник, — противник ограничивался тем, что пытался поколебать его ужасными воплями и ничтожным по своему воздействию огнем карабинов»^[168]. Это продолжалось до того момента, когда капитан Матьё, раздраженный провокациями одного русского офицера, находившегося прямо перед ним, бросился на него, «увлекшись достойным осуждения и необдуманным пылом». Горячий француз сразил своего противника саблей, но тут же был окружен казаками и сброшен с коня ударом пики в голову. На выручку ему пришел полковник Бланкар с несколькими карабинерами, которым удалось доставить раненого капитана обратно в строй (оставшись без лошади, этот офицер все-таки попал в тот день в плен, но позже, при отступлении полка, произведенном галопом). Освобождая капитана Матьё, полковник Бланкар получил легкую рану в лицо, которое из-за этого было так сильно залито кровью, что даже испугало его подчиненных. К тому времени генералу Шуару стала ясна очевидная бесполезность и опасность дальнейшего противостояния 2-го карабинерского полка тысячам казаков, и он приказал ему отступать. Эта ретирада была для карабинеров не столь тяжелой, как для 1-го кирасирского полка, — они потеряли совсем немного людей убитыми или упавшими вместе с лошадьми. Казаки, которые находились на пути 2-го карабинерского полка, либо сами открыли ему проход, либо были опрокинуты. Часть русской конницы двигалась за карабинерами, следуя у них на хвосте и на фланге. Бланкар, чьи воспоминания использует «Рукопись карабинеров», отмечал «хладнокровие, присутствие духа, дисциплину и храбрость», проявленные его людьми, «несмотря на беспорядок отступления, проводимого в подобных обстоятельствах и под вражескими пиками»^[169]. Сам полковник тогда тоже отличился. Заметив, что голова его полка направляется к лесочку, оказавшемуся ранее ловушкой для 1-го кирасирского, он своевременно почувствовал опасность и крикнул карабинерам: «Не заходить в лес!». Полк тотчас на ходу изменил направление своего движения и подался намного правее, хотя в той стороне находилось больше казаков, чем перед леском. Проложив себе дорогу сквозь эту конницу, 2-й карабинерский полк вскоре соединился с 1-м карабинерским и 1-м кирасирским полками, уже находившимися в сообщении с главными силами Мюрата. Сосредоточив все свои войска на правом берегу Чернишни, маршал выстраивал их в виде прямого угла, меньшая сторона которого была развернута фронтом на юг поперек Калужской дороги, а более длинная — фронтом на восток, растянувшись вдоль дороги. Перейдя Чернишню, 4-я кирасирская дивизия по приказанию Мюрата встала справа от — польской батареи бригадного генерала барона Ж. Б. Пельтье (начальника артиллерии 5-го корпуса), на которую тогда наступала русская пехотная колонна. За правым флангом дивизии Дефранса развернулась уступом 5-я тяжелая дивизия 1-го резервного кавалерийского корпуса (6-й, 11-й и 12-й кирасирские полки).

К тому времени два полка русской пехоты (Тобольский пехотный и 4-й егерский), возглавляемые командиром 4-й пехотной дивизии генерал-майором принцем Евгением Вюртембергским, перешли через Десенку и Рязанский овраг и продвинулись к селению Рожественно. Затем к этим частям примкнул справа 20-й егерский полк из отряда Орлова-Денисова, после чего под начальством принца Евгения оказалось 6 батальонов с тремя легкими орудиями^[170]. Переправившись на правый берег Чернишни, эти войска приблизились к Калужской дороге, по которой должна была отступать вся группировка Мюрата. Правофланговый 20-й егерский полк майора А. З. Горихвостова очень лихо, с песней, ударил в штыки прямо на батарею Пельтье и уже достиг пушек, когда его атаковали карабинерские полки во главе с генералом Дефрансом. Одновременно на русских егерей обрушился с фланга 6-й кирасирский полк полковника шевалье Ж. Б. И. Мартена, находившийся во второй линии за 4-й тяжелой дивизией^[171]. 20-й егерский полк успел построиться в каре, но французские карабинеры и кирасиры прорвали его и изрубили многих солдат (потери полка в тот день составили 336 человек, в т. ч. 180 убитыми и пропавшими без вести)^[172]. Согласно «Рукописи карабинеров», эта успешная атака, в которой полковник Бланкар был ранен пулей в руку, явилась главной причиной остановки, а потом и отступления русской колонны. Сам принц Евгений Вюртембергский, отмечая в своих воспоминаниях «львиную храбрость» 6-го кирасирского полка, утверждал, что 20-й егерский полк, «встреченный конницей, потерпел потерю и выручен был уже другими двумя полками, с которыми и продолжал наступление»^[173]. Тем не менее, захватить польскую батарею и перекрыть Калужскую дорогу русским не удалось. Хотя вскоре пехоту принца Евгения поддержали полки 1-го кавалерийского корпуса генерал-адъютанта барона Е. И. Меллера-Закомельского и 12 орудий конно-артиллерийской роты ? 2, этих сил было недостаточно, чтобы помешать организованному отходу всей группировки Мюрата. Казачьи полки, находившиеся поблизости, не проявили должной активности, — захватив парк резервной артиллерии и экипажи, расположенные у Рожественно, они слишком увлеклись грабежом этой добычи (здесь в их руки попала часть багажей самого неаполитанского короля). Другой крупный отряд конницы Орлова-Денисова, пройдя мимо деревни Бринево (называемой также Гринево или Горнево), устремился дальше на север и вышел к Калужской дороге севернее Спас-Купли, где находилось дефиле, по которому группировке Мюрата предстояло отступать к селу Вороново. Чтобы прикрыть этот важный проход от нападения казаков французский маршал заблаговременно послал к Спас-Купле 1-й и 3-й пехотные полки Вислинского легиона (из дивизии Клапареда) и весь 4-й кавалерийский корпус Латур-Мобура, насчитывавший около 700 всадников. Отбросив русскую конницу, эти части удерживали дефиле до подхода главных сил Мюрата. Последние тем временем отступали в полном порядке, преследуемые только кавалерией и слабым отрядом Евгения Вюртембергского, и около 13 часов остановились на позиции под Спас-Куплей, причем части польской и французской пехоты были построены в каре. Спустя два часа огонь русской артиллерии совершенно затих, и французы спокойно ретировались к Воронову.

В результате пассивности русских корпусов (как тех, которые наступали по большой дороге из Тарутино и после занятия Винкова остановились на левом берегу Чернишни, так и тех, которые под общим руководством генерала от кавалерии барона Л. Л. Беннигсена наступали от Дедневского леса и остановились на линии деревень Рожественно и Круча), отход французских войск к Воронову не встретил затруднений. Общие потери группировки Мюрата 18 октября составили 2795 человек (790 убитых, 426 раненых, 841 пленный и 310 пропавших)^[174]. Русские войска потеряли более 1500 человек^[175]. Из корпусов французской резервной кавалерии особенно пострадал 2-й, потерявший 806 человек, в т. ч. 104 убитыми, 287 ранеными, 176 пленными и 239 пропавшими (большинство последних также следует причислить к пленным). Среди тех, кто попал в плен, оказался и начальник штаба дивизии Дефранса штабной полковник (adjudant-commandant) барон Ж. Мержес^[176]. В 1-м карабинерском полку были ранены 3 офицера (лейтенант Байе, попавший при этом в плен, младшие лейтенанты Пирр и князь де Бово-Краон, которого вынес из боя вахмистр Гийо). Во 2-м карабинерском 1 офицер (капитан Анго) был убит и 10 ранены (полковник барон Бланкар, капитаны Де Прео и Матьё, лейтенант-старший адъютант Сотро-Дюпар, лейтенанты Крево и Прюдомм, младшие лейтенанты Де Майи, Мазукки, Пэи и Дювико), причем трое из них (Матьё, Прюдомм и Дювико) попали в плен. 1-й кирасирский полк потерял 8 офицеров^[177]. Об убыли прочих чинов этих трех полков есть данные только по 1-му карабинерскому, который, согласно «Рукописи карабинеров», потерял около 45 унтер-офицеров и рядовых^[178]. Тот же источник утверждает, что и 2-й полк имел примерно такие же потери, чему, однако, трудно поверить. Совершенно ясно, что урон рядового состава должен быть соразмерен офицерским потерям. В связи с этим более близким к истине представляется свидетельство бывшего трубача 2-го карабинерского полка К. Шеля, отметившего в своих мемуарах, что вечером 18 октября от его полка оставалось в строю всего 60 человек ^[179]. Конечно, указанная цифра не означает, что 2-й полк лишился в бою около 140 карабинеров, поскольку в числе отсутствовавших, очевидно, находились и те солдаты, которые потеряли своих лошадей. Можно предположить, что солдатские потери этого полка убитыми, ранеными и пленными составляли от 80 до 100 человек. Исходя из численности обоих карабинерских полков перед Винковским боем, следует признать, что они понесли весьма значительный урон (1-й полк около четверти состава, а 2-й — около половины).

П. В. Митрошенкова
Малоярославец накануне Отечественной войны 1812 года

Сражение за Малоярославец 12/ 24 октября 1812 года, решившее исход войны с Наполеоном, принесло много горя мирным жителям города.

Восстановленный в статусе уездного, Малоярославец в первое десятилетие XIX в. стал понемногу богатеть и благоустраиваться. Все больше появлялось каменных домов, расширялись и выравнивались улицы и площади… После сражения за город, вернувшиеся в него жители нашли лишь обгорелые развалины. Пробитые ядрами главы собора и приходских храмов, разоренный монастырь, всего несколько уцелевших жилых домов… Восстановление города после войны шло трудно и долго. И облик его со временем менялся. Планы и описания города после Отечественной войны 1812 года показывают нам Малоярославец совершенно не похожим на тот город, каким он был до нее. Только церкви не изменили своего местоположения. Представить себе, каким был городок, ставший, по словам графа Сегюра, «страшным полем битвы, на котором закончилось завоевание мира», можно на основе сопоставления отдельных документов ГАКО с описанием города и уезда 1775 года^[180], топографическим описанием Малоярославецкого уезда Калужского наместничества 1785 г.^[181] и копиями планов города 1768 г., 1808 г., 1810–1811 гг., а также с копиями планов Малоярославецкого сражения, выполненными русскими и французскими картографами^[182]. Общее, весьма краткое, описание города на момент сражения дано в работах В. И. Ассонова^[183], архимандрита Л. Кавелина^[184], А. Е. Дмитриева^[185] и А. А. Васильева^[186]. Однако, цельного представления о городе, его площади, застройке, занятиях населения в работах названных авторов нет. Не претендуя на полноту освещения данного вопроса, мы попытаемся дать описание Малоярославца накануне Отечественной войны 1812 года, каким оно представляется по выявленным к настоящему моменту архивным материалам.

Кроме общего безусловного интереса данной темы для Музея 1812 года, непосредственным толчком для ее изучения стала подготовка новой экспозиции Музея «Малоярославец и 1812 год» и, в частности, — макета города начала 1812 года. Сбор материала для его подготовки и стал отправным моментом для написания предлагаемой работы.

К 1812 году Малоярославец был совсем небольшим — одним из самых маленьких городов Калужской губернии. В окружности его было всего 4 версты и 300 саженей (около 8640 м)^[187]. Эти данные относятся к концу XVIII столетия, но сохранившиеся в уездных, городских и губернских фондах документы позволяют сделать вывод о том, что к 1812 г. «городская межа» не меняла своего положения и только возобновлялась «по утвержденному Высочайше плану»^[188]. Представляла она собой, скорее всего, небольшой вал, за которым был вырыт тоже небольшой ров. С северо-восточной стороны городской вал начинался от реки Лужи, за Спасскими садами (приблизительно район современной 1-й Лесной улицы). Затем межа шла неровной линией в юго-восточном направлении, не доходя до современной улицы Московской сворачивала к юго-востоку, полукольцом огибала город по относительно высоким местам, причем самая удаленная от реки и самая южная точка находилась примерно у середины современной улицы Ленина. Заканчивался вал у истоков речки Филатки (или Филатовки). Ее русло служило юго-западной границей города. С северо-запада городская территория ограничивалась рекой Лужей.

В конце XVIII в. в городе было 4 площади, 10 улиц и переулков^[189]. Не совсем понятно, правда, какие из узких и кривых окраинных улочек считать отдельными улицами и переулками, поэтому проверить по имеющимся картографическим материалам эту информацию не удалось.

К 1812 году, восстановленный в числе уездных городов Калужской губернии^[190], Малоярославец стал постепенно менять свой облик, согласно утвержденному еще Екатериной II «регулярному» плану. В центре города возникла обширная Торговая площадь правильной прямоугольной формы. От нее отходило несколько прямых и довольно широких улиц. Но можно предположить, что ближе к окраинам эти улицы становились все более узкими и кривыми. Это подтверждается и планом Малоярославца 1810-11 гг. Единственная, имеющаяся в нашем распоряжении копия с французского плана сражения, на которой улицы города мы видим прямыми и строго перпендикулярными друг другу, не может служить надежным источником в данном случае, поскольку на ней не совсем верно показаны и ведущие в город дороги.

По сторонам улиц и по периметрам площадей небольшого уездного города для стока воды рыли канавы, но это мало помогало во время весенних и летних дождей и зимних оттепелей. Тогда по многим улицам нельзя было ни пройти, ни проехать.

Самой большой площадью в городе была центральная Торговая площадь. Ее образовывали с одной стороны Присутственные места и общественные деревянные лавки, с другой частные строения и приусадебные участки. Здание Присутственных мест с двумя флигелями (сохранившееся в несколько перестроенном виде до наших дней) было построено в 1810 году^[191]. Проектный план его, относящийся к 1808 г., с указанием всех, находившихся в то время на площади построек, сохранился в фондах Калужского краеведческого музея^[192]. Благодаря этому мы точно знаем, как выглядела тогда центральная площадь Малоярославца. Вероятно, ее внешний облик мало изменился за следующие 4 года.

Городское хозяйство того времени было незначительным, и город был похож скорее на большое село. Основную часть доходов городское общество получало, сдавая в аренду свое недвижимое имущество: заливные луга, помещения в городских домах и др.^[193] В аренду сдавалась и городская мельница на р. Луже. В источниках того времени встречается указание только на одну городскую мельницу на Луже. Ее месторасположение хорошо видно на французском плане сражения и на плане Н. Миловидова^[194]. Еще одна «казенная мучная мельница» располагалась на ручье, впадающем в р. Лужу. Сведений о мельнице на реке, находившейся непосредственно в черте города, нами не обнаружено.

Небольшой, но стабильный доход городу приносила общественная «торговая» баня^[195]. Возле Калужской заставы находилась общественная кузня, доходы с которой также шли в городской бюджет^[196]. (Еще одна кузня, принадлежавшая монастырю, находилась у ведущей в город со стороны Боровска дороги, под самым холмом городища.)

Свободные участки городской земли, с согласия всего общества, отдавались в бессрочное пользование горожанам для постройки домов и разведения садов. Благодаря этому, садоводство стало одним из основных занятий горожан. В садах тогда росли все больше яблони и груши-бергамот. Причем славились малоярославецкие яблоки по всей округе из-за своей небывалой величины. Затем стали разводить и вишни, благодаря чему в середине XIX столетия Малоярославец стал известен как «вишневый город»^[197].

Основными расходными статьями городского бюджета в конце XVIII — начале XIX в. были: содержание городских чиновников и полицейских служителей, ремонт дорог и мостов в черте города, а также содержание тюрьмы. Хотя всего «колодников» бывало в ней не более 30 человек одновременно^[198], но для небольшого городка и они были тяжкой обузой: надо платить стражникам, смотреть за состоянием стен и заборов и т. д. Дороги же, ведущие в город, и мосты требовали ремонта каждой весной и осенью^[199].

Надо сказать, что проходившие через Малоярославец в начале XIX века дороги из Калуги на Медынь и Боровск по существовавшей тогда классификации были «малыми». Почтовая дорога через Малоярославец и Боровск на Калугу была учреждена в 1800 году, и корреспонденция в эти города отправлялась в особых сумках вместе с «генеральными почтами» в те же дни и часы, как и на московскую почту^[200]. Почтовая станция (вероятно, каменное двухэтажное здание), по некоторым сведениям, находилась напротив Черноостровского монастыря, по другую сторону Боровской дороги^[201].

Как и во многих уездных городах, в Малоярославце в начале ХIХв. была расквартирована инвалидная команда, состоявшая из офицера, 29 рядовых и одного барабанщика^[202]. В 1812 году во главе малоярославецкой инвалидной команды стоял прапорщик Федосей Егорович Ахмаметьев^[203].

Население города составляло в то время около 1600 человек обоего пола^[204]. Жилых домов, вероятно, было около двухсот, из них каменными могло быть шесть-семь^[205]. Каменными были также казенный соляной склад, винный погреб и общественный амбар. Торговых лавок, где продавали мануфактурный (красный) и бакалейный товар, насчитывалось только 9. Большинство из них располагалось на центральной площади и ближайших улицах. Все они были деревянными. К числу торговых заведений относили и 5 «питейных домов», принадлежавших откупщикам.^[206] Известно место расположения только одного из них, оно показано на плане 1808 г. Другой, судя по документам конца XVIII в., располагался на торговой площади^[207]. Солод для варки пива на Малоярославецком «кружечном дворе» производился на солодовенном заводе, стоявшем на берегу реки Лужи^[208]. Приведенные выше сведения относятся также к концу XVIII в. Предположительно, к 1812 году ничего не изменилось: документов о закрытии торговых заведений или солодовенного завода, также как об открытии новых, в архивах не выявлено.

Для удовлетворения нужд горожан в предметах первой необходимости и домашнего обихода, по вторникам и пятницам проводились еженедельные торги, а 4 раза в год бывали ярмарки. На них приезжали торговцы из ближайших городов: Боровска, Вереи, Серпухова, а также из Москвы и привозили предметы фабричного и кустарного производства, шелковые и бумажные платки, москательные (хозяйственные) товары и др. На ярмарках же шел торг скотом, лошадьми, хлебом, воском, маслом и пенькой.^[209]

В 1812 году в Малоярославце было 3 каменных церкви: Казанский собор (с приделами Георгия Победоносца и Иоанна Воина), храм Успения Пресвятой Богородицы (с приделом Иоанна Воина) и церковь Рождества Иоанна Предтечи (с приделом Иоанна Рыльского). Рядом с этой церковью стояло каменное одноэтажное здание богадельни для 10–12 старых и одиноких людей, выстроенное (как и Ивановский храм) на средства купца Т. Е. Целибеева. В предместье, в Спасской слободе, отделенном от центральной части города речкой Ярославкой, на высокой горе стояла маленькая деревянная церковь во имя Спаса Преображения.

На городском кладбище, расположившемся на Бессоновой горе (Бессоновское кладбище), стоял небольшой деревянный храм во имя Федора Стратилата^[210].

В начале столетия в Николаевском монастыре полным ходом шел ремонт настоятельских и братских келий и хозяйственных построек.

Площадь обители была в то время значительно меньше, чем теперь. Она занимала центральную площадку монастыря, на которой стоит сейчас Николаевский собор, и узкое вытянутое пространство вплоть до главных входных Голубых ворот. Юго-западная и юго-восточная (со святыми Голубыми воротами) стены обители были каменными, северо-восточная и северо-западная — деревянными. После Отечественной войны 1812 года границы монастыря значительно расширились и прежняя внешняя юго-западная стена оказалась теперь внутренней стеной обители^[211]. Дорога из Боровска в начале XIX-го столетия проходила прямо под ней, по дну глубокого оврага, засыпанного позже и ставшего теперь частью монастырской территории (между внутренней и внешней юго-западными стенами).

С весны 1812 года в обители шла подготовка к строительству нового собора — во имя Николая Чудотворца. Тесный монастырский двор был загроможден строительными материалами, шли работы по выравниванию площадок, засыпали землей рвы внутри монастырской территории. К лету 1812 года успели положить бут и вывести фундамент собора. Он был не очень больших размеров: в то время планировалось строительство только двухэтажного храма.

В начале XIX века в монастыре располагались следующие строения:

1. Небольшой каменный придельный храм Параскевы Пятницы. Церковь, к которой был пристроен придел Владимирской иконы Божией Матери, разобрали, освобождая место для строительства задуманного в то время Николаевского собора. Вероятно, она была совсем небольшой, одноглавой (монастырская братия состояла тогда всего из 9 монахов).

2. Настоятельский двухэтажный корпус и двухэтажные каменные братские кельи напротив него располагались на месте нынешнего настоятельского корпуса и трапезной.

3. Деревянное небольшое здание монастырской трапезной.

4. Двухъярусная каменная колокольня — на месте восстановленной ныне.

5. Деревянные летний и зимний амбары, каменный погреб.

6. Гостиный дом деревянный на каменном фундаменте, при нем — конюшня и каретный сарай (вероятно, находились недалеко от ворот).

7. Под монастырской горой — скотный двор, при нем две избы для скотников.

Церковь, колокольня, настоятельский корпус и братские кельи были крыты железом, остальные строения — тесом.

На ручье Ярославке под монастырем стояла небольшая мельница-колотовка.^[212]

Несколько слов нужно сказать о городском административном управлении Малоярославца в начале XIX в.

После «возобновления» Малоярославца в качестве уездного города в 1802 г. в нем были восстановлены все уездные и городские местные учреждения^[213].

В начале XIX в. в органах местного управления особенно велика была роль местного дворянства^[214]. На своих собраниях, раз в три года, дворяне избирали не только своего предводителя, но и главу полиции — исправника, и главу суда — уездного судью. В 1812 году предводителем Малоярославецкого дворянства был майор Александр Степанович Белкин^[215]. Александр Степанович накануне сражения за город отличился тем, что в середине сентября месяца вдруг исчез из города. Его искали несколько дней. Где он был неизвестно, но 12 октября вместе с исправником и городничим его видели на дороге из города в Калугу^[216].

Полицейским органом в уезде был нижний земский суд орган, состоящий из избираемых дворянством уезда земского исправника и 2-х заседателей. Нижний земский суд выполнял распоряжения вышестоящих властей, проводил предварительное следствие по уголовным делам. Он должен был сохранять в уезде «благочиние, добронравие и порядок». Особой заботой уездной полиции было то, чтобы «никто беглых людей не принимал, не держал и не укрывал». В ведении исправников и нижних земских судов находились и иные полицейские задачи: побуждение «тяглового» населения к исправной выплате налогов, наблюдение за порядком во время торговли, продовольственными делами и состоянием дорог, соблюдение противопожарных и противоэпидемических мер и т. п. Делопроизводство суда лежало на секретаре, игравшем немаловажную роль при подготовке документов по различным делам. В 1812 году земским исправником в Малоярославце был штабс-капитан Василий Александрович Радищев, заседателями штабс-капитан Захар Алексеевич Перепелкин, кавалер ордена Св. Владимира 4-й степени, и капитан Петр Яковлевич Бахметьев; секретарем — городовой секретарь Федор Иванович Ремезов^[217].

В. А. Радищев известен тем, что проявлял примерную бдительность при охране границ уезда от «праздношатающихся» по дорогам мимо города «подозрительных личностях». В августе 1812 года он, например, задержал действительного экстраординарного профессора медицины Б. К. Мильгаузена, имевшего неосторожность пешком пробираться из Калуги в Москву^[218]. Василий Александрович занимался также «истреблением» в уезде крепких напитков после объявления губернии на военном положении^[219]. Кроме того, именно земским исправником были обнаружены спрятанные малоярославецким помещиком Д. А. Кудрявцевым в своем саду артиллерийские орудия. Позже выяснилось, однако, что пушки были всего лишь потешными, предназначавшимися для фейерверков^[220].

Финансовым органом в уезде являлось Уездное Казначейство — касса, ведавшая приемом, хранением денежных сборов и доходов и выдачей чиновникам денежных сумм. Штат этого учреждения состоял из Уездного казначея (в 1812 году им был губернский секретарь Андрей Федорович Талачанов), уездного стряпчего (коллежский секретарь Петр Иванович Петров), уездного землемера (губернский секретарь Петр Яковлевич Карпов), соляного пристава (губернский секретарь Алексей Афанасьевич Попов) и винного пристава (коллежский асессор Василий Иванович Лихарев)^[221]. Последние двое следили за правильностью торговли солью и винными напитками.

Охрана «тишины и спокойствия» в уездном городе возлагалась на городничего. Городничего назначала губернская администрация из местных дворян. В 1812 году эту должность в Малоярославце занимал титулярный советник Петр Иванович Быков^[222]. По его приказу, как известно, был разрушен мост через Лужу накануне Малоярославецкого сражения. Сам городничий вместе с другими должностными лицами город покинул и был встречен дворянским заседателем Михайловым на дороге в Калугу утром 12 октября^[223].

Во главе полиции города Малоярославца стоял частный пристав, при котором исполнительным органом являлась канцелярия, или «съезжая изба» (месторасположение позади Торговой площади). Полиция следила за соблюдением «тишины и спокойствия», боролась с пожарами (при ней позже были созданы пожарные команды во главе с брандмейстерами), осматривала мертвых, пристраивала подкидышей, наблюдала за трактирами и гостиницами. При частном приставе находился избираемый горожанами словесный суд по мелким гражданским тяжбам с устным, упрощенным судопроизводством. Город территориально делился на кварталы по 50 дворов. Полицейский надзор в каждом квартале должен был осуществлять квартальный надзиратель — пятидесятский (пятидесятник). Реально же «по числу домов три пятидесятника, из числа добрых и благонадежных граждан, которыя по-надлежащему приведены к присяге…» были избраны в Малоярославце городской думой только в августе 1812 года^[224]. Имена частного пристава, заседателей словесного суда и пятидесятников в Малоярославце на 1812 год неизвестны.

Все население города («градское общество») имело права юридического лица, оно могло заводить собственность, иметь доходы с имущества, собирать с городского населения особые сборы и т. п. Городское собрание (собрание всех жителей) избирало городского голову; магистрат (состоявший из бурмистров и ратманов), старост и судей словесных судов. В компетенции этих органов городского самоуправления находились вопросы благоустройства, продовольственное дело, развитие торговли и промышленности, надзор за порядками на торгах и базарах.

Состоятельное купечество крайне неохотно занимало выборные должности, налагавшие большую ответственность и не приносившие прибыли. Но принимать их на себя, тем не менее, приходилось. От выборов уклониться удавалось только тем, кто вел торговлю в других городах и подолгу не показывался в Малоярославце^[225]. В начале XIX в. выборные должности в органах городского самоуправления занимали представители самых известных и богатых купеческих фамилий Малоярославца — Холины, Целибеевы, Болдыревы, Аристовы и др.

Итак, мы попытались с доступной на сегодняшний день точностью описать сам город Малоярославец и его административное управление, какими они были в 1812 году.

Наглядно результаты проделанной работы представлены в составленном на основании всех указанных письменных и картографических источников плане города.

В 2001 г. главным археографом Государственного архива Калужской области М. А. Добычиной было проведено выявление документов по истории города Малоярославца конца XVIII — начала XIX в. в фондах губернских учреждений, благодаря чему в значительной мере стало возможным настоящее сообщение. Дальнейшее изучение темы, таким образом, возможно в направлении детального исследования фондов уездных учреждений указанного периода (в плане более точных подсчетов количества домов, торговых заведений и т. п.). С большей точностью можно установить количество населения города и его состав по сословиям, основываясь на метрических книгах и исповедных росписях городских храмов. По этим же источникам можно будет в будущем детально установить убыль городского населения после сражения 12 октября и его постепенный рост в последующие годы. Наиболее перспективным, с точки зрения обеспеченности источниковой базой, представляется изучение Малоярославецкого уезда в 1812 году. Одним из разделов такого исследования может стать описание имений участников Отечественной войны 1812 года, помещиков Малоярославецкого уезда — таких, как генералы Поливанов, Гурьев и др.

Приносим благодарность Администрации Калужского объединенного краеведческого музея за то, что стал доступен для работы план центральной части города Малоярославца 1808 года. Хотелось бы выразить также благодарность за ценные консультации заведующему отделом КГОКМ Виталию Анатольевичу Бессонову.

План города Малоярославца на 1810–1812 гг. Реконструкция. Автор — Митрошенкова Л. В.

Пояснения к плану

Реконструкция плана основана на сопоставлении и совмещении планов города 1768, 1779, (местности) 1810 гг., плана центральной части города на 1808 г. и современной ландшафтной съемки Малоярославца, предоставленной отделом архитектуры Администрации города.

План не претендует на точность, многие строения на нем показаны лишь предположительно (кузни, застава, почтовая станция).

Отдельные жилые здания и домовладения показаны лишь в тех случаях, когда есть письменные или картографические данные, подтверждающие наличие дома или участка именно на этом месте.

В. А. Дунаевский
Малоярославецкое сражение в отечественной историографии

Подводя общий итог Малоярославецкому сражению, одно из самых массовых справочных изданий «Советская военная энциклопедия» справедливо писала о том, что оно «явилось поворотным моментом Отечественной войны 1812 года, определившим ее дальнейший ход. Русская армия перешла к решительным наступательным действиям против наполеоновских войск. Началось изгнание агрессора из России».^[226] И эта оценка сопутствует Малоярославецкому сражению уже с появления первых работ, посвященных войне 1812 года.

Так, участник этой войны, адъютант П. П. Коновницына, а затем и ее первый исследователь Д. И. Ахшарумов писал: «Сей день (12 октября. — В. Д.) есть один из знаменитейших в сию кровопролитную войну, ибо потерянное сражение при Малоярославце, имело бы самые пагубные последствия открытием южных губерний».^[227] Автор отмечает, что в случае успешного, причем скрытного и достаточно быстрого, продвижения неприятеля к новой Калужской дороге он смог бы выиграть у русской армии несколько переходов, а затем продолжить свое движение или к Смоленску, или к Витебску. Говоря о потерях сторон, Ахшарумов полагал, что потери наполеоновской армии достигали 8 тысяч человек, а русской — не менее 6 тысяч.

Другой участник войны 1812 года Д. П. Бутурлин, впоследствии военный историк, а в годы описываемых им событий поручик свиты е. и. в. по квартирмейстерской части, определял потери агрессора до 5 тысяч человек, но и «наша потеря, — писал он, — была не менее значительна».^[228] Бутурлин подчеркнул немалое значение для последующего развития событий столкновения у Медыни, имевшее место 13 октября, между частями 5-го корпуса генерала Ю. Понятовского и казачьими формированиями полковника Иловайского 9-го, разгромившими противника и отбросившими его к Верее.

Историк полагал, что французский император совершил под Малоярославцем непоправимую ошибку, не дав после Малоярославецкого сражения второй битвы. «Он (Наполеон) должен был всем рискнуть, чтобы постараться открытою силою пробить себе дорогу в Калугу и тем избавиться от крайнего бедствия быть вынужденным отступать по опустошенной Смоленской дороге, на которой армию его ожидала верная гибель».^[229]

Официальный историограф войны, по личному распоряжению императора Николая I, А. И. Михайловский-Данилевский уже выделяет сражение при Малоярославце в особую главу своей монографии^[230] и обращает существенное внимание на личный вклад его отдельных участников. Так, он отмечает большую роль в руководстве битвой генерала Д. С. Дохтурова, быстроту действий генералов Коновницына и Милорадовича, в то время, как Наполеон шел из Москвы в Боровск четыре дня. Эта медлительность действий французского императора была, по мнению Михайловского-Данилевского, следствием его «нравственного поражения в битве за Москву»^[231]. Еще один вывод историка сводился к тому, что М. И. Кутузов, более чем в каком-либо другом сражении, оставался на поле боя под выстрелами неприятеля.

Еще более обстоятельно ход военных действий под Малоярославцем раскрыт в исследовании М. И. Богдановича,^[232] в котором имеется много цифрового материала. Так, им приводятся данные о том, что при движении к Малоярославцу русская армия усилилась до 97112 человек. Противник же (учитывая также разбросанность его частей) имел не более 70 тысяч. И если кавалерии с обеих сторон было до 10 тысяч, при том, что неприятельские конники испытывали огромные трудности с ковкой лошадей, положение армии Наполеона становилось уже критическим. Не забудем и то, что у русских было более 600 орудий, в то время, как у французов лишь около 360. Так что предположение Бутурлина о возможности успеха Наполеона в случае его попытки дать второе сражение, представляется весьма сомнительным. Фиксируя факт отступления обеих армий в одно и то же время в противоположные направления, Богданович высказывает предположение, что «…отступление князя Кутузова от сего города (Малоярославца. — В. Д.) ясно выказывало, что он в случае наступления Наполеона не заградил бы ему путь к Калуге, а отступил бы за Оку».^[233]

Последней крупной работой, появившейся в XIX веке, касавшейся сражения при Малоярославце, была монография (к сожалению, неоконченная) А. Н. Попова,^[234] использовавшего более обширный корпус источников, нежели его предшественники, а также и многие историки более позднего времени. Среди этих источников важное значение имеют мемуары полковника Жана Батиста Луи Кроссара^[235], роялиста, эмигрировавшего из Франции в 1791 году в Кобленц, служившего затем в австрийских войсках и перешедшего в 1812 году на русскую службу. Участник ряда сражений, начиная с Тарутино, Кроссар закончил службу в русской армии в 1814 году, став генерал-майором и кавалером многих российских орденов. Находясь в штабе Кутузова, Кроссар близко общался с фельдмаршалом и оставил ценные зарисовки ряда событий, связанных с Малоярославецким сражением. В частности, Кутузов консультировался с Кроссаром по поводу места устройства укреплений.

Формулируя основную задачу, которую, по мнению Попова, ставил перед собой Кутузов, историк писал: «В продолжении… трех дней все внимание русского военачальника сосредотачивалось на том, чтобы пресечь Наполеону путь на Медынь, а оттуда на Калугу или Юхнов…».^[236]

Конец XIX и начало XX века были ознаменованы активизацией деятельности краеведов. Этому, в частности, способствовало появление на страницах газеты «Калужские губернские ведомости» обращения генерал-майора А. Я. Мирковича^[237] об увековечении памяти секретаря малоярославецкого земского суда С. И. Беляева, организовавшего разрушение мельничной плотины, что значительно задержало вступление противника в Малоярославец. Эти усилия привели к установке чугунного бюста Беляева. К 100-летнему юбилею Отечественной войны 1812 года было приурочено и создание храма-памятника в городе. Была издана и юбилейная литература (В. И. Ассонов, Н. В. Кременский, Н. И. Михайлов).^[238] В брошюре второго из названных авторов подробно рассмотрен подвиг, совершенный С. И. Беляевым.

В монографической литературе, опубликованной после 1917 года (Е. В. Тарле, Л. Г. Бескровного, П. А. Жилина, Н. А. Троицкого)^[239] наибольшее внимание Малоярославецкому сражению уделил Л. Г. Бескровный.

Определяя главную задачу, которую предстояло решить французскому императору, Бескровный полагал, что «целью его (Наполеона) стало обойти по новой Калужской дороге русскую армию, выйти к Малоярославцу, овладеть затем Калугой и, возможно, Тулой, после чего повернуть на Смоленскую дорогу».^[240] Но решить эту задачу Наполеону практически было невозможно. Бескровный обоснованно указывает, что отягощенная обозами французская армия была неспособна к быстрому передвижению, а «недостаток кавалерии обрекал на провал внезапность маневра на Калугу».^[241] Бескровный приходит также к выводу, что Наполеон не стремился к генеральному сражению и лишь рассчитывал любым путём оторваться от главных сил русской армии.

Как полагал историк, Наполеону «…нужно было уверить Европу, что это вовсе не бегство, не отступление, а только маневр в интересах дальнейшей борьбы»^[242]. Кутузов же, по мнению Бескровного, был готов дать генеральное сражение. Понятно, как нуждался в нем и Наполеон, но маршалы Даву и Ней убедили императора в том, что «армия измотана и не может более сражаться».^[243]

Новая страница в изучении Малоярославецкого сражения была открыта в связи с выходом в свет к 180-летию войны 1812 года сборника очерков по истории города,^[244] в котором опубликована статья Д. А. Васильева «Сражение при Малоярославце 12 октября 1812 года», базирующаяся на многочисленных документах из фондов Центрального государственного военно-исторического архива, а также воспоминаниях участников этого знаменательного события. Бесспорной заслугой Васильева является то, что его статья насыщена фактами, людьми, цифровым материалом. Весьма полезны для читателя впервые приводимые в русской литературе сведения о ряде французских генералов (в первую очередь об А. — Ж. Дельзоне) и офицеров. Статья Васильева — это буквально почасовая летопись Малоярославецкого сражения.

Привлечение широкой документальной базы дало основание автору пересмотреть некоторые бытовавшие в литературе данные о событиях, связанных с Малоярославецким сражением. В частности, это относится к подвигу С. И. Беляева, который А. А. Васильев связывает лишь с «устным преданием». Ссылаясь на рапорт генерала Дельзона, историк пишет, что 10(22) октября французы дошли только до Боровска и лишь на следующий день приблизились к Малоярославцу. Детальное рассмотрение потерь той и другой стороны привело автора к заключению об их относительном равенстве — около 7 тысяч человек с каждой.

Что же касается общей оценки результатов сражения, то А. А. Васильев делает вывод, что «тактически он (бой) закончился победой наполеоновских войск…. Французские и итальянские войска, сражаясь с величайшим упорством в течение 18-ти часов, сумели сохранить в своих руках Малоярославец и прочно утвердиться на правом берегу реки Лужи».^[245] Но, в то же время, автор полагает, что, «сорвав замысел Наполеона (пройти к Калуге. — В. Д.), русские одержали под Малоярославцем стратегическую победу, повлиявшую на исход всей кампании».^[246] Полагаю, что подобное противопоставление стратегии и тактики необоснованно. Факты свидетельствуют, что и стратегический и тактический успех был на стороне русской армии.

Н. Е. Ячник
Проблемы изучения Малоярославецкого сражения в отечественной историографии

Не будет открытием тот факт, что Отечественная война 1812 года является не только предметом изучения, но и споров и дискуссий. Многие аспекты, связанные с событиями войны, до сих пор не привязаны к какой-либо единой концепции.

Ни одно исследование по войне не обходится без описания сражения при Малоярославце. При прочтении глав монографий, посвященных второму этапу войны, находим разную трактовку многих фактов, связанных с этим событием. И вследствие этого возникают вопросы. С какими намерениями Наполеон покидал Москву? Что привело его в Калужскую губернию? Как же оценивать итоги Малоярославецкого сражения?

И какое дать объяснение весьма парадоксальному факту, что два противника, готовившиеся 25 октября к «новому Бородино», 26 начали отступление в противоположных от Малоярославца направлениях?

Будет ли правомерным считать, что фельдмаршал загубил Наполеона при помощи хорошо подготовленного контрнаступления? И чей же марш-маневр более удался: Кутузова или Наполеона?

Вот какие актуальные вопросы ждут своего решения.

Следует сказать, что с выходом в свет работы А. А. Васильева «Малоярославецкое сражение в Отечественной войне 1812 года» историография пополнилась достаточно серьезным и компетентным исследованием. Статья Васильева стала вехой в изучении сражения 24 октября.

19 октября Наполеон покидает Москву. Несмотря на роящихся вокруг столицы казаков, почти 100-тысячная французская армия прошла 70 верст, оставаясь незамеченной. И только благодаря разведывательным действиям капитана А. Н. Сеславина, обнаружившего в 4 верстах от Фоминского крупные силы Великой армии, русское командование узнало реальное положение дел. Куда же армия Наполеона взяла свое направление? Существуют две точки зрения по этому вопросу.

Богданович М. И., Бутурлин Д. П., Михайловский-Данилевский А. П., а также Попов А. Н., Тарле Е. В., Бескровный Л. Г., Жилин П. А., Троицкий Н. А. считали, что Наполеон вел свою армию к Смоленску, предполагая пройти через Калугу. «Смоленск располагался на коммуникационной линии Великой армии и был важным опорным пунктом. Император, пока не поздно, решается на отступление к Смоленску, чтобы там, приняв более сосредоточенное расположение, снова собраться с силами и переждать наступающее суровое время года». Так анализирует действия Наполеона Б. А. Никулищев в специальной статье «Марш-маневр Наполеона на Малоярославец», опубликованной в 1911 году в Военно-историческом сборнике.

Традиционной точке зрения противопоставляется «украинская версия», ныне исследуемая профессором Б. С. Абалихиным. Он считает отход Наполеона в Киевском направлении более для его армии выгодным. Б. С. Абалихин мотивирует тем, что движение на Украину создавало видимость совершения флангового марша, позволявшего завуалировать отступление и сохранить престиж. А там недалеко Австрия и герцогство Варшавское, которые поспешат без промедления выставить требуемые Наполеоном войска. Данная версия основывается также на том, что по пути следования на Украину находятся Трубчевск, Сосницы, Киев, располагающие на начало октября 600 тыс. четвертей провианта и фуража. Абалихин ссылается на слова Наполеона, сказанные им на острове Святой Елены, вкладывая в его уста следующее: «Я хотел двинуться из Москвы в Петербург или же вернуться по юго-западному пути, я никогда не думал выбирать для этой цели дороги на Смоленск или Вильну». Между тем как Н. А. Троицкий приводит в своей монографии воспоминания Монтелона, которому, будучи на острове Святой Елены, Наполеон говорил о том, что, покидая Москву, он шел на Смоленск.

Думаю, что на сегодняшний день «смоленский вариант» более аргументирован. Сторонниками украинского направления были также Ф. Н. Глинка, Я. Тихонов.

По-разному определяется численность войск противоборствующих сторон накануне Малоярославецкого сражения. А. И. Михайловский-Данилевский исчислял в 97112 человек состав русской армии. Богданович — 90 тысяч русских против 70 тысяч французов; Б. Никулищев — соответственно 98 тысяч против 60 тысяч неприятеля. Гарнич определял в 97 тысяч у Кутузова, 63 тысячи у французов. А. А. Васильев уточняет численность русских войск — более 87 тысяч.

При подсчете некоторые авторы не учитывали казаков, ополченцев. Л. Г. Бескровный учитывал лишь данные о состоящих на довольствии войсках (кроме казаков), а П. А. Жилин в свои подсчеты казаков включал. Цифровые разночтения возникают вследствие отсутствия выработанной методики подсчета как численности армий, так и их потерь. Специально этими вопросами занимался научный сотрудник РГВИА С. В. Шведов.

Остановимся подробнее на самом сражении. В 5 часов утра 24 октября части 33-го егерского полка из 6-го корпуса Д. С. Дохтурова ворвались в занятый накануне неприятелем Малоярославец. В краеведческой литературе выработался стереотип: подошедшие к городу французы были остановлены «силой огня и воды» чуть ли не на сутки. Эта традиция берет начало с книги В. Глинки «Малоярославец в 1812 году, где решалась судьба Большой армии Наполеона». Живописуют подвиги местных патриотов — повытчика уездного суда С. И. Беляева и городничего А. И. Быкова (Быковского) Зельницкий Г., Безсонов И., Кременский И. В., Ассонов В. И., Дмитриев А. Е., Гарнич Н. Ф. О подвиге местных жителей повествует и одна из глав юбилейного издания альбома «Бородино» 1987 г. О повреждении мостов через р. Лужу мы находим в «Записках» у Ермолова, в рапорте командующего 4 корпусом принца Е. Богарне Наполеону. В документах бывшего архива русского военного историка А. И. Михайловского-Данилевского есть «свидетельства» священников Малоярославецких церквей, в которых есть упоминания о разрушении моста и мельницы.

Вот что пишет священнослужитель Покровской церкви, что на Кариже: «11-го числа, что было в пятницу, перед захождением солнца на противоположной стороне Малоярославцу от Боровска… появилась французская армия, и как в то же время зажжены были казаками мост и мельница, городу принадлежащие и на реке Луже находящиеся…» Его «свидетельства» уточняет священник Г. Васильев из села Передоли, говоря, что с 11 на 12 октября «в ночь была сожжена мельница градская» (РГВИА, ФВУА, Оп. 1, Д. 3465, Ч. 10, Л. л. 117–122).

Видимо, какие-то мероприятия малоярославчанами все-таки предприняты были, но существенно повлиять на ход военных действий они, конечно, не могли.

По-разному авторами монографий по Отечественной войне приводится прибытие к месту сражения Наполеона. Исследователь А. А. Васильев останавливается на 11 часах утра. П. А. Жилин, Л. Г. Бескровный не уточняют время, Троицкий Н. А. называет середину дня.

Прибытию на поле сражения 7-го корпуса Н. Н. Раевского также отводилось разное время. У Ермолова в «Записках» — 3 часа, Богдановича также 3 часа пополудни. Бескровный, Троицкий останавливаются на 2 часах дня. Сам Н. Н. Раевский указывал на то, что он вступил в сражение сразу после полудня. Как уточняет А. А. Васильев, разночтения между рапортом Н. Н. Раевского и свидетельствами Д. С. Дохтурова и А. П. Ермолова вносят путаницу в хронологию сражения при Малоярославце. Это можно объяснить создавшейся временной паузой в 2–3 часа между «прибытием корпуса Раевского в район Малоярославца и его фактическим вступлением в бой». Васильев указывает время 14 часов. То же время проходит и в рапорте Ермолова Кутузову от 21 декабря 1812 г. «В 2 часа пополудни генерал-лейтенанту Раевскому, прибывшему первым с корпусом из армии, сдал я командование первого фланга…» (РГВИА. Ф. 103, Оп. 208а, Св. 0, Д. 8, Л. 73 и 73 Об.).

Как известно, главнокомандующий Кутузов придавал огромное значение сражению при Малоярославце. Об этом наша монографическая литература достаточно широко повествует. А если взять в расчет «жмлинско-сталинскую» теорию контрнаступления, то Малоярославецкому сражению отводилось чуть ли не решающее значение в якобы разработанном Кутузовым плане предстоящего разгрома врага. Но тогда, как объяснить тот факт, что, зная о происходящем в Малоярославце сражении, фельдмаршал не спешил с подкреплением. Следуя из Леташевки с основными силами, фельдмаршал остановил свои войска в селе Спас-Загорье, в 5 км от места сражения. А. П. Ермолов описывает, как «Светлейший князь» прореагировал на просьбу посланного от Ермолова гонца поспешить к бою. «Он (Кутузов. — авт.) с негодованием плюнул так близко к стоящему против него посланнику, что тот достал из кармана платок, и было заметно, что лицо его имело большую в нем потребность».

К 16 часам главнокомандующий вместе с основными частями был у Малоярославца. Сражение продолжалось до 11 часов вечера. После чего русские войска оставили сожженный и разрушенный город и отступили на 2,5 версты от него. Город остался в руках французов. Богданович считал, что Кутузовым была достигнута цель — заграждение противнику пути на Калугу. И продолжение сражения русской стороне кроме потерь никакой выгоды не дало.

А. И. Михайловский-Данилевский пишет, что часть города осталась за русскими, часть за французами. А. Н. Попов же утверждает, что неприятель полностью овладел городом только перед рассветом 25 октября, когда Бороздин вывел свои войска Л. Г. Бескровный, А. А. Васильев — к 11 часам городские руины остались в руках противника.

Численность потерь с обеих сторон также разноречива. Д. И. Ахшарумов исчислял потери русских в 6 тысяч, французов — 8 тысяч. Д. П. Бутурлин, А. И. Михайловский-Данилевский полагали, что выбыло из строя по 5 тысяч с обеих сторон. В 6 тысяч потери русских определял Богданович. Бескровный, Гарнич, Жилин — 3 тысячи русских и 5 тысяч французов. Троицкий, согласно ведомости потерь при Малоярославце, приводит цифру 6665 человек. У Васильева урон, понесенный русской армией на 24 октября, насчитывается в 7 тысяч человек. Неприятельские потери он определяет также в 7 тысяч, причем уточняет, что половина этих потерь была понесена итальянцами. С. В. Шведов также определяет русские потери в 7 тысяч.

Теперь об итогах сражения 24 октября. Практически все историки, как и сами участники, оценивали ту огромную роль, какую сыграло данное сражение в ходе войны. Несомненно, что оно — коренной перелом в Отечественной войне. Но чьей же победой закончился бой? 27-й бюллетень Наполеона трактовал итог сражения как победу французов. Победу французов признавали и участники Н. Н. Раевский, А. П. Ермолов. Богданович высказывал предположение, что, «предприми Наполеон наступление, и Кутузов отступил бы за Оку». Ныне эту точку зрения поддерживает кандидат исторических наук В. М. Безотосный. П. А. Жилин, Н. Ф. Гарнич, Л. Г. Бескровный утверждали, что русский главнокомандующий разгромил Наполеона в Малоярославце. Профессор В. А. Дунаевский полагает, что стратегический и тактический успех был на стороне русской армии. Традиции ура-патриотизма, крепко укрепившиеся в послереволюционной отечественной литературе, мешали объективно оценить итоги сражения. Появившиеся в последние годы публикации Н. А. Троицкого, А. А. Васильева позволили по-новому взглянуть на давно известные события. Н. А. Троицкий оценивал сражение 24 октября как тактическую победу французов. Стратегическая же, без сомнения, была одержана русской армией.

После отхода от позиций у Малоярославца русская армия готовилась к новому сражению. Фельдмаршал писал императору Александру в Петербург, что путь на Калугу неприятелю будет закрыт. К продолжению баталии готовились и французы. Но сражения не произошло. Наполеон отказался от новой битвы, Кутузов не стал первым предпринимать решительных действий. Напротив, был дан приказ отступать. 26 октября главная квартира перешла в Детчино. Поражение польской кавалерийской бригады под Медынью Кутузов воспринял как толчок к дальнейшим действиям. 27 октября, когда французы покинули Малоярославец, а Наполеон был уже в Верее, главнокомандующий с армией отступил еще дальше к Полотняным Заводам. Здесь он пробыл еще двое суток. Четырехдневное бездействие Кутузова дало возможность отступающим французам дойти до Вязьмы относительно спокойно. 31 октября русская армия покинула пределы Калужской губернии, что можно считать началом параллельного преследования Великой Армии — реализацией Тарутинских замыслов. Ведь еще 4 октября об этой идее Кутузов писал Александру I. Н. А. Троицкий отвел параллельному маршу в своей монографии отдельную подглаву «1812 год. Великий год России». А. Жомини отзывался о параллельном марше Кутузова как о «замечательной операции».

Жилин, Бескровный, Гарнич оправдывали действия Кутузова 24–31 октября, считали их хорошо продуманным фланговым маневром, позволившим перейти к контрнаступлению.

Утвердившийся взгляд на Малоярославецкое сражение как на первый этап контрнаступления проходит в большинстве отечественных публикаций. Вопросам контрнаступления специально посвящали свои монографии Л. Г. Бескровный, П. А. Жилин. На позиции контрнаступления стоят Б. С. Абалихин, В. А. Дунаевский, О. В. Орлик.

Наряду с уже общепринятой трактовкой событий — Наполеон покидает Москву, чтобы пройти через Калугу к Смоленску, или на Украину, — есть еще один вариант происходящих событий. Еще генерал Л. Беннигсен в своих письмах, говоря о намерениях покидающего столицу Наполеона, отмечал, что император шел к Малоярославцу только с демонстрационной целью. Наполеон ставил своей задачей отдалить русских от своих сообщений и лучше замаскировать свое отступление. Тем временем часть основной армии, т. е. госпитали, склады, запасы Наполеон отправил на Большую Смоленскую дорогу. Л. Беннигсен пишет, что по этому случаю французы выпустили бюллетень, они очень гордились тем, что ввели в заблуждение русского главнокомандующего, заставив полагать, что они намеревались идти на Калугу.

Подобную точку зрения поддерживает Б. А. Никулищев в уже ранее упомянутой статье «Марш-маневр Наполеона на Малоярославец». Никулищев называет Малоярославецкую операцию Наполеона «изумительной и до сих пор не разгаданной», а бой за город демонстрационным. Автор полагает, что Наполеоном была поставлена цель — отдаление армии Кутузова от фланговых частей Великой Армии, дать возможность русским действовать от Малоярославца непосредственно только «в хвост» французской. Никулищев считает, что с поставленной задачей Наполеон блестяще справился, по крайней мере, до Вязьмы. Он выиграл время. Путь отступления до Смоленска сократился на 235 верст. Автор статьи явно неравнодушен к гению Бонапарта, но исследовать подробно действия французского императора с момента оставления Москвы в нетрадиционном ракурсе, думаю, составляет интерес.

В заключение скажу ставшую уже традиционной фразу: для полного освещения проблем Отечественной войны в целом, так и сражений в частности следует привлекать русские и иностранные источники. Специальные исследования по войне должны обязательно быть подкреплены солидной источниковой базой. Только тогда они будут научны. Только тогда исследования избегут идеологического налета. Только тогда можно быть уверенным, что отечественная историография по войне 1812 года будет пополняться авторитетными объективными изданиями.

Источники и литература

1. Абалихин Б. С. О стратегическом плане Наполеона на осень 1812 года. // Вопросы истории, 1985, ? 2.

2. Абалихин Б. С., Дунаевский В. А. 1812 год на перекрестках мнений советских историков. М., 1990.

3. Ахшарумов Д. И. Описание войны 1812 г. СПб., 1819.

4. Ассонов В. И. Калужская губерния в 1812 году: Сборник документов. Калуга. 1912.

5. Безотосный В. М., Троицкий Н. А. Отечественная война 1812 года. История темы. // Отечественная история. 1993. ? 2.

6. Безсонов И. Битва в Малоярославце 12 октября 1812 года. Калуга. 1912.

7. Бескровный Л. Г. Отечественная война 1812 года. М., 1962.

8. Бутурлин Д. П. Кутузов в 1812 году. // Русская старина. 1894. ? 11.

9. Богданович М. И. История Отечественной войны по достоверным источникам. Т.3. СПб, 1860.

10. Васильев А. А. Малоярославецкое сражение в Отечественной войне 1812 года. Очерки по истории города. Малоярославец. 1992.

11. Гарнич Н. Ф. 1812 год. М., 1956.

12. Глинка В. Малоярославец в 1812 году, где решалась судьба Великой армии Наполеона. СПб., 1842.

13. Глинка Ф. Н. Письма русского офицера. М., 1985.

14. Дмитриев А. Е., Беспалов В. Малоярославец. Калуга, 1962.

15. Дунаевский В. А. Малоярославецкое сражение в отечественной историографии. // События Отечественной войны 1812 года на территории Калужской губернии: Материалы научной конференции, посвященной 180-летию Малоярославецкого сражения. Малоярославец. 1993.

16. Жилин П. А. Гибель наполеоновской армии в России. М., 1968.

17. Жилин П. А. Контрнаступление Кутузова в 1812 г. М., 1950.

18. Зельницкий Г. Описание происшествий 1812 года, случившихся в пределах Калужской губернии. М., 1815.

19. Ермолов А. П. Записки. М., 1865.

20. Михайловский-Данилевский А. И. Описание Отечественной войны 1812 года. Т.? 3. СПб., 1843.

21. Никулищев Б. А. Марш-маневр Наполеона на Малоярославец. // Военно-исторический сборник. 1911. ? 2.

22. Попов А. Н. Отечественная война 1812 года. От Малоярославца до Березины. СПб., 1877.

23. Тарле Е. В. Соч.: В 12 т. М., 1957–1962.

24. Тихонов Я. Поражение французов на Севере. Ч. 2. М., 1914.

25. Троицкий Н. А. 1812. Великий год России. М., 1988.

26. Троицкий Н. А. Отечественная война 1812 года. История темы. Саратов. 1991.

27. Шведов С. В. Комплектование, численность и потери русской армии в 1812 году. // История СССР. 1987. ? 4.

28. Кутузов М. И. Сборник документов. Т. 4, ч. 2. М., 1954–1955.

29. РГВИА, Ф. ВУА, Оп. 1, Д. 1465, Ч. 10, Л. л. 117–122.

30. РГВИА, Ф. 103, Оп. 208а, св. О, д. 8, Л. 73 и 73 об.

А. А. Васильев
Сражение за Малоярославец 12 октября 1812 года

Маленькому русскому городку Малоярославцу суждено было сыграть решающую роль в ходе Отечественной войны 1812 года. Здесь в октябре 1812 г. было остановлено продвижение армии Наполеона, следовавшей из Москвы в Калугу. Французский император, потерявший надежду на заключение мира с Россией, хотел оставить Москву и отступить в Смоленск, где находилась важная тыловая база французов. Но он собирался отступать не по разоренной Можайской дороге, а через еще не тронутые войной области, лежащие к юго-западу от древней русской столицы. С главными силами своей армии он планировал выйти из Москвы по Старой Калужской дороге, а затем перейти на Новую Калужскую дорогу и проследовать через Боровск и Малоярославец на Калугу, где, как было известно Наполеону, находились богатые склады продовольствия, собранного для русских войск. Оттуда французский полководец намеревался повернуть на запад и идти к Смоленску. Для осуществления этого замысла Наполеону необходимо было так скрыть свой маневр от русского командования, чтобы армия Кутузова, расположенная в Тарутинском лагере, оставалась там как можно дольше и не успела преградить французам путь в Калугу.

7 октября 1812 года армия императора Наполеона выступила из Москвы по Старой Калужской дороге. В авангарде двигались 4-й армейский и 3-й кавалерийский корпуса Великой армии. Начальником этого авангарда был вице-король Италии принц Эжен-Наполеон Богарне, пасынок французского императора. 9 октября 1812 г. авангард Богарне прибыл в село Фоминское, а оттуда 10 октября выступил к деревне Котово.

В это время недалеко от Фоминского находились русские летучие отряды под командой шефа Изюмского гусарского полка генерал-майора Ивана Семеновича Дорохова и капитанов артиллерии А. Н. Сеславина и А. С. Фигнера. Не зная точной численности и цели появления здесь французских войск, генерал Дорохов оставил для наблюдения за противником конницу своего отряда, а сам с пехотой отступил на юго-запад к деревне Коряково.

Докладывая о выступлении авангарда французской армии от Фоминского к деревне Котово, Дорохов сообщил Кутузову, что «сие действие неприятеля может быть предварительным движением целой его армии на Боровск». Получив донесение Дорохова, генерал-фельдмаршал князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов решил поддержать его отряд крупными силами и разбить французские войска, расположенные в районе Фоминского. Проведение этой экспедиции он поручил генералу от инфантерии Дмитрию Сергеевичу Дохтурову, командиру 6-го пехотного корпуса.

10 октября 1812 года принц Эжен Богарне выдвинул авангард своего корпуса, возглавляемый командиром 13-й пехотной дивизии генералом Алексисом-Жозефом Дельзоном, по дороге на Боровск. Вытеснив из густого леса мелкие русские отряды, у деревни Митяево французы обнаружили главные силы конницы генерала Дорохова и тотчас атаковали их. В итоге Дорохов был вынужден поспешно отступить. К 6 часам вечера генерал Дельзон остановился на ночь в Боровске. Основные силы его расположились лагерем под городом.

Боровск, как и расположенный вблизи него Пафнутьев монастырь, был разграблен французами. Большинство построек в городе сгорело. Жители в панике покинули город и бежали частью в окрестные деревни, частью — в Малоярославец, куда принесли известие о наступлении неприятеля.

Некоторые отечественные авторы, писавшие о событиях 1812 г. под Малоярославцем (в частности В. Глинка и И. Безсонов), утверждали, будто в тот же вечер 10 октября передовые батальоны дивизии Дельзона дошли от Боровска до Малоярославца и хотели захватить последний. Однако местные жители во главе с городничим Петром Ивановичем Быковым сожгли мост через Лужу, затруднив этим переправу отряда Дельзона. По существующей легенде, когда французы пытались построить новую переправу, повытчик малоярославецкого нижнего земского суда Савва Иванович Беляев по собственной инициативе спустил воду в мельничной плотине, вследствие чего французские понтоны были снесены потоком, а левый берег Лужи временно затоплен.

Увы, эта версия не подтверждается фактами. Документы, в частности рапорт генерала Дельзона, свидетельствуют, что 10 октября 1812 года французы дошли только до Боровска и под Малоярославцем появились лишь на следующий день.

Тем временем погода испортилась, дождь размыл дороги. Движение французских войск и обозов, которым к тому же часто приходилось переправляться по узким и непрочным мосткам через многочисленные ручьи и речушки, было сильно затруднено.

Пока авангард французской армии двигался к Боровску, а главные ее силы сосредоточивались у Фоминского, русские войска начали задуманную накануне экспедицию. Отряд генерала Дохтурова выступил из Тарутинского лагеря утром 10 октября и после трудного марша по плохой проселочной дороге, под мелким осенним дождем, прибыл к вечеру в село Аристово, где и расположился на ночлег. Вскоре после этого в Аристово пришло известие, переменившее намерение Дохтурова атаковать французов у Фоминского. К авангарду Дорохова прискакал капитан А. Н. Сеславин, который донес, что его партизаны, укрывшись в лесу, не доходя четыре версты до Фоминского, обнаружили крупные силы французских войск, в том числе самого Наполеона с гвардией.

Пропустив их мимо своего отряда, Сеславин захватил в плен несколько отставших солдат и одного из них привез с собой к Дорохову. Пленный дал ценные показания, сообщив, в частности, что Москва оставлена французами и Наполеон, чья Главная квартира завтра будет переведена в Боровск, намерен идти со своей армией к Малоярославцу. Эта важнейшая информация была немедленно передана в Аристово, и в 21 час. 30 минут генерал Дохтуров отправил Кутузову об этом соответствующее донесение.

Александр Никитич Сеславин

Открытие Сеславина решающим образом повлияло на весь ход дальнейших боевых действий. «Если бы партизан Сеславин, — писал в своих „Записках“ генерал-майор Алексей Петрович Ермолов, — не мог предупредить заблаговременно, 6-й пехотный корпус и прочие с ним войска при атаке села Фоминского понесли бы неизбежно сильное поражение, и был бы Малоярославец беспрепятственно занят неприятелем». Д. С. Дохтуров отказался от нападения на Фоминское и остался на ночь в Аристове. У него не было времени дожидаться ответа из Главной квартиры Кутузова на свое донесение, поскольку французы могли в этом случае опередить русских в Малоярославце. Поэтому он принял предложение генерал-майора Ермолова с рассветом двинуться как можно быстрее к Малоярославцу. В то же время, желая лучше узнать о силах и намерениях противника, Дохтуров выслал в сторону Боровска 1-й кавалерийский корпус генерал-майора барона Е. И. Меллера-Закомельского.

Вместе с этой конницей отправился и генерал Ермолов, впоследствии описавший в своих «Записках» ее действия 11 октября: «Туманно было утро, и не рано начали проясняться предметы. Мы увидели Боровск, окрестности его, занятые войсками, и артиллерию в больших силах; часть пехоты, вышедшую из города по почтовой дороге; по речке Протве во многих местах конные пикеты, которые тотчас сбиты, но подкрепленные скрытыми в лесу резервами, усилили перестрелку. Генерал барон Меллер, хотя и не желал для краткости дня завязать дело, принужден был, однако же, послать часть войск и половину артиллерийской роты. Проскакавши с версту молодым березником, еще сохранившим лист, представилась нам невдалеке почтовая из Боровска дорога и на ней бивак армии итальянского вице-короля Евгения и французский корпус маршала Даву. Не теряя времени возвратились мы на левый берег речки Протвы».

Авангард 4-го армейского корпуса, возглавляемый французским генералом Дельзоном, выступил в 11 часов утра 11 октября из Боровска на Малоярославец. Сделав переход в 21 километр, передовые части Дельзона около шести часов вечера прибыли к Малоярославцу.

Местоположение Малоярославца на крутом правом, изрезанном глубокими оврагами, берегу реки Лужи удобно для обороны. По дну одного из оврагов протекает впадающая в Лужу речка Ярославка, отделяя основную часть города от Спасской слободы. Низменный левый берег Лужи с обширным заливным (Медвежьим) лугом прекрасно просматривается со стороны города. Километрах в двух к северу от Малоярославца возвышается Бунина гора.

В то время Малоярославец был маленьким провинциальным городком, население которого насчитывало всего около 1,5 тысячи человек. В городе имелось только 232 дома, в подавляющем большинстве деревянных, три каменных и две деревянных церкви и Николаевский Черноостровский монастырь. Население занималось, в основном, огородничеством, садоводством и мелкой торговлей.

Дорога из Боровска, спускаясь с Буниной горы на луг, подходила сначала к мельничной плотине, располагавшейся на реке Луже, выше Малоярославца. Затем, обогнув болотистое место, проходила на правый берег Лужи по деревянному мосту ниже устья Ярославки^[247]. Поднявшись мимо монастыря в верхнюю часть города, дорога пересекала его и шла дальше на юго-запад, в сторону Калуги. Кроме почтового тракта, связывавшего Малоярославец с Москвой и Калугой, от него отходило несколько проселочных путей, в том числе дороги на Медынь, Серпухов и Леташевку (ныне Литашово).

Когда передовые французские части приблизились к Малоярославцу, они обнаружили мост через Лужу разрушенным. Жители города еще накануне были извещены от беженцев о занятии Боровска неприятелем. Городские власти (в том числе городничий П. И. Быков, уездный земский исправник П. Н. Радищев и предводитель уездного дворянства А. И. Белкин) после 9 часов утра 11 октября уехали из Малоярославца. Предварительно по приказу городничего был разобран (или сожжен) настил моста через Лужу, чтобы затруднить французам переправу на ее правый берег. Охваченное паникой население поспешно покинуло город.

Разрушение моста через Лужу не помешало французам перейти реку и занять Малоярославец. По приказу генерала Дельзона солдаты приступили к восстановлению разобранного моста, а два батальона по узкой мельничной плотине переправились на правый берег Лужи и вступили в пустой город. Эти батальоны разместились на ночлег в верхней части Малоярославца, заняв Калужскую заставу и выставив посты на дорогах, выходящих из города. Шесть других батальонов 2-й (головной) бригады своей дивизии генерал Дельзон оставил ночевать на левом берегу Лужи, на лугу. Восемь батальонов 1-й бригады 13-й пехотной дивизии остановились в двух километрах позади передовых частей, разбив свой бивак на Буниной горе, у Боровской дороги.

Кавалерия французского авангарда также разместилась сзади, чтобы поддерживать связь отряда Дельзона с остальными войсками Богарне. Сам принц Эжен со своим штабом и итальянской гвардией заночевал в селе Уваровском. Такая дислокация авангарда наполеоновской армии объяснялась не только отсутствием хорошей переправы через Лужу, но и неопределенностью обстановки.

Наполеон 11 октября прибыл в Боровск вместе со своей гвардией и 1-м армейским корпусом маршала Л. — Н. Даву и провел весь вечер в разъездах, осматривая окрестности. Замеченная вблизи города русская кавалерия заставила французского императора предположить, что Кутузов крупными силами собирается атаковать его войска, собранные у Боровска. Опасаясь этого, Наполеон не хотел слишком отдалять от этого города корпус вице-короля. «Я буду рад, если генерал Дельзон захватит этот городок (Малоярославец. — А. В.)», — написал Наполеон принцу Эжену Богарне вечером этого дня, и тут же добавил: «Вы можете дать ему (Дельзону) инструкцию, что когда он услышит сильную канонаду, он должен будет возвратиться, чтобы принять участие в сражении». Однако в том случае, если сражение не произойдет, Малоярославец надо было удерживать.

Тем временем М. И. Кутузов, получив донесение Дохтурова, отправленное из Аристова, а также рапорт генерала от инфантерии М. А. Милорадовича, командовавшего русским авангардом на Старой Калужской дороге, убедился, что Наполеон оставил Москву и пошел на Калугу через Малоярославец. Главнокомандующий отправил Дохтурову приказ идти к Малоярославцу (который, впрочем, был уже запоздалым, так как 6-й пехотный корпус еще раньше двинулся к этому пункту), а сам стал готовить армию к выступлению. Уже вечером 11 октября главные силы Кутузова покинули Тарутинский лагерь и направились к Спас-Загорью, и далее — к Малоярославцу.

План сражения при Малоярославце в 1812 году

Первыми на помощь отряду Дохтурова были отправлены казачьи полки донского атамана М. И. Платова. Поздно вечером того же дня прибыв в Спас-Загорье, они переправились через Протву вброд (мост через реку был разрушен местными жителями) и, опередив остальные войска, еще ночью подошли к Малоярославцу. Под утро 12 октября к корпусу Дохтурова присоединились 1-й кавалерийский корпус генерала Меллера-Закомельского, отряды Дорохова и Сеславина, прибывшие от Боровска.

Французские батальоны, ночевавшие в оставленном жителями Малоярославце, еще спали, когда мимо города в темноте проследовали казачьи полки под командой донского атамана Матвея Ивановича Платова. Затем эти казаки расположились вдоль правого берега Лужи северо-западнее Малоярославца, между селом Карижа и сельцом Панским.

Генерал Дохтуров, чьи войска в 2 часа утра 12 октября переправились через Протву у Спас-Загорья и с максимальной скоростью шли к Малоярославцу, узнал, что французы занимают город незначительными силами. Остановив свою колонну в трех километрах от города, он выслал егерей из отряда генерала И. С. Дорохова для его захвата.

Для атаки города, занятого, как уже было сказано, двумя батальонами французской пехоты (вероятно, из 92-го линейного полка 2-й бригады 13-й пехотной дивизии), Дохтуров назначил 33-й егерский полк полковника А. И. Бистрома 2-го, поддерживаемый 6-м егерским полком. 33-й полк насчитывал, вместе с офицерами, 1012 человек. В предрассветных сумерках полковник Бистром, которого солдаты на русский манер называли Быстровым, бросился со своим полком в Малоярославец.

Дмитрий Сергеевич Дохтуров

Французские часовые, обнаружив наступление русских егерей, подняли тревогу, и оба батальона, находившиеся в городе, успели приготовиться к бою. Они имели в строю всего 500–600 штыков, то есть в полтора-два раза меньше, чем атаковавший их русский полк. Около 5 часов утра батальон 33-го егерского полка ворвался в город и стремительным ударом в штыки опрокинул колонну французской пехоты. Егеря Бистрома оттеснили неприятеля до нижней части Малоярославца, но не смогли полностью овладеть городом. Остановив русских у ворот монастыря, французы удержали в своих руках важный плацдарм и обеспечили переправу подкреплений. По набросанным на мост кладкам на правый берег Лужи перешли еще шесть батальонов французской пехоты, и были перевезены два орудия. Теперь в городе собралась вся 2-я бригада дивизии Дельзона, во главе с бригадным генералом Л. Бертраном де Сиврэ. Получив численный перевес, французы оттеснили егерей полковника Бистрома на окраину Малоярославца. Однако на помощь 33-му полку пришел 6-й егерский полк под командой полковника А. С. Глебова 1-го. Этот полк атаковал французов с такой отвагой, что заставил их отступить до самого Городища. Но неприятель вновь сохранил способность вводить в город войска.

В это время к Малоярославцу подошли главные силы Дохтурова. 6-й пехотный корпус образовал центр и левое крыло, расположившись по обеим сторонам Калужской дороги (на Марьинских и Терентьевских полях). На правом фланге, отделенном от центра почти на полтора километра, находилась пехота отряда генерала Н. С. Дорохова, часть которой (два егерских полка) уже вела бой в городе. Командование пехотными частями, сражавшимися в Малоярославце, было поручено генерал-майору А. П. Ермолову. Понимая важность удержания Малоярославца до подхода основных сил армии Кутузова, в 6 часов утра генерал Дохтуров направил в город 19-й егерский полк во главе с полковником Н. В. Вуичем 1-м.

Вместе с офицерами и солдатами 19-го егерского полка в бою за Малоярославец принял активное участие его полковой священник — отец Василий Васильковский, который с крестом в руке воодушевлял идущих в атаку егерей. За отличие в сражении 12 октября 1812 г. он был награжден орденом святого Георгия 4-й степени, став первым священником, получившим подобную награду. В представлении его к этому ордену сказано, что отец Василий «шел впереди полка и примером своего мужества поощрял воинов к быстрому поражению неприятеля, причем он получил рану в голову».

Большую помощь защитникам города оказала русская конная артиллерия. На правом фланге восемь орудий 1-й конно-гвардейской батареи под командой полковника П. А. Козена выдвинулись на высоту правого берега Лужи, откуда открыли меткий огонь по еще не вполне восстановленному французами мосту. В то же время 7-я конная рота, действовавшая во главе со своим отважным командиром, полковником А. П. Никитиным, заняла выгодную позицию на городском (Бессоновском) кладбище. С этого места ее орудия также могли обстреливать мост через Лужу, нанося большой урон находившимся там французским войскам.

На рассвете 12 октября принц Эжен Богарне, выехал из Уваровского к Малоярославцу, эскортируемый пятью конными ротами Почетной гвардии, а также итальянскими драгунами полков гвардейского и Королевы. Войска 4-го корпуса Великой армии готовились тронуться по Боровской дороге на Малоярославец, когда впереди послышались звуки канонады. Тогда 14-я и 15-я пехотные дивизии, королевская итальянская гвардия и кавалерия Орнано получили приказ как можно скорее следовать на помощь дивизии Дельзона.

Когда Богарне спустился с Буниной горы к реке Луже, к нему подъехал с рапортом генерал Дельзон. В это время на правом берегу Лужи действовала только 2-я бригада дивизии Дельзона, сохранившая в своих руках Городище, Николаевский Черноостровский монастырь и расположенный напротив него почтовый дом. Однако, 92-й и 106-й линейные пехотные полки уже истекали кровью, неся тяжелые потери от огня русской артиллерии, занимавшей выгодное расположение на высотах. Генерал Дельзон хотел поддержать эти пехотные полки батальонами своей 1-й бригады, однако принц Эжен Богарне счел это решение преждевременным, так как свежие дивизии, спешившие на подмогу, находились еще слишком далеко.

Тем временем на помощь русским егерям, сражавшимся в Малоярославце, пришел батальон Вильманстрандского пехотного полка. Численность русской пехоты, сражавшейся в Малоярославце, превысила теперь 4 тысячи человек. Французской бригаде генерала Бертрана де Сиврэ, имевшей вдвое меньше бойцов, было все труднее выдерживать натиск егерей полковника Вуича и огонь русской артиллерии, стрелявшей с возвышенных позиций.

Наконец, принц Эжен Богарне решил, что настал момент поддержать части, находившиеся в городе. Около 8 часов утра он разрешил генералу Дельзону переправить на правую сторону Лужи 1-ю бригаду 13-й пехотной дивизии. Эта бригада, которой командовал генерал Ж. Серран, ночевала в двух километрах от Малоярославца и с началом боя придвинулась к городу, но не переходила за реку, оставаясь в резерве. Теперь настал ее черед. В состав бригады, наряду с 8-м лёгким и 1-м хорватским пехотными полками, входил знаменитый 84-й линейный полк — единственный во французской армии, имевший на древке своего знамени (ниже подставки «орла») особую пластинку с надписью «Un contre dix» («один против десяти»). Этот девиз полк получил от императора Наполеона за оборону Санкт-Леонарда (предместья города Граца) в июне 1809 года, когда два его батальона (около 1,3 тысячи штыков) с успехом сражались против 10 тысяч австрийцев.

Принц Эжен Богарне

Дивизионный генерал Дельзон лично повел 1-ю бригаду своей дивизии в бой. Перейдя по мосту через Лужу, ее батальоны поднялись к Николаевскому монастырю, продвинулись по Боровской улице до Соборной площади, а затем вышли к Калужской заставе и захватили всю западную часть Малоярославца.

В то же время 2-я бригада дивизии Дельзона, взобравшись по глубокому оврагу, отделявшему Спасскую слободу от остального города, выбила егерей полковника Бистрома из этой слободы.

После этого на подкрепление сражавшимся в городе русским частям был направлен 11-й егерский полк из 7-й пехотной дивизии. Под звуки егерских рожков, с дружным криком «ура» русские ударили на французов.

Упорная схватка происходила на западной окраине города и у калужской заставы. Генерал А. — Ж. Дельзон, размахивая шпагой, воодушевлял своих солдат. В это время русские стрелки, укрывшиеся за стеной кладбища^[248], обрушили на французов град пуль. Три пули попали в Дельзона, причем одна из них сразила его наповал. Начальник батальона Жан-Батист Дельзон, 25-летний брат генерала, с 1808 года состоявший при нем адъютантом, бросился к убитому, чтобы поднять его тело, но при этом сам был поражен русской пулей, пробившей ему грудь. От этой раны он умер 18 октября 1812 года.

Гибель генерала Дельзона поколебала ряды французов. Дрогнув, они отступили от калужской заставы и центральной площади к Черноостровскому монастырю. Группы французских солдат, не выдержав огня и штыкового удара русской пехоты, бежали до самой реки. Однако Городище и часть Спасской слободы остались по-прежнему в руках неприятеля.

Генерал А. — Ж. Дельзон

Эжен Богарне, узнав о смерти Дельзона, поручил начальнику штаба 4-го корпуса бригадному генералу А. Ш. Гийемино возглавить 13-ю пехотную дивизию, привести ее расстроенные части в порядок и восстановить положение. Гийемино, пользовавшийся заслуженной репутацией храброго воина, с честью выполнил приказание вице-короля. Чтобы продержаться до подхода других дивизий корпуса Богарне, он приказал нескольким гренадерским ротам закрепиться в монастыре, а также в двух каменных домах, расположенных недалеко от монастырских ворот. Кроме того, французские стрелки заняли деревянную церковь, стоявшую на Спасской горе.

Генерал А.-Ш. Гийемино

Эти постройки, господствующие над оврагами, были приведены в оборонительное состояние. По замыслу генерала Гийемино, французские отборные роты, укрывшись за их прочными стенами, должны были оставаться там даже в случае отхода к реке всей 13-й дивизии и обстреливать с тыла русские войска, которые будут пытаться ее преследовать. «События вскоре показали, — писал итальянский офицер Чезаре де Ложье, — разумность и полезность этого распоряжения. Всякий раз, когда русские переходили за эти передовые посты, они обстреливались сзади, бежали в беспорядке, и наши опять возобновляли наступление, чтобы отбросить их окончательно».

Огонь русских батарей сильно досаждал французской пехоте, нанося ей тяжелый урон. Для противодействия этим орудиям на левом низменном берегу Лужи были поставлены две полевые батареи 13-й пехотной дивизии. В свою очередь, генерал Ермолов получил от Дохтурова еще одну роту тяжелой артиллерии (32-ю батарейную роту подполковника Ф. И. Беллинсгаузена), большая часть которой разместилась западнее Малоярославца на Ивановской горе, с которой хорошо простреливался мост через Лужу, а также мельничная плотина.

Пока происходили все вышеописанные действия, император Наполеон, ночевавший в Боровске, утром 12 октября покинул этот город вместе с Главной квартирой Великой армии и направился к Малоярославцу, еще не подозревая о начавшемся сражении. Заслышав гул артиллерийской канонады, Наполеон вскочил на коня и поскакал в сторону Малоярославца. По дороге он встретил офицера, посланного вице-королем с сообщением о нападении русских на этот город. Узнав, что принц Богарне считает дело серьезным, император отправил к нему своего ординарца капитана Г. Гурго. Последний должен был передать вице-королю приказание удерживать Малоярославец и известить его, что ему на подкрепление идут другие французские войска. Одновременно Наполеон распорядился, чтобы колонны 1-го армейского корпуса (маршала Даву), шедшие по Боровской дороге впереди остальных, ускорили свое движение к Малоярославцу. Оставив свою Главную квартиру и экипажи в деревне Городня (в 10 километрах от Малоярославца), император поехал вперед и в 11 часов прибыл на Бунину гору, с которой ему открылся вид на город. Отсюда Наполеон в подзорную трубу наблюдал за ходом сражения. По его распоряжению по обеим сторонам дороги, недалеко от холма, на котором он сам находился, были поставлены сильные батареи.

В это время к Малоярославцу уже подошел весь корпус Богарне. Вицекороль приказал 14-й пехотной дивизии генерала Жана-Батиста Бруссье поддержать 13-ю дивизию, уже давно сражавшуюся в городе. Около 10 часов 30 минут Бруссье перевел на правый берег Лужи 1-ю бригаду своей дивизии (18-й легкий и 53-й линейные полки).

Под дробный грохот барабанов, сливавшийся с гулом артиллерийской канонады и треском ружейной пальбы, свежие батальоны французской пехоты вступили в город. Генерал Гийемино, воспользовавшись прибытием этих подкреплений, собрал под своим командованием обе бригады 13-й пехотной дивизии и перешел в решительное наступление. После упорного боя, развернувшегося на улицах города, в домах, садах и на огородах, французы снова захватили Малоярославец и выдвинулись за его окраины.

Когда русские войска были в третий раз выбиты из Малоярославца, генерал-майор Ермолов попросил у Дохтурова подкреплений. Тотчас ему на помощь была прислана бригада генерал-майора Ф. И. Талызина 1-го из 7-й пехотной дивизии. Первым вступил в дело Либавский полк этой бригады. Солдатам было велено не заряжать ружей и не кричать обычного русского «ура». Батареи, стоявшие близ города, усилили свой огонь по французам, после чего колонна либавцев двинулась вперед в грозном молчании. С барабанным боем и развевающимися знаменами солдаты без выстрела ударили на ближайшую французскую колонну и, «истребив оную», гнали неприятельских стрелков до самой реки.

Между 11-ю и 12-ю часами Малоярославец был в очередной раз потерян французами, которые, однако, сумели вновь удержать за собой монастырь и Городище. Поражаемые пулями французских стрелков, предусмотрительно помещенных Гийемино в каменных домах у монастыря и за его стенами, русские не могли преследовать бегущего к реке неприятеля.

Принц Эжен Богарне, после короткого совещания с генералами Гийемино и Бруссье, приказал им снова захватить город. Около полудня на усиление войск, находившихся в деле, он послал 2-ю бригаду 14-й пехотной дивизии (9-й и 35-й линейные полки). Эта бригада с энтузиазмом встретила приказание вице-короля. Солдаты вступили в город, многие дома которого были охвачены пламенем пожара. Там, на узких улицах, среди дыма, огня и пороховой гари опять начался жестокий бой. Колонны французов, предшествуемые массой стрелков, шли вперед, невзирая на потери. Встреченные ружейными залпами и картечью, они все же ворвались на Соборную площадь и в четвертый раз завладели Малоярославцем.

Николай Васильевич Вуич

А. П. Ермолов писал об этой атаке позже: «…Рассеянные по городу полки наши, батареи, атакованные неприятелем, не могли противостоять его стремлению. Ни личный пример генерал-майора Дорохова, бросившегося вперед, где он и получил сильную рану, ни усилия полковников Вуича и Никитина не могли остановить преодоленных…^[249]»

Для поддержки сражавшихся Ермолов немедленно ввел в дело Софийский пехотный полк, до того удерживаемый им в резерве. Как и Либавский полк, софийцы также получили приказ атаковать противника без выстрелов и криков «ура», действуя только холодным оружием. Благодаря этой смелой контратаке остальные сражавшиеся в городе егерские полки смогли перейти в новое наступление. В этом удачном для русского оружия эпизоде сражения отличились также Томский и Полоцкий пехотные полки. Общая численность русской пехоты, действовавшей в Малоярославце около полудня 12 октября, достигала 9,2 тысяч человек. Французы же ввели в дело до 9 тысяч пехотинцев, так что обе стороны имели примерное равенство в живой силе.

Французские войска, выбитые из Малоярославца, пришли в сильное расстройство вследствие понесенных ими потерь. Особенно чувствительными оказались потери командного состава. В 13-й пехотной дивизии были ранены оба бригадных генерала, Бертран де Сиврэ и Серран, а в 14-й дивизии — полковник 18-го легкого полка Л. — М. Госсар. В числе убитых находился полковник 35-го линейного полка Ж. — Б. Пенан (которого заменил майор П. Фижье).

Но неудача не поколебала решимости французских войск. Их командиры, еще остававшиеся в строю, а также офицеры штаба 4-го корпуса, останавливали бегущих, вновь строили их в колонны и вели на штурм города. Все батальоны дивизий Гийемино и Бруссье были брошены теперь в бой, и в 13 часу дня французы в пятый раз захватили большую часть Малоярославца, включая Соборную площадь. Стрелки 13-й и 14-й дивизий выдвинулись местами за пределы города, но, встреченные там артиллерийским и ружейным огнем, а также штыковыми контратаками русских стрелков, отступили под прикрытие городских построек. В этот период боя хорошо проявила себя русская легкая артиллерия, в частности, 12-я легкая рота 7-й артиллерийской бригады.

Пользуясь тем, что на окраине Малоярославца еще оставался Вильманстрандский пехотный полк, который удерживал в своих руках улицу, примыкавшую к Соборной площади, генерал-майор А. П. Ермолов приказал ему отбить у неприятеля центр города. Исполняя это приказание, Вильманстрандский полк, к которому затем присоединилась и остальная пехота Ермолова, решительно атаковал французов и очистил от них не только Соборную площадь, но и всю верхнюю часть Малоярославца. Одновременно другие русские батальоны вытеснили противника из Спасской слободы, отбросив его к реке.

Вице-король, находившийся со своим штабом недалеко от моста через Лужу, видел, как толпы французских солдат в беспорядке отступали из верхней части города к реке, а сотни раненых покидали поле сражения. Сознавая, что его войска, ведущие тяжелый бой за Малоярославец, нуждаются в подкреплении, Э. Богарне решил ввести в город 15-ю (итальянскую) пехотную дивизию генерала Доменико Пино, которой с самого начала русской кампании еще ни разу не пришлось участвовать в боях.

«Дивизия Пино, которая во все время похода рвалась к бою, желая проявить свою храбрость и мужество, — писал очевидец сражения Эжен Лабом, — ухватилась за этот случай и с восторгом подчинилась приказу принца». Колонны солдат итальянской линейной и легкой пехоты устремились одна за другой на правую сторону реки. Полки, собравшие под своими красно-бело-зелеными знаменами храбрейших юношей Северной Италии, перешли мост без выстрела, но с барабанным боем и криками «Да здравствует император!». На правом берегу Лужи 15-я пехотная дивизия разделилась. Ее 1-я бригада (4-й батальон 1-го легкого полка, 2-й линейный и Далматский полки), которой командовал бригадный генерал Джакомо Фонтана, поднялась к Николаевскому монастырю, чтобы поддержать там части 13-й дивизии. 2-я бригада (3-й легкий и 3-й линейный полки), возглавляемая бригадным генералом Жозефом-Мари Левье, встала в устье оврага, разделяющего Малоярославец и Спасскую слободу, в готовности подкрепить 14-ю дивизию и зайти в тыл русским колоннам, вытеснившим последнюю из предместья.

После короткой передышки обе бригады 15-й дивизии снова двинулись вперед, чтобы полностью овладеть Малоярославцем. Генерал Д. Пино лично повел в атаку 1-ю бригаду своей дивизии, следуя с ней по Боровской улице на центральную площадь города. Здесь, на Соборной площади и прилегающих к ней улицах, бой приобрел особенно ожесточенный характер. «Страшная схватка, — писал об этом моменте сражения Ложье, — завязывается среди пламени, пожирающего постройки. Большая часть падающих раненых сгорели живыми на месте, и их обезображенные трупы представляют ужасное зрелище». Несмотря на яростное сопротивление русской пехоты, бригада Фонтаны захватила площадь и прошла до калужской заставы. Тогда же 2-я бригада 15-й дивизии, поднявшись по оврагу под смертоносным ружейным и картечным огнем, овладела Спасской слободой. Успех этот, однако, дорого стоил храбрым итальянцам. Бригадный генерал Ж. М. Левье был смертельно ранен (он умер через четыре дня после сражения). Получили ранения и оба полковых командира его бригады, а также пять батальонных командиров из восьми. Еще один начальник батальона был убит.

Сражение за Малоярославец 12/24 октября 1812 года. Фрагмент. А. Аверьянов

Столь же велики были потери командного состава 1-й бригады итальянской дивизии. Ее командир, бригадный генерал Фонтана, и большинство старших офицеров были ранены. Дивизионный генерал Пино получил рану и выбыл из строя, после чего 15-ю пехотную дивизию возглавил начальник ее штаба полковник Ливио Галимберти.

Для поддержки действий французской и итальянской пехоты, сражавшейся в Малоярославце, по приказанию вице-короля на правый берег Лужи было переведено несколько артиллерийских батарей. Теперь сражавшиеся там наполеоновские батальоны получили достаточно сильную огневую поддержку. Малоярославец вновь, уже в шестой раз, оказался захвачен войсками принца Эжена Богарне.

Оставленная в резерве итальянская королевская гвардия располагалась на левом берегу Лужи. Находясь под огнем русских орудий, бьющих с высот правого берега реки, итальянские гвардейцы несли серьезные потери и вынуждены были постоянно менять свою позицию. Особенно досаждал итальянцам огонь батареи, стрелявшей с гребня холма, расположенного к западу от города, вблизи дороги на Карижу. Чтобы как-то ослабить ее действие, вице-король приказал поставить против нее, на левой стороне реки шесть орудий итальянской гвардейской конно-артиллерийской роты. Канониры, обслуживавшие эти орудия, показали здесь не только высокое мастерство, но и поразительное мужество: «Совершенно открытые, подставленные под неприятельские удары, вынужденные отвечать снизу вверх, они маневрируют с таким хладнокровием, с такой рассчитанной точностью, что заставляют неприятельскую батарею сперва замолчать, а потом и отступить», — писал Чезаре де Ложье.

Вступление в Малоярославец итальянской дивизии дало войскам Эжена Богарне численное превосходство над частями Д. С. Дохтурова, сражавшимися в городе и на его окраинах. Теперь против 9 тысяч русских пехотинцев вице-король имел около 15 тысяч солдат (без учета потерь, понесенных с начала боя). В это время уже недалеко от Малоярославца, на дороге из Спас-Загорья, находился 7-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Н. Н. Раевского, который подошел к полю сражения еще в полдень, однако не вступал в дело, ожидая приказания Кутузова.

Лишь около 14 часов этот корпус вступил в сражение. По распоряжению генерала Дохтурова, Раевский принял под свое командование правое крыло и центр боевого порядка русских войск, направив на левый фланг Нижегородский и Орловский полки 26-й пехотной дивизии генерал-майора И. Ф. Паскевича. К тому времени итальянская дивизия Пино уже захватила Малоярославец, выбив из города русских егерей, утомленных многочасовым боем и ослабленных понесенными потерями.

Ладожский и Полтавский пехотные полки 7-го корпуса, выстроившись параллельно дороге из Чурикова, ударили в штыки на выдвинувшихся из Спасской слободы итальянцев. Наступление увенчалось полным успехом: русские войска овладели не только этой слободой, но и всей верхней частью Малоярославца.

После того, как Малоярославец в шестой раз был отбит у французов, генерал-лейтенант Раевский укрепил свое правое крыло, поставив к востоку от города, у оврага речки Нечайки сильную батарею из орудий 12-й артиллерийской бригады.

Чтобы помочь своей пехоте, против которой действовали уже два русских корпуса, вице-король приказал полку гвардейских пеших егерей перейти по мосту на правый берег Лужи. Это были превосходные солдаты — элита итальянской армии. Возглавляемые полковником Оливье Перальди, колонны егерей переправились через Лужу и заняли позицию возле церкви Спаса. Командир егерского полка королевской гвардии видел, что русские батальоны продвигаются к мосту, чтобы, захватив его, отрезать франко-итальянские войска, находящиеся в Малоярославце. Тогда Перальди повел 1-й батальон своих егерей в штыковую атаку. Эта часть гвардейцев, за которой последовали и остатки 2-й бригады 15-й дивизии, бросилась вперед и опрокинула все на своем пути. Спасская слобода была снова захвачена, причем итальянские гвардейские егеря прогнали русских за пределы города. Одновременно прочие французские и итальянские части перешли в новое общее наступление и захватили весь Малоярославец. Тогда же по приказанию Богарне полк гренадеров и карабинеров итальянской королевской гвардии перешел по мосту на правый берег реки, чтобы служить резервом войскам, действовавшим в городе.

Полковник Перальди, вдохновленный своим предыдущим успехом, выдвинулся с обоими батальонами итальянских гвардейских егерей восточнее Спасской слободы и атаковал правое крыло русского боевого порядка. Линия русских стрелков была прорвана и обращена в бегство. Но затем русская правофланговая батарея из 12-й артиллерийской бригады немедленно обрушила на итальянцев смертоносный град картечи. Понеся страшные потери, батальоны полковника Перальди заколебались. Пользуясь их расстройством, русская пехота, поддержанная кавалерией, тотчас перешла в контратаку. Итальянские войска были снова выбиты из всей слободы.

В бою против егерей полковника Перальди и восьми батальонов 2-й бригады итальянской дивизии участвовали стрелки и отдельные батальоны Ладожского и Полтавского полков 26-й пехотной дивизии, а также Смоленского, Нарвского, Алексопольского и Новоингерманландского полков 12-й дивизии. Орудия 12-й артиллерийской бригады сыграли главную роль в отражении многих атак противника, а ее командиры показали свои отменные качества.

Полковник Перальди, несмотря на тяжелый урон, понесенный его полком, не желал смириться с неудачей. В то время как итальянская армейская пехота устраивалась и строила баррикады, готовясь защитить прибрежную часть Спасской слободы, гвардейские егеря снова перешли к наступательным действиям. По образному выражению Ложье, гвардейские егеря вышли из спасских садов «подобные стае львов». Над их черными киверами колыхались зеленые, как трава, султаны, сверкали стальные иглы штыков. Неудержимо двигаясь вперед, они снова опрокинули русских стрелков и отбросили их до оврага (вероятно — Нечаевского), лежащего к востоку от города.

Сражение за Малоярославец 12/24 октября 1812 года. Фрагмент. А. Аверьянов

В четвертом часу пополудни к Малоярославцу подошел из Спас-Загорья 8-й пехотный корпус генерал-лейтенанта М. М. Бороздина 1-го, за которым следовали главные силы М. И. Кутузова. Прибыв на поле сражения, они расположились на высотах по обеим сторонам Калужской дороги, в двух с половиной километрах от города. По распоряжению Кутузова на высотах недалеко от Малоярославца началось строительство четырех земляных укреплений, вооруженных пушками. Две таких батареи были насыпаны по обеим сторонам города (на расстоянии орудийного выстрела от него), а две других — перед деревней Немцово. При их возведении, проходившем под огнем противника, отличились русские военные инженеры.

Прибыв к Малоярославцу вместе с главными силами своей армии, Кутузов отправился к сражавшимся войскам и оставался под огнем, несмотря на то, что находившиеся при нем генерал от кавалерии Д. П. Тормасов и «главноуправляющий по части продовольствия армии» B. C. Ланской упрашивали его не рисковать и отъехать в более безопасное место. Внимательно наблюдая за ходом боя, фельдмаршал принял решение сменить сражавшиеся с раннего утра полки Дохтурова 8-м пехотным корпусом генерал-лейтенанта М. М. Бороздина 1-го.

Этот корпус имел в своем составе 2-ю гренадерскую и 27-ю пехотную дивизии, которыми командовали генерал-майоры принц Карл Мекленбургский и Д. П. Неверовский. Получив приказ Кутузова, генерал Бороздин выдвинул свои части к Малоярославцу. Неверовский выслал Одесский и Симбирский пехотные полки под командой полковника Кологривова и майора Полоскова на усиление правого крыла, где располагалась 12-я дивизия корпуса Раевского. Другая часть 27-й пехотной дивизии — Тарнопольский и Виленский пехотные полки, которыми командовали майоры Космачевский и Безобразов, была направлена на левое крыло боевого порядка, сменив там обескровленные части Дохтурова. В бою за Малоярославец вместе с пехотой 27-й дивизии активно участвовала и приданная ей артиллерия, а именно — 54-я легкая рота 27-й артиллерийской бригады.

Солнце уже клонилось к горизонту, освещая поле сражения своими закатными лучами. В это время войска Эжена Богарне в очередной раз попытались продвинуться к югу от Малоярославца. Но вышедшие из города колонны наполеоновской пехоты были встречены картечными залпами русских батарей и ружейным огнем стрелков. Русские пехотные батальоны, составлявшие боевую линию на расстоянии пушечного выстрела от Малоярославца, устремились вперед, чтобы подкрепить своих стрелков и опрокинуть французов ударом в штыки.

В этом эпизоде отличились Нижегородский и Орловский пехотные полки 26-й дивизии под командой генерал-майора И. Ф. Паскевича, которые располагались тогда в центре русской позиции. За их действиями наблюдал сам фельдмаршал Кутузов, который в окружении многочисленной свиты, находился у Калужской дороги. На его глазах генерал Паскевич смело атаковал противника и, загнав его обратно в Малоярославец, захватил большую часть города.

При отражении французов, пытавшихся выйти на Калужскую дорогу, великолепно действовали русские артиллеристы. Полковник П. А. Козен подъехал с несколькими заряженными картечью орудиями своей батареи прямо к шлагбауму Калужской заставы, где, по его воспоминаниям, «едва мог выстроиться на месте, усеянном убитыми и ранеными». Густые колонны французской пехоты были уже совсем близко от орудий, когда Козен «произвел смертоносный огонь по неприятелю» и «остановил в том же месте дальнейшее покушение его до самого конца сражения».

Принц Эжен Богарне уже ввел в бой, гремевший на правой стороне Лужи, почти всю пехоту своего корпуса. Несмотря на расстройство своих дивизий, изнуренных лобовыми атаками против сильнейшей русской позиции, вице-король прочно удерживал в своих руках переправу и прилегающую к реке часть города. Был уже вечер, когда французы получили, наконец, подкрепление, о котором Богарне давно просил императора. Это была 5-я пехотная дивизия генерала Ж. — Д. Компана из 1-го корпуса Великой армии.

В 5 часов вечера дивизия Компана подошла к реке Луже и по мосту переправилась на ее правый берег. Оставив часть своих сил в нижнем городе, она двинулась влево, перешла овраг, находившийся к востоку от Спасской слободы, и развернулась в боевую линию параллельно дороге на Чуриково. Рассыпав перед фронтом своей дивизии множество стрелков, генерал Компана направил их в обход правого крыла русских. Для этой цели французы пытались использовать один из оврагов, тянущихся от берега Лужи восточнее города, но им помешали русские стрелки, поддержанные артиллерией корпуса Раевского. Батареи, составленные из орудий 12-й артиллерийской бригады, встречали неприятеля метким огнем, а пехота — ружейной пальбой и штыковыми контратаками.

С прибытием 5-й пехотной дивизии корпуса Даву численность наполеоновских войск, сражавшихся на правом берегу Лужи, достигла 20 тысяч человек, против которых с русской стороны действовало около 30 тысяч пехотинцев и артиллеристов (количество французских и русских войск указано без учета потерь, понесенных ими с начала сражения). Кроме того, под Малоярославцем находились еще два русских пехотных корпуса, имевших в своем составе свыше 22 тысяч человек при 162 орудиях, а также довольно многочисленная конница (более 6 тысяч всадников регулярной кавалерии и не менее 10 тысяч казаков).

Солдат Софийского пехотного полка в зимней походной форме и солдат Либавского пехотного полка в летней походной форме. А. Аверьянов

К французам тогда уже подошли 1-й и 2-й кавалерийские корпуса, после чего под Малоярославцем собралась почти вся резервная кавалерия Великой армии под командой маршала Иоахима Мюрата, короля Неаполитанского (более 4 тысяч человек при 43 орудиях). Вместе с конницей из корпуса Богарне на Буниной горе и у деревни Малечкино (ныне Миличкино) находилось теперь более 5,5 тысяч наполеоновских кавалеристов. В дальнем резерве у деревни Городня была сосредоточена гвардия Наполеона под начальством маршалов Ф. — Ж. Лефевра и Ж. — Б. Бессьера.

Войска вице-короля, находящиеся на правом берегу Лужи, ободренные прибытием дивизии Компана, сделали вновь решительное усилие и дружным натиском выбили русских из Малоярославца. Продвигаясь буквально по трупам, колонны французской и итальянской пехоты выдвинулись на окраину города. Полки Раевского и Бороздина, отброшенные с большим уроном, вынуждены были отступить на пушечный выстрел от города, под защиту своей артиллерии и строящихся земляных укреплений.

М. И. Кутузов, обеспокоенный этим обстоятельством, направил на подкрепление корпуса Бороздина 3-ю пехотную дивизию, взятую из 3-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта графа П. А. Строганова. Эта дивизия, возглавляемая генерал-майором князем И. Л. Шаховским, считалась одной из лучших в русской армии.

Одновременно русский главнокомандующий приказал генерал-лейтенанту П. П. Коновницыну снова овладеть Малоярославцем. «Ты знаешь, — сказал он, — как я тебя берегу и всегда упрашиваю не кидаться в огонь, но теперь прошу тебя очистить город». Исполняя распоряжение фельдмаршала, Коновницын лично повел в Малоярославец части 2-й гренадерской дивизии 8-го пехотного корпуса. По приказу начальника этой дивизии в западную часть города был послан Астраханский гренадерский полк. Решительной атакой астраханцев неприятель был вытеснен из города.

Сибирский и Малороссийский гренадерские полки, составлявшие 3-ю бригаду дивизии принца Мекленбургского, были посланы в восточную часть Малоярославца. Войдя в город, гренадеры показали себя опытными, умелыми бойцами. В их рядах не было рекрутов последнего набора и ополченцев, зато преобладали старые, рослые усачи, которые прошли не одну кампанию и хорошо владели штыком. Сильным ударом они выбили противника из Спасской слободы и прогнали его к реке.

Из состава 3-й пехотной дивизии генерал-майора Шаховского, вступившей в боевую линию уже поздним вечером, активное участие в бою принял только один Ревельский пехотный полк, который был еще раньше послан на правое крыло в распоряжение генерала Раевского.

Было уже темно, когда к французским и итальянским войскам, действовавшим на правом берегу Лужи, присоединилась еще одна дивизия из корпуса маршала Даву, подошедшая к Малоярославцу вслед за дивизией Компана. Это была 3-я пехотная дивизия генерала М. — Э. Жерара, которая переправилась через Лужу у мельничной плотины. Дивизия Жерара продвинулась за дорогу на Карижу и развернулась в боевую линию параллельно ей, на опушке леса. Своим правым флангом она примкнула к оврагу, за который были вынуждены отступить войска русского левого фланга. Заняв эту позицию, дивизия Жерара принудила русских отвести назад батарею, стоявшую на опушке леса и причинявшую французам большие потери.

Корпус генерала Дохтурова находился на расстоянии пушечного выстрела от Малоярославца, но к северо-западу от города, на левом берегу Лужи, опасаясь обхода своего левого фланга французами, он содержал линию стрелков. Благодаря этому Д. С. Дохтуров вовремя был извещен о переправе французов на том участке и сразу приказал усилить действовавшие там части. Уже в темноте Московский пехотный полк был послан на левый фланг, чтобы выбить переправившихся через реку французов из занятого ими леса. Вместе с уже находившимися на этом участке Уфимским полком и 3-м батальоном Полоцкого полка они обеспечили левый фланг русского боевого порядка от возможного обхода, но не смогли помешать переправе и развертыванию всей дивизии генерала Жерара.

Тем временем в Малоярославце наполеоновские войска добились, наконец, перелома. При свете пожаров дивизии Богарне окончательно вытеснили русскую пехоту из города и утвердились на его окраинах. Артиллерия 4-го корпуса Великой армии, проехав по заваленным телами улицам Малоярославца, выдвинулась на позиции впереди городской черты. Отсюда ее орудия могли оказывать поддержку собственной пехоте и вести огневую дуэль с русскими батареями.

Николай Николаевич Раевский

Русские пехотные части, между тем, покинули Малоярославец и присоединились к своим товарищам, стоявшим на расстоянии пушечного выстрела от города. Лишь артиллерия продолжала поддерживать канонаду, да стрелки, находившиеся впереди боевой линии, вели интенсивную перестрелку с неприятелем. Последними оставили город гренадерские полки из дивизии принца Карла Мекленбургского, при которых находился дежурный генерал армии Кутузова генерал-лейтенант П. П. Коновницын. В этот день он уже неоднократно лично водил войска в бой. Французские пули и ядра миновали этого храброго генерала, однако сопровождавший его полевой инспектор почт Ф. О. Долива-Добровольский был ранен. Не менее храбро вел себя «исправляющий должность» генерал-квартирмейстера русской армии полковник К. Ф. Толь, который во время сражения трижды побывал в Малоярославце.

Петр Петрович Коновницын

При отступлении из города русские войска сознательно поджигали дома и другие постройки Малоярославца. Они делали это и в самый разгар сражения, но лишь в случаях, когда это было продиктовано боевой обстановкой. Поджоги играли на руку русским, так как пожар, ярко освещая местность, позволял следить за всеми движениями французов при выходе из города. Русская артиллерия направляла свои выстрелы туда, где собирались французы для тушения горящих домов и сараев.

К 10 часам вечера обе стороны прекратили артиллерийскую канонаду, хотя ружейная перестрелка продолжалась до одиннадцати часов. Ночью, однако, Астраханский гренадерский полк, находившийся на левом крыле, снова вступил в западную часть Малоярославца. Ему удалось проникнуть в город, поджечь уцелевшие дома и отступить почти без всякого урона.

«Ночь и утомление положили конец этому жестокому сражению…» писал Э. Лабом.

Наполеоновские войска, собранные на правой стороне Лужи, располагались тогда следующим образом. 3-я и 5-я пехотные дивизии генералов Жерара и Компана из корпуса Даву стояли по обеим сторонам города, образуя соответственно правый и левый фланги боевого порядка. 13-я пехотная дивизия корпуса Богарне, возглавляемая бригадным генералом Гийемино, занимала центр города и его западную часть (в том числе Соборную площадь и Калужскую заставу). 14-я пехотная дивизия генерала Бруссье развернула свои бригады впереди восточной части города. Итальянская 15-я пехотная дивизия, которой командовал полковник Л. Галимберти, была отведена в резерв и разместилась в овраге между городом и Спасской слободой. Пешие егеря королевской гвардии отошли вечером ближе к Малоярославцу и соединились с гренадерами и карабинерами, покинувшими свою позицию у церкви Спаса.

Сражение за Малоярославец 12/24 октября 1812 года. Фрагмент. А. Аверьянов

Численность французских и итальянских войск, находящихся в Малоярославце и по сторонам от него, составляла около 26 тысяч бойцов (без учета потерь, понесенных в сражении). На левом берегу Лужи и на Боровской дороге (между Малоярославцем и Городней) были расположены остальные дивизии 1-го корпуса, резервная кавалерия Мюрата и наполеоновская гвардия. На подходе к Городне был также 3-й корпус Великой армии, возглавляемый маршалом М. Неем. Эти войска насчитывали около 44 тысяч человек, так что всего в распоряжении Наполеона имелось около 70 тысяч офицеров и солдат. Сам император по окончании сражения уехал в Городню, где остановился на ночлег в простой крестьянской избе.

Русские войска к 10 часам вечера располагались полукольцом вокруг Малоярославца, прикрывая все дороги, ведущие от него на юг и юго-запад, в том числе и Калужскую. В первой линии, примерно в километре от города, были построены пехотные корпуса Дохтурова, Раевского и Бороздина, а также 3-я пехотная дивизия из корпуса генерал-лейтенанта Строганова. Они опирались на редуты, сооруженные по приказу Кутузова. На правом фланге (против французской дивизии Компана) находилась 3-я пехотная дивизия генерал-майора Шаховского и часть 27-й дивизии, несколько левее стояли 12-я пехотная дивизия генерал-майора Колюбакина и два полка 26-й дивизии.

Далее, прикрывая дороги на Серпухов и Марьино (ныне Маклино), располагалась 2-я гренадерская дивизия принца Мекленбургского (без Астраханского полка). В центре занимали позицию два полка 26-й пехотной дивизии под начальством генерал-майора Паскевича, а на левом крыле 6-й пехотный корпус Дохтурова и часть 8-го корпуса (Астраханский полк 2-й гренадерской дивизии и два полка 27-й пехотной дивизии генерал-майора Неверовского). Здесь же, восточнее деревни Терентьево, разместился 1-й кавалерийский корпус генерала Меллера-Закомельского, прикрывавший дорогу на Медынь.

Далее, у села Карижа (за одноименной речкой), находилась конница отряда Дорохова, а еще левее, протянув свою линию до сельца Панского, казачий корпус Платова. Во второй линии, на расстоянии 2,5 километра от Малоярославца, располагались резервы. Справа, между дорогами на Марьино и Серпухов, — 1-я гренадерская дивизия 3-го пехотного корпуса. В центре, правее Калужской дороги, впереди деревни Немцово, — гвардейская пехотная дивизия 5-го корпуса. Левее дороги на Калугу — 1-я и 2-я кирасирские дивизии под командой генерал-лейтенанта князя Д. В. Голицына.

К концу сражения к Малоярославцу подошли войска генерала М. А. Милорадовича: 2-й и 4-й пехотные, 2-й, 3-й и 4-й кавалерийские корпуса. Свернув с дороги из Спас-Загорья, эти корпуса образовали левое крыло второй линии, встав по обеим сторонам Серпуховской дороги. Вся русская армия, с учетом понесенных потерь и прибывших к городу вечером резервов, имела в своих рядах около 90 тысяч человек.

С наступлением ночи главные силы Кутузова отошли еще дальше от Малоярославца. Перейдя на левый берег речки Карижки, имевшей весьма глубокое и овражистое русло, они заняли выгодную оборонительную позицию на немцовских высотах. Здесь русская армия рассчитывала остановить французов, если те будут продолжать свое движение по Калужской дороге. Редуты, сооруженные недалеко от Малоярославца, были брошены, а орудия с них свезены. Однако под городом остался сильный русский арьергард под начальством Милорадовича. Сам М. И. Кутузов разместил свою квартиру в сельце Немцово. Здесь между ним и полковником К. Ф. Толем произошел спор, касающийся дальнейших действий русской армии. Последний предложил фельдмаршалу атаковать французов всеми русскими силами, оттеснить их за Лужу, а затем преследовать Наполеона, если тот будет отступать дальше. Кутузов счел это предложение слишком рискованным.

Каковы же были результаты сражения при Малоярославце? Тактически оно закончилось победой наполеоновских войск, поскольку корпус Эжена Богарне, лишь вечером усиленный двумя дивизиями корпуса Даву, выполнил задачу, поставленную перед ним Наполеоном. Французские и итальянские войска, сражаясь с величайшим упорством в течение восемнадцати часов, сумели сохранить в своих руках Малоярославец и прочно утвердиться на правом берегу реки Лужи. Впрочем, самого города уже не существовало: на его месте остались обгоревшие руины, заваленные телами убитых и заживо сгоревших солдат обеих сторон. «Улицы можно было различить только по многочисленным трупам, которыми они были усеяны, — описывал Э. Лабом внутренний вид Малоярославца на другой день после сражения, — на каждом шагу попадались оторванные руки и ноги, валялись раздавленные проезжавшими артиллерийскими орудиями головы. От домов остались лишь только дымящиеся развалины, под горящим пеплом которых виднелись наполовину развалившиеся скелеты».

Французы и итальянцы считали себя победителями, о чем свидетельствуют все их реляции, мемуары и другие источники. «Вчера был великолепный день для моего армейского корпуса, — писал после сражения принц Эжен Богарне своей жене, — я имел дело с утра до вечера с восемью дивизиями противника, и я закончил его, сохранив мою позицию. Французы и итальянцы покрыли себя славой». На протяжении всего боя войскам Богарне пришлось действовать против постоянно усиливавшихся русских войск, располагавших более многочисленной и выгодно расположенной артиллерией. «Ваше величество могли судить сами, — отмечал вице-король Италии в своем рапорте Наполеону, — о тех усилиях, которые 4-й армейский корпус должен был сделать, чтобы отнять у превосходящих сил (противника) столь грандиозную позицию, как малоярославецкая». Этот тактический успех был достигнут однако весьма дорогой ценой.

Принц Эжен Богарне в своем рапорте, посланном императору французов через два дня после сражения, определял общие потери наполеоновских войск примерно в 3,5 тысячи человек (включая 400 убитых), тогда как Ложье в своем дневнике сообщает, что этот урон составил более 4 тысяч человек. Вышеуказанные цифры, очевидно, следует считать заниженными. Известно, что в бою при Малоярославце армия Наполеона потеряла убитыми двух генералов (Дельзона и Левье) и 88 офицеров. Шесть генералов и 241 офицер были ранены. В среднем офицерские и солдатские потери французской армии в боях и сражениях той эпохи соотносились как 1:20. В этом случае на 8 генералов и 329 офицеров, выбывших из строя под Малоярославцем, должно приходиться около 6,7 тысяч унтер-офицеров и рядовых. Таким образом, общий урон наполеоновских войск в бою 12 октября 1812 г. мог достигать 7 тысяч человек. Половина этих потерь была понесена итальянцами, у которых выбыло из строя 4 генерала и 152 офицера.

Бой под Малым Ярославцем. Н. Самокиш

Следует отметить, что почти все потери наполеоновских войск в бою под Малоярославцем приходились на убитых и раненых. Число пленных французов, по свидетельству одного из русских источников, «не превышало 200 человек, ибо ожесточенные наши солдаты во время неоднократных штурмов на город не давали пощады неприятелю».

Самой тяжелой потерей была для французов смерть Дельзона, одного из лучших дивизионных генералов наполеоновской армии. «Весь 4-й армейский корпус глубоко сожалеет о потере генерала Дельзона, — сообщал Богарне Наполеону в своем рапорте о сражении под Малоярославцем. — Сказать Вашему Величеству, что он оставил жену, четверых детей и двенадцать братьев без средств, значит обеспечить их судьбу». Действительно, французский император достойно оценил качества погибшего генерала, назначив его родственникам большую пенсию.

Общие потери русских регулярных войск в сражении под Малоярославцем составляли: 19 офицеров, 45 унтер-офицеров, 1294 рядовых и 6 нестроевых убитыми, 1 генерал, 136 офицеров, 153 унтер-офицера, 2924 рядовых и 17 нестроевых ранеными, 31 унтер-офицер, 2248 рядовых и 13 нестроевых пропавшими без вести, всего 6887 человек.

Вышеуказанные цифры, впрочем, нельзя считать окончательными. По-видимому, урон, понесенный русской армией 12 и 13 октября 1812 г., достигал 7 тысяч человек, так как к уже приведенному нами числу выбывших из строя людей следует добавить предполагаемые потери казаков Платова, а также конницы отрядов Дорохова и Сеславина. Обращает на себя внимание значительное количество пропавших без вести нижних чинов русской армии (2292 человека). В подавляющем большинстве их следует считать погибшими. Неопознанные, зачастую полностью обгоревшие трупы этих солдат остались в занятом французами Малоярославце. Точное число русских воинов, павших 12 октября, определить сложно. Вероятно, оно составляло 3–4 тысячи человек. В трех братских могилах на территории города после сражения было захоронено всего 1,3 тысячи человек. Количество захороненных солдат в несохранившихся двух братских могилах в окрестностях Малоярославца неизвестно.

Потери русских полков, сражавшихся при Малоярославце, были не меньше, чем у французов и итальянцев. В значительной степени это объяснялось неопытностью рекрутов и ополченцев, составлявших больше половины всех русских пехотинцев, сражавшихся в городе. Эти необстрелянные бойцы проявляли стойкость, когда находились под жестким контролем со стороны своих офицеров и старослужащих унтер-офицеров. Оставшись без командиров, они сразу приходили в беспорядок и становились легкой добычей противника. «Солдаты, между коими было много рекрут, — откровенно свидетельствовал один из русских участников сражения А. А. Щербинин, — дрались дурно под Малоярославцем. Офицеры одни жертвовали собою». Столь суровый вердикт, однако, нельзя признать полностью объективным, — списки сотен нижних чинов русской армии, награжденных за этот бой, свидетельствуют о проявленной ими храбрости и самоотверженности.

О мужестве и упорстве российских войск говорит сам характер сражения. Как известно, во время восемнадцатичасового боя Малоярославец многократно переходил из рук в руки, причем источники приводят противоречивые данные о том, сколько раз это было. «Предмет сражения был город, — сообщал Кутузов в своем первом донесении царю, составленном в час ночи 13 октября, — который восемь раз занимался нами и столько ж был уступаем сильному стремлению неприятеля».

Показания французских и итальянских участников сражения совпадают с рапортом Кутузова от 13 октября, утверждая, что русские войска атаковали город восемь раз. Некоторые отечественные источники считают однако, что Малоярославец переходил из рук в руки еще чаще. Это ли не подтверждение их отваги и воли к победе? Особенно отличились под Малоярославцем пехотные и егерские полки 6-го корпуса и отряда Дорохова, которые храбро дрались с самого утра под начальством генерала от инфантерии Д. С. Дохтурова. Своей многочасовой борьбой за город они дали время главным силам Кутузова прибыть к Малоярославцу и преградить неприятелю путь на Калугу.

Теперь, чтобы продолжать движение на Калугу, войскам Наполеона предстояло сразиться со всей русской армией, последовательно занимавшей выгодные оборонительные позиции на немцовских высотах, а затем у сел Гончарово и Детчино. Ранним утром 13 октября биваки французских войск, находящиеся к северу от Малоярославца (на Боровской дороге), подверглись нападению шести донских казачьих полков генерал-майора А. В. Иловайского 3-го, высланных за реку Лужу атаманом Платовым. Наделав переполоха в тылу противника, они едва не взяли в плен под Городней самого Наполеона и, атакованные кавалерией Императорской гвардии, возвратились на исходную позицию с 11-ю трофейными пушками. В тот же день три казачьих полка под командой полковника Г. Д. Иловайского 9-го под Медынью нанесли поражение передовому отряду 5-го (польского) корпуса Великой армии, двигавшемуся из Вереи.

Французский император долго колебался, выслушивая мнения своих маршалов, но так и не решился дать русским новое сражение. Отказавшись от своего прежнего плана, он предпочел вернуться на старую Смоленскую дорогу, являвшуюся основной коммуникацией Великой армии. Простояв у Малоярославца еще два дня, наполеоновские войска в ночь на 15 октября двинулись через Боровск и Верею к Можайску, чтобы соединиться с отрядом маршала А. — Э. Мортье, перешедшим туда из Москвы.

Тем самым был сорван замысел Наполеона: французам не удалось пройти в Калугу и захватить собранные там богатые запасы продовольствия. Вместо этого они были вынуждены отступать на запад по Смоленской дороге, окрестности которой были разорены и опустошены еще летом. Таким образом, русская армия одержала под Малоярославцем стратегическую победу.

Малоярославецкое сражение стало одним из знаменательных событий, повлиявших на исход противостояния двух крупнейших европейских держав того времени. Это сражение, наряду с Бородинским, вписано в героическую историю России, а его участники во главе с фельдмаршалом М. И. Кутузовым покрыли себя неувядаемой славой и навеки остались в памяти потомков.

Источники и литература.

1. РГВИА. Ф. 103. Оп. 208а. Св. 0. Д. 7, Д. 10. Ч. 1, Д. 107. Ч. 43; Оп. 209а. Св. 17. Д. 2; Ф. 846. Оп. 16. Д. 3652; Ф. 489. Оп. 1. Д. 2270; Ф. 806. Оп. 1. Д. 2442.

2. Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-Ученого Архива. Отдел 1. Переписка русских правительственных лиц и учреждений. Т. 19. СПб., 1912.

3. М. И. Кутузов. Сборник документов T.4. Ч. 2. М., 1955.

4. Русский Архив. Кн. 1. М., 1874.

5. Никитин А. П. Краткие записки о войне 1812 года. Материалы Военно-Ученого Архива Главного Штаба. Вып. 2. Вильна, 1903. Сс. 149–150.

6. Записки А. П. Ермолова 1798–1826. М., 1991.

7. Дубровин Н. Отечественная война в письмах современников (1812–1815). СПб., 1882.

8. Коленкур А. де. Мемуары. Поход Наполеона в Россию. М., 1943.

9. Ложье Ц. Дневник офицера Великой армии в 1812 году. М., 1912.

10. Безсонов И. Битва в Малоярославце 12 октября 1812 года. Калуга, 1912.

11. Беляев В. К истории 1812 года. Письма маршала Бертье к принцу Евгению-Наполеону Богарне, вице-королю Итальянскому. СПб., 1905.

12. Богданович М. И. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. Т. 3. СПб., 1860.

13. Глинка В. Малоярославец в 1812 году, где решилась судьба Большой армии Наполеона. СПб., 1842.

14. Глинка Ф. Н. Очерки Бородинского сражения. // 1812 год в русской поэзии и воспоминаниях современников. М., 1987.

15. Харкевич В. 1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников. Материалы Военно-Ученого архива Главного Штаба. Вып. 1, 2. Вильна, 1900, 1903.

16. Bertolini В. La campagna di Russia e il tramonto di Napoleone (1812–1815). Milano, 1940.

17. Bodart G. Militar-historisches Kriegs Lexikon (1618–1905). Wien und Leipzig, 1908.

18. Correspondence du mar?chal Davout prince d'Eckm?hl, ses commandements, son minist?re 1801 1815. T. 3. Paris, 1885.

19. Du Casse P. — E. — A. M?moires et correspondance politique et militare du prince Eug?ne. T. 8. Paris, 1858.

20. Fain A. — J. — F. Manuscript de mil huit cent douze, contenant le pr?cis des ?v?nemens de cette ann?e, pour servir ? l'histoire de l'Empereur Napol?on. T. 2. Paris, 1827.

21. Griois L. M?moires du g?n?ral Griois. 1792–1822. T. 2. Paris, 1909.

22. Journal des op?rations de division Preysing (par lieutenant de Flotow). G. Fabry, Campagne de Russie (1812). Vol. 3. Paris, 1902.

23. Notes et documents des arhives du g?n?ral de division comte d'Anthouard. «Carnet de la Sabretache». 2-me s?rie. № 162, juin 1906.

24. Pi?ces officielles et bulletins de La Grande Arm?e Ann?e 1812 (Extrait du Journal officiel). Paris [1813].

25. Seruzier T. — J. — J. M?moires militaires. Paris, 1894.

26. Soltyk R. Napol?on en 1812. Paris, 1836.

27. Ternaux-Compans H. Le g?n?ral Compans (1769–1845). D'Apr?s ses notes de campagne et sa correspondance de 1812 ? 1813. Paris, 1912.

28. Vaudoncourt F. G. de. M?moires pour servir ? l'histoire de la guerre entre la France et la Russie en 1812. Т. 1. Londres, 1815.

29. Capello G. Gli Italiani in Russia nel 1812. Citta di Castello, 1912.

30. Chambray G. De. Histoire de l'exp?dition de Russie. T. 2. Paris, 1823.

31. Labaume E. Relation circonctanci?e de la campagne de Russie en 1812. Paris, 1815.

32. Martinien A. Tableaux par corps et par batailles des officiers tu?s et blesses pendant les guerres de l'Empire (1805–1815). Paris, 1898.

Б. С. Абалихин
Историческое значение Малоярославецкого сражения

В декабре 1812 года походная типография Главного штаба издала листовку-брошюру «Обратный поход французов из России», в которой делался военно-стратегический обзор всей кампании, и давались оценки ее важнейшим событиям. Касаясь сражения за Малый Ярославец, автор брошюры, сотрудник типографии Э. Пфуль писал: «Сей день, увенчавший русское оружие новою славою, прекратил мгновенно все стратегические тонкости Наполеона и смешал все его планы».

Есть все основания считать, что брошюра отражала кутузовскую концепцию Отечественной войны в целом и планов французского полководца после оставления Москвы, в частности. Во-первых, основные ее выводы и обобщения основывались на оперативных документах Главной квартиры, в том числе донесениях главнокомандующего Александру I. Во-вторых, русское командование настойчиво пропагандировало брошюру как в России, так и за рубежом. В конце 1812 — начале 1813 годов она переиздавалась не менее 30 раз, в том числе на французском, немецком, английском, итальянском, польском и других европейских языках.

Но вот парадокс: ни в отечественной, ни в иностранной историографии план отхода французского полководца специально не рассматривался. Никто из историков не обратил внимания на слова брошюры о том, что поражение под Малоярославцем прекратило «мгновенно все стратегические тонкости Наполеона» и смешало «все его планы». Весь вопрос авторы свели к тому, куда намеревался Бонапарт вести свою армию. Большинство историков считали и считают, что он рассчитывал овладеть Калугой, а затем повернуть на Смоленск.

Родоначальником этой версии был известный немецкий историк К. Клаузевиц, который в 1835 году писал: «Отступающий в неприятельской стране, как правило, нуждается в заранее подготовленной дороге…» Это мнение полностью разделял академик Е. В. Тарле (1938), который утверждал, что «в Смоленске у Наполеона были готовы запасы, а на юге у него ровным счетом ничего не было». Эта точка зрения не выдерживает критики. Во-первых, если следовать логике Клаузевица — Тарле, то и войну французский император не мог начать, потому что никакой подготовленной дороги у него в России не было. Во-вторых, и это, пожалуй, главное, в Смоленске не было крупных запасов провианта. Главный интендант Великой армии генерал Л. де Пюибюск, находившийся, кстати, в этом городе, писал: «Я могу сказать, смело, что и Робинзон на необитаемом острове гораздо более нашел пособий, нежели наша армия в Смоленске». О том, что французам не удалось создать на Смоленской дороге необходимых запасов, знал Кутузов. 7 ноября он докладывал царю: «Должно было заставить его (Наполеона. — Б. А.) итти по Смоленской дороге, на которой (как нам известно было) он не приготовлял никакого пропитания». Теоретические предположения Клаузевица опровергла действительность: отброшенная от Малоярославца, зажатая со всех сторон русскими войсками, французская армия, отступая по Смоленской дороге, испытывала острую нехватку продовольствия. В-третьих, непонятно, для чего Наполеону понадобилось ввязываться в сражение с русской армией, если он мог из Москвы пойти кратчайшим путем на Смоленск. П. А. Жилин считал, что Бонапарт шел на Калугу, чтобы овладеть калужскими запасами.

Несмотря на очевидные противоречия, эта концепция получила широкое отражение в монографической (см., например, книги Л. Г. Бескровного, П. А. Жилина, Н. А. Троицкого), учебной и справочной литературе (см.: СИЭ, СВЭ).

Изучение разнообразных источников, прежде всего «Переписки Наполеона», изданной в Париже в середине прошлого века, дает возможность ответить на вопрос: куда намеревался Бонапарт вести свою армию, оставив Москву, что планировал предпринять в дальнейшем, а тем самым выяснить историческое значение Малоярославецкого сражения.

В первые две недели пребывания в Москве Наполеон утверждал, что будет здесь зимовать и заставит русское правительство подписать выгодный для него мир. По его приказанию Кремль, окружавшие Москву монастыри и часть сохранившихся зданий были укреплены.

Спешно создавались запасы продовольствия и фуража. По словам адъютанта императора А. де Коленкура, «была произведена тщательная уборка овощей, в частности капусты, на огромных огородах вокруг города. В районе двух-трех лье от города убрали также картофель и сено, сложенное в многочисленных стогах; транспорт был непрерывно занят перевозкой этих продуктов». Маршал Л. — Н. Даву писал жене 18 (30) сентября: «Несмотря на пожар, мы находим огромные ресурсы для продовольствия». Вступившие в Москву русские войска обнаружили огромные запасы, которых вполне хватило бы французской армии на всю зиму. Таким образом, распространенная версия, будто французская армия в Москве испытывала недостаток провианта и поэтому вынуждена была оставить город, не соответствует действительности. Наполеон шел на Калугу отнюдь не для того, чтобы «овладеть запасами русской армии».

Что же заставило завоевателя покинуть Москву? На такое его решение повлияли многие факторы. И упорное нежелание русского правительства вступать в переговоры, и начавшееся разложение французской армии, и действия русских партизан и ополченцев (за пять недель войска Наполеона потеряли свыше 30 тыс. солдат и офицеров), и тревожные сообщения из Франции, где поднимала голову оппозиция, и нараставшая мощь русской армии, из Тарутина угрожавшей главной коммуникации Наполеона. В том или ином сочетании эти обстоятельства приводятся историками, когда они объясняют оставление французами Москвы.

Была и еще одна, может быть, наиболее веская причина. В середине сентября активизировались русские войска, находившиеся на флангах, Отдельный корпус под командованием П. Х. Витгенштейна перешел в наступление и овладел Полоцком. На Волынь прибыла Дунайская армия под командованием адмирала П. В. Чичагова. Французское командование внимательно следило за перемещением этой армии и пыталось определить ее предназначение. Наполеон считал ее немногочисленной и думал, что она будет направлена для подкрепления войск Кутузова. Командующий австрийским корпусом фельдмаршал К. Шварценберг, наступавший на Украину с северо-запада, считал, что Дунайская армия будет действовать против его войск. 12 сентября он доносил начальнику Генерального штаба маршалу Л. А. Бертье, «положение и сейчас затруднительно, но может сделаться еще более серьезным». Донесение Шварценберга поступило в наполеоновскую ставку 24 сентября и вызвало беспокойство. Первая мысль французского императора была об измене вассалов: «Австрийцы и пруссаки — враги, находящиеся у нас в тылу», — заявил он. Но особое опасение вызвало прибытие на Волынь Дунайской армии. Наполеон разгадал намерение русского командования встречным наступлением войск с севера и юга перерезать коммуникации французов, отрезать их от тылов. Бертье посоветовал императору «как можно скорее осуществить его первый проект: покинуть Москву и отойти поближе к Польше, так как это поставит преграду всяческим злым умыслам и удвоит наши силы».

С 24 сентября началась подготовка отступления. Наполеон отдал ряд приказов, отражающих его стратегический план ведения войны на новом этапе. Шварценбергу, под командованием которого находился еще и саксонский корпус генерала Ж. Ренье, Наполеон приказал удерживать занимаемые позиции и не допустить продвижения Дунайской армии на северо-восток. Два послания он направил своему тестю — австрийскому императору Францу I. В первом он просил «усилить князя Шварценберга, чтобы он не уронил чести австрийского оружия». Во втором, направленном через два часа после первого, потребовал двинуть в тыл русских войск корпус генерала Г. Рейсса, стоявший в Лемберге (Львове), и направить Шварценбергу 10-тысячное пополнение. «Я сам наметил послать 3 тыс. пехоты, чтобы возместить его потери», — заканчивал свое послание Наполеон. Следовательно, 30-тысячный австрийский корпус должен был получить пополнение в 13 тыс. человек. Своему «старому соратнику», как уважительно называл Наполеон маршала К. — П. Виктора, он подчинил все войска (свыше 40 тыс. солдат и офицеров), расположенные в Смоленской губернии и Южной Белоруссии. Они должны были поддерживать, в зависимости от обстановки, либо группировку Шварценберга, либо корпус маршала Л. Гувиона Сен-Сира, противостоявший войскам Витгенштейна.

В тот же день, 24 сентября, французский император предписал своему посланнику в Варшаве ускорить набор рекрутов в герцогстве Варшавском, сформировать отряды польских «казаков» численностью 30–40 тыс. человек и немедленно послать их Шварценбергу. Наполеона тревожили потери саксонского корпуса Ренье. «Напишите в Саксонию, — дал он указание своему министру иностранных дел Г. — Б. Маре, — чтобы прислали пехотинцев, кавалеристов и артиллеристов для пополнения саксонского корпуса», 15-тысячной дивизии генерала Дюрютта, расположенной под Варшавой, было приказано форсированным маршем следовать на соединение с австро-саксонскими войсками. В директиве Маре от 26 сентября Наполеон сетовал на бездействие австрийских войск в Галиции и предписывал своему министру через Шварценберга и французского посланника в Вене воздействовать на австрийское правительство. «Передайте, — требовал он, — что меня очень удивляет то, принц Рейсе не делает движения в тыл русских войск». В те же дни он просил свою супругу, дочь Франца I: «Пиши чаще своему отцу, рекомендуй ему усилить корпус Шварценберга». Заметим, что до этого с подобными просьбами Наполеон к Марии Луизе не обращался.

Итак, на западном участке своего правого фланга Наполеон, очевидно, хотел довести численность войск Шварценберга до 160 тыс. человек, ввести в действие новые австрийские войска, прежде всего 30-тысячный корпус Рейсса, располагавшийся в районе Львова, комбинированным ударом с запада и юго-запада разгромить 3-ю Западную и Дунайскую армии и овладеть западными губерниями Украины. В случае необходимости группировка маршала Виктора должна была поддержать австро-польско-саксонские войска.

К. Клаузевиц и Е. В. Тарле считали, что Наполеон не имел возможности отступать южной дорогой, потому что на Смоленской дороге у него располагались продовольственные базы и войска, и он не мог их бросить. Безусловно, Бонапарт, как и другие полководцы его эпохи, придавал важное значение операционной линии, но он не был догматиком, как его пытаются изобразить некоторые историки, так как допускал возможность изменения операционной линии. «Я знаю, — писал он, — что нельзя жертвовать операционной линией и сообщениями: действия такого рода противны здравому рассудку и первоначальным правилам военного искусства. Но в решительных случаях бывают моменты, когда победа требует жертвы и когда приходится сжечь корабли свои».

Именно такой решительный случай и наступил для Великой армии в начале октября 1812 года. Французский император решился «сжечь корабли свои» — перебросить значительные силы со своей операционной линии на юг. Так, минскому губернатору генералу Брониковскому он предписал останавливать все маршевые роты и направлять их на усиление 17-й польской дивизии генерала Я. Г. Домбровского, осаждавшей Бобруйскую крепость. Самому же Домбровскому Наполеон приказал снять осаду, повести наступление на Мозырь, где располагался русский корпус генерала Ф. Ф. Эртеля. «Вы должны отбросить Эртеля», — требовал Наполеон. Л. А. Бертье он предписал создать в Смоленске группировку в составе только что прибывшей из Франции пехотной дивизии генерала Барага д'Илье, восьми французских и польских кавалерийских полков. 8 или 9 октября эти войска должны были выступить из Смоленска и не позднее 11-го прибыть в Ельню, расположенную, как писал Наполеон, «в 22 лье от Смоленска на дороге, ведущей к Калуге». «Эта операция очень важна», — предупреждал он Бертье и тут же давал еще одно указание: «Герцог Беллуно (маршал Виктор. — Б. А.) отправит на дорогу, ведущую в Ельню, артиллерийские орудия и обозы, которые придут в Смоленск». Барага д'Илье получил приказ «устроить новую военную дорогу от города Ельни до города Калуги».

Из мемуаров полковника французской армии барона Серузье видно, что он со своим отрядом, включавшим отборные войска, совершил рейд под Полтаву, а затем, в составе авангарда Великой армии первым ворвался в Малый Ярославец. Все это дает основание заключить, что отряд Серузье проводил глубокую разведку предполагаемого пути движения всей наполеоновской армии.

Сохранились заметки, сделанные Наполеоном в Москве не позднее 24 сентября. В них затронуты два вопроса: условия, которым должен отвечать отход из Москвы и направления отступления. Он рассчитывал отвести армию так, чтобы приблизиться к Франции и подвластным странам, обеспечить войска провиантом и фуражом, занять позицию, позволяющую вынудить правительство России вести переговоры о мире, и, наконец, сохранить престиж. Совершенно очевидно, что смоленско-минско-виленская дорога не отвечала второму условию: от Пюибюска Наполеон знал, что на ней не приготовлено никаких запасов. В том же документе Наполеон отметил, что «Москва больше не представляет никакого интереса», и остановился на трех возможных путях отступления. Отход в направлении на Киев он считал наиболее выгодным, но опасным, так как туда, по его словам, «направляется Дунайская армия». Отступление на Смоленск рассматривалось в двух вариантах: через Калугу или прямо из Москвы. Отдавая предпочтение второму, он перечислял его преимущества: «Врага нет, мы хорошо знаем дорогу, и она короче на 5 маршей, на полпути мы сможем даже получить обозы из Смоленска». Однако, учтя, что «в Смоленске и Витебске очень мало запасов», Наполеон пришел к заключению, что отходить в данный район невозможно. От третьего направления — на Петербург — позже он также отказался. Единственно реальным оставался юго-западный путь. Покидая Москву, Наполеон заявил: «Так как в подобных обстоятельствах надо остановиться на плане наименее опасном, я решился на отступление к Киеву, что кажется наиболее выгодным».

Почему сложилось такое решение? Составляя заметки, Наполеон еще не знал, куда направится Дунайская армия, встречи с которой он желал избежать. В начале октября ему стало известно, что она действует против Шварценберга под Брест-Литовском. Следовательно, ни этой армии, ни других крупных русских сил, как показала разведка, на этом направлении не было.

Среди маршалов Наполеона вначале не было единого мнения. На последнем военном совете, который состоялся в Москве, Мюрат предложил идти на Петербург, Ней — вернуться в Смоленск, а Даву склонял всех напасть на русские войска, сжечь Тулу и Калугу и двинуться на Украину. Победила точка зрения Даву. Служивший в Великой армии голландский генерал Дедем де Гельдер позднее вспоминал: «Был принят совет Даву. Этот план был блестящий и казался возможным, но надо было не медлить в его исполнении». В случае успеха наполеоновские войска двигались бы действительно по богатым, не тронутым войной районам. На их пути находились Трубчевск, Сосницы и Киев, где в начале октября хранилось около 600 тыс. четвертей провианта и фуража; в Орловской, Черниговской и других губерниях также можно было найти продовольствие.

Движение на Украину, кроме того, создавало видимость совершения флангового марша, что позволяло завуалировать отступление и сохранить престиж. Важно было и то, что Французская армия приблизилась бы к Австрии и герцогству Варшавскому. Это заставило бы их правительства без дальнейшего промедления выставить те войска, которых требовал Наполеон. Перед выходом из Москвы он издал 25-й бюллетень, в котором объявил о своем намерении вести армию якобы на зимние квартиры в междуречье Днепра и Двины, что нельзя расценить иначе, как его попытку ввести русское командование в заблуждение.

6 октября основные силы французской армии выступили из Москвы, на другой день ее покинул Наполеон. «Я иду на Калугу, и горе тому, кто преградит мне путь», — заявил он. По дороге к Малоярославцу была предпринята еще одна попытка обмануть русских. По распоряжению императора Бертье послал к Кутузову полковника Бертеми с письмом, датированным 8 октября. В нем начальник штаба французской армии запрашивал «окончательное решение» русского правительства относительно предложения Наполеона заключить мир. Помета на письме «г. Москва» должна была убедить Кутузова, что враг еще в столице. Кроме того, Бертеми мог удостовериться, что русская армия стоит в Тарутинском лагере. Таким образом, Бонапарт предпринял усилия, чтобы скрыть свои планы, отвлечь внимание русского командования от движения своей армии на Малоярославец и далее на Украину. 25-й бюллетень, посылка Бертеми в русский штаб — все это меры дезинформации.

М. И. Кутузов не сомневался, что «Наполеон долго в Москве не пробудет». Важно было установить, по какой дороге будет отступать его армия. Командиры частей, партизанских и ополченских отрядов доносили в Главную квартиру обо всех движениях противника; путем опроса пленных и дезертиров, разведки в тылу наполеоновской армии русское командование, по словам Кутузова, «ежедневно и ежечасно» получало «достоверные сведения обо всем, в Москве происходящем».

Донесения поступали и с юго-западного театра войны. Разведчики сообщали в Главный штаб, что «от Могилева по тракту Черниговскому чинятся неприятелем мосты», что «из Старого Быхова назначено 2 тыс. войска для занятия местечка Журавичи», что «неприятель тремя дивизиями войск французских и польских имеют проходить через Рогачевский повет» (уезд. — Б. А.), что в южные уезды Могилевской губернии «свезено неприятелем множество ржи, которая перемалывается в муку», что из Мстиславля готов выступить сильный отряд противника, «направляя путь свой к Чернигову». Почти каждое донесение заканчивалось словами: «Сие от офицеров французских узнано». В донесениях содержались сведения и о том, что Наполеон приказал Виктору двинуть часть своего корпуса на Украину.

Сражение при Малоярославце 12 октября 1812 года. А. И Дмитриев-Мамонов

Свои первые соображения о возможных путях отхода французов из Москвы Кутузов изложил в донесении Александру I от 22 сентября. «Показания пленных и дезертиров весьма разнообразны, — писал он. — Трудно теперь проникнуть намерение его (Наполеона. — Б. А.), показания некоторых пленных дают даже подозрение, что неприятель намерен ретироваться по Смоленской дороге». Далее Кутузов сообщал, как будет действовать в той или иной ситуации. Если Наполеон станет отступать по Смоленской дороге, русские войска, «не теряя времени», двинутся «параллельно сей дороге к Юхнову», если же противник пойдет в другом направлении, то предполагалось послать ему навстречу 1–2 пехотных корпуса с артиллерией. Из этого донесения ясны идеи, которыми Кутузов руководствовался до и после Малоярославецкого сражения: встречным наступлением не позволить врагу прорваться на юг, а затем преследовать его параллельным маршем. Из донесения видно, что показаниям пленных о намерении Наполеона отступать на Смоленск Кутузов не доверял.

Юго-западное направление фигурировало в показаниях пленных и дезертиров все чаще. Опрос пленных иногда проводил сам главнокомандующий. «Я вчерась говорил с одной партией пленных офицеров», — писал он, например, жене 7 октября. Племянник французского военного министра Ж. Кларка заявил, что «Наполеон не намерен оставаться в Москве, а проложит себе путь силою на Украину». Бригадный генерал Ж. — П. Ожеро (брат маршала П. Ф. Ожеро) сообщил, что усиленной дивизии Барага д'Илье приказано строить военную дорогу от Ельни до Калуги. Комментируя сведения Ожеро, составители журнала военных действий Главного штаба отметили, что это «ясно доказывает намерение главной французской армии по выходе из Москвы следовать на Калугу и далее и через то овладеть изобильнейшими губерниями». Так как журнал регулярно просматривался фельдмаршалом, есть основания предполагать, что данная запись отражала его мнение. О намерении французского полководца вести наступление на Украину доносили главнокомандующему и русские агенты, находившиеся в стане врага. Ф. Н. Глинка свидетельствует: «Вскоре после Тарутинского дела 6 октября князь светлейший получил известие, что Наполеон, оставляя Москву, намерен прорваться в Малороссию». Знал Кутузов и о засылке французской агентуры на Украину. 26 сентября он писал Чичагову: «По верным дошедшим до меня сведениям, отправлены французами из Москвы в Киев два шпиона, приметы коих мне не известны».

В конце сентября — начале октября Кутузов провел серию мероприятий, направленных на срыв замыслов противника. Сводный отряд под командованием генерал-майора И. С. Дорохова (5 батальонов пехоты, 4 эскадрона Елисаветградского гусарского полка, 2 казачьих донских полка и 8 орудий) получил задание овладеть Вереей и «действовать по пространству, лежащему между Гжатска и Можайска». Командиры армейских партизанских отрядов получили задание контролировать дороги, ведущие из Москвы. В журнале военных действий Главного штаба за 25–28 сентября говорится: «Все разосланные партии, хотя и находятся в различных от армии направлениях, но не менее того составляют между собой непрерывную связь, что удобно видеть можно, сообразя взаимное их положение. От Смоленска до Гжатска действует подполковник Давыдов, от Гжатска до Можайска генерал-майор Дорохов, а от Можайска до Москвы капитан Фигнер».

Таким образом, Кутузов поставил под наблюдение все возможные пути отхода наполеоновской армии из Москвы. От командиров отрядов фельдмаршал потребовал усилить разведку, «получить через поселян достоверное известие о движении неприятельском». Циркуляром от 8 октября Кутузов оповестил Фигнера, Сеславина, Кудашева и Давыдова о результатах сражения на речке Чернишне (6 октября) и выразил уверенность в том, что Наполеон оставит Москву. Фельдмаршал приказывал усилить наблюдение за противником и в случае его приближения «все селения, фураж и всякого рода запасы предавать огню». Аналогичные предписания были посланы губернаторам Калужской, Тульской, Орловской и других губерний, прилегающих к театру военных действий. В каждом городе, селе, деревне были заготовлены горючие материалы.

Одновременно укреплялась оборона северных границ Волынской, Киевской, Черниговской и Калужской губерний. От командующего 3-й Западной армией генерала А. П. Тормасова Кутузов потребовал «пребывать в Волыни и Подолии для охранения того края, наипаче Киева, от покушений неприятельских». Численность корпуса Эртеля была доведена до 20,5 тыс. человек. В его задачу входила защита Киевской и отчасти Черниговской губерний. По Днепру в Припять вошли 73 канонерские лодки Днепровской военной флотилии, имевшие на борту свыше 4 тыс. солдат. Гарнизоны Бобруйской и Киевской крепостей насчитывали более 6 тыс. человек каждый. По распоряжению фельдмаршала вдоль северной границы Черниговщины была организована так называемая кордонная цепь протяженностью 700 верст, охраняемая 60 тыс. ратников и казаков Украинского ополчения. В районе Рославля украинские ополченцы взаимодействовали с калужскими. Под Рославль, через который враг мог прорваться к Брянску и Шосткинскому пороховому заводу, прибыл 5-тысячный отряд регулярных войск с 9 орудиями. На Ельню отправился 10-тысячный отряд Калужского ополчения.

На других угрожаемых направлениях Кутузов также создал превосходство в силах, 65-тысячной группировке Шварценберга противостояли войска объединенных 3-й Западной и Дунайской армий, насчитывавшие около 100 тыс. солдат и офицеров при 402 орудиях. Против 12-тысячной дивизии Домбровского действовал 20-тысячный корпус Эртеля; наполеоновским войскам в Южной Белоруссии противостояли отдельные отряды регулярных войск, поддерживаемые Украинским ополчением.

В начале войны русское правительство заключило с венским двором тайное соглашение, согласно которому обе стороны обязались не нарушать русско-австрийской границы, а Франц I обещал, что численность войск, выставленных против России, не будет превышать 30 тыс. человек. Кутузов знал об этом соглашении и приказал ни в коем случае «не нарушать границ Австрии, хотя бы Шварценберг, убегая войск наших, и вступил бы в свои пределы». Александр I одобрил его решение. Со своей стороны, венский двор также выполнил условия соглашения. Несмотря на все домогательства Наполеона, австрийское правительство не дало ему новых войск, хотя располагало армией в 200 тыс. человек, и не нарушило австро-русскую границу.

К. Клаузевиц ошибочно полагал, что движением французской армии на Малоярославец Кутузов «был захвачен врасплох». В действительности принятые фельдмаршалом меры дали свои результаты.

В журнале военных действий Главного штаба 11 октября была сделана запись: «Неприятель, по-видимому, оставил совсем Москву, дабы отступить изобильнейшими нашими провинциями». Итак, Наполеону не удалось скрытно произвести маневр. При получении первых же сведений о движении французов на Малоярославец Главный штаб сделал вывод о намерении Наполеона прорваться в южные губернии. Заблаговременно высланные Кутузовым войска 12 октября подошли к Малоярославцу почти одновременно с передовыми частями Великой армии.

Ход и результаты Малоярославецкого сражения освещены в исторической литературе, чего нельзя сказать о действиях французских войск на подступах к Калужской и Черниговской губерниям. А между тем они тесно связаны с наступлением Великой армии на Малоярославец.

12 октября 7-тысячный отряд французов, выступивший из Мстиславля, овладел Чечерском и продолжал двигаться на юг. Одновременно из Рогачева на Пропойск выступили четыре полка польской кавалерии и два батальона немецкой пехоты. Крупный отряд двигался по тракту Могилев-Чернигов. Сообщая Кутузову о наступлении противника на Черниговскую губернию, генерал-губернатор Малороссии Я. И. Лобанов-Ростовский просил войск. В рапорте Кутузову от 14 октября Эртель предложил «идти в Малороссию, чтобы вытеснить из оной грабителей». Главнокомандующий отказал обоим, так как не хотел дробить свою армию и полагался на силу Украинского ополчения.

Под Пропойск, Чечерск и в другие угрожаемые места были направлены дополнительные ополченские силы. Совместно с частями Эртеля они остановили противника, а затем перешли в наступление. Ожесточенные бои шли в районе Рославля. Французы пытались здесь наступать на Брянск-Калугу. Выше говорилось о задачах усиленной дивизии Барага д'Илье. 10 октября из Фоминского Наполеон приказал Виктору двинуть пехотную дивизию и кавалерийскую бригаду в Ельню, «а оттуда для соединения с главной армией на Калугу». Часть этих войск сосредоточилась в Ельне, их передовые отряды выступили на Рославль, однако были остановлены силами Калужского и Черниговского ополчений.

Сосредоточение французских войск вблизи Черниговской и Калужской губерний и одновременное их наступление в середине октября на Пропойск, Чечерск и Рославль не было случайным. По времени оно совпадало со сражением под Малоярославцем. Это дает основание считать, что из Смоленской и Могилевской губерний наносились вспомогательные удары, главным же силам наполеоновской армии ставилась задача овладеть Калугой и идти в южные губернии.

Калуга явно была не конечным, а сборным пунктом наполеоновской армии. Именно так и думали современники. 27 октября Ф. В. Ростопчин сообщал министру полиции С. К. Вязмитинову, что, по его мнению, «намерение Наполеона было идти через Калугу на Киев, и для того в первом из сих городов приказано было сходиться всем отрядам». В этом же смысле многие участники войны оценивали сражение под Малоярославцем. 23 октября 1812 года Ф. Н. Глинка образно писал: «Вся армия… заслонила собою врата Малороссии».

Некоторые участники и очевидцы войны высказали свое мнение о том, как намеревался действовать французский император, овладев Калугой. Генерал-квартирмейстер Главного штаба генерал-майор К. Ф. Толь в своем «Описании сражения при г. Малоярославце», написанном по горячим следам событий, считал, что Наполеон стремился овладеть Калугой для того, «чтобы, приняв за линию основания (базирования) Орловскую, Черниговскую и Могилевскую губернии, учредить себе новую операционную линию через Рославлъ, Рогачев, мимо Бобруйска на Слуцк и Несвиж к западной границе России…» Ф. В. Ростопчин в письме графу М. С. Воронцову от 28 апреля 1813 года писал: «…если он (Наполеон. — Б. А.) мог в пять дней разграбить и сжечь этот несчастный город (Калугу. — Б. А.), он мог бы раньше нас стать на Калужскую дорогу и продолжать спокойно свой поход, направляясь на Брянск, Киев, чтобы войти в Подолию и Волынь».

В 1816 году, находясь в ссылке на острове Святой Елены, Наполеон говорил: «Я хотел двинуться из Москвы в Петербург или же вернуться по юго-западному пути; я никогда не думал выбирать для этой цели дороги на Смоленск или Вильну». Если до выступления из Москвы в французской армии циркулировали разнообразные слухи о путях отхода, то после Малоярославецкого сражения картина изменилась. Теперь все участники похода были убеждены, что они шли на Украину. Офицер штаба корпуса Богарне Е. Лабом писал: «Все опытные военные поняли, что русские разгадали план Наполеона… С этих пор всякий разговор о Калуге и Украине прекратился». Пюибюск 18 октября сообщал из Смоленска своему другу: «Мы потеряли всю возможность взять направление на Калугу и южные губернии, где бы могли найти изобилие и нетронутые места, удобные, для отступления». 15 января 1813 года итальянский офицер Ц. Ложье риторически вопрошал: «Почему не воспользовались победой итальянцев при Малоярославце 24 октября (н. ст. — Б. А.) и отступили, вместо того, чтобы идти на Украину?» Таким образом, представители двух противоборствующих армий единодушны в оценке исторического значения Малоярославецкого сражения. По выражению Кутузова, «Малоярославец — предел нападения, начала бегства и гибели врагов».

В литературе высказывались предположения, что Кутузов «не хуже Клаузевица и самого Наполеона понимал», что в конечном счете едва ли французская армия могла вовсе отказаться от «подготовленной» дороги и «от смоленских продовольственных запасов». Указывалось, что якобы, по мнению русского полководца, «единственным реальным путем для отхода французов является Смоленский тракт». Никаких источников в подтверждение не приводилось. Между тем Кутузов во многих документах высказал свое мнение о планах отхода Наполеона из Москвы. Впервые он докладывал царю о замыслах Наполеона 13 октября: «Неприятель, кажется, совсем оставил уже Москву и с намерением отступить изобильными нашими провинциями потянулся всеми своими силами по Новой Калужской дороге к Боровску. При всех хитрых и свойственных ему движениях намерение его было предупреждено». Понятна осторожность, с какой Кутузов оценивал действия Наполеона: фельдмаршал не располагал в то время полными данными. По той же причине неконкретно названа и конечная цель движения французской армии под «изобильными провинциями» можно подразумевать любые южные губернии России. Но уже 28 октября в письме сенатору Д. П. Трощинскому Кутузов перечислил губернии, которые он имел в виду, и одновременно снова отметил, что Калуга являлась лишь промежуточным пунктом движения французской армии: «Наполеон с изнуренным своим войском искал прорваться через Калугу в защищаемые столь горячо мною губернии, как-то: Тульскую, Орловскую, Полтавскую и Черниговскую».

Последующие донесения Кутузова показывают, что с каждым днем он все больше убеждался в правоте своего первоначального вывода о планах Наполеона. «С самой той минуты, — писал он царю 7 ноября, — как неприятель после разбития 6-го числа прошедшего месяца решился оставить Москву, должно было прежде думать закрыть коммуникации наши с Калугою и воспрепятствовать ему вход в оную, чрез которую намерен он был пройти в Орловскую губернию и потом в Малороссию, дабы не терпеть тех недостатков, каковые довели теперь его армию до такового бедственного состояния. Что он имел сие намерение, подтвердили мне многие из пленных генералов, почему и должно было заставить его итти по Смоленской дороге, на которой (как нам известно было) он не приготовлял никакого пропитания». Далее Кутузов пояснял сущность своего движения через Медынь к Боровску: оно было вызвано необходимостью прикрыть опять-таки южное направление.

Из этого донесения следует, что Кутузов заранее учитывал возможность движения наполеоновской армии на юг и соответствующим образом к этому подготовился. Действия русских войск под Малоярославцем — лучшее тому подтверждение. Разобраться в обстановке и уяснить планы Наполеона Кутузову помогли, конечно, показания пленных французских генералов, но эти показания лишь подтвердили его выводы, сделанные на основе других данных. Нет причин считать, что он представлял себе образ действий и планы Наполеона иначе, в ложном свете. Вопреки распространенному в литературе мнению, Кутузов точно знал, что крупных баз снабжения у Наполеона на Смоленской дороге не было. В декабре 1812 года Кутузов представил Александру I рапорт, в котором дал военно-стратегический обзор кампании со дня отступления армии в Тарутинский лагерь до изгнания вражеских войск из России. Касаясь замыслов Наполеона после выступления из Москвы, он писал, что тот имел в виду «Боровскою дорогою пройти в Калугу, и естьли бы удалось ему разбить нас при Малом Ярославце, опрокинув нас за Оку, расположиться в богатейших губерниях наших на зимовые квартиры». Так как раньше фельдмаршал уже называл украинские губернии, ясно, что и теперь речь шла именно о них. 9 февраля 1813 года, оценивая результаты Малоярославецкого сражения, Кутузов писал, что, «опасаясь всегда» движения наполеоновской армии по Боровской дороге, он заблаговременно выслал корпус Дохтурова «к стороне села Фоминского». День 12 октября 1812 года он назвал одним из «знаменитейших в сию кровопролитную войну, ибо потерянное сражение при Малоярославце повлекло бы за собой пагубнейшее следствие и открыло бы путь неприятелю через хлебороднейшие наши провинции».

Подведем итоги. Анализ разнообразных источников, прежде всего оперативной переписки как Наполеона, так и Кутузова, а также действия французских и русских войск в середине октября 1812 года убедительно свидетельствуют о том, что в боях за Малоярославец русская армия решила не тактическую (защита Калуги, как считают многие историки), а крупную стратегическую задачу — сорвала план прорыва французских войск на Украину и заставила врага отступать по разоренной им Старой Смоленской дороге. Впервые в своей полководческой деятельности Наполеон отказался от генерального сражения. Стратегическая инициатива полностью перешла к русскому командованию.

В этом и заключается главный смысл сражения за Малоярославец. По историческому значению его можно поставить в один ряд с Бородинской битвой: и там, и здесь решалась судьба России.

И последнее. В литературе пора восстановить кутузовскую концепцию значения Малоярославецкого сражения. Не случайно фельдмаршал так настойчиво писал о ней царю, не случайно походная типография популяризовала его идеи в России и за рубежом: полководец страстно желал, чтобы потомки поняли и по достоинству оценили великий подвиг, совершенный под Малоярославцем.

В. М. Безотосный
Значение событий под Малоярославцем в 1812 году

До последнего времени в советской историографии не было ни одного специального исследования, где бы анализировались военные действия под Малоярославцем. В общих же работах эти события упоминались лишь мимоходом, как одна из вех войны. В то же время декларировалось значение Малоярославецкого боя как поворотного пункта в истории Отечественной войны 1812 г. Совершенно очевидно, что, не изучив подробности события, трудно делать выводы. И только сейчас увидела свет статья А. А. Васильева, где весьма подробно освещены действия сторон 12 октября 1812 года, и можно констатировать, что этот пробел в историографии хотя бы частично ликвидирован.

Но все еще остаются до конца невыясненными некоторые принципиальные вопросы. На некоторых из них я позволю себе остановиться подробней.

В литературе до сих пор еще господствует оценка второй половины войны как периода контрнаступления русской армии. Хотя до 1947 г. этот термин применительно к событиям 1812 года не употреблялся. Родоначальником этой теории выступил сам «вождь народов» И. В. Сталин. В ответе на письмо полковника Разина он высказал мнение, что Кутузов в 1812 г. «загубил Наполеона и его армию при помощи хорошо подготовленного контрнаступления».^[250] Бросается в глаза аналогия 1812 г. с контрнаступлением советских войск под Москвой в декабре 1941 г. Сталину это было политически выгодно — крупные неудачи Красной армии 1941 г. оправдывались историческим прецедентом, а сам Верховный главнокомандующий и генералиссимус на весах истории ставился вровень со светлейшим князем М. И. Кутузовым. Была брошена всего лишь фраза, но некоторые историки на этом одном высказывании «классика марксизма» сделали блестящую академическую карьеру — подхватили и надолго закрепили своими работами термин «контрнаступление».

Но эта точка зрения не выдерживает критики, если честно проанализировать ход событий второго периода войны. Где и когда был нанесен контрудар, после которого началось контрнаступление. Под Тарутино? Но после боя русская армия заняла исходные позиции. Под Малоярославцем? Но, как известно, город остался в руках французов, а Кутузов отступил к Детчино, а затем к Полотняным заводам. Возникает вопрос: куда же наступала русская армия, двигаясь на Юг, когда ее противник находился на Севере? Совершенно очевидно, что инициатива отступления из России принадлежала Наполеону, а в заслугу русской армии (и ее генералам) необходимо поставить то, что она создала такие условия, которые заставили французского полководца начать отвод войск.

Говорить о контрнаступлении в 1812 г. можно только применительно к флангам театра военных действий, где действительно русские от обороны перешли к наступлению, а что касается армии Кутузова, то правильнее будет употребление термина «параллельное преследование», так как главные русские силы начали движение проселочными дорогами параллельно пути отступления Наполеона.

В историографии существует еще одна не до конца решенная проблема — о плане Наполеона осенью 1812 г. и о целях его движения к Калуге. В современной литературе по этому вопросу существует две точки зрения. Большинство авторов, вслед за русскими историками, считали, что обходной маневр на Калугу Наполеон предпринял для осуществления беспрепятственного отвода своих войск через Ельню в Смоленск. По мнению других историков (наиболее активно сегодня эту точку зрения отстаивает только Б. С. Абалихин), цель движения французов на Калугу заключалась в дальнейшем отступлении на Украину для последующей там зимовки.

По мнению Б. С. Абалихина, это был «план прорыва французских войск на Украину». Чтобы обосновать свое мнение им использовались самые разные источники: свидетельства мемуаристов, мысли Кутузова о движении Наполеона «в изобильные наши провинции». Он привлек и французские документы, но не проанализировал сохранившийся комплекс штабной переписки Наполеона. А именно эти материалы, главные для выяснения истины по интересующему нас вопросу, свидетельствуют как раз о том, что французский полководец не имел намерения идти на Украину и, наоборот, неоднократно упоминал о своем решении от Калуги двинуться к Смоленску.

«Мое намерение, — писал он Бертье, — остаться хозяином всей операционной линии…»^[251] Он был не только полководцем, но и императором, поэтому постоянно нуждался в связи с Францией. В Москве он бывал раздраженным, если почта из империи запаздывала. После выхода из Москвы сохранилось его прямое свидетельство на этот счет: «Я имею большую нужду, — говорил он в письме Богарне, — получать и отправлять эстафеты»^[252].

Направляясь на Украину и не разгромив полностью Кутузова, Наполеон бы потерял связь с тылом, или она была бы непрочной. Движение на Украину заняло бы, по самым минимальным подсчетам, до месяца времени. Но возникает вопрос: как бы он двигался туда? Войска, отягощенные обозом, были бы вынуждены совершать массированные марши, и находились бы в сосредоточенном состоянии. Даже проходя по плодородным районам, как бы французы осуществляли реквизиции и подвоз продовольствия, имея ощутимый недостаток в кавалерии? Но, предположим, цели удалось достичь, что бы Наполеон делал дальше? Встал на зимние квартиры в районе Киева — Чернигова? Но сначала надо было захватить Киевские укрепления, но и тогда бы в его тылу оставалась крепость Бобруйск, что препятствовало бы его сообщениям с Минском и Могилевом, на фланге в Мозыре стоял корпус Ф. Ф. Эртеля, вероятнее всего, с Волыни прямо на него была бы брошена свежая Дунайская армия, а по следам отступления шла армия Кутузова. В целом картина безрадостная — перспектива зимовки в окружении русских войск. Этот план был явной авантюрой. Практик такого масштаба как Наполеон вряд ли мог это не понять. Тогда уж лучше ему было зимовать в Москве, имея хоть какую-то базу и пути сообщения.

Сохранились наброски планов Наполеона, сделанные им перед выходом из Москвы, где анализировались все «за и против» различных вариантов отступления. Два первых варианта — отступление — по старой Смоленской дороге и через Калугу к Смоленску — были рассмотрены в проблемном плане. Рассуждая о прямом отступлении к Смоленску, Наполеон поставил вопрос: «будет ли разумно искать противника на марше, похожем на отступление и потерять несколько тысяч человек перед армией, хорошо знающей свою страну, имеющей много тайных агентов и многочисленную легкую кавалерию?» Сам вопрос содержал в себе ответ. Французский полководец считал также нецелесообразным атаковать Кутузова в Тарутинском лагере, так как противник, «получив подкрепления, может защищать каждую пядь земли, мы получим 3 или 4 тысячи раненых; это будет иметь вид поражения. Отступление на 7 лье с ранеными при событии, которое противник распишет по своей воле, поставит его в более выгодное положение в общем мнении». Помимо стратегии вставал вопрос престижа. Он играл для Наполеона немаловажную роль и являлся одной из веских причин отказа отступать по пути прежнего наступления. Что же касается второго варианта, то в набросках прямо указывалось: «вся операция на Калугу разумна лишь в случае, если прибытие в этот город будет иметь цель развернуться на Смоленск»^[253].

Б. С. Абалихин в своей статье кратко прокомментировал оба варианта и совершенно неожиданно сделал вывод, что Наполеон, основываясь на сведениях об отсутствии продовольствия в Смоленске, «пришел к заключению, что отходить в дальние районы невозможно». Совершенно не аргументированно прозвучало и его другое мнение: «Отход в направлении на Киев он (т. е. Наполеон. — В. Б.) считал наиболее выгодным, но опасным», так как туда направлялась Дунайская армия.^[254] Процитируем начало указанного документа, где единственный раз упоминается киевское направление: «Противник продвигается по дороге на Киев, его цель очевидна: он поджидал подкрепления из Молдавской армии. Двинуться туда, это значит… находиться без опорных пунктов во время зимнего квартирования»^[255]. Совершенно очевидно, что под «противником» имелся в виду Кутузов, а не Чичагов; смысл же последней фразы — прямо противоположный выводу Абалихина.

Победа при Малоярославце 12 октября 1812 года. Гравюра Д. Скотти по оригиналу С. Карделли

Суть плана Наполеона после выхода из Москвы заключалась в идее маскировки отступления под видом наступления в другом направлении. Французский император намеревался главные силы бросить по Новой Калужской дороге, чтобы совершить обходное движение, минуя левый русский фланг. Так как от Тарутино до Смоленска ближе, чем от Москвы, то Наполеону надо было отбросить русских и ликвидировать имеющееся у них преимущество. Уже взятие Малоярославца обесценивало Тарутинскую позицию, поскольку угроза флангу и тылу Кутузова заставила бы его отступить. Французы, не вступая в сражения, хотели потеснить Кутузова, уничтожить русскую тыловую базу в Калуге, а затем отойти через Ельню или Вязьму к Смоленску.

Детали замысла можно уточнить из последующей переписки Наполеона. Причем прямых и косвенных свидетельств, что французы намеревались отступать потом к Смоленску, — множество. Удивительно, как их проигнорировал Б. С. Абалихин, который специально занимался этой темой. В заключение лишь укажем, что под Малоярославцем русские войска сорвали не план «прорыва на Украину», а замысел отхода от Калуги к Смоленску, а сами события под этим городом знаменовали не переход в «контрнаступление», а начало параллельного преследования французов русскими войсками.

С. В. Шведов
О численности и потерях русской армии в сражении при Малоярославце 12 октября 1812 года

Вопрос о численности и потерях русских войск в бою при Малоярославце не получил еще окончательного решения. В отношении оценки численности русской армии в сражении и на его отдельных этапах в литературе, практически, нет даже споров, т. к. сведения отрывочны и несопоставимы. Оценки численности армии на начало октября у различных авторов отличаются в зависимости от того, учтены ли войска, находившиеся в отрядах, казаки и ополченцы. Вот они:

[256]Д. П. Бутурлин	80 тыс. человек
А. И. Хатов	125 тыс. человек
[257]М. И. Богданович	97 112 человек	не считая 20 тыс. казаков
[258]Р. Вильсон	103 тыс. человек	с казаками до 120 тыс. человек
[259]Л. Л. Беннигсен	130 тыс. человек
[260]Е. В. Тарле	97 712 человек
[261]П. А. Жилин	120 тыс. человек	на довольствии
[262]Н. А. Троицкий	120 тыс. человек	с казаками и 120 тыс. ополченцев

Различие мнений объясняется разнообразием систем подсчета в разных типах строевых рапортов. По ведомостям от 6 и 10 октября (здесь и далее цифры по старому стилю), налицо в строю корпусов находилось 88 тыс. чел^[263].

А. А. Васильев, единственный из авторов, показал динамику соотношения сил в ходе сражения, использовав многочисленные рапорты и донесения частей, хранящиеся ныне в военно-историческом архиве (РГВИА)^[264].

Авторы отчасти правы, опираясь на ту или иную ведомость. По ведомости от 6 октября, в строю находилось 88 тыс. чел., а с учетом находящихся в отрядах 6 тыс. чел. регулярного войска и 9-10 тыс. казаков — 103 тыс. чел. С подошедшими с Дона 15 тыс. казаков и выздоровевшими получаем к 10 октября около 120 тыс. чел. в строю. С учетом же находящихся на довольствии нестроевых, армия насчитывала более 130 тыс. чел. Численность регулярной кавалерии составляла более 10 тыс. всадников, а казаков — 24 тыс. В составе пехоты находились до 36 тыс. старослужащих, 11 тыс. ратников Московского ополчения, 16 тыс. рекрутов. Смоленское ополчение, хотя и находилось при армии, в ведомостях не учитывалось. Даже довольствие оно должно было получать не от казны, а от «земли». Приведенные расчеты основаны на ведомостях, опубликованных в сборнике документов «М. И. Кутузов», т. 4, ч. 1, и нашей статье «Комплектование, численность и потери русской армии в 1812 году», опубликованной в журнале «История СССР» ? 4, 1987 год.

Определение фактической численности и состава корпусов на разных этапах сражения с достаточной точностью все же пока невозможно. На этапе от пребывания в Тарутино до перехода к преследованию неприятеля (6-15 октября) в составе войск будто бы произошли скачкообразные изменения. Например, в армейской ведомости от 6 октября указаны не все ратники, упомянутые в корпусных ведомостях. Так, в 8-м корпусе в действительности состояли не 553, а 1577 ратников. В ведомости о 7-м корпусе показаны 2644 ратника, а в ведомости за сражение корпус рапортует о наличии накануне боя лишь 44 ратников. Причина такого скачка, по нашему мнению, объясняется тем, что ратников стали показывать не в строю, при полках и при корпусе. В последующих армейских рапортах следы пребывания ратников в соединениях и частях теряются.

По поводу потерь при Малоярославце в отечественной историографии возникло четкое разделение оценок. Цифру потерь в 3 тыс. чел., которую упомянул в своем рапорте М. И. Кутузов, называли П. А. Жилин и Л. Г. Бескровный.^[265] Д. П. Бутурлин считал более правдоподобной цифру в 5 тыс. чел. Примерно в 6 тыс. чел. оценили потери военные историки, готовившие данные для помещения на доски храма Христа Спасителя в Москве^[266]. Эту же цифру назвал сразу после сражения начальник пехотной дивизии П. М. Капцевич в письме А. А. Аракчееву^[267]. Цифру 6665 чел. взяли из сводной ведомости потерь 1-й Западной армии М. И. Богданович, Н. А. Троицкий, А. А. Васильев.

Оценка потерь в 3 тыс. чел., т. е. их занижение, характерна для абсолютного большинства генералов, писавших реляции о победах. Вовлечение ее в научный оборот П. А. Жилиным тогда, когда уже были хорошо известны данные ведомости потерь, только подчеркивает апологетический характер трудов данного историка. Тенденция к занижению своих потерь в реляциях была свойственна многим генералам. Некритическое использование П. А. Жилиным данной цифры показывает, что ему был дан идеологический заказ, которым он не мог пренебрегать. Полное представление о численности и потерях в сражении дает полный комплекс армейских, корпусных, дивизионных и полковых рапортов. Исходя из армейской ведомости от 10 октября, данные части насчитывали до 38 тыс. чел в строю.

Публикуемые ниже корпусные рапорты и армейская ведомость содержат большое количество информации об участии полков в сражении. Эти данные можно сравнивать, перепроверять ими сведения о численности войск до и после битвы. Комплекс документов, часть из которых отработаны и подписаны, а часть (армейская ведомость) не окончены, подтверждают отсутствие вольных или невольных, в т. ч. технических, искажений данных о потерях. Активное участие в сражении, судя по ведомости потерь, приняли 35 полков пехоты с приданной артиллерией. В ведомости не учтен Вильманстрандский пехотный полк 2-го корпуса. Исходя из ведомости от 6 октября 1812 года, данные части насчитывали 35–38 тыс. чел.

[268]Соединения	По ведомости от 10.10.1812		Фактически
	Учтено частей	Число людей		Число людей
8-й пех. корпус	9,5 пех. п. 7 арт. рот	10618	10 пех. п.	11000
7-й пех. корпус	10 пех. п. 6 арт. рот	11695	10 пех. п.	11900
8-й пех. корпус	11 пех. п. 11 арт. рот	10625	11 пех. п.	10600
4-й пех. корпус	8 пех. п. 5 арт. рот	10051	2 пех. п.	1600
3-я пех. дивизия	5 пех. п.	4092	2 пех. п.	2000
17-я пех. дивизия	4 пех. п.	4170	1 пех. п.	1000
ИТОГО				38100

На досках Храма Христа Спасителя Вильманстрандский пехотный полк указан, однако, на них ошибочно были нанесены З6-й, 40-й, 41-й, 42-й егерские полки, которые были расформированы в Тарутино.

Общие потери русских войск, согласно опубликованной ранее в сб. Малоярославецкого военно-исторического музея 1812 года (1995 г.) армейской ведомости потерь, исключая Вильманстрандский полк, 1259 чел. убитыми, 3002 чел. раненых и 2253 без вести пропавших, всего — 6514 чел. Учтя 146 выбывших из строя офицеров, получим 6660. Таким образом, мы видим, что хотя данная ведомость не завершена и не подписана, ее цифры использованы в сводной ведомости потерь, на которую ссылаются многие историки.

Публикуемая ведомость показывает, что не все полки бывшие на позиции, действительно участвовали в бою. Не понесли потерь: три полка 2-й гренадерский пехотной дивизии, Бутырский пехотный полк, другие два полка 24-й пехотной дивизии имели единичные потери. То же относится к 49-му егерскому полку 27-й дивизии. Известно, что в сражении погибло много ратников, но в ведомости даны потери только солдат, состоявших в списках полков. Потери 4–5 тысяч ополченцев, находившихся отдельными резервами при корпусах, там не указаны. В целом, потери русских войск при Малоярославце были гораздо больше 7 тысяч человек.

Публикуемые документы находятся в делах 1-й Западной армии (фонд 103 «М. Б. Барклай де Толли»), содержащих строевые рапорты и ведомости подчиненных частей и соединений, а также подготовленные в самом штабе. Они обладают всеми признаками, характеризующими принадлежность к эпохе войны 1812 года.

ВЕДОМОСТЬ сколько в полках 3-го корпуса во время сражения:

Полков	Убито	Ранено	Пропали без вести	Итого
	Унтер-офицеров	Музыкантов	Рядовых	Нестроевых	Унтер-офицеров	Музыкантов	Рядовых	Нестроевых	Унтер-офицеров	Музыкантов	Рядовых	Нестроевых	Унтер-офицеров	Музыкантов	Рядовых
1-й гренадерской дивизии
Павловского	-	-	-	-	-	-	2	-	-	-	-	-	-	-	2
Санкт-Петербургского	-	-	-	-	— 1	-	4	-	-	-	-	-	1	-	4
1-й артиллерийской бригады-рот
Батарейной № 3	-	-	-	-	-	-	-	-	-	-	3	3	-	-	3
Легкой № 1	-	-	-	-	-	1	3	-	-	-	-	-	-	1	3
Легкой № 2	-	-	1	-	-	1	-	-	-	-	-	-	-	1	1
3-й пехотной дивизии
Муромского	-	-	13	-	-	-	33	-	-	-	22	-	-	-	68
Ревельского	-	-	44	-	2	-	83	-	-	-	76	-	2	-	203
Всего	-	-	58	-	3	2	125	-	-	-	101	2	3	2	284

Источник: РГВИА, Ф. 103, Оп. 208а, Св. 0, Д. 107, Ч. 43, Л. 25. Спиридов.

Из ВЕДОМОСТЕЙ потерь соединений в сражении при г. Малоярославце 12 октября 1812 г.

	Состояло	Убито
	Штаб-офицеры	Обер-офицеры	Унтер-офицеры	Музыкантов	Рядовых / ратников	Штаб-офицеры	Обер-офицеры	Унтер-офицеры	Музыкантов
6-й пех. корпус
7 пд, 4 пп, 11-й ег. п	-	-	-	-	-	1	2	8	1
7 арт. бр. 3р	-	-	-	-	-	-	-	-	1
24 пд 3 пп., 19 ег. п.	-	-	-	-	-	-	1	2	2
Итого в 6-м пех. корп.	-	-	-	-	-	1	3	10	4
7-й пех. корпус
12 пд 4 пп	10	68	185	120	2668	2	3	15	2
6-й ег. п	4	36	66	33	1022/ 293	1	-	1	-
26 пд, 4 пп	6	56	149	92	2920	-	1	8	-
Итого в 7-м пех. корп.	20	160	400	245	6610	3	4	24	2
8-й пех. корпус
2 г. д, 6 пп	8	87	292	231	2894	-	1	3	-
27 пд, 4 пп (49 ег. п. не участв.)	8	67	130	-	3715	-	2	3	-
Арт. бат. р. № 11, 49, легкие р. № 20, 21	3	39	72	22	1017	-	-	-	-
Бат. р. 31, 32, легкие р. 53, 54; конная р. № 10 — нет сведений
Итого в 8-м пех. корп.	19	193	494	253	7626	-	3	6	-
3-й пехотный корпус
1-я грен. Д. 2 пл. (Павл, Сиб.)	-	-	-	-	-	1	-	-	-
1-я арт. Бригада, 13 р	-	-	-	-	1	-	-	-	-
3 пд 2 пп (Ревель, Муром)	-	-	-	-	-	-	-	-	-
Итого в 3-м пех. корп.	-	-	-	-	1	1	-	-	-
4 пех. корпус
11 пд Полоц. Пп	-	-	-	-	-	-	-	-	-
23 пд 33 ег. п.	-	-	-	-	-	-	-	5	-
Итого в 4 пех. корп.	-	-	-	-	-	-	-	5	-
ВСЕГО потери						5	10	45	6

Ранено	Пропали без вести
Штаб-офицеры	Обер-офицеры	Унтер-офицеры	Музыкантов	Рядовых / ратников	Штаб-офицеры	Обер-офицеры	Унтер-офицеры	Музыкантов	Рядовых / ратников
1	32	45	4	617	-	-	5	2	197
-	2	2	-	12	-	-	-	-	3
1	9	5	-	204	-	1	1	3	281
2	43	52	4	833	-	1	6	5	471
2	25	24	5	566	-	-	4	3	276
-	10	25	4	256/86	-	1	2	3	105/96
1	19	16	2	334	-	-	8	-	384
3	54	65	11	1182	-	1	14	3	861
1	1	4	-	39	-	1	2	-	77
1	8	7	-	359	-	-	7	1	535
-	-	-	-	3/1	-	-	-	-	-
2	9	11	-	401	-	1	9	1	648
-	1	1	-	6	-	-	-	-	-
1	3	-	2	3	-	-	-	-	-
-	-	2	-	116	-	-	-	-	98
1	4	3	2	125	-	-	-	-	101
-	-	3	-	63	-	-	-	-	36
-	-	14	-	136	-	-	1	-	21
-	-	17	-	199	-	-	1	-	57
8	110	148	17	2740	-	3	30	9	2138

ВЕДОМОСТЬ убитым, раненым и без вести пропавшим 7-го корпуса воинским чинам в сражении при городе Малоярославце в 12 день сего месяца

ПОЛКИ	Состояло в строю	Убито	Штаб-офицеров	Обер-офицеров	Унтер-офицеров	Музыкантов	Рядовых	ИТОГО	Штаб-офицеров	Обер-офицеров	Унтер-офицеров	Музыкантов	Рядовых
Смоленский	3	17	46	24	649	739	1	-	3	1	47
Нарвской	2	21	43	33	694	796	-	1	2	-	29
Алексопольский	2	16	33	32	786	869	-	1	1	-	46
Новоингерманландский	3	14	63	31	536	644	1	1	9	1	64
ИТОГО	10	68	185	120	2668	3051	2	3	15	2	186
26-я дивизия
Нижегородский	1	16	35	19	716	787	-	-	-	-	22
Ладожский	1	12	32	23	742	810	-	-	1	-	81
Полтавский	3	17	55	27	796	898	-	1	1	-	20
Орловский	1	11	27	23	666	728	-	-	6	-	18
ИТОГО	6	56	149	92	2920	3223	-	1	8	-	141
ВСЕГО	16	124	334	212	5588	6274	2	4	23	2	327

Источник: РГВИА. Ф 103, Оп. 208а, Св. 0, Д. 107, Ч. 43, Л. 33.

ВЕДОМОСТЬ убитым, раненым и без вести пропавшим 7-го корпуса воинским чинам в сражении при городе Малоярославце в 12 день сего месяца

	Ранено	Без вести пропали	Затем состоит в строю
Штаб-офицеров	Обер-офицеров	Унтер-офицеров	Музыкантов	Рядовых	ИТОГО	Штаб-офицеров	Обер-офицеров	Унтер-офицеров	Музыкантов	Рядовых	ИТОГО	Штаб-офицеров	Обер-офицеров	Унтер-офицеров	Музыкантов	Рядовых
-	4	3	2	95	104	-	-	1	2	76	79	2	13	39	19	431
1	10	8	2	161	192	-	-	-	-	26	26	1	10	33	31	481
1	9	12	1	113	136	-	-	1	1	137	136	1	6	19	30	493
-	2	1	-	137	140	-	-	2	-	40	42	2	11	51	30	295
2	25	21	5	506	562	-	-	4	3	276	283	6	40	142	110	1700
1	3	2	-	54	60	-	-	1	-	44	45	-	13	32	19	596
-	5	2	-	49	56	-	-	-	-	125	125	1	7	26	23	487
-	9	9	1	148	167	-	-	7	-	146	153	3	7	38	26	482
-	2	3	1	83	89	-	-	-	-	69	69	1	9	21	22	496
1	19	16	2	334	372	-	-	8	-	384	392	5	36	117	90	2061
3	44	37	7	840	934	-	-	12	3	660	675	11	76	259	200	3761

Источник: РГВИА. Ф. 103, Оп. 208а, Св. 0, Д. 107, Ч. 43, Л. 33.

А. А. Васильев
ИМПЕРАТОРСКОЕ «УРА». Бой казаков с конвоем и свитой Наполеона под Городней 13 (25) октября 1812 года глазами очевидцев

Нападение казаков донского атамана М. И. Платова на биваки наполеоновских войск у Боровской дороги 13 (25) октября 1812 г., при котором сам французский император подвергся опасности пленения или даже гибели, отмечалось историками и мемуаристами как интересный и яркий эпизод войны 1812 г. Разумеется, внимание к нему вызвало, прежде всего, личное участие в нем Наполеона I и те возможные глобальные последствия, которые мог бы вызвать рейд казаков (на деле не оказавший заметного влияния на ход военных действий), в том случае, если бы главнокомандующий «Великой Армией» нашел бы под Городней свою смерть или попал в плен.

Этот эпизод отмечают в своих мемуарах многие участники наполеоновского похода в Россию. Наибольший интерес представляют те воспоминания, авторы которых были непосредственными свидетелями стычки императорского эскорта с казаками или находились вблизи от места события.

Среди лиц, сопровождавших Наполеона утром 13 (25) октября при выезде из Городни к Малоярославцу, были, в частности, обер-шталмейстер императорского двора Арман де Коленкур (герцог Виченцский), генерал-адъютант императора граф Жан Рапп и офицер для поручений капитан Гаспар Гурго. Все трое оставили воспоминания об эпизоде с казаками, получившем у французов известность, как «императорское „ура“» (или «ура» императора)^[269]. Последнее название связано с тем, что донцы своим криком «ура» позволили свите Наполеона, первоначально принявшей их за собственную кавалерию, опознать в них противника. Кроме того, сам термин «ура» (un hourra) нередко употребляется французскими авторами той эпохи как синоним внезапного нападения казаков.

Описывают эпизод под Городней такие французские и польские участники войны 1812 г., как граф Роман Солтык (во время русского похода — капитан 6-го уланского полка, прикомандированный к генералу М. Сокольницкому, находившемуся в свите Наполеона), граф Филипп-Поль де Сегюр (квартирьер императорского двора), барон Агатон Фэн (секретарь императора), барон Пьер Дотанкур (майор 1-го гвардейского легкоконного полка), граф Юзоф Залуский (капитан того же полка), барон Луи Бро де Комер (капитан гвардейского конно-егерского полка), Жан-Мишель Шевалье (курьер того же полка), князь Евстахий Сангушко (бригадный генерал французской службы, состоявший в свите императора)^[270] и другие. Сопоставление всех этих источников затруднено тем, что при отображении дела под Городней они в отдельных деталях не согласуются между собой.

Известно, что ночь с 12 (24) на 13 (25) октября 1812 г. император Наполеон провел в крестьянской избе у дороги, ведущей от Боровска на Малоярославец. Здесь же, в деревне Городня, примерно в двух километрах от биваков 4-го корпуса «Великой Армии», расположенных возле захваченного накануне французами выгоревшего почти дотла Малоярославца, ночевали чины его свиты, начальник Главного штаба маршал Л. — А. Бертье (князь Невшательский) со своими офицерами, а также эскадроны эскорта, выделенные от четырех полков гвардейской кавалерии (конно-егерского, 1-го легкоконного, конно-гренадерского и драгунского). Фактически конвойных эскадронов было не четыре, как полагалось, а пять, т. к. кроме 1-го эскадрона 1-го гвардейского легкоконного (польского) полка, назначенного для несения эскортной службы на 13 (25) октября, недалеко от штаб-квартиры Наполеона бивакировал 3-й эскадрон того же полка, выполнявший те же функции накануне. Эскадронам императорской охраны полагалось сменяться ежесуточно, однако 3-й эскадрон польских гвардейских шволежеров (под командой капитана Янковского) не успел отбыть к полку, стоявшему биваком у села Уваровского (т. е. ближе к Боровску). В районе Городни (к северу от деревни) ночевали, расположившись в окрестных рощах, также три гвардейских кавалерийских полка: конно-егерский (вместе с эскадроном мамлюков), драгунский и конно-гренадерский. Здесь же находились и некоторые пехотные части Старой гвардии. Примерно в километре к югу от Городни, возле самой дороги на Малоярославец (с западной ее стороны), находился парк гвардейской артиллерии — 40 орудий с положенным числом зарядных ящиков.

Казачий корпус Платова, который во время Малоярославецкого сражения держался довольно пассивно, посылая на левый берег Лужи лишь сравнительно небольшие партии казаков, перешел вечером 12 (24) октября к активным действиям. В тыл к французам, в сторону Боровска был послан отряд генерал-майора Д. Е. Кутейникова 2-го (4 донских казачьих полка), который 13-го (25-го) числа напал на французский обоз у деревни Колодезь, захватил часть повозок и взял в плен 5 офицеров, 2 лекаря и около 100 солдат противника. В тот же день атаман Платов послал на усиление Кутейникова 2-го еще 2 полка казаков. К вечеру 13 (25) октября этот казачий отряд возвратился на правый берег реки Лужи.

Основной рейд был предпринят Платовым в ночь с 12-го (24-го) на 13-е (25-е) октября. По приказанию атамана генерал-майор А. В. Иловайский 3-й с 6-ю казачьими полками переправился через Лужу по плотине и мосту у мельницы в районе села Игнатьевского, примерно в 5-ти километрах от Малоярославца выше по течению реки. Вслед за этим отрядом на левый берег перешел 20-й егерский полк, прикомандированный к иррегулярной коннице Платова. Егеря заняли лес на той стороне Лужи, чтобы прикрывать обратную переправу казаков.

Точных данных о составе отряда Иловайского 3-го в русских документах мною не обнаружено, однако по косвенным данным можно предположить, что в него вошли две казачьих бригады: генерал-майора А. В. Иловайского 3-го (донские полки генерал-майора Иловайского 3-го, полковника Кошкина 1-го и войскового старшины Грекова 12-го) и генерал-майора Д. Е. Грекова 1-го (донские полки генерал-майора Грекова 1-го, полковника Попова 3-го и войскового старшины Ребрикова 3-го)^[271]. Все полки — пятисотенные, причем их численность была близка к штатной, во всяком случае не меньше, чем по 500 коней на полк, поскольку они совсем недавно прибыли в Тарутинский лагерь с Дона (бригада Иловайского 3-го, состоявшая из казаков — ополченцев Черкасского начальства Донского войска, присоединилась к армии Кутузова 6 (18) октября 1812 г., а бригада Грекова 1-го, состоявшая из ополченских полков Усть-Медведицкого начальства Донского войска, — 7 (19) октября). Примерная численность всего отряда генерал-майора А. В. Иловайского 3-го — от 3-х до 4-х тысяч всадников.

После переправы через Лужу конница Иловайского 3-го (еще до рассвета устремилась на Боровскую дорогу, по обеим сторонам которой находились биваки французов. Казаки, разделившись на три группы, двигались через лес по трем проселочным дорогам. Их нападение на биваки и обозы французских войск, расположенные на левом берегу Лужи, застало неприятеля врасплох, вызвав панику среди обозников и маркитантов.

Основная масса казаков Иловайского 3-го вышла к Боровской дороге в километре к югу от Городни. Именно здесь, недалеко от места расположения гвардейского артиллерийского парка, и произошла встреча донцов с Наполеоном и его конвоем.

Французский император выехал из Городни на рассвете 13-го (25-го) октября. В 27-м бюллетене «Великой Армии», составленном два дня спустя в Верее, сообщается, что это произошло в 7 часов утра, т. е. еще до восхода солнца, который в тот день был около 7 часов 20 минут. Однако генерал-адъютант Рапп в своих мемуарах писал, что свита Наполеона села на лошадей в половине восьмого. То же время называет и офицер итальянской гвардии Де Ложье^[272]. Коленкур не указывает точное время, но отмечает, что когда император и сопровождавшие его лица (в том числе и сам герцог Виченцский) столкнулись с казаками, «еще только еле начинало рассветать» и «было еще так темно, что мы поняли в чем дело лишь по выкрикам казаков и очутились вперемежку с некоторыми из них прежде, чем сообразили, кто это». Во время схватки конвоя и свиты Наполеона с донцами, по свидетельству того же Коленкура, «тьма была еще такая, что в 25 шагах ничего нельзя было различить»^[273].

Намереваясь осмотреть позиции русской армии под Малоярославцем прежде, чем принимать стратегическое решение о дальнейших действиях, Наполеон покинул свою штаб-квартиру очень быстро, не дожидаясь пока эскадроны эскорта оседлают своих коней и последуют за ним. По обыкновению пустив свою лошадь вскачь, император имел рядом с собой лишь небольшую группу генералов и офицеров, среди которых, в частности, находились: генерал-адъютанты граф Рапп и граф Лористон, бригадный генерал граф Людвик Пац (польский адъютант Наполеона), обер-шталмейстер Коленкур, офицеры для поручений (капитаны) Гурго, граф де Моретон де Шабрийян, граф де Монтэгю, Атален, де Тейнтенье и барон Лористон, начальник Главного штаба «Великой Армии» маршал Бертье, его помощники (и одновременно генерал-адъютанты императора) дивизионные генералы Мутон (граф Лобо) и граф Дюронель (все — в сопровождении своих адъютантов).

Впереди императора и его свиты, в качестве авангарда или головной заставы скакало несколько десятков всадников личного конвоя Наполеона — взводы гвардейской кавалерии, выделенные из эскортных эскадронов. По показанию Гурго, таких взводов было три — конно-егерский, легкоконный (польский) и драгунский, однако граф Ю. Залуский подвергает сомнению присутствие драгунского взвода, в то время, как Дотанкур в своей «Исторической записке о полку польских гвардейских шволежеров» упоминает только о польском взводе под командой лейтенанта Иоахима Хемпеля (этот взвод был выделен из 1-й роты 1-го эскадрона 1-го гвардейского легкоконного полка)^[274]. Залуский, лично не присутствовавший при этом эпизоде, упоминает еще о взводе гвардейских конных егерей (вероятно, из 3-го эскадрона полка), который находился в авангарде вместе со взводом Хемпеля. Эта передовая группа кавалеристов (каждый взвод насчитывал по 29 человек, в числе которых 1 офицер, 1 унтер-офицер, 2 бригадира, 1 трубач и 24 рядовых) первой обнаружила справа массу казаков, устремившихся с опушки на дорогу и угрожавшую как парку гвардейской артиллерии, так и свите императора. Гвардейские кавалеристы, не колеблясь, бросились навстречу казакам, несмотря на подавляющее численное превосходство противника. Слабые взводы вначале были приняты донцами за более крупную кавалерийскую часть. Казаки на какое-то время задержались, что дало возможность Наполеону и его штабу отъехать назад. Приказав выдвинуть вперед эскортные эскадроны, французский император поскакал обратно к Городне, под защиту гвардейской пехоты, стоявшей там биваком.

Под Городней 13/25 октября 1812 года. А. Аверьянов

Коленкур и Рапп, описывая этот момент, приводят яркие подробности, но при этом противоречат друг другу. Так, генерал-адъютант Рапп утверждает, что именно Коленкур первым узнал казаков во всадниках, выехавших из леса направо, впереди Наполеона и его свиты. «„Ехали они довольно стройными рядами, — писал Рапп, — так что мы приняли их за французскую кавалерию“. „Ваше Величество! Это казаки“, — (воскликнул герцог Виченцский. — А. В.). — „Этого не может быть“, — ответил Наполеон. А они с отчаянным криком ринулись на нас. Я схватил за поводья лошадь Наполеона и сам повернул ее. „Но ведь это же наши!“ — „Нет, это казаки; торопитесь“. — „А ведь и в самом деле, это они“, — заметил Бертье. — „Вне всякого сомнения“, — добавил Мутон. Наполеон отдал несколько приказаний и уехал…»^[275] Несколько иначе рассказывает об этом эпизоде Коленкур. Он пишет, что темнота не позволила сразу распознать казаков и лишь выкрики (знаменитое «ура») последних выдали их. «Надо признаться, — вспоминал обер-шталмейстер, — мы были слишком далеки от мысли о возможности встретить казаков среди биваков нашей гвардии и обратили мало внимания на первые услышанные нами крики. Лишь когда крики усилились и начали раздаваться рядом с императором, генерал Рапп, ехавший впереди с графом Лористоном, графом Лобо (Ж. Мутоном. — А. В.), графом Дюронелем, офицерами для поручений и передовым отрядом конвоя, подскакал к императору и сказал ему: „Остановитесь, государь, это казаки“. — „Возьми егерей из конвоя, — ответил ему император, — и пробейся вперед“. Возле нас оставалось не больше 10–12 егерей, и они сами уже пробивались вперед, чтобы соединиться с авангардом… Возле императора были только князь Невшательский и я. Мы все трое держали в руках обнаженные шпаги. Схватка происходила очень близко, все ближе и ближе к императору: он решил проехать несколько шагов и подняться на вершину холма, чтобы лучше рассмотреть, что происходит. В этот момент к нам присоединились остальные егеря из конвоя…»^[276]

Гурго в своей работе, посвященной критическому разбору мемуаров графа де Сегюра, опровергает, как очевидец, некоторые факты, приводимые Сегюром и Раппом, в частности то, что лошадь императора была за поводья сведена генералом Раппом с дороги в сторону^[277]. По свидетельству Гурго, Наполеон уехал сам, свернув с Боровской дороги влево, со словами: «Едем, мои служебные эскадроны вперед»^[278]. Однако эскортные эскадроны, как уже было сказано, не успели поседлать коней одновременно с Наполеоном и потому запаздывали. Для того, чтобы задержать казаков, имелись лишь три (или два) взвода личного конвоя императора.

Когда казаки обнаружили, что перед ними столь незначительный отряд гвардейских кавалеристов, они с криками обрушились на него и мгновенно окружили со всех сторон. Взвод польских шволежеров лейтенанта И. Хемпеля, конно-егерский взвод и (предположительно) взвод гвардейских драгун вступили в горячую рукопашную схватку с казаками. Следует сказать, что пока происходили эти события на дороге, главные силы Иловайского 3-го атаковали французский артиллерийский парк и бивак, причем казаки вместо того, чтобы попытаться взорвать заполненные снарядами зарядные ящики, занялись грабежом повозок и увозом пушек, в которые они впрягали своих маленьких донских лошадок.

Неравный бой между сотнями казаков и слабыми взводами императорского конвоя продолжался недолго. На помощь последним подоспели эскадроны эскорта, примчавшиеся во весь опор от Городни. Первым прибыл 1-й эскадрон 1-го гвардейского легкоконного полка во главе с начальником эскадрона Козетульским, а вслед за ним — 3-й эскадрон гвардейского конно-егерского полка под командой начальника эскадрона Кирманна. Барон Ян-Ипполит Козетульский, чье имя было известно всей наполеоновской армии после блестящего подвига этого офицера в бою под Сомосьеррой (в Испании, 30 ноября 1808 г.), где он руководил знаменитой конной атакой, одним из первых врезался в гущу казаков. Ударом пики он был тяжело ранен и сброшен с коня, но капитан Станислав Хемпель, заменив его во главе 1-го эскадрона, продолжил лихую атаку польских шволежеров. Последние, как известно, были вооружены пиками, отобранными ими у австрийских улан в битве под Ваграмом (6 июля 1809 г.). Эти пики имели длину 287 см, в то время как в остальных легкоконных полках французской армии они были на 15 см короче. Это оружие, которым поляки владели отлично, лишило казаков, также использовавших в рукопашном бою пики «дончихи», их основного преимущества.

Барон Франсуа-Антуан Кирманн поддержал атаку поляков своим эскадроном гвардейских конных егерей, и оба эти эскадрона, пробив себе путь холодным оружием и огнем из пистолетов, соединились с передовыми взводами конвоя, сражавшимися в окружении казаков. Донцы однако по-прежнему имели значительный численный перевес над гвардейским эскортом (вместе с тремя взводами конвоя два эскадрона гвардейской кавалерии насчитывали не более 300 всадников). Бой продолжался еще какое-то время, пока прибытие маршала Ж. — Б. Бессьера (герцога Истринского), прискакавшего с двумя другими эскортными эскадронами (драгунским и конно-гренадерским), не внесло окончательный перелом. Казаки, атакованные французскими кавалеристами не только на дороге, но и среди повозок и орудий гвардейского артиллерийского парка, не выдержали стремительного удара и обратились в бегство. Большая часть орудий, захваченных ими ранее, была отбита. Казаки, тем не менее успели увезти 11 пушек и даже переправить их по плотине на правый берег Лужи.

Донцы были мастерами быстрого отхода, — отступая, они, по своему обычаю, рассыпались во все стороны, так что преследовать их регулярной кавалерии, не желавшей расстраивать свой боевой порядок, было довольно сложно. Благодаря этой тактике, потери бегущих от врага казаков бывали обычно невелики. В этой связи цифра урона, понесенного донцами в бою с французской гвардейской кавалерией, которую указывал, в частности, 27-й бюллетень «Великой Армии» (600 убитых, раненых и взятых в плен), является завышенной. По-видимому, потери отряда Иловайского 3-го были в 3–4 раза меньше. Что касается убыли среди французов, то она в точности не известна. Хотя 27-й бюллетень указывает, что гвардейская кавалерия потеряла 3 человека убитыми и 30 ранеными, это далеко не полные сведения. По свидетельству Дотанкура, только в эскортном 1-м эскадроне 1-го гвардейского легкоконного полка (и входившем в его состав взводе лейтенанта И. Хемпеля) были убиты 1 вахмистр и 5 рядовых шволежеров^[279]. Очевидно также, что в этом эскадроне, кроме одного офицера (начальника эскадрона Козетульского), были и другие раненые. Конные егеря императорской гвардии (весь полк, а не только эскортный эскадрон) потеряли, по показанию Ж. — М. Шевалье, 6 человек убитыми и 25–30 ранеными^[280]. По другим данным, было убито 9 конных егерей, а ранено 7. В числе раненых находились 4 офицера: начальник эскадрона барон Кирманн, 2-й лейтенант полкового штаба (суаджюдан-мажор) Вазилье, капитан Шмидт (командир 8-й роты 3-го эскадрона) и 2-й лейтенант Форчиоли (младший офицер 3-й роты 3-го эскадрона)^[281]. Об уроне гвардейских драгун известно только число раненых офицеров — 3 (вторые лейтенанты Гандольфи, Лепомье и Леблан), причем они принадлежали к разным эскадронам (3-му, 2-му и 4-му)^[282]. В отражении нападения казаков на французские биваки под Городней участвовал весь гвардейский драгунский полк под командой майора Летора, поэтому определить потери эскортного эскадрона, даже приблизительные, не представляется возможным. Неизвестна также убыль конных гренадеров гвардии.

В схватке между казаками и конвоем Наполеона приняли участие некоторые чины императорской свиты — офицеры для поручений и адъютанты. Под генерал-адъютантом Раппом была ранена лошадь, которой казачья пика пронзила грудь (глубина укола, по свидетельству самого Раппа, составила 6 дюймов). Тяжелую рану получил адъютант маршала Бертье капитан Шарль-Эмманюэль Лекуте де Кантлё. Этот офицер сразил в рукопашной 1 казака и вооружился пикой последнего. С «дончихой» в руке, одетый поверх мундира в зеленый редингот и потерявший в схватке свой головной убор, он был по ошибке принят гвардейским конным гренадером за казака и пронзен саблей насквозь^[283].

Весь эпизод под Городней продолжался около получаса. Наполеон, отъехав назад к своей штаб-квартире, снова отправился к Малоярославцу после того, как дорога была очищена от казаков. Преследование иррегулярной конницы до ее переправы через Лужу было проведено силами подоспевших частей гвардейской кавалерии (драгунским и конно-егерским полками, эскадроном мамлюков и 3-м эскадроном 1-го легкоконного полка), в то время, как четыре эскортных эскадрона вернулись к своим прямым обязанностям и сопровождали императора в его дальнейших рекогносцировках под Малоярославцем. Поздно вечером Наполеон возвратился в Городню. Эпизод с нападением казаков сам по себе не отразился на его стратегических замыслах и решениях, однако опасность плена, которой он подвергся утром 13 (25) октября 1812 г., заставила императора позаботиться о том, чтобы не попасть в руки противника живым. По просьбе Наполеона его личный хирург барон Александр-Урбэн Иван изготовил яд, который император хранил при себе для подобного случая. Известно, что он использовал его после своего первого отречения в апреле 1814 г., однако к тому времени яд выдохся и не подействовал.

Любопытно, что, по мнению некоторых французских мемуаристов, нападение казаков на Боровскую дорогу 13 (25) октября 1812 г. было предпринято Платовым с целью захвата в плен Наполеона. Разумеется, это утверждение нельзя принимать всерьез. Сам донской атаман в своих донесениях Кутузову и Александру I даже не упоминает о схватке со свитой французского императора и вообще не дает сколько-нибудь подробного описания казачьего рейда, ограничившись лишь перечислением захваченных в тот день трофеев^[284].

А. И. Попов
Дело под Медынью

Перед самым Бородинским сражением из состава 1-й и 2-й Западных армий были высланы казачьи отряды майора Н. А. Тимирова 1-го^[285] и полковника А. И. Быхалова 1-го «для прикрытия Юхновского уезда».^[286] 27 августа/8 сентября начальник Калужского ополчения В. Ф. Шепелев донёс, что у г. Юхнова «стоит Тептярского казачьего полка майор Тамарский с двумя полками и оттоль по дороге Гжатской и Мосальской делает свои разъезды». В тот день тептяри взяли в плен 12 чел.^[287] Вскоре Шепелев направил полк Быхалова на помощь кордонам Медынского уезда. Преследуя мародёров и фуражиров, казаки Быхалова неоднократно заезжали в пределы соседнего Можайского уезда Московской губернии.

12/24 октября полковник сообщил Шепелеву: «Обходя со вверенным мне полком по Медынскому округу, неприятеля не нашел, а нашел онаго в Можайском округе в с. Рядинином и д. Федоровской и положил на тех местах до 200 ч., а оттоль ходил к Колоцкому монастырю и под самым оным имел сражение».^[288] Некоторые подробности этого дела сохранились в мемуарах офицеров 2-го вестфальского батальона лёгкой пехоты, капитана Линсингена и подполковника Й. Л. Бёдикера (будучи раненым в Бородинском сражении, он сопровождал свой батальон в коляске). 11/23 октября батальон возвращался из Гжатска в Можайск. Около полудня он приблизился к Колоцкому монастырю, причём туман был настолько сильным, что едва можно было видеть далее одного шага. Неожиданно раздались крики: «Казаки! Казаки!» и одновременно множество выстрелов.

По словам Линсингена, «несколько казаков заскакали в середину нашей колонны, но, видимо, были поражены точно также, как и мы». «Поражённый этим криком, — пишет Бёдикер, — я соскочил со своей коляски и с бесконечным смущением увидел, что казаки находятся уже посреди авангарда и даже посреди главных сил и скачут вокруг. Своими криками и поспешным сбором ближайших солдат мне удалось образовать вокруг моей коляски отряд, после чего я попытался спасти остальной личный состав. Мы не могли тотчас достичь монастыря, но, к счастью, удалось занять позицию возле ветряной мельницы. Отсюда мы оказали неприятелю упорное сопротивление. Сильный туман скрывал от неприятеля наши силы, а ветряная мельница представляла хорошую позицию». Линсинген вспоминал, что Бёдикер «с бывшими у него под рукою людьми быстро занял ветряную мельницу, в то время как я увёз обоз во двор монастыря и велел занять стены ограды. Вскоре последовала вторая, более серьёзная атака; она была отбита как от мельницы, так и от монастыря. Мы не потеряли ни одного человека; потери казаков были также небольшими, они тотчас ускакали назад, когда встретили сильное сопротивление. Как ни быстро всё это произошло, но казаки ещё имели время забрать поклажу и лошадей у офицеров, которые находились в домах перед монастырём». Бёдикер также признавал, что «было невозможно воспрепятствовать тому, что во время боя многие раненые офицеры, находившиеся в зданиях монастыря, были совершенно ограблены. Хотя из монастыря, не делая вылазки, стреляли из орудий, но всё же безо всякого результата. Сила казаков составляла около 1200 человек, которые хотели при благоприятном (для них) сильном тумане напасть на монастырь и захватить его, но нашим движением они были захвачены врасплох, как и мы их движением». Быхалов доносил, что «неприятель пушечными выстрелами хотя меня и отражал, но три раза я его в самую крепость монастыря вгонял и напоследок со взятием в плен 2 офицеров, 5 капралов и 2 унт. — оф.».^[289] Между тем, утром 10/22 октября корпусу Ю. Понятовского было приказано направиться из Фоминского в Верею. Высланный вперёд авангард в составе 500–600 кавалеристов, 1 тыс. пехотинцев, лучших ходоков, и лёгкой артиллерии в тот же день занял городок. 11/23 октября туда пришли остальные войска Понятовского, который установил связь с вестфальским постом в Борисов-Городке и с Боровском, куда прибыли войска Э. Богарне. Наполеон пытался отыскать новую надёжную коммуникацию через неразорённый край на Юхнов и Ельню. Жюно был повторен приказ направлять маршевые полки и батальоны к Понятовскому в Верею, готовиться оставить Можайск, чтобы организовать коммуникацию из Вязьмы на Юхнов. Из Вязьмы было приказано выдвинуть отряд маршевых войск генерала Ш. Ж. Эверса до с. Знаменского по дороге на Юхнов. Понятовский должен был предпринять из Вереи разведку на Медынь, чтобы установить состояние дорог оттуда до Юхнова.^[290]

12/24 октября Понятовский направил в с. Кременское по дороге на Медынь авангард под командой генерала Ш. Лефевра-Дэнуэтта.^[291] Капитан 5-го конно-егерского полка X. Дембинский вспоминал: «Недалеко от местечка Верея, зеленые крыши которого казались нам со стороны чем-то вроде оазиса, мы повернули влево, имея приказ идти к городу Медынь… Следуя к Медыни, мы вступили в край, где не было следов войны. Обилие всякого продовольствия, крупы, хлеба, мёда в сотах привело к тому, что мы забыли о всех неприятностях. Хотя это происходило в конце октября, наступили тёплые дни „бабьего лета“, и многие из нас сняли что-нибудь из своей одежды… Наша колонна была окружена небольшими отрядами казаков, тревожившими головной дозор, боковые заставы и даже арьергард. Обозов было много, так, что колонна, состоявшая из них, была в три или четыре раза длиннее колонны войска».

О настроении сельских жителей поляки узнали от своих боковых патрулей. «Несколько раз, — продолжает Дембинский, — подобный отряд натыкался на жителей, ещё остававшихся в деревне, или (что бывало чаще) находил их стоящими лагерем в лесу, где они прятались вместе с семьями и имуществом. Когда такой отряд вступал в разговор с крестьянами и хотел их убедить в том, что они побеждены, обычный ответ мужиков был: „И Смоленск ваш, и Москва ваша, но мы не ваши“. С жестоким доказательством этого неповиновения столкнулся вскоре не один из наших солдат, так как крестьяне, натыкаясь где-либо на единичного солдата, безжалостно забивали его палками». Поляки двигались без особых предосторожностей, выслав вперёд только разведчиков.

Вечером Лефевр донёс из Кременского: «Казаки, которые повстречались нам в Зубилово, двигались впереди нас досюда. Все города и деревни покинуты жителями, убегающими во всех направлениях, увозящими на повозках всё своё имущество… Отсюда до Медыни ещё пятнадцать вёрст, из которых десять вёрст по лесу. Крестьяне уверяют, что там имеется полк казаков. Вооружённые крестьяне собрались в Бабуйли в трёх верстах слева от дороги, по которой мы следуем. Если наше движение их не рассеет, я не намерен оставлять их спокойными в нашем тылу. При нашем приближении слышится набат со всех сторон. В окрестностях не имеется соединений регулярных войск». Генерал сообщил, что дорога из Медыни в Малоярославец — имеет протяжённость 25 вёрст, а дорога на Юхнов — 34; последняя не такая большая, как первая, но вполне подходит для движения повозок. Пройденная за день местность весьма открытая, и дороги очень хороши; «Мой арьергард, — сообщил Лефевр, — был атакован несколькими вооружёнными крестьянами. Имеются конные крестьяне, которые несут службу вместе с казаками».^[292]

В тот же день М. И. Платов предписал полковнику Г. Д. Иловайскому 9-му с двумя полками идти «в Медынь, куда на дороге поставить заставу из 50 казаков в с. Кудинове, из Медыни же восстановить заставу на Верейской дороге во 100 ч. одну в Егорьевское, где сходятся Верейская и Можайская дороги, а другую в 50 ч. в Троицком, что на р. Луже… Налево от вас к стороне Боровска находится полковник Быхалов».

В тот день Быхалов со своим полком возвратился из-под Колоцкого монастыря в Медынь. Здесь он получил донесение капитана Александрина из с. Егорья, что неприятель занял Верею. Медынский кордонный начальник майор Лопатин донёс губернатору П. Н. Каверину: «Сего 12 октября в 3 ч. пополудни получил я известие, что неприятель в большом количестве приступил по тракту от г. Вереи в Медынскую округу к с. Егорью, где для прикрытия сего тракта был поставлен казачий отряд при одном капитане Александрине; а в 7 ч. прислал он в г. Медынь к каз. полковнику Быхалову, что уже неприятель, пройдя с. Егорье и с. Кременское, идет к Медыне и что уже не далее от города как в 7 в., почему тот же час полк. Быхалов всем нам и жителям г. Медыни объявил: так как он удерживать неприятеля более не может, то бы все из города выезжали и спасались». Медынский городничий В. Ф. Шумаков сообщил, что Быхалов «в 6-м часу пополудни… объявил мне и всем служащим в городе, что неприятель, в немалом количестве, с большим стремлением приближается к городу и занял уже, в пятнадцати верстах лежащее… село Кременское, то что, хотя он и будет по мере возможности защищать город, но нужным находит взять меры в предосторожность». Вследствие этого, Лопатин отступил по дороге на г. Козельск, все чиновники выехали из Медыни, а городничий начал выпускать вино, чтобы оно не досталось неприятелю.^[293]

В 7 часов утра 13/25 октября Понятовский сообщил маршалу А. Бертье, что для поддержания связи с генералом Лефевром он выслал 80 пехотинцев и 25 кавалеристов в с. Егорье, на полпути из Вереи в Медынь. Этому отряду было также поручено собирать в этой стороне все повозки. Между тем авангард Лефевра двинулся на Медынь. Иловайский 9-й сообщил, что «получил известие от полковника Быхалова 1-го, что неприятель выступил из с. Кременна и будучи в 4-х полках кавалерии, 1-м полку пехоты и нескольких орудиях артиллерии, направил марш свой к г. Медыню и что он, Быхалов, с полком своего имени и двумя отряженными от меня при войск, старш. Семилетове партиями ведет с неприятелем перепалку, я тот же час с остальною частию полков имени моего и полковника Иловайского 11-го, отправился к нему Быхалову на подкрепление». Калужский губернатор, извещённый о приближении неприятеля жителями с. Егорья-Илемна, направил поручика Кишкина для выяснения обстоятельств. Затем Каверин «получил рапорт Медынскаго кардоннаго смотрителя, что неприятель приблизился к городу Медыни в 7 верстах», и поэтому приказал командиру 6-го Малороссийского казачьего полка надворному советнику Свечке вместо движения к армии «устроить из казаков извещательные пикеты к Медыни».^[294]

Около 11 час. голова 5-го полка конных стрелков вышла из леса, по которому поляки двигались до тех пор, и, преследуя казаков, начала переходить плотину, тянувшуюся через болота в паре километров от Медыни. «Выйдя из леса, — вспоминал Дембинский, — мы должны были пересечь широкое пространство, выкорчеванное в той лесистой местности. Через это поле шла окопанная дорога, которая в самой середине, вследствие заболоченности места, представляла собой высокую дамбу. То ли из-за отсутствия опыта, то ли от близорукости, генерал Лефевр де Нуэтт не заметил, что эта дамба разделяет наши силы на две части, и вместо того, чтобы занять только одну сторону плотины, приказал нашему полку идти по правой стороне, остальным частям — по левой стороне, а артиллерии и обозам — по самой дамбе. Вскоре мы прошли болота и уже увидели за холмом башни Медыни, когда со стороны города сопротивление казаков начало усиливаться. На протяжении четверти часа они вели по нам огонь из „янычарок“, становящийся всё живее и живее, после чего из-за всех холмов выскочили тучи казаков, которые, по своему обычаю, с криками ударили на нас со всех сторон». Бригада Иловайского подоспела к Быхалову, когда неприятель находился уже в 6 верстах от города. Иловайский сообщил, что по распоряжению Быхалова поставил «полк своего имени на правом, а полк Иловайскаго 11-го на левом флангах в скрытных местах позиции, дожидался пока неприятель, идущий за полком Быхалова 1-го, партиями выдет на поле сражения и, когда появился оный близ города и имел намерение овладеть оным и далее (как пленные показывают) прорваться по дороге на Калугу, то согласно с распоряжением его, Быхалова, по приказанию моему, полки моего имени и Иловайскаго 11-го, вместе с полком Быхалова 1-го, находившимся в центре, вдруг сделали на него с обоих флангов сильное нападение».

Дембинский пишет, что полковник Курнатовский, разделивший свой 5-й полк (менее 200 чел.) на две части «и двигавшийся в колонне уступами вдоль дамбы, дал команду: „Заходи вправо“, так, чтобы мы обратились тылом к плотине, а фронтом — к наступающим на нас казакам. Это движение несколько задержало напор казаков, а два орудийных выстрела, сделанных с дамбы, уже склонили было их к отходу, когда, к нашему несчастью, генерал Лефевр де Нуэтт, желая исправить свою ошибку, прислал Курнатовскому приказ перейти как можно быстрее на левую сторону плотины. Курнатовский дал команду: „По трое направо в тыл“, и солдаты, не дожидаясь слова „марш“, начали карабкаться на дамбу, чтобы соединиться с остальной частью маленького корпуса. Казаки не упустили момента, чтобы ударить на нас. Солдаты уже почти были на плотине, однако мы, офицеры, бывшие перед фронтом, оказались тогда почти в одиночестве». С большим трудом офицеры отбились от казаков.

По словам Лефевра, это случилось около 15 час. Поляки оказались окружёнными. Казаки открыли оживлённый огонь из ружей. Польская конная полубатарея с двумя примкнувшими к ней полковыми пушками выдвинулась вперёд. 5-й полк конных стрелков, отступая, наскочил прямо на артиллерию, лишив её возможности вести огонь. Она успела сделать лишь несколько выстрелов, когда на загривке отступавших конных стрелков прискакали казаки и овладели орудиями. «Мы взобрались на плотину, — пишет Дембинский, — и наткнулись на тросы от передков наших орудий, но тут появилась новая опасность, ибо казаки, атаковавшие лавой, настигли линию наших обозов, и, подаваясь, таким образом, вправо и влево, казачий отряд дошёл до орудий, находившихся за обозными повозками. Артиллеристы же, не успев развернуть орудия, защищали их и себя банниками».

В наградном документе сказано, что Быхалов, атаковал «французскую пехоту» и «действовал с отличною предприимчивостью, мужеством и храбростью, взял в плен более 300 человек и пять пушек». Иловайский писал, что казаки, преодолев упорное сопротивление неприятеля, «смешали его, и поражая с чувствительным для него уроном выбили из занятой им позиции, овладели 5-ю неприятельскими орудиями с припасами и сии последние обратили на самаго неприятеля и принудили его ретироваться по той же дороге от города обратно к с. Кременцу. Причем взяли в плен одного польских войск ген. Тишкевича, командовавшаго неприятельским отрядом, 1 подполковника, 1 вахмистра, 1 штаб-лекаря и нескольких рядовых, в продолжении сражения сего… убит французский ген. Лыфев и положено на месте несколько об. — офицеров и до 500 ч. рядовых. С нашей же стороны потеря в людях не велика, токмо в лошадях несколько значительна». Иловайский также донёс, «что в г. Верее, по словам взятаго в плен ген. Тишкевича, находится с войском кн. Понятовский и что по дороге к тому городу отправлена мной к открытию сильная партия».^[295]

Генерал Т. Тышкевич

По словам поляков, после захвата орудий казаки стали грабить обоз, и, поскольку лошади были голодными и ослабшими, его спасти не удалось. От русского ружейного огня погибли оба командира польских батальонов. Лефевр-Дэнуэтт бросился к Рыбиньскому с криком: «Полковник, постройте каре!» «Генерал, это слишком большая честь для этих каналий», — ответил Рыбиньский и двинулся в сомкнутых колоннах, сохраняя лишь небольшой промежуток между батальонами. Казаки не отважились втиснуться между ними и стали медленно отходить. Рассыпавшиеся польские эскадроны стали собираться около пехоты и осторожно маневрировать, а затем двинулись в атаку. Бой длился около двух часов. По словам Рыбиньского, около 13 час. Лефевр-Дэнуэтт дал приказ об отступлении, которое проходило в порядке, несмотря на артиллерийский огонь и попытки казаков обойти поляков с флангов.

Отступая, пехота достигла края леса, где она задержалась, пропуская вперёд кавалерию. Когда поляки отступали по лесу, в тылу у них осталось лишь немного казаков. Как оказалось, большая их часть, хорошо зная местность, обошла лес стороною, чтобы с другой стороны напасть на отступающую колонну. Около 15 час. поляки достигли другого края леса, где обнаружили с одной стороны казаков, с другой — русские пушки. Польская пехота свернулась в сомкнутые колонны; между батальонами скучились кавалеристы, лошади которых были чрезвычайно утомлены. В таком построении поляки продолжили отступление. В течение дня они проделали несколько миль. Ночью им удалось достичь Кременского и установить связь с Понятовским. Ночью выпал снег, стало холодно и голодно. Поляки сразу ощутили последствия потери обоза.^[296]

В 9 часов вечера Понятовский сообщил Бертье, что из Можайска в Верею прибыли «два маршевых батальона, принадлежащие к 4-му корпусу. Первый, под командой капитана Деланда, состоит из 3 офицеров и 240 унтер-офицеров и солдат; второй, под командой капитана Фонтана, силой в 275 унтер-офицеров и солдат, из которых 50 безоружных… В этом последнем находятся около 40 человек полка Жозефа Наполеона. Но ни этот полк, ни 250 человек, находящиеся с ним под командой штабного полковника Бурмона, ещё не прибыли сюда». Высланные в разные стороны на поиски повозок три партии к вечеру возвратились ни с чем. Никаких новостей от своего авангарда Понятовский на тот час ещё не получил. Но около 23 час. прибыл офицер, посланный Лефевром, чтобы сообщить о поражении его отряда. Первой мыслью Понятовского было выступить с большей частью корпуса на поддержку своего авангарда, но, памятуя о степени важности занимаемого им пункта, он ограничился высылкой нескольких партий для доставления сведений.

«Все бывшие в этом деле офицеры, — вспоминал К. Колачковский, — соглашались с тем, что они никогда не видели так слепо и отважно нападавших казаков и, если бы не два батальона 15-го пехотного полка… никто из нашей кавалерии не ушёл бы живым из этой стычки. Таким-то образом дурное распоряжение начальника может сделать безплодной храбрость самых лучших солдат. Но в защиту нашей кавалерии следует добавить ещё и то, что наши лошади не были уже способны к быстрому движению. Здесь в первый раз нам не повезло, но ещё досаднее была потеря 5 орудий. Вечером того же дня известие об этом несчастьи дошло до нашего лагеря и наполнило всех грустью… Вся кавалерия имела едва 600 лошадей».^[297]

Когда медынский городничий Шумаков увидел, что «неприятели были разбиты и пустились в бехство», он прекратил выпуск вина. На следующий день чиновники возвратились в город, а Быхалов уведомил городничего, «что неприятель им обще с пришедшими в подкрепление его двумя казачьими полками… полковника Иловайскаго 9-го разбит от города в полуверсте совершенно,… что взято им в плен… генерал граф Тышкевич, подполковник Любовицкой, штаб доктор, один порутчик, один подпорутчик, семь унтер офицеров и рядовых шестьдесят три человека, и на месте положено довольное количество, между коими убит один полковник Ржевуский, капитанов: от пехоты Ляховский, от кавалерии Нововенский, девять орудий взято с наряженными ящиками». Пленные, «а также четыре орудия отправлены в Калугу, а одно оставлено при нем для защиты». Кишкин донёс губернатору, что неприятель был разбит «пополудни в пятом часу, под самым городом Медынью… В добычу досталось 4 пушки, 1 единорог и весь обоз».^[298] П. П. Коновницын известил Каверина, что в этом деле «убит генерал Лефевье».^[299]

Известие об этом бое, наряду с другими причинами, повлияло на дальнейшие решения обоих полководцев. Дело в том, что после захвата Малоярославца казалось, что дорога на Смоленск через Медынь, Юхнов и Ельню открыта для Великой армии и не будет нужды возвращаться вслед за обозами на Смоленскую дорогу. Однако Наполеон колебался, и весь день 13/25 октября простоял под Малоярославцем, впрочем, как и Кутузов. Между тем казаки генерала Д. Е. Кутейникова 2-го в окрестностях Боровска отбили неприятельский обоз. Среди захваченного имущества была обнаружена записка Бертье начальнику топографического депо генералу Н. А. Сансону. Маршал просил собрать сведения «о старой дороге из Москвы через Боровск, Малоярославец, из Песок в Медынь, из Медыни в Вязьму, из Вязьмы и Калуги в Мосальск, из Мосальска в Ельню, из Ельни в Смоленск». Получив известие о деле при Медыни, Кутузов приказал Платову усилить наблюдение за противником и выдвинул к нему на помощь 26-ю пехотную дивизию И. Ф. Паскевича.

Капитан квартирмейстерской части К. И. Теннер вспоминал: «В ночи с 14-е на 15-е октября позвали меня к генералу Толю, он сказал мне: „Малоярославское сражение остановило движение неприятеля по новой Калужской дороге; теперь еще не известно, куда он обратится, к Калуге или Юхнову. Сейчас кн. Кутузов получил от полковника Иловайского 9-го донесение, что он совершенно разбил близ города Медыни значительную неприятельскую колонну, шедшую из с. Кременского к Медыни. Генерал Тискевич, находящийся в числе пленных, взятых Иловайским, объявил, что эта колонна составляла авангард кн. Понятовского, дошедшего с своим корпусом уже до с. Кременского. Это село лежит только в 17 верстах от Медыни… Из этого, равно как из донесений, полученных от других легких отрядов, надобно заключить, что неприятель берет свое направление на Медынь. Дабы удержать Медынскую дорогу во власти нашей и воспрепятствовать покушениям неприятеля для ее занятия, командируется генерал-майор Паскевич с 26-й дивизиею. Вы имеете тотчас явиться к нему и вести его дивизию чрез Полотняные заводы в Медынь“». Отряд Паскевича, пройдя 15/27 октября через Полотняные заводы, к 9 часам вечера прибыл в с. Адамовское. Ночью, пройдя ещё 14 вёрст, отряд в 9 часов утра 28-го прибыл в Медынь, где находился генерал В. В. Орлов-Денисов, принявший командование над отрядом Иловайского 9-го; его авангард уже продвинулся до Кременского.^[300] Между тем, армии было приказано оставить позицию под Малоярославцем и двигаться к с. Детчино. Александру I Кутузов так объяснял своё решение: «Легкие войска наши, простиравшиеся по дороге, ведущей к Медыне, по которой неприятель мог еще пробраться к Калуге, стали единогласно уведомлять, что корпуса его стремятся по сей дороге. Сие вероятнее, что на оной происходили уже сражения между нашими легкими войсками и неприятельскими отрядами, чтобы всеми способами обойти нас к Калуге, и потому армия, оставив сильный авангард под командою генерала Милорадовича, 14-го числа пошла к Детчину».^[301]

На следующий день Наполеону стало известно об отступлении Кутузова к Детчину, однако маршалы убедили императора не преследовать его и не ввязываться в новое сражение. Затем пришло сообщение о поражении авангарда Понятовского. Поэтому пришлось отказаться и от движения через Медынь и Ельню. Наполеон решил отступать через Верею на Можайск. Понятовскому велено было отослать свои обозы в Можайск, а самому — прикрывать Медынскую дорогу в с. Егорьевском. Вечером 15/27 октября Понятовский доносил из с. Суботино, что казаки показались сначала перед авангардом Лефевра в Егорьевском, а затем перед фронтом самого корпуса, где они оставались до наступления ночи. В ночь на 28-е князь известил, что опрошенные жители не знают прямой дороги из Егорьевского в Гжатск и единогласно утверждают, что пройти туда можно только через Можайск. 16/28 октября Паскевич сообщил из Медыни: «Неприятель в Егорьевске; от пленнаго, взятаго казаками, узнали, что перед нами Понятовский с 2 пехотными польскими дивизиями и 3 французскими полками. Он также говорит, что слух носится, что оне хотят идти через Медынь в Калугу». На следующий день он донёс А. П. Ермолову из Кременского, что «неприятель, ретируясь от Вереи к большой дороге, жжет все селения».^[302]

Итак, бой под Медынью Наполеон и Кутузов оценили по-разному. Последний решил, что противник пытается обойти его по Медынской дороге, чтобы прорваться к Калуге, и потому отступил на юго-запад. Наполеон же посчитал, что дорога через Юхнов и Ельню на Смоленск прочно перекрыта русскими войсками, и что ему не остаётся ничего другого, как возвратиться на Старую Смоленскую дорогу.

А. А. Смирнов
Калужское ополчение 1812 года

«Неприятель вступил в пределы наши… Сего ради при всей твердой надежде на храброе наше воинство полагаем мы за неодходимо нужное собрать внутри государства новые силы… противу всех вражеских замыслов и покушений… Да встретит он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина… Народ русской! Храброе потомство храбрых словян!.. Соединитесь все: со крестом в сердце и с оружием в руках», — с такими словами обратился император Александр I «ко всем сословиям и состояниям» в манифесте 6 июля 1812 года о создании ополчения. Одной из первых на призыв государя откликнулась Калужская губерния. Уже 11 июля калужский гражданский губернатор тайный советник Павел Никитич Каверин докладывал министру полиции о том, что калужское дворянство в три недели готово сформировать ополчение «до двух тысяч чел. и более, в том числе 500 конных, снабдив их имеющимся здесь… оружием». 16 июля это предложение было одобрено Александром I.

18 июля 1812 года император подписал манифест об организации округов ополчения, согласно которому Калужская губерния была отнесена к 1-му округу ополчения. В 5 пункте манифеста особо подчеркивалось, что «вся составляемая ныне внутренняя сила… есть… временное верных сынов России ополчение, устрояемое из предосторожности в подкрепление войскам и для надежнейшего охранения отечества. Каждый из… воинов… не принуждается к перемене одежды, и по прошествии надобности… всяк возвратится с честью и славою в первобытное свое состояние и к прежним своим обязанностям». Еще за четыре дня до выхода этого манифеста Александр I одобрил предложение Комитета по делам ополчений о том, что в губерниях для формирования ополчений учреждаются два комитета: первый — «для приема и вооружения людей, також и для сведения обо всем, касающемся до продовольствия оных»; второй — «для приема и записи пожертвований, також для сохранения и отпуску их по назначению».

Ополченец Калужской губернии. 1812 год. Миниатюра. А. Сомов

25 июля состоялось первое заседание 1-го Комитета калужского ополчения, определившее порядок формирования ополчения, его обмундирования, снаряжения, вооружения и содержания. Десятью днями раньше Каверин доложил министру полиции генерал-лейтенанту А. Д. Балашову, что в Калуге имеются 16542 пики и 1536 наконечников пик, 906 сабель, 495 ножей, 483 пистолета, 7 шпаг, 81 тесак, 18 палашей, 29 рогатин и 4 бердыша, которые он намерен использовать для вооружения ополченцев. Обмундирование воинов ополчения должно было включать «серые кафтаны из крестьянского сукна… по колено… из такового ж сукна длинные шаровары, две рубашки русские с косым воротом и двое холстинных портов, платок на шею, фуражку на голову суконную и двое хороших русских смазных от сырости сапог… сверх шароваров… рукавицы с теплыми варежками, трое портянок, суконные онучи… овчинный полушубок… кушак… какой кто может». На шапки нашивался «из медной латуни крест и внизу оного вензелевое е(го) и(мператорского) величества) имя». Пешему воину полагался кожаный ранец, а конному — чемодан (позднее замененные суконными) таких размеров, чтобы в них «входила одна рубашка и двое холстинных портов, рукавицы с теплыми варегами, двое портянок, суконные онучи и запасные сапоги… на трое суток сухарей». Конный воин имел еще и холстяной мешок для овса. Предусматривалось, что дворянство губернии обеспечивает воинов трехмесячным запасом продовольствия, «жалованьем по рублю на месяц» и лошадьми. В принятом Комитетом постановлении подчеркивалось: «Конь же с представлением воина должен быть представлен годный для верховой езды, не старых лет, немалорослый и здоровый, словом, к предназначению способный, с седлом русским крепком, с потником поярковым, с уздою чумбуром, пафями и паперсью из сыромятных ремней».

Для конного полка было принято решение брать одну лошадь с 240 душ. Но для многих мелких хозяйств это оказалось слишком обременительно. Поэтому стоимость лошади в военное время в размере 200 рублей делилась по душам с добавлением стоимости ее седла и прибора. В результате получалось по 88 копеек с души. Из этого расчета мелкие помещики должны были вносить деньги на закупку лошадей, в зависимости от числа душ мужского пола, которыми они владели согласно последней ревизии.

На собрании дворянства Калужской губернии, продолжавшемся 27–31 июля, начальником ополчения был избран отставной генерал-лейтенант Василий Федорович Шепелев, а его заместителем — генерал-майор в отставке Александр Алексеевич Чесменский. Было решено иметь в составе губернского ополчения один конный и пять пеших полков, а также егерский батальон из 656 воинов. Начальниками ополченных формирований были избраны отставные офицеры: бригадир князь Д. С. Львов (помещик Перемышльского уезда) — 1-го пешего полка, полковник И. И. Раевский (помещик Калужского уезда) — 2-го пешего полка, капитан 2-го ранга М. Л. Львов (помещик Медынского уезда) — 3-го пешего полка, полковник П. П. Яковлев (помещик Лихвинского уезда) — 4-го пешего полка, полковник А. Д. Шепелев (помещик Жиздринского уезда) — 5-го пешего полка, подполковник Д. И. Львов (помещик Мосальского уезда) — конного полка, подполковник А. Ф. Сухотин (помещик Боровского уезда) — начальником отдельного егерского батальона.

Структура ополченных формирований была аналогична структуре Московского ополчения. Каждый пеший или пехотный полк состоял из четырех батальонов, а батальон — из четырех сотен, т. е. рот. Конный полк должен был включать десять сотен (эскадронов). В пешем полку по штату полагалось 62 офицера и 2602 ратника (в том числе 26 писарей и 176 урядников или унтер-офицеров). В конном полку — 35 офицеров и 1334 воина (в том числе 14 писарей и 120 урядников). Собрание определило количество воинов, которое должен был направить в ополчение каждый из 11 уездов Калужской губернии. Исходя из установленного количества поставляемых в ополчение ратников — 5 мужчин в возрасте от 17 до 50 лет от 100 ревизских душ, Калужский уезд направлял 999 пеших и 96 конных воинов, Перемышльский — 801 и 78 соответственно, Лихвинский — 881 и 85, Козельский — 1197 и 116, Жиздринский — 2040 и 196, Мещовский — 1923 и 85, Мосальский — 1932 и 186, Медынский — 1649 и 159, Боровский — 575 и 56, Малоярославецкий — 675 и 66, Тарусский  — 1008 и 97. Всего, таким образом, в состав Калужского ополчения ожидалось поступление 15000 человек, в том числе 13680 пеших и 1320 конных воинов. Фактически в ополчение удалось собрать 14919 помещичьих крестьян. Помещики, имевшие не более 10 ревизских душ, и мещане освобождались от обязательного участия в создании ополчения. Ратников в ополчение поставили 2199 калужских помещиков. Причем помещики, имевшие от 13 до 30 душ, выделяли одного пешего воина, от 30 до 50 — двух и т. д. Наиболее состоятельные помещики, как, например, графиня Мусина-Пушкина-Брюс, владевшая 12435 душами, направила в ополчение 540 пеших и 52 конных ратника, а отставной подполковник Нарышкин, имевший 7105 душ, — 309 пеших и 29 конных ратников.

Сборными пунктами для полков ополчения были назначены: село Варваренки Перемышльского уезда — для 1-го полка, куда поступали ополченцы Козельского, Перемышльского и Лихвинского уездов; село Никольское Тарусского уезда — для 2-го полка, где принимали людей из Тарусского, Калужского и Малоярославецкого уездов; село Боровенское Мосальского уезда — для 3-го полка, для сбора воинов Медынского и Боровского уездов; село Шемелинки того же уезда — для 4-го полка, куда собирались ратники Мосальского и Мещовского уездов; Песоченский завод Жиздринского уезда — для 5-го полка, где принимали людей этого же уезда; село Березичи Козельского уезда — для конного полка, куда набирались предпочтительнее дворовые люди, бывшие псарями; для егерского батальона, куда подбирались хорошие стрелки, было назначено село Покровское Тарусского уезда. Прием воинов в ополчение начался 10 августа назначенными командирами полков вместе с уездными предводителями дворянства в присутствии уездной администрации. Однако, ополченцы, как правило, от мелких помещиков являлись на сборные пункты совсем не обмундированными и даже в дырявых лаптях. Это подтверждает, например, ведомость ополченцев, прибывших до 16 сентября в 4-й полк из Лихвинского уезда. Из числа назначенных 277 человек было принято 257, из которых 69 человек не имели установленной одежды, а 40 оказались вообще неудовлетворительно одетыми. Обмундирование таких воинов взяло на себя богатое дворянство губернии. Были и случаи возврата помещикам присланных в ополчение крестьян с отметкой «дряхл и стар».

Формирование ополчения явило немало примеров «благородного порыва воодушевления». Так, например, дворяне Лихвинского уезда полностью вступили в ополчение. 22 воспитанника Калужского Благородного пансиона в возрасте от 16 лет и старше и три его преподавателя записались ратниками ополчения. Причетников и семинаристов отпускали в ополчение, снабжая одеждой и продовольствием за счет церкви.

Несмотря на стремление губернских властей как можно лучше вооружить ополчение путем закупки и изготовления оружия, к 24 августа удалось изготовить только 600 сабель и ножей. Их недостаток решили заменить топорами, собрав по 1000 штук с каждого уезда. Немало помогли вооружению ополчения и частные пожертвования. Так, генерал-майор в отставке А. А. Чесменский пожертвовал ополчению все свои охотничьи ружья и сабли, а также две фунтовые пушки с зарядными ящиками. Госпожа Гончарова пожертвовала 500 сабель, а помещик Щепочкин — 150 ружей со штыками, 73 пистолета, 162 сабли, 70 пик и восемь пудов пуль. В связи с объявлением с 28 августа Калужской губернии на военном положении все воинские части и резервные формирования на ее территории переподчинялись В. Ф. Шепелеву.

За месяц с начала создания в Калужское ополчение было собрано «воинов 11 тыс. — все они вооружены пиками и некоторые с топорами, а один из них батальон вооружается ружьями». (Речь идет здесь об отдельном егерском батальоне ополчения.) К 20 августа формирование ополчения было в основном завершено. На Плац-парадной площади Калуги состоялись торжественное построение его полков, молебен, принятие присяги и вручение ополчению знамени в виде хоругви, хранящейся ныне в областном краеведческом музее. На одной стороне хоругви изображена Калужская Божья Матерь, а на другой — святой праведный чудотворец Лаврентий Калужский. Как доложил Кутузову Шепелев, «провианту на воинов принято до 13 тыс. пудов муки и соразмерное тому количество крупы». Из этого же донесения следует, что сформированным ополченным батальонам предписывалось «партии французских мародеров… истреблять и удерживать вторжение неприятеля в границы… губернии». Кроме того, они конвоировали пленных, помогали раненым, несли караульную службу, охраняли транспорты и артиллерийские парки, собирали подводы для армейских транспортов и сами перевозили различные запасы, выполняли функции Калужского гарнизона и т. д. и т. п.

27 августа произошло первое столкновение подразделения ополченцев из 150 воинов майора Ергольского и крестьян с неприятельскими мародерами у границ Мосальского уезда в деревнях Расткино, Веселухи и Пригорки. «Воины в деле сем ни в каком случае себя не щадили», — рапортовал 3 сентября Шепелев. При этом было убито 36 и взято в плен 87 мародеров, погибли же два и были ранены еще два ополченца. Представляя к награждению начальника 4-го пешего полка полковника П. П. Яковлева и командиров батальонов этого полка — майоров Данилова и Ергольского, Шепелев подробно описал действия их отрядов в районе села Городища против неприятельских мародеров, особо отметив, что ополченцы, «презря их перестрелку, со словом „ура“ бросились на неприятелей». Был уничтожен 41 неприятельский солдат и столько же взяты в плен. Шепелев «отдает справедливость в храбрости… ополчений подпоручику Торонову, унтер-офицеру Антонову и всем вообще воинам».

Согласно предписанию Кутузова Шепелев должен был «употребить все силы и деятельность… на защиту Калуги и ее окрестностей». С этой целью были срочно отремонтированы 11 имевшихся артиллерийских орудий, укомплектованы прислугой, снабжены боеприпасами и оставлены для усиления ополчения. 5 сентября Шепелев доложил Кутузову: «…Учрежденный от меня отряд, находясь в Боровске, делает успешные перестрелки с неприятелем… бьет и берет многих в плен французов, равно также с успехом действуют… и все отряды, цепь Калуге составляющие; цепь оную удерживают… от Юхнова до Мосальска и Ельны — набранные воины». А через шесть дней Шепелев рапортовал Кутузову, «что Калужское пешее ополчение с формировкую и устройством своим готово, делает с успехом не только отражении, но и самые поиски над большими партиями французских мародеров. Конной ополчения полк… вскорости… устроен будет — один недостаток по всему… ополчению в офицерах». Неукомплектованность офицерами превышала 25 процентов.

10 ополченных батальонов, в том числе 3-го и 4-го полков, располагались по границам Калужской губернии. Егерский батальон ополчения состоял в резерве арьергарда армии и 17 сентября участвовал в бою у деревни Чириково Боровского уезда. «Охотники из ратников, с примерным мужеством бросясь на штыки, выгнали неприятеля из деревни Чириковой», — сообщалось в журнале военных действий. Казаки «содержат коммуникационную линию в Боровске с егерским баталионом… и 50 чел. мушкетер… делая разъезды и поиски к селу Бортникам». Известно, что Шепелеву были приданы два донских казачьих полка — полковника Быхалова 1-го, и войскового старшины Комиссарова 1-го, а также 1-й Тептярский полк майора Темирова 1-го. «3-го пешего полка… один баталион с казаками делает поиски вправо по Верейской дороге до Козмодемьянска и оттуда по границе до сел. Лукова; второй баталион в Юхнове также делает поиски к цепи Медынской, а влево до дер. Крупцы». Два другие батальона 3-го полка прикрывают «г. Мосальск с его окрестностями». Один батальон 4-го пешего полка «вправо от с. Спасского держит цепь» с 3-м полком «по Мосальской границе», а другой — «влево… в с. Пятницком по Елинской дороге и рекогносцирует до самой Ельни». Еще два батальона 4-го полка, имея центром расположения с. Спасское, имеют «также сообщение с одним баталионом 5-го пешего полка, расположенным Жиздринского уезда при Песоченском заводе. Словом, все они… при всяком нужном случае готовы друг другу давать пособия и действовать соединено», — заверял Шепелев Кутузова. Кроме того, в Калуге продолжали подготовку и гарнизонную службу 11 батальонов ополчения из 1, 2 и 5-го полков и до 2000 солдат и офицеров различных воинских команд. Формально Шепелеву был подчинен и «летучий» войсковой отряд подполковника Д. В. Давыдова.

Ополченцы надежно прикрывали границы губернии от неприятельских отрядов. Так, например, когда 20 сентября стало известно, что в деревне Лавечно Медынского уезда орудуют вражеские фуражиры, туда выступил отряд майора Спифарьева из состава 3-го полка ополчения. В результате стремительной атаки воины уничтожили французов. Аналогичные события произошли и в деревне Паньиной этого же уезда, где ополченцы отбили все награбленное у крестьян. Особенно отличились в бою подпоручик Протопопов и прапорщик Савинов. Отряд поручика Литвинова из 4-го пешего полка ополчения в упорном бою 26 сентября из села Потапова Мосальского уезда атаковал неприятеля в деревне Нестеры, захватив 64 пленных и еще больше уничтожив. На территории Малоярославецкого уезда отрядами ополчения совместно с кордонами самообороны местных жителей были уничтожены 2193 и взяты в плен 1392 вражеских солдата, что составило почти половину всех убитых и взятых в плен кордонными отрядами самообороны в пределах Калужской губернии.

Согласно указанию Кутузова, к 28 сентября Шепелев составил корпус численностью до 5000 человек для прикрытия Брянска из шести конных сотен и четырех батальонов 1-го и 2-го пеших полков Калужского ополчения, 135 драгун, 100 мушкетеров, 50 егерей, 1-го егерского батальона из 442 человек регулярных войск, двух казачьих полков и 120 казаков Тептярского полка, а также 6 орудий (Кутузов рекомендовал придать 9 орудий) под командованием генерал-майора в отставке В. М. Яшвиля. А уже 29 сентября корпус выступил из Калуги «через Мещовск и Жиздру в г. Брянск и оттуда, очистив Рославль, производил бы поиски над неприятелем как в… Рославльском, так и в Елинском уездах, не оставляя Брянска без надежнейшего всегдашнего прикрытия». 6 октября Шепелев уже доложил Кутузову об освобождении от неприятеля города Рославля. 14 октября отряд Яшвиля в составе двух казачьих полков, одного егерского батальона и одного пешего батальона Калужского ополчения с четырьмя орудиями общей численностью в 2122 человека начал очищать от неприятеля Ельнинский уезд. Однако, встретив упорное сопротивление у города Ельни, Яшвиль блокировал его с трех сторон, оставив свободной только дорогу на Смоленск. Неоднократные попытки французов прорвать блокаду успеха не имели. 5-й полк ополченцев полковника Шепелева в результате упорного боя 15 и 16 октября в селениях Семенове и Ступино отбросил неприятеля от города Рославля к селу Хмаре, взяв в плен 95 и уничтожив 70 вражеских солдат.

Получив сведения о готовящемся контрнаступлении неприятеля, насчитывавшего в Ельне и Хмаре более 5000 солдат при 7 орудиях и ожидающего подкрепления из Смоленска, генерал Шепелев оставил при ополчении подразделения регулярной пехоты (100 мушкетеров, 50 егерей и егерский батальон из 442 человек), а также два казачьих полка. К вечеру 23 октября к Яшвилю для усиления подошел 4-й пеший полк ополчения. Было решено ранним утром следующего дня штурмовать Ельню, но ночью стало известно, что неприятель оставил город и отходит к Смоленску. 24 октября отряд Яшвиля занял Ельню и преследовал отступавших казаками. За 10 дней боев в районе Ельни враг потерял 807 человек убитыми и 73 пленными, а ополчение — 24 воина убитыми и 130 ранеными. 18 офицеров ополчения были представлены к наградам. Ополченцы отбили много оружия, продовольствия и награбленных вещей. В результате Ельнинский и Рославльский уезды были очищены от неприятеля. Причем отряд полковника Шепелева вернул в ополчение 302 пленных воина Рославльского уезда. Только после этого генерал Шепелев отправил из ополчения все приданные регулярные подразделения и двинулся с ополчением к г. Мстиславлю. Однако при подходе к Мстиславлю Шепелев узнал, что город оставлен французами, и послал казаков полковника Андрианова 1-го преследовать их. 4 ноября ополчение вступило в Мстиславль.

Оставив в Рославле и Мстиславле по одному полку, Калужское ополчение, забрав оставшиеся в Калуге батальоны, выступило к Могилеву, уже освобожденному от неприятеля. Сюда же подошли и батальоны, несшие кордонную службу и пополненные добровольцами из отрядов самообороны. К Могилеву подошли и восемь батальонов, ранее находившиеся в Калуге (по два батальона от 1-го и 2-го полков и 5-й пеший полк). Из Могилева в ноябре — декабре 1812 года по указанию Кутузова были командированы в Бобруйск до 2000 калужских ополченцев, включенных во временный гарнизон этой крепости. Это были четыре батальона, по два от 2-го и 4-го полков, под общим командованием полковника Раевского. Остатки их вернулись домой лишь в начале 1815 года, потеряв от болезней и лишений половину личного состава. Умершего Раевского в начале 1814 года заменил капитан Александровский, который осенью того же года докладывал калужскому губернскому предводителю дворянства: «…почти все время… довольствовались из магазина находившимися слишком два года сухарями, выветрившимися и потерявшими настоящую питательность, не получая вовсе по нескольку месяцев винной и мясной порции, а если оная и получалась, то за прошедшее время деньгами, кои не могли претерпенных невыгод ослабевших в здоровье людей вознаградить. Одежда, обувь на людях от всегдашнего употребления обветшали, а наступает зима, и люди могут от голода при своей наготе потерпеть великий вред».

В феврале 1813 года Калужское ополчение, которое в связи с кончиной В. Ф. Шепелева в январе 1813 года возглавил начальник 1-го пешего полка бригадир князь Д. С. Львов, выступило в район Вильны, разместив 1-й пехотный полк в Видзах, 2-й — в Свенцянах; 3-й — в Мышеголье, 4-й — в Вилейке, 5-й — в Докшице, конный полк — в Олите, егерский батальон — в Михалишках. Калужское ополчение участвовало в осаде Данцига (ныне — Гданьск) с июня по декабрь 1813 года. 21 декабря Данциг капитулировал, а 22 января 1814 года указом Александра I ополчения, участвовавшие в осаде Данцига, были распущены, в том числе и Калужское. Так закончился его боевой путь. Из взятых в ополчение помещичьих крестьян «убыло разными случаями по службе» более 6000 человек. К сентябрю 1814 года бывшие ополченцы сдали 1559 ружей (в том числе 451 английское и 252 французских), 37 карабинов, 53 пистолета, 56769 патронов, 10 пуль, 167 сабель, 23 тесака и 117 ножей. За 1812 г. было представлено к награждению 39 офицеров и 19 нижних чинов Калужского ополчения. «Мы желаем, — говорилось в императорском указе о роспуске ополчения, — чтоб воины, приобревшие славу на поле чести, наслаждались оною среди семейств своих в полном спокойствии и обратили себя по-прежнему на труды и промысел мирных граждан». В Калужской губернии это относилось лишь немногим более чем к 30 процентам ратников, сменивших в грозные для России дни привычные сельскохозяйственные орудия на оружие защитников Отечества.

Источники и литература

1. Апухтин В. Р. Народная военная сила. Т.1. Ч. 1, 2. М. 1912.

2. Ассонов В. И. В тылу армии: Калужская губерния в 1812 г., Обзор событий и сборник документов. Калуга, 1912.

3. Бабкин В. И. Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. М., 1962.

4. Булычов Н. И. Архивные сведения, касающиеся Отечественной войны 1812 г. по Калужской губернии: Калужское дворянское ополчение. Калуга, 1910.

5. Зельницкий Г. Описание происшествий 1812 г., случившихся в пределах Калужской губернии. М., 1815.

6. М. И. Кутузов: Сборник документов. М., 1954. T.4, Ч. 1.

7. Народное ополчение в Отечественной войне 1812 г.: Сборник документов. М., 1962.

8. Недаром помнит вся Россия: Очерки о событиях 1812 года в Калужском крае. Калуга, 1962.

9. Юбилейный сборник в память Отечественной войны 1812 года. Выпуск 1. Калуга 1912.

В. А. Бессонов
Военнопленные Великой армии в Калужской губернии в 1812 году

В период Отечественной войны 1812 г. в Калужской губернии решалось множество вопросов, связанных с препровождением и содержанием военнопленных Великой армии. При этом, согласно предписаниям правительства и распоряжениям военного командования, основное внимание уделялось отправлению пленных в губернии, расположенные вдали от приближавшегося к центральной России театра военных действий. Вместе с тем, следующие через губернию представители неприятельской армии должны были получать все необходимое, что требовалось для поддержания их жизни^[303]. Выполнение этой задачи тяжелым бременем ложилось на гражданскую администрацию, губернские, уездные, городские органы власти и местных жителей.

В первые два месяца войны Калужская губерния не была включена в систему препровождения военнопленных. Только со второй половины августа, после выступления армии Наполеона из Смоленска к Москве, в Калуге стали появляться первые партии пленных. Это были мародеры, дезертиры и фуражиры, попавшие в плен на кордонах, организованных по границе Калужской губернии в Жиздринском, Мосальском, Мещовском, Медынском, а также Боровском и Малоярославецком уездах^[304]. Кроме того, с августа из Юхновского уезда Смоленской губернии начали направляться военнопленные, взятые крестьянами и казаками 1-го Тептярского и 1-го Бугского полков, а позже и отрядом Д. В. Давыдова^[305].

Массовые поступления пленных с кордонов, по свидетельству Г. К. Зельницкого, начались в последних числах августа^[306]. Более точную дату можно установить на основании «Записки о действиях учрежденных из поселян кордонов по Калужской губернии» и рапорта Городской думы, в которых показано, что первые пленные были доставлены в Калугу 25 августа и с этого дня началось их продовольствование^[307]. Всего на кордонах было взято в плен приблизительно 1400 представителей Великой армии и убито — 2200. При этом в августе попало в плен примерно 280 человек, в сентябре численность возросла до 1000, а в октябре снизилась до 80 человек^[308].

2 сентября русская армия, покинув Москву, двинулась по Рязанской дороге. После совершения флангового маневра главнокомандующий армиями М. И. Кутузов остановил войска у Красной Пахры, откуда 9 сентября была направлена к калужскому гражданскому губернатору П. Н. Каверину первая партия пленных. Она состояла из 2 штаб-, 6 обер-офицеров и 500 нижних чинов^[309] и прибыла в город 16 числа^[310]. С этого времени и до начала ноября практически все пленные из действующей армии следовали в дальние губернии через калужские земли.

Данные об общей численности находившихся в Калуге пленных впервые были опубликованы в книге Г. К. Зельницкого. По его оценке, в течение двух месяцев, начиная с конца августа, через губернский город проследовало более 22 тысяч человек^[311]. Эта цифра использовалась исследователями, писавшими о событиях 1812 г. в Калужской губернии^[312], несмотря на то, что еще в начале 1813 г. по требованию правительства были составлены ведомости и списки о количестве военнопленных. Основываясь на циркулярных предписаниях главнокомандующего в Санкт-Петербурге и управляющего Министерством полиции С. К. Вязмитинова от 4 и 16 января 1813 г., в Калужской губернии к началу февраля были собраны статистические сведения о военнопленных для представления императору^[313]. Согласно выявленным губернским начальством данным, в Калужскую губернию в течение всего 1812 г. поступило 14653 военнопленных, в числе которых было 6 генералов, 15 штаб-офицеров, 368 обер-офицеров и 14264 нижних чинов (см. табл.). Из этого количества в разное время бежало 57 человек (0,4 %) и умерло 1139 пленных (7,8 %). Большая часть из прибывших в губернию военнопленных оказалась отправлена в глубь страны. Эта цифра, 13354 человека, составляла примерно 91,1 %. Совсем незначительное, по сравнению с ней, количество военнопленных — около 0,7 % (103 человека) — осталось на жительство в Калужской губернии^[314].

Численность и состав военнопленных, поступивших в Калужскую губернию

По данным на 15 февраля 1813 г.	Генералы	Штаб-офицеры	Обер-офицеры	Нижние чины	ВСЕГО
Отправлено	6	15	351	12982	13354
Умерло			4	1135	1139
Бежало				57	57
Осталось			13	90	103
ИТОГО	6	15	368	14264	14653

Сложившаяся с августа 1812 г. система принятия военнопленных выглядела следующим образом. Поступающие с кордонов от их начальников или от Земских судов и из Главной квартиры от ее коменданта пленные, присылались на имя калужского гражданского губернатора. Губернатор или исполняющий его должность вице-губернатор обращались к начальствующему над войсками в Калуге лицу с просьбой принять пленных. Последний, в свою очередь, приказывал Ордонанс-гаузу (военной комендатуре) разместить их и назначить караул.

Отправление пленных происходило подобным путем. Губернатор относился к начальнику войск, который приказывал Ордонанс-гаузу отправить находившихся в Калуге пленных в указанное место. Ордонанс-гауз отряжал для сопровождения конвой и рапортовал губернатору о готовности партии к отправке, «покорнейше прося» снабдить партионного офицера наставлениями, предписанием и кормовыми деньгами на время следования. По исправлении всех бумаг партия покидала город^[315].

Существовавший порядок временно был изменен в 20-х числах сентября 1812 г., когда по предложению начальника войск Калужской губернии В. Ф. Шепелева губернатор начал самостоятельно давать Ордонанс-гаузу распоряжения, как о приеме, так и об отправлении пленных из Калуги^[316]. Таким образом, с конца сентября система «губернатор — Шепелев — Ордонанс-гауз» трансформировалась в «губернатор — Ордонанс-гауз». Хотя за Шепелевым, вероятно, сохранились функции приема пленных, поступавших с кордонов. Об этом свидетельствует отношение губернатора к Лихвинскому уездному предводителю дворянства от 23 сентября, в котором указывается: всех пленных, бродяг, подозрительных людей и являющихся рядовых российской службы отсылать к Шепелеву^[317]. Упрощение системы принятия и отправления пленных произошло в наиболее опасный для Калуги и губернии период. Существовавший ранее порядок был восстановлен к концу октября 1812 г.

Особенность первого этапа Отечественной войны заключалась в том, что военнопленные считали себя тогда больше победителями, чем побежденными. Они вели себя дерзко и заносчиво: сопротивлялись конвою, грабили жителей, нападали на партионных офицеров и т. д. Существование подобных фактов подтверждал в циркулярном предписании от 5 сентября главнокомандующий в Санкт-Петербурге, который требовал от губернаторов обеспечить порядок среди пленных, следовавших к местам своего назначения^[318]. Поэтому в Калуге, для уменьшения угрозы со стороны военнопленных, было решено отправлять их в дальние губернии в деревянных колодках, которые специально для этой цели были изготовлены на деньги Городской думы. Необходимость этой меры Ордонанс-гауз объяснял следующим образом: «…дабы в отправке их (пленных. — В. Б.) не было остановки и через коварство не последовало какого-либо между оными злоупотребления, как уже и случилось 24 числа с отправленным партионным господином офицером, ибо мщенье сих злодеев столь велико, что на поле сражения объявя о себе словом с общей стороны военного положения — слово пардон, пренебрегая, умерщвляют невинность»^[319].

Следует заметить, что в отдельных случаях и крестьяне проявляли нетерпимость и жестокость к проходившим через селения военнопленным. В воспоминаниях француза де Серанга описывается случай, рассказанный ему доверенным человеком. Последний сообщил, что в одной из деревень Калужской губернии крестьяне при прохождении партии пленных выкупили у конвоя несколько десятков человек, которых тут же живьем закопали в землю. Вероятно, в этом рассказе есть некоторое преувеличение, но подобное происшествие вполне могло иметь место, если принять во внимание случаи убийства калужскими крестьянами не только представителей неприятельской армии, но и своих, подозреваемых в мародерстве, солдат и офицеров^[320].

С октября 1812 г. поведение пленных изменилось. 14 октября от Малоярославца Великая армия Наполеона начала свое отступление к Смоленску, и с этого времени французские пленные начали постепенно терять заносчивость и дерзость, являясь все больше в образе больных, голодных, исстрадавшихся людей. Во второй период войны военнопленные представляли собой в Калуге жалкое, достойное сострадания зрелище. Современник тех событий Г. К. Зельницкий писал: «Сии сподвижники Наполеонова честолюбия все без изъятия были полунагие, иссохшие от голода и болезней, и представляли собою страшную картину бедствия человеческого. Они походили на огромную толпу нищих. Многие из них, будучи в крови и ранах, прикрывали грудь свою соломою или рогожами от холода и крайностей»^[321].

В конце августа первой половине октября 1812 г. военнопленные в Калуге получали порционные деньги от Городской думы. Следует заметить, что первоначально в Казенной палате не существовало соответствующей статьи расходов на военнопленных. Поэтому калужский губернатор был вынужден предписать Думе из ее средств выделять военнопленным положенные суммы. Кроме того, она финансировала еще содержание госпиталя и Ордонанс-гауза. Система содержания пленных выглядела следующим образом. Дума удовлетворяла требования Ордонанс-гауза по продовольствованию пленных и отчитывалась в затратах перед губернатором. Последний обращался с предложением к Казенной палате, выдававшей через губернское казначейство под расписку деньги, которые шли на оплату издержек в Городскую думу^[322].

29 сентября в Калугу поступило циркулярное предписание главнокомандующего в Санкт-Петербурге С. К. Вязмитинова от 29 августа, в котором определялся порядок препровождения и содержания военнопленных, а также вводилась новая система выплат порционных денег (унтер-офицерам, рядовым и нестроевым назначался солдатский провиант и 5 коп. в день, обер-офицерам — 50 коп., майорам — 1 руб., полковникам и подполковникам — 1 руб. 50 коп., генералам — 3 руб.)^[323]. До получения предписания из Санкт-Петербурга пленные продовольствовались по расценкам, существовавшим в действующей армии. Генералы получали в сутки 3 руб., штаб-офицеры — 2 руб., обер-офицеры — 1 руб., а нижние чины — 10 коп. Особыми льготами пользовались испанцы и дезертиры, которым выделялось по 15 коп. С появлением в Калуге циркулярного предписания от 29 августа система продовольствования пленных не изменилась. По старым расценкам Дума продолжала платить до 19 октября, о чем свидетельствуют требования Ордонанс-гауза и отчетные регистры Думы^[324].

14 октября Кутузов направил калужскому губернатору предписание. В нем, на основании рапорта главнокомандующему от находившегося в Калуге с инспекторскими целями генерал-майора М. И. Левицкого, указывалось, что в городе отпускается в сутки кормовых: штаб-офицерам по 1 руб., обер-офицерам по 50 коп. и нижним чинам по 10 коп., а «…положенный же сим последним сверх 10 коп. провиант вовсе не отпускается, отчего, как доносит г. Левицкий, пленные претерпевают крайнюю нужду и чрез то между ними происходит сильный ропот»^[325]. Далее Кутузов уведомлял, что по сделанному положению штаб-офицеры должны получать 2 руб., обер-офицеры — 1 руб., а нижние чины 10 коп. и провиант по солдатской норме, и просил впредь это положение выполнять. Замечание Кутузова было обоснованно, так как в Калуге, действительно, провиант пленным не выдавался. Вместе с тем, сохранившиеся в Государственном архиве Калужской области по этому вопросу требования Ордонанс-гауза к Думе показывают, что деньги на продовольствование пленных испрашивались в полном объеме. То есть, штаб-офицеры получали в сутки 2 руб., а обер-офицеры по 1 руб. Такое противоречие можно объяснить либо неосведомленностью Левицкого, либо тем, что назначенные от Думы представители выдавали на руки пленным не всю сумму, а лишь ее часть, присваивая остаток денег себе.

В своем предписании Кутузов предлагал производить продовольствование по расценкам, не соответствующим циркулярному предписанию Вязмитинова от 29 августа. Но учитывая то, что Калужская губерния с 28 августа была на военном положении и приказы Кутузова приравнивались к высочайшему повелению, военнопленные в Калуге до появления циркулярного предписания от 29 октября 1812 г. (о неукоснительном соблюдении предписания от 29 августа и выплате нижним чинам испанской нации по 15 коп. в сутки) получали порционные деньги, установленные главнокомандующим армиями.

После оставления французами Калужской губернии гражданский губернатор, во исполнение предписания Кутузова от 14 октября и с целью упорядочить снабжение и содержание находившихся в городе военнопленных, выделил специального чиновника в лице заседателя Палаты гражданского суда Н. Н. Михайлова. С этого времени начался новый этап существования пленных в Калуге.

Ордером от 18 октября 1812 г. губернатор довел до сведения Михайлова его обязанности по военнопленной части. По вновь установленной в городе системе содержания военнопленных Дума должна была заботиться о ежедневной выдаче нижним чинам продовольствия (по 3 фунта хлеба на человека), а Михайлову предписывалось снабжать пленных кормовыми деньгами, наблюдать за теплом в отведенных военнопленным квартирах и докладывать о лицах, нуждающихся в одежде и обуви. Каверин также предлагал Михайлову следить за тем, «…чтобы ежедневно пленные все им назначенное получали без недостатка»^[326]. 19 октября губернатор новым ордером расширил функции чиновника по военнопленной части, предписав ему самостоятельно заниматься обмундированием пленных. Для этого Михайлов должен был требовать от Думы необходимое количество вещей и давать ей расписки в получении одежды и обуви для последующей оплаты^[327].

Выполняя около двух месяцев возложенные на него функции по военнопленной части, Михайлов старался наладить снабжение и содержание пленных в соответствии с выдвигаемыми на государственном уровне требованиями и прилагал усилия для ликвидации имевших место беспорядков и злоупотреблений со стороны органов, ответственных за военнопленных: Ордонанс-гауза, полиции, Думы. Нестабильность военного времени и трение в самой системе содержания пленных в Калуге постоянно возвращали его к решению одних и тех же вопросов. Несмотря на это, Михайлову удалось привлечь внимание губернской администрации к проблемам военнопленных и успешно решить задачи, связанные с размещением, обмундированием, продовольствованием и медицинским обеспечением^[328].

Благодаря усилиям Михайлова, неоднократно обращавшегося к вице-губернатору с просьбой наладить медицинское обслуживание военнопленных, в 20-х числах ноября их стали принимать в Калужском военно-временном госпитале^[329]. Однако, положение пленных от этого не облегчилось. Сведения об их смертности сохранились в двух, дошедших до нас, рапортах, направленных из госпиталя губернатору. В одном, от 28 ноября, показано, что накануне, 27 числа, в госпитале состояло 440 больных военнопленных, из которых к 28 ноября умерло 35 человек. В другом рапорте говорится, что 6 декабря в госпитале было 300 пленных, а к 7 числу их количество уменьшилось до 279^[330]. Следовательно, при большом скоплении военнопленных смертность среди них за сутки достигала примерно 7 %.

О тяжелом положении больных пленных в Калужском госпитале сохранились свидетельства лейтенанта 6-го вестфальского линейного полка И. Ваксмута, который находился в Калуге с 19 октября 1812 г. до июля 1813 г. Так, например, в своих воспоминаниях он описал случай, произошедший с его соседом, гвардейским капитаном, голландцем Ван дер Хефтом. Последний в отчаянье решил покончить жизнь самоубийством и начал бить себя тяжелым оловянным стаканом по голове и груди. «Но, — пишет Ваксмут, — так как ему не удавалось таким образом покончить с собой, то он приподнялся на колени. „Куда вы?“ — спросил я его. „К черту, в пекло!“ — ответил он. „Еще успеете, — успокаивал я его. — Подождите, пока смерть придет“. „Нет! Я хочу к мертвецам!“ — настаивал он. И в то время как он так стоял на своем соломенном тюфяке, опираясь на локти и колена, верхняя часть тела перетянула, и он упал ничком на землю. Мы позвали дежурных дядек, и они снова уложили его в постель. Он при падении разбил себе переносицу, и у него сильно текла кровь. К нему подошел аптекарский служитель, в черном фартуке, именовавший себя лекарем и, пробормотав несколько слов, снова ушел, однако через короткое время вернулся, неся огромный пластырь, который прилепил на лицо голландцу, залепив ему при этом рот и нос, так что тот через несколько минут задохся»^[331].

Круг обязанностей, лежавших на плечах Михайлова, делал должность чиновника по военнопленной части сложной в исполнении, трудоемкой и ответственной. В конце ноября к нему в помощь был прикомандирован титулярный советник Е. Д. Молотков, фамилия которого первый раз упоминается в документе от 29 числа^[332]. Напряженная деятельность подорвала силы Михайлова, и 2 декабря он рапортовал Каверину, что по болезни не в состоянии исправлять должность по военнопленной части. Однако ему пришлось еще неделю оставаться на службе. Только 9 декабря губернатор направил ордер Молоткову, вменив ему в обязанность исполнять вместо заболевшего Михайлова функции по военнопленной части.

На долю Молоткова выпал один из самых трагических периодов в истории пребывания военнопленных Великой армии в России, когда огромное количество взятых наступавшими русскими войсками пленных в суровых условиях зимы следовали в дальние губернии России.

3 ноября из Главной квартиры в Калугу была отправлена партия под надзором поручика Литовского уланского полка Ламберта. Именно ее, вероятно, видел выехавший 25 ноября из Мещовска в Рославль Д. М. Волконский. В своем дневнике он записал: «Встретил я пленных французов и разных с ними народов, оне в гибельном положении, их ставят на биваках без одежды и даже почти без пищи, то их множество по дороге умирает, даже говорят, в отчаянии они людей умирающих едят. Жалкое сие зрелище имел я проездом в ночь, они сидели при огнях, мороз же был свежее 20-ти градусов, без содрогания сего видеть неможно»^[333].

Партия Ламберта прибыла к Калуге 6 декабря и была размещена в селе Спасском Перемышльского уезда и в деревне Желыбино Калужского уезда, так как среди пленных оказалось много больных «гнилой горячкой» (тифом). Из отправленных в Калугу 2 штаб — и 20 обер-офицеров, 2310 нижних чинов и 6 женщин до окрестностей города, по свидетельству Ламберта, добрались только офицеры и 500 рядовых. В составленной 13 ноября Молотковым ведомости числилось 415 пленных, из которых 161 человек оказался болен. 21 декабря в Калугу, для подготовки к дальнейшему следованию, было отправлено 310 нижних чинов. Из этого числа 86 человек разместили в госпитале. Таким образом, в окрестностях города осталось 105 зараженных «прилипчивыми» болезнями пленных, которые были, фактически, оставлены на произвол судьбы. 10 февраля 1813 г. Перемышльский земский суд уведомлял своего уездного предводителя дворянства, что в селе Спасском из партии Ламберта умерло 96 человек^[334]. Из прибывших в Калугу пленных, после снабжения их одеждой, в дальние губернии были отправлены лишь 2 штаб — и 18 обер-офицеров, 226 нижних чинов и 3 женщины. Офицеры почти в полном составе (91 %) продолжили свое движение в глубь страны. Что же касается нижних чинов и женщин, то лишь 9,9 % от общего числа в 2316 человек смогли покинуть Калугу^[335].

Основным местом, где останавливались партии пленных при движении в дальние губернии для смены конвоя, получения провианта, порционных денег и одежды являлся губернский город Калуга, в котором все вопросы по военнопленной части решались под непосредственным надзором губернатора. Однако, помимо Калуги, функции содержания пленных в пути выполнял в декабре 1812 г. еще и уездный город Мосальск. Сюда 22 ноября прибыла партия под надзором адъютанта коменданта Главной квартиры штабс-капитана Кахначевского, отправленная 2 ноября из Главной квартиры в составе 2 штаб-, 66 обер-офицеров, 2899 нижних чинов и 20 женщин, а всего — 2987 человек^[336]. К 5 декабря эта партия в Мосальске насчитывала 2 штаб-офицера, 66 обер-офицеров и 965 нижних чинов, в число которых, вероятно, входили и женщины. Следовательно, численность партии за 20 дней следования до Мосальска и 13 дней пребывания в Калужской губернии уменьшилась на 1954 человека. 5 декабря 1812 г. в уездном городе находилось лишь 34,6 % от общего количества военнопленных, покинувших 2 ноября Главную квартиру. Для раздачи пленным положенных им порционных денег и одежды в Мосальск прибыл назначенный от калужского губернатора чиновник — коллежский советник А. П. Степанов — известный литератор, участник Итальянского похода 1799 г., ставший впоследствии енисейским и саратовским губернатором^[337]. Через 21 день после прибытия партии, примерно 13 декабря, большая часть пленных под присмотром партионного офицера Патрунии в составе 62 офицеров и 650 нижних чинов покинула Мосальск и продолжила свое следование в дальние губернии через Белев. До этого, 10 декабря в Калугу были отправлены 28 испанцев и португальцев, а в Козельский госпиталь — 227 нижних чинов и, вероятно, 6 офицеров. Исходя из этих данных видно, что в Мосальске осталось 60 пленных от численности на 5 декабря, которых можно считать умершими^[338].

Особенности пребывания партий Кохначевского и Ламберта в Калужской губернии наиболее ярко иллюстрируют тяжелое положение военнопленных, следовавших из действующей армии в дальние губернии в ноябре декабре 1812 г. Более 2/3 от численности отправленных из Главной квартиры пленных умерло, не дойдя до Калужской губернии, а оставшиеся в живых на треть были обморожены или заражены «прилипчивыми болезнями». Губернское начальство, выполняя предписания правительства, организовывало снабжение пленных деньгами, продовольствием и теплыми вещами. Однако, несмотря на эту заботу, больные, голодные, изможденные и упавшие духом военнопленные были не в состоянии за короткий промежуток времени восстановить свои силы. Поэтому одна часть пленных продолжала умирать в местах остановок и госпиталях, а другая ожидала подобной участи на пути к назначенным им для поселения местам.

Появление больных заразными болезнями пленных повлияло, в числе прочих факторов, на развитие в Калужской губернии эпидемических заболеваний. Губернские власти пытались ограничить распространение болезней от военнопленных, но, несмотря на все попытки, оградить жителей губернии от «прилипчивых» болезней не удалось. Как свидетельствовал Г. К. Зельницкий, только в губернском городе в ноябре-декабре ежедневно умирало от 50 до 70 человек. «…Есть примеры, что в некоторых селениях сей губернии из 400 умерло в то же короткое время 120 одних ревизских душ», — добавлял он^[339]. Подобная тенденция обнаружилась и в других губерниях. Эпидемии возникали как в местах, затронутых войной, так и в губерниях, связанных с препровождением и размещением военнопленных.

Возникновение во многих губерниях эпидемических заболеваний заставило правительство принять радикальные меры. 24 декабря всем губернаторам было разослано циркулярное предписание главнокомандующего в Санкт-Петербурге с требованием остановить дальнейшее движение военнопленных в глубь страны. Этим старались уменьшить смертность среди пленных и оградить жителей от распространения заразных болезней. 1 января 1813 г. распоряжение главнокомандующего в Санкт-Петербурге достигло Калуги^[340]. С этого момента начинается новый, мирный, этап пребывания военнопленных в Калужской губернии^[341].

Таким образом, Калужская губерния на протяжении 1812 г. решала все поставленные правительством задачи, связанные с препровождением и содержанием военнопленных, выполняя различные функции по военнопленной части в зависимости от изменения военной обстановки. В течение Отечественной войны через Калужскую губернию, как и через другие губернии, пленные препровождались в глубь страны. Вместе с тем, приближение к ней главного театра военных действий привело к тому, что в сентябре — первой половине октября Калуга стала ближайшим и важнейшим узловым коммуникационным пунктом российских войск, которые после оставления Москвы и совершения флангового маневра перешли на Старую Калужскую дорогу и расположились в Тарутинском лагере. В этот период, когда началась «малая война» и произошли Тарутинский бой, Малоярославецкое сражение и бой под Медынью, через губернию следовали практически все пленные, взятые калужскими поселянами на кордонах и юхновским «поголовным ополчением», казачьими полками и «временной военной силой», армейскими частями и партизанскими отрядами. При этом основным местом, где происходило принятие, снабжение и формирование партий пленных перед отправлением в дальние губернии, являлся губернский город, через который следовали практически все военнопленные.

На первом этапе Отечественной войны 1812 г. в Калужской губернии происходило становление системы содержания военнопленных. Обращая особое внимание на препровождение пленных, губернская администрация не уделяла должного внимания удовлетворению их нужд, поэтому до середины октября 1812 г. пленные не получали в Калуге в полном объеме того, что им было назначено правительством. Их содержание ограничивалось выдачей порционных денег и организацией временного размещения. Возникавшие злоупотребления и безразличие к пленным со стороны органов, ответственных за их содержание, не способствовали улучшению снабжения военнопленных. Вместе с тем, несмотря на имевшиеся сложности, созданные в Калужской губернии условия были достаточны для поддержания жизни военнопленных, о чем свидетельствует их низкая смертность.

Положение пленных меняется на втором этапе Отечественной войны 1812 г. После отступления неприятельских войск из Калужской губернии в Калуге 18 октября появляется специальный чиновник, отвечавший за точное исполнение всех требований военного командования и правительства по военнопленной части. С этого времени система содержания пленных налаживается. Кроме порционных денег они начинают получать одежду, обувь, провиант (нижние чины), медицинское обслуживание и т. д. Однако, несмотря на стремление губернской администрации с максимальной точностью выполнять предписания правительства по обеспечению пленных всем необходимым для сохранения их жизни, положение военнопленных в губернии было тяжелым. Причина такой ситуации заключалась в том, что перед губернским начальством правительство ставило еще одну задачу — отправление всех пленных в назначенные для их жительства места. Движение военнопленных в глубь России, связанное с лишениями и трудностями, губило уже измученные отступлением остатки Великой армии. Выдаваемые пленным деньги, провиант, предметы одежды и обуви не могли спасти их жизни, пока они непрерывно, в течение нескольких месяцев, шли на восток, теряя силы и умирая от эпидемических заболеваний. Показанные особенности пребывания пленных в Калужской губернии, отражают общие тенденции положения военнопленных Великой армии в России в период Отечественной войны 1812 г.

А. И. Попов
Хроника действий кордонов Калужской губернии^[342]

Организация калужских кордонов началась с получением в губернском городе в июле 1812 года через московского военного губернатора Ф. В. Ростопчина воззвания императора к Москве и манифеста о созыве ополчения. Тогда калужский губернатор предложил предводителям дворянства поставить при всех больших дорогах со стороны Смоленской губернии специальную стражу с целью не допустить в губернию разного рода бродяг, сеющих панику. Дальнейшее усиление охраны границ губернии произошло после появления 3 августа в Калуге «Пригласительного объявления» Барклая де Толли к обывателям Псковской, Смоленской и Калужской губерний^[343]. В начале августа калужский гражданский губернатор П. Н. Каверин предписал уездным предводителям дворянства, земским исправникам и городничим способствовать вооружению жителей всех состояний для защиты от неприятельских солдат и русских мародеров. Особенные меры принимались в пограничных со Смоленской губернией уездах: Жиздринском, Мосальском, Мещовском и Медынском. Там, под предводительством избранных из дворян начальников кордонов, организовывались специальные отряды самообороны для охранения и защиты калужских рубежей. С появлением неприятеля в Калужской губернии подобные отряды возникли в Боровском и Малоярославецком уездах^[344].

Калужские кордоны, созданные первоначально для поддержания внутреннего порядка в губернии, вошли впоследствии в прямое столкновение с неприятельскими мародерами, дезертирами и фуражирами. Для поддержки кордонов были командированы 3-й, 4-й полки и егерский батальон Калужского ополчения, регулярные части и казачьи полки Быхалова и Комиссарова^[345]. Особенно активная деятельность кордонов пришлась на период «малой войны», когда они, наряду с армейскими партизанскими отрядами, вели борьбу с партиями противника, пресекали попытки сбора фуража и провианта, а также следили за неприятельскими войсками у границ губернии.

3/15 августа — губернатор Каверин получил воззвание Барклая от 1/13 августа о вооружении жителей губернии.

4/16 августа — Каверин разослал это воззвание по уездам.

Мосальский уезд — начальник «бекетов» — поручик С. П. Суходольский

августа — фуражиры и мародёры из Ельнинского уезда приходили в с. Снопот, Пятницкое, Лазинки, Спасское (помещика М. П. Нарышкина), Доброселье и Шуи.

19/31 августа — кордон в с. Богородицком (56 верст от Мосальска) взял 3 поляков-дезертиров, у д. Мышенки (65 верст от города) — 6 испанцев.

24 августа/5 сентября — несколько французских кирасир и 300 возмутившихся крестьян Смоленской губернии были отбиты от с. Любунь дворовыми людьми под начальством управляющего Руппа и протоиерея Я. И. Чистякова.

25 августа/6 сентября — С. Суходольский с поселянами переловил 11 французов.

Сокольник В. Половцов и бурмистр Ф. Анофриев в с. Спасском Деменской волости собрали из барских стрелков 50 человек конных и 300 крестьян «для кордона» и обороняли вотчину М. П. Нарышкина.^[346] Дата неизвестна.

Поскольку мародеры стали теснить кордоны, на помощь им послан в с. Пятницкое батальон майора B. C. Ергольского (150 человек) из 4-го полка Калужского ополчения.

26 августа/ 7 сентября — ус. Трошковичи (Стражковичи?) Суходольский взял в плен 10 мародёров.

27 августа/8 сентября — ополченцы Ергольского и крестьяне С. Суходольского преследовали французскую партию из 75 человек от д. Расткино (Ракитина) до д. Веселуха Ельнинского уезда и ещё 5 вёрст, убив 36, взяв в плен 6 человек сами потеряли 3 человека убитыми и 3 ранеными.^[347]

Ратники подпоручика И. П. Юрова поймали трёх мародёров в д. Пригори.

28 августа/9 сентября — шайка из 25 человек ограбила церковь и дом священника в с. Снопот и напала на с. Любунь, но управитель Рупп с дворовыми людьми и крестьянами помещика Хлюстина оказал сопротивление. На помощь им пришёл дьячок с. Пятницкое И. Сахаров. Неприятеля гнали до с. Снопот, убив 5 и взяв в плен 6 человек.

Партия из 50 человек направлялась из Ельнинского уезда в с. Пятницкое; исправник А. П. Суходольский с крестьянами из с. Спасское напал на них, убил 5, взял в плен 15 человек.

29 августа/10 сентября — С. Суходольский просил Каверина прислать воинскую команду, чтобы бороться с неприятельскими партиями и возмутившимися крестьянами Ельнинского уезда. На границе с Юхновским уездом взяты в плен 6 французов и 4 поляка.^[348]

1/13 сентября — в разных местах переловлено поселянами 32 человека.

2/14 сентября^[349] — Шепелев приказал полковнику А. И. Быхалову 1-му отрядить из Полотняного завода часть казачьего полка Д. Д. Комиссарова 1-го к Юхнову и в Мосальский уезд, чтобы «растянуть цепь» «для защищения больших дорог и других трактов».^[350]

2/14 сентября — 10 французов приехали в с. Трошковичи, где С. Суходольский с поселянами взял их в плен.

4/16 сентября — в разных местах поймано 14 мародёров и 2 русских солдата.

5/17 сентября — в разных местах поймано 7 французов. Ергольский с ополченцами и крестьянами разбил партию в с. Пятницкое, взяв в плен 40 человек.^[351]

1/13 — 5/17 сентября — взято в плен майором П. Даниловым в с. Городечне 4 человека, майором В. Ергольским — 19, прочими кордонами — 17.

7/19 сентября — у с. Селицкое (Селище) поселяне разбили несколько партий, убив и потопив в пруду 16 человек; сами потеряли 5 человек убитыми.

При с. Пятницкое у границы Ельнинского уезда поселянами разбита большая партия, убито 45, в плен взято 16 человек. Поручик Суходольский послал вооружённых крестьян в с. Мышинки во главе с заседателем Тюниковым; они утопили в пруду 9 человек, убили 34 и 7 взяли в плен; убиты два поселянина.^[352]

10/22 сентября — множество французских партий приближаются к с. Любунь, Пятницкое, Спасу-Деменщины, Мышинки, Причистое (Пречистенское), д. Юркина. Яковлев с ратниками отправился к с. Пятницкое.

11/23 сентября — Яковлев выслал из с. Спасское два отряда майоров Данилова и Ергольского, которые преследовали мародёров четверо суток. В с. Городищи Юхновского уезда их окружили, 41 человек убили, 41 взяли в плен.

11/23 сентября — из Ельнинского уезда партия французов шла к с. Пятницкое. Её разбили С. Суходольский и поручик П. Суходольский с крестьянами, убив 53 человека, взяв в плен 20. У с. Мышинки поселяне разбили другую партию, убив 29, взяв в плен 7 человек.

В с. Городечки майор Данилов с ополченцами и поселянами разбил партию, убив 50, пленив 4 человека и «крестьянина, бывшего у них проводником».^[353]

13/25 сентября — ополченцы Ергольского и поручика Степанова переловили 35 человек. На разных кордонах поселяне взяли в плен 17 человек.^[354]

В с. Городечки были 20 мародёров, которых нагнало «земское войско, т. е. милиция с обыкольным народом» во главе с майором А. Стефановичем и помещиком Шошиным; 12 человек были убиты и 5 взяты в плен. Дата неизвестна.

Неприятельский отряд прошел через с. Городечки, но из с. Нелище был прогнан «обыкольным народом». Дата неизвестна.

У д. Каменка (Ельнинского уезда?) взяты 10 неприятелей, у с. Мохнатка — 4 человека. Дата неизвестна.

11/22 — 15/27 сентября — на кордонах поймано 25 фуражиров, убито 67 человек.

16/28 сентября — на Мышинском кордоне появились 35 мародёров, из которых взято в плен 14, остальные убиты.^[355]

20 сентября/2 октября — на кордонах близ Юхновского уезда схвачены 9 французов, в разных местах побито 18 человек.

22 сентября/4 октября — близ Ельнинской границы поймано 2 француза.^[356]

23 сентября/5 октября — в течение трёх дней на разных кордонах поселянами и ополченцами переловлено 73 человека, убито более 100.^[357]

25 сентября/7 октября — П. Суходольский между Ельнинской и Рославльской границами напал с поселянами на партию из 50 человек, убил 24, взял в плен 6 человек.^[358]

26 сентября/8 октября — близ Юхновской границы в разных местах поселянами под начальством канцеляриста Жданова побито 14, взято в плен 11 человек.^[359] Отряд поручика Литвинова из 4-го полка ополчения разбил неприятеля в д. Нестеры Ельнинского уезда и взял в плен 64 человека.

28 сентября/10 октября — на разных кордонах переловлено 15 человек, убито до 30; схвачен дьячок В. Добропольский, связавшийся с французскими мародёрами.

29 сентября/11 октября — близ Ельнинской границы ополченцы и крестьяне под командой поручика Литвинова разбили партию, убив 35 человек и взяв в плен 15. Литвинов был убит. Близ Юхновской границы «кордонными стражами» пойманы в разных местах 11 человек и убито 15.

Узнав о неповиновении крестьян в Ельнинском уезде, С. Суходольский при поддержке 200 ополченцев усмирил жителей с. Гнездилова с деревнями.^[360]

3/15 октября — подпоручик Суходольский с собственными крестьянами уничтожил партию из 30 фуражиров в д. Присмары Ельнинского уезда. На обратном пути в 12 верстах от Мосальской границы они разбили партию из 20 человек, убив 18 и двух взяв в плен.^[361]

13/25 октября — С. Суходольский, Беклемишев, Ефимович с крестьянами разбили партию из 80 человек в с. Мышенка, при этом два крестьянина убиты, трое ранены.^[362]

23 октября/4 ноября — в д. Дворищи Суходольский с крестьянами истребил партию из 43 человек, взяв в плен 2 человека; 4 крестьянина убиты.

31 октября/12 ноября — близ границы с Ельнинским уездом С. Суходольский с поселянами истребил партию из 47 человек; убито 2 крестьянина, 3 тяжело ранены. Видимо, это была дружина Половцева и Анофриева, которая в д. Чебыши разбила партию мародёров из 47 человек.^[363]

Всего в уезде было взято в плен около 550 человек и убито 950 человек^[364].

Медынский уезд — «кордонный начальник» майор Лопатин.

25 августа/ 6 сентября — возле с. Ильинское убиты 2 француза.^[365]

26 августа/7 сентября — отряд полковника Быхалова 1-го, посланный П. И. Багратионом «для прикрытия Юхновского уезда», при с. Воскресенское Верейского уезда разбил мародёров, отнял церковные вещи и взял в плен 22 человека.^[366]

27 августа/8 сентября — Быхалов выслал партии по дорогам, ведущим из Калуги в Гжатск, Мосальск и Боровск, но неприятеля не обнаружил.^[367]

Через «бикет» при с. Якушкине в Медынь прибыл отряд подполковника Д. В. Давыдова, который был «откомандирован для охранения от неприятельских набегов».^[368]

28 августа/9 сентября — «10 пикетов неприятельскими партиями разогнаны, деревни близ границы Можайской и Верейской до 10 сожжены», убиты 4 человека в с. Дунина, 1 человек в д. Манина, 2 человека в д. Кащеево.^[369]

29 августа/10 сентября 50 мародёров подожгли с. Дунина и разграбили соседние деревни, 60 человек сожгли Шанскую фабрику, 40 человек разграбили с. Шимоново Можайского уезда, «чем привели жителей в немалую робость». Лопатин просил у Шепелева «присылки для защиты сей стороны команды».^[370]

Партия Давыдова направилась из Медыни через д. Азарова, Шанский завод в д. Горки на границе с Гжатским уездом.

30 августа/11 сентября — неприятельские разъезды были в 10 верстах от Медыни в с. Кременское.^[371]

31 августа/12 сентября — Каверин пожаловался Кутузову, что казаки Быхалова «в Кременской волости потравили на поле хлеб и производили грабеж», высекли старейшин и взяли с крестьян 250 руб., «из подобных грабителей 70 человек переловлены крестьянами».^[372]

31 августа/12 сентября — отряд Быхалова расположился в с. «Таваркове и Рожестве» (Рожествино Верейского уезда).

Быхалову направлено предписание Шепелева защищать уезд «от неприятельских разбоев, от мародеров происходящих», в чём ему содействовало «ополчение из поселян».^[373]

1/13 сентября — неприятельские отряды опустошают и жгут селения в 15 верстах от Медыни.

1/13 сентября — утром отряд Быхалова отправился из Медыни за 20 верст, на завод купца Маслова, который был подожжён неприятелем, и в 5 верстах от него у д. Образцова разбил отряд фуражиров, гнал его более 15 верст и взял в плен 54 человека. Отряженная по Мосальской дороге команда в с. Якушино и Кобылино (Кобелева) взяла в плен 14 человек. Казаки потеряли 2 человека ранеными.^[374]

2/14 сентября — по приказу Шепелева, Быхалов с полком из Полотняного завода отправился для наблюдения дороги из Можайска в Калугу, а полк Комиссарова разместил постами от Полотняного завода вправо к Малоярославцу, влево к Юхнову, чтобы «связать цепь» с отрядом майора Н. А. Тимирова 1-го.^[375]

3/15 сентября — Шепелев приказал Быхалову отрядить 200 казаков к д. Дунина, чтобы истребить «хищников», сжегших это селение.^[376]

4/16 сентября — Лопатин с казаками и крестьянами напал в с. Кременское на фуражиров, убил 16 человек, взял в плен 14.

Отряд Быхалова выгнал неприятеля из д. Никитское, д. Лыково и Двора Баталиева, прогнал до д. Дунина, отбил церковное имущество, убил более 50 человек, взял в плен 47, из которых 1 капитан. Казаки потеряли 1 офицера и 1 казака.^[377]

На Шанской фабрике отряд Быхалова разбил отряд фуражиров, убив 32 человека и 52 взяв в плен.

Партия из 50 конных французов разграбила с. Горки.^[378]

5/17 сентября — на границе с Можайским уездом Быхалов с казаками и крестьянами разбил отряд фуражиров, убив 52 и взяв в плен 4 человека.^[379]

6/18 сентября — 10 французов сожгли д. Образцова.

На помощь кордонам послан 3-й полк Калужского ополчения.

9/21 сентября — партия капитана Александрина из полка Быхалова и поселяне разбили фуражиров у с. Никитское и д. Якушина, убив 50 и взяв в плен 15 (38) человек.^[380]

11/23 сентября — в разных местах казаки Быхалова с помощью поселян убили около 100 человек, взяли 185 фуражиров, а в д. Сорокина взято 5 фуражиров и 12 русских пленных.^[381]

12/24 сентября — партия французов ограбила и сожгла д. Образцова, но при приближении вооружённых поселян ретировалась.

20 сентября/2 октября — в д. Лавечно пришли 2 партии фуражиров. Отряд майора Спафарьева из 3-го полка ополчения уничтожил одну партию из 36 человек около д. Паньина, а вторую в самой деревне; отбито 22 лошади и 10 телег.

22 сентября/4 октября — у д. Вапомина поселяне разбили партию, убив 5 человек.^[382]

23 сентября/5 октября — при д. Вареная Спафарьев с отрядом казаков разбил партию фуражиров, убив 38 человек, остальные спаслись бегством.^[383]

23 сентября/5 октября — казаки Быхалова уничтожили до 200 мародеров и фуражиров в д. Каретной, с. Саколинской (Сокольники Можайского уезда), д. Стрельной, Купреной. Для охраны уезда Быхалов расположил 3 сотни в д. Никитская, Егорий и Реткина. В Медыни находились сотня казаков и батальон ратников; 1 сотня казаков и 3 сотни ратников — в соседних селениях.

26 сентября/8 октября — Лопатин, исправник Н. А. Коротнев и Быхалов с крестьянами и казаками разбили фуражиров в с. Салопинки, Курове, д. Стрельна, истребив 210 человек.^[384]

30 сентября/12 октября — сотник из полка Быхалова с помощью крестьян с. Никитское разбил в с. Земаново (Шимоново) Можайского уезда партию фуражиров, убив 25 человек. На можайской границе крестьянами убито до 50 человек.^[385]

4/16 октября — казаки Быхалова выгнали неприятеля из д. Никитина, из д. Лыкова до д. Дунина, убили более 50 и 185 человек взяли в плен.

7/19 октября — сотский с. Егорий с крестьянами напали на мародёров в д. Васкине (Васькова) Можайского уезда, убив 15 человек, и в д. Разтреянны убили 14 человек. Затем в с. Суботино Верейского уезда убили 6 человек; трое крестьян смертельно ранены.

8/20 октября — исправник с вооружёнными крестьянами и полк Быхалова разбили фуражиров возле с. Купрова Можайского уезда, взяли в плен 80, убили более 100 человек.^[386]

13/25 октября — после боя под Медынью поселяне д. Ташковичи убили 5 человек, в том числе «генерала», отправив его «звезду» генералу П. П. Коновницыну.^[387]

Всего в уезде было пленено 460 человек и 830 убито.

Боровский уезд — начальник кордонов: надворный советник М. И. Навашин

30 августа/11 сентября — казаки пугали жителей приближением неприятеля, призывая их покинуть город, но городничий А. А. Кавецкий с жителями переловили их.^[388]

Партиями обывателей переловлено возле Боровска 65 человек.^[389] Партия французов из с. Смаленска (Смолинское) Верейского уезда приблизилась к Боровску, но, увидев вооружённых жителей, пошла к с. Федотово. Крестьяне отбили её, убив 7 человек, а сами потеряли 5 человек. Эта партия разграбила и сожгла с. Савьяны.^[390] Дата неизвестна.

2/14 сентября — по приказу Шепелева, Быхалов послал часть полка Комиссарова (200 человек) к Боровску «для защищения безопасности оного с тем, чтоб он растянул от Полотняного Завода» цепь до Боровска. Туда же Шепелев отрядил из конвойной команды подполковника Сухотина 50 мушкетер и егерский батальон Калужского ополчения (650 человек).^[391] Пехота занимала город, казаки делали разъезды по Новой Калужской и Верейской дорогам.

4/16 сентября — городничий, исправник С. А. Челищев и Комиссаров с 100 казаками в 20 верстах от Боровска напали на аванпост французской конной гвардии, убили 10 и взяли в плен 14 человек. Направленная влево от Московской дороги команда убила 15 и пленила 38 человек, в том числе 2 офицеров.^[392]

5/17 сентября — городничий и исправник с «охотниками» разбили партию из 50 человек в 10 в. от города, убив 6 человек, взяв в плен 2; 1 мещанин убит, 1 ранен. В 7 верстах от города обнаружены два французских кавалерийских полка.^[393]

6/18 сентября — к городничему явились жители Смоленской губернии с французскими паспортами для пропуска их из Москвы домой, некоторые из них «рассказывают, что всем дают свободу». «Казачьими разъездами из французских партиев 18 человек поймано».^[394]

7/19 сентября — в окрестностях Боровска рассыпаны небольшие неприятельские партии, все поселяне вооружены и защищают свои селения, но множество селений заняты французами.^[395]

8/20 сентября — в окрестностях Боровска переловлено 18 французов.

11/23 сентября — Боровский городничий «с жителями и поселянами» отбивает покушения неприятелей, предупреждая их вылазками.

12/24 сентября — генерал А. Карпов 2-й пожаловался, что крестьяне «забрали под караул» 11 казаков и отправили в земской суд.

13/25 сентября — около Боровска казаками и «охотниками из поселян» переловлено в разных местах и в разное время 101 мародёр.^[396]

15/27 сентября — около Боровска переловлено казачьими разъездами 42 человека и до 50 убито.^[397]

21 сентября/3 октября — «разъездами казаков и жителями» переловлено в окрестностях Боровска 71, убито до 50 человек.^[398]

Вооруженные крестьяне разбили неприятельскую партию в с. Федотово в 5 верстах от города, убив 7 человек. Дата неизвестна.

23 сентября/5 октября — неприятельские фуражиры угнали скот из с. Каменское и Рыжкова. До 1 тыс. крестьян слободы Каменской догнали их, отбили скот, убив 8 человек; убито 3 крестьянина.^[399]

Октябрь — крестьяне с. Курчино во главе со старостой Г. Андреевым перебили партию французов.

Всего на кордонах уезда убито около 360 человек, взято в плен около 350.

Малоярославецкий уезд.

6/18 сентября — партия из 60 мародёров русских и французов напала на д. Маренка Авчининской волости. Исправник с крестьянами разбил её, убив 59 человек.^[400]

1/13 октября — 60 казаков в д. Авчининой «делают неблагопристойные поступки», в с. Ильинском звонили в набат. В Тарусском уезде выставлены караулы.

Октябрь — крестьяне д. Новая Слобода Авчинской волости перебили отряд казаков во главе с офицером, объявив их грабителями и «драмадерами».

Жиздринский уезд — начальник кордонов: ротмистр Шепелев.

25 августа/6 сентября — Шепелев донёс, что всё спокойно.

2/14 сентября — кордон при с. Погуляй взял в плен 5 французов.^[401]

3/15 сентября — на кордонах взяты 6 французов.

4/16 сентября — на кордоны явились 3 русских солдата, попавшие в плен под Смоленском и отпущенные французами домой.

7/19 сентября — в с. Барсуки явились 7 русских солдат, бежавшие из плена.

9/21 сентября — заседатель Лопухин и ротмистр Шепелев с крестьянами за с. Даниловичи убили 5 французов.^[402]

15/27 сентября — Шепелев донёс, что на кордонах всё спокойно.

В уезде было взято в плен 7 человек и 5 убито.

Мещовский уезд — начальник кордонов: капитан-лейтенант флота Всеволожский.

По нашим подсчётам, на кордонах Калужской губернии имели место более 100 боестолкновений, из которых больше половины пришлось на Мосальский уезд, около 40 — на Медынский, более 10 — на Боровский. Самый сильный натиск неприятельских отрядов шёл из Ельнинского уезда Смоленской губернии, где вспыхнули сильные крестьянские бунты и где мужики действовали заодно с неприятельскими мародёрами. Со стороны Юхновского уезда той же губернии мародёры проникали реже, поскольку их вылавливали там местная «милиция» и партизанские партии Тимирова и Давыдова. По подсчётам В. А. Бессонова, всего на кордонах Калужской губернии было взято в плен 1400 человек и 2200 убито, то есть общие потери неприятеля составили 3600 человек.^[403] Вообще, система кордонов Калужской губернии, по сравнению с другими, была самой продуманной, хорошо организованной и эффективной в 1812 году, благодаря небывалой активности, проявленной губернатором П. Н. Кавериным. К тому же именно на неё пришёлся самый сильный напор неприятельских шаек мародёров и партий фуражиров. Для сравнения укажем, что в Смоленской губернии произошло более 60 стычек на кордонах; треть из них пришлась на кордоны Сычовского уезда, которые, правда, почти половину боёв провели в Вяземском уезде. В Московской губернии произошло более 20 стычек на кордонах.

В. Г. Пуцко
Калужское духовенство в Отечественной войне 1812 года

Место и роль православного духовенства в событиях Отечественной войны 1812 года преимущественно предопределены проявлением патриотизма. Случаи сотрудничества духовных лиц с неприятелем исключительно редки. Позже квалифицированные как измена, судя по всему, не были таковыми в действительности. Имеем в виду прежде всего пример могилевского архиепископа Варлаама Шишацкого, который на четвертый день по вступлении французов в Могилев созвал духовенство и предложил ему принести присягу Наполеону, что и было сделано в соборе 14 июля 1812 года. За это Варлаам уже 5 декабря того же года был отрешен от должности, 29 июня 1813 года подвергнут позорной «церемонии разстрижения», и окончил свою жизнь в 1823 году в Спасском монастыре в Новгороде-Северском в качестве «звонаря и привратника». Но, по словам самого Варлаама, его поступок имел то последствие, что к церквам его епархии не прикоснулась рука французов.^[404] Настоятель Одигитриевской церкви в Смоленске вдовый священник Никифор Мурзакевич был принужден утром 2 октября 1812 года вместе с двумя иными священниками выйти в облачении к Днепровским воротам навстречу Наполеону, но император в тот день не приехал. Встреча с последним произошла случайно на следующий день, когда растерявшийся Мурзакевич вручил Наполеону просфору. Позже на вопрос архиепископа Феофилакта, зачем встречал Наполеона, ответил: «Чтобы спасти храмы Божии»^[405].

В Калуге, как известно, суждено было побывать только пленным французам, но, тем не менее, город долго оставался в большом напряжении. Современник событий Григорий Зельницкий об этом пишет:

«Калужское духовенство с своей стороны не упустило в сих смутных обстоятельствах внушать пастве своей разныя утешительныя наставления, споспешествовавшия к общему спокойствию жителей: оно при всяком случае, ссылаясь на спасительныя Евангельския истины, приучало чад своих к понесению терпеливо ниспосылаемаго на них наказания и праведнаго гнева свыше.

В Бозе ныне почивающий Преосвященный Епископ Евлампий, яко достойный Пастырь сего края, немедленно приступил с благоговейным сердечным чувствованием к назиданию и ограждению своея паствы, и начал свой подвиг усердною к Богу молитвою.

Он учреждал, с согласия Правительства, публичныя молебствия и ходы; Пастырскими наставлениями старался он подвигнуть народ к единодушию и терпению, и больше к крепкому упованию на помощь Владеющего царствами и судьбами человеческими, и ободрительным гласом уверял своих слушателей, что враг их не достигнет злаго своего намерения, но погибнет подобно гордому Фараону от „мраза и глада“. Сей Пастырь, коего свято память сохраняется в сердцах Калужан, по сношению и совету с Гражданским Правительством, прибегнул в сем случае к Богу и Пресвятой Его Матери: он нарядил торжественный ход из города до места, расстоянием от онаго на семь верст, где тогда пребывала Чудотворная Икона Богоматери, нарицаемой Калужскою, и перенес оную с подобающею честию в Калужский Собор. С сего времени почти ежедневно совершаемы были соборне во всей Епархии теплыя молитвы с коленоприклонением пред Господем сил и производились вокруг городов и селений, со всею святынею, многолюдные ходы. Разосланы были по церквам Пастырския наставления, исполненныя убедительными истинами, что без попущения Божияго ничто не возможет враг наш; что только требуется единое послушание властям и ревностное споспешествование благу общему и проч. По благоразумному внушению сего Пастыря, Духовенство участвовало в принесении на жертву отечественную значительной суммы. Когда Калужское Ополчение, приняв надлежащий вид, готово было к выходу на поле чести и защиту отечества; тогда Преосвященный Евлампий, со всем Духовенством, призвав в помощь сильнаго в бранех Господа, совершил с коленоприклонением и слезами приличное на сей важный случай молебствие и водоосвящение, привел воинов к целованию Креста и Евангелия, увещевая всех и каждого, дабы безропотно шли на дело отечественное и не щадили бы жизни своей за веру, обещевая им в будущея жизни неувядаемый венец вечныя славы; потом все ряды окропил Святою водою, и вручил начальнику Ополчения святую хоругвь, произнося при сем трогательное и преисполненное твердаго упования на Бога слово. На сей хоругве изображен был с одной стороны чудотворный образ Калужской Богоматери, а с другой Праведнаго Лаврентия, патрона сего края.

В последующее время, когда неприятель изгнан был из пределов Смоленской губернии, оставил после себя следы разрушенных храмов Божиих, а служителей ея разсеянных: тогда Преосвященный Калужский, видя, что Епархия Смоленская оставалась без Пастыря, прилагал усердное рачение о собрании Духовенства, о обновлении и освящении оскверненных церквей; снабдевал оныя по возможности ризницею, сосудами, антиминсами и другими нужными вещами, дабы водворить богослужение и созвать разсеянное стадо. Его Пастырское увещание к Протоиерею города Вязьмы возымело желаемое действие: ибо вскоре в сем городе и в окрестностях онаго воскурилась безкровная жертва Господу Избавителю»^[406].

Эта поэтизированная трактовка весьма недавних для автора цитированной книги событий отражает ту непростую обстановку, когда калужский архиерей мог что-либо предпринять лишь «с согласия Правительства» и «по сношению и совету с Гражданским Правительством», то есть личная инициатива епископа Евлампия была в значительной мере скована даже в той сфере пастырского душпопечения, которая предопределяла круг его прямых обязанностей и прав.

Тяжелый 1812 год застал епископа Евлампия уже больным. Тем не менее, он осуществил крестный ход в село Калужку, где хранилась прославленная чудесами Калуженская икона Богоматери, и торжественно перенес ее в калужский кафедральный собор, предписав совершать перед ней ежедневные моления, с коленопреклонением, по всей епархии «о избавлении от нашествия иноплеменных» и крестные ходы вокруг городов и сел. Примеру архиерея, жертвовавшего на военные издержки, последовало духовенство и собрало 9204 рубля и разные золотые и серебряные изделия. И даже тогда, когда калужане начали покидать город, Евлампий продолжал совершение крестных ходов. И только в ночь, когда, по предположениям военных властей, французы должны были подойти к Калуге, епископ вместе со свитою переправился за Оку в село Ромоданово и там нашел приют в доме Олонкина. Но вскоре стало известно, что армия Наполеона прошла к Москве, и архиерей не замедлил вернуться в свой дом. Так он вместе с калужанами провел более сорока дней, с 2 сентября по 14 октября, когда выяснилось, что неприятель удаляется из пределов губернии. В память об избавлении Калуги было решено совершать ежегодно крестный ход 12 октября. Намерение оставить Калуженскую икону Богоматери навсегда в соборе сначала встретило сочувствие в Синоде, но позже, 6 мая 1817 года все-таки пришлось вернуть образ в Калужку^[407].

На долю епископа Евлампия выпали и хлопоты по ликвидации последствий пребывания неприятеля в пределах Калужской епархии, выразившихся в ограблении церквей и монастырей, в сожжении храмов и домов церковного причта, главным образом в Боровском, Малоярославецком и Медынском уездах. Церковная утварь была прислана из Тульской и Курской епархий, некоторые вещи поступили из Александро-Невской лавры и Коневского монастыря, из некоторых церквей Санкт-Петербургской епархии и от частных лиц. На основании сметы, представленной епископом Евлампием, Синод ассигновал на восстановление разоренных Боровского и Малоярославецкого монастырей 17000 рублей. Много забот было с раздачей пособий, что Синод поручил рязанскому архиепископу Феофилакту, прежде бывшему калужским^[408]. Епископ Евлампий позаботился также о Смоленской и отчасти Московской епархиях, тогда не имевших своих архиереев. По его приглашению некоторые церковнослужители переехали в Калужскую епархию.

Епископ Евлампий Введенский скончался 22 мая 1813 года, а 19 июля того же года на калужскую кафедру был переведен из Вологды епископ Евгений Болховитинов; в своем слове, произнесенном 12 октября 1813 года в Иоанно-Предтеченской церкви, он имел основания уже дать оценку недавних событий^[409].

Сохранился чрезвычайно интересный «Имянной список учиненной в Калужской Духовной Консистории о пострадавших от неприятеля священно-и церковнослужителях и неимеющих насущного хлеба, одежды и обуви», с перечислением 78-ми лиц, включающий священников, диаконов, дьячков и пономарей из Малоярославца, села Скрыпорова, Боровска и его слобод, сел Красного, Уваровского, Тимашева, Желанья, Юдина, Кременского, Иклинского, Ивановой Горы, Чубарова, Русинова, Тарутина, Комлева, присёлка Георгиевского и Шанского завода^[410]. Это территория, охваченная театром военных действий, и именно здесь произошли в основном зафиксированные разрушения и разграбления, весьма тщательно отраженные в многочисленных рапортах и докладах^[411]. Столь же скрупулезно были подсчитаны и убытки штатных служителей Боровского Пафнутьева монастыря, числом пятнадцати, в размерах от 135-ти до 814-ти рублей^[412]. Духовное ведомство заботливо занималось трудоустройством духовных лиц, оставляя на прежнем месте одних и приписывая к иным храмам других^[413]. Каждый из священников, диаконов и причетников, включенных в список «нуждающихся в насущном хлебе, одежде и обуви», получил денежное пособие в размере от 40 до 150-ти рублей^[414], кроме того, были выплачены деньги «священноцерковнослужителям по Калужской епархии, нуждающимся в семянах для весеннего посева указной пропорции земли церковной»^[415]. Таким образом, издержки духовного сословия были в основном приняты на счет казенных расходов.

Исходя из упомянутых материалов, можно заключить, что приходское духовенство и члены церковных причтов Калужской епархии наиболее пострадали от нашествия французской армии (в действительности мародерством занимались не только неприятельские войска). Но вряд ли этот урон в целом соразмерим с тем, который понесло крестьянство тех же Малоярославецкого и Боровского уездов^[416]. Безусловно, духовенству был нанесен неприятелем и чувствительный моральный ущерб, вследствие ограбления и осквернения храмов на указанной территории. В частности, такая участь постигла боровские храмы, равно как и малоярославецкие^[417].

Факты участия калужского духовенства в событиях Отечественной войны 1812 года нашли освещение в документах, опубликованных В. И. Ассоновым^[418]. Естественно, здесь есть своя специфика, поскольку речь идет не о непосредственном участии в военных операциях, а о совершении молебствий и чтении воззваний, о пожертвованиях, о спасении церковного имущества, о сборе оружия и иных вещей, оставшихся на поле сражения, об учреждении крестного хода в память избавления Калуги от опасности быть захваченной французской армией. Любопытен по своему содержанию синодальный указ от 14 августа 1812 года о сборе пожертвований, на основании которого Калужская духовная консистория, в частности, решила «означенным благочинным также объявить причетникам, священно и церковнослужительским детям и семинаристам, ныне в домах при отцах и родственниках своих находящихся, не выше риторического класса, не пожелает ли кто из них засим от святейшаго синода предписанием поступить во временное ополчение, по окончании которого должны они возвращены быть к прежним своим местам, и ежели кто пожелает, то сверх обнадеживания святейшим синодом, что таковое их служение не оставлено будет без уважения и не лишат могущего оставаться, после некоторые из них, семейства, доходов, будут еще предоставлены за теми их семействами самыя выгоднейшия диаконския или причетническия места»^[419]. Насколько это обещание привлекло молодежь духовного сословия, — это уже отдельная тема, хотя и непосредственно связанная с рассматриваемой.

В научную традицию прочно вошел принцип при освещении исторических событий выделять наиболее ярких лиц, в военной тематике — героев либо предателей. Между тем, героизм в Отечественной войне 1812 года был явлением массовым, а предательство, — к счастью, единичным: иначе вряд ли можно было надеяться на победу, и тем более ее завоевать. При таком положении вещей калужское духовенство, казалось бы, занимает несколько обособленное место. Известно о том, что некоторые из причетников принимали участие в ополчении, и притом храбро сражались, но ведь никому не приходило в голову вооружить основную массу духовенства; оно выполняло иные общественные функции, соответствующие его сану, и, надо сказать, в основном выполняло их образцово. Опубликованные документы говорят о том, что священники Калужской епархии, за немногим исключением, не спасались бегством от неприятеля в 1812 году и терпеливо делили со своей паствой радости и горе. И не ставили себе это в заслугу, а поэтому часто встречающиеся в деловых бумагах фразы о том, что «о подвигах священнослужителей, бывших в том 1812-м году при сей церкви, нам неизвестно» или «во время нашествия неприятеля при нашей церкви особенных достопамятных произшествий не было», вряд ли надо понимать буквально.

Особое восхищение вызывает своими действиями старый и больной калужский архиерей — епископ Евлампий (1809–1813). Превозмогая немощи, он неустанно молился и ободрял калужан в самые трудные дни Отечественной войны 1812 года. И какую же благодарность выразили этому человеку их потомки? Разграбили его погребение и разбросали его кости. Может быть, только потому, что он носил высокий священный сан, а это еще совсем недавно оказывалось непреодолимым препятствием для достойной оценки его как личности, несомненно, имеющей все права на благодарную память.

Тема участия калужского духовенства в событиях Отечественной войны 1812 года представляется перспективной, и, можно надеяться, к сказанному будут добавлены оставшиеся нам неизвестными факты.

С. Л. Малышкин
Воспоминания калужского духовенства об Отечественной войне 1812 года (по материалам А. И. Михайловского-Данилевского)

Каждое сословие Российской империи внесло свой, незабываемый вклад в победу русского оружия в славном «Двенадцатом году». Огромную роль сыграло и духовенство. В то время, как неприятель приближался всё ближе к Москве, именно оно, в первую очередь, во время церковных проповедей призывало самую широкую — крестьянскую — часть населения к борьбе. Никто не сомневается в результативности воздействия афиш Ростопчина на городские низы Москвы, но в сотнях и тысячах сельских приходов, разбросанных по всей Центральной России голос священника был гораздо ближе и доступнее, чем далекая столица. В архивах нашей страны лежат сотни документов, рассказывающие о подвигах и на полях сражений, и в составе партизанских отрядов, и в поддержании патриотического духа мирных поселян. Ценны любые упоминания в воспоминаниях современников о деятельности лиц духовного звания. Но особый интерес, несомненно, вызывают строки, написанные самими участниками событий — теми, кто являлся в 1812 году «священноцерковнослужителями». Существует большая литература по этому вопросу, вышли историографические обзоры^[420], но в данной статье ставится задача гораздо скромнее — рассказать о воспоминаниях Калужского духовенства.

Русское приходское духовенство не оставило, к сожалению, многочисленных воспоминаний, как дворянство, о своем участии в 1812 году. Этому есть многие причины, одна из основных среди них — отсутствие традиции в начале XIX века передавать письменные свидетельства последующим поколениям. Но дворянская часть населения в это время уже накопила определённый опыт, прекрасно отдавая себе отчёт о величии прошедшей эпохи. В этом смысле, оно не только само создавало воспоминания и их часто публиковало, но и способствовало созданию воспоминаний другими сословиями, в отдельных случаях даже крестьянами. Один из ярчайших примеров — написание воспоминаний подмосковным партизаном Отечественной войны Г. Куриным по просьбе знаменитого историка и участника событий «Двенадцатого года» А. И. Михайловского-Данилевского. Тот же Михайловский-Данилевский, приступив к написанию истории Отечественной войны, обратился ко всему духовному сословию с призывом собирать сохранившиеся письменные свидетельства, документы, воспоминания о минувших событиях. Им была составлена подробная анкета, предназначенная для сбора сведений по истории Отечественной войны среди духовенства. Она включала шесть вопросов: 1. О числе церквей, совсем разоренных и уничтоженных. 2. О числе церквей, ограбленных неприятелем. 3. О показании общей стоимости разграбленных церковных имуществ. 4. О пожертвованиях духовных лиц. 5. Об особых подвигах их. 6. Обо всех тех любопытных местных происшествиях, коих духовные лица были свидетелями и кои сохранились в их памяти. Именно благодаря запросу петербургского историка, российские священники приступили к массовому написанию воспоминаний. Это был действительно уникальный случай, когда впервые в исторической науке специально для готовящегося грандиозного научного труда, посвященного 1812 году, был создан огромный корпус мемуаров духовенства. Но работа над воспоминаниями была настолько непривычной, сама просьба столь неожиданной, что первоначально внимание на пожелания А. И. Михайловского-Данилевского никто не обратил. В марте 1836 года он обратился к московскому митрополиту Филарету. Не получив долгое время ответа, Александр Иванович запросил Синод и местные гражданские управления. 20 мая обер-прокурор Синода Н. А. Протасов предписал митрополиту Московскому и епископам Смоленскому и Калужскому организовать выявление, копирование и отправку ученому необходимых документов.

По запросу Михайловского-Данилевского поиск материалов шел в центре — в архиве Синода и в Комиссии духовных училищ. На местах выявление проходило в архивах церквей, монастырей, духовных консисторий. Но работа затягивалась. Московская духовная консистория была вынуждена в ноябре 1836 года вновь обратиться к уездным благочинным правлениям об ускорении поиска документов. Наконец, 13 декабря обер-прокурор Протасов направил ученому найденные материалы по Московской губернии, 30 декабря — по Калужской и 5 мая 1837 года — по Смоленской.

Наиболее хорошо сохранились сведения, присланные из Калуги. На основе их попытаемся реконструировать поиск источников религиозного характера.

15 июня 1836 года к калужскому епископу Николаю направил запрос об архивных материалах лично А. И. Михайловский-Данилевский. Но еще раньше — 20 мая об этом уже было предписано из Синода специальным указом. На основании указа епископ обязал губернскую духовную консисторию приступить к выявлению документов. Общая «справка» по губернии была составлена по материалам архива консистории. По инициативе калужского епископа историку было также направлено «сочинение одного здешнего ученого», который писал «около того самого времени, как была Отечественная война 1812 года».

Архимандрит Никольского Черноостровского монастыря отец Макарий. А. Аверьянов

Духовная консистория, в свою очередь, направила в уездные духовные правления указы о поиске нужных источников. В июле из правлений подобные указы разошлись благочинным и священникам приходских церквей. Всего составлялось на местах три вида документов: 1. Копии с представлений священников в 1812 г. церковным властям о событиях войны. 2. Ответы на вопросы Михайловского-Данилевского, присланные через Синод. Это были те же самые вопросы, что рассылал ученый в губернии и которые выше рассмотрены. Они охватывали в целом всю губернию. 3. Ответы самих священников на вопросы историка, по сути являвшиеся воспоминаниями. Воспоминания священников — это один из самых интересных и ценных источников, собранных Александром Ивановичем. Они носят характер ответов на анкету из 6 вопросов, составленных Михайловским-Данилевским. Вопросы те же, что и в анкетах, присланных из церковных архивов через губернаторов. Все они имели общий формуляр. Начинались одними и теми же словами (примером возьмем Боровский уезд): «1836 года июля 20-го дня Боровского уезда Предтеченской, что в селе Комлеве церкви, священнослужители, по выслушании указа Боровского духовного правления от 13-го минувшего июля сего года за ? 253-м, последовавшего на имя местного благочинного Боровского Благовещенского собора отца протоирея Алексея Беляева, дали сие сведение в том, что во время нашествия неприятеля в 1812-м году…». Далее шли ответы и заключали «сведения» подписи притча церкви.

Всего по Калужской губернии было составлено 32 таких документа. Из них 10 написано на основании воспоминаний священников и прихожан города Боровска, 7 — Боровского уезда, 6 — Малоярославца, 5 — Медынского уезда, 2 — Мосальского уезда, 1 — Тарусы. Материал, представленный в воспоминаниях, по содержанию самый разнообразный. Это — воспоминания о сражении за Малоярославец, откуда началось отступление французской армии из России. Это рассказ священника из села Милятино Мосальского уезда о боях крестьян и фабричных рабочих с отрядами неприятельских мародеров. Это — и жалобы, что наполеоновские солдаты вторгались в уезды, «…возмущая поселян к неповиновению властям». К сожалению, после смерти Михайловского-Данилевского, его архив неоднократно подвергался пересистематизации, и документы чрезвычайно перепутаны между собой. Пользование ими крайне затруднительно. Достаточно сказать, что материалы по Калужской губернии лежат в папке, оформленной в XIX веке военными архивистами, на которой написано: «Сведения о произшествиях по Смоленской епархии в Отечественную войну 1812 года, доставленные Духовными лицами Смоленской епархии во исполнение Указа Св. Правительствующего Синода от 20 мая 1836 года»^[421].

Приложения

? 1

1836-го года июля 20-го дня Боровского Благовещенского собора священник Иаков Андреев, диакон и причетники на объявленный из Боровского Духовного правления за ? 253-м указ, последовавший на имя Благочинного того же собора протоиерея Алексея Беляева касательно обстоятельного объяснения о всех достопамятных произшествиях, случившихся по сему Собору во время нашествия в 1812-м году неприятеля на город Боровск, имеем честь объяснить следующее: по устным преданиям Соборных прихожан, оставшихся в живых после той Отечественной войны, известно нам только то, что означенный Благовещенский Собор неприятелями был ограблен и осквернен, по прогнании неприятеля, от скверностей, нанесенных ими сему Божественному святилищу, очищен и освящен. А приписная деревянная церковь во имя святителя Николая сожжена до основания. Но чего стоило разграбление церьковных утварей и прочего за неимением при Соборе того времени описи церьковной, которая вероятно тогда же истреблена неприятелями, нам неизвестно. Равным образом о подвигах священно-и церковнослужителей, бывших действительными при сем соборе в нашествие неприятеля, достойными памяти среди отечественной истории ничего сказать не можем, поелику все того времени соборяне померли. Впрочем, достоверно знаем, что домы у всех соборных священно и церковнослужителей сожжены.

К сему объяснению Боровского Благовещенского собора священник Иаков Андреев руку приложил. Того же Собора Диакон Иоаким Алексиев руку приложил.

Того же Собора Дьячек Прохор Васильев руку приложил.

Того же Собора Дьячек Михаил Матвеев руку приложил.

Того же Собора пономарь Петр Семенов руку приложил.

(Л. 87-об.).

? 2

1836-го года июля 22-го дня Боровской Градской Успенской церкви священно-и церковнослужители в силу объявленного им из Боровского Духовного правления от 13-го [дня] текущего же месяца июля за ? 253-м указа дали сведение, что из Успенской их церкви во время случившагося в 1812-м году неприятельского нашествия похищены: образ — Воскресение Христово в сребряном окладе и некоторые книги, а какой суммы стоило все сие похищение за неимением при церкви документов о ценности сего разграбленного имущества им неизвестно; а оказаны ли какие-либо подвиги достойные памяти и уважения прежними сей церкви священно-и церковнослужителями по недавнему их определению ничего совершенно не знают. Прочая ж церковная утварь относительно святого олтаря соблюдена уволенным от должности священником Харлампием Гавриловым, бывшим в то время действительным при сей церкви священником. Самая ж церковь во внутренности была обругана неприятельскою нечистотою, а по прогнании неприятелей снова освящена, которая после сего за ветхостью уничтожена, и вместо оной сооружена каменная.

К сему сведению означенной Успенской церкви священник Александр Магнитский руку приложил. К сему сведению той же церкви диакон Петр Алексеев руку приложил. К сему сведению той же церкви пономарь Артемий Димитриев руку приложил.

(Л. 92).

? 3

1836-го года июля 25 дня, города Боровска Рождественнской церкви, что в бывом Девичьем монастыре, священно-и церковнослужители во исполнение Указа, последовавшего за ? 253-м из Боровского Духовного Правления на имя местного Благочинного Боровского Благовещенского собора Отца протоиерея Алексия Беляева, дали сие сведение в том, что в Отечественную войну, бывшую в 1812-м году, наша Рождественская церковь ничего особенного не претерпела, кроме того, что Святые Иконы вынесены были из церкви неприятелем за город и разбросаны по полю, которые по удалении неприятеля были найдены и возвращены в церковь. Межевые книги на землю истреблены. Домы у Священно-церковнослужителей сожжены, а оказали ли они при нашествии неприятеля какие-либо подвиги, заслуживающие особенное внимание относительно к тому времени, по новости нашего определения к сей церкви, мы совершенно не знаем.

Священник Афанасий Яковлев Лихачев. Диакон Иван Ефимов руку приложил. Дьячек Иван Львов.

(Л. 93).

? 4

1836-го года июля 20-го дня города Боровска Крестовоздвиженской церкви Священноцерковнослужители по выслушании Указа Боровского Духовного правления от 13-го минувшего июля сего года за ? 253-м, последовавшего на имя местного Благочинного Боровского Благовещенского Собора отца протоиерея Алексея Беляева, дали сие сведение в том, что во время нашествия неприятеля в 1812-м году, находящаяся в означенном нашем приходе каменная церковь во Имя воздвижения честного и животворящего креста Господня, вся разграблена и приписанная к означенной церкви Сретенская, что в Высоцкой слободе, деревянная церковь сожжена со всею принадлежащею к ней утварью. Домы же Священно-церковнослужителей как при сей Крестовоздвиженской, равно и при приписанной Сретенской сожжены. Но при нашествии неприятеля оказали ли они какие-либо особенные подвиги, заслуживающие внимания по тогдашнему времени, по недавнему к сей церкви нас определению совершенно не знаем. К сему сведению Боровской Крестовоздвиженской церкви священник Григорий Васильев руку приложил. Той же церкви Диакон Самуил Лвов руку приложил. Той же церкви дьячек Мирон Семенов руку приложил.

(Л. 89).

? 5

1836-го года июля 21-го дня города Боровска церкви Преображения Господня, что на площади, Священно-церковнослужители на объявленный Благочинным Боровским протоиереем Алексеем Беляевым Указ из Боровского Духовного правления от 13-го июля сего же года за ? 253-м к нему поступивший, дали от себя сие сведение в том, что во время Отечественной войны, бывшей в 1812-м году, означенная церковь, по свидетельству прихожан была обращена французами в конюшню и разграблена. Домы у священно-церковнослужителей сожжены. Коликой же стоило суммы разграбленное церковное имущество, за неимением в церкви письменных на то актов нам не известно. По отражении же неприятелей, церковь опять возобновлена и освящена, а о подвигах священнослужителей, бывших в том 1812-м году при сей церкви, нам неизвестно.

К сему сведению города Боровска церкви Преображения Господня, что на площади, священник Петр Волков руку приложил. К сему сведению той же церкви диакон Петр Матвеев руку приложил. К сему сведению той же церкви дьячек Иван Алексеев руку приложил.

(Л.88).

? 6

1836-го года августа 10-го дня Малоярославецкого уезда Покровской церкви села Недельного, Благочинный священник Андрей Васильев Зверев по выслушании указа, последовавшего из Малоярославецкого Духовного правления, сего года июля 25-го дня ? 258-й, дал сие сведение в том, что прошлого 1812-го года во время Отечественной войны, был я, Благочинный, священником города Боровска при Преображенской церкви, что на площади. Город Боровск неприятель занял 10-го числа октября в 3 часа пополудни. До самого его вступления в город я — священник, и брат мой — того же города Крестовоздвиженской церкви священник же Симеон Зверев, что ныне Калужский кафедральный протоиерей, безотлучно находились в городе и производили Богослужение почти каждодневно для ободрения жителей и кардонного войска, стоящего в городе Боровске для наблюдения за движением неприятеля, исповедуя и приобщая больных воинов от ран, и когда неприятель начал обступать город с трех сторон от Москвы, то мы с братом, оставя город, выехали на Калужскую заставу вместе с жителями города и прихожанами. Впрочем, забрав всю церковную движимую утварь с собою. Неприятель Преображенскую церковь разорил, крышу деревянную на приделе сжег, иконостас и престолы разломал, иконы некоторые поколол, а некоторые пожег, самую же церковь обратил в конюшню для постоя лошадей. По причине же разграбления и созжения церковной крыши и приходских дворов, оная церковь была приписана к Боровскому Благовещенскому собору с приходом и утварью церковною. Я же — священник, 1813-го года февраля 6-го дня переведен Малоярославецкого уезда к Преображенской церкви села Загорья, Лыковчино тож, а из оного, того же года сентября 30-го дня переведен в оное село, но насколько суммою оная церковь была разорена и кем, так же и на какую сумму паки возобновлена, мне — Благочинному, неизвестно за выбытием из города, что и объяснил по Священству.

Благочинный Неделинский священник Андрей Зверев.

(Л. 125).

? 7

Его Высокоблагословению Боровского Благовещенского собора отцу Благочинному протоиерею Алексею Беляеву Градской Борисоглебской церкви священнослужителей сведение. Во исполнение указа из Боровского духовного правления на имя ваше последовавшего, честь имеем вашему высокоблагословению объяснить, что в 1812 году во время нашествия на город Боровск неприятеля при нашей церкви особенных достопамятных произшествий не было. Вход в церковь северных дверей, хотя и был им разбит, но похищения касательно ризницы, сосудов и прочих церковных вещей, внимания достойных, так же не было. Потому что мною — священником со старостою церковным достойные церковные вещи все были вывозимы и паки в церковь сохраненными доставлены.

Июля 22 дня 1836 года. К сему сведению Борисо-Глебской церкви священник Алексий Яковлев руку приложил. К сему сведению той же Борисо-Глебской церкви диакон Иоанн Петров руку приложил. К сему сведению той же церкви пономарь Иван Тимофеев руку приложил.

(Л.96а-об.).

? 8

Его Высоко Благословению города Боровска Благовещенского собора отцу протоиерею Алексею Сергеевичу Беляеву Ведомства благочиния Вашего города Боровска церкви Преображения Господня, что на Взгорье священноцерковнослужителей Сведение.

Во исполнение указного предписания боровского духовного правления за ? 253-м, честь имеем Вашему Высокоблагословлению сим объяснить, что какие в 1812-м году во время нашествия в город Боровск неприятеля были достопамятные произшествия нам вовсе неизвестно, поелику из нас священник к оной церкви поступил в 1819 году, а дьякон и дьячек гораздо после спустя того времяни, и почерпнуть к доставлению всего нужного требуемого не с чего и какие именно в то время похищены церковные вещи, так же отколь были в вышепомянутую церковь присланы церковные вещи нам неизвестно. Июлия 20 дня 1836 года.

К Сведению^[422] Преображенской, что на Взгорье церкви священник Матвей Васильев руку приложил. Той же церкви диакон Алексей Иванов руку приложил. Той же церкви дьячек Александр Иванов руку приложил.

(Л. 90-об.).

? 9

Его высокоблагословению Благочинному Боровского Благовещенского собора отцу протоиерею Алексею Сергеевичу Беляеву. Иоаннобогословской, что в Рощинской слободе церкви священно церковнослужителей и старосты церковного Сведение.

В силу присланного из Калужской духовной консистории указного предписания, что в течении 1812 года не было ли по церквам какого значительного похищения, давать о том чрез кого следует сведение, о чем Вашему высокоблагословению честь имеем донести, что при означенной нашей Богословской церкви в 1812 году из нас никого определенными к ней не было, а существовал тогда престарелый священник Петр Артемьев, который на требование наше объявил, что во время 1812 года, по Богословской нашей церкви у входящих в нее западных дверях сломан был замок, похищения же никакого не было, кроме что домы как священнические, так и приходские все были сожжены, за что тогда же и награждены были денежною суммою. О чем Вашему Высокоблагословению почтительнейше и доносим.

Июля 20-го дня 1836 года. К сему сведению священник Симон Михайлов руку приложил. Диакон Михаил Егоров руку приложил. К сему сведению дьячек Тимофей Силин руку приложил за себя и за старосту церковного купеческого сына Сергея Михайлова за неумением его грамоты и писать по его личному прошению подписался.

(Л. 91).

? 10

1839 года июля 27 дня. Мы, нижеподписавшиеся города Боровска Троицкой церкви Священноцерковнослужители во исполнение указа, последовавшего к Благочинному Боровского Благовещенского Собора Отцу Протоиерею Алексею Беляеву из Боровского Духовного правления от 13-го июля за ? 253-м о доставлении сведений касательно разграбления неприятелем, бывшем в 1812 году в сем городе, церковных имуществ и даже самих церквей и о прочем, сим честь имеем уведомить, что неприятели в бытность свою в сем городе разломали в нашей Троицкой церкви с северной стороны двери, разбили большую фрустальную люстру, сожгли запрещенную по ветхости деревянную без колокольни Архангельскую церковь, бывшую близ Троицкой и сожгли так же заштатную деревянную же Вознесенскую церковь с таковою же колокольнею и со всею утварью, бывшую в Пушкарской слободе, но что все сие стоило, что бывшие в то время действительные Священноцерковнослужители учинили достопримечательного и могущего входить в состав отечественной истории, или были чего очевидными свидетелями, нам по неимению в церкви нашей никаких письменных документов и недавнему нашему к сей церкви определению неизвестно.

К сему сведению Троицкий Священник Андрей Орлов руку приложил. К сему сведению Диакон Зосима Зверев руку приложил. К сему сведению Дьячек Дмитрий Дмитриев руку приложил.

(Л. 103).

? 11

1836-го года июля 20-го дня Боровского уезда Архангельской, что в селе Красном, церкви священник Василий Алексиев и причетники на объявленный нам из Боровского Духовного правления за ? 253-м указ, дали сие Сведение, что в 1812-м году во время Отечественной войны при занятии города Боровска неприятелями, Архангельская наша церковь по близкости к городу Боровску была ими обругана, престол и жертвенник истреблены, которые по прогнании неприятеля в скорости обновлены и освящены. Церковная же утварь и все святые иконы соблюдены прихожанами. Как сделалось нам известно, от прихожан же, оставшихся после нашествия неприятелей по настоящее время в живых. Но оказаны ли какие-либо подвиги достойные памяти и внимания во время оной войны Священно Церковно Служителями сей Архангельской церкви по документам церковным не видно и нам по недавнему к сей церкви определению о сем совершенно неизвестно.

К сему Сведению Священник Василий Алексиев руку приложил.

Дьячек Федор Михайлов руку приложил. Той же церкви должности причетника Диакон Алексей Стефанов руку приложил.

(Л. 84).

? 12

1836 года июля 20-го дня Боровского уезда Предтеченской, что в селе Комлеве церкви Священно церковнослужители по выслушании Указа Боровского Духовного правления от 13-го минувшего июля сего года за ? 253-м последовавшего на имя местного Благочинного Боровского Благовещенского собора отца протоиерея Алексея Беляева, дали сие сведение в том, что во время нашествия неприятеля в 1812-м году находящаяся в означенном нашем селе каменная церковь во имя Рождества Иоанна Предтечи вся разграблена, но каких именно сумм стоило все разграбленное церковное имущество по неимению при церкви документов неизвестно. Даже самая опись церковная, сочиненная до нашествия неприятеля, в то время истреблена. Домы у священно церковнослужителей сожжены, а оказали они при нашествии неприятеля какие-либо подвиги, заслуживающие особенное внимание, относящиеся к тому времени, по новости нашего определения к сей церкви мы совершенно не знаем.

Означенной церкви священник Николай Григорьев руку приложил.

Дьячек Иван Николаев руку приложил. Той же церькви пономарь Николай Иванов руку приложил.

(Л. 85).

? 13

1836 года июля 20-го дня Боровского уезда Борисоглебской, что в селе Белкине церкви священноцерковнослужители по выслушании указа Боровского Духовного правления от 13-го июля сего года за ? 253-м на имя местного Благочинного Боровского протоиерея Алексея Беляева последовавшего, касательно донесения о произшествиях Отечественной в 1812-м году войны дали сие Сведение в том, что во время нашествия в 1812-м году неприятеля находящаяся в означенном^[423] нашем селе каменная церковь не была повреждена, домы священно и церковнослужителей были разграблены, за что от высшего Духовного начальства на вспоможение получили 60 рублей денгами. Важнейших же произшествий по селу Белкину не случилось. В чем и подписались: Означенной церкви священник Федор Глаголевский, той же церкви диакон Иаков Никитин, той же церкви дьячек Лаврентий Антонов.

(Л.86).

? 14

Сведение о произшествиях войны в 1812-м году бывшей Калужской Епархии Боровского уезда церкви Входа во храм Пресвятой Богородицы в селе Уваровском.

В соответствии пунктов в Указе Святейшего Синода изложенных объявляем:

1) Означенная в оном селе церковь каменного здания как до нашествия неприятельского, так и ныне существует, и Божественная служба в ней производится.

2) Она в нашествие неприятельское была разграблена, именно нижний ярус иконостаса в настоящей, а в приделе Николая Чудотворца совершенно весь иконостас пожжены, чему служит доказательством до ныне хранящаяся в церкви живописная икона Богоматери с превечным на руках младенцем двух четвертей ширины с низу до пояса сожженная, священные сосуды похищены. Олтари испровержены, и все церковное имущество расхищено.

3) О общей стоимости разграбленных церковных имуществ утвердительно сказать не можно, так как опись церковным вещам значится с прошедшего 1813-го года. Прежних же годов опись, вероятно, изтреблена в нашествие неприятельское. По применению же к настоящему благоукрашению и имуществу церковному, вновь составленному усердием неизвестных лиц, можно считать всякой потери церковной до двух тысяч пяти сот рублей.

4) О пожертвованиях духовных лиц.

5) Об особенных подвигах их, и

6) О всех любопытных местных произшествиях ничего известного сказать нельзя, так священноцерковнослужители того времени померли и достоверным сведения относительно к первым трем пунктам собраны от приходских людей старожилов.

К сему сведению означенного села Уваровского Священник Иван Стефанов Предтеченский руку приложил.

Диакон Иван Никитин

К сему сведению пономарь Андрей Иванов руку приложил.

(Л.94-об.)

? 15

Сего 1836 года августа 2 дня Боровского уезда Варваринской, что в селе Савьяках церкви, священно и церковнослужители по выслушании указа Боровского Духовного правления от 13-го минувшего июля сего года за ? 255 последовавшего на имя местного Благочинного села Федотова, священника Гавриила Вишнякова дали сие сведение в том, что во время нашествия французов в 1812 году имевшаяся в означенном нашем селе деревянная церковь во имя великомученницы Варвары с таковою же колокольнею ограблена и сожжена неприятелем со всеми принадлежностями и имуществом церковным, как-то с святыми иконами, утварью, ризницей и книгами, составлявшими церковную библиотеку, а чего стоило разграбленное и сожженное церковное имущество того нам не известно.

В чем своеручно подписались: Священник Михаил Онисимов, дьячек Василий Матвеев, пономарь Лаврентий Матвеев.

(Л. 108)

? 16

Сего 1836-го года июля 27-го дня Боровского уезда Николаевской, что в селе Рушпове, церкви Священноцерковнослужители в силу Указа Боровского Духовного правления от 13-го сего июля ? 225-м, последовавшего на имя местного Благочинного села Федотова Иерея Гавриила Вишнякова, дали сие сведение в том, что в нашествие неприятельское была 1812-го года находившаяся в означенном селе Рушпове деревянная церковь разграблена и созжена со всеми почти церковными принадлежностями, кроме некоторых вещей и икон, кои сохранились Экономической Рождественской волости того же села Рушпова крестьянином Афанасьим Матвеевым, в то время находившимся при церкви Божией Церковным Старостою, только его старанием соблюдены: Храмовая икона Святителя и чудотворца Николая с серебрянными венцами, Запрестольная Божия матерь, Троеручица, Скорбящая Божия матерь, Успения Пресвятой Богородицы, сосуды со всем прибором сребропозлащенные, Благославляющий серебрянный крест, Евангелие серебрянное, ковчег сребропозлащенный и часть ризницы. Который крестьянин Матвеев еще находится в живых и занимает должность Церковного же Старосты прихода оную с великим усердием и неутомимою деятельностью. Более произшествий по нашей Николаевской церкви по небытности нашей в то время и недавности определения к оной нам никаких не было известно.

В чем своеручно и подписались: Означенной церкви Священник Николай Рождественский. Дьячек Филипп Иванов. Пономарь Матвей Иванов.

(Л. 96)

? 17

В Калужскую духовную консисторию Боровского первоклассного Пафнутьева монастыря правящего должность Наместника Казначея иеромонаха Сергия

Репорт

В присланном из Калужской духовной консистории от 3 минувшего июня сего 1836 года на ? 3410-м в Боровское Духовное правление, а оное отношением за ? 305 в Боровский монастырь, коим дает знать, что по требованию Генерал-лейтенант сенатора Александра Ивановича Михайловского Данилевского от святейшего Синода, а оным от Калужского Епархиального начальства требуется подробное сведение отечественной войны 1812 года на означенные предметы, долженствующия войти в состав историй о причиненных церквам разорениях, и подвигах духовенства, и приет внимательного объяснения на нижеследующие статьи: 1-я сколько церквей совсем разорено и уничтожено 2-е сколько ограблено неприятелем 3-е чего стоит разграбленное церковное имущество 4-е что пожертвовано духовным лицам 5-е о особенных подвигах их и 6-е о все тех любопытных местных произшествиях, коих духовные лица были свидетелями и кои сохранились в их памяти. На что сим имею честь известить: до разорения 1812 года в сем Боровском монастыре было восемь престолов, из коих четыре и с Коностасами сожжены, 1-й соборной, где почивают мощи преподобного Пафнутия, разграблен и сожжен. 2-й Соборной же теплой во имя Рождества Христова также сожжен и 3-й при нем придельный во имя преподобного Онуфрия великого сожен и совсем уничтожен, 4-й святителя Митрофана сожжен. И четыре остались несожженными, но совсем ограблены. Разсматривая же опись, учрежденную в 1813-м году в силу ордера его Высокопреосвященства Высокопреосвященнейшего Феофилакта Архиепископа Рязанского и Зарайского Синодального члена и разных орденов кавалера, при бывшем тогда в оной обители Архимандрита Иннокентия и прочих лицах, можно видеть плачевное состояние оной, но неможно совершенно ограничить стоимость ужасного разграбления дорогих вещей, а паче много значущей ризницы, находящейся в употреблении при служениях, о чем соображая опись, учиненную в 1801-м году, с описью после разорения можно без ошибочно ценить, что истреблено всего монастырского имущества не менее на семьдесят тысяч рублей, изключая одной драгоценной ризницы, которая хотя несколько была изничтожена, но очень мало, а сохраняема некоторыми усердными из монастырствующей братии вывозом в другие губернии, а некоторые из оной братии в то время пожертвовали своею жизнию. В самой же обители остались одни каменные многоразрушенные стены и конной двор с некоторыми малозначущими вещами, от чего обитель сия и доныне не может притти по ветхости в совершенное устроение.

Правящий должность Наместника, Казначей Иеромонах Сергий.

(Л. 124, 126)

? 18

Города Малоярославца соборной Казанской церкви яко благочинный ниже означенных церквей протоирей Леонтий Димитриев на основании указа за ? 255 последовавшего из правления дал сие сведение в том, что 1812 года нашествием неприятеля: 1-е, вблизи города Малоярославца онаго уезда Скрыпорова церковь деревянного здания во имя святителя Николая Чудотворца созжена и уничтожена одна, исключительно некоторых вещей оной с приходом после нашествия неприятеля приписанных, переданных в Малоярославецкий Казанский собор. Разоренных две церкви города Малоярославца: соборная Казанской Божией матери разбитием с одной стороны с верху стены пушечными ядрами и с другой — ударением оными и картечами в стену оной, так что внутри оной от ударов перервалась железная связь и стрехи глав сниспали на каменный пол и вторгнувшись в землю на аршин, перешиблись и ни одного стекла целого в рамах оной церкви не оставалось, главы оной все сшиблены, крышки железные летучими ядрами, бомбами обвалены и подожжены и весь оный храм вторжением неприятеля осквернен^[424], квартированием^[425] и калом человеческим даже в самом олтаре. Старая кладбищенская деревянного здания во имя Феодора Стратилата разбитием и обрушением крышци^[426] и збитием главы пушечными ядрами с повреждением всех стен и папертей, обрушением и вторжением в церковь с касательностью всего и разрушением всего престола. Двух же церквей: Успенской и Ивановской каменного здания касались стен ударами пушечные ядра и все оные тоже вторжением неприятеля осквернены квартированием во оных, а во Успенской даже в самом олтаре стояли лошади, что видимо было во алтаре с разрушением престола, и [и]з самого лошадиного калу.

2-е, ограбленных неприятелем означенных церквей городских четыре. Изключительно оных церквей лучшей ризницы и вещей сопровожденных мною для сохранения в губернский город Орел. 3. Стоимость оных церквей ограбленных неприятелем соборной с кладбищенскою до пяти сот рублей. Успенской, по сведению священно и церковнослужителей, около двухсот рублей, Предтеченской около пяти сот рублей, а общая стоимость разграбленных оных церквей около тысячи двухсот рублей. 4-е. Пожертвовании духовными лицами были по возможности, но оных, по показанию их числа ими не означено. 5-е. Подвиги мои были соборные моления всевышнему богу о пособии воины, в победе неприятеля. Во время нашествия, поучал народ в непоколебимости духа, сохранил ризницы всех церквей города Малоярославца сопровождением их из ревности по смутности времяни с крайним опасением и великой трудностию в губернский город Орел, а после сошествия очищал оскверненные храмы, и устроив сколько было возможно, освещал их и открывал во всех церквах богослужение. О том же моля всевышнего бога словом божиим. Подкреплял и утешал разстроенный народ, препоручением себя воли божией — вся ко общему благу устрояющей, а к тому же относительно к подвигам на вверенную мне из консистории присланную из Синода сумму остраивал разоренный неприятелем означенный собор и для малоярославецкого духовного правления вместо сожженного тем же неприятелем храмины постановлял новую для присудствия духовного правления надлежащую камеру, 6-е. Сверх обращенных домов почти всего города Малоярославца в пепел и в малом количестве оставшихся, и из тех некоторых разстрелянных ядрами видимы были очевидно тела убиенных воинов многочисленные, и иных еще стонущих от ран во ужасном поражении около города на полях и в городе. Каковые в мертвенности из наших воинов православных, по собрании светским правительством, под тремя курганами мною с духовенством погребены по христианскому долгу, числом тысяча триста человек 10-го дня ноября. В памятник которых поставлен жителями города Малоярославца над ними кресты, а много по приглашению усердствующих благотворичением оными, в памятник же их возобновлена кладбищенская церковь и освящена^[427], где православные оные воины жизнь свою за веру и отечество положившие, при службах поминаются, а в родительские субботы и особенно в субботу перед днем пятьдесятницы при собрании многочисленном как жителей города Малоярославца, так и окрестных онаго, мною над погребенными воинами, соборно со всеми священно и церковно служителями града сего поются панихиды.

Малоярославецкий Казанского собора Протоиерей Леонтий Димитриев.

(Л. 110–111 об.).

? 19

1836 года августа^[428] дня по выслушании указа за ? 255-м города Малоярославца Успенской церкви священник Михаил Сергеев и диакон Софон Васильев к сведению показали: что наша Успенская церковь в 1812-м году с наружи от неприятеля излишне не повреждена, а только под куполом пробита стена едром пушечным на вылет в церковь. На дверях входных в нее было написано по французски: General Guvanol. Во всей церкви по-видимому стояли лошади французские, в ней стоящий престол до основания разрушен, в приделе Иоанна воина царские двери истреблены и трех образов вместных совсем не нашлос, что все стоило около двух сот рублей. Ризница и оклады в образах и прочее все церковное было тогда препровождено нами по указу в Город Орел и после все сохранено и обратно возвратилось. По исправлении церковь наша Успенская освящена паки протоиреем Леонтием. Занятие наше было во все сие время как до нашествия неприятеля, так и после в молении Господу Богу о отвращении и побеждении нашим православным войском неприятеля. Пожертвование наше было тогда по возможности. Видимость наша была тогда в Городе и повсюду убиенных воинов, которые по собрании в трех курганах светским правительством, было отпето погребение нами с протоиреем Леонтием по долгу христианскому в том же 1812 году. К сему показанию города Малоярославца Успенской церкви священник Михаил Сергеев руку приложил. К сему показанию той же церкви диакон Софоний Васильев руку приложил.

(Л. 112–113)

? 20

1836 года августа дня мы нижеподписавшиеся города Малоярославца Предтеченской церкви Священник Петр Филиппов и пономарь Климонт Григорьев по выслушании указа за ? 255-м Благочинному Малоярославецкого Казанского собора протоирею Леонтию Дмитриеву, дали сие сведение в том, что 1812-го года октября в 12 день, от нашествия неприятельского, на церкви большая глава пробита едром навылет, на колокольни три колокола разбиты картечами вдребезги полиелейный колокол поражен так же картечами, на котором знаки и до селе существуют, а с восточной стороны ударено едром, а с северной стороны железные двери прострелены насквозь и по вторжении неприятельского войска в церковь, в настоящей с престола и жертвенника, одежда и сорочица сорваны, в алтаре пол изрыт, в приделе Иоанна Двинского престол разломан, некоторые образа и истреблены, священническое облачение и книги церковные разорваны и истреблены. Все сие стоило исправить около пяти сот рублей. Ризница и прочая церковная утварь была тогда препровождена по указу в город Орел. Все оное после в целости получено обратно. По исправлении наша Предтеченская церковь паки освящена была протоиреем Леонтием. Занятие наше было во все сие время как до нашествия неприятеля, так и после в молении Господа Бога с коленоприложением об отвращении и побеждении нашим православным войском неприятеля, для чего каждые воскресения и праздничные дни пред литургиею собирались в соборе. Пожертвование наше было тогда по возможности. Трупы убиенных православных воинов, по собрании светским правительством, как по городу, так и окрестностях онаго, были отпеты нами обще с протоиреем Леонтием и погребены в трех курганах в том же 1812 году.

К сему сведению Малоярославецкой Предтеченской церкви Священник Петр Филиппов руку приложил. Пономарь Климонт Григорьев руку приложил.

(Л. 114–115)

? 21

1836 года ноября 6-го дня Малоярославецкого Николаевского Черно-острожского монастыря Архимандрит Макарий на основании Указа из Калужской Духовной Консистории от 29-го Сентября сего года за ? 5062-м, относительно отечественной войны 1812 года дал сии сведения, что Малоярославецкий Николаевский Черноострожский монастырь во время отечественной войны 1812-го года неприятелем сожжен и разорен до основания со всеми к нему принадлежностями и находящиеся в оном церковное имущество все без изъятия ограблено и истреблено, на сколько суммою, того за долгопрошедшим временем припомнить не могу. Братские кельи бомбами разбиты и созжены, а церковь орудиями и ядрами — главы збиты, от которых трапеза церковная разрушилась, и потому монастырствующая братия находилась в Троицком Лютиковом монастыре, а часть из братии оставалась в комнате — дома Гостинного для сохранения оставшегося горелого монастырского имущества. По изгнании неприятеля из Малоярославца остались в память отечественной войны одни только Святые врата изстреленные картечами и пулями и над оными находящийся образ Спасителя нерукотворного во многих местах также изстреленный, но лик оного ничем не вредим, — которые и до сего времени стоят и сохраняются не нарушимо. К сему сведению Архимандрит Макарий руку приложил.

(Л. 127).

? 22

1836 года августа 28 дня. Благочинному Малоярославецкого уезда, Покровской, что на Кариже, церкви священнику Никите Иоаннову, той же церкви диакон Андрей Иванов, дьячек Дмитрий Евтихиев и пономарь Василий Семенов, по выслушании присланного к нему Благочинному из Духовного правления от 25-го июля сего года за ? 256-м указа, относительно произшествий в Отечественную 1812-го года войну бывших, на спрос дали показание.

Когда неприятельская армия заняла и опустошила город Боровск от Малоярославца в 20 верстах отстоящий, тогда жители Малоярославецких окрестностей, услышавши о приближении неприятеля, ожидали той же горестной судьбины, каковой подвержены были все на себе испытавшие жестокость Наполеона и ему преданных; 11-е число октября 1812 года был тот день, в который каждый чем только мог запасался на безизвестное время нужным и оставляя домы и имущество в добычу хищникам спасался бегством; приближение неприятеля возрождало уныние, посевало ужас, и умножало смятение народное. Плач младенцев стеснял чувства родителей, и стон старческий раздирал сердца детей чувствительных, все почти искали способов укрыться или в чащах лесов на болотистых местах растущих, или на буераках и оврагах природой расположенных, и очень немногие одушевляемы будучи непреоборимою храбростию русских воинов и еще более ободряясь отважностию прибывшего под село Тарутино донского войска, хотели быть свидетелями знаменитого в истории российской Малоярославецкого сражения, и отпустивши семейства свои остались при домах своих. 11-го числа, что было в пятницу, пред захождением напротивуположной стороне Малоярославцу от Боровска, на склоне горы, называемой Буниною Горою, покрытой мелким лесом, появилась французская армия, и как в то же время зазжены были казаками мост и мельница, городу принадлежащие и на реке Луже находящиеся: то армия французская расположилась лагерем на вышеупомянутом месте, и имея центром город Малоярославец, занимала берег реки Лужи версты на три вниз по течению ее к селу Скрыпорову и версты на две вверх по лесу и горе к сельцу Панскому; на противоположной же стороне армии неприятеля в средине находились город Малоярославец и село Покровское, что на речке Кариже. Крутизна берегов реки Лужи, протекающей около села Покровского к городу Малоярославцу, пресекала возможность перейти чрез оную, тем более что мельница под городом состоящая была опущена. Грунт же земли прудом занимаемой в сем месте иловато-вязкий, а посему французская армия оставалась на занятом месте до ночи. Около второго или третьяго часа заполночь 12-го числа октября было начато сражение; в ночи устроенный французами мост, чрез реку Лужу, ниже градской мельницы, служил им переправою. С сего времяни город был предметом сражающихся, восем раз занимаем был французами и столько же раз уступаем был русским, и в последний раз удержан русскими. Когда французы первоначально перешли чрез реку Лужу и заняли город Малоярославец; в то самое время село Покровское, в одной версте отстоящее по прямой линии от города Малоярославца вверх по реке Луже, и на устье речки Карижи находящееся, занято было неприятелями. Каменная того села церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы в 1703 году на место деревянной, неизвестно с которого года существовавшей, построенная с пристроенными к оной впоследствии времени 2 приделами во имя Нерукотворного образа и Святого пророка Илии, по разбитии дверей церковных, была разграблена врагами Отечества, в добычу коим достались следующие церковные вещи:

1. Потир с дискосом, звездицею, блюдцами и лжицею, вызолоченные, высокой работы, пожертвованные госпожою Сокоревою и около 800 рублей стоющие.

2. Другой потир так же с принадлежностями меньший первого.

3. С образа Покрова Пресвятые Богородицы риза среброкованная с чернью с 17-ю венцами и 5-ю главами изображенной на образе Лахернской церкви вызлощенными, коей вес и цена неизвестны; мерою же тот образ 1 аршин 2 1/4 вершка длиною и 1 аршин 1 вершок шириною.

4. С образа Спасителя среброкованная риза по местам позлащеня с чернью и с таковым же венцом, коей цена и вес также не известны. Образ же длиною 1 1/2 аршин и 4 вершка, а шириною 1 аршин 2 1/2 вершка.

5. Среброкованная риза, вызолоченная по местам с чернью с таковыми же 4-мя венцами с образа Знамения Пресвятыя Богородицы, который был длиною в 1 1/2 аршина, а ширина в 1 аршин 1 вершок. Цена и вес ризы не известны.

6. Среброкованная риза с образа святого пророка Илии с таковым же венцом длиною 10 вершков, шириною 8 вершков. Вес и цена оной неизвестны.

7. Среброкованная риза с таковым же венцом с образа Божьей. Матери Скорбящих радость, длиною в 5 1/2 ар. шириною в 3 3/4 вершка.

8. С запрестольного образа Божией Матери Одигитрия тонкая сребреная позлащенная риза с таковым же венцом образ этот длиною 12 вершков, шириною 9 1/2 вершков.

9. С образа Божией Матери Утоли Болезни два венца и поля среброкованные, образ сей длиною 1 аршин, шириною 12 3/4 вершков.

10. Ковчег сребряный, вызолоченный большой.

11. Ковчег сребряный малый.

12. Крест напрестольный. Серебряный, вызолоченный, пожертвованный Госпожею Самариною, по сравнению с находящимся ныне, стоящий около 300 рублей.

13. С Евангелия печатанного на Александрийской Бумаге дестеваго сняты средник и четыре Евангелиста с верхней доски; средник и четыре угольника с доски нижней, среброкованные.

14. Кадило серебряное около фунта весом.

15. Ковш для теплоты употребляемый Серебряный.

16. С образа Флора и Лавра 3 венца серебряные довольной величины.

17. С Местного образа Божией Матери в Спасском приделе венец среброкованный большой.

18. С образа Похвалы Божией Матери венец серебряный.

19. С образа всех явлений Божией Матери все небольшие серебряные венцы, сколько же числом оных не припомнит, а с венцами небольшой жемчужный убрус.

20. Три столовые серебряные ложки, пожертвованные госпожою Самариною и без употребления в ризнице хранившиеся.

21. Одежды на трех престолах и трех жертвенниках из хорошей шелковой ткани все изорваны были и разбросаны, срачицы же на оных оставлены, равно пристолы и жертвенники с оснований не тронуты.

22. Ризница из богатых материй состоящая и около 2-х столетий собираемая, в числе коей богатой парчи 3 пары риз с Стихарями, укладенная в двух больших сундуках, вся без остатка похищена.

При появлении французской армии на Горе Буниной бывшим церковным старостою, отставным солдатом Степаном Васильевым Молчановым отперта была церковь и из числа церковного имущества взяты 1000 рублей денег и для службы оставленныя небольшой серебряный внутри вызолоченный потир со всеми к оному принадлежностями и дестевое на полу-Александрийской бумаге Евангелие обложенное медью, высеребряное и по местам вызолоченное, замечательно по его недоразумению ценности оному, было вынесено им из церкви и вместе с потиром скрыто в кочке церковного болота, что все возвращено им в церковь, по прогнании неприятеля, и доселе сохраняется; деньги же соблюденные им употреблены были на церковные нужды. Сей поступок Молчанова действительно быть может памятным, ибо соблюденные им деньги по обстоятельствах того времени для церкви были значительны.

Все упомянутые вещи и ризница, церкви принадлежавшие и французами расхищенныя, были заблаговременно собраны и уклажены в сундуки и вместе с имуществом градских Малоярославецких церквей на особой подводе отправлены были чрез Калугу в Орел, но из Калуги возвращены были в церковь Покровскую неизвестно по каким причинам. Поелику описи церковному имуществу до 1812 годы бывшему в церкви не находится, а составлена оная вновь в 1814-м году, то трудно определить цену всему разхищенному, в особенности цену ризнице, коей как число, так и достоинства тканей покрыты неизвестностью.

Самоя церковь осталась неповрежденною, колокола уцелели, равно иконостас и образа повреждены не были.

Из оставшихся, после побега французов на усадьбе священника Василия Иванова Котла, и на полосе пономаря Василия Семенова распаянной церковной купели, равно из находившихся близ огневищ блесток и мишурных позументов заключить можно, что ризница Покровской церкви, в особенности парчевая, было созжена.

Часть французского корпуса в селе Покровском расположенная пробыла до двух суток, а по селу домы священно и церковнослужительские хотя и уцелели, но полы из оных, и другие внутренние постройки были выломаны, равно и другие домашние принадлежности разтащены и созжены, и как огни разложены были не токмо в поле, но и в садах, то плодовитыя деревья подсушены.

Трое ворот из дворов были выставлены и отнесены вне села, поставлены и укреплены были в кольях, на подобие заставы, со въезда в село с западной стороны в конце усадеб, на дороге из селений Панского и Дошина идущей. Это укрепление для того, замечательно, зделано ими, что село Покровское, на гористом возвышении находящееся с северо-западной стороны обложено болотом, с северной стороны оное река Лужа, с восточной и южной речка Карижа, а с задной стороны прилежит ровное поле к оному. Сие укрепление существовало токмо до возвращения церковнослужителей покровских в домы свои, от коих тогда неподалеку были они. 13-го числа, в воскресение, с небольшим в версте вверх по реке Луже из лесной пустоши Дроздовым имянуемой начали французы переправляться по шестам на бревенчатом плоту в пустошь Плотниково, лежащую на реке Луже между селом Покровским и сельцом Панским, но захвачены были числом более ста человек казаками близ самой реки и тем покушение прочих, на противуположной стороне находившихся, пресечено.

Неприятельская армия усиливаясь войти во внутренность губернии, сделала еще одно покушение, чтобы перейти реку Лужу, почему и появившийся отряд под сельцами Покровского прихода Бородухиным и Дубровкою начал действие: находившиеся же тогда в сельце Игнатьевском козаки, переправясь через реку Лужу, отбили несколько пушек и перевезли оныя в брод чрез реку Лужу: один из сих храбрых сынов отечества был застрелен и похоронен близ селения Игнатьевского; в память сего воина и доселе служатся над его прахом каждодневно панихиды.

14-го числа, в понедельник, утром поля священно-церковнослужительские были оставлены французами и надменная гордость их соединилась с постыдным бегством.

Хотя хлеб, сено, скот и другие принадлежности священно-церковно служителей покровских были добычею неприятелей, но по щедрости чадолюбивого монарха награждены они денежными пособиями; церковь же по возможности нуждам и обстоятельствам снабжена необходимыми принадлежностями из пожертвований церквей, не подлежавших разорению. Особенных пожертвований и подвигов от духовных лиц села Покровского не было. В чем и подписались, и при том пояснили, что при церкви Покровской они служат, диакон 50 с лишком лет, дьячек Евтихиев 26 лет, а пономарь Семенов 36 лет; прочия же священно церковнослужители Покровские много спустя после нашествия неприятельского к местам определены.

К сему показанию Покровской, что на Кариже церкви диакон Андрей Иванов руку приложил. К сему показанию той же церкви дьячек Димитрий Евтихеев руку приложил. В сем показании в трех местах между строк есть приписка, и все это верно.

К сему показанию той же церкви пономарь Василий Семенов руку приложил.

От диакона Иванова, Дьячка Евтихеева и пономаря Семенова показания сии отбирал Благочинный Карижский иерей Никита Иоаннов.

? 23

1836-го года, августа 18-го дня Благочинному, Малоярославецкого уезда, села Подгороднаго, Покровское, на Кариже тож, священнику Никите Иоаннову проживающий в селе Передоли отрешенный священник Гавриил Васильев, по выслушании присланного к нему Благочинному из Малоярославецкого духовного правления от 25 июля за ? 256-м относительно произшествий в отечественную 1812-го года войну бывших, был спрашиван и показал: священником был он Васильев, Малоярославецкого уезда, в селе Скрыпорове при Никольской церкви с 1801 — го года по 11-е число октября 1812-го года. Во время нашествия неприятельского в 1812-м году 11-го числа октября, что было в пятницу, вечером, армия французская по Боровской дороге и ближайшим к ней деревням к Малоярославцу появившаяся нашла вдруг на село Скрыпорово, где и по окрестным селениям близ реки Лужи, начиная от деревни Онисимовки по горе Буниной и далее к селу Покровскому, что на Кариже, по лесу расположилась станом своим при огнях; в ночь была сожжена мельница градская, а к утру французы, наведши свой мост чрез реку Лужу, переправились к Малоярославцу и потом к селу Покровскому, отколе и началось французов с русскими войсками сражение, и продолжалось до 14-го числа, до понедельника. Семь раз входили французы в город и опять за реку Лужу были обращаемы к селу Скрыпорову, а в осмой раз совсем в бегство к Боровску обратились. В то время как французы нечаянно на село Скрыпорово напали, он священник Васильев оставивши дом и все имущество свое, едва успел с семейством переправиться за реку Лужу на поле к Лыковщине селу, где и находился во время сражения и отколе с горы Шемякинской видны были ему действия русских сил с неприятелем* (внизу листа, * «Ведренная и ясная была тогда погода». — С. М.). В субботу 12-го числа, октября, французы перед вечером зажгли деревянную Николаевскую в Скрыпорове церковь. Которая вскором времени сгорела, а с нею и все имущество церковное истребилось; и от ней домы церковнослужительские со всеми принадлежностями также погорели. В оной церкви имущество было следующее, как ему Васильеву памятно: из местных образов храмовой аршина в полтора вышины был в медном посеребренном окладе, на образах Боголюбской Божией Матери, пророка Илии, Флора и Лавра, Воскресения Христова венцы медные посеребряные, пред ними пять лампад и среди церкви поникадило большое медное, весь круг книг церковных, четыре евангелия со средниками и евангелисты медными, напрестольной крест медной, ковчег оловянной, ризы атласные и штофные и прочия одежды разных материй, о числе которых он Васильев ценить не может, на колокольне пять колоколов были небольшие медные, крест напрестольный большой (далее идет перечисление вещей. — С. М.). Во время сражения убит французами и тесть его Васильева бывый села Скрыпорова священник Ефим Иванов, не успевший с ним Васильевым при нахождении неприятеля уйти, и который, по окончании сражения найден был им Васильевым во вторник 15-го числа на усадьбе священнической лежащим — руки были у него назад связаны, а чрево сквозь штыком проколоно. Похоронил он Васильев его Иванова, а равно нашедшегося в близи с ним крестьянина Левона Дементиева, у которого пополам саблею голова разсечена была. Поелику же церковь Скрыпоровская истреблена, домы у церковнослужителей и у прихожан со всем имуществом сожжены были, хлеб, скот и корм французами утрачены; к тому жъ из прихожан не осталось таких, кои бы могли возстановить церковь; то преосвященный покойный Евлампий в декабре того года перевел его Васильева в село Передоле на священническое место; диакон помер вскоре, а дьячкам скрыпоровским были даны так же места в других селах; приход же от упраздненной церкви приписан был с землею и лугами к собору Малоярославецкому. Особенно любопытного он священник еще не припомнит, а равно о пожертвованиях и подвигах священнослужительских ничего не знает.

К сему показанию села Передоли отрешенный священник Гаврил Васильев руку приложил.

От запрещенного священника Васильева показание отбирал благочинный Карижский иерей Никита Иоаннов.

(Л. 122–123)

? 24

1836-го года июля 31-го дня Медынского уезда села Кременского священноцерковнослужители в силу указного предписания из Боровского Духовного Правления объявленного касательно произшествий во время Отечественной войны в 1812-м году бывшей, дали сие сведение, что неприятель, приходя из города Вереи в малочисленном отряде к городу Медыне чрез село их Кременское, зажигал деревянную их церковь, которая усердием прихожан от сожжения спасена. Церковного имущества разграблено не более, как на 150-ть рублей. Церковный староста, бывший в то время, крестьянин Гавриил Александров, остававшийся для хранения церкви и имущества ее, неприятелем изрублен. Других произшествий, и пожертвований со стороны Священно церковнослужителей не было.

К сему сведению Кременский священник Александр Недумов руку приложил

дьячек Михаил Стефанов руку приложил.

Пономарь Стефан Васильев руку приложил.

(Л. 104)

? 25

1836-го года июля 31 дня Мядынского уезда приселка Георгиевского священноцерковнослужители в следствии указных предписаний из Боровского духовного правления за ? 248-м и 258-м нам объявленных, касательно Отечественной войны в 1812-м году бывшей, против некоторых статей в указе изображенных дали сие сведение: что во время гибельной для Отечества войны в селе Георгиевском приходящи в большом числе к городу Мядыне неприятелем, созжена каменная церковь. В ней некоторые церковные вещи, кои по скорости нашествия неприятеля не могли быть Священноцерковнослужителями соблюдены, сгорели не менее как на сто пятьдесят рублей. Протчее же имущество церковное ими сохранено. В то же самое время Священник Иоанн Васильев Витвенский будучи захвачен неприятелем в своем селе, в коем оставался для^[429] совершения божественной литургии и хранения самой церкви, имев при себе оставленную с дарами дароносящую Сребрянную, которую неприятель сорвал с него, воспользовался. Но он хотя будучи в страхе, вспомня о святыне исторг из рук их дароносящую и с чувством служителя божия употребил тело Христово, но дабы не лишиться собственной жизни не стал более противляться во отнятии у него дароносящей. За исторжение же оной с телом Христовым получил от него рану. Протчих же произшествий, относящихся к священноцерковнослужителям, и пожертвований никаких не было.

К Сему сведению приселка Георгиевского священник Иоанн Витвенский руку приложил. Священник той же церкви диакон Гавриил Иустинов руку приложил. Той же церкви дьячек Яков Порфирьев руку приложил.

К сему сведению дьячек Иван Филиппов руку приложил.

(Л. 105)

? 26

Сведение

1836-го года месяца июля дня^[430] Медынского уезда села Тройцы Илемны Священно-церковно-служители в следствие указных предписаний из Боровского Духовного правления за ? 248-м и 258 м объявленных касательно произшествий Отечественной войны в 1812-м году бывшей, дали сие сведение, что во время гибельной для Отечества войны неприятель,^[431] неоднократно проходя [в] их село Тройцу Илемну в небольших отрядах разграбил церковного имущества на 300-та рублей, которые по скорости нашествия его священно-церковно-служители сохранить не могли. Протчее же имущество ими соблюдено, других же особенных произшествий никаких не было. К сему сведению Священник Петр Алексеев руку приложил. К сему сведению Диакон Максим Сергеев руку приложил. К сему сведению дьячек Яков Федоров руку приложил. К сему сведению Пономарь Стефан Андреев руку приложил.

(Л. 106)

? 27

1836-го года м[еся]ца июля 31-го дня Медынского уезда села Дунина священно церковно служители в следствие указных предписаний из Боровского Духовного правления за ? 248-м и 258-м нам объявленных касательно Отечественной войны в 1812-м году бывшей, дали сие сведение, что во время гибельной для Отечества войны, неприятель в небольшом отряде, проходя их село Дунино разграбил церковного имущества на 500-т рублей и самую деревянную церковь при отправлении своем из села зажег, но усердием прихожан спасена. Протчих же произшествий со стороны духовных ни каких не происходило.

К сему сведению села Дунина священник Алексей Игнатьев руку приложил.

К сему сведению того же села диакон Алексей Иванов руку приложил.

К сему сведению того же села дьячек Илья Алексеев руку приложил.

К сему сведению того же села пономарь Герасим Матвеев руку приложил.

(Л. 107)

? 28

Его высокоблагословению благочинному села Межетчины протоирею Петру Вениаминову, Шанского завода священноцерковнослужителей рапорт.

В силу указанного из Калужской духовной консистории предписания вашему высокоблагословению сим честь имеет донести, что в 1812-м году мародеры французской армии сожгли всю Шанскозаводскую фабрику, и с нею Христорождественскую нашу церковь, в коей сверх иконостаса сгорело церковных вещей на тысячю рублей.

К сему рапорту Шанскозаводский священник Иоанн Вениаминов руку приложил.

К сему рапорту диакон Петр Конов руку приложил.

Пономарь Василий Васильев руку приложил.

Благочинный Межетский протоирей Петр Вениаминов.

1836-го года Июля 26-го дня.

(Л. 95)

? 29

1836-го года июля 27 дня в силу указов его императорского величества из Мосальского духовного правления от 26го прошедшего июня за ? 662-м и от 17го сего июля за ? 722-м последовавших благочинному села Мелятина священнику Иоанну Никольскому Мосальского уезда села Городечны Благовещенской церкви священно-церковнослужители дали сие сведение в том, что: 1-е, в нашем селе Городечни в 1812-м году неприятельскаго настоящега войска не было, а из онаго два отряда были и церковь как до того времени, так и по сие время состоит в целости, 2-е, никакога расхищения из церковного имущества не было, 3-е, ограбления церкви на какую-либо значительную сумму неприятелями не причинено. 4-е, о жертвованиях в то время учиненных священно-церковнослужителями, не упомним. 5-е, что первый отряд, состояв из 20-ти и более человек, был у священноцерковнослужителей в домах и грабил имущества, и из села вышел, а земское войско, т. е. милиция его достигла на нашем поле со обыкольном народом, как то: майор Афанасий Стефанович господин Шошин с своими крестьянами и господина Орлова фабричные его разбили, 12-ть человек на месте положили, 5-ть человек в плен с лошадьми взяли. 2-й отряд прошел наше село сквозь, и в сельце Нелижи в доме господина Шошина был, а грабил ли или нет того не знаем, а его обыкольным народом прогнали. 6-е, сведений о подвигах особенно кем-либо из священно-церковнослужителей или из прихожан наших учиненными, никаких записок или актов могущих послужить к объявлению произшествий Отечественной 1812-го года войны в книгохранилище нашей Благовещенской церкви не имеется. 7-е, и в памяти нашей ничего в особенности достопримечательного и любопытного в нашем селе и приходе в то время случившегося не сохранилось.

К сему сведению села Городечны священник Иоанн Иоаннов Градский руку приложил. Таго же села диакон Евфимий Данилов руку приложил. Таго же села дьячек Михаил Гаврилов руку приложил. Таго же села пономарь Иван Мартынов руку приложил. Благочинный села Милятина священник Иоанн Никольский.

(Л. 97-об.)

?30

Сведения

о произществиях в Отечественную войну 1812 года случившихся Калужской губернии Мосальского уезда в селе Любуни и в окрестностях оной.

Село Любунь, — в нем жителей большей частию крестьян обоего пола до 300 душ помещика действительного статского советника и кавалера Николая Антоновича Хлюстина (в 1812 году было помещика Протопопова до 80 душ обоего пола), имеющая каменную благолепную церковь и господский дом, в коем г[осподин] Хлюстин жил и живет всегда, лежит от уездного города Мосальска на западе в 80 верстах, гранича с Елнинским уездом Смоленской губернии, от Елни отстоит в 45 верстах.

В таком же разстоянии находятся Мосальского уезда селы Снопот и Пятницкое графа Орлова, Лазинки г[осподи]на Левашева, Спасское г[осподи]на Нарышкина, Доброселье г[осподи]на Рагозина и Шуи г[осподи]на Суходольского.

Город Елня с уездом подверглись нашествию неприятеля, коего партии и мародеры вторглись в Мосальский уезд, особенно в означенные селы с намерением ограбить церкви, господские домы и обывателей, возмущая поселян к неповиновению властям, разнося молву и страх, что французское воинство непобедно, что дерзнувшие вооружаться против французов будут истреблены огнем и мечем. Каковое разглашение до того устрашило простодушных, что они при появлении в селение одного воина из французской армии разбегались толпами в леса или куда кто мог, оставив в добычу все свое имущество, а иные, присоединяясь к нему, разбойничали вместе. Таковое зло близко было заразить ополчения, стоявшие в селе Спасском.

В сию-то годину местного и общего бедствия Любунский протоирей Яков Иоаннов Чистяков, укрепясь упованием на Бога, не взирая ни на какую опасность касательно своей личности, положил обет не оставлять своего место^[432] жительства, но всеми зависящими от него мерами содействовать военному и гражданскому начальствам в положении преград вторжению врагов в Мосальский уезд.

Сделав распоряжение к сохранению лучшей серебряной утвари, денежных сумм церквей помянутых сел, состоявших в ведомстве его благочиния сообразно указанным предписаниям, он, протоирей Чистяков, внушил духовенству отправлять ежедневно во храмах служение, каковое совершая сам в своем храме и в других, особенно в селе Спасском, где стояло ополчение, командуемое полковником Павлом Петровичем Яковлевым, говорил проповеди простым слогом внятным для каждого, убеждая всех твердо хранить православную веру, повиноваться властям от Бога постановленным, не боязненно вооружаться против врагов пришедших опустошать наше Отечество, грабить церкви, домы, семейства наши и убивать ближних наших, предобещая именем Божиим одоление врагов, если все единодушно ополчимся на них, что вскоре событие оправдало.

24-го августа 1812 года несколько французских латников, возмутя крестьян смежных селений Смоленской губернии, в сопровождении более 300 напали на Любунь, коея богатый господский дом и церковь прельщали злодеев добычею. Протоирей Чистяков с управляющим тогда имением г[осподина] Хлюстина иностранцем Руппом согласились возвещать жителям приближение врагов набатным колоколом. Звон колокола, прежде созывавший на молитву православных сынов церкви, в 24-е число набатом возвещавший нашествие врагов между французами и своих устыдил и устрашил, как после слышно было, прельщенных крестьян. Они остановились за версту от села, а французы одни шли в Любунь. Управитель Рупп с дворовыми г[осподина] Хлюстина людьми вооружился против французских латников и, когда одного из них ранили ружейным выстрелом, то все они обратились в бегство и толпа крестьян разсеялась мгновенно.

На другой день в Любунском храме протоиреем Чистяковым с товарищем своим священником Иоанном Васильевым совершена была соборне литургия и благодарственное господу Богу молебствие при собрании прихожан, при чем протоиреи Чистяков в сказанном слове приветствовал всех с отражением злодеев и тем силнее убедил верить, что французы могут быть побеждаемы: ибо с нами Бог.

Французы, пристыженные неудачею и желая отмстить, собравшись в большом числе до 100 человек с частию конных, 28 го августа напали на Любунь, и что б более устрашить жителей и развлечь их, зажгли строение, принадлежавшее крестьянам г[осподина] Протопопова. Из них некоторые, дабы сохранить от пожара свои жилища, поднесли злодеям хлеб и соль; но г[осподин] Рупп с дворовыми и крестьянами г[осподина] Хлюстина опять вооружился и начал перестрелку с французами, дав знать Мосальскому г[осподину] исправнику поручику Амплию Петровичу Суходольскому, находившемуся в селе Спасском, которой немедленно прибыв в Любунь, с теми ж людьми отразил врагов до села Снопота, в коем иных побил, а других пленив привел в Любунь.

И сия победа торжествована была в Любунском храме соборном, служением и благодарственным молебствием в присутствии г[осподина] исправника Суходольского и множества других, так что церковь не вмещала всех богомольцев, по литургии протоиреем Чистяковым сказана проповедь с изъяснением того, что Господь видимо споборает нам, предавая в невооруженные руки наши вооруженных злодеев.

По окончании всего богослужения, когда богомольцы подходили к целованию креста, держимого протоиреем Чистяковым, в тоже время подошли было и те крестьяне г[осподина] Протопопова, кои имели малодушие поднести хлеб и соль французам, то протоиреем Чистяковым не были допущены к целованию креста с сими словами: «подите прочь, вы не русские, вы не наши, вам не принадлежит торжество наше, вы хотели, поднося хлеб и соль французам, что б они восторжествовали над нами, удалитесь из нашего общества». Это столько подействовало на прочих, что крестьяне при малейшей тревоге бросали полевые работы и спешили на отражение врагов, а дворовые ходили в Елнинский уезд на поиск французов и многие партии истребляли. Равно и в прочих селениях жители не боязненно ополчались против французов и побивали их, мародеры боялись более вторгаться в сей край Мосальского уезда, и так за помощию Божиею в здешних местах церкви, церковное имущество и домы остались целы, но селяне исполняли все требования начальства с покорностию, занимались полевыми работами не ослабно, собрали жатву с полей и посеяли рожь своевременно.

В октябре месяце того ж 1812 года в следствие начальственного предписания полковник Яковлев с отрядом своим ходил в Елнинский уезд для очищения онаго от мародеров и усмирения крестьян, вышедших из повиновения помещикам, грабивших вместе с французами господское имущество, пригласив протоирея Чистякова для увещанья крестьян и для содействия вследствие отношения преосвященнейшего Евлампия епископа Калужскаго к Елнинскому духовенству (коего при сем прилагается), оному в возстановлении прерванного в некоторых церквах Богослужения, каковое поручение он, протоирей Чистяков, подвергая жизнь свою опасности исполнил с усердною готовностию.

Копия реестра пожертвований деньгами и вещами сделанных священно-церковнослужителями по благочинию Любунского протоирея Якова Чистякова в 1812 году на ополчение и представленных по начальству в Серпейское духовное правление при рапорте от 19-го августа 1812 года за ?66, при сем прилагается.

Хотя произшествия сии малозначительно, но не объявить их было бы не исполнением двух указных предписаний, требующих сведения об оных, а потому представляются на благоизволение высшаго начальства.

Подносивших хлеб соль французам крестьян постиг тогда же гнев Божий! Они отданы были в ополчение, где погибли, и семейства их померли.

К сим сведения села Любуни священник Иоанн Васильев руку приложил. К сим сведениям того ж села диакон Василий Колосков руку приложил. К сим сведениям того ж села дьячек Парамон Амкиев руку приложил. К сим сведениям того ж села дьячек Бориз Иоаннов Фелицын руку приложил. К сим сведениям того ж села пономарь Георгий Иоаннов Безносов руку приложил. Благочинный Любунский протоирей Яков Чистяков.

(ЛЛ. 98–99 об.)

РЕЭСТР

Вещей серебренных и денег приносимых на временное ополчение воинов священно-церковнослужителями по благочинию Мосальского уезда села Любуни Протопопа Иакова Чистякова в силу Святейшего Правительственного Синода приглашения изображенного в Указе Серпейского Духовного Правления от 12-го августа 1812 года под ? 526 последовавшем, а благочинным 17-го августа полученном

	руб. коп.
Села Любуни Протопоп и Благочинный Иаков Чистяков ассигнациями	50
Спасский священник и Духовник Алексей Дионисьев ассигнациями	15
Шуйский священник Федор Макариев ассигнациями	30
Спасский священник Иван Стефанов ассигнациями	25
Спасский священник Петр Иванов ассигнациями	5
Спасский священник Петр Васильев ассигнациями	5
Пятницкий священник Иван Тимофеев ассигнациями	5
Вдовецкий Священник Николай Федоров	две ложки серебренные
Вдовецкий Священник Диомид Петров ассигнациями	10
Любунский Священник Иван Васильев ассигнациями	25
Мокровский священник Стефан Гавриилов ассигнациями	10
Мокровский священник Стефан Петров ассигнациями	10
Мокровский священник Сергий Иосифов ассигнациями	10
Добросельский священник Алексий Григориев ассигнациями	10
Снопотский Священник Даниил Федоров ассигнациями	5
Спасский Диакон Иван Сопренов серебром по курсу	5.60
Спасский Диакон Федор Димитриев серебром по курсу	4
Печенский Священник Симеон Димитриев ассигнациями	5
Желонский Священник Иван Семенов серебром по курсу	5
Любунский Диакон Василий Иванов серебром по курсу	4
Желонский диакон Даниил Григорьев ассигнациями	5
Пятницкий священник Андрей Михайлов серебром по курсу	3
Печенский Диакон Дионисий Семенов	2
Вдовецкий пономарь Клим Афанасьев ассигнациями	10
Лазинский пономарь Михаил Попов ассигнациями	5
Пятницкий Пономарь Георгий Иванов серебром по курсу	2
Пятницкий Пономарь Никанор Ефимов серебром по курсу	2
Пятницкий Дьячек Иван Сахаров серебром по курсу	2
Мокровский Диакон Василий Иванов ассигнациями	5
Добросельский Дьячек Матвей Евстратов	1
Добросельский пономарь Иван Иванов	1
Желонский Священник Андрей Прохоров ассигнациями	30
ИТОГО	306.6 °Cеребренные две ложки.

(Л. 100-об.)

? 31

В Тарусское духовное правление

присутствующего онаго соборного протоирея

Максима Богоявленского

Сведение:

Во исполнение его императорского величества указа высочайше порученного генерал-лейтенанту сенатору Александру Ивановичу Михайловскому-Данилевскому истребовать разные сведения, относящиеся до Отечественной войны в 1812-м году о причиненных по Калужской епархии церквам разорений: 1-е. о числе церквей совсем разоренных и уничтоженных, 2-ое. о числе церквей ограбленных неприятелем 3-е. О показании общей стоимости разграбленных церковных имуществ, 4-е. О пожертвованиях духовных лиц, 5-е. об особенных подвигах их, 6-е. обо всех тех любопытных местных произшетсвиях, коих духовные лица были свидетелями и кои сохранились в их памяти, имею честь Тарусскому духовному правлению сим донести следующее: 1е, что в 1812-м году, когда неприятель вторгся с многочисленным войском своим в любезное Отечество наше, я безотлучно находился в городе Тарусе. Царствующий град Москва 2-го сентября того года занятая неприятелем, чрез несколько дней объята была ужасным пламенем, которая по прямой линии хотя отстоит от города Тарусы окола девяносто верст, впрочем сильный пожар весьма виден был в Тарусе. 2-е. Так как Калужская губерния находилась в военном положении и неприятельские войски в небольших отрядах, именуемые миродерами очень часто вторгались для грабежа в Таруской уезд и будучи некоторые из них скоро схватываемы по колокольному на колокольнях звону уездными храбрыми поселянами, представлялись в земскую полицию, которая тот час препровождала оных грабителей за строгим караулом в город Калугу. 3-е. Чтож касается до церквей, то я по препоручению, данному мне от покойного преосвященного Евлампия Епископа Калужского — взять благоразумные меры, а) соборную ризницу, сребропозлащенные сосуды, кресты и разного сорта денги отослал с покойным соборным диаконом Стефаном Семеновым в город Орел, а дела духовного правления и весь архив с повытчиком Соловьевым, б) по уездным церквам ризничные всяко рода, веши и денги глубоко были зарыты в ящиках в землю внут церквей в ни примечных местах. 4-е. За всем тем, что маршал Мюрат находясь с войском своим в самой смежности с таруским уездом, но опасаясь российского незабвенного полководца княза Михайла Иларионовича Смоленского, котораго главная квартира так же была на самой границе Таруского уезда, — никак не смел вторгнуться в оный, а потому молитвенные храмы Божии остались целыми от разорения и расхищения, кроме только того, что вторгавшиеся миродеры много расхищили у господ, кои почти все на сей случай выежжали в отдаленные и безопасные от неприятеля губернии, и у поселян разные състные припасы. 5-е. Пожертвования духовных, начиная с меня, сообразуясь с состоянием каждого, были очень значительные, как денежныя в то ж время совокупно собранныя и отосланныя к означенному покойному преосвященнику Евлампию, так и всякого рода домашния. С самого объявления Калужскою губернию военною до самого выбытия неприятеля дом мой занят был разнаго рода чиновниками, следующими в российскую армию к квартире Главнокомандующего под село Тарутино, которым чиновникам я все годовое продовольствие мое для них самих и для лошадей отдал из чистой любви моей к Отечеству в полное распоряжение, а сам жил в сарае, отправя тогда многолюдное семейство мое в Лихвинский уезд к городу Одоеву. 6-е. Город Таруса будучи малолюдный и бедный, состоящий на самом берегу Оки реки, множеством людей и народов тогда равнялся всякому почти губернскому городу, кроме столиц. Ибо не только внут, но даже и в окрестностях наполнен был прибывшими из городов Смоленска, Вязьмы, Гжати, Юхнова, Калуги, Боровска и Малоярославца. Когда совершаемо было мной с коленопреклонением ежедневное в соборе богослужение, то не только весь собор, но даже и вся площадь наполнена была притекшими в храм Божий для усерднаго и слезами раствореннаго моления за царя и за вся же во власти его суть, о избавлении от непримиримаго врага и супостата. Самые даже раскольники из приежжих добровольно обращались тогда к православной вере и просили меня служить молебны в соборе. А как тогда чрез город Тарусу положена была военная почта, то ряда в три из главной квартиры от Тарутина и в оную безпрестанно проежжали разные важнейшие чиновники и курьеры несколько недель. Многие тысячи донских казаков проежжали чрез город Тарусу с навьюченными запасными лошадьми в Российское войско. Некто генерал Ушаков с целою дивизиею ночевку имел в окрестностях подле самого города Тарусы и на лугах таруских. Князь Щербатов дневал в Тарусе с полком своим дожидаясь подвод, да бы скорее сближаться с Главною Армиею под Тарутиным. Река Ока, прилегающая к городу Тарусе, от самой градской Воскресенской церкви с лишком на две версты из берега в берег наполнена была разного рода судами казенными и частными с железом, солью и разным хлебом так, что можно было везде проходить по оным судам с одной стороны на другую оныя реки как будто по мосту. Каковые весьма скорбныя произшествия пополам раздирали душу и сердце мое до самого октября 12-о дня, когда уж после решительной битвы в городе Малоярославце обращен был неприятель храбрым российским воинством в неминуемое бегство по той самой дороге, по которой он стремительно шел для раззорения свыше благословенныя России.

Соборный протоиерей Максим Богоявленский.

Августа 21-го дня 1836 года.

(лл. 109-об)

? 32

В Калужской духовной консистории по справке оказалось:

1. По случаю поступившего к покойному Преосвященному Евлампию епископу Калужскому от Калужского гражданского губернатора 1-го сентября 1812-го года отношения, о объявлении Калужской губернии в военном положении, Калужского Архиерейского дома церковное и монастырское имущество, Архирейская ризница, Калужских градских церквей, церковная утварь с ризницей и церковными суммами, также Консисторские дела, с таковыми же семинарскими делами и библиотекою, того сентября 5-го числа отправлены были в город Орел, а о таковом же отправлении в случае опасности монастырских и церковных имуществ, предписано было из консистории Духовным правлением и монастырским настоятелям указом.

2. Во исполнение указа Святейшего правительствующего Синода от 2-го декабря 1812-го года последовавшего по именному Высочайшему указу, данному Святейшему Синоду тогож года ноября в 27 день и по отношению Синадального члена Преосвященного Феофилакта Архиепископа Рязанского, последовавшему к Преосвященному Евлампию бывому епископу Калужскому от 5-го декабря тогож года, — собраны были чрез кого следовало сведения о состоянии монастырей, церквей, домов священно и церковнослужительских и самых священноцерковнослужителей в разоренных от неприятеля уездах находящихся, и оные сведения в подлиннике доставлены от Преосвященного Евлампия Синодальному члену Преосвященному Феофилакту при отношении от 16 генваря 1813-го года — которые сведения вероятно поступили в Святейший Синод.

3. По прежним сведениям видно, что во время нашествия неприятеля созжено церквей:

В городе Боровске одна деревянная Сретенская, что в Высоцкой слободе.

В Боровском уезде

Николаевская в селе Русинове деревянная.

В Малоярославецком уезде

Села Скрыпорова деревянная.

В Медынском уезде

В приселке Георгиевском, и в Шанском заводе каменные церкви внутри выжжены.

В городе Боровске повреждено каменных церквей восемь.

В Боровском уезде

Три каменных и три деревянных. В городе Малоярославце, три каменных, и онаго в уезде одна каменная и в Медынском уезде одна каменная, все оные поврежденные церкви возобновлены и состоят в прежнем существовании.

4. По Указам из Святейшего Правительствующего Синода, и по распоряжению Синодального члена Преосвященного Феофилакта Архиепископа Рязанского отпущено сумму:

1) На возобновление разоренных неприятелем зданий на монастыри

Боровский — 20.951 р. 80 к.

Малоярославецкий — 3.000 руб.

На Малоярославецкий Собор — 4.190 р.75 к.

На построение домов для Духовных правлений

Боровского — 884 руб.

Малоярославецкого — 350 руб.

2) Настоятелям монастырей, монастырствующим и служителям

Боровского — 1.700 руб. Малоярославецкого — 300 руб.

3) Сей Консистории секретарю с приказнослужителями и сторожам с приставами по окладам — 1020 руб.

Духовных правлений приказнослужителям с сторожами Боровского — 90 руб. Малоярославецкого — 60 руб.

Боровским и Малоярославецким градским и сельским священноцерковнослужителям, потерпевшим от неприятеля разорение

1) На пропитание, обувь и одежду

Города Малоярославца 2760 руб.

онаго уезда 1820 руб.

Города Боровска 3850 руб.

онаго уезда 5960 руб.

2) На построение домов Малоярославецким

Градским 3100 руб.

уездным — 1450 руб.

Боровским градским — 8500 руб.

сельским — 10.250 руб.

На семена для весеннего посева

Малоярославецким уездным — 515 руб.

Боровским уездным же — 6295 руб.

А всего на возобновление разоренных зданий, употреблено и в выдачу потерпевшим от неприятеля отпущено 76.776 р. 55 к. Секретарь^[433]*

Столоначальник Фома Вышеградский.

(Л. 128–129 об)

А. А. Смирнов
Герой Малоярославецкого сражения
Отец Василий Васильковский

В 1998 г. музейный фонд России через собрание Малоярославецкого военно-исторического музея 1812 г. пополнился замечательным творением батальной живописи — полотном художника А. Ю. Аверьянова «Сражение за Малоярославец». Описание этой работы, безусловно, заслуживает самостоятельного глубокого изучения. И все же я не боюсь заявить, что это лучшее из всех созданных за 188 лет произведений изобразительного искусства о Малоярославецком сражении 12 октября 1812 г. с точки зрения достоверности всего представленного на ней, начиная от униформы и кончая передачей общей динамики боя. Это первое и единственное на сегодня произведение изобразительного искусства, на котором запечатлен подвиг скромного священнослужителя Русской Православной Церкви. Кто же этот герой в рясе с крестом в призывно поднятой руке впереди атакующей колонны егерей?

Это отец Василий Васильковский. Он родился в 1778 г., окончил Севскую семинарию и в 1804 г. в 26 лет был рукоположен в сан Священника, служил в Ильинской церкви города Сумы. Однако вскоре умерла его жена и отец Василий остался с малолетним сыном Симеоном на руках. Мальчику было около четырех лет. Вначале отец Василий с сынишкой перебрался в Старо-Харьковский монастырь на жительство. Но вскоре Господь указал ему путь трудного, опасного и ответственного служения. 15 июня 1810 г. отец Василий был назначен священником 19-го Егерского полка. Уже через полгода шеф полка полковник Т. Д. Загорский в «Списке о поведении полкового священника», датированном 5 января 1811 г., отмечал порядочность, рассудительность и прекрасное владение искусством красноречия отца Василия, а также его образованность — знание математики, физики, географии и истории, владение иностранными языками — латынью, греческим, немецким и французским. Отец Василий пользовался вполне заслуженным уважением в полку, с которым встретил Отечественную войну 1812 г. Оба действующих батальона 19-го Егерского полка состояли в егерской бригаде 24-й пехотной дивизии 6-го корпуса 1-й Западной армии.

Сражение за Малоярославец 12/24 октября 1812 года. Фрагмент. А. Аверьянов

После того как 1-я Западная армия отступила в Дрисский лагерь, Наполеон решил, обойдя ее, отрезать ей путь на Москву, для чего направил войска к Полоцку и Витебску. Сознавая опасность создавшегося положения, император Александр I приказал главнокомандующему 1-й Западной армией генералу от инфантерии М. Б. Барклаю де Толли оставить Дрисский лагерь и идти к Витебску для сближения с войсками 2-й Западной армии генерала от инфантерии князя П. И. Багратиона. 11 июля 1812 г. 1-я армия подошла к Витебску. Чтобы задержать наступление неприятеля до получения известий о состоянии 2-й армии, Барклай выдвинул к местечку Островно, перед Витебском, отряд прикрытия, который 12 июля вступил в бой с передовыми частями Великой армии. На следующий день разыгралось ожесточенное сражение.

14 июля сражение продолжил арьергард 1-й армии у селения Какувечина близ Витебска, но вынужден был отойти к деревне Добрейка, расположенной в 8 верстах от Витебска. 15 июля состав арьергарда был изменен. Наряду с другими частями в него вошел и 19-й Егерский полк под командованием полковника Н. В. Вуича. В это время Барклай получил известие от Багратиона о его стремлении соединиться с войсками 1-й армии у Смоленска. Приказав арьергарду задержать неприятеля, Барклай двинулся с главными силами к Смоленску. С раннего утра 15 июля и почти до 17 часов арьергард сдерживал превосходящего неприятеля. Отличились в бою на берегах Лучесы и батальоны 19-го Егерского полка, а с ними и отец Василий.

Докладывая 18 июля о действиях полка, полковник Вуич отмечал бесстрашие полкового священника, вдохновлявшего егерей и поддерживавшего их боевой дух в сражении, несмотря на то, что был ранен, а потом и контужен от удара пули в его наперсный крест^[434]. Этот кипарисовый крест в серебряной с позолотой ризе долгие годы хранился в церкви 19-го Егерского полка, а потом — в церкви сформированного на его основе Волжского пехотного полка. Он имел в высоту около 30 сантиметров. На его лицевой стороне был гравирован год сформирования полка — «1797» На тыльной стороне его рукояти имелась трещина, стянутая винтом. В нижней лицевой части креста крепилась расколовшая его в бою неприятельская пуля, а на оборотной стороне была сделана надпись: «Ранен в сражении 15 июля 1812 года при г. Витебске, — продолженная по бокам креста, — с отбитием мизинца священнику Василию Васильковскому»^[435]. «Отец Василий Васильковский был также ранен в ногу в июле 1812 г. (в сражении при Витебске), однако продолжал исполнять свои обязанности священника», — утверждает А. А. Васильев^[436]. Оправившись вскоре после контузии и ранения, отец Василий вернулся в полк.

18 августа 1812 г. начальник 24-й пехотной дивизии генерал-майор П. Г. Лихачев обратился к члену Святейшего Синода его высокопреподобию обер-священнику армии и флота протоиерею и кавалеру ордена Св. Анны 1-й степени И. С. Державину с просьбой о достойном награждении отца Василия за проявленное мужество в бою под Витебском: «Во вверенной мне дивизии 19-го егерского полка священник Василий Васильковский во время бывшего 15 июля 1812 г. близ г. Витебска сражения по искреннему его усердию находился при начале оного впереди с крестом, благословил полк, потом в самом жарком огне, поощряя всех на побеждение неприятеля, и исповедовал тяжело раненых, где от рикошета ядра землею в левую щеку получил рану, но и с оною находился еще в сражении, пока вторично получил в крест, бывший у него на груди, удар пулею и от оной сильную в грудь контузию; я долгом поставляю о таковой отличности священника Васильковского сообщить Вашему высокопреподобию и просить покорнейше за ревность его к вере и пользе Монаршей о исходатайствовании пристойного награждения, которого он по всей справедливости заслуживает»^[437]. По ходатайству Лихачева полковой священник Васильковский был представлен к награждению «камилавкой» как знаком отличия белого духовенства.

Позади осталось Бородинское сражение и арьергардные бои, пожар Москвы и Тарутинский лагерь, 7 октября Наполеон выступил из Москвы на Калугу, Кутузов решил преградить ему путь через Малоярославец. Первым 12 октября прибыл к городу и завязал бой 6-й пехотный корпус генерала от инфантерии Д. С. Дохтурова. «Понимая важность удержания Малоярославца до подхода основных сил армии Кутузова, генерал Дохтуров направил в город 19-й Егерский полк, — пишет А. А. Васильев… — Вместе с офицерами и солдатами 19-го Егерского полка в бою за Малоярославец принял активное участие его полковой священник, отец Василий Васильковский, который с крестом в руке воодушевлял идущих в атаку егерей».^[438] 31 октября 1812 г. Дохтуров, ходатайствуя о награждении Васильковского, докладывал главнокомандующему генерал-фельдмаршалу светлейшему князю М. И. Голенищеву-Кутузову, что «священник Васильковский в этом бою все время находился с крестом в руке впереди полка и своими наставлениями и примером мужества поощрял воинов крепко стоять за Веру, Царя и Отечество и мужественно поражать врагов, причем сам был ранен в голову».^[439]

Кутузов поддержал ходатайство Дохтурова, обратившись к императору Александру I с рапортом, в котором писал, что отец Василий «шел впереди полка с святым крестом и примером своего мужества поощрял воинов к поражению неприятеля, причем он получил рану пулею в голову; сверх того отличился он подобным же поступком в сражении при г. Витебске, где также ранен в ногу».^[440]

12 марта 1813 г. Кутузов в г. Калите, где размещалась тогда Главная квартира российских войск, начавших заграничный поход, подписал приказ по армиям ? 53, один из пунктов которого гласил: «19-го Егерского полка священник Васильковский в сражении при Малом Ярославце, находясь впереди стрелков со крестом, благоразумными наставлениями и личною храбростию поощрял нижних чинов сражаться без ужаса за Веру, Царя и Отечество; причем жестоко был ранен в голову пулею. В сражении же при Витебске оказал он таковую же храбрость, где и получил рану пулею в ногу. Начальничее засвидетельствование о столь отличных неустрашимых в сражениях поступках и ревностной службе Васильковского подносил я Государю Императору, и Его Величество высочайше указать соизволил наградить его орденом Св. Великомученика и Победоносца Георгия 4-го класса».^[441] Это был первый в истории ордена и православного духовенства случай награждения военного священника орденом Святого Георгия. 17 марта 1813 г. орден был вручен отцу Василию. О столь необычайном событии обер-прокурор Святейшего Правительствующего Синода князь А. Н. Голицын 27 марта 1818 г. уведомил И. С. Державина специальным письмом: «Генерал-адъютант князь Волконский (Петр Михайлович. — А. С.) сообщил мне, что Государь Император по представлению господина генерал-фельдмаршала князя Михаила Ларионовича Голенищева-Кутузова-Смоленского всемилостивейше изволил пожаловать орден Св. Великомученика Георгия 4 класса священнику 19-го Егерского полка Василию Васильковскому за то, что он, находясь в сражении при Малоярославце шел впереди полка и примером своего мужества поощрял воинов к быстрому поражению неприятеля, при чем он получил рану пулею в голову. Сверх того, отличился он подобным же поступком в сражении при городе Витебске, где тоже ранен в ногу».^[442]

Не могла обойти молчанием это историческое событие газета «Московские ведомости», которая сообщала: «Санкт-Петербург, апреля 2 (1813 г. — А. С.). Его Императорское Величество по представлению генерал-фельдмаршала князя Голенищева-Кутузова-Смоленского, всемилостивейше пожаловать изволил орден Св. Великомученика и Победоносца Георгия 4-го класса священнику Васильковскому, находящемуся при 19-м Егерском полку в корпусе генерала Дохтурова».^[443]

В юбилей этого памятного награждения 11 марта 1836 г. газета «Русский инвалид, или Военные ведомости» так напомнила своим читателям: «Геройское мужество священника Васильковского, находившегося при 19-м Егерском полку… заслуживает признательность соотечественников. Сей достойный и ревностный служитель алтаря во время бывших при Малом Ярославце и Витебске сражений, неся пред воинством святой крест, личным примером своим поселил в воинов вещую храбрость, поощрял их на праведную брань с полною уверенностию, что под сению честного и животворящего креста они прославятся победою над врагами. В первом из сих сражений священник Васильковский ранен пулею в голову, а во втором — в ногу».^[444]

В 1842 г. увидела свет книжка B. С. Глинки, сына участника, современника и свидетеля событий 1812 г. C. Н. Глинки, родного брата Ф. Н. Глинки, «Малоярославец в 1812 году, где решилась судьба большой армии Наполеона». Я умышленно акцентирую внимание на родственных связях автора только для того, чтобы подчеркнуть, под чьим влиянием рассказывается о героических событиях на страницах этой книжки. Вот как описан в ней подвиг отца Василия:

«Неприятель бросился, смял полки наши и отбил город. Но вот идет колонна наших оправившихся войск и перед ея рядами, перед знаменем 19 Егерского полка (ошибка, в 1812 г. егерским полкам знамена не полагались и они их не имели. — А. С.) идет Священник Васильковский… идет вместе с духовными детьми своими умирать за веру и отечество. Высоко поднятый золотой Крест блещет в его руках, и за этим-то святым знамением бросается дружно весь полк, лезут по трупам на неприятеля, гонят его и долго оспоривают площадь перед монастырем…».^[445] Именно этот момент запечатлел на своем полотне художник А. Ю. Аверьянов.

Как же сложилась дальнейшая судьба отца Василия? На вышеописанном кресте указано, что священник умер 24 декабря 1812 г., но при награждении орденом Св. Георгия 4-го класса Васильковский был жив. 3 апреля 1813 г. И. С. Державин просил его прислать копию с высочайшего рескрипта о награждении. А. А. Васильев написал, что отец Василий «умер от ран в 1814 г.».^[446] Возможно это случилось до 25 апреля 1814 г., ибо этим числом датирована просьба и. о. командира 19-го егерского полка о назначении нового священника вместо умершего отца Василия Васильковского. Е. В. Сергеева поддерживает мнение протопресвитера А. А. Желобовского, стоявшего во главе военного духовенства в 1888–1910 гг., и протопресвитера Г. И. Шавельского, последнего главы военного духовенства вооруженных сил Российской Империи в 1911–1917 гг., о том, что отец Василий умер 24 ноября 1813 г. Л. А. Бублик и И. А. Калашников также писали о смерти Васильковского в конце 1813 г. Однако автор энциклопедической статьи «Духовенство военное» писал, что протоирей Васильковский «скончался от ран во время похода во Францию».^[447] Иначе говоря, единого мнения исследователей нет, ибо еще не найдены документы, позволяющие дать однозначный ответ о времени смерти отца Василия.

Мы не знаем, где затерялась могила первого священника — кавалера ордена Св. Георгия, но имя его не утрачено и подвиг его живет в памяти поколений.

Загадкой остается вопрос — почему имени Василия Васильковского не было и нет на памятных досках Храма Христа Спасителя в Москве? Нет его имени и в списках Георгиевских кавалеров 1812–1814 гг. на мраморных досках Георгиевского зала Большого Кремлевского дворца. И снова возникает вопрос — почему? Но вряд ли у кого-то возникнет сомнение в том, что в наградах 19-го Егерского полка знаками на кивера «За отличие» и серебряными трубами с надписью «За храбрость против французов при Краоне и Лаоне», проявленные в 1812–1814 гг., немалая заслуга самоотверженного пастыря Василия Васильковского. Ибо сказано Христом Спасителем:

«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя».^[448]

В. П. Тотфалушин
Петровский городничий
Штрихи к портрету П. Быкова

Имя малоярославецкого городничего Петра Ивановича Быкова давно и прочно утвердилось как в краеведческой, так и в специальной литературе, посвященной Отечественной войне 1812 года. Однако в ней описывается, как правило, лишь один эпизод его биографии — сожжение моста через реку Лужу. К тому же до настоящего момента, в распоряжении исследователей была лишь литературная традиция, основанная на устных преданиях^[449].

Настоящее сообщение построено на двух документальных комплексах, обнаруженных мною в Государственном архиве Саратовской области^[450] и впервые вводимых в научный оборот. Выявленные материалы позволяют раздвинуть хронологические рамки биографии Быкова и детализировать его действия осенью 1812 года.

Согласно новым данным, наш герой происходил из мелкопоместных российских дворян: его дед имел 39 душ, у его отца их было 100, а за самим Быковым к 1822 году состояло «в городе Петровске дворовых людей 5-ть душ»^[451]. Первоначально Петр Иванович был записан «в дворянскую родословную книгу Витебской губернии Невельского повету в 6-ю часть»^[452], а позднее он приписался к дворянскому обществу Саратовской губернии.

По формулярному списку, к 18 ноября 1822 года Быкову исполнилось 45 лет и, следовательно, он родился в 1777 году^[453]. Его отец — Иван Никитич, 15-летним юношей, вступив в службу, участвовал в русско-турецкой войне 1768–1774 гг. и в подавлении восстания Е. И. Пугачева. Но 30 января 1777 года из-за ран и контузии 30-летний офицер вышел в отставку с награждением чином капитана^[454]. О матери Петра Ивановича сведений пока не обнаружено.

Смолоду наш герой избрал стезю своего родителя: в 1796 г. он окончил Сухопутный шляхетский кадетский корпус и был выпущен в Пермский мушкетерский полк. Вместе с ним уже подпоручиком молодой офицер совершил поход в Швейцарию, где в сентябре 1799 года участвовал в Цюрихской битве. Несмотря на поражение корпуса генерала Римского-Корсакова, Быков в декабре того же года получил чин поручика^[455].

Вероятно, вскоре по возвращении в Россию Петр Иванович женится на дочери коллежского асессора Елизавете Васильевне Вердеревской, а в 1805 году у них рождается первенец — дочь Софья. Возможно, это обстоятельство повлияло — на его перевод в том же году в штат министерства сухопутных сил, откуда он уволился с аттестатом 6 ноября 1806 года^[456].

Однако уже в 1808 году Петр Иванович возвращается на службу. 16 февраля он «всемилостивейши награжден чином» титулярного советника и определен «в комиссию по армейским расходам експедитором по части иностранной»^[457].

1810 год ознаменовался рождением у Быковых первого сына — Василия, а в августе того же года наш герой переходит на службу в министерство юстиции. Наконец, 11 января 1811 года он становится на три года малоярославецким городничим^[458].

Пока события Отечественной войны 1812 года разворачивались в стороне от Калужской губернии, участие в ней Петра Ивановича было типичным для отдаленных мест: городничий и его жена жертвовали «также обще с прочими дворянами того уезда»^[459]. С приближением неприятеля к Малоярославцу Быков по поручению калужского губернатора занялся усилением охраны города и подготовкой казённого имущества к эвакуации. В канун сражения — 11 октября «поутру», он отправил «нужные по грацкой и земской полициям дела… в сельцо Семейкино».^[460] А своего имущества городничий вывезти не сумел и «лишился… всего моего состояния»^[461].

О дальнейших событиях в литературе бытует две версии. Согласно одной, городничий и другие гражданские чиновники покинули город вскоре после 9 часов утра. При этом жители разобрали настил моста через реку Лужу^[462]. По другой, местные власти покинули город «незадолго до появления неприятеля в городе», причем городничий «перед своим выездом… приказал обложить хворостом и соломой деревянный мост», который был сожжен при наступлении французов^[463].

Архивные свидетельства однозначны в том, что Петр Иванович оставался на своем посту «до последней невозможности» (вариант «до последней минуты онаго (города. — В. Т.) истребления») и покинул Малоярославец лишь «истребив в виду неприятеля на реке Луже мост и мельницу»^[464]. По рапорту калужского губернатора П. Н. Каверина от 12 октября 1812 года, это произошло «вчерашнего дня в два часа пополудни»^[465].

Между прочим, документальное подтверждение истребления Быковым не только моста, но и мельницы ставит под еще больший вопрос многократно воспетый и увековеченный подвиг С. И. Беляева. Напомню, что в формулярном списке последнего разрушение мельницы не отмечено вовсе, а свою медаль в память 1812 года Беляев получил как смотритель кордонов и провиантских транспортов, а также за содержание раненых в своем доме на собственном иждивении^[466].

В самый день сражения Петр Иванович был отправлен калужским губернатором «к российской главной квартире для доставления находящимся в оной войскам фуража», а уже 15 октября «в городе Малоярославец в короткое время устроил… прежний порядок». За свои заслуги малоярославецкий городничий был представлен П. Н. Кавериным к награждению, но о том, какая именно была эта награда, формулярный список умалчивает^[467].

Первые месяцы после Малоярославецкого сражения уездные власти квартировались в Угодском Железном Заводе, но и позднее разоренный войною Малоярославец был не лучшим местом службы. Поэтому 26 декабря 1813 года «по прошению» Быков был переведен на открывшуюся вакансию в уездный город Петровск Саратовской губернии^[468].

Петровск являлся одним из старейших городов Саратовщины, но вряд ли перевод туда можно рассматривать как повышение. Ведь даже в середине XIX века, по свидетельству известного историка Н. И. Костомарова, он «походил более на село»^[469]. Скорее всего, место новой службы было избрано совершенно случайно, но не исключена возможность, что на выбор Петра Ивановича повлияли какие-то рассказы отца. Ведь Ивану Никитичу пришлось побывать в Петровске в составе «деташемента» полковника Михельсона во время преследования Пугачева^[470].

Уже в новом качестве — петровского городничего — титульный советник Быков попал в список, составленный осенью 1814 года саратовским губернским предводителем дворянства Г. А. Колокольцовым, для награждения бронзовой медалью в память 1812 года. Правда, наш герой оказался в списке дворян, либо невнесенных в родословные книги, либо записанных по другим губерниям^[471], и дело с его награждением затянулось. Поэтому 25 декабря 1816 года Петр Иванович был вынужден вновь обратиться уже к новому предводителю — М. Н. Чегодаеву с просьбой «исходатайствовать как мне, так и жене моей сию монаршею милость». На запрос Чегодаева саратовский губернатор дал положительный ответ: уже 28 февраля 1817 года А. Д. Панчулидзев писал, что «согласен на выдачу бронзовой медали»^[472].

В петровский период своей жизни Быков обзавелся «крещеной собственностью», здесь же в 1815 году у него родился второй сын — Алексей^[473]. Очевидно, петровский городничий ревностно относился к своим обязанностям, потому что 31 июля 1818 года «по соизволению начальства» он был переведен на «открывшуюся в городе Царицыне вакансию» тамошнего городничего.

И на этом месте Петр Иванович показал себя с лучшей стороны. Формулярный список свидетельствует, что «во оных городах» он «излавливал многих беглых людей и дезертиров, в том числе появившихся в Царицыне двух беглых делателей фальшивых ассигнаций»^[474].

18 ноября 1822 года царицынский городничий обратился в Саратовское дворянское депутатское собрание с просьбой о причислении его и его рода в здешнюю родословную книгу. И уже через неделю согласие на это было получено, причем собрание почему-то решило внести Быковых в первую часть родословной книги^[475].

Дальнейшие следы Петра Ивановича и его семейства теряются. Так, в 1826 году донесения из Царицына уже подписывал «исправляющий должность городничего квартальный надзиратель Петров»^[476].

Попытку разыскать Быковых несколько раз предпринимало Саратовское дворянское депутатское собрание. В 1846 году в связи с запросом из Екатеринослава документов о дворянстве В. П. Быкова выяснилось, что еще 30 марта 1844 года дело о дворянстве Быковых было возвращено из Временного присутствия Герольдии «для надлежащего пополнения недостающими документами», но они представлены не были^[477]. Не объявились Быковы и позднее.

Тогда в ноябре 1863 года Саратовское собрание запросило Царицынское уездное полицейское управление: «В живых ли находится бывший в 1822 году царицынский городничий… равно и дети его…» и через месяц получило ответ, что их «здесь нет и ничего об них неизвестно»^[478].

По просьбе собрания к розыску Быковых подключается Саратовское губернское правление: 7 марта 1864 года в «Губернских ведомостях» было дано объявление, но «прошло более года», а «требуемых документов ни от кого из г. Быковых не представлено по настоящее время»^[479].

О сложившейся ситуации было доложено Сенату, который 9 июня 1865 года определил: «Предписать Саратовскому дворянскому депутатскому собранию указом дело о дворянстве рода Быковых зачислить оконченным и род сей исключить из родословной книги»^[480].

Приходится признать, что новые материалы, дав ответ на ряд вопросов, тут же поставили новые и на них еще предстоит ответить.

Приложение

В приложении публикуется письмо П. И. Быкова к саратовскому губернскому предводителю дворянства М. Н. Чегодаеву и выдержка из послужного списка П. И. Быкова. В тексте сохранена орфография и пунктуация оригинала.

Ваше Сиятельство!

Милостивый Государь.

Князь Михайло Никитичь.

В достапамятный 1812-й год при всеобщем в России бедствии когда дворянство отличало себя различными пожертвованиями за что и удостоено Монаршей Щедроты, дарованием бронзовой медали, каждому из дворян жертвовавшим из своего достояния. А как я в 1812-м году находясь на службе Калужской Губернии в городе Малоярославце городничим жертвовал также обще с прочими дворянами того уезда, но при нашествии неприятеля на город Малоярославец где находился я до последней минуты онаго истребления я не только лишился имевшихся у меня на пожертвование мое и жены моей документов, но и всего моего состояния жертвуя при том и жизнию моею, а с верх сего внесен и в дворянскую родословную книгу Витебской Губернии Невельского повету в 6-ю часть. Ныне же переведен будучи по службе нахожусь в настоящей здесь должности имея собственность мою здесь, но дарованной медали полнить еще не удостоен, а потому и осмеливаюсь прибегнуть к Вашему Сиятельству и всепокорнейше просить дабы удостоили внимания вашего на справедливые притчины в неполучении мною медали бронзовой. А соблаговоли б исходатайствовать как мне так и жене моей сию монаршею милость которую ощасливте нас воспользоватся обще с сословием почтенного здешнего дворянства.

Имею честь с отличным высокопочитанием и всегдашнею преданностью быть. 25 декабря 1816 года Г. Петровск

Вашего Сиятельства Милостиваго Государя покорнейший слуга Петр Быков титулярный советник Петровский городничий

(ГАСО. Ф. 179. Оп. 1. Д. 30. Л. 157–158)

И определен Калужской губернии в город Мало-Ярославец городничим 811 генваря 11.

Во оном 1812-го года во время нашествия неприятельского по повелению Главнокомандующаго армиею Светлейшаго князя Смоленского находился и действовал при вторжений в город 11-го октября неприятельских корпусов до последней невозможности, и истребив в виду неприятеля на реке Луже мост и мельницу, удержал до прибытия российскаго корпуса дальнейшее стремление неприятеля, и 12-го числа по обращении онаго в бегство и удаления от города, отправлен был г-м калужским гражданским губернатором к российской главной квартире для доставления находящимся при оной войскам фуража, а 15-го числа того же октября по в городе Малоярославец в короткое время устроил в оном прежний порядок, за что и представлен был калужской губернии начальником к награждению 813-го июня.

(ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 438. Л. 6об. — 7.)

Н. Е. Ячник
Ф. М. Максимов — участник Отечественной войны 1812 года

«Его Превосходительству Господину Начальнику

Калужской губернии.

Настоятель Малоярославецкого Николаевского монастыря Архимандрит Никодим в мае сего 1859 года вошел ко мне с рапортом, в коем объяснил, что Малоярославецкого уезда помещик отставной майор Федор Максимов сын Максимов, в память сражения при городе Малоярославце в 1812 году, где он был ранен и где геройски пали многие из его товарищей, изъявил желание построить на могилах павших, на свой счет, в 50 саженях от кургана и в таком же расстоянии от шоссе Московско-Варшавского, каменную Часовню, с тем, чтобы Часовня сия во все времена принадлежала вышеозначенному Малоярославецкому монастырю, и чтобы в день славной битвы, т. е. 12 октября, после Божественной Литургии, совершать из монастыря, Соборной и градских церквей к Часовне сказанный крестный ход для совершения Соборной панихиды по убиенным воинам…»^[481]

При часовне полагалась теплая келья для монашествующей братии, обязанностью которой было читать псалтирь, смотреть за чистотой и охранять от неприязни. При получении Разрешения Святейшего Синода началось строительство, и к сентябрю 1860 года часовня была готова к освящению. 7 октября этого же года было получено разрешение на проведение крестного хода в памятный день сражения. Теперь ежегодно, 12 октября, сюда совершался крестный ход из всех городских церквей и служилась соборная панихида «Об упокоении душ усопших рабов Божиих Государя Императора Александра I, князя Михаила (Кутузова), болярина Саввы (Беляева) и всех православных вождей и воинов на брани здесь убиенных». Оканчивалась панихида на ближайшей братской могиле.

Кто же этот человек, о котором из вышеприведенного документа мы знаем, что он майор в отставке, участник Отечественной войны 1812 года, помещик Малоярославецкого уезда?

В краеведческой литературе имя Ф. М. Максимова упоминается только в связи со строительством часовни в Малоярославце. У Л. Кавелина в его «Историческом описании Малоярославецкого Черноостровского Николаевского общежительного монастыря» среди дарителей назван малоярославецкий помещик Ф. М. Максимов, который пожертвовал обители «две ризы парчевые, два епитрахиля, плащаницу бархатную, пелену золотого глазета».^[482]

Есть упоминание о Федоре Максимовиче в книге «Недаром помнит вся Россия», выпущенной в издательстве «Советская Россия» в 1986 году. Майор Максимов назван в ней не иначе как адъютантом генерала Д. П. Неверовского.^[483] Никаких более фактов из биографии Максимова известно не было.

Задача исследования состояла в выявлении документов, связанных с его биографией. Это позволил сделать комплекс архивных документов, обнаруженных в Государственном архиве Калужской области. В фонде Калужского Дворянского депутатского собрания выявлен документ под названием «Материал о внесении помещика Тульской губернии Федора Максимова в Дворянскую родословную книгу Калужской губернии за 1820 год».^[484] Это дело, наряду с прошениями, содержало и формулярный список поручика Максимова. Ведомость Малоярославецкого Уездного Полицейского Управления о кавалерах, находящихся в отставке и проживающих в Малоярославце и уезде, также доносит до нас некоторые сведения. Майор Максимов проживает в Малоярославце. Награжден орденом Св. Георгия 4 класса. Награда получена в 1848 году. При пожаловании был в чине капитана при Московских подвижных ротах, «бывши раненым».^[485] В областном архиве обнаружены документы, касающиеся и его старшего сына — Николая Федоровича.

Полученную информацию дополнил ряд документов из фондов Центрального исторического архива г. Москвы, в частности, касающийся рождения детей Максимова.^[486]

Ф. М. Максимов родился в селе Медведево Веневского уезда Тульской губернии в семье священника. Этим, наверное, можно объяснить стремление этого человека выстроить Часовню на месте ожесточенного сражения. Максимов начал службу в 1797 году рядовым в гарнизонном князя Долгорукого 2-го полку, откуда был переведен в 33 Егерский полк. В составе этого полка унтер-офицер Федор Максимов в 1806 году принял боевое крещение в Польше, в битве при Пултуске. 14 декабря 1806 года он был захвачен в плен, в котором находился 1 месяц и 5 дней, откуда «бежал в свои границы». Принимал Максимов участие и в битве под Фридландом, где был ранен в левую ногу.

Часовня в память сражения при Малоярославце 12/24 октября 1812 года

Накануне Отечественной войны, в марте 1812 году, Федор Максимов был повышен в чине до фельдфебеля. «Грозу двенадцатого года» он встретил в составе того же полка. Максимов участвовал в сражениях под Могилевом, Смоленском, при Бородине, в «ариергардных делах» при деревнях Чирикове и Воронове, в ночной экспедиции при селе Спасском.

Ранним утром 12/24 октября началось Малоярославецкое сражение. Падали подкошенные пулями товарищи Максимова по оружию. Ожесточенное сражение унесло тысячи жизней русских воинов.

22 октября под Вязьмой Федор Максимович был ранен «оружейною пулей» в правый бок. На излечение был препровожден в Калугу, в состоявший при 2-ой гренадерской дивизии военный госпиталь. После выздоровления вернулся в строй и принял участие в заграничном походе русской армии. Дошел до Парижа и «был там в деле». В 1813 году был награжден знаком отличия военного ордена Св. Георгия 5 ст. под ? 36265. Пройдя в составе русской армии славный путь по Европе, в 1815 году вернулся на родину.

В 1816 году Максимов был произведен в подпоручики, а через два года — в поручики. С 1819 года служил в Московской подвижной инвалидной команде. По высочайшему указу в 1829 году за отличия по службе произведен в штабс-капитаны. В 1825 году Максимов женится на москвичке — девице 18-ти лет Анне Алексеевой, дочери капитан-лейтенанта Зыкова. Через 2 года у них рождается сын Николай. Всего они нажили в браке 4 детей. Двух сыновей — Николая и Михаила, и дочерей — Алевтину и Клавдию. Максимов с детьми был записан в Дворянскую родословную книгу по Московской губернии. Еще в 1820 году Максимов, будучи поручиком, обращался в Калужское Дворянское депутатское собрание с прошением о внесении его во 2-ю часть Дворянской родословной книги. В этом же году его просьба была удовлетворена. Позже туда же были вписаны и его дети.

В каком году Максимов вышел в отставку и какими судьбами он попал в Малоярославец, выяснить пока не удалось. Если обратиться к Списку о семействе и состоянии майора Федора Максимова сына Максимова за 1844 год, то наряду со сведениями о жене и детях, в графе о наследственном приобретенном владении значится: «Имение за мною никакого не состоит».^[487] В приводимых же выше документах, в частности в Ведомости Малоярославецкого полицейского управления за 1865 год, указано место жительство Максимова — город Малоярославец. То есть, как было сказано выше, этот период жизни Федора Максимовича требует дальнейшего исследования. Здесь же, в Малоярославце, как известно, по его инициативе, недалеко от двух братских могил была выстроена каменная Часовня «в память убиенных воинов в октябре 1812 года».

Неизвестно, как сложилась судьба детей отставного майора Максимова. Калужский архив сохранил сведения только о старшем сыне Николае, который начал службу в 1844 году в возрасте 16 лет рядовым во втором учебном Карабинерном полку.^[488]

В 1847 году, будучи унтер-офицером, Николай Максимов был переведен в Бутырский Пехотный полк, а 1855 году штабс-капитан Николай Федорович Максимов «уволен от службы». После отставки он женился и за супругу получил имение — село Алешково Малоярославецкого уезда Калужской губернии.^[489]

Долгое время Николай служил в системе Министерства путей сообщения в Московской полиции.

В 1873 году он был переведен в Малоярославец и по решению Губернского Правления назначен приставом второго стола Малоярославецкого уезда. В 1875 году капитан Николай Федорович Максимов выбран на должность заседателя Дворянской опеки по Малоярославецкому уезду.^[490] В 1881 году Николай Федорович покинул службу и вышел в отставку. Вот, пожалуй, вся информация, которой мы располагаем на сегодняшний день.

Стоит в сквере 1812 года небольшая часовня, где сейчас открыт отдел Малоярославецкого военно-исторического музея 1812 года — диорама «Бой на Монастырской площади». Приезжают люди со всей страны, чтобы почтить память солдат, сложивших свои головы за отчую землю, поклониться подвигу простого русского солдата.

Е. Л. Щебикова
Савва Иванович Беляев

Савва Иванович Беляев родился в Малоярославце 10 января (по старому стилю) 1789 года. Отец его — Иван Гаврилович — был канцеляристом Духовного Правления, а мать — Прасковья Фроловна — занималась домашним хозяйством.

Савва Иванович служил в канцелярии нижнего земского суда, занимая разные должности: в 1810 г. — коллежский регистратор, в 1812 г. — повытчик, в обязанности которого входило следить за порядком и хранением поступавших бумаг. Отличался он большими познаниями и деловыми качествами. Об этом говорит то, что за годы службы он не один раз повышался в чинах: коллежский 1815 г. — секретарь, 1818 г. — титулярный советник, 1834 г. — коллежский асессор, 1841 г. — надворный советник.

Беляев работал в разных городах России — в Орле, Калуге, Болхове.

В 1834 году Савва Иванович поступил в должность судьи в Малоярославце, здесь же он был произведен в коллежские асессоры со старшинством. Таким образом он получил потомственное дворянство. Из книги Генерального межевания, хранящейся в фондах Российского Государственного Архива древних актов, мы узнаем, что Беляев владел частью села Терентьево и частью деревни Чиркино Малоярославецкого уезда.

Из суда уволился по болезни и с мая 1835 года по 1857 год состоял на службе при Московском училище ордена Святой Екатерины правителем по хозяйственной части.

Савва Иванович Беляев. С гравюры неизвестного художника

С. И. Беляев имел награды — Ордена Святой Анны 2-й степени, Святого Станислава 2-й степени, Святого Владимира 4-й степени, знак отличия беспорочной службы за 40 лет и всяческие благодарности и поощрения: бриллиантовый перстень с аметистом, подарки, соразмерно годовому штатному жалованью.

Единственную награду за 1812 год — бронзовую медаль, он получил за успешные действия в качестве смотрителя войсковых кордонов и армейского транспорта с провиантом, а также «за содержание в доме своем на собственном иждивении раненых воинов».

Мы не будем описывать легенду о якобы совершенном Саввой Ивановичем подвиге на реке Луже в 1812 году, она известна. Правда, все сведения об этом событии получены не из официальных документов, а из рассказов местных старожилов, современников той войны. Историк В. Глинка, передавая о нем рассказ Архимандрита Малоярославецкого Черноостровского монастыря Макария и местных жителей, говорит: «Есть дела, которые не могут быть выражены никаким красноречивым пером, только существуют в признательности потомства. Имя его, не включенное в „историю“, должно быть записано живыми буквами в летописи 1812 года».

И действительно, имя Саввы Ивановича записано живыми буквами в памяти потомства, и признательность со стороны последнего выразилась в установке ему в нашем городе скромного памятника. Сначала возникла мысль поставить памятник на одной из городских возвышенностей, откуда он будто бы бросился к реке, чтобы разобрать мельничную плотину и задержать подступивших к городу французов. Затем, по постановлению Малоярославецкой Городской думы от 11 мая 1890 года, было решено «поставить памятник в виде городского мужского, его имени училища» и установить перед ним бюст С. И. Беляева — «в вечное назидание молодому поколению его геройского патриотического подвига».

Савва Иванович скончался в 1857 г. в Москве, похоронен на Ваганьковском кладбище. Могила не сохранилась. Детям оставил небогатое наследство: дом на Успенской улице в Малоярославце, имения в сельце Терентьево и деревне Выглово Малоярославецкого уезда.

Источники и литература

1. ГАКО. Ф. 66. Оп. 2. Д. 754.

2. Цветков И. П. С. И. Беляев — малоярославецкий патриот // Юбилейный сборник. — Калуга, 1912.

3. Ассонов В. Малоярославец и Малоярославецкие юбилейные торжества 1912 года. — Калуга: Типография Е. Г. Архангельской, 1914.

4. Кременский Н. Знаменитейший день 1812 года. Бой при Малоярославце. — Москва: Типография Т-ва И. Д. Сытина, 1912.

5. И(еромонах) Л(еонид Кавелин). Историческое описание Малоярославецкого Николаевского общежительного монастыря. — М., 1903.

Н. В. Ивашко
О памятнике в селе Тарутино

Один из первых памятников, «в знак освобождения в 1812 году России от неприятеля» был открыт 24 июня (ст. ст.) 1834 г. в с. Тарутине Боровского уезда Калужской губернии.

В 1828 г. граф С. П. Румянцев-Задунайский, унаследовавший имение А. Н. Нарышкиной, получил «Высочайшее соизволение» и в память о событиях 1812 года отпустил в «вольные хлебопашцы» 745 душ крестьян с правом пользования своими землями. В благодарность за свободу крестьяне пожелали построить памятник «в честь российского воинства и блистательных подвигов в Отечественной войне 1812 года, одержанных под предводительством фельдмаршала М. И. Кутузова».

На деньги, собранные крестьянами (44 тыс. руб.), по проекту, представленному С. П. Румянцевым-Задунайским, и был установлен на одном из укреплений Тарутинского лагеря величественный 22-х метровый монумент.

Открывали памятник торжественно: множество гостей прибыло в Тарутино из Калуги, уездных городов, близлежащих селений. Епископ Никанор с духовенством в церкви с. Тарутина совершил литургию и молебен. Потом прозвучал салют из 101 пушечного выстрела 8-й конно-легкой батареи. «После сего проходили мимо того памятника церемониальным маршем упомянутая батарея и батальон Рязанского пехотного полка». Торжества продолжались 3 дня.

В 1839 году чугунная колонна памятника лопнула, и ее стянули железными обручами. Николай I обращается к министру финансов с тем, что если памятник не может быть исправлен, то воздвигнуть новый. В 1852 году очередная комиссия по обследованию памятника предложила полностью заменить памятник.

Памятник в Тарутино. Архитектор Д. Антонелли

В 1855 году новый монумент был отлит на заводе княгини Е. Бибарсовой по проекту архитектора Антонелли и доставлен к месту установки поверенным княгини С. Минаевым. Для надзора за работами по воздвижению памятника в Тарутино был послан архитектор Огнев. Деньги на ремонт вновь собирали крестьяне, принявшие на себя обязательство сохранять и поддерживать памятник.

В основе композиционного и образного решения Тарутинского монумента положен один из любимых классических мотивов — триумфальная колонна. Чугунная колонна установлена на земляной насыпи и двухступенчатом каменном основании, украшена с четырех сторон в два ряда военно-геральдической атрибутикой (шлемы, мечи, латы римских воинов), вверху — пояс из лавровых венков. Завершает колонну шар с изображением 12 знаков Зодиака и величественный орел с расправленными крыльями и стрелами в лапах. Орел на памятнике появился по просьбе крестьян, вместо богини Победы, которая должна была венчать памятник по проекту С. П. Румянцева-Задунайского.

На каменном основании надписи:

«На сем месте Российское воинство под предводительством фельдмаршала М. И. Кутузова, укрепясь, спасло Россию и Европу» и «Сей памятник воздвигнут на иждивении крестьян села Тарутина, получивших от графа С. П. Румянцева безмездную свободу». Буквы на чугунной плите «М. З.К. Е.Б.» означают «Мышегский завод княгини Екатерины Бибарсовой».

Перед памятником установлена плита со строками из письма М. И. Кутузова к владелице с. Тарутина А. Н. Нарышкиной, с просьбой сохранить укрепления Тарутинского лагеря как памятники мужества русских солдат: «Село Тарутино… ознаменовано было славною победою русского войска над неприятельским. Отныне имя его должно сиять в наших летописях наряду с Полтавой, и река Нара будет для нас так же знаменита, как Непрядва, на берегах которой погибли бесчисленные ополчения Мамая. Покорнейше прошу… чтобы укрепления, сделанные нами близ села Тарутина, укрепления, которые устроили полки неприятельские и были твердою преградой, близ коей остановился быстрый поток разорителей, грозивший наводнить всю Россию, чтобы укрепления сии остались неприкосновенными. Пускай время, а не рука человеческая их уничтожит; пускай земледелец, обрабатывая вокруг их мирное свое поле, не трогает их своим плугом; пускай и в позднее время будут они для россиян священными памятниками их мужества; пускай наши потомки, смотря на них, будут воспламеняться огнем соревнования и с восхищением говорить: вот место, на котором гордость хищников пала перед неустрашимостью сынов Отечества!» М. Кутузов.

К столетнему юбилею Отечественной войны 1812 года памятник за счет казны был отреставрирован. И в наше время этот величественный монумент стоит как символ славы русского оружия.

Источники и литература

1. Калужские губернские ведомости. 1862, ? 49.

2. Калужский край: Сб. док. Кн. 1. Док. ? 135, 137.

3. Ассонов В. И. В тылу армии: Калужская губерния в 1812 году. Обзор событий и сборник документов. Калуга, 1912.

4. Личенко С. И. Монументы, посвященные Отечественной войне 1812 года на территории Калужской губернии // События Отечественной войны 1812 года на территории Калужской губернии. Малоярославец, 1993. С. 92–102.

Е. А. Щебикова
«…И вечной памятью двенадцатого года»

Замечательно, что… пределом для земного величия суждено было послужить малому городку, в имени которого недаром скрывалось слово слава, как будто зародыш той великой славы, которая приосенила его на веки веков в благознаменитый день 12 октября 1812 года.

Л. Кавелин

Небольшой по числу жителей и территории Малоярославец богат своим культурно-историческим наследием. Здесь есть древнее Городище и Свято-Николаевский Черноостровский монастырь, купеческие особняки и памятники Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Но в первую очередь город по праву гордится памятниками, связанными с Отечественной войной 1812 года. Минувшие столетия, проводив в вечность современников той знаменитой эпохи, оставили нам созерцать перед собой ее безмолвных свидетелей…

СВЯТЫЕ ВОРОТА И НИКОЛАЕВСКИЙ СОБОР МАЛОЯРОСЛАВЕЦКОГО МОНАСТЫРЯ

Одной из главных достопримечательностей города является Малоярославецкий Николаевский Черноостровский монастырь. Во время яростного сражения 12 октября 1812 года монастырь, оказавшийся в центре боевых действий, почти постоянно находился под перекрестным огнем. Практически все его постройки были сожжены и разрушены, церковь разграблена. Одним из немногих свидетелей тех октябрьских дней остались Святые Голубые ворота монастыря. Ворота были построены в начале XIX в. в стиле русского классицизма. Незадолго до нашествия французов на фронтоне ворот был изображен Нерукотворный образ Христа Спасителя. Вокруг святого изображения до сих пор видны следы от пуль и картечи, но ни одна из них не коснулась святого лика. По Высочайшему повелению императора Николая I, в память о сражении, оставшиеся на воротах следы от попадания снарядов решено было при ремонтах оставлять неприкосновенными. В 1830-е годы на воротах появилась памятная доска с надписью: «Язвы в память французской войны». До наших дней доска эта не сохранилась. В XX веке на воротах была другая доска с текстом: «Язвы 12(24) октября 1812 года». Ныне и она утрачена.

Никольский Черноостровский монастырь. Е. Чернявская

Восстановление монастыря под руководством его настоятеля отца Макария началось сразу же после ухода из города французов. Необходимо было не просто возобновить разрушенные войной постройки, но вместо старого небольшого храма возвести новый, который «был бы достойным памятником и выражением приснославного события».

Первый взнос на возведение храма-памятника, а также на ремонт монастырских зданий сделал император Александр I. Пожертвовали на воссоздание обители и храма участники Отечественной войны: одними из первых откликнулись атаман войска Донского генерал-лейтенант А. Иловайский-1 и наказной атаман И. Андрианов. Во всех губерниях сборщики собирали деньги на храм. В Москве постоянно проживал монах Иоанникий, который ведал сбором пожертвований. Огромная заслуга в возобновлении обители принадлежала московскому купцу, уроженцу Малоярославца Т. Целибееву.

Постройка Никольского собора в монастыре началась в 1812 году, и к 1818 году уже была сооружена нижняя церковь. Однако из-за неравномерной осадки в сводах здания появились трещины, в связи с чем в 1822 году его разобрали до основания. В следующем году заложили другой собор, но уже по новому плану. Возведение собора было окончено в 1839 году, его внутренняя отделка продолжалась еще четыре года. В день очередной годовщины Бородинской битвы, 26 августа 1843 года, собор был торжественно освящен.

Соборная церковь во имя Святителя Николая Чудотворца с приделом на хорах во имя Спаса Преображения и церковью Всех Святых в нижнем этаже царит над всем монастырским ансамблем. Высота ее достигает 47 метров.

Построенный «в память героев, павших у стен оного монастыря в войну 1812 года за веру, Царя и отечество» собор является великолепным памятником истории и архитектуры.

МОНУМЕНТ СЛАВЫ

В память о важнейших битвах Отечественной войны 1812 года Указом императора Николая I было решено установить монументы на местах шести наиболее значительных сражений: на Бородинском поле, в Смоленске, Красном, Ковно, Полоцке и Малоярославце. По итогам специально проведенного конкурса достойными исполнения были признаны проекты архитектора Антонио Адамини. Главой комиссии по возведению памятников был назначен министр финансов граф Е. Ф. Канкрин. В Малоярославце Монумент решено было установить на центральной площади или, если по размеру она не подойдет, то на южной стороне города, откуда шли наши войска. В июне 1836 года полковник Яковлев обследовал место на центральной площади города и установил, что оно было удобным, «как по величине своей, так и по благовидности окружающих ее зданий».

Департамент горных и соляных дел^[491] Российской империи сделал распоряжения об отливке Монумента для Малоярославца по имеющимся на Александровском литейном заводе высочайше утвержденным рисункам архитектора А. Адамини. Расходы на отливку памятника, его перевозку и сооружение фундамента составляли 80 тыс. руб. серебром. К 14 мая 1843 года чугунный Монумент был отлит. Памятник из Петербурга в Малоярославец перевозили, в основном, речным путем.

Монумент Славы. Архитектор А. Адамини

По свидетельству управляющего Верхне-Волжского системного судоходства подполковника Шернваля «…следовавший из Петербурга в Малоярославец чугунный памятник прибыл к деревне Безбородовой, что на реке Шоше на Московском шоссе 23 сентября в шести лодках, которые выгружаются при той же деревне на берег близ шоссе». Из донесения в Строительную комиссию Министерства финансов от 30 мая 1844 года следует: «Отправленный в Малоярославец с Александровского литейного завода чугунный монумент доставлен на место поверенными крестьянами Тарасовым и Соболевым и принят по журналу архитектором Калужской казенной палаты титулярным советником Боковым». Прием памятника на месте и его установка поручались председателю Калужской казенной палаты Хрущову.

Для сборки и установки памятника с Александровского литейного завода в Малоярославец были командированы мастер М. Г. Коватеев и шесть человек мастеровых с инструментами. Они прибыли в Малоярославец 19 августа 1844 года и приступили к установке памятника.

Закладка памятника происходила 26 августа 1844 года. Причем с технической стороны она осуществлялась необычайно тщательно, с соблюдением необходимых правил: глубоко в землю под размельченный бут были вбиты крепкие деревянные сваи, сверху все залили известью, далее на сваи уложили измельченный камень, и все это зацементировали. Все эти тончайшие, кропотливые детали по закладке говорят о чрезвычайно серьезном отношении к данному мероприятию: Монумент ставили надолго, на века, дабы сохранить память о великом событии в сердцах потомков. Установку памятника закончили в начале октября 1844 года. На расходы по установке было отпущено 8 тыс. рублей серебром. На Петербургском Монетном Дворе специально изготовили, а затем вложили в фундамент памятника две серебряные и двадцать бронзовых медалей, отлитых по оригиналам медальера Ф. Толстого.

Памятник был необыкновенно величественен и красив. Он представлял собой 22-метровую восьмигранную пирамиду, вершина которой была увенчана чешуйчатой луковичной главкой с высоким позолоченным шестигранным крестом. Памятник украшали непременные атрибуты славы: рельефные медные мечи, пронзающие лавровые венки; колонны коринфского ордера, завершенные чешуйчатыми главками с сидящими на них двуглавыми орлами. Крылья орлов распростерты, а на груди у них медные овалы с надписью: «1812 год». Между колоннами были укреплены декоративные медальоны, обрамленные лавровыми венками.

По цоколю памятника проходила литая бронзовая золоченая надпись, выполненная каллиграфом Собольщиковым и одобренная Николаем I: «Предел нападения, начало бегства и гибели врагов / Сражение при Малоярославце 12 октября 1812 года». Памятник был окружен оградой из массивных чугунных цепей, которые поддерживались 32-мя чугунными тумбами.

29 октября 1844 года состоялось торжественное открытие памятника, на которое особым объявлением по Калужской губернии приглашались все желающие. На торжестве присутствовали: управляющий губернией вице-губернатор А. Н. Хитрово, внук фельдмаршала князя Кутузова, епископ Калужский и Боровский Николай, ветераны-участники сражения 12 октября 1812 года — десять штаб- и обер-офицеров и двадцать пять нижних чинов.

Литургию в храме Черноостровского монастыря совершал епископ Николай, по окончании которой он произнес прекрасную речь: «…Сыновья российские, вожди и воины, и граждане градов, сопредельных граду сему. Мы притекли сюда по побуждениям сердца нашего к великому торжеству сему. Оно есть точно торжество великое, и не наше только, но во всех градов российских и всей Европы. Отселе — спасение ей… Все, что видим теперь благолепно и в сей обители, и в сем граде, возникло из развалин и из пепла, возросло на местах, где ручьями лилась кровь человеческая. Поразительную картину всего здесь происходящего только вы составить можете, герои-вожди и воины собственною грудью защищавшие град сей, и Веру, и Царя, и Отечество!..» По окончании литургии был совершен крестный ход к памятнику, где после молебствия состоялось его освящение и открытие.

«По прибытии на место… взоры всех обратились на памятник, все еще покрытый чехлом. Но вот упал, наконец, покров, и открылся нам памятник во всей красе его, и засиял в небе крест, осеняющий его, как знамение вечного спасения», — так писали «Калужские губернские ведомости» 18 ноября 1844 года. Такое большое впечатление произвело на современников открытие Монумента в Малоярославце.

Празднования в честь открытия Монумента сопровождались и благотворительными начинаниями: по предложению А. Н. Хитрово были сделаны пожертвования на постройку недалеко от памятника дома призрения для двенадцати инвалидов, участвовавших в Малоярославецком сражении.

В Малоярославце Монумент находился под охраной уездного воинского начальника. А за его сохранностью (как и других памятников 1812 года) вплоть до 1917 года следил Александровский Комитет о раненых^[492], который финансировал и организовывал ремонтные работы. Монумент неоднократно красили и ремонтировали: реставрировали украшения, подновляли цоколь.

К 1867 г. Монумент потерял свой первоначальный вид: цвет стал сизо-бурый, показалась ржавчина, образовались щели. Необходим был срочный ремонт. Мл. архитектор Юшков 20 сентября 1867 года приезжает в город и составляет подробный акт на ремонтные работы. Необходимо было переделать цокольные чугунные уступы, идущие вокруг памятника, 6 мечей и 6 орнаментов исправить, надписи возобновить или заменить, весь памятник окрасить светло-серою масляной краской. На ремонт отпустили 270 рублей из Казначейства. Для принятия подряда на ремонт памятника были объявлены торги, на которые явились Захар Ульянов и Иван Ермаков. Подряд подписывают с Ульяновым за более выгодную сумму в 240 рублей. Работы начаты в июне и закончены в конце сентября 1868 года.

А в 1878 году Малоярославецкий уездный исправник докладывал Калужскому губернскому правлению о том, что неизвестными лицами были вытащены болты, скрепляющие плиты Монумента и ободраны украшения, находящиеся внизу. Было произведено дознание, которое ничего не прояснило. Совместно с мл. архитектором Юшковым уездный исправник написали акт и смету на ремонт. Смету на 241 рубль рассмотрели в строительном отделении губернского правления 31 мая 1880 года. На торги о взятии подряда на ремонт никто не явился, и тогда был отдан приказ — работы отдать в хозяйственное распоряжение уездному исправнику, предписав ему эти ремонтные работы произвести хорошими мастеровыми, в удобное время и как можно для казны выгоднее. С большим трудом работы по ремонту памятника начались только в июле 1881 года.

В начале 1930-х годов Монумент был разрушен. В протоколе заседания Комиссии по архитектурной реставрации отдела по делам музеев и охране памятников искусств и старины Народного Комиссариата по просвещению от 23 ноября 1931 года мы читаем скорбные слова: «Малоярославецкий Райисполком сообщает о предполагаемой сломке металлического монумента в честь столетия войны 1912 года [так в документе. — Е. Щ.] и постановке на этом месте памятника Ленину и разбивкой сквера. Постановили: не возражать против разборки монумента как не имеющего историко-архитектурного и художественного значения». Так город потерял величественный Монумент Славы.

Несмотря на бесплодность долголетних попыток восстановить памятник, общественность города не теряет надежду на возрождение этого символа славы русского оружия на его историческом месте.

ВЕЧНЫЕ ПАМЯТНИКИ МУЖЕСТВА И ХРАБРОСТИ

Кроме Николаевского Черноостровского монастыря и Монумента Славы есть в Малоярославце и другие мемориалы, хранящие память о том незабываемом времени. Прежде всего, это Сквер 1812 года, который был разбит в начале 1950-х годов на месте ожесточенного сражения между русской и французской армиями. Густые кроны лип укрывают своей тенью памятники, связанные с Отечественной войной 1812 года. Сегодня это любимое место отдыха горожан и гостей города.

Кровопролитное сражение 12 октября 1812 года унесло тысячи жизней. Тела 1300 русских воинов, погибших под Малоярославцем, были захоронены при участии всего городского духовенства в трех братских могилах на территории города. В Сквере 1812 года расположены две братские могилы солдат, павших в Малоярославецком сражении. Третья находится на окраине города, на старом Бессоновском кладбище.

В течение 100 лет захоронения представляли собой могильные холмы с деревянными крестами, обнесенными заборами. Со временем кресты покосились, заборы обветшали и развалились, могильные курганы осыпались и постепенно зарастали…

К торжественному празднованию 100-летия Малоярославецкого сражения могилы героев-воинов необходимо было привести в достойный вид. Основные труды по сооружению памятников на братских могилах взял на себя 5-й армейский корпус под командованием генерала от кавалерии А. И. Литвинова. Был создан особый Комитет по устройству захоронений, который занимался сбором средств. Было собрано 7320 рублей. На эти деньги были сооружены памятники на трех братских могилах. Авторами проекта были командир 23-го саперного батальона полковник А. В. Вехновский и младший подпоручик того же батальона П. А. Волоцкий. В разработке проекта первого памятника принимал участие академик Императорской академии искусств В. И. Руссо — автор фигуры солдата в форме Полоцкого пехотного полка.

Наиболее красив и декоративен первый памятник — в сквере на холме возвышается постамент со скалой в центре, а по углам три полевых орудия образца второй половины XIX в. и пирамида ядер. Солдат в форме Полоцкого пехотного полка, возлагает бронзовый венок с надписью «Героям 1812 г.» к подножию бронзового креста. Дополняют впечатление вмонтированные в скалу и постамент бронзовые доски, на которых перечислены: время постройки, сумма, затраченная на строительство, список погибших офицеров, памятные доски от потомков тех полков, которые принимали участие в Малоярославецком сражении.

Второй памятник расположен в нескольких десятках метров от первого. По исполнению он более скромен, чем первый. На постаменте, куда ведут каменные ступени, установлены бетонные тумбы, соединенные чугунными цепями. В центре — скала с крестом на вершине, под ним надпись: «Героям 1812 года». У подножия скалы — полуразбитое орудие. На монументе памятная доска: «Доблестным прадедам 5-й армейский корпус».

Третий памятник находится на окраине города, на старом Бессоновском кладбище. Он прост, лаконичен и прекрасно вписывается в окружающий пейзаж. В основе своей — это тот же постамент, со скалой и бетонными тумбами, соединенными кованой цепью. В скалу вмонтирован железный крест. На скале — бронзовая золоченая надпись: «Героям 1812 г.» и медная надпись: «Доблестным прадедам 5-й армейский корпус». Раньше на этих памятниках железные кресты были забраны «тратуарным стеклом».

Работы по возведению памятников проводились саперами 23-го батальона и добровольцами из 7-й и 10-й пехотных дивизий в течение двух месяцев. 12 октября 1912 года особым актом памятники были переданы Малоярославецкому городскому управлению.

Рядом с братскими могилами в сквере находится небольшое, интересной архитектуры здание. Это бывшая Часовня, построенная на средства участника Отечественной войны 1812 года, отставного майора, помещика Малоярославецкого уезда Федора Максимовича Максимова. В 1859 году Ф. М. Максимов обратился в Малоярославецкую Думу с предложением, «…чтобы в память сражения при Малоярославце, где он был ранен и где геройски пали многие его товарищи, построить на могилах павших… каменную Часовню…» С разрешения Святейшего синода и под руководством настоятеля Николаевского Черноостровского монастыря отца Никодима постройка была начата и успешно окончена к сентябрю 1860 года.

Ежегодно в памятный день Малоярославецкого сражения, по окончании литургии к Часовне из монастыря, соборных и городских церквей совершался крестный ход, служилась соборная панихида «о упокоении душ убиенных рабов Божиих, Государя Императора Александра (Первого), князя Михаила (Кутузова), болярина Саввы (Беляева) и всех православных вождей и воинов, на брани здесь убиенных». Оканчивалась панихида на ближайшей братской могиле. После панихиды крестный ход отправлялся к памятнику Саввы Беляева и затем к Монументу, стоящему на площади, где совершалась краткая лития. Эта традиция возобновлена с начала 1990-х годов.

До 1918 года Часовня принадлежала Николаевскому Черноостровскому монастырю. С середины 1940-х годов в здании бывшей Часовни располагался военно-исторический музей 1812 года. В 1962 году здание было украшено изображениями символов боевой славы, выполненными местным самодеятельным скульптором П. Н. Демидовым. 12 сентября 1987 г. в здании часовни открылся отдел музея — диорама «Сражение за Малоярославец 12/24 октября 1812 г.». Диорама выполнена народным художником Российской Федерации Е. И. Дешалытом.

Возле Часовни под небольшим надгробным камнем покоятся останки боевого генерала, помещика Малоярославецкого уезда — Юрия Игнатьевича Поливанова. Участник Отечественной войны 1812 года, генерал Поливанов скончался в 1813 году от полученной в бою раны и был захоронен в своем поместье в селе Никольском. В 1985 году семейный склеп Поливановых был разграблен. Останки генерала были торжественно перезахоронены в Сквере 1812 года в 1996 году.

Композиционным центром сквера 1812 года служит бронзовый бюст великого полководца — Михаила Илларионовича Кутузова, выполненный скульптором С. И. Герасименко в 1987 году к 175-летию Малоярославецкого сражения.

«ДОБЛЕСТНОМУ ПАТРИОТУ САВВЕ ИВАНОВИЧУ БЕЛЯЕВУ БЛАГОДАРНАЯ РОССИЯ»

До 1960-х годов центр Малоярославца украшал и был любимым местом отдыха горожан Александровский сад. Среди его березовых и липовых аллей до 1917 года располагалось городское мужское училище имени С. И. Беляева, а перед училищем был установлен памятник. Училище и памятник также относятся к числу исторических мемориалов, связанных с той славной эпохой.

Савва Иванович Беляев в 1812 году служил повытчиком (секретарем) малоярославецкого нижнего земского суда. Во время Отечественной войны 1812 года он был смотрителем войсковых кордонов и участвовал в сопровождении армейских транспортов с продовольствием. Обязанности свои он исполнял исправно, а после Малоярославецкого сражения содержал в собственном доме за свой счет раненых русских воинов. За это после войны он был награжден бронзовой медалью за 1812 год.

В 1890 году Малоярославецкая Городская дума приняла решение об установке памятника достойному гражданину и создала Комиссию для рассмотрения этого вопроса. Учитывая, «что в память войны 1812 года существуют в городе 3 памятника, а именно — чугунная колонна на площади, часовня для молитвы по павшим воинам и соборный монастырский храм, не достает только одного памятника, — в виде училища, которое Комиссия и признает единственным и целесообразным памятником, средства на который собраны со всей России…» В подтверждение этого мнения были приведены слова ветерана Отечественной войны 1812 года генерал-майора А. Я. Мирковича, который еще в 1883 году выступил с инициативой постановки памятника С. Беляеву. Миркович считал, что памятник должен быть в виде «бюста рублей в тысячу, а на проценты… содержать школу, патриотическую, имени Доблестного патриота Беляева, чтобы был постоянно памятник вечный, не в статуе, а в сердцах сынов России, приготовляемых к патриотизму».

По всей России рассылались подписные листы по сбору средств на памятник, и было собрано 14 809 руб. 98 коп. Первым пожертвовал деньги ветеран Отечественной войны 1812 года генерал-майор А. Я. Миркович.

1 июня 1894 года в торжественной обстановке было открыто городское мужское училище, которому присвоено имя С. И. Беляева, а в октябре 1899 года — поставлен памятник. На небольшом чугунном пьедестале, который расположен на ступенчатом каменном постаменте с цоколем, облицованным «финляндским гранитом», с надписью: «Доблестному патриоту С. И. Беляеву благодарная Россия», стоял чугунный бюст С. И. Беляева. Внизу у пьедестала — венок. Вокруг памятника — чугунная, четырехгранная ограда на каменном постаменте.

Этот памятник был утрачен. В 1950-х годах группой калужских скульпторов выполнен новый бюст, находящийся и сейчас на своем историческом месте.

ХРАМ-ПАМЯТНИК — ЦЕРКОВЬ УСПЕНИЯ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ

Центральную площадь города украшает сооруженная к 100-летию Отечественной войны 1812 года церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы.

Стоявший ранее на этом месте каменный храм (1756 г.) сильно пострадал во время сражения 12 октября 1812 года. Малоярославецкий благочинный отец Леонтий Попов так описывал состояние храма после сражения: «В Успенской церкви одного генерала французского, как из подписи на дверях по-французски видно, была конюшня… и церковь и алтарь лошадьми опакощены… с южной стороны в куполе настоящей пробита насквозь ядрами стена, и ядро осталось, не достигло другой стены в церкви…». После войны 1812 года приход Успенского храма значительно увеличился за счет прихожан сгоревшей во время сражения церкви Спаса Преображения. По этим причинам было решено разобрать старый и построить новый храм.

Строительство новой церкви по проекту архитектора Скловского было поручено земскому гражданскому архитектору А. Меньшову и началось 14 сентября 1903 года. Но через пять лет из-за отсутствия средств работы прекратились. Тогда было решено приурочить окончание постройки к 100-летнему юбилею Малоярославецкого сражения. 18 марта 1909 года открылась Всероссийская подписка на сооружение храма, «который станет новым городским памятником столетнего юбилея исторического события». Был создан новый Комитет по строительству, и с разрешения епископа Калужского и Боровского Вениамина 24 мая 1909 года во всех церквах Калужской епархии был проведен тарелочный сбор средств на сооружение храма-памятника. В связи с тем, что строительство приходской церкви превратилось теперь в сооружение памятника Отечественной войны 1812 года, решено было фасад сделать более декоративным, а также пристроить колокольню и трапезную. К октябрю 1912 году строительство под руководством инженера Б. А. Савицкого было закончено.

С освящения церкви Успения Пресвятой Богородицы 11 октября начались торжества, посвященные 100-летию Малоярославецкого сражения. Во время первой литургии в храме священник Иоанн Дмитриевский произнес «приличествующее торжеству слово», которое и сегодня не потеряло своего значения: «Воздвигнутый на крови мучеников за Родину наших предков героев-воинов, сей величественный храм — есть лучший для нас памятник, потому что в нем благодарные потомки их будут постоянно сплетать венки к подножию их могил из живых молитв своих». Храм-памятник Успения Пресвятой Богородицы до сих пор служит свидетельством мужества и героизма русского народа — защитника и спасителя России.

Славен Малоярославец памятниками истории и архитектуры, большинство из которых напоминают о великой эпохе Отечественной войны 1812 года. Крепчайшими нитями связаны они с прошлой и нынешней жизнью не только Малоярославца, но и всей России. Бережно хранимые современными поколениями малоярославчан, они свидетельствуют о живой и великой благодарности, которую мы испытываем к сынам Отечества, отдавшим жизни на поле брани. Продолжая славные традиции наших прадедов, мы увековечиваем память о доблести предков в новых памятных знаках, названиях улиц и площадей.

Память — основа культуры любого народа. Воспитание, основанное на памяти и любви к своей родной истории, становится особенно важным. «Ведь народ, осознавший и помнящий свое прошлое, не просто хранит свое наследие, он сознает себя творцом истории, хозяином и наследником, ответственным перед потомками», — так писал народный художник России М. Савицкий.

ТОРЖЕСТВА В ПАМЯТЬ 100-ЛЕТИЯ МАЛОЯРОСЛАВЕЦКОГО СРАЖЕНИЯ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1812 ГОДА

100-летний юбилей Отечественной войны 1812 года праздновался в России продуманно, широко и разнообразно.

Одним из ярких событий, связанных со столетним юбилеем Отечественной войны, являются торжества в память 100-летней годовщины Малоярославецкого сражения, происходившие 11–12 октября 1912 года в городе Малоярославце. По своему содержанию и значению они были настолько внушительны, что, как писал историк и археограф начала XX в. В. И. Ассонов, «заслуживают того, чтобы закрепить их в памяти народной… Они были связаны с воспоминанием о замечательном историческом моменте эпохи Отечественной войны, — моменте, от которого зависели дальнейшее развитие и окончательный исход ее, можно сказать, роковой для французской армии».

Подготовка к празднованию началась в 1910 году, когда 7 мая Высочайшим повелением была утверждена межведомственная комиссия по празднованию 100-летнего юбилея Отечественной войны 1812 года. Для работы этой комиссии необходимы были сведения о событиях и памятниках Отечественной войны 1812 года и о праздничных мероприятиях, которые могли пройти в губерниях в 1912 году. Были разосланы письма по губерниям, в том числе и в Калужскую. Комиссия в письме выразила надежду, что местные земские или городские общественные организации возьмут на себя ремонт и исправления существующих памятников. И не найдут ли они возможным в городах, отмеченных боями или какими-нибудь событиями эпохи войны 1812 года поставить колонны, обелиски и другие сооружения в память войны 1812 года или основать какое-либо общеполезное учреждение — больницу, инвалидный или народный дом.

Исправники Калужского, Мосальского, Мещовского, Козельского, Жиздринского, Тарусского, Лихвинского, Перемышльского уездов докладывали губернатору, что в их уездах памятников нет. В городе Медыне есть памятник войны 1812 года, поставленный жителями, и он в исправном состоянии. В Тарутино — монумент, требующий ремонта. В Малоярославце — монумент, бюст С. И. Беляеву, часовня и братские могилы, все памятники необходимо отремонтировать.

В уездах по-разному предполагали отмечать 100-летие Отечественной войны. В городе Жиздре, например, хотели устроить литературный вечер и раздать учащимся брошюры, а в селе Плохине Жиздринского уезда земская управа строила больницу, которую предлагали назвать «В память 100-летия Отечественной войны».

В Тарусе городские власти собирались раздать брошюры, устроить чтения и все это приурочить к церковным торжествам.

Медынская уездная управа собиралась ассигновать 50 рублей, а Мещовская и Перемышльская по 10 рублей Малоярославецкому комитету на окончание постройки в городе храма-памятника — церкви Успения Пресвятой Богородицы.

Боровская уездная управа и земство «возбудили ходатайство о строительстве на средства государства родильного дома, заразного барака и дома для призрения безприютных». Всем этим заведениям предлагалось присвоить название «В память Отечественной войны». Это же название хотели дать уже построенной больнице. Кроме того, на храм-памятник в Малоярославце планировалось выделить 50 рублей.

В Лихвине и Мосальске праздничных мероприятий устраивать не собирались.

Памятник на братской могиле воинов 1812 года. Е. Чернявская

Малоярославецкая уездная управа рассматривала вопрос о праздновании 100-летней годовщины Отечественной войны на Чрезвычайном земском собрании 15 ноября 1910 года. Ввиду того, что Малоярославец имел громадное значение в войне 1812 года, празднование 100-летия великого исторического события должно было быть особенно торжественным именно в городе Малоярославце. Прежде всего, необходимо было отремонтировать все памятники. У Монумента требовалось покрасить и заменить чугунные потрескавшиеся и разбитые плиты. Памятник С. И. Беляеву необходимо было покрасить и исправить фундамент и ограду, а также желательно было сам памятник поднять повыше. Братские могилы предлагалось оградить новыми деревянными заборами.

Сам губернатор С. Д. Горчаков в июне 1912 года осматривал памятники в городе. Он остался недоволен состоянием бюста С. И. Беляеву и приказал привести его в порядок к юбилейным торжествам. К 23 сентября работы по ремонту бюста были закончены. Денег необходимых для приведения в порядок всех памятников в городе не было. За счет городских средств решено было отремонтировать монумент и памятник Савве Беляеву. Затраты по возведению памятников на братских могилах принял на себя специально созданный Комитет по устройству братских могил в память Отечественной войны 1812 года.

К торжественным октябрьским дням все подготовительные работы были завершены. Чисто прибранный, украшенный флагами и гирляндами город ожидал гостей.

Уже накануне торжеств в город стали съезжаться гости. Кроме всевозможных гражданских депутаций, прибывших в Малоярославец, были многочисленные делегации воинских частей. 26 полков и батарей, предки которых сражались на улицах и площадях нашего города, прислали своих представителей из Москвы, Твери, Владимира, Смоленска, Тулы, Калуги, Воронежа, Орла, Тамбова, Ельца и Моршанска. Из Москвы прибыл военный оркестр.

Вечером 10 октября в новом Успенском храме была отслужена всенощная епископом Калужским и Боровским Тихоном в присутствии гостей, местной администрации и горожан. На другой день, 11 октября, в 9 часов утра совершено было освящение храма, а затем литургия и благодарственный молебен. На литургии настоятель храма священник Дмитриевский рассказал присутствующим о ходе грозных событий, приведших Наполеона к Малоярославцу, о храбрости и стойкости русских людей, защищающих свою Отчизну. Речь произвела на всех огромное впечатление. Когда продолжительное богослужение, связанное с чином освящения храма закончилось, от имени города почетным гостям юбилейных торжеств был предложен обед. Присутствовавшие на обеде решили отправить Государю Императору телеграмму с такими словами: «Сейчас в канун столетия боя под Малоярославцем архиерейским служением торжественно освящен в г. Малоярославце храм-памятник… Освященный храм-памятник да послужит потомству доблестных предков свидетельством как нужно отстаивать родину по призыву Царя, не щадя жизни своей и достояния». Этим и закончился первый день торжеств.

12 октября из Москвы приехали командующий войсками Московского военного округа генерал В. К. Плеве с начальником штаба, а из Калуги — губернатор князь С. Д. Горчаков, председатель Калужской губернской земской управы К. А. Шумовский, председатель калужской ученой архивной комиссии В. И. Ассонов. В 9 часов утра начался благовест к литургии в Успенском храме. Прибывшие войска стали выстраиваться на площади напротив Монумента и вдоль Дворянской улицы по направлению к братским могилам. Все войска были в парадной форме. Широкое участие русской армии в юбилейных торжествах говорит о большом историческом значении, которое имело Малоярославецкое сражение в Отечественной войне 1812 года.

После литургии крестный ход из всех городских храмов направился к братским могилам. По пути следования крестного хода стояли войска, которые приветствовали праздничное шествие. Московский оркестр военной музыки Екатерининского полка играл «Коль славен». Наконец процессия достигла братских могил, где преосвященный Тихон отслужил торжественную панихиду, почтив память русских солдат. Далее крестный ход последовал к часовне, от нее — к памятнику С. И. Беляеву, где была отслужена лития, затем вновь по Дворянской улице к Монументу Славы. Около памятника состоялся военный парад. В торжественной обстановке были зачитаны поздравительные адреса и городу вручен ценный подарок — часы, с надписью «Славному граду Малоярославцу от боевого крестника 116 пехотного Малоярославецкого полка». Часы были очень красивы: снежная скала с группой казаков наверху, а по бокам скалы на утесах изображения двух солдат — русского и французского.

По окончании парада к подножию Монумента Славы было возложено 11 венков, украшенных лентами, и один серебряный венок от Калужского губернского земства с надписью «Героям 1812 года».

Калужским фотографом Ф. Т. Протасевечем был сделан на память снимок, запечатлевший всех собравшихся на фоне Монумента Славы. В помещении городской управы по окончании торжеств от имени города был дан обед на 172 человека. В торжественной обстановке звучали тосты за героев 1812 года, в честь местных патриотов, за духовенство и всех прибывших гостей. Поздравительные телеграммы приходили целый день и зачитывались во время обеда. Присланная телеграмма от Николая II вызвала восторженные крики «Ура!»

Обед закончился поздним вечером. В этот же день в казармах воинского начальника был устроен для прибывших на праздник солдат сытный обед. Кроме того, на вокзале железной дороги нижним чинам подавали утром и вечером чай с белым хлебом. В городских учебных заведениях раздавали подарки. Всем гостям и горожанам была подарена книга священника Казанского собора Николая Васильевича Кременского «Знаменитейший день 1812 года. Бой при Малоярославце».

Вечером городская площадь и ближайшие улицы были иллюминированы. Жители и гости города гуляли по празднично убранным площадям и улицам, в сиявшем огнями Александровском саду, беседуя о состоявшихся только что торжествах. Впечатление от праздника еще долго не могло изгладиться из памяти всех, кто на нем побывал.

Все дальше и дальше уходят в глубь времен грозные события, незабываемые победы и юбилейные торжества. Стираются из памяти — и это вполне естественно — отдельные подробности. К тому же и время, безжалостное время, не всегда оказывается доброжелательным к памятникам. Но сам ратный подвиг народа, русской армии не забывается. Каждый раз, когда город отмечает день Малоярославецкого сражения, с гордостью и любовью вспоминаем мы героев, отдаем воинские почести прославившим себя на полях сражений полкам и дивизиям, учась у них мужеству, верности в выполнении долга, любви к Отечеству.

Источники и литература

1. ГАКО. Ф.62. Оп. 17. Д. 1794. Д. 247. Д. 691. Д.2830.

2. ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 1669.

3. ГАКО. Ф. 482. Оп. 1. Д. 1194.

4. ГАКО. Ф. 483. Оп. 1. Д. 2.

5. ГАКО. Ф. 448. Оп.1. Д. 1.

6. ЦИАМ. Ф. 1. Оп.1. Д.14.

7. Ассонов В. И. Малоярославец и Малоярославецкие юбилейные торжества 1912 года. Калуга, 1914.

8. В тылу армии. Калужская губерния в 1812 г. Обзор событий и Сборник документов. / Сост. В. И. Ассонов. Издание П. И. Щукина. — Москва. Калуга, 1912.

9. Калужская губерния в Отечественной войне 1812 года: Материалы научной конференции, посвященной 181-ой годовщине Малоярославецкого сражения. — Малоярославец, 1994.

10. Кременский Н. В. Знаменитейший день 1812 года. Бой при Малоярославце. Москва, 1912.

11. М. И. Кутузов и русская армия на втором этапе Отечественной войны 1812 года: Материалы научной конференции, посвященной 250-летию со дня рождения М. И. Кутузова. — Малоярославец, 1995.

12. Малоярославец: Очерки по истории города. — Малоярославец, 1992.

13. Отступление Великой армии Наполеона из России: Материалы научной конференции. — Малоярославец, 2000.

14. События Отечественной войны 1812 года на территории Калужской губернии. Материалы научной конференции, посвященной 180-летию Малоярославецкого сражения. — Малоярославец, 1993.

15. Юбилейный сборник в память Отечественной войны 1812 года./под ред. И. Ф. Цветкова. — Калуга, 1912.

Л. В. Калашникова
Калужское Общество ревнителей о народном благе в память 1812 года (1911–1917)

В начале 20-го века в Калуге наряду с научными, историческими организациями, такими как Калужская ученая архивная комиссия, Калужское общество истории и древностей, Калужское церковное историко-археологическое общество и др., были и благотворительные организации.

В 1911 году по инициативе губернаторши княгини Анны Евграфовны Горчаковой было создано общество ревнителей о народном благе в память 1812 г. Общество было создано для распространения религиозно-нравственных знаний, воспитания любви к Родине, содействию трезвости, а также нравственному, умственному и физическому развитию народа.

21 февраля 1911 года был утвержден устав Общества, и на первом собрании 26 февраля были произведены выборы членов Совета. Члены Совета избрали единогласно Председательницей Совета княгиню А. Е. Горчакову, Товарищем Председателя — А. А. Мейнгардта, казначеем — Е. И. Корелина и на должность секретаря А. П. Романова.

В конце февраля Председательница Совета А. Е. Горчакова получила первую тысячу рублей «от неизвестного» на возникшее доброе дело. Общество решило построить в городе Калуге Народный Дом в память Отечественной войны 1812 года с помещениями для читальни, чайной и зрительным залом, с театральной сценой для различных занятий и развлечений: чтений с туманными картинками, синематографа, классов хорового пения, концертов, театральных представлений, выставок: художественных, кустарных, сельскохозяйственных и т. п., классов гимнастики для физического развития детей и прочее. Подобного рода учреждение в Калуге отсутствовало, и идея Общества Народного Дома была поддержана молодым, только созданным Обществом ревнителей о народном благе в память 1812 года. Энергичная деятельность княгини Анны Евграфовны Горчаковой получила поддержку от жителей Калуги и Калужской губернии.

Княгиня Анна Евграфовна Горчакова

Для решения вопросов, касающихся строительства Народного Дома, Совет общества на заседании 1 марта создал строительную Комиссию под председательством А. Е. Горчаковой и следующих членов Совета: А. М. Желябужского, П. С. Богданова, А. А. Яковлева, Е. И. Трояновского и Г. А. Разумовского; секретарь комиссии А. П. Романов. 12 мая 1911 года Г. А. Разумовский выбыл из Комиссии согласно своему заявлению.

Особым постановлением от 1 марта 1911 года строительной Комиссии даны были полномочия производить заготовку материалов, само строительство и выдача денежных сумм по особым постановлениям Комиссии, предъявленным для исполнения Казначею Общества.

На 6 мая 1911 года (день рождения Государя Николая II) была назначена закладка здания на отведенном Городским Общественным управлением месте около Московских ворот. Проект постройки сделал бесплатно член Совета инженер А. А. Яковлев по предварительным эскизам, которые одобрил Совет Общества.

Закладка здания была торжественно произведена совершавшим молебствие Преосвященнейшим Александром, Епископом Калужским и Боровским. На торжествах присутствовали Президент Общества князь Сергей Дмитриевич Горчаков (губернатор), конечно, все члены Общества во главе с А. Е. Горчаковой и приглашенные лица.

Перед началом торжественного молебна протоиерей кафедрального собора рассказал присутствующим о возникшем Обществе ревнителей о народной благе в память 1812 года, о его задачах. Губернатором была послана телеграмма Николаю II с выражением верноподданнических чувств, беспредельной любви и горячей преданности. В ответ на эту телеграмму была получена от Министра Императорского Двора барона Фредерикса приветственная телеграмма, которая была прочитана на первом общем собрании членов Общества 19 мая 1911 года. Кроме того, были получены приветственные телеграммы от Председателя Совета Министров П. А. Столыпина, сенатора А. А. Офросимова, профессора Цветаева и др.

Общество не только собирало членские взносы и пожертвования, но в течение 1911 года поступило 2900 руб. 48 коп. от устроенных концертов, спектаклей, гуляний и сеансов в кинематографе. Суммы поступления денег, по мере получения, публиковались в «Калужских губернских ведомостях» (1911, ? 37, 78, 113; 1912, ? 1 и т. д.).

Неутомимая деятельность Анны Евграфовны Горчаковой по привлечению пожертвований на постройку Народного Дома и умелое руководство работами Евгения Ивановича Трояновского дало возможность 5 августа 1912 года торжественно его освятить.

Александр Александрович Офросимов, калужский губернатор (14.11.1897-6.04.1909)

В августе 1912 года были избраны и Почетные члены Общества. Князь Сергей Дмитриевич Горчаков и княгиня Анна Евграфовна были избраны Почетными членами за организацию Общества ревнителей о народном благе в память 1812 года и привлечение значительного количества пожертвований деньгами и материалами, за создание Народного Дома; Евгений Иванович Трояновский за безвозмездное ведение хозяйственной части и общее наблюдение за строительством Народного Дома и Александр Артемьевич Яковлев за бесплатное изготовление проекта Народного Дома.

Князь Сергей Дмитриевич Горчаков, калужский губернатор (6.04.1909-16.02.1915)

В день освящения были открыты для публики чайная и библиотека.

В день столетнего юбилея Бородинского сражения — 26 августа 1912 года в Народном Доме состоялось открытие спектаклей. Была поставлена пьеса о войне 1812 года.

Общество успешно работало до 1917 года включительно в стенах Народного Дома. Анна Евграфовна Горчакова стала пожизненной Председательницей, когда Сергей Дмитриевич закончил службу в качестве губернатора Калуги. Судьба Народного Дома печальна. Постройка 1911 года была разрушена в конце 60-х гг., и на этом месте возведен Концертный Зал областной филармонии в 1971 году.

Источники и литература

1. Малинин А. Д. Опыт исторического путеводителя по Калуге и главнейшим центрам губернии. — Калуга: Золотая аллея, 1992. — 272 с.

2. Памятная книжка и адрес-календарь Калужской губернии на 1913 год. — Калуга: Тип. — лит. Губ. правления, 1912. — 10, 47 с.

3. Памятная книжка и адрес-календарь Калужской губернии на 1917 год. — Калуга: Тип. — лит. Губ. правления, 1917. —  140 с.

Сведения об авторах

Абалихин Борис Сергеевич — доктор исторических наук, профессор Волгоградского педагогического института, заслуженный деятель науки России.

Безотосный Виктор Михайлович — кандидат исторических наук, зав. экспозиционным сектором Государственного исторического музея, г. Москва.

Бессонов Виталий Анатольевич — кандидат исторических наук, зав. отделом новейшей истории Калужского государственного объединенного краеведческого музея.

Васильев Алексей Анатольевич — историк, научный редактор издательства «Изограф», г. Москва, до 2001 года — сотрудник РГВИА.

Дунаевский Владимир Аронович — доктор исторических наук, профессор Московского государственного педагогического института.

Ивашко Наталья Вацловна — директор Тарутинского военно-исторического музея (филиал КГОКМ).

Калашникова Людмила Владимировна — зав. сектором краеведения Областной библиотеки им. Белинского, г. Калуга.

Малышкин Сергей Алексеевич — кандидат исторических наук, доцент кафедры организации и технологии туризма Института туризма и гостеприимства, г. Москва.

Митрошенкова Лада Вадимовна — аспирантка Российского государственного гуманитарного университета, до 2001 года — главный хранитель Малоярославецкого военно-исторического музея 1812 года.

Попов Андрей Иванович — кандидат исторических наук, доцент Самарского государственного университета.

Пуцко Василий Григорьевич — заместитель директора по научной работе Калужского областного художественного музея, заслуженный работник культуры РФ.

Смирнов Александр Александрович — ученый секретарь Государственного исторического музея, г. Москва.

Тотфалушин Виктор Петрович — кандидат исторических наук, доцент Саратовского государственного университета.

Ульянов Александр Иванович — зав. кафедрой общественных дисциплин НОУ ЦГО, г. Обнинск.

Шведов Сергей Вячеславович — старший научный сотрудник музея истории города Москвы.

Щебикова Елена Альбертовна — главный хранитель Малоярославецкого военно-исторического музея 1812 года.

Ячник Наталья Евгеньевна — директор Музейно-выставочного центра, до 1998 года — главный хранитель Малоярославецкого военно-исторического музея 1812 года.

Примечания

1

РГВИА, Ф. 1, Oп. 1, Д. 3574, Ч. 3 «М. Б. Барклай де Толли — Ф. В. Ростопчину от 27.07. 1812», л. 4.

(обратно)

2

Харкевич В. И. М. Б. Барклай де Толли в Отечественной войне 1812 года. СПб. 1904, прил. с. 42.

(обратно)

3

ЦГИА Украины, Ф. 533, Oп. 1, Д. 1549, Л. 1.

(обратно)

4

РГВИА, Ф. 14671, Oп. 1, Д. 3, Л. 91.

(обратно)

5

РГВИА, Ф. 29, Оп. 1/153а Св. 27, Ч. 9, Л. 1, 30.

(обратно)

6

РГВИА, Ф. 29, Оп 1/153а, Св. 26, Ч. 8, Л. 17.

(обратно)

7

Дубровин Н. Ф. Отечественная война 1812 г. в письмах современников. СПб. 1882.

(обратно)

8

РГВИА, Ф. 103, Оп. 209а, Св. 5, Д. 1, Л. 122–170.

(обратно)

9

РГВИА, Ф. 14414, Оп. 11, Св. 68, Д. 8, Ч. 4, Л. 7.

(обратно)

10

РГВИА, Ф. 14414, Оп. 11, Св. 68, Д. 5, Ч. 6, Лл. 9-21.

(обратно)

11

Там же. л. 18.

(обратно)

12

М. И. Кутузов. Сб. док-тов. Т. IV, ч. 1, M. 1954, С. 178.

(обратно)

13

Харкевич В. И. Указ. соч., прил. с. 41.

(обратно)

14

Барклай де Толли M. Б. Изображение военных действий 1812 г. СПб. 1912, С. 38; Клаузевиц К. 1812 год, М., 1937, С. 127–129; Михайловский-Данилевский А. И. Полное собрание сочинений. Т. 5, 1850, С. 4–8; Богданович М. И. История Отечественной войны 1812 г. по достоверным источникам. Спб. 1860, т. 2, С. 341–342; Тарле Е. В. 1812 год. М., 1959, С. 635; Бескровный Л. Г. Отечественная война 1812 года. М., 1962, С. 436; Жилин П. А. Отечественная война 1812 г. М., 1987, С. 198; Троицкий М. А. 1812: великий год России. М., 1988. С. 199.

(обратно)

15

Русская старина 1897 г. июнь — октябрь.

(обратно)

16

М. И. Кутузов. Сб. док. М., 1954. Т. IV. Ч. 1. С. 234, 243.

(обратно)

17

Бескровный Л. Г. Указ. соч., С. 445.

(обратно)

18

Богданович М. И. Указ. соч., Т. II. С. 363.

(обратно)

19

Клаузевиц К. 1812 год, М., 1937, С. 126–129.

(обратно)

20

PC 1897, ?6, т. 91, С. 607.

(обратно)

21

Там же.

(обратно)

22

PC 1897, ? 7, Т. 91, С. 363.

(обратно)

23

Троицкий Н. А. Указ. соч., С. 203–204, 123.

(обратно)

24

М. И. Кутузов. Сб. док. М., 1954, т. 4, ч. I, С. 233–243.

(обратно)

25

PC 1897, т. 101, С. 363.

(обратно)

26

М. И. Кутузов. Сб. док. М., 1954, т. 4, ч. I, С. 243–253.

(обратно)

27

Там же. С. 277–278.

(обратно)

28

Там же. С. 243.

(обратно)

29

Там же. С. 182.

(обратно)

30

Русские мемуары. Избранные страницы 1800–1825. М.: Правда, 1989. С. 142.

(обратно)

31

Там же. С.563.

(обратно)

32

Гарнич Н. Ф. 1812 г. М.: Гокультпросветиздат. 1952. С. 161.

(обратно)

33

Кутузов М. И. Сборник документов. Т. IV, ч. I. М. 1954.

(обратно)

34

Гарнич Н. Ф. Указ. соч. С.157.

(обратно)

35

1812–1814. Секретная переписка генерала П. И. Багратиона. Личные письма генерала Н. Н. Раевского. Записки генерала М. С. Воронцова. Дневники офицеров русской армии. М.: Терра. 1992. С.128.

(обратно)

36

В тылу армии. Калужская губерния в 1812 г. Обзор событий: сборник документов. Калуга. Типография Е. Г. Архангельской, 1912. С. 19.

(обратно)

37

Там же. С. 19.

(обратно)

38

Там же. С. 7.

(обратно)

39

Там же. С. 7.

(обратно)

40

Там же. С. 23.

(обратно)

41

Там же. С.23.

(обратно)

42

Русские мемуары. Указ соч. С.143.

(обратно)

43

В тылу армии. Указ. сборник. С. 141.

(обратно)

44

Глинка Ф. Письма русского офицера. М.: Воениздат. 1987.С. 38.

(обратно)

45

Там же. С. 33.

(обратно)

46

Донские казаки в 1812 г.: Сб. документов. Ростов-на-Дону. 1954. С. 171.

(обратно)

47

Кутузов M. И. Указ. сборник. С. 375.

(обратно)

48

В тылу армии. Указ. сборник. С. 113.

(обратно)

49

Там же. С. 112.

(обратно)

50

Там же. С. 112.

(обратно)

51

Там же. С. 112.

(обратно)

52

Там же. С. 118.

(обратно)

53

Там же. С. 119.

(обратно)

54

Там же. С. 116.

(обратно)

55

Там же. С. 115.

(обратно)

56

Там же. С. 115.

(обратно)

57

Там же. С. 115–116.

(обратно)

58

Там же. С. 116.

(обратно)

59

Там же. С. 114.

(обратно)

60

Там же. С. 118.

(обратно)

61

Там же. С. 120.

(обратно)

62

Там же. С. 118.

(обратно)

63

Там же. С. 113.

(обратно)

64

Там же. С. 113.

(обратно)

65

Там же. С. 113.

(обратно)

66

Там же. С. 129.

(обратно)

67

Там же. С. 116–117.

(обратно)

68

Там же. С. 117.

(обратно)

69

Записки А. П. Ермолова 1798–1826. М.: Высшая школа. 1991. С. 211.

(обратно)

70

В тылу армии. Указ сборник. С. 112.

(обратно)

71

Там же. С. 139.

(обратно)

72

Там же. С. 114.

(обратно)

73

Там же. С. 114.

(обратно)

74

Там же. С. 114.

(обратно)

75

Там же. С. 114.

(обратно)

76

Там же. С. 114.

(обратно)

77

Памятная книжка Калужской губернии на 1910 г. Калуга, 1910. С. 22.

(обратно)

78

Там же. С. 23.

(обратно)

79

Кутузов М. И. Указ сборник. С. 378.

(обратно)

80

Там же. С. 384.

(обратно)

81

В тылу армии. Указ. сборник. С.18.

(обратно)

82

Кутузов М. И. Указ. сборник. С. 390.

(обратно)

83

Кутузов М. И. Сборник документов. Т. IV. Ч. 2.М. 1955. С. 69.

(обратно)

84

Там же. С. 70.

(обратно)

85

Там же. С. 70.

(обратно)

86

Коленкур А. Мемуары. Поход Наполеона в Россию. Смоленск, 1991. — С. 183.

(обратно)

87

Гарнич H. Ф. 1812 год. М., 1952, — С. 181.

(обратно)

88

Ассонов В. И. 1812 год в Калужской губернии. — Памятная книжка Калужской губернии на 1912 год. — С. 53.

(обратно)

89

Кутузов М. И. Сборник документов, т. IV, ч. 2. М., 1955. — С. 215.

(обратно)

90

Россия I пол. XIX в. глазами иностранцев. Л., 1991, — С. 243.

(обратно)

91

В тылу армии. Калужская губерния в 1812 г. Обзор событий: сборник документов. Сост. В. И. Ассонов. Калуга, 1912, — С. 36.

(обратно)

92

Коленкур А. Указ. соч. С. 185.

(обратно)

93

Записки А. П. Ермолова 1798–1826. М., 1991. С. 212.

(обратно)

94

Французы в России. 1812 г. по воспоминаниям современников иностранцев. Ч. 2. М., 1912. С. 90.

(обратно)

95

Русские мемуары. Избранные страницы. М., 1989. С. 142.

(обратно)

96

Французы в России. 1812 г. С. 94.

(обратно)

97

Там же. С. 100.

(обратно)

98

Тарле Е. Нашествие Наполеона на Россию 1812 г. М., 1992. С. 228.

(обратно)

99

Записки А. П. Ермолова С. 211.

(обратно)

100

Тарле Е. Указ. соч. С. 228.

(обратно)

101

Жилин П. А. Фельдмаршал М. И. Кутузов. Жизнь и полководческая деятельность. М., 1987. С. 163.

(обратно)

102

Михайловский-Данилевский А. И. Тарутинское сражение // «Калужские Губернские ведомости», 1847,? 14. С. 145.

(обратно)

103

Кутузов М. И. Сборник документов. С. 9.

(обратно)

104

Жилин П. А. Гибель наполеоновской армии в России. М., 1968. С. 230.

(обратно)

105

Записки А. П. Ермолова С. 218.

(обратно)

106

Там же. С. 218.

(обратно)

107

России двинулись сыны. Записки об Отечественной войне 1812 года ее участников и очевидцев. М., 1988. С. 418.

(обратно)

108

Записки А. П. Ермолова. С. 217.

(обратно)

109

России двинулись сыны. Указ. соч. С. 144.

(обратно)

110

Кутузов М. И. Указ. сборник. С. 17.

(обратно)

111

В тылу армии. Указ. соч. / Сост. В. И. Ассонов. Калуга, 1912. С. 37.

(обратно)

112

Плетников Н. Д. Атаманцы в Отечественной войне 1812. // Военно-исторический журнал, 1992, ? 6–7 С. 95; Кутузов М. И. Указ. сборник. С. 25.

(обратно)

113

Бородино 1812. М., 1987. С. 251.

(обратно)

114

В тылу армии. Указ. соч. Сост. В. И. Ассонов. С. 38.

(обратно)

115

Плетников Н. Д. Указ. соч. С. 95.

(обратно)

116

Кутузов М. И. Указ. сборник. С. 24.

(обратно)

117

Там же. С. 24.

(обратно)

118

Французы в России. 1812 г. Указ. соч. С. 100.

(обратно)

119

Россия I пол. XIX в. глазами иностранцев. Л., 1991. С. 248.

(обратно)

120

Там же. С. 249.

(обратно)

121

Там же. С. 274.

(обратно)

122

Там же. С. 274.

(обратно)

123

Там же. С. 274.

(обратно)

124

Там же. С. 248.

(обратно)

125

Жилин П. А. Указ. соч. С. 231.

(обратно)

126

Ассонов В. И. Указ. соч. С. 38.

(обратно)

127

Там же.

(обратно)

128

Бескровный Л. Г. Отечественная война 1812. М., 1962. С. 131.

(обратно)

129

Кутузов М. И. Указ. сборник. С. 20–21.

(обратно)

130

Записки А. П. Ермолова. С. 218.

(обратно)

131

Кутузов М. И. Указ. сборник С. 95.

(обратно)

132

России двинулись сыны. Указ. соч. С. 418.

(обратно)

133

Там же.

(обратно)

134

Французы в России. Указ соч. С. 96.

(обратно)

135

Там же.

(обратно)

136

Там же.

(обратно)

137

Там же. С. 101.

(обратно)

138

Кутузов М. И. Указ. сборник. С. 956.

(обратно)

139

России двинулись сыны. Указ. соч. С. 174.

(обратно)

140

Михайловский-Данилевский А. И. Указ. соч. ? 17. С. 174.

(обратно)

141

Кутузов М. И. Указ. сборник С. 55.

(обратно)

142

Коленкур А. Указ. соч. С. 183–184; Ложье Ц. Дневник офицера Великой Армии в 1812. М., 1912. С. 204.

(обратно)

143

Кутузов М. И. Указ. сборник. С. 22.

(обратно)

144

Там же.

(обратно)

145

Там же. С. 35.

(обратно)

146

Глинка Ф. Письма русского офицера М., 1987. С. 146.

(обратно)

147

Верещагин В. Сыны степей // Родина 1992, ? 6–7. С. 119.

(обратно)

148

Россия I пол. XIX в. Указ. соч. С. 248.

(обратно)

149

Кутузов М. И. Указ. сборник. С. 35.

(обратно)

150

Русские мемуары. Избранные страницы. М., 1989. С. 146.

(обратно)

151

Labaume Е. R?lation circonstanci?e de la campagne de Russie en 1812. Paris. 1815. P. 247.

(обратно)

152

Le Manuscrit des carabiniers. «Revue de cavalerie». T. 15. Livraison 90. Septembre 1892. P. 537–541.

(обратно)

153

Сведения о численности 1-й легкой кавалерийской дивизии генерала барона П. Ж. Брюйера приводит в своих воспоминаниях В. Дюпюи, участвовавший в бою при Винково как эскадронный шеф 7-го гусарского полка (Dupuy V. Souvenirs militaires de Victor Dupuy, chef d'escadron de hussards 1794–1816. Paris. 1892. P. 184). Данные о 3-м корпусе резервной кавалерии указывает в своем походном журнале (в записи от 13 октября 1812 г.) Б. де Кастеллан (Castellane В. de. Journal du mar?chal de Castellane 1804–1862. T. l. Paris. 1895. P. 168).

(обратно)

154

Dziengel J. D. von. Geschichte des k?niglichen zweiten Ulanen-Regiments. Potsdam. 1858. S. 295 296. Роос Г. С Наполеоном в Россию. Записки врача Великой армии. М. 1912. С. 178.

(обратно)

155

Le Manuscrit des carabiniers. P. 543–544.

(обратно)

156

Dziengel J. D. von. Op. cit. S. 294.

(обратно)

157

Le Manuscrit des carabiniers. P. 534.

(обратно)

158

Колачковский К. Записки генерала Колачковского о войне 1812 года. // Военно-исторический сборник. 1911. ? 4. С. 60.

(обратно)

159

Основными источниками для описания расположения войск Мюрата мне послужили: схема Тарутинского боя из работы М. И. Богдановича (Богданович М. И. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. Т. 2. СПб. 1860. С. 468/469), реляция о боях 4 и 18 октября, составленная батальонным шефом Мишелем, и прилагаемый к ней план позиции при Винково, который был снят этим французским офицером в 1812 г. и исправлен в 1819 г. Оба последних документа опубликованы капитаном Э. Казала в качестве приложений к французскому изданию мемуаров русского генерала Л. Л. Беннигсена (Bennigsen L. Memoires du general Bennigsen. T. 3. Paris. 1907. P. 254–263, Plan). Кроме того, были использованы «Рукопись карабинеров» и мемуары некоторых участников боя, позволяющие исправить неточности и ошибки вышеуказанных источников (Le Manuscrit des carabiniers. P. 534–535; Колачковский К. Указ. соч. С. 58–59; Тирион А. 1812-й год. Воспоминания офицера французского кирасирского ? 2-го полка о кампании 1812-го г. СПб. 1912. С. 31; Combe М. M?moires du colonel Combe sur les campagnes de Russie 1812, de Saxe 1813, de France 1814 et 1815. Paris. 1896. P. 129–130; Weyssenhoff J. Pami?tnik. Warszawa. 1904. S. 149–151).

(обратно)

160

Колачковский К. Указ. соч. С. 62.

(обратно)

161

Le Manuscrit des carabiniers. P. 537.

(обратно)

162

Наградные списки офицеров казачьего отряда генерал-адъютанта, генерал-майора графа В. В. Орлова-Денисова, составленные после боя 6(18) октября 1812 г. (РГВИА. Ф. 103. Оп. 208а. Св. 0. Д.6. Л.6-7об., 37–45), убедительно доказывают, что в этом отряде было 13 полков иррегулярной конницы, а не 10, как принято считать. Из этих документов следует, что в атаке против левого крыла французской позиции участвовали: бригада генерал-майора А. А. Карпова 2-го (Донские казачьи полки Карпова 2-го, Иловайского 5го, Чернозубова 4-го, Ягодина 2-го, Мельникова 4-го и Ежова 2-го), бригада полковника В. А. Сысоева 3-го (Донские казачьи полки Сысоева 3-го, Иловайского 10-го, Кутейникова 6-го, Сучилина 2-го и Симферопольский конно-татарский полк), бригада подполковника Т. Д. Грекова 18-го (Донские казачьи полки Грекова 18-го и Атаманский). Кроме того, при графе Орлове-Денисове в качестве личного конвоя состоял сборный эскадрон из казаков лейб-гвардии Казачьего полка и Черноморской сотни. В отряд также входила Донская конно-артиллерийская рота ? 2 под командой войскового старшины П. В. Суворова 2-го (12 орудий). Точных данных о численности иррегулярной конницы Орлова-Денисова нам обнаружить не удалось, однако известно, что казачьи полки до 6(18) октября успели получить пополнение, а пять из них (полки Чернозубова 4-го, Ягодина 2-го, Ежова 2-го, Кутейникова 6-го и Сучилина 2-го) недавно прибыли с Дона, имея полный комплект людей и лошадей. Можно предположить, что в 12-ти полках отряда насчитывалось в среднем по 400 всадников, в Атаманском, имевшем вместо обычных 5-ти 10 сотен, — 800, а в сборном гвардейском эскадроне — более 100. Таким образом, вся иррегулярная конница Орлова-Денисова насчитывала примерно 5700 человек, а вместе с артиллерийской ротой около 5800. К этой цифре следует прибавить численность регулярных частей, приданных колонне Орлова-Денисова, а именно: четырех полков 1-го кавалерийского корпуса генерал-адъютанта, генерал-майора барона Е. И. Меллера-Закомельского (лейб-гвардии Гусарского, Уланского, Драгунского и Нежинского драгунского), конно-артиллерийской роты ? 2 и 20-го егерского полка. Согласно ведомости, к 6(18) октября в этих частях состояло налицо 1505 кавалеристов, 191 артиллерист (при 12-ти орудиях) и 1084 пехотинца, т. е. всего 2780 человек (РГВИА. Ф. 103. Оп. 209а. Д. 59. Л. 14, 16об.). Вместе с ними граф Орлов-Денисов имел под своим начальством до 8500 человек при 24-х орудиях.

(обратно)

163

По свидетельству генерала Г. Дембиньского, бывшего во время Винковского боя капитаном польского 5-го конно-егерского полка, французские артиллеристы действовали без должной сноровки, так как были пьяны. В результате, из 18-ти заряженных пушек, стоявших на огневой позиции, только одна успела выстрелить (Dembinski Н. Pami?tnik Henryka Dembi?skiego, jenerala wojsk polskich. Pozna?. 1860. S. 165).

(обратно)

164

Граф В. В. Орлов-Денисов в своем рапорте от 7(19) октября 1812 г. сообщает, что при первой атаке его казачьи полки захватили «до 20-ти пушек», из которых «17 казаками увезены, а остальные без лошадей оставались на месте сражения, которые после и забраны регулярными полками». Здесь же в числе трофеев указаны 15 зарядных ящиков (Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-Ученого Архива. Отд. 1. Т. 19. СПб. 1912. С. 26). Из другого его рапорта следует, что казаками было отбито у французов 21 орудие, из которых 10 бригадой Сысоева 3-го, 9 бригадой Грекова 18-го и 2 бригадой Карпова 2-го (РГВИА. Ф. 103. Оп. 208а. Св. 0. Д. 6. Л. 32). Два орудия были подобраны Кременчугским пехотным полком, а еще одна пушка, брошенная прислугой, стала добычей лейб-гвардии Драгунского полка (РГВИА. Ф.103. Оп. 208а. Св. 0. Д. 107. Ч. 42. Л. 18; Ф. 103. Оп. 208а. Св. 0. Д. 8. Л. 225об. — 226).

(обратно)

165

Le Manuscrit des carabiniers. P. 539.

(обратно)

166

Andolenko S. Aigles de Napol?on contre drapeaux du Tsar. Paris. 1969. P. 188.

(обратно)

167

РГВИА Ф. 103. Оп. 208a. Св. 0. Д. 6. Л. 39об. — 40.

(обратно)

168

Le Manuscrit des carabiniers. P. 539.

(обратно)

169

Ibid. P. 540.

(обратно)

170

Ha 6(18) октября Тобольский пехотный, 4-й и 20-й егерские полки насчитывали вместе 3332 человека (РГВИА. Ф. 103. Оп. 209а. Д. 59. Л. 16 и об.). Кроме того, Тобольскому полку были приданы 3 легких орудия из 4-й артиллерийской бригады. Наступлению этого отряда содействовала также часть казаков графа Орлова-Денисова.

(обратно)

171

Le colonel baron Martin (1772–1852). «Carnet de la Sabretache». ? 182. Fevrier 1908. P. 91–92.

(обратно)

172

РГВИА Ф. 103. Оп. 208a. Св. 0. Д. 107. Ч. 42. Д. 23.

(обратно)

173

Виртембергский E. Воспоминания герцога Евгения Виртембергского о кампании 1812 года в России, служащие объяснительным дополнением ко многим вышедшим об этом предмете сочинениям. // Военный журнал. 1848. Кн. 3. С. 62–63.

(обратно)

174

Потери войск Мюрата в бою 18 октября показаны в подлинной ведомости, хранящейся во французском Военно-историческом архиве (Archives Historiques de la Guerre) и опубликованной в приложениях к мемуарам Беннигсена (Bennigsen L. Memoires. T. 3. Р. 264). Согласно этому документу, четыре резервных кавалерийских корпуса потеряли 1180 кавалеристов (1-й корпус — 186, 2-й — 806, 3-й — 161, 4-й — 27) и 209 артиллеристов, 5-й армейский корпус — 1311 человек, 2-я пехотная дивизия — 29, дивизия Клапареда — 54 и три саперных роты под командой полковника Мишеля — 18.

(обратно)

175

В отечественной литературе принято считать, что общие потери русских войск в «Тарутинском сражении» составляли 1204 человека. Однако данная цифра, взятая из официальных документов, фактически включает урон только пяти корпусов армии М. И. Кутузова — 2-го, 3-го и 4-го пехотных, 2-го и 3-го кавалерийских. При этом потери 4-го пехотного корпуса, учтенные в итоговой ведомости, оказались заниженными. В последнюю включены 63 нижних чина, потерянных этим корпусом, тогда как в более полной корпусной ведомости от 18(30) ноября 1812 г. указаны 3 офицера и 110 нижних чинов, выбывших из строя 6(18) октября (РГВИА. Оп. 208а. Св. 0. Д. 107. Ч. 42. Л. 7об. — 8; Там же. Оп. 209а. Д. 64. Л. 29). С учетом этой ошибки итоговая ведомость должна включать 1254 чел. Кроме того, к этой цифре следует прибавить урон казаков Орлова-Денисова, которые, согласно рапорту их начальника от 7(19) октября, потеряли 176 человек (Отечественная война 1812 года. Отд.1. Т. 19. С. 26), а также потери 1-го и 4-го кавалерийских корпусов, не представивших свои ведомости в Главную квартиру. Известно, впрочем, что в 1-м кавалерийском корпусе лейб-гвардии Уланский полк 6(18) октября потерял 53 нижних чина, а лейб-гвардии Драгунский — 23 (Бобровский П. О. История лейб-гвардии Уланского Ея Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны полка. Приложения к 1 тому. СПб. 1903. С. 230; Дубасов Н. В. История лейб-гвардии Конно-гренадерского полка. Т. 2. СПб. 1903. С. 202). У лейб-гусар известно только число убитых нижних чинов 8 (Манзей К. История лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка. 1775–1857. СПб. 1859. Ч. 2. С. 77). В месячном рапорте Нежинского драгунского полка от 1(13) ноября 1812 г. (РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. Д. 2461. Л. 166об.) отмечено только, что 6(18) октября в полку была убита одна строевая лошадь (раненые люди и лошади в подобных документах не указывались). Таким образом, можно предположить, что весь этот корпус потерял не менее ста нижних чинов. Получается, что вместе с казаками и 1-м кавалерийским корпусом русские войска потеряли в бою при Винково свыше 1500 человек.

(обратно)

176

Bennigsen L. Memoires. Т. 3. Р. 264. Граф Орлов-Денисов в своем рапорте от 7(19) октября 1812 г. указал, что при первой атаке на левый фланг французских войск казаками были пленены «генерал-адъютант» Мержес, 30 офицеров и 475 солдат (Отечественная война 1812 года. Отд. 1. Т. 19. С. 26). Лейб-гвардии Драгунский полк, также действовавший против левого фланга французов, взял в плен 8 офицеров и 325 рядовых (РГВИА. Ф. 103. Оп. 208а. Св. 0. Д. 8. Л. 225об. — 226).

(обратно)

177

Le Manuscrit des carabiniers. P. 541. Martinien A. Tableaux par corps et par batailles des officiers tu?s et bless?s pendant les guerres de l'Empire (1805–1815). Paris. 1898. P. 518–521. У А. Мартиньена в списке офицерских потерь 2-го карабинерского полка за 18 октября отсутствует капитан Анго, но далее упомянут младший лейтенант с такой же фамилией, убитый под Сморгонью 6 декабря 1812 г. В числе раненых офицеров 1-го кирасирского полка он ошибочно указал капитана 9-го кирасирского полка К. Орио, переведенного в 1-й полк только в 1814 г., но при этом не упомянул младшего лейтенанта Ж. де Берлемона.

(обратно)

178

Le Manuscrit des carabiniers. P. 541.

(обратно)

179

Schehl K. Mit der Grossen Armee 1812 von Krefeld nach Moskau. D?sseldorf. 1912. S. 67–68.

(обратно)

180

Описание города и уезда 1775 г. // Малоярославец. Материалы для истории города XVII–XVIII столетий. М., 1884. С. 34–36.

(обратно)

181

Топографическое описание Калужского наместничества. СПб., 1785. Сс. 34–37.

(обратно)

182

См. план H. Миловидова в кн.: В тылу армии. Калужская губерния в 1812 году: обзор событий и Сборник документов. М., Калуга, 1912. С. 45. И др.

(обратно)

183

Ассонов В. И. Малоярославец и малоярославецкие юбилейные торжества 1912 года. Калуга, 1914. Сс. 11–13; Ассонов В. И. Обзор событий 1812 года в пределах Калужской губернии // В тылу армии. Калужская губерния в 1812 году: обзор событий и Сборник документов. М., Калуга, 1912. С. 42–43.

(обратно)

184

И[еромонах] Л[еонид Кавелин]. Историческое описание Малоярославецкого Николаевского общежительного монастыря. М., 1903. С. 53–55.

(обратно)

185

Беспалов В., Дмитриев А. Малоярославец. Калуга, 1962. С. 75–84.

(обратно)

186

Васильев А. А. Сражение при Малоярославце 12 октября 1812 года // Малоярославец. Очерки по истории города. Малоярославец. 1992. С. 27.

(обратно)

187

Топографическое описание… С. 34.

(обратно)

188

Государственный архив Калужской области (ГАКО). Ф. 160. Оп. 4. Д.7.

(обратно)

189

Малоярославец. Материалы для истории города XVII–XVIII столетий. М., 1884. С. 35. В описании того же 1775 года, составленном в воеводской канцелярии месяцем раньше, говорится о 8 улицах (С. 34.)

(обратно)

190

Указом Павла I от 31 декабря 1796 года город был переведен в «заштат». Восстановлен в числе уездных указом Александра I от 1 января 1802 г. и Сенатским указом от 24 апреля 1802 г. См.: Полное собрание законов Российской империи (ПСЗРИ). Изд. 1-е. СПб., 1839. Т. 24. С. 269; Там же. Т.27. С. 1, 124.

(обратно)

191

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 437. Л. 2.

(обратно)

192

Калужский государственный объединенный краеведческий музей (КГОКМ). Инв. ? КЛ 437.

(обратно)

193

ГАКО. Ф. 122. Оп. 1. Д. 1022; Ассонов В. И. Малоярославец и малоярославецкие… С. 11.

(обратно)

194

Ассонов В. И. Обзор событий… С. 45.

(обратно)

195

ГАКО. Ф. 122. Оп. 1. Д. 1022.

(обратно)

196

Малоярославец. Материалы для истории города XVII–XVIII столетий. М., 1884. С. 35.

(обратно)

197

Ассонов В. И. Малоярославец и малоярославецкие… С. 11.

(обратно)

198

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 381. Л. 8; Там же Д. 387. Л. 13.

(обратно)

199

ГАКО. Ф. 62. Оп. 1. Д. 520. Лл. 6–7.

(обратно)

200

ГАКО. Ф. 43. Оп. 1. Д. 11. Лл. 2–4.

(обратно)

201

Именно на этом месте он изображен художником П. Хессом на картине «Сражение при Малоярославце». Информацию о расположении почтового дома художник мог получить от местных жителей, во время своего пребывания в городе.

(обратно)

202

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 1051. Лл. 6-26, 30.

(обратно)

203

Ассонов В. И. Сборник документов // В тылу армии. Калужская губерния в 1812 году: Обзор событий и Сборник документов. М., Калуга, 1912. С. 18. Имя и отчество прапорщика установлены по послужному списку: РГВИА. Ф. 489. П.1.Д. 5436. Лл. 14об-15.

(обратно)

204

Расчет основан на данных Топографического описания 1785 г., а также на косвенных сведениях о сокращении населения во время «упразднения» города и некотором росте после восстановления в числе уездных. Следовательно, общее количество населения могло приблизительно быть равным данным 1785 г. (1622 человека).

(обратно)

205

Расчет также предположительный: 1) в 1785 г. в городе было 232 жилых дома, количество каменных не указано; 2) в настоящее время выявлено 3 прошения купцов, относящихся к 1787 г. (с положительными резолюциями городского магистрата) о разрешении им строить каменные дома на Большой Калужской улице (ГАКО. Ф. 160. Оп. 4. Д. 9. Лл. 7,8,9); 3) по плану 1808 года известно, что на Торговой площади было 2 каменных жилых дома (один из них — на углу Большой и Боровской ул.); 4) есть упоминание о каменных домах, построенных для священника и дьячка Ивановской церкви (См. напр.: ГАКО. Ф. 33. Оп.2. Д.1350); 5) упоминается каменный двухэтажный дом, переданный до 1812 года городу купцом Целибеевым (Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Калужская губерния. Часть II / Составил Попроцкий Н. СПб., 1864 г. С. 428).

(обратно)

206

Малоярославец. Материалы… С. 35.

(обратно)

207

См. напр.: ГАКО. Ф. 122. Оп. 1. Д. 962.

(обратно)

208

Малоярославец. Материалы… С. 35. Meсто расположения завода предполагается по указанию места «для пивоварен» в проектном плане города, утвержденном Екатериной II в 1779 г.

(обратно)

209

Малоярославец. Материалы… С. 35.

(обратно)

210

В документах дата строительства храма не упоминается, но известно, что антиминс был выдан в 1771 г.: ГАКО. Ф. 273. Оп. 3. Д. 1. Д. 7. Кроме того, церковь Федора Стратилата фигурирует в отчете благочинного уезда о. Леонтия о разорении малоярославецких храмов в 1812 году: Малышкин С. А. Калужский край в 1812 году: по материалам архива А. И. Михайловского-Данилевского//Калужская губерния в Отечественной войне 1812 года: Материалы научной конференции, посвященной 181-й годовщине Малоярославецкого сражения. Малоярославец. 1994. С. 71.

(обратно)

211

Предположительно, это могло произойти после перевода монастыря из заштатных в 3-й класс в 1817 году, когда ему были пожалованы также дополнительные земли вне города. (См.: И[еромонах] Л[еонид Кавелин]. Указ. Соч. С. 137.)

(обратно)

212

И[еромонах] Д[еонид Кавелин]. Указ. Соч. М., 1903. С. 51–52.

(обратно)

213

ГАКО. Ф. 62. Оп. 1. Д. 658. Лл. 1, 3, 6; Там же. Д. 721. Лл. 1-1об, 3; Там же. Д.734. Лл. 1–6, 36, 37.

(обратно)

214

Подробнее о местном управлении перв. пол. XIX в. см.: Ерошкин Н. П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1997. Сс. 164–175.

(обратно)

215

Месяцеслов с росписью чиновных особ или Общий штат Российской империи на лето от Рождества Христова 1812. Ч.1. СПб., [1812]. С. 131.

(обратно)

216

Ассонов В. И. Сборник документов… С. 15–16.

(обратно)

217

Месяцеслов… С. 131.

(обратно)

218

Ассонов В. И. Сборник документов… С. 125.

(обратно)

219

ГАКО. Ф.32. Оп.19. Д.1051. Лл. 1-30.

(обратно)

220

Ассонов В. И. Сборник документов… С. 133–135.

(обратно)

221

Месяцеслов… С. 131.

(обратно)

222

Там же. С. 130. Послужной список Быкова см.: Государственный архив Саратовской области (ГАСО). Ф. 19. Оп. 1 Д. 438. Лл. 6об-7.

(обратно)

223

Ассонов В. И. Сборник документов… С. 16.

(обратно)

224

Там же. Сс. 13–14.

(обратно)

225

Как это было, например, с избранными словесными судьями в 1802 г. Яковом Никитиным и Романом Малютиным. (ГАКО. Ф. 62. Оп. 1.Д. 658. Лл. 1, 6.)

(обратно)

226

Советская военная энциклопедия. Т. 5. М., 1978. С. 103.

(обратно)

227

Ахшарумов Д. И. Описание войны 1812 года. Спб., 1819. С. 208.

(обратно)

228

Бутурлин Д. П. Кутузов в 1812 году. Историческая характеристика. / Пер. с франц. Сообщение H. К. Шильдера. // Русская старина, 1894. ? 11. С. 202.

(обратно)

229

Там же. С. 205.

(обратно)

230

Михайловский-Данилевский А. И. Описание Отечественной войны 1812 года. Изд. 3-е. Т. 3. СПб., 1843.

(обратно)

231

Там же. С. 305.

(обратно)

232

Богданович М. И. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. Т. III. СПб., 1860.

(обратно)

233

Там же. С. 49.

(обратно)

234

Попов А. Н. Отечественная война 1812 г. От Малоярославца до Березины. Историческое исследование. СПб., 1877.

(обратно)

235

Crossard S. L. M?moires militaires et historique pour servir ? l'histoire de la guerre depuis 1792 jusqu'en 1815 inclusivement… Т. I — 6. Paris. 1829. (Voir t. V).

(обратно)

236

Попов A. H. Указ. соч. С. 35.

(обратно)

237

См. Малоярославец в Отечественной войне 1812 года.: Сб. документов и материалов. Малоярославец. 1992. С. 82–83.

(обратно)

238

Ассонов В. И. 1812-й год в Калужской губернии. Калуга. 1911; Он же. Малоярославец и малоярославецкие юбилейные торжества 1912 года. Калуга. 1914; Михайлов Н. И. Бой при городе Малоярославце 12 октября 1812 года. М., 1912; Кременецкий (правильно — Кременский) Н. В. Знаменитейший день 1812 года. (Бой при Малоярославце). М., 1912.

(обратно)

239

Тарле Е. В. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. М., 1938;Бескровный Л. Г. Отечественная война 1812 года. М., 1962; Жилин П. А. Гибель наполеоновской армии в России. Изд. 2-е испр. и доп. М., 1974; Троицкий Н. А. 1812. Великий год России. М., 1988.

(обратно)

240

Бескровный Л. Г. Указ. соч., С. 505.

(обратно)

241

Там же.

(обратно)

242

Там же. С. 507.

(обратно)

243

Там же С. 514.

(обратно)

244

Малоярославец. (Очерки по истории города) к 180-летию Отечественной войны 1812 года. Малоярославец. 1992.

(обратно)

245

Там же. С. 79.

(обратно)

246

Там же. С. 86.

(обратно)

247

Остатки этой дороги мы можем видеть на заливном лугу — там, где и сейчас растут старые ивы.

(обратно)

248

Возможно, это было кладбище у Ивановской церкви.

(обратно)

249

Раненый пулей в ногу, генерал Дорохов вынужден был из-за этой раны оставить службу. Он умер в начале 1815 г. в Туле и был похоронен, согласно собственному завещанию, в городе Верее, освобожденном им в 1812 году от неприятеля.

(обратно)

250

Большевик. 1947, ? 3, с.8.

(обратно)

251

Correspondence de Napoleon I-ег. Т. 24. Paris, 1868, p. 246–247.

(обратно)

252

Ibid. P. 283.

(обратно)

253

Ibid. Р. 235–236.

(обратно)

254

Абалихин Б. С. О стратегическом плане Наполеона на осень 1812 года. // Вопросы истории. 1985. ? 2. С. 70.

(обратно)

255

Correspondence de Napoleon I-er. Т. 24, p. 235.

(обратно)

256

Бутурлин Д. П. История нашествия императора Наполеона на Россию. СПб., 1824. Т. II. С. 40.

(обратно)

257

Богданович М. И. История Отечественной войны 1812 г. по достоверным источникам. СПб., 1860. Т. III. С. 18, 420.

(обратно)

258

Вильсон Р. Дневник и письма 1812–1813. СПб., 1995. С. 175, 187.

(обратно)

259

Беннигсен Л. Л. Письма о войне. Киев, 1912, С. 112.

(обратно)

260

Тарле Е. В. 1812 год. М., 1959. С. 649.

(обратно)

261

Жилин П. А. Отечественная война 1812 года. М., 1987. С. 222.

(обратно)

262

Троицкий Н. А. 1812 — великий год России. М., 1988. С. 242.

(обратно)

263

РГВИА. ВУА. Д. 3574, Ч. 2. Л. 101

(обратно)

264

Васильев А. А. Малоярославецкое сражение в Отечественной войне 1812 года. / Очерки по истории Малоярославца. Малоярославец, 1992. С. 16–86.

(обратно)

265

Жилин П. А. Указ. соч. С. 289.

(обратно)

266

Кутузов М. И. Сб. документов. Т. IV. Ч. 2. М., 1954. С. 110.

(обратно)

267

Дубровин Н. Ф. Отечественная война в письмах современников (1812–1815). СПб., 1882. С. 251.

(обратно)

268

РГВИА. ВУА. Д. 3574. Ч. 2. Л. 101

(обратно)

269

А. де Коленкур. Поход Наполеона в Россию (мемуары). Смоленск, 1991; I. Rapp. Memoires du g?n?ral Rapp (1772–1821), aide de camp de Napoleon, ecrits par Lui-m?me. Paris, 1895; G. Gourgaud. Napol?on et la Grande Arm?e en Russie ou Examen critique de L'ouvrage de M. Le comte Ph. De S?gur. Paris, 1825.

(обратно)

270

R. Soltyk. Napol?on en 1812, m?moires historiques et militaires sur la campagne de Russie. Paris, 1836; Ph. — P. de S?gur. Histoire de Napol?on et de la Grande Arm?e pendant L'ann?e 1812. T. 1–2. Paris, Bruxelles, 1825; A. — J. — F. Fain. Manuscrit de mit huit cent douze. T. 1–2. Paris, 1827; P. Dautancourt. Notice historique sur le R?giment des chevau-l?gers lanciers polonais de la Garde Imp?riale, sa formation, son organisation et l'itineraire de ses marches, ainsi que sur ses campagnes. —  Sources documentaires concernant l'histoire du r?giment des chevau-l?gers de la Garde de Napol?on I. T. 1–2. Varsovie, 1899; J. Zaluski. Wspomnienia о pulku lekkokonnym polskim gwardyi Napoleona 1. Krak?w, 1865; L. Bro. M?moires du g?n?ral Bro (1796–1844). Paris, 1914; J. — M. Chevalier. Souvenirs des guerres napol?oniennes. Paris, 1970; E. Sanguszko. Ksi?cia Eustachego Sanguszki pami?tnik 1786–1815. Krak?w, 1876.

(обратно)

271

Донские казаки в 1812 году. Сборник документов об участии донского казачества в Отечественной войне 1812 года. Ростов-на-Дону, 1954. С. 190–191.

(обратно)

272

I. Rapp. Op. cit. P. 240; Ц. Ложье. Дневник офицера Великой армии в 1812 году. М., 1912. С. 225.

(обратно)

273

А. де Коленкур. Указ. соч. С. 196–197.

(обратно)

274

G. Gourgaud. Op. cit. P. 330; J. Zaluski. Op. cit. Str. 268–269; P. Dautancourt. Op. cit. — Sources documentaires… Т. I. P. 165.

(обратно)

275

J. Rapp. Op. cit. P. 240–241.

(обратно)

276

А. де Коленкур. Указ. соч. С. 196–197.

(обратно)

277

Ph. — P. de S?gur. Op. cit. Т. 2; J. Rapp. Op. cit. P. 241.

(обратно)

278

G. Gourgaud. Op. cit. P. 330–331.

(обратно)

279

P. Dautancourt. Op. cit. — Sources documentaires… Т. I. P. 166.

(обратно)

280

J. — M. Chevalier. Op. cit. P. 219.

(обратно)

281

M. Dupont. Guides de Bonaparte et chasseurs ? cheval de la garde. Paris, 1946. P. 107.

(обратно)

282

A. Martinien. Tableaux par corps et par Batailles des officiers tu?s et bless?s pendant les guerres de l'Empire (1805–1815). Paris, 1898. P. 95.

(обратно)

283

G. Gourgaud. Op. cit. P. 331. По свидетельству префекта императорского дворца Де Боссе — капитан Лекурте был ранен не конным гренадером, а конным егерем гвардии. — L. — F. — I. De Bausset M?moires anecdotiques sur l'int?rieur du palais et sur guelgues ?v?nemens de l'Empire depuis 1805 jusqu'au l mai 1814 pour servir ? l'histoire de Napol?on T. 2. Paris, 1827. P. 115.

(обратно)

284

Донские казаки в 1812 году. Указ. сборник. С. 192–194.

(обратно)

285

Состав: 1-й Бугский (ротмистр A. H. Чеченский, 60 чел.) и 1-й Тептярский (майор Тимиров 1-й, 110 чел.) казачьи полки.

(обратно)

286

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 510. Л. 27, 43. Состав: Быхалова 1-го и Д. Д. Комиссарова 1-го казачьи полки.

(обратно)

287

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 510. Л. 43, 14.

(обратно)

288

Тысяча восемьсот двенадцатый год. 1912. ? 11–12. С. 395; Материалы ВУА. Т. XIX. СПб., 1912. С. 44; Кутузов М. И. Сб. док. Т. IV. Ч. 2. М., 1955. С. 133.

(обратно)

289

B?dicker L. Die milit?r Laufbahn… // Beihefte zum Milit?r-Wochenblatt. 1880. Hft. 5–6. S. 275; Auszug aus dem Tagebuch des Hauptmans von Linsingen… // Beihefte zum Milit?r-Wochenblatt. 1894. S. 288–289; ВУА. XIX. 44; Кутузов. IV. 2.133.

(обратно)

290

Correspondance de Napol?on I-er. T. 24. Paris. 1868. ? 19299, 19301; Chuquet A. 1812. La Guerre de Russie: Notes et documents. 2-е serie. Paris. 1912. P. 109–110;

(обратно)

291

Состав: 4-й (шеф эскадрона И. Любовецкий) и 5-й (полковник З. А. Курнатовский) полки конных стрелков, 12-й уланский (полковник Г. С. Жишчевский), силой в 600 коней под общей командой генерала Т. Тышкевича, 15-й пехотный полк под командой шефа батальона М. Рыбиньского (батальонами командовали капитаны Т. Зелиньский и А. Лоссов, две 3-х фунтовых пушки, около 500 чел.) и половина 2-й роты конно-артиллерийского полка (капитан Я. Романьский, две 6-ти фунтовых пушки, 1 гаубица). Весь отряд насчитывал около 1200 чел. при пяти орудиях.

(обратно)

292

Skalkowski A. Korrespondencja ksi?cia J?zefa Poniatowskiego. Т. IV. Pozna?. 1923.. ?. 711, 712; Колачковский К. Записки // Военский K. A. Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 г. СПб., 1912. С. 253; Kukiel М. Wojna 1812 roku. Т. 11. Krakow. 1937. S. 316, 38-318, 329; Przewalski S. General Maciej Rybinski. Wroclaw. 1949. S. 24. Васильев A. A. Бой под Медынью 25 октября 1812 года по воспоминаниям Хенрика Дембинского // Отступление Великой армии Наполеона из России. Малоярославец. 2000. С. 26–27, 30–31. «В селе Георгиевском приходящи в большом числе к городу Мядыне неприятелем, созжена каменная церковь». «Неприятель приходя из города Вереи в малочисленном отряде к городу Медыне чрез село… Кременское зажигал деревянную их церковь, которая усердием прихожан от сожжения спасена» (Малышкин С. А. Калужский край в 1812 г.// Калужская губерния в Отечественной войне 1812 г. Малоярославец. 1994. С. 83).

(обратно)

293

ВУА. XIX. 34, 38, 44, 49; Ассонов В. И. В тылу армии. Калуга. 1912. Док. 26–27; Донские казаки в 1812 г. Сб. док. Ростов-н. Д. 1955.. С. 201.

(обратно)

294

Chuquet. 110; ВУА. XIX. 45; Ассонов. Док. 27, 101.

(обратно)

295

ВУА. XIX. 45; Колачковский. 253; Васильев. 27; Поликарпов Н. Честь забытым героям // Тысяча восемьсот двенадцатый год. 1912. ? 11–12. С. 395; Chuquet. 112; Kukiel. II. 330; Przewalski. 24. За это дело Быхалов был награждён орденом св. Георгия 4-й степени. В наградных представлениях сказано, что Иловайский 9-й «взял в плен более трех сот человек и пять пушек», а Быхалов «способствовал ко взятью более трех сот человек в плен разных чинов и пяти пушек» (Елисеев А. А. Кавалеры ордена святого Георгия… // От Москвы до Парижа. Малоярославец. 1998. С. 152–153).

(обратно)

296

Dembinski Н. Pamietnik. Warszawa. 1911. S. 174–175; Korr. Poniatowskiego. IV. ? 712; Kukiel. II. 330; Przewalski. 24–25.

(обратно)

297

Chuquet. 112; Колачковский. 253–254. Он пишет, что «Лефевр-Дэнуэтт был молодой человек, лет 35-ти, известный в армии своей замечательной отвагой, но он не считался офицером осведомлённым и расторопным».

(обратно)

298

Ассонов. 46, 28, Док. 27–28, 101. Joachim Nowowieyski был капитаном 4-го конно-егерского полка. Упомянутый полковник «Ржевуский» — почти наверняка командир 12-го уланского полка Жишчевский (Rzyszczewski) — убит не был. Он был ранен 17 августа под Смоленском, но вновь командовал полком уже в бою под Чириковым (Сб. РИО. Т. 128. С. 340). Тышкевич был сначала отправлен в главную квартиру, откуда 17/29 октября с лекарем Мильду в сопровождении подпоручика Самусевича в Калугу, куда он прибыл 18/30 октября. Затем он был направлен через Рязань и Тамбов в Астрахань, где пробыл до 1814 г. «Подполковник Любовецкий — Ignace Luboveszky, lieutenant-colonel» отправлен в Тамбов (РГВИА. Ф. 103. Оп. 3/209а. Д. 37. Л. 57; Тамбовская губерния в 1812–1813 гг. Тамбов. 1914. С. 107; Бессонов В. А. Потери Великой армии в период малой войны // Отечественная война 1812 г. Бородино. 1998. С. 16; ГАКО. Ф. 86. Оп. 1. Д. 421. Л. 10; РГИА. Ф. 1409. Оп. 1. Д. 656. Ч. 1. Л. 190).

(обратно)

299

В «Журнале военных действий» было прибавлено, что в этом бою был «убит французский генерал, который в рапорте полковника Иловайского назван именем, похожим на Лефевра, но сомнительно, чтоб это был маршал Лефевр». Р. Вильсон записал, будто в бою был «пленён генерал Кассевич, полковник Шевер убит (он был женат на княжне Чарторыйской), ранен ещё один полковник, истреблено великое множество солдат, взято пять орудий. Местность покрыта трупами людей и лошадей» (ВУА. XIX. 133, 136, 141; Кутузов. IV. 2.132–133, 134, 135; 1812 год… Военные дневники. M., 1990. С. 100; Вильсон Р. Дневники и письма. СПб., 1995. С. 81, 205).

(обратно)

300

1812 год в воспоминаниях современников. М., 1995. С. 146–148.

(обратно)

301

ВУА. XIX. 45, 135; Кутузов. IV. 2.136; Гарин Ф. А. Изгнание Наполеона. М. 1948. С. 511, 512; Ячник Н. Е. События 12–19 октября 1812 г… // Материалы научной конференции. Бородино. 1994. С. 120–121.

(обратно)

302

Corr. 19306; Chuquet. 113–114; Korr. Poniatowskiego. IV. ? 713–714; Kukiel. II. 332–333; ВУА. XVII. 77–78; XIX. 60, 65.

(обратно)

303

Подробнее о правительственных распоряжениях см.: Бессонов В. А. Нормативные документы, определявшие содержание военнопленных в Российской империи в 1812 г.// Отечественная война 1812 г. Источники. Памятники. Проблемы: Материалы VII Всероссийской научной конференции. Бородино, 1999. С. 12–23.

(обратно)

304

Государственный архив Калужской области (далее ГАКО), ф. 260, оп. 1, д. 187, л. 223–225; Калужский государственный объединенный краеведческий музей (далее КГОКМ), Инв. ? КП 12176/3; Булычов Н. И. Архивные сведения, касающиеся Отечественной войны 1812 г. по Калужской губернии. Калуга, 1910. Приложение. С. 12–13.

(обратно)

305

ГАКО. Ф. 32, Оп. 19, Д. 511, Л. 4–6, 10, 58, 59, 145.

(обратно)

306

Зельницкий Г. Описание происшествий 1812 г., случившихся в пределах Калужской губернии. М., 1815. С.76.

(обратно)

307

ГАКО. Ф. 32, Оп. 19, Д. 656, Л. 14; Ф. 260, Оп. 1, Д. 187, Л. 225об.

(обратно)

308

Бессонов В. А. Потери Великой армии в 1812 г. на пограничных кордонах Калужской губернии // От Москвы до Парижа: 1812–1814 гг. Малоярославец, 1998. С. 170.

(обратно)

309

Российский государственный военно-исторический архив (далее РГВИА), ф. 103, оп. 3/209а, д. 37, л. 56об.

(обратно)

310

КГОКМ. Инв. ? КЛ 725/1.

(обратно)

311

Зельницкий Г. Указ. соч. С. 76.

(обратно)

312

Ассонов В. И. В тылу армии: Калужская губерния в 1812 г.: Обзор событий и сборник документов. Калуга, 1912. Обзор событий. С. 28; Цветков И. Ф. О значении города Калуги и Калужской губернии в истории Отечественной войны 1812 г. // Юбилейный сборник в память Отечественной войны 1812 г. Калуга, 1912. Вып. 2. С. 11.

(обратно)

313

Российский государственный исторический архив, Ф. 1409, Оп. 1, Д. 656, Ч. 1, Д. 94–98; ГАКО. Ф. 32, Оп. 19, Д. 417, Л. 1–2; Д. 530, Д. 18, 19, 235; Д. 850. Д. 16.

(обратно)

314

Подробнее см.: Бессонов В. А. Военнопленные 1812 г. в Калужской губернии // 185 лет Отечественной войне 1812 г.: Сборник статей. Самара, 1997. С. 65–68.

(обратно)

315

О деятельности Ордонанс-гауза подробнее см.: Бессонов В. А. Калужский военный Ордонанс-гауз // М. И. Кутузов и русская армия на II этапе Отечественной войны 1812 г.: Материалы научной конференции. Малоярославец, 1995. С. 88–100.

(обратно)

316

ГАКО. Ф. 32, Оп. 19, Д. 511, Л. 83.

(обратно)

317

Булычов Н. И. Указ. соч. С. 35.

(обратно)

318

ГАКО. Ф. 32, Оп. 20, Д. 22, Л. 561.

(обратно)

319

Там же. Ф. 49, Оп. 1, Д. 35, Л. 27.

(обратно)

320

Извеков И. Ф. Предание о 1812 г., существующее в Авчинской волости Малоярославецкого уезда Калужской губернии // Памятная книжка и адрес-календарь Калужской губернии на 1910 г. Калуга, 1910. С. 20–27.

(обратно)

321

Зельницкий Г. Указ. соч. С. 77.

(обратно)

322

О содержании пленных в Калуге подробнее см.: Бессонов В. А. Военнопленные 1812 г. в городе Калуге // Калужская губерния в Отечественной войне 1812 г.: Материалы научной конференции. Малоярославец, 1994. С. 97–112.

(обратно)

323

ГАКО. Ф. 32, Оп. 20, Д. 22, Л. 542.

(обратно)

324

Там же. Оп. 19, Д. 656, Л. 48, 68.

(обратно)

325

М. И. Кутузов: Сборник документов. М., 1955. T. 4. Ч. 2. С. 10.

(обратно)

326

ГАКО. Ф. 32, Оп. 19, Д. 626, Л. 1.

(обратно)

327

Там же. Л.3.

(обратно)

328

Подробнее о деятельности Н. Н. Михайлова см.: Бессонов В. А. Чиновник по военнопленной части Н. Н. Михайлов // Отечественная война 1812 г. в Калужской губернии и российской провинции: Материалы научной конференции. Малоярославец, 2001. С. 27–44.

(обратно)

329

ГАКО. Ф. 32, Оп. 19, Д. 626, Л. 19–25.

(обратно)

330

Там же. Д. 709, Л. 2,3.

(обратно)

331

Ваксмут И. История моего плена в России в 1812–1813 гг.//Вокруг света. 1912. ? 38. С. 599.

(обратно)

332

ГАКО. Ф. 32, Оп. 19, Д. 626, Л. 39.

(обратно)

333

Волконский Д. М. Дневник. 1812–1814 гг. // 1812 год…: Военные дневники. М., 1990. С. 153.

(обратно)

334

ГАКО. Ф. 32, Оп. 19, Д. 827, Л. 3.

(обратно)

335

Подробнее о партии Ламберта см.: Бессонов В. А. Военнопленные в Калуге. Декабрь 1812 г. // II этап Отечественной войны 1812 г.: Проблемы изучения. Источники. Памятники. Малоярославец, 1997. С. 91–108.

(обратно)

336

РГВИА. Ф. 103, Оп. 3/209а, Д. 37, Л. 57об.

(обратно)

337

Русский биографический словарь / Под. ред А. А. Половцева. СПБ., 1909. Т. Смеловский-Суворина. С. 382–385.

(обратно)

338

Подробнее см.: Бессонов В. А. Военнопленные 1812 г. в городе Мосальске // Калужская губерния на II этапе Отечественной войны 1812 г.: Проблемы изучения. Персоналии. Памятники. Малоярославец, 1998. С. 98–108.

(обратно)

339

Зельницкий Г. Указ. соч. С. 78–79.

(обратно)

340

ГАКО. Ф. 32, Оп. 19, Д. 530, Л. 7.

(обратно)

341

Подробнее см.: Бессонов В. А. Военнопленные Великой армии 1812 г. в Калужской губернии в период 1813–1814 гг. // Труды регионального конкурса научных проектов в области гуманитарных наук. Калуга, 2002. Вып. 3. С. 83–101.

(обратно)

342

Составлена на основе следующих изданий: Ассонов В. И. В тылу армии. Калужская губерния в 1812 г. Калуга. 1912; Булычев Н. И. Архивные сведения, касающиеся Отечественной войны 1812 г. по Калужской губернии. Калуга. 1911; Зельницкий Г. Описание происшествий 1812 года, случившихся в пределах Калужской губернии. М., 1815; Кутузов М. И.: Сб. док. Т. IV. Ч. 1. М., 1954, Ч. 2. М., 1955; Народное ополчение в Отечественной войне 1812 г.: Сб. док. М., 1962; Отечественная война 1812 г. Материалы ВУА. Т. XV–XX. СПб., 1911–1912; Смирнов А. А. Калужское ополчение в 1812 г.// Малоярославец (очерки по истории города). Малоярославец. 1992. С. 87–97; Малышкин С. А. Калужский край в 1812 г. // Калужская губерния в Отечественной войне 1812 г. Малоярославец. 1994. С. 57–97, а также архивных материалов, предоставленных В. А. Бессоновым.

(обратно)

343

ГАКО. Ф. 32, Оп. 20, Д. 22, Л. 471.

(обратно)

344

Там же. Ф. 260, Оп. 1, Д. 187, Л.223–225.; КРОКМ, Инв. ? КП 12176/3.; Булычов Н. И. Архивные сведения, касающиеся Отечественной войны 1812 г. по Калужской губернии. Калуга, 1910. Приложение. С. 12–13.

(обратно)

345

РГВИА. Ф.103, Оп. 208а, Св.0, Д.61, л.20.; ГАКО. Ф.260, Оп.1, Д.187, Л.227об, 229об.

(обратно)

346

РГВИА. Ф. 103. Оп. 208 а. Св. 0. Д. 1. Л. 510–511 об.

(обратно)

347

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1.Д. 187. Л. 228–229.

(обратно)

348

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 226 об.

(обратно)

349

Курсивом выделены даты рапортов о соответствующих событиях.

(обратно)

350

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 510. Л. 43; РГВИА. Ф. 103. Оп. 1/208 а. Св. 0. Д. 61. Л. 20.

(обратно)

351

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 231.

(обратно)

352

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1.Д. 187. Л. 232–233.

(обратно)

353

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 233 об. 235.

(обратно)

354

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 235 об.

(обратно)

355

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 236 об.

(обратно)

356

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 237.

(обратно)

357

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 237 об.

(обратно)

358

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 237 об. 238.

(обратно)

359

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 238 об.

(обратно)

360

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 239–241.

(обратно)

361

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 241 об. 242.

(обратно)

362

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 242 об.

(обратно)

363

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 243–243 об.; РГВИА. Ф. 103. Оп. 208 а. Св. 0. Д. 1. Л. 510 об.511.

(обратно)

364

Наиболее точные подсчёты потерь неприятеля на кордонах Калужской губернии произведены Бессоновым (Бессонов В. А. Потери Великой армии в 1812 г. на пограничных кордонах Калужской губернии // От Москвы до Парижа. Малоярославец. 1998. С. 160–170).

(обратно)

365

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 225 об, 226 об.

(обратно)

366

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 510. Л. 27, 43. Состав: казачьи полки Быхалова 1-го и Комиссарова 1-го.

(обратно)

367

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 510. Л. 43.

(обратно)

368

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 510. Л. 11.

(обратно)

369

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 510. Л. 22; Ф. 79. Оп. 1. Д. 37. Л. 517.

(обратно)

370

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 510. Л. 11; Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 226 об. — 227; РГВИА. Ф. 103. Оп. 1/208 а. Св. 0. Д. 61. Л. 20.

(обратно)

371

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 510. Л. 22., 23.

(обратно)

372

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 510. Л. 27.

(обратно)

373

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 510. Л. 23.

(обратно)

374

РГВИА. Ф. 103. Оп. 1/208 а. Св. 0. Д. 61. Л. 20.

(обратно)

375

ГАКО. Ф. 32. Оп. 19. Д. 510. Л. 43.

(обратно)

376

РГВИА. Ф. 103. Оп. 1/208 а. Св. 0. Д. 61. Л. 20.

(обратно)

377

РГВИА. Ф. 103. Оп. 1/208 а. Св. 0. Д. 61. Л. 17.

(обратно)

378

ГАКО. Ф. 260. On. 1. Д. 187. Л. 230-230об.

(обратно)

379

ГАКО. Ф. 260. On. 1. Д. 187. Л. 231-231об.

(обратно)

380

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 233 об., 235.

(обратно)

381

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 235 об.; РГВИА. Ф. 103. Оп. 1/208 а. Св. 0. Д. 61. Л. 21. Шепелев писал, что Быхалов «пять раз с одним полком своим вступал в действие с неприятелем, а именно августа 26, сентября 1, 5, 8 и 11 чисел. При всех сих случаях взято им в плен 751 человек и несравненно большее число поколото». Отряд Быхалова потерял 4 чел. (РГВИА. Ф. 103. Оп. 1/208 а. Св. 0. Д. 61. Л. 22).

(обратно)

382

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 237.

(обратно)

383

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 237 об.

(обратно)

384

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 238.

(обратно)

385

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 241-241об.

(обратно)

386

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 242-242об.

(обратно)

387

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 243 об. Под Медынью был пленён казаками генерал Т. Тышкевич, и распространился ложный слух о гибели генерала Ш. Лефевра-Денуэтта.

(обратно)

388

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 227.

(обратно)

389

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 229.

(обратно)

390

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 229–229 об.

(обратно)

391

РГВИА. Ф. 103. Оп. 1/208 а. Св. 0. Д. 61. Л. 20.

(обратно)

392

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 135. Л. 3; Д. 187. Л. 231 об. — 232.

(обратно)

393

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 230 об, 231; Д. 135. Л. 3.

(обратно)

394

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 135. Л. 4–5.

(обратно)

395

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 135. Л. 4.

(обратно)

396

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 236.

(обратно)

397

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 236.

(обратно)

398

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 237.

(обратно)

399

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 238 об.

(обратно)

400

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 232.

(обратно)

401

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 233.

(обратно)

402

ГАКО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 187. Л. 236.

(обратно)

403

Бессонов В. А. Военнопленные Великой армии 1812 года в России (по материалам Калужской губернии). Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата исторических наук. Самара. 2001. С. 14.

(обратно)

404

Белков Е. Архиепископ Варлаам. (Эпизод из 1812 года)//Русский паломник. 1912. ? 42. С. 653–654.

(обратно)

405

Горский М. Герой-мученик// Русский паломник. 1912. ? 37. С. 570–572

(обратно)

406

Зельницкий Г. Описание произшествий 1812 года, случившихся в пределах Калужской губернии, или изображение достопамятных деяний, героических подвигов и отечественных пожертвований Калужского дворянства и всех сословий сей губернии, почерпнутое из достоверных известий. М., 1815. С. 60–64.

(обратно)

407

Извеков М. С. Преосвященный Евлампий, епископ Калужский и Боровский // Калужские епархиальные ведомости. 1898.? 8.Ч. неоф. С. 273–276.

(обратно)

408

Там же. С. 277–280.

(обратно)

409

Слово Преосвященнейшего Евгения, епископа Калужскаго, на день торжественнаго воспоминания и Господу Богу благодарения о поражении врагов отечества нашего и о прогнании их из пределов Калужской губернии (сказанное в Калужской Иоанно-Предтеченской церкви октября 12 дня 1813 года).// Юбилейный сборник в память Отечественной войны 1812 года. 1812–1912. Калуга, 1912. С. 1–9; Пуцко В. Г. Митрополит Евгений Болховитинов об Отечественной войне 1812 года // М. И. Кутузов и русская армия на II этапе Отечественной войны 1812 года: Материалы научной конференции, посвящ. 250-летию со дня рождения М. И. Кутузова. Малоярославец, 1995. С. 140–146.

(обратно)

410

Материалы из истории войны 1812 года, извлеченные из архива Калужской Духовной Консистории (доставлены Д. С. Соколовым), в приложении к изд. Юбилейный сборник в память Отечественной войны 1812 года. Вып. 1. С. 114–118.

(обратно)

411

Там же. С. 1–55.

(обратно)

412

Там же. С. 58–61. См. также: «Ведомость о настоящем положении Боровского Пафнутиевского монастыря, в каковом он остался после нападения неприятельскаго, касательно церковных и монастырских зданий, церковных и монастырских имуществ, существования богослужения и состояния братии». Там же. С. 56–57 («монашествующие и послушники… имеют пребывание безнуждное в монастыре», «в насущном хлебе ни какой нужды не имеют»); Лошкарева Н. П. Ущерб, причиненный французами Пафнутьеву монастырю в 1812 году // События Отечественной войны 1812 года на территории Калужской губернии: Материалы научной конференции, посвящ. 180-летию Малоярославецкого сражения. Малоярославец, 1993. С. 73–76.

(обратно)

413

Юбилейный сборник… Вып. 1, прилож. С. 119–137.

(обратно)

414

Там же. С. 138–140.

(обратно)

415

Там же. С. 141–151.

(обратно)

416

Лошкарева H. П. Дополнительные сведения, связанные с экономическим состоянием селений и имений Боровского уезда, а также г. Боровска после нашествия французов в 1812 году// События Отечественной войны 1812 года на территории Калужской губернии: Проблемы изучения. Источники. Памятники. Малоярославец, 1995. С. 135–149.

(обратно)

417

Малышкин С. А. Калужский край в 1812 году: по материалам архива А. И. Михайловского-Данилевского // Калужская губерния в Отечественной войне 1812 года: Материалы научной конференции, посвящ. 181-й годовщине Малоярославецкого сражения. Малоярославец 1994. С. 59–85.

(обратно)

418

В тылу армии. Калужская губерния в 1812 году: Обзор событий и сборник документов. Сост. Ассонов В. И. Калуга, 1912. С. 105–111.

(обратно)

419

Там же. С. 107.

(обратно)

420

Мельникова Л. В. Отечественная война 1812 года и русская православная церковь. Автореферат на соискание ученой степени кандидата ист. наук. М., 2002. Митрошенкова Л. В. Из истории Малоярославецкого духовенства. 1812 год // Отступление «Великой армии» Наполеона из России. Малоярославец, 2002. С. 34–44.

(обратно)

421

РГВИА. Ф. ВУА. Оп. 1. Д. 3465. Ч. 10. Лл. 80-130.

(обратно)

422

«Сведению» — написано дважды.

(обратно)

423

Слово вписано над строкой.

(обратно)

424

Слово вписано над строкой.

(обратно)

425

Слово неразборчиво.

(обратно)

426

Слово вписано над строкой.

(обратно)

427

Слово надписано.

(обратно)

428

Слово надписано.

(обратно)

429

«Для» — написано над строкой.

(обратно)

430

Дата пропущена.

(обратно)

431

Слово написано два раза.

(обратно)

432

Слово вписано над строкой.

(обратно)

433

Подпись неразборчива.

(обратно)

434

Сергеева Е. В. С крестом и молитвою шли они в бой // Мера. 1995. ? 2. С. 119.

(обратно)

435

Там же.

(обратно)

436

Васильев А. А. Сражение при Малоярославце 12 октября 1812 года // Малоярославец. Очерки по истории города. Малоярославец, 1992. С. 35.

(обратно)

437

РГИА. Ф.806, Оп. 1, Д. 2159, Л. 3. Копия документа любезно предоставлена C. H. Селедкиной.

(обратно)

438

Васильев А. А. Указ. соч. С. 34.

(обратно)

439

Шавельский Г. И. Военное духовенство в борьбе России с Наполеоном. М. 1912. С. 23.

(обратно)

440

Аветиков М. Герои-пастыри // Тысяча восемьсот двенадцатый год. 1912. ? 17–24. С. 139.

(обратно)

441

М. И. Кутузов: Сборник документов. T. V. М. 1956. С. 400.

(обратно)

442

Цвиркун В.И… Крестная сила. Духовенство в Отечественной войне // Родина. 1992. ? 6–7. С. 83.

(обратно)

443

Смирнов А. А. С крестом в руке впереди полка… // Наука и религия. 1991. ? 9. С. 32.

(обратно)

444

Военный анекдот. 252 // Русский инвалид. ? 64. 11 марта 1836.

(обратно)

445

Глинка B. C. Малоярославец в 1812 году, где решалась судьба Большой армии Наполеона. СПб, 1842. С. 68.

(обратно)

446

Васильев А. А. Указанная работа. С. 35.

(обратно)

447

Духовенство военное. // Военная энциклопедия. Т. II. Пб., 1912. С. 245.

(обратно)

448

Ювеналий, митрополит. «Не убий» не значит «не защити» // Советский воин. 1989. ? 15. С. 81.

(обратно)

449

См. например: Поздняков С. В. Историографы Великой армии о Малоярославецком сражении 12 (24) октября 1812 года //События Отечественной войны 1812 года на территории Калужской губернии: Материалы научной конференции, посвященной 180-летию Малоярославецкого сражения. Малоярославец, 1993; Нагаев И. М. Малоярославецкое сражение 1812 г. в советской исторической литературе (краткий обзор) // События Отечественной войны 1812 года на территории Калужской губернии: Материалы научной конференции, посвященной 180-летию Малоярославецкого сражения. Малоярославец, 1993; Ячник Н. Е. Проблемы изучения Малоярославецкого сражения в отечественной историографии// Калужская губерния в Отечественной войне 1812 года: Материалы научной конференции, посвященной 181-й годовщине Малоярославецкого сражения. Малоярославец, 1994.

(обратно)

450

См.: ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 438 «О приписке к обществу дворян Саратовской губернии гг. Быковых»; Ф. 179 Оп. 1. Д. 30 «О выдаче бронзовых медалей»

(обратно)

451

ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 438. Л. 4–5, 6об.-7, 9об.-10.

(обратно)

452

ГАСО. Ф. 179. Оп. 1. Д. 30. Л. 157; Хованский Н. Ф. Участие Саратовской губернии в Отечественной войне 1812 года. Саратов. 1912. С. 96.

(обратно)

453

ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 438. Л. 6об.-7, 9об.

(обратно)

454

Там же. Л. 3, 4–5, 8.

(обратно)

455

Там же. Л. 6 об.-7.

(обратно)

456

Там же. Л. 9об., 6об.-7. В 1822 г. 17-летняя Софья была уже замужем за майором Вельяминовым и проживала в Тамбовской губернии (Л. 7, 9 об.)

(обратно)

457

Там же. Л. 6 об. — 7.

(обратно)

458

Там же. Л. 9 об., 6 об. — 7. В 1822 году Василию было 12 лет, а в 1846 году он — лейтенант Черноморского флота (л.9 об., 17)

(обратно)

459

ГАСО. Ф. 179. Оп. 1, Д. 30, Л. 157.

(обратно)

460

Малоярославец в Отечественной войне 1812 года: Сб. документов и материалов. Малоярославец. 1992. С. 10, 11–12, 13, 19.

(обратно)

461

ГАСО. Ф. 179. Оп. 1. Д. 30. Л. 157.

(обратно)

462

Записки А. П. Ермолова. 1798–1826 гг. М., 1991. С. 221–222; Васильев А. А. Малоярославецкое сражение в Отечественной войне 1812 года// Малоярославец (очерки по истории города): к 180-летию Отечественной войны 1812 года. Малоярославец, 1992. С. 28.

(обратно)

463

Ассонов В. И. Малоярославец и малоярославецкие юбилейные торжества 1912 года. Калуга, 1914. С. 14.

(обратно)

464

ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 438. Л. 6 об.-7; Ф. 179. Оп. 1.Д. 30. Л. 157 об. Очевидцы событий также связывают сожжение моста и мельницы с появлением французов (см.: Малышкин С. А. Калужский край в 1812 году: по материалам архива А. И. Михайловского-Данилевского//Калужская губерния… С. 76, 81).

(обратно)

465

Малоярославец в Отечественной войне… С. 19.

(обратно)

466

Там же. С. 75.

(обратно)

467

ГАСО. Ф. 19. Оп.1. Д. 438. Л. 6об.-7.

(обратно)

468

Там же.

(обратно)

469

Костомаров Н. Петровск//Памятная книжка Саратовской губернии на 1860 год. Саратов, 1860. С. 28. О Петровске см. также: Леопольдов А. Статистическое описание Саратовской губернии. СПб., 1839. С. 91–92; Лунин А. А. Очерк города Петровска//Саратовский сб.: Материалы для изучения Саратовской губернии. Саратов, 1881. Т. 1. Отд. 1; Кушев Н. Е. Двухсотлетие города Петровска Саратовской губернии: Ист. очерк. Петровск, 1898.

(обратно)

470

ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 438, Л. 4–5.

(обратно)

471

Хованский Н. Ф. Указ. соч. С. 89, 93, 96.

(обратно)

472

ГАСО. Ф. 179. Оп. 1. Д. 30. Л. 156-159об.

(обратно)

473

ГАСО. Ф. 19. Оп.1. Д. 438. Л. 9 об. В 1822 году Алексею было семь лет, других сведений о нем пока не обнаружено.

(обратно)

474

Там же. Л. 6 об.- 7.

(обратно)

475

ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 438. Л. 1об., 14об.

(обратно)

476

ГАСО. Ф.1. Оп.1. Д. 65. Л. 10.

(обратно)

477

ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 438. Л. 17, 18.

(обратно)

478

Там же. Л. 22, 23.

(обратно)

479

Там же. Л. 24-24об., 25–25 об., 28.

(обратно)

480

Там же. Л. 29.

(обратно)

481

ГАКО. Ф. 62. Оп. 9. Д. 4393. Л. 500.

(обратно)

482

Кавелин Л. Историческое описание Малоярославецкого Черноостровского Николаевского общежительного монастыря. М., 1903. С. 162–164.

(обратно)

483

Недаром помнит вся Россия. Отечественная война 1812 года./Авторы-составители И. А. Езерская, Ю. Ф. Прудников. М., 1986. С. 230.

(обратно)

484

ГАКО. Ф.66. Оп. 1. Д. 520. Св. 44.

(обратно)

485

ГАКО. Ф. 62. Оп. 3. Д. 143. Л. 62–68.

(обратно)

486

ЦИАМ. Ф. 4. Оп. 8. Д. 850. Л. 8-10, 27–29, 54–55.

(обратно)

487

Булычов Н.И. Список дворян, внесенных в дворянскую родословную книгу по 1 октября 1908 года, и перечень лиц, занимавших должности по выборам дворянства с 1785 года. Калуга, 1908.

(обратно)

488

ГАКО. Ф.62. Оп. 5. Д. 94, Л. 250.

(обратно)

489

ГАКО. Ф. 62. Оп. 3. Д. 2474. Л. 176.

(обратно)

490

ГАКО. Ф. 62. Оп. 3. Д. 2113. Л. 98.

(обратно)

491

Департамент горных и соляных дел — учреждение, которое ведало добычей полезных ископаемых и соли.

(обратно)

492

Александровский комитет о раненых — военное учреждение для оказания материальной и другой помощи.

(обратно)

Оглавление

С. В. Шведов Калужская губерния — оплот «второй стены» Отечества в 1812 году

С. В. Шведов О Тарутинском марш-маневре русской армии

А. И. Ульянов Тарутинский лагерь: «неудобные» факты

А. И. Ульянов Бой на реке Чернишне

А. А. Васильев Французские карабинеры в бою при Винково 18 октября 1812 года

П. В. Митрошенкова Малоярославец накануне Отечественной войны 1812 года

В. А. Дунаевский Малоярославецкое сражение в отечественной историографии

Н. Е. Ячник Проблемы изучения Малоярославецкого сражения в отечественной историографии

А. А. Васильев Сражение за Малоярославец 12 октября 1812 года

Б. С. Абалихин Историческое значение Малоярославецкого сражения

В. М. Безотосный Значение событий под Малоярославцем в 1812 году

С. В. Шведов О численности и потерях русской армии в сражении при Малоярославце 12 октября 1812 года

А. А. Васильев ИМПЕРАТОРСКОЕ «УРА». Бой казаков с конвоем и свитой Наполеона под Городней 13 (25) октября 1812 года глазами очевидцев

А. И. Попов Дело под Медынью

А. А. Смирнов Калужское ополчение 1812 года

В. А. Бессонов Военнопленные Великой армии в Калужской губернии в 1812 году

А. И. Попов Хроника действий кордонов Калужской губернии[342]

В. Г. Пуцко Калужское духовенство в Отечественной войне 1812 года

С. Л. Малышкин Воспоминания калужского духовенства об Отечественной войне 1812 года (по материалам А. И. Михайловского-Данилевского)

А. А. Смирнов Герой Малоярославецкого сражения Отец Василий Васильковский

В. П. Тотфалушин Петровский городничий Штрихи к портрету П. Быкова

Н. Е. Ячник Ф. М. Максимов — участник Отечественной войны 1812 года

Е. Л. Щебикова Савва Иванович Беляев

Н. В. Ивашко О памятнике в селе Тарутино

Е. А. Щебикова «…И вечной памятью двенадцатого года»

Л. В. Калашникова Калужское Общество ревнителей о народном благе в память 1812 года (1911–1917)

Сведения об авторах