Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей,
Консультации специалистов:
Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика


Ари Ясан
Дом тысячи дверей. Часть 1


Глава первая. Слоны в упряжь!

В. лежал на куче старых коробок и кутался в желтые замусоленные газеты. Становилось все холоднее, в этом году осень нагрянула внезапно, обрушив на город весь свой арсенал: проливные дожди, ночные заморозки и пронизывающий ветер. Весьма некстати. От капризов погоды зависело не только настроение В., но все его дальнейшее существование. Уже год он живет в этом грязном углу, который любой благопристойный горожанин обходит за три версты. Вот чем закончился его крестовый поход против цивилизации, его погоня за синей птицей счастья — его разжевали и выплюнули, как фруктовый бабл-гам. Да, да, свобода выбора, независимость личности. Вот тебе комната без дверей на тринадцатом этаже. Можешь выйти, если хочешь, в окно — ха-ха! — на то твоя воля, но все же мы настоятельно рекомендуем тебе остаться.

В. замычал, именно замычал, так как стонать он себе запретил уже давно. Сомнения, сомнения… будь они неладны! Вот источник настоящих страданий — сомнения, раздирающие разум и сердце надвое, или даже на целую кучу безобразных, не способных ни на что обрывков. Спокойствие — дар тому, кто избавился от сомнений, но В. бывал спокоен только тогда, когда мысли замирали, и он погружался в состояние блаженной тупости. Придется им и сейчас оставить его в покое, потому как пришло время бороться за свою никчемную жизнь и добывать кусок хлеба. Хотя на сей раз ходить далеко не надо — мусорный бак прямо за углом.

С трудом разгибая закоченевшие конечности, В. сбросил с себя листы газет и поднялся. Кое-как размяв руки и ноги, нестройными шагами он направился зА угол. Если повезет, можно будет добыть что-нибудь почти свежее и даже не заеденное. В. еще помнил времена, когда он горделиво обходил вонючий ящик стороной, тогда у него была пара монет в карманах. Но сейчас не время для гордости, перед лицом голода склонялись и не такие враги.

В. добрел до мусорного бака, и, взобравшись на валявшуюся рядом коробку, принялсЯ выискивать зорким взглядом что-нибудь, что можно было бы съесть без риска сыграть в ящик. Отбросив ловким движением руки луковую шелуху и гниющий салат, он извлек из бака божественно розовый кусок ветчины, несущий на себе следы чьих-то зубов. Улыбка мимолетного счастья тронула губы В. Бережно уложив ветчину в нагрудный карман своей рваной рубахи, В. не прекратил поиски, но с удвоенным рвением стал разгребать мусор, бормоча под нос: «Еще бы на десерт чего-нибудь…»

Погрузившись полностью в исследование содержимого мусорного бака, В. не заметил подошедшего к нему сзади немолодого элегантного господина, которого, казалось, живо заинтересовал В. Этот господин представлял собой занимательное зрелище: на нем был фиолетовый цилиндр и такого же цвета старомодный, напоминающий фрак, костюм с атласными отворотами. Посмеиваясь в густые и пышные, пшеничного цвета усы, господин разглядывал В., почесывая изысканной с золотым набалдашником тросточкой в затылке.

Некоторое время он вел себя вполне прилично, но затем выкинул нечто странное. Согнувшись и растопырив руки, он принялсЯ изображать бедного В., повторяя за ним все его движения: и то, как В. трясет кистью, чтобы стряхнуть прилипшее перо зеленого лука, и то, как, скрючившись над баком, ворочает там руками, наподобие краба, гребущего песок клешнями, и то, как спотыкается, наткнувшись на валявшуюся на земле коробку — ни одна из этих подробностей не ускользнула от незнакомца. Он не уставал разыгрывать свой уморительный спектакль, который, надо сказать, удавался ему блестяще. Причем все это он проделывал бесшумно, порхая на мокром асфальте легко, как бабочка.

Тем временем В. нашел то, что искал — стаканчик с остатками йогурта. Полностью удовлетворенный, он отвалился от бака, извлек из кармана ветчину, и, развернувшись, увидел дикую пляску странного господина, который, передразнивая В., тОтчас замер с выражением полнейшего недоумения на лице, в одной руке сжимая воображаемый стаканчик с йогуртом, а в другой — несуществующий кусок ветчины. Но впрочем, в тот же момент господин принял прежний невозмутимый вид, и, захлопав что есть мочи в ладоши, заорал на весь квартал: «Браво, господин В.! брависсимо! бесподобно!» В. совершенно растерялся, не зная, что предпринять, чтобы угомонить разбушевавшегося безумца, который продолжал выкрикивать оскорбительные реплики: «Повторите же для нас ваш номер, милейший В.!.. Превосходные па, господин В., превосходные!»

До В. наконец дошло, что, видимо, это какой-то его старый знакомец из времен прежней золотой жизни, и тогда В. все понял. Когда-то В., должно быть, сильно досадил этому человеку, и тот, конечно, не мог упустить столь замечательной возможности поглумиться над В., докатившимся до роли нищего попрошайки. Однако В., как ни старался, не мог вспомнить старика. Он тряс закрома своей памяти, но никакого намека на этого странного субъекта оттуда так и не выудил. Тогда В. решил, что в сложившихся обстоятельствах разумнее всего, фигурально выражаясь, плюнуть на надоедливого незнакомца, не вечно же он будет здесь орать. Пусть насытит свою злость и идет с миром.

Подумав так, В. демонстративно повернулся спиной к странному господину и поплелся в свой угол. Господин, видимо, оскорбленный таким отношением, наконец заткнулся. Однако он не собирался оставлять В. в покое — В. отчетливо слышал звук неспешных шагов за своей спиной. Господин шел за В., постукивая тросточкой, попадая начищенными фиолетовыми башмаками во всякую грязь и гниль, но ничуть об этом не заботясь, словно вышагивал по чудесной аллее в солнечное весеннее утро.

В. добрался до своего грязного пристанища и плюхнулся на кучу старых газет. Господин, между тем, решил присесть прямо напротив В., на другую кучу мусора, вроде той, на которой сидел В. Нимало не заботясь о своем хоть и странном, но, вероятно, дорогом костюме, он устроился на этой куче, словно в домашнем кресле, даже крякнув от удовольствия, будто бы только и мечтал посидеть в грязи.

— Мой дорогой В., очевидно, я должен представиться, — молвил господин. — Хотя вот тут, можно сказать, с самого начала нашего пути, у нас и возникают затруднения. Видите ли, если в этом бренном мире что-то и вызывает мою неприязнь, так это необходимость как-то именовать себя, как, например, сейчас в моем разговоре с вами. Боже мой, что за скука сидеть на привязи у своего имени 365 дней в году! Взять хотя бы вас, мой бесценный В. Ведь вы точно знаете, что вы именно В. и никто другой. Хотя в то же время вы не можете не замечать, что сейчас, сию минуту, вы несколько другой В., чем, допустим, год назад или вчера вечером.

Возможно, в связи с этим вы бы хотели иногда именоваться «В.-утро-такого-то-дня-такого-то-месяца-и-года» или, может быть, «В.-в-расцвете» или «В.-в-упадке» или что-нибудь еще в том же духе? А между тем, не случалось ли вам, мой дорогой В., чувствовать, что вы и не В. вовсе, а, скажем, Б. или М.? Не правда ли, в этом что-то есть, словно вы нашли потайную дверь в стене, которая наверняка ведет в комнату, полную сокровищ. Но нет, тут же находится кто-то, кто скажет: «здравствуйте, В.!» или «до свидания, В.!» и — бум! — вы снова В., дверь захлопнулась, сокровищ вам не видать как своих ушей.

Задумайтесь, мой милый В., кажется ли вам справедливым, что кто-то когда-то, пусть даже то были ваши родители, предписал вам быть В., и теперь, без всякого на то с вашей стороны согласия, вы только В. и никто другой? Нет, нет, не уговаривайте меня, — тут господин затряс головой и замахал руками, словно его со всех сторон обступили воображаемые просители. — Нет, решительно нет, я не хочу быть В., а также и М., К., Р. или еще кем похуже! И все ради чего? Ради того, чтобы в один прекрасный день, вы сказали бы мне: «эй, К.!» и я вынужден был бы быть волей-неволей именно К., и никем другим! — странный старик, казалось, не на шутку разошелся, а В. с открытым ртом слушал этот поток бреда.

— А кроме прочего, касательно моего имени, — здесь старикан доверительно склонился к В. и прошептал: — Признаюсь вам, любезный В., я порядком его подзабыл, и даже если бы захотел, не смог бы его назвать. Нет, не смог бы, — и он досадливо причмокнул губами и замолчал, призадумавшись и склонив голову на грудь так низко, что В. не видел его лица. Прошло некоторое время, в течение которого В. думал, а не заснул ли странный старикашка, но тот вдруг встрепенулся и продолжил, как ни в чем не бывало:

— Как бы то ни было, но мы с вами опять приходим к тому, что вам все же необходимо хоть как-то именовать меня, — здесь В. хотел было уже заявить, что ему ровным счетом все равно, как того зовут, но старикан остановил его властным жестом и возвестил: — Так и быть! Только из моего к вам уважения, могу позволить вам называть меня, скажем… Господин, — тут он опять задумался и поводил глазами, словно выискивая себе имя в воздухе, — или нет, пусть лучше будет Мистер, это мне больше нравится, похоже на мастера или что-то в этом роде. Хотя, впрочем, все это одно и то же, — тут «Мистер» замолчал и уставился на В., видимо, наслаждаясь произведенным эффектом. В., однако же, весь этот вздор нимало не забавлял. Он с удовольствием послал бы этого «Мистера» куда подальше, но предчувствовал, что это представление ему придется досмотреть до конца.

— Итак, милейший мой В., со мной разобрались, теперь поговорим о вас, — продолжал Мистер. В. заерзал и грозно насупил брови, ясно давая понять, что не намерен терпеть никаких выпадов в свой адрес. — Но, как я вижу, вы не настроены на беседу, и потому, дабы не утруждать вас, позвольте мне напомнить вам, ммм, некоторые подробности вашей биографии, которые вам без сомнения известны, но которые, полагаю, вам будет небезынтересно освежить в своей памяти, мда…

Некоторое время назад, дражайший В., вы занимали высокий, высо-о-окий пост, — и старикашка задрал голову, словно намериваясь разглядеть высоту некогда занимаемой В. должности. — При этом вы проявили себя как человек с железной волей, ясным умом, но не очень отзывчивым сердцем. Не то чтобы вы кого-то замучили или обидели, но недовольные тем не менее были. Хотя, что с того, ведь недовольные найдутся всегда, а? — Мистер подмигнул В. — Затем, в один прекрасный день, вы не пришли на вашу высокооплачиваемую и почетную во всех отношениях работу.

Ваши коллеги, конечно, решили, что вы заболели, но прошел день, другой, месяц, а вас все не было. Стали вас разыскивать и оказалось, что квартиру в престижном районе вы пожертвовали сиротскому приюту, а сами исчезли в неизвестном направлении. Очень странно, а? Про кого-то другого можно было бы подумать, что он ограбил своего работодателя и смылся с его денежками, но не про вас, любезный мой В. Вы были безупречны во всем. Кинулись проверять — счета, приказы, распоряжения — все чисто. Стали думать-гадать: может, он убил кого или еще чего похуже? Но нет, компетентные органы все отрицают, по их словам вы чисты, как снег.

А потом вроде бы то тут, то там вас замечают в лохмотьях, в образе, так сказать, помойного пьяницы. Что опять же странно, коли на то пошло, если хочется бродяжничать, почему бы не уехать куда-нибудь подальше, где вас никто не знает? Репортеры прочесали весь город. И опять ничего! Вроде бы В., а может и не В., кто его знает! Так что вы теперь, мой дражайший В., что-то наподобие городского призрака, хотя спешу вас успокоить: преимущественно о вас уже забыли, и почти никто более не интересуется вашей судьбой. Никто, кроме меня, конечно. Я о вас, мой бесподобный В., никогда не забывал, о нет, никогда! — В. вздрогнул — что-то зловещее почудилось ему в этих словах.

— Может быть, мне вы раскроете тайну, дорогой В., а? — язвительно спросил Мистер. — У вас есть план? Хотите заработать себе славу мученика? Или что-то доказать обществу? Ну же, мне вы можете доверять, — здесь Мистер вопросительно замолчал, ожидая ответа. В. прожигал старикашку злобным взглядом.

Мистер безмолвствовал минуту-другую, а потом губы его расплылись в улыбке: — Я немного слукавил, любезнейший В. Можете не отвечать, я и так все знаю, — и Мистер досадливо взмахнул рукой, — нудные будни, тоскливые ночи, и так без конца. День за днем проходит, и вы за миллион не нашли бы между ними различий, до того они похожи друг на друга. Вы словно в клетке, и самое ужасное — не то чтобы ключ от нее потерян или спрятан, нет! — Мистер вперил горящие глаза в В. и проговорил, перейдя на свистящий шепот: — Ключа никогда и не было!

В. ошалело глядел на Мистера, силясь преодолеть путаницу в своих мыслях. Психиатр, следователь, безумец — кто такой этот треклятый Мистер?

— Нет, нет, можете ничего не объяснять, — безразличным тоном продолжал Мистер. — Я все это знаю, и уверяю вас, драгоценный мой В., что вы не первый и не последний. Ваше тогдашнее состояние очень хорошо знакомо многим в нашем мире, но только не всех оно толкает на такие в высшей степени странные поступки. Нет, нет, можете не рассказывать! — Мистер помахал рукой, словно отгонял назойливое насекомое.

— Обратимся к другому, более тонкому и, ммм, щекотливому предмету, — продолжал он. — Без преувеличения могу сказать, мой неотразимый В., что вы привлекали женщин, и многие из них были к вам более чем неравнодушны. Вы тоже были не лишены чувств, особенно к некой П. Вы с вашей избранницей были прекрасной парой, и многие от души, от всего сердца вам завидовали. И на сей раз тоже не было никакой очевидной причины для столь легкомысленного и безответственного поведения с вашей стороны, любезный В. Однажды, в один прекрасный день, вы попросту послали, выражаясь современным языком, вашу любимую женщину, ничем не мотивировав столь резкой перемены в вашем настроении. При этом нужно отдать должное вашей возлюбленной: она не раз устраивала показательные выходы с вашими лучшими друзьями в надежде разжечь костер ревности, но, увы! Все напрасно — ничто, казалось, вас не трогало.

При этом, спешу заметить, что вы не были столь безучастны, как могло показаться стороннему наблюдателю. Все происходящее вас расстраивало безмерно, и, пожалуй, сейчас трудно определить, кто из вас двоих пострадал в этой истории больше. По здравому разумению, я бы поставил на вас, милый В. Некогда ваша П. в конце концов поняла, что вы беспросветный тупица и всей мудрости мира не хватит, чтобы заставить вас не противиться своему счастью. Тогда она оставила попытки вернуть вас, вышла замуж за не менее, а скорее даже и за более достойного, чем вы, человека, и в общем и целом стала счастливой.

Тогда как вы… Не хотелось бы, конечно, бить лежачего, но вы и без того знаете, что ваша судьба достойна сожаления, вернее, достойна сожаления ваша неблагодарность судьбе. Фортуна осЫпала вас дарами, но вам этого было мало, и вот, руководствуясь глупейшим принципом «все или ничего», вы предпочли ничто и теперь, видимо, горды собой безмерно, — здесь Мистер бросил на В. в высшей степени укоризненный взгляд.

— И ведь это не самые странные ваши поступки, бесценный мой В., - добавил, помолчав, Мистер. — Вот что гораздо интереснее: чем досадил вам тот несчастный телевизор, который вы выбросили из окна?

В. покраснел до ушей. А об этом-то откуда знает этот надоедливый старикан?

— Да, да, милый мой В., - говорил Мистер. — Заметьте, не прОдали, не сдали в ремонт, не подарили, а именно выбросили из окна. Вот уж настоящее безумие! Правда, дело было глубокой ночью и никто так и не узнал, что именно вы учинили это безобразие, но грохот слышал весь квартал. Зачем же вы так хулиганите, любезный В.? Чем вас обидело чудо техники? Что за страсть к разрушению? Ей богу, непонятно!

Мистер умолк, изобразив на своем лице высшую степень обескураженности. Через некоторое время он продолжил голосом, полным непередаваемого ехидства:

— Так к чему все эти странности, дорогой В.? Чего вы добивались? А?

В. косил из-под бровей недобрым взглядом, но упорно молчал.

— Или вы считаете меня недостойным Вашей откровенности, дорогой В.? А?

«Еще одно „а?“, — подумал В., закипая, — и я ему…»

— Насколько я знаю людей, бесценный В., - продолжал Мистер, — ни один из них не даст и крошки хлеба, не рассчитывая получить что-то взамен — неважно что: деньги, чувство морального удовлетворения, восхищение окружающих. Да мало ли что! Можно сколько угодно прикрываться божественными заповедями или земными законами от истины, которая несомненна, да что там говорить, которая огненными буквами начертана в небе: «Корысть суть любых деяний человека!» — при этих словах Мистер устремил взгляд в небо, словно в огромную книгу.

— То есть обыкновенная личная выгода движет всеми нами, разлюбезный В. Ожидания, конечно, различны — один ждет получки, другой Царства Небесного, но тем не менее ожидание остается ожиданием. Мы все — молча, крича, плача, воинственно негодуя, как угодно — требуем чего-то от мира, который очень часто остается глух к нашим мольбам, увы! — Здесь Мистер скорбно склонил свою седую голову на грудь и вздохнул.

Какое-то время он, должно быть, вспоминал свои собственные невзгоды, но потом внезапно вскинул голову и изменившимся голосом проревел: — «Все подлинное — бескорыстно, иное только фальшь, участь которой — разоблачение!» — при этом глаза его то ли как-то странно вспыхнули, то ли отразили случайно упавший луч света, но на какой-то миг В. показалось, что в них — черная бескрайняя бездна. В. невольно отшатнулся и почувствовал, как паника волной прокатывается по телу. Ноги В. похолодели, руки затряслись мелкой дрожью. Причем В. ясно осознавал, что разумных оснований для страха нет — что может здоровому, хотя и несколько ослабленному от недоедания, молодому мужчине сделать этот хлипкий старик, ха! Да это просто смешно! Но В. почему-то совсем не хотелось смеяться.

Мистер между тем пришел в себя и опять мило улыбался В. со своей мусорной кучи.

— Так чего же ожидали вы, достопочтенный В.? А? — акнул опять Мистер, вконец раздражая В. — На что хотели променять свои денежки, положение и любовь, а? А?

— Да идите вы к чертям собачьим! — вскричал В., потеряв контроль над собой. — Психоаналитик недоделанный! — и В. присовокупил еще парочку крепких словечек, а потом еще и еще. Он не знал, что именно его так задело в словах Мистера, ведь все, что тот говорил, было чистейшей правдой, но разъярился В. не на шутку. Он не понимал толком, что кричит в лицо странному господину, ему всего лишь хотелось сбить спесь с придурковатого старика. Но он не мог не заметить, что Мистер пребывает в нерушимом спокойствии и даже, кажется, наслаждается зрелищем, открывшимся перед ним. Но В. это не останавливало, наоборот — он удвоил старания и так размахивал руками при этом, что, кажется, окончательно стал похож на нечто вроде грязной ветряной мельницы в бурю.

А Мистера наконец-то разобрАло: он нахохлился, словно сдерживая могучий внутренний порыв и… разразился самым заливистым и заразительным смехом, какой В. когда-либо слышал. Неожиданный поворот дела взбесил В. еще больше. По правде говоря, В. ожидал, что старик начнет потрясать своими маленькими кулачками и кричать, брызжа слюной, но тот хохотал беззлобным звонким смехом, как ребенок.

«Ах вот ты как!» — взревел В., и ринулся на Мистера с кулаками. Но зловредный старикашка вспорхнул с места и легко уклонился от атаки В. Без малейшего затруднения великовозрастный насмешник кружил вокруг В., не позволяя тому даже дотронуться до себя, несмотря на то, что В. размахивал руками и так и норовил дать господину пинка. В. даже показалось в пылу битвы, что юркий старикан разыгрывает воображаемую корриду, где В., как это ни печально, выступает в роли быка. В., кажется, послышалось что-то вроде: «Оп, оп… алле оп!» — при этом господин размахивал своей тросточкой то ли как тореадор красной тряпкой, то ли как укротитель тигров хлыстом. Совершенно озверев, В. пытался схватить мерзкого старикашку, но тот, как неуловимая голограмма, висел в воздухе то тут, то там, недостижимый.

Наконец В. обессилел и упал на кучу хлама у стены. Вспышка ярости прошла и теперь В. и сам не понимал, чего это он так обозлился — набросился с кулаками на совершенно незнакомого человека. А Мистер стоял над В., невозмутимо улыбаясь. Изящным движением он достал из кармана кружевной платочек, утер со лба воображаемый пот (видимо, схватка с В. его слегка утомила) и после этого вдруг переменился — стал серьезным, как престарелый школьный учитель. Тыча тростью в землю под ногами В., словно указкой в школьную доску, он заговорил:

— Довольно болтовни, к делу! Буду краток. Несмотря на все ваши недостатки и явную склонность к агрессии, — многозначительно поднял брови Мистер, — вы мне подходите, уважаемый В. Я возьмусь за вас, пожалуй, — и Мистер замолчал, выжидательно уставившись на В.

В. потерял дар речи. Из-за этого странного старика в его и без того неясной голове окончательно все перемешалось. Похоже, у незнакомца просто талант выводить людей из себя.

— Ну что, по рукам? — спросил Мистер, не отрывая глаз от В.

— Чего? — выдавил из себя В.

— Ах да! — словно что-то вспомнил Мистер. — Я предлагаю вам нечто, — здесь Мистер сделал многозначительную паузу. — Но к великому моему сожалению я не смогу объяснить, что же такое есть это нечто, мда… Жаль, но язык в данном случае бессилен. Однако, я полагаю, это именно то, чего вы искали. Ведь вы сами толком не знали, чего хотите, когда совершали все эти безумные с точки зрения нормального человека поступки? А у меня есть то, что вам только смутно грезится во сне, то, чего вы так томительно и отчаянно жаждете. Ну, еще не дошло? — грубо спросил Мистер. В. тупо молчал.

— Если вы так непроходимо глупЫ, что не можете ясно осознать свою единственную жизненно важную потребность, так и быть, я скажу за вас: СВОБОДА! От всех и вся, упоительная, головокружительная, бескрайняя свобода — вот к чему вы стремитесь, ради чего поставили на карту все, что имели, досточтимый В.! Оставить все, быть никем, воспарить над обыденностью! — грохотал Мистер. Он устремил свой взгляд вдаль, простер руку над головой В., глаза его налились черной пустотой и он… В. не верил своим глазам — старикашка действительно «воспарил над обыденностью» и теперь висел неподвижно в метре от земли, вытянувшись к небу, как струна, простерев руку с зажатой в ней тростью в бесконечность. Через какое-то время Мистер мягко опустился на землю, невозмутимо опЁрся на свою тросточку и, наклонившись к В., подмигнул ему и громким шепотом произнес:

— Так как, сыграем?

В. совершенно ошалел и все так же безмолвствовал.

— Жизнь на помойке против чего-то неизвестного, но крайне привлекательного! Тебе ведь понравилось, а? — подмигнул Мистер. В. молча кивнул.

— Значит так. Даю тебе время на раздумья — до завтрашнего утра, — Мистер сделал вид, что вытаскивает из нагрудного кармана часы на цепочке и внимательно на них смотрит. — 24 часа! Если ты не согласен, то больше меня не увидишь, если согласен — я буду утром. Чао! — и не дав В. опомниться, Мистер удалился быстрыми шагами.

* * *

В. провел крайне беспокойный день и не менее беспокойную ночь. Мысли то сбивались в неразборчивую кучу, то разбегались прочь, как стадо перепуганных овец. Кто такой этот Мистер? Откуда он так осведомлен о жизни В., причем не только о фактах его биографии, но и о самых потаенных мыслях и желаниях? Чего он хочет? Что задумал? Зачем ему В.? Множество вопросов роилось в голове В., но отвечая на них и так, и эдак, прикидывая то одну, то другую версию, В. тем не менее не мог разгадать мотивы поведения таинственного Мистера. Что бы ни предполагал В., все было только пустыми домыслами.

В. не смог проглотить ни кусочка из тех объедков, что раздобыл. Он только пил воду не переставая — во рту стояла страшная сушь. В. не мог припомнить другого случая, который бы так выбил его из колеи. Раньше, в своей прежней жизни, В. сталкивался и со странными людьми, у которых явно не все были дома, и с людьми жестокими, которые могли при случае растоптать В., но В. не мог припомнить никого, кто произвел бы на него подобное впечатление. «Наверное, я совсем свихнулся на этой помойке», — думал В. и такое объяснение казалось ему наиболее близким к истине.

Не такой безумной в связи с наступающим сумасшествием казалась и возможность согласиться с предложением Мистера. «А что я теряю?» — думал В., и не мог не признать, что терять ему нечего. Сейчас почему-то бесцельное существование на помойке казалось В. немыслимым, невыносимым. Но представить, что будет, если он согласится последовать за Мистером, В. не мог. Предположения одно безумнее другого вертелись в голове В. Он не удивился бы даже, если бы Мистер оказался главой сатанинской секты, которая выискивает для принесения человеческой жертвы бесприютного бродягу, о котором все позабыли. И все же, все же…

В. вспомнил рокочущий голос Мистера, выкрикивающий: «Свобода!.. Вот к чему вы стремитесь, из-за чего поставили на карту все, что имели!» Если отбросить в сторону различные измышления и быть честным с самим собой, то В. не мог не признать, что в данном случае голосом Мистера говорил его собственный внутренний голос, на который В. обычно мало обращал внимание. Однако теперь этот голос словно обрел плоть и кровь в лице Мистера, и В. не мог игнорировать его, и уж совершенно точно В. не мог сделать вид, что Мистер только сумасшедший старикан, выкрикивающий бессмысленные псевдооткровения.

А этот его полет! При воспоминании о преодолевшем законы гравитации Мистере, В. затряс головой, словно стряхивая невесть откуда взявшуюся паутину. Хотя, если судить здраво, это не более чем дешевый фокус. Такие трюки в наши времена может проделывать любой иллюзионист средней руки. Тоже мне! Летающий старикашка! Смешно! В. хотелось смеяться, но почему-то воспоминания о сверкающих глазах Мистера вызывали у него не улыбку, а неприятный холодок на загривке.

Что же это за свобода, о которой кричал Мистер? «Оставить все!» Ха! Можно подумать, у В. есть что-нибудь, что можно оставить. Вот этот мусорный бак — бац! — В. раздраженно пнул бак ногой; или вот эти старые газеты — В. разворошил окружавший его мусор.

Он слонялся весь день и весь вечер в своем углу, погруженный в раздумья. Но все его догадки только еще больше разжигали любопытство, пока наконец В. не понял, что единственный способ разрешить сомнения — согласиться на предложение Мистера, или по крайней мере сделать вид, что согласен, а потом уже по ходу дела разобраться, что происходит. На этой успокоительной ноте, уже под утро, В. повалился на кучу газет в углу и задремал.

* * *

«Доброе утро!» — В. открыл глаза. Мистер сидел перед В. на облюбованной им еще вчера мусорной куче и приветливо улыбался. «Итак, я здесь, и стало быть решено!» — бодро проговорил Мистер, который сегодня был одет в изумрудно-зеленый с искрой костюм, вполне современный, но все же неуловимо странный. На голове его красовалась темно-зеленая шляпа с широкими загнутыми полями. В., впрочем, уже не удивлялся ни наряду Мистера, ни его бредовым заявлениям. Однако, дабы сохранить чувство собственного достоинства и дать понять старику, что В. не намерен подчиняться каким бы то ни было его распоряжениям, В. хотел промычать что-то вроде: «ничего не решено», или «не вздумайте давить на меня», или, возможно, что-то более впечатляющее, но все возражения В. потонули в холодном взгляде Мистера и его жестких словах:

— Не трать попусту время, дуралей! — сказал Мистер, словно догадываясь, что В. намерен встать горой на защиту своей независимости.

Да В. и сам знал, что все дальнейшие пререкания бессмысленны и что он, В., каким-то непостижимым образом уже принял решение ввязаться в эту непонятную и, весьма может быть, опасную авантюру. Странно, но чудаковатый старик каким-то непостижимым образом уже знал об этом. Он пронизывал В. взглядом и несколько мгновений имел весьма грозный вид, но затем его облик вдруг быстро переменился, как уже бывало много раз до того. Мистер весело подмигнул В. и вальяжной походкой направился прочь. А В. не оставалось ничего другого, как последовать за ним. В. едва успел кинуть прощальный взгляд на мусорный бак, кучу старых коробок и прочую дребедень, которая служила ему на протяжении года обстановкой.

Мистер имел такой вид, словно прогуливался по чудесной лужайке в весеннем лесу. Он насвистывал себе под нос веселенькую мелодию и временами бормотал что-то вроде: «Солдаты в строй! слоны в упряжь! по коням!» — и еще какую-то чепуху, которую В. не мог разобрать. Мистер не обращал на В. никакого внимания, словно тот и не тащился за ним, как собачонка на привязи. А В. был погружен в размышления о том, что этот господин, кажется, имеет над ним очень странную, необъяснимую власть.

Как бы то ни было, но Мистер заставил-таки В. плясать под свою дудку, а В. не привык к такому обращению, напротив — сколько В. себя помнил, он всегда нес по жизни свою свободу воли с такой же гордостью, как солдат несет знамя впереди полка. В. был уверен — с кем бы ни сводила его судьба, каждый сразу чувствовал эту его черту, и некоторые почитали за благо держаться от него подальше. Но этот Мистер был явно не из таких. Наоборот — сам В. робел перед Мистером, и В. этот факт был не по нраву. Но, ничего, следующий разговор будет уже другим, совсем другим. Мистер еще поймет, с кем имеет дело. Не так-то легко манипулировать В.! Скорее уж В. оттяпает себе палец, чем позволит какому-то старикану…

А старикан, между тем, свернул в переулок и нырнул в маленькую дверь в кирпичном заборе. В. хотя и бывал здесь раньше, но никогда не видел этой двЕри. Впрочем, об этом уже некогда было размышлять, поскольку они, похоже, достигли цели своего визита. Мистер и В. стояли перед входом в один из подъездов серого пятиэтажного здания, воплощенного архитектурного уныния. Здание казалось заброшенным, темные окна выглядели очень мрачно. Мистер, постучал по белой двЕри с облупившейся краской, после чего дверь медленно, с жутким скрипом, открылась. Мистер вошел в эту белую дверь, а В. последовал за ним.


Глава вторая. Там утешение и обновление

Ноги В. сразу же окунулись во что-то мягкое. В. кинул взгляд вниз и увидел чудесный шелковистый ковер, расцвеченный яркими красками. Похоже, что это настоящее произведение искусства, и при этой мысли В. смущенно затоптался на месте, ведь его грязные ботинки уже давно не встречались со щеткой. Однако открывшийся взгляду холл, пол которого весь без остатка и устилал восхитительный ковер, являл собой не меньшее великолепие. В. ожидал увидеть крошечную площадку, загаженную кошками, но вместо этого узрел просторный зал, достойный дворца эмира. Все здесь блистало золотом: гобелены на стенах, занавеси с восточным рисунком и пушистой бахромой, тяжелые рамы картин. «Что-то не похоже на жилище того, кто „оставил все“», — усмехнулся про себя В. и посмотрел на Мистера. Последний, похоже, снова впал в игривое настроение. Он весело подмигивал В. и, склонившись в полупоклоне, поводил рукой перед В. так, словно был привратником и смиренно приглашал В. войти. «Опять издевается», — пронеслась в голове В. мысль, не вызвав уже, впрочем, за собой привычных последствий в виде вспышки гнева. Видимо, В. начинал привыкать к подобному обращению.

Мистер и В. вошли в лифт, который также оказался роскошным — даже кнопки на панели были позолочены. Мистер почему-то ткнул не в одну кнопку, а сразу в несколько, как будто открывал сейф. Лифт оглушительно заскрежетал, некоторое время дрожал в раздумьях, и потом потащился куда-то вверх. По ощущениям В. они ехали неестественно долго — ведь насколько он помнил, в этом здании было всего-то пять этажей. Но наконец они приехали, дверь лифта открылась и обнажила внутренности длиннющего коридора.

Мистер и В. долго шли по этому коридору, мимо каких-то дверей с золотыми ручками, похожих одна на другую, как близнецы. Здесь также болтался на полу ковер — но не чета тому, что был внизу. Этот ковер скорее был похож на потертый старый палас. Однако шагать по нему было не менее приятно, причем эти шаги сопровождал странный, смутно ощущаемый В. эффект. Задумавшись, В. вдруг понял, что странным является отсутствие каких бы то ни было звуков при шагах. Ни шороха, ни стука. Если не смотреть пОд ноги, можно подумать, что ступаешь по мягким невесомым облакам.

Кинув взгляд на стены, В. неизвестно почему подумал, что эти стены сродни странному ковру. Украдкой он дотронулся до них рукой — действительно, стены были мягкими и словно воздушными. Они не были похожи на вату или мох, но представляли собой нечто неуловимое, что-то такое, что в любую минуту могло растаять или унестись с ветром. На одно мгновение В. почувствовал непреодолимое желание приблизиться к стене, прижаться к ней и посмотреть, что из этого получится. Ему хотелось протянуть руку и сделать один шаг, только шаг. Погрузиться в эту чарующую мягкость, растаять… Но тут кто-то грубо схватил В. за локоть, это был Мистер. Он вцепился своей клешней в руку В. и грозно сверкал глазищами из-под насупленных бровей.

Ничего не сказав, но и не отпуская В., Мистер потащил его дальше по коридору. Они неслись почти бегом мимо множества дверей, В. едва успевал переставлять ноги. В коридоре царила полная тишина, но иногда из-за закрытых дверей до ушей В. долетали еле слышные звуки. Еле слышные, но очень странные. В. почудился в одном месте крик мартышек и трубный рев слонов, в другом — звуки разудалого оркестра, а в третьем — раскаты грома.

Мистер не позволял В. остановиться ни на минуту и тащил его за собой до тех пор, пока они не оказались у громадного зеркала в конце коридора. Мистер проделал перед зеркалом ряд непонятных взмахов руками, а в конце даже изобразил небольшое танцевальное па. ТОтчас отражения В. и Мистера начали расплываться, как будто В. и Мистер смотрелись в колеблющуюся гладь озера. Зеркальные Мистер и В. колыхались и таяли, пока не исчезли окончательно. В то время, когда все это происходило, случилась еще одна странность. Кажется, в зеркале появился еще кто-то.

Это была женщина — молодая, стройная и, насколько успел разглядеть В., красивая. Красное платье алело ярким пятном на ее груди и бедрах. Она прикрывала рот ладонью, и В. показалось, что она хихикает. В. быстро обернулся назад, но никого там не обнаружил. Он опять глянул в зеркало — но зеркала уже не существовало, вместо него зиял дверной проем, в котором скрылся Мистер. Едва только спина Мистера исчезла, как дверной косяк подернулся инеем. Иней приятно мерцал в полутьме, но ледяные кристаллы росли и плели в воздухе замысловатое кружево. Все это очень напоминало индевеющее на морозе стекло. Пока В. стоял с открытым ртом перед этой чуднОй дверью ледяной узор занял уже половину дверного проема, и В. сообразил, что рискует остаться за порогом. Тогда он быстро проскочил за дверь, если то, что он видел, можно было назвать дверью.

* * *

В. обнаружил себя внутри просторного кабинета. Как и следовало ожидать, кабинет оказался богато обставленным. На первый взгляд все здесь было совершенно обычным: письменный стол из красного дерева, шкафчики с книгами, кофейный столик и несколько мягких кресел. Убранство кабинета выглядело изысканным, кроме одного — серой бетонной стены прямо напротив входа, у которой в одном из кресел уселся Мистер.

Мистер небрежно махнул рукой В., что, вероятно, означало приглашение присесть. В. послушно плюхнулся в кресло. Мистер, видимо, решил передохнуть, нимало не смущаясь присутствием В. Он закинул ноги на другое кресло, невесть откуда достал толстую сигару и закурил. КлубЫ дыма окутали Мистера и вскоре подобрались и к В., которому поневоле пришлось вдохнуть дым. Но в дыме не было ничего неприятного, ничего общего с едким табаком. Напротив, запах скорее напоминал ванильные пирожные. Впрочем, В. уже не удивлялся. «С этого Мистера вполне станется курить пирожные и есть сигары», — подумал В.

Однако, его беспокоило другое. Все происходящее казалось странным сном. Эти стены, двери, ковер, зеркало… Да чего только стоит сам Мистер! «Во что же я вляпался», — вертелось в голове у В. При мысли о том, что Мистер заманил его в какое-то нехорошее место, где все вошедшие страдают галлюцинациями, у В. мороз пробежал по коже. Хотя скорее всего, дело не в доме и не в дверЯх, а в самом Мистере. Только рядом с ним у В. случается расстройство чувств — зрения, слуха, осязания. А что если В. попал в лапы мощного гипнотизера? В. почувствовал себя гадко. Собственно говоря, он ничего не знал о гипнозе, и уж тем более он не знал, как ему противостоять. Паника накатывала волной на В., но В. решил не поддаваться страху. Оставаться внешне невозмутимым и сохранять хотя бы видимость спокойствия, пожалуй, это единственное, на что он был в данной ситуации способен, да и то с превеликими усилиями. Что ж, будь что будет. В. поудобнее устроился в кресле и стал ждать.

Мистер продолжал наслаждаться сигарой, дым от которой висел над ним тяжелой тучей и медленно расползался по всей комнате. Мистер пристально, слегка прищурившись, смотрел на В. В. хотел отвести глаза от Мистера, хотел противиться притяжению его взгляда, но он не мог даже моргнуть. От напряжения заболела голова и потемнело в глазах. Тело отяжелело и обмякло. В. попробовал шевельнуть рукой, но не смог. Ему казалось, что он падает в темноту, в бездну, где что-то притягивает его с неимоверной силой, и только два горящих глаза сияют перед его взором…

Наконец В. упал, или достиг дна, или опустился на что-то. Голова стала проясняться и В. вдруг разом очнулся и обнаружил себя в том же кресле в кабинете Мистера. Дым исчез. Мистер улыбался В., как ни в чем ни бывало. Все было по-прежнему, только на бетонной стене за головой Мистера появилось большое чернильное пятно, которое росло, меняя свои очертания, словно стена была не стеной, а большой промокашкой, на которую кто-то незримый капал чернила.

Пятно расползалось, пока не заволокло всю стену. Оно на минуту зАмерло, а потом стало распространяться дальше — на шкафы с книгами, на светильники на стенах, гася их один за другим, на ковер, на кресла… В. невольно съежился, когда пятно подобралось к нему, но тьма аккуратно разлилась за пределами кресла, в котором сидел В. Чернота сгущалась вокруг В. и Мистера. Все исчезло и погрузилось во мрак, но только В. и Мистер в своих креслах остались тут, окруженные мягким свечением, как будто темнота поглотила светильники, но не тронула свет, который они проливали на Мистера и В.

За головой Мистера вспыхнуло что-то крохотное, вроде светлячка. Затем другой такой же огонек засиял рядом, потом еще и еще — с невероятной быстротой светлячки засыпали всю окружающую тьму. В. огляделся кругом и судорожно вдохнул — они с Мистером парили в бездонном звездном небе! В. различил даже Млечный путь над головой Мистера справа. Иллюзия была такой достоверной, что В. невольно вжался в кресло и уцепился покрепче за подлокотники.

— Подходяще, а? — заговорил вдруг Мистер, ткнув пальцем в черное небо. Он все так же улыбался и весело глядел на В.

— Для чего подходяще? — выдавил из себя В.

— Для разговора, для чего же еще!

— А будет разговор?

— Угу, — буркнул Мистер и опять замолчал.

В. пробормотал в ответ что-то маловразумительное и тоже замолчал. Он чувствовал себя очень уютно, чего никак нельзя было ожидать. Тишина и покой вокруг действовали умиротворяюще, а Мистер рядом светился приятным молочным светом. «Да ведь это только имитация», — подумал В. и расслабился. По крайней мере он никуда не падает и голова у него более-менее ясная.

— Настало время, — заговорил Мистер с видом школьного учителя, начинающего урок, — выяснить мою точку зрения на сей день относительно таких как ты, — тут В. понял, что о приятной беседе на посторонние темы не приходится и мечтать.

— Ты, сколько себя помнишь, живешь в тесной, душной и густонаселенной комнате, — Мистер наставил палец на В. и обвел им вокруг, как бы рисуя очертания воображаемой комнаты. — Уж извини за банальное сравнение, но маленькие комнатушки — это именно то, к чему ты так привык в своей обыденности, как и миллионы других городских жителей. Вы не видите ни неба, ни поля, ни леса, ни высоких гор, ни простора океана. Ваша естественная среда обитания — извечные четыре стены в различных вариациях, поэтому я и сравниваю декорации твоей жизни с комнатой.

В тесной и душной комнате человеческой жизни темно, как в подземелье, и все, кто там обитают, бродят во мраке. Люди, оказавшиеся в этом забытом богом помещении, не знают ничего. Не знают, как они попали туда, кто и с каким умыслом предписал им быть в этой темной комнате, так похожей на тюремную камеру. Каждый из них чувствует себя бесконечно одиноким, несмотря на то, что в него постоянно упираются чьи-то колени и локти. Люди там плачут и смеются без причины, толкаются, бранятся, дерутся, убивают друг друга, топчут упавших им пОд ноги, издеваются над просящими на коленях о снисхождении и совершают множество других безумств. И ты так же получаешь пару тычков и затрещин, внушительных или не очень — как повезет — пока до тебя наконец не доходит смысл происходящего, тогда ты говоришь себе: «Так вот как все здесь устроено! Одни ползают внизу и проклинают тех, кто ходит по их головам, другие — выбились наверх и могут безнаказанно пинать тех, кто под ними. Так нет же, погодите! Я точно знаю, где мое место!»

И ты продираешься наверх, или жалуешься и негодуешь внизу, или отсиживаешься в темном углу, с содроганием наблюдая за бессмысленной резней или совершаешь другие, не менее замечательные по своей глупости поступки и так до тех пор, пока не поверишь, что эта темная комната — единственное, что существует на свете, глупость — единственное, на что способен человек, и что так было, есть и будет во веки веков.

Совесть твоя спокойна, она молчит, ведь ты всегда можешь сказать себе: не я придумал правила игры, или ткнуть пальцем в другого — вот, мол, посмотрите, он еще глупее, чем я, еще злее, еще ужаснее, а я не так уж и плох. На худой конец, есть железный аргумент, скала, на которую каждый может опереться в минуту отчаяния, заветные слова: так делают все! Как утешает мысль о том, что ты не одинок в своем безумии! Потому-то люди так чтят свои традиции, любят сбиваться в кучу и ненавидят иноверцев. Без этой скалы, этого монумента, который они воздвигали веками, у них не останется ни-че-го!

Мистер замолчал. Он сверлил В. взглядом, но тому было все равно. Глубокая печаль объяла В. Каждое слово Мистера трогало те потаенные струны в душе В., о которых он до сего момента не имел понятия.

— Что ж, ты будешь спорить? — гневно спросил Мистер.

Но В. только молча покачал головой в ответ.

— И вот ведь вопрос, — продолжал Мистер, — почему люди замечают только самих себя, когда их окружает ЭТО! — Мистер развел руками, словно демонстрируя В. звездную бездну. — В лучшем случае они бросают вверх только мимолетный взгляд, чтобы неминуемо потом вернуться к мелочной суете. А ведь там, — Мистер указал куда-то вверх, — скрыты ответы на многие вопросы. По крайней мере, на вопрос об истинном месте человека в этом мире уж точно, — хихикнул Мистер, — а также о значении всех его забот. Мда… там утешение и обновление, — Мистер опять указал вверх, — но ведь никому и в голову не приходит искать их там!

В. упорно молчал. Ему не хотелось возражать или соглашаться, ему вообще не хотелось думать. В. вдруг ощутил, что безмерно устал. Он бы с удовольствием сейчас уснул. Зачем только этот странный старик донимает его своими измышлениями! Какое утешение можно найти в небе, в этой холодной безличной бездне?! — В. запрокинул голову и посмотрел вверх.

Мистер исчез из поля зрения и перед взором В. расстилалась бескрайняя звездная долина. Несомненно, это было то же самое небо, к которому привык В. — обычное черное небо с тычинками звезд. Но на сей раз В. показалось, что он видит небо впервые в своей жизни. Он смотрел на небо теми же глазами, вдыхал тот же воздух, слушал теми же ушами, но что-то неуловимо изменилось — какое-то новое неопределенное чувство добавилось, будто у В. появился еще один орган восприятия. В. не знал точно, что это за орган и где он находится, но, несомненно, В. мог им воспринимать волны, струившиеся на него сверху, овевавшие все его тело.

В. отдался целиком этому новому ощущению и на какой-то миг забыл о себе. Вселенная поглотила его и он стал ее частью. Внезапно стало тихо, словно рядом все это время дотоле незаметно скрежетали огромные жернова и вдруг они остановились. Что-то неведомое поднималось из глубин его существа — что-то щекочущее, похожее на смех или восторг, оно нарастало, разливалось по всему телу… но вдруг было остановлено невидимой преградой и В. опять стал самим собой. Он обнаружил себя с запрокинутой головой и тупо открытым ртом. Почему-то В. почувствовал стыд, он украдкой кинул взгляд на Мистера — а тот заговорщически улыбался и подмигивал В., словно говоря: «Каково, а?». В. смутился и почувствовал себя крайне неуютно.

Мистер тОтчас, словно угадав мысли В., выудил откуда-то чашку с дымящимся кофе.

— Кофейку? — спросил он у В., и не дожидаясь ответа, всучил чашку ему в руки.

В. порадовала возможность хоть немного отвлечься, и он принялся усердно хлебать кофе.

— Итак, — заговорил Мистер, — все сказанное довольно точно описывает твое состояние, не так ли? Однажды, в один прекрасный день, ты понял, что в будущем тебя ожидают только скитания по одному и тому же насмерть надоевшему кругу, ведь так?

В. кивнул. Что толку спорить. Все одно этот Мистер извратит все слова В. так, как ему самому будет удобно.

— Что ж! Судьба свела нас и преподнесла тебе в моем лице неслыханный подарок!

«Что за самомнение!» — подумал В., но от комментариев воздержался.

— Однако, у тебя еще есть шанс уйти, — Мистер усмехнулся, должно быть представил, как В. пытается найти выход из комнаты, паря в небесах, — и обещаю, ты обо мне больше не услышишь. Если ты струсил, то это твоя последняя возможность.

Но ты можешь и остаться. И в этом случае тебя ждет… что? Я думаю, ты назвал бы это обучением, но я предпочитаю иной термин … ммм … пожалуй, такой: освобождение. Да, освобождение! — громко выкрикнул Мистер. Видимо, тема свободы была особенно небезразлична ему, ибо он никогда не мог говорить о ней в спокойном тоне, но всегда почему-то кричал. — Я уже упоминал, что могу показать тебе путь к свободе, хотя для тебя подобного рода заявление звучит туманно, но здесь уж я ничего не могу поделать — предмет такой! Свобода — это очень туманная тема, даже для меня самого. Однако, я не рекламный агент — расхваливать свой товар не стану, и уговоров с меня уже достаточно. Уходи или оставайся. Только предупреждаю: если останешься, пути назад не будет. Итак? — Мистер пристально посмотрел на В. А В. недоумевал — к чему опять эти вопросы, он вроде бы уже согласился. Ну что ж, если хотите мне не жалко. И В. нЕхотя кивнул.

— Прелестно! — проворковал Мистер, явив в очередной раз разительную перемену в своем настроении. Только что он строил из себя грозного босса, а теперь стал похож на доброго старого дядюшку.

— И еще одно. Будь осторожен, — Мистер по-прежнему мило улыбался, но в его голосе В. уловил некоторую твердость. — Береги себя, — добавил Мистер и его глаза блеснули стальным блеском. В. опешил. Что это? Теперь Мистер угрожает ему? Теперь, когда В. уже на все согласился? Эге, да здесь ведется нечестная игра! И счет явно не в пользу В….

— Леяна, детка! Поди сюда, пожалуйста! — прокричал вдруг Мистер куда-то в бесконечность. Мистер улыбнулся самой нежной улыбкой, какую только можно было представить на его насмешливом лице, и подозвал рукой кого-то, кто стоял за креслом В. В. обернулся, но высокое кресло мешало разглядеть таинственного пришельца.

Впрочем вскоре незнакомка сама вышла из-за кресла, явив себя всю. Она подошла к Мистеру и доверчиво положила руку ему на плечо. С ее шагами вдруг и разом из небытия выплыл весь кабинет Мистера, а темнота вернулась на бетонную стену, мгновенно свернувшись в крошечную неразличимую точку.

Сейчас на В. смотрела блестящими темно-карими глазами стройная девушка, чье отражение В. мельком видел в зеркальной двЕри. Незнакомка была не очень высокой, но стройность прибавляла ей росту. Короткие, белые с золотым отливом кудряшки обрамляли ее лицо. На ней было красное платье, необычного кроя, но, по всему видно, прекрасно сшитое. Гранатовые украшения обвивали ее шею и руки. Она походила на разряженную куколку, даже лицо ее было несколько кукольным: пухлые щечки с ямочками, длинные ресницы и нежный румянец.

Если к Мистеру В. сразу почувствовал неприязнь, то эту «детку», как назвал ее Мистер, нельзя было не любить. В. захотелось носить ее на руках, целовать, лелеять. Фу ты! В. встряхнул головой. Еще одно наваждение! В. безмолвно посмеялся над собой: «Эта сирена даже не начала петь, а я уже раскис». И все-таки В. чувствовал почти ревность к Мистеру, на чьем плече покоилась ее рука.

— Познакомься, деточка, это В., - церемонно сказал Мистер. — а это Леяна, мое сокровище! — Мистер любовно воззрился на Леяну. В. передернуло. Одна мысль о том, что есть какая-то связь между этим воздушным существом и Мистером, претила В. Он силился угадать, что за любовь у Мистера к Леяне. Может быть, она его родственница? Внучка? В. внимательно всматривался в черты лица девушки и Мистера, пытаясь найти сходство. Пожалуй, что-то общее есть, или ему это только кажется…

Леяна протянула В. свою ручку, которую В. тихонько сжал. Такая маленькая, нежная рука! В. опять заволокло теплым туманом.

— Привет! — звонким голоском пропела Леяна.

— Привет, — откликнулся В. глухим хриплым голосом.

— Вот и славно! Вот и познакомились, — чему-то радовался Мистер, от души смеясь. Леяна как будто поняла его и тоже захихикала. Только В. ничего не понимал в их тайной игре и потому сидел дурак дураком и не смеялся. Нехорошее чувство зашевелилось в душе у В.: «Пожалуй, эта детка та еще штучка. Гляди, как спелись! Да уж, если он ее дядюшка или дедушка, то и на ее долю досталось семейного ехидства». В. решил глядеть в оба и не доверять ни дедушке, ни внучке.

— Солнышко, — ясное дело, такое обращение Мистера адресовалось не В., а Леяне, — Ты ему покажи все, что нужно. Своди его на Дознание и на Базу. И комнату ему обеспечь, хорошо?

Леяна кивнула.

В. не очень понравилось упоминание про непонятное «дознание», и тем более он не представлял, причем здесь опять какие-то «комнаты», но возражать не решился.

— Увидимся на днях, — обратился Мистер к В. — Думаю, ты не будешь по мне скучать, — съехидничал он. — Не смею вас задерживать, дети мои. Идите и творите! — Мистер простер руки над их головами и закрутил кистями, выпроваживая своих подопечных.

В. удалился, увлекаемый зА руку Леяной (последнему обстоятельству он был несказанно рад).


Глава третья. Галифе Бабы Адуни

В. очутился за пределами кабинета и хоть на какое-то время вне досягаемости Мистера. В. почувствовал изрядное облегчение, избавившись от общества вредного старикана. Мистер явно получал удовольствие, измываясь над В. «Старый хрыч», — тихонько ругался В., пока Леяна вела его по коридору к лифту. Дверь, как только они вышли в коридор, захлопнулась, и когда В. оглянулся, она уже успела приобрести облик знакомого ему зеркала.

Гнев В., однако, быстро остывал, потому что чудесное златокудрое существо шло рядом с В., тесно прижавшись к нему и обхватив своими нежными ручками его руку. В. глянул на нее сверху вниз и сердце его сжалось от нежности. Зловредные мысли, овладевшие им в кабинете, улетучились в один миг. При этом ему стоило изрядных усилий сохранять трезвость мышления — рядом с Леяной сознание в один миг превращалось в простоквашу.

«Что ж, — подумал В., - возможно, мои дела не так уж и плохи», — и он опять украдкой кинул взгляд на Леяну и чуть наклонил голову в ее сторону, втянул носом воздух и уловил сладкий ванильный жар, который исходил от прелестницы. В. ощущал и кожей этот жар, там, где бедро Леяны касалось его ноги. Тепло проникало в В., туманило взгляд… В. вздрогнул. Нет, так не годится! Сначала Мистер дурачил его на все лады, заставляя В. постоянно чувствовать себя идиотом, и вот теперь она лишает его воли одним только своим прикосновением! Что с ним происходит? Почему эти люди так глубоко и сильно воздействуют на его чувства? В. провел рукой по лбУ, словно надеясь стряхнуть наваждение этого дня. «Лучше не думать об этом, — говорил он себе, — я и так ни черта не понимаю в том, что здесь происходит. Я потом разберусь во всем. Обдумаю спокойно и разберусь. Не сейчас, потом».

Так В. успокаивал себя и старался смотреть куда угодно, но только не на златокудрую чаровницу. Он перевел взгляд на стены, мимо которых они шли, и вспомнил свое недавнее небольшое приключение здесь, вспомнил, как хотел погрузиться в зыбкое нечто. Только благодаря Мистеру, который вовремя схватил его за руку, В. избежал… чего-то… Чего именно, он не мог себе представить. Может быть, он ударился бы головой о стену, а, может быть, провалился бы сквозь стену куда-то в неведомое. Что там за этими дверЯми — В. не рискнул бы даже гадать об этом. Странная мысль пронеслась в голове: «Здесь все против меня, все хочет завладеть мною!» Эта мысль казалась глупой, но тем не менее полностью отражала то смутное чувство неопределенного напряжения, которое беспокоило В. здесь, в этом странном месте, постоянно.

В. ощущал, что все в этом Доме жило своей независимой жизнью, имело свою собственную волю и было наполнено вибрирующей энергией, способной воплотить эту волю в действительность. В. не шел по коридору — он словно шагал по внутренностям гигантского существа, которое может сомкнуть свою плоть — стены — и расплющить В. как муху. В. слегка затошнило. Что же с ним происходит? Он никогда не был взбалмошным истериком, но здесь его словно подменили. Разнообразные чувства — страх, отвращение, вожделение, любопытство, восторг, восхищение, смятение, — непрерывно и молниеносно сменяли друг друга и В. ничего не мог с этим поделать, хотя и не видел веских причин для такой чрезмерной эмоциональности. Он от всей души пожелал опять очутиться на помойке и забыться беспробудным сном на мусорной куче.

Пока В. размышлял, они с Леяной успели добраться до лифта. Леяна нажала пальчиком на маленькую кнопочку в стене — лифт отозвался из глубины глухим скрежетом. Через какое-то время он отворил дверь и впустил их внутрь. Леяна, так же, как делал это Мистер, набрала неизвестный В. код, и лифт потащился, кажется, куда-то вниз. Через пару минут он остановился.

В. подумал было, что дверь сейчас откроется, но не тут-то было. Лифт вздрогнул, В. довольно ощутимо качнуло, так, что он едва удержался на ногах, и лифт поехал влево! Так, по крайней мере показалось В. Леяна уцепилась за поручень на стенке лифта, В. последовал ее примеру. Лифт кидало то влево, то вправо, то вверх, то вниз, как будто кто-то огромный и невидимый решил взболтать его содержимое. Леяна едва удерживалась на своих тоненьких каблучках, но стоически сносила содрогание лифта. В. тоже не подавал виду, что ему не по себе, но только крепко держался за пОручень.

Наконец они приехали к месту назначения. Дверь распахнулась и они вышли — причем В. слегка пошатывало. В. оглянулся, но не увидел ни коридора, ни зала, ничего такого, что он мог ожидать.

* * *

Они оказались в маленькой прихожей, заставленной видавшей виды мебелью. Здесь нашли приют покосившееся трюмо и полочки для обуви, заполненные до отказа рваными башмаками и тапочками, а также вешалка, которая гнулась под тяжестью навьюченных на нее пальто, шуб и халатов. Тут же обретался рыжеватый шкаф с облупившимся лаком, из его нутра выглядывало поношенное замызганное тряпье. Под ногами у В. очутился грязный резиновый коврик. Прямо по курсу находилась стена, но видны были два выхода — вправо и влево, там, очевидно, находились какие-то комнаты. Слева струился мягкий солнечный свет, в луче которого клубилась серая пыль. Над всем этим великолепием реял спертый запах капустных пирогов, валерьянки, уксуса, а также аромат неизвестного происхождения, вносящий пикантную ноту горьковатой плесени.

Откуда ни возьмись появился довольный бело-рыжий кот с длиннющими белыми усами и блестящими медными глазами. Он уселся напротив В. и громко мяукнул несколько раз, как будто кот был собакой и решил облаять гостя. Тут же показалась маленькая, кругленькая и разрумянившаяся старушонка в заляпанном тестом переднике и в беленькой косынке, из-под которой выбивались седые косматые волосы. Одна рука у нее была в кухонной рукавице, а в другой она держала полотенце.

— А батюшки мои! — заверещала старушка, всплеснув руками и расплЫвшись в улыбке. — Вот ведь не ждала, гости дорогие! Ах, милочки, пожаловали, ах, детки мои дорогие! Да чего же вы стоИте, в дом, в дом заходьте!

Старушка резво подбежала к Леяне и принялась расцеловывать ее, приговаривая: «Леечка, доченька!» — и похлопывая красавицу по спине полотенцем. В. тоже не был забыт, и на его долю досталось горячих поцелуев и крепких объятий. Намяв им обоим как следует бока, старушка вскрикнула: «А пирог-то, хосподи!» — и скрылась в комнате слева, которая, судя по всему, была кухней. Раздался грохот и оттуда повалил пар.

Леяна скинула с ножек красные туфли, достала с полки две пары тапочек, одну надела сама, а другую сунула В. Тот покорно переобулся и проследовал за Леяной в комнатку, которая вполне соответствовала всему, уже увиденному здесь В. У стены, завешенной разноцветным ковром, стояла кровать с горой подушек. Тут же В. увидел большой старинный комод, рядом с ним сервант, полный посуды, и линялую ширму. На стенах висели черно-белые фотографии, ставшие от времени равномерно желтыми. Занавески с выгоревшими, некогда алыми маками наполовину закрывали маленькие окошки. На подоконнике приютились горшки с раскидистыми цветами.

Посреди комнаты стоял стол, накрытый скатертью, и множество табуреток вокруг него. Леяна уселась на одну из табуреток и рядом с ней присел и В., который совершенно одурел от происходящего. Он мог ожидать каких угодно встреч в этом Доме, но только не с милыми старушками, пекущими пироги! Случайно брошенный взгляд в окно, усугубил замешательство В.: за окном светило подозрительно яркое солнце и виднелся цветущий весенний сад (а ведь на дворе-то сентябрь!) Рыжий разбойник, в просторечье именуемый котом, забрался на кровать, улегся там, подвернув под себя лапы, и теперь недобро косил на В. полузакрытым оранжевым глазом.

Вскоре с кухни прибежала старушка с чайником в руках. Она грохнула чайник на стол и опять исчезла. Вернулась она уже с блюдом, полным пирогов. И так она сновала туда-сюда, таская пироги, ватрушки, вареные картошку и яйца, сметану, топленое молоко, редиску с маслом и еще много всякой всячины. Пока она суетилась, Леяна прошептала В. нА ухо: «Вообще-то, ее зовут Адунаиланаида, но ты можешь ее звать баба Адуня!» Наконец стол был заставлен всевозможными яствами, перед В. очутилась глубокая миска и ложка, такая большая, что В. сомневался, что она полезет ему в рот, а также чашка с дымящимся чаем. Баба Адуня тоже уселась за стол, сняв передник, под которым оказался домашний халат оранжевого цвета с зелеными облупленными пуговицами.

В. вдруг вспомнил, что давно не ел, и положил всего подряд в свою миску. Баба Адуня налила себе кипятка, забелила его молоком и принялась хлебать сей напиток, попутно болтая с Леяной. Речь шла о комнатных цветах, борще, вязании, о каких-то то ли родственниках, то ли знакомых, один из которых сломал ногу, упав с мотоцикла, другой — женился на библиотекарше и прочее в том же духе. Втроем они, В., Леяна и Баба Адуня, вполне были похожи на бабушку и двоих внучат, приехавших навестить престарелую родственницу.

В. потерял нить разговора и, наевшись до отвала, дремал на своем стуле. Ему было спокойно и хорошо. Единственное, что могло бы его порадовать еще больше, так это мгновенное перемещение на ту кровать, где расположился кот, и на которую В. уже давно поглядывал с вожделением. Солнце светило ему прямо в глаза и приятно пригревало макушку. В. почувствовал, что еще минута и он грохнется с табуретки прямо нА пол, будучи не в силах удерживать тело в вертикальном положении.

Баба Адуня, поглядев на него, сказала: «Умаялся, касатик!» Она подняла В. с табуретки и уложила его на кровать. Кот при этом недовольно мяукнул, но с кровати не ушел. В. уронил голову на мягкую подушку и в мгновение ока забылся сном.

* * *

В. проснулся и не сразу понял, где находится. Перед глазами у него расстилался узор из веточек с желтыми цветочками. У живота урчало что-то теплое — это был рыжий кот. В. разом вспомнил все события этого дня: Мистер, подъезд, лифт, кабинет, Леяна, Баба Адуня… В. лежал в комнате Бабы Адуни, на ее широкой кровати с металлическими ножками, лицом к стене, а на стене висел старый ковер. В. осторожно обернулся: Леяна и Баба Адуня по-прежнему сидели за столом и тихо переговаривались. В. быстро отвернулся.

Он хотел незаметно подслушать, о чем они шепчутся. Но как ни старался В., ничего связного расслышать он не смог. Различил только негромкое хихиканье, и оно ему не понравилось — почему-то показалось, что смеются непременно над ним. В. недовольно заерзал и увидел, что, оказывается, и кот давно не спит и таращит на В. свои оранжевые глазищи. В. попробовал было прикинуться спящим, но понял, что кота не проведешь — тот вскочил и истошно заорал благим кошачьим матом. ТОтчас все внимание сидящих за столом было устремлено к кровати. В. понял, что его раскрыли, и волей-неволей ему пришлось встать и сесть за стол.

Тут В. заметил, что стол уже пуст. Леяна молвила, строго нахмурив бровки: «Баба Адуня, займемся, пожалуй, делом». Баба Адуня кивнула и, словно только того и ждала, торопливо исчезла за ширмой. Леяна встала, прошла к окну, и скрестив на груди руки, устремила куда-то вдаль задумчивый серьезный взгляд. В. недолго любовался ею — послышался шорох, и из-за ширмы показалась Баба Адуня или то, что от нее осталось.

Не было и в помине халата, тапочек, косынки, передника. Баба Адуня натянула на себя высокие до колен сапоги из грубой кожи, защитного цвета галифе, явно не первой свежести. На плечах у нее красовался пиджак с золотыми эполетами, который был ей заметно велик. Из-под пиджака торчало что-то белоснежное с рюшами. Старушка подпоясалась широким солдатским ремнем, а седые волосы стянула на затылке резинкой (вскоре В. понял зачем). Баба Адуня достала из серванта незамеченный прежде В. надраенный до блеска шлем с красной пятиконечной звездой, водрузила его себе на голову и с крайне серьезным лицом застегнула под подбородком ремешок.

В. и жмурился и тер глаза кулаком, пытаясь развеять сонное наваждение — напрасно, Баба Адуня стояла перед ним в таком наряде, какого сроду не увидишь даже на маскараде. В. разобрАло: он рассмеялся, согнувшись пополам на своей табуретке. Он хохотал до слез и никак не мог остановиться. Он взглянул на Леяну, уверенный, что и она умирает от смеха, но Леяна смотрела на В. как на расшалившегося не к месту ребенка. Под ее взглядом В. осекся и притих.

А Баба Адуня не обращала на В. никакого внимания. Она залезла в комод, достала оттуда стопку бумаги и гусиное перо и со всем этим уселась за столом напротив В.

— Имя! — проревела она не своим голосом, уставившись на В.

В. от неожиданности опешил:

— Чье, простите?

— Не мое же! — пробасила Баба Адуня.

— Что? — все еще не понимал В.

Баба Адуня грохнула со всей дури кулаком по столУ и прокричала:

— Кончай дурака валять!

Леяна все это время стояла у окна, вперив серьезный взгляд в В. и не пытаясь хоть как-то прояснить странное поведение Бабы Адуни. До В. вдруг дошло. Он вспомнил слова Мистера: «Отведи его на Дознание…» Так это и есть Дознание? Свирепый взгляд бабы Адуни не сулил ничего хорошего.

— Имя! Последний раз спрашиваю, паршивец! — громко и требовательно вопрошала Баба Адуня.

В. наконец сообразил, что от него требуют, и бодро ответил:

— В.!

Баба Адуня быстро записала на листе бумаги его ответ.

— Пол! — пророкотала Баба Адуня.

В. замешкался, пол? А что, у кого-то есть сомнения? Но все же он ответил:

— Мужской!

— Возраст!

— 30 лет!

И так В. и Баба Адуня еще долго орали друг на друга, выясняя все подробности, касающиеся личности В., такие как семейное положение, место проживания и прочее. Причем В. заметил, что каждый его ответ Баба Адуня записывает на отдельном листе бумаги. В. достаточно успешно справлялся со всеми вопросами, пока Баба Адуня не ляпнула:

— Куда Дундук ходил?!

В. ошалело глядел на нее какое-то время и потом брякнул:

— В Кинев!

Баба Адуня старательно записала и этот его ответ и продолжила допрос тем же голосом простуженного отставного майора:

— Где брюкву зайцы выхолащивали?!

В. отвечал в том же тоне:

— На поляне в лесу!

— Что вертлявей всех юлится в море?

— Осьминог!

— Если эмаль эссенцию погубит, что получится?!

— Мороженое!

— Кто лепит сало, корнями маясь?!

— Продавец!

— Зачем буря курицами шьется?!

— Занадом!

— Приставь тыкву к ноге, тюльпан к таксе, орангутанга к малине, где выходит?

На этот вопрос В. проорал что-то уж совсем неприличное, но Баба Адуня и бровью не повела, записала и этот его ответ на отдельной бумажке. Вопросы сыпались на В. градом. Вскоре весь стол был завален бумагой, а у В. и Бабы Адуни сделались красные от напряжения лица. Баба Адуня кинула перо на стОл, достала из кармана платок и утерла им лоб под шлемом.

«Дурдом!» — думал В., опасливо косясь на Бабу Дуню. Леяна не проявляла особого интереса к тому, что творилось за столом, а смотрела спокойно в окно. А кот пристально и надменно глазел на В. И В. казалось, что кот усмехается в усы и думает: «Тоже мне балбес! Не знает даже, кто лепит сало, корнями маясь, не говоря уже о юлящихся в море».

Между тем Баба Адуня извлекла откуда-то моток веревки и подступила с ней к В. Она грубо взяла В. за шиворот и поставила его прямо перед собой. С величайшей точностью и осторожностью она отметила веревкой расстояние от кончика носа В. до внешнего края его глаза, вытащила из кармана ножницы, обрезала веревку и кинула обрезок на стОл. Такая же процедура была проделана над бровями, ушами, губами В., и вообще вся его голова была перемерена веревкой вдоль и поперек. Та же участь постигла и остальные части тела В. Баба Адуня мерила и мерила В. на все лады, пока над горой бумаги не вырос целый ворох веревочных обрезков. В. устал стоять, а старуха все прыгала вокруг него, бормоча под нос: «Карету на паперть… восемнадцати сорока… лозой панаму…» — и еще какую-то чепуху.

Она извела почти весь моток веревки, плюхнулась на табуретку и принялась разгребать мусор, громоздившийся огромной кучей на столе. Баба Адуня рассматривала веревки и листки бумаги на свет, даже пробовала их на вкус, слюнявя кончики, наматывала обрывки на все пальцы руки по очереди. Она с головой ушла в это занятие. Спустя какое-то время она словно вспомнила о В., подняла на него глаза, оглянулась на Леяну и сказала прежним старческим нЕмощным голоском: «Идите, касатики, а то мне еще тут…» — и развела руками над столом, демонстрируя объем предстоящей работы.

Леяна подошла к Бабе Адуне, клюнула ее в щеку и, взяв В. за руку, вывела его из комнаты. Кот сопровождал их до самого порога и прощально мяукнул им вслед.


Глава четвертая. Парадный Татачи

Они опять очутились в лифте. В едва успел перевести дух, как началось новое испытание — поездка в лифте. Леяна быстро набрала код и уцепилась за поручень рядом с В. Лифт заскрежетал, разгоняясь. На повороте его сильно тряхануло, Леяна покачнулась и упала прямо на В. А В. не оставалось ничего другого как обхватить ее рукой за талию. Леяна прильнула к нему и рукой провела по его щеке, приговаривая: «Бедный мальчик! Он так устал!» И опять В. забыл обо всем, даже о странном Дознании, учиненном над ним, раскис, как растаявшее желе, и хоть едва слышный голос внутри бормотал: вот этого только не хватало! — все равно В. трепетал от счастья. Леяна водила рукой по его волосам, смотря прямо в глаза В. Ее губы были полуоткрыты и блестящие белые зубки виднелись за ними. У В. кружилась голова, но он не смел шевельнуться. И он так и обнимал ее, покорно и безмолвно, пока лифт не остановился и не открыл дверь. Леяна выскользнула из его объятий и вышла, за ней последовал и В.

То, что предстало перед В., более всего походило на огромный зал аэропорта и этот зал простирался широко, как бескрайнее поле, а его потолок, утыканный ярко сияющими светильниками, терялся где-то в высоте. Под ногами стелилась светлая мраморная плитка, надраенная так, что В. видел в ней свое отражение. Все вокруг сияло немыслимой чистотой, и В. на минутку показалось, что этот зал, подобно новорожденному, только что возник из небытия, наверное, по нему никогда не ступала нога человека. Огромное помещение пустовало, только где-то вдалеке в углах кто-то громыхал ведрами и шуршал, кажется, мокрыми тряпками.

За огромными окнами В. увидел ночное небо и знакомый город. Наблюдалось только одно несоответствие: улицы города виднелись далеко внизу, тогда как в здании, в котором сейчас находился В., было всего-то пять этажей. В. не нашелся, как объяснить такой парадокс, и оставил размышления на эту тему на потом, как уже поступал много раз за этот день. И все же вид знакомых улиц успокоил В. Теперь он не чувствовал себя пойманным в ловушку, ведь в конце концов он всегда сможет вернуться туда, где он жил до сих пор. Он жил… Что-то неясное и смутное рисовалось в памяти В., как будто до этого он и не жил вовсе, а спал и видел нудный сон.

Они пересекли зал, причем В. показалось, что они шли по меньшей мере час, пока не достигли стены, на которой выстроились в ряд одиннадцать дверей. Казалось, то ли стена убегала от них, то ли они слишком медленно приближались к ней. В. порядком устал и даже вспотел. Не будь ему стыдно перед Леяной, он еще посередине пути предложил бы передохнуть. В. озадаченно посмотрел на двери.

— И это все? — спросил он Леяну.

— Что все? — не поняла она.

— Эти двери — это все, что есть в этом зале, только эти двери и голые стены.

— Да, конечно… — Леяна по-прежнему недоумевала.

— К чему помещать эти двери, — В. ткнул в одну из дверей пальцем, — в самом конце огромного пустого зала? Кому это нужно — тащиться целый час, чтобы добраться до нескольких дверей? Неужели нельзя было хотя бы, ну, я не знаю, доехать на лифте? Это что, огрехи архитектуры? Или своеобразный тренажер для занятий физкультурой?

Леяна в ответ только загадочно улыбнулась. Она распахнула одну из дверей и жестом пригласила В. последовать за собой. Минуя эту дверь, В. заметил на ней маленькую табличку с изображением коробки с бАнтом. В. прошел за дверь и невольно ахнул. Перед ним простиралось огромное, гигантское, бесконечное ХРАНИЛИЩЕ. Или склад. Или что-то еще в том же роде. По крайней мере В увидел длиннющие, уходящие за горизонт ряды с вещами. Чего только тут не было — пластикового, металлического, деревянного, стеклянного… круглого, квадратного, треугольного… большого, среднего, маленького, крохотного…

В. даже показалось в первый момент, что ряды вещей наступают на него из глубины зала. Ему стало не по себе — таким крохотным он себе показался рядом с этим впечатляющим собранием всевозможного скарба. В. успел заметить в одном ряду холодильники (если то были они), в другом — вентиляторы (во всяком случае похоже), в третьем — электрические чайники (уж точно именно чайники). И это только то, что бросалось в глаза и что было знакомо В. Но тут также было и множество вещей, назначения которых В. не знал. Хотя… вон те длинные штуковины на тонких ножках, похожие на гигантские грибы — это, кажется, торшеры…

Леяна уверенно направилась к широкому прилавку, который находился перед рядами склада. За прилавком стояло несколько человек в форменной одежде, удивительно похожих друг на друга. На небольшом стенде висели листы бумаги, прикрепленные кнопками и напоминающие меню в ресторане, написанное крупными буквами. Заглавие гласило: «Новые поступления».

В. полюбопытствовал, что за «новые поступления». На одном листе значилось: «Восстающее средство для ухода за кожей стоп, пиннательный крем-гель для душа, радующий поры тоник, регулирующий избыточное слюноотделение стик, компенсирующий прыщи карандаш…» и так далее в том же духе. На другом было написано: «Роталый пиндинский, Эхинос королевский, Балкона мариинская, Валлиспирса гигантская, Кривихум плавающий…». Эти названия ни о чем не говорили В., как впрочем и те, что значились на другом листе: «Тамто (черно-красные, сине-золотые ножны), Закатана с гербом, Закатана с драконом, Шизасайяо белое, Шизасайяо красное, Закидази, Покидази, Выкидази, Ай-куча Дракон, Парадный ТатАчи…».

Леяна подошла к одному из служащих — это был молодой белобрысый парень с размытыми веснушками на лице. Он улыбался широкой улыбкой.

— Значит так, — Леяна достала из маленькой сумочки, болтавшейся на ее плече, записную книжку и прочитала: — Нам нужно: полотенце махровое, цвет голубой, размер сто десять на шестьдесят сантиметров, — две штуки, бумажные салфетки, цвет морская волна — пятьдесят штук, щетка зубная, цвет ярко-зеленый — одна штука…

Множество вещей, преимущественно бытового назначения, значилось в списке, все они были подробно охарактеризованы по имеющим значение параметрам: размеру, длине, ширине, весу, цвету и тому подобному. Заканчивался список туалетной бумагой.

Парень, увидев записную книжку, заулыбался шире и подозвал двух других служащих, которые теперь тоже внимательно слушали Леяну, улыбались и кивали. Как только Леяна дочитала свой список, они все дружно кивнули напоследок и разбежались по вещевым рядам. Уже через минуту служащие появились вновь, нагрУженные свертками, вывалили их на прилавок и опять убежали. И так они убегали и прибегали, пока не соорудили целую башню из свертков на прилавке, при этом сами они совершенно скрылись из виду за кучей упакованных в бумагу вещей. «Все до последнего винтика, шеф!» — крикнул кто-то из-за сверточной горы. ТОтчас с той стороны прилавка, где стояли В. и Леяна, подбежали другие служащие с тележкой, сгрузили на нее свертки и замерли возле со счастливыми лицами.

Леяна, словно вдруг о чем-то вспомнив, повернулась к В.: «Ах да, тебе еще что-нибудь нужно?» — и вопросительно уставилась на него. В. замешкался, потом неловко пошутил: «Может торшер?» Он и сам удивился, зачем ему вдруг понадобился торшер. Но веснушчатый парень не удивился — он тут же кивнул и затараторил: «Цвет? Форма? Производитель? Мощность?» В. неуверенно замычал, потом нашелся: «Произвольные! То есть на ваше усмотрение». Расторопный служащий понял и это, кивнул и умчался вглубь хранилища, откуда он почти тут же и вернулся. У него в руках красовалось нечто в бумажной обертке, по форме действительно очень похожее на торшер. Этот сверток был также выгружен на тележку и все собрание воззрилось на В. выжидающе. «Это все?» — спросила спокойно Леяна.

В. хотел было ответить, что все, но какая-то задиристость проснулась в нем не к месту и он, кинув взгляд на «Новые поступления», заявил: «Мне нужен Парадный Тaтачи! Или, вернее Татачи?! То есть я хотел сказать Тата?чи, да именно Тата?чи!» Ему принесли и это, а именно — что-то длинное и узкое, перекрученное бечевкой. В. хотел было попросить еще и регулирующий слюноотделение стик, но заметив мрачный взгляд Леяны, воздержался. «Благодарю, это все», — сказал В. и пожал плечами с таким видом, словно бы не понимал, какие могут быть сомнения в том, что современный цивилизованный человек не может обходиться без Парадного Татачи.

Леяна что-то написала на листочке в записной книжке, вырвала его и отдала грузчикам. Те прочитали, кивнули и уволокли тележку вглубь зала. Леяна помахала ручкой служащим за прилавком, те раскланялись в ответ. Леяна взглянула на В., впрочем, вполне дружелюбно и тихонько рассмеялась:

— Если бы не я, ты бы их еще часа два гонял бЕз толку, требуя всевозможную ерунду.

— Почему же бЕз толку? — возмутился В. — Мне действительно нужен…

— Парадный Тата?чи? — хихикнула она. — И что это?

— Ну, это такая штука…

— Назначение которой тебе неизвестно. Не трудись зря, — Леяна обожгла его пронзительным взглядом. — Я-то знаю, что такое Парадный Татачи, — сказала она и гордо зашагала прочь от прилавка.

В., чувствуя себя последним дураком, причем не в первый раз за этот день, потащился за ней.

Они вышли через дверь в громадный зал. Леяна остановилась и повела рукой вокруг:

— Это — База! А это — первый зал, — она ткнула в дверь с изображением подарочной коробки, — который называется Раздача. Ты можешь в какое угодно время дня и ночи придти сюда и заказать любую существующую на свете вещь. Ограничений нет, но рекомендую остановиться на что называется движимом имуществе. Если вещи нет на складе, ее доставят в течение суток. Все, что тебе уже не нужно, тоже приносишь сюда и сдаешь в Утиль, — она ткнула в дверь рядом с Раздачей, — второй зал. Если интересны подробности, то спроси «Правила обслуживания», в них все описано.

— И что, — усмехнулся В., - из движимого имущества могу заказать все, что ни пожелаю?

— Все, — пожала плечиком Леяна.

— А цена?

— Какая еще цена? Никакой цены. Все бесплатно.

В. прикидывал в уме открывшиеся перед ним перспективы. Леяна же насмешливо сказала:

— Только имей в виду! Они выдают с удовольствием, а вот насчет того, чтобы принять обратно… о! с этим большие сложности! Некоторые зарастают барахлом по самые уши, лишь бы не связываться с УтИлем. Хотела бы я посмотреть на тебя, когда пойдешь сдавать свой Парадный Татачи в Утиль! — засмеялась она.

— Мда… — промямлил В. и переменил тему: — И сколько здесь залов?

— Одиннадцать.

— И какие же? Два я знаю — Раздача и Утиль, а остальные?

— У, какой быстрый! Не все сразу, погоди немного, со временем узнаешь. А сейчас не хочешь ли заглянуть в Утиль? — Леяна указывала, смеясь, пальчиком на дверь, на которой висела ржавая табличка с изображением примуса. Нехорошие искорки сверкали в глазах Леяны.

— Э-э… пожалуй, нет, как-нибудь потом, — ответил В.

— Иди, иди, — настаивала Леяна и подталкивала его к двЕри с табличкой-примусом. В. побоялся показаться трусом и нЕхотя открыл дверь. Первое, что он увидел, были два злобных горящих глаза. Потом нарисовалось и все лицо: серое, с жесткими морщинами у губ, обрамленное прилизанными сальными волосами. И в тот же момент, как В. открыл дверь, обладатель этого лица брызжа слюной разразился громкой нецензурной бранью. Он грозил В. кулаком и орал, как помешанный, а потом и вовсе схватил со стола, за которым сидел, что-то тяжелое, вроде чернильницы, и запустил этим В. точно в голову. Он непременно попал бы, если бы В. поспешно не захлопнул дверь. Собственно, В. ничего и не разглядел толком, успел лишь заметить, что насколько был огромен зал хранилища, называемого Раздачей, настолько же крохотной была комнатка УтИля. В. даже показалось, что сердитый обитатель УтИля сидел за столом прямо у двЕри. При такой тесноте можно было понять его недовольство. Леяна покатывалась сО смеху.

— Я думаю, надо наведаться еще в одно местечко, — все еще смеясь, она взяла В. зА руку и подвела к третьей двЕри, на табличке которой были изображены капельки воды, выпадающие из душевой насадки.

— Не дрейфь, — сказала Леяна, — тебе понравится, — и толкнула его за дверь.


Глава пятая. Фифуфон и ТриВики

В. очутился в белой просторной комнате. Комната была совершенно пуста, не считая белого кожаного кресла посередине, в котором царственно раскинулся, заложив ногу на ногу, молодой худощавый паренёк. Здесь царила стерильная чистота. Прямо напротив, за спиной молодого человека, В. увидел впечатляющее зрелище — вместо стены сверху низвергался поток воды, что напоминало Миагарский водопад в миниатюре. Шум воды приятно ласкал слух, а воздух был насыщен влагой и свежестью.

— Привет, милый, — гнусаво протянул парень, едва только В. вошел.

— Привет, — ответил В.

— С чем пожаловал, сладкий? — спросило существо в кресле, игриво проводя пальцем по щеке.

— Я собственно… — откровенно говоря, В. даже не догадывался о цели своего визита.

— Так я не понял, ты будешь или нет?

В. стало очень и очень не по себе. Пожалуй, на этот вопрос он не рискнул бы ответить утвердительно.

Парень закатил глаза и затараторил:

— Совсем обалдели, слова вымолвить не могут! Нет бы поинтересоваться для начала — как ты Фифуфон, как твои дела Фифуфон, так нет, залетят как ошалелые, принесутся, ни словечка не скажут, ни тебе здрасте, ни тебе до свидания. Сделали свои грязные делишки — и привет! Фифуфон что, не человек? Он и слова доброго не заслужил за свои старания? И стоят как истуканы, чего дожидаются непонятно, зачем пришли сами не знают! Ну? Чего стоишь-то? Раздевайся!

В. окончательно потерялся и решил, что самым мудрым для него решением было бы немедленное отступление. Поэтому он попятился к двЕри. Паренек вскочил с кресла, видимо, вознамерившись задержать В. А В. уже нащупал рукой дверь и почти ускользнул, но парень вцепился ему в руку.

— Куда ты побежал, радость моя, я что, напугал тебя? — парнишка сменил гнев на милость и ласково гладил руку В.

«Еще не хватало!» — в ужасе думал В.

А юное существо смотрело на В. снизу вверх большими голубыми глазами и хлопало длинными ресницами. Парнишка оказался очень маленьким, мог бы вполне сойти за мальчика. На его круглой голове красовалась черная вязаная шапочка, из-под которой выбивались белокурые крашеные вихры. Небесно-голубые штаны и черная обтягивающая майка облегали его худенькое тело. Паренек смотрел на В. и тут его словно осенило:

— Ты в первый раз? — радостно спросил он у В.

В. кивнул. «Первый и, надеюсь, последний», — подумал В.

— Что ж ты сразу не сказал, глупенький! Не бойся, я расскажу тебе, как надо делать.

— Нет уж, — пробурчал В. и попытался оторвать от себя паренька, но тот вцепился в него мертвой хваткой.

— Я — Фифуфон, — сказал парень, кокетливо склонив голову набок и приложив свободную руку к груди.

— В., - представился В.

— Вот и познакомились, В., - пропел Фифуфон. — Теперь у нас все как по маслу пойдет, вот увидишь.

В. всерьез раздумывал, не позвать ли на помощь, но взглянув на Фифуфона, понял, что тот в два раза меньше его, и ему вряд ли удастся заставить В. сделать что-нибудь помимо его воли.

— Ты какой-то напряженный, — сказал Фифуфон, нежно разминая В. спину. — Да в чем дело? Я ж тебя не заставляю! Ты сам пришел! — продолжил Фифуфон укоризненно.

«Тут напряжешься, пожалуй», — подумал В., прикидывая как бы поделикатнее отцепить от себя Фифуфона и смотаться отсюда.

— Знаешь, сладкий, тебе придется раздеться, иначе никак не получится, — твердо заявил Фифуфон.

В. почувствовал тошноту.

— И не надо стесняться Фифуфона, я могу и не смотреть, — и Фифуфон игриво прикрыл ладошкой глаза.

«Кошмар!» — безмолвно вопил В.

— Эй ты… — начал было В., окончательно рассвирепев и намериваясь послать Фифуфона куда подальше, как тот вдруг сказал сердито:

— Что такое? Чего ты артачишься? Как ты мыться в одежде собираешься?

— Мыться? Как мыться? — не понял В.

Фифуфон подчеркнуто громко вздохнул и указал наманикюренным пальчиком на водяную стену:

— А это для чего по-твоему?

— Нет, нет… пожалуй я не буду… может быть, в другой раз… — проговорил В. и попятился к двери.

— Так и будешь замарашкой ходить? — спросил Фифуфон, многозначительно поморщившись.

— Я… — тут только В. вспомнил, что действительно давно уже не прибегал к помощи мыла и мочалки. Подумалось В. и о том, что, вполне вероятно, в этом странном Доме у него долго не будет другой возможности помыться. А еще В. вспомнил, как благоухает Леяна. В. представил себе эту картину: ухоженная красивая девушка и рядом оборванец в грязном рубище, от которого несет помойкой. В. заколебался.

— Да это пара пустяков, — сказал Фифуфон, словно понимая сомнения В. — Ты только не дергайся, а спокойно, целенаправленно иди, понятно? Главное, не останавливайся и не поворачивай назад, а то засосет.

В. покрылся испариной. Засосет? Куда интересно?

А Фифуфон уже начал стягивать с В. его ветхую одежду.

— Э-э-э… Не надо, я сам, — остановил его В.

Фифуфон, обидевшись, пожал плечами и отошел от в сторону.

— И не смотри, пожалуйста, — сказал ему В.

Фифуфон демонстративно прикрыл рукой глаза.

НЕхотя В. стянул с себя одежду. Брр! Холодно! Он сделал пару неуверенных шагов по направлению к водопаду. И страшно… Фифуфон затрещал:

— Не бойся, иди смело, я прослежу за всем, если что — вытащу. Только не забудь: спокойно, целенаправленно, не поворачивая назад и не останавливаясь, понял?

— Ага, — сказал В. и решительно зашагал к стене. Словно в омут с головой, В. нырнул в водную гладь. И в тот же миг на него сверху обрушился мощный водной поток. «Не останавливаться, идти, не останавливаться», — заклинал себя В., продираясь сквозь водную толщу. Это было нелегко. С невероятной силой поток увлекал его вниз. Чтобы шагать, ногам приходилось преодолевать чудовищное сопротивление. Кроме того, В. не мог вдохнуть, а воздуха в легкие он набрал маловато. Страсть как хотелось отступить и выскочить поскорее за пределы водяной стены, но В. помнил наставления Фифуфона на сей счет и не поворачивал назад, опасаясь, что его куда-то там «засосет».

Так, задыхаясь, борясь с водной стихией, В. продвигался с превеликим трудом вперед. Вода лилась и лилась немилосердно на его голову, окатывая все его тело. В. даже показалось, что не только кожный покров, но и самые его внутренности омылись водой. «Только бы не засосало!» — молился про себя В. Обещаниям Фифуфона он не очень-то верил. Весьма сомнительно, что такой хиляк сможет помочь В. и вытащит его из чудовищного водоворота. «Не останавливаться, не останавливаться! Спокойно, целенаправленно!» — повторял мысленно В., проклиная в глубине души и водяную стену, и Фифуфона. И когда уже В. почти выбился из сил, наконец водная толща оборвалась, выплюнув В. на воздух. В. судорожно вдохнул. Почему-то он находился опять с той же стороны водопада, с какой вошел, и Фифуфон смотрел на него сквозь пальцы, усмехаясь.

— Вот и славно, милый, — пропищал Фифуфон. — Теперь ты чистый и душистый!

В. чувствовал себя не только чистым и душистым, но бодрым и освеженным. Он окинул себя взглядом. Действительно, словно искупался в горячей молочно-медовой ванне. Хотя В. никогда не принимал молочно-медовых ванн, но на ум приходило именно такое сравнение. Как ни странно, ногти на ногах и руках оказались аккуратно подстрижены и отполированы до блеска. Фифуфон вытащил из кармана зеркальце и показал В. его отражение. В. был аккуратно подстрижен и чисто выбрит.

— Чудо! — пропел Фифуфон.

Тут В. вспомнил, что он абсолютно голый, и почувствовал себя неуютно.

— Мне бы… ээ… — промычал он, указывая на свою одежду, валявшуюся на полу.

— Пожалуйста, — Фифуфон подобрал грязную одежду В. и подал ее В. двумя пальцами. — Надеюсь, в следующий раз придешь в чем-нибудь поприличнее.

В. и сам надеялся на это, но сейчас, делать нечего, пришлось напялить на свое чистое тело грязную рвань.

— Заходи в любое время, дорогой, — говорил Фифуфон, провожая В. к двЕри. — Буду ждать, — сказал он, вытолкнув В. за дверь и послав ему на прощание воздушный поцелуй.

* * *

«За дверью В. ждала Леяна. Быстро прошептав ему на ухо: „Это была Мойка!“, — она ловко ухватила В. под руку и пихнула его в следующую дверь, не дав В. опомниться. В. упирался и хотел было категорически заявить, что ему нужна передышка после визита к Фифуфону, но Леяна проявила завидную сноровку, и В. тут же оказался за дверью, на табличке которой была изображена вешалка.

В. невольно съежился, ожидая какого-нибудь подвоха. Он оглянулся: дверь захлопнулась, и Леяна осталась за ней. Здесь было тихо. Приятный мягкий свет заливал помещение, заставленное рядами вешалок с одеждой. В. окружало бесконечное множество разнообразных костюмов, платьев, блузок, юбок, брюк и всего, что только можно напялить на человеческое тело. То тут, то там были расставлены манекены, довольно причудливо одетые. В. еще не случалось видеть платьев подобного кроя. Все вышеперечисленное отражалось в многочисленных зеркалАх, точнее — в зеркальных стЕнах. Где-то вдалеке виднелись примерочные кабинки.

Впрочем, В. не успел ничего толком разглядеть, потому что перед ним появились, как из-под земли выросли, три молоденькие особы. Лица у всех троих были прехорошенькие и совершенно одинаковые. Их было бы не отличить, если бы не распущенные гладкие волосы длиной чуть ли не до пОла. У одной они были медно-рыжими, у другой — иссиня-черными, а у третьей — белокурыми. Первая была одета в подобие сари, вторая — в нечто вроде костюма пастушки, а третья — едва была прикрыта шелковыми лоскутами, изображающими листья. Все три девушки разом протянули свои холеные ручки В. Ториквия», — представилась рыженькая, «Вириктоя», — сказала брюнетка, «Ритоквия», — произнесла блондинка. В. пожал все ручки по очереди и тоже представился: «В.

— Вам… — сказала Ториквия.

— Помочь… — продолжила Вириктоя.

— Чем-нибудь? — закончила Ритоквия.

Все это было сказано так быстро и совершенно без пауз, что создавалось впечатление, что всю фразу произнесла одна из них, тем более что и голоса девушек были совершенно одинаковыми. В. глянул на свои обноски, потом на множество одежды вокруг, и подумал, что помощь ему, пожалуй, не помешала бы. Он кивнул.

Девушки воодушевились и с радостными улыбками затараторили, бросая на В. быстрые изучающие взгляды.

— Очевидно….

— Нужен…

— Новый….

— Костюм, — произнесли они.

— Какой…

— Стиль…

— Предпочитаете?

У В. закружилась голова. Если они и дальше будут так трещать на три голоса, то у него ум зайдет за разум.

— Одежда…

— Для…

— Спорта…

— Отдыха…

— Развлечений?

— Какие…

— Ваши…

— Любимые…

— Цвета?

— Есть…

— Предпочтения…

— В тканях?

— Вельвет…

— Шелк…

— Хлопок…

— Шерсть…

— Лен?

В. поспешно их остановил:

— Пожалуйста, пожалуйста, все на ваше усмотрение. Я целиком и полностью доверяюсь вам. Только у меня нет денег… Меня не предупредили…

— Что?

— Какие?

— Деньги?

— Чепуха!

— Забудьте!

— Мы…

— Так…

— Рады…

— Что…

— Вы…

— Заглянули!

Все три щелкнули пальцами рук. Здесь началась какая-то катавасия. Зазвучали громкие аккорды музыки. Ториквия прильнула к В. слева, а Вириктоя — справа, и они потащили В. вглубь зала. Ритоквия царственно шествовала перед ними, так покачивая бедрами, что казалось — у нее вместо суставов шарниры. Внезапно Ритоквия сделала выпад ногой влево, потом вправо, потом еще пару па в такт музыке. Она оглянулась через плечо и подмигнула В. Ториквия тоже умудрялась, ухватившись за него, танцевать, впрочем, как и Вириктоя. Тут В. обнаружил, что и сам он не просто шагает. Его ноги как-то чудно вздрагивали, так и норовя то носок загнуть, то притопнуть пяткой.

В. не успел опомниться, как пустился в пляс вместе с тремя сестричками. Причем В. оказался искусным танцором, чего раньше за ним никогда не водилось. «Такая ты красотка, шикарная походка», — надрывался невидимый певец хрипловатым голосом, а В., заломив руку, кружил Ториквию. «Взгляни в глаза мне, детка, какая ты конфетка», — продолжалась песня, а В. уже выделывал кренделя на пару с Вириктоей. Все вместе выглядело как хорошо отрепетированный танцевальный номер. В. почувствовал себя актером мюзикла или кинофильма. Вот-вот послышатся аплодисменты зрителей или режиссер прокричит: «Стоп! Снято!»

Сестрички схватили каждая по костюму и принялись примерять их на В., невообразимым образом совмещая эту процедуру с разухабистым танцем. При этом В. подыгрывал им как мог, ни на минуту не прекращая танцевать. В. видел в зеркалах свое отражение, он выглядел более чем странно: полные недоумения округлившиеся глаза, вопрошающие «что происходит?» и физиономия, на которой застыла залихватская улыбка заядлого танцора.

Непонятно как В. оказался переодетым в прекрасно сшитый костюм, белоснежную рубашку и даже переобутым в новые туфли. Костюм был какого-то чуднОго кроя, но при этом невероятно удобный. «Тара-ра-ра… тара-ра-ра…» — звучала музыка, а В. с сестричками бил чечетку. Они кружились по всему залу, пока В. не оказался у дверей и музыка не смолкла. Едва только все стихло, Ритоквия вытолкнула В. за дверь и закрыла ее прямо перед его носом. В. обдало потоком воздуха от хлопнувшей двЕри так, что волосы на голове шевельнулись. Он обнаружил себя опять на Базе, но уже в новом костюме и новых тУфлях. Рядом хохотала Леяна.

— Ну как? — сквозь смех спросила она.

В. только ошалело таращился на Леяну.

— Понравилось? — спросила она, явно насмехаясь над В. — Ты просил тебе помочь?

В. кивнул. Леяна разразилась еще одним взрывом смеха.

— На будущее, — сказала Леяна, взяв В. пОд руку, — не обязательно, чтобы тебе помогали, понимаешь? — она многозначительно подняла брови. — Ведь ты можешь справиться и сам! Кстати, за глаза мы их называем ТриВики, — она кивнула в сторону двЕри, за которой В. только что обнаружил у себя талант танцора. — Могут уморить тебя до полусмЕрти, только дай им волю. А этот зал называется Гардеробчик, можешь обращаться, если будет надобность, — Леяна опять засмеялась, увидев выражение лица В., красноречиво говорящее о том, что в ближайшее время В. будет держаться от Гардеробчика подальше.

Леяна окинула В. изучающим взглядом:

— Мда, гораздо лучше. Вкус у них есть, в этом им не откажешь. Продолжим? — спросила она, указывая на следующую дверь.

В. яростно затряс головой. К нему еще даже не вернулся дар речи. Он не готов к новым сюрпризам!

— Да не бойся, глупыш, я пойду с тобой, — заверила его Леяна и потащила В. к двЕри.

В. уперся, не желая двигаться с места. Ни за что! А Леяна все смеялась.

— Клянусь, — сказала она, прижав к груди руку, — там нет ничего страшного.

В. скептически посмотрел на нее. «Так я тебе и поверил», — говорил его взгляд.

— Надо же! — хохотала Леяна, — а кто меня спрашивал: что за залы, что за двери?

В. упрямо молчал и только тряс головой.

— Пожалуйста, — упрашивала его Леяна, — зайдем сюда! На этот раз тебе действительно понравится, я обещаю.

Наконец ей удалось-таки сдвинуть В. с места. Подумав, В. решил, что, в самом деле, не съедят же его там, и позволил Леяне проводить себя за следующую дверь. «Хотя насчет не съедят…» — промелькнуло в голове у В., когда он разглядел на двери табличку с изображением перекрещенных ножа и вилки.


Глава шестая. Угорь на вертеле по-лангальски и бордовое вино

Но В. зря опасался. Ничего ужасного за дверью действительно не было. А были там маленькие столики, уютные диванчики, бархатные зАнавеси на окнах. Под потолком виднелась причудливая лепнина. Приятный мягкий свет озарял все теплым сиянием. Приглядевшись, В. заметил, что свет исходит от горящих свечей, которые стоят в разноцветных фигурных емкостях, наполненных до краев… водой! Каким-то невообразимым образом жидкость и огонь сочетались в этих диковинных светильниках, что давало неотразимый эффект. Оказавшись в таком роскошном месте, В. сразу же вспомнил свои золотые времена, когда обед в ресторане высшего класса был для него обычным явлением. Однако, великолепие тех заведений меркло перед убранством зала, представшего перед ними. И В. порадовался, что успел наведаться к ТриВикам в Гардеробчик и облачиться там в подобающее такому месту одеяние.

«Это Ресторация», — шепнула Леяна и провела В. к небольшой стойке. «Уж понятно, что не столовая», — буркнул В. За стойкой нарисовался высоченный тип с черными, как смоль, волосами и загорелым лицом. Белая манишка и черный фрак только усиливали черноту его волос и лика. Под носом у типа красовались залихватские напомаженные усищи, длинные тонкие концы которых были задраны высоко вверх. Тип недобро глянул черными маслинами глаз на В., однако Леяну он удостоил лучезарной улыбки.

— Весьма рад! Весьма! — заговорил он густым сочным басом, едва только В. с Леяной подошли к стойке. — Давно не видел тебя, солнце мое! — приветствовал он Леяну. Та в ответ подала типу свою ручку, которую тот звучно поцеловал, причем, как показалось В., слишком уж долгим поцелуем.

— Привет, Кларло! — жеманно сказала Леяна. — Куда ты пропал? Как ни загляну к вам, всегда к Жирмиле попадаю, а тебя все нет и нет.

— Мда, понимаешь, — Кларло неприязненно глянул на В., - я… ээ… — он явно хотел сообщить Леяне, чем был занят такое долгое время, но присутствие В. не позволяло ему раскрыть карты. — Я был… эээ… там… — и Кларло многозначительно округлил глаза. — Ну, в общем, сама знаешь, — заключил он наконец и с вызовом посмотрел на В., который в свою очередь сделал вид, что разглядывает лепнину на потолке.

Леяна понимающе кивнула.

— Мы можем пройти? — спросила она.

— Да, конечно, — ответил Кларло и со скучающим видом добавил: — Посетителей немного, так что я сам все организую.

Кларло вышел из-за стойки и прошел в зал. Леяна и В. последовали за ним. При этом, как оказалось, за стойкой Кларло прятал мускулистые волосатые ноги, облаченные в черные атласные шорты, короткие и облегающие. В. невольно хмыкнул при виде такого странного наряда, но Леяна и бровью не повела, даже несмотря на то, что на голых ступнях Кларло болтались мягкие черно-белые тапочки. «По крайней мере, по цвету его костюм выдержан!» — про себя глумился над Кларло В. Он придирчиво рассматривал спину Кларло, которая выглядела довольно внушительно. В. окинул взглядом всю его фигуру — росту Кларло был богатырского. Но эти его ноги в шортах! В. подавил смешок.

Леяна с В. прошли в зал и уселись за одним из столиков у окна. За окном В. опять увидел знакомые ему улицы, покрытые мраком ночи. На столике горела свеча и стоявший здесь же букетик белых цветов источал экзотический аромат. В. погрузился в ложе из мягких полосатых подушек, разбросанных на диванчике, и теплая волна уюта и довольства накрыла его. «А здесь неплохо», — подумал В., с наслаждением устраиваясь поудобнее. «Если бы только не это КларлО-мурлО», — В. перехватил колючий взгляд стоявшего у столика Кларло. Тот взирал на В., не скрывая неприязни, и зачем-то время от времени зажмуривая один глаз. Может быть, так КлАрло выражал свои сомнения относительно персоны В.

Кларло щелкнул пальцами, и к их столику подбежал официант, кативший перед собой тележку, нагруженную толстенными книгами. Официант раскланялся и убежал, но В. успел заметить в облике официанта отдаленное сходство с Кларло, по крайней мере официант был таким же смазливым, черноволосым и загорелым.

— Какой том изволите? — обратился к В. Кларло, кося на него сверху вниз огненным взглядом и указывая жестом на тележку.

— Том чего? — полюбопытствовал В., бросая неловкие взгляды на тележку. «Что это, собрание сочинений или энциклопедия?» — хотел он было спросить, но, к счастью, не успел, потому что Кларло фыркнул:

— Не энциклопедии же! Так какой том? — спросил он снова с таким видом, как будто интересовался, какой из этих толстенных книжищ огреть В. по голове.

В. раздраженно глянул на Леяну. Даже не шевельнется! Хоть бы намекнула В., что за тома! И вообще, неплохо бы познакомить В. со здешними обычаями. Неужто обязательно всегда выставлять его на посмешище! Но Леяна по-прежнему молчала, и В. ляпнул наобум:

— Пятый том, пожалуйста!

Кларло достал книгу из стопки на тележке и бухнул ее перед В. На синей бархатной обложке были выбиты большие золотые буквы «П, Р, С, Т, У». В. наугад открыл книгу. Строчки, написанные крохотными буквами, замелькали перед глазами: «Рыба жареная по-забамбургски… рыба тушеная — гоферия пияка… рыба тушеная в молоке — майло кала нейто…». В. перевернул несколько страниц и прочитал далее: «…рыбное филе в сливочном масле с каперсами… рыбное филе маринованное… рыбное филе по поречески — заламись…»

Так это всего-навсего меню! Что ж, прекрасно! Уж здесь-то В. наконец в своей тарелке во всех смыслах, простите за каламбур. Сейчас он покажет себя настоящим ассом. Леяна по достоинству оценит тот утонченный выбор, который сделает В. Когда она распробует, как изумительно сочетаются блюда, заказанные В… о-о, она не останется равнодушной! В. с горящими глазами листал пятый том, изучая меню. Палец В. остановился на «Рагу из мяса диких зверей по-зафхански». Был указан состав блюда: «Мясо диких зверей Айфррики, сладкий перец, сливки, лук, чернослив, шафран, мята, …» и так далее. Интересно, мясо каких именно диких зверей Айфррики использовано в этом блюде? Зеббры, возможно? В. задумался, устремив взгляд в потолок: какой вкус у мяса зеббры? Да так размечтался, что и впрямь почуял запах жареного мяса. В. вернулся взглядом к меню и вздрогнул от неожиданности: над страницей книги возникла то ли голограмма, то ли проекция, В. не понял, что это было, но он увидел висящую в воздухе тарелку с кусочками мяса с подливкой. Изображение было совершенно как настоящее, В. даже захотелось попробовать на вкус содержимое тарелки, но все-таки он воздержался, опасаясь быть осмеянным. В. убрал палец со строчки меню и тарелка исчезла.

Что ж, пожалуй, В. закажет угря на вертеле по-лангальски, к нему спаржу холодную под соусом конгрет, из закусок — салат из артишоков и салат из бамий с базиликом. Еще неплохо бы суп мольгейский сливочный с сельдереем. А на десерт — парфе фисташковое и тафрийский шоколад. В. нашел в конце книги карту вин. Думается, здесь вполне уместен ристлинг «Касохин Мозе Вуар». В. бодро произнес все вышеперечисленное вслух, причем Кларло добросовестно записал заказ в блокнотик. Довольный собой, В. закончил отдавать распоряжения Кларло и только потом поднял глаза на Леяну.

Оказалось, у Леяны тоже имелось меню. Она держала в руках картонную красную папку, в которой болталось несколько листочков. Как только В. закончил диктовать свой заказ, Леяна быстро сделала маленьким карандашиком, прилагавшимся к меню, несколько загогулин на этих листочках и передала папку Кларло. Увы, и тут надежды В. не оправдались — Леяна и не собиралась доверять ему выбор блюд. Более того, у нее было какое-то свое особенное меню. Рухнула надежда В. показать себя наконец в выгодном свете. Теперь ему оставалось только смириться и ждать, пока принесут заказ. Кларло гордо удалился, метнув последний уничижительный взгляд на В.

Они сидели в полном молчании. В. пребывал в состоянии легкого нетерпения, у него не на шутку разыгрался аппетит. От нечего делать он принялся опять разглядывать лепнину. В. чуть не вскрикнул, когда обнаружил, что фигуры на потолке живые! Или, быть может, не живые, но, по крайней мере, движущиеся. Волоокая гипсовая красавица с широким бедрами и обнаженной грудью даже подмигнула ему. В. в смятении отвел глаза и взгляд его упал на занавеси. Они-то, кажется, не были живыми, но зато плавно меняли свой цвет: из фиолетовых постепенно стали зелеными, а потом — изумрудно-синими.

Под стать занавесям были и обои: из желтых они превратились в розовые. Рисунок на них только что изображал букеты цветов, но вот линии плавно перестроились и сложились в фигуры пастушек с овечками. Тут В. заметил, что в столешнице стола, за которым они сидели, плавают настоящие золотые рыбки. Словом, все вокруг В. непрестанно двигалось, даже солонка зачем-то перебегала с места на место, словно за ней кто-то гонялся. В. с тревогой глянул на стул под собой: того и гляди этот предмет мебели взбрыкнет, как норовистый конь, и, сбросив с себя В., ускачет пастись на зеленые луга.

Леяна спокойно смотрела в окно, постукивая пальчиками по столу и не обращая никакого внимания на В. Они молчали, пока официант не принес для В. салат из бамий, а для Леяны — тарелку с кучкой чего-то полужидкого коричнево-зеленого с оранжевыми вкраплениями. «Наверно новомодная диета», — усмехнулся про себя В., увидев тарелку Леяны, но расспрашивать Леяну не решился. Его заказ выглядит гораздо аппетитней! Ему придется в одиночку оценить вкус этих деликатесных блюд, и он ни капельки об этом не жалеет. В. так проголодался, что накинулся на ужин, позабыв про все чудеса вокруг.

Леяна неторопливо съела свой, как его мысленно окрестил В., «рвотный суп», и на этом ее ужин, похоже, закончился. Пустую тарелку Леяны унесли, а для В. официант подтаскивал все новые блюда, которые, кстати, были великолепны. В. с наслаждением дегустировал местную кухню, единственное, что расстраивало, так это то, что от подсаливания пришлось отказаться, так как солонку ему так и не удалось поймать.

Леяна, скрестив руки на груди, с интересом взирала на В., в то время как тот расправлялся с угрем на вертеле по-лангальски. В., чтобы преодолеть неловкость, решил завязать разговор:

— И здесь с меня не возьмут денег? — спросил он, кивнув в сторону тарелки.

Леяна нахмурила брови:

— Тебе уже сто раз говорили: забудь ты про деньги! К чему опять эти вопросы?

В. метнул на Леяну пронзительный взгляд:

— Я не дурак!

Леяна подняла брови.

— Я не дурак, — повторил еще раз В. — Бесплатный сыр только в мышеловке! — размахивая вилкой с насажанным на нее кусочком угря, он продолжал: — Не деньги, тогда что?

Леяна изобразила непонимание.

— Тогда что вы, или они, или он, этот Мистер, ЧТО вы возьмете с меня за все эти блАга? — спросил В. Леяну, но она только посмотрела на него, как на несмышленого ребенка.

— Эти сказки не для меня, — твердо заявил В. — Думаешь, я поверю в какого-то невидимого благодетеля, который готов осыпать меня абсолютно безвозмездными дарами? Думаешь, я поверю, что в одночасье обзавелся целой когортой слуг, которые будут шить костюмы и готовить угря на вертеле по-лангальски в любое время дня и ночи по моему желанию?

Леяна гневно сверкнула на В. глазами:

— Эти люди не слуги тебе!

— А кто же они? Помощники? Ассистенты? — ехидно спросил В.

— Здесь нет ничьих слуг! — отчеканила ледяным голосом Леяна.

— Но если я не плачу денег за этот ужин, стало быть, кто-то не получает денег за свою работу, разве не так?

— Ты прав, повар не получит денег, — кивнула Леяна.

— Тогда зачем повар готовит для меня? Как это понимать? Повар, официант, Кларло — все они просто хотят доставить мне удовольствие, так получается?

— Нет, — невозмутимо ответила Леяна. — Они хотят доставить удовольствие себе.

— В смысле?

— Они хотят доставить удовольствие себе, — громче повторила Леяна, как будто В. не расслышал, и с ехидной улыбкой добавила: — И тебе тоже заодно.

— Правильно ли я понял, что в этой Ресторации все работают на добровольных началах?

— Можно сказать и так. И не только здесь, — ответила Леяна. И добавила: — Только они не работают.

— А что же они тогда делают? — саркастически осведомился В. — Трудятся? Вкалывают? Горбатятся?

Леяна посмотрела на В. так, словно он был полным кретином, и молвила:

— Они играют. Неужели не понятно?

В. даже поперхнулся куском угря.

— Играют? То есть развлекаются? — спросил он. — К тому же еще и совершенно, абсолютно безвозмездно?

— Совершенно и абсолютно безвозмездно.

— Ерунда, — В. пренебрежительно махнул вилкой. — Я могу еще поверить, что готовить пищу можно только ради собственного удовольствия, но мыть посуду… или пол, — и В. с сомнением оглянулся вокруг, ожидая увидеть где-нибудь незамеченную им ранее грязь.

— Почему бы не поверить? — с вызовом спросила Леяна. — Только потому, что ты сам не любишь мыть пол?

— Да, пожалуй, что не люблю! — холодно проговорил В. — А что можно любить в таком занятии?

— Если тебе не по нраву подобного рода занятие, — спокойно отвечала Леяна, — так значит и никто другой не может найти в нем ничего интересного?

— Да брось, Леяна, какой интерес в том, чтобы возиться в грязи?

— Иногда грязь необходима.

— О чем ты говоришь, как грязь может быть необходимой?

— Знаешь ли, иногда грязь незаменима, и бывают такие моменты, когда хорошее мытье полов — это как раз именно то, что тебе нужно.

— Не знаю, никогда не испытывал настоятельной потребности помыть пол.

— Вот именно — не знаешь. Но не бывало ли у тебя ощущения, что тебе катастрофически необходимо что-то сделать, но ты не мог понять, что именно?

— Возможно, — нехотя ответил В.

— Может быть, именно тогда тебе и стоило помыть пол, но ты не догадывался об этом?

Видя озадаченное лицо В., Леяна расхохоталась.

— Непременно попробуй как-нибудь, — смеялась она, — помыть пол в трудную минуту. Сам увидишь — лучшего средства для решения всех проблем не найти.

В. нахохлился. Вовсе не так должен был закончиться этот спор. В. не какой-то там глупый несмышленыш, хотя Леяна, похоже, так не думает. И почему здесь всегда все обстоятельства оборачиваются не в его пользу, а все споры заканчиваются поражением В.!

— Кстати, — добавила Леяна. — Я думаю, найдутся даже те, кто скажет тебе спасибо, если ты запачкаешь пол, чтобы у них была возможность его помыть.

— Прекрасно, — пробубнил В. — Постараюсь оставить за собой побольше следов, — и он принялся стряхивать крошки со стола на пол.

— Не нужно понимать все так буквально, — усмехнулась Леяна.

— Я вовсе не… — начал В. и замолчал. Похоже, у него остается только одна возможность сохранить собственное лицо: всегда и везде, при любых обстоятельствах не раскрывать рта.

— К примеру, ТриВики, — продолжала Леяна, — думаешь, они лукавили, когда сказали, что рады твоему визиту? Вовсе нет. Они действительно были ужасно рады. Ведь они просиживают в Гардеробчике целыми днями в надежде дождаться кого-нибудь, на ком можно было бы отточить свое умение. Стерегут клиентов, как пауки мух, потому что наряжать друг друга им уже давно надоело. Но к ним редко кто заглядывает, а уж тем более, мало кто просит их о помощи, — и Леяна расплылась в улыбке, очевидно, вспомнив, как В. недавно попался в сети ТриВик.

— Вот как? — холодно спросил В. — Что же, здешние жители не любят наряжаться?

— Пожалуй, что им не до того, — отвечала Леяна. — Хотя некоторые чудики еще развлекаются подобным образом. Но и они скорее любят сами творить одежду, чем наряжаться, как ты выражаешься. А остальные — забегут раз в год, наберут все необходимое, и поминай как звали. Сколько я уж говорила Тривикам: бросьте вы это, найдите себе какое-нибудь другое занятие, но все бЕз толку. Кстати, если ты хочешь обзавестись вторым костюмом, то тебе опять придется к ним наведаться.

В. только вздохнул в ответ. Он смотрел на ее пухлые розовые губки, искривленные ехидной усмешкой, и думал о том, как он хотел бы сжать эти губы своими губами, или накрыть этот хорошенький ротик своей ладонью, чтобы она ни слова не могла вымолвить. Чтобы ничего не могла сказать В. Разве что только простонать… В. сдавил рукой стакан с вином так, что побелели пальцы. К счастью, стакан выдержал, иначе Леяна нашла бы еще один повод для веселья.

Больше В. не проронил ни слова. Он свирепо расправился с десертом и они покинули Ресторацию. Перед выходом В наведался в местный туалет, который его тоже впечатлил — там было даже два немаленьких фонтана. У самых дверЕй они распрощались с Кларло, причем Леяна сердечно поблагодарила Кларло за великолепный ужин, а В. лишь хмуро промолчал. Когда они с Леяной уже уходили, В. поймал пламенный взгляд Кларло, направленный на Леяну, и В. мог поклясться, что в тот момент ни один стакан не уцелел бы в руках усатого верзилы. В. напрягся. Как славно было бы оборвать этому хлыщу усы! К счастью, дверь захлопнулась, скрыв от взора В. горящие очи Кларло.

Завидев, что они идут по направлению к лифту, В. тяжко вздохнул. «Опять эта колымага!» — ругался он про себя, но делать было нечего. Оставалось только надеяться, что это не единственный способ перемещаться по зданию и в дальнейшем В. с этим способом познакомят. Он бы с бОльшим удовольствием одолел сейчас длиннющую лестницу, чем вытерпел еще одну поездку на этой развалюхе, тем более что в его животе угорь встретился с фисташковым парфе, а это не сулило ничего хорошего. Они погрузились в лифт и поехали, куда — это опять было для В. тайной.

* * *

Старый железный ящик (так В. мысленно окрестил лифт, что довольно точно, несмотря на позолоченные кнопки, соответствовало сущности этого подъемного устройства) трясся по невидимым причудливым шахтам. В. молча сверлил глазами пол и даже не смотрел на Леяну, опасаясь снова пасть жертвой ее чар. Он догадывался, что она исподтишка со сладенькой ухмылкой поглядывает на него. Какую странную власть она заполучила над В.! Еще ни одна привлекательная особа не повергала его в такое смятение.

Он испытывал в своей жизни и нежность, и, пожалуй, то, что можно было без сомнения назвать любовью, но никогда он не ощущал того невыносимо прекрасного безумия, которое накатывало на него, стоило ему только посмотреть в хорошенькие глазки Леяны. В. уже начинал сожалеть о том, что вместо Мистера, этого противного старикашки, ему приходится находиться в обществе Леяны. Пожалуй, из них двоих бОльшую власть над В. имела именно она, а В. не хотел быть подвластным кому бы то ни было. И потому он неслышно клялся и божился, что отныне только холодная трезвая расчетливость будет руководить его действиями, но уж никак не эта телячья расхлябанность, в которой он пребывал почитай что с самого утра.

Наконец лифт остановился. Дверь открылась, и Леяна уверенно шагнула в темноту. В. последовал за ней. Дверь захлопнулась за его спиной, и он оказался в непроглядной тьме. Вокруг царила такая тишина, что В. почти слышал стук своего сердца. Леяна замерлА где-то поблизости, по крайней мере, В. надеялся на это. Он чувствовал себя крайне неуютно. Впрочем, В. уже начинал привыкать к подобному состоянию. Здесь, в этом Доме, ему с самой первой минуты неуютно и неудобно. Несколько минут прошло в абсолютной тишине. Леяна ничем не выдавала своего присутствия. В. тихонько позвал: — «Леяна!» — и прислушался, не слышно ли ее дыхания или шороха платья. Нет, ни звука. Раздражение овладевало В. Ну и шуточки! Но минуты тянулись, и В. надоело тупо стоять на месте. Он сделал несколько неуверенных шагов, пытаясь нащупать в темноте хоть что-то, но вокруг была пустота. После многих безуспешных попыток В. сдался. Он уселся на пол и стал ждать сам не зная чего.

«Так не интересно-о!» — протянул знакомый В. сладкий голосок. Тут кто-то хлопнул в ладоши и яркий свет прорезал тьму. В. сперва зажмурился, потом с трудом разлепил глаза и огляделся вокруг. Довольно просторное жилище было заставлено мебелью с бордовой плюшевой обивкой. Диванчики, креслица, стульчики — все мягкое, пузатое и бордовое, с изогнутыми ножками — толпились в этой комнате, как стадо причудливых бордовых животных. Немалое количество пуфиков было расставлено вокруг В. Он никак не мог миновать их в своих поисках во тьме, но почему В. не споткнулся ни об один из них — об этом он не задумывался, потому что ему уже надоело задумываться обо всем странном, что происходило с ним. Но бордовые пуфики не особо занимали его еще и потому, что наконец взгляд В. нашел Леяну.

Милое создание возлежало на одном из диванчиков в розовом полупрозрачном халатике, отороченном розовым пухом. Правая ее рука покоилась на подушке, а в левой она держала бокал с чем-то бордовым, что представлялось В. вполне закономерным: попивать бордовое вино на бордовом диванчике, в то время пока В. изображает из себя незрячего идиота, вполне в духе Леяны. Леяна широко улыбалась. «Так не интересно, — протянула она опять. — Хотелось бы увидеть что-нибудь более замысловатое, чем это». И легко спрыгнув с дивана, Леяна принялась на полусогнутых ногах, с растопыренными руками нетвердо шагать по комнате с выражением слабоумия легкой степени на лице.

В. молча взирал на нее. Он понятия не имел, как Леяна могла наблюдать за ним в кромешной тьме, может быть, у нее имелся прибор ночного видения специально для такого случая. Этот спектакль как две капли воды походил на представление, которое он видел вчера в исполнении Мистера. Теперь В. уже не сомневался, что Леяна родня Мистеру. Определенно, их стиль общения с В. отличался чудовищным однообразием. Но В. уже был научен горьким опытом, и потому он с выражением непоколебимого беспристрастия на лице взирал на Леяну, стараясь не закипеть. А Леяна залилась звонким смехом, потом подбежала к В., который по-прежнему восседал на полу со скрещенными ногами, и плюхнулась рядом с ним. Вдруг она обвила руками шею В. и, заглядывая ему в глаза, как провинившийся ребенок, робко проворковала: «Прости, не смогла удержаться», — при этом пальцы ее рук перебирали волосы на затылке В. Как и следовало ожидать, через минуту от гнева В. не осталось и следа, и он позволил себя увлечь на один из пухлых диванчиков.

Леяна уселась рядом с ним, подобрав под себя голенькие ножки. Когда она вот так сидела рядом, все мысли удивительно быстро улетучивались из головы. Леяна опять взяла в руку бокал и потягивала вино. Или может быть не вино, а гранатовый сок. В. не знал, что она там потягивала, ведь ему-то не предложили попробовать. Пальчиками другой руки она играла с пухом на своем халатике. Вся эта сцена могла бы выглядеть пошло, если бы на месте Леяны была любая другая женщина. Вся обстановка и ее наряд подошли бы дешевой проститутке, но Леяна в этом антураже выглядела как маленькая клубничная принцесса.

Кровь закипала в В. «Боже, как глупо, как банально! Я похож на дикого зверя, принюхивающегося к самке, — мелькало в голове у В. — И ведь она нарочно дразнит меня, и я это понимаю. Тем обидней опять попасться в ее сети. Я должен держать себя в руках. Если снова размякну, то потеряю последние крохи самоуважения…» Но все увещевания были напрасны, сколько угодно В. мог уговаривать себя не смотреть на Леяну, но его глаза были прикованы к ней, а нос так и норовил поглубже вдохнуть этот сладкий манящий аромат. Сам не заметил как, В. положил руку на атласное бедро Леяны.

Как легко рука скользит по ее нежной коже, словно быстрая лодка на всех парусах несется по водной глади. Как сладко держать ее в объятиях, словно поймал сказочную синюю птицу, дарующую счастье. Как робко бьется ее сердце, пробуждая всю нежность мира. Сколько чудес сулит этот путь, что проделывают пальцы по ее трепетному телу. То, что скрыто там, за тонкой розовой тканью, не снилось и в самом волшебном сне, не грезилось в самых дивных мечтах. Это целый мир с персиковыми холмами, полями колосящейся золотой пшеницы, извилистыми тропками. Я хотел бы стать крошечным и обойти его весь, я хотел бы поселиться в нем, возделывать его пашни, выращивать пышные сады, гулять в дарующих прохладу парках.

Только позволь прикоснуться к тебе, и это станет возможным. Позволь сплести мои руки с твоими, и мы найдем дорогу друг к другу. Разреши прильнуть к твоим губам, и я выпью тебя до дна. Опьяни меня сладкой негой, струящейся из твоего рта, дай поймать губами твой язык, прыткой змейкой ускользающий от меня. Я настигну его, как уже поймал тебя. Тебе не сбежать, не исчезнуть, не спрятаться. Я покорю тебя, скоро я завоюю тебя всю. Тебе нет спасения. Нет спасения, как и мне. Я погибаю в тебе, или ты погибаешь во мне. Неважно, все неважно…

В. целовал Леяну, и казалось, она таяла под ним как масло. Древний как мир инстинкт завладел ими. В. вспоминал о сегодняшнем дне, о том, как Леяна выставляла его идиотом, и чем больше он вспоминал о своем унижении, тем более жгучим становилось его желание. Слова, слова… хорошее оружие в умелых руках, и ты искусно использовала его против меня. Но здесь, сейчас, нет слов. И нет сомнений в том, кто повелевает. Закрой глаза и отдайся мне вся, целиком. Я так хочу. И так будет. Я хочу, чтобы каждая частица твоего тела покорилась моей воле. Я хочу, чтобы ты билась подо мной, как раненая птица, и затихла потом без сил в сладкой истоме. Я хочу, чтобы ты подарила мне свое сокровище, которое прячешь ото всех…

В. мог поклясться, что Леяна поддается, послушная малейшему движению его рук. Мог поклясться, что и она нестерпимо хочет того же, чего так жаждет он. Но в один миг все переменилось. Она вдруг напряглась, ее живот, который В. чувствовал своим животом, стал каменным, а руки железной хваткой вцепились в запястья В. В. взглянул в ее глаза — они светились холодным стальным блеском. «Довольно!» — резко крикнула она, и, проявив недюжинную силу, стряхнула с себя В. как котенка. Она отпрыгнула подальше от дивана, на котором В. приходил в себя. Леяна смерила В. взглядом, в котором он прочел множество чувств, и все они не сулили В. ничего хорошего.

«Довольно!» — холодно повторила Леяна, запахнув халат и пригладив обеими руками волосы. Под ее пальцами непослушные кудри вдруг разом прижались к голове, придав ей сходство со школьной учительницей. Медленно рассудок возвращался к В. «Я здесь только для того, чтобы показать тебе твою комнату», — спокойно сказала Леяна, словно только что они с В. не терзали диван разгоряченными телами, а разгадывали кроссворды. В. изумленно таращился на нее. Его комнату? Он-то был уверен, что это ЕЕ комната! Леяна пожала плечиками, словно прочитав его мысли: «Что касается обстановки — моих рук дело, — она кивнула в сторону диванчиков, — хотелось, чтобы тебе было уютно». В. невольно улыбнулся: странные представления об уюте.

«Тебе пока сложно будет модификцировать, если это в данный момент вообще… ммм… возможно. Поступим так. Ты устроишься здесь», — она ткнула пальчиком в большой диван и вопросительно уставилась на В. А В. вдруг почувствовал себя смертельно усталым и не споря прилег на диван. Леяна невесть откуда достала большое бордовое одеяло и укрыла им В. Как только она это сделала, одежда, которая была на В., волшебным образом оказалась аккуратно повешенной на спинку стула. «Вот и чУдно! А утром за тобой придут, не беспокойся», — Леяна направилась к двЕри, за которой, как догадывался В., скрывался лифт. На прощанье Леяна загадочно молвила: «Вряд ли получится, но можешь попробовать…» (В., конечно, не имел никакого представления, о чем лопотала Леяна). «Запомни: если проснешься не открывая глаз, то сможешь сотворить с этой комнатой все что угодно», — сказала она. Гримаса на лице В. ясно отразила степень его понимания. «Неважно, все равно забудешь, — добавила Леяна, и зачем-то дважды хлопнув в ладоши, прошептала: — Спокойной ночи». С этого момента В. провалился в небытие.


Глава седьмая. Калейдоскопический калорифер законопатился

Странный сон приснился В. Там были живые стены, и тающие двери, и сумасшедшие старушки, и Парадный Татачи, и Дундук, и зайцы с брюквой, три или четыре Вики, и куча всякой всячины… Ах! еще этот Мистер, пренеприятнейший старикан… Его нос вездесущ, а руки как ленты, он может опоясать ими, оплести и задушить… Чтобы толкнуть ленту нужны ножи… Мне нужны ножи… Кто этот Мистер? Чего он хочет от меня? Хочет, чтобы я служил ему, или нет — играл… Игра, это игра… Опасная игра… Он хочет уничтожить меня, он угрожает мне! Я должен быть осторожен! Мне нужна защита, я слишком открыт. Он все обо мне знает… все! Это неспроста. Зачем я ему? Зачем? Что происходит? Ерунда… какая-то ерунда. Бессмыслица. Но есть что-то или кто-то… Там тепло, там мягко… Нежность. Она забыта. Нужно подняться до нее, протянуть руку и ухватить за хвост. Но как ее поймать? Она ведь птица с мягкими крыльями. А я тверд, как сталь. Тверд… Но не везде, только здесь, в одном месте, в самом моем центре, отсюда холод и твердь. Они — волна. Они захлестнули меня с головой, но я мог бы уплыть, ускользнуть, достигнуть берега… и спастись. Нужно только завязать узел покрепче, и грести, грести, грести, но мои руки почему-то ослабли, я так устал, тогда нужно грести ногами… да вот так… пальцами ног, они могут сойти за жабры, а жабры мне нужны, под водой трудно дышать, но я смогу, ведь вода и воздух неразделимы, но вода лучше… она гладит, ласкает, а воздух режет… я отдам воздух и возьму воду, вода принесет меня туда, где меня ждут. И я поплыву, поплыву, поплыву… Я плыву. Я в лодке и руки сложены на груди, нет — на щите, и сжимают меч. Мои глаза закрыты. Я умер. Или это не я, а кто-то другой? Значит, это другой плывет? Я не хочу смотреть, но должен. Что это там, под его кольчугой? Оно бьется! Это сердце! Такое большое сердце, оно растет, растет… и бьется, бьется! О боже! Оно родится сейчас, вот оно уже показалось. Оно отделилось и висит в воздухе — огромный огненный шар дрожит и мелко мечется. Опасно! Особенно, если он заметит меня. А он заметит. Ведь он ищет меня. Для этого он рожден. Это смысл его существования — убить меня, достать своей дрожью. Но я не дам, не дамся. Я уже дрожал раньше и знаю, как это больно… Больно. Смешно. Прочь. Улетай. Дрожи. Там. В других. Я. Без. Тебя. Спастись. Невозможно… А! Как это я забыл. Так просто. Просто проснуться. Как? Разве я сплю? Я не сплю. Я пою… Проснуться. Как обычно. Как всегда. Я там был. Это легко. Открыть глаза… Медленно… Сейчас. Появится. Кирпичная. Стена. Газеты. Грязь. Мусор. Все. Здесь…

В. открыл глаза. Он огляделся в некотором смятении, еще не окончательно проснувшись. Ффух! Слава богу, это был просто сон… Такой страшный сон! Как хорошо, что он проснулся! Все вернулось на свои места, как и В. — он тоже на своем месте. Вот куча коробок, ворох старых газет, кирпичная стена, до боли знакомые два угла, образующие жалкий закуток, в котором В. на протяжении последнего года находил себе приют. В. встал. Все тело ныло, как будто всю ночь кто-то колошматил его без остановки. Руки, ноги — кажется, все цело. А куда они денутся? «Дурень ты дурень, тебе же все это только приснилось!» — ругал себя В. Ежу понятно, никакого Мистера и в помине не было. Как и всей этой катавасии с Бабой Адуней, Леяной и всеми прочими.

Нет, все, пора завязывать со всем этим. Так не долго и совсем спятить. Все, конец! Пора возвращаться. И что он забыл на этой грязной помойке? Назад, назад, пока не поздно! Назад, в уютное лоно общественной обусловленности! Постепенно мысли В. приобретали более стройный порядок.

«Все нормально, — убеждал себя В., - поехала немного крыша, с кем не бывает. Не страшно. Сейчас я в трезвом уме и в здравой памяти. Я полностью собой владею. И это уже неплохо. Первым делом нужно наладить свою жизнь, которую сам же и развалил. Найду работу, это нетрудно. Друзьям-знакомым все объясним. Придумаем какого-нибудь родственника… Родственника, который долго болел, нуждался в уходе, участии близкого человека. Я вынужден был проводить долгие месяцы у его постели. Родственник умер, я вернулся. Что вы говорите? Видели меня на помойке? Ха-ха! Чудесная шутка! И что я там делал? В мусоре ковырялся? Мило! Ха-ха-ха! То-то я в каком-то гранжеватом настроении последнее время. Знаете, так и подмывает купить какое-нибудь рваное тряпье от Бахвалли. Иногда мне кажется, что те тряпки, которые он продает, он и в самом деле откопал в чьем-то мусорном ведре. Ха-Ха!

Или нет. Лучше так. Меня сразила смертельная страсть. К игре. К женщине. К путешествиям. Да к чему угодно. Я промотал все до последней нитки. Лечился в знаменитом санатории. Или нет, не очень знаменитом, но зато с высоко эффективными методами. Теперь я здоров. И знаете ли, как ни странно, но на путь выздоровления меня толкнул очень странный сон — из тех, что трудно отличить от яви. До сих пор вспоминаю тот сон и мурашки по коже. Между прочим, в том сне была одна блондиночка, очень даже ничего. Пожалуй, только из-за нее я и был разочарован, когда проснулся. Но не буду вам надоедать, выслушивать россказни о чужих снах всегда так утомительно…»

Так разговаривая с самим собой, В. чувствовал себя все бодрее. Однако до процветания еще далековато, пока что желудок сводит голодной судорогой. Хорошо, что имеется старый знакомец — мусорный бак. Наверняка там скопилось много чего интересного. Самое время немножко перекусить. Сейчас почему-то хочется сладкого. Шоколад, о-о-о, как давно мы не встречались! В., напевая, направился к мусорному баку.

Привычным движением он разгреб объедки, огрызки и прочую дребедень. Ого! А здесь что-то есть! В. извлек на свет почти даже не запачкавшуюся белую картонную коробку, которая была перевязана крест-накрест бечевкой. Внутри угадывалось что-то довольно тяжелое. В. повертел коробку и так и сяк. Никакой наклейки нет. Внутри может оказаться увесистая куча чего-нибудь крайне неприятного, а может и почти свежий торт. Что ж, в такое прелестное утро В. вправе рассчитывать на чудо. Только не стоит пока открывать коробку. Погодим чуток. Жаль будет так быстро разочароваться. Поищем еще. Если в этой коробке торт, то к нему хорошо бы и бутылку холодного шампанского. Чем черт не шутит! Может быть, В. повезет, и попадется недопитая бутылка. Предаваясь таким нехитрым мечтам, В. продолжал поиски.

Кажется, он уже все перерыл, если только в этом углу посмотреть. Что-то поблескивает там… Вне себя от изумления, В. выудил запечатанную бутылку шампанского. Он уставился на черную с золотом этикетку. Действительно, шампанское, и весьма недурственное! Вот так да! В. поставил бутылку рядом с коробкой. Он видел в происходящем добрый знак. Судьба явно благоволит ему. В. еще раз осторожно тронул бутылку. Холодна как лед. К такой бутылке полагается фужер, желательно хрустальный. Слегка паникуя (нехорошее предчувствие), В. заглянул в бак. К его изумлению сверху, на куче мусора, валялся фужер. Почему-то В. испугался. Внутренне содрогнувшись, он достал фужер. Фужер немного запачкался. В. машинально вытер его рукавом и поставил рядом с шампанским и коробкой.

Теперь В. уже не хотелось ничего желать. Слишком странным ему казалось внезапное появление фужера в мусорном баке. Фужер появился из ниоткуда, ведь В. не мог не заметить раньше. В. разорвал бечевку и открыл коробку. Шоколадный торт с глазурью предстал перед ним во всей красе. Не вполне соображая, что делает, В. распечатал бутылку шампанского, налил полный фужер, отломил кусок тОрта и в гробовом молчании с чудовищным сосредоточением съел торт и выпил вино. И то и другое оказалось чудесным. Холодея от ужаса и трепеща, В. заглянул в бак.

Кажется, там еще что-то белелось. Двумя пальцами В. вытащил бежевое байковое одеяло, о котором уже давно мечтал. Теперь В. уже не мог думать ни о чем, кроме мусорного бака, внезапно превратившегося в скатерть-самобранку. В. кинул на землю одеяло, снова заглянул в бак и выудил оттуда пару удобных кроссовок, которые грезились ему во сне несколько месяцев назад. В. понял правила этой фантастической игры: загадываешь вещь — находишь ее в мусорном баке. Все происходящее было до того нелепым и неестественным, что В. даже перестал бояться. Пребывая в полной прострации, он вытаскивал из бака книги, бутылки вина, подушки, теплые одеяла, свиные окорока, ботинки, пальто…

Целая куча барахла выросла за спиной В., а он все доставал из бака разнообразные вещи, пока наконец не обнаружил в баке нечто совсем невероятное и смертельно пугающее. Будучи уверенным, что тянет из бака баскетбольный мяч, В. вцепился руками во что-то продолговатое, белое, мягкое. Разглядев, что он держит в руках, В. с криком отпрянул. Из бака на него таращилось страннейшее человеческое лицо. Мало того, что жутким было само появление лица среди мусора, но к тому же еще эта физиономия представляла из себя нечто такое, что с трудом складывалось в единое целое. Все вроде бы было на месте — рот, нос, глаза — но лицо было перекошено такой чудовищной гримасой, что В., разглядев ее, не смог сдержать еще один крик ужаса.

«Ну ты даешь, конопатая кочерыжка!» — произнесло лицо, и, прежде чем В. успел опомниться, оно поднялось из глубин бака, потянув за собой фигуру долговязого нескладного парня с длинными руками, вихрастой головой и оттопыренными ушами. В. в ужасе попятился назад. Парень наступал на него. «Покойно, без паники! Все будет киселЁм!» — произнес парень и, дотянувшись до В. своими ручищами, прежде чем В. успел оказать сопротивление, прикрыл ему обе глазницы своими огромными ладонями. Свет померк. «Убивают!» — подумал В. и потерял сознание.

Вернее, на какой-то миг на него накатил вязкий туман, который быстро развеялся, и В. очнулся, увидев перед собой то, что менее всего хотел бы сейчас видеть — лицо своего убийцы. Убийца, впрочем, скорчил сочувственную рожицу. В. отпрянул в первый момент, но потом не мог не заметить протянутой ему руки. Так как В. валялся на полу в довольно неудобной позе, он ухватился за эту руку, и парень в два счета поставил В. на ноги.

— Ну ты даешь, китаИст! — заговорил парень. — Я задолбался тебя вытаскивать! Не думал, что до тебя доходит как до кОжистого колтунА. Я уже битый час крою тебя, и хоть бы что. КанАльская канталУпа! — и он изобразил на своем изуродованном лице нечто, что вполне могло сойти за улыбку. — Короче, я Джадж! — представился парень и протянул В. костлявую лапу.

— Ага, — выдавил из себя В. и пожал Джаджу руку.

— Да ты садись, че стоишь, как неродной, не у себя дома, камчадАльный ты мой кандибОбер! — и Джадж подсунул под ноги В. какую-то табуретку. Здесь у В. выдалась минутка, чтобы оглядеться, и он с содроганием осознал, что находится уже далеко не в своем задрипанном углу, но в довольно комфортабельной городской квартире, ультрасовременно обставленной. Кругом все сверкало стеклом и металлом, за исключением пары бордовых пуфиков, ютившихся в углу.

Тут только В. сообразил, что на нем ничего не надето, кроме трусов. Смущенно он взял со спинки стула свой костюм и стал натягивать штаны. Пока он одевался, Джадж бодро рассказывал:

— Короче Лейка вчера приходит, туда-сюда, тырым-пырым, кефир-кендЫрь, новенький у нас. Загляни, типа, к нему с утречка, подсоби смодифитить нормально, а то парень вообче ни кизЯк-килА не рубит, куда его занесет, канЮк кантаридИн его знает. Я такой заваливаюсь с ранья, только кочедЫк клюнул, и че нахожу? — при этих словах Джадж многозначительно снял со своего уха истрепанный конфетный фантик и, держА его в руке прямо перед носом В., проговорил: — Это че, а? Ты где такую труху откопал, клУня? Нет бы отъехать на берег моря или в гостиницу покруче, или на худой конец в какую-нить хибару, а? Хоть крышку над головой можна изобрАзить? Не, нада закорчевАться вот в такое крем-брюле, кантилЕнный канифАс, чтоб тя кафИзма закатОдила!

Так как Джадж устроился на стуле неподалеку, то В. представился случай рассмотреть его до жути странное лицо. Пристально изучая физиономию Джаджа, В. понял, что две половинки этого лица жили как бы независимо друг от друга. Хоть они и были относительно одинаковы, как у любого другого человека, но при этом левая часть пребывала в глубокой скорби, в то время как правая сияла от счастья. Пока Джадж болтал, он вертел головой и так и сяк, словно давая В. возможность оценить по достоинству неотразимый эффект, производимый его лицом. Джадж то являл В. глубоко страдающего человека: уголок рта скорбно опущен, бровь надломлена, глубокая морщина пролегла от крыла носа, левый глаз полон неземной скорби, того и гляди из него польются слезы; а то перед В. представал всем довольный весельчак: рот изогнут в улыбке, правый глаз искрится под высоко взлетающей бровью. Казалось, кто-то слепил лицо Джаджа из глины, причем этому мастеру почему-то доставило удовольствие все, что находилось слева, оттянуть вниз, тогда как находящееся справа он удосужился вздернуть кверху.

Приглядевшись внимательнее В. заметил, что странная раздвоенность распространялась даже на вихры на лопоухой голове Джаджа: если на правой части его черепа волосы топорщились преимущественно вверх, то на левой они, печально поникнув, жались к голове. К тому же справа волосы были заметно светлее. Костюм Джаджа поддерживал ту же тенденцию: справа он выглядел новеньким и только что отутюженным, а слева — помятым и заметно поношенным (тут было даже несколько неумело залатанных прорех).

Может быть, Джадж и заметил удивление В., но не пОдал виду. Невозмутимо он продолжал:

— Не, я видал всяко конечно, катарофИль ее кантАту! Один купОн любил зависать среди морских звезд и спрутов. Прикинь, заходишь такой, а кругом одни щупальца. А этот кукельвАн еще норовит на тя весь этот коронаросклерОз натравить. Пока отмахаешься от этих присосок, руки отклЮквятся, а еще потом словно кто те по всему телу банок накнЯзил. Или вот Дрихфрих — обожает всех заглянувших на огонек кендЫрить в глубокую яму. КервЕлишь такой се спокойна по зеленой травке пока невзначай не проваливаешься в пропасть. И летишь полчаса в никуда, пока этот корреАльный кореОпсис не удосужится подойти и выудить тя оттуда.

А к девчонкам лучше воще не соваться: меня, так тошнит от всего этого розово-малинового копченого консонАнса. Уж лучше я буду рыбой вонять, чем взбитыми сливками. Хотя попадаются разные, это само собой. У Лейки-то все крахмАлом. И у меня, мож не сомневаться, все культурно. Хотя и бывает по настроению… — здесь Джадж воздел глаза к небу, как бы признавая, что и он простой смертный со своими недостатками. — Но вот я об чем говорю. Такой куафЮр иногда накрутят, что аж глаза на лоб лезут, но нигде, кУцый кхмер, никогда я не видал такого убожества, — Джадж поднес фантик к самому носу В. — Это че? Последний писк? Как говорится, кЮммель кЮрасо? А?

В. не знал, что отвечать на подобного рода упрек, и потому только пожал плечами.

— Что за загаженный угол, я тя спрашиваю, клубневОй кожеЕд? Это чё? Воспоминания детства? Мож, ты там в войнушку играл? Или целовался в первый раз, а?

Наконец В. понял, о чем идет речь. Он откашлялся, так как в горле саднило, и хрипло произнес:

— Я там жил.

— А-а, — протянул Джадж, — вона че! — и добавил сочувственно: — И долго?

— Около года.

— И чё, те там сильно нравилось что ли? — недоумевал Джадж.

— Да нет, так бы я пожалуй не сказал, — хмыкнул В.

— А, ну понятна тогда! По привычке кидануло. Ничё. Не страшно, бывает. Главное не зацикливаться терь, а то будешь думать-размышлять: только не туда, только не туда, и глядишь — опочки! Как говорят хранцузы, кнЕли, кнЕсет, кнЕхт! Опять ты тама. И не отвяжешься. Так и будешь весь этот навоз нюхать, — Джадж многозначительно покивал вихрастой головой. — Но ты законопАтился капитально. Я-то думал ты еще на тОрте догонишь. Не, ни крена. Ладно хоть этот мяч подвернулся, а то я бы так и компостИровал коммутАтор без толку еще полднЯ. И вообще, ты че, не заметил, на небе че творилось, а? Ведь нет бы проснуться, глянуть в небо, как погодка там, а? Нет, выше уровня колен глаза поднять — ни, ни! Ты че гусеница что ли, законвЕрсь тебя конИдия! Ползаешь на своих полметрах и дальше никуда? Я ж те там черным по белому написал: «Доброе утро, крыжачОк!» Ты не видал штоли? Или ты намеренно меня конвейеризировал там, а?

В. тупо помотал головой. Определенно, В. и не думал никого конвейеризировать. Джадж все так же вопросительно смотрел на В.:

— Ты чё, воще не кристаллизИруешь? Лейка те ничё не объяснила?

В. опять мотнул головой.

— Да… — протянул Джадж. — Дела! Что ж с тобой делать, куявЯк ты эдакий. Значит, слушай сюда!

И Джадж поведал В. такое, отчего тот и в самом деле капитально законопатился. На счастье В., Джадж свел до минимума употребление странных неологизмов. Насколько показалось В., количество этих словечек росло пропорционально эмоциональной возбужденности Джаджа. А так как Джадж, судя по всему, успокоился, он заговорил на обычном языке, а В. удалось более-менее понять то, что Джадж пытался ему поведать.

Итак, В. досталось то ли в собственность, то ли во владение, во всяком случае во временное пользование некое жилое пространство, называемое в просторечье комнатой или иногда — хижиной, хибарой или еще каким-нибудь словом, обозначающим жилище. Однако это жилое пространство ни комнатой, ни хижиной, ни хибарой уж никак не являлось. Здесь не было стен, пОла, потолка и прочего, но стены и потолок могли появиться в любое время по желанию владельца. Проще говоря, эта комната становилась тем, чем хотел ее хозяин. Теоретически все выглядело донЕльзя просто, однако на практике все оказывалось достаточно сложно. Для того чтобы смодификцировать комнату, или, как говорил Джадж на своем доморощенном сленге, смодифитить, необходимо было обладать определенными навыками.

Во вчерашнем разговоре с В. Леяна упомянула о модификции комнаты, но не стала вдаваться в подробности, видимо, не имея ни малейшей веры в то, что В. сподобится изобразить в своей комнате что-нибудь сносное. Однако В. сподобился. Каким-то чудом он, как сказала Леяна, «проснулся не открывая глаз». Но так как этот процесс происходил по большей части бессознательно, то В. выбрал то, что казалось наиболее привычным и безопасным, а именно — закуток, в котором он не так давно коротал свои деньки.

При этом страх, испытываемый В. по поводу тех странных событий, что приключились с ним за предыдущие сутки, подлил масла в огонь, и В. установил своего рода защиту от постороннего проникновения в комнату и потому сам не воспринимал ничего больше того, что хотел воспринимать.

Джадж, который по просьбе Леяны пришел утром помочь В. разобраться в модификции, застал В. в довольно неприглядном состоянии. В. не очень понял, как именно все это выглядело для постороннего взора. Видимо, похоже было на то, как если бы В. находился в своего рода пузыре, внутренности которого изображали знакомый В. угол.

Для того чтобы достучаться до В. и обратить на себя его внимание, Джадж вынужден был прибегнуть к очень изощренному маневру — совместной модификции. То есть Джадж и В. совместно творили пространство, в котором находился В. (хоть сам В. об этом и не подозревал). Именно благодаря Джаджу в «уютном» уголке В. появился волшебный мусорный бак, извергавший «сокровища». Этот манёвр Джадж использовал, дабы ввергнуть В. в сомнения относительно реальности созданного им мирка. После того как В. засомневался, то есть в терминологии Джаджа «открылся», стало возможным появление на арене Джаджа. При этом Джаджу помогло то, что В. загадал предмет, отдаленно напоминавший человеческую голову — баскетбольный мяч.

Джадж прибегал также к другим приемам, которые остались для В. незамеченными. А именно, Джадж утверждал, что начертал на небе, прямо на белых облаках, черной тушью уже упомянутую надпись: «Доброе утро, крыжачОк!» Если бы В. сразу заметил эту надпись, то, вероятно, ситуация разрешилась бы гораздо быстрее, а так Джаджу пришлось попотеть. Теперь оставалось только догадываться, как бы отреагировал В., заметив столь странное явление в небе. Возможно, он впал бы в ступор, или ему показалось бы, что он сходит с ума. Любая реакция, по словам Джаджа, годилась в дело. Хотя могло быть и так, что В. попытался бы игнорировать странное явление, не вписывавшееся в знакомую картину мира, и тогда Джаджу пришлось бы еще хуже, поскольку в таком случае В. усилил бы защиту.

Вообще-то, совместная модификция была, по словам Джаджа, довольно занятным делом. Но не тогда, когда одна из сторон действует бессознательно, как В. Среди обитателей этого дома, из которых, кажется, каждый обладал такой комнатой, было в порядке вещей устраивать частенько нечто вроде сражений — если соперники находились в воинственном расположении духа, или же совместных творческих акций — если они были настроены благодушно. На языке Джаджа сей процесс назывался «закабАчить».

— На днях у нас тут два куцехвОста сцепились, так там такое было! КривОй кросАль не нашел бы свое кресАло! — с пылом рассказывал Джадж. — Жирмила с Керсифанием, прикинь, раньше друганы были не разлей вода, а тут чё-то у них законоплЯнилось, ну Жир Керсу и говорит: я тя на твоей же территории заколбашу! Керс ему: давай, попробуй! А Жир: иди пакуй свои тапочки, колломОрфный комбижИр, я те еще и фору дам, и все равно тя сделаю. Время назначили, как нормальные кавалЕры, все ковшОм. И закабАчили по полной…

В. с удовольствием послушал бы в любом другом исполнении, что вытворяли Жирмила с Керсифанием, но в данный момент он сомневался, что услышит что-нибудь вразумительное, и потому перебил Джаджа:

— И много здесь… жителей?

Джадж ухмыльнулся:

— КолючепЕрый козлИще не сосчитает.

У В. невольно вырвалось:

— Что же это за Дом?

— А? Дом? Какой Дом? — не понял Джадж.

— Вот это все, — В. многозначительно повел руками вокруг.

Джадж рассмеялся:

— Ну ты даешь! Это ж надо, «Дом»! Ха! Ты что же, действительно веришь, что находишься внутри конструкции из кирпича и бетона? Это, — Джадж ткнул пальцем в потолок, — такой же Дом, как я кожно-нарывнОй кометоискАтель. Неужто ты еще не скумекал? «Дом», «комната» — это все только слова, фигуры речи, так сказать, и не более того, — и понизив голос до таинственного шепота он еле слышно добавил: — Что ЭТО есть такое, никто не знает, мой клубничный коррехидОр. Запомни, никто здесь не имеет ни малейшего понятия, — Джадж описал головой круг, — что такое его окружает. Мы давно уже не задаемся подобными вопросами. На кой?

Да и воще, у тя чё, филологический зуд, а? Чё, так невтерпеж всему приклЯпить какое-нить название? Чё, вообразил, если ты прокАркаешь: это — Дом! — Джадж вскочил с табуретки и принялся изображать провозглашение Дома Домом, при этом он заложил палец левой руки в нагрудный кармашек, а правую руку простер вдаль, всем своим видом напоминая вождя пролетариата, — то чё? Все типа ясно-понятно, ты, калмЫцкий всезнайка? О, я такой умный, ну просто калейдоскопИческий калорИфер, я живу в ДОМЕ! Я такой бе-бе-бе-бесконечно мудрый, бе-бе-бе-бесконечно всезнающий, бе-бе-е-е-е-е, бе-е-е-е-е, — и Джадж принялся блеять, видимо недвусмысленно намекая, что В. не более, чем обыкновенный баран.

— Вот я те сказал: я Джадж! — и Джадж ткнул себя пальцем в грудь, — и че? Терь ты все про меня знаешь? — и Джадж пребольно ткнул пальцем в В.

В. смотрел на чудовищное лицо Джаджа. Да уж! Об этом странном субъекте В. не знает ни-че-го.

— Но как же вы понимаете друг друга? — возразил В. — Как мне, например, задать тебе вопрос об этом «я-не-знаю-что»?

Джадж улыбнулся:

— Чес слово! «Не-знаю-что» звучит гораздо лучше, чем «Дом»! А ты не керамзИть, задавай свои вопросы. Ты чё думаешь, мы бабуины тут штоле? Ты пока что ничё для меня непонятного не сказал. Можешь даже бубнить свое «Дом», если хочешь. Главное, канЮк, ты сам всегда помни, что «дом» — это только слово, повтори ты его хоть десять тысяч раз. А этому, — Джадж опять ткнул пальцем в потолок, — начхать на твои слова.

Хотя и мне начхать, ха! На твои слова, — добавил вдруг ни с того ни с сего Джадж и громко заржал. Именно заржал, поскольку издаваемые им резкие звуки более напоминали ржание коняги, чем человеческий смех. При этом лицо его исказилось еще больше. В. даже показалось, что в то время, пока правая половина лица Джаджа умножала свою радость, заливаясь веселым смехом, левая становилась все мрачнее. Обе половинки в конце концов разразились слезами, и слезы радости смешались со слезАми скорби на чуднОй физиономии Джаджа.

В. не разделял чувств Джаджа. «К чему все эти разговоры, — раздраженно думал В., - если тебе начхать на мои слова!» Понемногу Джадж успокоился и опять плюхнулся на табуретку. Некоторое время его еще донимали приступы смеха, заставлявшие трястись его костлявые плечи, но в конце концов он затих, и все слезы были утЁрты большим клетчатым платком, который Джадж извлек из своего кармана.

— Оу-кей! Довольно слов, больше дела, ковбой! — молвил Джадж и стремительно удалился из комнаты. В. не оставалось ничего другого, как ждать.

— Кофе, чай, сок, вино, коньяк? — откуда-то издалека прокричал Джадж.

— Кофе, — прокричал в ответ ему В.

Вскоре Джадж опять появился, неся в вытянутой руке, почему-то с гримасой отвращения на лице, чашку кофе.

— Пожалуйста, — буркнул он и бухнул чашку в руки В. Усевшись напротив В., он все с тем же сморщенным носом наблюдал, как В. пьет кофе. Кофе был великолепен, и В. с неподдельным наслаждением смаковал его.

— А ты? — кивнул В. Джаджу, интересуясь, почему Джадж сам ничего не выпьет.

— Не, — Джадж высунул язык, изобразив тошноту, — благодарю покорно — пить всякую канифОль, да еще с утра!

Когда В. допил кофе, Джадж выхватил у В. пустую чашку и безо всяких церемоний кинул ее назад через плечо. С громким звоном чашка разбилась.

— Кстати, как те обстановочка? — Джадж кивнул на окружавшую их мебель. — Порядок? А, тут и от лейкиных художеств кое-чё осталось, — Джадж бросил взгляд на бордовые пуфики, ютившиеся в углу. — Ты догнал уже приблизительно, чё делать надо? — спросил он у В.

В. состроил неопределенную гримасу.

— И чё, так и будешь обитать в том, что другие тут накубатУрили? — продолжал Джадж. — Самому слабо кусторЕзнуть как следует?

В. отвечал гробовым молчанием.

— Я говорю, — не унимался Джадж, — надо те хоть попытаться модифтнуть чё-нить приличное. А то мы с Лейкой не всегда под боком будем. И куда тя занесет в следующий раз, а?

В. опять не нашелся что ответить.

— Ладно, для недогадливых канЮль объясняю подробно, что нужно делать. Первым делом закрываем глаза, — и Джадж, подойдя к В., прикрыл ему оба глАза своими огромными клешнями. — Теперь представляем чего-нибудь этакое, для начала попроще, скажем, стол. Хоть на это тя хватит, надеюсь? Представил? То есть вызвал в воображении зрительный образ?

В. постарался быстренько припомнить какой-нибудь попадавшийся ему недавно на глаза стол.

— Представил? — В. неопределенно мотнул головой. — Прекрасно! Теперь от зрительных ощущений переходим к тактИльным. Понял? Ну же, потрогай его! — В. вытянул обе руки и попытался «потрогать» воображаемый стол. — Да не этими руками трогай, вот ведь беда! — кричал Джадж. — Потрогай его ТАМ! — В. догадался, что своими воображаемыми руками он должен потрогать воображаемый стол. Некоторое время он пыжился бЕз толку, пока ему и в самом деле не показалось, что он действительно ощущает своими руками прохладную гладкость стола.

— Следующий этап, — продолжал Джадж, — обоняние! Сие означает, что ты должен этот стол унюхать, учуять или как тебе будет угодно, но так или иначе добейся того, чтобы твой нос познакомился с этим столом, — В. долго пытался заставить работать свой воображаемый нос, пока ему это наконец не удалось, и тогда он узнал, что стол был сосновым. — Превосходно! — прокомментировал сие достижение Джадж.

— Теперь придется трудновато, кислЯй, я знаю, что до сих пор ты еще никогда не закусывал древесиной, но, так или иначе, настал черед вкуса. Попробуй его на вкус! — действительно, для В. «попробовать на вкус» стол оказалось нелегкой задачей, но через некоторое время к своему немалому удивлению, сам не зная как, В. впервые в жизни ощутил вкус свежей сосновой доски.

— Алле оп! — Джадж отметил цирковым восклицанием успех В., как если бы тот был хорошо дрессированной собачкой. — И-и-и, дорогие зрители, кульминация нашего шоу, незабываемый фокус под названием: «УСЛЫШЬ СТОЛ!» — Здесь В. застрял надолго. Как он ни бился, ему никак не удавалось услышать стол. Может быть, стол издает звуки симфонической музыки? Или легкие шорохи опавших листьев? Как, как, прах вас возьми, В. должен услышать то, что никогда не имело никакого звука?!

— Что, молчит? — спросил Джадж. В. кивнул. — Это только потому, кИсонька, что ты не даешь ему сказать! Если ты сам замолчишь, даю слово, твой стол заговорит! — В. не понял, что означает высказывание Джаджа, но старательно попытался «замолчать». Вскоре В. обнаружил, что он действительно мысленно болтает без Умолку и прекратить этот треп очень сложно. После нескольких попыток В. все-таки «замолчал», но, очевидно, ненадолго, потому что со стороны стола послышалось лишь легкое «а» или что-то в этом роде.

— Да, негусто, — разочарованно протянул Джадж. — Но обойдемся и этим. Хотя это еще не все, к твоему великому сожалению, мой коленкОровый коАгулянт. Как хочешь, но ты должен полюбить стол.

— Чего?! — вырвалось у В.

— Ты и стол должны стать единым целым! Настал черед основной фазы под кратким произвольным названием «один плюс один равно одному».

— Чего, чего?!

— И нечего «чегокать». Я знаю, — почти ласково сказал Джадж, — для тебя это звучит как бред. Но прошу, постарайся забыть о том, что это бред, и сделай, как я говорю. Только не напрягайся. Спокойно и медленно присоедини к себе стол. Ты и стол едины… ты и стол одно… — словно шаман заговаривал В. Джадж и страстно добавил: — Полюби его! Полюби всем сердцем!

В. честно попытался «присоединить к себе» стол, но при всех его усилиях единственное, что ему удалось, это вырастить на свой воображаемой груди нечто вроде деревянной ножки, может быть потому, что ему решительно не хотелось ни под каким видом «любить» стол.

— Сойдет для первого раза! — сказал Джадж и Отнял руки от глаз В.

В. открыл глаза. Перед ним стоял сосновый стол. В. невольно ахнул. Губы его сами собой расплылись в улыбке, а грудь наполнило нечто вроде материнской гордости за свое дитя. Джадж смотрел на В. снисходительно.

— Не слишком-то радуйся, — проговорил он и невесть откуда выудил фарфоровую чашку. Легким жестом фокусника он поставил чашку на стол. В. показалось, что стол дрогнул, но устоял. В. захотелось отодвинуть Джаджа со всеми его чашками подальше. Но Джадж на этом не успокоился. Возникла еще одна чашка и она была так же поставлена на стол. На этот раз стол дрогнул вполне отчетливо. Под третьей чашкой стол закряхтел, как несмазанная телега, под четвертой — две из его четырех ножек подломились. Но свою смерть стол встретил в лице довольно представительного чайника. Едва только этот господин с синими цветами на боку и золотой каймой по краю был опущен на крышку стола, как стол с негромким «пук!» растаял прямо на глазах. Чашки и чайник с мелодичным звоном посыпались нА пол. В. испытал неподдельное разочарование.

— Что ж! Светлая ему память! — сказал Джадж, — Не первый и не последний. Потренируешься потом на досуге. Не так-то это легко, а? — Джадж подмигнул В. — Видимо, придется тебе пока довольствоваться тем, что я тут насочинял, — Джадж окинул взглядом комнату. Он сделал рукой легкое движение, словно смахнул пыль, и осколки посуды исчезли. — Не обессудь, как уж вышло. А вообще-то нам пора. Засиделись, клоАчь твой коагулЯтор! Пошли! — Джадж направился в сторону выхода. В. последовал за ним.

— И еще, пока не забыл, — проговорил Джадж, когда они уже находились почти у невесть откуда появившейся двери лифта. — Упаси тебя клотОида думать, что ты сОздал этот стол, или построил, или что-то еще в этом духе. Ты только добрался до стола. Представь, что ты пригласил стол у тебя погостить, понял?

В., конечно, ничего не понял, но утвердительно кивнул головой. Когда двери лифта закрывались, В. успел заметить, что в квартирке, созданной Джаджем, кажется, есть еще и кухня.


Глава восьмая. Кими возвращается на сцену

После довольно продолжительной встряски, пережИтой в лифте, В. и Джадж прибыли на место назначения. Пока они ехали, В. гадал, что ему предстоит увидеть. Висячие сады? Сказочный дворец? Избушку на гусиных ножках? Да все что угодно! В. пытался выглядеть невозмутимым, но внутри у него все кипело. Материализация предметов! Вот так да! Червь сомнения, конечно, все еще глодал В. (а вдруг это была просто галлюцинация?), но что-то подсказывало ему, что увиденное им было отнюдь не иллюзорным. В., кажется, начинало здесь нравиться. Страх отступил и его сменило жгучее любопытство. Пожалуй, он не прочь «поиграть», как выражаются местные жители. Какой фантастический Дом! Жаль только В. так мало о нем знает, и потому постоянно нуждается в поводыре и даже, пожалуй, в учителе, но, как бы то ни было, скучать ему не приходится.

То, что увидел В., когда они с Джаджем вышли из лифта, оказалось для В., как водится, полной неожиданностью. Он-то рисовал себе всевозможные волшебные картины, но представший перед ним зал более всего был похож на видавшую виды ремонтную мастерскую. Уходящие высоко вверх черно-серые обшарпанные бетонные стены были заляпаны пятнами непонятного происхождения. Кто-то умудрился уделать такими же пятнами и видневшийся высоко вверху потолок, изрезанный перекрещенными балками. Все помещение было заставлено какими-то махинами, более всего напоминающими токарные станки.

То тут, то там валялись груды ржавого железа, грязных тряпок и еще всякой всячины. Прямо под ногами В. разглядел изогнутый подковой инструмент, напоминающий гаечный ключ, и что-то шестиугольное, наподобие большой гайки с торчащими во все стороны металлическими пружинками с острыми наконечниками. Слева кучу хлама венчала длинная толстая коса из белокурых человеческих волос, как показалось В. сначала. Однако, приглядевшись, В. понял, что коса была сплетена не из волос, а из очень тонкой светлой проволоки. И так повсюду — невообразимое количество разнообразных страннейших предметов, о назначении которых оставалось только догадываться.

Свет здесь был очень тусклым и потому убранство зала выглядело еще более грязным и запущенным. Только небольшой пятачок в центре, радиусом примерно два метра, был ярко освещен фонарем, свисавшим с потолка. В. едва различал лицо Джаджа в сумраке, но разглядел, что Джадж умиленно любуется кучами хлама, словно садовница только что распустившимися розами. Повернувшись к В., он изобразил на своем перекореженном лице нечто вроде радостной улыбки. «Железо!» — восхищенно прошептал Джадж, чуть ли не орошая слезами счастья громоздившийся вокруг них металлолом. «Ага», — только и смог пробормотать В. в ответ.

Джадж смело шагнул вперед по направлению к центру зала. Он ловко перебирался через кучи столь обожаемого им железа. В. некоторое время колебался, потом последовал за ним. Это оказалось нелегкой задачей. Постоянно под ноги попадалось что-нибудь неустойчивое, какая-нибудь очередная странная штуковина с торчащими во все стороны острыми углами. В. раз пять пребольно ушибся и вообще распрощался со своими конечностями, которым ежесекундно угрожала опасность быть порезанными, прищемленными или пришибленными. Когда они наконец добрались до единственного кусочка свободного пространства в центре зала, В. почувствовал неподдельное облегчение.

Джадж порылся в стоявшем тут же ржавом металлическом ящике и извлек оттуда кучу грязного тряпья. Половину он взял себе, а половину Отдал В.

В. недоуменно уставился на Джаджа, как бы спрашивая его: и что мне с этим делать? Ответ не заставил себя долго ждать. Джадж скинул с себя одежду, явив взору В. тощее нескладное тело, и принялсЯ напяливать на себя тряпье. При ближайшем рассмотрении тряпье оказалось рваным комбинезоном болотного цвета, к которому прилагалась такого же цвета изрядно потрепанная кепка. Нечего делать, В. пришлось тоже облачиться в костюм побывавшего в бетономешалке искусанного сворой собак угольщика.

— Я вот что тебе скажу, карапУз, модификция, конечно, занятная штуковина, но я специалист другого профиля. Вот моя стихия, — Джадж любовно обвел рукой наступавший на них со всех сторон металлический мусор. — А это, — он хлопнул по токарному станку, — самая чудесная вещь на свете!

— Что это? — спросил В., со страхом косясь на станок.

— Трансилятор, — со счастливой улыбкой возвестил Джадж.

— И… ммм… что он делает?

— Трансилирует, яс дело, — пожав плечами отвечал Джадж.

Джадж крутанул ручку, торчавшую из корявого бОка станка. Трансилятор зафырчал, затарахтел, пару раз плюнул в сторону В. чем-то вроде машинного масла, и замолк. Джадж крутанул ручку еще разок. Трансилятор только недовольно пыхнул в ответ. Джадж не сдавался. Он крутил ручку, а трансилятор, как некая чудовищная шарманка, издавал всевозможные режущие ухо звуки, на какие только может быть способна несмазанная ржавая куча железа. Наконец, трансилятор завелся. В. сразу же об этом пожалел. Зал заполнился невыносимо громким гулом и скрежетом. Джадж показал В. большой палец:

— Порядок! — проорал он прямо в ухо В., и не даром. Стоял бы он чуть подальше — и мог бы орать сколько душе угодно, все равно В. ни слова бы не услышал.

Джадж склонился над станком и его руки запорхали, как две нескладные бабочки, что-то выкручивая во внутренностях трансилятора. Со стороны Джадж походил то ли на токаря, то ли на дирижера. Он вытащил из недр трансилятора целую охапку проводов с клеммами. Повернувшись к В., Джадж что-то горячо и быстро заговорил, демонстрируя В. провода.

— Что?! — кричал В., тщетно пытаясь хоть что-нибудь расслышать.

Джадж в ответ, наверно, заговорил громче, но бЕз толку — В. ни слова не слышал. Провода в руках Джаджа потрескивали и разбрызгивали во все стороны устрашающе сверкавшие искры. В. невольно попятился. Джадж, отчаявшись докричаться до В., начал что-то объяснять ему жестами. Он показывал на провода, потом на свои колени, поясницу, нос и уши.

— Что-что?! — все так же недоумевал В.

— ПриклЯпить… уши… нос… трансиляция… — доносилось со стороны бешено жестикулировавшего Джаджа.

— Да не слышу я! — раздраженно вопил В. — Не слышу!

Джадж поднес провода к своим ушам, а затем показал на В. До В. наконец дошло.

— Не-не-не! — энергично затряс головой В. — Ни за какие блАга я не буду засовывать эту дребедень себе в уши!

Джадж поднес провода к носу, а затем опять показал на В.

— Ага! Щас! Еще и в нос! — возмущался В. — И думать забудь!

Джадж наступал на В., направив прямо на него искрящиеся провода.

— А-а-а! — заорал В. и попятился. Оказавшись за границами освещенного пятна, В. попытался в темноте левой ногой нащупать дорогу к отступлению. Поворачиваться он боялся — не взбредет ли в голову Джаджу воткнуть эти провода в… даже думать не хочется куда. Джадж неумолимо надвигался на В. «Помогите!» — пронеслось в голове В., отчетливо понимавшего, что помочь ему некому. Джадж приближался. В. все пятился, пока не наткнулся на очередную кучу железа. Ноги его подкосились, спина коснулась чего-то твердого и холодного. Отступать было некуда. В. попытался отползти, но в темноте, среди металлического хлама, это оказалось невозможно. Джадж уже нависал прямо над ним. Искры, обжигая, падали на лицо В. В. как мог увертывался от направленных на него проводов, но в этой битве Джадж одержал победу.

В. почувствовал два болезненных электрических разряда на своих висках… потом на коленях… на пояснице… в носу… в ушах… С непревзойденной ловкостью и быстротой Джадж прикрепил по всему телу В. провода трансилятора. По мере того, как все новые провода прикреплялись к В., его тело стало неметь. Отказали ноги… руки… ледяной тяжестью наполнилась голова… Как только провода очутились в ушах В., он оглох. Потом отключились вообще все чувства, кроме зрения. В. охватил крайне неприятный паралич. «Спасите!» — хотел прокричать В., но язык его не ворочался. Хорошо, что он пока еще мог видеть. Вытаращенными от ужаса глазами В. пялился на Джаджа, как беспомощная деревянная кукла.

Джадж схватил В. за шиворот и поставил нА ноги, вытолкнув его на освещенное пятно. Почему-то В. не упал. Он старался не моргать, чтобы сохранить хоть какой-то контроль над происходящим. Едва только он закрывал глаза, как тут же проваливался в вязкую холодную тьму. Поэтому В. не моргая таращился на Джаджа, молчаливо умоляя его о пощаде. Джадж улыбаясь подошел к В. и крайне довольный показал ему две ладони с растопыренными пальцами. Он загнул один палец. «Девять!» — неслышно произнесли губы Джаджа, как догадался В. Потом Джадж загнул второй палец: «Восемь! — и дальше: — Семь!.. шесть!» — продолжался отсчет до наступления чего-то такого, чего В. всем сердцем желал бы избежать. «Пять!.. четыре!.. три!.. два!.. ОДИН!» Глаза В. сами собой захлопнулись и черная мгла накрыла его.

* * *

В. поднимался из темных глубин. Выше, выше, из беспросветной мглы к сиянию солнца. Нечем дышать. Горло держит железной хваткой ледяная рука. Холод и мрак, мрак и холод. В. поднимался выше и выше, с трудом, но неуклонно. Наконец, В. вынырнул на поверхность и полной грудью набрал свежего воздуха. В. вдохнул, но это был уже не В.

Он шагает по узкому темному коридору и Он шагает не один. Рядом с Ним идут другие. Они все вЕселы, но взбудоражены, нервы их напряжены до предела. И Он тоже взволнован, нет, не просто взволнован, Он находится в самой высшей точке нервного возбуждения. И еще Он боится. Боится до чертиков. Но этот страх — только хорошая приправа в бурлящем коктейле невероятных эмоций, страх только заставляет Его лучше сосредоточиться на том, что ему предстоит. И Он любит этот страх. Ноги сами несут его вперед легкими пружинящими шагами, полные вибрирующей энергии. Живот сводят судороги — это и боль, и удовольствие, боли даже больше, но Он любит и боль. Он любит все, что происходит сейчас, любит всех, кто шагает рядом с Ним, любит себя, но больше всего любит тех, кто его ждет.

Вдалеке Он слышит мерный гул, который становится громче. Он знает: они там, они ждут его. Он проделывал это и раньше, много раз, но так и не смог привыкнуть. Каждый раз то же, но все же совсем по-другому. Как это было впервые, он помнит до сих пор. Однажды попробовав, Он уже не мог остановиться. Снова и снова. Он пропадал, погибал, всеми забытый, но опять возвращался. Возвращался, чтобы испытать это чувство вновь. Чтобы пережить то, что происходит сейчас, прямо сейчас, и то, что произойдет вскоре, когда они и Он встретятся. На этот раз Он ждал долго. Он даже отчаялся, уже не надеялся вернуться, но в последний миг поставил все на карту и вот Он здесь. Он долго ждал, но тем острее его чувства сейчас. Молодость, жизнь, ярость и страсть текут в его венах. Он переполнен ими, как пчела медом, и Он жаждет выплеснуть их, как пчела жаждет вылить мед в соты.

На Нем черные кожаные штаны, рваная черная майка. Он прекрасен, Он — юный бог! Вот, проходя мимо большого зеркала, Он и его команда остановились, чтобы кинуть последний взгляд на свое отражение и лишний раз убедиться в том, что они действительно неотразимы. Они молоды, полны сил, их тела крепкие, неутомимые. Но Он среди них — как генерал среди своих солдат. Только Его выделяет взгляд из этой толпы молодых ребят, хотя они и похожи как братья. Он — лучший из них. Он — король!

Он подходит ближе к зеркалу, чтобы рассмотреть свое лицо: все ли в порядке, ведь будет и крупный план. Он доволен. Он ничуть не изменился — тот же горящий взгляд ярко-синих глаз под черными бровями вразлет, окаймляющая лицо тонкая бородка, которая так ему идет, и фирменный начес. Только Он знает, чего ему стоит эта прическа, ведь от природы его волосы мягкие, да еще кудрявые и светлые, как у ребенка. Он мог бы выглядеть смешно: мужественное лицо неотразимого соблазнителя с прической херувима, да так Он и выглядел когда-то. Но, хвала небесам, вовремя встретил правильного человека, который посоветовал ему выкрасить волосы в черный цвет и хорошенько их начесать. И вот теперь приходится почем зря драть свою шевелюру, терпя дикую боль, но это того стоит.

Его друг подходит к Нему и обнимает одной рукой за плечи. «Что, Кими, мандраж?» — спрашивает друг. «Да не, Спайк, порядок», — отвечает Он. Глаза у Спайка густо подведены черным. От него разит спиртным. Спайк подмигивает Ему и говорит: «Тогда зададим им, да?» «Без проблем», — отвечает Он, хлопая Спайка по плечу, и они идут дальше по коридору навстречу гулу, который становится нестерпимо громким, оглушительным.

Они подходят к маленькой лесенке, которая ведет к чему-то, укрытому занавесом. Он ждет, пока вся его команда проследует вверх и скроется за этим занавесом. И пока Он ждет, его возбуждение достигает своего пика. Голова пуста, ни одной мысли. Он весь напрягся, как натянутая струна. Он идет последним. Он поднимается, отдергивает занавес и выныривает на яркий свет. Людской рев оглушителен. «Блуд Ким Степперз! Блуд Ким Степперз!» — скандирует многотысячная толпа, а Он приветственно машет рукой со сцены. Он подбегает к микрофону, хватает его уверенной рукой и ревет в него: «ПРРРРРИВЕТ!» Послушная толпа отвечает ему многотысячным рыком.

За его спиной слышатся аккорды музыки. Он не думает, что ему делать, Он вообще не думает. Его тело отлично знает, как это должно быть. Это Его музыка, Его песня. Петь эту песню для Него все равно что дышать. Он уже не напряжен, звуки сами собой вырываются из Его горла: «Любии-ии меня нежно, о-о-о-о, пусть океан безбрее-е-жный укроо-о-ет нас волной… Меня-я не отпуска-а-аая, даря-я немного рая-я, ты жертвуешь собо-о-й…»

И Он поет эту песню, а потом еще одну, и еще. Он поет и забывает себя, забывает все, что было до того. Ничего нет и ничего не было. Есть только Он, они и Его музыка. Он, они и песня. Ноги сами носят Его по сцене, Он выделывает невероятные сальто, танцует, как заведенный. Он не чувствует усталости. Он хочет, чтобы это не кончалось, длилось вечно. Его друзья на сцене — музыканты — взмокли, пот струится градом по их накрашенным лицам. Его майка промокла насквозь, а штаны прилипли к бедрам. Но Ему все равно. Здесь он способен на все, и это благодаря им, тем, кто там, внизу, не сводит с Него глаз, поет вместе с Ним. Он дает им песню, а они дают Ему силу, дают Ему жизнь…

* * *

В. очнулся. Он лежал на бетонном полу прямо под лучом ярко светившего сверху фонаря. Джадж сидел рядом на корточках, склонившись над В., его лицо выражало озабоченность настолько, насколько это вообще было возможно для лица Джаджа. В. не понимал в первую минуту, кто он, что с ним и что за страшилище взирает на него с неподдельной тревогой. Но потом В. вспомнил, что он — В., а склонившийся над ним человек именуется Джаджем. В. попробовал шевельнуть рукой. Все тело пронзила острая боль, В. невольно застонал. Ощущение было такое, словно десятитонный грузовик проехался по нему несколько раз. Джадж обхватил туловище В. обеими руками и помог ему сесть. Тут же у него в руках оказался стакан воды и он дал В. напиться. Понемногу В. начал приходить в себя.

— Что случилось? — еле слышно проговорил он.

Джадж отвел глаза.

— Чесна говоря, я немного не рассчитал твои силы, — сказал он. — потому что не ожидал, что ты такой слабак, — сделал Джадж нелицеприятный вывод.

— Чего? — только и смог выдавить из себя В. Ах вот оно как!

— Знаешь, для трансиляции вообще-то не так много и надо. Я-то думал, у тя хоть сколько-нибудь есть. Но, видать, ты совсем на нуле, короЕд.

— На каком нуле, чего ты несешь? — взвился В. Ему стоило немалых усилий говорить, но досада была сильнее терзавшей его боли. — Почему это я слабак? Тебе не приходило в голову, ты… ты… косоугОльная крабовАрка, — заорал хрипя В., - что человеку нужно изложить, так сказать, правила эксплуатации, прежде чем совать ему куда ни попадя провода под напряжением? Ты не задумывался случайно о том, умник, что я ни слухом ни духом о твоей чертовой трансиляции до нашей благословенной встречи?

— Ну лана, лана, — примирительно проговорил Джадж. — Прежде чем орать на меня, ты честно скажи, ведь понравилось?

В. попытался вспомнить, что с ним произошло. Кажется, его перенесло куда-то невыразимо далеко. И его лицо, что они с ним сделали? Никакой грим не мог бы его так изменить. И все его тело… Он стал худее чуть ли не вдвое. Нет, так измениться невозможно! Но дело даже не в этом, не в отражении, что он видел в зеркале, не в его изменившемся облике. Самое странное — это его мысли, чувства, воспоминания, которые возникли словно из ниоткуда… Целая жизнь, которую он прОжил за пять минут! Определенно, все это случилось с В.: музыка, Блуд Ким Степперз, фанаты, оглушительный успех и следом за ним не менее оглушительный провал, запои… да много еще чего. Правда, сейчас уже В. смутно помнил эту прОжитую за пять минут жизнь, но она несомненно была, существовала. А этот концерт! Никогда В. не испытывал ничего подобного. Просто фейерверк! Фантастика! Хотя — В. невольно поморщился — было и еще что-то, какое-то невыразимое чувство отвращения или неприятия, словно нашел на своей белоснежной подушке чей-то чужой грязный ноготь. Как странно! Что же это было?

В. недоуменно уставился на Джаджа. Невысказанный вопрос уже готов был сорваться с его губ, как Джадж ответил на него:

— Да, братан, это трансиляция! — что, впрочем, ничего не проясняло.

— Это я уже слышал! Можешь ты наконец мне объяснить, что за трансиляция! — недовольно пробубнил В.

— Ну-у… — протянул Джадж, — видишь ли, это не так-то легко сделать. Начнем с того, что тут есть нечто общее с модификцией. Так же один плюс один равно одному. Только немного в другом смысле. Ты помнишь кем был?

В. рассказал в точности, что пЕрежил.

— Звезда рокопопса, недурно, а? — ухмыльнулся Джадж. И крайне серьезно продолжил: — Этот человек был реален.

В. изобразил бесконечное сомнение.

— Я те говорю, он был реален, как ты и я, — утверждал Джадж. — Все это существует: эта группа, их музыка, Кими, ее солист, и его, Кимина, жизнь. А ты, так сказать, навестил этого Кими. Наведался в гости в его черепушку, ну и во все остальное, что к ней прилагается.

— Я не поверю в эти бредни, — заявил В.

— А, не поверишь, — откликнулся Джадж. — Может, еще разок тогда попробовать? — он потянулся к проводам. — Шутка, шутка! — быстро сказал он, увидев округлившиеся глаза В.

— Можешь, конечно не верить, это как те корчмАрь заквАсит, только тогда скажи, что это было? — спросил Джадж В.

В. пожал плечами. Для объяснения всего происходящего в этом Доме у него находилось только одно волшебное слово, которое уже набило оскомину.

— Галлюцинация? — произнес В. неуверенно.

— Получше ничего не придумал? — съязвил Джадж. — Хорошо, допустим, галлюцинация, — сказал он — Тогда давай проясним один момент: «галлюцинация» — это что такое?

— Ммм… наблюдение нереальных объектов…

— Ага, «нереальных» — это как?

— Ну, не существующих в действительности, воспринимаемой людьми…

— Ага, и ты так уверен, что знаешь, ЧТО именно воспринимают другие люди в действительности?

— Конечно, более-менее. Может, оттенки разнятся, но в общих чертах…

— Как ты можешь утверждать наверняка, если никогда не видел мир глазами другого человека? Хотя, поправочка, до сегодняшнего дня никогда не видел.

— Но ведь люди общаются, разговаривают, рассказывают о своих впечатлениях… — неуверенно промямлил В.

— Да, да, разговаривают, хорошо, хорошо, — как ни в чем ни бывало согласился Джадж. — Я не буду спорить. Только ты мне честно скажи: разве когда ты был звездой рокопопса Кими, мир не преобразился до неузнаваемости?

В. задумался. Действительно, он не только побывал в другом человеке, но еще и словно на другой планете. Будь В. самим собой, он, может быть, и видел бы те же стены, тот же свет софитов, но все равно совершенно по-другому. И было еще нечто неуловимое, то, на что В. привык не обращать никакого внимания, но нечто несомненно очень важное, определяющее его видение окружающего мира. Некий краеугольный камень мировоззрения, так можно было сказать, или даже не камень, а целая гора, на которую В. раньше не обращал никакого внимания, а теперь с удивлением обнаружил ее под собой. Именно эта гора из воспоминаний, чувств, мыслей, ощущений, представлений и так далее была всем для В., была самим В. Он всегда использовал эту гору, сам того не замечая, ее драгоценная руда была всегда наготове, когда В. в ней нуждался. Ведь он не просто так судил обо всех окружающих явлениях и обстоятельствах, он всегда обращался к этому огромному невидимому багажу знаний, чтобы составить свое личное мнение. И, кроме того, эта гора из знаний, на верхушке которой метафорически находился В. задавала всей его жизни особое направление. Куда смотрела верхушка этой горы, туда стремился и В.

Так вот, у Кими эта гора была совсем другая! В. конечно, не успел многое понять, но он отчетливо ощутил, что его мышление в тот момент, когда он был Кими, имело совершенно иную основу. В. невольно ахнул, поразившись сделанному им открытию. Хотя В. и сомневался, что правильно все разложил по полочкам, но на вопрос Джаджа ему пришлось ответить утвердительно. Действительно, когда он был Кими, мир изменился до неузнаваемости.

— То-то и оно, — воскликнул Джадж. — Я те говорю еще раз, кержАк, не будь рабом слов!

В. ощутил толчок раздражения. Как будто бы сам Джадж не раб слов! Твердит свое «трансиляция» точно этим все сказано! А сам до сих пор не может внятно объяснить, что такое есть эта самая трансиляция!

— Кстати, еще одно, — не унимался Джадж. — Вот ты тут прокурлЫкал: «в воображении», а что такое воображение?

В. только устало отмахнулся. Довольно с него дискуссий.

— Я те говорю: этот кизЯк реально существует. Что касается доказательств, то ты сам их получишь. Со временем, — заключил Джадж и добавил после паузы: — Если будешь продолжать заниматься трансиляцией, — он расхохотался, увидев выражение лица В., который содрогнулся при мысли о том, что ему придется повторить подобный опыт. В. поскорее перевел разговор в иное русло:

— Если это правда, и трансиляция реальна, то что происходит с людьми, в которых вы трансилируете или как там это у вас называется? Они чувствуют что-нибудь? — спросил В. Он всегда стоял горой за защиту прав личности и теперь не мог не задуматься о том, что в данном случае речь шла о доселе неслыханном вторжении в частную жизнь.

— Трансы-то? — хохотнул Джадж, — не, ничё не чувствуют. Иногда только легкое головокружение или в обморок грохнуться, а в остальном чисто! Хотя, по правде говоря, трансилера можно засечь, но это только в том случае, если ты сам знаком с трансиляцией. А по большому мы не причиняем трансам абсолютно никаких неудобств! Зашли — вышли, все дела!

«Мило! — подумал В., - Какая там защита прав человека! Какая там неприкосновенность частной жизни! В любой момент такой вот полоумный трансилер залез в твой мозг, в твою душу и разузнал все вплоть до мельчайших подробностей, даже то, что сам от себя скрываешь: все твои мысли, чувства, страхи, желания, надежды. Какую же власть получает трансилер над людьми? И кто даст гарантию, что он использует эту власть во благо?» В. передернуло. Но от комментариев по этому поводу он пока воздержался.

— Строго говоря, мы используем трансиляцию не просто для развлечения, а точнее, обычно мы преследуем вполне определенную цель, — продолжал Джадж.

В вздорогнул. «Именно, — подумал он, — кто знает, что у вас за цели!»

— Хотя это я те объясню как-нибудь потом, — добавил Джадж, окинув взглядом В. — Щас ты уже не на нуле, чел, щас ты в минусе! — засмеялся Джадж. В. только сердито посмотрел на него в ответ. Легко насмехаться над новичком!

— Лана, лана, пора отдохнуть, — примирительно протянул Джадж. — Двинем к выходу!

Джадж помог В. подняться. В. с содроганием подумал, что теперь придется опять лезть через горы металлолома, но тут же заметил среди железяк узкую дорожку, ведущую прямо к лифту, как будто кто-то предусмотрительно разгреб железо, пока они с Джаджем спорили. В. ковылял к лифту, поддерживаемый Джаджем, и думал о том, что никто никогда больше не заставит его трансилировать.


Глава девятая. Психоаналитическое предсказание

В. с Джаджем отправились в уже знакомое В. место — зал с одиннадцатью дверями, который именовался Базой. Только В., шагнув из лифта, не сразу узнал этот зал, который был зАлит ярким солнечным светом, льющимся из огромных, во всю стену Окон. Кругом, насколько хватало глаз, шевелилась, кипела, закручивалась в водовороты живая людская толпа. Перед взором В. запестрело невообразимое количество красок, человеческие лица замелькали, сменяя друг друга, как в причудливом калейдоскопе. В. едва-едва успевал их разглядывать.

Вот дородный господин в тюбетейке, шароварах и расшитой косоворотке. В. не удивился бы, если бы к такому наряду прилагались еще и лапти. Вот юноша, явно нездешнего происхождения, с шоколадным лицом и курчавыми волосами, но почему-то в женском платье. Вот девочка лет десяти в голубой газовой юбочке и чудовищных черных до колена ботинках. Голова у нее совершенно лысая… Упитанная мэдам средних лет, обтянула все свои тридцать три складочки жира черным кружевным платьем. Сзади платье украшено небольшим павлиньим хвостом… Человек с темным узкоглазым лицом, с ног до головы облаченный в лисьи меха, крАдучись продирается сквозь толпу, сжимая рукоять кинжала, приторОченного к поясу на бедрах. Как будто древний кочевник перенёсся в современность… Девушка, всем бы красавица, если бы не приплюснутый почти поросячий нос…

Причудливые персонажи представали один за другим перед В. Каждый из них произвел бы настоящий фурор на городской улице, но здесь их странность скорее становилась обыкновением, чем исключением. Необычно смотрелись те немногие попадавшиеся взгляду В. люди, которые выглядели как рядовые горожане.

В. с удовольствием провел бы полднЯ, разглядывая здешних обитателей, но Джадж, не дав ему опомниться, потащил его через весь зал. Пока они шли, В. крутил головой во все стороны, все еще дивясь тому, как выглядели проходившие мимо люди. То тут, то там люди группировались в кучки и оживленно что-то обсуждали. Некоторые усаживались прямо нА пол и оттуда подавали глубокомысленные реплики. Разобрать, о чем они говорят, для В. не было никакой возможности — все сливалось в громкий равномерный гул.

В. и Джадж почти добрались до одиннадцати дверей, но этот путь Отнял у В. гораздо больше сил, чем в первый раз, когда он проделывал его с Леяной. То и дело приходилось лавировать между несущимися навстречу людьми, или огибать группки увлеченно беседующих мужчин и женщин. Джадж бежал впереди В., с необычайной ловкостью рассекая толпу, а В. явно не хватало сноровки, несмотря на то, что все окружающие были весьма предупредительны и, если В. не удосуживался сделать этого сам, в самый последний момент всегда уступали ему дорогу.

Джадж остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду, и оглянулся в поисках В. Последний немного отстал, но все же не потерял Джаджа из виду. В. увидел, что Джадж остановился в конце длинной извивающейся очереди куда-то.

— Перекусим? — спросил Джадж В., едва только тот добрался до него.

В. с большим облегчением ухватился за рукав Джаджа и кивнул.

— Это быстро, — Джадж махнул рукой в сторону невообразимо длинной вереницы людей.

«Очень сомневаюсь», — подумал В., но не стал возражать. Однако, очередь действительно продвигалась на удивление быстро. Не прошло и десяти минут, как Джадж и В. оказались у знакомой В. двЕри с изображением ножа и вилки. Дверь ежеминутно распахивалась, выпуская выходивших из Ресторации людей, и туда тОтчас заходили ожидающие. Наконец после двух сухоньких старушек с бАнтам на тоненьких седых косичках зашли и В. с Джаджем. К немалому удивлению В., не осталось и следа от великолепия, царившего здесь вчера. Не было и в помине живой лепнины или меняющих цвет бархатных занавесей. Все было очень обыкновенно. «Видимо, это другой зал», — подумал В., потому что перед ним развернулось невообразимо огромное помещение с рядами небольших простеньких столиков, накрытых клеенчатыми скатертями. Правда, и здесь была стойка, всем похожая на стойку, за которой В. и Леяну встречал Кларло, но самого Кларло не было.

Вместо Кларло за стойкой красовался здоровенный детина с огромным пузом. У него тоже имелись усы, но на этом сходство с Кларло заканчивалось. Усишки были редкими и рыжеватыми, как и растительность на блестящем от пота лбу толстяка. Маленькие ручки и ножки, выраставшие из его грузного тела, не мешали ему гипотетически прекрасно вписываться в идеальную сферу. Крохотными глазками, грозящими ежесекундно исчезнуть под нависшими над ними складками кожи, он ощупывал входящих посетителей, затем делал какие-то пометки в маленьком блокнотике. Обыкновенный поварской наряд, натянутый на эту тушу, с непременным колпаком и фартуком, как нельзя органичнее дополнял весь его облик.

Когда Джадж и В. подошли к стойке, этот гигантский шалтай-болтай грозно глянул на Джаджа и черкнул что-то в блокноте. Еще сумрачнее он зыркнул на В., задержав на нем тяжелый взгляд. Внимательно изучив лицо В., толстяк застрочил в блокноте с неимоверной скоростью, исписав при этом, наверное, не менее двух листов. Джадж и В. терпеливо дожидались, пока он закончит. Когда толстяк поставил последнюю закорючку в своем блокноте, он вежливо наклонил голову и просипел:

— Добро пожаловать!

Джадж подлетел к нему и, хлопнув что есть мочи по мясистому боку, завопил:

— Здорово, Милый Жир!

В. не смог сдержать усмешки. Еще никогда он не встречал человека, которому бы так подходило прозвище «Милый жир».

Толстяк, видимо, желая подтвердить, что он именно «милый» жир и никакой иной, расплылся в широкой улыбке:

— И тебе привет, Джи-Джи. Кого это ты к нам привел?

Джадж вскинул руки в сторону В., словно фокусник на арене цирка, демонстрирующий свой лучший номер:

— В., прошу любить и жаловать!

Затем он обратился к В. и сказал:

— А это Жирмила, он же Милый Жир, он же Кусок Сала, он же Свиной Окорок, он же Нетопленый Шпик, он же Дорога к Инфаркту, он же Масляный Блин, он же… — Джадж все лил поток оскорблений на голову бедного Жирмилы, и В. не знал, куда себя деть от смущения, но Милый Жир все время, пока Джадж склонял на все лады его персону, только довольно кивал, как будто Джадж перечислял его заслуги перед Родиной, — …он же Лысый Боров или Неосвежеванный Хряк! — закончил Джадж, весело подмигнув Жирмиле.

— Очень приятно, — выдавил из себя В.

Сладко улыбающийся Милый Жир вдруг нахмурился и изрек:

— Вот только врать не надо! Очень приятно ему!

В. растерялся:

— Да я только…

— Еще скажи, что влюбился в меня! — сипло прокурлыкал Жирмила.

В. недоумевал: этого человека назвали Лысым Боровом и он даже бровью не повел, а на «очень приятно» он обиделся!

— Да я вовсе не то имел в виду, — начал было В. но Жирмила прервал его.

— Чего тебе приятно? Может, это тебе приятно? — Жирмила утер лоб рукой и плеснул рукой в сторону В., опрыскав его каплями пота.

В. невольно передернуло и у него совершенно непроизвольно вырвалось громкое «фу!». Он кинулся утирать залитые Жирмилиным потом глаза.

— Ага! — победоносно завопил Жирмила. — Или, может, это тебе приятно? — Жирмила пОднял правую руку и склонился к В., норовя подсунуть ему под нос свою подмышку. В. подпрыгнул, как ужаленный и отскочил подальше от стойки. Джадж спокойно наблюдал за происходящим, не вмешиваясь, только тихонько посмеиваясь в кулак.

— Или вот это? — Жирмила задрал свой фартук, демонстрируя В. рыхлый белый с синими прожилками живот.

— Что скажешь? — не унимался Жирмила. — Приятно? И даже очень? А вот я тебе сейчас, — и Жирмила повернулся задом к В. и ухватился за штаны. В. догадался, что последует за этим и, отвернувшись, крепко зажмурился. Через несколько мгновений он не без страха открыл глаза и увидел, что Джадж успокаивает Жирмилу, обняв того за плечи.

— Жирик, не кипятись, он же новенький у нас, удостой снисхождения!

Жирик грозно косился на В. из-под насупленных бровей.

— Нет, я не могу, Джи, — объяснял Жирмила Джаджу, — не понимаю я таких вот, — и он обвинительно ткнул пальцем в В. — На кой трепаться? Приятно ему! И не просто приятно, а, видите ли, «очень приятно»! Ну на кой врать? Он что думает, я ему спасибо что ль скажу за его приятно? Я прямо сплю и вижу, как такому сычу приятно сделать! Да я ему покажу щас, что такое приятно! Я вот как возьму его за… — Жирмила изобразил пальцами крепкий щипок, — и посмотрю, будет ему приятно или нет.

— Жирик, ты ж понимаешь! Подумай, ведь он только что….

— Я-то подумаю, — кипятился Жирик, — подумаю! А вот ему на кой его кочан, а? — Жирмила постучал по своему полулысому черепу. — На кой голова, я спрашиваю? Думать надо?

В. совершенно смешался. Он попытался как-то исправить ситуацию, пробормотав:

— Простите, я сожалею…

Жирмила закатил глаза:

— Он еще и сожалеет! Каков нахал! Мало мне его приятности, так он теперь мне еще и сожалений подвалил!

Джадж вступился за В.:

— Да ничего он не сожалеет, Жиря, сделай ты ему скидочку, он же сам не знает, чего бормочет!

В. нахмурился. Что за бред! И вообще, что здесь происходит? Чего эта жирная курица взбеленилась? Элементарная вежливость и больше ничего!

— Я… — довольно твердо начал В., но Джадж так грозно на него шикнул, а Жирмила удостоил таким взглядом, что В. почел за лучшее не затевать спор.

— Жирик, ты лучше знаешь что, просвети нас, а? — увещевал Жирмилу Джадж. — Расскажи нам все, как есть, на духу, будь другом! Я бы с удовольствием освежил свой психоаналитический образ, Жиря! А он, ты только взгляни на него, — Джадж кивнул на В. — Он же так и просит об этом, можно сказать, вопиет! Это же просто находка для тебя, Жиря!

Жиря нехотя посмотрел на В. и даже сподобился почти улыбнуться:

— Что да, то да. Давненько не видал такого экземпляра.

— Ну вот, Жиря! Уверяю, ты будешь ждать новой встречи с В., как петух ждет рассвета! Это ведь первейший кандидат! Благодатный материал! Неунавоженная почва!

В., выслушивая такие комплименты от Джаджа, мрачнел на глазах. Зато Жирмила становился все веселее.

— И то правда, — расплываясь в улыбке, пролепетал Милый Жир. — Я ведь тут уже… — проворковал он, показывая Джаджу блокнот.

— Так открой нам страшную тайну, Жирик! Просвети пребывающих во тьме!

— Я могу конечно, но… — Жирмила неловко закашлялся, — видите ли, пока это только наброски, черновик, так сказать.

— Да брось, Жиря! Всем известен твой талант. Не скромничай! Уверен, уже можно сделать вполне определенные выводы.

— Да, но… — тянул Жирмила.

— Мы смиренно просим, — склонил голову Джадж и ткнул В. в бок, красноречиво намекая, что и В. также должен присоединиться к его просьбе.

В. неопределенно хмыкнул и нЕхотя кивнул головой.

— Тогда, что ж… кхе… кхе… Пожалуй… — Жирмила выудил из кармана фартука блокнот и стал зачитывать нудным голосом: — «Субъект: А1, 03, 44, ББ, а малое, 284. Стремится к приятному чувству защищенности так сильно, что потребность в установлении сердечной связи становится доминантной. Считает, что ему мешают в проявлении инициативы и что существующие трудности ставят дальнейшие успехи под сомнение. Однако упорно придерживается своих притязаний. Хочет свободно следовать своим убеждениям и принципам, развивать свои способности, желает добиться уважения к себе как к личности. Надеется благодаря активности и усердию устранить внутренние противоречия. Властный, считает, что ему мешают в проявлении инициативы. Эгоцентричен и потому обидчив, — Жирмила бросил на В. многозначительный взгляд, перевернул листок и продолжил: — Стремится к безопасности, идиллической гармонии. Своеволен, не может приспосабливаться. Психопатологически: депрессивное состояние, состояние застоя. Психогенные мотивы: страх перед внутренним одиночеством…»

В. раскрыв рот, слушал Жирмилу. Эгоцентричен? Обидчив? Депрессивное состояние? Да это он о ком? Но недвусмысленные взгляды Жирмилы не оставляли В. сомнений: субъект А1, 03, 44, ББ, а малое, 284 есть сам В. собственной персоной. А все вышесказанное относилось не к кому-нибудь, а именно к В.

Жирмила дочитал:

— …Аффективное стремление к деятельности на фоне депрессивного состояния. Неудовлетворенное притязание на собственную силу, твердость и превосходство. Защита от невыносимого перенапряжения, депрессивная оборона, беспокойство.

Жирмила замолчал, вперив взгляд поросячьих глазок в В. Затем он продолжил, не прибегая уже к помощи блокнота:

— Исходя из вышесказанного можно сделать вывод о наступлении следующих обстоятельств в жизни субъекта. Непредумышленное причинение себе вреда, выражающееся в нанесении ран, ушибов или иного физического ущерба: вероятность 60 %. Выраженная агрессия посторонних лиц: вероятность 70 %. Благоприятная активность окружения: ниже нормы, 20 %. Совпадение отрицательных факторов: около 70 %. Совпадение положительных факторов ниже нормы, близится к нулю. Вероятность летального исхода высокая, более 50 %, - Жирмила прищурился, словно что-то прикидывая, и авторитетно заключил: — 60–65 %.

Джадж присвистнул:

— Вот ты загнул, Жиря! Живого места на парне не оставил!

В. с молчаливой ненавистью испепелял взглядом Жирмилу. Тот отвечал В. спокойным взглядом естествоиспытеля.

— Что ж я поделаю, — заявил Милый Жир. — Что есть то есть, никуда не денешься, — и он развел руками.

Джадж ухватил В. зА руку:

— Мы пойдем, пожалуй. Какой там столик, Жиря?

— 325-ый вон свободен, — молвил Жиря и проводил удаляющегося под руку с Джаджем В. долгим взглядом. — Ты уж пригляди за ним, Джи. Как бы того, чего не вышло! — крикнул им вслед Жиря, почесав карандашом в затылке. — Прогноз крайне неблагоприятный!

— Непременно! — откликнулся Джадж и увлек В. к 325-му столику.

Как только они уселись, В., скрестив руки на груди, накинулся на Джаджа:

— Я вам не подопытный кролик! Чего там вытворял этот тип?

— Покойно, покойно, козУлька, — Джадж похлопал В. по плечу. — Не ты первый, не ты последний. Чего ты так контрабАсишься? Ничё страшного. Подумаешь, небольшой депрессняк.

— Нет у меня никакого депрессняка! Что за чушь нес этот жиртрес?

Джадж склонился к В.:

— Не советую тебе орать. Если Жирик услышит, как ты отзываешься о его метОде… — Джадж дико завращал глазами: — В гневе он страшен, поверь! И остановить его нет никакой возможности, если только плавно не перевести разговор на его любимую тему.

— Какую же интересно? — ехидно спросил В. — Космическая ересь?

— Психоаналитическое предсказание, — серьезно сказал Джадж и не менее серьезно добавил: — Его любимое занятие. Хочешь не хочешь, он состряпает свой психанальский прогноз. А слушать его или нет — эт уже твое дело.

— Да я даже словом с ним не обмолвился! Что за убожество — пытаться чего-то там спрогнозировать или проанализировать, зная человека всего лишь пару минут? Он что, по лицу читает, физиономист недоделанный?

Джадж вполне серьезно ответил:

— Не только по лицу, кстати. Может по рукам, по ногам, даже по волосу.

— Так вот глянул на мой волос и все обо мне узнал?

— Все о тебе знать никто не может, — отрезал Джадж, но увидев разъяренное лицо В., добавил со вздохом: — Хорошо, объясню. Но в следующий раз, сделай милость, напряги свои извилины, а то надоело все тебе разжевывать, — и не дожидаясь комментариев В., Джадж продолжил: — Яснее ясного, что психоаналитическое предсказание занимается предсказанием будущего на основании анализа психического состояния субъекта. Оно ж так и называется: ПАП, то есть психо-аналитическое-предсказание! — чуть не по слогам произнес Джадж. — Проще говоря, Жир проследил, каким образом твои эмоции, как лежащие на поверхности, так и скрытые, влияют на твое будущее. Вернее, здесь бы Жирик сказал так: как твои эмоции формируют твое будущее. Но тут мы уже рискуем залезть в такие дебри, в которых легко и потеряться. И вообще, у нас обед. Так что мой тебе совет: забудь о Жирмиле и его прогнозах.

— Хорошенькое дело! Забудь! Да этот Милый Жир меня уже в гроб уложил! И у кого тут «чувство неполноценности, неуверенности, страх перед отказом» — у меня?

— Даже если и так, чего тут оскорбляться? — недоумевал Джадж.

— Да я… я… — пыхтел В. Он собирался было разразиться обличающей речью, но вовремя сообразил, что подобного рода выступлениями как раз и продемонстрирует чувство неполноценности и неуверенности.

Джадж словно понял, что с ним творится:

— Вот и я о том же, — сказал он, как будто прочитав мысли В. — Если ты уверен в себе, то какое тебе дело до чьих бы то ни было прогнозов? Кого ты пытаешься убедить в том, что сказанное Жиром неправда? Хочешь убедить меня, Жирмилу, или, может быть, себя самого? — и склонившись к В., Джадж почти прошептал: — Если ты и в самом деле обладаешь полноценностью и уверенностью, то не нуждаешься в их подтверждении, не так ли? Если ты что-то достоверно знаешь, то к чему тебе доказательства? Разве ты сомневался, что это стол, когда за него садился? Стол для тебя существует БЕЗ СОМНЕНИЯ!

А вот уверенность или полноценность… Тут совсем другое! Откуда ты можешь знать, что они у тебя есть? Ты их видел? Трогал? Как подтвердить их существование, хотя бы для самого себя? Да и что это вообще такое, та же уверенность: сейчас она вроде бы есть, а через минуту ее глядишь и нету. Как ее поймать и продемонстрировать другим? Очевидно, что никак. Так оставь в покое Жирмилу и кого бы то ни было, кто начнет тебе рассказывать о твоих достоинствах или недостатках. Для них это развлечение, а для тебя дело серьезное, и потому ты всегда в проигрыше. Какой-нибудь грешок у тебя непременно отыщется. А где-то в самой глубине твоей души, как бы ты не хорохорился, всегда найдется место неуверенности или неполноценности. Ну и кинескОп с ним. Пусть Жирмила корректУрится себе на здоровье. Отдай корпУсу корпусОво. Заложи на все кларнЕт. И только в самом крайнем случае проси его сделать тебе психональский прогноз, — расхохотался Джадж.

В. совсем было успокоился, найдя, действительно, кое-какой смысл в словах Джаджа, но к его огорчению Джадж добавил:

— Хотя тут есть над чем задуматься. Коли уж случилось так, что ты Жирин прогноз услышал, можно и обратить внимание на кое-какие детали… — Джадж осекся, увидев лицо В. — Хотя смотри сам, как знаешь.

Подошедший официант прервал их разговор. В. заметил, что официант не был уже ни смазливым, ни черноволосым, как в тот вечер, когда В. ужинал с Леяной. Напротив — он был лысоват и не очень симпатичен. У него было внушительное брюшкО, хотя, конечно, до Жирмилы ему было далеко. Официант опять притащил: для В. многотомное меню, а для Джаджа картонную красную папку с несколькими листочками. Ситуация повторялась. Джадж так же, как и Леяна, начертил что-то в своем меню и отдал его официанту. В. попросил себе первый том и заказал баклажаны с рубленым мясом, борщ баруинский и бананы по-заморохски. На сей раз Джаджу принесли на вид самый обыкновенный салат, а В. — все заказанные им яства.

У В. пропал аппетит, но он мужественно одолел все заказанные блюда. Джадж ел, кажется, побольше Леяны, и в тарелке у него лежало нечто более привлекательное, чем коричневая жижа. В. решил не задавать никому ненужных вопросов о странном меню для избранных — он опасался, что Джадж снова разразиться поучительным монологом и вконец испортит В. аппетит. Потому В. молча насладился своим обедом. Попутно он разглядывал и других жующих посетителей а также, по возможности, содержимое их тарелок. У многих в тарелках было накручено такое, что В. и не снилось, и многие уписывали несколько блюд подряд, подобно В.

«Я тут не один такой, — подумал В., который в свете аскетичных кулинарных пристрастий Джаджа и Леяны начинал чувствовать себя неуютно. — А, собственно, какое мне дело, — окончательно успокоил себя В. — Что с того, что у них свое меню? Может, это список излюбленных блюд завсегдАтаев. Или что-то вроде того». Как бы то ни было, В. решил не ломать над этим голову.

— А ты, кстати, в каких залах на Базе уже побывал? — спросил вдруг Джадж.

В. перебрал в памяти недавние события:

— Раздача… Утиль… Мойка… Гардеробчик… и этот, Ресторация…

— Понятно, пять, — Джадж на мгновение задумался. — Еще парочку дверей, думаю, ты осилишь сегодня, допустим Оттяг и Улет. Короче, по ходу дела сориентируемся.

Закончив обед, В. и Джадж покинули Ресторацию, причем Жирмила проводил В. долгим вздохом и печальным покачиванием головы. В. скрипя зубами попрощался с Жирмилой и подумал о том, что если ему придется обедать и ужинать исключительно минуя Кларло или Жирмилу, он рискует заработать себе язву.


Глава десятая. Оживший мертвец

Едва только они вышли за дверь, людской водоворот подхватил их и увлек за собой. В. живо вообразил свои перспективы в том случае, если он потеряет Джаджа из виду, и покрепче уцепился зА руку Джаджа. Джадж, ловко лавируя в толпе, уверенно нЁсся к какой-то неведомой В. цели. В. злился, что ему приходится опять, как слепцу, уповать на своего поводыря, но делать было нечего: он старался следовать за Джаджем ни на шаг не отставая. Это оказалось нелегкой задачей. Джадж почти бежал, и В. запыхался, еле поспевая за ним. Пару раз Джадж оглянулся и подмигнул В., как бы подбадривая его, но В. от этого легче не становилось. «Эй, Джи, постой! погоди же! Чуть помедленнее!» — В. пытался слабыми выкриками затормозить стремительное перемещение Джаджа, но безуспешно.

Джадж словно и не слышал его. В. наступил кому-то на ногу и успел только пробормотать «простите», как рукав Джаджа выскользнул из его рук. Тут же В. чуть не был сбит с ног дородным господином в смокинге сливового цвета. «Пардон, масье!» — молвил господин, отвесив В. в высшей степени изысканный поклон. На миг его туша закрыла собой все окружающее от взгляда В., в том числе и быстро удалявшегося Джаджа. «Я… что вы… отойдите… эх!» — В. неучтиво махнул рукой на сливового господина и, обогнув того с тыла, кинулся в погоню за Джаджем, оттопыренные уши которого маячили вдалеке.

«Джадж!» — крикнул В. ему вслед, силясь перекричать гудящее многоголосие. Чудесным образом Джадж его услышал. Он повернулся и, приветливо помахав В. рукой, что-то прокричал в ответ. Кажется, «уже скоро!», а может быть и «до скорого!», а может быть и «скорее!». Как бы то ни было, он и не подумал остановиться и подождать В., который бежал за ним следом, уже не обращая внимания на количество отдавленных им конечностей. «Джадж! Эй! Стой!» — кричал В., слабея и постепенно понимая, что в этой гонке ему не одержать победы. Джадж уже не обращал внимания на крики В., и не прошло и пары минут, как его лопоухая голова затерялась среди моря человеческих голов.

В. еще некоторое время бежал по инерции в неизвестном направлении, но вскоре понял всю бессмысленность такого бесцельного передвижения и остановился. Он огляделся по сторонам. Его так закрутил людской водоворот, что он потерял ориентацию. В. даже не представлял, в каком именно месте огромного зала, называемого Базой, он находится. Кажется, где-то там вдалеке видны стены… Но толком разглядеть их В. не мог. И вообще, складывалось впечатление, что База опять изменилась, в частности, пропали огромные окна. И потому В. теперь не мог понять, где находились одиннадцать дверей, а где — лифт. Какое-то время В. стоял, омываемый со всех сторон человеческим потоком, лихорадочно соображая, что делать и куда податься. Кроме того, чтобы идти куда глаза глядят, ничего в голову не приходило, но потом В. осенило: он потерялся, но не потерял же он, в самом деле, язык!

— Простите! — В. встал на пути миловидной пухлощекой женщины лет сорока, всем своим видом напоминавшей добродетельную мамашу четырех-пяти детей, (что, однако, не помешало ей увенчать голову шляпкой, изображавшей бригантину с поднятыми парусами).

— Простите, не подскажите, как пройти в Ресторацию? — учтиво поинтересовался В.

Мамаша глянула на него испуганно, словно Красная Шляпочка на волка, встретившегося ей нежданно-негаданно в лесу.

— Куда? — пропищала она, как будто впервые услышав о существовании какой-то там Ресторации.

— В Рес-то-ра-цию! — громко произнес по слогам В., опасаясь, что мамаша могла быть глуховатой.

Мамаша обиженно воззрилась на него и, не удостоив ответа, направилась прочь. Бригантина гордо уплыла от В. по волнам из человеческих голов.

В. тихонько выругался. Следующей жертвой В. избрал молодую девушку в наряде школьницы и с аккуратно прилизанными волосами. На носу у нее красовалось треснутое пенсне.

— Прошу прощения! — обратился к ней В., пытаясь при этом всем своим видом заявить о невинности своих намерений.

Девушка остановилась и, поправив пенсне, уставилась слегка пренебрежительно на В.

— Прошу прощения за беспокойство, не подскажите, как пройти в Ресторацию, или…ммм…. может быть, как его там, в Улет, или…

— Так в Ресторацию или в Улет? — спокойным глубоким голосом спросила школьница.

— А разве это имеет значение? — замялся В. — Мне казалось, они некоторым образом находятся рядом, — В. вспомнил стЕну с одиннадцатью дверями.

Школьница невозмутимо смотрела изучающим взглядом на В., словно дожидаясь, когда тот наконец разрешит свои внутренние противоречия.

— В Ресторацию или в Улет? — совершенно спокойно переспросила она, проигнорировав последнее замечание В.

Ситуация начинала забавлять В.

— А не могли бы вы показать мне дорогу и туда, и туда? — бодро проговорил В., заранее посмеиваясь над возможным ответом.

— В Ресторацию туда, — школьница махнула рукой вдаль за спину В. — А Улет — там, — и она махнула рукой в совершенно противоположном направлении.

— Но этого не может быть… — начал было В., но взглянув в глаза, холодно сверкавшие за треснутым пенсне, он понял, что какие-либо прения по этому поводу бесполезны и умолк.

— Это все? — спросила школьница.

— Все, — ответил В., - большое вам спасибо.

— Не стоит благодарности, — молвила школьница и удалилась. Когда она повернулась, В. успел заметить, что сзади к длинному хвосту ее гладко зачесанных волос привешена увесистая гиря килограмм на пять.

Нечего делать, В. пришлось последовать указанию, в котором он сильно сомневался. Спрашивать еще кого-то В. не хотелось. Что-то подсказывало ему, что все расспросы не помогут в его затруднениях и потому он развернулся и пошел в том направлении, следуя которому, по словам школьницы, можно было достигнуть Ресторации. В. шагал, наверно, добрых полчасА, но так никуда и не пришел. «Мда, дела… — бормотал В. себе под нос — Надо ж умудриться потеряться, когда вокруг столько людей! Но, честное слово, лучше оказаться одному в дремучем лесу, чем среди толпы людей на Базе!» В. вынужден был в конце концов остановиться и опять спросить дорогу.

Но ему совершенно не стало легче, когда приземистый мужик в армяке заявил, что Ресторация находится в направлении прямо противоположном тому, в котором шагал В. «А, чтоб вас!» — В. мысленно прОклял все на свете и ничуть не удивился, когда дама в лисьей шубе посоветовала ему путь, строго перпендикулярный тому, которой указал мужик в армяке.

В. раздумывал, кого бы еще спросить, но тут его осенило: в самом деле, не так уж и важно, куда идти. Сдалась ему эта Ресторация! Он лишь хотел обрести ориентир, а раз так, он не против добраться до любой стены, пусть в ней и не будет дверей. Лифт тоже был бы вариантом. И потому, здраво рассудил В., направление может быть любым. Если он будет идти по прямой, то рано или поздно доберется до стены. В. приободрился и зашагал куда глаза глядят…

…Сколько прошло времени с того момента, как его осенила гениальная идея «идти по прямой», и до того, как он совершенно без сил опустился на мраморный пол, В. не имел представления. Ему казалось, что он шел несколько часов, но так и не смог никуда придти. Проклятый зал не кончался! Зловредные стены словно убегали от В. Перед глазами мелькали лица, сливавшиеся в одно сплошное белое пятно, в голове гудело. В. не раз поминал Джаджа «добрым» словом, а заодно уж и Леяну с Мистером. Однако под конец он был зол только на себя. Черт его дернул ввязаться в эту сомнительную авантюру! Ясно как день, что-то здесь нечисто со всеми этими дверями, стенами, залами и тем, что в этих залах творится! Дурацкие двери, дурацкие стены, дурацкий Дом!

Пока В. сидел на мраморном полу и проклинал себя, судьба решила смилостивиться над ним. Какой-то человек остановился рядом с В. Прямо перед носом В. оказались два огромных черных ботинка. Ввысь уходили две худые нижние конечности в черных брюках. В. пОднял голову. Перед ним стоял Джадж!

— Джадж! — вне себя от радости вскрикнул В. и, вскочив, вцепился в Джаджа. В. не припоминал, чтобы он когда-нибудь был так рад встрече с кем бы то ни было. — Джадж! Это ты! Ты меня нашел! — В. даже позабыл, как до того на все лады мысленно склонял персону Джаджа. — Меня уже тошнит от этой треклятой Базы! Наконец-то ты вытащишь меня отсюда! — несмотря на радость, В. все-таки шутливо укорИл Джаджа: — Куда ж ты так торопился? Словно за тобой сам черт гнался! Или я так тебе надоел, что решил сбежать? — сам не зная, что болтает, В., улыбаясь, тряс Джаджа за плечи. Но тут он заглянул в глаза Джаджа и осекся.

С Джаджем явно было что-то не ладно. Холодные пустые глаза без выражения смотрели вдаль, помимо В. До того В. никогда бы в голову не пришло, что такое возможно, но сейчас это случилось: печальная сторона Джаджа не выражала печали, а веселая соответственно — веселья! Почему уж В. сделал такой вывод, он сам толком не понимал, но четко видел, что не смотря на то, что внешне лицо Джаджа осталось таким же, за ним, там, внутри, не было ни печали, ни веселья, там было что-то такое… гораздо хуже, чем печаль, что-то темное и мерзкое.

От Джаджа веяло холодом, В. словно дотронулся до трупа! В. невольно отдернул руки. Зябкая дрожь пробрала В. Он мог бы поклясться, что за этой оболочкой из плоти Джаджа как такового не было. Такие мутные глаза и окаменевшие губы принадлежат скорее мертвецу, чем живому человеку. В. попятился. Этот Джадж ему не нравился. Что-то тошнотворное разливалось тяжелыми вОлнами от этого Джаджа. Тот вихрастый лопоухий парень, которого знал В., мог быть, конечно, ехидным или не очень вежливым, но жизнь в нем так и била ключом, не то что в этой мумии с мутными бесцельно блуждающими глазами, взгляд которых вдруг остановился на В.

— Ты кто? — произнес труп Джаджа.

— Я… ээ… я В., - мямлил В., отступая назад.

— Чего тебе надо? — прогнусавил труп, впИвшись в лицо В. неприятным леденящим взглядом.

— Джадж, что стряслось? — попытался наладить разговор В.

Но Джадж только отмахнулся от В., его взгляд опять устремился в неведомые дали:

— Отстань от меня. Ничего я не хочу.

— Джадж, что с тобой? Это же я, В.! Ты что, не помнишь?

— Какой В.? Я тебя не знаю, ты мне нужен. Отстань!

— Джадж, вспомни же! Всего-то пару часов назад мы с тобой обедали, — ласково увещевал его В., все еще надеясь, что Джадж придет в себя. Но Джадж только бормотал свое «отстань» и «ничего не хочу», пока наконец уговоры В. не сделали свое дело, и Джаджа не прорвАло:

— Как же вы все мне надоели! Об одном только просил: оставьте вы меня в покое! Так нет же, все равно липнут! Как меня воротит от этого тупого быдла! За что мне это? За что судьба мне такая? Что ж я такой несчастный? Неужто я хуже всех? — Джадж застонал и заломил руки. — Сколько это будет продолжаться? Сколько мне терпеть? До каких пор? Я не хочу, не хочу! Как мне все надоело! Это не жизнь! Лучше умереть, сгинуть! Я хочу умереть! — причитал Джадж, а В. даже не знал, как его успокоить. Он пытался воззвать к рассудку Джаджа, но своими стараниями, кажется, сделал только хуже. Все кончилось тем, что Джадж или неДжадж забился в судорогах, не прекращая тем не менее жаловаться на свою жизнь. С ним словно случился эпилептический припадок, речь стала бессвязной, глаза выкатились, губы посинели. В. застыл от ужаса, наблюдая за обезумевшим Джаджем.

— Я только… извините, я ошибся, — бормотал В., отступая назад в толпу. — Простите, я не хотел, извините, прошу прощения… — так, бормоча извинения, В. поспешил смешаться с толпой. Но до его ушей еще долго доносилось гнусавое дребезжание, проклинающее небеса и землю.

В. удалялся в холодном поту прочь от того места, где повстречал Джаджа. Что же это такое, друзья-товарищи? Что же это делается? Они все, все до одного сумасшедшие, свихнувшиеся, выжившие из ума в этом большом огромном ДУРДОМЕ! Господи, только бы найти выход! И прочь, прочь из этого Сумасшедшего Дома! Спасаться! Спасаться! Если только это еще возможно, если только В. еще не заразился царившим здесь безумием, если только он будет в состоянии мыслить здраво после всей той ахинеи, что приключилась с ним за последние дни.

В. бежал прочь от ожившего мертвеца, и лихорадочные мысли скакали в его мозгу одна страшнее другой, пока среди них не промелькнула одна более менее здравая. «Остановись, кретин! — сказал сам себе В. — Что ты носишься по кругу, как ошалелый таракан? К чему эта бессмысленная беготня? Хотя бы попытайся подумать спокойно!» В. остановился и глубоко вздохнул. Рукавом утер пот со лба.

Да, неприятная ситуация! Он совершенно один, неведомо где, среди кучи умалишенных членов какой-то придурковатой секты во главе с так называемым Мистером. Все происходящее очень, очень странно и в конце концов страшно! В. сам не понимал, как ему все это только недавно казалось само собой разумеющимся и нормальным. Будто бы в обществе Леяны или Джаджа он сам настраивался на волну всеобщего безумия и потому до крайности необычные вещи, происходившие вокруг, казались ему совершенно нормальными. Должно быть, он попал в руки умелых гипнотизеров-манипуляторов. Но теперь-то он, слава богу, чудом вырвался из их цепких лап и ему представился реальный шанс спастись.

Надо только успокоиться. Присесть — В. уселся на мраморный пол — и прикинуть, что делать и к кому можно обратиться за помощью. Хотя о чем это он? Какая помощь? Мало того, что они все умалишенные, так они еще и действуют заодно! В этом В. не сомневался. Против В. развернут самый настоящий заговор. Уж не известно зачем В. понадобился этим извращенцам, но он определенно зачем-то им нужен. Наверное, так они вербуют новых членов секты. Заманивают людей в этот невообразимый Дом для того только, чтобы здесь они ополоумели и стали легко управляемыми. У В., конечно, нет никакого имущества, которое можно было бы присвоить, но сам-то В. отнюдь не из последних людей в этом городе! Он мог бы пригодиться Мистеру для осуществления его дьявольских планов. А в том, что в голове Мистера существует дьявольский план, В. нисколько не сомневался.

Надо же, как ловко Мистер заманил В. в свои сети! Он даже не пообещал В. ничего определенного! Свобода! Да тут и не пахнет свободой! Разве В. стал свободнее в этом Доме? Напротив, здесь он связан по рукам и ногам. Он и шага не может сделать самостоятельно, он вынужден во всем полагаться на тех, кого пошлет к нему Мистер — на Леяну или Джаджа, но признаемся себе честно, на Леяну и Джаджа полагаться можно с таким же успехом, как на облака в небе! Леяна постоянно издевелась над В., унижала его, разве так поступает человек, который хочет помочь? Джадж поначалу вел себя более-менее прилично, но зато его бегство в неведомые дали, из которых он вернулся ожившим мертвецом, ей-богу, перечеркивает все его предыдущие заслуги.

И самое-самое мерзкое во всей этой истории это то, что В. даже в общих чертах не может себе представить, что же здесь в конце концов происходит. Вопросы, обдумывание которых В. все откладывал на потом, множились в геометрической прогрессии. Кто такой этот Мистер? Леяна? Джадж? Кто вообще все эти люди, окружавшие сейчас В.? Чем они занимаются? Что такое этот Дом? Неужели все чудеса, которые видел В., существуют на самом деле? Или это были только фокусы гипнотизеров или еще что-нибудь в том же духе?

Но нет, сказал себе В., сейчас не время для загадок. На повестке дня в данную минуту только один вопрос: как покончить со всей этой катавасией, то есть как выбраться с Базы, и в конечном итоге из Дома. Ему нужно сосредоточиться только на этой мысли и постараться сообразить, как найти выход.

Понемногу В. успокоился. Холодный мраморный пол остудил его пыл. И чего он паникует? Что за чушь приходит иногда в голову! Еще чуть-чуть — и он сам принялсЯ бы вопить как безумный, подобно сбрендившему Джаджу. А между тем, стоило только вспомнить, что когда он был здесь с Леяной, в этом зале вообще никого не было! Очевидно, что ночью База пустеет. И В., учитывая сколько времени зАняли все его мытАрства, осталось дождаться совсем немного до наступления темноты. По крайней мере, будет гораздо проще понять, где именно он находится, если вокруг не будет непрерывно движущейся толпы. Эта успокоительная мысль окончательна привела В. в чувство и ему перестали мерещиться в толпе глаза охотящихся за ним прислужников Мистера.

Он знает теперь, что делать. Он не встанет с места до того момента, пока База не опустеет. И, уж конечно, он больше ни у кого из этих умалишенных не будет спрашивать дороги. В. совсем полегчало и он даже нашел в себе силы спокойно изучать проходивших мимо людей.

Некоторое время В. сидел на полу, скрестив ноги, пока вдруг не почувствовал на своем плече чье-то осторожное мягкое прикосновение. «Кхе, кхе, простите…» — еле слышно проговорил кто-то за спиной В. дребезжащим голоском. В. обернулся. Перед ним стоял крохотный старикашка в каком-то чудном махристом то ли платье, то ли халате. Старичок этот напомнил В. престарелую бородатую мышь. Все в старичке — его глазки под морщинистыми веками, востренький носишко, ушки, покрытые серебристым пушком, тоненькие пальчики с розовыми круглыми ноготками — все было крохотным. Длинные серебристые волосы развевались вокруг его маленькой продолговатой головы, которая, казалось, была окруженА нимбом. Седая борода указывала на то, что старичок умудрен опытом многих лет. Нимбоносный старец теребил пояс своего халата и смотрел на В. мягким лучистым взглядом.

— Простите, — проговорил он, — вам помочь?

Чудесно, подумал В. Только он решил справляться самостоятельно, как тут же объявился помощник! В. в данный момент послал бы ко всем чертям даже архангела, вздумай тот предложить ему помощь, но из уважения к возрасту собеседника В. встал и довольно твердо ответил:

— Нет, благодарю, я не нуждаюсь в помощи…

— Разве вы не ищите дверь? — перебил его старик.

— Дверь? — переспросил недоумевая В.

— Конечно, дверь. Разумеется, дверь. Вне всякого сомнения, дверь, — ответил незнакомец.

— Но я не думаю… — начал было В.

— Может быть, и не думаете, — грубо оборвал его старик, — но ищите. Ищите дверь.

— Какую дверь вы имеете в виду? — спросил раздраженно В.

— Я имею в виду дверь, — весьма недвусмысленно ответил старик.

— Да, да, я понял, — нервно проговорил В., - дверь. Но какую именно? Что за дверь?

Старик укоризненно глянул на В.:

— Я не знаю какую. Вы знаете.

В. хотел было оспорить это утверждение, но задумавшись на мгновение, понял, что, пожалуй, он и в самом деле ищет дверь. Вполне определенную дверь. Дверь, через которую можно выйти из этого треклятого Дома. Он ищет дверь с табличкой «Выход». Теперь все прояснилось.

— Вы правы, — сказал В. — Я, конечно же, ищу дверь.

Старичок удовлетворенно кивнул. Потом, указав широким жестом на мраморный пол, словно тут стояли мягкие удобные кресла, он предложил В.:

— Присядем?

Они уселись на полу.

— Разрешите представиться, — молвил старик, протянув В. свою сухонькую ручку. — Верьяд Верьядович.

— В., - ответил В., пожав его руку, при этом В. показалось, что он поздоровался с ребенком.

— Позвольте вас спросить, — обратился Верьяд Верьядович к В., - вы раньше бывали здесь?

— Да. Сегодня я здесь во второй раз.

— Угум. А как это было в первый раз?

В. счел за благо расписать Верьяду Верьядовичу во всех подробностях свое первое посещение Базы, а также и второе, то есть сегодняшнее, включая и свои мытАрства после того, как он потерял из виду Джаджа.

— Так, — глубокомысленно изрек старикан, — давайте проясним. Оба раза вы видели довольно просторный зал, в котором имелась стена с несколькими дверЯми, так?

— Точно. Кажется, их там было одиннадцать.

— Вправду? — удивленно спросил Верьяд. — Одиннадцать? Вы уверены?

— Не очень уверен, если честно. Но кажется так.

— Ага, замечательно, — что-то отметил про себя старик. — Продолжим. Оба раза вы были со спутниками, не так ли?

— Да, — отвечал В., который не находил ничего замечательного ни в зале, ни уж тем более в одиннадцати дверЯх.

— Когда вас сопровождали, вы легко находили эти двери, так? — хитро прищурившись, спросил Верьяд.

— Вот именно! И в этом ведь странность! Куда теперь подевались эти двери? — вскричал В.

— Никакой странности нет! — изрек Верьяд Верьядович. — Но пойдем дальше. Вы пытались узнать, как найти эти необычные двери, но каждый раз вам указывали разное направление, так?

— Так, — подтвердил В.

— Ну вот! — лучезарно улыбаясь, вскричал Верьяд Верьядович. — Разве вы не поняли?

— Нет, — честно признался В. — Ничего не понял.

— Эти двери не имеют конкретного местоположения! — радостно сияя, заявил Верьяд Верьядович. — И тем легче их найти!

В. ошалело уставился на Верьяда Верьядовича. Старик нес ахинею с таким видом, будто бы изрекает прописные истины.

— Простите, но как можно найти такие двери? — спросил В. — Как можно найти то, что не имеет конкретного местоположения?

— Позвольте объяснить, — с восторгом пропел Верьяд Верьядович и принялсЯ пальцем чертить на мраморном полу какие-то загогулины. Его пушистые ушки аж зарделись от возбуждения. — Допустим это вы, — Верьяд ткнул пальцем в воображаемую точку на полу, изображавшую В. — А здесь, допустим, — он ткнул в другую точку, находившуюся на некотором отдалении от первой, — пункт назначения, в который вы намериваетесь прибыть. Обратите внимание! — Верьяд пОднял тоненький пальчик. — Намериваетесь прибыть! Всем известно, что намерение порождает связь, которая есть первый необходимый компонент.

В. молчал. До сего момента он и не представлял, что намерение порождает какую-то там связь.

— Если, местоположение пункта назначения конкретно определено, — продолжал Верьяд, медленно проводя пальцем от первой точки до второй, — то вам неминуемо придется проделать вооот такой путь. Вы проходите некое расстояние, а расстояние есть второй необходимый компонент! В ходе его преодоления изначально существовавшая связь естественным образом усиливается. Разве это вам не ясно? — воскликнул Верьяд Верьядович.

В. напоминал себе школьника, которого из первого класса перевели сразу в десятый, вследствие чего его ум закономерно зашел за разум.

— Но все меняется, если пункт назначения не имеет конкретного местоположения! Раз нет местоположения, стало быть как такового нет и расстояния! — радостно заявил Верьяд. — Нам уже не придется проделывать весь этот путь, — палец опять заскользил между двумя точками, — который в отдельных случаях, прошу заметить, может оказаться очень и очень долгим! Итак, второй компонент отменяется! Но здесь мы сталкиваемся с единственной небольшой проблемой. Мы не можем преодолеть расстояние, — Верьяд опять ткнул пальцем в обе точки, — и таким образом усилить связь, не так ли?

В. не оставалось ничего другого, как только тупо кивать головой, делая вид, что вся эта ахинея имеет хоть какой-то смысл.

— Но связь несомненно существует, прошу заметить и это самое главное! — вскричал Верьяд. — Нам необходимо лишь немного усилить эту связь!

«Что за ересь?» — недоумевал В., терпеливо продолжая кивать головой.

— Как же это сделать, спросите вы? — возбужденно воскликнул Верьяд.

«Да уж! — мысленно съязвил В. — Будь добр объясни мне, как же это сделать!»

— Так вот, — продолжал Верьяд. — Все дело в том, что если вы смогли создать связь, то уж конечно вы в состоянии эту связь усилить. Вы спросите меня — как? — В. кивнул, действительно, он не прочь узнать КАК. А точнее: он не прочь узнать, КАК ему поскорее отделаться от этого сумасшедшего старикашки. — И я отвечу вам, — продолжил Верьяд гордо вскинув голову, словно выступая на научной конференции перед лучшими умами человечества. — Это очень просто! Необходимо всего лишь многократно повторить момент возникновения связи или же продлить его до нужной величины!

У В. закружилась голова.

— Вы поняли? — Верьяд с надеждой заглянул в глаза В.

В. захотелось ответить на этот вопрос не очень вежливо, но глаза Верьяда Верьядовича светились такой добротой, что В. не оставалось ничего другого, как только покорно кивнуть.

— Но и это еще не все! У нас остается, так сказать, запасной вариант! — Верьяд лукаво посмотрел на В. — Практика показывает, что в условиях отсутствия второго компонента необходимой и достаточной является его имитация!

«Это еще что за зверь?» — подумал В., но воздержался от вопросов, впрочем, Верьяд Верьядович не замедлил разъяснить и эту свою мысль:

— Проще говоря, имитируйте с достаточной степенью уверенности преодоление расстояния и связь будет усилена!

Глаза В. невольно округлились. Верьяд посмотрел на него, как профессор на дошкольника, и укоризненно протянул:

— Проще говоря, сделайте вид, что проходите некое расстояние, неужели непонятно?

«Да, зря понадеялся на помощь, — сделал окончательный вывод В., - от полоумного и помощь соответствующая».

— Ваши спутники, очевидно, были хорошо осведомлены о всех вышеперечисленных обстоятельствах, — сказал Верьяд Верьядович, — вот почему для них не составило никакого труда не только собрать вместе целых одиннадцать дверей, не имеющих конкретного местоположения, но также и привести к этим дверям вас!

В. не сомневался в том, что его спутники были хорошо осведомлены обо всем, что происходит в Доме, не только об «отсутствии конкретного местоположения».

— Но теперь и вы знаете о том, как действовать при отсутствии конкретного местоположения пункта назначения! — старикашка вскочил, — и нам остается только реализовать теорию на практике! Ну же, — подбадривал он В. — Теперь вам ничто не мешает, так приступайте!

В. нЕхотя поднялсЯ. Сколько же бреда он наслушался за последние дни! И все эти безумцы постоянно требуют исполнять их «мудрейшие» указания!

— Я вам немного помогу, вы позволите? — спросил Верьяд.

— Будьте добры, — ответил В., стараясь чтобы его голос не звучал слишком саркастично. Конечно, он не верил ни одному слову полоумного старика, но почему бы и не попробовать? Что он теряет, в конце концов?

Верьяд ухватил одной рукой В. под локоть, а вторую простер вдаль.

— Представим наш пункт назначения, — торжественно провозгласил он и многозначительно посмотрел на В.

— Ах да, — сообразил В. и, закрыв глаза, попытался представить пункт назначения, не имеющий конкретного местоположения, а именно — он попытался представить дверь, которая ведет к свободе от Верьяда Верьядовича, Мистера, Дома и всей этой белиберды.

— Вы сОздали связь? — спросил Верьяд.

В. кивнул.

— Вы уверены?

В. не был уверен, но все равно кивнул.

— Что ж, если вы сОздали связь, приступайте к ее усилению! — и старикашка повлек за собой В. сквозь толпу.

В. не имел ни малейшего представления, как «усилить связь», но решил все-таки попробовать в меру своего разумения «многократно повторить или продлить момент». В. пришлось даже зажмуриться от напряжения, так он старался «многократно повторить момент», что в его случае выглядело как вызывание в воображении примерно ста одинаковых дверей. Еще В. попытался растянуть дверь в поперечнике до бесконечности. В. поизмывался и так и эдак над воображаемыми дверЯми и открыл глаза. Верьяд Верьядович смотрел на него так, как если бы во время беседы двух ученых мужей один из них вдруг обнаружил, что его оппонент не более чем бабуин, нацепивший очки и напяливший костюм.

— Вы не усилили связь, — с укоризной произнес Верьяд Верьядович.

— Да? — с сомнением отвечал В. — А мне показалось, что усилил.

— Если бы вы усилили связь, мой дорогой, мы бы уже достигли пункта назначения! — недовольно перебил его Верьяд.

В. огляделся в поисках двЕри, каковой, естественно, не обнаружилось.

— Итак? — вызывающе спросил Верьяд.

— Я не могу, — честно признался В., пожав плечами.

— Но ведь я не могу этого сделать за вас! — воскликнул Верьяд. — Вы не понимаете, вы должны…

— Вот именно, — отрезал В., - я не понимаю.

— Мда, — Верьяд Верьядович почесал кончик носа. — Странно, как такая простая вещь, в самом деле, может быть непонятной. Однако ничто не мешает нам в таком случае испробовать запасной вариант!

— Угу, — без особого энтузиазма согласился В.

— Вы помните? Имитируйте с достаточной степенью уверенности наличие второго компонента! — но так как теперь Верьяда Верьядовича, видимо, одолевали сомнения в сообразительности В., он счел нужным добавить разъяснения: — Представьте, что эта дверь где-то находится и что существует путь, ведущий к ней. Вам нужно только как бы пройти по этому пути, понимаете?

И прежде, чем В. опять зажмурился, Веряд Верьядович еще добавил:

— Только умоляю вас, не засуньте эту дверь куда-нибудь за тридевять земель, не то мы вынуждены будем тут блуждать еще целую неделю!

В. не обрадовала перспектива недельного блуждания в обществе старика и потому он с удвоенным старанием принялсЯ воображать и дверь, и путь, и прохождение пути. Он пыжился и так, и эдак, и уже вконец было разочаровался в своих попытках, как вдруг Верьяд Верьядович радостно воскликнул:

— Получилось!

В. открыл глаза. Перед ним возникла дверь! Простая белая дверь. Причем дверь была, но стены не было! Дверь возникла из ниоткуда перед самым носом В., оставив стЕну, в которой ей было положено находиться, где-то в неведомых далях. В. протер глаза — опять галлюцинация? — дверь осталась на месте. Сомнения одолевали В.

— А вы уверены, что это именно та дверь? — спросил он Верьяда.

— Вот опять! — всплеснул руками старик. — Мыло мочало — начинай сначала! Я не уверен! Я и не могу быть уверен! Вы и только вы должны быть уверены, должна наличествовать необходимая степень…

— Понятно, понятно! — поспешил перебить Верьяда В., боясь, что тот снова пустится в свои псевдонаучные рассуждения.

Не без опаски В. дотронулся до двЕри. Обыкновенная дверь. И никаких табличек. Простая белая дверь.

— Так я пойду? — спросил В. Верьяда.

— А это уже вам решать, любезнейший, — развел руками старикашка. — Если вы правильно усилили…

— Хорошо, хорошо! — перебил его В. — Большое спасибо вам за хлопоты.

— Что вы, что вы, не стоит! Счастливого пути! — замахал маленькой ручкой Верьяд.

— Да… пойду, пожалуй… — В. со страхом взЯлся за ручку двЕри. Как правильно заметил Верьяд Верьядович, именно незнание является источником всех его злоключений в Доме. Вот и сейчас В. не имеет никакого представления о том, что там, за этой дверью. Он-то воображал себе выход, но выход ли это — В. очень сомневался.

В. кинул прощальный взгляд на Верьяда Верьядовича и распахнул дверь.


Глава одиннадцатая. Мы птицы без крыльев

Что-то в тот же миг толкнуло его в спину и кинуло за дверь. В. почувствовал, что оказался в безвоздушном пространстве, вакууме, который всосал его со страшной силой и теперь сдавливал со всех сторон. В. судорожно пытался вдохнуть. На какой-то миг он отключился, а потом нечто схватило его, развернуло и бросило. С этого момента В. забыл самого себя. Но словно кто-то новый, или скорее даже наоборот — кто-то древний и давно позабытый, поднялся из глубин его существа и заменил собой того В., которого сам В. знал и помнил.

В. поднялсЯ и огляделся. Под ногами захрустела галька. Куда он попал? Этот пейзаж кажется смутно знакомым. Словно он уже бывал здесь до того. Где он? Неужели он вышел из Дома? Тогда он должен быть рад. Но он не рад. Не рад и не опечален. Ему все равно…

Внезапно В. понял, что не имеет никакого значения то, спасся он или нет. Не имеет никакого значения, как и все, что случилось с ним в последние дни. Как и вся его жизнь… Вся жизнь, которая казалась такой серьезной и внушительной и которая теперь перед ним как на ладони. Он и сам не знал, зачем он предавался с таким упоением страстям, которые не имели никакого смысла, и зачем добивался с таким упорством целей, которые на поверку ничего не стоили.

Он любил однажды женщину и потерял ее, но что с того? Он обрел немного власти и денег и отрекся от них, но кому до этого есть дело? Он полагал, что движется вперед, тогда как на самом деле всегда только неуклонно отступал назад, но даже и этот печальный факт его не трогает. Все, все, все что было между ним и миром людей никогда не имело значения. Здесь и сейчас В. понял, что его жизнь была подобна пустому нелепому фарсу, воспоминания о котором оставляли в нем только чувство горького недоумения и не более.

И как он раньше не постиг этого? Все так просто. Просто игра. Ничто не имело никакого значения никогда. Теперь он свободен, свободен по-настоящему. Он думал раньше, что свобода принесет ему счастье, но нет. Не существует ни счастья, ни горя. А что же существует? Нечто неясное, едва различимое, но огромное. Оно уже идет, приближается, оно здесь. Что это? Он чувствует это смутное и неизвестное нечто, которому нет названия. Ах да, он вспомнил, раньше он называл это болью. Он вспомнил, и теперь ему больно, больно, больно. До того он просто чувствовал, а теперь он чувствует боль. Ему больно. Больно так, как не было до того никогда…

Бурое мрачное море катит свои пенящиеся волны к берегу. Мглистые клубящиеся тучи мчатся по небосводу. Ветер преследует их, разрывает, терзает их призрачную плоть. Серая дымка сплошь заволокла все небо, лишь вдалеке, у самого горизонта, угадывается далекое сияние неведомого солнца, но и оно вскоре померкнет. Темные скалы, склонившиеся над берегом, поют свою печальную песню и их стоны сливаются с воем ветра. Прозрачные слезы стекают по их изрезанным склонам и падают в море, сливаясь с соленой пЕной, орошающей лицо. Ни одна чайка не пролетит над вОлнами. Ни одно чахлое деревце не найдет себе приюта на берегу. Только камни и море.

Море бескрайнее, холодное, равнодушное. Ему неведома суета призрачных созданий, терзающихся быстротечностью своего существования. Оно было здесь до них и будет после, будет всегда. Оно не может помочь им, не может помочь никому. Оно может только поглотить, принять в свои изумрудные объятия и тем утолить неизбывную скорбь. Скорбь, которая приходит из ниоткуда и ни к кому. Скорбь, которая пролетает мимо и задевает тебя своим туманным крылом, сотканным из бездны ночи и сияния звезд. Она нежно касается тебя, заглядывает в твои глаза пустыми глазницами и безмолвно зовет за собой. И ты сдаешься на ее милость, ты мог бы бороться с ней, но не хочешь. Да будет так! Пусть она увлечет тебя на самое дно, туда, откуда нет дороги назад. Отныне ты не принадлежишь себе, вы едины — ты и твоя неразговорчивая спутница, соблазнившая тебя сладким ядом разочарования.

В. стоял, раскинув руки, в молчании застыв на месте, не в силах осознать, что с ним творится. Он словно ранен невидимой стрелой, но кто тот враг, что поразил его? Враг, недостижимый для взора, недостижимый даже для мысли. Этот враг как будто нереален, но так реальна терзающая сердце боль, оставленная им. В. словно потерпел чудовищную утрату, но утрату чего? Чего-то бесценного, бесконечно дорогого, необходимого как воздух, но давно позабытого. Словно В. привык с детства жить без ног, но никогда не осознавал этого. Среди таких же, как и он, безногих инвалидов он привык верить, что был таким всегда, и только сейчас, оставшись один, он вспомнил о своей потере. Потере чего-то во сто крат более ценного, чем любая часть тела.

В. без сил упал на гальку. Камни врезались в колени, но В. ничего не чувствовал. Как, о боже, как он мог все забыть? Но что? Что забыть? Нечто неясное и смутное, неизвестное, таинственное. Нечто, что было еще до его рождения. Оно было когда-то, но когда? И где? Я не знаю, не знаю. Не знаю ничего. Я забыл и не могу вспомнить… Хриплые рыдания вЫрвались из груди В., поднявшись из самых затаенных глубин. Он плакал, содрогаясь всем телом, не сдерживая себя, и жгучие слезы согревали его холодеющие щеки. Он плакал, жалуясь кому-то, сам не ведая кому, на свое неизбывное горе. И в этом плаче он растворялся, исчезал, словно его душа изливалась горячими потоками на холодные камни.

Он таял, таял, как свеча… таял, пока от него не осталось и следа. От него самого, от того, что он привык считать собою, но то был не он. Как мог он так заблуждаться? Кто уверил его в том, что очевидная ложь — правда? Слезы омыли благословенным дождем запылившееся стекло его внутреннего ока и теперь его взор кристально чист. Он видит все в первозданной красоте и в первозданном уродстве, хотя здесь нет разницы между уродливым и красивым. И он видит пропасть, разверзнувшуюся перед ним, ему не миновать ее. Но нет, он ошибся, то был мираж. Он не упадет, он уже сотни веков тому назад упал в разинутую пасть темной ямы, не имеющей дна. Теперь ему никогда не найти дорогу назад, ведь он потерялся в беспросветной мгле.

Кто знает ответ на извечный вопрос? Кто знает, как ему вернуться? Может быть, знает этот плачущий ребенок, что стоит на коленях на морском берегу? Он так открыт и раним, у него есть шанс вдохнуть немного истины с соленым морским воздухом. Есть шанс перейти тонкую грань, отделяющую его от всеведущего Ничто, и вернуться обратно. Он сможет унестись с этими облаками туда, за горизонт, где время ослабит свою хватку и позволит ему заглянуть в прошлое…

Не помня себя, В. встал и бесцельно побрел по морскому бЕрегу. Он был так одинок, как не был никогда в своей жизни, но не страдал от этого, напротив — только сейчас он понял, какая глубокая страсть к уединению всегда таилась в нем. Одиночество драгоценным бальзамом пролилось на его раны, которые он, сам того не ведая, растравлял, не позволяя им зажИть. Только здесь и сейчас он смог сбросить с плеч тот неимоверно тяжелый груз, что волок на себе долгие годы, сам не зная о том. В. брел по берегу целую вечность. Он окунал в море свои ноги, и морская пЕна ласково омывала их. В. забыл Верьяда Верьядовича, Джаджа, Мистера, Леяну, Дом, он забыл свое собственное имя. Все, что было, не имело никакого смысла. Есть только миг, в котором море разбивается о скалы, а ветер уносит вдаль звуки шепчущихся волн.

Он будет так идти до скончания времен, или пока его кости не рассыплются в прах, который развеет над морем неугомонный ветер. Он все оставил позади, а впереди его ничто не ждет, и потому он свободен как никогда. Хотя свобода всего лишь слово, а ему не нужны слова. Слова он тоже оставил позади. Только их несвязные обрывки еще беспокоят В., но когда и они исчезнут, все будет кончено…

В. присел у самой кромки воды, положив руки на колени, и склонив на них голову. Как прекрасен этот мрачный пейзаж! Почему В. не замечал этого раньше? Он был слеп и не знал об этом. Никогда еще В. не видел ничего столь прекрасного, завершенного, манящего. Так величественна эта колеблющаяся водная гладь и так мягко ласкает ветер лицо и треплет волосы. Море и ветер, вода и воздух, они унесут прочь все невзгоды, утолят все печали, убаюкают. Я хотел бы стать морем или ветром… морем и ветром… морской пеной. Я и есть море и ветер, я морская пена. Но только что-то еще держит меня, не отпускает, и я не могу с этим справиться. Я не могу, но море может… и ветер. Море и ветер помогут мне. Мне только нужно прийти к ним, тогда волна устранит эту последнюю преграду. Мне холодно, я обнажен, но море согреет меня. Я иду к нему. Иду к ним. К морю и ветру…

В. погружался в холодный мрак. Онемели ноги, холод поднимался все выше и выше… Все выше, пока В. вдруг не пронзила резкая боль в плече. В. вскрикнул и открыл глаза. Он увидел, что уже по пояс стоит в море и волны грозят его опрокинуть. Боль стала сильнее — кто-то настойчиво тряс его за плечо. В. оглянулся, и не сразу понял, что наполненные ужасом глаза принадлежат человеку, которого в своей прежней жизни он знал под именем Джадж.

Джадж вытащил совершенно обнаженного В. из моря и надел на него одежду, валявшуюся тут же на камнях. В. била дрожь, а Джадж заботливо растирал ему плечи.

— Я… я… — шептал, стуча зубами В., сам не зная, что хочет сказать.

— Не надо, не надо, молчи… — почти ласково говорил ему Джадж. Он пОднял В. на ноги и повел его прочь от моря.

— Но я… — силился что-то сказать В., но Джадж прервал его. Смотря В. прямо в глаза, Джадж заговорил в совершенно несвойственной ему манере:

— Не надо. Молчи. Мы птицы без крыльев и мы разучились петь.

В. ничего не понял, тем более, что он, кажется, утратил способность связно воспринимать человеческую речь, но все равно послушно кивнул и больше уже не порывался рассказать Джаджу о том, что произошло.

Невесть откуда возникла из небытия белая дверь, нарисовавшись прямо в скале. Джадж распахнул эту дверь и вытащил В. наружу. А В. с трудом вспомнил, что место, где они с Джаджем теперь оказались, называется Базой. Та снова приняла вид просторного зала, в котором не было ни души.

* * *

— Слушай, фетЮк, я зафалдырился тебя выфрахтОвывать из всякой фуфлЯтины! Только отвернешься, глядь — ты уже во фритЮре! Я не догоняю, что за фромЕтрия, неужто ты не знаком с элементарным контролем? Только те подвернется какая-нить фАза, и тя факсимИлит так, что фасОль встает дыбом! Не, ты мне объясни, что за фитоценОз? — к Джаджу разом вернулись все его прежние замашки и он тут же накинулся на В.

— Джадж, это ты? — выдавил из себя В.

— Нет, фекАльный фейхоА! Кто же еще?

— Это действительно ты? — не веря своим глазам, В. осторожно дотронулся до лица Джаджа.

— Но, но… осторожнее, флектИрующий фетишИст! Не надо сантиментов! — довольно-таки грубо Джадж отстранил руку В.

— Ты Джадж? И ты помнишь, кто я?

— Еще бы! Забудешь такого фраппИрованного фрондЁра!

— Но ты же не помнил, ты меня забыл!

— Да что ты зафуфЫрил — забыл не забыл, помнил — не помнил? Не уходи от темы! Я тя спрашиваю какого фЕфера ты вечно находишь неприятности на свой физАлис? За каким фИбром ты полез в Оттяг в одиночку?

— Куда? — не понял В. — В Оттяг?! Где?

— Да вот же! — Джадж тыкал пальцем за спину В.

— Где?

— О, флЁровый флёдорАнж! Вот это что? — Джадж постучал кулаком по белой двЕри за спиной В.

— Я не…

— Не..?

— Не знаю…

— Понятно, — на удивление спокойно протянул Джадж, скрестив руки на груди. — Он не знает. И это все объясняет, — Джадж явно издевался над В. — Он не знает ничего, но всюду сует свой фиАл! Ты хоть представляешь, что было бы, не появись я в последний момент?

— Да я… я…

— Все! Все! Все! — заорал Джадж. — Не было бы никакого «я»! Не было бы никакого В.! Тебя расфарфОрило бы в пыль, в ничто! О чем ты только думал, когда полез туда? Да как ты вообще туда забрался, зафарширУй тебя фасОль?

— Я встретил Верьяда… Он меня привел к этой двЕри…

— Верьядыч? Так это он тебя сподобил на этот подвиг? А ведь фанЕрный фанфарОнишка сделал вид, что вообще не при делах! Я, дескать, совершенно случайно мимо проходил! Зачем ты вообще слушал этого фалбалУ?

— Да? — В. перешел в наступление. — Интересное дело! По-твоему я должен был тут блуждать до скончания времен? Нарезать круги по этой треклятой Базе, пока кто-нибудь из вас не смилостивится и не подберет меня, как потерянную собаку?

— А на кой ты скакал, как блоха? — спросил невозмутимо Джадж. — За тобой с кнутом кто гонялся? Или у тебя ножное недержание?

— Превосходно! — раздраженно воскликнул В. — Что ж я по-твоему должен был делать? Замереть на месте как истукан? — В. не находил слов, чтобы выразить свое негодование. Почему никто не может понять, что он, В., находится на неизвестной ему территории и потому нуждается хотя бы в элементарных разъяснениях!

— Да всяко было бы лучше, чем лезть в Оттяг в первый раз в одиночку! — отвечал Джадж.

— Послушай, — В. устал препираться, — если тебя так волнует моя судьба, зачем тогда ты меня бросил?

— Я тя не бросал! Ты ж не якорь, чтоб тя бросать!

— Да как ты не поймешь, я же… мне же… — начал было В., но только устало махнул рукой. К чему эти пустые споры? Если Джадж сам не может понять такой простой вещи, то тут уж никакие объяснения не помогут. А Джадж гнул свое:

— Так поведай же мне, мой фаЯнсовый феллОид, о чем ты думал, когда открывал эту дверь?

— Я думал, — с неудовольствием отвечал В., - что это выход!

— Выход? Откуда?

— Из этого чертова Дома! — проорал В. вне себя от возмущения.

Джадж пару мгновений переваривал ответ В., и когда наконец он понял, что именно имел в виду В., громко расхохотался.

— Ты меня уморишь, фигурИст! — сквозь смех проговорил он. — Выход! Ха! Из Дома! Такое только ты мог придумать!

— Не вижу ничего смешного. Должна же существовать дверь, через которую можно выйти из Дома! Очевидна это та же самая дверь, через которую я сюда вошел! — возразил В.

— О да! Конечно! — прыснул опять Джадж. Он указал В. на дверь. — Не попробуешь ли выйти? Давай, давай, иди! Только не жди, что я опять явлюсь и буду собирать тебя в кучу!

— Я выйду! — взвился В. — Выйду непременно! Только скажи, где эта дверь, или окно, или лаз, или что там еще, через что я смогу выбраться отсюда, и клянусь, через две секунды меня как ветром сдует!

— Да? — Джадж вдруг разом прекратил смеяться, — В самом деле? Ты, может, вообразил, что тебя здесь силой удерживают?

— А разве нет? — язвительно поинтересовался В.

— Вот что я тебе скажу, — Джадж приблизил свое двуликое лицо вплотную к лицу В., два его разнонастроенных глаза прожигали В. насквОзь. — Все, что тебе нужно, чтобы, как ты выражаешься, выбраться из этого Дома — это только изъявить желание. Сделай одолжение, скажи одно только слово и клянусь: я лично позабочусь о том, чтобы через минуту тебя «как ветром сдуло». Ну? Только скажи. Одно слово. Скажи: да! Здесь и сейчас! Давай!

В. замялся. Еще недавно ему казалось, что единственная его цель — выбраться из Дома. Но теперь, как назло, он отнюдь не был в этом уверен. За эти последние два дня он пережил вдвое больше, чем за последние два года. Да, ему не нравилась навязанная ему роль слабоумного безвольного новичка, но все же…

В. должен был признаться себе, что здесь он повидал немало чудес, о которых раньше и слыхом не слыхивал. И потому он не мог представить, как возвращается к своей серой и скучной жизни. Да никакой такой «жизни» у В. по сути давно и не было. К тому же, если разобраться, все догадки В. о воображаемых заговорах против него пока не более, чем неподтвержденные ничем предположения. Если трезво поразмыслить, ему даже никто не угрожал, по крайней мере напрямую. А то, что на каждом шагу В. подстерегали какие-то опасности, так это скорее связано со, скажем так, нетипичностью окружающего пространства, чем с чьим-то злым умыслом.

— Ладно, — Джадж примирительно похлопал В. по плечу, словно прочитав его мысли. — Тебя никто не гонит. Только прошу: избавься от этого маниакального психоза! Честно говоря, не настолько уж ты нам сдался, чтобы удерживать тебя силой, — и Джадж весело рассмеялся. — Ну так как, остаешься?

— Остаюсь, — твердо ответил В. — Но у меня есть условия!

— Интересно, какие же? — удивленно спросил Джадж.

— Я хочу знать! Я устал быть несмышленым ребенком!

— Так не будь, чего же проще, — отвечал Джадж.

— Не строй из себя фосфАтного фининспЕктора! — передразнил Джаджа В. — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду! Я хочу знать все об этом Доме! О том, чего мне ждать от этих дверей, что скрывается за ними, что делают здесь все эти люди и…

— О, погоди, погоди минутку! Боюсь, чтобы ответить хотя бы на один из этих вопросов, мне потребуется, скажем… — Джадж что-то мысленно прикинул, — месяц. Или даже год.

— Ерунда, — возразил В, — я не требую досконального рассказа, но хочу представлять хотя бы в общих чертах, где я нахожусь, с кем, и как мне следует вести себя в подобных обстоятельствах.

— Ну ты даешь, франт! — Джадж изумленно посмотрел на В. — Зачем тебе такая нудятина? Эт что по-твоему, я должен тебе сказать: детка! делай то, не делай это! Это хорошо, а это плохо, так что ли?

— Примерно так.

— Вот удивил! То ты не хочешь быть ребенком и тут же требуешь, чтобы я был твоим папочкой!

— Да не так, не о том, — В. чувствовал нарастающее раздражение. — Зачем ты извращаешь мои слова! С тобой невозможно разговаривать! — В. с досадой всплеснул руками. — Сам же минуту назад меня отчитывал, зачем да почему я полез в Оттяг! Но ты скажи мне: как и откуда я мог знать, что это, — В. ткнул в дверь пальцем, — какой-то там Оттяг, что туда нельзя, видишь ли, ходить в одиночку и так далее в том же духе?

— А, ты вот о чем! — протянул Джадж.

У В. вырвался вздох облегчения. Наконец ему удалось хоть что-то доказать Джаджу.

— Но я тебя не отчитывал, упаси меня фреОн, отчитывать кого-либо, — тут же заявил Джадж, словно назло В., - Я всего лишь напомнил тебе о необходимости элементарного контроля!

— Да уж, ты так напомнил, что у меня до сих пор от твоих воплей в ушах звенит! — возмутился В.

— Ладно, не переживай, фалерИст, ты все узнаешь в свое время, — успокоил его Джадж. — Ты пойми, не так-то легко сразу, одним махом, все тебе разъяснить. Кое-что ты можешь вообще не понять. Если уж я что и утаиваю от тебя пока, то только потому, извини, что если я все вот так разом вывалю на твою неокрепшую головенку, то она попросту не выдержит такого груза! И к тому же, вместо того, чтобы паниковать, — продолжил Джадж, — почему бы не попытаться получить удовольствие? Зачем все знать? Разве не увлекательно самому открывать тайны, вместо того, чтобы корчить из себя всезнайку?

— Мне все равно! Я хочу знать! — упорствовал В.

— Хорошо, хорошо, — успокаивающе сказал Джадж, с видом человека, смирившегося с неизбежным. — Узнаешь, — он развел руками, как будто бы говорил: а что я могу поделать с этим остолопом? — Только будет ли от этого польза? — засомневался он.

Вырванное в такой жесткой борьбе обещание прИдало уверенности В.:

— Так что там произошло? — сразу же перешел в наступление В.

— Где? — не понял Джадж или же сделал вид, что не понял.

— Заканчивай эти игры! Ты знаешь о чем я! Там! — В. кивнул в сторону белой двЕри.

— Здрасте, фронтАльная фрамУга! А ты че, не знаешь сам, чё там произошло?

— Нет! Нет! — вскричал В. — Я устал объяснять одно и то же! Не знаю я!

— Ффух, — вздохнул Джадж и почесал в затылке. — С чего начать? Оттяг, яс дело, там, значит это, оттягивает. Если ты того, хошь зафрикадЕлиться по полной, то идешь в Оттяг. И каждый знает, что Оттяг, конечно, дело хорошее, но с другой стороны, сколько ж можно оттягивать? Надо ведь и меру знать. На то он и ОТТЯГ, формУешь? От слова какого? От слова ОТТЯГИВАТЬ! — Джадж впал в очередной приступ косноязычия. Причем В. догадывался, что не без тайного умысла, и потому саркастический прищур В. недвусмысленно сообщал Джаджу о том, где В. видал подобные объяснения.

— Не понятно что ль? — удивился Джадж. — Возьми вот хоть волос! — Джадж ухватился за рыжеватую волосинку на своей макушке. — Возьми вот и оттяни его! — Джадж потянул волос. — И что? Сколько ты так будешь тянуть, а? Ведь рано или поздно, — «дзинь!», почему-то волос отделился от головы Джаджа с четким звенящим звуком.

— Все! — Джадж сунул волос под нос В. — Видал? — Джадж разомкнул пальцы, выпустив волос на свободу. — И где он теперь? — Джадж помахал рукой в воздухе. — Поди поймай его! Где он? Понял, как это бывает?

В. задумался:

— Приблизительно.

— Ты приходишь в Оттяг и находишь там то, за чем пришел, — продолжал Джадж. — Находишь то, что тебе оттянет, понятно? Если тебе щас по приколу луга и овечки — будут луга и овечки, а если что-то другое — не обессудь! Что заказал, то и получил.

— Да я не припомню, чтобы я чего-нибудь такое

— Ты и не можешь это припомнить, фИник! Ты же с самого начала действовал как? Бессознательно! Разве ты осознавал, куда лезешь и зачем? Нет! Разве ты осознавал свой заказ? Нет! Но из этого не следует, что заказа как такового не было, фланцУешь?

В. кивнул.

— Так вот, — продолжал Джадж. — Ты, конечно, вляпался по самый фермуАр за пару минут. Мало того, что тебя оттягивало по полной, так ты еще и сам подбавил! Такого бы и бетонный финИметр не выдержал! Дошло? Нет? Тогда скажи, что бывает с человеком, который месяц не ел, а потом слопал кило свинины? Так понятно?

В. опять кивнул. Насколько он смог уяснить из слов Джаджа, Оттяг помогал человеку отдохнуть душой, или что-то вроде этого и, соответственно, воплощал в реальность то, что этой душе требовалось. Однако, видимо, душа В., дорвавшись до исполнения своей сокровенной мечты, довела ее реализацию до абсурда, что грозило физической гибелью самому В. Так, по крайней мере, В. все понял исходя из косноязычных объяснений Джаджа. Но оставались еще вопросы.

— А зачем ты разыгрывал из себя невменяемого?

— Когда? — недоуменно спросил Джадж.

В. поведал Джаджу историю о встреченном им ожившем мертвеце.

Лицо Джаджа выразило ужас настолько, насколько это было возможно на его странной физиономии.

— Это что же? — ахнул Джадж, — это что же, друзья-товарищи? У меня невыраженец объявился? Да еще унынный невыраженец?! — Джадж прикрыл рот рукой. Глаза его вылезли из орбит. — ФлейцОванная фефЁла! ФиниОзный фиброцИт!

Видимо, в тот момент, о котором шла речь, Джадж был действительно безумен, раз теперь он ничего не помнил об их встрече.

— Так ты поведаешь, с чего ты вдруг съехал с катушек? — спросил В.

— Дааа, — протянул Джадж, — ты прав, флеботОмус, я действительно съехал с катушек, если у меня, кто бы мог подумать, У МЕНЯ! Появился невыраженец! — Джадж глядел вдаль помимо В. невидящими, полными ужаса глазами.

— Да что за невыраженция? — воскликнул В. — Это болезнь? Что-то вроде гриппа?

— Нет, брат, это гораздо, гораздо хуже гриппа! — огорченно ответил Джадж.

— Где ты это подцепил? Это не заразно? — В. чуть-чуть отодвинулся от Джаджа. Джадж странно посмотрел на В.:

— Как знать! Может, и заразно! Где я подцепил, говоришь? А где я еще мог подцепить такую дрянь? От кого? Такую пакость — если только от тебя, больше нЕ от кого!

— Что? — взвился В., - уж у меня-то нет этой невыраженции!

— Не невыраженция, а невыраженец! — уточнил Джадж. — То, что ты встретил, являлось моим невыраженцем!

— Как? Твоим невыраженьем? — вопрошал непонятливый В.

Но Джадж уже его не слушал, он лихорадочно бормотал себе под нос:

— Надо же, после стольких лет! Не может быть… Я и не догадывался! Какой кошмар! Я бы еще мог понять злостьного невыраженца, или на худой конец похотьного, но унынный! Это-то откуда вылезло? Это какая-то фасАдная фАсция, и больше ничего…

Наконец Джадж опомнился и потребовал от В. подробного рассказа о той странной встрече.

— Что он говорил? — переспрашивал Джадж, — «как вы мне надоели»? А еще что? Так, так… про быдло… О, фарандОла, это еще кто? Что за быдло? Так, так… так…

Джадж внимательно выслушал В. и потом с крайне серьезным видом заявил:

— Так вот, это чудище — мой невыраженец или, попросту говоря, моя невыраженная эмоция, которая до того засиделась где-то у меня в печенках, что, скажем так, не вытерпела и отправилась немного погулять.

— То есть как? — спросил В. — Это был не человек?!

— Никоим образом! — ответил Джадж. — Человек это уж как-нибудь побольше одной эмоции. А то всего-навсего одна! Да уж! И не самая лучшая…

— Опять какая-то чушь! — возмутился В.

Джадж холодно посмотрел на В.

— Да, мой любезный фантазер, именно! чушь. Только могу тебе посоветовать — в следующий раз, как встретишь такую «чушь», держись от нее подальше. Тебе еще повезло, унынный — тот хоть не агрессивен, а вот попадись тебе злостьный, ты бы мог пары костей не досчитаться, это точно. Да, дела… — Джадж в молчаливой прострации вперил невидящий взгляд в пространство, очевидно, переваривая неприятное известие о невыраженце.

Наконец, он очнулся, словно стряхнув с себя наваждение, и проговорил:

— Ладно, я с этим разберусь. Однако, тебе пора. Он ждет.

И без дальнейших препирательств, Джадж ухватил В. за рукав и потащил за собой.

— Кто ждет? Опять какие-то загадки! Кто меня ждет? — спрашивал его В., достаточно обессиленный, чтобы не сопротивляться, но недостаточно отупевший, чтобы уподобиться козлу, которого волокут на веревке незнамо куда.

— А кто еще может тебя ждать? — удивился Джадж. — Ммм… как его там… Мистер, конечно, кто ж еще.

— Да? Интересно, — упорствовал В., — а моего согласия для проведения этой встречи на высоком уровне не требуется? Возможно, я не в настроении в данный момент, или устал, или… — насчет усталости то была совершенная правда. В. действительно устал так, что еле передвигал ноги.

Джадж, не слушая В., тащил того за собой. На сей раз им не приходилось продираться через толпу, потому что кругом не было ни души. Теперь зал выглядел так же, как в первый визит В., только стал, кажется, гораздо, гораздо меньше. Не успел В. и оглянуться, как они с Джаджем уже оказались у лифта. «Ну дела! — подумал В. — Точно, что-то тут нечисто с этим залом и дверЯми», — оглянувшись, В. различил на противоположной стороне зала стЕну с дверями. «Ах, чтоб вас! — досАдовал В. — Вот вы и объявились, треклятые двери. Что же здесь в конце концов происходит?!»

— Что же здесь в конце концов происходит? — возмущенно спросил Джаджа В. — Я требую, слышишь, требую ответа!

— Слушай! — Джадж остановился. — Надоели мне твои вопросы! Хочешь ответов — валяй к нему, пусть он с тобой разбирается и не флоридАнь фоллИкул! Так как? Соблаговолишь ты нанести визит сам знаешь кому или так и будем предаваться тут фруктОво-Ягодной фотофОбии?

— Соблаговолю, — сдался В.

— Чудненько! — сказал Джадж и они вошли в лифт.


Глава двенадцатая. То, что в основе всего сущего

Лифт, распознав хитроумную комбинацию, которую Джадж набрал на панели, привез Джаджа и В. к знакомому В. коридору, в конце которого находился кабинет Мистера. Джадж, не сказав ни слова, вытолкнул В. из лифта и махнув на прощание ручкой, укатил в неизвестном направлении.

В. решительно зашагал по коридору. ПАмятуя о прошлом своем посещении этого коридора, В. шел, не оглядываясь ни на двери с золотыми ручками, ни на странно зыбкие стены. «Хватит с меня приключений», — думал В., стараясь не ступить ногой мимо старого потертого ковра. «Кто знает, чего там. Одно только известно точно: без большой необходимости не стоит открывать никакие двери, хотя…» — В. посмотрел на одну из дверЕй. Та не только находилась в стене, как положено обычной двЕри, но зловеще манила, по-другому не скажешь. Именно манила и именно зловеще. Чем дольше В. смотрел на дверь, тем настойчивей звучал ее неслышный пугающий зов. Ему даже показалось, что дверь превращается в воронку, которая затягивает в себя окружающее пространство вместе со стоящим напротив В. «Ну нет, — отвернулся В. от двЕри, — теперь так легко меня не поймаешь. Заманивай кого-нибудь другого, а я знаю, куда иду. Туда, к зеркалу, что маячит в конце коридора, и ничто не заставит меня свернуть с пути».

Таким образом, в этот раз В. почти без приключений добрался до зеркальной двЕри. Последняя тОтчас открылась, вернее не открылась, а растворилась в воздухе, словно только и ждала В. Не мешкая В. шагнул в кабинет Мистера.

На сей раз здесь не было ни изысканной мебели, ни бетонной стены, да и кабинета, как такового, не было. Перед В. простиралась заснеженная равнина с редкими, растущими то здесь, то там маленькими елочками. С неба (или с потолка?) мягкими пушистыми хлопьями падал снег. Темнота рассеивалась волшебным золотистым светом, струящимся сверху, но нигде не было видно никаких фонарей или чего-то подобного. «Может, это луна светит?» — мелькнула у В. нелепая мысль, которую он тут же отбросил.

Неизвестно почему очарование этой импровизированной зимы захватило В., и он почувствовал себя школьником, для которого в самый разгар учебного года наступили каникулы. Заметив между запорошЁнных снегом деревьев узкую бегущую вдаль тропинку, которая словно приглашала В. совершить приятную прогулку, он не заставил себя долго ждать и зашагал по ней сам не зная куда.

Кругом царила звенящая тишина, которая нарушалась только хрустом снега под ногами. В. почему-то не боялся затеряться в кабинете Мистера, хотя и догадывался, что при определенных обстоятельствах это было бы возможно. Он смело и радостно шел вглубь бутафорского сказочного леса. «Я похож на Красную Шляпочку, — усмехался он про себя. — Только пирожков не хватает. Мда, не встретить бы волка и спокойно дойти до бабушки. То есть до дедушки. Симпатичного такого дедушки с пшеничными усами, который курит ванильные сигары, умеет левитировать и подбирает на помойке выброшенных на обочину цивилизации неудачников». Мысль о Мистере развеяла было его приподнятое настроение, но в следующую минуту В. и думать забыл о вредном старикашке, потому что его глазам открылась дивная картина.

На небольшой заснеженной полянке было раскинуто то ли огромное мохнатое одеяло, то ли пушистая шкура неизвестного зверя. На этой шкуре спиной к В. сидел какой-то человек. Силуэт был неясно очерчен и В. не мог понять, кто это. Но все волшебство заключалось не в белоснежной полянке и не в пушистой шкуре, а в прозрачном кувшине, стоявшем тут. Кувшин был наполнен сияющим солнечным светом — иначе В. сказать не мог. Этот свет заливал чудесным золотистым сиянием всю полянку.

Мягкий луч коснулся лица В. и обогрел его медовым теплом. Словно мать провела нежной рукой по щеке. В. замер от наслаждения. Он боялся шевельнуться и спугнуть чудесное наваждение. Боялся, что Мистер, сидевший на шкуре в ожидании В., обернется и одним жестким словом развеет очарование волшебной сказки. В. словно был усталым путником, который долго брел по сухой знойной пустыне и вдруг нашел оазис. Этот струящийся свет был таким обволакивающим, таким густым, что хотелось плавать в нем, играть, как маленькая золотая рыбка в теплых вОдах океана. В. замер, не издавая ни звука, не шевелясь. Ему хотелось продлить этот миг надолго… Но сидящий на шкуре человек прервал нескончаемое блаженство. Он обернулся, и… Несмотря на слепящий свет В. узнал это лицо. Это был не Мистер.

Леяна! Вздох облегчения вырвался у В. Еще один чудесный подарок! Тут же заливающее его тепло усилилось, загустилось где-то в районе сердца и мягкой волной ударило в голову. В. подошел к шкуре с немного глуповатой, как ему казалось, улыбкой. И пусть глуповатая, зато искренняя, вдруг подумал В. Так не хотелось опять возводить бастионы вокруг своего «я» и защищаться от неожиданных нападок. «Пусть говорит, что хочет, — решил про себя В., - все равно мне будет приятно слышать ее голос».

Но Леяна, вместо того, чтобы скорчить, как обычно, ехидную гримаску, тоже улыбнулась ему — широко и открыто. Она подошла к В. и вдруг крепко его обнялА, прижавшись к нему всем своим маленьким горячим телом. Обняла так, словно весь день только и мечтала об их встрече. Тепло внутри В. стало обжигающим. Он даже немного отстранил Леяну, боясь слишком уж разгорячиться. Они присели на шкуру, которая вблизи оказалась все-таки мохнатым пледом. В. с наслаждением вытянул ноги. Еще минуту назад он не мог бы и подумать, что его блаженство может стать более полным, но сейчас, рядом с Леяной, было именно так. В., все еще «глупо» улыбаясь, любовался ею.

Леяна была облачена в голубой то ли кафтанчик, то ли платье, отороченное голубым мехом и расшитое серебром. На руках у нее были варежки, а на ножках — сапожки, которые тоже были голубыми и расшитыми серебром, как и маленькая шапочка на ее голове. К тому же, вдруг откуда-то взялись две длинные и толстые серебристо-белые косы, лежавшие у нее на груди. «А косы-то когда успели вырасти? И цвет волос, кажется, изменился?» — задумался было В., вспомнив короткие золотистые кудряшки Леяны, но потом выбросил это из головы — он не был силен в женских штучках. Он просто любовался Леяной — учитывая волшебное золотое сияние, разливавшееся из кувшина, это зрелище услаждало взгляд.

Но странное дело, несмотря на то, что Леяна была как никогда прекрасна, ее красота не будила в В. никаких низких чувств. Он, пожалуй, в данную минуту не хотел ее, не желал, не вожделел, а любил такой любовью, какой, верно, любят своих сказочных невест сказочные герои. Сказочные принцы проходят ради своих принцесс через лесные чащи, взбираются на высокие горы, сражаются с чудовищами, тонут в морской пучине, сгорают в огне, лишаются рук, ног, а иногда и головы. Все заканчивается, конечно, свадьбой, и молодожены живут долго и счастливо. Но разве кто-нибудь из этих принцев мял своей невесте грудь? Или залезал под юбку? Вершина их плотского слияния — невинный поцелуй, который еще нужно заслужить в бессчетных сражениях и нечеловеческих испытаниях. В. трепетал сейчас от невысказанного чувства, но он ни за что не решился бы оскорбить предмет свой любви грубыми прикосновениями. Он ничего не хотел более того, что было сейчас. Пусть она только все так же сидит рядом, пусть золотистые блики играют на ее пухленьком личике, которое так сейчас напоминает личико ребенка.

Леяна и вправду была не похожа на себя прежнюю. Черты ее лица смягчились, в них не было и следа насмешки над В. Только теплый лучистый взгляд из-под длинных ресниц. Она сняла одну варежку и положила свою горячую руку на руку В. Странное дело, с неба (или с потолка, В. так и не понял) все так же валил снег и покрывал все вокруг толстым слоем, но ни снежинки не падало на мохнатый плед, где сидели В. и Леяна. Может быть, тепло от кувшина растопляет их, подумалось В. Здесь был так тепло, В. ни капельки не замерз. Он сейчас находился на вершине телесного и душевного комфорта, который только усилился от прикосновений Леяны. Пожалуй, еще никогда в жизни ему не было так хорошо.

Слегка наклонив головку, Леяна спросила:

— Как прошел день?

В. сразу вспомнил все свои злоключения и невольно отдернул, нахмурившись, руку. Вот уж чего сейчас ему больше всего не хотелось, так это вспоминать свои бездарные скитания и прочие неприятности. Но столько тепла и понимания было в голосе Леяны, и столько ласки в ее взоре, что В. не смог устоять и выложил ей все как на духу — про Джаджа, Верьяда Верьядовича, Жирмилу, Оттяг и все прочее, что приключилось с ним. Леяна не позволила себе ни одного колкого комментария, ни единой ехидной ухмылки, она только внимательно слушала В. Закончив свое повествование, В. невольно вздохнул, опасаясь, что вот тут-то он и расплатится за свою откровенность, но Леяна и не думала его укорять или отчитывать. Она только сказала тихо и мягко:

— Позволь я объясню, что произошло. Ты устал. Устал сражаться. Весь этот день ты провел в борьбе, но не в борьбе с Джаджем, или Жирмилой или с кем-то еще. Не в борьбе с обстоятельствами, не в борьбе с людьми. Ты сражался с самим собой, со своими чувствами. Ты пытался заменить раздраженность самообладанием, гнев — спокойствием, трусость — смелостью.

В. тут же хотел возразить, но Леяна остановила его, прикрыв ему рот рукой:

— Нет! Послушай меня. Ты уверен, что тебя раздражали окружающие. Но будь честен не со мной или с кем-либо еще. Будь честен с собой. Тебя злило то, что ты не можешь быть таким, каким тебе хотелось бы быть: уверенным, спокойным, знающим. Признайся же в этом не мне, но себе. Истина в том, что ты сам и есть тот враг, с которым ты воевал.

В. молчал. Она, конечно, была права.

— И что же делать? — лукаво спросила его Леяна. — Обстоятельства могут измениться, но можешь ли измениться ты сам? Сейчас тебе кажется, что нет, что до конца своих дней ты обречен бесконечно повторяться, словно кто-то когда-то повелел тебе всегда бояться страшного и досАдовать на неприятности. Где граница между тобой и твоими чувствами? Как управлять ими? Как стать независимым от обстоятельств? Возможно ли, например, искренне радоваться несчастью или хранить спокойствие, когда все вокруг идет кувырком? Признайся, вот что волнует тебя, а не то, сколько залов и комнат в Доме или как найти какие-то там двери.

В. молчал, она продолжАла:

— Твои собственные чувства полностью завладели тобой, ты вынужден подчиняться им беспрекословно, без надежды взглянуть на происходящее с другой стороны. Если бы ты смог отвлечься от своих чувств, то получил бы контроль над ситуацией. Но разве ты хозяин своему гневу? Или страху? Скорее уж они повелевают тобой. И разве в этом Доме, как ты его называешь, что-нибудь зависит от тебя? Ты думаешь, что нет. Но правда ли это?

В. даже не кивнул. Она читает в его душе лучше, чем он сам когда-либо.

— К счастью, на все эти вопросы есть ответы, — сказала, улыбаясь, Леяна.

В. вскинул на нее удивленные глаза.

Ловким движением Леяна извлекла из кармана своего платьица стеклянный стакан и щедро плеснула в него из кувшина. Она протянула стакан В. В. взял его и почувствовал в руках пульсирующее тепло. Что это, хотел было спросить В., но глаза Леяны без слов сказали ему, что эта жидкость не причинит ему никакого вреда, и В., выдохнув, выпил. Что-то обжигающее, ледяное, горячее, играющее, струящееся, пенящееся и еще бог весть какое пролилось в его горло. Что-то текло и в то же время пылало. Что-то было горячим и холодным одноврЕменно. И В. не выпил эту странную жидкость, а словно бы впитал ее разом всем своим телом. Он даже видел сквозь кожу, как золотой свет растекается по его венам. Волшебное сияние слилОсь с В. и на какой-то миг В. сам стал золотым светом.

Он расправил плечи и оглянулся. Вроде бы все на своих местах. И В. все тот же, только усталости как не бывало. Или не тот? Что-то необъяснимое, но очень важное произошло с В. Да, он остался тем же В., но обрел некое бесценное качество, которого ему так долго не хватало. Устремив внутренний взор в глубины себя, В. пытался выяснить, что это было за качество. Пожалуй, это похоже на мудрость… или на радость… Радостная мудрость! Это то, что делает В. легким, как пушинка, беззаботным, как птица в небе, и мудрым, как вековечные горы. Как давно он ждал этого! Ему так легко, так свободно! Эта радость дает свободу. Или свобода дает радость. Все так чуднО перемешалось. ЧуднО, но волшебно!

Как странно! Все вокруг то же и не то. Словно с его глаз упала пелена. Реальность стала прозрачной как стекло и В. прозревает сквозь нее, угадывая невидимое за тонкой гранью привычного мира. Все вокруг стало хрупким, нежным и сказочно невероятным. Как же В. был глуп! Невыносимо глуп. Как мог он не замечать этого разлитого в воздухе волшебства? Как мог не понимать, что все, что кажется твердым, незыблемым и вечным — не более чем зыбкий туман? Как мог он быть таким дураком! Как мог он…

Но Леяна прервала размышления В., поднЯвшись с пледа и поманив В. за собой. Они отошли на несколько шагов и Леяна махнула рукавом в темноту, которая стала светлеть прямо на глазах. Быстро сменяющие друг друга картины возникали перед глазами В.: кто-то смутно знакомый стоял на коленях на морском берегу, бродил по переполненному людьми залу, торопливо жевал за столом, ломившемся от яств… Прежний В. ни за что бы не догадался, но теперешний В. понял всё сразу. Он видел свой прОжитый день. Он видел себя.

Вот В. беседует с Джаджем, вот он стоит опутанный проводами трансилятора, а вот они уже в Ресторации, и Жирмила трясет перед В. своим пузом… В. поглощает баклажаны с рубленым мясом, забавно чавкая… В. бродит в толпе… Словом, В. узрел все свои мытарства. Но теперь все предстало в ином свете. В. ясно видел все причины и следствия своих поступков. И не только это. Может быть не глазами, но чем-то необъяснимым, В. буквально видел все свои чувства. Зрелище это поначалу не очень понравилось В. Он то осуждал себя, а то оправдывал, но потом понял, что такие измышления не более чем наследство прежнего глупого В., и прекратил это бесполезное занятие.

Свободный от необходимости давать оценку своим действиям, В. целиком направил внимание на свои чувства и в какой-то миг они предстали перед ним такими, какие есть — свободными от сопровождающего их спектакля, свободные от оков материи. Они слились в единую, сияющую необыкновенными красками, полную движения многомерную картину, поражавшую своим великолепием. Исчезли действующие лица и декорации, исчез сам В., но осталось только то, что он называл раньше чувством, но что, он знал, не имело в человеческом языке названия. Нет такого слова, которым можно назвать воплощенное чудо. Разве только одно, хотя и его мало. Любовь…

* * *

В. узрел волшебное переливчатое многоцветие своих чувств и понял, что все есть Любовь, которая над всем и во всем. Как белый луч света распадается на множество красок, так и Любовь распадается на множество чувств. Хорошие они или плохие, добрые или злые — неважно. Есть темные и светлые тона, но все они проявляют одну и ту же основу. Нелепо утверждать, что зеленый цвет благороднее красного или что оранжевый должен быть навсегда стерт с лица земли. Так же нелепо изживать в себе ненависть или похоть. Мы не можем выкинуть половину цветов из радуги и мы не можем уничтожить «плохие» чувства. Наши пороки и наши добродетели — это всего лишь игра Любви, всегда неповторимая и бесконечно прекрасная. Сегодня я выберу красный, а завтра выберу зеленый. Сегодня я выберу гнев, а завтра выберу спокойствие. Там, где есть выбор, нет места борьбе. Я больше не воюю с собой: я не смогу убежать от Любви, потому что Любовь во всем.

По какому досадному недоразумению столь очевидный факт стал вдруг тайной за семью печатями? Человек гоняется за Любовью, не подозревая, что он ее уже нашел. В. понял сейчас, что каждый человек каждую минуту своей жизни непрестанно любит и потому он непрестанно, неизбывно счастлив, хотя и не подозревает об этом.

Все это В. понял мгновенно, единым вдохом, и его так захватили эти новые открытия, что он забыл обо всем, даже о Леяне. Ему так не хотелось становиться прежним, тупоумным В. Он больше не хотел делить Любовь на черное и белое, плохое и хорошее. Он знал, что есть разница между горем и счастьем, но для него они различались, как горький и сладкий вкус — и тот, и другой достоин того, чтобы им наслаждаться. Для теперешнего В. более не существовало тех ран, что люди так любят наносить друг другу. Не существовало презрения, страха, ненависти. Существовал только бесконечный экстаз Любви. Что за восхитительная свобода от многолетнего рабства! Свобода выбирать.

В. погружался в этот единственный прОжитый день, и вместе с тем погружался в свою безграничную внутреннюю Вселенную. Для него окончательно исчез кабинет Мистера и Леяна. В. пребывал в Царстве Самого Себя. Он парил в пространстве, подобном безвоздушному космосу, в котором то тут, то там сияли скопления невероятных огней. У В. захватило дух от их нестерпимо прекрасного сияния. Одно из них особенно понравилось В., и он захотел к нему приблизиться. Охваченный волнующим трепетом, В. погрузился в то, что являлось частью его самого, его прошлого…

* * *

Но что это? Где он? В. уже бывал здесь, да, это кафе, куда он частенько заглядывал раньше, а вот и его любимый столик. Приятный полумрак, рассеиваемый только дрожащим пламенем свечей. Из этого уголка виден весь зал, а сам столик как будто спрятан от посторонних глаз за выступом стены и за огромным стоящим в кадке раскидистым экзотическим растением. Кто-то уже сидит за столиком. Нет! У В. перехватило дыхание. Это Она… Та, чье имя он почти забыл. Или нет, не забыл. Он всегда помнил Ее имя, но он забыл о Ней, о Ней самой, так, будто бы Она вовсе никогда не существовала.

Она, с сияющими зелеными глазами и мягкими каштановыми волосами, которые золотистыми вОлнами укрывают ее плечи. Она, с гибкими руками, кожа которых нежна, как шелк. Она, стройная и сильная, независимое, гордое существо, которое ему приходилось завоевывать каждый день, та, что всегда подчинялась ласкам его рук и поцелуям, но никогда — его властолюбивым словам. Она, трогательная и страстная, упрямая и покладистая, наивная и хитрая, целомудренная и лживая, та, что умела в равной мере пробудить в В. ангела и беса. Она, целая Вселенная, которую ему посчастливилось встретить на своем пути, но которую он так и не познал.

Сейчас В. смотрел, как Она сидит за столиком, нервничая и покусывая оттопыренную губку, которую В. так часто ласкал своими губами, и как Она хмурит свой гладкий лобик, который В. так любил целовать, и он понимал отчетливо, что никогда он по-настоящему не знал Ее. Он слишком был занят своими чувствами к Ней, чтобы узнать Ее саму. Слишком был занят собственной персоной, чтобы оценить чудо, дарованное ему судьбой. А Она того стоила, о да, Она того стоила, эта загадочная фея, которая бог весть за какие заслуги полюбила В.

На В. разом нахлынули все его чувства к Ней, словно могучий поток времени смыл старательно возводимую В. плотину из дней без Нее. Он так усердно прожИвал годы, постепенно стирая Ее из памяти, что теперь сам факт Ее существования повергал его в бесконечное смятение. Разве Она есть? Разве Она существует? Ведь то был только мимолетный сон, от которого он давно проснулся. Опровергая все известные законы, Она вернулась из небытия, куда В. заточил ее навеки, но он не хочет, не может вспоминать о том, что когда-то потерял самую драгоценную часть самого себя.

Отрубленная рука обречена разлагаться, и отсеченная плоть подвержена гниению. Так почему же когда-то безжалостно оторванная часть сердца все еще бьется? Он был для Нее всем и Она была всем для него, но они потеряли свое «все» и продолжают жить как ни в чем не бывало. Так кто из них лгал? Или заблуждался? Нарушение всех клятв, что они давали друг другу, не имело необратимых последствий, но кто из них двоих — обманщик? Они верили, что не могут жить друг без друга. Так почему же, почему они живут? Если бы то была правда, они оба погибли бы в тот же миг, когда последняя надежда была утрачена, но они живут. Или они избегли смерти только потому, что не отчаялись вновь обрести друг друга?

Зачем, зачем В. последовал смутному внутреннему зову, поддАлся мимолетной прихоти и вновь увидел Ее? Как пережить ему ту боль, что пробудилась с Ее воскрешением и на кого излить ту любовь, которая Ей уже не нужна? Только сейчас В. понимал, что никогда, никогда он не перестанет любить Ее. Он может стереть Ее образ из памяти, может предать анафеме Ее имя, может забыть самого себя, забыть даже, что когда-то он был мужчиной и человеком, но никогда, никогда он не перестанет любить Ее. Возможно, он полюбит другую, но то, что когда-то родилось в радостях первых встреч, и то, что очистилось в муках расставания, уже не могло погибнуть.

В. так хотелось дотронуться до Нее, ощутить еще раз чуткими пальцами мягкость облака Ее волос. Ему хотелось, как когда-то, убаюкать Ее на своей груди, чтобы Она, как прежде, смотрела на него доверчиво широко открытыми глазами. Хотелось опять слиться с Нею, стать единым целым, обрести свое утраченное «я», чтобы уже никогда не потерять его. И время бы снова остановилось, не устояв перед силой их единения. И он бы снова дарил Ей себя, наполнял свою жизнь и Ее жизнь до краев, словно проверяя себя на прочность. Если бы только можно было повернуть время вспять… Но В. не мог так жестоко обманывать себя. Он и Она существовали только тогда, и только тогда свершилось то, что было возможно. В. не знал, что ему нужно упиваться этими бесценными мгновениями, ибо они никогда не повторятся. Не знал, что он должен любить Ее как можно сильнее, ибо ему уже никогда более не представится такая возможность.

Но что толку корить себя? Тогда свершилось только то, что свершилось. Иного не дано. Он может искать Ее всю жизнь, может даже найти Ее, но и тогда он только умножит свою боль, ибо поймет, что их двоих больше не существует. Существует он, и, возможно, существует Она, но для них навсегда потеряно их единение. И сейчас, видя свое прошлое, В. не может отпустить его, потерять последний миг, в котором они все еще вместе, зная, что он уже никогда не коснется Ее волос, никогда не посмотрит Ей в глаза как полноправный властитель Ее сердца, и, кроме того, зная, что он никогда не сумеет покаяться Ей в своем малодушии, которое так бесславно их разлучило. Если бы он мог воспротивиться ходу времени, удержать этот миг, сохранить его неприкосновенным, чтобы Она всегда была рядом. Или это возможно? И ему стоит только коснуться Ее и чудо свершится? Она оживет для него и он оживет для Нее.

В. протянул руку. Ближе, ближе… так близко от любимого лица… Он уже чувствовал на своей ладони ее горячее дыхание… еще чуть-чуть и он дотронется до Ее прохладной щеки… Только бы Она почувствовала, только бы не смотрела пустыми глазами сквозь В., словно его нет. Но ведь он здесь, и он сможет все исправить, пусть даже не испрашивая Ее благословения на этот безумный шаг. Только бы дотронуться до Нее… Его руки так часто пробуждали Ее ото сна! Она проснется и сейчас. Она проснется и тоже вспомнит. Еще чуть-чуть… Любимая, я рядом. Я всегда был рядом, неведомо для тебя и для себя самого. Я всегда буду с тобой. Только позволь мне коснуться тебя…

Но Она отстранилась, и рука В. поймала только воздух. Она сосредоточенно смотрела куда-то помимо В. Страсть и затаенный страх пылали в Ее глазах. В. видел, как лихорадочно пульсирует венка на Ее шее. В. слышал поступь чьих-то тяжелых шагов… Он обернулся и невольно отшатнулся. К столику приближался он сам, во плоти! Этот В. отличался от теперешнего, но не так уж разительно. Дорогой костюм цвета бутылочного стекла, классическая стрижка, гладко выбритое лицо, элитный одеколон. В. не без некоторого самодовольства отметил, что выглядит прежний В. превосходно. Этот прежний В. по-хозяйски подошел к Ней и Обнял, торопливо чмокнув в щечку.

— Привет, не знал, что ты здесь, — заговорил В. из прошлого. — А я весь день бегаю как угорелый. Только-только свободная минутка выдалась. Начальник по сбыту опять договОры запорол. Сколько раз ему объяснял, и все без толку. А что я теперь с поставщиками буду делать, ума не приложу… — и В. понес какую-то нудную ахинею, причем с таким важным видом, словно от его работы зависела по меньшей мере судьба всего человечества. Она внимательно слушала его, но от теперешнего В. не укрылось, что Ей хочется поговорить совсем не о трудовых успехах В. Но тот прежний В. был, видимо, уверен, что Ей безумно интересны его разглагольствования и продолжал в том же духе, пока не подошел официант, прервав его монолог. Они заказали что-то, и за столиком воцарилось напряженное молчание.

— Зачем ты пришла? — вдруг произнес В., исподлобья бросая на Нее сумрачный взгляд. — Я же сказал, что какое-то время не хочу тебя видеть. То есть, — поспешил он смягчить свои слова — какое-то время мы не должны встречаться…

— Да сказал, а я вот пришла! — Она гордо вскинула голову, но в глазах Ее читалась мольба о помощи, мольба о снисхождении. Не оттолкни меня, прочитал в Ее глазах теперешний В., не оттолкни меня, ведь я и так унизила себя тем, что пришла к тебе незваной, и большего унижения я не выдержу, но прежний В. только холодно смотрел на Нее.

— Я же просил, — жестко сказал он. — Дай мне разобраться…

— Но в чем, милый? — спросила Она и осеклась. Судя по гримасе на лице, В. явно не желал быть «милым». Он смотрел мимо Нее и задумчиво крутил в пальцах ложку.

— Да я и сам толком не знаю, — снисходительно проронил он. — Прошу, дай мне время…

— У нас есть все, что угодно, кроме времени, — возразила Она. — Не тот случай. Время нам не помощник.

— Как знаешь, — бесстрастно отвечал В. — Только от меня-то ты чего хочешь?

— Я ничего не хочу, кроме того, чтобы быть с тобой.

— Да? А мне так не казалось! — голос В. был полон яда.

— Почему? За что ты со мной так? — спрашивала он, но В. молчал.

Теперешний В. знал, что гложет В. из прошлого, но он знал так же и то, что гордость не позволит ему рассказать Ей о своих переживаниях. Вместо того, чтобы выпустить на волю своих демонов, В. старательно удерживал их взаперти, от чего, впрочем, их число не убавлялось, а наоборот — увеличивалось. Казалось, чем старательней В. скрывает ото всех истинные мотивы своих поступков, тем более неоспоримыми и неизменными становятся побудительные причины, двигающие им. Словно его внутренние демоны питались его скрытностью. Они становились тем упитанней и злее, чем больше он молчал и прятал свои чувства.

Может быть, если бы он выпустил хоть одного своего демона на волю, то понял бы, что они не более чем никчемные мелкие проказники, избавиться от которых ему не стоит никакого труда. Но В. не мог. Не мог показать свою слабость. Не мог признаться себе и Ей, что он такой же, как и все — всего лишь мелкий обыватель со своими мелкими страстишками. И потому демоны В. оставались заточенными в темнице его духа, а В. оставался молчаливым истуканом с надменным лицом. Казалось, что он сделал целью своей жизни всегда сохранять на своем лице именно такое выражение — выражение надменной неприступности, какие бы бури не бушевали в его душе.

А еще В. боялся до безумия дать Ей тот ключик, который откроет Ей доступ к самым сокровенным глубинам его души. Если Она будет знать о его уязвимых местах, то наверняка не премИнет использовать это знание в минуту гнева, когда захочет отомстить В. Видит бог, у Нее и так достаточно средств, чтобы заставить его от муки скрежетать зубами, но если В. еще и распахнет перед Ней свое нутро, то что от него останется, когда Она запустит туда свои пальчики и потянет за самые чувствительные струны?

Так думал прежний В. Теперешний В. его вполне понимал, но он понимал так же и то, что весь этот никчемный маскарад не стоит ни гроша, поскольку Она и так каким-то немыслимым способом прекрасно осведомлена обо всех слабостях В., которые от Нее так тщательно скрывают. И В. знал, что в дальнейшем ему еще предстоит не раз в этом убедиться. Но прежний В. не знал, и потому старательно гнул свою линию.

— Какая разница? — со скучающим видом протянул он и оглянулся в поисках официанта.

Она ловила взгляд В., в глубине души уже понимая, что эту неприступную холодную стЕну отчужденности Ей не преодолеть. Но она все еще пыталась.

— Мы могли бы начать все заново… — и Она сникла под его стальным взглядом. Теперешний В. видел, как потухает в Ней запал задорной безрассудности, что побудил Ее придти сюда и его сердце содрогалось. Прежний В. тоже это видел, и безжалостно злорадствовал в душе. Так то, думал он, еще посмотрим, кто будет под чью дудку плясать. Намного приятнее снисходительно выслушивать просителя, чем просить самому. И еще какая-то пакость поднималась в нем, пакость которая могла вот-вот обрести свой собственный голос. Пакость, может быть, неожиданная для Нее, но давно уже вынашиваемая им. Пакость, которая рано или поздно скажет свое слово. Так оно и случилось.

— Раз уж ты пришла, — заговорил вдруг В. не своим голосом. Какая-то струна явно подрагивала, но В. быстро взял себя в руки. — Раз уж ты пришла, давай разберемся сейчас. Я хочу… хочу покончить со всем этим, — он неопределенно мотнул головой. — Словом, давай расстанемся, — холодно закончил В.

Она не ответила, но лицо ее окаменело. В. догадывался, что у Нее сейчас на уме только одно — не дрогнуть перед ним, не дать ему понять, как глубоко он Ее ранил. Ранил тем больнее, что, похоже, ему-то самому все происходящее безразлично. Она вскинула бровь и застывшими губами произнесла:

— А что делать мне?

В. снисходительно махнул рукой. Какая-то его часть явно упивалась ролью вершителя чужих судеб. Он царственно молвил:

— Жить…

Лицо его не изменилось. Но и Она не вздрогнула, глаза Ее не наполнились слезами. Она только твердо ответила:

— Хорошо. Будь по-твоему. Но мне кажется, что ты совершаешь ошибку.

И прежний В., и теперешний В. не хуже нее знали, что В. совершает глупую непростительную ошибку, о которой пожалеет потом тысячи раз, но и тот, и другой молчали.

Она, встав со стула, любезно поинтересовалась:

— Это все, что ты хотел мне сказать?

Он молча кивнул.

— Хорошо, — повторила Она — но оба понимали, что в происходящем нет ничего хорошего. Она развернулась и ушла.

Прежний В. остался за столом, теперешний В. последовал за Нею. В. знал, о чем думает сейчас В. из прошлого. Он думает о том, что в этот миг он любит Ее так сильно, как никогда не любил прежде.

Она нетвердыми шагами прошла к гардеробу, взяла свое пальто и вышла на улицу в темноту ночи. Ветер немилосердно трепал Ее распущенные волосы, а холод проникал под теплое пальто, словно вознамерившись пересилить душевную стужу, завладевшую Ею. В. бежал за Нею, оставив самого себя сидеть в кафе.

Он хотел кричать Ей: остановись! Неужели ты не видишь, что этот болван так боится потерять тебя, что не нашел лучшего средства застраховать себя от возможной утраты, чем своими же собственными руками разрушить все, что вас связывает? Неужели твое сердце не знает, что каждое его слово — не более, чем крик о помощи, который облечен в столь извращенную форму? Ему еще предстоит холодеть и вздрагивать, вспоминая твое застывшее от его жестоких слов лицо, ужасаясь тому, что он натворил. Его еще ждут чужие остывшие постели, в которых он будет избывать свое горе. Так неужели тебя ввели в заблуждение ужимки дрожащего за свою неприкосновенность эго, эти никчемные фокусы, в которые не поверил бы и трехлетний ребенок?

В. хотел кричать Ей, но знал, что Она его не услышит. Знал он и то, что Она догадывается обо всем, что он мог бы Ей сказать, но гордость не позволит Ей опять сделать шаг ему навстречу. А В. и подавно, после того, как он разыгрывал из себя стойкого оловянного солдатика, не мог себе позволить раскиснуть и униженно молить Ее о прощении. И потому с этого момента линии их жизней расходились навсегда.

Она присела на скамейку, и В., невидимый для Нее, присел с Нею рядом. В Ее глазах стояли слезы, блестевшие в свете фонаря, но Она так и не позволила себе заплакать. В. сидел рядом с Нею и думал: почему же, почему в нем проснулась эта пакость? Почему он так хотел расстаться с самым дорогим, что было у него на всем свете? Наверно, первейшей причиной тому были его демоны — сокрытые пеленой непреходящего безмолвия, они так истерзали В., что он буквально потерял голову. Насколько сильна была любовь, настолько сильны были связанные с нею муки, и, может быть, эти муки были В. не по зубам. Но было и еще что-то… Как будто тихий голос из неведомого звал В., и чтобы слышать этот голос, В. пришлось оставить все, что заглушало его.

Как мне объяснить это тебе и как постичь самому? Ты никогда не поймешь, да я и сам не понимаю почему, чтобы сохранить свою любовь к тебе, я должен потерять тебя, но это так. Ты никогда не поймешь, что я повенчан со своею скорбью, которая освещает мой путь. Я так любил саму любовь, что боялся растратить ее в бесконечных днях счастливого супружества и потому предпочел боль утраты. Я мог бы создать ради тебя целый мир и тут же разрушить его по твоему капризу. Я мог бы отдать жизнь за тебя, и все, что в этой жизни было. Я мог бы сделать для тебя все что угодно, кроме одного — быть с тобой. Я слышу тихий зов вечности, только когда я один, бесконечно один. А когда я с тобою, я не вижу и не слышу ничего, кроме тебя.

Ты захватила все мои помыслы, мой разум и мое сердце, а я догадываясь, что ты никак в этом не повинна, все же вознамерился тебе за это отмстить. Или не отомстить, я не знаю… Я знаю только, что когда я с тобою, я счастлив, но не свободен, моя душа прикована к тебе и я не могу взлететь. Я иду на дно и тяну тебя за собой. Мы связаны по рукам и ногам своим счастьем, а может быть, не счастьем, а глупостью. Неужели любовь может сковать? Наверное, нет, и стало быть мы скованы цепями себялюбия, или жадности или еще чего-то, я не знаю… Но знаю только, что не могло случиться по-другому. Я не мог расстаться с тобой, и не расстаться с тобой я не мог. Не гневайся на меня, и без того я достаточно наказан чередой бесконечных дней, в которых нет тебя. Мне не за что просить прощения, но все же прости. Прости, что я променял наше безмятежное будущее на мучительное прошлое. Прости за то, что не сбудется светлая мечта и не воплотятся в жизнь мгновения радости. Прости, что я не умел любить тебя. Прости, что никогда не смогу покаяться тебе в этом.

Прости.

В. хотел еще один, последний раз, взглянуть на Нее, но холодный ветер налетел на него, закружил и унес прочь.

* * *

Если бы В. мог видеть себя со стороны, то он бы увидел, что он лежит на заснеженном полу кабинета Мистера, а над ним склонился сам Мистер, который заботливо растирает ему руки и ноги и озабоченно шепчет: «Слишком, все слишком — слишком быстро, слишком глубоко, слишком полно. Опять, опять не доглядели…» Мистер потер друг о друга свои ладони и положив их на лицо В., легкими движениями протер его щеки, словно смывая с них какую-то грязь. И в тот же миг В. открыл глаза.

Падал тихий, мягкий снег. На В. смотрел хорошо знакомый ему старикан с густыми пшеничными усами, который на сей раз облачился в костюм сверкающего брусничного цвета с гобеленовым рисунком и нахлобучил шляпу, представлявшую из себя нечто вроде канотьЕ с квадратными полями. Трудно было не засмеяться при виде столь нелепого наряда, но В. сейчас было не до смеха. Он почему-то чувствовал себя так, словно по нему проехался паровоз, но что случилось — он не помнил. Мистер улыбался В., впрочем, бЕзо всякого ехидства — так старый дедушка мог бы улыбаться своему любимому внуку.

— А где Леяна? — спросил В., поднимаясь и почесывая гудящий затылок.

— Ты, хм, скажем так, немного задержался и она тебя не дождалась, — ответил Мистер. — Леяна ушла. Но не волнуйся, вы обязательно еще увидитесь. А кроме того, мы с тобой премило поболтаем и без нее.

— А где я был? Где я задержался? — недоумевая спросил В. — Я куда-то уходил? Я ничего не помню…

— Был да был, что с того, — весело проговорил Мистер. — Сейчас ты здесь, и лично я очень рад тебя видеть, а ты рад мне?

— Я, ээ… ммм…. да…. то есть, конечно… — промямлил В.

Мистер рассмеялся:

— Не очень-то искренне, ну да бог с ним. Я сам виноват. Слишком уж нажал на тебя, но ты держался молодцом, выстоял. Смотри — даже не погнулись, — и Мистер почему-то указал на ноги В.

В. тупо уставился на свои ноги, потом на Мистера и спросил:

— Что произошло?

Мистер в этот раз не стал ходить вокруг да около, а ответил просто и ясно:

— Произошло то, что ты слишком увлекся. И не в первый раз. Впрочем, я тебя не виню и ни в чем не упрекаю. Ты слишком долго прозябал в скуке серой обыденности, чтобы не увлечься тем, что мы предлагаем тебе. Или что мы показываем, или чему мы учим. Подбери сам то слово, которое тебе больше нравится.

Мистер Обнял В. за плечи и усадил его на мохнатый плед. В. какое-то время приходил в себя и постепенно вспоминал все, что было. Да, этот день… все было так красиво, и чисто, и ясно, но почему? И еще скопление волшебных огней… И Она, его Любимая, Ей холодно, и он виноват в этом…

— Ну, ну, — Мистер словно читал мысли В. — Со всяким может случиться. Не казни себя. Крайне бессмысленное занятие. Пользы ни на грош. А вреда уйма. Лучше на-ка вот глотни, — и Мистер пОдал В. стакан, наполненный золотистым светом, правда не так щедро, как наполняла его Леяна. В. с наслаждением выпил и сразу же пришел в себя.

— Так-то лучше, — усмехнулся Мистер. — Теперь все пойдет как по маслу.

В. понял, что Мистер имел в виду: теперь им не придется терять время на мучительное преодоление тупоумия В., поскольку В., глотнув чудесной жидкости, опять стал мудрым В., понимающим с полуслова то, что в обычном состоянии он вообще не способен понять.

— Начнем с главного, — заговорил Мистер. — Почему ты так напряжен? Не будет преувеличением сказать, что общение с тобой иногда становится невыносимым, до того болезненно ты реагируешь на каждое мало-мальски нелицеприятное высказывание в твой адрес. Ты что же думаешь, кто-то здесь вознамерился из низкого себялюбия обижать тебя? Оскорбления — удел ничтожества, не имеющего иного способа возвыситься. Поверь, нам ни к чему прибегать к столь малоэффективным приемам.

Возможно, ты думаешь, что я унижаю тебя своими словами? Ты весьма далек от истины. На самом деле я гораздо лучшего мнения о тебе, чем даже ты сам. Я-то знаю, что ты живое чудо, бесконечная тайна, которую никто не разгадает никогда. Я знаю, что не знаю тебя нисколько, тогда как ты думаешь, что знаешь себя всего. Тебе и в страшном сне не снилось, как тебя унижали всю жизнь, и только я сейчас воздаю тебе должное. Тебя убеждали, что ты никчемный кусок мяса, просто безвольный винтик социума, способный только тупо исполнять отведенную ему роль. Ты долго блуждал в потемках беспросветного неведения, но я сейчас возвращаю тебя к себе, открываю эту маленькую дверь, забитую железными гвоздями нудных наставлений. Я даю шанс все исправить. И если для того, чтобы тебя растормошить, нужно употребить пару жестких слов, что ж, я согласен быть жестким.

В. понял, что имел в виду Мистер. И В. казалось очень странным, что раньше его мучили какие-то нелепые подозрения в отношении Мистера.

— Теперь несколько слов о твоих друзьях, — продолжал Мистер, а В. не скрывал своего удивления. Друзья? У него здесь есть друзья?

— Думаю, с Леяной вы нашли общий язык, — улыбнулся Мистер. — И это не удивительно. Несмотря на твою вздорность, ты не можешь не согласиться, что она премилое существо.

Что касается Джаджа, прошу тебя не судить его строго. Тебе частенько казалось, что он нарочно строит из себя идиота. На самом же деле Джадж не слишком глуп для твоих вопросов, но как раз наоборот — слишком умен. Или слишком мудр. Хотя все эти определения не отражают того, что я имею в виду. Догадываешься, о чем я говорю?

На сей раз В. кивнул утвердительно. Да, он догадывался. Он был в настоящий момент поразительно догадлив, и все благодаря чудесному напитку. Мистер продолжал:

— Ты узнал сегодня, что можешь воспринимать мир и себя самого на совершенно другом уровне. Не будем называть этот уровень высшим, но одно несомненно: когда ты находишься на этом уровне, ты сам изменяешься до неузнаваемости, как, впрочем, и все, что окружает тебя, не так ли? Все на своих местах и все вроде бы то же, но все же совсем иное. Находиться на этой высоте весьма приятно, не так ли? Особенно, когда ты еще помнишь каким глупцом был совсем недавно, и таким образом имеешь возможность сравнивать, — Мистер усмехнулся в свои пышные усы.

— Так вот, тебе придется простить Джаджу, что он подзабыл, что когда-то был так же, как и ты сейчас, немного туповат. Дело в том, что он уже многие годы находится в таком состоянии, в каком ты пребывал, — Мистер посмотрел на несуществующие часы на своей руке, — каких-то пять минут. И потому ему кажется пустой тратой времени разъяснять тебе вещи, которые для него самого очевидны. Ему кажутся совершенно бессмысленными твои вопросы, так как он знает, что слова никогда не отражают точно то понимание, которое приходит само по себе, свободно и непринужденно. Слова — это всего лишь слова, а понимание — это гораздо больше, чем самое глубокомысленное высказывание. Ведь сегодня ты сам узнал ответы на многие свои вопросы, не так ли? И при этом никто тебе ничего не объяснял. Так вот. Для Джаджа словоблудие бессмысленно. Но не для меня. И не для тебя. И потому я здесь — для того, чтобы ты выяснил все, что тебя смущает, пролил свет на все темные пятна в этой «мрачной истории», короче, для того, чтобы ответить на все твои вопросы, ясно?

В. кивнул, и, вспомнив странное лицо Джаджа, спросил:

— Можно узнать, что это такое с Джаджем? Что у него с лицом?

— А, — махнув рукой, отвечал Мистер, — ничего особенного, обыкновенная раздвоенность личности, но сейчас не об этом.

Я весьма рад тому, что ты полон вопросами, как бочка маринованной сельдью. Не задает вопросов только тот, кому и так все известно. К сожалению, в большинстве случаев это связано не с реальной осведомленностью, но как раз наоборот — с ужасающим неведением. Или вернее, с непревзойденной самоуверенностью. Или и с тем, и с другим одноврЕменно, — Мистер покрутил тростью перед носом В. — Именно непревзойденная самоуверенность и ужасающее неведение заставляют человека поверить в то, что он знает все об этом бесконечно загадочном мире.

Мистер, скрестив руки на груди, печальным взглядом уставился куда-то в район нагрудного кармана костюма В. Молчание его затянулось, а взгляд остекленел. Казалось, Мистер на несколько минут отлучился в неизвестном направлении, оставив вместо себя недвижИмое молчаливое изваяние. В. хотел было даже щелкнуть его пО носу, дабы проверить, жив ли он вообще, но тут внимание В. переместилось от Мистера к прозрачному кувшину с волшебным напитком, от которого вокруг разливался мягкий теплый свет.

В. наклонился, приблизив к кувшину лицо, и почувствовал, как его щеки обогрелись нежным теплом. Волшебный свет завораживал. В. наклонялся ниже и ниже, вот он уже почти касается носом кувшина. На какой-то момент в поле зрения В. осталась только сияющая медовая жидкость, заключЁнная в стеклянный сосуд. Как зачарованный В. смотрел на светящуюся жидкость. Тут В. показалось… Но нет, какая нелепая догадка! И все же… В. почудилось, что и жидкость смотрит на него! Как это могло быть, он и сам не понимал, но он отчетливо ощущал то неясное чувство, что ощущает человек, на которого кто-то пристально смотрит. В. моргнул. И жидкость моргнула! В. знал, что это звучит нелепо, но несомненно в жидкости произошло движение, которое В. захотелось сравнить с морганием.

В. протянул руку к кувшину, но боялся до него дотронуться. Он колебался, но все-таки осторожно приложил палец к стеклу. И почувствовал толчок изнутри кувшина, мягкий, несильный, в том месте, где был его палец. От испуга он отпрянул и отдернул руку, но так резко, что, кажется, нечаянно толкнул кувшин. Жидкость заколыхалась в прозрачных границах, но как-то слишком уж бурно. В. чувствовал внутренний трепет, чувствовал что имеет дело с чем-то необыкновенным, волшебным. Он был не в силах отвести взгляд от кувшина.

Опять В. наклонился вниз. Таинственная субстанция переливалась янтарным светом, словно в ней играли тысячи солнечных зайчиков. Какое захватывающее зрелище! В. целиком погрузился в созерцание кувшина, наполненного восхитительным нечто. Он позабыл обо всем. В один миг то, что было в кувшине, вдруг разлетелось на тысячу солнц, стало целой вселенной! Оказалось, что загадочное нечто и вправду состояло из множества солнечных зайчиков — сияющих лучей, которым тесно было сидеть взаперти. Они беспрестанно двигались, играли, и вместе их движение складывалось в волнующую гипнотическую картину, от которой невозможно было отвести глаз. В. казалось, что эта солнечная вселенная — лучшее, что есть на свете, самое-самое волшебное, самое восхитительное! Там было столько жизни!

В. приложил руку к кувшину и солнечные зайчики устремились к его ладони, и он сразу почувствовал их тепло, их ласку. Он не знал как это было возможно, но волшебная жидкость, заключенная в стеклянный сосуд, не была ограничена его рамками, ее вообще нельзя было ограничить, нельзя было заключить в чем-то или в ком-то, хотя она и могла пребывать в ком-то или в чем-то. И она не только грела или светила, но обладала каким-то особым сознанием, особым, все понимающим разумом и чутко чувствующей душой. В. мог даже общаться с нею. «Я восхищен тобою», — сказал он ей безмолвно, а она ответила ему без слов: «А я тобою», — и засмеялась, а вернее заиграла новыми бликами. В. чувствовал очень близкое родство с этими солнечными зайчиками, как будто он и сам когда-то был одним из них, когда-то давным-давно. А сейчас он хотел вернуться в солнечную вселенную, хотел играть среди солнечных братьев, хотел раствориться в медовом свете.

И он ощутил жажду, и даже не жажду, а странное томительное чувство, которое было гораздо сильнее и жажды, и голода. Словно много лет ему чего-то недоставало, чего-то жизненно важного, насущно необходимого и теперь он нашел это нечто. Ему так хотелось утолить жгучее желание, он хотел выпить, или съесть, или поглотить, или впитать в себя — никакое из этих слов не подходило для описания того невероятного слияния с чудесной субстанцией, которого он жаждал всем своим существом. Он жаждал вобрать в себя Свет.

Вдруг В. опомнился. Он увидел, что уже, оказывается, взял кувшин в руки и поднес его ко рту. Мистер ухватил своей стальной пятерней В. за локоть.

— Не советую, — проговорил Мистер и осторожно отобрал у В. кувшин. — Передозировка крайне опасна.

В. очумело смотрел на него. Наконец он пришел в себя:

— Что это? Что там? — спросил он хрипло, указывая на кувшин.

— Там? — весело переспросил Мистер. — Там всего лишь то, чего жаждут миллионы людей по всему свету. Всего лишь то, без чего не рождается ни один человек и без чего нет ни силы, ни красоты, ни жизни. Всего лишь то, что в основе всего сущего.

Мистер поднял кувшин, любуясь чудесным светом, блики от игры солнечных зайчиков падали на его лицо. Мистер продолжал:

— Это нечто может решить все твои проблемы. Хочешь осуществить невероятный замысел? Это претворит в жизнь самые чудесные мечты. Хочешь стать красивым и желанным для других людей? Это самого уродливого квазамодо сделает милым, как херувим. Устал от своей глупости и никчемности? Это дарует тебе бесконечную мудрость и позволит раскрыть тайны мироздания.

Что же это, спрашиваешь ты меня. И как мне ответить на такой простой вопрос? Я мог бы назвать это любовью, но, к сожалению, человек привык именовать этим словом все, что попало. Я мог бы назвать это светом, но над светом властна тьма, а над тем, о чем мы говорим, ничто не властно. Я мог бы назвать это энергией или силой, но это не то, что грубо повелевает. Так что же это? — Мистер расплЫлся в улыбке: — Мы предпочитаем называть это… шушкой.

У В. вырвался возглас изумления:

— Как? — воскликнул он. — Шушкой? Что за глупое слово? Как можно называть шушкой то, для чего даже «любовь» и то недостаточно весомое наименование? Что за дикая причуда?

Мистер пожал плечами:

— Почему? Если все слова мира не достойны того, чтобы именовать это, тогда не все ли равно, как мы это называем? И потом, почему глупое? Мы ее спрашивали, — Мистер ткнул пальцем в кувшин, — ей понравилось.

Но уверения Мистера не убедили В. Он благоговел перед волшебным веществом, так как же он может называть «шушкой» воплощенное чудо! Он наклонился к кувшину и, глядя опять прямо в солнечную вселенную, неуверенно прошептал: «Шушка…» И тОтчас увидел, как заиграли солнечные блики. Ей действительно нравилось! «Шушка…» — опять прошептал В. и опять заиграли солнечные блики. «Привет, шушка!» — радостно проговорил В., начиная понимать, в чем прелесть такого наименования. Все эти высокопарные холодные слова — любовь, сила, энергия, свет — были так далеки, так высоки, а то, что сияло в кувшине, было близким, родным и теплым. Если любимых людей называют «зайками» или «рыбками», то почему бы не назвать то, что так близко тебе, ближе, чем самый родной человек, «шушкой»? «Шушка…» — прошептал В. и улыбнулся. Мистер понимающе следил за всеми манипуляциями В. Но так как В., по видимому, готов был чуть ли не вечность общаться с шушкой, Мистер отодвинул от него кувшин и произнес:

— А помнишь, Джадж тебе сказал, что ты на нуле?

В. кивнул.

— Так вот, он имел в виду, что маловато у тебя шушки, — и Мистер весело улыбнулся, но потом состряпал серьезное лицо:

— Итак, продолжим.

Для тебя именно сейчас настало время, когда невероятное становится обыденным, а обыденное становится невероятным. Понимаешь, о чем я?

В. кивнул.

— Ты требовал, чтобы тебе все разъяснили. Так что же ты хотел узнать?

В. выдохнул:

— Все! Я хочу знать все.

— Надо же, — засмеялся Мистер, — ну просто ребенок! Как можно знать все? Ты сам-то хоть понимаешь, о чем просишь? Нет, так не пойдет. Задай определенный вопрос.

— Взять хотя бы эти двери! — затараторил В. — Двери, которые не имеют конкретного местоположения! У меня голова от них идет кругом!

— Этот старикашка Верьядыч совсем запудрил тебе мозги, — спокойно отвечал Мистер. — Хотя в чем-то он прав. То есть, он, конечно, прав, но, видишь ли, на это дело можно посмотреть и с другой стороны. И потом, когда научишься перемеСТЕЧаться, вся эта ерунда отпадет сама собой.

— ПеремеСТЕЧаться? — В. не понял, почему Мистер так произнес слово «перемещаться». — Я вроде и так умею перемещаться.

— Нет, — отрезал Мистер, — поверь мне. ПеремеСТЕЧаться ты не умеешь.

— Хорошо, допустим, — согласился В. — Но эти двери не дают мне покоя! Как до них добраться и что там, за ними?

— Ох, дались тебе эти двери! — рассмеялся Мистер. — Поверь, это всего лишь небольшое развлечение, не более того. Всего лишь, так скажем, шапочное знакомство с Домом. Поверь, тебя ждут вещи поинтереснее.

Но В. только угрюмо насупился в ответ на слова Мистера.

— Хорошо, хорошо, — смилостивился над ним Мистер. — Всего их одиннадцать — дверей. А за ними одиннадцать… ммм… помещений, так сказать. Итак, ты побывал в шести: Раздача, Утиль, Мойка, Гардероб, Ресторация и Оттяг. Насчет них, я думаю, ты все уже понял. Осталось еще пять, в которые, я думаю, ты в свое время заглянешь.

— И что там, в этих пяти? — упорствовал В.

— Не понимаю, зачем заранее все знать? Зачем портить себе все удовольствие? — воскликнул Мистер. — Разве неизвестное не вдохновляет тебя?

В. мрачно покачал головой.

— Но ведь ты неплохо справлялся! — подбодрил его Мистер. — Тебя немного занесло в Оттяге, но в остальном, по-моему, никаких сложностей не возникало, так ведь? Давай пока отложим этот вопрос. Обещаю, когда ты окажешься у тех дверей, у тебя будет выбор — знать или не знать заранее, что там. Договорились?

Подумав, В. согласился с этим разумным предложением, но снова не удержался от вопросов:

— А что там с их местоположением?

— О, тут Верьяд Верьядович был прав! — отвечал Мистер. — Прямо в точку попал! И по-моему он уже все прекрасно тебе объяснил, — и Мистер расхохотался.

Увидев, что В. снова нахохлился, Мистер добавил:

— Все, все, оставим веселье. Будь уверен, перемеСТЕЧение решит все твои проблемы.

В. кивнул, хотя и неуверенно. К тому же, оставался еще вопрос, весьма интригующий:

— А чем занимаются все эти люди? — спросил В.

Мистер пОднял брови:

— Что за «все люди»?

— Те, которых я видел на Базе, и вообще все люди, которые здесь живут: Джадж, Леяна, Верьяд Верядович…

— Вот так вопросик! — усмехнулся Мистер. — Интересно, что бы ты сказал человеку, который подошел бы к тебе и спросил: а чем это, собственно говоря, ты занимаешься?

В. и в самом деле вдруг понял, как нелепо может звучать подобный вопрос. Мистер продолжил:

— Скорее всего в ответ ты смог бы только неуверенно промямлить нечто вроде «я живу» или «я существую». Но хоть вопрос и дурацкий, я тем не менее на него отвечу. Ты спросил: чем занимаются все эти люди. Я отвечу тебе: они занимаются всем, чем пожелают.

— То есть?

— Какое тут может быть «то есть»? Откуда я знаю, чего там каждому из них взбредет в голову? Творят, что хотят, вот и все.

Но В. не понимал и потому продолжал пытать Мистера:

— Стало быть, они могут получить любую вещь, что только существует на свете, в Раздаче, могут получить сколько угодно еды в Ресторации, могут… я думаю, они еще много чего могут! И при этом каждый творит все, что хочет? Это же полная ерунда! Бред! Такого не может быть никогда.

— И тем не менее это так, — упорствовал Мистер.

— Я ни за что в это не поверю! — возмущенно воскликнул В.

Мистер только пожал плечами в ответ.

— Но ведь необходима организация! — пытался доказать свою точку зрения В. — Такая куча народу! И… и… управление, и какая-то система! Что здесь творится? Это же полный беспредел! Если бы каждый делал, что ему взбредет в голову, тут уже давно никого бы не осталось! Люди попросту поубивали бы друг друга!

— С какой стати? — удивленно поднял брови Мистер.

— Откуда я знаю с какой стати, такова человеческая природа! — развел руками В.

— Кто тебе это сказал? — спросил Мистер.

— Это общеизвестный факт!

— Это не общеизвестный факт, а общеизвестное заблуждение. Почему ты так подумал? Ты хочешь кого-то укокошить?

— Да нет же, я вовсе не… — замялся В. Если подумать, Жирмила и Кларло, оставили неприятное впечатление, но чтобы убить… До такого, конечно, В. еще не дошел.

— Если у тебя когда-нибудь родятся подобного рода намерения, то я многое Отдал бы за то, чтобы посмотреть, как ты будешь претворять их в жизнь. Поверь, здесь люди очень неплохо умеют защищаться. Впрочем, и за пределами Дома люди умеют неплохо защищаться. А тому, что происходят убийства, есть всегда две основные причины. Первая: когда кого-то убивают, это означает, что…

В. с любопытством следил за словами Мистера. Неужели сейчас Мистер разрешит ему загадку, над которой бьются все криминологи мира?

— … это означает, что убитый сам хотел умереть.

В. вскинул брови. Очередная несусветная чушь!

— Я думаю, — возразил В, — если бы можно было спросить убитых, то вряд ли среди них нашлись бы те, которые признались, что сами просили их прикончить.

— А я и не сказал, что они просили их прикончить, — возразил Мистер, — хотя в определенном смысле можно и так сказать. Может быть, они и не писали прошений на имя своих убийц, но они определенно хотели умереть.

— Ерунда! — возмутился В. — Я уверен, каждый заявил бы, что хотел прожить еще лет сто.

— Что бы они там не заявляли, это не меняет сути дела! — махнул рукой Мистер, — Убитые хотели умереть. Возможно, они не отдавали себе в этом отчета, но это без сомнения так — они хотели умереть, — отчеканил Мистер.

В. развел руками. Что ж, если все его аргументы отвергаются безо всякого анализа…

— А у нас здесь, — продолжал Мистер, — никто не хочет умирать. Так кого же убивать?

В. молчал, но весь его вид красноречиво говорил о том, что он думает о разглагольствованиях Мистера. Мистер внимательно посмотрел на В.:

— Ты что же, в самом деле думаешь, что смерть, тем более насильственная, вот так запросто, ни с того ни с сего сваливается человеку нА голову?

На это В. не знал, что ответить. Пожалуй, если задуматься, он так это себе и представлял.

— Вот это уж точно несусветная чушь! — воскликнул Мистер. В. не стал оспаривать слова Мистера. Он не так уж и подкован в криминологии.

— А вторая причина, — продолжал Мистер как ни в чем ни бывало, — вторая причина в том, что насилие не возникает из ниоткуда. Насилие всегда бывает порождено только насилием.

В. задумался. Вот это хоть похоже на правду.

— Я тебя понимаю, — мягко, и в то же время не без ехидства сказал Мистер. — Ты, бедняжка, так привык к насилию, что уже не представляешь себе ничего другого. Не правда ли, с самого детства ты всегда был вынужден что-то делать? Не важно, кто тебя вынуждал — родители, родственники, друзья, общественное мнение или ты сам. Но важно то, что ты всегда действовал под чьим-то давлением, а это и есть, мой дорогой, самое настоящее насилие. Подумай, много ли у тебя найдется моментов, когда ты делал что-то не по необходимости, а всего лишь повинуясь своей естественной склонности?

И опять В. задумался и понял, что такие моменты в его жизни можно было пересчитать по пальцам.

— Если бы ты не был рабом насилия, ты не сбежал бы на помойку, — говорил Мистер, а В., ведОмый его словами, вдруг почувствовал, что ему вот-вот что-то откроется, какое-то понимание. Вот-вот что-то прояснится…

— Конечно же! — продолжал Мистер. — Ты уже и сам чувствовал, что твоя жизнь переполнена насилием, но еще ясно не осознавал этого.

Мистер говорил, а В. замер, уже даже не слушая его. Неужели все так просто? Ведь он и вправду сбежал от насилия, сбежал, чтобы не чувствовать чудовищного давления бесконечных обязательств — перед государством, обществом, друзьями, семьей, перед самим собой, да перед всем светом! Все так просто, что даже неинтересно! А В.-то навыдумывал себе черте чего: он все носился с какими-то химерами — одиночество, привязанности, благородство, достоинство — и так далее. Он блуждал в бесконечном лабиринте слов, вместо того, чтобы найти одно, единственное, которое все объясняло.

— Так вот, — продолжал Мистер, — откуда же здесь взяться насилию, если никто никого ничего не заставляет делать? Ты не поверишь, насколько это действенное средство — избавление от насилия. Достаточно просто оставить людей в покое, и любой, самый скверный из них, становится ангелом.

Этому В. не очень-то верил, но он не стал спорить. Хотя все же он не понимал, как могут люди существовать в таких неестественных условиях.

— Но ведь это развратит людей, превратит их в не знаю что… — В. говорил больше самому себе, чем Мистеру.

— В свиней, может быть? — подхватил Мистер.

— Да, в животных, причем в избалованных, — согласился В.

— Ну уж! — засмеялся Мистер. — Не будь ты так строг к людям! Это насилие приучило тебя думать, что люди — не более чем звери, рядом с которыми должен всегда находиться надсмотрщик с хлыстом. Многие извращения человеческой природы проистекают скорее от беспокойства, от страха потерять, чем от пресыщенности. Даже простая уверенность в том, что ты всегда будешь сыт, творит с человеком чудеса. Это так успокаивает. Поверь, многого люди добиваются только потому, что оно им недоступно. А положи ты это вожделенное нечто перед человеком на блюдечке — ему оно и даром не надо будет, — и Мистер весело рассмеялся, словно был безумно рад тому, что люди гоняются за химерами.

Но В. было не до веселья. Пока что мысль о том, что все его нужды будут удовлетворены, и ему не придется бороться за кусок хлеба, вызывала у него не успокоение, а страх. А Мистер все смеялся:

— Да забудь ты о своих тревогах! Что с того, что тебе не придется горбатиться всю жизнь для того только, чтобы питаться? Кому от этого будет хуже? А тебе никогда не казалось странным, что при таком изобилии вокруг, тебе достаются только жалкие объедки? Каждую крошечку хлеба ты должен заработать, за каждую капельку воды ты должен бороться! Но даже не будь этого, — Мистер развел руками, — того, что ты называешь Домом, разве природа там, за этими стЕнами, беднее? И разве ты не сын этой природы? Так почему при таких богатых родителях сын вынужден побираться? Вот что должно казаться тебе несусветной чушью, а не то, что люди существуют где-то в мире и гармонии без постоянных попыток прикончить друг друга.

В. подумал, что Мистер слишком уж утрирует. Мистер как всегда, читал мысли В.:

— Хорошо, я преувеличил чуток, но все же подумай на досуге о том, чем еще была заполнена твоя жизнь, кроме непрестанных забот о том, чтобы накормить-напоить свое тело, уложить его спать, дать ему необходимые удобства, утолить вожделение и так далее. Чем еще, кроме удовлетворения телесных инстинктов, ты был занят?

В. не понравился такой оборот. По словам Мистера выходило так, что якобы он, В., боялся превратиться в свинью, не замечая, что уже давно ею является. Это направление их разговора вызывало у В. неприятие. Почему-то ему совсем не хотелось задумываться о том, о чем говорил Мистер. Как обычно ответы на вопросы мало что прояснили, зато заставили В. чувствовать себя последним дураком. Пожалуй, хватит с него вопросов и ответов. Устал он от разговоров.

— Есть еще вопросы? — спросил Мистер.

В. изобразил красноречивое «нет».

— На нет, как говорится, и суда нет! — воскликнул Мистер и щелкнул пальцами. Тут же неведомо как В. и Мистер очутились в лифте. Мистер второй раз щелкнул пальцами и они оказались в комнате В. Мистер щелкнул пальцами третий раз — и В. уже лежал полностью раздетым под одеялом на диване. Свет погас, погрузив комнату в темноту, и В. моментально уснул.


Глава тринадцатая. Вибрус забыли

В. проснулся с неприятным чувством, что на него кто-то пристально смотрит. Он открыл глаза и убедился в том, что не обманулся. Со всех сторон В. окружало кольцо жестких цепких глаз. У его кровати стояло пятеро очень мрачных на вид мужчин в черных мантиях до пят. Мужчины были черноволосы, черноглазы и на первый взгляд абсолютно похожи. В. даже показалось, что единственное, чем они отличались, это формой усов и бород. Первый обладал тонкими черными усиками и под стать им изящной бородкой. У второго усы и борода были погуще и подлиннее, а у следующего — еще гуще и длиннее. У четвертого борода почти доходила до груди. Пятый, с самой длинной, черной как смоль бородой, стоял справа от В. и пронизывал его взглядом колючих черных глаз из-под кустистых бровей. В. мог бы поставить что угодно на то, что эти незваные гости прИбыли сюда отнюдь не с целью нанести ему дружеский визит.

— Мы не братья, — вдруг заявил «Длинная борода» мрачно, даже не соизволив поздороваться с В.

— А я и не… — хотел было сказать В., но его перебил «Изящные усики»:

— И даже не родственники, прошу иметь в виду.

В. оставалось только кивнуть. Бородатые мужики продолжали глазеть на В., который даже не знал, что в подобной ситуации предпринять. Он чувствовал себя страшно неловко.

— Что, — сказал вдруг тот, что стоял прямо напротив В., - так и будешь валяться?

Вот так наглость! Какое их дело, будет В. валяться или нет!

Пытаясь сохранять полное присутствие духа, В. встал с кровати, кутаясь в простыню, и возмущенным голосом произнес:

— А в чем, собственно, дело?

— Дела у нас никакого нет и быть не может! — отрезал длиннобород.

— Тогда зачем вы сюда явились? — резонно возразил В.

— Эксикурсию заказывал? — спросил второй справа.

— Я ничего такого не… — заикнулся было В., но его перебил, тот, что стоял вторым слева:

— Да брось ты, Аун, это ж не он заказал!

— А он, — откликнулся Аун, — ни слухом, ни духом, так что ли? — Аун внимательно посмотрел на В. Обескураженный вид В. ясно ответил на его вопрос.

Длинная борода вздохнул:

— Куда отправимся-то?

В. начинал понимать. Эксикурсия — это, видимо, что-то вроде экскурсии. Второй слева опять заговорил:

— Аум, да я же говорю — не он заказал! Сказано на Базу его отвести и показать там кой-чего!

— Да? — озадачился было Аум, но потом обратился к В.:

— Давай, собирайся мигом. На Базу так на Базу.

В. хотел было возразить, но взглянув в недобро сверкающие глаза Аума, счел за благо быстренько одеться.

Чернобородые мужики, плотно обступив В., оттеснили его к двЕри лифта. Аум нажал на кнопку. За дверью раздалось громыхание. Пока они ждали прибытия лифта, Аум представил В. всех «эксикурсоводов»:

— Аул, — ткнул он пальцем в изящнобородого, — Аус, — так звали второго, — Аук, — так звали того, кто интересовался, долго ли В. еще изволит почивать, — Аун, — было имя четвертого и наконец длиннобород приставил палец к своей груди: — Я Аум!

В., конечно, не смог запомнить, какими именно буквами различаются совершенно похожие имена совершенно похожих на вид мужчин, которые, видишь ли, при этом даже не братья, но сам представился в ответ:

— В.!

Бородачи кивнули. Таким образом, знакомство состоялось.

Наконец открылась дверь лифта. В. бесстрашно шагнул было туда, но тут же отступил в замешательстве — лифта не было! Он таинственным образом исчез, а вместо него взору В. открылся какой-то мрачный, уходящий вдаль коридор, и вернее даже не коридор, а туннель. Что-то нехорошее виделось В. в его глубине. Он хотел было заявить, что ни за какие коврижки не пойдет по этому туннелю, но не успел — двое бородачей запихали его в коридор, остальные зашли за ними, и дверь захлопнулась. Все погрузилось во мрак. Вдалеке светила крохотная лампочка, едва рассеивая тьму вокруг. Эксикурсоводы зашагали по туннелю, двое впереди и трое позади В. В. хотел было кинуться назад к двЕри, но, сообразив, что в таком случае покажет себя изрядным трусом, молча последовал за шедшим впереди бородачом, кажется, то был Аул.

Они шли и шли извилистым коридором. Скудное освещение едва позволяло рассмотреть стены туннеля, которые, кажется, были из проклепанных металлических листов. Наконец они достигли места, где было немного светлее. В. увидел, что они вышли на перекресток, и перед ними было уже три туннеля на выбор. Шедший впереди Аум, не колеблясь, свернул налево. И опять они шли и шли… и опять достигли перекрестка и здесь уже свернули направо. И снова шли, пока опять не оказались на перекрестке и опять не свернули… В. в конце концов сбился со счета, сколько таких перекрестков они миновали.

Они шагали в полном молчании по темному туннелию и, к сожалению, В. представилась прекрасная возможность поразмыслить над тем, что он идет незнамо где, незнамо куда и вдобавок еще с какими-то недружелюбными личностями, которые, собственно говоря, незнамо кто такие. В. почти чувствовал на своем затылке дыхание идущего сзади бородача, а впереди — видел мощную спину другого мужичищи. Пожалуй, каждый из них одной рукой справится с В., что уж там говорить о пятерых. И В. чувствовал, как холодок бежал по коже при мысли о том, что он целиком во власти этих странных людей в этом странном, и даже страшном, месте. А что если он сейчас даст хорошего пинка Аулу и, растолкав остальных, побежит обратно? Сможет ли он убежать от них? Тут В. тихонько ахнул — он же не знает дороги назад! При мысли об этом ему стало совсем плохо.

Но тут, словно и того было мало, В. заметил, что туннель, по которому они шли, стал сужаться. Стены становились все ближе друг к другу, а потолок поджимал сверху. Если в начале путешествия В. и эксикурсоводы еще могли идти в полный рост не сгибаясь, то теперь уже В. вынужден был наклонять голову все ниже и ниже. Но как он ни горбился, все равно время от времени задевал макушкой потолок.

Они шли и шли, а туннель становился все уже, все теснее. Потолок нависал так низко, что они сгибались в три погибели… На одной из развилок идущий впереди Аум остановился. Он подождал, пока подойдут остальные, и когда все собрались в одном месте, мрачно заявил:

— Все! Приехали!

— То есть? — спросил Аук.

— Пр-р-риехали, пр-р-риплыли, пр-р-рибыли! — прорычал Аум. — Кранты! Дальше не пройти.

Тут уж и В. не смог промолчать:

— Как не пройти?

— А вот так! — пробасил Аум. — Не пройти. Пропали мы…

У В. перехватило дыхание. Как это пропали?

— Не драматизируй, Аум, — сказал Аул, который из всех пятерых казался В. самым мягким и дружелюбным. — Почему не пройти?

— Не пройти, — упорствовал Аум, — мы уже сто лет тому назад должны были добраться до Базы, а вот все еще не добрались.

— Так доберемся, — мягко убеждал его Аул, — почему бы нам не добраться?

— А потому, — отвечал Аум, — что в наших рядах не все соответствуют, — и он многозначительно посмотрел на В.

— С чего ты взял? — недоумевал Аул.

— С чего, с чего, — рассвирепел Аум. — С того! Сам не видишь? — он постучал по стенам туннеля. — Не видишь? Он сужается!

— Да, да, — ответил Аул, — сужается. Но ведь и раньше такое бывало. Проскочим, как обычно.

— Нет, — отрезал Аум. — С таким беспокойником не проскочим, — и он опять посмотрел на В.

Тут уже и Аул уставился на В., так же, впрочем, как и все остальные.

— Ты думаешь? — спросил Аул Аума, внимательно изучая В.

— Не думаю, — прорычал Аум, — знаю!

— Мда, — протянул Аул, — нехорошо! — остальные бородачи тоже всем своим видом выражали, что «нехорошо». Все это ужасно не нравилось В.

— Что стряслось, объясните вы наконец? — спросил он.

Аум приблизил к В. свое бородатое лицо и угрюмо произнес:

— Щас я те объясню, что стряслось… Ты, — он ткнул пальцем в грудь В., - столько напустил беспокойства, что оно нас завело черт знает куда!

— Беспокойник, — учтиво вставил Аул, — это тот, кто излишне беспокоится, а точнее не просто излишне, а смертельно излишне.

— Угу, — продолжал Аум. — С таким беспокойником мы все покойники, это как пить дать! — и он обжег В. недобрым взглядом. В. и до нелепых обвинений было не очень хорошо, а теперь стало еще хуже. Он не понимал, при чем тут его беспокойство.

— Беспокойники, — продолжал Аул, — сбивают свою группу с пути, понятно?

В. отрицательно покачал головой.

— Ох, ну чего ж тут непонятного, — вмешался Аус. — Твоего беспокойства хватит, чтобы целую армию завести к черту на рога. Признавайся, беспокоился ты или нет?

В. ничего другого не оставалось, как недовольно пробурчать:

— Кажется, да… кажется, беспокоился…

— Молодец! — вскричал Аук. — И что нам теперь прикажешь делать? — Все бородачи казались не на шутку встревоженными. «Сами-то!» — подумал В. — «Сами-то как беспокоятся!»

— Что делать? Прикончить его и все, что еще тут делать! — заявил Аум.

— Это ты лишка хватил, Аум, — сказал Аул, но похоже, остальным эксикурсоводам так не казалось.

— А что нам еще делать? — продолжал Аум. — С ним вместе загнуться? Нет уж, я не согласен! — все бородачи, кроме Аула, тут же заявили, что тоже не согласны. Только Аул покачал головой и промолчал, задумавшись.

Тут В. осенило:

— Постойте! Если я вам так мешаю, так идите себе дальше! А я пойду обратно!

Аул печально посмотрел на него и молвил:

— Поверь, если ты останешься здесь один, это для тебя будет еще хуже, чем смерть.

При этих словах В. затошнило. Он и сам не представлял, как будет искать дорогу назад в одиночестве.

Но тут Аус что-то вспомнил:

— Друзья! А вибрус? Вибрус поможет! Аум, надеюсь ты не забыл вибрус?

В. в отчаянной надежде посмотрел на Аума, изо всех сил желая, чтобы тот не забыл таинственный вибрус, но и тут судьба отвернулась от В.:

— Забыл! — молвил Аум мрачно.

— Эх ты, — укорил его Аус. — Ты ж знал, к кому идем, и как ты мог забыть вибрус! Ясное дело, тут без вибруса никак!

— А вот забыл, — проговорил с вызовом Аум, ничуть, видимо, не стыдясь своей беспамятности.

В. начинал испытывать недобрые чувства к Ауму, а тот, словно ощутив такое к себе отношение, опять затянул свое:

— Избавиться от него надо, и все тут.

— А как мы от него избавимся? Не душить же его, в самом деле, — сказал Аук, брезгливо глянув на В.

— А вот как! — прокричал Аум, и долбанув кулаком по стене туннеля, выбил напрочь один из металлических листов. — Туда его и вся недолгА!

В. чуть не потерял сознание. Туда? Куда это ТУДА? Содрогаясь, он выглянул в пробитую Аумом дыру и увидел в ней черный, холодный, бескрайний космос…

Но тут вмешался Аул:

— Я придумал! Он может попытаться развеять свое беспокойство! А? Что скажите, дадим ему шанс?

Аум не захотел давать В. никаких шансов, но остальные все-таки согласились с Аулом. «Так, — втолковывал Аул В., когда они опять зашагали по туннелю, — гони прочь даже тень тревоги, понял? Ты должен идти в абсолютном спо-кой-стви-и!» — выговаривал Аул по слогам, но В. от этого не становилось легче. Один вид этой черноты за стенами туннеля поверг его в ужас. Как он мог быть спокойным, если они угрожали выкинуть его в черную бездну?!! Как ни крути, В. несдобровать. Или его отправят в открытый космос, или бросят посреди чудовищного лабиринта, или же его придушит этот безумный Аум! И В., само собой разумеется, не мог обрести вожделенного спокойствия. Наоборот — он был в совершенном ужасе, и стены туннеля все сжимались, а они все не могли никуда придти и в конце концов уже чуть ли не ползли. Когда они добрались до перекрестка, Аум вскричал:

— Все! Конец ему! — здесь было так тесно, что он прокричал это прямо в лицо В., обдав его горячим дыханием.

— Погоди, погоди, — встал опять на защиту В. Аул.

— Чего годить? — кричал Аум, стуча по потолку, который не позволял им разогнуться. — Все! Дальше некуда!

— Постой, погоди, есть еще один выход! — упорствовал Аул.

В. чуть не Обнял Аула за такие его слова.

— Он может отдать что-то дорогое и тем искупить, так ведь? — спросил Аул.

Остальные закивали. «Может, может», — согласились Аук, Аус и Аун. Даже Аум пробормотал что-то вроде «ну да».

Аул обратился к В.:

— Есть у тебя что-нибудь ценное? Какая-нибудь очень дорогая тебе вещь?

Но у В. не было ничего, даже носового платка в кармане.

— Плохо дело, — сказал Аул. — Идти дальше мы не можем. Отпустить тебя мы тоже не можем, потому что если останешься в живых ты, то и беспокойство твое останется и оно так или иначе нас достанет. Что же делать?

В. не знал, что делать. Но Аум знал: он с грохотом выбил опять один из металлических листов и теперь подступал к В.

Но снова Аул выручил В.:

— Стой! Остается еще одно решение, хотя оно уж точно последнее! — и он достал здоровенный тяжелый нож из-за пазухи. В. похолодел.

— Мы вынуждены, понимаешь? — подступал к нему с ножом Аул. — Ты должен отдать что-то дорогое, что-то очень, очень дорогое. Если ты отдашь это добровольно, то не придется брать вдвойне, — Аул навис над В., замахиваясь на него ножом. Остальные бородачи обступили В. В. не мог спастись, не мог… Он пытался сопротивляться, но его схватили и держали так, что он не мог пошевелиться. Аул ухватил В. за руку. Он поднес руку В. к черной дыре в туннеле и занес над рукой нож…

— Не-еее-е-еет! — закричал В.

— Ты отдашь самое дорогое добровольно? — спрашивал Аул. — Тогда нам не придется брать вдвойне!

Но В. даже не понимал, что говорит Аул, он кричал во весь голос и напрягал все мышцы своего тела, но не мог сладить с бородачами.

Аул посмотрел на В. внимательно и тихо проговорил:

— Нет, он не отдаст, он никогда не отдаст самое дорогое добровольно. Придется взять вдвойне.

И тут же Аум ухватил В. за левую руку и приставил ее к правой. Теперь Аул мог одним ударом отрубить В. обе руки.

— Нет, нет, — умолял В., - не надо, пожалуйста, не надо! Только не это! Нет, нет!

Аул пристально смотрел в глаза В.:

— Ты не понимаешь. Мы все умрем из-за тебя, — он приблизил свое лицо вплотную к лицу В. и медленно проговорил: — Ты не понимаешь, и ты никогда не отдашь самое дорогое добровольно.

И больше не мешкая, Аул замахнулся и обрушил нож на руки В.

— А-а-а-а! — кричал В. Словно в страшном сне он видел, как две его отрубленные руки исчезали в черном космосе. — Нет, нет, нет, — только и мог повторять он. Культи его рук заботливо обмотали лоскутами, оторванными от мантии Аула, но В. ничего не чувствовал и ничего не видел. Перед его взором стояли только две его руки, которые он навсегда потерял.

В. не видел, как они шли и стены туннеля расступались. Он не помнил, как они миновали несколько перекрестков. Не помнил, как они подошли к двери, как вышли через нее на свет… Он ничего не помнил, он помнил только две свои кисти, две свои руки, без которых он больше не человек, не человек… Лучше бы ему умереть, лучше умереть, умереть… Он не может, не может этого перенести, он не может… Они все равно что убили его, убили, убили…

* * *

В. казалось, что свет померк. Но на самом деле В. даже не потерял сознание. Он уже перестал кричать, но его трясло. Он не понимал, где он, кто он и кто эти люди, которые заботливо поддерживали его под локти. Они куда-то пришли и В. усадили на стул. Здесь было светло. Пришел какой-то человек. Он стал шептаться с теми, которые привели В. Этот человек казался В. лишь мутным белым пятном, он приблизился к В.

В. силился разглядеть человека, он словно продирался сквозь белый туман, но с его зрением что-то стряслось. Он никак не мог сфокусировать свой взгляд. Вдруг В. почувствовал на своих глазницах две теплые руки. Потом некто отнял руки и В. смог открыть глаза и пришел в себя. Он вспомнил, кто он и кто привел его сюда. Эксикурсоводы шли с ним по туннелю… И тут В. вспомнил свое горе. У него больше нет рук! Но, может быть, то был только страшный нелепый сон? В., зажмурившись, пОднял свои руки и не мог даже взглянуть на них. Он так боялся что его воспоминание — правда. Но бесконечно медлить было нельзя, и В. посмотрел на свои руки. Он увидел две уродливые культи вместо своих прекрасных кистЕй, вместо длинных и утонченных, но сильных пальцев, которыми он так гордился. Два чудовищных обрубка вместо крепких и ловких рук, которыми он утирал свои слезы, которыми похлопывал друзей по плечу, которыми ласкал женщин. С бесконечным отчаянием В. созерцал свое уродство и думал о том, что теперь он отныне и навсегда — инвалид.

— Не беда, — проговорил мягкий голос.

В. пОднял глаза и наконец рассмотрел того, кто сидел перед ним на стуле. Если бы В. не был в такой печали, он нашел бы истинное удовольствие в созерцании лица этого человека. Спокойные синие глаза, мягкие темные волосы, зачесанные назад, плавные изогнутые линии губ… От него так и веяло спокойствием, теплом и радушием.

— Не беда, — повторил незнакомец и ласково улыбнулся В.

Не беда? Он говорит В., что потеря обеих рук — не беда! Что же тогда беда в понимании этого красавчика?

«Красавчик», как окрестил его В., между тем взял обе руки В. в свои и просто держал их, но так заботливо, что В. сразу стало гораздо лучше. В. чувствовал такое тепло и мягкость там, где его касался этот человек. Как приятно! Боль улетучилась, ее словно и не бывало. В. и думать забыл про свою потерю. Его окутало излучение любви, исходящее от этого человека. В. как будто поднимался куда-то ввысь, туда, где потеря рук действительно не беда, где не может быть никакой беды, никогда никакой беды. Нет ничего неотвратимого, и непоправимого тоже нет… В. вдруг понял: действительно, то, что случилось, не есть беда или горе.

Как легко! Как радостно! Вот что это за чувство — радость, радость, радость! Звенящая танцующая радость! В. и не заметил, как его губы дернулись и сами собой растянулись в улыбке. И сидящий напротив человек тоже улыбался ему. И он знал, как и В., что нет беды и нет горя, но есть только радость, бесконечная бескрайняя радость! Сам собой у В. вырвался звонкий и счастливый смех. И человек напротив тоже смеялся. Наверно, сторонний наблюдатель усомнился бы в их душевном здоровье, но только они двое знали, что их смех — это переливающееся через край неудержимое счастье.

В. забыл о своих руках, но человек, которого В. теперь хотел бы назвать своим другом, не забыл. Он взял руки В. так, что две культИ лежали прямо на его ладонях. В. радостно смотрел на эти забавные манипуляции. Он не был подобен пьяному, он ясно осознавал, что это он, В., лишился рук, и понимал, что это значит для всей его будущей жизни. Но все волшебство было в том, что на радости это не как не отражалось — она ничуть не уменьшалась под влиянием сего прискорбного факта. Друг сказал: «Смотри!» — В. взглянул на свои изуродованные руки и увидел…

Сначала нарисовался серебристый контур, который четко повторял очертания кистЕй В., а потом В. почувствовал легкое щекотание в культях… и контур начал заполняться! Сначала он наполнился только серебристым мерцанием, но потом и чем-то не столь эфемерным, как мерцание — он наполнился плотью. В. видел, как выросли кости и на них появились мышцы и несущие кровь вены, а потом и кожа. Еще мгновение — и обе руки В. были на месте, целые и невредимые! В. согнул и разогнул пальцы. Они слушались беспрекословно.

В. опять посмотрел в глаза своего друга. Да, этот человек, он друг не только для В. Без тени сомнения В. знал — этот человек друг любому живому существу. Ни злость, ни ненависть, ни обида уже не властны над ним. Никакое людское деяние, будь то даже убийство, не сможет погасить в нем этот свет сияющей беззаветной любви. В. вздохнул. Он только сейчас понял, что лицезрит настоящее чудо, и чудом этим было не восстановление отрубленных конечностей В., но чудом был человек, что сидел напротив В. И хотя В. и благоговел перед ним, но почему-то в то же время не чувствовал никакой робости. В. так и не уразумел: то ли этот человек поднял В. до высот, на которых сам пребывал постоянно, то ли В. и сам всегда был таким возвышенным, но только не догадывался об этом. В. чувствовал и в себе этот неугасимый свет любви, что сиял в глазах его друга. И В. знал: они вместе сделали это. Они вместе излечили В.! Но, конечно, без этого человека не было бы ничего. Кто же он? Может быть, воплощенное божество?

— Эл Рэл, — представилось божество.

— В., - улыбаясь, ответил В.

— А я уже знаю, — улыбался в ответ Эл Рэл. — Рад знакомству! — и он пожал В. его вновь приобретенную правую руку. В. не знал, то ли падать на колени перед Эл Рэлом, то ли объясняться ему в любви, и В., наверно, почувствовал бы неловкость, будь на месте Эл Рэла кто-нибудь другой. Но Эл Рэл разом развеял смятение В. тем, что вскочил со стула и, невесть откуда достав гитару, пустился в пляс, распевая веселую песенку, видимо, только что им сочиненную, о том, как некий герой в битве потерял руку, но прекрасная волшебница напоила его чудесным эликсиром и рука заново отросла.

Оказалось, что на Эл Рэле обтягивающие белые брюки и совершенно пижонская рубашка с пОднятым воротом. Он так лихо крутил бедрами и залихватски подмигивал В., что В. и самому захотелось пуститься в пляс. О том, чтобы поклоняться Эл Рэлу как воплощенному Господу, В. конечно, уже и не думал. Эл Рэл допел свою песню, сорвав аплодисменты находившихся здесь же эксикурсоводов.

В. только сейчас заметил бородачей, оттяпавших ему руки. Но почему-то сейчас он на них совсем не злился. Не их вина, что они связались с таким остолопом. И не вина В., что он не догадывался о том, как губительно беспокойство. И вообще никто ни в чем не виноват. А кроме того, они наверняка знали, что существует этот бесподобный Эл Рэл и что он сможет вернуть В. его руки. К В. подошли все бородачи и по очереди пожали ему руку.

— Рад, что к тебе вернулись твои драгоценные грабли, — пробурчал Аум, пожимая ему руку. — Только в другой раз гляди, может, так легко и не отделаешься.

Последним руку В. пожал Аул. Он спросил:

— Ты уже понял, где находишься?

В. покачал головой.

— Это Ремонт, — обвел руками Аул довольно вместительный зал. - Здесь можно починить, то есть отремОнтить, все, что угодно, даже человека. Так что тебя отремонтили, с чем тебя и поздравляю.

В. огляделся. Он увидел странную смесь больницы и танцзала. Вроде бы все вокруг сияло белизной и чистотой, и здесь даже была кушетка, очень похожая на больничную койку, но в то же время вдалеке виднелось подобие сцены. Там играла огнями цветомузыка и громоздилась звуковая аппаратура. То тут, то там стояли столики со стульчиками, как в обыкновенном кафе, где иногда дают концерты. Аул перехватил изумленный взгляд В., обозревающего эту странную обстановку.

— Ах, это, — он махнул рукой в сторону сцены. — Сегодня здесь Эл Рэл хозяйничает, других ремонтиров пока нет. А Эл Рэл страсть любит выступать. Вон, гляди, уже готовится, — В. увидел, что Эл Рэл и правда уже был на сцене и возился с аппаратурой. — Может, заглянем вечерком на концерт, — сказал Аул, а потом спросил В.: — Ты готов продолжать?

В. засомневался. Что продолжать? Если речь идет о том, чтобы опять лезть в тот туннель, то он ни за что…

— Ты не понял? — спросил Аул. — Мы же на Базе! Это один из пяти залов, в которых ты еще не был. Осталось четыре. Ты хочешь посмотреть, что в других залах?

В. хотел, конечно, но немного побаивался. В конце концов он решил, что готов идти до конца и готов открыть все одиннадцать дверей. Они распрощались с Эл Рэлом, который не премИнул пригласить их на свой концерт, и вышли из Ремонта. Выходя, В. успел заметить, что на дверИ висит табличка с изображением гаечного ключа.


Глава четырнадцатая. В. увяз

И вот они оказались на Базе. Как обычно, В. увидел совсем не то, что ожидал. Он думал, что перед ними предстанет огромный зал, но База успела сжаться со вчерашнего дня до крохотных размеров, теперь ее всю можно было обойти в десять шагов. Маленький зал был совершенно пуст. И никаких Окон. В. оглянулся в поисках дверЕй, как же без них?

Он увидел только одну дверь напротив. Чудеса! А куда подевались остальные двери? В. не терпелось увидеть, какая табличка висит на той единственной двЕри и он сделал было пару шагов по направлению к ней, но Аус ухватил его за рукав:

— Э-э! Ты куда? ПОд ноги смотри! — сказал он.

ПОд ноги? В. глянул вниз нА пол. Вот так да! Этого еще не хватало! И тут двери! В. увидел в полУ три двери, на одну из которых он чуть было не наступил. Еще один шаг и он угодил бы… кто его знает куда! Ох уж эти двери! Теперь они уже и прямо под ногами! Просто нет никакого спасения от этих дверей!

— Вот из чего тебе предстоит выбирать, — сказал Аул, указывая на три двери в полу. — А ту, — он указал на дверь напротив, — прибережем напоследок. Итак, есть три двЕри, и пятеро сопровождающих. Можно сказать, что Аум уже показал тебе Ремонт, я буду сопровождать тебя за последнюю дверь. Аук, Аус и Аун покажут тебе каждый один из трех залов. Какую дверь ты выберешь первой?

В. задумался. Интересный вопрос! А есть ли разница? И как он может выбирать, когда ничегошеньки не знает о том, что его там ждет? Постойте-ка, а ведь Мистер обещал, что В. просветят насчет этих дверей!

— Думаю, прежде чем ставить меня перед выбором, стоит рассказать мне хотя бы немного об этих дверях, вернее о том, что находится за ними, — резонно заметил В.

— А чего рассказывать, итак все понятно, — откликнулся Аун. — Посмотри на таблички!

В. посмотрел на таблички, но мало что понял. На одной была изображена забавная улыбающаяся рожица, на другой — череп и кости, а на третьей — летящая птичка. Аук хитро глянул на В.:

— Догадался?

Но В. даже приблизительно не мог представить, что означают эти таблички.

— О-о, — Аус закатил глаза, — включай соображалку! Это, — он ткнул в летящую птичку, — Улет. Это, — череп и кости, — Отход. А это, — улыбающаяся рожица, — Детская! Понял?

Соображалка В. работала на полную мощность, но это мало ему помогало. Так, Улет, от слова лететь, летать… Что-то там определенно летает, или кто-то. Хотя может быть, Улет, в перенОсном, так сказать, смысле, и тогда это что-то наподобие Оттяга, только поприятнее. Детская — более-менее понятно. Там дети. Только что они там делают? И что там делать В.? Уж не хотят ли из него сделать нечто вроде нянечки? Череп и кости не сулят ничего хорошего. Пожалуй, туда В. не стал бы заглядывать…

— Чего там выбирать? — вмешался Аум. — Нет никакой разницы — первая… последняя! Так он полднЯ тут копаться будет! Облегчу-ка я вам задачу!

Аум наклонился и сорвал с трех дверей таблички. Затем он отступил назад, и, направив палец на двери, покрутил им в воздухе. Двери в полу стали перемещаться вслед за движением пальца Аума. В. едва успел отпрыгнуть, иначе одна из дверей его непременно зацепила бы. Аум крутил пальцем, а двери хаотично перемещались, пока не перемешались так, что никто уже не помнил, где была Детская, где Улет, а где Отход.

— Вот! — довольно сказал Аум. — Теперь выбирай!

Опять этот Аум вредит В.! Что за противная личность! Но делать было нечего. В. выбрал одну из дверей и ему в провожатые дали Ауса. Они встали прямо перед дверью на полу, которую выбрал В. «Интересно, как же мы войдем туда?» — подумал В. Но все оказалось очень просто. Аус тихонько толкнул дверь ногой и она открылась вовнутрь, или вернее сказать, вниз. Аус сказал: «Сначала ты». В. не хотелось идти первым, но он не стал упорствовать и шагнул в зияющую дыру, выдохнув, зажмурив глаза и чувствуя себя так, словно ныряет в прорубь.

Оказалось, что из В. вышел бы неплохой акробат, потому что он каким-то чудом, перекувыркнувшись через голову, сумел приземлиться на зеленую мягкую траву. Аус тоже оказался рядом, свалившись с небес.

— Ффух, слава богу, — выдохнул Аус, — Отход не мне достался.

— А где же мы? — спросил В.

— Это Улет, — коротко ответил Аус. В. огляделся по сторонам и увидел бескрайнее зеленое поле — настоящее изумрудное море без конца и края. Аус ухватил В. зА руку.

— Надо бежать, — сказал он.

— Да? — засомневался В., но Аус с такой силой потащил В. за собой, что тому пришлось подчиниться. И они побежали. Причем Аус нЁсся как заправский спринтер. В. едва поспевал за ним, но в то же время не мог не любоваться сильным и изящным бегом Ауса. Такие широкие шаги! И как это ему удается? Тут В. заметил, что и сам он бежит довольно размашисто. Аус тем временем набирал скорость. В. не мог поверить, что человек может так быстро бежать. И тем более он не мог поверить, что так быстро бежать может он сам! Мало того, Аус стал еще и как-то чуднО подпрыгивать, и В. пришлось подпрыгивать вместе с ним.

Вот они сделали невообразимо длинный шаг, а за ним сразу протяжный прыжок. Как высоко! А потом еще выше, и еще выше… В. чувствовал себя так, словно на ногах у него пружины. Ему и боязно было (что станется, если Аус отпустит его руку?) и в то же время какой-то детский восторг проснулся в нем. Он почему-то чувствовал, что для него это естественно — так странно бежать и так высоко прыгать. Словно когда-то он хорошо умел это делать, но потом по какой-то причине забыл свое умение. Их прыжки стали высокими и долгими, и каждый раз на самом пике прыжка В. чувствовал, как сердце сладко ухает. В. не знал, как это у них получается, но несомненно на какое-то время они преодолевали земное притяжение и почти летели, как птицы. Летели? Так вот почему Улет! Но неужели они и в самом деле взлетят?

Но у В. не осталось времени, чтобы поразмыслить над этим, потому что внезапно зеленое поле закончилось, и они с Аусом обрушились в пропасть, причем Аус предательски отпустил руку В. В. хотел было закричать от ужаса, но что-то в нем всеми силами воспротивилось падению, и, В. завис в воздухе, словно кто-то удержал его. Замерев от страха, В. смотрел в пустоту под собою. Внизу были облака, похожие на серый туман. В. помотал ногами. Это было самое странное и самое восхитительное ощущение, что он когда-либо испытывал в своей жизни — вот так висеть. Рядом с ним, улыбаясь, парил Аус.

— Как тебе? — спросил он В.

В. хотел бы подобрать слово, выражающее его чувства, но эпитеты «чудесно», «бесподобно» и так далее меркли перед тем упоительным ощущением собственной невесомости, что владело им сейчас.

— Летим? — сказалАус.

Летим? А В. еще и летать умеет, не только неподвижно висеть? В. сделал несколько неловких движений, но потом сумел каким-то образом настроить свое тело и переместился в воздухе!

И они полетели. Куда — В. не знал, он доверился Аусу и весь отдался наслаждению полетом. В. мог и кувыркаться в воздухе, и парить, раскинув широко руки, подставив лицо ветру, а мог даже перевернуться нА спину и все равно при этом лететь. В. попробовал все вышеперечисленное и еще пару штучек. Аус с понимающей улыбкой следил за его выкрутасами.

До некоторых пор под их ногами расстилались облака, но потом серая дымка развеялась и внизу появилась земля. В. увидел причудливую мозаику из изгибов рек и четких линий дорог, из прямоугольников городских улиц… «Каким правильным и упорядоченным кажется все отсюда, и в какой повергаешься хаос, когда пребываешь там, внизу», — подумал В. Ему и вспоминать не хотелось о том, что когда-то и он жил там, в этих домишках, которые отсюда кажутся всего лишь крохотными пуговками на сером бархате. «Неужели это возможно? Неужели это я лечу как птица?» — задавался вопросами В. и сам не верил в то, что с ним происходило. «Вот оно! Это оно! То самое, о чем я всегда мечтал!» — думал он и в следующий момент ему хотелось кричать во весь голос от восторга.

Аус спокойно летел рядом с В. Наверно, для него это было обычным делом. «Мы можем лететь так быстро, как захотим, — сказал он В. — Попробуй!». И В. попробовал. Он мчался вперед, как торпеда, но странное дело, при этом не испытывал никаких физических неудобств, словно его тело было окружено невидимой защитной оболочкой. В. только чувствовал приятный легкий ветерок на своем лице.

Картины внизу молниеносно сменяли одна другую. Только что внизу зеленели поля, и вот В. и Аус уже видят заснеженные верхушки гор, а потом — желто-рыжие степи. Только что слепил глаза сверкающий белый цвет, но тут же его сменили терракотовые оттенки. Под ногАми простиралась каменистая пустыня. Здесь тоже появились горы, только не сине-черные, а красные, иссушенные солнцем. Аус и В. спустились чуть ниже и замедлили полет. Они облетели одну каменистую гору, а потом обогнули вторую… Тут В. ахнул от удивления. Он не ожидал увидеть ничего подобного — прямо в камне был выбит целый замок со множеством колонн! В. смог по достоинству оценить красоту этой картины: величественный древний храм, высеченный в скале, на фоне совершенно безлюдной пустыни. В. облетел храм со всех сторон и даже заглянул под его своды. Внутри было темнО и прохладно.

В. опять вылетел на свет. Теперь солнце слепило глаза, но все равно вид был прекрасен. В. подумал о том, что только полет позволяет ему оценить неповторимую прелесть этого места. «Интересно, — размышлял В., — а как бы я себя чувствовал, если бы оказался здесь в качестве простого туриста?» Тогда бы он уж точно не смог увидеть крышу каменного дворца и не смог бы разглядеть, что за поворотом угадываются очертания высеченных в скАлах зданий. Тогда бы он не смог молниеносно приближаться к дворцу и так же молниеносно удаляться. Он ползал бы как муравей у подножья этих колоссов, постоянно задирая голову вверх в безуспешных попытках хоть что-нибудь разглядеть.

В. подлетел ближе к скАлам и увидел, что здесь был целый город в кАмне. В. спустился ниже, он почти касался ногами почвы, но ступить на землю почему-то опасался. Аус повсюду следовал за В., словно молчаливый ангел-хранитель. В. облетел полуразрушенную колоннаду, побывал в древней гробнице, и заглянул еще в какие-то здания, назначение которых ему было неизвестно. Это место было заброшенным, таинственным и потусторонним. В. никогда раньше не видел ничего подобного. «Интересно, — подумал В., - а где же все-таки мы?» До того В. был так увлечен полетом, что не задавался подобным вопросом, но теперь он не на шутку разволновался — может быть, он бесстрашно исследует иной мир? Или все это только иллюзия?

— Где мы? — спросил он Ауса.

— Ты имеешь в виду — на Земле ли мы? Да, это Земля. И эти скалы самые настоящие, земные.

— Но я никогда ничего не слышал о таком городе!

— Странно, это место достаточно известное, — сказал Аус.

— А почему мы прилетели именно сюда? — спросил В.

Аус пожал плечами:

— Почему бы и нет? Мне здесь нравится.

В. был согласен с Аусом. Ему тоже понравился каменный город.

— Мы можем отправиться в любую точку Земли, — добавил Аус. — Если знаешь точно место назначения, то можешь добраться до него за пару минут.

В. все еще сомневался. Неужели все это реально? Он коснулся рукой одной из каменных колонн. Настоящая колонна, неоспоримо твердая и каменная. Определенно, это ему не снится. А может быть, и снится, только сон чересчур уж достоверный. Подобного рода размышления — что реально, а что нереально — почему-то отяготили В., причем в прямом смысле. Он ощутил, как его словно тянет к земле. До того он порхал как мотылек, а тут вдруг стал тяжелым, как летающий слон. В. хотел вернуть былую легкость, но не мог. Медленно, но неумолимо он приближался к земле… И вот уже его ноги коснулись каменистой почвы. Такой твердой, такой реальной земли… В. это не понравилось. Он попытался взлететь, но ничего не получилось. Он даже подпрыгнуть не мог как следует.

В. чувствовал себя так, словно его сковали невидимые пУты, которые не давали ему взмыть в небо. Мгновенно он стал прежним В., таким, каким был всегда — тяжелым, как камень. У В. забилось сердце. Если судить по недавним событиям, его провожатым нет никакого дела до его персоны. Пожалуй, если В. так и не сможет взлететь, Аус не колеблясь бросит его посреди безлюдной пустыни. И В. не останется ничего другого, как сгинуть в этом пылающем каменистом аду. Тут В. заметил, что его тело уже не испытывает прежнего нерушимого чувства комфорта. Наоборот, сейчас В. в полной мере ощутил сушь и духоту, царившие здесь. Откуда-то с небес спустился Аус.

— Что, увяз? — спросил он В., показывая на его ноги. В. кивнул.

— Вообще-то, — добавил Аус, — в первый раз не рекомендуется касаться земли.

В. только развел руками.

— Что ж ты молчал? — с досадой спросил он Ауса.

— А интересно было посмотреть, — усмехнулся Аус, — получится у тебя взлететь или нет.

— Посмотрел? — злобно спросил В., неловко прыгая на одной ноге в отчаянных попытках оторваться от земли. — Доволен?

Аус пожал плечами.

— И что мне теперь делать? — проворчал В.

Аус опять пожал плечами. В. аж похолодел. Как это он может так равнодушно пожимать плечами?

— Идиот, — сквозь зубы проскрежетал В. — Неужели нельзя было предупредить?

Аус надменно взмыл в небо.

— Ты это брось, — проговорил он свысока, причем «свысока» в прямом смысле. — Это тебе не поможет.

— Вот здорово! — саркастически ухмыльнулся В. — А что же мне поможет?

Казалось, Аус колебался — то ли ответить на вопрос В., то ли гордо удалиться.

— Все очень просто, — все же заговорил он. — Найди, что тебя держит, и отпусти это. Тогда и взлетишь.

Что держит? Это он серьезно? В. оглянулся в поисках крючка, или веревки. Хотя наверное Аус скорее имел в виду нечто нематериальное. Вот еще задачка! Что же держит В.? Он вспомнил, что его падение началось с того, что он засомневался в реальности окружающего мира. Так его держат сомнения? Очень может быть. В. попытался «отпустить сомнения». Он стал убеждать себя: я не сомневаюсь, я не сомневаюсь, не сомневаюсь…. Я уверен, что этот мир реален… В. на все лады уверял себя в несомненности и реальности мира, но легкости ему это не прибавило. Он по-прежнему не мог и на полметра оторваться от земли. Казалось даже, что от подобных самоувещеваний В. стал еще тяжелее.

Постойте-ка! А не сделать ли все наоборот? Может быть, нужно убедиться в нереальности мира? То есть вести себя так, будто все происходящее — не более чем сон? Если подумать, то именно так поначалу В. и воспринимал все эти полеты — как волшебный сон. В. попробовал и это. Он бегал, подпрыгивая, и одновременно стараясь себе внушить, что он всего лишь грезит наяву. И это ему не помогло. Очевидно, сейчас В. уже никак не мог поверить, что происходящее — только сон. Более всего, видимо, потому, что ужасно боялся, что Аус бросит его одного в пустыне.

Но Аус парил неподалеку, наблюдая за неуклюжими попытками В. Когда В. вконец измотался из-за безуспешных стараний, Аус спустился с небес (опять же не в переносном смысле) и приблизился к В.

— Это тебе тоже не поможет, — указал он пальцем на мокрую от пота рубашку В. — Где начинаются труды, там заканчиваются полеты.

В. оставалось только плюнуть в сердцах. Что ж все так сложно!

Аус же, словно издеваясь над В., чуть приподнЯлся над землей и «прохаживаясь» туда-сюда, а вернее паря туда-сюда, глубокомысленно вещал:

— Для осуществления действия необходима уверенность в том, что: первое — хочешь, второе — можешь и третье — вправе сделать то, что задумал.

Повторяй за мной: Я хочу летать!

— Хочу летать… — эхом откликнулся В.

— Я могу летать!

— Могу летать…

— И наконец, что тоже немаловажно, я вправе летать!

— Я вправе летать! — закончил В. После воодушевляющей речи Ауса В. повеселел немного, но на этом эффект исчерпывался. В. не мог взлететь, как бы он там не «хотел, мог, был вправе» и так далее.

— Мда, дела, — почесал затылок Аус.

— Что же делать? — уныло спросил В.

— Есть еще варианты, — медленно проговорил Аус. — Слыхал я, кому-то пришлось вот так же однажды со скалы прыгать, — В. округлил глаза. — Только не помню, чем там дело кончилось, взлетел тот неудачник или нет…

В. умоляюще смотрел на Ауса. Придумай же что-нибудь!

— Вспомнил! — воскликнул Аус. — Нужно имитировать полет с достаточной степенью уверенности!

Достаточная степень уверенности? Только не это! Аус оказался поклонником сомнительных теорий Верьяда Верьядовича!

— Ты знаком с Верьядом Верьядовичем? — серьезно спросил Ауса В.

— Нет, — так же серьезно ответил Аус. В. очень сомневался в правдивости его ответа. Но Аус отрицал свое знакомство с Верьядычем. И он не смог вспомнить никакого другого способа заставить В. взлететь. Делать нечего, пришлось В. опять «имитировать с достаточной степенью уверенности», только в данном случае это относилось к полету, а не к преодолению расстояния (хотя, может быть, это одно и то же?).

В. старался как мог. Он лег животом на камни, и, разведя руки в стороны, пытался представить, что и в самом деле летит. Он летит… Только бы вспомнить это ощущение полета. В. не так-то часто приходилось летать. Только во сне в далеком детстве и здесь, в Улете.

Но как же в самом деле весело летать, и так просто парить, когда ты там, в небе. Летать легко, очень легко. Трудно только взлететь. Но я не взлетаю, я уже лечу. Я лечу! Я свободен! Я действительно могу летать, я могу! Я знаю, как это делается — это так естественно и легко, все равно что плыть по водной глади — кажется, только что ты шел камнем на дно, но вот непостижимым образом удержался на поверхности и уже не можешь утонуть. И я хочу летать! О, как я хочу летать! Пожалуй, ничего другого я так не хочу. И я, конечно, вправе летать. Кто предписал мне всегда ползать по земле? Разве мне нужно чье-то разрешение, чтобы быть свободным? Я сам наделил себя правом летать и я знаю, что мой полет никому не помешает, так почему бы мне не летать?

В. открыл глаза. Он парил над землей! Наконец-то, наконец у него хоть что-то получилось! И не пришлось даже жертвовать ни одной из конечностей! Боясь опять коснуться земли, В. осторожно взмыл чуть повыше, и еще выше… и вот он уже в небе, снова легкий и невесомый, как пушинка! Как ему это удалось, он и сам не знал! Пожалуй, В. сомневался, что сможет повторить этот трюк еще раз, но все же он смог взлететь!

Аус присоединился к В. и они полетели прочь от каменистой пустыни. Не прошло и пяти минут, как они вернулись на зеленое поле и там нашли дверь на Базу и вышли в нее, покинув Улет.


Глава пятнадцатая. У взрослых есть семья

На Базе В. увидел, что дверь, из которой они вышли, уже переместилась на стЕну, и им не пришлось, таким образом, при возвращении кувыркаться через голову. На полу оставались еще две двЕри. Бородачи выделили В. в провожатые Ауна и отправили их за следующую дверь. И снова В. вынужден был войти в дверь первым. Он опять сделал невероятный кульбит и приземлился, только на сей раз не на мягкую траву, а на твердый асфальт…

Они оказались на улице города. В. огляделся и сразу понял, что это тот самый город, где он жил с самого своего рождения. В. недоуменно посмотрел на Ауна и хотел спросить, не ошиблись ли они дверью, но Аун прижал палец к своим губам, жестом показав В., что тот должен молчать. В. не понял, почему нельзя было говорить, но подчинился и промолчал. Он не знал, что делать, а Аун ничего ему не говорил, только молча стоял рядом. «Тоже мне провожатый, — подумал В. — Толку как от козла молока! Ничем не лучше Ауса. Впрочем, зачем мне проводник? Ведь это мой родной город, который я очень хорошо знаю». ПонЯв это, В., предоставил Ауна самому себе и зашагал по улице. Аун молча последовал за В. «Зачем мы здесь? — думал В., идя по городу. — Наверное, мы должны здесь что-то найти? Но что? Ума не приложу! Очередное странное приключение!»

Улица была хорошо знакома В. и он знал, куда она ведет. Они минуют пару кварталов, и выйдут на большую площадь. Что ж, В. не прочь прогуляться. Он чувствует себя вполне спокойно. Или нет? Что-то стряслось с этим городом. Что-то неуловимое произошло, что-то непонятное, но страшное. Неопределенная угроза повисла в воздухе. Навстречу В. попадались обычные вроде бы люди, но вели они себя необычно. Каждый, проходя мимо, кидал на В. недобрый взгляд, от которого В. становилось не по себе. Он боялся даже смотреть им в глаза, в которых читалась откровенная ненависть. В. невольно съежился. Он пОднял воротник пиджака, пытаясь хоть как-то прикрыть лицо, но это мало ему помогло — В. по-прежнему чувствовал на себе злобные взгляды прохожих.

И не только люди возненавидели В. Сам город, казалось, восстал против него. Воздух загустел и давил на В. нестерпимой духотой. Дома грозно нависали, будто грозили обрушить на В. бетонные плиты. В. кожей чувствовал тяжесть и ненависть, окружавшие его. Он хотел спрятаться, зарыться в землю, укрыться от этих пронизывающих взглядов. За что, за что они его так ненавидят? В чем он провинился?

В. не понимал, что произошло за время его отсутствия. Может, его объявили преступником? Но нет, это невозможно, с какой стати? Да В. и сам чувствовал — не в том было дело. Он словно бы нес на своем лбу пылающее огнем клеймо, по которому каждый встречный признавал в нем чужака. В. пытался себя уверить, что происходящее это всего лишь игра его воображения, но он никак не мог избавиться от липкого холодного страха. Аун все так же молча шел рядом.

Они прошли мимо кучки подростков, которые покуривали на углу. В. Искоса посмотрел на них и уже без удивления обнаружил, что подростки пристально его разглядывают. В. услышал, как они выкрикивают вслед ему оскорбления. «А вот это мне уже не почудилось», — подумал В., и это соображение не прибавило ему уверенности. Навстречу В. шла молодая женщина в сером элегантном пальто и сапОжках на каблучках. Она выглядела утонченной и воспитанной, но это не помешало ей зашипеть на В., как кошка. «И это мне тоже не пригрезилось», — сказал себе В. Впрочем, вскоре он уже смог окончательно развеять свои сомнения.

Каждый, кто встречался В., пытался как-то задеть его. В. уже нарвался на пару пощечин от немолодых дам, один юноша, по виду студент, проходя мимо, дал ему сзади пинка, а маленькая собачонка укусила зА ногу. Развитие событий могло приобрести непредсказуемый поворот, потому В. свернул во двор одного из домов. На счастье В. здесь никого не было. В. был совершенно один. Один, один… один! Тут В. осенило: Аун исчез! Этот факт окончательно выбил В. из колеи. Он присел в смятении на лавочку, и попытался сообразить, как теперь ему вернуться в Дом? Наверное, нужно найти дверь, через которую он попал сюда? Дверь на Базу? Или же нужно найти сам Дом — то серое пятиэтажное здание, к которому его привел Мистер? Но что так, что эдак, ему снова необходимо найти дверь!

Как же ему идти по улице, если на него набрасываются обезумевшие горожане? В. пОднял воротник повыше — авось, удастся остаться незамеченным. Он пожалел, что у него нет шляпы, которую он мог бы надвинуть на глаза. Ждать помощи было неоткуда и В. в одиночестве отправился на поиски двЕри. Он старался держаться в тени домов и не попадаться на глаза людям. Он миновал то место, где они с Ауном появились в городе, но никакой двЕри там не нашел. Значит, нужно все-таки отыскать не дверь, а пятиэтажное здание! В. зашагал по улице, которая, как он думал, должна была привести его к тому месту, где находился Дом.

Но тут он обнаружил еще один неприятный момент: он, кажется, заблудился. Он не мог заблудиться городе, где знал почти каждый дом, но тем не менее это было так. Вроде бы улицы были те же, и все же В. никак не мог сориентироваться, он словно бродил по кругу. А хуже всего то, что он начал забывать Дом, воспоминания о нем становились все более смутными. Казалось, что и База, и сам Дом всего лишь приснились В. и теперь исчезли без следа. «А был ли Дом?» — мелькало иногда в голове у В., и он ужасался этой мысли, ужасался тому, что может поверить этому предательскому голосу, который становился все громче и настойчивее. Город словно говорил с В., убеждая его в том, что никакого Дома никогда не существовало.

«Все это только приснилось тебе», — сказала серая кошка, перебежавшая В. дорогу. «Ничего не было», — сказал нетрезвый мужчина, дыхнув на В. перегаром и бросив ему пОд ноги окурок. «Не бывает никаких Домов», — сказала седая старушка, сверкнувшая потусторонним взглядом на В. из-под очков с треснувшими стеклами. «Ты никогда не был другим, мир никогда не был другим, все одно и то же, везде одно и то же, всегда одно и то же», — говорили неслышно встречавшиеся В. люди. Они не произносили этих слов, но В. все же слышал их, слышал так же ясно, как если бы прохожие кричали это ему прямо в уши.

«Ты такой же как мы, такой же как мы, такой же, как мы!» — слова гипнотизировали В. и он, понимая, что пропадает, понимая, что эти слова — ложь, тем не менее начинал верить им. Он отчаянно сопротивлялся, пытаясь изо всех сил помнить, но все же он забывал и забывал. «Будь как мы, думай как мы, живи как мы…» — твердили ему голоса, и В. уже соглашался с ними, сам не зная, как это случилось и когда. «Да, да, да — отвечал он им, — я такой же как вы, такой же как вы, такой же как вы… Я никогда не был другим… Мне все приснилось… Не бывает никаких Домов! Это просто мечты… только мечты… Ничего не было! Ничего нет! Нет Дома, и нет Мистера, и Тривик тоже нет, и светозарного Эл Рэла, и бородачей… А я не могу летать. Люди не летают. Смешно! Как такое можно было вообразить! Ничего не было…» И В. смеялся сам над собой. Но все же какая-то часть его еще помнила о Доме, и эта часть ужасалась, наблюдая, как В. погружается в пучину забвения.

На один ничтожный миг в голове у В. прояснилось и он осознал, что пропадает. Он метался по улицам в отчаянных попытках найти Дом, но безуспешно. Ему вспомнился Аун и В. мысленно пожелал ему «всяческих благ». «Вот обормот, — думал В., - на что только тебя снарядили в провожатые!» А потом он еще думал: «Что же мне делать?» — и не находил ответа на этот вопрос. Но пока у В. были силы, он шел по городу, надеясь, что Дом каким-нибудь чудом отыщется. Но чем дольше В. блуждал по городу, тем туманнее становились воспоминания о Доме. Зато горожане теперь не обращали внимания на В. Их злость сошла на нет, потому что теперь В. перестал быть чужаком. Он стал таким же как они.

В. устал от бессмысленной беготни и остановился посреди улицы, надеясь, что на него вдруг снизойдет озарение, но напрасно — ничего путного в голову не приходило, В. не знал, как вернуться в Дом. Зато В. увидел в толпе знакомое лицо. Может ли это быть? Ведь это его отец!

Отец В. куда-то шел торопливой походкой. В. преградил ему дорогу и сказал:

— Здравствуй, отец!

Отец посмотрел на него рассеянным взглядом и, ни капли не обрадовавшись их встрече, несмотря на то, что они не виделись уже несколько лет, сказал только:

— А, это ты… здравствуй…

В. даже показалось, что отец хочет обогнуть его, как досадное препятствие, и пройти мимо. В. засомневался, уж не обознался ли он, но тут отец спросил его:

— Как ты, В.?

На подобный вопрос В. ничего другого не оставалось ответить, как что-то вроде «я нормально».

— Хорошо, хорошо, — сказал отец, и В. понял, что тот даже не слышал его ответа. Казалось, отец чем-то озабочен и куда-то спешит.

— Пойдем, — сказал вдруг отец, опомнившись. Он взял В. пОд руку и куда-то повел.

— Куда мы идем? — спросил его В.

— Ко мне… ко мне домой… — пробурчал отец.

— К тебе? — удивлялся В. — Ты теперь здесь живешь? Когда ты переехал?

— А, — махнул рукой отец, — это неважно…

Они зашли в подъезд какого-то дома и поднялись на третий этаж. Отец открыл дверь ключами и они вошли в квартиру. Все было совершенно обыкновенно — обычная городская квартира — и все же В. не мог избавиться от нехорошего чувства. Но почему ему так нехорошо, он не мог понять.

Отец скрылся где-то в глубине квартиры и потом объявился с целой кипой бумаг в руках.

— У меня куча дел, не представляешь, как я устал! Я совсем зашиваюсь, — и отец тяжело вздохнул. В. промолчал.

— Вот! — сунул ему под нос бумаги отец. — Видишь? Это все мне! Я не сплю и не ем, а они все не кончаются. День ото дня бумаг становится только больше. Видишь?

В. кивнул.

— Пойдем, пойдем, я тебе покажу, — позвал его за собой отец. Они прошли в комнату. В. увидел здесь стопки обтрепанных бумаг. Они громоздились повсюду в виде неустойчивых башен, грозивших обрушиться на того, кто проходил мимо.

— Вот, вот они! — вскричал отец. — Видишь, сколько их? А еще вчера этого не было! — и он разрушил рукой одну из башен. Бумаги разлетелись по всей комнате.

— Нет, я не могу! — вскричал отец. — Не могу! Не могу! Я с ума сойду от них! Что же мне делать? С утра до вечера я ни черта не вижу, кроме этих треклятых бумаг! Ничего кроме поганой макулатуры! Я не могу, не могу! — и отец застонал.

В. молчал. Он почему-то не чувствовал жалости к отцу, но только раздражение. «Когда же ты замолчишь?» — думал В., но отец не унимался. Он все жаловался В. на свои беды, а В. ничего другого не оставалось, как только слушать. Он слушал, но не чувствовал сострадания. Он негодовал. Ему был неприятен и отец, и все его бумаги. «Неужели ему не о чем больше говорить? — спрашивал себя В. и сам же себе отвечал: — Да, не о чем. И, вероятно, не только со мной, но и с любым другим. Проблемы — это все, что осталось в его жизни. Вся его жизнь это одна большая проблема, и больше ничего». И В. понимал, что ему нечего сказать отцу. Он мог бы поведать ему о всех невероятных чудесах, что случились с В., но разве отец стал бы слушать?

Чем дольше говорил отец, тем хуже себя чувствовал В. Он уже пожалел тысячу раз о том, что встретил отца. В. хотелось послать отца ко всем чертям вместе со всеми его бумагами, но В. не мог. Почему? Он не знал. Словно его рот был на замке, но от молчания ему становилось еще хуже. Хотя В. и сам недоумевал, почему он пришел в такое раздражение, подумаешь, отец немного не в себе, чего тут страшного? Но В. не мог себя пересилить. Он чувствовал, как растет внутреннее недовольство и В. должен был рано или поздно на кого-то или на что-то излить это недовольство. На отца ли, за то, что он так погряз в своем беспокойстве, что забыл обо всем на свете, на судьбу ли, за то что наградила В. таким родителем, или, скорее, на себя самого, за то, что он не может любить и почитать отца так, как надлежит сыну. Он и стыдился того, что так плохо думает об отце, и негодовал на отца за то, что тот не замечает смятения В., но самым сильным из всех чувств В. было желание поскорее избавиться от этого человека, который так утомил В. своим беспокойством.

Беспокойством, беспокойством… беспокойник! Что за беспокойник такой вспомнился В.? Откуда это? Ах да! Дом! Он же искал Дом! И тут В. понял, что начисто забыл о Доме. В. догадался, что за нехорошее чувство овладело им едва он только шагнул за порог отцовской квартиры — это чувство было страх! Страх забыть навсегда о Доме. В. потихоньку попятился к двери, размышляя о том, как бы поделикатнее отделаться от отца и поскорее улизнуть отсюда. Но отец словно почувствовал, что В. норовит сбежать, и вцепился в его руку.

— Поможешь мне? — заискивающим голосом спросил он.

В. бесило и то, что говорил отец (ему казалось, что отец хотел свои проблемы навесить и на В.), и то, как он говорил (по мнению В., отец намеренно преувеличивал, словно бы от помощи В. зависела его жизнь). В. хотелось развернуться и убежать, но он ответил:

— Конечно, помогу…

И они сели нА пол и погрузились в бумаги. В. пришлось что-то переписывать, перечитывать, пересчитывать. Он все думал: еще эту последнюю, и я свободен, но бумагам не было конца. В. уговаривал себя как мог, убеждал, что его помощь необходима отцу, что от него не убудет, если он немного посидит здесь и покопается в этих бумагах, но в глубине души он знал, что лжет себе.

Он чувствовал: то, что он делает — неправильно. Он ясно видел, что в этих бумагах нет никакого смысла, видел, что занимаясь такой ерундой, он и сам теряет ясность рассудка и что от его помощи не будет никакого проку, но наоборот — всем будет только хуже, потому что отец, возрадовавшись свалившейся на него подмоге, еще глубже погрязнет в этом болоте, и потому что сам В. через каких-то пару часов окончательно потеряет то единственное, что ему действительно дорого, окончательно потеряет надежду вернуться в Дом — все это В. знал, но он ничего не мог поделать. Ему хотелось, как маленькому ребенку, вскочить и прокричать: «я не хочу!», но он не был ребенком. Он был взрослым, а у взрослых есть ОБЯЗАТЕЛЬСТВА, у взрослых есть СЕМЬЯ, у взрослых есть ЧУВСТВО ДОЛГА.

И В. ощущал, как эти пУты связывают его все туже, как удавка сжимает его шею… Он не мог понять, почему такое простое действие, как необременительная помощь отцу, оказывает на него такое опустошающее воздействие. Словно даже простой разговор с отцом переносил его к давно пройденному этапу в его жизни, к которому он никогда не хотел бы возвращаться, словно только увидев отца, В. снова стал тем В., каким он был раньше: взрослым В., важным В., В., занятым неотложными делами, В., который должен работать, В. который никогда и слыхом не слыхивал ни о каких чудесах, В., который никогда не видел Дома… В. стал таким, каким привык быть раньше, а именно — он стал таким, как его отец. Словно в глазах отца была магическая сила, которая разом втиснула В. в нелепый картонный шаблон, за рамки которого В. не мог вырваться.

В. окончательно забыл о Доме, а все волшебство, обретенное им там рассеялось. В какие-то мгновения В. вспоминал о Доме, и тогда он думал, что предпочел бы остаться там безруким инвалидом, чем быть здесь целым и невредимым. А потом он снова забывал… И так он боролся за то, чтобы помнить, за то, чтобы верить. Неизвестно, что прИдало ему сил, но В. поднЯлся и бросил на пол бумаги, которые держал в руках.

— Я ухожу! — сказал он отцу.

— Уходишь? — не понял отец. — Как уходишь? Ты не можешь уйти!

— Могу! — ответил В. — Могу и уйду!

— Я тебя не держу, — усмехнулся отец, — только куда же ты пойдешь?

— Я хочу вернуться в Дом!

— Что за Дом? Не мели чепухи!

— Это не чепуха! — вскричал В. — Дом есть и я там был. И я снова вернусь туда!

— Ну, ну, — успокаивающе протянул отец. В. понял, что отец воспринимает его пылкую речь только как детский лепет и не более. Это его взбесило:

— Дом есть! И еще много чего есть на этом свете, ты и сам бы это понял, если бы хоть на миг оставил свои бумажки в покое!

— А ты что думаешь, — со слезами на глазах спросил отец, — думаешь, мне нравится этим заниматься? Думаешь, я без ума от этой макулатуры? Да я каждый день только и мечтаю о том, что избавлюсь от нее!

— Так брось этот мусор ко всем чертям!

— Э нет, — отец посмотрел на В. как на опасного сумасшедшего, — я не могу. Я не хочу пО миру пойти. Каждый должен работать, чтобы прокормить себя. Кто обо мне позаботится? Не ты же! Я слышал, какой ты выкинул фортель. — он смотрел на В. усмехаясь. — Бросил все — работу, невесту, квартиру! И что теперь? Что? Смотрю на тебя и ничего не вижу. Ничего в тебе не осталось. Раньше ты хоть что-то из себя представлял, а теперь что? Одна фикция…

Что ты доказал, что ты нашел? Где оно, где твое достояние? Покажи его мне! Покажи! Может, ума у тебя прибавилось? Так этого я не заметил. Или, может, ты добрее стал? Этого тоже не наблюдается. Или ты сокровище какое нашел, так где оно, где? Покажи мне его! Нет у тебя ничего! Ничего! — кричал отец, сверкая глазами. — Ты нищий голодранец! Хочешь, чтобы и отец твой стал таким же? Хочешь, чтобы я, как ты, побирался на старости лет? Этого ты хочешь? Так ради чего мне так страдать, объясни мне! Ради чего?

В. смотрел на отца и понимал, что только зря потратил силы, пытаясь подвигнуть отца на поиски свободы. Как объяснить ему в двух словах то, что В. осознал за многие годы тяжких раздумий? Как вдохновить его на подвиг, на который он, очевидно, не был способен? Почему В. так желал, чтобы и отец изменился и почему так ненавидел его за то, что тот и слышать не хотел ни о каких изменениях? Может быть, потому, что отец воплощал собой то старое «я», от которого В. так хотел избавиться. Может быть потому, что пока существовал этот образ, по подобию которого вылепили и В., пока отец оставался там, откуда В. с таким трудом вырвался, В. не мог измениться и по-новому взглянуть на мир. Словно встречаясь со своим отцом, он вынужден был опять преодолевать этот путь в миллион милль, разделяющий его прошлое и настоящее.

В. смотрел на отца и думал о том, что единственный разумный выход — оставить отца в покое. Хотя даже если он уйдет сейчас, это мало что изменит. Он должен был отбросить свое прошлое и, очевидно, он должен был навсегда расстаться со своим отцом, но В. сомневался, что способен на это. Даже если он никогда не встретится с отцом, он не избавится от его влияния. Только сейчас В. понимал, как глубоки эти корни, и сколько он впитал бессознательно от своего родителя. Все, что был в отце — было и в самом В.: мелочность, суетливость, беспокойство, страх…. Он видел отца и видел в нем свое отражение. Даже если В. навсегда разлучится с отцом, что это изменит?

Отец рухнул без сил на колени, словно обличительная речь опустошила его. Он закрыл лицо руками. И этот жест был знаком В., он сам часто так закрывал лицо руками. И он знал, что выражает этот жест: отец чувствует себя одиноким и беспомощным. Отец страдает сейчас, и будет страдать завтра, и будет страдать еще неизвестно сколько. В. знал, что такое эта жизнь — беспросветная и невыносимо скучная, тягучая и топкая, как болото. Но как помочь отцу выбраться из этого болота? Чем В. может помочь своему отцу?

Ничем, разве только тем, что сам попытается не быть таким. Попытается жить по-другому. В. смотрел на отца и думал о том, что любит его, как самого себя. Но быть таким, как он, В. больше не мог. И изменить отца он тоже не мог. Одно только оставалось В. — уйти не прощаясь и не оборачиваясь.

И он ушел. Вышел из квартиры и спустился вниз по лестнице. Сейчас В. четко помнил о Доме. Он даже не сомневался, что сможет найти дверь. Он нисколько не удивился тому, что на улице его ожидал Аун. Когда В. подошел к нему, то обнаружил, что рядом с Ауном в воздухе висит дверь. Что это за дверь, В. уже знал. Они вошли в нее и оказались на Базе.


Глава шестнадцатая. Я могу играть в Большой Бум!

В. встретили улыбающиеся бородачи. Аум спросил, явно издеваясь:

— Понравилось?

В. не знал что ответить, понравилось — не понравилось, эти понятия здесь были неприменимы. Без сомнения, В. испытал боль, но в то же время обрел понимание. Боль ему не нравилась, а понимание нравилось, так что же он мог ответить на вопрос Аума?

— Ты уже понял, что это был Отход? — спросил его Аун, а Аук добавил:

— Отход — это Оттяг наоборот!

— Угу, — подхватил Аус, — если в Оттяге находишь то, что хочешь найти, то в Отходе находишь то, что не хочешь находить никогда. Или что-то вроде этого. Впрочем, и то и другое одинаково полезно.

Полезно? Пожалуй, может быть, и полезно, но В. предпочел бы держаться от этих дверей подальше: и Оттяг, и Отход ему одинаково не понравились — слишком уж много не очень приятных чувств довелось ему там испытать.

— Я думаю, у него ум за разум зашел, ему срочно нужно наведаться в Детскую, — улыбаясь проговорил Аук.

В. вздохнул. Еще целых две двЕри осталось! Этот факт и радовал, и огорчал одноврЕменно. Что ж, пусть будет Детская! И В. без колебаний шагнул в дверной проем. И тут не обошлось без переворота через голову, но под ногами было что-то мягкое…

Здесь тоже была зеленая травка, как в Улете, и так же светило яркое солнце. Вдалеке В. увидел лес из высоких деревьев, который показался ему таинственным и полным чудес. Так славно гулять по такому лесу! Рассматривать причудливые тени от дубов, вдыхать аромат игольчатых лапок сосен, гладить белые стволы берез… Ему захотелось поскорее оказаться в том волшебном лесу. В таких лесах водятся… кто? Может быть, волки, а может быть, гномы или феи. Жаль, что В. никогда не видел фей. Или видел? Сейчас он смутно припоминал, что однажды, много лет назад, он разглядел в траве что-то маленькое и юркое. Оно выглянуло из-за старого пня и тут же скрылось. Но В. успел заметить колыхание тончайшего розового шелка. Наверняка это была настоящая фея! Почему она испугалась В.? Они бы подружились…

Тут В. очнулся. Что это с ним происходит? Какие еще феи? Он повернулся к Ауку и хотел было задать ему вопрос о своих странных мыслях, но его вниманием целиком завладело необычайное преображение Аука, который терял свою бороду — волосы то ли выпадали, то ли врастали внутрь. Еще миг — и у Аука совершенно гладкое и розовое лицо. Волосы у Аука до того были короткими и жесткими, а теперь они закудрявились и мягкими вОлнами обрамляли милую пухлощекую мордашку. При этом Аук весь съежился, и стал крохотным — В. по пояс. Под конец всех этих метаморфоз от Аука остался только маленький сорванец лет семи с кудрявыми черными волосами и большими черными глазами и, разумеется, без бороды. Его одежда уменьшилась вслед за ним, что было очень кстати, иначе он попросту утонул бы в своей мантии.

В. опять хотел было спросить Аука, что происходит, но теперь настал его черед превращаться. В. почувствовал приятный жар во всем теле. До того у него постоянно ныла левая лопатка, а теперь пылающий огонь пробежался волной по спине, и В. ощутил небывалую легкость там, где у него всегда болело. Все его тело размягчилось под действием этого жара. То тут, то там В. ощущал мягкие вспышки, словно сжигающие все болезни в его теле. Все в нем расправилось и обновилось.

Морщинки на лбу разгладились, потому что теперь В. уже не хмурился, а смотрел вокруг открытым доверчивым взглядом. Казалось, все органы и части тела В. заново родилИсь. В. увидел, как в мгновение ока исчез маленький шрам между средним и безымянным пальцем на правой руке, который был у него с незапамятных времен. Пальцы уменьшались на глазах, пока не превратились в маленькие пухлые пальчики. Ладошки стали мягкими и беленькими. В. чувствовал себя так, словно каждую клеточку его тела вымыли, вычистили и обновили, и теперь он стал свеженьким и чистеньким, как только что народившийся на свет опёнок. До того он и не подозревал, сколько было в его теле неприятных зажимов. Словно какая-то тяжесть сидела и тут и там. А теперь В. стал легким и гибким. Стал новым.

Но чудесные перемены касались не только тела В. Стремительно менялось и его сознание. Почему-то трансформация облика В. повлекла за собой и трансформацию его мировосприятия. Лопались мыльные пузыри его мнимых достоинств и недостатков, которые он так привык приписывать себе. В. вдруг понял, что он не талантливый и не бесталанный, не умный и не глупый, не уродливый и не красивый, не великий и не ничтожный. Тогда какой же он? Какая разница, ведь вокруг происходит нечто невероятно увлекательное! И он чувствует себя таким сильным и уверенным, словно ему море по колено.

Где вы, страшные страхи? Почему смолкли зловредные голоса, которые постоянно нашептывали В.: не сможешь, не получится, не выйдет? Почему теперь не нужно беспрестанно искать счастье, ведь счастье — вот оно, прямо здесь и сейчас, в том, что я могу сорвать эту зеленую травинку и попробовать, какова она на вкус, или в том, что я могу плюхнуться на спину и разглядывать плывущие по небу облака? Куда подевались бесчисленные проблемы, от которых было не продохнуть? Что это такое — цель жизни? Наверно, какая-то ерунда, которую придумал чужой страшный дядька. А что такое плохой и хороший? Мама говорила иногда: ты плохой мальчик или ты хороший мальчик, но В. знал — она только хочет, чтобы он вел себя так, как нужно ей, и потому ругается, когда что не по ее. Но он мог сделать вид, что раскаивается (хотя он сам и не понимал толком, в чем раскаивается), и все опять становилось хорошо. Потому что так оно все и должно быть — хорошо! Хорошо и легко. Легко и хорошо. Бум-парабум, пара-ра-рабум! Большой Бум! Я хлопну в ладоши и от этого будет Большой Бум! Я могу играть в Большой Бум!

Но все же В. не стал ребенком полностью. Оставалась еще та часть В., которая не вернулась в детство, и она могла наблюдать за происходящим. Эта часть делала интересные выводы. Например, она постигла, что В. никогда не чувствовал себя таким любимым и оберегаемым, как в детстве. И не потому, что его опекали родители. Наоборот, в присутствии родителей он был напряжен, потому что постоянно приходилось кого-то из себя разыгрывать: прилежного ученика, любящего сына, или же подающего надежды дарования. Словно его все время заставляли быть кем-то другим, не тем, кем он являлся на самом деле. Потому он научился защищаться от людей и от своих родителей тоже. Он научился делать вид, что ему все равно, чтобы они не делали ему больно. Но наедине с окружающим миром, почти так, как сейчас, В. был любим и защищен. Когда В. был взрослым, то он сам был большим, а мир был маленьким, узким и тесным. А теперь В. стал ребенком, стал маленьким, но мир стал большим, бесконечно большим, огромным. И странное дело: мир не был жестоким, как казалось взрослому В., а наоборот — мир был ласковым, нежным и щедрым. Ведь было бы удивительно, если бы такой большой мир не любил такое маленькое и беззащитное существо, каким был В.!

Пока В. предавался наблюдениям за собой, он не заметил, как к ним подошли другие дети: две прехорошенькие девочки, которых звали Русанна и Цилия, и один воинственный на вид мальчик, которого звали Атур. У Атура в руках было немного кривоватое копье из березовой палки. Дети поздоровались с Ауком как с давним знакомцем, впрочем, и В. они радостно приветствовали. Русанна и Цилия сначала смущались, но потом, когда они все вместе пошли к лесу, разговорились и засЫпали В. и Аука вопросами. В. тоже немного смущался, но потом пообещал обязательно спасти Цилию, если она будет «пропадать в пылающем огню», а Русанне он сплел милый венок из ромашек. Когда они добрались до леса, В. увидел, что лес и вправду оказался чудесным. Он не был темным и мрачным, но наоборот — открытым и светлым. И тут было полно полянок, на которых росли сладкие ягоды, которыми В. с наслаждением подкрепился.

Они пошли вглубь леса и достигли восхитительного места, которое дети называли Приютом. Здесь было множество маленьких домиков: некоторые были сооружены прямо на земле, а другие — на ветках деревьев. В. сказали, что он может построить свой собственный домик, а может и выбрать свободный, которых было полно. В Приюте жила целая куча ребятишек. В. не успел со всеми познакомиться, потому что некоторых здесь не было — они играли где-то в других местах. В. хотел было сразу же заняться постройкой своего собственного домика, он даже присмотрел подходящую елку, под ветвями которой было очень уютно, но его отвлекли Русанна и Цилия. Они шли гулять и звали с собой В. и Аука. В. не стал возражать и отправился с ними. Он успеет построить свой дом и потом.

Они дошли узкими тропками до опушки леса. Здесь текла широкая, сверкающая на солнечном светУ река. На ходу скидывая одежду, с оглушительными криками дети побежали к воде. В. вдруг обнаружил, что у него громкий и звенящий голос. И он доставил себе удовольствие лишний раз испробовать его силу, впрочем, как и все остальные. Тут вдруг проснулась взрослая часть В. и попыталась было втолковать детской части, что так орать неприлично, но В. быстро заставил зануду умолкнуть. Ребятишки плескались, визжа, крича, ныряя и хватая друг друга зА ноги, плавая по собачьи, кувыркаясь так, что вода заливалась в нос и в уши, и проделывая еще сотни восхитительных трюков, пока им не захотелось погреться на солнышке. Тогда они выбежали на берег и завалились на золотистый речной песок.

В. сидел, задумчиво разглядывая противоположный берег реки и размышляя, сможет ли он туда доплыть, а сможет ли доплыть Аук, и смогут ли и девчонки тоже, и что будет, если они все туда приплывут и там найдут темную пещеру, а в ней такие штуки, которые свисают с потолка, они вроде каменные, а В. отломает одну из них, и тут Цилия поскользнется и подвернет себе ногу, а В. должен будет нести ее на руках, и ее белокурые мягкие волосы будут касаться его лица, а она будет говорить «ой, прости» и прятать эти прядки за свои розовые ушки, а он тогда… В. выдумал бы еще бог весть что, если бы Русанна не нарушила ход его мыслей вопросом:

— А какая у тебя игрушка?

В. задумался. Кажется, у него нет игрушки… Он озадаченно посмотрел на Русанну.

— Хочешь, покажем тебе свои? — спросила она.

Еще спрашиваешь! Конечно, он хочет!

Русанна лукаво посмотрела на В., а потом издалА губами странный звук — то ли свист, то ли чмокание. «Видишь?» — прошептала Русанна на ухо В. Нет, В. ничего не видит. «Вот же она, — ткнула пальцем себе пОд ноги Русанна. — Она уже пришла! Вот она стоит! Не смотри на нее так — напугаешь!» Не смотри на нее так? На кого «на нее»? В. никого не видит. Какая дурочка эта Русанна! Придумала какую-то ерунду! И вдруг В. словно прозрел. Невесть откуда прямо рядом с ногой Русанны появился маленький человечек, точнее, маленькая женщина. У В. вырвалось громкое «о!». «Да тише ты, тише, — зашипела Русанна. — Она такая пугливая!». В. притих и стал рассматривать маленькую женщину. Значит, все-таки бывают феи! Ведь это и есть самая настоящая маленькая фея! Только она не в розовом платье, а в голубом… Но в лесу что-то зашумело, и фея исчезла, а В. не успел толком ее разглядеть.

«А у меня смотри что!» — шепнула ему Цилия и показала свою раскрытую ладонь. И опять В. поначалу ничего не видел, но потом обрел зрение, и тогда обнаружил, что в руке у Цилии сияет настоящая звезда! Звезда так ярко светила, что В. и сам удивлялся — как он мог поначалу не заметить такую блестящую штуковину! Цилия крепко сжала кулак, а потом подбросила звезду вверх. И звезда взлетела ввысь и, наверное, засияла где-то там высоко в небе. Сейчас ее не видно в лучах солнца, но В. не сомневался, что ночью звезда Цилии будет светить на небосклоне, и все люди будут смотреть на нее и восторгаться ее красотой, но никто не будет знать, что эта звезда родилАсь в ладони маленькой девочки.

Тут и Аук захотел что-то показать В. Из кармана он вынул неприглядное фиолетовое желе. Желе странно колыхалось. «Познакомься, это Мо!» — сказал Аук. Удивленный В. пробормотал: «Ага, здрасте!» — и вдруг в желе появились три желтых глаза. Они не мигая таращились на В., которому стало немного неуютно. «Он может испускать лазерные лучи», — заговорщически сообщил Аук, и В. был рад-радешенек, когда Аук убрал Мо обратно в карман.

Так вот какие игрушки! А там, в Приюте, у других детей тоже есть игрушки? Да, ответила Цилия, у всех есть. Не бывает так, чтобы кто-то был без игрушки. И у тебя тоже есть, сказала она, только, может быть, ты ее потерял. Потерял, потерял… значит и у В. была игрушка? Но что же это за игрушка? И тут В. вспомнил! Как он мог забыть! В. закрыл глаза руками и начал считать до десяти.

Я сосчитаю до десяти и они появятся! Их никто не видит, но они могут показаться, если я сосчитаю до десяти, только не так, как все считают, а наоборот. Если я не ошибусь ни разу, то они появятся. А если ошибусь… о, последствия будут ужасны! Они все погибнут, даже самые маленькие!

И потому я старательно отсчитываю: один, это будет нидо, два это будет авд, три это будет ирт… и так далее до десяти, то есть до тясед. В. открыл глаза, замирая. Получилось? В. внимательно разглядывал землю под ногами… И он увидел! Крошечных людей, каждый из которых был с ноготок В. Это не очень многочисленный народец, но очень преданный. Они избрали В. своим покровителем, и теперь повсюду незримо следуют за ним. В. и забыл, что должен о них заботиться, должен следить, чтобы их ненароком никто не раздавил. Вот теперь он вспомнил, надо будет и им тоже построить домик в лесу…

— В., - вдруг прервал его размышления Аук. — Нам пора.

Как пора? Куда пора? Я не пойду! Я должен еще построить два дома, и исследовать другой берег реки, и поиграть в следопыта, как Атур…

— Нам пора, — повторил Аук. — Ты слышишь меня? — он заглянул В. в глаза. — Ты слышишь меня, В.?

И тут проснулась взрослая часть В., которая задремала на пару часов. Проснулась и взяла управление в свои руки. Она тоже знала, что «пора». В. так не хотел опять давать ей волю. Он знал, что она начнет его мучить и куда-то постоянно тянуть, в какие-то неизведанные дали, тогда как он мог бы остаться здесь, с Цилией и Русанной. И все было бы хорошо, всегда хорошо. А там, за пределами этого леса, за пределами Детской, все так жестко и так жестоко. И опять нельзя будет кричать во весь голос, когда хочется, и плакать, когда хочется, и громко смеяться, когда хочется. Да В., наверно, и не захочет смеяться. Зачем, зачем мне идти туда? Я не хочу, не хочу!

Но Аук взял В. за руку и повел его прочь от теплой, играющей бликами на солнце реки. Русанна и Цилия помахали им рукой. «Приходи играть!» — сказали они В. И В. хотел бы ответить им: — «Обязательно приду!» — но ему было так грустно, что он боялся заплакать, если произнесет хоть слово. Они с Ауком шли мимо леса, и В. даже не смотрел в сторону Приюта, чтобы не расстраиваться понапрасну. Ему хотелось сейчас спрятаться где-нибудь в глубине чащобы, где бы никто его не нашел и не заставил снова быть взрослым.

Но вот они у двери. Сейчас они выйдут на Базу, и В. опять потеряет свое счастье, свое детство. Он уже чувствовал, как взрослеет, медленно, но неотвратимо он становился прежним большим В.

Аук понимающе смотрел на него, словно знал, что с В. твориться.

— Не жалей о том, что ушло, — тихо сказал он В. — Ты можешь сохранить этого ребенка в душе, ведь он всегда с тобой. Просто помни о нем!

В., который уже прибавил в росте около полуметра, печально кивнул.

— Будет еще лучше, чем тогда, в детстве, веришь? — В. не очень-то в это верил, но опять понуро кивнул.

— Дети не могут выбирать, но ты можешь, сказал Аук. — Теперь можешь. У тебя есть выбор. Не переживай, ты сохранишь себя.

И двое взрослых шагнули за дверь.


Глава семнадцатая. Безъед

Едва только В. оказался на Базе, он почувствовал, что стал совершенно таким, как прежде, стал тридцатилетним. Даже на руке опять появился шрамик. В. вздохнул.

Аул ободряюще похлопал В. по плечу и сказал:

— Увы, Детская не меняет нас. Она только напоминает нам о том, что когда-то мы были другими. Но и это дорогого стоит, не так ли?

В. кивнул.

— Там, кстати, живут настоящие дети, — сказал Аул. — Они могут оставаться детьми, пока не покинут Детскую. И могут немного поучить взрослых, которые приходят к ним, быть детьми.

В. от всей души позавидовал счастливым созданиям, которые могут никогда не возвращаться в мрачный мир взрослых.

— Не печалься, — смеялся Аул. — Ну вот, хотели подбодрИть молодца, а вышло наоборот! Не унывай, потому что у нас в запасе есть еще одна дверь! И, может быть, она наконец приведет тебя к миру и согласию с самим собой.

И В. позволил Аулу увести себя за дверь, которая, к счастью, находилась не в полу, а в стене, и на которой висела табличка с изображением раскрытой книги…

Они попали в совершенно обычную на вид библиотеку. Тут был просторный холл для чтения с мягкими удобными креслами и десятки, нет сотни, или даже тысячи стеллажей с книгами.

— Ты уже сообразил насчет всех этих дверей и залов? — спросил Аул. — Сообразил, зачем они нужны?

Нет, этого В. еще не сообразил.

— Когда База создавалась, — сказал Аул, — то она задумывалась так, чтобы здесь было все, что только может понадобиться человеку. — В. удивленно вскинул брови. — Конечно, не вообще все, — уточнил Аул, — а самое необходимое. Прожиточный минимум, так сказать.

— Итак, — продолжал Аул, — у нас есть Раздача, Утиль, Мойка, Гардеробчик, Ресторация, Ремонт, Оттяг, Отход, Улет и Детская.

Человек должен ухаживать за своим телом — для этого предназначена Мойка.

Ему необходимо питаться — получить еду можно в Ресторации.

Гардеробчик — чтобы прикрыть одеждой свои «бренные мощи».

Ремонт — для лечения людей и починки различных предметов.

Раздача снабжает всех нужными вещами.

А избавиться от старого хлама помогает Утиль.

Оттяг и Отход — две стороны одной медали — желания. Человек должен знать, чего он хочет, а чего категорически не желает.

Улет существует здесь потому, что нам необходимо иногда отрываться от земли и свободно парить, и еще потому, что не зная, на какой планете мы живем, невозможно понять, кто есть мы сами.

Наконец, Детская нужна затем, чтобы каждый взрослый мог почувствовать себя хоть на какое-то время ребенком. Детская помогает нам вспомнить, кто мы есть, когда с нас слетает вся эта наносная шелуха.

Осталась еще Библиотека. Так какую же потребность удовлетворяет она? Сообразил?

В. сообразил, но пусть лучше Аул сам скажет.

— Конечно, потребность в знании! — продолжал Аул. — Вот он наш Фонд, — Аул обвел рукой Библиотеку. — В этом зале собрано наше Знание. Посмотрим, что здесь есть?

Они прошли к стеллажам. На корешках книг не было ни названий, ни авторов. В. удивленно смотрел на ряды совершенно одинаковых книг. Он взял одну книгу наугад и открыл ее. Ничего! Там не было даже страниц! Абсолютно пустая коробка, имитирующая книгу. Вот так Библиотека! В. взял другую «книгу» — та же история.

— Почему здесь пустые коробки? — воскликнул В. — А где книги?

— Друг мой, — откликнулся Аул. — Книги из бумаги давно уже не в моде.

В. стоял, раскрыв рот, с пустыми коробками вместо книг в руках. Что же это за Библиотека без книг!

— А ты любитель чтения? — спросил Аул.

— Да, пожалуй, что так, я люблю читать, — ответил В.

— И все же подумай, — сказал Аул таинственно, — так ли уж ты любишь все эти буквы, слова, предложения и так далее тому подобное? Может быть, ты любишь скорее то, что стоит за ними?

В. задумался. Он никогда не смотрел на проблему под таким углом. Пожалуй, в определенном смысле можно сказать, что слова — это всего лишь средство для выражения… Для выражения чего? Что скрывается за словами? Некие образы и события, мысли, чувства… Но все равно слова нужны, какие могут быть образы без слов? Тут В. решительно запутался. Как же без слов?!

— Не совсем без слов, — ответил Аул на его мысли. — Но о словах и бессловии поговорим в другой раз. Сейчас же обратимся к нашим книгам. Мы называем их книгами по старинке. А книги, как ты понимаешь, должны храниться в Библиотеке. Хотя, что ходить вокруг да около. Лучше, как говорится, один раз увидеть.

И Аул взял из рук В. коробки, которые он называл книгами. Они прошли в холл и уселись в удобные мягкие кресла. Мимоходом В. отметил ту странность, что в Библиотеке никого не было (разве так мало желающих приобщиться к «Знанию»?).

Но раздумывать над этим ему было некогда, потому что нужно было следить за странными манипуляциями Аула, который взял пустую коробку, называемую книгой, в правую руку и с величайшим сосредоточением последовательно поднес ее ко лбу, к груди (там где находилось сердце), а затем к губам. Проделав все это, он положил коробку на стоящий тут же столик и уселся в кресло поудобнее. В. последовал его примеру.

Вдруг коробка сама собой раскрылась и из нее полИлся свет, который заполнил собой пространство вокруг стола и кресел. По границам этого пространства начали вырастать полупрозрачные стены. Они сомкнулись над головами В. и Аула, образовав сферу. «Это чтобы другим не мешать», — шепнул Аул. В. подумал, что в данном случае это неактуально, поскольку во всей Библиотеке не было ни души.

Из коробки начали появляться движущиеся фигуры. Над столом повисло нечто вроде экрана, а точнее даже светящегося шара с объемным изображением, которое отличалось от изображения телевизора необычайной реалистичностью.

НачалсЯ фильм. Первый «кадр» показывал прибитую высоко на стене полку с хрустальной посудой, вокруг которой толпились люди, на все лады расхваливавшие и посуду, и полку, и то, как расставлена посуда на полке. Одни говорили: «Какой прекрасный хрусталь! Само совершенство, ни убавить, ни прибавить, все именно так, как нужно!». Другие им вторили: «Как славно! Посмотрите, вся-вся-вся посуда, что у нас есть, уместилась на такой узенькой полочке!» А третьи поддакивали: «Воистину никто не смог бы придумать лучшей расстановки, чем эта!»

Но тут являлся некто, который заявлял, что он мог бы внести некоторые усовершенствования в установленный порядок. «Ведь можно и по-другому расположить эти предметы, — говорил он. — Взгляните, этот кувшин неплохо бы смотрелся слева, а этой мисочке было бы удобнее стоять рядом с тарелками». И невежа тянул свои грубые руки к хрупким предметам.

Тут же защитники традиционных устоев прогоняли его подальше от полки: — «Что ты делаешь! К чему нам твои изменения! Так оно стояло с незапамятных времен и так и будет стоять во веки веков. Иного не дано! А ты только переколотишь всю посуду и больше ничего. Не смей и близко подходить к этой полке!»

Но грубиян не унимался. «Постойте-ка, — говорил он, — у меня есть славная вещица!» — и доставал из-за пазухи стеклянный стакан. «Это что еще за убожество?» — восклицали хором окружающие. «Разве? — недоумевал несмышленыш, — а по-моему, очень милый стаканчик! Я бы хотел поставить и его тоже на полку, мне кажется он украсит композицию». «Что за глупая идея!» — недоумевали консерваторы и оттесняли возмутителя спокойствия в самый дальний угол.

Но тому все было мало: — «Хорошо, хорошо, я не буду ставить стакан сюда. Но зато я прибью другую полку на стене и поставлю на нее стакан, чтобы все, кто захочет, полюбовались бы и на него тоже». «Ну уж нет! — кричали традиционалисты. — Этого мы тебе не позволим, осквернитель хрусталя! Стаканы твои никому не нужны!» — некоторые особо распалившиеся личности даже пытались отобрать у новатора стакан и разбить его.

Далее следовало еще долгое и нудное повествование о человеке со стеклянным стаканом. Оказалось, что история имела несколько вариантов развития событий: в одном человек разбивал стакан в ярости, в другом — безразлично его выкидывал, в третьем — находил где-то еще десять таких же точно стаканов и, разбив весь хрусталь, ставил их на полку… и так далее в том же духе.

Изображение В. понравилось, а вот содержание фильма не очень. Он так и не понял, на что человеку со стаканом сдалась эта полка, и почему остальные так ею дорожили. Как только фильм закончился, экран свернулся и скрылся в коробке, свет погас, пузырь вокруг тоже растаял.

— Лучше бы вам называть это фильмами, а не книгами, — резонно заметил В.

— А это и был фильм, — сказал Аул.

— Ты же говорил — книга! — воскликнул В.

— То, что ты видел, — невозмутимо продолжал Аул, — это фильм. А это, — он взял в руки коробку, — книга! Кстати, — добавил еще Аул, — делать фильм у нас называется фильмить.

«Мда, — отметил про себя В., - нагородили огород».

Аул взял другую коробку и проделал с ней те же манипуляции, что и с первой. Опять из коробки полИлся свет, вырос световой пузырь и начался фильм. На сей раз не было ни полок, ни посуды, не было даже людей. Фильм демонстрировал буйство стихий. То лИлся страшный ливень, то полыхал огонь, то содрогалась земля. Было красиво, шумно и немного страшно, поскольку изображение было очень реалистичным и казалось, что действительно совсем рядом разыгралась буря. Иногда В. даже чувствовал, как капли дождя падают на лицо, а когда на экране полыхал огонь, внутри пузыря стало заметно теплее. Словом, впечатлений от просмотра у В. была масса, но что этим фильмом хотел сказать автор, В. опять не понял. Фильм закончился и световой пузырь исчез.

«Надеюсь, тут есть что-то поинтереснее такой белиберды», — подумал В. Тут кстати пришелся следующий вопрос Аула:

— Что бы ты хотел почитать?

Аул совсем запутал В. То читать, то смотреть, то фильм, то книга! Что бы В. хотел почитать? Пожалуй, он почитал бы, вернее посмотрел бы что-нибудь легкое, но захватывающее и содержательное.

— Какую-нибудь интересную историю, — откликнулся В., - увлекательную, необычную.

— Так пойди и выбери себе такую.

— Но как? Даже названий и тех нет…

— Очень просто, — Аул взял В. зА руку и подвел к полкам. — Приложи руку к любой книге! — Чувствуешь? — спросил он.

В. приложил руку к одной из книг на полке и вдруг почувствовал нечто необычное. Он ощутил, что знает, о чем эта книга. В воображении возникли нечеткие образы… В увидел поля колосящейся пшеницы. Красиво, но все же не то, чего хотел В. Он коснулся следующей книги. Она показалась ему немного занудной, там речь шла о каких-то червях или моллюсках. В. касался книг и они рассказывали ему о себе. Скоро он уже так преуспел в этом занятии, что мог, проведя рукой по полке, сразу определить, есть ли на ней то, что ему нужно. Наконец он нашел такую книгу, какую ему хотелось почитать (посмотреть). Они опять уселись в кресла.

— Итак? — Аул вопросительно уставился на В.

В. догадался, что он должен открыть книгу. Чувствуя, что делает что-то до крайности нелепое, В. поднес коробку ко лбу, потом к сердцу и в заключение поцеловал. Он положил коробку на стол. Ничего не произошло. Видимо, книга не открылась.

— Ты хоть понимал, что делал? — спросил В. Аул.

В. замялся.

Аул взял книгу в руки.

— Так, — он приложил книгу ко лбу, — я открываю свой разум для того знания, что несет эта книга. — Так, — он приложил книгу к груди, — я открываю свою душу для тех впечатлений, что хотел передать автор. — А так, — он поцеловал книгу, — я демонстрирую свою любовь. — Аул положил коробку на стол, из нее тут же полИлся свет. В. с Аулом посмотрели увлекательный фильм о приключениях некого летчика, который хотел изобрести такую летательную машину, которую можно было бы встраивать в человеческое тело. Летчик преуспел в своих поисках, но это навлекло на него такие несчастья, что под конец В. стало его искренне жаль. В. вернул фильм на полку.

— Как ни фильми, а всего знания не вместишь на книжные полки, так ведь? — спросил Аул у В. С этим В. не мог не согласиться.

— И тем не менее все знание мира находится в этой Библиотеке, — сказал Аул. — По крайней мере, все то знание, до которого добралось современное человечество.

Да неужели? Верилось с трудом!

Аул поманил В. за собой вглубь Библиотеки. Они дошли до самого темного угла. Здесь стоял деревянный табурет, на котором сидел такой древний старик, что В. подумал: наверняка это самый старый из живущих на Земле людей.

— Бывает так, что чего-то жаждешь всеми фибрами души, а потом получаешь желаемое, — прошептал Аул В. на ухо. — Так вот, он, — Аул кивнул на старика, — хотел ЗНАТЬ ВСЕ. И теперь он ВСЕ ЗНАЕТ.

В. с сомнением покачал головой. Уж в это он никак не мог поверить!

— Рахаз, — обратился к старику Аул. Тот не откликнулся. — Рахаз! — позвал Аул снова, но безрезультатно. Старик молчал, его глаза были закрыты и ни одна складка кожи на морщинистом лице не двинулась. В. даже начал сомневаться, что этот человек живой, тем более, что приглядевшись, он заметил на лице Рахаза и на его одежде толстый слой пыли. В. не поверил своим глазам. Разве может человек запылиться?

— Рахаа-а-аз, — звал старика Аул, и даже потряс того за плечо. Но старик молчал. Аул досадливо отдернул испачкавшуюся руку. — Давно не протирали, — сказал он, отряхивая пыль с руки.

— Не протирали? Это человек или шкаф? — удивленно спросил В.

— Пойдем, — сказал Аул, не отвечая на вопрос В. — сегодня его точно не дозовешься. Это тот еще фрукт. Если он соблаговолит с тобой поговорить, то считай, тебе крупно повезло, — и Аул пошел прочь, не попрощавшись с Рахазом. За ним последовал и В.

— Как так может быть? — спросил В. Аула. — Как может человек так запылиться? Он что, годами сидит на этой табуретке?

Аул посмотрел на В. рассеянно:

— Да, давненько он там сидит…

— Но он когда-нибудь встает с этой табуретки? — вопрошал В.

— Вряд ли, — отвечал Аул.

— А как же естественные потребности человека? — не унимался В., озабоченный судьбой запылившегося старца. — Как же еда и все прочее?

— Еда? — Аул, казалось, удивился, а потом махнул рукой и молвил загадочно:

— Какая там еда! Все равно он безъед.

Безъед? Это что еще за зверь? В. хотел было расспросить Аула, но тут они вышли из Библиотеки и попали в человеческий водоворот.

* * *

База, ставшая снова огромной, была набита людьми до отказа, оглушительный шум от говора толпы ворвался в уши В. Все эксикурсоводы стояли в полном составе у дверей Библиотеки.

— Не перекусить ли нам? — спросил Аум очень громко, стараясь перекричать многоголосый шум. Бородачи закивали головами. Вшестером они, бородачи и В., стали продираться сквозь толпу. Каким-то чудом они все вместе, не потеряв ни одного члена своей команды, добралИсь таки до Ресторации. За дверью их ожидал Кларло. Он любезно пригласил их пройти в свой ресторанчик, который сегодня был несколько больше, чем тогда, когда В. там был с Леяной. Кларло даже весьма любезно поздоровался с В., видимо, потому, что рядом с В. не было Леяны и дух соперничества между Кларло и В. немного угас.

Тут только В. понял, как он проголодался! Ведь он ничего не ел весь день, не считая ягод в лесу Детской. В. не мог поверить, что он так долго не думал о еде. Но тут уж он не стал себе отказывать ни в чем и заказал: рулет из копчёного мяса, фаршированные огурцы, суп с гренками, салат из лососины, сырные шарики, шоколадный торт и кофе. Бородачи тоже не стали скромничать, и когда принесли их заказ, началсЯ настоящий пир. В. испытал пароксизм удовольствия, возлежа на мягких подушках и набивая себе брюхо деликатесами. Только когда подошло время десерта, В. вспомнил: он же хотел узнать про старика в Бибиотеке!

— Что за обезъед? — спросил В. Аула. Тот посмотрел на него так, как будто хотел сказать — стыдно не знать таких простых вещей.

— По-моему ясно, — сказал Аул, — что безъед — это тот, кто обходится без еды.

— То есть как это? — недоумевал В. — Человек не может обходиться без еды!

Аул пожал плечами.

— Насчет этого ничего не могу тебе пояснить. Среди нас нет безъедов.

— А вот всееды есть! — сказал Аум.

— Всееды? Как это? — поинтересовался В.

— А вот так! — отвечал Аум, и взяв серебряную ложку за кончик, он громко скрежеща зубами откусил от нее порядочный кусок. В. смотрел на него, открыв рот. Вот так номер! Аум же спокойно разжевал и проглотил кусок серебра.

— Понял как? — весело спросил Аум. В. растерянно покачал головой.

— Не понял? — веселился Аум, — тогда показываю еще раз. — И он достал из кармана носовой платок и слопал его. В. с трудом обрел дар речи:

— А вы все… всееды?

— Нет, — ответил Аун, — только он. Мы обыкновенные пищееды, как и ты.

— Пищееды? Это кто такие? — спросил озадаченный В.

— Обычные люди, питающиеся тем, что называется съедобным, — ответил Аун.

В. прокашлялся. Оказывается, он пищеед. Кто бы мог подумать! А он то по своей наивности полагал, что все люди одинаковые, просто «Еды», без всяких там пище-, все- или без-.

— Бывают еще малоеды, — вставил Аус, — но это почти то же самое, что безъеды. Есть толькоеды, те всегда едят только что-то одно, один выбранный вид пищи, например, только овощи и фрукты.

— Ага, — сверкнул глазищами Аум. — Дались им эти овощи. Никакого вкуса! — и он с громким хрустом доел серебряную ложку.

У В. голова пошла кругом. Кажется, его разыгрывают. Но Аум так натурально сжевал ложку, что В. должен был признать, что розыгрыш удАлся ему блестяще.

— Но почему вы все не стали всеедами, как Аум? — спросил бородачей В., прикидывая в уме выгоды всеедения.

— Мой друг, — отозвался Аус, — мы вовсе не так похожи, как ты себе это представляешь. Необязательно то, что может один, могут и другие. Если бы ты пригляделся, то обнаружил бы, что мы очень разные.

В. внимательно изучил лица бородачей и действительно понял, что они совсем не похожи. Даже, можно сказать, ничего общего!

— Ты не один такой невнимательный, — печально заметил Аун. — Никто не желает видеть даже то, что глаза у меня отнюдь не черные, а зеленые…

В. посмотрел в глаза Ауну и убедился в том, что Аун говорит чистую правду.

— Но почему так происходит? — удивился В. — Ведь я же не нарочно!

— Вот что делает с людьми общее дело, — невесело усмехнулся Аук. — Мы уже даже и не спорим, когда нас называют братьями. А ТриВики? Ты думал, они сестры? Ничуть не бывало. И тем не менее все зовут их сестричками!

Вдруг на В. повеяло теплом. К их столику шла Леяна. Сегодня она вся с головы до ног была в черном: в черном обтягивающем комбинезоне, в черных перчатках и черных высоких сапогах. Серебристо-белые косы исчезли. Волосы Леяны стали теперь темными и очень короткими. Это так ей шло, что В. непроизвольно сглотнул слюну.

— Привет! — пропела она, подойдя к их столику. Леяна перецеловалась со всеми бородачами. Но В., к его величайшему прискорбию, она целовать не стала.

— Как прошло? — спросила Леяна.

— Порядок, — отвечал Аул. — Он держался молодцом.

— Да? — Леяна задержала смеющийся взгляд на В. Она явно сомневалась, что В. «держался молодцом».

— Точно, молодцом, — поддержал Аус, и даже Аун кивнул, но тут вмешался Аум:

— Ага, только пару рук потерял, но в остальном — молодец! — протянул он язвительно.

Леяна засмеялась.

— Руки потерял? И кто отремонтил? Эл Рэл?

— Ага! — отвечал Аум. — Отремонтил по высшему разряду!

У В. невольно зачесались кисти рук, которые ему нарастил Эл Рэл. Он спрятал их под стол. Леяна тем временем присела за их столик. А бородачи тут же засобирались, словно вспомнив о срочном деле. Они быстро встали, попрощались и ушли. В. даже не успел поблагодарить их за эксикурсию. Леяна, улыбаясь, смотрела на В.

— Понравилась эксикурсия? — спросила она.

В. не знал, что ответить. Ему, конечно, досталось, но будь его воля, он, наверно, повторил бы все еще разок.

— Так ты был молодцом или нет? — Леяна кинула на В. кокетливый взгляд из-под длинных ресниц. Что это? Неужели она кокетничает?

— Вряд ли, — улыбаясь ответил В. Мысль о том, что Леяна хочет ему нравиться, наполняла его радостью. И в нем проснулась тяга к простому контакту с человеческим существом. Все эти приключения, конечно, занимательная штука, но они отбирают столько сил. И хочется теплоты, участия, простого дружеского объятия. Но В. держал при себе свои желания, потому что не без оснований полагал, что Леяна вряд ли благодушно воспримет его поползновения. Они еще немного посидели в Ресторации. Леяна расспрашивала В. о том, что случилось в этот день. И В. откровенно поведал ей обо всем, и не без нотки самоиронии. Пару раз он даже заставил ее рассмеяться. В. не знал, сколько времени они так сидели, ему хотелось, чтобы этот вечер не кончался. К его огорчению им все же пришлось покинуть Ресторацию. Кларло довольно доброжелательно попрощался с ними и пожелал сладких снов.

Леяна и В. снова стояли у лифта. В. испугался — не придется ли опять лезть в туннель — но приехал хорошо знакомый ему лифт. Они благополучно добралИсь, немного взболтав содержимое своих желудков, до комнаты В. У В. даже мелькнула мысль, не продолжится ли этот вечер здесь, но Леяна помахала ему ручкой из лифта и сказав: «Спокойных ночей!» — уехала.

В. разделся и упал на диван. Оказывается, он чудовищно устал. Не успев как следует поразмыслить, почему Леяна пожелала ему спокойных ночей, а не ночи, В. заснул.


Глава восемнадцатая. Недоразумение

В. проснулся и в первый миг не понял, где находится. Все вокруг было словно затянуто мглистым туманом… В. старательно проморгался и постепенно из небытия выплыла пожалованная в пользование В. комната, которой Джадж прИдал облик городской квартиры. В. сладко потянулся на мягком удобном диванчике, который смодифитил ему Джадж. Томительная нега владела всем телом, и В. так не хотелось расставаться с ней. Да и не надо, лукаво улыбнулся сам себе В., мне ведь некуда торопиться…

В. вспомнились тоскливые деньки, когда он вынужден был ни свет ни заря вскакивать с теплой постели и тащиться на опостылевшую работу. Или другие дни, когда приходилось просыпаться потому, что кишки сводило от голода. А теперь — В. поворочался в постели, наслаждаясь гладкостью шелковых простыней — теперь все это в прошлом. Эта мысль заставила В. улыбнуться еще шире. Теперь нет нужды добывать себе пропитание. Достаточно всего лишь навестить Ресторацию. Здесь В. немного помрачнел, вспомнив, что не так-то просто попасть в эту самую Ресторацию — поди-ка доберись до нее по туннелю с сужающимися стенами или на полуразвалившемся лифте! Но он тут же отбросил зловредные мыслишки, совершенно не к месту портившие чудесное настроение, владевшее им, и продолжил валяться в постели, нежась, словно невеста после первой брачной ночи. Как вы там говорили, уважаемый Мистер? Никто никого ничего не заставляет делать? Вот и прекрасно! Это как раз то, что нам нужно!

И что за чудо этот Джадж! Как славно он все здесь устроил: комната светлая, диван весьма удобный, а простыни шелковые — В. замычал от удовольствия. Он и сам не подозревал, что за долгие месяцы своих мытАрств он так соскучился по обыкновенному, банальному и мещанскому, но такому желанному комфорту. Он повернулся на левый бок, натянув одеяло на правое ухо. А так он словно зверек, уютно устроившийся в своей норке. Такой маленький, свернувшийся калачиком среди сухих листьев сурок. В. опять улыбнулся сам себе.

Он и любил себя в эту минуту, и умилялся себе, и вообще был полностью собой доволен. Как, впрочем, всем и вся вокруг. «Так и буду валяться весь день и дела мне нет ни до чего», — промелькнула мысль, показавшаяся В. весьма привлекательной. «Все равно придется опять дожидаться очередного „засланца“», — подумал В., и здесь дрогнула, жутко сфальшивив, дурная струна в стройном концерте его мыслей — так неприятно чувствовать себя беспомощным новичком, постоянно нуждающимся в поддержке помощников Мистера! Но В. поспешил снова направить поток мышления в позитивное русло, он постарался думать о приятном: о Леяне, например, или о том, сколько увлекательных открытий ему еще предстоит сделать.

Да уж! Вот так его занесло! Ну и местечко! Даже в самых странных фантазиях ему не грезилось попасть в такой «Дом»! Хотя Джадж на все сто прав. Какой уж там «Дом»! Строго говоря, В. был вынужден мысленно употреблять столь тривиальное название только потому, что никто не предложил ему другого, а он сам не смог придумать ничего получше. Но вряд ли существует слово, которым можно назвать это фантастическое образование, переполненное странными помещениями, в которых происходят невообразимые вещи, и дверями, которые, видишь ли, не имеют конкретного местоположения! И ведь этих дверей тут тьма тьмущая! Просто какой-то Дом тысячи дверей!

А местные жители? Вот уж поистине существа с другой планеты! Конечно, они говорят на том же языке, что и В., но мотивы их поступков, а также все их действия настолько стрАнны для В., что в каждом конкретном случае он нуждался в подробных разъяснениях.

Взять хотя бы Леяну. Разве она похожа на женщин, которых В. встречал до того? Она умеет менять цвет и длину волос по своему желанию, но это не самое необычное в ней. О чем она думает, чем живет, к чему стремится? В. не мог себе представить. Он примерял к Леяне те заботы, которыми были поглощены современные женщины, но все было не то. Леяна, ищущая себе мужа? Чушь! Или Леяна — заботливая мать семейства? Еще лучше! Разве только и семейство будет каким-то невероятным. Или, еще смешнее: Леяна и карьера! Какая здесь может быть карьера! Кем можно стать в Доме 1000 дверей? Тем более что и работы в общепринятом смысле этого слова в Доме нет, как Леяна сама говорила.

Как ни крути, Леяна была необычной женщиной, была, если можно так выразиться, неземным существом, или же существом, связанным с совершенно иной, неизвестной В., реальностью.

То же самое относилось и к другим обитателям Дома. Они так разительно отличались от обычных людей, с которыми В. привык иметь дело! В. чувствовал себя среди них чуждым элементом. Особенно сейчас, когда он еще помнил, каким был до прихода во владения Мистера: определенным и застывшим, понятным всем и каждому. Но общаясь с представителями чуднОго народа, населяющего Дом, В. становился подобно им странным, неизвестным, переменчивым и даже в чем-то чужим самому себе.

Сейчас ему казалось странным то спокойствие, с которым он воспринимал все чудеса, случившиеся с ним за эти три дня пребывания в Доме! Кто бы мог подумать! Всего-то три дня! А В. мог поклясться, что прошло целых три года! Приключения В. напоминали совершенно безумный фантастический кинофильм, который второпях снял полоумный режиссер. И самую странную роль в этом кинофильме сыграл сам В.!

В. припомнил последние три дня и поразился тому, с каким количеством своих новых Я ему пришлось познакомиться. И совершенно непонятно, как все эти Я уживались в одном человеке! Раньше В. всегда мог с уверенностью сказать самому себе и кому угодно, кто он и что он такое, тогда как сейчас он совсем не знал самого себя! В. окончательно утратил все свое блаженное спокойствие. Он даже опасался за свой рассудок! Ему показалось, что он находится на пороге сумасшествия, словно его разум впал в ступор, как это бывает, когда человек пытается представить себе, что Вселенная не теоретически, а действительно и практически бесконечна.

В. вскочил с кровати и затряс головой. Возьми себя в руки!

Чтобы отвлечься, он решил заняться чем-нибудь практическим, а именно: исследовать свое жилище. Заодно В. надеялся найти чего-нибудь себе на завтрак. Он надел рубашку и брюки от костюма, полученного у ТриВик, мимоходом обнаружив, что одежда не имела швов. Как уж так получилось, что рукава были не пришитыми, а словно приросшими к пиджаку, В. понять, конечно, не мог. И он не стал ломать голову над этой очередной загадкой. Вместо этого он занялсЯ простым практическим делом: прошелся по состряпанной Джаджем небольшой квартирке.

В комнате, где спал В., имелся диван, письменный стол, стулья, пара кресел, а также несколько бордовых пуфиков, оставшихся в наследство от Леяны. Все было достаточно мило и современно, но без изЫсков. Комната освещалась обыкновенными электрическими светильниками. Было тут и окно, но выглядело оно как-то странно. Подойдя поближе, В. понял, в чем заключалась странность: это окно было бутафорским — просто рамой, привешенной на стену. В. решил про себя, что это очень скверно. Он всегда терпеть не мог помещения без окон. «Ладно, разберемся потом», — решил В. и продолжил осмотр.

Он нашел также ванную комнату. Здесь располагалась весьма непривлекательная ванна с подтеками ржавчины, под стать ей унитаз, раковина и высоко изогнутый, свешивающийся в раковину подобно рыжеватой тощей змее, кран. Последний при повороте маховичка, вместо того чтобы пустить воду, как и следует всякому приличному крану, исторг только ужасающий хрип и клокотание. Унитаз имел интересную конструкцию, отправлявшую без помощи воды куда-то в невидимые трубы то, что обычно попадает в унитаз. В. невольно поразился изобретательности мастера, создавшего этакую невидаль, но все же вид этой сантехники решительно не понравился ему. Видимо, Джадж из лености не удосужился приложить здесь хоть немного старания для того чтобы создать что-то достойное.

Еще обнаружилась пустая комната с голыми стенами, посреди которой стояла допотопная чугунная печка. При виде этого монстра В. аж перекосило. Он не знал, смеяться ему или плакать — то ли это шутка Джаджа, то ли неприкрытое издевательство. Для чего здесь эта чудовищная печка? Неужто для того, чтобы готовить пищу? Вряд ли. Тем более, что топить такую печку пришлось бы дровами, которых нигде не замечалось. Впрочем, чего-то подобного и следовало ожидать от Джаджа. Было бы странно, если бы такая личность, как Джадж, не оставила бы здесь ничего чуднОго и ужасного на вид. Наверное, по замыслу автора, эта комната являлась кухней, хотя называть ее так язык не поворачивался.

Во всей квартире В. не нашел и следа хоть какой-нибудь пищи или воды. Отсутствие столь необходимых для выживания субстанций вызывало у В. тревогу, но пока он не давал волю беспокойству, хотя воспоминание о вчерашнем шикарном ужине в Ресторации заставило его сглотнуть слюну.

Еще в квартире был чулан, обыкновенный тесный и темный чулан, в котором отыскались все те вещи, что заказала Леяна в Раздаче, а также и те, что заказал В., а именно: торшер, Парадный Татачи и прочая ерунда. На этом владения В. заканчивались. Если не считать чугунной печки — ничего особенного или фантастического и слава богу! Хотя… здесь как будто чего-то не хватает… Чего-то очень важного… Ну конечно! Какой же он олух! Дверь! Где дверь?

В. выбежал в коридор туда, где он в прошлые дни видел дверь, за которой был лифтовая шахта (а иногда туннель) Его встретила только глухая, шероховатая, покрашенная краской стена. У В. перехватило дыхание. Нет, нет, только не это! Здесь должна быть дверь! Его охватила паника. Так, спокойно, сказал себе В., это мы уже проходили, истерики нам не помогут. Он вдохнул пару раз как можно медленнее. Кое-как он успокоился и даже нашел в себе силы рассмеяться. Надо же! Он опять потерял дверь! Ей-богу, его уже начинает тошнить от этих дверей! Но так уж, видно, все устроено в этом чуднОм доме, что так или иначе все упирается в двЕри и в их поиски.

Что там лепетал Верьяд Верьядович? Двери не имеют конкретного местоположения? Может статься, в данном случае В. опять имеет дело с такой «не-знаю-где» дверью? Тогда ему придется туго. Он почти ничего уже не помнил из объяснений Верьяда Верьядовича. Что там было? Что-то про усиление связи, второй компонент, первый компонент… белиберда какая-то!

В. зажмурился и попытался повторить то, чему его учил Верьяд Верьядович. Попытался представить дверь. Определенную дверь, конкретную дверь, нужную дверь… Что-то такое у него получилось. В. открыл глаза в полной уверенности, что увидит перед собой дверь. Но тут была только все та же монолитная стена. И никаких дверей!

Неудача расстроила В. Когда же подоспеют помощники Мистера? Почему они задерживаются? В. успел уже изрядно проголодаться! Время шло, но никто не приходил. А голод между тем становился все сильнее. В. бесцельно слонялся по квартире, вспоминая свои вчерашние приключения и особенно вчерашний роскошный ужин. Жаль, что он не умеет наедаться и напиваться впрок, как верблюд. Еще лучше, если бы он был безъедом, как Рахаз, или всеедом, как Аум. Тогда бы он мог сейчас перекусить ножкой стула. И В. сам удивлялся себе: какая только чушь не приходит в голову с голодухи! Само собой, нет никаких безъедов, и всеедов тоже нет, все это только очередные шуточки дружков Мистера.

И тут В. осенило. Модификция! Вот его спасение! Почему бы ему не сотворить себе обед или хотя бы легкий полдник? Итак, что же ему смодифитить? Пожалуй, не стоит сразу браться за жареных перепелов. Для начала сгодится что-нибудь незамысловатое. Скажем, бутерброд с колбасой. Да, это подойдет. Без изЫсков, но питательно.

С чего начать? В. припомнил инструкции Джаджа. Первым делом нужно «увидеть» бутерброд. Некоторое время В. колебался между вареной и копченой колбасой, между белым и черным хлебом, но в конце концов вызвал в воображении кусок ветчинной колбасы на хрустящем ломтЕ пышного белого хлеба. Прекрасно! Потрогать его не составит никакого труда. А то В. никогда не держал в руках бутербродов с колбасой! Колбаса — она такая мягкая и влажная, а хлеб — суховатый и губчатый. В. сжал своими воображаемыми пальцами воображаемый бутерброд. Свеженький! Хлеб только что из печки — еще теплый.

Теперь черед обоняния. Тут уж все пошло как по маслу. В. даже сглотнул слюну, вдохнув сладковатый запах ветчины смешанный с ароматом свежевыпеченного хлеба. Само собой, тут же В. ощутил во рту вкус хорошей сочной колбасы и поджаристой корочки. В. сам удивлялся — как легко ему давалась модификция. Он уже не сомневался, что через пару минут его воображаемый бутерброд превратится в настоящий. Только вот «услышать» бутерброд не так-то просто. В. ограничился тем, что вспомнил хруст хлеба, нарезаемого не очень острым ножом.

Но оставалось последнее, как догадывался В., самое важное. Тут В. застрял надолго. Ему никак не удавалось «полюбить» бутерброд. Он помнил, что должен «присоединить к себе» бутерброд, но что-то подсказывало В., что здесь речь шла о более высоком единстве, чем такое, какое он мог бы себе представить, вообразив, что бутерброд возник на его теле как некий экзотический нарост. Он, конечно, всей душой желал слиться с бутербродом в единое целое (то есть попросту съесть его), но подозревал, что это не совсем то, что нужно. «Как же мне полюбить бутерброд? — спрашивал себя В., сам удивляясь, как он удосуживается всерьез задумываться над такой галиматьей. — Достаточно ли легкой привязанности или нужно воспылать к бутерброду нешуточной страстью?»

В. сосредоточился и на время абстрагировался от еды. Любовь… любовь… что В. знает о ней? Что помнит? В. перебирал в своей памяти вспышки чувств, которые он мог бы назвать этим высоким словом. Вот эта нежность — мягкая, тающая — это любовь? Или вот эта страсть — тяжелая, гнетущая, разрушающая — это любовь? Или любовь есть надежда, светлый проблеск которой разгоняет сумрачные тучи уныния? Или же любовь — это радость, какую испытываешь солнечным весенним утром, пробуждаясь от сладкого сна полный жизни и сил? Должен ли В. ощутить какое-то вполне определенное чувство или годилось бы любое, что он сам мог бы назвать любовью? На эти вопросы В. не знал ответов и спросить было некого.

Он повторял: «Я люблю бутерброд, люблю (да уж, люблю, это точно, а уж как я люблю макароны с мясом!). Я люблю бутерброд, люблю, обожаю, жизни без него себе не представляю (точно, еще пару часов без еды, и представляться мне будут одни только бутерброды)». Но нет, любовь получалась все какая-то не такая. В. и так и сяк примерялся к бутерброду, но все равно выходило так, что «любить» бутерброд В. мог только в одном смысле — в том смысле, который подразумевает человек, когда говорит: «Я люблю котлеты с луком». Что-то подсказывало В., что настоящая любовь основывается на чувстве уважения, а как, как он мог УВАЖАТЬ БУТЕРБРОД? Полюбить бутерброд означало поставить его на одну доску с собой, а как В. мог сравнить себя с куском колбасы?! В конце-концов В. довольствовался легкой нежностью в отношении сего гастрономического изыска и открыл глаза.

Оглядев все пространство вокруг себя, В. не обнаружил ничего, хоть отдаленно напоминающего бутерброд. Зато другой предмет вдруг обратил на себя внимание В. У стены стоял торшер. В. почувствовал себя крайне неуютно. Последний раз он видел этот торшер, кажется, в чулане. Может быть, там был какой-то другой торшер, а этот уже давно стоит тут? В. присмотрелся повнимательнее к торшеру и холодок пробежал у него по спине. Да нет, это именно тот торшер, из чулана, в этом В. не сомневался, как и в том, что он не приносил сюда эту большую несуразную штуковину. И словно бы у В. было мало поводов для волнения и страха, этот проклятый торшер вдруг включился, осветив всю комнату уютным оранжевым светом. Трясущимися руками В. схватил торшер, от чего тот мгновенно погас, и держа его подальше от себя, быстро отнес в чулан и, хлопнув посильнее дверью, запер его в темноте рядом с другими бесполезными вещами, такими как Парадный Татачи. Для верности В. еще и прижал дверь ногой.

Опять ему понадобилось время, чтобы придти в себя. В. легко мог поддаться панике и чуть ли не выть от страха. Ему пришлось призвать на помощь всю силу своего разума для того, чтобы худо-бедно объяснить себе такую явную нелепость, как внезапное перемещение торшера. Он и сам не знал, почему он так испугался, но было что-то жуткое в том, что предметы в этой «комнате» или как там еще ее называют, могли самостоятельно передвигаться. В. пробрала холодная дрожь. Он почти стучал зубами от страха, как вдруг его озарило: это шуточки Джаджа или Леяны, а, может быть, и самого Мистера. Ффухх! Эта мысль сразу успокоила В. Что ж, это вполне им по силам, и кроме того, это, конечно же, в их духе. Такое объяснение вполне удовлетворило В. и он выкинул торшер из головы.

Однако же, оставалась другая неприятность: модификция не покорилась В. Может, еду нельзя модифитить, подумал В. и попробовал сотворить что-нибудь несъедобное. Он выбрал граненый стакан. Затратив немало усилий, он смог кое-как «увидеть, услышать, ощутить, унюхать» и даже «попробовать на вкус» стакан. С любовью опять вышла неувязка, но определенно, стакан В. уважал больше, чем кусок колбасы. В. открыл глаза. Никаких стаканов. Зато перед ним лежало махровое полотенце голубого цвета. В. взял полотенце двумя пальцами, словно опасаясь, что оно вот-вот загорится, и отнес его в чулан. Такое полотенце Леяна заказывала в Раздаче. Что за ерунда? Почему вместо того, что хочет создать В., появляются предметы из чулана? Наверняка, это Мистер подшучивает над В.! Или Джадж… или Леяна.

В. вздохнул. Оказывалось, видимо, что какие-либо магические манипуляции для В. были возможны только в присутствии других обитателей Дома. Эта мысль была похожа на правду. Обитатели Дома как бы несли с собой атмосферу волшебства, которая легко захватывала и В., если он находился рядом с ними, но которую он сам, в одиночестве, не был в состоянии вызвать. В. окончательно разочаровался в модификции и больше не пытался ничего сотворить.

Время шло, час за часом, но никто не появлялся. Вечером утренний оптимизм В. сменила тоска. Призрачные надежды на спасение развеялись, и хотя В. еще боялся себе признаться в этом, но очевидно было, что сегодня уже никто не придет.

В. вдруг почувствовал себя таким бесконечно одиноким, что ему захотелось плакать. Он сидел на полу в коридоре и смотрел на стену, в которой так и не появилась вожделенная дверь и не находил в себе сил даже подняться на ноги. Он тупо пялился на эту стену, хотя ее вид и растравлял его раны, заставляя опять вспоминать о том, что он по своей же глупости оказался в заточении, причем не в тюрьме, а кое-где похуже. По крайней мере, в тюрьме есть другие узники, или тюремщики, с которыми можно перекинуться парой слов. И там есть окна, мечтательно думал В., пусть маленькие и зарешеченные, но через них можно видеть кусочек небосвода, кусочек голубой безграничной дали, с бегущими по ней вольными странниками — облаками, чей бег никто не в силах остановить.

Но этот проклятый Дом тысячи неуловимых дверей! Сейчас В. мечтал только о том, чтобы оказаться за его стенами. Он так и знал! Знал с самых первых минут, что в этом Доме с ним случится что-то нехорошее! Он ужасался при мысли о том, что ни одна живая душа не знает о его несчастье, кроме, конечно, Мистера и его прислужников, которые, разумеется, были не в счет, ведь именно они сыграли эту злую шутку с В.

Он чувствовал, как в нем закипает ярость, хотя В. знал, что ему некого винить в своем бедственном положении, кроме самого себя. Он сам бездумно и безвольно последовал за каким-то проходимцем, который, возможно, задумал убить В.!

В. еще боялся признать тот факт, что он брошен в этой треклятой комнате на свою погибель; он все еще надеялся, что все происходившее не более, чем глупая шутка или, может быть, нелепая ошибка. Лишь бы эта ошибка не стала роковой! А может быть о нем просто забыли? Джадж вполне на такое способен. Или это очередное испытание? И Мистер сейчас самолично наблюдает за В. и тихонько похихикивает?

Да, это очень даже может быть, со вздохом признался сам себе В., и опять он почувствовал, как тлеет уголек ярости, грозя разрастись в такой пожар, который уничтожит последние остатки его самообладания, но он держался изо всех сил, не позволяя искре разгореться в пламя. Что ж, если это испытание, и за ним тайно наблюдают, он не даст своим мучителям повода для злословия.

В. сел в кресло, пытаясь выглядеть спокойным, но внутри у него все клокотало. И опять его взгляд уперся в стену, В. повернул голову влево — снова стена, повернул вправо — стена и там. Только чтобы не видеть этих стен, скрежеща зубами от негодования, В. закрыл глаза. Как ни противно было самому себе в этом признаваться, но более всего в эту минуту В. хотелось заплакать. Он чувствовал себя ребенком, которого хулиганистые старшие мальчишки заперли в темном чулане, и ему хотелось завыть в полный голос, призывая на помощь свою сердобОльную мамочку.

Такого В., разумеется, себе позволить не мог и ему ничего другого не оставалось, как пытаться сохранять хотя бы видимость спокойствия. Но обида от этого не становилась терпимее. «За что они так со мной? — думал В. и чувствовал, как увлажняются его глаза. — Пусть они знают больше, пусть они лучше и выше, чем я, но кто дал им право так глумиться надо мной? Неужели им неведомо милосердие? Где же справедливость? Почему высшие силы Отдали меня, глупого и беспомощного, в хищные лапы негодяев, почему позволили им вытворять со мной все, что тем взбредет в голову?»

Так размышлял В. и не находил ответов на эти вопросы. И через минуту сам же себя одергивал: о чем он только думает, даже смешно, милосердие, ха-ха! Разве он не понял с первого взгляда, что эти люди совершенно другие, что они не то, чем является сам В.? Как лихо и без малейших колебаний они оттяпали В. руки! Может статься, они относятся к нему так же, как В. отнесся бы к подопытной мыши. И так же, как В. не задумываясь прикончил бы подопытную мышь, так же они прикончат и его.

Положение В. усугублялось еще и тем, что давали о себе знать банальные чувства голода и жажды. К ночи мысли о еде и воде заглушили все остальные мысли. Однако В. обладал уже некоторым опытом преодоления голодных позывов, накопившимся за месяцы жизни на улице, и потому с грехом пополам он смог уснуть, видимо, уже поздно ночью, но когда точно, он определить не смог, поскольку часов нигде не обнаружил, а в окно по известным причинам выглянуть не мог. Засыпать к тому же пришлось при горящих светильниках, потому что В. нигде не смог найти ни одного выключателя.


Глава девятнадцатая. Девятьсот девяносто девять частей

Пробуждение не принесло облегчения. У В. было чувство, что кто-то за ночь успел разобрать его тело на составные части и теперь ему придется долго собирать их воедино. Кое-как он встал. Во рту была страшная сушь, язык приклеился к нёбу. Накатывала слабость. В. потащился в ванную, тихонько молясь про себя, чтобы там вдруг появилась вода. Однако кран на все мольбы В. ответил только недовольным клокотанием. Здесь стояла такая же сушь, что и во рту у В. Чертыхнувшись, В. выполз из ванной и прошел на кухню. Здесь тоже ничего не изменилось. Добрая фея не оставила завтрак или хоть чашечку горячего чая. Или лучше стакан холодной воды… Вода, о, вода, водичка, водица, чистая прозрачная, сияющая! Хоть бы одну каплю уронить на этот жесткий колючий язык!

В. вздохнул. Он знал очень хорошо, что если сейчас будет думать о воде или еде, то этим только усилит свои мучения. Пока что единственное, что он может сделать, ждать. Ждать спасения. И В. старался, как мог, отвлечься. Он снова подробно изучил всю маленькую квартирку, а также содержимое чулана, но не нашел ничего интересного. Разве что Парадный Татачи хорош, но В. был так устал и разбит, что ему было не до холодного оружия, каким бы красивым оно ни было.

Особое внимание В. уделил стене, где должна была быть дверь, но опять ничего не отыскал. Он прополз несколько раз вдоль стены на коленях и ощупал каждый бугорок и неровность на ее шероховатой поверхности, надеясь на то, что где-нибудь найдется кнопка, открывающая потайную дверь. Поиски его, как и следовало ожидать, не увенчались успехом. Да В. и сам нутром чувствовал, что его заточение не случайно, и что о нем, конечно же, не забыли, наоборот — его намеренно оставили взаперти. В. почти не сомневался, что за ним наблюдают. Потому В. не позволял себе ни стонать, ни жаловаться, ни каким-либо еще способом выражать недовольство.

Но каким издевательством выглядели теперь недавние разглагольствования Мистера о том, что В., видишь ли, не будет ни в чем нуждаться! Так вот чего стоят все эти рассуждения о свободе! Ох, если только В. выйдет из этой комнаты и встретится с Мистером, он задаст ему по первое число! По правде говоря, если бы голова В. не была сейчас полна тяжелого тумана, то он посвятил бы время тщательной разработке плана мести. В. не сможет, скорее всего, отлупить Мистера и самые страшные ругательства и оскорбления ничего не значат для этого престарелого пакостника. В. уже понял, что ни его слово, ни его кулак не смогут уязвить Мистера. Но все равно В. нашел бы слабое место у противного старикана. Может быть, это Леяна? Даже ее сейчас не пожалел бы В., ведь и ежу понятно, что она заодно с Мистером.

В. вспоминал события прошедших дней и проклинал себя за то, что не покинул Дом, когда ему предлагал это Джадж! Хотя, с другой стороны, он сомневался, что Джадж действительно выпустил бы его из Дома.

Не забыл В. и свой счастливый полет в Улете, но этот полет теперь казался В. только злой насмешкой, словно бы ему нарочно показали кусочек свободы для того только, чтобы он был еще несчастнее сидя взаперти. Лучше бы он остался в той безлюдной пустыне и сгинул там, чем умирать здесь, даже без надежды в последний раз увидеть небо!

Помнил В. и Детскую, и то, как хорошо ему было там, но тем мрачнее ему казалась его теперешняя тоска. И каким он был остолопом, когда держал перед отцом свою пламенную речь! Он-то думал, что Дом — это его обретенное счастье, а оказывается, что это темница, из которой В. не сможет выбраться никогда! Он думал, что нашел путь к спасению, а выясняется, что прав был отец, когда предостерегал его. Где же тот радостный В., что был позавчера? Где тот смех, которому научил его Эл Рэл? Все растаяло как дым. И остались только эти стены…

В. снова перебирал в памяти подробности своих встреч с Мистером, Леяной, Джаджем и другими обитателями Дома, силясь разгадать только одну загадку: зачем им понадобилось так подло глумиться над В.? Зачем запирать В. в четырех стенах и, самое главное, надолго ли это? О том, что, возможно, он никогда уже не выйдет из этой комнаты живым, В. старался не думать.

Надо же, а ведь еще недавно В. мог бы поклясться, что эти люди — его друзья. И Леяна, и Эл Рэл, и бородачи, казалось, так были добры к нему, так полны искреннего участия. Очевидно, это был всего лишь отвлекающий маневр, чтобы усыпить бдительность В. И им это удалось. В. и в голову не пришло сопротивляться, когда его, как барана в стойло, отвели в эту комнату. И снова В. злился на самого себя. Круг замыкался. В. еще не раз за вновь и вновь проходил этот порочный круг, злясь то на Дом, то на Мистера, то на самого себя. Он знал, что это ему ничего не даст, но не мог остановиться.

Как раненый зверь, он метался по комнате и боялся замедлить шаг, боялся расслабиться хоть на мгновенье, потому что знал, что этот стержень кипящей ярости раскрутится в нем в бешеную, сметающую все на своем пути махину. Может быть, он будет выть, как дикий волк, или биться головой о стену — В. страшился даже подумать о том, что произойдет, если он хоть на миг даст слабину. И потому он скрежетал зубами, но, преодолевая слабость, не переставал шагать по комнате без цели и без особого желания, но для того только, чтобы не останавливаться и не задумывать о том, как он зол на весь свет.

Он бродил из угла в угол, пока окончательно не выбился из сил. Его трясло, когда он рухнул на диван. Теперь у него не осталось сил даже на злость. Укрывшись одеялом с головой, чтобы никто не смог его видеть, он тихо, но самозабвенно заплакал. Он заглушал как мог рыдания, в которых изливались его ярость, его беспомощность и его обида. Он не плакал так с самого детства. Не плакал так искренне, забыв обо всем, кроме своей досады. Обо всем — о гордости, о самолюбии и вообще о самом себе. Плача, он стал воплощенным горем и, как ни странно, это ему помогло. Слезы были такими горячими, что обжигали щеки, но они принесли облегчение.

Он плакал и плакал, потому что знал: он ни в чем не найдет утешения. Любящая рука не приласкает его, и верный друг не скажет слов ободрения. Ни любви, ни дружбы, ни родного дома — в жизни В. не осталось ничего. Если бы он только мог вспомнить хоть что-то, ради чего стоило бороться за свою жизнь. Если бы его ждал хоть кто-то дорогой и любящий за этими стенами. Кто-то, на радость встречи с кем В. мог бы уповать. Но сейчас он не мог рассчитывать ни на нежную заботу любимой, ни на успокоительное однообразие повседневных забот, ни на туманный шепот надежды. И вот он впервые совершенно один посреди неприветливого бушующего моря невзгод. В. никогда не знал, что одиночество бывает таким бесконечным, а отчаяние таким беспредельным.

У него не осталось ни одного щита, чтобы заслониться им от наваливающейся на него тяжести. Что-то большое, огромное, рядом с чем В. был всего лишь букашкой, надвигалось на него, и ему не было спасения. Когда же он успел все потерять? Он словно раздробил себя на тысячу частей и выбросил девятьсот девяносто девять из них. И вот теперь осталась только крохотная частичка его прежнего, только малая ничтожная часть того сильного и красивого В., каким он был когда-то.

Он знал, что не мог поступить по другому, но все же не мог понять, зачем он последовательно разрушил все, чем наградила его судьба. Если ему не нужен ни уютный очаг, ни стабильный заработок, ни крепкая семья, то что же, что же ему нужно? Если бы только В. понял это, тогда он смог бы обрести пусть и не цельность, но хоть какую-то духовную плотность. А сейчас он был неверным и зыбким, как туман. Неужели Мистер прав? Неужели все, чего ищет В., это свобода? Но свобода от чего? В чем она? И разве существует такая свобода, которая не ограничена ничем? И зачем такая свобода ему? В. предчувствовал, что в поисках этой свободы он потеряет самого себя, утратит даже воспоминание о том В., который жил когда-то. Так, терзаемый тягостными думами, он метался под одеялом, пока тяжелый сон как благословенное избавление не навалился на него.


Глава двадцатая. Ты — ярость и ты — безумство

Когда В. проснулся, он не знал, сколько прошло дней с тех пор, как его заперли в комнате. Время остановилось. Даже если бы здесь были часы, они бы ничего не значили для В., потому что движение изобретенного человеком механизма не могло бы ничего сообщить ему. Что с того, что этот механизм отмерил бы шестьдесят единиц чего-то непонятного, а потом бы сложил эти шестьдесят единиц в одну, а этих последних опять набрал бы шестьдесят и так без конца? Какое В. до того дело, если этот счет ни приближал избавление, ни облегчал муки? Что проку следить за стрелками часов, если сейчас каждая секунда растягивалась в бесконечность, в бескрайний океан безвременья, в котором В. тонул, даже не думая сопротивляться?

В. застонал. Искусственный свет лампочки, льющийся с потолка, резал по глазам, как бритва. Казалось, сам воздух, врывавшийся со свистом в легкие, причиняет боль. Каждый предмет в этой комнате словно был заодно с мучителями В., даже вид простого стула был тошнотворен для В. Пытаясь пошевелиться, В. лишь открывал для себя новые грани мучения.

Где-то в глубине души у него была тайная, но, увы, не оправдавшаяся, надежда на то, что он опять, сам не зная как, проснувшись, изменит комнату, как тогда, с Джаджем. Вот бы у него получился зеленый лужок на берегу речки с кристально чистой водой. Вода! В. опять застонал, но стон не принес облегчения, а только новые муки. В. уже не знал, что делать. И встать с кровати у него не было сил, и лежать ему было противно до тошноты.

В. долго еще валялся на диване, прежде чем все-таки решился вылезти из-под одеяла. Зябкая дрожь пробирала все тело. Без особой надежды В. проверил ванную и кухню, еле доковыляв туда на негнущихся ногах. Как он и ожидал, не обнаружилось ни воды, ни еды. Это его ничуть не удивило. Одурелым взглядом он окинул кухню. Вид колченогой печки показался ему оскорбительным. Какое утонченное издевательство! Оставить человека без пищи, но при этом не забыть снабдить его печкой! Тяжело вздохнув, В. удалился из кухни и в совершенно унылом состоянии вернулся на диван, который ему уже опостылел.

Он рухнул на диван и уставился невидящим взглядом в потолок. Тело в горизонтальном положении причиняло не такие мучения, но зато, как только физические страдания стихли, в полный голос заявили о себе страдания душевные. Хотя В. уже ни на кого не злился. Что толку винить кошку в том, что она поймала мышку? Такова природа кошки: каким бы чудовищем она не казалась жертве, но тем не менее у кошки есть веские причины для подобного обращения с мышами. И что толку винить мышку, что у нее не хватило ни ума, ни ловкости, чтобы избежать когтей хищника?

Да, В. свалял дурака, или был недостаточно осторожен, или излишне доверчив, но все его сожаления не прибавят ему теперь ни капли сил для того, чтобы бороться за свою жизнь, наоборот — пустые терзания только ослабляют В. Нет, злость никак не поможет ему выбраться из этой комнаты. А что поможет? Что если он попробует поговорить с Мистером? Наверняка тот сейчас наблюдает за В.!

Немного ободренный внезапно осенившей его догадкой, В. вскочил с кровати, закутавшись в одеяло, (потому что его трясло от холода). «Куда же, куда, — бормотал он, — где это может быть?» — он бродил по комнате, оглядываясь по сторонам в поисках невидимой видеокамеры, через которую его мучители наблюдают за ним. Наконец решив, что камера должна быть где-то наверху, он вышел на середину комнаты и, задрав голову вверх, глядя в потолок, произнес:

— Я знаю, что вы меня видите, — голос был хриплым и немного визгливым одноврЕменно. В. прокашлялся и продолжил: — Господа, я ни минуты не сомневаюсь, что вы видите и слышите меня. Спешу вас приветствовать, — В. поклонился, при этом обернутое вокруг тела и накинутое на плечо одеяло придавало ему сходство с ринским патрицием, выступающим перед Сенатом. Он счел нужным добавить в свой монолог нотки сарказма: — Отдаю должное Вашей заботе обо мне. Столь прекрасное жилище, — он обвел рукой комнату, — вы предоставили в мое распоряжение. Но даже пребывая в столь прекрасных условиях, я тем не менее продолжаю нуждаться в воде и пище. Увы, господа! Может быть я ненароком ввел вас в заблуждение, и вы приняли меня за того, кто именуется у вас безъедом. Прошу прощения, господа, но я вынужден вас разочаровать: я не безъед! — В. нашел в себе силы даже выдавить подобие улыбки. Он продолжил:

— Уважаемый Мистер! Хоть я и немало наслушался от вас в высшей степени занимательных речей, но все же я не избегнул греха чревоугодия и вынужден питать свою бренную плоть водой и хлебом. Я был бы рад доставить вам удовольствие и питаться только воздухом, но увы, — В. пожал плечами и развел руками, — я не в силах изменить законы природы.

Я не позволю себе, господа, и слова упрека, ибо не могу даже помыслить о том, что в постигнувшем меня несчастье есть хоть толика чьего-то злого умысла. О нет! Столь милосердны ваши сердца и столь светел разум, что я не допускаю и мысли о том, что вы могли воспользоваться моим доверием и лишить меня воды и пищи намеренно. Я склонен видеть только досадное недоразумение в сложившихся обстоятельствах. И я смиренно прошу вас, господа, исправить эту нелепую ошибку, — и В. склонился перед воображаемыми слушателями в глубоком поклоне. — Протяните руку помощи страждущему, многоуважаемые господа, и вызволите меня из этой темницы, куда я, быть может, заточен лишь собственной глупостью, — и В. опять склонился в поклоне. Но когда он пОднял голову, в его глазах не было и следа смирения. Они злобно сверкали.

— Довольно! — закричал В. — Хватит паясничать, и без того я достаточно долго служил вам поводом для веселья. Что? — ехидно осклабился В., пялясь в потолок. — Довольны? Сладили? Всего у вас навалом, только не хватает таких болванов как я, с которыми вы можете делать все что угодно! Что? Поймали кайф, наблюдая за глупой мушкой которая попала за стекло? А? Каково чувствовать себя богом? Чудесно, не так ли? Захотите — и я сдохну тут, а захотите — так протяну еще немного! Ну так иди сюда, иди сюда, ты, паршивая морда! Что ж ты там спрятался за стенкой, а? Иди сюда, сюда иди! Неужто кишка тонка посмотреть в глаза своей жертве? — В. бил себя кулаком в грудь.

Когда он только начинал свою пламенную речь, то был вполне спокоен, но теперь так завелся, что не мог остановиться. Он все выкрикивал ругательства и вызывал Мистера на бой, но ответом ему была гробовая тишина. Наконец, В. угомонился. И то потому только, что ему пришла в голову мысль о том, что мерзкому старикашке понадобится время, чтобы добраться со своего наблюдательного поста до этой комнаты. Хотя изначально В. не хотел ссориться с Мистером, а наоборот, намеривался смиренно попросить его об освобождении, но теперь он был даже рад тому, что излил душу. Есть все-таки маленькая надежда на то, что эта гневная тирада проняла Мистера и он явится сюда, чтобы разобраться с В. И В. стал ждать.

Тянулись минуты и часы, но В. по-прежнему был один. Никто не пришел. Вспыхнувший было огонек надежды окончательно потух. В. был почти уверен, что Мистер не слышал обличительной речи В. Ничем, ничем, ни слезами, ни словами, В. не сможет изменить своей участи. Все то же, опять то же — бесконечное мучение и больше ничего. Если он и сможет заснуть, то завтра проснется для того только, чтобы опять страдать в угоду этим извращенцам. Для него нет выхода. Никакого. Никогда, никогда он не выйдет из этой комнаты. Никогда. Все кончено. Никогда.

И так повторяя про себя: никогда, никогда, никогда, В. чувствовал, как с каждым словом поднимается в нем ярость, как вскипает неугасимый вулкан, ищет выхода безумный джинн, над которым у В. нет власти. Еще мгновение — и В. взвыл как дикий пес и стал крушить все, что только попадалось ему пОд руку. Первым пострадал деревянный стул. Схватив его за спинку, В. с остервенением колотил им по стене, пока стул не разлетелся в щепки. Каждый удар, треск ломающегося дерева доставлял В. истинное наслаждение. Он кричал и гоготал как полоумный и, разделавшись с одним стулом, принялсЯ за другой. Когда кончились стулья, В. взЯлся за диванные подушки.

Он колотил подушками по дивану, рвал ткань об углы стола, выворачивал нутро подушек, усыпая перьями комнату. Покончив с подушками, В. побежал на кухню, чтобы расправиться с чугунным монстром. Он пнул печку ногой, но она даже не покачнулась, зато В. здорово повредил ногу. От боли В. окончательно обезУмел. Он ухватил печку за трубу и, протащив перед собой печку на манер тарана, он обрушил ее на стЕну. Со стены посыпалась штукатурка и там образовалась внушительная брешь. В. радостно взвыл. Он опять вооружился печкой и нанес еще один удар. Полетели куски кирпича и штукатурка. В. снова разбежался и снова ударил печкой стену. И потом еще…

Все было замечательно, и В., наверно, еще не раз предпрИнял бы подобную атаку, но, к несчастью, силы его иссякли. Он протащил печку только каких-то два шага, и вынужден был бросить ее, потому что не смог больше сдвинуть с места чугунное чудище. Пошатываясь, В. проковылял в комнату, там еще пару раз пнул ногой валявшиеся кругом клочки подушек и обломки стульев, но это было все, на что его хватило.

И снова он рухнул без сил на диван, который к тому времени был усыпан перьями, опилками и обрывками ткани. В. и сам походил на испорченный грубой рукой механизм. «Я сломан и жизнь моя сломана, — подумал он, — потому мне так хочется раздолбать все вокруг». Но эта мысль не принесла ему ни покоя, ни ясности. После столь бурной истерики ему не стало легче. Он затих только потому, что ослаб, но его все еще корежило.

«Вот так и чувствуют себя одержимые дьяволом», — подумал В. И сразу же за этим мелькнула другая мысль: «Нечего валить все на рогатого. Нет уж, милый мой, дьявол здесь не причем, это ты мое золотце, ты сам во всей красе. Все это твое, родное, любимое — эта ярость и это безумство, они всегда с тобой были, с самых малых лет, наверно, с самого рождения. Должно быть, еще в колыбели, ты уже заходился визгом от злости, уже тогда ты неистовствовал из-за мокренькой пеленки. Так и теперь, чуть обмочился — и уже безумствуешь от ярости. Ты — ярость, и ты — безумство. Да ты просто бешеный шизик, моя радость!»

В. мог бы устыдиться своей яростной вспышки, но ему не было стыдно. Ему было страшно. Только сейчас он понял, как глубоко может пасть. Только сейчас он узнал, что способен полностью утратить контроль над собой. Здесь, в этой комнате, запертый в четырех стенах в одиночестве, он узрел настоящее чудовище, и этим чудовищем был он сам.

На какое-то время В. забыл и о Мистере, и о голоде, и о жажде. «Почему, почему я такой? Да, да… я ослаблен и раздражен отсутствием воды и пищи, но разве в этом действительная причина? Посмотрим правде в глаза, эти обстоятельства — всего лишь катализатор. Даже когда я был сыт и доволен, и тогда я мог вскипеть по любому поводу. Да, я прекрасно их помню, эти ужасные уродливые вспышки, мелкие и никчемные. Буря в стакане воды — это про меня. Или слоны из мух — тоже про меня. И все, что сказано про мелочных гневливых самодуров — и это все тоже про меня.

Я понимаю, что в гневе я последний дурак, но почему же я всегда спотыкаюсь на одном и том же месте, почему снова падаю в ту яму, в которой уже сто раз ломал себе ноги? Ведь я знаю, знаю прекрасно, что этот спектакль ничего не изменит. Все, что я сделал, так это еще раз показал, какой я никчемный идиот и больше ничего. Даже я сам на месте Мистера только бы отмахнулся от такого придурка как я. Чего уж там… и это все, на что я оказался способен! Хоть бы речь сочинил поизысканнее или подушки рвал на лоскуты как-нибудь фигурно. И печка эта… вот уж наверняка было забавное зрелище!»

В. вспомнил, как сыпалась штукатурка, и даже слегка покраснел. Вот оно как бывает! Безумный осел! олух! остолоп! В. ругал и проклинал себя и вдруг замер на полуслове. Он соображал медленно, но наконец мысль созрела окончательно. Он хлопнул себя ладонью по лбу. Ха! Остолоп, олух говоришь? Не такой уж ты и дурень! Вот как все сложилось: думал, думал, ничего путного не придумал, но стоило верх взять примитивной агрессивной твоей стороне — и решение найдено! Так просто, но это именно то, что нужно! И как только ему раньше не пришло это в голову! Может быть, В. и не силен во всех этих магических штучках, но в руках-то еще силенка осталась!

В. медленно встал и спокойным четким шагом направился на кухню. Теперь ему на все наплевать. Он не будет больше ждать милости или снисхождения, не будет ждать спасения. Он пойдет и разгромит эту стену в пыль, разберет ее по кирпичику. Вот оно, торжество грубой физической силы! Полная победа материализма!

В. чувствовал себя уверенным и полным сил, как никогда за все дни своего заключения. Он впервые действительно чувствовал себя способным выбраться из этой передряги живым и здоровым. Вдруг его осенила другая занимательная мысль: а почему, собственно говоря, на кухне оказалась эта никчемная чугунная печка ни на что не годная, но при этом тяжеленная? Может быть, это действительно испытание, но только испытание иного рода, чем думал В. вначале. Задание на сообразительность.

Возможно, Джадж сам, своей рукой, сотворил здесь это стенобитное орудие для того только, чтобы В. догадался использовать его по назначению? Но когда В. добрался до кухни, его ожидало новое разочарование, сравнимое с полным крахом. Печка была на месте, и стена тоже, но никакой выбоины в стене не было! В. кинулся к стене. Ничего! Ни трещинки, ни царапинки! Нет даже пыли. Это окончательно доконало В. У него даже не было сил соображать, что случилось: то ли все это ему приснилось, то ли эти стены обладают способностью к регенерации, то ли он действительно сходит с ума. Он знал только одно: стена была целой и невредимой. Он попробовал сдвинуть печку с места и обнаружил, что не может даже пошатнуть ее. Какая-то безумная катавасия приключилась с В., и он больше не мог всего этого выносить.

Что с ним происходит? Пусть вокруг творится что-то странное, но он-то сам почему ополоумел? Только недавно он был зол, как черт, через каких-то несколько минут он стал испытывать стыд и раскаяние, потом настал черед надежды и уверенности, и вот все завершилось отчаянием и безысходностью. Что происходит? Неужели он действительно обезумел? Человек не может так молниеносно и самозабвенно переходить от одного чувства к другому. Это похоже на чудовищный аттракцион, причем никому не дано предугадать, когда тележка, так сказать, покатится под горочку, а когда вдруг поползет вверх.

Что случилось с ним самим и что случилось с миром вокруг? Еще недавно окружающая реальность была так предсказуема и проста, а В. чувствовал себя в ней, как рыба в воде. Да, были некоторые сложности. Может быть, В. уже тогда начал сходить с ума, когда выбросил в окно свою успешную жизнь и подался бродяжничать? Может быть, он отравился гнилыми объедками и теперь валяется рядом с мусорным баком, переживая разнообразные галлюцинации? Что происходит? Что это? Кто они? И кто он сам? В. чувствовал, что стоит у той границы, перешагнув через которую, ему уже не возвратиться, у границы, за которой царит хаос и бушует ураган, уносящий последние остатки разумности.

Эти безумные мысли и вопросов без ответов и в самом деле могли довести В. до сумасшествия. И потому В. нашел для себя единственно возможный выход, единственный путь к спасению своего уязвленного разума — он перестал думать вообще. Он тупо прошел к дивану, лег и уставился в потолок, не думая ни о чем. Вернее он предАлся мыслям каким угодно, только не мыслям о Мистере, дверях и тому подобному. На все, что было связано с этой ситуацией, в которой он оказался, В. наложил запрет. Он и сам не знал, как это у него получилось, наверное, сработал некий предохранительный механизм, но так или иначе, он постарался забыть обо всем. Возможно, это ему и удалось бы, но как только душа его более-менее успокоилась, опять далО о себе знать тело.


Глава двадцать первая. Потревожу я соседа — хорошо, если к обеду

В. почти не сомкнул глаз в эту ночь. Он не мечтал о еде, но жажда стала такой нестерпимой, что он не мог сосредоточить свое сознание ни на чем, кроме образов водоемов, текущих ручьев, сочных фруктов и тому подобного. Стоило закрыть глаза, и мерещились прохладные чистые пруды, сияющие на солнце реки и даже просто прозрачные неглубокие лужицы, такие, какие бывают после теплого летнего дождя. В. даже не мог сказать, что утром четвертого дня он «проснулся». Он всего лишь перестал пытаться заснуть.

Сказать, что он был разбит и слаб — значило не сказать ничего. Словно все его тело кто-то выкручивал всю ночь, как постиранное белье. В. ощущал себя никчемной рваной тряпкой. Он не мог встать, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, не мог чувствовать ничего, кроме непреходящей слабости, не мог даже думать. Он не мог злиться на Мистера, или жалеть себя, или мечтать о спасении. Ни надежд, ни жалоб, ни упреков. Никаких чувств. От него не осталось ничего, словно его взрезали, как просоленную селедку и выпотрошили все нутро, всю его человеческую сердцевину — все, что составляло самую сущность В. как личности и как человека.

В. захотел сесть только потому, что нестерпимо саднила спина. Кое-как он смог принять вертикальное положение, но при этом ему показалось, что это простое движение было самым трудным действием в его жизни. Он сидел сгорбившись и укутавшись в одеяло. «Какое я сейчас должно быть жалкое зрелище», — мелькнула мысль, но она не вызвала никаких эмоций у В. Ему было наплевать, как он выглядит, и что о нем может подумать кто бы то ни было. Этим утром он даже уже не хотел пить или есть, не хотел ничего, как будто жажда и голод, пережив последнюю агонию этой ночью, благополучно скончались. Его уже не страшили физические мучения, но только одно еще заставляло его холодеть от ужаса: он чувствовал, как из него в буквальном смысле истекает его душа — капля по капле, медленно, но неотвратимо он терял самого себя.

Именно поэтому на четвертый день В. начал молиться. Подобное с ним случалось последний раз в раннем детстве. «Боженька, Боже, как страшно», — молился В. Или вернее не молился, а жаловался Всеведущему Ничто или Всемогущему Господу, кому именно В. не знал, но он не мог не исповедоваться этой безличной силе. «Боженька, Боже, Отец, — причитал В. — Господи, Господи, помоги, помоги мне, спаси меня, спаси, спаси и сохрани», — В. повторял неустанно одни и те же слова, в которых он находил хоть малое, но утешение.

И так В. «молился» бесконечно долго, но потом слова «молитвы», если это можно было так назвать, изменились: «За что, Господи, за что, за что наказал ты меня, за что Отдал на поругание, за что, за что, за что, Господи? Никого я не обидел в своей жизни, никого не убил, не ограбил, так за что же, за что, Господи Боже, Отец, за что Отдал ты меня в руки врагов моих, за что, Господи, за что?» — так вопрошал В., снова и снова, без всякой надежды услышать ответ. И потом опять: «Господи, сохрани, спаси и сохрани, защити…»

Слезы лились ручьями из глаз В., но он даже не утирал их, не замечая. «Господи, ни о чем не прошу, ничего не требую, ни о чем не сожалею, прости меня, Господи, прости, прости, все грехи мои вольные или невольные, ничего не хочу, Господи, об одном только молю: хоть лучик надежды даруй мне, Господи, в последний раз, помоги, помоги, Господи, знаю, знаю, что не достоин, знаю, что ничто я пред тобою, но спаси, спаси меня, Отец, спаси и сохрани, спаси, защити, хоть капельку, хоть крошку надежды даруй мне, Господи, Боженька, Отец, защити и помилуй, не оставь меня, не оставь, спаси и сохрани…» И так В. молился, пока у него не осталось сил даже на то, чтобы произносить слова, и тогда он просто сидел, застыв в неудобной скрюченной позе, смотря в одну точку перед собой.

В. закрыл глаза. Ему так хотелось никогда, никогда больше не открывать их. Но все же он открыл… и не смог сдержать испуганного вскрика. Странное видение возникло перед ним, прямо посреди комнаты. В. увидел дюжего парнищу, метров двух ростом. У него были длинные и пухлые руки и ноги, и то и другое розово-белого цвета, что еще более подчеркивало черноту курчавых волос, выраставших повсюду на его теле. Лицом он тоже был бел и румян. Его физиономия не могла не вызывать у В. аппетита, потому что его губы, щеки и особенно уши поразительно напоминали мясистые вареники. На парнище был надет костюм в узкую серую полоску, причем рукава были чуть только пониже локтя, а брюки больше походил на шорты, потому что едва прикрывали колени. Костюм был надет на голое тело, что и позволило В. разглядеть густую растительность на груди, руках и ногах парня. В петлице костюма болталась сиреневая ромашка. Довершала картину небольшая шляпа на курчавой густой шевелюре.

— Удачно приземлиться — все равно что вовремя родиться, — изрекло видение, снЯло шляпу, и раскланявшись, добавило: — Я дико извиняюсь за беспокойство, промахнулся чуток.

В. аж раскрыл рот от удивления. Он бредит? Что за странная галлюцинация?

— Если хочешь снисхожденья, не забудь про представленье, — молвила галлюцинация и добавила: — Разрешите представиться, Пантон. С кем имею честь?

— В., - ошалело ответил В.

Пантон окинул заинтересованным взглядом комнату:

— Мда, не богато, надо сказать. Хотя всего милее то жилище, где полно питья и пищи.

С этим В. не мог не согласиться. Это высказывание как нельзя более полно отражало то, что было сейчас на уме у самого В.

— Потревожу я соседа — хорошо, если к обеду! — многозначительно изрек Пантон.

«Уж не ждет ли этот Пантон, что я угощу его обедом?» — подумал В., но не нашелся что ответить на это заявление. В. пытался понять, что означает появление незнакомца. Неужто о В. наконец-то вспомнили! Конец его мучениям!

— Вас прислал Мистер? — спросил В. срывающимся голосом.

— Мисти, кто? — ответил вопросом на вопрос Пантон. — Куда послал?

— Сюда, ко мне! — воскликнул В. — Вас прислал сюда Мистер? Или, может быть, Джадж? Леяна?

— Ого, — протянул Пантон, — видать, кто-то тут заждался весточки. Нет уж, никто никуда меня не посылал. Я, вишь ли, сам по себе, а эти твои Жажи и Мисти — они сами по себе, — с достоинством заключил Пантон и тут же добавил: — Никто Пантону не прикажет, вот вам что Пантон покажет, — и он ткнул прямо под нос В. фигу из пальцев.

— Но как же вы, как… — В. даже начал запинаться от волнения. — Как вы сюда попали? Почему ко мне? Почему сейчас? — В. впИлся взглядом в незнакомца, силясь прочитать на его лице ответы на свои вопросы.

— Я ж говорю, промахнулся, вообще-то я к Тигидрану направлялся, но, видать, мимо проскочил. Или недолет случился… — и опять у Пантона нашлось подходящее изречение: — Не ангел я, не ангелица — могу и ошибица.

— Как же я рад, что у вас случился недолет! — вскричал В. — Ведь я… ведь я… — от радости он не знал, что сказать, и потому просто кинулся горячо обнимать Пантона. Последний был явно огорошен столь радушным приемом, о чем красноречиво говорило его недоумённое лицо. Он произнес, пока В. сжимал его в объятиях:

— Позабудешь про смущенье, когда получишь угощенье.

В. внимательно посмотрел в глаза Пантона. Что это он все о еде? Только еще одного голодающего ему тут не хватало! В. начинал понимать, что этот Пантон и правда попал сюда совершенно случайно и не представляет, кто такой В., и что с ним происходит. В. счел нужным немедленно просветить Пантона:

— Видите ли, забавно, что вы упомянули про обед, про угощение и прочее. Дело в том, что я уже четыре дня ничего не ел! И что еще хуже, не пил ни капли воды. Как вы понимаете, я нахожусь в весьма затруднительном положении…

Лицо Пантона выразило крайнюю степень удивления:

— Не понял, — сказал он, — это что, новая игра? Типа кукумОчек?

В. понятия не имел что такое кукумочки, но ни минуты не сомневался, что в данном случае о них речи не идет.

— Да нет же! Я, как бы вам объяснить… Я здесь заперт, то есть я, конечно, выходил уже из этой комнаты, но так получилось, что ммм… несамостоятельно, а те люди, что привели меня сюда, они больше не появлялись, и я, честно говоря, понятия не имею, как отсюда выбраться, хотя был лифт, и дверь была, еще несколько дней назад я их видел собственными глазами, а теперь они пропали, а я как не искал, не смог найти никаких следов выхода, несмотря на то, что я, конечно, слышал про не имеющие конкретного местоположения двери, и, возможно, здесь речь идет об одной из них, но я пробовал усилить связь неоднократно и все такое прочее, а ничего не вышло, потому и сижу тут уже который день, кроме того, ума не приложу, почему есть ванна, а воды нет, и печка — непонятно зачем тут печка… — В. умолк, видя, что Пантон потихоньку отодвигается от него, видимо, опасаясь, что В. буйно помешанный. В. уже начал подумывать, не исчезнет ли испугавшись этот Пантон в неизвестном направлении, как вдруг лицо Пантона просветлело и он воскликнул:

— Я понял! Это — заточение!

— Вы думаете? — откликнулся В. Ему не понравилось то, как Пантон произнес это слово — «заточение». Заточение оно может быть и заточение, но что-то тут не так…

— Мда, слыхал я об этом, но вот чтоб так, с заточЁнным говорить… — продолжал Пантон.

— С кем, с кем? — переспросил В.

— С заточЁнным, то есть с тобой.

— А-а… — протянул В. Что-то ему совсем не хотелось быть «заточённым».

— А они щас где? — спросил Пантон.

— Кто они? — не понял В.

— Как кто, заточители! — прошептал громким шепотом Пантон, склонившись к В.

— Понятия не имею… — отвечал В.

Пантон озирался по сторонам, видимо, в поисках заточителей.

— Э! — вдруг воскликнул он встревожено. — Надеюсь, на меня это не распространяется?

— Я не знаю… я не… — пробормотал В.

— Ладно, ладно, — добродушно прервал его Пантон. — Можно и позаточаться чуток! От нас не убудет!

В. не мог согласиться с подобным утверждением и хотел было возразить, но Пантон его перебил:

— А ты силен, дружище! И как это у тебя получается? Ты уже модифтнул чего-нить? И много их, заточителей? Они постоянно тебя заточают? — Пантон засЫпал вопросами В., но В. не мог ответить ничего вразумительного.

Почему-то Пантон воодушевился и молвив: «Настоящим приключением будет ваше заточение!» он взял В. пОд руку и потащил куда-то. В. было любопытно, что тот собирается предпринять, и он последовал за Пантоном. Пантон в полном молчании и глубоком сосредоточении обошел вместе с В. всю квартиру, осмотрев буквально каждый уголок. По завершении осмотра он глубоко вздохнул и сказал:

— Да, положение прямо скажем неважнецкое… А я-то думаю, чего-то тут не так! Отродясь не видал такого убожества. Ядрена Натрена! Всего две комнаты! А ванная-то ванная! Не, ты это видал? — тряс Пантон В., как будто не понимая, что В. уже не один раз видел все, что находилось в этой квартире. — Ты видал? Ржавчина-то, ржавчина — закачаешься!

Тут вдруг Пантон вытаращил глаза и заговорщически прошептал:

— Слушай, а оттуда — того? Ничего не вылазило, а?

— Откуда? — испугался В.

— Ну, из этого ржавого гробА, — сказал Пантон, очевидно, подразумевая под ржавым гробом ванну.

— Нет, — ошарашено ответил В. Еще этого ему не хватало! — А что оттуда может вылезти? — спросил В., уже боясь услышать ответ.

— О-о-о! — Пантон скорчил гримасу ужаса. — Даже и не спрашивай! Ведь тут такого, знашь, можно запустить! Если постараться, то и крокодил покажется пушистым цыпленком!

В. подумал, что надо будет подпирать чем-нибудь дверь ванной на ночь. Если оттуда действительно что-нибудь «вылезет», то сердце В. не выдержит, это точно.

— Я вот и спрашиваю тебя: сколько их-то? Заточителей? — вопрошал Пантон.

В. вздохнул, и подумав, сказал, имея в виду Мистера, Джаджа и Леяну:

— Трое, я думаю, — почему-то В. казалось, что именно Мистер, Джадж и Леяна были ответственны за все, что с ним происходило.

— Во! Это втроем, знашь, чего можно наворотить?

В. подумал, что и одного Мистера наверняка хватило бы на то, чтобы «наворотить», а уж что из себя может представлять эта троица, объединившая усилия, В. боялся даже подумать.

— Но ты орел! — прервал Пантон размышления В. — Орлище! Один против троих, во как! И сколько ты уже, говоришь, тут мыкаешься, а?

— Четвертый день, — ответил В.

— Да, и че? Так и не пробился?

В. только развел руками.

— И не воды, говоришь, и не еды? — удивлялся Пантон.

В. только печально кивнул.

— Класс! — восхищенно протянул Пантон. — Вот моща заточители!

Тут Пантон прижался к В. теснее и горячо зашептал ему нА ухо:

— Слушай, если хочешь, я тебе помогу. Только ты тихо, тихо, даже не кивай, только моргни, если согласен. Ну как?

В. старательно моргнул. Пантон опять зашептал:

— Ты перемеСТЕЧаться уже пробовал?

В. покачал головой.

— Давай на счет три вместе попробуем, — предложил Пантон, — но руку мою не отпускай, договорились? Готов? Раз, два, три…

В. почувствовал в том месте, где его держал зА руку Пантон, огромное давление и в то же время увидел, как Пантон из плотной материальной фигуры становится чем-то размытым и неопределенным. Давление стало сильнее, стало нестерпимым, В. хотелось сбросить с себя руку Пантона, но в тот же миг все кончилось. Пантон опять стал самим собой.

— Труба! — тихо сказал Пантон. — Вот заточили так заточили. Не поверишь — я тебя тяну, а ты ну как камень! Бетонная глыба, с места не сдвинешь. Во дела! Ладно, друг, с переместечением пока кранты. Давай модифитнуть чего-нить попробуем. Я тут займусь, а ты мне помогай, лады?

В. кивнул, хотя и понимал, что помощи от него Пантон вряд ли дождется.

Пантон отцепился от В., и, вздохнув полной грудью, широко развел руки и прошептал: «Погнали!» В тот же миг стены комнаты потеряли свою твердость и стали будто резиновые. Пантон, стОя посреди комнаты, напрягал все свои силы. Лицо его покраснело, руки дрожали от напряжения, но все же он не сдавался. Раздув щеки, он разводил руки все шире, а вслед за его руками растягивались стены комнаты, как будто изнутри на них воздействовало чудовищное давление. У В. даже перехватило дыхание. Неужели он сможет? Неужели сейчас В. станет свободным? А Пантон все раздвигал стены, и В. казалось, что тот уже близок к победе, что сейчас стены не выдержат и лопнут как перекачанная шина, но тут Пантон резко выдохнул и опустил руки:

— Ффу… дела! Не, никак! — сказал он устало.

В. взмолился:

— Может, еще разок попробуешь, а?

— Не, — отрезал Пантон. — Глухняк. Тут ведь можно и того, — он красноречиво надул и сдул щеки, — лопнуть от натуги. Не, тут я пас.

Разочарованию В. не было предела. Но потом его осенило:

— Слушай, а черт с ними с этим стенами! Попробуй сделать дверь, а?

Пантон задумчиво посмотрел на В., а потом к превеликой радости В. сказал:

— Можно и попробовать… Где, ты говоришь, была дверь?

В. поспешил показать Пантону место, где по его расчетам должна была быть дверь. Пантон встал прямо напротив указанного места и насупив брови, устремил испепеляющий взгляд в стену. Ничего не произошло. Пантон опять покраснел от натуги, но потом выдохнул и удрученно молвил:

— Не, ниче не выходит! Видать, я те не помощник. Тут такая моща!

В. чуть не плакал. Пантон спросил:

— Слушай, а кто они, заточители, как их звать, может, я их знаю?

— Мистер, — сказал В., Пантон молча покачал головой, — Леяна, — опять отрицательный ответ, — Джадж, — и такого Пантон тоже не знал.

— Че терь делать, ума не приложу, — молвил Пантон и в задумчивости стал прохаживаться вдоль стены. В. следил за ним взглядом, пребывая в полном расстройстве. Вдруг что-то привлекло внимание В.: карман костюма Пантона странно топорщился и оттуда…. Оттуда выглядывало горлышко бутылки!

У В. даже потемнело в глазах. Неужели эта бутылка исполняет в данный момент свое прямое назначение и наполнена — В. облизнул пересохшие губы — какой-нибудь жидкостью?

— Что это? — спросил он дрожащим голосом, указывая трясущимся пальцем на карман Пантона.

— Это? — Пантон достал из кармана маленькую бутылочку из зеленого стекла, в которой плескалась какая-то жидкость. — Эт вода с высокогорья. Тигидран просил.

У В. затряслись губы. Какой олух! Он же объяснил этому идиоту, что умирает от жажды, а тот с целой бутылкой воды в кармане даже не предложил В. хлебнуть!

— Слушай ты, — закричал В. на Пантона, — я что, по твоему, в барюльки тут играю?

Пантон огорОшено на него посмотрел и укоризненно молвил:

— Не в барюльки, а в заточение.

— Я же… сказал… тебе… — наступал на Пантона В., - что умираю… от жажды… четыре… дня… без воды… как ты думаешь… я долго… протяну?

Пантон насупился и попятился от В. Видно было, что он не в восторге от тона В.

— Не мое дело! — крикнул он, пряча бутылку в карман. — Хочешь играй, а хочешь не играй! А за водой я к черту на куличики таскался. Меня Тигидран просил!

— Да что ему сделается твоему Тигидрану, балбес! — вскричал В. — А я копыта отброшу! Кони двину! В ящик сыграю! Дай сюда воду! — и В. потянулся к карману Пантона.

— Не дам, не дам! — заверещал Пантон.

— Отдай воду, ты, Панталон! — ревел В.

— Не дам, не дам! — кричал Пантон.

Затем последовала молчаливая сцена, в которой В., сопя и пыхтя, выкручивал руки Пантону, силясь добраться до его кармана, а Пантон отбрыкивался от В. своими волосатыми конечностями. Пантон был здоров и силен, а В. добавлял сил страх смерти, и неизвестно, чем бы кончилась эта «битва титанов», если бы в какой-то момент бутылка не выскользнула из кармана и с громким, как В. показалось, оглушительным звоном, не разбилась об пол.

В. тотчас отпустил Пантона и кинулся вниз собирать драгоценные капли влаги. На условности В. уже давно было наплевать, и потому он, ни минуты не задумываясь, принялсЯ вылизывать пол. Но почему-то вода впиталась в пол, как в губку и мгновенно от жидкости не осталось и следа. В. удалось чуть-чуть смочить язык, а в одном осколке осталось немного воды и В., бережно поднеся осколок ко рту, с наслаждением выпил эти несколько капель. Пантон молча наблюдал за ним. Потом, махнув на В. рукой, он изрек: «Кто дурнем родился, тот черту пригодился», — и с громким треском исчез.

В. вскочил.

— Пантон! Пантон! Прости, прости, пожалуйста! Не уходи! Вернись, прошу, вернись! Прости меня! — кричал В., бегая по комнате, но ответом ему была только тишина. Битый час взывал В. к Пантону, но напрасно. Видимо, Пантон переместечился туда, где вопли В. не достигали его ушей.

От досады В. чуть не плакал. Единственный шанс выбраться на волю! Какого же дурака он свалял! Безмозглый идиот! Надо же, ему так повезло с этим Пантоном, и в результате что? Он так и останется тут подыхать, тогда как Пантон мог, если и не вытащить В. из этой передряги, то хотя бы подсказать, что можно предпринять. Какая бездарная, бесконечная, беспредельная глупость!

И так В. корИл себя еще незнамо сколько времени, пока наконец не смирился с тем, что упустил свой единственный шанс на спасение и что Пантон уже не вернется, а он сам никогда не выйдет из этой комнаты. В. еще долго морщился при виде бутылочных осколков на полу, представляя, какая чудесная прохладная жидкость наполняла эту разбитую тару. Вода с высокогорья! О, В. запретил себе даже думать об этом и в конце концов он замел осколки бутылки в самый дальний угол, чтобы они не попадались ему на глаза. Он упал на диван в смятении, разочаровании и тревоге и долго ворочался, прежде чем провалился в черное небытие.


Глава двадцать вторая. Ничто не имеет границ

Тягостно было засыпать, но еще тягостнее было просыпаться. В. открыл глаза и ему показалось, что за ночь веки налились бетоном. Он долго не мог встать. Но тут ему вспомнилось вчерашнее приключение с Пантоном и досада придалА ему сил. Он встал с дивана и принялся ходить по комнате, вспоминая все подробности вчерашнего появления Пантона и ругая себя на все лады. В. называл себя и «дураком», и «придурком», и «дуралеем» и еще многими другими «ласкательными» прозвищами. Но это занятие не приносило ни успокоения, ни удовлетворения, и В. в конце-концов оставил его.

Он постарался придать своим мыслям иное, более позитивное направление и подумал, что все же визит Пантона многому его научил. Ведь В. видел, что делал Пантон! Почему бы ему самому не попробовать сотворить нечто в том же роде? Чем он хуже этого долговязого чудика? Разве что волос на теле у него меньше.

И В. вышел на середину комнаты и развел руки так же, как вчера это делал Пантон. Он попытался представить, как раздвигаются стены, как они гнуться под давлением силы его мысли; или не мысли, а воли; или не воли, а желания. В. не знал, что здесь нужно задействовать, но попытался на всякий случай приложить и то, и другое, и третье. Он пыжился как мог, но опять ничего не произошло. Стены даже не покачнулись. Без особой надежды В. прошел в прихожую и там попытал счастья в вызывании двЕри. Но и тут его постигла неудача.

На В. опять накатило уныние. А чего он ждал? Даже Пантон, очевидно, поднаторевший в здешних порядках, и то не смог ничего сделать! Что уж говорить о В.! Еще не так давно он и не представлял, что существуют люди, раздвигающие стены руками или что есть стены, которые можно пошатнуть силой мысли. Что он там говорил вчера, этот Пантон? Игра? Хорошенькая игра! Кто-то славно повеселился, играя в эту игру, но только не В.

В. ничего другого не оставалось, как подобно призраку, который не смог обрести упокоения, бродить по квартире. Еле переставляя ноги, В. шатался из угла в угол, потом падал без сил, опять каким-то чудом поднимался нА ноги, чтобы снова идти. Идти и идти, бесцельно, бессмысленно. Из кухни в комнату… из комнаты в кухню… и обратно. Опять и опять по тому же пути, который никуда не вел.

В. все глубже погружался в омут уныния. Что ему делать? Он не может больше бороться, у него нет сил. Он догадывался, что, возможно, подобен мухе, которая бьется о стекло рядом с открытой форточкой, но ничего не мог поделать. Он не мог ходить, не мог сидеть, не мог стоять, он не мог даже видеть этот треклятый диван. Он рухнул нА пол и уставился в потолок. Он лежал так долго, очень долго. Лежал недвижимо и бездыханно. Он почти умер. И вдруг…

Сероватый потолок замерцал и превратился в сизый туман, или сизые облака, которые тут же расступились. За ними была чернота. Бескрайняя, бездонная чернота с яркими точками звезд. Ночное небо, такое знакомое, такое близкое и родное, и в то же время такое новое, интригующее и неизведанное открылось взору В. Прохладный воздух овеял лицо. Тишина… темнота и тишина, какой покой они несут с собой. Там вверху все безмолвно и недвижимо, но полнО жизни. Звезды мерцают, словно дружелюбно подмигивают В.

В. вдруг понял, что до сего момента он часто смотрел в небо, но никогда не видел его, он видел только безжизненную черную плоскость с мелкими крапинками на ней. Эта плоскость существовала сама по себе и никак не была связана с В., а В. никак не был связан с нею. Небо находилось где-то там высоко, никак не влияя на происходящее внизу, и было всего лишь декорацией в скучном спектакле, которую можно было в любой момент заменить безо всяких потерь.

Но сейчас небо обрело глубину и многомерность, обрело жизнь. Или жизнь обрел сам В. Он не только видит, слышит и ощущает небо, он чувствует его всем своим телом, всем существом. Небо раскрыло ему свои объятия и В. погрузился в них, погрузился в небо… Как тихо и спокойно. Зачем он метался и страдал, бегал по замкнутому кругу, когда нужно было всего лишь открыться небу и тем успокоить свой мятущийся дух?

В. вдыхал свежесть, темноту и тишину, вдыхал покой, и с каждым вдохом его кровь замедляла свой бег и сердце реже отмеряло удары. Воздух вдруг стал вязким и словно наполнился некой субстанцией, которая струилась волнами оттуда, из глубины неба. Волны входили в В. и проходили через него. Что-то в нем вдруг расправилось и развернулось туда, в бесконечность, словно В. раскинул могучие крылья, о существовании которых он не подозревал до сего момента. Он не знал силы этих крыльев и не знал их пределов и потому он только позволял им разворачиваться вслед за струящимися волнами. И они все расправлялись, пока В. не понял, что у них нет пределов, что они бескрайни. Как удар ножа сознание В. прорезала внезапная мысль: это все Я. Это и есть Я. Я — бесконечность!

В. еще не верил самому себе, но вскоре он принял это новое знание целиком и полностью. Да, он бесконечность. Ему не нужны доказательства, не нужны слова, ему не нужно убеждать самого себя в том, что сейчас предстало перед ним с такой ясностью и простотой.

Он никогда не был чем-то или кем-то, но он всегда был бесконечностью. Ничто не имеет границ и он тоже не имеет границ. Смешно — когда-то он думал, что заперт за стенами, он думал, что стены ему мешают. Каким глупым сделала его суета! Действительно, В. был сумасшедшим, если не замечал того, что так очевидно. Ведь куда бы он ни смотрел — он лицезрел беспредельность, и даже стены не могли ограничить то, что нельзя втиснуть ни в какие рамки.

В. чувствовал огромную силу, заключенную в черной бездне. И он знал, что вся эта сила принадлежит ему. Ему так же естественно было чувствовать силу бесконечности в себе, как человеку естественно ощущать силу своих мышц. Но он знал также, что никогда не сможет использовать эту силу ради удовлетворения тех мелочных желаний, что властвовали над ним всю его жизнь. Ведь снова поверив в реальность своего эго, он потерял бы бесконечность в себе. Невозможно быть никем и в то же время быть человеком. Или возможно? В. захватила такая перспектива. Если ему это удастся, он уже никогда не будет прежним В. Может быть, он и будет человеком, но каким — этого не предугадает никто.

И самое главное: не осталось никакой неясности и неопределенности. Ничего, что люди называют проблемами. Сейчас В. понимал, что все так называемые проблемы есть всего лишь неведение, и ничего больше. И от этой болезни помогало то же лекарство: нужно было всего лишь вспомнить о беспредельности своего Я. Так просто, но мало кому удается помнить. Удастся ли это В.? Когда он забудет? Может быть сейчас, через несколько минут, или завтра утром? И что ему делать тогда, как опять вспомнить?

В. знал, что это произойдет: он снова станет самим собой, снова станет человеком. Сейчас это не страшило его, но он знал, что тогда, когда вернется человек, вернется и боль, и отчаяние, и страх, и уныние. Опять он променяет нерушимый покой на суетные чувства, опять он будет выбирать: жизнь или смерть, радость или горе, удовольствие или боль. Но ни жизнь, ни смерть, ни радость, ни горе, ни удовольствие, ни боль никогда ничего не значили только потому, что они преходящи. Они — меньше, чем сухие листья, рассыпающиеся в прах, меньше, чем легкие клочки тумана, развеянные ветром. Они — ничто, но В. без тени сомнения знал, что опять поверит, что они — все.

В. не хотел забывать. Не хотел возвращаться. Он протянул руку вверх и посмотрел на нее. Что он видит? Что-то знакомое и родное, то, с чем он сроднился. Теперь он понимал, что сам сОздал свое тело. Только потому оно существовало, что В. так пожелал. Или нет? Почему сейчас он видел эту руку? Почему чувствовал ее, хотя и совсем по-другому? На фоне черного неба рука выглядела иначе: в ней появились красота и совершенство, которых В. раньше не замечал. И так приятно окунать свои пальцы в прохладную вязкость. Приятно мягко разрезать ее ладонью…

В. тихонько засмеялся. Вот он и попался опять! Он чувствует удовольствие и, как водится, хочет продлить его. И так всегда. Снова он встал в протоптанную колею, чтобы бежать по одному и тому же кругу, бежать и бежать до самого конца. Так он и провел всю свою жизнь. Можно называть это поисками счастья или любви, но сейчас он не мог обманывать себя. Вся его жизнь заключалась только в попытках получить удовольствие или избегнуть боли. Значит, он стремился к одной иллюзии и избегал другой? Но он все же чувствует их, чувствует удовольствие и боль, и потому они реальны. Что же они такое? Что такое удовольствие и боль?

В. вспомнил, что в Оттяге им владело чувство потери. Сейчас он понял, что так мучило его тогда, он понял, что страдал, потому что утратил связь с бесконечностью. Он забыл о том, что было самой его сутью, потерял то единственное, что имело смысл, потерял источник своей жизненной силы, а в его отсутствие вынужден был искать шаткие замены, которые не выдерживали соприкосновения с реальностью. Только умозрительно эти подпорки были хороши, но на деле с первых же шагов ломались, погребая В. под своими обломками. Кто-то сделал это с ним, сделал и с другими людьми, наверно, тоже — их лишили связи с Бесконечностью, с Богом, с Отцом, назовите как хотите то, что не имеет ни названия, ни формы, ни физических границ, ни зримого образа, но то, без чего человек — ничто.

Только сейчас, взаперти, всеми брошенный и позабытый, ограниченный во всех проявлениях своей человеческой натуры, разрушенный до самого основания, только сейчас, когда он потерял все, В. обрел себя настоящего. Только сейчас он понял, почему раньше был так беспомощен, почему был парализован и не способен действовать без страха и беспокойства. Он искал утраченную опору в том, что не может быть опорой никогда — в людях, в вещах, созданных людьми, или в знании, накопленном людьми, в знании таком ограниченном и эфемерном. На какое-то мгновение ему казалось, что он обрел уверенность, но тут же неожиданный поступок малознакомого человека или даже чье-то ненароком оброненное слово не оставляли камня на камне от якобы нерушимой крепости.

Но теперь он знает, где тот приют, в котором он обретет покой и утешение. Он нигде и он везде. Он в ночном небе и он в самом В. Для того, чтобы попасть сюда, не нужно быть умным или глупым, добрым или злым, сильным или слабым, нужно только помнить. Помнить, что ты — Бесконечность. Так просто и так невыносимо сложно. Удастся ли это В.? Вряд ли. Он уже чувствовал, что теряет эту связь, чувствовал, что забывает. Сейчас ему так хорошо, так покойно. Но он устал, он хочет уснуть. Он не может, не может спать, потому что если заснет, то все забудет, забудет навсегда. Нет, не навсегда, но надолго, очень надолго. И ему не избежать этого, не избежать… Все проходит, все прошло… Только тишина и покой… Все прах и суета…. И В. уснул.


Глава двадцать третья. Двадцать три исчадия ада

— Я тебе башку проломлю!

— А-аа, не трогай меня, не трогай! Мамочка, мама!

— Да погоди же ты, стой, иди, иди сюда, на вот тебе, и еще на, получи, придурок!

— Нет, не надо, не бей меня! Аа-а-а-а!

— Мальчики не ссорьтесь, давайте лучше любить друг друга, дай-ка я тебя поцелую!

— Отстань, слюнявый! На вот и тебе тоже!

— Ой! Зачем дерешься? А впрочем мне и так тоже нравится! Шлепни меня еще разок!

В., очевидно, снилось, что несколько детей ссорятся из-за ерунды. Или нет, это не сон! Кто-то ругался и спорил прямо у дивана, на котором лежал В.! Какие еще дети, что это? В. открыл глаза и в первую минуту вообще не понял, что происходит. Комната была переполнена людьми, которые толпились здесь, как стая пингвинов, налетая друг на друга, сбивая друг друга с ног. Прямо около В. трое затеяли свару. Один из них был настроен исключительно враждебно и постоянно давал тумаков двум другим. Второй — только причитал, плакал и звал маму. По причине его беспомощности ему больше всего доставалось от забияки. Третий — то ли пытался помирить этих двоих, то ли хотел сам поучаствовать в выяснении отношений, было непонятно. Он не плакал и не задирался, но глаза его нехорошо блестели, он напоминал сильно выпившего человека.

Взглянув на других людей в этой комнате, В. увидел, что и они тоже были какими-то странными. Один царапал лицо ногтями и рвал на себе волосы, другой — стоял посреди комнаты, бесцельно глядя в одну точку, третий — постоянно чертыхался, бегая по комнате взад-вперед и расталкивая всех, кто ему попадался на пути, еще один — встал на четвереньки и так ползал под ногами у других. Тут было целое собрание престранных личностей. В. моргнул пару раз и окончательно проснулся. И тут у В. буквально волосы встали дыбом. Всякого он уже навидался, но вот такого! Эти люди в комнате — они все были В.! И трое у дивана были В., и чудак на четвереньках был В., и безумец, раздирающий свое лицо — все они были никем иным, как В. собственной персоной.

В. со страху натянул одеяло нА голову, надеясь, что все происходящее, не более чем сон, но напрасно — крики не утихали и В. не исчезали. Содрогаясь, В. выглянул из-под одеяла. Кругом царил хаос. В. беспорядочно бродили по комнате, ползали, бегали, ссорились, дрались, плакали, смеялись, стонали, выли и чего только не вытворяли. Какой-то нервный В. начал ломать стул (чудом уцелевший после погрома, учиненного В. на третий день заточения) и настоящему В. пришлось вскочить с кровати, отобрать у него стул и отогнать неврастеника прочь, иначе последний стул в этой комнате почил бы с миром.

С открытым ртом, в полной растерянности, В. стоял среди целой орды тех, кто, как он уже догадался, назывались невыраженцами. Хвала небесам, хоть об этом явлении В. знал достаточно, чтобы не впасть в ступор. Но его приводил в ужас не сам факт существования невыраженцев (хотя и странно было видеть некоторые стороны его личности свободно разгуливающими независимо от него самого), а их число и многообразие. Только здесь толпилось больше десяти человек. Еще двоих он приметил в прихожей. В. прошел на кухню. По пути ему встретилось еще штук пять-шесть всяческих В., и на кухне тоже было множество воплощений его самого.

Какой-то сосредоточенный В. пыхтел, пытаясь сдвинуть печку с места. «Точно как я, — сказал себе В. и тут же осекся: — Глупец, он и есть ты». Несколько В. слонялись туда-сюда бесцельно, а один задумчиво ковырял стену пальцем, время от времени пробуя на вкус то, что ему удавалось отскрести. Другой В. с горящими пьяными глазами направился прямо к В. настоящему и повис на нем, крепко обхватив его за шею руками. Распустив слюни, он попытался поцеловать В. в губы.

«Тьфу ты», — плюнул настоящий В. прямо ему в лицо и с трудом оторвал от себя то, что Джадж, наверно, назвал бы похотьным невыраженцем. Похотьной невыраженец, впрочем, ничуть не стушевался, а принялся липнуть к другому В., которого смело можно было поименовать грустьным невыраженцем. У этого в глазах застыла вся мировая скорбь. Брови его сложились домиком и уже не изменяли своего положения. «Вот ведь, боже мой, — подумал В., - неужто и у меня бывает такое лицо?» Не хотелось себе в этом признаваться, но, видимо, эту гримасу невыраженец позаимствовал именно у В. и ни у кого другого.

Тут на кухню вбежал тяжело дышащий В. Видно было, что он неимоверно раздражен. Он озирался вокруг в поисках предмета, на котором можно было бы выместить свою злость. Он кинулся было на настоящего В., но получил хорошего пинка и отлетел прямо к В., колупающему стену, который тут же был им использован в качестве боксерской груши, что впрочем нисколько не мешало пострадавшему по-прежнему колупать стену.

«Кошмар!» — В. схватился зА голову и побежал в ванную, надеясь там закрыться и хоть какое-то время не видеть этих исчадий ада. Однако, ему не суждено было уединиться. В ванне сидел, как и следовало ожидать, очередной невыраженец, который с отсутствующим видом поливал себя несуществующей водой из душа. В. хотел было вытащить слабоумного В. из ванны, но тот принялсЯ так верещать, что В. счел за благо оставить его в покое.

В. вышел из ванной в полной прострации и не знал, куда податься. Единственное, что ему оставалось — это пройти в комнату, сесть там в кресло и молча наблюдать за самым странным зрелищем, что ему когда-либо доводилось видеть. Невыраженцы неистовствовали. От нечего делать, В. принялся их считать и классифицировать. Он насчитал двух злостьных, которые немного отличались между собой по интенсивности агрессии, три штуки скорбьных (или грустьных), эти просто расхаживали с мрачными лицами, и двух похотьных, из которых один был совершенно невыносим. Еще было двое плакостных В., которые непрестанно лили слезы, и двое каких-то совершенно безумных, с такими страшно искаженными лицами, что В. боялся даже смотреть на них.

Относительно трех более-менее спокойных воплощений самого себя В. затруднялся определить, какую именно невыраженную эмоцию они олицетворяли. А один В. расхаживал таким надутым индюком, что В. ни минуты не сомневался, что имеет дело с высокомерностным невыраженцем. Еще один В. все пытался что-то отобрать у других и спрятать несуществующее добро под кроватью. В. догадался, что это был жадностьный невыраженец. Другой В. постоянно косил недобрым взглядом на остальных В. и ставил им исподтишка подножки. В. подумал, что это должен быть завистьный невыраженец. Тот В., что копошился у печки, видимо, был одержим упрямством, потому что он никак не желал с этой печкой расстаться и, невзирая ни на что, по-прежнему продолжал пыхтеть, пытаясь сдвинуть ее с места.

Невыраженцу с недобро-хитроватым лицом В. затруднялся подобрать наименование, но в конце-концов нарек его пакостьным невыраженцем, только потому, что тот находил явное удовольствие в наблюдениях за тем, как злостьные невыраженцы лупили других. Тот, что ползал на четвереньках был заклеймен как самоуничижаюстный невыраженец. В. разглядел в углу еще одного субъекта, у которого в глазах рисовался такой живописный ужас, что В. тут же понял, что это страшнОй невыраженец. И оставался еще экземпляр в ванной комнате, которого В. склонялся окрестить попросту недоумком. Итого ровно двадцать два невыраженца. Эта цифра впечатляла. Если Джадж был так потрясен наличием одного своего невыраженца, то что бы он сказал о том, что у В. невыраженцев целых двадцать две штуки!

Сам В. был в совершенном смятении. Волей-неволей ему пришлось любоваться на многочисленных В., и он вдоволь насмотрелся на все свои негативные проявления. Особенно он устал от плаксивых В., которые чуть ли не лужи на полу налИли из своих слез. Эти В. представляли собой такое мокро-сопливое зрелище, что В. зарекся хоть когда-нибудь еще в своей жизни плакать. Впрочем, и остальные невыраженцы не уступали плаксивым в редкостном очаровании. Более всего были хороши те двое, из которых один уже разодрал себе в кровь лицо, а другой строил такие гримасы, что казалось у него вот-вот вылезут глаза из орбит или порвутся щеки.

Наблюдая за невыраженцами, В. обнаружил, что они представляют собой воплощение только одной определенной эмоции. Невыраженец постоянно находился в одном и том же настроении и, по-видимому, не мог его изменить. Так, похотьные были одержимы похотью, злостьные — злостью, скорбьные — скорбью и так далее. В каком-то смысле невыраженцев можно было скорее назвать «выраженцами», потому что они-то как раз всеми силами старались выразить ту эмоцию, которую олицетворяли. Их буквально распирало от переполняющего их чувства. При этом, все, что существовало вокруг них, было только объектом для излияния этого чувства. Поэтому похотьным было все равно, к кому липнуть, а злостьным было все равно, кого дубасить.

Невыраженцы были особенно отвратительны тем, что, внешне походя на людей, они тем не менее людьми в полном смысле этого слова не были. Если человека, даже поглощенного своим чувством, обычно все же можно было успокоить, то с невыраженцами на подобный трюк нечего было и рассчитывать. Они ничего не видели и не слышали, кроме того, что хотели видеть и слышать. Злостьным все время казалось, что им угрожают, похотьным — что все вокруг них также одержимы сладострастием, как и они, для плакс любое слово было только поводом лить слезы, а двое безумцев и вовсе ничего не слышали и не видели. А что уж такое там сидело в ванной, и как оно воспринимает реальность, В. боялся даже подумать.

Было неприятно осознавать, что в некоторые минуты своей жизни В. ничем не отличался от своих невыраженцев. Он, наверно, выглядел совершенно точно так же, как они. И точно так же не обращал ни на что вокруг внимания, целиком погрузившись в свои переживания.

В. долго наблюдал за своим ожившим безумием. Но вечно так продолжаться не могло. В. и сам начинал сходить с ума, наблюдая за своими невыраженцами. Но что он может поделать? Выгнать их некуда. Как же ему избавиться от них? Может быть, стоит перебить всех этих обормотов? Но вдруг после того, как он их прикончит, они не исчезнут, а будут разлагаться и смердеть? Тогда уж В. точно крышка. Двадцать два трупа — это не шутки! Но не могут же они быть и в самом деле реальными, такими же, как настоящие люди! Ведь Джадж говорил: они всего лишь засидевшиеся в печенках эмоции, а что такое эмоции? Разве они материальны? Это же смешно! Эти невыраженцы — только призраки и нечего более. Наверняка стоит дунуть — и они обратятся в дым, в ничто.

В. подошел к одному из невыраженцев, который казался самым тихим. Он безучастно смотрел в одну точку. В. взял его за руку. Никакой реакции со стороны невыраженца не последовало, но рука была такой теплой и настоящей, что В. вздрогнул. Нет, не похоже на призрака. Хотя это можно и проверить. В. подобрал один из валявшихся на полу обломков разбитого им в приступе гневного безумия стула. Обломок был острым, им вполне можно было убить человека.

В. осторожно подошел к невыраженцу сзади. Тот стоял смирно, как покорная овца. Его обнаженная шея была полностью открыта для удара, но он был так тих и беззащитен, что у В. рука на него не поднималась. Но в то же время ему не хотелось связываться с чересчур активными невыраженцами, такими как злостьные. Кто их знает, может они еще и сопротивляться начнут, как бы В. самому не пострадать. И он, вздохнув, занес руку над шеей невыраженца.

Он видел затылок, вроде бы знакомый и в то же время как будто чужой, ведь В. никогда не разглядывал свой затылок с такого ракурса. Видел раковины ушей, видел бьющуюся жилку на шее. Да что же это такое? Нет, он не может этого сделать, не может! Все это так походило на убийство настоящего человека, что В. был не в состоянии нанести удар по мягкой плоти, в которой угадывалось биение жизни. Но что же делать? У него больше нет сил выносить нескончаемый парад его наихудших пороков. Чувствуя себя последним мерзавецем и смутно догадываясь, что он делает что-то не то, В. резко обрушил обломок на шею невыраженца… и в тот же миг взвыл от боли.

Его рука в последний момент дрогнула и он нанес удар не в шею, а в плечо невыраженца. На месте удара тут же вздулось отвратительное багряное пятно с красно-синими переливами… Невыраженец почти никак не отреагировал, только чуть вздрогнул, а вот В. чуть не плакал от боли. На его настоящем теле не было ни царапинки, но сильная боль в левом плече как раз в том месте, куда В. ткнул невыраженца, не оставляла никаких сомнений, что В. по сути нанес удар самому себе. Охая и держась за плечо, В. отошел от невыраженца. Вот оно как! А что же произойдет, если В. вздумает прикончить одного из них? В. совсем не хотелось проверять эту теорию на практике…

Итак, прикончить невыраженца не получилось. Что же делать? Больше ничего в голову не приходило. «Эй вы! — громко крикнул В. — Эй вы, идите отсюда! Пошли вон, я вам говорю!» — и В. замахал на невыраженцев руками. Но ни его крики, ни какие-либо манипуляции руками не могли привлечь внимание невыраженцев, с головой погруженных в свои проблемы. «Вот ведь еще напасть!»- думал В., понимая, что все его телодвижения не возымеют никакого действия. Но тем не менее он продолжал бродить среди невыраженцев, пытаясь спровадить их сам не зная куда. Единственное, чего он достиг, это того, что два злостьных невыраженца раздражились еще больше и вдвоем напали на В. В. еле унес от них ноги.

«Да уж, проблема!» — думал В., наблюдая как один из плакостных невыраженцев упал на диван, и зашедшись в истерике, дрыгал ногами. Жадностьный невыраженец тут же подбежал и стал отбирать подушки у плачущего В., в то время как похотьной крался к дивану, что-то мыча себе под нос и облизываясь. «А что б вас!» — В. отвернулся, будучи не в силах смотреть на это безобразие. Но опять ему оставалось только молча наблюдать, ведь куда не поворачивайся, повсюду наткнешься на очередного одержимого В.

Через какое-то время В. даже привык к шуму, гаму и суете вокруг. Хотя это зрелище навевало тяжелые думы. «Неужели я сам породил все эти создания? — спрашивал себя В. — Хорошо, я согласен, злости в последнее время у меня было предостаточно. Но эти-то откуда — откуда жадность, зависть, похоть? А этот пакостник? Его хлебом не корми, дай только посмотреть, как издеваются над другими. Неужели все это я? Неужели это мои чувства? А вот эти, — В. посмотрел на безумного В., который вытащил изо рта язык и тянул его, словно пытаясь вырвать с корнем, — эти-то что означают? Может, я и вправду схожу с ума? Или уже сошел? Невозможно поверить, что мною когда-нибудь владело что-то подобное». В., не отрываясь, смотрел на безумного невыраженца силясь понять, вспомнить…

И он вспомнил. Это случилось не день и не два, а много месяцев назад, когда у В. еще была работа. Пожалуй, минуло уже пару лет. В. тогда сидел на невыносимо скучном и невероятно занудном заседании в большом конференц-зале за огромным столом, где собралОсь около тридцати человек. Каждый из этих тридцати по очереди напыщенно излагал свое авторитетное мнение. Свою занудную речь В. уже произнес и теперь ему оставалось только слушать других, что, конечно же, не могло представлять ровно никакого интереса. Лица заседавших давно слилИсь в одно наводящее тоску мутное пятно.

В. и одной рукой подпирал щеку, и другой, и все поглядывал на часы, но время никак не хотело бежать быстрее. В. разглядывал этих лощеных господ, сидевших с такими серьезными лицами, веривших, что они заняты важным делом, и эта атмосфера скучной сверхупорядоченности в конце концов опротивела ему. Он вдруг подумал, а что будет, если он сейчас заберется на стол, скинет пиджак и прИмется корчить страшные рожи? Интересно, такое событие способно изменить выражение их лиц? Скорее всего, нет. В. уже видел, как двое дюжих охранников утаскивают его из зала, а заседание продолжается, как ни в чем не бывало. Может быть, кто-нибудь тихонько ухмыльнется в кулачок, но пожалуй, на этом весь инцидент будет исчерпан.

Вот тогда, видимо, в В. и зародился этот невыраженец, по крайней мере, похоже на то. Именно такие гримасы В. себе и представлял. А если бы он выразил то, что ему так хотелось выразить? Тогда бы невыраженца не было? Этого В. не знал, но догадывался, что он на верном пути. И тут его осенило: «Если они появились только потому, что я не выразил какие-то чувства, то, стало быть, нужно устранить причину их появления, то есть выразить наконец то, что я таил в себе. И все! Невыраженцы исчезнут, потому что им нечего уже будет невыражать!» Такое решение казалось гениальным. В. тут же принялсЯ претворять его в жизнь.

Он встал напротив безумного невыраженца и начал корчить рожи, подражая ему. Невыраженцу от этого было ни жарко, ни холодно. «Маловато чувства», — подумал В. и попытался припомнить и выразить ее как можно полнее ту жажду протеста против серой тоски, что владела им когда-то. Он вошел в раж и кривлялся под конец куда артистичнее своего невыраженца. Все было хорошо, В. и сам поверил, что полностью выразил свою немного съехавшую с катушек сторону, но на невыраженца это никак не повлияло. «Нет не то, — подумал В., - должно быть, я ошибся. Оставим пока в покое этого сомнительного невыраженца. Возьмем чего-нибудь попроще».

И В. решил заняться злостьными невыраженцами. «Уж это-то мне знакомо», — думал В., вызывая у себя чувство раздражения. Он очень старался и немало преуспел в возбуждении у самого себя безУдержного гнева, но злостьные невыраженцы по-прежнему были тут как тут, целые и невредимые. В. попробовал свои силы в выражении грусти, передразнивая плакостников, но снова безрезультатно. Единственным следствием было то, что В. выбился из сил и уже не мог вызывать у себя какие-либо чувства. Он без сил повалился в кресло. И снова ему оставалось только наблюдать.

Но сейчас уже В. смотрел на всех этих кривых и убогих созданий совершенно другими глазами. Он наконец понял, что действительно составляет с ними одно целое, и это понимание вызвало в нем некий переворот. Теперь невыраженцы уже не казались ему исчадиями ада, но скорее капризными детьми, которых не очень хорошо воспитали. В. даже почувствовал к ним нечто вроде нежности. И в какой-то момент он подумал: «Раз я не могу ничего с ними поделать, пусть остаются. Уж лучше пусть будут здесь, при мне. Мало ли кто там чего с ними сделает, еще обидит кто-нибудь».

И в тот же миг, как он это подумал, невыраженцы начали исчезать. Вернее, они не исчезали, а просачивались сквозь стены, отправляясь туда, где В. уже не мог их видеть. Сперва они вдруг как-то разом все притихли, а потом заспешили прочь, словно вспомнили о неотложных делах. Даже тот, что сидел в ванне, выбрался оттуда и с тем же отсутствующим выражением лица прислонился спиной к стене и провалился в нее, как в яму. В., затаив дыхание, следил, как невыраженцы один за другим покидают его жилище, пока не осталось ни одного из так досаждавших ему созданий.

Как ни странно, это событие не вызвало у В. особой радости, наоборот — он почувствовал нечто вроде тоски по уехавшим навсегда родственникам. В. побродил по квартире, выискивая, не осталось ли где хоть одного невыраженца, но их и след простыл. В квартире воцарилась звенящая тишина. Причем эта тишина распространилась не только на все углы и закоулки комнат, но и на самого В., который вдруг осознал, что все мысли в нем стихли. В. чувствовал одновременно и боль, словно в его душе что-то оторвалОсь и свежая рана еще саднила, и опустошение, как будто какая-то часть его самого была утрачена безвозвратно, и облегчение, точно эта часть была безнадежно больной и постоянно донимала В., пока он от нее не избавился.

В. как-то разом совершенно обессилел, будто только невыраженцы поддерживали его интерес к жизни. Теперь он так равнодушно взирал на все вокруг, что казалось — невыраженцы унесли с собой все чувства В. «Теперь я пустой, — подумал В. — Пустой и холодный. Теперь я готов», — и ледяная дрожь пробрала его. Готов? К чему готов? К чему-то страшному и неизведанному, но неминуемому. В. упал на диван, с которым уже успел сродниться, и спокойный сон пришел к нему.


Глава двадцать четвертая. Нежность

В. открыл глаза. Что это вокруг? Cон или явь? Где он? Ах да, это Дом тысячи тайных, пугающих, исчезающих, неуловимых дверей… Мистер, Леяна, Джадж… Как давно это было, как далеко. Кажется, он был зол на кого-то, или на самого себя, он не помнит. Какая разница. Ему все равно. Даже если бы В. захотел, он не смог бы сейчас почувствовать ни злобы, ни раздражения, впрочем, как и радости, наверное, тоже.

Как же В. ошибался в первые дни своего заточения, когда думал, что у него ничего не осталось! О, тогда он еще владел многим, то, что называют жизненной силой, еще теплилось в нем. Он обладал и волей, и надеждой, и стойкостью — всем тем, что позволяет человеку бороться и верить в лучшее. Но теперь В. терял этот источник, терял свою жизненную силу — она сочилась из его пор, растворялась в воздухе с каждым выдохом, растрачивалась в последних ударах сердца. Капля по капле жизнь покидала В., и он не мог и не хотел ничего поделать с этим.

Без тени сомнения В. знал — он проиграл. Никто и ничто не спасет его. Он боролся как мог. Он напрягал свое тело, свой разум и свою душу, но только зря растратил силы. Теперь для него все кончено. Впереди его ничто не ждАло, или, вернее, его ждАло ничто. И В. тоже ждал ничто, и, может быть, уже не только ждал, но и жаждал. Какая-то часть его самого еще боялась и противилась приближающемуся концу, но скоро и она сдастся, и тогда последняя преграда будет сломлена могучим потоком, гул которого уже давно слышит В. Как мог он пытаться что-то противопоставить этой сокрушительной, слепой и безличной силе? Силе, более великой, чем та, что вращает планеты и взрывает звезды. Он в полной ее власти, он ничто перед нею. И она унесет его прочь, увлечет за собою, как полноводная река увлекает мелкую соринку, и он не сможет ей помешать. Никто не сможет ей помешать.

Вдруг что-то словно остановилось в В. Все ушло. Он спокойно поднЯлся с постели. Так странно, он даже нашел в себе силы встать. И выглядит он так, будто здоров и полон сил. Сторонний наблюдатель не заметил бы ничего странного или страшного в этом исхудавшем человеке, но В.-то знал: что-то в нем сломалось. Какая-то искра утрачена им безвозвратно. Он прошелся по комнате и нашел небывалое утешение в том, чтобы рассматривать те вещи, которые раньше казались ему такими обыденными и тривиальными — стол, стул, диван — но которые теперь стали мистическими стражами того мира, который он покидал.

«Я уйду, а они останутся», — думал В. и ему так это казалось странно и захватывающе одноврЕменно. Происходило то, чего раньше с ним никогда еще не бывало. Как это необычно: быть и не быть в этом мире! Сейчас В. был подобен путешественнику, который плывет по реке и наслаждается красотой видов, открывающихся ему на пути, но при этом очень четко представляет конечный пункт назначения, куда он неминуемо попадет. В. знал, куда его несет течение времени — к неизбежному концу, но тем не менее он спокойно отдАлся на его волю, и находил новое, ранее неведомое наслаждение в образах, которые у него еще была возможность лицезреть.

В. подошел к декорации, изображавшей окно. Вдруг в какой-то миг она перестала быть только картонным муляжом и действительно стала окном. Через стекло В. увидел холодный осенний день, сумрачный и серый. Но этот день не был для В. ни тоскливым, ни унылым. В. упивался его щемящей сердце красотой, наблюдая за причудливым танцем кружившихся в воздухе желтых листьев. Каждая частица этой живой картины, будь то дерево, серые облака или спешившие куда-то, спрятавшиеся под зонтами люди, проживала свою собственную жизнь, но при этом гармонично вписывалась в единое целое. По дороге проехала автомашина. И это простое событие, которое В. в своей жизни наблюдал тысячи раз, сейчас несло в себе скрытый смысл. Какой именно — В. не мог разгадать, но звук мокрых шин, шуршащих по асфальту, захватывал, тянул за собой…

Люди скрывались от порывов холодного ветра за высокими воротниками. В. почувствовал укол зависти. «Я уйду, а они останутся», — подумал он опять, но в ту же минуту зависть сменилась покоем и умиротворенностью. «Мне это не нужно, — сказал себе В., - мне уже ничего не нужно». Он отошел от окна, ожидая, что оно опять превратится в картонную декорацию, но этого не произошло. В. даже ощутил легкую досаду от того, что окно не исчезло. Он чувствовал себя как засыпающий человек, которого растормошили, чтобы показать ему захватывающий фильм. «Да, да, — бормочет тот в полусне, — это прекрасно…» — и делает вид, что ему интересно, но на самом деле он хочет только одного — чтобы его оставили в покое. Может быть, теперь В. и мог бы разбить окно и вопить как оглашенный, взывая о помощи. Но дело было не в том, что он мог, а в том, чего он хотел. Он не хотел спасаться. Он хотел только одного: довериться этому спокойному течению, которое неотвратимо несло его к тихой гавани.

«Мое тело умрет», — подумал В. и посмотрел на себя. Ему стало жаль тела, как старого доброго друга, с которым многое довелось пережИть вместе. В. погладил и поцеловал свою руку. «Я люблю тебя и благодарен тебе, — сказал он своему телу и опять подумал: — Я уйду, а оно останется… Значит, тело — это не я. Тогда что же я?»

В. задумался. Все, что он мнил собой, разрушилось. Он считал, что его тело — это он, но его тело умирало. Он верил, что его разум — это он, но его разум тихо слабел все эти дни, и В. знал, что скоро он и вовсе угаснет.

Его чувства тоже не могли быть им, потому что они стали так неуловимы и так быстро сменяли друг друга, что не было никакого смысла пытаться свести их в одно единое целое, которое он мог бы назвать своим «я». Не осталось и следа от того умного, сильного, храброго и находчивого В., каким он был когда-то. «Если я не тело, которое умрет, и не разум, который угаснет, если я не чувство, которое преходяще и изменчиво, и даже не способности, которые будут утрачены, то что я такое? кто я? кто мы?» — спрашивал себя В. и не находил ответа. Но он знал, что скоро приблизится к разгадке этой тайны.

В. кинул еще один, последний взгляд в окно. Теперь для него все там, за окном, было пронизано небывалой нежностью и небывалой болью. Он не знал, как могли эти два чувства соединиться, но знал, что они неотделимы друг от друга. Словно бы он сам и мир вокруг каждую секунду рождались и каждую секунду умирали. Теперь, когда он был так близок к концу, именно теперь В. понимал, что не только он сам исчезнет, но рано или поздно исчезнет все, что он сейчас видел перед собой. Он смотрел на людей, которые так спешили жить, и думал: «И они умрут тоже…» Смотрел на деревья, и уже видел, как они рассыпаются в прах. Смотрел на дома и видел на их месте только древние развалины. Все, все, рано ли, поздно ли, но умрет, исчезнет, сгинет навсегда.

«Если это неизбежно, — подумал В., - то какая разница когда, сейчас или через тысячу лет?» А потом он подумал еще: «Тогда зачем это все?» — и этот вопрос не оставил в нем ничего, кроме безразличного недоумения. Он чувствовал себя словно в ловушке неясности, как будто его посадили в пузырь с едва пропускающими свет молочно-белыми стенами, через которые различимы только смутные очертания предметов. И все в нем стремилось прорвать эту оболочку, заслоняющую от него истинное видение и истинное понимание. «Да, да, — сказал себе В., — я все пойму, но не сейчас, потом…»

Он вспомнил, что уже однажды отдернул эту смутную завесу неясности, и когда это случилось, он обрел истинное непосредственное знание. «Да, я помню, я думал тогда, что я бесконечность. И я нашел утешение там, в небе. Я все помню, но ничего не чувствую. Я не чувствую себя бесконечным. Сейчас для меня это только слова и не более. Я боялся забыть, но я все помню. Я помню, но не чувствую. Тогда это было приятно, да, блаженство и покой. Но сейчас ничего нет, ничего. Все кончено… Только эти нежность и боль, они похожи на печаль, но они больше и глубже, чем печаль, и они — все, что у меня осталось».

В. прислонился лбом к стеклу. Картина за окном изменилась. Заходящее солнце пробилось сквозь тучи и бросило алые отблески на окна домов. Какая изысканная красота в этих разнообразных оттенках серого, подчеркнутых оранжевыми всполохами! Никогда, никогда в своей жизни В. не видел ничего столь прекрасного. Сотни раз он наблюдал закаты, но никогда прежде не ощущал столь пронзительного наслаждения красотой. Этот свет наполнял В. собою, размягчал его тело, которое теряло плотность и становилось таким же легким и светлым, прозрачным, призрачным. На какой-то миг В. показалось, что он сам стал лучом света и что стекло, которого он касался лбом, на самом деле стекло окна дома, на который упал отблеск заката. Но потом мгновенное наваждение прошло и В. опять стал самим собой. Нет, ему не быть светом. Он всего лишь человек, просто человек, пока еще человек…

В. отошел от окна и лег на диван, чтобы уже не встать с него. Он наблюдал, как медленно темнело за окном, как уходил день и на смену ему шла ночь. Тьма опустилась на улицы города, а потом медленно вползла в комнату. Она заполнила собой окно, растеклась по подоконнику и разлилась на стены комнаты, подбираясь к В. Вот она крадется неслышно, приближается медленно, но неотвратимо… В. вздрогнул, когда тьма коснулась пальцев его ног. Она не вызывала ни холода, ни неприятия. Она всего лишь наполняла собой. Еще один последний вдох, и черная тьма поглотила его…


Глава двадцать пятая. Похороны

Была только черная тьма и ничего больше.

Но вдруг что-то неуловимо изменилось, и в тишину и покой темноты вторглось нечто неопределенное, но будоражащее. Ни звук и ни образ, но что-то существовало и притягивало внимание к себе. Оно говорило без слов: я есть, я существую, посмотри на меня. Будто голос, пробивающийся через толщу воды, или лицо в плотном густом тумане. Кого зовет этот голос? Он зовет меня? Но я… это я? Я есть? Я существую? И разом осознав свое «я», В. воскрес из небытия, но черная тьма вокруг него не рассеялась. Впрочем, В. это нисколько не волновало, его больше на страшила тьма. Но его немного раздражал этот неясный звук, который навязчиво привлекал к себе внимание. В. хотелось отмахнуться от звука, но тот становился все громче и настойчивее, пока вдруг не сложился в слова:

— Ну же, дорогой В., перестаньте упрямиться наконец! Не вечно же мне к вам взывать, — сказал насмешливый голос, и с этими словами перед В. возник Мистер собственной персоной. Впрочем, и его появление не развеяло черной тьмы: теперь они были вдвоем посреди бездонной ночи — В. и Мистер.

— Благодарю за то, что наконец-то обратили на меня внимание, — смеясь сказал Мистер.

В. кивнул. При этом ему было странно, что у него имеется голова, которой он мог кивать. Кажется, у него есть тело. В. посмотрел на себя: и руки, и ноги — все на месте.

— Вы все еще сердитесь на меня? — улыбался Мистер.

В. обратил взор в глубины своего «я», но не нашел там ни следа тех чувств, о которых говорил Мистер. Если бы Мистер не сказал об этом, В. даже не вспомнил бы, что существует злоба. Внутри себя В. обнаружил только абсолютную, еще непривычную, легкость и пустоту.

— Где я? — спросил В.

— Вопросы! Опять вопросы! — засмеялся Мистер, — как сильны привычки! Зачем вопросы тому, кто и сам все знает, а?

В. опять обратился к себе и обнаружил, что он и вправду, как выразился Мистер, «все знает». Только он пока еще не знал, о чем «обо всем» он знает, но он определенно уже знал ответ на свой вопрос.

— Я нигде, — сказал В., вызвав у Мистера еще одну улыбку.

— И как ты себя чувствуешь «нигде»? — засмеялся Мистер.

В. подумал немного.

— Никак. Я чувствую себя никак.

И этот ответ В. заставил Мистера смеяться:

— Прекрасно! Это лучшее самочувствие на свете! — воскликнул Мистер и крутанулся на каблуках вокруг своей оси, не в силах сдержать восторга.

В. ощутил неопределенное щекочущее чувство, словно он хотел сделать что-то, но сам не знал что именно. Ему так хорошо было в этой темноте, ему действительно было «никак», и в чем-то Мистер был прав, когда говорил, что это лучшее самочувствие на свете, но сейчас Мистер и его смех внесли диссонанс в состояние В., теперь ему словно чего-то не хватало. Он хотел было опять задать вопрос Мистеру — мол, что это с ним, но вспомнил о знании-обо-всем и опять обратился к себе. И в ту же секунду он все понял. Он понял, что «никакое» самочувствие было очень гармоничным, но Мистер своим смешливым настроением напомнил В. о том, что можно чувствовать себя не только «никак», но еще и «как-то». В. понял, что ему не хватает эмоций, которые окрасили бы действительность в новые тона. И в самом деле, привычки сильны, и потому В., по обыкновению своего человеческого существования, захотел себя чувствовать «как-то».

Но он сейчас слишком холоден и отстранен, как воскресить свои чувства? И снова В. спросил у себя самого и снова получил четкий ответ: «Обратись к своей копилке». Копилке? Это еще что такое? Опять вопрос — опять ответ: «Это собрание всех пережИтых тобой эмоций». Ого! У него и такое оказывается есть! А ну-ка посмотрим, что там… И В. с любопытством заглянул в эту копилку. Каких только чувств он там не увидел! Слова меркли перед этим многообразием. И счастье, и ревность, и страх, и восторг — все мельчайшие оттенки и нюансы тех эмоций, которые ощущал В. в своей жизни — все, все было здесь до самой легчайшей улыбки, до самой крохотной слезинки! А вот и злость, про которую говорил Мистер! У, такая сильная! О нет, ее пожалуй лучше не трогать. Что бы тут такое найти, что бы выбрать? Хм, вот это, пожалуй, подойдет, такая же легкая веселость, как у Мистера, примерю-ка я ее…

И В. впустил в себя это чувство из своей копилки и в тот же миг ощутил, как реальность неуловимо изменяется. Вернее неуловимо изменился только Мистер, потому что он был пока единственным объектом, который наблюдал В. До того В. не замечал костюма Мистера, а теперь увидел, что наряд на нем не только занятный, но даже смешной: какой-то древний пиджак, расшитый райскими птицами, и островерхая шляпа, украшенная павлиньим пером. В. прыснул со смеху.

Мистер внимательно наблюдал за ним.

— Хорошо, — произнес он, и В. уже не нужны были вопросы, чтобы понять, что Мистер одобряет и то, что В. нашел копилку, и то, что он выбрал в ней подходящее чувство.

Мистер устремил на В. пронзительный взгляд:

— Ты готов?

— К чему готов? — засомневался В., но потом махнул рукой: — А впрочем какая разница?

Веселая беззаботность владела В., и он ответил без колебаний:

— Я готов!

Мистер взял В. зА руку, в другой руке у Мистера оказалась трость. Он начертил этой тростью пару замысловатых фигур в черной тьме, и темнота началА проясняться, светлетьОни оказались в какой-то комнате, настолько темной, что стен почти не было видно, а перед ним возникло толстое стекло, за которым…

Там собрались все. Как много людей! Это знакомые и друзья В. из его прошлого. Вот его бывший начальник, а вот еще несколько коллег с работы. А с этими двумя он вместе учился в школе, они славно покуролесили в свое время. И Она, П.! Она тоже здесь! Как же она хороша, ничуть не изменилась! Почему у нее такой печальный вид? Слезы льются у нее из глаз. Зачем они здесь собралИсь? Мне не видно, вокруг чего они толпятся. Эй, вы двое, отойдите в сторонку!

Словно бы услышав В., толпа расступилась. На высоком столе стоял подбитый черным бархатом гроб. А в нем лежал кто-то смутно знакомый, с острым носом и окаменевшим лицом. Понимание вдруг озарило В. Это он! Он сам! Так он умер? В. посмотрел вопросительно на Мистера, тот в ответ только печально кивнул головой. В. отпустил руку Мистера и подошел к стеклу. Ему все хорошо видно отсюда. Его тело было исхудавшим и почерневшим. Так он все-таки умер? Но это не он! В. узнаёт свои черты, и все до последней родинки на месте, но В. не мог поверить, что когда-то он был этим, тем, что лежало там такое бесповоротно мертвое, сухое, недвижИмое.

В. вдруг почувствовал жалость к этой брошенной плоти, которая лежала там так одиноко, так беззащитно под чужими взглядами. Зачем он умер? Он не хотел, видит бог, не хотел, не так! Не так и не сейчас! Еще не время! Он так молод, столько надежд не сбылОсь, столько планов не воплотилось в жизнь. Он был таким, таким… хорошим, добрым, сильным, благородным! Он только оступился, быть может, но всего лишь по незнанию, разве можно наказывать его за это? Зачем же, зачем он умер? Зачем они собралИсь здесь? Неужели они его похоронят? Забьют крышку гроба гвоздями, опустят гроб в холодную яму, и то, что он хОлил и лелеял столько лет с такой любовью, будет Отдано на съедение червям? Нет, я не хочу! Слышите? Не хочу! В. заколотил кулаками по стеклу. Я не хочу умирать! Уйдите все! Уйдите! Это не похороны, это фарс! Почему никто не спросил меня? Я не разрешаю вам его хоронить, нет! Оставьте его, уйдите прочь!

В. колотил кулаками по стеклу, но тут кто-то тихонько тронул его за плечо. В. посмотрел в мягко светящиеся глаза Мистера.

— Помни, — сказал Мистер, — ты можешь выбирать.

— Что выбирать? — чуть не плача спросил В.

— Твои чувства! Ты можешь выбирать эмоции. Ты уже забыл?

В. недоумЁнно смотрел на Мистера. Да, он забыл, забыл обо всем! Забыл о копилке, забыл, что он может выбирать чувства. Но как же так? Эти печаль и сожаление, они же сами нахлынули на него, он ничего не выбирал! Почему так получилось?

Мистер словно читал его мысли:

— Ты слишком быстро выбрал, и потому сам не заметил, как сделал это.

В. был озадачен. Он опять посмотрел за стекло и опять почувствовал сожаление и жалость. Он не мог теперь мыслить ясно, когда им овладели эти чувства. От знания-обо-всем осталось не так уж и много, и потому В. было трудно понять, о чем говорил Мистер.

Мистер улыбнулся, словно знал, что происходит с В.:

— Хорошо, я помогу, — сказал он и опять начертил в воздухе несколько загогулин тростью. Все исчезло: и гроб, и похороны, осталась только черная тьма и Мистер с В.

— Так лучше? — спросил Мистер.

В. сразу же пришел в себя. Но как мог он так быстро потерять контроль? Как мог забыть, что чувство — это всего лишь чувство, и вновь оказаться в его власти?

Мистер понимающе посмотрел на В.:

— Все не так уж сложно. Ты ведь знаешь, что нужно для этого, не так ли?

В. кивнул. Он знал. Нужно всего лишь помнить.

— Что ж, попробуем еще разок? — спросил Мистер. В. кивнул. И опять Мистер изобразил замысловатые письмена тростью и опять появился мертвый В.

Но В. живой уже был во всеоружии. На этот раз он сосредоточился на том, чтобы помнить. Помнить о «никаком самочувствии». Он смотрел спокойно на происходящее, безо всяких эмоций, так, словно это не он, В., лежал на смертном одре. И тогда он понял, почему печаль овладела им, как только он увидел мертвого себя. Это была для него самая простая и понятная реакция. Он привык, что на похоронАх все плачут и сожалеют, и сам тоже принялсЯ оплакивать себя и сожалеть. ПонЯв это, В. стал свободен от скорби.

Теперь настал черед следующего шага. У В. даже захватило дух от собственной смелости. Что еще он может выбрать, спрашивал он себя, и, затаив дыхание, отвечал сам себе: все что угодно! На первый раз для контраста В. выбрал веселье. И почувствовал, что радостное событие освобождения его духа от оков бренной плоти не может вызвать чьи бы то ни было слезы. Ему хотелось подойти к каждому, кто стоял у гроба, и прошептать ему нА ухо: «О чем ты плачешь? Разве ты плачешь об умершем? Ты видишь себя лежащим на этом столе, и себя ты жалеешь. Ты почувствовал себя уязвимым и ничтожным, и потому плачешь. Прислушайся к другому голосу в себе, к тому голосу, который радостно кричит: я жив, жив, жив! Смерть — это ничто, смерть — только дверь, мы все ее рано или поздно откроем! Прислушайся к голосу истины в себе и смейся, смейся, смейся!» И В. смеялся сам. Смеялся и смеялся, пока не решил, что настал черед другого шага…

Тогда он выбрал благодать. И в этом не было ни печали, ни веселья, но печаль и веселье непостижимым образом объединялись в этом чувстве, переплавляясь в нем в сияющий свет всепрощающей любви. В. смотрел на плачущих людей и хотел отдать им эту любовь, распространить ее на них. Он чувствовал, как сияние и свет исходят от него, пробиваются даже через толстый заслон стеклянного экрана. В. был преисполнен огромной благодарности к судьбе за то, что ему была дарована жизнь и это тело, которое он так любил, сам о том не ведая. Сейчас В. был переполнен любовью и любовь свободно изливалась на все, что только видел В. Я благодать, я свет! Я дарую благо. Придите ко мне все, кто обижен и слаб. Я помогу вам, я освещу ваш путь! Здесь В. чуть было тоже не забылся, так заманчива была перспектива дарить любовь и свет, но легкий кашель Мистера вовремя вернул его к самому себе…

Тогда В. выбрал страх. Он почувствовал снова, что значит быть слабым и беззащитным существом, которое не знает, что ждет его в следующую минуту. Почувствовал страх плоти перед смертью. В. представил холодную, глубокую и темную яму, в которую опустят его тело, и его пробралА ледяная дрожь. «И даже здесь, за порогом смерти, разве не ужасно стоять перед лицом бесконечной бездны?» — спросил себя В. и ощутил, как страх разрастается и грозит опять ввергнуть его в беспамятство. Но В. был настороже…

И он выбрал зависть. Он вспомнил все прекрасные и чарующие моменты своей жизни, вспомнил обо всем, что не исполнилось, и ему показались не милы все эти люди, которые еще живут, еще могут надеяться. Но он не поддался и зависти…

И выбрал нежность. Он стал мягок, как тающее масло, он хотел утешить всех-всех-всех, а больше всего он хотел утешить свою возлюбленную, чтобы уже никогда больше слезы не лились из ее прекрасных глаз. Но В. опять вовремя опомнился…

И он выбрал гнев. Как может быть такой несправедливой судьба, отнЯвшая у него жизнь именно в тот момент, когда перед ним только забрезжила надежда быть свободным? Но и гнев оказался ему подвластен…

И так В. вытаскивал на свет божий все новые чувства из своей копилки и поражался их разнообразию. В. примерял на себя различные эмоции и через их призму смотрел на факт своей смерти. В конце концов он понял, что смерть, даже твоя собственная, впрочем, как и любое другое событие, это нечто вроде столба, который ты можешь обойти кругом и разглядеть с любой стороны. Так или иначе, ты будешь смотреть на столб, но то, КАК ты будешь на него смотреть, целиком зависит от тебя.

В. восхищенно глянул на Мистера, и тут же понял, что опять воспользовался своей копилкой и вытащил оттуда восхищение. В. засмеялся — он неисправим! Но один вопрос не давал ему покоя:

— А когда я был жив, я тоже мог пользоваться копилкой? — спросил он у Мистера или у себя, что было одно и то же.

— Несомненно, — отвечал Мистер. — Ты мог пополнять ее новыми эмоциями, мог доставать из нее старые чувства или приготавливать новую смесь из ощущений, которая опять же будет отложена про запас. И конечно, так или иначе, ты всегда мог выбирать.

— Да, — ответил В., - я мог выбирать, но я не помнил о праве выбора и потому был полностью во власти чувств. Страдания казались такими невыносимыми! Если бы я знал, что в любой момент могу их прекратить! А как отвратительны были эти В., которые повылазили невесть откуда!

— Невыраженцы? — весело подхватил Мистер. — Почему же «невесть откуда»? Очень даже «весть», откуда появились эти милые создания. Да уж, зАдали они нам хлопот! Поверь, их утилизация была делом, мягко говоря, непростым. Даже для того, чтобы их отловить, пришлось задействовать целую роту.

— Значит, их все-таки уничтожили? Как жаль! Но почему я сам не мог ничего с ними поделать?

— Потому, мой дорогой, что после драки кулаками не машут. Когда невыраженец народился на свет, с ним уже ничего не поделаешь. Его можно только утилизовАть. По этому делу у нас есть настоящие спецы! А вот справиться с ним самому сложно. И мало кому это удавалось с первого раза. Так что о твоих невыраженцах пришлось позаботиться нам.

В. виновато улыбнулся, и хотел было даже извиниться, но тут же понял, что винить ему себя, собственно говоря, не в чем. И дело было не в том, что он позволил своим эмоциям воплотиться в такие отвратительные формы и не в том, как он в конце концов поступал — хорошо или плохо, но в том, что само понятие вины здесь, за гранью жизни и смерти, утратило всякий смысл. Здесь В. понимал, что наказание или одобрение есть не более чем средства управления, которые теперь не имеют над ним власти. Ему не было никакой нужды вести себя так или иначе потому, что за этим последует кнут или пряник. Здесь В. был добр только потому, что ему самому нравилась доброта, потому, что доброта была для него естественна и непринужденна. И здесь В. мог управлять своими чувствами в силу того, что обладал знанием, а не потому, что стремился быть хорошим. Так кого же винить в том, что когда-то В. не понимал того, что понимает сейчас, и потому не мог справиться со своими эмоциями и наплодил целую кучу невыраженцев?

Тут В. вспомнил еще кое-что. Он спросил у Мистера:

— А торшер? Это тоже вы сделали?

— Какой торшер? — спросил Мистер удивленно.

— Торшер из Раздачи! Он сам собой появился прямо перед моим носом.

— А-а, вот ты о чем, — протянул Мистер. — Нет, мой дорогой, это явление иного рода. Видишь ли, вещи, которые ты получаешь в Раздаче, они, как бы это выразиться, настолько жестко материальны, что, в общем-то, не поддаются модификции. И более того, они ей мешают. Поэтому многие сталкиваются с тем, что вещи из Раздачи появляются не к месту и в самый неудобный момент. Хотя у них есть и свои достоинства. Они никуда не исчезнут и не изменятся, кто бы тебя не заточал. Но с другой стороны, тебе всегда придется подыскать им подходящее место в созданном тобою пространстве и смириться с тем, что они будут иногда мешать модификции. А избавиться от них можно только одним способом — утилизовать. Этим занимается Утиль. Поэтому Раздача у нас, мягко говоря, популярностью не пользуется.

— Утиль? А невыраженцев тоже там утилизируют… то есть утилизуют?

— О, если бы, мой друг, если бы! — многозначительно поднял брови Мистер. — Увы, все не так просто!

— А вот еще, — вспомнил В. — ко мне заглянул на огонек некий Пантон…

— Ах да, есть такой, — улыбнулся Мистер.

— Это и было перемеСТЕЧение? — спросил В. — Именно так он попал в мою комнату?

Мистер кивнул утвердительно.

— Он говорил о какой-то игре, — продолжал В. — Неужели это действительно была игра? Игра в заточение?

Мистер усмехнулся:

— Есть такая игра, но это не тот случай. Все же, чтобы начать игру, обычно требуется согласие всех ее участников, не так ли? А иначе это не игра, а издевательство!

В. посмотрел на Мистера многозначительно: вот именно, издевательство!

— Прошу, не хмурься! — подзадоривал В. Мистер. — Действительно, есть такая игра — игра в заточение. Несколько людей — заточители, договариваются так ограничить сознание заточённого, чтобы он не смог ни модифитить, ни переместечаться. А заточЁнный, таким образом, учится преодолевать сопротивление. Это что-то вроде тренировки, понимаешь? Вроде того, как бегать с грузом. С грузом бежать тяжелее, но зато когда его сбросишь…

В. кивнул. Сейчас он понимал, в чем интерес такой игры, не то что тогда, когда сам оказался заточЁенным. Мистер продолжал:

— Но в случае с тобой, это была не игра. А что это было? Мне трудно подобрать подходящее слово. Можешь называть это испытанием, хотя нам ни к чему было тебя испытывать. Мы даже не пытались тебя «заточить», просто предоставили тебя самому себе. Хотя, когда случайно вмешался Пантон, пришлось, так сказать, немного поумерить его пыл. Но больше никаких специальных мер мы не предпринимали, так что ты сам ответственен за все случившееся. И ты мог сам выбраться из комнаты, для этого тебе было нужно всего лишь… Впрочем, наверное, ты уже понял, в чем была твоя ошибка, не так ли?

В. кивнул. Ему сложно было оформить свое знание в слова, но он нутром чувствовал сейчас, что ему на самом деле не стоило бы никакого труда создать дверь, через которую можно было выйти из комнаты. А не получалось у него потому, что он сам сомневался в том, что это возможно. Видимо, тут было необходимо некое чувство уверенности в себе, в своих магических силах, можно так сказать.

— Видишь ли, — заговорил Мистер, — Для столь сложных и одноврЕменно простых маневров, как модификция или переместечение нам требуется абсолютное спокойствие и состояние легкости и радости бытия. А в другом настроении абсолютно бессмысленно даже пытаться что-то изобразить. К тому же ты допустил еще одну существенную ошибку. Ты действовал без должной уверенности, а точнее, тебя постоянно разбирали сомнения: получится или нет? Тебе казалось, что ты занимаешься ерундой. С таким подходом, конечно же, ничего не выходило. Иногда сомнения нам нужны, порой они как предвестники нового знания, но когда речь идет о действии, тем более о таком, как модификция или переместечение, сомнениям нет места, понимаешь?

В. опять кивнул. Он понимал. Мистер своими словами подтвердил то, о чем уже догадался сам В. Но все же, как назвать то, что произошло? Вспомнив о днях своего вынужденного голодания, В. вспомнил и всю боль, что испытал тогда, все унижение, которому он считал себя подвергнутым, и весь бессильный гнев, который ему не на кого было излить. «Зачем…» — хотел было спросить В. и осёкся. Он хотел спросить Мистера, зачем они заточили его в той комнате, но, снова прислушавшись к себе, В. понял, что знает ответ на свой вопрос.

В дни заточения он видел только первую половину пути — ту, которая изобиловала колючими кустами и ямами, а сейчас он видел и вторую — где дорога была прямой и ровной. Теперь он понял, в чем была цель столь опасного мероприятия, потому что эта цель была достигнута. Никто не хотел его унизить, или причинить ему боль, никто не был лично заинтересован в том, чтобы В. так страдал, наоборот — такое испытание было своеобразной помощью В., чтобы он достиг того понимания, которое обрел сейчас.

Теперь В. поражался тому, каким гениальным был замысел, и как он был точно и неуклонно приведен в исполнение. Здесь была немалая толика труда и самого В., но самостоятельно он никогда не смог бы найти столь прямого и короткого пути к тому, кого можно назвать «новым В.» Теперь В. понимал, зачем нужно было это заточение, и почему нельзя было заранее рассказать ему о том, что его ждет. Знай он весь план с самого начала, он никогда бы не сподобился столько осмыслить и столько пережить.

Мистер как всегда читал его мысли:

— Да, в определенном смысле это испытание ты устроил себе сам. Конечно, мы могли тебе помочь, мы могли тебя предупредить, могли объяснить, что происходит. Но в таком случае ты никогда бы не стал тем В., которым являешься сейчас.

Ты не сумел выбраться из комнаты, зато многому научился. Ты научился преодолевать боль и бороться без борьбы. Ведь смысл не в том, чтобы привыкать к боли. Не в том, чтобы рассчитывать на награду в будущем, воспитывая в себе «победителя». А также не в том, чтобы развивать так называемую «силу воли», которая есть всего лишь многократно умноженное желание. И отнюдь не в том, чтобы уповать на веру или надежду.

Награда, воля и даже надежда и вера — суть призраки никогда не наступающего «завтра», они не помогут тому, кто переживает свою боль в настоящем. Они подобны лекарствам, которые не исцеляют, но всего лишь туманят голову. Задача может быть только в том, чтобы научиться преодолевать боль, найти такие способы существования, при которых боль уже не будет казаться нестерпимой или исчезнет вовсе. Вот тогда это будет настоящее развитие. Эти муки была нужны тебе, не так ли?

— Да, нужны, — со вздохом ответил В. — Теперь я понимаю, что сам пожелал страдать. Мне нужно было страдание, чтобы развиваться, искать, расти.

— Кстати, — обрадовался чему-то Мистер. — Мы добрались до самого веселого! Как совместить два взаимосключающих утверждения? Я уверял, что в Доме нет насилия, и в то же время, казалось бы, принУдил тебя обходиться без воды и пищи. Так я лгал, или обманывал, или, может быть, сам не понимал, о чем говорю? Или же выдавал желаемое за действительное? У вас есть какие-либо мысли по этому поводу, уважаемый В.?

— Да, — ответил В., сам себе удивляясь, так легко его знание-обо-всем оформлялось в слова. — Истинное знание может быть добыто только в объединении противоположностей. Поэтому можно принуждать, не прибегая к насилию. Поэтому я могу управлять своими чувствами, и все же они вне сферы моего управления. Поэтому я ограничен и бесконечен одновременно.

Мистер даже захлопал в ладоши:

— Браво, В.! Теперь, надеюсь, вы никогда не будете винить меня в том, что я заставил вас страдать.

Тут Мистер замолчал и некоторое время смотрел куда-то вдаль помимо В. Потом он добавил:

— В страданиях есть особое, изысканное наслаждение. Некоторые, не осознавая этого, так бередят свои раны, что буквально доводят себя до исступления. Иногда даже до смерти…

— Да, я знаю, — ответил В. — И мне хочется печалиться по этому поводу, но я, пожалуй, приберегу эту печаль до лучших времен, а? — и он подмигнул Мистеру. Только сейчас В. осознал, что разговаривает с Мистером на равных. Если раньше он все время находился в позиции ничего не понимающего идиота, то теперь ему и в самом деле не нужен был Мистер, чтобы знать. «Как меняет людей смерть», — подумал, усмехнувшись про себя, В.

Похороны исчезли, как и комната со стеклянной стеной. Они с Мистером опять парили в бескрайней тьме.

— Что ж, — произнес торжественно Мистер. — Пора идти дальше!

— Дальше? Но куда? — не удержавшись воскликнул В.

Мистер рассмеялся:

— Вопросы! Снова вопросы! Пожалуй, не соглашусь с вами, дорогой В., смерть не так уж и меняет людей…


Ты здесь, и я спрошу тебя…


Ты чувствуешь дыхание будущего, которое несет перемены?

Ты жаждешь воскресить в себе того, кто умер, так и не сумев родиться?

Ты готов бросить вызов сокрушающей наши сердца предопределенности?

Ты отважишься разрушить свой мир, дабы свершилось то, что было задумано?

Я вижу множество путей для возрождения.

Я верю тому, что говорит мне безмолвие.

Я отдаю все, что имею.

Я принимаю смерть.

Я обретаю жизнь.

Ты — в моем Я.

Мы едины.

Мы неделимы.

Что делаю я, то делаешь и ты.

Что делаешь ты, то делаю и я.

Нет запретов.

Нет лжи.

Нет истины.

Нет страдания.

Только бесконечное возвращение к себе.

Кто не хочет терять, тот никогда не найдет.

Открой одну дверь и увидишь тысячи дверей, которые ждут.

Прочти одну книгу и сможешь прочесть то, что еще не написано.

Сделай один шаг и путь начнется.

Я Ари Ясан.

Этот мир создан мною в любви.

Эта книга — дар мне.

Эта книга — дар всем, кто пожелает принять.

Автор Ари Ясан в Интернете: http://www.ari-yasan.ru/ http://vkontakte.ru/ari_yasan http://ari-yasan.livejournal.com/ http://www.youtube.com/ariyasanvideo


Оглавление

  • Глава первая. Слоны в упряжь!
  • Глава вторая. Там утешение и обновление
  • Глава третья. Галифе Бабы Адуни
  • Глава четвертая. Парадный Татачи
  • Глава пятая. Фифуфон и ТриВики
  • Глава шестая. Угорь на вертеле по-лангальски и бордовое вино
  • Глава седьмая. Калейдоскопический калорифер законопатился
  • Глава восьмая. Кими возвращается на сцену
  • Глава девятая. Психоаналитическое предсказание
  • Глава десятая. Оживший мертвец
  • Глава одиннадцатая. Мы птицы без крыльев
  • Глава двенадцатая. То, что в основе всего сущего
  • Глава тринадцатая. Вибрус забыли
  • Глава четырнадцатая. В. увяз
  • Глава пятнадцатая. У взрослых есть семья
  • Глава шестнадцатая. Я могу играть в Большой Бум!
  • Глава семнадцатая. Безъед
  • Глава восемнадцатая. Недоразумение
  • Глава девятнадцатая. Девятьсот девяносто девять частей
  • Глава двадцатая. Ты — ярость и ты — безумство
  • Глава двадцать первая. Потревожу я соседа — хорошо, если к обеду
  • Глава двадцать вторая. Ничто не имеет границ
  • Глава двадцать третья. Двадцать три исчадия ада
  • Глава двадцать четвертая. Нежность
  • Глава двадцать пятая. Похороны
  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно