Словарь-справочник по психоанализу

Валерий Лейбин Словарь-справочник по психоанализу

Предисловие ко второму изданию

Прошло восемь лет после того, как было опубликовано первое издание данного словаря. За это время в России произошел значительный прорыв в сфере ознакомления с психоаналитическими идеями, методами и техниками, а также их использованием в клинической практике. Из года в год растет число публикаций по психоанализу, включая переведенные на русский язык многочисленные работы зарубежных психоаналитиков. Из справочной литературы, появившейся за последние годы, можно отметить издание словаря терминов, понятий и концепций, связанных с именем М. Кляйн (Хиншелвуд Р. Словарь кляйнианского психоанализа. М., 2007).

За прошедшее время, несомненно, вырос профессионализм тех, кто специализируется в сфере психоанализа и психоаналитической терапии. В России появились члены Международной психоаналитической ассоциации, число которых растет чуть ли не в геометрической пропорции. Отмечается значительный рост и числа тех россиян, кто хотел бы получить психоаналитическое образование.

Освоение сложной психоаналитической терминологии в процессе психоаналитического обучения, приобщения к психоаналитическим знаниям вызывает потребность в издании и переиздании соответствующих словарей и справочных материалов. Их публикация необходима потому, что во многих институтах и центрах читаются различные курсы по психоанализу, студенты и слушатели которых испытывают потребность в обращении к соответствующей справочной литературе, особенно написанной в доступной для понимания форме.

Мне доводилось слышать от части студентов, что ранее подготовленный и опубликованный словарь-справочник по психоанализу (2001), по сути дела, являлся для них своего рода введением в психоанализ. Некоторые из них говорили, что первоначальное обращение к работам З. Фрейда вызывало у них значительные затруднения, однако после ознакомления с содержащимися в словаре-справочнике по психоанализу материалами они начинали лучше понимать выдвинутые основателем психоанализа идеи и концепции.

Этим отчасти обусловлено то, что я счел необходимым подготовить к публикации второе, переработанное и дополненное, издание данного словаря. Надеюсь, это издание окажется полезным для всех тех, кто испытывает потребность в приобщении к психоаналитическому знанию. Тем более что, как мне стало известно от многих студентов, первое издание стало своего рода библиографической редкостью.

Валерий Лейбин сентябрь, 2008 г.

Предисловие

Последнее десятилетие ХХ века характеризовалось различными изменениями во всем мире и в России особенно. Одно из них – появление в России многочисленной психоаналитической литературы, включающей в себя как труды З. Фрейда, его последователей, критиков и современных зарубежных психоаналитиков, так и работы отечественных авторов, специализирующихся в области истории, теории и практики психоанализа. Вполне очевидно, что на фоне возрастающего интереса к психоаналитическим идеям, концепциям и терапевтическим техникам не могли не появиться издания справочного, энциклопедического характера, основная цель которых состоит в том, чтобы способствовать пояснению понятийного аппарата и концептуального содержания психоанализа.

С 1994 по 2000 год в России появилось несколько изданий, являющихся своеобразными путеводителями по психоанализу и дающих возможность познакомиться начинающим аналитикам и всем тем, кто проявляет интерес к психоаналитическим идеям, с соответствующими терминами, понятиями, концепциями, техниками лечения. В исторической (по мере выхода в свет) последовательности к ним относятся следующие издания: В.И. Овчаренко. Психоаналитический глоссарий. М., 1994; Ч. Райкрофт. Критический словарь психоанализа. Пер. с англ. М., 1995; Ж. Лапланш, Ж.-Б. Понталис. Словарь по психоанализу. Пер. с франц. М., 1996; Психоанализ. Популярная энциклопедия (Сост., науч. ред. П.С. Гуревич). М., 1998; Психоаналитические термины и понятия: Словарь (Под ред. Барнеса Э. Мура и Бернарда Д. Файна). Пер. с англ. М., 2000.

Каждое из этих изданий имеет свои достоинства. В каждом из них содержится по-своему кратко изложенная и в то же время обобщающая информация о понятийном аппарате и концептуальном содержании психоанализа. Вместе с тем до сих пор сохраняется, как мне представляется, потребность в издании аналогичных справочных материалов, поскольку психоаналитические термины и понятия, их подлинный смысл и конкретное содержание, во-первых, не всегда могут быть адекватно отражены в научном и обыденном языках в силу их метафорической и семантической нагруженности, во-вторых, лингвистически трудно переводимы с оригинального языка (на котором тот или иной автор излагает свое понимание психоанализа и творчески развивает его теорию и практику) на другие языки мира и, в-третьих, не имеют однозначного восприятия у людей, воспитанных в разных культурах и бессознательно вобравших в себя языковые шаблоны, идейные стереотипы, научные клише и социокультурные ценности.

Не умаляя несомненных достоинств данных публикаций, напротив, с почтением относясь к ним и преклоняясь перед тем поистине гигантским трудом, который вложен в них авторами, переводчиками и научными редакторами, я полагаю, тем не менее, что отмеченные выше трудности еще долгое время будут вызывать потребность в подготовке новых справочных изданий по психоанализу. Предлагаемый читателям словарь по психоанализу – одна из попыток реализации внутренней потребности, связанной с желанием способствовать, насколько позволяют силы и возможности, развитию российской психоаналитической мысли.

Так сложилось исторически, что проникновение психоаналитических идей в Россию начала ХХ века и их развитие в 20-е гг. было прервано на несколько десятилетий и только в конце минувшего столетия вновь обрело свою жизненную силу. За это время во многих странах мира психоанализ получил не только широкое распространение, но и творческое развитие, сопровождавшееся изменениями в его теории и практике. Эти изменения коснулись как содержательного понимания первоначальных психоаналитических идей, концепций и техник, так и терминологического их оформления.

Возрождение и развитие психоанализа в России не может не учитывать происшедшие изменения в психоаналитической теории и практике. Вместе с тем новое поколение российских аналитиков оказалось в необычном положении. С одной стороны, сегодня оно имеет возможность знакомиться с психоаналитическими идеями, находящими отражение в многочисленных зарубежных работах, переводы и издания которых стали уже не экзотикой, а нормой жизни, правда, коммерчески окрашенной и имеющей различного рода издержки. С другой стороны, заложенные З. Фрейдом основы психоанализа, не говоря уже об исследовательских и терапевтических тонкостях (обусловленных эволюцией его представлений о бессознательных влечениях, структурных составляющих психики, механизмах возникновения психических расстройств и терапевтических техниках их лечения), далеко не всегда оказываются адекватно воспринятыми не только людьми, проявляющими интерес к психоанализу, но и теми, кто имеет непосредственное отношение к практическому использованию аналитической терапии.

Разумеется, дело вовсе не в том, что начинающие аналитики предпочитают опираться на современные психоаналитические концепции и терапевтические техники, что само по себе естественно и необходимо, хотя не мешало бы предварительно иметь основательные представления о том, что в свое время было предложено З. Фрейдом. Все дело в том, что почерпнутые из зарубежной или отечественной психоаналитической литературы идеи и соответствующие техники лечения в ряде случаев оказываются преломленными через призму исторического, лингвистического и концептуального искажения. Темп жизни столь стремителен, а свободное время для самообразования столь ограничено, что многие люди, включая будущих специалистов в области психоанализа, ориентируются на ускоренное освоение «передовых технологий», полагая, что это будет само по себе способствовать их дальнейшей успешной деятельности. Некоторые из них рассуждают примерно так: «Зачем нужно тратить время на чтение устаревших работ Фрейда, если можно почерпнуть необходимую информацию из современной психоаналитической литературы». Поэтому нередко знание основ психоанализа оказывается вторичным, заимствованным отнюдь не из оригинальных источников. Положение усугубляется тем, что во многих случаях вторичные источники сами являются вторичными, так как их авторы имеют такие представления о психоанализе, которые, в свою очередь, были заимствованы ими из работ, написанных теми, кто сам не читал трудов З. Фрейда, а доверился их комментаторам или поверхностно их прочел и неадекватно воспроизвел содержащиеся в них идеи.

Но если кто-то из серьезно относящихся к освоению психоаналитического наследия сочтет нужным обратиться к первоисточникам, то ему придется столкнуться с неожиданными трудностями. Прежде всего бросается в глаза многообразие изданий работ З. Фрейда и других представителей различных, в том числе аналитических, школ и направлений. Это хорошо, так как есть возможность выбора того или иного издания в зависимости от финансовых возможностей, эстетического вкуса, личностных предпочтений. Но это не так хорошо, как хотелось бы, поскольку нередко возникают недоразумения, связанные с неупорядоченностью в названиях работ.

На протяжении ряда лет я читал (и продолжаю читать) лекции в Институте психоанализа. В процессе чтения курса лекций по истории и теории психоанализа мне неоднократно приходилось давать разъяснения студентам, которые обращались ко мне с просьбой уточнить, идет ли речь об одном и том же тексте или о разных трудах того или иного автора. Так, в различных изданиях одни и те же работы З. Фрейда вышли в свет под разными названиями: «Три статьи по теории сексуальности» и «Очерки по психологии сексуальности», «Недовольство культурой» и «Неудобства культуры», «Поэт и фантазии» и «Художник и фантазирование», «Неизбежна ли война?» и «Почему война?». Причем если чаще всего отличие в названиях обусловлено собственным прочтением работы З. Фрейда тем или иным переводчиком, то в некоторых случаях под разными названиями воспроизведен один и тот же перевод.

Кроме того, если в некоторых странах существует полное собрание сочинений З. Фрейда (в США опубликовано двадцатичетырехтомное стандартное издание), ссылки на которое являются обязательными в психоаналитических исследованиях, то в настоящее время в России не имеется в наличии ничего подобного, как нет и какой-либо институциональной согласованности относительно цитирования первоисточников. Это приводит к неминуемым трудностям, а подчас и к недоразумениям, поскольку не только начинающие, но и квалифицированные аналитики оказываются в таком положении, когда отрывок из одного и того же, но по-разному переведенного текста может вести к разночтению, а используемая в нем терминология – к фиксации и последующему воспроизведению (или, напротив, отсутствию понимания) нюансов психоаналитического языка. К примеру, одна из важных работ З. Фрейда «Конечный и бесконечный анализ» опубликована на русском языке в трех вариантах, причем эти переводы осуществлены как с немецкого, так и английского языка. В двух из них встречается термин «катексис», в третьем данный термин не используется. И если прочтение первых двух изданий данной работы приобщит кого-то к использованию в психоаналитическом лексиконе понятия «катексис» как оригинального, введенного З. Фрейдом в психоанализ, то знакомство с другим изданием не наведет на мысль, что встречающийся в современной психоаналитической литературе термин «катексис» – достояние основателя психоанализа.

Между тем введение термина «катексис» в психоаналитическую литературу было связано с трудностями перевода на английский язык использованного З. Фрейдом немецкого «Besetzung» («вкладывание», «вклад», «вложение», «оккупация», «нагрузка» и другие значения, зависящие от контекста). При подготовке англоязычного стандартного двадцатичетырехтомного издания работ основателя психоанализа за неимением лучшего эквивалента немецкого «Besetzung» было решено использовать имеющий греческое происхождение термин «cathexis». Данный термин и его производные вошли в научный лексикон и стали широко использоваться в англоязычной психоаналитической литературе, а со временем оказались включенными в издания, переведенные на другие языки, в том числе и на русский, в результате чего отечественные аналитики приобщились к использованию таких понятий, как «катексис», «катек-тирование», «катектический».

Наконец, начинающему аналитику и тем более человеку, не собирающемуся специализироваться в области психоанализа, но проявляющему к нему любительский интерес, непросто разобраться в психоаналитической терминологии, по-разному воспроизводимой в тех или иных изданиях. Перенос или трансфер, контрперенос или контртрансфер, переходный или транзитивный объект – эти и многие другие взаимозаменяемые термины наличествуют как в исследовательской, так и учебной литературе.

В одних работах встречаются такие термины, как Оно, Я и Сверх-Я, в других – Ид, Эго и Супер-Эго, в третьих – попеременно используются все эти термины. На ранних этапах международного признания психоанализа используемый З. Фрейдом термин «Ich» на русский язык переводился как «Я», а на английский – как «Ego». В дальнейшем под воздействием англоязычной литературы, связанной с перемещением центра психоанализа из Европы в Америку, когда с приходом к власти нацистов многие австрийские и немецкие аналитики эмигрировали в США, в отечественных переводах англоязычных работ английское «Ego» стало обозначаться как «Эго», а не «Я». Отсюда – широко распространенный, ставший привычным для восприятия и слуха термин «эгопсихология», хотя, как свидетельствует публикация выше упомянутого словаря психоаналитических терминов и понятий под редакцией Б. Мура и Б. Файна, выражение «психология Я» завоевывает свое место в русском лексиконе психоаналитического языка. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в неоднократно переиздаваемых работах З. Фрейда, нередко являющихся воспроизведением осуществленных в 20-е гг. переводов на русский язык, наличествуют термины Оно, Я и Сверх-Я, в то время как в переводах представителей современной психоаналитической мысли фигурируют, как правило, понятия Ид, Эго и Супер-Эго.

Вспоминаю, как в конце 70-х – начале 80-х гг. при обсуждении и защите докторской диссертации мне пришлось ссылаться на толковый словарь В. Даля, чтобы обосновывать правомерность перевода на русский язык английского термина «Self» как «Самость», поскольку последний термин вызывал у некоторых коллег протест против «явно нерусского использования зарубежного понятия». В начале 90-х гг., когда меня попросили дать отзыв на рукопись перевода на русский язык одной из зарубежных психоаналитических работ, я предложил организаторам публикации вместо названия «Анализ Я» использовать выражение «Анализ Самости» (The Analysis of the Self), что было встречено без большого энтузиазма. Но в настоящее время выражение «психология Самости» не вызывает у российских психоаналитиков особого раздражения, более того, оно нашло отражение в переведенном с английского языка словаре психоаналитических терминов и понятий под редакцией Б. Мура и Б. Файна.

Тем не менее знакомство российского читателя с психоаналитической литературой до сих пор порождает трудности концептуального понимания, поскольку в различных изданиях используются такие понятия, как «эгопсихология» или «психология Я», «Я-психология» или «психология Самости». Первые два понятия фигурируют в работах, описывающих идеи А. Фрейд и Х. Хартманна, вторые – при рассмотрении концепций Х. Кохута. Российским психоаналитикам и переводчикам зарубежной психоаналитической литературы предстоит не простая работа по прояснению используемой на русском языке терминологии с целью избежания возможных неточностей и двусмысленностей.

Лингвистические трудности постижения смысловых значений фрейдовских понятий дают знать о себе как при раскрытии их содержательных импликаций, так и при переводе на русский язык соответствующих терминов из англоязычной психоаналитической литературы. Так, в одних случаях понятие «отрицание» является переводом английского «negation» («Психоаналитические термины и понятия: Словарь», 2000), в то время как в другом случае – английского «denial» (Ч. Райкрофт. «Критический словарь психоанализа», 1995). В обоих случаях отрицание рассматривается в качестве защитного механизма, однако во втором случае подчеркивается, что отрицание («denial») не следует путать с отказом («negation»), представляющим собой процесс, посредством которого болезненное восприятие или мысль допускаются в сознание в отрицательной форме.

И еще одно. Не следует думать, что неоднозначность в переводе одних и тех же терминов на русский язык обусловлена личными пристрастиями переводчиков или научных редакторов соответствующих изданий, хотя и это тоже может иметь место. В действительности существуют трудности, вызванные к жизни, с одной стороны, «стандартизацией» переводов работ З. Фрейда с немецкого языка на английский, что способствовало систематизации и структуризации психоаналитических концепций, но лишило их живости и образности, а с другой стороны, «технизацией» психоанализа, нашедшей отражение в современном психоаналитическом лексиконе, в результате чего с трудом приходится пробираться через нагромождение терминологических новообразований, прежде чем доберешься до сути того, что хотел сказать аналитик в своем исследовании, хотя на самом деле порой за наукообразной вязью слов оказываются тривиальные мысли, а подчас и их отсутствие.

Англоязычная «стандартизация» привела к стерильности и упрощению многих психоаналитических представлений З. Фрейда о многозначности психических структур и процессов, но не устранила, а, напротив, в большей степени, чем ранее, обнажила противоречия между теорией и практикой психоанализа. И хотя в рамках современного психоанализа до сих пор остаются дискуссионными вопросы по поводу того, как, каким образом и с помощью каких средств, включая «технизацию» понятийного аппарата, можно избежать соответствующих противоречий, тем не менее в этих дискуссиях редко находит отражение понимание того, что противоречивость психоанализа, имеющего дело с бессознательными желаниями и не менее бессознательными защитными механизмами человека, отражает глубинные пласты противоречивости человеческого существования.

Широко распространенная «технизация», отражающая рационалистическую тенденцию развития человечества, за которой скрыты, как показали психоаналитические исследования, бессознательные стремления человека быть сверхразумнее и сверхсильнее жизненного организующего начала в мире, привела к такому направлению развития психоанализа, в рамках которого он (психоанализ) оказался втянутым в «технизацию» аналитических понятий, концепций, техник лечения. Поэтому нет ничего удивительного в том, что психоаналитики используют труднодоступный для перевода с одного языка на другой «психоаналитический жаргон», который воспринимается нормальным, но не посвященным в святая святых психоанализа человеком не иначе, как «язык инопланетян».

Все это вовсе не означает, что нет необходимости обращаться к психоаналитическим терминам, понятиям, идеям. Напротив, их разъяснение составляет основную задачу любого словаря, включая психоаналитический. Более того, работа подобного рода может оказаться полезной для подготовки переводов на русский язык полного собрания сочинений З. Фрейда, что, хотелось бы надеяться, может быть осуществлено по крайней мере в обозримой перспективе.

Мне представляется чрезвычайно важным, особенно в условиях возрождения психоанализа в России, сделать психоаналитические термины, понятия и идеи более доступными не только для начинающих аналитиков, но и для всех тех, кто интересуется психоаналитическим образом мышления. Именно поэтому я взялся за подготовку данного психоаналитического словаря, понимая всю тяжесть добровольно взваливаемой на себя ноши. Однако только в процессе осуществляемой работы я на собственном опыте прочувствовал и окончательно убедился в том, насколько эта ноша действительно тяжела и сколько усилий еще потребуется со стороны других российских аналитиков, в том числе и по прояснению психоаналитических терминов, понятий и идей, прежде чем отечественные достижения в области теории и практики психоанализа займут достойное место в международном психоаналитическом движении.

Включенный в данный словарь материал организован таким образом, чтобы по возможности воспроизвести исторические и логические связи, лежащие в основе становления и развития психоанализа. Это означает, что изложению идей и концепций З. Фрейда уделяется большее внимание, чем другим авторам, в той или иной степени способствовавшим развитию психоанализа или тем направлениям, которые включают в себя аналитический подход к исследованию человека и лечению психических заболеваний.

В вводной статье Б. Мура («Психоаналитические термины и понятия: словарь», 2000) приведено образное сравнение, дающее представление о том, почему необходима коррекция устарелой теории (идей З. Фрейда в их первоначальной форме), если мы хотим иметь правильное представление о нынешнем статусе психоанализа. По этому поводу Б. Мур замечает: «Определения и комментарии в «Словаре психоанализа» Лапланша и Понталиса (1973), например, являются неоценимыми для ученых в том, что они точно указывают психоаналитическую гавань, из которой направились на корабле различные международные движения; к сожалению, некоторые из концептуальных судов построены по моделям времен Первой мировой войны и могут затонуть при серьезном испытании». Однако, как о том свидетельствует трагическая гибель команды подводной лодки «Курск», даже самые современные технические конструкции, построенные по моделям второй половины ХХ века, могут оказаться не менее уязвимыми, чем их «допотопные» предшественники.

Учитывая то обстоятельство, что возрождение психоанализа в России предполагает освоение ранее труднодоступных (и недоступных) пластов психоаналитического знания и соответствующей терапевтической практики, а также принимая во внимание неизбежные издержки, вызванные к жизни «стандартизацией» и «технизацией» психоанализа, было бы недальновидным, на мой взгляд, полагаться исключительно на современные психоаналитические представления о человеке и отбрасывать идейное наследие З. Фрейда как нечто устаревшее и заслуживающее внимание лишь историков науки. Напротив, представляется существенным и необходимым переосмысление его идейного наследия как с точки зрения возможных корректировок неоправданных или не оправдавших надежды новаций, возникших в результате «стандартизации» и «технизации» психоанализа, так и в плане дальнейших перспектив развития психоаналитической теории и практики.

Общепринятым в современном психоанализе является, например, деление его на клинический и прикладной. Считается, что прикладной психоанализ есть не что иное, как использование идей и концепций клинического психоанализа при осуществлении исследований в области истории, религии, мифологии, биографии, литературы, искусства, обществознания и культуры в целом. Между тем З. Фрейд исходил из того, что подобное понимание не является корректным и что действительная граница проходит между научным психоанализом и его применениями в медицинской и немедицинской областях. Эта точка зрения была выражена им, в частности, в 1926 г. в работе о дилетантском анализе.

Цель предлагаемого читателям словаря – не только пояснить основные психоаналитические термины, понятия и идеи, но и путем введения их в контекст истории развития теории и практики психоанализа показать основополагающие ориентиры, которые в свое время были намечены З. Фрейдом.

Если кратко сформулировать кредо данного словаря, то его можно было бы выразить следующим образом: не «назад к Фрейду!» (на чем в середине ХХ столетия настаивал французский психоаналитик Ж. Лакан), а «вперед с Фрейдом!», что, полагаю, более адекватно отражает внутреннюю потребность психоанализа на современном этапе развития его теории и практики.

Остается лишь добавить, что данный словарь предназначен не только для начинающих аналитиков, но и для всех тех, кто интересуется психоаналитическими идеями о человеке, внутрипсихических конфликтах и возможностях их разрешения.

Валерий Лейбин Май 2001 г., Москва

А

АБРАХАМ Карл (1877–1925) – немецкий психоаналитик, один из ближайших соратников З. Фрейда. Родился 3 мая 1877 года в северной части Германии в Бремене. Проявив интерес к изучению иностранных языков, он в возрасте 15 лет подготовил работу «Сходство языка у разных индейских племен Южной Америки». Обладая филологическими способностями, позволившими ему освоить английский, голландский, датский, испанский, итальянский, французский языки, он тем не менее не мог рассчитывать на соответствующее университетское образование. Скромное материальное положение родителей и их иудейское вероисповедание привело к выбору более «надежной» профессии для сына. По решению родителей он начал учиться на дантиста, но знакомство с различными медицинскими дисциплинами способствовало пробуждению его интереса, выходящего далеко за сферу стоматологии.

В 1901 году К. Абрахам подготовил диссертацию «К вопросу о филогенезе волнистого попугая», которая была представлена к защите на соискание докторской степени во Франкфуртском университете. С 1901 по 1904 год он работал в одной из психиатрических лечебниц в Берлине, с 1904 по 1907 год – в психиатрической клинике Бургхольцли в Цюрихе. В процессе совместной работы с Э. Блейлером и К.Г. Юнгом, проявившими в то время особый интерес к психоаналитическим идеям З. Фрейда, К. Абрахам не только познакомился с психоанализом, но и стал активно использовать его положения в своей исследовательской и терапевтической деятельности.

В июне 1907 года К. Абрахам послал З. Фрейду оттиск своего доклада о значении сексуальных травм в юношеском возрасте для симптоматологии шизофрении. Данный материал произвел на основателя психоанализа благоприятное впечатление и он пригласил К. Абрахама посетить его дом в Вене. В декабре того же года состоялась первая встреча К. Абрахама с З. Фрейдом, после чего началась их личная дружба, сопровождавшаяся деловым сотрудничеством. К. Абрахам привлек основателя психоанализа «родственными иудейскими чертами», ясностью мысли и той решительностью, с которой он отстаивал психоаналитическую теорию и практику.

За несколько месяцев до личной встречи с основателем психоанализа К. Абрахам покинул Швейцарию и вернулся в Берлин, где стал работать в качестве первого немецкого психоаналитика. Уже на начальном этапе своей психоаналитической деятельности он проявил незаурядные способности как в плане научных исследований и практической терапии, так и в организационном отношении. На протяжении 1908–1909 годов К. Абрахам выступил с рядом докладов перед немецкими врачами, познакомив их с психоаналитическими идеями. Он принял участие в первой Международной встрече психоаналитиков (Зальцбург, 1908), на которой представил доклад о психосексуальных различиях истерии и шизофрении. В 1909 году вышла в свет его публикация «Сон и миф. Очерк по психологии народов», основанная на использовании психоаналитических положений З. Фрейда о природе сновидений.

В 1910 году К. Абрахам основал в Берлине первое отделение Международного психоаналитического объединения. В том же году он прочитал лекцию, посвященную психоанализу одного случая фетишизма, а в 1911 году – впервые в Германии четырехнедельный курс по психоанализу. В тот период наряду с различными сообщениями и статьями, включающими размышления о сумеречном состоянии при истерии, садистских фантазиях в детском возрасте, сексуальных отношениях в невротических семьях, эдиповых сновидениях и психосексуальных основаниях депрессивных состояний, он подготовил и опубликовал работу «Джованни Сегантини. Психоаналитический этюд» (1911).

На протяжении последующих лет, вплоть до преждевременной смерти от воспаления легких 24 декабря 1925 года, К. Абрахам принимал самое активное участие в Международном психоаналитическом движении и развитии психоанализа в Германии. Начиная с 1914 года он неоднократно избирался президентом Международной психоаналитической ассоциации и был одним из организаторов созданного в 1920 году Берлинского психоаналитического института, положившего начало профессиональной подготовки психоаналитиков. У него прошли учебный анализ такие, ставшие впоследствии известными психоаналитиками, личности, как Ф. Бём, Х. Дойч, Дж. Гловер, Э. Гловер, Э. Зиммель, М. Кляйн, К. Мюллер-Брауншвейг, Ш. Радо, Т. Райк, К. Хорни.

АБСТИНЕНЦИЯ – воздержание, выступающее в классическом психоанализе в качестве одного из правил или принципов аналитической терапии.

З. Фрейд (1856–1939) исходил из того, что специфика психоаналитического лечения требует воздержания от удовлетворения желаний пациента. Правило абстиненции включает в себя по меньшей мере два требования: во-первых, психоаналитик должен отказывать пациенту, рассчитывающему на ответное проявление эротических чувств, в удовлетворении его желания; во-вторых, он не должен допускать слишком быстрого освобождения пациента от его болезненных симптомов и страданий.

Несоблюдение правила абстиненции затрудняет или делает невозможным успешное осуществление аналитической терапии. Потакание прихотям пациента и удовлетворение его эротических желаний обесценивает психоаналитическое лечение, которое, как считал З. Фрейд, «должно быть проведено в воздержании». Слишком быстрое устранение симптомов заболевания и страданий пациента может привести к временному облегчению его состояния, но не дает никаких гарантий того, что аналогичное заболевание не повторится в дальнейшем. В конечном счете правило абстиненции предполагает ориентацию аналитика на отказ от удовлетворения эротических желаний пациента и длительное по времени лечение, требующее обстоятельной аналитической работы по выявлению и устранению причин возникновения патогенных внутри-психических конфликтов, приведших к психическому расстройству. По словам З. Фрейда, даже на поздних стадиях лечения необходимо «соблюдать осторожность» и не давать «разрешения симптома и объяснения желания» прежде, чем пациент непосредственно не приблизится к ним, чтобы самому достичь такого решения.

Принцип абстиненции подразумевает не физическое воздержание аналитика от удовлетворения желаний пациента, то есть его воздержание от полового общения, что само собой разумеется. Оно имеет более глубокий смысл и более широкое содержание. С точки зрения З. Фрейда, правило абстиненции предполагает соблюдение двух условий: необходимо сохранять у пациента потребность и тоску как силы, побуждающие его к работе и изменению, ибо уступка любовным требованиям или подавление их одинаково опасны для анализа; не допускать того, чтобы они отчасти ослабевали или успокаивались в результате получения суррогатного, а не настоящего удовлетворения, которое невозможно, пока не устранены вытеснения.

Как жестоко это ни звучит на первый взгляд, но З. Фрейд считал, что психоаналитик должен прилагать все усилия к тому, чтобы страдания пациента в достаточной мере не закончились преждевременно. Если благодаря аналитической работе по выявлению и обесцениванию симптомов заболевания страдание пациента уменьшилось, то необходимо восстановить его как-нибудь иначе, как «чувствительное лишение», поскольку в противном случае возникает опасность не достичь большего, чем неустойчивого улучшения. Это связано с тем, что при начальном «расшатывании болезни» вследствие анализа пациент начинает, как правило, создавать себе вместо своих симптомов новые замены удовлетворения, лишенные характера страданий, что приводит к растрате необходимой для продолжения лечения энергии. Кроме того, пациент может искать замещающее удовлетворение в самом лечении, в отношениях к аналитику и тем самым стремится вознаградить себя за все предшествующие лишения удовлетворения желаний. Психоаналитик же, по словам З. Фрейда, обязан придерживаться основного положения: «аналитическое лечение должно по мере возможности проводиться в лишении – при воздержании».

Принцип абстиненции был введен З. Фрейдом в процессе становления психоаналитической техники (от разъяснения смысла симптомов к раскрытию сопротивлений) и ее модификации (в зависимости от формы болезни и преобладающих влечений у пациентов). Так, в докладе «Что ждет в будущем психоаналитическую терапию?», прочитанном им на II Конгрессе психоаналитиков в Нюрнберге в 1910 г., он говорил о необходимости рассмотрения важных и в то время еще невыясненных вопросов, которые могут возникать при лечении невроза навязчивости. В частности, в поле зрения З. Фрейда оказались следующие вопросы: в какой степени можно разрешить «некоторое удовлетворение влечений больного», с которыми приходится бороться, и какое создается при этом различие, то есть оказываются ли по своей природе эти влечения активными (садистскими) или пассивными (мазохистскими)?

Ответ на первый вопрос привел к З. Фрейда к выдвижению и отстаиванию принципа абстиненции, который в явной форме был сформулирован им в статье «Заметки о любви-переносе» (1915). Однако в своей речи «Пути психоаналитической терапии», произнесенной на V психоаналитическом Конгрессе в Будапеште в 1918 г., он заметил, что в зависимости от природы заболевания и от особенностей пациента ему можно позволить кое-что. При этом З. Фрейд подчеркнул: если из полноты своего отзывчивого сердца аналитик будет отдавать пациенту все, что человек может получить от другого, то он допустит такую же экономическую ошибку, в которой повинны неаналитические санатории для нервнобольных, создающие для их обитателей благоприятные условия, в результате чего нервнобольные ищут в них вновь убежище от тягот жизни. В отличие от подобных учреждений в процессе аналитического лечения у пациента должно, по мнению З. Фрейда, оставаться много неисполненных желаний и целесообразно отказывать ему именно в таком удовлетворении, которое «он больше всего желает и настойчивее всего выражает».

Таким образом, несмотря на изменения техники анализа, принцип абстиненции оставался важным и существенным в классическом психоанализе. З. Фрейд не только не поддержал идею «активного анализа», выдвинутую в середине 20-х годов О. Ранком (1884–1939) и Ш. Ферен-ци (1873–1933), но и в начале 30-х годов выступил против нововведений Ш. Ференци, предложившего метод «изнеживания», в соответствии с которым аналитик отказывается от «сдержанной холодности», принимает на себя роль «нежной матери», уступает желаниям и побуждениям пациента, то есть не придерживается принципа абстиненции.

В современной психоаналитической литературе существуют различные точки зрения на необходимость соблюдения принципа абстиненции. Одни психоаналитики придерживаются взглядов З. Фрейда, считая абстиненцию необходимой предпосылкой любого аналитического лечения. Другие подвергают сомнению полезность данного принципа применительно ко всем психически больным людям и допускают отступление от этого принципа при работе с некоторыми пациентами. Третьи исходят из того, что «неустанная абстиненция со стороны аналитика может серьезно исказить терапевтический диалог, провоцируя бурные конфликты, которые являются в большей степени артефактом позиции терапевта, чем подлинной манифестацией изначальной психопатологии пациента». Последней точки зрения придерживаются, в частности, Р. Столороу, Б. Брандшафт, Дж. Атвуд, предложившие заменить принцип абстиненции указанием, что аналитик должен руководствоваться текущей оценкой факторов, ускоряющих или сдерживающих изменение субъективного мира пациента. Данная точка зрения нашла отражение в их работе «Психоаналитическое лечение. Межсубъективный подход» (1987).

АВТОНОМИЯ – независимое функционирование, способствующее саморегуляции психических процессов.

В психоанализе автономия соотносится, как правило, со способностью самостоятельного функционирования Я. Считается, что понятие автономии было введено в психоаналитическую литературу Х. Хартманном (1894–1970), который в работе «Психология Я и проблема адаптации» (1939) сформулировал теоретические положения, согласно которым некоторые состояния и функции Я могут быть автономными и независимыми от непосредственного влияния бессознательных влечений человека. Высказанная им точка зрения вызвала необходимость в переосмыслении представлений З. Фрейда о несчастном Я, находящемся в постоянной зависимости от притязаний со стороны внешнего мира, бессознательных влечений человека (Оно) и внутренней совести (Сверх-Я).

Действительно, в работе «Я и Оно» (1923) З. Фрейд не только рассмотрел связи и отношения Я с внешним миром и внутренними силами, но и показал его незавидную участь. Вместе с тем он говорил как о слабостях, так и о силе Я, которому доверены важные функции устанавливать последовательность психических процессов и подвергать проверке их на реальность. Другое дело, что в «Я и Оно» основной акцент был сделан на раскрытии слабостей Я, что не могло не сказаться на последующих психоаналитических исследованиях. Однако в таких работах, как «Конечный и бесконечный анализ» (1937) и «Очерк о психоанализе» (1938, опубликован в 1940 г.), З. Фрейд писал об изменениях Я и его возможной автономии. Так, в «Очерках о психоанализе» он замечал, что «задача Я – встречать требования, выдвигаемые по трем его связям – с реальностью, с Оно и с Сверх-Я, и вместе с тем одновременно сохранять свою собственную организацию и автономию». При невротических заболеваниях Я человека ослаблено и лишено автономии. Задача психоаналитической терапии состоит в том, чтобы помочь пациенту восстановить душевный порядок, довести психические процессы в его Я до нормального уровня и обеспечить его автономное функционирование.

Если З. Фрейд лишь обратил внимание на возможность автономного функционирования Я, то Х. Хартманн выделил первичную и вторичную автономию функций Я. Первичная автономия функций Я связана с процессами физического и психического развития человека независимо от внешнего влияния. Вторичная автономия – с защитными механизмами, возникающими и действующими в качестве реакции человека на внешнее воздействие.

Исследование первичной и вторичной автономии функций Я осуществлялось Х. Хартманном с точки зрения раскрытия специфики дифференциации и интеграции самих функций и возможностей адаптации человека к существующим условиям жизни. Последующие психоаналитики сконцентрировали внимание на изучении адаптационных способностей человека, нарушении или снижении степени его адаптивности в случае психического расстройства и задачах аналитической терапии по восстановлению и усилению адаптационных возможностей Я. В рамках подобной ориентации возникло направление, получившее название психологии Я (эго-психологии).

АГОРАФОБИЯ – психическое состояние, характеризующееся боязнью открытых пространств и стремлением человека избегать их.

Проблема фобий, в том числе и агорафобии, находилась в центре исследовательского и терапевтического внимания З. Фрейда. Она получила свое осмысление во многих его работах.

В статье «Пути психоаналитической терапии», отражавшей доклад, произнесенный З. Фрейдом на V психоаналитическом Конгрессе в Будапеште в 1918 г., им было выделено два класса агорафобии: более легкий и более тяжелый. В первом случае больные страдают от страха каждый раз, когда выходят на улицу. Тем не менее они все же не отказываются от того, чтобы выходить на улицу без провожатых. Во втором случае больные защищаются от страха тем, что перестают выходить на улицу одни. По мнению З. Фрейда, аналитик должен принимать во внимание различие между этими классами агорафобии. Вряд ли можно справиться с агорафобией второго класса, если ждать пока анализ заставит больного отказаться от нее. Больной в таких случаях не дает в анализе материала, необходимого для разрешения агорафобии.

С точки зрения З. Фрейда, у больных, страдающих тяжелой формой агорафобии, можно добиться успеха только в том случае, если благодаря влиянию анализа их можно заставить вести себя как при агорафобиях первой степени, то есть «выходить на улицу и бороться со страхом во время таких попыток». Сначала нужно добиться того, чтобы агорафобия стала слабее. Когда благодаря требованиям аналитика это будет достигнуто, у больного появятся те мысли и воспоминания, которые делают возможным разрешение агорафобии.

АГРЕССИВНОСТЬ – в психоанализе: отношение человека к другим людям и к самому себе, характеризующееся насилием, разрушением, унижением, причинением страдания.

На начальных этапах своей исследовательской и терапевтической деятельности З. Фрейд столкнулся с проявлением амбивалентности (двойственности) влечений и желаний человека. Работа с пациентами и осуществленный им в 90-х годах ХIХ столетия самоанализ подвели его к утверждению, что уже в раннем детстве человек может испытывать одновременно любовные и враждебные чувства к своим родителям, братьям, сестрам. Это двойственное проявление чувств у человека наблюдается не только в реальной жизни, но и в его сновидениях, фантазиях. В работе «Толкование сновидений» (1900) З. Фрейд писал, что нередко в сновидениях человека изображается смерть близких ему людей, и это можно расценивать как отражение своего рода агрессивности по отношению к данным людям, которая могла иметь место когда-нибудь в детстве сновидящего. Он считал необоснованным утверждение, что отношение детей к их братьям и сестрам является по преимуществу любовным. Имеется много примеров вражды между братьями и сестрами в зрелом возрасте, и эта вражда, как считал З. Фрейд, «ведет свое происхождение с детства и даже наблюдается с самого их рождения».

В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) З. Фрейд уделил внимание проблеме садизма и мазохизма, рассмотрел склонность некоторых людей причинять боль сексуальному партнеру, показал связь между сексуальным удовлетворением и испытанием физической и душевной боли со стороны сексуального объекта. По его словам, сексуальность большинства мужчин содержит «примесь агрессивности», «склонности к насильственному преодолению сопротивления» сексуального объекта, и садизм в таком случае может соответствовать ставшему самостоятельным и занявшим главное место «агрессивному компоненту сексуального влечения».

На протяжении последующих 15 лет З. Фрейд рассматривал агрессивность не в качестве особого влечения, наряду с влечениями к самосохранению, а как составную часть сексуального влечения. Он исходил из того, что, хотя история культуры человечества является наглядным свидетельством тесной связи жестокости и полового влечения, тем не менее существование противоположной пары садизм-мазохизм нельзя объяснить только «примесью агрессивности». В то время основатель психоанализа не разделял точку зрения тех аналитиков, которые, подобно А. Адлеру (1870–1937) или С. Шпильрейн (1885–1942), выступали с идеей существования особого «агрессивного», «деструктивного» влечения.

Только в 20-е годы З. Фрейд пересмотрел свои представления об агрессивности. В работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) он подчеркнул, что сама любовь к объекту показывает полярность между «нежностью» и «агрессивностью» и что в самом Я обнаруживаются «деструктивные влечения». В работе «Массовая психология и анализ человеческого «Я» (1921) он отметил готовность людей к ненависти и агрессивности.

В 20-е годы З. Фрейд еще говорил о том, что происхождение агрессивности неизвестно и хотелось бы приписать ей примитивный характер. В работах 30-х годов он не только соглашался с предположением А. Эйнштейна о присущем людям «инстинкте ненависти и уничтожения», но и писал о том, что в случае слишком большой активизации процесса поворота агрессивности вовнутрь можно ожидать ухудшение здоровья человека, в то время как поворот «деструктивных влечений» во внешний мир «облегчает живые существа и действует на них благоприятно».

В написанной в конце жизни и опубликованной после смерти работе «Очерк о психоанализе» (1940) З. Фрейд недвусмысленно подчеркивал: «Сдерживание агрессии в целом является вредным для здоровья и ведет к заболеванию (подавлению)».

Представления З. Фрейда об агрессивности нашли свое дальнейшее развитие в исследованиях психоаналитиков. В частности, М. Кляйн (1882–1960) высказала предположение, что между агрессивными и ли-бидозными импульсами всегда существует проявляющееся в различных пропорциях взаимодействие. Она полагала, что периоды свободы от голода и напряжения у грудного ребенка являются не чем иным, как равновесием между этими двумя импульсами, а изменения в равновесии между ними дают начало возникновению жадности, являющейся первичной на оральной стадии инфантильного развития. Причем любое увеличение интенсивности жадности укрепляет, по ее мнению, «ощущение фрустрации и, в свою очередь, агрессивные импульсы».

АГРЕССИЯ – импульс или намерение, предопределяющие такое поведение человека, которое характеризуется разрушительностью и деструктивностью. В психоаналитической теории и практике уделяется значительное внимание агрессивности человека. Вместе с тем психоаналитическое понимание агрессии и агрессивности не является однозначным. Во всяком случае различные психоаналитики дают свое толкование природы и истоков возникновения агрессивности человека.

В период становления психоанализа З. Фрейд не уделял особое внимание агрессии как таковой. Более того, он критически отнесся к идеям А. Адлера (1870–1937) и С. Шпильрейн (1885–1942) о присущем человеку влечении к агрессии и деструктивности. Не разделял он и мнения В. Штекеля (1868–1940), согласно которому ненависть первичнее любви. Но это не означает, что в своей клинической практике З. Фрейду не приходилось сталкиваться с бессознательными влечениями человека, характеризующимися проявлением враждебности по отношению к другим людям. Напротив, обращая внимание на сексуальные влечения, он обсуждает проблемы садизма и мазохизма, включая реальные случаи и фантазии битья.

В «Трех очерках по теории сексуальности» (1905) содержатся размышления З. Фрейда об агрессивном компоненте сексуального влечения. Теоретические представления об эдипове комплексе также включали в себе идею агрессивности человека, поскольку речь шла об отцеубийстве, о чем он рассуждал в работе «Тотем и табу» (1913). Вместе с тем в ранних своих работах З. Фрейд не решился признать наряду с другими и на одинаковых правах с сексуальными влечениями «особое агрессивное влечение», о чем поведал в работе «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909). Только в работах 20-х годов он пересмотрел свои первоначальные гипотезы о первичных влечениях человека, выдвинув предположение о существовании инстинкта жизни и инстинкта смерти, что привело его к признанию наличия в человеке агрессивности.

В работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) З. Фрейд писал о полярности между любовью (нежностью) и ненавистью (агрессивностью). В книге «Массовая психология и анализ человеческого Я» (1921) он подчеркивал, что, согласно психоанализу, продолжительная эмоциональная связь между двумя людьми содержит осадок враждебных чувств. При этом З. Фрейд исходил из того, что в поведении людей проявляется готовность к агрессивности, имеющей примитивный характер. Эти идеи нашли отражение и в его последующих трудах. Так, в работе «Будущность одной иллюзии» (1927) он отстаивал идею о необходимости считаться с тем фактом, что у всех людей имеют место деструктивные тенденции. В книге «Недовольство культурой» (1930) З. Фрейд утверждал, что агрессивность человека царила в древнейшие времена, заявляет о себе в детском возрасте у всех людей и является неискоренимой чертой человеческой натуры.

В письме А. Эйнштейну, известному под названием «Почему война» (1932), З. Фрейд недвусмысленно писал о том, что инстинкт самосохранения нуждается в агрессивности, влечение к разрушению присуще каждому живому существу, а возникновение совести объясняется поворотом агрессии вовнутрь. В конечном счете З. Фрейд пришел к выводу, согласно которому желание лишить человека агрессивности практически неосуществимо, надежда на избавление от агрессии является иллюзией, полностью устранить человеческое влечение к агрессивности невозможно, но можно попытаться направить его в такое русло, которое бы не находило свое выражение в форме войны.

В целом, с точки зрения З. Фрейда, агрессивное влечение человека является главным представителем инстинкта смерти и, следовательно, смысл культурного развития состоит в борьбе между инстинктом жизни и инстинктом деструктивности. Человек направляет свою агрессию или вовне, разрушая и уничтожая других людей, или вовнутрь, приводя к саморазрушению, обусловленному углублением конфликтов между Я и Сверх-Я, поскольку Сверх-Я в виде совести использует против Я свою готовность к агрессии. Сдерживание агрессии, подчеркивал З. Фрейд в «Очерке психоанализа» (1940), неизбежно ведет к заболеванию. «В припадке ярости человек часто демонстрирует, как подавленная и направленная вовнутрь агрессивность приводит к саморазрушению: он рвет на себе волосы или бьет себя по лицу кулаками, хотя вполне очевидно, что он предпочел бы направить эти действия против кого-то другого».

Последователи З. Фрейда по-разному отнеслись к его идеям о свойственной человеку агрессии. Одни из них поставили знак равенства между агрессией и ненавистью, деструктивностью и садизмом. Другие попытались конкретизировать понятие агрессии, соотнося его с либидо, критическими фазами инфантильного развития или используя его для типологии личности. Третьи поставили под вопрос правомерность сведения агрессии к первичному влечению человека.

К. Хорни (1885–1952) обратила внимание на тип личности, у которой преобладают агрессивные наклонности. В книге «Наши внутренние конфликты» (1945) она подчеркнула, что в отличие от уступчивого и отстраненного типов личности агрессивный тип характеризуется враждебной установкой по отношению к другим людям. Для него свойственно ощущение мира как арены борьбы всех против всех. Его система ценностей основана на философии джунглей. Агрессивный тип считает всех своими потенциальными врагами.

Х. Хартманн, Э. Крис и Р. Лёвенштейн рассмотрели вопрос о пластичности агрессии и классификации целей агрессии в соответствии со степенью и средствами разрядки, которую они обеспечивают. В совместно написанной работе «Заметки по теории агрессии» (1949) они выделили четыре типа конфликтов, под влиянием которых изменяются цели агрессии, и четыре процесса, изменяющие влияние агрессии. По их мнению, цели агрессии могут изменяться в том случае, если: агрессия и либидо вступают в конфликт, когда энергия обоих влечений направляется на один и тот же объект (конфликт влечений); реакция объекта на агрессивные акты представляет опасность для индивида (конфликт с реальностью); частично идентифицированное с объектом Я подготовлено к опасности, но существуют помехи для завершения агрессивного акта (структурный конфликт с участием Я); имеет место конфликт с моральными ценностями (структурный конфликт с участием Сверх-Я). Изменение же влияния агрессии может осуществляться под воздействием следующих процессов: смещения агрессии на другие объекты, затруднений в реализации целей агрессивных импульсов, сублимации агрессивной энергии, слияния агрессии с либидо.

На одном из семинаров, имевшем место в 1953 г., французский психоаналитик Ж. Лакан (1901–1981) поставил вопрос о необходимости проведения различий между агрессивностью и агрессией. По его мнению, лишь в определенных условиях агрессивность становится агрессией, в то время как последняя не имеет ничего общего с витальной реальностью. Словом, агрессия – «это экзистенциальный акт, связанный с воображаемым отношением».

Э. Фромм (1900–1980) выделил несколько типов агрессии. В отличие от З. Фрейда он провел различие между доброкачественной агрессией (биологически адаптивной, способствующей поддержанию жизни) и злокачественной (не связанной с сохранением жизни). В работе «Анатомия человеческой деструктивности» (1973) он рассматривал и такое явление, как псевдоагрессия. Последняя, по его мнению, включает в себя непреднамеренную, оборонительную, игровую агрессию и агрессию, связанную с самоутверждением. Доброкачественная агрессия соотносилась им с поведением человека, предусматривающим самооборону, ответную реакцию на угрозу. Злокачественную агрессию он понимал как специфическую человеческую страсть к абсолютному господству над другим живым существом, желание его разрушить и убить. Злокачественная агрессия не порождена животным инстинктом. Она свойственна исключительно человеку, является важной составной частью его психики. Как считал Э. Фромм, только человек подвержен влечению мучить, уничтожать себе подобных и при этом испытывать удовольствие.

В современной психоаналитической литературе до сих пор остаются дискуссионными следующие вопросы. Является ли агрессия самостоятельным, наряду с сексуальным, инстинктивным влечением человека или она тесно связана с либидо? Если имеет место первое, то способно ли либидо нейтрализовать разрушающее воздействие агрессии на окружающий человека мир и его самого или агрессивность как самостоятельное влечение принципиально неустранима? Если имеет место последнее, то представляют ли агрессивные и либидозные влечения некое единство с момента рождения индивида или оно возникает в процессе становления и развития личности? Существуют ли принципиальные различия между агрессивностью и агрессией и как эти феномены связаны с реальностью?

АДАПТАЦИЯ – приспособление человека к окружающему миру.

Психоаналитическое понимание функционирования психики человека основывалось на представлениях о возможностях удовлетворения его бессознательных влечений. З. Фрейд исходил из того, что психическая деятельность координируется внутренними механизмами, приводящимися в движение колебаниями между повышением и снижением напряжения, возникающего в результате ощущения удовольствия-неудовольствия. Когда притязания бессознательных влечений Оно, ориентированных на получение непосредственного удовольствия (принцип удовольствия), не находят своего удовлетворения, появляются невыносимые состояния. Ситуация удовлетворения возникает при помощи внешнего мира. Именно к нему обращено Я (сознание, разум), принимающее на себя управление и считающееся с реальностью (принцип реальности). Бессознательные влечения Оно настаивают на незамедлительном удовлетворении. Я стремится защититься от возможной неудачи и выступает посредником между притязаниями Оно и ограничениями, налагаемыми внешним миром. В этом отношении деятельность Я может осуществляться в двух направлениях: Я наблюдает за внешним миром и пытается поймать благоприятный момент для безопасного удовлетворения влечений; Я оказывает влияние на Оно, стремясь укротить его влечения путем отсрочки их удовлетворения или отказа от них за счет какой-либо компенсации. Так происходит приспособление человека к внешнему миру.

Помимо этого направления деятельности Я существует, по мнению З. Фрейда, другой путь адаптации. Со временем Я может найти иной путь приспособления к миру, дающий возможность удовлетворения влечений человека. Оказывается, можно вторгаться во внешний мир, изменять его и тем самым создавать такие условия, которые способны привести к удовлетворению. Поэтому перед Я возникает задача по определению наиболее целесообразного для человека пути адаптации, заключающегося или в сдерживании бессознательных влечений перед требованиями внешнего мира, или в поддержке их с целью оказания сопротивления этому миру. По инициативе венгерского психоаналитика Ш. Ференци (1873–1933) первый путь адаптации был назван в психоанализе аутопластическим, второй – аллопластическим. В связи с этим З. Фрейд привел в своей работе «Проблема дилетантского анализа» (1926) следующее высказывание: «Сегодня в психоанализе это принято называть аутопластической или аллопластической адаптацией в соответствии с тем, происходит ли этот процесс посредством изменений собственной психической организации или изменением внешнего (в том числе и социального) мира».

Успешная адаптация к окружающему миру способствует нормальному развитию человека, поддержанию его состояния здоровья. Однако, как считал З. Фрейд, если Я оказывается слабым, беспомощным перед бессознательными влечениями Оно, то при столкновении с внешним миром у человека может возникнуть ощущение опасности. Тогда Я начинает воспринимать исходящую от бессознательных влечений опасность как внешнюю и после неудачных усилий, аналогичных ранее предпринимаемым по отношению к внутренним побуждениям, пытается спастись от этой опасности бегством. В этом случае Я предпринимает вытеснение бессознательных влечений. Однако, поскольку внутреннее подменяется внешним, подобная защита от опасности хотя и приводит к частичному успеху, тем не менее этот успех оборачивается вредными последствиями для человека. Вытесненное бессознательное оказывается для Я «запретной зоной», в которой образуются психические замещения, дающие эрзац-удовлетворение в форме невротических симптомов. Таким образом, «бегство в болезнь» становится такой адаптацией человека к окружающему миру, которая осуществляется неадекватным образом и свидетельствует о слабости, незрелости Я.

Исходя из подобного понимания адаптации, цель психоаналитической терапии заключается в «реставрации Я», освобождении его от ограничений, вызванных вытеснением и ослаблением его влияния на Оно, с тем, чтобы более приемлемым способом, чем «бегство в болезнь», разрешить внутренний конфликт, связанный с приспособлением человека к окружающему миру.

Дальнейшее развитие соответствующих представлений об адаптации нашло свое отражение в трудах ряда психоаналитиков, включая Х. Хартманна (1894–1970), Э. Фромма (1900–1980) и других. Так, в работе австро-американского психоаналитика Х. Хартманна «Психология Я и проблема адаптации» (1939) данная проблематика рассматривалась не только в плане изменений, производящих человеком или в окружающей его среде (аллопластический способ адаптации), или в собственной психической системе (аутопластический способ адаптации), но и с точки зрения возможности поиска и выбора им новой психосоциальной реальности, в которой адаптация индивида осуществляется путем как внешних, так и внутренних изменений.

В книге американского психоаналитика Э. Фромма «Бегство от свободы» (1941) ставился вопрос о необходимости различать адаптацию статическую и динамическую. Статическая адаптация – это приспособление, при котором «характер человека остается неизменным и постоянным и возможно появление только каких-либо новых привычек». Динамическая адаптация – приспособление к внешним условиям, стимулирующее «процесс изменения характера человека, в котором проявляются новые стремления, новые тревоги».

В качестве иллюстрации статической адаптации может служить, согласно Э. Фромму, переход от китайского способа приема пищи с помощью палочек к европейскому способу владения вилкой и ножом, когда приехавший в Америку китаец приспосабливается к общепринятому способу приема пищи, но такая адаптация не служит причиной изменения его личности. Примером динамической адаптации может являться случай, когда ребенок боится отца, подчиняется ему, становится послушным, но во время приспособления к неизбежной ситуации в его личности происходят существенные изменения, связанные с развитием ненависти к отцу-тирану, которая, будучи подавленной, становится динамическим фактором характера ребенка.

С точки зрения Э. Фромма, «любой невроз представляет собой не что иное, как пример динамической адаптации к таким условиям, которые являются для индивидуума иррациональными (особенно в раннем детстве) и, несомненно, неблагоприятными для психического и физического развития ребенка». Социально-психологические явления, в частности, наличие явно выраженных разрушительных или садистских импульсов, также демонстрируют динамическую адаптацию к социальным условиям.

АДЛЕР Альфред (1870–1937) – австрийский психолог и психотерапевт, одним из первых присоединившийся к З. Фрейду, являвшийся президентом Венского психоаналитического общества с марта 1910 по февраль 1911 года и соредактором ежемесячного «Центрального листка по психоанализу», образовавший в 1911 году «Общество свободного психоанализа», а впоследствии возглавивший новое направление, получившее название индивидуальной психологии.

А. Адлер родился в небогатой еврейской семье в пригороде Вены 7 февраля 1870 года. Поскольку его родители происходили из привилегированной общины в провинции Бургенланд, принадлежащей к Венгрии, то при рождении он был записан венгром и только сорок один год спустя получил австрийское гражданство. Его детство прошло в предместьях Вены и в провинциальных местечках Рудольфсгейма, Пенцинга, Гернальса и Веринга, куда переезжали его родители в связи с неустойчивым материальным положением.

А. Адлер был вторым ребенком из шести детей, пережил смерть своего младшего брата и постоянно находился в тени своего старшего брата Зигмунда, отличавшегося жизнерадостностью и ставшего преуспевающим бизнесменом, помогавшим своей семье. С раннего детства он был любимцем отца Леопольда Адлера (Леб Натан), обладавшего веселым характером и торговавшего зерном, но чувствовал себя отвергнутым матерью Паулиной Адлер, загруженной домашним хозяйством. Маленький Альфред не отличался хорошим здоровьем, в детстве перенес рахит, пневмонию и несколько раз был на грани смерти.

В 1877 году его семья переехала в еврейский пригород Вены Леопольдштадт, где через два года А. Адлер стал учиться в той же самой гимназии, в которой ранее учился З. Фрейд. Из-за слабости здоровья и неуспеваемости ему пришлось пройти повторный курс обучения, так как он не был переведен в следующий класс. В 1881 году семья переехала в Гернальс, где А. Адлер продолжил свое обучение в одной из гимназий и в возрасте восемнадцати лет получил аттестат зрелости.

В 1888 году А. Адлер поступил на медицинский факультет Венского университета, где прошел курсы занятий по хирургии, органическим нервным заболеваниям, патологии нервной системы. После окончания университета в 1895 году он начал работать офтальмологом в Венской поликлинике, а затем врачом общего пользования. В дальнейшем проявил интерес к неврологии и психиатрии. В 1897 году женился на Раисе Эпштейн (1873 г.р.) – дочери российского промышленника, родившейся в Москве и проходившей обучение за границей. Свадьба была отпразднована в еврейской общине Смоленска.

В 1898–1904 годах опубликовал несколько статей, посвященных проблемам социальной гигиены, включая «Проникновение социальных сил в медицину» (1902), «Врач как воспитатель» (1904), «Гигиена половой жизни» (1904), и свою первую работу «Книга о здоровье для портных» (1898). В 1899 году открыл частную практику, в 1902 году на протяжении месяца отбывал воинскую повинность в одном из полков венгерской резервной армии.

В 1904 году А. Адлер принял протестантское вероисповедание в отличие от своих двух младших братьев, принявших католичество, и старшего брата, покинувшего еврейскую общину и не примкнувшего к какой-либо конфессии. В 1907 году вышла в свет его книга «Исследование неполноценности органов», в 1912 году – работа «Нервный характер». В 1912 году он подал документы на занятие должности приват-доцента Венского университета, которые рассматривались лишь три года спустя, когда его кандидатура была отвергнута профессиональной коллегией. В 1916 году он был мобилизован на военную службу и работал в качестве врача в нейропсихиатрическом отделении различных госпиталей, где занимался проблемой лечения военных неврозов.

После Первой мировой войны и поражения в ней Австро-Венгрии А. Адлер увлекся социалистическими идеями, которыми интересовался ранее. В 1918 году он опубликовал статью «Большевизм и психология». С приходом к власти социал-демократов и с проведением в Австрии реформы системы образования А. Адлер приступил к реализации своих идей, связанных с индивидуальной психологией. В 1920 году он начал создавать учреждения, в которых осуществлялись консультации для учителей и родителей, а также способствовал организации новых детских садов и экспериментальных школ, проводил семинары по психологии маленьких детей и подростков.

В 1923 году А. Адлер прочел курс лекций в Англии и сделал доклад на Международном конгрессе психологов в Оксфорде, в 1924–1928 годах читал курс лекций по проблемам школьников в Педагогическом институте Вены. В 1927 году приобрел большой дом с садом в Салманнсдорфе, расположенном на окраине Вены, где проводил с семьей воскресные и праздничные дни. В том же году вышла в печати его книга «Понимание природы человека» и он принял участие в работе Симпозиума, проходившего в Виттернбергском колледже в Спрингфилде (штат Огайо, США). В 1928 году он прочитал курс лекций в Новой школе социальных исследований в Нью-Йорке, в 1929–1930 годах – в Колумбийском университете, где был выдвинут на должность штатного профессора, хотя университетская администрация не сочла подобное утверждение возможным.

В 1930 году в связи с шестидесятилетием и научными заслугами А. Адлера городской совет Вены присвоил ему звание Гражданина Вены. В 1931 году он основал школу индивидуальной психологии. В 1932 году он стал преподавать в медицинском колледже Лонг-Айленда. Основал «Журнал индивидуальной психологии», который стал выходить на английском языке. Переехав в США, заболел, после чего к нему приехали жена и его дочь Александра. В 1935 году А. Адлер окончательно поселился в США со своей семьей. Читал лекции в различных странах мира.

В 1937 году на пути в Англию, где было запланировано проведение лекций и конференций, А. Адлер прочел лекцию в Гааге для Ассоциации по изучению детей. Несмотря на боли в сердце и предупреждение лечащего врача о необходимости отдыха, на следующий день он отправился в Англию, четыре дня спустя упал на улице города Абердина (Шотландия) и умер по пути в больницу в машине полицейской «скорой помощи» 28 мая 1937 года.

АКТИВНОЕ ВООБРАЖЕНИЕ – один из методов выявления бессознательного, используемый при аналитической терапии и представляющий собой метод интроспекции, наблюдение над развертыванием внутренних образов.

Метод активного воображения (активной имагинации) был предложен в 1916 г. швейцарским врачом, основателем аналитической психологии К.Г. Юнгом (1875–1961). В обобщенном виде понимание этого метода было изложено им в лекциях, прочитанных в 1935 г. в Институте медицинской психологии при Тэвистонской клинике в Лондоне.

Активное воображение напоминает собой фантазирование. Однако К.Г. Юнг использовал термин «воображение», а не «фантазия», тем самым подчеркивая значение не мимолетного впечатления, а целенаправленного творчества. Если фантазия является собственной выдумкой и «скользит по поверхности индивидуальных смыслов», то активное воображение вызывает к жизни типичные образы и символические события, функционирующие и развертывающиеся в соответствии с собственной логикой.

Согласно К.Г. Юнгу, метод активного воображения сводится к следующему: необходима концентрация на каком-то начальном пункте, будь то спонтанное визуальное наблюдение, фрагмент сновидения, сюжет художественного произведения или какое-либо впечатление; сосредоточение на чем-то способствует порождению различных образов; при этом необходимо устранить всякую критику и наблюдать происходящее с «абсолютной объективностью», только лишь фиксируя его; внутренняя работа бессознательного приводит к тому, что эти образы оформляются в связанные между собой события и сюжеты; вызванный к жизни материал продуцируется в сознательные формы и вызывает потребность в чувственном или зрительном воплощении; потребность воплощения вызванного активным воображением материала в понятную для человека форму может быть реализована посредством рисунка, чертежа, пластического выражения, лепки, танца, игры; благодаря объективированию надиндивидуальных образов человек лучше понимает их смысл и ему становятся доступными ценности, которыми богат его архитепический материал; проделанная человеком работа оказывает на него такое воздействие, благодаря которому вызываются изменения его позиции по отношению к себе, другим людям и миру в целом.

Специфику метода активного воображения можно проиллюстрировать на примере, взятом К.Г. Юнгом из собственного опыта. Так, в детстве по выходным дням он посещал тетушку, жившую в доме, в котором было много цветных гравюр. На одной из них был изображен дед Юнга, сидящий на террасе своего дома. Маленький мальчик усаживался на стул и смотрел на эту картину до тех пор, пока дед не начинал спускаться с террасы. Хотя тетушка говорила ему, что дедушка никуда не идет, он по-прежнему сидит на своем месте, тем не менее маленький Юнг был убежден, что видел, как его дед спускался вниз.

Приводя этот пример, К.Г. Юнг замечал: «Точно так же, если вы концентрируетесь на мысленной картине, то она начинает двигаться: образ обогащается деталями, то есть картина движется и развивается. Естественно, всякий раз вы верите в это, вам приходит в голову, что это лишь ваша собственная выдумка. Но вы должны преодолеть это сомнение, ибо оно ошибочно. Нашим сознательным разумом мы можем достичь действительно совсем немного... Мы полностью зависим от великодушного содействия со стороны нашего бессознательного... И вот когда мы сосредотачиваемся на внутренней картине и не мешаем событиям идти своим чередом, наше бессознательное оказывается в состоянии породить серию образов, складывающихся в целую историю».

К.Г. Юнг исходил из того, что метод активного воображения может быть продуктивным на завершающих этапах аналитической терапии, когда объективация образов оказывается способной занимать место сновидений. Вызванные активным воображением образы как бы предвосхищают сны, и материал сновидений иссякает. Сознание устанавливает связь с бессознательным, и получаемый в процессе анализа материал находит свое выражение в творческой форме, оказывается более содержательным, чем в сновидениях. Нередко сами пациенты испытывают потребность в эмоциональном или зрительном воплощении данного материала. На вербальном уровне это может вылиться в воображаемый разговор с другим человеком или персонажем, всплывшим из недр бессознательного. На невербальном уровне – в живописи, скульптуре, танце. Могут быть и иные способы выражения в форме письма, изложения на бумаге рассказа, стихотворения.

В своей терапевтической деятельности К.Г. Юнг нередко просил пациентов выразить их материал активного воображения в форме рисунков. Он считал, что подобные рисунки выражают реальное психологическое состояние индивида и их можно использовать в целях установления диагноза заболевания. При работе с пациентами основатель аналитической психологии придерживался установки, в соответствии с которой рисунки чрезвычайно важны для них, их необходимо возвращать им, а копии оставлять у себя, чтобы иметь возможность размышлять над ними. При этом он исходил из того, что «суггестивное воздействие рисунка влияет на психологическую систему пациента и вызывает эффект, аналогичный тому, что сам пациент вкладывает в свой рисунок».

Прибегая к активному воображению, напоминающему собой своего рода медитацию, К.Г. Юнг предупреждал в то же время, что этот метод подходит далеко не для всех пациентов и имеются такие больные, по отношению к которым «его применение будет ошибкой». Дело в том, что само по себе активное воображение может породить такой обильный бессознательный материал, с которым пациент не в силах справиться, в результате чего он не только не сможет разобраться в вызванных к жизни образах, но и растворится в них, окажется под их властью, будет испытывать беспокойство, что чревато обострением психического состояния. Негативный момент состоит и в том, что вместо подлинного понимания бессознательных образов возможно соскальзывание пациента в пропасть его собственных глубинных комплексов. Кроме того, содержимое бессознательного может вызвать у пациента лишь эстетический интерес, в результате которого больной окажется в тисках всепоглощающей фантасмагории. И наконец, активное воображение может способствовать освобождению присущего содержанию бессознательного сильного заряда, который в определенных обстоятельства способен подавить разум и овладеть личностью. К.Г. Юнг предупреждал, что метод активного воображения – это «не детская игрушка», он особенно опасен для больных с латентной формой шизофрении и, следовательно, при его использовании требуется строгий контроль со стороны опытного аналитика.

Поэтому использование метода активного воображения предполагает такую искусную работу аналитика, в процессе которой постоянно оказывается помощь пациенту по освоению им бессознательных обра-34 зов. Пациенту следует подсказывать параллели, имеющие место между его бессознательным материалом и элементами символизма, восходящими к средневековью, древним культурам, поскольку, как замечал К.Г. Юнг, больной может уяснить истинное значение архетипичных образов в качестве повторяющихся в истории человечества объективных фактов и процессов психики, а «не сомнительных субъективных переживаний вне всякой связи с внешним миром». Смысл и значение этих образов проявляется лишь в процессе их интеграции в личность, духовную целостность, когда человек задумывается над их нравственными требованиями.

АКТИВНЫЙ И ПАССИВНЫЙ – способы мышления и действия, направленные на реализацию влечений человека. Принято считать, что в классическом психоанализе активность ассоциируется с мужским началом. Она соотносится с маскулинностью, агрессией, садизмом, вуайеризмом (разглядыванием половых органов или сексуальных действий). Активность противопоставляется пассивности, ассоциирующейся с феминностью, покорностью, мазохизмом, эксгибиционизмом (выставлением напоказ половых органов). Активность и пассивность являются полярными ориентациями в жизнедеятельности человека. Они представляют собой одно из основных противоречий жизни.

В «Трех очерках по теории сексуальности» (1905) З. Фрейд отмечал, что противоположность мужского и женского на прегенитальной фазе развития не играет никакой роли. Ее место занимает противоположность активного и пассивного, которая является предшественницей сексуальной полярности. Эта противоположность находит свое выражение в перверсиях, то есть различных формах извращений. При перверсии сексуальная цель может выражаться в двоякой форме: в активной (садизм) или пассивной (мазохизм). Садизм характеризуется колебанием между активной и насильственной установкой по отношению к сексуальному объекту. Мазохизм – пассивной установкой применительно к сексуальной жизни и к сексуальному объекту.

Будучи полярными по отношению друг к другу, активность и пассивность могут одновременно соприсутствовать в человеке, что объясняется его потенциальной бисексуальностью. Так, согласно З. Фрейду, эдипов комплекс у мальчика характеризуется амбивалентной (двойственной) установкой, то есть активностью и пассивностью соответственно его бисексуальному расположению. В противоположность расхожему мнению (в том числе и среди психоаналитиков) основатель психоанализа неоднократно подчеркивал, что все люди соединяют в себе мужские и женские характеристики с неопределенным содержанием.

З. Фрейд исходил из того, что анатомическое различие между полами дает основание рассматривать мужское как активное, а женское как пассивное. Мужская половая клетка активно движется навстречу женской, в то время как женская половая клетка пассивно ожидает мужскую. Такое поведение характерно для элементарных половых организмов. Однако, как замечал З. Фрейд в начале 30-х годов, в области сексуальной жизни человека недостаточно характеризовать мужское поведение активностью, а женское пассивностью. Поведение мужчины может выражать пассивную уступчивость, в то время как женщина способна быть активной в различных сферах жизни.

Для З. Фрейда различие между активностью и пассивностью имеет психологический смысл. Женственность характеризуется психологически не столько пассивностью, сколько ориентацией на пассивные цели. Причем для реализации пассивной цели нередко необходима затрата значительной активности. Вместе с тем З. Фрейд полагал, что пассивное поведение женщины в сексуальных отношениях и ее пассивные целеустремления могут служить прототипом ее пассивности в жизни в целом. По его собственному выражению, недопустима недооценка социальных устоев, загоняющих женщину как бы «в ситуацию пассивности».

Отождествление феминности с пассивностью вызвало неоднозначную реакцию со стороны психоаналитиков. Изучая генезис феминности, Х. Дойч (р. 1884) пришла к выводу, согласно которому женская ментальность является пассивно-мазохистской по своему характеру, а мазохизм – частью анатомической судьбы женщины. Выступая с критикой мужской точки зрения на природу женщин, К. Хорни (1885–1952) высказала убеждение, в соответствии с которым гипотеза о пассивно-мазохистском характере женской ментальности не представляется убедительной по отношению к психически здоровым женщинам.

Э. Фромм (1900–1980) пересмотрел обыденные представления об активности и пассивности человека. В отличие от общепринятого понятия активности, когда в расчет принимается физическая затрата энергии, он сосредоточил внимание на психологических факторах, управляющих активностью. Проведя различия между плодотворной и неплодотворной ориентациями человека, Э. Фромм исходил из того, что активность часто означает противоположность плодотворности. В работе «Человек для себя» (1947) он писал, что реакция на острую или хроническую тревогу, лежащую в основе постоянной занятости современного человека, является распространенным видом неплодотворной активности. Наряду с активностью, мотивированной тревогой, Э. Фромм рассмотрел активность, основанную на подчинении авторитету или зависимости от него. В последнем случае активность человека зависит не от его собственного эмоционального или ментального состояния, а от внешнего источника, от явного или анонимного авторитета.

АКТУАЛЬНЫЙ НЕВРОЗ – разновидность невроза, обусловленного соматическими причинами и связанного с сексуальным расстройством в данный момент времени. Определение «актуальный» относится к неврозу, причины которого кроются в обстоятельствах, непосредственно воздействующих на человека. Тем самым актуальный невроз отличается от психоневроза, причиной возникновения которого являются прошлые переживания человека.

Понятие «актуальный невроз» было использовано З. Фрейдом в статье «Сексуальность в этиологии неврозов» (1898). Он считал, что при нормальной сексуальной жизни не бывает актуального невроза. Этиологическое значение сексуальной жизни является общим при актуальных неврозах. Так, мужчина, довольствующийся определенным видом сексуального удовлетворения, например «ручным онанизмом», заболевает определенной формой актуального невроза. Человек заболевает неврозом тогда, когда его Я теряет способность распределять сексуальную энергию, либидо.

З. Фрейд проводил различие между актуальными неврозами и психоневрозами: истоки происхождения первых усматривались им в событиях настоящего, вторых – в событиях прошлого; механизм образования симптомов в первом случае характеризовался им как соматический, во втором – как символический. Симптомы актуальных неврозов и психоневрозов являются ненормальным проявлением либидо, замещением удовлетворения. Но в отличие от психоневрозов симптомы актуальных неврозов (раздражение в каком-либо органе, ощущение боли, давление в голове, ослабление или задержка функции) не имеют, по З. Фрейду, никакого «смысла», никакого психического значения. Они «не только проявляются телесно, как, например, и истерические симптомы, но сами представляют собой исключительно соматические процессы».

Основатель психоанализа полагал, что по своей симптоматике и своеобразию воздействия на все системы и функции органов человека актуальные неврозы обнаруживают сходство с болезненными состояниями, возникающими в результате хронического влияния ядовитых веществ или их лишения. Сходство между ними состоит и в том, что в обоих случаях болезненные состояния могут быть результатом действия ядовитых веществ, не введенных в организм человека и чуждых ему, а образованных в процессе собственного обмена веществ. На этом основании З. Фрейд полагал, что актуальные неврозы являются следствием «нарушения сексуального обмена веществ», возникающего в силу того, что сексуальных токсинов производится больше, чем данный человек может усвоить, или из-за внутренних помех, мешающих правильному использованию этих веществ.

Говоря о сексуальном обмене веществ или «химизме сексуальности», З. Фрейд не касался вопроса о его содержании, так как проблема «сексуального токсина» как носителя всех раздражающих воздействий либидо выходила за рамки компетенции психоанализа. В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) он лишь подчеркнул, что созданное им научное здание психоанализа является только надстройкой, которая должна быть когда-нибудь поставлена «на свой органический фундамент». И следовательно, психоанализ немногое может сделать для объяснения актуальных неврозов, симптомы которых возникают, как он предполагал, из-за вредного токсического воздействия на человека. По своей природе эти неврозы «не дают возможности применять психоанализ», который должен, по словам З. Фрейда, предоставить задачу их объяснения «биологическому медицинскому исследованию». В этом отношении актуальные неврозы рассматривались им как бесплодные для психоанализа, что фактически было повторением ранее высказанной в совместно написанной с Й. Брейером работе «Исследование истерии» (1895) мысли: катартический метод может устранить истерический симптом, но он бессилен против явлений неврастении и лишь редко, окольными путями влияет на психические последствия невроза страха.

Вместе с тем З. Фрейд проявил некоторый интерес к актуальным неврозам, так как усматривал тесную клиническую связь между ними и психоневрозами, для прояснения природы и лечения которых психоанализ выступал в качестве важнейшего технического средства. В частности, он различал три формы актуальных неврозов: неврастению, невроз страха и ипохондрию. По его мнению, эти формы актуальных неврозов иногда встречаются в чистом виде (неврастению и невроз страха можно наблюдать у молодых людей), но чаще переплетаются между собой, смешиваются друг с другом и с психоневротическими заболеваниями.

З. Фрейд исходил из того, что существенная связь между симптомами актуальных неврозов и психоневрозов способствует пониманию образования симптомов последних. Он считал, что симптомы актуального невроза часто являются «ядром и предваряющей стадией развития» психоневротического симптома. Такое отношение наблюдается, в частности, между неврастенией и неврозом перенесения, неврозом страха и истерией страха, ипохондрией и такими формами парафрении, как раннее слабоумие, паранойя. В качестве примера З. Фрейд ссылался на случай головной боли или боли в крестце и показал, что в результате сгущения и смещения она стала заместителем удовлетворения ряда либидозных фантазий или воспоминаний. Когда-то эта боль была реальной, являлась непосредственным токсическим симптомом, соматическим выражением либидозного возбуждения. Рассматривая этот случай З. Фрейд не утверждал, что все истерические симптомы имеют подобное ядро. Тем не менее он полагал, что именно благодаря либидозному возбуждению все нормальные и патологические телесные воздействия служат образованию симптомов истерии: они «играют роль той песчинки, которую моллюск обволакивает слоями перламутра».

В современной психоаналитической теории и практике редко используется понятие «актуальный невроз». Однако представления З. Фрейда о соматическом харатере симптомов тех заболеваний, которые он назвал актуальным неврозом, оказали влияние на разработку ряда концепций психосоматических расстройств. Так, некоторые диагностические критерии «панических расстройств» фактически во многом совпадают с теми, которые были использованы З. Фрейдом при описании приступов страха в статье «Об основании для отделения определенного симптомокомплекса от неврастении в качестве «невроза страха» (1895). Кроме того, его идеи о страхе как основной проблеме невроза, нашедшие отражение, в частности, в работе «Торможение, симптом и страх» (1926, в русском переводе «Страх»), где он провел различия между невротическим и реальным страхом, легли в основу понимания того, что в современном психоанализе рассматривается в качестве «невроза тревоги».

АЛЛОПЛАСТИЧЕСКИЙ – тип приспособления, адаптации человека к окружающей действительности путем ее изменения.

Термин аллопластический был использован в психоаналитической литературе Ш. Ференци (1873–1933), а затем З. Фрейдом и другими психоаналитиками. В статье «Феномены истерической материализации. Размышления о концепции истерической конверсии и символизме» (1919) Ш. Ференци писал об аллопластической адаптации, понимая под ней направленные вовне реакции и действия человека, благодаря которым индивиду удается установить равновесную связь с внешним миром.

З. Фрейд использовал понятие аллопластический при рассмотрении различий между неврозом и психозом. В статье «Утрата реальности при неврозе и психозе» (1924) он писал о том, что для невроза решающим является перевес внешней реальности, в то время как для психоза – перевес внутреннего мира бессознательных влечений. В общем плане невроз и психоз являются выражением возмущения Оно против внешнего мира, его неспособности приспособиться к реальной необходимости. Но если при неврозе часть реальности избегается на некоторое время, то при психозе она перестраивается. При неврозе после первоначальной покорности следует запоздалая попытка к бегству, а при психозе за первоначальным бегством следует активная фаза перестройки. По мнению З. Фрейда, нормальным, здоровым отношением к реальности является такое, которое объединяет определенные черты обоих реакций, ведет к работе над внешним миром, не удовлетворяется созданием внутренних изменений и, следовательно, «это отношение больше не аутопластично, оно аллопластично».

Аллопластическое отношение к реальности связано со способностью человека добиваться удовлетворения внутренних потребностей и желаний посредством окружающего мира. Эта способность потенциально свойственна человеку и проявляется на самом раннем этапе инфантильного развития. Однако, если аллопластическая адаптация становится единственным средством удовлетворения внутренних запросов взрослого человека, а также превалирующим механизмом разрешения его внутрипсихических конфликтов, то в этом случае может иметь место не нормальное, а патологическое отношение к реальности.

АМБИВАЛЕНТНОСТЬ – противоположность установок, чувств, импульсов и эмоций, направленных на один и тот же объект. Данное понятие введено в научный оборот швейцарским психиатром Э. Блейлером (1857–1939) применительно к шизофрении, характеризующейся расщепленностью сознания больного в результате его противоречивого отношения к объекту. Различая волевую, интеллектуальную и аффективную амбивалентность, Э. Блейлер считал, что противоположность чувств и установок может наблюдаться не только у шизофреников, но и у нормальных людей.

З. Фрейд рассматривал амбивалентность как введенное Э. Блейлером удачное название противоположных влечений, часто проявляющихся у человека в форме любви и ненависти к одному и тому же сексуальному объекту. В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) он писал о противоположных влечениях, объединенных в пару и относящихся к сексуальной деятельности человека. В «Анализе фобии пятилетнего мальчика» (1909) З. Фрейд отмечал, что жизнь чувств у людей складывается из противоположностей. Контрастные пары в сфере чувств у взрослых доходят одновременно до сознания только на высоте любовной страсти. У детей они могут долгое время сосуществовать друг с другом, как это наблюдалось, например, у маленького Ганса, который одновременно любил своего отца и желал его смерти. Выражение одного из амбивалентных переживаний маленького ребенка по отношению к близким ему людям не мешает проявлению противоположного переживания. Если же возникает конфликт, то он, по мнению З. Фрейда, разрешается благодаря тому, что ребенок меняет объект и переносит одно из амбивалентных душевных движений на другое лицо.

Будучи нормальным явлением в жизни человека, амбивалентность чувств может достичь такой степени проявления, которая характеризуется развитием невротического расстройства. Как показал З. Фрейд, при фобиях (навязчивых страхах конкретного содержания) ненависть, как одно из амбивалентных чувств, противоположных любви, переносится на замещающий объект. В случае маленького Ганса противоречивые чувства к отцу проявились в двойственном отношении ребенка к лошади.

В работе «Из истории одного детского невроза» (1918) З. Фрейд соотносил амбивалентность с одновременным проявлением у ребенка пассивных и активных стремлений. Анализ случая, названного им человеком-волком, позволил выявить картину соответствия интенсивной и длительной амбивалентности больного с развитием противоположных влечений, связанных с активно-садистскими целями и мазохистскими намерениями.

Понятие амбивалентности использовалось основателем психоанализа и при рассмотрении такого явления, как перенос, с которым приходится иметь дело аналитику в процессе лечения пациентов. Во многих работах он подчеркивал двойственный характер переноса, имеющего позитивную и негативную направленность. В частности, в написанной в конце жизни и неопубликованной после его смерти работе «Очерк о психоанализе» (1940) З. Фрейд подчеркивал, что «перенос амбивалентен: он включает в себя как положительную (дружелюбную), так и отрицательную (враждебную) позиции в отношении психоаналитика».

Последователи З. Фрейда внесли изменения в психоаналитическое понимание амбивалентности. К. Абрахам (1877–1925) связывал амбивалентность с фазой кусания, характерной для анальной стадии психосексуального развития ребенка. В статье «Опыт описания истории либидозного развития на основе психоанализа душевных расстройств» (1924) он провел различие между доамбивалентной (ранней оральной) стадией, связанной с сосанием ребенком материнской груди, амбивалентной (поздней оральной и анально-садистской) стадией, на которой наблюдается враждебное отношение ребенка к объекту, и постамбивалентной (фаллической) стадией, характеризующейся способностью ребенка к сохранению, обереганию объекта от его разрушения.

Согласно М. Кляйн (1882–1960), сексуальное влечение человека амбивалентно по своей природе. Оно присуще ему изначально и связано с противоположными установками человека, направленными на овладение объектом и в то же время на его разрушение. Так, в виде психического представления грудь матери воспринимается младенцем как «хорошая», когда удовлетворяет его, и как «плохая», поскольку является источником фрустрации. Подобному восприятию, «амбивалентному отношению к первому объекту», способствуют, по ее мнению, процессы проекции и интроекции. Младенец проецирует свои любовные и деструктивные импульсы, приписывая их удовлетворяющей или фрустри-рующей его груди. Одновременно с этим посредством интроекции внутри психики младенца формируются представления о «хорошей» и «плохой» груди.

Понятие амбивалентности широко используется в современной психоаналитической литературе.

АМНЕЗИЯ – нарушение, расстройство, потеря, провалы памяти, связанные с пробелами в воспоминаниях человека.

Амнезия может быть обусловлена органическими (физическая травма, сотрясение мозга, нарушение церебральных функций) и психическими (расстройство психических функций) факторами. Она может быть также результатом интоксикации (алкоголь, наркотики) или возрастных изменений в старости. Различают ретроградную амнезию (неспособность вспомнить события, предшествующие заболеванию), анте-роградную амнезию (неспособность вспомнить события, имевшие место после начала заболевания) и парамнезию (расстройство памяти, сопровождающееся смешением реальных событий и фантазий).

В психоанализе объектом рассмотрения являются, как правило, выделенные З. Фрейдом два вида амнезии: инфантильная и истерическая.

В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) он писал, в частности, об амнезии, охватывающей первые годы детства (до пяти лет жизни ребенка). Инфантильная (детская) амнезия связана не с функциональными расстройствами памяти, а с недопущением в сознание ребенка его ранних переживаний. Соответствующие переживания, как правило, полностью забываются, они недоступны для памяти. Инфантильная амнезия прерывается большей частью лишь отдельными фрагментами воспоминаний, так называемыми маскирующими, покрывающими воспоминаниями.

Согласно З. Фрейду, относящиеся к инфантильной амнезии воспоминания связаны с впечатлениями сексуального и агрессивного характера. Они включают ранние травмы, наносящие урон Я и ведущие к возникновению личных обид. Травмами являются или переживания, связанные с изучением собственного тела, или чувственные восприятия, большей частью от увиденного и услышанного. Маленькие дети не способны различать сексуальные и агрессивные действия. Они воспринимают увиденные им, например сцены сексуального акта родителей, как проявление насилия, садизма.

Преобладание сексуальных мотивов становится важной составной частью детских впечатлений и переживаний. Именно с ними связана инфантильная амнезия. Речь идет о вытеснении детских впечатлений сексуального характера, которые, будучи забытыми, тем не менее оставляют глубокий след в душевной жизни ребенка и влияют на его дальнейшее развитие.

С точки зрения З. Фрейда, период инфантильной амнезии совпадает с проявлением ранней сексуальности. В этом отношении важным представляется период от двух до четырех лет. Именно в это время создаются предпосылки для возникновения неврозов, которые, по выражению основателя психоанализа, в известном смысле являются, в отличие от животного, «привилегией человека».

Последствия пережитой в детстве травмы могут быть двоякого рода – положительные и отрицательные. Положительные последствия связаны с усилиями взрослого человека вспомнить забытое инфантильное переживание или снова сделать его реальным, пережить его повторение, дать ему возродиться в аналогичном отношении к другому лицу. Происходит фиксация на травме, выражающаяся в навязчивом повторении того, что имело место ранее. Так, девушка, которая в раннем детстве была объектом сексуального совращения, может направить свою позднейшую сексуальную жизнь на то, чтобы вновь провоцировать подобные посягательства.

Реакции, связанные с отрицательными последствиями травмы, преследуют противоположную цель. Они направлены на то, чтобы не было никаких воспоминаний и повторений забытой травмы. Речь идет о защитных реакциях, о стремлении избежать ранее пережитое, что может принять форму всевозможных фобий (страхов).

Согласно З. Фрейду, невротические симптомы – это компромиссные образования, включающие в себя вызванные в детстве травмой положительные и отрицательные реакции, стремления человека. Оба вида стремлений присущи взрослому, но проявление каждого из них может стать доминирующим. Из-за противонаправленности этих стремлений, из-за разнонаправленности реакций возникают конфликты, неспособность разрешения которых ведет к чрезмерной интенсивности и независимости их от других психических процессов. Когда это происходит, то достигается господство внутренней психической реальности над реальностью внешнего мира. Таким образом, открывается путь к неврозу или психозу.

Сравнивая душевную жизнь ребенка и психоневротика, З. Фрейд исходил из того, что инфантильная амнезия тесно связана с истерической амнезией. По его словам, без инфантильной амнезии не было бы и истерической амнезии, которая наблюдается у невротиков в отношении более поздних переживаний. Истерическая амнезия является непосредственным продолжением детской амнезии, имеющей место в душевной жизни нормальных людей. Задача психоаналитического лечения заключается в заполнении всех пробелов в воспоминаниях больного, то есть в устранении его амнезии.

Подобная ориентация классического психоанализа вытекала из представлений З. Фрейда о том, что невроз является следствием своего рода незнания, неведения о душевных процессах, о которых следовало бы знать. Это незнание обусловлено инфантильной и истерической амнезией. У невротика как бы прервана связь, которая способствует воскрешению воспоминаний.

С точки зрения З. Фрейда, у нормального, здорового человека процесс познания и воспоминания совершается автоматически, сам собой. В случае необходимости он всегда может восстановить в своей памяти события прошлого, последовательно пробегая мысленным взором по следам воспоминаний. Даже если он не осознает своих внутренних психических процессов, не понимает смысла происходящего, не видит логических связей между прошлым и настоящим, это никак не сказывается на его жизнедеятельности, поскольку всевозможные конфликтные ситуации находят свое разрешение на уровне символических представлений, активизирующихся в сновидениях или в художественном творчестве и не вызывающих каких-либо отрицательных эмоций.

Другое дело – невротик, психика которого находится во власти вытесненного бессознательного. В этом случае конфликтные ситуации получают только видимость разрешения. В действительности же у невротика нарушаются логические связи между прошлым и настоящим, в результате чего незнание становится у него патогенным (болезненным), вызывая сомнения, мучения и страдания, так как смысл происходящего и причины, породившие внутреннее беспокойство, ускользают из его сознания.

Для того чтобы превратить это патогенное незнание в нормальное знание, перевести вытесненное бессознательное в сознание, необходимо, как считал З. Фрейд, восстановить нарушенные внутренние связи, помочь невротику уяснить смысл происходящего и тем самым подвести его к пониманию подлинных причин, обусловивших его страдания. В принципе все это возможно, так как в психике человека нет ничего произвольного, случайного. Согласно З. Фрейду, каждый психический акт, каждый бессознательный процесс имеет определенный смысл, включает в себя смысловые связи, выявление которых представляется важной задачей психоанализа. Восполнение пробелов в памяти, устранение амнезий – необходимая составная часть этой задачи.

АНАГОГИЧЕСКОЕ ТОЛКОВАНИЕ – способ толкования мифов, ритуалов, сновидений и других символических образований с точки зрения рассмотрения их возвышенного, этического значения в отличие от аналитического толкования, ориентированного на выявление их сексуального содержания.

Представление об анагогическом толковании было выдвинуто психоаналитиком Г. Зильберером в работе «Проблема мистики и ее символики» (1914). Он исходил из того, что анагогическое толкование сновидений способствует пониманию универсальных символов, относящихся к духовному пласту человеческой психики и, следовательно, с успехом может быть использовано в психоаналитической терапии.

Исследуя гипнагогические состояния, Г. Зильберер провел различие между материальными, функциональными и соматическими явлениями. Он соотнес первые явления с символизацией объектов и представлений, вторые – с символизацией состояний и различных проявлений души, третьи – с символизацией телесных впечатлений. Общая направленность символики рассматривалась им в плане отражения универсальных ценностей этического, духовного порядка, а это давало ему основание говорить, в частности, о необходимости анагогического толкования сновидений.

Анагогическое толкование было поддержано К.Г. Юнгом, который рассматривал сновидение через призму его телеологической, проспективной функции. Противоположной точки зрения придерживался Э. Джонс, подвергший критике взгляды Г. Зильберера на анагогическую интерпретацию символики. В своей работе «Теория символизма» (1916) он выступил против расширенного толкования функциональных явлений и использования анагогических образов в ущерб сексуального понимания символики.

Что касается З. Фрейда, то его отношение к идеям Г. Зильберера было двойственным. С одной стороны, он одобрительно отнесся к его «интересной серии опытов» по изучению гипнагогических состояний, демонстрации того, с какой очевидностью работа сновидений переводит абстрактные мысли в зрительные образы, а также его доказательству принятия участия в образовании сновидений самонаблюдения как параноического бреда. С другой стороны, З. Фрейд критически отнесся к идее Г. Зильберера о необходимости осуществления анагогического толкования сновидений.

Размышления основателя психоанализа об идеях Г. Зильберера содержались в таких его работах, как «О нарциссизме» (1914), «Сон и телепатия» (1922), «Новый цикл лекций по введению в психоанализ» (1933).

АНАКЛИТИЧЕСКАЯ ДЕПРЕССИЯ – депрессивное состояние, возникающее у ребенка в результате устранения эмоциональных контактов с матерью.

Термин «анаклитическая депрессия» был введен в научную литературу австро-американским психоаналитиком Р. Шпитцем (1887–1974). Понятие «анаклитический» выражает неудовлетворительную потребность в опоре на кормящую и защищающую мать, физическую и эмоциональную зависимость от нее. В более широком понимании термин «анаклитический» означает такой тип зависимости, при котором один человек полагается на другого в удовлетворении основных потребностей.

В статье «Анаклитическая депрессия» (1946) Р. Шпитц высказал основанную на наблюдениях над детьми мысль о том, что если в результате каких-либо событий (болезнь, смерть и иные серьезные происшествия) ребенок разлучается с матерью, то это ведет к возникновению у него депрессивного состояния, сопровождающегося плаксивостью, раздражительностью, безучастностью, уходом в себя. В таком состоянии ребенок может страдать бессонницей, отказываться от пищи и быть подверженным простудным и инфекционным заболеваниям.

Анаклитическая депрессия возникает примерно на четвертом – шестом месяце жизни ребенка после того, как ранее достигнутая стабильность между матерью и младенцем нарушается и ребенок лишается проявления нежных чувств. Через три месяца после отлучения младенца от матери у него может наступить такое состояние, которое характеризуется «окоченелостью» и невосприимчивостью посторонних людей. В некоторых случаях последующий недостаток эмоциональных контактов способен привести к смерти ребенка. Если по истечении трех месяцев разлуки с матерью она возвращается к ребенку, симптомы ана-клитической депрессии ослабевают.

Последующие исследования и непосредственные наблюдения психоаналитиков над детьми показали роль и значение утраты ребенком эмоциональных контактов с матерью при возникновении депрессии. Идеи, содержащиеся в работах Дж. Боулби «Материнская забота и психическое здоровье» (1951), Р. Шпитца «Первый год жизни» (1965), М. Малер «О человеческом симбиозе и превратностях индивидуации» (1968) и других авторов, оказали заметное влияние на развитие современного психоанализа.

АНАЛИЗ БЕСКОНЕЧНЫЙ – процесс психоаналитической терапии, ориентированный на полное исцеление пациента и самосовершенствование аналитика. Представление о бесконечном анализе вытекает из признания неодолимой силы бессознательных влечений, несовершенства психоанализа как техники анализа и метода лечения, невозможности бесконфликтного существования человека, необходимости устранения тех негативных воздействий, которые могут возникать у психоаналитика в силу его профессиональной деятельности.

У З. Фрейда размышления о бесконечном анализе соотносились с постановкой вопросов о том, возможно ли с помощью анализа устранить все имеющиеся у пациента вытеснения, восполнить все пробелы в его воспоминаниях, преодолеть все его сопротивления лечению и достичь такого уровня «абсолютной психической нормальности», который был бы способен оставаться стабильным на протяжении всей последующей жизни человека. Отвечая на эти вопросы в работе «Конечный и бесконечный анализ» (1937), он полагал, что говорить об окончательно завершенном анализе можно лишь в том случае, если психическое расстройство обусловлено главным образом какой-либо травмой. Травматическая этиология невроза представляет наиболее благоприятную возможность для анализа, с помощью которого можно вспомнить прошлое, выявить травмирующее событие, довести его до сознания пациента и, благодаря окрепшему Я, заменить принятое в раннем детстве неудовлетворительное, приведшее к заболеванию решение более верным, адекватным образом отвечающим как требованиям общества, культуры, так и запросам, потребностям самого человека.

Во всех других случаях возникновения психических расстройств оказывается, что завершенный, казалось бы, анализ в действительности требует продолжения. На то имеются различные причины, обусловленные разнообразными факторами и делающие анализ длительным и трудоемким. В частности, «конституционная сила влечений» и возникшие в защитной борьбе искривленность и суженность Я пациента являются, по З. Фрейду, факторами, неблагоприятно воздействующими на анализ и способствующими его продолжительности до бесконечности.

Основатель психоанализа не абсолютизировал конституционную силу влечений. Он исходил из того, что благодаря психоаналитической терапии можно устранить конфликт между патогенным требованием сексуального влечения и влечениями Я, то есть не столько полностью и окончательно устранить бессознательные влечения, сколько «приручить» их. При этом он признавал, что, ставя перед собой цель излечения невроза, обеспечения контроля над бессознательными влечениями, анализ «всегда прав в теории, но не всегда на практике». В результате анализа контроль над бессознательными влечениями становится лучше, но все-таки остается несовершенным, так как преобразование защитных механизмов пациента оказывается далеко не полным, средства анализа не беспредельны, ограничены, а его конечный результат непредсказуем.

Если учесть, что на каждом этапе психоаналитического лечения приходится бороться с инертностью и разнообразными сопротивлениями пациента и что устранение одних внутрипсихических конфликтов не исключает возможности возникновения со временем других, то невольно приходишь к мысли о бесконечности анализа. Сложность и трудность анализа заключается в том, что, как считал З. Фрейд, в процессе лечения «терапевтические усилия, подобно маятнику, постоянно раскачиваются от фрагмента анализа Оно к фрагменту анализа Я». Это означает, что в процессе психоаналитического лечения у пациента возникает сопротивление раскрытию сопротивления, появляется сопротивление не только осознанию бессознательных влечений Оно, но и анализу в целом. Тем самым исход психоаналитического лечения во многом зависит от силы сопротивления пациента против его Я, и чем сильнее это сопротивление, тем больше вероятность того, что анализ может стать бесконечным.

Кроме того, следует иметь в виду, что существует, по мнению З. Фрейда, так называемое архаическое наследие, которое относится не только к Оно, но и к Я, то есть свойства Я, выступающие в качестве сопротивления, могут быть обусловлены наследственностью. Необходимо учитывать и то, что сопротивление лечению нередко обусловлено сознанием вины, то есть исходит от Сверх-Я. И наконец, в процессе терапевтической деятельности у самих аналитиков пробуждаются те влечения, которые они способны подавить в обычных условиях жизни и, следовательно, в целях повышения эффективности своей профессиональной работы каждый аналитик периодически снова должен проходить анализ. Таким образом, как считал З. Фрейд, не только лечебный анализ больного, но и собственный анализ психоаналитика становится «вместо конечной задачи бесконечной». Единственным утешением может служить лишь то, что в теоретическом отношении анализ действительно не имеет конца, в то время как конечная цель психоаналитической практики состоит по возможности в успешном осуществлении лечения или, во всяком случае, в завершении анализа.

АНАЛИЗ ДИДАКТИЧЕСКИЙ – учебный анализ, который проходит кандидат в психоаналитики в процессе профессиональной подготовки. Он является одной из трех составных частей психоаналитического обучения, включающего в себя освоение теоретического курса по психоанализу, прохождение учебного анализа и супервизии, то есть разбор клинических случаев с опытным психоаналитиком.

В начале своей исследовательской и терапевтической деятельности на вопрос, как можно стать аналитиком, З. Фрейд отвечал: «посредством анализа собственных сновидений». Однако такая подготовка не могла считаться достаточной для всех желающих изучать анализ, так как далеко не всем удается растолковывать свои собственные сновидения без посторонней помощи. Кроме того, чтобы психоаналитик был в состоянии пользоваться своим бессознательным, как «инструментом при анализе», он сам не должен допускать в себе никаких сопротивлений, что предполагает необходимость подвергнуться «психоаналитическому очищению». Поэтому, когда цюрихская школа в лице К.-Г. Юнга (1875–1961) выдвинула более жесткое, по сравнению с необходимостью осуществления самоанализа, требование к будущим аналитикам, то З. Фрейд поддержал его. Отныне всякий желающий подвергать анализу других людей предварительно сам должен был пройти анализ у специалиста. Именно об этом З. Фрейд писал в своей работе «Советы врачу при психоаналитическом лечении» (1912).

Подготовка практикующих психоаналитиков предполагает знакомство с теорией и техникой психоанализа, освоение того и другого. Теория психоанализа дает представление о бессознательных психических процессах, механизмах функционирования психики, причинах возникновения внутрипсихических конфликтов и невротических симптомов, природе невротических заболеваний и возможностях освобождения человека от душевных страданий. Техника психоанализа демонстрирует соответствующие приемы и методы, с помощью которых вскрываются защитные механизмы пациента, выявляются истоки возникновения у него невротических симптомов, осуществляется осознание бессознательных процессов, достигаются позитивные результаты аналитической терапии.

Однако знание теории и техники психоанализа само по себе оказывается недостаточным для осуществления эффективной терапевтической деятельности, поскольку в практике психоанализа каждый аналитик преуспевает в той степени, в какой позволяют ему его собственные комплексы, внутрипсихические конфликты, защитные механизмы, сопротивления. Поэтому будущий психоаналитик предварительно сам должен подвергнуться анализу. Лишь в ходе такого личного анализа, когда кандидаты в психоаналитики на собственном опыте действительно переживают обнаруженные анализом процессы, они приобретают, по словам З. Фрейда, убеждения, которыми «позднее руководствуются в качестве аналитиков». Помимо всего прочего, такой анализ является лучшим путем для получения сведений о «личной пригодности к будущему занятию притязательной деятельностью».

Основатель психоанализа считал, что благодаря дидактическому анализу удается в более короткий срок и с наименьшими усилиями познать скрытое в самом себе и получить такие впечатления и доказательства, которые невозможно приобрести, изучая книги и слушая лекции. Подобный анализ остается незавершенным, однако он многое дает будущему психоаналитику, который имеет возможность не только познакомиться с действующими в психоанализе особыми приемами, но и на самом себе прочувствовать силу бессознательных влечений, защитных механизмов и сопротивлений.

В 1922 г. в Берлине на Конгрессе Международной психоаналитической ассоциации официально было поддержано требование осуществления дидактического анализа для тех, кто собирался стать психоаналитиком. Это требование легло в основу психоаналитического обучения, впервые осуществленного в берлинском психоаналитическом институте, основанном К. Абрахамом (1877–1925), Э. Зиммелем (1882–1947) и М. Эйтингоном (1881–1943). С тех пор и по сегодняшний день подготовка психоаналитиков включает в себя дидактический анализ как необходимую и обязательную часть образовательных программ психоаналитических институтов во всем мире.

При жизни З. Фрейда поднимался вопрос о продолжительности дидактического анализа. В 1922 г. на берлинском Конгрессе было предложено, чтобы продолжительность такого анализа составляла не менее шести месяцев. Два года спустя были утверждены правила психоаналитического обучения, в соответствии с которыми продолжительность дидактического анализа должна была составлять два года. З. Фрейд полагал, что в силу соображений практического характера подобный анализ может быть кратким и неполным. В работе «Анализ конечный и бесконечный» (1937) основатель психоанализа подчеркивал, что цель дидактического анализа – позволить учителю решить, стоит ли допускать кандидата в психоаналитики к продолжению дальнейшего обучения. По его словам, этот анализ выполняет свою роль, «если дает ученику твердое убеждение в существовании бессознательного, если помогает ему воспринять в себе при проявлении вытесненного нечто такое, что иначе показалось бы ему неправдоподобным». И хотя этого недостаточно для обучения психоанализу, тем не менее З. Фрейд исходил из того, что полученные в процессе дидактического анализа стимулы не сойдут на нет с его окончанием и что в дальнейшем прошедший дидактический анализ будет продолжать аналитическое исследование своей личности в виде самоанализа.

В отличие от З. Фрейда венгерский психоаналитик Ш. Ференци (1873–1933) полагал, что дидактический анализ должен быть не менее тщательным и глубоким, чем лечебный анализ. По его мнению, будущий психоаналитик должен пройти исчерпывающий анализ, чтобы тем самым быть готовым к аналитической работе с пациентами. Если З. Фрейд исходил из того, что «невозможно вести обучение анализу абсолютно тем же путем, что и терапевтический анализ», то Ш. Ференци не видел «принципиальной разницы между лечебным и дидактическим анализом». И хотя до сих пор вопрос о продолжительности и исчерпываемости дидактического анализа остается дискуссионным, тем не менее необходимость прохождения его кандидатами в психоаналитики считается общепризнанной в рамках Международной психоаналитической ассоциации.

З. Фрейд придерживался взгляда, что прохождение анализа необходимо не только для будущих практикующих психоаналитиков, но и для всех тех, кто хотел бы использовать психоаналитические методы и идеи в разнообразных областях духовной жизни. Он полагал, что апеллирующим к психоаналитическим методам исследования представителям гуманитарных наук недостаточно учитывать лишь результаты, накопленные в психоаналитической литературе, и они могут понять по-настоящему психоанализ только единственным путем, который открыт для этого, а именно тем, что «они сами подвергнутся анализу».

АНАЛИЗ КОНЕЧНЫЙ – установление сроков завершения психоаналитической терапии в зависимости от успешного или, напротив, недостаточно успешного хода лечения пациента.

З. Фрейд исходил из того, что предназначенная для освобождения человека от его невротических симптомов, внутренних барьеров и аномалий характера психоаналитическая терапия – это долгий по времени процесс и трудоемкая работа, требующая значительной затраты энергии со стороны врача и пациента. В отличие от других методов психотерапии психоаналитическое лечение может осуществляться на протяжении многих месяцев и даже нескольких лет.

В рамках психоанализа предпринимались разнообразные попытки по сокращению сроков лечения. Так, венский психоаналитик О. Ранк (1884–1939) в работе «Травма рождения» (1924) выдвинул предположение, что источником невроза является травма рождения, аналитическая проработка этой травмы делает ненужной продолжительную работу, связанную с выявлением причин невротического заболевания, и, следовательно, психоаналитическая терапия сокращается до нескольких месяцев вместо того, чтобы длиться годами.

З. Фрейд не разделял подобную точку зрения, считая, что предложенная О. Ранком стратегия психоаналитической терапии напоминает собой действия пожарной команды, которая при пожаре, вызванном опрокинутой керосиновой лампой, довольствуется вынесением этой лампы из помещения вместо того, чтобы тушить огонь. Поэтому ни о каком сокращении длительности лечения в этом плане не может быть и речи. Вместе с тем он был согласен с тем, что аналитическая терапия не может длиться бесконечно и в ряде случаев сокращение сроков лечения не только желательно, но и необходимо.

До Первой мировой войны З. Фрейд предложил один из способов ускорения процесса аналитического лечения. Это имело место при его работе с русским пациентом, известным в истории развития психоанализа под именем «Человек-волк». На протяжении трех лет З. Фрейд лечил молодого, прибывшего к нему совершенно беспомощным пациента (Сергея Панкеева) и добился определенных успехов, так как его подопечный частично обрел свою самостоятельность, у него пробудился интерес к жизни и ему удалось упорядочить свои отношения с наиболее значимыми для него людьми. Однако дальнейшее лечение пациента не продвигалось вперед, наступило то, что З. Фрейд назвал «затормо-живанием лечения». Это заставило основателя психоанализа прибегнуть к новой стратегии: он назначил пациенту срок завершения лечения; объявил ему, что это будет последний год их совместной работы независимо от того, что удастся добиться за оставшееся время. В результате объявленного срока завершения анализа у пациента ослабли его сопротивления лечению, он стал активнее и охотнее вспоминать события прошлого, наступило желательное изменение в ходе лечения.

Психоаналитическая терапия продвигалась столь успешно, что к концу назначенного срока З. Фрейд считал пациента полностью и окончательно вылеченным. С начала Первой мировой войны пациент покинул З. Фрейда, но через некоторое время вновь вернулся к нему, поскольку происшедшие в его жизни события, связанные с революционными преобразованиями в России, привели к разорению его семьи и обострению психического состояния. Основатель психоанализа оказал ему необходимую помощь и впоследствии стал применять установление сроков завершения лечения и в других случаях.

Проблема ускорения медленного течения лечения, то есть сокращение его сроков, подводит к вопросу о том, бывает ли естественное завершение анализа и можно ли в принципе привести анализ к концу. З. Фрейд считал, что с практической точки зрения анализ считается завершенным, если аналитик и пациент больше не встречаются между собой на аналитических сессиях. Такое возможно в тех случаях, когда пациент больше не страдает от своих симптомов или аналитик считает, что у пациента «осознанно столько вытесненного, объяснено столько непонятного, устранено столько внутреннего сопротивления, что повторения данных патологических процессов уже не нужно бояться». Однако в теоретическом отношении, с точки зрения рассмотрения вопроса о том, можно ли, избавляя пациента от одного конфликта, защитить его от возможных в будущем других конфликтов, конечность, завершенность анализа представляется проблематичной.

В 1927 г. на Международном психоаналитическом конгрессе в Ин-сбурге венгерский психоаналитик Ш. Ференци (1873–1933) выступил с докладом «Проблема окончания анализа», в котором говорил о том, что «анализ – не бесконечный процесс» и что при должной компетенции и необходимом терпении аналитика психоаналитическое лечение может быть приведено к «естественному концу». При этом он соотносил успех анализа, его завершенность не только с работоспособностью, своеобразием пациента, но и с личностью врача.

В своих работах З. Фрейд неоднократно писал о том, что личность аналитика во многом предопределяет исход лечения, его завершенность. В работе «Анализ конечный и бесконечный» (1937), в которой как раз и обсуждались проблемы завершения, «конца» анализа, он подчеркнул, что аналитики как личности не достигли «той степени психической нормальности, к которой они хотят подвести своих пациентов». Это значит, что наряду с воспитанием и руководством анализ оказывается чуть ли не третьей «невозможной» профессией, где с самого начала ставится под сомнение вопрос об уверенности в достижении удовлетворительного результата. Именно поэтому для приобретения профессиональных качеств будущий психоаналитик должен пройти собственный анализ, с которого как раз и начинается подготовка к его последующей терапевтической деятельности. Другое дело, что, исходя из практических соображений, этот анализ может быть кратким и неполным, то есть конечным, позволяющим учителю делать вывод о профессиональной пригодности или непригодности проходящего у него личный анализ кандидата в психоаналитики.

В конечном счете, несмотря на трудности в понимании «конца» анализа, З. Фрейд не утверждал, что данный анализ вообще не имеет конца. Как бы ни относиться к данному вопросу теоретически, завершение анализа, полагал он, «есть дело практики». Если с помощью анализа удается создать благоприятные психологические условия для устойчивого функционирования Я пациента, то тем самым можно считать аналитическую работу завершенной. При этом следует иметь в виду, что в процессе психоаналитической терапии, по словам З. Фрейда, не ставится цель «стереть все человеческие особенности во имя схематической нормальности» и не требуется, чтобы основательно проанализированный пациент «не испытывал страстей и не переживал внутренних конфликтов». В этом отношении действительно можно говорить о том, что анализ может быть конечным и завершенным.

АНАЛИЗАНД (англ. analysand) – анализируемый, проходящий учебный анализ.

Термин «analysand» был введен в англоязычную психоаналитическую литературу для проведения различия между кандидатами в психоаналитики, проходящими учебный анализ, и пациентами, проходящими аналитическое лечение. Данный термин не является общепринятым. Одни психоаналитики полагают, что учебный анализ отличается он терапевтического анализа пациентов и поэтому есть смысл ввести понятие «анализанд», чтобы тем самым терминологически зафиксировать соответствующее различие. Другие аналитики считают, что учебный анализ не должен отличаться от терапевтического анализа пациентов и, следовательно, нет необходимости вводить в психоаналитическую литературу термин «анализанд». Третьи предлагают реформировать существующую систему психоаналитического образования и сделать акцент не на модели «анализанд – аналитик-наставник», а на новой модели отношений «начинающий – мастер».

В последнее время неологизм «анализанд» (иногда «анализант») стал использоваться и в отечественных изданиях, особенно при переводе англоязычной литературы на русский язык. По мере дальнейшего уточнения психоаналитических терминов и понятий, адекватного и приемлемого для русского языка их употребления будет, видимо, выработана общеприемлемая для российских аналитиков позиция, в соответствии с которой английское «analysand» станет переводится как «анализируемый», «анализанд», «анализант» или, возможно, найдется иной, более подходящий эквивалент.

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ – одно из направлений глубинной психологии и психотерапии, первоначально возникшее в рамках психоаналитического движения, но впоследствии приобретшее статус самостоятельного существования.

Основатель аналитической псисхологии – швейцарский психотерапевт Карл Густав Юнг (1875–1961), разработавший методику ассоциативного эксперимента в руководимой психиатром Э. Блейером (1898–1927) психиатрической клинике Бургхольцли и обнаруживший наличие чувственных комплексов у человека, установивший в 1906 г. переписку с З. Фрейдом и в 1907 году нанесший ему первый свой визит, на протяжении ряда лет разделявший психоаналитические идеи и являвшийся редактором журнала «Ежегодник психоаналитических и психопатологических исследований», а также президентом Международной психоаналитической ассоциации в период с марта 1910 по апрель 1914 гг.

После публикации работы З. Фрейда «Толкование сновидений» (1900) К.Г. Юнг прочел ее, сослался на эту книгу в своей докторской диссертации «О психологии и патологии так называемых оккультных феноменов» (1902), заново перечитал ее в 1903 г. и начиная с 1904 г. стал широко использовать психоаналитические идеи при диагностировании ассоциаций и психологии раннего слабоумия (dementia praecox), впоследствии названного Э. Блейлером шизофренией. На протяжении нескольких лет между двумя исследователями и практикующими врачами осуществлялся плодотворный обмен мнениями по развитию психоаналитических идей и концепций, в результате чего на втором Международном психоаналитическом конгрессе, состоявшемся в марте 1910 г. в Нюрнберге, именно З. Фрейд рекомендовал К.Г. Юнга в качестве первого президента Международной психоаналитической ассоциации. Более того, основатель психоанализа рассматривал К.Г. Юнга в качестве своего идейного наследника и возлагал на него большие надежды в плане дальнейшего развития психоаналитического движения.

В 1911 г. между З. Фрейдом и К.Г. Юнгом обнаружились расхождения в понимании некоторых психоаналитических идей. Публикация последним работы «Либидо, его метаморфозы и символы» (1912), во второй части которой был осуществлен пересмотр фрейдовской концепции либидо и представлений об «инцестуальном комплексе», привела к углублению теоретических расхождений между ними. Последующие концептуальные и субъективные расхождения привели к тому, что в начале 1913 г. между К.Г. Юнгом и З. Фрейдом прекратилась сперва личная, а несколько месяцев спустя и деловая переписка. В дальнейшем К.Г. Юнг начал разработку своего собственного учения о человеке и его психических заболеваниях, совокупность идей и терапевтических приемов которого получила название аналитической психологии, что и нашло свое отражение в его работе «Предисловие к избранным статьям по аналитической психологии» (1916).

В отличие от классического психоанализа в основу аналитической психологии К.Г. Юнга были положены следующие общие теоретические представления: человека следует рассматривать исходя из его здоровья, а не из патологии, что свойственно взглядам З. Фрейда; учение об интровертированных и экстравертированных типах личности покоится на предположении, что в картине мира присутствует внутреннее и внешнее начала, а между ними находится человек, обращенный то к одному, то к другому полюсу в зависимости от темперамента и склонностей; психическая энергия рождается из взаимодействия противоположностей, она не сводится только и исключительно к сексуальной и, следовательно, понятие либидо является более широким по своему содержанию, чем это принято считать в психоанализе; чтобы разорвать заколдованный круг биологических явлений, связанных с сексуальностью, инцестом, необходимо признать наличие духа и заново пережить его; человек естественным образом развивает религиозную функцию и поэтому с давних пор человеческая психика пронизана религиозными чувствами; все религии позитивны и в содержании их учений наличествуют те фигуры, с которыми приходится сталкиваться в сновидениях и фантазиях пациентов; Я человека страдает не только из-за своего отделения от человечества, но и от утраты духовности.

Как заметил К.Г. Юнг в своей работе «Фрейд и Юнг: разница во взглядах» (1929), именно на этих общих положениях основываются все многочисленные расхождения, имеющие место между классическим психоанализом и аналитической психологией. Расхождения, касающиеся как «генетического» (вместо чисто сексуального) понимания либидо и неприятия полиморфно-перверсной характеристики ребенка, взятой из психологии неврозов и спроецированной обратно в психологию младенца, так и разделения бессознательного на индивидуальное и коллективное, различий между Я и Самостью, а также противопоставления конструктивного (синтетического) метода исследования каузально-редуктивному (аналитическому) толкованию психических процессов.

Если З. Фрейд апеллировал к бессознательному психическому, то К.Г. Юнг различал индивидуальное (личное) бессознательное, содержащее чувственные комплексы, и коллективное (сверхличное) бессознательное, представляющее собой глубинную часть психики, не являющуюся индивидуальным приобретением человека, и обязанное своим существованием «исключительно унаследованию», проявляющемуся в форме архетипов, выступающих в качестве «модели и образца инстинктивного поведения».

Если основатель психоанализа выделил в структуре личности Оно, Я и Сверх-Я, то К.Г. Юнг вычленил в психике человека такие составляющие как Тень, Персона, Анима, Анимус, Божественный Ребенок, Дева (Кора), Старый Мудрец (Филемон), Самость и ряд других фигур.

Если в классическом психоанализе определяющую роль в развитии личности играл отцовский комплекс, то в аналитической психологии – комплекс матери, вбирающий в себя образ Великой Матери.

Если З. Фрейд предпринимал каузальное (причинное) толкование сновидений, то, подобно основателю индивидуальной психологии, австрийскому психологу и психотерапевту А. Адлеру (1870–1937), К.Г. Юнг ориентировался на финальный (целеполагающий) способ рассмотрения сновидений, считая, что «все психологическое требует двойного способа рассмотрения, а именно каузального и финального» (в этом отношении аналитическая психология представляла своеобразный синтез некоторых идей классического психоанализа и индивидуальной психологии).

Если З. Фрейд полагал, что сновидение имеет редуцирующую, биологическую компенсаторную функцию, то К.Г. Юнг признавал наряду с этой функцией также проспективную функцию сновидения, способствующую появлению в бессознательном некоего плана, символическое содержание которого является проектом для решения внутрипсихических конфликтов.

Если основатель психоанализа подчеркивал исключительно важную роль бессознательного в жизнедеятельности человека, то основатель аналитической психологии исходил из того, что «значение бессознательного примерно эквивалентно значению сознания» и одно является дополнением другого, поскольку сознание и бессознательное связаны друг с другом узами взаимного компенсирования.

Если в представлении З. Фрейда в психике нет ничего случайного, и во внутреннем, как и во внешнем мире все обусловлено причинной связью, то в понимании К.Г. Юнга психическое и физическое являются разными аспектами единой реальности, где, помимо каузальной связи, действенным оказывается и акаузальный связующий принцип или синхронистичность, свидетельствующая о параллельности времени и смысла между различными событиями, имеющими место в жизни индивида, других людей и в мире в целом.

Если для З. Фрейда центр личности – это Я (сознание), а психоаналитической максимой являлось положение «Там, где было Оно, должно стать Я», то для К.Г. Юнга центральное положение в личности занимает Самость, заключающая в себе сознание и бессознательное, объединяющая благодаря «трансцендентной функции» (совмещения содержимого сознания с содержанием бессознательного) сознательные и бессознательные представления в некое единство или «душевную целостность», что предполагает осуществление индивидуации, то есть процесса, порождающего психологического индивида, того процесса, символом которого может служить мандала (изображение круга в квадрате и квадрата в круге или четвертичность и круг, олицетворяющие собой целостность психики, полноту и совершенство личности).

Общие и частные концептуальные расхождения К.Г. Юнга с рядом выдвинутых З. Фрейдом психоаналитических идей нашли свое отражение в аналитической практике – в использовании соответствующих методов работы с бессознательным пациентов, стратегии и цели аналитической психологии в оказании содействия тем, кто обращался за помощью к аналитику.

Основанная на аналитической психологии психотерапия включает в себя установку на индивидуализацию метода лечения и иррационализацию целевой деятельности. И то и другое связано со специфическими типами пациентов (интроверты и экстраверты, молодые и пожилые, имеющие легкие и тяжелые психические нарушения, с трудом или без труда приспосабливающиеся к реальности) и различными ступенями психотерапевтической проблематики – признание (исповедь, катарсис, соответствующие катартическому методу лечения Й. Брейера), разъяснение (объяснение феноменов сопротивления и переноса, характерное для метода толкования З. Фрейда), воспитание (во многих случаях разъяснение оставляет после себя «хотя и понятливое, но тем не менее неприспособленное дитя» и поэтому требуется социальное воспитание, отражающее устремления индивидуальной психологии А. Адлера) и преобразование (самовоспитание воспитателя, основанное на изменениях не только пациента, но и врача, который до того, как стать практикующим аналитиком, сам должен пройти учебный анализ, чтобы разобраться со своим собственным бессознательным).

Таким образом, аналитическая психология не только включает в себя методы лечения, используемые в классическом психоанализе и индивидуальной психологии, но и представляет собой такое врачевание души, которое ставится на службу самовоспитания и самосовершенствования. Четвертая ступень аналитической психологии (преобразование) расширяет горизонт врачевания и ведет к тому, что существенное значение при психотерапии имеет «не диплом врача, а человеческие качества». Самовоспитание и совершенствование становятся неотъемлемыми составными частями психотерапии, которая ориентируется на внутренние тенденции развития самого человека, способные в процессе обоюдного преобразования вовлеченных в анализ пациента и врача привести к душевной целостности. Тем самым, как полагал К.Г. Юнг, аналитическая психология восполняет глубокий пробел, ранее свидетельствовавший о духовной ущербности западноевропейских культур по сравнению с восточными, и становится не чем иным, как своеобразной «йогой ХХ века».

Аналитическая терапевтическая практика К.Г. Юнга основывалась на следующих подходах, методах и техниках познания бессознательного и врачевании души: конструктивном (синтетическо-герменевтиче-ском) подходе к психическим процессам, при котором анализ является не панацеей, а более или менее тщательным наведением порядка в психике пациента, предполагающим освобождение «от перегородки между сознанием и бессознательным» и прозрение относительно его потенциальных творческих возможностях; диалектическом подходе, заключающемся в сопоставлении взаимных данных, признании факта возможности различного толкования символических содержаний, понимании того, что любое психическое воздействие оказывается на деле взаимодействием двух систем психики; диалектическом методе установления таких взаимоотношений между врачом и пациентом, при которых индивидуальность больного требует к себе уважения не менее, чем индивидуальность аналитика, и терапевт перестает быть активно действующей стороной, а становится просто «соучастником индивидуального процесса развития»; техники «амплификации», расширяющей и углу-58 бляющей образы сновидений путем исторических параллелей из области мифологии, алхимии, религии; методе «активного воображения», являющегося эффективным способом выведения на поверхность содержимого бессознательного и активизации творческой фантазии, благодаря чему становится действенной трансцендентная функция, инициирующая процесс индивидуации, дающая человеку возможности добиться своего освобождения, способствующая обретению им единства, полноты, целостности и приводящая к установлению внутренней гармонии.

Основная задача аналитика заключается, по мнению К.Г. Юнга, не в избавлении пациента от сиюминутных трудностей, а в подготовке его к успешному противостоянию возможным затруднениям в будущем. Эффект, которого добивается аналитик, состоит в возникновении такого душевного состояния, в котором пациент начинает экспериментировать, выражать себя посредством кисти, карандаша или пера, оформлять свои фантазии в материальные образы реальности, осуществлять переход к психической зрелости и творческой независимости от своих комплексов и от врача.

Критическое переосмысление К.Г. Юнгом ряда психоаналитических идей и концепций З. Фрейда предопределило становление аналитической психологии. Введенные им новации в практику психотерапии (метод «активного воображения», сокращение частоты аналитических сеансов с пяти до трех-двух и даже одного раза в неделю, перерывы в лечении на два – два с половиной месяца с тем, чтобы пациенту было предоставлено обычное окружение и др.) способствовали дальнейшему развитию ее. И хотя аналитическая психология приобрела статус самостоятельного существования, а ее современные представители стремятся отмежеваться от психоанализа как такового, тем не менее очевидно, что между ними существуют не только различия, но и сходства. Не случайно в докладе «Цели психотерапии», опубликованном в отчете конгресса Немецкого психотерапевтического общества в 1929 г., К.Г. Юнг замечал, что рассматривает свою терапевтическую технику как прямое продолжение развития фрейдовского метода свободных ассоциаций.

Некоторые современные авторы, в частности, итальянские психоаналитики П. Фонда и Э. Йоган, приходят к мнению, согласно которому «дистанция между аналитиками, принадлежащими к кругу Юнга, и теми, кто относится к кругу Фрейда, сократилась, и язык у них похож». Это мнение было высказано ими в работе «Развитие психоанализа в последние десятилетия» (1998).

АНАЛЬНАЯ ФАЗА – стадия инфантильного развития, на которой либидозное (сексуальное) влечение сосредоточено на анусе (заднем проходе). На этой стадии развития, характерной для возраста от двух до четырех лет, ребенок проявляет особый интерес к дефекации и мочеиспусканию, расширяет сферу управления собственным телом, приобщается к процессам социализации.

В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) З. Фрейд показал важное значение анальной фазы развития в жизни человека. По его мнению, зона заднего прохода является местом присоединения сексуальности к другим функциям тела. Частые в детском возрасте заболевания кишечника дают наглядное представление о том, какие интенсивные раздражения ануса могут иметь место у ребенка. Катары кишечника в раннем возрасте способствуют невротизации ребенка и при более позднем невротическом заболевании могут оказывать влияние на соматическое выражение невроза.

Дети часто прибегают к эрогенной раздражимости анальной зоны: они задерживают кал до тех пор, пока не наступает сильное мускульное сокращение; последующее удовлетворение физиологической потребности вызывает сильное раздражение слизистой оболочки ануса, и вместе с ощущением боли ребенок испытывает сладостное ощущение. Посредством психоанализа удается понять, какие сексуальные возбуждения могут иметь место у ребенка, какие превращения претерпевают они в нормальном случае, как часто значительная доля генитального раздражения остается на всю жизнь у анальной зоны, в какой степени разнообразные кишечные расстройства могут быть связаны с невротическим состоянием.

С точки зрения З. Фрейда, анальная фаза инфантильного развития характеризуется не только проявлением ранней сексуальности ребенка. В этот период ребенок приобретает способность управлять процессами дефекации и мочеиспускания и открывает для себя возможность манипулирования как продуктами своей собственной деятельности, так и окружающими его людьми. Он начинает понимать, что может очищать свой кишечник не только тогда, когда его сажают на горшок, но и по своему собственному усмотрению, желанию. Первоначальная задержка фекалий с целью как бы мастурбационного раздражения зоны ануса впоследствии используется в качестве «оказания давления» на родителей, воспитателей. Так, ожидая прихода гостей, родители сажают ребенка на горшок, чтобы тем самым на время избежать нежелательной ситуации. Он капризничает, не хочет делать свои «маленькие» и «большие» дела, но зато в самый неподходящий для них момент, когда взрослые сидят, скажем, за праздничным столом, ребенок преподносит им свой «подарок», тем самым заявляя о своей самостоятельности и заставляя обратить на себя внимание. Он не только старается получить как можно больше удовольствия от акта освобождения кишечника, но и, вопреки воспитательным мерам окружающих его людей, стремится сохранить за собой право самоопределения в своем поведении и желании одарить своим подарком кого хочет и когда хочет.

Ребенок воспринимает продукты своей дефекации действительно как «подарок». Для него кал представляет некую ценность, которую он готов или удерживать в себе, или преподносить в качестве «подарка» родителям, воспитателям. В противоположность взрослым у детей наблюдается положительная и окрашенная удовольствием установка по отношению к своему калу: ребенок может играть с собственными испражнениями, с удовольствием размазывать их по телу и даже пробовать на вкус. Только со временем под воздействием воспитания у ребенка возникает реактивное образование, в результате которого естественная склонность к рассмотрению кала как собственную часть тела и драгоценное достояние трансформируется в чувство отвращения к нему как к чему-то нечистому, неблаговидному.

Анальная фаза инфантильного развития оказывается полем столкновения двух противоположных установок ребенка: его ориентации на удовлетворение физиологических потребностей, доставляющей ему удовольствие и необходимость выработки определенной тактики и стратегии поведения, связанного с положительными и отрицательными эмоциями взрослых на его действия; его восприятия ценности продуктов дефекации, мочеиспускания и процессов социализации, под воздействием которых эти продукты вызывают брезгливость, чувство отвращения. В результате столкновения между собой противоположных установок у ребенка могут возникнуть различного рода страхи, связанные с неспособностью осуществления контроля над дефекацией и мочеиспусканием (особенно во время сна), осуждением со стороны взрослых и возможным наказанием за «недостойное поведение». На этой почве у ребенка возникают внутрипсихические конфликты, разрешение которых может сопровождаться проявлением садомазохистских тенденций, агрессивных импульсов, вспышек гнева, неожиданной замкнутости, вызванной к жизни чувством стыда.

В анальной фазе развития ребенка могут иметь место такие вну-трипсихические конфликты, обострение которых способно привести к последующим психическим расстройствам. В этот период инфантильного развития происходит становление отдельных черт характера, предопределяющих поведение не только ребенка, но и взрослого человека. В этот период осуществляется и формирование того типа невротического характера, который принято называть в психоанализе «анальным характером».

Многие последователи З. Фрейда обращали внимание на особенности различных стадий психосексуального развития ребенка, включая оральную стадию. Так, немецкий психоаналитик К. Абрахам (1877–1925) опубликовал статью «Опыт воссоздания истории развития либидо на основе психоанализа психических расстройств» (1924), в которой подразделил ранние стадии психосексуального развития (оральную и анальную) на две фазы. В частности, в рамках анальной или анально-садистской стадии он выделил стадии разрушения (выталкивания) и сдерживания, что явилось дальнейшей конкретизацией идей, ранее высказанных З. Фрейдом.

АНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР – разновидность невроза характера, являющаяся результатом фиксации либидозного (сексуального) влечения на анальной фазе (стадии) развития или формирования соответствующих реакций, служащих замещением анального эротизма.

Представления об анальном характере были изложены З. Фрейдом в статье «Характер и анальная эротика» (1908). Они основывались на клиническом опыте: в процессе своей терапевтической деятельности аналитику приходилось иметь дело с особым типом людей, обладающих определенными чертами характера, истоки которых уходили своими корнями в раннее детство. Согласно З. Фрейду, у людей с подобным типом характера обнаруживаются, как правило, следующие черты: аккуратность, бережливость, упрямство. Их аккуратность проявляется не только в физической чистоплотности, но и в добросовестности, с которой они относятся к исполнению любого дела, вплоть до незначительных обязательств. Их бережливость может доходить до размеров скупости. Их упрямство может переходить в упорство и сопровождаться проявлением гнева, мстительности. Часто эти три свойства оказываются тесно связанными между собой и составляют одно целое, что позволяет говорить о специфическом типе характера. Его специфика связана с особенностями функционирования ануса, проявляющимися на ранней стадии инфантильного развития, когда анальная зона имела гиперакцентирующую эрогенность.

З. Фрейд исходил из того, что ребенок может получать удовольствие от возбуждения различных эрогенных зон своего тела, включая задний проход. Некоторые из детей специально задерживают процесс опорожнения кишечника, чтобы тем самым через какое-то время получить значительно большее удовольствие, чем если бы они осуществляли дефекацию тогда, когда их принуждают к этому родители, воспитатели. Сам акт задержанной дефекации, способствующей нарастанию раздражения слизистой оболочки ануса, доставляет им удовольствие. Под воздействием воспитания анальная эротика претерпевает изменения: часть либидозного влечения отклоняется от своих непосредственных целей; реактивные образования в форме стыда, отвращения и морали тормозят инфантильную сексуальную активность; благодаря процессам сублимации (переключения сексуальной энергии на социально приемлемые задачи) удовольствие от ранней, инфантильной анальной эротики замещается удовольствием, получаемым от аккуратности, бережливости, упрямства. Такие черты характера, как чистоплотность, любовь к порядку и добросовестность, могут быть рассмотрены в качестве реактивных образований, то есть реакции на склонность к нечистому, постороннему, мешающему.

Говоря об анальном характере, З. Фрейд выявил точки соприкосновения между «комплексом дефекации» и «денежным комплексом». Общее между ними можно обнаружить в архаическом (примитивном) мышлении, которое устанавливает тесную связь между нечистотами и деньгами. В древних культах, мифах и сказках, в бессознательном мышлении, сновидениях и при психоневрозах часто присутствуют одни и те же мотивы: подаренное дьяволом человеку золото превращается в кал; золотые монеты становятся кучками дерьма. Условное отождествление золота с нечистотами становится как бы отражением ранних детских переживаний, связанных с контрастом между ценными для ребенка продуктами дефекации и их обесцениванием со стороны взрослых, между «подарком» как частью собственного тела и отбросами, нечистотами, что по мере воспитания и социализации ребенка воспринимается в качестве чего-то неприличного, непристойного.

Выдвинутые З. Фрейдом представления об анальном характере нашли свою дальнейшую разработку в исследованиях ряда психоаналитиков. Так, английский психоаналитик Э. Джонс (1879–1958) в статье «Об анально-эротических чертах характера» выделил, наряду с представленной З. Фрейдом триадой анально-эротических свойств характера (аккуратность, бережливость, упрямство), другие свойства. Он обратил внимание на то, что свойственные анальному характеру упрямство и независимость часто выражаются в такой черте, когда человек стремится все сделать сам и не доверяет другим людям. Такой человек не надеется на помощников, с неустанной энергией выполняет каждую мелочь, оставляет всю ответственную работу за собой, что подчас граничит с нарциссическим эгоизмом и манией величия. Другой чертой анального характера является неспособность человека наслаждаться чем-либо приятным, если не все окружающие условия находятся в согласии друг с другом. Хроническая раздражительность, неспособность заняться какой-либо работой, если некоторые детали не приведены в порядок, постоянное недовольство, угрюмость – все это является типичным проявлением анального характера. Еще одной чертой этого типа характера является стремление человека к самообладанию, превращающееся в настоящую страсть, склонность интересоваться обратной стороной вещей.

С точки зрения Э. Джонса, к типичным чертам анального характера относятся не только бережливость, но и такие противоположные свойства, как щедрость и расточительность. Отличие этих противоположностей состоит лишь в том, что в первом случае (бережливость, скупость) формирование анального характера связано с сублимацией, а во втором (щедрость, расточительность) – с реактивным образованием. В случае проявления импульса к «отдаче» можно выделить две тенденции: одна связана со стремлением человека отделить продукт от какого-либо живого или неживого объекта; другая – преобразовать его и создать из него что-то новое. В частности, примитивной формой инфантильного обмазывания себя испражнениями могут служить последующие стремления взрослого человека пачкать одежду других людей, обезображивать прекрасное (случаи варварской порчи произведений искусства), вырезать свое имя на деревьях, производить различного рода разрушения.

В работе венского аналитика И. Садгера «Анальная эротика и анальный характер» (1910) отмечалось, что задерживающие дефекацию дети становятся в зрелом возрасте медлительными людьми, сперва откладывающими и задерживающими свои действия до последней минуты, но в дальнейшем набрасывающиеся на работу с безудержной энергией. Особыми чертами характера такого типа людей становятся их чрезмерная чувствительность к вмешательству в их жизнь других лиц, педантизм и упрямство.

Поддерживающая дружеские отношения с З. Фрейдом Лу Андреас-Саломе (1861–1937) в работе «Анальное и сексуальное» (1916/17) показала, что садизм взрослого человека уходит своими корнями в борьбу ребенка, которую он осуществлял в своем инфантильном развитии за право овладение функцией дефекации. Если эта борьба оказывается продолжительной по времени, то у ребенка развивается раздражительность, которая может вылиться в такие черты характера, как вспыльчивость и ворчливость.

В целом, как показывает психоанализ, формирование невротического характера осуществляется на основе анальной эротики и происходит на анальной стадии развития ребенка. Однако из этого не следует, что прохождение анальной стадии развития всегда сопровождается возникновением невротического характера. Нормальное протекание процессов инфантильного развития на анальной стадии способно привести к формированию таких позитивных черт характера человека, как решительность и упорство, любовь к чистоте и порядку, организаторский талант и деловитость, надежность и основательность, ярко выраженная индивидуальность в понимании и создании произведений искусства. Но фиксация на инфантильной анальной эротике ведет к образованию анального характера с присущими ему чертами раздражительности, мелочности, скупости, властолюбия, чрезмерного упрямства, расточительности, нечистоплотности и другим, невротическое проявление которых осложняет жизнь не только самого человека, но и окружающих его людей.

АНАМНЕЗ (от греч. anamnesis) – в психоанализе: воспоминание, восстановление в памяти пациента событий прошлого, предопределивших его заболевание.

Представление об анамнезе как воспоминании событий прошлого, оказавших воздействие на возникновение невротических симптомов, было выдвинуто Й. Брейером и З. Фрейдом в период их терапевтической деятельности, предшествовавшей становлению психоанализа. В предварительном сообщении «О психическом механизме феномена истерии» (1893) они писали о том, что истерические симптомы исчезают и больше не возвращаются, если удавалось восстановить в памяти событие, послужившее причиной этих симптомов. «Восстановление в памяти события и сопутствующего ему аффекта имело целью позволить больному потом как можно подробнее описывать событие и выразить словами переживаемый при этом аффект». Для восстановления в памяти пациента события Й. Брейер и З. Фрейд использовали катартический метод: пациент вводился в гипнотическое состояние, способствующее воспоминанию событий прошлого, и заново переживал эти события; в процессе повторного переживания устранялось воздействие ранее неотреагированного первоначального представления, и ущемленный аффект возвращался в сознание, что вело, как предполагалось, к исцелению. Эти идеи были высказаны ими подробнее в работе «Исследования истерии» (1895).

В терапевтической практике З. Фрейд встретился с тем затруднением, что некоторые пациенты не поддавались гипнозу. Поскольку гипноз требовался для расширения памяти, для обнаружения патогенных воспоминаний, то З. Фрейд должен был или отказаться от таких пациентов, или использовать другие методы. Задача состояла в том, чтобы избежать гипноза и в то же время иными средствами добиться у пациентов патогенных воспоминаний. Решая эту задачу, З. Фрейд стал использовать метод «концентрации», «настойчивости» или «психического принуждения»: он уверял пациента, что тот может вспомнить события прошлого; настойчиво требовал, чтобы тот шел в своих воспоминаниях все дальше и дальше. Затем он стал прибегать к «методологической уловке»: надавливал на лоб пациента пальцами рук и настоятельно просил, чтобы тот сообщал ему все, что пришло в голову. При сложном анализе требовалось непрерывное применение надавливания рукой на лоб, так как часто у пациента всплывали воспоминания, являвшиеся средним звеном между исходными и исконными патогенными представлениями.

Терапевтическая работа заключалась, по З. Фрейду, в том, чтобы, преодолевая сопротивления пациента, раскрыть тройное расположение психического материала: выявить «пучки воспоминаний, представляющих собой линейное наслоение друг на друга и образующих определенные темы»; обнажить второй вид размещения воспоминаний, являющихся концентрическим кругом, расположенным вокруг «патогенного ядра»; добраться до материала, составляющего ядро патогенной организации.

В процессе дальнейшей терапевтической деятельности З. Фрейд столкнулся с двумя трудностями: с одной стороны, процедура надавливания пальцами рук на лоб пациента оказывалась не всегда эффективной, так как подчас не вызывала никаких воспоминаний, несмотря на настойчивость и напор врача; с другой – порой сами пациенты говорили о том, что настойчивость, напор, давление со стороны врача не только не способствовали, но, напротив, мешали возникновению воспоминаний. Принимая во внимание эти трудности, З. Фрейд отказался от «методологической уловки» и стал использовать метод «свободных ассоциаций», открывавший простор для спонтанных воспоминаний пациента. Отказ от гипноза и использование метода «свободных ассоциаций» как раз и стали основой для возникновения психоанализа.

Благодаря методу «свободных ассоциаций» удавалось добиться у пациентов таких патогенных воспоминаний, которые уходили своими корнями в раннее детство и оказывались связанными с реальными событиями сексуального совращения, соблазнения ребенка. Основываясь на подобных воспоминаниях, З. Фрейд выдвинул теорию «совращения», объясняющую причины возникновения невроза у человека. Однако вскоре ему удалось обнаружить, что часто пациенты его обманывали, и в действительности речь шла не о реальных событиях детства, а о фантазиях, которым предавались дети и взрослые. Как правило, фантазией совращения ребенок прикрывал инфантильный период своей сексуальной деятельности. Тем не менее для понимания невроза важно, как считал З. Фрейд, выявление воспоминания о травмирующем детском переживании, независимо от того, связано ли оно с реальным событием или фантазией. Для невроза существенное значение имеет не столько физическая, сколько психическая реальность, находящая свое отражение в фантазии человека. Отсюда – одна из основных задач психоанализа, заключающаяся в воспоминании (воскрешении, восстановлении) в памяти пациента травмирующей ситуации, связанной с переживанием в раннем детстве реального или воображаемого события и доведения ее до его сознания с целью последующего сознательного, а не бессознательного, что имело место в прошлом, разрешения внутрипсихического конфликта. Анамнез становится важной, необходимой составной частью аналитической работы, ориентированной на устранение симптомов заболевания и исцеление обратившегося за помощью пациента.

АНИМА, АНИМУС (от лат. anima – душа, animus – дух) – бессознательные представления, выступающие в образах женского начала в мужчине и мужского начала в женщине.

Понятия Анимы и Анимуса были использованы К.Г. Юнгом (1875–1961) для характеристики вечных образов наследственного опыта женственности и мужественности, феминности и маскулинности. Анима и Анимус – восходящие к древности, наследственно запечатленные в живой системе и передаваемые поколениями предков образы женщины и мужчины. Эти образы бессознательно проецируются (переносятся) на другого человека, лежат в основе увлеченности противоположным полом, способствуют возникновению чувств любви и ненависти. Они являются архаическими формами тех психических явлений, которые в своей совокупности и целостности нередко называются душой.

Согласно К.Г. Юнгу, образы Анимы и Анимуса локализованы внутри психической структуры: они живут и функционируют в филогенетически глубинном слое бессознательного. В фигурах Анимы и Анимуса находит свое выражение автономный характер того, что он назвал «коллективным бессознательным». Анима и Анимус персонифицируют те элементы его, которые способны интегрироваться в сознание и в этом смысле представляют собой «функции, отфильтровывающие содержимое коллективного бессознательного и передающие его сознанию». Будучи интегрированными, Анима становится Эросом, а Анимус – Логосом.

К.Г. Юнг считал, что Анима и Анимус привносят в сознание дух неизвестных предков. Их способ функционирования – думать и чувствовать, познавать жизнь и мир, богов и человека. Они существуют в мире, отличном от внешнего, где рождение и смерть индивида не идут в счет. Оба архетипа наделены фатальностью, иногда способной приводить к трагическим последствиям. Их сущность настолько чужеродна и столь чужда современному человеку, что их вторжение в его сознание часто равнозначно психозу.

В аналитической психологии К.Г. Юнга Анима и Анимус играют важную роль в понимании особенностей психологии мужчины и женщины. Анима представляет собой архетип (первоначальный образ) жизни и воспринимается мужчиной в качестве духа. Анимус является духовным образом женщины, но принимается ею за Эрос. Анима – это соединение чувствований, влияющих на мужское миропонимание. Анимус – соединение спонтанных взглядов, оказывающих воздействие на эмоциональную жизнь женщины. Если Анима способствует созданию настроения, то Анимус ведет к возникновению мыслей. Если Анима, по выражению К.Г. Юнга, – это иррациональное чувство, то Анимус – иррациональное суждение. По своей природе Анима эротически-эмоциональна, а Анимус – рассуждающе-критичен. С помощью Анимы мужчина пытается постичь природу женщины. Благодаря Анимусу женщина пытается понять мужчину. При этом следует иметь в виду, что, с точки зрения К.Г. Юнга, женщина как бы имеет образ мужчин, в то время как мужчина – образ одной женщины.

В своей основе Анима направлена на единение, а Анимус – на обособление. В реальной жизни образы Анимы и Анимуса могут способствовать установлению гармонических отношений между мужчиной и женщиной. Но они могут вести и к конфликтам в силу искажений, связанных с тем, что Анима и Анимус являются персонифицированными комплексами, удерживающими человека в своей власти и порождающими чувства враждебности. Оба образа олицетворяют собой бессознательное и могут выступать в качестве падшей женщины и недостойного мужчины, вызывая тем самым раздражение, порождая неустойчивое настроение и агрессивность. В качестве негативных образов Анима и Анимус часто появляются в сновидениях человека.

Анима может выступать в качестве женского проявления в мужчине, а Анимус – в качестве мужского проявления в женщине. По словам К.Г. Юнга, нет мужчины, который был бы настолько мужественным, чтобы не иметь в себе ничего женского. В этом смысле можно говорить о женственности мужчин и мужественности женщин. Но охваченной Анимусом женщине грозит опасность потерять свою женственность, точно так же как мужчина рискует феминизироваться, попав под влияние Анимы.

Для ребенка в первые годы жизни Анима сливается с всесильной матерью, а Анимус – с могущественным отцом. С наступлением половой зрелости происходит идентификация (отождествление) с родителями. У мужчины появляется архетип женщины, у женщины – архетип мужчины. Ранее скрытые под маской родительского образа Анима и Анимус обретают самостоятельное значение. Вместе с тем бессознательное влияние родительских образов оказывается столь действенным, что оно нередко предопределяет последующий выбор любимого человека в качестве позитивной или негативной замены матери или отца.

У мальчика эмоциональная связь с матерью может сохраниться на всю жизнь, предопределив его отношения с другими женщинами. В форме материнского образа Анима может быть перенесена на конкретную женщину, в результате чего мужчина становится сентиментальным и завистливым или вспыльчивым и деспотичным. Аналогичная картина может иметь место и у женщин, когда запечатленный с детства образ отца становится тем Анимусом, который бессознательно проецируется на других мужчин, предопределяя тем самым соответствующие отношения с ними. Все это ведет к тому, что, представляя собой психологическую функцию, Анима и Анимус становятся автономными комплексами и не доходят до сознания человека. Чтобы выйти из-под их власти, необходимо, согласно К.Г. Юнгу, выявить их содержание и осознать те бессознательные процессы, которые разыгрываются в Аниме и Анимусе.

В частности, важно понимание того, что когда Анима в достаточной степени укореняется в психике мужчины, то она как бы изнеживает его характер, делая его раздражительным, ревнивым, капризным, тщеславным. Идентификация с Анимой способна привести к гомосексуальности. А длительная утрата Анимы ведет к потере жизненности и человечности, в результате чего происходит преждевременное оцепенение и закостенелость, проявляется фанатическая односторонность и своенравность, наблюдается неряшливость и безответственность, обнаруживается склонность к алкоголизму. Исходя из этого, задача аналитической терапии состоит в том, чтобы подрастающий мужчина обрел силы в освобождении «от аниматической заочарованности матерью», а у мужчины зрелого возраста должна быть по возможности восстановлена «связь с архетипической сферой переживаний».

АПАТИЯ – психическое состояние, характеризующееся отсутствием проявления эмоций и чувств.

Внешними признаками апатии являются отрешенность человека от других людей и от окружающего мира в целом, безразличие к чему-либо и пассивность, отсутствие потребности любить и быть любимым. Это не означает, что у апатичного человека нет вообще никаких эмоций и чувств. Некоторые из них загнаны в глубины бессознательного, сохраняются в виде неосознаваемых привязанностей, но не ощущаются и не переживаются человеком, в результате чего он утрачивает способность к нормальному проявлению эмоций и жизненных сил, чувственному восприятию подавленных желаний и влечений.

Состояние апатии не сопровождается напряжением и раздражительностью человека, что может иметь место в состоянии отчаяния и скуки. Напротив, оно характеризуется таким восприятием окружающего мира, других людей и самого себя, при котором наблюдается всепоглощающее безразличие, сопровождающее не только утратой смысла какой-либо деятельности, но и отсутствием желания иметь какие-либо желания и тем более удовлетворять их. Удовольствие и неудовольствие никак не затрагивают апатичного человека, не вызывают у него ни положительных, ни отрицательных эмоций. При апатии происходит обесценивание всего и вся, что приводит к тому, что у человека атрофируются даже собственные эмоциональные переживания.

По мнению Г.С. Салливана (1892–1949), способность впадать в апатию может наблюдаться на ранних этапах жизни младенца, что связано с проявлением его адаптационной реакции на внутреннее напряжение. В состоянии апатии происходит существенное снижение напряжения, сопровождающего все виды потребностей. В этом смысле апатия является «защитным динамизмом, обусловленным наличием нереализованной потребности». В состоянии апатии нереализованная потребность не исчезает, а лишь значительно редуцируется, в результате чего напряжение хотя и снижается, но остается на уровне, достаточном для поддержания жизнедеятельности организма. Вместе с тем, пребывая в состоянии апатии, младенец лишен возможности адекватно реагировать на возникновение экстремальной опасности. В конечном счете, как полагал Г.С. Салливан, «апатия, будучи способом избежать стремительно растущего напряжения, кульминационной точкой которого является ужас – исключительно энергозатратное состояние, далеко не столь исключительно эффективный и безопасный механизм, как защитный аппарат, позволяющий избежать сбоев в работе сердца».

По убеждению Р. Мэя (р. 1909) апатия, сопровождающаяся отсутствием чувств, эмоций, страстей и проявлением безразличия к окружающему миру, другим людям и самому себе, становится характерной чертой современного человека. Противоположностью любви оказывается не столько ненависть, сколько апатия. Противоположностью воли является не нерешительность, а отстраненность и безучастность. Апатия ведет к устранению любви и воли, она провоцирует насилие. Именно апатия становится одним из проявлений психических заболеваний. «Апатия и шизоидный мир идут рука об руку как причина и следствие друг друга».

С позиций психоанализа апатия представляет собой результат работы защитных механизмов Я, способствующих нейтрализации мучительных переживаний и рассасыванию внутрипсихических конфликтов путем такого изменения жизненных установок, при котором желания и потребности человека утрачивают для него какую-либо значимость. Она может быть своеобразной формой защиты, позволяющей избегать разрушающих психику переживаний, связанных с чувствами безнадежного отчаяния.

АРХАИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ – усвоенные при рождении человека содержания, имеющие не индивидуально-личностную, а филогенетическую природу.

Термин «архаическое наследие» был использован З. Фрейдом для характеристики наклонности человека следовать определенным направлениям развития и его способности особенным образом реагировать на присущие ему возбуждения, впечатления и раздражения. Первоначально содержательные импликации этого наследия описывались им в иных терминах и только в работах более позднего периода стало фигурировать понятие «архаическое наследие».

Так, в работе «Тотем и табу» (1913) З. Фрейд сослался на швейцарского психотерапевта К.Г. Юнга (1875–1961), обнаружившего, что фантазии некоторых душевнобольных совпадают с мифологическими космогониями древних народов. При этом он подчеркнул, что тем самым выявляется значение параллелизма онтогенетического и филогенетического развития в душевной жизни человека и что невротик сближается, таким образом, с первобытным человеком, с человеком отдаленного доисторического времени. Более того, по его мнению, мы знаем о доисторическом человеке не только по дошедшим до нас мифам и преданиям, археологическим находкам предметов и утвари, но и по «сохранившимся остаткам образа его мыслей в наших собственных обычаях и нравах».

В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) З. Фрейд обратился к прафантазиям, являющимся своеобразным «филогенетическим достоянием». Специфика этих прафантазий состоит, по его мнению, в том, что человек выходит в них за пределы собственного переживания в переживание доисторического времени. Психология неврозов дает обширный материал, свидетельствующий об остаточной памяти, связанной с древним периодом человеческого развития, и способности человека к фантазированию, нередко воспроизводящему исторические события прошлого.

Термин «архаическое наследие» встречается в таких работах З. Фрейда, как «Ребенка бьют»: к вопросу о происхождении сексуальных извращений» (1919) и «Массовая психология и анализ человевеского Я» (1921) В первой работе он критически отнесся к концепции «мужского протеста» А. Адлера (1870–1937) и подчеркнул, что мотивы вытеснения не могут сексуализироваться, а «ядро душевного бессознательного образует архаическое наследие человека». Во второй – в контексте обсуждения проблемы гипноза он отметил, что гипнотизер «будит у субъекта часть его архаического наследия, которое проявлялось и по отношению к родителям». Позднее, в своей «Автобиографии» (1924) основатель психоанализа подчеркнул, что для объяснения подверженности гипнозу он как раз и использовал «архаическое наследие времен первобытного существования человеческой орды».

В работе «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1938) З. Фрейд не только использовал понятие «архаическое наследие», но и предпринял попытку ответить на такие вопросы, как: что представляет собой это наследие, что в нем содержится и что свидетельствует о его существовании. Отвечая на эти вопросы, он высказал предположения, в соответствии с которыми: архаическое наследие заключается в неких «предрасположениях, как они свойственны всем живым существам»; оно включает в себя то, что является конституционным моментом внутри индивида; архаическое наследие свидетельствует о каком-то изначальном знании, которое является привычным для детей, но забывается взрослым; это знание относится к всеобщности языковой символики, пронизывающей различные языки; в архаическом наследии сохраняются сформировавшиеся в ходе исторического развития языка мысленные отношения между представлениями, находящими отражение в унаследовании определенной умственной предрасположенности и предрасположенности влечений; архаическое наследие человека охватывает не только предрасположенности, но и «содержания, следы памяти о переживаниях прошлых поколений»; это наследие не пассивно, оно может оказаться столь действенным в душевной жизни индивида, что его собственные переживания способны соотноситься не с реальными происшествиями, а с прообразами неких филогенетических событий.

Исходя из предположений, связанных с архаическим наследием, З. Фрейд пришел к следующим выводам. Во-первых, с признанием архаического наследия уменьшается пропасть между человеком и животным, поскольку и тот и другой сохраняют в себе память о пережитом их прародителей. Во-вторых, отношение невротического ребенка к своим родителям при комплексе Эдипа и кастрационном комплексе изобилует реакциями, которые «кажутся неоправданными индивидуально и становятся понятными лишь филогенетически, через связь с переживаниями прошлых поколений». В-третьих, допущение остаточной памяти в архаическом наследии позволяет перекинуть мостик между индивидуальной и массовой психологией, в результате чего появляется возможность «рассматривать народы как отдельных невротиков».

Если в «Толковании сновидений» (1900) и других ранних исследованиях З. Фрейд писал о присущей сновидениям символике, то в посмертно опубликованной работе «Очерк психоанализа» (1940) он подчеркивал, что сновидения представляют нам богатый источник человеческой предыстории. Они выявляют такой материал, который не относится ни к взрослой жизни спящего, ни к его забытому детству.

Этот материал следует рассматривать «как часть архаического наследства, которое ребенок приносит с собой в мир и которое предшествует любому его личному опыту и является отпечатком опыта его предков». Фрейдовское понимание архаического наследия в определенной степени перекликается с общим представлением К.Г. Юнга об архетипах. Оно находит свое частичное отражение в размышлениях современных психоаналитиков об архаическом состоянии Я, обнаруживающих у взрослых пациентов такие чувства и переживания, которые свойственны для инфантильных стадий развития человека и ранних этапов развития человечества.

АРХЕТИП (от греч. arche – начало и typos – образ) – прообраз, первоначальный образ, идея. Понятие архетипа широко используется в аналитической психологии К.Г. Юнга (1875–1961) для характеристики всеобщих образов коллективного бессознательного.

Выражение «архетип» встречалось в древности у Филона Иудея по отношению к образу бога в человеке. В философии Платона под архетипом понимался умопостигаемый образец, беспредпосылочное начало (эйдос). В средневековой религиозной философии (схоластике) – природный образ, запечатленный в уме. У средневекового теолога Августина Блаженного – исконный образ, лежащий в основе человеческого познания.

В аналитической психологии К.Г. Юнга архетипы – это бессознательные образы самих инстинктов или образцы инстинктивного поведения. Архетипы – системы установок, являющиеся одновременно и образцами и эмоциями. Это как бы корни, пущенные в мир в целом. По выражению К.Г. Юнга, архетипы являются «психическими аспектами структуры мозга». Они формируют инстинктивные предубеждения и в то же время представляют собой действенные средства инстинктивного приспособления к миру. Наряду с инстинктами архетипы являются врожденными психическими структурами, находящимися в глубинах коллективного бессознательного и составляющими основу общечеловеческой символики.

Разъясняя свои представления об архетипах, К.Г. Юнг высказывал различные соображения на этот счет. Во всяком случае архетипы, по его мнению, представляют собой: врожденные условия интуиции, то есть те составные части всякого опыта, которые априорно (до опыта) его определяют; пустые, формальные элементы, выступающие в качестве априорно данной возможности определенной формы представлений; элементы психической структуры, являющиеся жизненно важным и необходимым компонентом жизнедеятельности; автономные прообразы, бессознательно существующие в универсальной предрасположенности человеческой психики; нерушимые элементы бессознательного, которые постоянно изменяют свою форму; готовность снова и снова репродуцировать те же самые или сходные мифические представления; многократно повторяющиеся отпечатки субъективных реакций; не только отпечатки постоянно повторяющихся типичных опытов, но и эмпирически выступающие силы или тенденции к повторению тех же самых опытов; динамические образы объективной психики; сосуды, которые никогда нельзя ни опустошить, ни наполнить; непоколебимые элементы бессознательного, постоянно изменяющие свой облик; первобытные формы постижения внешнего мира; внутренние образы объективного жизненного процесса; психические органы, присущие всем людям; вневременные схемы или основания, согласно которым образуются мысли и чувства всего человечества и которые изначально включают в себя все богатство мифологических тем и сюжетов; коллективный осадок исторического прошлого, хранящийся в памяти людей и составляющий нечто всеобщее, изначально присущее человеческому роду.

По мнению К.Г. Юнга, архетип определяется не содержанием, а формой. Сам по себе он пуст, бессодержателен, но обладает потенциальной возможностью приобретать конкретную форму. Причем форму архетипа можно уподобить осевой системе кристалла, чья праформа определяется до материального существования, не обладает никаким вещественным бытием, но способствует образованию некоего кристалла в растворе щелочи. Подлинная природа архетипа не может быть осознана, она является психоидной. Будучи бессознательной праформой, принадлежащей унаследованной структуре, архетип является также психической предпосылкой религиозных воззрений.

Согласно К.Г. Юнгу, коллективное бессознательное включает в себя разнообразные архетипы, к которым относятся Анима (женский образ у мужчины), Анимус (мужской образ у женщины), Тень (низменное, примитивное в человеке, его темные аспекты и негативные стороны), Самость (целостность личности, верховная личность), Мать («прамать» и «земная мать»), Великая Мать (образ матери, наделенный чертами мудрости и колдовской ворожбы, доброй и злой феи, благожелательной и опасной богини), Ребенок (включая юного героя), Божественный ребенок (младенец-Иисус и другие образы, репрезентирующие бессознательный аспект детства коллективной души), Старик (образ мудреца, доброго духа или злого демона), Мана-личность (существо, наделенное магическими знаниями, силами и проявляющее оккультные качества) и другие. Все они имеют архаический характер и могут быть рассмотрены как своего рода глубинные, изначальные образы, которые воспринимаются человеком только интуитивно и которые в результате его бессознательной деятельности проявляются на поверхности сознания в форме различного рода видений, символов, религиозных представлений. Архетипы находят свое воплощение в мифах, сказках, сновидениях и психотических продуктах фантазии. Они служат питательной почвой для воображения, составляют исходный материал для произведений искусства и литературы.

Типичным примером архетипа может служить мандала, которая изображается в форме магического круга с вписанными в него крестами, ромбами и квадратами или обнаруживается в алхимическом микрокосмосе. Она выступает в качестве современного символа, дающего представление о всеобщности и единстве, упорядоченности и целостности душевного мира.

С точки зрения К.Г. Юнга, архетипы всегда были и по-прежнему остаются «живыми психическими силами», которые требуют, чтобы их воспринимали всерьез. Они всегда несли защиту и спасение, а их разрушение приводит к потере души. Более того, архетипы неизменно являются «причинами невротических и даже психотических расстройств». Так, архетип Ребенка, воображаемого младенца является распространенным явлением среди женщин с психическими расстройствами, а множественность младенцев (лилипутов, карликов) репрезентирует продукты распада личности и диссоциацию, характерные для шизофрении. Архетип Матери может символизировать расстройство детской психики, предрасположенность к неврозу, если, например, дети очень заботливой матери постоянно видят ее во сне в образах ведьмы или ужасного животного.

Терапевтическая задача состоит не в том, чтобы отрицать архетипы, а в том, чтобы, по словам К.Г. Юнга, «разрушить их проекции и возвратить их содержание личности, которая невольно утратила его в силу этой проекции архетипов вовне».

АУТИЗМ (от греч. autos – сам) – отстранение от окружающей действительности, погружение в мир собственных переживаний, ориентация на самого себя.

Понятие «аутизм» было введено швейцарским психиатром Э. Блейлером (1857–1939) для описания заболевания, характеризующегося психическим расстройством, связанным с бегством человека от внешней реальности в мир собственных фантазий, галлюцинаций и грез. Явление аутизма рассматривалось им как одно из проявлений психического заболевания, названного им «шизофренией». В работе «Аутическое мышление» (1912) он подчеркивал, что наряду с другими симптомами для шизофрении характерно преобладание внутренней жизни, связанной с активным отстранением от внешнего мира.

Аутизм не означает пассивность человека: отстранение от внешнего мира может сопровождаться такой активностью, в результате которой все помыслы, стремления и действия человека могут быть направлены на переустройство, преобразование мира независимо от того, насколько это реально и в какой степени действия человека адекватны сложившейся ситуации. Аутическое мышление, аутические желания оказываются превалирующими, подчиняющими себе реальные возможности человека и его адекватные оценки окружающей действительности.

Для аутизма характерно иллюзорное восприятие внешнего мира, превращение реального в желаемое вопреки тому, что имеет место на самом деле. При аутизме отстранение от окружающей действительности чаще всего осуществляется за счет отождествления собственного мира бредовых идей и представлений с миром как таковым. Фантазия и вымысел могут приобрести такую силу и власть над человеком, что он будет воспринимать их не в качестве продуктов своей психической деятельности, а как нечто внешнее, независимое от него и самостоятельно существующее.

«Аутическая психика» находится во власти всевозможных страхов, подозрений, фантастических образов, имеющих инфантильную природу и свидетельствующих о дезинтеграции психических функций, ложных представлениях человека о внешнем мире и неопределенных границах представления о самом себе. Погрузившись в себя, человек не отличает собственное Я от окружающего, не видит различий между фантазией и действительностью.

В поле зрения психоаналитиков чаще всего попадает инфантильный аутизм, связанный с неспособностью ребенка общаться со своими родителями и другими людьми, будь то взрослые или дети. При инфантильном аутизме ребенок отстраняется от мира окружающих его людей, создает свое собственное замкнутое пространство, в котором реально значимыми для него оказываются не живые люди, а неодушевленные предметы. Ребенок не доверяет своим родителям, избегает общения с ними или не реагирует на их присутствие, зато получает удовольствие от игры с различными предметами, которые наделяются им качествами «хороших» объектов. Общение с людьми тяготит ребенка: он может испытывать страх перед ними, воспринимать их как угрозу своего существования, находится во власти бессознательных мыслей о том, что взрослые (родители) хотят его убить.

Аутичные дети чаще всего отчуждены от своих родителей, замкнуты в себе: они живут в своей, созданной ими самими психической реальности, не имеют тесных связей с реальным миром. Аутичный ребенок может заниматься изо дня в день одним и тем же. Создается впечатление, что удовлетворение у такого ребенка вызывают не разнообразные действия, а именно неоднократное повторение чего-то одного. При этом он может выражать безразличие по отношению к чему-то, что он делает и с чем играет. Аутичный ребенок может монотонно колотить каким-то предметом по полу или стенке, но если родители отбирают у него этот предмет, то он не будет капризничать, кричать, плакать, а легко примирится со своей потерей.

Безразличие, индифферентность аутичного ребенка наблюдаются не только дома, в семье, но и при встрече с аналитиком, в процессе лечения. Поэтому при психоаналитическом лечении таких детей требуется проявление со стороны аналитика особого эмпатического (участливого) наблюдения за маленькими пациентами и способности к пониманию субъективной, психической реальности, составляющей пространство их жизни.

Трудность аналитической работы с аутичными детьми заключается в том, что наряду с «аутичной психикой», характерной для одних из них, встречаются случаи шизофренических расстройств, связанных с извращениями других, которые время от времени впадают в аутизм.

АУТОПЛАСТИЧЕСКИЙ – тип приспособления, адаптации к реальности путем внутренних (психических) изменений в ответ на воздействие внешнего мира.

В психоаналитической литературе представление об аутопластической адаптации было выдвинуто Ш. Ференци (1873–1933). В статье «Феномены истерической материализации. Размышления о концепции истерической конверсии и символизме» (1919) он рассмотрел вопрос о простейшем способе приспособления организма к окружающей среде, который назвал аутопластическим. Специфика данного способа приспособления состояла в том, что удовлетворение желания достигалось не путем обращения к внешнему миру, а с помощью собственного тела и образных представлений об удовольствии как таковом.

Понятие аутопластической адаптации использовалось и З. Фрейдом, о чем свидетельствуют его работы «Утрата реальности при неврозе и психозе» (1924) и «Проблема дилетантского анализа» (1926). В первой работе он писал о том, что невроз не отрицает реальность, но не хочет только ничего знать о ней, в то время как психоз отрицает ее и пытается заменить. В этом смысле отношение к реальности при психозе «аллопластично», то есть речь идет о создании внутренних изменений, новых восприятий и новой реальности, что достигается основательнее всего путем галлюцинаций. Во второй работе З. Фрейд описал два типа приспособления человека к внешнему миру: модификация влечений или отказ от них за какую-то компенсацию в силу невозможности их реализации в реальном окружении; вторжение во внешний мир и изменение его с целью создания условий, способствующих удовлетворению влечений. В соответствии с тем, происходит ли процесс приспособления к реальности посредством изменения собственной психической организации или изменения внешнего мира, в психоанализе это принято называть, как замечал З. Фрейд «аутопластической и аллопластической адаптацией».

Аутопластический тип приспособления к реальности предполагает наличие способности к внутреннему компромиссу и готовности к отсрочке получения удовольствия. Если данный тип приспособления человека к реальности становится превалирующим, исключающим возможность аллопластической адаптации и действенным в любых жизненных ситуациях, связанных с удовлетворением его желаний и разрешением внутрипсихических конфликтов, то это может свидетельствовать о патологии. Как подчеркивал основатель психоанализа, «знать, когда целесообразнее овладеть своими страстями и склониться перед реальностью, или, наоборот, стать на их сторону и оказывать сопротивление внешнему миру, является кладезем жизненной мудрости».

АУТОЭРОТИЗМ (автоэротизм, от греч. autos – сам и erotes – любовь) – сексуальное поведение человека, ориентированное на раздражение эрогенных зон собственного тела, направленность его сексуальных влечений на самого себя, сходные по формам своего проявления, но не тождественные по их обусловленности действия индивида.

Понятие «аутоэротизм» было введено английским врачом Х. Эллисом (1859–1939) в конце ХIХ столетия. Этот термин входил в название его статьи «Аутоэротизм: психологическое исследование» (1898). Ауто-эротизм рассматривался им в качестве явления, для которого свойственна активизация спонтанного сексуального влечения, не обусловленная прямым или опосредованным внешним объектом.

Данное понятие использовалось и З. Фрейдом, считавшим, что Х. Эллис внес удачное нововведение в концептуальное рассмотрение сексуального влечения человека, направленного не на другое лицо, а на свое собственное тело. Вместе с тем он выразил несколько иное понимание данного явления. Если Х. Эллис соотнес аутоэротизм с возбуждением, идущим изнутри, а не возникающим под воздействием внешних факторов, то для З. Фрейда существенное значение в понимании аутоэротизма имело не происхождение, а отношение к объекту.

Впервые З. Фрейд использовал понятие «аутоэротизм» в письме к берлинскому врачу В. Флиссу (1858–1928), написанному им 9 декабря 1899 г., а затем в работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905).

Действия ребенка, сосущего различные части своего тела, рассматривались им как служащие получению аутоэротического удовольствия. Сперва ребенок сосет грудь матери, что способствует получению удовольствия, в результате которого он блаженно засыпает. В этот период инфантильного развития у ребенка наблюдается, по мнению З. Фрейда, совпадение между удовлетворением чувства голода и сексуальным удовольствием. Затем потребность в повторении сексуального удовольствия отделяется от потребности в пище. Хотя ребенок и прибегает к процессу сосания, тем не менее объектом его сосания может стать не только внешний для него предмет (грудь матери), но и различные части собственного тела. Его инфантильные сексуальные проявления становятся аутоэротическими, связанными с различными эрогенными зонами собственного тела, с возможностью получения удовольствия, не прибегая к посторонним объектам и довольствуясь тем, что он имеет. Сосание собственного пальца руки, ноги, языка или других частей тела, раздражение анальной зоны, инфантильная мастурбация – все это доставляет удовольствие ребенку, которое он может получить сам без посторонней помощи. Словом, детская сексуальность «проявляется ауто эротически, то есть ищет и находит свои объекты на собственном теле».

В работе «О нарциссизме» (1914) З. Фрейд провел различие между аутоэротизмом и нарциссизмом. Он исходил из того, что первые ауто-эротические сексуальные удовольствия ребенка переживаются в связи с важными для жизни функциями самосохранения (утоления голода). В дальнейшем активность ребенка проявляется в том, что он сам находит возможности для получения аутоэротического удовольствия. При этом он начинает искать опору в таких объектах любви, которые, как мать, ухаживают за ним и оберегают его. Но наряду с подобным «опорным типом» встречаются такие дети, у которых развитие либидо претерпевает нарушения и которые в объекте любви ищут не других людей, а самих себя. У последних наблюдается такой тип выбора объекта, который З. Фрейд назвал «нарциссическим».

Говоря о различиях между аутоэротизмом и нарциссизмом, З. Фрейд считал, что в процессе психосексуального развития ребенка перед ним могут возникнуть две цели: отказаться от аутоэротизма и снова заменить объект собственного тела на посторонний; сохранить аутоэротические влечения и сделать самого себя объектом любви. И в том и в другом случае частичные влечения объединяются между собой, что в конечном счете в дальнейшем приводит к зрелой, генитальной сексуальности. Но при аутоэротизме не происходит объединения различных объектов отдельных влечений в один объект, в то время как при нарциссизме объектом любви становится некое единое представление человека о себе, единый образ тела.

При рассмотрении психосексуального развития человека и теории либидо З. Фрейд соотносил аутоэротизм с нормальной начальной фазой инфантильного развития. Вместе с тем аутоэротические действия могут иметь патологический характер, выступать в качестве аутоэротического симптома, например, навязчивой мастурбации, клиническими признаками которой могут являться чрезмерная интенсивность, демонстративное поведение.

Впоследствии психоаналитики частично пересмотрели и развили дальше идеи З. Фрейда об аутоэротизме. Так, немецкий психоаналитик К. Абрахам (1877–1925) разделил оральную стадию психосексуального развития ребенка на раннюю (сосунковую) и позднюю (каннибальскую): на ранней стадии наблюдается проявление безобъектного аутоэротизма, на поздней – нарциссизма, характеризующегося полным поглощением объекта. Венгерский психоаналитик Ш. Ференци (1873–1933) рассмотрел чувство всемогущества в сексуальном развитии и выдвинул идею, в соответствии с которой аутоэротизм и нарциссизм являются определенными «стадиями всемогущества эротики». Другой венгерский психоаналитик А. Балинт выдвинул положение об изначальной аутоэротике и об аутоэротике, имеющей значение замещающего удовольствия (аутоэротика как «механизм утешения») в случае, когда ребенком ощущается недостаток любви со стороны матери, об «оптимальном соотношении между аутоэротикой и связанностью с объектом» на различных возрастных ступенях психосексуального развития человека.

АФАНИЗИС – невротическая тревога, связанная с возможностью утраты полового влечения.

Термин «афанизис» (afanisis) был введен английским психоаналитиком Э. Джонсом (1879–1958) в работе «Раннее развитие женской сексуальности» (1927). Согласно его представлениям, у женщин афанизис обусловлен страхом утраты любимого объекта, а у мужчин – таким внутренним страхом, который выходит за рамки страха кастрации. Э. Джонс высказал предположение, в соответствии с которым в силу ряда обстоятельств у некоторых мужчин наблюдается желание кастрации, сопряженное со стремлением к более сильным сексуальным ощущениям и переживаниям. Если основатель психоанализа считал, что страх кастрации ведет к угасанию сексуальности мальчика и последующему переключению его либидо с матери на другие сексуальные объекты, то Э. Джонс исходил из того, что исчезновение сексуального желания не является результатом исключительной действенности кастрационного комплекса.

Внося уточнения в психоаналитическое понимание комплекса кастрации, Э. Джонс высказал идею, согласно которой инфантильное развитие мужской и женской сексуальности осуществляется не столько под воздействием данного комплекса, сколько благодаря явлению афанизиса.

Исследуя проблемы женской сексуальности, К. Хорни (1885–1952) пришла к выводу, что завышение оценки сексуальной потребности нередко скрывает глубоко затаенный страх, как бы другие женщины не стали помехой в гетеросексуальных проявлениях. Это напоминает собой описанный Э. Джонсом афанизис с той разницей, что речь идет не о тревоге по поводу утраты способности к сексуальному переживанию, а об опасении, что какое-то внешнее воздействие будет постоянно мешать ему. По мнению К. Хорни, нашедшем отражение в ее статье «Переоценка любви» (1934), данное опасение (тревога) как раз и вносит свой вклад в переоценку сексуальности.

Как и Э. Джонс, К. Хорни попыталась рассмотреть различные виды защиты невротических женщин от их тревожных состояний. Но если Э. Джонс считал, что мужские желания и фикция мужественности являются защитой от угрозы афанизиса, то К. Хорни сперва полагала, что это – защита от инцестуозных желаний по отношению к отцу, а затем пришла к выводу, что они представляют собой защиту от мазохистских влечений.

АФФЕКТ – чувственное, эмоциональное состояние, переживаемое человеком в процессе его жизнедеятельности. Психоанализ признает физиологические составляющие аффекта, но в своей исследовательской и терапевтической деятельности имеет дело с психическими проявлениями его.

В период, предшествующий возникновению психоанализа, проблема аффектов рассматривалась в работах Й. Брейера и З. Фрейда об истерии. В их статье «О психическом механизме истерии» (1893) излагался катартический метод терапии, в основе которого лежала установка на восстановление в памяти пациента события и сопутствующего ему аффекта. Его цель – «позволить больному потом как можно подробнее описывать событие и выразить словами переживаемый при этом аффект». Действенность данного метода терапии основывалась на уничтожении воздействия не отреагированного первоначально представления, возвращении «ущемленного аффекта в сознание больного» или уничтожении его воздействия путем врачебного внушения.

В написанной совместно с Й. Брейером работе «Исследования истерии» (1895) З. Фрейд внес некоторые уточнения в связи с пониманием различных форм неврозов и использованием катартического метода терапии. В этом контексте он рассмотрел отношения между представлениями и аффектами: патогенные, забытые, вытесненные из сознания впечатления и представления вызывают аффекты стыда, упрека, ощущения ущербности; вытесненное представление остается, как слабый след воспоминания, а оторванный от него аффект используется для образования невротического симптома; почти все симптомы являются осадками аффективных переживаний, которые можно считать «психическими травмами». Три десятилетия спустя в работе «Торможение, симптом и страх» (1926; в переведенном на русский язык издании работа известна под названием «Страх») он дополнил это понимание положением, согласно которому «аффективные состояния воплощены в психической жизни как осадки, травматические переживания древности и в соответствующих с этим переживаниям ситуациях воспроизводятся как символы воспоминаний». В процессе воспроизведения своих патогенных впечатлений, представлений больной может выразить словами аффективные переживания. Задача терапии как раз и состоит в том, чтобы склонить больного к воспроизведению в словесной форме предшествующих патогенных представлений, в результате чего происходит необходимая разрядка того аффекта, который ранее не осознавался.

С точки зрения З. Фрейда, психическое заболевание происходит потому, что возникшим аффектам закрывается нормальный выход. Сущность заболевания состоит в том, что защемленные аффекты получают ненормальное развитие: они остаются в психике человека и отягощают его жизнь как источники постоянного возбуждения; частично они перемещаются и получают выражение в форме телесных задержек, образуя то, что З. Фрейд назвал «истерической конверсией» или «конверсионной истерией», симптомами которой могут являться параличи, контрактуры (перенесенные на другие места проявления мускульной энергии), галлюцинации, боли, различные непроизвольные действия. Словом, при объяснении истерии на первое место были выдвинуты именно аффективные процессы.

Через призму аффектов З. Фрейд рассмотрел не только психические заболевания, но и психическую деятельность человека в целом. Так, обсуждая вопрос о причинах неприятия философами, врачами и другими специалистами того времени выдвинутых им представлений о бессознательном, в работе «Остроумие и его отношение к бессознательному» (1905) он писал о том, что на пути принятия бессознательного стоит «аффективное сопротивление», основанное на нежелании познавать свое бессознательное, в результате чего вообще отрицается его возможность.

В работе «Торможение, симптом и страх» З. Фрейд рассматривал аффективную деятельность человека в плане ее энергетического потенциала. Он исходил из того, что задержки и торможения в Я не в последнюю очередь связаны с недостаточностью энергии. Если перед Я стоит задача подавить сильные аффекты, то оно настолько «беднеет в отношении энергии», что вынуждено ограничивать свои усилия. Но иногда Я удается приостановить или отклонить наметившееся в бессознательном Оно возбуждение и тогда отпадает загадка «превращения аффекта» при вытеснении.

При обсуждении проблемы страха З. Фрейд исходил из того, что при акте рождения возникают такие состояния, которые являются выражением «аффекта страха». Однако в отличие от венского психоаналитика О. Ранка (1884–1939) он не переоценивал данную связь, считая, что «аффективный символ для ситуации опасности является биологической опасностью». Что касается происхождения аффектов, то основатель психоанализа признавал, что этот вопрос заставляет оставить психологическую почву и вступить в пограничную область физиологии.

Размышляя о природе и причинах возникновения страха, З. Фрейд подчеркивал, что при вытеснении страх не является каким-то новым образованием, а воспроизводится как аффективное состояние, соответствующее имеющемуся воспоминанию. Страх – такое же аффективное состояние, как боль или печаль. Между этими разнообразными аффектами существуют, как он полагал, не только сходства, но и различия. Так, боль не сопровождается моторными проявлениями, в случае же когда они имеют место, такие проявления выделяются не как составные части целого, а как последствия или реакции на него. Страх включает в себя следующие моменты: специфический характер неприятного, реакцию отвода возбуждения, восприятие этих моментов. В целом страх не занимает исключительное положение среди аффективных состояний человека.

По словам З. Фрейда, «другие аффекты представляют собой репродукции важных для жизни старых, возможно доиндивидуальных событий»: в качестве «общих, типичных, врожденных исторических припадков» их можно приравнять к позже и индивидуально приобретенным атакам истерического невроза, происхождение и значение которых становится понятным благодаря психоанализу. Другое дело, что психоанализ не может привести доказательства этого для других аффектов, так как, по признанию З. Фрейда, мы не знаем, «что такое аффект».

Специфика фрейдовского понимания бессознательных аффектов состояла в том, что он проводил различие между ними и бессознательными представлениями, идеями. Он полагал, что бессознательные аффекты привязаны к вытесненным бессознательным представлениям, но если вторые остаются в системе бессознательного в качестве реальных образований, то первые характеризуются неразвившейся возможностью и способностью оказаться приемлемыми для сознания. В отличие от вытесненных бессознательных представлений, некоторые бессознательные аффекты могут, по мнению З. Фрейда, проникнуть в сознание в форме замещающих образований, симптомов.

Трудности в понимании существа аффектов дают знать о себе и в современном психоанализе. Во всяком случае среди современных психоаналитиков существуют расхождения между пониманием аффектов как движущих сил, лежащих в основе структуризации инстинктивных влечений, и как свободных от конфликтов функций Я, между признанием аффектов в качестве тех или иных симптомов и рассмотрением их с точки зрения адаптивных функций, способствующих соответствующему реагированию человека на внешние события и внутрипсихические конфликты. Нет единого мнения и по поводу того, насколько тесно связаны конкретные аффекты с определенными стадиями психосексуального развития человека, какова их динамика развития в структуре психосоматического взаимодействия, какие аффекты являются осадками архаичных переживаний и какие – достоянием развития современной цивилизации.

Б

БАЗАЛЬНАЯ ТРЕВОЖНОСТЬ – переживаемые человеком чувства одиночества и беспомощности в потенциально враждебном мире.

Понятие базальной тревожности было введено в психоаналитическую литературу К. Хорни (1885–1952) в работе «Невротическая личность нашего времени» (1937). Она исходила из того, что хотя существуют различные формы тревожности и многообразные виды защиты от нее, тем не менее можно говорить о базальной тревожности, которая везде остается более или менее одной и той же. Эту базальную тревожность можно описать как «чувство собственной незначительности, беспомощности, покинутости, подверженности опасности, нахождения в мире, который открыт обидам, обману, нападкам, оскорблениям, предательству, зависти».

Базальная тревожность связана прежде всего с чувством незащищенности ребенка. По мнению К. Хорни, это чувство может породить у ребенка широкий диапазон бессознательных реакций, включая безразличие, сумасбродное поведение, недостаток доверительности или теплоты, изоляцию от других детей, необходимость принимать чью-либо сторону при разногласиях родителей, явное или скрытое доминирование, невыполнение обещаний и ряд других проявлений. Ощущение собственной беспомощности в детстве остается в человеке на протяжении всей его жизни, предопределяя возможность возникновения различного рода психических заболеваний.

С точки зрения К. Хорни, у пациентов-параноиков базальная тревожность ограничивается отношениями с одним человеком или с несколькими определенными людьми. У шизофреников часто имеет место острое ощущение потенциальной враждебности со стороны окружающего их мира. У невротиков может наблюдаться такое осознание базальной тревожности, которое не соответствует истинному значению ее в их жизни. Базальная тревожность относится к людям, однако в представлении некоторых пациентов она может быть лишена личностного характера и трансформирована в ощущение опасности, исходящей от политических событий, ударов судьбы и других обстоятельств жизни. В этих случаях требуется интенсивная психоаналитическая терапия, прежде чем такие пациенты поймут, что их тревожность в действительности относится к людям, а не к чему-то безличному.

Для К. Хорни базальная тревожность означает эмоциональную изоляцию, сочетающуюся с чувством внутренней слабости Я. Чем более невыносимой становится эта тревожность, тем более настоятельной становится потребность в защите от нее. Рассматривая данную связь, К. Хорни обратила внимание на четыре основных средства, с помощью которых человек пытается защититься от базальной тревожности: любовь, подчинение, власть и отстранение (реакция ухода). Первое средство защиты наиболее наглядно выражено формулой «если вы меня любите, вы не причините мне зла», второе – «если я уступлю, мне не причинят зла», третье – «если я обладаю властью, никто не сможет меня обидеть». Четвертое средство защиты от базальной тревожности – бегство от мира, предполагающее не полное уединение в буквальном смысле, а обретение независимости от других в удовлетворении внешних или внутренних потребностей, что может быть осуществлено путем накопления собственности, подавления своих потребностей или ограничения их до минимума, ухода от серьезного отношения к чему-либо, включая собственное Я.

Анализ базальной тревожности и возможных способов защиты от нее привел К. Хорни к выводу, согласно которому невроз возникает в том случае, когда конфликт между желаниями человека и социокультурными требованиями порождает тревожность, а попытки уменьшить ее приводят в свою очередь к защитным тенденциям, «которые хотя и являются в равной мере настоятельными, тем не менее несовместимы друг с другом».

БАЗИСНОЕ ДОВЕРИЕ (НЕДОВЕРИЕ) – установка человека по отношению к себе, другим людям, миру в целом.

В психоанализе представление о базисном доверии соотносится прежде всего с формирующимся опытом первого года жизни ребенка. Такое понимание базисного доверия было представлено, в частности, в исследованиях Э. Эриксона (1902–1994). В работе «Детство и общество» (1950) он рассматривал базисное доверие против базисного недоверия в качестве начальной стадии развития человека. Первое проявление младенцем доверия обнаруживается в легкости его кормления, глубине сна и ненапряженности внутренних органов. В целом «общее состояние доверия предполагает не только то, что малыш научился полагаться на тождественность и непрерывность внешних кормильцев, но и то, что он может доверять себе и способности собственных органов справляться с настойчивыми побуждениями и поэтому вправе считать себя настолько надежным, что этим кормильцам не потребуется быть настороже, чтобы их не укусили».

Рождение младенца связано с внутренним расколом, с утратой первоначального биологического единства с матерью. Психическое ощущение этого раскола и тоска по утраченному раю могут быть нейтрализованы благодаря базисному доверию, которое является важным элементом инфантильного развития. Введение прочных образцов разрешения конфликта «базисное доверие против базисного недоверия» – это прежде всего задача материнского ухода за ребенком. Причем, как считал Э. Эриксон, степень доверия, приобретаемого в рамках раннего младенческого опыта, обусловлена не количеством пищи или проявлений любви к малышу, а качеством материнских отношений с ребенком. Мать формирует у ребенка доверие при таком типе отношений к нему, который сочетает реакцию на индивидуальные запросы младенца и чувство собственной уверенности в контексте взаимного доверия их совместного стиля жизни.

В работе «Идентичность: юность и кризис» (1967) Э. Эриксон подчеркнул, что в начальный период своей жизни младенцы очень чувствительны и уязвимы. Как и пища, стимулы, которые родители адресуют чувствам ребенка, должны быть своевременны и нужной интенсивности. В противном случае готовность к восприятию ребенка может смениться диффузной защитой или апатией. В частности, отнятие от груди не должно означать для ребенка внезапное лишение кормления грудью и безусловности материнского присутствия. При отягчающих условиях резкая потеря привычной материнской любви может вести «к острой детской депрессивности или к более мягкому, но хроническому состоянию печали, способному придать депрессивную окраску всей предстоящей жизни человека». Поэтому в начальный период жизни ребенка крайне важно, будет ли он иметь базисное доверие или недоверие к матери, себе, другим людям, окружающему миру. Ощущение базисного доверия или его отсутствия существенным образом сказывается на психическом развитии и ребенка, и взрослого человека.

Как считал Э. Эриксон, у взрослых радикальное снижение базисного доверия и превалирование базисного недоверия «проявляется в определенной форме выраженного отчуждения, характеризующего индивидов, которые уходят в себя, если оказываются не в ладах с другими людьми или самим собой». Такой уход может сопровождаться регрессом к психопатическому состоянию, когда человек полностью закрывается, отказывается от еды и удобств, забывает все свои дружеские привязанности. При осуществлении аналитической терапии с подобного рода пациентами необходимо сначала «достучаться» до них, убедить их в том, что они могут доверять аналитику. Продуктивная аналитическая работа возможна только в том случае, если аналитик сможет убедить пациента, что он доверяет ему и что пациент может доверять самому себе. Восстановление состояния доверия при психопатологии, характеризующейся отсутствием базисного доверия, составляет основное требование к терапии.

БАЛИНТ Микаэл (1896–1970) – венгерский психоаналитик, один из представителей британской школы психоанализа. Родился 3 декабря 1896 года в Будапеште в семье практикующего врача. В 1914-м начал изучать медицину в Будапеште, получил медицинское образование, став доктором медицины в 1920 году. Будучи студентом, прочитал некоторые работы З. Фрейда, включая «Три очерка по теории сексуальности», после чего серьезно заинтересовался психоанализом. Переехав в Берлин, изучал философию, филологию, биохимию и одновременно углублял свои познания в области психоанализа. Вместе со своей первой женой А. Балинт прошел курс психоаналитического обучения у Г. Закса в Берлине, а позднее – у Ш. Ференци в Будапеште. В дальнейшем он не только развивал идеи Ш. Ференци, но и внес значительный вклад в подготовку и издание его работ на английском языке, способствовав тем самым освоению идейного наследия венгерского психоаналитика и приобщению к нему психоаналитиков из разных стран мира.

Свою работу в качестве психоаналитика М. Балинт начал в 1922 году. Два года спустя он стал доктором философии, а в 1926 году – членом Венгерского психоаналитического общества. В 1927 году провел первые психоаналитические семинары для практикующих врачей в Будапеште. В 1936 году получил диплом по клинической медицине и психоневрологии. C 1935 по 1939 год занимал пост директора Будапештского психоаналитического института.

В 1939 году М. Балинт эмигрировал в Англию, где в 1944 году стал лицензиатом Королевского колледжа врачей и Королевского колледжа хирургов в Эдинбурге, а в 1945 году получил степень магистра психологии в университете Манчестера. В дискуссиях, развернувшихся в 40-х годах ХХ столетия в Англии между психоаналитиками, приверженцами А. Фрейд и М. Кляйн, он занял нейтральную позицию, со временем превратившуюся в третью, независимую группу Британского психоаналитического общества. С 1950 по 1953 год М. Балинт был научным секретарем Британского психоаналитического общества. Работал консультантом-психиатром в Тэвистонской клинике в Лондоне. В 1955 году стал президентом медицинского отделения Британского общества психологов.

В 1956 году М. Балинт вместе со своей второй женой Энид (первая его жена психоаналитик Алиса Балинт умерла в 1939 году, несколько месяцев спустя после эмиграции в Англию) начинает проводить Лондонские учебные семинары для врачей, консультантов и социальных работников. Эти семинары привлекли к себе внимание ряда психоаналитиков и впоследствии были названы «балинтовскими группами».

В 1957 году М. Балинт стал профессором психиатрии в медицинском колледже при университете Цинциннати (США), в 1966 году руководил учебными семинарами отделения психиатрической медицины при университетской клинике в Лондоне, в 1968 году избран президентом Британского психоаналитического общества. Умер 31 декабря 1970 го да от сердечного приступа.

М. Балинт – автор ряда статей, включая «Психосексуальные параллели с биогенетическим законом» (1932), «Критика теории догенитальной организации либидо» (1935), «Эрос и Афродита» (1936), «Ранние стадии развития Я. Первичная объектная любовь» (1937), «Первичная любовь и терапевтическая техника» (1952), а также таких работ, как «Проблемы удовольствия и поведения человека» (1956), «Врач, его пациент и болезнь» (1957), «Базисный дефект. Терапевтические аспекты регрессии» (1968) и др.

БЕГСТВО В БОЛЕЗНЬ – образное выражение, используемое для описания поведения человека, стремящегося разрешить внутриличностные конфликты путем образования болезненных симптомов.

Обратившись к исследованию и лечению психических заболеваний, З. Фрейд подходил к пониманию болезни с двух сторон: с теоретической точки зрения, все люди невротичны, так как у любого нормального человека можно обнаружить условия для образования невротических симптомов; в практическом отношении «быть больным» означает реальное заболевание, ибо не все люди невротики. Поэтому для понимания того, почему некоторые люди заболевают, важно раскрыть природу невротических симптомов и механизмы бегства в болезнь.

В своей исследовательской и терапевтической деятельности З. Фрейд исходил из того, что невротические симптомы являются не чем иным, как заместителем недостающего в жизни удовлетворения. Человек заболевает вследствие вынужденного отказа от чего-то, когда реальность не предоставляет возможности удовлетворения его желаний. Однако сам по себе вынужденный отказ от удовлетворения желаний человека далеко не всегда ведет его к заболеванию. Он становится патогенно действующим лишь тогда, когда затрагивает тот способ удовлетворения, который используется человеком и на который он только и способен. Словом, по З. Фрейду, чтобы стать патогенным к внешне-вынужденному отказу от удовлетворения желаний должен присоединиться внутренне-вынужденный отказ, исключающий другие возможности удовлетворения желаний, что ведет к возникновению патогенного конфликта в психике человека.

Общий механизм невротического заболевания сводится, в понимании З. Фрейда, к следующему: одной из сторон внутрипсихического конфликта является неудовлетворенное, отвергнутое реальностью либидо (сексуальная энергия, влечение); человек вынужден прибегнуть к поиску других путей для удовлетворения либидозного влечения; если и в этом случае реальность оказывается неумолимой, то есть налагает запрет на иные пути, способы и объекты удовлетворения, то либидо вынуждено прибегнуть к регрессии, к возврату с помощью фиксации на ранние стадии психосексуального развития, на которых человек получал удовлетворение; если регрессия не вызывает возражения со стороны Я (сознания), то либидо добивается перверсного (извращенного), но реального удовлетворения; если Я не согласно с регрессией, то возникает конфликт, для разрешения которого человек прибегает к защитным механизмам вытеснения в бессознательное своих желаний, то есть он прибегает к той стратегии, которая использовалась им в период инфантильного развития, когда реализация либидозного желания наталкивалась на запреты, налагаемые воспитанием; на этой почве происходит возникновение невротического симптома, выступающего в качестве компромисса удовлетворения либидозного исполнения желания.

Разрешение внутрипсихического конфликта посредством образования невротического симптома является удобным и желательным выходом для человека, который не хочет или не может осуществлять трудную и мучительную работу по преодолению конфликтной ситуации, требующую значительной затраты его физических и душевных сил. У такого человека «каждый раз перед лицом конфликта происходит бегство в болезнь». Подобная стратегия оказывается выгодной для него: «благодаря отступлению в невроз он получает внутреннюю выгоду от болезни», к которой подчас присоединяется и внешнее преимущество, так как окружающие люди с сочувствием относятся к больному, жалеют его, делают ему всевозможные поблажки, не предъявляют к нему строгих требований, как это осуществляется по отношению к здоровому человеку.

В упрощенной форме взгляды З. Фрейда на бегство в болезнь были изложены им в работе «О психоанализе», представлявшей собой пять лекций, прочитанных в университете Кларка (США, штат Массачусетс), куда он был приглашен в 1909 г. по случаю двадцатилетия со дня основания этого учреждения. В этой работе он дал разъяснение по поводу того, почему некоторые люди «бегут в болезнь» и каким образом осуществляется «бегство от неудовлетворяющей действительности в болезнь». С точки зрения З. Фрейда, подобное бегство осуществляется путем регрессии, возвращения к прежним, доставляющим ранее удовольствие фазам психосексуального развития. Имеет место двоякая регрессия: временная, состоящая в возвращении либидо на прежние ступени сексуальной жизни; формальная, заключающаяся в том, что эротическая потребность выражается первоначальными примитивными средствами. Оба вида регрессии направлены к периоду детства и ведут к восстановлению инфантильного состояния жизни. По словам З. Фрейда, «невроз заменяет в наше время монастырь, в который обычно удалялись все те, которые разочаровывались в жизни или которые чувствовали себя слишком слабыми для жизни».

Благодаря бегству в болезнь, убеганию в невроз человеку удается по-своему разрешить внутрипсихический конфликт. В этом смысле невротик имеет преимущества перед человеком, которому никак не удается разрешение конфликта. Однако, как считал З. Фрейд, наряду с подобными преимуществами невроз имеет свои изъяны: в действительности бегство в болезнь оказывается такой сделкой Я с бессознательными желаниями человека, за которую приходится расплачиваться страданиями, причиняемыми невротическими симптомами. Эти симптомы вызывают у него недовольство, но он не может освободиться от них, так как не осознает причины их возникновения и, кроме того, не хочет потерять приобретенные от болезни выгоды. Невротик оказывается неспособным к наслаждению и неработоспособным, так как ему приходится затрачивать энергию на то, чтобы сохранить либидо в состоянии вытеснения и защищать себя от его напора. Он стал бы здоровым, если бы смог сознательно распоряжаться своим либидо. Поэтому задача психоаналитической терапии состоит в том, чтобы освободить невротика от его вытеснений в бессознательное и подчинить его влечения Я с целью сознательного разрешения внутрипсихического конфликта.

В связи с рассмотрением природы и механизмов бегства в болезнь З. Фрейд пришел к любопытному выводу, который не всегда учитывается современными психоаналитиками. Он высказал мысль о том, что бывают случаи, когда «даже врач должен признать, что разрешение конфликта в форме невроза представляет собой самое безобидное и социально допустимое решение». В таких случаях врач, как ни парадоксально это звучит, может стать на сторону болезни. Необходимо считаться с тем, что в существующем мире людям приходится сталкиваться с нескончаемыми страданиями и что необходимость может заставить человека пожертвовать своим здоровьем, чтобы ценой подобной жертвы не допустить несчастья и страдания других, особенно близких ему людей. Может оказаться так, что бегство в болезнь будет единственным выходом для человека, находящегося в неблагоприятной для него и других людей ситуации. Поэтому, предостерегал З. Фрейд, врачу «не пристало играть лишь роль фанатика здоровья вопреки всем жизненным ситуациям».

БЕГСТВО В ЗДОРОВЬЕ – образное выражение, используемое для характеристики быстрого выздоровления, свидетельствующего не столько о действительном исцелении больного, сколько о его нежелании продолжать психоаналитическую терапию.

В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) З. Фрейд привел случай бегства в здоровье одной его пациенток, которая «выздоровела» после двух часов анализа. После рассказа своей истории пациентка отнеслась отрицательно к требованию сообщить дальнейшие пришедшие ей в голову размышления, воспоминания, подробности жизни. Несмотря на все попытки З. Фрейда установить с пациенткой контакт, способствующий плодотворной работе, дальнейшая беседа с ней вынуждена была прекратиться. Пациентка заявила, что чувствует себя здоровой и что ранее доставляющая ей беспокойство болезненная идея больше не появится.

Для З. Фрейда стало ясно, что поспешное бегство в здоровье было результатом сопротивления пациентки и ее страха перед продолжением анализа. За два часа анализа она допустила несколько высказываний, которые позволили ему выдвинуть предположение о происхождении ее бредовой идеи, за которой скрывалась влюбленность пациентки в ее зятя. Неожиданная для нее самой влюбленность 53-летней женщины в молодого человека благодаря механизму смещения вылилась в оправдывающую ее фантазию о неверности мужа, что привело к возникновению бреда ревности. Одержимая бессмысленной на первый взгляд идеей, она стала настолько отравлять жизнь себе и своим близким, что ее зять попросил З. Фрейда полечить тещу. В течение двух часов анализа пациентка без сопротивления поведала о своей жизни и эпизоде, случившемся год назад и породившем у нее последующие вспышки недоверия, боли, упреков. Однако, будучи добропорядочной женщиной и хорошей матерью, она не захотела узнать истинную причину ее заболевания, связанного с бредом ревности, и предпочла бегство в здоровье.

Приведенный З. Фрейдом случай бегства в здоровье фактически не был связан с психоаналитической терапией, поскольку речь шла всего о двухчасовом анализе, после которого пациентка предпочла «быстро выздороветь». Однако в процессе длительной психоаналитической терапии также имеют место случаи бегства в здоровье, когда пациенты оказывают сопротивление дальнейшему психоаналитическому исследованию, испытывают страх перед вскрытием их бессознательных влечений, заявляют о своем «окончательном выздоровлении».

Понимая природу бегства в здоровье, психоаналитик не должен обольщаться подобным успехом лечения. Напротив, в таких случаях он обязан переосмыслить происходящее с точки зрения появления у пациента сопротивления против продолжения психоаналитической терапии. Как замечал З. Фрейд, «в слишком быстрых успехах видишь скорее помеху, чем содействие аналитической работе».

БЕГСТВО ОТ СВОБОДЫ – понятие, используемое для характеристики состояния человека, испытывающего страх перед свободой и прибегающего в жизни к бессознательным механизмам защиты, позволяющим ему реализовать скрытое желание, заключающееся в стремлении покончить со своей собственной свободой и избавиться от ее бремени.

Понятие «бегство от свободы» было введено в научную литературу американским психоаналитиком Э. Фроммом (1900–1980). В одноименной работе «Бегство от свободы» (1941) он попытался не только ответить на вопросы, что означает свобода для современного человека, каковы его переживания по поводу обретенной им свободы и почему индивидуум стремится избавиться от нее, но и и раскрыть психологические механизмы бегства от свободы, к которым человек прибегает в процессе своей жизнедеятельности.

В отличие от З. Фрейда, высказавшего лишь некоторые соображения о свободе человека, Э. Фромм уделил значительное внимание обсуждению данной проблематики. Если основатель психоанализа исходил из того, что свобода ограничивается вместе с развитием культуры, «индивидуальная свобода не является культурным благом», а стремление к свободе направлено или против определенных форм и притязаний культуры, или против культуры вообще, то Э. Фромм полагал, что «свобода определяет человеческое существование как таковое», и понятие свободы меняется в зависимости от степени «осознания человеком самого себя как независимого и самостоятельного существа». Если, согласно З. Фрейду, человек «всегда будет отстаивать свои притязания на индивидуальную свободу против воли масс», то, по мнению американского психоаналитика, свобода может превращаться в невыносимое страдание, и у человека возникает непреодолимое желание избавиться от нее, найти какой-либо иной способ связи с миром и людьми, чтобы «избежать неуверенности, пусть даже лишившись свободы».

Подвергнув анализу завоевание свободы в эпохи Средневековья, Возрождения и развития капитализма, Э. Фромм пришел к следующим заключениям: в процессе превращения ребенка во взрослого человека и становления человечества наблюдается постоянное стремление к обретению свободы от внешних сил, но не осознаются те внутренние принуждения и страхи, которые ставят под сомнение все завоевания свободы; проблема свободы не только количественная, но и качественная; свобода имеет двоякий смысл, поскольку, с одной стороны, человек освобождается от уз прежней власти и становится «индивидуумом», а с другой – ощущает одиночество и собственное бессилие, превращается в орудие внешних целей, отрывается от самого себя и окружающего его мира; следует различать «свободу от» внешних ограничений и «свободу для» реализации внутреннего потенциала человека; «свобода от» принесла человеку победу над силами природы, независимость от обстоятельств жизни, но в то же время изолировала его от других людей, породила в нем чувства одиночества, бессилия, пустоты, тревоги; если человек не может перейти от негативной «свободы от» к позитивной «свободе для», то он различными способами стремится «избавиться от всякой свободы вообще».

Основываясь на психоаналитическом представлении о действии бессознательных сил в глубинах человеческой психики, Э. Фромм сосредоточил внимание на раскрытии психологических механизмов бегства от свободы. Он показал, что пути избавления от свободы являются следствием неуверенности и беспомощности изолированного индивидуума, который в попытках избавления от тревоги прибегает к таким психологически действенным и социально значимым механизмам бегства от свободы, как авторитаризм, разрушительность, конформизм. Авторитаризм связан со стремлением человека к подчинению и покорности, мазохизму и садизму, обретению новых вторичных уз вместо утраченных первичных. Разрушительность – с полной ликвидацией объекта, чтобы тем самым избавиться от невыносимого чувства собственного бессилия. Конформизм – с отказом человека от самого себя, утратой собственного Я, превращением в робота.

Анализ свободы и психологических механизмов бегства от нее в современном мире привел Э. Фромма к пониманию того, что процесс развития свободы не является порочным кругом, с неизбежностью предполагающим усиление стремления человека к избавлению от свободы как таковой. По его убеждению, возможны варианты такого развития, когда человек может быть свободным и независимым, но в то же время связанным с другими людьми и человечеством. Речь идет об обретении человеком «свободы для», той позитивной свободы, которая предполагает спонтанную активность индивидуума в направлении развертывания его внутреннего потенциала и творческих возможностей, реализации чувственных, эмоциональных и интеллектуальных способностей, становления продуктивной и преисполненной любви личностью.

БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ – в психоанализе: не попадающие в поле сознания процессы и состояния психики; система психики человека, по своему объему, содержанию и закономерностям функционирования отличающаяся от системы сознания.

З. Фрейд не был первооткрывателем бессознательного: история обращения к проблематике бессознательного уходит своими корнями в древнегреческую, древнеиндийскую и древнекитайскую философию. Но он одним из первых поставил вопрос о неправомерности отождествления психики человека с сознанием. Деление психики на сознательное и бессознательное стало основной предпосылкой психоанализа. Если предшествующая психология делала акцент на сознании человека, то З. Фрейд не только пересмотрел привычные представления о тождестве сознания и психики, но и отказался от него в пользу признания действенности в психике человека бессознательных процессов. Он не просто обратил внимание на необходимость учета бессознательного как такового, а выдвинул гипотезу о правомерности рассмотрения того, что назвал «бессознательным психическим», поставив его в центр своей исследовательской и терапевтической деятельности.

Выявление и описание бессознательных процессов составляло важную часть теории и практики классического психоанализа. Не ограничившись этим, З. Фрейд подверг бессознательное аналитическому расчленению. Раскрытие механизмов функционирования бессознательных процессов, выявление конкретных форм проявления бессознательного в жизни человека (ошибочные действия, сновидения, симптомы психических заболеваний), поиск в самом бессознательном различных его составляющих – все это представлялось важным и необходимым с точки зрения психоанализа. Причем З. Фрейд не просто занимался описанием и раскрытием бессознательного как чего-то негативного, отрицательного (психика минус сознание), а стремился выявить его позитивные составляющие. Он обращал внимание на те свойства бессознательного, которые свидетельствовали о специфике ранее неизученной сферы психики человека, качественно и содержательно отличающейся от сферы сознания.

З. Фрейд исходил из того, что всякий душевный процесс существует сначала в бессознательном и только затем может оказаться в сфере сознания. Причем переход в сознание – не обязательный процесс, поскольку далеко не все психические акты непременно становятся сознательными: многие из них остаются в бессознательном, не находят возможных путей доступа к сознанию и для их осознания подчас требуется особая работа, которая может быть осуществлена средствами психоанализа.

Прибегая к образной аналогии, З. Фрейд сравнивал сферу бессознательного с большой передней, в которой находятся все душевные движения, а сознание – с примыкающей к ней узкой комнатой, салоном. На пороге между передней и салоном стоит страж, который не только пристально разглядывает каждое душевное движение, но и решает вопрос о том, пропускать его из одной комнаты в другую или нет. Если какое-то душевное движение допускается стражем в салон, то это еще не означает, что оно тем самым становится непременно сознательным: оно превращается в сознательное только тогда, когда привлекает к себе внимание сознания, находящегося в конце салона. Поэтому если передняя комната – это обитель бессознательного, то салон – вместилище того, что З. Фрейд назвал предсознательным. И только за ним расположена келья собственно сознательного, где сознание выступает в роли наблюдателя. Таково одно из пространственных или топических представлений о бессознательном и сознании в психоанализе. В соответствии с другим представлением психика человека сравнивалась с айсбергом, две трети которого (бессознательное) скрыто под водой, а одна треть которого (сознание) находится над водой.

С точки зрения З. Фрейда, бессознательные процессы активны, они предопределяют поведение человека. Поэтому психоанализ ориентирован на раскрытие динамики перехода психических процессов из одной системы в другую. В этом отношении бессознательное характеризуется некой двойственностью, выявляемой не столько при описании бессознательных процессов, сколько при раскрытии динамики их развертывания и функционирования в психике человека. Если в предшествующей академической психологии даже не ставился вопрос о двоякого рода бессознательном, то для З. Фрейда признание наличия двух систем в бессознательном стало отправной точкой его исследовательской и терапевтической деятельности. Осмысление клинического материала и анализ сновидений привели к необходимости проведения различий между скрытым, латентным бессознательным (предсознательным) и вытесненным бессознательным. Как замечал З. Фрейд, «есть два вида бессознательного: латентное, но способное стать сознательным, и вытесненное, которое само по себе и без дальнейшего не может быть сознательным».

Отмеченная З. Фрейдом двойственность бессознательного создавала неопределенность в его понимании, так как в описательном смысле речь шла о двух видах бессознательного (предсознательном и вытесненном бессознательном), а в динамическом отношении – об одном виде бессознательного (вытесненном). Сложность положения усугублялась тем, что двусмысленность возникала также при рассмотрении сознания и бессознательного, поскольку в конечном счете различие между ними – это вопрос восприятия, на который приходится отвечать утвердительно или отрицательно. Не случайно З. Фрейд подчеркивал, что при употреблении терминов «сознательный» и «бессознательный» то в описательном смысле, то в систематическом значении, особенно когда они характеризуют собой принадлежность к определенной системе или отдельные ее свойства, трудно избежать имеющей место двусмысленности.

Во избежание возможных недоразумений З. Фрейд предложил использовать буквенные обозначения для описания различных психических систем, процессов, состояний. Система сознания сокращенно обозначалась им как BW (Bewusst), система предсознательного – VBW (Vorbewusst), система бессознательного – UBW (Unbewusst). Со строчной буквы соответственно вводились такие обозначения, как bw – сознательное, vbw – предсознательное, ubw – бессознательное, под которым понималось главным образом вытесненное бессознательное.

Буквенное обозначение различных систем и процессов способствовало устранению недопонимания, которое возникало при использовании соответствующих терминов. Однако в процессе дальнейшей исследовательской и терапевтической деятельности выяснилось, что ранее осуществленное З. Фрейдом различие между предсознательным и вытесненным бессознательным оказалось теоретически недостаточным и практически неудовлетворительным. Поэтому топическое и динамическое понимание психики человека было дополнено структурным ее осмыслением. Это имело место в работе «Я и Оно» (1923), где З. Фрейд рассмотрел структуру психики через призму соотношений между Оно (бессознательное), Я (сознание) и Сверх-Я (родительский авторитет, совесть, идеал).

Структурная теория предполагала устранение возникшей при топическом и динамическом подходе двусмысленности в понимании бессознательного. Однако психоаналитическое понимание бессознательного не только не утратило своей двойственности, но, напротив, стало многосмысленным. Последнее обстоятельство было связано с признанием З. Фрейдом значительной доли бессознательного в человеческом Я, с признанием им того, что он назвал «третьим» бессознательным, которое не совпадает ни с предсознательным, ни с вытесненным бессознательным. Выделение «третьего» бессознательного (Сверх-Я) способствовало более глубокому пониманию природы внутрипсихических конфликтов и причин возникновения неврозов, но в то же время привело к тому, что бессознательное стало, по словам З. Фрейда, «многозначным качеством, не позволяющим широких и непререкаемых выводов, для которых нам хотелось бы его использовать».

Принимая во внимание многозначность понятия «бессознательное», З. Фрейд не только не отказался от признания важности бессознательного как такового, но, напротив, настаивал на необходимости его всестороннего изучения. Более того, он предостерегал против того, чтобы на этом основании не возникало пренебрежительное отношение к самому понятию «бессознательное», так как, по его убеждению, «в конце концов свойство бессознательности или сознательности является единственным лучом света во тьме глубинной психологии».

Исследуя бессознательное, З. Фрейд стал соотносить его не только с онтогенезом (развитием человека), но и с филогенезом (развитием человеческого рода). Такое понимание бессознательного нашло свое отражение в его работе «Тотем и табу» (1913), где были рассмотрены сходства между психологией первобытного человека, подверженного стадным инстинктам, и психологией невротика, находящегося во власти собственных влечений и желаний. Впоследствии он говорил о филогенетически унаследованном «ядре бессознательного» и «архаическом наследии», оказывающем воздействие на психику современного человека.

В целом понимание бессознательного З. Фрейдом основывалось на следующих выдвинутых им теоретических положениях: (а) отождествление психики с сознанием нецелесообразно, ибо нарушает психическую непрерывность и ввергает в неразрешимые трудности психофизического параллелизма; (б) допущение бессознательного необходимо потому, что у данных сознания имеется немало пробелов, объяснение которых невозможно без признания психических процессов, отличных от сознательных; (в) бессознательное – закономерная и неизбежная фаза процессов, лежащих в основе психической деятельности человека; (г) ядро бессознательного составляют унаследованные психические образования; (д) каждый психический акт начинается как бессознательный, он может таким и остаться или, развиваясь дальше, проникнуть в сознание в зависимости от того, наталкивается ли он на сопротивление или нет; (ж) бессознательное – особая психическая система со своим собственным способом выражения и свойственными ей механизмами функционирования; (з) бессознательные процессы не тождественны сознательным, они пользуются определенной свободой, которой лишены последние; (и) законы бессознательной психической деятельности во многих отношениях отличаются от законов, которым подчинена деятельность сознания; (к) не следует отождествлять восприятие сознания с бессознательным психическим процессом, являющимся объектом этого сознания; (л) ценность бессознательного как показателя особой психической системы больше, чем его значение как качественной категории; (м) бессознательное познается только как сознательное после его превращения или перевода в форму, доступную сознанию, поскольку, будучи не сущностью, а качеством психического, сознание остается единственным источником, освещающим глубины человеческой психики; (н) некоторые из бессознательных состояний отличаются от сознательных только отсутствием сознательности; (о) противоположность сознательного и бессознательного не распространяется на влечение, так как объектом сознания может быть не влечение, а только представление, отражающее в сознании это влечение; (п) особенные свойства бессознательного – первичный процесс, активность, отсутствие противоречий, протекание вне времени, замена внешней, физической реальности внутренней, психической реальностью.

Очевидно, что сформулированные З. Фрейдом теоретические положения о бессознательном могут по-разному восприниматься теми, кто сегодня пытается понять смысл, значение и роль бессознательных процессов в жизни человека. Одни из этих положений могут быть восприняты в качестве отправных, исходных, способствующих выявлению и пониманию бессознательной деятельности людей. Другие – вызовут, возможно, возражение и даже протест со стороны тех, кому претит установка на признание бессознательного в качестве основополагающего начала, предопределяющего мышление и поведение индивида. Третьи – разочаруют специалистов в области человековедения своей тривиальностью. Четвертые – покажутся слишком заумными, философски окрашенными и не имеющими отношения к терапевтической деятельности. Однако, как бы они не воспринимались современниками, вряд ли стоит сбрасывать со счета то обстоятельство, что именно З. Фрейд предпринял серьезную попытку обстоятельного рассмотрения характерных особенностей и существа бессознательного, а также возможностей и путей его познания.

БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ ПСИХИЧЕСКОЕ – одно из основных понятий психоанализа, используемое для описания и характеристики протекающих в психике человека первичных процессов в отличие от вторичных (сознательных) процессов.

До возникновения психоанализа понятие «бессознательное психическое» было использовано некоторыми мыслителями, в частности, немецким философом Э. фон Гартманом, который провел различие между физически, гносеологически, метафизически и психически бессознательным. Однако если в его труде «Философия бессознательного» (1861) основные усилия были сосредоточены на осмыслении метафизических и гносеологических аспектах бессознательного, то З. Фрейд поставил бессознательное психическое в центр своей исследовательской и терапевтической деятельности.

Для З. Фрейда бессознательное психическое выступало в качестве приемлемой гипотезы, благодаря которой открывались перспективы изучения психической жизни человека в ее полноте, противоречивости, драматичности. Он исходил из того, что рассмотрение психики человека исключительно через призму сознания ведет к искажению действительного положения вещей, поскольку в реальной жизни часто люди не ведают, что творят, не осознают глубинные конфликты, не понимают причины своего поведения. На основании клинического опыта и собственных размышлений он пересмотрел распространенное в то время в академической психологии представление о тождестве сознания и психики.

Идея о бессознательном психическом была выдвинута З. Фрейдом в период возникновения психоанализа. Она нашла отражение в его работе «Толкование сновидений» (1900), где он подчеркнул, что наблюдение над душевной жизнью невротиков и анализ сновидений свидетельствуют о наличии в психике человека таких процессов, которые совершаются без участия сознания: бессознательное – это «истинно реальное психическое, столь же неизвестное нам в своей сущности, как реальность внешнего мира».

Бессознательное психическое не являлось для З. Фрейда чем-то абстрактным, демоническим, бессодержательным и неуловимым, что может выступать в лучшем случае в качестве отвлеченного понятия, используемого при описании некоторых психических понятий. Подобно некоторым философам, апеллировавшим к данному понятию, он готов был признать за бессознательным эвристическую значимость, то есть рассматривать его в качестве теоретической конструкции, необходимой для лучшего понимания и объяснения человеческой психики. Однако в отличие от тех, кто усматривал в бессознательном лишь теоретическую конструкцию, способствующую установлению логических связей между сознательными процессами и глубинными структурами психики, З. Фрейд рассматривал бессознательное как нечто реально психическое, характеризующееся своими особенностями и имеющее вполне конкретные содержательные импликации. Исходя из такого понимания в рамках психоанализа была предпринята попытка осмысления бессознательного психического посредством выявления его содержательных характеристик и раскрытия специфики протекания бессознательных процессов.

Подвергнув сомнению ранее выдвинутую им теорию совращения (невротические заболевания обусловлены пережитыми в детстве травмами, связанными с сексуальным совращением, соблазнением ребенка со стороны взрослых или его сверстников), З. Фрейд пришел к выводу, что в области неврозов определяющим моментом служит не реальность как таковая, воспринимаемая в качестве какого-то свершившегося факта, а психическая реальность, которая может граничить с вымыслом, воображением, но тем не менее быть весьма действенной в жизни человека. Психическая реальность по большей части не является прерогативой сознания. В ней властвует бессознательное психическое, далеко не всегда попадающее в поле сознания, однако оказывающее существенное воздействие на поведение человека. Это бессознательное психическое по своей природе не пассивно и не инертно. Напротив, оно весьма действенно, активно и способно вызвать к жизни такие внутренние процессы и силы, которые могут вылиться в созидательную деятельность или оказаться разрушительными как для самого человека, так и для окружающих его людей.

В отличие от психологии сознания психоанализ не только апеллирует к бессознательному психическому, но и стремится сделать его объектом познания. З. Фрейд считал, что, подобно физическому, психическое не должно быть в действительности именно таким, как оно нам представляется: одно дело реальность, а другое – представление о ней; одно дело восприятие психической реальности сознанием, и другое – бессознательные психические процессы, являющиеся объектом сознания. Поэтому перед психоаналитиком встает не простой вопрос: как возможно познание бессознательного психического?

Познание бессознательного психического соотносилось З. Фрейдом с возможностью встречи предметных представлений с языковыми конструкциями, выраженными в словесной форме. Отсюда то важное значение в теории и практике психоанализа, которое придается роли языка и лингвистических построений в раскрытии содержательных характеристик бессознательного: в процессе психоаналитического лечения происходит диалог между аналитиком и пациентом, где языковые обороты и речевые конструкции служат исходной базой для проникновения в глубины бессознательного.

При осмыслении проблемы бессознательного психического З. Фрейд выдвинул ряд идей, оказавшихся важными для теории и практики психоанализа. Прежде всего он подчеркнул, что наряду с первичным характером бессознательных процессов они являются динамически активными и подвижными. Вытесненные в бессознательное желания и влечения человека не утрачивают своей действенности, не становятся пассивными, не пребывают в покое. Напротив, находясь в глубинах человеческой психики, они накапливают свою силу и готовы в любой подходящий момент вырваться на свободу, в результате чего человеку подчас не остается ничего другого, как спасаться бегством в болезнь.

В теории психоанализа признание за бессознательным психическим активного характера означало нацеленность на исследование динамики перехода психических процессов из одной системы в другую. В практике психоанализа это предполагало рассмотрение причин возникновения неврозов с точки зрения до поры до времени дремлющего в глубинах психики вытесненного бессознательного, активизация которого с неизбежностью может приводить к образованию разнообразных симптомов, свидетельствующих о психическом заболевании.

Кроме того, З. Фрейд считал, что в отличие от сознания бессознательное характеризуется отсутствием каких-либо противоречий. Логика сознания такова, что она не терпит противоречий, и если они обнаруживаются в мыслях или действиях человека, то в лучшем случае это может расцениваться как недоразумение, а в худшем – как болезнь. Логика бессознательного отличается таким инакомыслием, при котором противоречивость протекания бессознательных процессов не является отклонением от некой нормы. Противоречия существуют лишь в сознании и для сознания. Для бессознательного нет противоречий.

Любой фиксируемый сознанием абсурд не является таковым для бессознательного. Напротив, он не менее смыслозначим для бессознательного, чем какое-либо логически стройное и не противоречивое построение для сознания. С точки зрения теории психоанализа, за противоречивостью и абсурдностью бессознательного психического стоит скрытый, потаенный смысл, выявление которого представляется весьма актуальным для исследовательской работы. В клиническом плане нелогичное с позиций сознания мышление и поведение пациента воспринимается аналитиком в качестве важного эмпирического материала, свидетельствующего об активизации бессознательных процессов, нуждающихся в раскрытии их истоков и конкретного содержания с целью выявления их подлинного смысла и доведения до сознания всего того, что кажется на первый взгляд абсурдным и противоречивым.

Не менее существенно и то, что при раскрытии специфики бессознательного психического З. Фрейд пересмотрел привычные представления о времени. В его понимании время как таковое имеет значимость только для сознания. В бессознательном отсутствует чувство времени. Само бессознательное оказывается как бы вне времени. Так, в сновидении или при невротическом состоянии прошлое и настоящее не обязательно должны следовать друг за другом в той исторической последовательности, в которой происходили реальные или воображаемые события. В бессознательном прошлое и настоящее, как, впрочем, и будущее, могут смещаться в любую сторону, опережая или подменяя друг друга.

Для З. Фрейда вневременность – одна из наиболее характерных особенностей бессознательного психического. В этом отношении он даже полагал, что психоаналитическое представление о вневременности бессознательного может вести к пересмотру идей немецкого философа Канта об априорных, то есть существующих независимо от человеческого опыта и предшествующих ему, формах пространства и времени.

Наконец, наряду с размышлениями о безвременности бессознательных процессов З. Фрейд уделил особое внимание рассмотрению отношений между физической и психической реальностью в плане выявления специфических характеристик бессознательного психического. Именно психическая реальность стала важной и неотъемлемой частью его исследовательской и терапевтической деятельности. Фактически речь шла о том, что при психоаналитическом понимании бессознательного в нем стирались какие-либо границы между вымыслом и действительностью, фантазией и реальностью.

Это вовсе не означало, что подобных границ вообще не существует или их нельзя в принципе провести. Дело вовсе не в этом, а в том, что для бессознательного психического внутренняя реальность имеет не меньшее значение, чем внешний мир. Скорее напротив, чаще всего именно психическая реальность становится для человека более значимой, чем его внешнее окружение. Особенно большое значение эта реальность имеет при возникновении неврозов.

С точки зрения З. Фрейда, бессознательное психическое – это тот объект исследования, который позволяет лучше понять как специфику протекания тех или иных процессов в психике человека, так и причины невротических заболеваний. Так, бегство в болезнь – это уход человека от окружающей его действительности в мир фантазий. В своих фантазиях невротик имеет дело не с материальной реальностью, а с такой, которая, будучи вымышленной, тем не менее оказывается реально значимой для него. В мире неврозов решающей является именно психическая реальность.

Психоаналитик не придает принципиального значения тому, связаны переживания человека с имевшими некогда место действительными событиями или они соотносятся с сюжетами, нашедшими свое отражение в фантазиях, сновидениях, грезах, иллюзиях. Для понимания разыгрывающихся в душе человека внутрипсихических конфликтов важно выявить те элементы психической реальности, которые стали причиной возникновения этих конфликтов. Для успешного лечения нервных заболеваний необходимо довести до сознания пациента значение бессознательных процессов и сил, составляющих содержание психической реальности и играющих определенную роль в жизни человека.

Все это принималось во внимание З. Фрейдом при рассмотрении бессознательного психического. Все это учитывалось им при выявлении специфических характеристик бессознательного как такового.

БЕССОЗНАТЕЛЬНЫЕ ВЛЕЧЕНИЯ – стремления человека, которые им не осознаются, но которые оказывают существенное воздействие на его мышление и поведение.

Анализ бессознательного психического с неизбежностью привел к выявлению наиболее значимых для развития и жизнедеятельности человека бессознательных влечений. Первоначально (до 1914 г.) З. Фрейд полагал, что таковыми являются сексуальные влечения (либидозные) и влечения Я (влечения к самосохранению). Затем, с изучением нарциссизма, он показал, что сексуальные влечения могут быть обращены не только на внешний объект, но и на собственное Я. Сексуальная энергия (либидо) способна направляться не только вовне, но и вовнутрь. Исходя из этого З. Фрейд ввел понятия объектного и нарциссического либидо. Ранее выдвинутые им сексуальные влечения стали рассматриваться в плане объектного либидо, а влечения к самосохранению – как Я-либидо, или любовь к самому себе. И наконец, в 20-е годы (работа «По ту сторону принципа удовольствия») З. Фрейд соотнес сексуальные влечения с влечением к жизни, а влечения Я – с влечением к смерти. Тем самым он сформулировал и выдвинул концепцию, согласно которой у человека проявляются два главных влечения – влечение к жизни, Эрос и влечение к смерти.

З. Фрейд неоднократно подчеркивал, что бессознательные влечения составляют такую область исследования, в которой трудно ориентироваться и нелегко достичь ясного понимания. Так, первоначально понятие «влечение» было введено им для отграничения душевного от телесного. Однако впоследствии ему пришлось говорить о том, что влечения управляют не только психической, но и вегетативной жизнью. В конечном счете З. Фрейд признавал, что влечение является довольно темным, но в психологии незаменимым понятием и что влечения и их превращения – это конечный пункт, доступный психоаналитическому познанию.

Раскрытие бессознательных влечений человека составляло одну из основных задач теории и практики классического психоанализа. Если практика психоанализа была ориентирована на осознание человеком своих бессознательных влечений, то теория психоанализа демонстрировала возможности обнаружения этих влечений и пути их осознания. Собственно говоря, на этом и прекращалась исследовательская деятельность З. Фрейда, так как в теоретическом плане возможности психоанализа оказывались исчерпанными. «Влечения и их преобразования, – подчеркивал он в работе «Воспоминание Леонардо да Винчи о раннем детстве» (1910), – это то низшее, что в состоянии познать психоанализ. Далее он уступает место биологическому исследованию». Единственное, на что еще может претендовать психоанализ, так это, пожалуй, на осмысление того, насколько правомерно вообще говорить о бессознательных влечениях.

Известно, что среди психологов, философов и физиологов второй половины ХIХ столетия велись дискуссии по поводу того, существуют ли бессознательные представления, умозаключения, влечения. Одни из них считали, что можно говорить лишь о бессознательных представлениях, но нет необходимости вводить понятие «бессознательные умозаключения». Другие признавали правомерность того и другого. Третьи отрицали существование бессознательных представлений и умозаключений, но допускали наличие бессознательных влечений.

Подобно некоторым исследователям, З. Фрейд также поднимал вопрос о том, существуют ли бессознательные чувства, ощущения, влечения. Казалось бы, с учетом того, что в психоанализе бессознательное психическое рассматривалось в качестве важной и необходимой гипотезы, подобная постановка вопроса выглядела более чем странной. Ведь исходные теоретические постулаты и конечные результаты исследовательской и терапевтической работы З. Фрейда совпадали в одном – в признании бессознательных влечений как весьма значимых, предопределяющих жизнедеятельность человека. И тем не менее он ставил перед собой вопрос: насколько правомерно говорить о бессознательных влечениях? Причем, как это может быть ни парадоксально на первый взгляд, ответ З. Фрейда на данный вопрос являлся совершенно неожиданным. Как бы там ни было, но он подчеркивал, что бессознательных аффектов не бывает и по отношению к влечениям вряд ли можно говорить о каком-либо противостоянии сознательного и бессознательного.

Почему же З. Фрейд пришел к подобному заключению? Как это все соотнести с признанием им бессознательного психического? Какую роль в его взглядах на влечения человека сыграли его размышления о пределах психоанализа в познании бессознательного? И наконец, почему он поставил под сомнение вопрос о существовании бессознательных влечений, который, казалось бы, перечеркивал его учение о бессознательном?

В действительности З. Фрейд не думал отрекаться от психоаналитического учения о бессознательном психическом. Напротив, все его исследовательские и терапевтические усилия были сконцентрированы на выявлении бессознательного и возможностях перевода его в сознание. Однако рассмотрение бессознательного психического в познавательном плане заставило З. Фрейда не только признать ограниченность психоанализа в познании бессознательного, но и обратиться к уточнению того смысла, который обычно вкладывается в понятие «бессознательное влечение».

Специфика обсуждаемых З. Фрейдом вопросов состояла в том, что, по его глубокому убеждению, исследователь может иметь дело не столько с самими влечениями человека, сколько с определенными представлениями о них. Соответственно этому пониманию все рассуждения о влечениях, с точки зрения их сознательности и бессознательности, являлись не более чем условными. Подчеркивая данное обстоятельство, З. Фрейд писал в работе «Влечения и их судьбы» (1915): «Я и в самом деле думаю, что противоположность сознательного и бессознательного не находит применения по отношению к влечению. Влечение никогда не может быть объектом сознания, им может быть только представление, отражающее в сознании это влечение. Но и в бессознательном влечение может быть отражено не иначе, как при помощи представления... И если мы все-таки говорим о бессознательном влечении, или о вытесненном влечении, то это только безобидная небрежность выражения. Под этим мы можем понимать только такое влечение, которое отражено в психике бессознательным представлением, и ничего другого под этим не подразумевается».

Таким образом, хотя З. Фрейд постоянно апеллировал к бессознательным влечениям, речь шла, по сути дела, о бессознательных представлениях. Двусмысленность подобного рода отражала фактически многосмысленность понятия «бессознательное». Не случайно учение З. Фрейда о бессознательных влечениях человека встретило такие разночтения со стороны его последователей, не говоря уже о критически настроенных противниках, что привело к возникновению разнонаправленных тенденций в рамках психоаналитического движения.

БИОФИЛИЯ – любовь к жизни, ко всему живому.

Биофилия не является отдельной характеристикой человека, а представляет собой внутреннюю ориентацию, определяющую образ мышления и действия человека. Она противоположна некрофилии – любви к смерти, ко всему мертвому.

Психоаналитические представления о биофилии были изложены Э. Фроммом (1900–1980) в работе «Душа человека» (1964). В противоположность представлениям З. Фрейда о влечении к смерти он высказал точку зрения, в соответствии с которой сохранение жизни – имманентное свойство любого живого организма. По словам Э. Фромма, тенденция к сохранению жизни и борьбе против смерти «является элементарной формой биофильного ориентирования и присуща любой живой материи». Сохранение жизни и борьба против смерти – один аспект стремления к жизни. Тенденция к интеграции, объединению, росту – другой ее аспект. Продуктивное ориентирование, включающее влечение к процессу жизни и росту во всех сферах, – полное развитие биофилии. Цель человеческой жизни как раз и состоит в том, чтобы ощущать влечение ко всему живому и отказаться от всего мертвого.

Проявление биофилии в чистой форме – это жизнь святого. Как правило, у большинства людей наблюдается смешение биофильной и некрофильной тенденций. У кого преобладает некрофильное ориентирование, у того имеет место постепенное уничтожение биофильной тенденции. У кого любовь к жизни берет верх, у того становится ярко выраженной биофильная ориентация.

Э. Фромм исходил из того, что для ребенка важной предпосылкой развития биофильной ориентации является его совместное проживание с людьми, которые любят жизнь. Биофилия ощущается в общей атмосфере семьи, а не в правилах, устанавливаемых родителями. «Она находит свое выражение скорее в поведении, чем в идеях, скорее в интонации голоса, чем в словах». К необходимым для развития биофилии специфическим условиям Э. Фромм отнес следующие: теплые, основанные на любви контакты с людьми в период детства; отсутствие угроз и свобода созидать, строить, удивляться и на что-то отваживаться; атмосфера, ведущая к внутренней гармонии; обустройство жизни, определяемое искренними отношениями и подлинными интересами; безопасность и справедливость, предполагающие наличие материальных основ достоинства человеческого существования и невозможность использования человека в качестве средства для целей других людей.

Одна из задач психоаналитической терапии заключается в том, чтобы, вскрыв регрессивные тенденции в психике пациента, способствовать ослаблению его некрофилийной ориентации и усилению его биофилийной ориентации.

БИНСВАНГЕР Людвиг (1881–1966) – швейцарский психиатр, психоаналитик, философ. Родился в 1881 году в семье психиатра, возглавлявшего частную лечебницу «Бельвью». Получил медицинское образование, обучаясь в Лозанне, Гейдельберге и Цюрихе. В 1906 году поступил на работу в Цюрихскую университетскую клинику Бурхгольцли. Во время работы ассистентом у Э. Блейлера в Цюрихе познакомился с К.Г. Юнгом и проявил интерес к психоаналитическим идеям. Под руководством К.Г. Юнга защитил диссертацию «Психогальванический рефлекторный феномен». В 1907 году вместе с К.Г. Юнгом принял участие в заседании венских психоаналитиков, проходившем в доме З. Фрейда. После отъезда К.Г. Юнга остался на неделю в Вене.

Между ним и З. Фрейдом установились дружеские отношения, сопровождавшиеся обширной перепиской, насчитывающей более ста писем и открыток. Он входил в правление Цюрихской психоаналитической группы и играл роль посредника между З. Фрейдом и К.Г. Юнгом в тот период их отношений, когда в 1912 году между ними наметился разрыв. Когда в том же году Л. Бинсвангер решился на операцию по удалению злокачественной опухоли, З. Фрейд был единственным человеком, с кем он поделился своими чувствами. В мае того же года основатель психоанализа нанес визит к Л. Бинсвангеру в Кройцлинген. Несмотря на расхождения по некоторым вопросам, З. Фрейд дружески относился к своему младшему коллеге.

В 1910 году Л. Бинсвангер был избран президентом швейцарского психоаналитического общества. В 1911 году стал руководить санаторием в Кройцлингене, который до этого возглавлял его отец. В 20-е годы познакомился с основателем феноменологии Э. Гуссерлем и одним из основателей экзистенциальной философии М. Хайдеггером. Их идеи оказали предопределяющее воздействие на становление его собственного экзистенциального анализа как теории и практики, используемой при лечении психических заболеваний. В 1936 году по случаю празднования 80-летия З. Фрейда он выступил с докладом «Фрейдовская концепция человека в свете антропологии», в котором дал высокую оценку основателю психоанализа и в то же время высказал ряд критических соображений, связанных с психоаналитическим пониманием человека. В 1956 году Л. Бинсвангер был награжден медалью Крапелина за выдающиеся заслуги в области психотерапии. Умер в 1966 году.

Л. Бинсвангер – автор ряда книг и статей, опубликованных в различных психиатрических и психоаналитических журналах. Его перу принадлежат такие работы, как «Основные формы и познание человеческого существования» (1942), «Генри Ибсен и проблема самореализации в искусстве» (1949), «Фрейд: воспоминания о дружбе» (1957), а также материалы, связанные с описанием и разбором клинических случаев Эллен Вест, Лолы Фосс, Юрга Цюнда, Сюзанн Урбан.

БИОН Уилфред – представитель Британской школы психоанализа, внесший значительный вклад в развитие психоаналитической теории и практики.

Родился в 1897 году в Индии (г. Маттре) в семье британского служащего. В восьмилетнем возрасте был отправлен родителями в Англию. В годы Первой мировой войны участвовал в военных действиях, командовал танковым взводом, был награжден орденом «За выдающиеся заслуги». В 1930-х годах изучал медицину, заинтересовался психоанализом, учился у таких психоаналитиков, как Дж. Рикман и М. Кляйн. Во время Второй мировой войны был директором реабилитационного центра военного психиатрического госпиталя.

На начальном этапе своей психоаналитической деятельности У. Би-он проводил терапию в группах, разработал методику отбора офицерского состава в вооруженных силах, способствовал становлению Тэви-стокской школы групповой терапии в Лондоне. В 1946 году опубликовал свою первую статью, посвященную группам, в которых нет лидеров. Став психоаналитиком, он присоединился к той части британских психоаналитиков, которые разделяли взгляды М. Кляйн, и в 1950 году выступил в Британском психоаналитическом обществе с докладом «Воображаемый двойник». В 1954 году на психоаналитическом симпозиуме У. Бион выступил с докладом по проблеме шизофрении и опубликовал статью «Заметки о теории шизофрении». На протяжении 1950-х годов он выдвинул ряд идей, касающихся понимания различий между психотическими и непсихотическими частями личности, нормальной и патологической формами проективной идентификации.

В 1960-х годах У. Бион сосредоточил свое внимание на проблемах мышления, переживания, трансформации, взаимодействия между психоаналитиком и пациентом, а также процессах контейнирования, послуживших созданию теории эмоционального контейнирования личности. Им была выдвинута теория функций личности, включающая в себя представления об альфа-функции, изначально лишенной конкретного смысла, задействующей чувственные впечатления, эмоциональные переживания и преобразующей их в альфа-элементы, в отличие от бета-элементов, то есть нетрансформируемых чувственных впечатлений и эмоциональных переживаний, воспринимаемых как вещь в себе и изгоняемых посредством проективной идентификации.

В 1962 году У. Бион был избран президентом Британского психоаналитического общества, которым руководил на протяжении четырех лет. В 1968 году в Буэнос-Айресе он прочитал цикл лекций для членов Аргентинской психоаналитической ассоциации, в которых изложил свои основные понятия, относящиеся к психоаналитической технике. В 1970-х годах он переехал в США, несколько лет работал в Калифорнии, затем вернулся в Англию, где вскоре умер в Оксфорде в 1979 году.

У. Бион – автор ряда работ, включая «Опыт в группах» (1961), «Научение через опыт переживания», «Элементы психоанализа» (1963), «Трансформация» (1965), «Вторичные мысли», «Внимание и интерпретация» (1970) и др.

БИСЕКСУАЛЬНОСТЬ – двойственность сексуальной ориентации человека, наличие в нем мужской и женской предрасположенности, маскулинных и феминных установок.

В психоанализе понятие «бисексуальность» использовалось З. Фрейдом в контексте осмысления психосексуального развития человека. Его обращение к проблеме бисексуальности имело место в конце ХIХ – начале ХХ столетия и было связано с берлинским врачом В. Флиссом (1858–1928), с которым З. Фрейд находился в тесной дружбе в период с 1887 по 1902 год и который рассматривал бисексуальность в качестве биологически предопределенного, универсального феномена. В 1897 г. во время их встречи в Бреслау В. Флисс высказал З. Фрейду свою идею о том, что каждая живая клетка имеет бисексуальную природу, а все человеческие существа – бисексуальную конституцию. В то время З. Фрейд не воспринял данную идею, но три года спустя он обратился к ней и даже предложил В. Флиссу написать совместную работу по проблеме бисексуальности: предполагалось, что В. Флисс изложит анатомическое и биологическое обоснование бисексуальности, а З. Фрейд – клиническое подтверждение его. Однако В. Флисс не поддержал это предложение, и вскоре им пришлось расстаться.

В 1903 г. венский врач О. Вейнингер опубликовал книгу «Пол и характер», где изложил свои взгляды на бисексуальность. Он находился в дружеских отношениях с философом Г. Свободой, который проходил курс лечения у З. Фрейда. В 1900 г. во время анализа Г. Свободы З. Фрейд упомянул о бисексуальности как универсальном феномене. В. Флисс обиделся на то, что по вине З. Фрейда его открытие бисексуальности без его ведома стало достоянием Свободы и О. Вейнингера, которых он обвинил в плагиате. Этот инцидент положил конец дружбе и сотрудничеству между З. Фрейдом и В. Флиссом.

В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) З. Фрейд рассмотрел проблему бисексуальности с точки зрения нормального и перверсного, извращенного сексуального поведения. Он подчеркнул, что в отличие от общепринятого мнения, согласно которому человек может быть или мужчиной, или женщиной, науке известны случаи, когда половые признаки кажутся стертыми, в результате чего определение пола с анатомической точки зрения оказывается затруднительным. У таких лиц гениталии соединяют в себе мужские и женские признаки, то есть наблюдается гермафродитизм (в древнегреческом мифе Гермафродит – двуполое существо). Гермафродитизм может быть истинным, когда один половой орган развит наряду с другим, или проявлением уродства. Для З. Фрейда примечательным в этих ненормальностях было то, что они облегчают понимание нормального образования: «известная степень анатомического гермафродитизма принадлежит норме; у каждого нормально устроенного мужского или женского индивида имеются зачатки аппарата другого пола, сохранившиеся как рудиментарные органы без функции или преобразовавшиеся и взявшие на себя другие функции». Известные анатомически факты дают основание для допущения «первоначального бисексуального предрасположения, переходящего в течение развития в моносексуальность с незначительными остатками другого пола».

Выдвинутый в сфере биологии взгляд на бисексуальность был перенесен на психическую область. Инверсия (сексуальная ориентация, при которой в качестве сексуального объекта предпочтение отдается лицам того же пола) в различных ее видах стала рассматриваться некоторыми врачами в качестве «психического гермафродитизма». Однако, как считал З. Фрейд, зависимость между анатомическим и психическим гермафродитизмом не является такой тесной, как это порой представляется. Приходится скорее признать, что в действительности нет совпадения инверсии с соматическими и душевными признаками гермафродитизма и что инверсия и соматический гермафродитизм не зависят друг от друга. Таким образом, замена психической проблемы анатомической является, по З. Фрейду, в равной мере бессмысленной и неоправданной.

Рассматривая проблему бисексуальности, основатель психоанализа ссылался на предшественников, обращавшихся к данному вопросу. В частности, он отметил, что Э. Глей был первым, кто в 1884 г. апеллировал к бисексуальности при объяснении инверсии. В работе «Три очерка по теории сексуальности» З. Фрейд также упомянул имя В. Флисса, который, по его признанию, «вполне правильно подчеркнул», что экспериментальные опыты «не обесценивают учения об общем бисексуальном врожденном предрасположении высших животных».

З. Фрейд исходил из того, что, не отдавая должное бисексуальности, трудно и даже невозможно понять сексуальные проявления мужчин и женщин. Хотя понятия «мужской» и «женский» кажутся недвусмысленными, тем не менее в науке они принадлежат к числу запутанных и неопределенных. Эти понятия поддаются объяснению, как полагал З. Фрейд, по крайней мере с трех точек зрения: биологической (мужское и женское характеризуются соматическими, телесными различиями); психологической (мужское и женское как аналог «активности» и «пассивности»); социологической (наблюдения над реально существующими мужчинами и женщинами показывают, что ни в биологическом, ни в психологическом отношении нет чистой мужественности или женственности, в каждой личности имеется смесь ее биологических признаков с биологическими характеристиками другого пола и соединения активности и пассивности). Для психоанализа наиболее значимой является психологическая точка зрения с ее акцентом на активности и пассивности в отношении понимания мужского и женского.

В различных работах З. Фрейд неоднократно обращался к обсуждению вопроса о соотношениях между вытеснением и сексуальными влечениями, мужским и женским, активным и пассивным с тем, чтобы прояснить понимание бисексуальности в психоанализе. При этом он вносил поправки, коррективы и уточнения в свое толкование вытесненного, первичных влечений, мужского и женского, поскольку стало очевидным, что явления садизма и мазохизма требуют осмысления в свете данных психоанализа и что в ряде случаев женщина может быть не менее активной, чем мужчина, а мужчина – более пассивным, чем женщина.

Так, в работе «Ребенка бьют»: к вопросу о происхождении сексуальных извращений» (1919) З. Фрейд критически отнесся к двум теориям, по-своему объясняющим отношение вытеснения к сексуальным влечениям. Одна из этих теорий принадлежала В. Флиссу, она опиралась на бисексуальную конституцию человека и основывалась на утверждении, согласно которому мотивом вытеснения выступает борьба между двуполостью сексуальности, а ядром вытесненного бессознательного у человека оказывается наличествующее в нем противополовое, то есть у мужчины вытесненное бессознательное сводится к женским инстинктивным импульсам, у женщины – наоборот. Другая теория принадлежала основателю индивидуальной психологии А. Адлеру (1870–1937), выдвинувшему представление о «мужском протесте» и рассматривавшему борьбу между полами в качестве решающего фактора вытеснения. Различие между ними состояло в том, что В. Флисс опирался на биологические данные, а А. Адлер – на социологические факты. Общей чертой обеих теорий является, по словам З. Фрейда, «сексуализация процесса вытеснения». В отличие от подобных представлений психоаналитическая теория настаивает на том, что «мотивы вытеснения не могут сексуализироваться» и что ядро бессознательного образует «архаическое наследие человека».

В «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1933) З. Фрейд подчеркнул, что рассмотрение мужского и женского как психических качеств оказывается перенесением понятия бисексуальности из биологии в душевную жизнь. Но отождествление мужского с активностью, а женского с пассивностью не является психологическим различием между полами и поэтому не следует понимать бисексуальность в ее психологическом смысле. Другое дело психические следствия анатомического различия полов, проявляющиеся, в частности, в том, что, по мнению З. Фрейда, эдипов комплекс маленькой девочки скрывает в себе более глубокую проблему, чем аналогичный комплекс мальчика.

Однако объяснение биологических и психологических аспектов бисексуальности, а также психоаналитическое понимание связи между ними, вызвали у З. Фрейда затруднения. Не случайно в работе «Конечный и бесконечный анализ» (1937) З. Фрейд вновь высказал мысль о том, что все люди являются бисексуальными и распределяют свое либидо в явной или скрытой форме на объекты обоего пола. В одном случае сексуальные ориентации на тот же самый и противоположный пол легко уживаются между собой, в другом – находятся в состоянии непримиримого конфликта. Склонность к конфликту обусловлена вмешательством части свободной агрессии, которая, как считал З. Фрейд, по пути развития от примитивного человека к культурному интернализируется, то есть обращается вовнутрь. При этом он еще раз подчеркнул, что именно В. Флисс познакомил его с проблемой бисексуальности и что он по-прежнему возражает против того, чтобы сексуализировать вытеснение, то есть обосновывать его «биологически, а не чисто психологически».

БОСС Медард (1904(3)-1990) – швейцарский психоаналитик. Родился 4 октября 1904(3) года в Сент-Галлене, в Швейцарии. В детстве он мечтал стать художником, но родители, особенно отец, не поддержали его в этом намерении, в результате чего позднее он уехал в Австрию, где начал изучать медицину. Будучи студентом, в Вене прошел личный анализ у З. Фрейда. После возвращения в Швейцарию в 1928 году М. Босс завершил свое образование в Цюрихском университете, получил степень доктора медицины и на протяжении четырех лет работал ассистентом Э. Блейлера. В последующие два года он проходил психоаналитическую подготовку в Англии и Германии, обучался у известных психоаналитиков того времени, включая Э. Джонса, В. Райха, К. Хорни, О. Фенихеля. По возвращении в Швейцарию использовал свои знания в клинической практике, придерживаясь идей классического психоанализа. В конце 30-х годов познакомился с К.Г. Юнгом, на протяжении ряда лет посещал его семинары. Последующее знакомство с Л. Бинсвангером и его обновлением классического психоанализа с позиций фундаментальной онтологии М. Хайдеггера привело его к переосмыслению психоаналитических идей.

Во время Второй мировой войны М. Босс служил в качестве офицера медицинской службы. В послевоенный период, испытывая потребность в адекватном понимании фундаментальной онтологии, он едет в Германию, где в 1947 году встречается с М. Хайдеггером. Эта встреча положила начало дружбы между двумя мыслителями, а их последующая переписка продолжалась на протяжении двадцати пяти лет до смерти М. Хайдеггера. М. Босс неоднократно приглашал М. Хайдеггера в Швейцарию для ознакомления психиатров и психоаналитиков с идеями немецкого философа. Его попытки заинтересовать К.Г. Юнга в фундаментальной онтологии оказались безуспешными, поскольку при всем своем пристрастии к философии швейцарский психолог и культуролог с сомнением отнесся к работам М. Хайдеггера, язык которых оказался для него «невразумительным».

Со временем М. Босс заинтересовался восточной мыслью. Изучив хинди, он в 1956 и 1958 годах совершил полугодовые поездки в Индию, где читал лекции в университетах и давал консультации пациентам в клиниках. В Индии он познакомился с духовным опытом гуру, в частности, со Свами Говинда Каулом, который оказал на него не меньшее идейное воздействие, чем З. Фрейд и М. Хайдеггер.

М. Босс принимал активное участие в работе различных психиатрических и психоаналитических обществ. В начале 50-х годов он основал Международную федерацию медицинской психотерапии и на протяжении ряда лет был ее президентом. Совместно с другими коллегами он основал также Институт медицинской психотерапии в Цюрихе, на базе которого в 1971 году был организован Дазайнаналитический институт психотерапии и психосоматики. Умер в 1990 году.

М. Босс – автор ряда работ, посвященных различным проблемам психоанализа, дазайнанализа, медицины. Наиболее значимыми среди них являются такие публикации, как «Значение и содержание сексуальных перверсий» (1949), «Введение в психосоматическую медицину» (1954), «Анализ сновидений» (1953), «Психоанализ и дазайнанализ» (1957), «Психиатр открывает Индию» (1959), «Основания медицины» (1971), «Вчера я видел сон» (1975).

БРЕД – болезненное состояние, при котором навязчивые представления, идеи, суждения всецело захватывают человека и оказывают такое воздействие на его мышление и поведение, в результате чего он утрачивает способность делать различие между вымыслом и реальностью, фантастическим и действительным миром.

З. Фрейд неоднократно обращался к рассмотрению специфики, природы, причин возникновения и лечения бреда. Так, в работе «Бред и сны в «Градиве» В. Иенсена (1907) он провел различие между бредом и иными психическими расстройствами, выделив две основные особенности его: во-первых, бред «относится к той группе болезненных состояний, которым несвойственно непосредственное воздействие на плоть и которые выражаются только посредством психических признаков»; во-вторых, его отличает тот факт, что «при нем устанавливается господство «фантазии», то есть приобретается убежденность, влияющая на поступки».

Рассматривая причины возникновения бреда, З. Фрейд полагал, что развитие психического расстройства начинается с того момента, когда случайное впечатление пробуждает в человеке забытое, чаще всего эротически окрашенное переживание детства. Это переживание приходит в движение, становится активным и начинает оказывать воздействие на человека, не доходя при этом до его сознания и оставаясь бессознательным. В частности, анализируя художественное произведение немецкого писателя В. Иенсена «Градива» (1903), в котором описывалось приключившееся с молодым археологом фантастическое происшествие в Помпее, З. Фрейд описал истоки возникновения бреда у главного героя, которые, по его мнению, сводились к следующему: обнаруженное молодым археологом античное изображение девушки на каменном рельефе пробудило в нем дремлющую эротику и активизировало детские воспоминания; из-за внутреннего сопротивления против эротики эти воспоминания могли действовать только бессознательно; в молодом человеке произошла борьба между мощью эротики и вытесняющими ее силами; эта борьба нашла свое отражение в возникновении бреда; первым проявлением пробужденного рельефом процесса в нем стали фантазии, манипулирование изображенной персоной; фантазии представились ему чем-то «сегодняшним» и породили импульс к действию (поездка в Помпею), следствием чего стали последующие происшествия, видения, сновидения, способствующие развитию бреда.

С точки зрения З. Фрейда, симптомы бреда (как фантазии, так и действия) являются результатом компромисса между двумя противостоящими друг другу психическими процессами. Там, где компромисс осуществился, имел место конфликт между подавленной эротикой и силами, удерживающими ее в состоянии вытеснения. При образовании бреда порожденная конфликтом внутрипсихическая борьба не завершается: натиск и сопротивление обновляются и активизируются после каждого компромиссного образования, которое создает лишь видимость удовлетворения.

З. Фрейд исходил из того, что в случае заболевания образование бреда часто примыкает к сновидению. Источник происхождения бреда и сновидения один и тот же – вытесненное бессознательное. Сновидение, по словам З. Фрейда, – «это, так сказать, физиологический бред нормального человека». Прежде чем вытесненный в бессознательное материал станет достаточно сильным, чтобы дать о себе знать в состоянии бодрствования в виде бреда, он может добиться своего первого успеха и проявится в сновидении. Однако у здорового человека в состоянии бодрствования сновидение как бы улетучивается, в то время как у больного материал сновидения может способствовать развитию бреда.

В работе «Толкование сновидений» (1900) З. Фрейд отмечал, что бред умалишенных вполне осмысленен и непонятен другим людям лишь благодаря его обрывочности. Бред – это «результат деятельности цензуры», которая выкидывает все то, что противостоит ей, в результате чего остающийся материал кажется непонятным и бессвязным. В этом отношении бред действительно схож со сновидением, которое часто предстает перед сновидящим в форме чего-то абсурдного, нелогичного, хотя на самом деле оно имеет свою внутреннюю структуру и содержит глубокий смысл.

Бред больного вовсе не свидетельствует о том, что он (больной) не способен к рассуждению как таковому. Как и здоровый человек, он может приводить логические аргументы в защиту своей бредовой идеи. Он верит в эту идею и всячески отстаивает ее. На первый взгляд может показаться, что источник подобной веры лежит в том, что в бреде является ложным. Однако, как считал З. Фрейд, в любом бреде содержится доля истины: в нем есть нечто такое, что действительно заслуживает веры, и в этом кроется источник оправданной убежденности больного. Другое дело, что истина долгое время была вытеснена из сознания больного. И если впоследствии в искаженной форме ей удается проникнуть в сознание, то присущее ей чувство убежденности держится за искаженную замену истины и защищается от любого критического возражения. В результате сдвига убежденности с бессознательной истины на связанную с ней осознанную ложь она закрепляется в психике человека и становится опорой бредовой идеи, способствует развитию бреда.

Подобное представление З. Фрейда об образовании бреда и содержащейся в нем доли истины оставалось неизменным на всем протяжении его исследовательской и терапевтической деятельности. Так, в одной из своих последних работ «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1938) он подчеркивал, «что в бредовой идее кроется фрагмент забытой истины, неизбежно извращенной и недопонятой при своем возвращении в сознание, и что навязчивая убедительность, окружающая бредовую идею, исходит из этого зерна истины, распространяясь и на наслоившиеся заблуждения».

Эффективное лечение бреда возможно только тогда, когда аналитик способен встать на почву бредового построения своего пациента с тем, чтобы по возможности полно изучить и выявить причины его возникновения. Ослабление бредовых идей предполагает обнаружение скрытого за ними вытеснения. По осознанным мыслям и рассказам пациента аналитик делает вывод о том, что вытеснено в нем, расшифровывает бессознательное, доводит его до сознания пациента, в результате чего анализ одновременно может обеспечить излечение. При попытке доведения до сознания пациента бессознательных причин бреда соответствующие компоненты ранее вытесненного влечения поднимаются на новую борьбу с вытесняющими силами (сопротивление). Симптомы заболевания устраняются тогда, когда происходит освобождение ранее вытесненных влечений. Психоаналитическое лечение оказывается попыткой пробуждения чувств человека, будь то любовь или ненависть. Поскольку объектом этих чувств становится персона аналитика (перенос), то именно от его искусства взаимодействия зависят окончательные результаты терапии. Другое дело, что часто аналитик не умеет, по признанию З. Фрейда, посоветовать исцеленному, «как ему использовать в жизни вновь обретенную способность любить».

З. Фрейд не обольщался на счет эффективности использования психоаналитической терапии применительно к лечению пациентов, охваченных бредовыми идеями. Хотя психоанализ способствует более глубокому, по сравнению с другими видами терапии, пониманию причин возникновения бреда, тем не менее он считал, что результативность излечения, по крайней мере в тот период, когда он сам занимался клинической практикой, оставалась проблематичной. Вместе с тем он исходил из того, что анализ случаев бреда не бесполезен и каждая частица знания со временем может превратиться в терапевтическое умение. По этому поводу З. Фрейд замечал: «Если бы психоанализ был таким же безуспешным во всех других формах нервных и психических заболеваний, как в области бредовых идей, он все равно остался бы полностью оправданным как незаменимое средство научного исследования». Одновременно он подчеркивал, что существует большая группа нервных расстройств (истерия, невроз навязчивых состояний, фобии и др.), где психоаналитическое знание было с успехом воплощено в терапевтическое умение, по эффективности лечения не уступающее, а подчас и превосходящее иным видам терапии.

В

ВИНА – состояние, в котором оказывается человек, нарушивший нравственные или правовые нормы, регулирующие поведение людей в обществе.

В психоанализе речь идет прежде всего о чувстве вины. На возникновение этого чувства психоаналитики смотрят иначе, чем многие представители академической психологии, этики и права. Последние считают, что виновным является тот человек, кто нарушил установленные в обществе предписания, совершил проступок или преступление. Психоаналитики исходят из того, что чувство вины может возникнуть у человека как вследствие осуществления им преступного или противомо-рального деяния, так и вследствие имеющегося у него соответствующего намерения. Клинический психоанализ имеет дело с невротическим чувством вины, возникающим на почве внутрипсихических конфликтов, разыгрывающихся в душе человека.

З. Фрейд уделял значительное внимание рассмотрению вопроса о происхождении чувства вины и сознания вины. В работе «Некоторые типы характеров из психоаналитической практики» (1916) он показал, что чувство вины у человека может существовать до свершения им проступка. Оно не возникает из проступка. Напротив, сам проступок совершается потому, что человек до этого испытывал чувство вины. Основываясь на клинической практике и анализе художественных произведений, З. Фрейд пришел к выводу, что таких людей можно назвать «преступниками вследствие сознания вины».

Говоря о происхождении первоначального бессознательного ощущения чувства вины, З. Фрейд исходил из представления, согласно которому источником возникновения этого чувства является эдипов комплекс (эротическое влечение мальчика к матери и враждебное чувство к отцу). Чувство вины – это реакция на два преступных замысла: убить отца и иметь кровосмесительную связь с матерью. В основе данного чувства лежат исторические события, имевшие место в далеком прошлом, в первобытной орде, о чем З. Фрейд писал в работе «Тотем и табу» (1913). Согласно его гипотезе, убийство первобытного отца сыновьями породило у них последующее раскаяние и привело к возникновению сознания вины. Это, по словам З. Фрейда, «творческое сознание вины» существует и у современного человека. Оно действует как покаяние в совершенных преступлениях и как мера предосторожности против новых преступных деяний. У невротиков же сознание вины покоится не на фактических поступках, а на психической реальности, на тех мыслях, чувствах и фантазиях, которые овладевают человеком и воспринимаются им как нечто запретное, постыдное, социально неприемлемое.

В трудах позднего периода З. Фрейд развил свои представления о чувстве вины. В работе «Недовольство культурой» (1930) он назвал сознанием вины то напряжение, которое возникает в психике человека между Сверх-Я и Я. В качестве двух источников чувства вины им рассматриваются страх перед авторитетом и позднейший страх перед Сверх-Я (требованиями совести). Страх перед авторитетом заставляет человека отказываться от удовлетворения своих влечений, в результате чего у него не остается чувства вины. Отказ от влечений, обусловленных страхом перед Сверх-Я, не устраняет чувства вины, так как от совести невозможно скрыть запретные желания. С психоаналитической точки зрения, человек оказывается как бы обреченным на «напряженное сознание виновности».

З. Фрейд не отказался от ранее выдвинутой им гипотезы о происхождении чувства вины. Напротив, исходя из того, что человеческое чувство вины было приобретено вместе с убийством праотца сыновьями, он пришел к следующему заключению. Склонность к агрессии против отца повторяется в последующих поколениях. Чувство вины усиливается при подавлении агрессии и перенесении ее в Сверх-Я. Не имеет значения, произошло ли убийство на самом деле или от него воздержались. «Роковая неизбежность» чувства вины обнаруживается в обоих случаях, поскольку, как полагал З. Фрейд, это чувство является выражением амбивалентного (двойственного) конфликта в человеке, обусловленного «вечной борьбой между Эросом и инстинктом разрушительности или смерти».

Изучение неврозов способствует пониманию отношений между чувством вины и сознанием вины. С точки зрения З. Фрейда, при неврозе навязчивых состояний чувство вины навязывается сознанию и играет значительную роль в жизни больного. В случае иных неврозов оно остается неосознанным, находит свое выражение в бессознательной потребности в наказании. Чаще всего чувство вины ощущается в качестве некой тревоги, так как оно является разновидностью страха. В процессе анализа одни пациенты принимают интерпретации, касающиеся их чувств вины, в то время как другие полностью отвергают их, чувствуя себя не виновными, а больными. Нередко чувство вины может проявляться в виде сопротивления выздоровлению.

Представления З. Фрейда о чувстве вины, страхе и тревоге получили свою дальнейшую разработку у ряда психоаналитиков. Так, для К. Хорни (1885–1952) тревожность стала динамическим центром неврозов, а главным источником невротической тревожности – имеющиеся у человека враждебные побуждения различного рода. Согласно ее позиции, нашедшей отражение в работе «Новые пути в психоанализе» (1939), нельзя ни утверждать, что неспособность соответствовать строгим моральным стандартам Сверх-Я «порождает подлинные чувства вины», ни заключать из наличия чувства вины, что «их источником является подлинная вина». Если З. Фрейд считал бессознательные чувства вины препятствием к излечению тяжелых неврозов, что нашло отражение в его концепции негативной терапевтической реакции, то К. Хорни полагала, что в процессе анализа следует обратить внимание на природу невротических самообвинений, мешающих невротику понять реальные недостатки, и тех уловок, которые препятствуют излечению пациента, полагающего, что сами терзания совести делают его лучше других.

С точки зрения представителей экзистенциального психоанализа, включая Л. Бинсвангера (1881–1966) и М. Босса (р. 1904), страх и тревога внутренне присущи человеку, а осознание им своей виновности необходимо для его «нового рождения». Согласно Р. Лэйнгу (1927–1989), страх, тревога и виновность человека порождают различные формы психологического давления на него. По убеждению В. Франкла (р. 1905), страдание, вина и смерть – трагическое триединство человеческого существования, а право становиться виновным и преодолевать вину – привилегия человека.

Э. Фромм (1900–1980) исходил из того, что понимание виновности человека предполагает рассмотрение не только индивидуальной, но и национальной вины. При этом следует иметь в виду, что вина у всех разная, поскольку одни совершали явные преступления при молчаливом попустительстве других. Тем не менее, как считал он, пока люди не отважатся на признание своей национальной вины, они останутся в шорах стереотипного мышления, под воздействием которого «резко осуждаются преступления врагов при полной слепоте в оценке преступлений своего народа».

В теории и практике современного психоанализа проблемам вины, страха и тревоги придается важное значение и уделяется пристальное внимание.

ВИННИКОТТ Дональд (1896–1971) – английский педиатр, детский психиатр и психоаналитик. Родился в Плаймоуте (Англия) в 1896 году в семье, принадлежащей состоятельному среднему классу. Был младшим из троих детей, к которому родители и старшие сестры проявляли любовь и заботу. Рос послушным ребенком, но в возрасте девяти лет испачкал кляксами свои тетради и на год отложил сдачу экзаменов. Занимался различными видами спорта и был лучшим бегуном в школе. Решив стать врачом, начал изучение медицины в Кембридже, которое было прервано призывом в армию во время Первой мировой войны. В 1920 году окончил Королевский медицинский колледж. В 1923 году женился на Алисе Тэйлор и поступил на работу в качестве врача в больницу «Педдингтон Грин» в Лондоне. На протяжении последующих сорока лет работал в данной больнице и в детском Королевском госпитале, где имел дело почти с шестьюдесятью тысячами детей, их родителями, бабушками и дедушками. На терапевтических сеансах в больнице «Педдингтон Грин» он использовал разработанную им технику «игры в каракули».

Будучи педиатром, Д. Винникотт заинтересовался психоаналитическими идеями. В 1923 году прошел анализ у английского психоаналитика Дж. Стрэчи, который был переводчиком работ З. Фрейда и подготовил английское 24-томное издание его трудов. В 1927 году он был принят в Британское психоаналитическое общество, в 1934 году получил квалификацию психоаналитика, работающего со взрослыми людьми, в 1935 году – квалификацию детского психоаналитика. В дальнейшем он прошел личный анализ у Дж. Ривьер, обучался у Дж. Рикмана и М. Кляйн. В 1935 году прочел на заседании Британского психоаналитического общества доклад «Маниакальная защита», который был опубликован лишь в 1958 году, когда его ученик М. Хан подготовил к публикации первый сборник работ своего учителя.

В начале своего психоаналитического обучения Д. Винникотт придерживался традиции кляйнинской школы. Однако со временем он переосмыслил ряд идей этой школы и выступил против ее радикализма в психоанализе, что нашло свое отражение, в частности, в его статье «Мое личное отношение к вкладу Мелани Кляйн в понимании ранних стадий эмоционального развития» (1962). После раскола Британского психоаналитического общества на фрейдистов и кляйнианцев, он вошел в ту группу британских психоаналитиков, которые заняли независимую позицию, в чем-то соглашаясь, а в чем-то расходясь с психоаналитическими концепциями А. Фрейд и М. Кляйн.

Во время Второй мировой войны Д. Винникотт имел возможность работать с детьми, имеющими серьезные нарушения, обусловленные эвакуацией из Лондона, других городов и отрывом от своих семей. В качестве психиатра он был консультантом Правительственного эвакуационного проекта, что позволило глубже понять важную роль матери в жизни ребенка. В 1951 году он вступил во второй брак, женившись на Кларе Бриттон, которая была социальным работником, имевшим психиатрическую подготовку, и с которой он сотрудничал в военные годы. После войны на протяжении более двух десятилетий Д. Винникотт работал в детском отделе Института психоанализа, читал лекции, вел частную практику. Дважды избирался президентом Британского психоаналитического общества, был членом ЮНЕСКО.

В своем поведении Д. Винникотт был естественным, живым, но непреклонным человеком, отстаивавшим свои взгляды и в то же время не навязывающим их никому. По свидетельству одного из его учеников, когда ему предоставили и посоветовали прочесть книгу Л. Триллинга «Фрейд и кризис нашей культуры» (1955), он сложил руки перед лицом и мягко отказался от прочтения, произнеся буквально следующее: «Если мне будет скучно, я засну на первой же странице, а если интересно, то уже после первой страницы начну книгу перечитывать». В преклонном возрасте Д. Винникотт ездил на велосипеде, закинув ноги на руль, а также водил автомобиль, подчас высунув голову через крышу и давя тростью на газ. Известен случай, когда семидясятиоднолетнему Д. Винникотту полиция сделала предупреждение за своеобразный способ езды на велосипеде.

Он скончался в Лондоне 28 января 1971 года.

Д. Винникотт – автор ряда статей, включая «Наблюдение за младенцами в стандартной ситуации» (1941), «Примитивное эмоциональное развитие» (1945), «Ненависть при контрпереносе» (1947), «Переходные объекты и переходный феномен» (1953), «Метапсихологические и клинические аспекты регрессии в рамках психоанализа» (1954), «Клинические разновидности переноса» (1955), «Способность к одиночеству» (1958), «Искажение Я в форме истиной и ложной Самости» (1960), «Зависимость при уходе за младенцами и детьми в психоаналитической ситуации» (1963), «Использование объекта» (1969), а также таких книг, как «Клинические заметки о нарушениях в детском возрасте» (1931), «Нормально любящая мать и ее ребенок» (1949), «Мать и ребенок» (1957), «От педиатрии к психоанализу» (1958), «Ребенок, семья и внешний мир» (1964), «Семья и индивидуальное развитие» (1965), «Терапевтические консультации в детской психиатрии» (1971), «Игра и реальность» (1971), «Пигля. Отчет о психоаналитическом лечении маленькой девочки» (1977).

ВЛЕЧЕНИЕ – общая направленность движения живого организма, бессознательное стремление субъекта к удовлетворению своих потребностей.

З. Фрейд, впервые использовавший это понятие в работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905), проводил различие между инстинктом (Instinkt) и влечением (Trieb). Под инстинктом он понимал биологически наследуемое животное поведение. Под влечением – «психическое представительство непрерывного внутри соматического источника раздражения».

Уделяя особое внимание половому влечению, З. Фрейд выделял сексуальный объект, то есть, лицо, на которое направлено это влечение, и сексуальную цель, то есть действие, на которое влечение толкает. Под этим углом зрения им были переосмыслены обыденные представления о человеческой сексуальности, в соответствии с которыми ставился знак равенства между сексуальным и генитальным. З. Фрейд описал те отклонения в отношении сексуального объекта и цели, которые могут иметь место при половом влечении. Рассмотрение перверсий (извращений) привело его к мысли о том, что сексуальное влечение не является простым, оно состоит из различных компонентов.

На основе клинической практики З. Фрейд пришел к заключению, что психоневрозы являются результатом действия сексуальных влечений, которые следует рассматривать в качестве постоянного и важного источника невроза. Психические расстройства не обусловлены сексуальными влечениями как таковыми. «Бегство в болезнь» осуществляется в результате конфликтов между требованиями сексуальных влечений и сопротивлениями им в форме стыда, отвращения, морали.

Наряду с извращениями З. Фрейд исследовал сексуальные проявления в детстве, что позволило ему описать как существенные черты полового влечения, так и первоначальные формы его проявления. В частности, влечение к познанию, проявляющееся у ребенка на ранних стадиях его развития, рассматривалось им как имеющее непосредственное отношение к инфантильной сексуальной жизни и связанное с влечением к подглядыванию и жестокости. Описание эрогенных зон (частей тела, связанных с сексуальным наслаждением), соответствующих телесных раздражений и сексуального возбуждения позволило ему говорить о токсическом и физиологическом источниках влечения.

Психоаналитическое понимание объекта, цели и источника влечения З. Фрейд дополнил соответствующими представлениями о силе влечения. Для количественной характеристики сексуального влечения он использовал понятие либидо как некую силу или энергию, способствующую измерению сексуального возбуждения. Либидо направляет сексуальную деятельность человека и позволяет описывать в терминах экономии протекающие в психике человека процессы, в том числе связанные с невротическими и психотическими заболеваниями.

В работе «Влечения и их судьба» (1915) З. Фрейд углубил свои представления о влечениях. Он подчеркнул, что целью влечения является достижение удовлетворения, а объектом влечения – тот, на котором или посредством которого влечение может достичь своей цели. В отличие от предшествующих разрозненных идей им более четко было сформулировано положение о двух видах влечений: сексуальных или либидозных, направленных на объект, и влечений Я или влечений к самосохранению. Впоследствии он неоднократно подчеркивал, что психоаналитическое понимание влечений с самого начала было дуалистическим.

Согласно З. Фрейду, влечения подвергаются влиянию трех полярностей, господствующих в душевной жизни человека. Биологической полярности, включающей в себя активное или пассивное отношение к миру. Реальной, подразумевающей деление на субъект и объект, Я и внешний мир. Экономической, основанной на полярности наслаждения (удовольствия) и неудовольствия.

Что касается судьбы влечений, то, по мнению З. Фрейда, существует несколько возможных путей их развития. Влечение может обратиться в свою противоположность (превращение любви в ненависть и наоборот). Оно может возвратиться на саму личность (направленность на объект сменяется установкой на самого себя). Влечение может оказаться заторможенным, то есть подверженным к отступлению от объекта и цели. И наконец, влечение способно к сублимации (модификации цели и смены объекта, при которой учитывается социальная оценка).

В последующих своих работах, включая «По ту сторону принципа удовольствия» (1920), «Я и Оно» (1923) «Недовольство культурой» (1930), З. Фрейд внес изменения в первоначальное понимание влечений. Дуализм психоаналитической теории влечений сохранился, но принял иную форму. Размышляя о началах жизни, основатель психоанализа пришел к выводу о существовании влечения, противоположного инстинкту самосохранения. Это влечение является консервативным по своему характеру и направлено на разрушение жизни. Речь идет о признании З. Фрейдом двух противостоящих друг другу влечений человека: влечения к жизни (Эрос) и влечения к смерти.

В «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1933) г., З. Фрейд обобщил свои взгляды на жизнь влечений. В свете этих обобщений психоаналитическое понимание влечений сводилось к следующему: а) влечение отличается от раздражения: оно происходит от источника раздражения внутри тела и действует как постоянная сила; б) во влечении можно различать источник, объект и цель (источник влечения – состояние возбуждения в теле, цель – устранение этого возбуждения), влечение становится психически действенным на пути от источника к цели; в) психически действенное влечение обладает определенным количеством энергии (либидо); г) отношение влечения к цели и объекту допускает изменение: они могут быть заменены другими целями и объектами, в том числе социально приемлемыми (сублимация); д) можно различать влечения, задержанные по пути к цели и задерживающиеся на пути к удовлетворению; е) существует различие между влечениями, служащими сексуальной функции, и влечениями к самосохранению (голод, жажда), сексуальные влечения характеризуются пластичностью, замещаемостью, отстраненностью, в то время как влечения к самосохранению непреклонны и безотлагательны.

Новое положение в психоаналитической теории сводилось к признанию двух видов влечений: сексуальных, понимаемых в широком смысле (Эрос), и агрессивных, цель которых – разрушение.

В садизме и мазохизме наблюдается слияние этих двух видов влечений. Садизм является направленным вовне влечением к разрушению. Мазохизм, если отвлечься от эротического компонента, – влечением к саморазрушению. Последнее (влечение к саморазрушению) можно считать выражением влечения к смерти, которое приводит живое к неорганическому состоянию.

Влечение к жизни и влечение к смерти являются основными. Они переплетаются между собой в жизненном процессе, находясь в постоянном взаимодействии и борьбе.

Выдвинутая З. Фрейдом теория влечений вызвала неоднозначную реакцию со стороны различных ученых, включая психоаналитиков. Многие из них подвергли критике метапсихологические (основанные на общей теории человеческой психики) представления о влечениях человека. Сам же основатель психоанализа неоднократно подчеркивал, что влечения являются такой областью исследования, в которой трудно ориентироваться и не легко достичь ясного понимания. Так, понятие влечения было введено им первоначально для «отграничения душевного от телесного». Однако впоследствии ему пришлось говорить о том, что влечения управляют «не только психической, но и вегетативной жизнью».

В конечном счете З. Фрейд признавал, что: (1) влечение является «довольно темным, но в психологии незаменимым, основным понятием»; (2) влечения и их превращения – это «конечный пункт, доступный психоаналитическому познанию»; (3) теория влечений – «это, так сказать, наша мифология»; (4) влечения – «мифические существа, грандиозные в своей неопределенности».

ВЛЕЧЕНИЕ К ЖИЗНИ – одно из основных понятий в психоаналитической теории влечений, использованное З. Фрейдом для обозначения внутренне присущего живому организму стремления к изменению и развитию. Влечение к жизни связано со стремлением сексуальных влечений соединить части органического в некое единство. Оно противостоит разрушительным тенденциям, существующим и действующим в живом организме.

Понятие «влечение к жизни» было введено З. Фрейдом в работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920). В ранней теории влечений он противопоставлял влечения Я сексуальным. В данной работе З. Фрейд сделал шаг в сторону рассмотрения сексуального влечения как Эроса, сохраняющего все живое. Эрос стремится соединить вместе различные части живого организма. Он действует с самого начала жизни и выступает, по словам З. Фрейда, в качестве влечения к жизни.

Понятие «влечение к жизни» тесно связано с понятием «влечение к самосохранению». Собственно говоря, с позиций классического психоанализа влечение к самосохранению находится между влечениями Я и сексуальными. По крайней мере именно таким оно виделось З. Фрейду на начальном этапе обоснования психоаналитической теории влечений.

Впоследствии, с признанием того, что Я является «резервуаром» либидо (сексуальной энергии), З. Фрейд стал говорить о нарциссическом либидо, направленном на само Я. Это привело к тому, что, выражающее силу сексуальных влечений, нарциссическое либидо оказалось тождественным влечению к самосохранению. Тем самым влечение к самосохранению стало рассматриваться как имеющее либидозную природу. Отсюда возникла опасность объяснять все, исходя из сексуальности.

В 20-е гг. во избежание монистического (основанного на одном источнике) понимания влечений З. Фрейд осуществил различие не между влечениями Я и сексуальными, а между влечениями к жизни и к смерти. Новое представление о влечениях сохранило в психоанализе первоначальный дуализм, основанный на признании двух противостоящих друг другу влечений. Отныне З. Фрейд стал исходить из коренной противоположности между влечениями к любви (нежности) и ненависти (агрессивности), к жизни и смерти.

С точки зрения З. Фрейда, весь исторический процесс представляет собой самореализацию влечения к жизни. Развитие культуры – работа Эроса, стремящегося объединить отдельных индивидов, народы, нации в большое целое, то есть человечество. Однако наряду с влечением к жизни не менее действенным является, согласно З. Фрейду, стремление к смерти. В связи с этим сущность и содержание жизни вообще рассматривается им как непрекращающаяся борьба человеческого рода за выживание, непримиримая борьба между влечением к жизни (Эросом) и влечением к смерти.

ВЛЕЧЕНИЕ К РАЗРУШЕНИЮ – одно из понятий З. Фрейда, использованное им при выдвижении гипотезы о наличии в человеке агрессивного, деструктивного влечения и инстинкта смерти. В поздний период своей теоретической деятельности он рассматривал все эти понятия как равнозначные или во всяком случае близкие друг другу. Не случайно в одном и том же тексте у него можно встретить и «влечение к разрушению», и «деструктивное влечение», и «агрессивное стремление», и «влечение к смерти», и «инстинкт смерти».

В своих ранних представлениях о влечениях человека З. Фрейд признавал, что сексуальное влечение может включать в себя садистский компонент, связанный с причинением вреда другому человеку. На оральной стадии сексуальной организации ребенка стремление к овладению любимым предметом совпадает с его уничтожением. На генитальной сексуальной организации взрослого человека садизм может стать самостоятельным и главенствовать в качестве перверсии (извращения). Однако в период первоначального развития психоаналитических концепций рассуждения З. Фрейда о садизме не соотносились с влечением к разрушению как таковому.

Уехавшая из России за границу, прошедшая курс лечения у К.Г. Юнга и ставшая психоаналитиком С. Шпильрейн (1885–1942) опубликовала в одном из психоаналитических журналов статью «Деструкция как причина становления» (1912), в которой назвала сексуальный компонент садизма деструктивным влечением. З. Фрейд не согласился с подобным толкованием садизма и не признал деструктивное влечение в качестве самостоятельного, изначально присущего человеку. Лишь позднее он пересмотрел свои представления о природе человека.

В работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) З. Фрейд пришел к выводу о существовании влечения, противоположного стремлению к поддержанию жизни. Это влечение направлено на разрушение, связано с деструктивностью человека.

В работе «Недовольство культурой» (1930) и в письме к А. Эйнштейну «Почему война?» (1932) З. Фрейд выдвинул тезис о врожденной склонности человека к разрушению. Влечение к разрушению как бы способствует удовлетворению древнего желания всемогущества и господства над природой. Влечение к разрушению, агрессивное стремление у человека является, по выражению З. Фрейда, «изначальной, инстинктивной предрасположенностью», «потомком и представителем инстинкта смерти».

Вообще, с точки зрения З. Фрейда, существуют влечения двоякого рода. Одни направлены на сохранение и объединение. Их можно назвать эротическими в смысле Эроса в «Пире» Платона. Другие влечения направлены на разрушение и убиение. Их З. Фрейд обобщенно назвал агрессивными, или деструктивными, влечениями.

Согласно З. Фрейду, те и другие влечения в равной мере необходимы. Их взаимодействие и противодействие порождает явления жизни. Причем проявление одного из влечений всегда связано с некоторой примесью другого влечения. Так, по мнению З. Фрейда, инстинкт самосохранения является эротическим по своей природе, но для того чтобы претвориться в жизнь, он нуждается в агрессивности.

Рассматривая природу влечения к разрушению, З. Фрейд пришел к выводу, что это влечение содержится внутри каждого живого существа. Оно может быть направлено как вовне, так и вовнутрь. Живое существо, по словам З. Фрейда, «сохраняет свою жизнь тем, что разрушает другую». Но влечение к разрушению может действовать внутри живого существа. Оно может быть загнано вовнутрь, что приводит к психическим расстройствам и саморазрушению.

Развитие культуры способствует обузданию влечения к разрушению. Эрос противостоит разрушительным тенденциям в человеке. Однако, как показывает история развития человечества (многочисленные убийства, бесконечные войны) и клиническая практика (увеличение психических расстройств), сами сексуальные влечения (Эрос) включают в себя разрушительные тенденции, проявляющиеся, в частности, в садизме и мазохизме.

С точки зрения З. Фрейда, желание лишить человека его агрессивных наклонностей практически неосуществимо. Поэтому речь должна идти не о том, чтобы полностью устранить человеческое влечение к разрушению, к агрессии. Можно попытаться отвлечь его в сторону, чтобы оно не обязательно находило свое выражение в войнах, как это неоднократно имело место в истории развития человечества.

Развитие культуры направлено на сдерживание влечения к разрушению. И все же, подчеркивал З. Фрейд, несмотря на эту благородную цель, культуре не удается справиться со своей задачей. Разрушение и агрессивность становятся широкомасштабными. К счастью, влечение к разрушению не проявляется само по себе. Оно действует наряду с влечением к жизни, с силами Эроса. Исходя из этого, единственную надежду на благоприятный для человека и человечества исход З. Фрейд возлагал на то, что «вечный Эрос» может активизировать свои влечения к соединению и объединению всего живого.

ВЛЕЧЕНИЕ К САМОСОХРАНЕНИЮ – одно из понятий, использованное З. Фрейдом в психоаналитической теории влечений для обозначения внутренне присущей человеку тенденции к поддержанию жизни. По своей конечной цели влечение к самосохранению приравнивалось в классическом психоанализе к влечению Я и влечению к жизни. В функциональном отношении оно рассматривалось З. Фрейдом по-разному в зависимости от тех изменений, которые вносились им в психоаналитическую теорию влечений.

После публикации работы «Три очерка по теории сексуальности» (1905), в которой основное внимание уделялось рассмотрению природы и форм проявления человеческой сексуальности, на основе клинической практики и в результате дальнейших размышлений З. Фрейд пришел к мысли о необходимости обоснования дуалистической теории влечений. В 1910 г. он ввел понятие «влечение к самосохранению». Действующие в психике человека влечения стали рассматриваться им через призму наличия противоположности между влечениями, служащими сексуальному удовлетворению, и влечениями, направленными на самосохранение. Влечение к самосохранению отождествлялось с влечением Я. Поэтому в работах З. Фрейда того периода оба влечения рассматривались как тождественные, взаимозаменяемые.

В работе «Влечения и их судьба» (1915) З. Фрейд писал о том, что признание различия между сексуальным влечением и влечением Я или самосохранения является вспомогательной конструкцией, которая должна быть заменена другой, соответствующей пониманию специфики различных психических заболеваний, в частности нарциссических психоневрозов. Ранее в работе «О нарциссизме» (1914) он высказал идею о нарциссизме (заимствование из греческой легенды о Нарциссе, обозначающее любовь к собственному образу). Явление нарциссизма требует изучения с точки зрения лучшего понимания направленности влечений человека на самого себя, на свое Я, которое стало характеризоваться З. Фрейдом как «резервуар либидо».

Отталкиваясь от этой идеи, он пришел к следующему выводу. Различие между сексуальными влечениями и влечениями Я или самосохранения утрачивает смысл. Более существенным является различие между либидо, направленным на объект (объектное либидо), и либидо, ориентированным на Я (нарциссическое либидо). Оба вида либидо различаются по своей цели, но они могут не различаться по своей природе, поскольку влечение к самосохранению становится частью сексуального влечения, направленного на Я.

Такое изменение в теории влечений привело к сближению позиций З. Фрейда и К.Г. Юнга. Более широкое толкование понятия либидо включало в себя не только сексуальную, но и психическую энергию как таковую, против чего ранее выступал основатель психоанализа.

В работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) З. Фрейд вновь возвращается к дуалистической теории влечений. Предшествующая противоположность между сексуальными влечениями и влечением к самосохранению перерастает в противоположность между влечением к жизни, Эросом и влечением к разрушению, к смерти. Тем самым псиоаналитическая теория влечений не только сохранила свой дуализм, но и как бы спасла первоначальный смысл понятия либидо, которое вновь стало применяться к силам Эроса, в отличие от энергии влечения к смерти.

ВЛЕЧЕНИЕ К СМЕРТИ – одно из основных понятий в классическом психоанализе, введенное З. Фрейдом для обозначения присущего всему живому стремления к разрушению. Влечение к смерти направлено на разрыв связей, на возвращение живого организма в состояние неорганической материи. Оно противоположно влечению к жизни, цель которого – созидать, сохранять, поддерживать существование.

Понятие влечения к смерти было введено З. Фрейдом в его теоретические конструкции в работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920). Однако интерес к проблеме смерти наметился у него раньше. Так, в статье «Размышления о войне и смерти» (1915), опубликованной в одном из психоаналитических журналов, З. Фрейд писал о том, что смерть естественна и неизбежна, она – «необходимое завершение жизни». Другое дело, что люди склонны относиться к смерти не как к необходимости, а как к трагической случайности. Высказывая соображения по поводу разрушений военного времени, он подчеркнул, что разделяющая нации враждебность указывает на мощную силу примитивных влечений, таящихся в глубинах психики и проявляющихся в эгоистичности и жестокости человека.

В работе «По ту сторону принципа удовольствия» З. Фрейд развил свои представления о примитивных влечениях к разрушению. Клинический опыт работы с военными неврозами и травматическими неврозами мирного времени, психоаналитические исследования в области детской сексуальности и сновидений выявили наличие в психике человека механизма навязчивого повторения. Основываясь на этом материале, З. Фрейд пришел к мысли о загадочных влечениях, присущих всей органической жизни и выражающихся в стремлении живого организма к восстановлению прежнего состояния. Принуждение к навязчивому повторению характерно для всего живого. Оно обусловлено, как считал З. Фрейд, «консервативными влечениями».

Признав консервативный характер всех органических влечений, основатель психоанализа пришел к следующему выводу. Неживое было раньше живого. Живая субстанция создается из неживой, но прямым или окольным путем вновь возвращается в свое первоначальное состояние, поскольку «целью всякой жизни является смерть». Влечение к самосохранению – частный случай общего влечения, направленного на обеспечение организму собственного пути к смерти. В этом смысле жизнь влечений нацелена «на достижение смерти».

На основе этих заключений З. Фрейд пришел к мысли о наличии в человеке противостоящих друг другу влечений к жизни и смерти. Отождествляемое с Эросом влечение к жизни направлено на развитие живого существа. Влечение к смерти – на возвращение его в первоначальное состояние. Благодаря влечению к жизни осуществляется связь всего живого. Под воздействием влечения к смерти происходит разъединение. Цель первого влечения – созидание и сохранение. Цель второго – разрывание связей и разрушение.

По мнению З. Фрейда, влечения к жизни и смерти включают в себя разнообразные компоненты или так называемые частные влечения. Разрушительная работа влечения к смерти осуществляется не только внутри живого существа. Часть этого влечения обращается против внешнего мира, проявляясь во влечении к агрессии и деструктивности. Но тем самым оно служит сохранению своей жизни за счет чужой, выступая на стороне сил Эроса. Поэтому, подчеркивал З. Фрейд, влечение к жизни и влечение к смерти не выступают в чистом виде. Они тесно переплетаются между собой, как это можно наблюдать, в частности, в садизме и мазохизме, где обнаруживается «сплав эротики и деструктивности», направленной вовне или вовнутрь. В целом влечение к жизни и влечение к смерти находятся в тесном взаимодействии и противодействии, в постоянной борьбе друг с другом. Эта борьба характерна для органической жизни, протекает в психике человека, распространяется на все человечество.

Для З. Фрейда влечения к жизни и смерти равнозначны по своей мощи. В органическом мире борьба между ними характеризуется постоянной сменой ее результатов: что-то постоянно исчезает, а что-то возникает вновь. Эта борьба обусловлена непримиримым антагонизмом между влечением к жизни и влечением к смерти. В каждом индивиде наблюдается столкновение между стремлением к собственному счастью и к совместной жизни с другими людьми, между различными психическими процессами, подчиненными принципу удовольствия и принципу реальности. В человеческой цивилизации враждуют и сталкиваются между собой процессы индивидуального и культурного развития. С точки зрения З. Фрейда, развертывающаяся в недрах человеческой психики и в человеческой цивилизации борьба не вытекает непосредственно из непримиримого антагонизма двух первичных влечений, Эроса и влечения к смерти. Она связана с «раздором в самом хозяйстве либидо». Поэтому, согласно З. Фрейду, эта борьба допускает достижение согласия между индивидом и обществом в культуре будущего.

Надежда З. Фрейда на достижение согласия между человеком и обществом, на смягчение антагонизма между стремлениями человека к самосохранению и саморазрушению не ведет к пересмотру его представлений о существовании влечения к смерти. Эрос и влечение к смерти – неизменные спутники человеческой жизни. Задача культуры – обуздать влечения к агрессии и саморазрушению, вытекающие из влечения к смерти и подрывающие устои человеческого существования. Правда, как считал З. Фрейд, до сих пор культура не преуспела в реализации этой задачи. Скорее, напротив, развитие человеческой цивилизации идет в таком направлении, когда люди настолько далеко заходят в своем господстве над силами природы, что могут уничтожить не только друг друга, но и все живое на Земле. Влечение к смерти как бы преобладает над влечением к жизни.

К счастью, подчеркивал З. Фрейд, влечение к смерти не является самостоятельным, действующим в отрыве от влечения к жизни. Оба соприсутствуют друг с другом. Они нераздельны в своем единстве. Это дает надежду на разрешение роковой для человечества проблемы выживания. Однако, несмотря на выражение этой надежды, З. Фрейд оставил открытым вопрос о конечных результатах борьбы между Эросом и влечением к смерти. «Кто знает, – вопрошал он, – на чьей стороне будет победа, кому доступно предвидение исхода борьбы?»

Немногие практикующие психоаналитики поддержали идею З. Фрейда о влечении к смерти. Большинство из них критически отнеслось или к самому понятию, или к возможности конструктивно использовать его при рассмотрении природы влечений человека, или к тому пониманию его, которое было дано основателем психоанализа. Так, О. Фенихель опубликовал статью «К критике влечения к смерти» (1935), в которой выступил против понимания «инстинкта смерти» как особого рода влечения по сравнению с другими. Как вспоминал В. Райх (1897–1957), после личной беседы с З. Фрейдом, когда тот успокоил его, сказав, что влечение к смерти всего лишь гипотеза, он не использовал эту идею в своей клинической деятельности, никогда не рассматривал влечение к смерти в качестве изначального инстинкта и расценивал толкования процессов душевной жизни с точки зрения проявления влечения к смерти не иначе, как «продукты невроза». По мнению Э. Фромма (1900–1980), выраженного в таких его работах, как «Душа человека» (1964) и «Анатомия человеческой деструктивности» (1973), в размышлениях З. Фрейда о влечении к жизни и влечении к смерти теоретик опережал в нем клинициста, в результате чего он не смог разрешить явные противоречия, имевшие место в выдвинутой им психоаналитической теории влечений, в то время как с позиций гуманистического психоанализа «инстинкт смерти относится к психопатологии и не является, как предполагал З. Фрейд, составной частью нормальной биологии».

Несмотря на критику представлений З. Фрейда о влечении к смерти, проблематика смерти как таковая привлекла к себе внимание многих современных исследователей. Предпочитая говорить о влечении к смерти или инстинкте смерти, основатель психоанализа не использовал понятие Танатоса (это сделал П. Федерн (1872–1950). Однако интерес к явлению смерти и отношению человека к ней лег в основу нового направления исследований – танатологии.

ВЛЕЧЕНИЕ СЕКСУАЛЬНОЕ – вызванная внутренним раздражением энергия (сила), направленная на удовлетворение полового возбуждения путем целевой ориентации на соответствующий объект. По аналогии с голодом (влечение к пище) З. Фрейд использовал для обозначения этой энергии (силы), выражающей сексуальное влечение, понятие «либидо».

По мнению З. Фрейда, сексуальное влечение является врожденным, уходящим своими корнями в телесную организацию человека. Это не было новым откровением в истории философии, науки и медицины. Немецкий философ А. Шопенгауэр, на которого неоднократно ссылался З. Фрейд, в середине ХIХ века писал о том, что человек – «это воплощенный половой инстинкт». Основатель психоанализа пошел дальше. Он попытался раскрыть природу и формы проявления сексуального влечения. В частности, им было показано, что сексуальное влечение может реализоваться путем нормальной сексуальной жизни или вылиться в иные формы, вызывающие подчас недоумение, отвращение, неодобрение, протест. К последним относятся различные виды перверсий (извращений), а также разнообразные симптомы психических заболеваний.

С первых шагов становления и развития психоанализа невротические заболевания ставились в тесную связь с сексуальностью. Уже в написанной им совместно с Й. Брейером работе «Исследование истерии» (1895) З. Фрейд исходил из того, что «сексуальные моменты приводят к разным картинам невротических заболеваний». Эти заболевания он назвал «сексуальными неврозами». Позднее его внимание было сосредоточено главным образом на раскрытие природы невротических болезней, симптомы которых рассматривались им в качестве замены стремлений, заимствующих свою силу «из источников сексуального влечения».

В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) З. Фрейд подробно описал возможные формы реализации сексуального влечения, связанные с перверсиями взрослых и сексуальной деятельностью детей. В отличие от традиционных представлений о сексуальности, пробуждающейся лишь в юношеском возрасте, он выдвинул тезис о закономерности сексуального влечения в детстве. Не останавливаясь на этом, З. Фрейд сделал следующий шаг, заявив о том, что ребенок является «полиморфно-извращенным существом».

Согласно представлениям З. Фрейда, в своих инфантильных проявлениях сексуальное влечение характеризуется тремя признаками: оно соединяется с какой-либо важной для жизни телесной функцией (прием пищи, испражнение); оно аутоэротично (не знает сексуального объекта) и связано с эрогенными зонами (оральной, анальной, генитальной). В процессе своего психосексуального развития ребенок использует все те формы удовлетворения инфантильного сексуального влечения, которые у взрослых называются перверсиями.

В конечном счете З. Фрейд пришел к выводу, что предрасположение к перверсии составляет «общее первоначальное предрасположение полового влечения человека». Первоначальная перверсионность сексуального влечения утрачивает свою направленность в период полового созревания, приводя к нормальной сексуальной жизни. Однако, как считал З. Фрейд, излишнее подавление и вытеснение сексуального влечения может привести к ограниченной сексуальной жизни дополненной психоневротической болезнью. Задержки в развитии и инфантилизм – к отклонениям от нормальной сексуальной жизни. Сублимация (переключение либидо на иные, несексуальные цели) – к художественному творчеству, созданию культурных и социальных ценностей.

В работах 20 – 30-х годов, рассматривая сексуальные влечения в широком смысле этого слова, З. Фрейд использовал понятие Эроса. В книге «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) он ввел понятие влечения к жизни, понимая под ним эротические влечения, которые стремятся привести живую субстанцию в большее единство. Наряду с влечением к жизни З. Фрейд говорил о влечении к смерти, рассматривая оба в качестве основных, переплетающихся в жизненном процессе и являющихся ареной борьбы за выживание человеческого рода.

ВЛЕЧЕНИЕ Я – одно из понятий классического психоанализа, использованное З. Фрейдом при выдвижении и обосновании теории влечений. Представления о влечении Я менялись по мере того, как вносились изменения в психоаналитическую теорию влечений.

Первоначально (до 1914 г.) З. Фрейд рассматривал влечение Я как противостоящее сексуальным влечениям. В отличие от последних, направленных на сексуальный объект и имеющих целью сексуальное удовлетворение, влечение Я он соотносил со стремлением к самосохранению. Одно влечение противопоставлялось другому. Психические конфликты анализировались с точки зрения противоположности между требованиями сексуальных влечений и защитой Я от них.

Обратившись к исследованию явлений нарциссизма, З. Фрейд показал, что сексуальные влечения могут быть обращены не только на внешний объект, но и на собственное Я. Сексуальная энергия (либидо) способна направляться не только вовне, но и вовнутрь. Исходя из этого, З. Фрейд ввел понятия объектного и нарциссического либидо. Ранее выделенные им сексуальные влечения стали рассматриваться в плане объектного либидо. Влечение к самосохранению – как нарциссическое либидо или Я-либидо (любовь к самому себе). Однако при таком понимании влечений стиралась та противоположность между двумя видами влечений, сексуальным и влечением Я, о котором первоначально говорил основатель психоанализа.

В работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) З. Фрейд высказал соображение о том, что влечение Я непосредственно связано с возникновением жизни в неживой материи и имеет тенденцию снова вернуться к неорганическому состоянию. По его собственному выражению, «все живущее должно вследствие внутренних причин умереть», поскольку «целью всякой жизни является смерть». Обсуждая этот вопрос, он соотнес сексуальное влечение с влечением к жизни, а влечение Я с влечением к смерти.

Если влечение Я равнозначно влечению к смерти, то какую роль в жизни человека играет стремление к самосохранению, ранее рассмотренное в классическом психоанализе в качестве влечения Я. З. Фрейд полагал, что влечение Я и стремление к самосохранению служат одной цели – определяют путь каждого живого существа к смерти. В этом смысле стремление к самосохранению является неотъемлемой частью влечения к смерти.

Выдвинутая в 20-х годах З. Фрейдом идея о противоположности между влечением к жизни и влечением к смерти не нашла широкой поддержки среди практикующих психоаналитиков. Однако его представление о влечении Я как таковом послужило толчком к дальнейшим исследованиям в области человеческого Я.

В работе «По ту сторону принципа удовольствия» З. Фрейд выразил сожаление по поводу того, что в психоанализе недостаточно развит анализ Я, в результате чего не удалось обнаружить другие действующие в Я влечения, кроме стремления к самосохранению. Этот пробел он попытался восполнить в таких работах, как «Массовая психология и анализ человеческого Я» (1921), «Я и Оно» (1923), «Конечный и бесконечный анализ» (1937), «Очерк о психоанализе» (1940).

Впоследствии интерес к проблеме человеческого Я лег в основу новых представлений о функциях и защитных механизмах Я, выдвинутых такими психоаналитиками, как А. Фрейд (1895–1982), Х. Хартманн (1894–1970) и др.

ВНИМАНИЕ, СВОБОДНО ПАРЯЩЕЕ – одно из технических правил психоанализа, предполагающее такую психическую установку аналитика в процессе работы с пациентом, при которой он слушает больного без стремления что-либо выделить, отметить, записать.

Данное техническое правило психоанализа было выдвинуто З. Фрейдом в статье «Советы врачу при психоаналитическом лечении» (1912) с целью избежать перенапряженности внимания при ежедневной работе с пациентами в течение многих часов. Кроме того, намеренно напряженное внимание аналитика ведет к сознательному выбору какой-то части предложенного пациентом материала, в результате чего может быть упущено им что-то другое, не менее важное, но сразу не бросающееся в глаза. Как правило, концентрация внимания аналитика на каком-то фрагменте из того, что рассказывает пациент, связана с сознательным выбором, обусловленным его собственными предпочтениями и склонностями. Но, как считал З. Фрейд, именно этого следует избегать в процессе аналитической работы: «если при выборе мы идем за своими предположениями, мы подвергаемся опасности никогда не узнать более того, что мы знаем; если мы идем за своими склонностями, мы, наверное, нарушим возможность правильного восприятия».

Техническое предписание предаваться свободно парящему вниманию и отмечать в своей памяти все совершенно одинаково (без выделения главного и второстепенного, наиболее существенного и неважного) соответствует требованию свободного ассоциирования, которое предъявляется психоаналитиком пациенту. В этом отношении данное техническое правило психоанализа, которому должен следовать аналитик, является необходимой параллелью метода свободных ассоциаций, которым обязан руководствоваться пациент в процессе аналитической терапии. Подобно тому, как пациент должен рассказывать на аналитической сессии все, что приходит ему в голову без критики и выбора, точно так же и аналитику следует обладать умением встречать все, что говорится, с «одинаково парящим вниманием», с «равномерным вниманием». Если психоаналитик поступает иначе, он уничтожает большую часть добытого, являющегося результатом соблюдения пациентом метода свободных ассоциаций. С точки зрения З. Фрейда, техническое правило для психоаналитиков может быть сформулировано следующим образом: «необходимо устранить всякое сознательное воздействие на свою способность запоминать и всецело отдаться своей «бессознательной памяти» или, выражаясь технически, нужно слушать и не заботиться о том, запоминаешь ли что-либо».

Основатель психоанализа исходил из того, что удержанного в бессознательной памяти материала вполне достаточно для аналитической работы с пациентом и он совершенно удовлетворяет соответствующим требованиям лечения. Одна часть наличного материала, обнаруживающая общую связь в процессе аналитической работы, становится пригодной для сознательного использования аналитиком. Другая часть, бессвязная, хаотическая и кажущаяся поначалу исчезнувшей, каждый раз всплывает в памяти аналитика, когда пациент сообщает что-то новое, с чем она может быть связана. Во всяком случае по прошествии многих лет в памяти аналитика может воспроизводиться такая подробность из ранее сообщенного пациентами материала, которая ускользнула бы от сознательного намерения удержать ее в памяти.

Как и метод свободных ассоциаций, техническое правило свободно парящего внимания представляет собой желательную установку, способствующую осуществлению эффективной работы в процессе аналитической терапии. Однако, соглашаясь придерживаться метода свободных ассоциаций, пациент оказывается во власти различного рода сопротивлений, преодоление которых становится важной частью терапевтической работы. В сходном положении находится и аналитик, который пытается следовать правилу равномерного внимания и в то же время желает не только удержать в своей памяти полученную от пациента информацию, но и с помощью логических конструкций установить связь между различными ее частями. Не полагаясь на свою бессознательную память, аналитик нередко прибегает к сознательной фиксации отдельных эпизодов или деталей из воспоминаний пациента, что противоречит установке на свободно парящее внимание. И хотя личный анализ содействует частичному устранению воздействия на аналитика его собственных защитных механизмов, тем не менее он далеко не всегда способен отдаться целиком и полностью свободно парящему вниманию.

Данное техническое правило психоанализа является, по сути дела, идеалом, который оказывается недостижимым не только для начинающих аналитиков, но и для специалистов, не обладающих феноменальной памятью. Оно было сформулировано на основе собственного аналитического опыта З. Фрейда, признававшего, что, несмотря на имевшие место случаи криптомнезии, он обладал незаурядной памятью, выручавшей его как при сдаче экзаменов в студенческие годы, так и при воспроизведении клинического материала в процессе подготовки научных публикаций в более позднем возрасте. Сам он подчеркивал, что предложенная им техника психоанализа, включая правило свободно парящего внимания, была единственно целесообразной для его индивидуальности и что личность врача другого склада «может предпочесть другую направленность по отношению к больному и к задачам, которые предстоит разрешить».

ВНУТРЕННИЙ ДИВЕРСАНТ (САБОТАЖНИК) – отщепленная, вытесненная часть Я, связанная с отвергающим объектом специфическими внутренними отношениями.

Термин «внутренний диверсант» (internal saboteur) был введен в психоаналитическую литературу У.Р.Д. Фейрбейрном (1890–1964) в работе «Психоаналитические исследования личности» (1952). Данный термин использовался для описания одной из частей Я, не находящей отражение в классической психоаналитической модели структуры психики.

В работе «Я и Оно» (1923) З. Фрейд выделил три структурные составляющие психического аппарата – Оно, Я и Сверх-Я. Отталкиваясь от идей классического психоанализа и собственных клинических наблюдений, У.Р.Д. Фейрбейрн предложил новую модель психической структуры личности. Если З. Фрейд полагал, что Я представляет собой дифференцированную часть Оно, то по мнению У.Р.Д. Фейрбейрна Я – это такое структурное образование, которое существует с момента рождения человека, а Оно вообще не существует. Он исходил из того, что внутренний мир ребенка образуется посредством отщепления, вытеснения и объективации различных объектов, возникающих в процессе установления отношений между младенцем и матерью. Одни внутренние объекты соотносятся с отдельными частями тела (грудь матери), другие – с целостным восприятием людей (мать, отец). Первичные объекты могут быть возбуждающими (хорошие, привлекающие к себе) и отвергающими (плохие, фрустрирующие). Расщепление объектов ведет к расщеплению Я на части, которые по-своему связаны с различными внутренними объектами. С точки зрения У.Р.Д. Фейрбейрна, в процессе развития ребенка первоначальная целостная Самость разделяется на центральное Я (выполняющее функцию вытеснения), либидозное Я (вытесненная часть Я, вступающая в либидозные отношения с возбуждающим объектом) и антилибидозное Я (вытесненная часть Я, вступающая в отношения с отвергающим объектом).

В структурной модели У.Р.Д. Фейрбейрна антилибидозное Я как раз и является внутренним диверсантом, своеобразным предшественником того, что у З. Фрейда выступало в качестве Сверх-Я. Если в представлении основателя психоанализа Сверх-Я – это та инстанция, в рамках которой наблюдается возникновение у человека страха совести и вины, то в модели У.Р.Д. Фейрбейрна проводится различие между внутренним диверсантом или антилибидозным Я, порождающим страх, и более поздним структурным образованием, ответственным за появление вины. То, что З. Фрейд описал как Сверх-Я, в представлении У.Р.Д. Фейрберна является комплексной структурой, охватывающей идеальный объект или Я-идеал, антилибидозное Я и отвергаемый или антилибидозный объект. Тем самым в психоаналитическое понимание структуры личности вводилось новое измерение, позволяющее рассматривать внутрипсихические конфликты через призму установления объектных отношений, в частности, отношений между возбуждающими и отвергающими объектами, либидозными и антилибидозными частями Я.

ВНУШЕНИЕ – эмоциональное и интеллектуальное воздействие, оказываемое одним человеком на другого, в частности врачом на пациента в процессе его лечения.

На начальном этапе становления психоанализа З. Фрейд обратил внимание на ту роль, которую врач играет при лечении пациентов. В совместно написанной с Й. Брейером работе «Исследования истерии» (1895) он отметил, что для преодоления сопротивления пациентов наряду с интеллектуальными мотивами важен и аффективный момент – авторитет врача, имеющий важное значение «во всех методах терапии, применяемых в медицине». Признание этого факта вплотную подводило к осмыслению проблемы внушения и к раскрытию данного феномена применительно к психоанализу.

В работе «О психотерапии» (1910) З. Фрейд обратил внимание на то обстоятельство, что психоневрозы доступны психическому воздействию и что личность врача может оказать такое воздействие на пациентов, благодаря которому осуществляется их выздоровление без использования каких-либо медикаментов. В то же время он подчеркнул, что аналитическую терапию не следует смешивать с лечением гипнотическим внушением, от которого пришлось отказаться при переходе от катартического метода к психоанализу. «В действительности между суггестивной и аналитической техникой существует самая большая противоположность».

Поясняя смысл противоположности между гипнотическим внушением и психоанализом, З. Фрейд использовал аналогию, которую выдвинул итальянский художник Леонардо да Винчи в отношении искусства: если живописец работает путем наложения мазков краски на бесцветное полотно, то скульптор, напротив, действует путем отнятия от камня того, что скрывает находящуюся в ней статую. Точно так же суггестивная техника действует, не задумываясь над происхождением, силой и значением симптомов болезни, а, используя внушение, ожидает, что оно окажется достаточно сильным, чтобы помешать проявлению патогенной идеи. «Аналитическая терапия, напротив, старается ничего не накладывать, не вводить ничего нового, а отнимает, устраняет, и для этой цели она задумывается над происхождением болезненных симптомов и психической связью патогенной идеи, устранение которой составляет ее цель».

Возникновение психоанализа было связано с отказом от гипноза. З. Фрейд заметил, что при работе с пациентами во многих случаях гипнотическое внушение постепенно исчезает, происходит возвращение прежнего невротического симптома или взамен его возникает новое болезненное проявление. Кроме того, суггестивная техника не способствует пониманию игры скрытых психических сил, не содействует обнаружению сопротивления, при помощи которого пациент противится выздоровлению и сохраняет свою болезнь. Учитывая эти обстоятельства, З. Фрейд оставил технику внушения, а вместе с ней и гипноз, потому что, по его собственному признанию, он «отчаялся в возможности сделать внушение настолько сильным и стойким, как это необходимо для окончательного лечения».

Казалось бы, психоаналитическое лечение основывается на принципе отказа от использования внушения как такового. Однако с обнаружением в процессе анализа явления переноса и с обоснованием З. Фрейдом необходимости использования переноса в качестве важного, незаменимого средства аналитической терапии с неизбежностью возник вопрос о том, что подобно другим видам терапии психоанализ не только не исключает, но, напротив, предполагает технику внушения. Получался своего рода парадокс, поскольку, отказавшись от гипноза и внушения, психоанализ поставил в центр своей техники развитие переноса, который вольно или невольно включал в себя элементы внушения. Это не ускользнуло от внимания З. Фрейда. Не случайно в ряде своих работ ему пришлось давать разъяснения по поводу того, как и в какой степени перенос связан с внушением, каким образом и чем психоанализ отличается от других видов психотерапии, использующих внушение в качестве средства исцеления пациентов. Во всяком случае размышления З. Фрейда о переносе, внушении и специфике психоанализа содержались в таких его работах, как «О динамике переноса» (1912), «Советы врачам при психоаналитическом лечении» (1912), «Введение в лечение» (1913), «Лекции по введению в психоанализ» (1916/17) и других.

Осмысливая терапевтическое значение переноса, З. Фрейд соглашался с тем, что в конечном счете «результаты психоанализа покоятся на внушении». Вместе с тем важно иметь в виду, что в психоанализе понимается под внушением. Если при суггестивной технике речь идет о непосредственном, целенаправленном воздействии врача на психику больного, то в психоаналитической терапии под внушением понимается воздействие на пациента при помощи возможных у него феноменов переноса. З. Фрейд исходил из того, что часто перенос сам по себе оказывается в состоянии устранить симптомы болезни, но временно и пока он сохраняется. В таких случаях можно говорить о лечении внушением, а не о психоанализе. Как подчеркивал основатель психоанализа во «Введении в лечение», «последнего названия лечение заслуживает только в том случае, когда перенос употребляет свою интенсивность для преодоления сопротивления».

Состояние болезни становится невозможным при условии разрешения переноса. Поэтому в отличие от суггестивной техники психоанализ ставит целью терапевтической деятельности не внушение как таковое, а работу с переносом, используемым для преодоления сопротивления пациента. При этом, как отмечал З. Фрейд в статье «О динамике переноса», «пользуясь внушением, мы заботимся об окончательной самостоятельности больного, чтобы заставить его проделать психическую работу, имеющую непременным следствием длительное улучшение его состояния».

Основатель психоанализа также считал, что нет ничего предосудительного, если психотерапевт соединяет часть анализа с некоторой долей суггестивного воздействия на больного, чтобы за короткий срок достичь желаемого успеха в лечении. Но в таком случае необходимо, чтобы врач не обольщался относительно своей терапевтической деятельности, поскольку используемый им метод не является «настоящим психоанализом».

В «Лекциях по введению в психоанализ» З. Фрейд подчеркнул, что склонность к переносу свойственна не только невротикам, но и нормальным людям. Эта распространенная черта характера людей была замечена до появления психоанализа. Так, французский врач И. Бернгейм (1837–1919), к которому З. Фрейд ездил в 1889 г. с целью совершенствования в технике гипноза, обосновал учение о гипнотических явлениях, базирующихся на способности людей к внушаемости. Отдавая должное И. Бернгейму, основатель психоанализа в то же время отметил, что тому не удалось понять природу внушаемости, в то время как отказ от гипноза помог ему «снова открыть внушение в виде перенесения».

По мнению З. Фрейда, открытое им психоаналитическое внушение отличается от гипнотического внушения следующим образом: гипнотическая терапия пытается что-то прикрыть, затушевать в душевном мире пациента, в то время как психоаналитическая терапия – что-то раскрыть и устранить; «первая работает как косметика, вторая – как хирургия»; гипнотическая терапия использует внушение для запрещения симптомов и усиления вытеснения, но при этом приведшие к образованию невротических симптомов психические процессы остаются неизменными, тогда как психоаналитическая терапия проникает в сущность психических конфликтов и пользуется внушением для того, чтобы изменить исход этих конфликтов; первая терапия оставляет пациента бездеятельным, неизменным и, следовательно, неспособным к сопротивлению при новом поводе к заболеванию, а вторая – нацелена на выявление и устранение внутренних сопротивлений, благодаря чему душевная жизнь пациента изменяется, поднимается на высокую ступень развития, остается защищенной от нового заболевания; гипнотическая терапия является капризной и неустойчивой по своим результатам, в то время как аналитическая терапия поддается расчету и дает более или менее стабильные результаты; при суггестивном лечении перенос тщательно оберегается и не затрагивается, а при аналитическом лечении он сам становится объектом лечения и разлагается на конкретные формы своего проявления; при гипнотической терапии положительный результат обусловлен внушением, в то время как при психоаналитической терапии – «не внушением, а достигнутым с его помощью преодолением внутренних сопротивлений, на прошедшем в больном внутреннем изменении».

Если многие исследователи конца ХIХ – начала ХХ века полагали, что внушение является основным фактором душевной жизни людей и своего рода «неразложимым прафеноменом», то З. Фрейд исходил из того, что оно само должно быть объяснено и что человек имеет право на противовнушение. Попытка объяснения природы внушения была предпринята им в «Лекциях по введению в психоанализ», где он рассмотрел перенос через призму чрезмерной способности человека распространять либидозную привязанность на различные объекты. Однако психоаналитическое понимание природы внушения было дано им в работе «Массовая психология и анализ человеческого Я» (1921), в которой устанавливалась непосредственная связь между либидозными, эмоциональными отношениями между людьми и внушением, между идентификацией и внушаемостью.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ВЫТЕСНЕННОГО – психический процесс, при котором устраненные из сознания, ставшие бессознательными и забытые представления, впечатления и переживания прошлого под воздействием внешних обстоятельств или внутренних импульсов в измененной форме предстают перед человеком, не понимающим их подлинного смысла и содержания.

З. Фрейд исходил из того, что возвращение вытесненного связано со спецификой вытесненного бессознательного: устраненные из сознания представления, впечатления, переживания не исчезают бесследно; перемещенные в бессознательное они забываются и не всплывают в воспоминаниях человека, хотя и сохраняют свою мощь, активность; сами по себе они не способны стать сознательными; в лучшем случае они могут принять искаженный вид и в качестве некоего компромисса предстать перед человеком в виде сновидения, ошибочного действия, невротического симптома.

Возвращение вытесненного может иметь место потому, что подавление природных влечений человека, на что обычно направлено его воспитание, так или иначе оборачивается против него. В этом отношении справедливым является, по мнению З. Фрейда, старое латинское изречение, согласно которому можно природу гнать вилами, но она все равно вернется и возьмет свое. Другое дело, что в реальной жизни речь идет, как правило, о частичном возвращении подавленного и вытесненного.

Причем возвращение вытесненного происходит в измененном, неузнаваемом виде. Однако, как замечал З. Фрейд, «внутри и позади вытесняющего в конце концов победоносно заявляет о себе вытесненное».

Для образной иллюстрации возвращения вытесненного основатель психоанализа сослался на гравюру художника Ф. Репса, на которой, по его мнению, изображен типичный случай вытеснения из жизни кающегося святого: спасающийся бегством от мирских искушений монах-аскет обращается к образу распятого Спасителя; подобно призраку, крест как бы исчезает и на его месте возникает образ обнаженной, пышнотелой, распятой женщины. Некоторые художники на своих картинах изображали греховное искушение подобным образом, но женское обличье помещалось рядом со Спасителем на кресте. Но только Ф. Репс позволил женскому образу занять место Спасителя на кресте, так как, по словам З. Фрейда, он, видимо, осознавал, что «при своем возвращении вытесненное появляется из самого вытесняющего».

В работе «Бред и сны в «Градиве» В. Иенсена» (1907) основатель психоанализа привел клинический случай, наглядно демонстрирующий возвращение вытесненного. Юноша, с которым он имел дело в качестве врача, после первого неприятного знакомства с сексуальными отношениями столкнулся с внутренними проблемами. С одной стороны, в нем зародилась похоть. С другой стороны, он всячески стремился избавиться от нее и с этой целью прибегал к разнообразным средствам вытеснения, будь то преувеличенная детская привязанность к матери или чрезмерное усердие в учебе. В частности, юноша с особым усердием стал изучать математику, уделять много внимания геометрии. Однако безобидные задачи по геометрии типа того, что в цилиндр с таким-то диаметром основания нужно вписать конус или два тела с определенной скоростью столкнулись между собой и т. д., привели к возвращению вытесненного, сексуально окрашенного. Воспринятые юношей подобные намеки на сексуальные отношения, которые не являлись таковыми для других учеников, оказались для него столь действенными, что парализовали его сообразительность, и он перестал заниматься математикой, то есть фактически сбежал от нее точно так же, как ранее, обратившись в бегство от зародившейся в нем похоти, он увлекся математикой.

З. Фрейд показал, что на примерах заболеваний можно убедиться в том, «как чувствительна душевная жизнь человека в состоянии вытеснения к приближению вытесненного, и достаточно едва заметного и ничтожного сходства, чтобы вытесненное могло действовать за спиной и с помощью вытесняющего». Именно возвращение вытесненного может выступать в форме невротического симптома и довольно часто именно оно ведет к психическому заболеванию.

В статье «Вытеснение» (1915) З. Фрейд соотнес возвращение вытесненного с третьей стадией общего процесса вытеснения: на первой осуществляется так называемое первичное вытеснение, имеющее место в детстве человека и человечества и составляющее ядро бессознательного; на второй – последующие вытеснения («вытеснения в последействии», «вторичные вытеснения»), так как, согласно классическому психоанализу, вытеснение не представляет собой совершающийся только один раз процесс; на третьей – возвращение вытесненного, способствующего образованию сновидений, ошибочных действий и невротических симптомов.

Способность к возвращению вытесненного является предпосылкой возникновения невротических заболеваний и в то же время открывает перспективу для их излечения. Возвращение вытесненного на бессознательном уровне в искаженной форме ведет к образованию невротических симптомов, или, как писал З. Фрейд, «все феномены симптомообразова-ния могут быть с полным основанием описаны под рубрикой «возвращение вытесненного». Вместе с тем возвращение вытесненного, осуществленное средствами психоанализа и связанное с воспоминанием прошлого, осознанием его, способно привести к благоприятному исходу, так как вместо искаженного заместителя вытеснения, свидетельствующего, по сути дела, о безуспешном вытеснении, психоаналитическая терапия оказывается своего рода «хорошим заместителем» его. Психоаналитическое лечение состоит в том, чтобы извне вернуть пациенту вытесненные воспоминания, которые он сам не в состоянии высвободить изнутри. В этом отношении способность к возвращению вытесненного может быть использована психоаналитиком в целях успешной терапии.

В работе «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1938) З. Фрейд показал, что способность к возвращению вытесненного может быть использована психоаналитиком не только при осуществлении соответствующей терапии, но и при объяснении исторических событий, религиозных верований, то есть в случае применения психоаналитических идей к различным явлениям культуры. Он еще раз подчеркнул, что вытесненное сохраняет в себе стремление пробиться к сознанию, достигает своей цели, если в момент нового переживания появляются впечатления, которые настолько подобны вытесненному, что пробуждают его. Признание «архаического наследия», охватывающего не только индивидуальные предрасположения, но и «следы памяти о переживаниях прежних поколений», привело его к утверждению, что способствующая возникновению иудаистского монотеизма традиция «должна была сперва пережить судьбу вытеснения, статус пребывания в бессознательном», прежде чем при своем возвращении смогла оказать воздействие на умы многих людей.

ВООБРАЖАЕМОЕ – одно из понятий, дающее наряду с реальным и символическим представление о психоаналитическом понимании субъекта деятельности.

Понятие «воображаемое» связано с раскрытием специфической функции Я, формирующейся на стадии зеркала и рассмотренной Ж. Лаканом (1901–1981) в его докладе, прочитанном на ХVI Международном конгрессе по психоанализу в Цюрихе в 1949 г. В этом докладе он высказал мысль о том, что формирование Я символизируется в сновидениях, функция стадии зеркала (в возрасте от 6 до 18 месяцев) представляется случаем функции образа, заключающегося в установлении связей между организмом и его реальностью, и на стыке природы и культуры «только психоанализ сумел распознать тот узел воображаемого рабства, который любовь обречена вновь и вновь развязывать или разрубать». Из теории стадии зеркала вытекало, что один лишь вид целостной формы человеческого тела дает субъекту воображаемое господство над его собственным телом, то есть такое господство, которое является преждевременным по отношению к реальному овладению.

В дальнейших своих размышлениях о психоаналитическом опыте Ж. Лакан провел различие между реальным, воображаемым и символическим. Вместе с тем он исходил из того, что в психическом аппарате воображаемый и реальные миры находятся в тесном сплетении друг с другом. В соответствии с теорией зеркала субъект предвосхищает завершение психологического развития, это предвосхищение придает свой стиль всякому позднейшему обладанию двигательными функциями, что представляет собой первичный опыт видения себя, где человек в отражении осознает себя другим, чем он есть, «закладывается основное человеческое измерение, структурирующее всю его фантазматическую жизнь».

Ж. Лакан считал, что механическое подключение сексуального инстинкта кристаллизовано на отношении образов, на воображаемом отношении. Это значит, что либидозное влечение сфокусировано функцией воображаемого. Центральная структура человеческого опыта – это «структура воображаемого порядка». Данная воображаемая функция встречается во множестве различных форм. Однако настройка воображаемого зависит от символической связи между людьми. Собственное Я, функция воображаемого, участвует в психической жизни исключительно в качестве символа. И именно слово, символическая функция, определяет большую или меньшую степень совершенства, полноты, «приблизительности воображаемого». А от отношения к другому зависит то, насколько удовлетворительно структурировано воображаемое.

Для Ж. Лакана Я – это воображаемая конструкция. Без понимания этого невозможно работать в сфере психоанализа. Для психоаналитика важно иметь в виду то, что понимание Я, как воображаемой конструкции, не умаляет значение Я. Напротив, в этом заключается его достоинство. Не будь Я воображаемым, мы бы не были бы людьми. Вместе с тем это не означает, будто достаточно иметь воображаемое Я, чтобы быть человеком. Можно оказаться тем промежуточным существом, которое называют сумасшедшим. «Ведь сумасшедший как раз и есть тот, кто просто-напросто с этим воображаемым срастается».

По мнению Ж. Лакана, реальное может включать и одновременно определять положение воображаемого, а «воображаемое может включать в себя реальное и одновременно оформлять его». Что касается символического, то оно отождествляется с языком. В конечном счете проблема заключается «в сопряжении символического и воображаемого при конструировании реального».

ВРЕМЯ – длительность и последовательность протекания процессов, смены состояний, структурных изменений и функционирования систем. В психоанализе понятие времени используется в двух смыслах: в теории – для характеристики различных психических процессов; в клинической практике – для установления периодичности психоаналитических сеансов и продолжительности лечения в целом. З. Фрейд придавал особое значение пониманию проблематики времени как в теории, так и в практике психоанализа.

Классический психоанализ основывался на признании в психике человека двух не сводящихся друг к другу систем сознания и бессознательного. Каждая из них характеризовалась своими собственными процессами. Время рассматривалось З. Фрейдом в качестве одного из отличительных признаков сознательных и бессознательных процессов. Сознательные процессы протекают во времени. Бессознательные процессы не соотносятся со временем, поскольку «бессознательное находится вообще без времени». Так, в сновидениях, являющихся «королевской дорогой к бессознательному», различные сюжеты часто не связаны между собой ни во времени, ни в пространстве. Прошлое, настоящее и будущее легко замещают друг друга. Бессознательные процессы, по словам основателя психоанализа, «не распределены во временной последовательности, с течением времени не меняются, вообще не имеют никакого отношения ко времени».

Подобный взгляд на безвременность бессознательного, занимающего большую часть человеческой психики по сравнению с сознанием, может поставить под вопрос не только обыденные представления о времени, но и философские концепции времени. Во всяком случае З. Фрейд писал о том, что в свете психоаналитического понимания безвременности бессознательного могут быть пересмотрены идеи немецкого философа И. Канта об априорных, то есть существующих независимо от опыта и предшествующих ему, формах пространства и времени.

К теоретическим проблемам времени относится также представление З. Фрейда о том, что существует интервал между возникновением болезни в настоящем и ее глубинными истоками, уходящими корнями в прошлое. В соответствии с этим представлением причины невротических заболеваний следует искать в том периоде времени, когда могли иметь место наиболее сильные детские переживания, вызванные различного рода реальными событиями или фантазиями.

Проблема времени имеет важное значение и для клинической практики. Она включает в себя три аспекта: точное время прихода пациента к психоаналитику, частоту и длительность психоаналитического сеанса, продолжительность лечения больного. З. Фрейд считал, что соблюдение определенных условий относительно времени существенно для всех трех аспектов.

Назначение точного часа визита к психоаналитику имеет принципиальное значение. Пациент отвечает за отведенное ему время, даже если не использует его. Стремление пациентов перенести очередной сеанс психоаналитического лечения на другое время, опаздывание или забывание времени визита к психоаналитику – это чаще всего уловки больных, пытающихся сохранить свою болезнь с целью получения определенной выгоды от нее.

Длительность психоаналитического сеанса обычно ограничивается одним академическим часом (45–50 минут), а их частота зависит от состояния больного. З. Фрейд исходил из того, что психоаналитические сеансы должны быть ежедневно, при легких случаях или продолжительном, хорошо налаженном лечении – три раза в неделю. Пропуски сеансов, перерыв в лечении затрудняют психоаналитическую работу и не способствуют лечению больного.

Что касается длительности лечения психоаналитическими методами, то речь идет о продолжительном времени – полугодии или нескольких годах. Можно понять пациентов, желающих за два-три сеанса освободиться от невротического расстройства. Можно понять тех, кто рассматривает длительное психоаналитическое лечение через призму «вымогательства» денег у больных. Однако, подчеркивал З. Фрейд, желательному сокращению психоаналитического лечения мешает безвременность бессознательных процессов и медленное осуществление душевных изменений. Ограничение во времени «не приносит пользы ни врачу, ни пациенту».

Не все психоаналитики разделяли выдвинутые З. Фрейдом представления о времени. Ж. Лакан (1901–1981) ввел новацию – короткий психоаналитический сеанс. Он не только сократил продолжительность психоаналитического сеанса, но и изменил представление о времени как факторе понимания языка бессознательного.

В классическом психоанализе безвременность бессознательного в теоретическом плане подчинялась логике психоаналитического сеанса в клинической практике, строго фиксированного во времени и ограниченного одним часом. В структурном психоанализе Ж. Лакана психоаналитик структурирует время и готов в любой момент прервать речь пациента, не давая ему возможности собраться с мыслями и не оставляя времени для осмысления сложившейся ситуации. Пациент оказывается вне времени, так как стоит ему перейти к изложению чего-то важного, как психоаналитик прерывает его, говоря о том, что сеанс закончен. Ж. Лакан полагал, что свободные ассоциации имеют место уже не столько в процессе самого психоаналитического сеанса, сколько в промежутках между различными сеансами. Речь пациента по необходимости структурируется, становится более короткой, афористичной, открывая тем самым простор для аналитической работы.

ВТОРИЧНАЯ ОБРАБОТКА – один из психических процессов, принимающих участие в образовании сновидений и невротических заболеваний.

Представление о вторичной обработке было выдвинуто З. Фрейдом при рассмотрении работы сновидений. В книге «Толкование сновидений» (1900) он провел различие между скрытыми мыслями сновидения и его явным содержанием. Перевод скрытого содержания в явное было названо им работой сновидения, которая, как он считал, осуществляется благодаря таким психическим функциям (факторам, механизмам, процессам), как сгущение, смещение, превращение мыслей в зрительные образы и вторичная обработка.

С точки зрения З. Фрейда, благодаря вторичной обработке сновидению придается как бы приглаженный вид. Образно говоря, «своими заплатами и лоскутами она штопает пробелы в конструкции сновидения». В результате вторичной обработки сновидение утрачивает характер абсурдности, нелепости, бессвязности: в нем устанавливаются логические связи и заполняются пробелы; оно приводится в порядок и становится более или менее гармоничным. В этом отношении вторичная обработка напоминает собой мыслительную деятельность бодрствующего человека, стремящегося понять содержание сновидения и с этой целью пытающегося связать в единое целое отдельные его составные части и образы или во всяком случае найти разумные точки соприкосновения между ними. Она схожа с рационализирующей деятельностью, придающей сновидению упорядоченный характер. Вторичную обработку можно сравнить также с процессом образования фантазий, являющихся, по словам З. Фрейда, «дневными сновидениями». Она стремится из находящегося в ее распоряжении материала создать нечто вроде дневного сновидения.

Однако вторичная обработка не всегда оказывается успешной: отчетливыми представляются только те части сновидения, которые действительно носят на себе следы подобной переработки; там, где эта обработка ослаблена, отдельные элементы сновидения и даже все сновидение в целом может предстать перед человеком в качестве чего-то спутанного, несуразного. Вторичная обработка может осуществляться частично, неполно, а иногда отсутствовать вообще, давая тем самым сновидению «открыто обнаруживать все свои разрывы и трещины». Это – одна сторона дела, свидетельствующая о возможностях и ограничениях вторичной обработки содержания сновидений.

Другая, наиболее важная и существенная, сторона дела заключается в том, что вторичная обработка воздвигает, по мнению З. Фрейда, как бы «фасад сновидения». Ее воздействие проявляется главным образом в подборе и сортировке готового психического материала, который является результатом предварительной работы таких психических функций, как сгущение, смещение и превращение мыслей в зрительные образы, и, следовательно, не отражает подлинные, скрытые мысли сновидения. Анализ сновидений показывает, что вторичная обработка сновидения производит «переворот всего материала, особенно же его внутренних взаимоотношений». Она осуществляет «тенденциозную обработку», благодаря которой сновидение как бы истолковывается до того, как человек в бодрствующем состоянии приступает к его толкованию. Вторичная обработка – это своего рода «первое толкование» сновидения, способствующее тем самым его затмению и искажению.

Раскрывая задачу и функцию вторичной обработки, З. Фрейд сформулировал одно из важных правил, которому необходимо следовать при психоаналитическом толковании сновидений. Оно сводится к следующему: не следует обращать внимания на мнимую связность сновидений; как в отчетливом, так и запутанном сновидениях необходимо идти обратным путем к вскрытию их подлинного содержания.

Вторичная обработка учитывалась З. Фрейдом не только при рассмотрении работы сновидения, но и при исследовании невротических заболеваний. Так, он полагал, что если превращающиеся в симптомы фантазии наиболее явно проявляются при истерии, то так называемая вторичная обработка в сновидениях выступает на передний план в виде бреда при паранойе.

ВУАЙЕРИЗМ – стремление к разглядыванию обнаженных людей, их половых органов, интимных отправлений и сексуальных действий.

З. Фрейд соотносил вуайеризм с инфантильной скопофилией, то есть получением удовольствия от разглядывания обнаженного тела, того разглядывания, которое является важной составной частью развития сексуальности ребенка, связанной с нормальным проявлением любопытства и любознательности. В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) он отмечал, что оптическое впечатление от разглядывания обнаженного тела способствует сексуальному возбуждению и направляет развитие сексуального объекта в сторону красоты. Сексуальное любопытство может быть переключено от гениталий на человеческое тело в целом и благодаря механизмам сублимации отвлечено на созидание произведений искусства. По словам З. Фрейда, задержка на промежуточной сексуальной цели подчеркнутого сексуального разглядывания «свойственна в известной степени большинству нормальных людей, она дает им возможность направить известную часть своего либидо на высшие художественные цели».

С точки зрения З. Фрейда, познавательная деятельность ребенка способствует последующему овладению миром, она заряжается энергией влечения к разглядыванию и подглядыванию. Нормальное сексуальное разглядывание может породить страсть к подглядыванию, которая ведет к перверсии, сексуальному извращению. З. Фрейд исходил из того, что страсть к подглядыванию становится перверсией в тех случаях, если она, во-первых, ограничивается исключительно гениталиями, во-вторых, связана с преодолением чувства отвращения (подглядывание при функции выделения), в-третьих, вместо подготовки к нормальной сексуальной цели вытесняет ее.

В современной психоаналитической литературе различают нормальный и перверсный вуайеризм. Последний является навязчивой потребностью в непосредственном или опосредованном (через порнографические журналы и видеофильмы) разглядывании половых органов других людей и сексуальных действий двух партнеров или групповых половых актов. Для перверсного вуайеризма характерны также навязчивые фантазии, сопровождающиеся сексуальным наслаждением от внутреннего видения возбужденных половых органов и воображаемых сцен интимной близости, нередко имеющих скрытую или ярко выраженную садистскую направленность. Такие фантазии могут порождать навязчивое желание к обнажению собственных половых органов и демонстрации их перед другими людьми, в результате чего вуайеризм становится питательной почвой эксгибиционизма.

Вуайеризм нередко сопровождается развитием страха, возникающим и усиливающимся под воздействием опасений, связанных с тем, что подглядывающий за другими людьми или смотрящий порнографический видеофильм человек может быть застигнут врасплох «на месте преступления». Он может приводить к обостренному чувству вины, способствуя тем самым углублению внутрипсихических конфликтов. В некоторых случаях вуайеризм служит защитной реакцией человека, не позволяющей ему принимать активное участие в реальных сексуальных отношениях с одним или несколькими партнерами.

Возникновение перверсного вуайеризма обусловлено различными причинами, среди которых особое значение для исследовательской и терапевтической деятельности психоаналитиков имеют инфантильные переживания, связанные с разрывом отношений между ребенком и матерью в раннем детстве, случайным наблюдением коитуса родителей, пассивным участием в групповых сексуальных экспериментах среди сверстников, включающих в себя поочередное разглядывание половых органов, манипуляцию с ними и первые попытки воспроизведения того, что имеет место между папой и мамой.

ВЫБОР ОБЪЕКТА – деятельность человека, связанная с выбором лица, воспринимаемого в качестве объекта любви.

Проблема выбора объекта была рассмотрена З. Фрейдом в различных его работах, прежде всего в «Трех очерках по теории сексуальности» (1905) и «О нарциссизме» (1914).

Первоначально понятие выбора объекта было введено З. Фрейдом в связи с осмыслением природы гомосексуализма и раскрытием специфики сексуального объекта инвертированных. Изучая различные сексуальные проявления, он пришел к мысли, что «все люди способны на выбор объекта одинакового с собой пола и проделывают этот выбор в своем бессознательном». С точки зрения психоанализа, представляется первичной независимость выбора объекта от его пола, то есть свободная возможность располагать и мужскими, и женскими объектами, как это наблюдается в детском возрасте, в примитивных состояниях и в древней истории. Различного рода запрещения, сексуальное запугивание в детстве может оказать свое воздействие на выбор объекта. Однако у людей инвертированного типа существенным признаком является, как считал основатель психоанализа, влияние нарциссического выбора объекта.

В процессе изучения инфантильной сексуальной жизни З. Фрейд выдвинул предположение, что у ребенка выбор объекта происходит в два срока, двумя толчками. Первый толчок происходит в возрасте между двумя и пятью годами, а затем, во время латентного периода, приостанавливается и может регрессировать. Второй толчок начинается с наступления половой зрелости и фактически определяет окончательную форму сексуальной деятельности. Факт выбора объекта в два срока имеет существенное значение для нарушения окончательной формы сексуальности. «Результаты инфантильного выбора объекта выражаются в более поздний период жизни; или они сохранились как таковые, или они оживают во время наступления половой зрелости». Кроме того, как полагал основатель психоанализа, вследствие двукратной попытки вы-150 бора объекта (с промежуточным возникновением инцестуозного запрета) окончательный объект сексуального влечения никогда не совпадает с первоначальным, а является его суррогатом.

В поле зрения З. Фрейда оказался также особый тип выбора объекта у мужчин. Так, некоторые мужчины никогда не избирают объектом своей любви свободную женщину, а отдают предпочтение тем женщинам, на которых предъявляют права другие мужчины. Имеет место и иной тип выбора объекта, когда мужчину привлекает только такая женщина, которая вызывает подозрение, верность и порядочность которой сомнительны.

В работе «О нарциссизме» З. Фрейд выделил два типа выбора объекта: нарциссический и по примыканию. Нарциссический выбор объекта связан с тем, что в объекте любви человек ищет сам себя. У лиц, у которых либидо претерпело некоторое нарушение, более поздний объект любви избирается не по прообразу матери, а по их собственному. Выбор объекта по примыканию (опорный тип) – это такой выбор, когда объект любви обнаруживает сходства с образами родителей, с теми лицами, которые в детстве заботились о ребенке, способствовали поддержанию его жизнедеятельности. Согласно З. Фрейду, можно любить по нарциссическому типу: а) то, что сам собой представляешь; б) то, чем прежде был; в) то, чем хотел бы быть; г) лицо, бывшее частью самого себя. В свою очередь, по опорному типу любишь: а) вскармливающую женщину; б) защищающего мужчину и других лиц, в дальнейшем приходящих ему на смену.

Вместе с тем основатель психоанализа не считал, что все люди распадаются на две различные группы в зависимости от нарциссического или опорного типа выбора объекта. Он склонялся к тому, что в принципе каждому человеку открыты оба пути выбора объекта и в процессе его развития предпочтение может быть отдано как тому, так и другому типу выбора. По этому поводу основатель психоанализа замечал: «Мы говорим, что человек имеет первоначально два сексуальных объекта: самого себя и воспитывающую его женщину, и при этом допускаем у каждого человека первичный нарциссизм, который иногда может занять доминирующее положение при выборе объекта».

ВЫГОДА ОТ БОЛЕЗНИ – преимущества, бессознательно приобретаемые человеком при его заболевании и извлекаемые им из самой болезни.

В процессе своей исследовательской и терапевтической деятельности З. Фрейд пришел к выводу, что при всех своих страданиях и обращении за помощью к врачу невротики не спешат расстаться со своим заболеванием, как будто их болезнь является своего рода благом для них. И действительно, в случае непереносимого внутриличностного конфликта человек может попытаться разрешить его таким способом, который представляет не что иное, как бегство в болезнь. Именно так и поступает невротик, находя для себя спасительное средство в болезни. Благодаря бегству в невроз его Я приобретает определенную выгоду от болезни. Это, так сказать, его внутренняя выгода, позволяющая ему уйти от опасностей реальной жизни в свой психический мир. Но нередко к внутренней выгоде от болезни присоединяется внешнее преимущество, находящее свое отражение в реальности.

В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) З. Фрейд привел пример, иллюстрирующий понимание выгоды от болезни. Представьте себе женщину, с которой муж грубо обращается и беспощадно использует ее в своих собственных интересах. Разумеется, ее никак не устраивает подобное положение. В отместку мужу она могла бы ему изменить и найти утешение в любовных отношениях с другим, более покладистым и терпимым мужчиной. Но она не может решиться на такой смелый поступок или настолько нравственна, что не может даже помыслить об измене своему мужу. Можно было бы вообще расстаться с мужем, не уважающим ее. Но она не в состоянии этого сделать, так как не надеется, что сможет материально обеспечить себя или найдет более лучшего спутника жизни. Тогда ей не остается ничего другого, как найти выход из сложившейся ситуации путем бегства в болезнь: заболевание защищает ее от грубых посягательств со стороны мужа, становится орудием борьбы против него, освобождает ее от супружеского гнета, приносит ей облегчение. Не имея привычки жаловаться на своего мужа и испытывая страх перед его грубостью, бедная женщина может теперь пожаловаться на свою болезнь. Врач становится ее защитником, поскольку муж может прислушиваться к его рекомендациям, связанным с лечением. Отношение мужа к жене может стать менее грубым, поскольку он будет вынужден считаться с ее болезнью.

Оказывается, болеть выгодно подчас. Когда у школьника возникает опасение по поводу того, что предстоящая контрольная работа, скажем по математике, принесет ему неудовлетворительную оценку, а это в свою очередь вызовет глубокие переживания, связанные с осуждением со стороны родителей, то у него возникает мысль, хорошо бы заболеть, чтобы не идти в школу по уважительной причине, и, следовательно, избежать нежелаемого результата. И бывает так, что школьник действительно заболевает: накануне вечером или утром у него неожиданно поднимается температура, начинает болеть горло или наблюдается кишечное расстройство. Одним словом, внезапное заболевание способствует временному разрешению возникшей перед школьником проблемы, избежанию конфликтной ситуации.

Болезнь имеет преимущества, так как к больному человеку относятся с меньшей требовательностью и с большим снисхождением. У невроза свои преимущества. Я человека мирится с неврозом, поскольку бегство в болезнь оказывается спасительным средством в том случае, когда индивид не видит иных путей разрешения возникшего у него в душе конфликта. Но невроз, как подчеркивал З. Фрейд, обладает не только преимуществами, но и недостатками. К последним относится то, что облегчение конфликта путем бегства в болезнь не является окончательным разрешением его. Человеку приходится платить дорогую цену за подобный способ облегчения конфликта. В качестве компромиссного образования появляются невротические симптомы, доставляющие человеку страдания, подчас не меньшие, чем мучения от первоначального конфликта. При этом его Я оказывается в таком положении, когда, с одной стороны, оно хотело бы избавиться от приносящих человеку страдания симптомов, а с другой – его устраивает та выгода от болезни, которую он имеет. Характерная для невроза подобная амбивалентность Я усугубляет его и без того нелегкое положение, в результате чего человек испытывает постоянное раздвоение, разрушительно сказывающееся на его психическом состоянии.

З. Фрейд исходил из того, что выгода от болезни появляется вместе с симптомом. Это, так сказать, первичная выгода, которую приобретает человек. По мере того как болезнь становится затяжной, она как бы срастается с человеком: она приобретает самостоятельное существование, заключает некий союз между собой и другими сторонами психики, становится своего рода инстинктом самосохранения и развивает вторичную функцию, поддерживающую ее существование. К первоначальной выгоде от болезни добавляется то, что применительно к неврозу З. Фрейд назвал вторичной выгодой. Эта вторичная выгода закрепляет наличие болезни, в результате чего, несмотря на все жалобы больного по поводу переносимых им страданий, он внутренне не готов расстаться со своим заболеванием и оказывает всяческое сопротивление выздоровлению.

Несколько лет тому назад группа отечественных медиков была поражена тем, что отклонили их благотворительное предложение. Они обратились к обществу слепых и предложили его членам сделать бесплатные глазные операции с тем, чтобы те обрели зрение, а вместе с ним и всю полноту жизни, которой были долгие годы лишены. Разумеется, речь шла о добровольном согласии людей, лишенных зрения. Врачи объясняли, что практически нет никакого риска. Апробированная много лет назад методика проведения соответствующих операций получила международное признание и высокую оценку у специалистов. За прошедшие годы врачи вернули зрение сотням, тысячам пациентов, которые не только испытывали чувства благодарности к своим спасителям, но и были несказанно рады своему прозрению. Но к удивлению врачей почти все члены общества слепых отказались от их услуг. И дело не в том, что они сомневались в успешном результате по проведению глазной операции. Просто незрячие люди привыкли жить и чувствовать себя слепыми. Они приспособились к своему недугу, извлекая вторичную выгоду от болезни. Приспособились настолько, что уже не хотели жить по-другому.

Практика психоанализа показывает, что первичная и вторичная выгоды от болезни являются значительным препятствием на пути возможного излечения пациентов. Они усиливают сопротивление больных, которые, несмотря на все их сетования и жалобы по поводу переносимых им страданий, не собираются легко расставаться с тем внутренним убежищем, куда скрылись от неразрешимых проблем жизни и конфликтов, сотрясавших их душу. Поэтому нет ничего удивительного в том, что с самого начала своего лечения пациенты прибегают к различным формам и видам сопротивления, сохраняющего свою действенность на всем протяжении встреч с аналитиком. Другое дело, что в процессе проработки соответствующего материала сопротивление может менять свои формы выражения и интенсивность проявления.

Пациенты пользуются выгодой от болезни. Она как бы усиливает их защитные функции, связанные с бегством от реального мира. По этому поводу в своем докладе на II Конгрессе психоаналитиков в Нюрнберге в 1910 году З. Фрейд заметил, что неврозы «имеют свою биологическую функцию, как меры предосторожности, и свое социальное оправдание; их «выгода от болезни» не всегда чисто субъективна». Однако, подчеркивал он, будучи действенной, подобная выгода оказывается на самом деле сомнительной с точки зрения нормального функционирования индивида. Во всяком случае она является такой выгодой, которая поддерживает само заболевание и в этом смысле оборачивается не чем иным, как вредом, не только усугубляющим психическое состояние больного, но и наносящим урон обществу. Обращая внимание на это обстоятельство, Фрейд замечал: «Выгода от болезней при неврозах в общем и в конце концов вредна как для отдельного больного, так и для общества».

Пользуясь выгодой от болезни, пациенты не осознают тот вред, который скрыт за преимуществами, даваемыми им болезнью. Не случайно их сопротивление против излечения не становится предметом их сознания, в результате чего они не понимают того, что оказывают различные сопротивления аналитику.

ВЫНУЖДЕННЫЙ ОТКАЗ – процесс, благодаря которому лишенное удовлетворение либидо (сексуальная энергия) вынуждено искать другие объекты и пути своей разрядки, реализации.

Понятие «вынужденный отказ» было использовано З. Фрейдом при объяснении того, как и каким образом психический конфликт, разыгрывающийся в душе человека при столкновении несовместимых желаний, становится патогенным, приводящим к психическому заболеванию. Он считал, что психический конфликт вызывается вынужденным отказом человека от удовлетворения тех или иных желаний, на пути реализации которых стоят внешние препятствия. Если одна часть личности отстаивает определенные влечения и желания, в то время как другая противится этому, то подобное противостояние приводит к психическому конфликту.

Душевная жизнь человека беспрестанно потрясается конфликтами, которые он должен разрешать, чтобы продолжать свое существование. Наличие психического конфликта является условием возникновения невроза. Однако, с точки зрения З. Фрейда, невротическое заболевание возникает лишь тогда, когда психический конфликт становится патогенным, то есть когда в результате вынужденного отказа пути и объекты либидо вызывают недовольство части личности, делающее невозможным новый способ удовлетворения бессознательных желаний.

В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) З. Фрейд провел различие между внешне-вынужденным и внутренне-вынужденным отказом. По его мнению, психический конфликт становится патогенным в том случае, когда к внешне-вынужденному отказу присоединяется внутренне-вынужденный отказ. Первый отказ отнимает одну возможность удовлетворения человека, второй – хотел бы исключить другую возможность, вокруг которой как раз и разыгрывается конфликт. Таким образом, в общем плане причины возникновения невроза сводились З. Фрейдом к тому, что сначала действенным является вынужденный отказ, затем – фиксация либидо, теснящая его в определенном направлении, а потом – психический конфликт личности, отвергающей соответствующие пути проявления либидо.

При таком объяснении ведущего к неврозу патогенного конфликта более понятной становится установленная З. Фрейдом связь между онтогенезом (развитием индивида) и филогенезом (развитием человеческого рода). Не случайно он полагал, что внутренние задержки в психосексуальном развитии человека скорее всего произошли «в древние периоды человеческого развития из-за реального внешнего препятствия».

ВЫТЕСНЕНИЕ – процесс отстранения от сознания и удержания вне его психических содержаний, один из механизмов защиты человека от конфликтов, разыгрывающихся в глубинах его психики.

Основу психоанализа составляло несколько идей и концепций о природе и функционировании психики человека, в числе которых важное место занимало представление о вытеснении. По этому поводу З. Фрейд писал, что «теория вытеснения является как краеугольным камнем, на котором зиждется здание психоанализа, так и важнейшей частью последнего».

В работе «К истории психоаналитического движения» (1914) З. Фрейд подчеркивал, что к теории вытеснения пришел самостоятельно и долгие годы считал ее оригинальной, пока венский психоаналитик О. Ранк не обратил его внимание на труд немецкого философа А. Шопенгауэра «Мир как воля и представление» (1819), в котором содержалась идея о сопротивлении восприятию болезненного состояния, что совпадало с психоаналитическим пониманием вытеснения. Не исключено, что знакомство З. Фрейда с трудом А. Шопенгауэра, на который он ссылался в своей работе «Толкование сновидений» (1900), послужило толчком к выдвижению им концепции вытеснения. Не исключено и то, что представление о вытеснении он мог почерпнуть также из учебника по эмпирической психологии Г. Линдера, представлявшего собой обобщенное изложение основных идей И. Гербарта, который сформулировал положение, согласно которому многое из того, что находится в сознании, «вытесняется из него» (известно, что во время последнего года обучения в гимназии он пользовался учебником Г. Линдера).

Представления З. Фрейда о вытеснении действительно легли в основу психоанализа. Так, в опубликованной совместно с Й. Брейером работе «Исследования истерии» (1895) он высказал мысль о том, что нерасположенная со стороны Я какая-то психическая сила первоначально «вытесняет патогенное представление из ассоциации», а впоследствии «препятствует его возвращению в воспоминание». В «Толковании сновидений» он развил эту мысль: основным условием вытеснения («оттеснения») является наличие детского комплекса; процесс вытеснения касается сексуальных желаний человека из периода детства; вытеснению легче подвергается воспоминание, а не восприятие; вначале вытеснение целесообразно, но в конце концов оно превращается «в пагубный отказ от психического господства».

У З. Фрейда не было однозначного определения вытеснения. Во всяком случае в различных своих работах под вытеснением он понимал: процесс, благодаря которому психический акт, способный быть осознанным, делается бессознательным; возвращение на более раннюю и глубинную ступень развития психического акта; патогенный процесс, проявляющийся в виде сопротивления; разновидность забывания, при котором память «просыпается» с большим трудом; одно из защитных приспособлений личности. Таким образом, в классическом психоанализе вытеснение обнаруживало сходство с такими явлениями, как регрессия, сопротивление, защитный механизм. Другое дело, что наряду с признанием сходства З. Фрейд в то же время отмечал и различия между ними.

В частности, в «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) он подчеркивал, что хотя вытеснение подпадает под понятие «регрессия» (возвращение от более высокой ступени развития к более низкой), тем не менее вытеснение является топически-динамическим понятием, а регрессия – чисто описательным. В отличие от регрессии вытеснение имеет дело с пространственными отношениями, включающими в себя динамику психических процессов. Вытеснение – это тот процесс, который «прежде всего свойственен неврозу и лучше всего его характеризует». Без вытеснения регрессия либидо (сексуальной энергии) не приводит к неврозу, а выливается в перверсию (извращение).

При рассмотрении вытеснения З. Фрейд поставил вопрос о его силах, мотивах и условиях осуществления. Ответ на этот вопрос сводился к следующему: под воздействием внешних обстоятельств и внутренних побуждений у человека возникает желание, несовместимое с его этическими и эстетическими взглядами; столкновение желания с противостоящими ему нормами поведения приводит к внутрипсихическому конфликту; разрешение конфликта, прекращение борьбы осуществляются благодаря тому, что представление, которое возникло в сознании человека как носитель несовместимого желания, подвергается вытеснению в бессознательное; представление и относящееся к нему воспоминание устраняются из сознания и забываются.

Согласно З. Фрейду, вытесняющие силы служат этическим и эстетическим требованиям человека, возникающим у него в процессе воспитания. То неудовольствие, которое он испытывает при невозможности реализации несовместимого желания, устраняется путем вытеснения. Мотивом вытеснения является несовместимость соответствующего представления человека с его Я. Вытеснение выступает в качестве психического механизма защиты. В то же время оно порождает невротический симптом, который является заместителем того, чему помешало вытеснение. В конечном счете вытеснение оказывается предпосылкой образования невроза.

Для иллюстрации процесса вытеснения можно воспользоваться сравнением, использованным З. Фрейдом при чтении им лекций по психоанализу в университете Кларка (США) в 1909 году. В аудитории, где читается лекция, находится человек, который нарушает тишину и отвлекает внимание лектора своим смехом, болтовней, топотом ног. Лектор объявляет, что в таких условиях он не может продолжать чтение лекции. Несколько сильных мужчин из числа слушателей берут на себя функцию наведения порядка и после кратковременной борьбы выставляют нарушителя тишины за дверь. После того как нарушитель порядка оказался «вытеснен», лектор может продолжить свою работу. Для того, чтобы нарушение порядка не повторилось, если выставленный из аудитории попытается вновь проникнуть на лекцию, совершившие вытеснение мужчины садятся около двери и берут на себя роль охранников (сопротивление). Если использовать язык психологии и назвать место в аудитории сознанием, а за дверью – бессознательным, то это и будет изображением процесса вытеснения.

Исследование и лечение невротических расстройств привело З. Фрейда к убеждению, что невротикам не удается полное вытеснение представления, связанного с несовместимым желанием. Это представление устраняется из сознания и из памяти, но оно продолжает жить в бессознательном, при первой возможности активизируется и посылает от себя в сознание искаженного заместителя. К замещающему представлению присоединяются неприятные чувства, от которых, казалось бы, человек избавился благодаря вытеснению. Таким замещающим представлением оказывается невротический симптом, в результате чего вместо предшествующего кратковременного конфликта наступает длительное страдание. Как замечал З. Фрейд в работе «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1938), пробуждаемое под действием нового повода ранее вытесненное представление способствует интенсификации подавленного влечения человека, а поскольку «путь к нормальному удовлетворению для него закрыт тем, что можно назвать вытеснительным шрамом, то оно прокладывает себе где-то в слабом месте другой путь к так называемому эрзац-удовлетворению, дающему о себе знать теперь в качестве симптома, без согласия, но также и без понимания со стороны Я».

Для выздоровления невротика необходимо, чтобы симптом был переведен в вытесненное представление по тем же самым путям, каким совершалось вытеснение из сознания в бессознательное. Если благодаря преодолению сопротивлений удается перевести вытесненное опять в сознание, тогда внутрипсихический конфликт, который больной хотел избежать, под руководством аналитика может получить лучший выход, чем он получил ранее с помощью вытеснения. В этом отношении вытеснение рассматривалось З. Фрейдом в качестве попытки человека «к бегству в болезнь», а психоаналитическая терапия – как «хороший заместитель безуспешного вытеснения».

Иллюстрацией аналитической работы может служить то же самое сравнение, которое было использовано З. Фрейдом при чтении лекций в университете Кларка. Так, несмотря на вытеснение, изгнание нарушителя тишины из аудитории и установление стража перед дверью не дает полной гарантии того, что все будет в порядке. Насильственно выставленный из аудитории и обиженный человек своими криками и стуками кулаками в дверь может производить в коридоре такой шум, что это будет в еще большей степени мешать чтению лекции, чем его предшествующее неприличное поведение. Оказалось, что вытеснение не привело к ожидаемому результату. Тогда организатор лекции берет на себя роль посредника и восстанавливает порядок. Он ведет переговоры с нарушителем тишины и обращается к аудитории с предложением вновь допустить его на лекцию, причем дает слово, что последний будет вести себя подобающим образом. Полагаясь на авторитет организатора лекции, слушатели соглашаются прекратить вытеснение, нарушитель порядка возвращается в аудиторию, снова наступает мир и тишина, в результате чего создаются необходимые условия для нормальной лекторской работы. Подобное сравнение служит подходящим для той задачи, которая, по мнению З. Фрейда, «выпадает на долю врача при психоаналитической терапии неврозов».

По мере становления и развития психоанализа З. Фрейд вносил различные уточнения в понимание вытеснения. На подступах к психоанализу он предпочитал говорить скорее о защите, нежели о вытеснении, что нашло свое отражение, в частности, в его статье «Защитные невропсихозы» (1894). В дальнейшем он сместил акцент исследования в плоскость выдвижения теории вытеснения, в соответствии с которой: вытесненное остается дееспособным; можно ожидать возвращение вытесненного, особенно в том случае, если к вытесненному впечатлению присоединяются эротические чувства человека; за первым актом вытеснения следует длительный процесс, когда борьба против влечения находит свое продолжение в борьбе с симптомом; при терапевтическом вмешательстве появляется сопротивление, действующее в защиту вытеснения. Так, в статье «Вытеснение» (1915) З. Фрейд выдвинул идею о «первичном вытеснении», «вытеснении в последействии» («проталкивание вслед», «послевытеснение») и «возвращении вытесненного» в форме невротических симптомов, сновидений, ошибочных действий.

Позднее основатель психоанализа вновь возвратился к понятию «защита» с целью установления соотношений между защитными механизмами и вытеснением. В частности, в работе «Торможение, симптом и страх» (1926) он подчеркнул, что имеются все основания для того, чтобы снова воспользоваться старым понятием «защита» (в русскоязычных изданиях этой работы, переведенной под названием «Страх», вместо понятия «защита» использован термин «отражение») и включить в него вытеснение как «один специальный случай». Наряду с этим уточнением он выделил пять видов сопротивления (три, исходящих из Я, одно – из Оно, и одно – из Сверх-Я), среди которых «сопротивление вытеснения» относилось к одному из видов сопротивлений Я.

В последних своих работах, например в работе «Конечный и бесконечный анализ» (1937), З. Фрейд еще раз обратил внимание на проблему вытеснения и отметил, что «все вытеснения происходят в раннем детстве», являя собой «примитивные защитные меры незрелого, слабого Я». В последующие периоды развития человека новые вытеснения не возникают, а сохраняются старые, к услугам которых и прибегает Я, стремящееся совладать со своими влечениями. Новые конфликты разрешаются посредством «послевытеснения». Подлинным же достижением аналитической терапии служит «последующая корректировка первоначального процесса вытеснения». Другое дело, что, как замечал З. Фрейд, терапевтическое намерение заменить предшествующие, приведшие к возникновению невроза вытеснения пациента, надежными силами Я «осуществляются не всегда в полном объеме».

Высказанное З. Фрейдом в работе «Торможение, симптом и страх» соображение о том, что вытеснение представляет собой один из видов защиты, послужило толчком к раскрытию механизмов защиты Я со стороны других психоаналитиков. Дочь основателя психоанализа А. Фрейд (1895–1982) опубликовала книгу «Психология Я и защитные механизмы» (1936), в которой наряду с вытеснением выделила еще девять механизмов защиты, включая регрессию, проекцию, интроекцию и другие. Последующие психоаналитики стали уделять особое внимание механизмам защиты. Что касается З. Фрейда, то в работе «Конечный и бесконечный анализ» он подчеркнул: у него никогда не было сомнений в том, что «вытеснение – не единственный метод, которым располагает Я в своих целях», но оно является чем-то «совершенно особенным, более резко отличающимся от остальных механизмов, чем те различаются между собой». Суть же аналитической терапии остается неизменной, так как терапевтический эффект, по словам З. Фрейда, связан с осознанием вытесненного в Оно (бессознательном), причем вытесненное понимается в самом широком смысле.

При рассмотрении психоаналитического понимания вытеснения необходимо иметь в виду, что трактовка его З. Фрейдом уточнялась по мере того, как происходило развитие психоанализа. Это касалось не только соотношения между защитой и вытеснением, но и движущих сил, приводящих в движение процесс вытеснения. После того, как основатель психоанализа осуществил структурное деление психики на Оно, Я и Сверх-Я, перед ним встал вопрос о том, с какой психической инстанцией следует соотносить вытеснение. Отвечая на этот вопрос, он пришел к выводу, что вытеснение является делом Сверх-Я, которое «проводит вытеснение или само, или по его заданию это делает послушное ему Я». Данный вывод был сделан им в «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1933), в котором содержались различные дополнения к предшествующим его взглядам, включая понимание сновидений, страха, составных частей психики.

ВЫТЕСНЕННОЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ – не находящиеся в сознании содержания психики, способствующие образованию невротических симптомов и возникновению психических расстройств.

При пространственном, топическом подходе к рассмотрению психики человека З. Фрейд различал сознание и бессознательное. Исследование последнего привело его к выделению скрытого, латентного бессознательного (предсознательного) и вытесненного бессознательного. Он исходил из того, что латентное бессознательное способно стать сознательным, в то время как вытесненное бессознательное само по себе и без дальнейшей работы над ним не может быть сознательным. Динамический подход к рассмотрению психики человека требовал особого внимания к изучению природы вытесненного бессознательного. Таким образом, в классическом психоанализе в описательном смысле речь шла о двух видах бессознательного – предсознательном и вытесненном бессознательном, в динамическом отношении – об одном, а именно вытесненном бессознательном.

Уточняя различие между бессознательным вообще и вытесненным бессознательным, в работе «Бред и сны в «Градиве» В. Иенсена» (1907) З. Фрейд замечал: «Все вытесненное бессознательно, но мы не можем утверждать в отношении всего бессознательного, что оно вытеснено». Понятие «бессознательное» – чисто описательное, в каком-то смысле неопределенное и статичное. Понятие «вытесненное» – динамическое, принимающее в расчет протекание различных, часто противостоящих друг другу психических процессов и свидетельствующее о наличии какой-то внутренней силы (сопротивление), которая способна сдерживать психические действия, включая действия по осознанию отстраненного от сознания материала.

Согласно З. Фрейду, вытесненное бессознательное представляет собой такую часть психики человека, которая содержит в себе забытые восприятия и патогенные переживания, являющиеся источником невротических заболеваний. В вытесненном бессознательном находится и все то, что может проявляться не только в качестве невротического симптома, но и в форме сновидения или ошибочного действия.

В статье «Некоторые замечания относительно понятия бессознательного в психоанализе» (1912) З. Фрейд писал о том, что в наиболее наглядной форме вытесненное бессознательное дает знать о себе в сновидении. В течение ночи вереница мыслей, вызванных к жизни дневной духовной деятельностью человека, находит связь с какими-либо бессознательными желаниями, которые имеются у сновидца с раннего детства, но которые обычно «вытеснены и исключены из его сознательного существа». Эти мысли могут стать снова деятельными и всплыть в сознание в образе сновидения, о скрытом смысле которого он, как правило, ничего не знает и, следовательно, не догадывается о содержании того, что находится в вытесненном бессознательном.

В работе «Я и Оно» (1923), в которой был изложен структурный подход к рассмотрению психики человека, З. Фрейд отметил, что вытесненное является типичным примером бессознательного. Одновременно он подчеркнул, что психоаналитическое понятие бессознательного вытекает непосредственно из учения о вытеснении и что в строгом смысле слова термин «бессознательное» применяется «только к вытесненному динамическому бессознательному».

В процессе аналитической работы, опирающейся на топическое (пространственное) и динамическое представление о психике человека, обнаружилось, что проведенное различие между предсознательным и вытесненным бессознательным оказалось недостаточным и практически неудовлетворительным. Выяснилось, что связанное с сознанием Я, с одной стороны, организует вытеснение, благодаря чему часть психики становится насыщенной материалом вытесненного бессознательного, а с другой стороны, оказывает сопротивление попыткам приблизиться к вытесненному при аналитической терапии. Так как сопротивление, о котором пациент ничего не знает, исходит из его Я и принадлежит ему, то, следовательно, в самом Я существует нечто бессознательное, которое проявляется, подобно вытесненному, но не является таковым. Как заметил З. Фрейд позднее в своей работе «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1938), «верно, что все вытесненное бессознательно, но неверно, что все принадлежащее Я сознательно». Отсюда возникла необходимость в структурном понимании психики человека, в признании, наряду с предсознательным и вытесненным бессознательным, такого бессознательного в Я, которое было названо З. Фрейдом «Сверх-Я».

В соответствии со структурным подходом к рассмотрению психики человека, последняя представлялась основателю психоанализа состоящей из Оно (страсти), Я (разум, рассудок) и Сверх-Я (родительский авторитет, совесть, идеал). Коль скоро значительная часть Я оказалась бессознательной, как и Оно, то это означало, что в классическом психоанализе Я и Оно не разделены резкой границей между собой. Акцентируя внимание на этом обстоятельстве, З. Фрейд попытался внести уточнение в понимание бессознательного. В частности, он стал исходить из того, что вытесненное бессознательное сливается с Оно, но представляет только часть его. Благодаря сопротивлению вытеснения это вытесненное бессознательное обособлено только от Я. С помощью Оно ему «открывается возможность соединиться с Я».

Выделение в структуре психики бессознательного Сверх-Я вызвало необходимость рассмотрения соотношений между ним и вытесненным бессознательным. Предприняв попытку подобного рода, З. Фрейд высказал мысль, согласно которой Сверх-Я имеет как бы двойное лицо «Идеала-Я»: одно олицетворяет собой долженствование («ты должен быть как отец»); другое – запрет («ты не имеешь права делать все, что делает отец, так как только он имеет право на многое»). Исходящий из Сверх-Я запрет связан с вытеснением эдипова комплекса. Причем примечательно, с точки зрения З. Фрейда, то, что само возникновение Сверх-Я в психике человека обусловлено вытеснением, наличием вытесненного бессознательного. Чем сильнее был эдипов комплекс на определенной стадии психосексуального развития ребенка, чем быстрее под влиянием воспитания произошло его вытеснение, тем строже впоследствии оказывается Сверх-Я, которое властвует над Я в виде совести, бессознательного чувства вины.

В конечном счете в классическом психоанализе придавалось важное значение вытесненному бессознательному, природа, условия и силы образования которого были предметом как исследовательской деятельности, так и терапевтической практики. Не случайно анализ сновидений, ошибочных действий и невротических симптомов средствами психоанализа выявил существенную роль вытесненного бессознательного в образовании этих явлений.

Г

ГАЛЛЮЦИНАЦИЯ – чувственный образ объекта, явственно воспринимаемый человеком и принимаемый им за реальность, но не существующий в действительности.

З. Фрейд обратился к проблеме галлюцинации в связи с рассмотрением психологических особенностей сновидения. В работе «Толкование сновидений» (1900) он указывал на то обстоятельство, что некоторые исследователи до него установили сходство между образами, имеющимися у человека до сна в форме гипнотических галлюцинаций, и сходными образами, находящими отражение в сновидениях. Аналогичны и слуховые галлюцинации различных слов и имен, повторяющиеся затем в сновидении. Не вступая в полемику относительно сущности галлюцинаций, основатель психоанализа высказал мысль, что «сновидение галлюционирует, замещая мысли галлюцинациями».

З. Фрейд исходил из того, что примитивное состояние психического аппарата характеризуется такой деятельностью, благодаря которой бессознательное желание человека превращается в галлюцинирование. По его мнению, первым желанием является, по-видимому, «галлюцинаторное воспроизведение воспоминания об удовлетворении». В состоянии сна человек как бы регрессирует на более примитивные ступени своего развития и поэтому в сновидениях отражаются галлюцинаторские тенденции работы психического аппарата. Эта мысль нашла свое отражение и в более поздних работах З. Фрейда. В частности, в «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1933) он подчеркнул, что сновидение выполняет двоякую функцию: с одной стороны, оно удовлетворяет Я, то есть служит желанию спать путем освобождения от нарушающих сон раздражений; с другой стороны, оно позволяет вытесненному влечению возможное в этих условиях «удовлетворение в форме галлюцинаторного исполнения желания».

Галлюцинации могут иметь место не только при засыпании, в сновидениях или при пробуждении человека, но и при невротических заболеваниях. З. Фрейд считал, что галлюцинации при истерии и паранойе соответствуют регрессиям и представляют собой мысли, превратившиеся в образы. Причем он подчеркивал, что подобное превращение претерпевают лишь те мысли, которые находятся в тесной связи с подавленными, вытесненными и оставшимися бессознательными воспоминаниями. Чаще всего галлюцинации оказываются переработкой детских воспоминаний пациентов, связанных с бессознательным материалом их души. На основе исследования истерии З. Фрейд пришел к выводу, что если удается довести до сознания забытые эпизоды детства, будь то воспоминания или фантазии, то они «предстают в форме галлюцинаций» и только после сообщения утрачивают свой галлюцинаторный характер.

Галлюцинации могут возникать также в результате высокой температуры, лихорадки, отравления, действия наркотиков. В процессе психоаналитической терапии объектом исследования и лечения являются психогенные галлюцинации пациентов.

ГАНС, МАЛЕНЬКИЙ – пациент, история болезни и излечения которого описаны З. Фрейдом в работе «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909). Основатель психоанализа руководил лечением маленького Ганса и один раз лично принимал участие в разговоре с мальчиком. Положенный в основу его публикации материал был почерпнут из соответствующих наблюдений и записей отца мальчика.

Исследование возникновения, развития и изменения фобии (страха конкретного содержания) маленького Ганса, выражающейся в боязни быть укушенным белой лошадью, осуществлялось З. Фрейдом с трех точек зрения. В плане возможного подтверждения положений об инфантильной сексуальности, выдвинутых им в работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905). С целью лучшего понимания часто встречающихся психических заболеваний, связанных с различного рода фобиями, включая страх перед животными. С точки зрения того, что можно извлечь из описанного конкретного случая для выяснения душевной жизни ребенка и критики обыденных представлений о воспитании детей.

На основе анализа фобии маленького Ганса З. Фрейд пришел к заключению, согласно которому у ребенка существовала двойственная установка: с одной стороны, он боялся животное, а с другой – проявлял к нему всяческий интерес, подчас подражая ему. Эти амбивалентные чувства к животному являлись не чем иным, как бессознательными замещениями в психике тех скрытых чувств, которые ребенок испытывал по отношению к родителям. Благодаря такому замещению произошло частичное разрешение внутрипсихического конфликта, вернее, создалась видимость его разрешения. Это бессознательное замещение было призвано скрыть реальные причины детского страха, обусловленного не столько отношением отца к сыну, сколько неосознанным и противоречивым отношением самого ребенка к отцу.

Согласно З. Фрейду, маленький Ганс одновременно любил и ненавидел отца, хотел стать таким же сильным, как его отец, и вместе с тем устранить его, чтобы занять место в отношениях с матерью. Подобные бессознательные влечения ребенка противоречили нравственным установкам, приобретенным им в процессе воспитания. Частичное разрешение этого внутреннего конфликта, разыгравшегося в душе ребенка, как раз и осуществилось путем бессознательного сдвига с одного объекта на другой. Те влечения, которых Ганс стыдился, вытеснились им из сознания в бессознательное и направились на иносказательный объект, на белую лошадь, по отношению к которой можно было в неприкрытом виде проявлять свои чувства. Пятилетний мальчик, однажды увидевший во время прогулки, как упала лошадь, идентифицировал отца с этим объектом, в результате чего он стал держаться по отношению к отцу свободно, без страха, зато стал испытывать страх перед лошадью. За высказанным им страхом быть укушенным лошадью скрывалось глубоко лежащее бессознательное чувство того, что его могут наказать за дурные желания. Это нормально мотивированный страх перед отцом вследствие ревнивых и враждебных желаний по отношению к нему; страх «маленького Эдипа», который хотел бы устранить отца, чтобы остаться самому с любимой матерью. Открывшаяся во время аналитической работы психическая ситуация ребенка показала, что его фобия была не чем иным, как попыткой разрешения амбивалентного конфликта, связанного с обоснованной любовью к отцу и не менее справедливым гневом по отношению к нему.

Анализ фобии маленького Ганса привел З. Фрейда к следующим выводам. Во-первых, в своих отношениях к отцу и матери пятилетний мальчик подтвердил все то, что в работах «Толкование сновидений» (1900) и «Три очерка по теории сексуальности» (1905) основатель психоанализа писал о сексуальном отношении детей к родителям, включая соответствующее представление об эдиповом комплексе (эротическом влечении мальчика к матери и враждебном отношении к отцу). Во-вторых, неврозы взрослых больных можно свести к таким же инфантильным комплексам, которые стояли за фобией маленького Ганса. В-третьих, задача воспитания, до сих пор сводившаяся к обузданию или подавлению сексуальных влечений, может быть заменена другой. Основываясь на данных психоанализа о происхождении патогенных комплексов и неврозов, можно помочь воспитателям выработать новое отношение к ребенку и сделать его при наименьших потерях в его активности «пригодным для культурной социальной жизни».

Впоследствии при выдвижении и обосновании различных психоаналитических идей З. Фрейд неоднократно обращался к случаю «маленького Ганса». Так, в работе «Торможение, симптом и страх» (1926) он сделал следующие уточнения: непонятный страх ребенка перед лошадью – это симптом; невозможность пойти на улицу – явление торможения; в образовании фобии ребенка участвовали два вытесненных влечения – садистская агрессивность против отца и пассивно-нежная установка в отношении его; благодаря образованию фобии у ребенка исчезла нежная привязанность к матери, то есть он справился с двумя главными влечениями эдипова комплекса – агрессивным по отношению к отцу и слишком нежным по отношению к матери.

Одно из важных дополнений З. Фрейда заключалось в том, что случай «маленького Ганса» был использован им для пересмотра отношений между страхом и вытеснением. Он выдвинул положение, согласно которому «аффект страха фобии, составляющий ее сущность, происходит не из процесса вытеснения, не из либидозной энергии вытесненных влечений, а из самой вытесняющей инстанции». Если раньше З. Фрейд полагал, что страх порождается вытеснением, то в работе «Торможение, симптом и страх» он подчеркнул, что именно страх создает вытеснение.

Случай анализа пятилетнего мальчика вызвал возмущение среди некоторых врачей и педагогов того времени, поскольку с маленьким ребенком говорили о том, о чем обычно было принято умалчивать. Одни из них считали, что «подобные эксперименты» опасны для детей. Другие возмущенно заявляли, что за столь откровенное «сексуальное просвещение» маленького ребенка необходимо отдавать под суд того, кто на это решился. З. Фрейд не вступал в полемику против противников детского психоанализа. Лишь несколько лет спустя в работе «Проблема дилетантского анализа» (1926) он сообщил, что ребенок, над которым почти 20 лет назад отважились провести этот эксперимент, «превратился за прошедшее время в здорового и успешного молодого мужчину, который, несмотря на последовавшие за лечением тяжелые психические травмы, безропотно прошел через пубертатный период».

Анализ случая «маленького Ганса» послужил толчком к последующим психоаналитическим наблюдениям за детьми и развитию детского психоанализа.

ГЕНИТАЛЬНОСТЬ – понятие, использованное З. Фрейдом при рассмотрении стадий, этапов или фаз сексуального развития ребенка. В классическом психоанализе выделялись две фазы организации сексуальной жизни человека. Прегенитальная (догенитальная) фаза, где гениталии не приобретают самостоятельного значения и не играют преобладающей роли в человеческой сексуальности. Генитальная фаза, на которой наблюдается объединение частных сексуальных влечений и подчинение их примату генитальности.

В «Трех очерках по теории сексуальности» (1905) З. Фрейд выступил против обыденных представлений о человеческой сексуальности, связанной с половым созреванием и генитальной деятельностью, направленной на продолжение рода. В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) он более четко выразил эту мысль, проведя сравнение между сознанием и психикой. По его выражению, точно так же как сознание и психика не являются одним и тем же (наряду с сознанием психика включает в себя бессознательное), аналогичным образом генитальное не тождественно сексуальному, цели и формы проявления которого не сводятся целиком к продолжению человеческого рода.

З. Фрейд исходил из того, что с самого начала своей жизни ребенок имеет сексуальные влечения, первоначально не связанные с сексуальной деятельностью. Инфантильная сексуальность направлена прежде всего на определенные эрогенные зоны (части тела, доставляющие удовольствие) ребенка. Среди них важную роль в инфантильной сексуальности играют оральная и анальная эрогенные зоны. Гениталии не являются носителем ранних сексуальных переживаний. Сексуальные проявления эрогенной зоны, относящейся к половым частям тела, составляют начало позднейшей нормальной половой жизни человека. Будущий примат этой эрогенной зоны в половой деятельности утверждается благодаря онанизму, от которого, как считал З. Фрейд, «вряд ли кто-нибудь свободен».

В детском возрасте наблюдается самостоятельное стремление ребенка к разглядыванию и показыванию себя. Маленький ребенок, по выражению З. Фрейда, «бесстыден» и в раннем возрасте проявляет удовольствие от обнажения своего тела и показа половых органов. Позднее, когда чувство стыда достигает некоторого развития, у него обнаруживается склонность к разглядыванию половых органов других лиц. У детей обоих полов влечение к познанию подчинено сексуальности. Оно направлено на сексуальные проблемы и связано с созданием первых инфантильных теорий о рождении. Предположение о существовании у всех людей мужских гениталий составляет, согласно З. Фрейду, примечательную и важную по своим последствиям инфантильную сексуальную теорию, которая сопровождается возникновением у мальчика «комплекса кастрации», а у девочки – «зависти по поводу пениса».

Проводя различие между прегенитальной и генитальной фазами организации сексуальной жизни человека, З. Фрейд первоначально полагал, что роль гениталий в раннем детстве весьма незначительна. В дальнейшем это представление о примате гениталий у взрослых, по сравнению с детьми, его не удовлетворило. Со временем он высказал идею, согласно которой близость детской сексуальной жизни к жизни взрослых заходит значительно дальше, чем принято это считать. Во всяком случае З. Фрейд пришел к заключению, что в ходе развития инфантильной сексуальности интерес к гениталиям и пользование ими приобретает важное значение, мало уступающее по их значению в период половой зрелости. Он стал говорить об «инфантильной генитальной организации», имеющей свою специфику и отличающейся от окончательной генитальной организации взрослых. Специфика инфантильной генитальной организации состоит в той роли, которую играют мужские гениталии для обоих полов. Речь идет о том, что в рамках инфантильной генитальной организации наблюдается, по словам З. Фрейда, «не примат гениталий, а примат фаллоса».

С точки зрения основателя психоанализа, гениталии не проделали развития в сторону «эстетического совершенствования». Они остались по-прежнему животными, и поэтому любовь в своей основе является в настоящее время точно такой же, как она была на заре становления человека. В этом плане необходимо считаться с тем, что невротические заболевания могут быть связаны с конфликтами, обусловленными не только столкновением сексуальных влечений с нравственными ограничениями, но и тем отвращением к гениталиям, которые имеют место у некоторых людей. Гениталии другого пола сами по себе могут быть предметом отвращения и это составляет «характерную черту всех истеричных больных».

ГЕНИТАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР – совокупность свойств и черт человека, образующих типичную структуру, предопределяющую его мышление, поведение и образ действия, связанные с естественным проявлением сексуальной жизни.

В классическом психоанализе З. Фрейда проводилось различие между сексуальностью и генитальностью. Первое понятие шире второго, поскольку наряду с генитальным сексуальность включает в себя и до-генитальные формы психосексуального развития ребенка – оральную, анальную, фаллическую. Наряду с подобным пониманием сексуальности и генитальности З. Фрейд проводил различие между инфантильной генитальной организацией и окончательной генитальной организацией взрослых. В отличие от второй для первой генитальной организации характерно, по его мнению, то, что «для обоих полов играют роль только одни гениталии, мужские» и существует «не примат гениталий, а примат фаллоса».

З. Фрейд уделил значительное внимание рассмотрению догенитальных фаз психосексуального развития ребенка, раскрытию специфики различных форм сексуального характера, особенно выявлению черт анального характера, и исследовании причин возникновения неврозов, свидетельствующих о формировании невротического характера. В меньшей степени он обращал внимание на такой тип характера, который соотносился с генитальной организацией взрослых и являлся выражением не патологического, а нормального, полноценного проявления зрелой сексуальности.

Этот пробел в рассмотрении генитального характера был восполнен В. Райхом (1897–1957), выдвинувшим идею, согласно которой тяжесть душевных заболеваний любого рода напрямую связана с «тяжестью генитального нарушения» и, следовательно, успех аналитической терапии зависит от «возможности достижения полного генитального удовлетворения». В 1923 г. он выступил с докладом, позднее опубликованным в форме статьи «О генитальности с точки зрения психоаналитического прогноза и терапии» (1924), где утверждалось, что генитальное нарушение является важным симптомом невроза и что из оценки генитальности вытекают прогностические и терапевтические возможности.

Если предшествующие психоаналитики в лучшем случае говорили об эрективной (способной к возбуждению) и эякулятивной (способной к семяизвержению) потенциях человека, то В. Райх ввел понятие «оргастической потенции» как способности человека без какого-либо торможения к разрядке сексуального возбуждения. Это привело его к заключению, что ни один невротик не обладает способностью к оргастической потенции и «подавляющее большинство людей страдают неврозами характера». Словом, психические заболевания стали соотноситься им не просто с сексуальным нарушением, а с нарушением генитальной функции, с оргастической импотенцией в строгом смысле этого понятия.

В работе «Характероанализ» (1933) В. Райх выдвинул предположение, согласно которому характер представляет собой защиту, «бронирование против раздражений внешнего мира и внутренних вытесненных влечений». Одновременно он выделил два противоположных типа характера – генитальный и невротический. Генитальный характер обусловлен достаточными средствами, используемыми человеком для связывания страха, постоянным чередованием напряжения сексуальной энергии и адекватной разрядкой ее, то есть упорядоченной организацией либидо. Невротический характер, напротив, соотносится с недостаточными средствами связывания страха и усиливающимся застоем сексуальной энергии, то есть с неупорядоченной организацией либидо. При этом В. Райх исходил из того, что с точки зрения качественных различий генитальный и невротический характеры являются идеальными типами. В реальной жизни характеры человека представляют собой смешанные формы, свидетельствующие о приближении к тому или иному идеальному типу. С точки же зрения количества возможного удовлетворения либидо генитальный и невротический характеры выступают в качестве усредненных типов.

Рассматривая генитальный характер, В. Райх выделил следующие его особенности, являющиеся прямой противоположностью невротического характера: в генитальном характере прегенитиальные тенденции (оральная, анальная эротика) не вытеснены, но частично закреплены в культурных сублимациях, а частично участвуют в прямом оргастическом удовлетворении, которое достигается генитальным путем; в его структуре нет сексуальных запретов и содержатся важные элементы одобрения сексуальной деятельности; генитальный характер не перегружен садистскими устремлениями, поскольку нет застоя либидо, который порождает садизм и делает Сверх-Я жестоким; социальные достижения личности не служат доказательством потенции, а доставляют естественное, не компенсирующее удовлетворение; личность воспринимает генитальное либидо и прегенитальные устремления без чувства вины; генитальный характер способен к моногамии без принуждения и вытеснения; он «приклеивается» к своему сексуальному объекту не из-за чувства вины или по моральным соображениям, а удерживает его из здорового стремления к удовольствию; его социальность основана «не на вытесненной, а на сублимированной агрессивности» и на его включенности в реальность, которую человек в состоянии критиковать и изменять; базисом генитального характера является «управляемый баланс либидо, определяемый способностью к насыщенному сексуальному переживанию»; при генитальном характере мотив, цель и действие находятся в гармонии, а сексуальная жизнь определяется основными законами биологической энергии; для него естественно испытывать радость при виде счастья других людей в любви и оставаться равнодушным к извращениям.

В отличие от генитального невротический характер является полной противоположностью ему. Его структура формируется, по мнению В. Райха, под воздействием моральных принципов и, как правило, слаба в генитальном отношении. При невротическом характере образуется такой панцирь, который стесняет, контролирует каждое действие и функционирует автоматически, не сообразуясь с внешней ситуацией. При генитальном характере тоже образуется панцирь, но не он предопределяет мышление и действия человека, а сам человек распоряжается своим панцирем.

В. Райх исходил из того, что характероанализ дает возможность вскрыть пагубные черты невротического характера, ведущие к возникновению, развитию и закреплению в жизни человека невротических реакций, и продемонстрировать необходимость формирования генитального характера, свидетельствующего о здоровом отношении человека к себе, другим людям и миру в целом. Отсюда – основная терапевтическая задача, заключающаяся «в превращении невротического характера в генитальный и в замене морального регулирования сексуально-экономическим саморегулированием».

ГЕТЕРОСЕКСУАЛЬНОСТЬ – эротическая направленность на объект противоположного пола.

Гетеросексуальность основывается на половой идентификации, проявляющейся на ранних стадиях психосексуального развития ребенка. Психоаналитические исследования свидетельствуют о том, что первоначальный толчок к возникновению гетеросексуальной ориентации происходит на предэдипальной стадии в период кризисных отношений между матерью и ребенком, характеризующихся процессами отделения и индивидуации. Дальнейшее формирование гетеросексуальной ориентации происходит на стадии развития и преодоления эдипова комплекса.

З. Фрейд уделил особое внимание рассмотрению специфики эдиповской установки ребенка по отношению к родителям. По его мнению, эдиповская установка ребенка характеризуется двойственностью, проявляющейся одновременно в нежном и соперническом отношении как к матери, так и к отцу. В рамках этой двойственности на стадии эдипова комплекса у ребенка возникают такие переживания, которые ведут к структурным изменениям психики, способствующим формированию гетеросексуальной ориентации. Под воздействием внутренних переживаний ребенка происходит отказ от его объектных привязанностей, заменяющихся половой идентификацией.

Вследствие страха кастрации у мальчика вытесняются инцестуозные желания к матери и разрешается конфликт между нарциссическим отношением к гениталиям и либидозной привязанностью к родителям, в результате чего у него происходит идентификация с отцом и развивается гетеросексуальная идентичность. У девочки гетеросексуальная ориентация связана с нарциссической обидой, завистью к пенису, символическому приравниванию пениса к ребенку, которые сохраняют активность в бессознательном и способствуют подготовке к женской половой роли.

С точки зрения З. Фрейда, эдипов комплекс включает в себя его позитивную (проявление нежности к противоположному полу и соперничества по отношению к тому же полу) и негативную (перевернутые отношения) составляющие. Формирование гетеросексуальной ориентации происходит под воздействием более ярко выраженного позитивного эдипова комплекса. В конечном счет в отличие от гомосексуальной ориентации гетеросексуальность характеризуется либидозной привязанностью к противоположному сексуальному объекту и эротической направленностью на противоположный пол.

ГИПНОЗ – искусственно вызванное, похожее на сон состояние человека, имеющее повышенную чувствительность к внушению.

Во второй половине ХVIII века австрийский врач Ф. Месмер (1734–1814) предложил новую психотерапию, основанную на использовании «жизненной силы» при лечении больных, что открывало возможности применения гипноза и внушения в медицине. Его успех, сопровождавшийся паломничеством пациентов, вызвал негативную реакцию академической медицины, в результате чего Венский медицинский совет объявил его обманщиком, а Французская академия наук, осуществившая проверку месмеровского метода лечения по указу короля Людовика ХVI, пришла к заключению об отсутствии экспериментальных данных относительно существования «жизненной силы» («флюидов» и «животного магнетизма») и объявила магнетические сеансы вредными и опасными.

Несмотря на негативное отношение академической медицины к сомнительным методам лечения, столетие спустя некоторые врачи стали использовать гипноз в качестве средства, способствующего устранению симптомов ряда заболеваний. К их числу относился и З. Фрейд, который в начале своей терапевтической деятельности пытался использовать различные методы лечения больных и на которого оказали влияние результаты работы с гипнозом таких врачей, как Ж. Шарко (1825–1893), И. Бернгейм (1837–1919), Й. Брейер (1842–1925).

В 1886 году после возвращения из Франции, где в больнице Сальпетриер он проходил стажировку у Ж. Шарко, З. Фрейд прочитал две лекции о гипнотизме в венском Психологическом клубе и Психиатрическом обществе. Одновременно он начал активно использовать гипноз в своей частной практике. Несмотря на то, что многие венские врачи рассматривали гипнотическое воздействие на больного в качестве опасного, подавляющего его волю, для З. Фрейда гипноз стал важным средством, используемым им при лечении невротических заболеваний. Достигнутые с помощью гипноза успехи настолько его вдохновили, что он заметил: «Впервые я не чувствовал себя бессильным, слава чудодея была лестной».

В то время у З. Фрейда было несколько пациентов, по отношению к которым он использовал гипнотическое внушение. Одна из пациенток страдала конвульсивными приступами. Другая, предшествующее лечение которой со стороны ряда врачей не дало никакого результата, была подвержена истерии. В обоих случаях с помощью гипноза З. Фрейд добился временного улучшения. Вместе с тем, будучи трезво мыслящим и критичным по натуре, он не мог успокоиться на достигнутом. Частичное выздоровление, при котором не исключалась возможность повторения болезненных рецидивов, не устраивало З. Фрейда. Наряду с этим он столкнулся с тем реальным обстоятельством, что далеко не все больные поддавались гипнозу. Некоторых из них не удавалось загипнотизировать. Кроме того, если даже гипнотическое внушение оказывалось действенным, тем не менее в ряде случаев он был не в силах погрузить больного в глубокое гипнотическое состояние, которое позволяло работать с пациентом без оглядки на его «бодрствующее сознание».

Эти ограничения гипнотического воздействия на больных З. Фрейд соотнес с недостаточностью собственной квалификации в области гипноза. Поэтому для усовершенствования техники гипноза в 1889 году он поехал в Нанси, где существовавшая в то время французская школа гипноза считалась одной из лучших в Европе. В течение нескольких недель З. Фрейд наблюдал за работой О. Льебо и И. Бернгейма, применявших гипнотическое внушение при лечении пациентов. Годом раньше он перевел на немецкий язык книгу И. Бернгейма «О внушении и его применении в терапии».

З. Фрейд ездил в Нанси не один. Он взял с собой страдающую истерией пациентку, которую показал И. Бернгейму. Надежда на то, что французскому специалисту удастся путем гипнотического внушения довести эту пациентку до глубоко транса (именно этого не мог достичь З. Фрейд), не оправдалась. И. Бернгейм был вынужден признать, что не все пациенты способны впасть в глубокий транс. Не исключено, что этот инцидент повлиял на его последующее изменение отношения к гипнозу. Тем не менее в тот период он не сыграл какой-либо существенной роли, поскольку по возвращении из Нанси З. Фрейд продолжал прибегать к гипнотерапии. Во всяком случае использование гипноза позволило ему достичь успеха при лечении некоторых пациентов. В частности, он опубликовал статью «Случай исцеления гипнозом вместе с замечаниями о возникновении истерических симптомов из-за «противоволия» (1892), в которой сообщил о том, что при лечении женщины, испытывавшей из-за рвоты и бессонницы затруднения с кормлением ребенка грудью, двух сеансов гипноза оказалось достаточным для того, чтобы устранить истерические симптомы. Достигнутые при помощи гипнотерапии частичные успехи привели к тому, что гипноз использовался З. Фрейдом на протяжении ряда лет, по крайней мере в период с 1887 по 1892 год.

После 1892 года З. Фрейд стал воспринимать гипноз как «капризное и, так сказать, мистическое средство». Пытаясь обойтись без гипнотического внушения, он ввел новый технический прием, который назвал «сосредоточением». Придерживаясь его, З. Фрейд освободил ранее использованный им катартический метод Й. Брейера от элементов гипноза. Цель оставалась прежней – дойти в воспоминаниях пациента до травмирующей ситуации, чтобы, благодаря выявлению истинной причины, устранить невротический симптом. Технический прием иной – не введение пациента в гипнотическое состояние, а работа с ним в бодрственном состоянии. Вначале для воскрешения в памяти пациента забытых им воспоминаний З. Фрейд прибегал к «методической уловке», то есть наложению руки и давлению пальцев на лоб лежащего на кушетке пациента. Затем он стал использовать метод свободных ассоциаций, основанный на произвольном говорении пациента. Возникновение психоанализа как раз и было связано с отказом от гипноза и использованием метода свободных ассоциаций или, как подчеркивал З. Фрейд в работе «К истории психоаналитического движения» (1914), «собственная история психоанализа начинается с такого технического новшества, как отказ от гипноза».

В докладе «О психотерапии», прочитанном в Венской медицинской коллегии в декабре 1904 года, З. Фрейд специально остановился на проведении различий между суггестивной техникой (гипнотическим внушением) и аналитическим лечением. Между ними существует большая противоположность, аналогичная, по его мнению, той противоположности, которую Леонардо да Винчи выразил в отношении различных видов искусства: живопись работает путем наложения, она накладывает маски красок на бесцветное полотно там, где их раньше не было; скульптура, напротив, действует путем отнятия, она отнимает от камня настолько, насколько он скрывает находящуюся в ней статую. Точно так же и суггестивная техника действует внушением, не задумываясь над происхождением, силой и значением симптомов болезни и полагая, что оно окажется достаточно сильным, чтобы помешать проявлению патогенной идеи. Аналитическая терапия, напротив, не старается ничего накладывать, а отнимает, устраняет и для этой цели «задумывается над происхождением болезненных симптомов и психической связью патогенной идеи, устранение которой составляет ее цель». Говоря об этих различиях, З. Фрейд подчеркнул, что с введением психоанализа он «оставил технику внушения, а вместе с ней и гипноз». Кроме того, он упрекнул их в том, что они закрывают от врача «понимание игры психических сил», не показывают «сопротивления, при помощи которого больные сохраняют свою болезнь».

Не используя гипноз в терапевтическом плане, З. Фрейд тем не менее неоднократно обращался к проблеме гипноза с целью рассмотрения его природы и особенностей. Это было связанно как с обнаружением в процессе психоаналитической терапии явления трансфера, то есть переноса на врача нежных или враждебных чувств пациента, испытываемых им в прошлом или настоящем по отношению к другим, как правило, близким ему людям, так и с выявлением либидозных связей, лежащих в основе образования различных масс людей. В частности, обсуждая проблему переноса, в котором можно обнаружить элементы внушения, близкие по духу гипнотическому внушению, З. Фрейд был вынужден согласиться с тем, что «результаты психоанализа покоятся на внушении». Правда, при этом он подчеркнул, что применительно к психоанализу под внушением следует понимать воздействие на человека благодаря проявляющемуся у него переносу и что в отличие от гипнотизера пользующийся внушением аналитик «заботится об окончательной самостоятельности больного». Кроме того, в отличие от других методов психотерапии «суггестивное» влияние аналитика на пациента применяется не для подавления его невротических симптомов, а для того, чтобы «побудить Я больного преодолеть свои сопротивления».

В работе «Массовая психология и анализ человеческого Я» (1921) З. Фрейд рассмотрел вопрос об отношениях между гипнозом и влюбленностью и нашел между ними очевидные сходства и различия: гипнотическая связь – «неограниченная влюбленная самоотдача», исключающая сексуальное удовлетворение, в то время как при влюбленности таковое временно оттеснено и остается на заднем плане как «позднейшая целевая возможность». Вместе с тем он отметил, что гипноз содержит такие черты, которые не поддаются рациональному объяснению, многое в нем следует признать непонятным и мистическим, его сопряженность со сном неясна. По его мнению, гипнотизер занимает место Идеала-Я и будит у человека часть его архаического наследия.

К теоретическому осмыслению гипноза обращались и другие психоаналитики. Так, венгерский психоаналитик Ш. Ференци (1873–1933) в работе «Интроекция и перенесение» (1909) провел различие между двумя видами гипноза: вкрадчивым и успокаивающим, то есть соответствующим материнскому прототипу; напористым и угрожающим – соответствующим отцовскому прототипу. З. Фрейд выразил свое согласие с точкой зрения Ш. Ференци, согласно которой гипнотизер занимает место родителей того человека, на которого он оказывает воздействие.

ГИПОМАНИЯ – психическое состояние, характеризующееся душевным подъемом, приподнятым настроением, повышенной активностью, которые в действительности не соответствуют реальным ситуациям и обстоятельства жизни человека.

При гипомании может наблюдаться повышенная восторженность, неоправданная самоуверенность в своих силах, завышенная самооценка, ощущение собственного могущества. Гипоманиакальное состояние может чередоваться с апатией и даже депрессией, особенно в том случае, когда гипоманиакальный человек сталкивается с серией неудач, подрывающих его душевный подъем. В то же время в отличие от мании гипомания не сопровождается полной утратой границ реальности и критической оценки происходящего, в результате чего состояния апатии и депрессии оказываются кратковременными и не столь острыми, как при маниакально-депрессивном психозе. В целом гипомания представляет собой смягченную, более мягкую форму мании.

Гипомания характеризуется таким же проявлением защит и фантазий, которые имеют место при мании. Среди ее защитных механизмов наиболее действенными являются идеализация собственной личности, других людей, жизненных обстоятельств, а также отрицание всего негативного, что связано с самим человеком и его деятельностью. Среди ги-поманиакальных фантазий преобладают фантазии всемогущества, неотразимости собственной персоны. Однако формы проявления таких защит и фантазий при гипомании не отличаются всепоглощающим характером и не столь односторонне воздействуют на мышление и поведение человека, как это имеет место при мании.

Как правило, гипомания относится к патологическому психическому состоянию человека. Вместе с тем некоторая доля гипоманиакальности встречается и у психически здоровых людей, отличающихся повышенной трудоспособностью и продуктивностью.

Раскрытие природы, симптоматики и возможностей лечения гипомании нашло свое отражение в ряде исследований аналитиков, в частности, в работах Б. Левина «Психоанализ приподнятого настроения» (1950), П.-Н. Пао «Приподнятое настроение, гипомания и мания» (1971) и др.

ГЛУБИННАЯ ПСИХОЛОГИЯ – термин, используемый для общей характеристики тех психологических школ, направлений и учений, представители которых в своей исследовательской и терапевтической деятельности акцентируют внимание на бессознательных мотивах мышления и поведения человека, внутрипсихических конфликтах и защитных механизмах личности.

Понятие глубинной психологии связанно прежде всего с психоаналитическими идеями и концепциями, выдвинутыми и разработанными З. Фрейдом с целью исследования бессознательного психического, обретения знания о природе и функционировании бессознательных процессов, а также его практического использования при терапии невротических заболеваний и иных психических расстройств. Выступив против широко распространенного представления о тождестве психики и сознания и сконцентрировав свои усилия на изучении бессознательных процессов, он назвал новую систему взглядов на человека и технических приемов исследования бессознательного «психоанализом». Вместе с тем, подчеркивая важность знания бессознательных процессов, протекающих в глубинах человеческой психики, в некоторых своих работах З. Фрейд называл психоанализ «глубинной психологией». В частности, в работе «Проблема дилетантского анализа» (1926) он писал о том, что «в области глубинной психологии особенно трудно достигнуть всеобщего согласия». Это название представлялось ему удачным выражением принципиального отличия психоанализа от предшествующей психологии, ориентированной на изучение поверхностных слоев психики.

Приоритет введения термина «глубинная психология» в научную литературу принадлежит швейцарскому психиатру Э. Блейлеру (1857–1939), который, основываясь на открытиях З. Фрейда в сфере бессознательного, расширил пределы ранее существующей академической психологии сознания. Впоследствии данный термин стал широко использоваться в научной литературе применительно не только к психоанализу, но и к другим психологическим учениям, акцентирующим внимание на проблемах бессознательного. Сперва к глубинной психологии были отнесены, основанные на психоаналитических идеях З. Фрейда, но приобретшие статус самостоятельного существования такие направления, как аналитическая психология К.Г. Юнга и индивидуальная психология А. Адлера. Затем – учения В. Райха, К. Хорни, Э. Фромма и многих других авторов, по-своему переосмысливших те или иные концепции классического психоанализа. И наконец, широкий спектр самых различных психоаналитических и выходящих за пределы психоанализа течений, представители которых не только признают важное значение бессознательных мотивов в мышлении и поведении человека, но и пытаются внести свой посильный вклад в их изучение.

ГОМОСЕКСУАЛЬНОСТЬ – одна из форм проявления сексуальности человека, характеризующаяся сексуальным влечением к лицам того же пола.

Отношение к гомосексуальности зависит от норм и ценностей, преобладающих в той или иной культуре. В Древней Греции гомосексуальность среди высших слоев общества воспринималась в качестве нормального явления. В других культурах она в отличие от гетеросексуальности (сексуального влечения к противоположному полу) считалась перверсией, то есть извращением, подлежащим осуждению со стороны общества. В Германии и России 30 – 40-х годов лица, придерживавшиеся гомосексуальной ориентации, подлежали уголовному преследованию. В США только в 1973 г. Американская психиатрическая ассоциация перестала считать гомосексуальность психическим заболеванием.

З. Фрейд выступил против распространенной точки зрения, согласно которой гомосексуальность является результатом дегенерации. В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) он провел различие между сексуальным объектом и сексуальной целью, рассмотрел гомосексуальность в качестве такой сексуальной ориентации человека, которая формируется не вследствие особенности сексуального влечения, а в результате соответствующего выбора объекта, и выделил три типа гомосексуальности – абсолютный (ориентация исключительно на тот же пол), амфигенный (способность к вступлению в сексуальную связь с обоими полами), контингентный (вступление в сексуальную связь с одинаковым полом в том случае, если противоположный пол недоступен). Он показал, что на окончательный выбор сексуального объекта значительное влияние оказывают переживания детства, связанные с отношением ребенка к своим родителям и воспитателям. По мнению З. Фрейда, воспитание мальчиков мужчинами (рабами древнего мира) «способствовало гомосексуальности».

В работах «Леонардо да Винчи. Воспоминание детства» (1910) и «О нарциссизме» (1914) основатель психоанализа сделал акцент на психологическом генезисе гомосексуальности. Он показал, что объект любви может выбираться человеком в соответствии со своим собственным образом. Некоторые люди в объекте любви ищут самих себя, представляют такой тип выбора объекта, который называется нарциссическим. Гомосексуальность является типичным примером нарциссического типа выбора сексуального объекта. Так, мальчик вытесняет любовь к матери, отождествляет себя с нею и свою собственную личность берет за образец, выбирая схожий с ним объект любви.

В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) З. Фрейд отмечал, что довольно часто люди, придерживающиеся гомосексуальной ориентации, являются образованными, интеллектуально развитыми, высоконравственными. Они могут выдавать себя за особую разновидность человеческого типа и причислять себя к «элите» человечества. В действительности же они отягощены лишь одним отклонением – отказом от участия в продолжении рода. Они не являются «элитой» человечества, среди них, отмечал З. Фрейд, столько же «неполноценных и никчемных индивидов», сколько и у людей гетеросексуальной ориентации.

С точки зрения З. Фрейда, гомосексуальность связана с особенностями психосексуального развития человека, уходящими своими корнями в детство. Она является не психическим заболеванием, как это обычно принято считать в медицине, а результатом воздействия условий жизни на формирование соответствующей психосексуальной ориентации человека. Тесно связанная с бисексуальностью, психосексуальная ориентация человека может иметь гетеросексуальную или гомосексуальную направленность. Также не исключено такое развитие, когда у человека наблюдается периодическое колебание между гетеросексуальным и гомосексуальным опытом. Возможен и такой вариант, сочетающий в себе сильное влечение к исследованию с бедностью половой жизни, который может быть назван «идеальной гомосексуальностью», что было характерно, по мнению З. Фрейда, для Леонардо да Винчи.

Как полагал основатель психоанализа, склонность к гомосексуальности проявляется в раннем детстве. В играх между детьми одного и того же пола, в эмоциональной дружбе со сверстниками можно наблюдать латентную (скрытую) гомосексуальность. Решающий момент в отношении окончательного выбора сексуального объекта и формирования соответствующей психосексуальной ориентации наступает после половой зрелости. Вместе с тем, подчеркивал З. Фрейд, «все люди способны на выбор объекта одинакового с собой пола и проделывают этот выбор в своем бессознательном» или, как писал он позднее в «Автобиографии» (1924), психоанализ позволяет выявить у каждого «элемент гомосексуального выбора объекта».

Представления З. Фрейда о причинах возникновения и природе гомосексуальности получили свое развитие у ряда психоаналитиков. В частности, Ш. Ференци (1873–1933) внес уточнение в само понятие гомосексуальности. В статье «К нозологии мужской гомосексуальности (гомоэротики)» (1914) он подверг осуждению тот факт, что термин «гомосексуальность» ведет к смешению различных, неравноценных между собой органических и психических процессов, характеризующих состояние человека. Предложив заменить термин «гомосексуальность» понятием «гомоэротика», Ш. Ференци провел различие между двумя типами: субъект-гомоэротиком, чувствующим и ведущим себя как женщина, и объект-гомоэротиком, мужественным и заменяющим женский объект объектом одинакового с собой пола. В его понимании первый тип является промежуточно-сексуальным, второй – невротиком, страдающим навязчивостью.

Идеи З. Фрейда о гомосексуальности находят свое отражение и в современной психоаналитической литературе. Так, в работе американского автора Д. Ранкур-Лаферрьера (р. 1943) «Психика Сталина. Психоаналитическое исследование» (1988; пер. с англ. 1996) подчеркивается, что враждебность Сталина в отношении гомосексуализма (в декабре 1933 г. вступил в силу законодательный акт, запрещающий гомосексуальные отношения между взрослыми) не исключала наличия в его жизни «гомосексуальных фантазий и даже гомосексуальных поступков».

ГОСПИТАЛИЗМ – синдром психических и соматических расстройств, обусловленных разлукой младенца с матерью в случае помещения его в институциональные учреждения с целью дальнейшего содержания или стационарного лечения.

Термин «госпитализм» был введен в научную литературу психоаналитиком Р. Шпитцем (1887–1974) в работе, имеющей одноименное название и опубликованной в 1945 г. Его исследования, посвященные особенностям развития младенцев, находящихся в разлуке с матерью и не имеющих аффективной связи с ней, выявили крайне патогенную ситуацию, оказывающую разрушающее воздействие на ребенка в первые месяцы и последующие годы его жизни. Наблюдения над детьми показали, что при помещении их в различные институциональные учреждения и долгом отсутствии эмоциональной связи с матерью у них проявляются разнообразные симптомы, связанные с ухудшением физического и психического состояния. У таких детей имеет место замедление физического и психического развития, заторможенность движений и различного рода функциональные расстройства, ослабление сопротивляемости организма и, как следствие этого, повышенная чувствительность к инфекционным и иным заболеваниям, а также повышенный уровень смертности.

С точки зрения Р. Шпитца, полное отсутствие эмоциональных контактов между ребенком и матерью с неизбежностью ведет к синдрому госпитализма, в то время как временные перерывы в их отношениях после первоначальной эмоциональной связи между ними сопровождаются возникновением анаклитической депрессии. Если последствия анаклитической депрессии существенны для дальнейшего развития ребенка, но поправимы в случае установления последующих теплых эмоциональных отношений между им и матерью, то госпитализм чреват такими долговременными и необратимыми последствиями, которые предопределяют хронические психические заболевания взрослого человека.

Начатые Р. Шпитцем исследования феномена госпитализма нашли отражение в последующих работах аналитиков, в частности в трудах С. Провенса и Р. Липтона «Дети в учреждениях» (1962), М. Руттера «Лишение матери» (1972) и др. Некоторые аналитики предприняли усилия по изучению последствий не только длительной разлуки младенца с матерью, но и семейных отношений, характеризующихся недостаточно теплыми эмоциональными связями. Так, в работе Л. Крэйслера «Основания психосоматической патологии детей» (1984) был поставлен вопрос о важности изучения того, что автором было названо «внутрисемейным госпитализмом».

В современной психоаналитической литературе понятие госпитализма соотносится с различными ситуациями, относящимися как к стационарному пребыванию ребенка в различного рода учреждениях без непосредственного контакта с матерью, так и к семейным отношениям, в рамках которых в силу различного рода обстоятельств мать не уделяет должного внимания ребенку, не испытывает к нему материнских чувств любви и привязанности или воспринимает его в качестве обременительной помехи, усложняющей ее личную жизнь.

ГРАНДИОЗНАЯ САМОСТЬ – архаический образ самого себя, связанный с первоначальным эксгибиционистским опытом ребенка, характеризующимся преобладанием всеобъемлющего нарциссизма.

Термин «грандиозная Самость» введен в научную литературу Х. Кохутом (1913–1981) в работе «Психоаналитическое лечение нарциссических расстройств личности» (1968). Этот термин был использован им вместо понятия «нарциссическая Самость», нашедшим отражение в более ранней его статье «Формы и трансформации нарциссизма» (1966).

В представлении Х. Кохута первоначальное нарциссическое равновесие ребенка нарушается в результате неизбежного недостатка материнской заботы. Пытаясь сохранить состояние первичного нарциссизма, ребенок создает эксгибиционистский, архаический образ самого себя, который и получил у Х. Кохута название «грандиозная Самость». При нормальных условиях развития грандиозная Самость постепенно смягчается и интегрируется в другие структурные образования, в своей совокупности составляющие зрелую, взрослую личность. Однако, если ребенок получает тяжелую нарциссическую травму, то грандиозная Самость не становится частью психических содержаний личности. Вместо естественного, нормального процесса развития грандиозная Самость «сохраняется в своей неизменной форме и стремится к выполнению своих архаических целей».

Х. Кохут исходил из того, что регрессии, возникающие спонтанно в жизни человека или в процессе аналитической терапии, могут приводить к активизации грандиозной Самости, являющейся, по сути дела, допсихологическим фрагментом инфантильной психики. В случае аналитического лечения реактивизация грандиозной Самости может сопровождаться возникновением того, что он назвал «зеркальным переносом». Речь идет о терапевтическом восстановлении инфантильной стадии развития, когда благодаря акивизации грандиозного Я предпринимаются усилия по воссозданию всеобъемлющего нарциссизма и ощущения своего совершенства, а также выводу всех своих несовершенных качеств и свойств наружу, включая перенос их на аналитика.

Будучи (в результате травмы) вытесненной в архаической форме, грандиозная Самость становится недоступной для внешнего влияния и в то же время, периодически вторгаясь в психическую структуру личности, она создает препятствия для нормальной адаптации человека к реальности. При аналитической терапии благодаря возникновению зеркального переноса грандиозная Самость активизируется, и тем самым открываются новые возможности для ее модификации. Терапевтическая задача состоит, по мнению Х. Кохута, в том, чтобы активизированные инфантильные нарциссические претензии пациента сделать безопасными и подверженными нейтрализации, а грандиозную Самость интегрировать в реалистическую психологическую структуру личности. Словом, терапевтическую задачу аналитического лечения можно определить максимой: «Где была эксгибиционистская грандизоная Самость, должно стать зрелое Я».

ГРУДЬ – в психоанализе: первый внешний объект, по-разному воспринимаемый ребенком и оказывающий соответствующее воздействие на его психическое состояние.

В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) З. Фрейд отметил, что сосание материнской груди является первой и самой важной для ребенка деятельностью, доставляющей ему удовольствие. По его мнению, губы ребенка ведут себя как эрогенные зоны и раздражение от теплого молока материнской груди становится причиной ощущения удовольствия. В процессе кормления грудью удовлетворение от потребности в пище соединяется с удовлетворением от эрогенной зоны, то есть к функции, служащей сохранению жизни, присоединяется инфантильная сексуальная деятельность. По этому поводу З. Фрейд замечал: «Кто видел, как ребенок, насыщенный, отпадает от груди с раскрасневшимися щеками и с блаженной улыбкой погружается в сон, тот должен будет сознаться, что эта картина имеет характер типичного выражения сексуального удовольствия в последующей жизни».

З. Фрейд считал, что акт сосания ребенком материнской груди имеет большое психическое значение, которое сохраняется у человека на всю жизнь. Важность этого обстоятельства специально подчеркивалась им в «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17), где он рассматривал материнскую грудь в качестве первого объекта сексуального влечения ребенка. З. Фрейд не углублялся в раскрытие данной проблемы и не выдвинул какого-либо представления о том, насколько значителен этот первый объект для выбора в будущем любого другого объекта и какие воздействия оказывает материнская грудь на самые отдаленные области духовной жизни человека. Но он исходил из того, что «сосание материнской груди становится исходным пунктом всей сексуальной жизни, недостижимым прообразом любого более позднего сексуального удовлетворения, к которому в тяжелые времена часто возвращается фантазия».

В написанной в последние годы жизни, но опубликованной после смерти работе «Очерк о психоанализе» (1940) З. Фрейд высказал мысль, что изначально ребенок не делает различия между грудью и собственным телом. Когда со временем грудь отделяется от тела и перемещается наружу, так как ребенок часто обнаруживает ее отсутствие, в качестве объекта она уносит с собой часть нарциссической энергии либидо. Этот первичный объект «позже оформляется в фигуру матери, которая не только кормит ребенка, но и присматривает за ним, вызывая в нем ряд новых физических ощущений, как приятных, так и неприятных». Кроме того, он высказал соображение, в соответствии с которым уникальность матери как прототипа всех последующих отношений человека в жизни такова, что не имеет значения, сосал ли ребенок грудь или был вскормлен из бутылочки и никогда не наслаждался материнской лаской. И как бы долго ребенок ни вскармливался материнской грудью, «после отлучения от нее он всегда будет убежден в том, что его кормление было слишком кратким и недостаточным».

Для части последующих психоаналитиков материнская грудь стала объектом особого исследования, дающего представление о том, каким образом она оказывает воздействие на психическое состояние ребенка. Так, М. Кляйн (1882–1960) высказала точку зрения, согласно которой первые переживания ребенка, связанные с кормлением грудью, присутствием матери и восприятием ее груди, способствуют возникновению объектных отношений к ней. Она считала, что отношение ребенка к матери формируется под воздействием его первоначальных представлений о «хорошей» груди, доставляющей удовольствие, и «плохой» груди, не способствующей удовлетворению и вызывающей фрустрацию (состояние неудовлетворенности, беспокойства). Словом, «грудь, в виде психического представления, в виде того, что она его удовлетворяет, оказывается любимой и ощущается как «хорошая»; поскольку грудь является и источником фрустрации, она ненавидится и ощущается как «плохая».

Из двойного отношения ребенка к материнской груди М. Кляйн стала выводить возникновение таких психических процессов как проекция (направленность вовне) и интроекция (направленность вовнутрь). Удовлетворяющая (хорошая) грудь проецируется ребенком на мать, а позднее и на другие объекты, тем самым вызывая у него любовные импульсы. Неудовлетворяющая, фрустрирующая (плохая) грудь вызывает у ребенка деструктивные (разрушительные) импульсы. Вместе с тем посредством интроекции «хорошая» и «плохая» грудь как бы вбираются ребенком вовнутрь, формируются внутри его психики. Внешняя и внутренняя «хорошая» и «плохая» грудь становятся прототипом всех внешних и внутренних удовлетворяющих и преследующих объектов. На этом фоне у ребенка возникают представления об «идеальной» и «преследующей» («пожирающей») груди. По словам М. Кляйн, «эти два аспекта материнской груди интроецируются и формируют ядро Супер-Эго».

Если З. Фрейд придавал особое значение эдипальной стадии развития ребенка, считая, что в процессе преодоления эдипова комплекса происходит формирование Сверх-Я (Супер-Эго), то М. Кляйн соотносила становление этой психической инстанции с более ранней стадией инфантильного (детского) развития. Она исходила из того, что Сверх-Я начинает создаваться наиболее ранними процессами интроекции, происходящими у младенца, возможно, в первые три-четыре месяца жизни ребенка и имеющими непосредственное отношение к его восприятию «хорошей» и «плохой» груди. Тем самым М. Кляйн задала ориентиры для такого психоаналитического понимания особенностей развития ребенка, при котором важное, первостепенное и определяющее значение придавалось не столько эдипову комплексу, сколько доэдиповскому периоду, предэдипальному развитию. В частности, она считала, что в раннем развитии ребенка жизненно важную роль играет тревога преследования и депрессивная тревога, тесно связанные с представлением младенца о «плохой» («пожирающей») груди и ведущие к возникновению инфантильных неврозов.

Представления М. Кляйн о «хорошей» и «плохой» груди легли в основу ряда психоаналитических разработок, связанных с исследованием доэдипальных стадий развития ребенка и тех его психических состояний, которые формируются на этих ранних стадиях и характеризуются проявлением тревожности, возникновением инфантильных неврозов.

Американский психоаналитик Г.С. Салливан (1892–1949) осуществил дифференцированное разделение сосков груди матери на несколько видов: хорошие и приносящие удовлетворение (являющиеся сигналом к сосанию); хорошие, но не приносящие удовлетворения (являющиеся сигналом к отказу до тех пор, пока голод не станет настолько сильным, что сосок будет сочтен подходящим); неподходящие (недостаточно долго дающие молоко и служащие сигналом к отказу, поиску другого соска); плохие (когда мать охвачена тревогой, передающейся младенцу, в результате чего появляется сигнал к избежанию брать в рот какой бы то ни было сосок). Важное значение для ребенка приобретает отличие между хорошим, приносящим удовлетворение соском материнской груди и таким же соском матери, испытывающей тревогу. Между ними нет никаких видимых различий. Но, как замечал Г.С. Салливан в посмертно опубликованной работе «Межличностная теория в психиатрии» (1953), «поскольку речь идет о переживаниях младенца, нужно помнить, что для него они принципиально отличаются друг от друга, что обусловливает абсолютно разное обращение с ними и поведение вообще».

Высказывая свои соображения по этому поводу, Г.С. Салливан пояснил их следующим примером. Предположим, что в тот момент, когда младенец охотно и активно сосет материнскую грудь, происходит нечто неожиданное, вызывающее у матери сильную тревогу. Ее тревога немедленно вызывает тревогу у младенца, что приводит к изменению его поведения: младенец выпускает сосок груди изо рта; отказывается его снова искать; отталкивает его от своих губ, если мать пытается поднести его к ним; отрыгивает молоко. Тем самым происходит нарушение межличностной ситуации между матерью и ее ребенком, в результате чего сосок груди матери, испытывающей тревогу, продолжает давать молоко, потребность в пище остается, переживаемое напряжение требует продолжать кормления, но «с разрушением интерперсональной ситуации оно прерывается».

Подобное рассмотрение межличностных отношений привело Г.С. Салливана к утверждению, что в структуре первичных переживаний младенца возникают два знака, символизирующих хорошую и плохую (вызывающую тревогу) мать. Сходные размышления о процессах кормления грудного ребенка привели многих психоаналитиков к мысли, что восприятие младенцем материнской груди вызывает у него такие переживания, которые становятся важным фактором, оказывающим существенное влияние как на его психическое состояние, так и на процесс становления личности.

ГУМАНИСТИЧЕСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ – название, предложенное немецко-американским психоаналитиком Эрихом Фроммом (1900–1980) для обозначения учения, в основу которого положены идеи гуманистической этики, рассматривающей человека как деятельное и любящее существо.

В работе «Кризис психоанализа» (1970) Э. Фромм высказал мысль, что причина данного кризиса состоит в «превращении психоанализа из радикальной теории в конформистскую». Если первоначально психоанализ был радикальной теорией, раскрывающей бессознательные мотивы деятельности человека и освобождающей его от различного рода иллюзий, то со временем он утратил эти черты, впал в застой и, по словам Э. Фромма, «скатился в конформизм и поиски респектабельности».

Истоки кризиса психоанализа лежат в учении З. Фрейда о человеке и культуре. С одной стороны, психоаналитические представления о бессознательном служили основой для критического мышления, разрушившего догматическую веру в сознание как глубинный уровень психики и способствовавшего пониманию «ложного сознания», человеческого самообмана, механизмов подавления естественных желаний человека в обществе. С другой стороны, критическое мышление З. Фрей да сводилось к критике подавления сексуальности в культуре и к осторожной постановке вопроса о том, не являются ли некоторые культуры невротическими, без радикальной попытки однозначно ответить на этот вопрос. Присущее классическому психоанализу внутреннее противоречие привело, по мнению Э. Фромма, к тому, что его ортодоксальные ученики последовали не за З. Фрейдом-радикалом, а за основателем психоанализа-реформатором.

Отталкиваясь от психоаналитических концепций З. Фрейда, Э. Фромм пересмотрел те из них, которые отражали механистический взгляд на природу человека. По его убеждению, классический психоанализ способствовал обогащению знаний о человеке, но он не преумножил знания о том, «как человек должен жить и что он должен делать». Расценивая психологию как естественную науку, З. Фрейд совершил ошибку, отделив психоанализ от философской и этической проблематики. Он не обратил внимание на то, что невозможно понять человека, если не рассматривать его во всей целостности, включая ответ на вопрос о смысле его существования. Поэтому, как считал Э. Фромм, классический психоанализ необходимо реформировать таким образом, чтобы перевести прозрения и идеи З. Фрейда в экзистенциальную плоскость: психоанализ должен опираться на антропологическо-философскую концепцию человека. Творческое возрождение психоанализа возможно в том случае, если он «преодолеет свой позитивистский конформизм и снова станет исполненной социальной критики новаторской теорией в духе радикального гуманизма».

Гуманистический психоанализ основывался на ряде сформулированных Э. Фроммом теоретических положений, среди которых принципиально важными были следующие: ключевая проблема психики – не удовлетворение или фрустрация желаний, потребностей человека, а его особая связь с внешним миром; миф об Эдипе следует понимать как символ не инцестуозной (кровосмесительной) любви между матерью и сыном, а протест сына, восставшего против отца в патриархальном обществе; сексуальные влечения – не причина, а следствие психологического симбиоза ребенка с матерью; тоска по любви матери и страх перед ее деструктивностью являются более сильными и элементарными, чем восходящая к сексуальному желанию связь с ней; одна из основных причин возникновения неврозов уходит своими корнями не в эдипальную, а в предэдипальную связь ребенка с матерью; в сновидениях отражается не только все худшее, но и все лучшее из того, что свойственно человеку; инстинкт жизни представляет собой первичную потенциальность в человеке, в то время как инстинкт смерти – вторичная потенциальность, относящаяся к психопатологии; помимо изученного З. Фрейдом вытеснения желаний человека имеет место «социальное вытеснение», как недопущение осознания социальных противоречий, вызванных обществом страданий; полное осознание вытесненного возможно только в том случае, если оно выходит за пределы индивидуальной сферы и включает в себя анализ «социального бессознательного»; наряду с индивидуальным характером следует учитывать «социальный характер» как совокупность черт, свойственных большинству членов данной социальной группы и возникающих в результате общих для них переживаний и общего образа жизни; в современном мире психоанализ утратил свою критическую функцию и, следовательно, важно развить гуманистический социальный критицизм как необходимое условие достижения того, что у З. Фрейда было выражено в максиме «Там, где было Оно, должно стать Я»; психоанализу предстоит изучить «патологию нормальности», то есть хроническую, слабо выраженную шизофрению, которую порождает технократическое общество настоящего и будущего.

Основные положения гуманистического психоанализа были намечены, а позднее сформулированы и развиты Э. Фроммом во многих его работах, в частности, в таких, как «Бегство от свободы» (1941), «Человек для себя» (1947), «Забытый язык» (1951), «Здоровое общество» (1955), «Искусство любить» (1956), «Душа человека» (1964), «Революция надежды» (1968), «Анатомия человеческой деструктивности» (1973), «Иметь или быть» (1976) и других.

Согласно Э. Фромму, сущность любого невроза и нормального развития человека составляет его борьба за свободу и независимость. В этом смысле невроз можно рассматривать в качестве неудачной попытки разрешить конфликт между непреодолимой внутренней зависимостью и стремлением к свободе. Как правило, человек направляет свои усилия на обретение свободы от различного рода зависимостей. Но «свобода от» – это негативная свобода, которая нередко начинает его угнетать и он прибегает к «бегству от свободы». Перед человеком стоит проблема обретения свободы для чего-то созидательного, конструктивного. «Свобода для» является позитивной, состоящей в «спонтанной активности всей целостной личности человека». Реализация «свободы для» – освобождение от неврозов и путь нормального, здорового развития человека, так как подлинная свобода означает не произвол, а возможность быть самим собой, «не клубком алчных страстей, а тонко сбалансированной структурой, которая в любой момент может столкнуться с альтернативой – развитие или разрушение, жизнь или смерть».

В целом, по Э. Фромму, неврозы – это «симптомы морального поражения». Во многих случаях невротические симптомы являются не чем иным, как конкретным выражением морального конфликта. Это означает, что успешность терапевтических усилий зависит от понимания и решения моральной проблемы человека, которая заключается в безразличии человека к самому себе. Отсюда цель гуманистического психоанализа, заключающаяся в раскрытии перед человеком правды о нем самом и активизации его внутреннего потенциала для того, чтобы он был самим собой, ориентировался в своем мышлении и поведении на такие ценности жизни, приоритетом которых является не иметь, обладать (знаниями, машиной, властью, другим человеком и т. д.), а быть продуктивным, добродетельным, любящим, жизнерадостным.

Э. Фромм исходил из того, что практическая реализация идей гуманистического психоанализа предполагает такую подготовку аналитиков, при которой они могли бы видеть в пациенте прежде всего человека, а не просто «этого больного». Психоаналитики должны преодолеть «вещизм», то есть представление о самих себе и о других как вещах, преодолеть безразличие и отчуждение от других людей, от природы и от самих себя.

С точки зрения Э. Фромма, современный психоанализ вовлечен во всеобщий процесс отчуждения. Психоаналитик воспринимает пациента в качестве вещи, состоящей из отдельных частей, которые сломались и требуют замены, подобно деталям автомобиля. Соответствующие поломки он называет симптомами и видит свою терапевтическую задачу в том, чтобы отремонтировать «сломанные детали». При этом он не рассматривает пациента как уникальное единство, которое можно понять полностью только в процессе тесной связи с ним, в акте сопереживания и любви.

В отличие от подобной терапевтической практики гуманистический психоанализ ориентирован на восприятие человека в качестве целостного существа. Осуществление такого психоанализа означает способность аналитика на установление сердечных связей со своим пациентом. Психоаналитик не должен смотреть на пациента как на объект исследования и лечения. Он должен стать с ним единым целым и в то же время сохранить чувство объективности. Полное понимание происходящего – это не интерпретация, с помощью которой происходит описание пациента как объекта с различными неисправностями и объяснение причин их появления, а интуитивное постижение, возникающее у аналитика и, если анализ оказывается удачным, у пациента.

Если, как подчеркивал Э. Фромм, психоанализ будет развиваться в этом направлении, то есть станет действительно гуманистическим, то он даст человечеству неисчерпаемые возможности для духовной трансформации и развития людей. «Если же он останется крепко связанным с социальным пороком отчуждения, то, хотя он и сможет исправить ту или иную «поломку» человеческой психики, он будет при этом лишь инструментом по превращению человека в более автоматизированное и в более прилаженное к обществу отчуждения существо».

Д

ДЕЖА ВЮ (франц. deja vu) – «уже виденное», ощущение того, что имеющееся место в настоящем встречалось в прошлом и уже переживалось человеком.

К проблеме «уже виденного» З. Фрейд обращался на ранних этапах возникновения и развития психоанализа. Так, в статье «О покрывающих воспоминаниях» (1899) он поднимал вопрос о сохраняющихся в памяти воспоминаниях детства, о переживаниях, которые эти воспоминания вызывают в более позднее время, об ошибочных воспоминаниях, имеющих место в жизни человека. В этой статье не обсуждался вопрос у феномене «уже виденного» в собственном смысле этого слова, но предпосылки к осмыслению его были очевидны. Не случайно два года спустя в работе «Психопатология обыденной жизни» (1901) в поле зрения З. Фрейда оказались разнообразные ошибочные действия, включая и те, которые были обозначены им как «уже виденное».

Основоположник психоанализа обратил внимание на своеобразные ощущения, испытываемые человеком в определенных ситуациях, когда ему представляется, что он уже переживал то же самое, находился в точно таком же положении, хотя ему и не удается отчетливо вспомнить прежнее, имевшее место ранее. Человек может относиться к данному феномену («уже виденному»), как к чему-то чудесному, интригующему, жуткому, поскольку не находит, как правило, разумного объяснения ему. Дело доходит до того, что подчас он может рассматривать «уже виденное» в качестве доказательства своего, так сказать, предсуществования. Некоторые психологи обращали внимание на данный феномен, но их объяснения сводились или к психическому расстройству человека, или к возникновению у него различного рода иллюзий, или к наличию сопутствующих обстоятельств, по ассоциации вызывающих своеобразное видение настоящего как уже знакомого, пережитого. Однако ни одно из этих объяснений не представлялось З. Фрейду удовлетворительным, правильным, адекватным образом отражающим существо «уже виденного».

В предложенном им объяснении того, что было названо «дежа вю», З. Фрейд исходил из предположения, в соответствии с которым в основе данного явления лежат бессознательные фантазии человека. Ощущение «уже виденного» отвечает, по его словам, «воспоминанию о бессознательной фантазии». В качестве иллюстрации он привел пример собственного мимолетного переживания «уже виденного», возникшего на основе эмоционального состояния, послужившего поводом для появления бессознательной фантазии, которая возникла у него в результате желания улучшить свое положение как практикующего врача. Речь шла об «удивительном совпадении» – о встрече с людьми, о которых он только что думал. Дело в том, что несколько дней спустя после получения звания профессора З. Фрейд гулял по Вене и вдруг его мысли сосредоточились на необычной фантазии о родителях одной девочки, ранее обратившихся к нему в связи с тем, что у ребенка неожиданно стали проявляться первые признаки навязчивости. Он с интересом отнесся к этому случаю, но вскоре родители девочки отклонили его лечение и дали ему понять, что хотели бы обратиться к одному из зарубежных авторитетов. В процессе прогулки по городу у З. Фрейда возникла фантазия о том, что родители девочки вновь просят его возобновить лечение их дочери, так как теперь они полностью доверяют ему. В ответ на эту просьбу он мысленно говорит, что звание профессора ничего не меняет в отношении его терапевтических способностей и что если он не был пригоден им, когда был доцентом, то они могут обойтись без него и теперь, когда он стал профессором. На этом месте его фантазия была прервана громким приветствием, исходящим как раз из уст тех родителей, которым он только что «отомстил», мысленно отклонив их предложение, и которые, как оказалось, в тот момент проходили мимо него. Подобное совпадение не было ни иллюзией, ни чудом. З. Фрейд шел по почти безлюдной улице навстречу родителям девочки, лечение которой у него было прервано ими, и на расстоянии нескольких шагов до них узнал их фигуры. По внутренним эмоциональным мотивам он устранил это восприятие из сознания, но эти же самые мотивы дали знать о себе в форме самопроизвольной фантазии «отмщения».

В опубликованном в 1907 году втором издании «Психопатология обыденной жизни» З. Фрейд привел пример анализа случая «уже виденного», в котором ощущения 37-летней женщины были особенно интенсивными и длительными. Женщина утверждала, что отчетливо помнила, как в возрасте между 12 и 13 годами она впервые была в гостях у своих школьных подруг в деревне, где испытала такие ощущения, будто ранее уже была там и видела сад, дом, расположение комнат в нем. Анализируя данный случай «уже виденного», З. Фрейд обратил внимание на примечательные совпадения: отправляясь в гости, девочка знала, что у ее подруг есть тяжело больной брат; находясь в гостях, она видела его и подумала, что он скоро умрет; у нее самой есть брат, который несколько месяцев ранее также был тяжело болен. Опираясь на эти данные, З. Фрейд дал следующее объяснение «уже виденному»: как и ее подруги, девушка переживала за своего тяжело больного брата; находясь в гостях, она должна была вспомнить об этом переживании; ее воспоминанию препятствовало вытеснение, обусловленное тем, что ее ожидание смерти брата было не чуждо окраске желательности, так как в случае его смерти она осталась бы единственным ребенком у родителей и, следовательно, они уделяли бы ей больше внимания; вытеснение бессознательного желания привело к тому, что в гостях у школьных подруг у нее произошел сдвиг в воспоминании, в результате чего девушка перенесла свои чувства припоминания на сад и дом, то есть имело место так называемое ложное припоминание (франц. fausse reconnaissance).

В статье «О ложных воспоминаниях [deja raconte] во время психоаналитического лечения» (1914) З. Фрейд рассмотрел различные виды неадекватного восприятия реальности. Особое внимание он уделил случаям заблуждения пациентов относительно того, что они будто бы уже рассказывали аналитику о тех или иных эпизодах из их жизни, делились с ним своими воспоминаниями о них, в то время как на самом деле ничего этого не было. Подобные случаи объясняются, по его мнению, тем, что находящийся в анализе пациент действительно намеревался рассказать о чем-то, даже предпринял попытку сделать это, возможно, несколько раз повторял ее, но «сопротивление мешало ему привести в исполнение его намерение и он спутал воспоминание о своем намерении с воспоминанием о его выполнении». В поле зрения З. Фрейда оказался и такой вид «ложного припоминания», который нередко имеет место в конце терапии. Так, если аналитику удается достичь того, что пациент признает и принимает вытеснение, связанное с реальными или воображаемыми событиями жизни, то последний может сказать, что теперь у него такое ощущение, будто он всегда знал об этом. Подобный исход является результатом того, что тем самым, как считал З. Фрейд, «разрешается аналитическая задача».

ДЕПЕРСОНАЛИЗАЦИЯ – состояние, характеризующееся расстройством самосознания личности, отчуждением некоторых или всех психических процессов, собственным ощущением нереальности.

При деперсонализации наблюдается искаженное восприятие человеком самого себя и утрата единства Я. Целостное Я расщепляется на отдельные части, среди которых самостоятельное существование приобретают действующее Я и наблюдающее Я. Расщепление Я сопровождается самоотчуждением, в результате чего утрачивается представление о собственной реальности. Под воздействием наблюдающего Я собственные мысли и телесные движения воспринимаются как бы со стороны. Собственный голос кажется чужим, части тела – измененными и не принадлежащими самому человеку.

В легких случаях деперсонализация выражается в том, что пациент ощущает внутреннюю измененность, касающуюся его восприятия, чувств и мыслей. Он становится как бы безучастным к своим собственным переживаниям, утрачивает способность к выражению радости, печали, раскаяния. В тяжелых случаях деперсонализация сопровождается отчуждением пациента от своего собственного Я, расщеплением и раздвоением его.

С психоаналитической точки зрения деперсонализация является результатом внутрипсихического конфликта, разрешение которого сопровождается дисбалансом психической структуры и расщеплением Я на отдельные, отчужденные друг от друга части. Одни психоаналитики соотносят деперсонализацию с переключением сексуальной энергии с внешних на внутренние объекты и направленностью либидо не на какой-то один объект, а на составляющие его части. Другие – с действием бессознательных защитных механизмов, оборачивающихся неудачной попыткой бегства от внешних угроз и внутренних страхов. Третьи – с безуспешным стремлением примирить нарциссические желания и деструктивные влечения. Четвертые – с обострением противостояния между телесным Я и гиперморальным Сверх-Я.

Некоторые аналитики исходят из того, что деперсонализация является результатом отчужденных межличностных отношений. Так, в понимании Р. Лэйнга (1927–1994) деперсонализация – это метод, используемый человеком в качестве общения с другими людьми, когда они становятся надоедливыми, беспокоящими и воспринимаются в качестве человекообразных роботов. Один человек постоянно боится быть деперсонализированным другим, в результате чего оба «стремятся ощущать себя более или менее деперсонализированными и стремятся деперсонализировать другого». Это ведет к тому, что у человека происходит распад ощущения собственной индивидуальности и утрата ощущения реальности.

Изучение процессов деперсонализации нашло свое отражение в исследованиях ряда аналитиков, включая работы Э. Якобсон «Деперсонализация» (1959), С. Салина «Деперсонализация и дереализация» (1962), Дж. Арлоу «Деперсонализация и дереализация» (1966), П. Брадлоу «Деперсонализация, расщепление Я, нечеловеческая фантазия и стыд» (1973).

ДЕПРЕССИВНАЯ ПОЗИЦИЯ – понятие, используемое в психоанализе для описания одного из ранних этапов развития ребенка и изменений, происходящих в его психической организации.

Термин «депрессивная позиция» был использован М. Кляйн (1882–1960) при рассмотрении специфики интеллектуального и эмоционального развития младенца. Она исходила из того, что в первые три или четыре месяца жизни ребенка у него развивается депрессивная тревога, основанная на чувствах любви и деструктивных импульсах по отношению к материнской груди, что приводит к параноидно-шизоидной позиции. Затем в течение второй четверти первого года жизни развитие ребенка характеризуется младенческой депрессивной позицией, свидетельствующей о наступлении определенных изменений в его отношениях с окружающим миром.

В отличие от параноидно-шизоидной позиции, в рамках которой у младенца возникает двойственное отношение к первому объекту («хорошая» и «плохая» грудь матери), при депрессивной позиции укрепляется отношение ребенка к матери как к личности. Ребенок становится способным воспринимать мать в качестве «цельного объекта», у него усиливается идентификация с ней, а также развивается способность выражать свои эмоции по отношению к другим людям и окружающему миру. В его психике начинают действовать процессы синтеза и интеграции, способствующие ослаблению противоречий между внутренними и внешними образами. Вместе с тем, как полагала М. Кляйн, эти же процессы становятся причиной того, что предшествующие конфликты между любовью и ненавистью набирают силу, а амбивалентность переживается по отношению к целостным объектам. Тревога преследования «плохой» грудью, свойственная параноидно-шизоидной позиции, сменяется тревогой, связанной с переведенной во внутренний план матерью, которая в восприятии ребенка «является ранимой, повреждаемой, подверженной опасности уничтожения или уже уничтоженной и утраченной навсегда». У ребенка возникает чувство вины, а свойственные ему ранее формы защиты образуют маниакальную защиту. Разделение целостных объектов на неповрежденные живые и поврежденные (умирающие или мертвые) становится защитой от депрессивной тревоги.

В рамках депрессивной позиции ребенок сталкивается с конфликтами, виной и печалью. Его способность переносить тревогу в определенной степени детерминирована более ранним развитием. Если это развитие не характеризовалось избыточной тревогой преследования, то в силу интеграционных процессов ребенок оказывается способным интроецировать целостные объекты и тем самым преодолевать депрессивную позицию. Если он не справляется со множеством тяжелых ситуаций тревоги, то «может иметь место сильная регрессия от депрессивной к параноидно-шизоидной позиции», что может сказаться на последующем развитии ребенка.

ДЕПРЕССИЯ – психическое состояние, характеризующееся подавленностью, снижением умственной и психосоматической деятельности, заторможенностью мыслей и действий, обострением чувств страдания и вины.

В психоаналитической литературе депрессия соотносится с утратой человеком интереса к внешнему миру и усилением упреков по отношению к самому себе. Утрата интереса к внешнему миру сопровождается поглощенностью Я внутриличностными переживаниями и страданиями, связанными с понижением чувства собственного Я. Усиление упреков по отношению к самому себе находит отражение в самокритике, унижении перед другими людьми, ожидании отверженности, изгнания, наказания. В состоянии депрессии у человека наблюдается тенденция к болезненному самоуничижению, самокомпрометации и моральному осуждению самого себя.

При невротической депрессии амбивалентный конфликт между реальной реакцией на утрату объекта любви и регрессией к нарциссическому отождествлению принимает такую патологическую форму, при которой само страдание становится садомазохистским удовольствием, сопровождающимся опустошением Я до полного оскуднения. Как замечал З. Фрейд в работе «Скорбь и меланхолия» (1917), «на таких депрессиях при неврозе навязчивых состояний после смерти любимого человека мы видим, к чему приводит амбивалентный конфликт сам по себе, если при этом отсутствует регрессивное втягивание, убирание либидо».

Патологические проявления депрессии могут характеризоваться чередованием меланхолических и маниакальных фаз, развитием маниакально-депрессивного психоза, циклического помешательства и других аффективных расстройств.

Американский психоаналитик Р. Шпитц (1887–1974) ввел в психоаналитическую литературу представление об анаклитической депрессии, под которой понимается отсутствие в раннем детстве опоры на отношение привязанности ребенка к матери. Анаклитическая депрессия связана с отрывом ребенка от семьи при его помещении в ясли. По мнению Р. Шпитца, высказанному в статье «Анаклитическая депрессия» (1946), возникающая у младенца в период второго полугодия жизни данная депрессия является результатом нарушения развития, вызываемого разрывом связей с матерью и утратой интереса к общению с людьми.

Некоторые специалисты в области детского анализа, в частности, Т. Фэлд, Л. Крэйслер и др. считают, что инфантильная депрессия может иметь место не только у шестимесячных детей, но и в более ранний период жизни, у двухмесячных младенцев. О ее проявлении свидетельствуют застывшее выражение лица, отворачивание взгляда, замедленность движений, отсутствие улыбок и смеха.

Исследования современных психоаналитиков показали, что ранняя депрессия у детей может наступить не только при разлуке ребенка с матерью, но и при его контакте с ней в том случае, когда ее физическое присутствие сопровождается ее духовным отсутствием, как это случается, например, при погружении матери в депрессию по причине аборта, смерти другого ребенка или в силу иных обстоятельств жизни.

Инфантильная депрессия часто является прототипом всякой депрессии взрослого человека, свидетельствующей об упадке его жизненных сил, инстинктов, влечений.

Э. Фромм (1900–1980) отметил то обстоятельство, что довольно часто в клинической практике встречается хроническая невротическая депрессия, отличающаяся тем, что больной не осознает ни причин своей депрессии, ни сам факт заболевания. Такие больные даже не замечают, что они чем-то подавлены. В этом случае специалисты говорят о «замаскированной депрессии» или «депрессии с улыбкой». Рассматривая случаи подобной депрессии, Э. Фромм считал вероятной гипотезу, в соответствии с которой даже самые трудные случаи такого заболевания (при одинаковых семейных обстоятельствах) встречались бы реже и в менее острой форме, если бы «доминирующими настроениями в нашем обществе были надежда и любовь к жизни». Однако, как подчеркивал он в работе «Анатомия человеческой деструктивности» (1973), в последнее время наблюдается прямо противоположная картина, создающая «благоприятную почву для индивидуальных депрессивных состояний».

ДЕРЕАЛИЗАЦИЯ – состояние, характеризующееся таким восприятием окружающего мира, при котором возникает ощущение его нереальности, призрачности, чуждости.

При дереализации внешний мир предстает перед человеком в качестве чего-то застывшего, смутного, бесцветного, безжизненного, ненастоящего. В незнакомой обстановке у человека может возникать ощущение, что эта ситуация знакома, и, напротив, хорошо известная обстановка воспринимается как увиденная впервые и чуждая.

В состоянии дереализации нарушается восприятие не только пространства, но и времени, когда оно кажется быстротечным, стремительным сиюминутным или бесконечно тянучим, медленно проходящим, затяжным. Дереализации может сопровождаться растерянностью и страхом, легким и тяжелым психическим расстройством.

Дереализация тесно связана с деперсонализацией, являющейся искаженным восприятием человеком самого себя. Они могут сопровождать друг друга, приобретать одинаковую форму интенсивности или быть различными по силе и яркости выражения. Поэтому при психоаналитическом рассмотрении дереализации, как правило, в поле зрения исследовательской и терапевтической деятельности оказывается и феномен деперсонализации. Типичным примером в этом отношении могут служить статьи, имеющие одинаковое название «Деперсонализация и дереализация», опубликованные С. Салиным в 1962 г. и Дж. Арлоу в 1966 г.

ДЕРЕФЛЕКСИЯ – специальная терапевтическая техника, метод или прием, используемые в логотерапии при лечении невротических заболеваний.

Представления о необходимости дерефлексии вытекали из этиологии неврозов, свидетельствующей о чрезмерном внимании пациентов к каким-либо проблемам или психическим состояниям, об их преувеличенных интенциях и патологическом характере навязчивого самонаблюдения, получившем в логотерапии название гиперрефлексии. Метод дерефлексии предназначен для того, чтобы нейтрализовать невротическую склонность к самонаблюдению. Посредством его пациент научается игнорировать свои невротические симптомы.

Хотя в качестве специального метода лечения нервнобольных дерефлексия получила концептуальное обоснование в логотерапии В. Франкла (1905–1990), тем не менее использование ее в терапевтических целях имело место уже у З. Фрейда. Так, однажды к основателю психоанализа обратился за помощью дирижер венского оперного театра Б. Вальтер, который жаловался на боли в руках, мешавшие его профессиональной деятельности. Во время консультации у З. Фрейда известный дирижер выразил опасения по поводу того, что испытываемые им боли в руках могут привести к тому, что он не сможет выполнять возложенные на него обязанности. При этом он сообщил, что не ощущает боли лишь в тот момент, когда полностью отдается своей работе. З. Фрейд спросил дирижера, давно ли он был в отпуске, и, узнав о его длительной, беспрерывной работе, посоветовал ему отправиться в путешествие на несколько дней на Сицилию, посетить музеи изобразительного искусства, полюбоваться мировыми шедеврами. По возвращении из путешествия дирижер вновь пришел на прием к З. Фрейду в надежде на то, что наконец-то начнется лечение, которое избавит его от болей в руках и от страхов, возникавших у него по поводу возможных последствий. Но З. Фрейд не стал прибегать к психоаналитическому лечению, сказав, что венский дирижер может приступать к своей работе и что он готов нести полную ответственность за благоприятный исход. И действительно, приступив к работе, венскому дирижеру уже не было необходимости обращаться за помощью к врачу.

Логотерапия стала использовать дерефлексию в качестве метода, способствующего излечению нервнобольных. Лечение основывалось на том, что, по словам В. Франкла, «пациент должен быть дерефлексирован от его расстройства к задаче, близкой для него или близкому ему партнеру». Пациент должен быть переориентирован к его «специфическому признанию и миссии в жизни», то есть он должен осознать смысл своего существования. «Порочный круг разрывается не самоозабоченностью невротика, будь то жалость к себе или презрение; ключом к выздоровлению является самосвершение».

Специфику метода дерефлексии можно проиллюстрировать на примере, использованном В. Франклом в одной из его работ. Пациентка страдала невротическим стремлением наблюдать свой акт глотания. Каждый раз во время еды она с тревогой ожидала, что пища пойдет вниз не так, как следует, и пациентка подавится. Нарастающая тревога и постоянное самонаблюдение нарушили у нее процесс принятия пищи, в результате чего она стала катастрофически худеть. В ходе терапии ее научили доверять своему организму. Пациентка была терапевтически дерефлексирована посредством формулы: «Я не нуждаюсь в том, чтобы наблюдать мое глотание, потому что я не нуждаюсь в том, чтобы глотать, поскольку фактически не я глотаю, а скорее оно делает это». Оно – это бессознательный, неинтенциональный акт глотания, на который можно вполне положиться.

Пациент, страдающий, например, от бессонницы, не должен думать о сне или бессоннице. В дополнении к тревоге по поводу еще одной бессонной ночи происходит усиление его невротического состояния в результате деструктивного действия гиперрефлексии. Применение метода дерефлексии дает возможность переключить внимание пациента с его расстройства на что-то другое. Но дерефлексия может иметь терапевтический эффект лишь тогда, когда сознание пациента направлено к позитивным аспектам его деятельности. Поэтому установка на переключение внимания пациента должна быть осуществлена не в негативной, а в позитивной форме, так как в противном случае его внимание может быть сосредоточено в еще большей степени на той же проблеме, которая и привела к невротическим реакциям.

Самоцентрированность пациента на чем-то опасна. При шизофрении, в частности, дерефлексия может служить лишь в качестве поддержки других методов терапии. При иных формах психических заболеваний реориентация пациента к потенциальному смыслу его существования и задаче реализации этого смысла позволяет, как считал В. Франкл, максимальное использование метода дерефлексии.

ДЕСТРУКТИВНОСТЬ – разрушение, исходящее от человека и направленное вовне, на внешние объекты или во внутрь, на самого себя.

В психоаналитической литературе первые представления о деструктивности содержались в ранних, относящихся к периоду 1910–1912 годов, работах А. Адлера, В. Штекеля, К.Г. Юнга, С. Шпильрейн. А. Адлер (1870–1937) высказал соображение о присущем человеку «агрессивном влечении». В. Штекель (1868–1940) обнаружил, что в сновидениях и фантазиях пациентов часто проявляются такие мотивы и сюжеты, которые свидетельствуют о проявлении у них ненависти и наличии внутренней тенденции к смерти. К.Г. Юнг (1875–1961) исходил из того, что либидо включает в себя силы, направленные как на созидание, так и на разрушение. Как было им отмечено в работе «Либидо, его метаморфозы и символы» (1912), страх невротика перед эротическими влечениями может привести к тому, что он не захочет участвовать в битве за жизнь: он душит в себе бессознательные желания и тем самым совершает как бы самоубийство; «страсть уничтожает саму себя» и, следовательно, либидо «есть бог и дьявол»; любовь поднимает человека не только над самим собою, но также над границами его смертности ввысь к божественности и в то же время «она и уничтожает его». В 1911 году на заседании Венского психоаналитического общества С. Шпильрейн (1885–1942) высказала идею о склонности человека к деструктивности, а некоторое время спустя опубликовала в одном из психоаналитических журналов статью «Деструкция как причина становления» (1912), в которой в явной форме выразила свое представление о присущем человеку деструктивном начале.

Присутствовавший на заседаниях Венского психоаналитического общества З. Фрейд сделал несколько возражений по поводу увлечения С. Шпильрейн биологическими концепциями. В одном из писем к К. Юнгу (от 21 марта 1912 года), который был в свое время научным руководителем С. Шпильрейн, он отметил исследовательские способности молодой девушки, но в то же время подчеркнул, что рассмотренное ею деструктивное желание не может быть им принято, так как оно ему «не по вкусу».

В опубликованной статье «Деструкция как причина становления» С. Шпильрейн показала, что в процессе полового акта происходит разрушение и восстановление организма человека, а чувства отвращения, означающие отказ от сексуальной деятельности, соответствуют разрушающим компонентам самого сексуального инстинкта. Апеллируя к клиническим случаям, психическому аутоэротизму Ф. Ницше и саге о русском князе Олеге, где смерть любимого коня оборачивается смертью князя, погибшего от укуса змеи, выползшей из черепа коня (змея – символ сексуального вожделения, обернувшегося против князя Олега), она наглядно проиллюстрировала действие деструктивных сил в человеке. Обращаясь к трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта», а также к различным мифологическим сюжетам, в которых в той или иной степени отражена проблематика жизни и смерти, С. Шпильрейн продемонстрировала наличие деструктивных составляющих в сексуальности. Все это привело ее к таким заключениям, согласно которым «направленная против себя любовь ведет к самодеструкции», разрядка либидо тесно связана с «влечением к разрушению», «в половом инстинкте просматривается инстинкт смерти», «становление – это результат разрушения», а инстинкт размножения, психологически состоящий из двух антагонистических составляющих, «в равной мере является инстинктом становления и инстинктом разрушения». Одно из заключений, к которому пришла С. Шпильрейн, звучало следующим образом: «Смерть сама по себе ужасна, смерть на службе сексуального инстинкта, то есть как его разрушающая составляющая, ведущая к становлению, приносит благо».

Высказанные С. Шпильрейн идеи о деструкции, инстинкте разрушения и смерти в то время не были восприняты З. Фрейдом в должной мере. Однако спустя несколько лет он не только назвал ее статью о деструкции как причине становления богатой содержаниями и мыслями работой, но и, по сути дела, в какой-то степени воспроизвел некоторые ее аргументы. Это нашло отражение в его книге «По ту сторону принципа удовольствия» (1920), в которой при обосновании идеи о влечении к смерти он сослался на статью С. Шпильрейн «Деструкция как причина становления» и признал, что значительная часть его рассуждений на эту тему была предвосхищена в данной статье, где садистский компонент сексуального влечения был назван деструктивным.

В работе «Я и Оно» (1923) З. Фрейд высказал соображение, согласно которому Сверх-Я, выступающее в качестве критической инстанции, совести и чувства вины, может развивать по отношению к Я такую жестокость и строгость, которая превращается в садизм и беспощадную ярость. Признавая это обстоятельство, наглядно проявляющееся в практике психоанализа на примере пациентов, страдающих меланхолией, он усмотрел в Сверх-Я разрушительный компонент, связанный с направленностью агрессии человека не столько вовне, сколько вовнутрь.

В книге «Недовольство культурой» (1930) З. Фрейд выразил свою готовность признать, что в садизме и мазохизме психоаналитик имеет дело со сплавом эротики и деструктивности, направленной или вовнутрь, или вовне. При этом он заметил, что ему самому непонятно, как он сам и многие психоаналитики проглядели широко распространенную агрессивность и деструктивность. «Я вспоминаю, – писал он, – о собственном сопротивлении при первой встрече с идеей инстинкта деструктивности в психоаналитической литературе, помню, сколь долго оно длилось, пока я не стал восприимчивее к этой идее. Неудивительно поэтому, что другие ее отрицали и отрицают».

В работе «Почему война?» (1932) З. Фрейд констатировал то обстоятельство, что чаще всего поступки людей не являются результатом какого-то одного-единственного проявления влечения. Если среди людей раздаются призывы к войне, то это означает, что у них наличествует влечение к агрессии и разрушению. Причем его удовлетворение облегчается как раз потому, что имеет место переплетение деструктивных влечений с эротическими и идеальными. Рассматривая эти влечения, он полагал, что при размышлении о чудовищных событиях в истории трудно избавиться от впечатления, будто идеальные мотивы были лишь поводом для разгула деструктивных страстей, в иных же случаях, как, например, в жестокостях святой инквизиции, «идеальные мотивы превалировали в сознании, деструктивные же давали им бессознательное подкрепление».

Давая разъяснение по поводу психоаналитического понимания влечения к разрушению, З. Фрейд подчеркнул, что, исходя из клинического опыта, можно сделать вывод, согласно которому это влечение содержится внутри каждого живого существа и направлено на разрушение его с целью свести жизнь к состоянию неживой материи. Это влечение может быть названо влечением к смерти, в противоположность эротического влечения, представляющего собой стремление к жизни. Во имя сохранения своей жизни живому существу приходится разрушать чужую жизнь. Это означает, что влечение к смерти становится разрушительным тогда, когда оно направляется наружу и обращается против внешних объектов. Вместе с тем, как считал З. Фрейд, определенная доля влечения к смерти остается действенной и внутри живого существа. В психоаналитической практике приходится иметь дело с тем, что у многих пациентов деструктивное влечение загнано в глубины их собственной психики. В связи с этим он писал: «Нетрудно заметить, что в случае слишком большой активизации этого процесса можно ожидать ухудшения здоровья, в то время как поворот этих деструктивных влечений во внешний мир облегчает живые существа и действует на них благоприятно».

Исходя из такого понимания природы деструктивного влечения, З. Фрейд пришел к заключению, что с гуманистической точки зрения вполне понятное желание лишить человека его агрессивных наклонностей является не более чем иллюзией и практически неосуществимо. Поэтому речь может идти не о том, чтобы полностью устранить из жизни человека его влечение к деструкции, разрушению, а о том, чтобы попытаться отвлечь это влечение от проявления и реализации его в таких крайних формах, как войны. Для достижения данной цели необходимо использовать опосредованные пути борьбы с войнами и, в частности, направить против деструктивного влечения его извечного противника, Эрос. Это означает, что данному влечению должно противостоять все то, что объединяет между собой чувства людей. Прежде всего имеются в виду связи, основанные на чувствах любви и идентификации, а также на подчинении влечений разуму.

Не многие психоаналитики разделяли представления З. Фрейда о деструктивности. Одни из них вообще не восприняли его «метапсихологические спекуляции» о деструктивности, агрессии, инстинкте смерти, предпочитая обходить молчанием связанные с ними проблемы. Другие подвергли критике подобные теоретические положения классического психоанализа. К последним относятся, в частности, такие психоаналитики, как В. Райх и Э. Фромм.

В. Райх (1897–1957) считал, что деструктивный импульс появляется в живом существе в том случае, если оно стремится уничтожить источник опасности: разрушение становится биологически осмысленной целью. В этом случае мотивом является не удовольствие от деструкции, а заинтересованность влечения к жизни сохранить Я в целом, то есть влечение к деструкции служит «первоначальной биологической воле к жизни». Исходя из этого, В. Райх отрицал изначально биологический характер деструктивности, провел различие между деструктивной, садистской, двигательной и сексуальной агрессивностью, высказал идею о зависимости влечения к деструкции от сексуального застоя, пришел к заключению, что «подобно тому, как генитальная энергия при нарушениях превращается в деструктивную, так и при удовлетворении может совершиться обратное превращение деструктивной энергии в генитальную».

Э. Фромм (1900–1980) опубликовал работу «Анатомия человеческой агрессивности» (1973), в которой подчеркнул, что деструктивность является одной из наиболее важных проблем психоанализа, З. Фрейд предложил новую теорию, демонстрирующую «значительный прогресс в понимании деструктивности», но в то же время не столько прояснил, сколько завуалировал феномен агрессии. Подвергнув переосмыслению выдвинутые З. Фрейдом и другими учеными представления о деструк-тивности, он дал обоснование идеи, сводящейся к тому, что объяснение жестокости и деструктивности человека следует искать «не в унаследованном от животного разрушительном инстинкте, а в тех факторах, которые отличают человека от его животных предков».

Это обоснование включало в себя проведение различия между двумя совершенно разными видами агрессии: «доброкачественной», оборонительной, служащей делу выживания индивида и рода, имеющей биологические формы проявления и затухающей, как только исчезает опасность, угроза жизни; «злокачественной», биологически неадаптивной, характеризующейся деструктивностью и жестокостью, которые свойственны только человеку, так как, по мнению Э. Фромма, «только человек бывает деструктивным независимо от наличия угрозы самосохранения и вне связи с удовлетворением потребностей». Исследуя деструктивность, он исходил из того, что она может встречаться в двух различных формах: спонтанной (отмщение, экстаз), представляющей собой проявление дремлющих деструктивных импульсов, которые активизируются при чрезвычайных обстоятельствах; связанной со структурой личности (садизм, некрофилия, то есть любовь ко всему неживому), деструктивные черты характера которой в скрытом или явном виде присущи конкретному индивиду.

ДЕТЕРМИНИЗМ ПСИХИЧЕСКИЙ – закономерное протекание психических процессов, взаимосвязь явлений душевной жизни человека. Принцип психического детерминизма лежит в основе классического психоанализа. Согласно этому принципу, в психике нет ничего случайного. Человеческая деятельность подчинена определенным закономерностям. Выявление этих закономерностей позволяет внести ясность в понимание бессознательного, внутреннего мира человека.

Многие мыслители прошлого пытались ответить на вопрос о соотношении случайности и необходимости, свободы воли и закономерности в мире природы и человека. Одни из них полагали, что все в жизни определяется случаем. Человек наделен свободой воли делать что хочет и как хочет. Другие рассматривали необходимость и закономерность в качестве ключевых моментов развития природы и человеческой деятельности.

З. Фрейд по-своему переосмыслил проблему соотношения необходимости и случайности, свободы воли и закономерности в жизни человека. Он не отверг случайность как таковую. По этому поводу основатель психоанализа писал: «все в нашей жизни случайность, начиная от нашего происхождения вследствие встречи сперматозоида с яйцеклеткой». Но это такая случайность, которая находит свое выражение в закономерности и необходимости природы. То, что во внешнем мире люди называют случайностью, подчинено точным законам.

Аналогичная картина наблюдается и в сфере психического, во внутреннем мире человека. Здесь, по убеждению З. Фрейда, нет места случайности, связанной с бессознательными желаниями людей. В психике человека действуют свои закономерности, независимо от того, осознает он их или нет. В сфере психического произвольные на первый взгляд процессы являются в действительности вполне определенными и закономерными. Вера в психическую свободу и произвол должна, по словам З. Фрейда, «сложить оружие перед требованием детерминизма, господствующего также и в области душевной жизни».

Наглядным примером детерминации психических процессов могут служить так называемые ошибочные действия. Речь идет об оговорках, описках, очитках, забывании имен, затеривании предметов. Чаще всего эти ошибочные действия мы воспринимаем в качестве досадной случайности. На самом деле они вызваны к жизни работой бессознательного. Их возникновение закономерно и объяснимо.

Однажды радиокомментатор вел передачу о завершении визита главы иностранного государства в нашу страну. При этом он произнес: «на прощание главы государств обменялись рукопожратием». Разумеется, радиокомментатор хотел сказать, что главы государств обменялись рукопожатием. Но его оговорка не была случайной. Как человек, разбирающийся в политике, он знал, что обмен любезностями между главами государств соответствует дипломатическому этикету. В действительности же переговоры между ними не принесли ожидаемых результатов. Главы государств готовы были, что называется, «сожрать друг друга». Радиокомментатор понимал это. Но по долгу службы был вынужден вести свой репортаж на возвышенной ноте. Внутренний конфликт между тем, что он знал и как должен был официально излагать информацию, обернулся непреднамеренной оговоркой. Случайная на первый взгляд оговорка имела вполне реальные основания и явилась закономерным результатом столкновения между собой двух разнонаправленных психических процессов.

В рамках психоанализа «случайности» подобного рода являются предметом пристального внимания и изучения. Одна из важных задач психоанализа как раз и состоит в раскрытии тех закономерностей, которые стоят за ними.

Ошибочные действия, сновидения, симптомы психических заболеваний – три сферы жизнедеятельности человека, психоаналитическое исследование которых основывается на принципе психического детерминизма.

Часто сновидения кажутся случайными, не имеющими смысла. Однако, как считал З. Фрейд, сами по себе сновидения не случайны. Будучи психическими явлениями, они представляют собой реализацию неосуществленных желаний человека. Эта психическая детерминация сновидений дает возможность их толкования. Так, первая пришедшая в голову мысль о каком-либо сновидении или его части подчинена определенной связи. Она не произвольна. Свободно возникшая мысль психически обусловлена, детерминирована. На этом положении как раз и основывается психоаналитический метод толкования сновидений.

Невротические заболевания также имеют психическую детерминацию. Их истоки следует искать в детстве человека. Они связаны, в представлении З. Фрейда, с инфантильными переживаниями. Теми переживаниями, которые испытывал ребенок в период своего раннего психосексуального развития.

Ни одно из психических явлений не является абсурдным. Ни один психический процесс не возникает случайно. Все взаимосвязано между собой в человеческой психике. Во внутреннем мире человека произвольные на первый взгляд явления и процессы являются в действительности строго детерминированными. Таков смысл психического детерминизма, отстаиваемого в рамках психоанализа.

Швейцарский психотерапевт К.Г. Юнг (1875–1961) выдвинул идею синхронистичности, выходящую за рамки фрейдовского понимания психического детерминизма. Столкнувшись с необычными явлениями жизни и изучив внутренние ощущения пациентов по поводу неслучайных случайностей, он объяснил одновременность протекания беспричинных событий существованием особой некаузальной (непричинной) связи. В основе данной связи лежат, по его мнению, смысловые совпадения. В качестве принципа объяснения одновременности событий, реально происходящих во внешнем мире и переживаемых человеком в сновидении или собственном внутреннем видении, он дал название синхронистичности. Данная идея была изложена им в работах «О «синхронистичности» (1951) и «Синхронистичность: акаузальный объединяющий принцип» (1952).

ДЕТОУБИЙСТВО – реальное или воображаемое событие, связанное с переживаниями, вызванными к жизни неудовлетворительными отношениями между родителями и детьми.

З. Фрейд уделял основное внимание феномену отцеубийства, рассмотренному с точки зрения филогенетического и онтогенетического развития человека. Осмысление данного феномена способствовало выдвижению гипотезы об эдиповом комплексе, которая легла в основу психоаналитических представлений о возникновении неврозов, а также становлении религии, нравственности, человеческой цивилизации. Проблематика детоубийства не затрагивалась им в прямой форме. Однако сформулированные им в работе «Торможение, симптом и страх» (1926) идеи о внутриутробном состоянии, страхе рождения и влечении к смерти подготовили почву для дальнейшего исследования феномена детоубийства. Кроме того, терапевтическая практика и анализ ошибочных действий подводили З. Фрейда порой вплотную к явлению детоубийства.

Так, в работе «Психопатология обыденной жизни» (1901) он описал инцидент, имевший место в жизни одного из его пациентов, который был взят в анализ с целью улучшения супружеских отношений в семье. Пациент, отец двоих детей, сообщил, что однажды он играл со своим старшим ребенком, подбрасывал его кверху и опускал вниз. В очередной раз он так высоко подкинул ребенка, что тот почти что ударился теменем о висящую на потолке тяжелую люстру. С ребенком ничего не случилось, но с испугу у него закружилась голова. Отец в ужасе прижал к себе ребенка, а у матери начался истерический припадок. Основываясь на психоаналитическом понимании случайного, симптоматического действия, З. Фрейд предположил, что после рождения ребенка неудовлетворенный своею женою муж имел такое намерение: если ребенок умрет, то он будет свободен и сможет развестись с женой. В дальнейшем он полюбил своего сына, но постоянно думал о разводе, хотя и отказывался от него, так как в семье появился второй ребенок. «Желание смерти этого, теперь столь любимого существа должно было, таким образом, бессознательно сохраниться. Отсюда нетрудно было найти путь к бессознательной фиксации этого желания». Дальнейшая история семейной жизни пациента подтвердила выдвинутое З. Фрейдом предположение, которое, по существу, относилось к феномену детоубийства.

Последующие психоаналитики предприняли усилия по развитию и углублению тех или иных идей З. Фрейда, включая его представления о внутриутробном состоянии, страхе рождения, эдиповом комплексе. В частности, М. Кляйн (1882–1960) высказала гипотезу, в соответствии с которой с момента рождения ребенка работа инстинкта смерти «дает начало страху уничтожения», что является первопричиной тревоги преследования. Утрата внутриутробного состояния, боль и дискомфорт, воспринимаемые младенцем переживания как нападение враждебной силы – все это способствует усилению тревоги преследования и страха смерти. С точки зрения М. Кляйн, с самого начала жизни младенца его орально-либидозные и орально-деструктивные импульсы направлены на материнскую грудь, которая может восприниматься им в качестве неудовлетворяющего, плохого, преследующего объекта. У него возникает чувство, что материнская грудь способна атаковать его, «станет пожирать младенца столь же жадно, сколь жадно он желает пожирать ее». Словом, в первые три или четыре месяца жизни у ребенка формируется «параноидно-шизоидная позиция», в соответствии с которой психически действенными становятся тревога преследования и страх уничтожения, связанные с представлением младенца о «пожирающей» груди матери.

Согласно древнегреческому мифу, родившийся от Геи (Земля) и Урана (Небо) Крон впоследствии пожирал своих собственных детей. Отголоски данного мифа нашли свое частичное отражение в феномене детоубийства. В своих представлениях о фантазиях младенца о преследующей, пожирающей материнской груди, тревоги преследования и страхе уничтожения М. Кляйн не ссылалась на древнегреческий миф о Кроне. В своих размышлениях на эту тему она отталкивалась от идей З. Фрейда о внутриутробной жизни и страхе рождения. Однако общее представление о тревожности ребенка, обусловленной переживаниями, относящимися к воображаемому детоубийству, стали предметом исследования ряда психоаналитиков, сосредоточивших внимание на изучении отношений между матерью и ребенком.

В современном психоанализе феномен детоубийства рассматривается, как правило, с точки зрения фантазий ребенка о возможной его смерти от руки отца или матери. Между тем клиническая практика свидетельствует о том, что сновидения и фантазии о детоубийстве – распространенное явление среди невротических родителей, нередко испытывающих страх по поводу того, что пугающие их видения могут стать реальностью. Некоторые пациенты обращаются к аналитику именно потому, что сновидения или фантазии об убийстве собственного ребенка становятся навязчивыми. Они не понимают своего психического состояния, выражают недоумение по поводу того, что мысленно могут посягать на жизнь любимого ребенка, и страшатся собственных сновидений, фантазий, видений. Аналитическая работа с такими пациентами вскрывает их бессознательные желания, чаще всего обусловленные вынужденной женитьбой и нежелательным замужеством в связи с рождением незапланированного ребенка или невозможностью развода по причине нежелания причинить страдания ни в чем не повинным детям и опасений за те последствия, которые могут дать о себе, в том числе в форме возможных психических расстройств у ребенка.

ДЕТСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ – психоанализ детских неврозов.

Возникновение психоанализа было связано с исследованием и лечением невротических заболеваний взрослых людей. Однако выдвинутое З. Фрейдом положение о том, что истоки возникновения неврозов уходят своими корнями в детство и связаны с особенностями психосексуального развития ребенка, с необходимостью подводило к вопросу о важности изучения детских неврозов. Не случайно З. Фрейд уделял самое пристальное внимание проблеме эдипова комплекса, связанного с инфантильной сексуальностью и являющегося, по его мнению, «ядром неврозов». Не случайно и то, что лечение взрослых невротиков предполагало выявление средствами психоанализа воспоминаний пациентов о различного рода ситуациях, событиях, переживаниях, имевших место в их раннем детстве и относящихся чуть ли не к первым годам их жизни.

Хотя З. Фрейд работал в основном со взрослыми пациентами, тем не менее ему приходилось подчас обращаться к детским случаям. Наглядным примером в этом отношении может служить его публикация «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909), в которой изложен ставшей классикой случай «маленького Ганса». Правда, само лечение пятилетнего мальчика проводилось его отцом, а З. Фрейд лишь руководил этим лечением и только один раз принимал участие в разговоре с ребенком, тем не менее опубликованная им работа способствовала привлечению внимания психоаналитиков к анализу детских неврозов. Так, венгерский психоаналитик Ш. Ференци (1873–1933) в работе «Маленький петушатник» изложил случай странного поведения маленького мальчика, Арпада, проявлявшего повышенный интерес к курам, испытывавшего страх перед петухом и выражавшего чрезмерную любовь и ненависть к птицам.

«Анализ фобии пятилетнего мальчика» З. Фрейда и «Маленький петушатник» Ш. Ференци служили скорее наглядной демонстрацией подтверждения психоаналитических идей, нежели руководством по осуществлению психоанализа детских неврозов. Ни в той, ни в другой работе не содержались рекомендации относительно того, как и каким образом можно использовать психоанализ в процессе конкретной терапевтической работы с детьми. Напротив, в них высказывались такие суждения, которые свидетельствовали о технических трудностях психоанализа при лечении детей и сомнениях по поводу возможностей непосредственного его применения к детским неврозам. З. Фрейд подчеркивал, что именно благодаря отцу «маленького Ганса» удалось побудить ребенка к определенным признаниям и что только совмещение в одном лице родительского и врачебного авторитета, а также совпадение нежных чувств и научных интересов сделали возможным использовать метод, который «в подобных случаях вообще вряд ли мог бы быть применим». Ш. Ференци заметил, что в случае Арпада «прямое психоаналитическое обследование оказалось невозможным» и ему пришлось ограничиться тем, чтобы просить заинтересованную в этом случае даму делать заметки, записывать изречения и фиксировать странные поступки ребенка.

Тем не менее З. Фрейд считал, что в будущем детские психоаналитические сеансы приобретут большее значение, чем это имело место на начальной стадии развития психоанализа. В работе «Проблема дилетантского анализа» (1926) он писал о ценности детских психоаналитических сеансов для развития теории и о практическом интересе, связанном с обнаружением того, что большое число детей в своем развитии проходят одну из невротических фаз. При этом он подчеркивал, что в интересах ребенка «аналитическое влияние необходимо соединить с воспитательными мероприятиями» и что эта техника «еще ждет своей разработки».

Отталкиваясь от этих идей, последующие психоаналитики приступили к практическому анализу детских неврозов, что нашло свое отражение, в частности, в терапевтической деятельности А. Фрейд (1895–1982), М. Кляйн (1882–1960), Д. Винникотта (1896–1971) и других аналитиков. Публикации А. Фрейд «Введение в технику детского психоанализа» (1927), «Детство в норме и патологии» (1965), работы М. Кляйн «Психоанализ детей» (1932), «Психоаналитическая игровая техника: ее история и значение» (1955), книга Д. Винникотта «Пигля»: отчет о психоаналитическом лечении маленькой девочки» (1977) оказали заметное влияние на становление и развитие детского психоанализа.

В своей исследовательской и терапевтической деятельности А. Фрейд исходила из того, что детский психоанализ требует специальной техники, поскольку в отличие от взрослого ребенок является незрелым, несамостоятельным существом, решение на анализ никогда не исходит от него самого, он не чувствует никакого нарушения и чаще всего у него нет сознания того, что он болен. Учитывая эти особенности, детский психоанализ предполагает прежде всего более или менее длительный подготовительный период, на протяжении которого осуществляется как бы «дрессировка» ребенка для анализа (сознание болезни, доверие, согласие на лечение). По мнению А. Фрейд, работающему с детьми аналитику необходимо придерживаться следующих правил: он не должен оставаться безличным по отношению к маленькому пациенту; вместо толкования свободных ассоциаций и поступков пациента аналитик должен направить свое внимание туда, где «разыгрываются невротические реакции», то есть на домашнюю среду, окружающую ребенка; аналитик должен учитывать то обстоятельство, что внешний мир оказывает «на механизм инфантильного невроза и на течение анализа» более сильное влияние, чем у взрослого пациента; при работе с ребенком аналитик должен суметь занять место его Я-идеала и ему не следует начинать свою терапевтическую деятельность до тех пор, пока не будет уверен в том, что он «окончательно овладел этой психической инстанцией ребенка»; аналитик должен обладать авторитетом в воспитательном отношении, то есть анализировать и воспитывать, позволять и запрещать, «разрывать и вновь связывать».

В отличие от А. Фрейд, считавшей, что анализ ребенка уместен только в случае инфантильного невроза, М. Кляйн придерживалась точки зрения, согласно которой психоанализ приемлем и для развития нормальных детей. Используя психоаналитические методы исследования и лечения, она разработала технику детского психоанализа, основанную на игре и ранних объектных отношениях. Свободной игре ребенка придавалось такое же значение, как и свободным ассоциациям взрослого пациента. Соответственно за игровыми действиями ребенка усматривались символические значения, в психоаналитической интерпретации совпадающие или во всяком случае мало чем отличающиеся от аналитической работы со взрослыми. Связанные с игрой действия ребенка расшифровывались и толковались в плане проявления его сексуальных и агрессивных желаний: столкновение двух игрушек между собой рассматривалось как выражение наблюдения интимных отношений между родителями; опрокидывание какой-либо игрушки – как агрессивные действия, направленные против одного из родителей. Игровая аналитическая техника не требует подготовительного этапа к анализу и дает возможность лучше понять объектные отношения между ребенком и родителями, в первую очередь детские переживания, связанные с матерью. В основу детского психоанализа должно быть положено, по мнению М. Кляйн, представление о том, что удовлетворение и фрустрация, либидозные и деструктивные импульсы формируются на самых ранних стадиях развития ребенка, в течение трех-четырех первых месяцев его жизни, когда у него появляется восприятие «хорошего» и «плохого» объекта («хорошей» и «плохой» груди матери). На самых ранних стадиях развития ребенка проявляется то, что может быть названо «младенческим неврозом», характеризующимся депрессивной тревогой. Последняя, как считала М. Кляйн, «играет жизненно важную роль в раннем развитии ребенка, и нормой является завершение инфантильных неврозов где-то к сроку около середины первого года жизни».

Во второй половине 20-х и начале 40-х годов проходили идейные столкновения между А. Фрейд и М. Кляйн, обусловленные их различными взглядами на детский психоанализ. Отголоски этих дискуссий сохранились до сих пор среди психоаналитиков, специализирующихся в области психоанализа детских невротических заболеваний. Во всяком случае среди современных психоаналитиков нет единого мнения по поводу того, в какой степени следует доверять детской игре в процессе анализа ребенка: отражает ли его игра действительные жизненные ситуации, свидетельствующие о внутренних конфликтах, или в ней проявляется сопротивление выражению конфликтов; является ли игра ребенка своего рода переносом или излюбленным средством выражения; находит ли он в ней средство «бегства в болезнь» или игра ребенка сама по себе обладает целебной силой.

ДЕФЕКТ Я – нарушение одной или нескольких функций Я, в результате чего у человека ослабляется или блокируется способность к психической защите и адаптации.

Дефекты Я могут иметь врожденный и приобретенный в процессе развития характер. Они проявляются на инфантильных стадиях развития и дают о себе знать в дальнейшей жизни человека. Следствиями дефектов Я являются нарушения дифференциации внутреннего и внешнего мира, восприятия человеком самого себя, других людей и окружающей действительности, способности к познанию и критическому мышлению.

Дефекты Я ведут к нарушению психической структуры личности, интеграционных и синтезирующих процессов, оптимальному функционированию внутрипсихических систем. Вследствие нарушения тех или иных функций Я человек утрачивает способность к реалистическому восприятию происходящего, адекватной оценке сложных ситуаций, принятию ответственных решений.

В случае неадекватного, нереалистического видения окружающего мира человек может воспринимать его с точностью до наоборот. Правильные геометрические формы различных предметов воспринимаются в качестве искривленных, расплывчатых и размытых контуров, в результате чего формируются такие зрительные образы, которые оказываются асимметричными, вызывающими беспокойство и порождающими страх.

При нарушении восприятия собственного Я лицо, тело, манеры поведения человека могут вызывать совершенно неадекватную реакцию, когда обычные по форме уши представляются уродливыми раковинами, вполне нормальные ноги – кривыми и безобразными, интонация голоса и мимика при общении с другими людьми – идиотскими и не вызывающими симпатии.

Клиническое выражение дефектов Я находит свое отражение в деперсонализации, дереализации, маниакально-депрессионных и иных патологических состояниях пациентов. В исследовательской и терапевтической деятельности аналитикам приходится обращать особое внимание на выявление собственных дефектов Я и нарушений Я, возникающих под воздействием тех или иных жизненных обстоятельств. В отличие от устойчивых дефектов Я у пациентов часто проявляются такие временные нарушения Я, которые связаны с регрессивными тенденциями, активизирующимися в процессе аналитического лечения.

Рассмотрение дефектов Я осуществляется в психоанализе, как правило, с точки зрения выявления особенностей инфантильного развития и тех нарушений, которые могли иметь место в результате отсутствия или недостаточного проявления эмоциональных связей между матерью и младенцем в первые месяцы его жизни, а также в силу различного рода травмирующих переживаний, связанных с взаимоотношениями в семье, включая эдипальные отношения.

ДЖОНС Эрнест (1879–1958) – первый английский психоаналитик, один из сподвижников З. Фрейда. Родился 1 января 1879 года в семье служащего сталелитейного завода. Вырос в рабочем районе Южного Уэльса вблизи города Суонси. Получил медицинское образование в Кардиффе и в колледже при Лондонском университете. В 1900 году ему был вручен диплом врача. Имея квалификацию невролога, работал в одной из больниц Лондона. В 1906 году был арестован по обвинению в недостойном поведении с двумя девочками из школы умственно отсталых детей, среди которых проводил исследования механизмов речи. Дело до суда не дошло и Э. Джонс был освобожден из-под стражи. После этого инцидента он отошел от традиционной медицины и проявил интерес к работам З. Фрейда.

В 1907 году Э. Джонс участвовал в конференции в Амстердаме, на которой обсуждались идеи З. Фрейда и во время работы которой он познакомился с К.Г. Юнгом. Швейцарский врач написал З. Фрейду о молодом «кельте из Уэльса», интересующемся психоанализом. В том же году Э. Джонс провел несколько дней в Цюрихе, где встретился с К.Г. Юнгом. В 1908 году он впервые встретился с З. Фрейдом в Зальцбурге на первой Международной встрече психоаналитиков. В том же году он получил место профессора психиатрии Торонтского университета и возглавил клинику нервных болезней в Онтарио (Канада). Вернувшись в Англию, в 1912 году организовал Британское психоаналитическое общество, позднее – Лондонское психоаналитическое общество. Э. Джонс был одним из членов тайного Комитета, образованного в поддержку распространения идей З. Фрейда и сохранения целостности психоанализа. В 1913 году он приехал в Будапешт к Ш. Ференци и в течение нескольких месяцев по два-три часа в день проходил у него личный анализ. В 1920 году Э. Джонс основал «Международный журнал психоанализа» и на протяжении ряда лет был его главным редактором. Неоднократно избирался Президентом Международной психоаналитической ассоциации. Был членом Королевского общества психологов и почетным членом многих психологических, психиатрических, психоаналитических организаций, включая Американскую психоаналитическую ассоциацию, Британское психоаналитическое общество, Институт психоанализа. Умер в 1958 году.

Э. Джонс являлся официальным биографом З. Фрейда, автором трехтомного издания «Зигмунд Фрейд: жизнь и труды» (1953–1957), а также таких работ, как «Терапия неврозов» (в 1925 г. переведена на русский язык и издана в Москве), «Свободные ассоциации. Мемуары психоаналитика» (1959) и др.

«ДИКИЙ» ПСИХОАНАЛИЗ – анализ, осуществляемый врачами, не обладающими достаточными знаниями для осуществления профессиональной психоаналитической терапии.

Понятие «дикий» психоанализ было использовано З. Фрейдом для того, чтобы провести различие между профессиональными психоаналитиками и теми врачами, которые не принадлежат к таковым, недостаточно знакомы с психоаналитической техникой или не поняли ее теоретические обоснования и практические приложения, но называют свою врачебную терапию психоанализом. В статье «О «диком» психоанализе» (1910) он рассмотрел некомпетентную деятельность таких врачей, которые своей терапией подрывают авторитет психоанализа.

Для иллюстрации «дикого» психоанализа З. Фрейд привел случай 45-летней женщины, пришедшей к нему на прием с жалобой на состояние страха и до него побывавшей у молодого врача, который объяснил ей, что причиной ее страха является сексуальная неудовлетворенность. Поводом к возникновению у этой женщины страха был развод с мужем, и врач сказал ей, что у нее есть только три возможности быть здоровой: вернуться к мужу, завести любовника или прибегнуть к самоудовлетворению. После этого женщина посчитала себя неизлечимой, так как она не хотела возвращаться к мужу, а реализация двух других возможностей была неприемлема для нее в силу ее нравственных принципов и религиозных убеждений. Она обратилась к З. Фрейду потому, что предшествующий врач сослался на него, сказав, что подобный взгляд на возможность ее выздоровления вытекает из психоанализа, и она захотела узнать, так ли это на самом деле.

Многолетний опыт научил З. Фрейда не принимать на веру то, что пациенты, особенно невротики, рассказывают о своем враче. Однако он использовал этот случай для того, чтобы проиллюстрировать существо «дикого» психоанализа и тем самым удержать врачей от неправильного отношения к больным. З. Фрейд обратил внимание на то, что альтернативное предложение врача свидетельствовало о непонимании им теории и практики психоанализа. Врач основывался на учете соматического фактора сексуальности и предлагал соматическую терапию, в то время как психоанализ исходит из психосексуальности, и психоаналитик понимает, что только незначительная часть неудовлетворенных сексуальных влечений, с замещающими удовлетворение невротическими симптомами, может быть изжита посредством непосредственных сексуальных актов. Кроме того, советы врача относительно соматической терапии свидетельствуют о его незнании психоаналитического положения, касающегося понимания внутренних сопротивлений пациентки против любовной связи или мастурбации. В отличие от предложенной врачом соматической терапии, что в данном случае являлось технической ошибкой, психоаналитическая терапия ставит своей задачей прежде всего преодоление приведшего к вытеснению внутреннего сопротивления с целью овладеть им. Поэтому для врача, как подчеркнул З. Фрейд, недостаточно быть знакомым с некоторыми результатами психоанализа, необходимо усвоить себе его технику, если хочешь руководствоваться в своей врачебной деятельности психоаналитической точкой зрения.

По убеждению З. Фрейда, «дикие» психоаналитики вредят не столько отдельным больным, сколько делу психоанализа. Своими действиями они способствуют усилению предубеждения против психоанализа как со стороны людей, имеющих расхожие, чаще всего превратные представления о нем, так у больных вследствие «вполне понятных аффективных сопротивлений против деятельности психоаналитика».

Поскольку нередко имеет место отождествление «дикого» психоанализа с дилетантским анализом, то нелишне, видимо, дать пояснения относительно того, о чем в действительности идет речь. «Дикий» психоаналитик – это человек, имеющий диплома врача, но не получивший соответствующего образования в сфере психологии бессознательного, выступающий в качестве психоаналитика и от его имени ведущий прием пациентов. Дилетант-аналитик – это человек, не имеющий диплома врача, но обладающий необходимыми для проведения анализа знаниями в области психологии бессознательного и осуществляющий психоаналитическую терапию.

З. Фрейд резко выступал против «дикого» психоанализа, осуществляемого врачами, проводящими аналитическое лечение без того, чтобы изучить и правильно применять его. Речь не шла о различного рода знахарях, не получивших медицинского образования. Речь шла о врачах, которые, по словам самого Фрейда, в анализе представляют «главный контингент шарлатанов», так как нередко именно врач выступает в качестве «аналитического шарлатана». Но он одобрительно отзывался о тех «дилетантах», которые, не имея медицинского образования, но овладев методикой и техникой психоаналитического лечения, с успехом используют свои знания и навыки при терапевтической работе с пациентами.

ДИЛЕТАНТСКИЙ АНАЛИЗ – анализ, осуществляемый специалистами, не имеющими медицинского образования.

Возникновению психоанализа предшествовала частная практика З. Фрейда как врача, окончившего медицинский факультет Венского университета и проработавшего несколько лет в различных отделениях Венской городской больницы. Казалось бы, психоаналитическая терапия людей, страдающих невротическими расстройствами, должна была бы осуществляться дипломированными врачами, обладающими достаточными медицинскими знаниями для того, чтобы лечить больных. Однако с самого начала возникновения психоанализа З. Фрейд объединил вокруг себя энтузиастов различных профессий, среди которых, кроме медиков, были философы, юристы, музыканты и даже люди, не имевшие высшего образования. Диплом врача не был обязательным ни для вступления в Венское психоаналитическое общество, ни для осуществления психоаналитической терапии. Среди аналитиков немедиков, которые занимались практикой психоанализа, были Г. Гуг-Гельмут, З. Бернфельд, М. Кляйн, Б. Лоу, О. Пфистер, О. Ранк, Дж. Ривьер, Дж. Стрэчи, А. Фрейд и другие.

По мере развития психоанализа и выхода его на международную арену в рамках психоаналитического движения начались острые дискуссии по поводу дилетантского (непрофессионального) анализа. В середине 20-х годов в некоторых странах мира был поставлен вопрос о том, чтобы не допускать до терапевтической деятельности дилетантов, не имеющих медицинского образования. Особенно непримиримую позицию в этом вопросе заняли американские психоаналитики в Нью-Йорке. Осенью 1926 года законодательная власть Нью-Йорка объявила непрофессиональный анализ нелегальным. Американская медицинская ассоциация опубликовала текст заявления, в котором извещала ее членов о запрещении сотрудничества с непрофессиональными практикующими аналитиками. В начале 1927 года в Нью-Йорке американские психоаналитики приняли резолюцию, осуждающую любую терапевтическую практику, осуществляемую людьми, не являющимися дипломированными врачами.

З. Фрейд выступал в поддержку тех психоаналитиков, которые хотя и не имели медицинского образования, тем не менее успешно работали в области клинического психоанализа. Он не только не видел ничего предосудительного в том, что аналитики немедики вели частную практику, но и считал, что некоторые из них по своему профессионализму значительно превосходят медиков, прибегающих к психоаналитической терапии, но не обладающих достаточными знаниями в области психологии бессознательного. Его позицию разделял венгерский психоаналитик Ш. Ференци (1873–1933), который в конце 1926 года совершил поездку в США, где занялся аналитическим обучением группы американских коллег, часть которых не была профессиональными аналитиками.

З. Фрейд не только одобрительно отзывался о дилетантах-аналитиках, внесших посильный вклад в развитие психоанализа, но и защищал их в случае необходимости от всевозможного рода нападок. Так, когда в 1925 году не имеющий медицинского образования доктор философских наук Т. Райк (1888–1969) на основании заявления одного из его пациентов был обвинен в шарлатанстве и венская магистратура поставила вопрос о запрещении ведения им клинической практики, основатель психоанализа выступил на его защиту и специально по этому поводу написал небольшую работу «Проблема дилетантского анализа» (1926). В этой работе он не только ратовал за «самоценность» психоанализа и его независимость от медицинского применения, но и защищал право дилетантов-аналитиков, профессионализм которых основывался на соответствующем аналитическом образовании, иметь частную практику и осуществлять психоаналитическую терапию. Аргументы З. Фрейда сыграли, видимо, не последнюю роль в деле оправдания Т. Райка, который был одним из первых его учеников, в 1918 году получил «Почетный приз» за лучшую немедицинскую работу, внес значительный вклад в психоаналитическую культурологию и с успехом работал в сфере клинического психоанализа.

В работе «Проблема дилетантского анализа» З. Фрейд особо подчеркнул, что «исторического права на исключительное обладание анализом врачи не имеют» и что «врачи в анализе представляют главный контингент шарлатанов», поскольку часто проводят аналитическое лечение без достаточного изучения и правильного понимания его. При этом он исходил из того, что традиционное медицинское образование, не пробуждающее интерес к психическим факторам жизни, является почти полной противоположностью необходимой подготовки психоаналитика, требующей, помимо знакомства с психиатрическим учением о болезнях, знания, почерпнутого из области истории культуры, мифологии, психологии религии и литературоведения.

Это вовсе не означало, что З. Фрейд настаивал на немедицинском образовании психоаналитиков. Он лишь констатировал то обстоятельство, что сам по себе диплом врача ни о чем не говорит, если речь идет о психоаналитической терапии. В своей «Автобиографии» (1925), З. Фрейд писал: «Врач, не получивший специального образования, в области анализа – любитель, несмотря на свой диплом, а неврач при соответствующей подготовке и возможности при необходимости опереться на врача может выполнить и задачу аналитического лечения неврозов». Разъясняя свою позицию по этому вопросу, в работе «Проблема дилетантского анализа» он делал акцент на требовании, согласно которому никто не должен проводить анализ, если он не приобрел на это право соответствующим образованием: «является ли это лицо врачом или нет, мне кажется не столь существенным».

В «Послесловии к «Проблеме дилетантского анализа» (1927) З. Фрейд еще раз высказал свое мнение, что «все сводится не к тому, обладает ли аналитик дипломом врача, а приобрел ли он особое образование, необходимое для проведения анализа». При этом он настаивал на самоценности психоанализа и его независимости от медицинского применения. Когда в конце 30-х годов среди американских психоаналитиков распространилось мнение, что З. Фрейд изменил свою позицию по вопросу дилетантского анализа и высказался в пользу того, что практику психоанализа следует ограничить лицами медицинской профессии, то он назвал это «глупым слухом». В 1938 году, в своем ответе на распространяющиеся слухи он подчеркнул, что никогда не отрекался от предшествующих взглядов на дилетантский анализ и настаивает на них еще более настойчивее, чем ранее, «перед лицом американской тенденции превратить психоанализ в простую горничную психиатрии».

ДИНАМИЗМ – понятие, используемое для характеристики адаптационных способностей человека, проявляющихся в раннем детстве и сохраняющих свою действенность на протяжении всей его жизни.

Термин «динамизм» использовался Г.С. Салливаном (1892–1949) в его теории межличностной психиатрии. В его понимании динамизм как таковой (в широком смысле) – это относительно устойчивая модель трансформации энергии, характеризующая организм как живое существо. В более узком смысле динамизм представляет собой относительно устойчивую модель трансформации энергии, характеризующая межличностные отношения – функциональное взаимодействие людей и персонификаций, знаки и символы, которые определяют существование человека.

Г.С. Салливан различал два типа динамизмов: первый, относящийся к периодически возникающим напряжениям и проявляющийся в интегративных, разъединяющих, изолирующих тенденциях (желание, страх, система снижения тревоги, то есть динамизм самости); второй, связанный с процессами трансформации энергии, характерными для конкретной зоны взаимодействия (оральный, анальный динамизм и др.). Динамизм желания – наиболее яркий и выразительный из всех динамизмов, который является, по мнению Г.С. Салливана, моделью каждого из них. Поэтому он уделил особое внимание рассмотрению данного динамизма, исследовав его в плане системы зон взаимодействия, модели скрытых и явных символических событий, системы интегративных тенденций.

С точки зрения Г.С. Салливана, динамизм желания как система интегративных тенденций включает в себя переживания, связанные с присутствием тревоги, что может сопровождаться продолжительной дезориентацией в окружающем мире и ущербом для самооценки. Систематизированные в рамках динамизма желания интегративные тенденции формируются на протяжении различных стадий развития и подвергаются влиянию переживаний, изменений и дезинтеграции, целью которых является избегание тревоги или коррекция в условиях диссоциации. В конечном счете динамизм желания – это определенная система интегративных тенденций, часто связанных с остро переживаемой, и продолжительной дезориентацией в среде. Следовательно, «для тех, кто страдает личностными расстройствами, динамизм желания представляет собой систему интегративных тенденций, способных обеспечить канал для безотчетного и неосознаваемого удовлетворения многих подавленных интегративных импульсов, не имеющих непосредственного отношения к желанию». Как считал Г.С. Салливан, этот момент следует учитывать при терапевтической работе с пациентами.

ДИНАМИЧЕСКИЙ – термин, использующийся в психоаналитической литературе для подчеркивания специфики аналитического подхода к исследованию и пониманию динамики развития психических процессов, возникновения внутрипсихических конфликтов и невротических заболеваний.

Динамический подход к исследованию человеческой психики воспринимается многими исследователями в качестве отличительной особенности психоанализа, как динамической психологии, от той статической психологии, в которой основное внимание уделяется классификации различных свойств, качеств и состояний как неких устойчивых, фиксированных и неизменных составляющих психическую организацию человека. В противоположность статической психологии психоанализ ориентирован на раскрытие динамики бессознательного, перехода психических процессов из одной системы в другую и структурных изменений в психике, сопровождающихся внутриличностными конфликтами, а также активизацией защитных механизмов, способствующих разрешению этих конфликтов, в том числе и путем бегства в болезнь.

В своей исследовательской и терапевтической деятельности З. Фрейд неизменно руководствовался динамическим пониманием функционирования человеческой психики. В первом своем фундаментальном труде «Толкование сновидений» (1900) он предпринял попытку рассмотрения работы сновидений и раскрытия природы человеческих желаний через призму движущих сил психического аппарата и «психического движения», порождающего воспоминания, желания, фантазии. В работе «О психоанализе» (1910) он подчеркнул специфику своего подхода к исследованию процессов вытеснения, сопротивления, патогенных конфликтов, защитных приспособлений: «Мы выводим расщепление психики не из врожденной недостаточности синтеза со стороны душевного аппарата, но объясняем это расщепление динамически, как конфликт противоречащих душевных сил; в расщеплении мы видим результат активных стремлений двух психических группировок друг против друга».

Проведя различия между сознательными, предсознательными и бессознательными процессами, З. Фрейд подчеркнул, что уже при сопоставлении предсознательных и сознательных мыслей он вынужден покинуть область классификации и составить мнение о «функциональных и динамических отношениях в деятельности психики». Обращая внимание на необходимость подобного подхода к исследованию бессознательного, он исходил из того, что, аналогично постгипнотическому внушению, многие проявления человека оказываются бессознательными и в то же время действенными и, следовательно, необходимо переходить «от чисто описательного к динамическому пониманию явления». Выраженная в статье «Некоторые замечания о понятии бессознательного в психоанализе» (1912) данная мысль нашла свое дальнейшее развитие во многих работах З. Фрейда.

В конечном счете основатель психоанализа неоднократно подчеркивал, что к понятию бессознательного он пришел путем обработки опыта, в котором, по его словам, важную роль играет «психическая динамика». И именно учет этой динамики позволил ему в самом бессознательном открыть те пласты, которые ранее не принимались во внимание исследователями. При этом З. Фрейд советовал не забывать, что, как писал он в работе «Я и Оно» (1923), «в дескриптивном смысле имеется два вида бессознательного, а в динамическом – только один», то есть вытесненное бессознательное.

В целом понятие «динамический» использовалось З. Фрейдом как при рассмотрении функционирования психики, так и при анализе различных бессознательных процессов. В частности, он говорил о «динамическом представлении сопротивления».

ДОГЕНИТАЛЬНЫЙ (прегенитальный) – термин, использовавшийся З. Фрейдом для описания раннего периода психосексуального развития человека. Этот период характеризуется такими фазами или стадиями психосексуального развития, на которых гениталии не имеют преобладающего значения.

Предположение З. Фрейда о догенитальной организации сексуальной жизни человека было выдвинуто на основе анализа неврозов, которые он рассматривал как некий негатив перверсии. Однако дальнейшая психоаналитическая работа привела З. Фрейда к мысли, что догенитальные (прегенитальные) фазы организации сексуальной жизни характерны и для нормального человека. Они связаны с инфантильной сексуальностью.

Для З. Фрейда различные органы тела могут вызывать у человека возбуждение, которое он назвал сексуальным. Органы, вызывающие соответствующее возбуждение, именовались им «эрогенными зонами».

Таковыми могут быть любые части тела, в которых зарождаются сексуальные влечения.

Основатель психоанализа исходил из того, что в ранний период психосексуального развития ребенка для него характерна особого рода неустойчивая организация сексуальной жизни, названная им догенитальной (прегенитальной). Он различал несколько фаз развития догенитальной сексуальной организации.

На начальном этапе ребенок получает удовольствие от раздражений слизистой оболочки рта. Сосание материнской груди, собственного пальчика или других частей тела вызывает у него удовлетворение. Такое удовлетворение приравнивалось З. Фрейдом к сексуальному. Оно имеет место на оральной фазе психосексуального развития ребенка.

Оральную фазу догенительного развития ребенка З. Фрейд назвал каннибальной, то есть связанной с приемом пищи. На этой стадии сексуальная деятельность не отделена от приема пищи. Она направлена на поглощение пищи или части тела, когда ребенок может сосать свой собственный пальчик. Искусство египтян наглядно отражает, по мнению З. Фрейда, эту примитивную ступень сексуальной деятельности, когда даже божественный Хорус изображается с пальцем во рту.

Позднее роль эрогенной, вызывающей раздражение зоны начинает играть задний проход. Ребенок получает удовольствие от раздражений слизистой оболочки заднего прохода. Он не желает очищать свой кишечник насильно, когда его сажают на горшок, но испытывает сладостные ощущения, когда испражняется по собственному желанию. Он делает свои «большие дела» тогда, когда сам этого захочет, и там, где хочет. Получение соответствующего удовольствия связано с анальной фазой психосексуального развития ребенка.

Анальную фазу З. Фрейд назвал садистской, то есть связанной с получением удовольствия от боли или страдания других людей. Она включает в себя наслаждение ребенка от задержек кала и освобождение кишечника в самый неподходящий для родителей или воспитателей момент. К родителям пришли гости, а их ребенок перепачкал свою одежду и с удовольствием играет с тем «подарком», который он преподнес сам себе.

Эрогенные зоны, включая оральную и анальную, выступают в качестве заместителей гениталий. Кишечные расстройства оказывают влияние на характер симптомов невротических заболеваний. Значение анальной зоны проявляется в том, что у невротиков имеются собственные «обычаи», связанные с испражнением.

Оральная и анальная фазы догенитального психосексуального развития характерны для первых лет жизни ребенка. За ними, согласно З. Фрейду, следует так называемая фаллическая (фаллос – образное, символическое представление мужского полового органа) фаза, или стадия, на которой происходит возникновение и гибель эдипова комплекса. Затем наступает латентный (скрытый) период, когда у ребенка ослабевает сексуальная деятельность.

С точки зрения З. Фрейда, каждый ребенок проходит последовательно все фазы догенитального психосексуального развития. С наступлением половой зрелости ребенок вступает в период генитального сексуального развития. Гениталии начинают играть ведущую роль в его сексуальной жизни.

В процессе психосексуального развития не исключены различного рода фиксации на той или иной фазе. Возможна также регрессия к инфантильной сексуальности. Все это может вести к проявлению так называемых перверсий, то есть извращений, отклонений от нормальной сексуальной деятельности взрослых.

З. Фрейд высказал предположение, что формирование характера человека тесно связано с догенитальными фазами организации инфантильной сексуальности. Так, в работе «Характер и анальная эротика» (1908) он провел параллели между анальной эротикой и таким чертами характера человека, как аккуратность, бережливость, упрямство.

Первоначальная реакция врачей и воспитателей на представления З. Фрейда о догенитальных фазах психосексуального развития ребенка и их влияние на формирование характера взрослого была резко отрицательной. Многие из них считали, что подобные представления заслуживают морального осуждения и уголовного наказания. Со временем отношение к психоаналитической теории сексуального развития человека изменилось.

В рамках психоанализа и за его пределами вносились уточнения в содержание понятия инфантильной сексуальности. Проводились научные исследования с целью выявления периодов или фаз психосексуального развития в детском и юношеском возрасте.

Так, К. Абрахам (1877–1925) в рамках оральной стадии выделил две фазы: одну, связанную с желанием ребенка сосать; другую – с его желанием кусать. Дж. Садгер рассмотрел уретральную (уретра – проток, по которому моча выводится из мочевого пузыря) фазу, связанную с удовольствием, получаемым ребенком при мочеиспускании. С точки зрения М. Малер (1897–1985), в начальном периоде жизни ребенка можно выделить такие фазы, как аутическую, характеризующуюся отчуждением, отделением ребенка от матери, и симбиотическую, характеризующуюся единением, близостью между ребенком и матерью.

Если З. Фрейд уделял основное внимание рассмотрению эдипова комплекса, проявляющегося на фаллической фазе инфантильной сексуальности, то многие психоаналитики стали исследовать более ранние фазы психосексуального развития ребенка. Д. Винникотт, М. Кляйн, Г. Кохут, М. Малер, Р. Шпитц и другие обратились к изучению доэдиповских связей между ребенком и матерью. Они исследовали влияние материнских отношений на начало жизни ребенка, вредные последствия разлучения маленьких детей с матерью, роль регрессивных процессов в детской психике.

Рассмотренная З. Фрейдом зависимость между анальной эротикой и формированием специфических черт характера человека также подверглась дальнейшему изучению и осмыслению.

Одни психоаналитики попытались более подробно, чем это сделал З. Фрейд, раскрыть особенности анальной эротики, оказывающей влияние на формирование характера человека. Так, Э. Джонс (1879–1958) рассмотрел анально-эротические черты двух типов характера: для одного свойственны раздражительность, мелочность, властолюбие, упрямство; для другого – решительность, упорство, деловитость, надежность, любовь к порядку.

Другие психоаналитики выдвинули новое представление о типах характера. В частности, Э. Фромм (1900–1980) исходил из того, что основу характера составляют не различные типы догенитальной (прегенитальной) сексуальной организации, а специфические отношения личности с миром, проявляющиеся в процессах ассимиляции (овладение вещами) и социализации (взаимодействие с людьми). В соответствии с этим он различал типы характера, связанные с рецептивной (усматривающей источник всех благ жизни вовне), эксплуататорской, стяжательской и рыночной ориентациями человека.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ РЯДЫ – совокупность условий, факторов, причин, выстраивающихся в определенной последовательности и обусловливающих возникновение психических заболеваний.

Представление о дополнительных рядах (Erganzungsreihen) возникло у З. Фрейда в связи с обсуждением вопроса о том, являются неврозы экзогенными или эндогенными заболеваниями, то есть являются ли они неизбежным следствием определенной конституции или продуктом травматических жизненных впечатлений, вызываются ли они фиксацией либидо или возникают в результате вынужденного отказа. Рассматривая данный вопрос в «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17), он провел аналогию, полагая, что подобная дилемма сходна с другой, связанной с попыткой ответить однозначно на вопрос, появляется ли ребенок на свет вследствие оплодотворения отцом или в результате зачатия матери, в то время как для этого необходимы оба условия. В причинах неврозов, как полагал З. Фрейд, соотношение похожее. «Все случаи невротических заболеваний при рассмотрении их причин располагаются в один ряд, в пределах которого оба фактора – сексуальная конституция и переживания или, если хотите, фиксация либидо и вынужденный отказ – представлены так, что одно возрастает, если другое уменьшается».

С точки зрения основателя психоанализа, на одном конце ряда находятся крайние случаи, свидетельствующие о том, что человек все равно бы заболел, что бы он ни переживал и как бы ни щадила его жизнь, то есть он подвержен заболеванию вследствие своего особого развития либидо. На другом конце располагаются случаи, говорящие о том, что человек несомненно избежал бы болезни, если бы жизнь не поставила его в трудное, невыносимое положение. Внутри ряда располагаются те случаи, когда та или иная степень предрасположенности сексуальной конституции накладывается на большую или меньшую степень вредности жизненных требований. Словом, сексуальная конституция не привела бы человека к неврозу, если бы у него не было соответствующих переживаний, и эти переживания не подействовали бы на него травматически, если бы у него было иные отношения либидо. Исходя из такого понимания причин, условий и факторов возникновения неврозов, З. Фрейд предложил назвать «подобного рода ряды дополнительными рядами».

Основатель психоанализа считал, что аналогичным образом выстраиваются и другие подобные ряды. Например, «с фактором детского переживания сексуальная конституция образует опять-таки «дополнительный ряд», подобно уже известном ряду между предрасположением и случайным переживанием взрослого».

ДОЭДИПОВ – термин, использованный З. Фрейдом для описания периода психосексуального развития человека, предшествующего возникновению эдипова комплекса. Под эдиповым комплексом понимается семейный треугольник (мать – ребенок – отец), в рамках которого ребенок испытывает амбивалентное отношение к родителям. Он одновременно любит и ненавидит их. Испытывает к ним сексуальное влечение и боится последствий инцестуозной связи. Доэдипова фаза психосексуального развития характеризуется эмоциональной привязанностью ребенка к матери.

Термин «доэдипов» появился в поздних работах З. Фрейда. В частности, рассматривая проблему женственности в «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1933), он писал о том, что нельзя понять женщину, не отдав должное фазе «доэдиповой привязанности к матери».

Эмоциональные отношения девочки к матери разнообразны. Они соответствуют инфантильным желаниям, проявляющимся на ранних стадиях психосексуального развития. Эти желания могут быть активными и пассивными, нежными и враждебными. По мнению З. Фрейда, в доэдипов период у девочки можно обнаружить относящийся к матери страх. Девочка боится быть убитой или отравленной матерью. Если этот страх преобладает в жизни девочки, то он может привести к психическому заболеванию.

Со временем сильная эмоциональная привязанность девочки к матери проходит. Она уступает место эмоциональной привязанности девочки к отцу. Отход от матери сопровождается, согласно З. Фрейду, проявлением ненависти. Эта ненависть может возникать на почве прекращения кормления грудью, рождения другого ребенка, ревности к младшей сестре или брату. Девочка становится раздражительной, непослушной, агрессивной. Ненависть к матери может сохраниться у девочки, затем девушки и взрослой женщины на всю жизнь.

Доэдипов период психосексуального развития характерен и для мальчика. Обиды, ревность, разочарования в любви матери к ребенку имеют место не только у девочек, но и у мальчиков. Однако доэдипов период психосексуального развития у мальчиков является, по мнению З. Фрейда, более коротким по времени, нежели у девочек. Он не сопровождается отходом сына от матери.

Перенос эмоциональных чувств любви девочки с матери на отца означает для З. Фрейда то, что она вступает в фазу развития эдипова комплекса. Мать становится как бы соперницей. У девочки усиливается враждебное отношение к матери. Это может привести к различным исходам. Если впоследствии девушка останавливается на привязанности к отцу, то она будет выбирать себе спутника жизни по типу отца. Сохранившаяся ненависть к матери выльется в сильную любовь к мужу, в результате чего возможен счастливый брак. При рождении первого ребенка собственное материнство способно оживить раннюю эмоциональную привязанность к матери. Муж может отойти на задний план, вплоть до возникновения враждебного отношения к нему.

Отождествление женщины с матерью как бы воссоздает ранний доэдипов период развития, основанный на нежной привязанности к собственной матери. Одновременно дает знать о себе и поздний период, связанный с эдиповым комплексом. С точки зрения З. Фрейда, ни один из этих периодов не преодолевается в достаточной мере. Тем не менее, полагал он, «фаза нежной доэдиповой привязанности является для будущего женщины решающей».

Представление З. Фрейда о доэдиповой фазе психосексуального развития ребенка нашла свое отражение в работах ряда психоаналитиков. Р. Мак-Брунсвик описала случай психического заболевания, истоки которого лежали, по ее мнению, в доэдиповой фазе психосексуального развития пациента. Х. Дойч показала, как сексуальные взаимоотношения между женщинами воспроизводят ранние эмоциональные отношения между матерью и дочерью. М. Кляйн выступила с идеей формирования параноидно-шизоидной позиции в первые три или четыре месяца жизни ребенка. Ж. Лакан ввел понятие «доэдипова треугольника» и полагал, что определяющую роль в нем играют отношения не между матерью, ребенком и отцом, а между матерью, ребенком и фаллосом. М. Малер обратила внимание на симбиотические взаимоотношения между матерью и ребенком, а также процессы сепарации-индивидуации, имеющие место в период от полугода до двух с половиной лет и сказывающиеся на последующем развитии человека.

В современном психоанализе уделяется значительное внимание учету и рассмотрению доэдипова периода как в плане общего развития ребенка, так и возникновения у человека невротических заболеваний.

ДУХОВНОЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ – термин, введенный основателем логотерапии, австрийским психотерапевтом В. Франклом (р. 1905) с целью расширения рамок бессознательной деятельности человека и разделения самого бессознательного на бессознательную инстинктивность и бессознательную духовность.

В 1938 г. В. Франкл выступил с идеей развития такой психотерапии, в рамках которой важное место занимала бы проблематика духовного как самостоятельная и отличная от душевного область деятельности аналитика. Назвав новое направление в психотерапии логотерапией, несколько лет спустя он пришел к выводу о необходимости включения в понимание бессознательного духовного измерения, а именно «духовного бессознательного». Речь шла о своего рода «реабилитации бессознательного», поскольку в научной, в том числе в психоаналитической литературе неоднократно поднимался вопрос о созидательных силах бессознательного и их перспективных тенденциях развития.

С точки зрения В. Франкла, бессознательное является не только инстинктивным, о чем говорил З. Фрейд, но и духовным. Понимаемое как экзистенция, духовное бессознательно по существу, так как в принципе экзистенция не поддается рефлексии. В этом отношении важное психотерапевтическое значение приобретает проблема духовной экзистенции, а не психофизическая фактичность, с которой имеют дело различные виды психотерапии, включая классический психоанализ. По сути дела, в процессе лечения аналитику приходится обращаться к духовной экзистенции в смысле свободного, ответственного существования человека.

В отличие от психоаналитической модели личности, сконструированной З. Фрейдом и представляющей собой как бы «вертикальные ступени» (бессознательное, предсознательное, сознание), В. Франкл предложил дополнить ее моделью «послойного строения», «горизонтальной проекции» или «концентрических слоев». Соединение этих двух моделей дает трехмерную общую конструкцию – «удлиненное личностное ядро, как духовно-экзистенциальный центр, вокруг которого группируются психическое и физическое как периферические слои». В более строгом смысле концептуального понимания В. Франкл говорит о «личностной оси», проходящей вместе с окружающими его психофизическими слоями сквозь сознательное, предсознательное и бессознательное.

Исходя из подобной модели, имеющей непосредственное отношение к онтологии структуры существования человека, меняется представление о глубинной психологии с ее аналитическим методом лечения. Если предшествующая глубинная психология обращала внимание на инстинктивность человека в ее бессознательном измерении, то есть являлась не чем иным, как психологией бессознательного Оно, то с введением нового структурного представления глубинная психология становится психологией духовно-экзистенциальной личности, которая всегда бессознательна, «не только частично или иногда, но обязательно бессознательна».

Такое понимание глубинной психологии и духовного бессознательного приводит к переосмыслению цели терапии. Поскольку духовная экзистенция не доступна рефлексии, то, следовательно, в процессе терапии может осуществляться не анализ эмпирического человека, а его анализ с точки зрения экзистенции. В этом отношении сознательность и ответственность человека остаются неразрешенными проблемами в рамках их психофизического изучения. Но они перестают быть проблемами в случае их перевода в сферу онтологического рассмотрения, поскольку сознательность и ответственность являются прафеноменами, принадлежащими человеческому существованию как нечто такое, что давно свойственно экзистенциальному бытию. В конечном счете, как считает В. Франкл, «в своей глубине, в сущности, духовное бессознательно по существу». Причем оно бессознательно не только в самом глубоком, но и в самом высоком: «духовное не только может быть бессознательным, но и должно быть бессознательным, как в происхождении, так и в конечном проявлении». Словом, внутри духовного бессознательного коренятся эротическое (любовь), этическое (совесть) и эстетическое (творческая совесть).

Все это означает, что цель терапии должна состоять не в доведении чего-либо до осознания любой ценой, а в осознании духовного бессознательного, чтобы, по словам В. Франкла, в конце концов «снова позволить ему стать бессознательным». Аналитик обязан восстановить бессознательные действия как нечто само собой разумеющееся.

Ж

ЖЕЛАНИЕ – психический импульс, побуждение, направленное на удовлетворение потребности человека.

К проблеме желания З. Фрейд обратился в первой, знаменовавшей открытие психоанализа, фундаментальной работе «Толкование сновидений» (1900). В ней он подчеркнул, что «у каждого человека есть желания, которые он не сообщает другим, и желания, в которых он даже не признается себе самому». И те и другие желания дают о себе знать в сновидениях, представляющих собой, по его мнению, скрытое осуществление подавленных, вытесненных желаний человека. Из подобного понимания существа сновидений вытекало стремление основателя психоанализа выдвинуть и обосновать теорию осуществления желаний.

Фрейдовская теория осуществления желания основывалась прежде всего на рассмотрении природы и истоков возникновения желаний как таковых и их отражения в сновидениях. З. Фрейд исходил из того, что в сновидениях находят свое отражение те желания человека, которые являются эротическими и эгоистическими по своей природе. Что касается возможностей происхождения, проявления в сновидениях желаний, то они могут иметь различные источники. По мнению З. Фрейда, желание может: пробудиться днем, но вследствие внешних обстоятельств не найти себе удовлетворения, в результате чего ночью проявляется неосуществленное желание; возникнуть днем, но претерпеть устранение; не иметь отношения к бодрствующей жизни и соотносится с теми желаниями, которые пробуждаются лишь ночью. Желание первого рода относится к системе предсознания, второго – к переходу из системы предсознания в систему бессознательного, третьего – к системе бессознательного.

З. Фрейд различал сознательные, предсознательные и бессознательные желания. Он допускал, что сознательные желания могут дать толчок к образованию сновидения. Вместе с тем он считал, что сновидение не образовалось бы, если предсознательное желание не получило бы подкрепление из сферы бессознательного. Сознательное желание становится возбудителем сновидения тогда, когда ему удается пробудить равнозначное бессознательное. Высказывая данное соображение, З. Фрейд писал: «Эти всегда активные, так сказать, бессмертные желания нашей бессознательной сферы, напоминающие мифических титанов, на которых с незапамятных времен тяготеют тяжелые горные массивы, нагроможденные на них когда-то богами и потрясаемые до сих пор еще движениями их мускулов, – эти пребывающие в оттеснении желания проистекают сами, однако, из детства, как то показывает психологическое изучение неврозов». В конечном счете основатель психоанализа полагал, что изображаемое в сновидении желание относится, как правило, к детству: у взрослого человека оно проистекает из системы подсознательного; у ребенка – является неосуществленным желанием бодрствующей жизни.

Пытаясь пролить свет на психическую природу желания, З. Фрейд проводил различие между потребностью и желанием. Согласно его взглядам, столкновение с жизненной необходимостью порождает у человека физическую потребность, например, в утолении голода. Вызванное внутренней потребностью раздражение ищет выход в форме внутреннего изменения или душевного движения – голодный ребенок плачет, кричит, барахтается. Благодаря посторонней помощи, скажем, с помощью матери устраняется внутреннее раздражение ребенка путем удовлетворения его потребности в питании. Ребенок испытывает чувство удовлетворения. Частью его переживания становится восприятие еды, воспоминание о котором отныне и навсегда ассоциируется с воспоминанием об удовлетворении. Как только в следующий раз появляется эта потребность, так сразу же благодаря имеющейся ассоциации вызывается психическое движение, которое посредством воспоминания о первом восприятии воспроизводит ситуацию прежнего удовлетворения. «Вот это психическое движение мы и называем желанием; повторное проявление восприятия есть осуществление желания, а полное восстановление восприятия об ощущении удовлетворения – кратчайший путь к такому удовлетворению».

Вводя в свои теоретические построения гипотезу о существовании психического аппарата, З. Фрейд полагал, что ничто, кроме желания, не может привести в движение этот аппарат и что ход раздражения в нем автоматически регулируется приятными и неприятными ощущениями. «Первым желанием является, по-видимому, галлюцинаторное воспроизведение воспоминания об удовлетворении». В примитивном состоянии психики желание как раз и превращается в галлюцинирование. Оно сохраняет свою действенность в галлюцинаторных психозах и фантазии. Жизненный опыт модифицирует примитивную психическую деятельность. Мышление становится как бы заменой галлюцинаторного желания. И коль скоро желание способно побудить к психической деятельности, то сновидение как раз и оказывается осуществлением желания, то есть аналогом примитивной психической жизни, частью преодоленной душевной жизни ребенка.

С точки зрения З. Фрейда, желания человека могут проявляться не только в форме сновидений. Наглядным проявлением ряда осуществленных желаний служат также невротические симптомы. Однако в отличие от сновидений, где доминируют бессознательные желания, невротические симптомы являются выражением не только осуществленных бессознательных желаний, но и желаний из сферы предсознательного. Невротические симптомы обусловлены двумя желаниями, проистекающими из находящихся в конфликте систем: они образуются лишь там, где в одном выражении совпадают два противоположных осуществления желаний, возникших в разных психических системах.

Таковы высказанные З. Фрейдом в работе «Толкование сновидений» представления о природе желаний человека и их проявлении в сновидениях и невротических симптомах. В последующих своих работах он использовал понятие «желание» применительно к рассмотрению сновидений, что нашло свое отражение, в частности, в «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17). Однако при обсуждении природы и истоков возникновения невротических заболеваний он предпочитал говорить в дальнейшем не столько о желаниях, сколько о влечениях человека.

По мере развития теории и практики психоанализа многие психоаналитики сосредоточили внимание на дальнейшем исследовании влечений человека и отказались, по сути дела, от осмысления проблемы желаний, за исключением обсуждения фрейдовской теории сновидений как исполнения желаний. Вместе с тем проблематика желаний субъекта стала центральной для структурного психоанализа Ж. Лакана (1901–1981).

Отталкиваясь от представлений З. Фрейда о желании, Ж. Лакан придал пониманию желания такую направленность, в результате которой он не только разграничил такие понятия, как «потребность» и «запрос», но и пришел к мысли, что будучи не сводимым ни к тому, ни к другому желание возникает на стыке их обоих. Подлинную сущность человека составляет именно субъект желания, причем его желание есть не что иное, как желание Другого.

С точки зрения Ж. Лакана, желание является центральной функцией, определяющей человеческий опыт. Оно «лежит у истоков всего, что делает существо одушевленным». Именно в опыте желания человек приходит к переживанию своего Я в отношениях с бытием. Словом, именно желание как бессознательный фактор осуществляет первоначальную организацию собственно человеческого мира. Поэтому акцент З. Фрейда на желании, определяющем жизнедеятельность человека, действительно является существенным и важным для понимания того, что происходит в его психике. Другое дело, что последователи основателя психоанализа слепо поверили его высказываниям, согласно которым сердцевиной человеческого желания служит сексуальное желание, и не поняли, что на самом деле он хотел этим сказать.

В процессе терапии психоаналитик интерпретирует мысли и поведение пациента с точки зрения действенности данного желания, это вызывает у последнего сопротивление, хотя в действительности сопротивляется аналитик, пытающийся объяснить больному, что предметом его желания является определенный сексуальный объект. Однако, как считал Ж. Лакан, задача заключается в другом, а именно в том, чтобы научить субъекта называть свое желание, результатом чего и будет эффективное психоаналитическое воздействие. «Называя свое желание, субъект говорит, рождает в мир некое новое присутствие».

Проводя различие между такими понятиями, как «потребность», «запрос» и «желание», Ж. Лакан соотнес становление субъекта с тремя уровнями психики – реальным, символическим и воображаемым. Если на уровне реального речь идет о субъекте потребности, а на уровне символического – о субъекте словесно выраженного запроса, то именно на уровне воображаемого – о субъекте желания. Эти представления стали ориентирами как в исследовательской, так и в терапевтической деятельности психоаналитиков, разделяющих взгляды Ж. Лакана на понимание существа желания человека и обративших внимание на то, что в момент слияния воображаемого и реального в аналитической ситуации желание пациента оказывается одновременно наличным и невыразимым.

ЖЕНСКИЙ МАЗОХИЗМ – специфическая склонность человека к получению удовлетворения путем помещения себя в типично женскую ситуацию, характеризующуюся беспомощностью, униженностью и желанием быть избитым, подверженным насилию.

Представления о женском мазохизме были выдвинуты З. Фрейдом в работе «Экономическая проблема мазохизма» (1924), где наряду с эрогенным и моральным видами мазохизма он выделил женский мазохизм, который рассматривался им в качестве выражения женской сущности. Основатель психоанализа исходил из того, что этот вид мазохизма свойственен не только женщинам, но и мужчинам, в своих фантазиях вы-230 ступающих в качестве кастрированного и рожающего существа, а также желающего оказаться больно избитым, отхлестанным, принужденным к безоговорочному послушанию.

В «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1933) З. Фрейд указал на особенно прочную связь между женственностью и половой жизнью. В связи с этим он полагал, что предписанное женщине конституционально и налагаемое на нее социально подавление ее агрессивности «способствует образованию сильных мазохистских побуждений», которые эротически подавляют направленные вовнутрь разрушительные тенденции. На основании этого он сделал вывод, что мазохизм – «поистине женское извращение».

Высказанные З. Фрейдом представления о женском мазохизме получили дальнейшее осмысление в работах ряда психоаналитиков. В статье Х. Дойч «Женский мазохизм и его отношение к фригидности» (1930) высказывались соображения о наличии генетических факторов биологической природы, неизбежно ведущих к мазохистской сути женской роли. Отсюда вывод, что быть женщиной – значит быть мазохистичной, и это является нормальной женской установкой. В статье С. Радо «Страх кастрации у женщины» (1933) также обращалось внимание на генетический фактор, направляющий сексуальное развитие в мазохистское русло. Однако его размышления о женском мазохизме подводили к признанию патологичности жизни большинства женщин.

Применительно к женщине психоаналитическое понимание женского мазохизма сводилось к следующему: удовлетворение, которое ищет женщина в сексуальной жизни и в материнстве, носит мазохистский характер; в ранних сексуальных желаниях и фантазиях девочек содержится стремление быть избитой и даже изувеченной (кастрированной) отцом; бессознательные желания женщины при половом акте включают в себя стремление быть подвергнутой насилию и жестокости; менструация имеет скрытую мазохистскую подоплеку, а процесс деторождения связан с получением мазохистского удовлетворения.

В конце 1933 г. на заседании Американской психоаналитической ассоциации в Вашингтоне К. Хорни выступила с докладом «Проблема женского мазохизма», в котором был поставлен вопрос о необходимости определения соотношений между биологическими и культурными факторами, оказывающими влияние на возникновение данного феномена, и соответствующего переосмысления распространенных в то время психоаналитических взглядов на природу женского мазохизма. Прежде всего она показала, что гипотеза о психобиологической неизбежности мазохизма, как элементарной силе в женской психике, неубедительна, хотя и приемлема по отношению ко многим невротическим женщинам. Кроме того, К. Хорни подчеркнула, что психоаналитические представления о прямой зависимости между болью, страданием и мазохистским удовлетворением не очевидны и требуют доказательств, поскольку, например, страдание и причинение себе боли у многих первобытных племен может быть выражением магического мышления и имеет смысл предотвращения опасности, «не имея ничего общего с индивидуальным мазохизмом». Наконец, она отметила, что кроме признания возможности некоторой предрасположенности женщин к принятию мазохистской концепции своей роли, любые дополнительные утверждения об абсолютной связи между ее конституцией и мазохизмом представляются гипотетическими. Конечный вывод К. Хорни сводился к следующему: «проблему женского мазохизма нельзя связывать исключительно с анатомо-физиолого-психическими особенностями женщины – ее необходимо рассматривать как во многом обусловленную культурным комплексом или социальной организацией, в которой развивалась конкретная мазохистская женщина».

Поднятые З. Фрейдом и другими психоаналитиками вопросы, касающиеся понимания существа женского мазохизма, до сих пор остаются дискуссионными в психоаналитической литературе и являются предметом концептуального осмысления и клинического исследования.

ЖЕНСТВЕННОСТЬ – совокупность специфических особенностей мышления и поведения человека, характерных для развития женщин.

В психоанализе женственность рассматривается прежде всего в плане выявления психических следствий анатомического различия полов, раскрытия особенностей женской психологии.

Возникновение психоанализа во многом обязано терапевтическому лечению пациентов-женщин (случаи Анны О., Катарины, Эмми фон Н., Люси Р., Элизабет фон Р., Доры и др.). Однако, несмотря на то, что значительный контингент пациентов составляли именно женщины, тем не менее психоаналитические идеи и концепции имели «мужскую ориентацию», то есть исходили из представлений З. Фрейда о развитии детей и взрослых мужского пола. По этому поводу К. Хорни в статье «Уход от женственности» (1926) писала, что психоанализ – творение мужского гения, те, кто развивал его идеи, были мужчинами, вполне естественна и закономерна их ориентация на мужскую психологию и нет ничего удивительного в том, что «развитие мужчин им более понятно, чем развитие женщин».

По мере развития психоаналитической теории и практики З. Фрейду пришлось обратиться к рассмотрению проблемы женственности и специфики психологии женщин. Это нашло свое отражение в таких его работах, как «Гибель эдипова комплекса» (1924), «Некоторые психические последствия анатомического различия между полами» (1925), «О женской сексуальности» (1931), «Новый цикл лекций по введению в психоанализ» (1933), где одна из лекций имела название «Женственность».

Традиционная психология рассматривала мужское и женское как психические качества, переносила понятие бисексуальности в душевную жизнь, соотносила мужское с активностью, а женское с пассивностью и пыталась объяснить, почему в одном случае человек ведет себя по-мужски, а в другом – по-женски. С точки зрения З. Фрейда, подобное видение мужского и женского является уступкой анатомии, не несет никакого нового знания и не является, по сути дела, психологическим. Можно охарактеризовать женственность психологически как предпочтение пассивных целей, что не равнозначно пассивности, однако такая характеристика тоже ограничена. Как замечал З. Фрейд, «мы должны обратить внимание на недопустимость недооценки влияния социальных устоев, которые как бы загоняют женщину в ситуацию пассивности». Что важно и существенно, так это особенно прочная связь между «женственностью и половой жизнью», та связь, которая стала основным объектом изучения в классическом психоанализе.

З. Фрейд не претендовал на понимание женской психологии. Он исходил из того, что психоанализ не отвечает на вопрос, что такое женщина, а исследует, как она ею становится и развивается из предрасположенного к бисексуальности ребенка. По его мнению, ранние фазы психосексуального развития протекают одинаково у обоих полов, однако в дальнейшем обнаруживаются различия. В фаллической фазе девочки ведущей зоной является клитор, а с переходом к женственности он совсем или частично уступает влагалищу свою чувствительность.

Основатель психоанализа полагал, что, обнаружив у себя отсутствие пениса, девочка начинает испытывать чувство неполноценности, у нее возникает «зависть к пенису» и желание иметь ребенка от отца, при этом происходит ослабление нежного отношения к матери, сопровождающееся ревностью на почве соперничества за отца как объекта любви. Благодаря кастрационному комплексу у девочки возникает эдипов комплекс, в то время как у мальчика последний разрушается под воздействием первого, то есть страха кастрации. Причем обнаружение девочкой своей кастрации открывает три направления ее дальнейшего развития: подавление сексуальности или невроз; изменение характера в смысле комплекса мужественности; формирование женственности. Последнее направление развития соответствует предназначению женщины, однако становление зрелой женственности может подвергаться нарушениям со стороны остаточных явлений инфантильных стадий развития.

З. Фрейд приписывал женственности «более высокую степень нарциссизма, которая и влияет на ее выбор объекта, так что быть любимой для женщины – более сильная потребность, чем любить». Кроме того, он считал, что в физическом тщеславии женщины сказывается действие зависти к пенису, а в ее стыдливости – первоначальное намерение скрыть дефект гениталий. Наконец, он полагал, что женщина в возрасте около тридцати лет часто характеризуется психической закостенелостью, как будто трудное развитие на пути к женственности исчерпало возможности личности. Последняя психическая особенность зрелой женственности приводит к трудностям психоаналитического лечения, даже если аналитику удается устранить болезненные симптомы путем разрешения невротического конфликта.

Представления З. Фрейда о женственности и ее психических особенностях послужили толчком к дальнейшим исследованиям данной проблематики. Некоторые психоаналитики подвергли критике его взгляды на женственность и на основе клинических наблюдений пришли к иным заключениям. К. Хорни (1885–1952) выдвинула положения, в соответствии с которыми чувство неполноценности у маленькой девочки не является первичным, отказ от женственности не обусловлен завистью к пенису, желание иметь ребенка имеет глубокие биологические корни, можно говорить не только о клиторном, но и о раннем вагинальном возбуждении, то есть с самого начала вагина играет свою собственную сексуальную роль. Данные положения были высказаны ею в статьях «Уход от женственности» (1926) и «Сдержанная женственность: вклад психоанализа в понимание проблемы фригидности» (1926/27). Опираясь на эти идеи и на наблюдения над младенцами, многие психоаналитики пришли к выводу о наличии у девочек первичной женственности.

З

ЗАБОТА – постоянная поддержка, обеспечивающая не только удовлетворение естественных потребностей человека, но и его психическое развитие.

Психоаналитическое понимание заботы прежде всего соотносится с ролью матери, оказывающей жизненно важную поддержку младенцу, уделяющей достаточное внимание развитию своего ребенка и поддерживающей с ним постоянную эмоциональную связь. Многие психоаналитики считают, что отсутствие надлежащей заботы со стороны матери по отношению к младенцу пагубно сказывается на его дальнейшем физическом и психическом развитии, а также является одной из основных причин, приводящих к последующей невротизации ребенка и взрослого человека.

Д.В. Винникотт (1896–1971) исходил из того, что благодаря заботе матери у ребенка формируется чувство безопасности, способствующее его нормальному развитию. Зависимый от матери ребенок нуждается в проявлении постоянной заботы с ее стороны особенно в первые месяцы жизни. Речь идет не только об удовлетворении жизненных потребностей ребенка, но и о создании такой материнской среды, в рамках которой он не испытывает недостатка в любви и не подвергается различного рода стрессам, связанным с отсутствием любимого объекта.

По мнению Г.С. Салливана (1892–1949), растущее напряжение потребностей ребенка, проявляющееся в его активности, вызывает у матери напряжение, служащее импульсом для направления ее деятельности. Сосуществование младенца с окружающей средой вызывает и у него, и у матери потребность в заботе. Словом, «напряжение, вызываемое у материнской фигуры проявлениями, свидетельствующими о наличии потребностей у младенца, называется заботой, а совокупность различных видов напряжения, разрядка которых требует содействия человека, выступающего в роли матери, можно назвать потребностью в заботе».

Г.С. Салливан исходил из того, что забота является исключительно важным понятием, принципиально отличающимся от многозначного термина «любовь», использование которого часто вносит неразбериху в решение многих жизненных вопросов. Поэтому он уделял значительное внимание рассмотрению проблемы заботы, считая, что проявляемая материнской фигурой активность с целью удовлетворения потребностей младенца воспринимается им как демонстрация заботы, а потребности, реализация которых требует вмешательства кого-то еще, приобретают характер «обобщенной потребности в заботе». В конечном счете Г.С. Салливан придерживался взгляда, согласно которому «потребность в заботе прочно укореняется в структуре других компонентов развивающейся психики как потребность межличностного характера». В отсутствии материнской заботы или ее недостаточности у ребенка возникает тревога, вызывающая у него неприятные переживания и вмешивающаяся в процесс формирования его поведенческих проявлений, что может иметь далеко идущие последствия, чреватые возникновением психических расстройств.

Э. Фромм (1900–1980) высказал убеждение, согласно которому любовь и забота тесно связаны друг с другом. В работе «Искусство любить» (1955) он подчеркнул, что любить всегда означает заботиться и что любовь – это «всегда забота, наиболее очевидно проявляющаяся в любви матери к ребенку». Если мать не заботится о своем младенце, небрежно относится к его кормлению и купанию, не стремится сделать так, чтобы ему было хорошо и удобно, то она не любит его. Там, где нет «деятельной озабоченности», там нет и любви. С заботой тесно связаны ответственность, уважение и знание. Это, по мнению Э. Фромма, неразрывный комплекс установок, которые должны быть у зрелого человека.

Некоторые аналитики рассматривали заботу в качестве основного онтологического факта структуры человеческого бытия. Так, отталкиваясь от идей немецкого философа М. Хайдеггера о Заботе, как одном из важных экзистенциалов, Л. Бинсвангер (1881–1966) размышлял о заброшенности человека, ведущей к его невротизации. По его мнению, то, что люди вообще могут стать невротиками – это «признак заброшенности», их ограниченности или несвободы. Если для М. Хайдеггера Забота – источник воли, то, по мнению Р. Мэя (р. 1909) забота – это любовь и воля, такое состояние, когда что-то имеет смысл. Жизнь требует физического выживания, но хорошая жизнь приходит с тем, о чем мы заботимся. «Забота противоположна апатии», она является психической стороной Эроса. Словом, как полагал Р. Мэй, забота является путем возвращения к нашей сущности, она онтологична в том смысле, что конституирует человека как человека.

Ряд аналитиков считают, что проявляемая со стороны других людей забота важна не только для ребенка, но и для проходящего психоаналитическую терапию пациента. В аналитической ситуации именно психоаналитик должен взять на себя роль человека, проявляющего подлинную заботу о тех пациентах, которые особенно нуждаются в постоянной поддержке и эмпатии. Данной позиции придерживался, в частности, Д.В. Винникотт. По мнению же Р. Мэя, забота представляет собой «особый вид интенциональности в психотерапии». Забота – это «интенция желать кому-то выздоровления».

ЗАБЫВАНИЕ – нарушение одной из психических функций, связанной со способностью человека к припоминанию, воспроизведению ранее известного.

С самого начала возникновения психоанализа проблема забывания была в центре исследовательской и терапевтической деятельности З. Фрейда. Уже на подступах к психоанализу, когда он использовал катартиче-ский метод лечения истерии, перед ним стоял вопрос о разработке технических приемов, способствующих воспоминанию пациентами того, что было ими забыто. В совместно с Й. Брейером написанной работе «Исследования истерии» (1895) З. Фрейд высказал мысль о том, что у больных имеются такие забытые представления, которые вытеснены из сознания и из воспоминания. «Незнание» истериков было, по его мнению, «сознательным нежеланием знать», и задача терапевта состояла в том, чтобы с помощью психической работы преодолеть это нежелание пациента и добиться воспоминания им забытого.

Два года спустя после введения З. Фрейдом в обиход термина «психоанализ» им была опубликована статья «О психическом механизме забывания» (1898), в которой была предпринята попытка психологического объяснения распространенного явления – временного забывания собственных имен. Поводом для исследования данного явления стал собственный опыт З. Фрейда, когда, обладая прекрасной памятью и способностью дословно воспроизводить ранее почерпнутую из различных источников информацию, он неожиданно для себя столкнулся с тем, что однажды, несмотря на все свои старания, никак не мог вспомнить фамилию известного ему итальянского художника Синьорелли, хотя у него и было зрительное воспоминание о расписанных им фресках в соборе города Орвието. Попытка психологического объяснения столь странного для него забывания привела к осуществлению масштабного исследования различных ошибочных действий, что нашло свое отражение в его работе «Психопатология обыденной жизни» (1901).

З. Фрейда заинтересовало то обстоятельство, что наряду с забыванием фамилии итальянского художника у него наблюдалось неверное припоминание, когда вместе Синьорелли ему в голову упрямо приходили замещающие фамилии Боттичелли и Больтраффио. Подобная странность, связанная с забыванием и неверным припоминанием, вызвала у него исследовательский интерес к выявлению того, как, почему, благодаря каким влияниям и путем каких ассоциаций воспроизведение фамилии художника претерпело определенного рода смещение. В результате осуществленного анализа он пришел к таким выводам: сопровождающееся неверным припоминанием забывание не является актом психического произвола, а совершается в рамках закономерного протекания психических процессов, поддающихся научному объяснению; забывание и неверное припоминание – это психические акты, мотивированные вытеснением из сознания неприятных воспоминаний; за неспособностью вспомнить ранее известное стоит нежелание помнить об этом; если возникают замещающие представления (неправильное припоминание), то они выступают в качестве своеобразного компромисса, свидетельствующего о том, что намерение позабыть нечто «не увенчалось ни полным успехом, ни полным неуспехом».

В работе «Психопатология обыденной жизни» З. Фрейд подвергнул анализу многочисленные примеры забывания имен, иностранных слов, словосочетаний. На основе анализа ему удалось установить, что одним из механизмов забывания является нарушение хода мысли силою внутреннего протеста, исходящего из чего-то вытесненного. Забытое или искаженное слово (словосочетание) «соединяется ассоциативным путем с известным бессознательным представлением, от которого и исходит действие, выраженное в форме забывания».

При рассмотрении явления забывания З. Фрейд обратил внимание на инфантильную амнезию, то есть утрату воспоминаний человека о первых годах его жизни. Казалось бы, уже в раннем детстве ребенок достигает такого высокого уровня развития памяти, в результате которого он должен был бы сохранять в памяти на долгие годы особенно важные душевные события своей жизни. С помощью психоанализа удалось установить, что забытые переживания детства не только не исчезают бесследно, но, напротив, оказывают существенное влияние на последующую жизнь человека. И тем не менее именно наиболее значимые события детства забываются человеком. В ранних воспоминаниях детства нередко сохраняются безразличные, второстепенные детали, в то время как важные впечатления того времени часто не оставляют в памяти взрослых никакого следа. Размышляя над подобным обстоятельством, З. Фрейд предположил, что возможно «именно забывание детских переживаний и дает нам ключ к пониманию тех амнезий, которые, как показывают новейшие данные, лежат в основе образования всех невротических симптомов».

Изучение сновидений и невротических заболеваний показало, что в памяти человека может всплывать то, что считалось давно позабытым. Это делало забывание более таинственным феноменом, чем можно было предположить, исходя из рассмотрения забывания имен, слов, словосочетаний. Поэтому, стремясь дать психоаналитическую разгадку забывания как такового, З. Фрейд обратился к анализу забывания того, что знаешь (забывание впечатлений и переживаний) и неисполнения чего-то (забывание намерений). В результате осуществленного на конкретных примерах анализа этих видов забывания он пришел к мысли, что во всех случаях в основе забывания лежит связанный с неудовлетворением мотив неохоты, нежелания. Дальнейший анализ этого феномена привел к выдвижению им следующих положений: склонность к забыванию неприятного имеет всеобщий характер, несмотря на то, что не все имеют одинаковую способность к этому; многое забывается по причинам, лежащим в нем самом; забывание чего-нибудь никогда не бывает случайным; забывание связано со стремлением человека к защите от представлений, способных вызвать у него ощущение неудовольствия; намерения забываются тогда, когда против них восстают «темные» мотивы (жадность, обида, пренебрежение к другим людям и другие) и когда имеет место столкновение условного долга с внутренней оценкой, в которой человек не признается сам себе.

Психоаналитическое исследование различных случаев забывания позволило З. Фрейду сделать общий вывод, согласно которому приводящее к забыванию нарушение психической функции является мотивированным, обусловленным скрытыми от сознания мотивами. Психоанализ прокладывает путь к познанию бессознательной мотивировки забывания и тем самым дает возможность понимания того, почему и в силу каких причин произошло забывание. При этом не следует, как считал З. Фрейд, упускать из виду, что «не все то забыто, что мы считает забытым».

Исходя из такого рассмотрения забытого, задачей используемой при лечении невротических заболеваний психоаналитической терапии является устранение амнезии пациента. Словом, задача психоаналитической терапии состоит в восполнении пробелов в воспоминаниях пациента, возвращении в сознание забытых им переживаний с целью последующего сознательного разрешения тех внутрипсихических конфликтов, предшествующее бессознательное разрешение которых достигалось путем вытеснения, забывания неприятного, этически неприемлемого и социально неодобряемого, что в конечном счете и предопределило «бегство в болезнь».

ЗАВИСИМОСТЬ – стремление в чем-то или во всем полагаться на другого человека или других людей в целях получения удовлетворения, обретения безопасности, достижения успехов в жизни.

Зависимость может быть нормальной и патологической, инфантильной и взрослой, умеренной и чрезмерной. Она может выступать в качестве необходимого средства достижения определенных целей, переживаться как внутренняя настоятельная, но мучительная потребность, осознаваться или оставаться бессознательной, предопределяющей мышление и поведение человека.

З. Фрейд рассматривал первоначальную зависимость грудного младенца от матери в плане удовлетворения потребности в пище и получения сексуального удовольствия от акта кормления грудью. Он считал, что в последующей замене материнской груди частью собственного тела, когда малыш начинает сосать собственный пальчик, ребенок «получает независимость в получении удовольствия от одобрения внешнего мира». Зависимость ребенка от матери и первые проявления независимости от нее рассматривались им как имеющие важное значение для последующего психосексуального развития человека, формирования здоровых отношений с иными объектами или образования болезненных привязанностей, превращающихся в патологическую зависимость от других людей.

Отталкиваясь от идей З. Фрейда, многие психоаналитики исследовали эмоциональную зависимость младенца от матери, нормальные и патологические пути развития ребенка, связанные с обретением им независимости, фиксацией на инфантильных привязанностях, регрессией к предшествующим зависимым отношениям. Так, в работе «Норма и патология детского развития» (1965) А. Фрейд рассмотрела типичную психоаналитическую линию развития – «от инфантильной зависимости до любовной жизни взрослого», которая, по ее мнению, включает не только различные ступени (телесная самостоятельность, опрятность, ответственность и др.), но и разные уровни (минимальный, оптимальный). Одновременно она показала негативные следствия инфантильной зависимости, возникающие в том случае, когда мать руководствуется в своих действиях не потребностями ребенка, а безличными предписаниями, что может сказаться на возникновении внутренних сложностей детского развития, проявляющихся, в частности, в нарушении кормления и сна, порождении архаических страхов.

Если одни психоаналитики, включая А. Фрейд, Дж. Боулби, Р. Шпитца, М. Малер, уделили значительное внимание изучению инфантильной зависимости, то другие сделали акцент на рассмотрении невротической зависимости взрослого человека. В частности, К. Хорни обратилась к осмыслению специфики эмоциональной зависимости, возникающей в результате невротической потребности человека уцепиться за кого-то, дающего надежду на защиту. По ее мнению, «такая зависимость не только может причинять бесконечные страдания, но даже быть исключительно пагубной». Как показала К. Хорни (1885–1952), структура эмоциональной зависимости представляется сложной, включает в себя сильное чувство обиды, порождает различные страхи и является составной частью невротической потребности в любви. Эта проблематика была рассмотрена ею в работе «Невротическая личность нашего времени» (1937), в которой также был поставлен вопрос об эмоциональной зависимости пациента от аналитика в процессе психоаналитической терапии. С точки зрения К. Хорни, проблема заключается не столько в том, почему такая эмоциональная зависимость имеет место в анализе (нуждающийся в защите человек будет цепляться за любого врача), сколько в том, «почему она особенно сильна и почему она встречается так часто». И то и другое характерно для аналитической терапии, поскольку помимо всего прочего анализ означает проработку защит, возбуждает тревогу, скрывающуюся за этими защитами, а возрастание тревоги заставляет пациента тем или иным образом цепляться за аналитика, порождая у первого эмоциональную зависимость от второго.

В современной психоаналитической литературе уделяется внимание осмыслению различных аспектов инфантильной и взрослой, нормальной и патологической зависимости. Предметом обсуждения является и степень зависимости пациента от аналитика в процессе психоаналитической терапии, а также использование технических средств и приемов с целью обретения пациентом независимости как от инфантильных привязанностей к другим лицам, так и от внутренних переживаний, связанных с реакциями переноса различных чувств и отношений, включая потребность в зависимости, на аналитика.

ЗАВИСТЬ – чувство недовольства, вызванное желанием обладания личными качествами, социальным статусом, продуктами материальной и духовной деятельности, имеющимися в распоряжении других людей, но отсутствующими у человека.

Зависть может быть нормальной и патологической. В первом случае она служит стимулом для достижения желаемого, во втором – порождает недоброжелательное отношение к людям, обладающим тем, чего нет у человека или чего ему недостает. Можно завидовать тому, что кто-то из знакомых приобрел дорогостоящую престижную машину, но нормальное проявление зависти будет сопровождаться желанием сделать такую же покупку благодаря более интенсивной деятельности, связанной с необходимостью заработать определенную сумму денег, в то время как при проявлении патологической зависти у человека будут доминировать фантазии и желания, в которых его знакомый попадает в аварию и его машина превращается в груду металла.

При патологическом проявлении зависти человек одержим постоянной оценкой чужих успехов, его размышления о том, что о нем думают другие, и о том, чего кто-то добился, сопровождается собственной заниженной самооценкой и постоянной неудовлетворенностью жизнью. Разнообразными проявлениями такой зависти являются симптомы неудовлетворенного тщеславия и желания иметь больше, чем есть у других людей. При этом зависть может выражаться в самых отвратительных формах, часто сопровождающих ненависть, насилие, агрессивность.

С точки зрения А. Адлера, выраженной им в работе «Понимание природы человека» (1927), зависть следует рассматривать «как фактор современного состояния человеческой психики». Иногда она накладывает отпечаток даже на внешний вид человека: не случайно, используя аллегорию, говорят, что кто-то «позеленел от зависти». Ее невозможно уничтожить полностью, но можно найти ей полезное применение, не нарушающее душевного равновесия человека.

В психоанализе проблема зависти чаще всего рассматривается в плане высказанной З. Фрейдом идеи о «зависти к пенису» как основе формирования женской сексуальности. Объектом анализа становятся также представления М. Кляйн о «зависти к груди», как мужском эквиваленте зависти к пенису, и размышления К. Хорни о зависти мужчин к беременности, деторождению и материнству, что является одной из движущих сил, побуждающих их к творчеству, созданию культурных ценностей. Что касается зависти женщин к пенису, то, по мнению многих аналитиков, при благоприятных условиях она перерастает в стремление иметь мужа и ребенка.

ЗАВИСТЬ К ГРУДИ – одно из психоаналитических представлений, согласно которому младенец переживает чувство неудовлетворенности от недостаточно хорошей материнской груди, что впоследствии может перерасти в зависть мужчины по отношению к отсутствию у него груди или в зависть женщины, неудовлетворенной собственной грудью, ее размерами и формой.

Зависть к груди была объектом рассмотрения М. Кляйн (1882–1960), которая считала, что изменения в равновесии между сексуальными и агрессивными импульсами дают начало таким эмоциям как жадность и зависть, а периодически повторяющиеся переживания удовлетворения и фрустрации приводят к психическому представлению младенца о «хорошей» и «плохой» груди. Зависть возникает по отношению к «хорошей» груди в первые месяцы жизни младенца и по мере инфантильного развития может превратиться в сильное завистливое Сверх-Я, способствующее возникновению внутрипсихических конфликтов. По мнению М. Кляйн, под воздействием зависти у ребенка могут появляться различного рода фантазии о похищении, разрушении, обесценивании материнской груди или об обладании ее лучшими качествами, что может в дальнейшем отразиться на нормальном или патологическом развитии человека.

Обращающиеся к исследованию эмоциональных отношений между младенцем и матерью психоаналитики считают, что на ранних этапах инфантильного развития эти отношения и порождаемые ими чувства, включая зависть к груди, имеют важное значение для формирования психической структуры ребенка и взрослого человека. У мальчика зависть к груди вытесняется под воздействием тех преимуществ, которые он, как обладатель пениса, имеет перед «кастрированной девочкой». У девочек, напротив, появляется зависть к полноценной материнской груди, играющей определенную роль в соперничестве за внимание со стороны отца. В дальнейшем под влиянием различного рода фиксаций, регрессий или специфических обстоятельств жизни младенческая зависть может активизироваться у мужчины и превратиться в фетишизацию женской груди, а у женщины – перерасти в постоянное беспокойство по поводу несовершенства ее фигуры по сравнению с обладательницами большого бюста или страх перед возможностью утраты груди вследствие ракового заболевания, что может сопровождаться кошмарными фантазиями и невротическим поведением.

ЗАВИСТЬ К ПЕНИСУ – одно из положений классического психоанализа, согласно которому девочка ощущает свою ущербность по сравнению с мальчиком и желает иметь отсутствующий у нее мужской орган.

Первое представление З. Фрейда о зависти к пенису содержалось в его статье «Об инфантильных сексуальных теориях» (1908), где он охарактеризовал проявляемый девочкой интерес к отсутствующему у нее, но наличествующему у мальчика органу в качестве элементарной зависти. В работе «О нарциссизме» (1914) он писал уже недвусмысленно о том, что комплекс кастрации, или «страх за пенис у мальчика, зависть из-за пениса у девочки», является существенной частью первоначального нарциссизма ребенка. В вышедшем в свет в 1920 году четвертом издании «Три очерка по теории сексуальности» появился небольшой раздел «комплекс кастрации и зависть к пенису», в котором отмечалось, что, замечая иначе устроенные гениталии мальчика, маленькая девочка признает их и «в ней пробуждается зависть по поводу пениса, которая вырастает до желания, имеющего впоследствии важное значение, – также быть мальчиком».

Это представление о зависти к пенису получило у З. Фрейда в дальнейшем развернутое обсуждение. В статье «Некоторые психические следствия анатомического различия полов» (1925) он рассмотрел вопрос о различном прохождении стадии эдипова комплекса мальчиком и девочкой и в связи с этим более подробно, чем ранее, описал последствия открытия, выпадающие на долю маленькой девочки, когда она «случайно обнаруживает большой, легко заметный пенис у брата или сверстника, распознает его как преувеличенный аналог своего собственного маленького и скрытого органа, и ею овладевает зависть к пенису». В «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1933) он подчеркнул, что в значении зависти к пенису можно не сомневаться и что у чувствующей себя глубоко обделенной маленькой девочки появляется зависть к пенису, которая «оставляет неизгладимые следы в ее развитии и формировании характера, преодолеваемые даже в самой благоприятном случае не без серьезной затраты психических сил».

З. Фрейд исходил из того, что в процессе познания маленькая девочка замечает некий изъян в устройстве ее тела. У нее нет того, что есть у мальчика. Это вызывает у нее зависть по поводу отсутствующего пениса. Девочка не смиряется со своим изъяном. Она хочет иметь такой же пенис, как у мальчика. Хочет и верит в эту возможность. Зависть к пенису порождает у девочки желание быть мальчиком. Со временем девочка понимает, что желание иметь пенис является невыполнимым. Однако оно остается в бессознательном, сохраняет свою силу.

С точки зрения З. Фрейда, зависть к пенису играет важную роль в психосексуальном развитии женщины. Замечая различие в строении тела, маленькая девочка полагает, что именно мать несет ответственность за отсутствие пениса. Она обижается на свою мать. Не может простить ей то, что родилась не мальчиком.

Обида ведет к тому, что первоначальная привязанность (любовь) к матери угасает и девочка отходит от своей матери. Отход от матери сопровождается возникновением желания у девочки быть ближе к отцу. Желание иметь пенис замещается желанием иметь ребенка от отца. В этом желании проявляется женственность, которая впоследствии перерастает в нормальную взрослую сексуальность.

Зависть к пенису, как полагал З. Фрейд, оставляет глубокий след в психике женщины, сказывается на формировании ее характера, предопределяет ее психосексуальное развитие. Обычно зависть к пенису ведет к становлению нормальной женственности, но она же может приводить к подавлению сексуальных влечений или к развитию комплекса мужественности, то есть стремлению девочки походить на мальчика.

В первом случае последствием такого развития может быть невроз. Во втором случае – перверсии, отклонения в сексуальном поведении. Словом, зависть к пенису рассматривалась З. Фрейдом в качестве основного мотива развития женщины и отправного пункта, способствующего пониманию специфики женской психологии.

Не все психоаналитики разделяли идею З. Фрейда о центральном значении зависти к пенису в судьбе женщины. Так, К. Хорни выступила с критикой «мужской» точки зрения на женскую психологию.

К. Хорни (1885–1952) не отвергла саму идею о зависти к пенису. Более того, в докладе «О развитии комплекса кастрации у женщин», прочитанном на VII Международном психоаналитическом конгрессе в Берлине, она подчеркнула то обстоятельство, что анатомические особенности половых органов женщины играют значительную роль в ее психосексуальном развитии и признала, что зависть к пенису может вести к некоторым формам патологии. Однако, в противовес З. Фрейду, она считала, что за завистью к пенису стоит более глубокое отношение маленькой девочки к отцу. Речь идет об отождествлении маленькой дочери с отцом. Зависть к пенису является не чем иным, как выражением взаимного притяжения полов. С этой точки зрения зависть к пенису оказывается не первичным, а вторичным фактором, оказывающим влияние на формирование женской психологии.

В работе «Новые пути в психоанализе» (1939) К. Хорни показала, что один из источников убежденности аналитика в важной роли зависти к пенису находится не в нем самом, а в его пациентах. Если одни пациенты не воспринимают интерпретации аналитика, согласно которым зависть к пенису является источником их трудностей, то другие с готовностью принимают их и рассматривают собственные проблемы в терминах мужественности и женственности. Многие пациентки хватаются за представления о зависти к пенису, поскольку подобные представления оказываются простыми и из них вытекают легкие объяснения и решения. Женщине легче думать, что с ней несправедливо обошлась природа, чем осознавать, например, что она предъявляет к жизни, собственному мужу и детям завышенные требования и приходит в ярость, когда они не исполняются. Таким образом, как заметила К. Хорни, «теоретические пристрастия аналитика, похоже, могут совпадать с тенденцией пациентки оставлять свои реальные проблемы незатронутыми».

ЗАКС Ганс (1881–1947) – венский психоаналитик, один из учеников и соратников З. Фрейда. Родился в Вене, был отпрыском раввинов. Получил юридическое образование, проявлял значительный интерес к истории, поэзии, искусству. Заинтересовался психоаналитическими идеями и в течение нескольких лет посещал лекции З. Фрейда в Венском университете. В начале 1910 года познакомился с З. Фрейдом, подарив ему переведенную им на немецкий язык книгу, включавшую в себя некоторые из «Песен казармы» Киплинга.

Весной 1911 года З. Фрейд организовал журнал «Имаго», название которого было предложено Г. Заксом. Посвященный немедицинским аспектам психоанализа данный журнал стал выходить в свет под их редакцией совместно с О. Ранком (первый номер журнала вышел в 1912 г.). В сентябре 1911 года после завершения III Международного психоаналитического конгресса в Веймаре (Германия) Г. Закс (вместе с Э. Джонсом) посетил сестру Ф. Ницше, которой он рассказал о сходстве между некоторыми идеями З. Фрейда и немецкого философа. В 1913 г. Г. Закс стал членом тайного Комитета и был самым остроумным среди них.

В 1918 году из-за туберкулеза был вынужден поехать в Давос, где на протяжении двух лет проходил курс лечения. В 1919 году он решил сменить профессию адвоката и стать практикующим психоаналитиком. Год спустя Г. Закс переехал из Швейцарии в Берлин, чтобы оказать помощь К. Абрахаму в обучении соответствующих специалистов в первом Институте психоанализа. В 1922 году он приехал в Вену и прочитал две лекции по психоанализу перед американскими и английскими студентами, изучающими у З. Фрейда основы психоаналитического учения. Одним из первых Г. Закс стал выступать в качестве обучающего психоаналитика. В 1933 году он эмигрировал в США и сменил в Бостоне Ф. Александера, который переехал на постоянную работу в Чикаго.

Летом 1939 года Г. Закс приехал из США в Англию к своему учителю и другу З. Фрейду, чтобы проститься с ним. Он оказался одним из последних посетителей основателя психоанализа, который ушел из жизни 23 сентября того же года. В 1939 году Г. Закс основал журнал «Американ имаго» и был его издателем до своей кончины, последовавшей в 1947 году в день своего 66-летия.

Г. Закс опубликовал ряд работ, включая «Значение психоанализа в науках о духе» (1913, совместно с О. Ранком), «Фрейд: учитель и друг» (1945), «Маски любви и жизни. Философские основания психоанализа» (1948).

ЗАМЕЩЕНИЕ – психический процесс, в результате которого вместо одного появляется что-то другое, способное вызвать у человека непонимание, недоумение.

Понятие «замещение» (Ersatz) было использовано З. Фрейдом в различных контекстах с целью демонстрации работы внутрипсихических механизмов, когда в результате бессознательной деятельности человека осуществляется своего рода подставка вместо одного чего-то другого.

В его работе «Толковании сновидений» (1900) речь шла о сновидении как целом, являющемся «искаженным заместителем чего-то другого», замещении элементов сновидения символами и замещающих представлениях, которые попадают в поле сознания при толковании сновидений.

В других работах З. Фрейда, включая «Психопатологию обыденной жизни» (1901) и «Бессознательное и его отношение к остроумию» (1905), процессы замещения рассматривалось в плане образования ошибочных действий и промахов человека, различного рода острот, шуток и каламбуров.

В его работах, посвященных исследованию природы невротических заболеваний и аналитической терапии, замещение трактовалось в плане возникновения симптомов. По этому поводу в «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) З. Фрейд заметил: «Образование симптома – это замещение чего-то другого, что не могло появиться. Определенные душевные процессы нормальным образом должны были развиться настолько, чтобы они стали известными сознанию. Этого не случилось, но зато из прерванных, каким-то образом нарушенных процессов, которые должны были остаться бессознательными, возник симптом».

Термин «замещение» использовался З. Фрейдом также при объяснении других явлений. Так, он считал, что одна из первоначальных составных частей либидо – это склонность рассматривать обнаженные половые отличия. Однако сама эта склонность рассматривалась им как замещение, восходящее к первичному удовольствию касаться половых органов. Исходя из подобного замещения, он и предпринял попытку объяснить феномен эксгибиционизма.

ЗАЩИТА – сознательная или бессознательная деятельность человека, предусматривающая сохранение его жизни и обеспечивающая такое разрешение внутрипсихических конфликтов, которое в силу внешних обстоятельств и внутренних стремлений оказывается приемлемым для него.

В психоанализе под защитой понимается прежде всего и главным образом бессознательная деятельность человека, направленная против сексуальных, эгоистических и деструктивных влечений, неприятных воспоминаний и различного рода фантазий, непосредственная реализация или репродукция которых способна привести к нарушению целостности психической организации человека.

Понятие «защита» было использовано З. Фрейдом при попытках психологического объяснения истерии, фобий, навязчивых представлений и галлюцинаторных психозов. В статье «Защитные невропсихозы» (1894) он провел различие между гипноидной истерией, неотреагированной истерией и истерией защиты, тем самым высказав первые представления о защите, которые впоследствии легли в основу его некоторых психоаналитических идей, в частности, в основу концепции вытеснения. Согласно его предположениям, защита направлена против невыносимого для человека представления с целью ослабления его посредством отделения от него аффекта и отвода этого аффекта из психики в соматику. Смещенный аффект обладает способностью возвращения из соматической области к первоначальному представлению, что может породить истерический припадок. Если невыносимое, болезненное представление имеет тесную связь с реальностью, то защита от него может привести к галлюцинаторному психозу, как отказу от реальности.

В написанной совместно с Й. Брейером работе «Исследования истерии» (1895) З. Фрейд рассматривал защиту в качестве важного фактора, способствующего возникновению одной из форм истерии. Здесь же он впервые, пожалуй, наряду с защитой использовал термин «вытеснение», говоря о том, что патогенное воспоминание вытесняется исходящей от Я психической силой. В статье «Еще несколько замечаний о защитных невропсихозах» (1896) З. Фрейд высказал мысль, согласно которой защита является «ядром психического механизма», ведущего к возникновению невротических заболеваний. Как и в предшествующей работе, в данной статье понятия «защита» и «вытеснение» используются в качестве равнозначных, взаимозаменяемых. Одновременно З. Фрейд предпринял попытку рассмотрения различных форм защит, проведя различие между «первичной защитой», в которой решающую роль играют чувства стыда и совести, и «вторичной защитой», приобретающей значение навязчивого побуждения, превращающегося в навязчивые действия. «Первичная защита» служит поддержанию внешнего здоровья человека, в то время как «вторичная защита», осуществляемая под воздействием возвращения вытесненных воспоминаний, порождает компромиссные образования в форме невротических симптомов типа разнообразных навязчивых действий. Словом, в статье «Еще несколько замечаний о защитных невропсихозах» речь шла фактически о различии между нормальной и патологической защитами, к которым может прибегать человек в процессе своей жизнедеятельности.

Столь значительное внимание к проблеме защиты было уделено З. Фрей дом как раз в тот период его исследовательской и терапевтической деятельности, когда он ввел в научный оборот термин «психоанализ». На начальном этапе становления психоанализа проблематика защиты в ее различных ракурсах занимала не последнее место в его концептуальных построениях. Так, в работе «Психопатология обыденной жизни» (1901) защита рассматривалась им не только с точки зрения раскрытия психологии невротиков, но и в плане осмысления природы такого, феномена как забывание.

С одной стороны, З. Фрейд подчеркивал, что «стихийное стремление к защите от представлений, могущих вызвать ощущение неудовольствия, стремление, с которым можно сравнить лишь рефлекс бегства при болезненных раздражениях, приходится отнести к числу главных столпов того механизма, который является носителем истерических симптомов». При этом он был далек от утверждения того, что тенденция защиты всегда в состоянии одержать верх и не исключал возможность отнесения ее к низшей психической инстанции, которая может парализоваться другими, высшими инстанциями. С другой стороны, основатель психоанализа сводил к тенденции защиты такие явления, как случаи забывания, и считал, что «там, где это возможно, тенденция защиты передвигает свою цель и устраняет из нашей памяти хотя бы нечто иное, не столь важное, но находящееся в ассоциативной связи с тем, что, собственно, и вызвало отпор».

Однако по мере становления и развития психоанализа понятие защиты все более уходило у него на задний план, в то время как на передний план стали выдвигаться представления о вытеснении. Первые три десятилетия развития психоаналитической теории и практики как раз и прошли под знаком усиленного внимания З. Фрейда и других психоаналитиков к проблемам вытеснения и сопротивления. Позднее, во второй половине 20-х годов, после того, как в центре психоаналитических исследований оказались не только процессы вытесненного бессознательного, но и те психические процессы, которые были вызваны к жизни деятельностью Я и Сверх-Я, он вновь вернулся к рассмотрению проблемы защиты.

В работе «Торможение, симптом и страх» (1926) З. Фрейд не только провел различие между вытеснением и защитой, но и высказал мысль о том, что использование понятия «защита» имеет свои преимущества, так как расширяет представление о тех приемах, которые используются Я для возможного разрешения внутрипсихических конфликтов и которые способны привести к невротическим заболеваниям. При этом он подчеркнул, что накопленные психоаналитические знания о возникновении симптомов, истерии и неврозе навязчивости послужили достаточным основанием, чтобы воспользоваться старым понятием «защита», которое может охватить все процессы, обеспечивающие «защиту Я от требований влечений», и включить в это понятие вытеснение, «как один специальный случай». Кроме того, следует, как заметил он, принять во внимание возможность, что углубление исследований откроет тесную связь между «особыми формами защиты» и определенными заболеваниями.

Работа З. Фрейда «Торможение, симптом и страх» была переведена на русский язык под названием «Страх» в 1927 году. В русскоязычном издании вместо понятия «защита» использован термин «отражение», что может ввести в заблуждение тех, кто обращается к идейному наследию З. Фрейда. Последующие переиздания данной работы осуществлялись, как правило, с того издания, которое было опубликовано в 1927 год у и, следовательно, в них сохраняется терминология, затрудняющая понимание важного момента в развитии классического психоанализа, а именно возвращение к использованию понятия «защита».

Одиннадцать лет спустя в работе «Анализ конечный и бесконечный» (1937) З. Фрейд обозначил «действие защит в Я» как «изменение Я», если понимать под этим «дистанцию от фиктивного нормального Я», которое является союзником в аналитической работе. Одновременно он высказал соображения, согласно которым противодействующий «защитным устремлениям Я» количественный момент силы влечений устанавливает предел эффективности аналитической работы, благодаря которой контроль над влечениями становится лучше, но по-прежнему остается несовершенным, поскольку «преобразование защитных механизмов не является полным».

Высказанные З. Фрейдом в различное время идеи о защитах Я от бессознательных влечений и их действии в психике человека послужили отправной точкой для ряда психоаналитиков, уделивших основное внимание в своей исследовательской и терапевтической деятельности защитным механизмам Я.

ЗАЩИТНЫЕ МЕХАНИЗМЫ – бессознательные действия (противодействия) человека, направленные на защиту от тех опасностей (угроз), которым он подвергается со стороны окружающей его реальности и своего собственного внутреннего мира.

В психоанализе понятие «защитные механизмы» относится к Я, которому приходится обороняться от различного рода угроз, исходящих от ограничений внешнего мира, требующих удовлетворения бессознательных влечений, фантазий и всевозможных представлений, связанных с идеалами, нравственными ценностями, внутренними запретами. На начальном этапе развития психоанализа З. Фрейд использовал понятие «защита», которое впоследствии было заменено термином «вытеснение».

В работе «Я и Оно» (1923) основатель психоанализа охарактеризовал Я как «несчастное существо», так как ему приходится служить как бы двум господам: «беззащитное с обеих сторон Я тщетно обороняется от наглых требований Оно, а также от укоров карающей совести», то есть от Сверх-Я. Более того, «несчастное Я» страдает, по мнению З. Фрейда, от троякого рода угроз, исходящих со стороны внешнего мира, бессознательных влечений Оно и сурового Сверх-Я. Говоря о трудном положении, в котором находится «несчастное Я», он подчеркнул то обстоятельство, что этому Я все время приходится защищаться, обороняться от нависших над ним угроз. При этом З. Фрейд указал на ряд защитных действий, используемых Я с целью избежания внешних и внутренних опасностей. В частности, он отметил, что «истерическое Я защищается против мучительного восприятия, грозящего ему вследствие критики его Сверх-Я, тем же путем, каким оно обычно привыкло защищаться от невыносимой для него загрузки объектом – то есть путем акта вытеснения». Наряду с вытеснением в этой же работе родоначальник психоанализа коснулся таких средств защиты, как идентификация, сопротивление, регрессия, сублимация, образование реакций.

В работе «Торможение, симптом и страх» (1926) З. Фрейд высказал мысль о необходимости использования понятия «защита», к которому он обращался тридцать лет тому назад в статье «Еще несколько замечаний о защитных невропсихозах» (1896). Он полагал, что «будет, несомненно, полезно вернуться к старому понятию «защита», если условимся, что оно должно служить обозначением всех тех технических приемов, которыми пользуется Я при всех своих возможных конфликтах, ведущих к неврозу». Считая это «терминологическое новшество» оправданным, З. Фрейд особо выделил такие технические приемы защиты Я, как вытеснение, изоляция, регрессия, реактивные изменения Я. В этой работе еще не использовался термин «защитные механизмы»: в ней фигурировали понятия «технические приемы Я», его «методы защиты». Однако З. Фрейдом были высказаны важные мысли, предопределившие, по сути дела, интерес ряда психоаналитиков к проблеме защитных механизмов Я. Две из них заслуживали особого внимания: одна мысль касалась необходимости исследования тесной связи между особыми формами защиты и определенными невротическими заболеваниями; вторая – выявления зависимости между уровнем развития психики и методами защиты, используемыми человеком до разделения Я и Оно, до формирования у него Сверх-Я и после образования этих психических инстанций.

Отталкиваясь от идей З. Фрейда, его дочь А. Фрейд (1895–1982), специализировавшаяся в области детского психоанализа, обратилась к исследованию защитных механизмов. В работе «Я и защитные механизмы» (1936) она выделила девять способов защиты, которые ранее были описаны, но не систематизированы в различных трудах по психоанализу. К ним относились: регрессия (возвращение на более раннюю стадию психосексуального развития), вытеснение (изгнание в бессознательное того, что ранее было сознательным), реактивное образование (изменение неприемлемого на приемлемое), изоляция (отделение невыносимых событий или идей от связанных с ними чувств), аннулирование (мысленная отмена, уничтожение нежелательного действия), проекция (вынесение вовне), интроекция (вбирание вовнутрь), борьба Я с самим собой, обращение (направленность против себя, меняющая нацеленность импульса). К этим девяти способам защиты добавлялся десятый – сублимация (переключение с социально неодобряемого на социально приемлемое), которая относилась скорее к нормальному, а не невротическому развитию.

По мнению А. Фрейд, в своих конфликтах со Сверх-Я, внешним миром и Оно Я имеет в своем распоряжении упомянутые выше десять способов защиты. Задача практикующего психоаналитика состоит в том, чтобы «определить, насколько они эффективны в процессах сопротивления Я и формирования симптома, которые он имеет возможность наблюдать у разных людей». Основываясь на таком понимании практики психоанализа, А. Фрейд рассмотрела механизмы защиты Я в зависимости от уровня психического развития человека. В работе «Я и защитные механизмы» (на русском языке издана под названием «Психология «Я» и защитные механизмы», 1993) она сформулировала следующие положения: о вытеснении можно говорить тогда, когда Я отделено от Оно; проекция и интроекция являются такими способами защиты, которые зависят от дифференциации Я от внешнего мира; сублимация предполагает наличие Сверх-Я, то есть принятия или знания нравственных и социальных ценностей; регрессия, обращение и борьба против себя не зависят, по-видимому, от стадий психического развития человека, поскольку являются такими же древними, как и его инстинкты.

Предложенная А. Фрейд классификация защитных механизмов по их положению во времени (в зависимости от стадий психического развития) не совпадала с исследованиями ряда психоаналитиков, в частности М. Кляйн, считавших, что интроекция и проекция являются теми психическими процессами, которые участвуют в развитии Я и в его дифференциации от внешнего мира. Эта классификация противоречила и психоаналитическому опыту, свидетельствовавшему о связи раннего проявления неврозов маленьких детей с процессом вытеснения. А. Фрейд понимала условность выдвинутой ею классификации механизмов защиты и поэтому сосредоточила свое внимание не на прояснении ее, а на исследовании ситуаций, провоцирующих действие защитных реакций. В центре ее внимания оказались прежде всего такие защитные механизмы, как отрицание в фантазии, слове и действии, идентификация с агрессором, проекция в форме «альтруистического подчинения».

З. Фрейд не остался в стороне от дальнейшего обсуждения вопроса о механизмах защиты. В работе «Конечный и бесконечный анализ» (1937) он отметил, что Я пользуется разными методами, чтобы избежать опасности, страха, неудовольствия: «Мы называем эти методы «защитными механизмами». З. Фрейд признал, что пока они недостаточно хорошо известны, но соответствующая работа А. Фрейд позволяет получить первое представление о многообразии и многостороннем значении защитных механизмов. Одновременно он дал разъяснения по поводу отношения между различными способами защиты: «вытеснение относится к другим методам защиты как пропуски в тексте относятся к его искажению, а в различных формах такой фальсификации можно найти аналогии многообразию изменения Я».

Основатель психоанализа обратил внимание на патогенную роль защитных механизмов. Он высказал мысль, согласно которой, служащие цели предотвращения опасности, в процессе развития Я эти механизмы сами могут обернуться опасностью. Я приходится платить слишком высокую цену за их услуги: защитные механизмы налагают ограничения на Я, требуют значительных энергетических затрат на их поддержание, оказываются тяжелым бременем для психики. Однажды оказав услугу Я, они не исчезают, фиксируются в нем и становятся «постоянными способами реагирования, присущими характеру человека и повторяющимися на протяжении всей жизни, как только вновь возникает ситуация, подобная первоначальной». Защитные механизмы становятся своего рода инфантилизмами, оберегающими Я взрослого человека от опасностей, которые в действительности уже не существуют. Более того, человек начинает выискивать такие ситуации, которые могли бы заменить первоначальную опасность, чтобы тем самым оправдать его фиксацию на ранее использованных и ставших привычными ему способах реагирования. Поэтому, замечал З. Фрейд, можно понять, «как защитные механизмы, все более отчуждая от внешнего мира и постоянно ослабляя Я, подготавливают вспышку невроза».

З. Фрейд считал, что действие защитных механизмов дает знать о себе и в процессе анализа, аналитической терапии. Фактически во время аналитической работы пациент повторяет те способы реагирования, к которым он привык и которые привели его к психическому заболеванию. Главное же заключается в том, что «защитные механизмы, выстроенные против прежних опасностей, в ходе лечения повторяются в виде сопротивления исцелению». Подобное сопротивление приводит к новому возникновению защитных конфликтов и отыгрыванию их, в результате чего могут возобладать негативные переносы, сводящие на нет предшествующие позитивные результаты анализа. Словом, можно говорить о том, что существует сопротивление раскрытию сопротивлений, а «защитные механизмы действительно заслуживают того названия, которое мы им дали в самом начале, прежде чем они были более детально исследованы».

Выдвинутые З. Фрейдом идеи о патогенной роли защитных механизмов и их участии в препятствии излечению легли в основу исследовательской и терапевтической деятельности многих современных психоаналитиков.

ЗДОРОВЬЕ – физическое и психическое состояние целостности, интеграции, стабильного функционирования всех органов и развития внутренних процессов, способствующих жизнедеятельности человека.

В психоанализе речь идет прежде всего о психическом, душевном здоровье человека в противоположность его невротическим расстройствам.

З. Фрейд рассматривал здоровье человека с точки зрения согласованного, гармоничного функционирования его психического аппарата. В работе «Конечный и бесконечный анализ» (1937) он подчеркивал, что «здоровье нельзя описывать иначе, как метапсихологически, как соотношение сил между познанными нами, если хотите, раскрытыми, предполагаемыми инстанциями душевного аппарата».

Цель психоаналитической терапии заключается в том, чтобы облегчить страдания обратившегося за помощью к аналитику больного и сделать его здоровым, способным к сознательному и ответственному решению внутрипсихических конфликтов. Но это не означает, что аналитик должен всеми средствами добиваться того, чтобы пациент стал непременно здоровым человеком. Бывают случаи, когда аналитик вынужден признать, что психическое заболевание пациента, разрешение конфликта в форме невроза является безобидным и социально допустимым решением. Как замечал З. Фрейд в «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17), аналитику не пристало играть роль «фанатика здоровья» вопреки всем жизненным ситуациям. Врач обязан считаться с тем, что необходимость может потребовать от человека «пожертвовать своим здоровьем» и что такой жертвой одного человека «часто сдерживается бесконечное несчастье многих других».

З. Фрейд одним из первых высказал мысль о том, что граница между здоровьем и болезнью, нормой и патологией относительна. В строгом смысле этого слова только первобытного человека можно назвать душевно здоровым, поскольку, не стесненный требованиями культуры, с которыми приходится считаться современному человеку, он имеет возможность удовлетворять свои естественные влечения и желания. Для большинства людей существует граница, за пределами которой их конституция не может следовать требованиям культуры, рассчитанной на среднестатистического человека. Обращая внимание на это обстоятельство, в статье «»Культурная» сексуальная мораль и современная нервозность» (1908) основатель психоанализа замечал: «Все те, которые хотят быть лучше, чем позволяет им конституция, подвергаются неврозам; они были бы здоровее, если бы им было возможно быть хуже». Именно под воздействием культуры, подавляющей сексуальные влечения человека, большинство людей становятся неврастениками или, по словам З. Фрейда, вообще расплачиваются своим здоровьем.

Представления З. Фрейда о здоровье получили свое дальнейшее осмысление в психоаналитической литературе. Одни психоаналитики сосредоточили внимание на возможности естественного удовлетворения сексуальных влечений человека как основном критерии психического здоровья. Так, В. Райх (1897–1957) считал, что полная разрядка сексуальной энергии, способность человека к получению оргазма свидетельствуют о его психическом здоровье. Другие принимали во внимание социокультурные условия жизни, предопределяющие здоровое и болезненное развитие человека. В частности, К. Хорни (1885–1952) исходила из того, что понятия здоровья и болезни видоизменяются не только в различных культурах, но также с течением времени, в пределах одной и той же культуры.

Э. Фромм (1900–1980) поставил вопрос о необходимости пересмотра традиционной концепции душевного здоровья, согласно которой здоровым считается человек, приспосабливающийся к требованиям общества (понятие здоровья с точки зрения общества). В противоположность данной концепции он ратовал за возвращение к древней гуманистической традиции, в соответствии с которой здоровье человека определялось не с позиций общества, а в плане развития жизненных сил индивида (понятие здоровья с точки зрения самого человека). В работе «Здоровое общество» (1955) Э. Фромм подчеркивал, что в гуманистическом понимании душевное здоровье характеризуется способностью любить и творить, чувством тождественности, основанным на ощущении себя субъектом и носителем собственных сил и способностей. «Душевно здоровый человек – это тот, кто живет по любви, разуму и вере, кто уважает жизнь – как собственную, так и своего ближнего».

Цель психоанализа предопределяется тем, какой концепции здоровья придерживается аналитик. Согласно одной концепции, целью психоаналитической терапии является приспособление, под которым понимается способность человека в своем мышлении и поведении быть таким же, как остальные члены данного общества. В этом случае лечение ориентируется на социальное приспособление, уменьшающее чрезмерные страдания невротика до среднего уровня страдания. Согласно другой концепции, цель психоаналитической терапии состоит не столько в приспособлении, сколько в оптимальном развитии способностей человека и реализации его творческого потенциала, индивидуальности. В последнем случае аналитик является «целителем души». По словам Э. Фромма, психоанализ основывается на том принципе, что психическое здоровье не может быть достигнуто до тех пор, «пока мы не подвергнем тщательному анализу наше мышление и чувства, чтобы определить, производим ли мы рационализацию или наши убеждения коренятся в наших чувствах».

ЗЕРКАЛЬНЫЙ ПЕРЕНОС – один из видов нарциссического переноса, связанный с активацией грандиозной Самости при аналитической терапии нарциссических расстройств.

Понятие «зеркальный перенос» было введено в психоаналитическую литературу Х. Кохутом (1913–1981). В статье «Психоаналитическое лечение нарциссических расстройств личности: принцип систематического подхода» (1966) он писал: «Зеркальный перенос осуществляет терапевтическое восстановление той стадии развития, в которой ребенок пытается сохранить часть первоначального, всеобъемлющего нарциссизма при помощи концентрации совершенства и силы в грандиозной Самости и вывода всех несовершенных аспектов наружу».

Рассматривая зеркальный перенос, Х. Кохут выделил три его формы, соответствующие специфическим стадиям развития грандиозной Самости: архаическая форма, или «перенос-слияние», представляющий собой слияние на основе расширения грандиозной Самости; менее архаическая форма, или «близнецовый перенос» по типу «второе Я»; еще менее архаическая форма, или «зеркальный перенос» в более узком смысле. Последний, то есть «зеркальный перенос» в более узком смысле представляет собой, по словам Х. Кохута, «восстановление фазы, в которой огонек в глазах матери, являющийся отражением эксгибиционистского поведения ребенка, и другие формы материнского участия в нарцисси-ческих радостях ребенка укрепляют его самооценку и, постепенно увеличивая избирательность подобных реакций, придают ему реалистическую направленность».

В первой форме переноса (перенос-слияние) переживание Самости пациента распространяется на аналитика. Во второй (близнецовый перенос) – пациент предполагает, что аналитик похож на него или что их психологии схожи. В третьей (зеркальный перенос в узком смысле) – аналитик переживается в качестве отдельного человека, имеющего важное значение для пациента в рамках потребностей, усиленных в процессе терапии реактивацией его грандиозной Самости.

Х. Кохут считал, что основная задача аналитической терапии во время зеркального переноса состоит в переводе в сознание пациента его детских фантазий о своем эксгибиционистском величии. Однако зеркальный перенос может вызвать у аналитика такие реакции, которые создают помехи терапевтической активации грандиозной Самости пациента. Под влиянием собственных нарциссических потребностей аналитическая ситуация, в которой аналитику отводится роль зеркала детского нарциссизма пациента, может стать для него обременительной и нетерпимой. При переносе-слиянии и близнецовом переносе аналитик лишается нарциссического удовлетворения – признания пациентом его независимого существования. Если аналитик окажется не в состоянии понять нарциссические потребности пациента и вовремя среагировать на них, то это чревато опасностью его недостаточного эмоционального участия по отношению к пациенту.

Вместе с тем если аналитику удается показать пациенту, что нарциссические потребности последнего соответствуют возрождаемой при переносе ранней стадии развития, то пациент постепенно откроет для себя фантазии грандиозной Самости, в результате чего начнется медленный процесс, способный привести к интеграции грандиозной Самости в структуру реального Я. Процесс проработки при зеркальном переносе завершается трансформацией грандиозной Самости пациента, возрастанием его реалистичной самооценки, усилением способности Я к действию на основе приближения личных стремлений к реальности.

И

ИГРА – деятельность, дающая возможность человеку реализовывать свои желания, выражать свои фантазии и доставляющая ему удовольствие. В психоанализе игра используется в процессе терапевтической работы с детьми. Она служит объектом исследования, позволяющим выявлять бессознательные желания ребенка и раскрывать те глубинные процессы и переживания, которые оказываются скрытыми, часто ускользающими от понимания их со стороны родителей, воспитателей.

Изучая работу психики, З. Фрейд обращался к игровой деятельности детей. В работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) он изложил свое понимание самостоятельной игры полуторагодовалого ребенка, наблюдение над которым позволило ему раскрыть смысл детской игры. У ребенка обнаружилась беспокойная привычка забрасывать под кровать или в угол комнаты те маленькие предметы, которые попадали ему в руки. Забрасывая различные предметы он выражал свое явное удовольствие, сопровождающееся произнесением громкого «о-о-о-о!», что, по мнению матери и наблюдателя, означало «прочь». З. Фрейд заметил, что маленький ребенок использовал все свои игрушки для того, чтобы отбрасывать их прочь и таким образом играл с ними. У ребенка была деревянная катушка, обвитая ниткой. Он никогда не тащил ее по полу, используя в качестве тележки, а неизменно бросал ее за сетку своей кроватки. При исчезновении катушки он произносил протяжное «о-о-о-о!», затем вытаскивал катушку за нитку из кроватки и ее появление сопровождал радостным возгласом «тут!».

Наблюдения за повторяющейся игрой ребенка привели З. Фрейда к заключению, что данная игра была тесно связана с культурной работой ребенка над собой, с ограничением его влечений, относящихся к тому, что он больше не сопротивлялся уходу матери из дома. Ребенок возмещал отказ от удовлетворения своих влечений посредством находящихся в его распоряжении предметов, исчезновение и появление которых он мог осуществлять по своему собственному желанию. В интерпретации З. Фрейда «отбрасывание предмета, так что он исчезает, может быть удовлетворением подавленного в жизни импульса мщения матери за то, что она ушла от ребенка и может иметь значение упрямого непослушания: «Да, иди прочь, мне тебя не надо, я сам тебя отсылаю». Данные наблюдения за игрой полуторагодовалого ребенка привели основателя психоанализа к пониманию того, как согласовывалось с выдвинутым им принципом удовольствия мучительное переживание ребенка, вызванное его расставанием с матерью и повторенное в виде игры. На основе своих наблюдений З. Фрейд пришел к утверждению, что «и при господстве принципа удовольствия есть средства и пути к тому, чтобы само по себе неприятное сделать предметом воспоминания и психической обработки».

Рассматривая проблему фантазирования и художественной деятельности взрослых людей, З. Фрейд проводил сравнение между этими видами деятельности и детской игрой. Он исходил из того, что каждый играющий ребенок ведет себя подобно поэту: ребенок создает для себя собственный мир, приводит предметы этого мира в приемлемый для него порядок, всерьез воспринимает и этот мир, и свою игру, охотно подкрепляет свои воображаемые объекты и ситуации видимыми предметами реального мира. В работе «Художник и фантазирование» (1906) основатель психоанализа провел параллели между поэтом и играющим ребенком. Подобно играющему ребенку, поэт создает фантастический мир, всерьез воспринимает его и в то же время четко отделяет его от действительности. Родство между детской игрой и литературной деятельностью закреплено, по мнению З. Фрейда, в языке. Не случайно произведения писателей называют драмами, трагедиями, а лиц, зрелищно изображающих соответствующие сюжеты, – актерами. Сравнительный анализ литературного творчества и детской игры позволил З. Фрейду выдвинуть такие идеи, которые были соотнесены им с наблюдениями над детьми, что как раз и нашло свое отражение в вышеупомянутом рассмотрении игры полуторагодовалого ребенка. Так, в контексте работы «Художник и фантазирование» основатель психоанализа подчеркнул: «Из кажимости поэтического мира проистекают, однако, очень важные последствия для художественной техники, ибо многое, что, будучи реальным, не смогло бы доставить наслаждение, все же достигает этого в игре фантазии, многие, собственно, мучительные сами по себе переживания способны стать источником удовольствия для человека, слушающего или наблюдающего художника».

С психоаналитической точки зрения, игра и фантазия являются такими видами деятельности, которые продолжают друг друга. Вместе с тем имеется различие в поведении играющего и фантазирующего человека. Ребенок играет, обычно не скрывая своих игр от взрослых людей. Взрослый человек часто стыдится своих фантазий, скрывает их от других людей и оберегает их как некую тайну. Игрой детей управляют желания, помогающие воспитывать ребенка. Среди желаний ребенка наиболее значимым является желание быть большим, взрослым. Ребенок имитирует в игре то, что ему известно из жизни взрослых. Психоаналитик наблюдает за игрой ребенка или участвует в ней вместе с ним, тем самым имея возможность выявить те или иные желания играющего ребенка и подметить отношения, имеющие место между ним и его родителями. В процессе игры у ребенка нет оснований скрывать свои желания, чувства, переживания. Другое дело взрослый человек, который, как замечал З. Фрейд, с одной стороны, «знает, что от него ждут уже не игр или фантазий, а действий в реальном мире», а с другой стороны, среди вызывающих его фантазиями желаний находятся такие, которые он вынужден скрывать и поэтому «он стыдится своего фантазирования как ребяческого и запретного».

Психоанализ взрослых людей основывается на методе свободных ассоциаций. Детский психоанализ, в рамках которого свободное ассоциирование ребенка оказывается проблематичным, опирается на игру маленьких пациентов. В процессе детской игры психоаналитик изучает различные реакции ребенка, степень его агрессивности или страдания, его установки в отношении к различным предметам и людям. Игровая техника при анализе детей использовалась такими психоаналитиками, как М. Кляйн, А. Фрейд. Она используется и современными психоаналитиками, работающими в сфере детского психоанализа.

ИД – термин, используемый в психоаналитической литературе для описания бессознательного и характеристики одной из частей психического аппарата, наряду с такими его другими частями, как Эго и Супер-Эго.

Этот термин берет свое происхождение от переведенного на английкий язык (The Id) немецкого термина (das Es), введенного З. Фрейдом в свои теоретические конструкции в работе «Я и Оно» (1923). В отечественной литературе термин «Ид» чаще всего используется при переводе на русский язык англоязычных текстов, в то время как термин «Оно» – немецкоязычных изданий. Оба термина являются взаимозаменяемыми, равнозначными, не вызывающими у аналитиков недоразумение, но способными ввести в заблуждение тех, кто не знаком с психоаналитической терминологией.

Понятие Ид было заимствовано З. Фрейдом из переписки с немецким врачом-терапевтом Г. Гроддеком (1866–1934), опубликовавшим в начале 20-х годов такие работы, как «Искатель души» (1921) и «Книга об «Оно» (1923). Так, в апреле 1921 года в ответ на очередное послание Г. Гроддека он написал ему, что для находящегося в глубине психики бессознательного наиболее верным обозначением будет введенный немецким коллегой термин «das Es». Ранее, в конце ХIХ века это понятие использовалось немецким философом Ф. Ницше для обозначения безличного в человеке.

Использование термина «Ид» потребовалось З. Фрейду для того, чтобы противопоставлять не бессознательное и сознательное, а взаимосвязанное Эго (Я) и отщепленное от него вытесненное. Подобное обозначение глубинного бессознательного как Ид было вызвано необходимостью, поскольку З. Фрейд обнаружил, что в самом сознании многое является бессознательным, но отличным и от предсознательно-го и от вытесненного бессознательного. Такое бессознательное в сознании было названо им «третьим бессознательным», или Супер-Эго (Сверх-Я). Подобное структурное понимание психики человека, представленное З. Фрейдом в его работе «Я и Оно», предопределило уточнение понятийного аппарата психоанализа, что и вызвало необходимость использования введенного Г. Гроддеком термина «Ид».

ИДЕАЛИЗАЦИЯ – психический процесс, благодаря которому человек приписывает другим людям несвойственные им совершенные качества, свойства, достоинства, черты характера. В классическом психоанализе идеализация связана прежде всего с завышенной эмоциональной оценкой другого лица.

В работе «О нарциссизме» (1914) З. Фрейд дал следующее определение идеализации: «Идеализация – процесс, происходящий с объектом, благодаря которому этот объект, не изменяясь в своей сущности, становится психически более значительным и получает более высокую оценку». Он полагал, что в предельном своем обобщении идеализацию можно рассматривать как своего рода сублимирование.

З. Фрейд исходил из того, что в области чувств часто наблюдается переоценка одного человека другим. Родители имеют, как правило, навязчивую потребность приписывать своему ребенку всевозможные достоинства, которыми в действительности он не обладает. Для большинства матерей их собственный ребенок является самым умным, красивым и добрым. Они не замечают его недостатков, наделяют ребенка одними достоинствами, видят только то, что хотят видеть. Если посторонний человек воспринимает ребенка капризным и упрямым, а таковым он может быть на самом деле, то для родителей их родное дитя – верх совершенства. Каприз, с их точки зрения, – это не менее как проявление нестандартного поведения, упрямство – признак самостоятельности.

Часто родительская любовь не только слепа, она заставляет родителей видеть в ребенке тот идеал, о котором они мечтали с момента рождения малыша и которого сами не смогли достичь в жизни.

Дети также склонны идеализировать своих родителей: папа и мама самые красивые и самые умные. Ребенок берет с них пример, наделяя их всевозможными добродетелями. Только со временем, по мере своего развития он может обнаружить изъяны в том идеале, который он себе нарисовал. Но бывает и так, что родительский идеал сохраняется у человека на всю жизнь.

З. Фрейд обратил внимание на то обстоятельство, что эмоциональное отношение одного человека к другому может сопровождаться сексуальной переоценкой им этого другого. В своих работах он неоднократно подчеркивал, что влюбленность чаще всего приводит к завышенной сексуальной оценке. Для влюбленного нет совершеннее того человека, которого он любит. Более того, влюбленный склонен боготворить объект своей любви. Для него любимый человек – идеал, и он не может критически относиться к нему. Все недостатки любимого человека, которые явно бросаются в глаза другим людям, он воспринимает как достоинства. Идеализация имеет место до тех пор, пока сохраняется влюбленность. С точки зрения З. Фрейда, «половая переоценка объекта является его идеализацией».

Идеализация тесно связана с процессом образования идеала-Я, то есть она одинаково возможна, по словам З. Фрейда, в области как «объект-либидо», так и «Я-либидо». В последнем случае человек идеализирует самого себя (самоидеализация). Такая самоидеализация может приводить к мании величия и другим психическим заболеваниям.

Осмысление проблемы идеализации нашло отражение в работах ряда психоаналитиков. Так, М. Кляйн (1882–1960) соотнесла процесс идеализации с защитой от влечения к разрушению, деструкции и высказала идею, согласно которой маленький ребенок склонен превращать «хорошую» грудь матери в «идеальную» грудь, способную предоставить ему неограниченное, вечно длящееся удовлетворение. В этом отношении идеализация хорошей груди как бы противостоит плохой, «пожирающей», «преследующей» груди, и идеализированная грудь является «средством защиты от тревоги». В представлении К. Хорни (1885–1952) идеализация может иметь разную направленность, связанную с возвеличиванием пациентом других людей или самого себя. При идеализации других людей невротик уступает им то, что принадлежит ему по праву, придает их оценке себя несоразмерно большое значение, в то время как его собственная самооценка теряет всякую ценность. В том случае, когда он идеализирует себя, наблюдается самовозвеличивание невротика.

ИДЕАЛИЗИРОВАННЫЙ ОБРАЗ – представление человека о самом себе, наделенное несвойственными ему чертами характера и добродетелями. В психоаналитической литературе идеи об идеализированном образе встречаются в работах первых психоаналитиков: у З. Фрейда они выступают в качестве идеала Я и Сверх-Я; у А. Адлера – в форме присущего человеку стремления к превосходству.

Более полные представления об идеализированном образе содержатся в исследованиях К. Хорни (1885–1952), в частности, в ее работе «Наши внутренние конфликты» (1945). Она исходила из того, что создание человеком собственного образа является одной из попыток разрешения внутренних конфликтов. Идеализированный образ основывается на представлении человека о том, каким он может или должен быть. Характеристики этого образа зависят от самой личности, считающей себя незаурядной, умной, одаренной, честной, святой. Личность приписывает себе качества, которыми не обладает. Идеализированный образ оторван от реальности. Личность не осознает его. Не замечает и не понимает того, что идеализирует себя.

С точки зрения К. Хорни, в наиболее ярко выраженной форме идеализированный образ наблюдается у психопатов и невротиков. У них можно обнаружить манию величия, чрезмерную переоценку самих себя. Если невротик убеждает себя в том, что соответствует идеализированному образу, он начинает смотреть на самого себя как на гения, святого, совершенного человека. Если он обращает внимание на свое реальное Я, которое несовершенно по сравнению с идеализированным образом, то в этом случае он может испытывать презрение к самому себе.

Идеализированный образ отвечает жизненно важным потребностям человека. По мнению К. Хорни, этот образ выполняет несколько функций. Прежде всего идеализированный образ заменяет собой реальную уверенность человека в свои силы. Становящийся невротиком человек теряет уверенность в себе. Он оказывается в положении управляемого, вместо того чтобы самому управлять собой. Лишившись прочного основания, невротик искусственно раздувает ощущение собственного могущества. Вера в могущество становится необходимым компонентом идеализированного образа.

Другая функция идеализированного образа связана с тем, что невротик живет в мире людей, которые ему представляются врагами. Полагая, что другие люди хотят унизить его, оскорбить или победить, невротик испытывает потребность в неком превосходстве над ними. В противовес чувству унижения он может реализовывать свою потребность в мстительности, ощущать себя лучше или достойнее других.

Еще одной функцией идеализированного образа является подмена им подлинных идеалов. Невротик имеет смутное представление о том, чего он хочет. Его идеалы не отличаются определенностью. Они противоречивы. Для того чтобы не ощущать свою жизнь бесцельной, невротик стремится стать для самого себя как бы идолом. Он создает внутри себя такой образ, который придает жизни некоторый смысл.

Кроме того, идеализированный образ выполняет защитную функцию: он отрицает существование внутрипсихических конфликтов. Невротик не признает наличие недостатков в себе, отвергает все, что не входит в созданный им самим образ поведения, не может согласиться с тем, что в чем-то уступает другим людям. Словом, невротик не хочет сталкиваться лицом к лицу со своими собственными конфликтами.

Наконец, важная функция идеализированного образа заключается в примирении противоположностей. Благодаря этому образу неприемлемые конфликты представляются сглаженными. Силой своего воображения невротик рисует картины бесконфликтной жизни. В этом смысле идеализированный образ является своего рода продуктом творчества, с помощью которого происходит снятие конфликтов. Хотя этот образ существует лишь в голове человека, тем не менее он оказывает, по словам К. Хорни, «решающее влияние на его отношения с другими людьми».

Идеализированный образ создается для устранения внутренних конфликтов. В какой-то степени это облегчает жизнь человека. Однако, как показала К. Хорни, одновременно идеализированный образ «порождает в личности новую линию раскола». Создается новый конфликт, порождаемый разладом человека с самим собой: невротик испытывает колебания между своим идеализированным образом и презрением к самому себе; он не имеет твердой почвы под ногами и может переходить от безграничного восхищения собой к болезненному стремлению к совершенствованию любой ценой. В таких случаях идеализированный образ становится своеобразным барьером на пути подлинного развития человека. Вместо развития наблюдается отчуждение человека от самого себя. Все свои силы он отдает на поддержание им же самим созданного идеализированного образа. Человек интересуется не столько своей собственной жизнью, сколько тем образом самого себя, который он бережет и лелеет.

Одна из задач психоанализа состоит в оказании помощи по осознанию пациентом своего идеализированного образа. Необходимо помочь ему в раскрытии функций этого образа, чтобы он понял субъективный характер своего образа и увидел, к каким издержкам этот образ приводит и какую цену приходится платить за видимость разрешения внутренних конфликтов.

ИДЕАЛИЗИРУЮЩИЙ ПЕРЕНОС – один из видов нарциссического переноса, связанный с активацией идеализированного образа родителей при терапии нарциссических расстройств.

Понятие «идеализирующий перенос» было введено в психоаналитическую литературу Х. Кохутом (1913–1981). В статье «Психоаналитическое лечение нарциссических расстройств личности: принцип систематического подхода» (1966) он писал: «Идеализирующий перенос представляет собой терапевтическое восстановление раннего состояния, в котором психика сохраняет часть потерянного опыта глобального нарциссического совершенства, объединяя его с архаическим (переходным) объектом – идеализированным родительским имаго».

С точки зрения Х. Кохута, в процессе анализа нарциссических пациентов у них может возникнуть идеализирующий перенос, свидетельствующий о регрессии к ранним стадиям развития, на которых имели место архаические идеализации. На ранних стадиях развития ребенка связанная с нарциссизмом идеализация была направлена сперва на смутно воспринимаемую архаическую мать-грудь, а затем на ясно осознаваемого родителя в контексте эдипальной ситуации. По мере прохождения стадии эдипова комплекса идеализированный образ родителей создал основу для возникновения Сверх-Я. Однако под воздействием нарциссизма ребенка его идеализированный образ родителей остается уязвимым в процессе развития от слияния архаического идеализированного объекта (мать-грудь) с Самостью до отделения от нее идеализированных частей образа родителей на стадии эдипова комплекса. При оптимальных условиях развития постепенное разочарование в идеализированном объекте сопровождается более реалистичной его оценкой со стороны ребенка, что способствует формированию его устойчивой психической структуры. При нарушенных взаимоотношениях ребенка с идеализированным объектом (особенно при болезненном переживании травматического разочарования в нем) его внутренняя структура становится неустойчивой, а психические процессы фиксируются на архаическом родительском образе.

При повторной активации идеализированного образа родителей в процессе аналитической терапии пациент начинает рассматривать аналитика как воплощение идеализированного совершенства. В этом случае, как предупреждал Х. Кохут, аналитик может столкнуться со значительной опасностью. «Если аналитик не нашел общего языка со своей грандиозной Самостью, он может отреагировать на идеализацию стимуляцией своих бессознательных грандиозных фантазий и усилением защит, которые станут причиной неприятия им идеализирующего переноса пациента. Если защитная позиция аналитика приобретает хронический характер, то эффективный идеализирующий перенос становится невозможным, а аналитический процесс заходит в тупик».

При возникновении идеализирующего переноса аналитик должен сосредоточить усилия на процессе проработки, направленной на осознание пациентом вытесненных нарциссических стремлений, ожививших архаический объект. В результате тщательной проработки пациент окажется в состоянии понять, как и почему он пытался заменить идеализированный образ родителей созданием эротизированных замещений и возвеличиванием своей грандиозной Самости. Осознание того, что идеализирующее либидо необязательно выводится из идеализированного образа, а болезненные регрессивные смещения нарциссических влечений – не лучший путь решения внутрипсихических конфликтов, может способствовать, по мнению Х. Кохута, обретению пациентом способности «к выполнению некоторых функций, которые до этого выполнял идеализированный образ».

ИДЕАЛ-Я – понятие, введенное З. Фрейдом и используемое в психоаналитической литературе для описания психики человека и структуры личности. Оно обозначает такое образование, которое возникает внутри личности, представляет собой инстанцию, оказывающую воздействие на поведение индивида. Идеал-Я олицетворяет требования, исходящие как бы из высшего существа в человеке.

Первые представления З. Фрейда об идеале-Я или «Я-идеале» содержались в его работе «О нарциссизме» (1914), где он высказал мысль о том, что образование идеала является условием вытеснения со стороны Я, возмещением «утерянного нарциссизма детства», когда ребенок был собственным идеалом. Подобно инфантильному идеальное Я обладает всеми ценными совершенствами. В этой же работе З. Фрейд подчеркнул то обстоятельство, что от идеала-Я простирается путь к пониманию психологии масс: «Этот идеал, помимо индивидуального, имеет еще социальную долю, он является также общим идеалом семьи, сословия, нации». Несколько лет спустя данное понимание идеала-Я нашло свое отражение в работе З. Фрейда «Массовая психология и анализ человеческого Я» (1921), где в контексте рассмотрения отношений между индивидуальной и социальной психологиями он высказал следующие соображения: в том случае, когда человек не может быть доволен своим Я, он все же может найти удовлетворение в идеале-Я; масса людей, имеющих вождя, представляет собой какое-то число индивидов, сделавших своим идеалом-Я один и тот же объект и «вследствие этого в своем Я между собой идентифицировавшихся»; между Я и идеалом-Я могут возникать конфликтные отношения, однако в случаях мании они сливаются между собой.

В классическом психоанализе идеал-Я имеет несколько значений и выполняет различные функции.

Идеал-Я – это любовь человека к самому себе; та любовь, которая возникает в детстве и сохраняется на всю жизнь; любовь, связанная с нарциссизмом, то есть с самолюбованием; любовь, сопровождающаяся возникновением идеального образа собственного Я.

Идеал-Я – это точка отсчета, дающая возможность сравнивать реальное положение человека с тем, каким бы он хотел быть в жизни. Нередко образование этого идеала связано с идеализацией, то есть процессом, сопровождающимся завышенной самооценкой.

Идеал-Я – это некий наблюдатель за человеком, за его мышлением и поведением. Как таковой он характеризуется двойственностью. С одной стороны, идеал-Я может выступать в качестве особой инстанции, называемой совестью. Благодаря совести человек стремится к свершению добрых поступков. С другой стороны, идеал-Я может играть такую жесткую роль наблюдателя, которая способствует возникновению у человека психического заболевания, связанного с бредом наблюдения. Человеку кажется, что кто-то постоянно следит за ним. Его преследуют внутренние голоса. Он не может освободиться из-под власти всевидящего ока, находящегося в глубинах психики. Больной человек постоянно жалуется на то, что все его мысли известны. В связи с этим З. Фрейд отмечал, что некая сила, воплощенная во внутреннем наблюдателе, следящем за нашими намерениями, узнает и критикует их, действительно существует не только у больных людей, страдающих психическими расстройствами, но и в нормальной жизни каждого человека. Другое дело, что в отличие от нормального проявления этой силы бред наблюдения изображает ее «в первоначальной регрессивной форме, при этом раскрывает ее генезис и основание, – почему больной и восстает против него».

Идеал-Я – это организующее начало, способствующее объединению людей в группы, сообщества, массы. Вождь, политический лидер, духовный наставник обретают в глазах других людей идеальный образ, которому слепо поклоняются и подчиняются. Этот идеал завораживает многих людей. Он становится идеалом-Я для каждого, кто объединяется в соответствующую группу или массовое движение. Человек как бы отрывается от своего собственного идеала-Я ради обретения нового массового идеала-Я. Социальные чувства как раз и основываются «на идентификации себя с другими на почве одинакового идеала-Я».

Эти значения и функции идеала-Я тесно взаимосвязаны между собой. Но они могут приобретать самостоятельный характер, придавать личности ту или иную направленность развития.

Во многих работах З. Фрейда ставился знак равенства между идеалом-Я и Сверх-Я. Часто эти понятия рассматривались им как равноценные, что нашло свое отражение, в частности, в его работе «Я и Оно» (1923), где он писал: в человеке есть высшее существо – «это Идеал-Я или Сверх-Я – репрезентация нашего отношения к родителям».

В современной психоаналитической литературе некоторые авторы пытаются провести различия между идеалом-Я и Сверх-Я. Идеал-Я соотносится, как правило, с чувствами любви и привязанности, Сверх-Я – с чувствами страха и наказания.

Отдельные черты и характеристики идеала-Я стали объектом пристального внимания со стороны различных психоаналитиков. Некоторые из них сосредоточили внимание на разработке того или иного аспекта идеала-Я.

В частности, К. Хорни (1885–1952) подробно рассмотрела значение так называемого идеализированного образа. Человек создает собственный образ, который оказывается оторванным от реальности. Но, будучи таковым, этот образ оказывает воздействие на человека, приводит к реальным изменениям в его жизни.

Под влиянием идеализированного образа человек приписывает себе различные качества, хотя и не обладает ими. Он может считать себя незаурядной личностью. Воспринимать себя в качестве важной персоны, наделенной красотой, умом, всевозможными добродетелями. На деле же отрыв от реальности способен привести к высокомерию, мании величия и в конечном счете к невротическому заболеванию. В представлении К. Хорни, идеализированный образ может быть рассмотрен в качестве «психоза, вплетенного в ткань невроза».

Идеализированный образ отличается от подлинных идеалов, служащих ориентиром для развития личности. Он не является целью, к достижению которой стремится человек. Идеализированный образ – это разделяемая человеком идея о самом себе. Идея, которую он абсолютизирует и боготворит. В этом качестве идеализированный образ ведет к отчуждению человека от самого себя, служит питательной почвой для безграничного восхищения собой или болезненного стремления порвать со своим реальным Я ради торжества идеала-Я. Такой идеализированный образ, по убеждению К. Хорни, не способствует внутреннему развитию человека.

ИДЕНТИФИКАЦИЯ (от лат. identificare – отождествлять, устанавливать совпадение) – процесс отождествления одного человека (субъекта) с другим (объектом). Идентификация осуществляется на основе эмоциональной привязанности к другому лицу. Она сопровождается стремлением человека походить на другого, которого он любит, обожает, боготворит. Специфические свойства и качества другого человека, его выражение лица, манера вести разговор, походка, стиль поведения, образ жизни – все это копируется, воспроизводится тем, кто стремится походить на своего кумира.

В классическом психоанализе под идентификацией, отождествлением понимается самое раннее проявление эмоциональной связи с другим лицом. Ребенок привязывается к матери, отцу или замещающим их лицам. Он хочет быть похожим на своих родителей, хочет стать такими же, как они. Благодаря процессу идентификации с любимым лицом происходит формирование собственного Я по подобию другого, взятого за образец подражания.

К проблеме идентификации З. Фрейд обратился в начале становления психоанализа. Так, в работе «Толкование сновидений» (1900) он привел сновидение одной из своих пациенток, в котором имело место ее отождествление с другим лицом, в результате чего сновидение изобразило специфическим образом неосуществленное желание. Речь шла об истерической идентификации, которая, по мнению З. Фрейда, представляет «чрезвычайно важный момент для механизма истерических симптомов», поскольку путем отождествления больные выявляют в своих симптомах не только собственные переживания, но и переживания других лиц, то есть они «как бы страдают за других и исполняют единолично все роли большой жизненной пьесы».

В понимании основателя психоанализа истерическая идентификация не является обычной имитацией истериков, выражающейся в их способности подражать симптомам, наблюдаемым ими у других. Истерическая идентификация соответствует бессознательному процессу. Как считал З. Фрейд, истерик идентифицирует себя в симптомах своей болезни наиболее часто с лицом, с которым он находится в сексуальных отношениях или которое находилось в такой же связи с тем же лицом, что и он. «Для идентификации в истерической фантазии и в сновидении достаточно представления о сексуальных отношениях, которое не должно быть вовсе реальным».

С точки зрения З. Фрейда, идентификация может служить в сновидении различным целям, а именно изображению общих черт второго лица, передвинутого сходства или лишь желаемого сходства. Поскольку желание найти общие черты у двух лиц нередко совпадает со смешением их, то и взаимоотношение «выражается в сновидении идентификацией». Если в содержании сновидения содержится не фигура спящего, а другое лицо, то есть основания предполагать, что фигура спящего скрыта путем идентификации за этим лицом. Если в другом случае фигура спящего действительно имеется налицо в сновидении, то можно предположить, что позади спящего путем идентификации скрывается другое лицо. Словом, фигура спящего в сновидении может изображаться различными путями и даже одновременно: или непосредственно, или с помощью идентификации с другим лицом. По мнению основателя психоанализа, «некоторые такие идентификации способствуют сгущению чрезвычайно обильного материал мыслей».

Наряду с истерической идентификаций основатель психоанализа рассматривал и другую форму идентификации, которую он назвал «нарциссической». В «Лекциях по введению в психоанализ (1916/17) он писал о том, что при нарциссической идентификации объект привязанности воздвигается в самом Я человека и как бы проецируется на это Я. В этом случае, по его словам, «с собственным Я обращаются, как с оставленным объектом, и оно испытывает на себе все агрессии и проявления мстительности, предназначавшиеся объекту».

З. Фрейд исходил из того, что идентификация амбивалентна, то есть двойственна по своей природе. В работе «Массовая психология и анализ человеческого Я» (1921) он подчеркивал, что «идентификация изначально амбивалентна, она может стать выражением нежности так же легко, как и желанием устранения». Так, идентификация мальчика со своим отцом сопровождается не только его стремлением стать таким же сильным, как отец. Она включает в себя определенную долю враждебности по отношению к отцу, как только мальчик начинает испытывать нежные чувства к матери. У ребенка появляется желание заменить своего отца в отношениях с матерью.

В этом смысле идентификация способствует появлению у ребенка эдипова комплекса, который, в понимании З. Фрейда, играет важную роль в психосексуальном развитии человека. Речь идет об установлении особых эмоциональных отношений между мальчиком и его родителями. Тех отношений, когда сын одновременно любит и ненавидит своего отца, хочет устранить его из своей жизни, чтобы быть наедине с матерью, и боится, что сильный отец накажет его за это желание.

Процесс идентификации протекает по-разному. Он может сопровождаться отождествлением как с любимым, так и нелюбимым лицом. Например, девочка, испытывающая сильные эмоциональные чувства к своему отцу, может делать все для того, чтобы стать похожей хотя бы в чем-то на свою мать. Если ее мать больна, постоянно кашляет или хромает, то девочка старается походить на нее, несмотря на враждебные чувства по отношению к ней, возникшие в силу своего желания занять ее место в отношениях с отцом. В этом случае девочка отождествляет себя с нелюбимой матерью, начинает сильно кашлять или прихрамывать, чтобы тем самым привлечь к себе внимание отца. Идентификация подобного рода может привести к соответствующему заболеванию с ярко выраженными невротическими симптомами.

Идентификация имеет место не только у отдельного человека. Она может наблюдаться одновременно у значительного количества людей, служить питательной почвой для их объединения между собой, быть основой для установления прочных эмоциональных связей в группе, обществе, нации.

В молодежной среде часто появляются кумиры из числа певцов, музыкантов, эстрадных звезд, которые становятся объектом подражания для тех, кто их обожает. Многие молодые люди стремятся походить на них: носят такую же одежду, как и их кумир; делают себе такую же прическу. Они готовы пойти на все, чтобы идентифицироваться со своим кумиром. Между теми, кто стремится подражать любимому певцу или музыканту, устанавливаются особые эмоциональные отношения. Таким образом, идентификация наблюдается не только между отдельным человеком и его кумиром, но и между членами группы, поклоняющимися той или иной эстрадной звезде. Подобная идентификация способствует сплочению группы, подавлению чувств агрессивности ее членов по отношению друг к другу.

Аналогичная картина имеет место в политических партиях, социальных движениях, национальных объединениях. Их представители объединяются между собой на основе идентификации с их лидерами и друг с другом.

В психоанализе идентификация тесно связана с интроекцией, то есть включением внешнего мира во внутренний мир человека. Взаимосвязь идентификации с интроекцией обусловлена тем, что процесс отождествления одного лица с другим может идти рука об руку с процессом вовлечения любимого и обожаемого объекта в орбиту переживаний личности. В этом случае объект поклонения становится не просто идеалом подражания, а тем внутренним идеалом-Я, который может стать на место Я и подменить его собой.

Обобщая свои взгляды на существо идентификации в работе «Массовая психология и анализ человеческого Я» З. Фрейд, высказал следующие положения: «идентификация представляет собой самую первоначальную форму эмоциональной связи с объектом»; регрессивным путем, как бы интроекцией объекта в Я, «она становится заменой либидозной объектной связи»; идентификация «может возникнуть при каждой вновь замеченной общности с лицом, не являющимся объектом сексуальных первичных позывов».

Исследование проблемы идентификации получило свое развитие в работах аналитиков различной ориентации. Так, К.Г. Юнг (1875–1961) рассмотрел идентификацию человека с группой, с героем культа и даже с душами предков. В соответствии с его представлениями, мистическая сопричастность к группе является не чем иным, как бессознательной идентификацией, многие культовые церемонии основываются на идентификации с богом или героем, регрессивная идентификация с животными предками имеет возбуждающий эффект.

А. Фрейд (1895–1982) исследовала идентификацию в качестве одного из механизмов защиты Я и показала, что бывают случаи, когда идентификация сочетается с другими механизмами, образуя мощное орудие Я в его действиях с внешними объектами, порождающими и возбуждающими тревогу. В работе «Я и защитные механизмы» (1936) она обратила особое внимание на случаи «идентификации с агрессором», считая, что подобная идентификация «представляет собой, с одной стороны, предварительную фазу развития Сверх-Я, а с другой – промежуточную стадию развития паранойи». В понимании А. Фрейд, идентификация с агрессором представляет собой конкретное сочетание интроек-ции и проекции и может рассматриваться в качестве нормального явления лишь в той мере, в какой человек использует этот механизм в своих попытках совладать с объектом тревоги.

В современной психоаналитической литературе обсуждаются различные типы и формы идентификации. Рассматриваются ее механизмы, ведущие к возникновению психических заболеваний, появлению политических лидеров, формированию общественных движений, всплеску национализма в различных странах мира. Типы и механизмы идентификации подробно изучаются в прикладном психоанализе, как клиническом, так и немедицинском использовании его.

ИДЕНТИЧНОСТЬ – чувство тождественности человека самому себе, ощущение целостности, принимаемый им образ себя во всех своих свойствах, качествах и отношениях к окружающему миру.

Представление об идентичности содержалось в одном из обращений З. Фрейда к членам еврейского общества «Бнай Брит» в 1926 году. Говоря о том, что его не связывали с евреями ни вера, ни национальная гордость, он в то же время отметил, что у него было «ясное осознание внутреннего тождества с ними, уютное сознание общности психологического устройства». Трудно сказать, использовал ли З. Фрейд в своих работах термин «идентичность» в том смысле, какой ему придается сегодня. Однако его размышления об идентификации людей в массе, что нашло свое отражение в книге «Массовая психология и анализ человеческого Я» (1921), вплотную подводили к пониманию того, что позднее в психоаналитической литературе было названо «групповой идентичностью». Можно констатировать лишь тот факт, что в упомянутом выше обращении к членам еврейского общества «Бнай Брит» он говорил о «внутренней идентичности» (der inneren Identitaet).

Проблема идентичности стала центром исследовательской и терапевтической деятельности американского психоаналитика Э. Эриксона (1902–1994), выдвинувшего эпигенетическую (пошаговое развитие в эмбриологии) концепцию жизненного цикла и кризиса идентичности. Идеи об идентичности были сформулированы и изложены им в таких его работах, как «Детство и общество» (1950), «Молодой Лютер. Психоаналитическое историческое исследование» (1958), «Идентичность: юность и кризис» (1967), «Жизненная история и исторический момент» (1975).

Размышляя об идентичности и идентификации, Э. Эриксон исходил из того, что «психологическая идентичность развивается из постепенной интеграции всех идентификаций». Это означало, что идентичность как таковая не была для него чем-то статичным, застывшим, неизменным. Проблемы идентичности рассматривались им прежде всего через призму нахождения места идентичности в цикле человеческой жизни. Отталкиваясь от идей З. Фрейда о природе идентификации, он вместе с тем апеллировал не столько к биологическим факторам, «либидозным связям», сколько к социальным отношениям и культурным особенностям, что позволило говорить о психологической, психосоциальной, культурной, расовой идентичности. Так, исследуя природу игры маленького ребенка и обращая внимание на социальную среду, в которой он находится, Э. Эриксон замечал, что «появляющаяся идентичность наводит мосты между стадиями детства, когда телесному Я и родительским образам придаются их культурные коннотации».

Э. Эриксон считал, что формирование идентичности начинается там, где идентификация становится непригодной. Впоследствии общественные способы идентификации индивида более или менее успешно стыкуются с его индивидуальными способами идентификации. На протяжении всего детства имеет место «пробная кристаллизация идентичности». В конце отрочества идентичность включает в себя все значимые идентификации, но одновременно и изменяет их с целью создания единого связного целого. Функциональная деятельность Я служит интеграции психосексуального и психосоциального аспектов на данной ступени развития, а интеграция отношений вновь появившихся элементов идентичности дает возможность ликвидировать неизбежные разрывы между различными уровнями развития. В конце концов, как писал Э. Эрик-сон в работе «Идентичность: юность и кризис», оптимальное чувство идентичности переживается как чувство психосексуального благополучия: «его наиболее очевидным спутником является ощущение «себя в своей тарелке» и внутренняя уверенность в признании со стороны авторитетов».

Становление идентичности не всегда сопровождается, как считал Э. Эриксон, приобретением индивидом позитивных образов о самом себе. Культурное и социальное влияние может быть таковым, что уже в раннем детстве у ребенка появляются представления, под воздействием которых образуется «порочная» идентичность. Например, идентификация темнокожего ребенка с представителями низшей расы, что происходит под воздействием расхожих стереотипов и расовых предрассудков, может породить «порочную», «черную» идентичность грязного, анально-садистского, фаллического насильника – «ниггера».

Э. Эриксон проводил различие между «позитивной» и «негативной» идентичностью. Психосоциальная идентичность любого человека представляет собой, на его взгляд, иерархию позитивных и негативных элементов. Негативные элементы появляются потому, что на протяжении всего детства ребенку указывают как на идеальные ценности, так и на отрицательные прототипы. Ребенка предостерегают против того, чтобы он не стал тем-то или кем-то, чтобы он научился опасаться того, чего следует избегать. Поэтому позитивная идентичность находится постоянно «в состоянии конфликта с прошлым, которое надо изжить, и с будущим, которое надо предотвратить». Конфликты же могут находить такое выражение, когда человек не отказывается от личной идентичности, но выбирает негативную идентификацию, то есть «идентичность, извращенно основанную на всех тех идентификациях и ролях, которые на критических стадиях развития представлялись им наиболее нежелательными или опасными и в то же время наиболее реальными». Например, мать, бессознательно испытывающая двойственные чувства по отношению к своему брату-алкоголику, избирательно обращается только к тем чертам своего сына, которые, как ей представляется, указывают на повторение судьбы ее брата. В результате этого «негативная» идентичность может казаться сыну более реальной, чем его естественные попытки быть хорошим и он станет прикладывать усилия к тому, чтобы стать пьяницей.

Исследуя стадии развития человека, Э. Эриксон высказал мысль, что в отрочестве и ранней юности все предшествующие тождества психологического развития ребенка подвергаются сомнению вследствие его интенсивного физического роста, полового созревания и необходимости решать взрослые задачи. Подростков заботит прежде всего, как они выглядят в глазах других, по сравнению с их собственными представлениями о себе, как связать ранее приобретенные навыки с новыми для них жизненными проблемами. Интеграция в форме идентичности Я оказывается больше суммы детских идентификаций. В связи с этим Э. Эриксон подчеркивал: «Она [идентичность. – В.Л.] представляет собой накопленный опыт способности эго интегрировать все идентификации со злоключениями либидо, со способностями, предлагаемыми социальными ролями. В таком случае чувство идентичности эго есть накопленная уверенность в том, что внутренняя тождественность и непрерывность, подготовленная прошлым индивидуума, сочетается с тождественностью и непрерывностью значения индивидуума для других, выявляемого в реальной перспективе карьеры». Но именно на этой стадии развития возникает опасность того, что у подростка происходит смешение ролей, в результате чего он может пережить «кризис идентичности».

В терапевтической практике подчас приходится сталкиваться с тем, что Э. Эриксон назвал «сопротивляемостью идентичности», являющейся универсальной формой сопротивления, но часто нераспознаваемой в психоанализе. В обычной форме «сопротивляемость идентичности» проявляется в страхе пациента, что аналитик может случайно или преднамеренно разрушить слабое ядро его идентичности и навязать ему свое собственное. Некоторые неразрешимые неврозы переноса у пациентов являются, по мнению Э. Эриксона, прямым результатом того, что «сопротивляемость идентичности» или не подвергается анализу вообще, или подвергается анализу, но не в достаточной степени. «В таких случаях пациент может на протяжении всего курса психоанализа сопротивляться возможному вторжению в его идентичность ценностей психоаналитика, хотя сдается во всем остальном; или впитать из идентичности психоаналитика больше, чем он может переработать; или он может прекратить посещать сеансы психоанализа и на всю жизнь остаться с чувством, что он не обрел чего-то существенного – того, что обязан был дать ему психоаналитик».

В некоторых случаях «сопротивляемость идентичности» становится, по словам Э. Эриксона, основной проблемой «психотерапевтической дуэли». Пациент настаивает на том, чтобы аналитик принял его «негативную идентичность» как реальную и необходимую, но в то же время не считал ее единственной, исчерпывающей все то, что в нем есть. Аналитик, способный выполнить эти оба требования, «должен терпеливо, переживая множество суровых кризисов, доказывать, что он может понимать пациента, сохранять привязанность к нему, не поглощая его и не предлагая себя в качестве жертвенной пищи».

В целом Э. Эриксон придавал важное значение необходимости изучения проблемы идентичности. Как писал он в своей работе «Детство и общество», «исследование идентичности в наше время становится такой же стратегической задачей, какой во времена Фрейда было изучение сексуальности».

ИЗМЕНЕНИЕ Я – психические проявления, возникающие в результате действия защитных механизмов в борьбе с конфликтами и характеризующиеся искажением, нарушением функций Я.

В психоанализе изменения Я рассматриваются как с точки зрения выявления его искаженности и суженности, так и в плане раскрытия препятствий, стоящих на пути аналитического лечения.

Представления об изменении Я содержались в различных работах З. Фрейда. Однако наиболее подробно этот вопрос был рассмотрен им в работе «Конечный и бесконечный анализ» (1937). Основатель психоанализа признавал, что нечто, названное им как «изменение Я», представляется чем-то неопределенным. Вместе с тем ясно одно: в процессе психоаналитической терапии аналитик должен вступить в союз с пациентом, Я которого не совсем нормально. Нормальное Я, как и нормальность в целом, – это «идеальная фикция», в то время как ненормальное Я пациента – реальность. «Каждый нормальный человек нормален лишь в среднем, его Я приближается к Я психотика в той или иной части, в большей или меньшей мере». Исходя из подобного понимания нормальности, З. Фрейд предложил считать мерой изменения Я «степень удаления от одного конца ряда и приближения к другому».

Разнообразные виды и степени изменения Я – результат действия защитных механизмов, благодаря которым Я стремится избежать опасности, страха, неудовольствия. Если различные опасности являются внешними, то защитные механизмы Я помогают избежать нежелательной, вызывающей тревогу ситуации. Если опасности внутренние, то, поскольку от самого себя никуда не убежишь, защитные механизмы Я призваны, по мнению З. Фрейда искажать внутреннее восприятие и давать нам лишь неполные и искаженные сведения о бессознательных влечениях и желаниях. «В таком случае Я оказывается парализованным своими ограничениями или ослепленным своими заблуждениями в отношении к Оно, а результат психического события будет таким же, как если бы кто-то, кто не силен в ходьбе, отправился гулять по незнакомой местности». При этом З. Фрейд исходил из того, что изменения Я приобретаются в защитной борьбе в раннем детстве и что каждое отдельное Я с самого начало наделено индивидуальными тенденциями, восходящими к «архаическому наследию».

В конечном счете, как полагал З. Фрейд, служащие цели предотвращения опасности защитные механизмы сами могут обернуться опасностью, так как они фокусируются на Я, становятся постоянными способами реагирования, превращаются в своего рода инфантилизмы и сохраняют себя после того, как истек их срок пригодности. В процессе аналитической терапии пациент повторяет те же самые способы реагирования и ранее использованные им защитные механизмы воспроизводятся в виде сопротивления исцелению.

Рассматривая данный вопрос, основатель психоанализа подчеркнул, что действие защит в Я можно обозначить как «изменение Я», если понимать под этим дистанцию от фиктивного нормального Я, которое обеспечивает союз в аналитической работе. Очевидным становится то, что «там, где речь идет об исходе аналитического лечения, многое зависит от того, насколько прочно и глубоко укоренены эти сопротивления изменению Я».

ИЗОЛЯЦИЯ – один из механизмов защиты, используемый человеком с целью недопущения обострения внутрипсихического конфликта или патологического его разрешения.

Понятие изоляции использовалось З. Фрейдом в статье «Защитные невропсихозы» (1894), где говорилось об отделении представления, вызывающего мучительные переживания, от связанного с ним аффекта. По мере становления и развития психоанализа размышления об изоляции как защите сменились обстоятельным исследованием процессов вытеснения. Однако в 1920-е годы, когда З. Фрейд предложил структурное понимание психики и сосредоточил свое внимание не только на бессознательном Оно, но и на функциях Я и Сверх-Я, он вновь про явил интерес к проблеме изоляции.

В работе «Торможение, симптом и страх» (1926) З. Фрейд обратил внимание на то, что при неврозе навязчивости Я может прибегать к технике изоляции. По его мнению, изоляция относится к моторной сфере и состоит в том, что «после неприятного события так же, как и после значительного, с точки зрения невроза, собственного действия делается пауза, во время которой ничего больше не должно случиться, не должно быть получено никакое восприятие, не выполнено никакое действие». Переживание не забывается, но лишается своего аффекта. Его ассоциативное отношение оказывается подавленным или прерванным, в результате чего само переживание «остается как бы изолированным». Эффект подобной изоляции аналогичен тому, что имеет место при вытеснении с амнезией. Моторная изоляция становится гарантией разрыва связи с мышлением.

В понимании З. Фрейда техника изоляции при неврозе навязчивости напоминает собой нормальный процесс концентрации внимания, используемый человеком для того, чтобы отделить все мешающее целостному восприятию. В нормальном состоянии Я должно совершать изолирующую работу, необходимую для определения направления течения мыслей. При аналитической технике, при использовании метода свободных ассоциаций приходится воспитывать Я, чтобы заставить его на время отказаться от функции изоляции, в других случаях являющейся правильной и необходимой. Психоаналитический опыт свидетельствует о том, что страдающие навязчивостью пациенты особенно трудно выполняют основное психоаналитическое правило, то есть оказываются неспособными к проявлению свободных ассоциаций. Это происходит потому, что при неврозе навязчивых состояний обостряется конфликт между Сверх-Я и Я пациента, в результате чего, как считал З. Фрейд, его Я становится более бдительным, а изоляции – более утонченными. При этом он полагал, что вынужденная концентрация и изоляция страдающего навязчивостью пациента подкрепляется «магическими актами изоляции», которые становятся в качестве симптомов странными, бесполезными, приобретающими характер церемониала, но имеющими важное значение для самого невротика.

Рассматривая изоляцию в качестве защитного механизма, З. Фрейд пришел к выводу, что фактически Я выполняет одну из основных заповедей невроза навязчивости – «табу неприкосновения». В неврозе навязчивости избегание неприкосновения, телесного контакта играет значительную роль, поскольку и то и другое составляет цель как агрессивного, так и эротического овладения объектом. Невроз навязчивости преследует эротическое прикосновение, маскирует агрессивность и делается центром запретительной системы. Изоляция же, по мнению З. Фрей да, является устранением возможного контакта, и «если невротики изолируют при помощи паузы также и впечатление или деятельность, то этим они нам символически говорят, что не хотят допустить ассоциативного прикосновения и в мыслях».

ИЛЛЮЗИЯ – искаженное восприятие реальности. В работах З. Фрейда проводится различие между иллюзией и заблуждением.

Не все заблуждения являются иллюзиями, последние не обязательно должны совпадать с заблуждениями. Так, мнение древнегреческого философы Аристотеля о том, что насекомые возникают из нечистот, З. Фрейд считал заблуждением; мнение же португальского мореплавателя Колумба, будто он открыл новый путь в Индию, – иллюзией. Отличие иллюзии от заблуждения заключается в том, что в первом случае в ее создании участвует желание человека, в то время как во втором случае такое желание отсутствует.

С точки зрения З. Фрейда, нашедшей отражение в его работе «Будущее одной иллюзии» (1927), характерной чертой иллюзии является ее происхождение из человеческого желания. В этом отношении иллюзия напоминает собой бредовую идею, то есть несоответствующее реальности представление. Однако, несмотря на определенные сходства между собой, иллюзия отличается от бредовой идеи одним важным моментом: в бредовой идее есть противоречие с реальностью, в иллюзии такое противоречие вовсе не обязательно. Так, девушка может жить иллюзией, что рано или поздно она найдет своего принца, который полюбит ее и осчастливит. Это возможно, хотя бывает не так часто, как хотелось бы девушкам.

З. Фрейд соотносил иллюзию с верой: возникновение веры также связано с предполагаемым исполнением желания. Под этим углом зрения он рассматривал религиозные учения, считая их иллюзиями. Но в данном случае не имеется в виду признание истинности или ложности религиозных учений, поскольку их нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Речь у З. Фрейда идет о том, что религиозные учения являются иллюзиями именно по своей психологической природе.

Иллюзии подобного рода З. Фрейд противопоставлял науке. Он исходил из того, что научная деятельность остается для человека единственным средством, способствующим познанию окружающего мира. Научные теории могут быть ошибочными. Они могут отражать заблуждения ученых. Однако на смену одним научным теориям приходят другие, более плодотворные и дающие более адекватное представление о мире.

Психоаналитическая трактовка религии как иллюзии встретила возражение среди ряда исследователей. Некоторые из них считали, что вера З. Фрейда в науку – это тоже иллюзия. Основоположник психоанализа не согласился с подобной точкой зрения. Более того, он всячески подчеркивал, что в отличие от религии наука не является иллюзией. По его собственным словам, иллюзией была бы вера, «будто мы еще откуда-то можем получить то, что она не способна нам дать».

ИМАГО (imago) – бессознательный прообраз, устойчивый стереотип, предопределяющий направленность восприятия человека.

Термин «имаго» был использован в психоаналитической литературе на ранней стадии развития теории и практики психоанализа. Представления об имаго как родительских образах, имеющихся у каждого человека, содержались в работе З. Фрейда «Три очерка по теории сексуальности» (1905). В этой работе он говорил об «оживлении образа матери и отца», а также о том, что «под более отдаленным влиянием этих прообразов происходит вообще выбор объектов».

В период сотрудничества с З. Фрейдом швейцарский психотерапевт К.Г. Юнг (1875–1961) написал в 1911 г. работу, опубликованную под названием «Метаморфозы и символы либидо» (1912), в которой в контексте подробного обсуждения проблемы либидо высказал некоторые соображения об имаго. В частности, он считал, что образ «души» является «производным материнской imago, то есть символическим определени-279 ем суммы libido, еще застрявшем в материнском imago». Что касается материнского имаго, то оно рассматривалось им в качестве такого прообраза, который находит свое отражение не только в восприятии прекрасного (мать-земля, богиня жизни), но и в звероподобном изображении Сфинкс как «страшной матери». Аналогичные восприятия и изображения относятся и к отцовскому имаго, поскольку оно, как и материнское имаго, представляет собой, по мнению К.Г. Юнга, объект вытесненного либидо. Не случайно зверопоподобные символы не просто отражают либидо вообще, а часто содержат изображение отца или матери (например, отца в виде быка или волка, матери в виде коровы или змеи).

В 1912 г. в рамках психоаналитического движения появился издаваемый на немецком языке журнал «Имаго», который был посвящен неклиническим аспектам психоанализа. В нем публиковались материалы, отражающие психоаналитическое понимание мифов, легенд, сказок, первобытного восприятия мира. Учредителями журнала были З. Фрейд и его ближайшие ученики Г. Закс (1881–1947) и О. Ранк (1884–1939). Предложенное Г. Заксом название журнала «Имаго» было заимствовано от одноименного романа австрийского писателя А. Шпицлера.

Как отмечал З. Фрейд в одном из своих писем К.Г. Юнгу летом 1912 г., Вена поразительно мало интересовалась журналом «Имаго», в то время как в Германии к нему было проявлено повышенное внимание. В первых номерах этого журнала были опубликованы четыре статьи З. Фрейда, представляющие собой первую попытку использования результатов психоанализа при рассмотрении проблем психологии народов, что нашло свое отражение в его работе «Тотем и табу» (1913).

В дальнейшем, после прихода к власти фашизма и эмиграции из Австрии и Германии большинства психоаналитиков, в США было организовано англоязычное издание журнала «Имаго».

В современной психоаналитической литературе понятие «имаго» используется в значении исходного бессознательного образа. Но наиболее частое использование этого понятия находит свое отражение в работах представителей аналитической психологии.

ИМИТАЦИЯ – подражание объекту обожания или ненависти, копирование его речи, голоса, манеры поведения.

Объектом психоанализа является не сознательная, а бессознательная имитация, тесно связанная с процессом идентификации. Она соотносится прежде всего с ранними стадиями развития ребенка, когда после шестого месяца жизни он оказывается способным имитировать действия взрослых и прибегать к жестовой идентификации с ними.

Проявляющиеся в форме жестов имитация и идентификация являются важными вкладами ребенка в формирование объектных отношений. Как правило, они обнаруживаются на ранней стадии развития ребенка в процессе игр между взрослыми и младенцем. Ребенок пытается имитировать какой-нибудь жест, инициированный взрослым человеком. Позднее, в процессе своего дальнейшего развития он берет инициативу в свои руки и осуществляет имитацию поведения взрослых даже в их отсутствие.

Некоторые психоаналитики считают, что далеко не всегда осознается реальный факт, свидетельствующий не только о способности ребенка имитировать взрослых, но и проявлении такой идентификации, когда взрослые подражают ребенку. По мнению Р. Шпитца (1887–1974), этот феномен «играет важную роль в становлении и развитии объектных отношений, как с точки зрения родителя, так и с точки зрения ребенка».

Имитируя жесты и слова маленького ребенка, родители осуществляют идентификацию с ним на примитивном уровне. Вторжение на «детскую территорию» становится возможным лишь тогда, когда родители совершают временную регрессию к интересам ребенка. Эти идентификационные процессы у родителей представляют собой существенную часть объектных отношений. Сами по себе такие процессы способствуют развитию ребенка и развивают его потребность в идентификации с родителями. Как считал Р. Шпитц, имитация со стороны родителей, несомненно, интенсифицирует процесс идентификации ребенка с ними и ускоряет процесс научения. Вместе с тем взаимодействие родительской и детской агрессии, например, может привести к такой трансформации отношений между ними, при которой возможна фрустрация ребенка и порождение у него различного рода страхов. Причем роль взаимной имитации может оказаться деструктивной и негативным образом сказаться на индивидуальной истории жизни ребенка. Тем не менее в целом способность к имитации играет положительную роль в развитии ребенка. По выражению Р. Шпитца, «независимо от того, усиливает или нет родительская имитация жестовую и вербальную имитацию самого ребенка, подобное взаимодействие, включающее в себя взаимную жестовую и вербальную имитацию, оказывает огромное влияние на прогрессирующее развитие личности ребенка».

ИНВЕРСИЯ (лат. invercio – переворачивание, перестановка) – замена человеком внешних объектов или их элементов, а также свойственных ему внутренних желаний, мотивов деятельности на другие, нередко противоположные.

Понятие «инверсия» было использовано в 1882 году французскими врачами – психиатром Ж. Шарко и неврологом М. Маньяном. В начале 1884 года Э. Глей пытался по-своему объяснить инверсию, исходя из бисексуальности человека. В начале ХХ столетия к проблеме инверсии обратился З. Фрейд, который в работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) рассмотрел отклонения в поведении людей, имеющиеся в отношении сексуального объекта. Речь шла о мужчинах, сексуальными объектами которых были мужчины (гомосексуализм), и женщинах, для которых таким объектом являлись женщины (лесбиянство). Факт подобных отношений, то есть сексуальная ориентация человека на лицо собственного пола, получил название инверсии, а лица, придерживающиеся такой сексуальной ориентации, – стали называться инвертированными. Данное З. Фрейдом понимание инверсии нашло свое отражение на начальных этапах становления психоанализа.

Рассматривая поведение людей, склонных к инверсии, З. Фрейд выделил три типа инвертированных лиц: абсолютно инвертированные, сексуальным объектом которых могут быть партнеры только одного с ними пола, в то время как противоположный пол не является предметом их сексуального желания, оставляет их холодными или вызывает у них отвращение; амфигенно, периодически инвертированные (психосексуальные гермафродиты), сексуальным объектом которых могут быть лица как одинакового с ними, так и противоположного пола; случайно инвертированные, которые в условиях недоступности нормального полового общения или возможного подражания могут избирать сексуальным объектом лиц одинакового с ними пола и при этом получать удовлетворение. Во временном отношении инверсия может существовать, по З. Фрейду, с ранних лет жизни человека или проявляться на определенном этапе его психосексуального развития до или после половой зрелости. Инверсия может быть: постоянной, сохраняющейся у человека на всю жизнь; периодической – временно исчезающей и вновь повторяющейся; эпизодической, когда наблюдается колебание между нормальным и инвертированным сексуальным объектом.

До З. Фрейда многие врачи считали инверсию признаком дегенерации и говорили о врожденном характере ее. Это относилось особенно к постоянной инверсии, свойственной «абсолютно» инвертированным людям. Что касается периодической и эпизодической инверсии, то в этом случае выдвигалось объяснение, согласно которому инверсия может иметь приобретенный характер сексуального влечения. Одни врачи придерживались антропологической точки зрения, другие – патологической. Высказывались также соображения о том, что инверсия – это частный вариант сексуального влечения, предопределенный внешними условиями жизни (содержание в тюрьме, длительный военный поход, половая слабость и др.).

З. Фрейд отверг представления, в соответствии с которыми инверсия является исключительно признаком дегенерации. Подобные представления не принимали во внимание, на его взгляд, следующие обстоятельства: во-первых, «у древних народов на высшей ступени их культуры инверсия была частым явлением, почти институтом, связанным с важными функциями»; во-вторых, как показали некоторые исследователи, в частности немецкий сексолог И. Блох, инверсия распространена у многих примитивных народов, а понятие «дегенерация» применимо к развитой цивилизации.

Основатель психоанализа не разделял и анатомического объяснения возможности сексуальной инверсии в силу допущения бисексуальности, гермафродитизма, то есть наличия мужских и женских генитальных признаков у одного лица, так как полагал, что между психическим и анатомическим гермафродитизмом нет такой тесной связи, которая доказывала бы неизбежность инверсии.

Не удовлетворяла его и теория психического гермафродитизма, приверженцы которой полагали, что инвертированный мужчина чувствует себя женщиной, ищет мужчину и не может устоять перед очарованием, исходящим от мужских свойств, качеств тела и души. По мнению З. Фрейда, хотя это действительно так по отношению к части инвертированных, тем не менее вряд ли может считаться общим признаком инверсии, так как значительная часть инвертированных мужчин сохраняет психический характер мужественности. Так, у греков, среди которых встречались инвертированные мужчины, несомненно, обладавшие большим мужеством, любовь к мальчикам разжигалась не мужественным характером мальчиков, телесным приближением их к женскому типу и их женскими свойствами (потребность в помощи и наставлении, робость, сдержанность). По мере того как мальчики становились взрослыми, они утрачивали привлекательность в глазах мужчин и прекращали быть для них сексуальным объектом. Предлагающая себя инвертированным мужская проституция также свидетельствует о том, что инвертированные мужчины ищут в своем сексуальном объекте проявление женских психических черт, а женские манеры и соответствующая одежда представителей мужской проституции не оскорбляет их идеал.

В противоположность этим точкам зрения З. Фрейд исходил из психологического объяснения инверсии, считая, что инвертированные люди в более позднем возрасте «проделали в детстве фазу очень интенсивной, но кратковременной фиксации на женщине (большей частью на матери), по преодолению которой они отождествляют себя с матерью и избирают себя самих в сексуальные объекты». Так, инвертированные мужчины ищут похожих на них самих в юношеском возрасте мужчин, которых хотят любить так же, как любила их мать. Инвертированные женщины требуют женственности от своих сексуальных объектов. И те и другие воспроизводят психический механизм, благодаря которому у них появилась инверсия: их навязчивые устремления к лицам одного с ними пола оказываются обусловленными их беспокойным бегством от лиц противоположного пола. У инвертированных людей преобладают «архаические конституции и примитивные психические механизмы». В конечном счете психологическое объяснение инверсии сводилось З. Фрейдом к следующему: «Психоанализу кажется первичной независимость выбора объекта от его пола, одинаковая возможность располагать как мужскими, так и женскими объектами, как это наблюдается в детском возрасте, в примитивных состояниях и в эпохи древней истории; и из этого первичного состояния путем ограничения в ту или другую сторону развивается нормальный или инвертированный тип».

На основе психологического рассмотрения инверсии З. Фрейд пришел к выводам, согласно которым: между сексуальным влечением и сексуальным объектом нет такой прямолинейной связи, как она представляется на первый взгляд; сексуальное влечение сначала не зависит от объекта и не обязано ему своим возникновением; среди факторов, оказывающих влияние на выбор сексуального объекта, важную роль играет сексуальное запугивание в детстве; отсутствие сильного отца в детстве нередко благоприятствует инверсии; отсутствие одного из родителей (смерть, развод, отчуждение), после чего оставшийся родитель привлекает к себе всю любовь ребенка, создает возможность для возникновения инверсии; одни инвертированные относятся к своей сексуальной ориентации как к чему-то само собой понятному и отстаивают ее равноправие наряду с нормальной сексуальной деятельностью; другие – ощущают инверсию как болезненную навязчивость, и их сопротивление этой навязчивости может составить условие, благоприятствующее терапевтическому воздействию психоанализа.

В современной психоаналитической литературе вместо термина «инверсия» используется понятие «гомосексуализм», но содержательное понимание З. Фрейдом самого явления учитывается в процессе исследовательской и терапевтической деятельности.

ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ – одно из направлений глубинной психологии и психотерапии, возникшее в рамках психоаналитического движения в результате переосмысления ряда идей и концепций классического психоанализа З. Фрейда.

Основатель индивидуальной психологии – австрийский психолог и психотерапевт Альфред Адлер (1870–1937), одним из первых присоединившийся к З. Фрейду в 1902 г., являвшийся президентом Венского психоаналитического общества с марта 1910 по февраль 1911 года и соредактором ежемесячного «Центрального листка по психоанализу», образовавший в 1911 г. «Общество свободного психоанализа», а впоследствии возглавивший новое направление, получившее название индивидуальной психологии.

Разрыв с З. Фрейдом был предопределен выступлениями А. Адлера в Венском психоаналитическом обществе, где в январе и феврале 1911 г. он изложил свои идеи, связанные с критикой фрейдовской сексуальной теории и основанные на ранее опубликованной работе «О неполноценности органов» (1907) и первоначальных представлениях о чувстве неполноценности, компенсации, «мужском протесте». Последующие публикации, включая работу «О нервическом характере» (1912) и статью «Психический гермафродитизм и мужской протест – центральная проблема нервных заболеваний» (1912), знаменовали собой возникновение индивидуальной психологии, поскольку в первой из этих работ он представил результаты «индивидуально-психологического учения о неврозах», которые должны были свидетельствовать, по его мнению, о ценности и практической значимости методов индивидуальной психологии «для решения проблем душевной жизни», а во второй – сведение всех имеющихся у отдельного человека нервных симптомов к «наивысшей общественной мерке» он назвал основным принципом применения индивидуально-психологического метода.

Основные расхождения А. Адлера с рядом идей классического психоанализа состояли в следующем: возражении против понимания либидо как движущей силы, ведущей к образованию невроза; признании в качестве невротической постановки цели возвышения личностного чувства, которое может быть обозначено «мужским протестом», включающим в себя либидо, сексуальный инстинкт и склонность к перверсии; рассмотрении инцестуозных влечений, которым З. Фрейд придавал первостепенное значение в возникновении невротических заболеваний, в качестве вторичных конструкций, «символов больного или психоаналитика»; понимании эдипова комплекса как выраженного часто в асексуальной форме мужского осознания силы, превосходства над отцом и матерью; утверждении, что задача сновидения состоит не в исполнении инфантильных желаний, а в попытке предвидения с целью приобретения защиты; признании того, что сознание и бессознательное не противоречат и не противостоят друг другу, а движутся вместе в одном и том же направлении; акцентировании внимания не столько на казуальной (причинной) обусловленности психических процессов, сколько на целеполагающей деятельности человека; отстаивании положений, согласно которым личность характеризуется единством и целостностью, в качестве организующего начала жизнедеятельности человека следует принимать не принцип удовольствия, а стремление к цели, достижению идеальной конечной формы.

Основные принципы индивидуальной психологии базировались на центральной идее, в соответствии с которой «человеческое существо представляет собой единое целое», формирующееся в социальном контексте и наделенное творческой жизненной силой, проявляющейся в телеологичности, то есть в устремлении к цели, и воплощающейся в желании развития, борьбы, достижения, превосходства, компенсации поражения в одной сфере и успеха в другой. Исходя из этой идеи, А. Адлер развил теоретические положения о чувстве неполноценности, компенсации его, руководящей линии жизни или жизненном стиле, чувстве общности, социальном интересе, стремлении к превосходству.

Согласно А. Адлеру, органические дефекты ребенка, отверженность его родителями или, напротив, избалованность порождают у него чувство неполноценности, которое может стать патологическим и перерасти в «комплекс неполноценности». Беспомощность и неполноценность ребенка компенсируются его социальным окружением, в котором формируется стиль его жизни, модель жизненного поведения в обществе, связанные со стремлением к превосходству, которое, как и чувство неполноценности, может стать «комплексом превосходства». Неполноценность и превосходство – общие условия, управляющие поведением людей. Однако каждый по-своему стремится к более совершенному стилю жизни, совершая свои собственные ошибки и идя своим путем к успеху. В норме чувство неполноценности и стремление к превосходству дополняют друг друга, стимулируют жизненные интересы и здоровое развитие. Однако в том случае, когда чувство неполноценности и стремление к превосходству приобретают преувеличенный характер, они становятся патологическими и ведут к невротизации человека. Если в нем побеждает чувство неадекватности, это тормозит позитивную деятельность человека, делает его депрессивным и неспособным к развитию. Словом, комплекс неполноценности и комплекс превосходства, являющийся, по сути дела, компенсацией первого, всегда оказываются «на бесполезной стороне жизни».

С точки зрения А. Адлера, нормальный человек – это человек, в своем образе жизни хорошо адаптированный к обществу и обладающий достаточной энергией и смелостью, чтобы открыто встречать и решать проблемы и трудности, возникающие на его жизненном пути. В отличие от него невротик испытывает значительные затруднения в процессе социальной адаптации и при решении повседневных проблем. Невроз – это «недуг расстройства стиля жизни», оснащенного более сильной «защитной тенденцией», чем у здорового человека. Оторванный от реальности, невротик живет в мире фантазий и использует множество уловок, избавляющих его от ответственности. Невротический симптом замещает собой «распаленную жажду превосходства» над другими людьми. В конечном счете психическая предрасположенность к неврозу основывается на чувстве неполноценности, компенсированном мужским протестом, чрезмерно обремененным честолюбием и жаждой власти.

Из подобного понимания человека, мотивов его деятельности и причин невротизации вытекали стратегия и тактика индивидуальной психологии в исследовании и лечении невротических заболеваний. Как и основатель психоанализа, А. Адлер придавал важное значение изучению переживаний детей, считая, что обращение к прошлому через воспоминания детства лучше любого другого способа способствует пониманию стиля жизни индивида. В частности, при выявлении истоков психического заболевания для него существенным было выяснение того, сколько в семье детей и каким по счету ребенком был пациент. Однако в отличие от З. Фрейда он исходил из того, что при выяснении этиологии невроза необходимо сначала рассмотреть цель превосходства, которой человек руководствуется в своей жизни, затем – состояние его борьбы и только потом – источники возникновения психических механизмов. Кроме того, он считал, что психические явления не следует анализировать по отдельности, их невозможно понять, если не рассматривать как части единого целого, и, следовательно, важно установление тесной связи между впечатлениями, социальными установками детских лет и соответствующими позднейшими феноменами. Поэтому индивидуальная психология является сравнительной, так как осуществляет сравнение опыта раннего детства человека с его же опытом в зрелом возрасте.

Лечение невротических заболеваний требует, по мнению А. Адлера, воспитательного воздействия на пациента, коррекцию его стиля жизни с присущими ему заблуждениями и возвращение его в человеческое сообщество. Это предполагает сосредоточение усилий психотерапевта на пробуждении и развитии у пациента чувства общности, на основе которого формируются здоровые и полезные цели жизни. Позитивный эффект лечения возможен, поскольку «каждый человек является творцом, ибо он творит нечто из различных врожденных факторов и возможностей». Задача психотерапевта состоит лишь в том, чтобы приблизиться к пациенту, несмотря на его отрицательный жизненный стиль, развить у него способность к сотрудничеству и самовыражению, выявить сходство его нынешнего состояния с поведением в детстве посредством упрощения общей картины, показать присущие ему степень чувства неполноценности и форму стремления к превосходству, а также продемонстрировать наличие у него социального чувства, мужества и сознательности, дающие возможность осуществления нового направления развития в жизни.

Терапевтическая цель индивидуальной психологии – ослабление сверхчувственности пациента и усиление его способности «терпеть напряжение, исходящее от окружающего мира, без ущерба для здоровья и настроения». В результате реализации этой цели пациент оказывается в состоянии творчески решать три жизненно важные для него задачи: социальную, связанную с установлением дружеских контактов с окружающими людьми; профессиональную, предполагающую реализацию его способностей в той или иной деятельности в обществе; и задачу, связанную с проблемой любви и брака.

Индивидуальная психология ориентирована на терапевтические и образовательные (воспитательные) задачи. Данная интенция берет свое начало в ранних статьях А. Адлера «Врач как воспитатель» (1904), «Воспитание родителей» (1912) и находит отражение в более поздних его работах, таких как «Воспитание детей» (1930). Она нашла свое отражение и в его практической деятельности по консультированию детей в воспитательных центрах и реформе школьного образования в Вене в 20-х гг., создании экспериментальной школы индивидуальной психологии в 1931 г., терапии детей и родителей, школьников и учителей, осуществляемой под его руководством на протяжении ряда лет.

Образовательный (воспитательный) аспект индивидуальной психологии привлек к себе внимание педагогов и психологов в разных странах мира, в результате чего разработанные А. Адлером идеи, концепции и техника лечения получили больший отклик среди них, чем среди врачей.

ИНДИВИДУАЦИЯ – одно из основных понятий аналитической психологии К.Г. Юнга, означающее процесс становления личности, такого психологического развития ее, при котором реализуются индивидуальные задатки и уникальные особенности человека.

В терминологическом отношении понятие индивидуации восходит, по-видимому, к размышлениям А. Шопенгауэра, с философией которого он был знаком и который в работе «Мир как воля и представление» (1819) рассматривал волю как подчиняющуюся во времени и пространстве принципу индивидуации (Principium individuations).

К.Г. Юнг (1875–1961) проводил различие между индивидуализмом и индивидуацией. Индивидуализм – это подчеркивание мнимого своеобразия в противовес коллективным требованиям и обязанностям человека перед обществом; индивидуация же более совершенное исполнение человеком своего предназначения в обществе. Индивидуализм есть противоестественное развитие человека; тогда как индивидуация – естественное развитие, предполагающее самостановление человека.

Согласно представлениям К.Г. Юнга, человек находится во власти различных архетипов или образов коллективного бессознательного, то есть такого бессознательного, которое включает в себя общечеловеческий опыт, передаваемый по наследству от поколения к поколению. В частности, живя совместно с другими людьми, человек становится персоной, выполняющей определенные функции в обществе. Он надевает на себя маску, чтобы произвести благоприятное впечатление на окружающих его людей и скрыть от них свою Самость, то есть подлинное лицо, если в этом есть необходимость. При этом он так часто надевает маску, что она может «прирасти» к лицу.

С помощью Персоны, маски человек играет ту или иную социальную роль в обществе. Он как бы отделяется от самого себя в пользу искусственной личности. Но отделение от самого себя не проходит бесследно и безнаказанно. Оно может сопровождаться различными бессознательными реакциями, служащими питательной почвой для возникновения невроза. Внешне человек выглядит сильной личностью, играет роль преуспевающего в жизни индивида. Внутренне же он испытывает слабость, охвачен всевозможными страхами, ощущает свою никчемность. Разрыв и последующий конфликт между внешним и внутренним миром человека сопровождается психическими срывами и душевными надломами.

Психотерапия, направленная на устранение конфликтов в психике человека, способствует активизации процесса индивидуации. Цель ин-дивидуации – освобождение человека от ложных покровов Персоны. Человеку необходимо уметь различать, чем он кажется себе и другим и кем он является на самом деле. Он должен научиться различать, что хочет и что ему навязывается бессознательным. Словом, человек должен понять свое отличие от Персоны и от других образов бессознательного, которые делают его неподлинным, превращают в марионетку безличных сил.

С точки зрения К.Г. Юнга, индивидуация – это выделение личности из коллективных основ собственной психики. И в этом смысле она многозначна. Индивидуация – это осуществление изначальной, заложенной в эмбриональном зародыше личности во всех ее аспектах; восстановление и развертывание изначальной потенциальной целостности; интеграция природных задатков, способностей и творческих дарований личности; достижение целостности человека путем проявления всех сторон его жизнедеятельности; цель жизни, предполагающая обретение человеком его самости, то есть единства и целостности; синтез самости; «духовное путешествие» человека, осуществляемое под влиянием и руководством внутреннего голоса, взывающего к самостановлению и самоосуществлению; и наконец, достижение человеком пика своего духовного развития.

В понимании К.Г. Юнга индивидуация не означает отход человека от мира и замыкание его на самом себе. Она не имеет ничего общего с эгоцентризмом, то есть с сосредоточением человека только и исключительно на своем Я. Индивидуация есть особый путь человека к самому себе – такой путь, благодаря которому внешний и внутренний мир человека не противостоят друг другу, а образуют некое единство. Индивидуация – это движение от расщепленности и фрагментарности психических процессов к единству и целостности души.

Такое понимание индивидуации было положено в основу теории и практики аналитической психологии К.Г. Юнга, для которого природный процесс индивидуации стал, по его собственному выражению, «моделью и путеводной нитью метода лечения». Терапевтическая задача лечения состояла не только во врачевании симптомов, но и в объединении противоположностей, то есть бессознательных и сознательных процессов, в формировании целостности личности.

В современной психоаналитической литературе понятие «индивидуация» часто используется для описания процессов инфантильного развития. При этом в его содержание вкладывается тот смысл, который был придан не К.Г. Юнгом, а М. Малер (1897–1985). Речь идет о концептуальных представлениях М. Малер, нашедших отражение в статье «Размышления о развитии и индивидуации» (1963) и в работе «О человеческом симбиозе и превратностях индивидуации» (1968). В соответствии с этими представлениями в целом под индивидуацией понимается процесс развития, сопровождающийся попытками формирования ребенком чувства идентичности, ощущения самого себя как уникального, отличающегося от внешних объектов существа. Такое понятие индивидуации находит свое отражение в работах ряда психоаналитиков, исследующих самые ранние фазы психосексуального развития детей.

ИНСАЙТ – озарение, внезапное постижение, осознание происходящего, новое понимание смысла собственной деятельности, в результате чего человек оказывается способным к изменению своего поведения в окружающем мире и установлению иных отношений с самим собой и с другими людьми.

В психоанализе состояние инсайта соотносится со своего рода прозрением, основанным на постижении смысла и значения бессознательных процессов и сил, действующих в глубинах психики. Подобное психическое состояние человека, достигаемое им в процессе аналитической терапии, воспринимается в качестве эмоционального инсайта, позволяющего пациенту радикально пересмотреть превалирующий в его жизни образ мышления и действия. Наряду с эмоциональным инсайтом в психоанализе рассматривается также интеллектуальный инсайт. В отличие от эмоционального инсайта, приводящего к изменениям в психике человека, интеллектуальный инсайт воспринимается в качестве самоосознания, способного привести к переосмыслению происходящего, но не ведущего автоматически к желательным изменениям.

В процессе психоаналитического лечения инсайт может наблюдаться как у пациента, открывающего для себя мир символического проявления бессознательного, так и у аналитика, осуществляющего интерпретационную работу по раскрытию неосознаваемых механизмов защиты пациента и обнаруживающего тесную связь между своим собственным бессознательным и бессознательным невротика, нуждающегося в терапевтической помощи.

В середине ХХ столетия в психоаналитической литературе имели место дискуссии по вопросам инсайта, послужившие толчком к выявлению механизмов его возникновения и той роли, которую он играет в процессе аналитической терапии. Это нашло свое отражение, в частности, в статьях Дж. Рихвельда «Анализ концепции инсайта» (1954), У. Сильверберга «Отыгрывание или инсайт: проблема психоаналитической техники» (1955), Э. Криса «О проблемах достижения инсайта в психоанализе» (1956).

Так, австро-американский психоаналитик Э. Крис (1900–1957) рассматривал инсайт в форме опыта, в рамках которого когнитивные элементы сочетаются с особого рода уверенностью. Он считал, что в идеальном случае именно на этом опыте инсайта «основывается аналитическая терапия». В докладе, прочитанном им в Британском психоаналитическом обществе в 1956 г., он показал, что в процессе аналитической терапии в одних случаях инсайт может существовать «лишь в правильной форме трансферентной привязанности», когда интегративные функции Я служат цели достижения похвалы, завоевания любви со стороны психоаналитика или заключения с ним союза, в то время как в других случаях инсайт может быть связан со стремлением пациента обрести независимость от аналитика. По его мнению, могут быть также случаи, свидетельствующие о достижении так называемого частичного или ложного инсайта, являющегося не чем иным, как неким фасадом, за которым скрываются болезнь и деформация характера.

В психоаналитической литературе нет единого мнения относительно роли и значения инсайта в терапевтическом процессе. Одни психоаналитики (Ф. Александер, Т. Френч) полагают, что инсайт является не лечебным фактором, а признаком лечения. Другие (Э. Крис) не разделяют подобную точку зрения и считают, что инсайт не может проявляться без других динамических изменений, но без него терапия носит ограниченный характер и не имеет отношения к психоанализу.

Практика психоанализа свидетельствует о том, что в процессе аналитической терапии может иметь место возникновение нескольких инсайтов с различной степенью интенсивности, до тех пор пока инсайт ясно не осознается, возможно появление у пациента новых центров страха и переживаний, по мере достижения терапевтических успехов область распространения инсайта расширяется и после достижения устойчивого инсайта заметно меняется острота внутрипсихических конфликтов.

ИНСТИНКТ – врожденное побуждение, унаследованная схема поведения, предопределяющая жизнедеятельность животного и человека. В психоанализе объектом исследования является не столько инстинкт как таковой, сколько влечения человека.

З. Фрейд проводил различие между инстинктом (Instinkt) и влечением (Trieb). Под инстинктом он понимал прежде всего врожденное побуждение, имеющее место в животном мире, биологически наследуемое поведение животного. Под влечением – внутреннее побуждение, являющееся представителем соматического в психике человека и приводящее в движение психические процессы. В работах З. Фрейда редко использовались такие понятия, как «инстинктивная склонность», «инстинкт». В основе его психоаналитических представлений о человеке лежали, как правило, размышления о влечениях, составляющие остов его дуалистической концепции влечений, которая по мере развития психоанализа претерпела изменения: от рассмотрения сексуальных влечений и влечений Я в начальный период становления психоаналитической теории и практики до признания влечения к жизни и влечения к смерти в более поздний период его исследовательской и терапевтической деятельности.

В таких работах, как «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) и «Недовольство культурой» (1930), З. Фрейд далеко не всегда осуществлял четкое разделение понятий «инстинкт» и «влечение». Подчас оба эти понятия использовались им в одном и том же контексте. Речь могла идти о консервативном характере инстинктивной жизни и влечениях человека («По ту сторону принципа удовольствия»), о «гипотетическом инстинкте смерти» и «влечении к агрессии и деструкции» («Недовольство культурой»).

В работе «Почему война?» (1932) З. Фрейд выразил согласие с А. Эйнштейном, полагавшим, что в людях наличествует некий инстинкт ненависти и уничтожения. Но если А. Эйнштейн говорил именно об инстинкте ненависти и уничтожения, то основатель психоанализа предпочел использовать такие понятия, как «агрессивное влечение», «деструктивное влечение». Правда, у него встречались такие высказывания, в которых фигурировало понятие «инстинкт»: «инстинкт самосохранения является, без сомнения, эротическим по своей природе, но именно он нуждается в агрессивности, чтобы претвориться в жизнь». Тем не менее раскрытие явлений агрессивности, деструктивности, смерти осуществлялось им главным образом через призму рассмотрения соответствующих влечений человека. Другое дело, что при переводе с немецкого и английского языков на русский язык не всегда учитывается специфика фрейдовского использования понятий «инстинкт» и «влечение», в результате чего в русскоязычных изданиях одной и той же работы основателя психоанализа можно встретить разночтения, обусловленные самим переводом.

Фрейдовская теория влечений в определенной степени противостояла предшествующему инстинктивизму с его опорой на биологически унаследованное поведение животных и человека, так как психоаналитические исследования и терапия ориентировались прежде всего на учет и раскрытие бессознательного психического. Не случайно он подчеркивал, что проявление инстинкта у животных происходит под действием «навязчивого повторения, в котором выражается консервативная природа инстинктов», в то время как навязчивое повторение у человека обусловлено «архаическим наследием», охватывающим не только предрасположенности влечений, но «также и содержания, следы памяти о переживаниях прошлых поколений».

В работе «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1938) основатель психоанализа рассмотрел вопрос об остаточной памяти в архаическом наследии, тем самым, с одной стороны, перекинув мостик между индивидуальной и массовой психологией, а с другой стороны, уменьшив пропасть между человеком и животным. В частности, он исходил из того, что инстинктам животных у человека соответствует «его собственное архаическое наследие, пусть даже оно имеет другие объем и содержание».

Последующие психоаналитики более четко, по сравнению с З. Фрейдом, поставили вопрос о необходимости осуществления различий между инстинктами и влечениями. Так, американский психоаналитик Э. Фромм заменил понятие «инстинкт» термином «органическое влечение» и провел разграничение между естественными влечениями, которые коренятся в физиологических потребностях, и человеческими страстями, которые наличествуют в характере. В работе «Анатомия человеческой агрессивности» (1973) он подчеркнул, что «инстинкты – это ответ на физиологические потребности человека, а страсти, произрастающие из характера (потребность в любви, нежности, свободе, разрушении, садизм, мазохизм, жажда собственности и власть), – все это ответ на экзистенциальные потребности, и они являются специфически человеческими».

ИНТЕЛЛЕКТУАЛИЗАЦИЯ – процесс мыслительной деятельности, подменяющий эмоциональное переживание и препятствующий чувственному восприятию реальности.

Проблема интеллектуализации была рассмотрена А. Фрейд (1895–1982) в работе «Я и защитные механизмы» (1936), в которой использовалось понятие «интеллектуализация в пубертате». Она обратила внимание на специфику интеллектуальной деятельности в подростковом возрасте. Казалось бы, страстное желание удовлетворить свои чувственные желания должно снижать интеллектуальную активность подростка. Однако в подростковом возрасте наблюдается противоположная картина, поскольку предшествующие конкретные интересы к реальным вещам неожиданно сменяются склонностью к абстрактным рассуждениям. Подростки начинают обсуждать философские вопросы о смысле жизни и сущности любви, проявляют повышенный интерес к религии, политике и многим другим сложным проблемам. Дневники и сочинения некоторых подростков поражают глубокими мыслями и философскими обобщения, которые несвойственны подчас даже многим взрослым. Однако реальное поведение подростков редко совпадает с их глубокомысленными конструкциями.

По мнению А. Фрейд, склонность к абстрактному мышлению в пубертате объясняется специфической реакцией подростков на необходимость выбора между сексуальными влечениями и их отвержением. Одним из способов решения этой проблемы как раз и становится процесс интеллектуализации. «Обдумывание инстинктивного конфликта – его интеллектуализация – кажется подходящим способом». Бегство от сексуальных влечений сменяется таким поворотом к ним, который осуществляется главным образом в мышлении. Мыслительная активность оказывается показателем напряженной настороженности по отношению к проявлению инстинктивных требований организма. Словом, как подчеркивала А. Фрейд, «инстинктивные процессы переводятся на язык интеллекта», а попытка овладеть ими осуществляется на таком психическом уровне, где борьба против собственных влечений трансформируется в абстрактную интеллектуальную деятельность.

В свое время З. Фрейд исходил из того, что задержки в движении сексуальной энергии совершаются с помощью мышления. В работе «Формулировка двух принципов психического процесса» (1911) он писал о том, что мышление обладает свойствами приучать психический аппарат переносить высокую степень возбуждения и раздражения при полной задержке либидо. Отталкиваясь от этой психоаналитической идеи, А. Фрейд заключила: «Эта интеллектуализация инстинктивной жизни, попытка овладеть инстинктивными процессами, связывая их с мыслями в сознании, представляет собой одно из наиболее общих, ранних и наиболее необходимых приобретений человеческого Я». В подростковом возрасте активизируются сексуальные влечения и попытки преодолеть трудности и опасности этого периода сопровождаются интеллектуализацией инстинктивных процессов. Подобная интеллектуализация представляет собой «аналог бдительности человеческого Я перед лицом окружающих его объективных опасностей».

При психоаналитической терапии интеллектуализация может выступать в качестве сопротивления против интерпретаций аналитика и лечения в целом. Она может проявляться как в форме различного рода логических конструкций, опровергающих интерпретации аналитика или, напротив, развивающих их, так и в плане предварительной тщательной подготовки к аналитическим сессиям, когда с помощью рассудочной деятельности выстраивается логика последовательности изложения материала, будь то сновидения или воспоминания. При этом и в том, и в другом случае эмоциональные переживания подменяются интеллектуализацией, в результате чего затрудняется, а подчас и перекрывается доступ к бессознательному пациента.

Иногда бывает и так, что пациент выражает готовность поделиться с аналитиком своими эмоциональными переживаниями. Однако даже говоря о них, он облекает свой рассказ в такие логические конструкции, которые не оставляют места для проявления его бессознательных влечений и желаний. В этом случае аналитику приходится иметь дело не с самими переживаниями пациента, а с интеллектуализированной реконструкцией предшествующих событий или абстрактными размышлениями о переживаниях человека вообще.

Интеллектуализация имеет общую основу с рационализацией. Оба процесса включают в себя активизацию рассудочной деятельности человека. В обоих случаях срабатывают защитные механизмы, предохраняющие человека от активного вторжения в личную жизнь бессознательных желаний и влечений. Вместе с тем интеллектуализация и рационализация не тождественны друг другу. Первый процесс представляет собой интеллектуальную попытку отстранения от эмоциональных переживаний, второй – рациональное их обоснование, не допускающее признания бессознательных мотивов мышления и поведения человека.

ИНТЕРНАЛИЗАЦИЯ (ИНТЕРИОРИЗАЦИЯ) – в широком смысле – процесс, благодаря которому объекты внешнего мира становятся достоянием живого организма; в узком смысле – ряд психических процессов, посредством которых взаимоотношения с реальными или воображаемыми объектами преобразуются во внутренние представления и структуры.

Вошедшие в психоаналитическую литературу термины «интернализация» и «инториоризация» (нем. Verinnerlichung) являются кальками перевода на русский язык английского «internalization» и французского «interiorisation». Оба понятия используются для обобщенного описания процессов поглощения, интроекции и идентификации, посредством которых межличностные отношения становятся внутриличностными, воплощенными в соответствующие образы, функции, структуры, конфликты.

В отечественной психоаналитической литературе нет однозначного термина, передающего точный смысл немецкого «Verinnerlic-hung». По смыслу, пожалуй, ближе всего подходит термин «овнутрение». Не исключено, что со временем российские психоаналитики и переводчики придут к единому мнению относительно целесообразности использования того или иного термина. Однако пока в российских изданиях фигурируют термины «интернализация» и «интериоризация».

Интернализация (интериоризация) представляет собой первичный процесс овнутрения отношений ребенка с внешними объектами, способствующий его психическому развитию. Благодаря этому процессу у ребенка развивается способность к присвоению функций, осуществляемых другими людьми (родителями, старшими братьями или сестрами, воспитателями), и последующему овладению ими. Посредством этого процесса ребенок овладевает языком, культурными ценностями, символикой. По словам М. Кляйн, в раннем детстве ребенок вбирает в себя «интернализированные хорошие и плохие объекты, которые инициируют развитие Сверх-Я».

В современной психоаналитической литературе ведутся дискуссии по поводу того, являются ли поглощение, интроекция и идентификация различными ступенями, уровнями интернализации (интериоризации), имеют ли они какую-либо иерархию, или все эти процессы идентичны, осуществляются параллельно друг другу. Обсуждение этих и других вопросов, связанных с пониманием данного феномена, нашло свое отражение в статьях Г. Лёвальда «Интернализация, отделение, плач и Сверх-Я» (1962) и «Об интернализации» (1973), У. Мейснера «Интернализация и объектные отношения» (1979) и Р. Берендса и Э. Блата «Интернализация и психологическое развитие на протяжении жизненного цикла» (1985), в работах Р. Шафера «Аспекты интернализации» (1968), У. Мейснера «Интернализация в психоанализе» (1981) и др.

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ – работа мышления, состоящая в раскрытии уровней значения и расшифровке смысла какого-либо явления, события или текста, процесс разъяснения и толкования их.

В терминологическом отношении понятие интерпретации в психоанализе вызывает неоднозначное восприятие, обусловленное лингвистическими трудностями, связанными с переводом работ З. Фрейда в разных странах и ведущими подчас к неадекватному воспроизведению его идей. Речь идет об использовании З. Фрейдом немецкого слова Deutung, которое в английском и ряде других языков воспроизводится как «интерпретация» (interpretation), а в русском языке – как «толкование». Поэтому перевод основополагающей работы З. Фрейда «Die Traumdeutung» (1900) на английский язык воспринимается как «Интерпретация сновидений» (The Interpretation of Dreams), в то время как на русский язык – «Толкование сновидений».

В англоязычной психоаналитической литературе понятие «интерпретация» стало настолько привычным, что оно не вызывает сомнений в смысловой адекватности перевода немецкого слова Deutung. Это приводит к тому, что в содержательном плане возникают проблемы концептуального характера, когда при использовании понятия «интерпретация» не проводятся различия между пониманием и объяснением. Так, в докладе Р. Лёвенштейна «Проблема интерпретации», прочитанном на заседании Американской психоаналитической ассоциации в Монреале в 1949 г. и опубликованном в одном из психоаналитических журналов в 1951 г., подчеркивалось, что в психоанализе под термином «интерпретация» имеется в виду «объяснения аналитика, которые способствуют расширению знаний пациента о самом себе». Вместе с тем З. Фрейд использовал в своих работах термин «Deutung», и не «Erklar-ung» (объяснение).

Перевод современной англоязычной психоаналитической литературы на русский язык приводит подчас к двусмысленности, отражающейся, в частности, в том, что работа З. Фрейда «Die Traumdeutung» по традиции восходящей к переводу ее третьего немецкого издания на русский язык в 1913 г., сохраняет название «Толкование сновидений», а во всех остальных случаях английское слово interpretation воспринимается именно как интерпретация, но не толкование.

В отличие от психоаналитиков 20-х годов опирающиеся на англоязычную литературу современные российские психоаналитики (особенно молодое поколение) в большей степени используют «американизированный психоаналитический язык», в котором превалирует термин «интерпретация». Понимание интерпретации приобретает «техницистский оттенок», связанный с рассмотрением техники психоанализа. Все это ведет к тому, что сегодня в российском психоаналитическом движении наблюдается определенное расхождение между освоением переведенного с немецкого языка на русский исследовательского и терапевтического наследия З. Фрейда (толкование сновидений, ошибочных действий, симптомов невротических заболеваний) и изучением современных психоаналитических концепций, подходов и технических приемов, включающих в себя признание интерпретации в качестве «основного вида деятельности аналитика во время лечения».

В современном психоанализе интерпретация является неотъемлемой частью его теории и практики. Среди психоаналитиков до сих пор идут дискуссии, связанные с рассмотрением места интерпретации в аналитической технике, ее значения и «глубины» на разных этапах лечения пациентов, последовательности или иерархии различных интерпретаций (преждевременные и своевременные), удовлетворения и фрустрации пациента при интерпретации, соотношений между интерпретациями и тем, что З. Фрейд назвал конструкциями (реконструкциями), динамического эффекта и терапевтических результатов аналитических интерпретаций.

Принято различать следующие виды интерпретаций: генетические интерпретации, соотносящие переживания, механизмы защиты и поведенческие реакции пациента в настоящем с их историческими аналогами, имевшими место в его раннем детстве или в истории развития человечества; конструкции (реконструкции), создаваемые аналитиком на основе свободных ассоциаций, воспоминаний, сновидений пациента и сообщаемые ему с целью соответствующего воздействия на анализируемого, то есть возвращения к жизни части пропавшей истории его развития; динамические интерпретации, предназначенные для раскрытия глубинных конфликтов, возникающих и разыгрывающихся в психике пациента; мутативные интерпретации, направленные на выявление внутрипсихических преобразований, возникающих в процессах межличностного общения, в том числе и в рамках аналитических отношений между аналитиком и пациентом; интерпретации переноса, связанные с разъяснением пациенту его неадекватного отношения к аналитику, основанного на амбивалентном проявлении бессознательных мыслей, чувств и влечений, являющихся аналогом их инфантильного выражения к отцу, матери и другим значимым для него в детстве людям.

По выражению французского исследователя П. Рикёра, психоанализ от начала до конца является «практикой, включающей в себя искусство интерпретации», во всех отношениях принадлежащее сфере понимания, мышления, суждения, интеллигибельности. Словом, психоанализ вписывается в культуру «только в качестве интерпретации».

ИНТРОВЕРСИЯ – ориентация, установка человека, в соответствии с которой жизненные интересы направлены на его внутренний мир. В психоанализе под интроверсией понимается направленность либидо (сексуальной энергии) человека не на внешние объекты, а на его собственный внутренний мир.

Понятие интроверсии было введено в научный оборот швейцарским психологом К.Г. Юнгом (1875–1961). В работе «О конфликтах детской души» (1910) он писал о грезах четырехлетней девочки, выражающих то, что «часть любви, которая прежде принадлежала реальным объектам и должна была им принадлежать, интровертируется, то есть направляется внутрь, в субъект, и там порождает преувеличенную деятельность фантазии». Рассматривая вопрос о том, что представляет собой интроверсия и откуда она происходит, К.Г. Юнг исходил из того, что этот процесс является типичным: «Когда жизнь сталкивается с препятствиями и человеку не удается приспособиться, а поэтому переход либидо в реальность застопоривается – происходит интроверсия, то есть вместо действия в реальности возникает усиленная деятельность фантазии».

На примере рассмотрения поведения четырехлетней девочки К.Г. Юнг показал, как на детский вопрос «Откуда берется ребенок?», стереотипный ответ родителей «Аист приносит» может породить недоверчивое отношение вопрошающего ребенка к родам матери, вызвать адресованные матери упреки и привести к той «невротической интроверсии», которая в раннем возрасте не нужна и не благоприятствует развитию маленького ребенка. Неудовлетворительное объяснение со стороны родителей и фантастические конструкции ребенка, относящиеся к факту рождения и сексуальной жизни, в более позднем возрасте могут стать, как считал К.Г. Юнг, важным детерминирующим симптомом при неврозе или бредовых идеях при психозе.

В 1913 году, на Международном психоаналитическом конгрессе в Мюнхене К.Г. Юнг выступил с докладом «К вопросу об изучении психологических типов», в котором провел различие между истерией и шизофренией. По его мнению, характерным признаком истерии является центробежное движение либидо, в то время как при шизофрении это движение центростремительное. В процессе развития болезни у человека возникает компенсация, в результате которой происходит обратное явление. В случае истерии либидо тормозится и обращается вовнутрь, больной отстраняется от участия в общественной жизни и погружается в свои мечты. При шизофрении наблюдается обратный процесс: в инкубационный период, то есть во время развития болезни, человек отворачивается от внешнего мира, чтобы сосредоточиться на себе и своим экстравагантным поведением привлечь к себе внимание других людей. Эти два противоположные устремления К.Г. Юнг предложил обозначить терминами экстраверсия и интроверсия. По его словам, «интроверсия имеется там, где внешний мир подвергается своего рода обесцениванию и презрению, где важным и значимым становится самый субъект, как таковой жадно завладевает всеми интересами человека и становится в собственных своих глазах, так сказать, единственною строкою, которая вносится в счет». В этом же докладе он высказал идею, в соответствии с которой и в нормальном состоянии могут быть психологические типы, отличающиеся преобладанием того или другого психического механизма – интроверсии или экстраверсии. Эта идея получила подробное обоснование в его работе «Психологические типы» (1921), после чего понятие интроверсии получило широкое распространение в психологии, а рассмотрение интровертированного и экстравертированного типов личности легло в основу различных типологий, которые используются и в настоящее время.

З. Фрейд настороженно отнесся к введенному К.Г. Юнгом понятию «интроверсия». В работе «О нарциссизме» (1914) он отметил, что у К.Г. Юнга нет строгого различения выражения «интроверсия либидо», которая, на его взгляд, может быть отнесена только к таким случаям заболевания (истерия, невроз), при которых эротическое отношение больных к людям и предметам не утрачивается вообще, а сохраняется в области фантазии. В случае других заболеваний, названных З. Фрейдом «парафренией», характерными чертами которых являются бред величия и потеря интереса к внешнему миру, следует говорить, на его взгляд, не столько об интроверсии, сколько о вторичном нарциссизме. Критикуя взгляды К.Г. Юнга, связанные с излишне широким толкованием понятий «либидо» и «интроверсия», основатель психоанализа исходил из того, что при шизофрении больной может потерять сексуальный интерес к человеку, но сублимировать его, проявляя новый интерес к божественному, природе или животному миру, причем «его либидо не подвергается интроверсии на область фантазии и не возвращается к «Я».

На протяжении своей последующей исследовательской и терапевтической деятельности З. Фрейд скептически относился к юнговской типологии личности. В одном из писем Ромену Роллану (от 19 января 1930 года) он признавал, что различие между «интровертированным» и «экстравертированным» идет от К.Г. Юнга. Вместе с тем он подчеркнул, что не придает особого значения подобному различию, поскольку «люди могут одновременно являться и тем, и другим и, как правило, так оно и есть».

ИНТРОЕКТИВНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ – процесс идентификации, осуществляемый путем вбирания человеком вовнутрь внешнего объекта или его отдельных частей, свойств, характеристик.

Представления об интроективной идентификации содержались в работе З. Фрейда «Толкование сновидений» (1900), в которой были высказаны идеи об истерической идентификации и идентификации в сновидениях. В частности, он показал, что истерическая идентификация может осуществляться на основе имитирования того состояния, например припадка, которое имеет место у другого человека.

Отталкиваясь от этих идей, Ш. Ференци (1873–1933) провел различие между двумя психическими механизмами – проекцией и интроекцией. Он исходил из того, что в отличие от параноика, проецирующего свое либидо на других людей, невротик принимает в свое Я часть внешнего мира и делает его предметом бессознательной фантазии. В работе «Интроекия и перенесение» (1909) он писал: «Невротик постоянно находится в поиске объектов, с которыми может себя идентифицировать, на которые может переносить свои чувства и, следовательно, включить эти объекты в круг своих интересов, интроецировать». Тем самым Ш. Ференци одним из первых описал феномен интроективной идентификации. При этом он высказал предположение, согласно которому первая объектная любовь и первая объектная ненависть – это корни любой будущей интроекции.

Идеи Ш. Ференци об интроективной идентификации получили дальнейшее развитие у М. Кляйн (1882–1960), которая проходила у него курс лечения. Согласно ее взглядам, агрессивные побуждения младенца способствуют развитию параноидно-шизоидной и депрессивной позиции. Последняя позиция как раз и сопровождается интроективной идентификацией, благодаря которой ребенок овладевает внешними объектами и вбирает их образ вовнутрь себя. При этом интроективная идентификация выполняет как бы две функции: путем вбирания в себя «хорошего» объекта происходит защита ребенка от присущих ему деструктивных импульсов; благодаря идентификации с «плохим» объектом внутренний образ его сохраняет в фантазии ценные свойства и качества внешнего объекта. Поскольку главным объектом для ребенка является грудь матери, то посредством интроективной идентификации предшествующее расщепление на «хорошую» и «плохую» грудь становится не столь острым и у ребенка развивается способность к восприятию внешнего объекта в его целостности. По словам М. Кляйн, «когда ребенок становится способным воспринять и интроецировать мать как личность (или, иначе говоря, как «цельный объект»), происходит усиление идентификации с ней». Таким образом, осуществляется «идентификация посредством интроекции».

ИНТРОЕКЦИЯ – процесс включения внешнего мира во внутренний мир человека. В классическом психоанализе под интроекцией понимается процесс установления таких отношений между человеком (субъектом) и другим человеком или предметом, на который направлен его интерес (то есть объектом), при которых свойства и качества объекта переносятся субъектом вовнутрь.

Термин «интроекция» был введен в психоаналитическую литературу одним из сподвижников З. Фрейда венгерским психоаналитиком Ш. Ференци (1873–1933), опубликовавшим в 1909 г. работу «Интроекция и перенесение» и статью «К определению понятия интроекции» (1912). Он описывал интроекцию «как распространение аутоэротического интереса на внешний мир путем «втягивания» его объектов в Я».

Интроекция противопоставляется проекции как процессу вынесения человеком своих собственных чувств и внутренних побуждений вовне. При проекции субъект наделяет объект теми свойствами и качествами, которыми обладает сам. При интроекции человек как бы вбирает в свою психику представления о части внешнего мира, превращает их в объект бессознательного фантазирования. Он наделяет самого себя свойствами и качествами воображаемого объекта, идентифицирует (отождествляет) себя с этим объектом, думает и действует с оглядкой на внутренний образ, возникший в результате интроекции.

Если параноик проецирует вовне из своего Я возможно большую часть внешнего мира и делает его сюжетом бессознательных фантазий, то невротик, как считал Ш. Ференци озабочен поиском объектов, которые он «мог бы втянуть, интроецировать в круг своих интересов». Невротическая интроекция рассматривалась Ш. Ференци в качестве крайнего вида психического процесса, имеющего место в каждом нормальном человеке. Различие усматривалось им лишь в том, что «у здорового большая часть его интроекций протекает сознательно, в то время как у невротика они в большинстве случаев вытеснены, изживаются в бессознательных фантазиях, и опытный врач может узнать о них только косвенным, символическим образом».

В содержательном плане процессы идентификации и интроекции выступали у Ш. Ференци как однозначные. С точки зрения З. Фрейда, интроекция тесно связана с идентификацией, как одной из форм эмоциональной связи человека с объектом своего внимания. В процессе идентификации человек стремится быть похожим на того, к кому испытывает особые чувства привязанности, будь то любовь, обожание, поклонение. Благодаря интроекции человек как бы превращается в тот объект, с которым он себя идентифицирует.

Человек может утратить объект своей привязанности. Однако интроекция этого объекта вовнутрь самого себя оказывает соответствующее воздействие на его поведение. Особенно наглядно этот процесс можно наблюдать на примере маленьких детей. В игровой форме дети часто отождествляют себя с каким-либо животным. Они говорят своим родителям или сверстникам, например: «Я – лошадка», «Я – щенок». При этом дети подражают тому или иному животному, принимают характерные для них позы, издают соответствующие звуки.

Аналогичные картины подражания животным, отождествления себя с ними могут наблюдаться не только в процессе детской игры. Ребенок на полном серьезе может включить в себя любимый, но в силу различных обстоятельств жизни утраченный объект своей привязанности. В одной из своих работ З. Фрейд привел в качестве примера наблюдение, описанное в психоаналитическом журнале. Речь шла о ребенке, который сильно переживал по поводу утраты любимого котенка. Это переживание привело к тому, что ребенок не только отождествил себя с котенком, но и всем своим поведением показывал, что он теперь стал этим котенком. Ребенок капризничал, не хотел есть за столом, ползал на четвереньках.

Интроекция объекта субъектом свойственна не только детям, но и взрослым. Типичным примером может служить меланхолия взрослого человека, считающего реальную или воображаемую потерю любимого объекта причиной своего подавленного состояния. В этом случае человек упрекает самого себя за то, что произошла утрата объекта. Он обвиняет себя во всевозможных грехах, унижает собственное Я. Тень объекта, по выражению З. Фрейда, оказывается отброшенной на Я человека. Интроекция объекта проявляется в явной форме.

Благодаря интроекции в психике человека возникают различные образы и представления, оказывающие воздействие на его жизнедеятельность. Эти образы и представления становятся неотъемлемой частью человека, превращаются в идеал Я или Сверх-Я.

В классическом психоанализе понятия идеала Я и Сверх-Я тесно связаны с интроекцией. Объект привязанности вбирается вовнутрь психики человека, становится на место его Я. Он оказывается не только включенным во внутренний мир человека, но и активно действующим в качестве некоего идеала или инстанции контролирующей его мысли и поведение. Прежние отношения между внешним объектом и человеком перерастают в отношения между образовавшимся в результате интроекции идеалом-Я и Я, ставшим объектом воздействия со стороны этого идеала. Внутренний мир человека, его психика становятся ареной противостояния различных сил.

Процесс интроекции приводит к изменениям в психике человека. Его Я как бы расщепляется на две части. Одна из них включает в себя потерянный объект. Другая, олицетворяющая собой, с точки зрения З. Фрей да, критическую инстанцию или совесть, становится особенно беспощадной по отношению к первой части Я. Между обеими частями Я возникает конфликт, обострение которого может привести к психическому расстройству.

Стремление к включению большей части внешнего мира в свое собственное Я особенно характерно для невротика. Вобрав внешний мир вовнутрь самого себя, невротик делает его объектом своих многочисленных фантазий.

Проблема интроекции обсуждалась в работах К. Абрахама, М. Кляйн, Ш. Ференци, А. Фрейд и других психоаналитиков. В современном психоанализе рассмотрению процесса интроекции также уделяется определенное внимание. В частности, С. Блатт поднял вопрос о необходимости исследования различных форм младенческой депрессии, включая интроективную, что нашло отражение в его статье «Уровни объектной репрезентации в анаклитической интроективной депрессии» (1974).

ИНТРОСПЕКЦИЯ – метод познания и психическая деятельность, направленная вовнутрь и связанная с пристальным наблюдением человека за своими собственными желаниями, чувствами, мыслями, фантазиями, переживаниями.

С точки зрения философии, интроспеция является самонаблюдением, свидетельствующим о способности человека обращать внимание на свой собственный внутренний мир. С точки зрения психоанализа, инстроспекция не только играет важную роль в изучении нормальных и патологических процессов и выступает в качестве необходимого средства познания бессознательного, но и может обернуться патологическим проявлением чрезмерного интереса пациента к своей собственной личности.

З. Фрейд обратил внимание на такие особые виды интроспекции, как свободное ассоциирование и анализ сопротивлений. Тем самым он освободил интроспективное наблюдение от различного рода искажений, выступающих в форме всевозможных рационализаций. Вместе с тем он показал, что интроспекция может приводить к преобладанию фантазий в жизни человека и служить питательной почвой для возникновения нарциссических неврозов. Кроме того, в «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) З. Фрейд высказал мысль, что при изучении нарциссических неврозов важно исходить из психологии Я, которая должна основываться «не на наших самонаблюдениях», а на анализе «нарушений и распадов Я».

Проблема двойственности интроспекции (как метода познания психических процессов и как одного из возможных источников невротических заболеваний) привлекла к себе внимание ряда психоаналитиков. В частности, американский психоаналитик Х. Кохут (1913–1981) подверг пристальному рассмотрению такие формы наблюдения, как внутренняя интроспекция и викарная интроспекция, то есть эмпатия, что нашло свое отражение в его докладах, прочитанных на заседании Международной психоаналитической ассоциации в Париже и в Чикагском психоаналитическом институте в середине и конце 1957 г., и в опубликованной им статье «Интроспекция, эмпатия и психоанализ: взаимоотношения между способом наблюдения и теорией» (1959).

Х. Кохут отметил, что в психоанализе бессознательное рассматривается в качестве психоаналитических структур не только потому, что психоаналитик подходит к нему с интроспективным намерением, но и потому, что пытается понять его в рамках интроспективного опыта. Вместе с тем он показал, что, как и любая наука, психоаналитическое познание имеет свои пределы, соответствующие интроспективному методу наблюдения, то есть границы психоанализа определяются границами возможностей интроспекции. Одновременно Х. Кохут подчеркнул, что активная интроспекция при нарциссических неврозах и пограничных состояниях приводит «к признанию борьбы неструктурированной души в целях поддержания контакта с архаическим объектом или едва заметной сепарации от него».

В современном психоанализе проблема интроспекции рассматривается в нескольких ракурсах: в плане потенциальных возможностей и ограничений психоанализа как специфического опыта познания бессознательного, основанного на психоаналитической интроспекции; с точки зрения того, как и в какой степени аналитик интроспективно переживается пациентом в рамках архаических межличностных отношений; в контексте невротических расстройств, имеющих нарциссическую природу и связанных с тревожностью, порожденной чрезмерной интроспекцией пациента; с позиций терапевтического воздействия, направленного на ослабление патологической интроспекции и усиления нормальной способности человека к самонаблюдению.

ИНТУИЦИЯ – внутреннее видение, творческое озарение, внезапное откровение, способствующие постижению сути вещей и процессов. Интуитивное познание выходит за пределы рациональной мыслительной деятельности человека. Оно основывается не на доводах разума, а на внезапных догадках, связанных со своего рода прозрением.

Уделяя основное внимание исследованию бессознательных процессов, З. Фрейд должен был, казалось бы, признать интуицию в качестве важного и необходимого средства психоаналитического познания. Однако в своей исследовательской и терапевтической деятельности он не только не опирался на интуицию, но и высказывал недоверие по поводу возможности познания истины с помощью интуитивных прозрений. В работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) он недвусмысленно подчеркивал, что в процессе построения какой-либо теории конечный результат часто оказывается ненадежным: «Так называемой интуиции я мало доверяю при такой работе; в тех случаях, когда я ее наблюдал, она казалась мне скорее следствием известной беспринципности интеллекта». З. Фрейд полагал, что, выдвигая ту или иную концепцию, каждый человек одержим внутренними пристрастиями, «влечениями которых он бессознательно руководствуется в своих размышлениях». Исходя из этого, он говорил о необходимости придерживаться благожелательной сдержанности по отношению к результатам собственного мышления.

Классический психоанализ опирался на научное познание, полученное путем эмпирического наблюдения за невротическими больными и нормальными людьми. Это не означало, что в своей исследовательской и терапевтической деятельности З. Фрейд не прибегал к концептуальным построениям, относящимся к объяснительным схемам функционирования человеческой психики и взаимоотношений между индивидом и культурой. Напротив, по мере развития психоаналитических знаний о человеке он выдвигал разнообразные концепции, вносящие коррективы в предшествующее понимание динамики влечений, структуры психики, существа внутрипсихических конфликтов, ведущих к невротическим заболеваниям. Вместе с тем он непременно придерживался точки зрения, согласно которой интуиция не может служить надежным источником познания ни человека, ни окружающего его мира.

З. Фрейд исходил из того, что психоанализ является частью психологии как науки и, следовательно, его познавательные средства не могут быть ничем иным, кроме интеллектуальной обработки тщательно проверенных наблюдений. Отстаивая подобную позицию и рассматривая отношения между мировоззрением и психоанализом, в «Новом цикле лекций по введению в психоанализ (1933) он отмечал, что нет никаких других инструментов познания мира и «не существует никаких знаний, являющихся результатом откровения, интуиции или предвидения».

З. Фрейд пытался опереться на научные методы исследования психики человека и в этом отношении выступал против тех, кто соотносил познание души с различного рода откровениями, основанными на интуиции. Он не только не доверял интуиции, но и рассматривал ее в качестве иллюзии, исполнения желаний человека, имеющих аффективную основу. Более того, основоположник психоанализа подчеркивал, что наука призвана тщательно отделять от знания все то, что является иллюзией. Психоанализ как раз и был нацелен на развенчание различного рода иллюзий.

Это вовсе не означало, что желания человека отбрасывались в сторону или недооценивалась их психологическая значимость в процессе его жизнедеятельности. Напротив, одна из основных задач психоанализа состояла в том, чтобы раскрыть природу бессознательных желаний человека, выявить то, как и каким образом они воплощаются в произведениях искусства, в религиозных и философских системах. В частности, апеллируя к психоаналитическому пониманию человека и культуры, З. Фрейд пришел к выводу, в соответствии с которым в отличие от науки философия придерживается иллюзии относительно того, что она может дать безупречную и связную картину мира. Кроме того, философия заблуждается, на его взгляд, в переоценке познавательного значения логических операций и в признании такого источника познания, как интуиция. Аналогичных взглядов он придерживался и при рассмотрении религиозных иллюзий, считая, что религиозные откровения, переживаемые некоторыми людьми «океанические чувства», о чем ему писал, например, известный немецкий писатель Ромен Роллан, не имеют никакого отношения к научному пониманию окружающего мира.

В одном из писем Ромену Роллану, датированному 19 января 1930 года, З. Фрейд так выразил свое отношение к интуиции: «По-видимому, мы сильно расходимся в оценке интуиции. Ваши мистики доверяют ей в надежде узнать таким образом разгадку мировой тайны, мы же полагаем, что интуиция не покажет ничего, кроме примитивных, близких к инстинкту, побуждений и представлений, чрезвычайно ценных, при надлежащем понимании, для эмбриологии души, однако не пригодных для ориентации в чуждом нам внешнем мире».

В противоположность тем, кто в познании внешнего и внутреннего мира человека целиком и полностью опирался на интуицию, З. Фрейд делал ставку на научное познание. Он считал, что наука работает словно художник над моделью из глины, неустанно что-то меняя, добавляя, подправляя, убирая в черновом варианте, «пока не достигнет удовлетворяющей его степени правдоподобия со зримым или воображаемым объектом». Несмотря на несовершенство науки и признавая, что есть такие вещи, которые пока познать не дано, З. Фрейд тем не менее исходил из следующего убеждения: психоанализу следует придерживаться научных методов познания, которые не могут быть заменены ничем иным, включая интуицию.

В современном психоанализе проблема интуиции обсуждается в связи с проблематикой эмпатии. Считается, что интуиция является результатом такого внезапного понимания, которое относится к индивидуально-личностной деятельности человека, в то время как эмпатия предполагает эмоциональное переживание, возникающее в аналитической ситуации. Однако дискуссионными остаются вопросы о критериях, позволяющих осуществлять разграничение между интуицией и эмпатией. Нет единой точки зрения и по поводу того, возникает ли интуиция на основе эмпатии или, напротив, предшествует ей, какие функции Я сопряжены с интуицией, а какие предопределяют эмпатию.

ИНФАНТИЛЬНАЯ АМНЕЗИЯ – утрата воспоминаний детства того периода, когда ребенок обладал способностью живо реагировать на различные впечатления, вызывавшие у него глубокие переживания, связанные с проявлением любви, ревности, ненависти и других чувственных страстей.

Проблема инфантильной амнезии находилась в центре исследовательского и терапевтического интереса З. Фрейда, который полагал, что странное, на первый взгляд, и удивительное, ранее не попадавшее в поле зрения ученых, психическое явление имеет место у многих людей и охватывает первые годы детства до шестого-восьмого года жизни, о чем он писал в работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905), или до пяти-шести лет, когда, по его мнению, выраженному в «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17), именно эти детские годы окутаны у большинства людей «амнестическим покрывалом». Ранние впечатления и переживания, которые впоследствии забываются и становятся недоступными для воспоминания взрослых людей, в действительности оставляют глубокие следы в душевной жизни и оказывают решающее влияние на дальнейшее развитие человека. Речь идет, как считал З. Фрейд, «не о настоящей потере воспоминаний детства, а об амнезии, подобной той, которую мы наблюдаем у невротиков в отношении более поздних переживаний и сущность которой состоит только в недопущении в сознание (вытеснение)».

Пытаясь раскрыть природу психического феномена утраты воспоминаний детства и понять то, какие силы совершают вытеснение из памяти детских впечатлений и переживаний, что нашло свое отражение в работе «Три очерка по теории сексуальности», З. Фрейд сформулировал два предположения, которые легли в основу классического психоанализа. Согласно первому предположению, имеются точки соприкосновения между душевной жизнью ребенка и невротика, и, следовательно, кто сумеет разрешить загадку инфантильной амнезии, тот сможет объяснить и истерическую амнезию. В соответствии со вторым предположением, решение загадки инфантильной амнезии связано с признанием того, что эта амнезия находится в тесной связи с сексуальными переживаниями детства. В концептуально оформленном виде выдвинутые З. Фрейдом два предположения сводились в конечном счете к тому, что, во-первых, без инфантильной амнезии не было бы, по его убеждению, истерической амнезии, а во-вторых, психоаналитический подход к человеку и его психопатологии должен основываться на признании важного значения инфантильной жизни для сексуальности. При этом он исходил из того, что «инфантильная амнезия, превращающая для каждого человека его детство как бы в доисторическую эпоху и скрывающая от него начало его собственной половой жизни, виновата в том, что детскому возрасту в общем не придают никакого значения в развитии сексуальной жизни».

ИНФАНТИЛЬНАЯ МАСТУРБАЦИЯ – проявление инфантильной сексуальности, связанной с раздражением эрогенной зоны генитальной части тела.

З. Фрейд уделял особое внимание рассмотрению инфантильной сексуальности. Он исходил из того, что уже в младенческом возрасте ребенок способен испытывать ощущения удовольствия от раздражения участков тела и возбуждения, вызываемого гигиеническим уходом за ним со стороны взрослых (мытье, вытирание, растирание, массаж). Ощущение удовольствия вызывает у ребенка потребность в его повторении, что достигается путем прикосновения руки к гениталиям или рефлекторным давлением сжатыми вместе бедрами. Это ведет к проявлению инфантильной мастурбации.

З. Фрейд различал три фазы инфантильной мастурбации. Первая фаза относится к младенческому возрасту, когда ребенок находит на своем собственном теле гениталии и машинально манипулирует ими или поглаживает их. Вторая – к кратковременному расцвету сексуального проявления в возрасте около четырех лет, когда инфантильные сексуальные переживания способны оставить глубокие бессознательные следы в памяти ребенка, предопределяющие становление и развитие его характера, если он остается здоровым, и симптоматику невроза, если он заболевает в юношеском возрасте. Третья – соответствует онанизму при наступлении половой зрелости.

Основатель психоанализа придавал особое значение второй фазе детской мастурбации, оказывающей существенной воздействие на дальнейшее психосексуальное развитие человека. Он полагал, что часто занимающиеся мастурбацией маленькие дети проявляют повышенный интерес к гениталиям своих сверстников. Такие дети усердно подглядывают, когда другие мочатся или испражняются, тем самым приобретая болезненную страсть к вуайеризму, то есть стремлению увидеть обнаженных людей. «После наступившего вытеснения этой склонности любопытство, направленное на гениталии других людей (своего или противоположного пола), сохраняется как мучительная навязчивость, которая становится источником сильнейших импульсов к обретению симптомов при некоторых невротических случаях». З. Фрейд также считал, что сознание вины невротиков всегда связано с воспоминаниями об онанистических действиях. Важный фактор этой зависимости состоит в том, что онанизм является, по его словам, «проявлением всей инфантильной сексуальности и потому способен взять на себя все чувство вины, относящееся к этой сексуальности».

ИНФАНТИЛЬНАЯ СЕКСУАЛЬНОСТЬ – сексуальные проявления в детстве, не являющиеся, как правило, предметом воспоминания взрослого человека, но оказывающие важное влияние на его развитие.

На начальном этапе становления психоанализа З. Фрейд уделял пристальное внимание исследованию инфантильной сексуальности. В 1896 году, когда впервые он ввел в научный оборот термин «психоанализ», им было подчеркнуто значение детского возраста для проявления важных психических феноменов, зависящих от сексуальности. В дальнейшем он пересмотрел широко распространенное мнение о том, что половое влечение отсутствует в детстве и пробуждается только в тот период жизни, когда наступает юношеский возраст. Подобное мнение расценивалось им в качестве «жестокой ошибки», имеющей серьезные последствия, сказывающиеся, в частности, на незнании основ сексуальной жизни человека и возникновении невротических заболеваний. З. Фрейд исходил из того, что непредвзятые наблюдения над детьми опровергают нелепое представление, будто у них нет никаких сексуальных возбуждений, потребностей и своего рода удовлетворения. Дело не обстоит так, замечал он, «будто половое чувство вселяется в детей во время полового развития, как в Евангелии сатана в свиней»: ребенок привносит на свет вместе с собой сексуальные влечения и «из этих влечений образуется благодаря весьма важному поэтапному процессу развития так называемая нормальная сексуальность взрослых».

В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) З. Фрейд рассмотрел поэтапный процесс развития инфантильной сексуальности, начиная от сосания ребенком материнской груди как образца первых инфантильных сексуальных проявлений и кончая генитальной сексуальной деятельностью человека. На первом этапе речь идет, по его мнению, об аутоэротизме, когда сексуальные влечения ребенка направлены не на другие лица, а находят свое удовлетворение на собственном теле: в акте сосания ребенок заменяет материнскую грудь различными частями собственного тела; он сосет палец, язык и испытывает при этом удовольствие; он получает удовольствие от мочеиспускания и испражнения, от возбуждения соответствующих эрогенных зон. С трехлетнего возраста сексуальная жизнь ребенка не подлежит сомнению, так как этот период его развития характеризуется проявлением инфантильной мастурбации. Примерно с шестого до восьмого года жизни имеет место, как считал З. Фрейд, затишье, спад в сексуальном развитии, что в психоанализе получило название «латентного периода». В дальнейшем поворотным пунктом развития становится «подчинение всех сексуальных частичных влечений примату генитальности и вместе с этим подчинение сексуальности функции продолжения рода».

Подобные воззрения З. Фрейда на инфантильную сексуальность находились в противоречии с ранее распространенным предрассудком об асексуальном детстве. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они встретили резкое возражение со стороны многих людей, включая воспитателей и педагогов. З. Фрейд объяснял мотивы сопротивления взрослых людей против признания инфантильной сексуальности тем, что они сами некогда были детьми, в ранние годы жизни проявляли свои бессознательные сексуальные желания, которые впоследствии оказались вытесненными из сознания и в результате инфантильной амнезии как бы стерлись из их памяти. Весьма примечательно, замечал он, что «отрицающие детскую сексуальность не делают в воспитании никаких уступок, а со всей строгостью преследуют проявления отрицаемого ими под названием «детские дурные привычки».

Основатель психоанализа констатировал тот факт, что довольно часто родители и воспитатели ставят перед собой идеальную цель сделать жизнь ребенка асексуальной: они запрещают всякое проявление у ребенка инфантильной сексуальности, стыдят и наказывают его, в своем стремлении противостоять «дурным наклонностям» ребенка доходят до того, что действительно считают его жизнь асексуальной. «Ребенок считается чистым, невинным, а кто описывает его по-другому, тот, как гнусный злодей, обвиняется в оскорблении нежных и святых чувств человечества».

Рассматривая инфантильную сексуальность в качестве важного пласта знаний, способствующего пониманию психосексуального развития человека и причин возникновения невротических заболеваний, З. Фрейд придерживался точки зрения, что ребенок с самого начала обладает сексуальными влечениями и соответствующей деятельностью. «Собственно, – подчеркивал он, – вовсе не так трудно наблюдать проявления детской сексуальности, напротив, требуется известное искусство, чтобы просмотреть и отрицать ее существование».

Высказанные З. Фрейдом идеи об инфантильной сексуальности легли в основу дальнейших разработок, связанных с развитием теории и практики психоанализа. Эти разработки касались уточнения содержательных периодов активизации инфантильной сексуальности, формирования объектных отношений, специфики защитных механизмов Я на различных фазах психосексуального развития ребенка, изменений в поведении детей в зависимости от уровней психосексуальной организации, внутрипсихических переживаний, оказывающих предопределяющее воздействие на образование невротических симптомов в детстве и сказывающихся в дальнейшем на сексуальной ориентации и способности к достижению сексуального удовлетворения взрослого человека.

ИНФАНТИЛЬНЫЙ НЕВРОЗ – психическое расстройство, проявляющееся в раннем детстве, сказывающееся на формировании внутренней структуры ребенка, его психической организации и защитных механизмов, а также служащее прототипом возможного развитии невроза взрослого человека.

З. Фрейд соотносил инфантильный невроз с теми психическими нарушениями, которые могут иметь место в период возникновения и преодоления эдипова комплекса. В этот период ребенок сталкивается, по его словам, «с великой задачей отхода от родителей» и только после ее решения он может перестать быть ребенком, чтобы стать «членом социального целого». Однако редко кому удается решить эту задачу идеальным образом, то есть правильно в психологическом и социальном отношении. Чаще всего преодоление эдипова комплекса сопровождается внутрипсихическими конфликтами, сшибкой между сексуальными влечениями, комплексом кастрации, завистью к пенису и зарождающимся на этой стадии развития чувством вины, что ведет к инфантильному неврозу. Как полагал З. Фрейд, эдипов комплекс является ядром невроза.

С точки зрения основателя психоанализа эдипальные конфликты имеют место у ребенка в возрасте трех-пяти лет. Другие психоаналитики обратили внимание на более ранние внутрипсихические конфликты ребенка. Так, М. Кляйн (1882–1960) исходила из того, что около середины первого года «ребенок достигает ранних стадий прямого и интвертированного эдипова комплекса». На этих стадиях преодолевается ранее возникшая депрессивная тревога, но возникают новые конфликты и тревоги, поскольку эдипальные желания включают в себя зависть, соперничество и ревность. В отличие от основателя психоанализа М. Кляйн придерживалась точки зрения, в соответствии с которой уже в первые три-четыре месяца жизни младенца у него проявляется параноидно-шизоидная позиция, позднее появляется тревога психотической природы и нормой раннего развития ребенка является «завершение инфантильных неврозов где-то к сроку около середины первого года жизни».

В современной психоаналитической литературе широко распространенной является представление о том, что инфантильный невроз характерен для самых ранних стадий развития ребенка, особенно в том случае, когда в силу различного рода обстоятельств эмоциональные отношения между матерью и младенцем полностью отсутствуют или оказываются недостаточно теплыми. Вместе с тем проблема инфантильного невроза до сих пор является дискуссионной и остается объектом исследования многих психоаналитиков, что нашло свое отражение, в частности, в статьях М. Толпина «Инфантильный невроз» (1970), С. Ритво «Современный статус концепции инфантильного невроза» (1974).

ИНЦЕСТ – сексуальные отношения между кровными родственниками, кровосмесительные связи, которые с древнейших времен и по сегодняшний день считаются запретными, недопустимыми, нежелательными.

Мифы различных народов повествуют о том, что запрещаемый законами и обычаями инцест разрешался богам. Кровосмесительные отношения считались священными у фараонов, которые могли вступать в брак со своими сестрами. Однако по мере нравственного и культурного развития человечества инцестуозные отношения стали предметом строгого осуждения, морального порицания и даже юридического преследования. Их запрет обосновывался биологическими и медицинскими доводами, согласно которым кровосмесительные отношения ведут к вырождению человеческого рода.

В классическом психоанализе проблема инцеста обсуждалась в связи с рассмотрением психосексуального развития человека. В соответствии с идеями З. Фрейда, первый выбор сексуального объекта всегда является инцестуозным. У маленького мальчика он направлен на мать. У маленькой девочки – на отца. Эта инфантильная склонность к инцесту связана с комплексом Эдипа, предопределяющим первоначальную сексуальную ориентацию детей и проявляющимся во влечении мальчика или девочки к противоположному полу родителей.

Воспитание и нравственные запреты сдерживают проявление инцестуозных желаний у детей. Тем не менее нередко они находят свою реализацию в детских фантазиях. Маленькая дочь воображает, что может получить от отца подарок – родить от него ребенка. Маленький мальчик мечтает о том, что, когда вырастет большим, непременно женится на своей матери.

Представления З. Фрейда об инцестуозных влечениях ребенка имели практическую направленность. В клиническом психоанализе возникновение и развитие неврозов непосредственно соотносилось с этими представлениями. Считалось, что в процессе своего психосексуального развития каждый человек испытывает бессознательные инцестуозные желания, когда инфантильный выбор сексуального объекта ограничен своими собственными родителями, семейным окружением.

По мере полового созревания ребенок должен совершить отход от родителей, перенести свои сексуальные влечения на других людей. Сын должен переключить свои сексуальные желания с матери на другие объекты любви. Девочка должна сместить свои сексуальные ориентации с отца на других мужчин.

Однако далеко не каждый человек способен успешно разрешить стоящие перед ним задачи, связанные с нормальным психосексуальным развитием. Юноша может испытывать повышенную привязанность к матери, находится под ее властью, боготворить ее образ. Он столкнется с серьезной проблемой, когда не сможет по-настоящему глубоко полюбить другую женщину. Девушка может сохранить свою первичную сексуальную ориентацию. Это окажет соответствующее воздействие на ее дальнейшее развитие, в результате чего она не сможет создать свою собственную семью или будет в браке фригидной (заторможенной, холодной, нечувствительной к сексуальным отношениям). Все это может привести к возникновению неврозов.

Детские инцестуозные желания находят свое отражение в сновидениях взрослых. Они проявляются не только у невротиков, но и у здоровых людей. У последних в сновидениях встречаются разнообразные сцены кровосмесительных отношений между детьми и родителями, сестрами и братьями. З. Фрейд считал, что в этом отношении невротики обнаруживают в преувеличенном и усугубленном виде то, что может иметь место в сновидениях здоровых.

Идеи З. Фрейда о свойственных ребенку инцестуозных влечениях вызвали возражение у многих медиков, психологов, педагогов. Они были восприняты неоднозначно и среди психоаналитиков. Одни из них положили идеи З. Фрейда об инфантильной инцестуозности в основу дальнейшего развития теории и практики психоанализа. Другие пересмотрели эти идеи, частично отказавшись от них.

С точки зрения Э. Фромма (1900–1980), например, сами по себе детские инфантильные влечения являлись не причиной, а следствием психологической связи ребенка с матерью. Инцестуозные влечения к матери воспринимались им не только через призму любви, но и с точки зрения страха, возникающего у ребенка по отношению к матери.

Э. Фромм проводил различие между доброкачественной связью ребенка с матерью и патологической формой его инцестуозной связи с ней. Он выдвинул положение, согласно которому связь ребенка с матерью, проявляющаяся как в тоске по ее любви, так и в страхе перед ней, является более сильной и элементарной, чем рассмотренная З. Фрейдом инцестуозная связь, восходящая к сексуальным влечениям.

По мнению Э. Фромма, инцестуозное желание представляет собой не результат сексуальных устремлений, а страх перед свободой. Чтобы стать самостоятельной личностью, обрести свободу, человек должен выйти из-под власти своих инцестуозных влечений, которые наряду или вместо естественной связи с матерью могут принимать формы болезненной любви к матери-родине, нации, государству.

ИПОХОНДРИЯ – психическое состояние, характеризующееся переживаниями человека, убежденного в несуществующем заболевании или проявляющего повышенную тревогу по поводу возможных телесных нарушений и серьезной органической болезни.

При ипохондрии наблюдаются: постоянная озабоченность человека своим физическим здоровьем; чрезмерное внимание к своим неприятным телесным ощущениям; непрекращающееся наблюдение за самим собой; склонность к преувеличению незначительных симптомов; приписывание себе несуществующих болезней; излишняя недоверчивость по отношению к врачам и близким людям, которые якобы скрывают истинное положение вещей, связанное с неизлечимым органическим заболеванием; усиливающийся страх по поводу неизбежного летального исхода, обусловленного серьезной органической болезнью.

Ипохондрия может сопровождаться фантазиями и бредовыми идеями относительно того, как и почему человек заболел, кто повинен в его органическом заболевании, как оно протекает и почему это заболевание неизлечимо. Ипохондрик может быть захвачен такими фантазиями и бредовыми идеями, в соответствии с которыми та или иная болезнь развилась у него в результате воздействия на его организм рентгеновских лучей при обследовании в поликлинике, исходящей от инопланетян космической энергии, распространенных в окружающей его среде микробов и вирусов, вселения в его тело чего-то чужеродного и разрушающего. В его заболевании оказываются повинными все те, кто преследует свои собственные цели и обрекает его на неимоверные страдания – от врачей, ученых и военных, производящих эксперименты над людьми, до различных недругов (соседи, коллеги по работе, близкие, родственники), наведших на него порчу и желающих его смерти.

В период становления психоанализа З. Фрейд рассматривал ипохондрию в контексте того, что он назвал актуальным неврозом. К последнему он относил неврастению, невроз страха и ипохондрию, которая возникает, по его мнению, в том случае, когда неврастения сопровождается и усиливается неврозом страха. В дальнейшем по мере развития психоанализа З. Фрейд высказал мысль о том, что определенная доля ипохондрии развивается и при других неврозах, в частности, при истерии. Он обратил внимание также на некое родство между ипохондрией и паранойей. Если в написанной совместно с Й. Брейером работе «Исследования истерии» (1895) З. Фрейд находил противоречие в использовании термина «ипохондрия», так как этот термин, по его словам, «тесно связан с симптомом “боязни заболеть”», то в последующих исследованиях он не только апеллировал к данному термину, но и стремился глубже понять природу психического заболевания.

В работе «О нарциссизме» (1914) З. Фрейд отметил что, как и органическая болезнь, ипохондрия выражается в мучительных физических ощущениях и точно так же влияет на распределение либидо. Однако различие между ними состоит в том, что «при органической болезни мучительные ощущения являются следствием физических изменений, которые можно объективно доказать, а при ипохондрии этого нет». Вместе с тем он высказал соображение, согласно которому некоторые изменения в органах могут происходить и при ипохондрии, и, следовательно, известная доля правды имеется и в ипохондрических представлениях. Так, в состоянии возбуждения к гениталиям направляется большой приток крови, они разбухают, пропитываются влагой и являются источником разнообразных, порой неприятных, ощущений. Из этих органов посылаются в психику сексуально возбуждающие раздражения, которые могут передаваться другим эрогенным зонам. Если в эрогенности рассматривать общее свойство всех органов тела, то можно говорить о повышении или понижении ее в том или ином месте организма. Параллельно с изменением эрогенности в органах тела происходит и изменение концентрации либидо на Я. Именно в этих моментах, как полагал З. Фрейд, мы должны искать «первопричину ипохондрии, считая, что они могут иметь на распределение либидо такое же влияние, какое имеет органическое заболевание какого-нибудь органа».

В работе «О нарциссизме» основатель психоанализа провел различие между «Я-либидо», когда сексуальное влечение направлено на самого человека, и «объект-либидо», когда оно направлено на другого человека. Исходя из этого, ипохондрический страх соотносился с «Я-либидо», а некоторые другие невротические состояния, в частности, невротический страх – с «объект-либидо». Тем самым накопление и застой «Я-либидо» приводились в непосредственную связь с ипохондрией.

В психоанализе ипохондрия рассматривается с точки зрения концентрации либидо не столько на другом сексуальном объекте, сколько на собственном теле человека или его отдельных органах. Происходящие на бессознательном уровне процессы перемещения либидо вызывают в психике человека такие переживания, которые могут сопровождаться появлением навязчивых мыслей о наличии органического заболевания и соответствующих навязчивых страхов, паранойяльным бредом преследования и одержимости, депрессивным расстройством, связанным с разнообразными неприятными ощущениями во внутренних органах тела.

Высказанные З. Фрейдом идеи об ипохондрии получили свое дальнейшее развитие и переосмысление в работах ряда психоаналитиков. Одни из (О. Фенихель) них полагали, что ипохондрия является переходной стадией между истерическими реакциями и прорывом бредовых идей. Другие (Г.С. Салливан) рассматривали ипохондрию в качестве защитной реакции человека, когда интенсивное болезненное самонаблюдение осуществляется для того, чтобы вытеснить внутрипсихические конфликты, возникающие в межличностных ситуациях, в результате чего психическое расстройство оказывается единственным «общественным аспектом его личности». Третьи (Г. Хржановски) пришли к убеждению, что в условиях поощрения механических, лишенных любви способов достижения сексуального удовольствия современные культурные нормы привели к широко распространенной «сексуальной ипохондрии», выражающейся в «чрезмерной сосредоточенности на чисто физиологических процессах, связанных с гениталиями человека».

ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЯ – психический процесс, находящий свое отражение в сновидениях, фантазиях, симптомах невротических заболеваний и характеризующий собой стремление человека реализовать свои бессознательные влечения.

В классическом психоанализе представления о сновидении как исполнении желания легло в основу психоаналитического понимания сновидений. В работе «Толкование сновидений» (1900) З. Фрейд высказал мысль о том, что «сновидение изображает желание в его осуществленной форме». На основе рассмотрения детских сновидений он установил, что в них присутствуют сюжеты, связанные с исполнением того или иного желания ребенка, которое не получило своей реализации в бодрственном состоянии. Что касается существа сновидения взрослых, то З. Фрейд исходил из предположения, согласно которому в принципе все сновидения являются как бы детскими, имеют дело с инфантильными бессознательными желаниями и работают при помощи тех же самых психических механизмов. На этом основании он пришел к выводу, что каждое сновидение имеет свой смысл, свою психическую ценность и является, по сути дела, не чем иным как исполнением желания.

З. Фрейд понимал, что его теория исполнения желаний в сновидениях может вызвать возражение у многих людей, поскольку их личный опыт свидетельствует о том, что бывают такие сновидения, в которых содержатся всевозможные страхи и находят отражение неприятные ощущения, то есть в них нет ничего похожего на исполнение желаний. Принимая во внимание подобные сновидения, он говорил о том, что в них исполнение желаний не может быть очевидным, его необходимо обнаружить и без толкования сновидения не обойтись. Поскольку психоаналитическое учение покоилось не на рассмотрении явного содержания сновидения, а на выявлении его внутреннего содержания, которое оказывается возможным только после толкования сновидения, то З. Фрейд выдвинул предположение, что «и неприятные сновидения, и сновидения о страхе после толкования их окажутся осуществлением желаний».

Существует много сновидений, представляющих собой явное исполнение желания. Там же, где это исполнение скрыто, замаскировано, там, по мнению З. Фрейда, должна быть тенденция, противоположная желанию, в результате чего это желание может проявляться в искаженном виде. Разъясняя данное положение, основатель психоанализа предположил, что в сновидении важную роль играют две психические силы (системы): одна образует проявляющееся в сновидении желание; другая совершает функции цензуры, благодаря чему происходит искажение этого желания. Речь идет о признании З. Фрейдом первичных (бессознательных) и вторичных (сознательных) процессов, выявленных им при исследовании и лечении невротиков, симптомы заболевания которых рассматривались им в качестве заместителей исполнения их желаний. Используя примеры из своей психоаналитической практики, он показал, как в сновидениях невротиков неосуществление одного желания означает собой осуществление другого. Тем самым как бы разрешалась проблема, связанная с пониманием того, что и неприятные ощущения в сновидении означают исполнение какого-то желания.

Так, однажды З. Фрейд объяснил одной своей пациентке, что, на его взгляд, сновидение представляет собой осуществление желания. На следующий день пациентка сообщила ему, что ей снилось, будто она живет на даче со свекровью, к которой не испытывает ни малейшей симпатии. В действительности же ей не хотелось проводить лето на даче вместе со свекровью и она нашла себе дачу, расположенную далеко от того места, где жила свекровь. Сновидение же превратило осуществленное желание в неосуществленное, что служит опровержением теории З. Фрейда. Сновидение пациентки как бы доказывало неправоту аналитика. В нем как раз и отразилось желание пациентки, чтобы аналитик оказался неправ, причем на самом деле ее желание было связано с более серьезным вопросом, нежели стремление опровергнуть теорию З. Фрейда. Дело в том, что из материала аналитических сессий основатель психоанализа понял непосредственную причину заболевания пациентки. Она отрицала это и не могла ничего вспомнить из того, что ранее произошло в ее жизни и что явилось причиной заболевания. Однако через какое-то время ей пришлось признать, что З. Фрейд был прав. В сновидении пациентки о ее совместной жизни со свекровью как раз и проявилось ее желание, чтобы аналитик оказался неправ, то есть сновидение соответствовало ее вполне понятному желанию, чтобы подозреваемое З. Фрейдом событие никогда не имело места в действительности.

Исполнение желания должно доставлять удовольствие, наслаждение тому, кто имеет это желание. Но видевший сон может относиться к своим желаниям совершенно не так, как это порой представляется ему самому: он отвергает их и подвергает цензуре, в результате чего исполнение желания может доставлять ему не наслаждение, а беспокойство, отвращение, стыд, страдание, страх. Поэтому, как замечал З. Фрейд в «Лекциях по введению в психоанализ (1916/17), в отношении его желаний сновидца можно сравнить с существом, состоящим из двух лиц, тесно связанных между собой. В качестве иллюстрации того, что исполнение желания одного может вызвать неприятное чувство у другого, он привел сказку: добрая фея обещает бедной супружеской паре исполнение их первых трех желаний; жена соблазняется запахом жареных сосисок и желает получить их; первое желание исполняется и сосиски оказываются перед ней на тарелке; муж сердится на глупую жену и, обиженный на нее, в качестве наказания желает, чтобы сосиски повисли у нее на носу; исполняется второе желание – желание мужа; исполнение этого желания неприятно для жены; возникает третье желание, заключающееся в том, чтобы сосиски оставили нос жены. При неврозах, по мнению З. Фрейда, как раз и имеет место мотивировка третьего желания, отраженного в данной сказке.

Позднее основатель психоанализа внес некоторые изменения в теорию сновидений. В «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1933) он еще раз обратился к вызывающему споры у части исследователей положению, согласно которому все сновидения являются исполнением, осуществлением желания. Он знал, что его теории противостояли два серьезных возражения. Первое возражение опиралось на факт, в соответствии с которым при травматических неврозах, связанных с ранее пережитой тяжелой психической травмой, в сновидениях лиц, страдающих подобным заболеванием, постоянно воспроизводятся травматические ситуации, которые не могут свидетельствовать об исполнении желания. Второе возражение связано с фактом мучительных впечатлений, страха, запрета, разочарования и наказания, то есть тех впечатлений, которые соотносятся с сексуальными переживаниями ребенка и имеют доступ к жизни сновидений, репродуцирующих инфантильные сцены или намеки на них.

Учитывая данные факты, З. Фрейд не стал ссылаться на то, что исключение подтверждает правило, так как подобная точка зрения представлялась ему сомнительной. Но он заметил, что исключение не отменяет правило. Поэтому его уточнение ранее выдвинутой им теории сновидений сводилось к следующему: «Мы говорим, что сновидение есть исполнение желания; если принять во внимание последние возражения, то все-таки следует сказать, что сновидение является попыткой исполнения желания». Таково было основное исправление, внесенное З. Фрейдом в его теорию сновидений и относящееся к его пониманию сновидения как попытке исполнения желания.

Рассмотрение проблематики исполнения желания соотносилось основателем психоанализа не только с функциональной особенностью сновидения, но и с фантазированием и образованием симптомов. Фантазии человека как раз и представляют такую сферу его психической деятельности, в которой осуществление желания оказывается порожденным неудовлетворительной реальностью или вообще не связано с таковой. В свою очередь, симптомы невротических заболеваний нередко являются результатом внутрипсихических конфликтов, возникших на почве столкновения двух противоположных желаний или сшибки между бессознательным желанием, потребностью в его исполнении и невозможностью осуществления этого в той или иной жизненной ситуации.

В современной психоаналитической литературе находит свое отражение обсуждение ряда проблем, связанных с механизмами исполнения желаний человека и его защиты от них в рамках сновидений, фантазий, невротических реакций.

ИСПУГ – психическое состояние, возникающее в качестве реакции на неожиданную опасность, застигшую человека врасплох.

В работах З. Фрейда встречаются три понятия – «страх» (Angst), «боязнь» (Furcht), «испуг» (Schreck). На начальном этапе становления психоанализа он не проводил различия между этими понятиями. Однако по мере развития психоаналитической теории и практики у него возникла потребность в уточнении содержательной стороны этих понятий. Так, в «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17), избегая подходить ближе к вопросу о том, имеют ли в обычном языке данные понятия одинаковое или разное значение, он вместе с тем полагал, что «страх» относится к состоянию и не выражает внимания к объекту, в то время как «боязнь» указывает на объект. Напротив, «испуг» имеет особый смысл и подчеркивает действие опасности, когда не было готовности к страху. Словом, можно сказать, что «от испуга человек защищается страхом».

В работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) З. Фрейд специально обратил внимание на неправильность употребления понятий «страх», «боязнь» и «испуг» как синонимов. Он исходил из того, что данные понятия легко разграничить, если рассматривать соответствующие явления с точки зрения их отношения к опасности. В этом смысле страх означает определенное состояние ожидания опасности и приготовления к ней, если даже она неизвестна. Боязнь предполагает определенный объект, которого боятся. «Испуг имеет в виду состояние, возникающее при опасности, когда субъект оказывается к ней неподготовлен, он подчеркивает момент неожиданности».

Подобное понимание страха, боязни и испуга привело З. Фрейда к утверждениям, согласно которым страх необязательно вызывает травматический невроз, в страхе есть то, что защищает человека от испуга и, следовательно, защищает его и от невроза, вызываемого испугом.

ИСТЕРИЯ – невротическое заболевание, имеющее многообразные клинические проявления и характеризующееся разнообразным расстройством телесных (моторных, сенсорных, визуальных) функций и психических состояний человека.

Представления об истерии уходят своими корнями в далекую древность, а этимологическое значение термина «истерия» восходит к греческому слову «матка». В Средние века истерия ассоциировалась с одержимостью бесом, а в ХVI веке появились суждения, в соответствии с которыми это заболевание связывалось с патологией мозга. Тем не менее на протяжении многих столетий среди части врачей поддерживалось мнение, что истерия свойственна только женщинам. Отголоски этого мнения сохранились вплоть до ХIХ века, когда некоторые врачи соотносили истерию с особой болезнью матки, которая лечилась посредством удаления клитора или использования валерьянки, сдерживающей движения «блуждающей матки».

Значительный вклад в понимание истерии внес французский невропатолог Ж. Шарко (1825–1893), практическая деятельность которого в знаменитой больнице Салпетриер принесла ему всемирную славу. Он не только исследовал различные проявления истерии, включая параличи и боли в области тазобедренного сустава, но и продемонстрировал искусство того, как посредством гипноза можно вызывать истерические симптомы (потеря чувствительности, дрожь, параличи), которые совпадают с симптомами спонтанной истерии. Театрализованные представления, устраиваемые «великим Шарко» в Салпетриере, когда при помощи гипнотического воздействия он исцелял истерические параличи и припадки, открывали путь к новому пониманию психогенного происхождения истерии. Ему удалось также показать, что многие болезни, которым ранее приписывались неврологические причины, являются психическими по своей природе. Кроме того, Ж. Шарко продемонстрировал случаи мужской истерии, тем самым отвергнув ранее расхожие представления об истерии как специфическом женском заболевании.

Исследовательская и терапевтическая деятельность Ж. Шарко произвела значительное впечатление на З. Фрейда, проходившего шестимесячную стажировку в Салпетриере в 1885–1886 годах. Наибольшее впечатление на него произвели исследования случаев истерии у мужчин и демонстрация путем гипноза возможностей вызывать истерические параличи и устранять истерические симптомы. По возвращении из Парижа в Вену в обществе врачей З. Фрейд сделал доклад «Об истерии у мужчин», в котором изложил результаты того, что увидел и чему научился у Ж. Шарко. Его доклад не вызвал энтузиазма у венских врачей, а австрийский психиатр Т. Мейнерт (1833–1892), у которого ранее З. Фрейд изучал гистологию нервной системы, предложил ему продемонстрировать симптомологию мужской истерии, представив на рассмотрение врачей случай, подтверждающий взгляды Ж. Шарко. Старшие врачи, в отделении которых он находил подобные случаи, не разрешали З. Фрейду осуществлять клиническое наблюдение. Когда ему все же удалось найти за пределами государственных клиник случай классической полуанестезии у одного мужчины и продемонстрировать его в обществе врачей, то он был разочарован тем, что венские врачи не проявили дальнейшего интереса ни к этому случаю, ни к нему самому. Вспоминая об этом эпизоде в своей «Автобиографии» (1925), он писал: «Впечатление, что крупные авторитеты отклонили мои новинки, оставалось непоколебимым; я со своей мужской истерией и возможностью вызывать истерические параличи внушением оказался в оппозиции».

На протяжении 1892–1895 годов З. Фрейд уделял пристальное внимание изучению истерии. Намеченная им у Ж. Шарко во время стажировки в Париже программа сопоставления органических и психических оснований истерии получила свое отражение в его публикации «Некоторые соображения по поводу сравнительного изучения двигательных парезов – органических и истерических». В 1893 году вышла в свет написанная им совместно с Й. Брейером (1842–1925) статья «Психические механизмы истерических феноменов», где наряду с освещением других вопросов рассматривалась проблема «неотреагированной истерии». В этой же статье был изложен катартический метод лечения истерии, заключавшийся в том, что «отдельные истерические симптомы сразу же исчезали и больше не возвращались, если удавалось полностью восстановить в памяти событие, послужившее причиной этих симптомов». В 1894 году он опубликовал работу «Защитные невропсихозы», в которой провел различие между «гипноидной истерией», «неотреагированной истерией» и «истерией защиты», а также высказал мысль о том, что при истерии преобладают неприемлемые для личности сексуальные помыслы.

В написанной совместно с Й. Брейером работе «Исследования истерии» (1895) З. Фрейд внес уточнение в свое предшествующее понимание истерии: он подчеркнул то обстоятельство, что хотя истерия является самым старым заболеванием среди тех, которые относят к неврозам, тем не менее «не годится «штемпелевать» невроз как истерический только потому, что в его симптомах обнаруживаются некоторые признаки истерии». Исходя из этого, З. Фрейд начал изучать этиологию и психические механизмы всех неврозов, а вопрос об оправданности диагноза истерии поставил в зависимость от результатов исследования. Выделив такие заболевания, как неврастения, невроз навязчивости, невроз тревоги, он высказал мысль, согласно которой встречающиеся обычно неврозы представляются смешанными и чистые случаи истерии являются редкими. Тем не менее при исследовании истерии следует, на его взгляд, иметь в виду следующее: истерию вряд ли возможно рассматривать вне связи с сексуальностью; она представляет собой, как правило, лишь один аспект сложного невротического случая; истерия «может быть найдена и лечена как изолированный невроз, по-видимому, только в пограничном случае»; очищенную от всех примесей истерию можно рассматривать в качестве самостоятельного феномена с теоретической точки зрения, но не в отношении терапии, так как при терапии «речь идет о практических целях, об устранении всего состояния страдания», в то время как истерия чаще всего встречается в качестве компонента смешанного невроза.

С точки зрения З. Фрейда, «истерия возникает благодаря вытеснению невыносимого представления по мотиву отпора». Вытесненное представление не исчезает, оно остается как слабый след воспоминания. Оторванный от этого воспоминания аффект способствует конверсии возбуждения. Благодаря своему вытеснению представление становится патогенным, порождает болезненные симптомы. Возникает то, что З. Фрейд назвал «истерией отпора», отличающейся от «гипноидной истерии», не связанной с сопротивлением и характерной для случая Анны О., с которым имел дело Й. Брейер в 1880–1882 годах и на основе которого был введен катартический метод терапии. Говоря о различии между «истерией отпора» и «гипноидной истерией», З. Фрейд признавался в том, что в своей терапевтической деятельности ему не приходилось сталкиваться с истинной «гипноидной истерией» и что во многих случаях гипноидное состояние проявлялось в качестве психического образования, ранее отщепившегося благодаря сопротивлению. Он не мог избавиться от ощущения, «что гипноидная истерия и истерия отпора сближаются где-то в области своих корней и что при этом первичным является отпор».

В процессе дальнейшей исследовательской и терапевтической деятельности З. Фрейд отказался от гипноза как «мистического средства», стал использовать метод свободных ассоциаций, сосредоточил свое внимание на явлениях вытеснения и сопротивления. Собственно говоря, именно на идее сопротивления основывалось его психоаналитическое понимание психических процессов при истерии. Тем самым был осуществлен переход от катартического метода лечения к психоанализу.

В начале 1896 года З. Фрейд ввел в научный оборот термин «психоанализ», а несколько месяцев спустя сначала выступил перед венским обществом психиатров и неврологов с сообщением на тему «Этиология истерии», а затем опубликовал статью «К вопросу об этиологии истерии». Приступая к построению общей теории истерии, он подчеркнул важность своего открытия, в соответствии с которым «в основе каждого случая истерии могут быть обнаружены одно или несколько переживаний примитивного сексуального опыта, относящихся к первым годам детства, переживаний, которые могут быть воспроизведены путем аналитической работы».

С момента возникновения психоанализа и по мере его развития З. Фрейд неоднократно обращался к проблеме истерии. В работе «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909) он провел различие между фобией и истерией. Для связанной с тревожным состоянием фобии он дал название «истерии страха», ранее предложенного им австрийскому психоаналитику В. Штекелю (1868–1940), который взялся за описание невротического состояния страха и использовал этот термин в одной из своих работ, опубликованной в 1908 году. Говоря о психических механизмах фобии и истерии, З. Фрейд отметил одно важное, на его взгляд, различие между ними. В отличие от истерии при фобии освобожденное (благодаря вытеснению) от патогенного материала либидо не переходит из сферы психики на телесную организацию, а остается свободной в форме страха. Эта «истерия страха» может сочетаться с «конверсионной истерией», имеющей телесные симптомы, то есть с тем, что он назвал «истерической конверсией», когда аффект душевного процесса направляется в иное русло, нежели психический процесс. И если ранее З. Фрейд предпочитал говорить о смешанных неврозах, то в работе о маленьком Гансе он заметил, что «существуют как чистые случаи конверсионной истерии без всякого страха, так и случаи чистой истерии страха, выражающиеся в ощущениях страха и фобиях без примеси конверсии». При этом он полагал, что истерия страха является наиболее частым психоневротическим заболеванием, проявляющимся на ранних этапах жизни человека и относящимся к «неврозам периода детства».

Исследование истериков и других невротиков привело З. Фрейда к убеждению, что хотя путем вытеснения они устраняют из сознания и памяти несовместимые с этическими и эстетическими взглядами личности желания, тем не менее эти желания продолжают существовать и ждут первой возможности сделаться активными. Как только появляется такая возможность, вытесненные бессознательные желания посылают в сознание искаженного заместителя, замещающее представление которого выступает в качестве симптома. Тем самым вместо кратковременного конфликта, смягченного вытеснением, наступает «бесконечное страдание». Средствами психоанализа можно вскрыть пути, по которым произошло замещение. Если удается преодолеть сопротивление страдающего истерией больного, то можно достичь того, чтобы симптом был переведен в вытесненную идею. Затем, преодолевая другие виды сопротивления больного и создавая благоприятные условия для воспроизведения оживших и вновь возникших у него переживаний путем установления эмоциональной связи с аналитиком (перенос), достигается то, что «психический конфликт, которого хотел избежать больной, получает под руководством врача лучший выход, чем он получил с помощью вытеснения». Как подчеркивал З. Фрейд в своей работе «Конструкции в анализе» (1937), целью аналитической работы является приведение больного в такое состояние, которое бы позволило ему упразднить вытеснение своего более раннего развития, чтобы заместить его реакциями, более соответствующими состоянию «психической зрелости».

При жизни З. Фрейда некоторые врачи упрекали основателя психоанализа в том, что его теория истерии была чисто психологической и поэтому неспособной разрешить серьезные патологические проблемы. В ответ на эти упреки он замечал, что «чисто психологической является лишь терапевтическая техника». Что касается психоаналитической теории истерии, то она не оставляет без внимания органические основания психических заболеваний, хотя и не ищет их в патолого-анатомических изменениях. Не случайно эта теория придает такое большое значение сексуальной функции, в которой З. Фрейд усматривал «фундамент истерии, как и вообще всех неврозов».

К

КАТАРТИЧЕСКИЙ МЕТОД – психотерапевтический метод, с помощью которого осуществляется отреагирование пациента, разрядка его патогенных аффектов, сопровождающаяся устранением его невротических симптомов.

Термин «катартический» является производным от греческого понятия «катарсис», означающего очищение, облегчение, освобождение. Это понятие использовалось в работе Аристотеля «Поэтика», написанной им в конце жизни между 336 и 322 годами до н. э. В данной работе древнегреческий философ рассуждал об особом воздействии трагедии, как сценического представления, на зрителя, о катарсисе, как трагическом очищении человека от аффектов сострадания и страха. По этому поводу он писал: «Трагедия есть подражание действию важному и законченному, имеющему определенный объем, подражание при помощи речи, в каждой из своих частей различно украшенной; посредством действия, а не рассказа, совершающее путем сострадания и страха очищение подобных аффектов».

После опубликования «Поэтики» в различных странах мира на протяжении многих веков велась полемика по поводу того, какое содержание вкладывалось Аристотелем в понятие «катарсис» и что он подразумевал под «очищением». Выдвигались различные теории, в соответствии с которыми трагедия очищает от пороков (Г.Э. Лессинг), успокаивает аффекты сострадания и страха благодаря законам нравственности (Э. Целлер), вносит умиротворяющую завершенность путем гармонического примирения страстей (И.В. Гёте). Была выдвинута также и такая теория, согласно которой при восприятии трагического представления у зрителя пробуждаются и усиливаются связанные с аффектами сострадания и страха переживания, в результате чего трагедия оказывает на него сильное воздействие, порождающее естественную реакцию, способствующую устранению соответствующих аффек-326 тов, приносящую облегчение и доставляющую удовольствие (Я. Бер-найс).

Выдвинутое Я. Бернайсом понимание катарсиса легло в основу психотерапевтического метода, использованного сперва венским врачом Й. Брейером (1842–1925) при лечении истерической девушки (случай Анны О.) в 1880–1882 годах, а затем З. Фрейдом, применявшим его в своей терапевтической деятельности до того, как возник психоанализ. Катартический метод Й. Брейера – З. Фрейда базировался на возможности отреагирования пациента на возникшие в его памяти путем гипнотического воздействия травмирующие воспоминания, в результате чего происходило очищение от патогенных аффектов и устранялись истерические симптомы.

Не исключено, что именно З. Фрейд способствовал тому, что предложенный Й. Брейером метод лечения истерии был назван катартиче-ским. В то время, когда Й. Брейер рассказал З. Фрейду о случае Анны О., последний познакомился со своей будущей женой М. Бернайс. Анна О. (Берта Паппенхейм) была подругой его невесты. Профессор латинского и греческого языка Боннского университета Я. Бернайс (один из братьев отца невесты З. Фрейда) был автором работ «Основные части утерянных трудов Аристотеля об эффекте трагедии» (1857) и «Два исследования об аристотелевской теории драмы» (1880), в которых он рассмотрел понятие катарсиса. З. Фрейд, прослушавший в первые годы своего обучения на медицинском факультете Венского университета несколько курсов лекций по Аристотелю, мог заинтересоваться исследованиями дяди его невесты и именно из этого источника мог почерпнуть представление о катарсисе как очищении человека от аффектов, что, возможно, и предопределило название использованного Й. Брейером и им терапевтического метода как катартического.

Поясняя существо этого метода в совместно написанной им с Й. Брейером работе «Исследования истерии» (1895), З. Фрейд отмечал, что отдельные истерические симптомы исчезали и больше не появлялись, если удавалось восстановить в памяти пациента событие, являвшееся причиной возникновения этих симптомов. Действие катартиче-ского метода терапии состояло в том, что он «уничтожает воздействие не отреагированного первоначально представления, давая с помощью речи выход ущемленному аффекту, подводит его к ассоциативной коррекции, возвращая ущемленный аффект в сознание больного (при легком гипнозе) или уничтожая его воздействие врачебным внушением».

В основе использованного Й. Брейером и З. Фрейдом катартиче-ского метода лечения лежали следующие предположения: истерические больные страдают воспоминаниями; их симптомы являются остатками и символами воспоминаний о травмирующих переживаниях прошлого; заболевание произошло потому, что нормальной разрядке аффектов был прегражден доступ и ущемленным аффектам пришлось направиться в другое русло; став бессознательными, эти аффекты омрачают душевную жизнь человека, служат источником ее возбуждения и приводят к невротическому заболеванию. С помощью гипноза в памяти пациента восстанавливается цепь патогенных воспоминаний, воспроизводится травмирующая ситуация, ранее сдерживаемые аффекты проявляются с необычайной силой, происходит отреагирование и невротические симптомы исчезают; тем самым достигается терапевтический эффект, осуществляется катартическое лечение.

В том виде, как его практиковал Й. Брейер, катартический метод лечения предполагал приведение пациента в гипнотическое состояние, в котором можно было получать сведения о патологических воспоминаниях и травмирующих переживаниях. Используя этот метод в процессе своей терапевтической деятельности, З. Фрейд отказался со временем от гипноза, который стал для него, по его словам, «неприятен, как капризное и, так сказать, мистическое средство». Отказавшись от гипноза, он сделал катартическое лечение независимым от гипнотического внушения. Задача состояла в том, чтобы не в гипнотическом, а в нормальном состоянии узнать у пациента то, чего он не осознавал. Для решения этой задачи З. Фрейд прибегнул к «методологической уловке» – надавливанию рукой на лоб пациента с тем, чтобы внушить пациенту то, что он обязательно должен вспомнить ранее имевшие в его жизни события и связанные с ними переживания. Позднее, воспроизводя эволюцию взглядов на катартический метод лечения истерии, в работе «О психоанализе» (1910) З. Фрейд подчеркивал: «Таким путем, без применения гипноза, мне удалось узнать от больного все то, что было необходимо для установления связи между забытыми патогенными сценами и оставшимися от них симптомами».

В дальнейшем З. Фрейд отказался не только от гипноза, но и от «методологической уловки», связанной с наложением пальцев руки на лоб пациента и оказанием давления на него. В качестве необходимого технического приема он стал использовать свободные ассоциации. Это новшество открыло путь к возникновению психоанализа.

Переход от катартического метода лечения к психоаналитической терапии сопровождался обнаружением З. Фрейдом ранее неизвестных психических механизмов – сопротивления и вытеснения. Так, из написанной им части совместно с Й. Брейером опубликованного труда «Исследование истерии» можно вынести представление о том, что отказ от гипноза дал возможность З. Фрейду заметить действующее в психике больных сопротивление. Кроме того, использование катартического метода без гипноза позволило ему обратить внимание на важную роль личности врача при создании мотивов, которые должны победить силу сопротивления, что привело его к мысли о значении переноса в терапии. В конечном счете в рамках использованного З. Фрейдом катарти-ческого метода лечения произошло такое изменение направленности терапии, при котором терапевтический эффект связывался не столько с тем, чтобы обеспечить автоматическое отреагирование пациента, сколько с тем, чтобы, по его словам, «довести сопротивление до таяния», что и стало одной из основных задач психоанализа.

КАТЕКСИС – количество энергии, подобное электрическому заряду и относящееся к либидо, к психосексуальному энергетическому потенциалу.

Понятие «катексис» было введено в психоаналитическую литературу в 1922 году, в результате перевода работ З. Фрейда с немецкого на английский язык. Трудности, связанные с адекватностью перевода немецкого слова «Besetzung» («вкладывание», «вложение» и ряд других значений, зависящих от контекста его использования) привели к тому, что за неимением лучшего переводчики работ основателя психоанализа использовали греческое слово «cathexis».

Если введение этого понятия в психоаналитическую литературу первоначально воспринималось З. Фрейдом с большой настороженностью, то впоследствии он, судя по всему, примирился с тем, что данный термин использовался при переводе его работ на другие языки. Во всяком случае в 1926 г. он опубликовал в Британской энциклопедии статью «Психоанализ: фрейдовская школа», в которой фигурировал термин «катексис». Позднее, в этой же статье, опубликованной на немецком языке под названием «Психоанализ» (1934), З. Фрейд писал: «С экономической точки зрения психоанализ предполагает, что психические представители влечений обладают зарядом (катексисом) определенного количества энергии». Со временем понятие «катексис» настолько прижилось в психоаналитической литературе, что стало неотъемлемой частью психоаналитического описания психических процессов.

Термин «катексис» используется для обозначения тех представлений З. Фрейда, которые относятся к его пониманию количественной характеристики психической энергии вообще и психосексуальной энергии в частности. С точки зрения основоположника психоанализа, подобно электрическому заряду, эта энергия может распространяться по поверхности тела, обладает свойствами увеличиваться и уменьшаться, способна к накоплению и разрядке, может изменять направление движения и претерпевать различные замещения. Происходящие в психике человека изменения зависят от подвижности его либидо, от способности этой энергии вкладываться, вбираться в те образы и представления, которые формируются у него.

Количественная характеристика либидо имела важное значение в классическом психоанализе для понимания невротических заболеваний. Вместе с тем в отличие от электрического заряда, для которого в физике была найдена единица измерения, психическая энергия не фиксировалась в точных количественных соотношениях и рассматривалась З. Фрейдом в качестве гипотезы, приемлемой для описания различных психических процессов и объяснения таких феноменов, как вытеснение, сцепленность с тем или иным объектом, отщепленность от него, перемещение из системы сознания в системы предсознания и бессознательного, соотнесенность с различными уровнями психики или взаимодействие с отдельными структурами психического аппарата типа Оно, Я, Сверх-Я.

При рассмотрении связности или подвижности либидо основатель психоанализа говорил о заторможенности, фиксации, пластичности, способности к дальнейшему развитию влечений человека, обладающих определенным энергетическим потенциалом. Иногда, как это имело место в работе «Из истории одного детского невроза» (1918), он использовал понятие «психическая энтропия». Но чаще всего его размышления о психической энергии касались рассмотрения энергетического потенциала различных психических систем или двух форм энергии, а именно «текущей свободно, стремящейся к разряду и покоящемся запасе психических систем (или их элементов)». При этом в поле его зрения оказывались прежде всего количественные аспекты психической энергии.

Подобный интерес проявлялся у З. Фрейда и в его ранних фундаментальных работах, и в исследованиях более позднего периода. Так, в «Толковании сновидений» (1900) при характеристике бессознательных и сознательных процессов он писал о том, что в бессознательном отдельные заряды энергии могут быть смещены, сгущены или перенесены на другие объекты, в то время как системе сознания «удается сохранить большую часть энергии и использовать для отодвигания лишь небольшое количество ее». Два десятилетия спустя в работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) З. Фрейд воспроизвел, по сути дела, ту же самую мысль, когда он писал о том, что процесс возбуждения в элементах психических систем «совершается с количественно различной энергией». Во всяком случае в своей исследовательской и терапевтической деятельности основоположник психоанализа действительно уделял значительное внимание пониманию того, что количественные изменения психической энергии оказывают существенное воздействие на расщепление психических процессов, возникновение внутрипсихических конфликтов, образование невротических симптомов.

Термин «катексис» используется и в русскоязычных изданиях работ З. Фрейда. Правда, не все переводчики прибегают к соответствующему англоязычному неологизму, в результате чего в переводах одной и той же работы З. Фрейда немецкие выражения «Besetzung», «Libidobesetzun-gen» и другие могут переводиться по-разному. Показательным в этом отношении являются три перевода работы З. Фрейда «Конечный и бесконечный анализ» (1937): в двух из них, переведенных с английского и немецкого языка, в тексте перевода используется термин «катексис», в третьем, переведенном с немецкого языка, этот термин не фигурирует. Речь идет о фрагменте работы, в котором З. Фрейд рассматривал различные типы людей, с точки зрения «клейкости» и подвижности их либидо. При переводе этого фрагмента с немецкого языка на русский в одном из изданий («Конечный и бесконечный анализ» Зигмунда Фрейда». М., 1998) как раз и использовался термин «катексис»: у одних людей приводящие в действие лечение процессы проистекают намного медленнее, чем у других, поскольку «они никак не могут решиться на то, чтобы снять либидинозный катексис с одного объекта и переместить его на новый, хотя невозможно отыскать какие-либо особые причины для такой катектической преданности»; у противоположного типа людей либидо кажется особенно подвижным, оно «быстро входит в предлагаемые анализом новые катексисы и ради них отказывается от прежних». В контексте данного текста, прибегнув к образному сравнению, З. Фрейд пояснял, что подобное различие можно соотнести с ощущением скульптора, работающего с твердым камнем или с мягкой глиной. При этом он подчеркнул, что, к сожалению, аналитические результаты у второго типа людей (с подвижным либидо) часто оказываются недолговечными: «возникает впечатление, что работаешь не с глиной, а пишешь по воде».

Понятие «катексис» широко используется в современном психоанализе, особенно в англоязычной психоаналитической литературе, где употребляются такие термины, как «объект-катексис» (направленность либидо на объект, вложение в него психической энергии), «ид-катексис» и «эго-катексис» (связанность энергии с Оно или Я), «контркатексис» и «антикатексис» (энергия, способствующая вытеснению психических процессов или подавлению аффектов), «гиперкатексис» и «гипокатек-сис» (увеличение или уменьшение количества энергии), «катектирование» и «декатектирование» (определенная направленность или отвод энергии). Правда, в последнее время в некоторых новых английских переводах вместо термина «cathexis» стало использоваться понятие «investment».

В переведенных на русский язык изданиях психоаналитической литературы наряду с термином «катексис» (и его производным «катектирование») используются такие понятия, как «вложение», «инвестиции», «нагрузка». Поскольку русский эквивалент немецкому «Besetzung» остается проблематичным и не является общепринятым, то в некоторых переводах работ З. Фрейда наблюдается тенденция к тому, чтобы каким-то образом обойти грамматические выражения, содержащие немецкое «Besetzung» и английское «cathexis».

КЛЯЙН (Райцес) Мелани (1882–1960) – одна из ключевых фигур в психоаналитическом движении, возглавившая английскую школу объектных отношений.

Родилась в Вене в 1882 году в семье, где уже было трое детей. Ее отец, выходец из еврейской семьи, в студенческие годы изучавший Талмуд, но позднее ставший доктором медицины и работавший дантистом, состоял во втором браке и был на 15 лет старше своей жены. К моменту рождения младшей дочери ему было более 50 лет. В раннем детстве и в последующие годы М. Кляйн пришлось пережить ряд трагических событий, связанных со смертью близких ей людей. В пятилетнем возрасте она потеряла сестру, позже – брата, когда ей было 18 лет, умер ее отец, несколько лет спустя – ее мать. Мечтала стать врачом, но, в 1903 году выйдя замуж за инженера А. Кляйна, изучала в Венском университете искусство и историю. Вместе с мужем покинула Вену, проживала с ним в Словакии и Селезии, родила троих детей, один из которых – старший сын – позднее погиб в автомобильной катастрофе.

С 1910 по 1919 год М. Кляйн проживала с семьей в Будапеште. В 1914 году, находясь в депрессивном состоянии, связанном со смертью матери и рождением третьего ребенка, обратилась за консультацией к венгерскому психоаналитику Ш. Ференци, брат которого был знаком с ее мужем. Прошла у него курс анализа и проявила интерес к психоанализу как таковому. Психоаналитическую деятельность начала в 1917 году с анализа собственного ребенка, своего младшего сына, а затем – пятилетнего мальчика, сына ее знакомых. Участвовала в работе пятого Международного психоаналитического конгресса, проходившего в Будапеште в 1918 году, где впервые увидела З. Фрейда. В 1919 году выступила с докладом «Влияние сексуального просвещения и отказа от авторитета на интеллектуальное развитие ребенка» в Венгерском психоаналитическом обществе и стала членом данного общества.

Познакомившись с немецким психоаналитиком К. Абрахамом на международной встрече, в 1921 году М. Кляйн переехала по его приглашению в Берлин, где продолжила свою исследовательскую и терапевтическую деятельность в области детского психоанализа. Осуществляла анализ детей, возраст которых в ряде случаев был менее трех лет. В 1922 году разошлась с мужем, оставшись с двумя детьми. Начиная с 1924 года на протяжении четырнадцати месяцев проходила личный анализ у К. Абрахама, который (анализ) был прерван в связи со смертью последнего. Познакомилась с некоторыми английскими психоаналитиками (Э. Гловер, А. Стрейч), предложившими ей прочитать курс лекций в Лондоне. Соответствующая поездка в Лондон, во время которой она прочитала шесть лекций о детском психоанализе, обернулась тем, что президент Британского психоаналитического общества Э. Джонс, с которым она встретилась в 1925 году, пригласил М. Кляйн осуществлять ее дальнейшую исследовательскую и терапевтическую деятельность в Англии.

В 1926 году М. Кляйн переехала в Лондон, где начала активно развивать свои идеи, связанные с детским психоанализом и использованием техники игры с маленькими пациентами. Ее новации в этой сфере психоаналитической деятельности были критически восприняты дочерью основателя психоанализа А. Фрейд, которая, так же как и М. Кляйн, искала пути и возможности использования психоаналитических идей и методов лечения при работе с детьми. Наметившиеся между ними разногласия, относящиеся к пониманию специфики детского психоанализа, обострились после того, как, спасаясь от нацизма, А. Фрейд со своим отцом переехала в Лондон в 1938 году. Вместе с тем в 30-е годы ХХ столетия идеи М. Кляйн нашли поддержку среди части психоаналитически ориентированных врачей. Многие из них, включая Д. Винникотта и Дж. Болби, прошли у нее личный анализ или супервизировались.

В 40-х годах исследовательская и терапевтическая деятельность М. Кляйн сопровождалась развертыванием в Лондоне идейных дискуссий между ее сторонниками и последователями А. Фрейд. В 1944 году в Британском психоаналитическом обществе она выступила с докладом «Об эмоциональной жизни ребенка в свете концепции депрессивной позиции», в котором развила свои теоретические положения о «депрессивной позиции», впервые сформулированные ею в середине 1930-х годов. В результате бурных дискуссий было заключено «джентльменское соглашение», в соответствии с которым в Британском психоаналитическом обществе образовались три паритетные группы психоаналитиков (кляйнинская, фрейдовская, независимая).

В 1950-е годы идеи М. Кляйн о ранних формах объектных отношений, депрессивной позиции в развитии ребенка, проективной идентификации и ряда других привлекли к себе внимание нового поколения британских психоаналитиков, включая В. Биона. В дальнейшем эти идеи оказалась востребованными в психоаналитических кругах различных стран мира, особенно в странах Латинской Америки.

М. Кляйн умерла в Лондоне в 1960 году в возрасте 78 лет.

Она является автором ряда психоаналитических работ, включая «Значение символообразования в развитии Я» (1930), «Психоанализ детей» (1932), «К вопросу о психогенезе маниакально-депрессивных состояний» (1934), «Печаль и ее отношение к маниакально-депрессивным состояниям» (1940), «Заметки о некоторых шизоидных механизмах» (1946), «Вклад в психоанализ, 1921–1945» (1948), «Развитие в психоанализе» (1952, совместно с С. Айзекс, Дж. Райвери, П. Хайманн), «Зависть и благодарность» (1957) и др.

КОЛЛЕКТИВНОЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ – универсальные, всеобщие образы и идеи, имеющие психически унаследованный характер, передающиеся из поколения в поколение и лежащие в основе деятельности людей.

Термин «коллективное бессознательное» был введен в психоаналитическую литературу швейцарским психотерапевтом К.Г. Юнгом (1875–1961), который в работе «Психология бессознательного процесса» (1916) уделил внимание рассмотрению не только личностно-человеческих характеристик, но и мифологических фигур, выражающих чувства пациентов. В разделе, названном им «Архетипы коллективного бессознательного», он подчеркнул, что некоторые атрибуты нельзя отнести целиком и полностью к человеческой личности, а следует рассматривать в качестве содержаний «сверхличностного или коллективного бессознательного». Поясняя свою точку зрения, К.Г. Юнг отметил, что «коллективное бессознательное – нечто вроде осадка опыта и одновременно – образ мира как некая его априорность». В этом образе содержатся определенные черты, так называемые доминанты или архетипы. В другом разделе данного труда, озаглавленном «Личное и сверхличное, или коллективное бессознательное», он писал о том, что в глубинном слое коллективного бессознательного дремлют изначальные общечеловеческие образы, а само по себе оно представляет объективно-психическое, в отличие от субъективно-психического индивидуального бессознательного.

В понимании К.Г. Юнга содержание коллективного бессознательного – это не только осадки архаических способов функционирования людей, но и осадки функционирования животного ряда предков. В отличие от индивидуального, личного бессознательного, состоящего из содержаний, которые некогда были сознательными, но в силу вытеснения исчезли из сознания, коллективное бессознательное характеризуется тем, что его содержания никогда не были в сознании, никогда не были приобретены индивидуально, а обязаны своему существованию всеобщему унаследованию.

В докладе «Понятие коллективного бессознательного», прочитанном К.Г. Юнгом в Обществе Абернети (Англия) в 1936 г., и в ряде последующих его публикаций в той или иной степени изложены представления о коллективном бессознательном. Согласно этим представлениям, коллективное бессознательное можно охарактеризовать следующим образом: оно развивается не индивидуально, а получено по наследству; состоит из архетипов как неких предсуществующих форм, являющихся моделью и образцом инстинктивного поведения; включает в себя продукты архаической природы, те содержания и образы поведения, которые являются у всех индивидов одними и теми же; идентично у всех людей и тем самым образует всеобщее основание душевной жизни каждого; имеет мифологические по своему характеру содержания; состоит из образов, не имеющих кровной или расовой наследственности, а принадлежащих к человечеству в целом; является хранилищем реликтовых остатков и воспоминаний о прошлом; представляет собой единую для всех подоснову, на которой сохраняется нерасторжимая целостность и фундаментальная идентичность; вбирает в себя такие содержания, которые не могут быть объектом произвольного намерения и неподвластны контролю со стороны воли; может активизироваться в большой социальной группе, в результате чего возникает коллективное помешательство – духовная эпидемия, способная привести к революции, войне, катастрофе.

К.Г. Юнг исходил из того, что при лечении психических заболеваний необходимо раскрывать содержание не только индивидуального, но и коллективного бессознательного. Выявление последнего предполагает анализ сновидений и использование метода активного воображения, что в конечном счете может послужить пробуждением внутренней активности человека в направлении осуществления индивидуации и обретения Самости, целостности его существования в природном, духовном и социальном мире.

Вводя в концептуальный остов понятие коллективного бессознательного, К.Г. Юнг признавал, что на материале анализа сновидений З. Фрейд первым обратил внимание на факт наличия в сновидениях элементов, которые не являются индивидуальными и не выводятся из личного опыта сновидцев. Основатель психоанализа назвал их «пра-фантазиями», «архаическими остатками», тем самым подчеркнув их коллективную, а не индивидуальную природу. В более широком плане, выходящем за рамки сновидений, в работе «Тотем и табу» (1913) З. Фрейд говорил об «унаследовании психических предрасположений», а позднее – об «архаическом наследии прошлого» и «унаследованных схемах». В частности, в работе «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1938) он обращал внимание на то, что «в душевной жизни индивида могут оказаться действенными не только лично пережитые, но и усвоенные при рождении содержания, элементы филогенетического происхождения, архаическое наследие». По его мнению, архаическое наследие человека охватывает как предрасположенности, так и «следы памяти о переживаниях прежних поколений».

Вместе с тем, в отличие от К.Г. Юнга, основатель психоанализа не использовал в своих работах понятие коллективного бессознательного, считая, что подобное выражение является не чем иным, как тавтологией. В связи с этим он подчеркивал, что «содержание бессознательного ведь вообще коллективно, оно общее достояние людей». Поэтому, не прибегая к понятию коллективного бессознательного, З. Фрейд предпочитал говорить о филогенетическом происхождении бессознательного, об унаследованном, сокращенном повторении развития, пройденного всем человечеством в течение длительного времени, начиная с первобытных времен, о «психическом конденсате», ставшем неотъемлемым наследием, которое с каждым поколением нуждается только в пробуждении, а не в приобретении. Типичным примером подобного наследия является, по его мнению, «врожденная» символика, доставшаяся людям от эпохи развития языка и одинаковая по смыслу у всех народов, несмотря на различие языков.

КОМПЛЕКС – широко используемое в обыденной жизни и в психологической литературе понятие, служащее для обозначения совокупности бессознательных представлений, аффективно окрашенных воспоминаний, связанных между собой ассоциаций, разнообразных личностных черт, специфических и общезначимых переживаний, возникающих у человека на основе межличностных отношений.

В классическом психоанализе З. Фрейда наблюдалось двойственное отношение к использованию понятия «комплекс». С одной стороны, «комплекс Эдипа» и «комплекс кастрации» составляли остов его психоаналитической теории и практики. С другой стороны, З. Фрейд настороженно относился к повсеместному использованию термина «комплекс», который не отличался, на его взгляд, ни понятийной строгостью его употребления, ни адекватным отражением различных аффективных состояний человека. Последнее обстоятельство отчасти было связано с тем, что он соотносил введение этого термина в психоанализ с именем К.Г. Юнга (1875–1961), первоначально разделявшего психоаналитические идеи, но впоследствии порвавшего с З. Фрейдом и создавшего собственное учение, получившее название аналитической психологии.

Осуществленный в Цюрихской психиатрической школе ассоциативный эксперимент позволил К.Г. Юнгу сделать предположение, в соответствии с которым временные задержки в ответной реакции человека на слово-стимул не являются случайными, а связаны с психическим комплексом, затрагивающим его соответствующие представления и переживания. Понятие «комплекс» было использовано им как в его работе «Диагностическое исследование ассоциаций» (1906), так и в его письмах к З. Фрейду, когда, в частности, в ноябре 1906 года он писал о том, что «два одновременно существующих комплекса должны с точки зрения психологии всякий раз сливаться, в каждом комплексе уже должна присутствовать констелляция другого».

Основатель психоанализа обратил внимание на новацию К.Г. Юнга, связанную с понятием комплекса. В статье «Диагностика фактов и психоанализ» (1906) он отметил, что под комплексом теперь принято понимать «содержание представлений, определяющих ответную реакцию на слово-стимул». Четыре года спустя в работе «О психоанализе» (1910) он высказал предположение о том, что на основе нежных и враждебных чувств между родителями и детьми, братьями и сестрами возникает определенный комплекс, который вместе со своими производными является «ядерным комплексом всякого невроза». При этом З. Фрейд подчеркнул, что неврозы не имеют какого-либо только им свойственного содержания, которое психоаналитик не мог бы обнаружить у здорового человека или, «как выразился К.Г. Юнг, невротики страдают теми же самыми комплексами, с которыми ведем борьбу и мы, здоровые люди». По его словам, «ядерный комплекс» не менее действенен и в других областях душевной жизни, иллюстративным подтверждением чего могут служить миф об Эдипе и «Гамлет» Шекспира, в основе которых лежит «комплекс инцеста».

В дальнейшей своей исследовательской и терапевтической деятельности З. Фрейд придавал особое значение «комплексу Эдипа», осмысление которого нашло свое отражение во многих его работах. Вместе с тем еще до разрыва с К.Г. Юнгом он высказывал такие соображения о комплексах вообще, которые свидетельствовали как о неприемлемости юнговского подхода к ним, так и его специфическом взгляде на них. В частности, в одном из писем к венгерскому психоаналитику Ш. Ференци, датированном 1911 годом, З. Фрейд писал, что, по-видимому, его коллега страдает от боязни комплексов, связанной с «мифологией комплексов Юнга». Одновременно он сформулировал положение, которое, судя по всему, осталось недооцененным теми, кто усматривал задачу психотерапии в устранении комплексов пациентов: «Человеку не следует стремиться искоренять свои комплексы, а следует прийти с ними в согласие: они законно являются тем, что направляет поведение человека в мире».

После разрыва с К.Г. Юнгом в 1913 году З. Фрейд стал особенно критически относиться к чрезмерно широкому использованию понятия комплекса как такового. Этому разрыву предшествовали взаимные обвинения, когда основатель психоанализа саркастически замечал, что К.Г. Юнг разрешил загадку своей мистики, базирующейся на «символическом использовании отслуживших свой срок комплексов», в то время как швейцарский психиатр, в свою очередь, писал об уничтожающем достоинство венском критерии жажды к власти и «инсинуациях из сферы отцовского комплекса».

На ранних этапах развития психоанализа у З. Фрейда встречались такие выражения, как «личный комплекс», «комплекс самосохранения», «отцовский комплекс», «семейный комплекс», «меланхолический комплекс» и другие. Впоследствии его обращение к проблеме комплексов ограничилось использованием понятий «комплекс Эдипа» и «комплекс кастрации». В современной психоаналитической литературе понятие комплекса чаще всего используется в двух последних значениях, хотя некоторые психоаналитики прибегают и к иным его смысловым значениям.

КОМПЛЕКС КАСТРАЦИИ – одно из понятий классического психоанализа, означающее совокупность переживаний ребенка по поводу анатомического различия, обнаруживаемого им в процессе своей познавательной деятельности. Эти переживания связаны с попытками ребенка ответить на вопросы, возникающие у него после того, как он с недоумением открывает для себя нечто такое, что требует объяснения.

Представление о кастрации содержалось в работе З. Фрейда «Толкование сновидений» (1900), где он сослался на Зевса, оскопившего и свергшего с престола своего отца Кроноса. Правда, в данном контексте он совершил так называемую ошибку-заблуждение, поскольку в греческой мифологии речь шла о Кроносе, оскопившем своего отца Урана. Тем не менее в описании истории оскопления была отражена идея кастрации, а допущенная З. Фрейдом ошибка была им объяснена и исправлена в работе «Психопатология обыденной жизни».

Что касается непосредственного обращения основателя психоанализа к комплексу кастрации, то это было сделано им впервые в статье «Об инфантильных сексуальных теориях» (1908). Затем, начиная с работы «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909) и кончая более поздними трудами, в частности, «Из истории одного детского невроза» (1918), «Некоторые психические последствия анатомического различия между полами» (1925) и др., размышления о комплексе кастрации стали составной частью психоаналитического подхода к исследованию инфантильной сексуальности, различного рода детских страхов, становления и разрушения эдипова комплекса.

З. Фрейд исходил из того, что психосексуальное развитие ребенка сопровождается познавательной деятельностью, направленной как на свое собственное тело, так и на тела окружающих его людей. Раннее детское сексуальное исследование мальчика приводит его к обнаружению пениса, с которым он может играть и совершать различные манипуляции. Мальчик полагает, что точно такой же пенис есть у всех людей, включая мать, сестру, других девочек. Позднее он обнаруживает, что девочки отличаются от мальчиков. У них нет того, что в глазах мальчиков является само собой разумеющимся и необходимым. Естественно, у мальчика возникают вопросы. Например, почему у девочки нет пениса, в то время как у мальчика он есть? Не является ли его отсутствие у девочки результатом наказания за дурные поступки? Не случится ли то же самое с мальчиком, если он будет плохо себя вести?

Пытаясь ответить на вопросы, возникающие с обнаружения анатомического различия, мальчик полагает, что с девочкой что-то случилось. Первоначально у нее был такой же пенис, как у мальчика, но она чем-то провинилась и ее лишили мужской принадлежности. Мальчик начинает испытывать страх. Он боится, что то же самое сделают и с ним. Его страх подкрепляется угрозами со стороны родителей и воспитателей, которые в той или иной форме готовы наказать мальчика за дурные поступки. Застав мальчика за игрой со своим маленьким пенисом и пытаясь отучить его от этой привычки, они грозятся, например, отрезать ему пальчик или сам пенис. Страх утраты пениса ведет к возникновению того, что З. Фрейд назвал комплексом кастрации.

С точки зрения основателя психоанализа, комплекс кастрации присущ обоим полам. Если мальчик испытывает страх перед угрозой лишиться важного органа, то девочка переживает по поводу отсутствия того, что она обнаруживает у мальчика. Девочка чувствует себя ущемленной, воспринимает дефект своего тела как несправедливость, завидует мальчику и испытывает желание быть мужчиной.

С точки зрения классического психоанализа комплекс кастрации имеет важное значение для психосексуального развития ребенка. Он оказывает воздействие на формирование характера человека и предопределяет более поздние его сексуальные предпочтения, связанные с различного рода перверсиями, то есть извращениями. Он является источником возникновения психических расстройств.

Представления З. Фрейда о комплексе кастрации тесно связаны с его идеями об эдиповом комплексе, когда мальчик испытывает сексуальное влечение к матери и враждебно относится к отцу, мешающему исполнению его желаний. Страх перед утратой пениса усиливается у мальчика по мере того, как он начинает видеть в отце своего соперника. Страх кастрации, связанный с реальной или воображаемой угрозой, порождает у него всевозможные переживания, способные привести к душевным надломам и психическим срывам.

У девочки комплекс кастрации порождает иные переживания. Они связаны не с угрозой утраты пениса, а с ощущением его нехватки. Девочка начинает испытывать негативные чувства к матери, которая родила ее с таким недостатком. Настороженность к матери, сопровождающаяся проявлением ревности и стремлением занять ее место в отношениях с отцом, может перерасти в чувство обожания отца и ненависти к матери. Впоследствии все это может сказаться как на сексуальных предпочтениях взрослой женщины, так и на ее психическом состоянии, обусловленном чувством вины перед матерью.

С помощью комплекса кастрации З. Фрейд попытался объяснить широкий круг вопросов: от психосексуального развития ребенка до возникновения неврозов; от различий в психологии мужчины и женщины до установления запрета на инцест; от истории зарождения религиозных верований до становления нравственных идеалов и ценностей культуры.

Представления З. Фрейда о комплексе кастрации нашли свое отражение в процессе дальнейшего развития теории и практики психоанализа. Одни психоаналитики попытались отыскать глубинные истоки возникновения этого комплекса и страха кастрации, сведя их к травме рождения человека (О. Ранк). Другие подвергли критике фрейдовское понимание ущербности женщин и их зависти к пенису, как несоответствующее действительному положению дел и отражающее мужскую точку зрения на роль женщины в современном обществе (К. Хорни). Третьи сделали акцент на рассмотрении не пениса, обозначающего мужской орган в его телесной реальности, а фаллоса, как символического значения его, оказывающего соответствующее воздействие на человека (Ж. Лакан).

КОМПЛЕКС МАТЕРИ – одно из понятий аналитической психологии К.Г. Юнга (1875–1961), связанное с архетипом матери, магическим авторитетом всего женского, обольщающего, порождающего жизнь и в то же время губительного (заглатывающего) начала, вызывающего у ребенка возбуждение и страх.

Комплекс матери основывается на таком восприятии архетипа матери, при котором он выступает в качестве чуждого или устрашающего элемента в отношениях между матерью и ребенком. Так, если ребенок регулярно видит во сне свою мать в виде ведьмы, злого существа, страшного зверя, то переживание по этому поводу может сопровождаться таким расколом в детской душе, в результате которого возможно возникновение невроза.

Согласно К.Г. Юнгу, действия комплекса матери различны по отношению к сыну и дочери. Гомосексуальность, донжуанство, а в некоторых случаях и импотенция – типичные воздействия данного комплекса на сына, у которого не бывает комплекса матери в чистом виде. Половое различие приводит к тому, что в комплексе матери у мужчины значительную роль играют не только архетип матери, но и архетип сексуального партнера, то есть Анимы. Сын подмечает женственность матери и бессознательно отвечает на нее. «Таким образом, у сына простые отношения идентичности или выделяющего себя противостояния постоянно перекрещиваются с факторами эротического притяжения и отталкивания». Вместе с тем, как полагал К.Г. Юнг, комплекс матери имеет и положительное значение для сына, так как способствует дифференциации Эроса, развитию вкуса и эстетического чувства, проявлению любопытства, настойчивости и непреклонности воли.

В понимании К.Г. Юнга у дочери комплекс матери может вести к формированию четырех женских типов, связанных с гипертрофией матери, преувеличением Эроса, идентичностью с матерью, защитой от нее.

Первый тип характеризуется усилением материнского инстинкта, когда женщина видит цель своей жизни исключительно в рождении детей. В этом случае мужчина приобретает второстепенное значение и воспринимается женщиной не более как инструмент зачатия. Но и собственная личность такого типа женщины становится как бы побочной: сначала она вынашивает в себе будущего ребенка, потом рожает его, а затем всю жизнь цепляется за своих детей. У такого типа женщин материнская связь преобладает над Эросом, который проявляется в форме власти, в результате чего происходит утрата как собственной личности, так и частной жизни ребенка. «Чем более бессознательной является такая мать в своей собственной личности, тем больше и могущественнее ее бессознательная воля к власти».

Второму типу свойственно затухание материнского инстинкта, замещение его в качестве суррогата чрезмерным Эросом, приводящим к бессознательному инцестуозному отношению дочери с отцом. Следствием такого проявления материнского комплекса у дочери является то, что у нее наблюдается аномальное подчеркивание личности другого человека, излишняя ревность к матери, повышенный интерес к женатым мужчинам не ради их благополучия, а с целью разрушения их брака (в случае достижения своей цели интерес к женатому мужчине утрачивается из-за поврежденности материнского инстинкта).

Для третьего типа характерна идентичность с матерью и паралич собственного женского начала. У дочери с материнским комплексом подобного рода наблюдается проекция собственной личности на мать. Материнство, ответственность, личная привязанность и эротическое притязание вызывают чувство неполноценности и бегство к матери как к сверхличности. Дочь цепляется за мать и бессознательно, под маской преданности, становится ее тираном. Это не означает, что подобный тип женщин не может вступить в брак. Напротив, несмотря на внутреннюю безучастность, такие девушки привлекают мужчин своей неопределенностью, обиженной невинностью, беспомощностью. Причем этот тип женщин «оказывает особо облегчающее действие на супруга, – и именно до тех пор, пока тот не обнаружит – на ком он женится и с кем он делит ложе: с тещей».

Четвертый тип характеризуется не усилением или ослаблением женского инстинкта, а защитой от сверхвластной матери. В этом случае наглядно проявляется негативный материнский комплекс, когда дочь хотела бы стать кем угодно, но только не такой, как ее мать. Все инстинкты дочери выступают в форме защиты от матери и оказываются неприемлемыми для обустройства собственной жизни. Замужество становится не чем иным, как уходом от матери, а не внутренней потребностью, в результате чего возникают различного рода трудности, будь то нетерпение и раздражение по поводу совместной супружеской жизни или непереносимость супружеского и материнского долга. Сопротивление против матери часто проявляется «в болезненных менструациях, трудностях зачатия, в отвращении к беременности, кровотечениях во время беременности, выкидышах, прерывании беременности и т. д.».

Рассматривая последствия комплекса матери по отношению к дочери, К.Г. Юнг обращал внимание не только на негативные, характерные для патологического развития, но и на позитивные аспекты его, связанные с нормальным развитием. Позитивные аспекты первого типа (преувеличенное значение материнского инстинкта) соотносились им с образом матери, который воспевался и почитался во все времена истории человечества, второго типа (преувеличение Эроса) – с возбуждением морального конфликта как источника порождения эмоций и становления сознания, третьего типа (идентичность с матерью) – с проекцией дарований женщины на супруга, в результате чего невзрачный мужчина может достичь запредельных высот в своей деятельности, четвертого типа (защита от матери) – со способностью женщины стать своему мужу другом, сестрой, рассудительной советчицей и занять высокое общественное положение благодаря своей деловитости и мужественности.

В целом, К.Г. Юнг исходил из того, что материнский комплекс мужчины принципиально отличен от такого же комплекса у женщины. Так, мать для мужчины имеет ярко выраженный символический характер и затрагивает тенденции, идеализирующие ее, в то время как у женщины мать становится символом только в процессе психического развития. Если у мужчины идеализация матери имеет место в пределах нормального хода событий, то у женщины для этого требуются особые обстоятельства.

КОМПЛЕКС НЕПОЛНОЦЕННОСТИ – одно из основных понятий индивидуальной психологии А. Адлера (1870–1937), означающее преувеличение присущего от рождения человеку чувства неполноценности.

В отличие от животных человек рождается слабым, беспомощным, беззащитным существом, имеющим органические недостатки. Органы его тела не приспособлены к защите. Внешний мир угрожает ему со всех сторон. Жизнь в обществе полна тягот и лишений. Смерть неотступно следует по его пятам. Все это свидетельствует о том, что с момента своего рождения человек испытывает чувство неполноценности. По словам А. Адлера, быть человеком – значит обладать чувством неполноценности, являющимся фундаментом его психической жизни.

В индивидуальной психологии чувство неполноценности рассматривается с точки зрения общего условия существования человека. Оно присуще всем людям без исключения. Само по себе чувство неполноценности не является психическим расстройством. Напротив, оно способствует здоровому развитию человека, достижению его успехов в жизни.

Испытывая чувство неполноценности, человек активизирует свою деятельность: он стремится компенсировать имеющиеся у него от рождения недостатки, дефекты; пытается преодолеть свою неполноценность; хочет самоутвердиться в жизни; делает все для того, чтобы стать более совершенным. В этом плане чувство неполноценности является стимулом для развертывания его жизнедеятельности. Оно становится движущей силой общественно-полезной деятельности человека.

Из истории известны примеры, когда стремление преодолеть свою неполноценность приводило к выдающимся результатам. Так, Демосфен, будучи заикой от рождения, благодаря своему стремлению справиться со своим недугом стал величайшим оратором Греции. Бетховен, страдавший слуховыми дефектами, – знаменитым композитором.

Вместе с тем ощущение собственной неполноценности порождает у человека неуверенность в свои силы, что не способствует его приспособлению к жизни в обществе, создает многочисленные проблемы, разрешение которых становится камнем преткновения для самого человека.

Остро переживаемая неполноценность может вести к патологическому проявлению этого чувства. Определяющим является не сама неполноценность, а сила и характер ее восприятия человеком. Ненормальное чувство неполноценности превращается в то, что А. Адлер назвал комплексом неполноценности. Этот комплекс отражает преувеличенное чувство неполноценности. По словам А. Адлера, «комплекс неполноценности – патологическое чувство, обязательно требующее легкой компенсации и особого удовлетворения и в то же время препятствующее достижению успеха, увеличивая барьеры, уменьшая при этом резервы мужества».

Когда в человеке побеждает чувство неполноценности, он становится неспособным к позитивному развитию своих творческих сил и дарований. Верх в нем берут надменность и самодовольство, высокомерие и коварство. Такой человек обычно бывает склонен к совершению преступлений, оправданию своих поступков и обвинению других во всех грехах.

Одержимый комплексом неполноценности, человек притворяется лучшим, чем есть на самом деле. Компенсируя собственные изъяны и слабости, он может придерживаться следующих стратегий жизни: стремится всеми способами возвыситься над другими людьми, чтобы тем самым компенсировать свою ущербность; прибегает к различного рода иллюзиям и ложным оценкам, чтобы придать самому себе в глазах окружающих ореол преуспевающего человека; порывает связь с другими людьми и уходит в себя, чтобы выглядеть неординарной личностью; совершает, говоря словами З. Фрейда, «бегство в болезнь», чтобы привлечь к себе внимание и вызвать сострадание родственников и знакомых.

Из комплекса неполноценности, как считал А. Адлер, развивается невроз. Сталкиваясь с реальными трудностями в жизни, невротик уклоняется от полезной деятельности. Он находит или создает свое собственное поле деятельности в воображаемом мире. Благодаря тем или иным уловкам невротик добивается успехов в воображаемом мире, чувствует себя выдающейся личностью, отдается во власть мании величия, заставляет других людей считаться со своими прихотями, больше интересуется собой, чем окружающими.

Комплекс неполноценности формируется в детстве. Раскрытие причин возникновения невроза предполагает понимание того, как и в каких условиях воспитывался ребенок. Важно выяснить, что способствовало чрезмерному усилению чувства неполноценности ребенка. В этом отношении неблагоприятными являются, согласно А. Адлеру, такие обстоятельства жизни, как природовое повреждение органов, отверженность ребенка родителями или избалованность в процессе воспитания.

Цель индивидуальной психотерапии – освобождение человека от вредных последствий преувеличенного чувства неполноценности. Благодаря лечению, направленному на исправление ошибок воспитания, осуществляется пробуждение у человека чувства общности с другими людьми.

Индивидуальная психотерапия способствует социальному приспособлению человека к реальному миру путем развития у него чувства общности. В этом случае ощущения неполноценности служат стимулом для здорового развития личности, а не превращаются в комплекс неполноценности, являющийся питательной почвой для возникновения психических расстройств.

КОМПЛЕКС ЭДИПА – совокупность чувств и переживаний ребенка, испытывающего амбивалентное (двойственное) отношение к своим родителям. В классическом психоанализе под комплексом Эдипа понимается сексуальное влечение ребенка к родителю противоположного пола и его стремление к устранению родителя своего пола (см. Эдипов комплекс).

КОМПЛЕКС ЭЛЕКТРЫ – понятие, введенное основателем аналитической психологии К.Г. Юнгом (1875–1961) для обозначения эдипова комплекса у женщин. Это понятие было использовано им в 1913 г. для характеристики чувств и переживаний девочки, связанных с ее влечением к отцу, стремлением заменить мать в ее отношениях с ним, желанием устранить мать, мешающую реализации детского желания.

Название комплекса связано с древнегреческим мифом об Электре. Согласно этому мифу, будучи дочерью Агамемнона и Клитемнестры, Электра способствовала убийству своей матери. Спасая своего брата Орестра от гибели, она помогла ему в убийстве матери, повинной в смерти их отца, поскольку Клитемнестра и ее любовник Эгисфом вместе разрубили секирой темя Агамемнона.

В отличие от основателя аналитической психологии З. Фрейд не использовал понятие комплекса Электры. Он предпочитал говорить об эдиповом комплексе, считая, что этот комплекс в равной степени присущ всем людям, независимо от их половой принадлежности.

З. Фрейд исходил из того, что по своей природе эдипов комплекс одинаков для мальчиков и девочек. Девочка испытывает нежную привязанность к своему отцу, видит в матери соперницу, ненавидит и хочет устранить ее, чтобы занять ее место в отношениях с отцом. В этом смысле любовь к родителю противоположного пола и ненависть к родителю своего пола являются аналогичными как у мальчиков, так и у девочек.

Однако характер возникновения и развития эдипова комплекса у девочек имеет свою специфику. Как и для мальчика, для девочки мать является первым объектом детской привязанности, но со временем сильная эмоциональная привязанность девочки к матери уступает место привязанности к отцу. Отход от матери сопровождается возникновением у девочки чувства враждебности, а прежняя связь с ней выливается в ненависть. Чувства враждебности и ненависти к матери усиливаются по мере того, как девочка обнаруживает отсутствие у нее того органа, который есть у мальчиков. Девочка обвиняет свою мать в том, что она родила ее с неким дефектом. Ее переживания по поводу отсутствия пениса порождают у нее чувство зависти и ведут к возникновению комплекса кастрации, связанного с ощущением ее неполноценности.

С точки зрения З. Фрейда, комплекс кастрации служит питательной почвой для возникновения у девочки эдипова комплекса. Если у мальчика комплекс кастрации ведет к отказу от реализации сексуального влечения к матери в силу страха перед отцом, то девочка под влиянием этого комплекса попадает в эдипову ситуацию. У мальчика эдипов комплекс вытесняется и преодолевается, у девочки он, как правило, усиливается и развивается. По сравнению с мальчиком девочка дольше находится на стадии эдипова комплекса и это сказывается на формировании женского характера. По мнению З. Фрейда, девочке не удается преодолеть эдипов комплекс в полной мере, и это может приводить к разного рода психическим расстройствам.

В современной психоаналитической литературе понятие «комплекс Электры» используется редко. Обычно рассмотрение отношения девочки к родителям осуществляется на основе раскрытия доэдипова и эдипова периодов (стадий) ее психосексуального развития. При этом большее внимание уделяется анализу доэдипова периода, основанного на нежной привязанности девочки к своей матери. Многие психоаналитики считают, что этот период психосексуального развития девочки представляется более важной для понимания психологии женщины и истоков возникновения неврозов, чем эдипов комплекс, являвшийся главным объектом рассмотрения в классическом психоанализе.

КОМПРОМИССНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ – психическое явление, возникающее в результате предпринимаемых человеком попыток по разрешенияю внутриличностного конфликта.

Понятие компромиссного образования было введено З. Фрейдом для описания механизмов возникновения сновидений, ошибочных действий, симптомов невротических заболеваний. Так, в работе «Толкование сновидений» (1900) при рассмотрении отношений между системами бессознательного и предсознательного он исходил из того, что степень подчинения первой системы со стороны второй свидетельствует о степени психической нормальности человека. Невротические симптомы показывают, что обе системы находятся в конфликте друг с другом и они «суть компромиссные результаты этого конфликта». По мнению З. Фрейда, в сновидении противоречивые мысли не стремятся уничтожить друг друга, а существуют одна возле другой. Часто они объединяются в продукты сгущения, как будто между ними нет никаких противоречий, или же «образуют компромиссы». В целом, сгущение представлений, «посредующие и компромиссные образования» препятствуют достижению цели идентичности восприятия и мышления. Психически подавленное, которое в бодрствененом состоянии не могло найти себе выражения и было изолировано от внутреннего восприятия, в ночной жизни, «при господстве компромиссных образований находит себе пути и средства для проникновение в сознание».

С точки зрения З. Фрейда, вещественное или словесное сходство между двумя элементами бессознательного материала служит поводом для создания третьего – «смешанного или компромиссного представления», которое в содержании сновидения представляет оба слагаемых. Аналогичное положение имеет место также при совершении ошибочных действий, поскольку, как заметил основатель психоанализа в работе «Психопатология обыденной жизни» (1901), «сгущение и компромиссные образования» являются характерными как в том, так и в другом случае. В конечном счете ошибочные действия представляют собой компромиссы, они означают полуудачу и полунеудачу для двух противоположных намерений.

Подобно сновидениям и ошибочным действиям, симптомы психических заболеваний также являются производными бессознательных процессов, результатом компромиссных образований. В процессе аналитической терапии приходится встречаться с разнообразными компромиссными образованиями, включающими в себя не только сновидения, ошибочные действия и невротические симптомы, но и символы, фантазии, черты характера, различные формы поведения пациента. В центре внимания аналитика оказываются как устойчивые, продолжительные по времени компромиссные образования, так и их незначительные, кратковременные проявления, нередко возникающие в ходе аналитического лечения. В частности, перенос на психоаналитика нежных или враждебных чувств со стороны пациента выступает в качестве одного из компромиссных образований, требующих соответствующей проработки.

КОНВЕРСИЯ – процесс и механизм разрешения внутрипсихического конфликта путем образования соматических симптомов, сопровождающихся моторными, сенсорными, визуальными и другими расстройствами.

В концептуально оформленном виде представление о конверсии было выражено Й. Брейером и З. Фрейдом на основе их терапевтической деятельности, связанной с лечением больных, страдающих истерией. Это представление нашло свое отражение в их работе «Исследования истерии» (1895), хотя в терминологическом отношении именно З. Фрейду принадлежит приоритет в ведении в научный оборот термина «конверсия», который был им использован для характеристики «аномального выхода неизжитых возбуждений». В статье «Защитные психоневрозы» (1894) конверсия рассматривалась им в плане отделения психической энергии от представления человека, в результате чего наблюдалось смещение психического возбуждения в область тела, что вело к возникновению соматических симптомов.

По мере того как З. Фрейд пытался построить общую теорию неврозов, он провел различие между «конверсионной истерией» и «истерией страха». Первая форма истерии связана, по его мнению, с направленностью аффекта душевного процесса из психической сферы в телесную область. Вторая – с вытеснением в бессознательное травмирующих переживаний, но сохранением их в психике человека. Вначале З. Фрейд полагал, что «конверсионная истерия» может иметь самостоятельное значение, никак не связанное с невротическими заболеваниями, симптомы которых характеризуются психическими проявлениями. Затем он выдвинул предположение о наличии смешанных неврозов и крайне редких случаях проявления исключительно «конверсионной истерии». Однако в работе «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909) он высказал точку зрения, в соответствии с которой существуют не только случаи чистой «истерии страха», выражающейся в проявлении фобий без примеси конверсии, но и «чистые случаи конверсионной истерии без всякого страха».

В понимании З. Фрейда конверсия соотносилась с экономической точкой зрения на истерию, принимающей во внимание количественный фактор психической энергии. Выраженная в его ранних исследованиях, эта точка зрения фактически предопределяла его последующие метапсихологические разработки, объединяющие в себе топические (по месту расположения бессознательных и сознательных систем), динамические (переход сознательных и бессознательных процессов из одной системы в другую) и экономические (количество психического заряда) представления о природе и причинах возникновения невротических заболеваний. Как замечал З. Фрейд в своей «Автобиографии» (1925), его теория истерии учитывает, наряду с проведением различий между бессознательными и сознательными душевными актами и динамическим взглядом на симптом, как результат противодействия аффекту, также и экономический фактор, поскольку рассматривает тот же симптом «как результат преобразования некоего количества энергии, обычно обращенной на что-то другое (так называемая конверсия)».

Симптомы конверсии могут выражаться в разнообразных формах, включая параличи, конвульсии, нарушение координации, слепоту, глухоту, рвоту и другие телесные проявления. С психоаналитической точки зрения, они могут быть как результатом перемещения психической энергии или отвержения психического содержания, так и следствием фантазий человека о том или ином телесном заболевании.

В современном психоанализе дискуссионными остаются вопросы о том, следует ли все перемещения из психики в телесную организацию человека считать конверсией или речь может идти о специфических формах соответствующего сдвига, каковы критерии, позволяющие отделять конверсионные симптомы от иных психосоматических проявлений, как и каким образом конверсионные проявления сочетаются с фобиями, ипохондрией и другими психическими заболеваниями.

КОНСТРУКЦИЯ (РЕКОНСТРУКЦИЯ) – мысленная организация психического материала, способствующая формированию представления о каком-либо событии, процессе или этапе развития в жизни человека.

В психоанализе конструкция соотносится, как правило, с технической задачей аналитика по разгадке забытых пациентом событий, воспоминаний, переживаний, по реконструкции психического материала, представляемого в его распоряжение им. Работа аналитика над конструкциями аналогична работе археолога, имеющего дело с раскопками прошлого и воссоздающего по найденным им обломкам строений или фрагментам разбитых предметов общую картину жизни и быта древних людей. Подобно археологу психоаналитик реконструирует прошлую жизнь пациента по крохам воспоминаний, ассоциаций и внешних действий анализируемого. Однако между археологом и психоаналитиком существует не только сходство, но и различие. Первый имеет дело с разрушенными объектами, важнейшие части которых могут быть безвозвратно утеряны, в то время как второй – с живым психическим объектом, у которого даже то, что забыто, в принципе сохраняется, и раскрытие забытого, скрытого, вытесненного является вопросом аналитической техники. Наиболее же существенное различие между ними состоит в том, что для археолога создаваемая им конструкция, реконструкция прошлого – это конечная цель его работы, в то время как для психоаналитика – лишь подготовительный этап к дальнейшей терапевтической деятельности.

Данная аналогия была использована З. Фрейдом в работе «Конструкции в анализе» (1937) с тем, чтобы показать специфику психоаналитической терапии, в рамках которой аналитику приходится прибегать к различным конструкциям с целью воссоздания предыстории заболевания пациента. В процессе своей терапевтической деятельности аналитик создает конструкции (или, как замечал З. Фрейд, если это приятнее слышать, реконструкции), дает соответствующее толкование и тем самым создает благоприятные условия для осознания пациентом его бессознательных желаний, защитных механизмов, внутриличностных конфликтов и невротических способов их разрешения.

На первый взгляд может показаться, что толкование и конструкция представляют собой в психоанализе одно и то же. Однако толкование относится, как правило, к тому, что связано с отдельным элементом психического материала, будь то конкретное ошибочное действие пациента или приснившееся ему сновидение. Конструкция же, в понимании З. Фрейда, появляется тогда, когда анализируемому представляют часть его забытой предыстории примерно в следующем виде: «Вплоть до вашего такого-то года Вы рассматривали себя как единственного и неограниченного владельца матери, но затем появился второй ребенок, а с ним и Ваше тяжелое разочарование. На некоторое время мать оставила вас, да и позднее уже больше не посвящала себя исключительно только Вам. Ваши чувства к матери были амбивалентными, отец получил для Вас новый смысл».

Имеются ли какие-либо гарантии того, что психоаналитик всегда создает такие конструкции, которые адекватным образом реконструируют какую-то часть забытой предыстории пациента? Не прибегает ли он порой к таким конструкциям, представления пациенту которых не только не способствует успеху лечения, но, напротив, затрудняют психоаналитическую терапию?

З. Фрейд исходил из того, что психоаналитик может заблуждаться относительно истинного положения вещей. Предоставляя пациенту неверную конструкцию, он может впустую тратить время вместо того, чтобы продвигаться в анализе вперед. Но в принципе это не приносит особого вреда пациенту. Если при появлении нового материала психоаналитик приходит к выводу, что его предшествующая конструкция была ошибочной, то лучше, как считал З. Фрейд, признаться в этом пациенту, исправить свою ошибку и предложить ему более лучшую, соответствующую исторической правде конструкцию. Реакция пациента на предлагаемую ему конструкцию может служить тем необходимым материалом, который позволяет корректировать деятельность по реконструкции предыстории и истории его заболевания. Однако психоаналитику не следует забывать о том, что реакции пациента на предлагаемые им конструкции далеко не всегда адекватны и достоверны. Так, если анализ вызывает у пациента негативную терапевтическую реакцию, то ложная конструкция не приведет ни к каким его внутренним изменениям, а верная конструкция обернется таким сопротивлением, которое приведет к ухудшению состояния здоровья и обострению невротических симптомов.

Предполагается, что конструкции в анализе способствуют воспоминаниям пациентов. Собственно говоря, их построение как раз и предназначено для того, чтобы на основе предложенных ему конструкций у пациента пробудились его воспоминания о прошлых травмирующих ситуациях и переживаниях. Однако часто оказывается так, что с помощью конструкции не удается добиться от пациента необходимого для дальнейшего аналитической работы воспоминания вытесненного. Тем не менее З. Фрейд полагал, что сами по себе конструкции имеют терапевтическую ценность, поскольку в процессе аналитической работы у пациента может возникнуть прочное убеждение в правильности предложенной ему конструкции, а это «терапевтически означает то же самое, что воскрешенное воспоминание».

Конструкция не является специфической деятельностью, характерной только для аналитика. В различных своих работах З. Фрейд неоднократно затрагивал проблематику, связанную с возникновением всевозможных конструкций у детей и нервнобольных. Так, в работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) он обратил внимание на то, что в процессе инфантильной исследовательской деятельности сексуального характера у маленьких детей возникают свои наивные теории о рождении ребенка, о тех различиях в строении тела, которые они наблюдают у себя и у лиц противоположного им пола. В работе «Конструкции в анализе» он соотнес бредовые идеи нервнобольных с конструкциями психоаналитика, возникающими в процессе его терапевтической деятельности. В частности, З. Фрейд отметил, что своей убедительностью бред обязан доли исторической правды, которую он ставит на место отвергнутой реальности, точно так же как аналитическая конструкция оказывает свое воздействие на пациента тем, что возвращает в жизнь часть его пропавшей истории. По этому поводу он писал: «Бредовые формирования больных я рассматриваю как эквивалент конструкций, которые мы строим в аналитическом лечении, как попытку объяснить и восстановить ситуацию».

Таким образом, в понимании З. Фрейда конструкции являются не только достоянием психоаналитика, использующего их в качестве технического средства лечения, но и пациентов, предшествующая деятельность которых по созданию неадекватных реальности конструкций обернулась их психическим заболеванием.

КОНТЕЙНИРОВАНИЕ – понятие, используемое в психоанализе для описания отношений между людьми, включая отношения между ребенком и матерью, пациентом и психоаналитиком, личностью и обществом.

Термин контейнирование был введен в психоаналитическую литературу британским психоаналитиком У. Бионом (1897–1979), предложившим модель «контейнер-контейнируемое». В основе этой модели лежат представления о том, что младенец проецирует свои неконтролируемые эмоции (контейнируемое) в хорошую грудь матери (контейнер), чтобы благодаря механизму проективной идентификации получить их обратно в более приемлемой и легко переносимой для него форме. Мать вбирает в себя проецируемые на нее ребенком части его психики и, придав им осмысленное содержание, возвращает их ребенку. Контейнируемое – это то, что проецируется, контейнер – объект, вмещающий в себя содержание контейнируемого. Проективная идентификация предопределяет динамику отношений между контейнером и контейнированным в плане дальнейшего развития этих отношений. В основе развивающихся отношений лежит способность к терпимости и переработки содержаний контейнируемого в смыслозначимые и жизнестойкие составляющие, что соответствует модели положительного контейнера-контейнируемого. Если психическое пространство контейнера оказывается таковым, что оно не в состоянии вобрать в себя постоянно атакующие его объекты и тем более переработать их в приемлемую для контейнируемого форму, то в этом случае получается негативный результат, не только препятствующий личностному росту, но и способствующему образованию психотической личности. Мать, реагирующая тревогой на плач ребенка и непонимающая, что происходит с ним, устанавливает эмоциональную дистанцию между собой и ребенком. Восприняв исторгнутую им проекцию, она возвращает ему контейнируемое неперерабо-танным, в результате чего становится для ребенка плохим объектом, усугубляющим его переживания. Такая ситуация соответствует модели негативного контейнера-контейнируемого.

Модель контейнера-контейнируемого приемлема и для рассмотрения терапевтических отношений, поскольку процессы контейнирования наблюдаются в аналитической ситуации, когда пациент проецирует части своей психики и бессознательные переживания (контейнируемое) на психоаналитика (контейнер), задача которого состоит в том, чтобы, переработав их в доступной для пациента форме, возвратить ему в новом, смыслозначимом качестве, способствующем его выздоровлению.

КОНТРПЕРЕНОС (КОНТРТРАНСФЕР) – перенесение бессознательных чувств и реакций аналитика на пациента. В широком смысле – эмоциональное отношение аналитика к пациенту, испытываемые им в процессе анализа чувства к нему, его реакции на психическое состояние и поведение больного. В узком смысле – бессознательные процессы, связанные с реакцией аналитика на перенос пациента.

Если с проблемой переноса З. Фрейд столкнулся на ранних этапах своей терапевтической деятельности, то представление о контрпереносе возникло у него позднее и сформировалось в процессе развития теории и практики психоанализа. Первые упоминания об этом явлении были сделаны им в 1910 г. В частности, в одном из писем к венгерскому психоаналитику Ш. Ференци (1873–1933), написанном им в октябре 1910 г. после их совместной поездки на Сицилию, З. Фрейд объяснял своему коллеге, почему он не отругал его и не указал правильный путь к пониманию того, что было предметом их обсуждения во время путешествия. Он отметил, что не является тем «психоаналитическим сверхчеловеком», которого они смоделировали, и не преодолел в себе «обратного переноса». Поясняя свою мысль, он писал: «Мне это не удается, как не удается и в отношениях с моими тремя сыновьями, поскольку я их люблю и жалею».

Ранее, в марте 1910 г., на состоявшемся в Нюрнберге II Международном психоаналитическом конгрессе З. Фрейд выступил с докладом (опубликованным в 1911 г.), в котором поднял вопрос о нововведениях в технику психоанализа, касающихся как сопротивлений пациента, так и личности врача, проявляющего «встречное перенесение». Он подчеркнул, что «встречное перенесение» возникает «благодаря влиянию пациента на бессознательные чувства врача» и высказал мысль о необходимости предъявления аналитику такого требования, в соответствии с которым тот должен научиться «распознавать и одолевать это встречное перенесение».

По мере расширения практики психоанализа стало очевидным, что в процессе психоаналитического лечения аналитик не только испытывает разнообразные чувства к пациенту, но и переносит их на него. Он переносит на него свои собственные переживания, уходящие корнями в ближайшее или отдаленное прошлое, но активизировавшиеся в процессе общением с пациентом.

Эмоциональные реакции на пациента связаны с комплексами и внутренними сопротивлениями, присущими психоаналитику. В этом смысле контрперенос мешает успешному лечению. Поэтому каждый психоаналитик должен пройти личный анализ, чтобы тем самым лучше разобраться со своим собственным бессознательным.

Психоаналитик обязан понимать свои бессознательные чувства и реакции, осуществлять контроль над ними. Только в этом случае он может использовать контрперенос во благо лечения пациента, так как понимание собственного бессознательного способствует пониманию бессознательного другого человека.

Контрперенос характеризуется амбивалентностью, двойственностью чувств и эмоций. Психоаналитик может по-разному реагировать на поведение пациента: испытывать к нему сострадание и проявлять профессиональную безучастность; верить ему на слово и сомневаться в правдивости сказанного; внешне располагать к себе и внутренне негодовать по поводу дурных привычек пациента; вести борьбу с самим собой, не поддаваясь эмоциям, или бессознательно следовать им, обнаруживая свою заинтересованность в установлении тех или иных отношений с пациентом.

Явно или неявно проявляющиеся нежные, эротически окрашенные чувства пациента к психоаналитику могут породить у него ответное чувство. Контрперенос подобного рода характерен чаще всего для начинающих молодых психоаналитиков или для тех, чья личная жизнь не удалась. Искушение ответить взаимностью на любовь пациента, доставить ему удовлетворение, воспользоваться благоприятным случаем – все это может стать серьезным испытанием для психоаналитика.

З. Фрейд в категорической форме выступал против подобного проявления чувств контрпереноса у психоаналитика. Он считал недопустимыми любые попытки психоаналитика ответить на предлагаемую ему нежность и тем более влюбленность пациента. По выражению З. Фрейда, аналитическая техника возлагает на врача обязанность отказывать пациенту в его требовании удовлетворения чувства любви. Речь идет не только о сексуальном воздержании психоаналитика, но и о его способности тактично вести себя с пациентом, не обижая его и не оскорбляя его чувств. Уступка любовным требованиям пациента всегда ведет к провалам психоаналитического лечения.

В процессе аналитической терапии могут возникнуть и такие ситуации, когда пациент не нравится аналитику, вызывает у него внутреннее раздражение, негодование и даже враждебность, в результате чего неосознанно для себя он начинает заниматься не столько лечением больного, сколько борьбой с ним. В этом случае контрперенос может привести к тому, что аналитик превратится из сочувствующего терапевта, в подозрительного, сверхтребовательного и даже карающего оппонента, бессознательно отыгрывающего на нем испытанные ранее, часто в раннем детстве, переживания и реакции, связанные, например, с различного рода обидами, ревностью, местью.

Контрперенос проявляется благодаря влиянию пациента на бессознательные чувства психоаналитика. Поэтому одно из основных требований психоаналитического лечения заключается в том, что психоаналитик должен вовремя распознать и одолеть свой контрперенос.

З. Фрейд подчеркивал, что каждый психоаналитик добивается успехов в своей практической деятельности настолько, «насколько допускают его собственные комплексы и внутренние сопротивления». Вот почему психоаналитик должен не только начинать свою деятельность с самоанализа, но и беспрерывно углублять его по мере расширения клинической практики и нарастания опыта общения с пациентами. Как замечал З. Фрейд, «кто ничего не может достичь в таком самоанализе, должен убедиться в своей неспособности лечить анализом больных».

З. Фрейд воспринимал контрперенос в основном в форме негативного явления, затрудняющего аналитическую работу. Сходных взглядов придерживались и другие психоаналитики, которые предприняли дальнейшие шаги в понимании негативных последствий контрпереноса. В частности, В. Райх (1897–1957) считал, что в некоторых случаях, когда в процессе анализа не осуществляется аффективный негативный перенос, виноват не столько пациент, сколько аналитик, который или не замечает негативных возбуждений у пациента, или препятствует их развертыванию, или благодаря преувеличенному дружелюбию укрепляет свою вытесненную агрессивность. Он также исходил из того, что противоположный характер контрпереноса обусловлен неспособностью выносить позитивный перенос, связанный с сексуальными проявлениями пациента. В этом случае, как утверждал В. Райх в работе «Характероанализ» (1933), «собственный страх аналитика перед чувственно-сексуальными проявлениями пациента часто не только сильно препятствует лечению, но и вполне может не допустить установления генитального примата у пациента».

Если в представлении одних психоаналитиков контрперенос являлся негативным, нежелательным явлением, то некоторые специалисты в области психоанализа рассматривали эмоциональные реакции аналитика на пациента в качестве естественного феномена, не столько препятствующего анализу, сколько способствующего подчас эффективному осуществлению его. Так, Ш. Ференци (1873–1933) считал, что в ряде случаев аналитик не должен подавлять или скрывать свои ответные чувства, а, напротив, открыто их выражать. Взгляды З. Фрейда, В. Райха, Ш. Ференци и других психоаналитиков на контрперенос послужили толчком к обсуждению данной проблемы, что в 30 – 40-х годах нашло свое отражение в работах М. Балинта и А. Балинт «О переносе и контрпереносе» (1939), Д. Винникотта «Ненависть в контрпереносе» (1949).

Последующее развитие теории и практики психоанализа сопровождалось изменением отношения психоаналитиков к роли контрпереноса в аналитическом процессе. Одни психоаналитики исходили из того, что контрперенос имеет столь же существенное значение для аналитической терапии, как и перенос, и, следовательно, тому и другому следует уделять равное внимание при психоаналитическом лечении. Другие, наряду с признанием негативной составляющей контрпереноса, подчеркивали важное значение позитивных характеристик его и необходимость более продуктивного, чем это было сделано З. Фрейдом, изучения контрпереносных реакций аналитика на пациента. Третьи отстаивали позицию, согласно которой контрперенос является важным инструментом работы аналитика и может быть использован в процессе психоаналитической терапии в качестве эффективной техники.

В частности, П. Хайманн в статье «О контрпереносе» (1950) выдвинула следующие положения: требование З. Фрейда об умении аналитика распознавать и контролировать свой контрперенос не означает, что контрперенос является негативным фактором; из этого требования следует, что аналитик должен использовать свои эмоциональные реакции «как ключ к бессознательному пациента»; бессознательное аналитика «понимает бессознательное пациента»; непосредственная эмоциональная реакция аналитика на пациента является «важным ориентиром в бессознательных процессах пациента»; эмоциональная чувствительность аналитика должна носить не интенсивный, а скорее «экстенсивный, дифференцирующий и подвижный характер»; словом, «контрперенос аналитика – это инструмент исследования бессознательного пациента».

Дальнейшие дискуссии по проблеме контрпереноса нашли свое отражение в работах А. Райх «О контрпереносе» (1951), М. Литтла «Контрперенос и реакции пациента на него» (1951), Р. Флисса «Контрперенос и контридентификация» (1953), Г. Раскера «Вклад в проблему контрпереноса» (1953), Д. Орра «Перенос и контрперенос» (1954), Л. Тауэра «Контрперенос» (1956), О. Кернберга «Размышления о контрпереносе» (1965), Г. Лёвельда «Перенос-контрперенос» (1986), Г. Блюма «Контрперенос и теория техники» (1986), Дж. Кохона «Контрперенос: независимый взгляд» (1986), «Контрперенос» (под ред. Е. Слактера, 1987), С. Абенда «Контрперенос и психоаналитическая техника» (1989), С. Стейна «Влияние теории на контрперенос психоаналитика» (1991), Г. Феймберга «Контрпереносная позиция и контрперенос» (1992), М. Соломона «О любви и похоти при контрпереносе» (1997) и других психоаналитиков.

На современном этапе развития теории и практики психоанализа в центре внимания исследователей находятся такие проблемы, как «невроз контрпереноса», идеализация контрпереноса, превращение контрпереноса в эмпатию и различие между ними, технические проблемы контрпереноса при работе с нарциссическими и психотическими пациентами, опасность растворения аналитика в пациенте, углубленное понимание контрпереноса как переноса аналитиком на пациента его собственных эмоциональных реакций, вызванных к жизни неразрешенными внутриличностными конфликтами и как реакции аналитика на перенос пациента.

КОНФЛИКТ ПСИХИЧЕСКИЙ (ВНУТРЕННИЙ) – столкновение разнонаправленных желаний человека, противостояние одной части личности другой, противоречивое отношение индивида к другим людям и самому себе. В классическом психоанализе внутренний конфликт рассматривается в качестве той основы, на которой произрастает невроз.

Конфликты являются составной частью жизнедеятельности человека. Они постоянно возникают в глубинах психики и требуют своего разрешения. В этом нет ничего особенного. Возникновение и разрешение конфликтов – нормальный путь развития человека.

Вместе с тем в глубинах души нередко возникают такие конфликты, разрешение которых может сопровождаться психическими расстройствами человека. З. Фрейд назвал такие конфликты патогенными, то есть ведущими к болезни.

Согласно основателю психоанализа, в принципе каждый человек стремится к получению удовольствия. Конфликт возникает в том случае, если в силу внешних ограничений человеку приходится отказываться от немедленного удовлетворения своих желаний. Подобные ограничения связаны с нравственными нормами и социальными запретами, существующими в обществе. Нормальный конфликт сопряжен с внешним, вынужденным отказом от удовлетворения желаний, несовместимых с требованиями общества. Разрешение этого конфликта осуществляется благодаря попыткам человека иными, но тоже морально допустимыми путями и способами достичь удовольствия. Так, человек может прибегнуть к сублимации, то есть к переключению своих, как правило, сексуальных влечений с запретных целей на социально одобренные. Активизация творческой деятельности в науке и искусстве является, по З. Фрейду, типичным примером нормального разрешения такого конфликта и достижения удовольствия.

Патогенный конфликт предполагает наличие не только внешних, но и внутренних ограничений, связанных с удовлетворением бессознательных влечений человека. Речь идет о тех ограничениях, которые находятся в самом человеке. В представлении З. Фрейда патогенный конфликт – это конфликт между влечениями Я и сексуальными влечениями. В работе «Лекции по введению в психоанализ» (1916/17) он писал: «В целом ряде случаев кажется, будто конфликт происходит между различными чисто сексуальными стремлениями; но, в сущности, это то же самое, потому что из двух находящихся в конфликте сексуальных стремлений одно всегда, так сказать, правильно с точки зрения Я, в то время как другое вызывает отпор Я. Следовательно, конфликт возникает между Я и сексуальностью». Стало быть, не сексуальные влечения как таковые являются причиной возникновения неврозов, а тот патогенный конфликт, который разыгрывается между Я (сознанием) или Сверх-Я (совестью) и сексуальностью.

Благодаря механизмам внутреннего вытеснения своих сексуальных желаний человек лишь формально справляется с внутренними конфликтами, а на самом деле попросту отстраняется от действительности, всецело погружаясь в созданный им иллюзорный и фантастический мир. Уход от неудовлетворяющей действительности завершается, по выражению З. Фрейда, «бегством в болезнь».

Невротическое заболевание – типичный пример такого «бегства в болезнь», свидетельствующий о своеобразных и в общем-то тщетных попытках разрешения человеком своих внутренних конфликтов. По мнению З. Фрейда, невроз как бы заменяет в наше время монастырь, в который обычно удалялись все те, которые разочаровывались в жизни или которые чувствовали себя слишком слабыми для жизни.

Основатель психоанализа приводил образное сравнение, способствующее лучшему пониманию сути того способа разрешения внутренних конфликтов, который характеризуется «бегством в болезнь». Представим себе, что по узкой тропинке, проложенной на крутом склоне скалы, едет на верблюде человек. Неожиданно на повороте появляется лев. Положение безвыходное: тропинка настолько узкая, а лев столь близко, что повернуть обратно и убежать уже невозможно. Человек считает себя обреченным на неминуемую гибель. Ему не остается ничего другого, как или пассивно ожидать своей смерти, или, собравшись с силами, вступить в схватку со львом, хотя шансы на выживание ничтожны. Иначе ведет себя верблюд: столкнувшись с опасностью, он вместе с сидящим на нем человеком бросается в пропасть. Лев остается, что называется, с носом. Но и для человека исход оказывается губительным, ибо он даже не успевает вступить в борьбу за свою жизнь.

Приводя это сравнение, З. Фрейд подчеркивал, что помощь, оказываемая неврозом, дает ничуть не лучшие результаты для человека, чем попытка верблюда избежать гибели от разъяренного льва. Так что подобное разрешение конфликтов никак нельзя признать эффективным.

«Бегство в болезнь» не является подлинным спасением человека, отказывающегося от своих возможностей по мобилизации всех сил на борьбу с опасностями, возникающими в реальных жизненных ситуациях. Такой способ разрешения конфликтов приносит временное облегчение человеку. Но эти конфликты не исчезают. Напротив, они загоняются в глубь человеческой психики, разрушая ее изнутри.

Лучший выход из положения – это мобилизация человеком всех своих сил с целью сознательного, а не бессознательного разрешения возникающих в жизни конфликтов. Такая мобилизация собственных сил прежде всего предполагает осознание человеком своих бессознательных влечений. Психоанализ как раз и стремится к тому, чтобы оказать помощь нуждающимся в переводе бессознательного в сознание.

Задача психоаналитической терапии заключается в том, чтобы с помощью соответствующей техники перевести бессознательное в сознание. Человек должен понять причины возникновения внутреннего конфликта. Должен осознать пагубность бессознательного решения его, приведшего к бегству в болезнь. Обладая соответствующим знанием, человек сможет по-новому разрешить этот конфликт, исходя из сознательного отношения к своим бессознательным влечениям.

Выдвинутые З. Фрейдом представления о психическом конфликте нашли свое дальнейшее отражение в работах многих психоаналитиков. Большинство из них исходило из того, что в основе невроза лежит противоречие между бессознательными влечениями человека и его запрещающей совестью. Однако спорным оставался вопрос об исходных основаниях психического конфликта.

К. Хорни (1885–1952), например, пересмотрела установки классического психоанализа, связанные с происхождением невроза. Она признала важность противостояния бессознательных влечений и запрещающей совести с точки зрения понимания невроза. Однако, по ее мнению, основанный на этом противостоянии психический конфликт является вторичным. Он сам возникает по мере развития невроза. Глубинный источник конфликта коренится в потере невротиком способности понимать логику и причины собственных желаний и поэтому он просто перестает вообще желать чего-либо, так как его желания направлены в противоположные стороны.

В конечном счете основы глубинного конфликта невротика составляют коренные противоречия в тех отношениях, которые складываются у него с другими людьми. Эти отношения характеризуются направленностью человека к людям, против людей или от людей. У нормального человека все три типа отношений дополняют друг друга, поскольку он умеет уступать людям, бороться с ними и держаться обособленно. У невротика эти отношения несовместимы: они не могут соответствовать друг другу, «уживаться», «сосуществовать» друг с другом. Они захватывают его целиком, предопределяя его отношение к самому себе и к жизни в целом. По выражению К. Хорни, конфликт, порождаемый несовместимыми типами отношений, как раз и составляет ядро невроза.

В понимании К. Хорни, нормальный конфликт может осознаваться личностью; невротический конфликт всегда бессознателен. Нормальный конфликт связан с выбором между двумя возможностями, убеждениями или ценностями. Осуществляя свой выбор, человек тем самым разрешает конфликт. Поглощенный своим конфликтом невротик не имеет свободы выбора. Его раздирают внутренние противоречия. Он не может прийти к какому-то одному решению. Отчаянные попытки разрешения конфликта приводят к мучительным переживаниям, беспомощности, страху, накоплению разрушительных сил в глубинах психики.

Невротический конфликт разрушает личность изнутри. Он может быть разрешен только путем изменения внутренних условий, приведших к его возникновению. Поэтому целью психоаналитической терапии является изменение этих условий. Психоанализ помогает невротику осознать его чувства и желания. Он способствует выработке его собственной системы ценностей и установлению отношений с другими людьми на основе осознанных чувств и убеждений.

КОХУТ Хайнц (1913–1981) – австро-американский психоаналитик. Родился в Вене 3 мая 1913 года. Был единственным сыном в богатой австроеврейской семье. Учился в Деблингерской гимназии, имел возможность получить разностороннее образование, включая знания в области искусства и изучение иностранных языков. В 1932 году поступил в Венский университет, в 1938 году стал доктором медицины. Год спустя в связи с угрозой нацизма эмигрировал в Англию, а позднее, в 1940 году – в США.

Х. Кохут получил психоаналитическое образование в Чикаго. С 1941 по 1943 год он работал неврологом в госпитале Чикагского университета. С 1943 по 1947 год – преподаватель неврологии и психиатрии, с 1947 по 1950 год – ассистент профессора психиатрии Чикагского университета, с 1957 года – профессор психиатрии, член правления Чикагского института психоанализа. В 1973 году состоялась его защита докторской диссертации в университете Цинцинната, где он читал курс лекций в качестве приглашенного преподавателя.

В начале своей психоаналитической деятельности Х. Кохут был активным приверженцем классических теорий З. Фрейда. Он считал, что, разработав теорию психического аппарата, основатель психоанализа создал, по его собственному выражению, «прекрасную объяснительную систему психоаналитической метапсихологии», пригодную для понимания структурных неврозов и прежде всего истерии. Однако, по мере погружения в исследовательские и терапевтические проблемы, связанные с лечением пациентов, страдающих нарциссическим расстройством личности, ему пришлось пересмотреть ряд исходных установок классического психоанализа.

В частности, вызывающая восхищение приверженность З. Фрейда к истине, ставшая главной ценностью последующих психоаналитиков, оказалась таковой, что стала, по мнению Х. Кохута, ограничивающим фактором, когда мы пытаемся постичь «формы психопатологии и методы терапии, которые нельзя понять, если рассматривать их с классической точки зрения». Он признавал, что некоторые работы З. Фрейда подготовили почву для развития определенных секторов психологии Самости. Вместе с тем у него сложилось впечатление, что «в области нарциссизма – например, с точки зрения значения нарциссизма в клиническом психоанализе или с точки зрения нарциссизма в истории – ему не удалось теоретически разрабатывать проблемы с той же легкостью и энергией, с какой он проводил исследования в русле структурной психологии, психологии конфликта».

Наряду с идеями З. Фрейда Х. Кохут испытал восхищение от психоаналитических разработок А. Айххорна, Х. Хартманна, Д. Винникотта. От А. Айххортона, у которого он учился в Венском университете, им была почерпнута идея о нарциссическом переносе. Х. Хартманн привлек его внимание новациями, связанными с осмыслением проблемы адаптации, что впоследствии нашло отражение в его собственных работах. От Д. Винникотта он почерпнул представления о переходном объекте. Вместе с тем первоначальная приверженность классическому психоанализу и последующая разработка собственных идей, связанных с психологией Самости, обусловили его критическое отношение к ряду новаций, предложенных некоторыми психоаналитиками.

Во второй половине 40-х годов ХХ столетия Х. Кохут выступил с резкой критикой идей основателя и лидера Чикагской школы психоанализа Ф. Александера о причинной связи между эмоциональными конфликтами и соматическими заболеваниями. В конце 50-х годов он подверг критике позицию тех психоаналитиков, кто выступал против использования интроспективно-эмпатического подхода в психоанализе. В 70-х годах разработка им основных положений психологии Самости сопровождалась критикой представлений Х. Хартманна о модели защиты от влечений, а также обоснованием различий между его собственными идеями и некоторыми концептуальными положениями М. Кляйн и М. Малер.

Пытаясь разобраться в специфике работы с пациентами, страдающими нарциссическим нарушением личности, Х. Кохут проработал значительный пласт психоаналитической литературы. Однако, обнаружив наличие плохо обоснованных и зачастую противоречивых концептуальных положений, он обратился к непосредственному наблюдению клинических феноменов, на основе которых выдвинул новые идеи, составившие основу того, что было им названо психологией Самости.

Исследовательская и терапевтическая деятельность Х. Кохута получила признание среди части американских психоаналитиков и принесла ему всемирную известность. В 1963–1964 годах он стал президентом Чикагской психоаналитической ассоциации и вице-президентом Международной психоаналитической ассоциации, в 1964–1965 годах – президентом Американского психоаналитического общества.

Скончался в Чикаго 8 сентября 1981 года.

Х. Кохут является автором ряда статей и книг, в которых обоснована необходимость в реализации интроспективно-эмпатического подхода в психоанализе и развитии психологии Самости. Среди них наиболее значимыми являются статьи «Интроспекция, эмпатия и психоанализ» (1959), «Поиск Самости» (1978), «Нарушения Самости и их лечения» (1978, совместно с Э. Вольфом), «Интроспекция, эмпатия и полукруг психического здоровья» (1982), «Как излечивает анализ?» (1984), а также книги «Анализ Самости» (1971) и «Восстановление Самости» (1977).

КУЛЬТУРА – организация жизни людей, представленная в продуктах материальной и духовной деятельности, в системе социальных институтов, нравственных норм и ценностей, предопределяющих отношения человека к окружающему миру, другим индивидам и самому себе.

Психоаналитические представления о культуре нашли отражение в трудах З. Фрейда, включая его статью «Культурная» сексуальная мораль и современная нервозность» (1908), а также работы «Будущее одной иллюзии» (1927), «Недовольство культурой» (1930). Под культурой он понимал «всю сумму достижений и учреждений, отличающих нашу жизнь от жизни наших животных предков и служащих двум целям: защите людей от природы и урегулированию отношений между людьми».

В статье «Культурная» сексуальная мораль и современная нервозность» З. Фрейд высказал мысль, согласно которой в общем и целом культура построена на подавлении страстей человека. По его мнению, каждый человек поступился частью своих сексуальных влечений, агрессивных и мстительных наклонностей и из этих вкладов выросли материальные и духовные блага культуры. Исходя из истории развития сексуального инстинкта он различал три ступени культуры: (1) на которой удовлетворение сексуального влечения не преследует цели размножения; (2) на которой все, не служащее цели размножения, подавлено; (3) на которой только законное размножение допускается в качестве сексуальной цели.

По мере развития культуры возрастали требования, предъявляемые к человеку и связанные с подавлением его сексуальных и агрессивных влечений. Однако, как считал З. Фрейд, для большинства людей существует граница, за пределами которой их конституция не может следовать культурным требованиям. Строгое следование данным требованиям приводит таких людей к невротизации. «Невротики – это тот класс людей, которые при сопротивлении со стороны организма под влиянием культурных требований только кажущимся образом и неудачно подавляют свои инстинкты и вследствие этого могут работать на пользу культуры только или с большей затратой, или при внутреннем оскудении, или же от времени до времени, как больные, должны от нее отказаться».

В работе «Будущее одной иллюзии» основатель психоанализа сформулировал несколько положений, касающихся психоаналитического понимания культуры. Их суть сводилась к следующему: всякая культура покоится на принуждении и запрете влечений; существование культуры зависит от напряженного труда и самоотречения; институты культуры могут поддерживаться лишь известной мерой насилия, поскольку люди не имеют спонтанной любви к труду, а доводы разума бессильны против страстей; каждый отдельный индивид «виртуально является врагом культуры»; у всех людей имеют место антикультурные тенденции и у большинства лиц они достаточно сильны, чтобы определять их поведение в обществе; проблематичным является ответ на вопрос о том, достижимо ли такое переупорядочение человеческого общества, в результате которого иссякнут источники неудовлетворенности культурой; если бы удалось враждебное культуре большинство превратить в меньшинство, то тем самым «было бы достигнуто очень многое, пожалуй, даже все, что можно достичь».

Поскольку культура строится на принуждении к труду и на отказе от влечений, то она неизбежно вызывает сопротивление со стороны многих людей. Чтобы поддержать свое существование и развитие, она должна защищать себя. Средствами защиты служат принуждение и иные меры, призванные примирить людей с культурой и вознаградить их за принесенные жертвы. Эти средства З. Фрейд назвал «психологическим арсеналом культуры». Образование Сверх-Я, олицетворяющего собой уход внешнего принуждения внутрь человеческой психики, – «в высшей степени ценное психологическое приобретение культуры». Личности, в которых произошло усиление Сверх-Я, превращаются из противников культуры в их носителей. Однако, как подчеркивал основатель психоанализа, большинство культурных людей не отказывают себе в удовлетворении алчности, агрессивности, сексуальных страстей, и это продолжается на протяжении всей истории развития культуры.

В работе «Недовольство культурой» З. Фрейд подчеркнул, что вследствие изначальной враждебности людей культурному сообществу постоянно угрожает распад. Поэтому культура должна напрягать все свои силы, чтобы положить предел сексуальным и агрессивным влечениям человека, сдержать их с помощью соответствующих психических реакций. Для этого на службу привлекаются средства идентификации и сублимации. Кроме того, как в каждом человеке формируется Сверх-Я, так и в каждом культурном сообществе образуется Сверх-Я культуры, имеющее свои идеалы и требования, к которым относятся объединяемые под именем этики требования к взаимоотношениям между людьми. И если развитие культуры имеет сходство с развитием индивида, то психоаналитик вправе поставить вопрос о том, не являются ли многие культурные эпохи невротическими.

В конечном счете З. Фрейд пришел к убеждению, согласно которому программе культуры противостоит инстинкт агрессивности, агрессивное влечение является представителем инстинкта смерти и, следовательно, смысл культурного развития состоит в противоборстве между Эросом и Смертью, инстинктом жизни и инстинктом деструктивности. По его мнению, роковым для рода человеческого остается вопрос: «удастся ли – и в какой мере – обуздать на пути культуры влечение к агрессии и самоуничтожению, ведущее к разрушению человеческого существования».

Представления З. Фрейда о культуре получили свое дальнейшее развитие в работах ряда психоаналитиков. Широко распространенной стала точка зрения, в соответствии с которой развитие культуры способствует подавлению сексуальных влечений человека, что ведет к его невротизации. Вместе с тем некоторые исследователи выступили против обнаруженного З. Фрейдом своего рода замкнутого круга – подавление влечений человека ведет к становлению культуры, развитие которой, в свою очередь, способствует еще большему их подавлению. В частности, Г. Маркузе (1898–1979) предпринял попытку вывести из теории инстинктов основателя психоанализа возможность развития нерепрессивной культуры. В работе «Эрос и цивилизация. Философское исследование учения Фрейда» (1955) он стремился показать, что «негативные стороны современной культуры указывают на устаревание существующих общественных институтов и возникновение новых форм цивилизации», сама теория Фрейда дает основания воздержаться от отождествления цивилизации с репрессией и, следовательно, возможна концепция «нерепрессивной цивилизации», основанная на принципиально иных отношениях между человеком и природой, на «принципиально ином опыте человеческого бытия».

Л

ЛАКАН Жак-Мари-Эмиль (1901–1981) – французский психоаналитик. Родился в Париже 13 апреля 1901 года в семье, придерживающейся католических традиций. Учился в иезуитской школе, изучал латинский язык, интересовался философией и литературой. Обучаясь в медицинской школе, заинтересовался психоаналитическими идеями. Поступив на медицинский факультет Парижского университета, специализировался в области психиатрии. Получив медицинское образование, в 1927 году приступил к клинической деятельности.

В 1932 году Ж. Лакан защитил докторскую диссертацию «О параноидном психозе и его отношении к личности». Прошел личный анализ у Р. Левенштейна. В 1934 году стал членом Парижского психоаналитического общества. Во время нацистской оккупации Франции в знак протеста прекратил свою официальную профессиональную деятельность. В послевоенный период стал активно разрабатывать психоаналитические идеи и ввел ряд новаций в психоаналитическую практику, за что в 1962 году был исключен из Международной психоаналитической ассоциации. В 1949 году выступил с докладом на ХVI Международном конгрессе по психоанализу, после чего приобрел широкую известность. Доклад «Стадия зеркала и ее роль в формировании функции Я в том виде, в каком она предстает нам в психоаналитическом опыте» представлял собой дальнейшее развитие идей о стадии зеркала, ранее высказанных им в 1936 году.

C 1953 года Ж. Лакан – профессор психиатрии госпиталя Сент-Анн. На протяжении 50-х годов он вел семинары, которые привлекли внимание французской интеллигенции. Его семинары посещали известные ученые, философы, литературоведы, такие как С. Альтуссер, М. Мерло-Понти, П. Рикёр и другие.

В 1953 году в Парижском психоаналитическом обществе произошел раскол, в результате которого «лакановская тройка», включающая в себя В. Гранова, С. Леклера, Ф. Перье, и их приверженцы покинули данное общество. Было создано Французское общество психоанализа, руководителем которого стал Ж. Лакан. Это общество было отвергнуто Международной психоаналитической ассоциацией, в результате чего входящие в него психоаналитики оказались в трудном положении. В начале 60-х годов наметились разногласия в «лакановской тройке», обострение которых привело к очередному расколу уже во Французском обществе психоанализа. Группа учеников Ж. Лакана приняла решение отделиться от него. Одновременно частью французских аналитиков была подписана резолюция об исключении Ж. Лакана из списка официально признанных психоаналитиков, имеющих право проводить учебный анализ. Было создано новое общество, Французское психоаналитическое объединение, признанное Международной психоаналитической ассоциацией и порвавшее отношения с Ж. Лаканом, который в 1963 году основал Фрейдовскую школу Парижа. Этой школой Ж. Лакан руководил на протяжении 60 – 70-х годов. В 1980 году он создал «школу фрейдизма». Умер в Париже 9 сентября 1981 года.

Идеи Ж. Лакана нашли широкую поддержку среди французской интеллигенции. Он стал своего рода культурным героем, бескомпромиссно выступавшим против американского влияния во Франции и против институционального психоанализа, особенно широко распространенного в США. Некоторые теоретики стали называть его «французским Фрейдом», а журналисты заявили, что ХХ век должен быть назван «веком Лакана».

Выдвинув лозунг «Назад к Фрейду», на своих семинарах Ж. Лакан подробно разбирал тексты основателя психоанализа и давал им соответствующую интерпретацию, привлекая тем самым молодых психоаналитиков к освоению оригинального наследия классического психоанализа. Не случайно некоторые исследователи подчеркивали, что «Лакан сделал психоанализ превалирующей интеллектуальной дисциплиной во Франции». Он внес заметную лепту в формирование и распространение структурного психоанализа, который в настоящее время имеет своих приверженцев не только во Франции, но и в других странах мира.

На становление концепций структурного психоанализа оказали воздействие различные мыслители. Во всяком случае Ж. Лакан находился под идейным воздействием немецких философов Гегеля и М. Хайдеггера, лингвистов Ф. де Соссюра и Р. Якобсона, антрополога К. Леви-Строса и представителей других научных дисциплин.

При жизни Ж. Лакана им было опубликовано несколько работ, включая такие, как «Стадия зеркала и ее роль в формировании функции Я» (1936), «Функция и поле речи и языка в психоанализе» (1953), «Тексты» (1966), «Четыре основные концепции психоанализа» (1978). После смерти было опубликовано несколько томов, включающих в себя материалы семинаров, которые он вел в 50 – 60-х годах.

ЛАТЕНТНЫЙ ПЕРИОД – период инфантильной сексуальности, характеризующийся ослаблением активности в сфере половой деятельности и скрытым проявлением психосексуальных процессов. В классическом психоанализе латентный период относится к временному интервалу, начинающемуся в пяти-шестилетнем возрасте ребенка и завершающемуся к пубертату, то есть к наступлению половой зрелости.

Представление о «сексуальном латентном периоде» было заимствовано З. Фрейдом (по его собственному признанию) у берлинского врача В. Флисса (1858–1928), с которым он вел интенсивную переписку на протяжении нескольких лет с 1887 по 1904 год. Предлагая свое понимание специфики этого периода, он исходил из того, что в период частичной или полной латентности в психосексуальном развитии ребенка происходит задержка на пути реализации сексуального влечения, в результате чего наблюдается формирование чувств отвращения и стыда, возникновение эстетического и этического требования идеала. Инфантильные сексуальные переживания сохраняются у ребенка на долгие годы, однако в латентном периоде соответствующие влечения отводятся от сексуальных объектов и переключаются на другие цели, что ведет к освобождению сексуальной энергии и приданию ей характера культурного освоения мира (сублимация).

С точки зрения З. Фрейда, развитие процессов сублимации берет свое начало именно в сексуальном латентном периоде детства. В этот период сексуальные переживания детских лет не находят своего истинного применения, так как функция продолжения рода появляется позднее. Вместе с тем исходящая из эрогенных зон инфантильная сексуальность вызывает такие реактивные образования, которые создают своего рода плотины для подавления неприятных чувств типа отвращение, стыд, мораль. Время от времени не поддавшаяся сублимированию часть инфантильной сексуальности может сохранить свою деятельность в течение всего латентного периода до момента усиленного проявления сексуального влечения при наступлении половой зрелости. В этом случае, как замечал З. Фрейд в работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905), воспитатели «преследуют все сексуальные проявления ребенка как «пороки», не будучи в состоянии ничего предпринять против них».

Основатель психоанализа считал, что затишье и спад в сексуальном развитии ребенка – типичная картина детского психосексуального развития, наблюдаемая примерно с шестого до восьмого года жизни. Но он также полагал, что латентного периода может и не быть. В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) он замечал, что латентный период «вовсе не обязательно прерывает на время сексуальную деятельность и гасит сексуальные интересы по всей линии». Другое дело, что перед наступлением латентного периода большинство сексуальных переживаний подвергается инфантильной амнезии, окутывается «амнестическим покрывалом», разорвать которое может только аналитическое исследование.

Латентный период соотносился З. Фрейдом с формированием и угасанием эдипова комплекса. В его понимании в раннем возрасте ребенок испытывает либидозную привязанность к родителям. Однако эта привязанность вступает в конфликт с нарциссическим отношением ребенка к своим частям тела, к которым он проявляет особый интерес при сексуальном исследовании себя и лиц противоположного пола. Детские представления о возможности кастрации (мальчик) или уже свершившейся кастрации (девочка) ведут к тому, что ребенок отвращается от эдипова комплекса. Происходит отказ от либидозной привязанности к родителям, идентификация с родительским авторитетом, строгость которого обеспечивает запрет на инцест. Рассматривая изменения, происходящие в психике ребенка, в работе «Гибель эдипова комплекса» (1924) З. Фрейд подчеркнул, что связанные с эдиповым комплексом либидозные стремления становятся заторможенными, частично десексуализируются, сублимируются и превращаются в нежные побуждения. Собственно, этим процессом начинается «латентный период, прерывающий сексуальное развитие ребенка». В конечном счете, как полагал З. Фрейд, психоанализ способствует обнаружению непосредственной связи между эдиповым комплексом, угрозой кастрации, образованием особой инстанции в психике ребенка (Сверх-Я) и латентным периодом в процессе инфантильного психосексуального развития.

З. Фрейд рассматривал существующие отношения между эдиповым комплексом, сексуальным запугиванием (угрозой кастрации), образованием Сверх-Я и наступлением латентного периода как типичные, свойственные всем детям. Однако он не утверждал, что подобный тип отношений является единственно возможным. Более того, он подчеркивал, что изменения в хронологичности и последовательность этих процессов должны иметь важное и существенное значение для развития человека.

ЛИБИДО (лат. libido – вожделение, желание, стремление) – понятие, используемое для обозначения психической энергии, дающей толчок к разнообразным проявлениям сексуальности, направленной на различные объекты и дающей о себе знать при протекании психических процессов и образовании структур индивидуально-личностного и социокультурного порядка.

Понятие «либидо» было использовано Цицероном, по словам которого, «libido или необузданное желание» противно разуму и может быть встречено «у всех глупцов». В научную литературу оно было введено во второй половине ХIХ века в работах М. Бенедикта «Электротерапия» (1868), А. Молля «Исследование сексуального либидо» (1898) для обозначения сексуального влечения, полового инстинкта. В начале ХХ века термин «либидо» получил широкое распространение в рамках психоанализа для описания разнообразных проявлений сексуальности.

З. Фрейд использовал понятие «либидо» до того, как возник психоанализ. Если термин «психоанализ» был введен им в научный оборот в 1896 году, то его первое использование понятия либидо относится к середине 1894 года и находит свое отражение в его работе «Проект научной психологии», которая по частям посылалась его берлинскому врачу В. Флиссу (1858–1928) и которая не была опубликована при жизни З. Фрейда. Проводя различие между неврозом страха и меланхолией, он писал о том, что для первого феномена характерно накопление физического сексуального напряжения, в то время как для второго – накопление психического сексуального напряжения. Внешний источник возбуждения вызывает в психике такое изменение, которое, нарастая в количественном отношении, превращается в психическое возбуждение. Достигнув определенного количества, физическое сексуальное напряжение порождает «психическое либидо, которое затем ведет к коитусу». Невроз страха характеризуется дефицитом «сексуального аффекта, психического либидо».

Несколько месяцев спустя, в конце 1894 года З. Фрейд писал о том, что пациент, который объясняет свое нежелание есть отсутствием аппетита, на самом деле имеет другую причину, так как утрата аппетита в сексуальных терминах есть не что иное, как «потеря либидо». В этом отношении, как он полагал, меланхолия представляет собой «траур по утраченному либидо». Более двух десятилетий спустя эти идеи нашли свое дальнейшее отражение в его работе «Скорбь и меланхолия» (1917), где было подчеркнуто, что при меланхолии завязывается множество поединков за объект, в которых ненависть и любовь противостоят друг другу – «первая, чтобы освободить либидо от объекта, вторая, чтобы под натиском сохранить позицию либидо».

В письмах В. Флиссу 1897 года содержатся размышления З. Фрейда об инфантильной сексуальности, в соответствии с которыми отсрочка реализации либидо в раннем возрасте может вести к подавлению и неврозам. Впоследствии эти размышления получили свое дальнейшее развитие в его работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905), в которой при рассмотрении стадий психосексуального развития ребенка он соотносил либидо с сексуальным желанием человека по аналогии с голодом, соответствующим пищевому инстинкту. В последующих переизданиях данной работы З. Фрейд выдвинул психоаналитическую теорию либидо. В соответствии с ней под либидо понималась способная к количественному изменению сила, которая «может измерять все процессы и превращения в области сексуального возбуждения».

Для З. Фрейда либидо – это прежде всего особый вид энергии, отличающийся от энергии, положенной в основу душевных процессов. Ее специфика состоит в том, что либидо имеет особое происхождение, связанное с сексуальным возбуждением, и обладает характером психически выраженного количества энергии. Исходя из такого понимания либидозной энергии, З. Фрейд считал, что ее увеличение или уменьшение, распределение или сдвиг должны дать возможность «объяснить наблюдаемые психосексуальные феномены». Если либидо находит свое психическое применение, чтобы вступить в связь с сексуальными объектами, то в этом случае можно видеть, как оно фиксируется на объектах, переходит от одного объекта к другому и направляет сексуальную деятельность человека, ведущую к удовлетворению, то есть частичному и временному ослаблению, затуханию либидозной энергии.

В работе «О нарциссизме» (1914) теория либидо получила у З. Фрейда дальнейшее развитие путем различения «объект-либидо» и «Я-либидо», что было связано с тремя обстоятельствами: более тщательной, чем ранее, проработкой вопроса об отношении человека к собственному телу как сексуальному объекту; терапевтической деятельностью, в процессе которой психоаналитик сталкивался с нарциссическим поведением больных, чей нарциссизм являлся не перверсией, а либидозным дополнением к эгоизму инстинкта самосохранения; наблюдениями над жизнью примитивных народов и детей, позволившими сделать предположение, что первоначально либидо концентрируется на собственном «Я» (первичный нарциссизм), впоследствии часть либидо переносится на объекты (объект-либидо), но этот перенос может быть не окончательным, в результате чего либидо может снова обратиться внутрь (вторичный нарциссизм).

Говоря о различных видах психической энергии, З. Фрейд полагал, что «сначала, в состоянии нарциссизма, оба вида энергии слиты воедино, и наш грубый анализ не в силах их различить, и только с наступлением привязанности к объектам является возможность отделить сексуальную энергию в виде либидо от энергии влечений Я». В ранних работах основоположника психоанализа как раз и осуществлялось деление влечений на сексуальные и влечения Я, а под либидо понималась сексуальная энергия, в виде которой сексуальное влечение стремится к своей реализации и в конечном счете оставляет неизгладимый след в жизни человека.

Представленная в работе «О нарциссизме» теория либидо З. Фрейда была своего рода ответом на те новации, которые внес К.Г. Юнг (1875–1961) в психоаналитическое понимание либидо, что нашло свое отражение в его книге «Либидо, его метаморфозы и символы» (1912). Произошедший в 1913 году окончательный разрыв между ними был обусловлен рядом обстоятельств, среди которых важное место занимало расхождение во взглядах на либидо. Если в первой части «Либидо, его метаморфозы и символы» К.Г. Юнг еще придерживался фрейдовского понимания либидо, высказав лишь отдельные соображения о возможности использования понятия либидо для объяснения того, что он назвал «неврозом инверсии», то во второй части данной работы он уже недвусмысленно писал не только о необходимости перенесения фрейдовской теории либидо в психотическую область, но и о расширенной трактовке либидо как такового.

Ознакомившись с первой частью материала, позднее вошедшего в публикацию «Либидо, его метаморфозы и символы», З. Фрейд в одном из писем К.Г. Юнгу конца 1911 года заметил, что юнговские размышления о либидо показались ему интересными. В то же время он высказал опасения по поводу возможных недоразумений в связи с расширенной трактовкой либидо и подчеркнул, что для него либидо не идентично любому желанию и что, согласно его гипотезе, существует только два влечения (сексуальное и влечение Я) и «только энергия полового влечения может называться либидо». З. Фрейд был озабочен тем, что К.Г. Юнг может надолго исчезнуть, по его словам, «в клубах религиозно-либидозного тумана». Предчувствуя негативное отношение к его новациям, швейцарский психиатр не послал основателю психоанализа рукописный вариант второй части своей работы, в которой вместо «описательно-психологического» или «актуально-полового» понятия либидо предлагалось им «генетическое» определение, в соответствии с которым термин «либидо» стал обозначать выходящую за пределы сексуальности психическую энергию вообще. Юнговское понимание либидо означало фактически десексуализацию, поскольку в расширенной трактовке либидо охватывало, помимо сексуальности, другие формы «душевной энергии». Поэтому нет ничего удивительного, что, прочитав книгу К.Г. Юнга о либидо, З. Фрейд в очередном письме ответил ему, что эта работа «очень понравилась в частностях, но не понравилась в целом».

С точки зрения К.Г. Юнга, либидо представляет собой не столько сексуальность, сколько психическую, душевную энергию как таковую, проявляющуюся в жизненном процессе и субъективно воспринимаемую человеком в качестве бессознательного стремления или желания. Поскольку либидо претерпевает сложную трансформацию, принимая разнообразные символические формы, то расшифровка и толкование либидозной символики признается в качестве одной из существенных задач аналитической психологии, выдвинутой К.Г. Юнгом в противовес классическому психоанализу З. Фрейда.

В работе «Либидо, его метаморфозы и символы» К.Г. Юнг утверждал, что фрейдовская теория либидо оказалась несостоятельной применительно к больным, страдающим шизофренией, и именно поэтому ему пришлось прибегнуть к расширенному понятию либидо, тем более что, по его мнению, при анализе случая Шребера основатель психоанализа сам отказался от сексуального значения либидо и отождествил его с психическим интересом вообще. Подобное утверждение вызвало резкую критику со стороны венгерского психоаналитика Ш. Ференци, который попытался защитить фрейдовскую теорию либидо. В свою очередь, полемизируя по этому поводу со швейцарским психиатром, З. Фрейд в своей работе «О нарциссизме» заметил, что утверждение К.Г. Юнга слишком поспешно, приводимые им доказательства недостаточны, он «никогда и нигде не заявлял о таком отказе от теории либидо».

Полемика между К.Г. Юнгом и З. Фрейдом в связи пониманием либидо привела к тому, что долгое время основатель психоанализа не признавал расширенного толкования этого понятия. Правда, выступая против различного рода обвинений его в «пансексуализме», он подчеркивал, что в психоанализе действительно имеет место расширенная трактовка сексуальности, если понимать под этим исследование детской сексуальности и так называемых перверсий (сексуальных извращений). Но только в 20-е годы он стал использовать более благозвучное понятие Эрос. При этом он неизменно подчеркивал, что расширенная сексуальность психоанализа близка к Эросу «божественного» Платона и что «в своем происхождении, действии и отношении к половой любви «Эрос» Платона совершенно конгруэнтен нашему пониманию любовной силы психоаналитического либидо».

В целом, на начальном этапе становления и развития психоанализа термин «либидо» использовался З. Фрейдом при объяснении как причин возникновения психических расстройств, неврозов, так и хода психического развития нормального человека, его научной и художественной деятельности (сублимация). В более поздний период, в работах 20 – 30-х годов, психоаналитические представления о либидо стали составной частью его учения о влечении к жизни (Эрос) и влечении к смерти.

ЛОГОТЕРАПИЯ (от греч. «логос» – дух, смысл) – одно из направлений психотерапии, акцентирующее внимание на духовной сущности человека и осуществляющее терапию в духовных терминах.

Основателем логотерапии, фокусирующей внимание на смысле человеческого существования, является австрийский психотерапевт В. Франкл (1905–1997), который в статье «Философия и психотерапия. К вопросу об основаниях экзистенциального анализа» (1938) выдвинул идею о необходимости развития психотерапии с точки зрения использования духовного элемента при работе с пациентами. Он исходил из того, что классический психоанализ З. Фрейда (1856–1939) и индивидуальная психология А. Адлера (1870–1937) с их акцентами на вытеснении и оранжировке, эдиповом комплексе и комплексе неполноценности, необходимости осознания бессознательного и значении ответственности раскрыли лишь тот или иной аспект человеческого существования, в то время как для выявления истинной картины человека оба аспекта должны быть объединены с целью выхода за пределы динамики его аффектов и актуализации его латентных ценностей духовного порядка. Фактически им был поставлен вопрос о необходимости такой формы психотерапии, которая «проникала бы глубже динамики аффектов, вскрывала бы за психическим страданием невротика его духовную борьбу». Речь шла о более глубокой (по сравнению с выявлением за физическими симптомами их психических причин) терапевтической деятельности, ориентированной на обнаружение страданий человеческого духа и облегчение этих страданий.

Логотерапия не подменяет собой психотерапию как таковую, а лишь дополняет ее. В отличие от предшествующих видов терапии она основывается на экзистенциальном анализе, экзистенциально-аналитическом подходе к лечению невротических расстройств человека в терминах его свободы и осознания ответственности.

В теоретическом отношении логотерапия исходит из признания того, что первичной мотивирующей силой человека является не стремление к удовольствию (З. Фрейд), не воля к власти (А. Адлер), а его стремление найти смысл собственной жизни. Это стремление к смыслу или «воля к смыслу» могут быть фрустрированы. Экзистенциальная фрустрация, «экзистенциальный вакуум» способны привести к специфическому неврозу, названному в логотерапии «ноогенным неврозом», возникающим не на психологической почве (психогенный невроз), а в ноологической сфере (от греч. «ноос» – дух, смысл) человеческого существования. Логотерапия стремится провести человека через его экзистенциальный кризис роста и развития.

Поскольку логотерапия добивается того, чтобы пациент осознал скрытый смысл своего существования, то она является аналитической, напоминающей психоанализ. Вместе с тем логотерапия не ограничивается выявлением и осознанием инстинктивных факторов в бессознательном пациента. Она акцентирует внимание на «духовном бессознательном», воле к смыслу, реализации потенциального смысла человеческого существования. В этом отношении логотерапия, как подчеркивал В. Франк, расходится с классическим психоанализом в том, что она рассматривает человека как такое существо, «главной целью которого является осуществление смысла и актуализация ценностей, нежели простое удовлетворение влечений и инстинктов, простое примирение конфликтующих «оно», «я» и «сверх-я» или адаптация и приспособление к обществу и среде».

В практическом плане логотерапевтический подход к лечению невротических расстройств включает в себя установку, согласно которой невротические симптомы могут корениться в физических изменениях или психических проявлениях, выступать в форме средства достижения цели в социальной области или как модус существования человека. Лишь последняя форма психического заболевания становится объектом экзистенциального анализа и поэтому логотерапия имеет дело с неврозами, понимаемыми как продукт принятия решений, способ существования, род духовной установки человека. Отсюда цель логотерапии, заключающаяся не в лечении отдельного симптома или болезни в целом, а в трансформации взглядов невротика на его невроз.

Если обычная психотерапия ориентируется на освобождение человека от психических нарушений, а классический психоанализ – на расширение сферы Я (сознания) относительно сферы Оно (бессознательного), то логотерапия стремится сделать людей свободными в другом смысле, а именно свободными для того, чтобы они могли принять свою ответственность на самих себя. Речь идет не о навязывании ценностей жизни пациенту, а о свободном выборе им ответственности за принятие тех или иных ценностей. По словам В. Франкла, задача логотерапии, или экзистенциального анализа, состоит в том, чтобы «привести личность на те позиции, где она может самостоятельно определять свои задачи, исходя из осознания своей ответственности, и может найти ясный, уникальный и единственный смысл своей жизни». Акцент на ответственности отражается в категорической максиме логотерапии: «Жить так, как если бы ты живешь уже второй раз и как если бы ты поступал в первый раз так же неправильно, как собираешься поступить сейчас!»

Логотерапия основывается на использовании не только экзистенциального анализа, но и специальной терапевтической техники. Эта техника лечения включает в себя методы парадоксальной интенции и дерефлексии. Метод парадоксальной интенции сводится к стремлению привести пациента к такому состоянию, чтобы он не избегал невротических симптомов, не боролся с ними, а, напротив, преувеличивал их и тем самым оказался способным дистанцироваться по отношению к неврозу посредством высмеивания его. Метод дерефлексии предполагает нейтрализацию гиперрефлексии пациента, его невротической склонности к самонаблюдению посредством игнорирования его невротических симптомов.

В конечном счете логотерапевтическая техника лечения предназначена для изменения внутренних установок пациента по отношению к своему заболеванию. Поэтому целью логотерапии является не светская исповедь, способствующая подчас смягчению страданий пациента, а медицинское служение, помогающее ему трансформировать его страдания во внутренние достижения с тем, чтобы придать смысл его собственной жизни. По мнению В. Франкла, человек может придать смысл своей жизни посредством реализации трех типов ценностей: творческих ценностей (творческой деятельности, созидания); ценностей переживания (связанных с переживаниями в процессе познания, созерцании прекрасного, восприятия добра); и ценностей установки, то есть отношения или страдания (видение смысла даже в безнадежной ситуации, в которой человек оказывается не в силах что-либо противопоставить, как, например, в случае неизбежной смерти).

Логотерапия не ответственна за наличие или отсутствие смысла и жизненных ценностей у пациента. Логотерапевт не навязывает пациенту ценностные суждения. Его роль состоит в расширении поля зрения пациента, с тем чтобы он смог увидеть, осознать весь спектр смыслов и ценностей, а затем актуализировать потенциальный смысл своей жизни. При этом логотерапевт придерживается точки зрения, согласно которой «подлинный смысл жизни должен быть найден в окружающем мире скорее, нежели в самом человеке или в его собственной психике». Это значит, что ответственность за нахождение пациентом смысла его жизни лежит на нем самом. Логотерапия лишь стремится побудить пациента к осознанию его собственной ответственности, к самостоятельному принятию ее на себя. Таким образом, она выступает в качестве терапевтического средства, способствующего обучению ответственности.

ЛЭЙНГ Рональд Дэвид (1927–1989) – шотландский психиатр и психоаналитик. Родился в Гованхилле, Глазго, в 1927 году. В 1932 году поступил в грамматическую школу для мальчиков, где был одним из лучших учеников по классическим дисциплинам и музыке. В 1944 году получил диплом королевской музыкальной академии, в 1945 году – королевского музыкального колледжа. Во время обучения проявил интерес к работам как философов, включая Ф. Ницше, С. Кьеркегора, так и психоаналитиков, прежде всего к работам З. Фрейда. Поступил на медицинский факультет университета Глазго, в котором учился в период 1945–1951 годов. Начал свою профессиональную деятельность в психиатрической клинике, в результате чего стал специализироваться в сфере психиатрии. В 1951 году был призван в армию, где работал в качестве психиатра. После возвращения из армии в 1953 году стал работать в Гартневэльской психиатрической больнице в Глазго, где завершил свое психиатрическое образование. Принимал участие в экспериментальном лечении шизофреников в условиях, когда пациенты вели активный образ жизни, занимались приготовлением пищи, приобщались к художественной деятельности, носили такую же одежду, как и врачи.

В 1956 году Р. Лэйнг стал квалифицированным психиатром, получил место старшего регистрата в Тэвистокской клинике в Лондоне и стал проходить психоаналитическую подготовку в Институте психоанализа. В 1960 году в качестве психоаналитика открыл частную практику в Лондоне и стал экспериментировать с наркотиками, особенно с ЛСД. В том же году опубликовал книгу «Расколотое Я», которая получила благожелательные рецензии в медицинских журналах, но оказалась не востребованной у массового читателя. В 1962 году возглавил Лангхэмскую клинику в Лондоне. В последующие годы стал выступать в средствах массовой информации и на британском телевидении вел передачу по проблемам сумасшествия, здоровья и семьи. Переизданная в 1965 году его работа «Расколотое Я» стала бестселлером. В том же году он совместно с А. Эстерсоном и Г. Купером начал осуществлять проект по созданию коммуны Кингсли Холл. Это была экспериментальная коммуна, в рамках которой при работе с шизофрениками использовались наркотики, а пациенты и врачи находились в равном положении. Работа в данной коммуне осуществлялась на протяжении пяти лет, пока соответствующий проект не был закрыт в 1970 году. Наряду со своими коллегами Р. Лэйнг стал одним из лидеров антипсихиатрического движения, выступавшего против официальной психиатрии.

В 1971 году Р. Лэйнг со своей второй женой и двумя детьми совершил путешествие в Шри Ланку, где на протяжении двух месяцев изучал медитацию в одном из буддистских монастырей. В том же году он посетил Индию, где в течение трех месяцев учился у индусского аскета Гангроти Баба, посвятившего его в культ индийского божества Кали, изучал санскрит и посетил Говинду Лама, который был гуру для Тимоти Лири, приобщавшего западную молодежь к экспериментированию с ЛСД.

По возвращении в 1972 году в Лондон Р. Лэнг продолжил свою работу в качестве психиатра и психоаналитика, а также совершил турне в США, где выступил с циклом лекций. Встреча с психотерапевтом Э. Фэр, практиковавшей психодраму «возрождение» для лечения пациентов, привела к тому, что в 1973 году он использовал эту технику на себе. За свою деятельность по развитию движения антипсихиатрии он удостоился особой чести, когда в 1985 году в Национальной портретной галерее Шотландии появился его портрет. В 1987 году его имя было вычеркнуто из официального списка членов медицинского сообщества, имеющих право заниматься медицинской практикой. Умер от сердечного приступа во время игры в теннис во Франции в 1989 году.

Р. Лэнг – автор работ «Расколотое Я» (1960), «Я и другие» (1961), «Политика переживания и райская птица» (1967), «Узлы» (1971), «Вы любите меня?» (1976), «Факты жизни» (1976), «Разговоры с детьми» (1978), «Мудрость, сумасшествие и безумие» (1985).

ЛЮБОВЬ – обобщенное понятие, используемое для описания и характеристики переживаний и чувств человека, связанных с его отношением к другим людям, предметам, идеям, миру в целом и самому себе.

В классическом психоанализе под любовью понималось прежде всего такое взаимоотношение между людьми, которое обусловлено аффективным проявлением либидо, то есть сексуальной энергии. Хотя З. Фрейд считал, что существо того, что в психоанализе называют любовью, является не чем иным, как обычным, воспеваемым поэтами пониманием любви, а именно сексуальное взаимодействие между людьми, тем не менее ему не было чуждо представление о любви, выходящее за рамки исключительно интимных отношений. Не случайно в работе «Массовая психология и анализ человеческого Я» (1921) он писал: «Мы, однако, не отделяем всего того, что вообще в какой-либо мере связано с понятием любви, то есть, с одной стороны, любовь к себе, с другой стороны, любовь родителей, любовь детей, дружбу и общечеловеческую любовь, не отделяем и преданности конкретным предметам или абстрактным идеям».

В историческом плане любовь соотносилась З. Фрейдом с влечением человека к сексуальному объекту и выступала наравне с внешней нуждой, обусловленной необходимостью совместной жизни людей. В этом отношении Эрос и Ананке (нужда) являлись для него «предками человеческой культуры». Любовь рассматривалась в качестве «основания культуры», вызывающая сильнейшее переживание удовольствия половая (генитальная) любовь – как прообраз счастья человека.

В понимании З. Фрейда, любовь заложила основы семьи еще в древности. Она не отрекается от прямого сексуального удовлетворения и в современной культуре. Более того, любовь продолжает оказывать воздействие на культуру, в том числе и в форме нежности, представляющей собой модифицированную и заторможенную по цели сексуальную деятельность. В обеих формах она выполняет важную функцию, то есть связывает воедино множество людей. Другое дело, что обыденное использование в речи понятия любви оказывается неопределенным, затрудняющим понимание того, о чем в действительности идет речь.

З. Фрейд исходил из того, что неточность употребления слова «любовь» имеет свое «генетическое основание». В работе «Недовольство культурой» (1930) он так пояснил свою мысль: «Любовью называют отношения между мужчиной и женщиной, создавших семью для удовлетворения своих сексуальных потребностей. Но любовь – это и добрые чувства между родителями и детьми, братьями и сестрами, хотя такие отношения следовало бы обозначить как заторможенную по цели любовь или нежность». Первоначально заторможенная по цели любовь была одновременно и чувственной. Таковой она остается и в современной культуре с той лишь разницей, что оказывается бессознательной. Оба вида любви (чувственная и заторможенная по цели) выходят за пределы семьи, в результате чего устанавливается необходимая связь между теми, кто ранее был чужд друг другу. Таким образом, половая любовь ведет к новым семейным союзам, в то время как заторможенная по цели любовь – к дружеским, культурно значимым объединениям людей, в которых преодолеваются ограничения половой любви. Однако, как считал З. Фрейд, по ходу развития любовь стала утрачивать однозначное отношение к культуре. «С одной стороны, любовь вступает в противоречие с интересами культуры, с другой – культура угрожает любви ощутимыми ограничениями».

Подобное раздвоение проявляется, по мнению З. Фрейда, прежде всего в форме конфликта между семьей и более крупными сообществами людей. Затраченная на цели культуры психическая энергия отнимается от сексуальной жизни, ограничение которой ведет к культурному развитию, но вместе с тем оборачивается невротизацией человека. Уже первая фаза культуры принесла с собой запрет на кровосмешение, нанесший, по словам З. Фрейда, «самую глубокую за все время рану любовной жизни человека». Высшей точкой такого развития культуры и ограничения сексуальности является западноевропейская культура, где под запретом оказались проявления детской сексуальности. И хотя такой запрет психологически оправдан, поскольку без предварительного подавления в детстве было бы безнадежным делом укрощение сексуальных вожделений у взрослых, тем не менее, как считал З. Фрейд, нет оправдания тому, что культура вообще отвергает наличие детской сексуальности как таковой.

С точки зрения основателя психоанализа, противоречие между любовью и культурой заметно сказывается на развитии человека. В первой фазе своего развития, обычно заканчивающейся к пяти годам, ребенок находит в одном из своих родителей первый любовный объект. Последующее вытеснение его влечений приводит к вынужденному отказу от сексуальных целей и видоизменению его отношения к родителям. Ребенок остается привязанным к ним, но его чувства приобретают характер нежности. С возмужалостью ребенка его любовь направляется на иные сексуальные объекты. Однако при неблагоприятных условиях развития чувственные и нежные влечения могут оказаться столь несовместимыми между собой, что полноценная любовная жизнь человека окажется под вопросом.

Так, мужчина может обнаружить романтическое влечение к высокочтимой женщине без какой-либо потребности в любовном, сексуальном общении с ней и будет иметь реальные сексуальные связи только с теми «падшими» женщинами, которых он не любит и презирает. У него будет наблюдаться конфликт между нечувственной, небесной, божественной и чувственной, земной, греховной любовью. Дающая возможность познакомиться с областью любовной жизни невротиков психоаналитическая практика обнаруживает такой тип мужчины, для которого наиболее ценным объектом половой любви становится не добропорядочная женщина, а такая, которая является проституткой. Относящийся к подобному типу мужчина часто оказывается психическим импотентом в общении с добропорядочной женщиной и обнаруживает свою половую силу только с униженным сексуальным объектом, с которым психически связана возможность полного удовлетворения.

Для разрешения конфликта между любовью и культурой в истории человечества выдвигались различные идеальные требования культурного сообщества. Одно из таких требований выступает в форме известной заповеди: «возлюби ближнего твоего, как самого себя». Оценивая это требование, З. Фрейд говорил о психологической несостоятельности его в реальной жизни. Любовь является для человека безусловной ценностью, и он не может безответственно разбрасываться ею, тем более что не все люди достойны любви. Если бы заповедь звучала «возлюби ближнего твоего, как он любит тебя», тогда она не вызывала бы возражений. Но если другой человек не привлекает меня никакими достоинствами и не имеет никакого значения для моих чувств, то, замечал З. Фрейд, любить его трудно, да это и несправедливо по отношению к близким людям, заслуживающим мою любовь. «Если же я должен его любить, причем этакой всемирной любовью просто потому, что он населяет землю – подобно насекомому, дождевому червю или кольчатому жуку, – то я боюсь, что любви на его долю выпадет немного».

Нередко любовь воспринимается человеком в качестве стратегии жизни, способствующей обретению счастья. В этом случае любовь ставится в центр жизненной ориентации любить и быть любимым. Подобная психическая установка проистекает из опыта инфантильной любви к родителям, а также половой любви, приобщившей человека к ранее пережитому чувству наслаждения. Однако, как отмечал З. Фрейд, «никогда мы не оказываемся столь беззащитными перед лицом страдания, чем когда любим; никогда не бываем столь безнадежно несчастными, как при потере любимого существа или его любви».

Представления З. Фрейда о любви получили свое дальнейшее развитие в психоаналитической литературе. Одни психоаналитики уделили большее внимание феномену любви, рассмотренному через призму брачных отношений между людьми, другие – невротической потребности в любви, третьи – любви как решению проблемы человеческого существования.

Так, немецко-американский психоаналитик К. Хорни (1885–1952) провела различие между любовью и невротической потребностью в любви, исходя из того, что «главным в любви является само чувство привязанности, в то время как у невротика первичное чувство – потребность в обретении уверенности и спокойствия, а иллюзия любви – лишь вторичное». В работе «Невротическая личность нашего времени» (1937) она раскрыла часто встречающуюся в неврозе «жажду любви», при которой человек оказывается не способен любить, но испытывает острую необходимость в любви со стороны других, он имеет субъективное убеждение в своей преданности другим, в то время как в действительности его любовь является не чем иным, как «цеплянием за других людей для удовлетворения собственных потребностей». Если невротик приблизится к осознанию того, что ему предлагают истинную любовь, то он может испытать чувство ужаса. По мнению К. Хорни, отличительными чертами невротической потребности в любви являются прежде всего ее навязчивый характер и ненасытность, основными формами которой могут быть ревность и требование абсолютной любви. Если З. Фрейд полагал, что в основе невротической потребности в любви лежит сексуальная неудовлетворенность человека, то К. Хорни отказывалась признавать сексуальную этиологию потребности в любви. П