Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей,
Консультации специалистов:
Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика




Константин Константинович Романенко

Спасительный 1937-й
Как закалялся СССР


«И грянул…» гимн. Эффект бабочки[1] (Записки репрессированного сталиниста)

Одной из особенностей человеческого самосознания являются убеждения, которые неотделимы от социально-политических, национальных, идеологических и религиозных конфликтов своего времени. Как отметил еще Энгельс: «Жить в обществе и быть свободным от общества — нельзя». И если в обстановке «холодной войны», стремясь добиться мирового господства, Запад вел борьбу против СССР на мировоззрении антисоветизма, то пятая колонна внутри страны выбрала эмоциональной пружиной фразеологию антисталинизма с логикой, позаимствованной из наследия Троцкого.

В одном из рассказов Рэя Брэдбери «И грянул гром» описывается история, когда гибель бабочки в далеком прошлом изменяет мир будущего. Но для того, чтобы изменить «завтрашний день», совершенно необязательно совершать путешествие в прошлое на машине времени. Используя «эффект бабочки», извращая и «затаптывая» историю нашей страны и фактически зомбируя население, антисталинисты десятилетиями воздействовали на сознание людей. И потомки граждан великой державы, с победного 1943 года убежденно певших гимн со словами «Нас вырастил Сталин — на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил!», поверили подлецам, подло и лживо клеветавшим на вождя, под руководством которого советский народ освободил мир от фашизма.

А результатом распространения низкой и злобной лжи и стало разрушение государства, созданного Сталиным, и Россия встала перед угрозой нравственного разложения. Когда жалкая и ничтожная прослойка общества из соображений своей выгоды превращает человека в духовного пигмея, жаждущего, как наркотик, получить лишь примитивное наслаждение. Однако не все по-идиотски простодушно приняли на веру ложь «оттепели». Именно в те 60-е, когда «дети Арбата» под балалайку Окуджавы, с томиками «певца» ГУЛАГа уже строились в новую пятую колонну, в стране были другие люди, понимавшие опасность антисталинизма.

И я тоже принадлежу к тем, кто вовремя осознал, что философия десталинизации враждебна большинству народа, а лживая критика советского вождя является инструментом негодяев и шарлатанов, жаждущих самоутверждения. Демонстрируя рабски извращенную психологию интеллигенции, которая, вопреки логике, стремясь в своем мелочном тщеславии выглядеть солидно и выражая солидарность с родственниками врагов народа, самозабвенно и подло врет, клевеща на наше прошлое. И, поскольку из-за собственных убеждений я был репрессирован, а позже и лишен Родины, приведу некоторые эпизоды биографии, подтверждающие «эффект бабочки».

Я родился 16 декабря 1946 года в семье офицера Красной Армии, на Дальнем Востоке, в районе Приморского края, где позже возник город и порт Находка. Мой отец Константин Захарович происходил из крестьянской семьи, переселившейся из Центральной России на Урал еще в годы столыпинской реформы. На военную службу отца призвали уже в 1939 году. В армии служили все мои родственники по мужской линии. Дед, Захар Васильевич, был участником Первой мировой. Во время Великой Отечественной пропал без вести на фронте старший брат отца Иван, а младший — Петр, женившийся после войны на литовке, продолжал воевать в войсках МГБ с укрывавшимися в лесах Литвы националистами. В одном из боев он был ранен, и до конца жизни его лоб пересекал глубокий шрам.

Но дольше всех — 32 года — носил военную форму самый младший, Александр. Стремясь попасть на фронт, в 1944 году он приписал себе год. На передовую он не попал, но после окончания в 1951 году Горьковского Краснознаменного военно-политического училища оказался в Северной Корее, где в должности командира зенитной батареи авиаистребительного корпуса воевал уже против американцев и был награжден двумя орденами. Окончив еще два факультета (исторический и иностранных языков) Иркутского госуниверситета, он преподавал в Гореловском военно-политическом училище Ленинградского военного округа. Он защитил кандидатскую диссертацию, а уйдя в запас, работал доцентом в ряде ленинградских вузов. В 1988 году он создал в Ленинграде историко-философский семинар «Патриот», а на его базе — движение «Отечество» и позже получил звание академика. Травля Александра Захаровича началась после публикации его монографии «О классовой сущности сионизма», вызвавшей интерес патриотов и ненависть врагов. И редактор моей первой книги «Борьба и победы Иосифа Сталина» Л. Бобров отметил: «Ваш дядя был смелым человеком».

В 1947 году, после демобилизации отца, наша семья переехала в Литву. Мы жили в Кеданяе, затем в Паневежисе, но в 1953 году уехали на Урал, там, в городе Ирбите Свердловской области, и прошли мои школьные годы. Уже с детства я занимал активную жизненную позицию. Много читал, занимался в драматическом кружке и ансамбле Дома пионеров, а в год полета Юрия Гагарина провел лето в «Артеке», где меня избрали председателем совета 3-го отряда лагеря «Горный». Кроме ребят из Советских республик в нашем отряде были школьники из Западного Берлина. Мы вместе пели у костра пионерские песни и встречали в Ялте теплоход с приехавшими для учебы в советских вузах и техникумах 500 молодыми кубинцами.

Уважение к Сталину я унаследовал от отца. Отец быстро понял, что «разоблачение культа» было продиктовано исключительно карьеристскими соображениями Хрущева и основывалось на фальсификации исторических фактов, лжи и извращении логики событий. В кругу сверстников я не скрывал своих симпатий к Сталину и ненависти к Хрущеву, и в 1963 году у меня появились единомышленники. Мы читали историческую и политическую литературу, участвовали в диспутах и демонстративно носили значки с портретом вождя, а в год смещения Хрущева меня избрали секретарем комсомольской организации школы № 1 имени Горького.

После издания нашумевшей книги Солженицына реабилитированные «зэки» вошли в моду, и горком комсомола организовал в драмтеатре встречу школьников с уральским поэтом, отсидевшим в лагере. На состоявшемся диспуте я доказывал, что все репрессии были обоснованны, и, когда мы с одноклассниками расходились по домам, один из них вступил со мной в спор. Анатолий Г. был сыном корейца, работавшего директором мебельной фабрики, и признался, что его отец тоже был репрессирован. Видимо, он рассказал о диспуте отцу, поскольку, войдя в класс на следующее утро, он сразу направился ко мне и потребовал: «Возьми свои слова назад!»

Речь шла о моих аргументах. И, когда я отказался, он схватил меня за ворот пиджака и со словами «Пойдем выйдем» стал вытаскивать из-за парты. Драться я не умел. Я не мог ожесточенно бить противника в лицо — и поэтому обычно били меня. Победить в драке шансов у меня не было. Анатолий был выше, сильнее и занимался в спортивной школе, но и терпеть позор на глазах одноклассниц мне было стыдно. И, чтобы сохранить достоинство, я нанес удар почти инстинктивно. К моему удивлению, мой противник не только рухнул, вытянувшись во весь рост, но и лежал не шевелясь в проходе. Это был классический нокдаун, и я до сих пор горжусь этим ударом.

От показательной «порки» меня спасло то, что, имея более длинные руки, он не дал мне дотянуться до подбородка, и я, видимо, попал в солнечную артерию. Правда, несколько дней спустя, меня все же «наказали» его приятели, тоже предложившие «прогуляться» на задний двор школы. Идти на разборку в одиночку против троих было глупо, но я пошел: честь — черт ее побери! Впрочем, до настоящей драки дело не дошло. Едва мы вышли на крыльцо, как один из них спустил меня на пять ступенек ниже. И, когда, поднявшись с земли, я спросил: «За что?» — мне «вежливо» объяснили: «За Сталина…». Это было уже не так обидно — на войне как на войне.

Сын репрессированного и я не разговаривали год. Однако случилось так, что после окончания 11-го класса, летом 1965 года, мы оба поступили на механический факультет Пермского высшего командно-инженерного училища. Это было единственное высшее учебное, готовившее специалистов для Ракетных войск стратегического назначения после школьной скамьи, и по его завершении, чтобы дослужиться до генеральского звания, не нужно было учиться в академии. И, поскольку из соображений секретности курсанты носили голубые погоны с желтой каймой и эмблемами ВВС, нас принимали за летчиков.

Но в принципе мне была уготована судьба нести боевое дежурство на отдаленной точке, где в глубоких шахтах в ожидании часа «икс» томятся огромные тела баллистических ракет, составлявших и меч, и щит нашей страны. Как поется в песне: «У Олекмы у реки, где живут одни буряты и стоят ракетные полки…». Помимо общих и профессиональных дисциплин: высшая математика, физика, термодинамика, аэродинамика и прочее — мы изучали в объеме университетского курса историю, философию и политэкономию, по ним у меня были только отличные оценки.

Конфликт с Анатолием Г. забылся, и три года жизни на казарменном положении наши кровати стояли рядом. Мой одноклассник получил звание сержанта и стал кандидатом в члены партии. Поскольку я был заместителем секретаря комсомольской организации курса, то замполит факультета предложил вступить в партию и мне. Однако, сославшись на свою неподготовленность, я это предложение отклонил, но не потому, что не понимал значимости членства в КПСС как некоего катализатора для будущего продвижения по службе. Я считал, что, формально декларируя приверженность ленинизму и прикрываясь марксистскими фразами, в партийной идеологии осуществляется ревизионистская политика, уже с хрущевской «десталинизации» обозначившая усиление господства партийной и государственной бюрократии и «среднего класса», состоявшего из работников торговли, сфер обслуживания и «гуманитарной» интеллигенции, фактически превращавшихся в слой советской буржуазии.

Такое перерождение системы закончилось открытым ренегатством самого руководства партии и развалом государства. Но первая попытка контрреволюции была предпринята не в СССР, а в Чехословакии, когда 27 июня 1968 года в чехословацких газетах был опубликован манифест «Две тысячи слов…» за подписями «либералов». Контрреволюция «интеллектуалов» закончилась в ночь на 21 августа вводом в Чехословакию войск стран Варшавского договора, а 25-го, в состоянии экзальтации, семь московских диссидентов провели у собора Василия Блаженного так называемую сидячую демонстрацию. По роковому стечению обстоятельств именно из-за этих посиделок я попал в неприятную историю.

Из летнего отпуска мы вернулись в училище спустя десять дней после начала «ликвидации» в Праге. На 4-м курсе нас вывели на свободный режим, и в общежитии я поселился в одной комнате со своим командиром группы Анатолием и старшиной курса. До получения лейтенантских погон осталось лишь два года, но уже осенью провидение обозначило мне другую линию жизни, когда после ноябрьского праздника меня вызвали в кабинет заместителя начальника училища по политической части полковника Гущина. Разговор начался с вопросов о моих родителях и службе, но затем, достав из-под листа бумаги фотографию, полковник спросил: «Откуда у вас антисоветская листовка?» На фото была не листовка, а уменьшенная копия письма школьного товарища, учившегося в УРГУ на факультете журналистики.

Но его письмо не было антисоветским. Пожалуй, его можно было назвать антипартийным. Речь шла о перерождении партии, социальной справедливости и демократии. Так, в частности, в нем говорилось, что если депутат-директор (речь шла о местных Советах) может что-то сделать для народа как руководитель предприятия, то депутат-рабочий лишен такой возможности. Письмо почти полгода пролежало в моем словаре немецкого языка, и я уже забыл о нем, а теперь, увидев копию, не знал, как объяснить его происхождение.

Если бы полковник поставил вопрос о существе изложенного, то я мог легко объяснить свою позицию. На подобные темы я открыто говорил с преподавателями на занятиях по политэкономии и философии. Но посиделки диссидентов на Лобном месте, видимо, заставили начальника политотдела смотреть на содержание иными глазами. Особенно крамольным выглядело сочетание «капээсэсовский режим». Наверное, Леня выловил ее в своей студенческой среде и поэтому отпечатал текст на машинке, но именно печатный шрифт заставил полковника считать письмо «антисоветской листовкой».

И это меняло всю логику. Назвав имя товарища, я поступил бы как предатель. Поэтому первой моей мыслью было: «признаться», что отпечатал текст сам, но у меня не было доступа к пишущей машинке. И я не придумал ничего лучшего, как сказать, будто бы во время отпуска на выходе из кинотеатра этот листок мне вручил неизвестный. Однако Гущин мне не поверил: «Мы знаем, что вам знаком человек, давший эту листовку», — сказал он. Я это отрицал, и по ходу разговора он задал вопрос: хочу ли я учиться в училище? И когда я ответил утвердительно, он дал «слово коммуниста», что в случае моего признания продолжу обучение. Такой компромисс был заманчив, но я уже не мог отступить от придуманной версии, ибо в этом случае мое поведение выглядело бы не только предательством, но и трусостью, поэтому то же самое позже я изложил и в особом отделе.

Продолжая ходить на лекции, я робко надеялся, что неприятная история как-то утрясется. Однако она не утряслась. В один из зимних дней меня снова вызвали в особый отдел. Кроме майора Цилина там присутствовал подполковник-особист из округа. Теперь мне предстоял настоящий допрос, и, когда я повторил прежнюю версию, подполковник стал кричать, чтобы мне «показали, где в Перми расстреливают». Впрочем, особисты не теряли времени: они уже выявили автора. Мне предъявили другие письма Леонида, среди которых были и те, которых я не получал, а затем особисты стали выяснять, была ли у нас организация. С какой «революцией» поздравляли меня накануне 7 ноября и был ли у нас устав? Позже я узнал, что моих товарищей Леонида Макушина и Николая Наумова сотрудники КГБ допрашивали в свердловской гостинице «Большой Урал». Их водили в ресторан в разное время, поэтому они не подозревали, что жили в соседних номерах.

В заключение допроса мне предложили написать объяснение. Конечно, я не стал признаваться в своих политических расхождениях с властью, но чистосердечно изложил свою позицию в отношении антисталинской пропаганды, которая, по моему мнению, подрывала устои нашего общества, вредя гражданскому самосознанию. Спустя годы об этом же я написал и в своих книгах, но тогда, прочитав мое объяснение, подполковник хмыкнул и заявил, что при Сталине меня бы уже расстреляли. Это было нелогично, но, когда он посетовал: «Если бы об этом узнал Леонид Ильич!» — я едва скрыл улыбку.

Конечно, Брежнев не читал моих рассуждений, но спустя два года антисталинская истерия стала стихать. Журналы «Октябрь», «Наука и жизнь» начали публиковать воспоминания о Сталине, Солженицыну в первый раз предложили уехать из страны, а водители выставляли портреты Генералиссимуса на стеклах автомобилей.

Но в принципе, как и «певец ГУЛАГа», мы попались на неосторожной переписке, и вскоре после допроса от имени начальника училища мне объявили 15 суток ареста — большего срока не мог дать даже генерал.

Гарнизонная гауптвахта находилась на окраине города, и я, как чешский солдат Швейк, отправился туда пешком, под конвоем Анатолия. Спустившись с берега Камы по Комсомольскому проспекту, прежде носившему имя Сталина, нам предстояло пройти более километра по центральной части города. Было пасмурно и слякотно. Мой бывший одноклассник, вооруженный автоматом, шел шагах в трех позади. Поэтому прохожие сразу стали останавливаться, провожая взглядом нашу подозрительную процессию, и я предложил своему конвоиру пойти рядом, дав честное слово, что не совершу побега.

Первые пять дней на «губе» я провел в одиночной камере. Было холодно, и ночами, прикрывшись шинелью, я размышлял о жизни, а с утра, когда деревянные нары пристегивались к стене, считал шагами секунды: шесть шагов к двери — шесть к стене с маленьким окошечком у потолка. И мучился мыслями. Мне было давно понятно, что злополучное письмо в политотдел передал мой бывший одноклассник. Но почему он так поступил? Исключение было неизбежно. Однако мучило не это, а тяжесть удара для родителей и туманность будущего.

Минуты текли, как часы, и, когда за мной пришли два офицера, оказавшись между ними на заднем сиденье автомобиля, я был почти счастлив, согреваясь теплом, идущим из радиатора. На вопрос, куда мы едем, они не ответили. Несмотря на вечернее время, в приемной начальника училища томилось несколько подполковников, но меня сразу ввели в кабинет. Генерал-майор Стаценко сидел за столом, а на стульях вдоль стены расположились все мои «знакомцы»: полковник Гущин, подполковник-особист из округа и начальник особого отдела майор Цилин. После краткого вступления начальник училища объявил, что судить меня не будут, но, продолжил он, мы приняли решение о вашем отчислении.

Когда он встал, поднялись и остальные. Они стояли как по ранжиру, и количество звезд на погонах соответствовало росту. Резюме генерала прозвучало как приговор: «Вы виновны в том, что когда вам предложили рассказать, от кого получили «антисоветскую листовку», то стали лгать и должны понести наказание. Вас следует наказать и для того, чтобы другим было неповадно. Однако мы не станем портить вам жизнь — идите в рабочий класс, и он вас научит». Неким добрым жестом было обещание, что мне дадут возможность сдать экзамены зимней сессии за 4-й курс. В заключение генерал посоветовал: «Молодой человек, не нужно обобщать недостатки».

По возвращении на гауптвахту меня поместили в общую камеру, где среди солдат находился и курсант 3-го курса. Саша Гонтаренко был высок и плечист и оказался сыном генерала — командира части, в которой наш начальник училища прежде был заместителем его отца. На мой недоуменный вопрос «Как же при таких «связях» ты попал под арест, да еще на десять суток?», — Саша расплылся в широкой улыбке и похвалился, что может выпить бутылку водки из горлышка, но отец позвонил Ста- ценко, чтобы на почте его сыну деньги не выдавали. Поэтому он сдавал кровь и во время демонстрации своих гусарских способностей на площадке детского сада попал на глаза патруля. На следующий день нас перевели в сержантскую камеру, и, когда мы с сыном генерала таскали снег от одного забора к другому и обратно, маленькие дети военных язвительно кричали: «Будущие офицеры на каторге!». Грамотные были ребятишки.

Мне действительно дали возможность сдать экзамены за 7-й семестр. Последний, геодезию, я сдавал самому генералу, но после этого меня исключили из комсомола. Правда, лишь со второй попытки. На комсомольском собрании за меня заступились бывшие суворовцы, и курс проголосовал против исключения. Поэтому из рядов ВЛКСМ меня «удалила» партийная комиссия. Предлагалась формулировка: «за хранение и распространение антисоветской листовки». Однако единственный майор, находившийся среди офицеров с большими звездами, возразил: «Зачем портить парню жизнь?». И причиной определили: «по низким политическим качествам»; позже эта же запись оказалась и в академической карте. Но я благодарен всем людям, которые в эти сложные дни поддержали меня. Причем за мной не было никакой вины, кроме личных убеждений и попытки скрыть имя автора письма, но, по сути всего случившегося, я оказался «жертвой» политических репрессий. И не один — Николая исключили с 3-го курса Ленинградского мореходного училища дальнего плавания, а некоторых товарищей по школе, проходивших срочную службу, перевели в другие части. Правда, сам автор письма продолжил учебу на журфаке и позже стал профессором.

Мы не были «изменниками Родины», как люди, впоследствии разрушившие нашу страну, наоборот, мы были патриотами. Но мы представляли для власти опасность, поэтому нас репрессировали закономерно. К слову сказать, спустя несколько лет, 9 ноября 1975 года, капитан 3 ранга Валерий Саблин, желавший выступить по Центральному телевидению с обращением к Брежневу, поднял восстание на противолодочном крейсере «Сторожевой». В докладе комиссии по расследованию указывалось, что Саблин, собрав офицеров и мичманов в «кают-компании, изложил вынашиваемые с 1963 года мысли об имеющихся, по его мнению, нарушениях законности и справедливости в советском обществе. При этом он демагогически использовал общеизвестные недостатки, о которых сообщается в советской печати (отдельные факты злоупотреблений в торговле, нехватка некоторых товаров, нарушения правил приема в вузы, случаи очковтирательства и приписок, бюрократизма и использования служебного положения в личных целях и др.). Саблин преподносил все это как проявление отхода партии и правительства от ленинских положений в строительстве социализма…».

Обращу внимание, что в докладе фактически говорится то же, что сказал и мой генерал: «Не надо обобщать недостатки». И, рассуждая гипотетически, если бы я с баллистической ракетой, несущей ядерный боезаряд, присоединился к подобному «восстанию», то, возможно, нас бы и «выслушали». Конечно, такое желание было наивным, но если бы к нашей максималистской точке зрения прислушались, то сохранился бы как держава и Советский Союз.

В «ссылку» — дослуживать — меня направили в Чебаркуль. Прибыв 6 марта 1969 года в штаб дивизии, я получил направление в танковый полк, где ждали «дембеля» солдаты, участвовавшие в походе на «пражскую революцию». Нас демобилизовали в последний день июня. Я носил военную форму четыре года, и теперь мне предстояло начать совершенно новую жизнь. Однако мои попытки перевестись на какой-либо факультет свердловских вузов оказались безуспешными. В деканатах меня встречали доброжелательно, но, увидев запись «в академической справке», сразу отказывали. Фактически она стала «волчьим билетом». Только через год я продолжил учебу в Тюменском индустриальном институте и, завершив еще три курса, в 1973 году получил диплом инженера-механика.

Жизнь вошла в свою колею. Еще до этого меня вновь приняли в комсомол; правда, с перевесом в один голос, но затем я четыре года был членом этого же бюро горкома ВЛКСМ. С 1974 года я работал начальником различных цехов, затем главным инженером предприятия в Ирбите, а в 1979 году министерство Туркмении предложило мне должность главного инженера комбината в Ашхабаде. В кругу моих знакомых туркменов оказались работники киностудии, писатели и поэты, и я даже перевел стихи одного из них. Меня приглашали на телевидение, а в «угаре» перестройки даже предложили выступить с лекцией о Сталине перед офицерами Министерства внутренних дел. В 1993 году я ездил на учебу в Америку, а по возвращении смотрел по телевизору, как Ельцин и его камарилья расстреливали в Москве Верховный Совет.

Еще одной подлостью кумира москвичей стало то, что меня и еще 60 миллионов соотечественников лишили гражданства — фактически репрессировали. И в 1995 году растерянное русскоговорящее население Туркмении стало организовывать очереди, чтобы получить штамп с белогвардейским орлом в паспорте. Эта процедура стоила 100 манат, но они не могли выехать в Россию, поскольку там для них не было жилья. Я «купил Родину» последним из ашхабадцев, когда цена поднялась до 1000 — и очереди не стало. По возвращении в Ирбит я работал заместителем директора по перспективному развитию производства и в период переизбрания Ельцина на второй срок помогал в агитационной кампании коммунистам, размножая их листовки. Одну из них — сатирическую поэму — даже написал сам. Она начиналась строфой: «На Урале жил Борис, там без всяких правил он в кругу больших подлиз лишь обкомом правил, а в Москве сидел другой проходимец — Миша. Миша правил всей страной, и зарплата выше». Моя агитка пользовалась популярностью, но ирбитчане все-таки проголосовали за Ельцина.

Это стало последней каплей в чаше моего разочарования соотечественниками. Я не хотел, чтобы мои дети жили в стране, где властью распоряжается самодовольный, налившийся алкоголем упырь, разрушивший мою Родину, и работали на «новых русских». И в декабре 1997 года вместе с семьей уехал в Германию. Решение оказалось предусмотрительным. Через полгода после очередного сердечного приступа немецкие врачи спасли мне жизнь, сделав операцию, какую в России сделали только Ельцину. И в этом совершенно частном событии оказалось почти мистическое продолжение.

В предисловии к книге «Последние годы Сталина…» я уже рассказывал о том, что, прочитав в русскоязычной газете о создании комиссии по подготовке Гимна Российской Федерации, в конце ноября 1999 года направил свой вариант текста на имя В. В. Путина. Желая вернуть мелодию Гимна Советского Союза, я рассчитывал, что мой текст попадет в руки Сергея Михалкова, и мы станем соавторами. Я не ошибся в своих предположениях. Мои идеи действительно были востребованы. Однако, изложив «историю гимна» читателю, я не знал некоторых подробностей. Первый вариант, предложенный С. В. Михалковым, содержал следующие строки:

Могучие крылья расправив над нами,
Российский орел совершает полет.
И символ Отчизны — трехцветное знамя —
Народы России к победе ведет!
Пр.: Славься, Отечество наше свободное —
Братских народов союз вековой!
Предками данная мудрость народная!
Родина, славься! Господь над тобой!
Суровой дорогой лихих испытаний
В борьбе за свободу пришлось нам пройти.
С надеждой и верой вперед, россияне!
И пусть нас Господь сохраняет в пути!

Сергей Владимирович не понимал, что гимн должен прославлять страну, а не ее символы, «притянув» к орлу и знамени белогвардейской ориентации еще и Господа в подражание «Боже, царя храни…». Видимо, текст не устроил и президента. Во всяком случае, за три дня до озвучивания гимна слов еще не было. 28 декабря 1999 года заместитель генерального директора Капеллы Раиса Андрейкина рассказывала «Известиям»: «Именно мы, скорее всего, будем записывать новый вариант, утвержденный президентом. Однако пока что мы не получили из Кремля его текст. Как только будут слова — начнем репетировать… Участники рабочей группы по рассмотрению проекта текста Государственного гимна России подтвердили, что рекомендовали президенту текст, написанный Сергеем Михалковым. Они в один голос заявляют, что приняли не тот вариант, который был опубликован в прессе. Депутат Госдумы Николай Овчинников заявил «Известиям», что текст, скорее всего, устроит все слои населения». Какой же текст мог устроить «все слои»? Дело в том, что накануне в Кремль пришло мое письмо, в котором были и такие строки:

Веками упрочена наша держава —
Свободных и гордых народов страна.
Былых поколений бессмертная слава
Не меркнет и крепнет во все времена!
Пр.: Славься, Отечество наше свободное, —
Дружбы народов надежный оплот!
Гордость священная и благородная
В наших сердцах неизменно живет.
Богатством тебя одарила природа:
Широкие реки, леса и поля.
Живи, процветая на благо народа,
Любимая наша родная земля.

Не могу сказать, что этот текст идеален, но согласись, читатель, что в отличие от варианта Михалкова он предлагал совсем другие идеи: прославление державного величия страны, ее славы, «нашей» любви и гордости за неё, широты страны и ее природу. Но после получения моего варианта в Сергее Владимировиче проснулся не поэт, а редактор, желавший приспособить мои слова к своему творению. Поэтому из моих двух куплетов он взял за основу «скелет» из рифм: «наша держава — слава», «страна — все времена» и «леса и поля — родная земля».

А из припева слово «священная» перенес в первую строку: «Россия — священная наша держава». Также он переместил в первый куплет фразу «любимая наша». Смысл фразы «богатством тебя одарила» трансформировал в понятие «твое достоянье», а «широкие реки» — превратил в «широкий простор». В собственном варианте, убрав строку «Родина, славься! Господь над тобой!», «моё» существительное «гордость» он вставил в строку: «Мы гордимся тобой!» А мысль «веками упрочена» передал фразой «так было, так есть и так будет всегда».

То есть, приняв мои рифмы, образы и философию, де-факто Михалков добавил к ним лишь упоминание о Боге. Поэтому газета «Известия» была введена в заблуждение, когда сообщала: «Председатель комитета Совета Федерации по культуре Валерий Сударенков уточнил, что за основу был взят все-таки опубликованный текст Михалкова, который претерпел серьезную авторскую правку. Из текста вычеркнули все упоминания о Боге и российском орле, а лейтмотивом стали понятия — священность Державы и верность Отчизне. Правил текст сам Михалков». В действительности он «правил» мой текст, что очевидно уже при сравнении рифмического ряда приведенных выше двух стихотворений с утвержденным:

Россия — священная наша держава!
Россия — любимая наша страна!
Могучая воля, великая слава —
Твое достоянье на все времена.
Пр.: Славься, Отечество наше свободное —
Братских народов союз вековой!
Предками данная мудрость народная.
Славься, страна! Мы гордимся тобой!
От южных морей до полярного края
Раскинулись наши леса и поля.
Одна ты на свете! Одна ты такая!
Хранимая Богом родная земля.
Широкий простор для мечты и для жизни
Грядущие нам открывают года.
Нам силу дает наша верность Отчизне.
Так было, так есть и так будет всегда!

О форме такого использования моего авторского стихотворения я посылал «жалобу» В. В. Путину, но ответа из канцелярии Кремля не получил, а из Госдумы мне ответили отпиской. В обращении я писал и по поводу строк, некорректно заставлявших атеистов и людей разных вероисповеданий «петь» о Боге. Ибо считал это насилием над убеждениями, фактически нарушением пресловутых прав человека. Не нравилась мне и фраза с нелепым утверждением: «Одна ты на свете! Одна ты такая! Хранимая Богом…». Выходит, что на другие страны Божья «охрана» не распространяется? Не лучше ли строфу куплета представить в следующем виде:

От южных морей до полярного края
Раскинулись наши леса и поля.
Для счастья народов живи, процветая,
Прекрасная наша родная земля.

Я не против религии как таковой. Каждый человек имеет право на свои убеждения, подразумевающие «презумпцию моральной вменяемости», но мне не понятно демонстративное заигрывание государства с Церковью, облачаемое в формы банального фарисейства. И все-таки я доволен, что Михалков использовал именно мой текст. Тем самым я «переиграл» ненавистников Сталина, злобу которых вызвало само сохранение мелодии советского гимна. Газета «Известия» сообщала, что представители творческой интеллигенции обратились к президенту Владимиру Путину с открытым письмом, в котором писали:

«Затея возвратить в государственный обиход музыку бывшего советского гимна вызывает у нас отвращение и протест… Никакой новый текст не сможет стереть намертво приставшие к музыке Александрова слова, прославляющие Ленина и Сталина». Миллионы сограждан «никогда не станут уважать гимн, попирающий их убеждения и оскорбляющий память». Трудно поверить, что горстка людей, подписавших это письмо, имела какие-то «убеждения», кроме антисоветской злобы. И символично, что основой текста патриотической песни России стали слова, предложенные именно сталинистом. И если «либералы» не нашли других — лучших слов, значит, мои убеждения, как и взгляды других авторов-патриотов, пишущих «в сталинском ключе», отвечают интересам России и нам есть что сказать своим соотечественникам.

Некая ирония и в том, что не возникни у меня скандал с сыном репрессированного, то «россияне» прославляли бы страну другими словами и под другую музыку. Но эта история имела еще одно продолжение. Во время учебы в Центре повышения квалификации по курсу «Projekt- manager» я рассказал «историю с плагиатом» одной из преподавательниц. «Почему бы вам не написать книгу?» — посоветовала она. Но вместо этого я написал работы на иную тему. В их числе: «Борьба и победы Иосифа Сталина», «Сталинский 37-й», «Великая война Сталина» и др. Надеюсь, что предлагаемая седьмая книга поможет читателю понять, что стало основанием для массовых репрессий 37-го года.

Константин Романенко


Часть I. Неизвестная война Сталина


Глава 1. Перестройка 37-го года

Идеи вообще ничего не могут осуществить.

Для осуществления идей требуются люди, которые должны употребить практическую силу.

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения

Кризис, возникший уже в начале третьего тысячелетия новой эры развития цивилизации, убедительно показал, что человечество так и не смогло понять не только смысла своего существования, но и путей дальнейшего развития. Еще социал-утописты Томас Мор, Томмазо Кампанелла, Роберт Оуэн, Шарль Фурье, указывая на несправедливость существовавшего общества, убеждали: чтобы люди жили лучше, его должен сменить другой, более совершенный строй, где все будут равны между собой. Декларации против деспотов, тиранов и привилегированных паразитов они поворачивали против новой «аристократии богатства», против «промышленных феодалов», как Фурье называл капиталистов. Последним мыслителем, который пытался уложить мечту об устройстве мира, основанного на принципах идей о социальной справедливости, в стройную теорию, стал Карл Маркс, сделавший вывод, что в основе эксплуатации лежит отчуждение результатов труда наемных работников капиталистами, а это, в свою очередь, обусловлено отчуждением средств производства.

Среди людей начала XX века, принявших философию Маркса на веру, был и Иосиф Сталин. Причем в отличие от «кабинетных ученых» именно он оказался человеком, которому предстояло не только проверить марксистскую теорию на практике, но и возглавить строительство справедливого общества. Однако постулаты классиков, изложенные на бумаге, оказалось нелегко утвердить в реальной жизни. И прежде всего потому, что пролетариат, живущий за счет продажи своей рабочей силы и непосредственно производящий материальные блага, не может обойтись без чиновничества — управленцев, составлявших слой бюрократии.

Именно поэтому в 1937 году Сталину пришлось решить ряд проблем, связанных с устойчивостью государства в случае начала войны. То была целостная политическая концепция. Принятие 5 декабря 1936 года новой Конституции СССР и последовавшая подготовка к всеобщим прямым выборам стали завершающим политическим актом, подводившим черту под преобразованиями, последовавшими в результате революции. В течение 1937–1938 годов в стране произошла полная смена кадрового состава во всех сферах власти — как политической, хозяйственной и правовой, так и административной.

Вместо слоя управленцев, выдвинувшихся на ответственные посты после Гражданской войны, к руководству государственным механизмом пришло новое, молодое и общественно активное поколение, выросшее и получившее образование уже при советской власти. Накануне войны всего за два с половиной года советский вождь осуществил коренное реформирование всей политической надстройки общества, которое позже будет называться термином «перестройка». Однако перестройка по-сталински не была деструктивна, как полная бессилия и противоречивых стремлений политика Горбачева, которая привела к развалу государства.

Реформы, осуществленные Сталиным, действительно были демократическими для широких масс населения, составлявших продуктивное большинство народа и характеризуемое понятием «трудящиеся». На основе всеобщих прямых и тайных выборов произошла полная смена кадрового аппарата законодательной и исполнительной власти. В ее ходе были ликвидированы клановые группировки в лице руководителей партийных комитетов предприятий, учреждений, горкомов, обкомов, крайкомов и ЦК союзных республик. Такие качественные изменения в системе управления общественными и государственными структурами не могли произойти сами собой — без борьбы, без острых противоречий и взаимных обвинений, без сведения счетов и навешивания политических ярлыков. Напряженные баталии с открытой критикой партийных и государственных чиновников происходили на собраниях и пленумах, в средствах печати и на митингах трудящихся, требующих расстрела врагов народа.

В этом проявлялось законное и осмысленное требование народа очищения властных структур от карьеристов, бюрократов и приспособленцев, разоблачения как явных, так и тайных вредителей. Именно народ одобрял действия по привлечению преступников, виновных в экономических, хозяйственных и политических преступлениях, к ответственности. Стремление масс было направлено к установлению порядка, укреплению технологической и трудовой дисциплины, устранению бюрократизма и делячества, а главное — к пресечению любых попыток подорвать устои советского государства.

И то, что в процессе осуществленной накануне войны чистки произошли извращения ее целей, не зависело от Сталина. Еще Маркс писал: «Бюрократия есть круг, из которого никто не может выскочить. Ее иерархия есть иерархия знания. Верхи полагаются на низшие круги во всем, что касается знания частностей; низшие же круги доверяют верхам во всем, что касается понимания всеобщего, и, таким образом, они взаимно вводят друг друга в заблуждение». Это наблюдение Маркса в полной мере применимо и к советской бюрократии, которую называют «номенклатурой».

Впрочем, функционально номенклатура 30-х годов ничем не отличалась от любой другой бюрократии. И хотя многие репрессированные чиновники, примкнувшие к большевистской партии после революции, имели партийные билеты, преимущественно они были выходцами из среднего класса, говоря иначе, из мелкой буржуазии и поэтому несли в себе мелкобуржуазное паразитическое сознание. Эта мелкобуржуазная ограниченность и обусловила то, что люди, оппонировавшие Сталину, не были большевиками, как сегодня утверждают интерпретаторы истории. Прежде всего, они принадлежали к клану бюрократов, разделявших взгляды правых и троцкистов.

Но тот же Маркс указывал, что бюрократия подменяет реально поставленные перед ней государственные цели своими собственными, бюрократическим целями: «Так как бюрократия делает свои «формальные» цели своим содержанием, то она повсюду вступает в конфликт с «реальными» целями. Она вынуждена поэтому выдавать формальное за содержание… Что касается отдельного бюрократа, то государственная цель превращается в его личную цель, в погоню зачинами, в делание карьеры».[2]

О таких чиновниках писал Маяковский: «Ходят, гордо выпятив груди, в ручках все — в значках нагрудных. Мы их всех, конечно, скрутим, но всех скрутить ужасно трудно». Действительно это так. И, как отмечает А. Н. Тарасов: «Единственным серьезным механизмом улучшения функционирования бюрократии является репрессия. По отношению к государственной бюрократии благотворную роль экзекутора может выполнять монарх (поскольку монарх — это не первый чиновник вроде президента, он не назначен и корпоративной бюрократической моралью не связан). Применительно к советской номенклатуре роль монарха играл Сталин…».

Примечательно, что если доклад Сталина на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года был озаглавлен «О недостатках в партийной работе…», то горбачевский доклад на пленуме 27 января 1987 года назывался «О перестройке и кадровой политике партии». Однако Горбачев, затеявший реформы 80–90-х, государственную цель превратил именно «в его личную цель, в погоню за чинами, в делание карьеры». Поэтому вся «политика» Горбачева не имела какой-то четкой программы. Она строилась исключительно на демагогии и импровизации. Впрочем, одна из идей — если не сказать, одна извилина, которая в его мозгах все же была, — основывалась на бухаринском призыве к кулакам «Обогащайтесь!». То была идея о «кооперации», связанная с услышанными еще в детстве рассказами «о хорошем нэпе». Эта идефикс имела связь с родословной «реформатора».

Дело в том, что дед Горбачева (по линии отца), имея частное хозяйство, в период нэпа занимался торговлей, и, видимо, небезуспешно. Поэтому даже в годы коллективизации он не вступил в колхоз, а остался единоличником. В 2005 году Горбачев так рассказывал свою родословную корреспонденту «Ставропольской правды» Ефиму Куцу: «Самое удивительное, что один дед у меня — по линии матери, вернувшись с Первой мировой войны с зарядом ереси, которую с фронта приносили солдаты, был создателем коммун, колхозов. Коммунист. Второй дед был другим… И тут один дед стал строителем колхоза… Другой дед — Андрей — в колхоз не пошел. Единоличником остался. Отец мой, сын деда Андрея, стал на его сторону».[3]

От раскулачивания семью спасло то, что отец матери Горбачева, являвшийся председателем колхоза, сам руководил раскулачиванием и поэтому своего родственника не выслал. Но в 1934 году деда-единоличника все же отправили «на лесоповал» в Иркутскую область, по словам самого Горбачева, за невыполнение плана «по посеву площадей, который устанавливается государством для единоличников». Скорее всего, причиной стала неуплата налога, и поэтому его освободили досрочно.

Тем временем Пантелей Гопалко — дед Горбачева по линии матери — сумел дослужиться до поста руководителя районного земельного отдела — места не только хлебного, но и престижного. Однако в 1937 году он тоже «оказался в тисках» НКВД. В программе В. Познера Горбачев утверждал, будто бы его деда арестовали «за троцкизм». Но еще в 2005 году в интервью корреспонденту «Ставропольской правды» он проговорился, сообщив, что его дед «как руководитель хозяйства был привлечен к уголовной ответственности по распространенной тогда статье «о трех колосках».[4]

Речь идет о постановлении ЦИК и СНК Союза ССР от 7 августа 1932 года: «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». То есть дед Горбачева был арестован за воровство, и статья, по которой могли осудить Пантелея Гопалко, была не только уголовной, но и расстрельной; поэтому он 14 месяцев не давал признательных показаний. По словам Горбачева, его деда «спасло то, что в 1938 году был февральский пленум, посвященный борьбе с «перегибами». Потребовалась еще санкция прокурора… Прочитал его (дело) молодой помощник прокурора и сказал, что судить абсолютно не за что, что все это трескотня. Дело деда, таким образом, не дошло до приговора. А у Раисы по решению «тройки» деда расстреляли».

Как пишет одна из сотрудниц Фонда Горбачева: «Ее мама была из крестьян — землю получили после революции, хозяйство обустраивалось, но в начале 30-х годов семья деда была раскулачена… Затем деда обвинили в троцкизме, арестовали, и он бесследно исчез». В дальнейшем P.M. Горбачева выяснила, что дед был расстрелян. «Раиса Максимовна рассказывала: «Бабушка умерла от горя и голода как жена «врага народа». И оставшиеся четверо детей были брошены на произвол судьбы».

Смешно, но внучка кулака из брошенной «на произвол судьбы» семьи не стала проституткой, а получила высшее образование и оказалась супругой будущего главы государства. Но получается, что в памяти будущего главного «перестройщика» и его жены, как и у большинства потомков кулаков, почти на генетическом уровне сохранились рассказы о рачительной «хозяйственной» деятельности кулацких хозяйств, получавших хороший доход в благостные времена нэповских кооперативов. И, когда пришло время, они вспомнили о скелетах своих предков-кулаков, хранящихся в семейном шкафу.

Политической проституткой стал супруг внучки кулака. Начав свой путь бюрократа-чиновника как пропагандист «идей коммунизма», Горбачев всю жизнь носил личину. Позже, выступая с лекцией в Колумбийском университете Нью-Йорка, бывший «последний генсек» признался: «Коммунизм был чистой пропагандой… Мы, и я в том числе, говорили тогда, что капитализм катится в пропасть, а у нас все налаживается. Конечно, это была пропаганда чистой воды…». За лекцию Горбачеву заплатили 70 тысяч долларов — это больше, чем 30 сребреников.

Свои кулацкие скелеты прятала в семейном шкафу и чета Ельциных. В своей «Исповеди на заданную тему» Ельцин вспоминал: «До революции хозяйство отца было кулацкое, имел водяную мельницу и ветряную, имел молотильную машину, имел постоянных батраков, посева имел до 12 га, имел жатку-самовязку, имел лошадей до пяти штук, коров до четырех штук… В тридцатом году семью выселили, деда лишили гражданских прав. Обложили индивидуальным сельхозналогом. И дед ушел в бега».

Дед Ельцина был раскулачен и сослан в 1931 году; из мест высылки он бежал, а в 1935 году арестовали и дядю. По словам жены первого президента РФ Наины, отец Ельцина дважды сидел за антисоветскую агитацию. Он выпивал, бил жену. Николай Ельцин «отбывал наказание на строительстве Волго-Донского канала и был освобожден в 1937 году». Тем не менее, внук и сын кулака при советской власти смог закончить институт и сделать головокружительную бюрократическую карьеру. «И гром грянул…». Потомки недобитых кулаков не только отомстили всем «коммунистам», «свергнув» советскую власть. Два негодяя совершили то, что не удалось сделать Гитлеру. Они разрушили великое русское государство, которое создал Петр I, а возвеличил и отстоял Иосиф Сталин.

О кардинальной реорганизации системы управления государством и разграничении функций партии и исполнительной власти Сталин объявил на февральско-мартовском пленуме 1937 года: «Партийные организации будут освобождены от хозяйственной работы, хотя это произойдет далеко не сразу. Для этого необходимо время. Надо укомплектовать органы сельского хозяйства, дать туда лучших людей… Надо усвоить метод большевистского руководства советскими, хозяйственными органами, не подменять их и не обезличивать, а помогать им, укреплять их и руководить через них, а не помимо их».

В рамках осуществления этой задачи 23 апреля Политбюро приняло постановление о выведении из подчинения семи крайкомов парторганизаций автономных республик, а число национальных компартий увеличивалось с пяти до 16. Этим решением расширялась самостоятельность национальных союзных и автономных республик, которые с 1 июня подчинялись напрямую ЦК ВКП(б). Еще одним направлением деятельности вождя стало усиление мер по подготовке страны к возможной войне. 25 апреля решением Политбюро был упразднен Совет труда и обороны при СНК. Взамен образовывался Комитет обороны.

Однако человек, умудренный жизненным опытом, Сталин прекрасно осознавал, что устойчивость государства в значительной степени зависит не только от мощи его армии, но и от внутреннего состояния общества, нередко подверженного влиянию людей, представлявших социальную опасность. Вместо того чтобы отторгать такие элементы, население часто приспосабливается к ним, усваивая их нравы, идеологию и мировоззрение. Для противостояния такой тенденции требовалась отлаженная правоохранительная система, которая к середине 30-х годов была еще далеко не совершенной.

Она вырабатывалась на практике в трудном поиске наиболее приемлемых форм управления. Так, в 1933 году была создана Прокуратура СССР как самостоятельный и независимый орган. Верховный суд сосредоточил свою деятельность в области судебного надзора. 10 июля 1934 года был образован Народный комиссариат внутренних дел СССР с включением в его состав Объединенного государственного политического управления (ОГПУ). Судебная коллегия ОГПУ была упразднена, и теперь все дела направлялись по подсудности: в Верховный суд СССР, Военную коллегию Верховного суда СССР, военные трибуналы округов и соответствующие судебные органы.

Существовала еще одна проблема. Несмотря на подготовку специалистов, юристов с высшим образованием не хватало; непрестижной была и сама эта профессия. Непосредственно перед принятием Конституции по состоянию на 1935 год даже среднее юридическое образование имели либо одолели юридические курсы лишь 65,2 %членов областных судов и 48,5 % народных судей. Но руководство страны не могло отложить наведение в стране правового порядка «на потом». Поэтому 8 апреля во изменение постановления ЦК от 28.Х.34 года Политбюро утвердило «Положение об Особом совещании», в котором говорилось:

«1. Предоставить Наркомвнуделу право в отношении лиц, признаваемых общественно опасными, ссылать на срок до 5 лет под гласный надзор в местности, список которых устанавливается НКВД, высылать на срок до 5 лет под гласный надзор с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах СССР, заключать в исправительно-трудовые лагеря и в изоляционные помещения при лагерях на срок до 5 лет, а также высылать за пределы СССР иностранных подданных, являющихся общественно опасными.

2. Предоставить Наркомвнуделу право в отношении лиц, подозреваемых в шпионаже, вредительстве, диверсиях и террористической деятельности, заключать в тюрьму на срок от 5 до 8 лет.

3. Для осуществления указанного в п.п. 1 и 2 при Народном Комиссаре Внутренних Дел под его председательством действует Особое Совещание в составе:

а) Заместителей Народного Комиссара Внутренних Дел;

б) Уполномоченного НКВД по РСФСР;

в) Начальника Главного Управления Рабоче-Крестьянской Милиции;

г) Народного Комиссара Союзной Республики, на территории которой возникло дело.

4. В заседаниях Особого Совещания обязательно участвует Прокурор Союза ССР или его заместитель, который в случае несогласия как с самим решением Особого Совещания, так и с направлением дела на рассмотрение Особого Совещания имеет право протеста в Президиум ЦИК Союза ССР. В этих случаях решение Особого Совещания приостанавливается впредь до постановления по данному вопросу Президиума ЦИК СССР.

5. Постановление Особого Совещания о ссылке и заключении в исправительно-трудовой лагерь и тюрьму каждого отдельного лица должно сопровождаться указанием причины применения этих мер, района ссылки и срока».[5] Конечно, такая мера была вынужденной, но она не противоречила юридическому опыту России. По своей правовой сути новая правоохранительная структура лишь «копировала» дореволюционное положение об Особом совещании при Министерстве внутренних дел.

Однако принятие такого положения нельзя воспринимать как свидетельство подготовки к началу массовых репрессий. Наоборот, одновременно власти гласно заявили о либерализации карательной политики. 27 апреля Политбюро утвердило постановление «О прекращении производства дел о лишении избирательных прав граждан СССР по мотивам социального происхождения, имущественного положения и прошлой деятельности».

В этот же день Политбюро и Совет народных комиссаров СССР приняли еще одно постановление: «О работе угольной промышленности Донбасса», направленное на искоренение недостатков, упорядочение зарплаты, улучшение условий труда и экономического состояния отрасли. Один из пунктов опубликованного постановления предписывал: «Осудить применяемую некоторыми партийными и в особенности профсоюзными организациями практику огульного обвинения хозяйственников, инженеров и техников, а также практику огульных взысканий и отдачи под суд, применяемую и извращающую действительную борьбу с недостатками в хозорганах».

Продолжением этой линии стало постановление Политбюро, принятое 5 мая. В нем прокурору Союза ССР Вышинскому предписывалось: «Пересмотреть судебные приговоры и снять судимость с инженеров и техников угольной промышленности Донбасса, осужденных по производственным делам без достаточных оснований или на протяжении последующей работы показавших себя добросовестными и преданными делу работниками».

Существо этой меры было раскрыто в опубликованном 15 мая «Правдой» интервью Вышинского «Что делает прокуратура в связи с решениями СНК и ЦК ВКП(б) о Донбассе». Прокурор говорил: «Некоторые хозяйственники в порядке самостраховки увольняют с работы лиц, виновность которых не доказана, но даже не расследована». Вышинский извещал, что «прокуратура потребовала из Донбасса все дела лиц, осужденных по производственным преступлениям с 1934 по 1937 год для сплошной проверки» и снятия судимости в отношении лиц, показавших «себя честными и добросовестными работниками».

Но именно в эти весенние дни, когда набравшие силу колхозы проводили очередную посевную, репрессии фактически уже начались. Однако они были направлены не на население страны, а на чистку самого Наркомата внутренних дел, аппарат которого сформировался из людей, пришедших в ЧК еще до начала 20-х годов. После февральско-мартовского 1937 года пленума Ежов осуществил более решительные реформы в своем ведомстве. Чистка НКВД началась с ближайшего окружения бывшего наркома. 7 марта арестовали наркома внутренних дел Белоруссии Г. Молчанова; 22 марта — заместителя начальника оперативного отдела Захара Воловича, а 29 марта в Киеве «взяли» начальника УШОСДОР НКВД УССР старшего майора ГБ Иосифа Марковича Островского. Начальника Управления НКВД Восточно-Сибирского края, комиссара ГБ 2 ранга Марка Гая, который до ноября 1936 года был руководителем Особого отдела ГУГБ, арестовали 1 апреля. 17 апреля в тюремной камере оказался и комиссар ГБ 2 ранга Паукер — начальник 1-го отделения ГУГБ, занимавшегося охраной членов Политбюро и правительства. В это же время были арестованы: начальник транспортного отдела (борьба с диверсиями) Шанин, начальник отделения этого управления НКВД Пакли и сотрудник оперативного отдела Винницкий. 29 апреля арестовали ближайшего помощника Ягоды — бывшего секретаря коллегии НКВД, майора ГБ П. Буланова.

И на основании выявившихся в ходе допросов показаний 31 марта Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О Ягода», поставив на голосование членов и кандидатов в члены ЦК предложение: «Ввиду обнаруженных антигосударственных и уголовных преступлений наркома связи Ягода, совершенных в бытность его наркомом внутренних дел… Политбюро ЦК ВКП считает необходимым исключение его из партии и ЦК и немедленный его арест».[6] Бывшего наркома арестовали 4 апреля. В этот же день, узнав по телефону об аресте Ягоды, вышел в туалет и там застрелился начальник управления УНКВД и лагерей в Горьковской области Погребинский, а начальник экономического управления Черток выбросился из окна. Кадровые перестановки начались и в региональных управлениях.

В апреле в кабинетах следователей появились не только бывшие чекисты, но и люди в военных гимнастерках, а с 14 мая начались допросы будущих фигурантов на процессе по делу военного заговора: Фельдмана, Корка, Тухачевского, Уборевича и Якира. Среди допрашиваемых по делу военных проходили и чиновники с троцкистским прошлым. В их числе оказался и бывший председатель Уральского облисполкома Александр Белобородов, который в июле 1918 года подписал приказ о расстреле Николая Романова и членов его семьи. В 1923–1927 годах Белобородов занимал пост наркома внутренних дел ОГПУ РСФСР, а в середине 20-х, когда началась борьба оппозиции против Сталина, примкнул к Троцкому. В ноябре 1927 года Белобородова исключили из партии, но после признания ошибок восстановили. Правда, доверив лишь пост в системе Комитета заготовок, а позже — уполномоченного Наркомата внутренней торговли.

Белобородова арестовали еще 15 августа 1936 года. Но только 26 мая 1937 года Ежов направил Сталину сообщение с приложением заявления подследственного, написанного им 23 мая начальнику УНКВД по Азово-Черноморскому краю комиссару ГБ 3-го ранга Г. Люшкову. В нем, дополняя показания, сделанные ранее, Белобородов писал, что, «по словам Слепкова, Троцкий прикидывал, вокруг каких лиц будут создаваться троцкистские группы из новых сторонников… В качестве будущих «групповодов» были названы: Эйдеман… Дыбенко, Якир. Назывались фамилии — Корка и Куйбышева (военного)».

Излагая замыслы лидеров оппозиции к 1932 году, Белобородов сообщил: «Ожидалось, что кулацкий саботаж перерастет в более острые формы, массовые противосоветские демонстрации и вооруженные выступления, к чему готовились и старались вызвать своей деятельностью участники блока. Антисоветское движение в деревне должно было перекинуться и в промышленные центры, и в столицу… Перечисляя тех, на чье присоединение против партруководства рассчитывали руководители к.-р. блока, Слепков назвал мне фамилии следующих лиц, среди которых были члены ЦК: Хатаевич, Разумов, Эйхе, Любимов (наркомлегпром), Колманович, Брюханов, Ломов».[7]

Примечательно, что показания Белобородова были даны не в Москве, где шло следствие по делу военных, а в Ростове-на-Дону. Белобородов был не единственным арестованным участником «съезда победителей». 17 мая 1937 года Политбюро приняло постановление: «На основании имеющихся материалов, в которых… Кабаков обвиняется в принадлежности к контрреволюционному центру правых, исключить Кабакова из состава ЦК ВКП(б) и из партии с передачей его дела в Наркомвнудел».[8]

Речь шла о И.Д. Кабакове, который еще в 1928 году возглавил Уральский обком партии, а после разделения области в январе 1934 года стал первым секретарем Свердловского обкома. Чистка номенклатуры на Урале тоже началась еще в 1936-м, а в начале следующего года были арестованы начальники: строительства «Средуралмедьстроя» Жариков, «Уралцветмета» Колегаев, «Уралвагонстроя» Марьясин и Тавштейн, «Химстроя» Каширин, заведующий областным отделением местной промышленности Стриганов и его заместитель Медников. За преступное отношение к выполнению своих обязанностей был снят с работы и ряд советских работников: председатели горсовета Румянцев и Пыхтеев, председатель облисполкома Головин Ф. В. и начальник планово-финансового отдела ОблЗУ Степанов В. В.

В марте арестовали первого секретаря Тагильского горкома ВКП (б) Окуджаву Ш. С., а 27 апреля исключили из партии первого секретаря Орджоникидзевского райкома Свердловска Л. А. Авербаха. 3 мая исключили из партии и вывели из состава пленума обкома бывшего первого секретаря Пермского горкома партии А.Я. Голышева. А 20 мая за участие в контрреволюционной организации были арестованы: первые секретари Свердловского горкома М.В. Кузнецов и Краснокамского райкома В.Д. Кайдалов. Наконец, 21 мая 1937 года был вызван в Москву и арестован первый секретарь Свердловского обкома И.Д. Кабаков.

Решение о возбуждении дела в отношении Кабакова Политбюро приняло еще 4 мая, а на его место Политбюро рекомендовало уральцам А.Я. Столяра. Абрам Яковлевич не принадлежал к «ветеранам». На партработу в Нижний Новгород его послали после окончания Коммунистического университета, а в декабре 1934 года, когда из части территорий Горьковского края и Свердловской области был образован Кировский край, Столяр возглавил в нем парторганизацию.

Смена лидеров на Урале прошла без осложнений. У старого «большевика», терроризировавшего местные кадры десять лет, хватало «грязных дел». В шифровке от 31 мая секретарь ЦК партии А.А. Андреев писал Сталину: «Закончилась свердловская городская партконференция. Столяра приняли хорошо, избрали единодушно. Настроение в организации хорошее, благодарят ЦК. Видно, что все было придавлено и терроризировано кабаковской бандой… В обкоме за два года накопилось неразобранных 900 апелляций исключенных из партии по разному поводу. Все это теперь будет рассмотрено».[9]

Следует напомнить, что еще 11 марта 1937 года оказался под арестом командующий Уральским военным округом Илья Гарькавый, а 14 мая стало набирать обороты следствие по делу заговора военных. Однако на процессе, состоявшемся 11 июня, предстала лишь верхушка: Тухачевский, Фельдман, Уборевич, Якир, Эйдеман, Корк, Примаков, Путна. Дело рассматривалось в присутствии лиц из высшего командного состава. Приговор вынесло Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР в составе: председатель — армвоенюрист В.В. Ульрих; члены суда: маршалы Блюхер, Буденный, командармы Алкснис, Шапошников, Белов, Дыбенко и Каширин. Все обвиняемые были приговорены к расстрелу с конфискацией имущества и лишением воинских званий. Приговор был приведен в исполнение сразу по завершении суда в ночь на 12 июня 1937 года.

Конечно, для Сталина не было неожиданностью то, что тайная и открытая оппозиция изыскивала всевозможные способы для его устранения, но обнаружение заговора в верхнем эшелоне армии заставило его пересмотреть способы решения внутренних проблем. И если до конца апреля при чистке чиновничьего аппарата он сдерживал ретивость первых секретарей регионов, то с началом следствия по делу военных он дал им «полную волю», но это не означало, что он уступил. Наоборот, фактически он предоставил партийной элите на местах право произвести «естественный отбор». Разве это было недемократично? И они не упустили такой возможности.


Глава 2. Самый таинственный Пленум

Уже через неделю после объявления приговора Тухачевскому и его подельникам, 18 июня 1937 года, с московского аэродрома поднялся в небо самолет с длинными узкими крыльями. Совершив первый в мире беспосадочный перелет через Северный полюс в Америку, 20 июня экипаж АНТ-24 в составе Чкалова, Байдукова и Белякова приземлился в Портленде. Спустя еще пять дней после грандиозного триумфа советской авиации, сообщениями о котором пестрели первые полосы газет всего мира, в атмосфере еще не утратившей ощущения всеобщей приподнятости в Москве начал работу пленум ЦК ВКП(б). Заседания продолжались с 23 по 29 июня. В период борьбы с «культом личности» материалы пленума, хранившиеся в бывшем Центральном партийном архиве, были уничтожены, а для сокрытия этого факта появилась запись: «За 22–26 июня заседания пленума не стенографировались». Участник пленума говорливый Хрущев, надиктовавший четыре тома мемуаров, об июньском пленуме вообще промолчал.

Тем не менее установлено, что заседание началось с сообщения Ежова. Как и на предыдущем пленуме, председатель Комиссии партийного контроля рассказал о фактах беззакония, обнаруженных на Украине и в Белоруссии, в отраслевых наркоматах и в самих органах внутренних дел. И уже в первый день работы пленум исключил из состава ЦК 26 человек. Решение состояло из двух пунктов. В первом выражалось «политическое недоверие» трем членам ЦК (Алексеев, Любимов, Сулимов), а четырех кандидатов (Курицына, Мусабекова, Осинского и Седельникова) исключили без передачи их дел в НКВД.

Вторым пунктом стало утверждение постановлений Политбюро об исключении «за измену партии и Родине…» девяти членов ЦК. В числе лиц, обвиненных в должностных преступлениях, Ежов назвал заместителя председателя СНК Антипова, председателя СНК БССР Голодеда, наркома внутренних дел УССР Балицкого, наркомов местной промышленности Жукова и пищевой — Лобова, зерновых и животноводческих совхозов Калмановича; первых секретарей обкомов: Крымского — Лаврентьева (Картвелишвили), Курского — Шеболдаева, Западного (Смоленского) — Румянцева.

Среди исключенных, дела которых тоже передавались в НКВД, оказались: секретарь ЦИК СССР Уншлихт; председатель Комиссии советского контроля Антипов; председатель Всесоюзного совета по делам коммунального хозяйства при ЦИК Кубяк, бывший начальник Главного управления шоссейных дорог Благонравов, начальник строительства Дворца Советов в Москве В.М. Михайлов, нарком коммунального хозяйства РСФСР Н. Комаров (Собинов) и третий секретарь ЦК КП(б)У Н. Попов. Следует подчеркнуть, что «историки», подобные Рою Медведеву, лгали, будто бы названные чиновники были репрессированы по «политическим» мотивам. Все возбужденные дела прежде всего были связаны с хозяйственными и экономическими преступлениями.

На пленуме Ежов представил информацию и об осуждении группы Тухачевского и его подельников, и о причинах арестов в военных округах. Обсуждение этих «сообщений» заняло четыре дня. И только после продолжительных дебатов по персональным делам своих коллег пленум рассмотрел вопросы сельского хозяйства. Доклады «О ведении правильных севооборотов» и «О мерах улучшения работы машинно-тракторных станций» сделал нарком земледелия М.А. Чернов, «Об улучшении семян зерновых культур» — Я.А. Яковлев.

27 июня тот же Яковлев выступил с основным пленарным докладом о новом избирательном законе. Он подробно остановился на особенностях статьи Конституции, предоставлявшей право «каждой общественной организации и обществу трудящихся… выставлять кандидатов в Верховный Совет СССР…», и указал, что эта статья, внесенная по предложению Сталина, имеет целью «развить, расширить демократию… обеспечивает подлинный демократизм на выборах в Советы». Сделав еще одну ссылку на Сталина, докладчик напомнил об альтернативности предстоявших выборов, означавшей, что не только партия, но и любая общественная организация, любое собрание граждан могли выставить собственных кандидатов. Докладчик подчеркнул, что проект закона предусматривает исключение «всяких попыток исказить результаты голосования и действительную волю трудящихся…». В первую очередь со стороны секретарей райкомов, горкомов, обкомов и крайкомов партии. «Цель, — пояснял докладчик, — обеспечить точное волеизъявление трудящихся. Право, согласно которому избранным считается только кандидат, получивший абсолютное большинство голосов». Второй раздел доклада первого заместителя председателя Комитета партийного контроля при ЦК ВКП(б) был посвящен практике работы Советов всех уровней, от районных и городских до ЦИК СССР. Яковлев критически отметил, что от 70 до 90 % всех вопросов Свердловским и Челябинским облисполкомами, Орджоникидзевским и Азово-Черноморским крайисполкомами «были решены опросом».

Дополняя картину разгула формализма, Яковлев указал, что «из 20000 постановлений», принятых Западным крайисполкомом с начала 1936 года, «только 500 рассматривались на заседаниях президиума, а остальные были приняты либо опросом, либо в порядке подписи председателем и секретарем». Критикуя стиль работы «бюрократов, мнящих себя стоящими выше ответственности перед Советами», Яковлев говорил: «Все наши работники должны понять, что нет людей, которые могли бы претендовать на бесконтрольность в работе, что подконтрольность любого работника вытекает из основ советской власти, что только с помощью контроля снизу, дополняющего контроль сверху, можно улучшить работу Советов». Он не ограничился назиданием и назвал фамилии председателей исполкомов, обвиняя их в беззакониях, от которых страдало население, особенно в сельской местности. Речь шла и о тех же партфункционерах: Лаврентьеве, Шеболдаеве, Вегнере, Голодеде и др., уже выведенных из состава ЦК.

Критическую часть выступления докладчик усилил многозначительным выводом: «Само собой разумеется, что практика подмены законов усмотрением той или инойгруппы бюрократов является делом антисоветским. Крестьянин ведь судит о власти не только по тому, каков закон — будь он великолепен. Но если исполнитель извращает его в своей деятельности, крестьянин будет судить о власти в первую очередь на основании действий исполнителя».

Мысли, высказанные Яковлевым, продолжил выступивший в прениях Молотов. Приводя примеры бюрократизма и неспособности «профессиональных революционеров» выполнять должностные обязанности, Молотов назвал главу правительства РСФСР Сулимова и наркома здравоохранения Каминского. Они не справились с решением проблемы материнства: строительством родильных домов, яслей, обеспечением их необходимым оборудованием. Тоже со ссылкой на Сталина он отметил, что в кадровой практике недостаточно использовать «старые оценки»: «имеет дореволюционный партийный стаж», «участвовал в Октябрьской революции, имел заслуги в гражданской войне… неплохо дрался против троцкистов и правых». Вывод председателя СНК был предельно резок: необходимо «на место устаревшего хламья, обюрократившейся или очиновничившейся группы работников выдвигать новых людей… которые твердо, последовательно, разумно, со знанием дела будут проводить политику партии на своем месте».

Установка на демократию и ограничение власти партократов обозначилась еще острее, когда в ходе прений зашла речь о подсчете голосов в момент избирательной кампании. Сталин заметил, что на Западе такой проблемы не существует вследствие многопартийной системы, и бросил весьма прозрачную реплику: «У нас различных партий нет. К счастью или к несчастью, у нас одна партия». Для беспристрастного контроля за выборами он предложил использовать не партийные комитеты, а представителей общественных организаций.

В последний день работы пленума его участники заслушали доклад наркома внутренних дел о результатах следствия по выявлению преступных группировок в аппарате некоторых отраслевых ведомств. Это был третий доклад, сделанный Ежовым с декабрьского пленума 1936 года, свидетельствующий о преступной хозяйственной и финансовой деятельности в органах управления. Обсуждение этого вопроса завершилось 29 июня делом «трех ленинградцев»: председателя Всекопромсовета Чудова, начальника Свердловского областного управления совхозов Струппе и начальника главка легкого машиностроения НКТП Кодацкого. Одновременно из ЦК вывели начальника мобилизационного отдела наркомата тяжелой промышленности Павлуновского.

Эту тему подытожил Сталин: «Я должен сообщить, товарищи, что ввиду поступивших неопровержимых данных, касающихся членов ЦК Кодацкого и Чудова и кандидата в члены ЦК Павлуновского, причастных к преступным действиям заговорщиков, их пришлось арестовать. Соответствующие показания Комарова имеются, они будут розданы вам. Придется этих бывших членов ЦК и одного кандидата в члены ЦК вывести из ЦК.

Голоса с мест: Правильно.

Андреев (председательствующий на заседании): Есть предложение принять это предложение т. Сталина. Кто за то, чтобы одобрить это предложение? Кто против? Нет. Принято, и порядок дня пленума исчерпан. Объявляю заседание пленума ЦК закрытым».

Весь этот текст зачеркнут в протоколе жирной чертой, а на странице от руки приписано: «Это сообщение сделано т. Сталиным в конце июньского (29 VI 1937 года) Пленума ЦК ВКП(б). Вычеркнуто т. Сталиным, т. к. не должно было войти в стенограмму».[10] То есть стенограмма пленума была, но в тексте постановления пленума, разосланном на места, не говорилось об исключении трех названных Сталиным лиц: Кодацкого, Чудова, Павлуновского, к которым была прибавлена фамилия кандидата в члены ЦК Струппе.

В постановлении пленума говорилось: «За измену партии и Родине и активную контрреволюционную деятельность исключить:

— из состава членов ЦК ВКП(б) и из партии: Антипова, Балицкого, Жукова, Кнорина, Лаврентьева, Лобова, Разумова, Румянцева, Шеболдаева;

— из состава кандидатов: Благонравова, Вегнера, Колмановича, Комарова, Кубяка, Михайлова В., Полонского, Попова П.П., Уншлихта;

— из состава Центрального ревизионного комитета и из партии: Крутова. Передать дело о перечисленных выше лицах в Наркомвнудел».[11] Это были не первые чистки номенклатуры. Еще на февральско-мартовском пленуме ЦК председатель В.М. Молотов сообщил, что с 1936 года по 1 марта 1937 года за экономические, хозяйственные и должностные преступления (приписки, финансовые махинации, хищения, взятки, аварии, пожары и т. д.) к ответственности было привлечено свыше двух с лишним тысяч чиновников. В том числе:

В центральном и местном аппарате наркоматов: тяжелой и оборонной промышленности — 585 человек, в НКПС — 137, внутренней торговли — 82, здравоохранения — 64; в Наркомлесе — 64, местной промышленности — 60, связи — 54. В наркоматах: финансов — 35, Наркомхозе — 38, водного транспорта — 88, совхозов — 35. В Главморпути — 5, внешней торговли — 4, Наркомсобезе — 2. В Академии наук и вузах арестовали 77 человек, редакциях и издательствах — 68, в суде и прокуратуре — 17, в советском аппарате — 65. И то, что эти преступления, наносящие вред государству, назывались контрреволюционными, определялось лишь терминологией Уголовного кодекса.

Одной из особенностей Большой чистки стало то, что уже после декабрьского пленума ЦК (1936 год) НКВД усилил меры для пресечения экономических преступлений, в первую очередь связанных с хищением, разбазариванием финансовых средств и должностными преступлениями на предприятиях, в наркоматах и учреждениях. Одновременно после февральско-мартовского пленума 1937 года органы госбезопасности взяли под особый контроль и расследование катастроф на железнодорожном транспорте, аварий и взрывов на предприятиях и шахтах, пожаров, порчу государственного и колхозного имущества и продукции.

В соответствии со сложившейся лексической практикой на бытовом уровне такие преступления характеризовались как «вредительство», подразумевающее «тайно проводимый саботаж». Так, статья 58–14 гласила: «Контрреволюционный саботаж, то есть сознательное неисполнение кем-либо определенных обязанностей или умышленное небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата» и «при особо отягчающих обстоятельствах» предусматривала высшую меру социальной защиты.

В целом к этому времени члены ЦК утвердили исключение из своего состава 31 человека. И одним из исключенных из кандидатов в члены ЦК был бывший председатель СНК Белоруссии Голодед. Арестованный НКВД 24 мая, он находился под следствием в самой республике. 25 мая арестовали наркома земледелия БССР поляка Казимира Бенека. Основным обвинением являлся развал в народном хозяйстве БССР, который органы госбезопасности расценили как вредительские.

Позже были проведены аресты и руководителей различных отраслей БССР: начальника «Белторфа» Кузнецова, директора «Белшвейтреста» Карасика, наркома внутренней торговли Гуревича. В Наркомате здравоохранения — Сурта и Бурачевского, в местной промышленности — председателя Госплана БССР Лебовича и работника Госплана Айзенсона. В области сельского хозяйства — секретаря ЦИК БССР Левкова, в области свиноводства — Стрелле, наркома финансов Куделько, руководителя налоговой системы Лехерзага, руководителей Наркомата коммунального хозяйства — Амбражунаса и Вассермана. Так, «вредительство в землеустройстве заключалось и в том, что нарезаемые поля севооборотов в колхозах умышленно отрывались от агрономической части, в результате чего получалось, что нарезаемые поля землеустроителями оставались только на плане, не имея полей севооборота с указанием культур чередования, и фактически колхозы оставались без введенных севооборотов и сеяли по-прежнему где попало».[12]

Еще одним обвинением стало то, что в Белоруссии была осуществлена «принудительная реорганизация десятков колхозов в совхозы» и последним были переданы огромные площади колхозной земли из приусадебных участков, изъятых у колхозников. Около 50 совхозов, созданных на бывших крестьянских землях, оказались нерентабельными; ежегодный убыток от их деятельности составлял 12–13 млн. руб. В результате росло недовольство крестьян, насильно превращенных в сельскохозяйственных рабочих. Причем «для большего ущемления интересов крестьян и создания среди них настроения недовольства организацию совхозов с отрезкой большого количества земель у крестьян проводили под видом изъятия земли у кулачества. Так же были созданы свиноводческие совхозы и совхозы травосеяния».[13]

Но и это было не все. Проверка конского поголовья в БССР, проведенная в 1937 году в связи с требованием военных ведомств о мобилизации лошадей в военное время, показала, что лошади в 36 районах поражены инфекционной анемией. В 1936 году болели 30 тыс. лошадей. Однако в Ветуправлении Наркомата Земледелия «старались не поднимать паники»; рекомендации специалистов на местах не выполнялись: больные лошади работали вместе со здоровыми, и, «исходя из научно обоснованных методик», их не лечили. В системе Главдортранса больные лошади, занятые на строительстве дорог, «развозили» заболевание по всей стране. Только в Климовичском районе к маю 1937 года более чем в 30 колхозах лошади были поражены инфекционной анемией.

Следователи ЭКО провели основательную «чистку» и работников «электрохозяйства» республики. За аварии на электростанциях и связанные с ними перебои в подаче электроэнергии для предприятий на Белгрэсе были арестованы: главный инженер Овчинников, инженер-конструктор, директор, начальник электроцеха и котельного цеха. Аналогичные аресты прошли на Минской ТЭЦ и Гомельской электростанции. Вредительство в промышленности в первую очередь выражалось в «дезорганизации энергетики»: создание диспропорции между потребностями в топливе, прежде всего торфе, и снабжением местным топливом энергетических центров — Белгрэса им. Сталина, электростанций Минска, Гомеля, Могилева, Орши. В связи с этим были арестованы начальник «Белторфа» Кузнецов, главный инженер «Осинторфа» Степанов, инженер Власов. Как участник организации «правых» по ст. 69 (экономическая контрреволюция) УК БССР к 8 годам лагерей был осужден руководитель промгруппы СНК БССР И. Млодек — за то, что «замораживал и неправильно использовал государственные средства, в результате чего срывался выполнением план торфяной промышленности БССР».

Абсурд в том, что в репрессиях этих и подобных им государственных преступников антисталинисты обвиняют Сталина. Им «правозащитники» собираются ставить памятники! Между тем даже инициатива арестов этой сволочи исходила не из Москвы. Лиц, причастных к хозяйственным и должностным преступлениям, разоблачали сами местные власти. И то, что преступникам вешали «политические» ярлыки, определялось лишь лексикой того времени.

Василия Шаранговича избрали первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии еще в марте 1937 года. Сын крестьянина не был «старым большевиком», но и не относился к новичкам в когорте чиновничьей элиты; уже в 1921 году он занял пост заместителя наркома юстиции Белорусской ССР, с 1923-го — ответственный секретарь Совета профсоюзов республики. Позже находился на профсоюзной и партийной работе в Сибири, в период коллективизации он — второй секретарь ЦК Белоруссии, а с 1934 года был уполномоченным Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) по Казахстану, затем по Харьковской области.

14 июня он послал в Москву шифрограмму: «Арестованные: бывший наркомзем Бенек, бывший Наркомпрос Дьяков, бывший заместитель председателя Госплана Петрович, бывший председатель Мозырского окружного исполкома Дубина, бывший командир корпуса Шах-Назаров, которые сознались в том, что состояли в контрреволюционной, вредительской и шпионской организации, показывают о том, что всю эту организацию в Белоруссии возглавляли Голодед и Червяков. Эти же лица показывают, что Голодед был связан непосредственно с Варшавой и с польским послом в Москве. Шах-Назаров показывает о Голодеде как об одном из руководителей военного заговора в Белоруссии вместе с Уборевичем.

…Для меня совершенно ясно, что Голодед является врагом народа, поэтому прошу санкционировать его арест. В связи с показаниями о Червякове, а также учитывая, что на проходящем сейчас съезде Компартии Белоруссии почти каждый выступающий делегат предъявляет к Червякову прямое политическое недоверие и обвинение, считаю, что Червякова нужно снять с поста председателя ЦИКа Белоруссии. Секретарь ЦК КП(б) Белоруссии ШАРАНГОВИЧ».[14]

Сталин не стал вмешиваться в эти республиканские разборки. На шифртелеграмме имеется резолюция: «Шаранговичу. Голодед арестован. Советуем не мешать съезду провалить Червякова. Если съезд решит снятие Червякова с поста председателя ЦИК Белоруссии, мы возражать не станем. Секретарь ЦК Сталин».

Ликвидацию последствий антикрестьянской политики Политбюро поручило Шаранговичу, второму секретарю Денискевичу и наркому земледелия Низовцеву. Однако новые руководители «не только не выполнили задания ЦК ВКП(б), но и не приступили к его выполнению». Вопиющее равнодушие к вопросам сельского хозяйства, пренебрежение интересами людей привели к тому, что в Белоруссии «появились очереди за хлебом». Руководство республики скрыло этот факт от Москвы и не обратилось в ЦК за помощью, поставив республику на грань катастрофы. Ситуация могла повторить хлебные трудности 1933 года на Украине, что являлось прямой дискредитацией советской власти.

Поэтому 27 июля Политбюро рассмотрело вопрос «О руководстве ЦК КП(б) Белоруссии» и, обвинив ее руководство «в левом уклоне», направило в республику Маленкова и Яковлева (Эпштейна). На пленуме ЦК КП(б) республики, состоявшемся 29 июля, Шарангович был отстранен с поста первого секретаря, а временно исполняющим обязанности назначили — до 1 августа — заведующего сельхозотделом ЦК Яковлева. 2 августа ЦК ВКП(б) и СНК ЦИК приняли совместное постановление «Об оказании помощи колхозному крестьянству Белоруссии». В соответствии с ним 32 тысячи га земли возвращались колхозам. Постановление объявляло о «передаче прежним владельцам приусадебных участков, ликвидации 138 совхозов и передаче 230 тысяч га земель и скота — частью колхозам, а частью государству». Одновременно предусматривалось «создание 60 машинно-тракторных станций и обеспечение их 900 гусеничными тракторами».

Шаранговича арестовали 17 июля, а в марте следующего года он предстал обвиняемым на процессе по делу «Правотроцкистского антисоветского блока». «Вредительской и враждебной в отношении советской власти и белорусского народа» была признана деятельность Денискевича и Низовцева. Но сошлемся на любопытный документ, долгое время скрываемый в секретных архивах. Как уже говорилось, бывшего председателя СНК Белорусской ССР Голодеда арестовали еще в мае. В материалах книги К. Залесского указывается: «В ходе чисток 30.5.1937 арестован, обвинен в участии в право-троцкистском блоке и украинской национал-фашистской организации. Расстрелян. В 1956-м реабилитирован и восстановлен в партии». На самом деле Голодеда не только не расстреляли, но даже не судили. Поэтому его не за что было реабилитировать.

Дело в том, что 29 июня, в день завершения работы пленума, Ежов направил Сталину записку: «По сообщению народного комиссара внутренних дел Белорусской ССР тов. Бермана, 21 июня в 12 час. выбросился из окна пятого этажа здания НКВД БССР в Минске находившийся на допросе арестованный Голодед Н.М. Смерть последовала через 20 минут». В прилагаемой копии приказа по НКВД СССР от 21 июня 1937 года указывалось:

«21 июня с.г. в НКВД Белорусской ССР выбросился из окна и разбился насмерть арестованный, показания которого были чрезвычайно важны для следствия. Самоубийство арестованного произошло благодаря беспечному отношению к делу и преступной халатности, проявленным со стороны оперуполномоченного 3-го отдела УГБ НКВД БССР младшего лейтенанта госбезопасности Рулева и пом. оперуполномоченного 3-го отдела младшего лейтенанта госбезопасности Турбина, а также недостаточного инструктажа этих работников зам. начальника 3-го УГБ НКВД БССР лейтенанта госбезопасности Гипштейна.

ПРИКАЗЫВАЮ: Оперуполномоченного 3-го отдела УГБ НКВД БССР младшего лейтенанта госбезопасности Рулева и пом. оперуполномоченного младшего лейтенанта госбезопасности Турбина арестовать и предать суду. Зам. начальника 3-го отдела лейтенанту госбезопасности Гипштейну объявить строгий выговор. Народному комиссару внутренних дел БССР — комиссару государственной безопасности 3 ранга тов. Берману строжайшим образом расследовать все обстоятельства самоубийства арестованного, в частности, установить, не было ли в этом случае преднамеренных действий со стороны указанных выше работников УГБ… Предупредить всех наркомов внутренних дел союзных республик и начальников УНКВД краев и областей, что при повторении подобных случаев виновные будут привлечены к самой суровой ответственности, независимо от занимаемой должности. Приказ объявить всем работникам ГУГБ НКВД под расписку[15]».

То есть, сообщая во всех официальных публикациях о Голодеде как о «расстрелянном» и реабилитированном партаппаратчике, «реабилитаторы» даже не удосужились установить истину. Но возникает вопрос: а не было ли это самоубийство организовано в Белоруссии заинтересованными лицами для того, чтобы оборвать связи? Впрочем, очиститься от порочащих связей в эти дни спешили многие чиновники. Так, еще 2 июня на имя Молотова поступила записка, автором которой был Иван Межлаук, — брат заместителя председателя СНК Валерия Межлаука, являвшегося с февраля 1937 года наркомом тяжелой промышленности.

Иван Иванович писал: «Председателю СНК Союза т. В. Молотову. Сегодня на заседании Всесоюзного комитета по делам высшей школы во время разбора дела моего заместителя т. Волынского нами установлено следующее: в 1931 году, когда Волынский работал управляющим делами Академии наук, во время одной из частых его встреч на охоте с Бухариным (с которым Волынский сблизился якобы по заданию т. Агранова) Бухарин заявил Волынскому: «Что ты бахвалишься своими чекистами? Имей в виду, что у нас с Рыковым имелась полная договоренность с Ягодой по всем пунктам и лишь в последний момент он нас предал». Тов. Волынский заявил, что о слышанном он тогда же сообщил т. Агранову. Никому более Волынский не говорил об этом ни в 1931 году, ни после разоблачения Ягоды».

Следует сказать, что как во времена Ягоды, так и Ежова вербовка осведомителей из числа аппаратных чиновников являлась обыденным явлением. Такая практика будет запрещена в начале 1938 года с приходом в наркомат Берии. Председатель Комитета по делам высшей школы И.И. Межлаук заключил свою информацию предложением: «…Волынский совершил еще ряд грубых ошибок (потеря бдительности в деле бывшей жены Бухарина — Травиной, исключенной из партии; слепое доверие к троцкисту Белину; потеря бдительности в деле троцкистов Миньковых и др.)… Прошу освободить т. Волынского от работы заместителем ВКВШ. Дело же его поручить расследовать Наркомвнуделу».[16]

Таким образом, те чиновники, которых либералы причисляли к «жертвам» репрессий, сами писали доносы на своих коллег. Но поскольку в первых числах июня ситуация была чрезвычайной и в Москве заседал Военный совет, обсуждавший дело Тухачевского и его подельников, то, пересылая этот документ Сталину, Молотов написал: «За (арест. — К.Р.), Молотов». Как же отреагировал «тиран»? Сталин написал: «т.т. Молотову, Ежову. Волынский, конечно, виновен, но дело не столько в Волынском, сколько в Агранове, который, надо полагать, скрыл от ЦК сообщенное ему Волынским об Ягоде. Нужна проверка этого дела с точки зрения поведения Агранова».

В том, что летом 1937 года, накануне предстоявших выборов в органы законодательной власти, в республиках, краях, областях и городах возникло противостояние различных группировок, не было ничего необычного. За каждой из них стояли силы, претендовавшие на первую роль, и столкновение было неизбежно. Еще на февральско-мартовском пленуме ЦК Сталин указал на царившую в партийном руководстве практику клановости, когда при назначении руководителей партийных организаций они перетягивали за собой большие группы чиновников, с которыми были связаны личными корпоративными и групповыми интересами по прежней деятельности.

Естественно, что засилье «пришельцев» вызывало недовольство местных кадров, претендовавших на свое место под солнцем, и, если появлялась реальная возможность перехватить власть, противоборствующие стороны активно «сливали компромат» на конкурентов. Но разве не такими же способами сегодня ведется борьба за власть во всех «цивилизованных» странах? Когда грязное белье чиновников и даже премьер-министров полощут в потоках информации телеэфира и прессы. Использование компрометирующей информации для дискредитации конкурентов, противников, соперников и оппонентов в ходе политической борьбы является важнейшим элементом политических технологий.

Среди обширной корреспонденции, поступавшей Сталину, было множество писем от «рядовых» членов партии, отражавших существо столкновений на местах. 15 июня в обращении в Особый сектор ЦК ВКП(б) коммуниста Кулякина указывалось: «Я несколько раз писал письма в адрес ЦК, но, очевидно, в г. Днепропетровске не пропускают подобного рода писем… Примерно на протяжении 5 лет секретарем Днепропетровского КП(б)У был Хатаевич М.М. Когда он приехал в Днепропетровск, то привез с собой целый ряд лиц на разные ответственные должности, и в результате все они оказались врагами народа… 1. Тов. Хатаевич привез Красного — оказался враг народа. 2. Привез Лейцера — оказался враг народа. 3. Привез Левитина — оказался враг народа. 4. Легкий, нач. обл. управл. местной промышленности, — враг народа. Хатаевичу было исключительно много сигналов о Легком, но он все время его защищал». Далее шел список, содержавший несколько десятков фамилий работников облисполкома, горкома, прокуратуры, торговли, банка и других чиновников, которых адресат называл «врагами народа».

Сын торговца из Гомеля, Мендель Маркович Хатаевич являлся характерной фигурой для своего времени. Это он в самом начале коллективизации применил практику жесткого раскулачивания, которую уже через месяц Сталин был вынужден остановить знаменитой статьей «Головокружение от успехов». Но к моменту отправления этого письма «партийный барон», окруживший себя челядью из «своих людей», уже не работал в Днепропетровске, с 17 марта он занял пост второго секретаря ЦК Компартии Украины. Поэтому Кулякин продолжал: «Приведу еще несколько фактов:

1) Хатаевич, как только был избран секретарем КП(б)У, сразу перетащил к себе в Киев секретаря Запорожского горкома Струца, который в Запорожье оставил целое кодло троцкистов, а ведь Струц сейчас зав. промышленно-транспортным отделом ЦК КП(б)У. Струц в прошлом работник обкома, надо полагать, какими кадрами Струц будет снабжать промышленность и транспорт. 2) По протекции Хатаевича послан секретарем Павлоградского РК КП(б)У Скрипник, бывший второй секретарь Днепропетровского горкома при Левитине, а потом завкультотдел обкома…». В письме перечислялось более десятка других фамилий, а завершалось оно выводом: «Из всего изложенного я со всей уверенностью должен заявить о том, что тов. Хатаевич не безучастен к предательской работе».[17]

Это письмо не было доносом, но если сегодня президент России реагирует даже на обращения, поступающие ему в Интернете, то и Сталин не мог игнорировать точку зрения, открыто высказанную в письменном заявлении. В резолюции, адресованной первому секретарю обкома Днепропетровской области, указывалось: «Т. Марголин. Прошу обратить внимание на записку Кулякина. Строжайше проверьте лиц, отмеченных в записке. И. Сталин». И, судя по тому, что 9 июля Хатаевича арестуют, проведенная проверка дала основания для возбуждения против него дела.


Глава 3. Националисты

Накануне предстоявших выборов особую остроту борьба за власть приобрела в национальных республиках, где особая линия начиналась не в сфере политики, а объяснялась традиционными родовыми и клановыми связями. До революции в Казахстане вообще не существовало сколько-нибудь значимой «общеказахской партии». Глава комиссии при Наркомпросе X. Досмухамедов отмечал: «До 17-го года среди казахов не было ни одного настоящего социал-демократа… а о большевиках говорить нечего». Вся казахская элита начала прошлого века состояла лишь из нескольких десятков выпускников высших учебных заведений и нескольких сотен средних — главным образом учительских школ и институтов, сельскохозяйственных, фельдшерских школ, гимназий и реальных училищ.

И поскольку до революции объединение населения в Казахстане проходило по родо-племенным группировкам, то и советская казахская элита представляла собой «сборный и эклектичный элемент». С одной стороны, в ее состав входила «старая аристократия» (чингисиды и алашордынцы) — представители национально-буржуазной интеллигенции. С другой — ее составляли «советские выдвиженцы из зажиточных (байских) и средних социальных слоев со средним или незаконченным средним и начальным образованием». И те и другие вступили в партию уже в 1919–1920 годы.

Причем наиболее близкие к большевикам «выдвиженцы» были типичными «разночинцами». Среди них: воспитанник «царского сатрапа» Т. Рыскулов — председатель ТуркЦИК; аульные учителя А. Асылбеков — второй секретарь Казобкома и С. Сейфуллин — председатель СНК. К ним же относились Н. Нурмаков — председатель СНК, У. Кулумбетов — председатель КазЦИК, руководитель НКВД — писарь-переводчик А. Айтиев и другие. О какой-либо «революционной и пролетарской закваске» не могло быть даже речи. И поскольку в восточных обществах «бастык»-начальник априори выступал в качестве особо уважаемого человека, носителя высшей мудрости, то бюрократия республик быстро превратилась из инструмента власти в само ее воплощение. Поэтому в советской Средней Азии и Казахстане процессы «бюрократизации» прошли гораздо быстрее, чем в европейских районах СССР, поразив общественные институты на полную глубину.

Таким образом, советская восточная бюрократия являла собой не систему номенклатуры, а «именно возрождение байства, «бастычества», когда начальник рассматривался и утверждался в роли «патриарха» — уважаемого главы учреждения-семьи».[18] В республике «возник новый тип лидера — «советский бай», персонаж, известный по кинофильмам об итальянской мафии, с целованием рук и клятвами в верности боссу». По своей внутренней сути советская элита Казахстана оставалась «байской, протобуржуазной, родо-племенной…». И все- таки реальная власть находилась в руках третьей группировки, которую олицетворял первый секретарь ЦК Казахстана Мирзоян, и он не собирался ее уступать. В шифрограмме от 13 июля 1937 года он сообщал на имя Сталина:

«Во время съезда Компартии Казахстана кандидатура председателя Казахского ЦИК тов. Кулумбетова после длительного обсуждения на пленуме съезда тайным голосованием была провалена. Основным мотивом отвода и провала был факт перехода в 1919 году тов. Кулумбетова с оружием в руках на сторону врага… После съезда ряд арестованных участников контрреволюционной рыскуловской и нурмановской организации показывают на Кулумбетова как на одного из активных участников этой национал-фашистской организации. Возможно, в ближайшие дни следствие покажет необходимость ареста Кулумбетова. Мы считаем совершенно необходимым освободить Кулумбетова от обязанностей председателя ЦИК…».

Армянин Левон Исаевич Мирзоян стал секретарем ЦК КП(б) Азербайджана в 1925 году, а с 1929 года был секретарем Пермского окружкома, затем он — второй секретарь Уральского обкома партии. Его назначение на пост первого секретаря Казкрайкома произошло в феврале 1933 года. Перебравшись с Урала в Казахстан, он перетащил с собой большую группу партийных чиновников из Свердловска, и на февральско-мартовском пленуме ЦК Сталин прокомментировал этот факт как проявление групповщины в ущерб местным национальным кадрам.

Тем не менее, Мирзоян не лишился своего поста, и в период чистки 1937 года именно он определял всю репрессивную политику в республике. В заявке на лимиты только по «уголовно-кулацкой» операции он запросил санкции на репрессии в Казахстане 6749 человек, из которых 2346 будут расстреляны. К концу года он сместил с постов и подписал приговоры на расстрел «как врагов народа почти всех первых руководителей республики и областей, многих государственных и общественных деятелей Казахстана».

Поэтому почти закономерно, что после январского пленума ЦК ВКП(б) 1938 года, осудившего перегибы при исключении членов партии, карьера Левона Исаевича прервалась. 15 мая Мирзоян получил телеграмму с предписанием «в трехдневный срок сдать дела» исполняющему обязанности секретаря Н.А. Скворцову и «выехать в распоряжение Политбюро». Погрузив в салон-вагон вещи и мебель, Мирзоян отправился в Москву. Он был снят с поезда и арестован в Коломне, а 26 февраля 1939 года по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР «за допущенные искажения политики партии» ретивого Мирзояна расстреляли в Лефортовской тюрьме. Однако в 1956 году Хрущев реабилитирует партократа — как «жертву сталинских репрессий».

Сегодня даже трудно установить: кто из лидеров местных группировок был действительно лоялен центральной власти? У кого из них было меньше замазано рыльце в националистическом пуху? Хотя после революции и Гражданской войны на официальном уровне представители власти в национальных республиках демонстрировали приверженность коммунистической идеологии, это было лишь маскировкой. Они не были «пламенными большевиками». Занимая высокие посты первых секретарей нацкомпартий, крайкомов и обкомов, они образовали собственные кланы из преданных людей.

Подобные родоплеменные связи были характерной особенностью всех среднеазиатских, кавказских, закавказских и автономных республик. К примеру, еще в Туркестанской губернии Российской империи существовали самаркандско-бухарский, ферганский, ташкентский и кашкадарьинский кланы. Самаркандско-бухарские клановые элиты, исторически происходящие из центров Бухарского эмирата — Самарканда и Бухары, сохранили свое влияние и при советской власти.

В 20–30-е годы наиболее влиятельным был бухарский клан, самым ярким представителем которого в 1925–1937 годы стал председатель Совнаркома республики Файзулла Ходжаев. Он родился в Бухаре в семье купца-миллионера, сделавшего состояние на экспорте каракуля, и в 11 лет вместе с отцом выехал в Россию и до 1911 года учился в Москве. В 1913 году он включился в движение либеральной и духовной интеллигенции бухарских джадидов (от араб. «джадид» — новый). С 1916 года при активной роли Р. Фитрата и Ф. Ходжаева объединение бухарских джадидов стало оформляться в политическое движение младобухарцев, примером для которых стали младотюрки, пропагандирующие идеи пантюркской общности.

Бухара стала самостоятельной республикой БНСР в 1920 году. Младобухарцы заняли в ней лидирующее положение, а 24-летний Ф. Ходжаев получил пост главы правительства — председателя Совета народных назиров. В августе 1921 года в Бухаре был учрежден тайный Национальный союз Туркестана. Его целью являлось создание самостоятельной Тюркской республики от Башкирии до границ Афганистана на основе единства языка, религии, традиций и обычаев.

В составе ЦИК Бухарской республики, избранном в августе 1922 года, оказалось 14 крупных и 25 средних торговцев, 9 баев, 8 аминов, 7 мулл, а председателем стал сторонник Ф. Ходжаева Муинджан Аминов. В марте 1923 года произошло «экономическое объединение» Туркестанской, Бухарской и Хорезмской республик. Однако после принятия в январе 1924 года первой Конституции СССР в продолжение сталинского плана строительства СССР 27 октября территория Бухарской ССР вошла в состав вновь образованных Узбекской, Туркменской и Таджикской республик. Как уже говорилось, с 1925 по 1937 год правительство Узбекистана возглавлял Ф. Ходжаев, принадлежавший к бухарскому клану. Но с перемещением в 1930 году столицы Узбекской ССР из Самарканда в Ташкент Сталин фактически «сменил» руководство республики уроженцами из Ферганы. И все-таки наиболее крупным и влиятельным в республике оказался ташкентский клан, к которому принадлежал первый секретарь ЦК КПУ в 1929–1937 годах Акмаль Икрамов.

Противостояние элит иллюстрирует телеграмма Икрамова, направленная в Москву летом 1937 года: «ЦК КП(б) Узбекистана просит санкции ЦК ВКП(б) на снятие Файзуллы Ходжаева с поста председателя Совнаркома за связь с националистическими контрреволюционными террористами. Файзулла Ходжаев систематически поддерживал связь с рядом крупных националистов… ныне арестованных: Аминов, Атаходжаев, Курбанов Н., Сатарходжаев, Ибад Ходжаев и др. На квартире его брата Ибад Ходжаева… было совещание национал-террористов… Все участники этого совещания арестованы и признали себя виновными».

И если в первой половине 1937 года Сталин тормозил процесс междоусобной борьбы, резко осаживая экстремистов, то после июльского пленума он уже не возражал против настоятельных требований с мест. Исходя из того, что в мае НКВД почти случайно удалось предотвратить государственный переворот, Политбюро решило полностью очистить политические «конюшни» опасного хлама. Просьбу Икрамова ЦК утвердил 24 июня. Вместо Ф. Ходжаева председателем Совнарком Узбекистана в 1937–1938 годах стал Султан Сегизбаев, как и Икрамов, принадлежавший к ташкентскому клану.

Позже, в заявке по «уголовно-кулацкой» операции, именно Икрамов наметил подвергнуть репрессиям в республике 5441 чел. Но уже на состоявшемся в сентябре пленуме ЦК КП(б) Узбекистана, прошедшем с участием приехавшего из Москвы Андреева, резкой критике был подвергнут и сам первый секретарь, а в марте 1938 года Икрамов и Ходжаев окажутся на одной скамье подсудимых в процессе по делу «Антисоветского правотроцкистского блока». В хрущевско-брежневской историографии Ф. Ходжаев с А. Икрамовым причислялись к «верным большевикам». Но в действительности лидеры национальных республик, состоявшие в правящей партии и попавшие в жернова чистки, были вылеплены совершенно из другого теста.

Если до революции в Казахстане не было социалистических партий, то еще в 1905 году возникла группа кадетов, выражавшая интересы баев, феодалов и зарождавшейся казахской буржуазии. На 1-м «всекиргизском» съезде, прошедшем в Оренбурге в июле 1917 года, она оформилась в организацию «Алаш», проповедовавшую идеи панисламизма и пантюркизма. И на 2-м «общекиргизском» съезде, состоявшемся в Оренбурге в декабре, была образована автономия казахских областей «Алаш-орда». Главой ее правительства избрали Алихана Букейханова, а центром автономии был определен Семипалатинск. Правительство «Алаш-орды» организовало свои отделения в Уральской, Тургайской, Семипалатинской областях, установив тесную связь с Кокандской автономией и с башкирскими националистами. Отряды алаш-ордынцев входили в состав белогвардейских войск Дутова, Колчака, Анненкова и др., но в марте 1920-го правительство «Алаш-орды» было ликвидировано.

Среди прочих националистических правительств, множившихся, как ядовитые грибы после дождя, в пределах Туркестанского генерал-губернаторства, с ноября 1917 года по февраль 1918-го на территории современных Узбекистана, Казахстана и Киргизстана возникло и так называемое правительство Туркестанской, или Кокандской, автономии, ставившее своей целью восстановление Кокандского ханства, отделение Туркестана от Советской России и объединение мусульман под эгидой Турции. В начале 1918 года это правительство было разогнано, а в конце следующего была разгромлена и «Алаш-орда», действовавшая против советской власти в Центральном Казахстане. Потерпела поражение и малая «Алаш-орда» в Западном Казахстане, но именно Кокандская автономия стала основоположницей басмаческого движения в Средней Азии.

Поэтому после установления в Казахстане и Средней Азии советской власти националисты изменили свою тактику. Многие из них «вступили в ВКП(б) и заняли руководящие посты». Среди тех, кто поменял цвет своего «флага», был С.Х. Ходжанов. Он вступил в партию в марте 1920-го и вскоре получил пост народного комиссара внутренних дел Туркестанской республики и заместителя председателя Туркестанского ЦИКа. С 1925 года он стал секретарем Казахского краевого комитета ВКП(б), а перед арестом в 1937 году занимал должность заместителя уполномоченного Комиссии советского контроля по Узбекской ССР.

Протокол допроса Ходжанова, проведенного помощником начальника 7-го отделения 4-го отдела ГУГБ старшим лейтенантом ГБ Гнединым и оперуполномоченным 7-го отделения ГУГБ младшим лейтенантом ГБ Нейманом, был представлен Сталину 31 июля 1937 года. На допросе Ходжанов признался, что еще в декабре 1919 года, на съезде Советов в Актюбинске, он встретился с руководителем «Алаш-орды» Байтурсуновым, который «сообщил, что для дальнейшей борьбы с советской властью» лидеры движения «считают необходимым войти в блок с пантюркистами». В 1920 году в Москве «состоялось подпольное совещание между Байтурсуновым, руководителем башкирских националистов Заки Валидовым и туркестанским пантюркистом Рыскуловым». На совещании было принято решение о совместной борьбе против советской власти на платформе пантюркизма всех буржуазно-националистических организаций Средней Азии, Казахстана и Башкирии.

Создание пантюркистской организации «Иттихад-Ва-Таракки» («Единение и прогресс») на территории Туркестанского края произошло еще в 1918 году, при участии турецких офицеров. В нее вошли видные националисты Туркестанского края и Бухары: Рыскулов, Файзулла Ходжаев, Рахимбаев, Ходжибаев, Каримов, Низаметин и другие. И когда позже эти люди вступили в ВКП(б) и заняли высокие посты в республиках, это не означало изменения их убеждений. Наоборот, избрав свой центральный комитет и имея филиалы во всех областях, руководители «Иттихад-Ва-Таракки» стремилась к объединению тюрко-татарских народов и установлению буржуазной республики, независимой от России. На допросе 31 июля 1937 года Ходжаев показал, что «после 1923 года алаш-ордынская организация наметила следующую программу действий:

1) проникать в советский аппарат, взяв его под влияние байско-националистических элементов. В особенности «наркоматы финансов, юстиции, земледелия, народного просвещения, милиции; 2) проникнуть в культурные учреждения и вербовать националистические кадры среди молодежи; 3) бороться за сохранение авторитета родоначальника в казахском ауле, дав возможность баям и полуфеодалам влиять на перевыборные кампании; 4) поднимать авторитет мусульманского духовенства и способствовать его религиозной деятельности; 5) способствовать проникновению в ВКП(б) и комсомол…». Осуществляя эту программу, руководители алаш-ордынской организации комплектовали своими людьми центральные учреждения. Политику, направленную на засорение советского аппарата баями и муллами, осуществляли в аулах и волостных учреждениях».

В декабре 1924 года, когда южные области Туркестанской республики отошли к Казахстану и выделилась Киргизская автономная область, Ходжаев переехал в Оренбург, заняв пост секретаря Казахского краевого комитета ВКП(б). На допросе он пояснял: «В крайкоме партии, в Казахском ЦИКе и Совнаркоме было мною посажено на работу значительное число членов организации, они, в свою очередь, проводили работу по расстановке националистических кадров на периферии». Связь со своими единомышленниками он не терял и в 1925–1928 годах, когда учился в Москве «на курсах марксизма при ЦК ВКП(б)». Учеба принесла ему не только новые идеи, но и повысила его авторитет как национального лидера. И в конце 1929 года был создан объединенный центр антисоветской пантюркистской организации, в который вошли: Ходжиев, Ходжанов, Рыскунов, Нурмаков, Файзулла Ходжаев, Абдрахманов, Халилов, Кормасов и Габидулин.

Алаш-ордынская организация имела связь с националистической эмиграцией в Западном Китае и с националистами Узбекистана, Таджикистана, Туркменистана, Киргизии, Татарии, Башкирии, Крыма и Кавказа, которые через иранские, афганские, турецкие и польские границы тесным образом были связаны с японской агентурой, английскими и немецкими кругами. В 1927 году члены организации Савдакасов, Султанбеков и Мустамбеков установили контакты и с Троцким, а при посредстве Тойво и Рознера — с Зиновьевым. Связь с центром правых (Рыковым, Бухариным, Томским) осуществлялась через Рыскулова и Нурмакова.

Ходжаев показал, что в начале 1930 года националисты развернули повстанческую деятельность почти во всех областях Казахстана. Восстания были подняты в Средней Азии, в Каракалпакии и Киргизии. Каждый из членов организации «имел большие связи в районах, аулах, кишлаках», среди которых «была значительная часть родовых авторитетов»; и восстания организовывались «через этих людей и мусульманское духовенство». «Мы полагали, — говорил Ходжаев, — что восстания будут поддержаны антисоветскими элементами внутри страны, а троцкисты и правые используют повстанчество для свержения советской власти». Однако, признавал он, «масса не шла за повстанцами, а байско-бандитские группы были разгромлены. Видя бесцельность дальнейшей вооруженной борьбы внутренними силами, мы решили, что повстанчество может иметь успех только в том случае, когда оно будет сочетаться с помощью извне.

Такую помощь мы должны были получить от агрессивных стран, готовящих войну против Советского Союза. В 1933 году в связи с усилением агрессивных намерений Японии и приходом к власти фашистов в Германии мы держали ставку на интервенцию со стороны этих держав… С этой целью мы… на местах проводили вербовку лиц», способных «стать во главе повстанческого движения в момент интервенции. Руководители повстанческих групп в районах имели… контингенты из враждебно настроенных слоев населения, баев и мулл. Последние должны были явиться ядром повстанческих групп.

Подобная работа велась через Кулумбетова, Дивеева, Сарымулаева и других членов организации в Казахстане, установивших связь с националистической эмиграцией в Западном Китае, Афганистане и Иране… Лично я также связан с эмигрантскими кругами». По признанию подследственного, эти связи сохранились еще с Гражданской войны: «Связь существовала между Букейхановым и японским агентом бароном Унгерном, у Букейханова, Байтурсунова, Тынышпаева — с белогвардейцами в Китае. Такая связь была у среднеазиатских пантюркистов, имевших сношения с агентами Англии, Японии и Турции».

Говоря о более поздних контактах, Ходжанов пояснял: «Весной 1935 года учитель Касымов Ибрай… сообщил мне, что Сокаев ведет переговоры с Японией об организации восстания и интервенции в СССР. Учитель Тагиров (татарин) в 1936 году сообщил мне, что он имеет налаженную связь со Стамбулом… Инструктор ЦКзема Казахстана Кожайдаров Дарибай осенью 1936 года в г. Ташкенте на моей квартире сообщил, что в Алма-Ате Ермековым Алимханом получено предложение от Чокаева начать через казахских эмигрантов переговоры с представительством Японии в Западном Китае… В 1936 году мною поручено Асфендиараву, Жандосову, Масанчи и Розыбакиеву вести переговоры с японским агентом в Западном Китае об установлении тесной связи с японским правительством в вопросах подготовки войны против СССР… С английской агентурой наша националистическая организация связана с 1922 года через… Асфедиарова Санжара, который в совершенстве владеет английским языком»…

Вопрос. Через кого вы лично были связаны с закордоном?

Ответ. В разное время ко мне являлись с поручениями и сведениями от находящегося в эмиграции Чокаева следующие лица: Казбеков С., Салихов Мян Бузрук, Вердиев Беки, Мадриамов Абдулхай — все после приезда из-за границы. Сведения от Чокаева мне передавали: Юнусов Гази Галим, Дайрабаев Шегебей, Утегенов Садык, Жиманов Ибрай, Касымов Ибрай, Тагиров и Комадаров Дарыбай…»

В ходе допроса подследственный перечислил несколько десятков партийных и государственных чиновников Казахстана, причастных к националистической деятельности. В их числе он назвал: «Асфендиарова Санжара — руководителя Академии наук в Казахстане, Тоханбаева — работает в Ленинграде в одном из институтов Академии наук СССР, Багизбаева — заместителя председателя Чимкентского горсовета… Кадырбаева — директора Алма-Атинского казахского театра, Жургенова — наркома народного просвещения Казахстана, Бекжанова — директора Педагогического института в Алма-Ате, Кабулова — заведующего отделом ЦК Компартии Казахстана… Досова — секретаря Южно-Казахстанского обкома партии; Сафарбекова — секретаря Западно-Казахского обкома, Батырбекова — бывшего директора мясокомбината, Ескараева — заместителя председателя СПК Казахстана… Лекерова — бывшего работника Госплана, Торегожина — бывшего работника Наркомзема, Мендешева — председателя Комитета науки аз. ЦИКа» и других.[19]

В том, что накануне войны «интеллигенция» национальных республик «косила» свои глаза за кордон, не было ничего необычного. Как показало крушение советской власти и последовавший развал СССР, тенденции национализма продолжали свое существование в сознании элит и при социалистическом строе. Для «интеллигенции» нация является главным источником не только политической и духовной власти. Опираясь на национальные чувства, «интеллигенция» получает преимущественное право на присвоение благ, произведенных трудом своих соотечественников, и закрепление высокого общественного положения за своими потомками.

Сегодня многие ученые и политики на Западе все чаще сходятся во мнении о том, что XX век вообще был «веком национализма», чаще всего проявлявшегося в форме сепаратизма. Накануне Второй мировой войны сепаратизм, то есть стремление к отделению части государства или предоставление автономии, было особенно широко распространено в Европе. Именно на волне национал-сепаратизма Гитлер осуществил присоединение к Германии Австрии и захват Чехословакии. На сепаратистские настроения и решительные действия антисталинской оппозиции Гитлер и его окружение рассчитывали и в готовившейся войне против Советского Союза. Однако Сталин, как никто другой, хорошо осознавал как внутренние, так и внешние угрозы. Поэтому он предпринял все необходимые меры, чтобы полностью устранить первые и минимизировать последние. Но сошлемся на мнение современника вождя.


Глава 4. Сомнения Джозефа Дэвиса

Джозеф Эдвард Дэвис был выходцем из небогатой семьи ремесленника в штате Висконсин и со студенческих лет был связан с Демократической партией. После окончания университета он стал специалистом в области права и к 1936 году приобрел опыт юридической и административной деятельности, а также связи в политических кругах и бизнесе. В августе 1936 года американский президент Рузвельт назначил Дэвиса на должность посла Соединенных Штатов в Советском Союзе, поручив ему собрать достоверную информацию «о достижениях СССР» и выяснить, «какую политику будет проводить Сталин в случае начала европейской войны».

В Россию Дэвис выехал с супругой Марджори Пост, бывшей женой богатого нью-йоркского брокера Э. Хаттона. По пути посол «заглянул» в Германию, где встретился с начальником русского отдела Министерства иностранных дел рейха, который в беседе уверял американца в непрочности советского режима. 16 января 1937 года Дэвис записал в своем дневнике: «По его словам, положение Сталина непрочно. По его словам, я, вероятно, обнаружу, что в России развивается революционная активность, которая вскоре может вспыхнуть открыто». Но почему германский чиновник так считал? Какой информацией он обладал?

В советскую столицу дипломатическая чета прибыла 19 января, а уже через четыре дня посол присутствовал на открывшемся судебном процессе по делу параллельного антисоветского троцкистского центра. Дэвис был опытным юристом, отлично знавшим все тонкости судебного следствия и правовой аргументации, — недаром он побеждал в тех судебных делах, которые вел сам. В своем отчете о московском процессе он писал государственному секретарю США: «Рассматривая это дело объективно и основываясь на своем опыте ведения процессов и методов проверки достоверности показаний, я вынужден прийти к убеждению, что доказано по меньшей мере наличие широко распространенной конспиративной деятельности и широкого заговора против советского правительства».

Такое мнение не было точкой зрения, предназначенной лишь для официальных отчетов. Позже, уже во время другого — мартовского судебного процесса 1938 года, в письме своей дочери Эллен Дэвис рассказывал о своих впечатлениях: «Процесс показал все элементарные слабости и пороки человеческой природы — личное тщеславие самого худшего образца. Стали ясными нити заговора, который чуть было не привел к свержению существующего правительства». То же он говорил и во время кратких поездок в США.

«Совершенно ясно, — заявил он в одном из выступлений, — что все эти процессы, чистки и ликвидации, которые в свое время казались такими суровыми и так шокировали весь мир, были частью энергичного и решительного усилия сталинского правительства предохранить себя не только от переворота изнутри, но и от нападения извне… Чистка навела порядок в стране и освободила ее от измены».

Однако, наблюдая за событиями в Советском Союзе изнутри, со своим именитым тезкой, Иосифом Сталиным, американский посол встретился лишь в 1938 году. В своей книге «Миссия в Москву», изданной в октябре 1942 года, Джозеф Дэвис так описывает эту встречу: «После того как я покинул кабинет президента Калинина и перешел в приемную премьера, прошло всего несколько минут… и вдруг я просто остолбенел — в глубине комнаты открылась дверь и вошел Сталин, с ним никого не было. Мне и в голову не могло прийти такое… Ни один дипломат не встречался с ним так, будь то в официальной или неофициальной обстановке. Фактически он избегает встреч. Любая его встреча с иностранцем становится почти историческим событием.

Так вот, когда он вошел, я, конечно, поднялся навстречу. Он тепло приветствовал меня, улыбаясь, держался очень просто, но одновременно величественно. Он производит впечатление человека сильного, собранного и мудрого. В карих глазах — тепло и доброта. Ребенку бы понравилось сидеть у него на коленях, а собаке ласкаться у ног. Очень трудно связать воедино впечатление, которое он производит как человек добрый, мягкий и простой, и те события, что происходят здесь… Друзья его говорят, в этом меня заверил посол Трояновский, что все это — меры вынужденные, для обеспечения защиты от Германии и что когда-нибудь весь мир узнает «об этом» и поймет…». И позже, уже во время войны, это понял весь мир. Дэвис сделал логический вывод, что фашистская «пятая колонна» проводила работу во всех странах, с которыми Германии пришлось воевать. Не все правительства сумели раскрыть эту подрывную работу. «Только СССР понял опасность и вовремя ликвидировал попытки создания «пятой колонны».

Действительно, великий государственный деятель и политик, Сталин вовремя разглядел грозившую государству опасность, но, принимая важные решения, он руководствовался не только тонким политическим чутьем и жизненным опытом. Он внимательно анализировал всю поступавшую информацию и отбирал в россыпи фактов наиболее значимые, тщательно взвешивая ее на аналитических весах логики. Еще 4 апреля 1937 года Иностранный отдел представил Сталину очередную разведывательную сводку, подготовленную заместителем начальника 7-го отдела ГУГБ Шпигельглазом: «Совершенно секретно… получено по телеграфу следующее агентурное сообщение из Вашингтона.

На заседании кабинета 21 января с.г. помощник государственного секретаря США Хэлла — Мур сообщил, что на основании всех данных сохранение мира в 1937 году почти исключено. Гитлер потребовал, с чем согласился Муссолини, ускорения победы Франко. Будут посланы лучшего качества танки и артиллерия с обслуживающим персоналом из немцев. До обратной пересылки испанского золота в Испанию Германия и Италия ни на какое соглашение не пойдут. В этом вопросе Англия стоит на стороне фашистов, а Франция — против. Иден заявил Дельбосу, что Франция будет принуждена к этому постановлением Комитета о нейтралитете. По словам Мура, Иден все более открыто выступает на стороне Франко.

Секретные статьи японо-германского договора являются статьями самого настоящего военного союза. Италия, видимо, присоединится к соглашению еще весной, несмотря на совет Англии воздержаться от этого. Англия будет сохранять отношения с антикоммунистическим движением — «благожелательный нейтралитет».

По мнению Мура и Бингхэма (посол США в Англии. — Прим. 7-го отдела), только в случае острого положения Англия пойдет на помощь фашистским государствам. Япония выступит против Китая в случае замены кабинета чисто военным правительством, на что армияимеет большие шансы, так как микадо на стороне Араки. Сообщения из Японии и Китая говорят о сближении Нанкина с СССР, однако договора еще нет. Возможно, что Япония выступит раньше заключения такого договора. Рузвельт прервал Мура замечанием: «В этом случае, конечно, наша обязанность будет, безусловно, сохранить нейтралитет, как ни велики наши симпатии к Китаю».[20]

Конечно, отправляя это сообщение в свой архив, Сталин сделал соответствующие выводы; но, чтобы попытаться понять хотя бы направление логики его последовавших действий, следует напомнить известный факт. Главной причиной, по которой накануне войны Англия усиленно поддерживала политику гитлеровского рейха, был Антикоминтерновский пакт. Подписав его 25 ноября 1936 года, Германия и Япония обязались вести совместную борьбу против международного коммунизма. Но для самих участников соглашения особое значение имел второй пункт, который давал им право вмешиваться в дела третьих стран.

Образование «оси» Берлин — Токио носило не столько союзническую, сколько пропагандистскую значимость. Декларируя своей целью борьбу с коммунизмом, пакт должен был скрыть подлинные намерения Германии и Японии в борьбе за мировое господство, но планы по милитаризации страны Гитлер не намеревался скрывать. Наоборот, он заявил о них еще 14 ноября, когда Германия вручила всем державам, представленным в речных комиссиях, ноту, в которой сообщала, что она больше не намерена соблюдать режим, установленный Версальским договором.

О том, что Германия снимает свою подпись под договором, в котором на нее возлагается ответственность за развязывание Первой мировой войны, публично канцлер сообщил 30 января 1937 года. Выступая в рейхстаге, он заявил, что «отныне железные дороги Германии и Рейхсбанк находятся под полным и безусловным контролем правительства». В это же время Германия известила мир и о признании прояпонского режима в Маньчжурии, что для Советского Союза означало усиление угрозы экспансии со стороны Японии на Дальнем Востоке.

И все-таки главные интересы Берлина были сосредоточены в Европе. Здесь немецкая дипломатия никогда не выпускала из своего поля зрения и Польшу, которая сама заигрывала с Германией. Курс официальной Варшавы на сотрудничество с нацистами проложил еще Юзеф Пилсудский, а продолжил его министр иностранных дел Юзеф Бек. Уже в 1935 году Варшаву посетил Герман Геринг. Второй его визит, прикрытый выездом на охоту в Беловежскую пущу, состоялся в январе 1937 года. А 16 февраля в ходе беседы с генеральным инспектором польских Вооруженных сил маршалом Эдвардом Рыдз-Смиглы Геринг заявил: «Канцлер Гитлер поручил мне самым категорическим образом подчеркнуть, что он теперь в большей, чем когда бы то ни было, степени является сторонником политики сближения с Польшей и будет ее продолжать».

При этом Геринг отметил, что «Гитлер однозначно придерживается тезиса о том, что всякий контакт с коммунизмом, а тем самым и с СССР, исключается… Необходимо всегда помнить, что существует большая опасность, угрожающая с Востока, со стороны России, не только Польше, но и Германии. Эту опасность представляет не только большевизм, но и Россия как таковая независимо от того, существует ли в ней монархический, либеральный или другой какой-нибудь строй. В этом отношении интересы Польши и Германии всецело совпадают».

Подтверждая эту мысль, Рыдз-Смиглы, в свою очередь, подчеркнул, что «в случае конфликта Польша не намерена становиться на сторону СССР». Однако поляки не хотели оставаться лишь сторонними наблюдателями событий. Их по-прежнему волновала «вековая» мечта о землях на Востоке, и рассекреченные документы свидетельствуют, что в польском Генштабе даже было создано «специальное подразделение по работе с национальными меньшинствами на территории СССР».

И поскольку казалось, что интересы Варшавы и Берлина практически совпадали, то полковник Бек закрепил их заключением с Германией договора «о моральном ненападении». Так расчетливая Польша «легла» под Гитлера, как продажная девка, и теперь вся германо-польская пресса начала «войну перьев» против СССР. С этого времени по лекалам германской дипломатии кроилась и польская политика в отношении Чехословакии и Лиги Наций.

Почти сразу к активным дипломатическим маневрам немцев подключились и итальянцы. В начале 1937 года министр иностранных дел Италии Чиано провел переговоры в Белграде, а 25 марта был подписан «договор о дружбе» между Италией и Югославией, который немецкая печать встретила с шумным одобрением. «Братский» хоровод 1937 года, в центре которого невольно оказалась Чехословакия, расширился, когда ревностный поклонник Германии и Италии югославский премьер Стоянович заключил еще один пакт — о дружбе между Югославией и Болгарией.

В это же время после нажима из Берлина и Варшавы, румынский король Кароль II тоже совершил резкий поворот в сторону Германии. Это позволило нацистам развернуть в Румынии широкую работу своей агентуры, ее опорой стала «Железная гвардия», начавшая активную подготовку фашистского переворота. Примечательно, что отец лидера организации «капитан» Корнелиу Зеля Кодряну был не этническим румыном, а поляком, но сближению Румынии с Германией особенно старательно способствовал и министр иностранных дел Польши полковник Бек. По соглашению с Берлином уже в апреле 1937 года он совершил поездку в Бухарест, где настойчиво убеждал румынское правительство принять участие «в блоке нейтральных государств», который будет создан под руководством Германии как преграда большевизму.

Одновременно Бек уговорил румынских лидеров воздержаться от подписания договора о взаимопомощи с Чехословакией и добился организации сотрудничества Генеральных штабов Польши и Румынии. Конечно, ярая подготовка окружения Чехословакии не являлась только проявлением политического прелюбодейства Польши. То был продуманный и алчный расчет. С помощью нацистов поляки рассчитывали захватить «прибалтийские, литовские и советские земли», чтобы «раскинуть свою великую державу от моря и до моря».

Конечно, Сталин не мог знать деталей этой тайной дипломатии, но, наблюдая за событиями в Европе, ему не составляло труда понять, что внезапно вспыхнувшая «дружба» с Германией государств, находившихся у границ СССР, имела определенную направленность. Поэтому, читая переданное ему 7-м отделом ГУГБ агентурное сообщение из Вашингтона о том, что «секретные статьи японо-германского договора являются статьями самого настоящего военного союза», а «Италия, видимо, присоединится к соглашению уже весной», он лишь убедился в правильности своих оценок.

Однако главный вывод, который он сделал из сообщения советской агентуры в Вашингтоне, заключался в том, что в случае начала войны Японии против Китая Америка сохранит нейтралитет. Для Сталина не были секретом и причины, по которым Англия тоже «будет сохранять отношения с антикоммунистическим движением — благожелательный нейтралитет». Демонстрируя «политику невмешательства», правительство Великобритании стремилось изолировать СССР, чтобы направить гитлеровскую агрессию на Восток. Одновременно Сталин прекрасно понимал, что при любом раскладе сил в войну неминуемо будут втянуты как прибалтийские страны, так и любые другие государства, непосредственно граничившие с Советским Союзом. Он не забывал и опыт истории, который свидетельствовал: при подготовке к нападению со стороны потенциальных противников усиливается агентурная работа. Так было накануне Русско-японской войны 1905 года, то же самое происходило перед империалистической войной 1914 года.

Но что мог советский вождь противопоставить откровенно враждебной политике всей Европы? Окруженный со всех сторон враждебными режимами, Советский Союз мог рассчитывать только на собственные силы. И с момента прихода Гитлера к власти советское правительство, Наркомат обороны и органы госбезопасности в качестве наиболее вероятных агрессоров, способных напасть на СССР, рассматривали Германию, Польшу и Японию. Поэтому все решения, принятые Сталиным в 1937 году, нужно рассматривать исключительно как прерогативу подготовки к отражению агрессии.

2 мая состоялось торжественное открытие канала Москва — Волга, строительство которого продолжалось четыре года. Уже с утра набережные реки Москвы были заполнены народом. При всеобщем ликовании собравшихся расцвеченная сигнальными флагами колонна кораблей торжественно проследовала от Московского моря до Химок, а прибывшая из Горького флотилия теплоходов и катеров, специально построенных для работы на канале, прошла до причала северного порта столицы.

В опубликованном 4 июля постановлении совета народных комиссаров Союза ССР и Центрального Комитета ВКП(б), подписанного Молотовым и Сталиным, датой открытия пассажирского и грузового движения на канале назначалось 15 июля. За образцовое выполнение правительственного задания всему коллективу строителей канала Москва — Волга объявлялась благодарность. В день открытия судоходства в Зеленом театре ЦПКиО им. Горького состоялся 20-тысячный митинг, а вечером в Большом театре прошло торжественное заседание с участием Сталина, Молотова, Жданова, Хрущева, Булганина, Ежова, Фриновского, Реденса, Бермана и Жука.

14 июля Политбюро ЦК ВКП(б) и СНК приняли постановление «О награждении и льготах для строителей канала». В нем говорилось:

«1. Предложить Наркомату внутренних делу СССР наградить ценными подарками и денежными премиями отличившихся на строительстве вольнонаемных работников.

2. Установить для строителей канала Москва — Волга специальный нагрудный знак.

3. Предложить Наркомвнуделу СССР представить в ЦИК СССР списки бывших заключенных, добровольно оставшихся для работы на канале по вольному найму, особо отличившихся на строительстве канала Москва — Волга для снятия с них судимости.

4. Досрочно освободить за ударную работу на строительстве канала Москва — Волга 55 000 заключенных.

5. Обязать ВЦСПС принять меры к скорейшему их устройству на работу.

6. Предложить Наркомвнуделу СССР при освобождении заключенных за ударную работу… выдавать им, кроме специальных удостоверений, свидетельствующих об их работе на канале Москва — Волга, также проездные билеты, денежные награды в размере от 100 до 500 рублей».

Однако официально опубликованное сообщение о поощрении строителей было неполным. В пункте 4 постановления под грифом «Не для печати» указывалось: «Предложить Наркомвнуделу СССР по согласованию с Прокурором представить в ЦИК СССР предложения о снижении сроков заключения в пределах до 3 лет тем из заключенных, которые особо отличились на строительстве канала…».

Правда, за этим следовало важное дополнение: «(за исключением осужденных по ст. ст. 58-8 — террор, 58-6 — шпионаж, 58-9 — диверсия, 58-1а — измена Родине, за участие в троцкистско-зиновьевской и правых к.-р. организациях и группировках, участников других к.-р. антипартийных организаций, участников фашистских и к.-р. националистических организаций, перебежчиков, а также всех иноподданных независимо от состава их преступлений)».[21] Уже само то, что снижение сроков отбывания наказания каналоармейцами не афишировалось, свидетельствует, что это решение было не популистской, а действительно либеральной мерой.

27 июня состоялась торжественное заседание Президиума ЦИК СССР под председательством М.И. Калинина. На нем строителям канала были вручены ордена. Среди награжденных были: начальник строительства Берман, главный инженер Жук, начальники районов, инженеры и сотрудники. ЦИК СССР наградил 404 инженеров, техников и рабочих орденами, а также почетными грамотами наиболее отличившихся строителей канала и работников заводов-поставщиков. Правительство наградило: орденом Ленина — 42 человека, орденом Красной Звезды — 24, орденом Трудового Красного Знамени — 208, орденом «Знак Почета» — 129. Кроме этого, по решению ЦК ВКП(б) и ЦИК СССР постановлением от 7 декабря 1937 года в общей сложности льготы получили 97 804 человека.

Освобождение 55 000 каналоармейцев и сокращение сроков остальным из них было справедливой и гуманной мерой по отношению к людям, ранее преступившим черту закона. Но только недавно стало известно, что на следующий день после вручения орденов отличившимся участникам строительства произошло еще одно событие, ставшее чуть ли не ключевым в исторической оценке 1937 года. 28 июня, накануне завершения работы пленума ЦК, Политбюро приняло постановление № 51 п. 66 «О вскрытой в Зап. Сибири к.-р. (контрреволюционной) повстанческой организации среди высланных кулаков». В нем говорилось: «1. Считать необходимым применить высшую меру наказания в отношении всех активистов, принадлежащих к повстанческой организации сосланных кулаков. 2. Для ускоренного рассмотрения дел создать тройку в составе Нач. УНКВД по Зап. Сибири т. Миронова (председатель), прокурора по Зап. Сибири т. Баркова и секретаря Запсибкрайкома т. Эйхе».[22]

Конечно, в том, что, с одной стороны, руководство страны поощряло заключенных, отличившихся на строительстве важного объекта, а с другой — декларировало суровую меру наказания в отношении лиц, имевших враждебные цели, не было противоречия. И то и другое решение отвечало интересам государства. Причем спустя три дня, 2 июля, Политбюро приняло еще одно важное постановление «Об антисоветских элементах». В нем предписывалось «послать секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий следующую телеграмму:

Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшихся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности.

ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке».[23]

Дело в том, что еще в начале 1937 года органы госбезопасности Западно-Сибирского края арестовали ряд ссыльных эсеровских лидеров (И.Х. Петелина, B.C. Осипова-Занозина, И.Л. Гороха) и монархистов из числа бывших белых офицеров (М.М. Долгорукого, B.C. Михайлова, Н.А. Эскина). В мае 1937 года УНКВД края начало расследование дела об «эсеро-монархической» организации, руководимой эмиссарами РОВСа и японской разведкой.

В справке от 17 июня 1937 года, представленной начальником УНКВД С.Н. Мироновым первому секретарю крайкома Эйхе, сообщалось, что вооруженной опорой организации должны были стать ссыльные кулаки комендатур Нарыма и Кузбасса (208 тыс. чел.) и ссыльные из «бывших» (5350 чел.). По делу было «арестовано 382 чел., вскрыто агентурно-следственным путем — 1317 чел». 28 июня сотрудники Нарымского окротдела НКВД составили справку на арест членов повстанческой организации РОВСа из 66 чел. Именно в отношении «всех активистов повстанческой организации» Эйхе запросил санкции на применение высшей меры наказания.

И все-таки, что заставило Сталина и его окружение за 16 дней до постановления о досрочном освобождении 55 тысяч заключенных, отличившихся на строительстве канала Москва — Волга, принять решение об учете и аресте «всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников»? Историк Ю. Жуков, опубликовавший этот документ, высказал предположение, что Эйхе «выражал требования значительной группы первых секретарей…» для нейтрализации антисоветских элементов перед выборами. Но, не отвергая принципиально эту версию, укажем, что для начала Большой чистки, а фактически введения в стране чрезвычайного положения, существовали более веские причины, чем мнение секретарей. Дело в том, что именно 1 июля в числе документов, ложившихся на стол Сталина, оказалась запись беседы М.М. Литвинова с послом США в СССР Дж. Дэвисом. В секретном письме наркома иностранных дел сообщалось:

«1. Дэвис начал с вопроса об угле, рассказав мне вкратце суть вопроса. Освобождение нашего угля, как и голландского, от пошлины встречает сопротивление со стороны заинтересованных кругов. Для противодействия этим кругам Хэллу нужно иметь какой-нибудь убедительный аргумент, каковым он считал бы наше обещание повысить наши закупки в Соединенных Штатах Америки с 30 млн. до 40 млн. Дэвис вручил мне при этом записку и некоторые документы для изучения, каковые я переслал тов. Розенблюму».

Но главное внимание Сталина привлекла следующая информация: «2. Дэвис сообщил мне о своем вчерашнем визите к Сигемицу, который он сделал без инструкции своего правительства (курсивы мои. — К.P.). По просьбе Дэвиса я изложил ему нашу точку зрения на конфликт с Японией по поводу островов. Дэвис признал, что на основании данных нами коммюнике у нас получается очень выигрышное дело, и общественному мнению трудно будет не признавать справедливости, разумности и умеренности нашей позиции…

4. Дэвис попросил разрешения поговорить со мною совершенно частным образом от своего собственного имени. Он начал с предисловия о своем восхищении нашими государственными деятелями, достижениями советской власти, нашей силой, энергией и т. п. Когда он уезжал из Москвы 3 месяца тому назад, в московском дипломатическом корпусе господствовало убеждение в абсолютной крепости советского режима, в силе и мощи Красной Армии, в мудрости руководителей и т. д.

Вернувшись сейчас в Москву, он сталкивается с совершенно противоположным мнением, являющимся общим для всего дип. корпуса. Говорят о слабости Красной Армии, о непрочности режима, об ошибках руководства и т. д. Его это не беспокоило бы, если бы это было только мнением дип. корпуса. Однако это мнение в настоящее время распространено также и в Соединенных Штатах Америки. Он просмотрел 40 передовиц наиболее ответственных американских газет, и он там находит выводы, нелестные для нашего режима и для Красной Армии. Послу известно, что такие же выводы делаются в Англии, Франции и в других странах. Беспокоит посла это обстоятельство потому, что сомнения в силе Красной Армии порождают угрозу всеобщему миру.

Конфликт на реке Амуре он также приписывает подрыву престижа Красной Армии. Дэвис поэтому позволяет себе предложить, чтобы тов. Сталин принял какого-нибудь крупного журналиста — американского, английского или французского — и дал ему интервью. Вопросы могли бы быть заранее сформулированы, и дело могло бы быть устроено так, чтобы инициатива исходила от соответственного журналиста. Дэвис полагает, что тов. Сталин путем такого интервью сможет рассеять все сомнения и недоумения и восстановить веру в прочность режима и в силу Красной Армии.

Дэвис рассчитывает перед отъездом из Москвы как-нибудь повидать тов. Сталина, но он не настаивает на немедленном свидании… Я обещал Дэвису передать его предложение тов. Сталину.

5. Я благодарил Дэвиса за интерес, проявленный к советско-японскому конфликту, а также за теплоту и сердечность приема, оказанного в Америке нашим летчикам. ЛИТВИНОВ».[24]

Летчиками был экипаж Чкалова, совершивший беспосадочный перелет в Америку. Но о каком конфликте, заставившем американского дипломата усомниться «в силе Красной Армии», шла речь в сообщении?


Глава 5. Благовещенский инцидент

После Гражданской войны локальные столкновения на дальневосточной границе происходили регулярно. Однако заключение в ноябре 1936 года Антикоминтерновского пакта и образование «оси» Берлин — Токио придало новый импульс активности Японии в осуществлении провокаций. Уже 16 января 1937 года юго-восточнее от Благовещенска с японо-маньчжурской стороны государственную границу СССР нарушил японский самолет, осуществивший химическую атаку с применением отравляющих веществ, содержащих хлор. В результате было поражено 7 советских военнослужащих и 49 сельских жителей.

В связи с этим НКИД СССР направил послу Японии в Советском Союзе М. Сигэмицу ноту протеста. Однако провокации на границе с Маньчжоу-го не прекращались. 17 марта нарушения границы произошли на участках Янчихэ в Посьетском районе и у села Нижне-Михайловского, а 21-го — около города Благовещенска, на острове Средний, расположенном на реке Амур.[25] Спустя месяц, 21 мая, нарушив разделительную линию по фарватеру Амура в районе селения Поярково и южного берега острова Сеннуха (Ганьчацзы), по правому рукаву реки проследовали два маньчжурских патрульных пограничных катера с артиллерией на борту. В связи с этим правительство СССР направило японской стороне в Токио и маньчжурской в Харбине новый «протест в отношении нарушения государственной границы».

Конфликт, о котором шла речь в беседе Литвинова с американским послом, известен как «Благовещенский инцидент, или Конфликт у Константиновских островов». После заключения Японией и Германией Антикоминтерновского пакта и нарастания агрессивных тенденций в политике держав «оси» СССР ужесточил свои позиции в вопросе об их принадлежности. И 19 июня на островах Сеннуха и Большой, расположенных юго-восточнее городов Благовещенска и Айхунь, к югу от середины главного фарватера реки Амур, высадились советские пограничники. Они изгнали находившихся там подданных Маньчжоу-го, а четыре дня спустя более десятка советских патрульных судов заблокировали проход для иностранных транспортов по ее главному фарватеру — северному рукаву Амура.

Тогда командующий Квантунской армией генерал К. Уэда отдал приказ своей 1-й дивизии о подготовке к вытеснению советских пограничников с островов. Пехотные, артиллерийские и инженерные части были развернуты у правого берега реки Амур, и в ответ на эти приготовления для контрудара с советской стороны сосредоточилась одна из трех стрелковых дивизий. Японцы высадились на островах 29 июня. При артобстреле они потопили советский бронекатер, повредили канонерку и другие суда, убив и ранив несколько краснофлотцев. Реагируя на этот демарш, 30 июня по южному рукаву Амура южнее острова Сеннуха проследовали на высокой скорости три советских патрульных катера. Но огнем японско-маньчжурской артиллерии один из советских катеров был потоплен, а другой получил повреждения.

Одновременно посол Японии в СССР М. Сигэмицу потребовал полной эвакуации «советских пограничников и патрульных катеров» из района конфликта. На что в ответном заявлении заведующий II Восточным отделом НКИД В.И. Козловский указал посольству Японии в СССР: «В результате этого обстрела мы понесли потери убитыми и ранеными. Наши канонерки на огонь не отвечали». Заявив «решительный протест против… неслыханных провокационных действий японо-маньчжурских войск», советская сторона тоже потребовала их отвода.

Однако, сославшись на мнение Сигэмицу, первый секретарь посольства Ф. Миякава настаивал, что «в первую очередь должны быть отведены советские войска, незаконно занявшие эти острова, а маньчжурам нечего занимать и отводить».[26] Дипломатическая перепалка продолжилась. И 2 июля НКИД СССР указал, что в период заключения в 1860 году Пекинского договора пограничный главный фарватер проходил в этом районе по южному рукаву Амура, но «его естественное перемещение на север не означает автоматического изменения границы».

И все-таки «в целях ликвидации конфликта» советская сторона дала согласие на отвод своих войск, правда, одновременно заявив, что это «не означает отказа Советского Союза от прав на спорные острова». Но, хотя советские части были действительно отведены, вскоре у Константиновских островов произошел новый серьезный инцидент. Накануне, нарушив воздушное пространство границы, вдоль верхнего течения Амура демонстративно пролетела большая группа японских самолетов. Один из них разбросал на территории СССР антисоветские листовки от имени РОВС и других российских белоэмигрантских организаций, действовавших в Маньчжурии. В связи с этим 30 июля полпредство СССР в Японии выразило очередной протест ее МИДу.

События на Амуре усердно смаковала зарубежная пресса, и Сталин понимал, что уступка японцам будет воспринята как свидетельство «слабости РККА». Однако в условиях, когда в стране еще продолжалась чистка арии от военных, недавно уличенных в заговоре, он не мог рисковать. В случае перерастания конфликта в войну, даже локальную, обстановка в стране могла превратиться в критическую, вызвав активизацию оппозиционных сил. Проявляя выдержку, он благоразумно пошел на уступку японцам, но даже это не снимало угрозы перерастания конфликта в полномасштабную войну.

Таким образом, не требования секретарей, а ситуация на границе стала причиной того, что 28 июля Политбюро дало санкции Западно-Сибирскому крайкому для ускоренного рассмотрения «тройкой» дел в отношении всех «активистов повстанческой организации среди высланных кулаков» с применением высшей меры наказания. Причем ознакомление 1 июля с текстом беседы Литвинова с американским послом заставило Сталина принять еще более радикальные решения. Конечно, сообщение Дэвиса о разговорах в среде всего дипломатического корпуса «о слабости Красной Армии, о непрочности режима, об ошибках руководства» не могло не задеть самолюбия вождя. Тем более что, по свидетельству посла, такие же выводы делались в США, в Англии, Франции и в других странах.

Тем не менее, Сталин не стал давать интервью иностранным журналистам, чтобы рассеять «сомнения в силе Красной Армии», как предлагал Дэвис. Вождь не играл в популистские политические игры и не имел иллюзий, будто бы проблему можно решить лишь риторической болтовней. В этом не было смысла. Именно Запад, как никогда, был заинтересован в том, чтобы СССР втянулся в войну с Японией. И для того, чтобы восстановить веру в прочность режима и в силу Красной Армии, он нашел более эффективный способ. Придерживаясь известного принципа «на войне как на войне», он решил полностью уничтожить в стране как «пятую колонну», так и всех пособников возможных агрессоров.

Причем проблема была решена без шума и внешних эффектов, не вызвав ажиотажа и пропагандистской истерии в окружающем мире. И то, что 3 июля ЦК разослал директиву об учете бежавших кулаков и уголовников во всех регионах страны, стало одной из актуальных мер по подготовке к войне. Следует подчеркнуть, что подробную зачистку западных районов СССР от националистов органы госбезопасности провели и в 1941 году. Иное объяснение причин проведения этой операции — не более чем признак инфантилизма и даже слабоумия в исторических оценках, от кого бы они ни исходили. В том числе и ссылки на «тезис об обострении классовой борьбы» или якобы «тоталитарности» советского строя.

Но задумаемся: а какие у Сталина были гарантии, что Япония не начнет войну против СССР? Мало кто знает, что советское правительство активно поддержало идею коллективной безопасности, выдвинутую австралийским правительством, предложившим всем государствам, заинтересованным в сохранении мира на Дальнем Востоке и в Азиатско-Тихоокеанском регионе, заключить Тихоокеанский региональный пакт. В мае — июне 1937 года советская дипломатия стремилась продвинуть эту идею в Лондоне и в Вашингтоне. Однако, по заявлению президента Ф. Рузвельта, сделанному в беседе с послом А.А. Трояновским, в США считали, что пакт «без Японии не имеет смысла», а главной гарантией мира является «сильный флот, наш американский, английский и, может быть, советский».

И японцы действительно начали войну. Уже через четыре дня после рассылки директивы ЦК произошел еще один конфликт — на этот раз между японцами и китайцами. В историографии он известен как инцидент на мосту Мосу Лугоу, называемом также мостом Марко Поло в связи с его упоминанием в книге итальянского путешественника. Мост над рекой Юндинхэ был расположен в южном пригороде Пекина — Фэнтай. По нему проходила дорога на Ухань — единственный транспортный путь, связывавший Пекин с частью Китая, находившейся в то время под властью Гоминьдана.

Перед началом последовавших событий японская армия контролировала восточный, северо-западный и южный пункты, на который выходила западная часть моста. Войска Гоминьдана занимали восточный конец переправы и крепость Ваньпин, и в случае полного овладения мостом японцами Пекин оказывался полностью отрезанным от Китая. Поэтому с конца июня у своей части моста японцы начали проведение ночных учений, во время которых «пропал один из их солдат». На рассвете 7 июля японское командование отправило силам Гоминьдана телефонограмму. В ней утверждалось, что пропавший якобы был взят в заложники и содержался в Ваньпине, и выставлялось требование пропустить японские части в город для его поисков.

Просьбу о допуске в крепость «троянского коня» китайцы благоразумно отклонили; тогда вечером японцы выставили ультиматум, требующий от Гоминьдана допуска своих солдат в город в течение часа, в противном случае угрожая обстрелом. Впоследствии «пропавший» был обнаружен живым и невредимым, но в момент передачи ультиматума японская артиллерия уже нацелила стволы орудий на город. Обстрел Ваньпина начался в полночь на 8 июля, одновременно на мост вошли танки и пехота; но около тысячи китайских солдат мост удержали, а на следующий день, получив подкрепление, полностью восстановили над ним контроль. В ходе последующих переговоров, требуя извинения от китайского командования, японцы выставили и ряд новых условий. Однако гоминьдановский генерал Сунн, получив сообщение о передислокации к Пекину японских войск из Маньчжурии и Кореи, счел переговоры оттягиванием времени и приказал передислоцировать в зону инцидента свою 132-ю дивизию.

Генерал не ошибся в прогнозах. Сразу после подхода дополнительных сил японские войска развернули широкомасштабное наступление на Пекин. 26 июля силами трех дивизий и двух бригад, насчитывающих около 40 тысяч человек при 120 орудиях, 150 танках и бронемашинах, 6 бронепоездах и поддержке до 150 самолетов, Япония перешла к боевым действиям к северу от Хуанхэ. И поскольку 29-я армия Гоминьдана была плохо экипирована, то уже через три дня японцы заняли мост и город Ваньпин, а на следующий день — город Наньюань. Развивая наступление, 28 июля их войска захватили Пекин, а 30-го числа вошли в Тяньцзинь. В следующие месяцы, продвигаясь на юг и запад, японские войска захватили всю провинцию Чахар и часть провинции Суйюань, дойдя у Баодина до верхней излучины Хуанхэ. Одновременно 8 августа они высадили морской десант на восточном побережье Китая в районе Шанхая.

Ход войны в Китае привлек самое пристальное внимание Сталина. Он прекрасно понимал, что в случае сговора с Чан Кайши японские милитаристы получали возможность поставить под ружье многомиллионную армию, набранную из китайских солдат, для использования их в войне против СССР. Именно так позже поступил Гитлер, завербовав в ряды вермахта шакалов-националистов по всей Европе — от Италии и Румынии до прибалтийских стран.

Стремясь не допустить такого разворота событий, советское правительство предложило заключить договор о ненападении между СССР и Китайской республикой. Документ был подписан 21 августа. В его первой статье обе стороны подтверждали, что «осуждают обращение к войне для решения международных споров и отказываются от войны как орудия национальной политики в отношении друг с другом». Они обязались воздержаться «от всякого нападения друг на друга как отдельно, так и совместно с одной или несколькими другими державами». Одновременно СССР предоставил Китаю кредиты в сумме 250 млн. долларов на закупку оружия, а для участия в боях против японских захватчиков на китайский фронт прибыла большая группа советских летчиков.

Как бы подтверждая своевременность заключения советско-китайского договора, 31 августа британская «Times» сообщала, что Хирото обещал уступки Китаю, если последний присоединится к антикоминтерновскому соглашению. Однако патриотический подъем в Китае был настолько велик, что его правительство не пошло на сделку с японцами.

Но вернемся назад. Именно в день инцидента у моста Марко Поло, 7 июля 1937 года, в Москве открылась 4-я сессия ЦИК СССР седьмого созыва. Главным вопросом, стоящим на повестке дня, стал вопрос о продолжении реформы всей системы управления страной. С докладом «Положение о выборах в Верховный Совет СССР» выступил председатель Комиссии партийного контроля Я.А. Яковлев. Практически повторив сказанное об особенностях Конституции на июньском пленуме ЦК, он отрицательно оценил работу существовавших Советов, а говоря о выдвижении кандидатами в депутаты «новых кадров», призывал «черпать силы из неиссякаемого источника резервов — молодежи, женщин и беспартийных».

Докладчик подчеркивал, что «советская демократия… обращается к массам, предлагая трудящимся выставлять своих кандидатов на заводах, фабриках, в колхозах и совхозах…». Он высказывал уверенность, что «осуществление сталинской Конституции… несомненно обеспечит — на основе критики недостатков работы Советов и выдвижения в Советы новых людей, — улучшение работы Советов снизу доверху». Однако большинство участников сессии не осознавало глубины замыслов вождя, и продолжало цепляться лишь за лозунг борьбы с врагами.

Так, вице-президент Академии наук Украины Шлихтер заявлял: «Врагам народа удалось проникнуть на ответственнейшие участки нашей работы. Мы не сумели разоблачить своевременно всех этих мерзавцев, японо-германских шпионов, диверсантов, троцкистов и прочую сволочь… Никакой пощады врагам народа!». Секретарь ЦК комсомола Косарев заверял о поддержке молодежью тех кандидатов, «кто честен перед партией, кто борется с изменниками делу партии Ленина — Сталина, кто борется с предателями Родины, врагами народа — троцкистами, бухаринцами и иными двурушниками, кто умеет обнаруживать этих врагов и обезвреживать».

В ином ракурсе смотрел на проблему Вышинский. Настаивая на необходимости обеспечения торжества законности, он был самокритичен: «Надо признать, что в практике у нас до сих пор встречаются грубые нарушения советских законов… при явном попустительстве со стороны местных прокуроров. Задача прокуратуры — беспощадно бороться со всякого рода нарушителями советских законов…».

Вследствие скудоумия долгие годы «либеральная интеллигенция» рисовала фигуру Вышинского черными красками, представляя его чуть ли не вдохновителем репрессий. Особенно рьяно «интеллигенты» ерничали по поводу репрессий за «антисоветскую агитацию», априори причисляя осужденных по этой статье к «невинным жертвам». Действительно, «за длинный язык» в 1937 году было арестовано 237 тысяч человек, а в 1938-м — еще 57 тысяч, то есть в общей сложности 294 тысячи различной мелкой шушеры.

Но посмотрим на характер этих арестов без «мартышкиных очков». Именно в день начала работы сессии ЦИК, 7 июля, Прокуратура СССР издала секретный приказ главного прокурора № 5/01580. В нем предписывалось: «Обеспечить, чтобы хулиганские действия, сопровождавшиеся или конкретно выраженные в контрреволюционных либо шовинистических выпадах», квалифицировались по ст. 58–10 (антисоветская пропаганда) либо по ст. 59-7 (пропаганда, направленная к возбуждению национальной или религиозной вражды)…

В преамбуле прокурорам всех уровней указывалось: «Проверкой в порядке надзора ряда дел, преступления по которым квалифицированы по ст. 74 УК РСФСР (хулиганство), выявлено, что органы расследования, прокуратура и суды квалифицируют по указанной статье как хулиганство такие хулиганские действия обвиняемых, которые по своему конкретному содержанию являются контрреволюционными выпадами против Советской власти, Конституции Союза ССР, наших вождей либо же выпадами грубо шовинистического характера.

Так, например, в ночь на 23/XII-1936 года гр-н Маслов (Москва, Ленинградский район), ворвавшись в пьяном виде в троллейбус, ругал неприличными словами членов правительства, Советскую власть, сталинскую Конституцию, кричал, что трудящимся лучше живется у Гитлера, чем в Советском Союзе, а двух пассажиров обозвал «жидами»… Второй пример — гражданин Ралдогин (Москва, Сокольнический район) в пьяном виде завел драку и избил в общежитии татарина Еникеева, причем, нанося побои последнему, кричал «бей татар — пусть не будет у нас в общежитии татар».

И в этом случае органы расследования и суд квалифицировали преступление Ралдогина по одной лишь ст. 74 УК, тогда как явно шовинистические хулиганские действия последнего давали полное основание применить в данном случае квалификацию по ст. 59-7 УК (пропаганда или агитация, направленная к возбуждению национальной или религиозной вражды или розни, а равно — распространение или изготовление и хранение литературы того же характера).

В связи с изложенным предлагаю органам прокуратуры: 1) в порядке осуществления надзора за расследованием обеспечить, чтобы хулиганские действия, сопровождавшиеся или конкретно выраженные в контрреволюционных либо шовинистических выпадах, квалифицировались по правилам о совокупности преступлений по ст. 58–10 либо по ст. 59-7 УК РСФСР и соответствующим ст. УК других союзных республик».

Можно ли осудить юридическую меру, направленную на цивилизованную защиту национальных прав граждан и привлечение к ответственности за оскорбления достоинства власти и ее руководителей? Разве сегодня дозволено топтать ногами портрет президента? Следует подчеркнуть, что этот приказ в числе прочего усиливал ответственность и за антиеврейскую агитацию. Причем именно в кулацкой среде были особо распространены злоба и ненависть по отношению к «жидам-евреям», которых раскулаченные считали главными виновниками своих бед. Поэтому странно, что люди, принадлежащие к нации, которую защищали советские законы, льют крокодильи слезы по поводу уничтожения Сталиным «рачительного мужика-кулака», «пьяных хулиганов» и злобствующих болтунов, лицемерно причисляя их к «жертвам политических репрессий».


Глава 6. «Уголовно-кулацкая» опасность

Массовое бегство кулаков из мест высылки проявилось уже в начале коллективизации, но остановить такую тенденцию оказалось невозможно — для этого у властей не было ни сил, ни средств, ни соответствующих карательных структур. Подобное наблюдалось и в исправительных лагерях, из которых бежало: в 1935 году 64493 заключенных, в 1936-м — 58313, в 1937-м — 58264, в 1938 — 32032.[27] Многие из бежавших кулаков и уголовников жили с поддельными документами, пополняя бандитские и воровские группировки в городах и на стройках. Другие, вернувшиеся после отбывания наказания за уголовные преступления в деревни и села, не забыли «обиды», причиненные им властью, и не упускали случая, чтобы свести счеты, вредя колхозам и терроризируя колхозников. Уже к концу 1936 года в стране сформировался широкий деклассированный слой населения, активно сотрудничавший с криминальными структурами.

И 4 июля Ежов разослал руководителям управлений НКВД директиву № 266, в которой предписывалось взять «на учет всех осевших в вашей области кулаков и уголовников, вернувшихся по отбытии наказания и бежавших из лагерей и ссылок. Всех учтенных кулаков и уголовников подразделите (на) две категории: первую — наиболее враждебные элементы, подлежащие аресту и расстрелу в порядке административного проведения их (дел) через тройки; вторую — менее активные, но все же враждебные элементы, подлежащие высылке в районы по указанию НКВД СССР. К 8 июля с.г. телеграфом донесите мне количество лиц первой и второй категории указанием отдельно кулаков и уголовников. О времени начала операции и порядке ее проведения — указания дам дополнительно».[28]

Однако, указывая на необходимость борьбы с контрреволюционными элементами с высоких трибун, в действительности сами партийные руководители полной информации о беглецах с мест отбывания наказания не имели. Регистрацией таких категорий криминализированных граждан, продолжавших преступную деятельность, занималась милиция и в первую очередь — отделы уголовного розыска. Поэтому с получением директивы наркома городские и районные отделы НКВД — все подразделения ГУГБ и милиции приступили к просмотру своих картотек и архивов.

Одним из первых шифртелеграмму в ЦК прислал второй секретарь Красноярского обкома П.Д. Акулинушкин. Он сообщал: «Тройку образовали в следующем составе: председатель Леонюк — начальник УНКВД, Горчаев — зам. председателя крайисполкома и Рабинович — помощник начальника краевого Управления НКВД. Просим для северных районов продлить срок проведения решения ЦК до 1 августа». О том, что «окончательные данные» они передадут дополнительно, извещали многие партийные руководители. В этот же день, сообщив состав тройки, секретарь обкома партии Татарской АССР А.К. Лепа извещал: «Проверили: учета сколько-нибудь удовлетворительного указанных категорий кулаков и уголовников НКВД не имеет. Поэтому прошу изменить решение той части, в которой говорится — в пятидневный срок сообщить количество подлежащих расстрелу, также высылке, дав срок месячный».[29]

В это время в Политбюро еще не было четкого понимания ни о масштабах планируемой акции, ни о характере социального положения лиц, подлежащих репрессиям. Эти детали выяснятся лишь в конце месяца, после поступления заявок на лимиты от 64 территориально-административных подразделений. В шифртелеграммах с заявками, пришедших в ЦК до 11 июля, стояли подписи Багирова, Берии, Хрущева, Евдокимова, Эйхе, Лепа, Прамнека, Постышева, Птухи и др. После этой даты Политбюро лишь подтверждало свое согласие только на персональный состав судебных троек. Определение количества и контингента лиц, подлежащих зачистке, целиком являлось прерогативой руководителей партийных и органов НКВД, а утверждение цифр целиком перешло в руки Ежова. Фактически операция стала полицейской, а не политической акцией.

Причем в национальных республиках сразу обозначился собственный взгляд на контингент репрессируемых. Так, в шифртелеграмме, отправленной 7 июля из Ашхабада за подписью секретаря ЦК КП(б) Туркмении Батыр-Атаева, указывалось: «Осевших кулаков и уголовников насчитывается ориентировочно 1900 человек, из них подлежащих расстрелу кулаков 400 и уголовников 100, высылке — кулаков 1200 и уголовников 275. Сюда не вошли: вернувшиеся из ссылки и высылки и отбывшие тюремное заключение, ранее осужденные за активную, националистическую, контрреволюционную деятельность члены нацконтрреволюционной организации «Туркмен-Азатлыги», вернувшиеся из ссылки и высылки, отбывшие репрессии других республик Средней Азии мусдуховники, занимающиеся антисоветской контрреволюционной деятельностью.

Реэмигрировавшие из Ирана и Афганистана бывшие бандглавари, бандпособники, рядовые активные басмачи, активные контрабандисты, связанные с белой эмиграцией, служащие проводниками, переправщиками и связистами с контрреволюционными элементами Туркмении. ЦК КП(б) Туркменистана считает необходимым включение этих контингентов для репрессии и высылки. Их насчитывается ориентировочно около 3 тысяч человек. Состав тройки: первый секретарь ЦК КП(б) Туркменистана Анна-Мухамедов, НКВД Туркмении Зверев, Прокуратура республики Ташли-Анна-Мурадов».[30]

Наиболее подготовленным к планируемой акции оказался секретарь Западно-Сибирского крайкома Р.И. Эйхе. 8 июля он сообщал из Новосибирска: «По ориентировочным данным… поступившим от ПО районов, беглых кулаков и уголовников числится 25 тысяч человек, из них наиболее враждебными и активными являются 6600 кулаков и 4200 уголовников, которых нужно расстрелять».[31]

Остальные руководители, пославшие заявки на лимиты репрессий, не считали их окончательными. Секретарь Омского обкома партии Д.А. Булатов указал: «Всего подлежит репрессии, по неполным данным (отдельные отдаленные районы сведения не представили), 2429 человек, из них: по первой категории 479, по второй категории 1959 человек».[32] Подобное сообщение направил и первый секретарь Ярославского обкома Н.Н. Зимин. Называя количество лиц, подлежащих учету, он указывал: «Эти цифры считаю преуменьшенными, так как органы НКВД не имеют полных данных о составе уголовников, работающих на заводах области. На одном только резиновом комбинате… свыше 300 бывших уголовников, из них значительная часть ведет себя как дезорганизаторы производства… Будем выявлять и проверять их, что увеличит сообщенную общую цифру».

Позже такой же прогноз подтвердится и по другим областям. О продлении сроков сбора сведений просили: первые секретари обкомов: Дагестанского — Н.П. Самурский и украинских, Киевского и Донецкого, — С.О. Кудрявцев и Э.К. Прамнек. Одновременно выяснилось, что большинство партийных руководителей регионов не удовлетворились охватом репрессий только бежавших из мест поселений кулаков.

Второй секретарь Дальневосточного крайкома партии В.В. Птуха просил «распространить действие директивы ЦК также на находящиеся на Дальнем Востоке спецпоселки… Ввиду того что на территории Дальнего Востока находится 360 тысяч человек лагерников, часть из которых открыто проявляет свою резко враждебную деятельность, крайком просит разрешить дела в отношении таких лиц рассматривать на созданной тройке для применения к ним расстрела».

8 июля с подобной просьбой обратился в ЦК и секретарь Свердловского обкома партии Абрам Яковлевич Столяр: «По Свердловской области подлежат репрессии 10500 кулаков и 1500 уголовников. Из них необходимо расстрелять 4700 кулаков, подвергнуть ссылке и заключению в концлагеря 5800; уголовников подлежат расстрелу 300 человек, ссылке и заключению 1200. Эти цифры обуславливаются чрезвычайной засоренностью области активным контрреволюционным кулачеством и наличием в 29 районах спецпереселенцев общим количеством 180 000 человек».[33]

О неполном результате анализа телеграфировал 8 июля и первый секретарь Горьковского обкома Ю.М. Каганович: «Учтено по городу Горькому и десяти основным районам области кулаков первой категории 1000, второй категории — 650, уголовников первой категории 675, второй категории — 435. Кроме этого, по основным промпредприяткям области учтено кулаков, бежавших с мест постоянного жительства и скрывшихся от выселения, — 3820, из которых по степени антисоветской активности определяем первой категории — 620, второй категории — 3200. Работу по учету по остальным сельским и кустарно-промысловым районам продолжаем».[34]

Просьбы о применении репрессий наряду с кулаками и уголовниками в отношении других групп населения, проявлявших враждебность к советской власти и поэтому представлявших социальную опасность или враждебность, имели около 30 % телеграмм. Прежде всего, такая особенность проявилась в национальных республиках. Так в шифртелеграмме первого секретаря ЦК КП(б) Узбекистана Акмаля Икрамова от 8 июля отмечалось: «Кулаков, подлежащих расстрелу, 981 человек, уголовников 267. Подлежащих высылке кулаков 2625, уголовников 1189… Категория подлежащих расстрелу увеличится… У нас имеются городские крупные баи, торговцы-националисты, крупные духовники, активные враждебные элементы, которых учтено 169…

Кроме этого учтено русских духовников 13, белых офицеров 44, басмаческих руководителей 9, крупных эмирских чиновников и жандармов 6, которые по характеру материала также подлежат расстрелу. Всего подлежит расстрелу 1483. Имеется подлежащих высылке мус- духовников 63, русских духовников 26, белых офицеров 20, басмаческих руководителей 23, эмирских чиновников 6».[35]

Но даже к 9 июля секретари партийных организаций до конца не разобрались с репрессивной статистикой. В шифровке первого секретаря ЦК Азово-Черноморского края Е.Г. Евдокимова указывалось; «Произведенным учетом в крае числится кулацко-белогвардейского элемента 11635 и уголовного — 1971 (данные предварительные). Несомненно, дальнейшая работа по учету даст большие цифры. Подлежит рассмотрению кулацко-белогвардейского элемента по первой категории 5721 и по второй категории 5914, уголовного элемента по первой категории — 923 и по второй категории — 1048. Сведения по группе уголовного элемента сугубо предварительные».

Свою просьбу о лимитах Евдокимов аргументировал примерами: «В ходе уборки урожая зафиксированы в разных местах края факты поджога и пожара хлеба (Прим.: Ахтарский, Армавирский, Камышеватский, Марьинский, Роговский, Черлеерковский районы). Факты вредительского вывода комбайнов из строя (Усть-Лабинский район, Воронежская МТС — умышленно брошены в барабан комбайна вилы; Тимашевский район, Медведевская МТС — в хлебе, подаваемом комбайну, нашли железный прут, обмотанный соломой; Семикаракорский район, Золотаревская МТС — в шнеке одного комбайна нашли молот, в шнеке другого комбайна напильник; Выселковский район, Березанская МТС — в комбайне нашли железный прут и т. д.). По всем этим фактам ведется строжайшее расследование органами НКВД, часть этих дел считаю необходимым в целях решительного пресечения диверсионно-шпионской вылазки на уборке хлеба рассмотреть во внесудебном порядке, другую часть через суд с применением расстрела. Об этом прошу дать указание по судебно-прокурорской линии».[36]

9 июля отправил свою информацию из Минска и секретарь ЦК КП(б) Белоруссии В.Ф. Шарангович: «Нами учтено ранее высланных и возвратившихся кулаков и уголовников в Белоруссии 12800 человек. Из этого количества предлагаем расстрелять 3 тыс. как наиболее враждебных и ведущих активную контрреволюционную работу, и выслать из пределов Белоруссии 9800 менее активных, но враждебных элементов. В состав тройки предлагаем: НКВД Белоруссии Бермана Б.Д., второго секретаря ЦК КП(б) Белоруссии Денискевича Н.М., начальника милиции Белоруссии Шийрона».[37]

Из приведенных документов видно, что ни Политбюро, ни даже руководство НКВД не оказывали абсолютно никакого давления на руководителей регионов для завышения количества репрессируемых. Предложения о масштабах планируемой чистки, как и о составе охватываемых категорий населения, исходили непосредственно с мест, но иначе вопрос не мог и стоять, Москва не знала состояния криминальной обстановки в регионах.

О национальной особенности акции писал из Петропавловска секретарь Северо-Казахстанского обкома С. Сегизбаев: «Учтено возвратившихся кулаков 492, баев 183, феодалов 18, помещиков 9, уголовных 17, рецидивистов 249, всего 968. Из них враждебно настроенных, подтвержденных новыми данными НКВД, категорий к расстрелу — 422 кулаков, баев 158, феодалов 18, помещиков 9, уголовных бандитов 17, рецидивистов 34, всего 658. Подлежат высылке 310 человек. Второе, по области имеется несколько десятков тысяч переселенцев с западных границ Союза, среди этих переселенцев много подозреваемых… проявляющих за последнее время контрреволюционную активность и усиленное бегство из поселков… Учтено среди переселенцев таких людей 541 человек».[38]

Своя специфическая подоплека операции была отражена и в позиции секретаря ЦК Азербайджана Мир Джафара Багирова. Проблемы республики тоже имели свое политическое прошлое, связанное еще с событиями Гражданской войны. В шифрограмме, отправленной из Баку вечером 9 июля, он писал: «Прошу санкционировать изъятие 4 тысяч человек: кулаков 1800 и уголовников 2200, из них первой категории кулаков — 500 и уголовных — 500… Учитывая наличие контрреволюционных повстанческих организаций в 16 районах и оживление 7 действующих бандгрупп, прошу дополнительно санкционировать пропуск через тройку дел по следующим контингентом:

1) Участников ликвидируемых и ныне действующих повстанческих и диверсионных групп в количестве 600 человек; 2) Мусаватистов., иттихадистов, дашнаков и духовенства, вернувшихся из лагерей после отбытия наказания и снова проявляющих антисоветскую активность, — 250 человек; 3) Беков, бывших помещиков и кулаков, антисоветски настроенных, ранее не репрессированных, — 250 человек; 4) Бандпособников — 150 человек.

Всего дополнительно 1250 человек, из них первой категории — 500, второй категории — 750. Итого прошу санкционировать 5250 человек, из них первой категории 1500. Для успешной ликвидации действующих внутренних и закордонных бандгрупп прошу разрешить выселение в лагеря НКВД 150 семейств этих банд-групп… В состав тройки прошу утвердить: Сумбатов, Теймуркулиев, Джангирахундзаде».[39]

Что же собой представляли члены партий, упоминаемых в шифровке и, «по понятиям» либеральной интеллигенции, причисляемых к «жертвам» репрессий? Все они принадлежали к националистическим течениям, возникшим еще в царское время, а с началом Гражданской войны боровшимся и с советской властью. Так, названные в сообщении Багирова мусаватисты являлись членами буржуазно-националистической азербайджанской партии, основанной в 1911 году под названием «Мусульманская Демократическая партия Мусават (Равенство)». В 1917 году, после слияния с Турецкой партией федералистов, она стала именоваться «Турецкой Демократической партией федералистов Мусават». Ее программой являлись тюркизация, исламизация и создание националистического государства.

Еще 15 ноября 1917 года мусаватисты совместно с грузмеками Грузии и дашнаками Армении образовали Закавказский комиссариат и Закавказскую Демократическую Федеративную Республику, отделившуюся от РСФСР. 27 мая 1918 года Мусульманский национальный совет Тифлиса провозгласил Азербайджанскую республику, а в марте мусаватисты организовали восстание в Баку. Оно потерпело поражение, но после падения в сентябре Бакинской коммуны мусаватистам с помощью турецкой, а затем английской армий удалось захватить власть в Азербайджане. Мусаватистский режим был свергнут лишь 28 апреля 1920 года; часть членов организации эмигрировала, а другая — продолжила борьбу уже в условиях конспирации.

Свою предреволюционную историю имели и грузмеки, или грузинские меньшевики, принадлежавшие к националистической буржуазной партии, образованной в ноябре 1917 года в Тифлисе, после отделения от российских меньшевиков. С мая 1918 года грузмеки возглавляли правительство Закавказской федерации в Грузии, и к августу партия насчитывала свыше 70 тыс. членов. Именно грузмеки осуществляли геноцид в отношении национальных меньшинств, таких, как абхазы, южные осетины и другие этнические народы Закавказья. Меньшевистское правительство было свергнуто в результате вооруженного восстания в Грузии большевиков, при поддержке Красной Армии, только в 1921 году.

К традиционному националистическому течению относились итихадисты — члены азербайджанской панисламистской партии «Иттихад-ве-Таракки» («Единство и прогресс»), тоже основанной в Баку еще до 1917 года и имевшей приверженцев в высших слоях общества и интеллигенции Азербайджана. После установления советской власти в Азербайджане в апреле 1920 года часть членов партии эмигрировала, но оставшаяся продолжила свою деятельность.

Армянская националистическая партия «дашнаки» была основана еще в 1890 году и имела традиции, сходные с эсеровскими. Ее программа ставила задачу: «посредством насильственных акций объединить и обеспечить независимость армянских территорий в Османской империи, Иране и Закавказье». После Февральской революции дашнаки стали наиболее сильными противниками большевиков Армении. С 15 ноября 1917 года по 26 мая 1918 года вместе с грузмеками и мусаватистами Азербайджана они участвовали в деятельности Закавказского комиссариата.

28 мая 1918 года дашнаки объявили о создании «республики Армения», правительство которой состояло исключительно из дашнаков. 29 ноября 1920 года, когда большевики провозгласили Советскую республику Армению, партия дашнаков была запрещена, а организованное ее членами восстание против советской власти в апреле 1921 года было подавлено Красной Армией. После этого дашнаки ушли в подполье, а отдельные группы партии сохранились в эмиграции: на Ближнем Востоке, в Европе и Америке. Именно потомки этих националистов развяжут войны между армянами и азербайджанцами в конце минувшего столетия и совершат геноцид в отношении осетин и абхазцев уже в новом веке. Но, чтобы не оставлять места для инсинуаций, обратим внимание на одного из национальных руководителей.


Глава 7. Армянские разборки

Аматуни Симонович Аматуни (Вардапетян) родился в семье мелкого канцелярского служащего. Он окончил сельскую школу и в 1911 году поступил в мужскую гимназию Елизаветполя (Гянджа). В январе 1918 года, прервав учебу, гимназист записался в армию и в составе 36-го Туркестанского стрелкового полка попал на Эрзерумский фронт. Не нужно полагать, что он не пошел защищать революцию. В середине декабря 1917 года, когда Кавказская русская армия «самовольно ушла с фронта, воевавшего против турок», в отрезанном от России Закавказье, в Тифлисе, образовалось Временное правительство, назвавшее себя Закавказским комиссариатом. Тогда же с уходом армии в Эрзеруме составился «армянский союз», назвавший себя «Союзом армян-воинов». С этого момента на Кавказе началась гражданская война.

Аматуни был легко ранен в первом же бою, поэтому желание воевать у него пропало, и, возвратившись домой, он продолжил учебу в гимназии. Азербайджан стал советским 28 апреля 1920 года, но уже 26 мая мусаватисты организовали мятеж. В Гяндже они разоружили подразделение 20-й горно-стрелковой дивизии и, захватив мусульманскую часть города, пытались занять железнодорожную станцию. Однако 31 мая части 11-й Красной Армии разогнали мятежников. Быстро сориентировавшись при новой власти, выпускник гимназии принялся устраивать свою «политическую» карьеру и стал председателем Гянджинского окружкома комсомола. Но поскольку продвигаться по служебной лестнице в среде азербайджанцев ему было бы сложно, то в июне 1921 года Аматуни перебрался в Армению, где получил место заведующего агитотделом, а затем — секретаря ЦК комсомола республики.

В Закавказье межнациональные отношения всегда были сложными, полными взаимного недоверия и межнациональной вражды. Но 13 декабря 1922 года состоявшийся в Баку 1-й Закавказский съезд Советов объявил о преобразовании в Закавказскую Социалистическую Федеративную Советскую Республику входивших в нее Азербайджанской, Армянской и Грузинской ССР при сохранении их самостоятельности. В начале 1923 года Аматуни оказался в Тифлисе, где прошел путь от заворготделом до секретаря Заккрайкома ВЛКСМ. В январе 1926 года его направили на учебу в Московский Институт красной профессуры, являвшийся «гнездом» правых оппозиционеров, в котором Бухарин выращивал кадры своих приверженцев. Проучившись два года, Аматуни получил диплом и назначение в Армению. В Ереване с мая 1928 года по декабрь 1930-го он руководил агитпропом ЦК, затем работал секретарем окружкома, а потом — Ереванского горкома партии. Берия заметил исполнительного чиновника и «выдвинул» его на пост второго секретаря ЦК КП(б) Армении.

Не менее успешно карьера Аматуни складывалась и в годы коллективизации. С начала 1931 года он — управляющий конторой «Союзмясо» Закавказья, с января 1932-го — заворготделом, а затем — секретарь Заккрайкома. Правда, в 1934-м он лишь начальник политсектора, но в январе 1935 года — первый секретарь Закавказского крайкома. Берия рекомендовал его на пост второго секретаря Бакинского комитета КП(б) Азербайджана. Бросается в глаза, что, подымаясь на новый этаж иерархии партийной власти, первой ступенью каждого нового пролета карьерной лестницы для Аматуни становится должность, связанная с идеологической пропагандой. Фактически с умением выражать «правильные» мысли, отвечающие желанию руководства, и до определенного момента это будет способствовать его карьере.

9 июля 1936 года, поздно вечером, при странных обстоятельствах застрелился первый секретарь ЦК Азербайджана Агаси Ханджян. 12 июля актив КП(б)А, заслушав сообщение второго секретаря Заккрайкома С.А. Кудрявцева «Об обстоятельствах самоубийства», вынес резолюцию и направил письма Сталину и Берии. В письмах, «составленных лично Аматуни», говорилось: «Запутавшись в своих опасных политических ошибках, Ханджян пошел на предательский и провокационный акт самоубийства, направленный против партии… несмотря на огромную помощь, которую оказывал ему лично товарищ Берия». 20 июля газета «Заря Востока» не без прямой подсказки Аматуни опубликовала статью, в которой указывалось: «Ханджян прямо покровительствовал оголтелым националистическим элементам среди армянской интеллигенции, среди части писателей… Бывший секретарь Партколлегии по Армении Галоян… оказался прямым пособником контрреволюционеров троцкистов-зиновьевцев… Пособничал террористической группе Степаняна…».

Писателя Нерсеса Степаняна арестовали еще 21 мая 1936 года, а 5 августа вызвали на допрос еще одного «интеллигента» — пока находящегося на свободе писателя Бакунца. На предложение назвать всех участников антисоветской группы он показал: «В нашу группу входили: 1) Е. Чаренц, 2) я — Бакунц, 3) Мкртич Армен, 4) Гурген Маари, 5) Апазан, 6) Вагаршак Норенц, 7) Гурген Ванандеци (Порсугян), 8) Нерсик Степанян. Из указанных лиц Алазан, Норенц, Ванандеци и Нерсик Степанян примкнули к нашей группе… в 1933 году. Группу возглавляли фактически я и Чаренц».

9 августа Политбюро ЦК Армении приняло решение: «Писателей Акселя Бакунца и Алазана за контрреволюционную националистическую деятельность исключить из рядов партии и разрешить их арестовать. Секретарь ЦК Аматуни». А 12 сентября в газете «Хорурдаин Айастан» («Советская Армения») была опубликована статья «Нечестивые последователи национал-уклонистов». В ней говорилось, что бывший редактор газеты «Хорурдаин Айастан» «при пособничестве своего брата, тайного троцкиста Ындзака Тер-Ваганяна (в 1933–1936 годах — первого секретаря райкома КП(б)А) и испытанного друга… Драстамата Тер-Симоняна (в 1934–1936 годах — председатель Союза писателей Армении), член троцкистско-зиновьевского бандитского центра Вагаршак Тер-Ваганян проложил путь к сердцам армянских писателей-националистов — дашнака Бакунца, Алазана, Ванандеци и других».

Ну, пока Аматуни «разбирался» с республиканской интеллигенцией, дела в сельском хозяйстве и промышленности Армении складывались далеко не блестяще. Так, 4 августа газета «Кармир Зангезур» сообщала: «В колхозе «Берия» села Галидзор на полевые работы вышло всего 6 человек. На 15 гектарах горных пастбищ никто не косит и трава гибнет. Женский труд не используется вообще, а мужчины только и делают, что говорят: «Без чарки водки нам свет не мил». В другом номере отмечалось: «На 1 августа по району скошено всего 1024 га хлебов, а обмолочено зерна лишь с 540 га… Молотьба вконец запущена».

Но поскольку публицистическая гласность не всегда давала результаты, то весной следующего года неравнодушные энтузиасты стали обращаться напрямую в районные отделы НКВД: «Начальник автопарка МТС Рубен Дохолян перед самым севом занялся демонтажом машин. Моторы разобраны, важнейшие детали растасканы и разворованы. Деревянные части машины… Дохолян снял и унес к себе домой — на растопку печки». В другом письме указывалось: «По преступному недосмотру Вардазара Хачяна, председателя колхоза «Калинин» села Маганджуг, овцеводческая ферма лишилась 450 голов овец и 50 ягнят».

«Интеллигенты» почему-то называют такие обращения «доносами». Но подобные «доносы» посылали не только «пролетарии». В мае 1937 года Католикос всех армян Хорен I Мурадбекян адресовал начальнику Управления НКВД ЗСФСР в Армении Х.Х. Мугдуси четыре «доноса». Первый касался тяжелого положения армянской епархии в Грузии. Во втором он обрисовал плачевное состояние хозяйств при церквях и просил запретить местным властям закрыть церковь в Ошакане, где упокоен Сурб Месроп Маштоц… Ибо мавзолей создателя армянского алфавита есть памятник национального значения. В третьем «доносе» Католикос просил выпустить на свободу арестованных епископов, а четвертый — затрагивал вопросы налогообложения недвижимости Эчмиадзина.

Ответной реакцией Аматуни и Мугдуси стал вызов представителей Эчмиадзина в суд для разбирательства по неуплате налогов. Между тем на прошедшем 26 мая — 4 июня X съезде КП(б)А делегаты подтвердили статус и первого секретаря ЦК А.С. Аматуни, и второго — С.Е. Акопова. А 11 июня начальник Управления НКВД ЗСФСР в Армении Х.Х. Мугдуси подал на имя Аматуни докладную записку: «Материалами следствия установлено: Тер-Габриелян С.М. в 1931 году совместно с Ерзынкяном, Есаяном, Тер-Симоняном и другими организовал антисоветский центр… Член контрреволюционного троцкистского террористического центра Армении — Бакунц, находившийся до ареста в близких отношениях с Тер-Габриеляном, характеризует его как армянского националиста».

Саак Тер-Габриелян, о котором шла речь в докладной, в 1928–1935 годах был председателем Совнаркома Армении. Описывая обстановку, в письме Сталину Аматуни сообщал: «Во главе молодой Компартии Армении почти за все годы Советской власти, сменяя друг друга, стояли выходцы из «спецификов» — Лукашин, А. Иоаннисян, А. Овсепян, Тер-Габриелян и Ханджян… Костанян (быв. секретарь ЦК Армении) никакой борьбы, по существу, с армянским национализмом не организовал… Дашнако-троцкистским агентам фашизма в Армении удалось навредить нам не только в деревне, в промышленности, но и в особенности им удалось навредить на фронте идеологическом… За время после разоблачения Ханджяна (10 месяцев) по Армении изобличено и арестовано 1365 человек (из них дашнако-троцкистов 900 человек)».

По просьбе Аматуни в июле в Москве были задержаны и доставлены в Ереван заместитель наркома легкой промышленности СССР Саак Тер-Габриелян — бывший председатель Совнаркома Армении и заместитель директора Института истории АН СССР Ашот Ованнисян, занимавший в 1922–1927 годах пост первого секретаря ЦК КП(б)А. А 30 июля оперативным приказом № 00447 в операции по репрессированию бывших кулаков и уголовников Ежов утвердил запрошенные республикой лимиты на осуждение 500 человек по первой категории и 1000 — по второй.

Тер-Габриеляна Мугдуси вызвал на допрос 21 августа. Считается, что поскольку в Ереване царил палящий зной, то когда следователь открыл в кабинете окно, в следующую минуту подследственный выбросился вниз головой с 3-го этажа. Смерть наступила мгновенно. В Москву о происшествии не сообщили. Однако Сталин узнал о случившемся, и на внеочередном пленуме ЦК Армении, открывшемся в Ереване 15 сентября, в президиуме появились «московские гости» — заведующий отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП Георгий Маленков и член Политбюро Анастас Микоян. Кроме того, с группой офицеров НКВД в Ереван приехал начальник 4-го Секретно-политического отдела ГУГБ Михаил Иосифович Литвин. Работа пленума началась с того, что Маленков зачитал привезенное с собой письмо:

«Правительство СССР и ЦК ВКП(б) считают, что дела в Армении как хозяйственные, так и партийные и культурные идут из рук вон плохо. Сельское хозяйство развалено, строящиеся промышленные предприятия в застое. Деньги отпущены правительством согласно требованию ЦК КП(б) Армении, а куда идут деньги — трудно сказать…

Последние события, в связи с «самоубийством» Тер-Габриеляна, отражают как в фокусе весь тот максимум гнили и разложения, которые подводят итог состоянию партийных и советских организаций в Армении. Трудно представить, что Тер-Габриелян выбросился в окно, это совершенно несовместимо с его боязливой и расчетливой натурой. Скорее всего, его выбросили и заткнули ему глотку, чтобы он не мог разоблачить врагов Советской власти. Довольно странно, что руководство Армении не сочло нужным сообщить об этом СНК СССР или ЦК ВКП(б). Хотели, видимо, скрыть этот вопиющий факт и наивно предполагали, что удастся скрыть.

ЦК ВКП(б) и СНК СССР не могут допустить, чтобы враги армянского народа гуляли свободно в Армении, вредили народному хозяйству и разоряли крестьянство, рабочий класс. ЦК ВКП(б) и СНК СССР не могут допустить, чтобы покровители врагов армянского народа прятали от народа язвы руководства и для сокрытия этих язв выдавали убийство врага народа, взявшегося разоблачить оставшихся на свободе врагов народа, за «самоубийство». В качестве первой меры ЦК ВКП(б) и СНК СССР постановили арестовать Мугдуси и Гулояна (пред- совнаркома Арм. ССР), которые не могут не нести прямой ответственности за все вскрывшиеся безобразия. Ответственность падает само собой и на первого секретаря ЦК КП(б) Армении, в связи с чем и командируется представитель ЦК ВКП(б) тов. Маленков для расследования на месте».

Обсуждение состояния дел в республике продолжалось четыре дня. 18 сентября, по предложению Маленкова, избрав комиссию для подготовки проекта решения, пленум прервал работу. Узнав о прибытии высоких чинов НКВД из Москвы, арестованный Ашот Ованнисян попросил о конфиденциальной встрече и на ней сообщил Литвину, «у кого тот может получить интересующие его документы». 22-го числа, после возобновления заседаний, к находившимся в президиуме Маленкову и Микояну присоединился Берия.

В соответствии с новой Конституцией ЗСФСР и Закавказский крайком были ликвидированы. Армянская ССР и ее Компартия перешли в прямое подчинение центру. За Берией остался лишь пост первого секретаря ЦК КП(б) Грузии. Председатель комиссии по выработке решения зачитал «Письмо Аматуни, адресованное контрреволюционеру-националисту» Ованнисяну. Из заявления Ашота Ованнисяна пленуму следовало, что Аматуни целиком и полностью разделял взгляды спецификов-националистов и склонялся к идеям троцкизма.

На следующий день на заключительном заседании пленум исключил Аматуни, Акопова и Гулояна из членов ЦК и партии. Дела на них и других партийных чиновников были переданы в НКВД. В письме Сталину, принятом на пленуме, отмечалось: «Большевики Армении не сумели вовремя разглядеть, как враги народа, сидящие в государственном и партийном руководстве Армении — Аматуни, Гулоян, Акопов, Мугдуси и Анесоглян и др., прикрываясь речами о верности партии, о борьбе с врагами, на деле проводили гнусную вредительскую работу, давали свободно разгуливать по Армении врагам народа — дашнакам, троцкистам и всякой шпионско-вредительской своре».

О результатах расследования дела армянских националистов Литвин информировал Ежова 24 сентября — двумя телеграммами. В них комиссар ГБ писал: «Арестованный Анестат Акопов — бывший второй секретарь ЦК КП Азербайджана… сознался в том, что по приезде из Толмачевской академии (где он состоял в военной оппозиции) на работу в армянскую дивизию в 1928 году он создал в дивизии троцкистскую группу, в которую вошли Даватян, Александрян, Григорьев, Асоян и другие. После, переходя на работу в Баку, в 1934 году Акопов был привлечен к троцкистской работе Беленьким и состоял в руководящем составе троцкистской организации. Среди руководящего состава… организации Акопов назвал: Беленького, Аматуни, Сейфа, Бондаренко, Нариманова. Руководящий состав троцкистской организации в Баку был связан через Сейфа с Пятаковым.

…Акопов показал, что троцкистская организация и он лично вели вредительскую работу по нефти, вызывая пожары на нефтепромыслах и прочее, со следующими лицами: Гумедин Гурген — нарком земледелия, Тер-Асватцауров — начальник строительства электрификации Армении, Мелиу-Гайказан Иосиф — главный инженер Наркомата местпрома, Оганезян Аршак — директор армянского хлопкового треста. Карагаз Айгаз — уполномоченный заграничного общества помощи Армении, посредничал в переговорах между Ханджаном и закордонным центром дашнакской партии рамкаваров, Шахназарян Аршак — начальник животноводческого сектора Наркомзема, Шопурян Эдвард — директор Госиздата, Мелкумян Ваган — председатель Госплана, Бальян Айказ — директор промысла Арарат, Дулгаров Оним — госарбитр…»

Среди названных Акоповым участников группы в армянской дивизии Литвин перечислил: «Атояе Акоп — командир дивизии, Абрамян Хорен — начальник политотдела дивизии, Авакян Баграт — начальник штаба — агент польской разведки, Микоян Сурен — начальник первой части штаба — английский разведчик, Хачатурян Степан — начальник штаба артполка — английский разведчик…»

Литвин сообщал Ежову, что «по согласованию с членом Политбюро ЦК Анастасом Микояном и на основании показаний арестованных Мугуси, Гулояна, Еремина, Джалотяна как члены националистической организации были арестованы: Ягубян Гайк — нарком финансов, Алмазян Саркис — начальник инжстроя горсовета, Кургенян Нагапет Джан — председатель райсовета, Дермичан Болия — секретарь райкома ВКП(б), Даватян Оганес — начальник аэропорта, Мелик-Осипов Сергей — директор Союзтранса, Калантария — профессор…». Как «соучастники преступлений Мугдуси» были арестованы и армянские «чекисты»: начальник Ленкоранского ГО НКВД Левой Маркарян, заместитель начальника ФИНО НКВД Сильдирян, начальник внутренней тюрьмы — Осланов, коммерческий директор «Динамо» Бабян Серго, начальник Ахтинского РО НКВД Гайказ Восканян.

«Выявлено значительное количество активных дашнакских эмигрантов, находившихся на свободе. Проводим аресты. Прошу телеграфировать, где вести следствие арестованных бывших секретарей ЦК КП Армении Аматуни и Акопова — в Ереване или направить в Москву. ЛИТВИН».[40]

Но в чем обвинялись чиновники Армении? Среди выведенных из состава армянского ЦК был исключен из партии «за вредительство в строительстве» Николай Курсель. 26 сентября газета «Хорурдаин Айастан» писала: «Строительством каучукового комбината «Совпрен» руководили Н. Курсель и его ближайший друг С. Акопов, которые, прикрываясь «объективными» причинами, проводя свою вредительскую практику, поставили строительство «Совпрена» на грань срыва. Пообещав нашему народу и лично вождю дать стране каучук не позднее 1937 года, они на самом деле оставили нам вконец разваленное предприятие, а это явное вредительство и бесконечные проволочки».

Конечно, приведенный лишь в общих штрихах эпизод, характеризующий особенности клановой грызни в одной из национальных республик, не дает полного представления обо всех страстях и взаимных противоречиях, царивших в интеллигентской среде. Но то, что завершение этой саги об армянских разборках оказалось суровым, не объяснилось якобы «тоталитарностью» строя, как легкомысленно утверждают «либералы».

22 ноября 1937-го бывший начальник управления НКВД ЗСФСР в Армении Х.Х. Мугдуси, его правая рука Геворков и еще трое следователей были приговорены к расстрелу в особом порядке. В тот же день Мугдуси расстреляли, остальных та же участь ждала 3 февраля 1938 года. Степана (Анестат) Акопова приговорили к высшей мере 20 июля 1938 года. Вместе с ним был казнен и Николай Павлович Курсель. В «Списке», подготовленном начальником 8-го отдела ГУГБ НКВД СССР старшим майором ГБ Исааком Шапиро, Акопов числился под номером 3, Курсель — под номером 37. Почти в то же время был расстрелян Абраам Гулоян. Аматуни по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР расстреляли 28 июля 1938 года.

Еще в конце зимы 1937 года «контрреволюционная националистическая организация», возникшая в 1935 году, была ликвидирована на территории Кабардино-Балкарской автономной республики. В спецсообщении Ежова Сталину от 14 марта говорилось, что в руководящее ядро организации входили: «Бесланеев Хабала — бывший управляющий Северо-Кавказской конторой всесоюзного объединения по снабжению и сбыту материалов… в Нальчике, в 1920 году был министром внутренних дел белогвардейского правительства в Чечне, из ВКП(б) исключен в 1936 году (арестован); Максидов Казигири — бывший директор Кабардино-Балкарского педагогического института, бывший мулла, в 1919 году состоял адъютантом генерала Телехаса, до 1936 года член ВКП(б), исключен как троцкист; Какожев Ахметхан — управляющий областной конторой Кожсиндиката, бывший прокурор Кабардино-Балкарии, исключен из ВКП(б) в 1936 году как буржуазный националист; Агзагов Люн — бывший начальник областной милиции, в прошлом кулак, бывший белый, активный участник повстанческого движения против Советской власти, исключен из ВКП(б) в 1935 году как буржуазный националист, Камбиев Хамшик — член ВКП(б), председатель Черкесского облисполкома, член ВЦИКа, бывший работник Кабардино-Балкарской АССР, националист.

В 1935 году эта организация вступила в блок с существующей в Нальчике троцкистской террористической организацией, возглавлявшейся председателем Кабардино-Балкарского Союза советских писателей Налоевым Джансохом, кандидатом ВКП(б) с 1931 года (арестован)».

Следствие установило, что Налоев в 1933 году создал троцкистскую группу «из аспирантов-горцев в Горском научно-исследовательском институте Ростова» и установил связь с единомышленниками «соседних национальных областей». По делу было выявлено «140 участников организации», из которых арестовали 51 человека», и у них «было изъято 26 единиц огнестрельного оружия и 450 патронов».[41]

О желании разобраться со своими националистами 9 июля 1937 года сообщал секретарь ЦК КП(б) Таджикистана А.Я. Фролов. У этой маленькой горной республики, расположенной в предгорьях Памира, тоже были свои особенности. В шифрограмме, отправленной из Сталинабада, указывалось: «Общее количество уголовно-кулацких элементов в республике, ведущих активную контрреволюционную работу на транспорте, промпредприятиях, совхозах, МТС, колхозах, совторгаппаратах, — 1775 человек, в том числе наиболее враждебных 780–810.

Из них уголовников — 306, в том числе наиболее враждебных — 180; местных кулаков, бежавших высылки, отбывших высылку, — 204, в том числе наиболее враждебных — 40; осевших из других краев, областей и республик, кулаков и белогвардейцев, скрывавшихся в местах прежнего жительства от репрессий, имеющих судимость, активное контрреволюционное прошлое, бежавших высылки, — 845. В том числе наиболее враждебных 340–350; бывших басмачей, переправщиков, отбывших наказание, бежавших ссылки, скрывающихся, — 420, в том числе наиболее враждебных 220–240».

И все-таки главную особенность республики составляло ее соседство с Афганистаном. В шифровке указывалось: «Из общего количества 1775 падает на пограничные районы — 248, на приграничные районы (Кулябские и Вахшские районы) — 316, горные районы Гармские — 280, Гиссарские — 289, северные — 240, АГБО (Памир) — 70, города Сталинабад и Ленинабад — 230, железнодорожный транспорт — 102. Прошу утвердить эти цифры… Состав тройки прошу утвердить следующий: Ашуров — первый секретарь ЦК КП(б) Таджикистана… Тарасюк — НКВД Таджикистана, Байков — помощник военного прокурора. САВО».[42]

Даже при наличии скептицизма трудно усомниться в достоверности этой информации. Впрочем, свои проблемы имелись и в центральных территориальных образованиях. Мордовская автономная область была преобразована в автономную республику в декабре 1934 года. Сообщая о результатах «учета и переписи кулаков и уголовников», в телеграмме, отправленной вечером 9 июля из Саранска, секретарь Мордовского обкома В.М. Путинин указывал: «По Мордовской АССР (среди) ранее высланных, заключенных в лагерях, подлежащих высылке, но скрывавшихся в течение 3–5 лет и возвратившихся теперь на родину… много активных церковников и сектантов, неоднократно сидевших в лагерях и находившихся в ссылке, продолжающих сейчас активную враждебную работу.

В результате проведенной аппаратом НКВД специальной проверки учтены и предварительно негласно переписаны 930 наиболее враждебных кулаков и 320… уголовников. А всего подлежащих расстрелу — 1250. Кулаков менее активных, но ведущих враждебную работу, учтено из колхозов и предварительно негласно переписано 1883, уголовников этой же категории — 380. А всего подлежащих высылке — 2263. Всего по обеим категориям кулаков и уголовников — 3513». Путинин писал, что в ходе учета «было выявлено значительное количество кулаков, возвратившихся в Мордовию, а затем выбывших в другие области и края и устроившихся там на предприятиях промышленности и на транспорте. В частности, много выбыло в Москву, Горький и Дальний Восток. Работу по уточнению полученных материалов и дальнейшему выявлению кулаков и уголовников продолжаем».[43]

10 июля на заседании Политбюро ЦК были утверждены составы троек и лимиты репрессируемых по Казахской и Грузинской ССР, Кабардино-Балкарской, Коми, Карельской и Удмуртской АССР, Курской, Кировской, Челябинской, Саратовской, Воронежской, Ивановской, Горьковской областям, Азово-Черноморскому краю. В этот же день непосредственно Ежову направил информацию нарком внутренних дел Украинской ССР Израиль Моисеевич Леплевский: «Всего выявлено и учтено кулаков и уголовников 23 936, в том числе: а) по категориям: по первой категории кулаков — 3749, уголовников — 1234; по второй кулаков — 10 364, уголовников — 8589;

б) по областям УССР:

Киевская — всего учтено 6616 человек, из них (по) первой категории кулаков — 840, уголовников — 255; (по) второй кулаков — 2117, уголовников — 3404.

Харьковская — всего 6063, из них (по) первой категории кулаков — 1631, уголовников — 352; (по) второй кулаков — 2444, уголовников — 1636.

Донецкая — всего 1821, из них (по) первой категории кулаков — 257, уголовников — 209; (по) второй кулаков — 288, уголовников — 1067.

Днепропетровская — всего 2205, из них (по) первой категории кулаков — 190, уголовников — 44, (по) второй кулаков — 1752, уголовников — 219.

Одесская — всего 1800, (по) первой категории кулаков — 310, уголовников — 90, (по) второй кулаков — 1000, уголовников — 400.

Винницкая — всего 3549, (по) первой категории (кулаков) — 336, уголовников — 214, (по) второй кулаков — 1550, уголовников — 1449.

Черниговская — всего 1623, (по) первой категории кулаков — 174, уголовников — 70, (по) второй кулаков — 965, уголовников — 414.

МАССР — всего 259, из них (по) первой категории — 11, (по) второй — 248. Эти данные являются сугубо ориентировочными.

Все кулацкие и уголовные элементы по Украине полностью не выявлены и не учтены. Данные по Донбассу и Днепропетровску явно преуменьшены. Соответствующие указания (по) этим областям даны. Все областные управления продолжают работу по выявлению и учету этих элементов. Тройки во всех областях созданы (в) составе первого секретаря обкома, начальника облуправления НКВД и прокурора. Прошу указаний, когда тройки могут уже приступить к практической работе…».

10 июля сообщение о запрашиваемых лимитах на репрессии прислал в ЦК и Хрущев: «ЦК ВКП(б) товарищу Сталину И.В. Сообщаю, что всего уголовных и кулацких элементов, отбывших наказания и осевших в гор. Москве и Московской области, учтено 41305 чел. Из них уголовного элемента учтено 33 436 чел. Имеющиеся материалы дают основания отнести к 1-й категории уголовников 6500 чел. и ко 2-й — 23936 чел. Из этого количества по г. Москве ориентировочно относим к 1-й категории — 1500 чел. и 2-й — 5272 чел.

Кулаков, отбывших наказание и осевших в г. Москве и районах области, учтено 7869 чел. Имеющийся материал дает основание отнести из этой группы к 1-й категории 2000 чел. и ко 2-й категории — 5869 чел. Комиссию просим утвердить в составе тт. Реденс — Нач. Управления НКВД по М.О., Маслова — зам. прокурора Московской области, Хрущева Н.С. — секретаря МК и МГК с правом, в необходимых случаях, замены т. Волковым А.А. — вторым секретарем Московского горкома. СЕКРЕТАРЬ МК ВКП(б) Н. Хрущев».[44] Чтобы исключить попытки обелить Хрущева в степени его причастности к работе тройки, укажем, что А.А. Волков уже в августе 1937 года был избран первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии.[45] Поэтому во время всего периода чистки Хрущев работал в составе тройки без замены.

Конечно, в организации этой массовой операции присутствовал и субъективный фактор. Историк Ю. Жуков обратил внимание, что охват репрессивной акцией кулаков и уголовников в количестве свыше 5000 определили семеро: А. Икрамов (Узбекская ССР) — 5441 человек; К.М. Сергеев (Орджоникидзевский край) — 6133 чел.; П.П. Постышев (Куйбышевская область) — 6140 чел.; ИМ. Варейкис (Дальневосточный край) — 6698 чел.; Л.И. Мирзоян (Казахская ССР) — 6749 чел.; К.В. Рындин (Челябинская область) — 7953 чел.

Численность свыше 10 тысяч запланировали трое:

Я. Столяр (Свердловская область) — 12000 чел.; В.Ф. Шарангович (Белорусская ССР) — 12800 чел. и Н.Г. Евдокимов (Азово-Черноморский край) — 13606 чел. Трагикомедия в том, что позже Хрущев отнес всех «кровожадных функционеров», непосредственно причастных к этой операции… к «жертвам необоснованных репрессий». Но самыми кровожадными оказались лишь двое: Роберт Эйхе, желавший только расстрелять 10800 человек, и сам Никита Хрущев. За время операции он потребовал подвергнуть репрессиям 41305 человек, в том числе расстрелять 8500.


Глава 8. Неизвестная война Сталина

Хотя в регионах уже шла интенсивная работа по сбору информации об «уголовно-кулацком контингенте», чекисты не спешили с началом проведения операции, а с 16 по 20 июля в Москве прошло расширенное совещание руководителей центральных и региональных органов НКВД. Характер обсуждаемых на нем вопросов до сих пор остается секретом, но именно в день окончания «сборов», 20 июля 1937 года, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло еще одно важное постановление (П51/324). В архивах сохранилась приложенная к протоколу записка Сталина: «Всех немцев на наших военных, полувоенных и химических заводах, на электростанциях и строительствах, во всех областях — всех арестовать». Примечательно, что он трижды употребляет слово «всех» и даже сделал подчеркивание.

Рукой Сталина написан и текст постановления: «Предложить т. Ежову дать немедля приказ по органам НКВД об аресте всех немцев, работающих на оборонных заводах (артиллерийские, снарядные, винтовочно-пулеметные, патронные, пороховые и т. п.), и высылке части арестованных за границу. Копию приказа прислать в ЦК. О ходе арестов и количестве арестуемых сообщать сводки (ежедневные) в ЦК. За / И.».[46] На документе есть и другие подписи: «В. Чубарь, Ежов, В. Молотов, К. Ворошилов, Каганович, А. Микоян».

Что же вызвало столь эмоциональную реакцию вождя, отразившуюся в самой форме подготовки документа? Увы, архивы России до сих пор не дают прямых ответов на эти вопросы. Но примечательно, что в день начала «сборов», 16 июля 1937 года, выступая в Париже на собрании «Русского Национального Союза воинов», генерал-майор Антон Туркул говорил: «Мировые события приближаются. Столкновение этих двух сил неизбежно. Русский народ, порабощенный коммунистической властью «интернационала», неминуемо будет вовлечен в это столкновение, но не во имя России, а во имя спасения советской власти и порабощения ею других народов. Что же делать нам, русским воинам, в эти грозные часы?». И поскольку даже Туркул, поддерживавший «дружеские отношения с Гимлером» и провозгласивший клич: «Наш идеал — фашистская монархия», а во время войны сотрудничавший с нацистами, почувствовал запах пороха, то, конечно, Сталин разбирался в ситуации лучше недобитого дроздовца.

И, чтобы понять возможный ход мыслей вождя, обратим внимание на недавно опубликованный документ. Именно 20 июля на его столе оказалось письмо наркома иностранных дел СССР М.М. Литвинова с проектом его заявления временному поверенному в делах США по поводу заявления госсекретаря США Корделла Хэлла: «Секретно. Размечено: Потемкину, Стомонякову.

Американский поверенный в делах Гендерсон (посол отсутствует) передал сегодня в НКИД прилагаемое при сем заявление, сделанное Хэллом для печати. При этом он зачитал телеграмму Хэлла, в которой содержится следующая фраза: «Вам поручается переслать в Вашингтон комментарии руководителя Ведомства иностранных дел относительно принципов, изложенных в заявлении…»… Гендерсон, по поручению Хэлла, просил выяснить, имеются ли у наркома г(-на) Литвинова какие-либо соображения по существу этого заявления… Госдепартамент придает заявлению Хэлла весьма серьезное значение».

ЗАЯВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО СЕКРЕТАРЯ США К. ХЭЛЛА ДЛЯ ПЕЧАТИ

6 июля 1937 года Государственный секретарь США, сделав сегодня вечером нижеследующее заявление, объяснил корреспондентам, что оно является универсальным в применении и целью является применять его везде. Следует текст заявления:

«Я неоднократно получал запросы и предложения, вытекающие из того, что положение в различных частях мира потрясено. Бесспорно, что в ряде областей налицо напряженность и трения, которые на поверхностный взгляд затрагивают лишь страны, расположенные в ближайшем соседстве, но которые при конечном анализе оказываются неизбежно затрагивающими весь мир…

Серьезные враждебные действия где бы то ни было в мире не могут не затронуть тем или иным путем интересов, прав или обязательств нашей страны. Я поэтому считаю необходимым… сделать заявление относительно позиции моего правительства в отношении международного положения и проблем… Наша страна постоянно и последовательно защищает сохранение мира… Мы отстаиваем воздержание всех наций от применения силы в проведении политики и от вмешательства во внутренние дела других наций. Мы отстаиваем урегулирование всех проблем… путем мирных переговоров и соглашений…

Поддерживая принцип святости договоров, мы верим в изменение условий договоров, когда возникает к тому нужда, путем правомерного процесса… Мы верим в уважение всеми нациями прав других и в выполнение всеми нациями установленных обязательств. Мы стоим за оживление и укрепление международного права. Мы отстаиваем меры, способствующие экономической безопасности и стабильности мира. Мы отстаиваем снижение или отмену чрезмерных барьеров в международной торговле. Мы добиваемся эффективного равенства торговых возможностей, и мы настойчиво предлагаем всем нациям применение принципа равенства трактования. Мы верим в ограничение и сокращение вооружений.

Понимая необходимость сохранения вооруженных сил на уровне, соответствующем национальной безопасности, мы готовы сократить или увеличить наши собственные вооруженные силы пропорционально сокращениям или увеличениям, предпринимаемым другими странами. Мы уклоняемся от вступления в союзы или связывающие обязательства, но мы верим в совместные усилия, осуществляемые мирными и практическими средствами для поддержки принципов, изложенных в настоящем заявлении».[47]

Конечно, для Сталина — мудрого и опытного государственного деятеля — было совершенно ясно, что стояло за этим, по существу, демагогическим заявлением госсекретаря США. Дело в том, что Америка, фактически расположенная на огромном мировом острове, в это время могла чувствовать себя в полной безопасности, гарантирующей ее от любого вторжения извне. Наоборот, заглядывая из океана на события в остальном мире, она могла не только погреть руки на начинавшемся пожаре мировой войны, но и еще больше набить свою финансовую мошну. В том числе и на войне Японии с Китаем.

Причем заявление, сделанное Хэллом, определило всю последующую политику США вплоть до нападения Германии на СССР, особенно на Дальнем Востоке. Как указывает историк Галицкий: «На том этапе войны никто из западных демократий не захотел идти дальше порицания военных действий в Азии. Более того, продолжая политику Мюнхена на Дальнем Востоке, Вашингтон, Лондон и Париж оказывали значительную помощь агрессору, отказывая в этом Китаю. Например, закон о нейтралитете США не давал возможности Китаю закупать оружие и военные материалы в США. В то же время Вашингтон поставлял в Японию все необходимое для осуществления ее агрессивных планов».

Действительно, в 1937–1939 годах США предоставили Японии военную помощь и стратегическое сырье на сумму 511 млн. долларов (в 5 раз больше, чем мог в то время предоставить Китаю СССР), что составило почти 70 % всего американского экспорта в эту страну. Не менее 17 % стратегических материалов шло в Японию из Англии. В 1939 году Япония закупила американского металлолома в 10 раз больше, чем в 1938 году. Безлицензионные поставки самолетов и запчастей к ним, оптических приборов, станков, нефти, свинца, металлолома и других стратегически важных для Японии товаров продолжались до июля 1940 года.

Добавим к этому то, что Англия и особенно Америка начиная с 1933 года вкладывала огромные средства в инвестирование военной промышленности нацистского рейха. Фактически именно они ковали нацистский меч Германии, и Гитлер не терял напрасно времени. Для удовлетворения потребностей армии с помощью американских и английских бизнесменов к 1938 году в Германии было построено около 300 новых военных заводов. И пока фашистский блок готовился к насильственному переделу мира, правительства США, Англии и Франции, проводившие политику «невмешательства», фактически обеспечивали «свободу рук» Германии, Италии и Японии. Одновременно Запад отверг все усилия Советского Союза к созданию в Европе системы коллективной безопасности для остановки нарастания угрозы фашистской агрессии. Западная дипломатия оставалась глуха к этим призывам.

Но вернемся к письму Литвинова Сталину. Далее нарком иностранных дел писал: «Я не думаю, чтобы за этим заявлением скрывалась какая-либо серьезная международная акция. Чувствуя некоторую неловкость в связи с новой японской агрессией в Китае и не желая предпринимать какие-либо серьезные шаги, Госдепартамент, по-видимому, решил отделаться маниловской манифестацией солидарности с другими государствами. Тем не менее, нельзя уклоняться от ответа».[48]

Из заявления Государственного секретаря США советский вождь сделал самый важный вывод: страны Запада не будут препятствовать агрессивным устремлениям Японии и Германии, а это создавало для Советского Союза угрозу войны на два фронта. И превентивной мерой по подготовке к войне стало то, что именно 20 июля, в день ознакомления Сталина с заявлением Хэлла, Политбюро приняло постановление об аресте всех немцев, работавших на оборонных предприятиях. Вслед за этой акцией органы госбезопасности начнут операции по зачистке страны от выходцев из приграничных стран.

И, просчитывая возможные ходы противников СССР на шахматной доске мировой истории, Сталин не ошибся в своих прогнозах. Действительно, начавшуюся через неделю войну в Китае милитаристская Япония прежде всего рассматривала как военную подготовку агрессии против Советской России, как укрепление тыла для вторжения на север. Генерал О. Ямада позже признал: «Пакт усиливал три страны оси и начиная с 1937–1938 года Квантунская армия имела конкретные планы ведения наступательных военных операций против Советского Союза». Причем если инциденты на советско-маньчжурской границе являлись лишь настырным прощупыванием позиций, то с началом нападения на Китай Япония уже вышла на тропу Второй мировой войны.

Позже, характеризуя «политику невмешательства», в отчетном докладе на XVIII съезде ВКП(б) 10 марта 1939 года Сталин иронически пояснял: «В наше время не так-то легко сорваться сразу с цепи и ринуться прямо в войну, не считаясь с разного рода договорами, не считаясь с общественным мнением… Поэтому фашистские заправилы, раньше чем ринуться в войну, решили известным образом обработать общественное мнение, т. е. ввести его в заблуждение, обмануть его…

Военный блок Германии, Италии и Японии против интересов США, Англии и Франции на Дальнем Востоке? Ничего подобного! «У нас» нет никакого военного блока. «У нас» всего-навсего безобидный «треугольник Берлин — Рим — Токио»… Война против интересов Англии, Франции, США? Пустяки! «Мы» ведем войну против Коминтерна, а не против этих государств… Вся эта неуклюжая игра в маскировку шита белыми нитками, ибо смешно искать «очаги» Коминтерна в пустынях Монголии, в горах Абиссинии… Но война неумолима».

Характеризуя политику Запада, Сталин пояснял: «Политика невмешательства означает попустительство агрессии, развязывание войны, — следовательно, превращение ее в мировую войну. В политике невмешательства сквозит стремление, желание — не мешать агрессорам творить свое черное дело. Не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом. Не мешать, скажем, Германии… впутаться в войну с Советским Союзом… дать им ослабить и истощить друг друга, а потом… выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, «в интересах мира» и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия. И дешево, и мило!..

Я далек от того, чтобы морализировать по поводу политики невмешательства, говорить об измене, о предательстве и т. п. Наивно читать мораль людям, не признающим человеческой морали. Политика есть политика, как говорят старые, прожженные буржуазные дипломаты. Необходимо, однако, заметить, что большая и опасная политическая игра, начатая сторонниками политики невмешательства, может окончиться для них серьезным провалом».[49]

Впрочем, о том, что западные державы рассчитывали на большую войну Японии с Советским Союзом, свидетельствует мнение министра иностранных дел Франции И. Дельбоса. В августе 1937 года, во время переговоров в Париже, американский посол В. Буллит заявил: «Японская атака в конечном счете направлена не против Китая, а против СССР. Японцы желают захватить железную дорогу от Тяньцзиня до Бейпина и Калгана, чтобы подготовить атаку против Транссибирской железной дороги в районе озера Байкал…».

То есть если рассматривать последовавшие события в ретроспекции, то Вторая мировая война, завершившаяся капитуляцией Японии, началась именно с момента инцидента у моста Марко Поло. Однако Сталин не принадлежал к людям, занимавшимся «остроумием на лестнице», к тем, кто крепок «задним умом». Человек дела, способный принимать ответственные решения, летом 1937 года он не только начал Большую чистку по ликвидации в стране «пятой колонны». Фактически именно в это время Советский Союз принял непосредственное участие в начавшейся мировой войне. И, чтобы понять логику последовавших решений Сталина, приведем малоизвестные факты, обычно не принимаемые во внимание историками.

Западная провинция Синьцзян являлась в Китайской империи не только крупнейшей территорией, но и наиболее многонациональной по составу проживавшего здесь в начале XX века населения — уйгуры, китайцы, казахи, киргизы, дунгане, монголы, татары, таджики, узбеки, сибо, маньчжуры, солоны, русские. Из Синьцзяна вел более короткий путь в Индию — около 1000 км. Ближе, чем в Восточный Китай. И хотя он проходил по высокогорным перевалам, доступным только для вьючных караванов, в дела провинции активно вмешивались Япония, Великобритания и Германия.

До начала 30-х годов прошлого века 60 % населения Синьцзяна составляли уйгуры — тюрки по языку и мусульмане по вероисповеданию; 12 % китайцы; 8,7 % монголы; 7,7 % казахи. Кроме того, на его территории нашли свое прибежище и многочисленные эмигранты из советских среднеазиатских республик и Казахстана, бежавшие во время Гражданской войны и коллективизации. В начале «30-х годов в этой китайской провинции проживало: 60 тыс. киргизов, 30 — русских, 20 — таджиков, 15 — узбеков и 2 тысячи татар».

Не будем вникать в проблему: кто подбрасывал дрова под котел, в котором были перемешаны интересы разноплеменных народов, но уже в 1931 году в этом районе вспыхнуло синьцзянское восстание, продолжившееся три года. Установить спокойствие китайским властям удалось только в 1934 году при помощи Алтайской добровольческой армии. Она вступила в Синьцзян с территории Алтая и состояла из бойцов Красной Армии и войск ОГПУ. Конечно, вмешательство Советского Союза в события на соседней территории объяснялось стратегическими интересами. Дело даже не в том, что Восточный Туркестан имел границу с СССР протяженностью более 2 тыс. км. Из Синьцзяна открывался кратчайший путь к Казахстану, Западной Сибири и Уралу, то есть к регионам, где находились новые угольно-металлургические базы — Кузбасс и Караганда. Поэтому появление в Западном Китае недружественного государства могло создать непосредственную угрозу безопасности СССР.

Исходя из этого, советское руководство последовательно строило политику, целеустремленно направленную на поддержку в Синьцзяне китайских властей. Такой позиции способствовало и то, что управлявший Восточным Туркестаном китайский генерал Шен Шицай тоже провозглашал принципы вечной дружбы с «великим северным соседом». Но именно эта дружба губернатора провинции с Советами не устраивала уйгурских националистов, и в апреле 1937 года командир 6-й уйгурской кавалерийской дивизии Махмуд Сиджан при поддержке духовенства организовал восстание в Кашгаре. На борьбу с взбунтовавшимися уйгурами правительство провинции бросило китайские войска, снабженные советским оружием; однако подавить выступление не удалось. Наоборот, к восставшим присоединились еще и части 36-й дунганской дивизии.

Стремясь предотвратить возникновение на южных границах страны оплота агрессии и не допустить распространения восстания на территорию СССР, советское правительство взяло на себя снабжение синьцзянской армии вооружением и направило военных советников. Одним из них стал будущий маршал бронетанковых войск, дважды Герой Советского Союза П.С. Рыбалко. Для оказания помощи губернатору Шен Шицаю советское командование приступило к разработке плана вторжения на территорию Восточного Туркестана.

Причем уже на следующий день после ознакомления Сталина с заявлением госсекретаря США Хэлла и решением Политбюро об аресте немцев на оборонных предприятиях, 21 июля 1937 года нарком обороны Ворошилов отдал приказ о форсированной подготовке к походу в Восточный Туркестан двух воинских формирований. В состав каждого из них входило по два полка (один — Красной Армии, второй — НКВД), горная батарея, по роте саперов и связистов. Операция готовилась в обстановке глубокой тайны. Официально обе группы выводились к границе «для проведения длительных учений в условиях горного лагеря». В приказе говорилось: «Погрузка частей, перевозка по железной дороге должны производиться с соблюдением строжайшей секретности. Предупредить весь личный состав, что в письмах не должны быть указаны действия своих частей и подразделений, а также наименования местных населенных пунктов… Не допускать никаких самочинных действий в отношении местного населения».

Для маскировки советские части переодели, выдав обмундирование «особого заказа» — халаты и шапки. В приказе указывалось: «Не брать с собой снаряжение со звездой и вообще не брать ничего форменного… Обмундирование особого заказа клейм и штампов не имеет, окрашено в разные цвета. Вам надлежит отдать распоряжение, чтобы каждая часть устранила клейма на седлах и сапогах, т. к. эти вещи не заменяются. На кожаных предметах клейма закрасить чернилами».

Местом сосредоточения групп перед походом была выбрана территория Киргизии «как наиболее близко расположенная к Кашгару, очагу боев». Поэтому во всех документах участники похода назывались киргизами. В состав первой из групп вошли: 42-й горный кавалерийский полк, батарея и специальные подразделения 19-й горной кавалерийской дивизии и 19-й кавалерийский полк НКВД под командованием полковника Бекжанова, в состав второй — 48-й горный кавполк, батарея и специальные подразделения 21-й горной кавалерийской дивизии и 13-й мотомеханизированный полк НКВД под командованием комбрига Селиванова.

Участник операции полковник Б.Г. Князьков, лейтенантом служивший в отдельной мотострелковой дивизии особого назначения НКВД им. Ф. Дзержинского, вспоминал, что в июле 1937 года командованию дивизии поступило секретное указание о формировании танкового подразделения, в которое необходимо было отобрать лучших командиров и красноармейцев, «преданных делу Ленина — Сталина». Вскоре была сформирована и отдельная сводная танковая рота; в ее состав вошли три взвода по пять легких скоростных танков БТ-7, танк для командира роты и пять танков Т-38 взвода разведки.

Всего 21 танк — достаточно мощный бронированный кулак, способный нанести сокрушительный удар даже по более сильному противнику, чем синьцзянские повстанцы.

С территории Киргизии боевые действия поддерживала авиация. Начальник ВВС САВО комбриг Якубов предлагал командованию округа: «Боевые действия производить группой в составе 10 самолетов. Группу самолетов под командованием Бабенко использовать для разведки противника в районе Кашгар-Яркенд. После подвоза горючего из Урумчи и боеприпасов из Каракола эту группу можно использовать и для боевых действий… Для обеспечения гарантированных действий авиации с Каракольского и Ошского направлений, а также для эвакуации раненых потребуется транспортная авиация не менее одного отряда шестисамолетного отряда ТБ-3. В крайнем случае при невозможности выделения ТБ-3 мобилизовать 4-й транспортный авиаотряд ГВФ в составе 8 АНТ-9…». Кроме того, поддержку китайским войскам оказывал «киргизский» отряд с танками.

Разгром и последующая ликвидация повстанческих формирований начались в августе и продолжались до зимы 1937 года. Командовал группой, состоявшей из 13-го и 15-го полков НКВД и 48-го полка Красной Армии, полковник, а впоследствии комбриг пограничных войск Норейко. 15 декабря 1937 года он писал в сообщении: «К 5 декабря из 36-й дунганской дивизии убито и взято в плен 5612 человек, ликвидировано из числа взятых в плен 1887. Захвачено 20 орудий, 1 миномет, более 7 тысяч винтовок. Из 6-й уйгурской дивизии убито и взято в плен около 8 тыс. человек, из числа пленных ликвидировано 607 человек».

Рассказавший об этом историческом эпизоде в публикации «Киргизский» поход на Синьцзян» Радмир Сафаров пишет: «Таким образом, уйгурское государство на территории Синьцзяна создано не было, и он остался в составе Китая, ныне КНР. Губернатор Шен Шицай при помощи советских войск сохранил свой пост и смог продолжить реформы, свернутые им самим в 1942 году. В 1938 году он отправился с визитом в Москву, где получил партийный билет № 1859118 и стал членом ВКП(б). С началом Великой Отечественной войны этот «коммунист» начал занимать все более и более антисоветскую позицию, пока, наконец, в 1943 году отношения между СССР и Синьцзяном не были прекращены».[50]

Таким образом, начиная с августа и по декабрь 1937 года Советский Союз участвовал в необъявленной тайной войне против японцев на стороне Китая, что по своему характеру было равнозначно открытию второго фронта. Но давно известно, что в преддверии любой войны активизируется деятельность агентурных служб. Так было накануне Русско-японской войны 1905 года, то же происходило и перед империалистической войной 1914-го. И руководители страны, являвшиеся современниками этих событий, не могли не учитывать этого обстоятельства.


Глава 9. Зачистка германских шпионов

Но переведем стрелки времени назад. В конце последних дней зимы 1937 года, а точнее 15 февраля, мимо часовых, стоящих в коридорах Кремля, привычно проследовали курьеры фельдъегерской службы в форме сотрудников госбезопасности. В одном из доставленных ими пакетов, опечатанных коричневыми сургучными печатями, содержалось спецсообщение наркома внутренних дел Ежова за № 55820: «Сов. секретно. Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину: Управлением НКВД по Западно-Сибирскому краю за последний год вскрыт ряд диверсионных шпионских и террористических организаций, созданных японской, германской и польской разведками на предприятиях Кузбасса, Томской железной дороге и прилегающих районах… Иностранные разведки, преимущественно германская, используют для шпионажа и диверсии представителей германских фирм и специалистов иноподданных, работающих на предприятиях и в учреждениях Западно-Сибирского края, где осели иностранноподданные в количестве 727 человек, из них: германских подданных — 179 человек, австрийских — 73, польских — 30, чехословацких — 256 и других государств — 189».

Нарком сообщал, что на Кузнецком металлургическом комбинате одна из таких групп была «создана германским агентом Кмохом, работавшим в Центральной лаборатории». Группой в Сталинске, осуществившей на комбинате ряд диверсионных актов, руководил официальный представитель фирмы «Шлеман» Брендт. В раскрытую на Анжерском руднике шпионско-диверсионную группу «были вовлечены как иностранные специалисты, так и немцы — советские граждане Якимех и Флорен, — связанные с германским консульством в Новосибирске».

Кроме того, в документе отмечалось, что органами госбезопасности были раскрыты группы, работавшие и на японскую разведку. На Осиновском руднике треста «Кузбассуголь» ликвидирована «организация в составе 25 человек, именовавшая себя «Народной партией», которая подготовляла диверсионные акты в момент начала войны». В числе ее руководителей был бывший офицер-колчаковец Грунько. Диверсионная группа в составе 16 человек имела целью проведение «диверсионных актов на главных магистралях Сибирской железной дороги и Турксиба… в момент начала военных действий».

На Кузнецком металлургическом комбинате была ликвидирована группа из польских перебежчиков, «совершившая ряд диверсионных актов в подготовительном цехе», связанная с польским консульством в Москве. Нелегально переброшенными в СССР агентами Виленской экспозитуры 2-го отдела польского Главного штаба Меджевским, Мельниковым и Ивановым были созданы диверсионные группы, готовившие взрыв железнодорожных сооружений на Барабинском железнодорожном узле. Их членами являлись бывшие польские легионеры и колчаковцы. По заданиям польского посольства в Москве бывшим торговцем-землевладельцем поляком Поганским была создана шпионско-повстанческая организация, занимавшаяся сбором сведений о состоянии железнодорожного транспорта в Новосибирске. В случае начала войны ее участники должны были развернуть диверсии на железных дорогах.

Сообщение Ежова заканчивалось выводом: «Практической ценности для народного хозяйства осевшие в Западно-Сибирском крае кадры иностранцев не представляют. Исходя из этого, считаю необходимым выслать из пределов СССР иноподданных, работающих в Западно-Сибирском крае, в первую очередь германских подданных, а изобличенных в шпионской и диверсионной деятельности арестовать и предать суду».[51]

Активность служб контрразведки в Сибири активизировалась, когда в 1936 году новый нарком Ежов назначил начальником краевого УНКВД С.Н. Миронова. Приехав 8 декабря в Новосибирск, Сергей Наумович развернул активную работу. Некоторые расследуемые дела уходили своими корнями еще в годы Гражданской войны. 11 марта 1937 года Ежов сообщил Сталину, что в Западно-Сибирском крае была раскрыта контрреволюционная организация, возглавляемая «троцкистами Шевелевым-Дубковым и Третьяком».

Арестованный А.А. Табанков, бывший председатель Чрезвычайной следственной комиссии партизанской дивизии Третьяка, показал, что «Третьяк был выброшен японцами на Алтай в 1919 году с поручением «организовать повстанческую армию», чтобы «не допустить на Алтай и в Монголию англичан и французов и задержать продвижение чехов». В 1922 году, по поручению японцев, Третьяком был разработан план захвата Алтая, Монголии, Хакасии и Тувы. В период коллективизации и во время конфликта на КВЖД он организовывал на Алтае ряд восстаний. Позже, «поддерживая связь с сотрудниками японского консульства, разведчиками Каваяси, Сакаве, Танака и Каянаги», Третьяк стал «готовить подрывные группы для действий в тылу Красной Армии на Алтае и в Монголии».

По делу было арестовано 9 человек. В том числе сам бывший командир Горно-Алтайской партизанской дивизии Третьяк, его бывший начальник штаба Зырянов, два бывших командира полка этой дивизии. У бывших партизан было изъято: «3-линейных винтовок — 199, обрезы — 70, 4-линейные боевые винтовки — 531. Револьверы — 444, из них: наганы — 66, браунинги — 66, смит-вессоны — 178, бульдоги — 126, другие системы — 9. Гранаты — 26. Всего: 1270 единиц боевого огнестрельного оружия и 2300 патронов».[52]

Накануне войны Дальний Восток, Сибирь и Урал были постоянно в поле зрения руководства страны. В марте 1937 года Ежов представил новые материалы, свидетельствующие «об использовании иностранными (преимущественно немецкой) разведками для шпионажа и диверсии представителей германских фирм», а также «специалистов иноподданных, работающих на предприятиях и в учреждениях Западно-Сибирского края». И 13 марта Политбюро приняло весьма острое постановление: «1. Отказать проживающим в Западно-Сибирском крае иностранцам (при продлении вида на жительство) в праве дальнейшего проживания в Западно-Сибирском крае. В первую очередь провести это мероприятие по отношению к германским, японским и польским подданным. 2. Иностранноподданных, изобличенных в шпионской и диверсионной деятельности, арестовать и предать суду».

По состоянию на 1 июля 1936 года на территории СССР проживало примерно 6 тысяч только германских поданных. Из них 811 человек имели статус политэмигрантов, а на 414 чел. «НКВД уже располагал компрометирующими материалами».[53] Еще в ноябре 1936 года в связи с делом «Коричневая паутина» Ежов доложил Сталину «об аресте 19 германских подданных и более 80 советских граждан». 14 февраля 1937 года нарком разослал всем органам ГУГБ директивное письмо № 12 «О террористической, диверсионной и шпионской деятельности немецких троцкистов, проводимой по заданиям гестапо на территории Союза ССР».

Специалисты иностранных фирм, работавшие на стройках первых пятилеток по контрактам, появились СССР уже в 20-е годы. Особенно много их было в Сибири и на Урале, где возводилась крупные объекты индустрии. Бывший германский посол в Москве Брокдорф-Ранцлау писал в своих мемуарах: «По меньшей мере пять тысяч немецких специалистов работали на промышленных предприятиях, рассеянных по всей огромной Стране Советов… Эти инженеры были ценным источником информации. Благодаря им мы были хорошо информированы не только об экономическом развитии страны, но и по другим вопросам… Я недумаю, что когда-нибудь любая другая страна располагала столь обширным информационным материалом, как Германия в те годы».[54]

Конечно, посол не мог рассказывать о диверсионной деятельности германских спецслужб, однако эта деятельность не осталась вне внимания советского руководства. В соответствии с постановлением Политбюро от 2 апреля 1937 года Ежов направил региональным управлениям НКВД письмо, озаглавленное: «О возрастающей активности германских разведывательных органов и специальных учреждений фашистской партии (иностранный и внешнеполитический отделы «Антикоминтерн», разведывательная служба охранных отрядов и так далее) на территории Союза ССР». В приложенной к письму многостраничной «ориентировке» обстановка характеризовалась как «типичная для предвоенного периода». И перед всеми местными управлениями НКВД была поставлена задача: «Осуществить в течение полугода оперативные и профилактические мероприятия, направленные к удалению из пределов СССР всех германских подданных и всех иностранных подданных, в той или иной мере подозрительных по шпионажу и контрреволюционной работе».[55]

Во времена «оттепели» по поводу борьбы в 30-е годы с диверсиями и террором «интеллигенты» ядовито «скалили зубы», отрицая существование самой проблемы. Однако сегодня, когда в «новой» России, да и во всем мире, удобно устроившись у экрана телевизора, обыватель может наслаждаться сообщениями о террористических актах, взрывах на железных дорогах, в метро и аэропортах, уже нет оснований для легкомысленных «насмешек» при просвечивании карманов пассажиров в аэропортах и вокзалах.

Впрочем, пресечение не только террористических акций и диверсий, но и преступной халатности всегда является прямой обязанностью власти. Еще 13 ноября 1936 года НКВД и Прокуратура СССР издали совместный приказ «Об усилении борьбы с крушениями на железнодорожном транспорте». А 29 ноября появилось распоряжение Вышинского проверить законченные дела прошлых лет: о пожарах, авариях, выпуске недоброкачественной продукции и т. п. «с целью выявления контрреволюционной вредительской подоплеки этих дел и привлечения виновных к более строгой ответственности».

8 января 1937 года Наркомюст и Прокуратура СССР издали циркуляр, в котором военным трибуналам предписывалось: рассматривать дела, «по которым может быть разглашена военная, дипломатическая или государственная тайна». А 7 февраля Политбюро приняло постановление «Об охране электростанций»: «Включить ГРЭС: Челябинскую, Горьковскую, Крымскую, Белорусскую, Брянскую, им. Красина (Баку), Куйбышевскую, Сталинградскую, Казанскую, Севастопольскую ГЭС имени Красина и ГЭС «Красная Звезда» в число предприятий, на которые распространить особый режим охраны, пропускной системы, найма и увольнения рабочей силы».[56]

Конечно, под контроль высшего руководства страны попадало и каждое из серьезных происшествий. 25 марта 1937 года Политбюро ЦК предписало: «Для расследования причин крушения воинского поезда на станции Бугач Красноярской железной дороги послать из Москвы по представителю Прокуратуры и НКВД».[57] И уже по результатам расследования 13 апреля Политбюро приняло решение: «Участников антисоветских диверсионно-шпионских организаций на Амурской и Дальневосточной ж.д. предать суду (с рассмотрением дела в закрытом заседании Военной коллегии Верхсуда СССР) и расстрелять всех. Исполнение приговораопубликовать в хронике местной печати».[58] Это решение не противоречило правовым нормам. Статья 58-9 Уголовного кодекса РСФСР предписывала: «Организация в контрреволюционных целях разрушения или повреждения взрывом, поджогом или другим способом железнодорожных или иных путей и средств сообщения, средств народной связи, водопроводов, общественных складов и иных сооружений или строений, а равно участие в выполнении указанных преступлений» пресекаются мерами «социальной защиты» — вплоть «до расстрела с конфискацией имущества».

О результатах Генеральный прокурор СССР Вышинский и председатель Военной коллегии Верховного суда Ульрих сообщили Сталину и Молотову в докладной записке от 23 июля. В ней говорилось, что в соответствии с постановлением на Дальнем Востоке было проведено заседание выездной сессии ВКВС, рассмотревшей дела «шпионов и диверсантов, действовавших на Амурской и Дальневосточной железных дорогах». Приговоры о расстреле 212 осужденных «были опубликованы в местной печати». Именно жесткие меры по пресечению преступлений, наносивших вред государству, на долгие десятилетия избавили страну от подобного криминала.

Конечно, зарубежные разведки использовали в своих целях не только иностранцев. И, как уже отмечалось, наибольшую активность в антисоветской деятельности проявляла интеллигенция, среди которой было немало озлобленных врагов, не жалевших усилий для подрыва существовавшего строя. Особенно охотно на сотрудничество с зарубежными спецслужбами шли националисты. В архивах сохранилось спецсообщение Сталину № 58100 от 27 июня 1937 года о ликвидации ГУГБ НКВД крупной фашистской террористической организации, имевшей «свои филиалы в Ленинграде, Западно-Сибирском крае и на Украине и фашистские группы в ряде городов СССР. Всего по делу арестовано 170 человек. Организация была связана с Гестапо и германскими консульствами в Ленинграде и Киеве и получала из Германии крупные денежные суммы, предназначенные на нужды контрреволюционной работы на территории СССР».

Украинский филиал фашистской организации возглавлял академик Свитальский Николай Игнатьевич, завербованный в ее ряды в 1932 году руководителем организации профессором Нумеровым. Переехав в следующем году на Украину, Свитальский «приступил к сплочению националистических, фашистских элементов, украинской интеллигенции», создав «ряд фашистских групп: в Киеве, Харькове, Днепропетровске, Одессе и других городах УССР».

Связь с немцами академик установил в 1933 году, во время поездки в научную командировку в Германию, где он передал им «сведения о промышленных запасах минерального сырья на территории УССР», а позже, «по совету работников Киевского Германского консульства, установил контакт с троцкистской украинской организацией», Среди арестованных по делу украинских национал-фашистов оказались «заместитель директора Института геологии Академии наук УССР Лепикаш и троцкист Киллерог». В числе арестованных ленинградских научных работников, игравших «активную роль в фашистской организации», были профессора Ленинградского горного института Д.И. Мушкетов, «возглавлявший фашистскую группу», и Б.П. Герасимович.[59]

Но если противники советской власти, проживавшие в западных территориях страны, искали сотрудничества с организациями в Европе, то среди населения Закавказья и среднеазиатских республик было немало семей, тесными нитями связанных с родственниками и единоверцами, эмигрировавшими после Гражданской войны в Иран, Афганистан и другие страны близлежащего зарубежья. И чтобы проиллюстрировать колорит и цели национальной оппозиции, приведем достаточно полно текст шифровки, поступившей в Кремль 23 июля 1937 года:

«№ 1367/ш — из Ашхабада: Москва. ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ. Органами НКВД Туркмении вскрыта, ликвидирована широко разветвленная шпионско-националистическая повстанческая организация «Мелли-Фирка», инспирированная английской разведкой. Центр организации находится в Герате (Афганистан)… Организация ставила перед собой задачу отторжения национальных республик от СССР и создания единого тюрко-татарского государства. Практическая деятельность организации сводилась к подготовке вооруженного восстания в Туркмении к моменту интервенции, для чего:

1. В ряде районов Туркмении, в частности Керки, Илотани, Ташаузе, Теджене, Мерве, Байрам-Али и других, созданы широко разветвленные шпионско-националистические повстанческие группы.

2. В прикордонной полосе в Афганистане формируются… банды, повстанческие кадры из бывших басмачей, контрреволюционных эмигрантов баев, расселенных значительной массой вдоль границы Афганистана с СССР.

3. В Туркменской дивизии в Мерве создана, оформлена военно-повстанческая группа, возглавляемая полковником Агали-Исмайловым, к деятельности которой причастен начполитотдела дивизии Байназаров (арестовываются с санкции Наркомата обороны). Эта группа связана с гератским центром, должна обеспечить в момент интервенции переход дивизии на сторону повстанцев.

4. Крупную роль в этой организации играет Афганское консульство в Мерве, насадившее в ряде городов Средней Азии широко разветвленную массовую сеть шпионско-диверсионной агентуры, передававшей Афганскому консульству, Гератскому повстанческому центру военные, политические сведения, подготовлявшей взрыв Чарджуйского моста, имеющего крупное стратегическое значение. Органами НКВД Туркмении арестовано до 70 человек агентов Афганского консульства, уличенных в активной контрреволюционной шпионской деятельности. …

6. По делу повстанческой шпионско-националистической организации пока арестовано до 170 человек, из них 43 человека сознались, намечено к дополнительному аресту 60, в том числе 23 афганских подданных, уличенных в шпионской деятельности… ЦК КП(б) Туркмении считает необходимым:

1) Заявить Афганскому правительству решительный протест против явно враждебных действий Афганского консульства в Мерве, организующего активную контрреволюционную повстанческую работу на нашей территории. 2) За активную контрреволюционную работу арестовать афганского консула в Мерве Абдул-Вадутхвана и его секретаря Атама-Медхана либо выдворить обоих как нежелательных иностранцев в пределах СССР. 3)…ЦК КП(б) Туркменистана просит разрешить аресты с последующим оформлением всех афганподданных, уличенных в активной шпионско-националистической повстанческой деятельности… Секретарь ЦК КП(б) Туркменистана АННА-МУХАМЕДОВ».[60]

Можно ли допустить, что в столь важном сообщении, фактически носившем межгосударственный характер, первый секретарь ЦК Компартии республики вводил вождя в заблуждение? И он не стал медлить с решением. 25 июля в Ашхабад ушла шифрограмма: «Секретарю ЦК Туркменистана Анна-Мухамедову. ЦК ВКП(б) разрешает арест всех уличенных афганских подданных. Вопрос об афганском консуле будет решен в дипломатическом порядке. Секретарь ЦК Сталин».

Получив решение Политбюро, 25 июля Ежов разослал всем управлениям НКВД оперативный приказ № 00439. В нем говорилось: «Агентура из числа германских подданных, осуществляя уже сейчас вредительские и диверсионные акты, главное внимание уделяет организации диверсионных действий на период войны и в этих целях подготавливает кадры диверсантов. Для полного пресечения этой деятельности германской разведки приказываю:

1. В трехдневный срок… точно установить и мне донести списки германских подданных: а) работающихна всех военных заводах и на заводах, имеющих оборонные цеха, согласно прилагаемому списку заводов; б) отдельно список германских подданных, в разное время работавших и уволенных с этих предприятий и цехов, но оставшихся на территории СССР, вне зависимости от того, где они в настоящее время работают; в) отдельно список германских подданных, работающих на железнодорожном транспорте…

2. Начиная с 29 июля с. г. приступить к арестам всех установленных вами германских подданных… Всю операцию по арестам закончить в пятидневный срок.

3. Германских политических эмигрантов, работающих на военных заводах и заводах, имеющих оборонные цеха, арестовывать только в случае, если они сохранили германское подданство…

4. Следствие по делам арестованных вести особо тщательно. Добиваться исчерпывающего вскрытия не разоблаченной до сих пор агентуры германской разведки и окончательного разгрома диверсионной низовки, заложенной ею на промышленных предприятиях. Дела арестованных по окончании следствия направлять в НКВД СССР, для последующего рассмотрения их Военной коллегией или Особым совещанием НКВД.

5. Вновь выявляемых в процессе следствия германских агентов-шпионов, диверсантов и террористов, как из числа советских граждан, так и подданных других государств, немедленно арестовывать, независимо от места их работы».

Одновременно он предписывал «приступить к проведению тщательного учета всех германских подданных, работающих на всех других промышленных предприятиях, в сельском хозяйстве и советских учреждениях, а также бывших германских подданных, принявших советское гражданство и работавших ранее на военных заводах и оборонных цехах других промышленных предприятий. К 1 сентября (ДВК и ВСО к 15 сентября) с. г. представить мне на каждого из указанных лиц подробный меморандум с изложением в нем установочных данных и подробных компрометирующих материалов для решения вопроса об аресте».

Таким образом, в дополнение к готовившейся ранее операции по очистке крупных городов и приграничных областей страны от уголовных элементов и бежавших с мест поселения кулаков ставилась задача по выявлению лиц с немецким гражданством, работавших на оборонных предприятиях. Информация, поступавшая Сталину из разных источников, указывала, что мир стоит на грани начала «Большой войны». Об этом свидетельствовало все: и провокации японцев на советской и китайской границе, и заявление госсекретаря США о нейтралитете, распространенное именно в эти дни июля, когда Япония спешно сосредотачивала свои войска в Китае. И хотя теперь никто не мог предугадать, каким образом сложатся дальнейшие события, советское правительство не могло исключить возможности подобной агрессии на своих западных границах.

Ситуация в мире приобретала чрезвычайный предвоенный характер. Поэтому, руководствуясь принципом «хочешь мира — готовься к войне», Сталин осуществил комплекс мероприятий, имевших превентивный характер. И своевременность их подтвердилась уже на следующий день после рассылки приказа Ежова: 26 июля 40-тысячная японская армия перешла к боевым действиям к северу от реки Хуанхе.

«Немецкая операция» началась в ночь на 30 июля, а 6 августа Ежов доложил Сталину, что в целом по стране арестовано «340 граждан Германии. В результате следствия уже в настоящее время вскрыто 19 шпионско-диверсионных резидентур на ряде крупнейших промышленных предприятий… По полученным к 5 августа показаниям германских подданных арестовано 43 немецких агента из советских граждан и дополнительно арестовывается 52 человека». Однако проведенная акция оказалась локальной и не дала контрразведке значительного улова. Спустя месяц, информируя Сталина об итогах завершившейся операции, нарком НКВД писал: «С 30 июля по 28 августа всего по СССР арестовано 472 германских подданных. Москва и Московская область — 130, Ленинград и Ленинградская область — 79, Украинская ССР — 106, Азово-Черноморский край — 54, Свердловская область — 26, другие области и республики — 77».


Часть II. По законам военного времени


Глава 1. Оперативный приказ НКВД № 00446

Во времена хрущевской «оттепели» антисталинисты ёрничали в отношении патриотической предвоенной киноленты «Если завтра война», в которой звучала песня со словами «и на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью могучим ударом». Впечатлительные интеллигенты не понимали, что сценарий фильма писался на материале масштабных съемок, сделанных на осенних маневрах 1937 года. Причем выпуск фильма преследовал не идеологические, а популяризаторские цели — привлечение молодежи для службы в армии. Об этом говорил уже подзаголовок: «Батальный фильм на хроникальной основе».

Поэтому, издеваясь над рекламным фильмом, «творческая» интеллигенция фактически изгалялась над собой. Люди «культуры» не понимали, высмеивая разворачивавшееся на экране действие, что они глумилась над оплакиваемыми ими «великими полководцами». Именно так представляли войну расстрелянные в 37-м тухачевские, якиры и уборевичи, когда ранее проводили подобные маневры в своих округах. Примечательно другое. Сталин разрешил киношникам смонтировать рекламную ленту о войне с немцами за три с половиной года до нападения Германии, когда у СССР не было с ней границы.

То есть уже в 1937 году вождь знал, что завтра будет война, и начал к ней масштабную подготовку. Ибо как пелось в песне: «Если завтра война, если завтра в поход, — будь сегодня к походу готов!». Впрочем, вблизи дальневосточных границ страны, в Китае, реальная война уже шла. Поэтому начавшаяся летом Большая чистка проводилась по законам военного времени.

Солженицыным был запущен миф, будто бы раскулаченных в годы коллективизации выселяли только «в тундру и тайгу». На самом деле многие семьи кулаков расселяли в Казахстане, Средней Азии, на Северном Кавказе, на Украине, в Нижегородском крае и на Средней Волге, а также внутри краев и областей. Причем массовое выселение было прекращено уже в 1932 году. Если посмотреть трезвыми глазами, то высылка кулаков в годы коллективизации стала своеобразным продолжением столыпинских реформ и одновременно «освоением целинных земель» — только в принудительной форме. Но кулацкая высылка не была «каторгой», как утверждает интеллигенция.

И если бы кулаки действительно были способны «накормить страну», то у них была возможность это доказать. Спецпереселенцы, высланные в 1930–1931 годах, были освобождены от всех налогов и сборов до 1 января 1934 года, а некоторым из них эта льгота была продлена до 1 января 1935 года. Правда, позже трудпоселенцам полагалось погасить ссуды, выдававшиеся государством на хозяйственные и иные нужды. Но когда в 1937 году были «погашены ссуды по задолженности на сумму около 10,5 млн руб., на 1 января 1938 года остаток составлял почти 68,2 млн руб.».

И все-таки деньги не были выброшены на ветер. В 1937 году трудпоселенцы посеяли яровых на площади 377352 га, озимых — 83248 га, вспахали под зябь и пары — 308939 га. Для обслуживания «неуставных сельхозартелей трудпоселенцев специализировались 24 машинно-тракторные станции и 21 машинно-тракторная мастерская, имевшие около 1000 тракторов, 100 комбайнов и 200 автомашин». В 1937 году «валовой сбор урожая в «кулацкой ссылке» составил (в тоннах): зерно — 294859,3; хлопок — 14119,4; масленичные и технические культуры — 4161,3; рис — 496,0; картофель — 167800,5; овощи — 38274,1; кормокор-неплоды — 14041,0; сено — 402284,5; силос — 45241,3; грубые корма — 229583,3. На 1 января 1938 года число рабочего скота у трудпоселенцев составляло 56326 голов, крупного рогатого скота — 196338, свиней — 62303, овец и коз — 224036, птицы — 194675 голов».

Но кулак мог хозяйствовать только за счет эксплуатации своих односельчан и при наличии частной монополии на рынке. Поэтому в условиях отсутствия экономического диктата не все трудпоселенцы желали «копаться в земле». В начале 1938 года 142311 из них работали в тяжелой промышленности системы Наркомтяжпрома: в Свердловской, Новосибирской, Челябинской, Иркутской, Ленинградской и других областях. И лишь 63 926 трудпоселенцев в это же время были заняты в лесной промышленности системы Наркомлеса. Трудно сказать, сколько раскулаченные «нарубили леса», а вот «наломать дров» они могли много.

Примечательно, что если на конец 1931 года «в целом было выслано 1803392 кулаков и членов их семей, в действительности в местах расселения проживало лишь 1421380 человек. На 1 июля 1938 года на учете Отдела трудовых поселений ГУЛАГа НКВД числилось 997329 чел., проживавших в 1741 трудпоселке. Помимо раскулаченных, в это количество входили и десятки тысяч люмпенизированных элементов, выселенных к 1938 году из крупных городов и из погранзон.

Куда же делись еще 424 тысячи? В основном бежали. По данным Земскова, «только с 1932 по 1940 г. из «кулацкой ссылки» бежали 629042 чел., а было возвращено из бегов только 235120. Причем в некоторых районах «кулацкой ссылки» количество бежавших превысило число остававшихся в трудпоселках». Так, в конце 1938 года специальная комиссия НКВД, обследовавшая трудпоселки в Архангельской области, установила, что из 89,7 тыс. состоявших здесь на учете трудпоселенцев, 38,7 тыс. находились в наличии, а 51,0 тыс. числились в бегах.

Массовые побеги начались еще в период коллективизации — уже в 1932 году из 1317032 находящихся в местах высылки бежали 207210 человек, в 1933 году из 1142044 бежали 215856. В это же время шел процесс их освобождения. Только как «неправильно высланных» в 1934–1938 годах из высылки было освобождено 31515 человек, а 33565 — передано на иждивение. Тысячи из них были освобождены «в связи с направлением на учебу, вступлением в брак с нетрудпоселенцами и по другим причинам».

Чтобы вернуть «целинников» в места поселения, определенные шаги предпринимала милиция. Уже с марта 1933 года, главным образом, в западных и центральных районах начались разнообразные чистки больших городов и приграничных территорий от социально опасных и деклассированных элементов. В мае 1933 года только в одном Томске собралось около 25 тыс. «москвичей, ленинградцев, сочинцев и т. д.». Но активного розыска беглецов обычно не велось; коменданты трудпоселков объявляли их розыск лишь в том случае, если им случайно удавалось узнать, где проживают бежавшие.

И для 395 тысяч беглецов началась жизнь в подполье, часто с фальшивыми документами. Причем многие беглые кулаки не просто оседали в деревне, терроризируя колхозников. Создавая криминальные структуры, являвшие собой гнезда вредительства и коррупции, они сращивались с аппаратом районных советских и даже партийных органов, вредя колхозному строительству изнутри. Однако власть не могла заниматься «вечным» вылавливанием беглецов.

Поэтому, начав разработку акции по ликвидации в стране «шпионско-диверсионной базы», Ежов не снял с повестки дня задачу по зачистке криминализированных слоев населения. Ее цели были определены в оперативном приказе НКВД № 00447 от 30 июля «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». В документе указывалось:

«Материалами следствия по делам антисоветских формирований устанавливается, что в деревне осело значительное количество бывших кулаков, ранее репрессированных, скрывшихся от репрессий, бежавших из лагерей, ссылки и трудпоселков. Осело много и в прошлом репрессированных церковников и сектантов, бывших активных участников антисоветских вооруженных выступлений. Остались почти нетронутыми в деревне значительные кадры антисоветских политических партий(эсеров, грузмеков, дашнаков, мусаватистов, иттихадистов и др.), а также кадры бывших активных участников бандитских восстаний, белых, карателей, репатриантов и т. п.

Часть перечисленных выше элементов, уйдя из деревни в города, проникла на предприятия промышленности, транспорта и строительства. Кроме того, в деревне и городе до сих пор еще гнездятся значительные кадры уголовных преступников — скотоконокрадов, воров-рецидивистов, грабителей и др., отбывавших наказание, бежавших из мест заключения и скрывающихся от репрессий.

Как установлено, все эти антисоветские элементы являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности».

Уже из преамбулы приказа видно, что нарком НКВД не «изобретал велосипед» и в качестве лиц, подлежащих чистке, перечислял те категории, которые назывались в заявках на лимиты репрессий, поступивших в Москву с мест в процессе подготовки акции. Однако он не пускал процесс на самотек и уточнял, какие категории населения подлежали арестам и следственной проверке:

«I. КОНТИНГЕНТЫ, ПОДЛЕЖАЩИЕ РЕПРЕССИИ:

1. Бывшие кулаки, вернувшиеся после отбытия наказания и продолжающие вести активную антисоветскую подрывную деятельность.

2. Бывшие кулаки, бежавшие из лагерей или трудпоселков, а также кулаки, скрывшиеся от раскулачивания, которые ведут антисоветскую деятельность.

3. Бывшие кулаки и социально опасные элементы, состоявшие в повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формированиях, отбывшие наказание, скрывшиеся от репрессий или бежавшие из мест заключения и возобновившие свою преступную деятельность.

4. Члены антисоветских партий (эсеры, грузмеки, мусаватисты, иттихадисты и дашнаки), бывшие белые, жандармы, чиновники, каратели, бандиты, бандопособники, переправщики, реэмигранты, скрывшиеся от репрессий, бежавшие из мест заключения и продолжающие вести активную антисоветскую деятельность.

5. Изобличенные следственными и проверенными агентурными материалами наиболее враждебные и активные участники ликвидируемых сейчас казачье-белогвардейских повстанческих организаций, фашистских, террористических и шпионско-диверсионных контрреволюционных формирований. Репрессированию подлежат также элементы этой категории, содержащиеся в данное время под стражей, следствие по делам которых закончено, но дела еще судебными органами не рассмотрены.

6. Наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников и прочих, которые содержатся сейчас в тюрьмах, лагерях, трудовых поселках и колониях и продолжают вести там активную антисоветскую подрывную работу.

7. Уголовники (бандиты, грабители, воры-рецидивисты, контрабандисты-профессионалы, аферисты-рецидивисты, скотоконокрады), ведущие преступную деятельность и связанные с преступной средой. Репрессированию подлежат также элементы этой категории, которые содержатся в данное время под стражей, следствие по делам которых закончено, но дела еще судебными органами не рассмотрены.

8. Уголовные элементы, находящиеся в лагерях и трудпоселках и ведущие в них преступную деятельность.

9. Репрессии подлежат все перечисленные выше контингенты, находящиеся в данный момент в деревне — в колхозах, совхозах, сельскохозяйственных предприятиях и в городе — на промышленных и торговых предприятиях, транспорте, в советских учреждениях и на строительстве».

Как очевидно из перечня, репрессиям подлежали лица, изобличенные следственными и агентурными материалами, скрывшиеся от наказания или бежавшие из мест заключения и продолжавшие преступную деятельность. Поэтому даже при наличии «патологического» интеллигентского воображения к этому разделу приказа даже трудно придраться. Фактически речь шла о тех социальных слоях, которые продолжали свое противостояние существующему строю, нанося вред государству в активной форме. И в соответствии с Уголовным кодексом правоохранительные органы не только имели право, но и были обязаны осуществить меры пресечения в отношении лиц, нарушавших законы.

II. О МЕРАХ НАКАЗАНИЯ РЕПРЕССИРУЕМЫМ И КОЛИЧЕСТВЕ ПОДЛЕЖАЩИХ РЕПРЕССИИ

1. Все репрессируемые кулаки, уголовники и др. антисоветские элементы разбиваются на две категории:

а) к первой категории относятся все наиболее враждебные из перечисленных выше элементов. Они подлежат немедленному аресту и по рассмотрении их дел на тройках — расстрелу; б) ко второй категории относятся все остальные менее активные, но все же враждебные элементы. Они подлежат аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет, а наиболее злостные и социально опасные из них — заключению на те же сроки в тюрьмы по определению тройки.

2. Согласно представленным учетным данным, наркомами республиканских НКВД и начальниками краевых и областных управлений НКВД утверждается следующее количество подлежащих репрессии».

Далее следовал перечень лимитов репрессированных по первой и второй категориям. Не приводя этого списка, напомним, что в состав троек входили: руководители региональной структуры НКВД, партийных органов, прокуратуры или представитель органов власти. Это не «двенадцать присяжных», собранных «на улице», а люди, обладавшие не только государственными полномочиями, но и авторитетом своего должностного положения и уже в силу такого обстоятельства обязанные соблюдать существовавшие законы. Но и для них регламентировались особые правила:

«3. Утвержденные цифры являются ориентировочными. Однако наркомы республиканских НКВД и начальники краевых и областных управлений НКВД не имеют права самостоятельно их превышать. Какие бы то ни было самостоятельные увеличения цифр не допускаются. В случаях, когда обстановка будет требовать увеличения утвержденных цифр, наркомы республиканских НКВД и начальники краевых и областных управлений НКВД обязаны представлять мне соответствующие мотивированные ходатайства. Уменьшение цифр, а равно и перевод лиц, намеченных к репрессированию по первой категории, — во вторую категорию и наоборот — разрешается.

4. Семьи приговоренных по первой и второй категориям, как правило, не репрессируются. Исключение составляют: а) Семьи, члены которых способны к активным антисоветским действиям. Члены такой семьи, с особого решения тройки, подлежат водворению в лагеря или трудпосёлки.

б) Семьи лиц, репрессированных по первой категории, проживающие в пограничной полосе, подлежат переселению за пределы пограничной полосы внутри республик, краев и областей.

в) Семьи репрессированных по первой категории, проживающие в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Баку, Ростове-на-Дону, Таганроге и в районах Сочи, Гагры и Сухуми, подлежат выселению из этих пунктов в другие области по их выбору, за исключением пограничных районов…

III. ПОРЯДОК ПРОВЕДЕНИЯ ОПЕРАЦИИ

1. Операцию начать 5 августа 1937 года и закончить в четырехмесячный срок. В Туркменской, Таджикской, Узбекской и Киргизской ССР операцию начать 10 августа с.г., а в Восточно-Сибирской области, Красноярском и Дальневосточном краях — с 15 августа с.г.

2. В первую очередь подвергаются репрессиям контингенты, отнесенные к первой категории. Контингенты, отнесенные ко второй категории, до особого на то распоряжения репрессии не подвергаются… В отношении всех тех арестованных, которые будут осуждены к заключению в лагеря или тюрьмы на разные сроки, по мере вынесения приговоров доносить мне, сколько человек, на какие сроки тюрьмы или лагеря осуждено».

То есть приказ наркома строго регламентировал как порядок арестов, так и ход ведения следствия. Одновременно оговаривались все правовые процедуры, связанные с организацией и рассмотрением следственных дел, утверждением меры наказания и отчетности:

«6. На каждого репрессированного собираются подробные установочные данные и компрометирующие материалы. На основании последних составляются списки на арест, которые подписываются начальником оперативной группы и в 2-х экземплярах отсылаются на рассмотрение и утверждение Наркому внутренних дел, начальнику управления или областного отдела НКВД. Нарком внутренних дел, начальник управления или областного отдела НКВД рассматривает список и дает санкцию на арест перечисленных в нем лиц.

7. На основании утвержденного списка начальник оперативной группы производит арест. Каждый арест оформляется ордером. При аресте производится тщательный обыск. Обязательно изымаются: оружие, боеприпасы, военное снаряжение, взрывчатые вещества, отравляющие и ядовитые вещества, контрреволюционная литература, драгоценные металлы в монете, слитках и изделиях, иностранная валюта, множительные приборы и переписка. Все изъятое заносится в протокол обыска…

IV. ПОРЯДОК ВЕДЕНИЯ СЛЕДСТВИЯ

1. На каждого арестованного или группу арестованных заводится следственное дело. Следствие проводится ускоренно и в упрощенном порядке. В процессе следствия должны быть выявлены все преступные связи арестованного. 2. По окончании следствия дело направляется на рассмотрение тройки. К делу приобщаются: ордер на арест, протокол обыска, материалы, изъятые при обыске, личные документы, анкета арестованного, агентурно-учетный материал, протокол допроса и краткое обвинительное заключение.

V.ОРГАНИЗАЦИЯ И РАБОТА ТРОЕК…»

Далее нарком НКВД приводил утвержденный им «персональный состав республиканских, краевых и областных троек» и предписывал: «2. На заседаниях троек может присутствовать (там, где он не входит в состав тройки) республиканский краевой или областной прокурор… 4. Тройки рассматривают представленные им материалы на каждого арестованного или группу арестованных, а также на каждую подлежащую выселению семью в отдельности. Тройки, в зависимости от характера материалов и степени социальной опасности арестованного, могут относить лиц, намеченных к репрессированию по второй категории, — к первой категории и лиц, намеченных к репрессированию по первой категории, — ко второй.

4. Тройки ведут протоколы своих заседаний, в которые и записывают вынесенные ими приговора в отношении каждого осужденного… К следственным делам приобщаются выписки из протоколов в отношении каждого осужденного.

VI. ПОРЯДОК ПРИВЕДЕНИЯ ПРИГОВОРОВ В ИСПОЛНЕНИЕ

1. Приговор приводится в исполнение лицами по указаниям председателей троек, т. е. наркомов республиканских НКВД, начальников управлений или областных отделов НКВД. Основанием для приведения приговора в исполнение являются: заверенная выписка из протокола заседания тройки с изложением приговора в отношении каждого осужденного и специальное предписание за подписью председателя тройки, вручаемые лицу, приводящему приговор в исполнение… Документы об исполнении приговора приобщаются в отдельном конверте к следственному делу каждого осуждённого. 3. Направление в лагеря лиц, осужденных по 2-й категории, производится на основании нарядов, сообщаемых ГУЛАГом НКВД СССР.

VII. ОРГАНИЗАЦИЯ РУКОВОДСТВА ОПЕРАЦИЙ И ОТЧЕТНОСТЬ

1. Общее руководство проведением операций возлагаю на моего заместителя Начальника Главного управления государственной безопасности — комкора тов. ФРИНОВСКОГО. Для проведения работы, связанной с руководством операцией, сформировать при нем специальную группу. 2. Протоколы троек по исполнении приговоров немедленно направлять начальнику 8-го Отдела ГУГБ НКВД СССР с приложением учетных карточек по форме № 1. На осужденных по 1-й категории одновременно с протоколом и учетными карточками направлять также и следственные дела. 3. О ходе и результатах операции доносить пятидневными сводками к 1, 5, 10, 15, 20 и 25-му числу каждого месяца телеграфом и подробно почтой…

Народный Комиссар Внутренних дел Союза ССР… Н.ЕЖОВ».[61]

Из содержания документа видно, что в этой практически полицейской акции, скрупулезно и до деталей спланированной профессионалами НКВД, речь шла о категориях населения, представлявших социальную опасность для любого цивилизованного общества, поскольку борьба с терроризмом и уголовщиной является прямой обязанностью государства. Причем приказ не допускал никакой местной самодеятельности и импровизации, дававшей право изменить характер этой строго регламентированной акции. Однако у исполнителей вопросы, видимо, появились. Поэтому 7 августа, конкретизируя задачи, в качестве исполнительной инструкции НКВД разослал циркуляр № 61, в котором указывалось, кто и за какие преступления подлежал осуждению тройкой:

«1. Преступники, совершившие вооруженное и насильственное ограбление. 2. Рецидивисты, преследовавшиеся за скотокрадство, грабеж на большой дороге и укрывательство, а также содержатели притонов. 3. Рецидивисты и уголовники, бежавшие из мест заключения. 4. Рецидивисты и уголовники без постоянного местожительства, не занимающиеся общественно-полезным трудом, против которых хотя и не выдвигается обвинение в конкретном преступлении, но которые сохраняют контакты с криминальной средой».

Эти документы, важные для понимания событий прошлого, были опубликованы лишь в конце ушедшего столетия, но разве они свидетельствуют об «уничтожении собственного народа»? Даже если вывернуть мозги наизнанку, то рецидивистов и уголовников нельзя причислить к законопослушным гражданам. Поэтому полстолетия антисталинисты скрывали как содержание документов, так и фамилии членов троек, допустивших в ходе чистки извращение ее характера и за это позже расстрелянных.

Впрочем, в современной России подобная по характеру операция проводится уже второе десятилетие. Зачистка, начавшаяся на Кавказе в ходе «чеченской войны», по своей сути преследовала те же цели, которые осуществляли органы госбезопасности в 1937 году. Причем в последнее время бандитов даже не арестовывают — их убивают уже в ходе операции, но даже отпетые «либералы» не обвиняют руководителей России в пороках «тоталитаризма». Тогда по какому праву уже десятилетия эти же недоумки льют грязь на Сталина?


Глава 2. Для чего памятники уголовникам?

Представленный НКВД проект оперативного приказа «о репрессировании бывших кулаков, уголовников и антисоветских элементов» Политбюро утвердило 31 июля. Постановление предписывало: «Председателями троек утвердить народных комиссаров внутренних дел и начальников краевых и областных управлений НКВД, а «всю операцию закончить в 4-месячный срок». Однако в связи с предстоявшими арестами значительного количества трудоспособных людей возник еще ряд проблем. Где их содержать? Чем занять? Кто будет их охранять? Уже само появление этих вопросов свидетельствует, что проводимая акция не планировалась заранее, а стала следствием неожиданно возникших обстоятельств. Поэтому постановление содержало перечень поручений, связанных с хозяйственными вопросами:

«5. Отпустить НКВД из резервного фонда СНК на оперативные расходы, связанные с проведением операции, 75 миллионов рублей, из которых 25 миллионов — на оплату железнодорожного тарифа. 6. Обязать НКПС предоставить НКВД по его заявкам подвижный состав для перевозки осужденных внутри областей и в лагеря.

7. Всех кулаков, уголовников и другие антисоветские элементы, осужденных по второй категории к заключению в лагеря на сроки, использовать: а) на ведущихся сейчас строительствах ГУЛАГа НКВД… б) на строительстве новых лагерей в глубинных пунктах Казахстана; в) для постройки новых лагерей, специально организуемых для лесозаготовительных работ силами осужденных».

Постановление регламентировало и неожиданно возникшие организационные вопросы:

«8. Для организации лагерей по лесным разработкам предложить Наркомлесу немедленно передать ГУЛАГу НКВД следующие лесные массивы: а) Томск — Асино — в Западно-Сибирском крае, б) Тайшет — Братская в Восточно-Сибирской области, в) Кулой — в Северной области, г) Чибью — Усть-Вымь, д) Ивдельский — в Свердловской области, е) Каргопольский — в Северной области, ж) Локчимский, Сторожевский и Усть-Куломский — в бассейне реки Вычегды…

10. Поручить Госплану СССР, ГУЛАГу НКВД и Наркомлесу в 20-дневный срок разработать и представить на утверждение в СНК СССР: а) планы организации лесозаготовительных работ, потребной для этой цели рабочей силы, необходимых материальных ресурсов, денежных средств и кадров специалистов…

11. Отпустить ГУЛАГу НКВД из резервного фонда СНК СССР авансом 10 миллионов рублей на организацию лагерей и на проведение подготовительных работ. Учесть, что в 3 и 4 кварталах 1937 года осужденные будут использованы для производства подготовительных работ к освоению программы 1938 года.

12. Предложить обкомам и крайкомам ВКП(б) и ВЛКСМ тех областей, где организуются лагеря, выделить в распоряжение НКВД необходимое количество коммунистов и комсомольцев для укомплектования административного аппарата и охраны лагерей (по заявкам НКВД).

13. Обязать Наркомат обороны призвать из запаса РККА 210 командиров и политработников для укомплектования кадров начсостава военизированной охраны вновь формируемых лагерей.

14. Обязать Наркомздрав выделить в распоряжение ГУЛАГа НКВД для вновь организуемых лагерей 150 врачей и 400 фельдшеров.

15. Обязать Наркомлес выделить в распоряжение ГУЛАГа 10 крупных специалистов по лесному хозяйству и передать ГУЛАГу 50 выпускников Ленинградской лесотехнической академии».[62]

О том, что в числе задач начавшейся операции стало наведение порядка, пресечение преступности и произвола в колхозах и совхозах со стороны проворовавшихся и коррумпированных чиновников, свидетельствовала шифрограмма № 1178/ш, отправленная ЦК секретарям обкомов, крайкомов 3 августа. В ней указывалось: «За последнее время… вскрыта вредительская работа врагов народа в области сельского хозяйства, направленная на подрыв хозяйства колхозов и провоцирование колхозников на недовольство против советской власти путем целой системы издевок и глумлений над ними».

ЦК обязал: «Организовать в каждой области по районам 2–3 открытых показательных процесса над… вредителями сельского хозяйства, пробравшимися в районные партийные, советские и земельные органы (работники МТС и райЗО, предРИКи, секретари РК и т. п.), широко осветив ход судебных процессов в местной печати. Секретарь ЦК ВКП(б) Сталин».[63] Речь шла об усилении гласности как профилактической меры для демонстрации неотвратимости наказания в отношении людей, которые «сознательно извращали политику партии в деревне, собирали незаконные налоги и проводили другую вредительскую работу».

Помимо органов ГУГБ, широкое участие в операции приняла и милиция, но общее руководство осуществлялось едиными штабами. Так, на Украине республиканский оперативный штаб возглавил начальник 4-го отдела УГБ НКВД УССР М.М. Герсон. И все-таки основной задачей операции оставалась зачистка на случай возможной войны. Яркой иллюстрацией этого является письмо Ежову и Фриновскому начальника Управления НКВД по Западной области В.А. Каруцкого от 1 августа: «Согласно Вашей директиве… нами было учтено 11 тыс. чел. контрреволюционного элемента, кулаков, возвратившихся из лагерей и ссылки по отбытии наказания, и бежавших, продолжающих враждебную деятельность, а также уголовников. Из числа учтенных мы наметили к репрессированию по 1 категории 3300 чел. и по 2 — 7700».

Указав, что «проведенный учет далеко не полный», Каруцкий пояснял причины «засоренности» области криминально-кулацким элементом: «Удар по кулачеству в 1931 году, когда проводилось массовое выселение… был незначительным. Так, из 22 тыс. кулацких хозяйств… было выселено только около 5 тыс… Вернувшиеся из ссылки кулаки вступали в колхозы, где продолжали вести контрреволюционную вредительскую работу». Еще одну проблему начальник УНКВД усматривал в отсутствии «режимности» в Западной области, которая стала местом скопления «контрреволюционного элемента», выселенного из приграничных краев и областей, особенно из БССР. «В городах (особенно в Смоленске и Брянске) накапливается уголовный элемент, выселяемый из Москвы, Ленинграда, Ростова, Киева и других городов. Так, например, в Стародубском районе 15 кулаков, вернувшихся из ссылки и пролезших в колхозы, проводили нелегальные совещания и вели… вредительскую работу в колхозах… Кулацкие группы вскрыты в Рославльском, Дятьковском, Брянском, Брасовском, Сухиничском районах».

Приводя примеры расследованных дел, Каруцкий сообщал, что контрреволюционная группа, состоявшая из бывших офицеров, была «вскрыта» в Смоленске; в Рославльском районе арестовали группу кулаков, у которых нашли «2 нагана с боевыми патронами». В том же районе на торфяных разработках арестовали кулацкую группу, занимавшуюся порчей агрегатов, а в ходе допросов арестованных уголовников было «вскрыто несколько случаев грабежей, сопровождаемых убийствами». Так, арестованные в Мещевском районе трое уголовников-рецидивистов сознались в убийстве «с целью ограбления практикантки-агронома МТС. В Брянском районе арестованный уголовник (в прошлом пять раз судимый) сознался в убийстве и ограблении паромщика. В Холм-Жирковском районе арестованный рецидивист был изобличен в убийстве и ограблении колхозника».

Подчеркивая положение области «как приграничной и являющейся ближайшим тылом Западного фронта», Каруцкий писал: «Прошу увеличить число подлежащих репрессии по 1 категории — до 3 тыс. чел. (из них контрреволюционного элемента 2 тыс. чел., и уголовников — 1 тыс. чел.) и по 2 категории — 6 тыс. чел.».[64]

Действительно, расположенная в центральной части Восточно-Европейской платформы и граничащая с Белоруссией Западная область представляла собой важный стратегический рубеж на пути агрессора к Москве. Западная область с центром в Смоленске была образована в октябре 1929 года. В ее состав вошли территории Смоленской, Брянской и Калужской губерний, а также часть Тверской и Московской губерний и Великолукский округ Ленинградской области. Такая нагрузка для управления территорией была чрезмерна. Поэтому постановлением ЦИКа от 27 сентября 1937 года из состава Западной и Курской областей были образованы Смоленская, Орловская и Курская области.

Еще одной особенностью операции стало то, что одновременно с зачисткой рецидивистов-уголовников и бежавших кулаков началась фильтрация наиболее злостных и социально опасных элементов, находящихся непосредственно в лагерях и тюрьмах. Так, в соответствии с директивой Ежова № 409 начальник 3-го отдела управления Ухтпечлага 30 августа дал указание: отобрать для рассмотрения на тройке «организаторов голодовок, отказчиков от работы, занимающихся контрреволюционной агитацией, разлагающих лагерников, и беглецов». Примечательно, что в 1937 году только из Ухто-Печорского лагеря совершили побеги около 5 тыс. заключенных, из них пойманы 4 тыс., абсолютное большинство беглецов составляли уголовники и «бытовики».[65] И если приказ № 00447 устанавливал для лагерей НКВД квоту на расстрел в 10000 чел., то в конце 1937 года было казнено 14600 заключенных.

Наряду с лагерями операция распространялась и на тюрьмы. До середины 30-х годов специальные тюрьмы, в которых содержались злейшие враги советской власти: члены антисоветских партий, лидеры оппозиционных групп и осужденные на большие сроки уголовники — назывались политизоляторами. Однако с приходом на пост наркома Ежова 28 ноября 1936 года был создан Тюремный отдел, начальником которого стал Я.М. Вайншток, и 25 декабря политизоляторы были переименованы в «тюрьмы особого назначения».

Яков Маркович родился в семье мелкого еврейского торговца в Витебской губернии и до революции закончил 4-классное училище, позже работал конторщиком в частной торговой фирме Петрограда. Работу в органах ВЧК он начал с мая 1919 года и в августе 1931-го стал управляющим делами ОГПУ, с июля 1934 года — начальник отдела кадров ГУГБ, а с 16 октября — отдела кадров НКВД.

Вайншток остался руководителем тюремной системы и после 15 марта 1937 года, когда тюрьмы ГУЛАГа были подчинены 10-му отделу ГУГБ. Карьера старшего майора ГБ оборвалась в 1938 году, когда 16 марта его перевели заместителем наркома водного транспорта. 21 сентября его арестовали, а 22 февраля 1939 года ВКВС СССР приговорила его к высшей мере наказания. В январе 1957-го, при Хрущеве, приговор в отношении главного тюремщика ГУЛАГа был отменен «за отсутствием состава преступления» и его реабилитировали.

Реабилитаторов не смутило то, что именно Яков Вайншток готовил приказ наркома НКВД № 59190 «О завершении операции по репрессированию наиболее активных контрреволюционных элементов из числа содержащихся в тюрьмах ГУГБ». Приказ определял категории репрессируемых и назначал девяти специальным тюрьмам квоты расстрельных списков, установив срок проведения операции — два месяца.

Наиболее обстоятельную чистку Вайншток провел в созданной в 1937 году специальной тюрьме ГУГБ на Соловецких островах. Здесь, на территории пресловутого Соловецкого ИТЛ, «по спискам Якова Вайнштока» было осуждено — 1200 заключенных, в Мариинске — 15, в Суздале — 55, во Владимире — 15, в Челябинске — 25, в Верхнеуральске — 75, в Ярославле — 30, в Дмитровске — 10, в Вологде — 15. Всего 1440 человек.[66] В целом тройка приговорила к высшей мере 1825 заключенных. В том числе на заседаниях в октябре 1937 года –1117, в ноябре — 509 и 14 февраля 1938 года — 200. Из 1117 заключенных Соловецкой тюрьмы, приговоренных к расстрелу в октябре 1937 года, значительную часть составляли лица, осужденные в декабре в 1936 года. В их числе были: троцкисты, украинские и кавказские «буржуазные националисты» и приверженцы М. Султан-Галиева, осужденные за «контрреволюционную буржуазно-националистическую деятельность».

Другую категорию «творческой интеллигенции» представляли бывшие офицеры Белой армии, уголовники-рецидивисты, а также лица, арестованные за создание вооруженных банд (ст. 59.3), хулиганство (ст. 74), побеги из тюрем, лагерей и ссылки (ст. 82), воровство (ст. 62) и вымогательство (ст. 174). В этой расстрелянной когорте 70 % составили административные работники и служащие, учителя, студенты и научные работники, 60 % из которых принадлежали к исключенным из партии членам непримиримой оппозиции. Среди приговоренных оказалось лишь 1,8 % крестьян и 18,2 % выходцев из среды рабочих.

Чистка страны от особо опасных врагов народа распространилась и на «посидельцев» лагерей. 5 августа Ежов подписал приказ для исполнения начальниками УНКВД Красноярского края Ф.А. Леонюка и Норильлага В.З. Матвеева: «О проведении операции по приказу № 00447 в лагерях». В документе, подготовленном его аппаратом, предписывалось:

«1. С 10 августа начать и в двухмесячный срок закончить операцию по репрессированию наиболее активных антисоветских элементов из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников, ведущих в лагерях активную антисоветскую подрывную работу. Репрессии подлежат также и уголовные элементы, содержащиеся в лагерях и ведущие там преступную деятельность. 2. Все перечисленные выше контингенты после рассмотрения их дел на тройках подлежат расстрелу. 3. Вам утверждается подлежащих расстрелу по Норильлагу 300 (триста) человек».

Конечно, 300 зэков — не «триста спартанцев», и подобная мера репрессий в отношении социально опасных элементов не являлась прецедентом в истории. Известный дипломат А.А. Игнатьев писал, что с началом Первой мировой войны во Франции были расстреляны все уголовники, как осужденные, так и находившиеся на свободе.[67] Антисталинисты тщательно скрывают криминальную составляющую предвоенной чистки. Но, может быть, такая информация вообще отсутствует? Нет! Нарком НКВД строго регламентировал «бюрократическую» сторону карательных мер:

«4. Установить следующий порядок оформления дел: начальники третьих отделов лагерей на основании имеющихся материалов оперативного учета составляют на каждого подлежащего репрессированию подробную справку. С указанием в ней фамилии, имени, отчества, за какие преступления, на какой срок и кем осужден, преступная деятельность подлежащего репрессированию в лагере, в том числе и побеги, если они имели место. Справки подписываются начальниками 3 отдела и начальником лагеря…

Справка на каждого подлежащего репрессированию заключенного вместе с имеющимся на него в 3 отделе делом направляется на рассмотрение соответствующей республиканской, краевой или областной тройки. Тройка по рассмотрению представленных ей этих материалов выносит приговор, который и заносит в протокол. Выписка из протокола в отношении каждого осужденного приобщается к делу… Протоколы троек с приложением дел осужденных по исполнении приговоров немедленно направляются начальнику 8 отдела ГУГБ НКВД СССР».[68]

То есть в архивах «спрятана» более чем подробная статистика об уголовно-криминальной составляющей Большой чистки, но именно эта информация тщательно скрывается антисталинистами. Дело в том, что среди осужденных по параграфам пресловутой 58-й статьи за «контрреволюционную деятельность» значительную часть составляли чиновники, привлеченные к ответственности тоже за хозяйственные, финансовые и должностные преступления. Поэтому антисталинисты, являющиеся потомками лиц, осужденных за уголовные преступления, были шкурно заинтересованы в том, чтобы представить своих родственников жертвами «политических репрессий».

Однако такое умышленное извращение логики событий прошлого далеко не безобидная вещь. Когда президент Дмитрий Медведев заявил о правовом нигилизме в России, он, безусловно, был прав. Но откуда в российском менталитете патология отрицания права как социального института системы общественных отношений?

Основной причиной стало то, что десятилетиями пропаганда вдалбливала в мозги населения страны ложь, будто бы все заключенные ГУЛАГа стали жертвами лишь «политических» репрессий. Поэтому любой отсидевший свой срок преступник стал утверждать, что его «посадили» незаконно.

Характерной иллюстрацией технологии, дискредитирующей правомерность наказания, стал распространенный в исторической публицистике миф о «трех колосках», лживо утверждавший, будто бы репрессиям подвергались колхозники, собиравшие на полях «колоски», чтобы «накормить голодных детей». Даже сегодня эту глупость можно услышать с телеэкрана. В действительности, постановление от 7 августа 1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» декларировало:

«ЦИК и СНК Союза ССР считают, что общественная собственность (государственная, колхозная, кооперативная) является основой советского строя, она священна и неприкосновенна, и люди, покушающиеся на общественную собственность, должны быть рассматриваемы как враги народа, ввиду чего решительная борьба с расхитителями общественного имущества является первейшей обязанностью органов Советской власти».

«III. 1. Повести решительную борьбу с теми противообщественными кулацко-капиталистическими элементами, которые применяют насилия и угрозы или проповедуют применение насилия и угроз к колхозникам с целью заставить последних выйти из колхоза, с целью насильственного разрушения колхоза. Приравнять эти преступления к государственным преступлениям. 2. Применять в качестве меры судебной репрессии по делам об охране колхозов и колхозников от насилий и угроз со стороны кулацких и других противообщественных элементов лишение свободы от 5 до 10 лет с заключением в концентрационный лагерь».[69]

То есть в постановлении речь шла не о «трех корочках хлеба» для голодного Буратино и даже не о «пяти золотых сольдо». В дополнение к тексту правительственного декрета Наркоматам юстиции союзных республик председателям краевых (областных) судов и всех уровней прокуроров была разослана инструкция по применению Постановления ЦИК и СНК… от 7 августа 1932 года. В ней, в частности, разъяснялось: «Раздел 2. Категории расхитителей и мера социальной защиты, которую необходимо к ним применять: 1. По делам об организациях и группировках, организованно разрушающих государственную, общественную и кооперативную собственность путем поджогов, взрывов и массовой порчи имущества, — применять высшую меру социальной защиты — расстрел, без послабления.

2. В отношении кулаков, бывших торговцев и иных социально чуждых элементов, работающих в государственных (промышленных и сельскохозяйственных — совхозы) предприятиях или учреждениях, изобличенных в хищениях имущества или растратах крупных денежных сумм этих предприятий или учреждений, а также должностных лиц государственных учреждений и предприятий, применять высшую меру наказания; при смягчающих вину обстоятельствах (в случае единичных и незначительных хищений) высшую меру наказания заменять десятилетним лишением свободы. При хищениях, хотя и мелких, совершенных лицами указанных социальных категорий, но влекущих за собой расстройство или остановку работы госпредприятий (хищения частей агрегатов и машин, умышленное уничтожение или порча совхозного инвентаря и т. п.), — также применять высшую меру наказания.

3. В отношении кулаков, бывших торговцев и иных социально враждебных элементов, проникших в органы снабжения, торговли и кооперации, а также должностных лиц товаропроводящей сети, изобличенных в хищении товаров или продаже их на частный рынок и растратах крупных денежных средств, — применять высшую меру наказания, и лишь при смягчающих вину обстоятельствах, в случаях незначительных размеров хищений, высшую меру наказания заменять десятилетним лишением свободы…

4. В отношении лиц, изобличенных в хищении грузов на транспорте, применяется высшая мера наказания, и лишь при смягчающих обстоятельствах (при единичных случаях хищений или хищений незначительных размеров) может быть применено десятилетнее лишение свободы. Если хищения на транспорте производятся при участии железнодорожных служащих и рабочих, то к ним должна применяться та же мера репрессии…

7. В отношении председателей колхозов и членов правлений, участвующих в хищениях государственного и общественного имущества, необходимо применять высшую меру наказания и лишь при смягчающих вину обстоятельствах — десятилетнее лишение свободы»…

Председатель Верхсуда Союза ССР А. Винокуров Прокурор Верхсуда Союза ССР П. Красиков Зам. председателя ОГПУ И. Акулов».[70]

То есть декрет определял меры пресечения в отношении внедрившихся в государственные и колхозные структуры преступников, совершивших там крупные хищения, являвшиеся для того времени своеобразной формой коррупции. Поэтому позже, лживо извращая смысл постановлений как осуждение лишь за банальную кражу «трех колосков», «шестидесятники» развращали население. В силу чего хищения государственной собственности перестали выглядеть преступлением. Именно после появления мифа о «трех колосках» в СССР распространилась категория «несунов», совершавших хищения на предприятиях и в учреждениях. Таким образом, «правовой нигилизм в сознание российских граждан внедрили именно «интеллигенты», «забывшие», что в «добропорядочной» Англии ребенка судили даже за кражу одной булочки.

Не случайно и то, что в современной России самой развращенной частью общества стали именно люди «интеллигентских» профессий. Повальная коррупция, охватившая страну как эпидемия, распространена не только среди чиновников-управленцев, но и в среде преподавателей высших учебных заведений и школ, врачей, работников правоохранительных органов, суда и прокуратуры, алчно собирающих свои «три колоска» на ниве экономических общественных отношений. Распространению неверия в силу и справедливость законов способствовала и бездумная популистская «реабилитация» преступников, осужденных в советское время. Но завершила развращение населения создавшая иллюзию вседозволенности хищническая приватизация, когда достояние страны было разграблено неизвестно откуда появившимися «олигархами».

Присвоение общенациональной российской собственности криминально-космополитическим режимом баснословно обогатило его политических лидеров. Вожаки режима от Ельцина, Гайдара и Черномырдина до Чубайса, Бурбулиса, Шохина, Козырева и прочих российских министров стали обладателями фантастических состояний, особняков и поместий и счетов в иностранных банках. Самой распространенной формой коррупции высших должностных лиц криминального режима стали аферы с государственными бюджетными средствами, «прокрутка» их в свою пользу, а нередко и прямое присвоение. «Государственные деньги, — рассказывал бывший начальник отдела службы безопасности президента РФ полковник В. Стрелецкий, — перекачивались, превращались в «нал», уходили за рубеж. Так росли и крепли… коммерческие структуры, которые сами по себе без патронажа государственных чиновников действовать не могли».

Не случайно и то, что во время разграбления народного достояния особое распространение получило утверждение, будто бы все «узники» ГУЛАГа были жертвами. Таким образом, ограбившая страну элита создала для себя линию защиты, не позволяя государству применить решительные меры для пресечения коррупции и других видов преступной деятельности. Для дискредитации права государства на наказание преступников, расхищающих национальную собственность, правозащитники и поднимают визг о недопустимости возвращения «тоталитарного строя». И обратим внимание, что каждый раз, когда в стране предпринималась «десталинизация», это означало, что власть не может справиться с экономическими проблемами и готовит очередную гадость для народа.

Цинизм в том, что, требуя поставить памятники «жертвам репрессий», в числе которых основную часть составляли люди, осужденные за уголовные и антигосударственные преступления, их потомки фактически добиваются оправдания и возвеличивания уголовников. Впрочем, такие памятники уже появились! Уже с 90-х годов на лучших кладбищах страны сооружены богатые надгробья лидерам криминального мира. Разве этого мало, чтобы Россия считалась тоталитарным уголовным государством? Зачем же ставить памятники еще и уголовникам 30-х годов?


Глава 3. «Процесс пошёл»

Получив приказ Ежова о зачистке исправительных учреждений, их руководители нанесли основной удар по криминальной элите. В целом в лагерях НКВД было расстреляно более 30 тысяч заключенных, большинство из которых являлись лидерами воровского сообщества. О том, что одной из важнейших задач начавшейся акции стало искоренение криминальной преступности, свидетельствует и циркуляр № 61 от 7 августа 1937 года «Об усилении борьбы с грабителями и уголовниками-рецидивистами». В нем первый заместитель наркома внутренних дел Фриновский указывал: «В соответствии с приказом Народного комиссара внутренних дел… за № 00447 предлагаю:

I. Передавать на рассмотрение Особой тройки: а) все дела о вооруженных грабежах и грабежах с насилиями; б) всех рецидивистов-уголовников, повторяю, рецидивистов, привлекаемых за скотоконокрадство, рывки, раздевание пьяных, скупку и продажу краденого, установленных притоносодержателей; в) всех уголовников-рецидивистов, бежавших из лагерей и других мест заключения; г) дела на уголовников-рецидивистов, не порвавших с уголовным миром, не имеющих постоянного места жительства и не занимающихся общественно полезным трудом, хотя бы и не совершивших непосредственно перед арестом конкретного преступления.

II. Независимо от работ Особой тройки, максимально усилить работу обычной судебной тройки. На ней должны рассматриваться дела на беспартийных лиц, не имеющих постоянного места жительства и не занимающихся полезным трудом…

III. На время работ Особой тройки всемерно активизировать работу всей милиции, особенно уголовного розыска, участковых надзирателей, постовых милиционеров, организовать действенные патрули и постоянные обходы всех наиболее пораженных мест — пустыри, окраины, привокзальные площади, вагонные парки, поезда местного значения, пристани, склады и пакгаузы водного транспорта и т. д. Учесть, что все эти районы особенно засорены рецидивистами, так как большинство из них постоянно меняет место жительства, гастролирует по различным городам.

IV. Самым тщательным образом проводить фильтровку приводов с тем, чтобы ни один уголовник-рецидивист не был освобожден… Не ограничиваться проверкой дактилоскопических карт привода по своей картотеке, посылая немедленно дактокарты подозрительных лиц на проверку в Центральную картотеку ГУРКМ…».[71]

В этот же день, 7 августа, свой циркуляр всем прокурорам республик, краев, областей, военных округов и железных дорог разослал и А.Я. Вышинский. Обязав их ознакомиться с оперативным приказом Ежова от 30 июля 1937 года номер 00447, Генеральный прокурор СССР предписывал:

«В соответствии с пунктом вторым раздела пятого обязываю прокуроров присутствовать на заседаниях троек, где прокуроров в составе троек нет. Соблюдение процессуальных норм и предварительные санкции на арест не требуются. Решения троек окончательны, об исключительных обстоятельствах, связанных (с) рассмотрением дел, меня информируйте. Дела о контингентах, указанных в разделе первом, еще судом не рассмотренных, передать в тройки. Лично секретно информируйте… по спецделам также окружных районных прокуроров… О ходе операции сообщайте лично мне шифром каждую пятидневку».[72]

Напомним, что фактическим инициатором проведения уголовно-кулацкой операции стал первый секретарь Западно-Сибирского края Роберт Эйхе. Поэтому, получив санкции на ее проведение еще 28 июля, в Новосибирске не стали тянуть с ее началом. 8 августа начальник УНКВД края С.Н. Миронов послал сообщение Ежову, Фриновскому, М.Д. Берману и начальнику 8-го отдела НКВД В.Е. Цесарскому.

Он сообщал, что на 5 августа по «1 категории было оперировано 12686, из них кулацкого и контрреволюционного элемента — 9473, уголовников — 3213. Рассмотрено тройкой 1487, из них кулаков и контрреволюционеров — 512, уголовников — 735 и Сиблаге — 240. Расстреляно 1254 и 233 переведены (во) 2 категорию. Поскольку операция была мною проведена (на) основании устных указаний, полученных в Москве до… вашего приказа, прошу: 1) сохранить лимит 1 и 2 категориям (в) пределах, ранее утвержденных; 2) учитывая, что операция рассчитана на 4 месяца, разрешите из числа изъятых перевести 3 тыс. (во) 2 категорию и по рассмотрении их дел, направить всех осужденных для строительства (по) вашему заданию спецлагеря Томск — Асино, так как (в) Сиблаге нет полноценной строительной рабочей силы».[73]

11 августа 1937 года о ходе операции Ежову доложил начальник УНКВД Орджоникидзевского края П.Ф. Буллах. Постановление о разделении Северо-Кавказского края на Азово-Черноморский с центром в г. Ростове-на-Дону и Северо-Кавказский с центром в г. Пятигорске президиум ВЦИК принял еще 10 января 1934 года. Кроме Терского округа, в последний вошли: Новоалександровский и Невинномысский районы — части бывшей Кубанской области, также Карачаевская и Черкесская автономные области. В 1937 году Северо-Кавказский край был переименован в Орджоникидзевский, а центр края перенесен из г. Пятигорска в Ворошиловск (Ставрополь).

В сообщении П. Буллаха указывалось: «В предоперационный период по групповым делам (повстанческие, фашистские, эсеровские, сектантские организации и группировки со связями на правых) по краю был арестован 421 чел. За тот же период было изъято особо враждебных бывших кулаков, уголовников и других контрреволюционных элементов 821. К началу операции по краюбыло арестовано 1242 чел…Кроме того… было учтено для включения в операцию по 1 категории — 2934 чел.

С момента получения приказа № 00447 по 10 августа включительно по краю арестовано 961 чел., что с ранее арестованными 1242 составляет 2203 чел., из них: бывших кулаков — 1811, уголовников –171, других контрреволюционных элементов — 221. За время с 5 по 10 августа, т. е. с момента сформирования тройки, осуждено: по 1 категории 228 чел., из них: бывших кулаков 191 чел., уголовников 8 чел., других контрреволюционных элементов 29 чел.; по 2 категории — 6 чел., из них: бывших кулаков 4 чел., других контрреволюционных элементов 2 чел. К заключению в лагеря осуждено 6 социально опасных членов семей».

Давая оценку реакции населения на проведение чистки, Буллах отмечал: «Операция… проходит в обстановке полного одобрения мероприятий правительства, подъема положительных настроений и активности по выявлению и разоблачению скрывающихся враждебных элементов со стороны основной массы населения края». Он приводил фрагменты высказываний колхозников Петровского района по поводу ареста кулаков: «Эту сволочь нужно до конца выявить, не допускать, чтобы эти гады вредили. У нас нужно всех врагов выкорчевывать». «Пусть они (арестованные кулаки) теперь попробуют мощь диктатуры Советской власти. 15 лет под маркой совактива душили нас, а в результате, кроме вреда, ничего не сделали…».

Однако колхозники не только одобряли антикулацкую чистку; деревня требовала расширения ее масштабов: «Правильно поступает Соввласть, изымая палачей, но мало еще взяли, еще много осталось таких, которые издевались раньше над нами и сейчас вредят…» (Колхозник-казак ст. Красногорской). «В нашем ауле мало взяли еще, есть в колхозах активные повстанцы, которые, благодаря Курджиева и других врагов народа, остались не осуждены…» (Колхозник-карачаевец аула Джегутинского)».

Многие проявляли инициативу по выявлению и разоблачению «скрывающихся контрреволюционных элементов». В станице Голюгаевской Моздокского района уже на следующий день после начала операции шесть колхозников заявили оперативному работнику: «Мы услышали об аресте Сорокина, Шального, Серова и других и решили прийти к вам и дать показания об их враждебных настроениях к Соввласти и их вредительской деятельности». Подобное происходило и в других районах. При подготовке операции в станице Константиновской группа колхозников обратилась к приехавшему начальнику районного отделения НКВД с жалобами «на неполадки и с просьбой помочь оздоровить колхоз и убрать лиц, мешающих в работе». Они назвали 13 человек, а после проведения арестов в оперативную группу пришло еще четверо колхозников, попросивших «арестовать еще одного беглого кулака и дав ценные материалы о его контрреволюционной деятельности в последнее время».

С началом операции в ранее неблагополучных районах «повысилась производительность труда, резко сократились невыходы на работу, прогулы и т. п.». Однако наряду с этим со стороны кулаков разрасталась и антисоветская агитация. Среди распространяемых слухов превалировали разговоры «о близости войны Советского Союза с капиталистическими странами и неизбежности гибели Советской власти»:

«Западноевропейские страны уже начали войну с Советским Союзом. Я со дня на день ожидаю смертной минуты для Соввласти… Соввласть, учитывая свою слабость, проводит групповые аресты, чтобы обеспечить тыл на время войны» (Бывший кулак аула Кызыл-Октябрь Карачаевской АО). «Настал 20-й год, берут всех, больше невиновных… но власть не удержат. Пусть едят — наедятся, скоро будут расплачиваться — война не за горами» (Казак-хорунжий, репатриант из ст. Красногорской)…».

Еще одной версией стало распространение слухов о том, что аресты проводятся в целях обеспечения рабсилой строительства новых каналов, взамен освобожденных после строительства канала Москва — Волга. Казак из станицы Кисловодской рассуждал: «Наверное, надо опять канал какой-либо строить, люди нужны, так как с канала Москва — Волга много людей освободили. Решили брать нашего брата…». Колхозник, бывший кулак из Черкесии, утверждал: «Центральная власть в связи с освобождением со строительства Московского канала арестованных разослала план НКВД об аресте 100 тыс. чел. взамен освобожденных».

Но были и иные варианты оценки происходящего. Бывший кулак из Моздокского района пояснял: «Подготавливаются к выборам, боятся, чтобы кулаков в Советы не избрали и чтобы не избрали бывших осужденных, поэтому и арестовывают их на время выборов».[74] Любопытно, что подобные версии причин чистки совпадают с объяснениями в публикациях антисталинистов, и, приведя эту деревенскую «аналитику», Буллах просил лишь «об увеличении лимита 1 категории».

Среди многих сообщений заслуживает внимания информация, направленная Ежову начальником УНКВД по Московской области С.Ф. Реденсом: «На 15 августа арестовано по г. Москве и области –3668 чел. Из этого количества… кулацкого и прочего контрреволюционного элемента 1397 и уголовного 2271 чел. Из числа 1397 арестованных… 1017 чел. кулаки, отбывавшие наказание в лагерях, вернувшиеся оттуда и проводившие активную контрреволюционную деятельность на селе и предприятиях, и 380 — бывшие белые офицеры, бывшие помещики, бывшие чины полиции и т. д. На тройке рассмотрено дел 336 на 430 чел., осуждено по 1 категории 405 чел. и по 2 категории 25 чел.».

Указав, что в процессе следствия было вскрыто 3 контрреволюционные организации в Туле и Коломне «и 57 вредительских, повстанческих и диверсионных на предприятиях и на селе», Реденс пояснял: «По Тульскому району арестовано 95 чел. контрреволюционного и кулацкого элемента. В Криволучинском, Рудневском, Елькинском и Тишкинском сельсоветах ликвидируется… организация, состоящая из ранее репрессированных кулаков и участников кулацких восстаний. Всего по делу проходит 50 чел., арестовано из них 30 чел.». Организацию возглавлял недавно прибывший из Дальневосточного края «поп Щегорин», который, по материалам, полученным из ДВК, «занимался шпионской деятельностью в пользу Японии» и «несколько раз переходил государственную границу». В состав руководящей группы входили: бежавший на Дальний Восток бывший помещик Пальцев, который «снабжает кулаков — участников организации деньгами; Козлов — бывший офицер, крупный подрядчик и кулак, и участник банды Ерганов».

Реденс сообщал: «Кулацкая группа» из 3 человек была ликвидирована «на заводе № 8 им. Калинина». Руководивший ею Гришин показал, что, работая шофером, он и его сообщники «при перевозке орудий с полигона после испытаний» снимали или «портили важные детали», а в июне с.г. пытался вызвать аварию и взрыв на заводе… В Мытищинском районе арестовано 35 чел… Ранее «судимый и в 1935 году вернувшийся из лагеря кулак Кашицин показал, что в созданную им повстанческую группу он вербовал «судившихся за контрреволюционную деятельность кулаков и бывших участников восстаний»…

Организация в 25 чел. была раскрыта в Коломенском районе на Шуровском известковом заводе. Во главе ее стояли бывший торговец, бывший член ВКП(б) мастер завода Виноградов и раскулаченный Харпунин. Организация ставила задачей подготовить… группы на случай вооруженного восстания внутри страны… В Рязанском районе «подготовляется к ликвидации… организация из числа бывших белых офицеров, офицеров старой армии, бывших людей и церковников во главе с бывшим полковником Генерального штаба Любимским. Активную роль в… организации играет бывший белый, бывший капитан Генерального штаба Осипов и бывший белый казацкий есаул Сверчков и бывший член Государственной думы Унковский. Всего по делу подлежит аресту более 20 бывших помещиков, бывших офицеров и т. д.».

Вторая часть доклада начальника УНКВД по Московской области содержала информацию о политических настроениях населения в связи «с изъятием кулацких элементов и уголовников». Материалы, поступившие из Тулы, Рязани, Кунцева, Ногинска, Мытищ и других районов, свидетельствовали, что колхозники и рабочие одобряли проводимую акцию. Причем аресты в селах не носили какого-либо массового характера. Так, в колхозе деревни Черкизово было арестовано лишь пятеро членов семей Леонтьевых и Щелкалина. При обсуждении этого факта с односельчанами колхозник Головкин заявил: «Давно пора очистить нашу деревню от паразитов, которые мешали нам работать. Теперь хоть мы спокойнее можем работать и не будем бояться пожаров или другой пакости от этих людей». В колхозе Раймедведково арестовали лишь семью кулаков Савиных из трех человек, по поводу чего бригадир Харитонов говорил: «Савины работали в колхозе и нам вредили, старались развалить колхоз…». А его собеседник Жубрин подчеркнул, что «НКВД арестовал наших врагов, с которыми мы ничего сделать не могли, они нам просто мешали в работе и угрожали расправой над нами».

Были и более категоричные мнения. Колхозник деревни Канищево Дмитриев говорил: «Этих воров не исправишь, их надо просто уничтожать». То же отмечал и колхозник д. Недостоево Крысанов: «У нас в деревне есть совершенно неисправимые воры, как Александров, братья Захаровы, Мишин и др. Эти люди не могут жить, не совершая преступления. Их необходимо все время держать в тюрьме или уничтожать».

Подобные оценки звучали и в рабочей среде. Рабочий завода № 175 г. Тулы Абакумов говорил: «Хорошо, что взялись опять за кулаков и чуждый элемент, а то они нам только вредят и пользы от них мало». Рабочий (завода № 176 в г. Туле) Тишин заявил в группе рабочих: «Правильно Советская власть делает, что собирает кулаков и разный прочий элемент… Вот у нас арестовали кулака Бирюкова, он был первый дезорганизатор производства и лодырь большой, и немало еще таких осталось скрытых элементов».

Эти бесхитростные фразы были произнесены не для пера собкора газеты и не перед глазком телекамеры, они отражали мнение «трудяг» — колхозников и рабочих. Но для поступавших с мест просьб об увеличении лимитов существовали более серьезные причины, чем одобрение операции общественностью. 15 августа начальник УНКВД по Омской области Г.Ф. Горбач сообщал Ежову: «По состоянию на 13 августа по Омской области первой категории арестовано 5444 человека, изъято оружия 1000 экземпляров. Прошу… увеличения лимита первой категории до 8 тысяч человек».[75]

Не будем преувеличивать, утверждая, будто бы наличие у кулаков Сибири тысячи единиц сохраненного оружия могло обеспечить успех кулацкой контрреволюции, но то, что они ждали возможности, чтобы покончить с советской властью, — несомненно. Особенно остро это проявлялось на Северном Кавказе. Сообщая Ежову о ходе операции по состоянию на 15 августа, начальник УНКВД Орджоникидзевского края П.Ф. Буллах указывал: «Для исчерпания лимита в 1 тыс. чел. по 1 категории… осталось пропустить через тройку… 412 чел. Совершенно очевидно, что существующий лимит не обеспечит успешное выполнение задач, поставленных Вашим приказом… нуждается в значительном увеличении».

На Кавказе классовые противоречия были перемешаны с национальными, и разрешить их иначе, чем репрессивными мерами, было невозможно. Так считали и сами колхозники. Один из них в беседе с односельчанами станицы Красногорской говорил: «Надо всемерно помогать и вскрывать всех врагов народа, которые залезли в колхоз, и просить правительство, чтобы их изолировали, а то мы раньше от кулачества страдали и будем страдать, если их еще, гадов, нам оставят». Подобным было мнение и колхозника станицы Черноярской: «Мало забрали из станицы. У нас немало остается еще гадов, которые возвратились из ссылок и посматривают теперь чертом на тех, кто их выселял, готовя нож за спиной». Говоря об аресте бывшего председателя колхоза, карачаевец аула Джегутинского возмущался: «Гогуева забрали, а вся его банда так и осталась. Надо просить… чтобы дали нам, колхозникам, возможность освободиться от всех врагов колхозного строительства».

Начавшаяся чистка усилила слухи о возможности войны. Бывший активный повстанец аула Кумыш тешил односельчан надеждой: «Все равно власти конец, только до осени продержится, а нам, участникам восстания, нужно пока спрятать свою шкуру до осени, тогда будем командирами отрядов». Ему вторил и кулак этого же аула: «Меня Соввласть ссылала, я буду мстить, пока жив, и это наступит скоро… война начинается… Соввласти не будет».

Однако в Москву поступала не только информация о настроениях кулаков, рассчитывающих покончить с советской властью. Приходили и более тревожные вести. 27 августа Сталину и Ежову поступила шифртелеграмма из Красноярска: «25 августа произошел пожар на Канском мелькомбинате, сгорело все оборудование. В зернохранилище комбината хранилось 5 тысяч тонн зерна, 3 тысячи тонн муки. По неточным подсчетам, погибло не менее 30 % зерна, муку отстояли полностью. Личной проверкой и проверкой органами НКВД установлена исключительная засоренность комбината врагами. Предварительное следствие показывает очевидность диверсии. Следствие форсируем. Результаты сообщу дополнительно. СОБОЛЕВ».[76]

На эту информацию Сталин отреагировал предельно резко: «Красноярск. Крайком. Соболеву. Поджог мелькомбината, должно быть, организован врагами. Примите все меры к раскрытию поджигателей. Виновных судить ускоренно. Приговор — расстрел. О расстреле опубликовать в местной печати». Конечно, он понимал, что потери зерна обусловливались не только террористическими акциями и не ограничился карательными мерами. Одновременно руководителям на местах было поручено провести обследование условий хранения зерна. В результате проверки санкций запросил у секретаря ЦК А.А. Андреева и первый секретарь Орджоникидзевского крайкома Сергеев. В сообщении № 1757/ш из Ворошиловска говорилось: «Обследованием предприятий Союзмуки… края установлено вредительство со стороны управляющего трестом Иванова Клавдия:

1) Систематический вывод из строя мельзаводов путем вредительского ремонта, организация аварий и диверсий. 2) Порча и уничтожение доброкачественного зерна, выпуск нестандартной муки, засорение муки битым стеклом, гвоздями, веревками и т. д. 3) Вредительство в области техники безопасности, в результате чего рабочие систематически травмируются, отравляются — за 36–37-е годы умерли 7 рабочих. 4) Вредительство в области кадров, вытеснение коммунистов — молодых специалистов, засорение аппарата антисоветскими чуждыми элементами. Крайком ВКП(б) просит немедленно разрешить вопрос о снятии с работы Иванова и привлечь к уголовной ответственности».[77]

Одним из результатов массовых проверок предприятий Союзмуки стало и то, что ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли постановление «о борьбе с клещом и ликвидации последствий вредительства в деле хранения зерна», разосланное в регионы 31 августа. Однако руководство страны не ограничилось организационными процедурами. 10 сентября Сталин и Молотов направили «всем секретарям обкомов, крайкомов, всем председателям облисполкомов и крайисполкомов, всем председателям совнаркомов, всем наркомвнуделам и УНКВД», телеграмму № 1452/ш «Строго секретно»:

«Из телеграмм с мест выясняется, что вредительство в деле хранения зерна не только не ликвидировано, но все еще процветает. Десятки тысяч тонн зерна лежат под дождем безо всякого укрытия, элементарные условия хранения зерна нарушаются грубейшим образом. ЦК и СНК обязывают вас устроить по области, краю от двух до трех показательных судов над вредителями по хранению зерна, приговорить виновных к расстрелу, расстрелять их и опубликовать об этом в местной печати».[78]

Но можно ли объяснять применение подобного способа гласности якобы «тоталитарностью строя»? При отсутствии современных средств влияния на общественное сознание, таких, как телевидение, руководители страны не имели возможности собрать в Москве чиновников, чтобы «отчитать» их на глазах миллионов зрителей. Поэтому для пресечения преступлений власть гласно демонстрировала свою волю и неотвратимость наказания другими средствами. Впрочем, в новом веке для демонстрации торжества «демократии» мировая элита использует еще более радикальные методы, вплоть до тотальных бомбежек суверенных государств, и это не вызывает негодования «правозащитников».


Глава 4. Дело уральских повстанцев

Одним из эпизодов уголовно-кулацкой операции стало расследование дела «повстанческой организации» в Свердловской области. 16 августа Ежов переслал Сталину копию телеграммы, поступившей ему от начальника УНКВД по Свердловской области. В ней Дмитриев (Плоткин) сообщал: «По показаниям арестованного бывшего полковника Генштаба Эйтнера, бывшего члена Бюро обкома ВКП(б) Яна, бывшего начальника Камского госпароходства Кандалинцева и допросов арестованных кулаков устанавливается существование Уральского повстанческого штаба — рабочего органа подготовки вооруженного восстания».

В телеграмме указывалось, что штаб был создан блоком уральских троцкистов, правых, эсеров и белоофицерской организацией еще в середине 1925 года, когда полковник Эйтнер связался с бывшим заместителем командующего УРВО (Гарькавого. — К.Р.) Василенко, а через него с проживавшим нелегально агентом РОВСа штаб-ротмистром отряда Шкуро — Епифановым, сформировавшим в 1929 году на Урале «Белогвардейскую организацию». М.И. Василенко, привлекший Эйтнера к работе в Уральском повстанческом штабе, возглавляемом Пшенициным, был арестован 18 мая 1937 года.

И теперь Дмитриев сообщал: «Показаниями устанавливается, что в повстанческий штаб входили от правых: Пшеницин — бывший дальневосточный партизан и Кормилов — бывший второй секретарь Свердловского горкома; от троцкистов: Коркин и известный партизан Назар Васильев; от эсеров: Агапов, от офицерской организации: Василенко и Эйтнер, от церковников повстанцев: митрополит Свердловский Холмогорцев».

Восстание бывшие партизаны и белогвардейцы готовили профессионально. Область была разделена на 3 повстанческие округа: Коми-Пермяцкий, Березниковский, Надеждинский. В Пермский округ входило 22 района, в Красно-Уфимский — 18, в Свердловский — 22. Организация имела военизированную структуру, в которой первичными соединениями являлись взводы, сформированные в колхозах. На каждые 4 взвода от начальника повстанческого округа назначался уполномоченный. Для приобретения оружия был завербован председатель областного Осоавиахима Васильев, а позже и начальник артиллерии УРВО комбриг Блюм.[79]

Разоблачениями повстанцев на Урале дело не закончилось. 29 августа в Кремль поступила шифртелеграмма № 1723/ш от первого секретаря Свердловского обкома партии Столяра, в мае сменившего на посту руководителя партийной организации Кабакова. В ней говорилось: «В целях осуществления Вашего указания в строительстве Уралмаша, выполнения оборонного плана считаем совершенно необходимым снять с работы и арестовать Владимирова, тем самым предупредить возможность крупнейшей диверсии на заводе. Имеем неоспоримые данные о работе Владимирова в германской разведке. СТОЛЯР».[80]

Речь шла о самом директоре предприятия. В этот же день Ежов переслал Сталину еще одну копию телеграммы Дмитриева. Докладывая наркому «о ходе следствия по немецкому делу» на 25 августа, начальник УНКВД писал: на основании показаний арестованных «устанавливается», что уже с 1930 года спецслужбы Германии «командируют на Урал все больше агентов, ставя задачу проникновения на военные предприятия и «установления связи с контрреволюционными организациями…

Германская разведка привлекла к своей деятельности директора завода № 98 Малышева, директора Молотовского орудийного завода Премудрова, директора Верх-Исетского завода Колгуликина, директора военного завода № 10 Петрашко, директора Березниковского химкомбината Пучкова и его заместителя Рыцлина, начальника железной дороги имени Кагановича Шахгильдяна, секретаря Молотовского горкома Высочиненко, председателя Молотовского горсовета Федоренко, ряд других руководящих лиц. Широко организован шпионаж на военных предприятиях — заводах № 98, 10, 172, 19 и других».

Причем немцы не только получали сведения о характере, размере и номенклатуре производства. Чекисты раскрыли крупную диверсионную организацию, которая «ломала станки, организовывала брак и производила аварии»: на Уралмашзаводе, Березниковском и Соликамском комбинатах, на заводе № 10 и других предприятиях. Кроме того, в процессе следствия «был выявлен ряд новых организаторов поджогов на Уралмашзаводе, имевших место в 1933 году». И если ранее виновным в пожаре считали лишь германского подданного Иоста, то теперь чекисты установили причастность к этому поджогу «целой группы германских подданных» и «ряд советских граждан».

«Достоверно установлено, — сообщал Дмитриев, — директор Уралмашзавода Владимиров… является германским разведчиком. Был завербован в период пребывания в Германии в 1933 году и находился на связи с ответственным работником германского посольства в Москве Гензелем. Резидентура на Уралмашзаводе, состоявшая из 14 германских подданных, получила из-за границы для шпионско-диверсионной работы двести тысяч рублей, которые были распределены как среди немцев, так и среди привлеченных совграждан». Организаторами шпионажа являлись офицеры, «систематически приезжавшие из-за границы с заданиями рейхсвера», которые создавали «небольшие ячейки», действовавшие после их отъезда самостоятельно. «Установлено, что офицер рейхсвера Гримм, прибывший в Соликамск в 1933 году, пробыл там около года, создал необходимые связи, после чего был командирован рейхсвером в Бельгию».[81]

Конечно, утверждение о том, что руководители важных оборонных предприятий Урала оказались причастны к сотрудничеству с иностранными разведками, выглядело как сенсация. Но мог ли Сталин не верить комиссару ГБ 3 ранга, начавшему работу в органах еще в 1920 году и награжденному орденом Красного Знамени? И все-таки у Сталина, видимо, возникли какие-то сомнения, поскольку, обведя кружком перечисленные фамилии, на первом листе он написал:

«Т. Ежову. Кто же из названных лиц арестован, кто не арестован — из сообщения Дмитриева невозможно понять. Владимирова надо арестовать. Ст.». Поскольку протоколы допросов лиц, названных в сообщении, до сих пор не опубликованы, трудно сказать, какими конкретными данными располагало следствие. Поэтому приведем фрагменты телеграммы № 228 начальника УНКВД по Свердловской области, копию которой Ежов направил в Кремль 11 сентября.

«МЕМОРАНДУМ № 31019 Тов. ЕЖОВУ Из Свердловска от 10.9.37 г. В дополнение нашего № 970 доношу дальнейшие результаты следствия по делу Уральского повстанческого штаба. Установлена непосредственная связь к.р. националистической организации коми-пермяков с представителями финского правительства. Участник организации профессор Лыткин через агента финской разведки Удмуртской АССР писателя Герд связался с работником финского посольства в Москве Коонен, предложив услуги националистов» для «присоединения к Финляндии угро-финских народностей Урала».

Для согласования замыслов националистов Коонен предложил Лыткину «выехать в Финляндию», что тот и сделал, «добившись научной командировки за границу». В Хельсинки он связался «с пастором Маатенен, который устроил ему встречу с официальным представителем финского правительства. Последний одобрил планы националистов и, пообещав «поддержку повстанчеству деньгами», предложил «развернуть подготовку к вооруженному восстанию в момент «большой войны», в которую будет вовлечен и СССР».

Тот же Маатенен связал Лыткина и с офицером германского рейхсвера Шмидтом, который обещал поддержку повстанческого движения германской разведкой через «члена офицерской фашистской организации» подпоручика царской армии Даричева. На допросе Даричев показал, что по поручению полковника Эйтенера он «устроился работать в Коми-Пермлес и вошел в состав повстанческой организации», став «командиром роты повстанцев, состоящей из 4 взводов, организованных в колхозах».

Так, во взводе, организованном Даричевым в Тукачевской лесотракторной базе, он назвал «командиров взводов: бывшего командира Тяпугина, возглавляющего взвод в Купроссном колхозе; председателя колхоза кулака Постоногол комвзвода Доежского колхоза; кулака Якимова — комвзвода Крохалевского колхоза; бывшего белогвардейца технорука Тукачевской лесотракторной базы Порсева — комвзвода, созданного на базе; унтер-офицер царской армии кулак Бормотов, дезертировавший в Белую из Красной Армии… лично расстреливавший пленных красноармейцев, назвал личный состав возглавляемого им взвода, охватывающего колхозы Верховского сельсовета Кудымского района. Взвод Бормотова имел оружие: 7 винтовок, 1 револьвер, 200 патронов — все отобрано».

Далее в документе перечислялись командиры взводов и рот, созданных в десятках районов области. При этом Дмитриев обращал внимание на показания арестованного «прапорщика царской армии Мызникова», являвшегося «заместителем генерала Миончинского — начальника Надеждинского повстанческого округа». Среди уполномоченных округа командирами рот являлись: «Ивдольского района — Арапов, руководитель кулацкого восстания в 1918 году; Верхотурском — Милехин, бывший белый офицер; Новолялинском — Касьянов, бывший белый казак, трудопоселенец. Надеждинский батальон состоял из 8 взводов численностью в 25–30 повстанцев в каждом и подрывной команды».

Из показаний арестованных следовало, что основными участниками организации являлись бывшие белогвардейские офицеры, а «связи Уральского повстанческого штаба с Миончинским осуществлял бывший секретарь горкома Смирнов». В соответствии с планом вооруженного восстания, согласованным «лично Миончинским… с бывшим зам. командующего УРВО Василенко», Надеждинский «батальон должен был захватить город Надеждинск, вывести из строя заводы металлургии и военный завод № 75, взорвать электростанцию». Уже в первый день войны предусматривалось «вывести из строя заводы оборонного значения», «разрушить железнодорожные мосты через Каму, Пермь и Сарапул», организовать «срыв мобилизации путем… отравления источников питания и уничтожения железнодорожного парка на второстепенных линиях».

Руководители повстанческой организации были связаны и с организацией РОВС, созданной в Надеждинске бывшим белым офицером Котельниковым, переброшенным в СССР из Маньчжурии еще в 1928 году генералом Дитерихсом. Связавшись через генерала Миончинского с Уральским повстанческим штабом, Котельников «подробно информировал Дитерихса» о его деятельности. В сообщении приводились и подробные сведения о руководителях повстанческих ячеек, действовавших и в других районах области. Так, «на химкомбинате в Ворошиловском районе их возглавлял бывший белый офицер директор комбината Пучков, на калийкомбинате в Соликамске — Цифринович, в районе деятельности Камо-Березовской МТС ячейки руководились директором Тереховым, а на территории Половодовской МТС — директором Тарасовым. В районе Усольской МТС их возглавляли второй секретарь горкома Злобин и председатель райисполкома Золотухин».

Но и это было не все. При расследовании дела «чекисты» вышли и на след националистов: «Арестованный мулла Тйсин показал о наличии к.р. националистическо-повстанческой организации мусульман в Пермском районе, связанной с ЦДУ в Уфе, являющейся филиалом… организации, действующей в Татарии и Башкирии. Организация возглавлялась Пермским муллой Калитовым, который был связан с руководителем Пермского повстанческого округа троцкистом Дьячковым». Сообщение по делу повстанческого подполья на Урале завершалось информацией об изъятом оружии:

«Всего с начала операции изъято: пулеметов Дегтярева — 3, запасных стволов — 2, боевых винтовок — 187, винтпатронов — 4000, револьверов разных систем — 224, гранат, охотничьих ружей — 1334, минного пороху — 498 килограмм дымного пороху — 1120 килограммов, аммонала — 1111 килограмм, бикфордов шнур — 3830 метров, детонаторов — 2451, пенькового взрывчатого шнура — 180 метров, оболочек для взрывснарядов — 6, холодного оружия — 166 единиц. Кроме того, в Кудымкорском районе выявлены находившиеся в распоряжении СКУ ядовитые отравляющие вещества, заброшенные участником организации, бывшим заведующим Сельхозснаба Типицыным на склады МТС. В Москвинской МТС изъято препарата А.А. — 120 килограммов, Юрлинской МТС препарата А10 — 83 килограмма, также цианистый калий… Розыск оружия и взрыввеществ продолжается».[82]

Поступившие из Свердловска сведения о раскрытии националистического подполья не могли не взволновать Сталина. Материалы свидетельствовали, что определенная прослойка национальной «интеллигенции» не только ненавидит государство, но и готова выступить против него на стороне противника. Но разве не подобным образом в современной России формировались многочисленные криминальные банды? Поэтому наложенная Сталиным резолюция требовала: «Т. Ежову. Очень важно. Нужно пройтись по Удмуртской, Марийской, Чувашской, Мордовской республикам, пройтись метлой».

Некоторые авторы утверждают, что материалы дела «повстанцев» были фальсификацией. Но если допустить это, то для чего Дмитриеву было нужно затевать такую небезопасную игру? Даже если предположить, что начальник управления НКВД руководствовался карьеристскими соображениями, трудно допустить, будто бы он был самоубийцей или идиотом. Во всяком случае, не до такой степени, чтобы не понимать, что, вводя в заблуждение не только свое московское начальство, но и правительство, он совал голову на плаху?

Поэтому присмотримся внимательнее к чекистам Свердловской области. Дмитриев Дмитрий Матвеевич (Плоткин Меер Мешеляевич) родился в семье торговца, окончил земское коммерческое училище и до революции состоял в партии «Поалей Цион». Работу в ВЧК он начал в 1920 году и, продвигаясь по служебной лестнице, в октябре 1936 года стал начальником УНКВД по Свердловской области. Как пишет подполковник КГБ в отставке В.Черноскутов, «вместе с ним в Свердловск прибыли и заняли руководящие должности в Управлении: Боярских Наум Яковлевич — пом. начальника, Варшавский Даниил Михайлович — зам. начальника, Дашевский Яков Шахнович — начальник оперативного отдела, Кричман Семен Александрович — начальник отдела, Ерман Михаил Борисович — зам. начальника отдела. Эта шестерка «чекистов» превратилась в «великолепную семерку» в марте 1937 года, когда начальником НКВД на Свердловской железной дороге стал Арров Лазарь Соломонович.

Причем за чистку области от врагов бригада новых «начальников» взялась круто, начав ее с самих «чекистов». Поэтому в апреле на областном активе в клубе им. Дзержинского группа сотрудников аппарата Управления НКВД выступила с критикой оперативно-следственных действий Дмитриева и его приближенных. Конфликт завершился тем, что были арестованы сотрудники Весновский, Плахов, Моряков, Казанский. Позднее такая же участь постигла и других работников оперативных подразделений: Курсевича, Абрамова, Лосева, Петухова, Воронова, Челнокова, Самойлова, Буланова, Колесникова, Мужикова, Баранова и проч.».[83]

В заявке на лимит по уголовно-кулацкой операции для Свердловской области Дмитриев запросил санкции на репрессии в 4000 чел. по 1-й категории и 6000 — по 2-й. Однако, не удовлетворившись этим, в разнарядках городским и районным органам НКВД он лично увеличил число лиц, подлежащих арестам в 2–3 раза. Правда, запросив подтверждения Ежова «об увеличении репрессий по 1 — й категории с 4 до 6 тысяч». Вот этот «перебор» в количестве, когда в результате проявленного рвения под каток репрессий попали не только реальные враги, но даже «золотари, бухгалтеры и рабочие паровозного депо», и подвел Дмитриева и его команду.

После январского (1938 года) пленума ЦК, осудившего практику необоснованных репрессий, арестованные «чекисты» из камеры 39 Петухов, Блиновский и Челноков писали в Политбюро ЦК: «В общей сложности из старых кадров по области уцелели единицы. Пересажав старый чекистский костяк, Дмитриев хотел всех огульно опорочить и создать: из одних — членов контрреволюционной организации правых, из других — шпионов». Поэтому в мае Дмитриева-Плоткина сместили с должности, назначив на короткое время начальником ГУШОСДОР НКВД, а в июне арестовали.

В июле взяли его подручных Я.Ш. Дашевского, Н.Я. Боярского и В.Я. Левоцкого, осенью пришел черед Шейнкмана. Позже были арестованы и другие работники из оперативно-следственного аппарата: Гайда, Хальков, Харин, Катков, Шейкман, Мизрах, Сааль и Титов. В 1939 году все они были осуждены к различным срокам наказания, а Дмитриев-Плоткин, Арров, Морозов, Берман, Шмулевич и Шариков приговорены к расстрелу. Дмитриев был расстрелян 7 марта 1939 года, реабилитирован 9 декабря 1994 года.

Рвение в разоблачении врагов проявляли не только в Свердловске. К концу августа поток обращений с просьбами об увеличении лимитов на репрессии стал увеличиваться. 1 сентября в шифрограмме Ежову начальник УНКВД Куйбышевской области И.П. Попашенко доложил об аресте 3746 человек. В этом числе «бывших кулаков — 1440, уголовников — 1619, другого контрреволюционного элемента — 687». Он сообщил, что в области было ликвидировано: «3 контрреволюционных организации, арестовано по ним 62 участника, 209 контрреволюционных и уголовных групп, арестовано по ним 776. Изъято огнестрельного оружия 118 и холодного 73». Он просил «дополнительно дать лимит 1 категории на 800».

О недостаточности утвержденного лимита в 500 человек по 1-й категории сообщал Ежову и начальник УНКВД Кировской области Л.П. Газов: «Следствием (по) делам арестованных 1 категории вскрыты 3 кулацко-повстанческих организации, общей численностью… 160 чел., ликвидировано 27 других формирований (по) колхозам, МТС, совхозам общим числом 200 чел. Из них: выявлено значительное количество ранее неучтенных кулаков, сектантов, церковников, ведущих активную антисоветскую работу (в) колхозах». В связи с тем, что при ликвидации «вскрытых формирований» количество арестованных достигло 879 чел., он ходатайствовал об «увеличении лимита 1 категории до 900 чел.».[84]

Столь же успешно операция проходила и в других республиках. 6 сентября начальник УНКВД Казахстана Л.Б. Залин (Левин Зельман Маркович) сообщил Ежову, что «Алма-Атинская тройка на 5 сентября осудила по 1 категории 197 чел. Из них: кулаков –119, уголовников — 37 и контрреволюционного элемента — 41 чел. Из них: участников в ликвидированной казачьей белоповстанческой организации — 35 чел., повстанческой низовки, казахской и дунганской контрреволюционной националистической организации — 35 чел., контрреволюционных фашистских и кулацких группировок — 40 чел. Ссылаясь на то, что «при первоначальном представлении… был учтен лишь контингент кулачества и уголовников, отбывавших уже наказание», и «учитывая пограничность» Алма-Атинской области, Залин просил увеличить количество подлежащих репрессии по 1 категории с 200 до 500 чел.».[85]

Начало войны Японии против Китая заставило руководство страны осуществить и меры по депортации групп населения. Еще 21 августа ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли совместное постановление № 734 «О корейцах». В нем «в целях пресечения проникновения японского шпионажа» Дальневосточному крайкому, крайисполкому и УНКВД предлагалось выселить все корейское население пограничных районов, переселив его в Южно-Казахстанскую область, в районы Аральского моря и Балхаша и Узбекскую ССР.

Эта операция не являлась карательной. Переселенцам-корейцам разрешалось «брать с собою имущество, хозяйственный инвентарь и живность». При этом администрации края поручалось «возместить переселяемым стоимость оставляемого ими движимого и недвижимого имущества и посевов». Одновременно предписывалось не чинить корейцам препятствий при их желании к выезду за границу, «допуская упрощенный порядок перехода границы». К выселению приступить немедленно и закончить к 1 января 1938 года.[86] В рамках реализации этого постановления 28-го числа ЦК ВКП(б) утвердило «решения Далькрайкома», предлагавшего: «Выселить из погранполосы 11600 корейских хозяйств, а всего 61000 человек». Вместе с населением переселению на общих основаниях подлежали корейцы — коммунисты и комсомольцы, а также интеллигенция: учителя, агрономы и врачи. К слову сказать, что именно трудолюбивые переселенцы-корейцы научили скотоводов-казахов овощеводству и консервированию, облагородив национальную казахскую кухню.


Главе 5. Небиблейская история

Выступая 3 июня 2009 года в московском Сретенском монастыре, патриарх Кирилл высказал странную мысль: «Некоторые недоумевают и говорят: ну почему же такой страшной и кровопролитной была последняя война, почему так много народу погибло? У каждого есть право на свое собственное толкование истории, и ученые объясняют ее по-своему. У Церкви есть право духовно прозревать исторические пути народа… Война была наказанием за попрание святынь, за кощунство и издевательство над Церковью… Если бы вместо страшного наказания наступило материальное процветание и победа идеологии, тогда каждый здравомыслящий человек спросил бы: а где суд Божий? Наказание Божие — это не проявление некоего деспотизма и жестокости… это явление Божественной справедливости, без которой не может быть бытия мира».

То есть получалось, что напавший на безбожный Советский Союз Гитлер был орудием справедливого возмездия в руках Господа. Конечно, такое «неосторожное», если не сказать, кощунственное, заявление уважаемого человека вызвало недоумение в обществе. Поэтому подчиненный патриарха глава ОВЦС архиепископ Илларион решил отвлечь критику от своего начальника, перетащив ее на себя, и огласил еще более циничную мысль:

«Я готов ей противостоять и, более того, готов вызвать волну критики в свой адрес, высказав свое собственное мнение о Сталине. Я считаю, что Сталин был чудовищем, духовным уродом, который создал жуткую, античеловеческую систему управления страной, построенную на лжи, насилии и терроре. Он развязал геноцид против народа своей страны и несет личную ответственность за смерть миллионов безвинных людей. В этом плане Сталин вполне сопоставим с Гитлером… И количество жертв сталинских репрессий вполне сопоставимо с нашими потерями в Великой Отечественной войне. Победа в Великой Отечественной войне была действительно чудом».

Поразительное заявление, но это уже не кощунство! И даже не мракобесие упрочивающего свою карьеру чиновника. Это цинизм выскочки, не верящего ни в бога, ни в черта. Правда, у господина Алфеева всё же хватило ума сообразить, что он замахнулся на догматы веры. Поэтому он стал объяснять:

«Если нападение гитлеровской Германии на СССР было Божественным наказанием, то из этого никак не следует, что Господь был заинтересован в существовании нацистского режима и Сам «создал» этот режим. Нет, конечно, — как и во всех подобных случаях, Господь попустил существование этого режима. Из этого также не следует, что Господь повел армию Гитлера на Россию… Господу совершенно не нужно было для наказания советской власти спускать с неба огонь или посылать землетрясения… И Господь может либо остановить каждую из этих тенденций, либо дать ей ход, «не закрывать шлюзы», и тогда дело будет сделано. Следовательно, Бог не направил войска Третьего рейха на СССР, а просто НЕ ОСТАНОВИЛ их, хотя мог бы остановить, как Он это сделал хотя бы с войсками фараона…».

Итак, «мог бы остановить…», но «НЕ ОСТАНОВИЛ»!

Трудно понять, как Григорий Валериевич, человек, преподававший гомилетику (науку о правилах красноречия в проповедничестве), не мог сообразить, что своим словоблудием он, по меньшей мере, подводит «Бога» под статью 125 федерального закона: «Заведомое оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни или здоровья состоянии… наказывается штрафом… либо исправительными работами на срок до одного года, либо арестом на срок до трех месяцев, либо лишением свободы на срок до одного года».

А вот товарищ Сталин ОСТАНОВИЛ и негодяя Гитлера, и тех, кто злоупотребил законом в процессе чистки. Он их расстрелял! Но если победа в Великой Отечественной войне стала ЧУДОМ, то это ЧУДО было результатом трудов вождя и самоотверженности поддержавшего его народа. И в первую очередь коммунистов! Ибо из 3 млн. 830 тыс. членов партии и кандидатов, состоявших в ВКП(б) на 1 января 1941 года, в живых осталось 872 тыс.[87] А вот сколько погибло на фронтах служителей Церкви, скрыто мраком.

Но если согласиться с логикой архиепископа, то все репрессии, прошедшие накануне войны, были осуществлены если не под прямым патронажем, то при согласии Господа. И если Сталин действительно «развязал геноцид», то, значит, это было угодно Всевышнему. Впрочем, для вразумления человечества сам Бог не брезговал использовать репрессивные меры. И не только изгнав из «райского» сада Адама с Евой, вкусивших запретное яблоко. Как гласит Книга бытия: «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и воскорбел в сердце Своем… И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых я сотворил, от человеков до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их… Через семь дней воды потопа пришли на землю».

Причем Бог не ограничился Всемирным потопом. Позже он устроил еще одну чистку: «И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь… И ниспроизверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих…». Выходит — трудно быть Богом. Поэтому, как говорится в Евангелии по Матфею: «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такую и вам будут мерить. И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь».

И все-таки, почему сегодняшние иерархи Церкви столь категоричны в оценках Сталина? Только потому, что в период репрессий пострадали их родственники? Но при чем здесь Сталин? В действительности «за убеждения», даже политические, при Сталине никого не репрессировали. Да, за принадлежность к оппозиции исключали из рядов партии, но судили виновных за конкретные уголовные преступления. Это касалось и людей из числа верующих.

В 1937–1938 годах значительный удар по организованному антисоветскому подполью церковников и сектантов нанесли органы НКВД БССР: «За этот период всего было арестовано и осуждено… свыше 400 попов и монахов, один митрополит и 5 архиепископов. Следствием по делам церковников установлено, что руководители разных церковных ориентаций целиком находились на службе германо-польской и японской разведок и имели своей целью организацию шпионско-повстанческих кадров…».[88]

Так, в июле—сентябре 1937 года в Беларуси была «ликвидирована шпионско-повстанческая организация «Белорусской православной автокефальной церкви» с центром в Минске и филиалами в Бобруйске и Рогачеве, которые объединяли 13 антисоветских повстанческих групп в Минском, Осиповичском, Смолевичском, Чаусском, Пуховичском, Смиловичском, Кличевском, Борисовском и других районах БССР. В этой организации участвовало 2 архиепископа, 30 попов, до 170 человек кулаков, жандармов, бывших чиновников и прочего антисоветского элемента…».[89]

Та же участь постигла повстанческие группы староцерковников и обновленцев, обосновавшихся на территориях Гомельской и Витебской областей. Только в Витебской области была ликвидирована «контрреволюционная шпионско-повстанческая и диверсионная организация» в составе 84 человек во главе с архиепископом Добромысловым. В 1938 году были ликвидированы «шпионско-повстанческая организация» церковников и многочисленная сеть «антисоветских повстанческих групп», созданных японско-польским агентом митрополитом Блиновым. Как показало расследование, «Блинов во время оккупации Сибири состоял на службе Чехословацкой и Колчаковской контрразведок, с 1924 год по 1929 год работал на английскую разведку, с 1930 года, будучи председателем Ново-Сибирского областного церковного управления, работал в пользу японской разведки».

В 1935 году Блинов был переброшен в Белоруссию, где связался с польской разведкой, с которой и сотрудничал до ареста. По заданию поляков «Блинов создал в БССР организацию, в которую вовлек более 100 человек служителей религиозного культа, сектантов и кулаков. Организация проводила активную антисоветскую работу среди населения, готовила кадры повстанцев и диверсантов на случай интервенции СССР со стороны фашистских государств».[90]

Напомним, что религиозной вере, как никакому другому миропониманию присущ фанатизм. То есть обостренное проявление эмоций, характеризующееся чрезмерным рвением, энтузиазмом, одержимостью, слепой верой в правоту своих взглядов и исключительность предмета своего обожания и его последователей в «собственном лице». Но даже сектантов арестовывали не за веру. 24 июня 1938 года, докладывая ЦК ВКП(б) «об антисоветской деятельности церковников и сектантов БССР», нарком внутренних дел Белоруссии Наседкин писал: «За 1937-й и начало 1938 года в БССР ликвидирован целый ряд контрреволюционных организаций и групп, по которым арестовано и осуждено 860 человек. Следствием установлено, что организации баптистов и евангельских христиан были созданы польскими разведорганами. Еще в 1921–1922 годах польразведкой и руководителями миссии баптистов в Варшаве ксендзом ЖЕБРОВСКИМ и ГЕССЕ в БССР были переброшены прибывшие в Польшу из Америки ПОЛЯКОВ, ЮРЖИЦ и АКСЮЧИЦ, прошедшие специальную подготовку по организации сектантов. По заданию польской разведки указанные лица проводили вербовочную работу, агитировали против службы в РККА…

Сектантские антисоветские организации ставили своей задачей в период войны с СССР срывать мобилизацию, организовывать массовые дезертирства с последующим созданием из дезертиров политических банд и… диверсионных групп. Руководители контрреволюционных организаций сектантовбеспрерывно финансировались из-за границы, а после ареста материальную помощь из-за границы получали семьи репрессированных.

В Старо-Дорожском районе до 1937 года существовала одна из крупных общин баптистов численностью в 300 человек, созданная польагентом Поляковым. Такие же общины польагентами были организованы в Бобруйском, Борисовском, Минском, Слуцком и др. районах БССР. Руководство и актив к-р организаций сектантов репрессирован… В Климовичском районе евангелисты ПРУДНИКОВ и МАРЧЕНКО создали к-р группу сектантов из 15 человек, которых обрабатывали в антисоветском духе, причем они делали попытку организовать для богомолений и детей школьного возраста. В Освейском районе ликвидирована антисоветская группа баптистов, руководители которой, латыши Клявин и Кальвин имели связи с латвийской разведкой…

В Лепельском и Туровском районах с 1936 году существует свыше 200 человек «молчальников». «Молчальники» отказались получить пограничные паспорта, а во время переписи населения 1937 года убегали из домов или не отвечали ни на какие вопросы производивших перепись населения. «Молчальники»… вообще перестали разговаривать с представителями власти и частично даже с местным населением. Они отказались участвовать в выборах Верховного Совета, и поступающие сведения указывают на то, что до 180 «молчальников» не пойдут на выборы Верховного Совета БССР…

На 1/VI-1938 года в Туровском районе продолжают отказываться от получения паспортов 183 человека, из них 34 — мужчины и остальные женщины — единоличники из середняков и бедняков… В (местечке) Туров было «молчальников» 14 человек, отказалось участвовать в выборах Верховного Совета 46 человек. В дер. Погост «молчальников» — 28 человек, отказалось участвовать в выборах 56 чел. В дер. Черничи «молчальников» 25 чел., отказалось 58 человек…».

Конечно, наркома волновал не идиотизм убеждений маргиналов, а их подрывная деятельность: «В начале 1938 года в дер. Добрынево Минского района арестован сектант ГОРБАЦЕВИЧ, завербованный в 1924 году в Туапсинском районе в контрреволюционную организацию «Орден звезды Востока». Он проводил антисоветскую работу, направленную на развал колхозов, вел агитацию против службы в РККА с оружием и вербовал в организацию новых членов. 27 февраля 1938 года на х. (хуторе) Тирасполье Кормянского района было нелегальное сборище сектантов 5 районов Республики в числе 35 человек. На сборище обсуждали антисоветские вопросы. 19 чел. из этой группы арестовано».

Но из изложенного нарком НКВД Белоруссии делает вполне прагматичный вывод: «Несмотря на наличие к.-р. церковных и сектантских формирований, районные партийные и советские организации антирелигиозной работе совершенно внимания не уделяют… К.-р. церковный элемент, используя отсутствие действующих церквей, проводит усиленную антисоветскую агитацию среди отсталого слоя населения. Истолковывая в антисоветском духе политику партии и Советской власти в части свободного отправления религиозных обрядов, тянут верующих в подполье. Вследствие этого и для быстрейшего нанесения оперативного удара по антисоветскому церковному активу, и для антирелигиозного разложения отсталых религиозных масс, считаем необходимым возобновление служб в ряде церквей (10–12), которые не функционируют и вопрос о закрытии которых не поднимался».

То есть для борьбы с сектантством он предлагает использовать саму Церковь. Впрочем, после Гражданской войны Церковь тоже не служила эталоном единства веры. В ней, как и в правящей партии, появились свои оппозиционеры и раскольники. В докладе председателя Синодальной комиссии по канонизации святых митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия, сделанном в августе 2000 года, отмечалось: «Нет оснований ставить вопрос и о канонизации ставших жертвами репрессий священнослужителей и мирян, приверженцев григорианского раскола, которые… обманным путем в 1926 году пытались восхитить власть высшего управления Церкви…

В процессе церковных разделений 20–40-х годов некоторые из пострадавших находились в разделении от законного Священноначалия. Причем в этот период разделения в церковной среде вследствие отступлений экклезиологического характера порой граничили с ересью. Другие происхождением своим обязаны преступному властолюбию, самоволию и всякого рода бесчинным акциям церковных раздорников. Наряду с такими расколами были разделения вследствие разного видения путей адекватного реагирования на бедственные для Церкви явления».

Однако клирики не только грызлись между собой за власть в церковной иерархии. Многие из них с присущим верующим фанатизмом тоже занимались противоправной деятельностью. Вследствие этого их арестовывали, но не за религиозные убеждения. Так, 21 августа 1937 года был арестован член сергиевского Синода, ярославский митрополит Павел (Борисовский). Он обвинялся в создании «в Ярославской области антисоветских… групп и подготовке их для вооруженных выступлений против советской власти». В материалах следственного дела указывается: «На допросе 1–3 марта 1938 года Борисовский, признав себя виновным, назвал членов Синода, составлявших антисоветскую группу». Поэтому 6 октября 1938 года Военная коллегия Верховного суда СССР осудила митрополита по 58-й статье УК на расстрел.

В августе 1937 года вместе со всеми священниками округи был арестован ветлужский епископ Неофит (Николай Коробов), проводивший «подрывную работу, направленную на свержение Советской власти и реставрацию капитализма в СССР». Им была создана «повстанческая организация», возглавляя которую он руководил «сбором шпионских сведений, поджогами колхозов, уничтожением колхозного поголовья». Епископ признал свою вину и 23 октября подписал протокол, а 31 октября и дополнение к нему. Поэтому 11 ноября тройка УНКВД приговорила епископа Неофита к расстрелу.

Под чистку попали и «рядовые попы», уже имевшие за плечами большой опыт «гонений». Приходской священник Александр Черноуцан впервые был арестован в 1926 году, затем неоднократно ссылался, а после ссылки служил в Арзамасе, пока в сентябре 1937 года его не арестовали вновь. Он не только признал виновным себя, но и назвал своих сообщников. Всего по этому делу было арестовано и осуждено 75 человек. 23 октября тройка приговорила Александра и еще 36 осужденных к расстрелу.

В принципе церковников, одержимых фанатичным желанием навредить советской власти, даже можно понять. Трудно понять другое. Почему имевшие убеждения «борцы за веру» сдавали на допросах своих коллег? Так, арестованный 25 июля 1937 года нижегородский митрополит Феофан (Василий Туляков), допрошенный следователем госбезопасности Мартыновым, сообщил, что он «являлся членом московского церковно-фашистского центра», по заданию которого проводил деятельность, «направленную к ослаблению мощи Советского государства и свержению Советского правительства». 31 августа Феофан подписал протокол с признанием в работе на английскую разведку. Членами центра он назвал еще 7 православных иерархов, включая «блаженнейшего» митрополита Сергия (Страгородского), ленинградского митрополита Алексия (Симанского), украинского митрополита Константина (Дьякова), а также уже арестованных на тот момент ивановского митрополита Павла (Гальковского) и управляющего делами при митрополите Сергии Александра Лебедева.

В показаниях Феофана указано: «По директивам заграничного церковно-фашистского центра необходимо было всеми путями… сеять возмущение и озлобление среди населения против Советской власти. И заниматься непосредственной подготовкой восстания, начало которого прямо связывалось с интервенцией… со стороны Германии и Японии…»[91] Поэтому 21 сентября Феофан был приговорен к расстрелу, а 4 октября приговор привели в исполнение. К слову сказать, позже также был осужден и расстрелян и следователь Мартынов. Другому следователю, Нестерову, показания о шпионской работе Сергия (Страгородского) на иностранные государства дал осенью 1937 года и ветлужский епископ Неофит (Коробов).

Тогда же был расстрелян и другой иерарх, причисленный в показаниях митрополита Феофана к участникам «Московского церковно-фашистского центра», — митрополит иваново-вознесенский Павел (Гальковский), арестованный еще в 1936 году. У него нашли «Протоколы сионских мудрецов», как антисемитская литература, весьма популярные среди православных монархистов еще с дореволюционных времен и периодически «всплывавшие» со дна сундуков во время обысков. Но вот сам митрополит Сергий (Страгородский), на которого его единоверцы давали показания, в этой коллизии не только уцелел, но и укрепил свое иерархическое положение и стал исполняющим обязанности местоблюстителя патриаршего престола, а в 1943 году на Архиерейском соборе был избран патриархом РПЦ.

Нет, в планы Сталина уничтожение Церкви не входило. И если бы он имел такие намерения, то, несомненно, начал бы со столпов церковной иерархии. Поэтому присмотримся к этому высшему органу церковного управления. В состав Синода, избранного на Поместном соборе 7 декабря 1917 года и действовавшего до смерти патриарха Тихона, вошли 14 церковных чиновников. И то, что большинство из них умерли своей смертью, включая самого патриарха, свидетельствует о том, что законы природы распространяются и на религиозных иерархов. Причем четверо митрополитов из состава Синода 1917 года эмигрировали, окончив свои дни за границей. Архиепископ Димитрий (Абашидзе) в 20-х годах «удалился от мира», принял схиму с именем Антония и умер в Киеве уже во время Великой Отечественной войны. Архиепископ Константин (Булычев) с 1922 года ушел в «раскол» — сперва в обновленческий, затем в григорианский. Трое из митрополитов вошли в состав нового Синода 1927 года, а Сергий в итоге стал следующим после Тихона патриархом.

Насильственной же смертью из членов тихоновского Синода погибли лишь четверо. Это «убитый неизвестно кем в 1918-м киевский митрополит Владимир», а также трое архиереев, определенно расстрелянных: пермский архиепископ Андроник — в 1918 году, питерский митрополит Вениамин — в 1922 году и митрополит Кирилл — в 1937-м. То есть за время функционирования Синода лишь двое из 14 его участников «пали жертвами большевистского террора».

Правда, как пишет Евгений Олеша, несколько иначе сложились судьбы членов Синода, образованного в 1927 году Сергием (Страгородским). Помимо самого Сергия — будущего патриарха в 1945–1970 годах — из 12 человек, в разное время входивших в состав его Синода, шесть умерли естественной смертью, хотя и не все они избежали в 30-х годах арестов. Трое других умерли в заключении. И лишь еще трое в 30-х годах были расстреляны. Любопытна судьба архиепископа Сергия (Гришина). Будучи арестован в 1936 году вместе с епископом Афанасием (Сахаровым), он работал в лагере конюхом и был выпущен на свободу только после начала Великой Отечественной войны.

Став в 1941 году архиепископом Можайским, Сергий управлял Московской епархией, был эвакуирован вместе с Патриархией в Ульяновск, но затем вернулся в Москву. В 1942–1943 годах, являясь архиепископом Горьковским и Арзамасским, он участвовал в Архиерейском Соборе в сентябре 1943 года и был избран постоянным членом нового Синода РПЦ. Впрочем, не расстреляли и его подельника по 1937 году Афанасия (Сахарова), епископа Ковровского, тоже известного «возмутителя спокойствия» в церковной среде и одного из лидеров движения «непоминающих» (т. е. оппозиции Сергию Страгородскому). Афанасий пережил и репрессии конца 30-х годов, и Великую Отечественную войну, вернувшись после 1945 года в «лоно» восстановленной Сталиным РПЦ…

Но велик ли был удар, нанесенный по православной церкви? Сегодня нет сведений о том, сколько ее служителей было репрессировано. И для пропаганды чиновники Церкви пользуются фальсификациями А. Яковлева, которые от имени «комиссии по реабилитации» он опубликовал в 1995 году. Антисоветчик утверждал, что якобы «в 1937 году было арестовано 136900 православных священнослужителей, из них расстреляно — 85 300; в 1938 году арестовано 28300, расстреляно — 21500; в 1939 году арестовано 1500, расстреляно — 900; в 1940 году арестовано 5100, расстреляно — 1100; в 1941 году арестовано 4000, расстреляно — 1900…».[92]

Выходит, что в целом за 1937–1940 годы в СССР было арестовано более 200 тысяч одних только православных священнослужителей, из которых якобы более 110 тысяч было расстреляно! То есть получается, что в стране было 200 тысяч чревоугодников, любивших хорошо покушать, но не занимавшихся производительным трудом. Говоря иначе, 200 тысяч тунеядцев, из которых можно было бы скомплектовать почти 10 кадровых пехотных дивизий. Вот бы их в октябре 41-го под Москву — ладаном бы разогнали врага! И какая была бы слава чуду, сотворенному Церковью! Однако чудо пришлось организовывать Сталину, перебросившему к столице дивизии с Дальнего Востока.

Но откуда взялось в православной церкви такое количество служителей, если по переписи на 6 января 1937 года на территории СССР было зафиксировано лишь 31298 служителей культов?! Причем в этот список входили священнослужители всех зарегистрированных в СССР религиозных общин: и православно-тихоновских, и обновленческих, и старообрядцев, и баптистов, и евангелистов, и мусульман, и католиков, и иудеев.

Эту статистику подтверждает и докладная записка о состоянии антирелигиозной работы в стране, направленная в феврале 1937 года в Отдел культпросветработы ЦК ВКП(б). В докладе констатировалось «нетерпимое положение с антирелигиозной работой». На рассматриваемый период было 20 тыс. действующих молитвенных зданий плюс 10 тыс. зданий временно прикрыто местными властями. А число зарегистрированных служителей культа — на февраль 1937 года составляло более 24 тысяч. Впрочем, посмотрим на вопрос глазами профессионала. Как пишет доктор философских наук, профессор, зав. кафедрой религиоведения РАГС Н.А. Трофимчук: «По отчету обер-прокурора Священного Синода в пределах царской России на 1 января 1915 года насчитывалось 3246 протоиереев, 47859 священников и 15035 диаконов, общим числом 66140 человек. За год до октябрьских событий — на 1916-й — количество священнослужителей оставалось то же: 66140».[93]

Тогда каким образом после Гражданской войны в годы советской власти в стране могло появиться еще около 140 тысяч праздно существующих религиозных чиновников? И как у Яковлева получилось 200 тысяч только «репрессированных» православных священников? В действительности «к 1998 году Православному Свято-Тихоновскому богословскому институту удалось найти данные не более чем на 10 тысяч репрессированных». Ректор этого института протоиерей В. Воробьев признавал: «Мы получили списки репрессированного духовенства, примерно 2500 имен, создана база о новых мучениках…». Поэтому поименно РПЦ на конец 2007 года канонизировала только 1757 «новомучеников» за весь XX век!

То есть А. Яковлев безбожно врал, преувеличив «репрессии» православного духовенства. Но почему же Церковь не укажет на грязный подлог негодяя? Следует добавить, что к июню 1941-го Православная церковь имела 28 архиереев, 3732 храма и молитвенных дома, в которых служили 5665 священников и диаконов, а также 64 монастыря, в которых было 5100 насельников. Окончательно же Церковь была реабилитирована Сталиным к середине войны, когда в 1943 году состоялся Архиерейский Собор, избравший Сергия Страгородского патриархом РПЦ.


Глава 6. Арифметика зачистки

Информацию о результатах первого месяца операции Ежов представил Сталину 8 сентября 1937 года. Напомним, что, согласно первоначальным заявкам с мест, утвержденным приказом наркома № 00447, общее число уголовников и кулаков, подлежащих репрессиям, должно было составить 268 950 чел., из которых 75 950 подлежали расстрелу. В спецсообщении наркома НКВД № 59750 отмечалось: «Всего на 1 сентября… было арестовано 146225 человек. Из них 69172 — бывших кулака, 41603 уголовника и 35454 — контрреволюционных элементов. Из этого количества арестованных осуждено тройками — к расстрелу 31530 и к заключению в лагеря и тюрьмы 13669 чел.». То есть затребованные с мест лимиты были не реализованы на 193000 чел.

Но обратим внимание на сравнительную немногочисленность контингента лиц, подвергнувшихся репрессиям. Эти цифры не поражают воображение. Разве они сопоставимы с общим количеством граждан страны, составлявшим на 6 января 1937 года 162003225 чел?[94] Наоборот, они мизерны. Страна, «переболевшая» Гражданской войной, коллективизацией и противостоянием с оппозицией, могла позволить себе роскошь иметь значительно больше внутренних противников — непримиримых «диссидентов», жаждавших разрушения строя!

Приведенную статистику Ежов подкреплял информацией: «Производимые аресты дали возможность вскрыть большое количество контрреволюционных формирований различных политических окрасок в сельском хозяйстве, в промышленности и на транспорте. По показаниям арестованных, на 1 сентября вскрыто и ликвидируется:

а) Кулацких, вредительских, диверсионных и повстанческих групп и организаций, преимущественно в колхозах и совхозах 2328 с числом участников 19523 чел.;

б) Церковно-сектантских повстанческих и фашистских групп и организаций 43 с числом участников 710 чел.;

в) Белогвардейских и военно-казачьих повстанческих организаций и групп 159 с числом участников 2331 чел;

г) Групп и организаций, созданных членами антисоветских партий 38 с числом участников 1673 чел.;

д) Диверсионных, шпионских и террористических групп и организаций 48 с числом участников 467 чел;

е) Националистических групп и организаций 24 с числом участников 31 9 чел.;

ж) Бандитских формирований 37 с числом участников 140 чел.».

Заметим, что количество членов групп тоже не кажется чрезмерным. Правда, Ежов сообщал, что при обысках «участников этих групп и организаций… изъято пулеметов 1, винтовок 639, ружей разных 1007, пистолетов и револьверов 1069, снарядов артиллерийских 157, гранат ручных 23, взрывчатых веществ 1190 кг, холодного оружия 2499 единиц». Но у Сталина не было никаких оснований для упрека, будто бы репрессии перешли за грань здравого смысла; не давало такого повода и обоснование Ежовым причин произведенных арестов.

В подразделах сообщения Ежов писал: «В процессе операции выявляется большая засоренность колхозов и совхозов, почти всех областей Союза, бывшими кулаками (скрывшимися от раскулачивания, отбывшими наказание, бежавшими из мест заключения), бывшими участниками контрреволюционных восстаний, эсерами, белогвардейцами, бандитами. Эти активные контрреволюционные контингенты, вернувшиеся из мест заключения и ссылки в свои районы, во многих случаях при прямом содействии правотроцкистских предателей, засевших в районных партийном и советском аппаратах, сумели свить себе прочное гнездо в колхозах. Создать там вредительские, диверсионные и повстанческие группы и даже занять руководящие должности председателей колхозов, членов правлений, бригадиров, счетоводов и т. п., терроризируя колхозников.

Они вели организованную активную антисоветскую подрывную работу: портили и уничтожали сельскохозяйственный инвентарь, уничтожали поголовье скота, портили семенной материал, жгли собранный хлеб, разлагали трудовую дисциплину, вели контрреволюционную агитацию, срывали проведение сельскохозяйственных кампаний, умышленно запутывали учет трудодней и тем вызывали недовольство колхозников, создавали повстанческие группы, собирали оружие, совершали террористические акты.

В колхозах некоторых областей бежавшие и вернувшиеся из ссылки кулаки ультимативно требовали от колхозников возврата ранее принадлежавшего им имущества, угрожая в противном случае кровавой расправой… В ряде районов Западной области при содействии контрреволюционеров, пролезших на руководящие должности в ОБЛЗУ, бывшим кулакам, вернувшимся из ссылки, были возвращены усадьбы, дома, сады, скот и т. п. Во многих колхозах кулацкие и другие контрреволюционные элементы настолькотерроризировали колхозников, что последние молча терпели произвол и, боясь расправы, никому о нем не заявляли».

Тенденция проникновения кулаков на руководящие должности в колхозах обозначилась еще в начале коллективизации, но если тогда это рассматривалось как «классовая борьба», то теперь Ежов даже не упоминал такого термина. Кулацкую опасность он, прежде всего, связывал с угрозой войны: «Следствием по делам арестованных участников кулацких формирований, созданных в колхозах пограничных округов и районов, устанавливается прямая связь этих формирований с иностранными разведками, руководившими вредительско-диверсионной деятельностью кулацких групп…

Значительное число бывших кулаков и созданных ими организованных групп вскрыто на строительствах, в промышленных предприятиях и на транспорте. Кулацкие элементы, проникшие в эти отрасли народного хозяйства, вели контрреволюционную агитацию, организовывали волынки, саботировали новые расценки, срывали собрания, вели борьбу против стахановского движения, занимались вредительством, совершали диверсионные акты…

Большое количество церковно-сектантских контрреволюционных формирований вскрывается в Западной, Горьковской, Московской, Свердловской и других областях… Эти формирования, состоящие из попов, сектантов, монашествующих элементов, бывших кулаков и белогвардейцев, на протяжении многих лет вели активную повстанческую работу, организовывали бывших кулаков… подготовляли совершение террористических актов, вели широкую контрреволюционную пропаганду и агитацию… В Челябинской области вскрыта и ликвидируется крупная повстанческая организация, действовавшая на территориях Курганского, Кутамышского, Звериноголовского районов, насыщенных казачеством и белогвардейским элементом, и имевшая ответвления в Петропавловске (Карагандинской области Казахстана) и в районах Омской области. Организация состояла преимущественно из бывших участников восстания».

Приведя конкретные примеры, иллюстрирующие ход операции, и фрагменты из сообщений о реакции населения, нарком сообщал: «Учет контрреволюционных элементов был далеко не полным… Сейчас все берутся на учет и подвергаются тщательной проверке. Наиболее активные из них арестовываются. Операция по арестам наиболее враждебных бывших кулаков, уголовников и других контрреволюционных элементов, отнесенных к первой категории, закончена по большинству областей Союза ССР… Областям разрешено приступить к арестам бывших кулаков, уголовников и контрреволюционного элемента, отнесенных ко второй категории».[95]

Приступить к арестам по второй категории Ежов разрешил региональным управлениям НКВД уже 4 сентября, а между 28 августа и 15 декабря 1937 года, в ответ на поступавшие из регионов просьбы, Политбюро санкционировало увеличение лимитов — около 22 000 по первой категории и 16800 по второй. Однако и это не удовлетворило руководителей на местах. В январе 1938 года на совещании руководящего состава НКВД при обсуждении итогов Большой чистки большинство начальников управлений высказались за продолжение «массовых операций» как по «уголовникам и кулакам», так и «национальных».

Ежов так прокомментировал это мнение: «Хотя эти операции и ограничены были сроками моих приказов, но… я думаю, что эти операции можно будет проводить и дальше». Действительно, 31 января Политбюро приняло решение № П 57/48: «а) Принять предложение НКВД СССР об утверждении дополнительного количества подлежащих репрессии бывших кулаков, уголовников и активного антисоветского элемента». Подтвердив санкции для 22 регионов на аресты еще 57200 чел., в том числе 48 тыс. по первой категории, документ предписывал: «б) Предложить НКВД СССР всю операцию… закончить не позднее 15 марта 1938 года, а по ДВК не позднее 1 апреля 1938 года».

Однако 1 февраля Политбюро утвердило дополнительный лимит: для лагерей Дальнего Востока в 12 тыс. чел. первой категории, а 17 февраля, по запросу Хрущева, — в 30 тыс. чел. всех категорий для Украины. Кроме этого, 31 июля на Дальнем Востоке было разрешено осудить тройками еще 15 тыс. по первой категории и 5 тыс. по второй, а 29 августа 3 тыс. чел. для Читинской области. То есть в целом с 31 января по 29 августа 1938 года дополнительно было разрешено осудить 122200 чел.

Таким образом, с начала операции по зачистке уголовно-кулацкого элемента, ставшей важным фактором подготовки государства к войне, Политбюро санкционировало репрессии в отношении 391150 чел. Из них официальное разрешение на осуждение по первой категории составило 249 200 и к расстрелу — 141950 чел. В целом за все время проведения массовых операций Политбюро дало санкции на арест только 679 тыс. чел. в том числе: по уголовно-кулацкой операции — на 436 тыс. чел.; по национальным операциям — на 247 тыс., на осуждение военными трибуналами — 41 тыс.

Однако кроме контингента, выявленного органами госбезопасности, в стране существовало значительное количество люмпенизированного населения, не занятого общественно полезным трудом. Поэтому еще в 1935 году милиция получила право: в административном порядке приговаривать к высылке или к 3-5-летним срокам заключения в лагерь лиц, принадлежавших к социально-опасным элементам, конкретную вину которых уже не надо было доказывать в суде.

В эту категорию входили: лица, занимавшиеся кражами на транспорте, воры, нищие и «бомжи», шляющиеся по стране монахи, нарушители паспортного режима и другая маргинальная публика, не имевшая постоянного места жительства. Согласно приказу от 21.05.1937, в ведение милицейских троек (не путать с судебными тройками по приказу 00447) попадали и такие категории правонарушителей, как скупщики краденого, проститутки, хулиганы и воры-рецидивисты. Регламентируя деятельность милицейских троек, 21 мая 1938 года Ежов издал приказ НКВД по рассмотрению дел об уголовных и деклассированных элементах и о злостных нарушителях положения о паспортах.

За период 1937–1938 годов региональные милицейские тройки приговорили к различным мерам наказания около 400 тыс. правонарушителей. В результате за 9 месяцев, с 1 июля 1937 года по 1 апреля 1938 года, число заключенных в ГУЛАГе увеличилось более чем на 800 тыс. Общим итогом зачистки криминального слоя стало то, что в 1937–1938 годах за уголовные преступления было арестовано 1566185 чел..[96] При этом на 1 января 1938 года в лагерях и исправительно-трудовых колониях СССР находилось 1 млн. 881 тыс. человек; на 1 января 1939 года — 1 млн 672 тыс. Для сравнения укажем, что спустя 60 лет, на пике правления Ельцина, в 1998 году в местах заключения России содержалось 1,8 млн. чел. То есть практически столько же, что и в 30-е годы, но ведь и страна стала меньше.

Нет, 1937 год не был трагедией народа — он стал трагедией его врагов! Принятие Конституции 1936 года потребовало коренной перестройки всего государственного механизма, и осуществить ее без смены правящего слоя было невозможно. После революции, за 20 лет советской власти, в стране образовался слой новой бюрократии в лице номенклатуры, превратившейся в подобие новой аристократии в худшем смысле этого слова. Ради укрепления личного материального благополучия эта рать чиновников занималась не только очковтирательством и обманом правительства, но и воровством. При этом на предприятиях нарушалась технологическая дисциплина и процветала халатность; в результате не выполнялись производственные планы и разбазаривались финансы, происходили аварии и катастрофы.

Аресты наркомов, руководителей ведомств, предприятий, учреждений и других чиновников начались еще в середине 1936 года. Но гласно вопрос об экономических, хозяйственных и должностных преступлениях был поднят наркомом НКВД Ежовым на декабрьском, а затем на февральско-мартовском 1937 года пленумах ЦК. Еще одной темой обсуждения стало укрепление технологической и производственной дисциплины, и то, что нарушение норм и невыполнение должностных обязанностей называлось «вредительством», являлось лишь отражением психологии того времени.

И поскольку до 70 % руководителей имели лишь среднее и даже начальное образование, то, стремясь удержаться на плаву и сохранить свое положение, управленцы объединялись в местнические кланы, которые не только тормозили развитие страны, но и не соблюдали партийных норм. Так, в Свердловской области в 1937 году 38 % первых секретарей имели партийные взыскания: за бытовое разложение — 11,0 %, за нарушение партийной дисциплины — 9,0 %, за извращение партийной линии — 26,7 % и 53,3 % по другим причинам. То есть каждый третий секретарь горкома или райкома имел «пятно» в своей биографии.

О том, что стране нужны грамотные специалисты, Сталин объявил на февральско-мартовском пленуме, но он не собирался прибегать к репрессиям. Фактически их спровоцировали сами старые большевики. Недовольные введением в Конституцию таких демократических принципов, как прямые, всеобщие выборы при тайном голосовании и предоставление прав лишенцам, они поднимали тему борьбы с врагами на каждом пленуме. С одной стороны, это было демонстрацией лояльности власти, но с другой — являлось своеобразной формой протеста против демократических реформ.

Однако, как пояснял Сталин писателю Фейхтвангеру, «у нас не просто демократия, перенесенная из буржуазных стран. У нас демократия необычная, у нас есть добавка — слово «социалистическая» демократия… Демократизм создает рабочему классу возможность пользоваться различными правами… Если демократию не отождествлять с правом литераторов таскать друг друга за волосы в печати, а понимать ее как демократию для масс…». И именно проявлением «демократии масс» стала смена руководства в партийном и государственном аппарате, устранившая чиновников, уличенных в нравственном разложении и небрежении общественным долгом ради выгоды и личного преуспеяния.

Но уже само объявление принципа конкурсности при проведении партийных выборов весной 1937 года вызвало столкновения на местах. Причем первоначально освободившиеся посты заняли наиболее радикальные и агрессивные «лидеры», которые и руководили репрессиями. Затем, уже после июньского пленума ЦК, они были смещены новыми силами, но то, что в клановых схватках противоборствующие группы уничтожали друг друга, не зависело от Сталина. Такова была сама логика времени.

Сталинская политика не была плодом «штабных» или «канцелярских» расчетов. Она вытекала из обстоятельств развития страны и всегда была ясно нацелена в будущее. Затрагивая самые чувствительные нервы общественной жизни, она побуждала народ к деятельности, заставляя людей ощущать себя строителями социализма, и, как это ни выглядит парадоксально, сами репрессии тоже стали выражением демократии. Поэтому чистка бюрократического слоя, в ходе которой было репрессировано около 40 000 чел., достигла пика в конце 1937 года и была завершена к концу 1938 года.

Причем народ не только поддержал реформы, он сам активно включился в их осуществление. Однако очищение «авгиевых конюшен» не было бы столь радикальным, если бы не важные обстоятельства. Первым было разоблачение заговорщиков и враждебных власти группировок как в армии, так и самом НКВД, сложившихся еще в годы коллективизации. Но главным фактором, обусловившим чистку, стала угроза иностранного нападения, остро обозначившаяся летом 1937 года. На Востоке потенциальную опасность представляла милитаризировавшаяся Япония, на Западе — Польша и другие государства, искавшие союза с нацистской Германией. Угроза иноземной агрессии проявилась с началом провокаций в районе Благовещенска и событиями в Синьцзяне, а усилило ее начало войны в Китае. Но, может быть, Сталин преувеличил возникшую угрозу?

Нет, и правильность его действий подтвердила сама история. Негодяи обвиняли вождя в том, будто бы в 1941 году он не подготовил страну к войне. Как же «не подготовил»?! Уже с лета 1937 года он осуществил зачистку приграничных районов от рецидивистов-уголовников и загнал за колючую проволоку ГУЛАГа бежавших из мест поселения кулаков. Эта операция очистила общество от маргиналов — деклассированных элементов и представителей социального дна. Одновременно были уничтожены националистические кланы в союзных республиках, а также фанатичные сектантские и религиозные группировки, подстрекавшие население к антисоветской деятельности.

С этой же целью органы госбезопасности осуществили и ряд «национальных» операций, направленных на пресечение подрывной деятельности выходцев из стран, граничивших с СССР (поляков, немцев, латышей и т. п.), имевших связи или родственников за рубежом. В их ходе было репрессировано 335 000 чел., но исследование причин и характера этих акций требует рассмотрения в отдельной книге. Конечно, проведение массовых операций, в которых приняло участие большое количество руководителей, облеченных властными полномочиями, не могло пройти без умышленных или неумышленных злоупотреблений и перегибов.

Поэтому, когда Сталину и правительству стало известно, что среди репрессированных оказались и невиновные люди, то виновные в нарушениях законности понесли заслуженное наказание. Уже после январского пленума ЦК 1938 года, осудившего произвол партийных руководителей по отношению к рядовым членам партии, чиновники, злоупотребившие властными полномочиями, сами были репрессированы. Та же участь постигла и руководителей НКВД. Из 38 комиссаров ГБ на ноябрь 1935-го к 1941-му в живых осталось двое. В числе репрессированных оказались и члены региональных троек. В целом в работе троек приняло участие 430 человек, из которых в 1937–1938 годах 261 человека арестовали и осудили как врагов народа.[97]

Нравственная подлость в том, что, скрыв документы, именно справедливое наказание функционеров, допустивших произвол в ходе чистки, Хрущев и поставил в вину Сталину на XX съезде, а «интеллигенты», родственно связанные с «врагами народа», тиражировали примитивные мифы, подхватываемые как быдлом «либералов», так и наивными простаками из народа. Но, как писал В. Похлебкин, «историю нельзя опошлять, производя субъективные хронологические смещения, подменяя тогдашние реальности сегодняшними чувствами и игнорируя подлинные исторические факты, приписывая задним числом тогдашнему периоду оценки нынешней либерально-буржуазной, антисоветской интеллигенции».

Исторического деятеля оценивают по делам, а главное — по основным конечным результатам его политической и государственной деятельности. И результаты деятельности Сталина, выразившиеся в укреплении государства — экономическом развитии, внешней политике и победе в Великой войне, нельзя даже приблизительно приравнять к жалким потугам его преемников. Все остальное «отрицательное», инкриминируемое Сталину, не более чем циничная ложь, сфабрикованная потомками репрессированных и наиболее продажными негодяями, представлявшими «интеллигенцию».

Впрочем, один из идеологов антисталинизма и соратник Горбачева А. Яковлев в 2001 году сам описал технологию и цели фальсификации истории: «…Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработала (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем в случае успеха Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и «нравственным социализмом» — по революционаризму вообще. Начался новый виток разоблачения «культа личности Сталина». Но не эмоциональным выкриком, как это сделал Хрущев, а с четким подтекстом: преступник не только Сталин, но и сама система преступна…».

Таким образом, враги народа отдавали себе полный отчет в том, что для разрушения советского строя в первую очередь нужно было дискредитировать Сталина. Поэтому уже первая «десталинизация», предпринятая Хрущевым, строилась на фальсификации, на надуманных «обвинениях», на лжи и гротескном преувеличении количества репрессированных, на искажении действий и целей вождя.

Впрочем, Яковлев даже не скрывал фарисейства антисталинистов: «На первых порах перестройки нам пришлось частично лгать, лицемерить, лукавить — другого пути не было. Советский тоталитарный режим можно было разрушить только через… тоталитарную дисциплину партии, прикрываясь при этом интересами совершенствования социализма… Оглядываясь назад, могу с гордостью сказать, что хитроумная, но весьма простая тактика… сработала. Для пользы дела приходилось и отступать, и лукавить. Я сам грешен — лукавил не раз. Говорил про «обновление социализма», а сам знал, к чему дело идет».

Яковлев поясняет, что означает его лукавое — «лгать частично»: «Поскольку я жил и работал в высших «орбитах» режима, в том числе и на самой высшей — в Политбюро ЦК КПСС при Горбачеве, — я хорошо представлял, что… номенклатурный аппарат, кадры, люди, деятели… все были циники. Все до одного, и я — в том числе. Прилюдно молились лжекумирам… истинные убеждения держали при себе».

Ну, что можно добавить к этому признанию негодяя? Лишь слова Федора Достоевского: «Есть три рода подлецов на свете: подлецы наивные, то есть убежденные, что их подлость есть высочайшее благородство, подлецы, стыдящиеся собственной подлости при непременном намерении все-таки ее докончить, и, наконец, просто подлецы, чистокровные подлецы». Соратник Горбачева принадлежал к последним. Но, как заметил Наполеон I Бонапарт, «дабы погубить отечество, достаточно даже одного негодяя, тому в истории было немало примеров». Поэтому «частичная» ложь, лицемерие и лукавство циников и подлецов обернулись развалом великой державы, созданной вождем советского народа.


Глава 7. Как торговали «мёртвыми душами»

Собакевич: Вам нужно мертвых душ?

Чичиков: Да, несуществующих.

Собакевич: Извольте, я готов продать.

Чичиков: А, например, как же цена?..

Собакевич: Да чтобы не запрашивать с вас лишнего — по сту рублей за штуку.

Чичиков: Но позвольте! Ведь души-то самые давно уж умерли… Остался один не осязаемый чувствами звук.

Н.В. Гоголь «Мёртвые души»

И началась грязная кампания по дискредитации вождя советского народа 25 февраля 1956 года, когда на закрытом заседании XX съезда при гробовом молчании и без обсуждения Хрущев огласил доклад «О культе личности», написанный его клевретом Поспеловым. В докладе не было ни одного правдивого аргумента. Построенный на грубом передергивании фактов и извращении событий, он был наглой фальсификацией истории, выворачивающей ее логику наизнанку. Подлость состояла в том, что, «обвинив» Сталина в проведении якобы «необоснованных» репрессий, Хрущев реабилитировал именно тех партийных чиновников, которые, участвуя в работе троек, допустили произвол в процессе чистки.

В числе дюжины одиозных партократов, ставших на полусотню лет объектом культового поклонения «детей оттепели», были названы Чубарь, Рудзутак, Косиор, Постышев и Эйхе. При этом Хрущев не сказал ни слова ни об одной из массовых операций. Как и о том, что первая реабилитация невиновно осужденных была проведена еще перед войной. После назначения на пост главы НКВД СССР Л.П. Берии в 1939–1940 годах были освобождены из мест лишения свободы и реабилитированы 837 тыс. человек.[98] В том числе за 1938-й и первую половину 1941 года было освобождено в процессе следствия судами и Особым совещанием 146757 незаконно арестованных. Освобождены были живые люди, а не «мертвые души».

Вместо констатации этого — руководствуясь классическим принципом Геббельса «чем чудовищнее ложь, тем скорее в нее поверят», — пропаганда растиражировала шизофренический бред некоей Шатуновской, заявившей, будто бы «с 1 января 1935 года по 3 июня 1941 года было арестовано 19 млн. 840 тыс. «врагов народа», из которых «7 млн. было расстреляно». Но Хрущев не случайно оклеветал Сталина и реабилитировал негодяев. Из всех партийных чиновников своего времени именно он был самым ярым организатором и руководителем репрессивной политики.

В записке Комиссии ЦК КПСС от 25 декабря 1988 года по изучению материалов репрессий указано: «Н.С. Хрущев, работая в 1936–1937 годах первым секретарем МК и МГК ВКП(б), а с 1938 года — первым секретарем ЦК КП(б)У, лично давал согласие на аресты значительного числа партийных и советских работников… Он, в частности, сам направлял документы с предложениями об арестах руководящих работников Моссовета, Московского обкома партии. И к началу 1938 года из 38 секретарей МК и МГК избежали репрессий лишь трое. Из 146 секретарей горкомов и райкомов были арестованы 136, а также многие руководящие советские, профсоюзные работники, руководители предприятий, специалисты, деятели науки и культуры. Всего за 1936–1937 годы органами НКВД Москвы и Московской области было репрессировано 55741 человек.

С января 1938 года, когда Хрущев возглавлял партийную организацию Украины, там было арестовано 106119 человек. В 1939 году было арестовано еще 12 тысяч, а в 1940 году — около 50 тыс. чел. Всего за 1938–1940 годы на Украине было арестовано 167565 человек. Лично Хрущевым были санкционированы репрессии в отношении нескольких сот человек, которые подозревались в организации против него террористического акта. Летом 1938 года с санкции Хрущева была арестована большая группа руководящих работников партийных, советских, хозяйственных органов и в их числе заместители председателя Совнаркома УССР, наркомы, заместители наркомов, секретари областных комитетов партии. Все они были осуждены к высшей мере наказания и длительным срокам заключения. По спискам, направленным НКВД СССР в Политбюро только за 1938 год, было дано согласие на репрессии 2140 человек из числа республиканского партийного и советского актива».[99] То есть в целом Хрущев причастен к арестам по меньшей мере 223 297 человек.

Участие «бешеного Никиты» в организации репрессий продолжилось и позже, когда в декабре 1949 года он вновь занял пост первого секретаря Московского областного и городского комитетов партии, одновременно став секретарем ЦК по кадрам икуратором МГБ. Уже на следующий год он сумел протолкнуть на должность заведующего отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК украинца Семена Игнатьева, с которым Хрущев был знаком с 1935 года, когда тот начал работать в промышленном отделе ЦК. Их связь возобновилась в 1947 году, после назначения Игнатьева секретарем по сельскому хозяйству, а затем вторым секретарем ЦК КП Белоруссии.

Именно с помощью Игнатьева и следователя МГБ Рюмина в 1951 году Хрущев организовал дискредитацию и арест министра МГБ Абакумова. Результатом этой интриги стало то, что 9 августа, с подачи того же Хрущева, Игнатьев занял пост руководителя госбезопасности, а в декабре, после отстранения генерала Власика, стал еще и начальником Управления охраны МГБ. Уже на первом совещании в министерстве, ссылаясь «на указания ЦК», то есть фактически на Хрущева, он заявил, что «нужно снять белые перчатки и… прибегнуть к избиениям арестованных». Причем роль Хрущева как секретаря ЦК и куратора Министерства госбезопасности не ограничивалась расстановкой кадров. С 1950 года именно под его непосредственным контролем расследовались «Ленинградское дело», «дело Еврейского комитета», «дело врачей» и другие акции МГБ.

Однако в конце осени 1952 года, когда Маленков передал Сталину жалобу Абакумова на издевательства со стороны Рюмина, 14 ноября заместитель Игнатьева был смещен с поста. На следующий день Абакумова перевели из Лефортова в Бутырскую тюрьму, где он получил медицинскую помощь, а к концу февраля 1953 года стали сгущаться тучи уже над Игнатьевым и Хрущевым. Казалось, что их карьера должна была оборваться, но обстоятельства сложились странным образом.

В ночь на 28 февраля на даче в Кунцево прошло совещание Сталина с членами Президиума ЦК Маленковым, Хрущевым, Берия и Булганиным. На нем было принято решение о реорганизации Совета министров и объединении МГБ и МВД под руководством Берии. Обсуждение закончилось около четырех часов утра 1 марта, а дальше началось невероятное. Сталин не начал работу в обычное время, и только поздно вечером в 23 ч 30 мин охрана обнаружила его лежащим на полу в столовой.

Поразительно, но после обращения охраны к министру Игнатьеву и секретарю ЦК Хрущеву те не вызвали врачей, и потерявший сознание руководитель страны оставался без медицинской помощи в течение 30 часов, до утра 2 марта! Как рассказывал в интервью журналисту Караулову бывший вице-премьер правительства России и председатель комиссии по рассекречиванию архивов КГБ М. Полторанин, документы вскрытия, осуществленного Русаковым, свидетельствуют, что Сталин был отравлен цианидами.

По-видимому, Берия знал о преступлениях Игнатьева и Хрущева. И после смерти Сталина, оказавшись во главе объединенного Министерства МВД, он демонстративно заявил о прекращении «дела врачей» и создал следственные группы по пересмотру других дел, возбужденных его предшественником. По предложению Берии 3 апреля 1953 года Президиум ЦК принял постановление, в котором указывалось: «Предложить б(ывшему) министру государственной безопасности СССР т. Игнатьеву С.Д. представить в Президиум ЦК КПСС объяснение о допущенных Министерством государственной безопасности грубейших извращениях советских законов и фальсификации следственных материалов… Ввиду допущения т. Игнатьевым С.Д. серьезных ошибок в руководстве быв. Министерством государственной безопасности СССР признать невозможным оставление его на посту секретаря ЦК КПСС».[100]

6 апреля было объявлено, что Игнатьев «лично виновен в создании дела врачей», а 28 апреля бывшего министра исключили из членов ЦК. Уже 3 мая, по настоянию Берии, Президиум ЦК принял решение о пересмотре дела Кузнецова, Попкова, Вознесенского, главную роль в расследовании которого играли Хрущев и Маленков. Однако Берия не думал ограничиваться этим. 25 июня 1953 года он направил в Президиум ЦК записку «О ходе следствия по делу М.Д. Рюмина». В ней говорилось, что «непосредственным руководителем Рюмина был Игнатьев». И именно с его «ведома и одобрения Рюмин… ввел широкую практику применения мер физического воздействия к необоснованно арестованным гражданам и фальсификации на них следственных материалов».

После ознакомления с запиской Берии Хрущев запаниковал. Он не скрыл этого даже в своих «мемуарах»:

«Тут уж я Маленкову говорил:

— Неужели ты не видишь, куда дело клонится? Мы идем к катастрофе. Берия ножи подобрал.

Маленков мне тогда ответил:

— Ну, а что делать? Я вижу это, но что делать?

Я говорю:

— Надо сопротивляться… Ты же видишь, что вопросы, которые ставит Берия, часто имеют антипартийную направленность. Надо не принимать их, а возражать против этого».

Хрущев так объяснял свои дальнейшие действия: «Мы видели, что Берия форсирует события. Берия уже чувствовал себя над членами Президиума… Мы переживали очень опасный момент. Я считал, что нужно действовать. Я сказал Маленкову, что надо поговорить с членами Президиума. Видимо, на заседании этого не получится, а надо с глазу на глаз с каждым переговорить и узнать их мнение по коренному вопросу отношений в Президиуме и их отношение к Берии…».

Страх охватил Хрущева не случайно. В случае ареста Игнатьева в процессе следствия неизбежно должно было вскрыться его участие вместе с бывшим министром в убийстве Сталина. Берия думал, что он держит Хрущева за горло и сможет им манипулировать, однако он ошибся. Загоняемый в угол и почувствовавший холодок дула «расстрельного» пистолета, Хрущев не просто впал в панику, он пошел на отчаянный ход. Записка Берии «тов. Маленкову Г.М.» от 25 июня оказалась его последней. На срочно созванном Хрущевым заседании Президиума ЦК КПСС 26 июня Берия был арестован, а позже расстрелян.

Вместе с тем, чтобы заткнуть рот своему сообщнику Игнатьеву, уже 7 июля Хрущев восстановил его в качестве члена ЦК КПСС. Заметая следы своего участия в убийстве Сталина, Хрущев предпринял и другие шаги. Вскоре исчезло большинство врачей из двух комиссий, участвовавших во вскрытии тела Сталина. «Внезапно» умер патологоанатом профессор Русаков. Лечебно-санитарное управление Кремля, ответственное за лечение Сталина, было упразднено, а его начальник И.И. Куперин арестован. 1 января 1954 года сняли с должности министра здравоохранения СССР А.Ф. Третьякова, «стоявшего по чину во главе обеих комиссий». Его арестовали, а затем вместе с Купериным и еще с двумя врачами, членами комиссии, отправили в Воркуту, где он получил должность главврача лагерной больницы».

После расстрела Берии и уничтожения компрометирующих документов из его сейфа у Хрущева появилась уникальная возможность не только замести следы своего участия в убийстве вождя, но и переложить на чужие плечи вину за репрессии. Примечательно, что в принятом 3 мая 1954 года постановлении Президиума ЦК «О деле Кузнецова, Попкова, Вознесенского и других» говорилось, что судьбу участников «Ленинградского дела» решала комиссия ЦК, в состав которой входили Маленков, Хрущев и Шкирятов.

Но спустя два дня в выступлениях Хрущева и генпрокурора Руденко на закрытом заседании ленинградского партактива 6–7 мая было объявлено, что «Ленинградское дело» было «сфальсифицировано бывшим министром госбезопасности Абакумовым и его подручными по указанию врага народа Берии». На процессе, состоявшемся в декабре, бывший министр был назван «членом банды Берии», и в день завершения суда 19 декабря Абакумов, его заместители В.И. Комаров и М.Т. Лихачев, а также следователь по особо важным делам МГБ А.Г. Леонов были расстреляны.

Однако, убрав свидетелей, Хрущев понимал, что в одиночку так же просто уничтожить все документы своего участия в репрессиях он не сможет. Поэтому поднаторевший в интригах негодяй осуществил многоходовый отвлекающий маневр. Еще 4 мая 1954 года Президиум ЦК принял решение о пересмотре всех дел на лиц, осужденных за «контрреволюционные преступления» и находившихся в местах заключения. С этой целью были созданы комиссии. Центральную возглавил Генеральный прокурор Р.А. Руденко, местные — прокуроры республик, краев и областей.

Обратим внимание, что на пике репрессий с 10 июля по октябрь 1937 года, будучи областным прокурором, Руденко сам входил в состав тройки Донецкой области Украины. Но теперь руководимая им комиссия получила право пересматривать дела на лиц, осужденных Коллегией ОГПУ, Особым совещанием при НКВД—МГБ—МВД, Военной коллегией Верховного суда СССР, военными трибуналами воинских частей. На республиканские, краевые и областные комиссии возложили пересмотр дел на лиц, осужденных тройками НКВД — УНКВД, местными судами и военными трибуналами…

Для предварительного рассмотрения дел был создан аппарат из судебно-прокурорских работников и сотрудников КГБ и МВД СССР, включавший около 200 человек, и секретариат из 50 работников во главе с начальником архивного отдела КГБ и начальником секретариата Центральной комиссии А.Я. Плетневым. Аппарат комиссии размещался в здании КГБ на Лубянке. Поэтому пересмотр дел строился по следующей схеме: на основе картотек учетно-архивных отделов КГБ и МВД Главным тюремным управлением лагерей, колоний и отделом спецпоселений МВД СССР составлялись списки осужденных за «контрреволюционные преступления», находившихся в местах заключения. Они включали: фамилию, имя, отчество, год и место рождения, где, когда и каким органом и на какое спецпоселение осужден, по какой статье Уголовного кодекса, на какой срок, где содержится и срок отбытого наказания. Эти списки направлялись в комиссии, которые запрашивали уголовные дела из архивов.

Механизм принятия решения о реабилитации был простым. Получив документы, проводивший их проверку работник единолично составлял по делу заключение, и на основании его вывода комиссия выносила решение об отмене или изменении приговора. Это решение направлялось в первые спецотделы местных управлений МВД для исполнения, а выписка из постановления Центральной или местных комиссий — в лагерь. Постановление, вынесенное по делу осужденного, считалось окончательным, а в справке, выдаваемой администрацией мест заключения, указывалось, что он освобожден на основании постановления Прокуратуры СССР, МВД и КГБ от 19 мая 1954 года. То есть пересмотр дел осуществлялся точно по той же схеме, что и ранее принятые решения об осуждении.

С мая 1954 года комиссиями были пересмотрены дела в отношении 337183 чел. Осуждение 183681 чел. было признано правильным, а в отношении 153502 — приняты решения о сокращении срока наказания или освобождении от ссылки на основанииуказа «Об амнистии».[101] В течение 1954–1955 годов из лагерей было освобождено всего 32 798 чел.,[102] а реабилитировано — только 14338 чел. (4,2 %). То есть комиссии не нашли оснований для реабилитации осужденных, и сокращение числа заключенных в ГУЛАГе шло преимущественно по амнистии. К 1956 году Центральная и местные комиссии практически закончили свою работу.

Таким образом, из попытки представить юридически действия судебных систем при Сталине беззаконием вышел пшик! Пар ушел в свисток. Впрочем, Хрущев и не ставил своей задачей всеобщую реабилитацию. Как стало известно сегодня, главной задачей Центральной комиссии являлось изъятие архивных материалов о причастности к репрессиям самого Хрущева, которые позже были уничтожены. Поэтому результаты работы «реабилитационной» комиссии гласности преданы не были.

Примечательно, что долгие годы эти сведения скрывались, а статистика подменялась гротескным преувеличением масштабов репрессий. Но что самое важное — конъюнктурная пропаганда скрывала тот факт, что основными «жертвами» репрессий были не «политические» преступники, а уголовники. Только из публикаций В. Земскова и А. Дугина стало известно, что самый маленький процент уголовников в ГУЛАГе был в 1947 году — 40 % из 1721543 заключенных. Максимальное число заключенных, приходившееся на 1 января 1950 года, составляло 2561351 чел. Из них уголовников было 77 %.[103] На начало 1951 года в лагерях находилось 1948158 заключенных, осужденных по уголовным статьям; в том числе 579878 «политзаключенных», из которых 334538 составляли полицаи, бандопособники, националисты и лица, сотрудничавшие с гитлеровцами.

Состав заключенных ГУЛАГа по характеру преступлений (по состоянию на 1 января 1951 г.)

Уже сам перечень категорий преступлений заставляет усомниться, будто это были невинные люди. Но обратим внимание и на то, что к 1951 году резко возросло количество осужденных за грабежи, кражи, хищения, хозяйственные и другие особо опасные уголовные преступления. После войны в стране произошел резкий подъем уголовной преступности. И в январе 1947 года МВД совместно с Министерством госконтроля осуществило выборочную проверку Госунивермагторга в Москве, являвшегося управлением Министерства торговли, и ревизию его филиала закупочной конторы в Берлине. Оказалось, что лишь в секции Хабаровского универмага «недостача» составила 13027660 дореформенных рублей.

Поэтому 4 июля 1947 года Верховный Совет принял Указ «Об уголовной ответственности за хищения государственного имущества». Разработанный лично И.В. Сталиным, он установил ответственность за хищение государственного имущества в 7–25 лет, а общественного — 6–25 лет лишения свободы с конфискацией имущества. И уже в 1947 году по новому закону было посажено 18 555 работников Минторга и Промкооперации. В следующем году количество «жертв репрессий» в торговле, оказавшихся за решеткой, составило 28810 чел.

В апреле 1948 года ОБХСС МВД СССР совместно с партийными и советскими органами провел контрольные замеры 81700 магазинов, столовых, палаток и ларьков Минторга. В результате было осуждено еще 4992 «жертв сталинских репрессий». С января по сентябрь 1948 года в сфере торговли было украдено товаров и совершено растрат на сумму 169 млн. уже послереформенных рублей. В Потребкооперации совершено хищений на сумму 327 млн. руб., или на 20 млн. больше, чем в 1947 году.

В целом в 1947 году к уголовной ответственности за хищения в СССР было привлечено 376 тыс. чел. по 253 тыс. уголовных дел. В 1948 году было расследовано и передано в суд 151,5 тыс. уголовных дел о хищениях социалистической собственности, по которым привлечено к уголовной ответственности 224,5 тыс. чел. При обысках у них было изъято ценностей на 100 млн руб. и 124 кг золота в изделиях и слитках. Однако хищничество интеллигентов в торговле не прекращалось. В целом по стране в 1950 году по данному указу было осуждено 117,5 тыс. человек (25,3 % всех осужденных), в 1951 году — 97,5 тыс. (21,4 %), в 1952 году — 103 тыс. человек (20,9 %). Только в продовольственных торгах Ленинграда в 1950 году потери от хищений составили 1,7 млн руб., в 1951 году — 982 тыс. руб. За хищения и злоупотребления Управлением милиции Ленинграда в 1951 году к уголовной ответственности было привлечено 252 работника торговли, в том числе 66 директоров и 12 заместителей директоров магазинов, 16 заведующих отделами.

Хищения тесным образом были связаны со спекуляцией. Так, в январе — марте 1947 года за спекуляцию в СССР было арестовано 17784 человека и ликвидировано 2932 организованные спекулянтские группы. У арестованных было изъято 19,5 млн руб. наличными, 27,3 тыс. руб. — золотыми монетами царской чеканки, 4 кг золота в слитках, 325 тонн продуктов и промтоваров на сумму 15,3 млн руб.

В соответствии с законами подпольного рынка в стране активно действовала и «черная валютная биржа». В Ленинграде ее центрами являлись Гостиный двор и Таврический сад, где царствовала сплоченная корпорация, монополизировавшая всю нелегальную торговлю валютой, золотом и драгоценными камнями. О масштабах их операций говорят следующие цифры. У 12 валютчиков, арестованных милицией Ленинграда в течение сентября 1947 года, было конфисковано полмиллиона рублей, 11,3 кг золота в слитках, изделиях и монетах, 1,3 кг платины, 107 золотых часов и 142 бриллианта. Общая стоимость изъятых ценностей составила 4,2 млн руб..[104] Не является секретом, какую роль в советской торговле и «черном рынке» играли евреи, и уже в 1951 году в лагерях оказалось 25425 представителей этой творческой национальности.

К числу скупщиков драгоценностей принадлежала и певица Лидия Русланова, арестованная в конце 1948 года. И 5 февраля 1949 года следователь сообщил певице, что «дополнительным обыском в специальном тайнике на кухне под плитой в квартире вашей бывшей няни Егоровой, проживающей на Петровке, 26, были изъяты принадлежащие вам 208 бриллиантов и, кроме того, изумруды, сапфиры, рубины, жемчуг, платиновые, золотые и серебряные изделия».

Но посмотрим на репрессивную статистику. Как указывает Земсков, в течение 1953 года и первого квартала 1954 года в лагеря и колонии ГУЛАГа поступило 589366 новых заключенных, а выбыло за тот же период 1701310 чел. Из которых 1201738 было досрочно освобождено в соответствии с Указом от 27 марта 1953 года «Об амнистии», принятого по инициативе Берии.

Примечательно, что, объявив в 1953 году амнистию, Берия не распространил ее на торговых хищников. Наоборот, в постановлении Президиума Верховного Совета СССР указывалось: «7. Не применять амнистии к лицам, осужденным на срок более 5 лет за контрреволюционные преступления, крупные хищения социалистической собственности, бандитизм и умышленное убийство». Поэтому, досидев до «оттепели» и жутко «обидевшись» на Лаврентия Павловича, «дети Арбата» причислили его к исчадиям ада, а себя — к «жертвам политических репрессий».

По состоянию на 1 апреля 1954 года в ГУЛАГе содержалось 1360303 заключенных (897051 — в лагерях и 463252 в колониях). В том числе 448344 — за контрреволюционные преступления, 190301 — за бандитизм, разбой и умышленные убийства, 490503 — за грабежи, кражи, хищения и другие особо опасные уголовные преступления, 95425 — за хулиганство, 135730 — за должностные, хозяйственные и прочие преступления. В 1954–1955 годах из лагерей и колоний досрочно было освобождено 88278 «политических» заключенных. Из них 32798 — на основе пересмотра дел, а 55480 — по Указу от 17 сентября 1955 года «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.».

Причем процесс досрочного освобождения заключенных ускорился еще до XX съезда. Если на 1 января 1955 года в лагерях и колониях содержалось 309088 осужденных за контрреволюционные преступления, то 1 января 1956 года — 113735. Но подчеркнем, что вышедшие на свободу не были реабилитированы. По сообщению Аристова, направленному 17 октября 1956 года в ЦК КПСС, комиссиями по реабилитации были рассмотрены дела на 176325 человек, из которых 100139 были освобождены по амнистии, а для 42016 — снижены сроки наказания. В числе амнистированных было 50944 осужденных за «политические» преступления, а другую часть — 49195 чел. — составили уголовники.

Таким образом, реальная хрущевская реабилитация была мизерной, и поэтому «десталинизация» строилась на голословных, высосанных из пальцев утверждениях о «десятках миллионов жертв». А по страницам учебников истории, как набор затасканных шулерских карт, кочевал лишь жалкий перечень десятка фамилий «мертвых душ» партократов, которые сами руководили репрессиями или были осуждены за экономические преступления.

Примечательно, что все дорвавшиеся до власти проходимцы прибегали к фарсу с реабилитацией всякий раз, когда возникала необходимость повысить свой политический «капитал» и на популистских лозунгах привлечь на свою сторону наиболее злобные диссидентские слои общества. То есть фактически они использовали прием гоголевского Чичикова, прикупавшего «мертвые души» для приобретения респектабельности. Поэтому к жертвам «политических репрессий» они причисляли и всю уголовную сволочь, включая воров и расхитителей, спекулянтов и валютчиков; поэтому, начиная с XX съезда, «десталинизация» формировалась «исключительно как лагерная» философия интеллигентов «лесоповала».

Но если Хрущев начал реабилитацию, чтобы повысить свой престиж в глазах партийных чиновников, то Горбачев решил поторговать «мертвыми душами» в тот период, когда затеянная им перестройка зашла в тупик, и в стране стало ухудшаться экономическое положение. И уже вскоре сотни тысяч жителей Центральной России хлынули поездами в Москву, где штурмовали продовольственные магазины, сметая все, что было на прилавках.

Не упустил возможности прикупить «мертвых душ» и Ельцин, который отпустил на популистскую кампанию по реабилитации более чем «по ста рублей за штуку». 18 октября 1991 года был издан Закон Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий», с «компенсацией материального и морального ущерба». В законе лживо указывалось, что «за годы Советской власти якобы миллионы людей стали жертвами произвола тоталитарного государства, подверглись репрессиям за политические и религиозные убеждения, по социальным, национальным и иным признакам».

Поэтому реабилитаторы не церемонились с соблюдением законности. «За весь период реабилитации на 1 января 2002 года было реабилитировано свыше 4 миллионов осужденных». Практически все из 4 308 487 преступников, привлеченных к уголовной ответственности за 1918–1953 годы. Идиотизм в том, что, имея собственный ГУЛАГ, в котором содержалось больше заключенных, чем в 1938 году, ельцинская камарилья щедро отпускала грехи уголовникам довоенного времени. Но кто дал право негодяям, разрушившим государство Сталина, оправдывать преступников, осужденных по советским законам? Одной из основополагающих юридических норм является принцип — закон обратной силы не имеет, «согласно которому закон может быть применен к отношениям, возникшим до его принятия…». Сущность этого правила означает, что даже «суд не вправе применять закон к фактам, которые произошли ранее промульгации[105] закона с целью изменить или уничтожить юридические последствия, порожденные этими фактами.

Примечательно, что фарс с реабилитацией был предпринят Ельциным и его приспешниками за полтора месяца до того, как 8 декабря 1991 года он с президентами Украины и Белоруссии тайно подписал в Вискулях Беловежское соглашение о разделении СССР. И это не было случайным совпадением. Фактически, объявив о реабилитации преступников, Ельцин прежде всего освобождал от юридической ответственности себя за подготавливаемый его командой антигосударственный заговор. Одержимый патологическим желанием захватить высшую власть, вопреки требованию народов СССР, высказавшихся на референдуме 17 марта 1991 года за сохранение союзного государства, Ельцин пошел на грубое нарушение Конституции и законов, совершив деяние, определяемое Уголовным кодексом как государственная измена. В результате нарушения конституционных прав 60 млн русских в одну ночь оказались иностранцами на своей земле.

Следующим преступным деянием Ельцина стал государственный переворот, совершенный в сентябре — октябре 1993 года, когда им были разогнаны Съезд народных депутатов Российской Федерации и его Верховный Совет. Узурпировав власть, он лично отдал приказ о штурме Дома Советов. На депутатов и граждан, вставших на защиту Конституции, прямой наводкой был обрушен шквал огня пушек бронетехники и танков, из автоматов и пулеметов. Только по официальным данным, в районе телецентра «Останкино» погибли 46 человек, у Дома Советов — 101, из них 77 гражданских лиц. У Дома Советов были расстреляны 27 граждан, подвергнутых перед этим истязаниям; один убит разрывной пулей в живот, трое ранены и добиты штыками. В числе погибших были несовершеннолетние юноши и девушки, а среди пострадавших — пять женщин, изнасилованных подонками Ельцина из силовых структур. В Уголовном кодексе эти действия Ельцина квалифицируются «как убийство многих лиц, совершенное с особой жестокостью, способом, опасным для многих лиц».

При внуке и сыне кулака Ельцине Россия превратилась в тотально криминальное государство, в котором преступники становились государственными чиновниками и депутатами, а на улицах городов конкурирующие бандитские шайки отстреливали друг друга, как бешеных собак. Параллельно рос уровень зарегистрированной преступности и судимости. По данным МВД РФ, уже в первой половине 90-х годов он соответственно составил: в 1990 году — 1,8 млн и 537 тыс.; в 1991 году — 2,1 млн и 593 тыс.; 1992 году — 2,8 млн и 661 тыс.; 1993 году — 2,79 млн и 650 тыс.; в 1994 году — 2,6 млн и 926 тыс.; в 1995 году — 2,7 млн и 875 тыс., в 1996 году — 2,6 млн. В результате различных преступлений (без учета латентных) только в 1995 году погибли 75510 чел., в 1996 году — 65368.

Журналист Марк Симпсон писал в британской газете «Guardian», что «во время президентства Ельцина в Россиинаблюдались такая широкомасштабная коррупция и бандитизм, какие не знали аналогов в истории».[106] В 1996 году было только раскрыто 26,4 тыс. преступлений, совершенных организованными группами, выразившихся в хищениях, вымогательствах, незаконных сделках с валютными ценностями, контрабанде и т. д.

За 1990–2000 годы общая преступность увеличилась в три раза. В 2001 году было зарегистрировано свыше 3 млн преступлений, из которых остались нераскрытыми 606 тыс. Совершено более 32 тыс. убийств, около 25 тыс. тяжких телесных повреждений со смертельным исходом, более 30 тыс. человек пропало без вести. Волна убийств и тяжких преступлений против личности захлестнула Россию; убийства — заказные, бытовые, на религиозной почве. Составной частью обыденной жизни стали воровство, грабежи, разбойные нападения с отягчающими обстоятельствами, изнасилования, угоны автомобилей, похищения людей. Такого разгула преступности не было никогда. Россия заняла первое место в мире по количеству умышленных убийств — в 2,5 раза больше, чем в США. На 100 тыс. населения приходилось около 1000 заключенных — это самый высокий показатель в мире.

Еще одной особенностью стала деградация общества. Катастрофическое обнищание населения, унизительная оплата труда и безработица опустили людей на «дно». По данным Института социально-экономических проблем народонаселения РАН, обитателями «социального дна» стало 14 млн человек: 4 млн бомжей, 3 млн нищих, 4 млн беспризорных детей, 3 млн уличных и привокзальных проституток. Астрономически увеличилось число наркоманов, алкоголиков. Количество только учтенных больных СПИДом достигло 6,2 млн человек, а число употребляющих наркотики превысило 3 млн.

Но верхом цинизма и социального изуверства Ельцина и его клевретов стала грабительская приватизация, начавшаяся с раздачи «фантиков-ваучеров» и завершившаяся залоговыми аукционами. Потомок кулаков подло ограбил народ, передав богатства страны, созданные трудом многих поколений, в руки олигархов, криминальных и бандитских структур. Олигарх Каха Бендукидзе признал: «Для нас приватизация была манной небесной… И мы приобрели жирный кусок из промышленных мощностей России… Самое выгодное вложение капитала… — это скупка заводов по заниженной стоимости».

Но в стране не только появились олигархи-миллиардеры: Березовский, Ходорковский, Абрамович и другие. Царицей преступлений в демократизированной России стала коррупция, продолжившаяся и в новом столетии. Суммарный ущерб, причиняемый экономике этим явлением, достигает 40 млрд руб. в год. В период со 2 июля 2009 года по 30 июля 2010 года коррупционный оборот составлял 50 % российской экономики. Самой коррумпированной сферой стало «оказание государственных и муниципальных услуг», где до 90 % оборота приходится на взятки, а в образовании — 80 %. Эти преступления совершают «и богатые, и образованные, и высокопоставленные», и в результате криминализации общества в России начался психологический процесс привыкания к растущей преступности, которая воспринимается населением как данность.

Общим итогом геноцида, организованного Ельциным и его приверженцами, стало то, что от криминализации и тяжелых социальных условий к концу столетия демографические потери населения России превысили 10 млн чел. — больше, чем за время Гражданской войны, когда численность населения сократилась на 2,8 млн чел.; только количество детей уменьшилось на 3,7 млн. Именно Ельцин виновен в развязывании «чеченской войны», в ходе которой только потери силовых ведомств составил свыше 12 тыс. человек и погибло от 30 до 40 тыс. мирных жителей. Всего же в процессе межнациональных конфликтов с 1991 по 2002 год в республиках бывшего СССР погибло 500 тыс. человек!

Итак, в 90-е годы Россия пережила национальную катастрофу. И миллионы граждан, которые в результате «либеральных» реформ стали жить в криминализированном государстве, пережили чувство разочарования и горечь обмана от рухнувших надежд. Поэтому в условиях, когда граждан страны охватило состояние тревоги, беззащитности, страха, унижения и неуверенности, народ, переживший «шоковую терапию», начинал понимать, что такое Сталин, при котором единственный раз за все времена на три десятка лет в стране исчезла коррупция, а вор сидел в тюрьме. И народ начинал задумываться, как отыскать «спасителя», который помог бы, спас его от всей той сволочи, которая сделала его беды источником своего процветания.

Без Сталина народ оказался «расколот на тех, кто по живому разорвал страну и обворовал народ, и на тех, чью Родину — СССР уничтожили и кого обворовали». И, поскольку при Сталине воров расстреливали, воры ненавидят его и боятся, что для пресечения преступного беспредела чиновничества и правящей элиты, чтобы прорвать порочный круг деградации страны, власть применит решительные меры и устроит «маленький» 37-й год. Именно поэтому члены Совета при президенте по развитию гражданского общества и правам человека предложили Дмитрию Медведеву проект программы «Об увековечивании памяти жертв тоталитарного режима и о национальном примирении». То есть о признании «жертвами» воров и уголовников и добровольном «примирении» народа с ограбившими его плутократами.

Но для этого необходимо вытравить из умов нового поколения память о заслугах вождя. Поэтому десталинизация общества сегодня становится главнейшей задачей для российской элиты. Боясь даже сравнений со Сталиным, она стремится полностью демонтировать, вырезать из общественного сознания его образ.

Употребляя категории, сформулированные Ницше, представление антисталинистами Сталинской эпохи «тоталитарным режимом» следует охарактеризовать как рессентимент, буквально означающий состояние злобы, «возникающее у слабых и ординарных людей из чувства собственной неполноценности», как проявление бессильной ненависти к благородным и великим, как «зависть ничтожного по отношению к великому и желание очернить, опошлить возвышенное». Антисталинизм — это рессентимент потомков репрессированных врагов народа, жаждущих освободиться от нравственных общественных запретов. Советская идеология с ее энтузиазмом строительства «новой жизни», беспримерными военными и трудовыми подвигами, требующими максимальной храбрости и самоотдачи, была для них чужеродна, и такой строй рассматривался ими как «структура самоуничижения, самопринижения и смирения».

Недовольные своим положением в иерархии ценностей, потомки врагов народа решили, что, освободившись от запретов и обретя «macht», они будут чувствовать себя не «убогими и сирыми», а титаническими героями, проживающими жизнь по полной мере, от сознания собственного могущества. Массовая шокотерапия разрушения государства Сталина придавала их жизни пафос, то был пафос варваров, разрушивших Римскую империю. Поэтому дух мщения и парил над полчищами пьяной ликующей толпы, рушившей памятник Дзержинскому на Лубянке.

Основой рессентимента «служит мотив мести, злопамятства и злобы — как отложенного ответа на действительную или мнимую обиду, как новое переживание прежнего чувства». В силу этого для антисталинизма и характерно формирование образа «злого Сталина» в противоположность «доброму себе»; обнаруживающего себя как мораль раба, претендующего на обладание конечным критерием оценки человеческого поведения; стремление провозгласить себя «аристократом духа».

В действительности антисталинисты «подобны животным, осужденным жить только постоянным пережевыванием одной и той же жвачки», с ее обывательскими ценностями и единственной допустимой тягой — тягой к наживе и наслаждениям. Поэтому российское общество было разбалансировано: полностью разрушены духовные основы нации, традиционные представления о добре и зле, утрачена способность различать, что хорошо, а что плохо.

Утвердилась философия вседозволенности: «Если им там, наверху, можно, то почему нам нельзя? А если можно — значит, можно всем и все». И Россия медленно сползла в пучину зла, нравственной деградации, превратившись в уникальную по своим масштабам и глубине криминальную страну. Рессентимент был присущ и кумирам «либералов». Но обратим внимание на объективную закономерность. Все политики, злобно спекулировавшие на очернении Сталина, — начиная с Троцкого и Хрущева и кончая болтуном Горбачевым, а затем сместившим его алкоголиком Ельциным, — завершили свою карьеру как политические банкроты. Все «соловьи» демократии и «перестроек», клеветавшие на вождя и обещавшие народу молочные реки с кисельными берегами, неизменно исчезали на помойке прошлого. Разве это не предупреждение истории?


Приложение. Список членов региональных троек, осужденных в 1937 — 1939 гг.



Примечания


1

Эффект бабочки — термин в естественных науках, обозначающий свойство, когда незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые эффекты где-нибудь в другом месте и в другое время

(обратно)


2

Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Т. 1. С. 271–272.

(обратно)


3

«Ставропольская правда», 1 6 апреля 2005 г.

(обратно)


4

Там же.

(обратно)


5

РГАСПИ. Ф. 17. Оп, 3. Д. 986. Л. 4, 24.

(обратно)


6

АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 299. Л. 188.

(обратно)


7

АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 305. Л. 104 — 111.

(обратно)


8

АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 304. Л. 68.

(обратно)


9

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 65. Л. 33

(обратно)


10

РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 622. Л. 220.

(обратно)


11

АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 310. Л. 122.

(обратно)


12

НАРБ. Ф. 4. Оп. 21. Д. 1097. Л. 43.

(обратно)


13

ТНАРБ. Ф. 4. Оп. 21. Д. 1097. Л. 258.

(обратно)


14

Нр. 27/с — 769/ш 14.06.37 г.

(обратно)


15

АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 310. Л. 58–60.

(обратно)


16

АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 313. Л. 37.

(обратно)


17

АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 316. Л. 113 — 116.

(обратно)


18

analitika.org/article.php?story=2005030500441065mode=print.

(обратно)


19

АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 316. Л. 195–224.

(обратно)


20

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 188. Л. 10-104.

(обратно)


21

ТРГАСПИ. Ф. 558. On. 11. Д. 314. Л. 17.

(обратно)


22

ГТРГАСПИ. Ф. 558. On. 58. Д. 212. Л. 31. Протокол № 51.

(обратно)


23

АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 212. Л. 32.

(обратно)


24

АВП РФ. Ф. 0129. Оп. 20. П. 133а. Д. 389 (1). Л. 3–5.

(обратно)


25

См.: Документы внешней политики СССР. 1937. Т. XX. М., 1975. С. 144–145.

(обратно)


26

Внешняя политика СССР. Сб. документов. Т. IV. М., 1 946. С. 264–265.

(обратно)


27

См.: Система исправительно-трудовых лагерей в СССР, 1923–1960. Справочник. М., 1998.

(обратно)


28

РГАНИ. Ф. (Комиссия Шверника). Д. 3. Л. 53.

(обратно)


29

Здесь и далее: РГАСПИ. Ф. 17. On. 166. Д. 575. Л. 72.

(обратно)


30

Здесь и далее: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 575. 86.

(обратно)


31

Здесь и далее: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 575. 84.

(обратно)


32

Там же.

(обратно)


33

РГАСПИ. Ф. 17. On. 166. Д. 575. Л. 103.

(обратно)


34

РГАСПИ. Ф. 17. On. 166. Д. 575. Л. 108.

(обратно)


35

Там же. Л. 133.

(обратно)


36

ТРГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 575. Л. 109.

(обратно)


37

РГАСПИ. Ф. 17. On. 166. Д. 575. Л. 123.

(обратно)


38

Там же. Л.! 22.

(обратно)


39

ТРГАСПИ. Ф. 17. On. 166. Д. 575. Л. 119.

(обратно)


40

АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 322. Л. 43.

(обратно)


41

АП РФ. Ф. 3. On. 24. Д. 296. Л. 1–4.

(обратно)


42

РГАСПИ. Ф. 17. On. 166. Д. 575. Л. 121.

(обратно)


43

РГАСПИ. Ф. 17. On. 166. Д. 575. Л. 118.

(обратно)


44

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 575. Л. 126.

(обратно)


45

См.: Фонд Яковлева. Лубянка. Док. № 144. Приложение 2. Составы троек НКВД-УНКВД 1937–1938 гг.

(обратно)


46

АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 254. Л. 79.

(обратно)


47

АВП РФ. Ф. 05. Оп. 17. Д. 126. П. 1. Л. 274–275.

(обратно)


48

АВП РФ. Ф. 05. Оп. 17. Д. 126. П. 1. Л. 276–278.

(обратно)


49

Сталин И. Вопросы ленинизма. 2-е изд. М., 1946. С. 569–572.

(обратно)


50

http://www.centrasia.ru/newsA.php?st=l203670320

(обратно)


51

АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 250. Л. 98-102.

(обратно)


52

АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 250.. Оп. 24. Д. 295. Л. 167-170

(обратно)


53

Хаустов В., Самуэльсон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936–1938 гг. М., 2009

(обратно)


54

Колесников В. Служба безопасности. 1993. № 3–4.

(обратно)


55

ЦА ФСБ. Ф. 66. On. 1. Т. Д. 26. Л. 300.

(обратно)


56

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 983. Л. 66

(обратно)


57

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 983. Д. 985. Л. 22.

(обратно)


58

АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 250. Л. 117.

(обратно)


59

АПРФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 31 1. Л. 35–39.

(обратно)


60

РГАНИ. Ф. 89. Оп. 48. Д. 8. Л. 1–2.

(обратно)


61

АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 212. Л. 59-78

(обратно)


62

АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 212. Л. 52 — 54

(обратно)


63

РГАНИ. Ф. 89. Оп. 48. Д. 1 2. Л. 1.

(обратно)


64

Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1 С. 338–339.

(обратно)


65

КРГАОПДФ. Ф. 1. On. 1. Д. 314. Л. 124.

(обратно)


66

См.: РГАНИ. Ф. (Комиссия Шверника]. Л. 70–72.

(обратно)


67

См.: Игнатьев А. 50 лет в строю. М., 1959. Т. И. С. 28.

(обратно)


68

РГАНИ. Ф. (Комиссия Шверника). Д. 3. Л. 67–69.

(обратно)


69

«Правда», 8 августа 1932 г. (продублировано 9 августа 1932 г.).

(обратно)


70

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 2014. Л.33–34.

(обратно)


71

Иванов В. Органы государственной безопасности и массовые репрессии… в 30-50-е гг. СПб., 1995. С. 52–53.

(обратно)


72

РГАНИ. Ф. (Комиссия Шверника). Д. 3. Л. 54.

(обратно)


73

Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн, 1. С. 340.

(обратно)


74

Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1. С. 340–344.

(обратно)


75

Расстрел по 1-й категории // Известия. 3 апреля, 1996 г.

(обратно)


76

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д.57. Л. 57.

(обратно)


77

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д.57. Л. 68.

(обратно)


78

Там же. Д. 57. Л. 71.

(обратно)


79

АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 31 8. Л. 97.

(обратно)


80

РГАСПИ. Ф. 558. On. 11. Д. 57. Л. 59.

(обратно)


81

АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д.254. Л. 98-103.

(обратно)


82

АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д.254. Л. 165–172.

(обратно)


83

«Завтра». № 18 (545) 27.04.2004.

(обратно)


84

РГАСПИ. Ф. 17. On. 166. Д. 578. Л. 142.

(обратно)


85

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 578. Л. 178.

(обратно)


86

АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 139. Л. 1–2.

(обратно)


87

См.: Сироткин В. Как заставлять людей работать? М., 2002. С. 101.

(обратно)


88

НАРБ. Ф. 4. Оп. 21. Д. 1400. Л. 58.

(обратно)


89

НАРБ. Ф. 4. Оп. 21. Д. 1400. Л. 60.

(обратно)


90

ТНАРБ. Ф. 4. Оп. 21. Д. 1400. Л. 64.

(обратно)


91

Яковлев А. По мощам и елей. М., 1995. С. 94–95.

(обратно)


92

Яковлев А. По мощам и елей. М., 1995. С. 94–95.

(обратно)


93

http://www.rlinfo.ru/projects/seminar-10-let/trofimchuk.html

(обратно)


94

По сравнению с 1926 годом численность населения увеличилась на 15 млн. человек, или на 10,2 %, или в среднем на 1 % в год. То есть прирост населения в СССР значительно превышал темпы естественного прироста населения передовых капиталистических стран: Англии (0,36 %), Германии (0,58 %), Франции (0,11 %), США (0,66 %).

(обратно)


95

ЦА ФСБ РФ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 105. Л. 101–114.

(обратно)


96

См.: Население России в XX веке. Т. 1. С. 318.

(обратно)


97

См.: Приложение.

(обратно)


98

См.: Барсенков А., Вдовин А. История России. 1917 — 2007. М., 2008. С. 291.

(обратно)


99

Вестник Президента Российской Федерации. 1995. № 1. С. 123–130.

(обратно)


100

АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 423. Л. 1–4.

(обратно)


101

См.: Реабилитация: как это было… Т. 2. С. 71.

(обратно)


102

См.: ГАРФ. Ф. Р-9414. On. 1. Д. 1398. Л. 43.

(обратно)


103

См.: ЦГАОР СССР. Коллекция документов.

(обратно)


104

www.portalus.ru/modules/rushistory/rus_readme.php?subaction=show-commentsid=l 28742926Д

(обратно)


105

Промульгация — от лат. Promulgatio — объявление, обнародование.

(обратно)


106

Toasting Yeltsin // The Guardian, 25 April 2007.

(обратно)

Оглавление

  • «И грянул…» гимн. Эффект бабочки[1] (Записки репрессированного сталиниста)
  • Часть I. Неизвестная война Сталина
  •   Глава 1. Перестройка 37-го года
  •   Глава 2. Самый таинственный Пленум
  •   Глава 3. Националисты
  •   Глава 4. Сомнения Джозефа Дэвиса
  •   Глава 5. Благовещенский инцидент
  •   Глава 6. «Уголовно-кулацкая» опасность
  •   Глава 7. Армянские разборки
  •   Глава 8. Неизвестная война Сталина
  •   Глава 9. Зачистка германских шпионов
  • Часть II. По законам военного времени
  •   Глава 1. Оперативный приказ НКВД № 00446
  •   Глава 2. Для чего памятники уголовникам?
  •   Глава 3. «Процесс пошёл»
  •   Глава 4. Дело уральских повстанцев
  •   Главе 5. Небиблейская история
  •   Глава 6. Арифметика зачистки
  •   Глава 7. Как торговали «мёртвыми душами»
  • Приложение. Список членов региональных троек, осужденных в 1937 — 1939 гг.
  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно