Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей, Консультации специалистов: Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика

Илья Стогоff Апокалипсис вчера: Комментарий на Книгу пророка Даниила

Я видел секретные карты,

Я знаю, куда мы плывем.

Капитан!

Я пришел попрощаться с тобой

И с твоим кораблем.

Я видел акул за кормою,

Акулы глотают слюну.

Капитан!

Все акулы в курсе,

Что мы скоро пойдем ко дну...

Впереди встает холодной стеной

Арктический лед,

Но никто не хочет и думать о том,

Куда «Титаник» плывет...

Группа «Наутилус-Помпилиус» (1993 г.)

От автора

В январе прошлого года я взял в банке кредит в $7900 и улетел вокруг света. На то, чтобы объехать планету, у меня ушло чуть больше семи недель, а кредит я отдаю до сих пор. По пути я вел дневник. Когда вернулся в Петербург, мой издатель предложил его опубликовать, и я согласился. В тексте ничего не было поменяно — я только убрал какие-то чересчур личные вещи. В остальном это тот самый блокнот, который я провез с собой через четырнадцать стран.

Пролог: Центральные Анды

1

Когда я на такси ехал из аэропорта в город, то обратил внимание: улицы Куско выглядят странно. На перекрестках горели автомобильные покрышки. Вдоль тротуаров стояли местные омоновцы в полной боевой выкладке. Перед банками и крупными магазинами группками тусовались охранники. Мужчины нервничали, озирались по сторонам и крутили в руках огромные «кольты». Подвозивший меня таксист не знал по-английски ни слова, но все равно пытался объяснить, что дела обстоят неладно. Он повторял слово «Революция!» и на пальцах объяснял, что из-за этих чертовых беспорядков по городу не проехать.

Я отыскал отель, кинул вещи и поговорил с хозяином. Тот подтвердил: в Куско какой день идут массовые волнения. Но, с его точки зрения, бояться не стоит. Революция – дело внутреннее. Туристы могут и дальше наслаждаться видом инкских руин.

Тем не менее вечер я все-таки решил провести в номере. Курил сигареты и смотрел перуанские новостные каналы. Там без конца показывали идущие в трущобах уличные бои, конфискованное оружие, бьющихся в истерике женщин, окровавленные груды тряпья, разгромленные офисы и полыхающие автобусы. Телевизор ловил также и англоязычный канал CNN, но там о происходящем в Куско не говорили ни слова. Горное Перу – не тот район, который заинтересует приличных телезрителей. Пусть аборигены истребят друг друга хоть поголовно.

2

А за полтысячи лет до того, как я сюда приехал, Куско был столицей инкской империи. Грозные инки разбили княжества Юга, срыли замки воинственных Чачапойя, обложили данью города Побережья, одержали победу в сражениях с владыками Чан-Чана и создали империю, которой не видывал свет. Ну, по крайней мере Новый Свет.

Имперская столица Куско входила тогда в число четырех крупнейших городов планеты. Широченные бульвары, площади, окруженные дворцами и храмами... Однако пришел день, когда этот город обратился в дымящиеся руины. В отряде конкистадора Франциско Писсаро были шестьдесят два всадника и сто один пехотинец. Но этих сил испанцу хватило, чтобы захватить инкскую столицу, казнить правителя империи и вывезти из Куско восемьдесят тонн золота.

Так иногда случается. Империи, которые кажутся вечными, время от времени обращаются в ничто. В битве ни один из испанцев не погиб. Потери среди индейцев исчислялись тысячами. Великая инкская империя перестала существовать. Еще с утра всем казалось, будто она переживет небо. Но уже к вечеру выяснилось, что на самом-то деле все построенное человеком – хрупко и ненадежно.

3

К моей комнате в отеле нужно было подниматься по скрипучей деревянной лестнице. Я все ждал, когда восставшие ее подожгут и мне придется прыгать из окна второго этажа.

Революция создавала кучу проблем. В городе ничего не работало. Поесть или поменять деньги было невозможно. Бродить по улицам после наступления темноты рискнул бы только безумец. Центр города контролировался правительственными войсками, зато окраины перешли в руки восставших, и там, похоже, сразу же наступил военный коммунизм. Белые толпами бежали из Куско. Самолеты взлетали перегруженные, а купить билет на поезд можно было только у спекулянтов за тройную цену. Несколько раз полицейские на улице тыкали мне в грудь своими карабинами и что-то кричали по-испански. Не исключено, что могли и застрелить.

Бродя по центру Куско, я несколько раз натыкался на митинги. Молодежь несла плакаты и что-то скандировала. Особенно массовой демонстрация была возле древнего дворца Кориканча. Я постоял, попытался понять, что вообще происходит. Полицейские сперва не вмешивались, но когда демонстранты попробовали прорваться к правительственным зданиям, начали теснить их прочь с проспекта. У перуанских копов была очень красивая форма. Офицеры носили галифе, прошитые между ног кожей, а рядовых нарядили в лакированные шлемы и дали в руки громадные прозрачные щиты. Разгон демонстрации с полтычка перерос в массовую драку. Омоновцы махали дубинками, люди, прикрывая головы, бежали, кто-то оставался лежать на земле. Уходя, я видел, как в «скорую» грузили окровавленных раненых.

Но при всем этом выглядела революция странно. Дело в том, что в малонаселенном Куско на полноценные беспорядки не хватало народу. Во времена инков в центре этого города жило чуть ли не полмиллиона человек. А сегодня – почти в десять раз меньше. Древний Куско слишком велик для своего нынешнего населения. Пара тысяч полицейских да семь-восемь тысяч восставших бледненько смотрелись на фоне циклопических руин. Копы никак не могли перекрыть широченные бульвары, а восставших не хватало на то, чтобы заполнить хотя бы главную городскую площадь.

После обеда я отыскал работающее турагентство (похоже, последнее в городе) и спросил, могут ли они продать мне тур в затерянный город Мачу-Пикчу? Разговаривать со мной вышел толстый усатый сеньор. Он качал головой и говорил, что из-за беспорядков дороги парализованы. Он может продать мне билет до последнего города на шоссе, но дальше там еще нужно проехать километров сорок на паровозике, а паровозик позавчера сожгли.

Новости меня не радовали. Чтобы попасть в Мачу-Пикчу, я сделал здоровенный крюк и потратил целую кучу денег, которых, между прочим, и так осталось немного. И вот теперь выяснялось, что ни в какой Мачу-Пикчу попасть мне все равно не светит. Я вытащил из кармана сигареты и долго пытался прикурить.

Затерянный город был открыт почти сто лет назад американским археологом Бингхемом. Окрестности Куско в то время практически не были исследованы. Для гробокопателей здесь было настоящее раздолье. Американец бродил по горам, ночевал в руинах, общался с местными и в конце концов (точно так же как и я) потратил все взятые с собой бабки. Пора было возвращаться, но буквально за день до отъезда он разговорился с индейским мальчиком. Тот уверял, что неподалеку от их деревни лежит совершенно невиданная штука: целый необитаемый город.

Бингхем спросил, за какую сумму мальчишка согласился бы его туда проводить? Тот ответил, что одного перуанского соль (восемь русских рублей) было бы достаточно. Названная сумма была уплачена, и следующим утром они отправились в путь. А еще спустя сутки американец первым из белых людей увидел Мачу-Пикчу. Затерянный город инков.

Что именно ему удалось открыть – об этом историки спорят и до сих пор. Отвесная скала. У ее подножия выстроены дома. Их деревянные крыши давно сгнили, но каменные стены сохранились отлично. Храмы, дворцы, жилые дома, мастерские, склады, водопровод – все работает. Плюс сто пятьдесят женских могил, включая богатое захоронение умершей от сифилиса верховной жрицы. Вроде бы – живи да радуйся. Но четыреста лет назад жители последний раз прибрались в своих домах, заперли двери, построились в колонны, ушли отсюда, – и исчезли.

Все, что родилось в нашем мире, рано или поздно должно будет умереть. Мне казалось, что если я приеду в этот Мачу-Пикчу и собственными ногами пройдусь по его мертвым улицам, то смогу лучше понять, почему, черт возьми, все происходит именно так. Почему вместо долгой жизни жители Мачу-Пикчу предпочли непонятную смерть. Однако по всему было видать, что из затеи ничего не выйдет.

Пока мы разговаривали с толстым туроператором, снаружи послышался звон стекла. Из-за поворота выбежала группка молодых людей. На лица у них были повязаны платки. Они подлетели к стоявшему на перекрестке полицейскому, повалили его на землю и стали избивать ногами и палками. Несколько парней стали швырять камни в витрины и бить лобовые стекла в припаркованных автомобилях. Странно, но окружающие почти не обращали внимания. Старички в кафе продолжали невозмутимо хлебать чай из листьев коки. Индейские женщины спокойно жарили кукурузу.

Наконец революционеры плюнули на полицейского, побросали палки и исчезли за углом. На улице опять стало тихо. Дождавшись, пока я снова на него посмотрю, усатый сеньор продолжал:

– Так вот я и говорю: попасть в затерянный город у вас пока что не получится...

4

Тем не менее сеньор все-таки продал мне билет на рейсовый автобус, который следующим утром уезжал из города. Отправлялся автобус не совсем туда, куда я планировал уехать, но из Куско нужно было по-любому валить.

До автовокзала я шел пешком. Накануне, уже засыпая, я слышал взрывы и довольно оживленную стрельбу. Зато теперь, после беспокойной ночи, город был тих и пуст. Стеклянные витрины были укрыты ставнями и заперты металлическими засовами толщиной с руку. Изредка попадались полицейские. Ходить по одному они не рисковали, а набивались в грузовики сразу человек по десять – двенадцать, выставляли наружу дула винтовок и автоматов и в таком виде колесили по проспектам. Увидев меня, каждый раз напрягались и что-то кричали, но, разглядев белое лицо, начинали улыбаться и проезжали мимо.

Я тоже улыбался в ответ. Хотя настроение было так себе. Какой день подряд я просыпался от мысли, что, наверное, скоро умру. Или, пусть даже не очень скоро, но умру обязательно. А перед этим будет еще старость: время, когда я стану смешным, нелепым, не таким, каким хотел бы быть. Эти мысли сводили меня с ума.

Автобус был на месте и, как ни странно, отправился четко по расписанию. Народу в салоне было немного. Сперва мы долго ехали по городским окраинам. Водитель перепуганно озирался и если видел впереди толпу, то сразу же сворачивал в переулок. Кварталы выглядели запущенно даже по перуанским меркам. В бетонных коробках без окон жило сразу по несколько сотен семей. Согласно древним мифам, когда-то на этих склонах родился бог солнца. Но сегодня солнцу было стыдно освещать дыру, в которую превратилась его малая родина.

Обслуживала маршрут целая бригада: водитель, штурман, пара ребят в салоне. Пассажиров со стороны они не брали: только на станциях и только по заранее купленным билетам. В одном месте автобус притормозил на светофоре, и на штурм тут же бросилась целая стая шустрых, как макаки, горцев. Зазвенело разбитое стекло. Парни из автобусной команды действовали слаженно: быстро отбились, и мы поехали дальше.

Как только выбрались из города, водитель сразу поддал газку. С собой в эту поездку я набрал кучу путеводителей и плюс Библию. От путеводителей уже тошнило, так что из рюкзака я вытащил толстую книжку в кожаной обложке. С тех пор как мой самолет улетел из Петербурга, я уже успел прочитать книгу пророка Исайи, а потом еще и книгу пророка Иеремии. Обе мне очень понравились. После Иеремии шел пророк Иезекииль, но его я пропустил и перешел сразу к книге пророка Даниила. Тот как раз рассказывал про свой сон: во сне пророк видел животных.

Сперва (говорил Даниил) он видел льва с орлиными крыльями. Этот сон означал, что вскоре на свете возникнет грозная империя. Однако просуществует она недолго: во сне пророка лев исчез и его место занял медведь, поднявшийся на дыбы. Этот зверь также символизировал грозное царство, но и оно не просуществует вечно: на смену медведю придет леопард с четырьмя головами. Вот уж это царство будет воистину грозным, но и оно падет. Четвертым зверем было создание грозное и ужасное, мощное, с железными зубами и десятью рогами. Стоит ли уточнять, что и это видение означало империю, которая явится, объявит, будто простоит вечно, но вскоре исчезнет без следа?

Иногда автобус делал остановки. Я вылезал наружу, выкуривал сигарету. Ламы с грязной шерстью ощипывали кусты. В пыли ковырялись шустрые черноволосые поросята. Что именно имеет в виду пророк Даниил, понимал я отлично. Всем нам, людям, кажется, будто на свете есть что-то вечное. То, ради чего и стоило создавать мир. Но на самом деле ничего вечного на свете не бывает и все, что родилось, рано или поздно умрет. Какими бы грозными ни казались львы, медведи, леопарды и рогатые чудища, придет момент, когда от них не останется вообще ничего.

К обеду мы доехали до древней индейской крепости Писак. Рядом с остановкой индейцы торговали кукурузой и амулетами. На обочине играли дети. Одна совсем маленькая девочка сидела, свесив ножки с края дороги. Под ее подошвами был приблизительно километр отвесного склона. Мне было не по себе даже смотреть в девочкину сторону, а вот ее родители ничего – не обращали внимания. На склонах гор виднелись остатки старинных стен. Последние лет пятьсот их не реставрировали. Стены обветшали и заросли кактусами. Но даже в таком виде смотрелись они все равно роскошно.

Я хотел бы родиться чуть раньше или чуть позже. Так, чтобы впереди было хоть что-то. Но родился я как раз в тот момент, когда мир очередной раз издох. Сколько их было, этих животных из сна? На протяжении человеческой истории умерло множество империй, так что смерть еще одной большой роли не сыграет. Наверное, не сыграет... Если не принимать во внимание, что в империи, которая развалилась последней, родился я.

Можно утешать себя и говорить, что ничего страшного не случилось: СССР всего-навсего разделил судьбу Египта, Ассирии, Вавилона, Рима, Византии и инков. Был империей, а стал историей – туда ему и дорога. Вскоре так же рухнут США и Китай, но зато появятся какие-то новые звери из сна, и все повторится снова и снова. Однако с тех пор, как умер мой собственный красный Рейх, не до конца живым чувствую себя и я сам. Даже нынешнюю поездку вокруг планеты я затеял, лишь чтобы посмотреть: что именно уцелело от предыдущих миров? Мне хотелось провести инвентаризацию и попробовать угадать: что же тысячелетия спустя останется от нашего мира?

Выяснилось, что не останется ничего. Точно так же, как почти ничего не осталось от Египта, Ассирии, Вавилона, Рима, Византии и инков. Завтра – темно и безнадежно. То есть жить в общем-то и незачем.

Я убрал Библию в рюкзак и немного поспал. Когда проснулся, за окном были все те же горы. Утренние мысли о смерти немного отпустили, но не было никаких сомнений, что завтра прямо спозаранку они вернутся опять.

1. Гуджарат – Раджастхан

1

В Бомбей я приехал ночью, а уже на следующий день после обеда должен был двигать дальше. Времени перед отъездом оставалось разве что съездить на остров Элефантина.

Кораблики уходили прямо от городской набережной. Над Индийским океаном лежал туман. Я закурил сигарету. Вкус у нее был противный. Плыть до Элефантины предстояло больше часа. Из белых, кроме меня, на корабле была только пожилая немецкая тетка. С ней ехал аккуратно одетый молоденький индус. Чтобы никто не усомнился насчет того, что за отношения их связывают, немка всю дорогу тискала паренька, трепала за волосы, пощипывала за ягодицы и заставляла целовать себя в старые губы.

Остров появился неожиданно. Море, туман, матрос за штурвалом пытается высмотреть фарватер. И вдруг из тумана выплывает здоровенный потухший вулкан. Картинка напоминала кадр из кино про Кинг-Конга, но не последнего, а старого, еще с Джессикой Ланж в главной роли. Пассажиров высадили на пирсе. Туземец в набедренной повязке прикрутил катер к причалу.

Элефантина знаменита своими пещерными храмами. Когда-то на этом острове поклонялись слоноголовому божку Ганеше. Правда, тысячу лет назад храмы бросили, и они заросли лианами. Я побродил по пещерам. Внутри было прохладно. Прямо из стен торчали изваяния вымерших богов. Я пробовал снимать их на камеру в своем мобильном телефоне. Фотографии получались темные, нечеткие и не могли передать атмосферу места.

Указатели сообщали, что в глубине острова есть еще несколько пещер, но туда я не пошел. По тропинкам разгуливали стаи обезьян – диких непредсказуемых тварей, ведущих себя хуже, чем бездомные собаки. Стоило мне сделать шаг в их сторону, и обезьяны начинали скалить зубы, рычать и показывать на меня пальцами. Глядя на них, я думал о том, что наш мир населен множеством различных созданий – странных и удивительных. Но самое странное и удивительное из всех – это ты, мой читатель.

Человек – это просто существо, живущее на нашей планете. Мы рождаемся, едим, спим, размножаемся, умираем, а вокруг рождаются, едят, спят, размножаются, умирают другие существа: глубокомысленно-молчаливые рыбы... непонятно, чем там у себя в поднебесье занимающиеся птицы... нарядившиеся в шубки из редких мехов звери.

Но с другой стороны, человек – существо особое. Жуткое, если разобраться, бремя человечности навсегда отделило нас от остального мира. Тоскливо ощущая свое одиночество, шестимиллиардное человечество шарит телескопами по небесам: может, все же не одни, а? И никакое сходство с животными тут не поможет. Мы другие. Ни на что в мире не похожие. Между нами и всем остальным лежит Бездна.

Всегда, впрочем, находились желающие задуматься: а как мы здесь оказались? Как перебрались через Бездну? И перебрался ли кто-нибудь еще? Многие пытались представить этот прыжок... рывок, едва не выкинувший человека из его кожаной одежды, но все-таки перенесший его «сюда», в то время как все остальные остались «там».

Переворот случился век-полтора назад. В ту эпоху главные редактора иллюстрированных журналов договорились между собой: отныне человек не является венцом творения. Человек является такой же частью животного мира, как и прочие биологические организмы. А на другую сторону Бездны он перебрался постепенно. В несколько шагов.

Купите себе в квартиру кабельный ТВ-канал «Discovery», и вам подробно расскажут о начале человеческой истории. О том, как сперва обезьяна научилась ходить на двух ногах... потом надела на эти ноги штаны... ну а от штанов уже рукой подать и до пиджака. Зверь замер, достигнув определенного уровня. Человек пошел чуть дальше. Но разница между ними не принципиальна. Человек был и всегда будет животным... лысой обезьяной... Бездна же... какая Бездна?.. кто ее видел?

Эти разговоры идут уже столько времени, что все вроде бы согласились: ну, да... верно... нашим предком было животное, а в начале своей истории человек был пещерным людоедом. И знаете что? Я вовсе не предлагаю вам отказаться от этой позиции. И уж тем более не предлагаю взамен другую. Скажу сразу: мне не известно, как все было на самом деле. Просто, сидя на индийском островке Элефантина, я смотрел на свору грязных и агрессивных животных, которые считаются моими личными родственниками, и не мог найти в них ну ничегошеньки родственного.

2

Все разговоры об эволюции основаны на довольно примитивном фокусе. Трюк заключается в том, что публике предлагают провести два простых сравнения.

Сравнение первое: сравниваются рыба и, например, макака. Вывод: рыба есть существо безмозглое и примитивное. Макака по сравнению с ней – существо более совершенное, обладающее большим количеством навыков и мозговых извилин.

«Правильно?» – интересуются фокусники. «Вроде да...» – отвечает публика, и, пока она не успела опомниться, из рукава извлекается туз: проводим сравнение номер два, сравниваем макаку и человека. Вывод: человек совершеннее макаки ровно настолько же, насколько макака совершеннее рыбы.

Ну, не красота ли?

Ловкость рук здесь заключается в том, что человек отличен от зверя не как десяток от сотни, а как единица от нуля. Отличие здесь качественное. Это разница между «есть» и «нет». Человек может быть высоколобым и вообще читателем Джойса. А может быть тупым и пьяным. Но даже самый тупой человек находится по нашу сторону Бездны, и даже самая смышленая обезьяна – по другую.

Те, кто слепо верит в собственное животное происхождение, максимально упрощают картину: человек поумнел, а зверь нет – вот и вся разница. Интересно, что ум эти люди понимают как способность к игре в шахматы. Однако вслушайтесь в выражение «Ну будь человеком!». Как я понимаю, оно означает не приглашение к совместному философствованию, а что-то другое... что-то вообще из другой области. Граница между человеком и зверем проходит вовсе не там, где ее принято проводить.

Может быть, главная сложность, встающая перед людьми, которые пытаются во всем этом разобраться, состоит в том, что за последние десятилетия шимпанзе и макаки успели покрыться толстым налетом человекообразности. Сломайте этот стереотип. Попробуйте представить, как человек происходил... ну, например, от собаки... существа, практически равного обезьяне по уровню психической организации. Если у вас дома есть собака (домашние обезьяны в наших краях редкость), загляните в ее умные, преданные... но такие не человеческие глаза.

Можете ли вы представить, чтобы, пребывая не в духе, она взяла, да и замурлыкала под нос грустную песенку – а ведь что может быть естественнее? Можете ли вы вообразить боевого пса, который оттяпал бы поверженному сопернику ухо (на трофей!) – а ведь считается, что наши полуживотные предки поступали так постоянно. Слышали ли вы, чтобы некая кокетливая болонка решила красоты ради воткнуть себе за ошейник перышко... или хотя бы почистить зубы?.. Вернее, поставлю вопрос не так: слышали ли вы хоть об одной самке вида хомо сапиенс, которая бы НЕ пыталась себя украсить... пусть даже столь непривычным образом, как женщины африканских или полинезийских народов?

Взявшись за эксперимент, проведите его честно. Не забудьте, кого вы себе представляете: Гуффи и Плуто, одетых в смешные брючки и умеющих разгав-гав-гаваривать, или реальных, пахнущих псиной псов.

Истина, которую я имею в виду, проста. Если мы решим, будто человек отличается от зверя умом, то их родственная связь хоть и трудно представима, но возможна. Самым человечным человеком в этом случае становится Шерлок Холмс. Однако логическое мышление – это не единственное... это даже не главное их отличие. Человек и зверь – это не два брата, один посмышленее, а другой дурак. Человек и зверь – это два совершенно разных мира, а если вы не согласны, то скажите, пожалуйста, что в процессе эволюции возникло раньше – чувство юмора или чувство меры и были ли эти чувства ведомы обитателям пещер, если единственное, чем они отличались от макак, это умением ловко крошить булыжники?

Конечно, вашу любовь к Родине можно вывести из стремления животного пометить территорию обитания. Ваш восторг при взгляде на Джоконду – из инстинкта продолжения рода. Но из какой такой биологической необходимости могли возникнуть стыд и гордость?.. Чувство брезгливости или ощущение прекрасного?.. А ведь наличие каждого этого свойства гораздо сильнее отличает вас от животных, чем тяга к абстрактному умничанью.

Доказательство того, что разговоры об эволюции лишены смысла, могло бы быть и более простым. Мы ведем речь о происхождении человека от животного? Покажите мне обезьян (дельфинов, лошадей, муравьев, осьминогов, ...), ведущих речь о... не важно о чем... просто ведущих речь... и я поверю, что Бездна мне лишь привиделась.

Мы с вами (люди) ведем эти разговоры. Больше во всей необъятной Вселенной их не ведет никто. Вот и все.

3

Еще день спустя я проснулся на горе Абу – самой священной горе Индостана. В окно светило солнце. Я открыл глаза и долго рассматривал деревянный пол. За время, пока я неподвижно лежал в постели, солнце за окном успело немного отползти влево.

Когда я выходил из отеля, парень с reсeption предупредил: окна в номере нужно обязательно закрыть. Обезьяны влезают в комнаты и могут разбросать вещи. Ох уж эти обезьяны. Рядом с гостиницей я разглядел надпись CAFE и зашел внутрь. Помыл руки, сел за стол. Мой европейский вид вызвал среди хозяев небольшой переполох. Работники засуетились, побежали искать меню, вспомнили, что у них отродясь не было никакого меню, и заслали к моему столику самого смелого.

Для начала я решил с ним поздороваться и сказал:

– Good Morning!

– Что?

– Good Morning!

Мужчина помолчал, отошел к остальным посоветоваться, а потом вернулся и грустно развел руками:

– Нет.

– Что «нет»?

– У нас не готовят блюда под названием «гудмонин».

Я не стал объяснять, что имел в виду. Сказал, что коли так, то пусть он просто принесет кофе, ладно? После завтрака я пошел осматривать храмы.

В Абу сумасшедшее количество храмов. Перед каждым в пластиковых креслицах сидели жрецы. Некоторые пили чай, другие читали газеты. Вдоль стен, прямо на земле, лежали голые «саду» – святые мудрецы. В каждом священном городе Индии этой публики навалом: голые, с разрисованной кожей, со спутанными волосами, вечно укуренные гашишем и попрошайничающие. Не знаю, как насчет святости, но мудрыми саду точно не выглядят.

Сами храмы производили впечатление очень древних. Из рушащихся стен местами росла трава. Перед входом в самое здоровенное святилище была воткнута статуя быка. Местные уверяли, будто на ее изготовление ушло несколько центнеров золота. Хотя лично я думаю, что бык был медный. Был бы золотой, сами брахманы давно бы его распилили. Внутри храма стояли статуи. Они давно лишились лиц и рук – уцелели лишь ноги и половые органы. Храмовый служитель драил божественные пенисы французским чистящим порошком. Гнусавым голосом что-то напевал себе под нос.

Я побродил по храму. За статуей быка в полу обнаружилось небольшое отверстие. Служитель объяснил, что эта дыра ведет прямо в ад.

– В ад?

– Да. Если вы свалитесь вниз, то окажетесь прямо в загробном мире.

На отверстие в полу я посмотрел более внимательно. Дыра как дыра. Вряд ли очень глубокая. Служитель продолжал драить свои статуэтки. Я спросил, что будет, если кинуть вниз камешек или монетку? Улыбаясь и не прекращая работы, мужчина ответил, что лучше этого не делать. Лет восемьсот тому назад в это отверстие было решено сбросить приговоренного к смерти преступника. То, что он натворил, было столь омерзительно, что судьи постановили не просто казнить подонка, а сразу отправить его в преисподнюю. Мужчину связали, уложили на край отверстия и пинком ноги столкнули вниз. После этого еще две недели из отверстия были слышны крики и стоны. Некоторые смельчаки подходили поближе и спрашивали, что конкретно видит казненный. Он отвечал, что не в силах об этом рассказать, но если бы даже и рассказал, то кто б ему поверил? А потом крики просто стихли.

4

Из Абу мой автобус уходил в четыре утра. На автобусную станцию я прибыл затемно. Прямо на земле там спали люди. Между ними бродили собаки. Иногда они наклоняли морды и лизали спящим лица. Найти свой автобус я не мог долго: названия городов были написаны такими, знаете, смешными индийскими буковками. Помочь мне вызвался дряхлый тонконогий индийский дед.

– На Джойпур? Ты собираешься ехать в Джойпур? Пойдем покажу. Это во-он тот автобус! Да-да! Я точно знаю!

Дед двумя пальцами запихивал себе далеко за щеку какую-то жевательную гадость. Желтые слюни стекали у него по бороде. Ногами он еле шевелил. Поддерживая его за локоть, я помог деду дошагать до автобуса, и только там выяснилось, что старичок – наш водитель. Руки у него дрожали. В кабину он смог залезть лишь с третьей попытки.

Несколько мужчин пытались втащить на крышу автобуса неимоверно огромный тюк. Тот вырывался из рук и валился на землю. Ночью в Индии довольно прохладно. У индусов мерзли уши, и вокруг голов они наматывали тряпочные шарфики. Дед-водитель наконец прогрел двигатель, и мы тронулись. Первые десять минут я смотрел в окно, а потом закинул ноги на сиденье, пристроил под голову рюкзак и заснул.

Места, через которые ехал автобус, называются Раджастхан – Страна Королей. Шестьдесят отдельных княжеств, в каждом из которых правит собственная династия. Мужчинам здесь полагается погибать на поле боя, а их женам – живьем сжигать себя на погребальном костре мужа. До 1975 года центральная власть платила раджам пенсии, чтобы те вели себя смирно, а потом отменила выплаты. Раджи этого даже не заметили. Кое-где они перестроили собственные дворцы под дорогущие отели, но от этого не перестали быть раджами. На центральную власть здесь плевать хотели.

До полудня я спал. Потом проснулся и стал смотреть в окно. Ехать было жарко. Постепенно автобус заполнялся раджастханскими крестьянами. Сперва я снял ноги с сиденья, а потом и вовсе уступил место крестьянским детям. Последние километров двести мне пришлось ехать стоя. За окном то и дело попадались повозки: ослик или лошадь, запряженные в деревянную арбу. Картинка никого не удивляла, хотя, на мой взгляд, здесь было о чем призадуматься.

Вот человек: он волен запрягать лошадь в телегу. Также он может носить кроличью шубку, доить корову или дрессировать слона. Ему позволено обладать и владычествовать над животными. А животные над человеком – нет, не могут владычествовать. Странной выглядела бы картина, на которой человек вез бы лежащую в арбе лошадь.

С другой стороны, животное может вести себя «со звериной жестокостью» или «жрать, как свинья». Никому и в голову не придет его за это упрекать. А если так же станет вести себя человек, мы сразу поймем: он болен. Что позволено быку, не позволено Юпитеру.

Считается, что когда-то человек был таким же животным, как и все остальные. Просто потом перестал быть. Он изменился. Эволюционировал. Стал лучше. Правда, в чем именно состояло это изменение, понять тоже сложно.

Обезьяны жили в лесу и в ус не дули. Стволы деревьев для них были прекраснее колонн Парфенона. Дождевая вода – вкуснее пепси-колы. Как же могло получиться, что из этих милых животных возникло то, что возникло? Что за катастрофа, черт возьми, должна была с ними произойти?

Мне говорят, будто леса исчезли, а климат похолодал. И вот тут-то обезьяны встали на ноги, распрямили спины, взялись за каменные топоры, и все в таком роде. Мир изменился, и животные (чтобы выжить) изменились вслед за ним. На мой взгляд, объяснение выглядит жалко, но другого у сторонников эволюции просто нет.

Какое же изменение вызвало в обезьяне похолодание и исчезновение тропических лесов? Обезьянам стало холодно. Резонно предположить, будто они покрылись шерстью, как мамонты и шерстистые носороги. Но человек лыс, словно с рождения предназначен для ношения шуб и кофт. Вкусных и питательных фруктов стало не хватать, и обезьяны стали охотницами. Было бы логично, если бы у них отросли огромные, как у тигра или косатки, клыки. Но человек беззуб, будто с появления на свет питался лишь коврижками и овощными пюре. Леса исчезли, и вокруг растерявшейся обезьяны залегли степи. Сами понимаете: обезьяне следовало бы научиться скакать резвее антилоп. Но человек непроворен, будто уже на заре его существования имелись эскалаторы и мощеные мостовые, по которым можно лениво шлепать подошвами.

Разговоры об эволюции не в силах объяснить то, что мы видим вокруг. Сам мир противится точке зрения, согласно которой человек и зверь состоят в причинно-следственной связи. Согласитесь: если завтра нам на голову свалится новый ледниковый период, то вряд ли кошки начнут шить шубки из шкур пойманных мышек. Кошки просто замерзнут и умрут. Конец эволюции.

5

Самую долгую остановку автобус делал в городке, название которого я так и не смог прочитать. Главной достопримечательностью там был храм священных крыс. Делать во время остановки было все равно нечего, и я сходил посмотреть. Особый жрец при мне поил толстых крыс теплым молочком, и те, похлебав, ложились спать.

По-человечески мне очень понятно, откуда взялась идея, будто мы произошли от зверя. Ведь тот, кто некогда был животным, навсегда сохранит в себе скотскую изнанку.

Есть такой детский стишок: «Хорошо быть кискою, хорошо – собакою...» Знаете, как дальше? Человеку больно нести тяжесть своей человечности. Бывают минуты, когда мы завидуем животным, и еще бывает так, что эти минуты длятся чересчур долго.

Именно в такую минуту людям на ум пришло спасительное словечко «эволюция». Человек мечтал стащить с себя невыносимое бремя человечности, как мечтают об этом мужчины, надевшие ботинки детского размера. Человек кусал губы и, зажмуриваясь, молил Бога, в Которого он давно не верит, чтобы Тот разрешил ему хоть недолго побыть скотом... кискою и собакою. Теория эволюции давала этот шанс большому количеству хомо сапиенсов. Обнажая клыки и издавая утробные звуки, люди пытались вести себя как звери. Часто им это удавалось. Другой вопрос – делало ли это людей счастливыми?

Жить животным проще. Какой с нас спрос, если мы – всего лишь скоты? Станем есть, пить, спариваться... останемся на этом уровне, потому что другого не дано.

Прожив свою недолгую жизнь, животные умирают без надежды на что-то еще. Наш мир устроен так, чтобы, прожив животную жизнь, вы и закончили ее по-животному. Тоже безо всякой надежды. Этот мир сделал все, чтобы вы никогда не вспомнили о тяжком бремени человечности, лежащем у вас на плечах.

6

Уже совсем вечером я наконец вылез из автобуса. Дальше предстояло ехать на попутной машине. До наступления сумерек мне хотелось попасть в город Пушкар. Путеводитель уверял, что он находится где-то неподалеку. Насколько я понимал, чтобы туда попасть, нужно было свернуть с большого автобана, перебраться через горный перевальчик и там проехать еще километров двадцать по неасфальтированной дороге.

Подбросить меня взялись местные таксисты. Это были неприятные ребята с глазами героиновых наркоманов. Вели они себя дерзко. В машину, кроме водителя, сели двое его приятелей. Я сидел спереди, а эти типы сопели на заднем сиденье, у меня за спиной. Ехать предстояло по темной извилистой дороге. Едва выехав из города, водитель остановился, заглушил мотор и сказал, что передумал. Поездка будет стоить втрое больше, чем мы изначально договаривались.

Как можно спокойнее я объяснил, что согласен. Втрое так втрое. Если они довезут меня до места, то я согласен заплатить столько, сколько он просит. Но вот каких-то совсем больших денег с собой у меня нет. Только дорожные чеки, обналичить которые можно исключительно в банке, которого здесь все равно не найти.

Ребята вылезли наружу, посовещались, поплевали на землю и полезли назад в машину. На меня они косились очень недовольно. Пока мы ехали, успело окончательно стемнеть. При свете фар мне были видны задние ноги разбегающихся с дороги верблюдов. Я поражался себе самому: это ж надо было так сымпровизировать насчет дорожных чеков! На самом деле все мои деньги, свернутые в тощую трубочку, лежали в левом кармане джинсов.

В священный город Пушкар я въехал в полной темноте. Священен город тем, что когда-то на заре времен бог Брахма уронил в этих краях лепесток розы и лепесток превратился в небольшое круглое озеро. В разные времена по его берегам жило несколько очень уважаемых индусами отшельников. А в 1984-м здесь еще и кремировали тело премьер-министра Раджива Ганди. В общем, не город, а сплошная святыня.

Внутри городской черты нельзя ни курить, ни есть продукты животного происхождения. Единственное, что можно: есть фрукты и курить гашиш. Я отыскал отель, кинул вещи и решил дойти до озера. После общения с таксистами хотелось немного успокоиться.

Озеро лежит в самом центре города. Подходить к нему, как к святыне, можно лишь сняв обувь. К воде ведут пятьдесят две лестницы – по числу древних королевских родов Раджастхана. Я спустился к воде, потянулся за сигаретами, вспомнил, что здесь не курят, и расстроился.

Сидеть на ступенях было прохладно. Еще один день закончился. За четырнадцать часов я проехал больше восьмисот километров. Но с тем же успехом я мог бы лечь на диван и провести день в полной неподвижности. Потому что суть не в километрах, а в том, что завтра утром мне опять будет страшно умирать. Страшно открывать глаза и рассматривать свое сонное тело, которое рано или поздно перестанет быть живым.

Животные не боятся смерти. Просто не думают о ней. Вряд ли кто-то из них способен встать на цыпочки и увидеть, что далеко впереди смерть обязательно венчает каждую жизнь. А я вот знаю это совершенно точно. Другие люди станут жить дальше, а мое тело закопают в землю.

Прежде чем уснуть, я долго лежал в постели с закрытыми глазами. Смерть казалась мне жуткой ошибкой. Уродливой, грубой, необязательной, не имеющей права на существование. Ее не должно было быть, но она была. Рано или поздно смерть пожирает все на свете. Когда-нибудь сожрет и меня.

2. Занзибар – Лалибела

1

Лодочник внимательно осмотрел поверхность озера и сказал:

– Похоже, бегемотов сегодня не будет. – Помолчал и добавил: – Наверное, уплыли. А может, попрятались и спят.

Жара была невыносимой, а озеро Тана казалось голубым и прохладным. Поговаривали, будто иногда местные бегемоты в приступах ярости бросаются на лодки с туристами, опрокидывают их и топят. Но представить такое, глядя на безмятежную водную гладь, было невозможно. Тишина, легкий ветерок, и даже бегемоты уплыли куда-то или попрятались от жары и спят.

Я закурил. Подумал, что именно о местах вроде Таны говорят обычно – «райский уголок». Все дешево. Фрукты, кофе, сговорчивые чернокожие девушки. Триста шестьдесят шесть солнечных дней в году. У берега плещутся жирные пеликаны. Любой согласился бы провести жизнь в таком месте, как это. Я выкинул сигарету в воду и какое-то время следил за тем, как она кувыркается на голубых волнах. Любой, но не я.

Капитаном лодки был совсем молоденький тощий эфиоп. По-английски он говорил охотно, но не очень разборчиво. Сперва мы договаривались, что поедем смотреть старинные монастыри, раскиданные на островках. Церкви там крыты вязанками папируса, а чернокожие монахи после пострижения никогда не покидают своих обителей. Даже когда они умирают, их там же на островах и хоронят, а над могилой сажают что-нибудь вроде бананового дерева.

Иконы на буйволиной коже, осточертевший местный кофе... На островах было так жарко и тихо, что, посетив пару монастырей и поболтав с квелыми от жары монахами, дальше мы решили не ехать. Вместо этого мальчишка-лодочник предложил поискать злых танских бегемотов, но жара доконала, похоже, и их тоже.

– Поедем к берегу, сэр?

– Поехали.

– Или хотите покататься еще, сэр?

– Да нет, наверное. Жарко тут. И не называй меня «сэр».

– Хорошо. Значит, рулим к берегу?

Парень завел мотор и стал разворачивать лодку. Я подумал, что если бы даже нашел в себе силы переселиться в этот райский уголок, то очень быстро Тана стала бы для меня адом. Через месяц-другой я бы затосковал и, возможно, утопился бы в голубых водах озера. И проблема тут не в озере, а во мне самом – странном, будто ключ, не подходящий ни к одному замку в мире. Потому что не знаю, как вы, а я вот не могу жить, если не понимаю, зачем это делаю.

2

Остаток дня я просидел в номере. Там тоже было душно, но все же не так, как на улице. Уверяют, будто самый первый на свете человек родился где-то в этих краях. Ох, и жарко, наверное, было бедолаге. За последнее столетие антропологи извлекли из африканской почвы множество допотопных костей. Каждая из них отодвигала дату появления человека на сотни тысяч, а то и на миллионы лет в глубь времен. И почти все они располагались в местах, где температура редко опускается ниже плюс тридцати.

Каждый, кто интересовался началами человеческой истории, знает: эволюция доказывается вовсе не абстрактной болтовней. Перелопатив полпланеты, археологи извлекли на свет божий аргументы повесомее. Сперва, в 1924 году, при строительстве железной дороги в ЮАР был найден череп детеныша с остатками молочных зубов. Чуть позже в том же районе исследователи натолкнулись на тазовые кости, чем-то напомнившие им вышеупомянутый череп. Возраст обеих находок определили в 700—900 тысяч лет. Обладателя костей назвали австралопитеком – «южной обезьяной».

В 1959 году антрополог Луис Лики обнаружил в Олдувайском ущелье череп, получивший название зиджантроп. Череп датировали 1 750 000 годом до Рождества Христова.

Всего год спустя на смену зиджантропу появился Homo habilis, «Человек умелый». Он жил два миллиона лет назад и в память о себе оставил нам крошечные фрагменты рук, ног и нижнюю челюсть. В чем именно состояла умелость данного умельца, антропологи держат в секрете и никому не говорят.

Сразу пару миллионов лет роду человеческому добавила французско-кенийская экспедиция 1962 года. Ее участники нашли несколько фрагментов человекообразных костей, залегавших в горизонтах древностью 3–4 миллиона лет.

Некоторых специалистов такая древность костей смутила. Однако дальше находки начали сыпаться, как перхоть. В Кении был найден осколок плеча возрастом в четыре миллиона лет. В 1970 году Рудольф Патерсон выкопал кусочек челюсти, которая последний раз жевала и цокала зубом пять с половиной миллионов лет назад. И наконец, рекордсмен: в 2001 году в Эфиопии были найдены крошечные осколки костей, датируемые аж семимиллионной древностью.

После этого последние сомнения в древности человеческого рода отпали. На волне энтузиазма кое-кто завел разговоры о том, что люди появились десятки миллионов лет назад.

3

Зато вечером, когда жара спала, я улетал с берегов Таны на юг, в эфиопскую столицу Аддис-Абебу. За час до вылета прибыл в крошечный местный аэропорт, прошел регистрацию. Охранники, проверявшие мой посадочный талон, глупо хихикали и чумазыми кулаками терли опухшие веки. От них за километр воняло жженой травой. Я подумал, что хорошо бы пилот нашего самолета проводил досуг все-таки отдельно от этих ребят.

Сюда, на север Эфиопии, я приехал на автобусе. Это был один из самых дискомфортных маршрутов в моей биографии. Из салона автобуса были выломаны все кресла, а взамен поставлены низкие лавочки без спинок. Откинуться назад было невозможно. Вытянуть ноги – тоже. Тринадцать часов подряд я, скрюченный и изнывающий от жары, трясся в этом салоне, а вместе со мной, тесно прижавшись друг к другу, ехало несколько десятков бобов марли. Каждый из них громко слушал музыку в своем мобильном телефоне. Когда музыка начиналась особенно бодрая, ребята принимались все вместе хлопать в ладоши и подпевать. На остановках они выходили из салона, расстегивали брюки и шеренгой садились вдоль дороги какать. Телефоны они не выключали даже в эти минуты.

Повторять опыт и ехать назад в том же самом автобусе мне не хотелось. Я купил дико дорогой билет на самолет, хотя, как оказалось, разница между эфиопским автобусом и эфиопским самолетом была не очень велика.

У входа в аэропорт на земле сидели нищие. В уголках их глаз копошились мухи. Нищие не обращали на них никакого внимания. Прямо на взлетно-посадочной полосе лежал раздавленный труп не очень большого животного. Кем погибший был при жизни, понять я так и не смог: по полосе его раскатало серьезно.

Потом в кабину нашего самолета забрался один-единственный пилот, кто-то из пассажиров захлопнул дверь, и мы полетели. Прямо перед моим иллюминатором располагался пропеллер, и я внимательно смотрел, не посыплются ли из него гайки. Зато сама Африка, над которой мы летели, была диво как хороша.

Сверху африканская почва выглядела ярко-красной. Из-под тонкого слоя этой почвы антропологи вот уже какое десятилетие выкапывают кости неких существ. Надо сказать, крайне немногочисленные и фрагментарные. Только кости – родословное древо найти им так и не удалось. Что же позволяет утверждать, будто эти давно почившие создания имеют отношение к моему (вашему) происхождению? А то, что все эти ребра, пальцы и зубы ПОХОЖИ на ребра, пальцы и зубы моего (вашего) тела.

В этом месте мне придется повторить банальную истину (всего одну, ничего?). Истина, состоит в том, что человек отличается от зверя вовсе не телом, а тем, что спрятано внутри тела.

Человек, обезьяна, лягушка, мамонт – все это существа биологические, кто бы спорил? Однако я являюсь человеком не потому, что строение моих передних конечностей позволяет мне напечатать эту мысль на компьютере, а потому, что внутри меня созрела сама мысль.

Перед вами два ведра с водой. На дне одного лежит включенный фонарик, и вода в нем светлая, прозрачная. Во втором ведре фонарика нет, и вода в нем темная, непрозрачная. Чтобы понять, в чем здесь разница, бесполезно исследовать воду. Ни химические, никакие другие анализы вам не помогут. Дело не в воде, а в фонарике.

Это внутреннее содержание («фонарик»), конечно же, видно в самом строении тела. Мозг у человека побольше, а конечность погибче, чем, скажем, у лошади. Однако мера человечности в человеке вовсе не измеряется в кубических сантиметрах черепной коробки. Если бы все обстояло именно так, то работа антрополога была бы детской забавой. Измерили мозг. Ага, маловат. А этот? Гляди-ка – подходит! Здорово, дед! Чемпионом же среди людей в этом случае был бы башковитый слон.

На самом деле все сложнее. Еще в 1970-х годах французский медик Ж. Антони и советский антрополог М.И. Урысон независимо друг от друга заявили:

Наука однозначно не располагает анатомическими критериями, на основании которых можно было бы провести четкую границу между человеком и животным. Такой критерий попросту невозможен.

А раз так, раз, изучив только тело, ученые не в состоянии сказать, принадлежало оно человеческому существу или не принадлежало, то какое отношение упомянутые африканские коллекции могут иметь к родословной человека?

4

Впрочем, существ живших миллионы и сотни тысяч лет назад, даже самые восторженные сторонники эволюции не берутся назвать людьми. Их обтекаемо именуют «предками человека». Первым же собственно человеком считается странное существо, прежде носившее имя питекантроп, а сегодня больше известное под псевдонимом Homo erectus, «Человек прямоходящий». Считается, что оно появилось миллион (полтора миллиона) лет назад и вымерло, не оставив потомства, 200 тысяч лет назад.

Наверняка вы видели изображения эректуса. Угрюмый неумный взгляд. Мохнатая лапа, плавно переходящая в суковатую дубину... Если вам кажется, будто за сутулой спиной уродца стоит долгая и кропотливая работа археологов, то вы заблуждаетесь.

Все было проще.

Лет сто пятьдесят назад немец Эрнст Геккель взял на себя труд изобразить эволюцию мира в виде стройной схемы... вернее, лестницы о двадцати трех ступенях. Наверняка вы много раз встречали такие схемы. Они в доступном виде изображают иерархию живых организмов в том порядке, в котором они друг от друга происходили: инфузория-туфелька... рыба... динозавр Ти-Рекс... горилла... человек. На человеке эволюция за ненадобностью прекращается.

Схема у Геккеля вышла что надо. Проблема возникла лишь с мостиком от обезьяны к человеку. В этом месте Геккелю было необходимо некое промежуточное звено, полуобезьяна-получеловек. Однако никакого мостика он не обнаружил и просто оставил одну клеточку незаполненной.

Чтобы будущим открывателям недостающего звена не мучить голову, Геккель заранее дал ему имя. Неведомое создание он обозначил греческим словом «питекантроп», что означает – обезьяночеловек. Родиной питекантропа Геккель предложил считать Лемурию – райский континент, затонувший в Индийском океане, как Атлантида затонула в Атлантическом.

5

Белое пятно, дырка на схеме, раздражало ученых. Ведущие умы Европы призывали: «Пора взяться за лопаты и перестать фантазировать!»

Антропологи взялись и перестали. Раскопки одну за другой опровергли все ступени эволюции, предложенные Геккелем. Зато вроде бы отыскался питекантроп.

На жарком острове Ява, бывшем в ту пору голландской колонией, проходил службу в колониальных войсках молодой врач Эжен Дюбуа. С санкции армейского начальства он пробовал исследовать пещеры и проводить раскопки. Именно он в 1891—1892 годах подарил миру первые кости обезьяночеловека.

Дюбуа удалось откопать затылочную часть черепа (судя по форме – поменьше, чем у человека) и обезьяний зуб мудрости, а рядом – вполне человеческую голень со следами крокодильих укусов. Сочетание примитивной головы и вполне приличных конечностей считалось доказательством переходного статуса яванца. То есть он мог считаться чуть-чуть обезьяной (маленькая голова) и чуть-чуть человеком (длинные ноги).

Открытие взорвало научный мир. Обсуждение находки велось на повышенных тонах. В человеческое происхождение костей с Явы тогда не поверил ни один серьезный ученый. Консерваторы сдались лишь после появления новых ископаемых останков. В 1912 году любитель древностей Чарльз Доусон обнаружил хорошо сохранившийся череп прямо в Англии. А в 1926 году археолог Хэберлейн смог отыскать в Юго-Восточной Азии еще один череп питекантропа.

На материале находок защищались диссертации. Их изучали целыми институтами. Сторонники Геккеля потирали руки. Правда, не долго.

Относительно ископаемого англичанина выяснилось, что ученых разыграли. Неизвестные остряки соединили обезьянью челюсть с человеческим черепом. Чтобы распознать фальсификацию, антропологам потребовалось более сорока лет.

С яванцем оказалось еще интереснее. После детального обследования находки выяснилось, что кости, принятые за ЧЕРЕП обезьяночеловека, на самом деле являются частью слоновьей НОГИ. (Вы по-прежнему верите, будто антропология является серьезной наукой?)

И вообще. Когда вы читаете, что археологи открыли останки существа, переходного от обезьяны к человеку, не думайте, пожалуйста, будто ученым повезло и они нарвались на фамильный склеп обезьянолюдей с гробом, венками от родственников и принадлежащими усопшему каменными топорами.

Полного скелета питекантропа или существа, родственного ему, в распоряжении специалистов нет до сих пор. Даже на основании всех добытых за полтора столетия костей составить такой «сборный» скелет невозможно.

Что там скелет! Антропологам до сих пор неизвестно, как были устроены питекантроповы конечности. Все, чем они располагают, – это несколько обломков черепов, несколько не полностью сохранившихся челюстей, в основном же – зубы и обломки зубов. Как вы понимаете, многочисленные портреты анфас «Питекантроп в боевой раскраске на фоне собственноручно убитого слона» не блещут научной достоверностью.

Скажем, женщины (самки?) питекантропов на этих портретах изображены с довольно объемными бюстами. Как такое возможно, если ни один питекантроповый бюстгальтер в руки ученых так и не попал? Сам же обезьяночеловек на портретах изображается волосатым, словно кавказский мачо. Но как можно узнать было это существо волосатым или лысым (или вообще негром), если единственное, что от него дошло, – челюсть с кривыми зубами?

6

В Аддис-Абебе я поселился в небольшом отельчике. Номер стоил копейки, зато и удобств в нем не было никаких. Телевизор не ловил ни единый канал, душ не работал, в ванной на стене жило громадное мохнатое насекомое. Мне было противно не то что убить, а даже смотреть в сторону этой твари.

Горничной в отеле работала молоденькая и очень хорошенькая эфиопка. На щеках у нее были художественные рубцы, а на лбу татуировка в виде креста. Это означало, что родом горничная из христианских племен севера. В путеводителе я вычитал, что своих девушек северяне до сих пор кастрируют: удаляют им органы, ответственные за получение оргазма. Утром горничная приносила мне в номер вонючий эфиопский кофе, а потом до самого обеда я ел крошечные местные ананасы, курил сигареты и через дырки в ставнях рассматривал прохожих. Они в Аддис-Абебе были удивительными.

Вообще-то считается, что человечество можно условно разделить на белую, желтую и черную расы. Если поставить рядом шведа и эфиопа, то вряд ли кто-нибудь усомнится в том, что они мало похожи друг на друга. Разница между белым и черным человеком сразу бросится в глаза. А если рядом поставить нигерийца и австралийского аборигена? У аборигенов кожа черная, как у негроидов, но при этом вовсе не негритянские носы, пышные бороды и растительность на теле (у негроидов такой растительности нет).

А если в ту же шеренгу поставить еще и бушмена с готтентотом? Эти люди живут, как и негры, в Африке. Но у первых кожа не черная, а, скорее, желтая. У вторых – едва ли не зеленая. Особенностью этих древнейших расовых групп являются низкий рост, ни на что не похожий разрез глаз и здоровенные жировые отложения на ягодицах.

Чернокожие, но при этом тонкогубые племена обнаружены сегодня в джунглях Амазонии. Нужно ли их тоже отнести к неграм или все же оставить в одной расе с остальными американцами? Расовый вопрос вообще является одним из самых запутанных во всей антропологии. Антропологи понятия не имеют, являются расы результатом деления первоначально единого человечества или каждая раса происходила от обезьян самостоятельно. Они не могут разобраться с тем, что видят вокруг себя сейчас. Представьте, насколько усложняется картина, когда мы пытаемся описать расовую ситуацию в доисторическом прошлом.

Принято считать, что белые живут на западе, желтые – на востоке, а негры – в Африке. Сейчас – да, именно так и живут. А раньше? Скелеты с негроидными признаками откапывают на Русской равнине. Скелеты с эскимосскими признаками – в центральной Франции. До самого Рождества Христова весь западный Китай был населен рыжеволосыми европеоидами. А весь южный Китай – чернокожими папуасами. Сами монголоиды в тот же период пытались колонизировать Африку и дошли до Мадагаскара, причем негров там не застали, потому что Черный континент почернел совсем недавно: это произошло уже в нашей эре.

Долгое время считалось, что если какие-то люди отличаются от нас с вами, значит, они не просто другие – они более примитивные. Если археологи выкапывали кости людей, которые выглядели не так, как сегодняшние жители Лондона или Москвы, значит, эти люди – наполовину животные. В начале ХХ века антропологи так прямо и говорили: возможно, негры – это и есть переходная ступень от обезьяны к белому человеку. Большая проблема этих ученых состояла в том, что они привыкли смотреть на себя не в зеркало, а в кино.

Говоря «человек», современный горожанин представляет себе что-нибудь вроде загорелого и изможденного фитнесом Брэда Питта. Лучше бы он огляделся вокруг. Девять из десяти его соседей больше похожи на кроманьонца, чем на Питта. Десятый выглядит так, будто эволюция пока вообще не начиналась.

7

Вечером я решил заскочить в Эфиопский Национальный музей, где хранится скелет знаменитой обезьяноженщины Люси.

Возле отеля я остановил такси и назвал адрес музея. За рулем сидел пожилой эфиоп: черное лицо, белая, седая борода. Выглядело все вместе так, будто разглядываешь негатив. Двигатель его машины глох раз в минуту. Двери невозможно было захлопнуть даже с пятой попытки. На приборном щитке в машине были не приборы, а иконки с лицами незнакомых эфиопских святых. Думаю, только благодаря им машина все еще и передвигалась.

Ехали медленно. Вдоль дороги лежали груды мусора высотой в два человеческих роста. В мусоре рылись бездомные собаки. Под навесами сидели улыбчивые мужчины. Каждый из них сжимал между коленками автомат Калашникова. Рядом мальчишки на поводках выгуливали овец. Когда такси останавливалось на перекрестках, в салон просовывали головы совершенно уголовного вида типы. Ничего не говорили, просто рассматривали мое белое лицо и улыбались. Один раз предложили купить живую курицу. Та ошалело выпучивала глаза.

Скелет обезьянки Люси был лет сорок тому назад выкопан из-под земли знаменитым археологом Луисом Лики. Эфиопы всерьез называют это небольшое животное Евой – прародительницей человеческого рода. От нее сохранилось немного: пара ребер да нижняя челюсть. Стоя перед витриной, я подумал, что вряд ли через несколько тысяч лет от моего собственного тела останется хотя бы столько. Кроме Люси, смотреть в музее было нечего. Даже в помещении было невыносимо жарко.

Доисторические предки – популярный туристический аттракцион. По миру таких предков выставлено довольно много, и перед каждым вечно стоит толпа народу. Наверное, самым известным после Люси является китайский «обезьяночеловек из пещер Чжоукоу-дань». Китайцы даже добились того, чтобы это чудо чудное внесли в Список всемирного наследия ЮНЕСКО. Поддавшись общему ажиотажу, я как-то тоже съездил осмотреть обезьяночеловека. Потом долго жалел о потраченных деньгах.

В 1927-м монах-иезуит Пьер де Шарден отыскал в китайских пещерах несколько раздробленных черепов. Некогда в пещерах жила чета тигров. Время от времени тигры добывали обезьяночеловека себе на обед. Чем, как выяснилось, здорово облегчили жизнь современным антропологам.

Невероятно, но факт: даже среди иезуитов встречаются плохие богословы. Отец Пьер был именно плохим богословом, зато археологом – очень усердным. Помимо костей, он обнаружил в Чжоукоу-дане орудия обьезьяночеловеческого труда.

Дело тут вот в чем. Ясно, что одних костей для того, чтобы считаться человеком, мало. Человек (даже если он совсем чуть-чуть человек) всегда узнается по человеческой деятельности. Пусть кандидат в люди ни разу не задумывался о бренности бытия, но если он хотя бы прикрывал наготу одеждой – перед нами несомненный собрат. Только обнаружив рядом с костями руины домов, обломки топоров, головни очагов, мы можем всплакнуть над черепом усопшего.

Обнаружено ли что-либо подобное рядом с зубами питекантропа? Ответ отрицательный. Поколения антропологов вдоль и поперек перекопали Яву. Там не удалось найти ни малейших следов человеческой деятельности.

Один из исследователей писал:

Несмотря на то что орудия питекантропов до сих пор не обнаружены, нет ни малейших сомнений, что орудия у первых людей имелись. Данный вывод можно сделать на основании того, что, как известно, физическое строение питекантропа позволяло ему такие орудия создавать...

Лично у меня такие аргументы вызывают оторопь. Как известно, физическое строение копыта тоже позволяет лошади выкопать ямку и посадить себе овса на зиму – но ведь не сеет же.

Никаких орудий труда не было найдено и рядом с африканкой Люси. Ситуацию как раз и спас отец Пьер. Десять лет он раскапывал китайские пещеры, но отыскал-таки долгожданные орудия. По крайней мере так теперь написано во всех учебниках по истории.

Что же именно ему удалось найти в Китае?

Несомненно, что синантропы пользовались простейшими деревянными орудиями – палками и дубинами, но до нас они не дошли.

Жаль. Было бы лучше, если б дошли. А что же дошло?

Считается, что дошли орудия из кремня: мягкого, ломающегося от малейшего удара камня.

Орудия синантропа представляют собой в большинстве крупные и мелкие бесформенные куски и осколки неправильных очертаний. Устойчивых серий, похожих друг на друга экземпляров выделить нельзя. Да и эти грубые орудия попадаются единицами среди многих тысяч бесформенных осколков.

Большинство орудий синантропа настолько примитивны, что производят впечатление естественных осколков камня. Если бы они не были найдены вместе с костями синантропа, их вообще нельзя было бы отнести к категории орудий...

Чем доказывается, что древняя китайская обезьяна была человеком? Тем, что рядом с ее костями найдены орудия. А чем доказывается, что необработанные булыжники – это не хухры-мухры, а именно орудия? Тем, что их нашли вместе с костями древней китайской обезьяны. У попа была собака, а у собаки – клептомания.

8

Что же получается в итоге?

О доисторическом обезьяночеловеке, он же эректус, говорят, что по строению тела он НЕ отличался от обезьяны, НЕ имел ни орудий, ни постоянных жилищ, НЕ знал огня, НЕ владел речью и НЕ оставил нам ни одного предмета, который можно было бы назвать произведением искусства. Если речь идет о человеке, то не кажется ли вам, что это очень странный человек?

Это существо было изобретено для того, чтобы объяснить происхождение человека. Однако сегодня оно не в состоянии объяснить даже свое собственное происхождение. Никто (даже те, кто посвятил ему всю жизнь) не может однозначно сказать, когда именно оно возникло, где конкретно жило и как, вообще говоря, выглядело.

Путь науки редко бывает гладок. Чтобы высказать верную точку зрения, сперва нужно высказать хоть что-то. В середине XIX века ученые впервые попробовали обсудить, существует ли связь между человеком и крупными обезьянами. В тот момент этот вопрос был чисто умозрительным. Можно было сказать, что существует. Можно – что нет. Можно было сказать, что человек произошел не от обезьяны, а от пингвина. Все равно фактов в руках у ученых не было.

Для своего времени эволюционная теория была недурна. Бог с ним, что эта теория основывалась не на фактах, а на с потолка взятом предположении о родстве человека и животного. Зато она позволила начать научное обсуждение проблемы.

С тех пор ситуация изменилась. В разных частях света найдено довольно много костей «предков». Антропологи пытаются их классифицировать. Они кучками раскладывают кости и объявляют каждую кучку особым биологическим видом: зиджантропы, дриопитеки, рамапитеки, питекантропы, хомо эректусы, гариджийские удабнопитеки...

Построить правдоподобную классификацию ископаемых обезьян пока невозможно: слишком мало данных. Еще невозможнее понять, какое отношение выкопанные кости могут иметь к человеку.

Сегодня антропологам не известен ни один предок, по поводу которого все специалисты были бы согласны, что это именно предок. Каждая из перечисленных биологических групп считается боковой ветвью эволюции. Все до единого «антропы» и «питеки» вымерли, не оставив потомства. В ваших венах не течет ни капли их крови, а чья именно кровь течет, сказать не возьмусь. И никто не возьмется. Генеалогический корнеплод человека вообще выглядит очень странно. У этого растения имеется целая роща боковых побегов, но нет ни единого главного стебля.

Ни единый факт из тех, что известны антропологам, не подтверждает гипотезу о том, будто хоть когда-то человек был больше похож на зверя, чем сегодня. Вместо того чтобы продолжать городить нелепицы, ученым следовало бы остановиться и на нормальном русском языке сказать, что именно им стало известно.

Места обитания «предков» человека (Африка, Индия, Юго-Восточная Азия...) сегодня густо заселены обезьянами. Благодаря антропологам мы можем не сомневаться, что так же дело обстояло и в прошлом. Еще им удалось доказать, что миллионы лет назад обезьяны выглядели не так, как сейчас. Это факт. Слоны, лошади, страусы и бурундуки тогда тоже не были похожи на самих себя. Больше антропологам не удалось доказать ничего.

3. Амазония – Таити

1

В пять утра у меня носом пошла кровь. Причем полилась довольно здорово. Струйка скатилась по верхней губе, капнула на подушку. На вкус кровь была похожа на металлическую монетку.

В темноте я нашарил лежащие на полу джинсы. Вытащил из кармана пачку бумажных салфеток, заткнул ноздри и просто полежал на спине. Наверное, это от духоты. В этой чертовой Амазонии стояла такая духота, что даже ночью совсем нечем дышать.

Снаружи было еще темно. В гостинице все спали. В номерах спали постояльцы, за столом посреди внутреннего дворика дремал хозяин. Днем этот мужчина принимал деньги за постой и, если вы попросите, мог выдать ключ от туалета. Туалет в гостинице был один на всех. Он был тесный. Комнаты в отеле тоже были тесные и душные. Под потолком вертелся ленивый вентилятор. Каждый проворот давался ему мучительно. В углу стоял телевизор. Правда, пульта от него я нигде не нашел, да и электрических розеток в комнате не было.

Перегородки между комнатами были тонкие и не доходили до потолка. Все, чем занимались соседи, было отлично слышно. Например, справа от меня жила молодая англоязычная пара: парень и девушка. Просыпались они поздно. Пока не началась жара, делали секс, потом умывались, пили кофе, курили, а вечером валялись в номере, жаловались друг другу на насекомых и слушали в mp3-плейере с колонками незнакомых мне хип-хоперов. В джунгли они так ни разу и не съездили.

А я вот съездил. Джунгли здесь начинались сразу за городским центром. Через чащу была проложена корявая неасфальтированная дорога. В амазонском лесу я провел целый день. Иногда попадались индейские поселки: крытые серой соломой хижины на сваях. Некоторое время дорога шла вдоль берега реки. На стволах упавших деревьев грелись шустрые водные черепашки. Помимо индейцев, в глубине джунглей обитали золотоискатели. Золото в Амазонии моют с помощью насосов, которые подключены прямо к автомобильному двигателю. Мне было слышно, как вдалеке стучат моторы. Намыв граммов тридцать – сорок, золотоискатели сдают улов перекупщикам, а бабки тут же пропивают.

За окном светало. Сам городок – дыра, какую поискать. Шесть улиц, один-единственный светофор. На главной городской площади росла трава высотой мне по пояс. Местный кафедральный собор представлял собой навес, под которым рядами были расставлены ободранные стулья. Отель был тоже не очень. Кровать была bad, а breakfast в отеле не предполагался. Но это было ничего, потому что ровно напротив моей гостиницы работало круглосуточное кафе. Там по утрам индейцы завтракали рогаликами с лимонадом.

Я похлюпал носом, убедился, что кровь вроде бы больше не течет, и пошел умываться. Из зеркала на меня поглядывал небритый и окровавленный тип. Я спросил его, как дела? Мой самолет улетал через два часа. До начала регистрации на рейс оставалось сорок минут. Но я не спешил: ехать до аэропорта тут было совсем близко.

2

Всеобщее среднее образование вбило в головы мысль, будто человек появился на планете очень давно. При этом мало кто задумывается над тем, где именно он появился давно? Если сперва человека не было, а потом он появился, то, наверное, можно отыскать место, в котором это произошло. Где же расположена родина человечества?

Первые сторонники эволюции предполагали, что искать родину человечества следует в Африке. Логика понятна: если наши предки были обезьянами, то искать их лучше всего там, где обезьяны живут и до сих пор. Однако реально самые древние следы человеческой деятельности становятся заметны в Африке только пятнадцать тысяч лет назад. А самый древний человеческий скелет датирован здесь и вовсе пятым тысячелетием до РХ.

Помимо Африки, на роль колыбели человечества претендует Южная Азия: остров Ява, Индия и Китай. Кости обезьян находят и здесь. Что там кости! Здесь до сих пор встречаются и сами обезьяны. Правда, никаких следов человечности рассмотреть в них тоже пока не удается.

Одно время новые гипотезы появлялись чуть ли не каждые пару лет. Первый человек был рожден в горах Алтая! Или в горах Тибета! Нет, в Венгрии! На Северном полюсе! В Пакистане! На западе Европы! В Якутии! Одновременно в двух местах! Вернее, не в двух, а в нескольких местах!

Раскопки действительно показывают: почти одновременно человек появился на очень большой территории. Интересно, что произошло это совсем недавно. Кое-где – буквально вчера.

В Австралии самые древние кости найдены около высохшего озера Мунго. Приблизительно пятнадцать тысяч лет назад здесь был кремирован труп женщины. В Америке первые следы человека (стоянка Монте-Верде в Чили) датируются десятым-одиннадцатым тысячелетием до РХ. Переселение в Новый Свет заняло у древних индейцев довольно много времени. Возможно, последние из них перебрались туда незадолго до начала строительства египетских пирамид.

Приблизительно тогда же были освоены Сибирь и Дальний Восток. Самому древнему человеческому черепу из Китая (так называемый «цзыянский человек») не исполнилось даже десяти тысяч лет. Еще позднее были заселены острова Тихого океана. Античный Рим уже пережил расцвет и пал под ударами варваров, а здесь кое-где так и не ступала нога человека.

Все это я к тому, что ни о каких сотнях тысячелетий... и уж тем более миллионах лет речь идти не может. Картина, которую мы видим, сложилась почти у нас на глазах.

3

Из амазонских джунглей я добрался до чилийской столицы, города Сантьяго. Оттуда мне предстояло двигаться еще дальше на запад. Через Тихий океан я планировал перелететь в два приема: сперва сделать остановку на острове Пасхи, а затем на французском Таити.

Регистрация на рейс начиналась в несусветную рань. В очереди передо мной стояли всего три человека. Симпатичная девушка в летной форме выдала посадочный талон. Рейсы совершала местная авиакомпания LAN-Chilie. Чилийцы пользовались положением монополистов и цены загибали просто несусветные. Я побродил по зданию аэропорта, а потом отыскал свободный диван, лег и заснул. Даже успел увидеть какой-то короткий сон.

Потом объявили посадку. В самолете я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Посидел так несколько секунд, а потом глаза открыл и принялся таращиться в иллюминатор. «Боинг» взлетел и лихо развернулся носом от восходящего солнца. Город внизу был огромен и напоминал елочную гирлянду, протянувшуюся до самого горизонта. Улететь, однако, удалось не далеко: через сорок минут после взлета спереди по курсу вдруг началась такая буря, что нам велели возвращаться. Даже алчная LAN-Chilie решила, что лучше попасть на бабки, чем сунуться в эпицентр бушующего шторма. В окне мелькнуло все то же самое, но в обратной последовательности: океан, горы, огоньки городских кварталов, взлетно-посадочная полоса. И мы приземлились в том же аэропорту, из которого недавно вылетели.

К трапу подогнали автобус. Пассажиров, отвезли назад в зал ожидания. Через некоторое время появился представитель авиакомпании: вежливый чилиец в летном кителе. Он сказал, что шторм лучше переждать. Рейс не отменен, а всего лишь задержан. Как только синоптики дадут добро, нас вернут в самолет и мы обязательно окажемся на острове Пасхи. Пассажиры не спорили. Мужчины побрели курить, а я вернулся на диван, где недавно спал. Сунул под голову рюкзак, закрыл глаза. Во сне мне казалось, будто я дома.

Представитель авиакомпании не врал. Через некоторое время нас действительно отвезли обратно к самолету, и рейс был продолжен. Несмотря на то, что шторм над океаном закончился совсем не до конца. В иллюминатор мне были видны крылья самолета – встречный ветер разве что не закручивал их штопором. Я старался в ту сторону не смотреть. Мне не хотелось видеть, как крылья наконец оторвутся.

В кресле рядом со мной сидела взрослая латиноамериканская женщина. Всю дорогу она читала розарий – католическую молитву по четкам. Несколько раз я думал предложить ей начать молиться вместе. Самолет трясло так, что меня подбрасывало высоко над креслом. Справиться с этим не могли никакие ремни безопасности. Раз в полчаса я отваживался глянуть в иллюминатор. Океан внизу был похож на стадо обезумевших носорогов из фильма Jumanji.

Когда самолет проваливался в особенно глубокую яму, у соседки от ужаса перекашивалось смуглое лицо. Стюардессы приготовили кофе и бутерброды, но в этот момент самолет тряхнуло так, что еда и напитки оказались на полу. Ошпаренная, перемазанная шоколадным кремом стюардесса в мокром переднике вышла в салон и честно сказала: завтрака нам сегодня не предложат. В этих условиях его просто не приготовить.

Курить в самолете не разрешалось, однако я все равно запирался в туалете и курил. Стюардессы уверяли, будто в кабинках установлены детекторы дыма. Я подозревал, что они врут и никаких детекторов нет, но на всякий случай нагибался со своей сигаретой к самому унитазу, а после того, как докурю, еще и брызгал в воздух афтешейвом. Назад в кресло я каждый раз возвращался настолько надушенный, что соседка морщилась и отодвигалась от меня подальше.

Потом мы приземлились. Футболка на спине у меня была абсолютно мокрой. Аэропорт на острове Пасхи был совсем маленький. В зале прилета сонный островитянин торговал сувенирами. Через несколько дней мне предстояло как-то отсюда выбираться, но сейчас думать об этом я был не в состоянии.

4

Белые уверены, будто появились на этих островах как вестники прогресса и процветания. На самом деле их приход выглядел жалко. Первым сюда добрался испанец Фернандо Магеллан. По пути через Тихий океан его моряки съели всю соленую рыбу, все запасенное пингвинье мясо, все стухшее от жары сало, все пропитанные мышиной мочой сухари, все мешки от сухарей, все древесные опилки от досок, на которых стояли мешки, и даже вымоченную в морской воде кожаную обивку рей. Единственным способом добывания пищи после этого стала охота на корабельных крыс. Зажав кусочек заплесневелого сухаря в зубах, человек ложился в темном трюме и несколько часов в неподвижности ждал, когда крыса потеряет осторожность, а затем хватал ее и поедал, пока тепленькая.

И вообще, уровень европейского мореходства вызвал у полинезийцев только недоуменную улыбку. В 1774 году позжесъеденный капитан Джеймс Кук встретил полинезийский флот, состоявший из трехсот сдвоенных военных кораблей и грузовых судов сопровождения. В состав флотилии входило не менее восьми тысяч профессиональных военных моряков. Команда самого Кука состояла из сорока шести человек, путешествовавших всего-навсего на двух протекающих посудинах.

То, что белые увидели на островах, поражало воображение. К тому времени за плечами у полинезийских народов было полтора тысячелетия блестящей истории. Когда монарх острова Тонга принимал Кука и его офицеров, то роскошь и надменность его двора поразили британцев. Один из них записал в дневнике:

После приема нас повели осматривать местные храмы. На величественных пьедесталах были выстроены открытые святилища, обнесенные тростниковой загородкой. Заглянув за нее, я увидел свежие, загнивающие, гниющие и сгнившие останки недавно закланных жертв... Площадки для ритуалов охранялись рядами жутковатых идолов. Рядом со стволами столетних деревьев возвышались особые каменные кафедры, стоя на которых жрецы могли обращаться к своей пастве... Нас поразил этот шедевр туземной архитектуры. По величине и искусству исполнения это что-то не имеющее равных в мире!

Монархи Тонга были чуть ли не древнейшей королевской династии Полинезии. Их столица, священный город Муа, был расположен на берегу живописной лагуны. Внутри крепостных стен располагались дворцы, казармы, стадионы и несколько храмов. Столицы других королевских родов выглядели ничуть не хуже. А уж пирамид полинезийцы понастроили столько, что археологи до сих пор не могут сосчитать их точное количество.

Современные этнографы утверждают:

Блестящие монархи старались окружить себя не менее блестящим двором. В придворной табели о рангах имелась жреческая должность «кау акуа» (хранитель статуи королевского бога) и «кау меле» (личный императорский поэт), слагавший ему возвышенные оды. При дворе жили главный стольник (ауупуу), хранитель императорского гардероба (аки туа), блюститель ложа (каипоо), массажист (ломи ломи), главный знаменосец (паа каили), личный императорский герольд (каупо) и даже особый чиновник по надзору за августейшими экскрементами...

Во дворцах жили короли и воины, а при храмах жили жрецы. Выглядели они импозантно: с нестрижеными волосами, одетые в белые плащи и шлемы с высокими гребнями. В древнем таитянском гимне пелось:

Кто бродит ночью среди стволов пальм?

Кто непрерывно бормочет и поет?

Ты узнаешь жрецов?

Они бродят ночь напролет.

Они бодрствуют, покуда люди спят или любят друг друга.

Они твердят священные слова и возносят заклинания.

Беспрерывно и без запинки говорят они о происхождении богов

и родословных королей, что теряются во мраке ушедших времен.

В жреческих университетах Новой Зеландии студентам преподавали курс наук, разделенный на две части: «куваэ рунга» (верхняя челюсть) и «куваэ раро» (нижняя челюсть). К первой относились история, генеалогии, астрономия, теория измерения временных интервалов. Ко второй – богословие и литература. Всю зиму учащиеся грызли кокосовый орех познания, а летом отправлялись на каникулы. По окончании курса сдавали экзамены.

Специалисты утверждают, что полинезийская литература была побогаче древнерусской. Правда, до нас она дошла лишь в отрывках. На Таити ее остатки опубликовала вдова последнего местного короля Мараутаароа. В Новой Зеландии двести лет назад это же сделал жрец Те Матороханга.

5

На вопрос: «Что нам известно об устройстве доисторического общества?» – любой честный антрополог ответит двумя словами: «Практически ничего!» На то ведь оно и доисторическое, это общество.

Зато неспециалистам известно об этом обществе огромное количество всякой всячины. Например, такой узкоспециальный термин, как «матриархат», любой грамотный человек давно понимает без словаря.

Задумывались ли вы над тем, откуда это? Как на основании одних лишь скелетов и каменных топоров мы можем выяснить, принадлежала власть в племени женщинам?.. или мужчинам?.. или вообще евнухам, как в средневековом Китае?

За последнее столетие было написано огромное количество книг, рассказывающих о том, как было устроено доисторическое общество, в чем состояла его религия, по каким правилам строились семьи пещерных дикарей и каковы были особенности его, дикаря, мышления.

Откройте любую... на самом деле любую из этих книг. Можете Энгельса. Можете модного, хотя и не очень внятного Клода Леви-Стросса. Откройте и поглядите: где авторы берут свои сведения? И вот тут вы натолкнетесь на интересную штуку. Вы обнаружите, что под видом древних охотников на мамонтов публике втирают рассказ о современных индейцах и папуасах.

Первым дошло все до того же Чарльза Дарвина. Вообще-то Дарвин был домосед. Свою жизнь этот набожный англичанин закончил в кресле старосты деревенской церкви. Однако в молодости Чарльз совершил кругосветку. Лет сто пятьдесят назад он оказался приблизительно в тех же краях, над которыми вчера пролетал я, и записал в дневнике:

Удивление, которым я был охвачен, увидев в первый раз кучку туземцев на диком каменном берегу, никогда не изгладится из моей памяти, ибо в эту минуту меня осенило: так вот каковы были наши предки!

Эти люди были совершенно обнажены и грубо раскрашены. Длинные волосы их были всклокочены, рот покрыт пеной, на лицах выражалась свирепость.

За минувшие века они так и не создали никаких искусств. Подобно диким животным, они жили добычей, которую могли поймать. У них не было никакого правления, и они были беспощадны ко всякому, кто не принадлежал к их маленькому племени...

Итак, идея проста: чтобы изучать то, что было ДАВНО, нужно посмотреть, как СЕГОДНЯ живут дикари. Почему? Очень просто: мы изменились со времен доисторической дикости, а они – нет. Когда-то давным-давно все народы начинали с одной и той же нулевой отметки. Вначале культуры не было ни у нас (культурных белых), ни у них (диких дикарей). Культуры в ту пору вообще ни у кого не было. Но век от века культура копилась, становилась богаче и вообще культурнее. Правда, не у всех. Только у нас. Цивилизованный мир прошел путь, а папуасы остались там, где и были. У нас все меняется постоянно, а у них за тысячелетия не изменилось ничего, дети вырастали клонами дедов, и последнее изменение в джунглях состояло в том, что обезьяна соскочила с дерева. Негры Африки, племена Крайнего Севера, индейцы Амазонии, дикари Полинезии – все эти народы так навсегда и остались в Каменном веке.

Полноприводной джип, на котором вы доберетесь до их нищих поселков, по сути дела, является машиной времени. Приблизительно так думают те, кто ставит знак равенства между современным дикарем и древним человеком.

6

Ночью я сидел на пляже и рассматривал Тихий океан. Он был тихий. Сигареты кончались. Полинезийские мальчишки пытались заняться серфингом, но волны почти не было. Дотянуться до моих ног океан не мог, хотя и пытался. Я кидался в него камешками и вполголоса приговаривал по-русски:

– Пшел вон! Вон пошел! Понял? Или ты тупой? Даже не думай намочить мне брюки!

Вряд ли разговаривать с океаном было признаком душевного здоровья. Но с другой стороны: с кем еще я мог поболтать? Ни единого собеседника не попадалось уже больше двух недель. Слева за горизонт заползало солнце. Я смотрел в ту сторону и думал о том, что если двигать вслед за солнцем все западнее, то можно обогнуть мир, так и не встретив ни единого следа дикости.

Сразу за Полинезией начинается еще один «островной континент» – Микронезия. По уровню культуры до Полинезии ему как до Луны. Однако кое-какие следы цивилизации разглядеть можно и здесь. Всего двести лет назад микронезийское общество было жестко поделено на касты. В присутствии монархов и жрецов остальные островитяне должны были ходить нагнувшись и согнув ноги в коленях. Женщины из царских гаремов путешествовали по островам исключительно в носилках, запряженных рабами. Местные барышни славились своей надменностью. До сих пор на острове Яп нет ни единого метиса: местные дамы считают секс с белыми ниже своего достоинства.

Легенды рассказывают, что микронезийская Япская империя была основана князьями-близнецами Олосипой и Олосопой. Власть династии была жесткой и непререкаемой. Тот, кто очень уж желал почувствовать себя свободным, рано или поздно чувствовал себя стейком: микронезийцы готовили мясо врагов по своим оригинальным рецептам и с удовольствием поедали.

Близнецы заложили и фундамент священного Нан-Мадола – самого грандиозного и самого знаменитого сооружения Океании. Неподалеку от островка Понапе по их повелению был возведен целый искусственный архипелаг – девяносто два острова. Храмы, дворцы, казармы, подземная тюрьма... Говорят, что в эпоху, когда Нан-Мадол был резиденцией микронезийских императоров, в водах лагуны жили две священные акулы. Если внутрь запретного города желал проникнуть простолюдин, акулы съедали его, но они никогда не трогали островных аристократов.

А если двинуть еще западнее, то рано или поздно доплывешь до Африки. Белые уверены, что это они открыли Африку остальному миру. Полтысячи лет тому назад двое португальцев, Бартоломеу Диаш и Васко да Гама, на разные дистанции проплыли вдоль африканского берега. Это событие так потрясло европейцев, что простодушный британский историк Арнольд Тойнби даже объявил его моментом рождения современного мира.

Между тем в противоположном направлении индийские купцы плавали еще за семьдесят лет до да Гамы. А сами негры уже в 1516 году отправили учиться в Ватикан своего принца, который стал первым черным епископом континента. Ну, и кто, спрашивается, кого открыл?

Того нулевого уровня, с которого, как считается, все и началось, здесь вы точно не найдете. На коралловых островках, лежащих вдоль Индийского океана, тысячу лет назад возникло сразу несколько княжеств. Местные жители называли свою страну «суахили», что значит «побережье». Они взяли под контроль торговлю слоновой костью, рогами носорогов и ценной древесиной. Торговля приносила бешеную прибыль. Даже простолюдины в этих краях носили одежду из пестрых индийских тканей. А уж князья суахили были настолько богаты, что им было не жалко денег на то, чтобы как-то отправить в подарок китайскому императору жирафа.

На основе арабского алфавита негры создали собственную письменность. Книжки они писали о своем, о негритянском. Например, из этих прибрежных районов родом был ученый ал-Джахизам, первый черный расист истории, прославившийся трактатом «О превосходстве черных над белыми».

Ну и наконец, еще западнее суахили лежит великая африканская река Нигер. За последние две тысячи лет на ее берегах расцвели и погибли несколько величественных держав. Их история окутана легендами, и все эти легенды связаны с блеском желтого металла. Средневековые путешественники уверяли, будто в сокровищнице местных владык есть слиток золота такой громадный, что его вес способен удержать на привязи лошадь. Еще говорили, что даже боевые псы местных владык носят ошейники из беспримесного золота. В Средние века наиболее сильным государством всей Западной Африки стало королевство Мали. Его владыки отгородились от белых мусульман крепостными стенами и неплохо себя чувствовали. Золота у них хватало. Количество жен исчислялось сотнями. Для развлечения владыки иногда выходили на балконы дворцов и из лука отстреливали собственных подданных.

Историк ал-Омари рассказывал, что еще за двести лет до Колумба малийский король Абу Бакр снарядил экспедицию из двухсот парусных судов и отправил их на завоевание земель, лежащих по ту сторону Атлантики.

7

Свою культуру европейцы считают культурной, а все остальные культуры – примитивными, не далеко ушедшими от животных. Полюбопытствуйте: по какому принципу тут проводится сравнение?

«Мы живем в величественных городах! Взгляните на наши прекрасные постройки!» – говорят они. Но африканский Тимбукту или пирамиды Полинезии не менее величественны.

Наше общество устроено сложно, а дикари живут племенами и ордами! Отвечу так: в дореволюционной российской «Табели о рангах» имелось четырнадцать ступеней, а на острове Тонга – двадцать две.

Их техника осталась на уровне Каменного века, говорят мне, и я отказываюсь в это верить, потому что, по данным археологии, как раз в тропической Африке возникла древнейшая на планете железная металлургия.

Вот в Океании металлических орудий действительно не было. Вряд ли островитян можно за это упрекать: на коралловых атоллах просто нет руды. Однако, оставшись без металлических граблей, человек не превратился в лошадь и не начал жевать сырой овес. Вместо этого он сделал грабли из подручных материалов и основал империю на пол Тихого океана.

По сути, единственное внятное обвинение в адрес дикарей состоит в том, что мы носим брюки, а они прикрывают наготу фиговыми листочками.

Спорить не стану. Штаны в тропиках носят не все. Отмечу только, что для древних греков именно штаны (которые греки тоже не носили) являлись первейшим признаком варварства, а в античном Риме даже имелся закон, не позволяющий человеку в брюках появляться в общественных местах. Считалось, будто такой внешний вид неприличен и оскорбляет окружающих.

Разговоры о дикости и цивилизации не имеют к течению времени никакого отношения. Когда европейцы говорят о «Новом времени», они имеют в виду никакое не время, а всего лишь образ жизни современных западных стран. Все остальные, все те, кто СЕГОДНЯ живет иначе, объявлены живущими в Каменном веке (как современные папуасы) или Средневековье (как нынешние мусульманские фундаменталисты).

8

На самом юге Африки лежит небольшое королевство Свазиленд. Помню, я ездил туда пару лет назад. Тамошний монарх Мсвати III ходит в точно такой же звериной шкуре, как и его подданные. Раз в три года все девственницы племени танцуют для него ритуальный танец. Гологрудые красотки трясут ягодицами и рычат, словно львицы. Танец длится от рассвета до заката, и выдерживают не все. Зато по результатам одну из девушек монарх принимает в гарем и тут же уводит к себе в тростниковую хижину. Приблизительно через сорок минут девушка выходит к зрителям и с довольной улыбкой демонстрирует окровавленную набедренную повязку.

Посмотреть на обряд съезжаются толпы туристов. Деньги, которые они платят за представление, являются в Свазиленде основной статьей национального дохода. Потом туристы разъезжаются по домам, твердо уверенные, что ничего, кроме таких вот каннибальских плясок, в истории Африки не было.

Хотя на самом-то деле было. Приблизительно полтора-два века назад воинственные племена южноафриканских кочевников перешли Лимпопо и обрушились на древнюю империю Мономотапа. Прежде это государство было одним из самых могущественных на планете. Весь юг современного Зимбабве до сих пор застроен каменными башнями, статуями божественных птиц и развалинами то ли храмов, то ли дворцов. Там и сегодня невозможно пройти даже сотни шагов, чтобы не наткнуться на сожженную крепость, каменное изваяние или гигантскую стену.

Фарфор обожествленным владыкам Мономотапа привозили из Китая. Благовония – из Индии. А прохладные дворцы и неприступные крепости они строили себе сами. Чтобы платить за все перечисленное, императорам было необходимо золото. Добыча его велась варварскими методами. В обрушивающихся шахтах гибло по несколько тысяч человек за раз. Императоры не обращали внимания. По их приказу раздробленные кости шахтеров сгребались в сторону и под землю отправлялись новые отряды рудокопов.

Переполошились императоры, только когда до них дошли слухи, что далеко на юге высадились странные люди с уродливой белой кожей. Португальцы считали негров людоедами, а негры считали людоедами как раз португальцев. Белые гнали на север дикие племена, и те обрушивались на владения Мономотапа.

Первыми границу империи прорвали зулусы. Они смели оборону одряхлевших владык, срыли пограничные крепости и засыпали золотоносные рудники.

Спустя пять лет вождь Цвангадаба атаковал и уничтожил пограничное княжество Ками. Голову князя его воины насадили на шест и выставили у себя в лагере. Вслед за этим отряды вождя Шангони разгромили древнее государство Иньянги.

Наконец, вожди племени свази прорвались в самое сердце империи и окружили резиденцию императора. Агония была недолгой. Последний наследник древних Мономотапов был сожжен живьем, а его дворцы и крепости сровнены с землей.

Заключительным аккордом было то, что в 1860 году кровожадный вождь Нксаба Мзила приказал своим воинам перебить все население покоренных земель. Южная Африка превратилась в пустыню.

А спустя двадцать лет после этого здесь появились европейцы. Местное население жило в тростниковых хижинах, вход в которые был украшен человеческими черепами. Разумеется, белые решили, что так здесь было всегда и культуру в Африку принесли именно они.

9

Представляя себе древнего человека, человек современный представляет не европейского дикаря. Это давно стало аксиомой. Однако современный дикарь дик совсем другой дикостью, нежели дикарь доисторический. Кочевники вечной мерзлоты, африканские негры и островитяне Тихого океана отстоят от древнего человека так же далеко, как я... или вы. «Древние» и «примитивные» племена стали такими, как сейчас, ПОЗЖЕ, нежели французы стали французами, а немцы немцами. И найти на Земле место, где люди живут так же, как десятки тысяч лет назад, невозможно.

К среде я долетел до Таити. Остров находится под протекторатом Франции, и при въезде тут следует предъявлять французскую визу.

Очередь на паспортный контроль двигалась медленно. Рядом со мной стояли американские и европейские туристы. Они были вежливые, выспавшиеся, веселые, аккуратно одетые. Наверное, какое-то время тому назад каждый из них сидел у себя дома и прикидывал: как бы поудачнее провести отпуск? А вот не съездить ли на теплые острова? Там, конечно, дорого, но зато комфортно и дело того стоит. Там, говорят, красиво – почему бы не съездить? Почему не посмотреть на эту красоту?

Каждый из них набрал номер телефона туроператора и услышал в трубке вежливый голос. Американцы заплатили за поездку какое-то количество американских денег, а европейцы – какое-то количество евро. Дальше все они путешествовали с комфортом. А я стоял в той же очереди, что и они, но был грязным, небритым, смертельно усталым. Почти две недели я из соображений экономии ночевал в комнатах, в которых по потолку стаями разгуливали ногастые насекомые и через щели в стенах можно было обмениваться с соседями рукопожатиями. Из крана в душе текла не вода, а черт знает что, а питался я в таких местах, о которых лучше никогда не слышать санитарным инспекторам. И все равно, деньги мои были на исходе.

Уже много лет я живу с ощущением, что все давно кончилось. К чему строить собственную вавилонскую башню, если с утренней зарей она обратится в ничто? Но, глядя по сторонам, я видел, что барабаны апокалипсиса стучат в ушах лишь у меня. Всем остальным на них наплевать. У чистых и улыбчивых людей, стоявших вместе со мной в очереди, все было отлично. Я разглядывал их и чувствовал себя Ноем. Приговор произнесен. Завтра на землю упадут первые капли дождя. Но нет ни единого желающего занять место в ковчеге.

Американцы и европейцы смеялись. Они отлично себя чувствовали. Жизнь даже после конца света вовсе не казалась им бессмысленной. Если окружить эту жизнь тысячей уютных мелочей, то люди смогут не обращать на апокалипсис никакого внимания. О каком ковчеге может идти речь, если отпуск только начался и в бокале нагревается мохито?

Офицер-пограничник полистал мой паспорт и задал дежурный вопрос:

– Чем вы собираетесь заниматься на Таити?

Я ответил честно:

– Не знаю. Может быть, просто умру.

4. Южная Сибирь

1

Говорят, в Тыве какие-то особенно благоприятные условия для выращивания наркотиков. Конопля вырастает здесь размером с дерево, а уж гашиш из нее получается такой, что спичечного коробка хватит убраться полку крепких мужчин. По крайней мере так уверяли местные. Гашиш предлагали в каждом населенном пункте, через который мы ехали. Говорили, что в Москве коробок такой пыли стоит под двести долларов, а у них всего тридцать. Я мотал головой и по сотому разу пытался объяснить, что гашиш не люблю, да и приехал вовсе не из Москвы.

Микроавтобус, на котором я ехал из Кызыла (тувинская столица), принадлежал маленькой золотодобывающей компании. За рулем сидел плохо говорящий по-русски тувинец. Молодой, рыжий, кривоногий. Во рту у него не хватало сразу нескольких передних зубов, а глаза были такие раскосые, что уголки налезали аж на виски. В салоне, кроме меня, был всего один русский мужчина. Он сказал, что я могу звать его Виталька.

Не исключено, что сперва у ребят был план зарезать меня где-нибудь на горном перевале и забрать вещички. Но в Кызыле я по собственной инициативе купил русскому большой баллон с пивом, и он убедился, что я славный малый. А насчет вещичек, сразу было видно, что ничего дорогостоящего с собой у меня нет. В общем, мы почти подружились.

Ехать предстояло через гигантские поля конопли. Никакой промышленности или чего-нибудь в этом роде тут никогда не существовало. Работы для тувинцев нет. Поэтому взрослое население занимается либо охотой, либо производством гашиша. Ну, или вот, как мой водитель, – частным извозом.

Гнал тувинец под сто сорок. Микроавтобус был японский, с правым рулем. На зеркале заднего вида в кабине был привешен целый иконостас буддийских погремушек. Водитель долго молчал, а потом спросил:

– Тебе старые вещи не нужны?

– Какие вещи?

– Икона, например. Не надо? Говорят, ее ваш Андрей Рублев рисовал. Ценная икона, и отдам недорого. На ней какие-то ваши русские боги нарисованы. Красивые, все в белом.

– Нет, наверное. Спасибо.

– Ну, смотри. Вещь-то чудесная. Мы ее пытались фотографировать, так пленка засвечивалась. Точно не надо?

– Спасибо.

Тувинец пожал плечами.

2

В Тыву я приехал осматривать курганы. Такого количества доисторических руин, как в русской Южной Сибири, нет нигде в мире.

Все, с кем я советовался, отговаривали меня сюда приезжать. Говорили, что аттракцион смертельно опасен. Далекая и безлюдная Тыва – верная смерть белого человека. Тувинцы (объясняли мне) всегда обкуренные и пьяные. В целой республике сразу после полудня не остается ни единого трезвого человека, так что меня даже менты не защитят.

Оказалось, все это глупости. Места были, конечно, небогатые, зато люди – приятные. Если я на улице спрашивал дорогу, тувинцы останавливались, подробно расспрашивали, откуда я и зачем приехал, а потом каждый раз пытались довести прямо до места. На второй день жизни в Кызыле я нашел микроавтобус, принадлежащий небольшой золотодобывающей компании, и поехал в сторону Саянского хребта. За рулем сидел молчаливый тувинец, а в салоне – Виталька.

Из Кызыла мы выехали в пять утра. Курганы начались сразу же, как только кончился город. Древние, оплывшие от времени, но все еще поражающие размерами. Триста лет назад первым из европейцев в эти края добрался датский медик Даниил-Готлиб Мессершмидт. Пораженный, он писал, что, похоже, ему удалось открыть царское кладбище всей Центральной Азии: на каждом шагу из земли торчали каменные стелы, черт-те чьи захоронения, руины крепостей и древние святилища. С тех пор тувинский ландшафт изменился мало.

Виталька сперва показывал мне на руины пальцем и пытался вспомнить названия, но потом бросил. Курганов было слишком много. Парень рассказывал, что когда был маленьким, строители прокладывали через эти места дорогу. Могилы срывали бульдозерами. А он с мальчишками бегал на стройку играть с древними костями. Черепа и ржавое оружие тогда кучами валялись прямо вдоль шоссе.

Возле одного особенно здоровенного кургана я попросил остановиться. Тишина. Вдалеке горы. Пожухлая трава. Виталька, вылакавший уже с утра несколько литров пива, пошел отлить. Прежде чем застегнуть ширинку, показал, что в крайнюю плоть у него вставлено пластиковое колечко.

Щурясь на восходящее солнце, хмыкнул:

– Девкам нравится – ух! У нас в поселке о моем шарнирчике каждая знает. Только праздник какой начнется – девки все ко мне. Отбоя от них нет. Короче, хорошее приспособление.

Пока мы стояли, из-за кургана вышел странный для этих мест мужчина. Плащ, кепка, в руке – коленчатая металлическая фигня. Увидев нас, он положил свой агрегат на землю, подошел, вежливо поздоровался. В Сибири этот ритуал является обязательным. Мужчины пожали друг другу руки и немного поговорили. Потом мы залезли в автобус и поехали дальше.

Виталька спросил:

– Ты видел, что у этого типа в руках?

– Да. Металлоискатель.

– Заметил, да? Понял, чем он занимается? Это ж бугровик из города! Золото приехал искать! Что-то много их последнее время ездить стало.

Русские поселенцы грабят древние могилы уже четыреста лет подряд. Было время, когда на промысел уходили целыми деревнями. Специалистов по раскопкам курганов прежде называли «бугровики». Этот бизнес считался в Сибири вполне уважаемой профессией. Первый русский исследователь Сибири Герард-Фридрих Миллер писал:

1 октября 1739 года на древнем кладбище, лежащем на левом берегу Енисея, мы встретили старика, живущего в подземной лачуге и кормившегося раскапыванием могил. Уже лет тридцать этот старик обитал в здешних местах. Отлучался из своей подземной лачуги он лишь затем, чтобы сменять в кабаке кое-что из своих находок на водку.

Он копал беспрерывно могилы разных эпох. Киркой поднимал большие камни, а лопатой выгребал из-под плит землю и смешанные с золой кости. Под старость у него отсохла левая рука, и тогда он стал привязывать к ней лопату и, налегая на нее грудью, копал землю. Говорят, старик нашел большие сокровища, но не закрывает их снова, полагая, что после него явится новый искатель и они причинят ему столько же труда, сколько ему.

Иногда гробокопателей отлавливали. В ноздри им заливали расплавленный свинец, а добычу конфисковывали. Например, все, что сегодня хранится в «Золотой кладовой» Эрмитажа, было конфисковано всего у трех таких шаек. Позже, уже в 1920-х, когда стране было сложно и не хватало валюты, за добычей сюда снаряжали уже государственные экспедиции. Несмотря на все это, золота здесь хватает до сих пор.

За три года до того, как я приехал в Тыву, археологической экспедицией Государственного Эрмитажа было найдено неразграбленное древнее захоронение. Под курганом Аржаан-2 ученые нашли могилу вождя: золотые бляхи, нашитые на кожаные доспехи, золотые пластинки на сапогах, золотая инкрустация на мече, золотые серьги в ушах. Рядом с мужчиной лежала женщина – тоже с мечом на поясе и тоже вся в драгоценных металлах.

Водитель-тувинец хмурился и так излагал мне всю историю:

– Короче, ваши, питерские, недавно на этом месте клад нашли. Все очень древнее. Кладу этому лет сто или даже больше. Короче, целый мешок золота там был. Да только курганы-то копать нельзя. Боги такого не прощают. Кто вашим, питерским, помогал клад искать – те уж гниют давно. Поумирали они все.

Общий вес золотых украшений из Аржаана превышал двадцать пять килограммов. Найти такое в нищей Тыве – значило поиметь большие проблемы. Как только последний слой земли был снят и в раскопе заблестели золотые бляшки, руководитель экспедиции побледнел, распорядился укрыть яму брезентом и бросился по спутниковому телефону звонить в республиканский ОМОН. Ночью никто в лагере не спал. ОМОН вылетел к месту на вертолетах, но слухи ползли быстрее, и местные жители с большими псами и охотничьими ружьями могли успеть раньше. В этом случае ни золота, ни самих археологов никто бы больше уже не увидел.

Впрочем, обошлось. Вокруг Аржаана было выставлено оцепление, местных отогнали, золото увезли в Петербург. Тувинские власти до сих пор скандалят и просят вернуть национальное достояние. Но что попало в Эрмитаж, то пропало. Тувинцам отвечают, что хранить такое количество золота в республике, где даже у милицейских автомобилей на ходу свинчивают колеса, – затея глупая.

То же самое происходит везде, где сохранились неразграбленные курганы. В соседнем Алтае в 1993-м отыскали захоронение древней степной княжны. Огромный гроб из лиственницы был заколочен позолоченными гвоздями. Покойница лежала в позе спящей: под головой подушка, под щекой ладошка, сверху девушку накрыли меховым покрывалом. Ее кожа была сплошь покрыта цветными татуировками. Зубы умершая девушка оскалила в странной хищной ухмылке.

Чтобы увезти находку, археологам тоже пришлось вызывать автоматчиков. Алтайцы перегораживали машинам дорогу и кричали, что на тех, кто ворует трупы древних царей, обрушится небо. Мумию все равно увезли. Теперь она хранится в холодильнике Новосибирского института археологии. Однако после этого случая правительство Алтая все-таки наложило на раскопки мораторий и перестало допускать к себе археологов из столиц. Правда, целее курганы от этого не стали. Их по-прежнему грабят, только теперь не умники из университетов, а местные умельцы. За время, пока я ехал через степь и горы, мне попалось не меньше четырех типов с металлоискателями и лопатами.

3

Тыва – самое странное место из всех, что я видел. Она похожа на Марс: круглые вершины сопок, а между ними туман. Я пригрелся в машине и, чтобы не заснуть, изо всех сил смотрел в окно.

Прошлое человечества (вертелось в голове) – это прогресс и эволюция. Восхождение из тьмы к свету. Чтобы доказать, будто это действительно так, мне демонстрируют две картинки: откуда человек шел и где оказался. Между этими крайними точками и уместилась вся наша история.

Картина первая: древний троглодит. Троглодит грязен, волосат и гол. У него нет ружья, чтобы подстрелить себе завтрак, и автомобиля, чтобы убежать от наступающего оледенения. Скрипя мозгами, троглодит пытается изобрести колесо, парус и письменность...

Картина вторая: современный москвич или парижанин. Москвич выбрит бритвой «PhiliShave» и живет в квартире с ванной и туалетом. По утрам пьет кофе из кофеварки, днем ездит на авто, а вечера коротает не у костра, а у телевизора.

Сравниваем персонажей: второй настолько же лучше первого, насколько баллистическая ракета совершеннее кремневого скребка. Согласны? Если ответите «да», значит, вы не заметили, как вас обманули.

Загляните тремя абзацами выше: что мы собирались рассмотреть? Мы собирались рассмотреть историю человечества. Теперь посмотрите, что же мы рассмотрели? А всего-навсего уровень техники!

Сравнив приведенные картинки, можно убедиться: с течением времени техника становилась лучше и удобнее. Это так. Проблема не в этом, а в том, можно ли сказать, будто человеческая история – это непрерывное движение от плохого к хорошему?

4

Спросите любого прохожего на улице... или даже не прохожего, а себя самого: что изучают ученые историки? В ста случаях из ста ответ будет «Прошлое человечества». Но ведь это совсем не так!

Греческое слово historia означает «рассказ об известном», «письменное свидетельство». История, которую изучают историки, – это не все прошлое, а только то, что дошло до нас в письменном виде.

Первые памятники расшифрованной письменности были созданы приблизительно пять тысяч лет тому назад. Специалисты до сих пор спорят, кто первым додумался до изобретения письмен: то ли загадочные шумеры, то ли древние египтяне. Чуть позже собственная система письма была изобретена китайцами.

Все, что было до этого события, считается доисторическим прошлым. То, что было после, – древней историей. Человеческое прошлое историки сегодня раскладывают по полочкам, имея в виду лишь один аспект: наличие или отсутствие технических благ (например, письменности).

Историки – это вообще такие ребята, которые привыкли смотреть не на окружающий мир, а на книги об окружающем мире. Так что нет ничего странного, что прошлое они описывают всего лишь как победоносное шествие алфавита по планете. Сперва очагов цивилизации было мало: Египет и Шумер. Потом культура (в смысле – письменность) распространилась по миру шире: Финикия, древняя Греция и Рим. А сегодня культурны (то есть способны прочесть этикетку на консервах) почти все народы земли.

Не важно, что южноамериканские императоры за тысячу лет до основания Рима строили в Андах циклопические дворцы. Поскольку они еще не изобрели то, что уже изобрели мы (письменность), значит, никакого отношения к истории местная цивилизация не имеет. Не имеет значения, что средневековые монголы основали самую гигантскую державу в истории человечества и контролировали земли от Индонезии до Скандинавии. Раз у них не было телевизоров и автомобилей, значит, эти повелители Вселенной – варвары и дикари.

История начинается там, где появляются первые летописи. После того как на лист папируса (глиняную табличку... воловью шкуру...) были нанесены письменные знаки, историки получают возможность рассказать нам о древних битвах и перечислить имена царей. О том, что было до нанесения значков, историки не в состоянии сказать ничего. Однако является ли момент появления письменности действительно переломным? Для истории письменных памятников – безусловно. Так же как для истории мореплавания переломным является момент изобретения паруса, а для военной истории – момент изобретения пороха. Но для прошлого человечества все эти моменты вовсе не вехи... просто моменты... такие же, как сотни других.

История человечества – это не забег, где сперва все стояли на нулевой стартовой отметке, затем побежали и кто-то вырвался вперед, а кто-то безнадежно отстал. История человечества – это не подъем, а просто дорога. Много-много событий, происходивших в разных концах планеты по имени Земля. Культуры возникали, развивались, гибли, рождались опять... но ни одна следующая не была лучше предыдущей.

Можно ли описать историю человечества как историю введения все новых и новых технических изобретений? Разумеется, можно. При желании историю человечества можно описать даже как историю коллекционирования бабочек. Но является ли на самом деле история человечества историей техники?

Мне не хотелось бы навязывать вам свою точку зрения. Поэтому ответьте на поставленный вопрос самостоятельно. Я же лишь замечу, что в одном из романов братьев Стругацких есть смешной персонаж, утверждавший, будто целью эволюции является рюмка коньяку с лимоном, а человек – лишь орудие достижения этой цели.

Древние египтяне пили пиво. Современные японцы пьют саке. Мусульмане вообще ничего крепче кофе не пьют. Вывод: вся мировая история затевалась лишь ради появления на свет французских виноделов.

5

Внизу, в долине, цвела золотая осень и на деревьях желтели красивые листья, а на первом саянском перевале хрустел мороз и лужи были покрыты толстым слоем льда. На перевале полагалось остановиться, перекусить, сходить в туалет и хорошенько отдышаться перед решающим рывком в горы.

Водитель моего автобуса так и поступил. Он остановился, заглушил двигатель и сказал, что здесь мы будем завтракать. Я побрел в столовую. Там женщина с грязными руками строгала мясо. Ребятам я сказал, что пусть они заказывают, я заплачу. На часах было полдевятого утра.

Спозаранку грызть жирное мясо – на такое я был не способен. А выпить кофе на перевале мне не светило. Пока водитель и Виталька ели, я сходил на местный рынок, порассматривал товары. Продавали барсучий жир, настоянные на водке панты (рога молодых олешков), бруснику и копченый хариус.

Потом я вернулся в кафе. Там пахло жареным. Водитель подвинулся на длинной лавке:

– Чего не ешь? Садись! Мясо марала закажи! Знаешь марала? Огромный зверь! У него гон сейчас. Орет зверь-марал. Так орет, что у людей, которые слышат, брюхо дрожит. Говорят, на кого марал поорет, тот долго жить будет. На меня много раз орал.

Я сел рядом. Заглянул в тарелку водителю. Желания заказать мясо марала не появилось. Тувинец чавкал и махал жирными руками:

– Марал криком гарем созывает. Ты его убьешь, начнешь разделывать, а у него все пузо – это самое... В сперме, короче.

Он жевал и по ходу рассказывал, что если попить барсучьего жира, не затвердевающего даже при морозе в –57°С, когда у «Жигулей» с грохотом лопаются металлические рессоры, то сперва ты станешь три дня подряд харкать черными сгустками, но зато вся зараза из тебя выйдет и потом легкие твои станут как у новорожденного. Дорассказав, он пописал на дерево прямо возле входа в кафе, залез обратно в микроавтобус, и мы поехали дальше.

Дорога из Тывы в соседнюю Хакасию называется Усинский тракт. Прорубать ее начали еще в 1906 году, но конца работ не видать и сегодня. Езда по горной трассе – то еще удовольствие. По статистике, из ста пятидесяти машин, уезжающих в горы, до той стороны доезжает только сто сорок девять. В прошлом году снежная лавина завалила на перевале сразу восемь автомобилей. Поскольку среди заваленных была и инкассационная машина, то на разбор снежных завалов бросили кучу техники. Откапывали людей больше недели, и большую часть даже удалось спасти.

Не глядя в мою сторону, водитель продолжал говорить – будто сам с собой.

– Меня семь лет назад посадить должны были. На меня несколько пьяных бурятов напали. Я двоих с лестницы третьего этажа сбросил. Они кости поломали. А еще одного металлическим предметом по ноге ударил... не знаю, как эта штука по-русски называется... такая кривая... жилу кровяную ему рассек. Короче, в госпиталь их увезли. А меня закрыли. Превышение пределов необходимой обороны. Могли дать пять лет. Хотя бурятский прокурор просил для меня десять лет. И что делать? Знакомые отвели меня к бабуле. Така-а-а-ааая бабушка – ух! У нее вороны дома живут. Она дала мне зерна, сказала, чтобы я на суде вокруг себя посыпал. Ну и меня прямо в зале суда освободили.

Те два дня, которые я провел в Тыве, местные жители постоянно пытались разговаривать со мной о шаманах. Я уже привык к этой теме.

– Хороших шаманов в наше время мало осталось. Но шаманят многие. Я женщину знаю, она майор милиции. Тоже шаманка.

– Я думал, у вас в Тыве буддизм.

– Да ладно! Что эти ламы умеют? Их в училище научили по книжке читать, они и читают. А шаманы видят. У них глаз с рождения. Я возил одного шамана на поминки. У нас поминки на сорок девятый день справляют. Не на сороковой, как у русских, понимаешь? Так он костер разжег. В бубен бил. Стал эту умершую звать. По девичьей фамилии, понял? Ее родные и забыли давно, как у нее девичья фамилия. А он звал. Шаманил что-то у умершей женщины. Нам ее ответы передавал. Спрашивает, а брат Володя из Абакана приехал? То есть это она у нас спрашивает, понял?

– Платят им за это?

– Не знаю. Деньгами, может, и не платят. Шаману подарки дарить положено. Обычно ему водку приносят. Хороший шаман от водки еще сильнее все видит. К шаманам даже из правительства ходят.

Мы все ниже спускались с гор. Тувинец говорил, что у него в роду тоже есть корень. В смысле, среди его предков некоторые шаманили. Он и сам иногда видит сны. Один раз утопленника на реке нашел. Но шаманом становиться не хотелось бы. Очень уж шаманам жить сложно. Простому человеку жить легче. Тем более что когда в шамана превращаешься, то сперва болеешь очень сильно.

Потом мы еще раз остановились, чтобы Виталька мог отлить. Я вышел вместе с ним и закурил. Спросил, как он, русский, ко всему этому относится?

– А мне что? Я ко всем верам с уважением. Хоть к шаманам, хоть к протестантам. – Подумал и добавил: – Тем более что явление духов есть научно установленный факт.

6

За перевалами поля конопли кончились. Почти совсем уже ночью автобус съехал с гор, и начались леса.

Я все еще думал над тем, что сказал золотоискатель Виталька: «явление духов есть научно установленный факт». На самом деле это, конечно, не так. Наука не может изучать привидения по одной простой причине: в явлениях духов отсутствует главное (то, без чего наука немыслима) – регулярная повторяемость.

Вращение планет, окраска щенков, родившихся от разномастных родителей, замерзающая при нуле по Цельсию вода, эдипов комплекс у сыновей красивых мам... Все это – события регулярно повторяющиеся. Именно они являются объектом изучения науки. Больше ничего.

Повторяемость – это непременное условие существования науки. Обнаружив, что яблоки всегда падают не вверх, а вниз, Ньютон смог правильно описать этот процесс и перейти к следующей фазе: сформулировать закон (яблоки не просто падают, а летят с ускорением свободного падения).

Обнаружить цепочку регулярно повторяющихся событий – правильно описать процесс – сформулировать закон. Только так наука и может развиваться. Любая наука – кроме истории.

Что бы вы по этому поводу ни думали, современная наука история ни в каком смысле не является наукой. За словом «история» сегодня скрывается частично коллекция допотопных анекдотов, частично – набор колотых горшков, а по большей части – дырка от бублика. Никакой науки за этим словом не скрывается.

Попробуйте провести эксперимент: заговорите в компании малознакомых людей на тему науки физики. Думаю, что как только вы поинтересуетесь мнением собеседника насчет общей теории полей или последних работ Стивена Хокинга, тот заскучает и разговор будет окончен.

Однако если вы заговорите не о науке физике, а о науке истории, все сразу изменится. Через десять минут подобного разговора многие обнаружат в ближнем смертельного врага, а в теме беседы – личное оскорбление. Наука – занятие скучное и неинтересное. Любая наука – кроме науки истории.

Хорошо астрономам. Астрономия может интересовать широкую публику только в аспекте астрологии или в аспекте летающих тарелок. Историкам сложнее. В какую бы сторону они ни шагнули – тут же окажется, что они наступили на чью-нибудь любимую мозоль.

Прошлое человечества редко бывает интересно само по себе: пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Прошлое интересно только как ступеньки, ведущие нас в завтра. Если со ступеньками что-то не так, то ведь и забраться мы можем совсем не туда. А это к скучной науке отношения уже не имеет.

Результат такой пристрастности налицо. Количество точек зрения на то, что такое история, как она движется и куда ведет, сегодня точно равняется количеству тех, кто берется за подобные рассуждения.

Что может быть естественнее для ученых, чем изучить факты, свести их в единую схему и попробовать спрогнозировать дальнейшее развитие процесса? Так поступают все ученые. Так не поступают только ученые-историки.

Физики, астрономы, химики, биологи давным-давно накопили необходимое количество фактов и перешли к формулированию законов. Любой, кто без двоек окончил среднюю школу, сможет по памяти назвать хотя бы несколько законов, относящихся к этим наукам. Однако как ни пытайтесь, вам не удастся вспомнить ни одного закона истории.

Единственный контекст, в котором лично я слышу хоть о каких-то «исторических законах», – это фразы типа «Законы истории неодолимы!». Думаю, не стоит объяснять: единственный смысл этих фраз состоит в том, что те, кто ходу истории сопротивляется, скоро получат в торец.

Нет законов – нет науки. Сегодня слово «история» означает не название научной дисциплины, а веселый анекдот. Когда приятель с порога бросается к вам – «Ну и ИСТОРИЮ я тебе расскажу!» – ведь правда, вы не думаете, что речь пойдет о древних египтянах?

Первый признак научного подхода – точность и беспристрастность в критериях. Разработав четкие критерии и классификацию, биологи отнесли похожих акул и дельфинов к различным классам живых существ, а непохожих свиней и гиппопотамов – к одному.

Можете ли вы назвать хоть одну классификацию исторических событий, основанную на беспристрастном анализе фактов? Вернее, не так. Можете ли вы представить, будто такая классификация вообще существует?

Единственная классификация фактов, имеющаяся сегодня у историков, – это деление всемирной истории на три больших раздела – Древность, Средневековье, Новое время. Хотите, я расскажу вам, откуда появилось это чудо теоретической мысли?

Одним из первых делить историю на три большие главы лет восемьсот тому назад додумался итальянский мистик и смутьян Иоахим Флорский. Наверное, новатору было невдомек, что сам-то он живет именно в Средние века.

Это название было введено в 1667 году неким профессором Горном. Так он называл скучный отрезок времени между веселой Античностью и веселым временем жизни самого профессора. Термин же «Новое время» сперва означал цивилизованную эпоху, которая наступила после Крестовых походов.

Окончательный вид трехголовой схеме в XVII веке придал профессор Христофор Целлариус. Его открытие выглядело вполне к месту. Биологи того времени были уверены, что мухи и тараканы заводятся сами собой из грязи. Географические карты на треть состояли из белых пятен. Физики увлеченно искали теплород, а кое-где еще и философский камень.

На протяжении следующих столетий науки развивались бурно. Ни одно положение наук, современных Целлариусу, не осталось в неприкосновенности. За одним исключением – вы уже догадались каким?

Правда, «Новое время» все растягивалось и растягивалось и никак не хотело кончаться. Поэтому для обозначения ХХ века пробовали ввести термин «Новейшее время». Смешная выдумка. Если так пойдет, то ХXIV век будет именоваться Самое-Самое-Наиновейшее время.

Пропорции данной схемы чудовищны: в разделе «Древний мир» содержится столько же тысячелетий, сколько десятилетий содержится в разделе «Новое время». Границы невнятны: разброс в оценках начала периода «Средневековье» составляет больше двух тысяч лет. Тем не менее три периода данной схемы и объединяют сегодня то, что положено изучать историкам.

7

Утром на автовокзале города Абакан (Хакасия) я нанял таксиста и поехал осматривать окрестности. День выдался холодный. Приличной шапки с собой у меня не было, и уши от холода немного ломило. Зато в машине было натоплено, тепло, уютно. Я курил и смотрел в окно. Центр Абакана состоял из блочных пятиэтажек, а окраины – из деревянных избушек. С архитектурной точки зрения наиболее интересен был ансамбль местной тюрьмы. Несколько высоченных, крашенных в веселенькие цвета корпусов. Зеки торчали у окон и махали проезжающим машинам руками.

Водитель был русский. Руками он не держался за руль, а прямо на ходу щелкал кедровые орешки. Город Абакан кончился быстро. Дальше мужчина гнал прямо через степь. И в этой степи через каждые пятьдесят метров торчали холмики старинных курганов. В основном совсем небольшие – метр-два в высоту. Но их здесь были тысячи. Может быть, даже десятки тысяч.

Осматривать каждую встречную достопримечательность я не собирался. На это ушли бы годы. Водителю я сказал, что хотел бы взглянуть лишь на царский курган Большой Салбык. Где именно он расположен, водитель не знал. Иногда он останавливался возле хакасских поселков, спрашивал у аборигенов дорогу. Те каждый раз показывали пальцами в разные стороны и клялись, что ехать нужно вон туда.

Водитель возвращался в машину, выкручивал руль и негромко ругался:

– Чертовы хакасы. С самого утра уже пьяные. Специально ведь врут. Не хотят, чтобы ты на их священные места смотрел.

Мы снова долго ехали через степь, а потом нам опять указывали в противоположную сторону, и водитель опять разворачивался и матюгался. Между хакасских изб бродили стаи огромных хищных собак с подрубленными хвостами. Водитель рассказывал, что есть поселки, куда русским вообще лучше не соваться. И машину отнимут, и самим наваляют. Но это не тут, а ближе к горам. Здесь-то хакасы мирные, только вечно пьяные. И сами они, и девки ихние...

– Ты вот знаешь, что у хакасок щель идет не вдоль, как у наших баб, а поперек? Точно тебе говорю! Мне один мужик шепнул, у которого с хакасской было это самое. Щель, говорит, вот такенная, идет поперек, а когда хакаски ходят, она у них чавкает, как рот. Зря не веришь.

– Да я верю.

– Ты сам-то откуда? А к нам зачем? Только курганы осмотреть, и все? Специально за этим, что ли, приехал? Во ты даешь! Только посмотреть – и домой? Вот это да! А еще где-нибудь был?

– Да. В Тыве.

– Ух ты! За Саянами был?

– Был.

Водитель помрачнел.

– Знаешь, я тебе так скажу. Я вот сибиряк. Здесь, в Абакане, родился, здесь сорок четыре года и прожил. Но мне ни разу и в голову не приходило на ту сторону ездить, понимаешь? Потому что Тыва есть Тыва. Повезло тебе, парень.

– Почему?

– Ну, как объяснить? Ты ведь видел тувинцев, да? То-то и оно! У них там даже фамилии какие-то нечеловеческие: все на два «о» начинаются. Типа «Ооджан». Или там «Оолун». Так что, считай, повезло тебе, парень, что ты с той стороны невредимым выбрался.

8

Стоящий посреди степи царский курган Большой Салбык мы отыскали только после обеда. Правда, осматривать там было особенно нечего. Когда-то он торчал над землей, будто небольшая гора. А потом археологи срыли его почти до основания, и от самого огромного сооружения Северной Азии осталось лишь несколько каменных столбов, каждый весом в сорок тонн.

Если смотреть отсюда, из сердца Азии, то привычные исторические схемы вовсе не кажутся такими уж стопроцентно верными. Я не имею в виду, что человеческое прошлое полно загадок. Это и так понятно. Также я не имею в виду, что уровень развития древних цивилизаций был куда выше, чем мы можем представить. Об этом пусть напишут оригиналы-уфологи. Я хочу сказать всего лишь, что нам, современным, от этих древних цивилизаций ничего не досталось. Высок был уровень их развития или не очень высок – сегодня это уже не важно. Потому что все они давно мертвы и забыты.

Человеческое прошлое – это вовсе не общая копилка, куда понемногу складывают свои достижения культуры с разных концов земли. Вовсе не башня, где первые этажи построены древними, последние будут достроены людьми будущего, а мы пока находимся где-то посерединке. Прошлое – это просто очень-очень много людей, которые когда-то жили, но потом умерли. И нам от них ничего не досталось.

Скажем, самая громадная постройка человеческой древности – это вовсе не пирамида Хеопса и не Колизей, а так называемый Маунд Монахов в американском штате Иллинойс. На его строительство было затрачено почти триста лет непрерывного труда, а по объему эта рукотворная гора превосходит любую из египетских пирамид. Согласитесь, звучит неплохо, а? Вот только какое влияние оказал Маунд на историю? А никакого! Индейцы долго трудились, строили свой курган, отделывали его поверхность. А потом они умерли, и курган стал понемногу разрушаться. С годами разрушился довольно здорово. И что?

Я выбрался из машины. Салбыкские столбы были огромные и многотонные. Они напоминали старые ногти. Кое-где на камнях сохранились древние рисунки, но разглядеть их сегодня уже невозможно: камни покрыты надписями типа «Здесь были мы, семья Желудевых из Удмуртии, 1964 год».

Принято считать, будто история – это летящая из прошлого в будущее стрела. Века проходят, стрела летит, с каждым веком человечество становится все цивилизованнее. Некоторые оригиналы вносят поправку: не стрела, а скорее уж спираль. То есть века, конечно, идут, да только движутся они по кругу и все без конца повторяется. Но вот лично мне более правдоподобной кажется совсем иная картинка: история – это не линия, а пунктир. Много-много начал и концов. Миллиарды жизней, которые уже кончились, ушли в землю, забыты и не нашли никакого продолжения в будущем.

Современные историки пытаются изучать то, чего нет: единую и непрерывную историю человечества от питекантропа до наших дней. Вместо этого историкам следовало бы обратить внимание на факт, не замечать который невозможно. История – это не непрерывное развитие, а череда смертей. Человечество вовсе не накапливает свой опыт... вернее, конечно, накапливает до какого-то момента... но потом случается катастрофа, и все приходится строить заново... приблизительно раз в полтора тысячелетия культуры гибнут, и следующим поколениям приходится начинать с нуля.

Сказав водителю, чтобы он подождал еще немного, сейчас поедем, я напоследок вскарабкался на вершину главного салбыкского столба. Слева были видны еще шесть громадных земляных пирамид. Справа – всего три. Несколько тысяч лет назад кто-то все это построил. В ту эпоху эти степи были практически центром мира. А сегодня они почти необитаемы. Кто знает, может быть, очень скоро похожим образом будет выглядеть и родная мне Европа?

5. Северное Перу

1

У въезда в поселок мальчишки предлагали товары: холодную кока-колу, домашнюю выпечку и старинные инкские амулеты. Они наперегонки подлетали к машинам и автобусам и, пока те не тронулись, пихали все это добро прямо в окна.

– Деньги! – кричали они пассажирам. – Давай деньги!

Я спросил у водителя, настоящие ли у мальчишек амулеты? Тот кивнул:

– Конечно! Все настоящее, выкопанное из курганов.

– Как же так? – удивился я. – Разве копать могилы не противозаконно?

Водитель скривился:

– Это ж инкские амулеты! Да им от силы лет пятьсот! Кому они интересны? За инкские безделушки даже в полицию не забирают. Вот если найти что-нибудь времен цивилизации мочика...

Утром я не успел выпить свой кофе и всю дорогу до Чиклайо (северное Перу) меня рубило. Снаружи лежала пустыня. Смотреть на нее было неинтересно. Над помойками парили кондоры. Солнце лупило вовсю. Уже в десять утра железный автобус, в котором я ехал, раскалился, как духовка, а я был тостом в этой духовке.

Центр Чиклайо выглядел симпатично. Чистенькая городская площадь. Аккуратный кафедральный собор. Правда, почти сразу за собором начинались населенные перуанскими бомжами трущобы. Криминальная обстановка в городке настолько веселая, что на каждом более или менее приличном здании висит warning: «По непрошеным гостям здесь стреляют без предупреждения».

Дальше из Чиклайо я ехал уже на такси. Водитель был немного косой и с неправильным прикусом. Звали его Луис. Чумазая футболка, из шортов торчат тощие ноги. Пока мы ехали до гробокопательских поселков, Луис объяснял обстановку:

– Последнее время копать стало сложно. Полиции в районе больше, чем местных. Но копают до сих пор. Каждый год что-то находят. Копают даже те, кого правительство наняло охранять могилы от копателей. Заниматься-то тут больше все равно нечем.

Я умирал без своего кофе и просто смотрел в окно. Часам к двум мы наконец приехали. Деревенька была совсем крошечная. Улицы были пусты. Только у входа в единственное местное кафе тусовалось несколько страшных уголовных рож. Низенькие, небритые, кривоногие, в потных футболках. Народ в этих краях живет небогатый, но работящий. Берется за любую работу: хочешь – перевезут через границу партию кокаина, хочешь – разграбят древнее индейское кладбище.

Я вылез из машины и закурил.

2

В справочниках и энциклопедиях о Каменном веке говорится, что это была «эпоха использования каменных, кремневых и костяных орудий». Звучит не очень обнадеживающе. Думаю, вы понимаете: единственное, для чего такие орудия годятся, – взять и хорошенько треснуть ближнего по лбу. Считается, будто до начала истории у человека не было ни домов, ни одежды, ни орудий труда, ни домашних животных или растений, ни кухонной посуды... У человека имелась злобно перекошенная харя, а больше ничего. Хотя на самом деле это неправда. С доисторических времен сохранилось огромное количество всякой всячины.

Вот, например, британский Стоунхендж. Слышали когда-нибудь? В двух часах езды от центра Лондона стоит сооружение, общий вес которого – сто тысяч тонн, а возраст пять с лишним тысячелетий. Четыре гигантских кольца. Арка из каменных блоков, сориентированная по точке зимнего солнцестояния. Считается, будто в Каменном веке Британские острова населяли племена первобытных охотников. Но, стоя в тени Стоунхенджа, призадумаешься: такими ли уж первобытными были эти охотники?

Или другой пример – дольмены. Этим словом называют каменные постройки в виде домиков: четыре плиты образуют стены, а пятая крышу. Возраст дольменов – пять-шесть тысяч лет, высота – до пяти-шести метров, а количество исчисляется тысячами. Кто все это построил? Зачем? Нет ответа.

Гигантские постройки Каменного века стоят по всей планете. Во Франции рядом с поселком Карнак сохранилось святилище, состоящее из трех тысяч древних каменных колонн... На Мальте раскопано больше тридцати доисторических храмов... Ирландская гробница Нью-Грейндж сложена из блоков весом по десять тонн каждый... К странным руинам возят туристов. Оригиналы-писатели издают книжки о том, что все это построено атлантами или инопланетянами. А археологи просто молчат. На то, чтобы всерьез заняться вопросом, откуда в Каменном веке взялись все эти сооружения, у них нет времени.

А уж в северном Перу древних могил и вовсе по нескольку штук в каждой деревушке. В одном только поселке Тукуме выстроено целых двадцать шесть пирамид – больше, чем в любом городе Египта. Мальчишки играют в тени древних построек в футбол. Буквально за два месяца до моего прибытия экскурсовод вел через соседний поселок группу туристов. Маршрут был давно знакомый, сто раз хоженный. Только группа попалась неспортивная: какие-то европейские тетки. Они задыхались, не могли быстро идти и просили привал. Экскурсовод согласился, остановился не там, где обычно, и сказал, что здесь они немного отдохнут. После этого сел на пригорок и провалился в погребальную камеру древнего жреца, вместе с которым были похоронены двенадцать задушенных девственниц.

Чтобы разобраться с древнейшим прошлым человечества, археологи через мелкое сито просеивают песок и с лупой в руках ползают по раскопам. Может, все дело просто в неправильной оптике? Может, археологам просто никто не сказал, что древние цивилизации нужно разглядывать не через микроскоп, а в бинокль? Ведь то, что дошло до нас от доисторического прошлого, – довольно крупные постройки. Камни Стоунхенджа. Петроглифы Карелии. Стелы Карнака. Дольмены Кавказа. Руины тувинских крепостей и курганов. Перуанские пирамиды. Пусть о доисторическом прошлом нам известно не очень много – но вот это-то невозможно не заметить.

3

На обратном пути из Чиклайо я познакомился с молодым норвежцем. Дальше он уговорил меня поехать на автобусе.

Вообще-то я собирался купить билет на местный самолетик и добраться до следующего города минут за двадцать пять. Но норвежец говорил, что автобус дешевле и интереснее. Вблизи посмотрим Анды, и все такое. Короче, я согласился.

Немного смущало лишь то, что ехать предстояло через район, который центральное правительство почти не контролирует. Перуанский писатель Марио Варгас Льоса утверждал, что лет двадцать назад здесь вполне в порядке вещей была ситуация, когда партизаны из «Движения имени Тупака Амару» вытаскивали иностранных туристов из автобусов и насмерть забивали камнями. Но я все-таки поехал. И как оказалось, партизаны в горах были вовсе не главной проблемой.

Продавщица билетов сразу предупредила и меня, и норвежца: дорога в горах не очень. Но тогда я не понял, что она имела в виду. Выезжал автобус рано с утра. Первые пять часов мы тащились через пустыню, и все было ОК. Потом начались горы. Шоссе стало задираться все круче вверх, а потом просто кончилось. Иногда мне казалось, что водитель рулит просто напрямик. На небольших высотах это было ничего, но вот после обеда начались реальные горные перевалы. Там в одном месте был такой спуск... автобус наклонялся носом вперед градусов на сорок... водитель обеими ногами жал на сцепление, но вещи все равно поползли по проходу вперед... и в лобовое стекло я увидел, что впереди просто обрыв... два километра пустоты... перуанцы в соседних креслах спали, а те, кто не спал, баловались с мобильными телефонами... я же чувствовал, как от ужаса у меня в паху зашевелились волосы. Автобус протискивался по козьей тропке, тесной даже для пешехода. Ни ограждений, ни бортиков, ничего в таком роде. Без преувеличений: одним бортом он задевал стену слева, а справа колеса свешивались над провалом. Плюс иногда сверху на крышу падали довольно большие камни. Все вместе это было похоже на воздушную яму, когда самолет рушится в никуда и желудок вдруг оказывается у вас выше головы, но только теперь я сидел не в надежном аэробусе, а в дребезжащем автобусе и кончиться этот кошмар не мог больше четырех часов.

Бледный норвежец сидел рядом и пытался улыбаться. На каждом новом повороте он повторял по-английски:

– Кажется, сейчас я наделаю себе в штаны... Кажется, сейчас...

Самое удивительное, что это было не экстремальным туром, а обычным рейсовым маршрутом. Перуанцы ездят так постоянно. С собой у меня был путеводитель Lonеly Planet. Чтобы хоть как-то отвлечься, я пытался его читать. Однако ничего утешительного путеводитель не сообщал. Перу (говорилось там) – одна из самых отсталых стран в мире. Бедность, отсутствие дорог, крайне низкий уровень образования, зато высокий уровень преступности. Десять процентов населения не умеют ни читать, ни писать. Треть никогда в жизни не ела досыта. В стране есть регионы, куда не ступала нога полицейского. И вообще (удивлялся Lonely Planet), чего это вам взбрело в голову сюда приезжать?

Я убрал путеводитель в рюкзак. То, что он сообщал, выглядело странно. Дело в том, что перуанская цивилизация – чуть ли не самая древняя на планете. Культура здесь возникла даже раньше, чем в Египте или Месопотамии.

Археологам известны сотни древних перуанских городов. Пару дней назад я ездил взглянуть на священный индейский город Пачакамак. Некогда это был священный оракул – Дельфы Нового Света. Только Пачакамак был раз в двадцать громаднее оригинальных древнегреческих Дельф – и намного богаче. Чтобы задать вопрос пачакамакскому идолу, паломники съезжались сюда со всего континента. Целый год им предстояло поститься и обращаться к идолу с мольбами. Секс и питие шоколада на весь этот период были строжайше запрещены. Лишь тот, кто выдерживал испытание, мог взойти по ступеням к подножию главного храма и изложить свою просьбу жрецам. Но и это не гарантировало решение вопроса. Некоторые паломники проводили в Пачакамаке и пять лет, и семь. Лишь после этого божество удостаивало их ответом.

Ждать так долго мне не хотелось. К месту, где когда-то стоял идол, я вскарабкался минут за двадцать. Пачакамак был необитаем и пуст. Хотя если бы у вас появилось желание, то заселиться сюда можно хоть сегодня: город во вполне рабочем состоянии. Улицы, здания, крепостные стены... немного подлатать крыши – и живи себе. Я смотрел по сторонам и не мог понять: если тысячи лет назад перуанцы были в состоянии строить ВОТ ТАК, то почему сегодня каждый десятый житель Перу живет в коробке из-под холодильника?

У Южной Америки была огромная фора. В те годы, когда жители Европы еще ходили в звериных шкурах, здесь уже строили величественные города и каменные дворцы. И куда все это делось? Культура в Перу появилась раньше, чем в других местах, и развивалась дольше. А значит, к нашему времени эта страна должна была вырваться вперед, стать светом миру и маяком прогресса. Но ведь каждый знает, что это не так. И в чем же здесь причина?

Автобус все пер через горы. Только один раз, уже под вечер, мы остановились, чтобы перекусить. Я зашел в ресторанчик и полистал меню. Испанские названия ни о чем мне не говорили, а, кроме того, после всех этих аттракционов со скачками по перевалам есть не особенно и хотелось. Официанта я попросил принести суп. Тот улыбнулся и сразу же вынес из кухни большую тарелку.

Возможно, в кафе не было горячей воды, а может быть, хозяевам просто было лень мыть посуду. Но на тарелку они натянули полиэтиленовый пакет: поел, выкинул пакет – и тарелка снова чистая. Сам суп оказался густой, наваристый, а сверху его еще посыпали жареным маисом. Я съел его весь. И только после этого увидел, что на дне тарелки лежит здоровенное коровье ухо. Оно было розовое, разваренное, покрытое жесткими черными волосами.

4

Есть вещи, с которыми бесполезно спорить. Они просто есть. Как солнце. Как воздух. Никто же не спорит с тем, что человеку положено дышать воздухом, да?

Один из таких стереотипов – наш взгляд на историю. Вернее, на то, что мы считаем историей. Что ты видишь, читатель, оборачиваясь себе через плечо? Не отвечай, я угадаю. Ты видишь низину, а сам стоишь на холме. Прошлое человечества – это не путь, а подъем. Мы не шли, мы восходили. Шли по восходящей.

По-другому то же самое можно сказать так: мы ЛУЧШЕ, чем те, кто жил до нас. Голливудовские продюсеры отсняли кучу потешных комедий на тему того, как глупо выглядел бы древний человек, случись ему оказаться в нашем с вами прекрасном мире. Он, наверное, стал бы охотиться на рогатые троллейбусы и приносить жертвы радиоприемнику – ну не умора ли? Древние люди жили давно, и жизнь у них была не очень. Мы живем сейчас, и уже это достойно восхищения. Странно, что при подобном подходе в эпилоге сегодняшних исторических исследований не появилась приписка, сообщающая, что мы жили долго, счастливо и умерли в один день.

Чем же так хорош современный человек? Ну во-первых, тем, что его далекий предок вообще не был человеком. Мы произошли от обезьяны, а кто в это не верит, тому место в сумасшедшем доме. Во-вторых, только мы, современные, являемся цивилизованными. Я написал книгу, вы ее читаете, а ведь где-то на планете не умеющие читать дикари еще и сегодня кушают человеческое мясо. Ну и в-третьих, зачем в этом сомневаться... ведь это такая уютная позиция.

Ну а если все-таки усомниться? Что, если никакого пещерного голливуда в человеческом прошлом нет? И наша история вовсе никакой не прогресс? Если, становясь старше, человечество вовсе не становилось умнее и лучше? Что тогда, а?

5

В 1952 году британская женщина-археолог Кетлин Кеньон обследовала в Палестине руины древнего города Иерихон. Руины напоминали слоеный пирог. В Иерихоне имелся слой времен крестоносцев, римский слой, под ним – древнееврейский, а под ним – еще какой-то. Конца этому видно не было. Под каждой главой иерихонской истории обнаруживалась еще одна, все более древняя. Кеньон забиралась все глубже под землю. До тех пор, пока в тридцати метрах под поверхностью не откопала наконец самый древний город планеты.

Раскопки показывали, что десять – двенадцать тысяч лет назад в древней Палестине существовал вполне себе цивилизованный город. С толстыми крепостными стенами, дозорными башнями, складами продовольствия и комфортабельными домами. В каждом квартале имелся бассейн. В каждом доме – просторная кухня. В сквериках жители посадили чахлые кустики. Фасады храмов украсили гипсовыми статуями.

Город, открытый Кетлин Кеньон, возник приблизительно сто двадцать веков тому назад. Даже рисунок созвездий в тот момент был не похож на сегодняшний. Даже полюса в тот момент еще не заняли свое сегодняшнее местоположение. В ту эпоху к берегам реки Иордан пришли люди. Они не попытались изобрести огонь или сплясать каннибальский танец. Вместо этого люди построили себе город и обнесли его стеной, три метра в толщину. Прорыли каналы, чтобы поливать свои огороды чистой водой. Возвели сторожевые башни, храм для своего божества и коттеджики с бассейнами для себя самих. Их купцы торговали с далекими землями. Их художники создавали чарующие произведения искусства. На рыночной площади их фермеры продавали финики и арбузы... а кое-где жители пещер в это время охотились на шерстистых носорогов.

Древний Иерихон просуществовал около пятнадцати веков, а потом был разрушен. Можно предположить, что город был богат. Чтобы не вводить в соблазн нищих соседей, и возводилась его гигантская оборонительная система. Тем не менее Иерихон был взят штурмом, сожжен и пришел в запустение. Что именно произошло, мы не знаем. Археологам виден лишь результат: стены были проломлены, дома сожжены. Песок пустыни покрыл место, где когда-то бурлила жизнь. Там, где прежде лежал процветающий город, теперь располагалась убогая деревня. Правда, потом жизнь вернулась сюда. И все началось по новой.

Через несколько столетий после гибели Иерихон возродился. Теперь его населяли совсем другие народы. Сменился стиль архитектуры, религия и расовый тип жителей. Новые люди построили на старых фундаментах собственные дворцы и укрепления. Вновь ожили иерихонские рынки. Вода вновь побежала по руслам каналов. (Замечу, что мамонты в ту эпоху не только не вымерли, но даже еще не очень крепко болели.)

Новое процветание длилось тоже пятнадцать веков. И тоже закончилось непонятной катастрофой. Что это было? Вторжение варваров? Гражданская война? Землетрясение? Атака более сильных соседей? Бунт черни? Экологическая катастрофа? Неизвестно. Но все повторилось в точности так же, как в прошлый раз: дома вновь пылали, окровавленные жители падали на землю, стены были пробиты и рухнули, а богатства города вывезены в неизвестном направлении.

Помимо Иерихона, археологам известно еще довольно много таких городов. Вот, например, турецкий Чатал-Хуюк. Раскопки в этом мегаполисе Каменного века идут уже сорок лет, однако за это время археологи смогли расчистить от силы десять процентов его площади.

Вдоль улиц Чатал-Хуюка стояли стандартные прямоугольные дома, рассчитанные, очевидно, на небольшую семью. Как и в современных городах, здания были построены вплотную друг к другу. Внутри имелись большие, застеленные коврами комнаты с камином, а также кладовки. На стенах висели зеркала.

Типовые коттеджи, канализация, параллельные улицы, широкие площади, уютные магазинчики, множество нарядных храмов. Все это было построено больше восьми тысяч лет тому назад. В самый разгар Каменного века.

Принято думать, будто древняя история человечества – это неторопливые попытки выбраться из тьмы на свет. Перейти от дикости к цивилизации. Однако раскопки рисуют совсем иную картину. Уже за двадцать – тридцать веков до постройки египетских пирамид на свете существовали города и деревни... религии и искусства... цари, жрецы и вельможи. В слоях почвы, относящихся к неолиту (Новому Каменному веку), раскопки демонстрируют грозно нависающие дворцы правителей и величественные храмы... мудро спроектированные города и безошибочно проложенные каналы... для разнообразия они демонстрируют нам убогие кирпичные домишки рабочих кварталов. Если все это – детство человечества, то уверены ли вы, что оно здорово отличается от зрелости?

6

Тут, правда, есть один нюанс. Стоит появиться сообщению о находке еще одной доисторической цивилизации, как тут же начинаются разговоры, что раз в древности не удалось обнаружить дикаря, значит, все мы произошли от атлантов и марсиан. Удивительно, сколь страстно нынешний человек желает верить, будто, помимо обезьяны, в его прошлом можно отыскать также и зеленую инопланетную жабу!

Я не верю в то, что человек некогда был недочеловеком. Имеет ли мне смысл верить в то, что когда-то он являлся суперменом? Странная истина, на мой взгляд, состоит в том, что человек всегда был (в жизни не догадаетесь кем!) просто человеком. Все, что известно историкам, демонстрирует вопиющий факт: становясь старше, человечество не становилось умнее. История не сделала человека лучше. Правда, и не ухудшила его. Он просто остался тем же, кем и был.

Не поймите меня в том смысле, будто, споря с одной глупостью, я собираюсь отстаивать другую. Будто, утверждая, что в человеческом прошлом не было дикаря, я собираюсь доказывать, что там не было ни единого дикаря. Дикости в Каменном веке хватает. Однако это не вся правда, а лишь половина. Вторая половина состоит в том, что дикости хватает и сегодня.

Жил ли древний человек в пещерах? Жил – а кое-где живет и до сих пор. Существовало ли в человеческом прошлом беспросветное варварство? Разумеется, ведь кое-где оно существует и сегодня. Сегодня в мире существуют богатые и бедные народы. Наряду с небоскребом Импайер-стейт-билдинг можно увидеть мазанку где-нибудь в Амазонии. Если сравнить небоскреб с допотопной пещерой, то прогресс налицо. Небоскреб, конечно, прогрессивнее, чем пещера. А если сравнить мазанку с египетской пирамидой?

То, что я имею в виду, очень просто. Сегодня на свете есть дикость и есть цивилизация. Ньюйоркеры живут почти в фантастическом кино, а биография ненцев Ямала не сильно отличается от той жизни, что ведут их полярные олени. И тысячелетия назад все было точно так же. Я не верю, будто пещеры эволюционировали в небоскребы. Не верю и в то, что пирамиды деградировали в мазанки.

Иерихон и Чатал-Хуюк, громадные города, процветавшие тысячи и тысячи лет назад, вовсе не были этакими Самыми-Первыми-И-Значит-Очень-Загадочными-Городами-На-Планете. Они были всего лишь двумя из множества городов, существовавших на Земле в эпоху, которую мы называем Каменным веком.

7

«Эйн хадаш, тахат ха’шамаш», – говаривал древний и мудрый царь Соломон, что означает «Ничего нет нового под солнцем». Сколько бы ни смотрели назад, мы не увидим ничего, впервые появляющегося в истории. Ни первых цивилизаций. Ни первых орудий. Ни первого человека. Наше прошлое напоминает не взлет истребителя, а слоеный пирог.

Археологи обнаруживают следы древних культур по всей поверхности планеты. Везде, куда им не лень воткнуть лопату, из земли тут же лезут руины храмов, дворцов, могилы царей и крепостные укрепления. Цивилизация вовсе не начинается в Египте, Шумере, Китае или Мексике. Она вообще нигде не начинается. За каждой древней культурой встает еще более древняя. И никакого начала этой истории разглядеть историкам пока не удается.

Рассмотрите начало любой культуры, и вы увидите дикость, каменные топоры и людоедские обряды. Культура всегда появляется из бескультурья. Империя – из племени. Другого пути нет. Именно из славянского бескультурья выросли Пушкин и Толстой. Из племенного союза полян и разнообразных древлян – империя на одну шестую земной поверхности.

Если на этом остановиться, то прогресс налицо. И эволюция тоже налицо. Было хуже, а стало лучше – кто спорит? Однако загляните еще на шаг дальше, и позади безписьменных славян вы увидите поэмы Гомера и Вергилия. Загляните за плечо дружинникам Святослава, и вы обнаружите железный строй римских легионов.

И так всегда. Империя вырастает из орды дикарей, но орда дикарей приходит на смену империи. Культура вызревает из дикости, но дикость приходит лишь после расцвета культуры. Попытайтесь найти истоки цивилизации, и вы найдете не варварство, а другую цивилизацию. Впрочем, ту самую первую и очень таинственную пракультуру, позади которой лишь гамадрилы с дубинами, найти тоже можно. Но только в телевизоре. Больше нигде.

8

А перед тем как лететь в Перу, я специально сделал крюк и заехал в Каир, чтобы еще раз посмотреть на знаменитые египетские пирамиды.

Из центра египетской столицы к пирамидам нужно ехать на такси. Вход внутрь Большой пирамиды Хеопса, через который запускают туристов, за истекшие пять тысяч лет много раз теряли, а потом вновь находили. Последний раз он был открыт в 820 году багдадским халифом аль-Мамуном. Воины халифа расчистили проход, но в глубь пирамиды лезть побоялись. Неподалеку от входа, прямо в туннеле, они обнаружили могилу христианского монаха. Из его костей и наваленного рядом тряпья воины смастерили факелы, однако дрожащее пламя так и не сумело рассеять многовековой древнеегипетский мрак. Зеленые от страха мусульманские воины в тот раз бегом выбежали назад, к свету. А я вот, несмотря на всю свою клаустрофобию, купил билетик и полез.

Внутри пирамиды было жарко. По тесному проходу вместе со мной полз пузатый голландец, а навстречу пробивалась группа японских туристов. Разумеется, единственное, о чем я думал, – это о том, что над головой у меня пятьдесят миллионов тонн камня. И если все это вдруг рухнет, то от мягкого и живого меня не останется вообще ничего. Немного утешало лишь то, что подобного надгробия нет и уже не будет ни у кого в мире. Только у меня, вон того пузатого голландца и фараона Хеопса.

Считается, будто проход к погребальной камере прикрывают хитроумные ловушки. Падающие на голову балки, замаскированные ямы, отравляющие воздух ядовитые газы, выскакивающие из стен копья. Наступишь не туда – и конец тебе. Но лично я никаких наворотов внутри пирамиды не видел. Самое обидное в том и состоит, что там ничего нет. Длинный коридор, в конце – погребальная камера. Ежась от ужаса, вы проползаете несколько десятков метров по длиннющему тоннелю и попадаете всего-навсего в пустую комнату. Крышка саркофага сброшена на пол и треснула. Тело погребенного фараона давно разложилось на отдельные атомы.

Фараон Хеопс отдал распоряжение строить свою пирамиду приблизительно в 2589 году до Рождества Христова. Все, что происходило до этого, относится скорее к мифам, чем к истории. Никаких подробностей ученым не рассмотреть. Они с трудом восстанавливают общую канву событий: вот египетские племена и княжества объединяются в единую державу... одна династия сменяет другую... вот фараоны понемногу отстраивают экономику и политическую систему. И в тот момент, когда древняя история наконец выходит из тьмы преданий, мы видим, что Египет – это вовсе не новорожденная цивилизация. Наоборот: держава умирает от старости.

Почти сразу после того, как была достроена последняя из Великих пирамид, в стране начинаются бунты и заговоры знати. Правнук Хеопса был свергнут, и на этом династия прервалась. На троне сменяли друг друга фараоны, имена которых археологи не могут даже толком прочесть. Чтобы построить хоть что-нибудь вроде пирамид, у них не хватает уже ни сил, ни амбиций. В погребальных храмах этих владык барельефы изображают вереницы изнуренных людей, теряющих сознание от голода.

Египет слабеет с каждым десятилетием. Отпадают провинции, интригуют чиновники, рушится экономика. Племена, которые прежде падали ниц, едва услышав шаги египтянина, теперь отваживались забредать под стены самой имперской столицы. За каких-то полтора века из величайшей империи мира Египет превратился в пустыню.

Заглядывая в столь отдаленное прошлое, мы можем рассчитывать встретить там свежий, новорожденный мир. Но вместо этого видим мучительный конец чего-то еще более древнего. Во времена Хеопса египетские коммерсанты торговали со всем обитаемым миром, а банковские дома проворачивали масштабные безналичные сделки. Теперь потомки разорившихся семей рады, если им удается наловить рыбки себе на обед. В стране процветают атеизм и нигилизм. Раньше имперская армия была спаяна железной дисциплиной. Теперь она превратилась в банду мародеров и грабила собственные города. При Пиопи II, последнем царе Шестой династии, потомки строителей пирамид от голода поедали собственных детей. После него семьдесят мемфисских царей сменили друг друга на престоле в течение двух с половиной лет.

Я выбрался из пирамиды и закурил. Сигарета догорела слишком уж быстро, и я прикурил от нее следующую. Никто не знает, как давно началась история мира, но когда подробности наконец становятся различимы, мы видим, что это история конца. Если сказать одним предложением, то в самом начале человеческой истории лежит апокалипсис. А уж дальше концы света следуют один за другим.

6. Вдоль Ганга

1

Пещеры Аджанты (Индия) – странная достопримечательность. Туда и сегодня-то добираться – черт ногу сломит. А уж полтора века тому назад это была глухомань, какую поискать.

На пещеры наткнулись случайно. Несколько британских кавалеристов из расквартированного неподалеку полка отправились в джунгли пострелять тигров и обнаружили здоровенное ущелье. В склонах ущелья было высечено двадцать девять пещерных храмов. Скульптуры, фрески, росписи на потолках, – самый прекрасный и почти совсем не поврежденный памятник древнеиндийского искусства. Полторы тысячи лет назад люди ушли отсюда и до тех пор, пока несколько британских кавалеристов не отправились пострелять тигров, об Аджанте никто не вспоминал.

Пещеры открыли, но тут же снова про них и забыли. В следующий раз добраться досюда европейцы смогли только через тридцать лет. В 1843 году капитан Британских вооруженных сил и по совместительству художник Роберт Гилл был откомандирован в Аджанту, чтобы скопировать древние фрески. То, что Гилл увидел на месте, его потрясло. Художник поселился прямо в пещерах. Фрески он перерисовывал сантиметр за сантиметром. Работа растянулась почти на двадцать лет. За это время Гилл успел переболеть всеми видами тропических лихорадок, до пенни истратить фамильное состояние и жениться на индианке. Вечерами он разводил в пещерах костры, а жена танцевала ему на фоне древних картин.

Когда работа была наконец закончена, прорисовки Гилла выставили в одном из лондонских музеев. Но за день до открытия выставки случился пожар. Сам музей почти не пострадал, да и экспонатам был нанесен лишь минимальный вред. Зато картины Гилла сгорели все до единой. Узнав об этом, капитан слег, две недели провалялся в горячке, а когда поправился, то решил начать все с нуля, но вскоре умер и был похоронен неподалеку от въезда в ущелье.

Еще через пятнадцать лет попытку повторили. На этот раз в Аджанту прибыла целая группа рисовальщиков. Фрески они копировали четыре сезона подряд. Все их картины были так же отправлены в Лондон. Специально для новой выставки был выстроен павильон, рядом с Музеем Виктории и Альберта. Поверите? За день до открытия пожар случился снова. И опять пострадали в основном копии фресок из Аджанты. Древняя Индия упорно не желала расставаться со своими тайнами.

О «проклятии Аджанты» говорят меньше, чем о каком-нибудь «проклятии Тутанхамона». Но в самом существовании проклятия никто не сомневается. Неподалеку от Аджанты есть еще группа пещер Эллора. Первооткрыватель Эллоры надышался в пещерах черт знает чем и умер почти сразу, как вернулся из джунглей. Еще севернее находится знаменитая буддийская часовня Санчи. Офицер, первым сообщивший о ее открытии, вскоре сошел с ума и семнадцать лет провел в лечебнице для душевнобольных. Все эти древние храмы – словно красивый, но ядовитый цветок.

По сути, и вся история древней Индии – это одно сплошное проклятие. Цивилизация, от которой дошла куча гигантских построек, но не дошло ни единой исторической хроники. Затерянных городов в Индии больше, чем где бы то ни было на планете. Только я видел пять, а сколько еще их лежит в джунглях и пустынях? Кто основал эти города? И когда это было? И почему люди ушли из этих мест? На все эти вопросы существует один-единственный ответ: неизвестно... неизвестно... почти ничего не известно...

Индусы создали великую культуру. И основали несколько великих империй. Они изобрели цифру «ноль», построили самый высокий в мире минарет и обогатили мировую литературу дюжиной новых сюжетов. Но главное их достижение вовсе не в этом, а в том, что именно индусы открыли главный закон мироздания. Именно они первыми поняли: какими бы грандиозными ни были твои успехи, вскоре они обратятся в ничто. Все в мире рождается только для того, чтобы умереть.

2

Добираться до Аджанты очень неудобно, но еще неудобнее добираться до второй главной индийской достопримечательности: эротических храмов в Куджарахо. Купить билеты заранее я не успел, и в поезде ехал не первым классом, а вторым. Выглядело это так: ободранный вагон, в окнах отсутствуют стекла, в проходе между креслами бродят куры. В кресле напротив, развалившись, спал усатый сикх в чалме и с ножиком на боку. В проходе торчала его нога в дырявом носке. Иногда я выходил в переполненный тамбур курить. Дверь наружу была открыта. Голоногие индийские мальчишки двумя пальцами держались за поручень и далеко высовывались из вагона.

Скрючившись в кресле, я сумел-таки несколько часов поспать, а проснулся от того, что почувствовал: под моим сиденьем кто-то ворочается. Собака? Какая-нибудь коза? Просыпаться категорически не хотелось, но я все-таки разлепил глаза и заглянул под кресло. Там, свернувшись калачиком, прямо на полу лежала пожилая мусульманская женщина в платке-хиджабе и длинном черном балахоне.

Через вагон бесконечной чередой все брели бесконечные нищие. Прямо по полу ползали безногие мальчики. Кланялись женщины в ярких сари. Повизгивали игроки на национальных инструментах. Все они лодочкой складывали руки возле груди, кланялись и заглядывали мне в лицо. Что ж! Я не отказывался. Каждый раз лез в карман за монеткой. Для меня это не дорого, а им, может быть, действительно нечего есть.

Больше всего меня поразили две симпатичные девицы: увешанные золотом, завернутые в ярко-красные шали. Они подходили к пассажирам-мужчинам, тыкали их острым ногтем в живот, громко смеялись, слали воздушные поцелуйчики. Мужчины пошленько хихикали и кидали девицам мелкие монетки. Девушки были действительно симпатичные и очень развязные. Но когда высокая брюнетка нависла надо мной и я уперся взглядом в ее подбородок, то вдруг разглядел, что кожа на лице у нее сожжена: с лица девица вытравляла щетину.

Когда парочка ушла в следующий вагон, я спросил у соседей по купе, что это было. Те долго совещались, спорили и пытались объяснить мне на пальцах. Нет, это не «gay». Это вообще не мужчины. Это что-то среднее между мужчиной и женщиной. Член у них есть, но совсем маленький, и они им не пользуются. Зато грудь у них настоящая, женская. Вот такие это особые существа – я понимаю?

Я кивнул. Хотя на самом деле так и не понял, что они имели в виду. Поезд проехал Матхуру – городок, где родилось божество Кришна. Я еще раз сходил в тамбур и выкурил сигарету.

3

Основная достопримечательность Куджарахо – это одиннадцать украшенных рельефами храмов. Храмы дошли в приличном состоянии, а рельефы выполнены на высочайшем художественном уровне. Но суть не в этом, а в том, что изображают рельефы совершенно немыслимые эротические позиции.

Как и Аджанта, храмы Куджарахо были открыты случайно. Британский картограф, первым наткнувшийся на это место, писал потом в отчете, что при строительстве мастера позволили себе «несколько больше теплоты, чем было необходимо». В переводе на русский это означает, что в Куджарахо вы увидите картинки, рядом с которыми любое современное порно выглядит комиксом про Дональда Дака.

Боги и богини древней Индии показывают все, на что способны. Одна женщина и четверо мужчин. Один мужчина и две женщины. Женщина и осел. Двое мужчин и ослица. Глаза у всех персонажей полуприкрыты. То ли от удовольствия, то ли им просто наплевать. Местная религия великодушно разрешает телу заплетаться в самые причудливые позы, с участием ослов или без участия. Спрятанной внутри тела душе нет никакого дела до того, чем занимается ее внешняя оболочка.

Индусы вообще плевать хотели на все внешнее. В их стране сохранилось огромное количество древних руин. Однако все эти камни и статуи ровно ничего не значат. Главное, что удивляет в индийских руинах, – их необязательность. Если бы с лица земли исчез Парфенон или Великая китайская стена, мир стал бы беднее. Но вот если бы исчезли все храмы и дворцы древней Индии, никто бы этого даже не заметил. Местные императоры, раджи, набобы, князья, повелители четырех сторон света возводили громадные здания ради цели, которую сегодня уже невозможно вспомнить, и называли постройки именами, которые невозможно произнести. Потом они умирали, а постройки обращались в песок. И никому не казалось, будто это неправильно. Все рождается лишь для того, чтобы умереть, а раз так, то зачем и охранять древние здания? Зачем пытаться сохранить то, что сохранить в любом случае невозможно?

И знаете, что я скажу? Это отношение правильное. Европа верит в вечность, да только кто ее видел, эту вечность? В Европе древние постройки пытаются сохранять и реставрировать. Это бесполезное занятие: время все равно сжирает их, хотя и медленнее, чем в других местах. А от древней Индии скоро не останется вообще ничего. И индусов это ни капельки не расстраивает.

Правда, за реставрацию Куджарахо местные власти все-таки взялись. Полюбоваться на спаривающихся богов сюда приезжает миллион человек в год, а ведь это ох какие нехилые бабки. Западные туристы с раскрытыми ртами бродят от храма к храму. Почти у каждого на лоб поставлена яркая точка, а на запястье намотаны четки. Индийские боги очень популярны в наше время. Уставшие от христианства европейцы считают, будто язычество неплохо объясняет окружающий мир.

Объяснение звучит и вправду связно. Да только картина, которая в результате вырисовывается, вряд ли кого-то обрадует. Потому что суть объяснения сводится к одной-единственной фразе: все, что родилось, умрет. Каждый рожденный (человек, животное, звезды и морские звезды, культуры, народы – вообще все на свете) уже несет в себе собственные похороны. Путь человека – это дорога от полового акта до гниющего трупа. Иного, извини, не дано.

А раз так, будем веселиться, покуда живы! Похотливые богини с полуприкрытыми глазами предлагают человеку жить проще. Смириться с тем, что мир бессмысленен, и получить от этого удовольствие. Родиться, чтобы родить, – а потом умереть. Испытать множество оргазмов – а потом вернуться в перегной, из которого все и родилось. Секс и смерть – два кита, на которых стоит мир. Самые естественные состояния человека. Я прикуривал одну сигарету от другой, а в голове все вертелось: почему же именно секс и именно смерть всегда казались людям столь оскорбительными?

4

Вокруг Куджарахо лежит сразу несколько деревенек, населенных исключительно проституцией. Хозяин отеля, в котором я остановился, объяснял, что спать за деньги у них в стране могут женщины только определенных каст. И ничего унизительного в этом занятии нет. Мужья занимаются домашним хозяйством и воспитывают детей. А жены приходят к храмам и спят с туристами. Такая уж карма! Когда я заселялся в отель, этот молодой мужчина поинтересовался: специально ли я приехал в Куджарахо один? Я сказал, что в общем-то да. Но не по той причине, о которой он подумал.

Вещи я бросил в номер, а потом вытащил на балкон пластмассовый стульчик, закинул ноги на ограждение и просто сидел. Даже после заката было душно. Я купил большую коробку мангового сока, пил и курил свои сигареты. Если запрокинуть голову, то в черном небе Индии можно было попробовать отыскать какие-нибудь знакомые созвездия. Большую Медведицу я так и не нашел, а вот три яркие звездочки Ориона разглядел быстро. Внизу, под балконом, громко и заунывно пел уличный музыкант. Справа за деревьями торчали подсвеченные храмы. Помимо меня в отеле остановилась только группка молодых индусов. На ночь они купили себе смуглую женщину средних лет и теперь, похоже, пытались инсценировать несколько куджарахских рельефов. На балкон ребята выбегали в трусах и взмыленные. Увидев меня, каждый раз краснели, извинялись и тихонечко закрывали за собой дверь, но через некоторое время на балкон все равно вываливался следующий парень.

Куджарахо было построено приблизительно тысячу лет назад. В те годы таких храмов по стране стояло довольно много. Индийские боги не сильно отличались от тех, кто в них верил. Они были не прочь развлечься с красотками или хлопнуть отвара галлюциногенных грибов, а уж гашиш индийские боги курили круглосуточно. Оргазм и гашишиновые галлюцинации – у богов была не жизнь, а сказка. Правда, потом в страну хлынули армии мусульман, и сказка обернулась кошмаром.

Язычники верили: все, что родилось, должно умереть. И вот теперь умирало само язычество. Потому что Бог мусульман был совсем иным. Это был суровый и грозный Бог. И те, кто в него верил, тоже были суровыми и грозными. Мусульмане искрошили омерзительные изображения грудастых божественных шлюх и сожгли все до единого языческие храмы. Куджарахо уцелело чудом. Скорее всего мусульмане просто не разглядели его среди деревьев.

Так и выглядит единственный данный человеку выбор. Либо суровая неулыбчивая религия фундаменталистов, либо развеселая религия индийских похабников. Либо ты, смеясь, суешь член ослице, либо с яростью обрушиваешься на тех, кто сует. Я делал еще глоток мангового сока, выдыхал дым и думал: сделает ли меня счастливым суровая жизнь безо всякой радости? А с другой стороны: есть ли счастье в бесконечных оргазмах? Меня не увлекала ни та ни другая перспектива. Ведь тот, кто хочет жить как животное, как животное и умрет. А тот, кто хочет бороться с похабством, тоже умрет, но перед этим еще и испортит жизнь всем окружающим. Но мир так устроен, что никакого третьего пути вроде бы и нет. Либо суровая ярость, либо расслабленный разврат.

5

В 1826 году искатель приключений Чарльз Мэссон пробирался через болотистые низовья реки Инд. Неподалеку от деревеньки Хараппа он первым из европейцев наткнулся на величественные руины. Позже Мэссон писал, что видел «огромную долину, и в центре этой долины возвышался полуразрушенный замок из кирпича, а неподалеку, на вершине холма, можно было разглядеть стены с нишами».

На открытие Мэссона тогда никто не обратил внимания. Первый археолог добрался до этих мест только сорок семь лет спустя. И никакого замка уже не застал. Когда через Хараппу прокладывали железную дорогу, рабочие просто разобрали руины и замостили кирпичами сто шестьдесят километров путей. Но и то, что осталось от брошенного города, все равно поражало. Хотя кто и когда все это возвел, историки не представляли себе даже приблизительно.

Тем временем в 1919 году один из археологов, участвовавших в обследовании хараппских руин, случайно натолкнулся на еще одни, очень похожие. Располагались они возле селения Мохенджо-Даро. Первые же пробные раскопки здесь стали сенсацией. Анализы показывали: город – почти ровесник египетских пирамид. Прежде никто и предположить не мог, что в Индии существовала цивилизация такой древности. Причем речь шла не об утлых домишках, а о гигантском городе, застроенном по единому плану: сетка кварталов, просторная главная улица, широкие бульвары, двух-трехэтажные дома с водопроводом и канализацией. И все это в те времена, когда на месте Вавилона еще стояло лишь несколько глинобитных хижин.

На раскопки индийцы бросили все силы. Столицу исчезнувшей цивилизации в темпе расчистили от песка и речных наносов. Однако яснее картина от этого не стала. Кем были эти люди? Откуда они пришли и куда делись? Когда конкретно родилась и когда погибла их культура? Как звали их царей? В каких богов они верили? Внятных ответов ни на один из этих вопросов нет. Древняя цивилизация Мохенджо-Даро и Хараппы родилась, какое-то время существовала, а потом умерла. Больше сказать о ней нечего.

Так иногда случается. Время от времени мир, в котором мы живем, гибнет. Паниковать по данному поводу не стоит: это нормально. Ведь все построенное человеком хрупко и ненадежно.

Приблизительно четыре с половиной тысячи лет назад в Индии появилась цивилизация Мохенджо-Даро. Она процветала пятнадцать веков, а потом с ней что-то случилось. Что именно – неизвестно. Вернее, известно, да только причин слишком уж много: голод, бунты, стихийные бедствия, крах экономики, набеги варваров и экологическая катастрофа. Над миром опустилась ночь, а когда рассвело, в Индии сменилось все, что возможно: население, религия, царские династии, язык и письменность.

Приблизительно три тысячи лет назад на смену древней Мохенджо-Даро пришла цивилизация классической Индии. Какое-то время эта культура тоже процветала, а потом тоже умерла. Древние города опять рушились, и там, где еще вчера стояли здания университетов, неграмотные дикари строили свои шалаши. Кони кочевников щипали траву, выросшую на площадях некогда неприступных столиц. На Индию вновь опустилась ночь, а когда рассвело, все (народы, религия, язык и царские династии) снова были совсем другими.

Последняя глава индийской истории началась приблизительно полторы тысячи лет назад.

Поезд все еще вез меня через Индию на восток. Его колеса стучали на стыках рельсов, а мне казалось, будто я слышу, как часы дотикивают последние секунды отпущенного миру времени.

6

Еще день спустя я добрался до Варанаси. В Индии сотни священных городов, но этот – самый священный из всех.

Варанаси был битком набит жителями. И все они круглосуточно орали. Паломники, жуликоватые подростки, прокаженные, тело которых напоминало убегающее тесто, голые дети, продавцы наркотиков и полицейские с бамбуковыми дубинками. А между ними – коровы, собаки, обезьяны и козы с козлятами. Улицы здесь были такими узкими, что по некоторым пройти я так и не смог. Обитаема была каждая, даже самая крошечная щель. Этот город и состоял из одних щелей.

В первый же вечер я сходил прокатиться по реке Ганг. Протиснулся по тесным улочкам, пару раз чуть не грохнулся в темноте с высоченной набережной. Тротуары были выше щиколотки забиты фекалиями и жидкой грязью. Зато через каждый метр взгляд упирался в храм, часовню, слоноголовую статую или увитого цветочными гирляндами божка. Бесконечными рядами шли лавочки, торгующие всем необходимым для курения гашиша. Зазывалы хватали меня за руки.

Я прошел по длинному неосвещенному тоннелю, в котором паслось несколько горбатых коров, и вышел наконец к священной реке. У кромки воды крысы, размером с кроликов, пытались ловить рыбу. Вдоль набережной были пришвартованы длинные лодки. На одной из них я и отплыл.

Лодочников было двое. Пока они отвязывали свою посудину и разматывали весла, ко мне подскочил мальчонка лет семи:

– Хотите криминала, sir?

Я удивился:

– Криминала? Криминала точно не хочу.

Один из лодочников пояснил:

– Он имеет в виду гашиш.

– Гашиша тоже не хочу.

– Хороший! Очень забористый!

– Я не курю гашиш. Я курю сигареты.

Мальчонка с жалостью на меня посмотрел и пошел прочь. Вслед ему я крикнул, что наркотики – штука вредная. От них может испортиться карма. Не поворачивая головы, ребенок ответил, что он живет в Варанаси. Здесь, если искупаться в Ганге, карма сразу станет как новенькая.

Сидеть в лодке было неудобно. Немного наклоняешься в сторону, и посудина может просто перевернуться. Лодочники болтали между собой по-английски. Тот, что почумазее, несколько раз повторил, что каста, к которой он принадлежит, древнее и почетнее, чем у его коллеги. Еще он показывал пальцем на берег. Там на ярко освещенных пристанях горели факелы, музыканты били в бубны, а толпящиеся вокруг люди громко пели и махали руками.

– Праздник. В честь одного из наших богов. Знаешь, сколько в Варанаси богов?

– Сколько?

– Триста шестьдесят пять! А знаешь, что это означает?

– Что праздник у вас каждый день?

– Точно!

Ночь была темная. Рядом с нашей лодкой плыли бумажные розетки. На каждую из них были насыпаны розовые лепестки, а сверху еще и поставлена свечка. Кроме того, в воде плыли тонны фекалий. Священный Ганг – довольно грязная река.

7

Толком поспать той ночью мне так и не удалось. Невозможно заснуть, когда сорок тысяч человек прямо у тебя под окнами поют дурными голосами свои мантры. В полной темноте паломники подтягиваются на набережную и ждут рассвета. А с первыми лучами солнца бросаются в грязную воду, смеются и радуются, полощут рты и отмывают в священном Ганге лица детей. Потом, выйдя на берег, молятся всем известным богам, обсыхают и в знак очищения сбривают все волосы на голове и теле. Прямо на набережной. Даже женщины.

В голову лезли ненужные мысли. Я лежал с закрытыми глазами и думал о том, что старость похожа на американские горки. Знаете, там сперва тебя сажают в тележку и начинают медленно втаскивать на самый верх. Эта фаза всегда казалась мне куда более жуткой, чем спуск. Нестись вниз – страшно, но все же стерпеть можно. А тут: ты купил билет, влез в тесную тележку и еще до того, как она тронулась, понял, что ехать совсем не хочешь. Не желаешь, чтобы это происходило. Но менять решение поздно. Нравится или нет, ты все равно ползешь туда, куда не хочешь.

Так и со старостью. Быть дряхлым, немощным, скрюченным, ничего не соображающим и писаться под себя – когда все это уже случилось, переживать поздно. Тем более не стоит переживать из-за смерти. Пока ты жив, чего и париться, а тем, кто уже умер, бояться тем более нечего. Но знать, что впереди именно это, невыносимо. Скрипя несмазанными деталями, тележка тащит тебя все ближе к концу. Хочешь ты или нет – поменять все равно ничего нельзя.

Часов в пять я выбрался из постели и закурил. Отель у меня был хороший и недорогой. Перед входом располагался небольшой пруд с зеленой водой. Уверяли, будто пруд собственноручно вырыл индусский бог Вишну. На этом месте одна из его дам потеряла сережку из носа. Вишну пытался ее отыскать и вырыл здоровенную яму, которую с тех пор уже пять тысяч лет подряд все никак не соберутся засыпать.

Сразу за моими окнами начиналась крыша соседнего здания. Она торчала так близко, что потрогать ее я мог, не вставая с кровати. На крыше, завернувшись в одеяла, спали люди. Еще там паслась большая корова. Понятия не имею, как индусы ее туда втащили.

Но главный аттракцион в Варанаси – это круглосуточно горящие погребальные костры. Умереть в Варанаси и сгореть в костре на берегу Ганга – мечта любого индуса. Я умылся, натянул куртку и решил, что схожу посмотреть на кремацию.

Последние лет семьсот – восемьсот весь кремационный бизнес Варанаси находится в руках касты «доум». Занятие немудреное: члены касты продают родственникам дрова, а после сожжения тела собирают пепел в урны. В этом бизнесе они полные монополисты. Цены на свои услуги «доум» установили просто запредельные. Например, кубометр дров у них стоит столько, сколько средний индус зарабатывает за неделю. И это при том, что на кремацию не очень толстого человека уходит три-четыре кубометра. Ну а поскольку каждые десять минут в Варанаси кремируют двух покойников, то, как вы понимаете, каста «доум» является одной из самых состоятельных в Индии.

Кремация происходит прямо на набережной. Я вышел из отеля и закурил. Справа от входа на корточках сидела взрослая женщина. Задрав пестрое платье, она писала прямо на тротуар. Идти до крематория было от силы три минуты. Сложенные поленницей дрова, поставленные прямо на землю носилки с покойниками, несколько погребальных костров. Перед каждым сидит служитель. Палочкой ворошит тлеющие кости. Чуть в стороне своей очереди ждут еще несколько тел. Каждое из них завернуто в белый саван. Чтобы рассмотреть все получше, я сделал шаг вперед и ногой наступил на одни носилки. Под подошвой что-то хрустнуло. Вежливые родственники, стоявшие здесь же, скривились, но промолчали.

Если у родственников не хватает денег выкупить урну, то пепел передают саду – святым мудрецам. Совершенно голые саду обитают здесь же, рядом с крематорием. Пеплом они натирают свои тела, а из крупных костей могут изготовить какой-нибудь сувенир. Впрочем, заниматься рукоделием мудрецам лень. В основном они бродят по набережной, попрошайничают, валяются на земле, спят, онанируют или играют с обезьянками.

В утреннем сумраке один из крематоров разглядел мое европейское лицо, отложил палочку и подошел поближе.

– Экскурсия? Хотите, проведу экскурсию? Это не дорого! Проходите сюда. Я расскажу. У вас есть крупные купюры?

Он указал дверь в стене: там располагалось помещение, где умерших готовили к последним обрядам. Дверь была узкая. В помещении было темно и холодно. По крутым каменным ступеням я вскарабкался на второй этаж. Оттуда была хорошо видна вся гангская набережная. Крематор что-то говорил, но я почти не понимал его английского.

Я облокотился на ограждение. Дым от тлеющих человеческих тел ел глаза. Индус продолжал бубнить:

– Кремейшн из эдьюкейшн! Мы помогаем людям! Посмотрите вокруг: после кремации в Варанаси у всех этих людей будет отличная карма!

Я огляделся вокруг. Глаза привыкли к темноте, и теперь я различал: в углах комнаты прямо на каменном полу лежали индийские старики. Их было много. Может быть, сорок человек. Молча и неподвижно они лежали и ждали момента, когда умрут. Они прибыли в священный город Варанаси, чтобы умереть и получить хорошую карму. Но пока не умерли и просто ждали. Лежали с закрытыми глазами. После того как смерть их все-таки коснется и сиплое дыхание перестанет вырываться из старческих губ, ушлые мужички, члены касты «доум», за руки, за ноги отнесут тело вниз и кремируют на костре из дорогих дров. А пепел отдадут родственникам или развеют над водами Ганга. Да и может ли быть иначе? Ведь все, что родилось в нашем мире, рано или поздно должно умереть.

7. Сиань – Сычуань

1

Ночь я провел в городе Сиань, а утром сел на автобус и поехал осматривать терракотовую армию Желтого императора.

Армия – главный туристический аттракцион Китая. По популярности она даже чуточку опережает Великую стену. Обнаружили ее случайно. В 1974-м местные жители решили выкопать колодец. Однако, начав копать, из-под земли пораженные крестьяне извлекли глиняного воина в полном вооружении. Причем на дне ямы виднелось еще множество рук, ног и доспехов. Находка крестьян напугала. Воину они на всякий случай раскололи голову и сбросили назад в яму. Но поскольку докопаться до воды все равно не удалось, о находке сообщили властям.

Армию извлекают из-под земли больше тридцати лет. Но конца раскопкам все равно не видать. Тысячи воинов, сотни коней, глиняные лучники прищурили правый глаз. Место раскопок, словно стадион, накрыто громадной крышей. В самом раскопе царит полумрак. Воины бесстрастно и бесстрашно смотрят прямо перед собой. Их лица спокойны. Руки уже какую тысячу лет сжимают оружие. А возле раскопа в почетном карауле замерли военнослужащие Народно-Освободительной армии КНР. Такого же роста, с похожими чертами скуластых лиц. За последние двадцать три века у китайских военных здорово поменялась униформа, но в остальном все по-прежнему. Воины отважны, полководцы мудры, Китай – самая великая империя планеты.

Живые солдаты, охраняющие глиняных воинов, – эта картинка помогает понять очень важную штуку. Ты заглядываешь в раскоп и осознаешь, что Китай практически вечен. Эта цивилизация возникла одновременно с древним Вавилоном и пережила расцвет тогда же, когда древний Рим. Но где они, эти Вавилон с Римом? А Китай – вот. Тысячи лет истории, сотни ушедших поколений – и ничего не изменилось.

Сегодня Китай – это миллиард человек населения плюс самая динамично развивающаяся экономика планеты. Эта страна пережила войны, катастрофы, бунты, вторжения и дворцовые перевороты... Однако она все та же. И что бы ни произошло дальше, Китай все равно будет существовать. Эта империя победила само время.

Не сумев утрамбовать все прошлое человечества в непрерывную линию от питекантропа до наших дней, последнее время историки предлагают другую концепцию, посовременнее. Они считают, что прошлое стоит мерить отдельными цивилизациями. Раз никакой общей, одной на всех истории позади у нас нет, значит, есть много отдельных историй (логично?). Даже университетские учебники по истории теперь делятся на отдельные тома: «Европейская цивилизация», «Египетская цивилизация», «Цивилизация ислама», «Цивилизации доколумбовой Америки». И самая длинная из всех – «Китайская цивилизация».

Авторы учебников утверждают: история – это не линия, а поле, на котором растет множество цветов. Между собой цивилизации никак не связаны. Какие-то из них умирают быстро. Другие живут на протяжении тысячелетий. Если читатель не дурак, то поймет: апокалипсис вовсе не неизбежен. Если его можно избежать, мы его избежим.

Насмотревшись на терракотовых воинов, нащелкавшись камерой, туристы выходят на свежий воздух. Улыбаются и идут пить кофе или Sprite. Настроение у них приподнятое. Вслух об этом никто не говорит, но вывод туристы делают правильный. Если уж Китай смог победить историю, то скорее всего с этой задачей справимся и мы. Пусть наши собственные цивилизации появились на карте мира позже, чем Китай. Зато они никогда с этой карты не исчезнут. Точно так же как Китай, мы переживем все войны, все революции, все катаклизмы, все концы света. Раз это удалось Китаю, значит, это возможно – ведь правда? Значит, и мы тоже можем существовать вечно.

2

Отыскать автобус, идущий от императорских могил назад в Сиань, мне удалось с большим трудом. Автобус был тесный, переполненный. На сиденье, рассчитанном на двух седоков, уместилось сразу пятеро, причем трое из них непрерывно курили. Но главной проблемой было даже не это, а то, что я не был уверен, что еду в правильном направлении. Несколько раз я пытался выяснить у водителя или у пассажиров, скоро ли мы попадем в город, однако ответа так и не добился.

Китай – сложная страна. Ездить здесь – это как, будучи глухонемым и подслеповатым, без светофора переходить скоростное шоссе: никогда не знаешь, что случится в следующую секунду. Даже жесты в Китае не такие, как у нас. Цифру «десять» здесь показывают, скрещивая указательные пальцы рук. А цифру «шесть» – отгибая мизинец и большой палец.

Запомнить слишком короткие китайские слова невозможно. Выучить хоть один иероглиф – немыслимо. А по-английски китайцы говорить не умеют. В результате вы не можете ни спросить дорогу, ни уточнить цену, ни поблагодарить, ни возразить, ни даже позвать на помощь. А что бы ни сказали вам, вы не поймете.

Автобус все трясся по незнакомой дороге. Я во все глаза смотрел в окно и боялся, что если пропущу свою остановку, то потом никогда в жизни не сумею ее отыскать.

Отдельная сложность: китайская кухня. Поесть в Китае – спорт, в котором лично у меня шансов не было. В Сиани сразу за моим отелем начиналась развеселая улица, состоящая из одних кафе. Вчера вечером я изучил ассортимент и приуныл. Посетителям предлагались блюда из освежеванных гадюк, хорошо проваренных кошачьих голов, засахаренных скорпионов на шпажках, а также студень из морских звезд, пельмени из саранчи и много всего прочего в таком же роде. Ясное дело: все это аттракцион, рассчитанный на туристов. Однако то, что едят сами китайцы, от перечисленного отличается не очень сильно. Например, местные крестьяне прямо на улице торговали незнакомыми мне овощами и живыми жабами, упакованными в огромные сетки. Я был не против купить и жабу, да только как бы я стал ее готовить?

Отыскав более или менее цивилизованное кафе, вчера вечером я попытался съесть курицу. Заказ принимала вежливая официантка. Симпатичная в общем-то девушка. Единственная проблема: как и все в Китае, она любила харкать на пол. Удивительная национальная особенность: все, с кем бы вы ни разговаривали, посреди разговора вдруг начинают громко прочищать горло и отвратительно харкают прямо вам под ноги. На пальцах я пытался объяснить официантке, что хотел бы не очень spice, не совсем огнедышащее блюдо, а так, средней остроты. Та вроде бы поняла. Но есть принесенное ею блюдо я все равно не смог.

От первого же кусочка курицы у меня запылал мозг. Прежде я не мог и представить, что еда бывает настолько острой. Я почувствовал, что сейчас потеряю сознание и вниз лицом упаду на заплеванный пол. Недожеванный кусок я выплюнул назад в тарелку. Попытался закусить кусочком хлеба, чтобы сбить остроту. Это было бесполезно: вкус перца я чувствовал на языке еще сутки.

Совсем вечером я повторил попытку. Зашел в другое кафе и заказал совсем другое блюдо. Результат оказался точно таким же. Дальше экспериментировать было бесполезно. Пора было переходить на европейский фаст-фут: чипсы, снеки, сандвичи, комбинированные обеды в McDonalds. Так что утром в продовольственной лавке на автовокзале я купил себе вроде бы арахис: небольшой пакетик, надпись иероглифами, внутри на ощупь что-то круглое. Не ахти что, но перед этим я не ел уже почти сутки. Пусть теперь будут хотя бы орешки.

Стоит ли говорить, что никакого арахиса в пакетике я не нашел? Когда я заглянул внутрь, там обнаружился чей-то порубленный на позвонки хвост. Запах от него шел омерзительный. Поесть опять не удалось.

3

Времени до моего отлета из Китая оставалось еще почти два дня. Я решил, что успеваю съездить в город Лешань. Главная тамошняя достопримечательность – гигантская статуя Большого Будды, который по-китайски называется Ду-Фо.

От пирса к изваянию ходят хлипкие прогулочные суденышки. Я купил билет и поднялся на борт. Матросы велели всем надеть оранжевые спасательные жилеты. Они были старые, потертые. Едва отвязали веревки, которыми кораблик был привязан к причалу, как течение подхватило нас, отнесло на середину реки, начало разворачивать носом на скалы. Рулевой крутанул штурвал, кораблик заскрипел, задрал нос и Большого Будду я увидел неожиданно. Он был неимоверно огромный.

Скала рассекала реку почти пополам. И на ней, во всю высоту, был высечен Ду-Фо. Колени до высоты девятиэтажного дома. Туловище размером с футбольное поле. Голова – будто церковный купол.

Корабль сразу же снесло в сторону. Вода в реке была цвета капуччино. Иногда вдоль борта проплывали отломанные ветки или полиэтиленовые пакеты, и тогда становилось заметно, какое бешеное в реке течение. Полторы тысячи лет назад кататься по этой реке решился бы только полный псих. Изгиб считался смертельно опасным. Корабли бились о скалы, людей затягивало в водовороты, грузы ухали на дно, капитаны бледнели, едва заслышав слово «Лешань». А в хижине на берегу, неподалеку отсюда, жил буддийский монах. Он видел, что творится, и очень переживал. Для него суть проблемы была ясна: у данного места что-то напутано с кармой. Как-то к его хижине вынесло очередную порцию утопленников, и после этого монах все-таки решил вмешаться. Из скалы, о которую так долго бились лбы моряков, он решил высечь статую Будды. Взял кайло и молоток и отправился ваять.

Для Китая это были тяжелые времена. Последние пару-тройку веков Поднебесную лихорадило. Династии сменяли друг дружку так быстро, что рябило в глазах. Сперва то, что было единым Китаем, оказалось поделено между четырьмя враждующими государствами. Еще через двадцать лет – уже между девятью. Без перерывов шли гражданские войны, военные перевороты, массовые репрессии населения и вторжения варваров. Воевали все против всех. В результате за триста лет население Поднебесной сократилось с пятидесяти шести миллионов человек до одиннадцати миллионов. Больше чем в пять раз...

Монах все работал. Полтора десятилетия ушло только на то, чтобы высечь гигантские Буддины ноги. А впереди была еще самая сложная часть работы. Каждое утро монах просыпался, брал свое затупившееся кайло и шел рубить скалу. Спешить ему было некуда. Предыдущий Китай уже умер, а новый еще не родился. Страна зарастала лесами. Поскольку крестьяне больше не обрабатывали землю, в стране царил голод. Хроники утверждают, что людоедство приобрело массовые масштабы. Столица Сиань лежала в руинах. Императорский дворец зарос травой и бурьяном. Среди рухнувших перекрытий и треснувших стен ютились выжившие придворные. У них больше не было ни одежды, ни оружия, ни печатей, а пищу они добывали, собирая съедобные коренья.

Рулевой еще раз развернулся и попробовал подойти к скале как можно ближе. Перекрикивая двигатели, тетка-экскурсоводка предлагала всего за семь юаней сфотографироваться на фоне очередного чуда света. В одной руке я держал сигарету, а второй держался за бортик, чтобы не упасть. Никто не знает, сколько лет нашему миру. Никто не знает, сколько миров родилось на протяжении истории человечества. Но совершенно точно известно, что сегодня все эти миры мертвы.

Каждая культура несет в себе семена собственного уничтожения. Не важно, каким будет способ, но однажды эта программа заработает и культура падет. Одни цивилизации гибнут под натиском варваров. Другие сгорают в огне гражданской войны. Третьи встречают конец в затяжной и бессмысленной борьбе с соседями. Четвертые тихо разлагаются под собственной тяжестью. Но ровно через пятнадцать веков после рождения умирает каждая из появившихся культур.

Китайская цивилизация родилась в незапамятной древности. О том, как именно это произошло, сказать историкам почти нечего. Известно лишь, что первые китайские династии Ся и Шан правили страной полторы тысячи лет, а потом пали. На величественные китайские столицы набросились голодные орды варваров, а сами китайцы были так истощены, что уже не могли себя защитить. Императоры пытались бежать и переносили столицу все восточнее. Суровым богам они приносили все более кровавые жертвы. Но совладать с ситуацией китайские боги так и не смогли. Время допотопного Китая кончилось, императорские дворцы ушли под землю, а на руинах городов теперь жили лишь одичавшие собаки. Старинные летописи рассказывали, что пришел момент, когда китайцам пришлось все начинать с чистого листа.

Они и начали. Дворцы были отстроены заново, поэты сложили прекрасные оды, а философы попробовали очередной раз объяснить мир. Тяжелые времена для империи остались в прошлом. Варваров отогнали от границ, политическая и экономическая системы были отлажены. Дальше можно было бы жить да радоваться. А вместо этого ровно пятнадцать веков спустя Китай вдруг взял и опять умер.

В общей сложности над статуей Ду-Фо монах работал тридцать с чем-то лет. Он все-таки сумел придать скале вид сидящего Будды. Корабли перестали биться об утес, и даже течение в этом месте стало поспокойнее. Постепенно к лучшему выправились дела и на остальной территории Китая. К тому моменту, когда статуя была окончена, Китай был готов попробовать еще раз начать все с нуля. Попробовать заново построить то, что со временем все равно умрет.

4

Накануне у себя в отеле я долго смотрел в окно. Через черное небо иногда мелькали падающие звезды. Из дому я уехал больше месяца назад. И за это время почти обогнул планету. Скоро я вернусь к себе в Петербург и опять стану заниматься текущими делами. Проще говоря, тем, о чем назавтра мне будет и не вспомнить, а год спустя я и сам не поверю, будто мог заниматься подобной ерундой.

Возвращаться не хотелось. Но и от поездки я, честно сказать, смертельно устал. А особенно устал за последние дни. Мне хотелось уехать из Китая: все равно куда, лишь бы отсюда. Тем не менее, вернувшись из Лешаня на север, я не стал убивать время в отеле, а заставил себя съездить посмотреть на монастырь Шаолинь.

В монастыре шел дождь. С самого утра тучи висели низко, а после обеда наконец ливануло. К монастырским воротам тут же высыпали продавцы зонтиков. Девушки-экскурсантки взвизгивали и пытались спрятаться под деревьями. Молодые папаши на носочках перепрыгивали через лужи и пиджаками прикрывали от капель своих маленьких китайских детей. И только продавцы сувениров так и остались сидеть перед своими прилавками. Они ели лапшу с мясом из пластиковых мисок, а вода лилась им прямо в еду, но продавцы не обращали внимания и продолжали как автоматы палочками совать лапшу себе в рот.

До монастыря меня подвозила женщина-таксист. Выглядела она роскошно. Брови на круглом плоском лице дама выщипала и взамен нататуировала себе жирные зеленые полосы. Несколько татуировок у нее было и на могучих волосатых руках.

Вчера в отеле я, досмотрев на падающие звезды, разделся, лег в постель и начал засыпать. И именно в эту минуту в дверь постучали. Я долго напяливал джинсы и искал ключ. В коридоре стояла решительная китайская тетечка, а рядом девица – совсем школьница. Тетка сально улыбалась, пихала девицу в комнату и тыкала пальцем в ламинированный прейскурант. Я пытался объяснить, что мне ничего не нужно, а китаянка возмущалась: «Как это не нужно? Ты посмотри, какая красивая девочка!» Спросонья мне было никак не сообразить, что обычно делают в таких ситуациях. Тетка хватала меня за руку, впихивала в нее ладонь своей подопечной и чуть не насильно пихала нас обоих в постель. Все равно уже расстелена, чего и время терять.

Дошло до того, что тетка грубо задрала на падчерице футболку. Тело у девицы оказалось тощим, детским. Грудь была крошечная... меньше, чем у меня. Девица села на кровать, а потом, не поправляя футболку, всей спиной откинулась на подушки и раздвинула ноги. Она просто лежала, почти голая, и смотрела на меня. Взгляд у нее был равнодушный, ко всему безразличный. Смотрелась девица крайне развратно.

Я все-таки выгнал их обеих. За руку поднял девушку с постели, выпихнул за дверь и ее, и мамашу. Но сон они мне сбили. Заснуть после инцидента я не мог долго. Ворочался, несколько раз просыпался, рано встал и сегодня чувствовал себя разбито.

Снаружи все еще лил дождь. Вернее, не лил, а так, накапывал. Зато внутри машины было тепло и играла музыка. Куртка моя насквозь промокла. Деньги, которые лежали в нагрудном кармане, тоже намокли и слиплись. Когда мы подъехали к воротам монастыря, дама-таксист остановилась и заглушила двигатель. Я вытащил мокрые купюры из кармана и долго их разлеплял. Таксистка никуда не торопилась. Она смотрела на меня и улыбалась. В стекла бился дождь.

5

Слово «Шаолинь» переводится с китайского как «Молодой лес». Когда-то лесок здесь и вправду был, но к моменту, когда в Шаолинь приехал я, его уже вырубили.

Говорят, монастырь был основан индийским проповедником. Как-то он шел мимо, увидел симпатичную лужайку и решил тут помедитировать. Местность была располагающая: гора и лесок у ее подножия. Спешить мужчине было некуда. Он сложил пальцы колечками, закатил глаза – и на девять лет выпал из реальности. Монах сидел так неподвижно, что за эти годы его тень даже протерла в камне дыру. Мутный силуэт и до сих пор показывают паломникам.

Билеты в монастырь стоят по китайским меркам очень дорого. Платишь, проходишь внутрь и дальше полчаса идешь вдоль бесконечных рядов тренирующейся молодежи. Каждый китайский школьник мечтает стать Джеки Чаном. Набыченные бритые ребята в красных спортивных костюмах учатся махать руками-ногами. Больше всего они похожи на люберецких тинейджеров двадцатилетней давности.

Телефонные будки в монастыре украшены статуэтками Будды. Кроме них, ничто не напоминает о буддийском прошлом Шаолиня. Обычная спортивная школа. Правда, если за кельями и часовнями подняться на гору, то там есть еще старое монастырское кладбище. А совсем на отшибе – мало кому известная подвесная канатная дорога. Тросы скрипят, хлипкие сиденья вибрируют. Ты садишься в разваливающееся деревянное креслице и вскоре обнаруживаешь под собой сорок метров пустоты. Ощущения – незабываемые.

Скала над монастырем была огромная и серая – под цвет дождя. Задыхаясь и чертыхаясь, я по извилистой дорожке забрался на самый верх. Мне хотелось увидеть сразу весь Шаолинь, но из-за дождя я не увидел ничего. Тучи висели слишком низко. Монастырь утонул в тучах – я смотрел на него и не видел. Различить можно было лишь блестящие от дождя дорожки у самой пагоды – а дальше только серый туман. Я сел на мокрый камень и потянулся за сигаретами.

Считается, будто история Китая насчитывает четыре с чем-то тысячи лет. Хотя на самом деле никакой единой истории в Китае никогда не существовало. Выражение «китайская цивилизация» неплохо звучит, но к реальности не имеет никакого отношения. Потому что прошлое Китая – это несколько совсем разных стран. Не важно, что страны существовали на одном и том же месте и носили одинаковое название. Каждые полторы тысячи лет Китай умирал. А когда потом рождался заново, то был уже совсем другим. Победить смерть невозможно. Это не удавалось никому – не удалось и Китаю.

История мира состоит из отдельных глав. Мир рождается, живет, а потом умирает. У всего на свете есть срок годности. Средний возраст человека – семьдесят лет, а при большой крепости – восемьдесят лет. Некоторые рожденные живут очень долго. И нам начинает казаться, будто из-под власти закона можно увернуться. Однако это иллюзия. Говорят, вороны живут по сто пятьдесят, а слоновые черепахи дотягивают до четырехсот. Но и после столь долгой жизни они тоже умирают. То же самое относится и к культурам. Их предельный возраст – полторы тысячи лет. Затем следует смерть.

Может показаться, будто это случайность. И существуют способы как-то отменить смертный приговор. Если бы не вандалы, Римская империя существовала бы и до сих пор... Если бы не 1991 год, коммунисты и в наши дни правили бы Россией... На самом деле исключений из этого правила нет. Перед вами – самый неодолимый закон мира. Все, что началось, должно кончиться.

Промокшая сигарета сломалась, и я ее выкинул. Чуть в стороне от тропы был отгорожен небольшой пруд, а в него по камням сбегал небольшой водопад. В прудике плавали золотые рыбки. Капли дождя бились в воду, а рыбки, глупые, думали, будто кто-то бросает им корм, и, махая хвостиками, подплывали поближе. Ездить по свету мне надоело. Возвращаться домой не хотелось. Дождь все капал, а я просто сидел и молча смотрел на лежащий под горой туман.

8. Южный Египет

1

Днем я гулял вдоль Нила по набережной Корниш, потом обедал в арабском ресторанчике, листал книжки в единственном местном бук-шопе, а под конец сходил еще и в Луксорский музей мумификации. Из экспонатов мне особенно запомнился набор крючков для извлечения мозга через нос. А когда вернулся в отель, то оказалось, что из номера меня выселяют.

Суть конфликта состояла в том, что накануне хозяин гостиницы клялся и божился: платить я стану по факту – сколько проживу, за столько и заплачу. А теперь к стойке reception встал новый сотрудник, который ни о какой договоренности и слышать не желал. Парень требовал, чтобы оплата проводилась согласно расчетному часу. То есть, прожив в отеле всего полдня, я должен был заплатить аж за двое суток. Я пытался быть вежливым – правда, недолго. Всего через пару минут такого разговора я сорвался, стал орать, что все арабы – fuckin’ жулики, полностью потерял лицо и добился лишь того, что из номера мой рюкзак вышвырнули на улицу.

Вряд ли гостиничный парень понимал английское слово «жулики». Но уж слово fuckin’ он понимал точно. На прощание мне было сказано, что сунусь еще раз – отчалю в полицию. Связываться с египетскими жандармами не хотелось. Я поднял рюкзак с земли, отряхнул его от пыли и ушел.

Самое обидное, что заплатить за номер, в котором теперь я не мог даже переночевать, все равно пришлось. И на этом деньги практически кончились. Соваться с оставшимися копейками в другой отель смысла не было. А сегодняшний поезд на север уже ушел. Следующий будет только завтра с утра. Я дошагал до Нила, выкурил сигарету, почти совсем успокоился. Куда идти дальше, я не представлял даже приблизительно.

2

В древности египтяне называли этот город «та-Уаст», а греки называли его «Фивы». Когда-то он был самым роскошным мегаполисом Старого Света. И даже сейчас, спустя тридцать веков после гибели, он выглядел вполне себе величественно.

В самом центре города из земли торчит целая роща огромных колонн: руины главного фиванского храма. Арабы называли его эль-Ксар («Замок», «Укрепление»), а французы слегка переделали название, и теперь город известен как «Луксор» – «Город роскоши». Картинки на стенах храма изображают типичный день зажиточного древнего египтянина: проснуться, подождать, пока симпатичная рабыня сделает тебе маникюр и педикюр, потрепать за ухо любимую болонку, позавтракать, прислушиваясь к треньканью ансамблика арфистов, – и до самого вечера уйти кататься на лодке.

Чиновники заботились о благе жителей империи. Армия держала в подчинении далекие колонии. Налоги и военная добыча со всего мира свозились сюда, в Фивы. Во времена Древнего Египта у фиванцев была не жизнь, а малина.

Те времена давно в прошлом. Сегодняшний Луксор – городок тихий. Часа через полтора должно было стемнеть, а ложатся здесь рано. Я сел на торчащую из земли статую бараноголового льва и попробовал сориентироваться. Слева за домишками торчал минарет. Пойти спросить ночлега в местной мечети? Справа шелестел Нил. Сесть на набережной и до рассвета таращиться на древнюю реку? Мне все казалось, что вот сейчас ситуация разрулится сама и кровать плюс завтрак для меня все-таки найдутся. Но ничто не разруливалось, и чем ближе к ночи, тем четче я понимал: ночевать придется все-таки на улице.

Паромы через Нил еще ходили. Я купил билет на Западный берег, поднялся на борт, глядя на воду, выкурил еще одну сигарету. Рядом пристроился арабский мальчик без правой руки. Он был смуглый и молчаливый. Паром причалил, и я спустился на берег. Вокруг шелестели заросли папируса. В местном музее я видел мумии крокодилов и теперь жалел, что не спросил у экскурсовода, как обстоит дело с крокодилами в сегодняшнем Египте.

Прямо от причала вела асфальтированная дорога. Я дошагал до колоссов Мнемнона и рядом с колоссами отыскал-таки работающее кафе. Выгреб из кармана мелочь: на кальян с ароматом яблок хватало. В Турции кальян называют «наргиле», а в Египте его называют «шиша». Дым у кальяна был ароматный, но слабенький.

Днем я ездил сюда на экскурсию и помнил: если шагать прямо по этой дороге, то сперва я упрусь в разрушенный храм Рамсессеум. Потом будет небольшая арабская деревенька, а потом домик, в котором раньше жил археолог Картер, откопавший гробницу Тутанхамона. Дальше дорога разделялась. Один путь вел к храму Хатшепсут, возле которого исламские радикалы недавно расстреляли два автобуса с туристами, а второй огибал горы и упирался прямо в Долину царей – главное кладбище египетских фараонов. Насчет ночлежек для обнищавших приезжих экскурсовод ничего не говорил.

Уйти в горы? Сидеть всю ночь и любоваться на древние могилы? Дошагать до Рамсессеума? Считается, что это самый величественный храм Западного берега. Вернее, величественным он был когда-то. До наших дней от Рамсессеума дошло несколько погрызенных колонн, торчащий из песка черный нос древней статуи да разве что грозное имя.

При великом Рамзесе II таких храмов в Египте понастроили целую кучу. Все – по одному и тому же проекту. Вряд ли кто-нибудь возьмется утверждать, будто они прекрасны. Типовые каменные коробки. Торгово-развлекательные комплексы трехтысячелетней давности. Все эти храмы на скорую руку возводились бригадами иностранных рабов. Вернее, не то чтобы рабов, а просто плохо говорящих по-египетски, но работящих приезжих ребят.

Жили строители в особых рабочих кварталах. Вечерами они напивались в душных кабаках и устраивали драки квартал на квартал. Каждое утро в сточных канавах находили несколько остывших трупов с колото-резаными. Древнеегипетскому среднему классу не было до них никакого дела. Приличные фиванцы на этот берег старались не заглядывать и с гастарбайтерами общались редко. А если те сами совали нос в зажиточные кварталы, то там их уже поджидали древнеегипетские полицейские с деревянными дубинками и оскалившимися сторожевыми псами.

Почти совсем стемнело. Последний паром ушел обратно, на Восточный берег. Кальян догорел, кафе закрывалось. Становилось прохладно. Из теплой одежды в рюкзаке у меня была только рубашка с длинными рукавами. Возле кафе остановилось такси. Араб-водитель сперва улыбался и махал руками, а потом вылез из машины и зашагал в мою сторону.

После дурацкого кальяна мне хотелось выкурить нормальную сигарету. Я закурил, убрал зажигалку в карман и посмотрел на подошедшего таксиста повнимательнее.

3

Как именно звали таксиста, я так и не спросил. Просто как-то не зашла речь. Хотя разговаривали мы долго. Считай, до самого утра.

Для начала мужчина обкатал на мне стандартную программу: попробовал продать сувениры. Статуэтки, папирус с иероглифами, шкатулки в виде саркофагов. Я сказал, что нет денег. Таксист спросил, откуда я приехал, а когда узнал, что из России, радостно сообщил, что возьмет даже рубли, но я стоял как скала. Статуэтки, шкатулки и папирус были мне ни к чему, а заплатить мужчине, просто чтобы он отстал, я не мог. Мне было проще до утра сидеть в горах и любоваться на Нил и могилы, чем подарить ему хоть один доллар.

Таксист молча посидел рядом со мной. Терять белого клиента ему не хотелось, но и что делать со мной (таким бедным и жадным), он тоже не понимал. Наконец мужчина сказал, что приглашает меня в гости. У них в деревне сегодня все равно праздник и никто не спит. Я сказал, что могу съездить, но не заплачу за поездку ни копейки. Таксист только махнул рукой. По дороге он, правда, попробовал вернуться к любимой теме и начал говорить, что за поездку я могу отдать ему хотя бы нераспечатанную пачку сигарет – он возьмет и ее. В ответ я просто промолчал. Больше об оплате мужчина не заговаривал.

Потом я спросил:

– Вы из эль-Гурны?

– Да. Ты знаешь, что такое эль-Гурна?

– Знаю.

– Я из эль-Гурны, да. И сейчас мы с тобой едем в эль-Гурну. Ничего, что ты не можешь заплатить. Я приглашаю тебя на наш праздник за просто так. Хотя, если бы ты заплатил, было бы, конечно, лучше.

Я действительно знал. Об этой деревеньке написано в любой книжке по древнеегипетской археологии. Жители эль-Гурны – потомственные расхитители гробниц. Никто не знает, на какие деньги живут эти люди. Их деревня – единственный населенный пункт на всем Западном берегу. Полиции нет, комиссии из столицы приезжают редко. Так что деревенским ребятам никто не мешает искать. Рыть песок, выкапывая оттуда древние сокровища.

Путеводители уверяют, будто свой криминальный бизнес жители эль-Гурны освоили еще при фараонах. Известен папирус с протоколом судебного заседания, состоявшегося здесь в 1120 году до Рождества Христова. Перед судом тогда предстали несколько местных жителей, объединившихся в преступное сообщество с целью хищения сокровищ из древних гробниц. Прежде чем воров схватили, они успели ограбить могилы десятерых царей, четырех цариц и нескольких вельмож.

Гробокопателей, разумеется, казнили. Да только делу это совсем не помогло. К тому времени неразграбленных могил вокруг Луксора почти не осталось. Почтения к легендарным фараонам никто уже не испытывал и в древних богов не верил. Разговоры о нравственности, гордости за историю родины или почтении к старшим вызывали у молодых египтян лишь усмешку. Страна агонизировала, и всем было на это наплевать.

Великий Рамзес II занимал трон бесконечные шестьдесят семь лет. Многие его сыновья уже умерли от старости, а он все еще носил свою двуцветную корону. Когда он воссел на трон, Египет был самой могущественной державой мира и казалось, будто процветанию страны не будет конца. А когда дряхлый, выживший из ума Рамзес наконец помер, страна уже на полных парах катилась в пропасть.

Дети великого фараона по инерции затеяли несколько масштабных строек. Да только денег все это завершить у государства теперь не было. Прежде египтяне грабили колонии и на эти деньги строили себе дворцы. Теперь бывшие жители колоний переселялись в столицы и жили там куда лучше коренного населения. Экономика пребывала в постоянном кризисе. Зарплату рабочим выплачивать перестали. В ответ те устроили забастовку и принялись закидывать камнями полицейские части, присланные для подавления беспорядков.

Прежде египетская бюрократия работала, как хорошо смазанный механизм. Но теперь чиновники думают не о благе подданных, а о своем собственном благе. Бояться им все равно нечего. Времена, когда за невыполнение приказа чиновник лишался головы, давно ушли в прошлое. Столицу сотрясали аппаратные войны и интриги бюрократов, а самого фараона всерьез давно уже никто не воспринимал.

Грамотных чиновников в стране остались единицы. Летописи не велись. Дальнейшие события известны нам плохо. Хотя общая канва ясна. Из плохой ситуация становилась катастрофической.

Дошло до того, что администрация Долины царей вместе с полицией Западного берега стали сами изымать ценности из гробниц и продавать желающим. Причем оптовым покупателям предоставлялись скидки. Чтобы обезопасить от святотатцев хотя бы трупы фараонов, была сформирована особая комиссия. Ее члены аккуратно извлекли мумии из саркофагов, перевезли подальше от посторонних глаз и свалили в первом попавшемся ущелье. Там они и лежали несколько тысяч лет подряд. А Древний Египет вскоре после этого просто прекратил свое существование.

4

Самые древние культуры, которые на сегодня известны археологам, возникли где-то десять – двенадцать тысяч лет тому назад. То есть они приблизительно вдвое старше египетских пирамид. Возможно, на планете существовало что-то и еще более древнее, но следов его найти пока что не удалось.

Около 9900 года до РХ в Палестине был основан город Иерихон. Он просуществовал пятнадцать веков, а потом умер. Иерихон стал самым известным городом Каменного века, хотя был далеко не единственным. В те годы (точно так же как и сегодня) культура существовала не в каком-то единственном месте, а повсюду, где жил человек. Правда, от Иерихона до нас дошли гигантские стены толщиной восемь метров, а от других культур не дошло почти ничего. Мы знаем лишь, что они существовали, а о подробностях не спрашивайте: слишком уж давно все это происходило. Датировки ненадежны, интерпретации спорны. Известно лишь, что через пятнадцать веков после рождения Иерихон пал, а еще через некоторое время жизнь опять начинает возвращать себе утраченные позиции.

Около 6900 года в разных концах планеты возникает несколько совсем новых культур. Люди строят себе несколько новых городов. Честолюбивые правители закладывают фундамент нескольких величественных империй. В Ираке рождается культура Джармо. Воды Средиземного моря бороздят корабли из Рас-Шамры. В Турции строится гигантский мегаполис Чатал-Хуюк.

Племя – княжество – империя – снова племя... Все еще раз началось, еще раз прожило жизнь и еще раз умерло. Через пятнадцать веков и этот мир тоже кончился. По планете словно прокатилось цунами: на месте, где прежде кипела жизнь, опять засвистел ветер пустыни. На несколько веков мир будто погружается в сон. Но и после этого все начинается заново.

От совсем допотопных культур остались редкие, погрызенные временем камни – но на этот раз в руки археологов попала куча всякой всячины. Об эпохе, которая началась в 5400 году, ученые могут рассказать довольно подробно. В каком бы уголке планеты они ни попробовали копнуть, из земли тут же лезут руины мертвых миров. Княжества Средней Азии. Мумии из перуанского Чинчорро. Китайская культура Яншао. Первые храмы и обсерватории Европы. Городки Камбоджи.

Все эти культуры просуществовали пятнадцать веков, а потом умерли. Повторять одно и то же надоедает, но что делать, если история мира каждый раз писалась под копирку? С окраин обитаемого мира опять приходят орды варваров. Древние столицы опять горят, а на руинах дворцов пастухи выгуливают своих овец. Все, что родилось, должно было умереть. И вот оно умирало.

Отсчитываем еще пятнадцать веков. В 3900 году над миром встает заря нового века. В городах древнего Шумера и оазисах Египта появляется письменность. Людям хотелось победить смерть, и они придумали значки, которые должны были пережить любой апокалипсис. Что ж? Кое-каких успехов в этом деле люди добились. Сами они давно мертвы, зато значки мы можем читать и сегодня.

Люди написали первые книги и построили грандиозные египетские пирамиды. Им казалось, будто этого будет достаточно, чтобы смерть в растерянности отступила. Но почти сразу после того, как пирамида Хеопса была достроена, Египет начинает биться в агонии. На троне сменяли друг друга фараоны, имена которых археологи не могут даже толком прочесть. В погребальных храмах этих владык барельефы изображают вереницы изнуренных людей, теряющих сознание от голода. Страна слабеет с каждым десятилетием. Отпадают провинции, интригуют чиновники, рушится экономика. За каких-то сто – сто пятьдесят лет из величайшей империи мира Египет превратился в пустыню. А потом все повторилось еще раз.

Приблизительно в 2400 году до РХ мир переживает очередное рождение. В болотах Инда рождается цивилизация Мохенджо-Даро. В Китае на трон восходят первые полумифические императоры. В Ираке основан Вавилон, а Египет просыпается от трехвековой летаргии. Все эти культуры родились почти одновременно и дальше прошли один и тот же путь. Вождь варваров основывает княжество. Его наследники режут соседей и расширяют территорию... Через тысячу лет княжество превращается в бескрайнюю империю. В столицу съезжаются архитекторы, художники и поэты. Они строят из камня такое, что захватывает дух, и пишут слова, от которых до сих пор замирает сердце. Всем начинает казаться, будто уж на этот-то раз главный закон мира не сработает. И ровно в эту минуту закон вступает в действие. Вечные империи обращаются в ничто.

5

Поселок эль-Гурна выглядел причудливо. Жители приспособили под жилища древнеегипетские склепы. У входа на корточках сидели замотанные в платки арабские бабушки. Вдоль тропинок, протоптанных еще рабами фараонов, мальчишки, поднимая пыль, гоняли мяч. Погоняя ослика, женщина спускалась с холмов за водой. Между торчащими из земли колоннами паслись овцы. В каменных саркофагах со стершимися надписями были свалены брюква и картошка.

Водитель вылез из машины и махнул рукой, чтобы я шел за ним. Пока мы карабкались вверх по холму, я спросил, находят ли жители его деревни какие-нибудь древнеегипетские штучки?

– Находим. Только молчим. Стоит развязать язык, и всю деревню переселят.

– А что находите? Золото?

– Разное. И золото тоже. Но внутри страны все это не продать, а чтобы вывезти товар за границу, у нас не хватает денег. Мы ведь крестьяне, понимаешь? Золотой кулончик или скарабея через таможню можно пронести в кармане. А как вывезешь мумию или статую? Нужны деньги, чтобы дать хорошую взятку в министерстве. Откуда у крестьян такие деньги?

В деревне вовсю шел праздник. Водитель объяснил, что одна из женщин собиралась в паломничество в Мекку и соседи устроили ей шумные проводы. Как вы понимаете, вечеринка была безалкогольная. Хотя в общем-то веселая: жители эль-Гурны пели, обнимались, желали паломнице удачной поездки и счастливого возвращения. На меня внимания никто не обращал. Я пристроился возле входа в один из склепов, курил и смотрел по сторонам. Деревня эль-Гурна мне очень нравилась.

6

В 1870-х рынок антиквариата пережил резкий вброс огромного количества предметов древнеегипетского искусства. Коллекционерам предлагались вещи, о которых прежде никто не мог и мечтать. Было ясно, что кто-то где-то наткнулся на неразграбленную гробницу. Но официальных отчетов о находке так и не появилось. Где искать следы, археологи не понимали. Дополнительная сложность состояла в том, что вещи относились не к какой-то одной эпохе, а к самым разным. То есть скорее всего неизвестные умельцы вскрыли не просто гробницу, а большой тайник.

Так продолжалось больше восьми лет. То там, то сям всплывали еще какие-то реликвии. Анонимные гробокопатели продолжали наводнять рынок. Похоже, могила, на которую они наткнулись, была бездонна. Что-то покупали музеи, но большая часть вещей уплывала в частные коллекции, а некоторые и вообще непонятно куда. Директор Каирского музея Гастон Масперо решил взяться за это дело всерьез. Он провел детективное расследование и определил, что следы ведут в Луксор. Но продвинуться дальше Масперо так и не удалось. Гробокопатели действовали крайне аккуратно и следов не оставляли.

В конце концов археолог обратился к властям с просьбой выяснить: кто из местных последнее время тратит чересчур много денег? Ответ появился почти сразу: семья Абд-эр-Рассул из деревни эль-Гурна. Репутация у этой семейки была та еще. Семья состояла из трех родных братьев и их детей. Полиция не сомневалась, что все они являются настоящими расхитителями гробниц. Однако схватить их за руку так ни разу и не удалось. К одному из них копы даже пытались применять пытки, но ничего не добились. Масперо решил действовать не кнутом, а пряником.

Француз предложил братьям стать сотрудниками его музея. Это означало твердый оклад и обеспеченную старость. При этом на работу он готов был взять только одного из них. Соблазн был слишком велик. Боясь, что братья раньше его сольют все тайны фамильного бизнеса, средний брат Мухаммад не выдержал и рассказал все первым.

Когда Мухаммад раскололся, самого Масперо в Египте не было. К тайнику араб провел не его, а ассистента. Рано утром 5 июля 1881 года вместе с ученым и несколькими полицейскими араб вышел из деревни эль-Гурна, немного поплутал среди каменистых луксорских холмов, привел спутников к незаметному при беглом взгляде ущелью, отвалил глыбу, закрывающую вход, спустился вместе с ними в колодец, прошел по подземной галерее, свернул за угол и ткнул пальцем:

– Вот!

Бедный ассистент сполз по стене на пол. В крошечной комнатенке были штабелем, как дрова, сложены гробы и саркофаги всех величайших правителей Древнего Египта. Тут лежали кости фараона-освободителя Яхмоса Первого. И трех великих Тутмосов: Первого, Второго и Третьего. И еще несколько десятков мумий, среди которых были Рамзес Второй – величайший из всех фараонов, и Сети Первый, насчет которого есть предположение, что это именно он не хотел отпускать из Египта библейского Моисея. Короче говоря, в тайнике лежала сама история.

Находка гробокопателей из эль-Гурны стала самым сенсационным открытием египетской археологии. Через какое-то время ее затмили раскопки гробницы Тутанхамона, но что такое могила всего одного (причем малозначительного) фараона рядом с кладбищем всех царей страны? Когда мумии грузили на баржу, чтобы отправить в Каир, провожать древних владык вышло все население эль-Гурны. Женщины распустили волосы и царапали себе лица, а мужчины, как и подобает на похоронах, стреляли в воздух из ружей.

Масперо сдержал обещание и принял Мухаммада на службу. Однако это вовсе не помешало пронырливому арабу заниматься все тем же ремеслом. Вместе с мужчинами из своей деревни через несколько лет он нашел еще один тайник с мумиями. Какое-то время Мухаммад опять торговал находками из-под полы, правда, потом, как и в прошлый раз, все-таки показал тайник работникам музея. После того раза добровольно ни один из жителей эль-Гурны свои находки археологам больше не сдавал. Хотя можно не сомневаться, что древние могилы деревенские мужчины продолжают находить и до сих пор.

7

Мы не знаем, как погибли древнейшие цивилизации планеты: Иерихон, Чатал-Хуюк, Рас-Шамра или китайская культура Яншао. Мы знаем лишь, что они погибли, а как – неизвестно. Зато гибель Древнего Египта известна историкам неплохо. На самом деле тогда все было в точности так же, как сейчас.

После смерти последнего фараона XIX династии в стране начинается гражданская война. Чиновники окончательно выходят из-под контроля. За трон борются люди, которым еще вчера не доверили бы даже почистить конюшню.

Прежде победоносная армия фараонов не знала поражений. Потом и кровью египтяне построили империю, о которой Рамзес II сказал, что «над ней не заходит солнце». И вот теперь империя начинает трещать и крениться. Молодые египтяне служить в армии не желали. Военные части комплектовались за счет варваров. Спустя всего столетие все высшие армейские должности были заняты семитами и неграми. Вместо того чтобы привить чужакам черты культуры, египтяне сами сползали к дикости.

Прежде фараонский титул означал неземное величие. Теперь его носят главари бандитских шаек, которые раскаленным железом пытали коммерсантов, выпытывая, где те зарыли свои капиталы. Страна распадается на отдельные княжества. В одних царит анархия и процветает криминал. В других, где власть перешла к военным, наоборот, проводятся массовые репрессии населения и устраиваются показательные казни.

Древнеегипетские националисты пытались бороться за чистоту культуры. Им хотелось насадить жесткий порядок и каленым железом выжечь язву распущенности. Во время погромов они крушили статуи семитских богов и разбивали древние барельефы, изображающие голеньких танцовщиц. Спасти заживо гниющую цивилизацию не могло ничто.

Охранять границы теперь было некому. В страну начинают просачиваться варвары. Сперва осторожно, а потом они наводняют Египет, будто бушующий во время разлива Нил. Египетский летописец писал, что «племена шли, неся перед собой стену огня». Население в панике разбегалось, жрецы закапывали сокровища своих храмов, а древние дворцы на скорую руку перестраивались в крепости. Один из последних образованных египтян, Уджахорреснет, писал, что чужеземцы используют величественные древние храмы как каменоломни. Голодные гиены забредали в центр стовратных Фив.

В деревнях царил голод. За молодого бычка там просили 45 граммов чистого золота. Именно в этот период были разграблены большинство древних гробниц. В тени пирамид бродили шайки оборванцев – «бывших людей». Выжившие армейские генералы кочевали между барханами и охотились на варварских полевых командиров. Для мирного населения большой разницы между теми и другими не было. Крестьян резали все, у кого в руках было оружие. За следующие триста лет население страны сократилось примерно в пять раз.

Вдали от столиц страна превращалась в обезлюдевшую пустыню. Но знаете, что самое удивительное? То, что сами египетские горожане никакого апокалипсиса даже и не заметили. Жизнь даже после конца света вовсе не казалась им бессмысленной. Если окружить эту жизнь тысячей уютных мелочей, то люди смогут не обращать на апокалипсис никакого внимания.

История Египта была длинной и сложной. Она вытянула из египтян все силы, и под конец людям хотелось просто пожить в свое удовольствие. Обзавестись домиком. Летом съездить с семьей куда-нибудь отдохнуть. Под старость получить от правительства приличное пособие и дни напролет сидеть во дворе, греться на солнышке. Уютный двухэтажный коттеджик. Жиденькое пиво по вечерам. Сразиться с соседом в шашки. Именно в ту эпоху был изобретен туалетный стульчак.

От последних веков египетской истории до нас дошло невообразимое количество мумий. А как иначе? Доиграв последнюю партию в шашки и дописав мемуар, древний египтянин переселялся из своего уютного мира в такой же уютный, но загробный. Он был уверен, что боги просто обязаны дать ему, замечательному, хорошенько отдохнуть после земных трудов.

Лет двести назад Джованни Бельцони, один из первых египетских археологов, вспоминал:

Я спустился по проходу, ведущему в пещеру, и некоторое время продвигался почти в полной темноте. Лишившись сил, я стал искать место, чтобы отдохнуть, и, найдя его, попытался сесть. Но когда я оперся на тело какого-то египтянина, оно развалилось подо мной, как картонка для шляп.

Естественно, я попытался опереться, но опора для рук оказалась столь же ненадежной. Я окончательно провалился и оказался среди разламывающихся мумий, сопровождаемый треском костей, рвущихся тряпок, деревянных ящиков. Они подняли такую пыль, что я вынужден был с четверть часа сидеть неподвижно, пока она не осела.

Дальше проход был весь забит мумиями, и я не мог сделать и шага, чтобы не уткнуться лицом в какого-нибудь истлевшего египтянина. Так как проход был с небольшим уклоном, мой вес помогал мне. Когда-то я был силачом в цирке, и росту во мне было почти семь футов... Тем не менее я был весь засыпан костями, ногами, руками и черепами, скатывавшимися на меня сверху.

Так я продвигался от одной пещеры к другой, и все они были доверху заполнены мумиями, нагроможденными самыми разными способами: некоторые стояли на ногах, некоторые лежали, а другие стояли на голове. Я не мог сделать и шага, чтобы не повредить так или иначе какую-нибудь мумию...

Древний Египет трехтысячелетней давности напоминает такую высушенную, лишенную начинки мумию. Да в общем-то и мир, который окружает меня сегодня, тоже.

9. Тибет

1

В кино тибетских монахов показывают как мудрых и уравновешенных мужчин. Хотя на самом деле это довольно неприятная публика. Особенно молодежь. Юные монахи попрошайничают на рынках, стирают нижнее белье в фонтанах, харкают под ноги прохожим и за бабки могут почитать отходную молитву над рыбой, из которой в ресторанчиках готовят еду. Напротив отеля, в котором я жил в Лхасе (столица Тибета), был чумазый бар для местных. Несколько монахов каждый вечер ходили туда резаться в бильярд. Они на всю улицу орали и мешали мне спать.

Впрочем, есть среди монахов и те, кто занимается своими прямыми обязанностями: медитирует, читает древние рукописи, сидит в позе лотоса, ищет просветления и все такое. А например, в монастыре Сэра проводятся публичные диспуты на темы религии. Последние шестьсот лет каждый день ровно в три монахи собираются в монастырском дворике. Прямо на землю кладут свои бордовые плащи, рассаживаются группками, выбирают тему и начинают ее обсуждать.

Выглядят диспуты здорово. Каждое высказывание монахи сопровождают определенным движением. Задал вопрос – громкий хлопок в ладоши. Согласен с высказанным мнением – наклонись и коснись пальцами земли. Религиозные споры в Сэра – это то же самое, что у-шу, только в словах. Сперва спорщики обмениваются краткими тезисами – будто легкими ударами для разминки. Потом один из них бьет всерьез: высказывает мысль, с которой оппонент может согласиться или нет. Тот пробует спрятаться за блоком: просит уточнить, что имеется в виду. Дальше следует обмен репликами-апперкотами, и кто-то отправляется в нокаут. Проигравший садится на корточки, обхватывает руками бритую голову и признает себя бездарем и тупицей.

Я подъехал в монастырь к трем часам, понаблюдал за диспутом, выкурил сигарету. По площадке бродил рефери – монах постарше. Если спорщики входили в клинч, он вмешивался и что-то громко кричал. Я дождался, когда он посмотрит в мою сторону, и спросил: нельзя ли хотя бы в общих чертах узнать, о чем идет речь? Что именно сегодня обсуждают? Тибетец закивал: можно-можно! Полемика всегда идет об одном и том же: о благородных истинах их, тибетской, религии.

– И в чем же состоят эти истины?

– В том, что Бога нет, души нет и мира тоже нет. В повседневной жизни люди полагаются на какую-то помощь извне. Но надежды эти тщетны. Все, во что мы верим, лишь иллюзия.

– Да?

– Конечно! В этом и состоит суть буддизма. Надеяться не на кого. Ты получишь лишь то, что заслужил.

Тибетец широко улыбался. Закаленный в многолетних полемиках он был готов к любым вопросам. Но я промолчал. Что еще можно было спросить у мудрого мужчины в бордовом плаще? Ведь если каждый из нас получит лишь то, что заслужил, значит, в итоге все мы получим смерть. Потому что главный закон мира звучит так: каждый, кто родился, должен умереть.

Пыль, крики, громкие хлопки в ладоши. Все это здорово напоминало лхасский мясной рынок. Только здесь торговались на тему кармы и загробного воздаяния. Уже уходя, я все-таки уточнил у рефери: правильно ли я понял – надеяться действительно не стоит? Ты получаешь лишь то, что заслужил, и помощи ждать неоткуда?

Тот снова расплылся в улыбке:

– Да! Да! Никакого Бога не существует! И каждый пожнет лишь то, что посеял.

Всю дорогу назад, в Лхасу, я думал о его словах и не мог понять: чему радовался этот раскосоглазый мужчина? Чему вообще в этой жуткой картине можно радоваться?

2

Еще не так давно Тибет был полностью закрыт для иностранных посетителей. Сперва на горных перевалах дежурили монахи с железными пиками наперевес. Потом нищие ополченцы с одной винтовкой на троих. За власть над горными долинами боролись Британская и Российская империи. Англичане перли с юга, со стороны Индии. Наши наседали с севера. Каких-то сто лет назад любую дорогу, ведущую к Лхасе, украшали пирамидки, сложенные из человеческих голов. Кончилось тем, что свои танки сюда ввели китайцы, которые запретили иностранцам даже близко приближаться к Тибету. И только недавно пропускной режим немного смягчили.

Поездка вокруг света заняла у меня шесть недель. Сразу после Нового года из Петербурга я уехал в Северную Африку. Оттуда рейсом Lufthansa (с пересадкой во Франкфурте и Каракасе) улетел до Перу. Оттуда на автобусе добрался до Чили. Дальше верхом на самолете я в несколько этапов преодолевал Тихий океан. К середине февраля транзитным рейсом через Австралию наконец добрался до Индии. Ну, а оттуда все было уже просто: Китай – Средняя Азия – домой. По сравнению с местами, в которых я ночевал последнее время, даже Средняя Азия воспринималась почти как дом. Правда, перед этим я собирался еще заехать в Тибет. Добраться туда – до сих пор очень непростая история.

В аэропорту китайского города Чэнду я выбрал кассу, перед которой было поменьше народу, отстоял в очереди и спросил у девушки-кассирши, есть ли билеты до Лхасы? Девушка внимательно на меня посмотрела. Билеты-то есть, ответила она. Да вот купить их я смогу, только если имею permission на въезд, официально выданный властями Китайской Народной Республики. У меня есть такой permission? Я сказал, что нет. Мы еще какое-то время друг на друга смотрели.

Наконец девушка сказала, что попробует мне помочь. Рядом с окошком тут же нарисовался развязный паренек. Взъерошенные черные волосы, футболка с надписью Chelsea, презрительно искривленные губы. Девушка сказала, что за тысячу юаней этот малый готов решить мой вопрос.

Тысяча юаней – для Китая это серьезная сумма. Я пересчитал наличность. Выходило, что если я заплачу за билет и еще отдам пареньку его тысячу, то поменянные деньги кончатся. Останется сумма, которой вряд ли хватит, даже чтобы на такси доехать до города из аэропорта. А с обменниками в Тибете наверняка не очень. Тем не менее я кивнул: согласен.

Бабки я отдал парню. Тот достал из кармана громадный smartphone и долго куда-то названивал, а потом кивнул: пошли. Мы долго петляли по аэропортовским коридорам. Парень быстро перебирал своими короткими китайскими ногами, а я пер тяжелый рюкзак и постоянно отставал. Из виду его панковскую прическу я старался не терять. Вряд ли он попытался бы сбежать с моими деньгами, но совсем исключать такую вероятность все же не стоило.

Мы дошли до самого-самого дальнего крыла здания. Там нас уже ждала девица в летной униформе. Парень долго ругался с ней по-китайски. Плохо, когда ты совсем не понимаешь языка. Даже отдельных слов. Даже приблизительно. Спекулянт был низенький, тощий, почти мальчишка. А девица была высокая, строгая, холеная. Он что-то ей доказывал. Девица отвечала, почти не разжимая губ. Даже по интонациям невозможно было понять: клеится у них разговор или нет. До отлета самолета, на который у меня уже был куплен билет, оставалось двадцать минут. Все пассажиры, кроме меня, давно прошли регистрацию.

Кончилось тем, что авиационная красотка отдала пареньку мой паспорт, развернулась и ушла. Понятия не имею, в чем уж там они не сошлись. Парень на пальцах показывал, что еще не все потеряно – сейчас мы с ним еще куда-то пойдем, и все станет ОК. Но я решил не рисковать. Если уж он планировал бежать с моими деньгами, то делать это нужно было прямо сейчас. Поэтому, как только за девицей хлопнула дверь «Посторонним вход воспрещен», я левой рукой взял парня за футболку, а правой выгреб из кармана его джинсов свои бабки. Сдать билет я успел в последний момент. С наскоку улететь в Тибет не получилось.

3

Следующие два дня я провел в городе Чэнду. Именно два дня ушло на то, чтобы оформить официальное разрешение на посещение Тибетского автономного района. Потом девушка-чиновница все-таки выдала мне написанный иероглифами permission с кучей печатей. Стоила эта филькина грамота ровно столько же, сколько с меня просил аэропортовский спекулянт. Однако деньги достались не ему, а китайскому правительству.

Самолет вылетал очень рано утром. Во время полета я планировал немного поспать. Но вид из окна оказался таким восхитительным, что спать я передумал и все два часа лету проторчал перед иллюминатором. Внизу лежали горы. Они были громадны. Пейзаж напоминал в гневе скомканную бумажку высотой восемь тысяч метров и длиной в два месяца езды.

Потом самолет приземлился. Я вышел из здания аэропорта и попробовал закурить. Сигарета грустно потухла. Столица Тибета лежит на высоте четыре с половиной километра. Здесь слишком мало кислорода, чтобы хоть что-то могло нормально гореть.

До города я ехал в автобусе. Ехать было далеко. Несколько раз автобус глох прямо на ходу. Водитель выходил из салона и копался в моторе. Волосы у него были заплетены в длинную косу, а в уши вставлены украшения из морских ракушек. Спина пиджака вся перепачкана, а в прическе запутались травинки. Ясно, что ночевал этот парень на улице. Говорят, у тибетцев до сих пор полиандрия (многомужество). Возможно, сегодня была просто не его очередь занять супружеское ложе.

Иногда я засыпал, а через минуту просыпался от удушья. Я открывал глаза и видел вокруг все те же горы. Они были крошащиеся, пыльные. Шоссе петляло вдоль берега мутной реки. Особо священные места на берегу были отмечены выцветшими гирляндами и флажками. Я опять засыпал. По шее стекал липкий пот. Дышать было нечем. Потом впереди наконец показался дворец Потала – резиденция священных Далай-лам.

4

Если кто-нибудь станет рассказывать вам, как, приехав в Тибет, сразу лихо побежал по делам, – не верьте. Первые сутки в этих чертовых высотах новоприбывшие лежат трупами: горная болезнь. Отсутствие кислорода, зашкаливающая солнечная радиация – даже лежа в постели, ты чувствуешь себя так, будто только что бегом взобрался на четырнадцатый этаж. Малейшие движения вдруг становятся невыносимы. Резко встал – потерял сознание. Пробежался – слег с сердечным приступом. Плюс постоянно болит голова и клонит в сон.

Остаток дня я тупо просидел на ступенях собственного отеля. Заняться было нечем. Рядом со входом в мой отель сидел неподвижный тибетский старик. За то время, которое я провел в Лхасе, он ни разу не пошевелился и не сменил позу. Не знаю, может быть, он давно умер. Отель располагался в двух шагах от главного лхасского святилища, храма Джокханг. По улицам в любое время суток шли толпы паломников. Прежде чем войти в сам храм, благочестивые буддисты должны совершить «кору»: обход вокруг святилища. Особенно набожные не идут, а ползут. Поклон, лечь на землю, встать. Шаг вперед, снова поклон.

У паломников в кровь разбиты колени и ладони. Я смотрел на них и не мог понять: зачем? Лбом биться в каменные плиты ради того, чтобы в следующей жизни родиться в теле получше? И снова начать бить поклоны, чтобы потом родиться еще удачнее, – и так без конца?.. Где тут логика? Тогда уж лучше отжигать в этой жизни – ее ты по крайней мере помнишь, а предыдущие жизни нет.

Джокханг – самый древний храм Тибета. Он был построен ровно полторы тысячи лет назад. Место для строительства выбирали тщательно. Жрецы и астрологи провели необходимые обряды и выяснили, что глубоко под центральной площадью Лхасы живет очень злобный демон женского рода. Задобрить его можно только одним способом – сами понимаете каким. Ровно над демоницыной промежностью и был построен Джокханг. Удовлетворенная дама перестала быть злобной и уснула. А храм стоит до сих пор.

Улицы вокруг него тесны и извилисты. Я ходил мимо храма пять дней подряд, но все равно каждый раз терял ориентацию в узких проходах. Как-то в тупичке возле небольшой часовни наткнулся на молодую женщину. Ее костюм был весь увит пестрыми ленточками. Женщина в прострации смотрела прямо перед собой. Обе ее бесформенные груди были вывалены наружу, и к каждой присосалось по взрослому мужчине. По их подбородкам стекало женское молоко.

Перед входом в храм всегда толчея и давка. Закончив обход вокруг святилища, паломники протискиваются внутрь. Оказаться в столь священном месте всем им немного страшно. Чтобы нервничать не так сильно, они громко повторяют свои мантры. Так продолжается уже пятнадцать веков подряд. За это время каменные ступени храма стерлись, а уж сколько масла здесь было сожжено – невозможно и сосчитать. Паломники на коленях вползают внутрь и лбами бьются в запертые небеса. Им сказали, что Бога нет, небеса пусты, никто там не ждет их молитв и надеяться не на что. Но они все равно приходят и стучат.

Джокханг был самым первым храмом Тибета. А сегодня остался последним. Лежащие вокруг Лхасы монастыри разрушены и пусты. Монахи разбрелись, тибетская история завершена. Но тибетцы все равно приходят в свой храм. Они не понимают, как жить, если все давно кончилось.

Духота внутри храма страшная. Темно, дым, и лишь иногда из дыма проступают хищные лица тибетских богов. Внутри Джокханга расположены десятки тесных часовенок. В каждой стоит статуя божества. Вряд ли тибетцы помнят имена их всех, но обходят старательно и каждому наливают в подсвечник немного маслица. Оскаленные пасти, ощетинившиеся когти. Тибетцы, кланяясь, входят внутрь, касаются руками статуи, а потом зачерпывают из подсвечников расплавленной масляной жижи и мажут ею детей. Дети верещат от страха и боли, но это временно. Скоро они подрастут и точно так же потащат в Джокханг уже собственных малышей. Потому что куда еще им идти, если ламы говорят, что никакого Бога нет?

Умные ламы смирились: надеяться не на что, мир лишь иллюзия, и все есть пустота. Если смерть невозможно победить (решили они), то ее можно попробовать полюбить. Мудрые монахи из монастыря Сэра набили руку в своих религиозных диспутах. За несколько веков ежедневных споров они отточили аргументы до такой остроты, что теперь аргументами можно резать колбасу. Ламы способны кому угодно объяснить: настоящая жизнь – это смерть еще при жизни. Чтобы жить счастливым, нужно ничего не желать, ни на что не надеяться, никого не любить. Но тибетские крестьяне таких тонкостей не понимают. Они надеются. Мужчины с вплетенными в волосы ракушками, женщины в широкополых шляпах, горбатенькие старушки. Они приходят к своему храму и бьют поклоны, потому что если смерть неизбежна, значит, и весь этот мир затевался зря. Значит, и смысла во всем на свете нет.

Но он должен быть. Я сидел на ступенях своего отеля и смотрел, как вокруг храма брели паломники. Бабушки с тысячей косичек. Девицы в спортивных костюмах. Мужчины в грязных пиджаках. Женщины с прикрученными к спинам детьми. Колготки на попах у детей распороты, чтобы те не отвлекали родителей от поклонения и могли какать прямо на ходу. Эти люди продолжали стучать в запертые небеса. Они все еще верили: им могут открыть.

5

Прогуляться по городу я смог лишь через день. Голова больше не болела. Вернее, болела, но не очень сильно. Я дошагал до соседнего квартала, выпил там кофе и решил съездить в горы. Там, не очень далеко от Лхасы, располагался монастырь Дрепунг. Мистическое сердце Страны снегов.

Было время, когда Дрепунг был самым огромным и самым богатым монастырем мира. Здесь жило одиннадцать тысяч монахов – в одиннадцать раз больше, чем в любом монастыре Европы. Для этой оравы в горах выстроили целый город: дворцы, храмы, кельи, часовни, тесные, вымощенные камнем улицы, висящие над ущельями мостики, снова дворцы, храмы, часовни и сотни тысяч статуй. Когда-то в Дрепунге бился пульс тибетской истории. Сегодня здесь ничто не бьется. Монастырь уже давно мертв. У дворцов проваливаются крыши. Стены храмов идут трещинами. Со статуй соскоблена позолота.

Дрепунг расползся по вершинам сразу нескольких гор. Стараясь дышать ртом, я вскарабкался на верхний ярус монастыря. Далось мне это тяжело. Ощущение – будто воздуха нет вообще. Легкие лопались, перед глазами все плыло. Я спиной прижался к стене, сполз на корточки, долго пытался прийти в себя. Где-то через полчаса почувствовал, что снова в состоянии встать. Поднялся и закурил. Сигарета не доставила мне ни малейшего удовольствия.

Было довольно рано. Давящая тишина, воздух, которым невозможно дышать. Я доковылял до главного дрепунгского святилища. Внутри располагалась огромная, пятнадцатиметровая статуя Будды-Майтрейи. Согласно местной легенде, если по лестнице взобраться под самый потолок, на коленях подползти поближе к громадной буддийской голове и ухом прижаться к мочке огромного уха, то вы услышите пророчество, которое будет касаться вашего личного будущего и будущего всего мира. Некоторые отважные паломники ползают к уху и до сих пор. Но никакого пророчества не слышат: Будда молчит. Уже много веков подряд. Возможно, тот, кто жил внутри этой головы и знал будущее, просто умер от старости.

Всего несколько туристов. Редкие, прячущиеся по кельям монахи. Плюс молчаливый Будда. Я стал осторожно, экономя силы, спускаться к выходу.

До конца недели я объехал еще несколько монастырей. Везде было одно и то же. Пустые кельи, рушащиеся перекрытия, упавшие статуи. Еще перед Второй мировой монастырей в этих горах было несколько тысяч. А сегодня вместо того, чтобы сидеть в позе лотоса, тибетцы пьют и торгуют на рынках собственным прошлым. Работающих монастырей осталось всего несколько.

Ловите такси и по любой дороге выезжаете из Лхасы. Через каждые десять километров вам станут попадаться брошенные монашеские городки, кельи с проломленными стенами и оскверненные храмы. Большинство монастырей стоят необитаемые. Некоторые сожжены и разграблены. А кое-где в руинах поселились бездомные. Вот в такие места лучше вообще не соваться. Как-то тибетские бомжи чуть не сожгли машину, на которой я ехал. Сдуру таксист немного притормозил возле живописных руин, и нас тут же окружила толпа визжащих женщин. Они совали руки в открытые окна, не давали водителю-китайцу развернуть руль, рвали на нем одежду и наглыми пальцами обшаривали мои карманы. Мужчины сидели в сторонке и внимательно за всем этим наблюдали.

Некоторые монастыри сохранились, наоборот, неплохо. Например, Нечунг, в котором когда-то располагалась резиденция Тибетского Оракула.

Ущелье, через которое нужно ехать к Нечунгу, все перегорожено пестрыми гирляндами. Понятно издалека: место не простое, священное. Оракул хранил и защищал тибетскую веру. Если враги вдруг начинали угрожать Стране снегов, он тут же посылал за Далай-ламой. Вдвоем они запирались в верхней комнате и через Оракула с Далай-ламой начинали говорить боги и демоны гор. Оракул впадал в транс, и его устами духи объясняли, откуда ждать удара и как следует защищаться.

Боги Тибета были грозными и почти всемогущими. Но против Народно-Освободительной Армии Китая кишка у них оказалась тонка. Предсказать китайскую оккупацию Оракул не успел. В 1959 году китайцы двинули в Тибет свои танки. Сопротивление было подавлено быстро и решительно. Перед каждым крупным монастырем были развернуты блокпосты. Китайские солдаты жгли на перекрестках костры и открывали огонь без предупреждения.

Четырнадцатый Далай-лама оказался заперт в собственном дворце. Дело шло к тому, что его просто арестуют и сгноят в тюрьме. И что тут оставалось делать? Юноша помнил главную буддийскую истину: Бога нет, так что рассчитывать стоит только на себя. Реально взвесив шансы, он понял, что с родины пора валить. Живое божество в темпе переоделось в солдатскую форму, через окно выбралось на улицу и сбежало. Нашелся Далай-лама только через несколько месяцев в Индии. Полуторатысячелетняя история Тибета была окончена. Точно так же, как окончена сегодня и история всего остального мира.

6

Хотите, я расскажу вам о будущем? Узнать его совсем не сложно. Ведь если раз в полторы тысячи лет все повторяется, то чтобы узнать, о чем именно завтра станут писать газеты, достаточно всего лишь открыть учебник истории на нужной главе.

Ровно за полтора тысячелетия до СССР пал грозный Рим. Ровно за три тысячи лет до этого пали Египет и китайская империя Инь. Сравнивая эти события, можно узнать много интересненького. Например, о том, что совершенно напрасно переживают нынешние экологи. После того как пал Рим, две трети территории Франции скрылись под покровом лесов. Города повсеместно зачахли. И в Китае, и в Египте там, где прежде пахали крестьяне, теперь колыхался ковыль.

Точно то же самое можно видеть сегодня. Когда империи рушатся, для природы каждый раз наступают золотые денечки. На территории бывшего СССР сельское хозяйство умирает... почти совсем умерло. Повернуть сибирские реки вспять в голову никому больше не приходит. Городки и поселки поглощены тайгой, а тоненькие дубки и елочки пробиваются прямо сквозь бетонные полы недостроенных заводов. Думаю, о странной секте «экологов» люди забудут гораздо раньше, чем повзрослеют эти деревца.

Не подумайте только, будто я берусь вас к чему-то призывать. Учить, как можно противостоять ходу истории. Противостоять нечему. Все уже произошло.

ХХ век был последним веком нашей истории. Он начался с Первой мировой, а закончился распадом СССР. В течение этого века погибло все, что было построено на протяжении предыдущих пятнадцати. Пали империи. Получили свободу колонии. Лишились верующих храмы. Сгнило все, что казалось вечным. Были дописаны все книги и картины. Доиграны все симфонии. Что можно изобразить после «Черного квадрата»? Что можно сыграть после пьесы «4 минуты, 33 секунды тишины»?

Каких-то сто лет назад планета была поделена между дюжиной гигантских империй. Каждая из них была громадна и могущественна. Людям казалось, будто эти империи вечны. Однако сегодня их нет. Пали все до единой. Где надменная Австро-Венгрия? Куда подевалась грозная Оттоманская Порта? Когда-то над Британией не заходило солнце – сегодня над крошечным островком, именуемым Британия, солнцу толком и не взойти. Еще я помню эпоху, когда от четырех букв «СССР» иностранцы в ужасе закрывали глаза. Сегодня СССР – всего лишь надпись на модной спортивной одежде.

Европейская цивилизация давно мертва. Да только те, кто сегодня рыдает об этом, не хотят вспоминать, что вообще-то ее история началась с того, что предки европейцев уничтожили Античность – прекраснейшую культуру из всех созданных человечеством. Полторы тысячи лет тому назад на одряхлевший Рим набросились орды дикарей: готов, вандалов, франков и бургундцев. Римляне вздымали руки к небесам и в полный голос рыдали: это апокалипсис. Конец их света уже наступил – вот он! Образованные греки и римляне оплакивали гибель своего мира, но тоже не хотели помнить, что и их мир начался с гибели предыдущего. Ровно за полтора тысячелетия до того, как вандалы разграбили Рим, предки античных народов разграбили дряхлые центры предыдущего мира – древней Микенской культуры.

Но и это не все. Те, кого похоронили римляне и греки, тоже ведь появились не на пустом месте. Было время, когда они тоже кого-то грабили и хоронили. Просто произошло это настолько давно, что мы почти ничего об этом не знаем. Что ж: сегодня можно утешать себя тем, что по крайней мере апокалипсис нашего собственного мира будет известен будущим историкам все-таки неплохо.

7

Тибет – единственное место на планете, куда так и не смог дотянуться роуминг моего мобильного оператора. Может, хоть данный факт даст вам представление о том, что это за дыра.

На третий день в Лхасе я понял, что слать smsки в Петербург бессмысленно, они все равно не доходят. Проще будет сходить на почту и позвонить. Я дошагал до монастыря Рамоче, а там на перекрестке здоровенный пьяный тибетец качнулся, сделал вид, будто сейчас упадет, и изящно запустил руку в карман моей куртки. Я успел почувствовать запах его толстого грязного тела. В кармане не было ничего ценного. Но я все равно схватил его за волосы, прижал к стене и второй рукой ударил в нос. Все получилось машинально: я просто не ожидал, что кто-то столь нагло попытается меня обворовать.

Тибетец пронзительно завопил. По верхней губе у него стекала тоненькая струйка крови. Если я и разбил ему нос, то не сильно. Но орал он так, будто я только что ампутировал ему ногу. Вокруг сразу образовалась плотная толпа. Мужчины возмущенно переглядывались: беспредел! Белый негодяй прямо посреди улицы нагло лупит их, тибетского, братка! Вор продолжал верещать и тыкал в меня пальцем. Я не знал, что именно он говорит, но можно было не сомневаться: его интерпретация событий от моей отличалась.

Я все еще держал его за волосы и плечом прижимал к стене. Тибетцы подтягивались поближе. Некоторые начали легонечко хлопать меня по спине и прихватывать за руки. На боку у каждого из них висел здоровенный нож. Я пытался вывернуться так, чтобы не вставать к ним спиной, и по-русски повторял: еще шаг, и им не поздоровится... еще шаг, и... хотя было ясно: стоит мне ударить хоть одного из ребят, и вряд ли я вообще уйду с этого перекрестка. Ситуация была глупее не придумаешь: я ведь всего-навсего шел позвонить.

Кончилось тем, что растрепанный, в разорванной куртке, но все-таки живой я выбрался-таки из толпы. Карманник со своим разбитым носом давно бежал. Я поднял с земли свою кепку. Она была пыльная и мятая. Когда толпа совсем рассосалась, ко мне подошла европейская девица. Она качала белобрысой головой и говорила, что все видела. Инцидент, конечно, дико неприятный. Я полез за сигаретами и почувствовал, как дрожат мои пальцы.

Вместе с девицей мы зашли в ближайшее кафе. Она все спрашивала, как я, и что-то говорила, но я почти не понимал и только прикуривал все новые сигареты. Успокоиться удалось не скоро. Хотя через полчасика все-таки удалось. Девица рассказывала, что приехала из Бельгии. В Лхасе у нее бизнес: вместе с младшей сестрой и ее мужем они возят туристов к Эвересту. Четыре дня в одну сторону, сто двадцать долларов с человека, еда и снаряжение оплачиваются отдельно. Есть туры и поближе. Например, она может свозить группу в знаменитый монастырь Самье.

Я спросил, чем он знаменит. Бельгийка ответила, что в общем-то ничем. Просто монастырь.

– Давно вы здесь?

– Четвертый год.

– Не надоело?

– Да вы что? Разве Тибет может надоесть? Вы даже не представляете, какими интересными вещами мне здесь приходится заниматься!

– Какими? По одному и тому же маршруту, как пони, возить тупых туристов?

– Тибет не может надоесть.

Как и положено приличному человеку, девушка сочувствовала тибетцам и терпеть не могла китайских оккупантов. После того как пал СССР, в мире осталось всего две сверхдержавы: США и КНР. И Тибет теперь был одним из полей их битвы. Свободный мир требовал для Тибета независимости. Величественное Срединное государство даже и не думало хоть как-то на эти требования реагировать. Девице казалось, будто этот спор начался совсем недавно, а вот я помнил: когда-то две великие державы уже боролись за контроль над этими краями. Только в тот раз это были не янки с китайцами, а Британская и Российская империи. Англичане перли с юга, со стороны Индии. Наши наседали с севера. Тот спор кончился тем, что обе империи рухнули, разложились, исчезли с карт, перестали существовать.

Я слушал, как бельгийка восторгается архитектурой совсем уж неизвестных мне монастырей, и все думал: когда же распадутся США и КНР? И кто из них распадется первым? Что произойдет быстрее: мексиканцы станут жарить мясо белых братьев на руинах Манхэттена? Или уйгуры вывесят свои зеленые знамена над поверженным Пекином? Отделятся ли южные штаты, чтобы провозгласить себя государством черных мусульман? Будет ли следующий китайский генсек провозглашен основателем новой императорской династии? Или наоборот: императором будет провозглашен американский президент, а мусульманский халифат появится в Китае? А главное: кого из бывших соперников станут волновать дела в Тибете, когда все эти проблемы начнутся в их собственных домах?

Знаете, за свою жизнь я прочел столько книжек о вымерших цивилизациях, что теперь очень четко представляю, какими словами будет описана гибель нашей. Китай умирал уже несколько раз. О его завтрашнем дне можно почитать в старинных хрониках, ведь на этот раз все наверняка будет точно так же. Америке предстоит умереть впервые. Но не думаю, что ее завтра будет здорово отличаться от того, что полторы тысячи лет назад творилось в Византии. А весь остальной мир и так давно мертв. О нем нечего и читать.

Помолчав, бельгийская девица третий раз подряд спросила, ездил ли я в местные монастыри? Я третий раз подряд ответил, что да, доводилось. Но какого-то особенного впечатления на меня они не произвели. Она выпила еще глоточек из бутылки с газированной водой. Наверное, она уже жалела, что подошла ко мне. Ехать к Эвересту я не собирался, да и тибетцам вовсе не сочувствовал. Мы еще немного помолчали, потом она спросила что-то еще, а потом я наконец попрощался и ушел в отель.

Идти было темно. Дороги было совсем не разобрать. Все, что могло случиться с нашим миром, уже случилось – и кончилось. История не завершится ни с моей личной смертью, ни со смертью этого мира. Конечно же, она будет продолжаться. Но только это будет уже совсем другая история. Совсем другого мира.

Эпилог: Иерусалим

1

От автобусного вокзала до Старого города я решил пройти пешком, но недооценил расстояние. Через сорок минут быстрой ходьбы я стер правую ногу и проклял все на свете. Судя по карте, я давно уже должен был стоять у Дамасских ворот, но никаких ворот впереди видно не было. Футболка у меня промокла насквозь. Я устал, запыхался и решил спросить дорогу.

На следующем перекрестке один из магазинов был весь завешан кириллическими вывесками. Я зашел внутрь. На макушке у молоденького продавца белела кипа – крошечная шапочка религиозного иудея. В помещении играло какое-то русскоязычное радио.

– Извините, не скажете, далеко ли еще до Старого города?

Парень внимательно на меня посмотрел и переспросил:

– What?

Ясно. По-русски здесь все-таки не говорят. Я поставил вопрос иначе:

– Sorry, could you, please, tell me how far the Damascus gate is?

Парень подумал, а потом с чудовищным еврейским акцентом поинтересовался:

– Do you speak russian?

О Господи!

– Да. Я говорю по-русски. Вы не подскажете, сколько еще идти до Старого города?

– What?

– Старый город! The Old Jerusalem!

– А-а! Старый город? Это вот туда.

– Я знаю, куда это. Я спрашиваю всего лишь, далеко ли дотуда идти?

– Если сядете на автобус, будет быстрее.

Еще раз: о Господи!

– Я не сомневаюсь, что на автобусе будет быстрее, чем пешком. Но я хочу идти именно пешком и поэтому хотел спросить у вас, далеко ли идти до Старого города пешком?

– Вы хотите идти пешком? Ну идите, идите... Я и сам один раз ходил.

И, потеряв интерес к разговору, парень вернулся к своим делам. Я вышел из магазина и подумал, что в анекдотах про евреев все-таки есть какая-то очень жизненная правда. Достал сигареты, закурил и пошагал дальше. По радио в магазине передавали старую песню группы «Аквариум», и всю оставшуюся дорогу до Дамасских ворот мелодия вертелась у меня в голове: «Тебя там встретит огнегривый лев... и вол, исполненный очей... и золотой орел...»

Вы ведь, наверное, тоже знаете эту песню. В ней говорится о видении четырех апокалиптических зверей. Текст ее – всего-навсего зарифмованная цитата из «Откровения» Иоанна Богослова, а туда эта история перекочевала из книг ветхозаветных пророков. То есть все опять упирается в сон пророка Даниила: во сне пророк видел животных. Сперва льва с орлиными крыльями. Потом медведя, поднявшегося на дыбы. Потом леопарда с четырьмя головами. А под конец и вовсе невиданное чудище с железными зубами и десятью рогами. Все эти звери символизировали царства, которые появятся, расцветут, но потом погибнут. Потому что все, что родилось в нашем мире, непременно должно умереть.

2

Иерусалим хоть и не самый древний город планеты, но все равно, конечно, долгожитель. Он был основан приблизительно четыре тысячи лет назад. То есть позже, чем были построены египетские пирамиды, но все равно очень-очень давно.

Первые домишки на склонах местных холмов были выстроены вымершим народцем иевусеев. Они же назвали город Ир-Шалимму – «Принадлежащий богине Солнца». Однако от того, самого первого Иерусалима до наших дней не дошло вообще ничего.

Спустя века сюда переселился еврейский царь Давид. Он штурмом взял неприступные иевуссейские стены и вроде бы даже построил здесь для себя дворец. Археологи до сих пор спорят, как выглядели эти стены и где именно дворец мог находиться. Потому что от эпохи первых еврейских царей в нынешнем Иерусалиме тоже ничего не сохранилось.

Потом в городе правила династия потомков Давида. Кто-то из них прорубил в скалах клаустрофобически тесный колодец, в который теперь за бабки пускают ежащихся от ужаса туристов. Кто-то другой построил стену, погрызенный кусочек которой удалось недавно раскопать в Еврейском квартале. Но если сказать одним предложением, то и от этого периода в Иерусалиме тоже ничего-ничего не сохранилось.

А дальше пошли странные звери. Львы, медведи, леопарды... Пророк Даниил видел сон, и этот сон сбылся.

Сперва Иерусалим был разграблен вавилонянами. Археологи извлекают из земли тысячи наконечников стрел, обугленные балки, вперемежку с человеческими костями, черепа, носящие следы проломов, и массовые захоронения детских скелетов. Стены города были срыты, дома сожжены, храм, построенный древним и мудрым царем Соломоном, разграблен, а жители угнаны в рабство. Лев с орлиными крыльями обрушил на город свою тяжкую лапу. Дошло до того, что вавилоняне разворотили даже каменную кладку иерусалимских мостовых. От города опять ничего не осталось.

Правда, через некоторое время жители все-таки вернулись сюда и попробовали отстроить все заново. Постепенно Иерусалим расцвел. Храм был восстановлен, а стены возведены выше и крепче, чем были. И ровно в тот момент, как строители объявили об окончании работ, под стенами появились римляне. Медведь встал на дыбы и грозно взревел. Такого разгрома, как в этот раз, Иерусалим не видывал за всю свою историю. При штурме и последующей резне погибло чуть ли не миллион человек. Римляне не просто сровняли город с землей – они не успокоились, пока не сровняли с землей все до единого городские здания. От города опять ничего не осталось.

Правда, через некоторое время жители все-таки вернулись сюда и попробовали отстроить все заново. Византийские императоры отыскали место, где когда-то был похоронен Тот, в Кого они теперь верили. И построили на этом месте главный храм планеты. Поверх древних руин они проложили тенистые аллейки, а городские перекрестки украсили фонтанами. Но как только довольные строители вытерли пот с лица, под стенами Иерусалима появились новые завоеватели. Мусульманский леопард ощетинился всеми четырьмя своими головами. Храм Гроба Господня был сожжен персами. Настоятеля прямо в алтаре повесили арабы. Жители разбежались, и город опять опустел.

Потом были еще крестоносцы, тюрки, турки, англичане и целая коллекция арабо-израильских войн. В результате единственное, что осталось от древнего Иерусалима, – это его имя. И еще висящее над городом небо – вечный антициклон. Прочим достопримечательностям пережить бурную иерусалимскую историю не удалось.

3

Отель, в котором я поселился, принадлежал молодой мусульманской женщине. Замотанная в черный балахон, она сидела в холле собственного заведения и вечно копалась в Интернете. Подведенные тушью серые глаза, тонкие губы. Сперва я не очень обращал на нее внимание... но чем дальше, тем больше стал обращать. Когда дама выдавала мне ключ от комнаты, я каждый раз поражался тому, какие все-таки здоровенные у нее кисти рук. А потом не выдержал и спросил у араба-уборщика, который приходил вытереть у меня в номере пыль.

Тот пожал плечами: ну да, я все понял правильно. Еще несколько лет назад хозяйка отеля была мужчиной и жила где-то на американском Юге. В Израиль она приехала, потому что здесь самые либеральные в мире законы относительно операций по перемене пола. Заплатила, легла под нож, потом, после операции, долго приходила в себя. И за это время бывший парень успел обо многом подумать. На многое взглянуть иначе. Короче, встав наконец на ноги, первое, что он (ставший ею) сделал, – это принял ислам. И навсегда остался жить в Старом Иерусалиме. Купил себе отель, в котором я теперь живу.

Признаки пола, так старательно пришитые ей хирургами, девушка теперь прятала под бесформенный мусульманский балахон. Даже молоденький уборщик смеялся над собственной хозяйкой: сперва стать женщиной, а потом вдобавок стать мусульманской женщиной. Воистину удивительная логика!

Просыпался я рано и, умывшись, каждое утро завтракать шел к Дамасским воротам. Самый лучший кофе там варили в чумазой арабской кофейне, принадлежавшей совсем пожилому одноглазому дядьке. Вместо барной стойки в его заведении был поваленный античный постамент, а по стенам висели рекламки лимонадов, вымерших еще до моего рождения. Тощая кошка вечно охотилась на ленивых голубей, арабские старички курили Marlboro. Столы в кафе были липкие, зато кофе хозяин варил такой, что хлопнешь чашечку, и тонус гарантирован до самого вечера. Ну и плюс из кофейни был отличный вид на главные достопримечательности.

Во-первых, была отлично видна Храмовая гора. Когда-то именно там Авраам пытался принести в жертву своего сына Исаака. Потом там находился храм царя Соломона. Говорят, в подвале этого храма рыцари-тамплиеры отыскали запечатанную перстнем с Соломонова пальца несметную царскую казну или, по другой версии, наоборот, закопали еще более несметную казну собственного ордена. В любом случае сегодня на холме стоит всего-навсего мечеть аль-Акса. Пару лет назад какой-то чокнутый новозеландец попытался ее сжечь. Он считал, что этим приблизит обещанный пророками конец света. После этого внутрь аль-Аксы белых туристов не пускают. А больше на холме делать и нечего.

Если немного вытянуть шею, то виден был и купол Храма Гроба Господня. Самый главный храм мира производит странное впечатление. Позавчера я провел в Храме полдня. Там было пусто и не прибрано. В стороне от входа Храм выглядел так, будто нога человека не ступала здесь уже несколько лет. Паломники в основном негры или корейцы. Белые если и заходят, то с банкой пива в руках. За порядком в Храме следят странные мусульманские охранники в мундирах с аксельбантами. По церкви они болтаются прямо в головных уборах и могут громко свистнуть тем, кто идет не туда или пытается курить в помещении.

Еще хуже выглядит «Сенакулюм» – место, где Христос с учениками провели Тайную вечерю, последний ужин Его земной жизни. К помещению нужно подниматься на второй этаж. Комната засыпана непонятно откуда взявшимся строительным мусором и просто мусором. Экскурсоводы сморкаются прямо на пол. Выход из комнаты укрыт грязной полиэтиленовой пленкой. Главное ощущение – растерянность. Если именно в этой точке мир был создан заново, то почему сегодня эта точка выглядит будто помойка?

Главное, что я понял за то время, пока по утрам сидел в чумазой кофейне возле Дамасских ворот: нынешний Иерусалим не имеет к тому, библейскому, никакого отношения. Единственное, что за последние четыре тысячи лет осталось здесь неизменным, – это толчея на улицах и высокие цены на рынке. Остальное давно стало иным. В Иерусалиме до сих пор есть такие чудеса, как автобусная остановка «Геенна огненная» и заложенные камнем Золотые ворота, через которые, говорят, должно начаться Второе пришествие, но все это не имеет никакого значения.

Я допивал крепчайший арабский кофе, клал на стол несколько шекелей, выходил из кофейни, лез за сигаретами. Когда-то смысл истории ковался в этом городе, но вот – от города совсем ничего не осталось. Стоит ли удивляться, если приезжающие сюда люди делают вывод, что никакого смысла у истории тоже нет?

4

Пятница в Иерусалиме – особый день.

С самого утра к своим святыням начинают стекаться мусульмане. На головах у мужчин – белые вязаные шапочки, на плече лежит свернутый в трубочку молитвенный коврик. Выражение их лиц мне было понятно без переводчика: одно неправильное движение и кто-то здесь сейчас огребет. К двум дня мусульмане запрудили все улицы Старого города. Охранявшие перекрестки израильские солдаты были похожи на эсэсовцев. Они нервничали, без конца что-то говорили в рации и не снимали побелевших пальцев со спусковых крючков своих автоматов.

Вечером к Стене плача потянулись, наоборот, иудеи: толстые люди на тонких ногах. Они носили меховые шапки, широкополые шляпы, черные шелковые халаты или полосатые серые, белые гольфы, темные брюки – в общем, выглядели роскошно. Некоторых из них я, подойдя поближе к Стене, сфотографировал на свой мобильный телефон. Фотографии получились что надо. Я убрал телефон в карман, поднял глаза и обнаружил, что повсюду развешаны предупреждения: «Фотографировать в шаббат запрещено раввинатом».

А днем между мусульманами и иудеями успело втиснуться еще одно, совсем незаметное событие: монахи из ордена францисканцев провели крестный путь. И это событие – последнее, о чем я хотел бы рассказать вам в этой книге.

5

Я пришел чуть пораньше, сел на каменное ограждение, стал ждать. Начало было назначено на три, было жарко. Сам маршрут называется Via Dolorosa, «Слезная дорога»: это тот самый путь, которым когда-то приговоренный к казни Христос шел на Голгофу.

Первая остановка Via Dolorosa находится во дворе обычной иерусалимской школы. Сейчас это место вообще ничем не примечательно. А когда-то здесь располагалась резиденция Понтия Пилата.

(Утренний крик петуха означает радость: Бог подарил миру еще один день. Но в то утро он означал лишь предательство. Начало еще более темной ночи.

Тебя связали, отвели к незнакомому римлянину и решили, что сегодня Ты умрешь. Было шесть часов утра. Во дворце Пилата было прохладно. У людей вокруг были помятые со сна лица. Негромким голосом Пилат зачитал равнодушный приговор: смерть!

Ты родился. Ты рос. Ты сам, своими ногами, пришел в этот город. Здесь ты и умрешь, мой Господь. Эти невыспавшиеся люди будут жить дальше, а Ты – нет.)

Постепенно дворик заполнялся: протестанты из Мичигана, вежливые корейские монашки в странных платках, паломники из Танзании, целая группа поляков. Потом наконец пришли монахи. Их было трое, вроде бы итальянцы.

Францисканцы ходят по этому маршруту уже семьсот лет. Раньше тот, кто проделывал этот путь, получал от церкви индульгенцию – отпущение загробного наказания за все совершенные грехи. Старший из монахов сказал какие-то вступительные слова и предупредил, чтобы мы не обращали внимания, когда на улице нас специально будут толкать локтями.

После этого францисканцы запели молитву и мы пошли.

(У самого выхода из дворца Пилата стояла Твоя мать. Ночью кто-то из близких прибежал и задыхаясь все повторял: Иисус арестован! Они схватили Его! И с самого утра мать прибежала ко дворцу наместника. Потому что боялась не успеть. Потому что хотела хотя бы попрощаться.

Она родила Тебя. И тело было у вас будто одно на двоих. Теперь это тело болело. У Тебя ведь не было земного Отца, мой Господь. Твое тело – оно ведь целиком от нее. Наверное, внешне Ты был очень похож на мать. Тебе уже исполнилось тридцать, значит, ей было около пятидесяти. На тесной улочке старого Иерусалима вы встретились. У вас были одинаковые глаза и губы. Только Твои губы были разбиты, а ее дрожали от горя.)

Идти предстояло через мусульманский квартал. Местные жители давно привыкли и не обращали на нас внимания. Только веселая молодежь дразнила монахов да дети, смеясь, иногда кидали в нас небольшие камешки.

Вот место, где женщина по имени Вероника пожалела Приговоренного, несущего на плечах громадную поперечную перекладину от креста, и платком вытерла Ему пот. Говорят, на платке навсегда отпечаталось Его окровавленное лицо.

Вон там, где ныне стоит сирийская церковь, на секунду остановившись, Он сказал несколько слов иерусалимлянкам, по обычаю плачущим над каждым приговоренным иудеем.

Когда-то на этом пути было сорок три остановки. Сегодня их осталось всего четырнадцать. Многие места просто не сохранились. Например, завоевав Палестину, мусульмане срыли руины дома Агасфера, Вечного Жида, человека, не разрешившего Христу отдохнуть на крыльце своего дома.

Возле каждой часовни мы останавливались, и монахи скороговоркой читали молитву. У одного из трех францисканцев правая рука была ампутирована и пустой рукав заправлен за пояс. Когда все крестились, он просто пониже наклонял голову. Сама улица была проложена прямо через рынок. Продавцы кричали, женщины, торгуясь, выбирали фрукты, на углах валялись тюки с китайским трикотажем, из пекарней пахло свежей выпечкой. Я подумал, что тогда, две тысячи лет назад, все было точно так же. Тот, кого я люблю, был убит между делом. Его просто отвели недалеко за крепостную стену и наспех распяли. Люди готовились праздновать Пасху, а на Него всем было плевать.

(Рядом с Тобой на Голгофу шли двое преступников. Разбойнику, шедшему справа, Ты пообещал, что сегодня же Он будет с Тобою в раю. Несколько часов мучений. Потом ослепительная, заживо сжирающая тебя боль в перебитых коленях. А дальше – Ты. Только Ты. Всегда – один только Ты.

Ты еще не умер, а худшие из нас уже видели слепящий свет Твоей победы. Но ведь я – еще хуже, чем тот разбойник. Большую часть своей жизни я равнодушен к Тебе. Не помню о Твоей смерти. Не прошу, чтобы Ты помянул меня в царствии Твоем. Но, как и тот преступник, я тоже надеюсь на свет... после которого не останется ничего, кроме Тебя.)

Вчера вечером я лежал в своем номере, смотрел в пол и опять думал о смерти. Но больше я ее не боялся. Мир вокруг умер, а меня это не касалось. Миру уже исполнилось пятнадцать веков, и, значит, ему пора. Но вот ко мне его смерть отношения больше не имела. Это древний Иерихон умер насовсем – а я выживу. Не потому, что я лучше, чем те, кто жил раньше, а потому, что наперекор самому обязательному закону мира нашлась воля, способная отменить этот закон.

В древнем чине христианского богослужения есть такой момент, когда священник задает прихожанам вопрос:

– Вы знаете тайну нашей веры?

И прихожане все вместе отвечают:

– Да, она нам известна. Эта тайна состоит в том, что наш Бог умер, но потом воскрес и скоро вновь придет к нам.

Я эту тайну знаю. И еще ее знают приблизительно миллиард христиан по всему миру. Эта тайна состоит в том, что древняя цепь уже разорвана. Христос умер, но потом воскрес и скоро придет к нам опять. Это значит, что смерти можно больше не бояться. Каждый рожденный должен умереть, но это больше не важно. Христос воскрес, а значит, воскресну и я. Мы оба будем живы.

Людям кажется, будто мощь и бессмертие – слова-синонимы. Что за жизнь нужно бороться, причем бороться изо всех сил. Хотя на самом-то деле жизнь – это бесплатный подарок. И выживает вовсе не тот, кто могуч. Всего сто лет назад мир был поделен между полудюжиной могучих империй – и где они все? Не осталось ни одной: Австро-Венгрия, турецкая Порта, китайская империя Цинь, великая Британская империя, СССР – куда они делись? А ведь дальше все будет еще веселее.

То, что кажется вечным, исчезнет довольно скоро. Города станут пустынями, камни сотрутся в труху. Мудрые книги будут разорваны на самокрутки, а статуи нарубят на кирпичи, из которых выстроят крепости. Но вот мы, люди, будем жить. Камни Иерусалима уже обратились в песок и скоро за ними последуют камни всех остальных городов планеты, а вот люди останутся. На самом деле выживет вообще очень многое. Но это будут не грозные империи, не величественные соборы и не мудрые книги. Это-то все как раз обречено. Выживет то, что кажется самым хрупким: ты, мой читатель. И я, пишущий эти строки. Даже если мы умрем – все равно останемся живыми. Такова тайна моей веры.

(Ты взошел на холм, где все уже было приготовлено, и обессиленно рухнул. Оставалось последнее: сама казнь. Над Тобой наклоняется римский центурион. Он еще не знает, что за слова сорвутся с его губ через три часа.

Пока он привычно и равнодушно пинает Тебя ногой. Центуриону жарко. Ему нет дела до того, что у Тебя совсем не осталось сил. За спиной у центуриона прикреплена недлинная пика. Скоро он пробьет ею Твои ребра. Много раз в жизни он втыкал свою пику в живые тела других людей. Воткнет и в Твое тело.

Ты разрешишь этому человеку добить Тебя. Подставишь свои ребра под его удар. Потому что сразу после этого пораженный центурион падет на колени. Это короткое движение руки останется с ним на всю жизнь. И возможно, он будет ненавидеть себя за то, что натворил. Станет съеживаться от ужаса, едва услышав слово «пика» или слово «ребра».)

Последние пять стояний Слезного Пути находятся внутри Храма Гроба Господня. Сделав несколько крутых изгибов, Via Dolorosa упирается в место, где некогда возвышался холм, называемый по-арамейски «Гулгулта» – «Череп». Правда, сегодня от холма не осталось даже небольшой возвышенности: все занял старинный Храм.

Бог, в которого верят христиане (и в которого верю я), – это вовсе не величественный Первопринцип Вселенной. Не тот, кто сумел, будто волчок, закрутить процесс эволюции. И уж подавно это не грозный царь с золоченой фрески в правительственном соборе. Мой Бог родился в хлеву, и все, что произошло с Ним дальше, вытекает из этого факта.

Тот, кого христиане считают Богом, родился в немыслимой глуши и долгое время вел ту же жизнь, что веду я или ты, мой читатель. Муж Его мамы учил Его тому, что умел сам, и до тридцати лет мой Бог работал плотником. Потом Он ушел из дому, и даже собственная семья отказалась поддерживать Его в том, чем Он занимался. Потом Он был казнен, и не нашлось никого, кто усомнился бы в том, что приговор был справедлив. Скажите честно: хотели бы вы для себя такой судьбы, как у Иисуса из Назарета? В своей земной жизни Бог христиан потерпел все мыслимые поражения. Воистину странный Бог!

Когда мы затеваем разговоры на тему религии, то аргументы норовим привести повеличественнее. Указываем на небеса и начинаем говорить о Теории Большого взрыва. Или, наоборот, апеллируем к допотопным ящерам и черепам обезьян. Но вот когда в этом разговоре решил поучаствовать сам Бог, то Его аргументы оказались совсем из иной оперы.

Прощальный ужин с учениками, проведенный в чужом доме. Арест, плевки в лицо, удары палкой по голове под громкий хохот окружающих. Толчея в предпраздничной столице. Мучительная смерть, которая показалась всем такой нелепой. И пустой гроб. Больше ничего. Именно эти странные события, согласно вере Церкви, изменили мир.

Весь Старый Иерусалим производит впечатление большой свалки. Но квартал вокруг Храма даже на этом фоне абсолютный чемпион. Прямо к древним стенам привязаны веревки, на которых сушится ветхое белье. Прикрыв лицо, на мостовых спят бездомные негры. Из лавок несет запахом лежалого мяса. У некоторых часовенок обвалился потолок, и никому не пришло в голову заняться ремонтом.

Две тысячи лет назад где-то здесь был убит Человек, смерть Которого изменила мир.

(Стоявшие вокруг Твоего креста люди были недавно из душа – как и я сейчас. И им предстояло жить дальше – так же, как я буду жить завтра и послезавтра. А Ты был весь в грязи, и жить Тебе оставалось совсем чуть-чуть. Когда Ты висел, прибитый к кресту, на Твоей коже можно было разглядеть каждую родинку. Зрители громко хохотали. Именно за этих хохочущих людей Ты и пришел умереть.)

Монахи прочли заключительную молитву, и Крестный путь был окончен. Я не стал сразу выходить на улицу, а остался еще походить по Храму. В одной из часовен как раз заканчивалась служба. За алтарем стоял пожилой священник. Он улыбался. В зале сидело всего несколько человек: в основном какие-то смуглые люди с детьми. Что это за национальность, определить я так и не смог. Музыкальное сопровождение им обеспечивал молоденький гитарист.

Священник повторял по-испански: Dies est Amor, дети мои! Dies est Amor! Даже мне было ясно: имеется в виду, что Бог есть любовь. Я прошел внутрь и сел на скамейку у самой дальней стены. Верить в то, во что верят христиане, – совершенно нелогичное занятие. Оглянитесь по сторонам: где она, эта любовь? Мир вовсе не жесток – он просто равнодушен. Все, кто родились, рано или поздно умрут – но до этого никому нет дела. Только иногда мы вспоминаем: смерть коснется и нас. Сегодня внутри моего черепа существует целая вселенная. Но когда-нибудь тело сгниет, разложится, станет плесенью. Череп окажется пуст. От этого воспоминания внутри все съеживается: я не хочу умирать. Хотя и понимаю: изменить тут все равно ничего нельзя. Смерть – это закон.

Она всегда была рядом с миром. Как тень, которая есть у каждого предмета. Мир чувствовал ледяное дыхание смерти и покрывался мурашками. Вот бы найти хоть щелочку! – мечтал мир. Вот бы суметь хоть на миллиметр разжать эти объятия! Люди предпринимали все, что могли. Защищаясь от смерти, они строили империи, но те каждый раз умирали. На протяжении истории человечества так бывало много раз. Культуры рождались, существовали, а потом все-таки рушились. Превращались в ничто. И следующим поколениям приходилось начинать с нуля. Люди раз за разом возводили свои вавилонские башни, чтобы, используя их как рычаг, отжать у смерти хоть глоток жизни. Но башни обращались в песок. Обмануть смерть не удавалось еще никому.

А потом все вдруг изменилось. Это произошло в том самом месте, где я теперь сидел. Вокруг алтаря впервые собрались люди. Не какие-то особенные – просто палестинские рыбаки. Они не пытались разжать объятия смерти, они знали: объятия уже разжаты. А когда их спрашивали, кто же сумел разорвать этот круг, рыбаки отвечали: «Бог, который есть Любовь».

К этой странной вере можно относиться как угодно. Может быть, на нее и вообще не стоило бы обращать внимания. Да только, когда мир стал рушиться, и очередной раз умирать, эти нищие церквушки выжили. Рухнули империи, громадные храмы обратились в песок. Но к алтарю стало приходить даже еще больше людей, чем прежде. Это выглядит странным, но именно так оно и было. Раз в полтора тысячелетия прекращается все – кроме этих собраний. Казалось бы: что стоят все христианские церквушки мира по сравнению с циклопическими стенами империй? Да все они, вместе взятые, меньше, чем один валун из какой-нибудь древней стены! Но вот: руины давно заросли сорняками и скоро исчезнут совсем. А люди, верящие, что Бог есть любовь, останутся.

(Перед казнью Пилат велел Тебя бичевать. Хлыст рассекал кожу, и кровь коркой засохла на Твоих плечах. Потом, еле живой, Ты тащил крест, падал на дорогу, в пыль, но вставал – а потом снова падал. Солдаты отобрали у Тебя одежду и Ты стоял голый, весь покрытый грязью.

Надпись над Твоей головой гласила, что прибитый к неструганым доскам Человек – царь. Пыль иерусалимских улиц стала Твоей пурпурной мантией, и жемчугами на ней белели засохшие плевки. Пальцы Твои были скрючены и черны от грязи. Ногти содраны, все кровоточило. Но восемнадцатисантиметровый гвоздь, пробивший Тебе ладонь, стал Твоим царским скипетром. Мы, люди, смогли Тебя убить – но не в нашей власти было отменить Твою коронацию.)

Сколько существует христианство, столько же идут разговоры о том, что оно умирает. А оно и вправду умирает – ведь все, что родилось, должно умереть. Только весь остальной мир умирает насовсем, а христианство нет. Каким-то образом, умерев, оно все равно оказывается живым. К алтарю все равно приходят люди. Не какие-то особенные – точно такие же, как я. Тоже эгоистичные, смешные, слабые, глупые, мелочные, вечно всем на свете недовольные, думающие не о том, о чем стоит думать. Зато живые. Их сердца все еще бьются. Смерть так и не смогла задушить их в своих объятиях.

Да, кстати, в том сне, который видел пророк Даниил, после четырех жутких зверей появилось еще и пятое существо – как бы Сын Человеческий. Лев, медведь, леопард, железнозубая хищная тварь – каждое следующее чудище было хуже предыдущего. Каждая следующая империя оказывалась более омерзительной и грозной, чем та, что была до нее. Они возникали и рушились, и казалось, будто конца этому не будет. Но, устав смотреть на зажатый в вечное возвращение мир, Бог хлопнул наконец в ладоши:

– Хватит!

И после апокалиптических зверей пришел подлинный царь. Все империи истории, от Ассирии до СССР и США, имели звериные рожи. А когда в мир пришел его настоящий хозяин, то Он оказался таким же, как мы, – только лучше. Люди узнали его, хотя прежде никогда не видели. Потому что у Него было лицо человека.

Он пришел и отдал нам, людям, Свои Тело и Кровь. Просто потому, что нам хотелось есть, а Он был щедр.

То, что было дальше, всего лишь повторенное на протяжении ста четырех тысяч воскресений евхаристическое жертвоприношение. Это и есть история.

Лично я участвовал приблизительно в тысяче из них. Это и есть моя биография.

Служба заканчивалась. Священник еще раз повторил: «Дети мои! Бог – это любовь!» Я положил лицо на ладони и заплакал.

Приложение: Мировая история от самого начала и до конца

Читать это приложение вовсе не обязательно. Хотя, с другой стороны, мне показалось, что без него какие-то вещи в этой книжке (и во многих других моих книжках) могут показаться непонятными. Дело в том, что, говоря о всемирной истории, я имею в виду вполне определенную картину... правильнее будет сказать – определенную схему.

Следующие несколько страниц как раз и будут посвящены тому, чтобы подробнее рассказать вам о том, что это за схема.

1

Объяснение не будет долгим. А начну я его с того, что рассмотрю историю той страны, которая известна нам с вами лучше остальных: нашей собственной страны.

Тысячу двести лет назад то, что сегодня называется Россией, выглядело как заросшее лесом пространство, а в лесу жило несколько крошечных племен. Женщины пряли лен и растили детей. Мужчины распахивали леса под пашни и (время от времени) резали соседей.

Своей резиденцией князья Рюриковичи выбрали Киев. Сперва княжеская династия здесь была всего одна, но чем дальше, тем больше претендентов на златой киевский престол появлялось. К XII веку держава окончательно развалилась на множество карликовых, зато самостоятельных княжеств. Все они без остановок воевали между собой. Сжечь соседний городок и продать его жителей заезжим работорговцам считалось делом доблестным. Плюс ко всему в 1237-м из Степи приходят безжалостные монголы, и на этом трехсотлетняя история Киевской Руси была завершена.

Первые попытки возрождения становятся заметны лишь спустя столетие. Однако теперь история России – это история совершенно иных земель. На лидирующие позиции выходит глухоманный городок с нерусским названием Москва.

В момент появления все Московское княжество простиралось на сто пятьдесят километров в одну сторону и сто в другую. При третьем князе местной династии оно в восемь раз увеличило свою территорию. Спустя еще двести лет русские вышли к Тихому океану.

Московия была грозной и величественной. Старец Филофей писал московским владыкам:

Вся христианская царства снидошася в твое едино: яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти! Един ты, во всей поднебесной христианом царь!

Правда, всего через несколько десятилетий после написания этих слов Третий Рим умирал и корчился в агонии. Трехсотлетний возраст оказался для Московии таким же смертельным, как и для Киевской Руси.

Последний период истории нашей родины начался в тот момент, когда из белокаменной Москвы столица была перенесена в северные карельские болота. Прежде жизнь была проста и понятна. Ее смысл состоял в том, чтобы подражать отцам – тем, кто был лучше, чем мы. Мудрые старцы объясняли: «Богомерзостен пред Богом всяк любяй геометрию! Душевреден грех учиться астрономии!» Теперь молодежь училась по университетам, а почитания святой старины стыдились, как завезенной из Европы неприличной болезни.

Зато петербургские Романовы добились неплохих политических результатов. Казачьи разъезды фланировали по Елисейским полям. Российский флот открыл Антарктиду и освоил Тихоокеанское побережье Америки. Именно русская литература считалась эталонной классикой. Именно русской космической технике, распахнув рты, поражался весь свет.

А потом...

Откройте любой фантастический роман двадцатилетней давности. Их авторы были искренне уверены, что и спустя века на планете будут существовать русские коммунисты и НАТО. Кто мог подумать, что нескольких дней 1991-го хватит для того, чтобы СССР взял бы да и с радостным повизгиванием сам себя четвертовал... умертвил... исчез навсегда?

В начале ХХ века планета Земля была поделена между полудюжиной громадных империй. До конца века не дожила ни одна из них. Россия держалась дольше многих. Скинув Романовых, большевики дали империи новую жизнь. Они сломали хребет бронированным дивизиям Рейха и отгородились от янки ядерным щитом. Однако к концу ХХ века Советская империя все-таки пала. История была окончена.

2

Каковы же выводы?

Их несколько, и они просты.

Во-первых, история России – это три периода: Киевский, Московский и Петербургский. Каждый из них продолжался около трехсот лет и был отделен от следующего приблизительно столетием безвременья, смуты.

Во-вторых, ни один из этих трехсотлетних периодов не был похож на остальные. Новая столица, новые ориентиры, особая культура – все было другим. А в конце каждого периода Россия распадалась, разваливалась на части, переживала маленькую смерть.

В-третьих, весь этот процесс можно четко датировать. Что будет со страной в XXI столетии, нам неизвестно, поэтому пока остановимся на ХХ веке. Началом же русской истории обычно считается 862 год (самая первая дата в самой первой русской летописи). Впрочем, народы редко появляются на свете в течение одного года. Не думаю, что будет большой натяжкой предположить, что лет за двести – триста до указанной даты славянские племена уже существовали.

Итого – пятнадцать веков, четыре больших периода. Поворотными моментами являются IX, XIII и XVII века: образование Русского государства... Раздробленность... Смута...

Попробуем изобразить историю нашей страны в виде схемы.

Вот что получается:

В первой строчке этой схемы пронумерованы века. Во второй приводятся названия эпох. В третьей – по порядку идут пятнадцать веков русской истории – с самого начала до наших дней.

Даже из этой, очень приблизительной, схемы видно, что в движении истории можно обнаружить некую стройность... закономерность. Давайте посмотрим, что получится, если приложить эту схему, ну, скажем, к истории не отдельной России, а сразу всей Европы.

3

История части света, в которой мы живем, началась в тот момент, когда закончилась история Древнего мира и Рим, почти без боя, достался варварам.

В 409 году от Рождества Христова отряды германского конунга Алариха штурмом взяли Вечный город и унесли с собой огромную контрибуцию. Какое-то время после этого Рим переходил из рук в руки. Здесь правили варварские вожди, бездарные узурпаторы, посланцы византийских императоров... Античная глава мировой истории кончилась, а следующая не спешила начинаться. Европа превратилась в банку с пауками. Вся она состояла из мелких и мельчайших мирков, между которыми шла постоянная вялотекущая война.

Весь этот период историки именуют «Темными веками» (VI—VIII века). Хозяйственная жизнь приходит в упадок. Деньги за ненадобностью вымерли, и по бывшей империи велся сплошь натуральный обмен. Культура билась в агонии. Ничего, что можно было бы назвать философией, изящной словесностью или мистикой, вы здесь не найдете. Книги не переписываются. Грамотные люди есть не в каждой провинции.

Города почти исчезают. На месте величественной Антиохии теперь шумит лес. Рим, население которого раньше составляло миллион человек, теперь населен сотней тысяч деградировавших личностей, которые использовали здание Колизея как каменоломню. По слухам, в Ватиканских садах водились дикие волки.

Над континентом повисло безвременье. Так продолжалось долгих триста лет. До тех пор, пока в 800 году папа римский не короновал франкского короля Карла I Великого в императоры всего Запада. Хоть и очень медленно, но после этого Европа начала просыпаться. По всей Европе возникает множество королевских, княжеских и епископских дворов. В XII веке в одной только Франции насчитывалась почти тысяча княжеств, герцогств и королевств. Провинциальные аристократы, незаконнорожденные принцы, вожди дружин провозглашали первую попавшуюся деревню столицей своего королевства и с ходу отправлялись резать соседей и вымогать дань у крестьян.

Дальше так жить было нельзя. Когда эту истину поняли все, в Европе началась иная эпоха. Обычно ее называют «Возрождение».

На то, чтобы худо-бедно собрать расползающиеся княжества и графства в единые государства, у европейцев ушло почти триста лет. Но к XVI веку порядок был наконец установлен. В России большая половина этого века пришлась на правление Иоанна IV Грозного. Царь был неплохо образован и вроде бы даже в подлиннике читал греческих богословов. Вот только на благо подданным это не пошло. С высот, на которые его вознесла судьба, всю Россию Грозный воспринимал как доску для собственной партии в шашки.

Английский современник Грозного Генрих VIII свободно говорил на четырех языках и прилично играл на лютне. Манили его не только духовные, но и телесные услады. Фавориток король менял чаще, чем сапоги. Ел Генрих столько, что под конец жизни оказался не способен ходить и его, страдавшего крайней степенью ожирения, возили на кресле с колесиками.

Блестящая эпоха закончилась большой кровью. В первой половине XVII века Россия корчилась в смуте и бунтах черни. В те же годы в хаос погрузилась и Европа.

К 1618 году континент оказался расколот на два блока, между которыми разгорелась Тридцатилетняя война. Армии бродят из конца в конец Европы. Католики режут протестантов, протестанты – друг друга, а пьяные ландскнехты – всех, кто попадется под руку. За собой они оставляют лишь сожженные города и зараженных сифилисом женщин.

Войны между государствами проходили на фоне войн внутри государств. Головы вчерашних повелителей мира сыпались с плах, словно осенние листья. Гражданские войны и революции одновременно начинаются в Нидерландах, Франции, Англии и Германии. Жестокость, с которой они подавлялись, поражает. Одному из пленных, одноногому инвалиду, лорд-протектор Англии Оливер Кромвель велел заколотить его деревянный протез в глазницу.

Зато те, кто выжил, смогли наконец пожить себе в удовольствие. Не боясь загробного воздаяния, не стесняясь общественного мнения, европейская знать пустилась во все тяжкие. Немецкий барон фон Вимфейн писал в своих мемуарах:

В продолжение многих лет вюртембергский двор кружился в вихре удовольствий и праздников, и никакое беспокойство не нарушало наши наслаждения.

Здесь, при дворе, была лучшая в Европе опера, лучший оркестр и, после парижской, лучшая в свете французская комедия. Кроме ежедневных представлений, доступ к которым был бесплатным, часто устраивались праздники, великолепие которых я сумел оценить только тогда, когда позднее познакомился с тем, что вызывало всеобщий восторг при других дворах.

Приятнее же всего были летние путешествия герцога на его виллы. Все, что только могут дать талант и природа в смысле наслаждений и утех, было налицо, и все были как нельзя лучше настроены, чтобы по достоинству оценить эти удовольствия.

Мы засыпали и просыпались среди веселья. Два оркестра будили нас по утрам. Завтракали мы все вместе, обыкновенно под сенью безлюдного леса. Под звуки музыки приступали к ротондам и кадрилям, готовясь к вечернему балу.

В промежутках мы занимались туалетом, игрой, едой, разнообразными развлечениями. То отправлялись ловить рыбу, то на охоту, то на прогулку в темный зеленый лес, всегда в компании богинь и нимф.

Не одни только красавицы девушки способствовали веселому времяпрепровождению. Все решительно содействовало ему: прекрасный стол, превосходный аппетит, вызываемый как утренними танцами, так и послеобеденной охотой. Более приятно я никогда не проводил время...

Человек-бог обживается в мире, как в квартире со всеми удобствами. Каждый достоин райских кущ уже в этом мире. Сытый и уютный XIX век давал возможность такого существования все большему количеству европейцев. Железные дороги без хлопот перенесут ваше тело в любой уголок вселенной. Синематограф и газета к кофе скрасят досуг.

Место религии заняли два языческих культа: культ денег и культ науки. Молитвы никому не понятных научных формул давали уверенность в бесконечном прогрессе. Рыцарским романом века стал бухгалтерский гроссбух.

Этот замечательный век закончился в тот миг, когда Фридрих Ницше дописал фразу «Бог умер!». Именно это стало той точкой, дальше которой двигаться просто некуда. Столетие, которое наступило после этого, состояло из двух мировых войн, полувека «холодной войны», постоянной угрозы ядерного апокалипсиса и целой россыпи социальных экспериментов, каждый из которых отметился многомиллионными жертвами среди населения собственных стран.

4

Как видите, в составленную нами схему легко укладывается и история Европы. Тот путь, который она прошла, можно, точно так же, как историю России, представить в виде романа из четырех частей, разделенных тремя вставными новеллами:

То, что я имею в виду, совсем не сложно. Я всего лишь считаю, что история делится на вот такие отрезки по пятнадцать веков каждый. Внутри этих больших отрезков существуют более мелкие. В целом это напоминает календарный год и отдельные времена года.

Очень приблизительно этот исторический календарь можно описать вот так. Все начинается с Темных веков. Перед нами варварская эпоха: мир населен полудикими и вовсе дикими племенами. Рядом с драконами и богами живут великие герои и чародеи. Однако в IX веке история все-таки начинается заново. Новое поколение энергичных владык сплачивает племена в первую, еще рыхленькую империю. В России это Рюриковичи. В Западной Европе – Каролинги. Князья покоряют равнодушные окраины и укрепляют границы. В их столице появляются первые, робкие ростки культуры.

Так начинается Средневековье – эпоха блестящих кавалеров, подвиги которых прославляют трубадуры и скальды. Сперва жизнь бьет ключом только в столицах. Однако чем дальше, тем веселее становится и в провинции. К концу периода амбиции провинциалов рвут мир на части и наступает Раздробленность: насосавшиеся богатств и власти местные элиты окончательно обособляются. Одновременно происходят жуткие иноземные вторжения: монголы громят Русь, крестоносцы – Константинополь.

Еще некоторое время спустя мир вступает в Эпоху классического расцвета культуры. Период начинается с появления нового поколения энергичных владык, готовых взяться за объединение страны и изгнание чужеземных захватчиков. В России это Великие московские князья. В Европе – блестящие династии, от французских Валуа до османских султанов. Расцвет классической культуры, возвышенной поэзии, прекрасной архитектуры. Правда, заканчивается все воцарением кровавых тиранов наподобие русского Ивана Грозного и последующей Смутой.

Заключительный период истории: Империя. Смута преодолена. Державы железной рукой приведены к единству. Для них начинается период колониальных войн. Однако льющаяся на окраинах кровь мало волнует жителей метрополий. Они заняты милыми домашними хлопотами: делают незамысловатый бизнес, предаются пасторальным утехам, вполуха прислушиваются к новостям столичной индустрии развлечений.

Все заканчивается тем, что, сцепившись в смертельной схватке, мировые державы гибнут в огне мировых войн. После этого жители «культурных» стран уже не способны охранять даже собственные границы. За них это делают злые и голодные провинциалы типа негров или славян. Культура умирает окончательно. Ничего нового в ней уже не найти. Она лишь разлагается и смердит...

Вслушайтесь, и вы услышите: мир вокруг вас кружится в вальсе. Три шага вперед, остановка... Три шага вперед, остановка... Подчиняясь этому ритму, двигалась история России. В том же танце кружилась и европейская история.

Чтобы проверить это наблюдение на прочность, дальше я предлагаю рассмотреть какой-нибудь отрезок древней истории. Эпоху, когда на свете не существовало ни одного из существующих сегодня народов.

5

Приблизительно 3300 лет тому назад началось крупнейшее за всю историю планеты переселение народов.

Остановить натиск варваров было невозможно. Острова и пустыни выплескивали все новые голодные орды. А древние и культурные государства заживо гнили и разлагались. Раскопки показывают, что по всей Евразии в ту эпоху сменился стиль архитектуры. На смену роскошным дворцам пришли крепости, сложенные из плохо отесанных валунов. Не очень красиво – зато практично. Алтари древних богов опустели. Города повсеместно исчезли. Глиняные таблички с текстами священных поэм трескались в огне.

Вскоре на костях древней Микенской державы свои города уже строили варвары-греки. В тех краях, где некогда расцвела древняя палестинская цивилизация, бродили племена варваров-иудеев. А там, где за тысячелетие до этого возникла культура Мохенджо-Даро, теперь жили варвары-арийцы. В начале своей истории все они были всего лишь воинственными варварами. Даже их цари жили почти в землянках, а их жрецы пели песни о богах, таких же похотливых и кровожадных, как и те, кто верил в этих богов.

Все менялось неторопливо, и заметить перемены нелегко. Однако века следовали за веками, и мир становился другим, словно змея, через голову стаскивающая старую кожу, и к IX—VII векам до РХ новая эпоха все-таки наступила.

Племена окончательно вышли из оцепенения Темных веков. Повсюду энергичные вожди провозглашали себя царями и сразу после этого гибли от рук ближайших друзей, но вскоре кто-то еще опять провозглашал себя царем, но и он тоже быстро погибал, и так продолжалось без конца. Древняя Греция погрузилась в смуты и междоусобицы. Простолюдины грабили имущество олигархов. В Афинах, в тени Акрополя, шли безобразные уличные бои. Греки бежали на Сицилию и в Крым, в наемники к персидским сатрапам – куда угодно, лишь бы не оставаться на утопающей в крови родине.

То же самое происходило у евреев. И так карликовое еврейское государство в темпе развалилось пополам, на Израиль и Иудею. Вместо того чтобы подумать о дне грядущем, евреи бились с соседями и между собой. В результате Израиль исчез полностью, а жители Иудеи отправились в вавилонский плен.

А в северной Индии в то время мы застаем аж сто семьдесят пять непрерывно сражающихся между собой княжеств. Когда переставала литься кровь, их правители начинали умирать со скуки. Любимым развлечением этих правителей было ногами слонов давить черепа непокорных соседей, а тот из них, кто не погиб в бою, а дожил до старости, даже сам относился к себе как к полному лузеру.

IV столетие до Рождества Христова было веком раздробленности, веком еретиков и вольнодумцев. Оно стало последним веком классической древности: в самой середине этого века в Македонии родился человек, открывший новую страницу истории. По преданию, за ночь до рождения сына его мать видела во сне, что в чрево ей ударила молния. При рождении ребенку дали имя Александр. Потомки добавили к имени титул – Великий.

Всего за несколько лет армия Македонца покорила большую часть Азии. Личное состояние юного монарха теперь оценивалось более чем в миллион килограммов серебра. В его ежедневных пирах участвовало до шести тысяч человек. Перед сном Александр осматривал триста наложниц и решал, кто из счастливиц составит ему сегодня компанию. Кончилось тем, что, выпив на пиру у некоего Медия, утром, помимо похмелья, царь почувствовал ломоту в суставах и жар. Спустя четыре дня, находясь на вершине могущества, Александр Македонский, сын Зевса, владыка Азии и царь греков, скончался.

После смерти Александра его сыновья и жены были перебиты, и держава Македонца перешла к соратникам царя по оружию. Однако править миром предстояло не им.

На крайнем Западе культурного мира до поры до времени вел неприметное существование городок, названный в честь своего основателя Римом. Чем дальше, тем более приметным становится его существование.

Высочайшего расцвета Рим достиг при императорской династии Антонинов (I—II века по РХ). Их правление современники именовали «Счастливой эпохой» и «Римским миром».

Оратор Элий Аристид восклицал:

В наше время все города соперничают между собой в красоте и привлекательности. Повсюду множество площадей, водопроводов, храмов, ремесленных мастерских и школ.

Города сияют блеском и роскошью. Вся земля украшена, как сад.

Возможен ли лучший и более полезный строй, чем нынешний?

Всего через несколько лет после написания этих слов Рим умирал и корчился в агонии. Трехсотлетний возраст оказался для него таким же смертельным, как и для греческой античности.

На троне сменяли друг друга выходцы с варварских окраин, бывшие служители публичных домов, главари солдатских банд и беглые рабы. Один из императоров провел на престоле буквально несколько часов. Подданные острили, что за время его царствования во всем мире никто не ел и не спал. Солдаты резали богачей и жгли древние храмы. Старинная римская знать была чуть не поголовно истреблена. Первые роли теперь играли наглые и некультурные провинциалы. Подданные не могли запомнить своих владык даже по именам. Землю никто не обрабатывал. По всей Европе восставали рабы. Плюс в это же время империю поразили эпидемия чумы и серия ужасающих землетрясений. В общем, времечко было так себе.

Рим начал выкарабкиваться лишь после того, как на трон взошел полководец Диокл. Из уважения к подданным он взял себе звучащий по-римски псевдоним Диоклетиан.

Император был внуком раба и на две трети варвар по крови. Зато отпавшие регионы он присоединил обратно, а узурпаторов престола беспощадно вырезал. Подобно русскому самодержцу Петру Великому, Диоклетиан развернул по стране невиданное строительство и провел несколько реформ – административную, налоговую, религиозную, военную...

Бюрократический аппарат Империи при нем работал, как смазанная газонокосилка. Огромное количество комитетов и министерств контролировало все сферы жизни подданных. Полицейские когорты министерства внутренних дел отправлялись в рейды по городским кварталам. Функционеры МИДа установили контакты со всеми (вплоть до Китая) державами вселенной.

Главное, для чего на свет рождались римские граждане, – чтобы служить императору и платить налоги. Правда, молодым римлянам не хотелось служить и платить. Им хотелось развлекаться. Крики «Хлеба и зрелищ!» были для них тем же, чем для тинейджеров прошлого века был слоган «Секс-Драгс-Рок-н-Ролл!». И так же как сейчас белые подростки подражают неграм-рэперам, тогдашние модники делали себе варварские «готские» прически и, сбиваясь в уличные банды, приставали к прохожим.

Всех все устраивало. Всем хотелось, чтобы римское счастье было вечным. Оно скорее всего и будет вечным! – решили подданные Империи как раз в те годы, когда их мир приближался к своей окончательной гибели.

6

Чтобы сделать то, что я имею в виду, еще понятнее, предлагаю вам пробежать глазами вот по этой табличке.

Четыре эпохи, полторы тысячи лет – как видите, все сходится. Найденная нами закономерность работает. Судите сами: античная Греция и древняя Индия переживали эпоху раздробленности ровно за 1500 лет до того, как свою раздробленность пережили средневековая Европа или наша Киевская Русь. И лучшие поэты Античности Овидий и Вергилий (I век) жили ровно за полтора тысячелетия до того, как родились великие классики европейской эпохи Возрождения (XV век). Да и умерла античная история ровно за пятнадцать веков до того, как трупным ядом стал захлебываться уже нынешний... наш с вами мир.

На этом, я думаю, можно остановиться и подвести итоги.

7

Есть вещи, с которыми бесполезно спорить. Они просто есть. Как солнце. Как воздух. Никто же не спорит с тем, что человеку положено дышать воздухом, да?

Один из таких стереотипов – наш взгляд на историю. Вернее, на то, что мы считаем историей. Поколения историков умудрились заполнить свои книги громадным количеством глупостей. Из книжки в книжку кочуют чудовищные мифы и уродливые стереотипы. Все они повторялись столько раз, что от этого вроде бы уже перестали быть глупостью.

Все понимают: наше прошлое нуждается в ревизии. Его границы, концы и начала, должны быть проведены заново. Совсем не там, где все привыкли. А главное, что должно быть вычищено из исторических книжек, – это представление, будто, становясь старше, человечество становилось лучше. Представление о том, будто история – это путь, ведущий нас от плохого к хорошему.

Цель у истории есть – кто бы спорил? И история (в каком-то смысле) – это действительно движение по направлению к этой цели. Другое дело, что наука никогда не занимается ни целью, ни смыслами. Наука занимается совсем другим.

Было время, когда никто на всем свете не знал в точности, какова длина календарного года. В разных местах за длину года принимали отрезки от 350 до 412 суток. Соответственно то, что показывал календарь, и то, что люди видели за окном, несколько различалось. В декабре цвели вишни. В апреле выпадал первый снег.

Чтобы все встало на свои места, понадобилась календарная реформа Юлия Цезаря, создавшего юлианский календарь. Реальную длительность года высчитал его личный астроном Сосфен. С небольшими изменениями мы пользуемся расчетами Сосфена и до сих пор.

Истории тоже был необходим собственный календарь с четко рассчитанной длиной «исторического года»... «периодическая система» эпох... правило, не знающее исключений. Если хотите, можете звать меня Сосфен. Составленная мною схема – это и есть календарь истории.

Вот она:

Темные века

Век первый. Культура предыдущего периода окончательно исчезает. Вместе с ней исчезают и последние грамотеи. Исторические хроники больше никто не пишет. Поскольку мы не знаем в точности, что в ту эпоху происходило, то весь период и назван Темными веками.

Век второй. «Героический век». Эпоха мифических героев и чародеев. По лику земли скитаются дикие, очень-очень примитивные племена.

Век третий. Медленно... очень медленно культура начинает возрождаться. Первые писатели точат перья и садятся писать первые книжки.

Начало истории

Век четвертый. В одном из племен к власти приходит новая династия. Они объединяют соседей, укрепляют границу и основывают собственную столицу.

С этого начинается еще одна глава всемирной истории.

Средневековье

Век пятый. Едва возникнув, блестящая империя тут же разваливается на части.

Век шестой. Осколки империи продолжают разваливаться на все более и более мелкие части. Зато именно тогда начинает расцветать средневековая культура.

Век седьмой. «Высокое» Средневековье. Эпоха благородных воинов и их целомудренных дам.

Раздробленность

Век восьмой. Война всех против всех. Мир дробится на огромное количество карликовых, но до зубов вооруженных мирков.

Впрочем, никакое оружие не может защитить от вторжений с диких, варварских окраин типа татаро-монгольского или македонского нашествия.

Классика

Век девятый. Правители оседают на земле. Определившись, где именно находятся земли, которыми они станут править, владыки поднимают подданных отвоевывать землицу у врагов. Русские скидывают монголов, испанцы мавров.

Век десятый. Власть постепенно сосредотачивается в одних руках. Сперва новые владыки прогоняют чужеземцев, потом усмиряют окраины, а под конец увлеченно рубят конечности собственным родственникам.

Век одиннадцатый. Никто больше не угрожает великим владыкам. В объединенных державах расцветает замечательное искусство. Правда, заканчивается весь этот период лишь тиранией, лишь религиозным расколом, лишь восстаниями и всеобщей резней.

Смута

Век двенадцатый. Империи опять распадаются на кровоточащие куски. Бунты черни и религиозные войны.

Империя

Век тринадцатый. Хватит думать о загробной жизни! Пора пожить и в этом мире!

Когда этими лозунгами вдохновляются отдельные люди, то на свет появляются разнообразные Казановы и маркизы де Сады. Когда лозунг воодушевляет массы, то в истории появляются первые империи-хищницы, начинающие расширяться во все стороны и не знающие меры в своих аппетитах.

Век четырнадцатый. Расцвет «мировых держав». Практичность, атеизм, культ денег и науки.

Век пятнадцатый, последний. «Конец истории».

Империи гибнут в огне революций, смут и иноземных вторжений. Культура окончательно вырождается. Умирают, не выдержав жизни на пособие по безработице, последние грамотеи. И наступают новые Темные века.

8

Нам осталось посмотреть, как эта схема сочетается с конкретными датами: где именно проходят концы и начала этого «календарного года» всемирной истории? Начнем с НАШЕЙ, нынешней истории.

Сегодня на планете существует огромное количество народов. Все они появились на свет в V—IX веках нашей эры. Русские, немцы, тибетцы, египтяне, иранцы родились одновременно и прошли один и тот же путь. Изобразить его можно в виде вот такой схемки:

Делаем еще шаг в глубь времен. Мир, в котором мы живем, родился в тот момент, когда умерла Античность. Об Античности историкам известно меньше, чем об истории нашего с вами мира. Но главное ясно. Античность умерла в V веке нашей эры, а родилась за 1500 лет до этого (в X—VIII веках до РХ). Именно тогда был основан Рим, проведена первая греческая Олимпиада, основаны первое государство библейских евреев и первая династия исторических китайцев.

Эллины, римляне, евреи, китайцы, индусы, майя, персы и скифы родились одновременно, прошли один и тот же путь и умерли ровно через полторы тысячи лет после рождения. Путь античных народов в точности повторял путь современных народов. Изобразить этот путь можно в виде вот такой схемки:

Лет двести назад на этом можно было бы и закончить. Ничего более древнего, чем Античность, историки в тот момент не знали. Однако к нашему времени археологи откопали огромное количество древних и малоизвестных культур. Их историю описывает наша следующая схема.

Классический Древний Египет. Клинописные культуры Ближнего Востока. Микенская цивилизация Европы. Древнейшие культуры Китая и Индии. Почти совсем неизвестные историкам, только-только открытые культуры Нового Света. Все они родились приблизительно в XXV веке до РХ, а погибли к XI.

История этих допотопных цивилизаций легко укладывается в составленную нами схемку:

То, что происходило в еще более глубокой древности, пока остается большим секретом. Историкам известны несколько названий культур... над поверхностью земли торчит несколько погрызенных временем руин... на сегодня это все.

Больше всего таких руин сохранил Египет. Ясно, что одновременно со строительством пирамид что-то строилось и в других местах. Ясно, что уже тогда по всей планете развивались и гибли культуры. Но в сухом египетском климате кое-что от погибших миров сохранилось, а в остальных местах все сгнило, разложилось, без остатка исчезло.

В окончательном виде схема всемирной истории выглядит так:

Первая строка (XL – XXVI века до РХ) описывает историю самых древних культур, о которых хоть что-то известно ученым. Со второй по четвертую строки она показывает древнейшую, античную и нашу истории. А история, которую описывает самая нижняя строка, еще не началась. Вернее, она начинается на наших глазах.

Собственно, это все, что я собирался вам сказать.

Оглавление

От автора

Пролог: Центральные Анды

  1

  2

  3

  4

1. Гуджарат – Раджастхан

  1

  2

  3

  4

  5

  6

2. Занзибар – Лалибела

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

3. Амазония – Таити

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

4. Южная Сибирь

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

5. Северное Перу

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

6. Вдоль Ганга

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

7. Сиань – Сычуань

  1

  2

  3

  4

  5

8. Южный Египет

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

9. Тибет

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

Эпилог: Иерусалим

  1

  2

  3

  4

  5

Приложение: Мировая история от самого начала и до конца

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

• Реклама на сайте

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно