|
И. П. Липовский
Библейский Израиль: история двух народов
ПредисловиеЭта книга впервые дает читателю возможность познакомиться с неизвестными главами библейской истории, заглянуть в самые сокровенные тайны Ветхого Завета, которые были скрыты от людей в течение тысячелетий. Представляя собой совершенно новое изложение библейской истории, она не подменяет ветхозаветные предания, а существенно дополняет их и объясняет. Необходимость ее написания была вызвана очевидной несостоятельностью научных теорий XX в., пытавшихся истолковать наиболее темные периоды ветхозаветной истории на основе данных современной археологии. Вместо традиционного упора на противоречивые результаты археологических открытий, автор сконцентрировал главное внимание на «археологии» самой Библии, на анализе библейских текстов и на сопоставлении их с письменными памятниками Древнего Востока. Именно этот подход привел к разгадке многих ветхозаветных тайн, ибо, как выяснилось, ключи к ним уже содержатся в Библии.
Но может ли Библия быть надежным источником по истории древнего Ближнего Востока, другими словами, насколько она исторична? На этот вопрос историки-библеисты дают самые противоречивые ответы: от безусловного «да» до категорического «нет». В мире библейской науки по-прежнему существуют два диаметрально противоположных полюса. На одном — «ортодоксы», настаивающие на полной достоверности всех книг Священного писания. На другом — «нигилисты», которые отрицают историчность Библии, считая ее сочинениями иудейских авторов эллинистического периода. Многие историки придерживаются промежуточных позиций между этими крайними точками зрения, причем одни склоняются больше к первому мнению, а другие — ко второму. Ну а что же современная археология, чью сторону принимает она? К сожалению, несмотря на то, что земля библейских стран буквально перекопана, даже в XXI в. археология не в состоянии ни подтвердить подлинность библейской истории, ни опровергнуть ее. Примечательно признание известного израильского археолога Амихая Мазара, автора одной из лучших монографий по археологии Палестины: «Может ли археология пролить свет на вопрос о происхождении Израиля? Ответ на это отрицательный, так как интерпретация имеющихся археологических свидетельств отнюдь не однозначна».
Признаем мы это или нет, но альтернативы Библии у нас до сих пор нет. Все открытия археологов XIX–XXI вв., включая известные письменные памятники Древнего Востока, по своему значению не могут даже отдаленно сравниться с библейскими книгами — самым фундаментальным трудом религиозного, исторического и литературного характера, созданным когда-либо людьми. Однако Библия — это не учебник по истории, ее авторы интересовались не историей, а теософией и отношениями между людьми и Богом. Прошлое своего народа они использовали с чисто назидательными целями — как поучительный материал для будущих поколений, — поэтому библейские книги носят не столько исторический, сколько дидактический характер. Оценивая степень историчности Библии, не следует забывать об огромном разрыве во времени между самими событиями и их записью. Например, прежде чем были письменно зафиксированы предания о патриархах Аврааме, Исааке и Иакове, они передавались в устном виде из поколения в поколение в течение 800–1000 лет. Кроме того, какими бы боговдохновенными ни были библейские книги, их записывали, а потом в течение многих веков переписывали, вполне земные люди, которым было свойственно ошибаться. Поэтому и Библия в целом, и особенно самая ранняя часть Ветхого Завета, неизбежно содержат исторические искажения и ошибки.
Впрочем, главная проблема библейских книг состоит не в том, что они недостаточно историчны, а в том, что они слишком фрагментарны. Анализ библейских текстов указывает на то, что уже в глубокой древности начальная часть Ветхого Завета, Пятикнижие Моисея, была подвергнута серьезной редакции и из нее была изъята существенная часть истории, без которой ветхозаветное повествование не всегда понятно и последовательно. Каким же образом возникли эти белые пятна, кто, когда и зачем убрал часть первоначальной истории?
Как известно, главное действующее лицо в Ветхом Завете — древние евреи. Однако они — и в этом кроется самая большая тайна библейской истории — изначально представляли не один, а два народа, точнее, две племенные группы — северную и южную, причем у каждой из них были свое прошлое, свое родословие и, более того, собственная религия. Северяне и южане в разное время пришли в Палестину и в разное время ушли оттуда в дельту Нила. В Египте они пробыли далеко не одинаковое время (северная группа — 250 лет, а южная — 430), а главное, занимали там совершенно разное положение. И опять-таки эти племенные группы и возвратились из Египта, и отвоевали свое место в Палестине в разное время, причем без помощи друг друга. Поэтому, когда современные археологи пытаются найти следы событий, изложенных в Библии, они вполне естественно наталкиваются на неразрешимые противоречия, ставящие под сомнение истинность ветхозаветного повествования. Ибо там, где они ищут историю одного народа, в действительности скрыто прошлое двух, хотя и родственных, но разных народов, которые долгое время были оторваны друг от друга. На целое столетие (XI–X вв. до н. э.) северная и южная племенные группы вынуждены были объединиться в одном царстве, чтобы отбить натиск общих врагов. Однако разное происхождение, история и политические интересы не могли не возобладать, и обе эти племенные группы, известные позднее как «израильтяне» и «иудеи», навсегда расстались, создав свои собственные, отдельные, государства.
Однако именно их недолговечный союз и стал причиной появления белых пятен в начальных книгах Ветхого Завета. В X в. до н. э., в годы правления израильско-иудейских царей Давида и Соломона, перед первыми редакторами самых ранних библейских книг, известных сегодня как Бытие, Исход, Левит и Числа, была поставлена очень трудная задача: ничего не меняя в преданиях обеих племенных групп, составить их общее родословие и историю. Эта цель диктовалась как политическими интересами объединенного Израильско-Иудейского царства, так и стремлениями яхвистских священнослужителей упрочить культ единого Бога среди обеих племенных групп. В версии об общем происхождении северных и южных древнееврейских племен была очень заинтересована и правившая в то время южная династия давидидов. Так появился начальный вариант Пятикнижия (состоявший тогда только из четырех книг), который представлял собой смешение преданий и родословий израильтян и иудеев. В него вошли также рукописи самого Моисея, который был первым, кто стал записывать историю своего народа (южной племенной группы). Отдавая должное особой роли Моисея, редакторы Библии дали его имя всему собранию рукописей. Разумеется, первые книги не могли быть написаны без обширных лакун в общей истории, так как соединить судьбы северных и южных племен оказалось очень непросто. Лучше всего эти трудности видны в книге Исход, где несколько веков пребывания древних евреев в Египте были обойдены почти полным молчанием.
Несмотря на распад объединенного царства, работа над первоначальным вариантом Пятикнижия продолжалась в течение последующих веков как в Израиле — царстве северных племен, так и в Иудее — государстве южных древнееврейских колен. Этот беспримерный труд совершали левиты и аарониды — священнослужители первой в мире монотеистической религии, которая с большим трудом пробивала себе дорогу в обоих древнееврейских царствах. В результате появились две версии Пятикнижия: одна из них — так называемый «Яхвист» — была создана на юге, в Иудее, другая — «Элохист» — на севере, в Израиле. Обе они, несмотря на некоторые различия, оказались достаточно близки, так как в их основе лежала первоначальная единая версия, записанная еще в объединенном царстве. К тому же их авторы — священники обоих древнееврейских царств — изначально происходили исключительно из южной племенной группы и были заинтересованы в распространении своей монотеистической религии, общей истории и родословной не только в Иудее, но и в Израиле. Исходя из того же принципа — общего происхождения израильтян и иудеев — были составлены и последующие библейские книги: Иисуса Навина, Судей, Царств, в VII в. до н. э. было написано Второзаконие.
Последняя редакция большинства книг Ветхого Завета произошла уже после возвращения иудеев из вавилонского пленения. Этой работой, вероятнее всего, руководил законоучитель Эзра, вернувшийся в V в. до н. э. из Вавилонии, чтобы помочь духовному возрождению своего народа. Он не решился что-либо изменять в дошедших до него древних рукописях и лишь соединил их по своему усмотрению. Так, обе версии Пятикнижия — «Яхвист» и «Элохист» — были объединены друг с другом, к ним был добавлен свод жреческих законов и Второзаконие. В результате было создано Пятикнижие (Тора) в нынешнем виде, ставшее позднее наиболее почитаемой книгой как у иудеев, так и у христиан. Завершение редакционной работы над книгами Ветхого Завета (Танах) окончательно запечатало тайну библейской истории, а именно — разное происхождение израильтян и иудеев. Таким образом, самая ранняя история северных племен, израильтян, вплоть до их соединения в XII в. до н. э. с южными, иудеями, оказалась большей частью скрытой. Вместо нее в Библии изложена история южных колен — иудеев, которая подается как общее прошлое и тех и других. Следует помнить и следующее: как израильтяне, так и иудеи представляли собой не столько прямых потомков древних евреев, сколько этнический сплав всех коренных народов Палестины, живших в этой стране с доисторических времен. Древние евреи не изгнали, как это принято считать, а объединили эти народы вокруг себя, дали им свое имя, историю и религию и в дальнейшем полностью растворились среди них. Этот и множество других неизвестных фактов сокрыты в самом Ветхом Завете.
Для того чтобы не только исследователи, но и рядовые читатели могли правильно понять библейские тексты, нужен как можно более точный их перевод. Всем памятен казус с великим итальянским скульптором Микеланджело, который изваял своего знаменитого «Моисея» с рогами на голове. Виной тому был неправильный латинский перевод Ветхого Завета, когда «лучи света», исходившие от лица Моисея после спуска с горы Синай, были переведены как «золотые рога». К сожалению, нынешний канонический Синодальный русский перевод, начатый в 1816 г., а законченный в 1876 г., тоже нуждается в существенных уточнениях. Куда более точные переводы Библии на русский были сделаны в последние десятилетия в Израиле выходцами из бывшего СССР, однако и им присущи свои недостатки. Например, проблематичные места в текстах переводятся на основе средневековых раввинистических норм, которые были абсолютно неизвестны в период создания Ветхого Завета, и поэтому его авторы никак не могли ими руководствоваться.
В этой книге все выдержки из Библии даны в полном соответствии с порядком и структурой русского канонического (Синодального) издания. Однако текст самих цитат был уточнен на основе новых и более совершенных переводов древнееврейских текстов Ветхого Завета. Эти переводы, один из них под редакцией Д. Йосифона, а второй — П. Гиля, выполнены группой высококлассных специалистов-переводчиков в 70–90 гг. XX столетия в Израиле. Серьезным уточнениям подлежит и перевод библейских имен и названий. Трехступенчатый перевод — сначала с древнееврейского на греческий (Септуагинта), потом с греческого на старославянский и, наконец, на современный русский привел к тому, что многие имена утратили всякую связь с их древнееврейскими оригиналами и звучат неузнаваемо. Так, отец патриарха Авраама — Тэрах — в русском каноническом издании превратился в Фарру, вождь израильтян Йеошуа, сын Нуна — в Иисуса Навина, а город Беэр-Шева — в Вирсавию. Ни в одном из основных европейских языков имена и названия из Библии не ушли так далеко от своих древнееврейских оригиналов, как в русском каноническом переводе полуторавековой давности. Решая вопрос о том, какой вариант персональных имен и географических названий использовать в этой книге — древнееврейские оригиналы или их исковерканные аналоги в русском каноническом переводе, — автор руководствовался принципом целесообразности. Те библейские имена, что прочно вошли в русский язык, оставлены без изменений, как бы сильно они не отличались от своих древнееврейских оригиналов. В то же время малоизвестные для русскоязычного читателя имена используются в своей изначальной форме, несмотря на то что их сильно измененные аналоги существуют в каноническом переводе 1876 г. Не подлежит сомнению, что незнакомые имена из другого языка лучше брать в их оригинальной форме, тем более что оба варианта — правильный и искаженный — звучат одинаково непривычно для людей не знающих этого языка. Для того же, чтобы читатель при желании сам мог отыскать тот или иной персонаж или место действия в наиболее доступном ему русском Синодальном издании Библии, при первом упоминании древнееврейских имен и названий в скобках даются их эквиваленты в русском каноническом (Синодальном) переводе.
Хронологические рамки данной книги ограничены историей Ветхого Завета, то есть охватывают период в полторы тысячи лет: от библейских патриархов до разрушения первого иерусалимского Храма в 587/586 г. до н. э. К сожалению, ни Библия, ни археология не позволяют установить точные даты правления большинства ветхозаветных царей. Учитывая, что среди историков нет консенсуса по этому вопросу, автор предпочел указать лишь приблизительное время правления израильских и иудейских царей.
Глава I
В поисках прародины древних семитовДревняя Передняя Азия представляла собой мир, где доминировали семитские народы. Аккад и Ассирия, Вавилония и Финикия, Израиль и сирийские царства — все они были плодом деятельности семитов. Хотя Шумер, самое первое государство в мире, было не семитского происхождения, его население уже в глубокой древности подверглось полной ассимиляции семитами и стало неотъемлемой частью их мира. Другая страна, Египет, значительно дольше сопротивлялась гегемонии семитских народов, но и она в конце концов приняла их язык и культуру. Индоевропейцы появились позднее, а главное, их первые государства, включая Хеттскую державу, оставались на периферии — на северных и восточных рубежах Передней Азии. То же самое относится и к хурритам, древнему несемитскому народу, чье этническое происхождение пока не ясно.
Сегодня мало кто сомневается, что прародину древних семитов надо искать на Ближнем Востоке. Однако где? В XX в. утвердилось мнение, что самой вероятной областью, откуда вышли все семитские племена, является северная Аравия. Ее географическое положение — в центре нынешнего семитского мира — позволяет прекрасно объяснить распространение семитских народов в Передней Азии. Эта версия также идеальна для понимания дисперсии семитской языковой семьи. В ее пользу говорят и значительные запасы воды в акифере северной Аравии, без которых были бы невозможны колодцы для кочевых и пастушеских племен. Есть основания полагать, что в глубокой древности климат этого района, как и всего Ближнего Востока, был значительно более влажным. Археологические раскопки показали, что еще около 9–10 тысяч лет назад дождей выпадало так много, что нынешние пустыни в Негеве и северном Синае имели обильную растительность, и там существовали поселения людей. Лишь со временем, по мере того как климат становился засушливее, северная Аравия подверглась опустыниванию, что и стало главной причиной ухода семитских племен со своей прародины.
Эта казалось бы удобная и убедительная версия имеет очень серьезный недостаток. Северная Аравия уже стала пустыней как минимум 7 тысяч лет назад, то есть задолго до того, как начались массовые передвижения семитов. Данные археологии подтверждают, что к V тыс. до н. э. климат на Ближнем Востоке становится более засушливым и люди постепенно покидают свои поселения в северном Синае и Негеве. Жизнь бедуинов в сегодняшней Аравии была бы невозможна без такого животного, как верблюд, а он был одомашнен только в XI в. до н. э. Одним словом, климатические условия в северной Аравии не могли соответствовать потребностям жизни большой группы племен. Впрочем, есть и другое, косвенное свидетельство против того, чтобы искать в Северной Аравии прародину семитов. Все древнеегипетские фрески изображают семитов как людей с явно более светлой кожей, чем у самих египтян. Следовательно, они пришли из мест, находившихся значительно севернее, где солнечное облучение было существенно меньшим, чем в Египте и в северной Аравии.
Прародину древних семитов искали в Палестине, Сирии и центральной Месопотамии, но отсутствие преемственности в сменявших там друг друга культурных слоях делают все эти предположения маловероятными. Есть и более эксцентричная версия, помещающая прародину семитов на территорию современной Сахары. Наиболее стойкими ее сторонниками были некоторые лингвисты, которые таким образом объясняли родство семитских языков с берберскими, кушитскими, чадскими и древнеегипетским языками. Действительно, Сахара далеко не всегда была бесплодной пустыней, но проблема в том, что она ею стала еще раньше, чем северная Аравия. К тому же все известные нам передвижения семитов произошли в период, когда климат Ближнего Востока мало чем отличался от современного. Более того, самая важная часть этих миграций, например, амореев и арамеев произошла уже в исторический период, когда существовала письменность. Хотя у нас до сих пор нет ясных свидетельств, откуда пришли семиты, все же, используя письменные источники и данные археологии, мы можем вполне определенно утверждать, что семиты пришли в центральную Месопотамию, в Сирию и Палестину не с юга, из Аравии, а с севера, из северо-западной Месопотамии, с верховьев двух крупнейших рек в Западной Азии — Тигра и Евфрата. Библия конкретно называет прародину патриархов еврейского народа Авраама, Исаака и Иакова: это область города Харан, расположенная примерно в 30 км юго-западнее современного турецкого города Шанлы Урфа, недалеко от границы с Сирией. Библейские тексты недвусмысленно указывают, что город Ур в Шумере, откуда пришел Авраам в Ханаан (Палестину), никогда не был его родиной. Мало того, по пути в Ханаан семья Авраама и его отца, Тэраха (Фарра), остановилась на продолжительное время на своей родине, в Харане (Быт. 11:31–32). Там умер Тэрах, и главенство в роду перешло к его сыну Аврааму. Позднее Библия снова напоминает, что родиной праотцов древних евреев был не Ханаан, а Харан в северо-западной Месопотамии. В книге Бытие имеются еще два названия этой же области: Арам-Наараим И Падан-Арам (Быт. 24:10; 25:20). Очевидно, они закрепились за районом Харана после прихода арамейских племен. Именно туда Авраам послал своего доверенного слугу искать жену для сына Исаака, так как не желал родниться с чуждыми ему жителями Ханаана. Туда же, на родину к родным, отправляет Иакова его мать, Ревекка, желая спасти любимого сына от мести его брата, Эсава (Исава). Подобно Аврааму, Исаак тоже не хочет вступать в родственные отношения с чужими ему ханаанеями. Библия не скрывает, какое разочарование и боль у родителей вызвала женитьба Эсава на местной женщине (Быт. 26:34–35).
Многолетние археологические раскопки в Палестине дали достаточные доказательства того, что западносемитский народ ханаанеи, также пришел с севера в IV–III тыс. до н. э. Более того, предшественники ханаанеев — носители так называемой гассулийской культуры, которые появились в Палестине в самом начале IV тыс. до н. э., — вероятнее всего, были тоже западными семитами и также пришли в Ханаан с севера.
В конце III тыс. до н. э. большие группы западносемитских племен, амореи, заполонили Месопотамию, Сирию и Ханаан, захватили контроль над большинством городов и образовали собственные аморейские государства. Одним из них был, например, Вавилон в период правления знаменитого царя Хаммурапи в XVIII в. до н. э. Накопившиеся за последние десятилетия письменные и материальные свидетельства говорят в пользу того, что амореи пришли не из Северной Аравии или района Сирийской пустыни, как считалось раньше, а с севера, из северо-западной Месопотамии.
Другая массовая волна западных семитов, арамеи (арамейцы), пришла в Сирию, центральную и южную Месопотамии) значительно позднее, в XII–XI вв. до н. э. Передвижения этих племен свидетельствуют о том, что их исходной точкой была опять-таки северо-западная Месопотамия.
Известно, что первое семитское государство, Аккад, в центральной Месопотамии создали не западные, а восточные семиты. Они же впоследствии подчинили и своего южного соседа — Шумер. История отношений между этими двумя государствами свидетельствует, что аккадцы пришли не с юга, а с севера, как и все западные семиты.
Что же представляла собой в природном отношении северо-западная Месопотамия — прародина семитских народов? Эта значительная по территории область отгорожена от остальной части Анатолии внушительной горной грядой: с севера и востока — горами юго-восточного Тавра, а с запада — горной цепью Нур. Естественное укрытие с трех сторон имело большое значение для жизни людей в то неспокойное время. Горы, обступающие полукругом северо-западную Месопотамию, и сегодня защищают ее от холодных северных ветров и делают местный климат существенно более мягким и теплым по сравнению с внутренними районами Анатолии. Область открыта лишь с юга, со стороны сирийской низменности. Верховья Тигра и Евфрата, а также их притоки снабжают в изобилии весь этот район водой. Достаточное количество осадков в сочетании с относительно равнинным рельефом и плодородными почвами позволяют заниматься земледелием и пастбищным скотоводством даже на значительном удалении от рек. Это была страна, идеально подходившая для жизни древнего человека со всех точек зрения. Не случайно сегодня здесь возделывается хлопок — теплолюбивая культура, требующая большого количества воды и хороших почв. В наше время район, бывший когда-то прародиной всех семитских народов, оказался почти целиком на территории современной Турции. В его западной части расположены турецкие города Газиантеп и Килис, на юге — Шанлы Урфа и Мардин, на севере — Батман, Дийарбакыр и Адыйаман. По иронии судьбы прародина семитов оказалась на самой северной границе семитского мира. Именно оттуда семиты начали спускаться на юг, по речным долинам Тигра и Евфрата и вдоль восточного побережья Средиземного моря. Но что заставило их покинуть свою благодатную страну? Ведь новые земли с более жарким и тяжелым климатом, сжатые огромной Сирийской пустыней, хронически страдали от недостатка осадков. Причиной, скорее всего, были два фактора: естественный прирост населения и наступление индоевропейских и хурритских племен с севера. Так мы подошли к еще одной проблеме, связанной с прародиной индоевропейских народов.
С поисками колыбели индоевропейцев дела обстоят сложнее, чем с родиной древних семитов. Разные исследователи помещали ее в самые различные, отдаленные друг от друга места: то на территорию современной Польши, то на Балканы, то в Иран или Центральную Азию. Такой разброс во мнениях не случаен. Уже не менее 1,5–2 тысяч лет назад носители индоевропейских языков заселили огромные территории в Европе и Азии: от Испании на западе до границ Тибета на востоке, и от Северного Ледовитого океана на севере до Индийского на юге. Но откуда началось движение предков этих народов и что заставило их покинуть свою первоначальную родину?
Римские и древнегреческие авторы оставили нам немало сведений о передвижении германцев и славян, скифов и сарматов, а древнеегипетские источники содержат информацию о хеттах и «народах моря». Вавилоняне и ассирийцы имели контакты с мидянами и иранцами, киммерийцами и народами Урарту. Да и собственная история древних греков и римлян является лишь частью общей истории индоевропейцев. Из всего этого обилия разрозненных и отрывочных сведений от различных авторов и в разное время следует, что исходная точка всех передвижений индоевропейцев, их прародина, находилась где-то в районе Черного моря, а еще точнее, на его северных и западных берегах. Вероятнее всего, в глубокой древности основной ареал проживания индоевропейцев представляла собой именно территория, занятая сегодня водами Черного моря. Не следует забывать, что около 8 тысяч лет назад нынешних Черного и Азовского морей не существовало вообще, а их территорию занимала огромная впадина, лежавшая существенно ниже уровня мирового океана. Правда, уже тогда там имелось большое пресноводное озеро, но по своим размерам оно сильно уступало современному Черному морю. В это озеро впадали такие крупные реки, как Дунай, Днестр, Буг, Днепр, Дон, Кубань, Кызыл-ырмак. Обилие пресной воды и мягкий климат в сочетании с удобным равнинным ландшафтом представляли, очевидно, такой же благоприятный для жизни человека район, как и прародина семитов в северо-западной Месопотамии. Однако между VI и IV тыс. до н. э. в результате сейсмических процессов произошло понижение или обвал уровня почвы в районе нынешнего пролива Босфор, и вода из Средиземного моря стала заливать черноморскую впадину. Геологический катаклизм привел к экологической катастрофе: древнее пресноводное озеро превратилось в соленое море и постепенно затопило районы, где жили многие индоевропейские племена. Процесс заполнения Черного моря занял десятки, а может быть, и сотни лет, поэтому он не мог привести к гибели людей, но заставил их мигрировать во всех направлениях. Новообразовавшееся море буквально «выдавило» индоевропейцев с их прежней территории, причем больше всего это коснулось тех племен, которые занимали северное и западное Причерноморье; там вода затопила наибольшую по площади территорию. Судя по известным нам из истории передвижениям индоевропейских племен, северо-запад Причерноморья занимали кельты и германцы, север — балтийские и славянские племена, северо-восток — предки киммерийцев, сарматов и скифов, далее, на юго-востоке, жили индо-иранские племена. Вероятно, юго-западнее кельтов и германцев, в северной части Балканского полуострова, жили предки италийских племен и греков. Хетты, лувийцы, палайцы и все те, кого мы относим к анатолийской группе индоевропейской языковой семьи, видимо, занимали самые южные районы Черноморской впадины и были вытеснены наступавшим морем на север Малой Азии и в Анатолию. Впоследствии кельты, а за ними германцы постепенно занимают северо-запад Европы, славяне и балты распространяются по северо-восточной Европе, где жили финно-угорские племена, а носители индо-иранских языков вторгаются на территории Ирана, Центральной Азии и Северной Индии. Эта модель распространения индоевропейцев во все стороны от наступавшего на них Черного моря находит косвенное подтверждение в свидетельствах античных и раннесредневековых историков о жизни германских племен остготов в Крыму в первых веках нашей эры, о соседстве восточнославянского племени древлян с «заблудившимся» племенем германцев на территории современной Украины и о пребывании балтийских племен латов в Верхнем Поволжье (Jordan., III, 12)[1].
Движение индоевропейцев на юг и восток привело к вытеснению семитских племен с их прародины в северо-западной Месопотамии. Но семиты были не единственные, кого индоевропейцы заставили покинуть родные места. Аналогичная участь постигла в Восточной Анатолии и хурритов. Они тоже были вынуждены уйти на юг и осели в северной Сирии и Месопотамии, существенно потеснив там семитов. Хурритские имена появляются в северной Месопотамии достаточно рано, уже в конце III тыс. до н. э. Этот этнос создал несколько своих государств, крупнейшим из которых стало Митанни. До сих пор язык и этническое происхождение хурритов остается загадкой. Многие историки считают хурритов народом индоевропейского происхождения, таким же, как и хетты, однако лингвистический анализ их языка пока этого не подтверждает. Скорее всего, хурриты были одним из автохтонных народов южного Закавказья и восточной Анатолии, родственным тем этносам, которые позднее образовали государство Урарту. Не исключено, что они, как и другие коренные народы Закавказья, уже подверглись культурной и языковой ассимиляции со стороны наступавших индоевропейцев. Из современных народов их наиболее вероятными наследниками могут считаться только армяне.
Внутренние области Анатолии населял и другой автохтонный народ — хатти, который и дал свое имя пришедшим индоевропейцам — хетты. К сожалению, мы очень мало о нем знаем и можем полагать, что он полностью слился с пришельцами с севера. Вероятно, на территории Малой Азии, Анатолии, Закавказья и Ирана проживало немало коренных народов, таких как хатти и хурриты, и не имевших отношения ни к семитам, ни к индоевропейцам. Но более сильные и многочисленные индоевропейские племена либо покорили и ассимилировали их, либо вытеснили в другие районы. Можно предположить, что подобное произошло и с шумерами: индоиранские племена заставили их переселиться с прародины в районе древнего Элама в южную Месопотамию. К нашему времени от всех этих народов не осталась и следа: еще в древности они были полностью ассимилированы либо индоевропейцами, либо семитами. Поэтому сегодня мы не можем расшифровать их языки, пытаясь идентифицировать их на основе известных нам языковых семей.
Еще находясь на своей прародине, древние семиты, подобно индоевропейцам, разделялись на различные племенные группы. Судя по времени и направлениям их миграций, можно предположить, что уже в IV тыс. до н. э. существовало четкое деление на западных (амореи и арамеи) и восточных (аккадцы и ассирийцы) семитов. Если первые концентрировались в верховьях Евфрата и его притоков, то вторые занимали верхнее течение Тигра. Географическое разделение существовало и между самими западными семитами: юго-запад принадлежал аморейским племенам, а север — арамейским. Известные нам ханаанеи представляли собой ту часть аморейских племен, которые раньше других западных семитов ушли в Сирию, Финикию и Ханаан. Все культурные и языковые различия между ними возникли как результат раздельного существования в течение почти тысячи лет. Не исключено, что пришедшие в Ханаан еще раньше люди гассулийской культуры в этническом плане представляли тех же ханаанеев, точнее, их авангард. Вероятно, что причины, вытолкнувшие западных семитов с их прародины, в разное время были различны. Постепенный уход гассулийцев и ханаанеев объяснялся, скорее всего, ростом численности населения и междоусобицами в северо-западной Месопотамии. Однако массовые переселения амореев, а позднее и арамеев на юг связаны с давлением индоевропейских племен с севера. Начало исхода амореев совпадает по времени с приходом В Анатолию хеттов и близких к ним народов, а волна миграций арамеев хронологически совпадает с нашествием «народов моря».
Таким образом, уход семитов с их прародины в верховьях Тигра и Евфрата был вызван передвижением индоевропейских и индоарийских племен, которые, в свою очередь, были постепенно выдавлены экологической катастрофой с собственной прародины в районе Черного моря. В процесс миграции племен оказались вовлечены и хурриты — коренное население Закавказья и северо-восточной Анатолии. Уходя из Причерноморья, индоарийские племена «сдвинули» хурритов на юг, в северную Месопотамию, где они столкнулись с жившими там семитами. Вторжение хурритов в верховья Тигра и Евфрата привело к массовому уходу на юг сначала восточных семитов — аккадцев, а позднее и западных семитов — амореев. Место ушедших амореев заняли, с одной стороны, хурриты, а с другой — арамеи, западносемитский этнос, родственный тем же амореям. Так в районе Харана появились арамеи или арамейцы, к которым некоторые библейские тексты ошибочно причисляют патриарха Авраама и его родню. На своем пути на юго-восток некоторые индоарийские племена не просто «сдвинули» хурритов, но и частично смешались с ними. В результате этого в составе хурритов появились такие индоарийские группы, как марьяну.
Второе массовое переселение западных семитов с их прародины началось около XII в. до н. э. и тоже было вызвано миграциями индоевропейских племен. На этот раз уходили арамеи (арамейцы), которые фактически повторили путь своих предшественников — амореев. Одни из них, например племена халдеев, спустились по речным долинам Тигра и Евфрата в южную Месопотамию, другие ушли на юго-запад, в Сирию, где создали собственные царства. Правда, на прародине семитов еще долго оставалось значительное арамейское население, хотя его и потеснили лувийцы — родственный хеттам народ — и иранские племена, наступавшие с востока. Несмотря на последовавшие затем волны эллинизации, христианизации и исламизации, местное население в целом сохранило свои семитские корни. Этническая ситуация существенно изменилась лишь после прихода сюда тюркских племен в конце XI в. В течение нескольких столетий население полностью тюркизировалось и исламизировалось. Сегодня на всей территории этого обширного района проживают преимущественно турки и курды, и здесь уже ничто не напоминает о прародине древних семитов.
Глава II
У истоковЕврейская история начинается с библейского патриарха Авраама, жившего в легендарном Шумере, в одном из древнейших городов мира — Уре. Правда, тогда его имя звучало несколько проще — Аврам. Библия ничего не говорит о том, как долго Аврам прожил в этом городе, однако она ясно дает понять, что ни Ур, ни южная Месопотамия вообще, не были родиной патриарха, что туда его семья пришла из совсем другого места — из Харана, находившегося очень далеко, В северо-западной Месопотамии. Но Шумеру не суждено было стать новой родиной Аврама: то ли западносемитским кочевникам не хватило там свободных пастбищ, то ли возникли конфликты с местными правителями — об этом мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Как бы то ни было, глава рода, он же отец Аврама Тэрах, принимает решение идти в страну Ханаан (Палестину). Но Месопотамию и Ханаан разделяет большая Сирийская пустыня, и проход через нее стал возможен лишь спустя целое тысячелетие после Аврама, когда был одомашнен корабль пустыни — верблюд. Во времена же Аврама основным вьючным животным был осел, и поэтому даже потомственные кочевники не решались забираться глубоко в пустыню. В тот период из Шумера в Ханаан добирались окольным путем, через северо-западную Месопотамию, через Харан — родные места для семьи Аврама. Там, на своей первоначальной родине, им пришлось основательно задержаться. Умирает Тэрах, и власть над родом переходит в руки старшего сына — Аврама. Выполняя волю отца, он ведет свое семейство на юго-запад, через Сирию в Ханаан. Первая стоянка Аврама была в центральной Палестине, в районе между Шхемом (Сихем) на севере и Бейт-Элем (Вефиль) на юге. Но он почему-то не остается в центральной части Ханаана, где было больше воды и плодородных земель, а постепенно продвигается на юг, в наиболее жаркие и засушливые районы, соседствующие с пустыней Негев. Здесь, на юге Палестины, в треугольнике Хеврон — Беэр-Шева (Вирсавия) — Герар кочуют Аврам и его соплеменники. Так завершается первый период странствий еврейского патриарха, и с этим временем связано немало вопросов.
В религиозной исторической литературе решение о переселении в Ханаан традиционно приписывается Авраму и связывается с его новой монотеистической верой. В действительности, судьбоносное решение об уходе из Ура в Ханаан принял не Аврам, а его отец Тэрах, у которого не было ни культа единого Бога, ни особых отношений с Ним. Библия говорит об этом совершенно ясно: «И взял Тэрах Аврама, сына своего, и внука своего Лота, от сына Арана, и Сарай, невестку свою, жену сына своего Аврама, и вышли вместе из Ура халдейского, чтобы идти в страну Ханаан, и дошли они до Харана и поселились там» (Быт. 11:31). Итак, не Аврам взял свою семью, а Тэрах. Впрочем, другого и быть не могло: согласно законам и традициям того времени отец Аврама был старшим в роду и именно ему полагалось решать, а членам его семьи повиноваться. Но почему был выбран Ханаан? Ведь Палестина находилась отнюдь не по соседству, а отстояла очень далеко как от Ура, так и от южной Месопотамии вообще, можно сказать, на другом конце Передней Азии. Откуда Тэрах мог знать, что его семья и племя найдут там свободные земли и воду? Ответ на все эти вопросы может быть только один: Тэрах получил исчерпывающую информацию от своих сородичей, которые уже обосновались в Ханаане. Это были такие же кочевые западные семиты, как и он, которые тоже ушли с их общей прародины в северо-западной Месопотамии, но в отличие от Тэраха и его семьи — не в Шумер, а в Ханаан. Переход через огромные расстояния, да к тому же с большим количеством скота, сопряжен с немалыми трудностями и риском. На подобное путешествие можно было решиться, лишь будучи уверенным, что племя найдет место и защиту в новой стране. Скорее всего, такие гарантии Тэрах действительно получил: не зря Аврам уже после смерти отца идет не вообще в Ханаан, а конкретно в его южную часть. Впрочем, сама Библия ничего не говорит о причинах ухода в Ханаан и ограничивается лишь ссылкой на волю Бога: «И сказал Бог Авраму: уходи из страны твоей и из дома отца твоего в страну, которую Я укажу тебе» (Быт. 12:1). Но страна, куда двинулся Аврам, не была пустой, и Библия напоминает, что «в этой земле тогда уже жили ханаанеи» (Быт. 12:6). Придя туда первыми из западных семитов, они во времена Аврама представляли собой оседлый земледельческий народ. Рядом с ними осела и более поздняя волна западных семитов — амореи. Они успели занять свободные земли в лучших местах — в северном и центральном Ханаане, — но на засушливом юге еще оставалось немало свободных пастбищ. Эта южная часть, по соглашению между западносемитскими кочевниками, и была выделена Авраму и его людям. Правда, в те времена южная Палестина представляла собой куда более отрадную картину, чем сегодня. Прежде всего, там еще не было нынешнего Мертвого моря. Его место занимала долина Иордана, которая «до истребления Богом Содома и Гоморры была, как сад Господень, как страна египетская, и вся, доходя до Цоара, орошалась водою» (Быт. 13:10). Согласно Библии, земля, ставшая дном Мертвого моря, называлась раньше долиной Сидим (Быт. 14:3), и река Иордан в изобилии снабжала ее водой. Лишь позднее, в результате сейсмических процессов, там произошла экологическая катастрофа: значительная часть долины Иордана превратилась в безжизненное соленое море, погибли цветущие города, а оставшиеся в живых люди покинули район бедствия. Со временем климат стал еще более засушливым и проблематичным для земледелия, и постепенно южный Ханаан превратился в безраздельную вотчину западносемитских кочевников.
В библейской литературе встречается ошибочное мнение, что основа монотеистической веры Аврама возникла еще до прихода его в Ханаан, и что Господь, побудивший его идти на новую родину, был тем самым единым Богом, которому молились потомки Аврама. Однако Библия не делает различия между богом Тэраха и Богом Аврама. Действительный разрыв с прежними богами произошел значительно позднее, уже в самом Ханаане. В последние годы получила распространение гипотеза, которая связывает Ур и Харан как центры служения Сину — богу Луны, а семью Аврама рассматривает в качестве служителей этого культа. Действительно, культ Луны был популярен в обоих этих городах, но данный факт никоим образом не может свидетельствовать в пользу того, что члены семьи патриарха были его жрецами и поэтому ушли из Ура в Харан.
Происхождение патриарха Авраама и его семьиКем же был на самом деле Аврам, и к какому народу принадлежал он и его семья? Имена членов библейской семьи, а главное, время их появления в Месопотамии, Ханаане, а затем и в Египте, говорят не только об их западносемитском происхождении, но и о том, что они принадлежали к амореям или к родственным им народам. Мы не имеем никаких сведений об этническом происхождении семьи Аврама вплоть до ее прихода в Ханаан, и лишь в эпизоде с пленением Лота, его племянника, Библия впервые идентифицирует самого патриарха: «И пришел беглец, и сообщил это Авраму-иври» (Быт. 14:13). Сегодня слово «иври» в переводе с древнееврейского означает — еврей. Но четыре тысячи лет назад значение слова было иным и произносилось оно тоже иначе — «хабиру» или «апиру». Так называли полукочевых западных семитов, которые не имели своей постоянной племенной территории. Даже если предположить, что хабиру не были непосредственно амореями, они, безусловно, являлись их ближайшими родственниками.
Вначале этот термин имел не столько этническое значение, сколько социальное, и означал пришельца-кочевника. В этническом и языковом плане хабиру мало чем отличались от окружавших их оседлых западносемитских народов Сирии и Ханаана; они все имели общие корни и происхождение, но в образе жизни имелись существенные различия. Хабару оставались кочевниками и не оседали на землю вплоть до XII в. до н. э. Во времена Аврама хабиру представляли собой многочисленную группу племен, разбросанных по Сирии, Ханаану и Месопотамии. Их встречали во всех углах тогдашнего семитского мира, но больше всего их было в Ханаане и Южной Сирии, где они представляли серьезную военную и политическую силу. Возможно, уже с начала II тыс. до н. э. южный и центральный Ханаан считался страной западносемитских кочевников-хабиру. Не случайно Иосиф, оказавшийся в Египте, говорил о себе, что он «ми эрец а-ивриим» (Быт. 40:15). Сегодня это означает: «Из страны евреев». Но тогда это звучало и понималось иначе: «Из страны семитских кочевников».
Хабиру были воинами, сановниками у местных правителей, ремесленниками, поступали в наемные работники, но большинство из них вели пастушеский образ жизни и кочевали со своими стадами по всей территории Благодатного полумесяца. Отношения между племенами «хабиру» и оседлым земледельческим населением очень напоминали отношения между бедуинами и феллахами (крестьянами) в арабских странах. Каждая из сторон испытывала недоверие друг к другу, однако периоды враждебности между ними чередовались с мирным и даже дружественным сосуществованием. Тем более что и те и другие нуждались в обмене продуктами И товарами. В культурном отношении хабиру очень быстро ассимилировались с той средой, в которой они проживали, усваивая традиции и обычаи, религиозные культы и профессиональные навыки местных народов. Древние евреи были лишь небольшой частью тех хабиру, которые оказались в Ханаане и южной Сирии. Со временем термин «хабиру» стал все больше приобретать этнический характер и в конце концов закрепился преимущественно за двумя группами древнееврейских племен — северной и южной.
Таким образом, Аврам и его семья являли собой кочевых западных семитов — хабиру. В Библии говорится лишь о семье Аврама, однако из эпизода освобождения его племянника Лота становится ясно, что патриарх вел за собой как минимум целое племя. «И когда услышал Аврам, что родственник его взят в плен, выстроил он людей своих, рожденных в доме его, триста восемнадцать человек, и погнался до Дана. Ночью он бросился на них сам и рабы его; и бил их, и преследовал до Ховы, что к северу от Дамаска. И возвратил все имущество, возвратил и родственника своего, Лота, с имуществом его, а также женщин и народ» (Быт. 14:14–16). Чтобы выставить 318 воинов семья Аврама должна была насчитывать не менее 6–7 тысяч человек, а это уже даже не клан, а крупное по тем временам племя. Учитывая, что по оценкам археологов все население тогдашней Палестины не превышало 150 тысяч человек[2], племя Аврама представляло не столь уж малую силу, и это несмотря на то что накануне этих событий часть людей ушла вместе с Лотом на восток. Чтобы преследовать врага от нынешнего Мертвого моря до Дамаска, нужно было иметь не только много людей, но и хорошо обученных и опытных воинов. Из библейского повествования следует, что с Аврамом заключили союз местные амореи: Анер, Эшколь и Мамрэ. Как правило, между семьями союзнические договоры не заключаются и, видимо, речь идет о союзе местных аморейских правителей с Аврамом как с главой одного из племен хабиру. Хотя к цифрам, приведенным в ранних текстах Библии, следует относиться с крайней осторожностью, факт говорит сам за себя: Аврам вместе с союзниками сумел разгромить целую коалицию царьков южной Сирии, вторгнувшихся в Ханаан. Это свидетельствует о том, что за «семьей» Аврама в действительности скрывается кочевое племя или племена, союза с которыми ищут многие правители южной Палестины.
Уже в самом начале библейского повествования о пребывании Аврама на земле Ханаан мы сталкиваемся с новым фактом, подтверждающим предположение, что «семья Аврама» представляет собой даже не племя, а группу племен. «И у Лота, который ходил с Аврамом, также был мелкий и крупный скот и шатры. И недоставало им земли для совместного жительства, ибо имущество их было так велико, что они не могли жить вместе. И был спор между пастухами стад Аврама и пастухами стад Лота… И сказал Аврам Лоту: да не будет раздора между мною и тобою, и между пастухами моими и пастухами твоими, ибо мы родственники. Не вся ли земля пред тобою? Отделись же от меня: если ты налево, то я направо; а если ты направо, то я налево… И избрал себе Лот всю окрестность Иордана; и двинулся Лот к востоку. И отделились они друг от друга. Аврам стал жить на земле Ханаанской; а Лот стал жить в городах окрестности Иордана и раскинул шатры до Содома» (Быт. 13:5–9, 11–12). Одно только описание мест расселения Лота, а это район, растянувшийся более чем на сотню километров, говорит о том, что мы имеем дело не с семьями, а с племенами. Отделение Лота от Аврама представляет собой только первое разделение между многочисленными племенами кочевых амореев, пришедших в южный Ханаан. Те, кто свернул вместе с Лотом на восток, стали в дальнейшем именоваться «суту» или «сутии». Существует предположение, что этноним «суту» возник от имени Сутум — библейского Шета (сына первочеловека Адама), который считался предком всех западносемитских кочевых племен от Ханаана до Месопотамии[3]. Нельзя исключить, что имя «хабиру» прикрепилось к древним евреям позднее, уже в Ханаане, а до прихода туда они, находясь в Месопотамии, были известны как те же «суту». Как бы то ни было, но тех, кто остался с Аврамом к западу от реки Иордан, стали называть «хабиру», а ушедших на восток от Иордана — «суту», хотя во времена Аврама между первыми и вторыми не было почти никакой разницы. Впрочем, хабиру уже тогда больше тянулись к оседлому населению, в то время как суту сохраняли чисто кочевой образ жизни. Египтяне хорошо знали кочевников суту и называли их по-своему — «шасу». Впоследствии заиорданские суту пережили новые разделения, и часть из них положила начало таким народам, как моавитяне и аммонитяне.
Аврам был не только вождем группы племен хабиру, но и их первосвященником. Придя в Ханаан, он строит жертвенники и совершает богослужения в Элон Морэ под Шхемом (Сихемом), в Бейт-Эле и в Элоней Мамрэ при Хевроне. «Ты среди нас вождь Всесильного», — говорят ему хетты Хеврона (Быт. 23:6). Такое сочетание верховной власти и жреческих функций было достаточно распространено в те времена в Ханаане. Библия повествует о Малки-Цедэке (Мелхиседеке), царе города Шалема (Иерусалима), который одновременно был и священником Бога Всевышнего (Быт. 14:18). Ничего удивительного, что именно Аврам стал инициатором принятия нового религиозного культа внутри своей семьи и племени. В районе Хеврона, в племенном святилище Элоней Мамрэ, произошло заключение знаменитого союза между Аврамом и Господом. «Я — Бог Всемогущий, ходи передо Мною и будь непорочен… И не будешь ты больше называться Аврамом, но будет тебе имя: Авраам, ибо Я сделаю тебя отцом множества народов… И заключу Я союз Мой между Мною и тобою и потомками твоими после тебя во всех поколениях их, вечный союз… И дам тебе и потомкам твоим после тебя землю, по которой ты странствуешь, всю страну Ханаан, во владение вечное; и буду им Богом… Да будет у вас обрезан весь мужеский пол… И будет это знаком союза между Мною и между вами… Сарай, жену твою, не называй ее именем Сарай, но да будет имя ей: Сарра… И сына дам тебе от нее; …и цари народов произойдут от нее» (Быт. 17:1, 4–5, 7–8, 10–11, 15–16). Перемена имен и обряд обрезания свидетельствовали не просто о религиозной реформе уже существовавшего культа, а о принятии новой веры и о союзе с новым богом. Там, в Элоней Мамрэ, произошла настоящая революция в религиозных верованиях Авраама и его племени. Авраам уже отказывается от старых богов, которым он и его племя поклонялись как на родине в Харане, так и в Уре. Новая родина дала и нового бога. Вероятнее всего, им стал верховный ханаанский бог Эль. Не исключено, что это был культ Всевышнего Бога (Эль Эльон), владыки неба и земли, который господствовал в соседнем городе Шалем, и царь-первосвященник которого, Малки-Цедэк, являлся союзником Авраама. Интересно сравнить, как каждый из них называет своего Бога. Малки-Цедэк: «Благословен Аврам Богом Всевышним, Владыкой неба и земли». А вот как Авраам, обращаясь к царю Сдома (Содома), именует своего Бога: «Поднимаю руки мои к Богу, Богу Всевышнему, Владыке неба и земли» (Быт. 14:19, 22). Сходство в характеристиках бога поразительное. Надо полагать, что эта близость не ограничивалась одними лишь внешними признаками, но касалась и сущности самого религиозного культа. Новая религия, видимо, уже тогда включала в себя элементы стихийного монотеизма и стала тем фундаментом, на котором Моисей в дальнейшем выстроил свою монотеистическую веру. Сегодня нам очень трудно воссоздать прообраз того культа, который исповедовал Авраам, так как все события этого периода были записаны лишь тысячу лет спустя, а еще позднее подверглись серьезной редакции составителями Пятикнижия. Естественно, что редакторы Ветхого Завета постарались придать новой религии Авраама строго монотеистические черты, характерные для существенно более позднего времени, и создать видимость полной последовательности и преемственности от Авраама до Моисея.
Страна, куда Авраам привел свою группу племен, существенно отличалась как от Ура, так и от Харана. Здесь не было полноводных рек, подобных Тигру и Евфрату, тут не выпадало столько дождей, сколько в северо-западной Месопотамии. Жизнь в Ханаане полностью зависела от количества выпадавших осадков. Но бывали годы, когда они почти совсем не выпадали, и тогда всю страну охватывала жесточайшая засуха и, как следствие, голод. Ближайшим местом, где вода была всегда в изобилии, являлась дельта Нила в Египте. Именно туда уходили кочевые амореи, когда в Ханаане наступали засушливые периоды. Мы имеем достаточные свидетельства того, что уже в XVIII в. до н. э. в восточной части дельты Нила постоянно проживали большие общины западных семитов, пришедших из Ханаана. Вероятно, это были те же самые полукочевые амореи — хабиру, которые заполонили Ханаан, а потом в засушливые годы, спасаясь от голода, уходили в дельту Нила. Можно полагать, что амореи появились в нильской дельте еще раньше, в XX–XIX вв. до н. э. Самым большим препятствием для их миграции туда была военная мощь Египта. Но с постепенным ее ослаблением поток аморейских кочевников явно усилился. Они уже больше не возвращались обратно в Ханаан, а предпочитали оставаться в нильской дельте, где было всегда достаточно воды и свободных пастбищ. Когда случилась сильная засуха при Аврааме, он, как и многие хабиру, ушел из южного Ханаана в дельту Нила. «И был голод в той земле, и сошел Аврам в Египет, пожить там, потому что усилился голод в земле той» (Быт. 12:10).
В Египет ушла не только группа племен Авраама, но и их ближайшие сородичи — племена Лота, предки моавитян и аммонитян, которые тоже кочевали в южном Ханаане. Библия называет тех, кого Авраам застал в нильской дельте, «египтянами». В действительности же это были поселившиеся там западные семиты — амореи. Еще более вероятно, что речь шла о другой группе племен хабиру, которая намного раньше Авраама сначала ушла в Ханаан, а затем в Египет и успела там обосноваться. Скорее всего, и рабыня Агарь была отнюдь не египтянкой, а женщиной из тех же полукочевых амореев, осевших в дельте Нила. То же самое касается и жены ее сына Ишмаэля (Измаила). Огромное расстояние во времени — тысяча лет, прошедшая с момента этих событий до их записи — превратило всех, кто был «из Египта», в египтян, хотя в этническом плане они были такими же западными семитами, как Авраам и его соплеменники.
Линия Агари и ее сына Ишмаэля явно затушевана носителями традиции, заинтересованными в выделении только собственной ветви — Исаака-Иакова. Не исключено, что эта линия связывала группу племен Авраама с еще большим по величине племенным объединением амореев в дельте Нила. Значение Ишмаэля неизбежно возрастет, если мы вспомним, что, заключая завет с Богом, Авраам прежде всего подумал о благополучии Ишмаэля. «И сказал Авраам Богу: о, хотя бы Ишмаэль был жив пред лицом Твоим!» (Быт. 17:18). Библия подчеркивает и другой факт: из всех сыновей Авраама только Исаак и Ишмаэль хоронили своего отца. Как у Иакова, так и у Ишмаэля было 12 сыновей, которые стали родоначальниками своих племен и кочевали между Египтом и северной Месопотамией (Быт. 25:16, 18). Составители и редакторы Библии поставили линию Агарь-Ишмаэль на второе место после ветви Сарра-Исаак. Возможно, что это диктовалось не только происхождением их собственного народа от последней, но и более важной ролью Сарры в семье Авраама. Ведь она была дочерью его отца, Тэраха, от другой женщины, а Агарь была чужой, хотя и представляла более многочисленную и сильную группу племен. Не следует забывать, что была и третья официальная линия родства — сыновья от Ктуры (Хеттуры), главной жены Авраама после смерти Сарры. К этой линии возводили свое происхождение многие племена аморейских кочевников, в том числе мидьянитяне, сыгравшие немаловажную роль на начальных этапах израильской истории. И, наконец, были третьестепенные линии: наложницы Авраама имели сыновей, которые стали вождями племен, занимавших подчиненное положение. Опасаясь междоусобиц после своей смерти, Авраам предусмотрительно отправляет все эти племена подальше на восток. Библейский текст дает об этом очень лаконичную информацию: «И отдал Авраам все, что было у него, Исааку. А сынам наложниц, которые были у Авраама, дал Авраам подарки и отослал их от Исаака, сына своего, еще при жизни своей, на восток, в землю восточную» (Быт. 25:5–6). Несколько дальше Библия поясняет, какой географический район имеется в виду под именем «земли сынов Востока»: это северо-западная Месопотамия и северо-восточная Сирия (Быт. 29:1).
Таким образом, три важные линии — Сарры, Агари и Ктуры, а также второстепенные — от наложниц, в действительности, представляют собой иерархию кочевых аморейских племен, которые Авраам привел с собой из Харана. Имена сыновей Авраама — это, безусловно, патронимы, представляющие легендарных родоначальников всех этих племен и кланов. За большинством из тех кочевых амореев, кто остался в Ханаане, укрепилось имя «хабиру», другие, ушедшие на восток и север, стали все чаще именоваться «суту» или «сутии». Одним словом, семейная история Авраама — это фактическая родословная племен хабиру и суту. Роль линии Сарры-Исаака особо выделена лишь потому, что К ней принадлежали носители традиции — авторы Библии. Праотец Авраам был не только вождем и первосвященником собственного племени, но и номинальным верховным главой нескольких племенных групп кочевых амореев-хабиру. Видимо, кроме племенных вождей, у хабиру и суту в каждом регионе существовали и свои верховные вожди, к которым обращались как к арбитрам в случае конфликтов и разногласий между кочевниками. Они же осуществляли и координацию действий в периоды серьезной внешней угрозы. Вероятно, Авраам и был таким верховным вождем хабиру в южном Ханаане, хотя в обычное время его реальная власть не распространялась дальше территории его собственного племени. Его резиденцией, если таковая вообще Может быть у полукочевого народа, являлась Элоней Мамрэ под Хевроном. До ухода в Египет каждое племя хабиру и суту имело строго определенный ареал для своих кочевок и старалось не нарушать границ своих родичей. Именно эта система распределения свободных земель между кочевыми И полукочевыми амореями позволила группе племен, возглавляемых: Авраамом, прийти в Ханаан, но она же и ограничила их только его южной частью. Северный и центральный Ханаан занимали другие племена хабиру, которые пришли туда раньше Авраама. Вероятно, именно через них Тэрах получил информацию о наличии свободных пастбищ на юге И поэтому принял решение переселиться в южный Ханаан, правда, осуществить это удалось только его сыну. Судя по эпосу хабиру, отраженному в истории семьи Авраама, еврейский патриарх имел столь большое влияние на кочевых амореев, что многие из них стали считать его своим традиционным родоначальником. В то же время не следует забывать — и об этом постоянно напоминает Библия, — что кочевые амореи составляли лишь часть населения Ханаана, другую его часть представляли ханаанеи и оседлые амореи, которые занимали наиболее удобные для жизни и земледелия области.
Много вопросов вызывают те места Библии, где говорится о главной жене Авраама — Сарре. В Египте и Гераре патриарх выдает свою престарелую жену за родную сестру только для того, чтобы местные правители, соблазнившись ее красотой, не лишили самого Авраама жизни. Из небиблейских источников нам известно, что на древнем Ближнем Востоке действительно существовал обычай, согласно которому царь имел право брать в свой гарем дочерей и сестер зависимых от него правителей или вождей племен. Судьба же их мужей зачастую бывала незавидна. За примерами ходить далеко не надо. Легендарный царь Давид, о котором Библия отзывается только в превосходной степени, — и тот не устоял перед искушением послать на смерть мужа женщины, которая ему приглянулась. Однако упомянутый обычай касался лишь молодых и, как правило, привлекательных женщин, в то время как Сарра, согласно библейскому тексту, была далеко не в том возрасте, когда ей могла грозить подобная участь. Еще более необъяснимым кажется сообщение, что в 90 лет жена патриарха родила сына Исаака. Почему составители Пятикнижия включили эти нелепые эпизоды в канонический текст? Только для того, чтобы показать всесилие Бога? Не являются ли эпизоды о попадании Сарры в гаремы местных правителей и о ее более чем поздних родах всего лишь вынужденными издержками выбора в пользу линии Сарры? Не исключено, что в изначальных версиях эпоса племен хабиру вместо Сарры фигурировала молодая и красивая женщина — одна из жен Авраама. Возможно, существовали различные устные предания, связанные с женами патриарха, или в одном и том же эпосе об Аврааме имелись в виду разные женщины. Многие столетия спустя носители традиции сделали родоначальницу своей собственной линии Сарру главной героиней эпоса об Аврааме, вписав ее имя во все эпизоды жизни патриарха. Вероятно, мы имеем дело с редакцией, продиктованной политическими соображениями (желание утвердить свое «первородство» и главенство в наследовании общему патриарху), которая и привела к этой несуразице. Что касается позднейших редакторов Пятикнижия, то они, хоть уже и не будучи отягощены такими соображениями, просто не осмелились менять древние тексты. Так Сарра осталась главной героиней всех событий, происшедших с различными женщинами и в разное время.
Аналогичная проблема существует и в отношении возраста патриархов. Их необычное долголетие, в частности Авраама (175 лет) и Исаака (180 лет), навевает мысль, что под этими именами скрыты жизни не одного, а двух или более людей. Возможно, было несколько известных вождей с именем Авраам, но в многовековой устной традиции они слились в одного легендарного патриарха-долгожителя. Точно так же в отсутствие письменных хроник правление нескольких Людовиков во Франции могло бы восприниматься спустя многие века как царствование одного человека. Или правление трех русских императоров с именем Александр вспоминалось бы через тысячу лет как жизненный путь только одного из них. Более того, за столь долгие годы устная традиция наверняка утратила бы память о том, что между царствованием Александра I и Александра II было еще и правление Николая I. К сожалению, эпос племен хабиру получил свое отражение в самых ранних библейских текстах слишком поздно, как минимум тысячу лет спустя. Хотя письменность была уже известна в Ханаане, кочевые амореи ею тогда не пользовались. Не исключено и другое предположение, по крайней мере в отношении одного из патриархов: изменение имени с Аврам на Авраам («отец народов») привело к превращению его в титул верховного вождя хабиру в Ханаане, и в качестве титула оно передавалось некоторое время по наследству. Как бы то ни было, нет ни малейшего сомнения в том, что имя каждого патриарха-долгожителя олицетворяло несколько человек.
Самым загадочным из всех патриархов выглядит Исаак (др. — евр. Ицхак). Как ни странно, мы о нем практически ничего не знаем, хотя по продолжительности жизни он опередил других еврейских праотцов. Нам куда больше известно о его отце, Аврааме, и сыновьях, Иакове и Эсаве (Исаве), чем о нем самом. Исаак лишь многократно упоминается, но самостоятельно нигде не действует. Все, что написано о нем, является лишь повторением эпизодов из жизни Авраама. Видимо, у северных и южных племен хабиру в Ханаане были две версии одного и того же предания о пребывании их патриарха в Гераре, на юго-западе Палестины. Согласно этому преданию, местный правитель Авимелех забрал к себе в гарем жену патриарха, которую тот, опасаясь за свою жизнь, выдал за сестру. Ночью, во сне, Всесильный приходит к Авимелеху и предупреждает его, что он и его близкие умрут за женщину, взятую в гарем, ибо она замужем. Насмерть перепуганный правитель немедленно возвращает жену патриарху и просит у него вымолить прощение у Бога. Позднее, несмотря на разногласия из-за колодцев, Авимелех и его военачальник Пихоль (Фихол) заключают клятвенный союз с патриархом в районе Беэр-Шевы. Обе версии этого предания почти идентичны, но в первой фигурирует Авраам и его жена Сарра, а во второй — Исаак и его жена Ревекка. Кстати, обе версии этого предания косвенно подтверждают, что за патриархами стоит не семья или клан, а племена, которые внушают страх местному правителю, и тот ищет союза с пришельцами-кочевниками. Однако на этом эпизоде аналогии между Авраамом и Исааком не кончаются. Долгая бездетность Ревекки, ее поздние роды являются практически копией преданий о Сарре. И наконец, обещание Господа отдать страну Ханаан потомкам Исаака напоминает то, что было обещано и Аврааму. Одним словом, все, что сообщает Библия об Исааке, представляет собой всего лишь копию некоторых преданий об Аврааме. Трудно избавиться от ощущения, что значение патриарха Исаака умышленно сведено к минимуму и что он упомянут только по необходимости, вынужденно, как промежуточное звено между Авраамом и Иаковом.
Чем руководствовались составители самых ранних частей Пятикнижия, когда, упоминая об Исааке, предпочитали не сообщать никаких подробностей о нем? Ведь он нигде не является субъектом действий, упоминаясь всегда лишь в связи с поступками других людей. Возможно, более скромное место Исаака в жизнеописании патриархов связано с тем, что его любимым сыном являлся Эсав — родоначальник домитян, а не Иаков — праотец древних евреев. Библия не скрывает, что Исаак отдавал явное предпочтение Эсаву, и не столько из-за того, что тот был его первенцом, сколько потому, что он был ему духовно ближе. Повышенное внимание к Исааку неизбежно привело бы к выделению роли Эсава среди его сыновей и к порицанию Иакова за нарушение воли отца. Бегство Иакова к родственникам в Харан произошло не только из-за страха перед местью Эсава, но и из-за осуждения его поведения отцом. Если бы Исаак вступился за своего младшего сына, то Эсав не осмелился бы угрожать Иакову. Но Исаак не благоволил к Иакову и не хотел его защищать, поэтому авторы Библии — потомки Иакова — максимально приглушили роль Исаака в родословной своих праотцов. Зато Ревекке, ревностно отстаивавшей интересы своего любимого сына Иакова, они уделили несравненно больше внимания, чем ее мужу Исааку, что явно не соответствовало традициям того времени.
Если Авраама почитали как своего патриарха все кочевые аморейские народы южного Ханаана, Синая и Мидьяна, то от Исаака вели свою родословную только два из них — древние евреи и эдомитяне (идумеи). Родоначальником первых считается Иаков, а вторых — Эсав. Именно здесь, на этой ступеньке родоплеменной иерархии хабиру, самым ранним составителям Библии пришлось внести существенные изменения в доставшийся им эпос. Первая трудность была связана с первородством Эсава. По закону того времени старшему сыну или первому от главной жены доставалось почти все наследство отца, и прежде всего его земельный удел. Остальные должны были искать себе новое место. Вот почему разгорелась борьба за первородство между Иаковом и Эсавом. Хотя они были близнецами, рожденными одной матерью, Эсав считался старшим и к тому же любимым сыном Исаака. Однако идея старшинства эдомитян над евреями была совершенно неприемлема для составителей Библии, тем более что они занимались этой работой в период, когда Эдом являлся данником объединенного Израильско-Иудейского царства. Поэтому в библейский канон были включены два предания, целью которых было обосновать право Иакова на первородство. Первым из них стало предание о продаже Эсавом своего первородства за чечевичную похлебку, а вторым — как Иаков обманным путем получил благословление отца, предназначенное для Эсава. Оба они далеко не лучшим образом изображают лукавого Иакова, хотя и пытаются возложить всю ответственность за эти не вполне пристойные поступки на его мать Ревекку, благоволившую к младшему сыну. Если старшинство Исаака над Ишмаэлем выглядит вполне приемлемо, учитывая, что его мать Сарра была главной женой и родственницей Авраама, то первородство, заполученное Иаковом, выглядит неубедительно. Но такова цена притязаний на главенство, ведь авторы Библии принадлежали к его линии.
Из всех племен, приведенных Авраамом с верховьев реки Евфрат, именно «дому Иакова» достались лучшие земли, которые были пригодны не только для пастбищного скотоводства, но и для земледелия. Другим собратьям Иакова из этого большого племенного объединения — эдомитянам, моавитянам, аммонитянам, ишмаэльтянам и мидьянитянам — пришлось довольствоваться куда худшими территориями. За редким исключением они разместились на обширных, но полупустынных областях южного и восточного Ханаана, северо-западной Аравии, Синая и на землях, прилегающих к Сирийской пустыне — там, где можно было заниматься практически только кочевым скотоводством. Патриарх Авраам слишком поздно привел свои племена в Ханаан: все более плодородные и орошаемые земли, находившиеся в северной и центральной части страны, были уже заняты либо местными оседлыми народами, либо другими аморейскими кочевниками, например предками северных древнееврейских колен, которые пришли туда раньше. Правда, домам Иакова и Эдома еще повезло: их родоначальники происходили от Исаака — сына старшей жены Авраама Сарры, поэтому их отец согласно законам того времени имел право на лучший кусок в наследстве. Но из двух сыновей-близнецов, родившихся у Исаака, старшим считался Эсав (Эдом), поэтому его племенная группа должна была унаследовать земли, названные позднее Иудеей. Соперничество за первородство между Иаковом и Эсавом отражало реальную борьбу между близкородственными племенами южных хабиру за территорию южной Палестины. Первый этап этой борьбы выиграли люди Эсава — будущие эдомитяне; они вытеснили часть древнееврейских племен — вероятно, будущих иудеев — с насиженных мест в южном Ханаане. Эпизод с бегством Иакова к родственникам своей матери в Харан косвенным образом может свидетельствовать о временном уходе некоторых южных хабиру на свою старую родину, в Харан. Возможно, это были южные племена Йеуда (Иуда), Реувен (Рувим), Шимон (Симеон) и Леви.
Но там, в северо-западной Месопотамии, произошло то, чего опасался в свое время Авраам, не желавший возвращать своего сына Исаака в родной Харан, — конфликт интересов между вернувшимися и местными племенами хабиру. Территория ушедших в Ханаан была давно занята их сородичами. Хотя последние и приняли беглецов, но, видимо, поставили их в зависимое от себя положение. Четырнадцатилетняя служба Иакова у его дяди Лавана подтверждает нелегкую жизнь возвратившихся хабиру. Неизбежно возникали столкновения и распри, которые отражены в споре между Иаковом и Лаваном. В итоге южные племена решаются снова идти в Ханаан. Этот выбор не случаен: до них доходят вести, что хабиру из северного и центрального Ханаана ушли в Египет, в нильскую дельту. Таким образом, их земли, закрытые прежде для южных племен, теперь стали свободны. И Иаков ведет свои племена обратно в Ханаан. Сердечная встреча с братом Эсавом на севере Палестины отнюдь не неожиданна. Уход северных колен в Египет сделал бессмысленной дальнейшую вражду из-за земли. Теперь ее стало предостаточно. Более того, уход большого числа кочевых амореев ослабил их позиции в Ханаане и сделал весьма желательным возвращение сородичей из северо-западной Месопотамии. В этом подоплека дружественной встречи вождей двух южных племенных групп. Правда, в отличие от канонического библейского текста ветхозаветный апокриф «Книга Юбилеев» утверждает, что мир между родными братьями царил недолго и после смерти их отца Исаака спор за наследство привел к войне между ними, в которой победу одержал «дом Иакова».
Библия сообщает, что Иаков решает не торопиться на юг, а основательно задержаться в центральной части Ханаана. Он долго кочует в районе Шхема, а его сыновья пасут скот в долине Дотан, что никогда не случалось ранее во времена Авраама и Исаака. Это безусловное подтверждение того факта, что в центральной и северной Палестине появились свободные для кочевников земли, которых не было, когда Иаков уходил в Харан. Ведь ареал кочевок «семьи» Авраама-Исаака-Иакова, как правило, не выходил за границы колена Йеуды. Здесь мы встречаемся с еще одним свидетельством того, что колена Иакова по силе своей уступали предкам эдомитян. Иаков был напуган количеством воинов у Эсава (Быт. 32:6–7). И действительно, чтобы выставить 400 воинов, племена Эсава должны были насчитывать не менее 8–9 тысяч человек, что опять-таки никак не вяжется с представлением об Аврааме-Исааке-Иакове как о «семье» патриархов. В то же время, нельзя не отметить, что после многочисленных разделений племен хабиру и суту при Аврааме, а потом и отделения эдомитян, колена Иакова были немногочисленны. Это подтверждает и эпизод резни в Шхеме, когда Иаков, возмущенный поведением своих сыновей Шимона и Леви, упрекает их: «вы возмутили меня, сделав меня ненавистным для жителей этой земли, для ханаанеев и перизеев. У меня людей мало; соберутся против меня, поразят меня, и истреблен буду я и дом мой» (Быт. 34:30).
Таким образом, патриархи оказываются вождями целых племенных объединений, а библейская «семья» на самом деле представляет собой группу близкородственных народов. Авраам не просто глава своей семьи, он лидер большой группы племен, которая со временем разделяется на отдельные и независимые друг от друга народы. Передвижения библейской «семьи» из Ура в Харан, из Харана в Ханаан, уход на время в Египет являются в действительности передвижениями западносемитских кочевых народов. В перепетиях личной жизни Авраама и Лота, Исаака и Ишмаэля, Иакова и Эсава скрыта история их народов, которые периодически ТО вступали в конфликты друг с другом, то объединялись против общих врагов.
Уход Лота от Авраама, затем Ишмаэля от Исаака, и, наконец, Эсава от Иакова представляет собой не «разъезд родственников», а разделение родственных племен, которые постепенно становятся самостоятельными народами. Кочевое скотоводство, являвшееся главным занятием этих племен, не позволяло большой группе соплеменников концентрироваться на какой-то одной территории и заставляло их постоянно искать новые земли с достаточным количеством пастбищ и источников воды для их скота. В этом заключалась экономическая подоплека разделений библейской «семьи». Уход Авраама на юг Палестины был связан не с высокой плотностью населения в центральной части этой страны, а с недостатком свободных пастбищ. Там, в южном Ханаане, его потомки по линии Исаака — Иаков и Эсав — нашли новую родину для себя и своих племен.
Израиль и Иаков — родоначальники северных и южных коленС возвращением Иакова в Ханаан связаны два необычайно важных момента в библейской истории, которые касаются его наречения вторым именем — Израиль. Первый эпизод произошел в ночь перед встречей с Эсавом и его воинами возле притока Иордана — Яббок. Библия повествует об этом так: «И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; И, увидев, что не одолевает его, коснулся сустава бедра его и повредил сустав бедра Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал Тот: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал ему Тот: как имя твое? Он сказал: Иаков. И сказал Тот: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и людей одолевать будешь. Спросил и Иаков, говоря: скажи имя Твое. И Он сказал: зачем ты спрашиваешь о имени Моем? И благословил его там. И нарек Иаков имя месту тому: Пниэль; ибо, [говорил он], я видел Бога лицом к лицу, и сохранилась душа моя» (Быт. 32:24–30).
Второй эпизод произошел позднее, когда Иаков вместе со своими людьми пришел в Бейт-Эль, где находилось святилище племен хабиру. Там он молился еще по пути в Харан, когда бежал от своего брата Эсава. В этот раз «сказал ему Бог: имя твое Иаков; отныне ты не будешь называться Иаковом, но будет имя тебе: Израиль. И нарек ему имя: Израиль» (Быт. 35:10). Одновременно Бог повторил обещание, данное прежде Аврааму и Исааку, — отдать ему и его потомству страну Ханаан.
Таким образом, Бог дважды дает Иакову новое имя — Израиль. Наречение новым именем, обещание произвести от Иакова великий народ и отдать его потомству страну Ханаан очень напоминают заключение завета с Авраамом в Элоней Мамрэ. Возможно, изначально речь шла об обновлении союза между Иаковом и Богом его отцов — традиционный ритуал, распространенный в Ханаане того времени. Однако первые составители Библии придали ему совсем иной характер. Иакову не просто изменили его же собственное имя, как в случае с Авраамом, ему дали второе, совершенно новое имя. Причем это произошло не при рождении и не при принятии новой веры, и даже не в период драматических военных событий, а в обычное мирное время. В прямом переводе с древнееврейского имя Израиль означает «богоборец»; разумеется, тогда имелись в виду языческие боги, с которыми приходилось бороться людям-героям. Но известный нам по Библии жизненный путь Иакова не был сопряжен ни с войнами, ни с религиозными реформами. Библия не сообщает ни о каких событиях, которые могли бы оправдать присвоение ему этого имени или титула. Совершенно неожиданно возникшая сцена борьбы с неизвестным (посланником Бога) ничего не объясняет, а лишь создает впечатление, что устное предание об Иакове дополнили задним числом вставкой из другого предания о другом человеке, и что все это было продиктовано соображениями более поздних времен.
С того времени, когда Аврам получил от Господа новое имя — Авраам, оно полностью вытеснило прежнее, и повсюду в библейских текстах стал использоваться только тот, последний его вариант. Однако совершенно иное происходит со вторым именем Иакова. Несмотря на слова Бога: «отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль», оба имени используются в библейских текстах наравне друг с другом. Более того, составители книги Бытие подозрительно часто подчеркивают единство Иакова и Израиля, словно хотят доказать, что это был именно один общий предок, а не два родоначальника двух различных племенных групп.
Не менее интересна и ситуация с женами патриархов. У праотца Авраама была лишь одна главная жена — Сарра, то же самое и у Исаака — Ревекка. Но у Иакова одновременно две жены, причем с одинаковым статусом, чего никогда не было у его предшественников. Не здесь ли произошло искусственное соединение родословных двух групп древнееврейских племен — северных и южных хабиру? Сначала Иакову добавили жену и сыновей родоначальника северных племен, а потом и его имя — Израиль. Нет сомнения, что в официальный библейский канон вошли далеко не все ветви родства от Авраама. Упомянуты только те из них, которые не подвергают сомнению главенство линии Авраам-Исаак-Иаков. Вероятно, в устном эпосе кочевых амореев существовало немало преданий, связанных с историей северной группы древнееврейских племен, известных позднее как «Израиль», однако лишь немногие из них были вплетены в родословную южной древнееврейской группы «Иаков». Противостояние Иакова посланнику Бога в ночь перед встречей с Эсавом — это, безусловно, эпизод, взятый из эпоса об Израиле — родоначальнике северных колен. Вторая жена Иакова, Рахель, и сыновья от нее, Иосиф и Биньямин, тоже относятся к родословной северян. Вероятнее всего, северная группа пришла в Ханаан из северо-западной Месопотамии еще до Авраама, приблизительно в XXIII в. до н. э. И заняла свободные земли в северной и центральной Палестине. Лишь позднее, около XX в. до н. э., в Ханаан приходит Авраам со своей группой племен. В отличие от своих сородичей из северной группы племена Авраама или часть из них уже успели побывать в южной Месопотамии, поэтому, появившись в Ханаане позднее, вынуждены были довольствоваться более засушливыми южными и восточными районами Палестины.
Таким образом, к началу II тыс. до н. э. в Ханаане обосновались пять групп кочевых амореев. Две из них — в западной части этой страны. Именно из этих групп в дальнейшем выделились северные древнееврейские племена (Израиль) и южные (Иаков). Восточную часть Ханаана, Заиорданье, заняли два других племенных союза — Аммон и Моав, которые пришли вместе с Авраамом; и, наконец, на юго-востоке обособился Эдом. У соседних оседлых народов первые две племенные группы впоследствии были больше известны под именем «хабиру», а остальные три — как «суту» или «шасу» (так их называли египтяне). Все они были близкородственными, имели общих предков и говорили на одном языке. Но они разделились в разное время, и поэтому были в разной степени близки друг к другу.
Если попытаться выстроить модель родственных отношений между этими пятью группами кочевых амореев, то мы получим следующую картину. Ближе всех группе «Иаков» приходилась другая южная группа — Эдом. Затем, по мере удаления от них, шли два заиорданских племенных союза — Моав и Аммон, которые между собой были также близки как и обе южные группы. И, наконец, как это ни парадоксально, дальше всех от них стояли северные племена, известные впоследствии как Израиль. Таким образом, эта модель полностью переворачивает традиционные представления о степени родства и близости между южными и северными древнееврейскими племенами. Согласно ей Моав и Аммон, не говоря уже об Эдоме, оказываются куда ближе к южной группе древнееврейских племен, чем северные. Южная группа (Иаков) состояла не более чем из четырех племен: Йеуда, Реувен, Шимон и Леви. Самым крупным из них было колено Йеуда, а самым маленьким — Леви. Поэтому вряд ли будет ошибкой идентифицировать эту южную древнееврейскую группу как «Иаков-Йеуда», тем более что Южное царство Получило свое название также от имени этого самого большого племени.
К сожалению, мы вплоть до XII в. до н. э. ничего не знаем о северных древнееврейских племенах, так как вся известная нам до этого времени библейская история представляет на самом деле лишь историю южной древнееврейской группы «Иаков-Йеуда», в которую позднее вписали родословие северных племен. Совместная история этих двух групп началась только в XII в. до н. э., когда южная группа вернулась из Египта и часть ее присоединилась к племенному союзу Израиль, уже существовавшему в центральном Ханаане. Основа известного нам сегодня библейского канона о семье Авраама-Исаака-Иакова и 12 сыновьях Иакова-Израиля, вероятнее всего, была написана в эпоху объединенного царства, в период правления царей Давида и Соломона. Именно тогда, руководствуясь политическими интересами объединенного Израильско-Иудейского государства, носители традиции — левиты и аарониды — создали единое родословие двух различных древнееврейских групп. Так, северные племена оказались вписаны задним числом в библейское повествование о южной группе «Иаков-Йеуда». А между тем северные племена, видимо, имели историю даже более интересную и драматичную, чем южные. Именно их прошлое может помочь нам лучше понять, что же происходило в Ханаане и Египте в XVIII–XIII вв. до н. э., то есть в период, представляющий сплошные белые пятна в Библии.
Основу северных древнееврейских племен составили колена Эфраим (Ефрем), Менаше (Манассия) и Биньямин (Вениамин). Два первых — самые многочисленные и сильные — возводили свою родословную непосредственно к легендарному Иосифу, поэтому их и называли «домом Иосифа». Третье колено, существенно меньшее, находилось в особых родственных отношениях с двумя первыми. Учитывая, что сам Иосиф считался любимым сыном родоначальника северных племен — Израиля, всю эту группу можно идентифицировать как «Израиль-Иосиф». «Дом Иосифа» занимал не просто привилегированное положение в группе северных племен, он был основателем племенного союза Израиль, который возник в центральном Ханаане в XIII в. до н. э. Другие племена, такие как Дан, Нафтали (Неффалим), Гад и Ашер (Асир), играли второстепенную, подчиненную роль, что нашло свое отражение и в библейском каноне: родоначальники этих колен считались тоже сыновьями патриарха, но от женщин с низким социальным статусом. На промежуточной ступеньке между первыми и вторыми стояли колена Звулун и Исахар. В то же время все эти колена — как «дом Иосифа», так и второстепенные — возводили свое происхождение к общему патриарху — Израилю.
Где-то в конце XVIII в. до н. э. группа «Израиль-Иосиф» покидает северную и центральную Палестину и уходит в Египет, в дельту Нила. Скорее всего, это произошло в период библейского патриарха Исаака, во время засухи и голода в Ханаане. Библия упоминает следующее: «Был голод в земле, сверх прежнего голода, который был во дни Авраама; и пошел Исаак к Авимелеху, царю филистимскому, в Герар. Господь явился ему и сказал: не ходи в Египет; живи в земле, о которой Я скажу тебе, странствуй по этой земле, и Я буду с тобою, и благословлю тебя, ибо тебе и потомству твоему дам все эти земли и исполню клятву, которой Я клялся Аврааму, отцу твоему;» (Быт. 26:1–3). Таким образом, Исаак и его южные племена не ушли в Египет. Но тот факт, что составители Библии подчеркивают это обстоятельство, косвенно свидетельствует в пользу того, что другая часть кочевых амореев все же покинула Ханаан и переселилась в нильскую дельту.
Как правило, больше всего от засухи страдает именно южная часть Палестины, где собственно и обосновались две родственные южные группы «Иаков» и Эдом. Однако если они не ушли, то почему это сделали северные племена, ведь в центральном Ханаане больше воды, чем на юге? Видимо, уход северных колен или некоторых из них объяснялся не столько засухой, сколько междоусобными конфликтами. Свет на эту проблему может пролить предание об Иосифе и его братьях. Нет сомнения, что составители книги Бытие паяли это предание из эпоса северных племен, но они сочли необходимым добавить туда и родоначальников из собственной южной группы, чтобы новая версия подкрепляла созданную ими единую родословную обеих групп. Прежде всего, обращает на себя внимание географическая неувязка: праотец Иаков находится в долине Хеврона, то есть в традиционной вотчине южных колен, но посылает своих сыновей пасти скот прямо в центр племенной территории северных — в район Шхема (Сихем) и долины Дотан. Всем, кто хорошо знаком с географией и природными условиями Палестины, будет непонятно, зачем понадобилось перегонять скот так далеко, да еще в чужие владения, если такие же пастбища имеются под Хевроном? Во-вторых, бросается в глаза, что спасителями жизни Иосифа выступают только родоначальники южных колен — Реувен и Йеуда. Возможно, эта легенда основана на реальном историческом факте — конфликте внутри северной группы «Израиль-Иосиф». Такой конфликт мог произойти между «домом Иосифа» и остальными северными племенами. Не исключено, что южная группа «Иаков-Йеуда» заняла в решающий момент нейтральную позицию и пропустила «дом Иосифа» через свою территорию в Египет. Тогда становится ясным, что первыми там оказались колена Эфраим и Менаше, и их упреки к соплеменникам-братьям могли иметь достаточные основания. Не исключено, что не засуха и голод, а именно привилегированное положение «дома Иосифа» в гиксосском Египте привлекло туда впоследствии и остальные северные племена. И отличие от них южная группа «Иаков» оказалась в нильской дельте значительно позднее, лишь во второй половине XVII в. до н. э., и ее судьба в Египте оказалась иной, чем у ее северных братьев.
Нет сомнения, что повествование о семье Авраама-Исаака-Иакова представляет собой устный эпос двух групп кочевых амореев — южной (Иаков) и северной (Израиль). Составители самой ранней части Пятикнижия не просто записали передававшиеся многие столетия устные предания, они пошли гораздо дальше — они их переплели друг с другом, сделали из них единое родословие. Чтобы понять, насколько точно составители смогли передать историю давно минувших дней, важно знать, когда и сколько времени спустя она была записана.
Период между приходом Авраама в Ханаан и уходом Иакова в Египет ограничен приблизительно XX и XVII вв. до н. э. Городом исхода Авраама библейский текст называет Ур халдейский. Как известно, халдеи представляли собой многочисленную группу арамейских племен. Однако арамейцы появились в южной Месопотамии лишь после XI в. до н. э., поэтому в XX в. до н. э., когда Авраам ушел оттуда, этот город никак не мог так называться. Аналогичная проблема существует и с правителем города Герара — Авимелехом. Именно с ним связаны два схожих предания — одно об Аврааме, другое об Исааке. В обоих преданиях этот правитель и его земли называются «филистимскими». Однако филистимляне появились в Гераре, на юго-западе Палестины, только в самом начале XII в. до н. э., то есть через 700–800 лет после Авраама и Исаака, поэтому ни сам Авимелех, ни его земли не могли быть филистимскими. Более того, если составители Библии уже успели забыть о времени прихода филистимлян и рассматривали их как давно живущий в этих местах народ, значит, записывались эти события не раньше XI–X вв. до н. э.
Еще несколько эпизодов, проливающих свет на время записи преданий о патриархах, связаны с верблюдами. Эти животные упоминаются не раз, в частности во время приезда домоуправителя Элиэзера в Харан за Ревеккой, невестой для Исаака. Они же фигурируют как тягловые животные и при возвращении Иакова в Ханаан. Но верблюд был одомашнен лишь в XI в. до н. э. и никак не мог использоваться в XX–XVII вв. до н. э. Однако и это далеко не все. Праотец Исаак отправляет своего сына Иакова к родным, жившим в северо-западной Месопотамии, в Харане. Но вместо Харана в тексте появляется новое название — Падан-Арам, а брат Ревекки, Лаван, именуется «сыном арамейца Бетуэля (Вафуила)» (Быт. 28:5). В обоих случаях — и в географическом названии и в этнической принадлежности — упоминаются арамейцы, племена западных семитов, появившиеся там только в XII в. до н. э. Каким образом, Лаван, сын племянника Авраама — кочевого аморея, которого Библия ранее определяла как «иври» (хабиру), — мог стать арамейцем? Самым логичным объяснением всего этого является предположение, что в те времена, когда записывалось это устное предание, аморейских племен уже не было в северо-западной Месопотамии; их вытеснили новые западносемитские племена — арамейцы (арамеи). Не исключено, что оставшиеся там амореи смешались с этнически близкими им пришельцами.
Последнее подтверждается следующим эпизодом. Кмуэль, сын Нахора, брата Авраама, назван родоначальником Арама. Сомнительно, что многочисленные арамейские племена берут начало от одного из аморейских кочевых племен (хабиру). Скорее всего, речь идет о том, что потомки Кмуэля породнились и слились с пришедшими туда арамейцами. Как бы то ни было, но упоминания об арамейцах лишний раз свидетельствуют, что повествование о патриархах было записано, безусловно, позднее XII в. до н. э.
Есть и еще неопровержимые доказательства того, что предание об Аврааме-Исааке-Иакове было окончательно составлено уже после пребывания в Египте и возвращения в Палестину. К ним относится, в частности, сон Авраама: «Солнце было к заходу, как напал на Аврама крепкий сон, и вот, напал на него ужас и мрак великий. И сказал [Господь] Авраму: знай, что потомки твои будут пришельцами в чужой стране, и поработят их, и будут угнетать их четыреста лет. Но Я произведу суд над народом, у которого они будут порабощении; после сего они выйдут с большим имуществом» (Быт. 15:12–14). Об этом же говорит и предсказание, полученное Ревеккой, что старший ее сын (Эсав) будет служить младшему (Иакову). Это действительно произошло, но не раньше X в. до н. э., в период объединенной монархии, когда Эдом стал данником Израильско-Иудейского царства. Знаменательно и пророчество самого Иакова перед своей смертью в Египте. Он упоминает о религиозном центре в Шило, который был создан лишь несколько столетий спустя, и предсказывает каждому древнееврейскому племени его судьбу, которая стала известна лишь в X в. до н. э.
Ортодоксальная традиция приписывает авторство всего Пятикнижия Моисею, то есть относит его к периоду исхода из Египта и скитания по пустыне, одним словом, к первой половине XII в. Однако исторический анализ повествования о семье Авраама-Исаака-Иакова однозначно свидетельствует в пользу его записи в первой половине X в. до н. э. в период объединенного царства. Более того, эпизоды, связанные с верой Авраама, с характеристиками Бога отцов претерпели серьезную редакцию в еще более позднее время.
Таким образом, события XX–XVII вв. до н. э. были реально записаны лишь в X в. до н. э. Это привело к тому, что авторы Пятикнижия подсознательно перенесли культурно-историческую и этническую картину своего времени на период Авраама-Исаака-Иакова, отделенный от них чуть ли не тысячелетием. Такова истинная причина ошибок в названиях мест и именах народов. Зная, когда создавалось предание о патриархах, можно попытаться скорректировать и другие проблематичные места. Так, из библейского текста следует, что религиозный центр южной группы «Иаков» и резиденция ее вождей находились в районе Хеврона, в Элоней Мамрэ, изначально принадлежавшем аморейскому правителю Мамрэ. Он и его братья, Эшкол и Анер, являлись союзниками Авраама. Скорее всего, это были правители оседлых амореев, которые пришли в Ханаан еще до появления там кочевых племен Авраама. Мы знаем, что эти три аморейских правителя участвовали вместе с Авраамом в войне против коалиции южносирийских царей, которая закончилась освобождением Лота — племянника Авраама. Одним словом, из этого предания нам известно, что район Хеврона был заселен западными семитами, такими же амореями, как и Авраам, только оседлыми. Однако другое предание, связанное с погребением Сарры, рисует нам уже совершенно иную этническую картину: местное население именуется «хеттами», а сам Хеврон получает новое название — Кирьят-Арба. Что это? Свидетельство серьезных этнических изменений в южной Палестине? Неужели хетты — индоевропейцы в течение максимум нескольких десятков лет сумели сменить амореев — западных семитов? Да и могли ли хетты появиться в южном Ханаане в XX–XIX вв. до н. э.? Видимо, нет. Об этом же свидетельствует и явно семитское имя «хетта» — Эфрон, сын Цохара, у которого Авраам покупает знаменитую пещеру Махпела. С определенной долей уверенности мы можем утверждать, что хетты там появились намного позднее, вероятно, в XII в. до н. э., когда Хеттская держава была уничтожена «народами моря» и волна индоевропейского населения обрушилась на семитские районы Передней Азии. Может быть, это были даже не сами хетты, а выходцы из других индоевропейских народов, например лувийцы, которых обобщенно называли «хеттами».
Библия упоминает о хеттах и в еще одном раннем предании — об Эсаве: «И был Эсав сорока лет, и взял себе в жены Йеудит, дочь Беэра Хетта, и Босмат, дочь Элона Хетта» (Быт. 26:34). Правда, в другом месте та же Босмат названа дочерью Ишмаэля, зато Ада, опять-таки жена Эсава, упомянута в качестве дочери Элона Хетта. Здесь, как и в предыдущем предании, все имена хеттов явно семитские, более того, хетты упомянуты как сыны и дочери Ханаана, то есть как коренные народы Палестины. Налицо явная непоследовательность и в географических названиях, и в этнонимах народов. Видимо, это неизбежное явление, когда устные предания из разных временных периодов записывались спустя много сотен лет, причем не в хронологическом порядке, а исходя из религиозных и политических соображений авторов Библии. Вероятно, южные древнееврейские племена из группы «Иаков» застали «хеттов» в южной Палестине после возвращения из Египта и завоевания Ханаана. Очевидно и другое: «хетты» очень быстро ассимилировались среди преобладавшего там семитского населения и утратили не только свой язык, но даже собственные имена. Кстати, библейская книга Йеошуа, сына Нуна (Иисуса Навина), повествующая о завоевании Ханаана древнееврейскими племенами, называет хеттов в качестве одного из народов, живших в Палестине и воевавших Против израильтян, однако она ничего не говорит о хеттах в южном Ханаане и тем более в Хевроне (Нав. 11:3). Более того, она упоминает Оама — правителя Хеврона, как одного из «эморейских» (аморейских) царей, а древнее название Хеврона — Кирьят-Арба — связывает не с хеттами, а с анаками — остатками древнейшего неолитического населения Палестины (Нав. 15:13–14).
Нужно признаться, что иногда закрадывается мысль, а имеем ли мы дело вообще с хеттами? Может быть, в действительности речь идет о каком-то народе аморейского или ханаанейского происхождения, чье самоназвание очень сходно с этнонимом «хетты»? В таком случае путаница была бы неизбежна, так как авторы библейских текстов о патриархах создавали их в то время, когда имя «хетты» было у всех на устах. Здесь уместно вспомнить, что согласно семитской родословной из библейской книги Бытие именем «Хет» назван сын Ханаана, родоначальника всех ханаанских народов. Если Авраам покупал пещеру Махпела у этих «хеттов», то в действительности они были не народом индоевропейского происхождения из Анатолии, а представителями одного из западносемитских народов Ханаана. Ничего удивительного, что первые составители Библии в XI–X вв. до н. э. смешали название этого ханаанского народа, упомянутого в древнем эпосе об Аврааме, с этнонимом «хетты», хорошо известным в их время. Не исключено и другое, что путаница произошла намного позднее, и когда истерлась память о ханаанском народе «хет», этот этноним стал ассоциироваться с куда более известными хеттами-индоевропейцами.
В любом случае, упоминание о хеттах, живших в южной Палестине в период Авраама и Исаака, звучит совершенно неправдоподобно, так как XX–XVIII вв. до н. э. хетты не выходили за пределы центральной и юго-восточной Анатолии. Гипотетически они могли попасть в южный Ханаан, но никак не раньше конца XVII — начала XVI в. до н. э., когда хеттский царь Хаттушили I укрепился в Северной Сирии, а его внук Муршили I захватил Вавилонию. Правда, одно дело — военные походы с целью захвата добычи, а другое — колонизация захваченных земель. К тому же все это происходило очень далеко от Ханаана, а тем более от его южной части. В то же время не следует забывать, что не позднее второй половины XVII в. до н. э. южные древнееврейские племена (группа «Иаков») ушли в Египет, где уже находились и северные колена. Таким образом, любые контакты между хеттами как народом и древнееврейскими племенами в XX–XVII вв. до н. э. были исключены, по крайней мере, в южной Палестине, о которой идет речь в Библии. С XV до начала XII в. до н. э. вся Палестина находилась под властью Египта — главного противника хеттов на Ближнем Востоке, поэтому сомнительно, чтобы египтяне позволили последним сколь-нибудь серьезную колонизационную деятельность II этой стране. Наконец, ни один внебиблейский источник не упоминает об оседании хеттов в Ханаане, а уж тем более в его южной части. Только в XIV–XIII вв. до н. э. военные отряды хеттов появляются в южной Сирии и в стране Амурру (нынешний Ливан), но опять-таки не в Палестине. Древнееврейские племена обосновываются в Ханаане в XII в. до н. э., но Библия лишь мельком упоминает «хеттов», перечисляя их среди народов, противостоящих им. Таким образом, ареал распространения хеттов, если мы имеем в виду этот индоевропейский народ, никак не пересекается с путями древнееврейских племен. Что касается хеттов-наемников, служивших при дворах израильско-иудейских царей, то их нельзя рассматривать в качестве доказательства присутствия этого народа в Палестине. Остается предположить только одно: либо речь идет о каком-то народе из амореев или ханаанеев на юге Ханаана, чей этноним был впоследствии спутан с хеттами-индоевропейцами, либо, действительно, какие-то группы хеттов бежали в Ханаан после гибели Хеттской державы, но это могло произойти не раньше начала XII в. до н. э. Не исключено, что ханаанские и аморейские правители использовали хеттских беженцев в качестве воинов-наемников против древнееврейских племен — этим объясняется более чем краткое упоминание о хеттах как о враждебном народе в период завоевания Ханаана. В любом случае говорить о присутствии хеттов в Палестине во времена Авраама-Исаака-Иакова так же бессмысленно, как и о филистимлянах в тот период.
Предание о патриархах демонстрирует однозначно отрицательное отношение к смешению с другими народами, даже с этнически близкими. Авраам не желает искать жену для своего сына среди народов Ханаана, среди «чужих», а посылает своего слугу к родичам в северо-западную Месопотамию. Точно так же поступает его сын Исаак, отправляя Иакова опять-таки к родным в Падан-Араме. Две жены Эсава, происходившие из хеттов, «были в тягость Исааку и Ревекке» (Быт. 26:34–35), а сам Исаак наставлял Иакова: «Не бери себе жены из дочерей Ханаана» (Быт. 28:1). Правда, в самом предании нет объяснения этой неприязни к чужим. Религиозной причины, по крайней мере в тот период, быть еще не могло. Зато на первом плане находилось чувство кровной и племенной близости. В то время свои род и племя были лучшей защитой и гарантией от всех невзгод. Даже сегодняшние бедуины на Ближнем Востоке стараются придерживаться тех же традиций кровного родства, что и кочевые племена в древности.
Чувство недоверия к чужим народам было еще и искусственно усилено редакторами Библии в более позднее время, когда на первый план вышла борьба за монотеизм, против влияния языческих культов окружавших народов. Несмотря на попытки редакторов «обособить» семью Авраама-Исаака-Иакова, предание о патриархах содержит немало фактов, свидетельствующих об обратном — о тенденции к смешению кочевых амореев с народами Ханаана. Так, например, Эсав имел по крайней мере двух жен из хеттов, а третья происходила из хивеев. Хотя Эсав по традиции считается родоначальником эдомитян, а не евреев, однако, считаясь старшим и любимым сыном еврейского патриарха Исаака, он, безусловно, поступал так же, как и вожди древнееврейских племен. И библейские тексты дают нам многочисленные подтверждения этому. Йеуда, родоначальник главного колена в южной группе «Иаков», имел жену-ханаанеянку, и общего с ней сына, Шела, от которого ведут свою родословную вожди крупнейшего клана этого племени. Аналогичный пример подал и родоначальник другого южноеврейского племени — Шимон: его сын Шауль был также от ханаанеянки.
Родства с другими народами не чуждались и северные племена. Родоначальник крупнейших из них, Иосиф, был женат на Аснат, дочери египетского жреца Потифера. Именно от египтянки у Иосифа родились Менаше и Эфраим, основатели двух самых известных северных племен, сыгравших огромную роль в истории древнего Израиля. Нет сомнения, что перечисленные факты являлись лишь верхушкой айсберга в процессе ассимиляции древнееврейских племен с местными народами Ханаана. Они попали в библейский канон только потому, что касались праотцов древних евреев. Вероятно, что и намерения Авраама и Исаака найти для своих сыновей невест с прежней родины в Харане были мотивированы не столько неприязнью к «дочерям Ханаана», сколько желанием сохранить узы родства и союз с другой близкой им группой кочевых амореев, вождем-основателем которой считался Нахор.
Записывая эпос о патриархах, составители Библии вынуждены были найти решение двух серьезных проблем того времени. Первая касалась первородства или главенства, как среди кочевых амореев-хабиру в Ханаане, так и среди самих древнееврейских племен. Вторая заключалась в необходимости связать воедино родословные северной (Израиль) и южной (Иаков) групп племен, которые волею судеб объединились в одном государстве. Проще всего решалась проблема старшинства Исаака, так как его мать Сарра занимала более высокое положение среди жен и наложниц Авраама: она была дочерью отца патриарха от другой женщины. Главенство Иакова над Эсавом выглядит куда менее убедительно, хотя в библейский канон включены как предания о продаже первородства за чечевичную похлебку, так и эпизод о благословлений Исаака, полученное обманным путем. Как ни старались составители Библии, Эсав, основатель Эдома, выглядит более достойно, чем Иаков, родоначальник южных древнееврейских племен. Видимо, отношения между двумя родственными южными группами «Эдом» и «Иаков» были изначально настолько теплыми и дружественными, что, несмотря на конфликты более позднего времени, память о былой близости не истерлась в устных преданиях.
Не менее проблематично обстояло дело и с главенством самого крупного южного племени — Йеуда. Ведь выше него по рангу стояли три старших брата по линии Леи — Реувен, Шимон и Леви. Поэтому для каждого из них составители Библии выбрали из устного эпоса такие предания, которые ставили под сомнение их право на лидерство в южной группе. Право выбирать принадлежало только их родоначальнику Иакову, и именно в его уста были вложены слова, лишающие старших сыновей претензий на главенство. Так, самому старшему, Реувену, поставили в вину его былую связь с наложницей отца Бильхой: «Реувен, первенец ты мой… не будешь иметь преимущества, ибо ты взошел на ложе отца твоего, осквернил тогда восходившую на постель мою» (Быт. 49:3–4). Шимону и Леви припомнили резню в Шхеме, которую они устроили в отместку за то, что сын правителя города обесчестил их сестру Дину. «Шимон и Леви, братья, орудия жестокости мечи их. Не вступи в сговор с ними, душа моя, и к обществу их не присоединяйся, честь моя! Ибо в гневе своем убили людей и по прихоти своей истребили волов. Проклят гнев их, ибо жесток, и ярость их, ибо свирепа; разделю их в Иакове и рассею их в Израиле» (Быт. 49:5–7). После того как претензии старших братьев на главенство были отметены, следует обоснование права Йеуды на власть: «Йеуда! тебя восхвалят братья твои. Рука твоя на хребте врагов твоих; поклонятся тебе сыны отца твоего… Не отойдет скипетр от Йеуды и законодатель из среды потомков его…» (Быт. 49:8, 10). Разумеется, включение в библейский канон подобных слов стало возможным не ранее первой половины X в. до н. э., когда вся власть перешла в руки династии Давида, происходившего из колена Йеуда.
Однако в наиболее щекотливом положении оказались редакторы Библии, когда речь зашла об оценке и судьбе «дома Иосифа». Они не могли не воздать должное Иосифу как главному партнеру по союзу, но постарались всячески обойти его право на власть. «Росток плодоносный Иосиф, росток плодоносный при источнике, побеги — каждый через ограду преступает. Его огорчали, и стреляли, и враждовали с ним стрельцы. Но тверд остался лук его, и крепки были мышцы рук его, поддержанные Владыкою Иакова, — оттого пастырем стал, твердыней Израиля… Благословения отца твоего превышают благословения моих родителей до вершины холмов вековых. Да будут они на голове Иосифа и на темени избранного между братьями своими» (Быт. 49:22–24, 26). «Дом Иосифа» надо было обязательно выделить среди остальных колен, во-первых, как главную силу среди северных племен, во-вторых, за его особое, привилегированное положение в Египте, но опять-таки не дать ему оснований для претензиям на главенство среди древнееврейских племен. Поэтому еще в одном месте отец, обращаясь к Иосифу, напоминает: «Я даю тебе больше братьев твоих, один участок, который я взял из рук эмореев мечом моим и луком моим» (Быт. 48:22).
Надо признать, что с точки зрения доказательств главенства линии Исаак-Иаков-Йеуда, то есть династии царя Давида, задача составителей книги Бытия была выполнена лишь отчасти. Их доводы в пользу преимуществ Иакова над Эсавом и Йеуды над его старшими братьями выглядят неубедительно. Но это, в свою очередь, свидетельствует и в пользу авторов Библии. Очевидно, их свобода творчества была сильно ограничена: они имели право заниматься только компиляцией уже существовавшего устного эпоса, а не сочинением нового. Следовательно, мы имеем дело не с творческим вымыслом, а с подлинными преданиями, которые отражали реальную историю кочевых амореев в Ханаане. Составители книги Бытие, руководствуясь политическими интересами как объединенного царства, так и самой династии Давида, легитимизировали верховную власть давидидов и их претензии на правление не только своими южными племенами, но и северными. Если бы составителям Ветхого Завета было позволено выйти за рамки редакции устного эпоса племен Хабиру, то они нашли бы куда более убедительные и веские «доказательства» в пользу главенства линии Иаков-Йеуда.
Со второй задачей — соединением воедино родословий северной и южной групп — редакторы Пятикнижия справились гораздо лучше. Им удалось настолько хорошо сплести воедино различные куски из эпоса об Иакове и Израиле — родоначальниках южных и северных племен, — что все последующие поколения еврейского народа стали воспринимать их как единого праотца с двойным именем — Иаков-Израиль.
Первая книга Пятикнижия, «Бытие», заканчивается смертью Иакова в Египте, куда ушли южные племена из-за засухи и голода в Ханаане. Согласно последнему желанию патриарха его тело везут из Египта в Ханаан и погребают там в знаменитой пещере Махпела под Хевроном, где уже покоятся останки Авраама и Исаака. Итак, все три патриарха, родоначальники южных хабиру, находят последний приют именно там, где была расположена их главная резиденция — в районе Хеврона. Там же погребены и их жены — Сарра, Ревекка, Лея, но не Рахель. Последнюю похоронили в Вифлееме, который тогда назывался Эфрат. Возникает вопрос: почему? Ведь Вифлеем находится буквально в нескольких километрах от Хеврона и пещеры Махпела. Если тело Иакова сочли возможным привезти даже из Египта, то почему этого не удостоилась его жена Рахель, умершая во время родов их сына Биньямина? Каким образом Лея, будучи нелюбимой женой, как это признает сама Библия, оказалась после смерти рядом с мужем, а горячо любимая им Рахель, тоже законная супруга и к тому же мать его любимых сыновей, оказалась вне родовой усыпальницы? Не менее интересно и другое. Иосиф, любимый сын Иакова-Израиля, был единственным, чьи останки, согласно Библии, были унесены из Египта вместе с исходом оттуда всего народа. Но он, как и Рахель, не был похоронен в пещере Махпела под Хевроном; его гробница находится в центральной Палестине под Шхемом, там, где находилась главная резиденция северных племен. Почему? Ответ напрашивается сам собой. Вероятно, и Рахель и Иосиф — это исторические персонажи из эпоса северных племен. Возможно, первая была главной женой легендарного родоначальника северных колен — Израиля, а второй считался его старшим сыном. Из библейского эпизода о кончине Рахели известно, что это произошло по пути на юг из Бейт-Эля, религиозного центра северных племен, и что ее смерть наступила неожиданно для всех, во время какого-то большого перехода, и ее вынуждены были спешно похоронить в месте, где она умерла. Составители Бытия, создавая единое родословие для обеих групп, нашли интересный компромисс в отношении жен Иакова и Израиля. Лея — главная жена Иакова, была сделана старшей, но нелюбимой, а Рахель — главная супруга Израиля, стала второй, но зато единственно любимой женой общего патриарха. Таким образом, за южными племенами удалось сохранить главенство в правонаследии, а северным достались любовь и признание их особых заслуг.
Составители книги Бытие испытывали необходимость связать воедино не только патриархов двух племенных групп, но и их сыновей — родоначальников отдельных древнееврейских колен. В этом плане очень примечательны слова праотца Иакова, обращенные к Иосифу: «И теперь два сына твои, родившиеся у тебя в стране египетской до прихода моего к тебе в Египет, мои они. Эфраим и Менаше, подобно Реувену и Шимону, будут мои. А дети, которых ты родишь после них, будут твои» (Быт. 48:5–6). Показательно, что Иаков «присвоил» себе только старших детей Иосифа, но не претендовал ни на кого из детей от других своих сыновей. Отголоски изначального существования двух отдельных племенных групп с различной родословной сохранились но многих библейских источниках. Например, один из псалмов благодарности Богу недвусмысленно говорит: «Принес избавление Ты народу Своему — сынам Иакова и Иосифа» (Ис. 76:16). Несмотря на то что согласно библейской версии «дом Иосифа» являлся всего лишь частью «дома Иакова», древняя традиция поставила его в независимое и равное положение со всем «домом Иакова».
Обращает на себя внимание еще один интересный факт. Не только племенная группа «Иаков-Израиль» состояла из двенадцати сыновей-колен, но столько же потомков-племен насчитывали и другие группы аморейских кочевников, например Эсав (Эдом), Ишмаэль и Нахор. Очевидно, цифра 12 имела символическое значение в мифологии кочевых: амореев, и количество племен каждой самостоятельной большой группы должно было равняться этому числу. В действительности, реальное число древнееврейских колен было, вероятно, меньше двенадцати. Но главное заключалось в другом: союз всех двенадцати древнееврейских племен, или «семья», о которой говорится в книге Бытие, сложился и существовал лишь в период объединенного царства.
Таким образом, жизнеописание библейских патриархов указывает на то, что предками древних евреев были полукочевые амореи, пришедшие в Ханаан со своей прародины в верховьях реки Евфрат. С самого начала они представляли собой две различные племенные группы, которые появились в Ханаане в разное время. Первыми там оказались предки северных древнееврейских племен, которые обосновались на землях центральной и северной Палестины. Позднее в эту страну приходит новое большое племенное объединение, возглавлявшееся библейским патриархом Авраамом. В его составе находились предки близкородственных народов, которые стали впоследствии известны как южные древнееврейские племена, эдомитяне, моавитяне, аммонитяне, ишмаэльтяне, мидьянитяне, кении и амалекитяне. Перечисленные в Библии сыновья, внуки и правнуки Авраама, его родственники в действительности представляли собой родоначальников племен и кланов. Семейное древо Авраама-Исаака-Иакова является лишь скромной частью родословий вождей кочевых и полукочевых амореев — суту и хабиру много веков спустя, уже после возвращения южных древнееврейских племен из Египта, в их родословную была вплетена новая ветвь — «семейная хроника» северных колен, с которыми они объединились в одном государстве. Так Иаков стал одновременно и Израилем, число его сыновей-племен возросло до двенадцати, а замечательное предание об Иосифе и его братьях стало общим достоянием северных и южных колен. Что же соединило две различные группы аморейских полукочевых племен? Их объединил Египет, точнее, то, что произошло с ними там.
Глава III
В ЕгиптеУход библейской «семьи» в дельту Нила переносит место действия еврейской истории из Ханаана в Египет. В действительности «семья» Иакова представляла собой две группы древнееврейских племен: северную (Израиль-Иосиф) и южную (Иаков-Йеуда). Хотя Библия говорит об одновременном уходе всей семьи Иакова в Египет, есть основания полагать, что первыми туда ушли северные племена, а точнее, их ядро — «дом Иосифа». Скрытый намек на это имеется в сказании об Иосифе, которое повествует о конфликте между ним и его братьями и о продаже Иосифа в рабство в Египет. Время ухода северных племен в дельту Нила можно обозначить приблизительно второй половиной XVIII в. до н. э. Позднее в Египет попадают и южные племена, и тоже вынужденно — из-за засухи и голода в Ханаане. Их уход, скорее всего, пришелся на конец XVII в. до н. э. Итак, обе группы древнееврейских племен встречаются в Египте, в восточной части нильской дельты. Библейские книги — Бытие и Исход — приводят точное число членов семьи Иакова, ушедших в Египет, а именно 70 человек (Быт. 46:27; Исх. 1:5). Возможно, это число действительно точное, но сегодня мы понимаем, что речь шла не просто о людях, а о вождях племен и кланов, об их семьях. Рядовых соплеменников, не говоря уже о женщинах и детях, тогда не считали вообще. Поэтому реальная численность обеих групп, ушедших в Египет, нам неизвестна. Однако, учитывая некоторые цифры о библейской «семье» из книги Бытие, мы можем предполагать, что все племена вместе взятые насчитывали многие тысячи, если не десятки тысяч человек.
Повествование о пребывании древних евреев в Египте является самой загадочной и темной частью Ветхого Завета. По сравнению с ней, даже более древний по происхождению эпос о еврейских патриархах можно считать богатейшим источником информации. Поразительно, но о четырех веках пребывания древнееврейских племен в Египте Библия практически ничего не сообщает. Если предыдущая книга, Бытие, полна имен людей и народов, названий городов и стран, то книга Исход, посвященная пребыванию в Египте, загадочно молчит о четырехсотлетней жизни в этой стране. А ведь египетский период длился дольше, чем время, проведенное Авраамом, Исааком и Иаковом в Ханаане! Более того, тема рабства в Египте настолько важна, что проходит красной нитью по всем библейским книгам и упомянута более сотни раз. Полное молчание прерывается лишь с рождением Моисея, и в дальнейшем все, что мы имеем, посвящено исключительно исходу из Египта. Даже о 40-летнем периоде скитания по пустыне мы имеем несравненно больше сведений, чем о 430 годах пребывания в Египте.
Случайно ли это? Конечно, нет. Молчание о жизни в Египте является умышленным и свидетельствует о том, что первые составители Пятикнижия сознательно не захотели включать в библейский канон устные предания, которые противоречили бы официальной версии о происхождении израильского народа. Умолчание представляло собой попытку скрыть тот факт, что древние евреи изначально состояли из двух этнически близких, но в то же время отличных друг от друга племенных групп: северной (Израиль-Иосиф) и южной (Иаков-Йеуда), и что эти группы появились в Египте в разное время, а самое главное — в разное время ушли из Египта. Таким образом, мы имеем две даты, связанные с приходом в Египет, и опять-таки две различные даты ухода из Египта. Более того, эти племенные группы прожили в дельте Нила далеко не одинаковое время и играли разную роль в политической истории Египта.
Библейское повествование о приходе в нильскую дельту, о мирной жизни там в течение 430 лет, о порабощении фараонами и драматическом исходе под руководством Моисея относится только к южной группе «Иаков-Йеуда». Северная группа «Израиль-Иосиф» имела совершенно другую историю, которая не нашла, да и не могла найти должного отражения в Библии. Эти племена, и прежде всего «дом Иосифа», были составной частью завоевателей Египта, так называемых гиксосов, и разделили совместно с ними их взлет и падение. Пребывание «дома Иосифа» в Египте оказалось существенно более коротким, и он был вынужден уйти из Египта в Ханаан не позднее середины XV в. до н. э., в то время как их южные собратья из племенной группы «Иаков-Йеуда» продолжали находиться в нильской дельте вплоть до начала XII в. до н. э.
Разное время прихода и ухода, а также далеко не одинаковые периоды жизни древнееврейских племен в Египте сделали невозможным комбинирование устных преданий обеих групп в единую версию, наподобие того, что удалось создать ранее в библейской книге Бытие. Поэтому составители книги Исход сочли за благо обойти молчанием огромный по времени египетский период. Тот ничтожный по объему материал, который все же вошел в книгу Исход, был тщательно выхолощен: из него изъяли все имена, названия и события, которые могли помочь хоть как-то идентифицировать место, время и действующих лиц этого периода. Только такая единая версия «египетского рабства» могла соединить историю двух племенных групп. В данном случае мы снова сталкиваемся с методами работы составителей Библии: они ничего не выдумывали и не сочиняли, они лишь искусно комбинировали известные тогда предания, стараясь создать из них единое родословие и общую историю для северных и южных колен, оказавшихся волею судеб в одном государстве.
Чтобы попытаться хоть как-то реконструировать египетский этап в истории каждой племенной группы, мы должны обратиться к истории самого Египта в это время. Приход северных древнееврейских племен, без сомнения, относится к периоду Среднего царства (1938–1630 гг. до н. э.). Историки ведут отсчет Среднего царства с XII династии, которую основал Аменемхет I. В свое время он был первым министром фараона XI династии, но сумел захватить власть и основал собственную династию, которая правила Египтом немногим менее двухсот лет. Главной сферой интересов фараонов XII династии были Нубия и Ливия, поэтому большинство военных походов в этот период египтяне совершили на юг и на запад. Ханаан, ближайшая к Египту страна на востоке, не особенно привлекала египетских фараонов Среднего царства. То ли их отпугивали трудности осады ханаанских городов, то ли добыча в Нубии и Ливии казалась им привлекательнее — как бы то ни было, Ханаан, несмотря на близость к Египту, оставался независимым от него. Правда, некоторые фараоны XII династии все же предпринимали отдельные походы в Ханаан и Сирию, но все они совершались с целью грабежа и не ставили своей задачей подчинение страны. Так, один из наиболее известных фараонов этой династии Сенусерт III совершил по крайней мере один крупный поход в Ханаан.
Конец правления XII династии пришелся на царствование Себекнефру — первой женщины-фараона в истории Египта. Тот факт, что на трон вынуждена была взойти женщина, свидетельствовал о приближении конца этой династии, что, собственно говоря, и произошло в 1756 г. до н. э. Оценивая в целом положение Египта в период правления XII династии, мы не можем говорить ни об ослаблении военной мощи, ни об экономическом упадке. Однако ситуация существенно меняется с приходом XIII династии, правление которой пришлось на 1756–1630 гг. до н. э. За этот период (чуть больше столетия) в стране сменилось около 70 фараонов. В различных районах страны периодически появлялись конкурирующие друг с другом фараоны, каждый из которых объявлял себя единственно законным правителем. Многие из них царствовали всего лишь по нескольку месяцев. Именно в это время объявляется еще одна, так называемая XIV династия, центром которой был город Ксоис на севере нильской дельты. Ослабление центральной власти и внутренние раздоры привели к потере Египтом завоеванных территорий в Нубии и Ливии, к отказу от военных походов в Ханаан.
Впрочем, Ханаан сам пришел в Египет. Речь идет о постепенном проникновении в нильскую дельту западных семитов — амореев, пришедших из Палестины. Сегодня мы имеем убедительные археологические свидетельства того, что по крайней мере с XVIII в. до н. э. дельта Нила заселяется западными семитами, чья материальная культура безошибочно указывает на их ханаанское происхождение. Видимо, инфильтрация западных семитов туда началась гораздо раньше, но тогда она лимитировалась и контролировалась египетскими властями. Маловероятно, что пришельцы представляли собой оседлое население ханаанских городов-государств. Скорее всего, в нильской дельте обосновались полукочевые амореи, которых засуха и голод периодически выталкивали из Ханаана. Именно с этими племенами столкнулся патриарх Авраам, когда, спасаясь от засухи, был вынужден уйти в Египет. Тот факт, что местного правителя Библия называет фараоном, не исключает его западносемитского происхождения и вероятность того, что Авраам имел дело не с египтянами, а с такими же полукочевыми амореями, как и он сам. Похоже, что и его наложница Агарь, мать его сына Ишмаэля, также происходила из этих же амореев, осевших в нильской дельте.
Западные семиты — новые властители страны НилаЗаселение нильской дельты западными семитами началось еще при фараонах XII династии, но в то время центральная египетская власть была достаточно сильна, чтобы сдерживать этот процесс. Вдоль восточной границы Египта существовала целая система крепостей, которая могла эффективно контролировать дороги и позволяла ограничивать доступ в Египет кочевникам из Азии. Нам известны три письменных документа, которые прямо или косвенно подтверждают факт проникновения западных семитов в нильскую дельту, причем уже в XXI–XX вв. до н. э., то есть в Первый Переходный период (2130–1938 гг.) и в начале Среднего царства. Это — «Предостережения Ипувера», «Поучения царю Мерикара» и «Пророчества Неферти». Все они однозначно свидетельствуют о натиске кочевых амореев на восточную границу Египта и о начале заселения ими дельты Нила. Они подтверждают слова библейской книги Бытие, что засуха и голод заставляли людей уходить в Египет. Согласно этим документам, речь идет не об оседлом населении, а о кочевых племенах. Но эти же письменные источники показывают, что египтяне враждебно и даже жестоко относились к западным семитам, страдавшим от недостатка воды, и старались максимально ограничить их доступ к нильской дельте. Однако внутренняя борьба за власть и, как ее следствие, общее ослабление Египта в период XIII династии привели к тому, что пограничный контроль перестал существовать. С этого времени племена кочевых и полукочевых амореев, выталкиваемые периодическими засухами из Ханаана, стали беспрепятственно приходить в Египет и оседать в дельте Нила.
Нельзя сказать, что египетские фараоны не осознавали размеров грозящей им опасности от пришельцев из Азии. Однако внутренние междоусобицы не давали возможности закрыть восточную границу. Впрочем, далеко не все правители этого и желали. Весьма вероятно, что многие из 70 фараонов XIII династии уже не были собственно египтянами, а происходили из племенных вождей амореев и правили под египетскими именами. Но даже те, кто происходил из знатных египетских семей, все чаще опирались на помощь западных семитов. Так, постепенно, начав с поддержки кандидатов на египетский трон, пришельцы из Ханаана превратились в ту самую военную силу, которая стала определять власть в Египте.
Результаты этой все более возраставшей военной зависимости страны от западных семитов не замедлили сказаться: наступил момент, когда вожди аморейских племен решили не прибегать к камуфляжу, а самим править Египтом. 1630 г. до н. э. стал последним в истории XIII династии (смешанной) и первым в правлении новой XV династии (западносемитской). Этот же год историки считают концом Среднего царства и началом Второго Переходного периода (1630–1523 гг.), когда власть над Египтом перешла полностью в руки западных семитов-амореев, или так называемых гиксосов.
Имя «гиксосы» впервые использовал Манефон, египетский жрец и историк III в. до н. э. Он был автором «Истории Египта» на греческом языке. К сожалению, его рукописи до нас не дошли. Все, что мы имеем, это лишь выдержки из его трудов, сделанные некоторыми античными авторами. Больше всех Манефона цитировал римско-иудейский историк Иосиф Флавий в своей книге «О древности еврейского народа. Против Апиона». Из того, что нам известно, Манефон повествует о покорении Египта гиксосами — неизвестным народом, пришедшим из Азии. «По непонятной мне причине Бог поразил нас, — пишет Манефон. — С восточной стороны на нас нагрянули завоеватели неизвестного происхождения. Они вторглись в нашу страну, легко и уверенно одержали победу над нашими правителями. Затем они безжалостно сожгли наши города и разрушили до основания храмы, посвященные нашим богам. Они жестоко отнеслись к местному населению: одних убивали, у других продавали в рабство их жен и детей. В конце концов они выбрали царя из своих рядов, его звали Салитис. Он правил из Мемфиса, собирая дань с Верхнего и Нижнего Египта. Он разместил свои военные гарнизоны на самых выгодных позициях. Но, прежде всего, он укрепил границу страны с востока, предполагая, что ассирийцы, по мере роста их могущества, когда-нибудь нападут на его царство. В номе Сайт он нашел город, который очень выгодно располагался на восточной стороне одного из рукавов дельты Нила — Бубастит и назвал его Аварис, согласно какой-то древней религиозной традиции. Он перестроил это место, укрепил его массивными стенами, а также оставил здесь гарнизон, состоявший из 240 тысяч хорошо вооруженных воинов, для охраны границы. Сюда он наведывался в летнее время — отчасти, чтобы платить жалованье своей армии, отчасти, чтобы тренировать ее и держать в страхе чужеземные племена» (Maneth. Aegypt., Frag. 42, 1, 75–1, 79).
Так как цитаты из Манефона были написаны на греческом языке, то термин «гиксосы» представляет собой греческий вариант египетских слов «хекау хасут» — «чужеземные правители», а еще точнее, чужеземные азиатские правители. К сожалению, выдержки из рукописи Манефона нам мало что дают в историческом плане, кроме подтверждения самого факта владычества гиксосов над Египтом. Дело в том, что Манефон описывал события, которые произошли почти за полторы тысячи лет до него, поэтому картина, нарисованная им, в действительности больше отражает завоевание Египта не гиксосами, а ассирийцами, вавилонянами или персами, которые по времени были куда ближе К нему, чем гиксосы. Сам Манефон и его время отстоит от периода гиксосов так же далеко, как мы удалены от нашествия гуннов на Рим. Археологические данные не подтверждают страшных картин разрушений, изображенных Манефоном, а упоминание о потенциальной угрозе гиксосам со стороны Ассирии (и это в XVII–XVI вв. до н. э.!) свидетельствует только о полной путанице в представлениях о гиксосах уже в III в. до н. э.
Впрочем, и современные историки не избежали ошибок, когда старались объяснить происхождение гиксосов. Сначала их пытались идентифицировать с хеттами, потом с хурритами, наконец, причислить их к каким-то индоевропейским кочевым племенам. В качестве доказательств индоевропейского происхождения использовали тот факт, что именно гиксосы познакомили египтян с лошадьми, боевыми колесницами, обучили их более совершенным методам получения металлов, то есть тем новшествам, которые, как принято считать, были принесены на Ближний Восток индоевропейцами. Однако археологические раскопки последних десятилетий положили конец всяким сомнениям: так называемые гиксосы в действительности являлись полукочевыми западными семитами и пришли не откуда-то из Азии вообще, а конкретно из Палестины. К сожалению, эти западносемитские кочевники не оставили нам никаких письменных свидетельств, так как вряд ли вообще обладали собственной письменностью. Однако лингвистический анализ имен из египетских источников безошибочно подтверждает их западносемитское и, более того, аморейское происхождение. О каком массовом появлении хеттов или хурритов в Египте XVIII–XVI вв. до н. э. может идти речь, если первые сидели в это время в Анатолии, а вторые — в северо-восточной Сирии? Лишь намного позднее и те и другие стали сталкиваться с египтянами, да и то не в самом Египте, а в Сирии и стране Амурру.
Используя термин «гиксосы», мы не должны забывать, что египтяне так называли только фараонов и правителей западносемитского происхождения. За простым народом, выходцами из Сирии и Палестины, укрепилось совсем другое имя — «ааму». Оно созвучно и названию западносемитских племен того времени — амореи, и названию Финикии и южной Сирии — Амурру. Имя «ааму» использовалось египтянами почти тысячу лет, с начала Среднего царства до заката Нового царства, то есть на протяжении всего того времени, когда употреблялось имя «амореи».
С ааму египтяне познакомились задолго до начала власти гиксосов. С одной стороны, это были наемные работники, приходившие в Египет на заработки, с другой — многочисленные рабы и пленники, захваченные во время походов фараонов в Ханаан, Финикию и южную Сирию. Например, фараон XII династии Аменемхет II оставил нам запись о своем походе в Финикию, в результате которого он захватил 1554 пленных азиатов (ааму)[4]. Нам известны также письменные документы административного и хозяйственного значения, датируемые XVIII–XVII вв. до н. э., которые упоминают азиатов, занятых на работах в храмах и частных домах. Абсолютное большинство имен этих азиатов явно аморейского происхождения. Так, список работников только одного из частных поместий содержит 77 имен, которые можно прочитать, из них по меньшей мере 48 принадлежит амореям[5]. Есть и другого рода письменные свидетельства, которые говорят о появлении ааму в Египте. К ним относится, в частности, уникальная фреска в гробнице правителя нома Орикс, Хнумхотепа II, в районе сегодняшнего Бени-Хасана, изображающая приход аморейского полукочевого клана в Египет. Надпись на фреске упоминает главу рода Абиша и 37 его соплеменников. Фреска датируется началом XIX в. до н. э.
Таким образом, египетские источники фактически подтверждают то, о чем говорят библейские книги Бытие и Исход, а именно об уходе аморейских кочевников в Египет и их жизни в этой стране. Нет сомнения, что как египетские «ааму» и «гиксосы» Манефона, так и библейские «иври/ибри» И «хабиру» Ханаана представляли собой один большой западносемитский этнос — полукочевые аморейские племена. В этом плане древнееврейские колена — как южные, так и северные — были всего лишь скромной частью этого большого этноса, доминировавшего в Ханаане, Финикии, южной Сирии, а затем и в дельте Нила.
Комбинация библейских и древнеегипетских источников, а также последние археологические данные позволяют нам хотя бы примерно воссоздать картину гиксосского завоевания Египта и появления древнееврейских племен в дельте Нила. Эта картина будет неполной, если мы не включим в нее Ханаан, потому что те, кто подчинил себе Египет, не только пришли из Ханаана, но и жили там продолжительное время. Речь идет о полукочевых аморейских племенах, пришедших из северо-западной Месопотамии в южную Сирию, Финикию, северный и центральный Ханаан приблизительно в XXIII в. до н. э. В составе этой многочисленной группы кочевников были и северные древнееврейские племена, известные впоследствии под именем Израиль. Появление большой массы кочевников привело к коллапсу всей системы ханаанских городов-государств. Часть городов была разрушена, другая — оставлена их жителями, которые, видимо, ушли в южные районы Ханаана, менее всего пострадавшие от вторжения. Археологические данные свидетельствуют о быстром и насильственном характере разрушения всей городской культуры Западной Палестины периода ранней бронзы (3050–2300 гг. до н. э.) и о том, что ее заменила совершенно другая культура, которая не имела ничего общего с предыдущей[6].
Новая культура — культура полукочевых племен — господствовала в северном и центральном Ханаане в течение трех столетий, с XXIII по XX в. до н. э. Все это время в Палестине преобладали полукочевые племена и небольшие земледельческие поселения. Аналогичные процессы происходили и на ливанском побережье, и в южной Сирии. В отличие от этих районов южная Палестина и Заиорданье почти не пострадали. Там археологи прослеживают полную преемственность с предыдущей ханаанской городской культурой. Вероятно, южные и восточные области служили убежищем для прежнего населения Западной Палестины. Хорошо известный древнеегипетский документ XX в. до н. э. «Сказание о Синухе» полностью подтверждает преобладание полукочевников в северном и центральном Ханаане.
Синухе, египетский сановник при дворе фараона, бежал из своей страны в смутное время междуцарствия, он оставил нам подробное описание северной и центральной Палестины, где провел многие годы. Согласно его записям, в стране Ретену — так египтяне называли Палестину — повсюду жили полукочевые племена. За долгое время своего пребывания там он ни разу не упомянул, что видел или посетил какой-нибудь крупный город, и это не случайно, так как, судя по археологическим данным, такие города были уже давно разрушены или оставлены своими жителями[7].
Некоторые историки пытаются объяснить внезапную гибель всей городской культуры центрального и северного Ханаана совсем иначе: либо вторжениями египетской армии, либо изменением климата. В качестве доказательства они приводят надписи, обнаруженные в гробнице египетского сановника и генерала Уни. Он служил фараону Пепи I (третий фараон шестой династии) и описал поход египетской армии в «страну песчаных жителей» — в северный Синай и юго-западную Палестину. В качестве еще одного доказательства используется барельеф из Верхнего Египта, который относится к концу пятой династии и изображает осаду египтянами укрепленного города, вероятнее всего, в Ханаане. Однако историкам известны походы египетской армии как до гибели городской культуры Ханаана, так и после, но они не приводили к повсеместному разрушению системы городов. Более того, в XXIII–XX вв. до н. э. — а они приходятся на конец Древнего царства и Первый Переходный период — Египет и сам переживал децентрализацию власти и общий упадок и, как следствие, разрыв традиционных связей с Ханааном и ливанским побережьем. В это время военные походы в Ханаан являлись скорее исключением, нежели правилом, и египетская военная активность в Ханаане была минимальной. Экспедиция Уни была, вероятно, ответным ударом по аморейским кочевникам, угрожавшим восточной границе Египта, но не завоевательным походом.
Еще менее убедительна версия о серьезном изменении климата. Во-первых, внезапно он не меняется, а во-вторых, К югу и востоку от Мертвого моря, то есть в более «уязвимых» в климатическом отношении районах, археологи обнаружили последовательное продолжение предыдущей культуры — процветавшие города, ничуть не пострадавшие в период общего разрушения всей системы.
Таким образом, главной причиной разрушения ханаанских городов периода ранней бронзы (3050–2300 гг. до н. э.) являются не спорадические военные походы египтян или изменение климата, а вторжение с севера большой массы полукочевых аморейских племен. В Ханаан они пришли из южной Сирии и с ливанского побережья, а туда, в свою очередь, из северо-западной Месопотамии — прародины всех западных семитов. Примерно в это же время другой мощный поток аморейских племен устремился в юго-восточном направлении вдоль речных долин Тигра и Евфрата, и многие города Месопотамии пережили туже судьбу, что и ханаанские. Однако по территории и населению Месопотамия явно превосходила Ханаан и южную Сирию, поэтому амореи очень быстро растворились там среди местных жителей и усвоили их культуру. Период хаоса и разрухи оказался здесь намного короче, всего около сотни лет (2230–2130 гг. до н. э.).
Таким образом, в хронологическом и географическом отношениях древнееврейские племена были в течение длительного времени оторваны друг от друга. Северные колена обосновались в центральной Палестине уже с XXIII в. до н. э., а южные пришли на юг этой страны только в XX в. до н. э. Однако и Ханаан не стал последним пристанищем для всех кочевых амореев. Позднее, большинство из них уходит дальше на юго-запад, в дельту Нила. Видимо, климатические условия Нильской дельты, а главное, обилие воды в любое время года, оказались более подходящими для полукочевых скотоводов, чем Ханаан с его периодическими засухами, приводившими к голоду. Не случайно библейская книга Бытие приравнивает землю египетскую к «саду Бога» (Быт. 13:10). Вероятно, первые группы полукочевых амореев оказались в нильской дельте именно из-за засухи и голода в Ханаане. Со временем западносемитские кочевники стали все чаще приходить в Египет и все дольше задерживаться там. Так было положено начало постоянному присутствию ааму в дельте Нила.
Уже в XX в. до н. э. древнеегипетские источники выражали тревогу и беспокойство по поводу натиска ааму на восточную границу страны, однако проникновение туда западных семитов началось гораздо раньше, по крайней мере в так называемый Первый Переходный период в истории Египта, известный как время кризиса и упадка. Библейская книга Бытие, по существу, подтверждает тот факт, что полукочевые западные семиты уходили в дельту Нила из-за периодических засух в Ханаане. В Египет «спускался» Авраам, туда же собирался уйти Исаак, и лишь вмешательство Бога одержало его в Ханаане. Там же оказался Иосиф, будучи проданным в рабство. И, наконец, Иаков вместе со всеми своими родичами уходит уже не переждать очередную засуху, а жить в дельте Нила. Агарь, ставшая наложницей Авраама и матерью его старшего сына Ишмаэля, тоже происходит из Египта и, вероятно, из таких же полукочевых амореев, как и сам Авраам, только раньше него пришедших в дельту Нила. Возвращение Авраама в Ханаан лишь свидетельствует о том, что и его время, то есть приблизительно в XX в. до н. э., египтяне еще достаточно эффективно контролировали свою восточную границу и не позволяли полукочевым амореям надолго оседать в нильской дельте. Но в то же время озабоченность натиском ааму с востока нашла свое выражение во многих известных нам древнеегипетских документах.
Библия косвенно подтверждает, что во времена Исаака (XIX–XVIII вв. до н. э.) из-за очередной сильной засухи часть аморейских племен уходит в Египет. Можно полагать, что то были северные древнееврейские племена из центрального Ханаана или, по меньшей мере, «дом Иосифа». Вероятно, время Исаака, а это немало — 180 лет, совпало с периодом Правления XII египетской династии и частично XIII смешанной династии. Наконец, годы жизни библейского Иакова, скорее всего, приходятся как на время правления XIII и XIV смешанных династий, так и на Второй Переходный период, когда власть в стране окончательно перешла в руки западносемитских правителей — гиксосов.
Период правления гиксосов представляет собой самую темную и загадочную часть древнеегипетской истории. До сих пор мы не имеем никаких гиксосских письменных текстов, надписей и барельефов, нам ничего не известно о пирамидах или гробницах гиксосских фараонов и их сановников, не говоря уж о настенных фресках и скульптурах. Пелена таинственности и мрака, покрывающая время правления западносемитских фараонов, не случайна. Власть чужеземцев-амореев уже тогда, в глубокой древности, считалась позорным и унизительным явлением для египтян. По той причине после изгнания гиксосов египетские фараоны последовательно и методично постарались уничтожить все следы владычества аморейских племен над Египтом, стереть из памяти все, что могло относиться к гиксосам. По приказу фараонов Нового царства в стране было разрушено абсолютно все, что могло хоть как-то напомнить о гиксосах и их власти. Поэтому сегодня у нас мало надежд на то, что когда-нибудь удастся обнаружить гиксосский письменный памятник, который прольет свет на этот темный период истории. Единственное, что остается археологам, это изучение остатков материальной культуры гиксосов в дельте Нила и, прежде всего, в их столице Аварисе.
Но и тут есть немалые трудности. Мстительные египтяне полностью разрушили и сожгли дотла столицу и поселения гиксосов в нильской дельте. Уцелевшие письменные и материальные памятники того времени оставлены только врагами гиксосов — фараонами XVII династии из Фив, которые сначала были данниками амореев, а потом их главными противниками. Именно фараоны XVII, а затем XVIII династий сделали все, чтобы никто из последующих поколений не узнал ни о самих гиксосах, ни об их деяниях. Интересно, что самый темный в истории Египта период, гиксосский, хронологически совпадает с самой загадочной частью Библии, касающейся пребывания древних евреев в Египте. В обоих случаях память о событиях того времени была умышленно стерта. Фараоны Нового царства пытались предать забвению позор чужеземного владычества, а составители Библии старались заставить забыть, что сыны Иакова и сыны Израиля в разное время пришли и ушли из Египта и вообще до своего объединения в XII в. до н. э. имели разную историю.
К сожалению, все, что мы знаем о гиксосах, почерпнуто, прямо или косвенно, из письменных источников, оставленных их врагами — фиванскими фараонами XVII и XVIII династий. До нас не дошло ни одного письменного памятника, который представлял бы сторону гиксосов. Нет сомнения, что таковые существовали, но были уничтожены их противниками из Фив. Однако даже скудная и искаженная информация из уст врагов гиксосов может помочь нам составить представление о том, что происходило в Египте во Второй Переходный период.
Манефон явно ошибался, изображая приход гиксосов, как «внезапное» и «неожиданное» для египтян «вторжение». В действительности произошло обратное: постепенное и мирное проникновение полукочевых аморейских племен, которое продолжалось в течение нескольких столетий. Вероятнее всего, этот процесс происходил даже с согласия египетских властей, по крайней мере в первое время. Нильская дельта была в то время слабо заселена, и в ней имелось много свободных земель, пригодных для пастбищного скотоводства. Египетские чиновники взимали немалую мзду с тех аморейских племен, которые искали спасения у них от периодических засух в Ханаане. Нуждаясь в деньгах для оплаты поборов египетских чиновников, амореи охотно шли в наемные работники к местным землевладельцам, вовсю использовались в богатых домах в качестве прислуги и были известны как искусные кузнецы.
Те археологические данные, которые имеются в нашем распоряжении, свидетельствуют о заселении нильской дельты западными семитами не позднее XVIII в. до н. э. Однако вероятнее всего, полукочевые амореи появились там намного раньше, возможно, еще в конце Древнего царства, примерно в XXIII в. до н. э. Уже упоминавшаяся военная экспедиция генерала Уни в северный Синай и южную Палестину была связана с началом натиска полукочевых амореев на восточную границу Египта. Наступивший затем Первый Переходный период (2130–1938 гг. до н. э.) в истории Египта был крайне благоприятен для проникновения аморейских племен в дельту Нила. Страна тогда фактически распалась на отдельные области — номы, которые вели постоянные войны между собой. Восточная граница оказалась открытой И незащищенной, и западные семиты стали перекочевывать в нильскую дельту, куда более благоприятную в климатическом отношении, чем Ханаан, а тем более Синай. О появлении в дельте Нила аморейских племен мы знаем из древнеегипетских документов того времени. Археологические раскопки здесь мало что могут дать, так как западносемитские полукочевые скотоводы жили в переносных шатрах и не строили не то что городов и укреплений, но даже поселений; Поэтому бессмысленно искать археологические свидетельства присутствия их материальной культуры в нильской дельте. Подобные поиски необычайно трудны и, скорее всего, обречены на неудачу.
Объединение и усиление Египта в период Среднего царства привело к изгнанию части аморейских племен обратно в южный Ханаан и к укреплению восточной границы. Косвенным свидетельством этого является библейское повествование о пребывании патриарха Авраама в Египте. Эпизод с попаданием жены Авраама Сарры в гарем «фараона» представляет собой лишь художественное оформление реальных миграций полукочевых амореев. Таким образом, вторая половина XX и весь XIX в. до н. э. представляли собой перерыв в заселении дельты Нила западными семитами.
Ситуация меняется лишь к середине XVIII в. до н. э. Новое ослабление центральной власти в Египте и упадок военной мощи страны совпали с концом XII династии. Началась бесконечная смена власти, свойственная XIII династии, когда один фараон не успевал занять место другого. В стране вспыхнули гражданские войны, усилился сепаратизм номов. Охраной восточной границы уже никто не интересовался. В это время возобновляется усиленное заселение нильской дельты аморейскими племенами. В ее восточной части появляется огромный по своей территории укрепленный город — Аварис, ставший впоследствии столицей западных семитов в Египте. По своим размерам Аварис в три раза превзошел даже Хацор — самый крупный город в тогдашней Палестине. Очень быстрый рост Авариса и размеры его территории свидетельствуют как об огромном притоке аморейских племен в нильскую дельту, так и о процессе оседания полукочевников. У нас есть основания полагать, что к XVII в. до н. э. большинство кочевых амореев Ханаана и южной Сирии сконцентрировалось в нильской дельте и что они по своей численности намного превзошли местное египетское население, которое, видимо, быстро смешивалось с западными семитами. С другой стороны, происходила культурная ассимиляция той части амореев, которая стала вести оседлый образ жизни в нильской дельте, в частности в Аварисе. Они усваивали не только многие элементы египетской культуры, но и приспосабливали свои западносемитские религиозные культы к местным египетским.
В период правления многочисленных фараонов XIII династии изменяется правовой статус и политическая роль амореев, обосновавшихся в нильской дельте. Из бесправных пришельцев, находившихся по милости фараона в Египте, они превращаются в полноправных жителей и приобретают все возрастающее влияние на внутриегипетскую политику. Без военной поддержки вождей аморейских племен ни один кандидат в фараоны не мог рассчитывать сесть на трон. Появляются не только конкурирующие за власть фараоны, но и новые династии, претендующие на трон. Это относится к так называемой XIV династии, которая заявила о себе на севере нильской дельты и, по-видимому, была западносемитской по происхождению. К концу правления XIII династии некоторые фараоны лишь носили египетские имена, но происходили из аморейских вождей. Резкое ослабление центральной власти привело к очередному распаду Египта на отдельные номы, правители которых были полновластными хозяевами в своих областях. Наконец, полный хаос и неразбериха в египетской политике фактически приглашают к власти вождей аморейских племен из нильской дельты.
Так появляется новая, чисто аморейская, XV династия фараонов (1630–1523 гг. до н. э.), которую принято называть гиксосской. Но аморейские правители, гиксосы, приходят к власти не как чужеземные завоеватели, а как египтяне западносемитского происхождения, использующие символику, язык, культуру и ритуалы Египта. Более того, в своей внешней и внутренней политике они представляли интересы Египта, а не какой-либо другой страны. В этом заключалось принципиальное отличие правления гиксосов от владычества ассирийцев, вавилонян и персов в более поздние времена. Аморейские вожди, в большинстве своем родившиеся и жившие в Египте уже не в первом поколении, считали себя не завоевателями Египта, а египетскими фараонами и правили согласно местным обычаям и в интересах местного населения. Одним словом, они идентифицировали себя с Египтом, который считали своей родиной. Имя «хекау хасут» — «чужеземные азиатские правители», то есть «гиксосы» в греческой передаче — присвоили им враги — фиванские фараоны из Верхнего Египта, которые традиционно соперничали с правителями Нижнего Египта. В самом Нижнем Египте, где, собственно, и властвовали западносемитские фараоны, слово «гиксосы» было наверняка неизвестно.
Манефон, основываясь исключительно на письменных памятниках фараонов Нового царства, глубоко ошибался в оценке гиксосов, проводя параллели с более поздними и более знакомыми ему ассирийскими или персидскими завоевателями. В действительности не было не только «внезапного нашествия» со стороны «неизвестного народа», но и «страшных разрушений» или «жестокого отношения» к египтянам. Власть над Египтом была не столько захвачена, сколько упала сама в руки аморейских вождей, как падает перезрелый плод с дерева. Чужеземный характер правления амореев в Египте был сильно раздут их противниками — фиванскими фараонами, которые постоянно претендовали на верховную власть и максимально использовали в своей пропаганде западносемитское происхождение гиксосов. Но не называем же мы правление аморейского царя Хаммурапи в Вавилоне (1792–1750 гг. до н. э.) чужеземным только потому, что Вавилон, как и многие другие месопотамские государства того времени, оказался во власти аморейских племен? Тем более что до своего прихода к власти в Египте полукочевые аморейские племена столетиями жили в дельте Нила и во многом представляли уже не внешний, а внутриполитический фактор. Не надо забывать также, что отношения между северными (гиксосскими) и южными (фиванскими) фараонами определялись не столько враждебностью египтян к амореям, сколько традиционным соперничеством между Верхним и Нижним Египтом. В действительности речь шла о борьбе за право на объединение Египта, за гегемонию над всей страной, поэтому западносемитское происхождение фараонов Нижнего царства было всего лишь удобным предлогом, но отнюдь не причиной для вражды и войн.
Власть гиксосской XV династии (1630–1523 гг. до н. э.) распространялась в основном на северный Египет или Нижнее царство. В это же время в южной части страны, или в Верхнем царстве, возникла другая династия — XVII (1630–1540 гг. до н. э.). Она, в отличие от XV династии, была египетской по происхождению, и это определило характер ее пропаганды против фараонов Нижнего царства. Граница между территориями, принадлежавшими Фивам и Аварису, проходила в центральной части страны, в районе древнего города Кузаи. Картина раздела Египта была бы неполной, если бы мы не упомянули еще одну новую династию — шестнадцатую (XVI). Одни египтологи считают ее тоже гиксосской и полагают, что западносемитские правители, образовавшие эту династию, подчинялись фараонам XV династии И управляли одной из областей в районе нильской дельты. Другие называют эту династию фиванской — предшественницей XVII династии. Примечательно, что столь разные мнения по поводу этой династии выражают не только современные египтологи, но и античные историки. Как бы то ни было, все согласны, что XVI династия была второстепенной, и ее появление свидетельствовало о раздроблении Египта. Почти весь Второй Переходный период, а это примерно 108 лет, военное превосходство было на стороне гиксосского севера, И южные фиванские фараоны признавали себя их данниками. Лишь к концу данного периода чаша весов склонилась в пользу Фив, и южане осмелились бросить вызов гиксосским фараонам.
Из тех немногих письменных источников о гиксосах, которые имеются в нашем распоряжении, самым достоверным и надежным является так называемый Туринский Канон. Этот древнеегипетский папирус, составленный в XIII в. до н. э. в период правления Рамсеса II, представляет собой наиболее полный список всех египетских фараонов от Древнего до Нового царств. К сожалению, Туринский папирус настолько сильно пострадал от времени, что прочитать оказалось возможным только его фрагменты. Несмотря на это, благодаря Туринскому Канону, а также печатям и скарабеям, найденным в Египте и Палестине, мы знаем о правлении по крайней мере шести гиксосских фараонов XV династии. В хронологическом порядке их имена следуют следующим образом: Шеши, Йакобхар, Хьян, Апепи І, Апепи II, Хамуди. Кроме того, на отдельных печатях и скарабеях упоминаются еще два имени гиксосских правителей: Анатхар и Йакобаам. Некоторые египтологи относят их к другой гиксосской династии — шестнадцатой (XVI). Египетская передача аморейских имен сделала их практически неузнаваемыми, но такие как Йакобхар, Йакобаам или Хамуди даже в египетских формах выглядят безусловно западносемитскими.
Письменные памятники, оставшиеся от южных (фиванских) фараонов, недвусмысленно свидетельствуют, что внешняя политика гиксосов была мирной, а внутренняя — терпимой. У нас нет абсолютно никаких сведений о каких-либо завоевательных походах гиксосов: ни на восток — в Ханаан и Сирию, ни на запад — в Ливию. По крайней мере, ни в Ханаане, ни в Сирии до сегодняшнего дня не обнаружено следов гиксосских завоеваний. Печати и скарабеи с именами гиксосских фараонов, найденные в Палестине, попали туда, скорее всего, мирным путем. Время господства гиксосов в Египте хронологически совпадает с периодом расцвета городской культуры Ханаана. Уход оттуда полукочевых амореев и последующий захват ими власти в Египте обеспечили Ханаану мир и процветание двояким образом.
Во-первых, сам по себе уход большой массы аморейских кочевников обезопасил ханаанские города и поселения от столкновений с беспокойными соседями. Лучшим примером конфликтов такого рода между оседлым населением и кочевниками является библейский эпизод об избиении Шимоном и Леви, сыновьями Иакова, жителей города Шхема. Этот эпизод из древнееврейского эпоса, попавший в книгу Бытие, не случаен — он отголосок реального события, когда южные древнееврейские племена разгромили Шхем за оскорбление нанесенное дочери их вождя.
Во-вторых, приход амореев к власти в северном Египте, положил конец периодическим грабительским походам египетской армии в Ханаан. Получив в свое полное распоряжение не только дельту Нила, но и все Нижнее царство, аморейские вожди больше не нуждались ни в свободных пастбищах, ни в продуктах земледельцев и изделиях горожан. К тому же далекие походы на восток или запад могли спровоцировать неожиданное нападение их главных врагов — фиванских фараонов. Не исключено, что миролюбие гиксосов объяснялось наличием именно такой угрозы с юга, которая постоянно удерживала их от заморских авантюр. Однако более вероятно другое: многие города южной и центральной Палестины находились в союзнических отношениях с гиксосскими фараонами. Данные археологических раскопок свидетельствуют об установлении в Палестине новой культуры — культуры средней бронзы (2000–1550 гг. до н. э.), которая была принесена с севера аморейскими племенами. Форма и цвет керамики указывают на связь этой новой культуры с Сирией и северо-западной Месопотамией, откуда собственно и пришли эти аморейские племена. Формы личных имен говорят о преобладании в это время аморейского населения и в Сирии и в Палестине. Таким образом, гиксосские фараоны имели дело в Ханаане со своими соплеменниками, такими же амореями, как и они.
И в Палестине, и в нильской дельте происходили аналогичные процессы — оседание части полукочевых амореев на землю. Население гиксосской столицы Авариса и многих городов Ханаана было одним и тем же — аморейским. Этническая близость и племенные связи сыграли главную роль в установлении союзнических отношений между гиксосами Египта и аморейским населением Ханаана. Не следует забывать, что будучи изгнанными из Египта, гиксосы искали спасения и поддержки именно в Палестине, в южном городе Шарухен, который был одним из их союзников. Вероятно, эти союзнические отношения были построены на племенном родстве. Здесь уместно напомнить, что, согласно Библии, древнееврейским племенам, пришедшим в Ханаан из Египта, было запрещено воевать с эдомитянами, моавитянами и аммонитянами, жившими в Заиорданье, так как все они состояли в родстве с древними евреями. И это несмотря на враждебное отношение этих родственных народов и как минимум 430-летний перерыв в общении с ними! Одним словом, если Ханаан представлял собой дружественный, и более того, родственный тыл для гиксосских фараонов, то их власть в северном Египте являлась гарантией от любой египетской агрессии для Ханаана. Взаимовыгодный симбиоз гиксосов Египта и амореев Ханаана способствовал экономическому и культурному подъему Палестины.
Внешняя политика гиксосских фараонов была мирной не только в восточном, азиатском, направлении, но и на западе. Они, в отличие от фараонов XII династии, не пытались захватить Ливию и терпимо относились к ливийским поселенцам в западной части нильской дельты. Главной проблемой для гиксосов были южные (фиванские) фараоны. Формально те признавали верховную власть Нижнего царства и даже платили ему дань, но ни для кого не было секретом, что фараоны Верхнего царства всегда претендовали на гегемонию над Египтом и военное столкновение с ними являлось лишь вопросом времени. Как бы то ни было, несмотря на свое военное превосходство, гиксосы были достаточно терпимы к своим потенциальным врагам. Они не подвергли разгрому Верхнее царство и оставили достаточно широкую автономию южным фараонам. Вероятно, отсутствие гегемонистских и империалистических устремлений у гиксосов объяснялось их аморейским, полукочевническим происхождением. Они не стремились к строительству грандиозных пирамид и храмов, не пытались захватить как можно больше чужих земель и городов, их двор не отличался пышностью и богатством. Примечательно, что даже фиванские фараоны, изображавшие себя защитниками Египта, не могли обвинить их в жестоком отношении к египтянам и к захваченным пленным. Хотя задним числом фараоны Нового царства и приписывали гиксосам всевозможные разрушения, в действительности политика гиксосов была не только миролюбивой и терпимой, но даже либеральной, если это определение можно применить к правителям XVII–XVI вв. до н. э. Похоже, что интересы гиксосов были направлены больше всего на самих себя. Единственной областью, вызывавшей у них живой интерес, являлась, пожалуй, торговля с другими странами. Мы имеем археологические свидетельства активных торговых отношений не только с Ханааном и Сирией, но и с Месопотамией, Малой Азией и крито-микенским миром. Гиксосы умудрились наладить торговлю даже с Нубией, несмотря на активное противодействие фиванских фараонов, контролировавших все караванные пути в том направлении.
Гиксосский Египет представлял собой интересное сочетание сразу двух государств — аморейского и египетского. Аморейское находилось в нильской дельте, а египетское — в нильской долине, причем верховная власть над тем и другим принадлежала аморейским племенным вождям. Почему аморейские племена обосновались исключительно в дельте Нила и не пытались подняться выше по реке вдоль нильской долины? Вероятно, свободные орошаемые земли имелись только в дельте, а не в густонаселенной долине. Правда, если бы гиксосы были такими жестокими завоевателями, как их изображает Манефон, то они бы превратили поля египетских крестьян в пастбища для своего скота. Однако никто, даже враги гиксосов — фиванские фараоны, в этом их никогда не обвинял.
Вместе с тем четкое территориальное разделение на аморейскую и египетскую части имело и негативную сторону. Оно сделало невозможным слияние амореев с местным населением, что собственно произошло в Сирии, Ханаане и Месопотамии. Мы знаем из документов, найденных в архивах городов Мари и Алалаха, что западносемитские племена амореев с конца III тыс. до н. э. установили полную гегемонию над Месопотамией, Сирией и Ханааном. Повсюду там появились аморейские государства. Например, Вавилон в центральной Месопотамии, Ларса и Эшнунна в южной Месопотамии, Ямхад в северной Сирии, Катна в центральной Сирии и Хацор в северном Ханаане. И везде амореи очень быстро усвоили культуру местных жителей и слились с ними. За каких-нибудь полтысячелетия, с 2100 по 1600 гг. до н. э., амореи настолько растворились среди родственного им семитского населения, что утратили всякие отличительные черты. Совершенно иную картину представлял гиксосский Египет. Там амореи, за исключением египтизированной племенной верхушки, все время сохраняли свой язык и культуру, которые существенно отличались от местных. Этим фактором воспользовались фиванские фараоны из Верхнего царства, чтобы придать своим войнам с гиксосами национально-освободительный характер. Это же обстоятельство способствовало разрушению аморейского государства в дельте Нила и изгнанию аморейских племен из Египта, чего не было ни в одном аморейском государстве Месопотамии, Сирии и Ханаана.
Что представляли из себя гиксосы в организационном плане? Тот факт, что они принадлежали к западносемитским племенам аморейского происхождения, то есть были этнически однородны, еще не означает, что они были объединены в единый племенной союз. Скорее, наоборот, они представляли собой довольно аморфное образование из различных аморейских племенных групп, пришедших в разное время в Египет. Видимо, существовал какой-то совет вождей, который координировал общую политику амореев и решал их внутренние конфликты и проблемы. В таком совете задавали тон не просто вожди, а главы целых племенных групп, такие, как патриарх Авраам, который был «региональным» вождем в южном Ханаане. Возможно, один из таких аморейских региональных вождей стал первым гиксосским фараоном в Египте. Трудно сказать, как в дальнейшем передавалась власть. Была ли она наследственной, то есть передавалась сыновьям первоначально избранного аморейского вождя, или совет аморейских вождей избирал из своей среды каждый раз нового гиксосского фараона? Пример библейской «семьи» свидетельствует, что полномочия Исаака, сына Авраама, были существенно уже, чем у его отца. Если Авраам признавался верховным вождем всей южной группы, то власть Исаака распространялась только на южные древнееврейские племена и эдомитян. В свою очередь, власть Иакова ограничивалась лишь несколькими древнееврейскими коленами. Если власть гиксосов переходила по наследству, то с каждым разом ее база сужалась, так как далеко не все аморейские племена могли принять власть тех, кого они не избирали. Полная поддержка была гарантирована только со стороны своих собственных племен и кланов. Если же все гиксосские фараоны выбирались из племенных вождей, то их власть была условной, а не абсолютной и, следовательно, лишена должной централизации, поэтому существование параллельных династий было неизбежным. В обоих случаях правление гиксосов в Египте было заранее обречено на поражение — либо из-за резкого сужения их племенной базы, либо из-за отсутствия крепкой центральной власти, необходимой для эффективного управления государством и обороны. Не надо забывать, что гиксосам противостояло сильное Верхнее царство, которое в отличие от аморейской племенной вольницы имело давние традиции централизованной власти, передававшейся по наследству.
«Дом Иосифа» и «дом Иакова» в ЕгиптеОчень важным представляется вопрос о месте и роли древнееврейских племен среди гиксосов. Прежде всего надо помнить, что и те и другие в этническом отношении представляли собой одно целое, а именно полукочевые аморейские племена. Пожалуй, главное, чем различались между собой амореи в Египте, была политическая роль их племенной верхушки. А она, в свою очередь, определялась величиной племен и временем их прихода в Египет. Наиболее крупные объединения амореев, обосновавшиеся в нильской дельте раньше других своих соплеменников, занимали главное место в иерархии гиксосов, они же, вероятно, выбирали И гиксосских фараонов. Более скромные по численности аморейские племена, а тем более те, кто пришел в Египет уже в гиксосский период, играли второстепенную роль и зависели от покровительства своих родичей, входивших в гиксосскую иерархию. Этот принцип распространялся и на древнееврейские племена. «Дом Иосифа», вынужденный уйти в Египет раньше всех своих соплеменников, сумел занять привилегированное положение в царстве гиксосов. Оно объяснялось тем, что Эфраим и Менаше — ключевые племена, составлявшие «дом Иосифа», — появились в нильской дельте еще до прихода к власти самих гиксосов, где-то в начале правления XIII династии во второй половине XVIII в. до н. э. Возможно, «дом Иосифа» был среди тех аморейских вождей, которых стали привлекать к власти еще египетские по происхождению фараоны. Пришедшие несколько позднее остальные северные племена укрепили положение «дома Иосифа» в гиксосской иерархии. Таким образом, мы можем назвать северные израильские племена составной частью гиксосов, а их племенная верхушка, вероятно, входила в ближайшее окружение гиксосских фараонов. Племенное ополчение Эфраима и Менаше было частью гиксосской армии и принимало участие во всех сражениях гиксосов с фиванскими фараонами. Вероятно, до ухода в Египет Эфраим и Менаше представляли собой одно большое племя полукочевых амореев, которое мы можем условно назвать «Иосиф» — по имени их легендарного родоначальника. Это племя разделилось уже в Египте, после того как его численность сильно возросла.
Вожди, а может быть, и вся верхушка «дома Иосифа», усвоили египетскую культуру и язык, брали себе жен из семей египетских жрецов и сановников. Одним словом, «дом Иосифа» представлял собой типичных гиксосов — западносемитских правителей, принявших египетский образ жизни и традиции. Согласно Библии, их легендарный родоначальник Иосиф вел образ жизни египетского сановника, носил египетское имя и был женат на дочери влиятельного египетского жреца. Даже после своей смерти он был погребен по египетскому, а не западносемитскому обряду: «его набальзамировали и положили в саркофаг в Египте» (Быт. 50:26). Судя по библейскому описанию, Иосиф занимал пост главного визиря (министра) при дворе египетского фараона XIII династии или гиксосского правителя. Надо полагать, что и потомки Иосифа вели такой же, египетский, образ жизни, как и он сам. Однако, как показали дальнейшие события, культурная ассимиляция затронула только племенных вождей и их семьи, большинство же рядовых членов их племен остались верными своим западносемитским традициям и языку.
Вероятно, своему особому месту среди всех древнееврейских племен «дом Иосифа» обязан не столько своей многочисленности, сколько привилегированному положению II гиксосском Египте. Он стал покровителем и благодетелем для всех своих соплеменников — сначала северных колен, а потом и южных.
Эпопея южных колен или «дома Иакова» в Египте началась лет на сто позднее, чем северных, то есть примерно в конце XVII в. до н. э., когда гиксосы были уже правителями Нижнего царства. Скорее всего, их приход в Египет был именно таким, как это описано в Библии: продолжительная засуха и голод заставили их покинуть Ханаан и мирно переселиться в восточную часть нильской дельты. Причем все это происходило при помощи и покровительстве «дома Иосифа». Так «дом Иакова» и «дом Иосифа» оказались под одной крышей в Египте. Правда их роли в гиксосском государстве были совершенно разными. В отличие от гиксосского «дома Иосифа» южные племена скромно жили на периферии Нижнего царства и, вероятно, не принимали активного участия в гиксосской политике и в их противостоянии с фиванскими фараонами. Они вели мирный пастушеский образ жизни, находясь под высоким покровительством «дома Иосифа», благодаря которому им удавалось решать все свои проблемы в Египте.
Падение гиксосских фараонов и начало исхода западных семитов из нильской дельтыКонец господству гиксосов в Египте, как и следовало ожидать, пришел с юга, со стороны фиванских фараонов. Около 70 лет они являлись данниками гиксосов и исправно платили дань Нижнему царству. Первым, кто осмелился бросить вызов гиксосам, был Секененра Тао. Он долго и основательно готовился к войне с западными семитами. Начал с захвата месторождения золота в Нубии, чтобы получить источник финансирования предстоящих войн с гиксосами. Затем, пользуясь внутренними раздорами в нубийском государстве Керма, добился союза с его правителями. Обеспечив себе надежный тыл с юга и заполучив необходимые средства, он набрал большое количество нубийских наемников в свою армию. Нубийцы считались хорошими воинами и отличными лучниками, поэтому они существенно усилили мощь египетского войска. Военные приготовления фиванского правителя не на шутку встревожили гиксосского фараона Апепи I (Аусере). Назревал серьезный конфликт. О некоторых его деталях нам известно из древнеегипетского папируса, написанного три с половиной века спустя, в период правления фараона XIX династии Мернептаха.
Пытаясь поставить на место строптивого данника, гиксосский фараон дипломатично намекал, что «ему не дает уснуть рев бегемотов из Фив» (это почти в тысяче километрах от Авариса!), и просил принять меры к устранению источника беспокойства[8]. Вместо ответа Секененра Тао атаковал своего гиксосского властелина. Однако результат военных действий оказался более чем плачевным для фиванского правителя. В решающей битве с западными семитами его армия потерпела сокрушительное поражение, а сам он был убит. Его мумия сохранила следы страшных ран, полученных в бою: череп фараона трижды пробит ударами западносемитских боевых топоров и копий. Наследник убитого фараона, его старший сын Камос, сумел извлечь уроки из поражения своего отца. Он реорганизовал разбитую армию и набрал еще больше нубийских наемников. Однако новый правитель Фив не ограничился только этим. Он многое позаимствовал из военной практики и оружия гиксосов. Ведь именно западные семиты познакомили египтян с лошадьми и боевыми колесницами, новыми, более эффективными видами боевых топоров и луков, научили их прогрессивным методам получения металлов. Перевооружив свою армию на западносемитский манер, Камос решил напасть на гиксосов неожиданно, без объявления войны. И, действительно, ему удалось застать гиксосского фараона Апепи врасплох, окружить и осадить его столицу Аварис. Но вероломство не помогло фиванскому правителю. Придя в себя, гиксосы быстро собрали силы верных им аморейских племен и отбили нападение Камоса.
Дальнейший ход событий нам неизвестен. Мы знаем только, что Камос оставил хвастливые реляции о своем походе, но скромно умолчал о причинах своего отступления. Кроме того, правление Камоса было подозрительно коротким — всего три года. Не исключено, что его постигла та же участь, что и его отца. Между тем гиксосский фараон Апепи неоднократно пытался договориться с нубийцами о союзе против Фив, но, видимо, неудачно, потому что правители Кермы продолжали помогать врагам гиксосов. Затем наступает многолетний перерыв в войне. Очевидно, он был вызван смертью обоих противников — Камоса и Апепи.
Новый и последний этап военных действий происходит уже между их наследниками — младшим братом Камоса Яхмосом и новым гиксосским фараоном Хамуди. На этот раз удача сопутствовала фиванскому правителю. Аварис был снова окружен — и с суши, и со стороны реки. В решающий момент многие аморейские племена не захотели поддержать Хамуди, и это обстоятельство стало роковым для власти западных семитов в Египте. Яхмос, наученный поражениями своих предшественников, заблаговременно перерезал все пути, по которым к гиксосам могла прийти помощь. Положение осажденных в Аварисе стало безнадежным. Однако и египтяне, несмотря на численное превосходство, не смогли паять штурмом Аварис. Манефон, основываясь на древнеегипетских источниках, писал об этом так: «Чтобы защитить себя и свое имущество, гиксосы обнесли Аварис высокой мощной стеной. [Египетский фараон], имея армию и 480 тысяч человек, осадил город и пытался заставить их сдаться. В конце концов он убедился в невозможности взять крепость силой и заключил с ними договор, согласно которому они все должны были покинуть Египет…» (Maneth. Acgypt., Frag. 42, 1, 75–1, 79; ср.: Joseph. Flav. Contr. Apion., 1, 73, 6–7). Данные археологических раскопок на месте Авариса (современный Тель эль-Даба) в значительной мере подтверждают сообщения Манефона о массовом уходе его жителей из Египта. Материальная культура, характерная для западных семитов из Ханаана, резко обрывается на времени падения Авариса и после некоторого перерыва сменяется совершенно другой, египетской по своему характеру. Разрушения в Аварисе не носят следы борьбы за город и гибели его жителей. Скорее всего, город был разрушен и сожжен уже после массового ухода населения[9]. Так закончилось правление XV, гиксосской, династии в Египте, продолжавшееся ровно 108 лет. Гиксосы бежали в Ханаан к своим союзникам и соплеменникам. Яхмос, опасаясь реставрации их власти, совершает поход в южную Палестину и в течение трех лет осаждает город Шарухен, где укрепились бывшие гиксосские правители. Взятие Шарухена означало безвозвратный конец власти западных семитов над Египтом и начало новой эры в истории страны — периода Нового царства. Яхмос основал новую династию — восемнадцатую (XVIII) — и стал ее первым фараоном.
Поражение гиксосов изменило судьбу аморейских племен в дельте Нила. Часть из них была вынуждена уйти сразу вместе с гиксосскими правителями, которые фактически представляли собой их племенную верхушку. Однако уход западных семитов был наверняка не одномоментным событием, как это изображает Манефон. Первыми покинули Египет те, кто жил в Аварисе или укрывался в нем во время осады, то есть армия, царский двор и их семьи, жители столицы гиксосов. Но большинство амореев жило не в столице или укрепленных городах, а были разбросаны по всей нильской дельте. К тому же за время жизни там полукочевые амореи успели осесть на землю и стать оседлыми. Это подтверждается Библией: «И жил Израиль в стране египетской, в земле Гошен, и стали в ней оседлыми, и плодились, и весьма умножились» (Быт. 47:27). Оседлое аморейское население, разбросанное по периметру всей нильской дельты, никоим образом не могло покинуть Египет сразу, а тем более вместе с бежавшей гиксосской армией и царским двором.
Перед Яхмосом и его наследниками — фараонами XVIII династии — не раз вставал вопрос, что делать с амореями, оставшимися в нильской дельте. Скорее всего, египетская политика в их отношении не раз менялась в зависимости от конкретного фараона и конкретных обстоятельств. Первое время, когда Новое царство еще только набирало свою мощь, амореи были слишком многочисленны и сильны, чтобы их можно было коллективно поработить или изгнать из нильской дельты. Известно, что Яхмос и его ближайшие наследники — фараоны Аменхотеп І, Тутмос I и Тутмос II — были слишком заняты подавлением внутренних мятежей и завоеваниями в Нубии и Ливии, чтобы идти на серьезный Конфликт с амореями в дельте Нила. Однако в целом египтяне отрицательно относились к их пребыванию в стране, опасаясь, что они могут либо снова захватить власть в Египте, как это случилось в период гиксосов, либо присоединиться к противнику во время войны. Наличие подобных подозрений в отношении западных семитов отмечает и Библия: «И восстал в Египте новый царь, который не знал Иосифа. И сказал народу своему: вот, народ сынов Израилевых многочислен и сильнее нас; перехитрим же его, чтобы он не умножался; иначе, когда случится война, соединится и он С нашими неприятелями, и будет воевать против нас, и уйдет из страны» (Исх. 1:8–10).
Вероятно, египтяне не случайно отказались от идеи изгнания всех западных семитов сразу после бегства гиксосов. Они боялись, что возмущенные изгнанием аморейские вожди снова объединятся для войны за власть в Египте, но только это произойдет за пределами страны и вне контроля египетской армии. Фараоны Нового царства предпочли стратегию постепенного вытеснения западных семитов. Но по мере роста могущества Египта политика фараонов становилась все более враждебной и непримиримой к оставшимся амореям и, надо полагать, что в период правления Тутмоса III (1479–1426 гг. до н. э.) большинство западных семитов было вынуждено уйти из нильской дельты. Процесс ухода растянулся на многие десятилетия. Раньше всех Египет покинули те аморейские племена, вожди которых были непосредственно связаны с гиксосскими фараонами и составляли их окружение, например гиксосский «дом Иосифа». И, наоборот, те амореи, кто жил дальше от Авариса и не участвовал в войнах с Фивами, получили возможность задержаться дольше.
Где-то в середине XV в. до н. э. «дом Иосифа», состоявший из колен Эфраим, Менаше и Биньямин, покидает Египет и возвращается в Ханаан. Возможно, вместе с ним уходит и еще одно северное племя — Нафтали. Что касается «дома Иакова», то есть четырех южных древнееврейских племен, то они надолго задерживаются в Египте — вплоть до начала XII в. до н. э. Вероятно, вождям южных колен без особого труда удалось доказать, что они в отличие от «дома Иосифа» не имели никакого отношения к гиксосам и в их войнах не участвовали. По этой или какой-либо еще причине, но южная группа «Иаков-Йеуда» не разделила участи большинства аморейских племен, вытесненных в XV в. до н. э. из дельты Нила. Египтяне позволили остаться не только южным древнееврейским племенам, но и другим группам амореев, которые не были связаны с гиксосами. Вероятнее всего, это были те самые аморейские племена, которые намного позднее участвовали вместе с «домом Иакова» в библейском исходе Моисея.
Глава IV
Северные племена в Ханаане. XV–XIII вв. до н. э
Возвращение «дома Иосифа» из ЕгиптаВ правление Тутмоса III происходит поворотный момент в судьбе аморейских племен нильской дельты. Египет становится мощной державой и прочно устанавливает свою власть над Ханааном, Сирией и ливанским побережьем. Внутри Египта никто больше не осмеливается оспаривать власть фараона. Наступил момент, когда египтяне могли без каких-либо опасений избавиться от постоянной проблемы, беспокоившей фараонов Нового царства — аморейских племен в дельте Нила.
Куда направляются западные семиты? Они идут в страны своего исхода, туда, где они жили до ухода в Египет, а именно в Ханаан, южную Сирию, на ливанское побережье. «Дом Иосифа» возвращается в район Шхема, на свою прежнюю племенную территорию. Однако не все оказывается так просто. За время его отсутствия в Ханаане течение двух с половиной веков произошли немалые изменения, и к XV в. до н. э. большинство населения этой страны стало оседлым. Те аморейские племена, что не ушли в нильскую дельту, осели на землю в самом Ханаане и усвоили ханаанскую городскую и земледельческую культуру. Но главное заключалось в том, что племенные территории ушедших в Египет амореев (включая древних евреев) оказались большей частью заняты и Поделены между ханаанскими и аморейскими городами-государствами. Несколько израильских племен, вернувшихся В Палестину, фактически оказались бездомными. Именно в это время за всеми амореями, возвратившимися из нильской дельты, в том числе и за древними евреями, прочно закрепляется имя «хабиру». Под ним подразумевались тогда не просто полукочевые амореи, а те из них, кто потерял собственную племенную территорию, одним словом, бездомные и странствующие поневоле. Надо помнить, что в нильской дельте полукочевые амореи перешли к оседлому образу жизни и возвращение к кочевничеству было у них вынужденным и неполным. Мы знаем из библейских текстов, посвященных исходу древнееврейских племен из Египта, насколько тяжелым и болезненным был для них процесс возврата к кочевой жизни и как они стремились вернуться к прежнему — более спокойной и обеспеченной оседлости. Если в начале II тыс. до н. э. под «хабиру» подразумевали полукочевых, неоседлых амореев, то к XV в. значение этого термина явно сузилось: имя «хабиру» закрепилось только за бездомными амореями, которые потеряли собственную племенную территорию. Не надо забывать, что помимо вынужденно бездомных амореев-хабиру существовали и другие кочевые амореи, которые сохранили свои племенные территории, потому что не уходили в Египет. К таким относились, в частности, близкие родственники южных древнееврейских племен — эдомитяне, моавитяне и аммонитяне, за которыми закрепилось другое имя — «суту». Точно так же называли и более дальних родственников древних евреев — мидьянитян, кениев, ишмаэльтян и амалекитян, то есть те народы пустыни, которые возводили свою родословную к патриарху южной группы полукочевых амореев Аврааму.
Следует подчеркнуть, что в отличие от суту, добровольных кочевников на собственной территории, хабиру были вынужденными странниками, которые, потеряв свои племенные земли, стремились не просто к их возврату, а к оседлому образу жизни на них. Видимо, большинство таких хабиру в Ханаане составляли три северных племени, относившиеся к «дому Иосифа»: Эфраим, Менаше и Биньямин. Возможно, к ним примкнуло еще одно, четвертое, северное колено — Нафтали. Еще больше родственных им амореев оказалось в положении хабиру в южной Сирии и на ливанском побережье. Они, как и израильские племена, тоже стали бездомными, когда вернувшись из Египта, нашли свои земли занятыми. Положение хабиру серьезно осложнялось тем, что «оккупанты» их племенных территорий — правители местных городов-государств — были подданными фараона и находились под защитой Египта. Отвоевание Ханаана было невозможно из-за бесспорного военного превосходства Египта в XV–XIII вв. до н. э. Пока сохранялась египетская власть над Ханааном и южной Сирией, тактика хабиру вынужденно сводилась к партизанским действиям И осадам отдельных городов — весьма ощутимым для местных правителей, но недостаточным для ответных шагов египетской армии.
Нет смысла искать в Библии историю северных племен в Ханаане до их объединения с южными коленами в XII в. до н. э. Она, как и период пребывания в Египте, умышленно Пропущена редакторами Ветхого Завета. Всякое упоминание о ней противоречило бы официальной версии о едином происхождении и общей истории северных и южных племен, согласно которой и те и другие одновременно ушли из Египта под руководством их общего вождя и законодателя Моисея. Да и сами носители традиции — составители Ветхого Завета, то есть аарониды и левиты — происходили исключительно из южных племен и, естественно, представили историю своей группы «Иаков-Йеуда» в качестве общей истории всех древнееврейсих племен вплоть до раскола объединенного царства около 928 г. до н. э. Поэтому-то ранняя история северной группы «Израиль-Иосиф» полностью отсутствует в Библии.
Этот зияющий пробел охватывает три периода: 1) пребывание северных племен в Ханаане в XXIII–XVIII вв. до н. э.; 2) жизнь в Египте в XVIII–XIII вв. до н. э.; 3) пребывание нескольких северных племен в Ханаане в XV–XIII вв. до н. э. Хотя многие предания из эпоса «дома Иосифа» вплетены в единую версию общей истории, мы фактически ничего не наем о двух первых этапах истории северных племен. Однако в нашем распоряжении имеются небиблейские письменные документы, позволяющие пролить некоторый свет на третий период — XV–XIII вв. до н. э., в течение которого четыре северных племени находились в Ханаане.
Самым важным и значительным собранием таких документов является Амарнский архив. Его название происходит от имени долины эль-Амарна, расположенной в 300 км к югу от Каира, на восточном берегу Нила. Здесь находилась столица Египта, город Ахетатен, основанный фараоном-реформатором Аменхотепом IV, известным больше под именем Эхнатон. Сам архив фараона обнаружили давно, еще в 1887 г., но полностью прочитать его смогли лишь в последние десятилетия. На сегодняшний день он состоит из 382 глиняных табличек, хотя, возможно, изначально их было намного больше. Большинство из них написаны на «международном» языке того времени — аккадском, хотя есть таблички и на хеттском, хурритском и ассирийском языках. Весь архив можно разделить на три части. Одна содержит письма от царей суверенных государств: Вавилонии, Митанни, Ассирии, Хеттского государства, Алашии (Кипр) и Арзавазы. Вторая состоит из писем египетских данников Сирии и страны Амурру (ливанское побережье и часть южной Сирии). И лишь третья часть представляет собой послания правителей ханаанских городов к египетскому фараону. Обе последние части посвящены почти исключительно внутренним распрям между самими правителями Ханаана и страны Амурру. Если не по количеству табличек, то, по крайней мере, по объему текстов все эти три части приблизительно равны. В хронологическом отношении Амарнский архив охватывает очень короткий период времени, где-то 20–30 лет и, скорее всего, относится к 1350–1330 гг. до н. э. Нас, разумеется, больше всего интересуют вторая и третья части, на основании которых мы можем реконструировать политическую обстановку в Ханаане и южной Сирии. Учитывая, что изменения в жизни того далекого периода древности происходили несравненно медленнее, чем сегодня, можно полагать, что все, что было типично для ситуации второй половины XIV в. до н. э. в Ханаане и южной Сирии, было свойственно и всему периоду XV–XIII вв. до н. э.
Хабиру и сутуНаибольший интерес в письмах правителей Ханаана И Амурру вызывают частые упоминания о хабиру. Именно среди этих хабиру должны были находиться северные — израильские племена. Правда, многие историки отрицают всякую связь между хабиру и древними евреями вообще. Их аргументы сводятся, в основном, к двум возражениям. Во-первых, хабиру были разбросаны по разным уголкам древнего Ближнего Востока, о них упоминают письменные источники из Месопотамии, Сирии и Ханаана. И везде, где бы они ни жили, они находились под влиянием местных языков и культур, весьма различных между собой. Поэтому, мол, нет оснований полагать, что хабиру из Сирии, Месопотамии и Ханаана представляли когда-то единый этнос с собственным языком и культурой. Во-вторых, отказываясь считать хабиру этносом, эти историки рассматривают их в качестве социальной группы среди местного населения, которая по какой-то причине была лишена своей земли и дома и превратилась в наемников и грабителей[10]. Некоторые авторы идут еще дальше, утверждая, что само слово «хабиру» является не западносемитским, а аккадским по происхождению и означает «грабитель» или «разбойник»[11]. В подтверждение этой точки зрения обычно приводят выдержки из писем правителей Ханаана и Амурру, которые обвиняют своих врагов хабиру в грабежах и разбое. К сожалению, мы не имеем мнения самих хабиру о ханаанских и сирийских царьках, с которыми они воевали, но оно вряд ли было бы лучше того, что говорили о них их противники. Тот факт, что хабиру говорили на языках окружавших их народов, едва ли может считаться серьезным аргументом против их существования в качестве отдельного этноса: ведь повсюду в Передней Азии кочевники и полукочевники быстро усваивали культуру родственных им семитских народов, среди которых они жили. Что касается Палестины и ливанского побережья (Амурру), то здесь языковых проблем между местным ханаанейско-аморейским населением и хабиру изначально быть не могло, так как и те и другие в этническом отношении представляли практически одно и то же.
Правда, кое в чем противники идентификации хабиру в качестве древних евреев действительно правы. Мы не можем ставить знак равенства между «хабиру» и «иври». Древние евреи представляли лишь очень небольшую часть от многочисленных племен хабиру. Последние, будучи вытесненными из нильской дельты, распространились по всей территории Ханаана, Амурру и Сирии. Было бы наивным и несерьезным полагать, что хабиру, воевавшие против местных царьков в северном Ливане, относились к израильским племенам. С другой стороны, можно почти не сомневаться, что те, кто был известен под именем хабиру в районе Шхема, скорее всего, имели прямое отношение к «дому Иосифа», точно так же, как центральный и северный Ханаан был, вероятно, сферой действий северных — израильских племен.
Вероятно, имя «хабиру» распространилось на все полукочевые аморейские племена, которые раньше находились в нильской дельте. Сначала они были известны как азиатские пришельцы — ааму, потом как чужеземные правители — гиксосы, и, наконец, после изгнания из Египта превратились в бездомных наемников — хабиру. В истории, как и в химии, из ничего ничего не бывает и, наоборот, большая масса исчезнуть бесследно не может. В химии она меняет свою форму, а в истории — свое имя. Покорить такую большую страну, как Египет, и править ею в течение более сотни лет могли только достаточно многочисленные аморейские племена. Только внушительное количество племен было в состоянии успешно противостоять сильным армиям нарождающегося Нового царства. Большая масса племен не могла исчезнуть в одночасье, поэтому ничего удивительного, что она появилась снова, но уже в другом месте и под другим именем. Древние евреи, а точнее, «дом Иосифа» были лишь небольшой частью этих аморейских племен, разделивших общую участь. Рассыпавшись по Ханаану, Амурру и Сирии, хабиру представляли собой одно целое не только в этническом и лингвистическом отношении, но и в социальном. Эти аападносемитские племена амореев были лишены собственной территории и дома, они вынуждены были вернуться к полукочевой жизни и стать наемниками у местных правителей. В этом смысле нельзя не согласиться с теми историками, кто подмечает социальную окраску имени «хабиру», их вынужденную бездомность и наемничество. Вместе с тем не следует превращать целый этнос в маргинальную социальную группу, тем более что письма Амарнского архива — главный источник по истории Ханаана того времени — не дают основания для такого заключения.
Те историки, кто отрицает всякую связь между именами «иври/ибри» и «хабиру», часто предлагают свои, альтернативные версии происхождения этнонима «иври». Согласно одной из них, он произошел от имени Эвера, который являлся прапрадедом деда Авраама. Но почему именно от Эвера, которого Библия абсолютно ничем не выделяет среди других предков Авраама? На этот вопрос ни один из сторонников данной гипотезы вразумительного ответа дать не может, кроме ссылки на то, что по своему написанию имя Эвера очень похоже на «иври». Другая версия базируется на попытке толковать «иври» как «эвер а-нахар», то есть как «заречный», имея в виду реку Евфрат и тот факт, что древнееврейские племена пришли в Палестину из Месопотамии. Однако эта историко-лингвистическая конструкция, связывающая реку Евфрат и далекую от нее Палестину, настолько искусственна, что даже ее приверженцы признают ее недостаточно удовлетворительной.
Нужно сказать откровенно, что ни в одном из писем Амарнского архива нет ни малейшего намека на то, кто же такие хабиру, и как они появились в Палестине и на ливанском побережье. Однако, судя по тону и характеру писем, египетскому фараону это было настолько хорошо известно, что местные правители не считали нужным что-либо объяснять ему. Совершенно очевидно, что хабиру появились не в середине XIV в. до н. э., а существенно раньше, и их приход был как-то связан с событиями в самом Египте. Общей чертой всех посланий правителей Ханаана и страны Амурру является глубокое убеждение, что хабиру представляли силу, враждебную Египту, причем их антиегипетский характер считался очевидным и давно известным. Поэтому, желая дискредитировать своих противников в глазах египтян, каждый правитель считал достаточным сообщить, что они связаны с хабиру и пользуются их поддержкой. Более тяжкого обвинения в измене Египту тогда нельзя было и придумать. В то же время сами хабиру, по крайней мере во времена Амарнского архива, заявляли о своей лояльности Египту и внешне не проявляли никакой враждебности. Видимо, серьезный конфликт с Египтом у них имел место значительно раньше, и правители Ханаана и Амурру были об этом прекрасно осведомлены. Если бы хабиру являлись всего лишь местной социальной группой — бездомными наемниками и грабителями, как утверждают некоторые историки, — то почему за ними укрепилась репутация заклятых врагов Египта? А ведь египтяне, как следует из писем Амарнского архива, давно не появлялись в Ханаане и Амурру, и местные правители уже теряли надежду на их помощь. Версия о социальном происхождении хабиру не находит поддержки в текстах писем Амарнского архива. Ни один из правителей Ханаана, Амурру и Сирии даже не обмолвился, что хабиру или их часть представляют собой безземельных крестьян или разорившихся горожан; нет никаких упоминаний о восстаниях среди местного населения, вызванных социальными причинами.
Та информация, которую мы имеем из посланий местных правителей, свидетельствует скорее об обратном. Например, в одном из своих многочисленных писем, Риб-Хадда, правитель города Губла (Библоса), жалуется, что его крестьяне разорены войной и голодают, что они уходят в другие города, где можно прокормиться. И ни слова о крестьянских восстаниях или о связях хабиру с обнищавшим крестьянством или горожанами. В другом письме к египетскому фараону Риб-Хадда делает весьма красноречивое признание: оказывается его разоренные и голодные крестьяце помогали ему отбивать нападения хабиру. Вряд ли они стали бы это делать, ели бы хабиру состояли из таких же, как они. Еще в одном послании к фараону Риб-Хадда горестно восклицает: «Что Я могу сказать моим крестьянам? Их сыновья, их дочери, все ценное из их домов продано в страну Йаримуту только для того, чтобы нам прокормиться»[12]. Таким образом, несмотря на полное разорение крестьян, они не перебежали к хабиру, а продолжали поддерживать своего правителя в борьбе с ними. Более того, ни сам Риб-Хадда, ни другие правители нигде в своих письмах не проводят параллелей или аналогий между бездомными, разоренными людьми и хабиру, что еще раз ставит под сомнение социальную версию их появления.
Письма Амарнского архива содержат многочисленные свидетельства того, что хабиру вступают в союзы с одними местными правителями против других, что опять-таки плохо согласовывается с утверждениями, что речь идет о грабителях и разбойниках. Со стороны хабиру подобные союзы были возможны только в том случае, если они руководствовались политическими, а не классовыми соображениями. Точно так же местные царьки вряд ли бы рискнули включать хабиру в свою армию, если бы те представляли собой мятежников или грабителей. В этом плане примечательно послание южносирийского правителя Бирьяваза. Он сообщает, что «изъявляет покорность фараону от своего лица и от лица своих братьев — хабиру и суту». Если бы слово хабиру действительно означало «грабитель» и «разбойник» или что-то в этом роде, как утверждают некоторые авторы, то писать своему господину от лица «грабителей и разбойников» было бы немыслимым вызовом для данника. Тем более что перед этим он отправил фараону следующее раболепствующее послание: «Бирьяваза — ваш слуга, грязь у ваших ног, подножие вашего трона. Я падаю ниц перед моим царем, моим господином, перед солнцем для народов, я падаю к ногам семь раз и снова семь раз. Мой господин — это солнце в небе и как ждут восхода солнца, так ваш слуга ждет слова из уст моего господина»[13]. Далее Бирьяваза сообщает, что он со своими военными силами и колесницами, «вместе со своими братьями — хабиру и суту — ждет приказов фараона».
Все правители Ханаана и Амурру, жаловавшиеся на хабиру в своих письмах, отмечают их многочисленность и военную силу. Уже упомянутый Риб-Хадда неоднократно напоминал фараону, как могущественны хабиру и как трудно с ними вести войну[14]. Судя по его письмам, хабиру и их союзники постепенно лишили его всех подвластных ему поселений и городов. «Знаешь ли ты, что страна Амурру всегда принимает сторону сильного?» — вопрошал Риб-Хадда одного из египетских сановников. В отсутствие египтян хабиру воспринимались в Ханаане и Амурру в качестве главной военной силы. «Что делать мне, живущему среди хабиру?» — спрашивал Риб-Хадда и отчаянно просил фараона прислать войска и спасти его от хабиру[15]. «Если мой господин не прислушается к словам своего слуги, — предупреждал он, — то все земли вплоть до Египта перейдут к хабиру»[16]. За невозможностью отправить армию фараон приказал правителям Сидона, Тира и Бейрута помочь Риб-Хадде своими силами, но те проигнорировали его приказ.
О том, что хабиру представляли серьезную военную силу и пользовались поддержкой некоторых местных правителей, писал также и другой египетский наместник — Майярзана, правитель города Хаси. «Хабиру захватили Махзибту, город царя, моего господина, — сообщал он египетскому фараону. — Они разграбили его и сожгли, а потом ушли к Аманхатпе (правителю города Тушулту). Хабиру захватили Гилуну, город царя, моего господина, разграбили и сожгли его; лишь одной семье с трудом удалось спастись из Гилуну. Затем хабиру укрылись у Аманхатпе. И хабиру захватили Магдалу, город царя, моего господина, моего бога, моего солнца, разграбили и сожгли его; лишь одной семье с трудом удалось бежать из Магдалу. Затем хабиру укрылись у Аманхатпе. И Ушту, город царя, моего господина, хабиру захватили, разграбили и сожгли. Затем хабиру ушли к Аманхатпе. И затем хабиру напали на Хаси, город царя, моего господина; мы сражались с хабиру и победили их»[17]. В своем пространном письме Майярзана подробно рассказывает, что Аманхатпе, правитель города Тушулту, потерпел поражение и, будучи союзником хабиру, нашел у них убежище. В заключение Майярзана просит фараона в назидание другим примерно наказать предателя Аманхатпе.
Хабиру активно действовали не только в стране Амурру — на ливанском побережье и в южной Сирии, — но и непосредственно в Ханаане. В Амарнском архиве имеется несколько посланий от Биридийя, правителя ханаанского города Мегиддо, который, как и Риб-Хадда, сетовал на трудности войны с хабиру. Он отправил фараону жалобу на сыновей Лабайу, правителя города Шакму (Шхема), обвиняя их в том, что они наняли за деньги хабиру и суту для ведения войны с ним[18]. Другой ханаанский правитель, Милкилу из города Газру (Гезер), находился в несравненно худшем положении: он просил фараона спасти его и Шувардату, правителя города Килту, от власти хабиру[19]. Еще один ханаанский правитель, его имя оказалось невозможно прочитать на табличке, писал буквально следующее: «Да будет известно царю, моему господину, что наместники главных городов Моего господина бежали и вся страна царя, моего господина, Перешла к хабиру»[20]. Ему вторит правитель Иерусалима Абди-Хеба, который предупреждает фараона, что «у царя больше нет земель, хабиру разграбили все земли царя. Если в этом году прибудут лучники, земли царя, моего господина, будут сохранены. Но если лучников не будет, то земли царя, моего господина, будут потеряны»[21]. Со своей стороны, Абди-Хеба обвинял Милкилу и сыновей Лабайу в том, что они отдали хабиру страну царя[22]. Впрочем, досталось и самому Лабайу, которому ставили в вину, что он уступил землю Шхема хабиру[23]. Скорее всего, подобные обвинения были продиктованы тем обстоятельством, что правитель Иерусалима находился в состоянии войны с этими ханаанскими царьками. В то же время, косвенно подтверждая антиегипетскую репутацию хабиру, Абди-Хеба возмущался в одном из своих писем, что при дворе фараона к нему относятся как к хабиру[24].
Из посланий ханаанских правителей видно, что с военной точки зрения хабиру их явно превосходили, и не будь угрозы вмешательства Египта, весь Ханаан оказался бы в их руках. Например, новый наместник города Газру, Йапаху, откровенно признавал свое военное бессилие: «Пусть царь, мой господин, — писал он фараону, — солнце на небе, вспомнит о своей стране. Так как хабиру сильнее нас, то да поможет нам царь, мой господин, иначе хабиру уничтожат нас»[25]. То же самое подтверждает и другой ханаанский правитель — Шубанду: «Так как хабиру могущественнее нас, — напоминает он фараону, — то пусть царь обратит внимание на свои земли»[26]. Еще один ханаанский или южносирийский царек, Даган-такала, просто умолял фараона спасти его «от могущественных врагов, от руки хабиру, грабителей и суту. Спаси меня, великий царь, мой господин! Спаси меня, иначе я буду потерян для великого царя, моего господина»[27].
Примечательно, что Даган-такала делал различия между грабителями и хабиру, то есть для него, современника тех событий, они были не одним и тем же, как для некоторых нынешних историков. Интересно, что те из правителей Ханаана и Амурру, кто обвинял хабиру в грабеже, на деле описывали их поступки не как акты разбоя и бандитизма, а как действия враждебной армии. Хотя, учитывая моральные нормы того времени, трудно провести границу между действиями армии противника и обычным грабежом. Лучшим примером того являются военные походы египетской армии в Ханаан, которые представляли собой фактически узаконенный грабеж.
Одно из писем Амарнского архива содержит очень важное определение хабиру, которое нигде больше не встречается. Неидентифицированный автор — скорее всего, один из правителей страны Амурру, — повествуя о своем сопернике, сравнивает его с хабиру, называя его «беглой собакой». Не «бродячей», что было бы указанием на неоседлый, бездомный характер хабиру, а именно «беглой», то есть убежавшей от хозяина. Вероятно, это был намек на обстоятельства, при которых хабиру появились в Ханаане и стране Амурру — на их вынужденное бегство из Египта[28].
Из писем Амарнского архива становится очевиден и другой факт: хабиру не имеют единого руководства или вождя, они не объединены в племенной союз или союзы, и это облегчает положение местных правителей. В одном из своих Посланий Риб-Хадда, правитель города Губла, выражает страх только при одной мысли о возможности объединения хабиру. Вероятно, после изгнания гиксосских фараонов из Египта аморейские племена, оставшиеся в нильской дельте, лишились как авторитетных вождей, так и сложившейся системы племенной организации. Не случайно основатель Нового царства, египетский фараон Яхмос, не пожалел потратить три года на осаду южноханаанского города Шарухена, чтобы «добить» гиксосов и их племенную верхушку и тем самым обезглавить враждебных ему амореев. После потери гиксосских вождей, в атмосфере нарастающего давления со стороны египтян амореи из нильской дельты так и не сумели найти им замену — новых лидеров, и в составе разных племенных групп в разное время покинули негостеприимный Египет. Как показала последующая история, у амореев-хабиру снова появились свои выдающиеся вожди, но на этот раз их власть ограничивалась только собственными племенными группами и территорией Ханаана.
В какой степени письма Амарнского архива отражают историю северных древнееврейских племен в Ханаане в XV–XIII вв. до н. э.? Ведь там нигде не упомянуто ни одно из израильских племен, ни один из персонажей библейской истории. Видимо, они могут помочь нам в трех аспектах. Во-первых, везде, где речь идет о хабиру в центральном и северном Ханаане, есть большая вероятность того, что под этим именем скрываются именно израильские племена. Во-вторых, письма местных правителей дают нам представление о политической ситуации, в которой жили эти племена до завоевания ими Ханаана полтора-два века спустя. И, наконец, в-третьих, они дают некоторую информацию о хабиру вообще и, предположительно, о месте древних евреев среди них. Будучи вытесненными из дельты Нила, аморейские племена разошлись под именем хабиру по Ханаану, Сирии и Месопотамии. Однако в наибольшем количестве они сконцентрировались в Ханаане, на ливанском побережье и в южной Сирии, то есть там, откуда они и пришли в Египет. Здесь они составляли существенную часть населения и поэтому оказали решающее влияние на дальнейшую судьбу этого региона. В других районах — в северной Сирии и Месопотамии — хабиру являли собой лишь незначительную долю местных жителей и соответственно не играли там никакой роли.
Некоторые историки ищут предков древних евреев не среди хабиру, а среди суту[29]. Согласно имеющимся письменным источникам, суту представляли собой западносемитские племена амореев, которые кочевали на полупустынных землях от южного Заиорданья до северной Сирии. Египтяне называли их, или, по крайней мере, тех из них, кто обосновался в южном Заиорданье, «шасу». В документах Амарнского архива суту часто упоминаются рядом с хабиру, однако все правители Ханаана, Амурру, Сирии и Месопотамии проводили четкую грань между суту и хабиру, правда, нигде не поясняя, в чем же она заключается. Вероятно, главное отличие состояло в том, что суту/шасу не уходили в Египет, не вели оседлого образа жизни в нильской дельте и не имели никакого отношения к гиксосам. Они не были бездомными, как хабиру, им удалось сохранить за собой свои племенные территории в Заиорданье и Сирии. Несмотря на столкновения с Египтом, суту не имели такого глубокого «исторического» конфликта с этой страной, как хабиру, и поэтому не считались антиегипетской силой в регионе. Более того, некоторые племена суту/шасу даже находились на египетской службе. Примечательно, что никто из правителей Ханаана и Амурру не жаловался фараону на контакты их соперников с суту, зато они часто обвиняли друг друга в союзе с хабиру.
Еще одно важное отличие заключалось в образе жизни. Суту продолжали оставаться кочевниками, в то время как хабиру перед своим изгнанием из нильской дельты были оседлыми. Не исключено, что они уже XIV в. до н. э. занимались как скотоводством, так и земледелием. Именно власть Египта в Ханаане и Амурру мешала им окончательно осесть на землю, и как только ей пришел конец, хабиру быстро завоевали эти страны и стали оседлыми.
В посланиях правителей Ханаана, Сирии и Месопотамии суту изображались чаще всего как кочевники-разбойники, которые нападают на торговые караваны, проходящие через их территории. Они мало считались с местной и даже египетской властью и, как все кочевники, были трудноуправляемы и контролируемы. Оседлое население относилось к суту с опаской и недоверием. Местные правители и египетские власти, с одной стороны, периодически брали их к себе на службу в качестве наемников, с другой — были вынуждены устраивать военные экспедиции для усмирения наиболее агрессивна племен. В этом отношении хабиру считались более предсказуемыми по поведению и более близкими по образу жизни к окружавший их оседлым народам, поэтому местное ханаанейско-аморейское население относилось с большим доверием к хабиру, нежели к суту Последние имели настолько сомнительную репутацию, что даже такой послушный египетский наместник как Риб-Хадда, правитель Библоса, не побоялся послать два письма фараону, в которых откровенно возмущался поступком египетского сановника: «Пахуру совершил подлость в отношении меня, — негодовал Риб-Хадда. — Он послал суту, и они убили людей ширдану. И трех человек увели в Египет. Весь город страшно разгневан на меня. Люди говорят: „Подобного еще никогда не совершалось!“»[30]. О нападении суту, только на этот раз на посланцев фараона, жаловался и ассирийский царь Ашшур-убаллит. Он сообщал, что эти кочевники подвергали жизнь царских гонцов смертельной опасности[31].
И все же суту/шасу упоминаются в посланиях Амарнского архива не столько как кочевники-разбойники, сколько как наемники в армиях правителей Ханаана и Амурру. Они служили и тем, кто придерживался проегипетской ориентации, и тем, кто стремился освободиться от власти Египта. Например, сын правителя города Шумур, пытаясь вызволить своего отца Азиру из затянувшегося не по доброй воле пребывания в Египте, писал одному из египетских сановников: «Вся страна и все военные отряды суту говорят мне: „Азиру не выбраться из Египта“. И вот сутии покидают страну и повторяют мне: „Пока твой отец находится в Египте, мы будем воевать с тобою“»[32]. Возможно, эта угроза возымела свое действие, и Азиру, которого подозревали в нелояльности Египту, был отпущен домой.
Несмотря на существенные различия между суту и хабиру, многие из них возводили свою родословную к Аврааму. Библейская книга Бытие дает очень краткий экскурс в генеалогию этих народов пустыни, относя их к потомкам Авраама от «египтянки» Агари, от его второй жены Ктуры и от неназванных по имени наложниц. В аморейской племенной иерархии предки этих народов занимали второстепенное и подчиненное положение, поэтому они унаследовали далеко не лучшие полупустынные земли, которые позволяли вести преимущественно кочевой образ жизни. К суту относились не только побочные потомки самого Авраама, но и племена, возводившие свою родословную к его племяннику Лоту, например моавитяне и аммонитяне в Заиорданье, а также те, кто причислял себя к потомкам Нахора, брата Авраама, кочевавшим в северной Сирии. Среди суту были и самые близкие родственники дома Иакова — эдомитяне. Они в отличие от древнееврейских племен не уходили в Египет, а остались на своей племенной территории в южном Заиорданье. Скорее всего, суту, действовавшие в Ханаане XV–XIII вв. до н. э., относились к предкам моавитян, аммонитян и эдомитян. С другой стороны, суту, служившие наемниками на севере ливанского побережья, например в городе Шумур у Азиру, были либо из племен пустыни, ведших свое происхождение от побочных ветвей Авраама, либо принадлежали к кочевым амореям, причислявших себя к племенной группе Нахора.
Покинув Египет, «дом Иосифа» не смог уйти от власти фараонов над ним. Ханаан, куда он вернулся в середине XV в. до н. э., уже находился под египетским господством. Начиная с правления Тутмоса III и кончая временем Мернептаха, то есть в течение примерно двух с половиной столетий, египтяне контролировали Палестину, ливанское побережье и южную Сирию. Правда, этот контроль оказывался далеко не всегда одинаков. Самым жестким он был во время правления Тутмоса III, который почти каждый год совершал военные походы в Палестину и Сирию, а также в период наибольшего могущества Нового царства — при фараонах XIX династии Сети I и Рамсесе II, каждый из которых организовал не один поход в Палестину и Сирию. С другой стороны, во второй половине XIV в. египетская власть в Ханаане была чисто номинальной, если вообще существовала. Внимание к Палестине и ливанскому побережью заметно ослабло уже в период царствования фараона Аменхотепа III. Благодаря союзу с хурритским государством Митанни, его мало беспокоили азиатские дела; он отдавал предпочтение военным экспедициям в Нубию и внутренней политике. Полностью же египетский интерес к Палестине и Сирии угас в годы правления фараона-реформатора Эхнатона (Аменхотепа IV). Занятый религиозной реформой и внутренними проблемами, он почти не обращал внимания на бедственное положение своих союзников в Ханаане и Амурру и на продвижение хеттов в Сирии.
В этом плане очень интересна переписка Акиззи, правителя государства Катна в центральной Сирии, с двором фараона. Сообщая о происках хеттов и о переходе южной и центральной Сирии в руки союзников хеттов, он просил фараона прислать войска. Однако египетская помощь так и не пришла. Вместо нее египетские послы посоветовали Акиззи обратиться к царям Митанни, врагам хеттов, и у них просить поддержки[33]. В документах Амарнского архива содержится немало свидетельств того, что послов Вавилонии, Ассирии, Митанни, как и гонцов самого фараона, неоднократно грабили и убивали на территории Ханаана, причем часто это совершали не хабиру или суту, а сами местные правители, подконтрольные Египту. Например, в своей письме к фараону вавилонский царь Бурра-Бурийаш с возмущением сообщал, что его купцы и посланцы были ограблены и убиты в Ханаане на пути в Египет. Царь упрекал фараона в том, что это сделали не какие-нибудь разбойники, а наместники фараона, местные правители — Шум-Адда, сын Балумме, и Шутатна, сын Шаратум. Более того, Шутатна, правитель города Акка, заставил служить себе посланца вавилонского царя[34].
Нам не известно, удовлетворил ли фараон требования вавилонян о компенсации, но мы знаем, что вплоть до научала XIII в. до н. э. Египет не мог послать войска в Ханаан и навести там порядок. Отсутствие интереса, а главное, ресурсов для проведения активной политики в Азии было характерно и для наследников Эхнатона — последних фараонов XVIII династии. Приблизительно на 50–70 лет, вплоть до прихода фараонов XIX династии, Ханаан освободился от жесткой египетской опеки. Именно в этот период северные древнееврейские племена попытались овладеть частью Ханаана. Из писем Амарнского архива совершенно очевидно, что хабиру, под именем которых были известны тогда израильские племена, перешли в наступление на египетских ставленников в Ханаане. Но из этих же писем становится ясно, что хабиру не были объединены и не имели единого вождя. Более того, древнееврейские племена еще не выделились из общей массы хабиру, и израильского племенного союза тоже не существовало. Эта внутренняя причина, связанная с отсутствием единой племенной организации, сделала невозможным завоевание Ханаана в период ослабления египетской власти там. Во второй половине XIV в. до н. э. хабиру еще не выступали самостоятельно, а действовали в союзе с отдельными местными правителями. Объединиться снова, как когда-то в нильской дельте, амореи-хабиру уже не могли: они оказались слишком разбросаны по огромной территории Ханаана, Амурру и Сирии и к тому же дезорганизованы постоянным давлением и репрессалиями Египта.
В отличие от гиксосов фараоны Нового царства не принесли Ханаану ни мира, ни процветания. Документы Амарнского архива однозначно свидетельствуют, что египетское господство не объединило Ханаан и не избавило его от внутренних распрей и войн. Египет, как выясняется, лишь выкачивал материальные и людские ресурсы из Ханаана и экономически разорял его. Все войны С Митанни и хеттами велись с принудительным использованием военных сил Ханаана, в частности вовсю привлекались воины-наемники из хабиру и суту. Мало того, египтяне умышленно натравливали ханаанских правителей друг на друга, чтобы исключить возможность их объединения против Египта. Аналогичная ситуация сложилась и на ливанском побережье — в Амурру.
Обе эти страны, Ханаан и Амурру, почти во всем представляли собой одно целое: они имели этнически и лингвистически одинаковое население. Обе они были раздроблены на множество городов-государств, которые постоянно враждовали друг с другом и одновременно были зависимы от Египта. Из обеих стран приходили напоминания о хабиру как антиегипетской силе и о суту как о кочевниках-наемниках. Правда, в экономическом и культурном отношениях ливанское побережье было более развито, чем тогдашняя Палестина. К тому же на политическую ситуацию в Амурру влиял тот факт, что хеттская армия стояла рядом, в северной Сирии, и хетты — где дипломатией, а где силой — боролись за овладение центральной и южной Сирией.
Как в Ханаане, так и в Амурру шла борьба между двумя местными партиями — проегипетской и антиегипетской. В Амурру первая была представлена наместником Библоса Риб-Хаддой, а вторая — правителями города Шумур Абди-Аширтой и его сыном Азиру. Последние пытались подчинить себе города ливанского побережья и с помощью хабиру и хеттов избавиться от египетской власти. В Ханаане ситуация была сложнее. Там тоже основная борьба шла между двумя городами — Шхемом, который доминировал в центральной Палестине, и Иерусалимом, господствовавшим в южной части этой страны. Правители Шхема, Лабайу и его сыновья, сделали ставку на союз с хабиру, а царек Иерусалима Абди-Хеба избрал проегипетскую ориентацию. Но в Ханаане противники Египта были в худшем положении, чем в Амурру. Палестина была ближайшей к Египту и самой дальней от позиций хеттов страной. Если Азиру мог рассчитывать на помощь хеттской армии, то шансы Лабайу на нее были незначительны. Это обстоятельство оказалось решающим. Азиру в союзе с хабиру удалось заручиться поддержкой хеттов и оторвать свою страну от Египта. Лабайу и его сыновья стали жертвой египетского заговора, и их замыслам не суждено было осуществиться. У нас есть основания полагать, что хабиру, помогавшие Лабайу и его сыновьям, относились к «дому Иосифа». Вероятно, за их поддержку правитель Шхема вернул им часть племенной территории, которая принадлежала им до ухода в Египет. Именно в этом обвинял его правитель Иерусалима Абди-Хеба.
Письма Амарнского архива свидетельствуют об интересном явлении: имена многих правителей ханаанских и сирийских городов явно индоарийского и хурритского происхождения, хотя их носители представляют западносемитскую культуру и язык. Это обстоятельство напоминает нам еще об одном факте: во времена фараона Аменхотепа II египтяне называли Ханаан страной Хару и точно так же именовали хурритов и их земли. Примечательно, что даже в южноханаанском городе Гезере была найдена табличка с хурритскими именами[35]. К сожалению, мы лишены письменных источников, которые могли бы объяснить появление хурритов и их роль в Ханаане и южной Сирии. Однако из того, что нам уже известно, мы можем заключить, что в Палестину и южную Сирию проникли достаточно большие группы хурритов, которые привели к некоторому изменению этнического баланса там. Среди них были и индоарийские элементы, из которых состояла правящая элита пришельцев, так называемые «марьяну». Правда, по частоте использования хурритских и индоарийских имен в письменных документах еще нельзя судить о степени хурринизации или ариизации населения Ханаана, так как письменность использовалась как правило политической и экономической элитой, которая больше всего смешалась с пришельцами-завоевателями, да и состояла в значительной мере из них.
Самым вероятным временем появления хурритов в Ханаане является вторая половина XVI — начало XV в. до н. э. Это период зенита военной мощи Митанни — главного хурритского государства, когда его границы раздвинулись до южной Сирии. Позднее Ханаан надолго попадает под власть египтян, и те вряд ли допустили бы вторжения хурритов или, во всяком случае, упомянули бы о них в своих стелах и барельефах. С другой стороны, хурриты никак не могли появиться в Ханаане раньше XVI в., так как до этого времени не выходили за пределы Северной Сирии. Именно во второй половине XVI в. до н. э., во время максимального расширения Митанни, многие города южной Сирии и Ханаана подверглись разрушению. Часть историков пытается объяснить эту волну опустошений военными походами египтян, которые якобы хотели окончательно покончить с гиксосами и их союзниками в Палестине. Однако канадский египтолог Дональд Редфорд подвергает сомнению эту версию. Он считает, что египетская армия во времена Яхмоса и его преемников была слишком слаба, чтобы причинить подобные разрушения. Он напоминает, что египтяне были не в состоянии взять штурмом столицу гиксосов Аварис, и, более того, им потребовалось целых три года, чтобы овладеть Шарухеном, сравнительно небольшим южноханаанским городом. Даже 60 лет спустя, Тутмос III — «Наполеон древнего Египта» — вынужден был потратить семь месяцев, чтобы захватить Мегиддо — средний по величине город в Палестине. Редфорд справедливо замечает, что у нас нет абсолютно никаких доказательств, чтобы приписывать разрушения ханаанских городов египетской армии. В свою очередь он высказал предположение, что эти опустошения надо отнести либо к более позднему времени — периоду походов Тутмоса III, либо возложить ответственность за них на Митанни[36]. Если именно хурриты вторгались в Ханаан во второй половине XVI в., то становится понятно поражение гиксосов: они были вынуждены вести войну на два фронта и в решающей фазе сражений с фиванскими фараонами остались без помощи своих союзников из Ханаана.
Как бы то ни было, необходимо признать очевидный факт: со второй половины XVI — начала XV в. до н. э. часть правящей элиты Ханаана становится хурритской и индоарийской по происхождению. Эти изменения в составе населения Палестины произошли в период, когда «дом Иакова» и «дом Иосифа» находились в Египте, поэтому появление хурритов и индоариев не могло запечатлеться в эпосе древних евреев.
Израильская стелаВо времена правления фараонов XIX династии — Сети I, Рамсеса II и Мернептаха — Египту удалось вернуть себе контроль над Ханааном почти на весь XIII век, однако это стало возможным лишь ценой регулярных карательных походов. И все-таки власть фараонов в Ханаане держалась только до тех пор, пока там находилась египетская армия; с ее уходом она становилась чисто номинальной.
Одним из объектов египетских военных экспедиций были северные древнееврейские племена, которые резко активизировались во второй половине XIV в. до н. э. Военное давление Египта на хабиру привело к отступлению последних из многих городов и к существенному сокращению их территории. Возможно, все, что они завоевали в годы ослабления египетской власти, было утрачено. Однако это отступление сыграло и положительную роль: оно способствовало консолидации северных племен, ибо порознь они были не в состоянии противостоять Египту и его местным ставленникам. Мы не знаем точно, когда сложился израильский племенной союз, но можно предположить, что это произошло во второй половине XIII в., еще в период правления Рамсеса II. Как ни странно, но племенной союз Израиль возник не в годы ослабления египетской власти в Ханаане, а в момент ее максимального усиления. Подобные парадоксы, видимо, характерны для еврейской истории. Стоит вспомнить, что объединенное царство тоже возникло в разгар военной агрессии филистимлян против древнееврейских племен. Вероятно, атаки египетской армии на хабиру в Ханаане заставили объединиться четыре северных племени.
Благодаря документам Амарнского архива, мы знаем, что во второй половине XIV в. до н. э. Израиль как племенной союз еще не существовал. Иначе он несомненно был бы упомянут в одном из многочисленных писем местных правителей. Территория, где обосновался тогда «дом Иосифа», находилась под контролем Лабайу, правителя Шхема. Его соперник из Иерусалима, Абди-Хеба, ревностно доносил египетскому фараону о любых контактах Лабайу и его сыновей с хабиру, но он никогда не упоминал Израиль.
С другой стороны, у нас есть неопровержимое доказательство того, что Израиль уже существовал в Палестине в конце XIII в. до н. э. к началу правления фараона Мернептаха (1213–1204 гг. до н. э.), сына Рамсеса II. Этот фараон вошел в историю своей знаменитой израильской стелой, представляющей собой его победную реляцию о военном походе в Ханаан. Составленный в поэтической форме текст стелы перечисляет города и народы Ханаана, над которыми египтянам удалось одержать победу. Он повествует об Ашкелоне, Гезере, Йеноаме, но главное, в нем — впервые в небиблейской истории — упомянуто название Израиль. «Израиль опустошен, и его семя уничтожено», — гласит текст стелы, датированной 1207 г. до н. э.
Хотя строка, посвященная Израилю, более чем лаконична, на ее основании можно сделать несколько выводов. Прежде всего, сам факт упоминания об Израиле говорит о том, что израильский племенной союз уже существовал в Палестине в конце XIII в. до н. э. Далее, египетский иероглиф, обозначающий Израиль, использовался для изображения не стран, а народов. Это свидетельствует о том, что израильские племена еще не осели на землю или этот процесс был далек ОТ завершения. Судя по очередности и месту упоминания об Израиле среди других народов и городов Ханаана, можно сказать, что в конце XIII в. до н. э. он не доминировал в Палестине, следовательно, завоевание Ханаана еще только начиналось. Как не вспомнить тут слова библейского прорицателя и чародея Бильама (Валаама), сказанные им об Израиле: «Вот, народ живет отдельно и между народами не числится» (Чис. 23:9). То есть Израиль представлял собой уже отдельный народ, но не имел еще своей земли. Некоторое время спустя точно в таком же положении оказался и «дом Иакова», когда в начале XII в. до н. э. ушел из Египта. Тогда область израильского племенного союза, вероятно, ограничивалась районами города Шхем и позднейшей Самарии, то есть племенной территорией «дома Иосифа». Наконец, поход фараона Мернептаха в Палестину является очередным доказательством того, что ни его отцу Рамсесу II, ни тем более его деду Сети I, не удалось умиротворить Ханаан и подавить сопротивление местных народов.
Нет необходимости повторять, что Израиль, упоминаемый стелой Мернептаха, представлял собой союз только четырех северных древнееврейских племен. Другие северные колена, не говоря уже о южных — «доме Иакова», находились в это время в нильской дельте, в Египте, и продолжали страдать от принудительных работ на фараона. Очевидно, Израиль как племенной союз нескольких северных племен возник только в Ханаане и не раньше второй половины XIII в, до н. э., поэтому искать его следы в Египте, да еще во времена гиксосов, представляется совершенно бессмысленным.
Военный поход Мернептаха в Палестину оказался последним для фараонов XIX династии. Наследники Мернептаха утратили власть не только над Ханааном, но и над частью собственной страны. В начале XII в. до н. э. Египет снова попал в водоворот «смутного времени» — борьбы за власть, дворцовых интриг и самозванцев на троне. Эти годы стали решающими и для обеих групп древнееврейских племен. «Дом Иосифа» приступил к завоеванию Ханаана, а «дом Иакова» начал знаменитый исход из Египта, подробно описанный в библейской книге Исход. Тем временем как Египет, так и Ханаан, оказались перед новым серьезным испытанием — вторжением «народов моря». В Малой Азии под их ударами погибла мощная Хеттская держава. В Ливане и Сирии были разрушены прибрежные города. Неожиданно для себя египтяне и западные семиты оказались лицом к лицу с новым врагом — индоевропейскими народами, пришедшими с севера.
Глава V
Исход «дома Иакова» из Египта
Рамсес II — фараон-угнетательПоражение гиксосских фараонов привело к началу массового исхода западных семитов из Египта. Этот процесс начался сразу после сдачи Авариса и бегства гиксосской армии в южную Палестину. Вместе с тем далеко не все западные семиты оставили Египет после изгнания гиксосов, часть из них продолжала жить в нильской дельте. Мы не знаем, почему они остались, когда большинство их соплеменников покинули Египет. Может быть, свою роль сыграли и экономические соображения: фараоны Нового царства не хотели совсем опустошать нильскую дельту и предполагали использовать оставшихся амореев на принудительных государственных работах.
Как бы то ни было, но в числе тех, кто остался, были южные древнееврейские племена, или «дом Иакова». Вероятно, в XV–XIV вв. до н. э. их положение было весьма неплохим, иначе бы они ушли вместе со своими соплеменниками из Египта. Существенные изменения к худшему произошли только с приходом фараонов новой XIX династии в начале XIII в. до н. э. В отличие от фиванских фараонов из предыдущих XVII и XVIII династий новые правители происходили с севера, из нильской дельты, в восточной части которой, в земле Гошен, жили тогда древнееврейские племена. Основатель XIX династии, бывший армейский офицер, а затем министр, был родом из района Авариса, бывшей столицы гиксосов. При восшествии на трон он принял имя Рамсеса I, но царствовал всего около двух лет и не успел проявить себя должным образом. Зато его сын, Сети I, а главное внук, Рамсес II, преуспели несравненно больше. Если южные фараоны возводили новые города и храмы как правило в Верхнем Египте, то представители новой династии сосредоточили свои усилия на строительстве, в основном, на севере, в районе дельты Нила, откуда они собственно и происходили.
Это обстоятельство стало роковым для «дома Иакова» и тех амореев, кто остался в нильской дельте. Как известно, Рамсес II был знаменит своей кипучей строительной деятельностью: ни один из египетских фараонов не построил такого количества городов и храмов, как он. Остро нуждаясь в рабочей силе, он наложил тяжелое бремя трудовой повинности на западных семитов, живших в непосредственной близости от главных объектов его строительства. Именно там, в их землях, он построил новый величественный город — Пер-Рамсес (егип. «дом Рамсеса»), на строительстве которого были заняты южные древнееврейские племена. Тяготы этого периода так запечатлелись в памяти «дома Иакова», что они упоминаются даже в Библии: «И поставили над ним («домом Иакова». — И.Л.) начальников работ, чтобы изнуряли его тяжкими работами. И он построил фараону Питом и Раамсес, города для запасов» (Исх. 1:11). Именно Рамсес II был тем самым фараоном-угнетателем, кому Библия посвятила крайне скупые строки о египетском рабстве. Именно при нем «египтяне с жестокостью принуждали сынов Израилевых к работам и делали жизнь их горькою от тяжкой работы над глиною и кирпичами и от всякой работы полевой, от всякой работы, к которой принуждали их с жестокостью» (Исх. 1:13–14).
Он был тем самым фараоном, кто повелел: «всякого новорожденного сына бросайте в Нил, а всякую дочь оставляйте в живых» (Исх. 1:22). На беду «дома Иакова» Рамсес II правил удивительно долго — около 67 лет. Трудно сказать, действительно ли имел место страшный приказ об убийстве новорожденных мальчиков. Однако именно он стад причиной того, что Моисей попал к одной из дочерей фараона и был ею усыновлен. Сколь-нибудь продолжительное действие этого приказа привело бы не только к полному исчезновению древнееврейских племен в нильской дельте, но и к острому дефициту рабочей силы — результату крайне нежелательному для фараона. Однако ничего подобного Библия не сообщает, значит, страшный приказ не имел последствий для народа. Вообще, смысл этого повеления полностью противоречил подлинным намерениям фараона. Ведь согласно библейскому тексту он хотел не избавиться от древних евреев, а наоборот, стремился всеми силами задержать их в Египте, чтобы использовать в качестве рабской рабочей силы. Зачем же надо было губить то, что он пытался всячески сберечь?
Вероятно, на самом деле речь шла о другом. Египтяне, опасаясь мятежных настроений среди подвластных им западносемитских племен, всегда требовали отсылать ко двору фараона хотя бы часть сыновей вождей. Этим самым они достигали двух целей сразу: дети вождей были фактически заложниками лояльного поведения своих отцов и, по мере ИХ воспитания при дворе фараона, они по духу своему Отрывались от собственной семьи и народа, становились преданными слугами Египта. Позднее некоторых из них посылали в качестве египетских наместников управлять своими племенами и народами, другие до конца жизни оставались пленниками при царском дворе. Подобная стема использовалась не только в Египте, но и на всем древнем Ближнем Востоке. Ничего удивительного, что сын вождя древнееврейского племени Леви оказался при дворе фараона.
Не следует забывать, что все имена, упомянутые в начальных книгах Библии, принадлежали, как правило, вождям племен и кланов, их родственникам, но никак не рядовым членам племени. Библия не случайно называет имена родителей Моисея, так как эта была семья вождя племени или крупного рода. Возможно, фараон, чтобы заставить повиноваться непокорных вождей, угрожал предать смерти их новорожденных сыновей, если они будут отказываться добровольно отдать их египтянам. Несчастных родителей ставили перед нелегким выбором: согласиться либо на духовную, либо на физическую смерть своих сыновей. Однако эта страшная повинность касалась только племенной верхушки и никак не распространялась на весь народ. Вероятно, подобным образом обстояло дело и с еврейскими повитухами Шифрой и Пуа, которым фараон приказал: «Когда вы будете принимать роды у евреек, то наблюдайте: если будет сын, то умертвите его, а если дочь, то пусть живет» (Исх. 1:16). Не доверяя вождям древнееврейских племен и кланов, египтяне, видимо, пытались через повитух умертвить наследников своих потенциальных врагов, чтобы заменить их на других — воспитанников царского двора. Все эти предания о кознях египтян сохранились в эпосе «дома Иакова» и через три столетия в неполной, а главное, в неточной передаче вошли в первую редакцию Пятикнижия.
Много споров вызывает происхождение самого имени «Моисей», которое на древнееврейском языке звучит как «Моше». Согласно библейскому тексту, дочь фараона назвала его именем Моисей, «потому что вытащила его из воды» (Исх. 2:10). Но Моше — это семитское имя, производное от корня глагола «мшх» — «вытаскивать». Вряд ли египтянка из семьи фараона стала бы называть своего приемного сына чуждым ей семитским именем. Скорее всего, древнееврейское имя Моше возникло позднее из созвучного ему древнеегипетского слова «мосе» — «сын». Не исключено, что полное египетское имя Моисея состояло, как было тогда принято, из двух частей, например: Тутмос — сын бога Тота, Яхмос — сын бога Луны, Ра-мосе — сын бога Ра, — но для близких он навсегда остался просто «мосе» — сыном. Тем более что в древнеегипетских судебных и хозяйственных документах XIII в. до н. э. имя «Мосе» встречается и в чистом виде, без всяких дополнений и приставок. Вероятно, древние евреи, соплеменники Моисея, не стали ломать себе язык, стараясь правильно произносить это египетское имя, а быстро переделали его в куда более понятное им семитское слово «моше». В дальнейшем народное предание о Моисее связало происхождение его имени с обстоятельствами его спасения и усыновления. Еще позднее этому имени придали новый смысловой оттенок и стали трактовать его не столько как «вытащенный», сколько как «вытаскивающий» свой народ из египетского рабства. В любом случае, это широко известное еврейское имя по своему происхождению является древнеегипетским и напоминает о пребывании в Египте.
Судьбе было угодно, чтобы Моисея не постигла обычная участь воспитанников двора фараона, и он, несмотря ни на что, не остался равнодушным к страданиям своего народа. Однако первая же попытка встать на его сторону привела к конфликту с египтянами. Хуже того, среди соплеменников Моисея нашлись и такие, кто готов был выдать его своим угнетателям. Оказавшись в смертельной опасности, он был вынужден бежать из Египта на восток и нашел убежище у кочевников в пустыне. Его приютили дальние родичи древних евреев — мидьянитяне, возводившие свою родословную к Аврааму. Их легендарный родоначальник, Мидьян, считался сыном Авраама от второй жены — Ктуры. Мидьянитяне кочевали тогда на обширной территории в Синае и северо-западной Аравии, и мы не знаем, где Моисей их встретил. Вероятнее всего, он не бежал куда глаза глядят, а знал заранее, где и у кого сможет найти пристанище, ибо блуждание по пустыне в то время было равносильно смерти.
Вождь и первосвященник мидьянитян Итро (Иофор) выдал замуж за него свою дочь Ципору (Сепфору). Этот факт опять-таки свидетельствует в пользу того, что Моисей происходил из знатной, известной семьи, — вероятно, вождя племени Леви, поскольку вряд ли правитель Мидьяна, как Библия называет его тестя, отдал бы свою дочь никому не известному безродному беглецу; более того, и вряд ли вообще стал укрывать бы его от египтян. Впрочем, и сам библейский текст вскользь упоминает, что «человек этот, Моисей, был весьма велик в стране египетской в глазах слуг фараона и в глазах всего народа» (Исх. 11:3), но, к сожалению, не раскрывает, в чем конкретно выражалось величие Моисея для египтян.
Мы не знаем, сколько времени провел Моисей у мидьянитян. Библейский текст говорит лишь, что прошло так много времени, что успели умереть фараон и все люди, стремившиеся лишить Моисея жизни. За эти годы у Моисея появилось по крайней мере двое сыновей, о других его детях Библия ничего не сообщает, хотя это не значит, что их не было. Тот факт, что он знал о переменах в Египте, говорит о том, что он поддерживал связь со своими родными и доверенными людьми. Без сомнения, Моисей с детства имел отношения со своей семьей, ведь его кормилицей была его же собственная мать. Египтяне этому не препятствовали, так как рассчитывали в будущем поставить его как своего воспитанника во главе племени Леви. Находясь у мидьянитян, Моисей должен был иметь контакты не только с Египтом, но и с соседним Ханааном. Он не мог не знать, что в центральном Ханаане образовался новый племенной союз — Израиль, состоявший из родственных древнееврейских племен, которые, как и его племя, жили раньше в нильской дельте. Можно предположить, что Моисей имел контакты с «домом Иосифа» и даже какие-то договоренности о будущем союзе, если южным племенам удастся уйти из Египта. Главная же проблема заключалась в том, что приступить к действиям можно было только в момент серьезного ослабления Египта и его власти над Ханааном, поэтому ждать пришлось долго, вплоть до начала XII в. до н. э.
Когда произошел библейский исход?Среди историков-библеистов преобладает мнение, что исход древних евреев из Египта произошел в период правления Рамсеса II, где-то в середине или во второй половине XIII в. до н. э. Основной причиной, заставляющей искать дату исхода именно в этот период, является наличие стелы фараона Мернептаха, которая упоминает Израиль, как народ, уже находившийся в Ханаане к концу XIII в. до н. э. Учитывая, что древнееврейские племена, согласно Библии, перед тем, как приступить к завоеванию Ханаана, провели 40 лет в пустыне, дата исхода неизбежно сдвигается к середине XIII в. до н. э. Однако это предположение не учитывает двух существенных обстоятельств.
Во-первых, и это самое главное, зависимость от стелы Мернептаха в вопросе датировки исхода является в корне ошибочной, так как в действительности был не один, а два исхода. Племенной союз Израиль, о котором упоминает стела Мернептаха, состоял только из четырех северных древнееврейских колен, ушедших из Египта в Ханаан в середине XV в. до н. э., в то время как остальные древнееврейские племена смогли покинуть Египет не раньше Начала XII в. Во-вторых, время правления Рамсеса II представляет собой период наибольшего военного и политического могущества Египта, когда реальные шансы на уход целой группы племен вопреки воли фараона были практически равны нулю.
Исход четырех северных и исход остальных племен произошли в совершенно разных обстоятельствах. «Дом Иосифа» как и большинство амореев был насильно изгнан из Египта в период усиления его военной мощи. «Дом Иакова», наоборот, насильно удерживался Египтом, который стал использовать его как рабскую рабочую силу. Чтобы вырваться из Египта, «дому Иакова» надо было дождаться кризисного периода в этой стране. Поэтому дату исхода южных и присоединившихся к ним колен надо искать в годы упадка военной мощи и резкого ослабления центральной власти. Исходя из этих условий, самым вероятным временем библейского исхода надо считать период между концом XIX и началом XX династий, то есть между последними годами правления царицы Таусрет и правлением фараона Сетнахта. Это было смутное время в Египте, когда на несколько лет страна оказалась парализована внутренними распрями, мятежами, дворцовыми интригами, за которыми последовало воцарение самозванца-сирийца Ирсу. Мы имеем свидетельства полного хаоса, охватившего тогда Египет, и, что еще важнее, упоминания о восстании «азиатов», бросивших вызов власти фараона. К сожалению, среди египтологов нет единого мнения о годах царствования царицы Таусрет и фараона Сетнахта, но большинство из них сходится на датах между 1192 и 1182 гг. до н. э. Именно в это время следует искать точный год исхода «дома Иакова» из Египта.
Не подлежит сомнению, что Моисей родился в период царствования «фараона-угнетателя» Рамсеса II. Ясно также, что он был вынужден бежать из Египта либо в конце правления Рамсеса II, либо в начале царствования его сына Мернептаха. Значительно сложнее определить время возвращения Моисея. В эти годы Египет развивался по нисходящей линии. Достигнув зенита своей мощи при Рамсесе II, страна стала слабеть уже при его наследнике Мернептахе. Последний, придя к власти в преклонном возрасте, отлично сознавал, что у него мало времени для осуществления сколь-нибудь крупных замыслов, и ограничился тем, что все свои силы посвятил удержанию завоеванных: ранее земель. С его смертью начался быстрый закат XIX династии и страна стала скатываться к серьезному внутриполитическому кризису. В момент кончины Мернептаха его сын, наследный принц, видимо, отсутствовал во дворце, и власть захватил его брат Аменмессис. Но правление узурпатора оказалось очень коротким, и при неясных обстоятельствах на трон взошел законный наследник Мернептаха — Сети II. Руководствуясь чувством мести по отношению к своему брату, он не только постарался стереть всякую память о нем, но и наказал всех, кто ему помогал. Однако и Сети II не суждено было долго Править, и на престол, за неимением лучшего, сажают его больного малолетнего сына Сиптаха. Но мать ребенка была всего лишь одной из младших жен фараона, поэтому царицей-регентшей становится мачеха мальчика, главная супруга — Таусрет. Преждевременная смерть наследника превращает регентшу в законную правительницу. Правда, реальная власть принадлежала не столько ей, сколько ее всесильному фавориту — канцлеру Баю, сирийцу по происхождению. С кончиной царицы Таусрет, канцлер-сириец попытался захватить власть и править под именем Ирсу. Конец смутному времени положил основатель новой, двадцатой (XX), династии, человек неизвестного происхождения — Сетнахт. Но и его правление продолжалось не более трех лет. Таков был исторический фон возвращения Моисея и исхода «дома Иакова» из Египта.
Из библейской книги Исход нам известно, что Моисей, возвратившись в Египет, далеко не сразу смог добиться освобождения своего народа. Чтобы организовать и подготовить исход древнееврейских племен, ему потребовались годы. Не подлежит сомнению, что он не мог вернуться в Египет раньше смерти фараона Мернептаха, но оказался там не позднее правления несовершеннолетнего Сиптаха и царицы Таусрет. Знаменитый исход, описанный в Библии, произошел после смерти царицы Таусрет, когда власть захватил канцлер Бай и страна была охвачена гражданской войной. Фараон, с которым вел переговоры Моисей, был тем самым канцлером-сирийцем, известным позднее под именем Ирсу, а «десять казней египетских» смешались с природными катаклизмами и бедствиями внутренних войн. Точный момент исхода приходится на время, когда новый фараон Сетнахт стал побеждать своих противников и попытался восстановить порядок в стране.
Миссия МоисеяМы ничего не знаем о многолетней жизни Моисея у мидьянитян. Библия сообщает только о самом главном эпизоде в его жизни там: о возложении Богом на него особой миссии по спасению своего народа из египетского рабства. Это произошло у горы Хорев, которая считалась священной на только у древних евреев, но и у всех кочевых западносемитских народов, включая мидьянитян. Эпизод чрезвычайно значимый в нескольких отношениях. Прежде всего, он представлял собой освящение Богом роли Моисея в качестве спасителя и вождя всего народа. Отныне ему никто не мог бросить вызов с позиций знатности, богатства или главенства в племенной иерархии, ибо Моисей был избран самим Богом. Это обстоятельство необычайно важно для того времени, так как Моисей по своему положению в племенной иерархии «дома Иакова» не мог претендовать на главенство. Он был всего лишь вождем племени Леви, которое в численном отношении уступало другим южным коленам — Реувену, Шимону и особенно Йеуде. Во-вторых, этот эпизод представлял собой божественное указание «дому Иакова» о необходимости ухода из Египта и завоевания страны Ханаан. Противиться этому было нельзя, ибо такова была воля Господа.
Вполне возможно, что среди вождей древнееврейских племен и кланов в Египте не существовало единого мнения, что делать. Были, видно, такие, кто предлагал не сопротивляться порабощению, а остаться в нильской дельте и дождаться лучших времен. Другие, вероятно, сомневались в выборе страны Ханаан, понимая, что завоевать ее будет нелегко. Одним словом, требовалось божественное повеление, чтобы заставить признать не только право Моисея на лидерство в «доме Иакова», но и необходимость ухода из Египта в Ханаан. Кроме того, нужна была помощь авторитетного вождя среди древнееврейских племен в самом Египте, который мог бы подтвердить полномочия Моисея и божественный характер указаний, данных ему. Таким авторитетом был Аарон, поэтому библейский текст, ссылаясь на волю Господа, четко определил роль и значение Аарона как первого помощника Моисея, «человека номер два» после него в исходе народа из египетского рабства.
Библейский текст называет Аарона родным братом Моисея. Однако здесь, как и в случае с праотцем Иаковом-Израилем, первые составители Пятикнижия из политических соображений решили слить воедино два различных рода, причем, возможно, из разных племен. Кем же в действительности являлся Аарон? Есть основания полагать, что он возглавлял священнический клан «дома Иакова», то есть был первосвященником южных древнееврейских колен, и одновременно был тесно связан с самым крупным из них — племенем Йеуда. Согласно библейскому тексту, брат его жены являлся вождем этого племени. Кроме того, не исключено, что и сам Аарон происходил из наиболее почитаемых родов того же колена. Версия о близком родстве Аарона и Моисея и их общем происхождении из племени Леви возникла позднее, в период объединенного царства, и была призвана сблизить северных левитов и южных ааронидов.
Эпизод с возложением на Моисея миссии по спасению народа в Египте имел большое значение и с другой точки ярения: он соединил культ Яхве южных племен с культом Эля северных колен, тем самым подготовив почву для их союза. Здесь первые редакторы Пятикнижия подчеркивают, что Бог «дома Иакова» тот же самый, что и у «дома Иосифа», что Яхве южных племен был известен праотцам Аврааму, Исааку и Иакову под именем Эля или Элохим (множественное число от слова Эль), которому они молились, и которому молились в то время северные племена в Ханаане. Библейский текст не случайно сообщает нам впервые имя Господа — Яхве (Вечносущий) — именно в этом эпизоде. Его имя, обозначаемое четырьмя древнееврейскими буквами — так называемый «тетраграмматон» — было наверняка известно южным племенам и раньше. Ведь даже имя матери Моисея — Йохевед — было образовано на основе имени Яхве. Но на этот раз требовалось подчеркнуть, что разные имена у Бога южных и северных племен не должны никого смущать, так как в действительности они обозначают одного и того же единого Господа «дома Иакова» и «дома Иосифа». Соединение двух религиозных культов явилось логическим завершением объединения имен двух родоначальников племен хабиру: Иакова и Израиля. Как эти изначально разные племенные вожди стали общим патриархом, так и два различных религиозных культа — Эля и Яхве — стали единой верой в Бога, имевшего разные имена.
Нараставший кризис власти и общее ослабление Египта позволили Моисею не только вернуться туда, но и возглавить борьбу за исход своего народа из этой страны. Однако до начала гражданской войны в Египте Моисей мог выставлять только самые «безобидные» и естественные требования, которые не подвергали сомнению ни авторитет египетской власти, ни лояльность ей древнееврейских племен. Таковыми стали просьбы о восстановлении права западных семитов на паломничество к горе Господа, где раньше устраивались торжественные богослужения. Гора Господа находилась на Синае, в трех днях пути от восточной границы нильской дельты, и план Моисея предусматривал не возвращение оттуда в Египет, а бегство в горные районы Синая или Мидьяна, где с помощью мидьянитян древнееврейские племена могли бы укрыться от преследования египетской армии. Эта просьба, касавшаяся выполнения религиозной обязанности «дома Иакова», казалось, не должна была быть отвергнута египтянами, почитавшими как своих, так и чужих богов. Однако, пока царица Таусрет и ее фаворит, канцлер Бай, достаточно прочно держались у власти, они отвергали подобные прошения, видя в них попытку восстановить прежние права и вольности западных семитов. Естественно, что разгневанные вожди древних евреев интерпретировали все природные катаклизмы, обрушивавшиеся на Египет, как кару Господа за отказ отпустить Его народ, чтобы служить Ему.
Ситуация стала меняться, когда после смерти царицы Таусрет новым фараоном объявил себя канцлер Бай, принявший при восшествии на престол имя Ирсу. При дворе, а тем более в армии, многие не признали сирийца-самозванца. Нашелся и еще один претендент на престол — Сетнахт, который при поддержке части египтян начал военные действия против бывшего канцлера. Разгоревшаяся борьба за власть поставила под вопрос авторитет и полномочия фараона Ирсу и тот, чувствуя, что теряет поддержку своих сторонников, был вынужден маневрировать. Не желая усугублять свое положение новым конфликтом с западными семитами, он выразил готовность отпустить их к горе Господа, но, подозревая их намерение уйти навсегда из Египта, запретил им брать с собой свои семьи. Позднее, по мере ухудшения ситуации в стране, он дал согласие и на уход их семей, но без скота и имущества. Это шло вразрез с планами Моисея, ибо без скота и запасов пищи и воды в пустыне было нечего делать. Переговоры снова прервались, и древнееврейские вожди вступили в контакты с Сетнахтом.
Последняя казнь, приведшая к смерти «первенцев», по своему характеру полностью отличалась от предыдущих наказаний. Если нашествия саранчи, вшей, жаб, мор скота или опустошительный град, вредоносную пыль, покраснение воды в Ниле можно объяснить природными катаклизмами, которые не раз отмечались в истории Египта, то гибель «первенцев» была либо результатом вмешательства сверхъестественных сил, либо деянием рук человеческих. Вероятно, в ночь, ставшую известной как пасхальная, противники самозванного фараона попытались устроить переворот и физически устранить его и всех тех, кто его поддерживал. Не следует забывать, что под библейскими «первенцами» понимались тогда главы родов и семейств, то есть те, кто обычно имел власть и богатство, кто правил страной. Против них-то и была устроена своего рода Варфоломеевская ночь. Заговорщики рассчитывали на помощь армии Сетнахта, войска которого были на подходе к дельте Нила. Не исключено, что посланцы Сетнахта обещали порабощенным семитам свободу или какие-то существенные послабления, если те помогут им в момент штурма столицы. В любом случае, противники фараона Ирсу рассматривали древнееврейские племена, недовольные своим положением, в качестве своих потенциальных союзников, поэтому «ангел-губитель» обошел их дома. Не зря Моисей предупреждал, что «будет вопль великий по всей земле египетской, какого не бывало и какого не будет более. А на всех сынов Израиля даже пес не залает — ни на человека, ни на скот, дабы знали вы, что разделяет Бог египтян и Израиль» (Исх. 11:6–7).
Вероятно, часть древних евреев жила по соседству, а может быть, и вперемешку с египтянами, поэтому, чтобы не спутать «своих» и «чужих», заговорщики посоветовали вождям «дома Иакова» отметить жилища своих соплеменников. Этим объясняется приказ Моисея вымазать кровью жертвенных животных косяки и притолоки входных дверей и не выходить из дома своего до утра. Скорее всего, попытка переворота не удалась, но жертв было очень много! «…И был великий вопль в Египте, ибо не было дома, где не было бы мертвеца» (Исх. 12:30). Перепуганный кровавой баней двор фараона спешно готовился к сражению с приближающейся армией Сетнахта, поэтому торопился удалить всех, кто мог помочь ей в решающий момент.
Библия особо подчеркивает, что древние евреи не просто ушли или самостоятельно вырвались из Египта, а были с большой поспешностью высланы оттуда самими египтянами. «И призвал [фараон] Моисея и Аарона ночью и сказал: встаньте, выйдите из среды народа моего, как вы, так и сыны Израилевы, и пойдите, совершите служение Господу, как говорили вы. И мелкий и крупный скот ваш возьмите, как вы говорили, и идите! И понуждали египтяне народ, чтобы скорее выслать их из страны. И понес народ тесто свое, прежде чем оно сквасилось, квашни свои, завязанные в одежды свои, на плечах своих… И пекли они тесто, которое вынесли из Египта, лепешками пресными, ибо оно не сквасилось, так как они изгнаны были из Египта, и не могли медлить, и даже пищи не приготовили себе на дорогу» (Исх. 12:31–34, 39). То, что речь идет не об уходе, а о насильном изгнании, говорилось не раз и до пасхальной ночи: «И сказал Господь Моисею: теперь увидишь ты, что Я сделаю с фараоном, ибо, сильной рукой моей принужденный, отошлет он вас и насильно изгонит вас из страны своей» (Исх. 6:1).
Заслуживает внимания еще один интересный факт. Библия неоднократно и настойчиво напоминает о золотых и серебряных вещах, о дорогих одеждах, которые «дом Иакова» заберет с собой из Египта. Первый раз об этом сказано в уже упомянутом вещем сне патриарха Авраама (Быт. 15:13–14). Позднее об этом многократно говорится и Моисею. Сначала в эпизоде возложения на него миссии по спасению народа из Египта: «И дам народу этому милость в глазах египтян; и когда пойдете, то пойдете не с пустыми руками; каждая женщина попросит у соседки своей и у живущей в доме ее вещей серебряных, и вещей золотых, и одежд, и вы нарядите ими и сыновей ваших, и дочерей ваших, и опустошите Египет» (Исх. 3:21–22). Потом — накануне и, наконец, после пасхальной ночи: «И сделали сыны Израилевы по слову Моисея и взяли в долг у египтян вещи серебряные, и вещи золотые, и одежды. Господь же дал милость народу [Своему] в глазах египтян: и они давали ему, и опустошил он Египет» (Исх. 12:35–36). Чисто внешне этот поступок кажется не только этически некрасивым со стороны «дома Иакова», но И нелогичным с точки зрения египтян: как они могли отдать ценные вещи народу, который они сами изгоняли из своей страны? То обстоятельство, что составители Библии сделали акцент на этом факте, включив его несколько раз в библейский текст, свидетельствует в пользу его достоверности. Поэтому, хотя он и представляет собой второстепенную деталь в истории эксодуса, он может помочь установить точное время и обстоятельства ухода племен Моисея.
На сегодняшний день у нас есть только два древнеегипетских источника о времени правления фараона Сетнахта. Первый из них, папирус Харриса, самый большой по величине древнеегипетский документ, написанный в период правления Рамсеса IV, внука Сетнахта. К сожалению, он дает очень скудную информацию об основоположнике XX династии и трех годах его правления. Вторым источником наших сведений об этом периоде является стела, воздвигнутая самим Сетнахтом на острове Элефантина в Верхнем Египте. Оба этих документа повествуют о борьбе Сетнахта со смутами и мятежами, охватившими тогда страну, а главное, говорят о восстании в Египте «азиатов» — так называли тогда западных семитов. Но самое интересное, что оба они сообщают о факте, много раз упомянутом в Библии: о золотых, серебряных и медных вещах, которые отдали или должны были отдать «азиатам» египтяне. Сетнахт называет «мятежниками» тех египтян, кто, ограбив Египет, пытался договориться с «азиатами» с помощью награбленных ранее драгоценных вещей.
Эти внебиблейские свидетельства в некоторой степени проливают свет на события того времени и на причины столь поспешного ухода «дома Иакова» из Египта. Вероятно, в период борьбы за власть между канцлером Баем и Сетнахтом древнееврейские племена стали тем фактором, который влиял на расстановку сил в районе нильской дельты. Каждая из противоборствующих сторон пыталась перетянуть их на свою сторону. Возможно, именно сторонники Сетнахта, устроившие заговор в пасхальную ночь, помогли «дому Иакова» вооружиться. Ведь Библия делает неожиданное признание: «И вышли сыны Израилевы вооруженные из земли египетской» (Исх. 13:18), что само по себе противоречит идее об уходе порабощенных по милости фараона. Таким образом, египетский правитель был вынужден иметь дело не с толпой безоружных рабов, а с вооруженными и организованными племенами, от позиции которых мог зависеть исход борьбы за престол. После событий пасхальной ночи в лояльность древнееврейских племен, как и вообще остававшихся западных семитов-амореев, никто больше не верил. Их нужно было выслать из Египта как можно быстрее, в любом случае — до прихода армии Сетнахта. Не желая открывать новый фронт войны, на этот раз с семитами, двор фараона решил добиться своей цели не силой, а с помощью золота и серебра. Так золотые и серебряные вещи, дорогие одежды, о которых неоднократно упоминает Библия, достались древнееврейским племенам в качестве вознаграждения за их немедленный уход из Египта. Этот эпизод попал в библейские тексты только 200 лет спустя и поэтому претерпел такие изменения, которые сделали его нелогичным и этически некрасивым.
Возможен и несколько иной сценарий развития событий. Устав от долгих и бесплодных переговоров с фараоном Ирсу, Моисей и Аарон вынуждены были использовать силу для оказания давления на египтян. В ночь, ставшую «пасхальной», вооруженные отряды древнееврейских племен устроили «избиение египетских первенцев», после чего фараон Ирсу счел за лучшее как можно быстрее избавиться от западных семитов. Правда, на этот раз ему пришлось от них откупаться, иначе они грозили присоединиться к его врагу Сетнахту.
Между тем гражданская война в Египте закончилась раньше, чем этого ожидали и египтяне, и древние евреи: захват дельты Нила и столицы произошел легче, а главное, быстрее, чем рассчитывал сам Сетнахт. Ирсу был низложен и объявлен мятежником, а все соглашения от его имени недействительными. После окончания борьбы за власть надобность в древнееврейских племенах как союзниках отпала, зато они снова потребовались в качестве дармовой рабочей силы. Завершив военные действия в нильской дельте, армия Сетнахта бросилась в погоню за ушедшими семитами. Предвидя это, Моисей повел свои племена в сторону пустыни, туда, где рельеф местности воспрепятствовал бы использованию самого опасного оружия того времени — боевых колесниц. «Когда же фараон отпустил народ, Бог не повел [его] по дороге земли филистимской, потому что она близка; ибо сказал Бог: чтобы не передумал народ, увидев войну, и не возвратился в Египет. И Бог повернул народ на дорогу пустыни к морю Суф» (Исх. 13:17–18). Поняв, что египтяне догоняют их слишком быстро, и он не имеет времени на обход Горьких озер, Моисей пошел на опасный и рискованный маневр: он решил воспользоваться максимальным отливом, вызванным сильным восточным ветром, и перейти посуху или вброд на другой берег озера. Трудно сказать, был ли это заранее спланированный хитроумный план или озарение свыше в момент смертельной опасности. Расчет заключался в том, что илистое мокрое дно смогут преодолеть пешие люди и скот, но в нем обязательно завязнут колеса египетских колесниц. Так оно и случилось. «И слетели колеса с колесниц их, так что кони волокли их с трудом» (Исх. 14:25). Завязшие и поломанные колесницы задержали движение египетской армии в опасное время и опасном месте. «И вода возвратилась и покрыла колесницы и всадников всего войска фараона, вошедших за ними в море; не осталось ни одного из них» (Исх. 14:28). Лишившись своего главного преимущества — боевых колесниц, египтяне не осмелились продолжать погоню за вооруженными племенами и, деморализованные потерями, повернули обратно. Так закончилось 430-летнее пребывание «дома Иакова» в Египте. Его наиболее вероятная дата исхода относится к первому году правления фараона Сетнахта.
Нельзя не заметить, что описание самого перехода в библейском тексте состоит из двух, наложенных друг на друга версий. Одна из них объясняет гибель египетской армии оригинальной идеей Моисея использовать природные явления в свою пользу. Так, сильный отлив связывается с тем, что всю ночь дул сильный восточный ветер, который и отогнал воду, а потеря колесниц — с поломкой их колес из-за вязкого илистого дна. Учитывая, что все это происходило не в глубоком море, а в мелководном озере, заросшем камышами, мы получаем достаточно правдивую картину хитроумного военного маневра с использованием природных явлений. Вторая версия рассказывает о безусловном чуде: «И простер Моисей руку свою на море, и гнал Господь море сильным восточным ветром всю ночь и сделал море сушею; и расступились воды. И пошли сыны Израилевы среди моря по суше: воды же были им стеною по правую и по левую сторону» (Исх. 14:21–22). Последняя версия возникла существенно позднее, когда воспоминания о спасении начали обрастать новыми подробностями и стали восприниматься как настоящее чудо. К моменту записи этого предания, то есть примерно через два столетия, оба варианта настолько слились, что стали дополнениями друг к другу.
Уже первая редакция Пятикнижия, составленная в период объединенного царства, включала в себя версию о единовременном исходе из Египта обеих групп древнееврейских племен. Однако все библейские тексты, повествующие о подготовке исхода и о самом исходе, хранят полное молчание относительно роли северных колен. В них нет ни единого упоминания ни о «доме Иосифа», ни о северных племенах вообще. Первый раз вождь северных колен — Йеошуа, сын Нуна (Иисус Навин) был назван только в момент сражения с амалекитянами. Трудно сказать, было ли его имя вставлено в этот эпизод позднее, или сам этот эпизод относился к более позднему времени, когда племена Моисея объединились с «домом Иосифа». Вместе с тем библейские тексты не только упоминают о таких южных племенах, как Реувен, Шимон и Леви, но и подробно перечисляют все родовые кланы, составлявшие эти колена накануне исхода из Египта. Правда, обращает на себя внимание и другое — отсутствие подобной информации о самом крупном южном племени — Йеуда. Как это понять? Неужели оно ушло из Египта раньше своих собратьев из «дома Иакова»? Скорее всего, нет. Проблема заключалась в том, что после исхода из Египта это племя вобрало в себя многочисленные эдомитянские и мидьянские кочевые кланы (суту), которые быстро заняли в нем господствующие позиции. Однако перечислять «глав отчих домов» колена Йеуды без наиболее знатных иудейских родов, например, кеназитского происхождения, которые не были в Египте, было немыслимо, поэтому редакторы предпочли не упоминать это племя вообще.
Библейская книга Исход оценивает общую численность древних евреев, вышедших из Египта, в «шестьсот тысяч пеших мужчин, кроме детей» (Исх. 12:37). Если прибавить к ним женщин и детей в пропорции, соответствующей числу мужчин, то цифра может существенно перевалить за два миллиона человек. Разумеется, все древнееврейские племена, и в Египте, и в Ханаане не могли похвастаться такой численностью, даже вместе взятые. Население и самого Египта в то время вряд ли превышало это число. Уместен вопрос: а может ли вообще за четыре века от большой семьи в 70 человек произойти целый народ в несколько миллионов? Теоретически — да. В качестве наглядного примера стоит взять две группы населения из этого же региона — палестинских арабов из сектора Газа и арабов Израиля. С 1950 по 2000 г., то есть только за 50 лет, численность обеих этих групп выросла в пять раз, и это исключительно за счет естественного прироста! Если бы естественный прирост у древних евреев был таким же, как у современных палестинских арабов, то за четыреста лет пребывания в Египте они насчитывали бы 27 353 750 человек, в свете чего библейские цифры кажутся более чем скромными. Однако «дом Иакова» того времени не мог пользоваться достижениями медицины, санитарии и гигиены, какие сегодня находятся в распоряжении израильских арабов и палестинцев из Газы, поэтому и мы не вправе использовать данную модель демографического роста.
Но откуда составители Пятикнижия взяли именно шестьсот тысяч взрослых: мужчин? Сегодня большинство историков-библеистов сходится во мнении, что данная цифра является результатом переписи населения, которая была проведена в целях налогообложения в период правления царя Соломона. Она включала не только северные и южные племена, но и все неизраильское мужское население Ханаана. Таким образом, первые составители Ветхого Завета автоматически перенесли цифровые данные середины X в. до н. э. на начало XII в. до н. э. и приравняли численность всего мужского населения Палестины к числу членов древнееврейских племен, ушедших из Египта.
Такой метод использования цифрового материала заставляет очень внимательно относиться ко всем числам, приведенным в ранних библейских текстах. Безусловно, все они отражали реальные факты своего времени, но в момент их записи они были произвольно смещены в хронологии и географии. Возможно, какое-то представление об общем числе ушедших из Египта может дать совет тестя Моисея — вождя мидьянитян Итро. Он, видя, как трудно его зятю одному решать все дела, предложил поставить начальников над каждым десятком, полусотней, сотней и тысячей людей. Он не предлагал назначить руководителей над десятками тысяч, не говоря уже о большем, а ограничился всего тысячами. Видимо, весь народ Моисея исчислялся не сотнями, не многими десятками тысяч, а всего лишь тысячами. Можно высказать осторожное предположение, что в действительности речь шла о нескольких десятках тысяч человек. Это косвенно подтверждается и другим библейским эпизодом: «Когда поднимался ковчег в путь, Моисей говорил: восстань, Господи, и рассыплются враги Твои, и побегут от лица Твоего ненавидящие Тебя! А когда останавливался ковчег, он говорил: возвратись, Господи, к десяткам тысяч Израиля!» (Чис. 10:35–36). Таким образом, сам Моисей говорит не о сотнях тысяч, а всего лишь о десятках тысяч. Не зря библейский текст содержит признание, что народ Моисея был малочисленнее большинства народов Ханаана, поэтому ему надо было крепче держаться Бога и его заповедей. Вероятно, столько же насчитывали и те северные израильские племена, которые уже находились в центральном Ханаане, поэтому общий союз был жизненно важен для обеих групп древнееврейских племен.
В библейском описании исхода присутствует очень короткая, но значимая фраза: «А также многочисленная толпа иноплеменников вышла с ними» (Исх. 12:38). Кто же были эти «иноплеменники», которые ушли из Египта вместе с «домом Иакова»? Данный вопрос важен хотя бы потому, что их было много, и позднее они вошли в союз древнееврейских племен. Несомненно, что в этой «толпе иноплеменников» были и египтяне, но только те, кто был связан родственными узами с семитами. Уход в безжизненную пустыню ассоциировался с массой трудностей и лишений и никак не мог привлечь египтян даже в периоды кровопролитных смут и гражданских войн. То же самое можно сказать и о рабах в Египте. В отличие от западносемитских племен они принадлежали к разным этническим и, более того, расовым группам, были разобщены и невооружены. Их никто не мог выталкивать из Египта, да и вряд ли невольники из Нубии, страны Куш и Ливии ушли бы добровольно в безводную Синайскую пустыню с чуждыми им семитами. Ведь не случайно даже сами соплеменники Моисея не раз упрекали своего вождя: «Разве могил недостает в Египте, что ты привел нас умирать в пустыне? Что это ты сделал с нами, выведя нас из Египта? Не это ли самое говорили мы тебе в Египте, сказав: „оставь нас, И будем мы служить египтянам“? Ибо лучше нам работать на египтян, нежели умереть в пустыне» (Исх. 14:11–12).
Судя по поспешному характеру ухода, а точнее, высылки этих людей вместе с «домом Иакова», большинство из них занимало то же самое место в египетском обществе, что и южные племена, то есть они были такими же западными семитами-амореями, как и древние евреи. У нас есть все основания полагать, что «дом Иакова» был не единственным из западносемитских племен, оставшихся в Египте после ухода основной массы амореев в Ханаан и Сирию. Другие племена во всем разделили участь «дома Иакова» в нильской дельте. Однако у них не нашлось ни своего Моисея, ни носителей традиции — левитов и ааронидов, которые могли бы поведать об их истории и родословии до прихода в Египет. Видимо, в этническом отношении они мало чем отличались от древних евреев. Можно осторожно предположить, что среди тех западных семитов-амореев, кто присоединился к «дому Иакова» в момент его ухода из Египта, были такие племена, как Исахар и Звулун. Не случайно их родоначальники названы сыновьями патриарха Иакова от его старшей жены Леи, то есть присоединены к родословию южных племен. Показательно, что в библейских текстах, повествующих о периоде, предшествовавшем уходу в Египет, нет никаких упоминаний об Исахаре и Звулуне. Вероятно, формальный союз с этими племенами был скреплен на горе Синай в рамках общего завета с единым Господом, когда «дом Иакова» и его «приемные сыновья» взяли на себя одни и те же обязательства.
Однако союз южных колен с этими племенами действовал непродолжительное время — от момента исхода из Египта до присоединения к северному племенному союзу Израиль. В дальнейшем судьбы южных и «усыновленных» племен разошлись: последние стали частью северных колен и после раскола объединенной монархии остались в их царстве — Израиле. Вероятно, это произошло не случайно, так как с точки зрения географии и племенного родословия они чувствовали себя ближе к северным, нежели к южным племенам. То же самое касается двух других северных: племен — Гад и Ашер, родоначальники которых считались сыновьями праотца Иакова от рабыни его жены Леи — Зильпы. Тот факт, что отцы-основатели этих племен происходили от женщины низкого социального статуса, говорит об их подчиненном и второстепенном положении в племенной иерархии «дома Иакова». Гад и Ашер тоже стали «приемными сыновьями» Иакова на период от исхода из Египта и до прихода в Ханаан. Однако более низкий статус происхождения их родоначальников свидетельствует о том, что они присоединились к союзу на правах младших партнеров. Как бы то ни было, исход «дома Иакова» и его «приемных сыновей» представлял собой финальную стадию долгого процесса миграции амореев из нильской дельты в Ханаан и Сирию. К сожалению, нам известен только этот последний этап, да и то благодаря тому, что в нем участвовали носители библейской традиции — левиты и аарониды.
После ухода древних евреев из Египта положение Моисея Стало еще труднее: его авторитет как вождя был постоянно под вопросом, от него периодически требовали совершать сверхъестественные вещи, чтобы он доказал свое право на лидерство. Первый год скитаний по пустыне был отмечен неоднократными мятежами против власти Моисея и его монотеистической концепции веры. Это непривычно для всех, кто хоть немного знаком с отношениями внутри бедуинских племен на Ближнем Востоке. Обычно члены кочевых племен скованы железной дисциплиной, неповиновение вождю здесь — необычайно редкое явление. Неустойчивое положение Моисея и Аарона объяснялось прежде всего наличием других аморейских племен, которые так же были высланы из Египта, как и «дом Иакова». Именно они ставили под сомнение лидерство Моисея, представлявшего самое маленькое древнееврейское колено. С другой стороны, за четырехвековое пребывание в Египте древнееврейские племена успели стать оседлыми, часть из них жила вперемешку с египтянами, и суровая дисциплина прежней кочевой жизни давно ослабла. Более того, со времен царствования Рамсеса II, когда началось порабощение аморейских племен в нильской дельте, египтяне делали все, чтобы ослабить авторитет племенных вождей и заменить его властью собственных чиновников. Так появилось два новых типа «начальников», описанных в Библии: «угнетатели», то есть египетские чиновники, которые руководили принудительными работами по строительству, и «надсмотрщики» — те, кто контролировал выполнение этих работ. «Надсмотрщики» выбирались египтянами из среды самих западных семитов, причем таким образом, чтобы создать противовес власти традиционных вождей.
Оказавшись в пустыне, древнееврейские племена ощутили непривычный вакуум власти: тирании египетских правителей больше не существовало, бывшие надсмотрщики потеряли всякую легитимность, а авторитет собственных вождей был сильно подорван долгими годами египетского рабства. Нельзя забывать, что многие соплеменники Моисея вовсе не собирались покидать Египет, а тем более завоевывать Ханаан. Библейские тексты содержат красноречивые признания, что древние евреи «не слушали Моисея из-за своего нетерпения и тяжкой работы» (Исх. 6:9). Более того, видя, что миссия Моисея поначалу лишь ухудшает их положение, они, не задумываясь, бросали ему и Аарону жестокие упреки: «Взглянет Бог на вас и осудит — за то, что вы сделали нас ненавистными в глазах фараона и слуг его, за то, что меч вы вложили в их руки, чтобы убить нас!» (Исх. 5:21).
Если бы египтяне сами не выслали древнееврейские племена, да еще не оплатили бы их поспешный уход, то немалая часть соплеменников Моисея, без сомнения, осталась бы и дальше жить в Египте. Ведь несмотря на политику порабощения и тяжелые принудительные работы, западные семиты в дельте Нила не голодали. Поэтому каждый раз, когда их мучали жажда и голод в пустыне, они начинали упрекать Моисея и Аарона: «Лучше бы нам умереть от руки Бога в стране египетской, когда мы сидели у горшка с мясом и хлеб досыта ели, ведь вы вывели нас в эту пустыню, чтобы уморить всех голодом!» (Исх. 16:3). Не зря же в Рефидиме «Моисей возопил к Господу и сказал: что мне делать с народом этим? еще немного, и побьют меня камнями» (Исх. 17:4).
Точный маршрут Моисея установить сегодня практически невозможно, так как все тексты, посвященные странствию по пустыне скомпонованы не в строгом хронологическом порядке, а по степени важности для первых составителей Пятикнижия. К тому же мы не можем идентифицировать все места, названия которых упомянуты в этих текстах. Современная археология тут вряд ли в состоянии помочь, так как стоянки кочевников обнаружить очень трудно, да и они дают недостаточный материал для каких-либо обобщений. Вероятно, первое время Моисей выбирал свой маршрут с учетом возможного преследования со стороны египтян, причем таким образом, чтобы свести на нет их главное преимущество — наличие боевых колесниц. В дальнейшем, он больше ориентировался на источники воды и пропитания для людей и скота. Здесь ему пригодился опыт кочевок и знание местности в Синае и северо-западной Аравии, приобретенные в период жизни у мидьянитян. Однако оазисы и источники воды в пустыне никогда не пустовали, и Моисею приходилось использовать их таким образом, чтобы не вступать в конфликты с местными кочевыми племенами. С одними из них — амалекитянами — столкновения избежать все же не удалось, другие — мидьянитяне, — с которыми он еще раньше породнился, наоборот, оказали ему большую помощь и поддержку.
Моисей не рассчитывал оставаться в пустыне надолго. Его целью был Ханаан, где он собирался объединиться с «домом Иосифа», пришедшим туда еще в XV в. до н. э. из Египта, — только в союзе с ним можно было завоевать Ханаан. Однако на пути в страну обетованную он должен был заново организовать как свои южные колена, так и те аморейские племена, которые присоединились к ним в момент ухода из Египта. Он стремился к созданию военно-политического и религиозного союза, способного бороться за власть в Ханаане. Но главными критериями единства и общности в те Времена считались родоплеменное происхождение и вера. Первое фактически уже имелось: племена Моисея принадлежали к западным семитам-амореям. Второе — общую веру в единого Бога и завет с ним — требовалось еще создать. Поэтому следующей после исхода задачей стала религиозная и духовная консолидация «дома Иакова» и тех, кто к нему присоединился.
Синайские заповеди и рождение монотеизмаВ библейской книге Исход не раз упоминается «гора Господа» (хар элохим), которая находилась в пустыне, в трех днях пути от района проживания древнееврейских племен в нильской дельте. Именно эта гора имелась в виду, когда Моисей просил отпустить свой народ на богослужение. На этой же горе Аарон встретил Моисея, когда тот возвращался в Египет от мидьянитян. И опять-таки на этой горе древние евреи должны были совершить жертвоприношение, когда их отпустили, а точнее, поспешно выслали из Египта.
Возможно, гора Господа была давно и хорошо известным местом, где западные семиты-амореи, осевшие в нильской дельте, устраивали богослужения. До прихода к власти Рамсеса II западные семиты из нильской дельты не имели проблем с доступом к горе Господа. Но с воцарением Рамсеса II начался процесс их порабощения и гора стала недоступна для регулярных жертвоприношений. Однако Моисей не повел сразу свой народ к прежней святыне, он направился к другой горе — Синай или Хорев, где на него была возложена миссия по спасению «дома Иакова». Вероятно, гора Господа находилась очень близко к нильской дельте, и древнееврейские племена оказались бы слишком уязвимы для неожиданной атаки египетской армии. Расстояние, которое измерялось тремя днями пути для всего народа, отягощенного к тому же стадами скота, могло быть пройдено менее чем за два дня египетской пехотой, а тем более боевыми колесницами.
Сейчас трудно идентифицировать местоположение «горы Господа», но, судя по расстоянию в три дня пути, она располагалась в хорошо доступной местности с рельефом, позволявшим египтянам применить их самое мощное оружие — боевые колесницы. Однако была и еще одна причина, почему Моисей избегал этой горы. Она ассоциировалась с прежними, языческими, богами и их ритуалами, что совершенно не вязалось с монотеистическим духом веры Моисея. По существу, он хотел вдохнуть новое содержание в старый племенной культ своего народа, а для этого требовалась иная обстановка и другая святыня.
Гора, которую он избрал, была достаточно удалена от дельты Нила, и рельеф там не только исключал неожиданное Нападение противника, но и лишал его всякой маневренности. Библейские тексты по-разному называют эту гору, где Моисею были даны десять заповедей: в одном случае Хорев, в другом — Синай. Относятся ли оба этих названия к одной Горе, или мы имеем дело с двумя различными горами? Возможно, этого уже не знали и первые составители Ветхого Завета, однако они не осмелились вносить поправки в древние тексты и ограничились лишь их компоновкой. Если это разные горы, то не исключено, что за время странствий в пустыне Моисей приводил свой народ к обеим из них и на каждой проводил богослужения.
Гора Синай хорошо известна: она расположена на южной оконечности Синайского полуострова. Что касается Хорев, то она могла находиться где-то в северо-западной Аравии, в области Мидьян, и представлять собой потухший вулкан. Хотя библейские тексты, повествующие о даровании Торы Моисею, происходят из разных источников, все они рисуют одну и ту же картину, очень похожую на оживление потухшего ранее вулкана, «…и восходил дым от нее, как дым из печи, и сильно содрогалась вся гора» (Исх. 19:18); «…И явилась слава Бога в виде огня пожирающего на вершине горы на глазах у сынов Израиля» (Исх. 24:17). С другой стороны, если город Хеврон в южной Палестине уже в древности поменял Три названия, то почему гора Синай не могла иметь второе имя — Хорев? Ведь имела же гора Хермон второе название — Сирьон, а гора Нево — Аварим. Так как первый вариант Пятикнижия составлялся через два столетия после исхода из Египта, его редакторы сами имели весьма смутное представление о том, какая из священных тогда гор имелась в виду под «горой Господа». Точно такая же путаница связана с упоминаниями о «земле филистимлян». Придя в Ханаан всего лишь через пару десятилетий после появления там филистимлян, носители библейской традиции уже не знали, как давно появился этот народ на юго-западе Палестины. Это один из примеров того, что библейские тексты, описывающие исход и скитания по пустыне, отражают действительные исторические события того времени, но не могут дать точного представления об их хронологии и географии.
Культ Яхве был, вероятно, исконной племенной верой южных древнееврейских колен («дома Иакова»), которую они принесли со своей прародины в северо-западной Месопотамии. Наряду с ним они воспринимали и национальных богов тех стран, где жили долгое время. В Шумере они молились местным языческим божествам, а в Ханаане отказались от них и приняли новый культ — Эля, распространенный в Палестине и Сирии.
Новая вера Авраама была тоже языческой — либо заимствованной у ханаанеев, либо сформировавшейся под их влиянием. «Эль Эльон» — «Всевышний» Авраама был, вероятно, тем же самым богом, которому молились и соседи древних евреев — йевусеи из города Урушалем (Иерусалим). Авраам лишь сменил месопотамских богов на ханаанский. Косвенным образом это подтверждают и слова Йеошуа, сказанные им в конце жизни своим соплеменникам: «Отвергните богов, которым служили отцы ваши за рекой (Евфрат. — И.Л.) и в Египте, и служите Господу» (Нав. 24:14–15). Этой фразой Йеошуа фактически признает, что древние евреи поклонялись языческим богам не только в Шумере и Харане, но и в Египте, то есть в период, когда они должны были следовать новой «монотеистической» вере Авраама. Вместе с тем носители традиции, аарониды и левиты, они же составители и редакторы Ветхого Завета, предпочли возводить традицию монотеизма к Аврааму, хотя в действительности подлинная заслуга в создании монотеистической веры принадлежит не ему, а Моисею. Не случайно в эпизоде наделения Моисея миссией по спасению его народа из Египта особое внимание было уделено разъяснению, что Бог праотцов — Авраама, Исаака и Иакова — тот же самый, что и Яхве Моисея. Этим самым решались две задачи сразу: во-первых, перебрасывался мост между культом Яхве южных племен и культом Эля северных колен, а во-вторых, связывались воедино монотеистическая вера Моисея с тем же культом Эля праотцев, который был воспринят ими после прихода в Ханаан. В дельте Нила западные семиты долго жили среди своих соплеменников, в численном отношении преобладая там над египтянами, поэтому египетские культы среди них почти не прижились. За 430 лет жизни в Египте принесенный из Ханаана культ Эля существенно ослаб среди южных колен, и на первое место снова вышел старый племенной культ Яхве. Однако до Моисея он был языческим. Только Моисей вдохнул в него новое, монотеистическое содержание.
Откуда появилась у Моисея эта революционная для того времени концепция Бога, мы не знаем. Древний мир тоже не знал ничего подобного, поэтому данная религиозно-философская идея ни у кого и нигде не могла быть позаимствована в ту далекую эпоху. Некоторые историки пытаются провести аналогию с религиозной реформой египетского фараона Эхнатона (Аменхотепа IV). Однако они не учитывают, что культ Атона — египетского бога солнца — по природе своей был языческим. Фараон-реформатор предлагал не монотеизм, а усовершенствованное язычество, которое сводилось к почитанию не множества богов и божков, а только одного языческого бога. В лучшем случае его реформу можно рассматривать как шаг к монотеизму, но не более того. Есть и другой, не менее важный аспект: почти полтора столетия отделяют эпоху Эхнатона от времени Моисея. Каким образом идеи Эхнатона могли повлиять на Моисея, если они были преданы анафеме и совершенно забыты уже через несколько лет после смерти фараона-реформатора?
Очевидно, что монотеизм Моисея не стал результатом какого-то последовательного развития религиозной или философской мысли, поскольку даже в наиболее развитых и цивилизованных частях древнего мира того времени, таких как Египет и Вавилония, ничего похожего в духовном плане не наблюдалось. Неудивительно, что соратники и преемники Моисея не могли удержаться на высоте его концепции Бога и после его смерти спустились на существенно более низкий уровень понимания монотеизма. Лишь намного позднее, при иудейских царях Хизкии (Езекии) и особенно Иосии, мы видим возврат к концепции Моисея, но опять-таки временно. Фактически только в VI–V вв. до н. э., уже после вавилонского пленения, древнееврейское общество начинает по-настоящему воспринимать монотеистическую суть учения Моисея, что лишь подчеркивает, насколько он опередил свою эпоху. Многие элементы его уникальной концепции были осмыслены и поняты окружающим миром только спустя тысячу лет. К ним относится, например, закон о субботе. Впервые в мире, за много сотен лет до апогея греческой и римской цивилизаций, в законодательном порядке был учрежден особый день недели, причем не просто для отдыха от тяжелого физического труда, а для служения Богу, для духовного и интеллектуального развития всех людей, включая самых угнетенных и обездоленных — рабов.
Принятие синайских заповедей превратилось одновременно и в церемонию принесения клятвы на верность новому союзу тех племен, которые ушли из Египта. На Синае был оформлен не только завет с единым Богом, но и союз южных древнееврейских колен друг с другом и с теми аморейскими племенами, которые участвовали в исходе из Египта. Там же все они обязались идти на завоевание Ханаана. Теперь Моисей вел не разношерстную толпу, а единый народ, сплоченный общей верой, законами и одной целью.
Конфликты в пустыне и раскол «дома Иакова»Однако новый племенной союз не избежал внутренних конфликтов. Самый серьезный из них произошел из-за «золотого тельца». По неизвестной для народа причине Моисей отсутствовал значительно больше времени, чем ожидалось. Предполагая гибель своего вождя, племена возлагают руководство на Аарона, соратника Моисея и первосвященника «дома Иакова». Получив всю полноту власти, он отступает К прежней, языческой, концепции культа Яхве, более ясной И понятной для народа, чем невидимый и неосязаемый Бог Моисея, отрицающий всякое сосуществование с другими богами. «…Сделали себе литого тельца, и поклонились ему, и принесли ему жертвы, и сказали: вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из земли египетской!» (Исх. 32:8). Неожиданное появление Моисея в момент языческого празднества застало всех врасплох. Но Аарон и те, кто его поддержал, не торопились возвращать власть Моисею. Возникло двоевластие, которое, как и следовало ожидать, привело к братоубийственным столкновениям между древнееврейскими племенами. Борьба шла не только вокруг того, какая концепция культа Яхве — языческая или монотеистическая — одержит вверх, но и за реальную власть в только что созданном племенном союзе. Племена и кланы разделились: одни поддержали Моисея, другие — Аарона. Колено Леви оказалось целиком и полностью на стороне Моисея: «И собрались вокруг него все левиты» (Исх. 32:26). Этот эпизод еще раз подтверждает, что Моисей был не только членом племени Леви, он был его вождем и первосвященником. Но колено Леви являлось одним из самых маленьких и без поддержки других было бы обречено на неизбежное поражение. К сожалению, библейский текст ничего не говорит о том, кто еще поддержал Моисея. Можно предположить, что на его стороне оказались племена Шимон и Реувен. Между южными коленами давно шла скрытая борьба за главенство, которая после исхода из Египта стала принимать открытые формы. На первенство среди южных племен — в «доме Иакова» — давно претендовало самое крупное колено — Йеуда, хотя в племенной иерархии оно занимало лишь четвертое место после Реувена, Шимона и Леви. Аарониды, тесно связанные, а, возможно, и происходившие сами из колена Йеуда, поддерживали притязания этого племени на главенство. Со своей стороны, три других южных племени опасались усиления Йеуды и считали его претензии на власть над ними незаконными с точки зрения традиционного племенного права. Трудно сказать, какую позицию заняли аморейские племена, присоединившиеся к «дому Иакова»; возможно, они остались нейтральными, не желая участвовать во внутренних распрях южных колен.
Библейский текст красноречиво молчит о позиции самого Аарона в период братоубийственного конфликта в стане «дома Иакова», из чего видно, что именно он возглавлял тех, кто противостоял Моисею. Междоусобное столкновение не выявило победителя. Соотношение сил между Йеудой и тремя небольшими коленами — Реувеном, Шимоном и Леви — было приблизительно равным, а может быть, даже склонялось в пользу первого. По крайней мере, Моисею и левитам не удалось восстановить прежнее положение. Библия косвенно признает, что не Аарон, а Моисей был вынужден покинуть общий стан: «Моисей же взял и поставил себе шатер вне стана, вдали от стана, и назвал его „шатер откровения“; и каждый ищущий Господа, приходил к шатру откровения, который находился вне стана» (Исх. 33:7). Судя по всему, шатер Аарона находился в самом стане, и к нему шли члены племени Йеуда. Мы не знаем, как долго продолжалось это патовое положение, но в тяжелых условиях пустыни любой внутренний конфликт противоречил интересам всех племен, поэтому примирение состоялось. Скорей всего, именно тогда, после инцидента с золотым тельцом, было достигнуто историческое соглашение: верховная власть над племенами возвращалась Моисею, а главенство в священнослужении закреплялось за родом Аарона. Левиты вынуждены были согласиться на второе место после ааронидов в служении культу Яхве.
В то же время Моисею удалось заручиться важными гарантиями для членов своего племени на будущее: после завоевания Ханаана все колена должны были принять левитов в качестве священнослужителей культа Яхве и на постоянной основе выделять им часть своего дохода, что давало им непропорционально большие привилегии в племенном союзе и обеспечивало надежный достаток, независимо от возможных переделов племенных владений в Ханаане. Но верховная власть возвращалась Моисею с условием, что после смерти последнего она не перейдет к его сыновьям или к племени Леви. Это соглашение должно было примирить древнееврейские племена, а также упорядочить отношения между левитами и ааронидами. Правда, достигнутый компромисс удовлетворил далеко не всех: часть левитов осталась недовольна признанием главенства ааронидов в священнослужении, а колено Реувен, старшее в племенной иерархии южных колен, чувствовало себя обделенным в «доме Иакова».
Эпизод с золотым тельцом содержит серьезные обвинения в адрес Аарона. «И сказал Моисей Аарону: что сделал тебе народ этот, что ты ввел его в грех великий? …И увидел Моисей народ — как он распущен, потому что распустил его Аарон на посмешище врагам его» (Исх. 32:21, 25). Можно не сомневаться, что авторами этих строк были левиты, наследники Моисея, конкурировавшие с ааронидами. С другой стороны, именно аарониды внесли в библейский текст уже упомянутое необычайно резкое осуждение родоначальников племен Шимон и Леви (Быт. 49:6–7).
Трудно отделаться от мысли, что столь резкое осуждение касается не только резни в Шхеме, устроенной за поругание дочери праотца Иакова — Дины. Вероятно, гневная тирада в адрес Шимона и Леви вызвана не столько их жестокостью к хивеям из Шхема, сколько к собственным братьям из колена Йеуда в инциденте с «золотым тельцом». Тем более что эти обвинения составлялись В период объединенной монархии, когда в стране царствовала династия давидидов, происходившая из колена Йеуда, а службой в Храме руководили аарониды, тесно связанные с тем же племенем. Тогда же аарониды объяснили создание золотого тельца не умыслом Аарона, а злой волей самого народа. «И сказал Аарон: да не возгорается гнев господина моего; ты знаешь этот народ, что он буйный. Они сказали мне: сделай нам бога, который шел бы перед нами; ибо с Моисеем, с этим человеком, который вывел нас из земли египетской, не знаем, что сделалось» (Исх. 32:22–23). В течение столетий — вплоть до разрушения Первого Храма — между двумя священническими кланами, ааронидами и левитами, шло то явное, то скрытое соперничество за главную роль в служении культу Яхве, которое отражало прежнюю борьбу за власть внутри «дома Иакова».
В исторической литературе существуют спекуляции по поводу того, что Моисей мог быть египтянином по происхождению и, более того, египетским жрецом (сторонником религиозной реформы Эхнатона), который примкнул к уходившим из Египта семитам. Однако весь жизненный путь Моисея, его готовность пожертвовать собой, разделить со своим народом любую его участь, свидетельствует об обратном. Трудно найти более убедительные доказательства любви к «дому Иакова», чем эти: «И возвратился Моисей к Господу, и сказал: о, народ сей сделал великий грех: сделал себе золотого идола; прости им грех их, а если нет, то прошу Тебя, сотри и меня из книги Твоей, которую Ты написал!» (Исх. 32:31–32). Маловероятно, чтобы египетский сановник или жрец был готов проявить столько любви к чуждым ему семитам, чтобы без малейшего колебания отдать за них свою жизнь.
В трудный период своей истории «дом Иакова» имел важного для себя союзника — мидьянитян. В свое время они спасли и укрыли от египтян Моисея, а после исхода южных племен из Египта помогли им справиться с трудностями пребывания в пустыне. Библейская книга Исход запечатлела несколько важных фрагментов встреч с мидьянитянами. Один из них касается прибытия в стан Моисея его тестя, правителя Мидьяна, Итро. Он прибыл вместе со своей дочерью, женой Моисея Ципорой, и двумя их сыновьями. Визит Итро был жестом доброй воли и представлял собой поддержку «дому Иакова», оказавшемуся в непривычных для него условиях бесплодной пустыни. Будучи опытным человеком в кочевой жизни, Итро помог Моисею организовать племена и наладить судопроизводство. Этот интересный факт свидетельствует о том, что вожди древнееврейских племен были лишены опыта управления из-за того, что в Египте им позволялось выполнять только жреческие функции. Наверно, именно этим объяснялась важность руководства богослужением, ибо первосвященник автоматически становился вождем для своих соплеменников, привыкших повиноваться только египетским чиновникам и их надсмотрщикам. То обстоятельство, что Итро участвовал в совместном богослужении и принес жертвы единому Господу Моисея, говорит, очевидно, об оформлении каких-то союзнических отношений между частью мидьянских племен и «домом. Иакова», которые подкрепили родство между Итро и Моисеем.
Другой эпизод связан с просьбой Моисея к своему шурину, мидьянитянину Ховаву: «Прошу, не оставляй нас, ибо точно знаешь ты пристанища для нас в пустыне, и был бы ты нам глазами! И вот, если пойдешь с нами, то тем добром, которым осчастливил Бог нас, осчастливим тебя!» (Чис. 10:31–32). Вероятно, в годы скитаний по пустыне шатры мидьянитян соседствовали с шатрами древних евреев. Этот западносемитский кочевой народ аморейского происхождения стал стратегическим союзником «дома Иакова». Мидьянитяне были проводниками, советчиками и помощниками в огромной безжизненной пустыне. Моисей хотел бы видеть часть племен Мидьяна, например кениев, в составе своего нового племенного союза. Родственные узы с мидьянитянами укрепили положение племени Леви и помогли Моисею как в периоды конфликтов с священническим кланом Аарона, так и в моменты волнений аморейских племен, вышедших из Египта вместе с «домом Иакова».
К союзу с родственными им племенами пустыни стремились и два других южных племени — Йеуда и Шимон. Именно в это время к ним присоединяются в большом количестве мидьянитянские и эдомитянские кочевые кланы, желавшие идти вместе с Моисеем на завоевание южного Ханаана. Союзы с кочевыми кланами и племенами скреплялись посредством браков их вождей. Так, вождь колена Шимон — Зимри по примеру Моисея взял себе в жены одну из дочерей правителя Мидьяна. Возможно, что южные колена Леви, Шимон и Йеуда видели в союзе с мидьянитянами противовес возраставшему влиянию северных аморейских племен, вышедших одновременно с ними из Египта. Новые союзники усиливали позиции Моисея и ослабляли влияние священнического клана Аарона, связанного со старой племенной аристократией «дома Иакова». Это не могло не вызвать недовольства со стороны ааронидов. Однако пока «дом Иакова» находился в пустыне, союз с мидьянитянами оставался жизненной необходимостью, и аарониды вынуждены были терпеть его.
Совершенно иной характер носили отношения с другим народом пустыни — амалекитянами. Родоначальник этого кочевого народа, Амалек, считался внуком Эсава, родного брата Иакова, поэтому с точки зрения родословной он был ближе древним евреям, чем Мидьян. Однако мать Амалека, Тимна, была всего лишь наложницей сына Эсава, Элифаза, и из-за этого статус Амалека в племенной иерархии Эдома считался невысоким. К тому же Тимна происходила не из западных семитов, а из так называемых «хоритов» — пещерных жителей, населявших гору Сеир в южном Заиорданье. Хориты, вероятно, представляли собой потомков древнего досемитского населения Ханаана и, несмотря на близость их этнонима к хурритам, вряд ли имели к ним отношение, так как последние появились в Палестине не раньше XVI в. до н. э. Имя Амалек явно не семитского происхождения — это укрепляет предположение, что амалекитяне представляли собой смешение западных семитов-амореев с неолитическим населением южной Палестины. Племенные территории этого народа находились в Негеве и северо-восточном Синае. Вероятно, амалекитяне рассматривали «дом Иакова» как своего потенциального врага, правильно предполагая, что после возвращения из Египта он будет пытаться занять свои бывшие племенные территории в южном Ханаане, которые, естественно, включали и их собственные области в центральном Негеве. Кроме того, амалекитяне считали многие колодцы и оазисы на Синае своей монополией и ревностно относились к появлению там чужих. Видимо, вожди Амалека приняли решение, не дожидаясь прихода «дома Иакова», атаковать древних евреев первыми, чтобы застать их врасплох.
Столкновение с амалекитянами представляло большую опасность для неготовых к войне беглецов из Египта. В первой половине XII в. до н. э. Амалек был в зените своей недолговечной мощи и являлся тогда серьезной военной силой в южном Ханаане и Синае. Не зря библейский текст цитирует Бильама (Валаама), колдуна и прорицателя тех времен: «Из народов первый Амалек, но конец его — гибель» (Чис. 24:20).
Первое сражение двух народов произошло уже в Рефидиме, на Синае, но оно не выявило победителя. Атаки амалекитян были успешно отбиты, но их основные силы смогли уйти на восток. Библия говорит только об «ослаблении амалекитян силой меча». Это нападение было воспринято древними евреями как попрание всех норм западносемитской племенной морали. Во-первых, амалекитяне были их родичами, причем в отличие от мидьянитян достаточно близкими: Амалек приходился племянником праотцу Иакову. Не случайно южные древнееврейские племена долгое время не Позволяли себе воевать ни с Моавом, ни с Аммоном, ни тем более с Эдомом, так как состояли в родстве с ними. Того же они ожидали и от амалекитян, но этого не произошло. Во-вторых, нападение Амалека было ничем не спровоцировано: «дом Иакова» не нарушал границ его племенной территории. Память о вероломстве Амалека, напавшего на «дом Иакова» в труднейший момент его истории, сохранилась надолго, поэтому Библия содержит беспрецедентно резкое суждение о нем: «И сказал Господь Моисею: запиши это на память в книгу и внуши Йеошуа, что совершенно сотру Я память об Амалеке под небесами… И сказал Моисей: Господь клянется своим престолом, что война у Него с Амалеком из рода в род» (Исх. 17:14, 16).
Второе сражение с амалекитянами, упомянутое в Библии, произошло на границе Негева. На этот раз Амалек выступал в союзе с ханаанеями и заставил «дом Иакова» отступить обратно в синайскую пустыню. Дальнейшая история взаимоотношений двух народов характеризовалась особой враждебностью и неприязнью. На протяжении столетий кочевые племена Амалека нападали на южные древнееврейские колена, пока в конце VIII в. до н. э. иудейский царь Хизкия (Езекия) не разгромил их окончательно. Но память об их ненависти к «дому Иакова» осталась: имя Амалека стало синонимом заклятого врага Израиля.
Выводя свой народ из Египта, Моисей не собирался проводить много лет в пустыне. Да и его соплеменники никогда бы не покинули нильской дельты, если бы могли знать, как долго им придется скитаться по безводным пустыням. Действительно ли страх перед жителями Ханаана, как объясняет Библия в эпизоде с разведчиками, заставил отступить народ Моисея? И могло ли одно неудачное сражение с амалекитянами и ханаанеями привести к отказу от завоевания Ханаана почти на четыре десятка лет? Вероятно, оба этих библейских эпизода являются, на самом деле, лишь верхушкой айсберга над скрытыми в глубине истории подлинными событиями. Их невозможно понять вне связи с развитием политической ситуации в Египте и Ханаане.
Гражданская война в Египте, позволившая Моисею вывести древнееврейские племена из дельты Нила, закончилась намного раньше, чем можно было ожидать. Уже на второй год своего правления фараон Сетнахт сумел справиться со своими противниками и укрепиться на троне. И хотя он царствовал после этого всего один год, его сменил достойный наследник, сын Рамсес III, которому суждено было стать последним великим фараоном Египта. Он быстро навел порядок в стране, а главное, подготовил ее к серьезным военным испытаниям, надвигавшимся с запада и севера. На пятом году его царствования вспыхнуло восстание ливийских племен в западной части нильской дельты. Ливийцы полагали, что после нескольких лет гражданской войны и смут Египет уже не будет таким, каким его знали при Рамсесе II и Мернептахе. Но, как выяснилось, они ошибались. Рамсес III нанес сокрушительное поражение тем, кто пытался испытать его на прочность. Однако это был всего лишь первый военный экзамен для него. Главное испытание ожидало его на восьмом году царствования: с севера на Египет напали «народы моря» — куда более серьезный противник, чем ливийцы.
«Народы моря» представляли собой различные племена индоевропейского происхождения, которых многолетняя засуха и голод заставили искать новую родину. Около 1200 г. до н. э. они разгромили мощную Хеттскую державу и сожгли крупнейшие города северной Сирии, включая Алалах и Угарит. Их следующей целью был захват дельты Нила и Ханаана. Судя по всему, Рамсес III был прекрасно осведомлен о грозящей Египту опасности. Он заблаговременно послал часть своей армии в Газу, на юго-запад Ханаана, чтобы укрепить там египетский гарнизон, и встретил во всеоружии морскую атаку на дельту Нила. Разгром доселе непобедимых пришельцев на море и на суше явился самым крупным успехом Рамсеса III, поставившего его в один ряд с такими великими фараонами, как Рамсес II и Тутмос III. На одиннадцатом году правления Рамсес III снова наголову разбивает ливийцев, попытавшихся бросить вызов Египту. Тем самым Египет продемонстрировал способность не только защитить себя, но и удержать южный Ханаан, находившийся под его властью.
Разумеется, все эти драматические события не могли пройти мимо внимания Моисея и вождей «дома Иакова». Они не могли не понимать, что завоевание Ханаана в период усиления египетской мощи является трудновыполнимой задачей, что им будут противостоять не только местные народы, но и египетская армия, которая сумела продемонстрировать свою прежнюю силу. Одним словом, пока такой фараон, как Рамсес III, находился у власти, шансов на успех не было. О каком наступлении на южный Ханаан могла идти речь, если Египет перебрасывал в Газу подкрепления, а «народы моря» двигались к Палестине, словно каток, разрушая на своем пути все города Сирии и ливанского побережья? Очевидно, эти печальные вести были предметом обсуждения между главами «дома Иакова» и «дома Иосифа». Судя по библейским текстам, обмен мнениями привел к серьезным разногласиям среди вождей и старейшин древнееврейских племен. Большинство из них считало завоевание Ханаана в таких условиях немыслимым делом и обвиняло Моисея и Аарона в том, что их идея об уходе из Египта и возвращения в Ханаан была изначально обречена на поражение. «И роптали на Моисея и Аарона все сыны Израиля, и сказало им все общество: лучше умерли бы мы в стране египетской, или в пустыне этой умерли бы! И для чего Господь ведет нас в страну эту, чтобы пали мы от меча? Чтобы жены наши и дети наши стали добычей? Не лучше ли нам возвратиться в Египет? И сказали друг другу: поставим себе начальника и возвратимся в Египет» (Чис. 14:2–4).
Наверное, для Моисея и Аарона ситуация стала критической: они вынуждены были спасаться от гнева народа в шатре откровения, у скинии завета — религиозной святыни. «И собралось все общество сынов Израиля забросать их камнями, но слава Бога явилась в шатре откровения всем сынам Израиля» (Чис. 14:10). Спасение пришло в поддержке собственных южных племен и их союзников — мидьянитян. Кроме того, за своих союзников — Моисея и Аарона — вступился и глава «дома Иосифа» Йеошуа, сын Нуна, который тоже присутствовал на племенном совете. У тех немногих северных племен, которые находились тогда в центральном Ханаане, была лишь одна возможность овладеть всей страной — в союзе с «домом Иакова». Надежду на это они не собирались оставлять и решили только отложить ее осуществление на более подходящее время. Часть древнееврейских племен попыталась самостоятельно прорваться в центральный Ханаан, но без поддержки других потерпела то самое поражение, о котором повествует Библия. В ожидании лучших времен «дом Иакова» вернулся в пустыню, а его союзник, «дом Иосифа», остался на своих позициях в центральном Ханаане.
Другим серьезным испытанием для власти и союза Моисея с Аароном стал мятеж, поднятый Корахом (Кореем) из племени Леви и поддержанный Датаном, Авирамом и Оном, вождями колена Реувен. Тут все слилось воедино: страшная усталость от жизни в непривычных условиях пустыни, разочарование от невыполненных обещаний Моисея привести народ в Ханаан; наконец, недовольство тем, что была нарушена племенная иерархия и младшие партнеры по союзу руководили старшими. В довершении всего, в стане древнееврейских племен свирепствовал опасный мор, очевидно, эпидемия какой-то серьезной болезни. Первоначально бунт Кораха, одного из вождей племени Леви и родственника Моисея, был направлен против чрезмерной власти Аарона И главенства его рода в священнослужении. Левиты чувствовали себя обделенными и отстраненными от служения общеплеменному культу. Вероятно, недовольство ааронидами охватило не только племенную верхушку Леви, но и вождей и старейшин из других колен и родов. Попытка Моисея успокоить их и защитить Аарона лишь разожгла страсти. «И предстали перед Моисеем вместе с людьми из сынов Израиля — двести пятьдесят человек, вожди общества, призываемые на собрания, люди именитые. И собрались против Моисея и Аарона, и сказали им: полно вам; ведь все общество, все святы, и среди них Господь! Отчего же возноситесь вы над собранием Бога?!» (Чис. 16:2–3).
Видя, что бунт разрастается, Моисей попытался использовать силу и «послал позвать Датана и Авирама, сынов Элиава», которые вместе с другими членами «дома Иакова» обязаны были оказать поддержку своему вождю. Однако Датан и Авирам открыто присоединились к мятежникам. «И сказали они: не пойдем! Разве мало того, что вывел ты нас из страны, текущей молоком и медом, чтобы погубить нас в пустыне? Ты еще и властвовать хочешь над нами? Не привел ты нас в страну, текущую молоком и медом, и не дал нам хоть по участку поля и виноградника! Неужели глаза тем людям выколешь? Не пойдем!» (Чис. 16:12–14). В самый трудный момент для Моисея и Аарона помощь к ним пришла, вероятно, со стороны племени Йеуда, которое всегда стояло за спиной ааронидов, а также от мидьянитян — союзников Моисея. Виновники мятежа были наказаны ужасной смертью: их загнали в печально известные песчаные болота Синая, где «земля разверзла уста свои и поглотила их» (Чис. 16:32).
Этот эпизод еще раз напоминает о претензиях колена Реувен на первенство в «доме Иакова» и о надуманности предлога, лишившего его главенства. Возможно, «проступок» Реувена был «выкопан» ааронидами из эпоса южных племен и позднее внесен в библейский текст для оправдания главенства колена Йеуды. История «дома Иакова» сложилась таким образом, что самые младшие партнеры по южному племенному союзу, Йеуда и Леви, стали доминировать над старшими, Реувеном и Шимоном, и это являлось причиной для конфликтов между ними, по крайней мере в первое время. Очевидно, неспособность Моисея быстро выполнить свои обещания и чрезмерное влияние ааронидов привели их партнеров по союзу к решению перераспределить власть заново между племенами. Такова была подоплека мятежа Кораха. Вместе с тем этот бунт еще раз продемонстрировал, какой глубокий и долговременный характер носило соперничество между ааронидами и левитами, что свидетельствует об изначальной принадлежности их не только к разным семьям и родам, но и вообще к разным племенам. Мятеж был настолько серьезным, что библейский текст укоряет Аарона и его сыновей, что они отстранили от богослужения «братьев своих — левитов».
Непредвиденное усиление военной мощи Египта в период правления Рамсеса III существенно осложнило планы Моисея. Завоевание южного Ханаана стало нереальным, так как египтяне рассматривали его в качестве своей восточной границы. Определенная свобода действий для Моисея оставалась на территории центрального и северного Ханаана, где уже находилось несколько северных племен. Но пробиться туда через земли египетских ставленников, не вызвав вмешательство армии Рамсеса III, не представлялось возможным. Часть «дома Иакова» — колена Йеуда И Шимон, — сблизившиеся со своими мидьянскими и эдомитянскими союзниками, предпочитали подождать в оазисах пустыни, пока египтяне не уйдут из южного Ханаана. Однако большинство племен рвалось на север, на соединение с «домом Иосифа», чтобы совместно с ним отвоевать свои прежние племенные территории. Моисей, желая сохранить единство, пытался примирить интересы двух групп И задержаться насколько возможно на границах южного Ханаана, но тщетно. Мятеж Кораха показал, что люди больше не хотят и не могут скитаться по пустыням, и что любое промедление грозит восстанием соплеменников и гибелью от их рук.
Раскол «дома Иакова» стал неизбежным. Он произошел не только потому, что большинство племен, вышедших С ним из Египта, принадлежали к северным, израильским, коленам и были ближе к «дому Иосифа». Ведь это обстоятельство не помешало в дальнейшем южному колену Реувен и части левитов присоединиться к северным племенам. Главная причина раскола заключалась в другом: южные колена Йеуда и Шимон оказались под влиянием своих более многочисленных союзников — мидьянских и эдомитянских племен. Родство и союз Моисея с мидьянитянами, их помощь в безводных пустынях имели не только положительные, но и отрицательные стороны. Новые союзники стали преобладать в численном отношении над прежним составом племени Йеуда; вероятно, то же самое грозило и колену Шимон. Очевидно, количество перешло в качество, и власть над племенем Йеуда оказалась в руках вождей-пустынников, никак не связанных с эпопеей «дома Иакова» в Египте. Примечательно, что при описании исхода из Египта и первых месяцев пребывания в пустыне Библия упоминает Нахшона, сына Аминадава, в качестве вождя племени Йеуда. Он же являлся шурином первосвященнику Аарону. Однако, начиная с эпизода о разведчиках, посланных в Ханаан, новым вождем колена Йеуда постоянно называется глава кеназитов (эдомитян) Калев, сын Йефуне. А ведь эпизод с разведчиками произошел в самом начале сорокалетнего пребывания в пустыне. Но это еще не все. Книга Исход, перечисляя подробно родословие южных племен Реувен, Шимон и Леви, находившихся в Египте, не делает того же в отношении четвертого южного колена — Йеуда. И не случайно, потому что новые кочевые кланы и их вожди, вытеснившие старую племенную аристократию, никогда не были в Египте. Калев и другие вожди-пустынники навязывают двум южным коленам, Йеуде и Шимону, собственное решение — остаться в хорошо знакомой им пустыне до ухода египтян из южного Ханаана.
Больше всех такой поворот событий не устраивал священнический клан ааронидов: переход власти к вождям-пустынникам лишал их традиционной поддержки старой племенной аристократии из колен Йеуда и Шимон. Положение изменилось, когда после смерти престарелого Аарона место первосвященника занял его энергичный и решительный сын Эльазар. Новый первосвященник начал открыто сопротивляться любому сближению с мидьянитянами, видя в этом угрозу как для привилегированного положения собственного рода, так и для «дома Иакова». Чрезмерное влияние мидьянитян не устраивало и многочисленные эдомитянские кланы, присоединившиеся к племени Йеуда. Пользуясь тем, что Моисей сильно постарел и ослаб, Эльазар стал навязывать ему собственную линию на разрыв союза с мидьянитянами. Чтобы спровоцировать конфликт с ними и поставить Моисея в безвыходное положение, Пинхас, сын Эльазара, убивает вождя племени Шимон и его жену-мидьянитянку. Вероятно, в этот момент аарониды вырывают власть из рук умирающего Моисея. Эльазар, прикрываясь его именем, начинает жестокую войну с одной из групп мидьянских племен, не щадя в ней ни женщин, ни детей. Много позднее носители библейской традиции из ааронидов постарались оправдать разрыв с мидьянитянами тем, что последние соблазняли израильтян языческим культом Баал-Пеора, из-за чего Бог наказал свой народ губительным мором. С тех пор отношения между древними евреями и мидьянитянами испортились, однако память об их трогательной дружбе во времена Моисея осталась навсегда.
Разрыв с мидьянитянами ускорил раскол и «дома Иакова». Южные племена Йеуда и Шимон, породнившиеся с многочисленными эдомитянскими кланами, отказались идти на соединение с «домом Иосифа», чтобы завоевывать центральный и северный Ханаан. Под влиянием своих новых родственников и союзников они предпочли остаться на границах южного Ханаана, в хорошо знакомых и привычных им оазисах, где они могли бы дождаться ухода египтян. Вместе с ними осталась та часть левитов и ааронидов, которая вели яхвистское богослужение в этих племенах. Остальные племена, включая южное колено Реувен и большинство левитов, ушли вместе с Моисеем и Эльазаром на завоевание центрального и северного Ханаана. Таким образом, изначальный «дом Иакова», состоявший из четырех южных племен, оказался расколот: колена Йеуда и Шимон остались еще на сорок лет в пустыне, а племя Реувен и большая часть левитов связали свою судьбу с северными племенами и «домом Иосифа». Впрочем, раскол постиг не только «дом Иакова», но и племя Леви: оно оказалось единственным из всех древнееврейских колен, кто разделился между южанами и северянами.
Между тем усиление Египта оказалось кратковременным явлением и ограничилось сроком жизни самого Рамсеса III, правившего 31 год. Его сменил сын, Рамсес IV, который, несмотря на отчаянные мольбы к богам о продлении своей жизни, царствовал всего 6 лет. Уже при нем египетская военная мощь существенно ослабла и XX династия стала клониться к закату. Он не предпринимал никаких военных походов, но еще использовал каменоломни на Синае и медные рудники в Тимне. Его преемник, Рамсес V, правил еще меньше — 4 года, и к концу его царствования Египет потерял все свои владения в Азии, включая южный Ханаан. Более того, страна в это время переживала серьезные внутриполитические трудности, а может быть, и гражданскую войну. При очередном, шестом по счету, Рамсесе, египетское величие и могущество навсегда ушли в небытие, и восточная граница страны переместилась к восточному краю дельты Нила. Заброшенными оказались даже каменоломни на Синае. Таким образом, через сорок лет после исхода «дома Иакова» из нильской дельты Египет полностью и надолго теряет всякий контроль над Ханааном. На этом же заканчиваются и мучительные скитания двух южных древнееврейских племен по пустыне. Они, по примеру своих северных собратьев, но только на сорок лет позднее, начинают завоевание южного Ханаана.
Глава VI
Завоевание Ханаана
Этнический состав доизраильской ПалестиныНакануне завоевания древнееврейскими племенами Ханаан представлял собой довольно пеструю картину в этническом отношении. Все народы этой страны можно было разделить на четыре основных категории: 1) западные семиты; 2) древнейшее досемитское население Палестины; 3) народы индоевропейского происхождения; 4) хурриты. Из библейских источников наиболее полный перечень народов Ханаана приведен в книге Бытие, которая называет десять из них: «кении, и кеназиты, и кадмонеи, и хетты, и перизеи, и рефаим; и эмореи, и ханаанеи, и гиргаши, и йевусеи» (Быт. 15:19–21). В других, более поздних библейских книгах, например во Второзаконии, упоминаются только семь народов: «хетты, и гиргаши, и эмореи, и ханаанеи, и перизеи, и хивеи, И йевусеи» (Втор. 7:1). И наконец, отдельно от них библейские тексты называют филистимлян и маахатеев.
Абсолютное большинство жителей Ханаана относилось К западносемитским народам. Все они были очень близки между собой и говорили на разных диалектах одного и того же языка. Раньше всех из них, во второй половине IV тыс. до н. э., пришли в Палестину ханаанеи, поэтому они занимали самые удобные и благоприятные для земледелия районы: полосу Средиземноморского побережья, долину реки Иордан, плодородную Изреэльскую долину и Шфелу — холмистую возвышенность на юго-западе этой страны. Именно от ханаанеев произошло и название этой страны — Ханаан. Впрочем, они занимали не только Палестину, но и все ливанское и сирийское побережье. Те, кого позднее греки называли финикийцами, тоже считали себя ханаанеями. В Библии встречается и другое имя ханаанеев — сидоняне, производное от названия ханаанейского города-порта Сидон (современная Сайда). Это был не только оседлый земледельческий народ, но и самый развитый в социально-экономическом и культурном отношении этнос Палестины.
Вторую, еще более многочисленную группу западносемитских народов составляли амореи. Они в отличие от ханаанеев делились на кочевых и оседлых. Большая часть аморейских кочевников под влиянием продолжительных засух постепенно переселилась в Египет, в дельту Нила. Оседлые амореи обосновались во внутренних и горных районах Палестины, а также в северном Заиорданье. Именно к этим оседлым аморейским народам принадлежали упомянутые в Библии «эмореи, йевусеи, перизеи и хивеи». Очевидно, эти аморейские этносы появились в Ханаане одновременно с сег верными древнееврейскими племенами, во всяком случае, до прихода туда Авраама и его племенного объединения. Эмореи жили в северном и центральном Заиорданье, где находились царства Сихона и Ога, а также в некоторых районах внутренней Палестины. Перизеи населяли часть юго-западного и центрального Ханаана, а йевусеям принадлежал Иерусалим или, как его тогда называли, Йевус. Хивеи жили как в центре страны — в Шхеме, так и южнее — в Гивоне, Кефире, Беэроте и Кирьят-Йеариме.
Были здесь и полукочевые аморейские народы, не успевшие осесть к XII в. до н. э. К ним относились родственники «дома Иакова» — моавитяне, аммонитяне и эдомитяне, которых: привел в Ханаан библейский патриарх Авраам. Первые две группы племен обосновались в центральной части Заиорданья, а эдомитяне — самый близкий к «дому Иакова» народ — занял район горы Сеир в южной Палестине. В центральном Негеве находились кочевья другого аморейского народа — амалекитян, с которым у древних евреев сложились крайне враждебные отношения. Библия упоминает в качестве народа, проживавшего в Ханаане, также кеназитов. Кеназиты были эдомитянским кочевым племенем, которое накануне завоевания Ханаана присоединилось к «дому Иакова», к колену Йеуда. Не исключено, что именно они были тем самым племенем шасу, которое, согласно древнеегипетским источникам, поклонялось Яхве. За преданность кеназитов общему делу их вождь Калев, сын Йефуне, был отмечен сначала Моисеем, а потом Йеошуа, который выделил ему Хеврон — лучшую область в юго-восточной Палестине. Кроме постоянно проживавших или кочевавших в Ханаане народов, были и такие племена аморейских кочевников, которые лишь время от времени приходили в эту страну из Синая, северо-западной Аравии и сирийской пустыни. К таким относились мидьянитяне и ишмаэльтяне — народы пустыни. В Ханаане периодически появлялись и кении — те самые мидьянские племена, с которыми породнился Моисей, когда скрывался от египтян. Некоторые исследователи, исходя из значения имени кениев, считают их кланами кочевых кузнецов.
К числу западносемитских народов Ханаана принадлежали и хабиру — аморейские племена, возвратившиеся из Египта после поражения гиксосских фараонов. За столетия пребывания в дельте Нила их племенные территории оказались занятыми другими народами и беглецы из Египта оказались бездомными. Многие хабиру в Ханаане принадлежали к четырем северным, израильским племенам, которые вернулись в Палестину еще в XV в. до н. э. Однако пока Египет господствовал над Ханааном, вернуть утраченные территории было невозможно, и северные колена вынуждены были ютиться на неудобных и малоиспользуемых землях центральной и северной Палестины.
Судя по библейским текстам, древние евреи никогда не относили себя к амореям; они рассматривали последних то как своих союзников, например во времена Авраама, то как врагов — в период завоевания Ханаана. Себя они идентифицировали именем «иври/ибри», которое изначально звучало как «хабиру» или «апиру». Однако в этническом плане все хабиру, включая древних евреев, принадлежали к западносемитским племенам амореев. Нас не должен смущать тот факт, что израильтяне, будучи амореями по происхождению, отрицали свою связь с этим этносом и никогда не использовали этот этноним в качестве самоназвания. Подобное явление встречается нередко. Многие народы отказываются использовать этноним наиболее крупных и известных племен, с которыми они были когда-то тесно связаны, и предпочитают другие имена для самоназвания. Но это обстоятельство не должно быть препятствием к пониманию родственных связей между этносами.
В книге Бытие дается перечень потомков Ханаана, легендарного родоначальника ханаанских народов. Среди них: эмореи, йевусеи, хивеи, то есть народы аморейского происхождения. Таким образом, в древнееврейском эпосе сохранилась память о родственной связи между ханаанеями и амореями, причем амореи указаны в качестве потомков ханаанеев. Это древнее предание отражает подлинную картину: ханаанеи и амореи изначально представляли собой единый этнос на своей прародине в северо-западной Месопотамии. Те, кого впоследствии назвали ханаанеями, ушли первыми на юго-запад: в Сирию, Ливан и Палестину. Спустя примерно тысячелетие по этому же пути проследовала другая часть того же этноса, которая получила этноним «амореи». Возможно, что этот этноним закрепился, в основном, за оседлой частью данного этноса, а имя «хабиру» первоначально распространялось только на кочевых амореев. И хотя хабиру не причисляли себя к амореям, они, безусловно, являлись их неотъемлемой частью. Здесь можно провести аналогию с феллахами (крестьянами) и бедуинами (кочевниками) в арабских странах. Среди бедуинов до сих пор бытует представление, что к арабам относятся только феллахи, но не они, бедуины. Вероятно, нечто подобное существовало между оседлыми амореями и полукочевыми хабиру.
Несмотря на периодические конфликты и столкновения между различными ханаанейскими и аморейскими народами Палестины, вся разница между ними заключалась только в уровне социально-экономического развития и в образе жизни. В этническом и языковом отношении они были почти идентичны. К тому же в большинстве своем амореи очень быстро усвоили ханаанскую культуру и религиозные культы.
В XII в. до н. э. в северо-восточный Ханаан начали проникать отдельные группы еще одного западносемитского народа — арамейцев. К ним относились упомянутые в Библии гиргаши и маахатеи, которые обосновались на севере Шлада и на Голанских высотах, однако к моменту завоевания Ханаана древнееврейскими племенами численность арамейцев в этой стране была еще незначительна.
Вероятно, второе место после западных семитов занимали самые древние автохтонные жители Палестины, населявшие ее по крайней мере со времен неолита. К сожалению, мы ничего не знаем ни об их этнической принадлежности, ни об их языке. Ветхий Завет является единственным письменным источником, который упоминает о них. Судя по библейскому описанию, эти древнейшие жители Палестины не имели никакого отношения к семитам. Их отличительной чертой являлся высокий рост, несравненно больший, чем в среднем у семитских народов. Именно этот необычно высокий рост произвел самое сильное впечатление на разведчиков «дома Иакова», посланных Моисеем «высмотреть» землю обетованную. Те доложили, что «мы не можем идти на народ тот, ибо он сильнее нас… весь народ, который мы видели — люди-великаны. Там видели мы исполинов, сынов Анака, потомков исполинов, и были мы в глазах своих, как саранча, и такими же были мы в их глазах» (Чис. 13:32–34). Этот древний народ проживал во всех частях Палестины и Заиорданья. Пришедшие в Ханаан семиты по-разному называли своих высокорослых соседей: израильтяне величали их «анаками» и «рефаимами», моавитяне — «эймим», аммонитяне — «замзумим». В юго-западной Палестине, в районе Газы, они были известны как «авим».
Из множества этих имен только одно, «рефаим», имело какое-то отношение к самоназванию этого народа, чьим мифическим родоначальником считался Рафа. Согласно книгам Судей и Иисуса Навина, весь район современного Хеврона на юге Палестины когда-то принадлежал вождям великорослых рефаимов Шейшаю, Ахиману и Талмаю — сынам легендарного Анака, да и сам город Хеврон был основан этим же народом и назывался раньше по имени «величайшего из анаков» Кирьят-Арба (Суд. 1:10; Нав. 14:15; 15:13–14). Из них же происходил и царь заиорданской области Башан — Ог. Потомком того же народа был и великан Голиаф, которого выбрали филистимляне для поединка с Давидом. Однако этот древнейший автохтонный народ Палестины весьма скоро растворился среди пришедших в Ханаан западносемитских народов. Уже к моменту завоевания Ханаана израильтянами неолитические великаны стали семитами по языку и культуре. Это обстоятельство спутало авторов библейских книг, поэтому в одних случаях они называют их по-прежнему «рефаим», а в других — уже «эмореями» или «ханаанеями». Лучшим примером в этом отношении является район Хеврона, население которого описывается попеременно то в качестве рефаим, то амореев, то хеттов.
Последние упоминания о рефаим связаны с филистимлянами. На юго-западе Ханаана, известного позднее как Филистия, проживало немало рефаим, которые еще до появления «народов моря» усвоили язык и культуру ханаанеев. Библия особо подчеркивает, что филистимляне не тронули рефаим и, судя по позднейшим сообщениям, активно использовали их выдающиеся физические данные, набирая их в свою армию. Лучшие филистимские воины происходили из рефаим. Книга Царств упоминает среди них не только знаменитого Голиафа из города Гат, но и известных тогда воинов Йишби и Сафа, тоже происходивших «из потомков Рафы», легендарного родоначальника этого народа. Трудно сказать, почему эти высокие и физически сильные люди так быстро отступили перед пришельцами-семитами, но, вероятно, они стояли на куда более низком уровне социальной организации и уступали им в численном отношении. Остатки рефаим настолько быстро смешались с израильтянами, что их имя в древнееврейском языке стало синонимом давно исчезнувшего и канувшего в прошлое. Уже книга Иисуса Навина отмечала: «Не осталось анаков в земле сынов Израиля, только в Газе, Гате и Ашдоде остались они» (Нав. 11:22). Сегодня единственным напоминанием о них являются необычно высокорослые евреи, которые унаследовали гены этого легендарного народа Палестины.
Не менее интригующе выглядит история индоевропейских народов Палестины. Библия неоднократно упоминает хеттов — сначала как соседей патриарха Авраама, затем как народ, живший в Ханаане накануне его завоевания. Но в XX в. до н. э., когда Авраам кочевал по южному Ханаану, там не могло быть хеттов-индоевропейцев, ибо они еще не вышли за границы далекой Анатолии. Зато там был аморейский или ханаанейский народ «хетты», который, согласно древнееврейскому эпосу, происходил от мифического Ханаана. Хетты-индоевропейцы оказалась в Ханаане значительно позднее, после гибели Хеттской державы в самом начале XII века. Возможно, хетты служили местным правителям в качестве наемников-колонистов, причем большинство из них было не столько самими хеттами, сколько лувийцами — индоевропейцами из северной Сирии. Первые составители Ветхого Завета, записывавшие библейские тексты в X в. до н. э., к сожалению, не сделали различия между хеттами-западными семитами времен Авраама и современными им хеттами-индоевропейцами, поэтому позднее и те И другие стали восприниматься как один народ.
Книга Бытие, описывая войну южноханаанских царьков против аморейских правителей Сирии (во время которой был пленен Лот, племянник Авраама), дает интересный этнографический материал о Ханаане той эпохи. Оказывается, На востоке Ханаана, в Заиорданье, до того, как там обосновались аммонитяне и моавитяне, доминировало несемитское население — высокорослые рефаим, замзумим, эймим, а на самом юге — хориты, которых позднее ассимилировали домитяне. Однако к западу и к югу от реки Иордан уже преобладали аморейские народы. Они же, амореи, контролировали оазис Эйн-Геди на западном берегу нынешнего Мертвого моря. Возможно, что аморейские союзники Авраама — Анер, Эшколь и Мамрэ — представляли собой тех самых хеттов, о которых не раз упоминает Библия, повествуя о времени патриархов. В том же эпизоде, связанном с вторжением пришельцев из Сирии, говорится и о амалекитянах, как о пострадавшей стороне, хотя их родоначальник Амалек, правнук Авраама, должен был появиться значительно позднее (Быт. 14:1–7). Либо это исторический анахронизм, порожденный тем обстоятельством, что события упомянутой войны были записаны лишь тысячу лет спустя, либо свидетельство того, что изначально амалекитяне не имели отношения к племенной группе Авраама. Если последнее верно, то это может объяснить крайнюю враждебность между потомками Иакова и Амалека.
Несравненно более важная роль в жизни Ханаана принадлежала другому народу индоевропейского происхождения — филистимлянам (егип. пелесет). Они появились на юго-западе Палестины в начале XII в. до н. э., то есть незадолго до возращения из Египта второй волны древнееврейских племен. Причем сначала филистимляне появились как захватчики и враги Египта, а потом как его наемники и колонисты, которым был отведен для поселения район Газы. Филистимляне относились к так называемым «народам моря» — группе народов индоевропейского происхождения, пришедших из-за моря, с севера и северо-запада.
Мы не знаем причин, вызвавших в конце XIII в. до н. э. массовое переселение различных индоевропейских племен с севера на юг, но можно предположить, что это произошло в результате каких-то природных явлений, приведших к засухам и голоду в местах их прежнего жительства. Не исключено, что их насильно сдвинули на юг другие индоевропейские народы, пришедшие с севера. Примечательно, что Малая Азия в то время страдала от такой жестокой и продолжительной засухи, что Хеттская держава была вынуждена просить Египет прислать ей как можно большее количества зерна. Те немногие письменные памятники, которые были найдены на месте филистимских городов, например надписи на печатях из Ашдода, принадлежат к так называемому минойскому линейному письму А. К сожалению, эта древнейшая система письменности, появившаяся впервые на Крите, до сих пор полностью не расшифрована. Зато некоторую информацию о филистимлянах могут дать предметы их материальной культуры, к примеру керамика, которая носит отчетливые черты микенского стиля. Это указывает на эгейское, и более того, ахейское происхождение филистимлян.
Библия называет страну, откуда пришел этот народ, по-разному: в одном случае Кипр, в другом — Крит. Однако, скорее всего, Кипр или Крит были только промежуточной остановкой для предков филистимлян. Их наиболее вероятной родиной были Микены на юге Греции — родной город легендарного царя Агамемнона. Во второй половине XIII в. до н. э. с севера на территорию Пелопоннеса вторгаются дорийские племена, которые в течение столетия разрушают не только Микены, но и всю ахейскую цивилизацию. Часть населения была порабощена, другая эмигрировала на острова Эгейского моря, Крит и Кипр. В поисках новой родины ахейские греки, а вместе с ними и другие индоевропейские племена, возможно, из Малой Азии, решили захватить дельту Нила и Ханаан, находившиеся тогда под властью Египта. Барельефы и фрески из храма Рамсеса III в Мединат-Абу на территории древнеегипетских Фив изображают воинов этих народов вместе с повозками, где сидят их семьи. То есть речь шла не о грабительских набегах, а о вынужденном переселении целых этносов.
В решающем сражении с армией Рамсеса III коалиция «народов моря» потерпела поражение, и филистимляне появились на юго-западе Палестины не как победители, а как наемники-колонисты на службе фараона. Но через несколько лет после смерти Рамсеса III господству Египта над южным Ханааном пришел конец, и филистимляне стали хозяевами южного побережья этой страны. До их прихода Местное население состояло из ханаанеев и смешавшихся С ними «авим» — потомков древнейших жителей Палестины. Пришельцы уступали им в численном отношении, но превосходили по уровню военной организации и качеству вооружения. Именно филистимляне принесли железный век в Ханаан: они знали секрет производства железа и использовали этот металл для изготовления оружия. Филистимляне захватили ханаанские города и создали там свои общины, управлявшиеся их вождями — «сераним» («тиранами»).
Страна филистимлян была известна как пятиградье — союз пяти городов: Газа, Ашкелон (Аскалон), Ашдод, Экрон и Гат. Филистимляне достаточно быстро ассимилировались с завоеванным семитским населением: они перешли на ханаанский язык, а их боги стали носить семитские имена. Показательно, что сугубо микенская керамика найдена только в Ашдоде и Экроне — первоначальных поселениях филистимлян. Позднее стиль керамики становится смешанным, заимствуются ханаанские и египетские мотивы[37]. Не исключено, что выходцы из Микен составляли только часть филистимлян, пусть и доминантную. Возможно, среди них были представители и других эгейских или малоазийских племен.
В любом случае, филистимляне были не единственным из «народов моря», кто обосновался в Ханаане. Еще один индоевропейский народ эгейского происхождения — текер — осел на северном побережье Палестины, в районе города Дор. И, наконец, третий из «народов моря» — шарды (сарды?) — сумел найти себе место в северных долинах Ханаана.
В распоряжении историков имеется важный древнеегипетский документ, относящийся примерно к 1100 г. до н. э., «Повествование Вен Амона» — о путешествии египетского сановника через Ханаан в Библос для приобретения кедровой древесины. Некоторое время Вен Амон находился в Доре и был свидетелем того, что город принадлежал одному из народов моря — текер. Из его повествования следует, что и правители других прибрежных палестинских городов относились к индоевропейским народам эгейского или малоазийского происхождения, которые вместе с западными семитами — финикийцами — монополизировали всю морскую торговлю в Восточном Средиземноморье[38]. Надо полагать, что сведения Вен Амона о народах моря, обосновавшихся в северном Ханаане, достаточно достоверные. Ведь египтяне были к тому времени хорошо знакомы с выходцами из этих племен: многие из них служили в качестве наемников в египетской армии еще с XIV в. до н. э. В архивах Амарны имеются письма, где упоминаются шарды, служившие египетскому фараону, они же при Рамсесе II участвовали в битве против хеттов при Кадеше. Позднее, в период правления фараона Мернептаха, некоторые из «народов моря» — шарды, шекелеш, лукка (ликийцы?), турша (этруски?) и акайваша (ахейцы?) — вместе с ливийцами неоднократно атаковали Египет. Но больше всего о «народах моря» египтяне узнали во времена Рамсеса III, когда началась их массовая миграция в Восточное Средиземноморье — Малую Азию, Сирию, Ханаан и дельту Нила. Если ливанское и сирийское побережье сильно пострадало от атак «народов моря», если часть их осела на юго-западе Ханаана, то ничего удивительного, что они присутствовали и в северном Ханаане тоже. Не исключено, что под именем «хеттов» накануне завоевания Ханаана скрывались опять-таки те же «народы моря».
Еще один этнос доизраильской Палестины составляли хурриты — народ, не имевший отношения ни к семитам, ни к индоевропейцам, ни к неолитическим жителям Ханаана. Об их присутствии в стране неопровержимо свидетельствуют письма Амарнского архива, в которых упоминаются ханаанские правители с именами явно хурритского происхождения. Помимо этого на территории Палестины найдено большое количество печатей, характерных для хурритов Митанни, но изготовленных уже после разрушения этого государства. Вероятнее всего, хурриты впервые попали в Ханаан во второй половине XVI — начале XV в. до н. э., в период наибольшего расширения государства Митанни, с одной стороны, и вакуума власти в Ханаане — с другой. Это были годы, когда гиксосы — главная сила в Ханаане — безуспешно пытались отразить атаки фиванских фараонов, а египтяне были еще слишком слабы, чтобы подчинить себе соседнюю Палестину. Именно в это время из Митанни в Ханаан проникают как индоарийские (марьяну), так и хурритские группы, которые захватывают власть в ряде ханаанских городов. В библейских книгах иногда встречаются имена, например йевусея Аравенны (Арауна), которые напоминают об индоарийском или хурритском происхождении их носителей.
Вероятно, обе эти группы были немногочисленны, так как у нас нет никаких свидетельств присутствия сколь-нибудь крупных хурритских и индоарийских этносов в Ханаане. Правда, судя по письмам из архива Амарны, как те, так и другие представляли собой правящую элиту в некоторых ханаанских городах-государствах, что может свидетельствовать о проникновении хурритов и индоарийцев в Ханаан отнюдь не мирным путем, а в результате завоевания части его городов.
Позднее, в XIV–XIII вв. до н. э., поражения Митанни в войне с хеттами, а потом с ассирийцами, привели к появлению в Ханаане новой волны хурритов — на этот раз уже не завоевателей, а беженцев. Ряд исследователей связывает хурритов с библейскими «хоритами», основываясь на очевидной близости этих этнонимов. Однако они не в состоянии предложить сколь-нибудь удовлетворительное объяснение того, каким образом хурриты, проживавшие в XX–XVIII вв. до н. э. в богатой природными ресурсами и водой северной Месопотамии, могли оказаться в засушливой области горы Сеир в южной Палестине, за тысячу миль от тогдашнего ареала расселения своего народа. К тому же в отличие от библейских хоритов, занимавших подчиненное положение в полупустынном Эдоме, исторические хурриты, появившиеся в Ханаане значительно позднее, стали частью господствующего класса, причем не среди кочевников на окраинах этой страны, а в процветающих городах. Библия сообщает, что Эсав, родоначальник эдомитян, изгнал хоритов («пещерных жителей») из района горы Сеир и поселился там вместо них сам. Но время Эсава относится к XVIII–XVII вв. до н. э., а хурриты появились в Ханаане не раньше второй половины XVI в. до н. э. Более того, из библейского текста следует, что хориты населяли Сеир задолго до прихода туда Эсава, что исключает всякую связь между ними и хурритами, находившимися тогда в северо-восточной Месопотамии. Вероятно, хориты были частью древнейшего населения Палестины, но их этническое происхождение неизвестно, как и неясно, имели ли они какое-либо отношение к рефаим. Очевидно, хориты ассимилировались с потомками Эсава и стали неотъемлемой частью Эдома. По крайней мере, родословная амалекитян, приведенная в книге Бытие, явно подтверждает факт смешения хоритов с эдомитянами. Позднее Библия еще раз напоминает о хоритах, сообщая, что племя Шимон изгнало их с той части южной Палестины, где оно осело после завоевания Ханаана. Так как речь идет уже о второй половине XII в. до н. э., то здесь под именем хоритов могли скрываться и подлинные хурриты. Разумеется, для составителей Ветхого Завета, записывавших тексты несколько столетий спустя, хориты времен Эсава и хурриты периода завоевания Ханаана превратились в один и тот же народ, тем более что и те и другие тогда уже не существовали — они слились с окружавшими их западными семитами. Вероятно, здесь повторилась такая же путаница, как с хеттами-индоевропейцами и хеттами-семитами.
В любом случае, ко времени возвращения древних евреев из Египта как хурритские, так и индоарийские группы уже изрядно смешались с окружавшим их западносемитским населением.
Не исключено, что хурриты тоже названы в Библии хеттами. Вообще этноним «хетты», много раз упомянутый в библейских текстах, является, видимо, собирательным именем, под которым скрывались не столько собственно хетты, сколько различные индоевропейские и хурритские группы населения в Ханаане. Нельзя не обратить внимание на интересный факт: несмотря на частые упоминания о хеттах, ни одна библейская книга ни разу не сообщает о каком-либо хеттском правителе или городе в Ханаане. В то же время мы имеем массу упоминаний об эморейских, ханаанских, хивейских, йевусейских городах и правителях. Есть даже рефаимский правитель Ог, но нет ни одного хеттского. Это говорит о том, что хеттское и хурритское присутствие в Ханаане носило дисперсный характер, и речь шла о колонистах, наемниках, купцах и беженцах, которые были рассеяны по всей Палестине и скрывались под общим именем «хетты». Ничего удивительного, что в отличие от большинства местных народов, проживавших компактно, эти распыленные индоевропейские и хурритские элементы очень быстро ассимилировались с западными семитами, преобладавшими в стране.
Расширение израильского племенного союза. Обособление двух южных колен — Йеуда и ШимонВторая волна древнееврейских племен, ушедших из Египта под руководством Моисея пыталась соединиться с теми северными коленами, которые уже находились в центральном Ханаане с середины XV в. до н. э. Обе племенные группы предпринимали усилия, чтобы прорваться на соединение друг с другом, однако их разъединяли территории ханаанских и аморейских городов-государств, которые в свою очередь пытались воспрепятствовать объединению своих потенциальных противников. Нам не известно, как действовали северные племена, но мы знаем из Библии о приблизительном маршруте их собратьев, ушедших из Египта в начале XII в. до н. э.: они первоначально пытались пробиться к центральной Палестине самым коротким путем, через Негев, но столкнулись с серьезным сопротивлением в районе Арада. Им противостояли местные правители, опасавшиеся соединения двух племенных групп хабиру.
Первое сражение оказалось для древних евреев неудачным, второе — более успешным. Но Моисей отказался идти прямо на север, он повернул на юго-восток и пошел самым длинным путем — через Заиорданье, в обход западной части Ханаана. Это решение было не случайным. В южном и центральном Ханаане он столкнулся бы с целой коалицией ханаанских и аморейских правителей, к войне с которыми один на один, как показали сражения под Арадом, Моисей был не готов. К тому же существовало опасение, что открытое вторжение в южный Ханаан может вызвать ответную реакцию Египта, который считал южную Палестину своей восточной границей. Вероятно, вождям древнееврейских; племен было не ясно, до какой степени Египет потерял, свою власть над Ханааном и не будет ли он пытаться ее отстаивать.
Война с аморейским царством Сихона в Заиорданье была первой совместной кампанией северных и новоприбывших из Египта древнееврейских племен. «Дом Иосифа» атаковал с запада, со стороны реки Иордан, а племена, ведомые Моисеем, — с востока, из пустыни. Не исключено, что с юга против Сихона выступили также и моавитяне, которые еще раньше воевали с Сихоном и вынуждены были уступить ему часть своей территории.
Атакованный с трех сторон одновременно Сихон потерпел полное поражение. Значение этой победы было велико: здесь, на границе реки Иордан, произошло территориальное объединение той части северных племен, которые вернулись в Ханаан уже в XV в. до н. э., и колен, выведенных Моисеем из Египта в начале XII в. до н. э. Впервые после исхода из Египта древнееврейские племена получили собственный кусок земли в Заиорданье, откуда они могли совместно при ступить к завоеванию Ханаана. Существенно расширенный израильский племенной союз при отсутствие какой-либо реакции со стороны Египта позволил успешно разгромить и другого аморейского правителя — царя Ога из Башана. Примечательно, что впервые с момента исхода из Египта Библия характеризует древнееврейские племена как «многочисленный народ», хотя за время скитания по пустыне колен Моисея их численность вряд ли могла увеличиться. Это, безусловно, косвенное свидетельство присоединения новоприбывших из Египта колен к уже существовавшему племенному союзу Израиль.
Если до объединения древнееврейских племен Библия как правило использовала для их обозначения какое-то одно имя (либо Иаков, либо Израиль), то после образования союза в библейских текстах начинают использоваться одновременно оба имени. По прошествии многих веков редакторам Ветхого Завета удалось добиться того, что оба эти имени — Иаков и Израиль — стали представлять один народ, произошедший как бы от одного родоначальника. Однако в наиболее древних текстах сохранились следы того, что изначально они представляли две разные группы племен, например, «нет ворожбы против Иакова и колдовства против Израиля; в свое время рассказано будет Иакову и Израилю о том, что совершал Бог» (Чис. 23:23). По крайней мере, до появления объединенного царства одновременное использование обоих этих имен являлось не поэтическим приемом, а признанием объективной реальности — наличия двух различных племенных групп в общем союзе. Лишь позднее усилиями редакторов Ветхого Завета из текстов была выхолощена память о разных предках двух родственных народов, и одновременное упоминание их имен стало восприниматься в качестве синонимов, относящихся к одному и тому же народу. Например, «как прекрасны шатры твои, Иаков, жилища твои, Израиль!» (Чис. 24:5).
Подтверждением того, что союз между Иаковом и Израилем состоялся и они совместно захватили заиорданские области царей Сихона и Ога, является раздел этих земель между ними: южная часть досталась колену Реувен, претендовавшему на первородство в «доме Иакова», а северная — колену Менаше, представлявшему «дом Иосифа», то есть самому старшему среди израильских племен. Кроме того, часть завоеванного Заиорданья была передана аморейскому племени Гад, которое покинуло Египет вместе с «домом Иакова». Таким образом, каждая группа, вошедшая в общий союз, — Израиль, Иаков, и те амореи-хабиру, что присоединились к ним, — получила свою долю с первых же совместных завоеваний в Ханаане.
В отношении участи заиорданского аморейского населения — «эмореев» — Библия дает противоречивую информацию. Во Второзаконии однозначно утверждается следующее: «И взяли в то время все города его (Сихона. — И.Л.), и уничтожили все города, мужчин, и женщин, и детей, не оставили никого в живых. Только взяли мы себе в добычу скот их и захваченное во взятых нами городах» (Втор. 2:34–35). Однако в более ранней книге Числа говорится о намерении племен Реувен, Гад и Менаше перед уходом на завоевание Ханаана построить городские стены для защиты своих семей от местных жителей: «Пусть же останутся дети наши в городах, защищенных от жителей этой страны» (Чис. 32:17). Таким образом, если надо было подумать о защите от местного населения, то последнее там, безусловно, оставалось. Какая же из библейских книг дает более достоверную картину? Скорее всего, более ранняя по времени — Числа, записанная во времена объединенного царства, тогда как Второзаконие было создано значительно позднее, в VII в. до н. э.
Появление новых древнееврейских племен в Заиорданье и их присоединение к израильскому племенному союзу сильно встревожило их ближайших родственников моавитян. «И испугался Моав народа этого, потому что он был многочислен; и устрашились моавитяне сынов Израиля. И сказал Моав старейшинам Мидьяна: теперь обгложет народ этот все, что вокруг нас, как бык поедает траву полевую» (Чис. 22:3–4). Вероятно, моавитяне, напутанные объединением племен хабиру, пытались заключить против них союз с мидьянитянами, но неудачно: древнееврейские племена опередили их, разгромив мидьянитян.
Изменение в соотношении сил в пользу хабиру заставил их родичей — эдомитян, моавитян и аммонитян — придерживаться нейтралитета и не вступать больше ни в какие враждебные им коалиции. С другой стороны, обращает на себя внимание строгий запрет в Пятикнижии на ведение войны с Эдомом, Моавом и Аммоном, хотя позднее он и перестал соблюдаться. Вероятно, дело заключалось не только в родстве древних евреев с этими народами, но и в стратегии Моисея и Йеошуа, заключавшейся в том, чтобы обеспечить себе дружественный тыл, а возможно, и потенциальных союзников в период завоевания Ханаана. Эта стратегия себя оправдала, и, несмотря на опасения этих народов в отношении расширенного израильского племенного союза, они не поддержали его противников даже в самые трудные годы «реконкисты».
Судя по имеющимся археологическим данным, все заиорданские племена — как амореи из царств Сихона и Ога, так и родственники «дома Иакова» (эдомитяне, моавитяне и аммонитяне) — в XII в. до н. э. еще не стали оседлыми народами с развитой городской культурой, а, как и древнееврейские племена, находились только в начальной стадии оседлости.
Согласно библейскому тексту, накануне завоевания Ханаана было произведено «исчисление» израильских племен. И хотя приведенные цифры, вероятнее всего, относятся к более позднему времени — периоду объединенного царства, они тем не менее представляют большой интерес, так как отражают «весовые» пропорции между племенами. Из них следует, что Йеуда и «дом Иосифа» (Менаше и Эфраим) являлись лидерами — самыми крупными племенами соответственно среди южных и северных колен. И наоборот, племя Леви было настолько маленьким, что его правильнее было бы назвать большим кланом. Если во всех племенах мужчин пересчитывали с 20 лет, то в колене Леви — с одномесячного возраста и, несмотря на это ухищрение, оно все равно оказалось чуть ли не самым маленьким. Вероятно, именно поэтому Моисей требовал для своего племени не удела земли в Ханаане, а удела в служении Богу, который дал бы гораздо больше, чем все то, на что это колено могло рассчитывать при разделе Ханаана.
В книге Иисуса Навина дана еще одна интересная цифра — «40 тысяч человек передового войска», которые двинулись в степи Иерихона на завоевание Ханаана. Так как «дом Иосифа» уже давно находился в центральном Ханаане, эта цифра должна относиться к тем племенам, которые ушли вместе с Моисеем и, возможно, она была несравненно ближе к реальной численности его соплеменников, чем «600 тысяч пеших мужчин», упомянутые сразу после описания выхода евреев из Египта.
Смерть Моисея накануне перехода через Иордан заставила древнееврейские племена выбрать себе нового лидера. До объединения каждая племенная группа имела собственного вождя: новоприбывшая возглавлялась Моисеем, а северная — Йеошуа (Иисусом Навином). Оба этих лидера давно стремились к общему союзу и были убеждены, что без него невозможно завоевание Ханаана. Моисей с самого начала вел «дом Иакова» в Ханаан на соединение с Израилем, и лишь непредвиденное усиление Египта при Рамсесе III спутало все планы, привело к расколу «дома Иакова» и заставило два южных колена сорок лет скитаться в пустыне. Впервые территориальное объединение племен Моисея и Йеошуа произошло в центральном Заиорданье в результате разгрома царства Сихона. Таким образом, большинство древнееврейских племен (десять из двенадцати) оказались снова вместе после двух с половиной веков (с середины XV до начала XII в. до н. э.) раздельной истории.
Можно предположить, что, отдавая дань преклонному возрасту Моисея, его опыту и заслугам, он был признан номинальным главой общего союза. Но Моисей был уже слишком стар и болен, чтобы править, поэтому реальную власть над древнееврейскими племенами имели Йеошуа, вождь «дома Иосифа», и Эльазар, глава священнического клана «дома Иакова».
Поначалу, по крайней мере до перехода Иордана, образование союза древнееврейских племен мало что изменило в их жизни: каждая группа — «Иаков» и «Израиль» — управлялась своим вождем, имела собственное ополчение и религиозный культ. Их отношения представляли собой нечто вроде временной коалиции против общих врагов и вряд ли отличались от обычных союзов тогдашних ханаанских городов-государств. Однако смерть такого общепризнанного лидера, как Моисей, и трудности, связанные с предстоящим завоеванием Ханаана, заставили вождей древнееврейских племен по-новому организовать свой союз. Главным фактором в перераспределении власти стал «удельный вес» каждой племенной группы, то есть ее численность и военная сила.
Два обстоятельства существенно ослабили позиции «дома Иакова». Во-первых, раскол между южными коленами, в результате которого два племени — Йеуда и Шимон — вместе со своими мидьянскими и эдомитскими союзниками остались в пустынях южного Ханаана. Во-вторых, тот факт, что «попутчики» — аморейские племена, вышедшие вместе с южными коленами из Египта, — после смерти Моисея предпочли ориентироваться на «дом Иосифа», а не на «дом Иакова». Видимо, с точки зрения истории и племенного родословия, они были ближе к северным, чем к южным коленам. Исходя из соотношения сил между племенными группами, лидерство перешло к Израилю, а точнее, к «дому Иосифа», который возглавлял северные колена. Возможно, главенство «дома Иосифа», как и разрыв с мидьянскими союзниками, было еще одной причиной раскола «дома Иакова». Южные колена Йеуда и Шимон не признали право Йеошуа быть преемником Моисея и предпочли собственного вождя Калева. Поэтому нельзя было недооценивать значение той части «дома Иакова», которая присоединилась к Израилю и тем самым усилила его. Для столь важного союзника полагалось сделать адекватные уступки.
Сегодня на основе библейской истории мы можем понять, как именно распределилась власть в израильском племенном союзе. Военное и политическое руководство было передано Йеошуа — главе северных племен: все племенные ополчения были слиты в одну армию и отданы под его командование. Зато жреческие функции были вручены Эльазару — вождю и первосвященнику южных колен. Однако, чтобы руководить богослужением от имени всего союза, надо было иметь общий религиозный культ, которого еще не существовало: южные племена поклонялись своему старому племенному Богу Яхве, а северные уже давно приобщились к Элю и Баалу — главным богам ханаанского пантеона. Но подлинный союз требовал жертв и уступок с каждой стороны, и вожди северных племен приняли культ Бога «дома Иакова» в качестве главного религиозного культа нового союза, а Эльазара — как первосвященника всего союза: и Иакова, и Израиля. Положение северян облегчалось тем, что яхвизм того времени вполне довольствовался главенством среди религиозных культов, и, получив его, мирно уживался с языческими богами. За ааронидами были навечно закреплены верховные жреческие полномочия. Левиты тоже не были забыты: им передали функции богослужения во всех племенах нового союза и обязали каждое колено выделять им достаточное содержание; кроме того, за ними оставили второстепенную роль в центральном богослужении. Одним словом, старое соглашение Аарона с Моисеем о распределении полномочий между ааронидами и левитами стало частью договора о союзе с северными племенами. Трудно сказать, была ли в этом заслуга самого Моисея, который перед своей смертью позаботился о судьбе собственного племени, или таково было условие Эльазара, кровно заинтересованного в том, чтобы левиты укрепили культ Яхве среди северных племен.
Принятие религиозного культа южных колен означало для аморейских племен, пришедших из Египта вместе с ними, необходимость прохождения такого обряда, как обрезание. И действительно, в книге Иисуса Навина мы находим очень важный эпизод, подтверждающий факт его проведения: «В то время сказал Господь Йеошуа: сделай себе кремневые ножи и обрежь сынов Израилевых во второй раз… Вот причина, почему обрезал Йеошуа: весь народ, вышедший из Египта, был обрезан, а весь народ родившийся в пустыне, в пути по выходе из Египта, не был обрезан… Их и обрезал Йеошуа, ибо они были необрезаны, потому что их в пути не обрезывали» (Нав. 5:2, 4–5, 7). Это объяснение кажется в высшей степени странным и нелогичным, если учесть, что выйдя из Египта, народ избавился от всех принуждений и ограничений со стороны египтян, а главное, им руководил в то время сам законодатель Моисей, ревностно следивший за выполнением всех заповедей и обрядов. Если этот обряд совершался даже в период египетского рабства при фараоне-угнетателе, то почему его перестали соблюдать на свободе при законоучителе-освободителе? Любые ссылки на особые условия пребывания в пустыне совершенно неубедительны: если в тех же условиях пустыни можно было наказывать смертной казнью за несоблюдение других законов, например субботы, то что могло освободить от обряда обрезания?
Вероятно, подлинная причина крылась совсем в другом: некоторые аморейские племена до вступления в израильский союз не обрезались вообще. Однако сам по себе обряд обрезания изначально никак не был связан ни с культом Яхве, ни с монотеизмом Моисея. Не следует забывать, что предки древних евреев ни в Шумере, ни в Харане, откуда они пришли, не совершали обрезание. Вероятно, аморейские народы, к которым принадлежали древнееврейские племена, первоначально не практиковали обрезание. Лучшим примером этого являются хивеи Шхема и мидьянские племена кениев: будучи амореями по происхождению, они знали о существовании такого обряда, но сами его не применяли. Скорее всего, этот обряд был заимствован у йевусеев — соседей и союзников Авраама, а те, в свою очередь, переняли его у ханаанеев. Однако и ханаанеи, как и амореи, изначально не практиковали обрезание. Они, вероятно, тоже заимствовали его у своих предшественников — людей гассулийской культуры. У нас имеются неопровержимые доказательства того, что жители южной Палестины практиковали обрезание еще в конце IV тыс. до н. э., то есть за тысячу лет до прихода туда амореев и, возможно, до появления ханаанеев! Речь идет о древнеегипетской палетке[39] — Battlefield (Vultures) Palette, — относящейся примерно к 3200 г. до н. э., где египтяне изобразили обнаженных пленных из южной Палестины: все они обрезаны. То же самое видно и на другой древнеегипетской палетке, так называемой Narmer Palette, относящейся к несколько более позднему времени — приблизительно к 3000 г. до н. э., периоду правления одного из самых первых фараонов Египта — Нармера. Другим свидетельством, подтверждающим глубокую древность этого обычая, является использование кремниевых ножей, хотя во времена Йеошуа вовсю применялась бронза и в обиход постепенно входило железо. Упоминание о кремниевых ножах для этого обряда заставляет отнести его происхождение к эпохе неолита.
Таким образом, обряд обрезания представляет собой очень древний и, безусловно, языческий обычай, который практиковало еще доханаанское население южной Палестины. Ханаанеи, а затем и амореи, пришедшие туда, последовательно переняли этот религиозный ритуал. То же самое произошло и с южными древнееврейскими племенами, которые обосновались там. Очевидно, культ Всевышнего Бога (Эль Эльон) и обычай обрезания, господствовавшие в йевусейском городе Урушаламе (Иерусалиме), слились со старыми племенными верованиями «дома Иакова». Вместе с южными древнееврейскими племенами обряд обрезания переняли и многие другие кочевые аморейские народы, возводившие свою родословную к патриарху Аврааму, например ишмаэльтяне. Скорее всего, этот обычай практиковали и заиорданские родственники древних евреев — эдомитяне, моавитяне и аммонитяне; по крайней мере, такой вывод следует сделать на основании некоторых высказываний пророка Иеремии.
Можно предположить, что большинство западносемитских народов, возводивших свою родословную к Аврааму, были приверженцами обряда обрезания. Однако по мере удаления от южного Ханаана этот обычай использовался все реже и реже. Видимо, в центральной и северной Палестине далеко не все народы его практиковали. Например, хивеи Шхема, как следует из библейской книги Бытие, тоже не пользовались этим обрядом. Очевидно, обычай обрезания изначально появился именно в южной Палестине и там же получил наибольшее распространение. Однако есть свидетельства того, что этот обряд практиковался и в северных областях Палестины. На пластинке из слоновой кости, найденной в Мегиддо и относящейся к 1350–1150 гг. до н. э., изображена процессия местного правителя, в составе которой два раздетых пленника, причем оба они обрезаны. Древний Мегиддо располагался в плодородной Изреэльской долине, которая даже после завоевания израильскими племенами была заселена исключительно ханаанеями. Они, или часть из них, тоже унаследовали древнейший палестинский обычай обрезания. Вообще здесь можно обнаружить некоторую закономерность: чем дольше по времени тот или иной народ населял Палестину или чем ближе он жил к югу этой страны, тем больше была вероятность того, что он практиковал обрезание. Вероятно, «дом Иосифа», хотя он и придерживался преимущественно языческих культов Эля и Баала, тоже был обрезан, так как к моменту прихода племен Моисея из Египта уже находился в Ханаане как минимум два с половиной столетия.
Очень интересно отношение Моисея к обрезанию. Нет сомнения, что этот обряд соблюдался южными племенами в Египте и сам Моисей был обрезан. Но он, как следует из Библии, почему-то не обрезал своих сыновей от жены-мидьянитянки Ципоры. В книге Исход содержится очень многозначительный эпизод по этому поводу: «И было в пути на ночлеге — настиг Бог Моисея и хотел умертвить его. И взяла Ципора острый нож, и обрезала крайнюю плоть сына своего, коснулась ног Моисея и сказала: неужели нужна Тебе кровь? И отпустил Господь его; тогда сказала она: нужна Тебе Кровь — кровь обрезания» (Исх. 4:24–26).
Итак, спасая тяжелобольного мужа, Ципора принесла жертву Господу, символически отдав ему своего сына. Как видно, к этому обряду прибегали в экстремальных случаях даже те аморейские народы, которые не практиковали его в повседневной жизни. Однако и среди десяти заповедей, которые Моисей передал своему народу, нет ни одной, которая бы упоминала, а тем более требовала бы обрезания. Создается впечатление, что Моисей не считал этот обряд частью своей монотеистической веры, а возможно, и вовсе относил его к языческим ритуалам, с которыми боролся. Поэтому, скорее всего, Библия права: при Моисее его народ не обрезался. Лишь после его смерти, когда ааронид Эльазар стал первосвященником всего союза, он потребовал возврата к старому обычаю, которым пренебрегал Моисей. Позднее редакторы Ветхого Завета скомпоновали тексты таким образом, что обряд обрезания получил легитимизацию законодателя. Однако два вопиющих факта нарушения этого обычая самим Моисеем они выбросить побоялись: он не делал обрезания собственным сыновьям и не требовал этого от своего народа, причем не только в период скитаний по пустыне, но и когда пришел в Ханаан. Судя по характеру его учения, Моисей, видимо, полагал, что истинным свидетельством союза с Богом является не обрезание крайней плоти, что делали тогда и язычники, а выполнение заповедей Господа, и что обрезать надо не крайнюю плоть человека, а его душу.
Интересен еще один факт. Многие арабские племена доисламского периода практиковали обрезание, являясь при этом совершенными язычниками. Одним словом, обряд обрезания не имел никакой связи с верой в единого Господа, как и вообще с монотеизмом, — он представлял собой знак союза, а точнее, договора о союзе, как с божеством-покровителем, так и с определенным народом. Обряд имел и религиозный и политический характер. Обрезание патриарха Авраама в Ханаане означало не только отказ от старых богов Шумера и принятие культа Всевышнего Бога, но и военно-политический союз со своими новыми соседями — йевусеями Урушалама (Иерусалима). То же самое имели в виду и хивеи Шхема, когда согласились на требование патриарха Иакова провести обряд обрезания. Подобный обряд в те времена означал договор о постоянном союзе. Обрезание аморейских племен, вернувшихся из Египта, знаменовало собой не только принятие религиозного культа южных колен, но и вступление в союз как с ними, так и с северными племенами.
Этапы завоевания Ханаана в свете библейских и археологических данныхИстория завоевания Ханаана древнееврейскими племенами изложена в основном в книге Иисуса Навина (Йеошуа) и изображается в качестве единовременной военной кампании. К сожалению, на сегодняшний день археология не в состоянии подтвердить или опровергнуть библейскую версию. Проблема заключается в том, что многие из упомянутых ханаанских городов до сих пор либо не идентифицированы, либо не раскопаны. Археологи по-прежнему спорят о точном местонахождении таких городов, как Хорма, Ливна, Маккейда, Лашарон, Мадон, Шимрон-Мерон, Гойим. Однако и те, что идентифицированы, например Гедер, Адуллам, Тапуах, Хефер или Ахшав, по разным причинам должным образом не раскопаны. Как можно вести археологические раскопки в таких городах, как Иерусалим или Газа, если современные здания возведены прямо на месте древних руин? Другие города определены и раскопаны, но, как выясняется, они были разрушены в разное время и разными завоевателями. Например, прибрежные города Ашдод, Ашкелон, Экрон, Афек или Дор разрушены «народами моря» в XII в. до н. э., а Хацор и Бейт-Эль — израильскими племенами в XIII в. до н. э. Третьи были сожжены и покинуты их жителями задолго до завоевания Йеошуа. Лучшим примером подобной категории городов являются Ай и Арад: они процветали в период ранней бронзы, но в конце III тыс. до н. э. были уничтожены и вплоть до прихода израильских племен их территории были незаселены.
С другой стороны, такие города, как Йокнеам, Кедеш, Таанах или Лахиш, действительно, разрушены израильтянами, причем именно в период военной кампании Йеошуа — в XII в. до н. э. Есть и другие свидетельства, подтверждающие информацию из Библии. Например, такой важный для израильской истории город центральной Палестины, как Шхем, ни разу не упомянут в качестве захваченного или разрушенного, и не случайно: согласно археологическим данным, он уже принадлежал израильским племенам или был их союзником. То же самое касается таких городов, как Иерусалим, Девир, Ярмут, Гезер, Бейт-Шеан или Акко, которые упомянуты в качестве незавоеванных. Одним словом, археологические данные отчасти подтверждают библейскую версию, а отчасти ей противоречат.
На сегодняшний день археология может сделать лишь два безусловных вывода. Во-первых, завоевание Ханаана древнееврейскими племенами не было единовременной военной кампанией, а растянулось на целые столетия. Во-вторых, древние евреи не являлись чужаками в Ханаане: они были тесно связаны с этой страной и являлись ее интегральной частью. Их материальная и духовная культура говорит о преемственности между ними и ханаанеями, тем более что библейский иврит был всего лишь диалектом языка ханаанеев. Эти факты позволили американскому археологу Уильяму Деверу утверждать, что ранние израильтяне были в действительности ханаанеями, которые оказались перемещенными лицами в собственной стране[40].
Интерпретация археологических данных осложняется тем, что далеко не все разрушения ханаанских городов в XV–XII вв. до н. э. можно отнести на счет древнееврейских племен. В конце XVI — начале XV в. до н. э. северо-восточная часть Ханаана подверглась атакам хурритов и индоарийских групп, ассоциируемых с государством Митанни. В это же самое время в южный Ханаан устраивали военные экспедиции фиванские фараоны XVIII династии, старавшиеся навсегда покончить с гиксосами и их местными союзниками. В середине XV в. египетский фараон Тутмос III совершал регулярные опустошительные походы в Палестину, которые привели к подчинению этой страны Египту. На протяжении XIII в. до н. э. фараоны XIX династии — сначала Сети I, потом Рамсес II и, наконец, Мернептах — неоднократно организовывали карательные походы в Ханаан, пытаясь сломить сопротивление местных народов. Каждый такой поход сопровождался разрушением многих ханаанских городов. Затем, в начале XII в. до н. э., на юго-запад Ханаана вторгаются филистимляне и захватывают южные прибрежные города. Другие «народы моря» — текер и шарды — обосновываются севернее, в районе Дора. Одновременно города северо-восточного Ханаана испытывали давление, а может быть, и вторжения со стороны арамейцев — западносемитского народа, родственного амореям. Известно, что арамейцы оседают в районе Дамаска, создают там собственное царство и постепенно становятся главным противником израильских племен на севере страны. Помимо чужеземных вторжений Ханаан немало пострадал и от внутренних распрей между самими ханаанскими городами-государствами. О частых военных конфликтах такого рода свидетельствуют письма Амарнского архива. Неудивительно, что археологи нередко затрудняются в определении виновника разрушения того или иного города и высказывают разные точки зрения.
И все же расхождения между результатами археологических раскопок и библейской версией завоевания Ханаана не случайны. Книга Иисуса Навина, повествующая об овладении Ханааном, вероятнее всего, составлена и записана в VII–VI вв. до н. э., то есть приблизительно через полтысячелетия после описываемых событий. В результате этого огромного разрыва во времени между самими событиями и их письменной фиксацией не связанные друг с другом эпизоды из разных веков спрессовались в единую военную кампанию под командованием одного вождя. В подобных случаях путаница и ошибки в именах людей, народов и названиях городов неизбежны. Но главная проблема заключается в другом: в книге Навина оказались сведены воедино фрагменты из трех различных периодов борьбы древнееврейских племен за Ханаан. Первый период начинается в XXIII в. до н. э., когда в Палестину приходят кочевые аморейские племена, в составе которых тогда находились северные древнееврейские колена (Израиль). С этого времени в эпосе северных племен остались предания о завоевании ханаанских городов. Возможно, что подробная история о захвате города Ай почерпнута именно из этих преданий. Позднее, приблизительно в XX в. до н. э., библейский патриарх Авраам приводит из северо-западной Месопотамии еще одну группу кочевых аморейских племен, среди которых были южные древнееврейские колена (Иаков). Их появление в южной Палестине оказалось более мирным, хотя и в этом случае не удалось избежать конфликтов с ханаанейскими народами. Вероятно, войны южных племен с правителем Арада относятся именно к этому, самому раннему, периоду борьбы за Ханаан. Первый этап овладения страной завершается уходом северных, а затем южных колен в нильскую дельту, в Египет, в результате чего завоеванные ими племенные территории постепенно переходят к другим аморейским и ханаанейским народам.
Возвращение нескольких северных племен в Ханаан в XV в. до н. э. ознаменовало начало второго этапа борьбы за страну: на этот раз речь шла не столько о завоевании, сколько об отвоевании своих прежних племенных территорий, то есть о «реконкисте». Но установление египетской власти в Ханаане сделало невозможным возврат утраченных земель, и северные племена превратились в хабиру — бездомных, «перемещенных лиц» в собственной стране. Они заняли пустующие и неудобные для земледелия области в центральной и северной Палестине, занимались скотоводством и шли в наемники к местным правителям. Положение их изменилось к лучшему лишь во второй половине XIV — начале XIII в. до н. э., когда ослабление Египта сделало его власть над Ханааном чисто номинальной. Именно в эти годы хабиру переходят в наступление и отвоевывают часть своих прежних территорий. Однако новое усиление Египта в XIII в. до н. э. привело к возврату египетского контроля над Ханааном и к потере большинства отвоеванных земель. Возможно, именно военные походы Сети I и Рамсеса II в период зенита египетского могущества заставили северные колена объединиться в племенной союз Израиль.
Третий и самый важный период борьбы за Ханаан начался с начала XII в. до н. э., когда внутриполитические распри в Египте, с одной стороны, лишили его контроля над этой страной, а с другой — позволили племенам Моисея покинуть нильскую дельту. Именно в это время расширенный израильский племенной союз приступил к решающей фазе завоевания, которая послужила основой для библейской книги Йеошуа. Вероятно, последнее усиление Египта при Рамсесе III не очень повлияло на центральный и северный Ханаан, где израильские колена продолжали укреплять свои позиции. После смерти Рамсеса III египтяне окончательно ушли из страны, и это дало возможность двум южным коленам вернуться из сорокалетнего скитания по пустыням и приступить, в свою очередь, к завоеванию части южного Ханаана.
Здесь, в Ханаане, «дом Иакова» объединился с Израилем. Отныне Иаков стал Израилем, а Израиль — Иаковом. Две племенные группы превратились в единый народ с двумя параллельными именами. Пять-шесть столетий спустя носители традиции — левиты и аарониды — присоединили к этому третьему этапу борьбу за Ханаан много преданий, относящихся к первому и второму периодам, в результате чего появилась видимость единой военной кампании, которой в действительности не было, и которая, естественно, не может быть подтверждена археологическими данными. Справедливости ради надо отметить, что борьба за овладение всем Ханааном была завершена лишь в период правления царя Давида, то есть только в первой половине X в. до н. э. Несмотря на это, авторы книги Иисуса Навина внесли в нее все известные им эпизоды завоевания страны древнееврейскими племенами с XXIII по X в. до н. э. Разумеется, археология никогда не сможет подтвердить, что все они имели место в течение одной короткой военной кампании под руководством Йеошуа. Таким образом, официальная библейская версия является результатом компиляции эпосов южных и северных племен, рассказывающих о событиях различных периодов времени.
Почему группа южных древнееврейских племен «Иаков» объединилась именно с Израилем, а не с более близкими ей Эдомом, Моавом или Аммоном? Вероятно, в данном случае главную роль сыграл не фактор племенного родословия, а общность исторических судеб и политических интересов. Только Израиль и Иаков представляли собой хабиру в Ханаане, то есть были лишены собственной племенной территории. Родственники Иакова — Эдом, Моав и Аммон — не уходили в Египет, не жили в течение сотен лет в дельте Нила и не испытали ни процветания в период гиксосских фараонов, ни преследований во времена фараонов фиванских. Зато все это в полной мере пережили древнееврейские колена. Эдомитяне, моавитяне и аммонитяне имели исторически сложившиеся племенные территории в Заиорданье, на которые их соседи — амореи и ханаанеи — за редким исключением (например, захват Сихоном части земель Моава) не покушались. В совершенно ином положении находились древнееврейские племена: за время их долгого пребывания в Египте их земли перешли к аморейским и ханаанским наг родам. За четыре столетия жизни в Египте родственные связи между «домом Иакова», с одной стороны, и Эдомрм, Моавом и Аммоном, с другой, настолько ослабли, что последние не захотели не только помочь своим родичам, но даже пропустить их через свою территорию. Более того, по свидетельству Библии, Балак, правитель моавитян, смотрел на «дом Иакова», как на своего потенциального врага.
Ничего удивительного, что в этих условиях единственным подлинным союзником южных племен мог стать только Израиль, возглавляемый «домом Иосифа», который был покровителем «дома Иакова» в гиксосском Египте. Так возникает политический и военный союз двух групп хабиру — Иакова и Израиля, который позднее был скреплен и принятием общего религиозного культа Яхве. С этого времени имя хабиру или ибри/иври стало общим этнонимом для обеих частей нового союза Израиль-Иаков. Возникновение этого союза представляет собой интересный пример того, как разные племенные группы (правда, внутри одного западносемитского аморейского этноса) под влиянием исторических обстоятельств могут найти между собой несравненно больше общего, чем с более близкими им племенами, с которыми они имеют общее родословие. Впрочем, этот недостаток — отсутствие общего племенного родословия — был успешно восполнен во времена объединенного царства, когда носители традиции соединили двух родоначальников — Иакова и Израиля — в одного общего праотца, наделив его двумя именами.
Завоевание Ханаана во времена Йеошуа имело две существенные особенности. Во-первых, оно было далеко не полным. Самые плодородные и удобные для земледелия области, такие как долина реки Иордан, Изреэльская и прибрежные долины, оставались по-прежнему в руках ханаанеев. Наиболее важные в экономическом и стратегическом отношении внутренние районы и города, например Иерусалим, были, как и раньше, во власти аморейских народов. Мирное соглашение с хивеями — аморейским народом из центральной Палестины — оставило нетронутыми их города Гивон, Кефира, Беэрот и Кирьят-Йеарим. Практически все средиземноморское побережье находилось вне контроля израильтян. Будучи полукочевниками, они не имели ни стенобитных орудий, ни опыта штурма сильно укрепленных городов, ни боевых колесниц для сражений в долинах. Поэтому, когда речь идет о крупных городах, авторы библейской книги Йеошуа откровенно говорят, что «всех городов, стоявших на возвышенности, не сжег Израиль, один только Хацор сжег Йеошуа» (Нав. 11:13). То же самое касалось долин: «…у всех ханаанеев, живущих в долинах железные колесницы» (Нав. 17:16), которых у израильтян тогда еще не было, поэтому им долгое время не удавалось овладеть самыми удобными для земледелия районами. Неполный, частичный характер завоевания Ханаана древнееврейскими племенами признает и сама Библия: «Йеошуа же состарился, вошел в лета, и сказал ему Господь: ты состарился, вошел в лета, а земли осталось еще очень много для овладения» (Нав. 13:1).
Во-вторых, вопреки призывам носителей традиции, местные народы не только не истреблялись, но даже не изгонялись со своих земель. Вообще в отношении участи населения в побежденных городах библейские тексты содержат явные противоречия. С одной стороны, их авторы утверждают, что «поразил Йеошуа всю землю горную и южную, и низменность, и горные спуски, и всех царей их; не оставил никого уцелевшим, и всех людей уничтожил» (Нав. 10:40). С другой — Библия приводит массу свидетельств того, что древнееврейские племена во всех районах Ханаана селились рядом с местными народами, не причиняя им никакого вреда:
«Йевусеев, жителей Иерусалима, сыны Йеуды прогнать не смогли, и остались жить йевусеи вместе с сынами Йеуды до сего дня» (Нав. 15:63);
«И не изгнали они (колено Эфраим. — И.Л.) ханаанеев, живших в Гезере; и жили ханаанеи среди сынов Эфраима до сего дня, платя им дань» (Нав. 16:10);
«И был [надел] Менаше до Исахара и Ашера: Бейт-Шеан с окрестными городами его, Ивлеам с окрестными городами его, и жители Дора и окрестных городов его, и жители Эйн-Дора и окрестных городов его, и жители Таанаха и окрестных городов его, и жители Мегиддо и окрестных городов его — три эти области. Но не могли сыны Менаше выгнать жителей городов этих, и захотели ханаанеи остаться в земле этой. Когда же сыны Израиля вошли в силу, сделали они ханаанеев данниками, но изгнать не изгнали их» (Нав. 17:11–13);
«Звулун не изгнал жителей Китрона и жителей Наалола, и жили ханаанеи в среде его, и стали данниками» (Суд. 1:30);
«И Ашер не изгнал жителей Акко и жителей Сидона, и Ахлава, и Ахзива, и Хэлбы, и Афика, и Рехова. И жил Ашер среди ханаанеев, жителей земли той, ибо не изгнал их» (Суд. 1:31–32);
«И Нафтали не изгнал жителей Бейт-Шемеша и жителей Бейт-Аната и жил среди ханаанеев, жителей той земли; жители же Бейт-Шемеша и Бейт-Аната были его данниками» (Суд. 1:33);
«Но не выгнали сыны Израилевы гешуреев и маахатеев, и [остались] жить гешуреи и маахатеи среди Израиля до сего дня» (Нав. 13:13).
Вероятно, случаи истребления и изгнания жителей захваченных городов являлись исключением из правила. С экономической точки зрения было выгоднее оставить их на своих местах и сделать данниками, что на самом деле и происходило. Утверждения авторов книги Иисуса Навина о поголовном уничтожении населения многих ханаанских городов в действительности представляют собой абсолютизацию из ряда вон выходящих случаев и включены в Ветхий Завет с чисто дидактической целью — для демонстрации того, как надо относиться к язычникам. В жизни же, как признает книга Судей, происходило совершенно обратное: «И жили сыны Израилевы среди ханаанеев, хеттов; эмореев, перизеев, хивеев и йевусеев. И брали дочерей их себе в жены, и своих дочерей отдавали за сыновей их, и служили богам их» (Суд. 3:5–6). Таким образом, древнееврейские племена не только жили в мире с покоренными народами, но и быстро ассимилировались с ними. Происходило то, чего больше всего боялись носители традиции аарониды и левиты: «Оставили они Господа, Бога отцов своих, Который вывел их из земли Египетской, и обратились к другим богам, богам народов, окружавших их, и стали поклоняться им…» (Суд. 2:12).
Усвоение древнееврейскими племенами религиозных культов ханаанских народов представляло собой главную опасность для позиций ааронидов и левитов в израильском союзе. Проблема заключалась не столько в том, что все эти культы были языческими, сколько в потере из-за них экономических ресурсов и политического влияния. Чем больше древние евреи втягивались в служение чужим богам, тем меньше они жертвовали левитам и ааронидам, и тем слабее было влияние последних на них. В те времена речь шла не о конфронтации между монотеизмом и язычеством, как это впоследствии было изображено в библейских текстах, а о конкурентной борьбе за материальные ресурсы, за духовное и политическое влияние на израильские племена. Решался вопрос, кто будет пастырями народа — служители Яхве или жрецы Баала и Ашейры, выходцы из ханаанских народов. Именно этим объясняется крайне непримиримое отношение носителей традиции к народам Ханаана. Не случайно они многократно требовали изгнания ханаанеев, эмореев, хивеев, йевусеев, перизеев, хеттов, рефаим и гиргашеев, которые были покорены израильтянами, с которыми они жили рядом и в дальнейшем полностью смешались в культурном и физическом отношениях. Религиозные культы именно этих народов угрожали жизненным интересам ааронидов и левитов. Примечательно, что, хотя самыми опасными врагами для израильтян в Ханаане были филистимляне на юге и арамеи на севере, носители традиции не призывают к их уничтожению или изгнанию. А ведь ущерб и страдания, причиненные, например, филистимлянами, совершенно несопоставимы с теми проблемами — можно сказать, легкими хлопотами, — которые доставили хивеи или йевусеи. Но израильтяне не претендовали на земли филистимлян, не жили в их среде и, что важнее всего, не поклонялись их главному божеству Дагану, поэтому носители традиции не призывали к изгнанию филистимлян. По иронии судьбы, израильтяне полностью ассимилировались именно с теми народами, которые аарониды и левиты призывали изгнать или истребить.
Пытаясь монополизировать богослужение, аарониды и левиты объективно выполняли централизаторские функции в израильском племенном союзе. Они старались подавить не только чужеродные языческие культы, но и любые попытки создать автономные религиозные центры даже яхвистского характера, видя в них прямую угрозу для своей власти и экономического положения. Тем самым еще до возникновения объединенного царства, они были главными противниками всех форм сепаратизма и раскола. В качестве примера можно привести инцидент, связанный с сооружением жертвенника на территории заиорданских племен Реувен, Гад и восточной половины колена Менаше. От имени всего израильского союза яхвистские священт ники угрожали им войной, если те допустят автономное богослужение в этом месте или будут игнорировать общеплеменной религиозный центр. Для переговоров с заиорданскими племенами был послан сын первосвященника Эльазара — Пинхас. Встретив столь мощное сопротивление со стороны ааронидов, вожди заиорданских колен отступили, и единство было сохранено.
Еще один инцидент, угрожавший единству израильского союза, был вызван заключением мира с хивеями Гивона. Книга Иисуса Навина повествует о нем, как о мошенническом трюке хивеев, которые изобразили из себя посланцев далекого города, пожелавшего стать союзником израильтян. Со своей стороны вожди израильтян представлены эдакими простаками, которые не знали, что Гивон находился в двух десятках километров от них, и поэтому клятвой скрепили мир с хивеями. Когда же обман раскрылся, то изменить было ничего нельзя — завоевание Гивона означало бы клятвопреступление. В действительности эта наивная история была призвана замаскировать серьезные разногласия между вождями израильского союза. Хивеи представляли собой достаточно многочисленный аморейский народ, населявший преимущественно центральную Палестину, включая крупнейший ее город Шхем. Как можно предположить из переписки Амарнского архива, «дом Иосифа», видимо, еще с середины XIV в. находился в союзнических отношениях с хивеями Шхема. В то время правитель города Лабайу и его сыновья рассчитывали с помощью хабиру избавиться от египетской власти над Ханааном. Однако их план не удался, и убийцы, подосланные египтянами, расправились с непокорным правителем. Но дружественные отношения между хивеями Шхема и «домом Иосифа» сохранились. Не случайно Шхем ни разу не упомянут в качестве завоеванного города, хотя без овладения им нельзя было закрепиться в центральной Палестине. Но хивеям принадлежал не только Шхем, но и более южные города: Гивон, Кефира, Беэрот, Кирьят-Йеарим. Йеошуа, вождь «дома Иосифа», был заинтересован в продолжении мира и союза с ними, но колено Биньямин претендовало на всю территорию южных хивеев, включая их главный город Гивон. Возможно, до ухода в Египет часть этого района принадлежала колену Биньямин. В конце концов конфликт был улажен, но сам его факт напомнил о том, что «дом Иосифа», возвратившийся в Ханаан на два с половиной столетия раньше остальных древнееврейских племен, успел создать там систему взаимоотношений с соседними народами, которую он стремился сохранить даже в период завоевания страны. Союз с хивеями Гивона стал еще одним свидетельством того, что вопреки утверждениям носителей традиции израильское завоевание Ханаана привело не к изгнанию или уничтожению местных народов, а к смешению и слиянию с ними. Данное обстоятельство не могли не признать и сами носители традиции, хотя и рассматривали его как нарушение союза с Яхве, возлагая всю ответственность за это на свой народ: «Вы не послушали гласа Моего. Что вы это сделали? И потому говорю Я: не изгоню их [ханаанеев] от вас, и будут они для вас тенетами, и божества их будут для вас западнею» (Суд. 2:2–3).
Анализ книг Иисуса Навина и Судей оставляет впечатление, что войны Йеошуа в действительности велись только в северной и центральной Палестине, а два южных колена, Йеуда и Шимон, отвоевывали южную часть страны своими силами и в другое, более позднее время. Очень может быть, что последний, третий, этап завоевания Ханаана под предводительством Йеошуа делился, в свою очередь, на два отдельных периода, которые различались между собой и по времени, и по географии. Чтобы определить, когда могло происходить отвоевание Ханаана, надо попытаться реконструировать исторические условия в которых оказались древнееврейские племена после своего возвращения из Египта. Значительно проще это сделать в отношении южных колен, или «дома Иакова», так как составители Ветхого Завета — аарониды и левиты — именно из этой племенной группы и, естественно, мы больше всего знаем о ней. Племена Моисея не могли уйти из Египта раньше начала XII в. до н. э., то есть раньше внутриполитического кризиса, связанного с переходом власти от XIX к XX династии. Только дезинтеграция египетского государства, паралич его армии и органов власти, пусть даже кратковременные, могли позволить беспрепятственно уйти из Египта десяткам тысяч закрепощенных семитов. Мы вполне можем принять библейскую версию о вынужденном 40-летнем пребывании евреев в пустыне, так как это был период Рамсеса III, когда Египет не только существенно укрепился, но и обращал особое внимание на южную Палестину, куда прорывались «народы моря».
Правда, это повествование о странствовании в пустыне касается не всех древнееврейских племен, а только двух из них. Библейский эпизод с разведчиками, приведший к отказу от завоевания Ханаана сразу после исхода из Египта, был связан не с силой сопротивления ханаанских правителей, а с чисто внешним фактором — появлением армии Рамсеса III на юго-западе страны. И, наконец, вступление двух южных племен в Ханаан объяснялось опять-таки не их внезапным усилением или ослаблением их ханаанских противников, а исчезновением египетского военного присутствия в стране. Таким образом, два южных колена — Йеуда и Шимон — не могли возвратиться в Ханаан раньше середины XII в. до н. э., а следовательно, завоевание ими южной части этой страны было возможно не ранее второй половины XII в. до н. э.
Гораздо сложнее восстановить историю северных племен, ведь до объединения с «домом Иакова» у них не было своих ааронидов и левитов, которые могли бы оставить нам свою Библию. У нас есть основания предполагать, что некоторые северные колена, или по крайней мере «дом Иосифа», покинули Египет после изгнания гиксосов. В отличие от довольно точной датировки исхода племен Моисея, о времени ухода их северных собратьев мы можем делать только умозаключения. В любом случае, они не могли уйти из Египта раньше конца XVI в., когда изгнали гиксосов, и позднее конца XV в. до н. э., когда хабиру уже наводнили Ханаан, Сирию и ливанское побережье. Вероятнее всего, это произошло в середине XV в. до н. э., в период правления Тутмоса III. В то время западных семитов-амореев не удерживали насильно В Египте, а наоборот, изгоняли как потенциальных врагов и наследников гиксосских фараонов. Библия указывает на это же самое время, сообщая, что храм Соломона был построен через 480 лет после прихода сынов Израиля из Египта. Зная, что храм Соломона был возведен около 960 г. до н. э., мы получаем 1440 г. до н. э. как приблизительную дату исхода из Египта части северных племен. С этого времени они упоминаются в Ханаане как хабиру.
Но к какому времени могут относиться завоевания Йеошуа? Известно, что в XV и первой половине XIV в. до н. э. Египет жестко контролировал Ханаан, подавляя любые попытки неповиновения. Только во второй половине XIV в. до н. э. египетский контроль резко ослаб, но если бы Израиль появился как племенной союз тогда, то он был бы обязательно упомянут в письмах Амарнского архива. Правда, может быть многие войны хабиру в Ханаане того времени вошли впоследствии через эпос северных племен в библейскую версию завоеваний Йеошуа. Большая часть XIII в. до н. э., охватывающая годы правления Сети I и Рамсеса II, была крайне неблагоприятна для любых военных начинаний северных племен, так как Египет находился в зените своего могущества. Положение начинает меняться в лучшую сторону лишь после смерти Рамсеса II, фараона-угнетателя древнееврейских племен. Его сын, фараон Мернептах, не случайно упомянул на своей стеле Израиль среди противников Египта. Очевидно, возникший в конце XIII в. союз северных племен уже начал завоевания Ханаана, который египтяне считали своим. Именно эта военная активность северных племен и вызвала столкновение с египтянами, благодаря чему Израиль впервые упомянут в небиблейских источниках. Хорошо известно, что после смерти Мернептаха начинается быстрый закат XIX династии, и Египет ощутимо слабеет. Вероятно, в это время — конец XIII — начало XII вв. до н. э. — наступательные действия северных племен возобновляются. Если овладение северным и центральным Ханааном, пусть даже частичное, произошло в этот период, то Йеопгуа был не столько преемником Моисея, сколько его союзником и соратником. В то время, когда Моисей боролся за исход южных племен из Египта, Йеошуа готовил северные колена к завоеванию Ханаана. Если это так, то Моисей, безусловно, мог и должен был иметь контакты с Йеошуа или даже планы создания общего союза ради «реконкисты» страны. Но реально объединиться оба лидера смогли лишь в 90–80-х гг. XII в. до н. э.; именно к этому времени относится расширение израильского племенного союза и начало библейского завоевания Ханаана.
Однако не надо забывать, что из-за усиления Египта в период правления Рамсеса III два южных племени — Йеуда и Шимон — не смогли приступить к отвоеванию своих территорий в южном Ханаане и вынуждены были задержаться в пустыне на четыре десятилетия. Если ситуация развивалась по этому сценарию, то завоевателем южного Ханаана был вовсе не Йеошуа, а Калев — глава племени Йеуда, выходец из кеназитов. Между прочим, согласно книге Судей, за юг Ханаана боролись вместе только два южных племени — Йеуда и Шимон; о помощи северных собратьев не сказано ни слова: «Йеуда же сказал Шимону, брату своему: войди со мною в жребий мой, и будем воевать с ханаанеями; и я войду с тобою в твой жребий. И пошел с ним Шимон» (Суд. 1:3). Подлинным союзником южных колен оказалось одно из мидьянских племен, кении, с которым породнился Моисей после бегства из Египта, и которое неоднократно помогало им в период пребывания в пустыне: «И кении тестя Моисея поднялись из города Пальм (Иерихона. — И.Л.) с сынами Йеуды в пустыню Иудейскую, которая на юг от Арада, и пришли, и поселились среди народа» (Суд. 1:16). Вероятно, эта часть кениев, как и кеназиты, очень быстро вошли в состав племени Йеуда. Не исключено, что подобными «вливаниями» объяснялась многочисленность колена Йеуды и превращение его в «мегаплемя».
Таким образом, если центральные и северные области Палестины могли быть завоеваны Йеошуа в первой половине XII в. до н. э., то южные — никак не раньше второй половины XII в. до н. э. Следовательно, библейский этап завоевания Ханаана, который связывается с личностью Йеошуа, мог продолжаться почти столетие. В пользу этой версии говорят археологические данные, свидетельствующие о том, что юг Палестины (историческая Иудея) был заселен древнееврейскими племенами в конце XII–XI в. до н. э., то есть чуть ли не на сотню лет позднее, чем Самария. Еще одним доказательством обособления двух южных колен является библейская Песнь Деборы (Суд. 5), — возможно, самый ранний памятник древнееврейской литературы (из дошедших до нас), относящийся к XII в. до н. э. В нем перечислены все древнееврейские племена, кроме двух южных, — Йеуда и Шимон там «красноречиво отсутствуют». Вероятно, намного позднее носители традиции соединили вместе двух лидеров: Моисея — законодателя и вождя южных племен, и Йеошуа — главу северных колен и завоевателя Ханаана, сделав второго преемником первого.
Факт отсутствия в Ханаане двух южных племен (Йеуда и Шимон) как минимум до середины XII в. до н. э. и в то же время присутствие там южного колена Реувен заставляет по новому взглянуть на мятеж Кораха в пустыне после исхода «дома Иакова» из Египта. Возможно, он имел более серьезные последствия, чем те, о которых сообщает библейская книга Исход. Как известно, недовольство части левитов во главе с Корахом было направлено первоначально против концентрации богослужения в руках ааронидов. Однако из-за тяжелых условий жизни в пустыне и отказа Моисея от его прежних планов завоевания Ханаана, оно очень быстро переросло в широкую оппозицию власти Моисея и Аарона вообще. Недовольных возглавили вожди племени Реувен — Датан, Авирам и Он. Хотя библейский текст утверждает, что земля «поглотила» заговорщиков и те «бесследно исчезли», не исключено, что этот мятеж привел к разрыву южного племени Реувен с «домом Иакова» и к его самостоятельному уходу в Заиорданье. Возможно, вместе с ним ушли и другие аморейские племена, которые присоединились к «дому Иакова» в момент исхода из Египта. Там, в Заиорданье, борясь за «место под солнцем», племя Реувен и его аморейские «попутчики» становятся членами израильского племенного союза и в дальнейшем связывают свою судьбу с северными племенами. Если подобное развитие событий действительно имело место, то тогда становится понятно, почему, согласно Песни Деборы, южное племя Реувен оказалось в Заиорданье раньше остальных своих собратьев, и почему книга Судей повествует о завоевании исторической Иудеи только двумя южными коленами — Йеудой и Шимоном.
Вообще, если проследить все библейские комментарии о Реувене, можно обнаружить, что он всегда находился в особых отношениях с Иосифом. Именно Реувен находит мандрагоры для своей матери Леи, которые позволили второй, но любимой жене Иакова, Рахели, забеременеть и родить Иосифа. Реувен был единственным из братьев, кто спас жизнь Иосифу, когда те задумали его убить. Опять же только Реувен вернулся к пустому колодцу, чтобы вызволить из беды Иосифа, но тот уже был продан братьями купцам-ишмаэльтянам. Реувен, в отличие от своих южных братьев Шимона и Леви, не принимал никакого участие в резне хивеев Шхема — традиционных союзников «дома Иосифа». Вероятнее всего, эти предания, попавшие в Библию из древнееврейского эпоса, отражают исторически близкие, дружественные связи между этим южным племенем и «домом Иосифа», которые впоследствии привели Реувена в союз северных колен. С другой стороны, в своем собственном «доме Иакова» племя Реувен было несправедливо обижено — лишено главенства, несмотря на то что оно ему полагалось по закону о первородстве. Причем, лишено было в пользу Йеуды — того самого, кто и предложил продать Иосифа ишмаэльтянам. Как показали дальнейшие события, племя Реувен предпочло северные колена «дому Иакова», осталось с ними в Израильском царстве и разделило во всем их судьбу. Правда, первое время еще чувствовалось его южное происхождение, и это колено зачастую вело себя как аутсайдер в союзе северных племен. Оно, как свидетельствует Песнь Деборы, не пришло на помощь коленам Звулун и Нафтали, когда те сражались с царством Хацора. Очевидно, Реувен руководствовался не столько отношениями с северными племенами вообще, сколько своими особыми связями с «домом Иосифа». Примечательно, что в той же Песни Деборы из всех израильских племен, не оказавших поддержки своим братьям, особо отмечено колено Реувен. Почему-то именно оно вызвало наибольшое разочарование у авторов этого древнейшего поэтического произведения. Вскользь порицая тех, кто уклонился от оказания помощи, поэма больше всего критикует позицию Реувена:
В среде отделившегося Реувена —Большие сердечные сомненияОтчего сидел ты среди загонов,Чтобы слушать блеянье стад?В среде отделившегося Реувена —Большие сердечные сомнения.(Суд. 5:15–16)Трудно сказать, что имели в виду авторы поэмы, называя колено Реувен «отделившимся». То ли они намекали на его разрыв с южными племенами, то ли с северными, или с теми и другими одновременно? Можно предположить, что повышенное внимание к этому колену было связано с тем, что оно первым из «дома Иакова» присоединилось к израильскому племенному союзу. Вероятно, для того чтобы обосноваться в Заиорданье, племени Реувен пришлось воспользоваться изрядной помощью северных собратьев, однако, оно, в свою очередь, испытание на верность не выдержало.
Хотя современная археология пока не в состоянии дать ответа на вопрос, откуда и когда пришли израильские племена, она уже может достаточно точно определить, когда они осели на землю в Ханаане. Речь идет о существенном прорыве в библейской археологии за последние десятилетия: найдены сотни новых поселений, которые, судя по их материальной культуре, без сомнения, принадлежат израильтян нам. Согласно данным американского археолога Лоуренса Стейджера, в течение двух столетий, в XII–XI вв. до н. э. в Ханаане появилось 633 совершенно новых поселений с характерными для израильтян чертами материальной культуры[41]. В абсолютном большинстве своем они представляли собой небольшие городки, которые не имели даже крепостных стен. Они были застроены четырехкомнатными двухэтажными домами на колоннах (four room pillared house), типичными для израильтян. Их жители занимались как земледелием, так и скотоводством. Правда, в отличие от своих ханаанейских соседей они не разводили свиней. Все эти поселения были построены на холмах и возвышенностях Самарии, Иудеи и Галилеи, в то время как там же в долинах продолжали существовать ханаанейские города. Новые поселения стали появляться с начала XII в. до н. э., причем раньше всего в районе Самарии, затем в Галилее, и еще позднее на юге — в Иудее и Негеве. Примерно в это же время возникают новые поселения и в Заиорданье. Очевидно, там происходил аналогичный процесс — оседание полукочевого населения на землю. Американский археолог У Девер отмечает еще одну особенность, характерную только для израильтян: collar-rim store jar — сосуды для хранения продуктов, имевшие горлышко с ободком. Подобный вид керамики, подчеркивает он, полностью отсутствует в ханаанских городах. Девер обращает внимание на то, что жители новых поселений, судя по археологическим находкам, уже имели опыт земледелия, в то время как обычные кочевники были этого лишены. Девер называет израильтян «пионерами террасного земледелия» и считает, что именно они впервые изобрели этот вид земледелия в Палестине[42].
Между тем изучение предметов материальной культуры новых поселений привело многих археологов (У. Девер, И. Финкельштейн, А. Мазар и др.) к выводу, что, несмотря на различия между израильскими и ханаанскими поселениями, ничто не может свидетельствовать о «чужеземном» происхождении израильтян, то есть в их материальной культуре археологи не видят ничего, что существенно отличало бы их от местного ханаанейского населения. Археологические данные однозначно свидетельствуют в пользу того, что израильтяне, прежде чем осесть на землю, видимо, немалое время уже находились в Ханаане и успели усвоить многое из ханаанской культуры.
Независимо от того, когда было совершено большинство израильских завоеваний в Ханаане, общий союз всех северных и южных колен, по крайней мере в том виде, в каком он описан в Библии, мог быть создан никак не раньше второй половине XII в. до н. э. Причем северные колена продолжали доминировать в этом союзе, и он сохранил их прежнее имя — Израиль. Только с этого времени, а отнюдь не с эпохи библейских патриархов, на южную племенную группу «Иаков» распространяется второе имя — «Израиль». Северяне, а точнее, «дом Иосифа» продолжал играть там главную роль вплоть до воцарения Давида в период объединенного царства. Центром общего союза стал главный город северных племен — Шхем, расположенный в земле колена Эфраим. Там же, в Шхеме, были захоронены кости Иосифа, принесенные из Египта. Там же, в горах Эфраима, похоронили и самого Йеошуа. Более того, на племенной территории «дома Иосифа», в горах Эфраима, нашел свое последнее упокоение и первосвященнник Эльазар из «дома Иакова».
Однако несмотря на общий центр и общий религиозный культ, израильский племенной союз был по-прежнему крайне децентрализованной конфедерацией, чисто номинальным объединением, в котором каждое колено решало все свои проблемы самостоятельно и проводило собственную политику. Вряд ли будет ошибкой сказать, что и «Иаков», и «Израиль» в действительности существовали как единые племенные союзы только в период жизни их великих вождей — Моисея и Йеошуа. Оба этих союза были рождены необходимостью отвоевания своих прежних земель в Ханаане, ради этой же цели они слились воедино. Но как только древнееврейские племена осели на завоеванную землю, их союз фактически распался. Только серьезная угроза извне была способна хотя бы на время сплотить отдельные части этого аморфного союза.
Глава VII
«В те дни, когда в Израиле не было царя…»
Израильские судьи и их богиВремя после завоевания Ханаана и до создания объединенного Израильско-Иудейского царства принято называть «периодом судей». Впрочем, термин «судьи» недостаточно точно определяет тех, кто возглавлял тогда древнееврейские племена. В действительности это были не столько судьи, сколько вожди и военачальники народа. В те годы осевшие на землю Ханаана древнееврейские племена вели себя независимо друг от друга и решали все свои проблемы самостоятельно. Недаром Библия, характеризуя это время, подчеркивает, что «в те дни, когда в Израиле не было царя, каждый делал то, что ему нравилось» (Суд. 17:6). Носители традиции оценивают этот период исключительно с теософских позиций, с точки зрения преданности народа культу Яхве: «И оставили они Господа и стали служить Баалу и Аштортам. И воспылал гнев Господень на Израиль, и предал их в руки грабителей, и грабили их; и предал их в руки врагов, окружавших их, и не могли уже устоять пред врагами своими. Повсюду, куда они выходили, рука Господня была им во зло, как предсказал Господь и как клялся Господь им. И стало им очень плохо. И поставил Господь судей, которые спасали их от рук грабителей их. Но и судей они не слушали, а ходили блудно вслед за другими богами и поклонялись им; скоро уклонились они от пути, которым шли отцы их, исполняя заповеди Господни. Они так не делали. И когда поставил им Господь судей, то Сам Господь был с судьею и спасал их от врагов их во все дни судьи: ибо жалел их Господь, слыша стон их от угнетавших и притеснявших их. Но как скоро умирал судья, они опять делали хуже отцов своих, следуя за другими богами, служа им и поклоняясь им. Не отставали от дел своих и от строптивого пути своего» (Суд. 2:13–19).
Носители традиции главный упор делают на противопоставлении культа Яхве всем прочим религиозным культам Ханаана, имея в виду борьбу монотеизма с язычеством. В действительности не только в период судей, но и в куда более поздние времена подобного конфликта не существовало. Во-первых, яхвизм не был тогда монотеистическим учением — таковым он стал лишь многие столетия спустя. Во-вторых, не только в годы судей, но и в течение всего периода Первого Храма яхвизм достаточно мирно уживался с многими языческими культами. Противостояние между ним и ханаанскими культами представляло собой не борьбу между монотеизмом и язычеством, а конкуренцию за политическое влияние и материальные ресурсы. Аарониды и левиты боролись тогда не за торжество веры в единого Господа, а за сохранение собственных позиций в условиях соперничества со стороны жрецов других культов. Именно в этом крылась истинная причина кровожадных призывов некоторых первосвященников к тотальному уничтожению уже поверженных врагов Израиля. Монотеизм той эпохи — это миф более поздних времен. Вероятнее всего, яхвизм тогда был таким же язычеством, как и те ханаанские культы, которым он противостоял. Последователи Моисея не смогли удержаться на высоте его монотеистической религиозно-философской концепции и очень быстро спустились до старого, языческого восприятия своей племенной веры. После смерти Моисея вернулась та самая языческая концепция яхвизма, которую представлял первосвященник Аарон в момент конфликта из-за золотого тельца в пустыне. Впрочем, это было естественным и закономерным явлением, так как духовное развитие общества того времени и не могло дать ничего иного, нежели язычество. Необычным, феноменальным явлением был, скорее, последовательный монотеизм Моисея, появление которого не имело рационального объяснения и который никак не мог вызреть на той ступени интеллектуального развития общества.
Библейские книги Судей и Царств изобилуют многочисленными примерами как языческих ритуалов и верований в самом яхвизме, так и его мирного сосуществования с другими языческими культами. Например, в повествовании о судье Эхуде, освободившем свой народ от власти моавитского царя Эглона, упоминаются идолы — «истуканы», которые стояли в Гильгале. Но ведь Гильгал являлся не каким-либо ханаанским капищем, а первым общеплеменным центром, где был оформлен союз древнееврейских колен, где было проведено коллективное обрезание — символ союза с Яхве, одним словом, такой религиозный центр, где заправляли левиты и аарониды.
Еще более впечатляющим выглядит поведение самих судей — политических и военных вождей народа. Гидеон, защитивший израильские племена от опустошительных набегов мидьянитян, казалось бы восстал против культа Баала, которому поклонялась не только его семья, но и весь его город. Не зря ему дали второе имя — Йеруббаал («Пусть судится с ним Баал»). Возможно, первоначально Гидеон был надеждой яхвистов среди северных племен. Но к их разочарованию, за свои победы над врагами Йеруббаал стал благодарить не Яхве, а другого, языческого, бога. Из золотых украшений, захваченных в качестве добычи, он «сделал эйфод, и поместил его в своем городе, Офре; и совратились им там все израильтяне, и было это ловушкой Гидеону и дому его» (Суд. 8:27). Согласно библейскому тексту, после всех его побед над врагами «сказали израильтяне Гидеону: владей нами ты и сын твой и сын сына твоего, ибо ты спас нас от руки мидьянитян. Но Гидеон ответил им: ни я не буду владеть вами, ни сын мой не будет владеть вами; Господь да владеет вами» (Суд. 8:22–23). Очевидно, Гидеон сознавал, что править от имени Бога гораздо удобнее, чем от своего собственного. (Преимущества теократии были оценены лишь в период Второго Храма.) Но Господь Гидеона оказался всего навсего языческим идолом, а не Всесущим Единым Богом Моисея.
Если Гидеон отверг соблазнительное предложение быть царем в Израиле, хотя бы и в пользу ханаанского божества, то его сын Авимелех готов был добиваться этого любой ценой и при помощи любых языческих истуканов. Из кратковременной истории его правления выясняется интересная деталь: в главном городе северных племен, в Шхеме, поклонялись Баал-Бериту, и именно из его святилища Авимелех получил деньги на создание своей наемной армии. Именно в храме Баал-Берита укрывались жители Шхема от штурмовавшей их город армии Авимелеха, потому что он представлял собой, видимо, самое большое и укрепленное здание в городе.
Еще хуже в этом плане дело обстояло с другим судьей — Ифтахом. Он «дал обет Господу» принести во всесожжение первого, кто выйдет из дверей его дома, если он вернется с победой после битвы с аммонитянами. Но первой вышла поздравлять отца его единственная дочь. «И вот, когда он увидел ее, разодрал он одежду свою и сказал: увы, дочь моя, ты сразила меня и стала сокрушением моим! Я же отверз уста мои пред Господом и не могу отречься. И сказала она ему: отец мой! ты отверз уста твои пред Господом — и делай со мною то, что произнесли уста твои, когда уж дал тебе Господь отмщение врагам твоим, сынам Аммона» (Суд. 11:35–36). Но Бог Моисея не только не мог требовать, он даже допустить не мог человеческие жертвоприношения! Зато в них нуждались языческие божества, например печально известный Молох, которому тоже поклонялись в Ханаане и приносили в жертву своих детей. Таким образом, как «бог» Гидеона, так и «господь» Ифтаха не имели никакого отношения к Яхве Моисея и его синайским заповедям. Отсюда следует, что слова «Бог» и «Господь», как и вообще тетраграмматон «YHWH», используемый для обозначения Яхве в библейских текстах периода судей, не должны ассоциироваться с Всесущим Богом Моисея. «Господь» большинства судей, даже если он обозначен тетраграмматоном «YHWH», был всего лишь одним из ханаанских божеств, вероятнее всего, Баалом.
Возможно, в древних текстах эти языческие божества назывались своими подлинными именами, но редакторы Ветхого Завета заменили их на имя Яхве или более абстрактное — «Бог» или «Господь». Так, безусловному язычеству периода судей была придана видимость периодического прозрения и возвращения к культу Яхве, точнее, к монотеистической концепции яхвизма, начало которой положил Моисей. Нельзя забывать, что все бедствия и неурядицы народа носители традиции объясняли приобщением израильтян к новым языческим богам. В этом смысле очень характерен традиционный библейский лейтмотив: «Когда избрал он [Израиль] божества новые, тогда — война у ворот» (Суд. 5:8).
О процветании языческих культов среди израильтян говорит предание о Михайу — главе одного из кланов в племени Эфраим. Установив у себя «истукан и литой кумир», Михайу (Миха) превратил свой дом в языческое святилище, мало того, поручил своему сыну выполнять там жреческие функции. Позднее он поставил руководить жреческой службой в этом капище одного левита, который без всякого смущения добросовестно служил языческому идолу. Но самое интересное другое. В момент переселения племени Дан с юга на север, этот левит забрал идола из дома Михайу и установил его в храме города Дан (Лаиш), став одновременно основателем династии местных первосвященников: «И имели у себя истукан Михи, который он сделал; [и стоял он] во все дни пребывания дома Божия в Шило» (Суд. 18:31). Нелишне напомнить, что храм в Дане вместе с подобным ему в Бейт-Эле стал позднее альтернативой иерусалимскому Храму в Северном царстве.
Впрочем, что говорить о рядовых левитах, если сам первосвященник Самуил сооружал жертвенники и участвовал в жертвоприношениях на высотах многих городов. А ведь в свое время из-за создания подобного автономного жертвенника первосвященник Эльазар грозил войной тем израильским племенам, которые обосновались в Заиорданье. История конфликта с племенем Биньямин также подтверждает существование нескольких религиозных центров одновременно. Согласно библейскому тексту, представители всех племен собирались к Господу в Мицпу и в то же время приходили к Господу в Бейт-Эль (Суд. 20:1; 1 Цар. 7:16, 17). Сам факт наличия множества религиозно-политических центрод на территории древнееврейских племен — Гильгал, Шхем, Шило, Бейт-Эль, Мицпа, Кирьят-Йеарим, Рама — явно свидетельствует как об отсутствии единого религиозного культа, так и о распаде союза. Многое зависело от того, какое из племен доминировало в то или иное время, к какому из племен принадлежал очередной лидер, а возможно, и от того, какой из культов тогда преобладал.
Пожалуй, самой точной характеристикой религиозных верований древнееврейских племен того времени является следующая цитата из книги Судей: «Сыны Израилевщ продолжали делать злое пред очами Господа и служили Баалам и Аштортам, и богам Арамейским, и богам Сидонским, и богам Моавитским, и богам сынов Аммоновых, и богам Филистимлян; а Господа оставили и не служили Ему» (Суд. 10:6). Последовательный монотеизм Моисея вряд ли мог быть привлекателен для древнееврейского общества на той ступени его духовного развития. Невидимый, неосязаемый, бестелесный Бог, единый для всех и всего в мире, был непонятен и чужд примитивным религиозным воззрениям людей, привыкших к «материальным» объектам своего почитания. Интуитивно они тянулись к языческим богам окружавших народов, так хорошо понятным и доступным для их разума и чувств. К тому же священнослужители Яхве — аарониды и левиты — в массе своей, подобно жрецам языческих божеств, рассматривали богослужение прежде всего как источник дохода, а не долг веры. О «хлебном характере» священнослужения красноречиво говорят следующие слова: «Причисли меня к какой-либо левитской должности, чтоб иметь пропитание» (1 Цар. 2:36).
Неприглядное поведение священнослужителей, их святотатство, распутство и коррупция, в частности сыновей первосвященников Эли и Самуила, стирало в глазах народа всякие различия между оргиями в языческих храмах и жертвоприношениями Господу. Культ Яхве оставался главным только среди южных племен, хотя и там он вынужден был уживаться с другими, языческими, культами. Что касается северных племен, то они, хотя и признавали Господа своих южных собратьев в качестве общего Бога израильского союза, все же в повседневной жизни продолжали отдавать предпочтение Баалу и Ашторте.
Распад израильского племенного союзаПериод судей был временем, когда израильский племенной союз практически распался. Правда, подлинный союз абсолютно всех древнееврейских племен так и не сложился до воцарения Саула. В принципе сам по себе этот союз был нужен только для завоевания Ханаана, и когда это произошло (при Йеошуа), племенная верхушка стала тяготиться ущемлением своей власти в пользу общего лидера. С точки зрения авторов Библии, древнееврейские племена сплачивали три фактора: родоплеменное родство, яхвизм и общая история. Однако это не соответствовало действительности. Древнееврейские колена состояли не из одной, а из трех различных племенных групп: северной (Израиль), южной (Иаков) и тех аморейских племен, которые присоединились к ним в момент исхода из Египта. Разумеется, это делало союз неустойчивым. Яхвизм также не был тем фактором, который объединял все эти группы. Он являлся главным религиозным культом только у южных колен и частично у тех аморейских племен, которые вышли из Египта вместе с Моисеем. Наконец, до ухода в Египет, да и в самом Египте, эти группы имели различную историю.
На самом деле, главное, Что их объединяло ранее, — это статус бездомных, безземельных хабиру, который они приобрели в результате вынужденного ухода из Египта. Завоевание Ханаана, пусть даже частичное, подорвало эту основу, на которой зижделось их прежнее единство. Вторым по значению фактором, объединявшим эти племена, была память об их пребывании в Египте. Однако с течением времени и по мере «ханаанизации» пришельцев влияние этого фактора также ослабело. Поэтому распад союза в период судей был естественным и неизбежным процессом.
Хронологически этот период представляет собой достаточно короткий промежуток времени между серединой XII и концом XI в. до н. э., хотя, согласно Библии, он должен быть намного продолжительнее. Однако библейская версия была изложена лишь в VI в. до н. э., то есть примерно через 500–600 лет после эпохи судей, когда уже невозможно было соблюсти хронологическую последовательность событий, а многие факты были искажены вследствие огромного разрыва во времени. Например, предание о борьбе Самсона против филистимлян, помещенное в конец книги Судей, следовало бы поместить в самом ее начале. То же самое касается эпизодов с идолом Михайу и переселением племени Дан на север, которые оказались вместо самого начала в конце книги. Или история конфликта с племенем Биньямин: это повествование завершает книгу Судей, хотя хронологически оно непосредственно связано с правлением судьи Отниэля, которое авторы отнесли к началу данного периода. Впрочем, проблема не только в хронологической непоследовательности. Сегодняшняя книга Судей представляет собой компиляцию устных преданий, в результате которой одни и те же эпизоды фактически повторяются в разном изложении. Не исключено и другое: некоторые из судей правили не последовательно, один за другим, а одновременно. Тем более что никто из них, даже самые известные, такие как Гидеон, Ифтах, Эхуд или Самсон, не правили всеми племенами сразу, а в лучшем случае лишь частью из них. Например, судья Самуил, согласно библейскому тексту, «поставил своих сыновей судьями над Израилем», но уже дальше Библия уточняет, что «оба они были судьями в Беэр-Шеве» (1 Цар. 8:1–3). Вероятно, Самуил правил племенем Йеуда, а своих сыновей поставил над коленом Шимон. Таким образом, его реальная власть распространялась только на два южных племени, хотя его религиозный авторитет признавался и на территории северных колен. Впрочем, даже в моменты нападений врагов на защиту от них поднимались только те племена, которым грозила непосредственная опасность, другие же оставались равнодушными к судьбе своих братьев. Песнь Деборы, повествующая о войне северных племен против царя Хацора, осуждает те колена, которые в критический момент не пришли на помощь своим братьям. В еще худшем положении оказалось колено Дан, когда филистимляне вытеснили его с доставшейся ему племенной территории. Не получив должной помощи от других колен, оно вынуждено было найти себе новый удел на самом севере Ханаана.
В период судей преобладали не столько центростремительные, сколько центробежные тенденции, поэтому древнееврейские племена не столько объединялись для борьбы с внешним врагом, сколько боролись друг с другом за территории и политическое влияние. Если среди южных колен бесспорно главенствовало племя Йеуда, то среди северных пыталось доминировать племя Эфраим. Оно не только отказалось признавать власть судьи Гидеона, происходившего из близкородственного колена Менаше, но даже угрожало ему войной. Еще более плачевно закончились отношения эфраимлян с другим судьей — Ифтахом из Гилада. Начав братоубийственную войну, они неожиданно для себя потерпели поражение от гиладян, и те в отместку устроили им резню на переправе у реки Иордан.
Фактический распад израильского племенного союза находит подтверждение и в конфликте вокруг племени Биньямин. Внешняя канва этого конфликта необычайно пестра и запутана. Здесь и оскорбление левита, и преступление в духе жителей Содома и Гоморры, и межплеменные раздоры, и братская забота о будущем пострадавшего израильского племени. Анализ данного эпизода приводит к мысли, что тут сплетены воедино не один, а два межплеменных конфликта. Первый представлял собой столкновение между соседними племенами — Йеуда и Биньямин. Второй — наказание древними евреями колена Гад за его сближение с Аммоном и арамейцами. Упоминание в тексте имени первосвященника Пинхаса, сына Эльазара и внука Аарона, дает основание предполагать, что речь идет о времени правления судьи Отниэля из колена Йеуда. Очевидно, аморальное поведение жителей биньямитского города Гива было всего лишь предлогом для войны Йеуды против Биньямина. Подлинной же причиной этого конфликта являлись, вероятно, притязания обоих племен на территории хивеев, с которыми ранее Йеошуа заключил договор о мире. Распад израильского племенного союза и межплеменные распри привели к переделу хивейских земель, которые при Йеошуа еще оставались независимыми.
Конфликт усугублялся тем, что оба колена претендовали на земли еще одного народа — йевусеев, в том числе на их главный город — Йевус (Иерусалим). Книга Судей содержит упоминание о том, что племя Биньямин до прихода двух южных племен из пустыни, очевидно, уже пыталось захватить территорию йевусеев, но не сумело довести это дело до конца: «Но йевусеев, которые жили в Иерусалиме, не изгнали сыны Биньямина, и живут йевусеи с сынами Биньямина в Иерусалиме до сего дня» (Суд. 1:21). Однако колено Йеуды еще до ухода в Египет относилось к йевусеям как к своим союзникам. После возвращения южных колен в Ханаан союзнические отношения с йевусеями на какое-то время возобновились. Соперничество за земли хивеев и йевусеев привело оба колена к военному столкновению. Возможно, племя Йеуда выступило тогда в качестве союзника и защитника йевусеев и хивеев. Но скорее всего, северные племена, вопреки библейской версии, просто устранились от сколь-нибудь серьезного участия в этом конфликте. Иначе невозможно понять, каким образом военное ополчение одиннадцати племен терпело поражения и долгое время не могло одолеть одно из самых малочисленных израильских колен — Биньямин. Вероятно, отказ северных племен поддержать колено Биньямин в его войне с южным племенем Йеуда объяснялся нарушением биньяминянами традиционного мира между «домом Иосифа» и хивейскими городами. Позднее Отниэль пытался примириться с племенем Биньямин, предложив ему в виде компенсации добычу от разгрома колейа Гад. Вызывает удивление крайне жестокое наказание жителей Явеш-Гилада из колена Гад, ведь в Песни Деборы те, кто отказался помочь братским племенам, заслужили только порицание. Не исключено, что резня жителей Гилада была связана с их попыткой вступить в союз с арамейцами или аммонитянами, с которыми воевал тогда Отниэль. Возможно также, что суровость наказания объяснялась попыткой Отниэля восстановить израильский союз в том виде, в каком он существовал при Йеошуа.
Древнееврейские племена, возвратившиеся в Ханаан, составляли приблизительно от четверти до трети всех жителей этой страны. Возможно, на юге, где плотность населения была меньше, их доля в общем составе населения была выше, а в центре и на севере — ниже. Несмотря на то что они в любом случае составляли меньше половины жителей Ханаана, все вместе они значительно превосходили любой местный народ, что давало им решающее превосходство над противником. Поскольку неизраильская Палестина всегда представляла пестрый конгломерат враждующих между собой городов-государств или полукочевых групп (например, в Заиорданье), шансы на объединение потенциальных противников древнееврейских племен были крайне невелики. Около двух с половиной веков наступательный порыв северных колен сдерживался египетской властью над Ханааном. Но с уходом египтян и возвращением второй волны древнееврейских племен участь Ханаана была предрешена: он неизбежно должен был перейти в руки последних. Хотя распад израильского племенного союза в период судей существенно ослабил наступление древних евреев, он не мог остановить процесса завоевания ими Ханаана. С этого времени овладение страной шло не только и не столько военным путем, сколько благодаря смешению древнееврейских племен с местными народами. Не случайно недавно идентифицированные израильтяне на барельефах фараона Мернептаха по своему облику и одежде почти ничем не отличаются от ханаанеев. Между тем их соседи и родственники — кочевники шасу (эдомитяне, моавитяне и аммонитяне) — выглядели иначе.
Смешение древних евреев с ханаанейскими и аморейскими народами существенно облегчалось их общим западносемитским происхождением и языком. На необычайную простоту и легкость, с какой происходило это смешение, указывает хотя бы пример израильского героя и судьи Самсона, которому приглянулась девушка из филистимлян. Несмотря на разное этническое происхождение, разную веру, а главное, на враждебные отношения между двумя народами, он смог без всяких затруднений жениться на девушке своего выбора. Если так легко можно было устроить брак между обрезанными израильтянами и их необрезанными врагами — филистимлянами, то что говорить о близкородственных западносемитских народах — ханаанеях и амореях! Все они с течением времени полностью смешались с древнееврейскими племенами. Неоднократные напоминания в Пятикнижии и книге Иисуса Навина о необходимости изгнания ханаанских народов выглядят насмешкой над реальной действительностью. По существу, носители традиции призывали к изгнанию или уничтожению тех, кто давно уже стал неотъемлемой частью их народа.
В упомянутой Песни Деборы имеется еще один впечатляющий пример ассимиляции. В числе оказавших помощь своим братьям, авторы называют тех «от Эфраима, чей корень в Амалеке» (Суд. 5:14). Таким образом, в Эфраиме — самом важном северном племени «дома Иосифа» — был клан или кланы, которые вели свое происхождение от Амалека — заклятого врага «дома Иакова». Память об этих кланах осталась и в названии одной из гор на племенной территории Эфраима. Книга Судей особо отмечает ее — «гору Амалека», указывая, что именно там был похоронен израильский судья Авдон, сын Хилеля, пиратонянин (Суд. 12:15).
После завоеваний Йеошуа древнееврейские племена стали господствующим этносом в Ханаане, и окончательное овладение этой страной, казалось, было лишь вопросом времени. Однако в реальности все происходит не так гладко, как в теории. Появившийся в начале XII в. до н. э. на юго-западе Ханаана индоевропейский народ филистимляне (пелесет) ощутимо повлиял на всю ситуацию в этой стране в течение последующих двух веков. Филистимляне обладали важным преимуществом: они широко использовали железо для производства оружия. Нельзя сказать, что западносемитские народы, включая израильтян, не знали железа вообще. Оно было им известно за многие сотни лет до прихода филистимлян. Но в отличие от филистимлян они не знали дешевых способов его производства, поэтому любые вещи, сделанные из железа, обходились дороже, чем если бы они были отлиты из золота. Железное же оружие было намного эффективнее бронзового, и его применение в сражениях давало существенное преимущество.
С филистимской угрозой были уже хорошо знакомы как Моисей, так и Йеошуа. Первый, не желая военного столкновения с воинственными чужаками отказался вести свой народ в Ханаан по самой короткой дороге, шедшей вдоль морского побережья через земли филистимлян. Второй, как признает библейский текст, «не сумел их изгнать». Вероятно, первоначальный удар заморских пришельцев приняло на себя израильское племя Дан, ближайший сосед филистимлян. Его вождь и судья Самсон посвятил свою жизнь отражению филистимской агрессии, но племя не устояло перед давлением воинственных соседей и, оставив свою племенную территорию, вынуждено было найти себе новую родину на севере Ханаана. (Согласно Песни Деборы, написанной во второй половине XII в. до н. э., колено Дан уже обосновалось к этому времени в северной Галилее.) Второе серьезное столкновение произошло во времена судьи Шамгара, сына Аната, который «перебил 600 филистимлян воловьим рожном» (Суд. 3:31). Однако это был лишь «пробный» натиск филистимлян. Главная же их экспансия началась позднее, в XI в. до н. э.
Уже из истории первосвященника Эли нам известно о крупном сражении израильтян с филистимлянами при Эвен а-Эзере и Афеке, которое закончилось поражением первых и захватом последними святыни древнееврейских колен — Ковчега Завета. Судя по направлениям военных походов филистимлян, от них больше всего страдали южные племена Йеуда и Шимон, а также северные колена — Биньямин, Эфраим и частично Менаше. Именно они оказались в самом тяжелом положении: с юго-запада на них наступали филистимляне, а с востока, из Заиорданья, их периодически атаковали Аммон и Моав, а также племена пустыни — мидьянитяне и амалекитяне.
При последнем судье и первосвященнике, Самуиле, ситуация отчасти стабилизировалась: северным и южным племенам удалось успешно отразить несколько наступлений филистимлян, хотя войны с ними продолжались все годы правления Самуила. Трудно сказать, чем больше объяснялись эти временные успехи: то ли какими-то внутренними проблемами самих филистимлян, то ли союзом израильтян с другими западносемитскими народами. По этому поводу библейский текст содержит краткую, но очень значимую фразу: «И наступил мир между Израилем и эмореями» (1 Цар. 7:14). Вероятно, столкновения за земли Ханаана между древнееврейскими племенами и аморейскими (а также ханаанскими) народами закончились, и западные семиты объединились для борьбы с самым опасным для них врагом — филистимлянами. Может быть, совместными силами им удалось временно остановить экспансию филистимлян, однако решающие сражения за власть над Ханааном были еще впереди.
Происхождение колена ДанИз всех присоединившихся к израильскому союзу племен наиболее загадочным выглядит колено Дан. Библия, повествуя о доегипетском периоде жизни древних евреев в Ханаане, его практически не упоминает. Исключение составляет лишь официальное родословие, в котором родоначальник колена Дан назван сыном Иакова-Израиля, причем не от какой-либо из жен, а от рабыни Билхи (Быт. 30:5–6). Во второй раз книга Бытие упоминает его в перечне всех членов семьи праотца Иакова-Израиля, ушедших в Египет. Но присутствие Дана в официальном родословии мало что доказывает, так как само это родословие было составлено намного позднее, в период объединенного царства, да и то исходя из политических соображений того времени. Несравненно важнее эпизоды жизни родоначальников племен в доегипетский период, а они полностью отсутствуют, когда дело касается племени Дан. Первая, пусть самая ничтожная информация о нем появляется лишь в книге Исход, повествующей о пребывании древних евреев в пустыне после ухода из Египта. Так, Охолиав, сын Ахисамаха, из колена Дан, назван в качестве мастера, помогавшего строить и украшать Ковчег Завета (Исх. 35:34–35). В другом, куда более важном эпизоде говорится о сыне египтянина и израильтянки из колена Дан, который оскорблял и проклинал имя Бога, за что был предан смерти через побитие камнями (Лев. 24:10–11). Таким образом, мы имеем косвенные свидетельства того, что племя Дан ушло из Египта не с «домом Иосифа» в XV в. до н. э., а с «домом Иакова», то есть вместе с Моисеем в начале XII в. до н. э. Однако в отличие от четырех других присоединившихся к Моисею племен — Исахар, Звулун, Гад и Ашер — Библия не причисляет колено Дан к сынам Иакова от старшей жены Леи и ее рабыни Зильпы. В официальном родословии родоначальнику колена Дан как сыну Билхи, рабыни Рахели, отведено место в «доме Иосифа».
Почему же аморейские колена Исахар, Звулун, Гад и Ашер оказались ближе к южной племенной группе, чем колено Дан? Вероятно, ответ на это дает все тот же необычайно важный эпизод, где сын египтянина и израильтянки из колена Дан оскорблял имя Господа. В Библии нет ничего случайного: каждый, пусть самый незначительный эпизод в действительности несет определенную историческую и философскую нагрузку, отражает реальные факты; искажения касались лишь времени и оценки событий. Носители традиции никогда не упоминали в Пятикнижии рядовых соплеменников, а только тех, кто представлял собой вождей и племенную аристократию. Поэтому сын израильтянки, которая названа по имени, был, очевидно, сыном вождя племени Дан. Примечательно, что его отец назван египтянином. Но согласно традициям того времени только женщин отдавали в другие семьи и племена! Например, это Иосифу отдали в жены египтянку, дочь влиятельного жреца Потифара, а не наоборот. Таким образом, тот, кого библейский текст назвал «египтянином», то есть иноземцем и иноверцем, и был подлинным вождем племени Дан, который взял себе в жены знатную израильтянку. Неудивительно, что этот иноземный вождь и его племя не приняли культа Яхве даже после получения синайских заповедей. Очевидно, яхвизм оказался совершенно чужд этому племени.
В дальнейшем племя Дан вместе с четырьмя аморейскими и двумя южными племенами (Реувен и Леви) соединяют свою судьбу с «домом Иосифа», а не кочуют сорок лет по пустыне вместе с двумя южными коленами. Вероятно, чужеземное происхождение и неприятие Господа южных племен, а также дальнейший союз с северянами заставили носителей традиции найти место этому колену в «доме Иосифа», причем в качестве его младшего партнера. Таким образом, колено Дан осталось членом семьи Иакова-Израиля, но было низведено на самый низ племенной иерархии.
Еще одним важным обстоятельством, характеризующим племя Дан, является предание о его вожде Самсоне и о бескомпромиссной борьбе последнего с филистимлянами в период судей. Почему-то ни одно из древнееврейских племен, даже Йеуда и Биньямин — ближайшие их соседи, не относились к филистимлянам с такой неприязнью и не воевали с ними с таким ожесточением, как колено Дан, хотя и страдали от них ничуть не меньше. Примечательно, что филистимляне, обосновавшись в юго-западной части Ханаана, не истребили и не изгнали местное население — ханаанеев и еще более древних рефаим (или аввим, как их там называли). То есть семитское и досемитское население осталось на своих местах — об этом недвусмысленно говорит и Библия.
Почему же именно племени Дан пришлось покинуть свой удел, прилегавший к землям филистимлян? Да и, собственно говоря, случайно ли даниты выбрали себе место рядом с ними? Не объясняется ли непримиримость между филистимлянами и данитами индоевропейским или эгейским происхождением последних? Как известно, родственные народы конфликтуют друг с другом куда более ожесточенно, чем с иноземцами. Очень возможно, что имя Самсон (др. — евр. Шимшон), как и имена его родителей, были точно также семитизированы, как и египетское имя Моисея. Да и борьба Самсона с филистимлянами больше похожа на подвиги ахейских героев, чем на войны израильских судей. Наконец, в победной Песни Деборы содержится эпизод, который проливает свет на истинное происхождение племени Дан. Осуждая те израильские племена, которые отказались помочь своим братьям в сражении с Сисерой — военачальником царя Явина из Хацора, Песнь Деборы называет среди них и племя Дан, вопрошая: «А Дан почему на кораблях держался?» (Суд. 5:17). Этот вопрос может поставить в тупик любого специалиста по древнееврейской истории. Каким образом израильское племя, бывшие полукочевники, недавно осевшие на землю, вдруг стали мореплавателями?! Ведь «на кораблях держались» в то время только финикийцы и «народы моря». Первые были западными семитами, как и израильтяне, а вторые — племенами эгейского и малоазийского происхождения. Однако финикийское происхождение племени Дан сразу отпадает, так как последнее пришло в Ханаан из дельты Нила. Зато его малоазийские, а вернее всего, эгейские корни кажутся вполне правдоподобными. Между прочим, «народ моря» по имени «дануна» или «да’ану» впервые упоминается в египетских источниках во времена фараонов Аменхотепа III и Эхнатона в XIV в. до н. э. В царствование Рамсеса II наемники из «народов моря» приняли участие на стороне египтян в знаменитой битве при Кадеше против хеттов. Но первое нападение этих народов на Египет произошло лишь в конце XIII в. до н. э. в царствование Мернептаха. Рассказывая о значительно более поздних временах (речь идет о восьмом годе царствования Рамсеса III), егитпетские источники называют среди «народов моря», атаковавших Египет в районе нильской дельты, некий народ «даньен». Возможно, об этом же народе говорят и хеттские источники, именующие его, правда, несколько иначе: «данияуана». Наконец, и Гомер повествовал о «данайцах» (тех же ахейцах), которые населяли Арголиду — область на п-ве Пелопоннес (на юге Греции).
Если схожесть всех этих имен не является простым совпадением и израильское племя Дан действительно имеет прямое отношение к легендарным данайцам, то, значит, оно было ближайшим соседом микенцев (которые, как полагают археологи, составляли значительную часть филистимлян), а его появление в дельте Нила относится, вероятно, ко второй половине или к концу XIII в. до н. э., когда началось массовое переселение «народов моря» на восток и юго-восток. Трудно сказать, каким путем жители древнего Аргоса попали в Египет: были ли это наемники и военные поселенцы на службе фараона или пленные, попавшие вместе с семьями в рабство? По крайней мере, древнеегипетские источники подтверждают существование большого количества наемников и военных поселенцев из «народов моря» в нильской дельте в период правления Рамсеса II и Мернептаха. Позднее появилось еще большее количество пленных из этих народов. Как бы то ни было, но в смутные годы, накануне прихода к власти фараона Сетнахта, когда в Египте шла гражданская война, этот «народ моря» мог так же уйти из Египта, как и древнееврейские племена Моисея. Он вполне мог быть в составе того самого многочисленного «сброда», упоминаемого Библией, который доставлял так много беспокойства и неприятностей Моисею. Позднее в поисках своего места в Ханаане даниты примкнули к израильскому союзу, созданному северными племенами. Очевидно, память о пребывании в Египте и вынужденная бездомность оказались сильнее этнического родства; они-то и объединили эту группу индоевропейцев с западными семитами.
В отличие от «дома Иосифа» и «дома Иакова» племя Дан, как, впрочем, и четыре присоединившихся аморейских племени — Исахар, Звулун, Ашер и Гад, — наверняка не практиковали обряда обрезания и согласились пройти его в Гильгале, чтобы стать полноценными членами израильского племенного союза. Обряд обрезания не воспринимался как исключительный атрибут яхвизма, а представлял собой достаточно стандартную церемонию оформления союза с божеством или людьми. Так начался процесс израилизации данитов. Их главными врагами стали старые соседи и противники по прежней родине — филистимляне, которые помешали данитам получить доступ к средиземноморскому побережью. Бывшие мореходы не смогли ограничиться земледелием и скотоводством и ушли на север Ханаана. Здесь, захватив ханаанский город Лаиш (Лешем), они переименовали его в Дан и окончательно осели на новом месте. Северное побережье Ханаана контролировалось финикийцами и народом эгейского происхождения «текер», с которыми племя Дан сумело быстро найти общий язык. В дальнейшем все «народы моря», осевшие в Ханаане — даниты, текер, да и сами филистимляне, — ассимилировались с западными семитами и стали их интегральной частью. Интересно, что в библейском предании о переходе племени Дан с юга на север Ханаана не упоминается ни одного имени данитов, даже их вождей, хотя в то же время называется имя Михи, главы эфраимского клана, давшего им временный приют. Из эпизода переселения данитов становится ясно, что среди них не было ни одного священника-левита, что еще раз отличало их от других древнееврейских племен. Правда, приглашенный позднее в качестве священника южный левит стал практиковать среди них яхвизм, но, и это весьма примечательно, в той старой языческой форме, которую осуждал Моисей.
Существует еще одно обстоятельство, ставящее под сомнение израильское происхождение племени Дан. В предсмертном пророчестве патриарха Иакова имеется весьма примечательная фраза: «Дан будет судить народ свой, как одно из колен Израиля» (Быт. 49:16), то есть Дан будет таким же, как и все древнееврейские колена. Интересно, что ни об одном другом древнееврейском племени не было сказано ничего подобного. Почему акцент сделан на том, что Дан станет «таким же, как и остальные», разве это не было само собой разумеющимся? Очевидно, нет, поэтому не случайны и другие слова из этого же пророчества Иакова о Дане: «На помощь твою надеюсь, Господи!» (Быт. 49:18). Последнее было особенно важно, так как инцидент в Синайской пустыне показал, что вождям Дана оказалось нелегко принять Бога Моисея.
Разумеется, можно спорить, было племя Дан семитским или индоевропейским по своему происхождению, но нельзя отрицать, что оно являлось присоединившимся коленом, которое до исхода из Египта не имело прямого отношения ни к «дому Иакова», ни к «дому Иосифа».
Глава VIII
Объединенное царство
Избрание Саула и гегемония северных племенУсиление филистимской экспансии в Ханаане во второй половине XI в. до н. э. стало главной причиной возрождения израильского племенного союза. В одиночку ни северные, ни южные древнееврейские племена были не в состоянии противостоять филистимской Спарте, объединявшей пять городов: Ашдод, Ашкелон, Газа, Экрон и Гат. Израильские судьи как военачальники в лучшем случае нескольких колен исчерпали свои возможности в организации сопротивления филистимлянам. Требовалась принципиально новая система власти и армии, которая охватывала бы все без исключения племена, то есть государство, во главе которого стоял бы царь, обладающий куда большими полномочиями, чем любой судья. Правда, как показала последующая история, экономические и социальные предпосылки для появления общего государства у северных и южных племен еще далеко не вызрели; главным побудительным мотивом для объединения была только внешняя опасность. Библия характеризует это новое требование тогдашней ситуации как «глас народа». Первосвященник и судья Самуил воспринял его как откровенное посягательство на свою власть, которой он ни с кем не хотел делиться.
Позднее носители традиции, не скрывавшие свое предпочтение теократической форме правления, преподали это желание народа как отказ не от Самуила, а как попытку отвергнуть Господа. Однако филистимская угроза была столь велика, что у Самуила практически не оставалось иного выхода, как согласиться на требования племенной аристократии — выбрать царя. Естественно, носители традиции изобразили дело таким образом, будто именно Самуил по воле Господа нашел первого израильского царя — Саула. На самом деле речь идет о попытке выдать желаемое за действительное. Судя по фактам, изложенным в Ветхом Завете, хотя Самуил и был первосвященником всего союза, его реальная власть распространялась только на два южных племени — Йеуда и Шимон. Несмотря на то что в юности он долгое время служил в Шило (Силом) у первосвященника Эли (Илий), Самуил не имел прямого отношения к северным левитам из этого религиозного центра. Примечательно, что обретя власть, он не остался в Шило, а создал собственный религиозный центр в Раме, где сам родился. Учитывая, что реальную власть Самуил и его сыновья имели только над южными племенами, и что в дальнейшем он проталкивал в цари именно их кандидата, можно предположить, что он происходил из ааронидов, связавших свою судьбу с коленом Йеуда. В любом случае из библейских текстов видно, что над северными племенами Самуил никакой власти не имел. Поэтому Саул был избран царем именно племенной аристократией северных колен, а не Самуилом, который позднее был вынужден признать его верховную власть и над своими, южными племенами. Одним словом, роль Самуила в избрании Саула крайне преувеличена. На самом деле он стоял перед неприятным выбором: либо попасть в зависимость от чуждых ему филистимлян, либо признать номинальную власть царя северных племен. Самуил выбрал последнее как наименьшее из зол.
Трудно сказать, чем руководствовались вожди северных племен, остановив свой выбор на Сауле, представителе самого маленького израильского племени. То ли это была попытка избавиться от гегемонии колена Эфраим, то ли расчет на то, что слабый царь будет наиболее удобен для всех. Может быть, в момент наибольшей опасности главную роль сыграли военная доблесть и личное обаяние самого Саула. Ведь не зря же библейский текст говорит, что «не было никого из израильтян лучше его: молодой, красивый, высокорослый, на голову был выше всего народа». Даже Самуил, противившийся избранию царя, вынужден был всенародно признать, «что подобного ему нет во всем народе» (1 Цар. 9:2; 10:24). Библия отмечает необычайную скромность и застенчивость молодого Саула, который не только возражал против своего избрания, но даже спрятался, не желая участвовать в торжествах по поводу помазания на царство. Исключительно высокий рост Саула напоминал о смешении его предков с великорослыми рефаимами (анаками) — коренным населением Палестины.
Однако церемония выборов Саула оказалась подпорченной: часть племенной знати отказалась признать в нем своего царя. Библейский текст сообщает по этому поводу следующее: «Негодяи же сказали: как этот спасет нас? И презрели его, и не принесли ему дара» (1 Цар. 10:27). Вероятнее всего, среди тех, кто усомнился в праве Саула быть царем, находились вожди колена Эфраим, которые изначально претендовали на главенство среди израильских племен. Еще в период судей они угрожали войной своим родичам из «дома Иосифа» — колену Менаше, оспаривая право их лидера Гидеона возглавлять древнееврейские племена. Но у молодого Саула пока не было достаточно сил, чтобы раздавить тех, кто его не признал, и «он сделал вид, что этого не заметил» (1 Цар. 10:27).
Первым серьезным испытанием для Саула стала война с аммонитянами, которые периодически претендовали на израильский Гилад в Заиорданье. Саул, понимая, что он еще недостаточно признан и авторитетен в глазах всех колен, вынужден был использовать для мобилизации ополчения угрозу — неслыханную доселе меру для вольных племен, привыкших делать все по своему желанию. «И взял он пару волов и рассек их на части, и послал их через послов во все пределы израильские, говоря: кто не пойдет за Саулом и Самуилом, так будет сделано с волами его. И напал страх Господень на народ, и вышли они, как один человек» (1 Цар. 11:7).
Повествуя о племенном ополчении, собранном Саулом, Библия перечисляет отдельно «сынов Израиля» и «мужей Йеуды». Подобное разделение вряд ли является историческим анахронизмом вроде упоминания о филистимлянах во времена Авраама. Оно лишь подтверждает изначальное существование двух отдельных племенных групп, которые по-настоящему вступили на путь объединения только после воцарения Саула.
Убедительная победа над Аммоном укрепила позиции Саула и стала основанием для обновления союза между северными и южными племенами. Сам факт проведения еще одной церемонии помазания на царство, на сей раз в Гильгале, говорил о проблематичности как положения самого Саула, так и отношений между северными и южными коленами. Здесь, в Гильгале, где Йеошуа в свое время впервые скрепил союз израильских племен, произошел раздел полномочий между первым царем и последним судьей. Саул, как в прошлом Йеошуа, получил военную и политическую власть, а Самуил, как и первый из его предшественников Эльазар, вынужден был довольствоваться религиозным авторитетом. Правда, на этот раз союз стал действительно полным: в него вошли все 12 племен, включая два южных — Йеуду и Шимон. Таким образом, Саул был провозглашен царем дважды: сначала это произошло в Мицпе, где его избрали царем вожди северных колен, а через год — в Гильгале, где ему присягнули на верность южные племена. Имея в виду две различные церемонии (только с северными племенами — в Мицпе, и общую — с южными в Гильгале) библейский текст сообщает: «Минул год по воцарении Саула, и два года царствовал он над Израилем» (1 Цар. 13:1).
Однако и после обновления израильского союза в Гильгале Самуил так и не смирился с появлением института царской власти. Он признал верховную власть Саула над собой лишь формально, стал его временным и вынужденным союзником, и в то же время делал все, чтобы дискредитировать его в глазах народа и племенной знати. «Велико зло ваше, которое вы сделали пред очами Господа, испросив себе царя», — укорял он старейшин народа (1 Цар. 12:17). Со своей стороны, Саул так и не смог сменить Самуила, а вынужден был сосуществовать с ним в качестве полу-царя, полу-судьи, постоянно подгоняя свои действия под интересы влиятельного первосвященника. Сила Самуила заключалась в его власти и влиянии на южные племена, поэтому без его участия союз северных и южных колен был бы невозможен.
Типичным примером двойной игры первосвященника стал конфликт между ним и царем накануне решающего сражения с филистимлянами. Самуил умышленно заставил всю армию Саула ждать своего появления в Гильгале. «Саул, — повествует Библия, — ждал семь дней до времени, назначенного Самуилом, а Самуил не приходил в Гильгал; и стал народ расходиться от него. И сказал Саул: подведите ко мне жертвы всесожжения и жертвы мирные. И вознес он всесожжение. Но едва кончил он возносить всесожжение, как вот, приходит Самуил; и вышел Саул к нему навстречу, чтобы приветствовать его. Но Самуил сказал: что ты сделал? Саул отвечал: так как видел я, что народ стал расходиться от меня и ты не пришел к назначенному времени, а филистимляне собираются в Михмасе, то я подумал: теперь нападут на меня филистимляне в Гильгале, а я еще не молился Господу; и решился я принести всесожжение. И сказал Самуил Саулу: неразумно поступил ты… но теперь не устоять царствованию твоему» (1 Цар. 13:8–14).
Ничем не оправданное отсутствие первосвященника, а затем его демонстративный уход из стана Саула вместе с частью ополчения сильно ослабили и дискредитировали израильского царя перед сражением с филистимлянами. Более того, Самуил обернул дело так, что виноватым оказался Саул: ведь он самостоятельно провел богослужение и совершил жертвоприношения перед боем, хотя по соглашению, заключенному в Гильгале, это было исключительной прерогативой первосвященника. Самуил покинул лагерь Саула, отказавшись поддержать израильского царя, но формально не порвал союз с ним. Возможно, двойная игра Самуила представляла собой и дипломатический ход в расчете на филистимлян. Он показал последним, что не является союзником их врага, а поэтому в случае поражения Саула южные племена могли бы избежать возмездия с их стороны.
Положение Саула осложнялось несравненно худшим вооружением его армии по сравнению с филистимлянами. Боясь восстаний, те запретили зависимым от них древнееврейским племенам заниматься кузнечным делом. В результате этой политики «кузнеца не оказалось по всей земле израильской, ибо филистимляне опасались, чтоб не сделали иврим меча или копья. И ходили все израильтяне к филистимлянам ковать каждый сошник свой, заступ свой, и топор свой, и мотыгу свою… Поэтому во время войны не нашлось ни меча, ни копья у всего народа, бывшего с Саулом и Йонатаном, а нашлись они только у Саула и Йонатана, сына его» (1 Цар. 13:19–22). Это во многом объясняет, почему библейские герои и судьи били филистимлян необычным и малоподходящим для военного дела оружием, например, Самсон — ослиной челюстью, а Шамгар, сын Аната — воловьим рожном.
Несмотря на уход племенного ополчения, с царем осталась небольшая, но хорошо обученная профессиональная армия, которую он успел создать в первые же годы своего царствования, а ушедшего Самуила заменили священники из Шило, в частности Ахия, правнук первосвященника Эли. В этом инциденте проявился конфликт не только между Саулом и Самуилом, но и между двумя группами яхвистских священнослужителей — северными левитами из Шило, поддержавшими царя, и южными ааронидами, представленными Самуилом, которые находились в оппозиции к царю. Конфликт имел не только политическую, но и племенную подоплеку. Первосвященник Эли из Шило и судья-пророк Самуил представляли собой две конкурирующие священнические династии, причем первая ориентировалась на северные, а вторая — на южные племена. И хотя носители традиции изображают дело так, что Самуил был естественным, а главное, законным наследником Эли, у которого он служил в юности, в действительности речь шла о соперничестве двух священнических групп, оспаривавших друг у друга право на главенство. Вырвать пальму первенства из рук священников Шило Самуилу удалось лишь благодаря военной катастрофе, в результате которой Ковчег Завета попал к филистимлянам, а сам Эли и его сыновья поплатились своими жизнями. Левиты из религиозного центра в Шило, несмотря на свое южное происхождение, уже давно — со времени завоеваний Йеошуа — связали свою судьбу с северными племенами и выражали в основном их интересы. Что касается ааронидов, то они, временно потеряв поддержку крупнейшего южного племени Йеуда, вынуждены были уступить центр в Шило левитской священнической династии, происходившей, очевидно, от сыновей Моисея.
Неожиданный для всех разгром филистимлян показал преимущества институтов царской власти и профессиональной армии. Впрочем, первый израильский царь оказался вообще удачливым полководцем. В течение короткого времени он нанес поражения почти всем соседям древнееврейских племен: Моаву, Аммону, Эдому, филистимлянам и амалекитянам. Победы Саула заставили Самуила примириться с ним. Однако новый конфликт был не за горами, на этот раз он возник из-за амалекитян.
В силу своего географического положения южные племена больше всех страдали от набегов этих кочевников, базировавшихся в Негеве и на Синае. Давала себя знать и старая вражда между «домом Иакова» и Амалеком, начавшаяся еще со времен исхода из Египта. Поэтому Самуил требовал от армии Саула не просто их военного разгрома, а тотального уничтожения. Однако Саул проявил милосердие и практичность: он сохранил жизнь побежденному правителю и не стал предавать все и всех бессмысленному уничтожению. К тому же Саул еще не чувствовал себя твердо в роли царя и вынужден был внимательно прислушиваться к настроениям своих воинов. Не зря он признался Самуилу: «…боялся я народа и послушался голоса его» (1 Цар. 15:24). Это, в свою очередь, вызвало гнев первосвященника, который, выдавая собственные требования за волю Господа, поставил в вину царю его милосердие. И хотя Самуил самолично убивает амалекитянского правителя, он все равно грозит царю окончательным разрывом с ним. Проблема Саула заключалась в том, что он не мог заменить Самуила другим, послушным ему священником, например Ахией из Шило. За Самуилом стояли южные племена, а священники из Шило имели влияние только на северные колена, которые и без того были подвластны царю. Страсти между двумя лидерами накалились настолько, что Саул даже порвал Самуилу одежду. Правда, перед своим окончательным расставанием они пришли к некоему компромиссу: Самуил как глава южных племен был готов и дальше признавать верховный авторитет северного царя, а тот в свою очередь обязался сохранить культ Яхве в качестве главного среди северных племен. Примечательно, что в разговоре с Самуилом царь Саул сообщил ему, что «народ пощадил лучшее из мелкого и крупного скота, чтобы жертвовать Господу Богу твоему» (1 Цар. 15:15). Не «нашему», а именно «твоему». Это слово «твоему» Саул повторил несколько раз, как бы напоминая, что культ Яхве был изначально племенной верой только южных колен, в то время как северные больше поклонялись ханаанским Элю и Баалу.
В начале правления Саула объединение древнееврейских племен носило больше номинальный характер: южные колена (Иаков) и северные (Израиль) оставались скорее независимыми партнерами, чем интегральными частями единого союза. Правда, северные племена явно преобладали и доминировали над южными. Не случайно объединенное царство стало известно как «Израиль», а не «Иаков». Это было время, когда этнонимы «Иаков» и «Израиль» существовали параллельно друг с другом и обозначали две разные группы племен. Именно поэтому тогда возникла потребность в использовании еще одного этнонима — «иври» (множественное — «иврим»), общего для южных и северных племен. В библейском тексте начинает снова упоминаться это почти забытое имя, ибо оно было единственным, позволявшим обозначить в совокупности две разные группы племен, вступивших на путь объединения друг с другом. Социально-правовой в прошлом термин превращается в общий этноним для северных и южных племен. Он использовался как самими древнееврейскими племенами, так и окружавшими их народами. Примечательно, что его упоминали именно в моменты совместных сражений с общим врагом. Например, в конце периода судей, накануне той битвы с филистимлянами, когда теми был захвачен Ковчег Завета, библейский текст дважды упоминает термин «иврим» для обозначения совместного ополчения северных и южных племен: «И когда прибыл Ковчег Завета Господня в стан, весь Израиль поднял такой сильный крик, что земля стонала. И услышали филистимляне этот громкий крик, и сказали: что это за громкие крики в стане иврим?.. Крепитесь и будьте мужественны, филистимляне, дабы не были вы в порабощении у иврим, как были они в порабощении у вас» (1 Цар. 4:5–6, 9).
Позднее этноним «иврим» использовал первый израильский царь в обращении ко всему народу: «И Саул протрубил трубою по всей стране, чтобы сказать: пусть слышат иврим! И весь Израиль услышал о том, что разбил Саул военачальника филистимского и что Израиль стал ненавистен филистимлянам» (1 Цар. 13:3–4). Повествуя о страхе, охватившем народ перед приходом филистимлян, носители традиции опять используют термин «иврим»: «Израильтяне, видя, что они в опасности, потому что народ был стеснен, укрывались в пещерах, и в ущельях, и в скалах, и в башнях, и во рвах. И переправились иврим за Иордан, в землю Гада и в Гилад» (1 Цар. 13:6–7). Нетрудно заметить, что этноним «иврим» в тексте употребляется практически в том же смысле, что и слова «Израиль» и «израильтяне». Это свидетельствует о двух моментах. Во-первых, что израильтяне имеют прямое отношение к «иврим/ибрим», то есть к «хабиру/апиру», как первоначально звучал этот термин, и во-вторых, о быстрой абсорбции этнонима «Иаков» именем «Израиль», когда имя «израильтяне» стало автоматически обозначать обе группы древнееврейских племен.
Саул и Давид — союзники и соперникиНесмотря на серьезные конфликты между Саулом и Самуилом, подлинным конкурентом израильского царя был все же не первосвященник, а другой, еще более удачливый полководец — Давид. Библия содержит две различные версии о том, как Давид попал в ближайшее окружение Саула. Согласно первой, царь, страдавший периодическими депрессиями, нашел в нем искусного арфиста, способного улучшать его настроение. По второй, куда более правдоподобной версии, Давид привлек к себе внимание Саула своими военными талантами, и прежде всего, победой над филистимским воином-великаном Голиафом. Хотя в принципе нельзя исключить, что искусство игры на арфе могло и сочетаться в нем с талантами выдающегося полководца и политика.
Вероятнее всего, Давид выдвинулся как военачальник отрядов из племени Йеуда, потому что во времена Саула сохранялось разделение армии на ополчения северных и южных племен. Возможно, первое время он находился как бы в двойном подчинении: под фактической властью Самуила и под номинальной Саула. Однако по мере укрепления позиций первого израильского царя, военные отряды южных племен перешли под непосредственное командование самого Саула. Так было положено начало сближению и последующему неизбежному разрыву двух лидеров.
Соперничество между Саулом и Давидом имело под собой более серьезные основания, чем разногласия между Саулом и Самуилом. Если последний был прежде всего священником и пророком и пытался сохранить свою власть над южными племенами, то Давид являлся таким же военачальником, как и Саул, и так же, как и он, претендовал на военно-политическое руководство всем союзом древнееврейских племен. Более того, если за Давидом стояло самое крупное древнееврейское племя — Йеуда, то Саул опирался на самое маленькое колено — Биньямин. В условиях нараставшей конфронтации с филистимлянами вожди древнееврейских племен нуждались прежде всего в сильном военном лидере, который смог бы защитить их от порабощения филистимлянами. Они были готовы избрать любого, кто проявил бы необходимые для этого качества. Объективно личный конфликт между Саулом и Давидом выражал также противоречия между интересами северных и южных племен. Каждая из сторон — Иаков и Израиль — пыталась навязать другой свою гегемонию в общем союзе. На роль царя-объединителя древнееврейских племен претендовали два кандидата: Саул — от северных племен, и Давид — от южных. В момент смертельной опасности они объединились и действовали совместно, но затем, по мере отступления внешней угрозы, между ними разгорелась борьба за власть. Ее инициатором был Саул, который попытался воспользоваться укреплением своего положения, чтобы своевременно избавиться от самого опасного конкурента. Не зря Саул напоминает своему сыну Йонатану, что «во все дни, пока сын Ишая жив, не утвердишься ни ты, ни царство твое» (1 Цар. 20:31). Первоначально побеждает Саул, который, используя военное превосходство северных колен, силой объединяет обе группы племен, отодвигая в сторону Давида и стоявшего за ним Самуила.
Не случайно первым, у кого искал помощи Давид, бежав от царя, был Самуил в Раме. Их близкие отношения и тот факт, что Самуил в тайне от царя помазал Давида на царство, объяснялись весьма прозаическими соображениями, а именно общим племенным происхождением. Хотя Библия сообщает, что отец Самуила, Элькана, происходил из гор Эфраима, его предки не имели отношения к северным племенам. Те же библейские тексты вскользь упоминают, что роды Самуила и Давида происходят из одного места — из Эфрата (Вифлеем), и что их предки были эфратиянами. Так как Давид и его род, без сомнения, относятся к племени Йеуда, то к нему же должны принадлежать и предки Самуила. Более того, учитывая, что жители одних и тех же небольших поселений в то время чаще всего были связаны друг с другом родством, можно предположить, что предки Давида и Самуила были не только из одного племени, но, возможно, и из одного клана (1 Цар. 1:1; 17:12). В пользу южного проихождения Самуила говорит и тот факт, что его сыновья правили не где-либо, а в Беэр-Шеве, в центральном Негеве.
В результате усиления власти Саула судья и священник южных племен Самуил и его полководец Давид оказались не у дел. Принужденный скрываться, Давид со своим отрядом прячется на территории родного племени Йеуда. Однако племенная аристократия Йеуды не торопилась поддержать собственного кандидата на престол. Влиятельный и богатый клан кеназитов (потомков Калева, сына Йефуне) демонстративно занял сторону царя, а союзник Йеуды — ханаанейский город Кеила, который Давид спас от разгрома филистимлянами, — готов был его выдать армии Саула. Жители труднодоступных областей Зиф и Маон, где скрывался Давид со своими людьми, тоже выразили готовность помочь Саулу выследить и поймать беглецов. Одним словом, родовая знать колена Йеуды предпочла в тот момент поддержать сильного северного царя, способного защитить их от филистимлян, нежели вступать с ним в конфликт ради главенства в общем союзе. Таким образом, военное преимущество Саула и отказ в поддержке со стороны племенной верхушки южных колен заставляют Давида уйти со своим отрядом на службу к филистимлянам. Первая фаза борьбы за власть окончилась безусловной победой Саула.
В библейских текстах имеются две различные версии эпизода, где Давид мог убить Саула, воспользовавшись нерадивой охраной царя, но, проявив благородство, отказался это сделать сам и не позволил того же своим воинам. Вероятно, подобный эпизод, действительно, имел место в жизни, и Давид проявил себя как дальновидный политик: он ведь хотел быть наследником Саула, а не его убийцей. Запятнав себя убийством царя, он неизбежно вызвал бы неприязнь или ненависть северных колен и затруднил бы себе достижение главной цели — стать общим царем всех древнееврейских племен после Саула.
Давид и его отряды были далеко не единственными древними евреями, кто находился на военной службе у филистимлян. Библия упоминает и других «иврим», которые находились в стане филистимлян накануне сражения с армией Саула. Правда, как следует из библейского текста, они оказались ненадежными в войне со своими соплеменниками и во время сражения перешли на сторону Саула. Находясь на службе у Ахиша (Анхуса), правителя главного филистимского города Гат, Давид и его люди жили в качестве военных поселенцев в пограничном городке Циклаг, охраняя филистимские земли от вторжений кочевых племен со стороны Негева и северного Синая. Вероятно, военные поселенцы пользовались достаточной свободой в выборе объектов для своих походов, иначе Давиду не удалось бы избежать столкновений с собственным племенем.
Охота Саула за Давидом на территории южных племен, а затем походы самого Давида в Негев уже в качестве зависимого от филистимлян правителя дают нам интересную информацию о взаимоотношениях колена Йеуды со своими соседями. Прежде всего, обращает на себя внимание полное отсутствие всяких упоминаний о южном племени Шимон. После прихода в Ханаан оно осело в центральной части северного Негева, в районе Беэр-Шевы. Однако во времена Самуила, Саула и Давида эта область считалась уже территорией колена Йеуда. Очевидно, к концу XI в. до н. э. племя Шимон полностью слилось с окружавшими их родичами из Йеуды. Учитывая, что другое южное племя, Реувен, связало свою судьбу с северными коленами, а племя Леви разделилось еще накануне прихода в Ханаан, можно с достаточной уверенностью утверждать, что в период объединенного царства южные племена («дом Иакова») были представлены фактически только одним племенем Йеуда. Правда, по своей численности оно могло с полным основанием считаться мегаплеменем. В нем растворились не только колено Шимон и часть племени Леви, но и многие западносемитские кочевые кланы, присоединившиеся к нему в период сорокалетнего скитания по пустыне. Самыми значительными из них были кеназиты — эдомитянское племя, из которого происходил Калев, сын Йефуне, возглавивший завоевание южного Ханаана. Вероятно, к концу XI в. до н. э. кеназиты полностью интегрировались в состав Йеуды, хотя еще и помнили о своем эдомитском происхождении. Богач Навал, упоминаемый в библейском тексте, был потомком Калева и считал свой род выше рода Давида.
В сходном положении находилась и часть кениев (мидьянитян), породнившихся с Моисеем и присоединившихся к южным племенам после их исхода из Египта. Они осели в районе Арада и постепенно слились с коленом Йеуда. Правда, другая часть кениев продолжала и дальше кочевать как на юге, так и на севере Ханаана. В целом древнееврейские племена рассматривали их как своих союзников и выделяли из других кочевых народов. В первой половине XII в. до н. э., в период войн северных колен с династией Явинов, правивших мощным Хацорским царством, кении, кочевавшие тогда по Галилее, заняли сторону израильских племен. Как повествует Песнь Деборы, жена вождя кениев, Яэль, заманила в свой шатер военачальника Явина, Сисру, и убила его там. Еще одно упоминание о кениях относится уже ко второй половине XI в. до н. э., когда царь Саул вел войну с амалекитянами. В их среде тогда тоже находились кланы кениев, и Саул, не желая невольно причинить вред кениям, попросил их уйти с территории амалекитян, которых собирался разгромить. Трудно сказать, все ли кении присоединились к древнееврейским племенам, но часть их, безусловно, вошла в состав колена Йеуды.
Следующая группа западносемитских кочевников, влившихся в Йеуду, именуется в Библии «маонянами». Книга Судей называет их в числе тех народов, которые нападали на древних евреев и некоторое время даже властвовали над ними. Вероятнее всего, это были какие-то племена мидьянского или эдомитянского происхождения, обосновавшиеся южнее Мертвого моря. Их влияние вряд ли могло выходить за пределы территории южных колен. Они населяли труднодоступные и полупустынные области Зиф и Маон, где одно время скрывался Давид со своим отрядом. Примечательно, что маоняне, как и кеназиты, не поддержали Давида. Более того, они были первыми, кто выразил готовность помочь Саулу поймать его врага. Точно так же — враждебно Давиду — повел себя и другой союзник Йеуды — ханаанский город Кеила. Очевидно, эти этнические группы, которые присоединились к племени Йеуда после его исхода из Египта, в конфликте между Саулом и Давидом отнеслись к последнему менее лояльно, чем собственно иудейские кланы.
Трудно судить о позиции еще одной присоединившейся к Йеуде группы — йерахмиэлитов. В отличие от кеназитов и кениев их этническое происхождение неясно, но, учитывая, что они тоже относились к народам пустыни, можно предположить, что и они были западносемитского происхождения. Во всяком случае, Давид, находясь на службе у филистимлян, старался не причинять ущерба не только собственному племени Йеуда, но и йерахмиэлитам, и кениям тоже. Возможно, что одной из причин присоединения таких кочевых кланов, как кеназиты, кении и йерахмиэлиты, к племени Йеуда было наличие общего культа Яхве. Очевидно, это были те самые «шасу Яхве», о которых упоминают древнеегипетские документы. Кроме того, все они принадлежали ко второй волне кочевых амореев, которых привел в южный Ханаан библейский патриарх Авраам.
Растворение большинства южных колен и присоединившихся кланов в племени Йеуда привело не только к резкому увеличению его численности, но и к закреплению его имени как за южными племенами, так и за территорией южной Палестины. С этого времени носители традиции предпочитают использовать имя Йеуда, или Иудея, не только для обозначения южных племен, но и в качестве названия южной Палестины, ее политической и географической характеристики.
Обращает на себя внимание и другой факт: южные племена, точнее, колено Йеуда поддерживало куда лучшие отношения с Моавом и Аммоном, чем северные. Еще в период судей биньяминянин Эхуд вместе с «домом Иосифа» воевал против моавитского правителя Эглона и его аммонитянских союзников. С аммонитянами был вынужден сражаться и судья Ифтах из Гилада. Аммонитянский правитель Нахаш (Наас) был злейшим врагом царя Саула и северных заиорданских племен, но, как свидетельствует Библия, «оказал милость» Давиду и помог ему (2 Цар. 10:2). В момент смертельной опасности Давид скрывал своих родителей не где бы то ни было, а именно в Моаве, при содействии местного правителя. Уже одно это свидетельствует об очень тесных отношениях между южными племенами и Моавом. Сказание о моавитянке Руфь (Рут), прабабке самого Давида, подтверждает не только близость между двумя родственными народами, но и факт смешения между ними. Впрочем, разница в отношениях объясняется не столько большей этнической близостью южных племен к Моаву и Аммону, сколько политическим расчетом обеих сторон, согласно которому «враг моего врага — мой друг». Северные колена были многочисленнее и сильнее южных, поэтому объективно они представляли куда большую угрозу для соседних Моава и Аммона, чем южные племена. К тому же отношения аммонитян и моавитян с северными коленами, жившими в Заиорданье, были отягощены территориальными спорами, коих не существовало между ними и Йеудой.
Интересно и другое: взаимоотношения Эдома с Йеудой — двух самых близкородственных народов — были хуже, чем отношения каждого из них с северными племенами. Взять хотя бы такую мелкую деталь: свои же биньяминяне отказались выдать Саулу тех, кто помог Давиду бежать, но это сделал эдомитянин Доэг. О том же говорят и отношения с амалекитянами. Если южные племена, близкие к ним, считали этих своих родственников злейшими врагами, то северные колена, более далекие от амалекитян в этническом плане, имели с ними куда более сносные отношения. По крайней мере, как свидетельствует Библия, в армии Саула амалекитяне служили в качестве наемников, в то время как Самуил требовал их поголовно уничтожить как заклятых врагов «дома Иакова».
Примечательно, что стоило Давиду укрепиться и стать царем всех древнееврейских племен, как отношение аммонитян к нему радикально изменилось и сын того самого Нахаша, который помогал ему, стал уже его врагом. То же самое произошло и в отношениях с Моавом. Несомненно, территориальные споры и политические расчеты оказывали куда большее влияние на взаимоотношения соседних народов, чем факт этнической и племенной близости между ними.
Служба у филистимского царя Ахиша в качестве военных колонистов требовала от Давида и его людей участия во всех походах филистимлян. Это рано или поздно должно было привести к столкновению с армией Саула и с ополчением собственного же племени Йеуда. Но, похоже, у филистимлян был уже печальный опыт использования наемников из древнееврейских племен: они считались ненадежными, в случае если им приходилось воевать против своих же соплеменников. Библия упоминает эпизод, когда наемники-иврим перешли в первом же серьезном сражении на сторону царя Саула. Поэтому, когда Ахиш взял отряд Давида в поход против Саула, это вызвало бурное возражение филистимских военачальников: «И говорили князья филистимские: что это за иврим? И отвечал Ахиш князьям филистимским: ведь это Давид, раб Саула, царя израильского. Он при мне уже более года, и я не нашел в нем ничего худого со времени его прихода до сего дня. И рассердились на него князья филистимские, и сказали ему: отошли назад этого человека, и пусть возвратится он в свое место, где ты поселил его, и пусть не идет с нами на войну, чтоб он не стал врагом нашим, ибо чем приобрести ему милость господина своего, как не головами этих мужей?» (1 Цар. 29:3–4).
Из этой цитаты совершенно ясно, что этноним «иврим» ассоциировался не только с северными, но и с южными древнееврейскими племенами. Он был единственным терг мином, распространявшимся и на «Израиль», и на «Иаков» одновременно, и был в ходу как среди самих древнееврейских племен, так и среди окружавших их народов. Очевидно и другое: «иврим», как и «хабиру» несколькими столетиями раньше, вовсю использовались в качестве военных наемников самыми различными силами. Эволюция произошла только лингвистическая, но не этническая: изменилось только имя, но его носители остались те же.
Однако отсутствие наемников-иврим рядом с филистимлянами не спасло армию Саула. Она потерпела серьезное поражение в битве при горе Гильбоа, а сам царь и три его сына, включая Йонатана, погибли. Эта военная катастрофа полностью изменила расстановку сил среди древнееврейских племен. Отныне гегемонии «дома Иосифа» был надолго положен конец. Небольшая, но закаленная в боях армия Давида оказалась главной военной силой на территории южных племен, чем он и не замедлил воспользоваться. Давид всту пает в Хеврон и провозглашает себя царем южных колен, точнее, колена Йеуды, в котором уже растворились все члены «дома Иакова» (за исключением племени Реувен и частично Леви).
Библейский текст ничего не говорит о роли филистимлян в воцарении Давида над Йеудой, однако это не могло произойти без их согласия и одобрения. Более того, фактор их поддержки был тогда главным для племенной верхушки в выборе своего царя. Как признавался позднее сам Давид, в его племени были роды куда более знатные и могущественные, как, например, Церуа, но его статус доверенного союзника филистимлян сыграл решающую роль для племенной аристократии Йеуды. Вместе с тем покровительство филистимлян имело и свои границы. Воцарение их ставленника над Йеудой было, безусловно, в их интересах: это раскалывало древнееврейские племена на прежние составные части — северные и южные колена, и, разумеется, ослабляло и тех, и других. Однако последующая борьба Давида за объединение древних евреев могла встретить только противодействие филистимлян и в случае успеха должна была неизбежно привести к войне с ними, что и случилось в дальнейшем. Впрочем, тот факт, что Давид был так быстро и легко принят в качестве царя старейшинами своего племени, являлся не только следствием его военной силы и покровительства филистимлян, но и результатом его собственных усилий по поддержанию связей с племенной аристократией. Даже находясь на службе у филистимлян, он не упускал возможности посылать старейшинам Йеуды часть от своей богатой добычи, взятой во время походов на амалекитян и другие народы пустыни.
Воцарение Давида и переход власти к южным коленамС момента провозглашения Давида царем южных племен между ним и родственниками Саула из колена Биньямин начинается борьба за власть над северными коленами. В конце концов после нескольких лет переговоров с племенными вождями и старейшинами двоюродному брату Саула и его военачальнику Авнеру (Авениру) удается взять вверх и убедить северные племена в необходимости признания Ишбошета (Иевосфея), сына Саула, в качестве нового царя Израиля. Для племенной верхушки «дома Иосифа» власть родственных им биньяминян была меньшим злом, чем господство южного колена. Однако борьба двух претендентов на этом не закончилась, она как обычно перешла в военную плоскость. Обе армии — северных: и южных племен (Израиля и Иудеи) — скрестили свои мечи в районе города Гивона, на земле хивеев. Судя по некоторым замечаниям, содержащимся в библейских текстах, военные силы обеих сторон были не очень внушительны. Основу армии Ишбошета составляли члены его же собственного племени Биньямин, а войска Йеуды (Иудеи) состояли из отрядов, которые служили под началом Давида у филистимлян. Остальные племена занимали выжидательную позицию, чтобы, как принято было тогда, вовремя перейти на сторону сильнейшего. Описание битвы в библейском тексте очень интересно с этимологической точки зрения. Здесь, как нигде в другом месте, этнонимы «Израиль» и «израильтяне» распространяются только на армию северных племен, которой противостоят отряды Давида. Однако сражение под Гивоном не выявило победителя, и межплеменные переговоры возобновились опять.
Бедственное положение древнееврейских племен, оказавшихся под гнетом филистимлян, как никогда требовало единства и сильного царя. В одиночку справиться с «народами моря» было невозможно. Не случайно под их ударами пала могущественная Хеттская держава, им не сумел противостоять ни один город, ни одно государство в Сирии и Финикии. Их натиск сдержал только последний великий фараон Рамсес III, и то ценой перенапряжения всех сил Египта. Но Ишбошет не оправдал надежд северных племен: он оказался слабым царем, жалкой тенью своего героического отца. Фактическим правителем был даже не он, а военачальник Авнер, в чьих руках была реальная военная сила. И хотя Ишбошет стал царем отнюдь не в юном, а в зрелом (сорокалетнем) возрасте, его положение было незавидным. Он во всем зависел от Авнера, и первая же попытка одернуть своего могущественного родственника, когда тот самовольно взял себе бывшую наложницу Саула, привела к тому, что тот вступил в тайные контакты с Давидом. Однако конфликт из-за женщины Саула был всего лишь предлогом для измены. Подлинная причина заключалась, с одной стороны, в непопулярности Ишбошета, в его неспособности объединить и возглавить древнееврейские племена, с другой — в растущей силе и притягательности Давида, талантливого полководца и политика. Никто кроме Давида, воевавшего с филистимлянами и бывшего у них на службе, не знал так хорошо слабости и достоинства организации их армии. Ничего удивительного, что уже через два года бесцветного царствования Ишбошета выбор вождей северных племен остановился на южном царе — Давиде. Впрочем, сам Давид очень осторожно обставлял свое воцарение над северными коленами: он хотел не узурпировать власть над ними, а унаследовать ее. Главным условием для сделки с Авнером было возвращение Давиду его прежней жены Михали — дочери Саула. Она давала ему легитимизацию как преемнику и наследнику династии Саула. Давид приказывает казнить убийц Ишбошета, как в свое время жестоко покарал воина, посмевшего помочь Саулу покончить с собой на поле боя. Он старается договориться с родственниками Саула и осыпает милостями сына своего друга Йонатана. Таким образом, Давид завоевал северные племена не военной силой, а искусной дипломатией: он дал им надежду на освобождение от ига филистимлян, он не вырвал, а буквально выкупил право на наследование царской власти у родственников Саула. Если Авнер был вынужден возить Ишбошета в Маханаим (политический центр северных племен) для утверждения его в качестве царя, то в случае с Давидом все было наоборот: сами старейшины израильских колен прибыли к Давиду в Хеврон, чтобы просить его стать их царем.
Следующим шагом Давида (1000–968 гг. до н. э.) стало территориальное объединение северных и южных племен. Земли йевусеев с их главным городом Иерусалимом (Йевусом) вклинивались между Израилем и Иудеей, фактически разделяя две группы древнееврейских племен. Сами йевусеи представляли западносемитский аморейский народ, который был давним соседом и союзником южных колен, точно таким же, как, например, хивеи Шхема были для северных племен. Возвращение «дома Иакова» из Египта привело к возобновлению союзнических отношений с йевусеями. До завоевания Давидом Иерусалима Библия неоднократно упоминает этот город как принадлежавший или имеющий отношение к колену Йеуда. Например, в эпизоде, связанном с победой Давида над Голиафом, говорится: «Взял Давид голову филистимлянина и принес ее в Иерусалим» (1 Цар. 17:54). Большинство историков считает это явным анахронизмом. Однако речь идет не об иудейском, а об йевусейском Иерусалиме, который был союзником южных племен и тоже участвовал в отражении филистимского наступления.
Совершенно иначе сложились отношения йевусеев с «домом Иосифа». Согласно книге Судей, колено Биньямин давно покушалось на земли йевусеев и пыталось захватить Иерусалим в период завоеваний Йеошуа. Не исключено, что еще раньше царь Абди-Хеба, правивший этим городом во второй половине XIV в. до н. э., жалуясь египетскому фараону на агрессивные намерения хабиру, имел тогда в виду именно племя Биньямин. Позднее возвратившиеся из Египта южные племена вместе со своими традиционными союзниками, йевусеями, воевали как против ханаанеев и филистимлян, так и против колена Биньямин. Однако Давиду уже было мало союзных отношений с йевусеями, и он захотел превратить этот анклав в центре древнееврейских племен в свою собственную вотчину, никак не связанную с племенными территориями северных или южных колен.
Сам факт очень быстрого и безболезненного штурма «неприступного» города, который якобы не могли завоевать в течение столетий, свидетельствует о том, что раньше, до прихода к власти Давида, южные племена не хотели сами и не давали другим захватывать своих союзников йевусеев. Не исключено, что внутри йевусейского Иерусалима находилась влиятельная партия сторонников «дома Иакова», которая облегчила переход города в руки Давида. Примечательно, что никакой мести победителей, резни осажденных или разгрома города не было и в помине. Йевусеи остались на своих местах и быстро стали интегральной частью племени Йеуда и его страны — Иудеи, что разительно отличается от жестоких наказаний, которым Давид подверг родственные Моав и Аммон. Йевусейское жречество слилось в дальнейшем с ааронидами и левитами. Некоторые историки полагают, что сам Цадок, первосвященник при дворе Давида, а затем и Соломона, происходил не из ааронидов, а из йевусейских жрецов, однако доказать или опровергнуть это утверждение не представляется возможным.
Новое объединение северных и южных племен и провозглашение Давида их царем, как и следовало ожидать, привело к войне с филистимлянами. Отныне Давид из опекаемого ими правителя превратился для них в главного врага. К сожалению, Библия очень скупо повествует о двух военных кампаниях, которые привели к освобождению объединенного царства от филистимлян. Вероятно, Давид колебался, какой тактики ему придерживаться — оборонительной или наступательной. Сначала он заперся в только что завоеванной крепости Иерусалима, но позднее опыт полководца подсказал ему преимущества активных действий, и он поспешил навстречу врагу. Исход обеих войн с филистимлянами решился под Иерусалимом, в долине, которая носила имя исконных жителей Палестины — Рефаим. Здесь, как никогда ранее, царю пригодилась служба у филистимлян и отличное знание особенностей их военной стратегии и тактики. Первое сражение закончилось настолько полным и сокрушительным разгромом филистимлян, что тем не удалось спасти даже собственных богов. Если во времена первосвященника Эли Ковчег Завета попал в руки филистимлян, то в этот раз филистимские боги стали трофеями армии Давида. Вторая военная кампания филистимлян закончилась для них еще более плачевно, чем первая. Израильская армия совершила глубокий рейд в тыл врага и, разгромив филистимлян, преследовала остатки их сил вплоть до города Гезера. Эти две победы не только освободили древнееврейские племена от унизительной зависимости от филистимлян, но и вообще положили конец экспансии этого народа в Ханаане.
Борьба за Ковчег Завета между северными левитами и южными ааронидамиПобеда над самым опасным врагом упрочила положение Давида и позволила ему сделать Иерусалим не только политическим центром объединенного царства, но также и религиозным. Правда, для этого надо было перевезти туда главную святыню яхвизма — Ковчег Завета. Владение ею имело не только чисто религиозное значение, но и политическое, и материальное тоже. Ковчег и его хранители были обязательными участниками всех политических договоров и судьбоносных военных сражений. Присутствие этой святыни не только укрепляло авторитет власти, но давало и немалый доход всем, кто ее опекал. К священнической династии, которая распоряжалась Ковчегом, стекались как богатые пожертвования и военные трофеи племенных вождей, так и скромные приношения от всех северных и южных племен. Перемещения святыни были своего рода индикатором перемещения центра политического и религиозного влияния среди древнееврейских племен.
После смерти Моисея и раскола левитов Ковчег Завета достался той священнической династии, которая связала свою судьбу с северными племенами. Южные колена (Йеуда, Шимон и часть левитов), скитавшиеся еще несколько десятилетий по пустыне, оставались очень долго без этой святыни. Известно, что с момента завоеваний Йеошуа в Ханаане, Ковчег все время находился на территории северных племен: сначала в Гильгале, затем в Шхеме, некоторое время в Бейт-Эле, пока наконец не нашел свое постоянное место в религиозном центре Шило (Силом). В конце периода судей, перед смертью первосвященника Эли из Шило, Ковчег Завета попадает в качестве военного трофея к филистимлянам. Согласно библейской версии, филистимляне решили вернуть его обратно, опасаясь, что именно он навлек на них эпидемии и нашествия мышей. Но самое интересное, что они передают его не левитам из северных племен — прежним хозяевам, а ааронидам из южных колен — их соперникам. Напрашивается предположение, что это было сделано умышленно, чтобы поссорить две группы священнослужителей и обострить отношения между Израилем и Иудеей.
Из того, что сообщает библейский текст, видно, что политическая интрига филистимлян вполне удалась. Ковчег Завета был доставлен не просто в Иудею, а в Бейт-Шемеш (Вефсамис), городок, расположенный недалеко от территорий северных племен. Все, что произошло дальше, можно интерпретировать как столкновение между левитами южных и северных племен за право владения самой большой святыней яхвизма. Разумеется, носители традиции трактуют гибель людей иначе: «И поразил Он [Господь] жителей Бейт-Шемеша, за то что они заглядывали в ковчег Господа, и убил семьдесят человек из пятидесяти тысяч человек народа» (1 Цар. 6:19). Очевидно, своими силами жители Бейт-Шемеша не могли удержать Ковчег, да и не имели соответствующего религиозного центра для его хранения, поэтому обратились за помощью к другому иудейскому городу: «И отправили они послов к жителям Кирьят-Йеарима сказать: возвратили филистимляне ковчег Господа; придите, возьмите его к себе» (1 Цар. 6:21).
Примечательно, что буквально в полусотне километров севернее от них находился религиозный центр в Шило — тот самый, где должен был храниться Ковчег Завета, — но ни у кого не возникло и мысли, что святыню надо вернуть на прежнее место. Даже если принять предположение части историков, что Шило был к этому времени разрушен, то почему ковчег не вернули его прежним хозяевам, обосновавшимся в других местах, например, в городе Нов, который территориально был еще ближе к Бейт-Шемешу, чем Шило? Да и долго ли лежал в развалинах религиозный центр в Шило? Если позднее, в конце X в. до н. э., израильский царь Йаровам посылал свою жену в Шило к пророку Ахия, то, вероятнее всего, этот религиозный центр северных левитов продолжал существовать (3 Цар. 14:2).
«И пришли жители Кирьят-Йеарима, и взяли ковчег Господа, и принесли его в дом Авинадава, что на холме; а Элазара, сына его, посвятили хранить ковчег Господа» (1 Цар. 7:1). Так величайшая святыня со времен Моисея перешла от левитов северных племен к ааронидам южных колен. Это обстоятельство, как и рассчитывали филистимляне, отравляло отношения между Израилем и Иудеей. Не случайно в библейском тексте появляется такая фраза: «С того дня, как остался ковчег в Кирьят-Йеариме, прошло много времени, лет двадцать. И затосковал весь дом Израиля по Господу» (1 Цар. 7:2). Позднее те, кто редактировал Библию, постарались придать этой фразе тот смысл, что весь народ тосковал по истинному Богу. Однако в первоначальном варианте Ветхого Завета она относилась только к северным племенам, к их левитам, которые лишились своей святыни.
В конце правления царя Саула, когда он сумел распространить свою власть на южные племена, Ковчег был возвращен северным коленам. Но Саул вернул его не в Шило, на территорию колена Эфраим, а к себе в Гиву, в область собственного племени Биньямин. Наверное, тогда же был достигнут хитроумный компромисс, достойный лишь будущего царя Соломона: религиозная святыня возвращалась северным племенам, но оставалась в руках ааронидов из южных колен. Только так можно понять тот факт, что в момент, когда царь Давид решил привезти Ковчег Завета в Иерусалим, святыня, хотя и находилась в доме того же Авинадава, но была уже не в Кирьят-Йеариме, в Иудее, а в Гиве, на территории колена Биньямин: «И поставили ковчег Божий на новую повозку, и вывезли его из дома Авинадава, что в Гиве» (2 Цар. 6:3).
Еще более интересно другое. Чтобы перевезти Ковчег Завета в Иерусалим, Давиду пришлось собрать большую армию: «И собрал снова Давид всех отборных из Израиля, тридцать тысяч человек. И встал, и пошел Давид и весь народ, бывший с ним, из Баалей Йеуды, чтобы перенести ковчег Божий, который назван именем Господа Цеваота (Саваофа. — И.Л.), обитающего между херувимами» (2 Цар. 6:1–2). Зачем понадобилась целая армия, чтобы перенести религиозную святыню? Разве не достаточно было бы только священников-левитов и царской охраны? Причина мобилизации всех сил становится более понятной только благодаря событию, происшедшему во время передвижения Ковчега. Перевозом Ковчега руководили преданные Давиду сыновья Авинадава — Узза и Ахйо. «И когда дошли до гумна Нахона, Узза протянул руку свою к ковчегу Бога и поддержал его, ибо волы наклонили его. И воспылал гнев Господа на Уззу, и поразил его Бог там же за его оплошность, и умер он там у ковчега Бога» (2 Цар. 6:6–7).
Вероятно, намерение царя увезти из Гивы, с территории северных колен, самую большую религиозную святыню вызвало не только противодействие левитов северных колен, но и волнения среди местного населения. Несмотря на то что яхвизм был всего лишь одним из популярных культов, северные колена не желали расставаться со святыней, которую они считали своей. В намерении южного царя увезти ее к себе они видели ущемление своих интересов и попытку южных колен господствовать над ними. Именно поэтому Давиду понадобились большие воинские силы, чтобы обеспечить беспрепятственную перевозку Ковчега в Иерусалим. Но избежать столкновений все равно не удалось. Видимо, среди погибших был не только Узза, руководитель этой операции, но и множество рядовых исполнителей, иначе Давид не отложил бы доставку Ковчега в Иерусалим. «И устрашился Давид в тот день Господа, и сказал: как войти ко мне ковчегу Господню? И не захотел Давид везти ковчег Господень к себе, в город Давида, а повернул его к дому Овед Эдома, гаттиянина» (2 Цар. 6:9–10). Чтобы успокоить северные племена, Давид как многоопытный политик решил отложить исполнение непопулярного решения. Только через три месяца, когда страсти улеглись, царь сумел перевезти Ковчег Завета в Иерусалим. На этот раз Давид постарался максимально задобрить недовольных, устроив празднества и бесплатную раздачу угощений: «И когда несшие ковчег Господень проходили шесть шагов, он приносил в жертву тельца и овна… И роздал он всему народу, всему множеству израильтян, как мужчинам, так и женщинам, каждому по одному хлебу, и по куску жареного мяса, и по одной лепешке с изюмом. И пошел весь народ, каждый в дом свой» (2 Цар. 6:13, 19).
Трудности, связанные с перевозкой Ковчега Завета в Иерусалим, стали своевременным предупреждением царю, какими опасностями могут быть чреваты конфликты с влиятельными священническими группами. Нежелание Давида портить отношения с северными левитами, как и вообще с северными племенами, было, видимо, главной причиной его отказа от строительства храма для Ковчега Завета. Помимо соперничества между северными левитами и южными ааронидами существовала еще одна проблема: конкуренция между ааронидами и лояльным Давиду йевусейским жречеством. И те и другие стремились стать главной опорой царя в Иерусалиме. Постройка храма неизбежно заставила бы Давида сделать выбор, какой священнической группе отдать предпочтение, и тем самым принизить значение других, а может быть, и вступить с ними в конфликт. Давид никогда не забывал, что он царь не унитарного государства, а, скорее, конфедеративного, состоящего из двух разных частей, объединенных исключительно внешней угрозой. Исходя из этого, он назначил не одного, а сразу двух первосвященников: Эвйатара (Авиафара) — главу северной священнической династии, потомка первосвященника Эли, и Цадока (Садока), представлявшего южных ааронидов (а может быть, и йевусейское жречество тоже). Этими соображениями позднее пренебрег Соломон, за что его сыну, Рехаваму, пришлось заплатить расколом объединенного царства. Правда, положение Давида было несравненно лучше, чем Саула. Он не должен был делить власть с первосвященником, за которым стояли влиятельные племена. Более того, Давид не только мог сам выбрать себе первосвященника, но и, не заботясь о его мнении, самостоятельно совершать священнослужения и всесожжения, чего был полностью лишен Саул. Одним словом, Давид был первым полноправным царем, чьи власть и полномочия никем не ограничивались и не оспаривались. Однако и Давид и Саул не унаследовали власть — оба они были избраны племенными вождями и старейшинами, поэтому и в своей политике они вынуждены были постоянно оглядываться на тех, кто их утвердил на троне.
Расширение державы Давида и недовольство древнееврейских племен: мятежи Авшалома и ШевыЦарство Давида представляло собой не просто объединение северных и южных древнееврейских племен, оно являлось общеханаанской державой, которая впервые в истории этой страны включила в себя все ее исторические области: Израиль, Иудею, Моав, Аммон, Эдом, ханаанские и аморейские города-государства и в некоторой степени Филистию. Создание подобного государства имело, безусловно, положительное значение для Ханаана. Впервые был положен конец бесконечным внутриханаанским войнам, и страна перестала быть объектом грабежа и экспансии своих агрессивных соседей. В роли объединителей выступили древнееврейские племена — бывшие хабиру, возвратившиеся в разное время в Ханаан из Египта. Хотя в численном отношении хабиру, бесспорно, составляли меньше половины населения Ханаана, но, будучи разбросанными по разным частям этой страны, они более других стремились к объединению и к господству над всей ее территорией. За небольшим исключением царство Давида представляло собой государство, населенное близкородственными западносемитскими народами, говорившими на разных диалектах одного и того же языка и имевшими общие этнические и культурные корни. Объединение страны ускорило процесс создания единого народа Ханаана на базе древнееврейского этноса.
Очевидно, ханаанейские и аморейские области западной Палестины подчинились Давиду большей частью добровольно. Сложнее дело обстояло с заиорданскими родственниками — Моавом, Аммоном и Эдомом: их пришлось подчинять силой. Дольше всего затянулась война с аммонитянами, которые в период правления царя Нахаша были союзниками Давида. После смерти Нахаша власть в Аммоне захватил один из его сыновей — Ханун, противник объединенного царства. Но Давид считал себя вправе вмешаться в спор о престолонаследии: его военачальники, Йоав и Авишай, были внуками Нахаша, так как их мать, Церуа, приходилась родной дочерью аммонитянскому царю. Имелись и другие иудейские роды, напрямую связанные с Нахашем, например, полководец Амаса был сыном еще одной дочери аммонитянского правителя.
В конечном счете Давиду удалось посадить на престол Аммона своего ставленника — Шови, другого сына Нахаша. Однако война с аммонитянами столкнула его с более серьезным противником — арамейцами. Подобно аморейским племенам, пришедшим на тысячу лет раньше, новая волна западных семитов — арамейцы — заполонили Сирию и Месопотамию и создали там свои государства. Арамейские царства в Сирии видели в крепнущей державе Давида непосредственную угрозу своим интресам, поэтому поддержка Аммона была для них лишь удобным предлогом для войны с Израильско-Иудейским царством. Однако неожиданно для всех объединенный Давидом Ханаан оказался грозной военной силой. Арамейские царства Цова, Рехов, Мааха, Тов и Дамаск потерпели ряд поражений и признали власть Давида над собой. Таким образом, Израильско-Иудейское царство превратилось в региональную империю, и его северо-восточной границей стала река Евфрат.
Существенные изменения претерпели и отношения с филистимлянами. После того как Давиду удалось отстоять свою независимость от них, он сам перешел в наступление и захватил главный филистимский город Гат. Бывшие покровители Давида стали его данниками. Однако здесь, в Филистии, царь проявил мягкость и гибкий подход: он не стал мстить своим бывшим врагам и союзникам, а быстро договорился об умеренной дани. Свою роль сыграли и его бывшие связи с командирами филистимских отрядов, которые, судя по сообщению библейских текстов, не очень-то и сопротивлялись власти Давида. Как бы то ни было, но с этого времени филистимляне больше не представляли серьезной военной угрозы ни для объединенного царства, ни для Израиля и Иудеи в отдельности после его раскола. Вероятнее всего, это было связано отнюдь не с походами Давида, а с внутренними процессами в самих филистимских городах: их прежний союз окончательно распался, а в одиночку они были слишком слабы, чтобы угрожать соседям. К тому же постепенная культурная и физическая ханаанизация филистимлян сделала их больше похожими на соседние западносемитские народы, нежели на своих ахейских и эгейских предков. К этому времени Филистия превратилась для Давида в резервуар, откуда он черпал для своей гвардии воинов-наемников. Впрочем, в численном отношении основу армии Давида, как и его предшественника Саула, составляли по-прежнему военные ополчения северных и южных племен, которые не смешивались даже в период войны. Каждое племя и клан выставляли свои отряды вооруженных воинов, сохранявших собственную организацию и порядок как в походах, так и в бою.
Однако куда большую роль стала играть постоянная наемная армия, которая, в отличие от ополчений Израиля и Иудеи, подчинялась только царю и не имела никакого отношения к племенной организации. По сравнению с временами Саула, постоянная армия при Давиде была существенно увеличена. Если у Саула она состояла в основном из его же соплеменников-биньяминян, то Давид набирал себе людей из всех древнееврейских племен, причем оказывал предпочтение наемникам ахейского, эгейского и хеттского происхождения. Наиболее боеспособную и опытную часть постоянной армии составляла его собственная гвардия — несколько сот человек так называемых «храбрецов» и «героев», которые сопровождали его всегда и всюду: воевали совместно с армией Саула, скрывались от нее, служили с Давидом у филистимлян и участвовали во всех его военных кампаниях. Со временем личная гвардия Давида в большинстве своем стала состоять из воинов-наемников эгейского и малоазийского происхождения. Царь отдавал должное их военному опыту и организации, а главное, считал их более надежными и преданными ему, чем собственных соплеменников. Жизнь полностью подтвердила обоснованность его предпочтений.
Военные успехи Давида объяснялись не только объединением сил древнееврейских племен и организаторскими способностями самого царя, но и благоприятной внешнеполитической обстановкой в этом регионе в первой половине X в. до н. э. Это было время, когда ни государства Митанни, ни Хеттской державы уже давно не существовало, соседний Египет потерял свою былую мощь и не помышлял о завоевательных походах в Ханаан, а Вавилонское и Ассирийское царства в Месопотамии еще не превратились в военных гигантов, опасных для окружавших их народов. Новые западносемитские пришельцы-арамейцы уже доминировали в Сирии, но тоже еще не стали серьезными противниками Израиля.
Непрерывная череда впечатляющих успехов Давида полностью диссонирует с сообщениями Библии о двух крупных мятежах против его власти. Причем оба они были результатом недовольства не вновь присоединенных народов на окраинах державы Давида, а самих древнееврейских племен в центре страны. Первый и самый серьезный мятеж организовал любимый сын царя — Авшалом (Авессалом). Библейский текст ничего не говорит о подлинных причинах заговора, объясняя все лишь честолюбивыми замыслами Авшалома и его желанием захватить власть из рук отца. Однако размеры и характер недовольства Давидом впечатляют: против него выступили не только северные племена, что было бы понятно, но прежде всего его собственное колено Йеуда. «А заговор был сильным, и все больше народу стекалось к Авшалому. И пришел к Давиду вестник, и сказал: сердца израильтян расположены к Авшалому» (2 Цар. 15:12–18). Ополчения северных и южных племен перешли на сторону Авшалома, и тот, как ранее Давид, был «помазан на царство» в Хевроне — политическом центре Иудеи. Можно предположить, что среди иудейской аристократии, недовольной Давидом, тон задавали кеназиты, господствовавшие тогда в Хевроне. Потомки Калева, сына Йефуне, считали себя обделенными в царстве Давида и ждали лишь подходящего случая, чтобы свести счеты с неугодным им царем. Давид был вынужден бежать из Иерусалима в Маханаим — заиорданский центр северных племен, где в свое время был помазан на царство его неудачливый соперник Ишбошет. Царю осталась верна лишь его собственная гвардия, армия иноземных наемников, да оба первосвященника, которых он сам выбирал. Авшалом захватывает без боя Иерусалим, дом царя и даже его наложниц.
Почему же Давид, столь успешный царь, защитивший свой народ от филистимлян, становится неугодным в глазах древнееврейских племен, включая собственное колено Йеуда? Как бы ни был искусен в интригах Авшалом, его заговор против отца никогда бы не получил столь широкой поддержки, если бы для этого не было причин. Но каковы они, и почему библейский текст обходит их полным молчанием?
Судя по библейским описаниям царства Давида, родная Иудея царя «потерялась» в его общеханаанском государстве. При дворе, в царской гвардии, в постоянной армии преобладали чужестранцы: критяне, пеласги, ахейцы (из «народов моря»), хетты, лувийцы (из Малой Азии), гатияне (из филистимского города Гат) и арамейцы. Не случайно большинство имен, связанных с этим периодом, принадлежит не иудеям и даже не израильтянам, а чужеземцам. Армейский офицер, у которого Давид уводит полюбившуюся ему женщину, — хетт Урия. Командующий наемниками, сохранивший во время мятежа верность Давиду, — гатиянин Иттай. Даже Ковчег Завета Давид временно оставляет на попечение не у левитов или ааронидов, а у преданного ему гатиянина Овед Эдома. Его военачальники, Йоав и Авишай (Авесса), — внуки аммонитского царя Нахаша; главный советник и друг царя, Хушай, аркиянин, — тоже не иудей, как, впрочем, большинство жен и наложниц Давида. Один из двух первосвященников, Эвйатар, происходил из северной священнической династии, а второй, Цадок, как предполагают некоторые историки, был по происхождению йевусеем. Таким образом, Иудея вообще не была представлена в наиболее важных сферах власти.
Правда, одно только засилье иноземцев, хотя оно и вызывало недовольство, не могло толкнуть соплеменников Давида на вооруженное выступление против собственного царя. Для этого должна была быть более веская причина. Вероятнее всего, ею являлось тяжелое финансовое и экономическое бремя, которое Давид возложил на все древнееврейские колена, включая собственное племя. Если первый израильский царь Саул сам пахал на волах, не имел собственного дворца, обходился более чем скромным придворным окружением и маленькой армией, состоявшей из его же соплеменников, то Давид при помощи финикийских мастеров построил себе роскошный дом, завел большой двор и содержал значительную наемную армию. Если Саул вел только оборонительные войны, ограничиваясь защитой древнееврейских племен, то Давид совершал завоевательные походы вплоть до Евфрата и создал настоящую региональную империю, содержание которой обходилось недешево. Ни в период судей, ни во времена правления Саула древнееврейские колена не знали такого тяжелого налогообложения и повинностей, как при Давиде. Нуждаясь в дополнительных средствах, он пошел на такую крайне непопулярную меру, как всеобщая перепись, которую вынуждены были осуществлять не чиновники, а его военачальники с помощью целой армии. В этих условиях Авшалому было достаточно обещать племенным вождям существенно уменьшить экономическое бремя, возложенное на них его отцом, чтобы заручиться их полной поддержкой.
Однако Авшалом, будучи искусным интриганом, оказался плохим стратегом: захватив власть, он упустил время, дав своему отцу бежать и собраться с силами. На стороне Давида, кроме его собственной наемной армии, выступил аммонитянский правитель Шови, один из сыновей Нахаша, которого Давид после долгих войн посадил на трон, и два израильских заиорданских племени из Гилада — Гад и восточная половина колена Менаше. В отличие от остальных древнееврейских племен эти два колена имели свои основания поддержать Давида. Гиладяне издавна имели напряженные отношения с главным племенем «дома Иосифа» — Эфраимом. Первый конфликт произошел еще во времена Йеошуа, когда от них потребовали обязательного участия во всех военных походах к западу от Иордана и запретили создание собственного религиозного центра в Заиорданье. Позднее судья Ифтах из Гилада был вынужден вести жестокую войну с эфраимлянами, которые оспаривали у него власть. Даже Гидеон, судья из самого близкого к Эфраиму племени — Менаше, столкнулся с их претензиями на главенство. Само собой разумеется, что потеря Давидом власти привела бы к усилению позиций «дома Иосифа» и, прежде всего, его лидера — Эфраима, что противоречило бы интересам Гилада. К тому же изначально аморейское племя Гад, ушедшее из Египта вместе с южными коленами Моисея, в своей политической ориентации периодически колебалось между израильскими племенами и Аммоном. Гиладяне, как свидетельствует Песнь Деборы, оказались среди тех, кто отказался прийти на помощь северным племенам в их войне с Явином и Сисрой. Могущественный аммонитский царь Нахаш, чтобы заставить гиладян сделать выбор между ним и Израилем, пригрозил лишить их правого глаза — того самого, который был повернут в сторону израильских племен к западу от Иордана. В любом случае, для гиладян всегда была важна позиция их ближайшего соседа — Аммона.
Не менее важная причина поддержать Давида против Авшалома была и у заиорданской половины крупнейшего северного племени Менаше. Авшалом был сыном Давида от его жены Маахи, дочери правителя небольшого арамейского царства Гешур. Близкородственные отношения с арамейцами Гешура позволили Авшалому три года скрываться у них, когда ему грозило наказание за убийство старшего сына Давида — Амнона. Но заиорданская часть племени Менаше была непосредственным соседом арамейского Гешура и страдала от его постоянных притязаний на свою территорию. Естественно, члены этого племени опасались, что в случае победы Авшалома, тот пожертвует их землями в пользу своих арамейских родственников и покровителей. Как и гиладяне, колено Менаше тоже не желало чрезмерного усиления родственного племени Эфраим. Не случайно один из его вождей укрывал у себя внука Саула, Мефивошета (Мефибаала), в надежде, что сохранение династии Саула помешает эфраимлянам захватить власть над северными племенами. Трудно придумать более образную характеристику отношениям между этими родственными племенами, чем ту, что дал иудейский пророк Исайя: «…каждый будет пожирать плоть мышцы своей: Менаше — Эфраима, и Эфраим — Менаше, оба вместе — Йеуду» (Ис. 9:20–21).
Очень показательно, что библейский текст называет «израильтянами» только армию Авшалома, состоявшую из племенных ополчений Израиля и Иудеи, но не распространяет данное имя на отряды Давида. Вероятно, это было оправдано, так как основная боевая сила Давида — его наемники и аммонитяне — представляли собой иноземцев, которые были усилены отрядами двух заиорданских племен. Не зря Давид предпочел не брать с собой Ковчег Завета, а оставить его и священников в Иерусалиме, так как отлично сознавал, что процессия левитов лишь замедлит его продвижение и что его наемники-чужестранцы вряд ли нуждаются в этой религиозной святыне. Оставив священников и левитов в Иерусалиме, он сохранил маневренность своих сил и получил союзников и информаторов в стане Авшалома. Чтобы свести на нет численное превосходство противника, более опытные в военном деле полководцы Давида навязали армии Авшалома сражение в лесной местности, в так называемом Эфраимовом лесу: «И разбит там был народ израильский рабами Давида… и лес погубил в тот день больше народу, чем меч» (2 Цар. 18:7–8). Густые деревья оказались роковыми и для самого Авшалома: зацепившись головой за ветви, «он повис между небом и землей» и был убит.
Мятеж Авшалома был частью борьбы за власть между сыновьями Давида в последние годы правления царя. Согласно Библии, Давид стал царем в тридцатилетнем возрасте и правил сорок лет (семь с половиной лет — только Иудеей, а потом еще тридцать три года — объединенным Израильско-Иудейским царством). Таким образом, он умер в возрасте приблизительно семидесяти лет, прожив меньше, чем многие его сподвижники, например военачальник Йоав или первосвященник Эвйатар. В последние годы жизни Давид был серьезно болен, что не могло пройти незамеченным для его сыновей и придворных. Вероломное убийство его первенца Амнона, сына от ханаанеянки, было лишь первым шагом в борьбе за трон. Болезнь Давида заставила различные партии в его окружении ускорить свои шаги по захвату власти. Это же обстоятельство окрылило и его противников из северных племен, которые рассматривали союз с южными коленами как временный и вынужденный внешними обстоятельствами.
Тот факт, что мятеж Авшалома поддержало собственное племя Давида, заставил царя пойти на серьезный компромисс с племенной аристократией Иудеи: он облегчил ее налоговое бремя в ущерб северным племенам. Возмущение северян привело к спонтанному бунту и «биньяминянин по имени Шева, сын Бихри, затрубил в шофар и сказал: нет нам доли у Давида и нет удела нам у сына Ишая! Все по шатрам своим, израильтяне! И отошли все израильтяне от Давида, [последовав] за Шевою, сыном Бихри. Иудеи же остались на стороне царя своего…» (2 Цар. 20:1–2). Но в отличие от хорошо спланированного мятежа Авшалома восстание северян было плохо организовано, и в нем приняла участие лишь часть израильских племен. На этот раз численное превосходство оказалось на стороне Давида, который старался действовать как можно быстрее, чтобы не дать мятежу разрастись и удержать от участия в нем колебавшихся племенных вождей.
Хотя второй мятеж имел более скромные размеры, чем первый, он по сути своей был намного опаснее. Если заговор Авшалома был направлен лишь против Давида и его наемников, то восстание Шевы (Савея) грозило развалом всего объединенного царства, расколом между северными и южными племенами, между Израилем и Иудеей. Отлично понимая это, Давид признавался одному из своих военачальников: «Теперь Шева, сын Бихри, наделает нам зла больше, чем Авшалом» (2 Цар. 20:6). В отличие от повествования о мятеже царского сына библейский текст обходит полным молчанием ход восстания Шевы, сообщая лишь о его начале и конце. Такой подход носителей традиции не случаен, ибо выступление северных племен свидетельствовало о существенных различиях в историческом прошлом и родоплеменном происхождении двух групп древнееврейских колен, напоминало, что их объединение являлось не столько закономерностью, сколько случайностью, вызванной внешней угрозой. Однако первая попытка северных племен избавиться от гегемонии южных колен над ними закончилась неудачно. Видя, что у их восстания нет шансов на победу, старейшины города, где укрылись повстанцы, казнили Шеву и выдали его голову армии Давида.
Мятеж Шевы побудил Давида совершенно иначе взглянуть на династию Саула. В условиях недовольства и ропота среди северных племен она представляла для него реальную угрозу в двух отношениях. Во-первых, она оставалась символом суверенитета северных колен и их былой гегемонии над южными. Во-вторых, она являлась главным конкурентом для династии самого Давида. Потомки Саула могли либо оторвать северные племена от царства Давида, либо сами возглавить объединенное царство, как это и было раньше. Израиль преобладал над Иудеей во всех отношениях, и прежде всего, в численном и экономическом, поэтому без людских и материальных ресурсов северных племен Давид был бы не в состоянии контролировать весь Ханаан. Однако Давиду не удалось отнять «первородство» у династии Саула, как когда-то это сделал Иаков в отношении Эсава, поэтому он решил физически устранить опасных для его династии потомков первого царя.
Предлог нашелся без труда. Три года засухи были истолкованы пророками Давида как Божье наказание за преступления дома Саула против хивеев Гивона. Советники царя вдруг «вспомнили», что биньяминяне, и прежде всего Саул, нарушили договор о мире, заключенный между жителями города Гивона и Йеошуа двумя столетиями раньше. Искушенный в политике Давид не стал сам казнить оставшихся в живых потомков Саула, а передал почти всех — двух сыновей и пять внуков — их врагам, хивеям Гивона. Он пощадил только одного из них, инвалида Мефивошета (Мемфивосфея), который находился в особом положении. Будучи сыном Йонатана, официального наследника Саула, Мефивошет имел преимущественные права на престол перед всеми остальными потомками первого царя. После убийства Ишбошета у Саула осталось только два сына от наложницы Рицпы. Но из-за низкого социального статуса матери их шансы на трон были невелики. В лучшем положении находились законные внуки Саула, но и они были всего лишь от его дочери. Поэтому сын Йонатана, Мефивошет, несмотря на то что он был хромоног с детства, являлся самым вероятным претендентом на престол от династии Саула. Но казнить его царь не посмел, так как тот был сыном его лучшего друга, который неоднократно спасал Давида и которому он клялся в верности. Поэтому Давид нашел своеобразный выход из положения: он оказал Мефивошету особую честь — находиться постоянно при царе и на глазах его слуг. Зато в отношении других потомков Саула у Давида не было никаких обязательств, чем он не замедлил воспользоваться. Месть царя носила не только политический, но и личный характер. На смерть были отданы все сыновья старшей дочери Саула, Мерав, той самой, которая была обещана Давиду, но отдана его более богатому и влиятельному сопернику — Адриэлю из Мехолы. Уничтожение династии Саула избавило Давида от претензий колена Биньямин на власть, но не оградило его и его собственную династию от растущего недовольства северных племен.
Дворцовый переворот Соломона и изменение политического курсаВ конце своей жизни Давид был настолько болен, что фактически отстранился от управления страной. Правда, библейский текст, сообщая о тяжелом состоянии царя, делает упор не на болезнь, а на его старость: «И состарился царь Давид, вошел в [преклонные] лета; и покрывали его одеяниями, но не становилось ему теплее» (3 Цар. 1:1). Учитывая, что это говорится о человеке, которому едва минуло 70 лет, его нездоровье скорее объяснялось болезнью, нежели чрезмерной дряхлостью. Приближение кончины царя привело к возобновлению борьбы за власть между его сыновьями. На этот раз престол еще при живом отце оспаривали два кандидата — Адония и Соломон; у каждого из них была своя группа сторонников, своего рода политическая партия. Речь шла не только о личных амбициях этих людей, но и об интересах тех групп, которые за ними стояли.
Так, Адонию поддерживали два наиболее известных соратника Давида — священник Эвйатар и военачальник Йоав. Первый представлял интересы северной священнической династии из Шило и тех левитов, которые присоединились к северным племенам. Второй командовал племенным военным ополчением Израиля и Иудеи. Эта партия ориентировалась на интересы всех древнееврейских племен и хотела продолжить политику Давида, характерную больше для первого периода его царствования, то есть когда она была сбалансированной и отвечала потребностям как южных, так и северных колен. В какой-то степени это была общенациональная партия, если подобное определение может быть применимо к группе сановников того времени.
Ей противостояли сторонники Соломона: священник Цадок, пророк Натан и начальник наемной гвардии Бенаяху (Ванея). Цадок и Натан выражали интересы ааронидов, йевусейского жречества и той части левитов, которые после раскола колена Леви остались с южными племенами. Бенаяху и его гвардейцы-наемники были естественными конкурентами Йоава и племенного ополчения. Давид всегда старался, чтобы обе эти силы уравновешивали и дополняли друг друга, но когда он из-за старости и болезни фактически устранился от управления государством, обе армии и их командующие стали соперничать друг с другом за влияние на царя и его политику. В любом случае, интересы племенной аристократии и наемной гвардии царя были противоположны. Если первая боролась за максимально большую автономию, то вторая — за усиление царской власти и бюрократического аппарата. Сторонники Соломона представляли интересы исключительно южных племен, точнее, Иудеи, поэтому его партию можно было бы определить как проиудейскую. Она больше всех нуждалась в наемной гвардии Давида, зависела от нее, что соответствовало интересам самих наемников. К тому же для гвардии, желавшей сохранить свое привилегированное положение, было выгодно поддерживать и привилегированное положение Иудеи среди древнееврейских племен — это усиливало ее зависимость от них и ослабляло позиции племенного ополчения в случае его противостояния с наемниками. Общенациональная партия, напротив, предпочитала опираться на племенное ополчение северных и южных племен и опасалась чрезмерного усиления наемной гвардии. Нам не известно, насколько полно Адония выражал интересы северных племен, но, безусловно, он их учитывал несравненно больше, чем Соломон, представлявший проиудейскую партию. Не исключено, что если бы победил Адония, то объединенное царство не распалось бы вслед за смертью Соломона.
Адония был старшим и согласно правовым нормам того времени считался официальным наследником отца. Вероятно, сам Давид хотел передать ему власть. По крайней мере, то, что сообщает Библия, лишь подтверждает это предположение: «Адония, сын от Хаггит, возгордившись, говорил: я буду царем. И завел себе колесницы, и всадников, и пятьдесят человек скороходов. Отец же никогда не стеснял его вопросом: почему ты так делаешь?» (3 Цар. 1:5–6). О том, что Адония был главным кандидатом на престол, говорит и его собственное красноречивое признание, сделанное в разговоре с Бат-Шевой, матерью Соломона: «Ты знаешь, что царство принадлежало мне, и весь Израиль обращал на меня взоры свои, как на будущего царя; но царство отошло от меня и досталось брату моему, ибо от Господа это было ему» (3 Цар. 2:15). Именно Адония занимался государственными делами в периоды обострения болезни отца, на что указывает тот факт, что «он советовался с Йоавом, сыном Церуи, и с Эвйатаром, священником; и они помогали Адонии» (3 Цар. 1:7). Вряд ли сын царя, не имея согласия отца, осмелился бы устроить всенародное празднество по случаю своего восхождения на престол, и тем более сомнительно, чтобы преданные Давиду сановники и другие сыновья царя (кроме Соломона) позволили бы себе провозглашать здравицы: «Да живет царь Адония!», не зная об окончательном выборе царя.
Однако другой кандидат на престол оказался расторопнее своего брата. Пока Адония вместе с большинством сановников Давида и старейшинами Иудеи праздновал свое воцарение неподалеку от Иерусалима, в опустевшей столице происходили драматические события совсем иного рода. Сторонники Соломона, заручившись поддержкой наемной гвардии Давида (главной военной силы в городе), совершили дворцовый переворот, провозгласив своего кандидата новым царем. Воспользовавшись беспомощным состоянием смертельно больного Давида, они вынудили его изменить решение и дать согласие на провозглашение царем другого сына — Соломона. В ход были пущены все средства: мольбы и упреки его жены Бат-Шевы (Вирсавии) — матери Соломона, грозные предупреждения пророка Натана и дворцовые интриги начальника гвардии Бенаяху. Таким образом, пока Адония праздновал, Соломона помазали на царство. То обстоятельство, что это произошло еще при жизни Давида и с его формального согласия, давало полную легитимизацию Соломону и лишало сторонников Адонии всяких шансов на успех. Любая попытка сопротивления с их стороны была бы истолкована как мятеж и была бы жестоко подавлена наемной гвардией Давида.
Новый царь не обладал великодушием своего отца и после прихода к власти жестоко расправился со своим братом-соперником и с теми, кто его поддерживал. Хотя Адонии удалось спрятаться в святилище-убежище при Ковчеге Завета, его сначала выманили оттуда ложными обещаниями, а потом убили под предлогом того, что он не отказался от мысли о престоле. Военачальник Йоав, уже старик, был убит прямо у жертвенника Господу, где он пользовался законным правом неприкосновенности. Биньяминитского вождя Шимри, которого в свое время великодушно простил Давид, заставили жить только в Иерусалиме под присмотром царских слуг, а затем казнили под тем предлогом, что он ненадолго отлучался из города. Другой сподвижник Давида, священник Эвйатар, весь род которого был наказан смертью за помощь Давиду, был изгнан Соломоном в свою вотчину, городок Анатот. В этой связи позднейшие редакторы Ветхого Завета, аарониды, не удержались от комментария, выражавшего удовлетворение тем, что с этих пор первосвященство перешло от северной династии к их, южной. Именно редакторы-аарониды вложили в уста умиравшего Давида наказы, которых: он, видимо, никогда не отдавал: казнить военачальника Йоава и вождя биньяминян Шимри. Тот факт, что Соломон был всего лишь одним из самых младших сыновей Давида, уже не смущал носителей традиции. Судя по всему, у «дома Иакова» всегда были проблемы с «первородством», поэтому аарониды привыкли прибегать к всевозможным ухищрениям, чтобы оправдать главенство младших над старшими. Началось все с основателя дома — патриарха Иакова, который далеко не самым честным путем обошел своего старшего брата Эсава. Его примеру последовал Йеуда, возобладавший над более старшими Реувеном, Шимоном и Леви. Ничего удивительного, что и царь Давид оказался самым младшим из своих братьев. Поэтому воцарение Соломона было безусловным продолжением этой традиции «дома Иакова», когда младшие по различным причинам и предлогам обходят старших.
Главной заслугой правления Соломона (968–928 гг. до н. э.?) носители традиции считают возведение великолепного Храма в Иерусалиме. Однако строительство Храма не означало усиления тенденции монотеизма, оно в действительности преследовало совсем другую задачу, чисто политическую: сделать Иерусалим, город царя, главным религиозным центром в стране и подчинить основной государственный культ его полному контролю. Одновременно имелась в виду и другая цель: поднять значение Иудеи, родной области царя, в тогда еще обширном государстве Соломона. Новый царь пренебрег осторожностью Давида, который в свое время отказался от мысли строить центральный храм, чтобы не осложнять отношения с влиятельными священническими династиями, оспаривавшими первенство друг у друга. Новый религиозный центр в Иерусалиме ущемил интересы северных племен и лишь укрепил у них намерение положить конец гегемонии южных колен даже ценой полного разрыва с ними.
Годы правления Соломона, как, впрочем, и время Давида, вовсе не были периодом господства монотеизма ни в объединенном царстве, ни в самом Иерусалиме. Носители традиции, восхваляющие Соломона, вынуждены были признать, что «сердце его не было полностью предано Господу, Богу своему, как сердце Давида, отца его. И стал Соломон служить Ашторет — божеству Сидонскому, и Милькому — мерзости Аммонитской. И делал Соломон неугодное пред очами Господа, и не следовал полностью за Господом, как Давид, отец его. И построил Соломон капище Кемошу — мерзости Моавитской, на горе, которая перед Иерусалимом, и Молоху — мерзости сынов Аммона. Так сделал он для всех своих чужестранных жен, которые приносили воскурения и жертвы своим богам» (3 Цар. 11:4–8). Откровенное идолопоклонство Соломона приводило его к столкновениям даже с верными ему священниками-яхвистами. Не случайно в библейском тексте имеется следующая цитата: «И разгневался Господь на Соломона за то, что отклонилось сердце его от Господа, Бога Израилева, Который два раза являлся ему, и заповедал ему, чтобы он не следовал иным богам; но он не исполнил того, что заповедал ему Господь» (3 Цар. 11:9–10). Естественно, что последовавший после смерти Соломона раскол его царства носители традиции интерпретировали, как наказание Господа за идолопоклонство. Точно так же они объясняли и неудачи в его внешней политике, приведшие к потери многих владений, завоеванных еще Давидом.
Если Давид завоевал огромные территории и провел большую часть жизни в войнах, то внешняя политика Соломона носила ярко выраженный мирный, оборонительный характер. Соломон предпочитал строить крепости и крепостные стены, в отличие от своего отца, который брад их штурмом и разрушал. Правда, политика мира имела свою цену, и немалую. Практически все сорок лет правления Соломона представляли собой череду территориальных утрат и отступлений, поэтому обширная держава Давида в конце жизни его сына превратилась в скромное государство, чьи границы не выходили за пределы собственно Ханаана. Соломон потерял все приобретения Давида в Сирии, но самой большой трагедией стала утрата Дамаска. С этого времени непрерывно усиливавшееся арамейское Дамасское царство стало главным врагом северных племен. Второй по значению неудачей Соломона стала его неспособность быстро справиться с мятежом в Эдоме, который возглавил царь Адад. Эдомитяне, разгромленные и покоренные Давидом и его военачальником Йоавом, воспряли духом после их смерти и сумели доставить немало неприятностей Соломону.
Куда более удачно складывались отношения с Египтом. Очевидно, египтяне были серьезно встревожены возникновением у своей северо-восточной границы мощной державы Давида, поэтому постарались наладить тесные связи с его наследником. Вероятно, брак Соломона с дочерью фараона объяснялся не столько его собственными внешнеполитическими успехами, сколько тем впечатлением, которое произвели на египтян военные победы его отца. Но, пожалуй, успешнее всего развивались отношения с небольшим северным соседом — финикийским городом Тир, хотя они и не имели существенного военного и политического значения, а ограничивались лишь сферой торговли.
В целом, внешнюю политику Соломона вряд ли можно назвать впечатляющей или успешной. Его главным достижением было сохранение мира с соседями, пусть и ценой уступок. Правда, заплатить за этот относительный мир пришлось уже не самому царю, а его преемникам. Соломона мало привлекали территории соседних государств или военные походы с целью их грабежа, зато он очень интересовался международной торговлей. Именно в этой области он достиг наибольших успехов. С помощью финикийского царя Хирама, правителя города Тира, он построил морской флот в Эцион-Гевере, близ современного Эйлата, и осуществил целый ряд прибыльных торговых экспедиций в экзотические страны Офир и Таршиш (пока окончательно не идентифицированные). Вероятно, только при Соломоне объединенное царство включилось в активную международную торговлю. Отголоском этой деятельности царя является упоминание в Библии о визите в Иерусалим правительницы Саббейского царства (из южной Аравии).
Внутренняя политика Соломона характеризовалась широкомасштабным строительством по всей стране, созданием пышного и многочисленного царского двора и содержанием дорогостоящей наемной армии. Царь построил не только знаменитый Храм, который, судя по библейским описаниям, мог считаться одним из богатейших и красивейших сооружений того времени; он возвел не менее роскошный дворец для самого себя, не пожалев средств для приглашения мастеров из Финикии и закупки материалов со всех концов древнего мира. Он усилил крепостные стены Иерусалима и вел обширное строительство в Хацоре, Мегиддо, Гезере, Бейт-Хороне, Баалот и даже в далеком Тадморе. Библейский текст сообщает, что Соломон построил «города для запасов, которые у него были, и города для колесниц, и города для конницы» (3 Цар. 9:19). Все эти склады, казармы и конюшни были необходимы для постоянной армии царя, «у которого было тысяча четыреста колесниц, двенадцать тысяч всадников и сорок тысяч стойл с лошадьми для колесниц» (3 Цар. 4:26; 10:26). Чтобы понять, как дорого обошлось создание подобной армии, можно воспользоваться теми же библейскими данными: «Колесница из Египта получаема и доставляема была за шестьсот [шекелей] серебра, а конь — за сто пятьдесят» (3 Цар. 10:29). Что можно было купить за эти деньги в то время, говорит нам следующий пример. В конце своей жизни царь Давид для постройки жертвенника Господу приобрел за пятьдесят серебряных шекелей большой участок земли вместе с гумном и стадом скота у йевусея Аравены (Орны) под Иерусалимом. То есть вся собственность зажиточного крестьянина составляла лишь двенадцатую часть от стоимости одной боевой колесницы!
Не ограничиваясь дорогостоящей сухопутной армией, Соломон позволил себе построить собственный торговый флот в Эцион-Гевере на Красном море, опять-таки наняв для этого многочисленных мастеров из Финикии. Массу средств должен был пожирать и огромный двор Соломона, ведь «у царя было семьсот жен и триста наложниц» (3 Цар. 11:3). Естественно, чтобы иметь возможность вести грандиозное строительство, содержать большую армию и флот, пышный восточный двор с огромным гаремом, нужно было обложить все население страны тяжелыми налогами и заставить его нести нелегкие трудовые повинности. И, действительно, Библия достаточно подробно сообщает об этом: «И царь Соломон наложил повинность на весь Израиль, повинность же составляла тридцать тысяч человек. И посылал он их в Ливан по десять тысяч в месяц попеременно… Еще было у Соломона семьдесят тысяч носильщиков и восемьдесят тысяч каменотесов в горах; кроме начальников, поставленных Соломоном над работой, три тысячи триста надсмотрщиков управляли народом, выполнявшим работы» (3 Цар. 5:13–16).
Кроме того, в уплату за кедровые и кипарисовые деревья, доставленные с гор Ливана, за золото и мастеров из Финикии, Соломон отдал царю Хираму 20 израильских городов в Галилее, на севере страны. Даже если все эти цифры, приведенные Библией, сильно преувеличены, все равно речь идет о колоссальном налоговом бремени и изнурительных трудовых повинностях, наложенных только на северные племена и ханаанское население. Не приходится удивляться, что именно пышность двора Соломона, его большая армия и широкий размах строительства в сочетании с пренебрежением интересами северных племен заложили предпосылки для политического кризиса объединенного царства. Новый мятеж северных колен был лишь вопросом времени. На этот раз (после уничтожения династии Саула) руководство северянами перешло снова к традиционному лидеру «дома Иосифа» — колену Эфраим. Недовольных возглавил один из его вождей — Йаровам, сын Невата. Однако восстание было подавлено в самом начале, и Йаровам бежал в Египет, где находился вплоть до смерти Соломона.
Правда и мифы об эпохе Давида и СоломонаНекоторые историки, не находя достаточных археологических подтверждений, ставят под сомнение как военную мощь и завоевания царя Давида, так и грандиозное строительство и экономический расцвет эпохи Соломона. Они считают это явной идеализацией или сильным преувеличением со стороны носителей традиции более позднего времени. С точки зрения этих историков, постройки в Мегиддо, Хацоре и в Гезере, приписанные Соломону, на самом деле были возведены на столетие позже израильским царем Ахавом, поскольку Иудея и Иерусалим X в. до н. э. были слишком слабо заселены и недостаточно развиты экономически, чтобы стать центром крупной державы того времени. В качестве доказательств своей позиции они указывают на продолжение ханаанского культурного слоя в долинах Палестины и на отсутствие следов монументальных сооружений в Иерусалиме того времени[43].
Действительно, археологические данные, относящиеся к этому периоду, противоречивы и явно недостаточны, чтобы подтвердить сообщения Библии, которая по-прежнему является пока единственным письменным источником об объединенном царстве. Однако нельзя забывать, что Ханаан всегда был культурной и политической периферией древней ближневосточной цивилизации. Ее главные центры находились в Месопотамии и долине Нила. Поэтому того, кто ищет в объединенном государстве Давида и Соломона развитую монархию наподобие Вавилонии, Ассирии или Нового царства в Египте, ждет непременное разочарование. Развитые в социально-экономическом и культурном плане монархии в Ханаане возникли существенно позднее. Северное царство, Израиль, стало таким к IX–VIII вв. до н. э., а южное, Иудея, еще позже — в VII–VI вв. до н. э. Кроме того, объединенное царство Давида и Соломона было государством племен хабиру, которые впервые в истории Ханаана объединили всю эту страну. Эти бывшие полукочевники окончательно осели на землю лишь в XII–XI вв. до н. э. и представляли собой крестьян, пастухов и воинов. Ремесло и торговля были в то время уделом ханаанеев, но не хабиру. Не зря же Соломон приглашал мастеров всех видов из Финикии; своих ремесленников, а тем более искусных, у него не было. Именно финикийцы стали учителями израильтян во всех видах ремесла, искусства и торговли. К тому же южные древнееврейские племена, населявшие Иудею, являлись наименее развитой частью хабиру, теми, кто позднее всех вернулся из Египта и позже других осел на землю. А если учесть присоединившиеся к ним мидьянские и эдомитские кочевые кланы, то Иудею вполне можно определить как государство хабиру и суту. Поэтому объединенное царство, а тем более родная Давиду и Соломону Иудея, никак не могли представлять собой развитого и зрелого царства. Но это вовсе не означало, что армия Давида, включавшая ополчения не только южных, но и более многочисленных северных племен, не могла завоевать обширные территории вплоть до реки Евфрат. История знает множество примеров, когда кочевники или бывшие кочевники овладевали огромными территориями и господствовали над более развитыми в экономическом и культурном плане народами, хотя их собственные области и столицы производили убогое впечатление. Нельзя забывать, что, хотя хабиру в военном плане были господствующим этносом в Ханаане, они уступали другим ханаанейским и аморейским народам в социальном и культурном развитии. Тот факт, что многие ханаанейские города оставались нетронутыми в период объединенного царства, отнюдь не свидетельствует о том, что они не подчинялись ему или не входили в его состав. Наоборот, Библия подчеркивает, что уже в конце эпохи судей наступил мир между древнееврейскими племенами и местными аморейскими и ханаанейскими народами, особенно в годы филистимской экспансии в Ханаане. Лучший пример тому — ханаанейский город Кеила в Иудее, на который Давид не нападал, а, напротив, оборонял его от филистимлян. Еще один пример являют собой хивейские города Шхем и Гивон, которые израильтяне со времен Йеошуа не только не разрушали, а защищали от их врагов. Если Моав, Аммон, Эдом и арамейские царства в Сирии были включены в состав государства Давида насильственным путем, то для ханаанейских и аморейских городов более характерно было мирное, добровольное присоединение к объединенному царству. В нем они видели силу, способную защитить их от врагов и положить конец междоусобным войнам. К тому же Давид оставлял им достаточную внутреннюю автономию. Показательно, что Библия, повествуя о походах на Филистию, о завоеваниях Заиорданья и Сирии, совершенно безмолвствует относительно ханаанейских и аморейских соседей. Нет ничего удивительного в том, что в период объединенного царства они избежали разрушений и потрясений. Завоевание йевусейского Иерусалима являлось скорее исключением из общего правила, да и то в силу особого географического положения этого города, вклинившегося между областями южных и северных племен.
Что касается последнего аргумента — отсутствия следов монументальных сооружений, относящихся к Иерусалиму X в. до н. э., — то он мало что доказывает. Известно, что Иерусалим неоднократно полностью разрушался врагами, а затем заново отстраивался его новыми правителями, которые использовали фундаменты и камни прежних построек. Кроме того, сегодняшний Иерусалим стоит непосредственно на месте древнего города, что делает невозможным проведение там полномасштабных археологических раскопок, а следовательно, любые выводы об отсутствии следов монументальных построек являются преждевременными.
Интересно, что все местные народы Ханаана, которые Пятикнижие и книга Йеошуа призывали изгнать за идолопоклонство, в действительности не только благополучно остались на своих местах, но и преимущественно мирно вошли в состав объединенного царства. Это касается ханаанеев, эмореев, хивеев, йевусеев, перизеев, гиргашеев и хеттов. Даже амалекитяне, злейшие враги «дома Иакова», продолжали как ни в чем ни бывало кочевать в Негеве. Вероятно, все призывы к изгнанию идолопоклонников были добавлены в библейские тексты намного позднее, в VI–V вв. до н. э., когда происходила окончательная редакция Ветхого Завета.
Но большинство этих народов тогда уже полностью смешались с древнееврейскими племенами. Если так, то для чего же в повествование о прошлом были внесены столь суровые предписания? Только для того, чтобы повлиять на настоящее и будущее, оградить еще неустоявшуюся монотеистическую веру от влияния языческих религий через смешение с другими народами. У нас есть все основания полагать, что, несмотря на жестокие нравы того времени, этнические процессы в Ханаане определялись не изгнаниями и уничтожениями, а сближением и смешением близкородственных западносемитских народов. В отличие от куда более поздних времен, войны тогда велись не ради физического истребления и изгнания народов, а ради их ограбления и эксплуатации. Различия в религиозных верованиях тоже не были препятствием для ассимиляции племен и народов. Душераздирающие описания того, как Давид поступал с эдомитянами, аммонитянами и моавитянами, скорее всего, крайне преувеличены и добавлены в библейский текст уже в период вавилонского пленения или даже после него. Оскорбленные предательским поведением своих родственников, носители традиции включили эти пассажи в книги Царств в качестве назидания, как надо поступать с плохими соседями и идолопоклонниками. В любом случае, они полностью противоречат как предыдущим, так и последующим событиям. Трудно принять утверждение, что «военачальник Йоав и все израильтяне шесть месяцев оставались в Эдоме, пока не истребили всех мужчин [там]» (3 Цар. 11:16). Если это действительно было так, то каким образом давно перебитые эдомитяне продолжали жить в Эдоме и, более того, заняли южную Иудею после разрушения Первого Храма? То же самое касается аммонитян, которых Давид вывел из Раббы «и положил под пилы и бороны железные, и под железные секиры; и таскали их по кирпичам улиц. И так поступал он со всеми городами сынов Аммона» (2 Цар. 12:31). Вряд ли бы после этого аммонитяне самоотверженно поспешили на помощь Давиду, который бежал из Иерусалима, спасаясь от собственного сына Авшалома. Столь же трудно поверить, что он, поразив моавитян, «смерил их веревкою, положив их на землю; и отмерил две (длины) веревки — на убиение, а (длину) одной веревки, — чтоб оставить в живых» (2 Цар. 8:2). Ведь речь идет о том же самом Давиде, правнуке моавитянки, который прятал своих родителей от царя Саула именно у моавитян, так как больше всего доверял им и имел добрососедские отношения с ними. Более того, сам факт включения книги Руфь в библейский канон свидетельствовал не только о смешении между моавитянами и племенем Йеуда, но и о признании особых отношений между моавитянами и южными племенами. Вероятнее всего, эти жестокости представляли собой не массовое явление, а месть Давида отдельным группам своих противников среди заиорданских народов, однако из назидательных соображений носители традиции абсолютизировали их вне всяких пропорций.
В повествовании о последних годах царствования Давида в библейском тексте упоминается йевусей Аравена, на земле которого царь построил жертвенник по случаю окончания мора. Это имя явно не семитского происхождения, а, скорее, индоарийского, хотя сами йевусеи являлись западными семитами. Здесь мы имеем подтверждение того факта, что арийским и хурритским группам населения удалось проникнуть и осесть в разных частях Ханаана, вероятно, в период, когда гиксосы уже потеряли власть над этой страной, а египтяне еще не захватили ее.
В этнической картине Ханаана времен объединенного царства имеется еще одна проблема, связанная с местоположением Гешура и гешуреев. Как известно, одной из жен царя Давида и матерью его мятежного сына Авшалома была Мааха, дочь правителя Гешура, Талмая. Библейский текст, с одной стороны, помещает Гешур в Арам, то есть на северо-восток, с другой — говорит о гешуреях, как об одном из враждебных народов пустыни, который вместе с амалекитянами жил в Негеве и на Синае (2 Цар. 15:8; 1 Цар. 27:8). Очевидно, своевременно поправить данную ошибку было невозможно, так как эта часть Ветхого Завета составлялась и редактировалась в VI–V вв. до н. э., когда гешуреев как отдельного народа уже давно не существовало. В любом случае, они представляли небольшой западносемитский народ, слившийся со своими более крупными соседями.
Вероятно, именно в период правления Давида и Соломона была написана начальная версия первых четырех книг Пятикнижия. Их авторы, очевидно, использовали немногочисленные письменные тексты, оставленные Моисеем и его последователями — первыми носителями традиции, а также устные предания из эпоса как южных, так и северных племен. Политические интересы объединенного царства требовали обоснования необходимости единства двух главных партнеров по союзу — Израиля и Иудеи — и легитимизации ведущей роли последней. Новое государство и его цари нуждались не только в пышном дворе, но и в собственной истории, которая бы подтверждала их право на суверенную власть в глазах как жителей страны, так и внешнего мира. Да и сами носители традиции — левиты и аарониды — были заинтересованы в освящении корней яхвизма и соединении их с глубинными пластами истории не только южных, но и северных колен. Поэтому перед первыми составителями Торы (Пятикнижия) стояла нелегкая задача: создать единую историю и родословие двух разных групп древнееврейских племен. Они справились с этой задачей блестяще. Им удалось необычайно искусно соединить эпос двух групп: патриархи южных племен — Авраам, Исаак и Иаков — стали одновременно и праотцами северных, а родоначальник северных колен — Израиль — слился в одном лице с патриархом южных — Иаковом. «Дом Иосифа» стал частью большой семьи того же Иакова.
Общее родословие потребовало и унификации истории обеих групп. Так появилась версия об одновременном уходе в Египет, о совместном пребывании там в течение четырех столетий и общем исходе под руководством Моисея. В этой новой истории вождь северных племен Йеошуа оказался преемником лидера южных — Моисея, а его завоевания в Ханаане стали совместным делом обеих племенных групп. С другой стороны, принятие синайских заповедей и монотеизм Моисея превратились в общее достояние как южных, так и северных колен. Этот симбиоз культурного и исторического наследия двух различных групп обогатил каждую из них, как, впрочем, и духовную жизнь всего человечества, но поставил в тупик современных историков и археологов. Ибо там, где они ищут исторический путь одного народа, скрыты фактически две истории и два народа.
Позднее, уже после раскола объединенного государства, на основе этой изначальной единой версии возникли два источника современных библейских текстов: «Яхвист» (J) — в Южном царстве и «Элохист» (E) — в Северном. Скорее всего, эта первоначальная версия была знакома и авторам третьего, еще более позднего библейского источника — так называемого «Дейтерономиста» (D), — создавшим последующие книги: Второзаконие (последнюю часть Пятикнижия), книгу Иисуса Навина и четыре книги Царств. Так было положено начало уникальному историко-литературному и религиозно-философскому произведению, которое не имеет себе равных ни в древнем мире, ни в современном.
Глава IX
Раскол объединенного царства
Разрыв между северными и южными коленами. Причины и следствияОбъединенное царство существовало недолго, всего около ста лет. Из них Давид и Соломон правили примерно по 40 лет каждый и приблизительно 20–25 лет пришлось на время Саула. Согласно Библии, а других источников по этому периоду у нас нет, конец союза южных и северных племен наступил со смертью Соломона, где-то около 928 г. до н. э. Сын Соломона, Рехавам (Ровоам), отправился в Шхем, где должен был заручиться согласием старейшин на свое царствование. Здесь представители северных племен попросили его уменьшить налоговое бремя, наложенное на них его отцом. Три дня размышлял Рехавам над этой просьбой. Опытные советники, служившие еще его отцу, убеждали нового царя пойти навстречу вождям северных племен, однако друзья Рехавама считали всякие уступки недопустимыми. В конечном счете победило мнение последних, и Рехавам высокомерно заявил, что он не только не уменьшит подати и повинности, а еще больше увеличит их: «Отец мой возложил на вас тяжкое иго, а я сделаю его еще тяжелее; отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас тернием… И увидели все израильтяне, что царь не внял им. И отвечал народ царю, и сказал: что за доля у нас в Давиде? Нет нам удела у сына Ишая! По шатрам своим, Израиль!» (3 Цар. 12:14–16).
Так снова разошлись пути северных и южных племен, исторические судьбы Израиля и Иудеи. Согласно одной библейской версии Рехавам, «послушав слово Господа» через пророка Шемайю, отказался от своего намерения силой подчинить взбунтовавшихся израильтян. Однако по другой версии «была война между Рехавамом и Йаровамом (царем Израиля. — И.Л.) во все дни жизни его» (3 Цар. 12:24; 14:30; 15:6). Очевидно, истина лежит где-то посередине этих противоположных по смыслу утверждений. Рехавам не мог не попытаться военным путем подавить мятеж северных племен, но их численное преимущество было столь значительно, что иудейский царь очень быстро отказался от всяких попыток восстановить свою власть силой. Вместе с тем враждебные отношения между двумя бывшими союзниками продолжались все семнадцать лет правления Рехавама. Именно это имела в виду вторая версия.
Все, что нам известно из Библии о расколе объединенного царства, — это лишь небольшие фрагменты истории того времени, да и записаны они были только в VII–V вв. до н. э., то есть через 300–500 лет после произошедших событий, когда составителям текстов был уже известен печальный конец обоих царств, сначала северного, а потом и южного. Знание прошедшей истории позволило составителям, а позднее и редакторам книг Царств построить свое повествование таким образом, чтобы придать ему как можно больший дидактический характер в назидание будущим поколениям. Естественно, что главным принципом в подборе древних текстов и их редакции был не исторический, а религиозный. Авторов интересовала не столько история, сколько возможность на ее примерах обличать идолопоклонство и проповедовать монотеизм, а также сводить счеты с противниками яхвизма как в северном, так и в южном царстве. Поэтому перед нами стоит нелегкая задача: реконструировать подлинные события того периода на основе очень немногих фрагментов, причем больше дидактического, чем исторического характера.
Прежде всего, обращает на себя внимание то обстоятельство, что Рехаваму в отличие от Давида и Соломона пришлось прибыть в Шхем — главный город северных племен, — чтобы получить согласие старейшин на царствование. Как известно, его дед Давид никуда не ездил, чтобы быть помазанным на царство, наоборот, вожди северных племен сами приезжали к нему в Хеврон, чтобы просить его стать их царем. Да и его отцу Соломону тоже не понадобилось представляться перед израильтянами — его утвердили на престоле в самом Иерусалиме по решению Давида. В этом смысле позиции Рехавама оказались несравненно слабее и больше напоминали положение первого израильского царя Саула, зависившего от одобрения племенных вождей. Не случайно умудренные опытом советники рекомендовали ему быть «слугою этим людям» — старейшинам северных колен, видя в этом единственную возможность предотвратить раскол. Таким образом, абсолютная, ничем не ограниченная монархия при Давиде и Соломоне снова стала ограниченной и условной, как это было при Сауле. Все это наводит на мысль, что переговоры в Шхеме произошли в действительности не до, а после восстания северных племен, так как их представители разговаривали с новым царем уже с позиции силы, заставив его самолично явиться к ним в Шхем и пройти унизительную для восточного деспота церемонию утверждения в должности. Тот факт, что эфраимлянин Йаровам, считавшийся при Соломоне беглым преступником, успел вернуться из Египта и присутствовал на переговорах в качестве одного из вождей северян, только подтверждает предположение, что встреча с царем произошла уже после того, как северные колена взбунтовались. Не исключено, что Рехавам был вынужден пойти на эти переговоры, потому что его предыдущие попытки использовать силу не увенчались успехом, это же, в свою очередь, объясняет, почему он послушал пророка Шемайю и не стал воевать с израильтянами.
Очень вероятно и другое, что аарониды, редактировавшие библейские тексты, из сочувствия к близкой им династии давидидов скрасили незавидное положение Рехавама и объяснили раскол ошибками молодого царя и его друзей. Правда, молодым Рехавама назвать было трудно: когда он вступил на престол ему уже был 41 год. Царь понимал, что израильтяне добивались воссоздания союза в форме конфедеративного государства, каким оно было в первый период царствования Саула. Однако он не мог существенно уменьшить налоговый пресс на северные племена, ведь это означало для него либо отказаться от пышного двора и большей части наемной армии, либо переложить непосильное бремя на собственное племя Йеуда. Оба эти варианта были неприемлемы для царя.
Интересно, что в момент раскола объединенного царства племя Биньямин поддержало не родственные ему северные колена и даже не «дом Иосифа», частью которого оно являлось, а Иудею и династию Давида, то есть главных соперников династии Саула. Этот парадоксальный факт подтверждает серьезный конфликт внутри «дома Иосифа» между коленом Эфраим, которое всегда претендовало на роль лидера, и племенами Менаше и Биньямин, опасавшимися чрезмерного усиления своих честолюбивых сородичей. Очевидно, именно эфраимляне были теми «негодяями», которые не хотели признавать власть биньяминянина Саула. В свете данного факта становится понятно, почему один из вождей племени Менаше — Махир, сын Аммиэля — поддержал царя Давида, когда против него выступили северные племена, признавшие власть Авшалома.
Можно ли было избежать раскола объединенного царства? Скорее всего, нет. И тот факт, что за двести лет (928–722 гг. до н. э.) своего раздельного существования Израиль и Иудея ни разу больше не пытались объединиться, причем даже в лучший период отношений между ними, лишний раз свидетельствует об объективном и неизбежном характере раскола.
Собственно, что соединило южные и северные племена? Близкое родство? Вероятнее всего, нет. С точки зрения родоплеменного происхождения к «дому Иакова» был гораздо ближе его заклятый враг Амалек, нежели «дом Иосифа». Версия об общих патриархах двух различных племенных групп, о 12 сыновьях Иакова, родоначальниках северных и южных племен, возникла в период объединенного царства по совершенно понятным политическим соображениям. Почему же «дом Иакова» объединился с «домом Иосифа», а не с более близкими ему Эдомом, Моавом и Аммоном? Ответ на этот вопрос может быть только один: северные и южные племена, вернувшись из Египта в Ханаан, оказались там в положении «хабиру», то есть фактически бездомными, лишенными своей прежней племенной территории. Таким образом, именно длительная жизнь в Египте, а затем вынужденная бездомность в Ханаане были теми политическими и социальными факторами, которые заставили объединиться две разные племенные группы, а также те аморейские племена, которые к ним примкнули в момент исхода из Египта. Воспоминания о превратностях судьбы в Египте оказались столь важным обстоятельством для обеих групп, что даже после раскола объединенного государства в обоих царствах — Иудее и Израиле — главным праздником остался песах — праздник, связанный с исходом из Египта.
Однако не сентиментальные воспоминания о прошлом соединяют народы, а вполне материальные интересы настоящего, поэтому, после того как северные, а затем южные племена сумели отвоевать часть Ханаана и обрести там свою территорию, их союз, естественно, распался. Не исключено, что ни во времена Йеошуа, ни в период судей вообще не существовало сколь-нибудь постоянного союза между северными и южными племенами. И известный нам израильский племенной союз представлял собой объединение не двенадцати, а только десяти племен: «дома Иосифа», уже бывшего в Ханаане, а также тех аморейские племен, включая южное колено Реувен, которые вывел из Египта Моисей.
В объединенном царстве интересы северян ущемлялись не только с точки зрения справедливого распределения повинностей и привилегий, но и в плане обороноспособности. Соломон уделял главное внимание защите юга страны; он, например, не жалел средств на ведение войны с эдомитянским правителем Ададом, но равнодушно смотрел на возраставшую арамейскую угрозу с севера. Его пассивность на северных рубежах привела к тому, что он позволил укрепиться арамейскому Дамасскому царству, которое стало главным врагом северных племен. Если бы военная мощь и авторитет Соломона были меньше, то союз северных и южных племен распался бы уже при его правлении.
Возможно, союз оказался бы более жизнеспособным, если бы во главе его стояли представители северных племен, например «дома Иосифа», а не южная династия давидидов. Ведь каким бы многочисленным не было южное колено Йеуда, оно все равно представляло собой меньшинство среди древнееврейских племен. Если бы северной династии Саула удалось удержаться у власти, у нее объективно было бы больше возможностей проводить сбалансированную политику, чем у давидидов. Династия Саула удачно выражала интересы как северных племен в целом, так и «дома Иосифа» в частности. Вместе с тем, будучи представлена самым маленьким коленом, она была вынуждена считаться с интересами других племен, от отношений с которыми всецело зависела ее судьба. К тому же биньяминяне были не только самой южной частью северных племен, но и непосредственными соседями Иудеи, поэтому больше других учитывали ее интересы. Возможно, именно этими соображениями руководствовались вожди древнееврейских племен, остановив когда-то свой выбор на Сауле.
В экономическом и социальном отношении Израиль был гораздо более развит, чем Иудея. Северные и центральные области Ханаана, которые он занимал, представляли собой густонаселенные земледельческие районы с большим количеством городов. И напротив, южные области страны, принадлежавшие Иудее, имели куда более редкое население, занимавшееся преимущественно скотоводством. Здесь было несравненно меньше городов, да и те, что имелись, за исключением Иерусалима, уступали по своим размерам городам севера и центра. Этот контраст в развитии между севером и югом Ханаана объяснялся прежде всего различными природными условиями. Наиболее плодородные и удобные для земледелия районы лежали в северной части Ханаана, там же выпадало больше всего дождей и находились основные источники воды, в то время как юг страны представлял собой гористые засушливые области, больше пригодные для разведения скота, чем для земледелия.
Естественно, столь же велик был контраст и в численности населения: северные племена раза в два превосходили своих южных собратьев. Но этим не ограничивалось численное превосходство Израиля над Иудеей. Собственно израильские племена составляли лишь господствующее меньшинство среди населения Северного царства. На средиземноморском побережье, в Галилее, в Изреэльской и Иорданской долинах преобладали ханаанейские и аморейские народы. Разумеется, они проживали и на территории Иудеи, но из-за более суровых природных условий их численность там была невелика. По этой причине южные древнееврейские племена составляли в Иудее более высокий процент, чем северные в Израиле, но, вероятно, тоже не больше половины от всего населения. На основании археологических данных о плотности населения Ханаана того времени можно предположить, что по числу жителей Израиль превосходил Иудею по меньшей мере в 5–6 раз. В свете столь значительной разницы в людских ресурсах между двумя частями объединенного царства, фактическая гегемония южных колен над северными являлась противоестественной и обреченной на неизбежный конец.
Различия между Израилем и Иудеей не исчерпывались только разницей в уровне социально-экономического развития и в численности населения. Есть основания полагать, что между этими племенными группами существовали даже антропологические отличия. Так, например, среди северных племен преобладала тенденция к брахокефалии, в то время как среди южных — к долихокефалии. А ведь и те и другие имели одинаковые этнические корни, пришли из северо-западной Месопотамии, общей прародины семитов, и в антропологическом отношении должны были быть идентичны. Где же южные древнееврейские племена приобрели признаки долихокефалии? Очень вероятно, что это произошло в Египте. Как известно, древние египтяне являлись ярко выраженными долихокефалами, и даже некоторое смешение с ними могло привести к появлению тех же качеств и у древних евреев. Учитывая, что южные племена провели в Египте 430 лет, а северные — не более 250, можно однозначно утверждать, что у «дома Иакова» было куда больше шансов на смешение с египтянами, чем у «дома Иосифа». Следует обратить внимание и на то, что согласно книге Исход древние евреи жили совместно с египтянами. Не случайно Моисей приказал пометить дома своих соплеменников кровью жертвенных животных, чтобы «ангел смерти» поразил только первенцев египтян. Если бы южные древнееврейские племена жили отдельно от египтян, то выделять их дома среди жилищ египтян не понадобилось бы. Не исключено и другое — что часть кочевых групп, присоединившихся к южным коленам в период их скитания по пустыне, были долихокефальны. В любом случае ясно, что разные исторические пути двух древнееврейских групп привели к накоплению между ними и некоторых антропологических различий.
Вообще в исторических путях «дома Иосифа» и «дома Иакова» было больше отличного друг от друга, чем общего. По выходу из своей прародины — верховьев Тигра и Евфрата — их дороги сразу разошлись: первые направились на юго-запад, в Сирию и Ханаан, а вторые — на юго-восток, в Месопотамию. Если северные племена пришли в Ханаан уже в XXIII в. до н. э., то южные появились там не раньше XX в. до н. э., успев до этого пройти всю Месопотамию и побывать на ее самом юге — в Шумере. Если предки израильтян силой овладели северной и центральной частью Ханаана, то праотцы иудеев осели — довольно мирно — в южных полупустынных областях этой страны. «Дом Иосифа» и «дом Иакова» в разное время ушли в Египет и в разное время вернулись обратно в Ханаан. Если «дом Иосифа» был частью гиксосских завоевателей Египта и разделил с ними общую судьбу в победах и поражениях, то «дом Иакова» мирно пришел в нильскую дельту и не имел ничего общего с гиксосами. Правда, в Египте обе эти племенные группы пережили очень много сходного: вначале покровительство фараонов и процветание, потом притеснения и страдания. Одинаково тяжким был исход, и столь же нелегким возвращение на давно покинутую родину — Ханаан. Два с половиной столетия (XV–XII вв. до н. э.) они были оторваны друг от друга: «дом Иакова» оказался в порабощении в Египте, а «дом Иосифа» превратился в бездомных хабиру в Ханаане. Смутные годы и закат Нового царства в Египте дали возможность Моисею увести древнееврейские племена из дельты Нила, а Йеошуа — отвоевать для них часть Ханаана. В первый и последний раз «дом Иосифа» и «дом Иакова» по-настоящему соединились лишь в рамках объединенного царства — государства северных и южных хабиру, да и то главным образом из-за филистимской угрозы. Тогда же носители традиции — левиты и аарониды — соединили родословную и эпос северных и южных племен воедино. Так южные патриархи Авраам и Исаак стали предками и «дома Иосифа», а имя родоначальника северных племен — Израиль — распространилось и на праотца южных колен — Иакова. Но два разных народа не могли долго находиться в одной упряжке, тем более, когда младший партнер повелевал старшим. Союз распался, притом навсегда.
Раскол привел к образованию двух, далеко не равных царств — Израильского, крупного и мощного в военном отношении, и Иудейского, значительно более меньшего и слабого. Оба они представляли собой отдельные государства северных и южных древнееврейских племен. Рехаваму, сыну Соломона, суждено было стать первым иудейским царем, а первым израильским царем был выбран Йаровам, один из вождей колена Эфраим. Союзная столица — Иерусалим — осталась главным городом Иудеи, а Йаровам сделал своей резиденцией Шхем — крупнейший город центрального Ханаана, бывший оплотом «дома Иосифа» еще до завоеваний Йеошуа.
Однако раскол между древнееврейскими племенами имел серьезные последствия не только для них самих, но и для всего Ханаана. Разделившись, Израиль и Иудея не смогли долго удерживать в своих руках Заиорданье; и родичи южных колен — Эдом, Моав и Аммон — постепенно восстановили свою независимость. Таким образом, вместо одного объединенного царства в Ханаане появилось пять небольших государств аморейского происхождения. Если мы добавим к ним города Филистии, которые тоже после раскола объединенного царства стали полностью независимыми, то увидим, что еще недавно единый Ханаан разделился на шесть силовых центров, которые постоянно враждовали между собой. Самым крупным из них был Израиль, контролировавший наиболее развитые северные и центральные районы этой страны. За ним в порядке своей значимости и военных возможностей следовали: Иудея, Филистия, Моав, Аммон и Эдом. Попеременное усиление одних и ослабление других приводило к периодическим войнам между ними и переделам территории, так что Ханаан вернулся к хронической нестабильности, столь характерной для всей истории этой страны. Но главная проблема заключалась в том, что после раскола объединенного царства Ханаан стал вновь уязвим для чужеземных вторжений. Примечательно, что в период правления Соломона ни Египет с юга, ни арамейские государства с севера не осмеливались нападать на объединенное царство. Но уже через пять лет после раскола египетский фараон Шешонк I (библейский Шишак) отважился совершить грабительский набег на Иудею и Израиль, так как порознь эти царства не представляли для него серьезной угрозы. Точно так же арамейцы из соседнего Дамасского царства перешли в наступление на северные районы Израиля почти сразу же после распада союза между северными и южными племенами.
Почему Ханаан в отличие от великих речных цивилизаций Египта и Месопотамии почти никогда не представлял собой единого целого? Почему он всегда был разделен на враждующие государства и племена, хотя абсолютное большинство из них имело общие этнические корни и культуру? Вероятно, одним из важнейших факторов, разделившим эти родственные народы, являлись различные природные условия, в которых они жили. На сравнительно небольшой территории, которую занимал Ханаан, рядом друг с другом соседствуют области, совершенно разные по своему климату, почвам и рельефу. Например, обильная осадками и водными ресурсами Галилея контрастирует с засушливым и полупу стынным Негевом; выжженые солнцем Иудейские горы на юге «противостоят» заснеженному Хермону на севере, и в тб же время оба этих горных массива непосредственно граничат со впадиной Гхор — самой глубокой в мире; живописное и богатое рыбой пресноводное озеро Кинерет являет собой полную противоположность самому соленому и безжизненному озеру в мире — Мертвому морю; плодородные долины, такие как прибрежная Шфела, Изреэльская и Иорданская, представляли идеальные условия для земледелия, в то время как большая часть Заиорданья и юг страны были пригодны только для скотоводства; если прибрежные районы были открыты и удобны для сообщения, то многие внутренние области Иудеи, Моава и Аммона считались труднодоступными. И все это многообразие помещалось на очень небольшой территории, лишь немного большей по площади, чем дельта Нила. Эти совершенно разные природные и климатические условия определяли различия в экономическом и социальном укладе жизни населения, а особенности сильно пересеченного рельефа местности препятствовали смешению этносов Ханаана.
Вторым важным фактором, разъединившим родственные народы Ханаана, были серьезные отличия в путях их исторического развития. Хотя ханаанеи и амореи представляли собой две группы народов, имевших общие этнические корни, их исторические пути были далеко не одинаковы. Первые появились в Ханаане на тысячу лет раньше вторых и, заняв самые удобные для земледелия долины, сумели опередить их в социально-экономическом и культурном развитии. Ощутимая разница прослеживается и между самими аморейскими народами Ханаана. Одни из них сразу осели на землю, как, например, хивеи, перизеи, йевусеи и амореи Хацора; другие продолжали еще долго кочевать. Но даже среди кочевых амореев существовали немалые различия. Часть из них — северные (Израиль) и южные (Иаков) хабиру — ушли в Египет и прожили там сотни лет, другая часть — шасу (суту) — остались кочевать на своих племенных территориях в Заиорданье, образовав впоследствии Аммон, Моав и Эдом. Возможно, к таким шасу относились и полукочевые амореи из «царства Сихона», упоминаемого в Библии.
Таким образом, несмотря на общий язык и происхождение, исторические пути многих ханаанейских и аморейских народов различались между собой не меньше, чем такие географические районы как Галилея и Негев. Различия как в природной среде, так и в истории народов Ханаана привели к невозможности объединения этой страны. Только чужеземная власть Египта, Ассирии и Вавилона была в состоянии объединить разделенный Ханаан, но цена такого «объединения» оказалась чрезмерно высокой. В аналогичном положении находились соседняя Сирия и Финикия, тоже расколотые на ряд небольших государств, которые объединялись только под властью завоевателей. Впрочем, даже в истории египетской и месопотамской цивилизаций есть достаточно примеров, подтверждающих важность влияния природных условий. Так, хотя в климате и рельефе Верхнего и Нижнего Египта было значительно меньше различий, чем в природных условиях Галилеи и Негева, между этими частями одной и той же нильской речной цивилизации тоже существовали соперничество и антагонизм, которые приводили к периодическим расколам Египта на два царства. То же самое можно сказать и о Междуречьи Тигра и Евфрата. Природно-исторические различия между южной, центральной и северной Месопотамией постоянно приводили к образованию там враждующих между собою государств: сначала это были Шумер и Аккад, позднее — Вавилония, Ассирия и Митанни. Если население Шумера и Митанни не имело отношения к семитам, то большинство жителей двух соседних, наиболее враждебных друг другу месопотамских государств — Ассирии и Вавилонии — принадлежали к одной и той же группе семитских народов. Точно так же этнически близки к друг другу были египтяне Верхнего и Нижнего Египта, что, однако, не помешало им вести войны между собой за господство над страной.
В отличие от Иудеи политическая власть в Израиле страдала хронической нестабильностью. Если в Иудее после раскола объединенного царства и до разрушения Первого Храма, то есть в течение почти трех с половиной веков, правила одна и та же династия давидидов, то в Израиле единая правящая династия так и не сложилась. За два столетия существования Северного царства на его престоле сменилось 19 царей, но только двум из них — Омри и Йеху (Ииуй) — удалось основать династии, которые правили более или менее продолжительное время. Династия Омри дала Израилю четырех царей, а Йеху — пять. Остальные правители не смогли учредить собственные династии: их сыновья были свергнуты почти сразу после восхождения на трон. Как правило, большинство израильских царей представляли собой удачливых военачальников, которым удалось захватить власть при тех или иных обстоятельствах. Главной проблемой было удержать эту власть и оградить своих наследников от таких же жаждущих власти военачальников, как и они сами.
Отсутствие укоренившейся династии и, как следствие, нестабильность верховной власти в Северном царстве имели свои объективные причины. Если Иудея была представлена в основном одним большим племенем, то Израиль состоял из десятка древнееврейских племен, которые оспаривали верховную власть друг у друга. Удельный вес даже таких значительных колен, как Эфраим или Менаше, был не столь велик, чтобы монополизировать власть в Северном царстве. Поэтому в отличие от колена Йеуда в Южном царстве ни одно из северных племен не обладало «критическим весом», который позволил бы ему задавать тон в Израиле. Кроме того, именно на территории Северного царства были особенно многочисленны ханаанейские и аморейские народы, которые благополучно остались там после всех завоеваний Йеошуа. По мере их культурной и физической ассимиляции с израильскими племенами они тоже стали требовать своей доли в управлении Северным царством. Нельзя забывать и другое: к моменту распада объединенного царства только Иудея имела укоренившуюся царскую династию — давидидов. Северные племена после истребления Давидом потомков царя Саула были фактически обезглавлены, что затруднило и первоначальный выбор царя, и последовательную смену власти. Наконец, Иудея оставалась долгое время куда более патриархальным, менее развитым и динамичным государством, поэтому все политические процессы и изменения там происходили медленнее и не так драматично, как в соседнем Израиле.
Религиозный расколПокончив с властью давидидов на территории северных племен, израильский царь поторопился избавиться и от религиозного влияния ааронидов из иерусалимского Храма. С этой целью он создает два собственно израильских религиозных центра — один на юге, в Бейт-Эле, а другой на севере, в Дане, где устанавливает золотых тельцов. Нет сомнения, что эти тельцы представляли языческие культы, не имевшие ничего общего с монотеизмом Моисея. Тельцы Йаровама скорее были сродни тому золотому тельцу, которого сотворил первосвященник Аарон в синайской пустыне. Вероятно, они отражали религиозные верования, близкие к традиционному ханаанскому культу Баала, который был так распространен тогда среди северных племен и их ханаанских соседей. В лучшем случае этих тельцов можно рассматривать как возвращение к языческой концепции раннего яхвизма, против которой боролся Моисей. И хотя некоторые историки пытаются утверждать, что золотые тельцы были поставлены только для того, чтобы на них покоился дух Божий, то есть в качестве трона для того же самого невидимого и неосязаемого Бога, эти ухищрения вряд ли убедительны. Сравнение золотых тельцов в Бейт-Эле и Дане с херувимами Ковчега Завета в данном случае неуместно, тем более что сам израильский царь Йаровам, имея в виду этих тельцов, утверждал: «Вот боги твои, Израиль, которые вывели тебя из земли Египетской» (3 Цар. 12:28).
Правда, критика языческих культов в Северном царстве исходила из-под пера носителей традиции в куда более поздний период, когда идея монотеизма успела существенно окрепнуть. Кроме того, главными критиками языческих культов северян были аарониды из Южного царства, которые в ту эпоху и сами были еще далеки от подлинного монотеизма. Библия свидетельствует, что в то же самое время, когда в Израиле установили золотых тельцов, в Иудее идолопоклонство было распространено ничуть не меньше: «И делали иудеи неугодное пред очами Господа, и гневили Его грехами своими, какими они грешили более отцов своих. И построили они себе капища, и [поставили] истуканов Ашейры на каждом высоком холме и под каждым лиственным деревом» (3 Цар. 14:22–23). Да и сам иудейский царь Рехавам был не меньшим идолопоклонником, чем беспощадно критикуемый израильский царь Йаровам. Библейский текст признает, что Рехавам «следовал всем грехам отца своего, которые тот совершал до него; и сердце его не было предано Господу, Богу его…» (3 Цар. 15:3). Говоря об идолопоклонстве иудейского царя, носители традиции делают многозначительный намек на то, что его мать была аммонитянкой. Однако это обстоятельство не только не извиняет Рехавама, но и бросает тень на его отца — Соломона, ибо всеведущий царь не мог не знать предписания Торы: не вступать в браки с аммонитянами и моавитянами из-за допущенного ими кровосмешения. Если же сам Соломон не считал нужным его выполнять, значит, оно не существовало в то время вообще и было добавлено намного позднее. Впрочем, чтимый традицией Соломон всего лишь следовал примеру своего куда более праведного отца Давида, который тоже был женат и на ханаанеянке Ахиноам, и на гешуреянке Маахе, хотя он обязан был знать, что религиозный закон предписывал не только не родниться с этими народами, а вообще изгнать их из Ханаана за идолопоклонство. Есть все основания полагать, что жесткие предписания против любого родства с народами Ханаана и абсолютная нетерпимость к идолопоклонству пришли отнюдь не от законодателя Моисея, который сам был женат на мидьянитянке, а от ревнителей традиции послевавилонского периода. Именно они, редактируя Ветхий Завет, добавили туда бескомпромиссные требования, которые были не известны ни царям, ни левитам того времени.
Существовала еще одна причина, породившая крайнюю неприязнь левитов к израильскому царю Йароваму: в новые религиозные центры и святилища он назначил жрецов не из левитов, а «из среды всех колен народа» (3 Цар. 13:33). Этот шаг царя больше всего задел северных левитов, связанных с религиозным центром в Шило. Они оказали поддержку Йароваму в период его противостояния сначала с Соломоном, а потом и с Рехавамом. Их помощь объяснялась не только исторической близостью к интересам северных племен, но и тем, что они были отстранены от всякого участия в священнослужении при иерусалимском Храме. После того как Соломон подверг опале Эвйатара, главу северной священнической династии, южные аарониды лишили своих конкурентов из Шило всех сколь-нибудь значительных постов в Иерусалиме. Весьма показательно, что первым, кто предсказал Йароваму, что он станет царем северных племен, был пророк Ахия из Шило.
Однако новый израильский царь не оправдал надежд левитов и оставил их не у дел в Северном царстве. С тех пор Йаровам и его дом стали ненавистны не только ааронидам Иудеи, но и северным левитам. Некоторые авторы полагают, что Йаровам не доверял левитам, потому что рассматривал их в качестве проводников влияния Иудеи и династии давидидов. Однако подобное опасение вряд ли могло повлиять на решение израильского царя. Ведь левиты из Шило связали свою судьбу с северными племенами со времени завоеваний Йеошуа, и факт их соперничества с южными ааронидами был хорошо известен. К тому же тот же Йаровам оставил на своем месте главного священника религиозного центра в Дане, который вел свое родословие не просто от левитов, а от южных левитов. Скорее всего, нежелание израильского царя отдать священнослужение в руки левитов из Шило объясняется не столько его недоверием к ним, сколько слабостью позиций яхвизма в Северном царстве. Этот культ, принесенный южными племенами, оставался главным (хотя и далеко не единственным) только в Иудее. В Израиле же преобладали ханаанские божества: верховный бог Эль, могущественный бог грозы Баал и богиня плодородия Ашейра. Жреческие корпорации, связанные с этими культами, были более влиятельны, и Йаровам предпочитал опираться на тех, кто имел наибольшее влияние на северные племена. Поэтому левиты из Шило всегда осуждали идолопоклонство израильских царей и постоянно боролись со своими более удачливыми конкурентами — жрецами Баала и Ашейры. Их отношения с левитами и ааронидами Иудеи тоже оставались весьма напряженными вплоть до падения Северного царства.
Библейский эпизод, повествующий о создании Йаровамом самостоятельного религиозного центра в Бейт-Эле, содержит пространное сказание о «человеке Божием», который «по слову Господню» пришел в Бейт-Эль из Иудеи, чтобы дать пророчество о том, что через три с лишним столетия иудейский царь Иосия зарежет жрецов-идолопоклонников и сожжет их кости на этом же жертвеннике. Однако введенный в заблуждение местным пророком — очевидно, северным левитом — «человек Божий из Иудеи» не смог исполнить одно из повелений Господа и поэтому погиб (3 Цар. 13:1–34). Это сказание, добавленное в древние тексты в VI–V вв. до н. э., с одной стороны, предостерегает идолопоклонников, их жрецов и царей, а с другой — представляет собой завуалированное обвинение в адрес северных левитов в том, что, помогая Йароваму расколоть объединенное царство, они вводили в грех невинных людей и тем самым способствовали идолопоклонству. Не исключено, что эта история основывалась изначально на каком-то реальном конфликте между северными и южными яхвистами в период распада объединенного государства.
Между миром и войнойВражда между Израилем и Иудеей продолжалась не только при жизни Йаровама и Рехавама, но и при их наследниках. Камнем преткновения стали земли колена Биньямин, расположенные между Северным и Южным царствами. Часть биньямитских кланов, приближенных к царскому двору в Иерусалиме, ориентировалась на Иудею, другие предпочитали родственный им Израиль. На территориальные споры наложились и старые обиды, накопившиеся за время союза обеих сторон. Однако соотношение сил было, безусловно, в пользу Северного царства, чем оно не замедлило воспользоваться.
Израильский царь Баша (Вааса) захватил часть Иудеи и осадил Иерусалим. Считая свое положение безнадежным, иудейский царь Аса посредством богатых даров фактически купил помощь арамейцев Дамаска. Те неожиданно обрушились на северные области Израиля и тем самым заставили израильтян снять осаду с Иерусалима и уйти из Иудеи. Есть основания полагать, что этот сценарий неоднократно повторялся и в прошлом, тем более что отец царя Асы, Авия, был в союзе с Дамаском, и, очевидно, только угроза со стороны Дамасского царства удерживала Израиль от поглощения Иудеи. Арамейцы Дамаска были своего рода гарантом независимого существования как для Иудеи, так и для городов Филистии в конце X–IX в. до н. э., иначе Израиль, как наиболее мощное в военном отношении государство в Ханаане, давно завоевал бы их. Вообще Израильское царство являлось ключевым государством Палестины в X–VIII вв. до н. э., поэтому конфликт с ним заставлял Иудею поддерживать союз с его главным врагом — Дамаском. С другой стороны, арамейцы Дамаска тоже нуждались в дружбе с Иудеей, ибо она отвлекала на себя часть израильских военных сил и позволяла держать в «клещах» Северное царство.
Таким образом, первые 50–60 лет после раскола объединенного царства политическая и военная ситуация в Палестине определялась противостоянием двух блоков: один состоял из Израиля и зависимых от него Аммона и Моава, другой — из арамейского Дамаска и Иудеи, владевшей тогда Эдомом. Города Филистии, вероятно, лавировали между этими блоками, хотя объективно больше тяготели к союзу с Израилем, так как постоянно конфликтовали с Иудеей из-за пограничных областей.
Положение в корне меняется после прихода к власти династии Омри (Амврия), особенно после вступления на израильский престол второго и самого известного царя из этой династии — Ахава. Бесконечные войны с Дамаском заставили израильских царей по-новому взглянуть на своего южного соседа Иудею. Чтобы избежать войны на два фронта, они предпочли наладить мирные отношения с бывшим партнером по объединенному царству. Стремление к миру с Израилем появилось и в Южном царстве, особенно после прихода к власти иудейского царя Йеошафата. Помощь арамейцев обходилась слишком дорого, поэтому, чтобы не платить Дамаску, Йеошафат предпочел дружить с Северным царством.
Союз Йеошафата с Ахавом полностью изменил расстановку сил в регионе, разрушил прежние блоки и создал новые. Теперь Израилю и Иудее противостояли все остальные участники региональной политики. Дамаск сблизился с городами Филистии, помогал Аммону и Моаву освободиться от власти Израиля, а Эдому — покончить с зависимостью от Иудеи. С другой стороны, Израилю, благодаря союзу с Иудеей, удалось нанести целый ряд чувствительных поражений арамейцам Дамаска, а Иудея смогла потеснить города Филистии на западе и вернуть себе доступ к Красному морю на юге. Союз между Северным и Южным царствами был скреплен и родственными узами: Аталия (Гофолия), по одной версии дочь Ахава, по другой — его сестра, была выдана замуж за Йеорама, сына Йеошафата. Таким образом, из врага Израиля Иудея превратилась в его преданного союзника. Союз между Израилем и Иудеей сохранился и при наследниках Йеошафата — его сыне Йеораме, а затем и внуке Ахазии. Иудейский царь Ахазия, как и его дед Йеошафат, тоже принял участие в военном походе израильтян: «И пошел он с Йорамом, сыном Ахава, на войну против Хазаэля, царя арамейского, в Рамот-Гилад». Когда же израильский царь был ранен и увезен своими слугами в Изреэльскую долину, «то иудейский царь отправился к нему, чтобы навестить его» (4 Цар. 8:28–29).
Однако эти теплые, дружеские, можно сказать, родственные отношения между двумя царствами продолжались сравнительно недолго — только до тех пор, пока в Израиле правила династия Омри, то есть меньше полувека. Восшествие на израильский престол новой династии — Йеху (Ииуй) — вернуло отношения двух государств в прежнее русло неприязни и вражды. Основатель династии, военачальник Йеху, захватив власть, расправился не только с раненым царем Йорамом и всей его семьей, но приказал убить и иудейского царя Ахазию, который гостил у своего союзника. Мало того, стремясь по обычаям своего времени истребить всех родственников свергнутой династии, он приказал зарезать и братьев иудейского царя Ахазии, которые, не подозревая ни о чем, приехали проведать сыновей израильского царя. Естественно, после этой резни отношения между двумя царг ствами стали глубоко враждебными.
Однако возобновление прежней вражды не привело ни к новым войнам между ними, ни к появлению противостоящих друг другу союзов. На этот раз ситуация в регионе опять драматическим образом изменилась, причем далеко не в пользу обоих древнееврейских государств. Резкое усиление военной мощи Дамасского царства сделало теперь ненужным для него какие-либо союзы с Иудеей или городами Филистии. Отныне дамасский царь Хазаэль мог самостоятельно справиться не только с Израилем, но и со всеми государствами Палестины, а также южной и центральной Сирии. Он присоединил к своему царству большинство израильских земель, подчинил себе Аммон, Моав, захватил города Филистии и собирался уже идти на Иерусалим, но иудейский царь Йеоаш, собрав все ценности из Храма и царского дворца, сумел от него откупиться, и тот отступил от Иудеи. Разумеется, в таком положении ни Северному, ни Южному царствам было не до войны друг с другом, но продолжавшаяся конфронтация между ними ослабляла их и делала невозможной организацию совместного сопротивления арамейской экспансии.
Спасение от арамейцев Дамаска пришло в лице других завоевателей — ассирийцев. Царь Ассирии Адад-нирари III разгромил сына Хазаэля, Бен-Хадада III и, захватив Дамаск, наложил на него большую дань. Тяжелое поражение Дамаска снова меняет всю расстановку сил в регионе: Израиль возвращает потерянные территории и опять подчиняет Аммон и Моав, а Иудея восстанавливает свою власть над Эдомом. Отныне древнееврейские царства господствуют почти над всей Палестиной, однако их усиление, как и следовало ожидать, не улучшает взаимоотношений друг с другом, напротив, оно приводит лишь к новым войнам между ними. Переоценив свои силы после победы над Эдомом, иудейский царь Амация затевает войну с Израилем и терпит полное поражение, которое стало роковым и для самого Амации. Придворные царя, недовольные его безрассудными действиями, организовали заговор и убили его. Наследники незадачливого царя не осмеливались больше воевать с Израилем, но отношения между древнееврейскими царствами оставались по-прежнему напряженными.
Новое наступление ассирийцев на Сирию и Палестину во второй половине VIII в. до н. э. привело к очередному изменению в расстановке сил и конфигурации союзов. Израиль, сильно пострадавший от войн с Ассирией, стал заметно слабеть; с другой стороны, Иудея, сумевшая избежать многих столкновений с этой державой, начала усиливаться. Впервые соотношение сил между Северным и Южным царствами стало выравниваться. В то же время войны с Ассирией сблизили двух непримиримых в прошлом врагов — Израиль и Дамаск; между ними воцарился мир, и они стали действовать совместно. Оба государства были обескровлены тяжелыми войнами с Ассирией и, чтобы держаться «на плаву», нуждались в союзе друг с другом. Одной из главных целей их совместных походов стала Иудея. Израильтяне и арамейцы осадили Иерусалим, но взять его не смогли. Тем временем эдомитяне перестали платить дань Иудее и стали независимыми. Так сложился временный альянс против Южного царства, состоявший из Дамаска, Израиля и Эдома. Перед лицом этого нового опасного для нее блока Иудея, со своей стороны, стала искать могучего союзника и покровителя, и нашла его в лице все той же Ассирии. Вмешательство ассирийцев привело к разгрому Дамаска и Израиля, но обошлось очень дорого: Иудея надолго попала в зависимость от Ассирии.
Враждебные отношения между Израилем и Иудеей продолжались вплоть до падения Самарии в 722 г. до н. э. Только гибель Израильского царства под ударами ассирийской державы изменила отношение Иудеи к своему северному соседу. Пытаясь распространить свое политическое влияние на население бывшего Северного царства, иудейские цари стали аппелировать к общим традициям и историческому прошлому северных и южных племен, старались привлечь к себе на юг жителей наиболее пострадавших от войны районов, приглашали их в иерусалимский Храм отмечать общие праздники. Эта политика имела известный успех и привела к значительному приливу населения в Иудею и к усилению влияния яхвизма в центральной и северной Палестине. Существенно улучшились отношения между северными и южными левитами. Позднее, после падения ненавистной всем Ассирии, иудейский царь Иосия даже присоединил к своему царству часть областей, принадлежавших ранее Израилю. Однако политический и военный вакуум, возникший после гибели ассирийской империи, был очень быстро заполнен другой крупной военной державой — Вавилонией, и планы присоединения к Иудее территорий бывшего Северного царства оказались неосуществимыми.
Глава Х
Израиль — главная держава Ханаана
Исторические и этнические корни Северного царства. Политика первых царейСеверные колена, известные под названием Израиль, состояли из трех различных ветвей. Первая, и самая важная, «дом Иосифа», представляла собой три близкородственных племени — Эфраим, Менаше и Биньямин. Очевидно, они первыми из древнееврейских племен ушли в Египет и первыми вернулись оттуда в Ханаан, причем не позднее середины XV в. до н. э. В качестве младшего партнера к «дому Иосифа» примкнуло еще одно племя, Нафтали, которое, возможно, вернулось вместе с ним из Египта. Вторую ветвь северных колен составили четыре аморейских племени — Исахар, Звулун, Гад, Ашер — и одно предположительно индоевропейское (ахейское?) племя — Дан, которые ушли из Египта вместе с южными коленами Моисея в начале XII в. до н. э. Наконец, еще один, третий, компонент северных колен образовали сами южане — племя Реувен и большинство левитов, представлявших часть «дома Иакова». Присоединение новых племен к израильскому союзу в начале XII в. до н. э. существенно усилило его и позволило перейти к завоеванию Ханаана, которое осуществил Йеошуа.
После овладения частью Ханаана и окончательного оседания на землю древнееврейских колен израильский племенной союз ослаб и даже временно распался. Эти годы известны нам как библейский период судей, «когда каждый делал, что он хотел». Но внешняя угроза в лице филистимлян не только вновь сплотила израильские племена, но и добавила к ним новых союзников — южные колена Йеуду, Шимон и часть левитов, осевших в южном Ханаане после четырех десятилетий скитаний по пустыне. Расширенный союз возглавил биньяминянин Саул, который стал первым царем сначала северных, а потом и южных племен. Однако поражение и смерть Саула в войне с филистимлянами привело к подчинению древнееврейских племен завоевателям и к новому распаду израильского союза.
На этот раз инициативу в воссоздании союза взяли на себя младшие партнеры — южане — и их военный лидер Давид. Южному царю удалось сделать то, что не сумел северянин Саул: создать мощное объединенное царство, которое не только защитило, но и раздвинуло далеко на северо-восток границы древнееврейских племен. Однако южная династия давидидов откровенно пренебрегала интересами северных племен, младший партнер понукал старшим, поэтому этот союз был обречен на распад. Интересно, что политические интересы племенной аристократии оказались важнее племенного родства: южное племя Реувен, обделенное в «доме Иакова», вновь предпочло северян, а часть кланов из северного колена Биньямин, конфликтовавших с эфраимлянами, остались вместе с южанами.
Первый собственно израильский царь Йаровам (928–910 гг. до н. э.) был не военачальником, а одним из вождей колена Эфраим. Его избрание удовлетворило притязания племени Эфраим на главенство как в «доме Иосифа», так и среди израильских колен. Однако прерогативы Йаровама были весьма ограничены, и их нельзя было сравнить с безусловной властью его соперника — иудейского царя Рехавама. Чтобы угодить вождям и старейшинам северных племен, новый царь отменил трудовые повинности, наложенные на них давидидами, и существенно снизил налоги. Он не мог позволить себе содержание пышного двора или сколь-нибудь значительной наемной армии, более того, он вынужден был мириться с немалой степенью внутренней автономии израильских племен. Такова была цена избрания на царство, цена «условной» монархии.
Во внешней политике перед Йаровамом встали три серьезные проблемы: хронический конфликт с Иудеей из-за территории колена Биньямин, нараставшая военная угроза со стороны арамейского Дамасского царства и неожиданное вторжение египетского фараона Шешонка. Первые две задачи так и не нашли своего разрешения за годы его правления. Конфликт с Иудеей затянулся надолго — по меньшей мере на полвека, а для разгрома арамейцев требовались куда большие силы, чем те, которыми располагал Йаровам. Что касается нападения египетской армии, то Библия сообщает лишь немногие подробности, касающиеся Иудеи и Иерусалима, и ничего не говорит относительно похода египтян на Израиль. Весьма скудную информацию об этом можно почерпнуть только из египетских источников. Шешонк I оставил барельеф в храме бога Амона в Карнаке, где перечислил все города, захваченные им в Ханаане. Если этот список верен (хотя нельзя исключить и сильные преувеличения), то, значит, от египетского вторжения пострадала не столько Иудея, сколько Израиль. Во время раскопок 1925–34 гг. в районе Мегиддо был обнаружен фрагмент стелы Шешонка, подтверждающий факт захвата этого израильского города египтянами. Очевидно, ставя стелу под Мегиддо, египтяне рассчитывали на продолжительную оккупацию захваченных областей Ханаана, но повторить успехи фараонов XVIII и XIX династий им не удалось, и этот поход оказался лишь однократным грабительским рейдом.
Вопреки надеждам левитов из Шило, раскол объединенного царства не только не укрепил их положение, а, наоборот, ослабил его. Более того, объективно он понизил и роль яхвизма в новообразовавшемся Северном царстве. Как бы ни были напряжены отношения между северными левитами и южными ааронидами, сам факт того, что культ Яхве считался главным в объединенном царстве, помогал поддерживать позиции левитов из Шило. Теперь, после разрыва союза с яхвистской Иудеей, Йаровам не был больше связан никакими обязательствами ни с ааронидами, ни с яхвизмом. Поэтому он вернулся к традиционным языческим культам, заимствованным у ханаанеев за столетия совместной жизни с ними, а также к старой языческой форме яхвизма, куда более доступной и понятной народу, чем абстрактный монотеизм Моисея. Вероятнее всего, Йаровам вообще ничего не менял; он просто узаконил то, что уже существовало в религиозной практике северных племен, легитимизировал уже имевшиеся культы и их жрецов нелевитского происхождения. Главным изменением стал фактический разрыв с главенствующей ролью ааронидов и левитов. Их религиозная гегемония сначала была условием союза с южанами, а потом уже навязывалась Иерусалимом. Яхвизм остался, но уже не в качестве главного, а всего лишь как один из существовавших тогда культов, причем в той, старой языческой или полуязыческой форме, которая была ближе всего народу. Религиозная реформа Йаровама свелась не столько к изменению в самом культе, сколько к устранению из него аарот нидов и левитов. Этим-то и объясняется крайняя неприязнь носителей традиции — тех же левитов и ааронидов — к личности Йаровама и его делам.
Институт царской власти предполагал и наличие столи цы, которая была бы целиком и полностью во власти самого царя, а не какого-либо племени, поэтому как в свое время Давид сделал своей вотчиной иевусейский Иерусалим, так и Йаровам избрал своей резиденцией хивейский Шхем. Правда, позднее он перенес свою столицу в небольшой городок Тирца, немного севернее Шхема. Возможно, это было связано с конфликтом из-за хивейских областей между Северным и Южным царствами. Как известно, в период завоевания Ханаана Йеошуа заключил мир с хивеями Гивона и обязался не посягать на их земли. Однако несмотря на это, северное племя Биньямин не отказалось от своих претензий на территории южных хивеев — Гивон, Беэрот, Кирьят-Йеарим — и во времена судей неоднократно пыталось их захватить. Со своей стороны, хивеи обращались за помощью к своему традиционному союзнику и покровителю — южному колену Йеуда, которое в годы правления судьи Отниэля воевало на их стороне против биньяминян. Хотя в результате этих столкновений южнохивейские земли были фактически поделены между Йеудой и Биньямином, они еще долгое время служили яблоком раздора между этими племенами. В период царствования Саула биньяминяне лишили всякой самостоятельности южнохивейские города, в том числе самый крупный из них — Гивон. Когда царская власть перешла в руки Давида, то он использовал обиды, нанесенные хивеям, чтобы их руками уничтожить потомков Саула. После раскола объединенного царства южные хивеи, естественно, предпочли остаться с Иудеей, а не с Израилем, претендовавшим на их земли. Вероятно, те биньяминяне, которые, согласно Библии, выступили совместно с иудеями против отколовшихся северных племен, в действительности относились не столько к самому племени Биньямин, сколько к южным хивеям. Длительный конфликт из-за хивейских земель вызвал напряженность в отношениях с населением Шхема, которое в большинстве своем было тоже хивейского происхождения и симпатизировало династии давидидов за поддержку хивеев против колена Биньямин. Не желая подвергать опасности свою резиденцию, Йаровам счел за лучшее перенести ее в близлежащую и более надежную Тирцу, находившуюся на племенной территории «дома Иосифа».
Другим объектом градостроительства Йаровама стал древний город Пенуэль в Заиорданье. Раскол объединенного государства привел к восстановлению независимости Аммона и Моава, поэтому возникла насущная потребность укрепить восточную границу Израильского царства. Пенуэль прикрывал с востока проход в Иорданскую долину, и Йаровам решил его срочно укрепить, опасаясь, что соседний Аммон может в будущем присоединиться к врагам Израиля — арамейцам Дамаска.
Согласно библейской книге Царств, Йаровам правил 21 год, однако его надеждам основать собственную династию не суждено было осуществиться. Буквально через год после вступления на престол сын Йаровама, Надав, пал жертвою кровавого переворота, устроенного его собственным военачальником: «И Баша, сын Ахии, из дома Исахарова, устроил заговор против него, и убил его Баша в Гиптоне филистимском, когда Надав и все израильтяне осаждали Гиптон… И было, когда он (Баша. — И.Л.) стал царем, то перебил весь дом Йаровама: не оставил ни души у Йаровама, пока не истребил его…» (3 Цар. 15:27, 29).
Новый царь не имел никакого отношения к «дому Иосифа»; он происходил из колена Исахар, земли которого находились поблизости от тогдашней израильской столицы Тирцы. Это северное колено ушло из Египта вместе с южными племенами Моисея и Аарона и благодаря своей многочисленности и высокому положению в аморейской племенной иерархии было «усыновлено» в пустыне «домом Иакова»: его родословие возвели к сынам Леи, старшей жены праотца Иакова. Не исключено, что приход к власти царя из этого племени стал возможен за счет поддержки противников гегемонии эфраимлян. Воцарение Баши показало, что — в отличие от монопольного положения колена Йеуды среди южных племен — ни «дом Иосифа», ни тем более колено Эфраим не обладали влиянием, которое бы давало исключительное право на власть среди племен северных.
Правление Баши (909–886 гг. до н. э.) существенно отличалось от царствования Йаровама. Новый царь, как военачальник, опирался не на договоренности со старейшинами племен, а на грубую военную силу, поэтому он, не нуждаясь в одобрении своих действий, обладал куда более широкими полномочиями, чем его предшественник — племенной вождь Йаровам. Баша существенно усилил центральную власть за счет сужения рамок племенной автономии, что дало ему возможность увеличить постоянную наемную армию и завести пышный двор восточного деспота. Как военный стратег он предпочел обеспечить себе тыл с севера, заключив мир с арамейцами Дамаска, чтобы сосредоточить все силы для покорения более слабого южного соседа — Иудеи. Казалось, его расчеты должны были полностью оправдаться: ему удалось отнять у Иудеи все спорные области на территории колена Биньямин и, более того, окружить Иерусалим. Чтобы принудить город к сдаче, он построил Раму — крепость, контролировавшую подходы к Иерусалиму. Положение южан стало безнадежным. Но тут в военную стратегию вмешалась политика: иудейскому царю Асе удалось купить расположение Дамасского царства и втянуть его в войну на своей стороне. Победоносная кампания Баши превратилась в долгую и тяжелую войну на два фронта.
Очевидно, политические просчеты Баши сказались и на его наследнике, которого постигла та же печальная участь, что и сына Йаровама. Едва вступив на престол, Эйла, сын Баши, был убит собственным военачальником: «И составил против него заговор раб его Зимри, начальствовавший над половиною колесниц…» По обычаю того времени новый властитель уничтожил всех родственников прежнего царя: «Когда он воцарился и сел на престоле его, то истребил весь дом Баши, не оставив ему мочащегося к стене, ни родственников его, ни друзей его» (3 Цар. 16:9, 11).
Однако и сам Зимри сумел удержаться у власти всего лишь семь дней. Узнав о дворцовом перевороте в столице, израильские полководцы, осаждавшие в то время города Филистии, поспешили со своими войсками в Тирцу и, быстро взяв ее, убили узурпатора. Вслед за этим начались новые распри по поводу того, кому из израильских военачальников надлежало занять освободившийся престол. На трон претендовали сразу двое из них — Омри и Тивни. Армия и двор разделились в своих симпатиях приблизительно поровну: «половина народа стояла за Тивни, сына Гината, чтобы его сделать царем, а половина — за Омри» (3 Цар. 16:21). Вспыхнула ожесточенная гражданская война, которая в конце концов привела к победе Омри и гибели его соперника.
Под властью «дома Омри»Библейский текст ничего не сообщает о племенной принадлежности Омри (884–873 гг. до н. э.), более того, он даже не указывает имя его отца, что совершенно не характерно для носителей традиции, тем более что речь идет не о простом человеке, а об израильском царе. На фоне исчерпывающих сведений о племенном и родовом происхождении Саула, Давида, Йаровама и даже Баши, то есть всех властителей, основавших или пытавшихся основать свои династии, полное молчание о родословии одного из самых известных израильских царей выглядит подозрительным. Это дало повод ряду историков предполагать, что основатель знаменитой династии был неизраильского происхождения. Учитывая особую привязанность Омри и его сына Ахава к ханаанейскому культу Баала, не исключено, что новый царь, действительно, мог происходить из ханаанеев или амореев, которые составляли большинство населения Северного царства. Интересно и другое: после Баши носители традиции вообще перестали указывать племенное или этническое происхождение очередного израильского царя, хотя и продолжали называть имя его отца. Очевидно, с течением времени различия как между самими северными племенами, так и между ними и ханаанейско-аморейским населением настолько стерлись, что акцент сместился на территориальную, областную принадлежность новых царей. Все это свидетельствует о глубокой культурной и физической ассимиляции между израильскими племенами и ханаанейско-аморейским населением. Если ханаанейские и аморейские народы пережили «израилизацию», то древнееврейские племена, в свою очередь, сильно «ханаанизировались». Впрочем, по-другому и быть не могло, так как все эти западносемитские народы имели общее происхождение и говорили на одном и том же языке.
Новому царю потребовалась и новая столица: Тирца, детище Йаровама и Баши, его больше не устраивала. «И купил он у Шемера гору Шомрон за два таланта серебра, и застроил эту гору, и назвал город, который он построил, Шомроном (Самарией), по имени Шемера, владельца горы» (3 Цар. 16:24). Таким образом, вся территория новой столицы стала личным владением дома Омри, что давало царю явные преимущества перед тем, что он имел в Тирце, обустроенной и населенной по потребностям Йаровама и Баши. Все три столицы Северного царства — Шхем, Тирца и Самария — были расположены неподалеку друг от друга, следовательно, отнюдь не их географическое положение являлось причиной переноса резиденции царя. Как Йаровам в свое время, так и Омри хотели после расколов и гражданских войн обезопасить свою резиденцию от населения, связанного своими интересами с прежними царями и их политикой. Однако то обстоятельство, что новая израильская столица Самария находилась опять-таки на территории «дома Иосифа», свидетельствовало о полной поддержке, которой пользовалась новая династия со стороны этих влиятельных племен: вряд ли Омри рискнул бы построить свою новую резиденцию в окружении враждебного ему населения.
Новый царь был, несомненно, выдающимся политиком и полководцем своего времени. Не случайно он стал первым израильским царем, упомянутым в небиблейских источниках. Стела моавитского царя Меши называет его победителем и поработителем Моава, а ассирийские надписи времен царя Тиглатпаласара III величают Израильское царство не иначе как «домом Омри». Этот царь оставил столь глубокий след в памяти других народов, что на протяжении многих лет Израиль ассоциировался в их глазах прежде всего с династией Омри. Вместе с тем библейский текст поразительно скупо говорит об этом выдающемся человеке, основателе одной из двух самых значительных династий израильских царей. Крайняя неприязнь левитов к царям этой династии — сторонникам культа Баала — вряд ли может что-либо объяснить. Ведь сыну Омри, Ахаву, наиболее ревностному поклоннику Баала, носители традиции тем не менее посвятили несравненно больше внимания. Одной из возможных причин непонятного молчания о самом Омри является, вероятно, его неизраильское происхождение. Как бы то ни было, Израильское царство даже при сравнительно недолгом двенадцатилетнем правлении Омри сумело не только стабилизироваться после переворота и гражданской войны, но и существенно усилиться в военном отношении. Израиль снова подчиняет себе заиорданские государства Моав и Аммон и успешно отражает атаки арамейского Дамасского царства.
Омри в корне меняет израильскую политику в отношении Иудеи: он отказывается от вражды и войн, характерных для правления Йаровама и Баши, и начинает строить с ней добрососедские взаимоотношения. Как ни парадоксально, но подлинный мир с Иудеей был еще одним косвенным свидетельством в пользу неизраильского происхождения Омри. Ведь всем остальным царям — выходцам из израильских племен — была свойственна откровенная враждебность к своим южным собратьям. Новым направлением во внешней политике стал и союз с царем финикийского города Сидон Этбаалом. Этот союз был выгоден Израилю: он гарантировал надежный, дружеский тыл с севера и открывал новые возможности для участия в международной торговле, включая морскую. Омри и его сын Ахав, как в свое время Соломон, вели обширное строительство и нуждались в большом количестве высококвалифицированных мастеров, которых можно было заполучить из финикийских городов.
Ахав (873–852 гг. до н. э.) стал самым известным и самым успешным царем из династии Омри. В своей внешней и внутренней политике он последовательно продолжал дело отца. Прежде всего, он укрепил союз с Финикией, женившись на Изевели, дочери сидонского царя Этбаала. Содействие финикийцев помогло ему осуществить грандиозные планы строительства, в частности в новой столице — Самарии, в Мегиддо и Хацоре. Не меньшие усилия Ахав приложил для улучшения отношений с южным соседом — Иудеей. Чтобы упрочить новый союз, Ахав отдал свою дочь Аталию замуж за сына иудейского царя Йеошафата, который в дальнейшем стал не только политическим, но и военным союзником Израиля. Оба эти союза — с Финикией и Иудеей — были призваны обеспечить тылы Израиля в его конфронтации с главным противником — Дамасским царством. Объективно противостояние Израиля и Дамаска представляло собой борьбу за гегемонию во всем сиро-палестинском регионе.
К сожалению, абсолютное большинство сведений, которые мы имеем об Ахаве, почерпнуты из Библии, а ее авторы были озабочены не столько политическими и военными, сколько религиозно-философскими проблемами того времени. Естественно, все царствование Ахава они рассматривали через призму его религиозной политики, в частности с позиций его отношения к культу Яхве и к северным левитам. Но этот царь, как прагматик, ориентировался не на яхвизм и левитов, а на культ Баала и его жрецов, имевших тогда куда большее влияние на население его царства. Ничего удивительного, что он стал наиболее ненавистной для левитов фигурой, и библейский текст буквально переполнен беспощадной критикой в его адрес. «И делал Ахав, сын Омри, неугодное пред очами Господа более всех бывших прежде него» (3 Цар. 16:30). Женитьба Ахава на язычнице, финикийской принцессе Изевели, была отрицательно воспринята носителями традиции, но еще большее их возмущение вызвало покровительство царицы ханаанскому культу Баала, главному в ее родной Финикии. В годы правления Ахава этот культ стал основным и в Израильском царстве; вторым по значению стало поклонение Ашейре, ханаанской богине плодородия, которая рассматривалась в качестве супруги Баала: «И поставил он (Ахав. — И.Л.) Баалу жертвенник в капище Баала, которое построил в Самарии. И сделал Ахав Ашейру, и делал Ахав то, что гневило Господа, Бога Израилева, больше, чем все цари израильские, которые были до него» (3 Цар. 16:32–33).
Менее влиятельный тогда культ Яхве и его жрецы-левиты были оттеснены в сторону, на второстепенные позиции, а храм Баала в Самарии стал претендовать на ту же роль в Израиле, которую играл иерусалимский Храм в Иудее. Естественно, что левиты не могли смириться с подобной ситуацией и выступили если и не прямо против Ахава, то, по крайней мере, против царицы-язычницы. В ответ царь начал гонения на северных левитов, посмевших вмешаться в его политику и семейные дела, а Изевель, для которой левиты стали личными врагами, «убивала пророков Господних» (3 Цар. 18:13). Впервые в истории северных племен левиты были не только лишены всякого покровительства, но и вынуждены были скрываться, чтобы спасти свою жизнь. На фоне этих преследований началась отшельническая жизнь самого известного пророка Северного царства Илии (Элияху).
Но тут в историю вмешалась природа. Словно в наказание за преследование левитов, страну постигла сильнейшая засуха, начался голод. Это было бедствие, которое не раз происходило в Ханаане и в прошлом, заставляя предков израильтян уходить в Египет. Засуха и голод привели к народным волнениям и были истолкованы как наказание Господа за гонения на яхвистов, по крайней мере, левиты усиленно поддерживали эту версию в народе. Часть населения и даже придворных царя была недовольна монопольным положением культа Баала и засилием сидонских жрецов. В стране вспыхнули голодные бунты, пусть и ограниченные по своим размерам, которые левиты сумели направить на жрецов Баала, не сумевших вызвать дожди. Ахав не захотел в это время открыто встать на сторону жрецов Баала, чтобы не обратить на себя гнев народа, и многие служители этого культа были убиты. Самое крупное волнение у горы Кармель, близ современной Хайфы, возглавил пророк Илия. Он организовал там массовое избиение жрецов Баала и Ашейры и вынудил Ахава отказаться от преследований левитов. Начавшиеся дожди способствовали полному триумфу яхвистов, которые не только восстановили свои позиции, но и на короткое время вытеснили культ Баала с позиций главной религии. Однако прекращение засухи и голода привело к умиротворению населения и к концу народных бунтов. После этого царская семья осмелилась снова обрушиться на левитов как на зачинщиков мятежей. Многие левиты были вынуждены опять скрываться, а их лидер и пророк Илия бежал на время в Иудею.
Воспользовавшись бурными событиями в Израиле, дамасский царь Бен-Хадад с огромным войском, включавшим армии зависимых от него правителей, вторгся на израильскую территорию и осаждил столицу Самарию. Ахав, сознавая неравенство сил, попытался примириться с арамейцами и выразил готовность стать их данником. Однако Бен-Хадад, видя затруднительное положение израильтян, ужесточил свои условия: он потребовал огромную дань и семью Ахава в качестве заложников будущей лояльности израильского царя. Ахав отверг эти кабальные условия, и осада Самарии возобновилась. Тем временем на помощь израильскому царю подошли ополчения северных племен, и Ахав решился первым атаковать осаждавших его арамейцев. Сражение произошло в сильно пересеченной местности, где арамейцы не смогли должным образом использовать свое численное превосходство. С другой стороны, гористая поверхность благоприятствовала израильскому племенному ополчению, состоявшему в большинстве своем из пехотинцев. В результате неожиданной атаки израильтян арамейцы потерпели полное поражение, а остатки их армии бежали в Дамаск.
Однако уже через год Бен-Хадад предпринял новое наступление на Израиль. На этот раз он, по совету опытных полководцев, поставил армии союзников под непосредственное командование своих военачальников, а главное, задумал устроить решающее сражение не в гористой местности, а на равнине, где он мог бы в полной мере использовать численное превосходство своей армии. Новое столкновение произошло на равнине близ города Афек, на восточной стороне Тивериадского озера. Израильское войско, как и в прошлый раз, состояло из двух частей — постоянной армии царя и племенного (областного) ополчения. Вот как библейский текст описывает сражение: «И стали лагерем против них [арамейцев] сыны Израиля, как два [малых] стада коз, а арамейцы наполнили страну… И стояли станом одни против других семь дней. В седьмой день началась битва, и сыны Израиля поразили сто тысяч пеших арамейцев в один день. Остальные убежали в город Афек» (3 Цар. 20:27, 29–30). Вопреки ожиданиям арамейцев, равнинный характер местности им не помог. Сегодня, используя ассирийские источники, можно предположить, что численному превосходству арамейцев в коннице и пехоте израильтяне противопоставили собственное превосходство в колесницах. Израильские колесницы, их возничие и кони считались одними из лучших на древнем Ближнем Востоке, ими восторгались даже ассирийцы, имевшие огромный опыт в военном деле. За разгромом арамейцев под Афеком последовал штурм самого города и капитуляция Бен-Хадада.
Ахав, однако, не жаждал мести. Победа над Дамаском привела не к подчинению бывшего врага, а к союзу с ним. Столь неожиданный поворот событий объяснялся появлением нового, куда более страшного и могущественного противника — Ассирии. Ассирийский царь Салманасар III (859–824 гг. до н. э.) уже вторгся в северную и центральную Сирию, и ни одно государство региона не могло противостоять ему в одиночку. Необычайная жестокость ассирийцев, страшные опустошения, которые они производили, заставили объединиться между собой многие сирийские, финикийские и палестинские государства. Израиль, Дамаск и Хамат стали во главе антиассирийской коалиции, объединившей 12 государств. Эта коалиция успешно отразила несколько наступлений ассирийской армии и на некоторое время задержала продвижение Ассирии на запад: в южную Сирию, Финикию и Палестину.
К сожалению, все эти сведения известны нам только из небиблейских, точнее, из ассирийских источников. (Библия ничего не сообщает об антиассирийской коалиции, в которой главную роль играли Израиль и Дамаск.) В частности, ассирийские тексты дают очень интересную информацию о битве под Каркаром в 853 г. до н. э., в которой принимал участие и Израиль. Согласно сведениям ассирийцев, Израиль выставил против них 2000 боевых колесниц и 10 000 пехотинцев, в то время как другой лидер коалиции, Дамаск, смог предоставить в распоряжение союзников 1200 колесниц и 20 000 пехотинцев. Вклад остальных участников антиассирийской коалиции был неизмеримо меньше[44]. Эти данные красноречиво говорят о значительной военной и экономической мощи Израильского царства. Очевидно, в период правления Омри и Ахава Израиль превратился в одно из сильнейших государств Сирии, Финикии и Палестины и, скорее всего, ничем не уступал своему традиционному врагу — Дамасскому царству. На основании этих данных историки сомневаются в точности библейской информации о том, что в период царствования Омри Дамаску удалось захватить некоторые израильские города и заполучить выгодные условия для торговли. Как известно, после разгрома арамейцев под Афеком плененный израильтянами царь Бен-Хадад сказал Ахаву: «Города, которые взял мой отец у твоего отца, я возвращу, и рыночные площади ты можешь иметь для себя в Дамаске, как отец мой имел в Самарии» (3 Цар. 20:34). Есть предположение, что эти слова попали в хронику царствования Ахава из периода правления другого израильского царя, тем более что составлялась книга Царств столетия спустя после описываемых событий[45]. Не исключено, что и неудачный военный поход на Рамот-Гилад, приписываемый Ахаву, тоже происходил в период правления другого царя, например его сына Йорама. Возможно, то же самое подозревали и сами составители книги Царств, поэтому в большинстве эпизодов и старались предусмотрительно не называть имени израильского царя.
Крайне неодобрительное отношение носителей традиции к Ахаву явно принижает и умаляет величие этого политика и полководца. Но как бы отрицательно не относились к нему библейские авторы, нельзя не признать, что объективно период его правления был годами экономического и военного могущества Израильского царства. После смерти Ахава начинается быстрый упадок династии Омри и ослабление Северного царства. Сыну Ахава, Ахазии (852–851 гг. до н. э.), не удалось процарствовать и двух полных лет. Он получил серьезную травму при падении из верхней комнаты дворца и вплоть до своей смерти не мог подняться с постели. Беспомощным состоянием царя воспользовались его данники, в частности Моав, который отпал от Израильского царства почти сразу же после смерти Ахава. Неудачно окончилась для Ахазии и попытка организации совместной с Иудеей торговой экспедиции в Офир за золотом. Корабли, предназначенные для плавания, были разбиты бурей в Эцион Гебере (район современного израильского порта Эйлат), а от новой экспедиции иудейский царь отказался. Болезнь и краткосрочный характер правления не дали Ахазии должным образом проявить себя в качестве государственного деятеля. Но, судя по тому немногому, что известно о нем, он пытался продолжать политику своего отца и деда, правда, куда менее успешно, чем они. Как и его отец, Ахазия отдавал предпочтение культу Баала, который и при нем оставался главным в Северном царстве. Не случайно Библия проводит прямую параллель между Ахазией и Ахавом: «Он служил Баалу, и поклонялся ему, и прогневал Господа, Бога Израилева, всем тем, что делал отец его» (3 Цар. 22:53). В правление Ахазии тоже имели место гонения на левитов, в частности на их лидера — пророка Илию. Слуги царя не раз пытались заставить замолчать непокорного пророка, но расправиться с ним не решались, опасаясь народных волнений. В свою очередь, Илия не побоялся публично предсказать скорую смерть царя в качестве наказания за его слепую веру языческим богам.
Преждевременная смерть молодого царя оставила его без сыновей-наследников, поэтому израильский престол перешел к его брату Йораму (851–842 гг. до н. э.). Новый и одновременно последний царь из династии Омри первым делом постарался улучшить отношения с левитами. Примечательно, что Библия признает: «он, хотя и делал злое в очах Господних, но не так, как отец и мать его. Он убрал статую Баала, которую сделал отец его» (4 Цар. 3:2). Если Ахав и Ахазия открыто конфликтовали с левитами и преследовали их главного пророка Илию, то Йорам не только отказался от гонений на яхвистов, но даже приблизил к себе их нового лидера — пророка Элишу (Елисея). Но культ Баала остался по-прежнему основным в Самарии, а Элиша, хоть и получил легитимизацию при царском дворе, отнюдь не пользовался статусом первосвященника или главного пророка. Таким образом, не стоит переоценивать примирительные жесты израильского царя. И все же тот факт, что Йорам вынужден был считаться с левитами, свидетельствовал о росте влияния яхвизма, его священнослужителей и пророков среди населения Северного царства. В любом случае, достаточно прочное положение Элиши коренным образом отличалось от тяжелой доли Илии. Если Илия вынужден был скрываться от преследований большую часть своей жизни, то Элиша был столь почитаем при царском дворе, что мог предлагать другим покровительство царя и его военачальников.
Главной задачей внешней политики Йорама было сдерживание Дамаска. Если в первую половину его правления войны с арамейцами шли с переменным успехом, то позднее их исход все чаще был не в пользу Израиля. Царствование Йорама пришлось на годы власти Бен-Хадада II и Хазаэля, когда арамейское Дамасское царство неуклонно набирало силу, постепенно превращаясь в главную державу Сирии и Финикии. В этот период баланс сил между Израилем и Дамаском существенно меняется в пользу последнего, и Северное царство переходит от активной наступательной политики, характерной для времен Омри и Ахава, к глухой обороне. Арамейцы неоднократно осаждают Самарию, однако взять ее им не удается.
Противоборство с арамейцами осложнялось и природными бедствиями в Северном царстве. Как и во времена Ахава, страну постигла целая череда засушливых лет, которые привели к голоду и массовому оттоку населения в соседние государства. Библейский текст (4 Цар. 8:1) говорит о семи годах голода, и это только за двенадцать лет правления Йорама! Как и при Ахаве, арамейцы прекращали военные действия против Израиля лишь тогда, когда Дамаску угрожала Ассирия или ее союзники. Но перемирия и дружественные отношения с ними моментально заканчивались, как только отпадала непосредственная угроза Дамаску. В библейском тексте остались неясные упоминания о том, что арамейцам приходилось снимать осаду с Самарии, когда они получали известия о вторжениях вражеских войск в их земли (4 Цар. 7:6–7). В те годы Израиль и Ассирийскую державу разделяли земли южной и центральной Сирии, которые находились под властью Дамаска, так что на первых порах наступление ассирийской армии угрожало не столько Израилю, сколько Дамаску, и тем самым спасало Северное царство от агрессивного соседа.
На некоторое время вторжения арамейцев прекратились из-за внутренних неурядиц в Дамаске. Тяжелобольной царь Бен-Хадад II был убит своим же военачальником Хазаэлем, но у узурпатора нашлись и другие соперники, оспаривавшие его права на престол. Воспользовавшись междоусобной борьбой в Дамаске, израильский царь Йорам попытался отвоевать у арамейцев часть северного Заиорданья — Рамот-Гилад, принадлежавший ранее Израилю. Однако Хазаэль сумел быстро взять верх над своими внутренними противниками и встретил Йорама во главе большого войска. Нам неясен исход битвы под Рамот-Гиладом, но известно, что израильская армия оставалась в этом районе и после сражения с арамейцами. Сам Йорам был серьезно ранен и увезен в свою резиденцию в Изреэль, город, расположенный в одноименной долине.
Еще до сражения под Рамот-Гиладом Йорам предпринял попытку вновь подчинить Моав, отпавший от Израиля после смерти Ахава. В поход против взбунтовавшихся моавитян Йорам пригласил и своего союзника, иудейского царя Йеошафата. Обоих царей сопровождали отряды правителя Эдома, зависимого тогда от Иудеи. В библейском тексте уделено немало внимания этому совместному походу, что связано с присутствием в войске пророка Элиши. Сам факт его участия в военном походе Йорама говорит об официальном статусе Элиши в качестве пророка царя. Вместе с тем в этом же походе участвовали и пророки Баала, с которыми израильский царь советовался в первую очередь (4 Цар. 3:11–13). Библейское изложение этой военной экспедиции носит крайне противоречивый и запутанный характер. Вероятно, война сопровождалась большими трудностями. Войска сильно страдали от жажды в пустыне, и между союзниками вспыхивали разногласия как из-за раздела добычи, так и по поводу тактики ведения войны. Очевидно и другое: несмотря на тяжелые климатические условия и ожесточенное сопротивление моавитян, союзники одержали ряд побед над ними. Моавитяне явно были на грани полного поражения, если их царь в отчаянии был вынужден принести во всесожжение своего сына-первенца прямо на крепостной стене последнего оставшегося у него города. Но дальше произошло нечто непонятное. Книга Царств обрывает изложение похода и заканчивет повествование неясной фразой: «И был гнев большой на израильтян, и они отступили от него, и возвратились в свою землю» (4 Цар. 3:27). К счастью, имеется еще один, небиблейский, источник, который может прояснить случившееся. Речь идет о стеле Меши — того самого моавитского царя, против которого и был направлен совместный поход.
Согласно надписям Меши, относящимся примерно к 840–830 гг. до н. э., Моав был завоеван израильским царем Омри, а освободился в середине царствования сына Омри, имя которого не названо. Царь Меша говорит о 40 годах, в течение которых Моав оставался данником Израиля. Если исходить из этой цифры, то тогда получается, что освобождение этой страны пришлось не на время царствования сына Омри, Ахава, а на период правления его внука Йорама. Согласно Библии, основатель династии — Омри — правил 12 лет, его сын Ахав — 22 года, его первый внук Ахазия — менее двух лет, а второй внук Йорам — 12 лет. Таким образом, окончание сорокалетнего периода зависимости Моава приходится приблизительно на середину правления Йорама. Скорее всего, поход Йорама в Моав, о котором повествует Библия, действительно произошел именно в это время.
Но что же собственно спасло царя Мешу от полного поражения, после того как он принес в жертву своего сына-наследника? И как понять неожиданный уход израильтян накануне их полного военного триумфа? Библия объясняет это «большим гневом на израильтян», и, как ни странно, царь Меша приводит объяснение того же рода: он благодарит бога Кемоша за его вмешательство. Кто же на самом деле пришел на спасение моавитянам? Зная политическую обстановку того времени, нетрудно догадаться, что, вероятнее всего, это были арамейцы, которые, воспользовавшись уходом Йорама в Моав, вторглись на территорию Израиля. Было ли это нападение совершено по собственной инициативе Дамаска или по просьбе царя Моава, нам вряд ли когда-нибудь будет известно. Но мы знаем, что подобный сценарий уже не раз повторялся в истории этого региона. Например, когда израильский царь Баша напал на Иудею и пытался взять Иерусалим, иудейский царь Аса с помощью богатых даров склонил арамейцев к вторжению в Израиль и тем самым заставил израильтян поспешно уйти из его страны. Нечто подобное имело место и в этом случае: получив известие о нападении врагов на его страну, Йорам немедленно снял осаду и поспешил навстречу арамейцам.
Между прочим, в библейской версии имеется косвенное подтверждение именно такого сценария: «И увидел царь Моава, что битва одолевает его, и взял он с собою семьсот человек, владеющих мечом, чтобы пробиться к царю Эдома, но не смогли они» (4 Цар. 3:26). Почему моавитяне, пытаясь переломить ход сражения, стремились убить именно правителя Эдома, второстепенную фигуру, данника Иудеи, а не израильского или иудейского царей, тех, кто на самом деле командовал армией? Ответ напрашивается сам собой: потому что ни израильского, ни иудейского царей уже не было; они поспешно ушли, оставив вместо себя небольшие силы под командованием наместника Эдома. Именно ему было приказано добить моавитян, чего он так и не сумел сделать. Как известно из дальнейшей истории, ни у Йорама, ни тем более у его непосредственных преемников уже не имелось возможностей для нового покорения Моава; все они с трудом сдерживали возраставшую экспансию Дамасского царства. Царь Меша был совершенно прав, давая понять в своей стеле, что он получил полную свободу рук в отношении соседних израильских городов, относившихся к заиорданскому племени Гад. Израильтяне из этого племени остались, действительно, без поддержки своего царя, армия которого была занята либо в войнах с арамейцами, либо в совместной коалиции с ними против наступавшей Ассирии. Именно здесь лежит разгадка чудесного спасения Меши и его побед над израильскими городами в центральном Заиорданье. Ничего удивительного, что об этом важном обстоятельстве царь Меша умолчал: трудно хвастаться чужой поддержкой; но с другой стороны, он был по-своему прав, когда благодарил моавитянского бога Кемоша за посланную ему помощь.
Почему же библейский текст не указал подлинную причину ухода израильтян из Моава? Вероятно, обрыв повествования с неясной концовкой напрямую связан с престижем пророка Элиши, который предсказал, что «Моав будет предан в руки израильтян» (4 Цар. 3:18). Однако, несмотря на ряд побед, пророчество не сбылось, а как бы критически авторы Библии не относились к царям из династии Омри, пророческий дар Элиши был для них вне всякого сомнения.
Некоторые историки противопоставляют данные стелы Меши библейскому повествованию о походе царя Йорама в Моав, утверждая, что более достоверный, с их точки зрения, моавитский источник опровергает библейскую версию. Однако такое противопоставление является результатом формального подхода к источникам. Нужно принять во внимание, что царь Меша дает своего рода краткий исторический обзор покорения Моава Израилем и освобождения страны от подчинения израильским царям, в то время как библейская версия представляет собой всего лишь один из эпизодов этой чуть ли не полувековой эпопеи. Естественно, приравнивать целое к одной из его частей невозможно — два этих источника не противоречат друг другу, а взаимодополняют. Причем, оба они не сообщают подлинную причину поспешного ухода израильтян из Моава и ссылаются либо на гнев всемогущего Бога, либо на милость языческого божества.
Йорам оказался последним израильским царем из династии Омри. Его ранение в битве с арамейцами и вынужденное отстранение от управления государственными делами сыграли роковую для него роль: приближенные царя составили заговор и лишили его престола и жизни.
Многие историки полагают, что причины свержения династии Омри кроются в социальной напряженности в стране и в недовольстве населения насаждением культа Баала. Эта точка зрения навеяна библейским повествованием о борьбе израильских пророков Илии и Элиши против языческих культов, доминировавших в период правления царей этой династии, и основана на обличении ими несправедливости и произвола со стороны Ахава и Изевели. В действительности, заговор, который возглавил военачальник царя, Йеху, вряд ли серьезно отличался от предшествующих переворотов, совершенных Башой или Зимри. Реальным отличием можно считать лишь активное участие в нем левитов, включая самого Элишу. Переворот не был результатом народного восстания или социального движения, а представлял собой не более чем борьбу за власть внутри правящей элиты. Участие в нем левитов добавило лишь религиозную окраску, которая отсутствовала в предыдущих переворотах. Сам Йеху в отличие от Омри был израильского происхождения, но этот факт вряд ли имел серьезное значение во второй половине IX в. до н. э., так как процесс взаимной ассимиляции между древнееврейскими племенами и ханаанейско-аморейским населением зашел уже настолько далеко, что этнические и культурные различия между ними стали несущественны. Куда более важными вещами считались престиж самого царя, поддержка армии, племенной и областной аристократии. В этом плане Йораму повезло значительно меньше, чем его отцу и деду: ему тоже пришлось вести много войн, но они были куда менее успешными. При нем сократилась территория Израильского царства: отпал Моав, арамейцы захватили часть северного Заиорданья. Как следствие, уменьшились доходы и военная добыча. В отличие от Иудеи в Израиле не укоренилась ни одна царская династия, подобная давидидам, поэтому каждый влиятельный военачальник считал себя вправе лишить престола царя, потерявшего поддержку армии и придворных. Что касается социальных и религиозных протестов, то они были гораздо сильнее выражены во времена отца Йорама, Ахава, но это тем не менее не лишило последнего власти, так как он проявил себя удачливым полководцем и успешным государственным деятелем. Йорам, со своей стороны, улучшил отношения с левитами и в период своего правления куда меньше сталкивался с социальными и религиозными волнениями, чем его отец. Однако это не спасло его от переворота и кровавой расправы.
Самым значительным достижением Йорама было поддержание хороших, в прямом смысле родственных, отношений с Иудеей и укрепление военно-политического союза с ней. Именно в годы правления Йорама царские дворы обеих стран максимально сблизились и породнились: иудейский престол принадлежал тогда зятю Йорама, Йеораму, женатому на дочери Ахава, Аталии. Оба царя, израильский и иудейский, имели одно и то же имя, которое произносилось двояко (Йорам-Йеорам). Несколько позднее царем Иудеи стал Ахазия, который приходился родным племянником израильскому царю Йораму. Оба царства настолько сблизились, что это дало почву для спекуляций историков о подчинении Израилем Иудеи и даже о том, что израильский царь Йорам и иудейский Йеорам были якобы одним и тем же лицом[46]. Если бы первое или второе действительно имело место, то носители традиции не оставили бы без внимания столь вопиющий шаг ненавистной им династии Омри — поклонников культа Баала. Тесные союзнические отношения, установившиеся между Израилем и Иудеей, родство между их правящими династиями были идеальной формой союза между северными и южными племенами. В историческом плане как объединение в рамках одного государства, так и вражда между этими племенными группами представляли собой крайности; куда более естественными являлись союзнические отношения, скрепленные родственными узами. Возможно, что такой характер отношений между ними преобладал в доегипетский период жизни в Ханаане и во время пребывания в Египте. Однако израильская племенная аристократия, помнившая об унижениях, нанесенных ей давидидами, рассматривала породнение царских дворов не столько как политический успех Йорама, сколько как опасную связь с домом Давида, направленнную против ее собственных интересов.
Взлеты и падения династии ЙехуИз-за полученных ранений Йорам находился в Изреэле — неофициальной столице ханаанской части Северного царства. Йорам, как собственно и его отец Ахав, предпочитали проводить время не в Самарии, построенной на территории израильских племен, а в этом ханаанском городе. Удаленностью царя как от столицы — Самарии, так и от главных военных сил, располагавшихся в Рамот-Гиладе, воспользовался израильский военачальник Йеху. Он составил заговор против царя и, заручившись поддержкой армии, двинулся к резиденции Йорама. Быстрый переход армии Йеху к Изреэлю застал врасплох еще не оправившегося от ран царя. Он не только не знал о готовившемся перевороте, но и не имел достаточно сил для обороны города. Библейский текст не без торжества отмечает, что Йорам нашел свою смерть на том самом поле, которое его отец, Ахав, отобрал у невинно убиенного им Навота из Изреэля. Как о справедливом возмездии носители традиции упоминают о сбывшемся пророчестве Илии — ужасной расправе над Изевелью на том же «поле изреэльском». В ходе кровавой вакханалии погиб весь дом Ахава, а также его друзья и сановники. Очень мужественно встретила свою смерть Изевель. Дочь финикийского царя, мать израильского и бабушка иудейского царей, она не пыталась скрыться или бежать. Вместо этого она тщательно накрасилась и, надев свои лучшие одежды, встретила мятежного полководца с презрительной насмешкой: «С миром ли, Зимри, убийца господина своего?» (4 Цар. 9:30–31). По приказу Йеху убивают и иудейского царя Ахазию, который приехал навестить своего родственника Йорама.
Йеху обращается к напуганным придворным в Самарии, предлагая им либо добровольно выдать головы семидесяти сыновей Ахава, либо сопротивляться вместе с ними. Однако соотношение сил было настолько неравным — армия стояла целиком на стороне своего военачальника, — что окружение бывшего царя сочло за благо покориться новому лидеру. Из послания Йеху, направленного в Самарию, следует, что власть в столице, как, впрочем, и все сыновья Ахава, находились тогда в руках «князей и старейшин Изреэля», выходцев из той области, которая была населена преимущественно ханаанеями (4 Цар. 10:1–3). Возможно, это является подтверждением того, что сам основатель династии, Омри, происходил из ханаанеев Изреэльской долины. Обычная в таких случаях резня всех членов свергнутой царской династии дополнилась убийством царских сыновей из Иудеи, которые, ничего не подозревая, приехали навестить своих израильских родственников. Наконец, кровавая вакханалия закончилась совершенно новым для дворцовых переворотов явлением: истреблением жрецов Баала и разрушением храма этого божества в Самарии: «И разбили они статую Баала, и разрушили капище Баала; и сделали из него отхожее место, до сего дня. И истребил Иеху Баала с земли израильской» (4 Цар. 10:27–28). Присутствовать на этом избиении «врагов Господних» Йеху пригласил Ионадава, главу рехавитов — яхвистского клана, известного своими пуританскими взглядами. Таким образом, Йеху подтвердил как свою принадлежность к сторонникам яхвизма в Северном царстве, так и свой союз с левитами. Носители традиции ставят эти действия в заслугу новому царю: «И сказал Господь Йеху: за то, что ты охотно сделал, что было праведно в очах Моих, выполнил над домом Ахава все, что было на сердце у Меня, сыновья твои до четвертого поколения будут сидеть на престоле Израиля» (4 Цар. 10:30).
Казалось, левиты должны были торжествовать: они полностью победили и политических, и идеологических противников. Но, странное дело, вопреки всем ожиданиям левитов храмы в Бейт-Эле и Дане не были отданы в их распоряжение. Носители традиции не могли скрыть своего разочарования поступком Йеху: «Впрочем, от грехов Йаровама, сына Невата, который ввел Израиль в грех, от них не отступал Йеху, от золотых тельцов, которые в Бейт-Эле и которые в Дане» (4 Цар. 10:29). Вероятно, Йеху вынужден был считаться с теми же обстоятельствами, что и его далекий предшественник Йаровам. С одной стороны, он не захотел идти на конфликт с теми израильскими племенами, на земле которых находились эти храмы, и чьи жрецы выполняли там функции левитов. С другой — он не был готов отказаться от старой, языческой формы яхвизма, популярной среди северных племен, которая связывала этот культ с традиционными ханаанскими верованиями. Монотеизм Моисея был по-прежнему чужд и непонятен большинству населения, и новый царь не мог с этим не считаться. Было бы также наивным полагать, что истребление жрецов Баала и разрушение храма Баала в Самарии положили конец этому культу на всей территории Северного царства. Скорее всего, за пределами Самарии как в ханаанских, так и в израильских областях культ Баала продолжал существовать и дальше, однако его жрецы утратили главенствующую роль в Северном царстве, уступив ее яхвистам. Как Ахав и Изевель не смогли истребить левитов, так и Йеху не сумел покончить с культом Баала в масштабах всего Северного царства. Действия Йеху можно сравнить с поступком легендарного израильского судьи Гидеона, который, воспротивившись поклонению этому ханаанейскому божеству, совратил израильтян службой другим языческим богам. Библейский текст прямо связывает неудачи Йеху в войнах с арамейцами с тем, что он фактически продолжил грехи Йаровама: «Но Йеху не придерживался того, чтобы следовать законам Господа, Бога Израилева, от всего сердца своего. Он не отступал от грехов Йаровама, который ввел Израиль в грех. В те дни начал Господь отрезать части от Израиля, и поражал их Хазаэль во всем пределе Израилевом, на восток от Иордана, всю землю Гилад, [колена] Гада, Реувена, Менаше, от Ароэра, который при потоке Арнон, и Гилад, и Башан» (4 Цар. 10:31–33).
Йеху (842–814 гг. до н. э.) стал основателем самой значительной династии в истории Северного царства: он и его потомки находились на израильском престоле почти целое столетие. В то же время Библия не сообщает почти никаких сведений о его 28-летнем правлении, хотя Йеху пришел к власти при полной поддержке левитов, то есть самих носителей традиции, и, следовательно, не должен был быть обделен их вниманием. Почти вся информация о Йеху связана с подробностями свержения динасуии Омри и истребления служителей Баала. Единственное, что можно почерпнуть из библейского текста, так это то, что годы правления Йеху совпали с периодом наступления арамейцев на Израиль, и что Хазаэлю, наиболее воинственному царю Дамаска, удалось оторвать от Северного царства все заиорданские области. Другим источником, который может дополнить в этом плане Библию, являются ассирийские документы, хотя сам Израиль упоминается в них очень скупо.
Йеху и его наследники существенно изменили политический курс Северного царства и отказались от участия в антиассирийской коалиции. Как известно, во времена Ахава Израиль был одним из главных участников, а возможно, (судя по количеству боевых колесниц) и лидером этой коалиции. Сын Ахава, Йорам, продолжал политику своего отца в отношении Ассирии. Однако, несмотря на максимальный вклад Израиля в дело отражения ассирийской агрессии, последняя в тот период меньше всего задевала его собственные интересы. Военные походы Салманасара III были направлены прежде всего против государств северной и центральной Сирии, Финикии и Дамасского царства.
Кто втянул Ахава в дорогостоящие и кровопролитные войны по защите финикийских городов и враждебного ему Дамаска? Скорее всего, сидонские родственники по линии его жены Изевели. Как недвусмысленно следует из библейского текста, яхвисты Северного царства и их пророки были категорически против союза Ахава с его потенциальным врагом Бен-Хададом II, и дальнейшие события подтвердили, что собственно израильские интересы тогда вовсе не требовали воевать против Ассирии на стороне Финикии и Дамаска. Йеху вышел из антиассирийской коалиции, и без участия Израиля та быстро развалилась.
Значительное различие в политике династий Йеху и Омри было отнюдь не случайным, оно объяснялось их разной религиозной и культурной ориентацией. Какого бы этнического происхождения ни была династия Омри, она являлась безусловно ханаанской по своему характеру. Это нашло свое выражение и в выборе культа Баала, и в политическом союзе с Финикией, и в концентрации власти в руках ханаанеев Изреэльской долины. Наконец, как ни парадоксально, родственные узы и союз с домом Давида стали возможны лишь потому, что династия Омри не была отягощена старыми обидами и опасениями племенной аристократии северных колен. В отличие от нее династия Йеху не только была чисто израильского происхождения, но и выражала прежде всего интересы северных племен. Именно поэтому она поторопилась восстановить союз с северными левитами, вернуться к яхвизму — пусть в его старой языческой форме — и порвать родственные связи с «домом Давида», которого опасалась израильская племенная аристократия. Точно так же Йеху отказался и от союза с городами-государствами Финикии. В отличие от Омри и Ахава он в них не нуждался: ему было не до широкомасштабного строительства и морской торговли, а в военном отношении эти полисы были слишком маломощны.
Однако серьезные изменения произошли не только в Израиле, но и во всем сиро-финикийском регионе. После захвата Хазаэлем власти в Дамаске это арамейское царство стало резко усиливаться: оно подмяло под себя всю южную и центральную Сирию и пыталось подчинить Финикию и Израиль. Военные возможности Северного царства оказались недостаточны, чтобы сдерживать экспансию Дамаска, обладавшего несравненно большими людскими и материальными ресурсами, поэтому Йеху решил найти могущественного союзника в лице Ассирии — врага своего врага. Знаменитый черный обелиск, содержащий перечень побед ассирийского царя Салманасара III (858–824 гг. до н. э.), сообщает, что на восемнадцатом году его правления израильский царь «Йеху, сын Омри» принес ему богатую дань. На этом же обелиске высечена сцена аудиенции Салманасара III с коленопреклоненным Йеху или его посланником. Одновременно ассирийский царь повествует, что он взял дань с финикийских городов Тир и Сидон, но ничего не говорит о царях этих городов и не называет их имен. В другом сообщении — о своем втором походе на юго-запад, предпринятом через три года после первого, — Салманасар III говорит о взятии им дани с финикийских городов Тир, Сидон и Библос, но уже не упоминает в качестве данника Израиль, хотя ассирийская армия как и раньше стояла у границ Северного царства. Очевидно, Йеху удалось к тому времени стать младшим партнером и союзником Ассирийской державы, иначе он не смог бы избежать тяжелой дани. Вероятно, еще в первый поход ассирийского царя Йеху опередил всех и, не дожидаясь подхода ассирийской армии, по собственной инициативе поспешил принести богатые дары Салманасару III. Судя по всему, он был единственным из царей своего региона, кто удостоился личной встречи с ассирийским царем и добился его расположения. Именно поэтому черный обелиск уделил особое внимание израильскому царю, так как речь шла не столько о даннике, сколько о потенциальном союзнике в очень важном для Ассирии регионе. Примечательно, что ни один финикийский правитель, принесший дань, не только не изображается, но даже не упоминается. Таким образом, стратегия Йеху — превратить врага своего врага в собственного друга — очевидно, сработала.
Изначально все шло так, как и рассчитывал Йеху: в первом же походе Салманасара III против Дамаска, около 840 г. до н. э., он уничтожил, согласно ассирийским данным, 16 000 воинов и захватил 1121 колесницу, а самого Хазаэля осадил в Дамаске. Однако взять столицу арамейцев ассирийский царь в то время не сумел и вынужден был ограничиться опустошением ее окрестностей. Через три года ассирийцы снова появились у стен Дамаска и опять нанесли тяжелые потери армии Хазаэля, но, как и в первый раз, не смогли захватить город. Тот факт, что мощнейшая по тем временам ассирийская армия, сражаясь один на один с арамейцами, дважды была не в состоянии переломить хребет Дамасскому царству, безусловно, свидетельствует о военной силе последнего и о полководческих талантах самого Хазаэля. Интересно, что в своих надписях на черном обелиске Салманасар III презрительно называет Хазаэля «простолюдином» и «узурпатором», напоминая о захвате им власти в Дамаске. Однако Йеху, который захватил израильский престол примерно в то же время и при аналогичных обстоятельствах, почтительно именуется им как «сын Омри», то есть как законный царь признанной и уважаемой династии, хотя Салманасар III, зная все о Хазаэле, не мог не иметь сведений о подлинном происхождении и обстоятельствах прихода к власти нового израильского царя.
Как и ожидал Йеху, ослабленный войнами с Ассирией Дамаск перестал беспокоить Израиль. Однако мир продолжался недолго. Вопреки расчетам Йеху, его могущественный союзник почти на три десятилетия прекратил свой натиск на Дамаск, как и вообще все свои походы на юго-запад. Ассирия оказалось занятой другими, более неотложными проблемами: в ее тылу вспыхнули восстания покоренных народов, против Салманасара III поднял мятеж его собственный сын-наследник, а затем начались длительные и изматывающие войны с государством Урарту. Избавившись от угрозы со стороны Ассирии, Хазаэль с новой силой обрушился на Израиль, и для Северного царства наступил один из самых тяжелых периодов в его истории.
За годы правления Йеху израильская территория существенно сократилась: арамейцы постепенно захватили все Заиорданье и даже Галилею. Многие историки объясняют военные неудачи Северного царства кровавым переворотом Йеху, его нетерпимой религиозной политикой, оттолкнувшей ханаанейско-аморейское население, а также разрывом союза с Финикией и Иудеей. Однако, истребляя своих противников, Йеху поступал точно так же, как и все его предшественники, захватывавшие трон; он действовал так, как это было принято в его время. Он не был и яхвистом-пуританином, что видно из критики со стороны носителей традиции. Что же касается финикийских городов и Иудеи, то они тогда представляли собой слабые в военном отношении государства, и их поддержка не могла изменить неблагоприятный для Израиля баланс сил.
Проблема заключалась не в личности Йеху, не в смене правящей династии и даже не в переориентации политического курса. Бедственное положение Северного царства, как уже говорилось, объяснялось изменением геополитической ситуации во всем сиро-палестинском регионе. Хотя Израиль оставался по-прежнему самым сильным из всех палестински х государств — Иудеи, Филистии, Моава, Аммона и Эдома, — он уже не мог тягаться с резко возросшей мощью Дамасского царства. Пожалуй, напротив, следует поставить Йеху в заслугу то, что, несмотря на серьезные территориальные потери, ему вообще удалось сохранить независимость Израильского царства.
Ситуация значительно ухудшилась при сыне Йеху, Йеоахазе (817–800 гг. до н. э.), семнадцатилетний период правления которого стал временем глубочайшего упадка Северного царства. Ему не удалось сдержать натиска Дамаска, и он стал его данником. Как обычно в таких случаях, носители традиции связали неудачи Йеоахаза в войнах с арамейцами с его отступлениями от Господа: «И делал он неугодное в очах Господних, и следовал грехам Йаровама, сына Невата, которыми тот ввел во грех Израиль; он не отступал от них. И воспылал гнев Господа на израильтян, и Он предавал их в руки Хазаэля, царя арамейского, и в руки Бен-Хадада, сына Хазаэля, во все дни» (4 Цар. 13:2–3). Упрекая Йеоахаза «грехами Йаровама», носители традиции имели в виду не только золотых тельцов в Бейт-Эле и Дане, но прежде всего устранение северных левитов от службы в этих храмах. Вместе с тем, хотя Йеху и уничтожил храм Баала в Самарии, это не помешало процветанию в израильской столице других языческих культов. Библейский текст напоминает, что во времена Йеоахаза «ашейра (кумирное дерево. — И.Л.) стояла в Самарии» (4 Цар. 13:6). Не следует забывать, что «кумирное дерево» являлось символом ханаанской богини плодородия Ашейры, которая считалась супругой верховного бога Эля, а иногда почиталась и как супруга того же самого Баала, с которым расправился Йеху, отец Йеоахаза.
Положение Йеоахаза было более чем незавидным: арамейцы не только захватили большую часть его царства, но и, наложив ограничения на его армию, лишили его почти всей конницы и колесниц. «И осталось у Йеоахаза лишь пятьдесят всадников, десять колесниц и десять тысяч пеших, так как погубил их царь арамейский и обратил их в прах на попрание» (4 Цар. 13:7). Если сравнить десять оставшихся колесниц Йеоахаза с двумя тысячами, которыми располагал Ахав, то станет ясен размер военной катастрофы, постигшей Северное царство. Почти полным отсутствием кавалерии и колесниц у израильского царя воспользовались его восточные соседи — моавитяне и аммонитяне: их мобильные отряды периодически вторгались на территорию страны и подвергали ее грабежам и опустошениям. Позднее, имея в виду это тяжелое время, пророк Амос писал, что арамейцы Дамаска «молотили Гилад железными молотилами», а аммонитяне «рассекали беременных в Гиладе, чтобы расширить пределы свои» (Ам. 1:3; 1:13).
Как и во времена Йеху, спасение пришло со стороны Ассирии, которая снова вернулась к завоевательной политике в Сирии и Финикии. В 805–801 гг. до н. э. ассирийский царь Адад-нирари III наносит ряд серьезных поражений сыну Хазаэля, Бен-Хададу III, захватывает Дамаск и взимает огромную дань. Мощный удар ассирийцев по Дамаску освобождает Израиль как от уплаты дани, так и от всякой зависимости от арамейцев. Йеоахазу под конец своего правления удается восстановить былой союз с Ассирией, поэтому Израиль в отличие от своих соседей не только не стал объектом военных походов ассирийской армии, но и сумел в дальнейшем избежать обложения данью. Библейский текст, не называя ассирийцев по имени, дает понять, что они были посланы самим Господом для спасения от арамейцев: «И молился Йеоахаз пред Господом, и услышал его Господь, потому что видел угнетение израильтян, как угнетал их царь арамейский. И дал Господь израильтянам избавителя, и вышли они из-под руки арамейцев…» (4 Цар. 13:4–5).
Однако самому Йеоахазу уже не суждено было воспользоваться благоприятными для Северного царства обстоятельствами. Куда больше повезло его сыну Йеоашу (800–784 гг. до н. э.), шестнадцать лет царствования которого стали периодом быстрого восстановления экономической и военной мощи Израиля. Он нанес три серьезных поражения арамейцам, причем самое важное и решающее — при Афеке, там же, где Ахав победил Бен-Хадада II. В результате Йеоаш возвратил значительную часть израильских территорий, захваченных ранее арамейцами, однако окончательно разгромить Дамаск ему не удалось. К счастью для Йеоаша, ассирийцы после нескольких ударов по Дамаску остановили свою экспансию на юго-запад, так как оказались надолго втянуты в изнурительные войны с государством Урарту и его союзниками на северо-востоке. У ассирийцев хватало сил, чтобы оказывать давление на арамейцев, но для серьезных походов в Палестину и Финикию они были еще не готовы. Вероятно, Израиль оставался союзником Ассирии и координировал с нею свои действия против Дамаска. Библейский текст характеризует обстановку следующим образом: «И взял назад Йеоаш, сын Йеоахаза, из рук Бен-Хадада, сына Хазаэля, те города, которые тот взял войною из рук отца его Йеоахаза. Три раза разбил его Йеоаш и возвратил города Израилевы» (4 Цар. 13:25). Из этой краткой информации трудно понять, где конкретно стала проходить израильская граница с арамейцами: то ли Йеоаш возвратил арамейцев к тем рубежам, на которых они находились на момент смерти Йеху и прихода к власти Йеоахаза, то ли ему удалось вернуть вообще все израильские земли и восстановить границу, существовавшую при Ахаве.
Израиль оказался не единственным, кто пытался заполнить политический и военный вакуум, образовавшийся после поражений Дамаска в войнах с ассирийцами. Другое древнееврейское царство — Иудея, — пользуясь резким ослаблением обоих своих противников — Израиля и Дамаска, — стало претендовать на роль лидера палестинских государств. Иудейский царь Амация бросил вызов первенству Израиля и навязал ему войну, которая, как он надеялся, должна была привести к переделу территорий и политического влияния в Палестине. Однако он явно переоценил и степень ослабления Израиля, и его занятость в войнах с Дамаском. В сражении под Бейт-Шемешем израильтяне наголову разгромили иудеев, взяли в плен их царя Амацию, а чтобы преподать наглядный урок агрессору, Йеоаш приказал разрушить часть стены Иерусалима и забрать в качестве трофеев все сокровища иерусалимского Храма. Желая еще больше наказать своего соперника, Йеоаш помог эдомитянам освободиться от власти Иудеи. Примечательно, что носители традиции, всегда симпатизировавшие давидидам и порицавшие израильских царей, на этот раз не могли найти никакого оправдания для безрассудных действий иудейского царя. Эта победа еще раз подтвердила, что Израиль, несмотря на огромные потери в войнах с Дамаском, остался самым мощным среди палестинских государств.
На первые годы правления Йеоаша пришлась и смерть знаменитого израильского пророка Элиши. Судя по библейскому описанию, Элиша стал при царях династии Йеху не просто главным придворным пророком, а человеком, чей авторитет стоял не ниже царского. У его смертного одра плакал сам израильский царь, называя его своим отцом, «колесницей Израиля и его конницей!» (4 Цар. 13:14). Это в высшей степени привилегированное положение Элиши при царях из династии Йеху резко контрастирует с тяжкой участью его учителя Илии в период правления династии Омри. Как при таком почитании лидера яхвизма в Северном царстве Йеоаш «не отказался от грехов Йаровама» и не отдал руководство священнослужением в Бейт-Эле и Дане в руки северных левитов? Ведь, как свидетельствует пророк Амос, «храм в Бейт-Эле являлся святилищем царя и домом царским» (Ам. 7:13). Почему ни Илия, ни Элиша — яростные борцы против язычества — ни разу не выступили против золотых тельцов в этих храмах? Вероятно, ответ на эти вопросы кроется в самом характере яхвизма в Северном царстве, о чем мы еще поговорим более подробно.
Йеоашу наследовал его сын Йаровам II (788–747 гг. до н. э.), четвертый по счету царь из династии Йеху. Согласно Библии, он правил дольше всех израильских царей (41 год) и «восстановил пределы Израиля, от входа в Хамат до моря пустыни» (4 Цар. 14:25). Йароваму II удалось полностью разгромить арамейцев, захватить Дамаск и присоединить к Израилю большую часть Сирии вплоть до Хамата. В Заиорданье он не только отвоевал все земли израильских племен, но и подчинил себе Аммон и Моав, выйдя к восточному берегу Мертвого моря. Время его правления стало периодом наибольшего могущества Северного царства, когда территория Израиля расширилась до границ, достигнутых царем Давидом. Нам неизвестен характер отношений Йаровама II с Иудеей, но города северной Филистии стали израильскими данниками. Успехи царя выглядят еще более внушительно, если учесть, что в те годы страну постигли серьезные природные бедствия: землетрясение, неоднократные засухи, нашествие саранчи, которые вызвали голод и экономические потрясения (Ам. 1:1; 4:6–10).
Было бы ошибкой объяснять блестящие военные победы Йаровама II только благоприятной политической ситуацией. Да и была ли она действительно столь благоприятной для Израиля? Ведь его временный союзник, Ассирия, оказался снова занят длительными войнами на своих северо-восточных границах и, как и прежде, фактически ушел на несколько десятилетий из южной и центральной Сирии. Израильское царство, как и во времена Йеху и Йеоахаза, снова осталось один на один с Дамаском. Правда, в 773 г. до н. э. ассирийский царь Салманасар IV предпринял военный поход против Дамаска, но этот поход закончился для него крайне неудачно, и Ассирия вынуждена была уступить арамейцам почти всю Сирию, что свидетельствовало о значительной военной мощи Дамасского царства. Больше ассирийцы ничем не помогли Израилю, скорее, наоборот: именно они извлекали немалую выгоду из того, что Израиль отвлекал на себя серьезного военного противника, который при других обстоятельствах мог бы присоединиться к врагам Ассирии. Благоприятным для Северного царства можно считать лишь то, что такой страшный хищник, как Ассирия, оказался на долгое время занят войнами со своими северо-восточными соседями и решением внутренних проблем — восстаний покоренных народов, дворцовых заговоров и эпидемий.
Есть все основания считать, что Йаровам II был выдающимся царем, который превратил Израиль в главную региональную державу Палестины, Сирии и Финикии. К сожалению, библейский текст уделяет ему очень мало внимания, лишний раз подтверждая, что носителей традиции интересовала не история, а теософия, тем более что бесспорные успехи Йаровама II, который не отказался от «грехов» своих предшественников, не давали ничего поучительного для будущих поколений. Правда, придворным пророком Йаровама был автор одной из библейских книг, Йона, сын Амиттая из Гат а-Хейфера, который мог бы оставить куда более подробные сведения об этом царе. Время Йаровама II получило также некоторое отражение в книгах Ошеи (Осии) и Амоса — первых так называемых «письменных пророках» Северного царства, которые застали последние годы правления этого царя. Оба пророка фактически подтверждают разгром Дамаска и присоединение к Израилю Сирии, Моава и Аммона, однако их мало интересуют успехи завоевательной политики Йаровама II. Больше всего их волнует угнетение бедных, разложение нравов и идолопоклонство.
Действительно, военные победы и экономическое процветание при Йароваме II имели и негативную сторону. Они привели к быстрому обогащению одних и обнищанию других, к углублению социального неравенства в обществе, что, в свою очередь, вело к разложению морали и росту влияния языческих культов. Пророк Ошея с горечью отмечает, что «нет ни правды, ни милосердия, ни знания Бога в стране. Клянутся и отрекаются, убивают, и крадут, и прелюбодействуют безгранично. И кровопролитие следует за кровопролитием… Блуд, вино и напитки завладели сердцем. Народ мой вопрошает дерево свое, и посох его говорит ему, ибо дух блуда ввел их в заблуждение, и отступили они от Бога своего» (Ос. 4:1–2, 11–12). О том же говорит и пророк Амос, жалуясь, что «продают праведника за серебро и бедняка — за пару сандалий… Вы притесняете правого, берете взятки и извращаете в суде дела бедных» (Ам. 2:6; 5:12).
Пророк Ошея свидетельствует о распространенности культа Баала и связанных с ним представлений, которые, казалось бы, уже давно должны были быть искоренены царем Йеху, но, как выясняется, весьма свободно существовали, причем не только в областях с ханаанейским населением, но и в собственно израильских районах. «Когда Эфраим говорил, все трепетали; возвеличился он в Израиле, но провинился он из-за Баала и погиб. А ныне еще больше грешат они: сделали они для себя литых истуканов из серебра своего, по понятию своему, — все это работа мастеров. О них говорят: приносят в жертву людей, а целуют тельцов» (Ос. 13:1–2). Интересно, что, в отличие от безусловно северного пророка Ошеи, Амос, происходивший из Иудеи, упрекает Израиль и за «жертвенники Бейт-Эля» (Ам. 3:14).
Возражения пророков вызывала и политика Йаровама II, направленная на укрепление союза с Ассирией: «Они пошли к Ашшуру, как дикий осел, одиноко бродящий; Эфраим приобретал дарами расположение к себе» (Ос. 8:9). Эти слова Ошеи подтверждают тот факт, что Израиль был не данником Ассирии, а добровольным союзником и партнером. Очевидно, Йаровам II продолжал линию династии Йеху на союз с Ассирией против Дамасского царства. Вторым по значению был союз с Египтом, правда, в нем преобладали больше торгово-экономические отношения, чем военно-политические. Ошея отзывается об этом втором союзе столь же критически, как и о первом: «И стал Эфраим подобен глупому, неразумному голубю: взывают к Египту, идут в Ассирию… Эфраим ветер пасет и за ветром восточным гоняется… И с Ассирией союз заключают они, и отвозится оливковое масло в Египет» (Ос. 7:11; 12:1). Вместе с тем осуждение союзов Йаровама с Ассирией и Египтом, скорее всего, продиктовано тем, что оба пророка, Ошея и Амос, были свидетелями падения Северного царства, когда ассирийцы пренебрегли дружбой с Израилем, а египтяне забыли о союзе с ним.
Наследником Йаровама II стал его сын Захария, оказавшийся пятым царем из династии Йеху. Однако ему не суждено было сколь-нибудь долго царствовать: уже через шесть месяцев после вступления на престол он был убит заговорщиками. «И составил против него заговор Шаллум, сын Йавеша, и поразил его пред народом, и убил его, и воцарился вместо него». Сообщая об этом, авторы книги Царств подчеркивают, что «таково было слово Господа, которое Он изрек Йеху, сказав: сыновья твои до четвертого поколения будут сидеть на престоле Израилевом. И сбылось так» (4 Цар. 15:10, 12).
Убийство царя в этот раз не было обычным дворцовым заговором придворных: библейский текст говорит, что это произошло не в темных закоулках дворца и не в военном походе, как бывало раньше, а «пред народом». Очевидно, имел место какой-то конфликт на социальной, религиозной или этнической почве, приведший к взрыву неконтролируемых страстей и неожиданному убийству царя. Армия не поддержала заговорщиков, правда, она и не посадила на трон других членов царской семьи, которых, возможно, постигла обычная в таких случаях участь — их сразу перебил новый властитель. Однако убийцы царя нашли поддержку у части населения, в частности у жителей города Тифсаха, которые отказались открыть ворота перед собственной армией.
В пользу социального или этнического характера конфликта говорит и крайняя жестокость в подавлении мятежа. Лидер заговорщиков Шаллум смог процарствовать всего лишь один месяц. Менахем, сын Гади, очевидно, военачальник убитого царя, «пошел из Тирцы и пришел в Самарию, и поразил Шаллума, сына Йавеша, в Самарии, и убил его, и воцарился вместо него» (4 Цар. 15:14). Отдельные историки полагают, что и Шаллум, и свергнувший его Менахем являлись гиладянами, то есть выходцами из израильского Заиорданья. В качестве доказательства они ссылаются на имена отцов этих царей — Йавеш и Гади. Первое они трактуют как сокращение от названия области Йавеш-Гилад, а второе — как производное от имени израильского племени Гад, обосновавшегося в Заиорданье[47]. Однако столь фривольное толкование отцовских имен этих правителей малоубедительно. Непонятно, почему в одном случае имя отца надо толковать как топоним, а в другом — как этноним. Но еще большая путаница может возникнуть, если этот принцип обратить на все отцовские имена израильских царей. Как правило, библейские тексты, повествующие о VIII в. до н. э., уже достаточно ясно отличают патронимы от этнонимов и топонимов и не дают основания для их смешения.
Войны с Ассирией. Падение СамарииКонец почти столетнего правления династии Йеху совпал с драматическими переменами в самой крупной державе того времени — Ассирии. Там тоже произошла не просто смена царей, а смена династий. В результате военного переворота к власти пришел ассирийский военачальник, известный в дальнейшем под именем Тиглатпаласара III (746–727 гг. до н. э.). Он провел важные реформы, которые существенно усилили Ассирию и институт царской власти в ней. Благодаря этому ему удалось сломить сопротивление Урарту и его союзников на северо-востоке и возобновить военные походы в южную Сирию, Финикию и Палестину. Мирная передышка для стран этого региона закончилась; хуже того, Ассирия вернулась туда в качестве еще более страшного и беспощадного завоевателя, чем раньше. Чтобы покончить с сепаратизмом местных правителей и восстаниями покоренных народов, Тиглатпаласар III, или Пул, как называет его Библия, стал превращать завоеванные государства в обычные ассирийские провинции, а их жителей депортировать в отдаленные районы. На место изгнанных ассирийцы приводили население из других завоеванных ими стран, а наместниками назначали собственных чиновников. Таким образом, новая политика позволяла достичь сразу две цели: с одной стороны, ассирийцы избавлялись от ненадежных местных правителей, а с другой — лишали население возможности к сопротивлению. Потеряв связь с родной землей и оказавшись в окружении чужих им народов, переселенцы становились покорными Ассирии. Кроме того, ассирийские наместники теперь не были в этническом и культурном плане связаны с местным населением, что препятствовало их сепаратизму.
Менахем не изменил существенным образом политический курс израильских царей из династии Йеху, однако этого нельзя сказать о политике нового ассирийского правителя. При Тиглатпаласаре III Ассирия настолько усилилась, что больше не нуждалась в региональных союзниках; теперь ей требовались только данники. Когда ассирийская армия подошла к границам Северного царства, то прежний союз с Израилем был забыт и отброшен. Однако Менахем пошел по пути Йеху, отказавшись от всяких попыток конфронтации с Ассирией: он уступил ей все израильские владения в Сирии и добровольно уплатил дань, хотя та и была весьма тяжелой. Библия говорит об этом следующее: «Пул, царь Ассирии, пришел в страну. И дал Менахем Пулу тысячу талантов серебра, чтобы руки его были за него и чтобы утвердить царство в руке своей. И разложил Менахем это серебро на израильтян, на всех богатых людей, по пятидесяти шекелей серебра на каждого человека, чтобы отдать царю Ассирии. И ушел назад царь ассирийский, и не остался там в стране» (4 Цар. 15:19–20).
Уплатив дань, как и все правители Сирии, Финикии и Палестины, Менахем избежал худшего — бесперспективной разрушительной войны, потери многих территорий и лишения царской власти. Однако новый фискальный пресс, наложенный на самую зажиточную часть населения, не прошел для Менахема даром: он вызвал недовольство правящей элиты политикой царя и особенно его уступками Ассирии. При жизни самого Менахема его не решались или не могли свергнуть, так как бывший военачальник имел прочные позиции в армии. Но Менахем правил недолго, не более десяти лет (747–737 гг. до н. э.). Когда же его сын Пекахия, вступив на престол, попытался продолжить политику своего отца, придворные составили заговор против него и лишили власти: «И составил против него заговор Пеках, сын Ремалии, сановник его, и поразил его в Самарии, в палате царского дома, с Арговом и Арие, имея с собою пятьдесят человек гиладян, и умертвил его, и воцарился вместо него» (4 Цар. 15:25).
Власть захватила антиассирийская партия, в которой преобладали выходцы из Гилада; скорей всего, и сам Пеках был гиладянином. Хотя этот переворот был типично дворцовым, верхушечным, в котором участвовали лишь придворные и дворцовая гвардия, он имел очень серьезные, гибельные последствия для дальнейшей судьбы Северного царства. Пеках (735–732 гг. до н. э.) в корне меняет внешнюю политику Израиля: пусть и не сразу, он отказывается платить дань Ассирии и тем самым бросает вызов самой мощной империи той эпохи. Одновременно он вступает в союз с главным врагом Израиля — Дамасским царством — и вместе с ним создает антиассирийскую коалицию. Вообще-то первоначально инициатором создания коалиции, наподобие той, которая остановила экспансию Ассирии при Каркаре в 853 г. до н. э., был дамасский царь Рецин. Но без участия Израиля, одного из сильнейших государств региона, эта коалиция не имела шансов на успех. Переворот в Самарии и приход к власти там антиассирийской партии оживили идею Рецина, и два бывших антагониста — Израиль и Дамаск — стали основой новой коалиции против Ассирии. Очень скоро к ним присоединились города Филистии и Финикии, а также Аммон, Моав и Эдом. Свою поддержку обещали сирийские государства и халдеи Вавилона, уже поднявшие восстание против владычества Ассирии. Не исключено, что союзники рассчитывали и на помощь Египта, обеспокоенного быстрым продвижением ассирийцев к его границам. Таким образом, сложился мощный блок государств, который, казалось, должен был остановить ассирийского монстра. От участия в коалиции отказалась лишь одна Иудея, демонстративно занявшая позицию нейтралитета. Иудейский царь Ахаз не только сомневался в успехе аморфной коалиции, состоявшей из бывших врагов, но и опасался усиления своих куда более близких соседей — Израиля и Дамаска. Тогда союзники по антиассирийской коалиции перешли в наступление на Южное царство: во-первых, они боялись оставлять в своем тылу враждебную им армию, тем более что она могла бы нарушить их связь с Египтом; во-вторых, они хотели преподать хороший урок всем противникам коалиции и заставить Иудею принять в ней участие. Израильтяне и арамейцы Дамаска легко разбили военные силы Иудеи и вместе осадили Иерусалим; в это же время союзные им филистимские города атаковали иудеев с запада, а эдомитяне — с востока. Положение Ахаза стало безнадежным, и он, собрав богатые дары, обратился за помощью непосредственно к ассирийскому царю, попросив его принять Иудею в число своих данников. Тиглатпаласар III принял предложение иудейского царя и действовал быстро и решительно. Он постарался разбить участников враждебной ему коалиции поодиночке, не дав им времени и возможности для организации совместной обороны. В ход была пущена и дипломатия, и политика кнута и пряника: одних участников коалиции запугали, других обласкали и нейтрализовали обещаниями о прощении и поддержке. Как бы то ни было, коалиция распалась еще до решающих сражений с ассирийцами, а ее организаторы — Дамаск и Израиль — остались наедине со своим грозным врагом.
Библейская книга Паралипоменон содержит важный эпизод, связанный с походом израильтян против Иудеи. Союзникам — израильтянам и арамейцам — не удалось взять Иерусалим и заменить царя Ахаза на послушного им кандидата, который сделал бы Иудею членом антиассирийской коалиции. Тогда они разграбили незащищенную часть страны и захватили массу пленных: «И взяли сыны Израилевы в плен у братьев своих [иудеев] двести тысяч жен, сыновей и дочерей; также и множество добычи награбили у них, и отправили добычу в Самарию» (2 Пар. 28:8). Однако здесь, в Самарии, яхвистский пророк Одэд убедил военачальников и воинов не обращать своих братьев в рабство, а отпустить их обратно, домой: «Вот, Господь, Бог отцов ваших, гневаясь на иудеев, предал их в ваши руки, и вы избили их с такою яростью, которая достигла небес. И теперь сынов Иудеи и Иерусалима вы думаете обратить в рабов и рабынь своих. А разве на самих вас нет вины пред Господом, Богом вашим? Итак, послушайте меня, и возвратите пленных, которых вы захватили из братьев ваших; ибо воспылал гнев Господень на вас… И взяли пленных… и одели их, и обули их, и накормили их, и напоили их, и помазали их елеем, и посадили на ослов всех слабых: из них, и отправили их в Иерихон, город пальм, к братьям их, и возвратились в Самарию» (2 Пар. 28:9–11, 15).
Сам по себе этот факт представлял собой из ряда вон выходящее явление, совершенно несвойственное тем жестоким временам, так как обычно пленных брали не для того, чтобы их отпускать. Разумеется, велико искушение истолковать этот эпизод зарождением чувства этнической и религиозной общности у израильтян и иудеев или объяснить его усилением влияния северных левитов в Самарии, как и вообще яхвистов в Израильском царстве. Однако, оставаясь на почве реальности, нельзя не признать, что последующие события не свидетельствовали в пользу этого предположения, и объяснение лежит не столько в этико-религиозной плоскости, сколько в политической. К тому же воины не могли отпустить пленных, и тем более помочь им вернуться домой без приказов военачальников и царя. Очевидно, речь шла о желании Пекаха примириться с Иудеей, особенно после того, как ему стало известно о походе Тиглатпаласара III на Дамаск и предстоящем столкновении с ассирийцами. В обстановке развала антиассирийской коалиции он не хотел иметь в своем тылу враждебную Иудею, жаждавшую мести и реванша, поэтому возвращение пленных и добычи было жестом доброй воли и приглашением к миру. Однако ход событий уже нельзя было повернуть вспять.
Согласно ассирийским источникам, около 734–732 гг. до н. э. Тиглатпаласар III совершил три военных похода в Сирию, Финикию и Палестину, в ходе которых он подавил сопротивление мятежных правителей. Прежде всего он восстановил контроль над городами Филистии и Финикии, отрезав участников коалиции от возможной поддержки со стороны Египта. После этого он всей силой обрушился на Израиль, на помощь которому никто так и не пришел. В результате нашествия ассирийцев больше всего пострадали северные и восточные районы Израильского царства — Галилея и Гилад. За упорное сопротивление ассирийцам часть населения территории колена Нафтали была уведена в Ассирию. Здесь впервые израильтяне почувствовали на себе новую политику ассирийских правителей — массовые депортации непокорных народов. Библейский текст говорит об этом так: «Во дни Пекаха, царя израильского, пришел Тиглатпаласар, царь ассирийский, и взял Ийон, и Авел-Бейт-Мааху, и Йаноах, и Кедеш, и Хацор, и Гилад, и Галилею, всю землю колена Нафтали, и переселил их [жителей] в Ассирию» (4 Цар. 15:29).
Видя чудовищное неравенство сил и бессмысленность сопротивления, группа военачальников и придворных во главе с Ошея (Осия) организовала заговор против царя Пекаха и, убив его, обратилась к Тиглатпаласару III с просьбой о мире, выразив готовность принять все его условия. Библия сообщает об этом очень лаконично: «И составил заговор Ошея, сын Эйлы, против Пекаха, сына Ремалии, и поразил его, и умертвил его, и воцарился вместо него…» (4 Цар. 15:30). Ассирийские надписи, сделанные по приказу Тиглатпаласара III, подтверждают и дополняют эту библейскую информацию, давая понять, что ассирийский царь лично утвердил Ошею и возложил на него обязанности по выплате дани: «Израиль (дословно: „дом Омри“. — И.Л.)… всех его жителей [и] их имущество я направил в Ассирию. Они свергли своего царя Пекаха… и я поставил Ошею в качестве царя над ними. Я получил от них десять талантов золота, тысячу талантов серебра в качестве дани и увез их в Ассирию»[48].
Условия мира, навязанные ассирийцами, были крайне тяжелыми. От Израильского царства отторгалось более 80 процентов его территории, и на этих землях создавались четыре отдельных ассирийских провинции: Дор, Мегиддо, Карнаим и Гилад. Под властью израильского царя оставалась лишь центральная часть западной Палестины, точнее, области колена Эфраим и частично Менаше. В не лучшем положении оказались и бывшие союзники Израиля — арамейцы Дамаска: их армия была разбита, столица захвачена, а царь Рецин убит. В наказание за строптивость жителей Дамаска увели на поселение в месопотамский город Дер (библейский Кир).
Ошея (732–724 гг. до н. э.) представлял интересы тех же сил, что и династия Йеху, то есть яхвистов из израильских племен, компромиссно настроенных в отношении Ассирии. Не случайно библейский текст содержит очень интересную фразу об Ошея: «И делал он неугодное в очах Господних, но не так, как цари израильские, которые были прежде него» (4 Цар. 17:2). Из этих слов следует, что он был куда большим яхвистом, чем все израильские цари до него, но опять-таки в традиционном, полуязыческом, понимании, которое было недостаточным в глазах левитов-монотеистов. Возможно, он пошел гораздо дальше навстречу северным левитам, чем Йеху, но не отдал в их руки храм в Бейт-Эле, что рассматривалось ими как «неугодное в очах Господних». Учитывая, что границы Северного царства сузились до размеров племенной территории Эфраима и западной половины Менаше, можно предположить, что царь Ошея был не только убежденным яхвистом, но и происходил из «дома Иосифа». Вряд ли представители других израильских племен, не говоря уже о выходцах из ханаанейско-аморейского населения, нашли бы должную поддержку на землях «дома Иосифа» в той напряженной и трагической обстановке.
Однако как бы компромиссно к Ассирии не был настроен Ошея, ни одна национальная партия не могла примириться с оккупацией четырех пятых израильской территории. Правда, в отличие от своего предшественника Пекаха новый царь искал выхода не в создании новой коалиции с многочисленными, но маломощными государствами Палестины, Сирии и Финикии, а в союзе с другой могущественной силой того времени. После подавления восстания халдеев Вавилонии около 729 г. до н. э. единственной державой, не оккупированной ассирийцами, оставался Египет. Но хватит ли у него сил и желания одолеть Ассирию, упредить наступление ее армии — это оставалось неясным. Ошея вступает в секретные контакты с Египтом, пытаясь выяснить его истинные намерения. Но двор израильского царя был уже полон ассирийских соглядатаев, и тайные переговоры израильтян стали явными для нового ассирийского правителя Салманасара V (727–722 гг. до н. э.). Библейский текст сообщает: «И заметил царь ассирийский в Ошее измену, так как тот посылал послов к Соу, царю египетскому, и не принес ежегодной дани царю ассирийскому; и взял его царь ассирийский под стражу, и заточил его в темницу. И пошел царь ассирийский [войною] по всей стране, и приступил к Самарии, и осаждал ее три года» (4 Цар. 17:4–5).
Сегодня, в отрыве от реалий того времени, поступки Ошеи могут вызвать лишь недоумение. На что рассчитывал царь, чья власть простиралась только на область Самарии, отказываясь платить дань и тем самым бросая вызов непобедимой тогда Ассирийской империи? Разве печальная участь его предшественника Пекаха ничему не научила его? И наконец, как объяснить, что после всего этого он не укрылся за стенами своей столицы, а поспешил ко двору ассирийского царя, где его задержали?
Некоторый свет на внешне противоречивые действия израильского царя позволяет пролить политическая обстановка тех лет. В последние три десятилетия VIII в. до н. э. земля буквально горела под ногами ассирийских завоевателей. Война за Вавилон привела Ассирию к столкновению с юго-восточным соседом — Эламом, который в 721 г. до н. э. нанес чувствительное поражение ассирийцам. В 720 г. до н. э. ассирийскому царю Саргону II, едва успевшему подавить восстание в Сирии, пришлось усмирять взбунтовавшуюся Газу, а затем сражаться с египетскими войсками у границ Синая. Последующие 717–716 гг. до н. э. он был вынужден провести в северной Сирии, чтобы снова подчинить объявивший себя независимым Кархемиш. В эти же годы ассирийцы вели военные действия против фригийцев в Киликии и мидийцев в Иране. Затем снова возобновились изнурительные войны с Урарту на севере и с Вавилоном и Эламом на юге. Потом последовали новые восстания в Сирии, Филистии и Финикии, а также войны с Иудеей и Египтом.
Таким образом, у царя Ошеи было достаточно оснований полагать, что очень скоро ассирийцы будут разгромлены совместными усилиями Египта, Вавилона, Элама и Урарту, что их несметные силы сгорят в огне восстаний сирийских, финикийских и филистимских городов и что израильтянам следует набраться терпения и не дать спровоцировать себя на преждевременное выступление. Вероятно, Ошея выжидал лишь удобного времени и случая для восстания против Ассирии, но это хорошо понимали и сами ассирийцы. Когда израильский царь из-за каких-то внутренних проблем запоздал с выплатой непомерной дани, то ассирийцы поспешили воспользоваться этим предлогом для нанесения упреждающего удара по непокорным израильтянам. Пытаясь любой ценой предотвратить преждевременный конфликт, Ошея лично направился к Салманасару V, но ассирийцы не нуждались в объяснениях. Ассирию не раз спасало то обстоятельство, что ее противники не могли скоординировать свои действия и ассирийцы могли расправляться с ними поодиночке и в удобном для себя порядке. Чувствуя приближение новой серии войн с уже покоренными, но не смирившимися странами, Салманасар V решил опередить развитие событий и оставить Израиль без потенциальных союзников. Самым вероятным из них мог стать Египет, который, очевидно, обещал свою военную поддержку в случае войны с Ассирией. Однако в середине 20-х гг. VIII в. до н. э., когда ассирийцы поспешили осадить Самарию, египтянам было не до военных экспедиций в Азию, их беспокоили собственные проблемы. Для Египта это был не только период упадка и внутренних расколов — страну постепенно завоевывали ее южные соседи, нубийцы, и лишь на севере, в дельте Нила, одному из египетских правителей, Тефнахту, удалось на время сохранить свою власть и задержать продвижение нубийцев. Вероятнее всего, именно с ним посланцы царя Ошеи вели переговоры и договаривались о союзе против Ассирии. Некоторые историки полагают, что упомянутое в Библии имя фараона Соу в действительности являлось названием его столицы, города Саиса[49]. Согласно еще одной версии, это имя принадлежало Осоркону IV, египетскому правителю другой области в дельте Нила, географически расположенной даже ближе к Палестине, но несравненно более слабой и зависимой от нубийцев.
Как бы то ни было, продвижение нубийцев на север спутало все планы и оставило израильтян без обещанной помощи. Не исключено и другое: своими обещаниями о поддержке египтяне умышленно толкнули Израиль на выступление против Ассирии, чтобы задержать ее армию в Палестине и тем самым выиграть время для укрепления собственных позиций. В любом случае, независимо от истинных намерений египтян, сам факт переговоров с ними и обещания ими помощи, ставший известным ассирийцам, ускорил нежелательное для Израиля развитие событий и спровоцировал конфликт между ним и Ассирией. Правда, несколько лет спустя египтяне все-таки пришли на выручку осажденной Газе, но были наголову разгромлены ассирийцами в районе современного Рафиаха. Возможно, они были посланы уже не Тефнахтом, а фараоном Пианкхи — основателем новой, нубийской по происхождению, XXV династии.
Оставшись без всякой помощи и союзников, жители Самарии в течение трех лет выдерживали осаду ассирийцев. Тот факт, что осада Самарии продолжалась так долго (и это несмотря на участие в ней главных сил ассирийской армии во главе с самим Салманасаром V!), свидетельствует как о героизме защитников израильской столицы, так и о высоком качестве ее фортификационных сооружений. Самария была первоклассной крепостью, и не случайно арамейцам Дамаска, неоднократно осаждавшим ее, ни разу не удалось взять город штурмом. Как правило, три года считались тогда максимально возможным сроком удержания города против атак опытной армии, а ассирийцы были непревзойденными мастерами штурма городов. Таким образом, Самария с честью выдержала трудный экзамен, и немалая заслуга в этом принадлежала царю Ахаву, который лично выбрал место для своей новой столицы. То, что Самария оказала не просто упорное, а по-настоящему героическое сопротивление, подтверждает сам факт увода ее жителей в Ассирию. Обычно ассирийцы прибегали к этой мере наказания только в случае самого яростного и ожесточенного сопротивления, когда сами они несли тяжелые потери. В период царствования Тиглатпаласара III, Салманасара V и Саргона II ассирийская армия захватила множество городов, но только немногие из них были наказаны депортацией жителей. Кроме Самарии эта крайняя мера наказания коснулась таких сирийских городов, как Кално, Кархемиш, Хамат, Арпад и Дамаск, которые ассирийцы тоже осаждали в течение длительного времени и где понесли чувствительные потери.
В 722 г. до н. э. в ходе осады Самарии был убит ассирийский царь Салманасар V. Это далеко не обыденное событие отдельные историки пытаются трактовать как результат борьбы внутри ассирийской верхушки, но у нас ничуть не меньше оснований полагать, что Салманасар был убит во время успешной вылазки израильтян, что и явилось одной из причин массовой депортации жителей города.
Потеряв надежду на помощь египтян, осажденные рассчитывали на то, что восстания в других городах Ассирийской империи или военные действия ее противников оттянут на себя военные силы ассирийцев и заставят их снять осаду с города. Однако в действительности произошло обратное: именно противники Ассирии получили реальную выгоду от ее войны с Израилем. Армии Элама и Вавилона сумели нанести поражение ассирийцам в 722/721 г. до н. э. только благодаря тому, что часть ассирийских сил не успела вернуться из Самарии, а царь Салманасар V был убит во время осады израильской столицы.
Трехлетнюю осаду Самарии завершил уже новый ассирийский царь Саргон II (721–705 гг. до н. э.). Разгневанный упорным сопротивлением ее жителей, он приказал депортировать их в три различных области Ассирийской империи. Две из них — Гозан в верховьях реки Хавор, и Халах в районе Ниневии — находились в верхней Месопотамии, а третья — в Мидии, западном Иране. Библия описывает эти события следующим образом: «В девятый год [царствования] Ошеи царь ассирийский взял Самарию, и переселил израильтян в Ассирию, и поселил их в Халахе, и в Хаворе при реке Гозан, и в городах мидийских… И привел царь ассирийский людей из Вавилона, и из Куты, и из Аввы, и из Хамата, и из Сефарваима, и поселил [их] в городах Самарии вместо сынов Израиля. И они овладели Самарией, и стали жить в городах ее» (4 Цар. 17:6, 24). Сам Саргон II в своих надписях, сделанных во дворце в Хорсабаде (Дур-Шаррукин), не говорит об изгнании всех израильтян; он лишь сообщает следующее: «Я осадил и захватил Самарию [Самерина], взял 27 290 пленных из ее жителей. Из них я набрал отряд в 50 колесниц для своей армии… Я сделал город лучше, чем он был прежде. Я заселил его людьми из стран, которые я завоевал. Я поставил над ними своего чиновника и наложил на них дань, [которую платил бывший царь]»[50].
Миф об исчезновении северных коленБиблейское повествование об уводе жителей Северного царства в Ассирию представляет собой безусловное преувеличение масштабов трагедии. Например, книги Царств и Пророков полны утверждений типа: «И ушел Израиль в изгнание из земли своей в Ассирию до сего дня» (4 Цар. 17:23), которые всегда понимались как тотальное переселение израильтян в Ассирию. Это породило великую историческую мистификацию об исчезновении 10 северных племен, следы которых ищут до сих пор на огромном пространстве от Месопотамии до японских островов. Можно понять носителей традиции — авторов Библии, — которые из дидактических соображений, в назидание будущим поколениям, допустили откровенную гиперболизацию размеров трагедии, подав ее как наказание за идолопоклонство и несоблюдение заповедей Господа. Библейский текст очень ясно определяет причину изгнания и его масштабы: «И оставили они все заповеди Господа, Бога своего, и сделали себе двух литых тельцов, и сделали они Ашейру, и поклонялись всему воинству небесному, и служили Баалу; и проводили они через огонь сыновей своих и дочерей своих, и занимались колдовством, и гадали, и предались тому, чтобы делать неугодное в очах Господа, гневя Его. Сильно разгневался Господь на израильтян и отверг их от лица Своего. Не осталось никого, кроме одного колена Йеуды» (4 Цар. 17:16–18). Преувеличение размеров наказания должно было служить надежным предостережением против идолопоклонства и нарушений заповедей Бога в будущем. Если в религиозном и моральном плане эта гиперболизация имела свое оправдание, то в историческом отношении она породила немало мифов о дальнейшей судьбе северных племен.
Имеющиеся в нашем распоряжении ассирийские источники дают несравненно более скромную картину депортации израильтян в Ассирию. Так, Саргон II сообщает всего лишь о 27 290 человек, уведенных из района Самарии. Если к этому числу прибавить еще 13 500 жителей, угнанных ранее Тиглатпаласаром III из Галилеи и Гилада (из областей колен Нафтали, Звулун, Менаше, Гад и Реувен), то общее количество депортированных составит не более 41 000 человек. Однако численность населения Израильского царства в VIII в. до н. э. составляла не менее полумиллиона человек. Следовательно, речь может идти об уводе не более чем 1/10 населения Северного царства. Даже если взять за основу куда более скромные данные археологов Финкельштейна и Зильбермана, полагающих, что численность населения Израильского царства в то время не превышала 350 000 человек, то все равно количество депортированных не превысит 1/8 от всего населения[51]. Подозревать ассирийцев в занижении ими реальных цифр пленных и депортированных отнюдь не приходится. В этом плане ассирийцы вместе с египтянами имели репутацию самых хвастливых завоевателей древнего Ближнего Востока. В отличие от более правдивых вавилонян, признававших иногда свои неудачи, ассирийцы и египтяне никогда не сообщали о своих поражениях и всегда сильно преувеличивали как размеры своих побед, так и цифры пленных и трофеев. Есть библейские данные, которые могли бы помочь составить общее представление о численности населения Северного царства. Так, согласно подсчету, сделанному Моисеем и Эльазаром перед завоеванием Ханаана, то есть в XII в. до н. э., численность только северных племен (вместе с коленом Биньямин, но без левитов) составила 503 000 человек (Чис. 26:1–51). Разумеется, как было принято тогда, подсчитывались лишь взрослые мужчины. Новая перепись, проведенная в период царствования Давида, то есть в X в. до н. э., показала, что на территории, отошедшей позднее к Северному царству, проживало 800 000 мужчин (2 Цар. 24:9). Правда, в это число входили уже не только члены северных: племен, но и все мужское неизраильское население. Наконец, во второй половине VIII в. до н. э., незадолго до падения Самарии, израильский царь Менахем «взыскал со всех богатых людей по 50 шекелей серебра с каждого человека», чтобы выплатить дань в 1000 талантов серебра ассирийскому царю Тиглатпаласару III (4 Цар. 15:20). Зная, что 50 шекелей серебра составляют одну мину, а в одном таланте серебра содержится 60 мин, с помощью несложного расчета легко вычислить, что в годы правления Менахема в Северном царстве насчитывалось не менее 60 000 богатых людей[52]. Можно предположить, что под словами «богатые люди» библейский текст имел в виду просто достаточно состоятельных людей, которых можно было обложить дополнительным налогом для выплаты дани ассирийцам. Учитывая, что в те времена каждый из них имел многочисленную семью — никак не менее 6–7 человек, получаем, что в Израильском царстве имелось не меньше 400 000 человек, относившихся к разряду состоятельных. Разумеется, наряду с ними было немало бедных и нищих людей, которые дополнительных налогов заплатить не могли. Таким образом, независимо от археологических данных, которые сами по себе могут быть весьма спорными, мы можем смело утверждать, что накануне падения Самарии в Израильском царстве проживало не менее полумиллиона человек, а может быть, даже больше. Таким образом, те, кого увели на поселение в Ассирию, в действительности составляли лишь небольшую часть от общего числа жителей Северного царства.
Впрочем, и сами библейские источники иногда «проговариваются», признавая де-факто несравненно более скромные размеры депортации израильтян. Например, иудейский царь Хизкия (Езекия), правивший после падения Северного царства, «писал письма Эфраиму и Менаше, чтобы пришли в дом Господень, в Иерусалим, совершить пасху Господу, Богу Израиля» (2 Пар. 30:1). Если бы оба этих колена были полностью уведены в далекую Ассирию, то зачем тогда иудейскому царю обращаться к ним с приглашением на праздник в Иерусалим? Как выясняется, на своем месте были не только Эфраим и Менаше, но и другие северные племена. «И ходили гонцы из города в город по земле Эфраима и Менаше и до [удела] Звулуна, но над ними смеялись и издевались. Только часть людей [из колен] Ашера, Менаше и Звулуна смирилась и пришла в Иерусалим» (2 Пар. 30:10–11). Далее библейский текст добавляет, что «многие из народа, большей частью из [колен] Эфраима и Менаше, Исахара и Звулуна, не очистились; и они вкусили пасху не как предписано. Но Хизкия помолился за них, говоря: Господь благий да простит каждого, кто расположил сердце свое к тому, чтобы взыскать Господа Бога, Бога отцов своих, хотя и без очищения священного!» (2 Пар. 30:18–19).
Таким образом, сама Библия определенно свидетельствует, что ни о каком тотальном изгнании северных племен в Ассирию не могло быть и речи. Нет сомнения, что в ассирийский плен была уведена лишь небольшая часть израильтян, а большинство из них либо остались на своих местах, либо ушли в соседнюю Иудею на временное или постоянное жительство. После падения Самарии Библия часто упоминает «сынов Израиля и Иудеи, живущих по городам Иудеи», как и вообще «израильтян, находившихся в Иудее» (2 Пар. 31:6; 35:18). Как неоднократно бывало и раньше при нашествиях завоевателей, многие жители Северного царства нашли временное убежище в горных массивах северной Палестины и в Иудейских горах Южного царства.
Библия не сообщает об одном очень важном факте, который стал известен только благодаря ассирийским источникам. Около 720 г. до н. э., то есть через полтора-два года после падения Самарии, ее жители подняли новое восстание против ассирийцев. В тот год против власти Ассирии выступили многие сирийские, финикийские и филистимские города, поэтому в надежде на освобождение к ним присоединилась и Самария[53]. Если бы из города были выселены все израильские жители, то кто в таком случае восставал против ассирийцев? Ведь выходцы из Сирии и Месопотамии только начали прибывать и, только осваиваясь на новом месте, были еще неспособны к сопротивлению.
Вместе с тем надо признать, что, хотя депортация жителей Самарии не изменила существенным образом демографическую обстановку в центральной Палестине, в политическом, экономическом и культурном плане она стала подлинной катастрофой для Северного царства. Ассирийцы увели с собой наиболее богатую, экономически активную и самую культурную часть общества. Израиль оказался обезглавленным: его тело осталось в Палестине, а голову унесли в Ассирию. В плен были уведены: царская семья и придворные, воины и их военачальники, жрецы и пророки всех культов, искусные ремесленники и богатые землевладельцы, писцы и чиновники — одним словом, все те, кто представлял власть, силу, богатство и знания Северного царства. В то же время крестьяне-земледельцы, составлявшие большинство населения страны, остались на своих местах. Ассирийцы разрушили крупные города, обнесенные стенами, но не тронули поселения и небольшие городки, не имевшие крепостных стен.
Из всех израильских племен больше всего пострадал «дом Иосифа», точнее, колена Эфраим и западная половина Менаше — исторические лидеры северной группы древнееврейских племен. Нельзя забывать, что Израиль представлял собой федерацию северных племен, основанием которой являлось ханаанейско-аморейское большинство северной и центральной Палестины. Нервным центром и мозгом этого гетерогенного объединения был «дом Иосифа». Его доминантные позиции как в союзе израильских племен, так и в самой Палестине объяснялись не только численностью, но и особой ролью в истории Ханаана и гиксосского Египта. Удар ассирийцев по нему оказался столь мощным, что до основания разрушил все объединение и привел к полной политической дезинтеграции северных колен. Даже после развала Ассирийской империи северные племена не смогли объединиться и восстановить свою государственность. Отныне роль лидера обеих групп древнееврейских племен перешла к южному колену Йеуда.
Ассирийцы так опасались возможного сопротивления израильтян, что расселили их в трех далеко отстоящих друг от друга областях. Местом поселения первой группы стал город Гозан, расположенный на одноименном притоке реки Хабур. По иронии судьбы это место ссылки израильтян находилось недалеко от Харана — прародины Авраама и южных древнееврейских племен. Сегодня район древнего Гозана оказался на границе между Турцией и Сирией, рядом с современными городами — турецким Джейланпынаром и сирийским Рас эль-Айном. Некоторые историки идентифицируют библейский Гозан с развалинами Тель-Халафа — одного из древнейших городов мира, расположенного на берегу реки Хабур. Вероятно, Гозан, как и Харан, был первоначально местом расселения полукочевых аморейских племен. Позднее их вытеснили, а может быть, и смешались с ними, пришедшие туда арамейские племена. В этническом плане оба этих народа представляли собой родственные ветви одних и тех же западных семитов, поэтому достаточно быстро ассимилировались друг с другом. В любом случае, к моменту появления там израильтян эта область была уже полностью арамеизирована.
Другим районом, куда увели жителей Самарии, был Халах. В отличие от провинциального Гозана он располагался в самом сердце Ассирии, недалеко от столицы страны — Ниневии. Точное местоположение библейского Халаха до сих пор неизвестно, но есть предположение, что речь идет о древнем ассирийском городе Халаху, который находился северо-восточнее Ниневии. Если израильтяне, попавшие в Гозан, оказались в окружении арамейцев, то поселившиеся в Халахе жили среди ассирийцев. Выгодное с географической точки зрения расположение Халаха способствовало быстрому вовлечению этой группы израильтян в экономическую и социальную жизнь ассирийского общества.
Наконец, еще одна, третья, группа жителей Северного царства была расселена на самом востоке Ассирийской державы, в городах Мидии, то есть в северо-западном Иране. В территориальном и этно-культурном плане эта группа оказались в самом невыгодном положении: область депортации находилась дальше всего от их прежней родины и была населена преимущественно мидийцами — ираноязычным народом, сильно отличным от израильтян, да и вообще от семитов, и по языку, и по культуре. В социально-экономическом и культурном отношении этот район считался самым неразвитым в Ассирийской империи и, очевидно, израильтян послали туда не только в наказание за сопротивление, но и с «культуртрегерской» миссией — цивилизовать местное население.
Как сложилась дальнейшая судьба израильтян, уведенных в Ассирию? Ни библейские, ни ассирийские источники ничего не сообщают об этом. Правда, в отдельных ассирийских документах встречаются имена царских сановников и полководцев, чье израильское происхождение не подлежит сомнению. Известно также, что в ассирийской армии находились части, целиком сформированные из израильтян, например отряды боевых колесниц. Однако об участи десятков тысяч израильтян, уведенных в Ассирию, не осталось никаких сведений. Вероятнее всего, большинство из них постепенно ассимилировалось с окружавшим их населением. Наверное, этот процесс шел быстрее в районе Гозана, где израильтян окружали арамейцы — такие же, как и они, западные семиты, имевшие общие с ними корни. Куда медленнее смешение происходило в Халахе, где выходцы из Самарии проживали бок о бок с ассирийцами — восточными семитами, отличавшимися от них намного больше, чем арамейцы. Вместе с тем близость Халаха к Ниневии и главным центрам страны ускоряла интеграцию израильтян в ассирийское общество, а, следовательно, и их ассимиляцию. Наибольшие препятствия к слиянию с местным населением были у тех, кого увели в мидийские города северо-западного Ирана. Велико искушение предположить, что именно эта группа израильтян положила начало еврейской общине Персии. Однако иудаизм, а точнее, яхвизм того периода еще не был оформленным монотеистическим учением, которое позднее предотвратило ассимиляцию еврейских общин местными народами. Скорее всего, это была лишь старая полуязыческая форма яхвизма, которая сильно отличалась от последовательного монотеизма Моисея. К тому же далеко не все жители Северного царства исповедовали даже эту форму яхвизма; многие из них продолжали поклоняться различным ханаанским культам, вроде Баала и Ашейры, поэтому они были открыты к восприятию не только местных языческих культов, но и местной культуры и традиций, что, в свою очередь, вело к неизбежной ассимиляции.
Ассирийское пленение израильтян не закончилось так быстро, как вавилонское у иудеев. У выходцев из Северного царства не было и стены монотеистической веры, которая бы отделяла их от местного языческого населения, поэтому со временем все три группы израильтян в большинстве своем слились с окружавшими их народами. Хотя, вполне возможно, что какая-то часть из них сумела позднее, еще при власти ассирийцев, тайно или открыто попасть обратно на родину.
Существует мнение, что некоторые из израильтян вернулись в Палестину вместе с иудеями, отпущенными царем Киром после его завоевания Вавилона. Однако библейские источники не подтверждают эту версию. Более того, огромное для того времени расстояние между местами поселения иудеев и израильтян и чуть ли не два столетия, прошедшие после падения Самарии, делают эту точку зрения слишком маловероятной. Если бы израильтяне, действительно, желали вернуться обратно в Палестину, им не нужно было дожидаться разрешения персидского царя и договариваться с иудеями. Они могли бы это сделать сразу после полного разгрома и гибели Ассирии, когда на ее территории образовался вакуум силы и власти, то есть задолго до вавилонского пленения самих иудеев. Однако ни в одном письменном документе нет ни малейшего намека на возвращение израильтян на территорию бывшего Северного царства. Вероятно, потому, что возвращаться было уже просто некому, так как бывшие изгнанники стали частью окружавшего их населения. Точно так же, как те народы, которых ассирийцы пригнали в район Самарии: они тоже уже никогда не вернулись на свою прежнюю родину, потому что смешались с оставшимися здесь израильтянами и стали их неотъемлемой частью.
Библия сообщает названия тех мест, откуда прибыли новые поселенцы: три из них — Хамат, Авва и Сефарваим — находились в западной части центральной Сирии, а два — Вавилон и Кута — в центральной Месопотамии. Жители всех этих городов, как и израильтяне, тоже были выселены с родных мест за неоднократные восстания против Ассирии. Вынужденные переселенцы представляли собой в основном те же самые этнические компоненты, из которых состояло и население Северного царства. Например, сирийские города Хамат, Сефарваим и Авва изначально были заселены ханаанеями, затем завоеваны амореями и, наконец, арамейцами. С течением времени все три этих родственных этноса основательно перемешались друг с другом и стали представлять собой единый западносемитский народ, говоривший на арамейском языке, но в культурном отношении впитавший в себя многое из наследия ханаанеев и амореев. Выходцы из Вавилона и Куты ненамного отличались от жителей центральной Сирии: в них тоже преобладали аморейский и арамейский элементы. Вавилон был изначально основан и заселен амореями, из которых, кстати, происходил и самый известный вавилонский царь Хаммурапи II. Позднее в этом районе Месопотамии осели халдеи, как называли тогда одну из групп арамейских племен, которые постепенно овладели Вавилоном, Кутой и соседними с ними городами. Правда, вместо ханаанейского элемента, присутствовавшего в выходцах из центральной Сирии, поселенцы из Вавилона и Куты имели примесь аккадской (восточносемитской) и шумерской крови. Это было, пожалуй, то немногое, что отличало их в этническом отношении от израильтян. Что касается аморейского и ханаанейского компонентов, то они имелись в избытке и на территории Северного царства. Да и сами израильские племена происходили из кочевых амореев, хотя таковыми себя не признавали и в борьбе за овладение Ханааном долгое время с ними враждовали. Одним словом, этнически новые переселенцы были очень близки жителям Северного царства и отличались от них лишь арамейским языком и культурой. Но арамейцы не были чужими для израильтян: они являлись не только их ближайшими соседями, но и составной частью жителей севера страны — Голанских высот и даже верхней Галилеи. Позднее, в период Второго Храма, арамейский язык вообще стал доминировать практически на всей территории Палестины.
Небиблейские источники говорят о еще одной группе жителей, которую ассирийцы привели на поселение в Самарию. В одной из своих надписей ассирийский царь Саргон II утверждает следующее: «Я разбил племена Тамуд, Ибадиди, Марсиману, и Хаяпа — арабов, живущих далеко в пустыне, которые не знают господина над собой, и которые еще не приносили дань ни одному из царей. Я увел оставшихся в живых из них и поселил в Самарии»[54]. Очевидно, речь шла о какой-то группе мидьянских племен, которые стали известны впоследствии как арабы. В этническом отношении они представляли собой кочевых амореев и отличались от остальных поселенцев только в культурном и социальном плане. То обстоятельство, что Библия совершенно не упоминает о них, говорит о том, что численность их была крайне невелика.
Ассирийцы поселили жителей месопотамских и сирийских городов не только в самой Самарии, но и по всей области колен Эфраим и частично Менаше, поэтому слово «Самария» стало обозначать не только столицу бывшего Северного царства, но и территорию этих двух племен, которая превратилась в отдельную ассирийскую провинцию Самерина.
Новые поселенцы принесли с собой и культы языческих богов, которым они поклонялись на своей прежней родине. В большинстве своем эти боги представляли собой разновидности тех же ханаанских и аморейских божеств, которые были известны и на территории израильских племен. Правда, некоторые языческие верования были характерны только для Месопотамии, например культ бога смерти Нергала, центром поклонения которому являлся месопотамский город Кута. Очень скоро под влиянием оставшихся в Самарии израильтян пришельцы стали усваивать и яхвизм. Этот процесс ускорился, когда ассирийцы разрешили вернуться израильским священнослужителям в религиозный центр в Бейт-Эле. Носители традиции объясняют это тем, что новые поселенцы «не чтили Господа; и Господь посылал на них львов, которые убивали их. И донесли царю ассирийскому, и сказали: народы, которые ты изгнал и поселил в городах Самарии, не знают законы Бога той земли. И повелел царь ассирийский, и сказал: отправьте туда одного из священников, которых вы выселили оттуда; пусть пойдет и живет там, и он научит их закону Бога той земли. И пришел один из священников, которых выселили из Самарии, и жил в Бейт-Эле, и учил их, как чтить Господа» (4 Цар. 17:25–28).
Независимо от того, какие причины или поводы существовали для возвращения израильских священнослужителей, этот библейский эпизод подтверждает очень важное обстоятельство: деятельность яхвистского центра в Бейт-Эле была полностью восстановлена и новые поселенцы стали исповедовать яхвизм наряду с поклонением собственным богам. Об этом политеизме библейский текст свидетельствует следующим образом: «Народы эти чтили Господа, но служили и идолам своим» (4 Цар. 17:41). В дальнейшем аарониды из Южного царства не раз использовали и политеизм жителей Самарии, и особенности северного яхвизма, и факт смешения израильтян с новыми поселенцами, чтобы отрицать за ними право считаться наследниками «дома Иосифа», а следовательно, претендовать на лидерство среди потомков древнееврейских племен. Большей частью эта критика была несправедливой и необъективной. В действительности в период Первого Храма политеизм был распространен повсеместно и был характерен не только для самаритян и жителей бывшего Северного царства, но и для Иудеи тоже. В большинстве своем яхвисты и Северного и Южного царств представляли из себя таких же политеистов, как и самаритяне, поклоняясь одновременно двум, а то и нескольким богам сразу. И ситуация в Южном царстве была нисколько не лучше, чем в Северном. Объясняя падение Самарии идолопоклонством ее жителей, Библия тут же свидетельствует, что «и Йеуда также не соблюдал заповедей Господа, Бога своего, и поступал по обычаям израильтян, как поступали они» (4 Цар. 17:19).
Что касается позднейших обвинений ааронидов в этнической нечистоте самаритян, то они выглядят, мягко говоря, несерьезно на фоне полного смешения иудеев с ханаанеями, йевусеями, перизеями, кениями и кеназитами южного Ханаана. Главная причина неприятия самаритян иудеями объяснялась все тем же традиционным соперничеством между Йеудой и Эфраимом за гегемонию над потомками древнееврейских племен.
После падения Северного царства продолжателем истории «дома Иосифа» становятся самаритяне, потомки Эфраима и Менаше, смешавшиеся с поселенцами из сирийских и месопотамских городов. Союз северных племен навсегда перестает существовать, и Южное царство начинает борьбу за присоединение к себе их территорий и населения. Правда, пока существовала Ассирия, и земли северных колен представляли собой пять ее провинций, речь могла идти о распространении на эти территории только религиозного влияния. Но после разгрома Ассирии иудейский царь Иосия устанавливает там на короткое время и свою военно-политическую власть. Он уничтожает все языческие святилища и пытается распространить свои религиозные реформы на территорию северных племен. Однако приход египтян, а затем вавилонян кладет конец власти Иудеи, и земли северных колен становятся частью Нововавилонского царства.
Глава XI
Иудея — наследница «дома Иакова»
Конфронтация с Израилем. Вторжения египетских армийСын Соломона Рехавам (931–914 гг. до н. э.) стал первым чисто иудейским царем, власть которого распространялась только на территорию собственно Иудеи. Семнадцать лет правления этого царя никак нельзя назвать удачными для Иудеи. Самым большим политическим провалом Рехавама оказалась его неспособность договориться с северными племенами и предотвратить их обособление в Израильское царство. Уже само по себе отделение израильтян превратило Иудею в заурядное палестинское государство и положило конец имперским амбициям династии давидидов. Мало того, образование двух древнееврейских царств сразу привело к хроническому конфликту между ними из-за земель южных хивеев. Как известно, на них претендовали два древнееврейских колена — северное Биньямин и южное Йеуда. Что касается самих южных хивеев, то они, безусловно, предпочитали Иудею и всегда обращались за помощью к ней, чтобы противостоять давлению биньяминян. В правление Саула спорные области были переданы его соплеменникам — биньяминянам, но когда к власти пришел Давид, он возвратил хивеям их права и земли, причем таким образом, что значительная часть территории колена Биньямин отошла под контроль племени Йеуда. Пока все конфликтовавшие стороны находились в границах одного царства и под властью одного царя, их территориальный спор пребывал в подспудно тлеющем состоянии, но после разделения северных и южных племен он вспыхнул с новой силой, и оба царства стали претендовать на земли биньяминян и южных хивеев.
Второй серьезной неудачей Рехавама стали его поражения в войне с Израилем. Оправдывая неудачи царя в его отношениях с северными племенами, носители традиции дают понять, что они объяснялись не просчетами политики, а волей Господа, желавшего наказать царскую династию за идолопоклонство: «И было слово Божие к Шемайе, человеку Божию, и сказано: Скажи Рехаваму, сыну Соломона, царю иудейскому, и всему дому Йеуды и Биньямина, и прочему народу: Так говорит Господь: не поднимайтесь на войну с братьями вашими, сынами Израиля; возвратитесь каждый в дом свой, ибо от Меня это было. И послушались они слова Господня, и пошли назад по слову Господню» (3 Цар. 12:22–24).
Войной между Иудеей и Израилем воспользовались внешние враги древнееврейских царств. Египетский фараон Шешонк с огромной армией вторгся в Палестину и осадил иудейские города. Оказавшись перед опасностью войны на два фронта, Рехавам предпочел откупиться от египтян. «На пятом году царствования Рехавама Шишак, царь египетский, поднялся против Иерусалима. И взял сокровища дома Господня, и сокровища дома царского. Все взял; взял и все золотые щиты, которые сделал Соломон» (3 Цар. 14:25–26). Таким образом, Рехавам, с одной стороны, спас Иерусалим и часть страны от разрушения, а с другой — направил неиспользованную энергию захватчиков на своего противника — только что образовавшееся Израильское царство, которое в дальнейшем пострадало от вторжения Шешонка еще больше, чем Иудея.
Если нашествие армии Шешонка оказалось всего лишь эпизодическим событием в годы правления Рехавама, то военные действия с Северным царством продолжались до самой его смерти. Именно этим объяснялось интенсивное укрепление городов и строительство крепостей в Иудее. Книга Паралипоменон сообщает, что Рехавам «обратил города Иудеи в крепости: и отстроил Бейт-Лехем, и Эйтам, и Текоа, и Бейт-Цур, и Сохо, и Адуллам, и Гат, и Марейшу, и Зиф, и Адораим, и Лахиш, и Азейку, и Цору, и Айалон, и Хеврон, находившиеся в Иудее и в [области] Биньямин. И упрочил он эти крепости, и дал им начальников, и запасы продовольствия, и елея, и вина. И [дал] в каждый город щиты и копья, и укрепил их весьма сильно» (2 Пар. 11:5–12). Тот факт, что в этом списке находились города, расположенные не только поблизости от границ, но и в самом центре страны, свидетельствует о неудачном ходе войны для Рехавама. В отличие от него царь Давид, ведший успешные наступательные действия, почти не заботился об укреплении внутренних городов. Впрочем, военные поражения Рехавама фактически подтвердил и его сын Авия. Упрекая северные племена в бунте против своего господина, он признал, что «Рехавам был молод, и мягкосердечен, и не устоял против них [израильтян]» (2 Пар. 13:7).
Еще одной особенностью правления Рехавама была его склонность к идолопоклонству, из-за чего авторы библейских книг оценивают годы его власти отрицательно. Например, Паралипоменон утверждает: «И делал он зло, потому что не расположил сердца своего к тому, чтобы взыскать Господа» (2 Пар. 12:14). Еще более резко отзывается о времени его правления книга Царств: «И делали иудеи неугодное пред очами Господа, и гневили Его грехами своими, какими они грешили более отцов своих. И устроили они у себя жертвенники, и капища, и ашейрим [истуканов Ашейры] на всяком высоком холме и под всяким лиственным деревом. И блудники были также в этой стране и делали все мерзости тех народов, которых Господь прогнал от лица сынов Израилевых» (3 Цар. 14:22–24).
Рехавам имел 18 жен, из них самой знатной считалась Махалат, приходившаяся внучкой царю Давиду. Однако из 28 сыновей царя его наследником стал Авия, сын от его самой любимой жены Маахи, которая уступала своим соперницам и по старшинству, и по знатности. Примечательно, что в отличие от законов древнееврейской племенной иерархии, согласно которым все доставалось старшему сыну по праву первородства, иудейские цари могли выбирать наследника по собственному усмотрению. Поэтому часто престол наследовал не самый старший или самый способный к управлению государственными делами сын, и даже не ребенок от самой старшей или знатной жены (как в свое время Исаак), а сын самой любимой жены. В этом отношении вступление Авии на иудейский престол очень напоминало историю воцарения его деда — Соломона, который, хотя и уступал своим братьям по старшинству и знатности происхождения его матери, был сыном любимой жены Давида — Бат-Шевы.
Несмотря на то, что Авии (914–911 гг. до н. э.) удалось процарствовать очень недолго, он сумел переломить ход войны с Израилем в пользу Иудеи. Трудно сказать, были ли эти успехи связаны с присоединением арамейцев Дамаска к военным действиям против Израиля или с полководческими талантами самого иудейского царя. Как бы то ни было, но иудейская армия захватила три важных города на территории колена Биньямин, на которые претендовали оба царства — Бейт-Эль, Йешану и Эфрайин. Особое значение имело присоединение Бейт-Эля, где находился наиболее почитаемый религиозный центр Северного царства, соперничавший с иерусалимским Храмом. Не исключено, что военные победы Авии стали одной из причин заката династии Йаровама и свержения его сына Надава с израильского престола. Но в религиозном плане Авия мало чем отличался от своего отца, и носители традиции были им так же недовольны, как и Рехавамом. Недаром библейский текст отмечает, что «он следовал всем грехам отца своего, которые тот совершал до него» (3 Цар. 15:3). Так было принято говорить о тех, кто, не отказываясь от поклонения Яхве, служил с не меньшим рвением и языческим богам.
По неизвестной причине правление Авии оказалось более чем коротким — всего три года — и сменилось необычно долгим для того времени — целый 41 год — царствованием его сына Асы (911–870 гг. до н. э.). В отличие от своего отца и деда Аса остался в памяти носителей традиции как преданный яхвист, поэтому библейские тексты отзываются о нем в высшей степени похвально: «Аса делал угодное пред очами Господа, как Давид, отец [праотец] его. Он изгнал блудников из страны, и отверг всех идолов, которых сделали отцы его, и даже мать свою Мааху лишил звания царицы за то, что она сделала истукан Ашейры. И изрубил Аса истукан ее, и сжег у потока Кидрон… Сердце Асы было всецело предано Господу во все дни его» (3 Цар. 15:11–14).
Однако и на долю Асы выпали серьезные военные испытания. Первым из них стало новое нашествие египетской армии. Книга Царств ничего не упоминает о нем, но Паралипоменон сообщает следующее: «И вышел на них [воинов Иудеи] Зерах Куши с войском в тысячу тысяч и с тремястами колесницами, и дошел до Марейши. И выступил Аса против него, и построились [войска] к сражению в долине, просматриваемой до Марейши» (2 Пар. 14:9–10). Очевидно, речь шла о египетском фараоне Осорконе I, который происходил, как и Шешонк I, из XXII ливийской династии. Как известно, ливийские племена «мешвеш», захватившие власть в Египте, отличались темным цветом кожи, к тому же их фараоны использовали в своей армии большое количество нубийских наемников, поэтому неудивительно, что новое вторжение египетских войск осталось в памяти иудейских летописцев как нашествие «кушитов». (Современник тех событий пророк Ханани называл их «кушитами» и «ливийцами».) Позднее слово «кушит» стало обозначать не столько нубийца, сколько эфиопа или вообще чернокожего, поэтому с течением веков появились ошибочные представления о «Зерахе» и его армии как о «эфиопах». Осоркон I пытался повторить удачный грабителький набег на палестинские государства, который совершил его отец Шешонк I. Собрав огромную по численности армию, в основном ливийцев-мешвеш и нубийцев, и заручившись поддержкой кочевых племен Синая и Мидьяна, он вторгся в Палестину. Судя по тому, что он сумел дойти до иудейского города Марейша, ему на пути удалось захватить южные филистимские города. Однако в Иудее он потерпел сокрушительное поражение. Книга Паралипоменон так описывает разгром египтян: «И поразил Господь кушитов пред лицом Асы и пред лицом Йеуды, и побежали кушиты. И преследовал их Аса и народ, бывший с ним, до Герара, и пали кушиты, так что у них никого [не осталось] в живых, потому что они поражены были пред Господом и пред воинством Его. И набрали добычи великое множество. И разрушили все города вокруг Герара, потому что напал на них ужас от Господа; и разграбили все города, и вынесли из них весьма много добычи. Также и пастушеские шатры поразили, и угнали много мелкого скота и верблюдов, и возвратились в Иерусалим» (2 Пар. 14:12–15).
Преследуя отступавшего противника, иудейская армия с ходу взяла те города южной Филистии, которые ранее перешли в руки египтян, а также захватила врасплох кочевые племена, обеспечивавшие тыловое снабжение войск Осоркона I. Само собой разумеется, что египтяне не поставили триумфальную стелу по случаю своего полного поражения; как обычно в таких случаях, их источники хранят полное молчание по поводу неудачного похода в Иудею. Этот эпизод высвечивает общую проблему, с которой приходится сталкиваться историкам и археологам: небиблейские источники, как правило, подтверждают только ту информацию из Библии, которая касается победных походов их правителей на Палестину и древнееврейские царства. В случае серьезных поражений они предпочитают отмалчиваться, лишая нас возможности проверить библейские данные.
Нашествие армии Осоркона I было далеко не единственной проблемой в годы царствования Асы. Куда более серьезным испытанием для него явилось возобновление военных действий с Израилем. На этот раз ему противостояли не плохо управляемые орды ливийцев и нубийцев, а опытная и хорошо организованная армия одного из сильнейших государств сиро-палестинского региона. Библейские источники солидарны в описании военных действий, но по-разному определяют время этих событий и их продолжительность. Согласно книге Царств, «была война между Асою и Башою, царем израильским, во все дни их» (3 Цар. 15:16). Однако книга Паралипоменон дает куда более короткий промежуток времени, относя войну между Израилем и Иудеей к концу царствования Асы, к его 36-му году правления (2 Пар. 16:1). Но это противоречит книге Царств, согласно которой в Израиле к этому времени уже правил не Баша, а династия Омри. Очевидно, более достоверна книга Царств, как более ранний источник, созданный в VII–VI вв. до н. э., в то время как написание книги Паралипоменон относится к значительно более позднему периоду — V–IV вв. до н. э. Впрочем, куда важнее, что оба этих источника придерживаются одной и той же версии, сводящейся к тому, что израильский царь Баша не только сумел перейти в наступление, но и блокировал Иерусалим.
Пытаясь отвратить неминуемое падение города, иудейский царь Аса, внук Рехавама, обратился за помощью к злейшему врагу Израиля — арамейскому Дамасскому царству, предложив ему в качестве платы за спасение все имевшиеся у него ценности: «И взял Аса все серебро и золото, остававшееся в сокровищницах дома Господня и в сокровищницах дома царского, и дал его в руки слуг своих, и послал их царь Аса к Бен Хададу — сыну Тавримона, сына Хезйона, царю арамейскому, жившему в Дамаске, сказать: Союз да будет между мною и тобою, как был между отцом моим и отцом твоим; вот я посылаю тебе в дар серебро и золото; расторгни союз свой с Башою, царем израильским, чтобы он отошел от меня» (3 Цар. 15:18–19). Богатые дары иудейского царя, а главное, собственные политические расчеты арамейцев Дамаска привели к тому, что Бен-Хадад I вероломно нарушил мир с Израилем и, напав на его северные города, заставил израильтян уйти из Иудеи. Кстати, из послания Асы к Бен-Хададу становятся ясны и причины военных побед отца Асы — Авии. Оказывается, между Дамаском и Иудеей существовал союз, направленный против Израиля. Только в результате войны на два фронта Северное царство было вынуждено уступить ряд территорий, включая такой важный религиозный центр, как Бейт-Эль. Но, хотя арамейцы и лишили Израиль победы над Иудеей, он все же вернул себе некоторые земли, и среди них Бейт-Эль. Эта война завершила длительный период вражды между двумя государствами, который растянулся на время правления трех иудейских царей — Рехавама, Авии и Асы, — а также определила окончательные границы между ними после раскола объединенного царства. Южная часть территории колена Биньямин осталась за Иудеей, а северная перешла к Израилю. Таким образом, из всех древнееврейских племен в составе Южного царства оказались два колена полностью — Йеуда и Шимон, и два частично — левиты и биньяминяне.
Однако союз с Дамаском обошелся царю Асе достаточно дорого — и не только в финансовом отношении, но и во внутриполитическом тоже. Аарониды и левиты не скрывали своего недовольства ограблением иерусалимского Храма. Выражая их мнение, пророк Ханани осудил царя и предсказал ему новые бедствия в наказание за этот поступок. К недовольным священнослужителям присоединилась и часть населения, принужденного оплачивать дорогостоящую политику царя. Не случайно библейский текст отмечает, что Аса не только заключил пророка в тюрьму, но «и притеснял [людей] из народа в ту пору» (2 Пар. 16:10).
Каждый иудейский царь имел своего собственного летописца, который аккуратно регистрировал все важнейшие события в годы его правления. Таким, например, был Шемайя при Рехаваме или Иддо при Авии. Какая-то часть этих хроник была использована при создании книги Царств и особенно книги Паралипоменон, однако абсолютное большинство этих древнейших летописей оказалось безвозвратно утрачено.
Сближение с Израилем и союз с династией ОмриНаследник Асы, его сын Йеошафат (870–846 гг. до н. э.), сумел восстановить хорошие отношения с ааронидами и левитами, причем настолько преуспел в этом, что заслужил от них самую лестную оценку: «И был Господь с Йеошафатом, ибо он шел первоначальными путями Давида, отца своего, и не взыскивал Баалов, но взыскал он Бога отца своего, и по заповеди Его поступал, а не по деяниям израильтян» (2 Пар. 17:3–4). Как и его отец, Йеошафат на самом деле был верным и последовательным яхвистом. Но в отличие от Асы он был еще и гибким, искусным политиком и старался поддерживать добрые отношения со всеми влиятельными группами населения. Восхваляя его, носители традиции приписали ему проведение таких реформ, как «искоренение высот и Ашейр» и «обучение Торе народа в Иудее», которые никак не могли быть осуществлены в то время (2 Пар. 17:6, 9). И действительно, та же самая книга Паралипоменон в послесловии об итогах правления Йеошафата признает, что «высоты не были упразднены: народ еще не обратил твердо сердца своего к Богу отцов своих» (2 Пар. 20:33).
Однако во внешней политике Йеошафат был намного успешнее. Самым главным его достижением стал мир, а затем и союз с Израилем. Правда, в начале своего правления он еще серьезно опасался продолжения военных действий со стороны Северного царства, поэтому, как свидетельствует библейский текст, «он укрепился против израильтян» (2 Пар. 17:1). Но израильские цари из династии Омри изменили приоритеты в своей внешней политике и вместо того, чтобы бороться с иудеями за овладение спорными городами в землях биньяминян, предпочли заключить союз с ними против куда более опасного врага — арамейцев Дамаска. Этот поворот в политике Северного царства нашел благоприятный отклик в Южном. Отныне Иудея могла не беспокоиться за мир на северной границе и сосредоточить все военные ресурсы на защите своих интересов на юге и юго-западе. Это позволило Йеошафату завоевать некоторые филистимские города и установить свою власть над эдомитянами, кочевыми племенами Негева и Мидьяна. Библейский текст подтверждает благоприятную внешнеполитическую обстановку вокруг Иудеи того времени: «И был страх Господень на всех царствах земель, которые вокруг Иудеи, и не воевали они с Йеошафатом. А от филистимлян приносили Йеошафату дары и серебро в дань; также аравитяне пригоняли к нему мелкий скот: овнов семь тысяч семьсот и козлов семь тысяч семьсот» (2 Пар. 17:10–11).
Сближение с израильской династией Омри привело к созданию военного союза между двумя странами и совместным военным походам. «И сказал он (израильский царь. — И.Л.) Йеошафату: пойдешь ли ты со мною на войну в Рамот-Гилад? И сказал Йеошафат царю израильскому: как ты, так и я; как твой народ, так и мой народ; как твои кони, так и мои кони» (3 Цар. 22:4). Йеошафат принял участие и в другом походе израильтян — на этот раз с сыном Ахава, Йорамом, против моавитского царя Меши, решившего отколоться от Израиля после смерти Ахава. «И выступил царь Йорам в тот день из Самарии… и послал сказать Йеошафату, царю иудейскому: царь моавитский восстал против меня, пойдешь ли со мной на войну против Моава? И сказал он: пойду; как ты, так и я; как твой народ, так и мой народ» (3 Цар. 3:6–7). Но совместные с израильтянами военные походы далеко не всегда были удачными для Иудеи; иногда они сопровождались серьезными потерями и даже поражениями, как это произошло в период войны за Рамот-Гилад. Кроме того, они вызывали возражения со стороны влиятельного священнического сословия яхвистов, которые видели для себя угрозу в усилении династии Омри, покровительствовавшей культу Баала. «Зачем помогать нечестивцу и любить ненавидящих Господа? — упрекал царя придворный пророк Йеху, сын Ханани. — За это на тебя гнев от лица Господня» (2 Пар. 19:2).
Несмотря на откровенное недовольство ааронидов и левитов политикой сближения с династией Омри, Йеошафат не отказался от нее, так как союз с Израилем изменил баланс сил в регионе в пользу древнееврейских царств. Правда, этот же самый фактор заставил объединиться и их противников. Отказ Иудеи от былой дружбы с Дамаском толкнул арамейцев на союз с Аммоном, Моавом и Эдомом в расчете использовать эти заиорданские царства в качестве противовеса древнееврейским государствам. Очевидно, вмешательство Дамаска сыграло решающую роль в спасении моавитского царя Меши в период войны израильтян и иудеев против него. Неожиданное нападение арамейцев на северные области Израиля заставило союзников прервать успешный поход и срочно уйти из Моава. Чтобы нейтрализовать Иудею, помогавшую Израилю, Дамаск создал против нее коалицию из трех заиорданских государств: Аммона, Моава и Эдома. Каждое из этих царств в отдельности было слабее Иудеи, но все вместе они существенно превосходили ее. У каждого из них были свои претензии к Южному царству: Эдом тяготился зависимостью от Иудеи, а Моав и Аммон видели в ней союзника своего врага Израиля, который пытался господствовать над ними. Но заиорданские царства имели и серьезные проблемы друг с другом: Моав находился в давнем территориальном конфликте с Аммоном, а Эдом — с Моавом. Только искусная дипломатия Дамаска, а главное его богатые дары, сумели сгладить эти противоречия и создать союз, который мог существовать лишь во времена Авраама.
Совместное наступление армий заиорданских царств стало главной военной опасностью в период правления Йеошафата. Вести об их приближении вызвали страх при дворе царя: «И пришли, и донесли Йеошафату, говоря: идет на тебя множество великое из-за моря, от Арама, и вот они в Хацецон-Тамаре, он же Эйн-Геди. И убоялся Йеошафат, и обратил лицо свое взыскать Господа, и объявил пост по всей Иудее» (2 Пар. 20:2–3). Тот факт, что библейский текст посчитал нужным указать, что войско заиорданских царств пришло «от Арама», хотя оно появилось из-за Мертвого моря, косвенно подтверждает главную роль арамейцев в организации этого военного похода. Представляется странным, что авторы текста ничего не говорят о поддержке израильтян, которые были тогда важнейшими союзниками иудеев. Очевидно, поход состоялся в то время, когда шла война между Дамаском и Израилем, и был рассчитан на то, чтобы древнееврейские царства не могли прийти друг другу на помощь. Дальнейший поворот событий библейский текст представляет как чудо: «…И возбудил Господь распри между сынами Аммона, Моава и жителями горы Сеир, пришедшими на Иудею, и были они поражены. И восстали сыны Аммона и Моава на обитателей горы Сеир, избивая и истребляя их, а когда покончили с жителями Сеира, тогда стали истреблять друг друга» (2 Пар. 20:22–23). Таким образом, военная коалиция трех царств развалилась еще до решающего сражения: ее участники передрались друг с другом и отказались от дальнейшего похода на Иудею. Подобный поворот событий не мог не казаться чудесным избавлением для их современников. Но у этого чуда имелась и достаточно прочная материальная подоплека. Так, Аммон — традиционный союзник южных племен со времен Давида, но столь же постоянный враг северных — не был заинтересован в ослаблении царства Йеошафата, он хотел лишь заставить его отказаться от союза с Израилем. Сходной позиции придерживался и Моав, конфликтовавший в основном с Северным царством и с теми древнееврейскими племенами, которые входили в его состав. К тому же моавитяне опасались, что ослабление Иудеи может усилить их соперника Эдом. И лишь эдомитяне, данники Иудеи, являлись единственными, кто был заинтересован в полном поражении Йеошафата, ведь оно принесло бы им независимость от их «младшего брата». Столь разные интересы участников похода, помноженные на золото и дипломатию Йеошафата, вызвали острые разногласия между ними, которые превратились во взаимную бойню и уничтожение: «И когда иудеи пришли на возвышенность к пустыне и взглянули на ту рать, и вот — трупы, лежащие на земле, и нет уцелевшего» (2 Пар. 20:24). Этот поход был первой и последней попыткой заиорданских царств объединить свои военные усилия против Иудеи.
В целом, внешнеполитическая обстановка в правление Йеошафата была более благоприятной, чем в годы царствования его предшественников — Рехавама, Авии и Асы. В значительной мере это объяснялось дальновидной политикой царя, направленной на тесный союз с Израилем — северным соседом и самым мощным государством тогдашней Палестины. Сотрудничество с Северным царством не ограничивалось только военной и политической областями, но затрагивало также и торговлю. В Библии имеется упоминание о неудачной попытке совместного плавания в легендарный Таршиш, находившийся где-то в южной Аравии или на Африканском Роге. Вероятно, предпринимались и другие, более успешные, торговые экспедиции, о которых носители традиции предпочли не упоминать из-за своего крайне отрицательного отношения к израильским царям вообще и к династии Омри в особенности. Неприязнь южных яхвйстов к правителям Северного царства была столь велика, что любая попытка Йеошафата к сотрудничеству с ними заведомо порицалась как аморальная. Не зря, например, пророк Элиэзер, сын Додаваху из Марейши, поспешил осудить Йеошафата только за то, что тот попытался организовать торговую экпедицию совместно с израильским царем Ахазией: «Так как ты объединился с Ахазией, — предрекал он, — то разрушит Господь дело твое» (2 Пар. 20:37). Однако хотя Йеошафат и был преданным яхвистом, он, как разумный политик, не мог отказаться от сотрудничества с Израилем, от которого зависело благополучие Иудеи.
Из внутриполитических преобразований царя наибольший след оставила его судебная реформа. В принципе она свелась к двум основным моментам: во-первых, к выделению судебного производства в отдельную отрасль власти, и во-вторых, к приобщению ааронидов и левитов к судопроизводству. Трудно сказать, чем больше руководствовался Йеошафат: то ли он хотел таким образом бороться со злоупотреблениями в судебном деле, то ли усилить роль яхвистских священников, которые активно поддерживали его. Возможно, что этой реформой он хотел закрепить влияние законов Моисея в области морали и быта в ущерб распространенным тогда языческим нормам права. В пользу последнего свидетельствует назидание Йеошафата судьям: «Смотрите, что вы делаете; ведь не для человека вы судите, а для Господа, который с вами в деле суда. А ныне да будет у вас страх Господень. Осмотрительно действуйте, ибо нет у Господа, Бога нашего, ни неправды, ни лицеприятия, ни мздоимства» (2 Пар. 19:6–7).
Йеошафат оставил своим преемникам непростое наследство. С одной стороны, благодаря своему союзу с Израилем, он добился мира и экономического процветания страны, расширения ее границ и влияния на соседние народы, но с другой — сам попал в опасную зависимость от более сильного соседа и его царской династии. Последнее обстоятельство вызывало недовольство у части придворных и у влиятельных яхвистских священников. К концу жизни царя при дворе сложились две враждебные друг другу партии — «израильская», поддерживавшая тесный союз с Северным царством, и «иудейская», яхвистская, выступавшая против него. Естественно, что Йеорам, старший сын Йеошафата, женатый на дочери Ахава, представлял при дворе израильскую партию, а другие сыновья царя, все или по крайней мере часть из них, поддерживали яхвистский, иудейский, лагерь. Тот факт, что при восшествии своем на престол Йеорам (851–843 гг. до н. э.) «умертвил всех братьев своих мечом, а также [некоторых] князей израильских» (2 Пар. 21:4) говорит в пользу того, что смена власти сопровождалась политической смутой и дворцовыми интригами. Очень показательно, что носители традиции, в данном случае аарониды, авторы книги Паралипоменон, сочли необходимым подчеркнуть, что отец «отдал царство Йеораму, потому что он первенец» (2 Пар. 21:3). Но иудейские цари могли выбирать себе наследника независимо от того, кто из их сыновей был старшим, и факты избрания Соломона и Авии лишь подтверждали подобную практику. Акцент на то, что Йеошафат «дал братьям Йеорама большие подарки серебром, и золотом, и драгоценностями, вместе с укрепленными городами в Иудее», говорит в пользу того, что среди них были и более любимые сыновья от любимых жен царя, которые тоже могли претендовать на престол. Это же подтверждает и послание пророка Илии, где ясно говорится, что братья, которых умертвил Йеорам, были лучше его (2 Пар. 21:13). Однако за спиной Йеорама была его жена Аталия, дочь израильского царя, поддержка израильской партии при дворе, а может быть, и угроза военного вмешательства со стороны Северного царства. Эти факторы сыграли решающую роль в избрании именно Йеорама, а не кого-либо другого из сыновей Йеошафата. В любом случае, уничтожение всех возможных претендентов на престол и многих представителей знати являлось нехарактерным для Иудеи эпизодом престолонаследования. Складывается впечатление, что либо Йеошафат не успел назначить официального наследника, либо его первоначальный выбор был изменен под давлением израильской партии. Нечто подобное произошло и с царем Давидом, когда он под нажимом группы придворных изменил свое завещание в пользу Соломона.
Аарониды и левиты не скрывали своей откровенной неприязни к Йеораму. Они обвиняли его в том что «он устроил высоты в горах Иудейских, и развращал жителей Иерусалима, и соблазнил Иудею» (2 Пар. 21:11). С точки зрения яхвистов, «он ходил путем царей Израиля, поступал как дом Ахава, ибо дочь Ахава была его женой, и делал он неугодное в очах Господних» (2 Пар. 21:6). Вероятно, его жена Аталия, да и сам царь поклонялись культу Баала и покровительствовали его жрецам, точно так же, как это делали Ахав и Изевель в Самарии.
Внутренние неурядицы и распри сильно ослабили Южное царство и, как следствие, породили внешнеполитические осложнения. Первым серьезным ударом для Йеорама оказалась потеря Эдома, традиционного данника Иудеи: «Во дни его отложился Эдом от Иудеи; и поставили они над собою царя» (4 Цар. 8:20). Судя по всему, война с эдомитянами сильно затянулась и шла с переменным успехом. В открытых сражениях побеждала иудейская армия, но эдомитяне предпочитали партизанскую войну в хорошо знакомой им пустынной местности: «И пошел Йеорам в Цаир, и все колесницы с ним; и встал он ночью, и поразил эдомитян, окружавших его, и начальников над колесницами, но народ убежал в шатры свои» (4 Цар. 8:21). В конце концов Йеорам предпочел отказаться от бесконечной и дорогостоящей войны за власть над Эдомом, и «старший» брат стал снова независимым от «младшего».
В годы войны с эдомитянами Йеорама ожидала новая неприятность: от Иудеи отпал город Ливна, который представлял собой мощную крепость, расположенную в районе Шфелы, на стратегически важной дороге из Филистии в Иерусалим. «В то же время вышла и Ливна из-под власти его, потому что он оставил Господа, Бога отцов своих» (2 Пар. 21:10). Город являлся одним из западных форпостов Иудеи на границе с территорией филистимлян, и отпадение его от царства Йеорама стало весьма болезненной потерей для него. Хотя Ливна после завоевания ее древнееврейскими племенами была отдана для поселения левитам, большинство населения по-прежнему составляли амореи. Отцы города, воспользовавшись войной Йеорама с Эдомом и внутренними распрями в стране, предпочли поменять политическую ориентацию и пошли на союз с филистимлянами — своими западными соседями.
И, наконец, в довершении всех невзгод на Йеорама обрушилась личная трагедия. В то время как иудейская армия вместе с царем находилась в очередном военном походе, вглубь страны проникли отряды филистимлян и кочевников из Мидьяна: «И возбудил Господь против Йеорама дух филистимлян и аравитян, сопредельных кушитам; И они пошли на Иудею, и прорвались в нее, и захватили все имущество, находившееся в доме царя, а также сыновей его и жен его; и не осталось у него сына, кроме Йеоахаза (Ахазии. — И.Л.), младшего из сыновей его» (2 Пар. 21:16–17). Вероятно, речь шла о тех филистимлянах и мидьянитянах, которые являлись данниками царя Йеошафата. В результате ослабления Южного царства они сочли возможным не только освободиться от власти Иудеи, как это сделали эдомитяне и Ливна, но и атаковать своего бывшего господина. Не исключено, что за отложением Эдома и Ливны, а также за нападением филистимлян и мидьянитян стояло Дамасское царство, пытавшееся максимально ослабить ближайшего союзника Израиля. Оно же помогало и противникам израильской партии в Иудее, тем самым подталкивая страну к гражданской войне. Не зря же арамейцы так обхаживали израильских яхвистов, преследуемых династией Омри. Надо думать, что пророк Элиша не случайно появился в Дамаске и стал личным гостем у царя Бен-Хадада и его военачальника Хазаэля. Точно так же арамейцы покровительствовали и всем противникам царя Йеорама, включая яхвистов Иудеи. Время Йеорама относилось к периоду усиления конфронтации между Израилем и Дамаском, поэтому, если израильтяне искали союза с врагами Дамаска, например с Ассирией, то арамейцы были готовы помочь любому, кто выступал против Северного царства и его союзников.
В целом восьмилетнее правление Йеорама оказалось крайне неудачным для Иудеи: все эти годы страна находилась в состоянии, близком к гражданской войне, и потеряла все территориальные приобретения, сделанные в период власти Йеошафата. Конец жизни Йеорама был столь же трагичен и мучителен, как и его царствование: «А после всего этого поразил Господь внутренности его болезнью неизлечимою. И через некоторое время, по прошествии двух лет, выпали внутренности его от болезни его, и он умер в жестоких страданиях» (2 Пар. 21:18–19). Так исполнилось пророчество Илии, предсказавшего царю страшную смерть за преступления против Господа и убийство своих братьев.
Наследником Йеорама стал его единственный оставшийся в живых сын Ахазия (843–842 гг. до н. э.). На этот раз переход власти произошел спокойно и без дворцовых интриг, так как соперников — претендентов на престол — у Ахазии не было. Однако новый царь представлял ту же самую израильскую партию и был так же ненавистен яхвистам, как и его отец. Более того, воцарение Ахазии ознаменовало апогей сближения двух древнееврейских государств. Его мать, Аталия (Гофолия), была дочерью Ахава и сестрой правившего тогда израильского царя Йорама. Сам Ахазия приходился племянником израильскому царю и внуком Изевели, его матери. Можно сказать, что в этот момент царские династии Иудеи и Израиля практически слились. Естественно, что носители традиции отнеслись к новому царю откровенно враждебно: «Он также ходил путями дома Ахава, — подчеркивают они, — потому что мать его была советницею его по беззакониям. И делал он неугодное в очах Господних, подобно дому Ахава, потому что он был ему советником, после смерти отца его, на погибель ему» (2 Пар. 22:3–4). Правда, царствование Ахазии оказалось на редкость коротким — всего один год, и столь же трагичным, как и правление его отца. Будучи преданным союзником Израиля, Ахазия, подобно своему деду Йеошафату, принял участие в совместном походе с израильским царем Йорамом в северное Заиорданье против арамейского царя Хазаэля. Эта военная кампания оказалась тяжелой и сопровождалась серьезными потерями со стороны союзников. В ходе одного из сражений Йорам был ранен и увезен в свою резиденцию, в город Изреэль, находившийся в одноименной долине. Ахазия как верный союзник и близкий родственник отправился навестить его. Так, на беду свою, иудейский царь очутился в Изреэле в тот момент, когда израильский военачальник Йеху совершил переворот и прибыл туда со своими воинами, чтобы убить Йорама. Вместе с ним был убит и Ахазия, а затем и многочисленные члены его семьи, пришедшие, как и он, навестить раненого родственника.
Свержение династии Омри в Израиле и неожиданная гибель Ахазии вдохновили яхвистов Иудеи на переход в наступление против баалистской произраильской партии в Иерусалиме. Однако мать убитого царя, Аталия, опередила своих противников. Не желая подвергнуться страшной участи Изевели, она решила любой ценой захватить власть в свои руки. Пользуясь поддержкой сановников и дворцовой гвардии, она пошла на чудовищное преступление — приказала умертвить всех царских сыновей, своих внуков, — и, убрав таким образом потенциальных соперников, заставила возвести себя на престол. Но и яхвистская партия не собиралась сдаваться. Йеошева, жена первосвященника иерусалимского Храма, сумела спасти одного из царских сыновей — младенца Йоаша. Будучи сестрой царя Ахазии и дочерью самой Аталии, она воспользовалась своим привилегированным положением при дворе, чтобы спрятать Йоаша и его кормилицу в иерусалимском Храме, у своего мужа, первосвященника Йеояды. «И был он у них в доме Божьем скрываем шесть лет; Аталия же царствовала над страной» (2 Пар. 22:12).
Шесть лет царствования Аталии (842–836 гг. до н. э.) были фактическим продолжением правления династии Омри — только не в Израиле, а в Иудее. В эти годы Иудея диаметрально изменила свою внешнюю политику: из союзника Израиля она превратилась в его врага, зато снова наладила отношения с Дамаском, филистимскими городами и заиорданскими царствами. Не меньшие перемены произошли и во внутренней политике. Произраильская партия, поддерживавшая Аталию, переродилась в политическую группу, боровшуюся за господство культа Баала. Если раньше она стояла за теснейший союз с Израилем, то после свержения династии Омри всячески мешала нормальным связям с ним. С другой стороны, после переворота Йеху и истребления им жрецов Баала в Самарии, яхвистский лагерь в Иудее изменил свое крайне негативное отношение к Северному царству и не исключено, что даже имел тайные сношения с двором израильского царя Йеху. Годы правления Аталии, как впрочем и ее мужа Йеорама и сына Ахазии, были временем господства культа Баала и его жрецов в Иудее, а аарониды и левиты оказались оттесненными на второстепенные позиции. Тем самым был нарушен статус-кво, согласно которому главным религиозным культом в Иудее всегда являлся культ Яхве, сопровождавший южные племена на протяжении всей их истории. Разумеется, это не могло не вызвать ожесточенного сопротивления со стороны яхвистов, которые почувствовали себя ущемленными даже в своей собственной вотчине — Иерусалиме. Недовольство, интриги и заговоры сопровождали правление Йеорама и, возможно, Ахазии, но особенно трудным в этом плане было положение Аталии. Она в отличие от своего мужа и сына уже не надеялась на военную поддержку Израиля, да и восшествие ее на трон представляло собой откровенную узурпацию власти. К тому же Аталия не имела никакого отношения к династии давидидов и в глазах иудеев выглядела чуждой им правительницей, захватившей власть в результате преступления. Она могла рассчитывать только на верную ей дворцовую гвардию, состоявшую из наемников-иностранцев, а также на жрецов Баала, многих из которых она привезла с собой из Северного царства, а может быть, и из Финикии тоже. Не чувствуя за собой прочного тыла, Аталия избегала любых военных кампаний, которые могли бы подвергнуть риску ее власть или усилить военачальников, среди которых яхвисты искали еще одного Йеху.
Рост влияния ааронидов и их вмешательство в политику ИудеиЯхвистский лагерь в Иудее возглавлял тогда первосвященник иерусалимского Храма Йеояда (Иодай). Его женой была сестра царя и дочь Аталии, что говорит о том, какое значение произраильская баалистская партия придавала связям с главой яхвистского священнического сословия. Устраивая этот брак, она рассчитывала смягчить сопротивление яхвистов влиянию династии Омри и культа Баала в Иудее. Однако переворот Йеху в Израиле и узурпация иудейского престола Аталией взорвали и без того хрупкий мир между яхвистами и баалистами. В течение шести лет Йеояда выжидал удобного момента для выступления, пытаясь заручиться поддержкой армии и мобилизовать левитов. «А в седьмой год укрепился Йеояда и вступил в союз с начальниками сотен… И они обошли Иудею, и собрали левитов из всех городов Иудеи и глав семейств Израилевых, и пришли в Иерусалим» (2 Пар. 23:1–2).
Библейский текст не говорит, под каким предлогом первосвященнику удалось собрать ополчение и левитов, а самое главное, привести и тех и других в Иерусалим. Однако, если оружие было роздано ополчению и левитам только в самом Иерусалиме, а точнее, в Храме, это свидетельствует о том, что народ пришел в столицу безоружным. Видимо, Йеояда, чтобы усыпить бдительность Аталии и ее сановников, воспользовался традицией паломничества в праздники или необходимостью проведения каких-либо работ в Храме. «И раздал Йеояда, священник, начальникам сотен копья и малые и большие щиты царя Давида, которые были в доме Божьем» (2 Пар. 23:9–10). Там, в иерусалимском Храме, вооруженные левиты и ополчение объявили малолетнего Йоаша (836–796 гг. до н. э.) новым царем и принесли ему присягу на верность. Аталия и ее сторонники слишком поздно узнали о заговоре и оказались бессильны воспротивиться ему. Дворцовая гвардия, тоже застигнутая врасплох, сочла за лучшее не вмешиваться или перейти на сторону нового царя, поэтому церемония помазания Йоаша на царство закончилась убийством Аталии. Как и в Самарии, захват власти в Иерусалиме привел к разгрому храма Баала и истреблению его жрецов: «И пошел весь народ в капище Баала, и разрушили его, и жертвенники его и истуканов его сокрушили; и Маттана, жреца Баала, умертвили пред жертвенниками» (2 Пар. 23:17). Так завершились антибаалистские выступления в обоих древнееврейских царствах, причем, в отличие от военного переворота Йеху в Израиле, в Иудее речь шла об организованном народном восстании, которое возглавили аарониды и левиты. Массовый характер антибаалистского движения в Иудее объяснялся исторически более слабыми позициями там культа Баала и более сильным влиянием яхвистов. Йеояда стал регентом и опекуном семилетнего царя Йоаша, и, таким образом, впервые в истории Иудеи к власти пришли яхвистские священники.
Власть первосвященника была столь велика, что именно он, а не кто-либо другой подыскал для уже взрослого Йоаша двух жен. Ничего удивительного, что носители традиции, характеризуя правление царя при первосвященнике Йеояде, не могли не подчеркнуть, что «Йоаш делал угодное в очах Господних во все дни Йеояды, священника» (2 Пар. 24:2). Фактическим правителем даже при взрослом царе так и остался Йеояда. Его роль и влияние в Иудее были столь значительны, что он стал первым первосвященником, которого «похоронили в городе Давида с царями» (2 Пар. 24:16). Интересно, что обладая практически неограниченной властью, он даже не попытался уничтожить языческие культы в стране, не говоря уже о так называемых «высотах» (удаленные от иерусалимского Храма места, где поклонялись Яхве). Он не провел религиозной реформы, подобной той, которую осуществил значительно позднее иудейский царь Иосия. Он ограничился лишь разгромом своих главных соперников — жрецов культа Баала в Иерусалиме, а затем руками Йоаша ввел новую подать в пользу иерусалимского Храма. Правление Йеояды примечательно не столько тем, что он сумел осуществить, сколько тем, что он не сделал, хотя должен был сделать как яхвистский первосвященник. Годы его власти представляют собой еще одно доказательство, что монотеизм Моисея не был, а главное, не мог стать главной религией в Иудее второй половины IX в. до н. э. Иудейское общество того времени, включая самих ааронидов и левитов, находилось по-прежнему далеко от понимания синайских заповедей, поэтому яхвизм и не мог являться тогда подлинно монотеистическим учением.
После смерти первосвященника Йеояды его воспитанник постарался избавиться от чрезмерной опеки яхвистских священников и от их постоянного вмешательства в его личную жизнь и политику. С этой целью он начинает назначать на многие важные посты в государстве не ааронидов, как раньше, а представителей иудейской знати, не связанных с этим священническим сословием. Вместо яхвистских священников Йоаш приближает к себе жрецов других культов. Это вызвало явное недовольство ааронидов, которое нашло свое выражение и в библейском тексте: «После смерти Йеояды пришли князья иудейские и поклонились царю; тогда царь стал слушаться их. И они оставили дом Господа, Бога отцов своих, и стали служить Ашейрам и идолам…» (2 Пар. 24:17–18). Сомнительно, чтобы Йоаш отказался от культа Яхве; вероятнее всего, он позволил себе одновременно поклоняться и другим местным культам, как делало большинство населения Иудеи того времени. Однако аарониды, чувствуя, что они теряют былое влияние при дворе Йоаша, попытались оказать на него давление путем организации народных выступлений против «царя-отступника». Недовольных возглавил сын Йеояды Захария: «И дух Божий облек Захарию, сына Йеояды, священника, и он стал на возвышении пред народом и сказал им: так говорит Господь: для чего вы преступаете повеления Господни? не будет успеха вам; и как вы оставили Господа, то и Он оставит вас» (2 Пар. 24:20). Но царь не уступил давлению священников и в ответ расправился с их лидером Захарией. «И сговорились против него, и побили его камнями, по приказанию царя, на дворе дома Господня. И не вспомнил царь Йоаш благодеяния, какое сделал ему Йеояда, отец его, и убил сына его» (2 Пар. 24:21–22). Казнь Захарии положила конец открытым выступлениям ааронидов и левитов против Йоаша, однако их вражда к «неблагодарному» царю лишь возросла, и сопротивление приняло скрытые, но не менее опасные для него формы.
Подавляющая часть сорокалетнего правления Йоаша прошла достаточно мирно. Царь, воспитанный священниками, не испытывал потребности в военных походах, да и борьба за свою самостоятельность внутри собственной страны не оставляла ему возможностей для проведения активной внешней политики. Однако обстановка вокруг Иудеи непрерывно ухудшалась. Это было время максимального усиления арамейского Дамаска, когда его царь Хазаэль сумел наконец одолеть Израиль и перешел к завоеванию других палестинских и сирийских государств. Теперь Иудея, филистимские города и заиорданские царства нужны были ему не в качестве союзников против Израиля, а как данники. Совершая успешный поход против филистимских городов, армия Хазаэля вплотную подошла к границам Иудеи. Книга Царств сообщает следующее: «…и вознамерился Хазаэль идти на Иерусалим. Но Йоаш, царь иудейский, взял все пожертвованное, что пожертвовали Йеошафат, и Йеорам, и Ахазия — отцы его, цари иудейские, и что он сам пожертвовал, и все золото, найденное в сокровищницах дома Господня и дома царского, и послал Хазаэлю, царю арамейскому; и он отступил от Иерусалима» (4 Цар. 12:17–18). Тем самым царь спас страну от разрушения, но не смог уберечь себя от гнева недовольных. Как всегда бывало в таких случаях, от конфискации золота и серебра пострадала наиболее состоятельная часть иудейского общества, и особенно яхвистские священники. Ограбление Храма переполнило чашу их терпения, и они организовали заговор против царя. Воспользовавшись тяжелой болезнью Йоаша, приближенные убили его, когда он лежал в беспомощном состоянии в постели. Тот факт, что за спиной заговорщиков стояли аарониды, косвенно подтверждается библейским текстом: «…составили против него заговор рабы его, за кровь сына Йеояды священника, и убили его на постели его, и он умер» (2 Пар. 24:25). Но и на этом месть ааронидов не закончилась: Йоаша хотя и похоронили в городе Давида, но лишили почести царских гробниц.
Наследником царя стал его 25-летний сын Амация (796–767 гг. до н. э.). Библейский текст ничего не говорит о том, был ли он старшим сыном Йоаша, но не подлежит сомнению, что его вступление на престол, как и первые годы правления, целиком и полностью зависели от готовности следовать наставлениям ааронидов. В начале своего царствования он действительно ничем не разочаровал яхвистских священников, правда, они подозревали — и, как выяснилось позднее, не без основания, — что его покорность и преданность культу Яхве были далеко не чистосердечными, а вызваны давлением обстоятельств. «И делал он угодное в очах Господних, — отмечает библейский текст, — но не от всего сердца» (2 Пар. 25:2). Своей первоочередной задачей Амация считал наказание убийц отца. Однако сделать это было не так-то просто: за их спинами стояли влиятельные и могущественные силы, связанные с ааронидами. Царь не мог с ними расправиться сразу после восшествия на трон, поэтому терпеливо ждал подходящего момента. Лишь позднее, «когда утвердилось за ним царство, он умертвил рабов своих, убивших царя, отца его». Однако совершить полномасштабную месть, как это было принято в те времена, ему не дали: «Но сыновей их он не умертвил, так как написано в законе, в книге Моисея, что Господь заповедал, сказав: „да не умрут отцы за детей, а дети не умрут за отцов, но каждый за свое преступление должен умереть“» (2 Пар. 25:3, 4). Скорее всего, дети и родственники убийц относились к ааронидам, и могущественные священники не позволили царю нарушить законы Моисея.
В отличие от своего отца, Амация стремился к проведению энергичной, наступательной политики в отношении своих соседей. Но для этого он нуждался в большой армии и денежных средствах для ее содержания. Исходя из военных и фискальных нужд, он провел перепись населения, согласно которой в Иудее, включая колено Биньямин, насчитывалось триста тысяч боеспособных мужчин от двадцати лет и старше (2 Пар. 25:5). Таким образом, общее население Южного царства в начале VIII в. до н. э. превышало миллион человек. В свете нынешних археологических данных о плотности населения в Иудее того времени эта цифра кажется сильно завышенной. Ее можно объяснить либо тем, что она попала в библейский текст из более поздних времен, либо тем — и это наиболее вероятно, — что она была умышленно преувеличена летописцами самого Амации для придания большего веса его царствованию. Усиление армии и изыскание средств на ее содержание понадобилось, прежде всего, для организации военного похода в Эдом с целью его нового подчинения. Иудейские цари рассматривали это небольшое соседнее царство в качестве своего традиционного данника и воспринимали его независимость и самостоятельность как вызов для себя. Не будучи уверенным в достаточной силе своей армии, Амация набрал воинов-наемников в Израильском царстве из земли колена Эфраим. Можно предположить, что сам факт привлечения израильских сил для иудейского войска свидетельствовал об улучшении отношений между двумя древнееврейскими царствами.
Разумеется, аарониды выступили против сближения с Северным царством. Показателен следующий эпизод: «Человек Божий пришел к нему (Амации. — И.Л.), и сказал: царь! пусть не идет с тобою войско израильское, потому что нет Господа с израильтянами, со всеми сынами Эфраима. Но иди ты [один], действуй мужественно на войне. [Иначе] повергнет тебя Бог пред лицом врага, ибо есть сила у Бога поддержать и повергнуть. И сказал Амация человеку Божьему: что же делать со ста талантами, которые я отдал войску израильскому? И сказал человек Божий: может Господь дать тебе более сего» (2 Пар. 25:7–9). Под «божьим человеком» библейские тексты всегда имеют в виду пророков из левитов и ааронидов. Амация, памятуя о печальной участи своего отца Йоаша и бабки Аталии, не осмелился в то время идти на конфликт с могущественными ааронидами: страх его за свою власть перевесил выгоды от сотрудничества с израильтянами. Однако неожиданный отказ иудейского царя от совместного похода возмутил израильтян, и отношения между двумя царствами вновь испортились: «И отделил их Амация, — войско, пришедшее к нему из [области] Эфраима, — чтоб они шли в свое место. И возгорелся гнев их на Иудею, и они пошли назад в свое место, пылая гневом» (2 Пар. 25:10).
Примечательно, что аарониды проявили точно такую же неприязнь к правившей тогда в Израиле династии Йеху, как в свое время к династии Омри. И это несмотря на то, что в отличие от проклинаемой яхвистами династии Омри Йеху был помазан на царство самим пророком Элишей. Более того, он прославился разгромом храма Баала и истреблением его жрецов в Самарии. Внук Йеху, израильский царь Йеоаш, правивший в то же время, что и иудейский царь Амация, глубоко почитал пророка Элишу и был им благославлен на победы над арамейцами. Почему же аарониды, невзирая на личности израильских царей, испытывали постоянную враждебность к ним, как и вообще к Северному царству? Пожалуй, наиболее вероятной причиной ее являлась независимость израильтян от иерусалимского Храма и непризнание ими и их левитами главенства и авторитета ааронидов. Эта вражда началась с конфликта между Аароном и Моисеем, между ааронидами и левитами, она усилилась после установления гегемонии левитов на севере, а ааронидов на юге, и, наконец, достигла своего апогея после отделения северных колен от южных. Два независимых и конкурирующих друг с другом религиозных центра — яхвистский на юге и элохистский на севере — объективно выражали интересы двух различных по происхождению древнееврейских племенных групп, которые обособились в два разных древнееврейских царства — Израиль и Иудею. Их сближение грозило ослабить влияние ааронидов, так как Иудея, где они господствовали, могла претендовать только на роль младшего партнера в союзе между двумя государствами. Естественно, что аарониды всегда противились такому союзу, видя в нем серьезную угрозу для своих интересов.
Несмотря на то что в поход против Эдома иудейской армии пришлось идти в одиночку, успех военной кампании превзошел все ожидания. «Он (Амация. — И.Л.) поразил десять тысяч эдомитян в Соляной долине и захватил в войне Сэлу, и дал ей имя Йоктеэль, которое [остается и] до сего дня» (4 Цар. 14:7). Эта победа вселила в Амацию уверенность в своих силах, укрепила его власть в Иудее, а главное, позволила избавиться от опеки ааронидов. В числе богатых трофеев, которые он привез из Эдома, были статуи богов эдомитян и многочисленные предметы их культа. То ли в пику так долго досаждавшим ему ааронидам, то ли действительно заинтересовавшись их культом, Амация приблизил к себе эдомитянских жрецов и стал поклоняться их богам. Как и в случае с его отцом, это был не отказ от яхвизма вообще, а, скорее, нежелание следовать исключительно одному яхвизму. Возможно также, что царя больше устраивала полная зависимость эдомитянских жрецов от него, нежели его собственная — от ааронидов. Однако это неизбежно привело Амацию к серьезному конфликту с ааронидами, которые, как выяснилось впоследствии, не простили ему предательства.
В середине своего 29-летнего царствования Амация допустил фатальный внешнеполитический просчет: решился на войну с Израилем. В те времена Израиль находился в состоянии тяжелых и почти непрерывных войн с Дамасским царством, пытаясь отвоевать утраченные ранее территории. То ли Амация посчитал, что у Израиля не хватит сил для войны на два фронта, то ли арамейцы, нуждавшиеся в помощи союзника, уверили его в своей поддержке, — как бы то ни было, но иудейский царь решил бросить вызов гораздо более сильному противнику. «Послал тогда Амация послов к Йеоашу, сыну Йеоахаза, сына Йеху, царю израильскому, сказать: выходи, встретимся лицом к лицу». Израильтяне, занятые войной с Дамаском, не собирались меряться силами со своим южным соседом, поэтому царь Йеоаш попытался урезонить Амацию: «Колючка, что в Ливане, послала сказать кедру, что в Ливане: отдай дочь свою сыну моему в жены. Но прошел полевой зверь и растоптал эту колючку. Действительно, ты поразил эдомитян, и возгордилось сердце твое. Почитай же себя и сиди у себя дома. Зачем тебе дразнить беду, чтоб пал ты и Иудея с тобою? Но не послушался Амация. И выступил Йеоаш, царь израильский, и встретились лицом к лицу он и Амация, царь иудейский, в Бейт-Шемеше, что в Иудее. И были разбиты иудеи израильтянами, и разбежались по шатрам своим. И схватил Йеоаш, царь израильский, Амацию, царя иудейского, сына Йоаша, сына Ахазии, в Бейт-Шемеше, и пошел в Иерусалим, и разрушил стену иерусалимскую от ворот Эфраимовых до угловых ворот на четыреста локтей. И взял он все золото и серебро, и всю утварь, что были в доме Господнем и в сокровищницах царского дома, и заложников, и возвратился в Самарию» (4 Цар. 14:8–14).
Катастрофическое поражение Амации лишило его всего, чего он сумел добиться в предшествующие годы своей власти: от Иудеи отложился Эдом, а сам царь стал вновь послушен воле ааронидов. Только полное подчинение яхвистским священникам спасло царя от гнева народа и придворных, иначе он вряд ли смог бы процарствовать еще пятнадцать лет после унизительного разгрома, ставшего следствием его безрассудства. Однако первая же попытка Амации заигрывать с очередным языческим культом оказалась для него и последней. Масштабы заговора против царя были столь велики, что он нигде не мог найти убежища: ни у себя в столице, в Иерусалиме, ни в отдаленных городах своего царства. О последних его днях книга Паралипоменон лаконично сообщает следующее: «И после того как Амация отступил от Господа, составили против него заговор в Иерусалиме, и убежал он в Лахиш. И послали за ним в Лахиш, и умертвили его там» (2 Пар. 25:27).
Амацию на иудейском престоле сменил его сын, которого библейские источники именуют по разному: книга Паралипоменон называет его Узия, а книга Царств — Азария. Правда, последняя использует оба этих имени — сначала Азария, а потом Узия. Судя по описанию правления Азарии/Узии, речь идет несомненно об одном и том же человеке. То ли Азария принял впоследствии второе имя — Узия, то ли он изначально имел двойное имя — это остается неизвестным. Согласно тем же библейским источникам, Узия (767-? гг. до н. э.) царствовал очень долго, целых 52 года, и период его правления стал временем экономического процветания и впечатляющих военных успехов Иудеи, когда ее власть распространялась на всю южную половину Палестины, часть Заиорданья, Мидьян и Синай.
Узия вступил на престол в 16 лет и, если учесть, что его отцу на момент убийства было уже не менее 54 лет, явно не мог относиться к его старшим сыновьям. Выбор пал на Узию не случайно: его кандидатура привлекала не только юным возрастом, позволявшим оказывать на царя влияние, но и происхождением. Мать Узии, Йехолья, принадлежала к знатному иерусалимскому роду, очевидно, прямо или косвенно связанному как с давидидами, так и с ааронидами. Узия, подобно своему отцу, а тем более деду, был фактически выпестован ааронидами, которые, собственно, по этой причине его и выбрали. Естественно, носители традиции дают высокую оценку правления царя, но, что самое интересное, они приравнивают его к отцу, Амации, чья преданность яхвизму была сомнительной, а главное, не всегда искренней. Не случайна и фраза: «И делал он угодное в очах Господних точно так, как делал Амация, отец его; …И в те дни, когда он обращался к Господу, была ему удача от Бога» (2 Пар. 26:4, 5). Надо понимать, что он не всегда обращался к Господу, а следовательно, тоже не смог избежать конфликта с ааронидами.
Узия прославился очень успешной завоевательной политикой. Прежде всего, он вернул Иудее те районы Эдома, которые отложились от нее после неудачной войны Амации с Израилем. Библейский текст сообщает об отвоевании города Эйлота на юге Негева и покорении меунитян (маонитян), эдомитянских племен, проживавших на юго-западе от Мертвого моря (2 Пар. 26:2, 7). И первое и второе было невозможно сделать без подчинения всего Эдома или большей его части. Однако самым важным военным достижением Узии следует считать завоевание филистимских городов, включая крупнейший из них — Гат: «И он вышел, и сразился с филистимлянами, и разрушил стены Гата, и стены Явнэ, и стены Ашдода; и построил города в [области] Ашдода и у филистимлян» (2 Пар. 26:6). Таким образом, впервые в своей истории Иудея получила выход к средиземноморскому побережью. Завоевание Эдома и Филистии помогло Узии распространить свою власть на кочевые племена Негева, Синая и Мидьяна, захватить контроль над торговыми путями в Египет и Аравию. Библейский текст утверждает, что ему приносили дань и аммонитяне. Если это так, то подчинение аммонитян могло произойти лишь в конце правления Узии, поскольку до этого времени Аммон, как и Моав, являлись данниками израильского царя Йаровама II. Лишь после неудачных войн преемников Йаровама II с ассирийцами Израиль ослабел и утратил контроль над Заиорданьем. Этим воспользовалась Иудея, которая настолько усилилась к концу царствования Узии, что сумела подчинить себе и Аммон. Однако территориально доступ к этому заиорданскому царству был возможен только через земли Моава или Израиля, поэтому, хотя Библия ничего не говорит о союзе с ними, можно предположить, что во времена этого иудейского царя существовала какая-то форма союза или сотрудничества как с Израилем, так и с Моавом. В пользу дружественных, а может быть, и союзных отношений между Южным и Северным царствами говорит тот факт, что Йаровам II, расширивший пределы своего царства вплоть до границ времен царя Давида, даже не пытался посягать на территорию своего южного соседа, а ведь вторая половина правления этого воинственного израильского царя — зенит его могущества — совпала с началом царствования Узии. Вероятно, эти дружественные отношения продолжались и при последующем израильском царе — Менахеме, что позволило Иудее подчинить себе Аммон. Что касается Моава, то, скорее всего, это заиорданское царство тоже находилось в союзе с Узией, иначе оно вряд ли сумело бы сохранить независимость в условиях быстрого расширения границ своего соседа.
Резкое усиление Иудеи стало возможным благодаря огромному вниманию, которое Узия уделял развитию хозяйства, реорганизации армии, укреплению городов и строительству крепостей. Это подтверждает и библейский текст, повествуя, в частности, о том, что «Узия построил башни в Иерусалиме над воротами угловыми, и над воротами долины, и на стыке, и укрепил их. И построил башни в пустыне, и вырубил много колодцев, потому что много скота было у него, и в низменности, и на равнине; [были также] земледельцы и виноградари в горах и на Кармеле, ибо он любил земледелие… И сделал он в Иерусалиме механизмы, искусно рассчитанные, чтобы они находились на башнях и на углах для того, дабы метать стрелы и большие камни. И пронеслось имя его далеко, потому что он удивительно помог себе и сделался силен» (2 Пар. 26:9–10, 15). Правда, размер армии Узии, которую книга Паралипоменон определяет в 307 тысяч 500 человек, выглядит явно завышенной. Очевидно, как и во времена Амации, появление подобной цифры объяснялось широко распространенной традицией древневосточных летописцев сильно преувеличивать, чтобы придать как можно большее величие своему царю и его царству. Когда же через несколько веков эта цифра перекочевала в библейский текст, у его авторов уже не было никакой возможности ее проверить или уточнить.
Возвышение Узии привело не только к потере влияния ааронидов на него, но и к попытке царя присвоить себе полномочия первосвященника: «Но когда он сделался силен, возгордилось сердце его до нестерпимости, и он проявил вероломство перед Господом, Богом своим, ибо вошел в храм Господень, чтобы воскурить [фимиам] на алтаре кадильном» (2 Пар. 26:16). Это был еще более опасный вызов ааронидам, чем увлечения Йоаша и Амации языческими культами, ибо на этот раз царь хотел не просто ограничить влияние ааронидов, а подчинить своей власти всю священническую корпорацию. В иерусалимском Храме произошло серьезное столкновение между царем и священниками: «И пошел вслед за ним Азарйау, священник, и с ним восемьдесят священников Господних, людей мужественных. И воспротивились царю Узии и сказали ему: не тебе, Узия, воскуривать Господу; это [дело] священников, сынов Аароновых, посвященных для воскурения; выйди из святилища, ибо ты поступил беззаконно, и не [будет] тебе почета от Господа Бога. И разгневался Узия — а в руке у него кадильница для воскурения, — и когда разгневался он на священников, проказа появилась на челе его, пред лицом священников, в доме Господнем, у алтаря кадильного. И взглянул на него Азарйау первосвященник и все священники; и вот, у него проказа на челе его. И торопливо вывели его оттуда, да и сам он спешил удалиться, так как поразил его Господь. И был царь Узия прокаженным до дня смерти своей, и жил в отдельном доме, и отлучен был от дома Господня. А Йотам, сын его, ведал дворцом царским и управлял народом страны» (2 Пар. 26:17–21).
Действительно ли Узия был поражен проказой, или это был искусный предлог для изоляции царя, отстранения его от власти и передачи престола тому из его сыновей, кто был в союзе с ааронидами? Насколько известно из тех же библейских источников, ни один из израильских и иудейских царей, кроме Узии, не был поражен проказой, а ведь очень многие из них совершили куда более серьезные проступки перед культом Яхве и его священниками. Например, царь Саул не только взял на себя функции отсутствовавшего в Гильгале Самуила и совершил всесожжения и воскурения Господу, но впоследствии приказал убить 85 ни в чем не повинных священников, включая их главу Ахимелеха. Однако за это куда более тяжкое преступление он не был наказан проказой, как Узия. С другой стороны, проказой была наказана пророчица Мирьям, сестра Аарона, только за то, что пыталась оспаривать власть Моисея; но ее избавили от болезни, как только она отказалась от своих претензий. Очевидно, угроза проказы использовалась как устрашение для тех, кто бросал вызов священникам и пытался присвоить себе их полномочия. Эта страшная болезнь, а точнее, страх перед нею был единственным средством, способным удержать армию и народ от вмешательства в дворцовый заговор. Аарониды не могли расправиться с Узией так же, как они это сделали с Аталией, Йоашем и Амацией. За Узией стояла мощная, преданная ему армия, он был популярен среди народа, и его окружал ореол победителя и верного яхвиста. Был ли царь болен каким-то кожным заболеванием или нет, но слух о проказе позволил заговорщикам безнаказанно совершить скрытый переворот и посадить на трон угодного им кандидата. Таковым стал Йотам, один из сыновей Узии, возможно, связанный по линии матери с ааронидами.
В судьбе Узии оказалось немало общего с участью его отца Амации и деда Йоаша. Все трое смогли оказаться на троне и первые годы царствовать, только благодаря помощи и поддержке ааронидов. Укрепившись со временем, каждый из них постарался избавиться от опеки священников. Йоаш и Амация, не отказываясь от яхвизма, позволили себе поклонение другим богам, а Узия, оставаясь преданным яхвистом, осмелился взять на себя функции первосвященника — тем самым все три иудейских царя так или иначе вступили в конфликт с ааронидами. В результате два из них, Йоаш и Амация, были убиты, а третий, Узия, оказался в пожизненном заточении. Во всех трех случаях за спинами заговорщиков стояли аарониды, по крайней мере, они были самой заинтересованной стороной в низложении этих царей. Если учесть, что конец царствованию Аталии был положен тоже ааронидами, и они же больше всех возражали против вступления на престол царя Йеорама, то нельзя не признать за этим священническим сословием огромную силу в политической жизни Иудеи того времени. Левиты Северного царства не пользовались и частью того влияния, какое имели аарониды в Южном. Вряд ли будет большой ошибкой сказать, что уже тогда реальная власть в Иудее принадлежала не столько царям, сколько яхвистским священникам. Возможно, столь значительной силой они стали в период правления царей Асы и Йеошафата, которые, будучи убежденными яхвистами, всячески укрепляли позиции ааронидов.
Первые годы фактического правления Йотама совпали с последним периодом формального царствования его отца, поэтому на практике Йотам правил больше 16 лет, отведенных ему библейскими источниками, а Узия, наоборот, меньше приписываемых ему 52 лет. Царствование Йотама следует рассматривать как прямое продолжение политики Узии буквально во всем, исключая то, что он не пытался в отличие от своего отца присвоить себе полномочия первосвященника. На этот раз аарониды были полностью довольны своим избранником, который «утверждал пути свои пред Господом Богом своим». Однако даже при нем, как признавали они, «народ продолжал еще грешить» (2 Пар. 27:2). Это означало, что «народ еще совершал жертвоприношения и воскурения на возвышениях», а не в иерусалимском Храме, как полагалось (4 Цар. 15:35). Нет сомнения, что многие из этих «возвышений» и «воскурений» на них были посвящены не культу Яхве, а языческим богам. Как и его отец, Йотам много строил и всячески укреплял города и крепости. «Он отстроил верхние ворота при доме Господнем, и при стене Офел строил много. И города построил на горе Иудейской, и в лесах построил дворцы и башни» (2 Пар. 27:3–4). Его самым крупным военным успехом явился разгром аммонитян и превращение их в данника Иудеи: «Он воевал с царем Аммонитян и одолел их, и дали ему Аммонитяне в тот год сто талантов серебра, и десять тысяч коров пшеницы, и ячменя десять тысяч. Это давали ему Аммонитяне и на другой год, и на третий» (2 Пар. 27:5). Не исключено, что завоевание Аммона Узией, которое могло произойти в конце его царствования, в действительности было результатом военных походов его сына Йотама.
Однако в годы правления Йотама военно-политическая ситуация вокруг Иудеи резко изменилась в худшую сторону. После длительного перерыва в сиро-палестинский регион вернулась Ассирия, и ее армия, возобновив завоевание сирийских и финикийских государств, быстро приближалась к Палестине. Перед лицом общей опасности два бывших врага, Израиль и Дамаск, заключили между собой мир и создали широкую антиассирийскую коалицию из сирийских, финикийских и палестинских государств. Не желая быть втянутой в войну с Ассирией, Иудея отказалась войти в эту коалицию и тем самым вызвала враждебность к себе со стороны ее участников. Книга Царств вскользь упоминает, что еще в годы царствования Йотама Израиль и Дамаск совместно атаковали Иудею: «В те дни начал Господь насылать на Иудею Рецина, царя арамейского, и Пекаха, сына Ремалии» (4 Цар. 15:37). Вероятно, камнем преткновения стало господство Иудеи над Аммоном, который Израиль и Дамаск считали зоной своих интересов. Если бы Йотам присоединился к антиассирийской коалиции, то разногласия были бы полюбовно урегулированы между союзниками, но отказ Иудеи привел ее к войне с Израилем и Дамаском. Благодаря сильной армии, у Йотама еще хватало сил сдерживать натиск израильтян и арамейцев, но военная ситуация вокруг Иудеи продолжала ухудшаться, и это в полной мере ощутил наследник Йотама — Ахаз.
Годы правления Ахаза (734–728 гг. до н. э.) пришлись на очень трудное и опасное для страны время. Иудея оказалась «между молотом и наковальней»: с одной стороны, на ее границы надвигалась ненавидимая всем древним миром Ассирия, с другой — все соседи Иудеи стали участниками антиассирийской коалиции и требовали от нее того же. Ахаз, как и его отец Йотам, не верил в способность разношерстной коалиции, состоявшей из враждовавших друг с другом государств, противостоять мощнейшей по тому времени ассирийской армии, но он не хотел и конфронтации с врагами Ассирии. Однако соседи Иудеи не позволили ей надолго остаться нейтральной. Не договорившись с Ахазом, Израиль и Дамаск решили силой сместить царя и вместо него посадить на иудейский престол послушного им кандидата. Иудейский пророк Исайя, живший в это тревожное время, следующим образом описывает события: «И было во дни Ахаза, сына Йотама, сына Узии, царя иудейского, пошел Рецин, царь арамейский, и Пеках, сын Ремалии, царь израильский, войною на Иерусалим, но не смогли завоевать его. И было возвещено дому Давида, и сказано: Арам стал лагерем вместе с Эфраимом; и затрепетало сердце его и сердце народа его, как трепещут деревья в лесу от ветра» (Ис. 7:1–2). Перед тем как укрыться за стенами Иерусалима, Ахаз дал генеральное сражение своим противникам, но одолеть их не смог и понес большие потери. Единственный библейский источник, повествующий об этой битве, книга Паралипоменон, приводит некоторые подробности о ней: «И избил Пеках, сын Ремалии, иудеев сто двадцать тысяч в один день, людей храбрых, потому что они оставили Господа, Бога отцов своих. И убил Зихрий, богатырь из Эфраима, Маасэйаху, сына царя, и Азрикама, начальствующего над дворцом, и Элькану, второго после царя» (2 Пар. 28:6–7).
Несмотря на крайнее преувеличение числа погибших, потери Ахаза были действительно чувствительны, если на поле боя пали и его сын, и ближайшие сановники. Но Иерусалим союзники взять не смогли: за годы царствования Узии и Йотама он превратился в первоклассную крепость и стал почти неприступным. Будучи вынужден отказаться от штурма города, дамасский царь Рецин помог эдомитянам освободиться от власти Иудеи и захватил Эйлат. В это же время другие союзники по антиассирийской коалиции, филистимляне, пользуясь бедственным положением Ахаза, «вторглись в города низменности и юга Иудеи и захватили Бейт-Шемеш, и Аялон, и Гедэрот, и Сохо, и пригороды его, и Тимну, и пригороды ее, и Гимзо, и пригороды его, и поселились там» (2 Пар. 28:18). В книге своих пророчеств Исайя повествует, что он пытался успокоить Ахаза и внушить ему волю Господа, согласно которой сердце царя не должно было «робеть перед остатками двух этих дымящихся головней» — перед Израилем и Дамаском, ибо через некоторое время «они будут разбиты и перестанут быть народами» (Ис. 7:4, 8). В доказательство своих слов Исайя предложил царю просить через него у Господа любое знамение, однако Ахаз отказался «испытывать Господа» (Ис. 7:11, 12) и решил обратиться за помощью к Ассирии: «И послал Ахаз послов к Тиглатпаласару, царю ассирийскому, сказать: я раб твой и сын твой; приди и защити меня от руки царя арамейского и от руки царя израильского, которые восстали на меня. И взял Ахаз то серебро и золото, которое было в доме Господнем и в сокровищницах дома царского, и послал в дар царю ассирийскому. И послушал его царь ассирийский; и пошел царь ассирийский в Дамаск, и взял его, и переселил жителей его в Кир, а Рецина умертвил» (4 Цар. 16:7–9). Дальнейшие события в Сирии и Палестине подтвердили правильность политической ориентации Ахаза: все его враги, участники антиассирийской коалиции, были либо полностью сокрушены Ассирией, либо превращены в ее данников на значительно худших условиях, чем Иудея. В частности, Дамасское царство перестало существовать вообще и превратилось в обычную ассирийскую провинцию, а от Израильского царства осталась лишь одна область Самарии. Ахаз оказался дальновиднее своих соседей и был вознагражден тем, что ассирийцы вернули ему все земли, захваченные его врагами.
Носители традиции обвиняли Ахаза в идолопоклонстве, упрекали царя в том, что «он следовал пути царей израильских, и даже сына своего провел через огонь, [подражая] мерзостям народов, которых прогнал Господь от лица сынов Израилевых. И совершал он жертвоприношения и воскурения на высотах, и на холмах, и под всяким лиственным деревом» (4 Цар. 16:3–4). Примечательно, что книга Паралипоменон, более поздний по времени создания библейский источник, изображает Ахаза в куда более зловещих тонах, чем книга Царств, написанная существенно раньше. Если Паралипоменон обвиняет Ахаза в полном отказе от яхвизма, в осквернении и закрытии иерусалимского Храма, то книга Царств, отмечая увлечение царя языческими культами, говорит лишь о частичной реконструкции храма, но никак ни о его осквернении или закрытии. Паралипоменон утверждает, что Ахаз «сжигал своих сыновей в огне» по обычаям идолопоклонников, а книга Царств говорит лишь о подражании обычаю «проводить через огонь». Первый источник убежден, что «Господь покарал Иудею из-за Ахаза», потому что «он бесчинствовал в Иудее и тяжко изменил Господу». Он же сообщает следующий, обличающий царя факт: «И собрал Ахаз сосуды дома Божьего, и сокрушил сосуды дома Божьего, и запер двери дома Господня, и устроил себе жертвенники во всех углах в Иерусалиме. И в каждом городе Иудеи устроил он высоты, чтобы кадить другим богам, и разгневал Господа, Бога отцов своих» (2 Пар. 28:19, 24–25). В то же время второй, более ранний и более достоверный источник повествует лишь об установке нового жертвенника в Храме, причем не языческому богу, а тому же Господу: «И пошел царь Ахаз в Дамаск встречать Тиглатпаласара, царя ассирийского, и увидел жертвенник, который в Дамаске, и послал царь Ахаз священнику Урии изображение жертвенника и чертеж всего устройства его. И построил священник Урия жертвенник по образцу, который прислал царь Ахаз из Дамаска; и сделал так священник Урия до прибытия царя Ахаза из Дамаска» (4 Цар. 16:10–11). Согласно книге Царств, новый жертвенник должен был служить для публичных богослужений, а старый, медный, остался там же в Храме и стал использоваться лично царем.
Правда, эта же книга мимоходом сообщает одну очень важную подробность, которая объясняет причину крайней неприязни ааронидов к Ахазу: царь присвоил себе право совершать воскурения и жертвоприношения, которое должно было принадлежать только первосвященнику, то есть повторил грех Узии, наказанного проказой. Если Паралипоменон хранит полное молчание о реакции ааронидов на присвоение царем их полномочий, то книга Царств дает ясно понять, что священники не противились воле царя, как это было в случае с Узией, а послушно выполнили все приказания Ахаза по «языческому» переустройству Храма. Таким образом, в действительности Ахаз не был богоотступником и злодеем, каким его изображает книга Паралипоменон. Он был политеистом, но, поклоняясь языческим культам, не отказался от «Бога своих отцов», от культа Яхве. Он фактически следовал по тому же пути, что и многие его царственные предки — Рехавам, Авия, Йеорам, Ахазия, Йоаш и Амация. Возможно, под влиянием или в угоду своим покровителям-ассирийцам он пошел несколько дальше, переустроив иерусалимский Храм на манер ассирийских. Это подтверждается и самим библейским текстом, говорящим, что Ахаз «отменил крытую субботнюю пристройку, которую построили при храме, и внешний царский вход к дому Господню, ради царя ассирийского» (4 Цар. 16:18). Но яхвизм и до него не был монотеистической религией; в те времена он сосуществовал с другими культами и требовал только главенства над ними. «Преступление» Ахаза заключалось именно в том, что аарониды утратили это главенство в период его царствования. В то же время ни один библейский источник не обвиняет Ахаза в преследованиях яхвистов, которые происходили в Северном царстве в годы правления Ахава и Изевели.
Что толкнуло сына праведного яхвиста на служение языческим культам, и почему аарониды не устроили заговора для низложения царя-идолопоклонника, как они поступали с предыдущими, куда менее провинившимися царями? Ответ на оба эти вопроса кроется в характере отношений Иудеи с Ассирией. Оказавшись в зависимости от этой державы, Ахаз для поддержания как можно лучших отношений с ассирийским царем и его окружением старался подражать их религиозным культам и обычаям. Как известно, подобное поведение вознаграждалось меньшим размером дани и большим доверием со стороны правителей этой величайшей империи древнего Востока. Договор с ассирийским царем защищал Ахаза не только от внешних, но и от внутренних врагов. В те времена договоры заключались между самими царями, а не странами, поэтому Тиглатпаласар III гарантировал поддержку не Иудее вообще, а только иудейскому царю Ахазу. Именно это обстоятельство сдерживало ааронидов в их стремлении низложить царя и служило надежной защитой Ахазу от их гнева.
Религиозная реформа Хизкии. Восстание против АссирииСын Ахаза, Хизкия (728–698? гг. до н. э.), запечатлелся в исторической памяти народа как царь-праведник, известный, во-первых, своей религиозной реформой, а во-вторых, войной с Ассирией. Возможно, первые годы его правления совпали с падением Самарии в 722 г. до н. э. и насильственным переселением ее жителей в Ассирию. Гибель Израильского царства не могла не произвести глубокого впечатления на Иудею. Какими бы напряженными и враждебными ни были временами отношения между двумя древнееврейскими государствами, память о совместном пребывании в Египте, борьбе за Ханаан и объединенном царстве породила чувство общности судеб у этих двух различных племенных групп. Присоединение части южан — левитов и колена Реувен — к союзу северных племен, а северного колена Биньямин к южанам привело к появлению религиозного и этнического родства между ними, которое было закреплено объединением их родословий. Не исключено, что именно падение Самарии подтолкнуло Хизкию к осуществлению его религиозной реформы, ибо показало беспомощность целых народов перед обрушивающимися на них бедствиями. Он воспринял эти трагические события как предостережение свыше для самой Иудеи, погрязшей в идолопоклонстве.
Первым шагом Хизкии стало освящение иерусалимского Храма и восстановление прежнего порядка богослужения там. Ахаз в конце своего царствования использовал иерусалимский Храм не только для отправления культа Яхве, но и для жертвоприношений языческим богам, «заимствованным» из Ассирии. Книга Паралипоменон говорит об этом следующее: «В первый же год царствования своего, в первый месяц, он отворил двери дома Господня, и укрепил их. И велел прийти священникам и левитам, и собрал их на площади восточной, и сказал им: послушайте меня, левиты! Ныне освятитесь и освятите дом Господа, Бога отцов ваших, и выбросьте нечистоту из святилища. Ибо отцы наши поступали беззаконно, и делали неугодное в очах Господа, Бога нашего, и оставили Его, и отвернули лица свои от обители Господней и оборотились спиною… И вошли священники внутрь дома Господня для очищения, и вынесли все нечистое, что нашли в храме Господнем…» (2 Пар. 29:3–6, 16).
Вторым, не менее важным по своему значению, решением Хизкии, стала инкорпорация северных левитов, прибывших из бывшего Израильского царства, в одну с ааронидами и южными левитами священническую организацию. Правда, северные левиты заняли второстепенную по отношению к ааронидам позицию, но зато впервые после правления царя Давида они были допущены к участию в богослужении в иерусалимском Храме и получили должности при царском дворе в Иерусалиме. Вместе с тем подспудная борьба за главенство между ними и ааронидами продолжалась, что отразилось и в библейских книгах. Во избежание конфликтов между ааронидами и левитами Хизкия разделил их на разряды и распределил все должности в соответствии с этими разрядами, а чтобы материально обеспечить все священническое сословие, царь ввел налог-десятину на его содержание (2 Пар. 31:2–4).
Следующим шагом Хизкии стала ликвидация широко распространенных на территории Иудеи языческих культов: отныне не только главным, но и единственным должен был стать культ Яхве. Как свидетельствует книга Царств, царь «отменил высоты, разбил статуи, срубил Ашейру и истребил медного змея, которого сделал Моисей, потому что до тех самых дней сыны Израилевы кадили ему и называли его Нехуштан» (4 Цар. 18:4). Впервые в истории Иудеи Хизкия запретил жертвенные возвышения для службы не только языческим богам, но и Яхве. Отныне все жертвоприношения и богослужения должны были происходить исключительно в иерусалимском Храме. Эта централизация позволила увеличить материальные доходы Храма и поставила под контроль яхвистских священников все религиозные службы в стране. Впервые после Моисея яхвизм, пусть ненадолго, стал приобретать черты монотеистической религии. Ничего удивительного, что носители традиции, оценивая Хизкию, утверждали, что «такого, как он, не было среди всех царей иудейских ни после него, ни до него» (4 Цар. 18:5).
Наряду с присоединением северных левитских родов к ааронидам и левитам Южного царства, Хизкия не щадил сил для распространения религиозного влияния Иудеи на всю территорию бывшего Израильского царства, разделенного на четыре ассирийские провинции. В качестве повода для примирения со старейшинами и религиозными лидерами северян он использовал общие традиционные праздники, и прежде всего важнейший из них — пасху. «И послал Хизкия по всему Израилю и Иудее [гонцов], а также писал письма Эфраиму и Менаше, чтобы пришли в дом Господень, в Иерусалим, для совершения пасхи Господу, Богу Израилеву» (2 Пар. 30:1). Царь придавал такое большое значение налаживанию отношений с северными племенами, что даже пошел на из ряда вон выходящий шаг: отсрочил празднование пасхи до прибытия израильтян (2 Пар. 30:2–3). Однако, как признает библейский текст, эти усилия имели в лучшем случае лишь частичный успех: «И ходили гонцы из города в город по земле Эфраима и Менаше и до [области] Зевулуна, но высмеивали их и издевались над ними. Только часть людей [из колен] Ашера, Менаше и Звулуна смирилась и пришла в Иерусалим» (2 Пар. 30:10–11). Наибольшее сопротивление посланцы Хизкии встретили на земле колена Эфраим. Хотя именно оно пострадало больше всех от увода населения в Ассирию и было в прямом и переносном смыслах слова обезглавлено, оставшиеся эфраимляне вместе с приведенными туда поселенцами из Сирии и Вавилонии отказались принять духовную гегемонию Иерусалима. Старое соперничество между «домом Иосифа» и «домом Иакова» помешало созданию даже религиозного союза между северянами и южанами. И все же военное и политическое падение «дома Иосифа» оживило надежду «дома Иакова» возглавить все древнееврейские племена, как это было во времена царя Давида.
Но на пути к этой цели стояли ассирийцы, и царь Хизкия, воспользовавшись внутренними затруднениями Ассирии и повсеместными восстаниями против нее, бросил ей вызов, отказавшись платить дань. Этот шаг Хизкии, как и его религиозная реформа, был своего рода реакцией яхвистской Иудеи на идолопоклонство Ахаза и на его унизительную зависимость от Ассирии. К тому же положение данника было до сих пор практически незнакомо Иудее, так как, несмотря на многочисленные войны с соседями, Южное царство лишь несколько раз было вынуждено откупаться от завоевателей: первый раз во время вторжения египетского фараона Шешонка при царе Рехаваме, затем от дамасского правителя Хазаэля при Йоаше и, наконец, после неудачной войны Амации с израильским царем Йеоашем. Только при Ахазе положение коренным образом изменилось и страна стала постоянным данником Ассирии. Поэтому с момента своего воцарения Хизкия хотел покончить с зависимостью от Ассирии, и ради этого он вступил в тайные переговоры с правителями других подвластных ассирийцам государств. В рамках таких контактов Иудею посетили посланцы Мардук-апал-иддина II (библейского Меродах-Баладана), могущественного вождя халдеев — арамейских племен, осевших в южной Вавилонии. Впрочем, потенциальных союзников для борьбы с Ассирией он нашел не только в Месопотамии, но и в Сирии, Финикии и Филистии. Многие из местных правителей ждали только удобного момента для восстания против ненавистной всем державы. Наконец, такой случай представился: в 705 г. до н. э. ассирийский царь Саргон II — тот самый, что приказал разрушить Самарию и увести ее жителей в Ассирию — попал в засаду и был убит в северо-западном Иране. Убийство царя, тело которого не было найдено и осталось без погребения, стало долгожданным поводом для повсеместных восстаний против Ассирии. Самую серьезную опасность для ассирийцев представляли халдейские племена в южной Месопотамии, которыми руководил союзник Хизкии — Мардук-апал-иддина II. Они были многочисленны, сильны и пользовались поддержкой многих месопотамских правителей, а также армии соседнего Элама. В Палестине антиассирийское восстание возглавил сам Хизкия. Его поддержали заиорданские царства и часть филистимских городов, в частности Ашкелон; хотя другие, как, например, филистимский город Экрон, сохранили верность ассирийцам. Хизкия, пользуясь тем, что главные силы ассирийской армии были заняты в южной и центральной Месопотамии, захватил Экрон и при содействии части его горожан пленил ассирийского ставленника Пади. Он совершил и другие походы в Филистию, потому что книга Царств сообщает, что «он поразил филистимлян до Газы и ее пределов, от сторожевой башни до укрепленного города» (4 Цар. 18:8). В течение нескольких лет Хизкия изгнал из Палестины всех ассирийцев и расправился с их союзниками.
Однако Ассирия, вопреки ожиданиям ее противников, не рухнула под напором восстаний покоренных народов. В 705/4 г. до н. э. после недолгой борьбы за власть на ассирийский трон вступил один из сыновей Саргона II, Синахериб, опытный политик и талантливый военачальник. В первые же годы своего правления он сумел подавить восстания в Вавилонии и Западном Иране, нанес серьезное поражение Эламу, главному союзнику халдеев, и в 701 г. до н. э. двинулся в Сирию, Финикию и Палестину. Здесь, за редким исключением, он не встретил серьезного сопротивления: часть городов сдалась без боя, например, жители Сидона изгнали своего правителя, противника Ассирии, и открыли ворота перед ассирийской армией; сопротивление других было быстро подавлено. Заиорданские царства Аммон, Моав и Эдом поторопились изъявить покорность Синахерибу и принести ему дань. Египетская армия, пытавшаяся прийти на помощь восставшим, потерпела сокрушительное поражение в Элтеке, на юго-западной границе Палестины, и Иудея осталась совершенно одна перед огромной армией Синахериба. Стало ясно, что Хизкия повторил роковую ошибку последнего израильского царя Ошеи, который, недооценив силу ассирийской империи и положившись на обещанную поддержку, вступил в безнадежную войну, закончившуюся гибелью его царства. Чтобы представить себе атмосферу страха и ужаса перед ассирийским монстром и чувства, которые должны были испытывать жители небольшой Иудеи, оказавшейся один на один с ассирийской военной машиной, стоит вспомнить слова пророка Исайи о поведении ассирийских царей (очевидно, он имел в виду Саргона II или Синахериба): «И рука моя захватила богатства народов, как гнезда; и как забирают оставленные в них яйца, так забрал я все страны, и никто не пошевелил крылом, и не открыл рта, и не пискнул» (Ис. 10:14). Как свидетельствует книга Царств, «в четырнадцатый год царя Хизкии, пошел Синахериб, царь ассирийский, против всех укрепленных городов Иудеи и захватил их» (4 Цар. 18:13). Однако под Лахишем, крупной иудейской крепостью на границе с Филистией, ассирийцы завязли надолго. Осада города оказалась трудной, его защитники, проявив мужество и героизм, нанесли ощутимый урон захватчикам. Синахериб, впечатленный сражениями за город, позднее распорядился высечь барельефы на стенах своего дворца в Ниневии, посвященные штурму Лахиша.
Тем временем Хизкия, придя к выводу о бессмысленности продолжения войны, попытался примириться с ассирийским царем. «И Хизкия, царь иудейский, послал в Лахиш сказать царю ассирийскому: виновен я; отступись от меня; все, что ты наложишь на меня, я внесу. И наложил царь ассирийский на Хизкию, царя иудейского [дань в] триста талантов серебра и тридцать талантов золота. И отдал Хизкия все серебро, какое нашлось в доме Господнем и в сокровищницах дома царского» (4 Цар. 18:14–15). Однако Синахериб даже после получения требуемой дани не отказался от своего намерения расправиться с лидером антиассирийского восстания в Палестине и потребовал сдачи Иерусалима и самого царя. В наказание за мятежный дух и упорное сопротивление Синахериб решил поступить с Иерусалимом и иудеями так же, как поступил его отец Саргон II с Самарией и израильтянами, а именно — депортировать жителей в Ассирию, а на их место привести людей из других восставших городов. Об этом свидетельствует обращение послов Синахериба к населению Иерусалима: «Не слушайте Хизкию, ибо так сказал царь ассирийский: заключите со мной мир, и выйдите ко мне, и будет каждый есть [плоды] виноградника своего и смоковницы своей, и будет каждый пить воду из колодца своего, пока я не приду и не возьму вас в страну, такую же, как и ваша страна, в страну зерна и вина, в страну хлебов и виноградников, в страну олив, дающих масло, и меда; и будете жить, и не умрете» (4 Цар. 18:31–32). В свете этих новых требований ассирийского царя Хизкии не оставалось ничего другого, как сражаться до конца.
В преддверии длительной осады Хизкия приказал засыпать землей все водные источники в окрестностях города и провести воду внутрь самого Иерусалима: «И увидел Хизкия, что пришел Синахериб, и он намерен воевать с Иерусалимом. И посоветовавшись с князьями своими и с храбрыми людьми своими, [решил] засыпать водные источники, которые вне города… Он же, Хизкия, запер истоки вод верхнего Тихона и направил их прямо вниз к западной стороне города Давида» (2 Пар. 32:2–3, 30). Это сообщение из Библии оказалось удивительно точным: в 1880 г. была обнаружена так называемая Силоамская надпись (конец VIII в. до н. э.), которая сообщала о постройке тоннеля, подводившего воду в Иерусалим из источника, расположенного за пределами тогдашних крепостных стен. Тоннель протяженностью в 533 метра был вырублен в толще скалы и представлял собой очень искусное для того времени инженерное сооружение. Согласно этой надписи, которая, к сожалению, сохранилась лишь частично, тоннель сооружали спешно и для ускорения работ пробивали сразу с двух противоположных концов. Две группы строителей одновременно продвигались навстречу друг другу в толще каменной скалы и при полном отсутствии необходимой для этого техники и приборов сумели с поразительной точностью соединиться друг с другом. Силоамский тоннель не только свидетельствует о высоком уровне инженерной мысли в Иудее того времени, но и заставляет более внимательно относиться ко всем деталям библейского текста, какими бы второстепенными или маловероятными они ни казались.
Свидетелем нашествия ассирийцев был пророк Исайя, и благодаря его книге пророчеств нам известны некоторые детали из обороны Иерусалима. Видя перед собой крупный, хорошо укрепленный город и памятуя о самоотверженном сопротивлении жителей несравненно более скромного Лахиша, ассирийцы попытались оказать психологическое давление на защитников Иерусалима, чтобы принудить их к добровольной капитуляции. С этой целью послы Синахериба, которые либо сами были иудеями по происхождению, либо долгое время жили в Иудее, не захотели говорить по-арамейски, как того просили сановники Хизкии, а обратились прямо к защитникам Иерусалима, находившимся на крепостных стенах, на их родном языке — древнееврейском. «…Скажите теперь Хизкии, так сказал великий царь, царь ассирийский: …на кого же ты ныне уповаешь, что отложился от меня? Вот, ты думаешь опереться на Египет, на эту трость надломленную, которая, если кто обопрется на нее, вонзится ему в ладонь и проткнет ее. Таков фараон, царь египетский, для всех уповающих на него. А если вы скажете мне: „на Господа, Бога нашего, мы уповаем“, то не тот ли Он, чьи возвышения и жертвенники отменил Хизкия и сказал Иудее и Иерусалиму: „пред этим лишь жертвенником поклоняйтесь в Иерусалиме?“ …И не слушайте Хизкию, который подстрекает вас, говоря: „Господь спасет нас“. Разве какое-нибудь из божеств народов спасло свою страну от руки царя ассирийского? Где боги Хамата и Арпада? Где боги Сефарваима, Эйны и Иввы? Спасли ли они Самарию от руки моей? …Притом разве не по воле Господней пошел я на это место, чтобы разорить его? Господь сказал мне: „иди на эту страну и разори ее“» (4 Цар. 18:19–22, 32–34, 25).
Как видно, послы Синахериба были прекрасно осведомлены и о военной слабости Египта, где утвердились фараоны из XXV нубийской (кушитской) династии, и о религиозной реформе Хизкии, которая вызвала недовольство среди части населения, и о представлениях иудейских монотеистов, видевших во всем проявление воли единого всемогущего Господа. Библия называет даже имена посланцев ассирийского царя, которые обращались непосредственно к защитникам города: Равшакей, Тартан и Рав-Сарис. Правда, это были не имена собственные, а титулы или должности высокопоставленных ассирийских сановников. Хроники правления ассирийских царей неоднократно упоминают о таких должностных лицах, как «равшакай» или «тартан», которым поручалось выполнение военных или дипломатических миссий, а термин «тартан», например, использовался для обозначения командующего египетской армии, воевавшей с ассирийцами.
Согласно книге Царств, Хизкия, удрученный тем, что он услышал, обратился к пророку Исайе с просьбой молиться за народ и узнать волю Господа. Когда за ответом к пророку явились царские сановники и священники, он велел им передать царю следующее: «Так сказал Господь: не бойся тех слов, которые ты слышал, которыми хулили Меня слуги царя ассирийского. Вот, Я пошлю в него дух, и он услышит весть; и возвратится он в страну свою, и поражу Я его мечом в его же стране» (4 Цар. 19:6–7). Пророчество Исайи укрепило решимость Хизкии не сдаваться ассирийцам и продолжать оборонять Иерусалим и дальше. Осада города затянулась на куда более долгий срок, чем рассчитывал Синахериб, к тому же часть его сил связывал другой иудейский город, Ливна, который продолжал отбивать атаки ассирийцев после падения Лахиша. Разгневанный упорным сопротивлением иудеев, ассирийский царь снова отправил к Хизкии своих послов, на этот раз с личным письмом для иудейского царя. Судя по содержанию его послания, ассирийцы были прекрасно осведомлены обо всем, что происходило в это время при иудейском дворе: «Пусть не уговаривает тебя твой Бог, — предупреждал Синахериб, — …ведь ты слышал, что сделали цари ассирийские со всеми странами, уничтожив их, — а тебе ли спастись?» (4 Цар. 19:10–11). Чтобы показать защитникам Иерусалима, что им больше не на кого надеяться, ассирийский царь приказал прогнать у стен города пленных египтян и нубийцев. В книге Исайи говорится о пленниках из Египта и Куша, которых провели «нагими и босыми и с обнаженными ягодицами в посрамление Египту. И ужаснутся и устыдятся за Куш, на который они уповали, и за Египет, которым они гордились» (Ис. 20:4–5). И опять Хизкия призвал к себе пророка Исайю, требуя от него узнать волю Господа, и снова тот предрек, что ассирийцам не суждено войти в Иерусалим.
Дальнейший ход событий представляет собой сплошную загадку. Ассирийцам, как пророчествовал Исайя, действительно, не удалось взять Иерусалим: их армия или то, что от нее осталось, была вынуждена срочно снять осаду с города и уйти обратно в Ассирию. Ассирийские хроники, которые сообщают только о победах, хранят полное молчание по поводу неудачной осады Иерусалима и причин поспешного отступления Синахериба. Библия, хоть и повествует об этом, но слишком лаконично: «И случилось в ту ночь: пошел ангел Господень и поразил в стане ассирийском сто восемьдесят пять тысяч. И встали поутру, и вот, все тела мертвые. И отправился Синахериб, царь ассирийский, и пошел, и возвратился; и жил в Ниневии» (4 Цар. 19:35–36). Можно предположить, что ассирийская армия стала жертвой какой-то страшной эпидемии, и Синахериб, опасаясь за свою жизнь, срочно ушел с остатками своих войск в Ниневию. У греческого историка Геродота, жившего намного позднее описанных событий, есть упоминание о том, что ассирийская армия пострадала от нашествия мышей, которые перегрызли луки и сделали невозможным намечавшийся поход в Египет. Между прочим, мышь у древних семитов являлась символом чумы. Как бы то ни было, несчастье, произошедшее с ассирийцами, было делом не рук человеческих. Чудо под Иерусалимом, как впоследствии его охарактеризовали носители традиции, спасло от гибели Иерусалим и Хизкию, но не избавило Иудею от зависимости от Ассирии. Более того, Хизкии пришлось заплатить немалую цену, чтобы уладить конфликт с ассирийцами и избавить страну от нового нашествия Синахериба.
В целом библейское повествование о войне с Ассирией находит подтверждение и дополнение в ассирийских источниках. Очевидно, самое серьезное сопротивление Синахерибу в его походе на Сирию, Финикию и Палестину оказал Хизкия, поэтому ассирийский царь уделяет ему наибольшее внимание в своей победной реляции об этой военной экспедиции: «Что касается Хизкии, иудея, который не подчинился моему ярму, то я осадил 46 его сильных городов и крепостей, а также бесчисленное множество маленьких городков. И штурмовал я их с помощью земляных насыпей и стенобитных машин, посредством подкопов стен и проломов, и взял я их приступом с помощью атак моих воинов. И вывел я оттуда в качестве добычи 200 115 человек, молодых и старых, мужчин и женщин, а также бессчетное количество лошадей, мулов, ослов, верблюдов, крупного и мелкого рогатого скота. А его самого [Хизкию] я запер в Иерусалиме, в его царской резиденции, как птицу в клетке. Я окружил стены его города земляным валом, чтобы заставить людей покинуть его. Его города, которые я разграбил, я отнял от его страны и передал Митинти, царю Ашдода, Пади, царю Экрона, и Силлибелу, царю Газы. Так я уменьшил его страну, но еще больше увеличил его дань… Позднее он прислал мне в Ниневию, в мою столицу, 30 талантов золота и 800 талантов серебра и вместе с ними драгоценные камни… всевозможные ценные вещи, своих дочерей, наложниц, музыкантов — мужчин и женщин. Чтобы доставить дань и выразить свою покорность, он прислал своего [личного] посланника»[55].
Ассирийские источники сообщают важную деталь, лишь вскользь упомянутую в библейских книгах Царств и Паралипоменон: разорение Иудеи и насильственное переселение части ее жителей в Ассирию. Археологические данные подтверждают страшные опустошения, произведенные ассирийцами в самой плодородной долине Иудеи — Шфеле. Ее население, составлявшее почти половину от численности всех жителей страны, сократилось в три раза, большинство городов, включая второй по значению город страны — Лахиш, были превращены в руины[56]. Конечно, цифра в двести тысяч плененных иудеев представляет собой явное преувеличение, очень характерное для всех победных реляций ассирийцев, однако она все же свидетельствует об изгнании некоторой части иудейского населения в Ассирию. О судьбе этих изгнанников мы знаем еще меньше, чем об уведенных туда же израильтянах. Таким образом, уже с конца VIII в. до н. э. в городах Месопотамии и Сирии находились не только выходцы из северных, но и из южных древнееврейских племен. Причем, мы не имеем никаких сведений об их возвращении обратно в Палестину, в отличие от тех, кто 115-ю годами позднее был уведен в вавилонский плен.
Книги Царств, Паралипоменон и Пророка Исайи уделяют необычно большое место правлению царя Хизкии. Это объясняется и тем, что его царствование пришлось на один из самых критических моментов в истории Иудеи, и его религиозной реформой, приведшей к временному торжеству монотеизма в стране. В то же время, несмотря на обилие информации, мы не можем быть уверены даже в точных датах его правления, так как одни и те же библейские источники дают противоречивые сведения. Согласно одной версии, Хизкия пришел к власти в 728/7 г. до н. э., а по другой — в 715 г. Впрочем, проблемы с хронологией начинаются уже с царствования его отца Ахаза, который, согласно книге Царств, пришел к власти в 20 лет, правил 16 лет и передал трон своему 25-летнему сыну Хизкии (4 Цар. 16:2). Очевидно, что 36-летний Ахаз не мог иметь 25-летнего сына и передал Хизкии царство существенно позднее, в 715 г. до н. э. В пользу этой версии говорит и утверждение Библии, что ассирийский царь Синахериб пошел войной на Иудею в четырнадцатый год царствования Хизкии. Зная из ассирийских источников, что это произошло в 701 г. до н. э., мы, таким образом, получаем подтверждение, что правление Хизкии должно было начаться в 715 г. Известно также, что в период осады Иерусалима Хизкия тяжело заболел и был при смерти, но, по предсказанию пророка, выздоровел и после этого правил еще 15 лет. Поскольку всего Хизкия правил 29 лет, это, казалось бы, укрепляет версию о начале его царствования в 715 г. до н. э. Однако тот же самый библейский текст утверждает, что Самария была взята ассирийцами в шестой год царствования Хизкии, а поскольку, согласно ассирийским хроникам, столица Израильского царства пала в 722/1 г. до н. э., начало правления этого иудейского царя неизбежно переносится на 728/7 г. до н. э. (4 Цар. 18:10).
Трудности с определением точных дат правления Хизкии являются лишь скромным примером того, как сложно вообще обстоит дело с хронологией правления большинства иудейских и израильских царей. К сожалению, не только библейские книги между собой, но и тексты внутри каждой из них зачастую содержат противоречивую информацию, которая делает невозможной точную датировку событий. Это объясняется тем, что они создавались значительно позднее описываемых событий и их составители уже не имели никакой возможности что-либо проверить или уточнить. В конце концов последние редакторы Библии решили внести в нее все версии, не отдавая предпочтения ни одной из них. Поэтому сегодня мы и в состоянии дать лишь приблизительную датировку событиям библейской истории.
Некоторые историки, исследующие период власти Хизкии, предполагают, что в его годы была не одна, а две войны с Ассирией. Первая произошла приблизительно в 712 г. до н. э., когда Саргон II появился у границ Иудеи, чтобы разгромить восставший филистимский город Ашдод и египетскую армию, пытавшуюся прийти ему на помощь. Вероятно, тогда Хизкии удалось удачно откупиться от ассирийского царя и кончить дело миром. Вторая война с ассирийцами, которая имела куда более серьезные последствия для Иудеи, относится к 701 г. до н. э., уже ко времени царствования Синахериба. Согласно этой точке зрения, повествования об этих разных военных кампаниях со временем наложились одно на другое и превратились в нынешнюю библейскую летопись о войне с Ассирией. Однако известные нам ассирийские источники не поддерживают эту версию и говорят лишь об одной войне — о походе Синахериба против Иудеи. Вместе с тем надо признать, что в некоторых очень плохо сохранившихся ассирийских хрониках времен Саргона II действительно упоминается Иудея как данник, с которым Ассирия имела какие-то проблемы; поэтому нельзя отрицать, что Хизкия уже тогда пытался освободиться от власти этой державы. Но, судя по всему, он своевременно отказался от прямой конфронтации с ней и избежал разрушения страны[57]. В книге Паралипоменон есть неясное упоминание о том, что Иудее грозила серьезная военная опасность, которая так и не осуществилась: «И был на него (Хизкию. — И.Л.) гнев [Божий], и на Иудею, и на Иерусалим. Но как смирился Хизкия в гордости сердца своего — сам и жители Иерусалима, — то не излился на них гнев Господень во дни Хизкии» (2 Пар. 32:25–26). Очень часто под «гневом Господним» библейские авторы подразумевали вторжение чужеземной армии, и, может быть, эти слова являются косвенным подтверждением того, что еще в период царствования Саргона II существовала реальная угроза ассирийского нашествия на Иудею, а эпизод с уплатой дани относился именно к этому времени.
Общий итог правления Хизкии был неутешительным. От своего отца-«идолопоклонника» он унаследовал, хотя и зависимую от Ассирии, но процветавшую страну, а оставил ее разрушенной и отягощенной еще большей, чем прежде, данью. Его попытки освободиться от власти Ассирии оказались тщетными и привели лишь к гибели и пленению значительной части населения, а также к разграблению и опустошению Иудеи. Хизкии не только не удалось присоединить к себе территории бывшего Израильского царства, но он потерял и собственные земли — западную Шфелу, которую ассирийцы отдали своим союзникам филистимлянам. Его религиозная реформа имела весьма противоречивые результаты. Она сделала культ Яхве единственно разрешенным или «легальным» в стране, а ааронидов и левитов — его единственными законными служителями. Тем самым она безмерно усилила и без того могущественную священническую организацию. Но принудительная консолидация иудейского общества вокруг яхвизма, унификация религиозных верований и службы вызвали недовольство и напряжение в стране, так как многочисленные последователи других культов оказались вне закона, а их жрецы — без куска хлеба. Запрет жертвоприношений на местах больно ударил и по сторонникам культа Яхве в отдаленных районах Иудеи: отныне они были вынуждены терять немало времени и средств на дорогу в иерусалимский Храм. Хотя в целом политика Хизкии была неудачной и принесла немалые беды стране, именно благодаря ему в религиозной и духовной сферах жизни иудейского общества произошли очень важные сдвиги в сторону подлинного монотеизма. Впервые на древнем Востоке, как и вообще в мире, идея монотеизма получила реальное воплощение в масштабе целой страны — и это в эпоху повсеместного господства языческих культов и идолопоклонства! Ни один из иудейских царей до него, включая самого Давида, не сумел столь последовательно и настойчиво претворять в жизнь монотеистический яхвизм, как это делал Хизкия, поэтому его заслуги в интеллектуальном и духовном преображении общества несомненны. Одним словом, достижения Хизкии относились к области духа и веры, и именно благодаря им он остался в памяти носителей традиции уважаемым и благочестивым царем, несмотря на все его военные и политические просчеты. К его заслугам следует добавить и то, что в период его правления был положен конец расколу между ааронидами южных племен и левитами северных, хотя соперничество между ними внутри единого священнического сословия продолжалось еще долго.
Падение Израильского царства оказало серьезное влияние на экономику и демографию Иудеи. Уже в годы царствования Хизкии из более развитого и культурного севера, разоренного ассирийцами, пришли большие массы экономически активного населения, что привело к быстрой трансформации Иудеи. Согласно данным израильских археологов, за несколько десятилетий после падения Самарии население Иерусалима выросло в 15 раз, а его площадь увеличилась в 10–12 раз; город был обнесен новыми, более мощными стенами. Быстрый рост коснулся и другого крупного города — Лахиша. Результаты раскопок свидетельствуют о резком увеличении количества городов и сельскохозяйственных поселений как в самой плодородной долине страны — Шфеле, так и в более засушливых районах южнее Иерусалима[58]. Нет сомнения, что в конце VIII в. до н. э. Иудея переживала «демографический взрыв», сопровождавшийся быстрым развитием ее экономики, и главной причиной ее процветания был приход части населения с территории бывшего Израильского царства. Вторжение ассирийской армии прервало этот процесс и отбросило Иудею во всех отношениях назад. Однако позднее, после ухода ассирийцев из страны, ее развитие снова ускорилось, правда, в отличие от периода, предшествовавшего войне с Ассирией, рост населения и экономики происходил не столько в районе Шфелы, сколько в областях, расположенных к югу от Иерусалима.
Культовый либерализм и политика мира МенашеНаследником Хизкии стал его 12-летний сын Менаше. Тот факт, что 54-летнему царю наследовал столь юный сын, без сомнения, далеко не самый старший, вызывает подозрение, что передача власти произошла отнюдь не гладко. К сожалению, библейские источники ничего не сообщают ни о том, кто был регентом несовершеннолетнего царя, ни о тех, кто поддерживал его кандидатуру на престол. Однако у нас есть все основания полагать, что на этот раз могущественные аарониды проиграли, так как правление Менаше (698–643 гг. до н. э.) представляло собой полное отступление от всего того, за что боролся Хизкия. Новый царь отказался и от идеи монотеизма, и от всяких попыток освободиться от власти Ассирии. Он предпочел пойти по стопам своего деда-«идолопоклонника», а не отца-«праведника».
Книги Царств и Паралипоменон, повествующие о царствовании Менаше, в самых мрачных тонах описывают его пристрастие к языческим культам: «И снова устроил он высоты, которые уничтожил Хизкия, отец его, и поставил жертвенники Баалу, и сделал Ашейру, как делал Ахав, царь израильский; и поклонялся он всему воинству небесному, и служил ему… И построил он жертвенники всему воинству небесному в обоих дворах дома Господня; и провел сына своего через огонь, и гадал, и ворожил, и завел вызывателей мертвецов и чревовещателей; много сделал неугодного в очах Господа, чтобы прогневить Его» (4 Цар. 21:3, 5–6). Как дерзкий вызов всем ааронидам и левитам, в иерусалимском Храме был установлен идол Ашейры, которой поклонялся Менаше. Налицо был откровенный антияхвистский переворот, положивший конец всей религиозной реформе Хизкии.
И все же библейские книги далеко не одинаково оценивают правление Менаше. Если книга Царств изображает его злостным идолопоклонником в течение всех лет его царствования, то Паралипоменон делит годы его власти на два периода: первый — до заточения его ассирийцами в тюрьму по обвинению в измене, и второй — после освобождения из ассирийского плена. Первый период Паралипоменон оценивает столь же негативно, как и книга Царств, но во втором периоде она изображает царя уже раскаявшимся грешником, говорит о крутом переломе в его взглядах, об отказе от идолопоклонства и возвращении к служению Господу. Интересно, что помимо идолопоклонства книга Царств обвиняет Менаше в массовых убийствах невинных людей: «И еще пролил Менаше очень много невинной крови, так что наполнил ею Иерусалим от края до края, и это кроме того греха, в который он ввел Иудею — делать неугодное в очах Господних» (4 Цар. 21:16).
Однако Паралипоменон странным образом молчит об этом казалось бы вопиющем преступлении. Учитывая, что первый источник, книга Царств, создавался преимущественно левитами из Северного царства, а второй — ааронидами из Южного, следует признать, что эти две группы яхвистских священнослужителей, объединенных Хизкией в одно сословие, по-разному оценивали Менаше. Скорее всего, это было связано с различным отношением самого Менаше к «своим» ааронидам и «пришлым» левитам, чего избегал делать Хизкия. Как прагматичный политик, Менаше в дальнейшем сумел преодолеть свой конфликт с ааронидами, что подтверждается и текстом из книги Паралипоменон: «И узнал Менаше, что Господь есть Бог… И низверг чужеземных богов и идола из дома Господня, и все капища, которые он соорудил на горе дома Господня и в Иерусалиме, и выбросил их за город. И восстановил жертвенник Господень, и принес на нем жертвы мирные и благодарственные, и сказал иудеям, чтобы они служили Господу, Богу Израиля» (2 Пар. 33:13, 15–16). Ничего подобного нет в северолевитской по происхождению книге Царств, наоборот, она возлагает на идолопоклонство Менаше вину за последующее разрушение Иерусалима и Храма (4 Цар. 21:11–14).
Судя по всему, царь представлял интересы той части иудейской аристократии, которая была связана с традиционными языческими культами и враждебно относилась к монопольному положению яхвистов вообще, и в особенности к северным левитам, поселившимся, благодаря Хизкии, в Южном царстве. Вместе с царем эта группа аристократов готова была найти общий язык с влиятельными и опасными для них местными ааронидами, но никак не с пришельцами-левитами. Соперничество между ааронидами и северными левитами внутри яхвистской священнической организации еще больше усугубляло положение последних. Не исключено, что примирение ааронидов с Менаше и его окружением стало возможно в немалой степени за счет ущемления интересов северных левитов. Среди яхвистов, протестовавших против поклонения идолам, больше всех от преследований царя пострадали наименее защищенные из них — северные левиты, о чем свидетельствует и созданная ими книга Царств. Сам по себе факт, что эта книга освещает правление Менаше совсем иначе, чем Паралипоменон, написанный южными ааронидами, подтверждает серьезные различия во взглядах между двумя группами яхвистских священнослужителей.
Менаше правил дольше всех иудейских царей: как тех, что были до него, так и тех, что после, — целых 55 лет. Из повествований библейских книг вырисовывается картина продолжительного мирного царствования, не омраченного никакими войнами. Союз с Ассирией, с одной стороны, оградил Менаше от любой внешней угрозы, а с другой — связал ему руки в отношении своих ближайших соседей, таких же, как и он, данников Ассирии. Его отказ от претензий на территории бывшего Израильского царства был естественным следствием зависимости от ассирийцев, хотя он и раздражал северных левитов, мечтавших с помощью иудейских царей занять господствующие позиции в своем бывшем доме. В Палестине царили мир и стабильность, которые как нельзя лучше соответствовали интересам развития экономики и способствовали росту населения Иудеи. Отказ от принудительной яхвизации времен Хизкии снял напряжение и недовольство в иудейском обществе, а также успокоил многочисленное жречество традиционных языческих культов. Царь не тронул культ Яхве, однако лишил его привилегированного статуса — не только единственного, но и даже главного в стране культа, а иерусалимский Храм сделал местом поклонения нескольким богам сразу. Можно предположить, что десятина в пользу иерусалимского Храма была либо уменьшена, либо разделена между жрецами всех культов, которые там отправлялись. Таким образом, от контрреформы Менаше выиграли представители всех языческих культов, но сильно проиграли аарониды и еще больше левиты — выходцы из Северного царства. Однако дальнейшие драматические события в регионе внесли существенные коррективы в религиозную политику царя.
В 681 г. до н. э. в Ассирии вспыхнула борьба за власть, в ходе которой погиб Синахериб. По роковому стечению обстоятельств ассирийский царь был убит собственным сыном или сыновьями в храме бога Нинурты в Калахе, именно так, как об этом говорится в книге пророка Исайи. Неожиданно для всех царский совет, состоявший из высших ассирийских сановников, выбрал в качестве наследника Синахериба одного из его младших сыновей, Асархаддона, мать которого, вероятно, происходила из Иудеи или Сирии. Старшие сыновья убитого царя не признали этого решения и прибегли к военной силе, чтобы захватить трон. В ходе короткой, но ожесточенной гражданской войны Асархаддон одержал верх над своими противниками, и убийцы Синахериба бежали на север, в Урарту. Эти события сильно поколебали стабильность Ассирии и породили в Палестине, Сирии и Финикии надежду на освобождение от ассирийской власти. Мятежные настроения усиленно поддерживались Египтом — главным врагом ассирийцев на юго-востоке. Новое восстание против Ассирии возглавили финикийские города Сидон и Тир, их поддержали более мелкие города в Сирии и Финикии, а также филистимский Ашкелон. Свою помощь обещал и Египет, управлявшийся тогда нубийским (кушитским) фараоном Тахаркой. Лидеры мятежников и посланники Египта вступили в тайные переговоры с иудейским царем Менаше, пытаясь склонить его к поддержке их выступления против Ассирии. Иудея считалась в то время сильнейшим государством в Палестине и Финикии, и ее территория представляла собой стратегически важный буфер между Египтом и сиро-палестинским регионом, где разворачивалось очередное восстание. Вряд ли такой осторожный политик, как Менаше, торопился присоединиться к антиассирийской коалиции, однако он поддерживал секретные контакты и с восставшими городами, и с Египтом. Но иудейский двор, как, впрочем, и все царские дворцы в сиро-палестинских и финикийских государствах, был полон ассирийских соглядатаев, которые не преминули донести в Ниневию о закулисных встречах Менаше с посланцами мятежников и египтян. Желая предотвратить расширение восстания и объединение сил своих противников, Асархаддон поспешил нанести упреждающий удар по восставшим финикийским и сирийским городам. Сидон был буквально стерт с лица земли, его правитель казнен, а все его жители уведены на поселение в Ассирию. Тирский царь Баал капитулировал и только ценой огромной дани сумел спасти свой город от тотального уничтожения. Затем, в 674 г. до н. э., Асархаддон направил свою армию на завоевание Египта, главного врага Ассирии на юго-востоке, который постоянно подстрекал ассирийских данников к мятежам. Вероятно, именно в это время, по пути в Египет, когда ассирийцы проходили у границ Иудеи, они «заковали Менаше в кандалы и оковали цепями, и отвели его в Вавилон» (2 Пар. 33:11).
Библия не сообщает, сколько времени провел Менаше в ассирийском плену, но, очевидно, недолго, так как речь шла не о мятеже, а всего лишь о несанкционированных переговорах с мятежниками. К тому же первый поход Асархаддона в Египет закончился неудачно, и ассирийский царь как никогда раньше нуждался в поддержке Иудеи, представлявшей для него важный военный форпост на самой границе с врагом. Через три года ассирийский царь совершил второй, на этот раз успешный поход против Египта, и не исключено, что к этому времени ассирийцы уже возвратили Менаше в Иерусалим, чтобы он мог доказать свою преданность Ассирии. Но даже если плен Менаше и затянулся, то в любом случае не более чем на два года. В 669 г. до н. э. Асархаддон внезапно умирает, и его сын Ашшурбанипал, вступив на ассирийский престол и обновив обязательства своих данников, должен был освободить иудейского царя, как было принято поступать в ту эпоху.
Страдания Менаше в ассирийском плену послужили ему хорошим уроком на будущее, и он уже не повторил своей ошибки — не вступил в переговоры с мятежниками, даже когда возникла новая, еще более широкая, антиассирийская коалиция в составе Египта, Вавилона, Элама, некоторых сирийских и финикийских городов. Ее разгром снова подтвердил правильность линии Менаше на полный отказ от конфронтации с супердержавой того времени — Ассирией. Возвратившись в Иерусалим, Менаше скорректировал не только свою внешнюю политику, но и внутреннюю: он примирился с влиятельными ааронидами, представлявшими наибольшую опасность для его правления, убрал из иерусалимского Храма идолов, больше всего раздражавших яхвистов, а сам Храм отдал в полное распоряжение первосвященника. Но самое важное — он восстановил главенство культа Яхве над всеми другими религиозными верованиями в стране. Конечно, он не вернулся к пуританизму Хизкии, и книга Паралипоменон признает с некоторым сожалением, что «народ, однако, еще приносил жертвы на высотах, хотя и Господу Богу своему» (2 Пар. 33:17).
Тот факт, что Менаше, находясь в плену, пережил душевный перелом и в дальнейшем изменил свою религиозную политику, косвенно подтверждается существованием известного апокрифа «Молитва Менаше», где царь раскаивается в содеяном и просит спасения у Господа. Впрочем, надо признать, что аарониды в своей книге Паралипоменон все же преувеличили раскаяние Менаше и его желание отказаться от языческих культов. Как выясняется, только во времена его внука, царя Иосии, удалили «те жертвенники, которые сделал Менаше в обоих дворах дома Господня» (4 Цар. 23:12). Если во дворах иерусалимского Храма остались жертвенники языческим культам, то можно себе представить, как много их уцелело по всей стране. Уже сам по себе этот факт говорит о том, что примирение Менаше с частью яхвистов явилось не столько результатом душевного перелома после пережитых страданий в ассирийском плену, сколько следствием политической сделки между царем и ааронидами.
Памятуя о печальной участи всех восстаний против Ассирии, Менаше в отличие от своего отца Хизкии старался избегать всяких трений с этой державой. Ассирийские источники дважды упоминают имя Менаше: сначала он назван среди тех царей, которые поставляли материалы для строительства роскошного дворца Асархаддона в Ниневии, а позднее его имя появляется в числе тех правителей, кто помогал ассирийскому царю Ашшурбанипалу завоевать Египет[59]. Верность Менаше своим обязательствам перед Ассирией была со временем вознаграждена. Ему было позволено обнести Иерусалим более мощной и высокой стеной, а также построить новые и укрепить старые крепости по всей стране (2 Пар. 33:14). Вполне возможно, что в период его царствования Иудея платила меньшую дань, чем ее более бедные соседи Моав и Аммон. Об этом позволяет думать одна из ассирийских надписей, которую, хотя она и сохранилась плохо, можно приблизительно датировать временем правления Асархаддона[60].
В целом, правление Менаше являлось одним из самых мирных и спокойных периодов в истории Иудеи, в течение которого царю удалось восстановить разрушенную страну и снова привести ее к процветанию. Что касается возврата к политеизму, в чем его обвиняют библейские источники, особенно книга Царств, то это было неизбежно вследствие неготовности иудейского общества того времени к восприятию подлинного монотеизма. Продолжение религиозной политики Хизкии было чревато мятежами и гражданской войной, отказ от нее был вызван ее же банкротством. То же самое касалось и внешней политики. Попытки Хизкии покончить с зависимостью от Ассирии привели лишь к опустошению всей страны, поэтому нежелание Менаше конфликтовать с этой державой было полностью оправдано дальнейшим ходом событий и подтвердило мудрость и дальновидность царя.
Крайне негативное отношение книги Царств к Менаше объясняется двумя факторами. Во-первых, этот библейский источник был создан значительно позднее правления Менаше, когда монотеизм успел уже прочно утвердиться в иудейском обществе, поэтому религиозный либерализм того периода рассматривался как ничем не оправданное попустительство идолопоклонству. Во-вторых, эта беспрецедентно суровая критика явилась следствием глубокого конфликта между царем и северными левитами из бывшего Израильского царства. Он отражал столкновение интересов между старой иудейской аристократией и пришельцами с севера, посягнувшими на их власть и доходы.
После смерти Менаше иудейский престол наследовал его 22-летний сын Амон. Он тоже был далеко не старшим сыном своего 67-летнего отца, поэтому процесс передачи власти сопровождался дворцовыми интригами и борьбой между различными кланами. Судя по политике Амона, продолжавшего курс религиозного либерализма, столь характерного для его отца, он представлял интересы той же группы иудейской аристократии, которая была связана с языческими культами и изначально стояла за спиной Менаше. Примечательна оценка, данная ему ааронидами: «И поступал он дурно в очах Господних, как поступал Менаше, отец его; и всем истуканам, которых сделал Менаше, отец его, приносил жертвы Амон, и служил им. И не покорился Господу, как покорился Менаше, отец его; напротив он, Амон, увеличил вину» (2 Пар. 33:22–23).
Однако аарониды не желали снова довольствоваться второстепенными ролями, как это было долгое время при Менаше, еще меньше того хотели северные левиты, открыто враждовавшие с ним. К тому же политическая ситуация в регионе настолько изменилась, что внутренним противникам Амона не приходилось больше опасаться возможной реакции Ассирии на их действия. В отличие от времен Менаше быстро слабевшая империя с трудом справлялась с врагами в самой Месопотамии и ей было уже не до защиты своих союзников в Палестине. Ничего удивительного, что, имея столь серьезную оппозицию, новый царь не успел укрепиться на троне, и через два года был убит: «И составили против него заговор слуги его, и умертвили его в доме его» (2 Пар. 33:24). Хотя библейский текст ничего не сообщает о причинах и исполнителях убийства, не подлежит сомнению, что оно было в интересах ааронидов и левитов, и именно они вдохновляли заговорщиков. Дальнейший ход событий лишь подтверждает это предположение. Вопреки распространенной в древневосточных монархиях практике, на место убитого молодого царя был поставлен не кто-либо из его братьев, а его малолетний сын Иосия — кандидатура необычайно удобная для фактического правления регента. В обоих библейских источниках — книге Царств и Паралипоменоне — имеется интересная фраза, касающаяся убийства Амона и воцарения Иосии: «Но народ страны перебил всех, бывших в заговоре против царя Амона; и народ страны сделал царем вместо него Иосию, сына его» (2 Пар. 33:25). Почему-то «народ страны» («ам ха-арец») проявил полное равнодушие как к убийству царей Йоаша и Амации, так и к истреблению почти всей династии давидидов, когда царица Аталия узурпировала власть в стране, но не остался безучастным к заговору против идолопоклонника Амона, не успевшего даже обосноваться на престоле! Напрашивается предположение, что в действительности речь шла о народном выступлении, организованном самими яхвистами, чтобы, с одной стороны, расправиться со своими противниками при дворе, намеревавшимися посадить на трон своего протеже — продолжателя политики Менаше и Амона, а с другой — проложить дорогу собственному кандидату — малолетнему Иосии.
Монотеистическая реформация царя ИосииНачало царствования Иосии (640–609 гг. до н. э.) очень похоже на приход к власти Йоаша: оба этих малолетних принца, один в шесть, другой в восемь лет, были помазаны на царство в результате убийства их предшественников и благодаря вооруженным выступлениям, возглавленным яхвистами. Если опекуном первого был первосвященник Йеояда, то регентом второго, возможно, являлся первосвященник Хилькия. В обоих случаях до совершеннолетия царей реальная власть принадлежала ааронидам. На этом сходство между Йоашем и Иосией кончается. Если в дальнейшем Йоаш стремился освободиться от опеки яхвистов и нейтрализовать их влияние с помощью жречества языческих культов, то Иосия оказался наилучшим выразителем интересов ааронидов и левитов, идеальным, с их точки зрения, царем, лучше которого они не могли себе и пожелать. «И не было до него царя, подобного ему, который обратился бы к Господу всем сердцем своим и всею душою своею, и всею силою своею, [следуя] всему учению Моисея, и после него не было подобного ему» (4 Цар. 23:25).
Центральным пунктом политики Иосии, средоточием всех его усилий и забот являлась знаменитая религиозная реформа, суть которой свелась к тотальному уничтожению идолопоклонства и превращению культа Яхве в единственную и подлинно монотеистическую религию в масштабе всей страны. Сегодня можно относительно точно восстановить время осуществления этой реформы. Если Иосия пришел к власти, точнее, был посажен на трон около 640 г. до н. э., то, согласно Паралипоменону, уже «в восьмой год царствования своего, будучи еще отроком, он начал обращаться к помощи Бога Давида, отца своего; а в двенадцатый год начал очищать Иудею и Иерусалим от высот, и Ашейр, и от истуканов и литых кумиров» (2 Пар. 34:3). Учитывая, что царь правил 31 год, все его религиозные преобразования пришлись на 620–610-е гг. до н. э., очень короткий в историческом плане срок. Иосия, как в свое время Хизкия, начал свою реформу с очищения иерусалимского Храма от языческих культов, их жертвенников и символов. Судя по описанию того, что пришлось сделать Иосии, эта святыня яхвизма в период правления Амона, как впрочем и многих других иудейских царей, мало чем отличалась от обычных языческих храмов того времени. «И повелел царь Хилькии, первосвященнику, и священникам-помощникам, и стоящим на страже у порога вынести из храмового зала Господня все вещи, сделанные для Баала, и для Ашейры, и для всего воинства небесного, и сжег их вне Иерусалима, в полях Кидрона, и [велел] пепел их отнести в Бейт-Эль… И вынес он Ашейру из дома Господня за Иерусалим, к потоку Кидрон, и сжег ее у потока Кидрон, и истер ее в прах, и бросил прах ее на гробницы сынов народа. И разрушил он дома блудников, которые были при храме Господнем, где женщины ткали покровы для Ашейры… И лошадей, которых поставили [в честь] солнца цари иудейские, он перенес от входа в дом Господень в комнаты Нетан-Мелеха, царедворца, что в предместье; а колесницы солнца сжег в огне» (4 Цар. 23:4, 6–7, 11).
Все библейские источники едины во мнении, что глубина и масштаб религиозной реформации Иосии оказались беспрецедентны. «И разрушили перед ним жертвенники Баалов; и статуи солнца, возвышавшиеся над ними, он срубил; и Ашейры и истуканы, и столбы изломал, и истолок, и рассыпал на могилах тех, которые приносили им жертвы» (2 Пар. 34:4). «И осквернил он Тофет, что в долине сыновей Иннома, чтобы никто не проводил ни сына своего, ни дочери своей через огонь Молоху… И высоты, что пред Иерусалимом, справа от Масличной горы, которые построил Соломон, царь Израилев, для Астарты, мерзости сидонян, и Кемоша, мерзости Моава, и Милькома, гадости сынов Аммона, царь осквернил» (4 Цар. 23:10, 13). В принципе Иосия сделал то же самое, что и его прадед Хизкия, однако в отличие от последнего он провел свою реформу не только в Иерусалиме и Иудее, но и, воспользовавшись уходом Ассирии с территории Палестины, распространил ее на земли бывшего Израильского царства. Кроме того, Иосия не просто запретил языческие культы, а использовал необычайно жестокие методы борьбы с идолопоклонством. Речь шла не только о разрушении жертвенников и жертвенных высот, но об убийстве их жрецов и даже осквернении их могил, чего не было при Хизкии. «И разбил он статуи, и срубил ашейрим, и заполнил места их костями человеческими. Также и тот жертвенник, который в Бейт-Эле, возвышение, устроенное Йаровамом, сыном Невата, который ввел в грех Израиль, — и тот жертвенник, и то возвышение он разрушил; и сжег он это возвышение, и истер в прах, и сжег Ашейру. И обернулся Иосия, и увидел могилы, которые там, на горе; и послал он взять кости из могил, и сжег на жертвеннике… А также и все капища возвышений, что были в городах Самарии, которые устроили цари израильские, гневя [Господа], Иосия упразднил и сделал с ними то же, что он сделал в Бейт-Эле. И зарезал он всех жрецов высот, которые там [были], на жертвенниках, и сжег на них кости человеческие; и возвратился он в Иерусалим» (4 Цар. 23:14–16, 19–20).
Правда, столь жестоко и немилосердно Иосия действовал на территории бывшего Северного царства, а у себя дома, в Иудее, он предпочитал воздерживаться от физического уничтожения жрецов-язычников и обходился с ними более мягко и осмотрительно, ограничивая их лишь запретом на служение своим культам. «И отстранил он жрецов, которых поставили цари иудейские для совершения воскурений на возвышениях в городах иудейских и в окрестностях Иерусалима, и приносивших воскурения Баалу, солнцу и луне, и звездам, и всему воинству небесному» (4 Цар. 23:5). Притеснения царя коснулись не только идолопоклонников, но и провинциальных яхвистов: им вновь, как и во времена Хизкии, было запрещено устраивать богослужения и приносить жертвы у себя дома, на возвышениях. Отныне вся служба Господу, тем более жертвоприношения, должны были производиться только в иерусалимском Храме. Чтобы удержать их самих и их паству от нарушения запрета, «[царь] привел всех священников из городов иудейских [в Иерусалим], и осквернил возвышения, на которых [местные] священники совершали воскурения, от Гевы до Беэр-Шевы…» (4 Цар. 23:8). Однако в Иерусалиме аарониды, опасаясь конкуренции со стороны новоприбывших священников, не позволили им вести службу и приносить жертвоприношения; тем самым провинциальные священники лишились как своего социального статуса, так и существенного дохода. «Священники высот не приносили жертв на жертвеннике Господнем в Иерусалиме, но опресноки ели вместе с братьями своими» (4 Цар. 23:9).
Одним из главных пунктов религиозной реформы Иосии стало обнародование книги Торы, в которой была изложена сущность учения Моисея. Согласно книгам Царств и Паралипоменон, свитки Торы были найдены во время ремонта иерусалимского Храма и переданы первосвященником Хилькией царскому писцу Шафану, а тот в свою очередь прочитал их царю. Знакомство с ними настолько потрясло Иосию, что он в волнении разорвал на себе одежды. Пораженный содержанием свитков, царь повелел узнать мнение о них у пророчицы Хульды (в те времена по поводу любого важного события было принято обращаться к пророкам и ясновидцам). Хульда подтвердила боговдохновенный характер свитков и предупредила, что идолопоклонство навлечет страшные бедствия на Иудею, но раскаяние царя и его смирение перед Господом избавят его от необходимости быть их свидетелем. Следующим шагом Иосии стал созыв собрания всех старейшин Иудеи и Иерусалима, где «он прочел им вслух все слова книги завета, найденной в доме Господнем. Потом встал царь на возвышенное место и заключил пред лицом Господним завет, чтобы следовать Господу и соблюдать заповеди Его, и откровения Его, и уставы Его всем сердцем и всею душою, чтобы выполнять слова этого завета, написанные в этой книге. И весь народ вступил в завет» (4 Цар. 23:2–3).
Сегодня большинство исследователей Библии сходятся во мнении, что найденные свитки являлись Второзаконием — последней частью Пятикнижия Моисея. Судя по своему языку и стилю, эта завершающая книга Торы была создана северными левитами, причем существенно позднее, чем предшествующие четыре части. Скорее всего, всенародно прочитанные свитки представляли собой не нынешний, окончательный вариант Второзакония, а какую-то его часть, хотя и весьма значительную. Была ли эта книга написана в годы правления Иосии и предназначена для освящения его действий, или она была создана раньше, но ее использовали только во времена Иосии — неизвестно. Как бы то ни было, она стала как законодательным обоснованием религиозной реформации, так и ее неотъемлемой частью.
Библейские источники по-разному определяют время осуществления религиозной реформы. Согласно книге Царств, Иосия приступил к ее реализации только после обнаружения и обнародования свитков Торы, то есть на восемнадцатом году своего царствования; а Паралипоменон утверждает, что, когда была найдена книга, религиозная реформа уже шла полным ходом по всей стране. Если принять версию более раннего и более достоверного источника — книги Царств, то тогда период преобразований царя сокращается всего до 12–13 лет, с 622 по 609 г. до н. э. Эти считанные годы не могли в корне изменить сложившиеся многими веками религиозные представления и традиции, и неудивительно, что результаты реформы Иосии буквально испарились при его преемниках. Оба библейских источника ставят в заслугу Иосии празднование пасхи и оба они единодушны в том, «что не был совершаем такой песах со дней судей, которые судили Израиль, и во все дни царей израильских и царей иудейских. Только в восемнадцатый год царя Иосии был совершен в Иерусалиме такой песах Господу» (4 Цар. 23:22–23). Иосия установил и новый порядок празднования пасхи, который больше соответствовал библейской традиции, чем тот, что был до него. К сожалению, мы очень мало знаем, как отмечали пасху во времена, предшествовавшие правлению Иосии. Только Паралипоменон дает описание этого праздника, устроенного за столетие до этого Хизкией, но у нас есть основание полагать, что это описание было существенно приближено к тем традициям, которые сложились позднее. Вероятно, в более ранние времена в этом празднике сочетались и местные ханаанские традиции, связанные с календарем сельскохозяйственных работ, и память об исходе древнееврейских племен из Египта, и элементы монотеизма, привнесенные Моисеем. Скорее всего, празднование пасхи в Северном царстве проходило иначе, чем в Южном. Книга Царств очень кратко упоминает, что после отделения северных племен от южных Йаровам назначил свои сроки и порядок проведения праздника с жертвоприношениями в Бейт-Эле (3 Цар. 12:32). Это было связано не только с разрывом между северянами и южанами, но и с разной историей обеих племенных групп.
Годы правления Иосии совпали с быстрым ослаблением военной мощи Ассирии. Непрерывные войны с соседями и внутренние распри привели к тому, что в середине 620-х гг. до н. э. ассирийцы теряют власть над Палестиной, Финикией и южной Сирией. После почти столетней зависимости от Ассирии Иудея вновь стала суверенной страной, и на этот раз свобода пришла без всякой борьбы за нее. На небольшой по времени период, в 620–610-е гг. до н. э., в сиро-палестинском регионе возник вакуум силы: Ассирия ушла оттуда, а Египет и Вавилония еще не пришли. Этим обстоятельством воспользовался Иосия, чтобы распространить свою власть на территорию бывшего Израильского царства. Трудно сказать, удалось ли ему присоединить к Иудее все земли северных племен, однако центральную и часть северной Палестины он, безусловно, контролировал, иначе не сумел бы провести там свою религиозную реформу, тем более столь авторитарными и жестокими методами, предполагающими наличие политической и военной власти. Книга Паралипоменон перечисляет конкретно те области израильских племен, где Иосия уничтожал идолопоклонство: «И в городах [колен] Менаше, и Эфраима, и Шимона, до колена Нафтали, и в опустошенных окрестностях их» (2 Пар. 34:6). Таким образом, кроме южного колена Шимон, которое давно стало составной частью Иудеи, Иосия присоединил к себе значительную часть бывших израильских земель, включая нижнюю Галилею. В северной Палестине он столкнулся с финикийцами, в Заиорданье — с Аммоном и Моавом, а на Голанах — с арамейцами, зарившимися на земли северных племен, которые в политическом плане так и не смогли восстановить свою государственность даже после ухода Ассирии. Возможно, что Иудея в период царствования Иосии имела ограниченный доступ к побережью Средиземного моря, и хотя Библия по этому поводу ничего не сообщает, археологические раскопки в Месад Хашваяу, прибрежной крепости того времени, подтвердили наличие там значительного древнееврейского элемента.
Однако политический вакуум в Палестине и южной Сирии пытались заполнить не только местные правители, но и Египет. Новое усиление Египта было связано с приходом к власти там XXVI, саисской, династии, происходившей из города Саис в нильской дельте. Основатель династии Псамметих I, один из ассирийских наместников в дельте Нила, проявил себя в качестве послушного данника, и Ашшурбанипал поставил его над всем Египтом. Однако Псамметих, набрав большое количество иностранных наемников — ливийцев, ионийских греков, карийцев, иудеев и сирийцев, — взбунтовался против Ассирии и объявил себя независимым. Ашшурбанипал был настолько занят непрерывными войнами с Вавилоном, Эламом и Мидией, что не имел ни сил, ни времени для похода против мятежного наместника. Таким образом, с середины VII в. до н. э. Египет снова обрел независимость. После ухода ассирийцев из Палестины и Финикии Псамметих I попытался распространить свою власть на средиземноморское побережье этих районов, но достиг лишь частичного успеха. Египет оказался слишком слаб в военном отношении, чтобы силой подчинить себе города Филистии и Финикии. Только на штурм одного Ашдода египтяне потратили десятилетия: если верить греческому историку Геродоту, египетская армия осаждала его 29 лет! Военные неудачи в Филистии не позволили Псамметиху навязать свою власть Иудее. Еще раз подтвердило военную слабость Египта неожиданное вторжение скифских кочевников. Неуверенный в своих силах Псамметих побоялся дать им сражение и предпочел от них откупиться. Зато в экономике и политике египтяне оказались намного успешнее: многие филистимские и финикийские города охотно торговали с ними и принимали их политическое покровительство.
В 630–620-е гг. до н. э. Ассирия оказалась ввергнутой в пучину гражданских войн. Сначала два сына-близнеца Ашшурбанипала вели между собой войны за право унаследовать трон своего отца, потом в борьбу за власть включились их военачальники. Тем временем Вавилония и Мидия, заключив союз со скифами, возобновили наступление против Ассирии. На сей раз ассирийская держава, сильно ослабленная междоусобными войнами, не сумела противостоять совместному натиску внешних врагов и очень быстро рухнула. В 612 г. до н. э. союзники захватили два главных ассирийских города: старую столицу Калах и новую — Ниневию, а последний ассирийский царь Син-шар-ишкун сгорел заживо в собственном дворце. Весть о падении ненавистной Ассирии вызвала радость в Иудее. Пророк Нахум (Наум), современник тех событий, выражая общие чувства людей, писал: «Неизлечим удар, [нанесенный] тебе; все, услышавшие весть о тебе, рукоплескали, ибо на кого не простиралась беспрестанно злоба твоя?.. Празднуй Иудея… ибо не пройдет более по тебе злодей, истреблен он совершенно… Восстановит Господь величие Иакова, как и величие Израиля, потому что опустошили их опустошителей и ветви их уничтожили» (Наум. 3:19; 1:15; 2:2). Правда, остаткам ассирийской армии удалось прорваться в город Харан, и там они провозгласили своего военачальника новым царем под именем Ашшур-убаллита II. Однако вавилоняне и мидийцы достаточно быстро выбили их и из Харана. В этот критический для Ассирии момент ей на помощь поспешил Египет, который считал, что ее гибель и, как следствие, резкое усиление Вавилонии и Мидии противоречит его интересам. Фараон Псамметих I и его сын Нехо предпочитали поддерживать ослабевшую и уже не опасную для них Ассирию, чтобы сдерживать агрессивные устремления ее противников. К тому же в последние годы существования Ассирии между ней и Египтом было достигнуто соглашение о разделе сфер влияния, согласно которому ассирийцы признавали интересы Египта в Палестине, Финикии и Сирии, а египтяне, в свою очередь, готовы были поддержать притязания Ассирии на всю Месопотамию. Военные поражения Ассирии заставили фараона Нехо, сменившего своего отца в 610 г. до н. э., поспешить на берега Евфрата, чтобы предотвратить окончательное падение своего союзника.
Иосия, как и большинство правителей сиро-палестинского региона, не хотел восстановления военной мощи Ассирии. Он склонялся на сторону Вавилонии, так как опасался, как бы военный союз Египта и Ассирии не создал новую угрозу независимости Иудеи. Вместе с тем он вряд ли мог желать, чтобы место Ассирии заняли другие агрессивные державы, вроде Вавилонии или Мидии, которые бы тоже претендовали на господство в регионе. Таким образом, объективно он не мог быть заинтересован в поддержке какой-либо стороны и, видимо, придерживался политики нейтралитета. В то же время в исторической литературе, посвященной царствованию Иосии, распространено убеждение, что иудейский царь пытался помешать египтянам прийти на помощь ненавистной всем Ассирии, и поэтому в 609 г. до н. э. под Мегиддо, в северной Палестине, между иудейской и египетской армиями состоялась битва, в ходе которой войска Иосии были разбиты, а сам он убит. Однако гибель иудейского царя от рук египтян, еще не является свидетельством того, что это произошло в сражении между двумя армиями. В действительности, книга Царств — наиболее авторитетный библейский источник по тому времени — не только ничего не говорит о самом сражении, но даже не упоминает о намерении какой-либо из сторон сражаться (4 Цар. 23:29). Более поздний и менее надежный источник — Паралипоменон — говорит лишь о намерении Иосии сразиться, но опять-таки умалчивает о битве (2 Пар. 35:20–23). Кроме того, сами египтяне, привыкшие хвастать любыми победами, даже теми, которых они не одерживали, почему-то на этот раз тоже никак и нигде не упомянули о своей «победе» под Мегиддо. Вероятно, на самом деле произошло не сражение, а лишь встреча египетского фараона с иудейским царем, по возвращении с которой Иосия был предательски убит египетскими лучниками. Примечательно, что ни один библейский источник ничего не говорит о сборе или передвижении иудейской армии к месту битвы, что также явно нетипично для обычных в таких случаях описаний приготовлений к войне, а ведь речь шла о египтянах, которые в численном отношении значительно превосходили иудеев! Наконец, сама идея навязать сражение заведомо более сильному противнику, не имевшему агрессивных намерений в отношении Иудеи, полностью противоречит здравому смыслу. Скорее всего, Иосия был в Мегиддо не с армией, а лишь с отрядом телохранителей, и его встреча с Нехо касалась прежде всего двусторонних отношений, а не войны между Ассирией и ее противниками. Не исключено, что в ходе переговоров египетский фараон, ссылаясь на соглашение с Ассирией, претендовал на власть над Иудеей и требовал хотя бы минимального содействия Иудеи его военным усилиям. Иосия отверг его притязания и показал себя в качестве потенциального противника Ассирии и Египта, поэтому фараон Нехо стал опасаться, что в дальнейшем иудейский царь может перерезать пути снабжения в его тылу и создать проблемы для египетской армии. Не имея времени для военных действий против Иудеи, он приказал убить Иосию в надежде, что гибель царя парализует противников Египта в Иерусалиме и тем самым даст ему необходимую отсрочку для немедленной помощи ассирийцам.
Смерть Иосии оказалась невосполнимой утратой для ааронидов и левитов: ни один иудейский или израильский царь не смог подняться до такого уровня понимания подлинного монотеизма, как он, а тем более претворить в жизнь столь радикальную реформу, которую по праву можно назвать религиозной революцией. На такое было неспособно и большинство самих яхвистских священников, что показало регентство первосвященника Йеояды при малолетнем царе Йоаше. Иосия, как и Моисей, намного опередил духовное и интеллектуальное развитие современного ему общества. Но в этом было не только его главное достоинство, но и недостаток, так как он выражал настолько революционные для своего времени идеи, что они не могли быть должным образом поняты и воплощены в жизнь. Иудейское общество, как, впрочем, и любое другое, даже самое развитое общество того времени, было по-прежнему не готово к отказу от всех форм язычества и к восприятию подлинного монотеизма. Несмотря на самые жесткие и решительные методы, реформа Иосии не могла за несколько лет перевернуть религиозное сознание, складывавшееся в течение многих веков. Именно поэтому ее эффект оказался поверхностным и очень недолговечным. К тому же подобная реформа не могла не вызвать возмущения и противодействия со стороны многочисленных жрецов и последователей старых ханаанских культов — Баала, Ашейры или Молоха. Нельзя забывать, что и большинство самих яхвистов являлись тогда по существу политеистами: признавая главенство культа Яхве, они одновременно поклонялись и традиционным языческим божествам.
В свою очередь, централизация богослужения и жертвоприношений лишила дохода и социального статуса всех провинциальных яхвистских священников и тем самым породила их недовольство. Можно не сомневаться, что оборотной стороной религиозных преобразований Иосии был повсеместный ропот против царя и его политики. Еще большее недовольство вызвала реформа Иосии на землях бывшего Израильского царства, где сохранилось куда более многочисленное ханаанейско-аморейское население и где влияние традиционных религиозных культов ощущалось значительно сильнее. Хотя Библия ничего не говорит об этом, но можно себе представить чувства самаритян, когда воины Иосии убивали их жрецов, уничтожали их храмы и жертвенники, оскверняли могилы почитаемых ими пророков. Они, будучи частью «дома Иосифа», ощущали себя еще более униженными от того, что их новый правитель Иосия представлял тот самый «дом Иакова», который являлся их традиционным конкурентом в борьбе за власть над древнееврейскими племенами. В отличие от иудейского царя предыдущие завоеватели, ассирийцы, никогда не навязывали своих богов и старались не вмешиваться в религиозную жизнь подвластных им народов. Таким образом, несмотря на безусловно прогрессивный характер религиозных преобразований Иосии, во внутриполитическом плане они ничего, кроме недовольства и социального напряжения, дать не могли.
Однако во внешней политике Иосия был успешен. Ему удалось, не обостряя отношений с Ассирией, постепенно избавиться от ее господства, а также присоединить к себе часть земель северных племен, не вступая из-за них в конфликты с соседями. Потенциальную угрозу представлял только Египет, который претендовал на Палестину и Финикию и был союзником Ассирии. Но во времена правления фараона Псамметиха I (664–610 гг. до н. э.) Иосии удавалось поддерживать с ним мир, по крайней мере, нам не известно о каких-либо посягательствах Египта на территорию Иудеи в эти годы. Псамметих проявил себя в качестве опытного и осторожного политика, умевшего правильно оценивать свои возможности, и не случайно он не захотел послать сколь-нибудь крупную армию на помощь Ассирии в 612 г. до н. э., когда вавилоняне и мидийцы осаждали ее столицу Ниневию.
Положение изменилось с приходом к власти в Египте сына Псамметиха, Нехо II, сторонника более агрессивной внешней политики и тесного союза с Ассирией. Новый фараон, будучи амбициозным, но посредственным политиком, мечтал о завоевании Сирии и Палестины, рассчитывая вернуть тем самым былое могущество и славу Египту. Он не понимал, что его Египет уже не великая держава времен Тутмоса III и Рамсеса II, а сомнительный колосс на глиняных ногах, и что основу его военной силы составляли уже не египтяне, а чужеземные наемники. Нехо II допустил серьезную ошибку, двинувшись на помощь Ассирии слишком поздно, когда драгоценное время было упущено, и его союзник уже навсегда перестал существовать. Убийство безоружного Иосии, прибывшего к нему на переговоры, не усилило влияние Египта в регионе, а лишь напугало и оттолкнуло от него многих местных правителей. Как и следовало ожидать, появление египетской армии на берегах Евфрата мало чем помогло остаткам ассирийских войск. Даже вместе с египтянами они оказались не в состоянии вернуть себе город Харан, а позднее были разбиты подошедшими туда вавилонянами и мидийцами. Ассирия так и не смогла возродиться, а изрядно потрепанные египтяне отступили назад, в центральную и южную Сирию. Здесь Нехо II получил четырехлетнюю передышку в войне, которую он попытался использовать для укрепления своих позиций в Сирии и Палестине.
Между Египтом и ВавилониейСмерть Иосии положила конец безграничной власти ааронидов. Их противники, связанные с традиционными языческими культами, воспользовались недовольством населения религиозной реформой и посадили на трон собственного ставленника — 23-летнего Йеоахаза, одного из сыновей Иосии. Тот факт, что не придворные, как того хотел Иосия, а «народ страны» провозгласил Йеоахаза царем, говорит в пользу того, что переход власти сопровождался народными волнениями, которые были направлены против яхвистских священников. У руля оказалась та же группа аристократии, что в свое время поддерживала царей Менаше и Амона. Первым же шагом нового правителя стала отмена запрета на служение языческим культам. Монотеизм, принудительно и повсеместно введенный Иосией, не пережил самого царя. Однако царствование Йеоахаза продолжалось всего три месяца. Египтяне, обосновавшиеся в Сирии и Финикии, заявили свои претензии и на Палестину, и Йеоахаз, чтобы избежать войны с Египтом, был вынужден отправиться на переговоры с фараоном Нехо в его военную ставку в Ривле, в Сирии. Но там его постигла участь немногим лучше, чем его отца Иосию: воспользовавшись прибытием ничего не подозревавшего царя, фараон приказал схватить его и отправить в Египет, где он быстро умер, будучи, вероятно, убит или отравлен. Вместо независимого Йеоахаза фараон посадил на иудейский престол другого сына Иосии, Эльякима, который придерживался откровенно проегипетской ориентации. Новый царь сразу же выразил готовность стать египетским союзником и принял на себя обязательство по выплате дани. Правда, судя по размерам этой дани — сто талантов серебра и один талант золота — она была весьма скромной по сравнению с тем, что требовали ассирийские цари (4 Цар. 23:33). Очевидно, египтяне были больше заинтересованы в военной поддержке Иудеи, занимавшей стратегически важные позиции на подступах к Египту, нежели в выкачивании из нее финансовых средств.
Вступление на престол нового царя сопровождалось изменением его имени с «Эльяким» на «Йеояким» (Иоаким), когда первая часть имени, упоминавшая верховного бога «Эля», была заменена на «Яхве». И хотя библейский текст ссылается на фараона Нехо, пожелавшего дать иудейскому царю новое имя, в действительности «яхвизация» имени царя объяснялась не внешними, а сугубо внутриполитическими причинами. Благодаря книге пророчеств Иеремии мы знаем, что и предшественник Йеоякима, его сводный брат Йеоахаз, тоже получил свое имя только при восшествии на престол, а до этого был известен как Шаллум. Впоследствии то же самое сделал и сын Йеоякима Кония: вступая на трон, он стал Йеояхином (Иехонией). Принятие нового имени, которое упоминало бы Яхве, не случайно: оно свидетельствовало как о желании подчеркнуть свою принадлежность к яхвистскому культу, который был главным религиозным направлением в Иудее, так и заручиться поддержкой влиятельных ааронидов. Вообще смена имени была нередким явлением в то время; она отражала очень древнее ханаанское поверье, что новое имя способно изменить судьбу человека. К этому часто прибегали в тех случаях, когда человек серьезно заболевал, менял свою веру или социальный статус, например, вступал на царский престол.
В общей сложности Йеояким (609–598 гг. до н. э.) процарствовал около 11 лет, и все эти годы представляли собой очень бурное и тревожное для Иудеи время. Египетская власть над Палестиной оказалась более чем скоротечной — она не продержалась и четырех полных лет. В 605 г. до н. э. вавилонский наследный принц Навуходоносор нанес сокрушительное поражение фараону Нехо II под городом Кархемишем в Сирии. От огромной египетской армии уцелели лишь немногочисленные остатки, да и те сумели избежать полного уничтожения только потому, что Навуходоносор, получив известие о смерти отца, поспешил вернуться в Вавилон, чтобы скорее занять завещанный ему царский трон. Честолюбивая мечта Нехо II о возрождении былого египетского величия в Азии рухнула раз и навсегда. Египтяне, еще недавно пришедшие надменными завоевателями, теперь торопливо отступали через Палестину с жалким и побитым видом. Пророк Иеремия, очевидец тех событий, писал о них в своей книге: «Они оробели и повернули вспять; и доблестные воины их поражены и бегут без оглядки… Ни быстроногий не убежит, ни сильный не спасется: споткнулись и пали они на севере, у реки Евфрат… Посрамлена дочь Египта, предана она в руки народа северного» (Иер. 46:5–6, 24).
Победа при Кархемише превратила Вавилонию в великую державу и фактическую наследницу Ассирии. Реальная власть в этой новой империи принадлежала халдеям — многочисленным арамейским племенам, осевшим в южной Месопотамии. После длительных войн с ассирийцами вождю халдеев Набопаласару удалось около 626 г. до н. э. захватить Вавилон и основать там свою собственную халдейскую династию. Его сын, Навуходоносор II, распространил власть халдеев на всю Месопотамию, а после битвы при Кархемише под его контроль перешли в одночасье и территории Сирии, Финикии и Палестины. Интересное описание новьес завоевателей, халдеев, или по-древнееврейски «касдим», дал иудейский пророк Хаваккук (Аввакум): «…Халдеи, народ жестокий и необузданный, который ходит по просторам земли, чтобы завладеть не принадлежащими ему селениями. Страшен и грозен он, от него самого суд его и величие его происходит. Стремительнее леопардов кони его и быстрее волков вечерних; и многочисленна конница его; издалека приходят всадники его, летят, как орел, бросающийся на добычу. Каждый из них для насилия приходит, устремление их — к востоку, и собирает, как песок, пленников. И над царями он издевается, и князья служат ему посмешищем; над всякой крепостью он потешается: насыпает осадный вал и овладевает ею» (Авв. 1:6–10).
Царь Йеояким также был вынужден признать над собой власть халдеев, но пошел на это столь поздно и неохотно, что вызвал их недоверие. В результате он, как и некоторые другие связанные с Египтом правители, был уведен в Вавилон, где ему пришлось провести целых три года в положении пленника Навуходоносора II. В этом смысле он повторил судьбу Менаше, которого ассирийцы, заподозрив в измене, тоже держали в плену, и тоже в Вавилоне. Только получив уверения в преданности, халдеи отпустили Йеоякима обратно в Иерусалим.
В это время Египет пытался сорвать наступательные планы вавилонян и остро нуждался в таких союзниках, как Иудея и Филистия, чьи территории прилегали к его восточной границе и представляли собой единственно возможный плацдарм для нападения на Египет из Азии. Чтобы максимально затруднить вавилонянам организацию военных походов против них, египтяне не жалели ни сил, ни средств для привлечения на свою сторону Иудеи и филистимских городов. Йеояким, обязанный фараону Нехо II своим троном, оказался верным союзником Египта и, вернувшись домой, продолжал поддерживать с ним тайные контакты. В 601 г. до н. э. Навуходоносор II предпринял свою первую попытку завоевания Египта. Однако решающее сражение с египтянами, хотя оно и оказалось очень кровопролитным, не выявило победителя, и вавилоняне, не будучи уверены в своих силах, повернули обратно. Неудачный поход Навуходоносора и обещания фараона прийти на помощь Иудее в случае надобности положили конец сомнениям Йеоякима, и он открыто отказался подчиняться Вавилону и платить ему дань. Последующие два-три года главные силы халдеев были заняты в Месопотамии, поэтому Навуходоносор II попытался расправиться с непокорной Иудеей с помощью своих палестинских и сирийских союзников, дав им в поддержку какую-то часть своей армии. Книга Царств сообщает об этом следующее: «И посылал на него (Йеоякима. — И.Л.) Господь полчища халдеев, и полчища арамейцев, и полчища моавитян, и полчища аммонитян» (4 Цар. 24:2). Однако ни союзники, ни вспомогательные отряды самих халдеев оказались не в состоянии одолеть Иудею, и в 598 г. до н. э. Навуходоносор II был вынужден двинуть на Иерусалим главные силы своей армии. Исход единоборства между небольшой Иудеей и огромной Вавилонской империей был ясен всем, поэтому единственной надеждой Йеоякима оставался Египет.
Осада Иерусалима затянулась: сам город представлял собой хорошо укрепленную крепость, а боевой дух его защитников поддерживала уверенность, что египетская армия непременно придет на помощь. Очевидно, того же опасались и вавилоняне, поэтому Навуходоносор, чтобы ускорить падение города, лично прибыл с дополнительными войсками под стены Иерусалима. Однако и надежды иудеев, и опасения вавилонян оказались напрасными. После долгих колебаний Нехо II решил, что его армия не готова к новой войне с Вавилонией и, отказавшись идти на помощь осажденному Иерусалиму, бросил своего союзника на произвол судьбы. Йеояким, не подозревая о предательстве египтян, продолжал оборонять Иерусалим, периодически устраивая вылазки против вавилонян. Вероятно, во время одной из них он погиб, и тело его, судя по словам пророка Иеремии, попало в руки врагов и не удостоилось должного погребения: «Так сказал Господь о Йеоякиме, сыне Иосии, царе иудейском: не будут причитать по нем: „увы, брат мой!“ и „увы, сестра!“ Не станут причитать по нем: „увы, государь!“ и „увы, величие его!“ Погребен он будет погребением осла: поволокут его и бросят далеко за ворота Иерусалима» (Иер. 22:18–19).
Вместо Йеоякима придворные поспешно провозгласили царем его 18-летнего сына Йеояхина. Но положение осажденного Иерусалима ухудшалось с каждым днем, а обещанная египтянами помощь так и не приходила. Постепенно царский двор пришел к выводу, что Египет не придет на выручку Иудее. Не случайно библейский текст содержит примечательную фразу, относящуюся ко времени воцарения юного Йеояхина: «Царь Египта не выходил больше из страны своей, потому что захватил царь вавилонский от потока египетского до реки Евфрат все, что принадлежало царю египетскому» (4 Цар. 24:7). Это свидетельство о коренном изменении стратегии Египта в отношениях с Вавилонией: о переходе от наступления к обороне. Поняв, что спасения ждать больше неоткуда, царский совет счел бессмысленной дальнейшую защиту Иерусалима и, желая сохранить город и жизнь его жителям, решил пойти на добровольную капитуляцию. В марте 597 г. до н. э. молодой царь со своей семьей, придворными и военачальниками вышел навстречу вавилонянам, чтобы мирно сдать город. Так закончилось трехмесячное царствование Йеояхина в Иерусалиме и началось его безвременное пленение в Вавилоне.
Согласно книге Царств, вавилоняне увели из Иерусалима десять тысяч человек: царскую семью, придворных сановников, воинов, ремесленников, самых богатых и знатных горожан. Большинство из них, семь тысяч, составляли отборные воины и примерно тысячу — ремесленники и кузнецы. Не ограничившись этим, Навуходоносор «вывез оттуда все сокровища дома Господня и сокровища дома царского… И царь вавилонский сделал царем вместо него (Йеояхина. — И.Л.) дядю его Маттанию, изменив его имя на Цидкию» (4 Цар. 24:13, 17). Выбор вавилонского царя пал на Маттанию не случайно: он был родным братом царя Йеоахаза, которого фараон Нехо II приказал увести в Египет и там умертвить. По логике вещей новый царь и его семья должны были враждебно относиться к египтянам, в особенности к правившему тогда Нехо II, а следовательно, избегать союза с Египтом. Однако, как показали дальнейшие события, Навуходоносор ошибся, и проегипетские настроения не исчезли со сменой царя. Вероятно, и принятие Маттанией нового имени — Цидкия (Седекия), означавшего «Господь — справедливость моя», тоже не случайно. В те времена, как свидетельствует пророк Иеремия, народ Иудеи жил ожиданием царя, потомка Давида, который должен был спасти Иудею и Израиль и который должен был зваться «Цидкияну» — «Господь — справедливость наша» (Иер. 23:5–7). Маттания, хорошо знавший о чаяниях своего народа, вполне естественно использовал их при вступлении на престол.
Обращает на себя внимание то, что о всех четырех царях после Иосии — Йеоахазе, Йеоякиме, Йеояхине и Цидкии — библейские источники отзываются весьма нелестно, поскольку все они «делали неугодное в очах Господа». На языке носителей традиции это означало, что они не были последовательными яхвистами, допускали и даже поддерживали служение языческим культам. Целая череда «неугодных» царей свидетельствует о потере ааронидами контроля над царской властью. Правда, значение данного обстоятельства вряд ли стоит преувеличивать. В последние два десятилетия перед падением Иерусалима аарониды, преодолев прежние разногласия, нашли общий язык со своими противниками — иудейскими аристократами, связанными с традиционными ханаанскими культами и их жречеством. Книга Паралипоменон содержит на этот счет очень интересное признание, подтверждающее факт примирения двух враждебных партий: «Да и все начальствующие над священниками и над народом много грешили, подражая всем мерзостям язычников, и осквернили дом Господа, который Он освятил в Иерусалиме» (2 Пар. 36:14). В последние годы существования Южного царства борьба шла уже не столько между яхвистами и язычниками, сколько между проегипетской и провавилонской партиями. В конце VII — начале VI в. до н. э. Иудея снова оказалась «между молотом и наковальней» — между набиравшей силу Нововавилонской империей и Египтом, который, временно укрепившись при фараонах саисской династии, стал претендовать на господство в Палестине, Финикии и южной Сирии.
Судьба страны и ее благополучие зависели от правильного выбора наиболее сильной стороны, но сделать его было непросто. В 609–605 гг. до н. э., когда фараон Нехо II безраздельно властвовал над всем сиро-палестинским регионом, преимущество Египта казалось бесспорным. Однако после битвы под Кархемишем в 605 г., когда вавилоняне сокрушили египтян и отобрали у них все спорные территории, более сильной стороной стала Вавилония. Затем неудачная попытка завоевания Египта, предпринятая Навуходоносором II в 601 г., восстановила некоторое равновесие сил между двумя державами. В Иерусалиме предпочитали ориентироваться на Египет, который был ближе не только в территориальном отношении, но также и в историческом, культурном и экономическом, и связи с ним были в то время куда прочнее, чем с Вавилоном. К тому же среди сановников фараона и наемников его армии находилось немало выходцев из Иудеи и бывшего Израильского царства, что еще больше связывало две страны. Вероятно, и размер дани, которую запрашивали египтяне, был существенно меньше того, что требовали для себя вавилоняне. Но главное, Египет обещал военную помощь в случае нападения вавилонян на Иудею. Все эти факторы привели к тому, что проегипетская партия в Иерусалиме стала явно доминировать над провавилонской. Оба иудейских царя — Йеояким и Цидкия, — правивших последние два десятилетия (609–587 гг. до н. э.) перед падением Иерусалима, являлись приверженцами Египта. Политика первого могла объясняться тем, что он был обязан египтянам своим престолом, но проегипетская ориентация второго, которого посадили на трон уже вавилоняне, говорит о безусловной заинтересованности Иудеи в союзе с Египтом.
Раскол на проегипетскую и провавилонскую партии затронул все политические группы Иудеи, боровшиеся за власть; не избежали этого аарониды и левиты. Из книги пророка Иеремии известно, что помощник первосвященника иерусалимского Храма Цефания, главный смотритель Храма Пашхур, высокопоставленный священник Шемая из Нэхэлама, ушедший вместе с царем Йеояхином в первое вавилонское изгнание, — все они были настроены против халдейского Вавилона. Известные в то время яхвистские пророки — Ханания из Гивона, а также Ахав и Цидкияху — проповедовали скорый конец власти халдеев и возвращение изгнанников из Вавилона. Они рассчитывали на то, что Египет совместно с Мидией и Эламом очень скоро сокрушит военную мощь халдеев и, сея подобные иллюзии, фактически подталкивали народ к неповиновению и к конфронтации с новой империей.
Другой, провавилонский, лагерь представляли пророк Иеремия из Анатота, пророк Урия из Кирьят-Йеарима, а также семья писца Шафана, в частности его сын, высокопоставленный сановник Ахикам, и внук Гедалия, назначенный впоследствии вавилонянами наместником Иудеи. Разумеется, в книге Иеремии содержится очень скудная, фрагментарная информация о политической борьбе в Иерусалиме накануне падения Иудеи, так как пророка интересовали не история и политология, а отношения между людьми и Богом. Вместе с тем даже из того немногого, что он сообщает, ясно, что провавилонская партия, хотя и уступала проегипетской, но была достаточно многочисленна и представительна. В этом плане весьма красноречиво признание самого царя Цидкии. Когда Иеремия убеждал его, что единственным спасением для него и всего Иерусалима будет немедленная сдача города вавилонянам, Цидкия с горечью ответил: «Боюсь я иудеев, которые перешли на сторону вавилонян, дабы не предали меня в руки их, и не надругались бы те надо мною» (Иер. 38:19). Если царь опасался не вавилонян, а своих же иудеев, то, очевидно, немалая часть иудейской знати уже находилась на стороне Навуходоносора и горела желанием отомстить царю и его приверженцам за перенесенные преследования.
О том, что взаимоотношения политических противников носили крайне нетерпимый и жестокий характер, свидетельствует и участь самого Иеремии. Когда свиток с его пророчествами впервые прочитали царю Йеоякиму, тот собственноручно стал вырезать ножом каждую фразу и бросать кусочки пергамента в огонь до тех пор, пока весь свиток не был изрезан и сожжен. От гнева царя пророка спасло лишь то, что он успел вовремя скрыться у своих друзей. По приказу главного смотрителя иерусалимского Храма Иеремию избивали и сажали в колодки, священники требовали вынести ему смертный приговор. А во время осады Иерусалима его бросили в страшную подземную тюрьму, где он чуть не умер. Лишь вмешательство его тайных сторонников среди приближенных царя спасло Иеремии жизнь.
Куда хуже оказалась участь пророка Урии из Кирьят-Йеарима, у которого не нашлось таких влиятельных покровителей, как у Иеремии. Урия, по словам Иеремии, пророчествовал об Иудее и Иерусалиме точно так же, как и он сам. Услышав его предсказания, царь Йеояким приказал умертвить пророка. Узнав об этом, Урия бежал в Египет, где надеялся укрыться от грозившей ему опасности, однако царь, пользуясь близкими отношениями с Египтом, послал туда своих людей. «И вывели они Урию из Египта, и привели его к царю Йеоякиму, и поразил тот его мечом, и бросил труп его на могилы людей из народа» (Иер. 26:23).
Впрочем, жестокие наказания обрушивались не только на головы сторонников провавилонской партии, впоследствии столь же немилосердно расправились со своими противниками из проегипетской партии и победившие вавилоняне. Они схватили уже упомянутых пророков Ахава и Цидкияху и по приказанию Навуходоносора изжарили их на огне (Иер. 29:22). Но борьба между провавилонским и проегипетским лагерями носила не только взаимоуничтожающий характер. Обе стороны пытались воздействовать на людей и другими, не менее наглядными средствами. Так, пророк Иеремия, рискуя своей жизнью, старался убедить сначала царя Йеоякима, а потом царя Цидкию, священников и жителей Иерусалима в необходимости преклонить голову перед «ярмом вавилонским»: «И вы не слушайте пророков ваших, — говорил он, — чародеев ваших и сновидцев ваших, ни гадателей, ни колдунов ваших, которые говорят вам: „не будете вы служить царю вавилонскому“. Ибо они пророчествуют вам ложь, чтобы удалить вас из страны вашей… Так сказал Господь: тот народ, который преклонит шею свою под ярмо царя вавилонского и будет служить ему, оставлю Я его на земле его, и будет он возделывать ее и жить на ней. И Цидкии, царю иудейскому, говорил я все те же слова и сказал: преклоните шею вашу под ярмо царя вавилонского и служите ему и народу его, и будете живы. Зачем умирать тебе и народу твоему от меча, голода и мора, как изрек Господь о том народе, который не будет служить царю вавилонскому?» (Иер. 27:9–13). Для большей убедительности пророк Иеремия надел себе на шею деревянное ярмо и так ходил среди народа, приходил в нем в иерусалимский Храм и дом царя, пытаясь внушить всем необходимость смириться перед властью Вавилона, которая, по его словам, была от Бога и надолго — на семьдесят лет. Мало того, точно такое же ярмо он послал царям Эдома, Моава, Аммона, Тира и Сидона, чтобы и они служили царю вавилонскому, в чьи руки Господь отдал все эти земли.
Однако проповедь Иеремии встречала серьезное возражение со стороны другого известного тогда пророка — Ханании, который, опять-таки ссылаясь на волю Господа, убеждал людей в обратном. Находясь на богослужении в иерусалимском Храме, он в присутствии священников и всего народа бросил в лицо Иеремии совсем противоположное пророчество: «Так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: сокрушу Я ярмо царя вавилонского. Через два года возвращу Я на место это всю утварь дома Господня, которую взял с этого места Навуходоносор, царь вавилонский, и привез в Вавилон. И Иехонию, сына Йеоякима, царя иудейского, и всех изгнанников из Иудеи, которые пришли в Вавилон, возвращу Я на место это, — сказал Господь, — ибо сокрушу Я ярмо царя вавилонского» (Иер. 28:2–4). В подтверждение своих слов Ханания снял ярмо с шеи Иеремии, сломал его и заявил во всеуслышание: «Так сказал Господь: так же сокрушу Я ярмо Навуходоносора, царя вавилонского, через два года, [сняв его] с шеи всех народов» (Иер. 28:10–11). В ответ Иеремия обратил внимание людей на то, что о пророке судят лишь по исполнению его пророчеств, а позднее, вместо сломанного деревянного, демонстративно одел себе на шею железное ярмо.
Не менее ожесточенная борьба между провавилонской и антивавилонской партиями шла за сердца и умы тех иудеев, кто ушел в первое вавилонское пленение вместе с царем Йеояхином (Иехонией) в 597 г. до н. э. Иеремия призывал изгнанников не тешить себя иллюзиями на скорое возвращение, а обосновываться в Вавилонии надолго и всерьез: «Стройте дома и живите в них, сажайте сады и ешьте плоды их. Берите жен и рождайте сыновей и дочерей… И просите мира для того города, в который Я [Господь] переселил вас, и молитесь за него Господу, ибо при его благополучии и вы будете благополучны» (Иер. 29:5–7). Пророк утверждал, что Господь непременно вспомнит о них и через семьдесят лет вернет их на то же место, откуда изгнал. Однако провавилонская партия, хотя и наиболее прагматичная и реалистичная по своим взглядам, была непопулярна не только в Иерусалиме, но и среди самих изгнанников в Вавилонии. Священник Шемайя из Нэхэлама, один из религиозных лидеров изгнанников, после получения послания Иеремии направил священнику Цефании в Иерусалим свой возмущенный ответ: «Господь поставил тебя священником вместо священника Йеояды, чтобы были в доме Господнем наблюдающие за каждым безумцем, выдающим себя за пророка, и чтобы ты сажал его в колоду и в темницу. Так почему же ты не запретил Иеремии из Анатота, выдавать себя за пророка у вас? Ибо он и к нам в Вавилон прислал сказать: плен будет долгим: стройте дома и живите в них; сажайте сады и ешьте плоды их» (Иер. 29:26–28).
Ситуация, в которой оказался Цидкия, была очень проблематичной. Она напоминала дилемму, стоявшую немногим более ста лет ранее перед иудейским царем Хизкией, а также перед последним израильским царем Ошеей. Иудея тяготилась властью халдейского Вавилона, которая была столь же удушающей, как прежде ассирийская. Как и в то время, местные сиро-палестинские правители искушали царя своими планами совместного восстания против халдеев, а египтяне — посулами военной помощи. В случае успеха Иудея восстановила бы свою независимость или, по крайней мере, сменила бы тяжкое вавилонское иго на существенно более легкую зависимость от Египта. Однако неудача могла разрушить страну и поставить ее в еще более худшие условия, чем раньше. Большинство иудейской аристократии и священников-ааронидов были настроены против Вавилона и придерживались проегипетской ориентации. В халдейском Вавилоне они справедливо видели вторую Ассирию, тем более что во многих аспектах его политика мало чем отличалась от ассирийской. Египет казался во всех отношениях ближе и предпочтительнее. Правда, провавилонская партия пыталась доказать, что Египет не являлся альтернативой Вавилону, что он значительно слабее его и к тому же ненадежен, поэтому Иудее, чтобы не навлечь на себя катастрофу, ничего не остается, как временно смириться с халдейским ярмом. Некоторые яхвистские пророки, например Иеремия, рассматривали вавилонскую военную мощь как всего лишь орудие в руках Господа, чтобы наказать Иудею за идолопоклонство, а потому считали бесполезными и даже гибельными любые попытки сопротивления вавилонянам. Избавление они видели в нравственном возрождении народа и в его возвращении к Господу. Но провавилонская партия была в меньшинстве, непопулярна и подвергалась гонениям. Царь, его окружение и большинство народа предпочитали слушать только то, что отвечало их собственным интересам. До тех пор, пока соотношение сил в регионе оставалось явно в пользу Вавилона, у Цидкии не было другого выбора, как и дальше признавать его власть, однако лишь только появились признаки ослабления военной мощи Навуходоносора, он заколебался.
Во второй половине 90-х годов VI в. до н. э. на Нововавилонское царство обрушилась целая череда внутренних и внешних неурядиц. Прежде всего, в самом Вавилоне вспыхнуло восстание против власти Навуходоносора, в котором приняли участие и некоторые отряды вавилонской армии. Почти одновременно с мятежом в столице войска Элама атаковали Вавилонию с востока, навязав ей тяжелую и кровопролитную войну. Не успел Навуходоносор расправиться с мятежниками и эламской армией, как у него в тылу, в Сирии, вспыхнули восстания покоренных народов. Если прибавить к этим проблемам трения в отношениях с бывшими союзниками — Мидией и персами, а также неспособность захватить Египет, то Цидкия имел серьезные основания полагать, что Нововавилонская империя переживает трудности и ослабевает. Под влиянием этих событий правители палестинских и финикийских государств стали вынашивать планы по созданию совместной коалиции против Вавилона. Цари Эдома, Моава, Аммона, Тира и Сидона вступили в секретные переговоры с Цидкией, предложив ему участие в их союзе. Иудея являлась в то время самым крупным и сильным царством среди палестинских и финикийских государств, она обладала самой многочисленной армией среди них, поэтому ее вступление в коалицию считалось крайне желательным. Однако главным фактором в решениях Цидкии было не создание антивавилонского союза из маломощных государств Финикии и Палестины, а позиция Египта. Иудея нуждалась в доказательствах того, что египтяне не оставят ее в трудный час наедине с армией Навуходоносора, как это произошло в 597 г. Но правивший в 595–589 гг. до н. э. фараон Псамметих II, будучи осмотрительным политиком, опасался брать на себя какие-либо обязательства, хотя и всячески старался привлечь на свою сторону иудейского царя. Не чувствуя себя готовым к новой конфронтации с Вавилонией, Псамметих II проводил очень осторожную политику в Азии. В отличие от своего отца Нехо II он уделял главное внимание не Сирии и Палестине, а Нубии. Именно здесь, в южном направлении, он организовал успешный поход против нубийской армии, которая была несравненно слабее вавилонской и не могла противостоять натиску египтян. Что касается сиро-палестинского направления, то вся египетская активность там свелась лишь к организации мирного визита фараона и главных жрецов в соседнюю Иудею и некоторые филистимские города, что само по себе представляло демонстрацию политического влияния Египта на вавилонских данников.
Осада Иерусалима и падение ИудеиСитуация существенно изменилась, когда в начале 589 г. до н. э. на престол Египта вступил очередной фараон саисской династии Априй. Новый правитель изменил приоритеты внешней политики, переместив главное внимание с Нубии на юге на Палестину и Финикию на северо-востоке. Как и его дед, Нехо II, Априй мечтал о распространении египетской власти на весь сиро-палестинский регион. Особое значение он придавал отношениям с соседней Иудеей, чье стратегическое значение существенно возросло после тотального разрушения вавилонянами филистимских городов Газа и Ашкелон и изгнания их жителей в Вавилонию. Априй в отличие от Псамметиха II согласился гарантировать военную помощь Иудее в случае вступления ее в антивавилонскую коалицию. В доказательство своей решимости бороться с вавилонянами за Палестину и Финикию он отправил на кораблях своих солдат в Тир и Сидон, бросив таким образом прямой вызов Навуходоносору. Эти действия Априя убедили Цидкию в серьезности намерений египтян и подтолкнули его к разрыву с халдейской Вавилонией.
Решение Цидкии было ускорено его неожиданным вызовом в Вавилон. Халдеи оказались хорошо осведомлены не только о визите египтян в Иудею, но и о тайных переговорах Цидкии с врагами империи. В лучшем случае иудейскому царю пришлось бы принести новую клятву на верность Навуходоносору, в худшем — ему грозила тюрьма или мучительная смерть. Опасения за исход своей поездки в Вавилон заставили царя поспешить с роковым выбором в пользу Египта. Последовавшая за этим реакция Навуходоносора была быстрой и решительной: опасаясь распространения восстания по всей территории своей обширной державы, он в этом же 589 г. до н. э., двинул войска одновременно и против Иудеи, и против мятежных финикийских городов. Тир и Сидон подверглись осаде, египетские отряды, присланные им на помощь, были разгромлены, а их остатки вернулись на кораблях в Египет. Как и в 598–597 гг., вся мощь вавилонской армии обрушилась на оставшуюся в одиночестве Иудею.
Трагические события этого времени лучше всего изложены в книгах Царств и пророка Иеремии: «В девятый год царствования (Цидкии. — И.Л.), в десятый месяц, в десятый день месяца, пришел Навуходоносор, царь вавилонский, со всем войском своим к Иерусалиму, и осадил его, и устроил вокруг него осадный вал. И находился город в осаде до одиннадцатого года [царствования] царя Цидкии» (4 Цар. 25:1–2; ср.: Иер. 39:1). Вместе с армией Навуходоносора в осаде Иерусалима принимали участие и отряды его многочисленных союзников из Сирии и Месопотамии. Как и предупреждали сторонники провавилонской партии, Египет не смог или не захотел прийти на помощь Иудее. Фараон Априй послал свою армию или какую-то ее часть на выручку осажденному Иерусалиму, но она либо была разбита, либо — и это скорее всего — вообще не решилась вступить в сражение с превосходящими ее силами вавилонян и поспешно вернулась обратно. Пророк Иеремия повествует об этом так: «И вышло из Египта войско фараона, и халдеи, осаждавшие Иерусалим, услышали весть об этом и отступили от Иерусалима. И было слово Господне к Иеремии пророку: Так говорит Господь, Бог Израилев: так скажите царю иудейскому, пославшему вас ко Мне вопросить Меня: вот, войско фараона, которое шло к вам на помощь, возвратится в страну свою, в Египет. И снова будут халдеи воевать с этим городом, и возьмут его, и сожгут его огнем. Так говорит Господь: не обманывайте себя, говоря: „непременно уйдут от нас халдеи“, ибо не уйдут они» (Иер. 37:5–9). Таким образом, фатальный политический просчет, допущенный царем Йеоякимом в 598 г. до н. э., был невольно повторен Цидкией в 589 г. Оба царя возлагали неоправданно большие надежды на Египет, ошибочно полагая, что между ним и Вавилонией существовало примерное равенство сил. Эту иллюзию египетской мощи всемерно поддерживали саисские фараоны, мечтавшие о распространении своей власти на Палестину и Сирию. Раздавая направо и налево обещания об оказании военной помощи, неискушенный в политике, но тщеславный Априй толкнул палестинских и финикийских царей к гибельному для них столкновению с Вавилоном и тем самым не только разрушил их страны, но и лишил Египет всякого влияния на сиро-палестинский регион.
Помимо Иерусалима наиболее упорное сопротивление вавилонской армии оказали еще два иудейских города — Лахиш и Азэйка. Оба они представляли собой мощные крепости, расположенные в районе Шфелы и охранявшие как эту плодородную область, так и подступы к Иерусалиму с юга и запада. Лахиш прославился своей мужественной обороной еще в период нашествия ассирийской армии царя Синахериба в 701 г. до н. э. Через сто с лишним лет он снова оказался осажденным завоевателями из Месопотамии и снова стал для них камнем преткновения. На сегодняшний день в руинах древнего Лахиша найден 21 фрагмент из переписки командующего его гарнизоном со своим начальником в Иерусалиме. Судя по этим отрывочным сведениям, защитники иудейских городов поддерживали друг с другом связь с помощью огня на крепостных башнях. Отсутствие огневых сигналов в ночное время свидетельствовало о гибели города. Так, например, стало известно, что первой под ударами вавилонян пала Азэйка. Один из фрагментов переписки говорит о том, что в это трудное для Иудеи время гарнизон Лахиша продолжал поддерживать связь с Египтом в надежде, что египтяне рано или поздно придут к нему на помощь. Некоторые отрывки писем содержат смутные отголоски существовавших тогда распрей в армии и при дворе царя. К сожалению, большинство фрагментов писем из Лахиша так пострадали от времени и войны, что сегодня их уже невозможно прочесть. В целом они имеют не столько историческое, сколько лингвистическое значение — как один из редчайших памятников древнееврейской письменности того времени.
Столь же малоинформативными в историческом плане, но очень важными в плане филологическом оказались и фрагменты писем — так называемые «острака» (черепки) — из города Арада. Благодаря им мы имеем подтверждение того факта, что иудейские цари, подобно соседним правителям, охотно брали на военную службу греческих и малоазийских наемников, или «киттим», как они их называли. Многие из этих наемников несли службу в иудейских крепостях южнее Иерусалима на границе с Эдомом. Одно из арадских писем косвенно подтверждает и другой факт, известный из книг библейских пророков — о проникновении эдомитян в южные области Иудеи. Однако в целом фрагменты писем из Лахиша и Арада не могут добавить ничего нового в ту информацию, которую дают библейские книги о последних годах существования Иудеи. То же самое можно сказать и о хрониках Нововавилонского царства: все они в лучшем случае лишь подтверждают библейское повествование, только несравненно более лаконично и сухо.
Поскольку ситуация в осажденном Иерусалиме становилась все более тяжелой, царский двор начал искать спасения в возврате к заповедям монотеистического яхвизма. В надежде на повторение чуда времен Хизкии, когда Иерусалим избавился от ассирийского нашествия, царь объявил строгий пост, а затем освобождение всех рабов еврейского происхождения. Однако общая атмосфера при дворе Цидкии, где вовсю процветали языческие культы, явно не походила на атмосферу религиозного пуританизма времен царя Хизкии, поэтому освобожденные рабы очень быстро снова оказались под пятой своих прежних господ. Затянувшаяся на два года осада города привела сначала к сильному голоду, а потом и к массовым эпидемиям среди жителей. По словам Иеремии, это было время, когда «Господь объявил свободу мечу, мору и голоду» (Иер. 34:17). Примерно так же обрисовал безысходную ситуацию для защитников города и пророк Иезекииль: «Меч снаружи, а мор и голод изнутри. Кто в поле — умрет от меча, а кто в городе — голод и мор пожрут их» (Иез. 7:15). «На девятый день месяца усилился голод в городе, и не было хлеба у народа страны» (4 Цар. 25:3). Истощенные и обессиленные люди оказались не в состоянии дальше сдерживать натиск огромной вавилонской армии. «И проломлена была стена города, и все воины убежали ночью через ворота, которые между двумя стенами, что у царского сада; халдеи же стояли вокруг города; и [царь] ушел через Араву. И погнались воины халдейские за царем, и настигли его на равнине Иерихонской, и все воины его разбежались. И взяли царя, и отвели его к царю вавилонскому в Ривлу, и произвели над ним суд. И сыновей Цидкии зарезали у него на глазах, а Цидкию ослепили и заковали в медные оковы, и увели его в Вавилон» (4 Цар. 25:4–7).
Однако захватом города и пленением царя трагедия Иерусалима не закончилась. Навуходоносор II жаждал жестоко наказать непокорный город и его жителей, чтобы другие народы его империи не последовали их примеру. В этом плане халдейский правитель полностью следовал ассирийским традициям, которые требовали немилосердной и назидательной расправы с восставшими. Как свидетельствует книга Царств, «в пятый месяц, в седьмой день месяца, то есть в девятнадцатый год [царствования] Навуходоносора, царя вавилонского, пришел в Иерусалим Невузарадан, начальник телохранителей, слуга царя вавилонского. И сжег он дом Господень, и дом царский, и все дома в Иерусалиме, все дома знатных людей сжег он огнем. И все войско халдейское, что [пришло] с начальником телохранителей, разрушило стены вокруг Иерусалима. И оставшихся людей, которые находились еще в городе, и перешедших к царю вавилонскому, и оставшуюся массу народа Невузарадан, начальник телохранителей, выселил [из страны]. Но оставил начальник телохранителей только некоторых из бедного люда страны, чтобы были они виноградарями и землепашцами» (4 Цар. 25:8–12). Вся утварь, предметы культа, драгоценные вещи и украшения из иерусалимского Храма были увезены в Вавилон. Затем последовала расправа с высокопоставленными священниками, придворными и слугами царя, а также с богатыми и знатными горожанами: «И взял начальник телохранителей Сераию, первосвященника, и Цефанию, второго священника, и трех, стоявших на страже в храм, а из города взял он одного начальника воинов и пять человек из предстоявших лицу царя, находившихся в городе, и писца военачальника, вербовавшего народ страны, и шестьдесят человек из народа страны, находившихся в городе. И взял их Невузарадан, начальник телохранителей, и отвел их к царю вавилонскому в Ривлу. И поразил их царь вавилонский, и умертвил их в Ривле, в стране Хамат… А над тем народом, что остался в Иудее, — которых оставил Навуходоносор, царь вавилонский, — над ними поставил он правителем Гедалию, сына Ахикама, сына Шафана» (4 Цар. 25:18–22).
Вавилонское пленение, его подлинные масштабы и значениеБиблия, повествуя о падении Иудеи и Иерусалима в 587/586 г. до н. э., дает недвусмысленно понять, что страна была разрушена, а абсолютное большинство иудейского народа уведено на поселение в Вавилонию. Да и как иначе можно трактовать слова книги Царств, что «иудеи ушли в изгнание из земли своей» (4 Цар. 25:21) и еще более категоричное утверждение книги Паралипоменон, что «переселил он (Навуходоносор. — И.Л.) уцелевших от меча в Вавилон» (2 Пар. 36:20)? Однако на самом деле имеющиеся факты не поддерживают этот, устоявшийся в течение тысячелетий, исторический миф. Прежде всего, в самих библейских книгах содержатся сведения, которые говорят о совсем другом. Например, пророк Иеремия, очевидец и одно из действующих лиц той трагедии, свидетельствует о том, что «Невузарадан, начальник телохранителей, оставил бедный люд, у которого нет ничего, в земле иудейской, и дал им в тот день виноградники и пашни» (Иер. 39:10). А ведь этот, так называемый «бедный люд» составлял большинство населения всех древневосточных стран! Кстати, тот же факт признает и книга Царств, хотя и добавляет, что вавилоняне оставили в Иудее лишь «некоторых из бедного люда». Но абсолютно то же самое книга Царств сообщала и о времени после первого падения Иерусалима в 597 г. до н. э., ибо в ней утверждается, что вавилонский царь «изгнал весь Иерусалим… и не осталось никого, кроме бедного народа земли» (4 Цар. 24:14). Но, как мы уже знаем, эти «немногие бедные», которые остались тогда в Иерусалиме, включали в себя и царский двор Цидкии, и его армию, и богатых горожан и всю ту массу людей, которую Невузарадан увел в Вавилонию после второй осады столицы. Очевидно, слова «некоторые из бедного люда» представляют собой явное преувеличение или драматизацию тяжелых последствий падения Иерусалима. Нельзя забывать, что само по себе назначение вавилонянами Гедалии в качестве своего наместника в Иудее уже свидетельствовало в пользу того, что в стране осталась значительная часть народа. Над опустошенной и безлюдной землей наместников, да еще из местного населения, в древности не назначали.
В книге пророка Иеремии обращает на себя внимание один очень интересный факт: многие иудеи на время нашествия армии Навуходоносора бежали в соседние страны, а затем снова вернулись в Иудею после ухода оттуда вавилонян. «И когда все те иудеи, что находились в Моаве, и среди сынов Аммона, и в Эдоме, и во всех [соседних] странах, услышали, что царь вавилонский оставил [в стране] часть иудеев и поставил над ними Гедалию, сына Ахикама, сына Шафана, то изо всех мест, куда они были заброшены, вернулись все иудеи и пришли в Иудею к Гедалии в Мицпу, и собрали очень большой [урожай] вина и летних плодов» (Иер. 40:11–12). Таким образом, мы имеем достоверное свидетельство о том, что в вавилонский плен была уведена лишь часть иудейского народа, другая часть была оставлена на месте самими вавилонянами, а третья вернулась обратно в страну после окончания военных действий.
Можно попытаться вычислить общее количество людей, уведенных в вавилонский плен в 597 и 586 г. до н. э. Как известно, книга Царств говорит о 10 000 человек, ушедших в изгнание вместе с юным царем Йеояхином после первой осады Иерусалима. Число плененных после второй осады она не указывает, давая понять, что эта участь постигла почти всех горожан, если не всех жителей страны вообще. Недостающая информация имеется в книге пророка Иеремии: «Вот [число] людей, — сообщает он, — которых изгнал Навуходоносор в седьмой год (царствования, то есть в 597 г. до н. э. — И.Л.) — 3023 иудея; в восемнадцатый год [царствования] Навуходоносора (то есть в 587/586 г. до н. э. — И.Л.) — 832 души из Иерусалима; в двадцать третий год [царствования] Навуходоносора (то есть в 582 г. до н. э. — И.Л.) Невузарадан, начальник телохранителей, изгнал иудеев — 745 душ; всего 4600 душ» (Иер. 52:28–30). Как видно, даже общая цифра всех плененных, приводимая Иеремией, гораздо ниже числа, указанного книгой Царств лишь за 597 г. до н. э.
Одним из наиболее вероятных объяснений этого расхождения является предположение, что в число пленных 597 г. до н. э. Иеремия не включил 7000 воинов, может быть, из-за того, что среди них было много чужеземных наемников. Примечательно, что такой сведущий историк, как Иосиф Флавий, тоже предпочел не включать воинов в общее число уведенных в Вавилонию в 597 г. и, подобно Иеремии, ограничился цифрой в 3000 человек. Что касается данных Иеремии за 586 г. до н. э., то в них вряд ли стоит сомневаться, ибо кому как не ему лучше всего знать об этом: первоначально пророк оказался в толпе пленных и вместе с ними в оковах прошел от Иерусалима до Рамы, где был освобожден по личному приказу Навуходоносора II. Но даже если предположить, что данные Иеремии почему-то существенно занижены и что число уведенных в вавилонский плен в 586 г. было не меньше, чем в 597 г., и более того, оба раза включить в эти цифры по 7000 воинов, то все равно общая цифра изгнанных не превысит 20 000 человек. Вместе с тем, согласно самым скромным подсчетам археологов, население Иудеи в конце VII — начале VI в. до н. э. должно было насчитывать не менее 75 000 человек[61]. Следовательно, в вавилонский плен попало около четверти иудейского народа, а может быть, и существенно меньше, учитывая, что мы сопоставили максимальное число пленников с минимальной численностью населения. Если же производить расчеты на основе только библейских данных, то процент изгнанников станет совсем незначительным. Например, можно взять цифры пленных, указанные пророком Иеремией, не доверять которому у нас нет никаких оснований, и сопоставить их с результатами переписи населения Иудеи, проведенной царем Амацией еще в VIII в. до н. э. Как известно, тогда было насчитано 300 000 мужчин старше двадцати лет. Даже если предположить, что Иеремия тоже считал только взрослых мужчин и не учитывал женщин и детей, то все равно изгнанники в Вавилонию составили бы ничтожный процент. Таким образом, возникает парадоксальная ситуация: с одной стороны, миф о поголовном вавилонском пленении возник и продолжает существовать именно благодаря утверждениям библейских авторов, с другой — в тех же библейских книгах содержатся сведения, которые не только его не поддерживают, но и фактически отрицают.
Книга Царств сообщает еще об одном обстоятельстве, которое ставит под сомнение массовое пленение жителей Иерусалима. Так, после захвата иудейской столицы и до прихода отрядов Невузарадана, которые должны были заниматься отправкой в плен иудеев, прошел целый месяц — между «девятым днем четвертого месяца» и «седьмым днем пятого месяца» (4 Цар. 25:3–4, 8). За это время многие жители могли беспрепятственно покинуть город, пораженный голодом и эпидемией, и бежать в более безопасные районы Иудеи или в соседние страны, что и произошло на самом деле. Именно это обстоятельство имел в виду пророк Иезекииль, когда писал о жителях Иерусалима: «А уцелевшие из них убегут, и будут на горах все они, как голуби долин, стенающие каждый о грехе своем» (Иез. 7:16).
Наконец, сегодня в нашем распоряжении имеются неопровержимые археологические данные, согласно которым ряд городов севернее Иерусалима не пострадал от войны, и их население осталось на своем месте. Речь идет о тех городах в земле колена Биньямин, которые принадлежали Иудее, например Мицпа, Гивон и Гива[62]. Не случайно Мицпа (Массифа) стала резиденцией вавилонского наместника Гедалии: она была практически не тронута армией Навуходоносора. Не исключено, что фактор хивейского и биньямитского происхождения их жителей привел местных правителей к решению добровольно сдаться вавилонянам. Но самым удивительным стало обнаружение богатых захоронений в районе самого Иерусалима, относившихся ко времени вавилонского пленения[63].
Таким образом, вавилонское пленение отнюдь не являлось демографической катастрофой, ибо подавляющее большинство иудейского народа осталось на своих местах, а Иудея вовсе не опустела, как это можно подумать, читая библейские книги. Более того, часть ее городов на севере даже не подверглась разрушению. Однако с культурной и политической точек зрения это была, действительно, катастрофа, так как те, кто делал политику, историю и культуру страны, кто руководил ее обороной, то есть наиболее грамотная, богатая, экономически и политически активная часть населения оказалась в вавилонском плену. В данном случае произошло то же самое, что и с выселением израильтян в Ассирию после падения Самарии в 722 г. до н. э. — «голова» народа ушла в изгнание, а его «тело» осталось на своем прежнем месте. Мы практически ничего не знаем о том, что происходило в самой Иудее в период полувекового вавилонского пленения, потому что те, кто писал ее историю — левиты и аарониды, кто делал ее политику — царский двор и армия, наконец, те, кого Библия называет «народом страны» — богатые горожане и землевладельцы — все они в большинстве своем оказались за пределами Иудеи. Вавилонский плен не был первым изгнанием иудеев, ему предшествовали и ассирийское пленение времен Синахериба, и плен у арамейцев Дамаска в правление Рецина, которые, возможно, были куда более массовыми и тяжелыми трагедиями для еврейского народа, чем известный всем вавилонский плен. Ведь ассирийские хроники сообщают о беспрецедентном числе иудеев — 200 тысяч человек! — захваченных тогда армией Синахериба. Правда, этот плен не задел ни царскую семью, ни придворных, а главное, он не затронул ааронидов и левитов, которых Хизкия собрал тогда в Иерусалиме. Ассирийское пленение конца VIII в. до н. э. обошло столицу страны; оно коснулось только провинций Иудеи, и прежде всего жителей Шфелы. Но об этом событии Библия практически молчит, так как среди плененных не было носителей традиции, которые могли бы поведать о случившемся. Все это лишний раз напоминает нам, что мы знаем только ту часть израильской и иудейской истории, в которой принимали непосредственное участие левиты и аарониды. Ничего удивительного, что из поля нашего зрения выпала ранняя история северных племен; о них известно только то, что произошло после присоединения к ним левитов. Точно так же мы лишились всяких сведений о тех израильтянах, которые оказались в ассирийском плену после падения Самарии в 722 г. до н. э., и только потому, что с ними не оказалось носителей традиции. Как выяснилось, жрецы нелевитского происхождения из Бейт-Эля так и не смогли стать подлинной альтернативой левитам и ааронидам. В этом плане иудейским пленникам в Вавилонии повезло: с ними находились носители традиции, включая такого известного пророка, как Иезекииль. И как бы ни был короток вавилонский плен, мы о нем знаем несравненно больше, чем о всех других пленениях иудеев и израильтян вместе взятых.
К тому же, несмотря на внешнее сходство, вавилонское изгнание иудеев существенно отличалось от депортации израильтян в Ассирию. Во-первых, оно оказалось несравненно более коротким и продолжалось менее полувека, по крайней мере для тех, кто был переселен в 586 г. до н. э., в то время как о времени возвращения израильтян нам вообще ничего не известно. Во-вторых, в отличие от израильтян, уведенных в три разных, далеких друг от друга места, все иудеи были поселены в одном и том же районе близ самого Вавилона. И наконец, в-третьих, если на место израильтян в Самарию были приведены новые поселенцы из Месопотамии и Сирии, то Иерусалим избежал этой участи, и земли плененных иудеев не стали приютом для выходцев из других стран.
Наместничество Гедалии — попытка национального возрождения ИудеиРазрушение Иерусалима в 587/586 г. до н. э. и вавилонское пленение не стали последним аккордом в политической истории Иудеи периода Первого Храма. Тот факт, что вавилоняне назначили своим наместником в стране не члена царской семьи, а представителя яхвистского священнического сословия, сам по себе породил вражду давидидов к Гедалии, как к потенциальному сопернику их династии. Их неприязнь к Гедалии была еще более усилена тем, что он происходил не из южных ааронидов, а из северных левитов и являлся в их глазах чужаком и узурпатором. Навуходоносор II не случайно остановил свой выбор на Гедалии. После измены Цидкии, который ему лично был обязан своим троном, вавилонский царь утратил доверие к давидидам, впрочем, он не доверял и ааронидам, которые тоже в большинстве своем принадлежали к проегипетскому лагерю. В отличие от них северные левиты не имели глубоких корней в Иудее и не могли рассчитывать ни на поддержку иудейской аристократии, ни на помощь «народа страны». Это обстоятельство делало северных левитов более зависимыми от вавилонян и, возможно, именно оно толкало их в провавилонскую партию. Иеремия и его писец Барух, кому он диктовал свои пророчества, тоже происходили из северных левитов. Правда, сам пророк был родом из той области колена Биньямин, которая после раскола северных и южных племен досталась Иудее, поэтому он мог одинаково считаться своим и у северян, и у южан. В целом, северные левиты были более грамотны, а главное, более продвинуты в монотеистическом восприятии культа Яхве, чем южные аарониды. Однако в силу того, что большинство из них оказалось пришельцами в Иудее, они занимали второстепенные позиции в яхвистском священническом сословии. Северолевитское происхождение Гедалии способствовало росту влияния Иудеи на территории бывшего Израильского царства. Очевидно, и в религиозной области, и в отношении населения северной и центральной Палестины Гедалия был намерен проводить ту же политику, что и цари Хизкия и Иосия, правда, в отличие от них он не собирался отложиться от своего покровителя, от которого зависел еще больше, чем эти иудейские цари.
Постепепенно его усилия по укреплению влияния Иудеи на землях северных племен начали приносить первые результаты. Библейский текст сообщает о массовом паломничестве из Самарии, Шхема и Шило, что происходило раньше только во времена Хизкии и Иосии. Трудно сказать, куда шли эти паломники: то ли они собирались посетить развалины иерусалимского Храма, то ли направлялись непосредственно в Мицпу, где Гедалия, вероятно, построил временный храм. Столь же быстро он сумел собрать к себе в Мицпу и разбросанные войной части иудейской армии. Пророк Иеремия свидетельствует, что «когда все военачальники, бывшие в поле, они и люди их, услышали, что царь вавилонский поставил над страною Гедалию, сына Ахикама, и что вверил он ему мужчин, женщин и детей, и бедноту страны, из тех, что не были переселены в Вавилон, то пришли они к Гедалии в Мицпу…» (Иер. 40:7–8). В страну вернулись многочисленные беженцы, укрывавшиеся от войны в соседних странах. В Мицпу к Гедалии пришел и пророк Иеремия «и был с ним среди народа, оставшегося в стране» (Иер. 40:6). Скорее всего, Гедалия мог стать одним из наиболее успешных правителей Иудеи, который сумел бы быстро восстановить страну и собрать заново ее население. Однако его наместничество пришлось не по душе не только давидидам, но и соседям Иудеи.
Верность Гедалии своим обязательствам перед вавилонянами и его усилия по консолидации страны вели к возрождению сильной Иудеи, которая доминировала бы над своими палестинскими соседями. Его политика по сближению с населением бывшего Израильского царства больше всего противоречила интересам северного заиорданского царства Аммон, которое еще со времен царя Саула претендовало на земли центральной Палестины как к востоку, так и к западу от реки Иордан. Как известно, образование мощного Израильского царства заставило Аммон не только отказаться от претензий на его земли, но со временем и самому стать его данником. Падение Израильского царства, а затем и гибель Ассирии возродили к жизни старые притязания аммонитян. Однако на этот раз на их пути стояла Вавилония и ее наместник в Иудее Гедалия. Конечно, Баалис, тогдашний царь Аммона, будучи таким же вавилонским данником, как и все палестинские правители, не собирался в одиночку бросать вызов Навуходоносору II. Во всем, что касалось Вавилонии, он рассчитывал на помощь Египта, точно так же, как это делали в свое время иудейские цари Йеояким и Цидкия. Однако в противостоянии с соседней Иудеей ему не приходилось ожидать содействия региональных держав, которых мало интересовали внутрипалестинские раздоры. Поэтому, не желая допустить усиления потенциального соперника, он рассчитывал использовать в своих целях обиженных давидидов, часть которых укрылась от вторжения вавилонян в его царстве.
Один из них, Ишмаэль, сын Нетании, как подчеркивает библейский текст, «из царского рода и из царских сановников» при содействии аммонитянского царя составил заговор с целью убийства Гедалии. Первоначально в заговоре участвовали и командиры уцелевших отрядов иудейской армии, и представители аристократии, особенно те, которые нашли убежище в Аммоне. Однако по возвращении домой очень многие из них отказались от планов убийства наместника, убедившись, что Гедалия не собирается ущемлять их права и интересы. Более того, своей политикой национальной консолидации и примирения Гедалия сумел растопить лед недоверия и настороженности к себе как к ставленнику вавилонян и выходцу не из царской семьи. Хотя он был предупрежден о заговоре против него, верноподданическое поведение Ишмаэля усыпило его бдительность. Очевидно, сам факт того, что о планах убийства Гедалии были наслышаны очень многие, включая самого наместника, породил уверенность, что заговорщики давно отказались от них.
Выждав, пока исчезнет настороженность по отношению к нему, Ишмаэль нанес удар, о котором вроде бы все знали, но в осуществление которого не верили. Во время одного из пиров в Мицпе он и его сообщники убили Гедалию и перебили весь его двор, включая вавилонский гарнизон, приставленный в помощь наместнику. Затем они вероломно расправились и с паломниками, пришедшими в Мицпу с территории бывшего Израильского царства. Очевидно, им не нравилось сближение Гедалии с северянами, которых они рассматривали как его потенциальных союзников. Трудно сказать, входило ли в планы Ишмаэля намерение захватить власть в Иудее, или он собирался ограничиться лишь убийством «узурпатора» власти давидидов. Как бы то ни было, глубоко национальная политика Гедалии уже успела завоевать много сторонников и привлечь на свою сторону уцелевшие части иудейской армии, которые выступили против заговорщиков. Не найдя поддержки у населения, заговорщики захватили множество пленных, включая дочерей последнего иудейского царя, и попытались уйти к царю Баалису в Аммон. Однако оставшиеся верными Гедалии отряды настигли их в районе города Гивон и преградили им дорогу. Обе стороны стали готовиться к сражению, но оно так и не произошло. Воины, состоявшие на службе у заговорщиков, вместе со всеми пленниками перешли на сторону их противников, и Ишмаэль вместе с несколькими сообщниками, бросив все, был вынужден тайком бежать к своему покровителю в Аммон. Военное и политическое руководство в Иудее перешло к одному из военачальников, Йоханану, сыну Карэаха, который изначально был убежденным сторонником Гедалии и противником Ишмаэля. Однако ситуация оставалась крайне серьезной. Убийство наместника, назначенного самим Навуходоносором II, и уничтожение вавилонского гарнизона должны были неизбежно повлечь за собой новые репрессии со стороны вавилонского царя. Дело национального возрождения Иудеи, начатое Гедалией, оказалось загубленным по крайней мере на полвека, до возвращения вавилонских пленников.
Бегство в Египет. Новое нашествие вавилонян и гибель заиорданских царствНе дожидаясь прихода халдейской армии, иудейские военачальники и оставшаяся в стране знать решили уйти в Египет. Пророк Иеремия сообщает, что они обратились к нему, чтобы вопросить Господа, что надо делать и куда идти. Однако ответ Иеремии разочаровал их: «Так сказал Господь, Бог Израилев, к Которому вы посылали меня молить о просьбе вашей: Если вы останетесь жить в стране этой, то Я отстрою Вас и не разрушу, и буду насаждать вас, а не искоренять… Не бойтесь царя вавилонского, пред которым вы трепещете, не страшитесь его, — сказал Господь, — ибо Я с вами, чтобы спасать вас и избавлять вас от руки его… Но если вы окончательно решили отправиться в Египет и придете туда, чтобы жить там, то меч, которого вы боитесь, настигнет вас там, в стране египетской, и голод, которого вы страшитесь, будет преследовать вас там, в Египте, и там умрете» (Иер. 42:9–11, 15–16). Однако как в Северном, так и в Южном царствах пророчества принимались благосклонно лишь тогда, когда они соответствовали уже принятым решениям; иначе они отвергались, а пророки впадали в немилость и подвергались гонениям. То же самое произошло и с пророчеством Иеремии: его с гневом отвергли, а сам пророк вопреки его воле был увезен в Египет.
Так началось еще одно изгнание, на этот раз добровольное. Возможно, по своим масштабам оно не намного уступало вавилонскому плену, ибо в Египет ушли уцелевшие отряды иудейской армии, представители знати и наиболее состоятельная часть «народа страны». Однако новое пребывание в Египте получило несравненно меньшую известность, чем «вавилонский плен» или «египетское рабство», так как на этот раз там не было носителей традиции. Тем, что нам вообще стало известно о массовом уходе иудеев в Египет в середине 580-х гг. до н. э., мы обязаны исключительно пророку Иеремии, которого насильно увезли в эту страну. Бегство в Египет привело к появлению там большой иудейской общины. О том, сколь многочисленна она была, можно судить по утверждению пророка Исайи, что пять городов в Египте будут говорить «по-ханаански». Он же выражает надежду, что «заброшенные в землю египетскую» вернутся в Иудею и «будут они поклоняться Господу на горе святой в Иерусалиме» (Ис. 27:13). Есть и археологические данные, подтверждающие существование в Египте того времени крупных иудейских общин. Например, письма с острова Элефантина свидетельствуют о службе там многочисленных иудейских наемников. Очевидно, отряды иудейских воинов, ушедших в Египет после убийства Гедалии, стали служить в египетской армии, в большинстве своем состоявшей из иноземных наемников. Да и вообще массовый уход иудеев в Египет стал возможен благодаря союзным отношениям между двумя странами, сложившимся в период правления иудейского царя Цидкии и египетских фараонов Псамметиха II и Априя (библейский Хофра). Однако как бы ни было велико количество тех, кого увели в вавилонский плен и кто ушел сам в Египет, большинство иудейского народа, состоявшее преимущественно из бедных земледельцев, осталось на своих прежних местах на родине.
Иеремия, как непосредственный свидетель тех событий, проводит разницу между судьбой пленников 597 г. до н. э. и участью тех, кто был уведен в Вавилон в 586 г., когда были разрушены Иерусалим и Храм. Первые сдались добровольно вместе с самим царем Йеояхином и поэтому сумели избежать страданий и мук, связанных с длительной осадой города, к тому же халдеи предоставили им достойные условия жизни в Вавилонии. Вторые же, сражавшиеся до конца вместе с Цидкией, понесли серьезные потери, пережили сильнейший голод и мор, а затем подверглись казням и пыткам. Как на пути в Вавилон, так и на новом месте, они оказались в худших условиях, чем первые. К этим вторым Иеремия относит и тех иудеев, кто добровольно ушел в Египет, так как последовавшее затем вторжение халдеев в дельту Нила заставило их страдать, как при осаде Иерусалима. Пророк сравнивает разные судьбы этих изгнанников с двумя корзинами смокв (инжира): «Одна корзина с очень хорошими смоквами, какими бывают смоквы-первинки, а другая корзина — с очень плохими смоквами, которые и есть нельзя из-за [их] негодности» (Иер. 24:2). Иеремия утверждает, что судьба первых была благоприятна: они хорошо жили в Вавилонии и впоследствии вернулись домой в Иудею. Зато участь вторых оказалась незавидна: они пострадали от войн, голода и эпидемий, и лишь немногие из них сумели возвратиться на родину. Однако, следует сразу оговориться, что главным критерием в оценке Иеремией благополучия вавилонских и египетских изгнанников являлось их отношение к Господу, то есть религиозный фактор. Как известно, первая группа пленников находилась вместе с носителями традиции — левитами и ааронидами — и быстро эволюционизировала в сторону подлинного монотеизма, а вторая осталась как и прежде политеистической и сочетала культ Яхве с поклонением языческим богам. С точки зрения пророка, первым было «дано сердце», чтобы познать истинного Бога, а вторые погрязли в идолопоклонстве, поэтому их настигли «меч, мор и голод».
Опасения иудейских военачальников за свою судьбу были отнюдь не безосновательны. Приблизительно в 582 г. до н. э. вавилоняне вновь вторглись в Иудею и увели в плен 745 человек, о которых сообщал Иеремия. Однако на этот раз главный удар пришелся не по разрушенной Иудее, а по ее мятежным соседям — Аммону, Моаву и Эдому. Первым из них пострадало северное заиорданское царство Аммон, чей царь Баалис был обвинен в тайном сговоре с Египтом и в укрывательстве врагов Вавилонии. Вероятно, ему поставили в вину и пособничество убийцам Гедалии. Иудеи и самаритяне отнеслись к разгрому аммонитян не без чувства удовлетворения, так как хорошо помнили, что после падения Северного царства Аммон захватил часть земель, принадлежавших израильским племенам в Заиорданье. Иеремия выразился об этом следующим образом: «Так сказал Господь: разве нет сынов у Израиля, разве нет у него наследника? Почему же [землю] Гадитов наследовал Мальком (главный аммонитский бог. — И.Л.), и народ его живет в городах их? Поэтому вот, наступают дни, — сказал Господь, — когда зазвучит тревога брани против Раббы [столицы] сынов Аммона, и станет она грудою развалин, и города ее будут сожжены огнем, и овладеет Израиль теми, которые владели им» (Иер. 49:1–2). Аммонитяне разделили туже самую участь, что и иудеи: их страна подверглась разрушению, а наиболее знатная и богатая часть народа была уведена в плен в Вавилонию. «Кричите, дочери Раббы, опояшьтесь вретищем, скорбите и бродите среди овечьих заград, ибо пойдет в изгнание Мальком вместе со жрецами и князьями своими» (Иер. 49:3).
Аналогичная судьба постигла и южное заиорданское царство Моав, правитель которого тоже тщетно уповал на помощь Египта в надежде освободиться от тяжелой длани халдеев. Но в отличие от Аммона отношение иудеев к Моаву было совершенно другим — сочувствующим и соболезнующим. «Зарыдаю я о Моаве, — писал тот же Иеремия, — и закричу обо всех моавитянах, о людях Кир-Хереса застонет [сердце мое]. Лоза виноградная из Сивмы, буду я плакать о тебе, как плакал о Йазере… Как свирель стонет сердце мое о Моаве…» (Иер. 48:31–32, 36). Столь значительная разница в подходе к этим соседям не случайна. Из всех заиорданских народов иудеи были дружнее всего с моавитянами, с которыми они почти никогда не враждовали. Более того, в период засух и войн иудеи часто находили убежище и приют в Моаве, а моавитяне — в Иудее. Земли обеих народов разделяли воды Мертвого моря, поэтому они не имели спорных территорий. Судя по описаниям Иеремии, это заиорданское царство подверглось тотальному разгрому и опустошению, ничуть не меньшему, чем Иудея, и в довершении всего моавитян постигло точно такое же вавилонское пленение. «Горе тебе, Моав! Погиб народ Кемоша (главный бог моавитян. — И.Л.), ибо взяты в плен сыновья твои и пленены дочери твои… И пойдет Кемош в изгнание вместе со священниками и сановниками своими. И придет опустошитель на всякий город, и город не уцелеет; и погибнет долина, и опустеет равнина, как сказал Господь. Дайте крылья Моаву, чтобы он мог улететь; города его будут пустынею, потому что некому будет жить в них» (Иер. 48:46, 7–9).
Армия Навуходоносора II подвергла страшному разгрому и третье, самое южное заиорданское царство — Эдом. Иудеи имели весьма сложные отношения с его жителями: с одной стороны, эдомитяне были самым близкородственным им народом, с другой — постоянным и ревнивым соперником, претендовавшим на наследство их общего праотца Исаака. Исторически так сложилось, что потомки Иакова оказались сильнее наследников Эсава и зачастую властвовали над ними. Но в периоды ослабления Иудеи эдомитяне брали реванш и захватывали ее южные области, которые они считали своими. Так случилось и после падения Иерусалима в 587 г. до н. э., когда эдомитяне заселили весь юг Иудеи вплоть до Хеврона. Естественно, разгром халдеями Эдома был встречен носителями традиции как заслуженное и справедливое наказание «плохим» родственникам, которые радовались разрушению Иудеи и воспользовались ее бедой. Иудейский пророк Иезекииль писал по этому поводу следующее: «Так сказал Господь Бог: за то, что Эдом жестоко мстил дому Йеуды и тяжко согрешил, совершая над ним мщение, за то, так говорит Господь Бог: простру руку Мою на Эдом, и истреблю в нем людей и скот, и предам его разрушению от Теймана до Дедана, от меча падут они» (Иез. 25:12–13). Еще более образно описал предательство Эдома и последовавшее за этим наказание пророк Овадья (Авдий): «Не следовало бы тебе злорадно смотреть в день [несчастья] брата твоего, в день крушения его, и не следовало бы тебе радоваться о сынах Йеуды в день гибели их, и не следовало тебе разевать рот свой в день бедствия… И не следовало бы тебе простирать [руки свои] на имущество его в день несчастия его… Как поступал ты, так поступят и с тобой» (Авд. 1:12–13, 15).
Таким образом, не только Иудея, но и все заиорданские царства были полностью разгромлены и опустошены в 80-х гг. VI в. до н. э. К этому надо прибавить, что несколько раньше Навуходоносор II не оставил камня на камне от филистимских городов Газа и Ашкелон, уведя оттуда жителей в Вавилонию, а позднее сравнял с землей финикийские города Сидон и Тир, опять-таки депортировав все их население в Месопотамию. Впрочем, не только заиорданские, филистимские и финикийские государства, но и их соседи в Сирии — Дамаск, Хамат и Арпад — пережили разгром и пленения. Беда коснулась и кочевых племен в Мидьяне и северной Аравии, где халдеи разорили их стоянки, захватив множество пленных и скота. Большая часть Палестины, Финикии и Сирии находилась в одинаково плачевном состоянии почти полвека, вплоть до захвата персами Вавилонии. Только тогда персидский царь Кир отпустил на родину все плененные народы: иудеев, аммонитян, моавитян, филистимлян, финикийцев и арамейцев Сирии.
Этнический и религиозный облик Иудеи в период Первого ХрамаРазрушение Иерусалима и Храма, выселение в Вавилонию пусть небольшой, но самой важной части иудейского народа положили конец существованию Южного царства и власти династии Давида. Закончилась целая эпоха, которую в истории принято называть периодом Первого Храма. Она продолжалась почти четыре столетия, и за это время Иудея, возникшая первоначально как государство южных древнееврейских племен, точнее, одного мегаплемени Йеуда, претерпела огромные изменения.
Еще в период судей и объединенного царства области, вошедшие позднее в состав Иудеи, представляли собой сплошную этническую мозаику. На небольшой по размерам территории проживали десятки народов, племен и этнических групп. Наиболее сильным из них оказалось южное древнееврейское колено Йеуда, которое объединило большую часть южного Ханаана под своей властью и дало ей свое имя. Помимо Йеуды древнееврейские племена были представлены небольшим южным коленом Шимон, осевшим в районе Беэр-Шевы, и какой-то частью колена Леви. После раскола объединенного царства в границах Иудеи осталась и часть северного племени Биньямин — кусочка «дома Иосифа». Вместе с древними евреями на юге Ханаана осели и их ближайшие родственники, кеназиты и маоняне — эдомитские племена, примкнувшие к «дому Иакова» перед завоеванием страны, а также более далекие родичи, кении — мидьянские племена, с которыми породнился Моисей. Кеназиты и маоняне поселились на юго-западе от Мертвого моря, а кении — в районе Арада. В то же время в пустынном Негеве продолжал кочевать еще один родственный народ, амалекитяне, который, однако, проявил враждебность к «дому Иакова».
И все-таки древние евреи и их эдомитские и мидьянские родственники составляли меньшинство среди жителей страны, получившей имя Иудея. Большинство населения представляли ханаанейские и аморейские оседлые народы, такие, как йевусеи в районе Иерусалима, хивеи к северу от них, перизеи в районе Шфелы и хетты в области Хеврона (их не следует путать с малоазийскими хеттами индоевропейского происхождения). Некоторые ханаанейские города, например Гезер, продолжали сохранять свою независимость даже во времена Давида, благодаря союзным отношениям с древнееврейскими племенами. Все эти народы — и древние евреи, и амореи, и ханаанеи — представляли собой разные части одного и того же западносемитского этноса.
Однако помимо западных семитов Иудею населяли и народы несемитского происхождения. К ним относились древнейшие обитатели Палестины — рефаимы, а также хурриты и так называемые марьяну (группы индоарийского происхождения), проникшие в Ханаан в XVI в. до н. э. Последние были малочисленны, но представляли собой правящий класс в ряде ханаанских и аморейских городов. Нельзя забывать, что как Давид и Соломон, так и последующие иудейские цари охотно набирали для службы при дворе и в армии ахейских и малоазийских наемников. Большинство из них обзаводились семьями и навсегда оставались в Иудее. Как в свое время рефаимы, все эти индоевропейские группы очень быстро ассимилировались среди западносемитского населения. Наконец, падение Израильского царства в 722 г. до н. э. породило волну беженцев и привело к перемещению некоторой части его населения на юг, в Иудею. В Южное царство ушли прежде всего жители центральной Палестины, которая больше всего пострадала от ассирийского нашествия и находилась поблизости от границ с Иудеей. Таким образом, речь могла идти о выходцах из «дома Иосифа» и, конечно, о северных левитах.
В Иудее процесс формирования единой этнической и культурной общности продвинулся намного дальше, чем в Израильском царстве. Это было связано как с тем, что Южное царство существовало на полтора столетия дольше, чем Северное, так и с тем, что Иудея по своим размерам и населению значительно уступала Израилю. В Южном царстве не было такого количества ханаанейского и аморейского населения, как в Северном, и если на территории Израильского царства к моменту его падения еще оставались крупные массивы ханаанейского населения, например на средиземноморском побережье или в Изреэльской долине, то в Иудее VI в. до н. э. таких анклавов практически не существовало. К тому же среди древнееврейских племен на юге преобладание колена Йеуды было бесспорным, чего нельзя сказать о племени Эфраим или Менаше на севере. Более высокий удельный вес племени Йеуда, и куда более длительный период существования Иудеи как древнееврейского государства позволили практически полностью ассимилировать и иудаизировать местные народы. В результате со временем население Южного царства стало куда более однородным и моногенным, чем в Северном. Это обстоятельство сыграло важную роль в восстановлении государственности Иудеи и соответственно помешало возродить Израиль.
Одним из доказательств того, как далеко продвинулся процесс образования единого иудейского народа, является перепись вавилонских пленников, намеревавшихся вернуться на родину. Оказалось, что лишь очень немногие из них не могли привести свидетельств своей принадлежности к иудейскому народу, хотя на момент завоевания Ханаана южные древнееврейские племена составляли меньше половины от всего местного населения. Еще одним доказательством являются сами библейские источники. Если в повествовании о периоде судей и объединенном царстве они часто упоминают о ханаанейских и аморейских народах, приводят неизраильские и неиудейские имена, то впоследствии таких упоминаний становится все меньше и меньше, пока, наконец, они не исчезают вовсе. Так постепенно все народы на территории Иудеи, семитские и несемитские, превратились в иудеев. Войны и засухи, изгнания и пленения, приводившие к перемещениям населения, ускоряли его перемешивание и ассимиляцию. Конечно, вряд ли можно утверждать, что к VI в. до н. э. весь конгломерат оседлых и кочевых этносов окончательно слился в единообразную массу под общим именем «иудеи», однако нет сомнений, что процесс смешения был близок к завершению. По крайней мере, в культурном и языковом отношении ассимиляция всех этих этносов была полной. Таким образом, в действительности иудеи VI в. до н. э. представляли собой уже не столько потомков южных древнееврейских племен, сколько наследников местных автохтонных народов южного Ханаана, живших там еще до прихода «дома Иакова» и составлявших большинство населения. Как тут не вспомнить слова пророка Иезекииля, обращенные к Иерусалиму и его жителям: «…род твой и родина твоя — в земле Ханаана, отец твой — аморей, а мать — из хеттов» (Иез. 16:3).
Южные древнееврейские племена сыграли очень важную роль: они объединили все южноханаанские этносы и растворились в них сами, дав свое имя и свою историю новому народу — их общему наследнику. В этом плане заиорданские народы — эдомитяне, моавитяне и аммонитяне — куда больше представляли собой тот самый этнос, который привел в Ханаан патриарх Авраам. Если именно его племенную группу следует называть древними евреями, то Эдом, Моав и Аммон заслуживают этот этноним несравненно больше, чем сами иудеи, потому что, осев в малонаселенном и полупустынном Заиорданье, моавитяне, аммонитяне и эдомитяне гораздо в меньшей степени смешались с местными ханаанскими народами, чем южные древнееврейские племена. Именно это имел в виду Иеремия, когда говорил о моавитянах: «С юности своей Моав жил спокойно, тихо сидел на осадках своих и не был переливаем из сосуда в сосуд, и не ходил он в изгнание, поэтому сохранил он вкус свой и не выдохся аромат его» (Иер. 48:11).
Чтобы узнать, как выглядели «первоначальные» евреи, пришедшие вместе с Авраамом в Ханаан, надо обратить внимание на их самых близких кочевых родственников, которых египтяне называли «шасу», а соседние западносемитские народы — «суту». Они изображены на барельефах северной стены большого храмового зала в Карнаке в Египте. Вероятнее всего, под общим именем «шасу» на этих барельефах изображены эдомитяне, против которых фараон Сети I неоднократно совершал военные походы. В антропологическом, этническом и языковом отношении эдомитяне вместе с моавитянами и аммонитянами представляли собой одно целое с южными древнееврейскими племенами. Правда, когда «дом Иакова» после четырех веков оседлой жизни в нильской дельте вернулся в Ханаан, древние евреи одевались иначе, чем их братья — кочевники «шасу», продолжавшие вести тот же образ жизни, который когда-то вел Авраам. Что касается северных древнееврейских племен из «дома Иосифа», то во времена Сети I их, наверное, было бы очень трудно отличить от ханаанеев, так как они и в своей одежде, и в культуре уже успели многое перенять от коренных жителей Ханаана.
Общая судьба Иудеи, Эдома, Моава и Аммона — разгром этих царств халдеями и принудительное переселение части жителей в Вавилонию — сблизила их народы и ускорила их смешение. Быстрее всего процесс ассимиляции шел между иудеями и моавитянами. Не случайно согласно книге Эзры (Ездры) часть моавитян, включая «потомков властителя Моава», вернулась из Вавилонии вместе с иудеями (Езд. 2:6), а согласно книге Нехемии (Неемии), один из потомков правителя Моава, некий Хашув, живший в Иерусалиме, помогал восстанавливать стены вокруг города (Неем. 3:11). Симптоматично, что именно к этому времени относится и написание книги Руфь («Мегиллат Рут»). Само появление подобного произведения и упоминание о том, что моавитянка Руфь была прабабкой царя Давида, было призвано оправдать слияние иудеев с моавитянами, и это несмотря на запрет Торы родниться с ними, как с народом, допустившим кровосмешение и отказавшимся пропустить через свои земли древнееврейские племена, вернувшиеся из Египта! Примечательно, что Нехемия, бывший наместником Персии в Иудее в течение 12 лет и известный, как и Эзра, своей борьбой против смешения с идолопоклонниками, называет среди глав иудейского народа некоего Пароша, властителя Моава, причем ставит его на первое место среди руководителей иудеев (Неем. 10:14). Падение Моава и Эдома облегчило проникновение в южное Заиорданье набатейцев — предков арабских кочевых племен, которые постепенно вытеснили моавитян и эдомитян с их традиционных земель и заставили переселиться на запад, в южную Иудею. Территориальное перемещение эдомитян сопровождалось и изменением их этнонима: начиная с конца VI в. до н. э. их начинают называть идумеями, а южную Иудею, где они поселились, — Идумеей. Территориальное сближение с иудеями привело их позднее к полной культурной и физической ассимиляции с ними. Правда, смешение происходило путем иудаизации, которую моавитянка Руфь выразила самым непосредственным образом: «Твой народ — это мой народ, и твой Бог — мой Бог» (Руфь 1:16).
Можно предположить, что ассимиляция, хотя и меньших размеров, имела место и с аммонитянами. Как следует из книги Нехемии, после разрушения Иерусалима немало иудеев оказалось в Аммоне, да и сам аммонитянский правитель Товия был связан родственными узами с иудеями: его жена и жена его сына происходили из знатных иудейских родов (Неем. 6:17–18). Интересно, что даже такой противник аммонитян как Нехемия, признавал наличие «хорошей части сынов Аммона», под которой он подразумевал тех, кто был иудаизирован во время вавилонского плена или после него.
Таким образом, если за период Первого Храма произошло слияние древнееврейских племен с ханаанеями и амореями южной Палестины, в результате которого возник новый этнос — иудейский народ, то после падения Иудеи и заиорданских царств резко ускорился другой этнический процесс — слияние эдомитян, моавитян и частично аммонитян с иудеями. Исторические факторы, разделившие некогда родственные племена, приведенные Авраамом в Ханаан, на этот раз способствовали объединению их потомков, по крайней мере частичному.
По сравнению с глубокими переменами в этнической картине Иудеи религиозные верования ее населения мало изменились за четыре столетия. Хотя культ Яхве оставался главной национальной религией, население одновременно продолжало поклоняться и традиционным ханаанским богам — Баалу, Ашейре и Молоху. Некоторое распространение получили и главные национальные боги соседних народов: аммонитский Мильком, моавитский Кемош и эдомитский Каус. Судя по упоминаниям иудейских пророков, в периоды зависимости от Ассирии и Нововавилонского царства в Иерусалиме было немало поклонников популярных месопотамских богов, например Таммуза, Иштар или Нергаля. Помимо этого существовало множество культов второстепенных местных божков, таких, как Гад, бог счастья, или Мень, бог судьбы. Не зря пророк Иеремия с горечью восклицал: «Ведь по числу городов твоих были боги твои, Иудея!» (Иер. 2:28). Одним словом, в течение всего периода Первого Храма Иудея оставалась столь же политеистичной, как и Израильское царство. Попытки принудительного введения монотеизма имели место лишь при царях Хизкии и Иосии, но они вызвали настолько сильное недовольство населения, что наследники религиозных реформаторов, прийдя к власти, были вынуждены сразу отказаться от них.
Вопреки распространенному мнению, иерусалимский Храм был местом поклонения не только Яхве, но и другим богам — как местным, ханаанским, так и заимствованным у соседей. Подобная практика считалась общепринятой не только при «царях-идолопоклонниках», вроде Ахаза или Менаше, но и в годы правления многих давидидов, о которых носители традиции отзывались как о «неугодных в очах Господа» только за то, что они не были последовательными яхвистами. Храм полностью «очищался» от языческих культов только во времена царей-реформаторов — Хизкии и Иосии. Библейские источники буквально изобилуют примерами того, что жители Иудеи вплоть до разрушения Первого Храма и даже после того продолжали оставаться политеистами. Наиболее убедительны в этом плане свидетельства пророков Иезекииля и Иеремии, которые жили в последние десятилетия существования Южного царства и находились в самом центре его религиозной жизни. Так, Иезекииль, впечатленный масштабами идолопоклонства в современной ему Иудее, утверждал, что Самария и Содом не натворили и половины тех грехов, которые совершил Иерусалим (Иез. 16:47, 51). Он же сообщает о службе языческим богам в самом иерусалимском Храме, об оплакивании там вавилонского бога Таммуза и о поклонении солнцу. Причем во всех этих церемониях принимали участие не остатки ханаанейского и аморейского населения, а знать и старейшины Иудеи (Иез. 8:10–17). Тот же Иезекииль свидетельствует о еще более ошеломляющем факте: в иерусалимском Храме не только служили языческим богам, но и вели яхвистское богослужение чужеземные жрецы (Иез. 44:7–8). И все это происходило не при «царях-идолопоклонниках» Ахазе и Менаше, а при Йеоякиме и Цидкии, которые ничем не отличались от большинства давидидов, «неугодных в очах Господа». О том же идолопоклонстве многократно говорил и Иеремия. Но он сокрушался не только по поводу того, что «пророки пророчествовали именем Баала» и следовали за идолами (Иер. 2:8). Не меньше его волновали коррупция и лицемерие среди самих яхвистских священнослужителей. «Как можете вы говорить: мы мудрецы и Тора Господня с нами? — обвинял он их. — А вот, исказило ее лживое перо писцов. Осрамились мудрецы, сокрушены они и пойманы… ибо от мала до велика все они корыстны, и от пророка до священника все они поступают лживо» (Иер. 8:8–10). Мнение Иеремии разделяли и другие иудейские пророки, в частности Миха (Михей), живший намного раньше, в конце VIII в. до н. э. Он тоже осуждал духовных вождей народа, говоря о них так: «Главы его за вознаграждение судят, и священники его за плату учат, и пророки его предвещают за деньги… Так сказал Господь о пророках, вводящих в заблуждение народ Мой: [когда] грызут зубами своими, проповедуют мир; а кто ничего не кладет им в рот, против того объявляют войну» (Мих. 3:11, 5). Бедствия, выпавшие на долю Иудеи, эти пророки рассматривали как наказание Господа за прегрешения вождей народа. «Поэтому из-за вас, — предупреждал Миха, — [как] поле будет вспахан Сион, и Иерусалим руинами станет, и гора дома [Господня] — лесистым холмом» (Мих. 3:12).
Библейские источники свидетельствуют, что ни о каком монотеизме в период Первого Храма не могло быть и речи. Исключение представляют буквально считанные годы в правление царей Хизкии и Иосии. Все четыре столетия жители Южного царства оставались политеистами, у которых приверженность культу Яхве сочеталась с поклонением другим богам, поэтому и в вавилонский плен, и в египетское изгнание они тоже ушли политеистами. Пророк Иеремия, которого иудейская знать насильно увела в Египет после убийства Гедалии, приводит бесспорные доказательства того, как далеки были иудеи от подлинного монотеизма. Призывая своих соотечественников в Египте отказаться от поклонения языческим богам, он наткнулся на стену непонимания и гнева: «Не [хотим] мы слышать от тебя слова, которые ты нам говорил от имени Господа, — заявили ему. — Наоборот, мы непременно выполним все то, что сказано было устами нашими: [будем] совершать воскурения царице неба и делать в честь нее возлияния, как делали мы и отцы наши, цари наши и князья наши в городах иудейских и на улицах Иерусалима» (Иер. 44:16–17). Существующие археологические данные подтверждают тот факт, что и после разрушения Иерусалима в 587/586 г. до н. э. иудеи еще оставались политеистами. В письмах, найденных в Элефантине и относящихся к V в. до н. э., их авторы, иудейские военные наемники, упоминают не только Яхве, но и других богов, которым они тогда поклонялись[64].
В течение всего времени существования Южного царства его внутреннее развитие и политика определялись соотношением сил между двумя могущественными группами: давидидами и ааронидами. Давидиды изначально представляли племенную аристократию колена Йеуда, точнее, ее часть, так как кеназиты, иудейская племенная знать эдомитского происхождения, сначала выступала против них и поддерживала северную династию царя Саула. Однако по мере ассимиляции древних евреев с ханаанеями и амореями Южной Палестины, давидиды стали выражать также интересы наиболее богатой и знатной части этих народов. Вторая группа, аарониды, первоначально представляла собой особый священнический клан, занимавшийся службой главному богу южных древнееврейских колен — Яхве. Этот клан не являлся частью колена Леви, как утверждают библейские источники, а был связан больше с племенем Йеуда, по крайней мере, на момент исхода из Египта. Предание, связавшее родством двух духовных вождей народа — Моисея и Аарона, а также объединившее ааронидов и левитов, возникло позднее и имело в основе своей политические причины, требовавшие объединения как древнееврейских племен, так и их яхвистских священников. После завоевания Давидом Иерусалима в яхвистское священническое сословие влились и йевусейские жрецы, которые в массе своей заняли вторые после ааронидов позиции. Весьма вероятно, что именно из них состояло большинство левитов Южного царства, в то время как подлинные потомки племени Леви находились преимущественно в среде северных племен вплоть до падения Израильского царства.
Давидиды и аарониды поддерживали родственные связи друг с другом на протяжении всей истории Южного царства, но вместе с тем их интересы были различны. Аарониды представляли племенной культ основного этноса Южного царства — колена Йеуды, поэтому они претендовали на главенство среди местного жречества, а иногда и на право представлять единственную веру народов Иудеи и даже быть соправителями давидидов. Со своей стороны, иудейская аристократия, включившая в себя многих выходцев из ханаанейских и аморейских народов, оказалась тесно связана с местными ханаанскими культами Баала, Ашейры и Молоха, с их многочисленным и влиятельным жречеством, и поэтому сопротивлялась любым попыткам ааронидов установить религиозную монополию. Нельзя забывать, что сама иудейская племенная аристократия не была однородной уже с момента возвращения в южный Ханаан: к ней присоединилась племенная знать кеназитов и маонян, относившихся к эдомитянам, а также верхушка кениев, являвшихся частью мидьянских племен.
Равновесие сил между давидидами и ааронидами часто нарушалось, и тогда резко менялась вся политика Иудеи. Когда верх брали аарониды, у власти оказывались такие цари-реформаторы, как Хизкия и Иосия, или сами яхвистские первосвященники, например Йеояда. С другой стороны, усиление их соперников приводило на трон царей-идолопоклонников, вроде Йеорама, Ахаза и Менаше, которые ориентировались на неяхвистскую часть аристократии и жречества. Иногда закулисная борьба принимала столь резкие внешние формы, что приводила к убийствам царей и священников. Именно это произошло во времена правления царей Йоаша, Амации и Амона. Особый случай представляло правление царицы Аталии, когда сторонники давидидов оказались расколоты между теми, кто поддерживал союз с израильской династией Омри, и теми, кто выступал против нее на стороне ааронидов. Яхвистское священническое сословие было достаточно могущественно, чтобы не позволить даже наиболее сильным и успешным давидидам лишить ее важнейшей прерогативы — руководства богослужением. Об этом может свидетельствовать неудачная попытка царя Узии присвоить себе функции первосвященника.
В период существования Северного царства аарониды, как правило, выступали против сближения давидидов с ним, видя в этом союзе потенциальную угрозу своим интересам. Южное царство по всем параметрам сильно уступало своему северному соседу, поэтому оно могло претендовать только на роль младшего партнера в таком союзе, а в этом случае влияние ааронидов неизбежно бы ослабло. На севере были сильнее традиционные ханаанские культы, а, главное, ааронидов пугала перспектива соперничества со жречеством Бейт-Эля, самого популярного храма в центральной Палестине. Однако после гибели Израильского царства аарониды в корне изменили свое отношение к северянам и стали добиваться сближения с ними, правда, только под эгидой Иудеи.
В последние два десятилетия перед падением Южного царства наряду с давидидами и ааронидами во внутренней политике Иерусалима появился новый фактор — внешний. Египет и Нововавилонское царство не только боролись за влияние на Иудею, но и сажали на иудейский престол своих ставленников. Одним из них стал Йеояким, назначенный египетским фараоном, другим — Цидкия, выбранный вавилонским царем. Интересно, что Ассирия, от которой Иудея зависела куда больше времени — целое столетие — ни разу не вмешалась в вопрос престолонаследия, по крайней мере ни один библейский источник ничего не сообщает об этом. Судя по книгам пророков Иеремии и Йезекииля, в последние годы существования Иудеи интересы обеих групп — давидидов и ааронидов — заметно сблизились и трения между ними уменьшились, зато основная борьба переместилась внутрь каждой из них. Давидиды разделились на сторонников Цидкии и Йеояхина, двух здравствовавших царей, один из которых находился в Иерусалиме, а второй — в вавилонском плену. Что касается ааронидов, то и в их среде возникли разногласия: ряд пророков, включая известных нам Иеремию и Йезекииля, выразили недовольство политикой примирения с языческими культами. Не меньше споров внутри каждой из групп было и по поводу внешней политики Иудеи. И хотя большинство давидидов и ааронидов предпочитало ориентироваться на Египет, среди тех и других находилось немало скептиков, сомневавшихся в военной мощи египтян и предпочитавших сохранять верность Нововавилонскому царству.
Аарониды и давидиды снова столкнулись после назначения Гедалии вавилонским наместником в Иудее. Если оставшиеся в стране яхвистские священники и пророки, например тот же Иеремия, поддержали Гедалию, то давидиды отнеслись к нему как к узурпатору и составили против него заговор. В дальнейшем пути обеих групп разошлись еще больше. Вавилонское, а затем персидское господство над Иудеей оставило династию Давида не у дел, в то время как яхвистские священники — духовные отцы народа — оказались востребованными. Впрочем, давидиды стали не нужны не только вавилонянам и персам, которые не доверяли им, но и ааронидам. Последние предпочитали иметь дело с наместниками, которые их надежно защищали и не вмешивались в религиозные дела общины, а не с давидидами, оказавшимися неспособными обеспечить безопасность и стабильность страны, но претендовавшими не только на светскую, но и на духовную власть. Утратив суверенное государство, потомки Давида стали помехой для яхвистских священников, которые без колебаний заняли их место в жизни иудейского общества. Впрочем, ааронидам никогда и не нужна была монархия с ее дорогостоящим двором и абсолютной властью; еще со времен судьи Самуила они принимали монархию неохотно и всегда тяготились ею, рассматривая ее как своего конкурента, а иногда и врага, если она поддерживала языческие культы. Очевидно, давидидам не оставалось ничего другого, как слиться с верхушкой ааронидов или покинуть Иудею. В этом заключалась тайна исчезновения потомков Давида. Не случайно носители традиции, то есть те же аарониды, после возвращения из вавилонского пленения перестают даже упоминать о них.
Глава XII
Левиты и аарониды — носители монотеистической традиции
Происхождение и исторические судьбы двух священнических группНебольшому древнееврейскому племени Леви выпала особая роль в истории. Левиты стали священниками, носителями исторической памяти и религиозной традиции своего народа, а главное, создателями Библии, оказавшей колоссальное влияние на духовное развитие всего цивилизованного человечества. Они были не только хранителями и распространителями культа Яхве, но и прямыми наследниками Моисея и его идеи монотеизма. Им пришлось стать связующим звеном между двумя группами древнееврейских колен — северными и южными — и их государствами — Израилем и Иудеей. Одним словом, ни одно из древнееврейских племен не оставило такого яркого следа и в собственно израильской, и в мировой истории, как левиты.
До исхода из Египта левиты представляли собой обычное секулярное древнееврейское колено, относившееся к южной племенной группе «Иаков», куда кроме него входили еще три близкородственных племени: Реувен, Шимон и Йеуда. Из четырех южных колен, составлявших «дом Иакова», племя Леви ничем особенным не выделялось. Согласно племенной иерархии оно считалось всего лишь третьим по старшинству после Реувена и Шимона. Да и по своей численности оно уступало всем членам «дома Иакова». Вероятно, по своей племенной ориентации колено Леви было изначально ближе всего к племени Шимон. Не случайно еще в доегипетский период оба этих племени, Шимон и Леви, совместно устроили избиение жителей Шхема, за что заслужили осуждение со стороны патриарха Иакова — главы всей племенной группы. Особую роль левиты начинают играть только со времени Моисея — вождя и законодателя, происходившего из племени Леви. Еще в младенческом возрасте Моисей был взят из семьи вождя этого древнееврейского колена и воспитывался при дворе фараона. Он получил максимально возможное тогда образование и мог считаться одним из наиболее образованных и культурных людей того времени. К счастью для своего племени, он не стал ему чужим, на что рассчитывали египтяне, а посвятил все свои силы и полученные знания служению собственному народу. Он положил начало длительному процессу записи устных преданий о происхождении «дома Иакова», о его истории в Ханаане и уходе в Египет, но главное, он оставил нам синайские заповеди и идею монотеизма. Именно Моисей превратил левитов в носителей этой идеи, в хранителей памяти и традиций своего народа, именно он вдохновил их на огромный многовековой труд по созданию такого уникального исторического, религиозного, философского и литературного произведения, как Библия.
Однако левиты были не единственными носителями религиозной традиции, составителями и редакторами Библии. В этом беспримерном труде не меньшее участие принимала и другая группа священнослужителей культа Яхве — аарониды. Согласно библейской традиции, аарониды являлись потомками родного брата Моисея — Аарона, то есть тоже происходили из племени Леви. Между тем анализ взаимоотношений между двумя этими группами наводит на мысль об их различном происхождении. Да и сами библейские источники неопровержимо свидетельствуют об обособленности ааронидов от левитов и о наличии существенных различий между ними. Вероятнее всего, в доегипетский и египетский периоды аарониды были священническим кланом всего «дома Иакова». Судя по тому, как изображает Библия Аарона, он являлся ключевой фигурой среди древнееврейских племен в Египте. Его влияние на свой народ было гораздо большим, чему любого племенного вождя. Такой властью в условиях египетского пленения мог обладать только первосвященник. Поэтому успех миссии Моисея был невозможен без помощи Аарона.
Моисей, проведший большую часть жизни за пределами Египта и в отдалении от своих соплеменников, вынужден был общаться с ними через Аарона, которого они лучше знали и которому они больше доверяли. Правда, Бог Моисея оказался совсем иным, чем бог Аарона, и эпизод с золотым тельцом продемонстрировал колоссальную разницу между старым языческим яхвизмом Аарона и новым монотеистическим яхвизмом Моисея. Однако за Моисеем, как показал тот же эпизод с тельцом, стояло только его родное племя, левиты, а за Аароном — большинство «дома Иакова». Не случайно после побоища из-за золотого тельца именно Моисей должен был вынести свой шатер из общего стана, а не Аарон. Сам факт, что все левиты поддержали Моисея, а не разделились между ним и Аароном, свидетельствует в пользу того, что последний в действительности не являлся родным братом Моисея и не происходил из племени Леви. Если бы Аарон, как утверждает традиция, принадлежал к колену Леви, то внутри этого племени произошел бы раскол. Более того, учитывая длительное пребывание Моисея у мидьянитян, Аарон имел несравненно больше возможностей укрепить свое влияние среди левитов. Однако ничего подобного не случилось. Библия недвусмысленно подчеркивает, что «все левиты собрались вокруг Моисея» (Исх. 32:26). Примечательно, что именно Моисей общался с Богом, именно он получил от Господа десять заповедей, но несмотря на это только Аарон выполнял функции первосвященника и руководил богослужением.
Не меньше противоречий существовало и в отношениях между ааронидами и левитами. Библейский текст не скрывает, что Аарон и его сыновья были отделены от левитов и по-своему положению стояли выше их. Левиты были для них всего лишь помощниками, но не частью их самих. Только аарониды могли руководить богослужением и быть священниками, а левиты были обязаны прислуживать им и выподнять охранные и хозяйственные функции (Чис. 3:5–10). Как такое было возможно, если Моисей и Аарон являлись родными братьями и имели одинаковое отношение к племени Леви? Непонятно и другое. Согласно Библии, Аарон был всего на три года старше Моисея, но его почему-то не постигла участь младшего брата, с которым его семья вынуждена была расстаться из-за жестокого приказа фараона, требовавшего убийства всех еврейских мальчиков. Наконец, еще одна второстепенная, но немаловажная деталь: в книге Исход пророчица Мирьям упоминается только как сестра Аарона и не говорится ни слова о том, что она имеет прямое отношение к Моисею. А ведь и он тогда должен был быть ее родным братом! (Исх. 15:20)
Представляется также странным, что сыновья Моисея не только не унаследовали его власть, но и вообще оказались преданы забвению. И это несмотря на то, что они были его детьми не от рабыни или служанки, не от наложницы-кушитки, появившейся позднее, а от законной жены, Ципоры, дочери вождя и первосвященника племени кениев, так много помогавшего Моисею! Все это противоречило законам и традициям того времени и должно было получить хоть какое-либо вразумительное объяснение в Библии. Однако библейский текст почему-то хранит полное молчание о судьбе сыновей Моисея. Если бы дети Моисея погибли, то Библия вряд ли скрыла бы это обстоятельство; она непременно поведала бы об этом, как сделала в случае мистической смерти двух сыновей Аарона. Если так, то почему очень важные священнические функции Моисея унаследовали сыновья Аарона, а не его собственные? Ведь никто из современников Моисея так не поступал. Мы никогда не слышали, чтобы фараон, царь или просто вождь кочевого племени, имея собственных сыновей, сделал своим наследником не одного из них, а всего лишь племянника. Самым вероятным объяснением является особое положение ааронидов: они происходили из традиционного священнического клана «дома Иакова» и только им полагалось занимать пост первосвященника и руководить яхвистским богослужением. Именно поэтому помощь Аарона оказалась решающей для миссии Моисея. Только благодаря поддержке первосвященника и его влиятельного клана Моисей, смог быстро стать политическим вождем древнееврейских племен.
Насколько сильны были противоречия между левитами и ааронидами, свидетельствует мятеж Кораха, когда часть левитов открыто выступила против главенства ааронидов в богослужении. Сам по себе факт этого мятежа является важным аргументом в пользу разного происхождения ааронидов и левитов. Если бы аарониды происходили из самих левитов и являлись прямыми родственниками Моисея, то мятеж Кораха утратил бы всякий смысл. Ведь взбунтовавшиеся левиты категорически возражали против концентрации богослужения в руках Аарона и его родственников, но не имели ничего против самого Моисея и его близких. Если Аарон был действительно родным братом Моисея, то почему же левиты столь по-разному относились к ним, и как понять их гнев против родственников Аарона, которые одновременно должны были являться и их собственными родственниками? Ведь если Аарон приходился родным братом Моисею, то он должен был быть одновременно и двоюродным братом Кораху — вождю мятежных левитов (Исх. 6:16–21). Очевидно, Аарон и Моисей, как и их дети, вовсе не были братьями, поэтому-то левиты и возражали столь резко против концентрации всего богослужения в руках ааронидов.
Цель Моисея заключалась не только в том, чтобы избавить свой народ от египетского порабощения, но и в реформации племенной религии «дома Иакова». Он превратил изначально языческий культ южных древнееврейских племен в универсальную монотеистическую религию. Однако священнический клан Аарона с большим трудом воспринимал монотеистическое реформирование своего старого культа, поэтому Моисей поставил на службу новой религии собственное племя. Так, вольно или невольно, он создал еще одно священническое сословие, которое являлось фактическим конкурентом традиционному жреческому клану ааронидов. Чтобы избежать столкновения с этим влиятельным священническим родом, он договорился с Аароном о разделении полномочий ааронидов и левитов, оставив последним второстепенные функции в богослужении. Однако конфликтов между двумя священническими группами все равно избежать не удалось. Об этом красноречиво свидетельствует как эпизод с золотым тельцом, так и мятеж Кораха. Весьма вероятно, что загадочная гибель двух сыновей Аарона из-за того, что они «воскурили пред Богом огонь чуждый, какого Он не велел им» (Лев. 10:1), в действительности была результатом столкновения между левитами и ааронидами.
Борьба шла не только за роль в богослужении, но и за характер этого богослужения. Моисей, используя левитов, последовательно отстаивал монотеистический яхвизм, а Аарон и его клан периодически отступали к старому, языческому толкованию своего племенного культа. Проблема Моисея заключалась в том, что он мог опереться только на собственное племя, которое являлось одним из самых маленьких среди древнееврейских колен, поэтому его лидерство было возможно только при поддержке первосвященника и вождей других племен. Ничего удивительного, что Моисей не мог передать власть своим сыновьям, и после его смерти верховную власть унаследовал Йеошуа — лидер северных племен, а религиозную — Эльазар, глава священнического клана «дома Иакова». Напряженность в отношениях между левитами и ааронидами была усугублена расколом стана Моисея. Два южных колена, Йеуда и Шимон, отказались идти на соединение с теми северными племенами, которые уже находились в Ханаане, и предпочли задержаться в пустыне вместе со своими новыми союзниками — кочевыми племенами мидьянского и эдомитского происхождения. Однако большинство племен вместе с Моисеем и Эльазаром, сыном Аарона, ушли на завоевание центрального и северного Ханаана. Раскололись и обе священнические группы, и тоже на две далеко не равные части. Почти все левиты ушли вместе с Моисеем, но лишь немногие аарониды последовали за первосвященником Эльазаром. Большинство ааронидов предпочло остаться с более близким им коленом Йеуда на южной границе Ханаана. Так левиты и аарониды разделились на северных и южных.
Позднее, уже в период судей, северные левиты сумели взять реванш над ааронидами: пользуясь тем, что последние, оказавшись среди северных племен, потеряли свое былое влияние, каким они пользовались среди собственных — южных колен, северные левиты взяли в свои руки руководство богослужением. У нас есть основания полагать, что первосвященник Эли из религиозного центра в Шило был в действительности потомком Моисея, а не Аарона. Явное преобладание северных левитов в период судей лишь обострило отношения между двумя священническими корпорациями и привело к географическому и политическому размежеванию между ними. На землях северных племен, вошедших позднее в Израильское царство, доминировали левиты, а на территориях двух южных колен, образовавших Иудею, господствовали аарониды.
В период объединенного царства, когда носители традиции — левиты и аарониды — составляли первоначальный вариант Пятикнижия, обе группы, руководствуясь интересами общего государства, создали единую версию возвращения древних евреев из Египта и овладения страной. Она включила в себя как то, что пришлось пережить одним, — завоевания Йеошуа в Ханаане, так и то, что выпало на долю других, — сорок лет скитаний в пустыне и завоевания Калева на юге страны. Исходя из этих же соображений, составители Библии соединили линии Моисея и Аарона, сделав их родными братьями из колена Леви. Тем самым, формально удалось объединить левитов и ааронидов, яхвистов северных и южных племен, в одно целое, точно так же, как до этого объединились в одном царстве северные и южные колена. Однако подлинное объединение произошло лишь два столетия спустя, после падения Северного царства. Только тогда две священнические группы, имевшие изначально разное происхождение, слились в одну, причем аарониды снова заняли господствующее положение, а левиты — второстепенное. Этот шаг соответствовал интересам обеих групп — южных ааронидов и северных левитов. Первые становились наследниками северной династии первосвященников, а вторые наконец-то приобретали свой дом и влиятельных покровителей. В рамках объединения двух священнических групп произошло перераспределение жреческих обязанностей в иерусалимском Храме: южные аарониды уступили ряд второстепенных функций северным левитам.
До правления Давида главная роль в истории яхвизма принадлежала отнюдь не южным ааронидам, как это было впоследствии, а северным левитам. Именно в их руках находилась главная святыня — Ковчег Завета, и именно они организовали и руководили известными по Библии яхвистскими центрами в Гильгале, Шхеме, Мицпе, Шило и Нове. Что касается южных ааронидов и левитов, то им пришлось несколько десятилетий странствовать по пустыням вокруг южного Ханаана совместно с племенами Йеуда и Шимон, но уже без Ковчега Завета, который в это время вместе с северными левитами сопровождал завоевания Йеошуа в Ханаане. После оседания южных племен на землю их аарониды и левиты создали собственные яхвистские центры, которые по своему значению, безусловно, уступали такому северному левитскому центру, как Шило.
Вообще-то сами левиты, как впрочем и священнический клан ааронидов, не разделились бы, если бы не произошел раскол среди племен, ушедших вместе с Моисеем из Египта. Разделение и без того небольшого колена левитов привело к тому, что они перестали существовать в качестве самостоятельного племени. В каждой племенной группе, северной и южной, они образовали жреческое сословие, которое занималось яхвистским богослужением, правда, в северной они занимали ведущие позиции, а в южной — второстепенные. Каждое колено, покинувшее вместе с левитами Египет, обязалось компенсировать их частью своей территории и дохода. Вероятно, меньше всех дал левитам «дом Иосифа», который ушел из Египта на два с половиной столетия раньше Моисея и левитов и не считал себя чем-либо обязанным им. Это предположение подтверждает и библейский текст: «Они (Менаше и Эфраим. — И.Л.) не дали левитам части в земле, а только города для жительства с предместьями их для скота и для имущества их» (Нав. 14:4).
Главенство северных левитов среди яхвистов израильских племен продолжалось вплоть до времени судьи и пророка Самуила. Правление последнего ознаменовало собой переход религиозного лидерства от северных левитов к южным ааронидам. В этом смысле очень знаменательна библейская история о первосвященнике Эли из Шило. Не подлежит сомнению, что она была создана южными ааронидами, чтобы оправдать переход к ним главенства в богослужении, которое до этого принадлежало северной священнической династии. Эпизод с «человеком Божиим», который пришел предупредить Эли о грядущем наказании за недостойное поведение его сыновей, призван был легитимизировать возвышение южных ааронидов и показать, что это не превратности судьбы, а воля Господа: «И поставлю Себе священника верного, который по сердцу Моему и по душе Моей поступать будет; и устрою ему дом прочный, и будет он ходить перед помазанником Моим во все дни» (1 Цар. 2:35). Намекая на незавидное положение северных: левитов, в котором они оказались как во времена правления Соломона, так и после падения Северного царства, библейский текст не без сарказма сообщает об их печальной судьбе: «И всякий, оставшийся из дома твоего, придет кланяться ему (имеется в виду первосвященник из южных ааронидов. — И.Л.) из-за агоры серебра и куска хлеба и скажет: „причисли меня к какой-нибудь священнической службе, чтобы иметь пропитание“» (1 Цар. 2:36). Об этом же говорится и в слове Господнем Самуилу, когда тот еще мальчиком помогал первосвященнику Эли вести богослужение. Интересно, что самому Эли южные аарониды не смогли ничего поставить в вину кроме попустительства своим сыновьям. И все же — «не искупится вина дома Эли ни жертвою, ни дароприношением вовек» (1 Цар. 3:14). Столь суровый приговор объясняется тем, что в противном случае южным ааронидам пришлось бы вернуть главенство прямым наследникам Моисея — северной священнической династии. Между прочим, сыновья самого Самуила, одного из тех «верных священников»-ааронидов, о которых: идет речь в пророчестве «человека Божия», на поверку оказались ничуть не лучше сыновей Эли, но его род почему-то не был за это так немилосердно наказан. Примечательно еще одно обстоятельство: пророчество «человека Божия» напоминает, что Господь избрал из всех колен израильских дом праотца Эли себе в священники, но предусмотрительно не называет имени этого праотца. Более поздняя раввинистическая традиция добавляет имя Аарона как праотца Эли, однако в библейском тексте оно отсутствует. Все это лишний раз дает основания полагать, что главенство южных ааронидов над северными левитами возникло лишь после воцарения давидидов и лишь задним числом было обосновано в Ветхом Завете.
В видении Самуила говорится о том, что Господь «сделает дело в Израиле, от которого у каждого услышавшего о нем зазвенит в обоих ушах» (1 Цар. 3:11). Этим впечатляющим «делом» стал переход первосвященства от левитов северных племен к ааронидам южных, перевоз Ковчега Завета в Иерусалим и падение престижа религиозного центра в Шило. Правда, перехватить главенство из рук северных левитов ааронидам помогла военная и политическая обстановка того времени. Поражение армии северных племен в битве под Эвен а-Эзером, захват филистимлянами Ковчега Завета и вероятный разгром ими религиозного центра в Шило — все это привело к тому, что первосвященство перешло к аарониду южных племен — Самуилу, а северным левитам пришлось временно обосноваться в городе Нов и навсегда остаться без главной святыни яхвизма. В дальнейшем филистимляне возвратили Ковчег Завета, но не его законным хозяевам — левитам из Шило, а ааронидам южных племен, что, как и рассчитывали филистимляне, вызвало столкновения между двумя священническими группами и трения между древнееврейскими коленами. Усиление северного царя Саула, казалось, должно было вернуть левитам утраченные позиции, но история распорядилась иначе. Саул приказал передать Ковчег Завета из города Кирьят-Йеарима, расположенного на территории южного колена Йеуда, но опять-таки не левитам, а в свою резиденцию — Гиву, в область своего собственного племени Биньямин. Обиженные этим левиты помогли Давиду, когда он бежал от Саула, и тем самым окончательно впали в немилость царя. В наказание за помощь Давиду Саул казнил 85 священников-левитов и разгромил их центр в Нове. Оставшийся в живых Эвйатар, сын главы северной священнической династии, вынужден был присоединиться к Давиду. Так возник неожиданный и чисто временный союз северных левитов с претендентом на престол от южных племен.
Существовала еще одна причина немилости Саула к северолевитской священнической династии: его семья и род были тесно связаны с культом Баала. Некоторые члены его семьи, в частности сын Ишбаал (Ишбошет), носили имена, включавшие в себя имя этого языческого бога. По мере усиления своей власти, Саул все меньше нуждался в помощи яхвистов и все больше склонялся к культу Баала, жрецы которого оказывали ему всемерную поддержку. Его главный соперник Давид был известен как верный яхвист и мог рассчитывать на помощь не только южных ааронидов, но и северных левитов. Понимая это, Саул не доверял левитам и подозревал их в симпатиях к яхвисту Давиду, хотя тот и происходил из южных племен.
Первый израильский царь Саул, представлявший северные племена, пошел на унию с южными коленами на условиях, очень напоминавших договор Моисея с Аароном: северянин Саул получал верховную власть, а правитель южан Самуил — религиозную. Этот союз ущемил интересы северных левитов и отодвинул их на второй план после южных ааронидов. Царь Давид оказался осторожнее и дальновиднее. Учитывая, что в трудный момент его противостояния с Саулом северная священническая династия проявила лояльность к нему, он старался не нарушать ее интересов и соблюдать хрупкое равновесие между северными левитами, южными ааронидами и йевусейским жречеством Иерусалима. Памятуя о сопротивлении северных левитов, когда он решил перевезти Ковчег Завета в Иерусалим, Давид отказался даже от идеи строительства иерусалимского Храма, чтобы не обострять еще больше отношений с ними. Однако его сын, Соломон, уже не чувствовал себя чем-либо обязанным северным левитам; более того, поддержка ими другого претендента на престол — сына Давида, Адонии, являвшегося главным конкурентом Соломона, — сильно испортила отношения между левитами и будущим царем. В результате, как только Соломону удалось взять верх над своим соперником, он немедленно отправил Эвйатара, главу северной священнической династии, в ссылку в его родной город Анатот, а его полномочия передал южным ааронидам, которые с самого начала поддержали Соломона.
В дальнейшем царь Соломон в отличие от своего отца уже не считался с интересами северных левитов и неоднократно ущемлял их в период своего правления. Строительство иерусалимского Храма и передача в руки южных ааронидов исключительных прав на руководство богослужением окончательно вытеснили левитов на второстепенные позиции. Ничего удивительного, что северные левиты полностью поддержали вождя колена Эфраим, Йаровама, в его стремлении разорвать союз с южными племенами и выйти из-под власти династии давидидов. Как и все северные племена, левиты чувствовали себя обделенными и ущемленными в объединенном царстве Соломона, где светская власть принадлежала давидидам, а религиозная — ааронидам. Библейское повествование о пророке Ахии из Шило, обещавшем Йароваму власть над десятью северными племенами, является косвенным свидетельством полной поддержки его со стороны северных левитов.
Но разрыв унии с южными племенами и образование Северного царства не оправдали надежд левитов. Главные религиозные центры в Бейт-Эле и Дане, призванные соперничать с иерусалимским Храмом, так и не перешли в их распоряжение. Храм в Дане остался в руках южнолевитской священнической династии, которая связала свою судьбу с племенем Дан еще в XII в. до н. э., когда даниты под давлением филистимлян были вынуждены переселиться с юга страны на ее крайний север, в верхнюю Галилею. Другой, куда более важный храм в Бейт-Эле, управлялся местными жрецами. Вероятно, изначально там поклонялись культу Эля, который со временем слился со старой языческой формой яхвизма, существовавшей еще до монотеистической революции Моисея. Возможно, золотые тельцы из Бейт-Эля и Дана были сродни тому самому золотому тельцу, которого изваял Аарон в пустыне во время длительного отсутствия Моисея. Но Бейт-Эль (Вефиль) имел особое значение: он был одним из первых и самых древних религиозных центров в Ханаане и почитался древнееврейскими племенами еще в доегипетский период. В Бейт-Эле неоднократно молился и приносил жертвы Авраам, именно там его внуку Иакову приснился знаменитый сон о лестнице, ведущей в небо, — не случайно Иаков назвал Бейт-Эль «местом, где открывается Бог» (Быт. 28:16). Библия сообщает, что Иаков молился там как до ухода к родственникам в Харан, так и после возвращения оттуда. После завоеваний Йеошуа Бейт-Эль, известный тогда под старым названием — Луз, достался колену Эфраим, и жрецы из этого племени стали руководить там богослужением. Правда, южная сторона Бейт-Эля принадлежала племени Биньямин, и, возможно, жрецы этого колена тоже участвовали в богослужении. Судя по всему, левиты сначала не претендовали на владение этим религиозным центром, по крайней мере, ни во времена Йеошуа, ни в период судей они таких требований не выдвигали; очевидно, там господствовал явно не яхвистский культ.
Положение изменилось, когда объединенное царство распалось и возникла острая необходимость в создании достойной альтернативы иерусалимскому Храму. Вероятно, самым известным и почитаемым на территории северных племен был религиозный центр в Бейт-Эле, и Йаровам решил придать ему яхвистский характер, провозгласив храмом Бога, который вывел израильтян из Египта. С этого момента возникли две проблемы, которые так и не нашли своего разрешения вплоть до падения Северного царства. Объявив Бейт-Эль яхвистским центром, альтернативой иерусалимскому Храму, Йаровам должен был передать его в ведение левитов, которые представляли культ Яхве на территории северных племен. Этот статус был закреплен за левитами еще в соглашении между Моисеем и Йеошуа и соблюдался как в период судей, так и в объединенном царстве. Но Йаровам не мог и не хотел идти на конфликт с собственным племенем — лидером отколовшихся колен. Владение таким почитаемым религиозным центром, как Бейт-Эль, давало немалые экономические и политические выгоды для племени Эфраим, а левиты, представлявшие «дом Иакова», были чужаками для «дома Иосифа» и прямыми конкурентами для местных жрецов. Отказ Йаровама отдать им Бейт-Эль левиты восприняли как предательство со стороны того, кого они поддерживали с большим риском для себя, идя на конфронтацию с давидидами и ааронидами. Другой проблемой стали сами золотые тельцы, установленные в Бейт-Эле и Дане: они слишком ассоциировались с пресловутым тельцом Аарона. Согласно старым домонотеистическим представлениям яхвизма, которые отражал Аарон, молодой бык являлся олицетворением культа Яхве, но точно такой же символ использовался в Ханаане для служения Элю и Баалу. Видимо, в Бейт-Эле возник какой-то новый синкретический культ, в котором смешались черты Эля, Яхве и Баала. Их слияние было облегчено тем, что все они использовали одни и те же символы, в частности быка, и близкие, параллельные эпитеты бога. Тем самым Бейт-Эль стал притягательным местом как для приверженцев Эля и Яхве, так и Баала.
Установив тельца в Бейт-Эле и отказавшись передать этот религиозный центр левитам, Йаровам нанес им сразу две раны: допустил профанацию яхвизма и создал серьезную конкуренцию для их собственных центров. Кроме того, Йаровам нарушил историческое соглашение между Моисеем и Йеошуа о разделении полномочий и предоставлении левитам всей полноты религиозной власти в союзе израильских племен. Так возникли пресловутые «грехи Йаровама», которые ставились в вину всем израильским царям, правда, без большого успеха.
Книга Паралипоменон отмечает интересную деталь: в правление иудейского царя Рехавама многие левиты из Северного царства «оставили свои предместья и свои владения и пришли в Иудею и Иерусалим, так как отстранил их Йаровам и сыновья его от служения Господу. И поставил (Йаровам. — И.Л.) у себя жрецов к высотам, и к козлищам, и к тельцам, которых: он сделал» (2 Пар. 11:14). Весьма вероятно, что пришедшие в Южное царство левиты раньше тоже служили на тех же самых «высотах» и устраивали жертвоприношения у тех же самых «козлищ» и «тельцов», и что подлинная проблема заключалась не в том, где и кому приносились жертвы, а в том, кто должен был проводить эти культовые обряды. Йаровам вполне справедливо рассматривал левитов как потенциальных союзников яхвистов из Южного царства и предпочитал полагаться на жрецов из северных колен. Факт ухода части левитов в Иудею лишь подтверждал их конфликт с новым царем и свидетельствовал об ослаблении позиций яхвизма в Израильском царстве, особенно если учесть, что северные племена, и преимущественно «дом Иосифа», исторически были ближе к ханаанским божествам, нежели к Яхве.
В отличие от более поздних времен священнические сословия левитов и ааронидов не представляли собой замкнутые, закрытые для чужих, родовые группы. Напротив, вплоть до периода Второго Храма в состав левитов и ааронидов периодически вливались жреческие кланы других народов Ханаана. Косвенное подтверждение этому можно найти в самих библейских источниках. Так, книга Исход, дающая полную родословную левитов и ааронидов после ухода из Египта, называет только три рода: Гершон, Кеат и Мерари. Зато существенно более поздняя книга Паралипоменон, повествуя о временах иудейского царя Хизкии, добавляет к вышеуказанным еще четыре левитских клана: Элицафан, Асаф, Эйман и Йедутун. Эти последние нигде ранее не указывались, по крайней мере в период исхода из Египта о них ничего не было известно. Даже если один из них, род Элицафана, мы попытаемся возвести к Узиэлю, происходившему из клана Кеата, то все равно остаются три новых левитских рода, неизвестных ранее. Впрочем, если бы новые кланы происходили из старых, то Библия, скорее всего, об этом бы упомянула.
Из каких народов и на каком этапе истории присоединились новые жреческие кланы к левитам и ааронидам? Можно предположить, что новые жрецы влились в яхвистские священнические сословия отнюдь не из среды враждебных и покоренных силой народов, а только из тех этносов, которые являлись историческими союзниками древних евреев и чей религиозный культ был близок раннему яхвизму. Так, нам известны кении и кеназиты, или «шасу Яхве», которые добровольно присоединились к южным племенам Йеуда и Шимон еще до завоевания Ханаана. Другими наиболее вероятными кандидатами являются йевусеи — традиционные союзники южных племен, которые органически влились в состав иудеев после завоевания Иерусалима царем Давидом. Не исключено, что Цадок, один из двух первосвященников Давида, ранее был главным жрецом йевусеев, тем более что их религиозный культ был очень близок, если не идентичен, новой вере патриарха Авраама.
Наконец, нельзя сбрасывать со счета, что жрецы южных хивеев, стойких союзников колена Йеуда, стали еще одним компонентом, вошедшим в состав левитов. Впрочем, не только иноплеменные жреческие кланы проникали в среду яхвистских священнослужителей, но и сами они постепенно ассимилировались с окружавшим их ханаанским населением. Этот факт подтверждает Эзра, законоучитель и, очевидно, главный и последний редактор Библии. В своей книге он сообщает, что знатные люди пожаловались ему, что «народ Израиля, и священники, и левиты не отделились от народов иноплеменных с мерзостями их: от ханаанеев, хеттов, перизеев, йевусеев, аммонитян, моавитян, египтян и эмореев. Потому что взяли дочерей их в жены для себя и для сыновей своих и смешалось семя священное с народами иноплеменными, и притом рука знатнейших и главнейших была первой в этом беззаконии» (Езд. 9:1–2). Далее Эзра приводит длинный список священнослужителей, взявших себе и своим сыновьям жен из соседних народов. Если подобное происходило в V в. до н. э., когда яхвизм стал действительно монотеистическим учением, то можно себе представить, сколь значительным было смешение левитов и ааронидов за несколько столетий до этого.
Яхвизм и языческие культы Ханаана: от сосуществования к противостояниюНельзя пройти мимо одного интересного обстоятельства: самые известные пророки Северного царства — Илия и Элиша — ни словом не обмолвились по поводу тельцов Бейт-Эля и Дана. А ведь именно этих тельцов носители традиции ставили в вину Йароваму и всем без исключения израильским царям. Как могло случиться, что столь очевидный факт идолопоклонства выпал из поля зрения бескомпромиссных борцов с языческими культами, тем более что оба пророка, как свидетельствует Библия, неоднократно бывали в Бейт-Эле?
Очевидно, разгадка этого явления связана как с особенностями того времени, когда жили Илия и Элиша, так и с их происхождением. Известно, что в годы жизни этих пророков главной проблемой были отнюдь не тельцы Бейт-Эля и Дана, а культ Баала. Для борьбы с ним и его служителями яхвисты северных племен нуждались в союзниках, которых они нашли в лице влиятельных жрецов Бейт-Эля. Интересы последних тоже сильно пострадали от распространения культа Баала, особенно в период правления царей из династии Омри. Тогда самым опасным врагом культа Яхве был не домонотеистический яхвистский культ Бейт-Эля, а Баал и его жречество. В какой-то мере это подтверждается и пророком Северного царства — Ошеей. Он тоже в своей критике идолопоклонства на первое место выдвигает культ Баала, его жрецов и пророков, и лишь во вторую очередь осуждает грехи Бейт-Эля, называя его Бейт-Авеном («домом обмана»). Больше всех проблема Бейт-Эля волновала северную династию первосвященников, которая претендовала на руководство этим религиозным центром со времен раскола объединенного царства и являлась носителем традиции в Северном царстве; из нее вышли люди, которые составляли известные нам библейские тексты. К этой наиболее грамотной и образованной части северных левитов относился и пророк Ошея. Что касается Илии и Элиши, то, судя по описанию их жизни, они были, скорее всего, народными пророками, никак не связанными с левитским «истеблишментом». Возможно, по своему происхождению они вообще не были левитами, ведь не каждый яхвист происходил из левитов. Недаром Йаровам назначил вести яхвистское богослужение жрецов не левитского происхождения. К тому же ни Тишби, ни Авел-Мехола — родные города Илии и Элиши — не были перечислены в качестве мест, отданных левитам при завоевании Ханаана. Вероятно, обоих этих пророков очень мало интересовали притязания северолевитской священнической династии на храмы в Бейт-Эле и Дане. В условиях повсеместного наступления культа Баала они вряд ли участвовали в полемике левитских священнослужителей по поводу допустимости тельцов в яхвистских религиозных центрах. Языческая символика была столь присуща сознанию людей того времени, что даже монотеистический культ не мог не иметь отдельных ее элементов. Люди той эпохи нуждались в зримых символах присутствия Бога, и тельцы Бейт-Эля и Дана были уступкой этим религиозным представлениям.
Подтверждением этому может служить культ Нехуштана. Согласно библейской книге Чисел, народ Моисея, находившийся в пустыне южнее Эдома, очень страдал от укусов ядовитых змей, и тогда «сделал Моисей медного змея и укрепил его на шесте, и, когда змей жалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив» (Чис. 21:9). Культ Нехуштана (др. — евр. нахаш — змея) благополучно существовал вплоть до религиозных реформ иудейского царя Хизкии, который был вынужден запретить его как безусловное идолопоклонство. Возможно, культ Нехуштана существовал и раньше, до Моисея, и тот факт, что Моисей разрешал его, свидетельствовал о неизбежности уступок языческим представлениям населения. Если сам Моисей мог допустить изображение медного змея, то Йаровам и жрецы Бейт-Эля считали себя вправе установить золотых тельцов, которые были символами не только домонотеистического Яхве, но и Эля, и Баала.
Интересно, что обителью Бога Израиля была вовсе не «страна обетованная», не Ханаан, а земли, лежавшие к югу и юго-западу от нее. Библейский текст дает несколько направлений, где надо искать удел Бога Израиля. Так, победная Песнь Деборы называет два места пребывания Господа: гору Сеир в Эдоме и гору Синай на юге одноименного полуострова:
Когда выходил Ты, Господи, от Сеира,
Когда шел с поля Эдомского,
Тогда земля тряслась, и небо капало,
И облака проливали воду;
Горы таяли пред Господом, даже этот Синай —
Пред Господом, Богом Израиля.
(Суд. 5:4–5)Эти свидетельства особенно ценны тем, что Песнь Деборы — одна из самых древних частей Библии, относящаяся к XII в. до н. э. В другом, столь же древнем библейском тексте, Песни Моисея, возносившей хвалу Господу по случаю перехода посуху моря, совершенно ясно говорится, что Моисей, после того как покинул Египет, повел свой народ в родной удел Яхве, в его святилище, которое находилось в горах: «Ты ведешь милостью Твоею народ этот, который Ты избавил, — сопровождаешь силою Твоею к святой обители Твоей… Введи его и рассели его в горах удела Твоего, на месте, которое Ты сделал жилищем Себе, Господи, — в святилище, Господь, что создали руки Твои» (Исх. 15:13, 17).
Как известно, Моисей приводит свой народ к горе Синай, расположенной в южной оконечности Синайского полуострова. По крайней мере, библейский текст неоднократно называет эту гору так и связывает ее с Господом. Например: «Гора же Синай вся дымилась от того, что Господь сошел на нее в огне» (Исх. 19:18). Или несколько иначе: «И сошел Господь на гору Синай, на вершину горы, и призвал Господь Моисея на вершину горы, и взошел Моисей» (Исх. 19:20).
Эти слова не оставляют никакого сомнения в том, что обителью Господа была гора Синай. Однако в другом месте, где говорится о возложении на Моисея миссии по спасению его народа, библейский текст называет гору Бога совсем иначе — Хорев: «Моисей пас овец тестя своего Итро, правителя Мидьяна. Однажды повел он стадо далеко в пустыню и пришел к горе Господа, Хореву» (Исх. 3:1). Подтверждая, что речь идет о святилище Господа, библейский текст сообщает: «И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, земля святая» (Исх. 3:5). О том, что именно Хорев, а не Синай — название горы Господа, свидетельствует и другой эпизод, связанный уже не с Моисеем, а с пророком Илией. В отчаянии от преследований идолопоклонников он идет за помощью в удел Господа «…и шел сорок дней и сорок ночей до горы Божьей Хорев» (3 Цар. 19:8). Был ли Хорев еще одним названием горы Синай, или речь шла о совершенно другой горе, которая тоже принадлежала уделу Господа, мы не знаем. Однако, если обителью Бога мог быть Сеир в Эдоме и одновременно Синай, то почему в удел Господа не могла входить и третья гора — Хорев в Мидьяне? Весьма вероятно, что все эти три горы считались святыми местами.
Иудейский пророк Хаваккук, живший в конце VII — начале VI в. до н. э., оставил свое указание о месте, откуда появился Единый Бог: «Бог из Теймана придет, и Святой — от горы Паран» (Авв. 3:3). Как известно, Тейманом называлась область в Эдоме, где жило одноименное эдомитянское племя, а пустыня Паран находилась между центральным Синаем и южной Иудеей. Впрочем, у нас имеется еще одно библейское свидетельство, пусть и довольно общее, о местонахождении обители Бога Израиля. В описании войн между израильским царем Ахавом и дамасским царем Бен-Хададом есть интересный эпизод: «Слуги царя арамейского сказали ему: Бог их есть Бог гор, поэтому они одолели нас; если же мы сразимся с ними на равнине, то наверняка одолеем их. …Господь есть Бог гор, но не Бог долин…» (3 Цар. 20:23, 28).
Таким образом, обитель Господа Израиля была изначально расположена в горах, точнее, в гористом, полупустынном районе, в треугольнике между юго-восточным Ханааном (Эдомом), северо-западной Аравией (Мидьяном) и южным Синаем. Почему же главные святилища Яхве — Сеир, Синай и Хорев — находились не там, где жил его народ? Значит ли это, что «дом Иакова» воспринял бога тех народов, которые там жили — эдомитян, мидьянитян и кениев, — или южные древнееврейские племена сами долгое время кочевали в этом районе? С другой стороны, если гора Сеир в Эдоме входила в удел Яхве, то почему же эдомитяне не остались приверженцами этого культа, а стали поклоняться языческому богу Каусу? Складывается странная и труднообъяснимая картина: «дом Иакова», почти никогда не живший в обители Яхве, за исключением 40-летнего скитания по пустыне двух южных племен, навсегда принимает этого Бога, а эдомитяне и мидьянитяне, постоянные жители удела Господа, либо ему никогда не поклонялись, либо со временем сменили на другого бога. Чтобы понять, почему так произошло, нужно принять во внимание два очень важных обстоятельства: близкородственный характер всей группы племен, которых привел в Ханаан патриарх Авраам, и исключительную роль Моисея в формировании монотеистического яхвизма.
Несмотря на то что Библия повествует об Аврааме как о патриархе семейного клана, в действительности он являлся главой большого племенного объединения, которое позднее распалось на известные нам народы: на южные древнееврейские племена, эдомитян, моавитян, аммонитян, ишмаэльтян, амалекитян, мидьянитян, кеназитов и кениев. Разделение между ними началось уже после смерти Авраама, когда они начали смешиваться с местными народами южного Ханаана, северо-западной Аравии и Синая. Все эти кочевые аморейские народы имели общее происхождение, говорили на одном языке, поклонялись одним и тем же богам и занимали тот самый горный треугольник Сеир-Хорев-Синай, который считался уделом Яхве. Вероятно, культ Яхве был одним из их общих культов, и не случайно египтяне называли часть этих кочевников «шасу Яхве». Вряд ли будет ошибкой сказать, что в доегипетский период все эти народы представляли собой один большой этнос кочевых амореев, внутри которого существовали лишь племенные деления. Не надо забывать, что не только при Аврааме, но и при Исааке еще не было разделения на «дом Иакова» и «дом Эсава», на древних евреев и эдомитян. Все они тогда представляли собой одно целое, а следовательно, гора Сёир в Эдоме была их общим святилищем.
Выделение южных древнееврейских пілемен из этого большого этноса кочевников и полукочевников произошло прежде всего в результате четырехвекового пребывания «дома Иакова» в Египте. Нахождение в нильской дельте в корне изменило образ жизни древних евреев, превратило их в оседлый народ и оторвало «дом Иакова» от его кочевых собратьев в Синае, Мидьяне и южном Ханаане. Но с другой стороны, оно его сблизило с гиксосским «домом Иосифа», происходившим из совсем другого племенного объединения кочевых амореев. Почему у потомков Ишмаэля или Мидьяна не могли быть те же боги, что и у потомков Исаака, если их родоначальники считались сыновьями одного отца — Авраама? То же самое касается потомков Иакова и Эсава, тем более что оба они являлись единоутробными сыновьями одного отца — Исаака, и одной матери — Ревекки. Обособление и разделение племен, которые привел Авраам в Ханаан, выделение из них отдельных этносов привело к тому, что территория «дома Иакова» оказалась вне удела его Бога. И все же эти народы оставались еще очень долго близкими друг к другу по всем параметрам. Не зря к племенам Моисея, ушедшим из Египта, присоединились в пустыне кении, кеназиты и иерахмиэлиты, которые впоследствии слились с коленом Йеуда. Этот союз возник не только благодаря общим этническим и языковым корням, но и вследствие общего культа, который исповедовали эти народы. Нет сомнения, что культ Яхве был известен среди них уже в доегипетский период. Возможно, он был принесен в южный Ханаан и Мидьян с их далекой прародины, из северо-западной Месопотамии, где они жили тоже на плоскогорьях или в горных районах. Если это так, то возникает другой вопрос: почему только древнееврейские племена остались преданы этому культу, а со временем сделали его единственным?
Вероятно, особая роль культа Яхве в судьбе древнееврейских племен — в огромной степени заслуга Моисея. Его идея Единого, Всемогущего и Вечносущего Бога воплотилась в культе Яхве и превратила его в уникальную для того времени монотеистическую религию, которая в корне изменила сначала судьбу его племени — левитов, — а потом и всех древних евреев. Старая домонотеистическая форма этого культа немногим отличалась от других языческих верований. Моисей не только радикально изменил его религиозную сторону, но и придал ему ярко выраженный социальный и правовой характер, невиданный для религий той эпохи. Тем самым он создал не просто новую религию, но и новую систему социальной и правовой организации общества. Ничего подобного не было у родичей древних евреев, тех кочевых народов, которые знали и исповедовали этот культ. Поэтому неудивительно, что постепенно языческий яхвизм у них уступил место другим политеистическим верованиям, в то время как монотеистический яхвизм укреплял свои позиции лишь среди древнееврейских племен.
Не следует забывать, что иудаизм периода Первого Храма разительно отличался не только от иудаизма сегодняшнего дня, но и от иудаизма Второго Храма. Начальный иудаизм не был монотеистическим учением, таковым его сделал лишь Моисей. Однако, несмотря на категорический запрет поклонения другим богам, являющийся центральной синайской заповедью, тогдашний иудаизм мирно уживался с другими языческими культами. Имея в виду эту особенность раннего иудаизма, его целесообразнее называть яхвизмом, так как его носители, отдавая предпочтение культу Яхве, не отказывались от поклонения и другим божествам. Вплоть до разрушения Первого Храма в 587/586 г. до н. э. древнееврейские племена, не говоря уже о ханаанейско-аморейском населении, оставались по-прежнему политеистами, поклоняясь как Яхве, так и другим богам, например Баалу или Ашейре. Только в течение двух коротких периодов — времени правления иудейских царей Хизкии и Иосии — южные племена полностью вернулись к монотеизму Моисея. Однако эти годы были скорее исключением, нежели правилом.
Еще сложнее обстояло дело на территории северных племен. Там был несравненно больший процент ханаанейско-аморейского населения, исторически никак не связанного с культом Яхве. Но главная проблема заключалась в том, что сам «дом Иосифа» — лидер северных племен — традиционно отдавал предпочтение культам Эля, Баала и Ашейры — главным ханаанским божествам того времени, и не случайно. Культ Яхве не был распространен в той аморейской племенной группе, к которой он принадлежал. В этом-то и состояло его важнейшее отличие от «дома Иакова». Как ни парадоксально, но среди мидьянитян, ишмаэльтян или кениев, происходивших из пл