|
|
Григорий Марченко
Финансы как творчество: хроника финансовых реформ в Казахстане
В БОРЬБЕ ЗА ВАЛЮТНЫЙ СУВЕРЕНИТЕТ КАЗАХСТАНАКнига, которую вы сейчас держите в руках, включает в себя воспоминания о наиболее ярких моментах становления финансовой системы Казахстана. Автор книги Григорий Марченко принимал непосредственное участие в этих событиях, был и остается одним из идеологов финансовых реформ в Казахстане. Он занимал посты Председателя Национального банка страны и Первого вице-премьера Правительства Казахстана. Сегодня он возглавляет крупнейший банк АО «Народный банк Казахстана (Халык Банк)».
У меня эта книга пробудила в памяти личные воспоминания о денежной реформе в Казахстане. Так случилось, что я оказался в самом центре этих удивительных и незабываемых событий. Причем в момент запуска собственной национальной валюты Казахстана – казахского тенге в ноябре 1993 года, я был чуть ли не единственным иностранным советником, включенным в рабочую группу экспертов при Государственной комиссии по введению национальной валюты Республики Казахстан. Чтобы объяснить, как это случилось, немного предыстории.
После распада СССР в конце 1991 года Казахстан и Россия были вынуждены приступить к формированию собственных денежно-кредитных систем, включая введение национальных валют. Конечно, велико было искушение пройти период рыночных реформ в России и Казахстане совместно, не нарушая при этом сложившийся комплекс экономических, исторических и культурных связей между нашими странами. Для этого нужно было соблюсти, казалось бы, очень простое условие: сохранить единое рублевое пространство, которое на тот момент еще существовало и функционировало на основе признания вновь созданными Центробанками стран СНГ пакета инструкций Госбанка СССР, регулирующего обращение советского рубля. Очевидно, что сохранить старую денежную систему – этот глобальный обломок планово-административной экономики СССР, да еще в условиях рыночных реформ, проводившихся в странах СНГ (которые шли с разной скоростью), можно было только в течение короткого переходного периода. Надо было принять решение либо о введении национальной валюты, либо договориться об основных принципах реформирования общей денежной системы стран СНГ.
В этот период развернулся серьезный переговорный процесс между представителями России, Казахстана и других республик СНГ об условиях создания общей рублевой зоны. Эту идею поддерживало руководство Международного валютного фонда, от кредитной поддержки которого зависели многие страны СНГ. Да и для руководителей этих стран немаловажным обстоятельством являлось то, что многие люди на постсоветском пространстве искренне верили, что существует путь построения общей денежно-кредитной системы и единой валюты.
Переговоры о создании единой рублевой зоны проходили в 1992–1993 годах в условиях жесточайшего политического цейтнота, поскольку без решения этого вопроса невозможно было принять ясную программу построения рыночной экономики в странах СНГ. Как показывает мировой опыт, создание монетарного союза между странами требует глубокой экономической и рыночной культуры, осознания собственной ответственности за состояние единой валюты и готовности пойти на определенные компромиссы ради поддержания общих принципов. А в условиях острого экономического кризиса, поразившего переходные рыночные экономики стран СНГ в начале 90-х годов, правительствам наших стран не удалось договориться о совместных действиях по поддержанию нормального функционирования единой системы обращения «союзного» рубля.
Все без исключения правительства стран СНГ быстро открыли для себя «секрет» решения проблем экономики с помощью печатного станка и воспользовались суверенным правом осуществлять денежную эмиссию общей валюты с помощью родного Центробанка. Объединенными усилиями растущая денежная масса заполняла единый пул ликвидности советского рубля и не оставляла шанса на осуществление вменяемой денежно-кредитной политики в рамках Содружества.
В этих условиях в 1992–1993 годах вслед за странами Балтии и Украиной Россия пошла на односторонние меры по защите своей денежной системы. Кульминационным моментом в июле 1993 года стало введение Банком России в налично-денежное обращение новых рублевых банкнот взамен советских денег с изображением Ленина, которые продолжали оставаться в обороте Казахстана, республик Средней Азии и Закавказья. Наверное, самым тяжелым ударом для населения этих стран было то, что советский рубль оказался неконвертируемой валютой, и люди не могли использовать обменные пункты российских банков, чтобы обменять эти деньги на доллары США или европейские валюты.
После этого переговоры по созданию общей рублевой зоны стали напоминать строительство Вавилонской башни. Неудивительно, что решение ключевого вопроса для сохранения рублевой зоны, а именно установления лимитов денежной эмиссии в наших странах, постоянно откладывалось, потому что правительства наших стран, включая Россию, были не готовы к жесткому самоограничению в области монетарной политики. Основное время уходило на обсуждение условий доступа к российскому рублю через каналы безналичного денежного обращения, т. е. через корреспондентские счета Центробанков стран СНГ в Банке России, а также об условиях поставки наличных российских денег в эти страны.
Из состава российских министерств и Банка России сложилась команда экспертов во главе с вице-премьером правительства А. Н. Шохиным, которая проводила регулярные переговоры по этому вопросу. Причем поскольку переговоры проходили не только в Москве, российской делегации приходилось периодически облетать страны СНГ на специальном правительственном самолете, действуя по принципу непрерывной челночной дипломатии. Нужно сказать, что кочевой образ жизни, атмосфера постоянных взаимных претензий между представителями стран СНГ и общая нервозная обстановка действовали на всех участников переговоров достаточно изнуряюще.
Я тогда работал директором Департамента иностранных операций Банка России. И хотя вопросы отношений со странами СНГ не входили в мои обязанности, но несколько раз принять участие в переговорах пришлось. В тот период приоритетными в моей деятельности были вопросы создания внутреннего валютного рынка, формирование золотовалютных резервов страны, проведение политики обменного курса рубля к иностранным валютам, включая выработку механизма валютных интервенций на межбанковском рынке. Всю эту тематику, так или иначе, можно свести к одному – созданию условий для свободной конвертируемости российского рубля к доллару США, как основной резервной валюте мира.
В течение 1992–1993 годов мы зафиксировали первые успехи в этой области. Благодаря принятым Правительством и Банком России мерам, были сформированы золотовалютные резервы, которые позволили обеспечить политику единого рыночного курса рубля на территории всей страны. Россияне впервые за 70 лет получили право и возможность беспрепятственно обменивать рубли на американские доллары. В рамках своего членства в Международном валютном фонде Россия смогла принять на себя обязательство по поддержанию конвертируемости рубля по текущим операциям.
Однако в условиях разбалансированной бюджетной политики и нарастающей денежной эмиссии не только со стороны Банка России, но и других центральных банков стран СНГ, невозможно было обеспечить стабилизацию обменного курса рубля к твердым валютам. Курсовая политика Банка России напоминала американские горки: весной и летом удавалось достичь стабилизации и даже некоторого укрепления рубля к доллару, а осенью и зимой следовал новый виток обвального падения рубля, который разрушительно действовал на наши валютные резервы, доводя их до угрожающе низких величин. Общим следствием такой ситуации стала гиперинфляция в стране, уровень которой нередко достигал более 20 процентов в месяц.
В общем, будучи ответственным за курсовую политику Банка России, я, наверное, не мог скрыть своего скептического отношения к созданию рублевой зоны в СНГ. Поэтому мое подключение к переговорам о рублевой зоне осенью 1993 года не обрадовало ни меня, ни моих контрагентов по переговорам. Честно говоря, мне казалось, что после этих переговоров я стану персоной «нон-грата» и возможности для частных выездов в эти страны у меня скоро закроются.
И вдруг в начале ноября 1993 года звонок В. В. Геращенко, который тогда был Председателем Банка России.
– Позвонили из аппарата Правительства Казахстана и просили вас приехать.
– Почему именно меня, ведь есть зампред Банка России В. Соловов, который отвечает за отношения со странами СНГ, включая вопросы предоставления госкредитов и поставки наличных денег.
– Не знаю. Но просили приехать именно вас. И поскорее. Отказываться я бы не рекомендовал.
Я понял, что Виктор Владимирович что-то знает, но расспрашивать его было неудобно. Попросил взять билеты на ближайший рейс на Алма-Ату и вылетел на следующий день.
По прилету в Казахстан в аэропорту меня встретили, посадили в правительственную черную Волгу. Машина быстро проехала через город, и я оказался на загородной даче, точнее в правительственном санатории «Алмалы», где меня встретил вице-премьер Казахстана Д. Сембаев, который был мне знаком как руководитель делегации Казахстана на переговорах по рублевой зоне. Он и объяснил, что моя позиция по необходимости выработки собственной валютной политики в каждой из стран СНГ ему понравилась, в связи с чем и было решено привлечь меня как эксперта к работе Правительственной комиссии по введению национальной валюты. Все это произошло за несколько дней до старта денежной реформы в Казахстане, подробности о которой читатель узнает в 3-й главе этой книги.
Хочу сразу сказать, что я пробыл в Казахстане около недели, уехал сразу после запуска денежной реформы и ничего выдающегося не совершил. В качестве эксперта я написал несколько коротких записок о мерах по обеспечению обратимости (конвертируемости) тенге в иностранные валюты, формированию межбанковского валютного рынка, включая создание и акционирование валютной биржи Республики Казахстан, представил свои соображения по расчетам курса тенге к российскому рублю и валютной обеспеченности денежной массы в тенге. Бумаг тогда было написано много, но времени на их чтение ни у кого особенно не было.
Поэтому гораздо важнее было мое участие в рабочей группе, возглавляемой Д. Сембаевым, где обсуждались меры по подготовке банков и населения к предстоящей денежной реформе. Именно там я познакомился и подружился с Григорием Марченко и Уразом Джандосовым.
В обсуждениях нередко принимал участие премьер-министр правительства Казахстана В. Терещенко. Несколько раз он подробно расспрашивал меня о том, как функционирует механизм конвертируемости национальной валюты, как работает денежно-кредитная система и валютный рынок. После объявления денежной реформы состоялась моя встреча с Президентом Казахстана Н. Назарбаевым, который поблагодарил меня за участие в мероприятиях по введению казахстанской валюты и предложил подумать о переходе на работу в Казахстан. Мои друзья прозрачно намекнули, что возможно мое назначение советником президента. Но я не воспользовался этим предложением и вернулся в Москву, где меня ждала не менее интересная работа в Центральном Банке РФ.
Оглядываясь назад, я могу с уверенностью сказать, что принятое тогда решение о введении национальной валюты было своевременным и продуманным шагом, который позволил Казахстану начать широкую программу рыночных реформ. Мне кажется, сейчас не очень конструктивно вести дискуссию о том, кто и кого вытолкнул из рублевой зоны, тем более искать виновных в том, что ее не удалось создать. Правительство Казахстана в условиях острейшего экономического кризиса приняло на себя ответственность за формирование собственной денежно-кредитной и валютной политики. Таким образом, был установлен валютный суверенитет Казахстана.
Полученный Казахстаном валютный суверенитет создал условия для проведения независимой экономической политики. Книга Григория Марченко как раз о том, чего может достигнуть страна, которая смогла выбрать свой путь проведения реформ финансового сектора. С учетом национальных интересов и с ориентацией на международные стандарты Казахстан перенял лучшую мировую практику. Сегодня в стране работает единый мегарегулятор финансового рынка, пенсионная система – одна из лучших на территории постсоветского пространства, система страхования вкладов обеспечивает доверие населения к банковской системе.
Казахстанские реформы существенно обогатили копилку знаний и опыта реформирования экономик на постсоветском пространстве.
Воспоминания Григория Марченко будут интересны российскому читателю, поскольку мы мало знаем об истории становления финансовых систем стран СНГ. Книга легко читается, потому что составлена в форме живых рассказов о людях, их мыслях и решениях.
Книга знакомит нас не только с историей финансовых реформ. В ней содержатся сравнительные оценки и итоги преобразований в России и Казахстане. Хотя нередко в книге можно встретить замечания, что финансовые реформы в Казахстане проводились «без оглядки на Москву и на российских экспертов», Григорий Марченко с заинтересованностью смотрит на развитие России, на результаты проводимых нами реформ.
В книге много острых комментариев в адрес России. В частности, жесткой критике подвергается Россия за неразвитость инфраструктуры фондового рынка, высокий уровень коррупции, низкую эффективность работы судебной системы, за отсутствие законодательной защиты собственности от рейдерства. Эти оценки весьма субъективны, и порой не совсем заслуженны. Но их дает яркий, незаурядный человек. Лучший способ выиграть эту полемику – заняться устранением недостатков, о которых говорит автор. А соревновательный дух полезен и для России, и для Казахстана.
Развитие финансовых систем России и Казахстана продолжается параллельными путями. России есть чему поучиться у Казахстана, а Казахстану – у России. Книга Г. Марченко представляет огромный интерес для тех, кто занимается выработкой экономической политики в наших странах. Несмотря на полемичность и погруженность в прошлые и текущие проблемы Казахстана, эта книга еще долго может быть настольной для многих реформаторов и финансистов в России.Александр Потемкин, президент Московской межбанковской валютной биржи
AB OVOЕсли история нас чему-нибудь учит (если мы в состоянии чему-то у нее научиться), так это простому знанию: перемены обычно начинаются не от хорошей жизни.
Реформам, как правило, предшествует кризис.
Сегодняшний Казахстан динамично и уверенно осваивает позиции регионального лидера. Наша экономика растет хорошими темпами. И не только благодаря экспорту сырья.
Казахстан, например, является лидером среди стран СНГ по состоянию финансового сектора. В нашей республике раньше, чем где-либо еще на постсоветском пространстве, провели банковскую реформу. Наши банки нормально капитализированы, соответствуют Базельским стандартам банковского надзора, достаточно давно перешли на международные стандарты финансовой отчетности. Практически все коммерческие банки Казахстана входят в систему страхования депозитов и поэтому пользуются доверием населения: объемы вкладов физических лиц постоянно растут. Наши кредитные учреждения действительно кредитуют, в том числе малый и средний бизнес, а также активно действуют в различных сегментах потребительского кредитования. В 2007 году (когда писалась эта книга) национальную банковскую систему Казахстана довольно ощутимо «тряхнуло» в связи с международным кризисом ликвидности, и следует сказать, что с проверкой на прочность она в целом нормально справилась.
На этом список достижений не заканчивается. В Казахстане уже достаточно давно действует накопительная пенсионная система. Регулирование финансовых рынков выделено в отдельный орган (мегарегулятор) – Агентство по надзору за финансовыми рынками. У нас создан центральный депозитарий. Действует Национальный фонд (и он создан раньше, чем в России). Развиваются сразу две схемы жилищного кредитования населения – ипотечная и строительно-сберегательная.
Словом, финансовая система Республики Казахстан соответствует жестким «гамбургским» критериям, применяемым в мировом финансовом сообществе при разговоре на равных. Практически ни в одной стране СНГ финансовые реформы не были проведены с такой скоростью и на такую глубину, как у нас.
Однако начиналось все с глубокого (тогда еще общего для всех республик СССР) кризиса социалистической хозяйственной системы. Основной причиной краха была конкуренция между капитализмом и социализмом. Социализм эту гонку проиграл вчистую.
Кризис социалистической экономики – так исторически сложилось – протекал в условиях, когда рядом находился очень сильный конкурент. И он помогал процессу распада в меру своих возможностей. А возможности такого рода у капитализма имелись. О Рейгане, скажем, можно думать что угодно. Нельзя, однако, отрицать, что его идея – бороться не путем прямых военных действий, а экономически и интеллектуально, через втягивание СССР в гонку вооружений – была грамотно задумана. И вполне эффективно реализована.
В Союзе существовали, по слухам, проекты так называемого непропорционального ответа – информация о них доходила через людей, работавших в различных закрытых учреждениях. Среди проектов якобы имелись совсем людоедские: скажем, мужественно сбросить советскую атомную бомбу над своей же территорией (к примеру, над Чукоткой), с тем, чтобы последствия пришлось расхлебывать (в том числе) на пространстве от Аляски до Калифорнии. В реалиях того времени история выглядит правдоподобно, хотя не знаю, насколько она соответствует действительности. Тем не менее эффективное втягивание СССР в гонку вооружений следует считать первой причиной развала социалистической экономики.
Вторая причина – естественно, падение цен на нефть.
Третьей (но не менее важной) причиной краха, по моей оценке, явилось отсутствие в Союзе эффективного механизма передачи властных функций. В результате в высший менеджмент страны со временем пришли люди, полностью неспособные выполнять работу руководителя.
Например, уже в тот момент, когда генеральным секретарем КПСС был назначен ветхий старец Черненко, стало ясно, что в системе социализма скоро возникнут проблемы. Новый генсек не казался личностью, хоть сколько-нибудь соразмерной посту руководителя огромной страны. У него не имелось никаких особых заслуг перед родиной (помимо пылкой дружбы лично с Леонидом Ильичом Брежневым). У китайцев, скажем, с кадрами дело обстояло иначе. Последствия чего мы теперь хорошо видим. А возможно, увидим и еще более отчетливо.
Хотя вообще-то цена реформ, их эффективность и «усвояемость» – в большинстве случаев не вопрос чьей-то конкретной личной вины или личной ответственности. Многие люди, исполняющие государеву работу, стремятся делать хорошее. Но компетентность, интуиция, умение принимать решения в условиях жестких ограничений – все это не появляется по одному лишь желанию конкретного обладателя властных функций. Качества, необходимые успешному реформатору, не могут быть обеспечены даже соответствующими решениями правительства. И, кроме того, чтобы вывести государственную машину из кризиса, обычной компетентности недостаточно. Грамотный профессионал, рулящий исправной машиной на приличной дороге, далеко не всегда в состоянии справиться с аварийным управлением.
Так или иначе, общее хозяйство большой социалистической зоны начало разваливаться. И оказалось, что каждая из республик, входивших во вроде бы нерушимый союз, отныне стоит перед необходимостью самостоятельно проделать нехоженый путь – от социализма к рыночной экономике.
Этого мы в институте точно не проходили!
Сделать из капитализма социализм, заметил в одной из своих публикаций Лешек Бальцерович, – все равно, что достать из аквариума золотых рыбок и сварить из них уху. Но сделать из социализма капитализм – значит попытаться превратить уху обратно в аквариум с золотыми рыбками.
Что правда, то правда.
Будучи по образованию экономистом (закончил экономический факультет МГИМО в 1984 году), я, разумеется, читал массу трудов, трактовавших вопросы перехода от капитализма к экономике социалистической. Но в том и дело, что в тот момент, когда в СССР началась экономическая «ломка», уже ни для какой цели не нужны были эти, написанные отличниками марксизма труды, в которых снисходительно доказывалось, что мировая экономика неминуемо придет к социализму сама и вся целиком: это же очевидно, Ватсон. Однако очи видели совсем другое: на практике социалистическая экономика стремительно сыпалась, разваливалась, исчезала. Остро требовались работы с «зеркальной» проблематикой, описывавшие закономерности как раз обратного перехода, от ухи к золотым рыбкам – но именно их, по понятным причинам, не существовало. (Кто бы мог подумать, что когда они появятся, то материалом для них послужат, в том числе, биографии хорошо знакомых мне людей.)
Выбора не было ни у одной из пятнадцати республик бывшего СССР: на руинах умирающей социалистической экономики каждая из них должна была создать свою собственную жизнеспособную систему хозяйствования. На путь реформ все пятнадцать вышли из одной точки. Но двигались с разной скоростью, разными способами, по разным маршрутам – и потому результат этого движения у каждой из них на сегодня тоже очень разный.
Казахстан – страна со стремительно растущей экономикой.
Разумеется, у нас есть нефть, металлы, масса других природных богатств. Но само по себе сырьевое изобилие далеко не всегда гарантирует экономический рост: недаром же возник термин «сырьевое проклятие». А уж уровень развития финансового сектора, тем паче, сопряжен с уровнем цен на углеводороды или объемом их запасов совсем не однозначно. (Будь это иначе, финансовая столица Европы находилась бы не в Лондоне, а сильно восточнее.) Характерно, кстати, что за тот период, когда ВВП Казахстана удвоился, наш национальный финансовый сектор вырос в шесть (!) раз. Естественно, на восходящем движении быстрее растут и финансы. Но, по предварительным оценкам, увеличиться они должны были в три раза – никак не в шесть. «Лишнее» удвоение – результат грамотно и последовательно проведенных институциональных реформ.
Так почему наши казахстанские реформы привели к хорошему результату? Вопрос имеет смысл поставить даже шире, а именно: существует ли в принципе некий универсальный (и формализуемый) путь, двигаясь по которому, любая страна суверенностью придет к процветанию и стабильности?
Вообще-то, к настоящему времени уже оформилась специальная экономическая научная дисциплина – так называемая «транзитология» (transitology), которая изучает проблемы перехода из одного социально-экономического состояния в другое не в марксистском ключе. Один из ее базовых выводов, насколько приходилось читать, таков: формы посткоммунистической трансформации экономики с неизбежностью различны в разных странах. Иными словами, путь, по которому следует идти к процветанию и экономическому росту, каждая страна должна искать эмпирически: на транзитологию рассчитывать не стоит. Ну это-то мы интуитивно понимали и до чтения трудов Сакса и Штиглица.
Ни сам я, ни большинство тех людей, вместе с которыми мне посчастливилось осуществлять ряд реформ казахстанских финансов, точно не были озабочены погружением в чистую теорию. Было совершенно очевидно, что ответы на вопросы, стоящие именно перед нами, придется искать пытливо, самостоятельно – и чисто практически. А уж потом, по мере успешности реализации найденных решений, под них, возможно, подведут достойную теоретическую базу. Может, даже книжки напишут.
Вот фиксация чужого практического опыта оказалась нам сильно кстати. В прошлом веке многие страны из категории развивающихся достаточно успешно проделали путь от бедности к экономическому процветанию. Основой их экономического роста были, как правило, экономические теории западного толка, хотя на практике эти теории и применялись самым различным образом. Но, несмотря на различия, а возможно, как раз благодаря им, практический опыт государств, проводивших успешные финансовые реформы, оказался для нас уникальным по своей ценности. Пригодились знания о чилийской пенсионной реформе и об ипотечной системе Малайзии. О структуре и функциях почтово-сберегательной системы Японии. О практике государственного инвестирования Сингапура, о немецких строительно-сберегательных кассах, о принципах деятельности Национального фонда Норвегии – полное перечисление источников получилось бы очень долгим. В выборе решений мы были достаточно эклектичны и брали их там, где видели лучшее. В том числе потому, что понимали: казахстанские реформы не могут быть полностью скопированы с неких образцов, пусть сколь угодно удачных. Их характер неминуемо должен быть (и будет!) скорректирован массой факторов – региональных, политических, социальных, национальных. А еще важно помнить, что, помимо объективных факторов, есть субъективные. И реально неизвестно, какие из них – субъективные или объективные – сильнее.
Например, роль личности в истории. Решающим моментом успеха именно казахстанских реформ явилась, безусловно, мощная и определенно выраженная воля президента. Если бы реформы не имели сильной политической поддержки со стороны Н. А. Назарбаева, ничего бы, пожалуй, не получилось. Без решимости лидера страны ориентироваться на лучшие мировые образцы финансисты могли сколь угодно долго рассказывать в парламенте о Базельских стандартах или принципах чилийской пенсионной системы. Кто в Казахстане слышал о них в середине 90-х? Кто захотел бы проводить их в жизнь?
И, кроме того, существовал еще один субъективный фактор – на момент проведения финансовых реформ в стране сложилась команда сильных и ответственных профессионалов.
В теории менеджмента существует известное противопоставление «лидер – менеджер». Лидер – тот, кто определяет задачи и пути их решения. Менеджер – грамотный исполнитель намеченных задач. В нашем случае подобного разделения не получилось: мы вначале определяли задачи, а затем сами же занимались их реализацией. Мы действовали и как лидеры, и как менеджеры, мы ставили серьезные цели и стремились к их достижению, исходя из чисто практических задач каждого дня.
Я уверен: получилось достаточно многое. О том, как все это было, я захотел рассказать, пока помню это сам и пока живы, здоровы и активны те люди, которые могут дополнить и поправить мой рассказ.
Без упоминания о субъективном факторе не обойтись и здесь. Мое желание написать книгу, безусловно, имело хороший шанс улетучиться быстро, зато бесследно. Хотя бы просто в силу того, что я не пишущий человек. Не рассказчик, не журналист – не райтер, одним словом. У меня совсем другая работа, и могу уверенно утверждать, что такое положение дел меня вполне устраивает. Однако как раз в рамках решения профессиональных задач мне достаточно часто приходится общаться с людьми из деловых СМИ. Именно таким образом я познакомился с Ириной Слюсаревой, журналисткой из Москвы, которую на тот момент интересовала проведенная в Казахстане амнистия капиталов. По итогам этого интервью сложилась внятная публикация, за ней через определенное время последовала еще одна. А я во время работы, к своему удивлению, обнаружил, что какие-то детали прошлого уже довольно основательно стерлись из моей памяти, хотя происходило все вроде так недавно. И тут в придачу Ирина сообщила, что мы уж который раз последовательно, хотя и с разных сторон, обсуждаем одну и ту же тему – сущность и структуру финансовых реформ в Казахстане. Причем следует помнить, добавила она, что не написанное – не существует.
Так что совместное решение перейти от интервью к формату книги в тот момент показалось нам, будущим соавторам, не только логичным, но даже совершенно очевидным (если бы люди разучились заблуждаться, мир бы вообще многого недосчитался:)). Одним словом, предисловие к этой книге кажется мне наиболее подходящим местом для того, чтобы поблагодарить Ирину Слюсареву за профессионализм, мягкое упорство и неизменную верность целеполагания, проявленные ею в совместной работе над этой книгой.
Январь 2008
1. ПРИХОД НА ГОСУДАРСТВЕННУЮ СЛУЖБУПожалуй, те события, которые стали основой этой книги, начались в моей жизни с того, что в 1990 году, выиграв соответствующий конкурс по линии Торгово-промышленной палаты СССР, я на четырнадцать месяцев уехал из родной Алма-Аты на стажировку в Германию, в город Клеве.
Организовало стажировку общество «Carl Duisberg Gesellschaft». А работать пришлось в компании «Спектро Гмбх», которая занималась производством спектрометров. В начале стажировки я попал в финансовый департамент. Как ни забавно, был абсолютно далек от понимания, что стану именно финансистом. И тогда, надо заметить, на финансах не задержался. С человеком, возглавлявшим департамент, не сработался, так что пошел по другим звеньям производственной цепочки. Работал в подразделении по сбыту продукции в СССР и страны Восточной Европы, занимался переводом, языковым обучением, проводил семинары, – в общем, много чего попробовал делать. Полученный опыт оказался разнообразным и уже поэтому очень полезным.
В ноябре 1991 года мы проводили семинар в Магдебурге. После мероприятия двое участников независимо друг от друга, сделали мне один и тот же немного избыточный комплимент: отметили, что я очень хорошо говорю по-русски. И я понял, что засиделся в Германии – пора домой.
Кстати, в августе 91-го года, во время путча, когда в Москву вошли свои же, советские танки, власти Германии нам всем, стажерам из СССР, предложили немецкое гражданство. Все мы тогда дружно отказались. Верили, что эти танки не пройдут. Потом фирма «Спектро» предлагала уже лично мне остаться и работать у них, но это предложение меня тоже не заинтересовало.
Не открою никакого секрета, если скажу, что Германия – прекрасная страна. Мне там многое нравится: и что чисто, и что поезда ходят по расписанию, и что люди много работают. Но это другая страна, другой менталитет, другая жизнь, одним словом. Не хуже и не лучше, просто – не моя.
Сейчас решение не променять Казахстан на Германию было бы понятно многим, но тогда оно ни благоразумным, ни даже просто мотивированным не казалось. Декабрь 91-го года – это для гражданина СССР переживание специфическое и довольно жуткое. Прямо по Тютчеву, посещение мира в его «минуты роковые». В стране совсем недавно произошла попытка государственного переворота. Политическая ситуация, мягко говоря, кризисная. Экономическая тоже. В магазинах нет ничего, ни вещей, ни продуктов, ну вот одни пустые полки. На вопрос «что будет?» внятных ответов ни от кого не звучит. В Германии ходили рассказы, что якобы кое-где в России народ уже отапливается кострами. Словом, полный швах. Когда я уезжал, немцы организовали целую программу «Помогите русским!». Собрали, в частности, огромное количество теплых вещей, потому что в зиму 91/92 года многим европейцам казалось (и не без основания!), что русские города элементарно замерзнут. В общем, ощущения от жизни в советской стране были тогда апокалиптические.
Так что после Нового года я вернулся домой, в Алма-Ату.
Когда в январе 1992 года я вновь оказался на родине, главным моим багажом было полученное за период пребывания в Германии хорошее и разное представление о рыночной экономике. Во-первых, о степени ее удобства, о разнообразии не то что даже товаров, а стилей жизни (или, во всяком случае, стилей потребления).
Одно дело, когда об этом читаешь или воспринимаешь капиталистическое изобилие на уровне витрин. Совсем другое, когда работаешь на западной фирме сам: сначала получаешь деньги (выразился бы даже сильнее – валюту!), потом определенным образом их тратишь. Причем оказывается, что способов потратить увлекательно много. Люди, например, обсуждают с тобой (или при тебе), как купить машину. И дело не только в том, что ее может купить любой человек, в любое время и любой модели. Еще и купить можно разными способами: сразу или в рассрочку, в той комплектации или в другой, с доставкой или без, и так далее.
А еще вокруг тебя идут разговоры, в каком банке лучше ипотека; причем, если ипотечная схема для тебя дороговата, то на жилье можно накопить по ссудо-сберегательной схеме. Получится дольше, но дешевле. Или куда поехать отдыхать – а поехать можно всюду. Ну, или практически всюду. Или какие существуют страховки; или какие социальные сервисы оплачивает сам работник, какие – государство, а какие должен приобрести работодатель.
Можно готовить еду дома, а можно поесть в ресторане; можно вымыть окна собственноручно, а можно нанять человека из клининговой фирмы. И так далее, по любому вопросу. Ты сам выбираешь из развернутого веера потребительских возможностей именно то, что удобно и нужно тебе. Для меня, гражданина СССР, где ничего подобного не существовало, все это было равносильно открытиям и переворачивало привычные представления о жизни.
А еще в Германии достаточно сильная профсоюзная система. Так что большинство рядовых сотрудников «Спектро Гмбх» ровно в 17.30 вставали со своих рабочих мест и уходили домой. А вот руководство оставалось и работало. Допоздна. Потому что, несмотря на все профсоюзные достижения, труд топ-менеджеров в рыночной экономике не лимитирован.
И снова ты волен делать личный выбор: быть рядовым исполнителем или лидером.
Во-вторых, я узнал рыночную экономику изнутри, увидел, как организована эта сложная машина по производству огромного количества товаров и услуг. В Союзе ведь все нужное людям всегда отсутствовало. Какие машины, какие квартиры или заграничные вояжи! – товарный дефицит был тотальным и распространялся практически на все категории потребительских товаров и услуг. Поэтому не возникало проблемы продать, не существовало понятия о маркетинге: лишь бы товар появился, любой, а уж сметут его гарантированно. Но и производить товар социалистическая система тоже не очень-то умела, хотя талантливые единичные специалисты даже в ней иногда могли придумать что-то новое. В Германии я узнал, как функционирует система перехода от идеи к проекту, а от проекта – к производству. Как работает система продаж, кто в ней за что отвечает, как распределена ответственность. Мне понравилось это разумное устройство жизни, в которой удобно существовать (в житейском смысле) и многое зависит от тебя самого. Хотелось, по возможности, перенести этот хороший функционал в свою, привычную мне, среду обитания, на родину. И, кроме того, в Германии я наглядно увидел, что рыночная экономика дает принципиально другие возможности личной реализации.
В социалистической системе, если кто забыл или не знал никогда, карьера человека уже на старте определялась на годы вперед: полученным образованием; статусом вуза, в котором это образование получено; местом, на которое ты после вуза получал распределение; семейными и дружескими связями. Даже пропиской. Наперед было известно и то, выше какого именно потолка тебе не подняться ни при каких условиях. Рынок не просто добавляет какое-то количество возможностей. Переходя в рыночную экономику из так называемой командной, особенно резко, почти физически ощущаешь, что в ней увеличивается само количество степеней свободы. Особенно в эпоху перемен.
Или, может быть, именно в эпоху перемен.
На родине перемены шли вовсю. Вот я и собирался по окончании стажировки способствовать становлению в Казахстане понравившейся мне рыночной экономики – и быть в ней как можно более успешным. Я готовил бизнес-планы с одной немецкой и двумя американскими фирмами, работавшими по нескольким разным направлениям. Одним из них был туризм. Мы планировали привозить в Казахстан состоятельных туристов на охоту и рыбалку. Это направление, кстати, остается перспективным до сих пор. В нашей стране масса возможностей для экологического туризма: горы, степи, огромные пространства, экзотические животные, национальный колорит, вообще красота несказанная.
А тогда в этом деле тем более можно было заработать совсем неплохие деньги. Так что в марте 1992 года я начал разворачивать свою предпринимательскую деятельность. И достаточно случайно, в связи с необходимостью что-то оформить, мои документы попали к Ерику Асанбаеву, который тогда являлся вице-президентом Казахстана (потом, после инцидента с российским вице-президентом Руцким, такого поста не стало). Я Асанбаева до этого пару раз видел, но знакомством такой формат назвать нельзя.
Асанбаев всегда был большим поклонником германской модели социальной рыночной экономики и сильно уважал Людвига Эрхарда. Хотя некоторые злые люди и говорят, что реально «отцом» немецких экономических реформ был не Эрхард, а американские оккупационные власти совокупно. (Но это вопрос дискуссионный, причем лично я склонен верить официальной версии.) Асанбаеву, в силу упомянутого пристрастия, понравилось, что у меня есть практический опыт работы именно в Германии. Плюс английский и немецкий язык (после МГИМО владею ими свободно). Он пригласил меня к себе и предложил стать своим советником, то есть таким человеком (сейчас он называется помощником), который готовит различные документы.
Я отказался с ходу, потому что государственная служба меня абсолютно не привлекала. Но Асанбаев человек мудрый. Он попросил меня не принимать поспешных решений, а вначале посоветоваться с теми людьми, мнение которых для меня репрезентативно. А через три дня вновь прийти к нему с тем, чтобы после этих консультаций обсудить его предложение еще раз. Я стал советоваться с родственниками и друзьями. А у них, как показал независимый опрос, спонтанно сложился в этом деле какой-то редкостный консенсус. Все буквально в один голос твердили, что от таких предложений не отказываются. Статус замминистра! Впереди реформы намечаются! Да ты что! И все такое.
Не то чтобы меня прельстил статус. Скорее, решающим стало ощущение возможности поучаствовать в действительно крупных процессах переустройства общей жизни к лучшему.
Передо мной открывалось окно возможностей. То, что можно было через него разглядеть, не отличалось четкостью деталей. Но масштаб меня устраивал: он был далеко не бытовым. А мне было тридцать два года! Я хотел состояться всерьез.
В общем, через три дня я пришел к Асанбаеву снова и сказал «Согласен».
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 1
Из статьи Р. М. Нуреева «Теория и практика социального рыночного порядка в Германии и возможности ее применения в России» [1]
Концепция социального рыночного хозяйства формировалась в послевоенной Германии, в атмосфере всеобщего хаоса. Германия потеряла четверть своей довоенной территории, была разделена на оккупационные зоны. Производство в начале 1948 года едва достигало половины уровня 1936 года. Огромные людские потери, деморализованное войной и разрухой население, 12 млн беженцев, изношенный реальный капитал, разрушенная инфраструктура – вот далеко не полный перечень бедствий послевоенной Германии. Предстояло решить двуединую задачу: определить границы и методы государственного воздействия на экономику страны в таких пределах, чтобы основы рыночной экономики не были разрушены сильным государством.
Таковы были основные идеи, которые легли в основу политики Людвига Эрхарда (1897–1977). «Рыночная экономика, – писал Л. Эрхард в своей книге „Полвека размышлений“, – оправданна с хозяйственной и нравственной точек зрения только до тех пор, пока она полнее и лучше, чем какая-либо иная форма экономики, обеспечивает оптимальное удовлетворение потребностей всего народа, когда она в максимальной степени наделяет номинальные доходы граждан реальной покупательной способностью».
Стратегическая линия Эрхарда состояла в том, чтобы, используя стабилизирующий эффект жесткой денежной реформы, приступить к радикальной перестройке механизма управления экономикой. При создании условий для развития рыночной конкуренции одновременно предусматривались социальные амортизаторы для защиты наиболее слабых. Минимально необходимая критическая масса рыночных преобразований была осуществлена быстро и комплексно: либерализация цен, отмена многочисленных регламентаций, сковывающих хозяйственную инициативу, переориентация инвестиционных потоков в сферу производства потребительских благ и услуг.
Эрхард умело сочетал концепцию большого скачка и градуалистский подход. Так, контроль над ценами на основные продукты питания был снят лишь в 1957 году, когда немецкая марка стала конвертируемой. Были приняты эффективные антиинфляционные меры, регулярно публиковались каталоги «уместных цен», была принята государственная программа продажи необходимых потребительских товаров по сниженным ценам.
В 1957 году удалось провести через Бундестаг «Закон против ограничения конкуренции», который создал действительные предпосылки для развития малого и среднего бизнеса. К началу 60-х годов ВВП Западной Германии увеличился по сравнению с 1950 годом почти в три раза. Среднегодовые темпы роста экономики составили 10 %, а безработица всего 1 %.
Применение концепции в Германии превзошло все самые радужные прогнозы, однако, опасность таилась в сильном государстве. Государственная бюрократия часто склонна преувеличивать свою роль в хозяйственном развитии. В результате «порядка» становилось всё больше, а «свободы» всё меньше и меньше. Появилась опасность превращения рыночной свободы в свободу, направляемую и контролируемую государством. В конце 60-х годов возникли первые сигналы, свидетельствующие о ревизии социального рыночного хозяйства. 1967 год стал поворотным в экономической политике ФРГ. На смену Людвигу Эрхарду пришел Карл Шиллер. Новизна его политики заключалась в резком расширении государственного вмешательства в экономику. Таким образом, та экономическая политика, которую сам Эрхард называл социальным рыночным хозяйством, проводилась менее 20 лет, – с 1948 по 1967 год. Именно в течение этого времени и наблюдалось «немецкое чудо». Когда же в конце 1960-х принципы экономической политики Германии подверглись решительной ревизии, то «чудо» окончилось.
2. ВВЕДЕНИЕ ТЕНГЕВ 1992–1993 годах в Казахстане существовал так называемый комитет по иностранным инвестициям, в работе которого, придя к Асанбаеву, стал принимать участие и я. Люди, работавшие в комитете, хорошо понимали, что привлекать в национальную экономику западные деньги надо. Мы пытались формализовать какие-то процессы, продвинуть какие-то законы. Но четкой схемы привлечения тогда не сложилось. А точнее, она сложилась, но не у всех. Поэтому реально инвестиции – скажем, в тот же нефтегазовый сектор – шли мимо нашей организации. Так что в итоге не сказать, чтоб комитет нашел стране много инвесторов. Практически он провел в 1992 году два-три заседания, и, по большому счету, все на этом кончилось. Затем начались дела более конкретные.
На всем постсоветском пространстве в тот момент бушевал экономический кризис. Объемы производства падали, массовым явлением становилась безработица, инфляция росла невиданными до той поры темпами. По этому же сценарию развивались события в Казахстане.
Кризис и сам по себе ставит задачи, не имеющие банальных решений. Но в нашей республике ситуация дополнительно осложнялась для высшего управляющего звена тем, что ни у одного, пожалуй, из членов той правительственной команды не имелось практических навыков управления самостоятельными государственными структурами. Исключением являлся, наверное, лишь наш президент Нурсултан Назарбаев – он еще со времен СССР имел опыт решения общегосударственных проблем. Остальные не занимали в советской системе достаточно высоких должностей, сопряженных как с принятием крупных решений, так и с ответственностью за эти решения. Соответственно, цели и способы их достижения не всегда были понятны даже министрам и вице-премьерам.
Коротко говоря, наряду с экономическим кризисом имел место довольно масштабный кризис компетентности.
Для того чтобы справиться с экономической ситуацией, летом 1992 года распоряжением президента была создана рабочая группа по выработке антикризисной программы. Я вошел в нее в качестве одного из участников. На первом этапе мы не занимались собственно реформами, а лишь пытались реагировать на то, что происходит в России: никто из российского руководства с казахстанскими властями свои действия особенно не согласовывал. В таком формате, с оглядкой на Москву, поработали месяца два. Привлекали для консультаций Явлинского, других российских экономистов.
И дозревали до понимания, что надо не только (даже не столько) выстраивать отношения с Россией, но двигаться самостоятельно.
Совершенно очевидным это стало при подготовке к введению национальной валюты.
Тема введения собственной валюты начала обсуждаться в Казахстане еще в 1991 году. Но в тот момент однозначное решение не было очевидным. Как сохранение рублевой зоны, так и введение национальных денег имели и свои плюсы, и минусы. Основным плюсом сохранения рублевой зоны было сохранение экономических связей. Основным плюсом введения национальной валюты – обретение реального суверенитета.
Вопрос рассматривался на самом высоком уровне, и было решено рассматривать такую меру как запасной вариант: президент РК Нурсултан Назарбаев всегда был (и, как можно видеть, остается) сторонником интеграции на постсоветском пространстве. Отчасти поэтому работы по подготовке казахстанских денег – по политическим, социальным и даже эмоциональным причинам – проводились в обстановке строжайшей секретности.
Государственную комиссию по введению национальной валюты возглавлял тогдашний премьер-министр Казахстана Сергей Терещенко. Член этой комиссии, первый заместитель премьер-министра Даулет Сембаев одновременно был руководителем нашей рабочей группы. Кроме Сембаева, в группу входили также Ораз Жандосов, Людмила Володина, Умирзак Шукеев, советник председателя Национального банка Валентин Назаров (очень хороший специалист, в советское время он работал по линии Госбанка СССР, в центробанках Вьетнама и Кубы, что само по себе является свидетельством его высокой квалификации), а также Виктор Соболев, бывший тогда заместителем министра финансов. Ну и Марченко Григорий.
Мы разработали детальные проекты введения тенге. Хотя теоретическая база у нас была достаточно скромной. Я как человек свободно владеющий английским нашел англоязычные материалы о том, как вводилась национальная валюта в Словении и Прибалтике. По линии МВФ были получены еще несколько статей методологического плана. На базе этих материалов я сделал «болванку», а затем ее стали коллективно обсуждать, детализировать и дополнять. Но тут, к августу 1993 года, активизировались переговоры с Россией о едином экономическом пространстве. Во второй половине сентября 1993 года пять стран СНГ (Казахстан, Узбекистан, Армения, Таджикистан и Беларусь) подписали с Российской Федерацией рамочное соглашение об объединении денежных систем. Со стороны Ельцина и Черномырдина звучали прямые заверения (и даже подписывались соответствующие документы) по поводу того, что Казахстан останется в рублевой зоне. Ожидалось, что Россия в ближайшее время введет в Казахстане банкноты нового образца.
Следует заметить, что пять стран бывшего СССР оценили ситуацию раньше нас – и ввели национальные валюты. Азербайджан сделал это в августе 1992 года, Украина – в ноябре 1992 года, Киргизия в мае 1993 года, Белоруссия – в июле 1993 года, Грузия в августе 1993 года.
В начале октября 1993-го стало окончательно ясно и нам, что новой рублевой зоне не бывать: соседние республики начали сбрасывать в Казахстан деньги старого образца. Контролировать процесс было невозможно. Из-за сброса старых рублей у нас ускорились темпы инфляции, резко снизился уровень жизни населения. Уровень инфляции в 1993 году составил 2500 %! Начавшийся развал рублевой зоны привел к тому, что в Казахстане быстро и почти полностью прекратилась трансграничная торговля, разорились сотни связанных с соседями предприятий и возникла безработица.
Как получилось, что с новым рублем нас «кинули»?
В российских властных структурах тогда существовало две группы, два крыла. В одну входили политики старой школы: Ельцин, Черномырдин, Геращенко. Они были сторонниками того, чтобы часть бывших советских республик вошла в рублевую зону. Вторая группа – Федоров, Гайдар, Шохин, – наоборот, считала, что из рублевой зоны нужно вытолкнуть абсолютно всех, поскольку национальные республики являются балластом для России и мешают реализовывать ее замечательные экономические перспективы.
При такой позиции сантименты на тему дружбы народов – дело совершенно лишнее.
Позднее, кстати, на какой-то конференции в Чикаго пришлось на этот счет перемолвиться словом с тогдашним министром финансов России Борисом Федоровым. Публично он очень изумлялся нашей степняцкой мнительности: «Ну что вы, Россия никогда не выталкивала Казахстан из рублевой зоны». Зато потом, когда за столом для делегатов из стран СНГ мы сидели уже более узким кругом, г-н Федоров прямо заявил: «Зачем же вы при иностранцах задаете некорректные вопросы? Да, конечно, из рублевой зоны мы вас вытолкнули, ну а как иначе-то? Ведь в совокупности союзные республики обходились России в 2 млрд долларов в год».
Не уверен, что эта точка зрения была верной. Дружба народов, конкретно в тандеме Россия – Казахстан, вполне могла оказаться состоятельной именно как экономическая концепция, особенно учитывая экономические возможности нашей республики. В последние годы существования Советского Союза Казахстан занимал среди советских республик четвертое место по объему промышленного производства. В 1991 году валовой национальный продукт Казахстанской ССР составлял 25,1 млрд долларов (по оценкам Всемирного банка). Казахстан являлся крупным производителем железной руды, алюминия, тяжелого промышленного оборудования и подвижного состава для железных дорог; в 1989 году на него приходилась пятая часть добывавшихся в СССР золота и угля. А еще у нас есть нефть.
Но, возможно, тогда у российского руководства не было времени на раздумья и оценку сценариев «развода» с каждой союзной республикой отдельно. Позже, читая книгу Егора Гайдара «Дни поражений и побед», я до некоторой степени уяснил себе мотивы, которые побуждали российскую сторону к разрыву.
...
Для справки . Вот что писал Гайдар: «Если налично-денежный кризис – самая очевидная и самая горячая проблема начала 1992 года, то денежные отношения с государствами Содружества – скрытая, но не менее взрывная. Подавляющее большинство государств Содружества, приняв как неизбежность начало либерализационных мероприятий, выбрали стратегию мягкого, постепенного вхождения в рынок, сохранив контроль цен над широкой номенклатурой потребительских товаров и производственных ресурсов, адресное директивное планирование, масштабные госзаказы, фондовое распределение. В результате получили сочетание быстро растущих цен и сохранения дефицита на всех рынках. Другим путем, правда, пошли государства Балтии. Но в первом полугодии 1992 года вся эта широкая совокупность стран с резко различающимися курсами еще использует общий союзный рубль, причем по-прежнему все соседи по рублевой зоне имеют практически неограниченные эмиссионные возможности. За пять месяцев 1992 года их общая эмиссия на российском рынке составила 232 миллиарда рублей, в то время как кредиты российского Центрального банка своему правительству равнялись 90 миллиардам рублей. Предвиденная нами опасность – денежная экспансия других государств СНГ за счет России – подтверждалась в полной мере».
Да, мотивы российских коллег я уяснил. Но сами доводы ни тогда, ни позднее меня не убедили.
Кроме того, здесь мы явно имели дело с одним из следствий принципа Питера: в иерархической структуре любой работник поднимается до уровня некомпетентности, и вот на нем-то задерживается надолго. Отсюда следует простой вывод: в результате более компетентные подчиненные имеют больше возможностей управлять своим начальником, чем он – ими.
Несмотря на заверения Ельцина о сохранении общей рублевой зоны, ситуация развивалась в прямо противоположную сторону – ту, куда рулили радикально настроенные соратники российского президента. В ответ на очередную попытку казахстанской стороны договориться либо о праве на эмиссию, либо о надежных поставках новых рублей команда российских реформаторов выдвинула условие: Казахстан должен передать России свой золотой запас. Могло ли руководство нашей страны пойти на такой самоубийственный шаг? Стало окончательно ясно, что Казахстану пора вводить свою валюту.
А новые российские рубли тем временем благополучно ввели, вот только нам их никто не выдал.
Лично я момент смены национальной валюты пережил как глубоко личный опыт. Он меня, можно сказать, глубоко перепахал. Дело в том, что в начале сентября я с группой коллег прилетел по делам из Алма-Аты в аэропорт Домодедово. Мы загрузились в рейсовый автобус и попытались оплатить проезд в столицу бывшей общей нашей родины. Советскими рублями, естественно, – относительно новых российских денег мы еще не были в курсе. И я очень хорошо помню, как именно порекомендовала нам поступить с этими купюрами приветливая обаятельная женщина – кондуктор автобуса.
Так мы и поняли, что власть переменилась.
Словом, в конце октября 1993 года нашу группу собрали снова и сказали, что необходимо срочно вводить тенге. Нас вывезли за город, в санаторий «Алмалы», и работа наша протекала там как абсолютно засекреченная. В принципе, это обычный загородный дом отдыха, где для нас была выделена отдельная дача, надо заметить, довольно ветхая. Прочих отдыхающих никто не вводил в курс дела относительно секретности нашей работы. Так что отдыхавший народ шел себе на ужин и вдруг начинал наблюдать, что в коридоре возле телевизора сидит мужчина невыразительной внешности, но зато с очень цепким взором. И в армейской форме. И, самое главное, с автоматом Калашникова. Увидев человека с ружьем, простые люди сильно пугались.
Когда начались дожди, на нашей древней даче стала протекать крыша, и нас переселили в основное здание. С крышей там было получше, зато с вентиляцией существенно хуже, так что из-за духоты все время приходилось открывать двери. И однажды, выйдя в рабочую паузу проветриться, я с легким ужасом убедился в том, что, если стоять под окном, то все наши государственной важности разговоры элементарно прослушиваются. При желании их даже можно зафиксировать – на любой, по выбору, носитель.
За три недели мы успели все доделать и подготовить. Приходилось торопиться, потому что экономическая ситуация была крайне тяжелой и притом стремительно ухудшалась – из-за уже упомянутого колоссального наплыва советских рублей (деньги валили к нам не только из России, но еще из Прибалтики, Туркменистана и даже Китая). В ноябре 1993 года месячная инфляция в Казахстане (месячная, подчеркиваю) составила 55 %. Времени не хватало даже на проведение референдума.
Тем не менее при введении тенге были приняты определенные меры по соблюдению легитимности мероприятия. Казахстан провел переговоры с международными финансовыми организациями. С Россией 3 ноября 1993 года было заключено соглашение «О взаимных обязательствах и взаимной поддержке в связи с введением национальных денежных знаков Республикой Казахстан». Правительства соседних стран также были своевременно извещены об этом событии.
Когда процесс разработки процедуры введения тенге приближался к концу, мы пригласили для консультаций московских коллег. В частности, приезжал наш большой друг Александр Потемкин, который тогда работал в Центральном банке России. Причем его мы пригласили, даже не объяснив цели приезда: у нас же все было ужасно секретное. Тогда у нас побывали также специалисты Московской межбанковской валютной биржи (ММВБ) – Александр Захаров и Алексей Мамонтов. Пользуясь случаем, хотел бы сейчас выразить коллегам искреннюю признательность за действенную помощь в решении наших проблем: их поддержка была и полезной, и своевременной.
В целом проект по введению тенге получился коллективным трудом. Мы решали тогда три блока вопросов. Во-первых, политические – ими занималась Государственная комиссия по введению национальной валюты. Во-вторых, разработали сценарий всех действий: было подробно расписано, что делать не только в «день Х», но и в день «Х-45», «Х-30», «Х-2», «Х+5» и так далее. В-третьих, следовало продумать сугубо технические действия Национального банка. Было написано около 20 инструкций: сколько денег выдавать в одни руки, каковы действия кассира, как вести пересчет, и многое другое. Коллектив Национального банка провел огромную работу по развозу валюты, по пересчету и приему денег. В обмен на тенге было принято более триллиона старых советских рублей.
Новые деньги получили название тенге. Так называлась древняя денежная единица, широко ходившая, в том числе, в Средней Азии. Ее также чеканили в Золотой Орде, в связи с этим она появилась на Руси, называлась деньга, и, в принципе, именно с ней связано появление в русском языке слова «деньги».
На следующей после ввода тенге неделе россияне нам признались: они исходили из того, что мы сможем ввести собственную валюту не ранее середины декабря. Можно себе представить, что произошло бы с казахстанской экономикой в этом случае! А вот если б мы не останавливались на половине дороги из-за заявлений российских коллег о единой рублевой зоне и завершили работу по первоначальному плану, то можно было ввести тенге уже в сентябре, что существенно смягчило бы наши экономические проблемы.
Но необходимость такой меры очевидна сейчас, когда все уже случилось. А тогда ситуация характеризовалась высокой степенью неопределенности. Во-первых, возникал вопрос, как такой шаг отразится на отношениях с Россией. Во-вторых, тогда золотовалютные активы Национального банка вместе с золотом составляли всего 730 млн долларов, и у нас не было полной уверенности в том, что этого количества денежных ресурсов будет достаточно.
Практически одновременно один западный банк по просьбе властей одной соседней страны (бывшей советской республики) сделал для них проект введения их национальной валюты. Эти материалы попали и к нам. Мы, естественно, пошли (честно говоря, бросились) знакомиться с разработкой серьезных западных финансистов. И с огромным облегчением увидели, что наш вариант, во-первых, лучше, а во-вторых, куда дешевле.
Наши трудовые усилия родине обошлись недорого. В начале процесса наш тогдашний премьер-министр Терещенко обещал участникам щедрую награду – автомобиль каждому. По окончании проекта вознаграждение, реально полученное нами, усохло до размеров месячного оклада. Хотя на самом деле эта смешная деталь – абсолютная мелочь: ведь мы твердо знали, что, как поется в одной правильной песне, «первым делом самолеты». Все остальное – потом!
Зато какой был драйв – вот, мы сделали это!
По стране ходили новые деньги – тенге. Мы держали их в руках. И, обменяв новенькие тенговые купюры на доллары, я купил билет на самолет и улетел учиться в университет Джорджтауна, США. Мне такую поездку давно обещал Асанбаев.
В тот период я очень хотел получить дополнительную порцию знаний в магистратуре какого-нибудь американского университета. В начале 1993 года такая возможность появилась. Но когда я пришел к Асанбаеву с идеей отправить меня на учебу в Колумбийский университет, тот сказал: «В текущем году не получится. Ты же сам писал записку о введении национальной валюты, так что придется теперь доделывать проект. Но в следующем году я тебя отпущу». Если б отпустил в первый раз, кстати, то я бы поехал учиться в университет округа Колумбия и во введении тенге не участвовал. И тогда все последующее, наверное, сложилось бы в моей жизни по-другому. А так я поехал уже после осуществления проекта с национальной валютой. На другую программу, в другой город. С другим жизненным опытом.
В процессе американской стажировки все тоже могло сложиться иначе. Поскольку в Джорджтаун я приехал как помощник вице-президента Казахстана, то одним из вариантов была стажировка в офисе у тогдашнего американского вице-президента Гора. Там бы я, вероятно, получил навыки администрирования, управления государственным аппаратом – что-нибудь в этом роде. Но с этого момента жизнь каждый раз разворачивала меня именно в сторону финансов – вежливо, но твердо. А именно, вскоре начались телефонные разговоры с Жандосовым о том, что по возвращении я должен буду работать в Национальном банке (о разговорах чуть ниже). Так что я все переиграл и стажировку проходил в Международном валютном фонде (МВФ) и Федеральной резервной системе (ФРС).
В Вашингтоне мне было хорошо: масса новых людей и впечатлений, богатые библиотеки, мягкий климат. Опять же – тридцать три года. Но особо обжиться не пришлось. Потому что в Казахстане жизнь тоже не стояла на месте. Через месяц после введения тенге, в декабре 1993 года, руководителя нашей рабочей группы по тенге Даулета Сембаева назначили председателем Национального банка Республики Казахстан (НБК). В январе 1994-го Сембаев пригласил в Национальный банк (на должность заместителя председателя) Ораза Жандосова, который тоже раньше входил в рабочую группу по тенге.
И Жандосов взял за обычай, пообедав, набирать мой вашингтонский номер. Разница во времени между Вашингтоном и Алма-Атой составляет 11 часов. Разбуженный среди ночи противным звуком телефона, я хватал трубку, предполагая нечто экстренное и нехорошее. Но слышал умиротворенный голос Жандосова.
– Григорий, – говорил он тоном человека, умеющего пошутить к месту, – Григорий, ты спишь, а ведь родина в опасности! Возвращайся работать в Нацбанке.
Словом, в июне того же года в Национальный банк Республики Казахстан пришел работать и я в качестве заместителя председателя. Меня назначили курировать денежно-кредитную политику. Таким образом, из той команды, которая сложилась при введении тенге, в НБК к тому моменту пришли работать трое: Сембаев, Жандосов, Марченко. Чуть позже, в апреле 1994 года, к нам присоединился Дамитов. Эта команда сложилась вокруг Сембаева в качестве лидера, по его выбору и воле. Она-то и стала инициатором, а также исполнителем реформ финансового сектора на первом этапе.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 2
Из статьи Нурсултана Назарбаева «Тенге – символ стабильности и независимости страны» [2]
В середине октября 1993 года четыре гигантских транспортных самолета «Ильюшин-76» вне всякого расписания вылетели из АлмаАты в Лондон и вернулись обратно с грузом особой важности – привезли несколько десятков тонн новой казахстанской валюты, изготовленной в Англии. Она должна была вводиться через месяц. Однако этой секретной операции предшествовала целая цепь растянувшихся на несколько лет драматических событий.
– Уважаемый Нурсултан Абишевич, нашей национальной денежной единице – тенге – десять лет. Уже не надо никому доказывать, что это состоявшаяся валюта, признанная мировым финансовым сообществом. Но хотелось бы знать Вашу характеристику прошедшего периода с точки зрения человека, непосредственно принимавшего сложные политические решения.
– Кризис советской плановой экономики, начавшийся еще в 70—80-е годы, обрел характер агонии после развала союзного государства. Было совершенно очевидно, что минимизировать разрушения, обретающие гипертрофированный характер, можно только поддерживая имевшиеся хозяйственные связи, сохраняя единую рублевую зону и ведя одновременно планомерную и согласованную работу по созданию в новых независимых государствах собственных экономик.
Но даже более чем два года назад созданное Содружество Независимых Государств не сумело тогда преодолеть центробежных тенденций, создать действительно союз или, как тогда говорили, хотя бы обеспечить «цивилизованный развод». Правительство России само в то время не имело четко выраженной позиции и также лавировало, зачастую в ущерб себе же и своим соседям.
Никакого сомнения не вызывало то, что Россия неизбежно пойдет на реформу рубля. Это диктовалось самой логикой построения рыночного хозяйства. Мы, естественно, также должны были готовиться к введению своих валют, и мы готовились.
Но считаю до сих пор, что все это можно было сделать более разумно, менее болезненно для людей и с большим эффектом для экономик наших стран. Роль своеобразного микширующего потери механизма, причем как экономического, так и политического свойства, могла сыграть рублевая зона. Но никакая логика тогда не действовала, превалировали эмоции и сиюминутные проблемы и страхи.
И в начале 1992 года я издал секретный указ о подготовке нашей собственной национальной валюты. Была создана специальная группа, состоящая из представителей администрации, правительства, экспертов министерства финансов и Центрального банка. Мы регулярно встречались за закрытыми дверями – разрабатывали методики и механизмы введения национальной валюты, решали организационно-технические задачи, обсуждали дизайн монет и купюр.
К середине года была закончена разработка валюты, получившей название тенге. И мы заключили договор с британской компанией «Томас Де Ля Ру», оказавшейся надежным и добросовестным партнером. Когда образцы новых купюр разного достоинства были готовы, я попросил компанию тайно напечатать четверть от общего количества требуемых банкнот и хранить их в Лондоне до того момента, когда они нам понадобятся. В это же время начались мои конфиденциальные консультации с Международным валютным фондом и Всемирным банком по поводу введения новых денег.
Эти меры оказались своевременными. В конце 1992 года стало ясно, что Россия все же готовится провести реформу рубля, причем, я был уверен, без учета интересов других республик. Поэтому я распорядился ускорить подготовку ввода нашей национальной валюты.
В июле 1993 года Центральный банк России объявил, что он вводит в обращение новые купюры. В начале августа я вылетел в Москву на встречу с Борисом Ельциным. Мы подписали с ним декларацию, в которой черным по белому говорилось, что Казахстан остается в рублевой зоне. Однако практическими шагами это подкреплено не было. В середине августа я снова встретился с Ельциным и Черномырдиным, и мы сделали второе заявление, подтвердив обоюдную заинтересованность в сохранении единой рублевой зоны. Безрезультатно прошел еще месяц, в течение которого старые рубли продолжали сваливаться к нам.
В качестве превентивной меры, чтобы хоть немного обезопасить наш товарно-денежный рынок и семейные бюджеты казахстанцев, я дал распоряжение установить усиленные милицейские и таможенные посты по всем точкам, где могла провозиться бросовая рублевая масса, изымать ее и определять на временное хранение в специально отведенных складах. То, что начали задерживать, не поддавалось счету, легче было измерять конфискованную макулатуру на вес – тоннами.
В начале октября в Москве я вместе с главами Узбекистана, Армении, Таджикистана и Беларуси подписал рамочное соглашение с Россией, которое должно было сформировать основу новой рублевой зоны, включающей шесть бывших республик СССР. Средства массовой информации с пафосом назвали подписание этого документа основным шагом по созданию Экономического союза.
Однако и это осталось бумажной декларацией. И как показала жизнь, Казахстан в качестве экономического партнера был нужен России в такой же мере, как и Россия – Казахстану. И мы пошли по этому пути, но жаль, что позже. Мы вместе понесли не поддающиеся счету потери.
О своем намерении ввести тенге я накануне конфиденциально предупредил руководителей соседних государств – Ислама Каримова, Аскара Акаева и Сапармурата Ниязова. А 10 ноября мы с президентом Узбекистана провели пресс-конференцию, на которой объявили, что отказываемся от рубля и будем вводить собственные валюты.
На следующий день я обратился по телевидению и радио к народу Казахстана и назвал дату введения тенге – понедельник, 12 ноября (1993 года).
3. НАЦИОНАЛЬНЫЙ БАНК РК: НАЧАЛОЯ родился в Алма-Ате и живу здесь всю жизнь. Но поскольку места работы я периодически менял, то менялись и мои маршруты внутри родного города. В 1998 году на работу и с работы (тогда это была компания «Дойче Банк секьюритиз Казахстан») я ходил по улице Тулебаева. Она представляет собой довольно уединенное место, и обычно его хочется миновать поскорее. В то утро я тоже шел довольно бодро, как вдруг увидел, что, ориентируясь явно на меня, рядом паркуется к тротуару большущий джип. Из него моментально выскочили два по-бойцовски стриженых молодца. А за ними еще один мужчина, этот – уже явно хозяйского вида и не спеша. Внешность его не показалась мне приятной.
Речи, однако, понравились еще меньше. Адресуясь непосредственно ко мне, он спросил:
– Простите, если не ошибаюсь, вы – Григорий Александрович Марченко?
Ну я же мужчина! Пришлось подтвердить верность озвученной гипотезы.
Краем глаза я заметил, что дом, возле которого мы беседовали, обнесен не по ситуации высоким забором. На улице, разумеется, ни души. Словом, идеальная обстановка для задушевной разборки. А что такое разборка и как она проходит, знали все: в те времена тотального дефицита единственным, чего хватало с избытком, была как раз криминальная хроника.
Разговор наш (не назову его лично для себя увлекательным) тем временем продолжался.
– Видите ли, Григорий Александрович, – снова отнесся ко мне человек из джипа, – я – хозяин банка, у которого вы в девяносто пятом году отозвали банковскую лицензию.
Я кивнул. В общем, все дальнейшее было уже понятно, хотя пока и не в деталях.
– Сразу после отзыва лицензии я очень на вас рассердился. Очень сильно. И лично на вас, Григорий Александрович.
Я опять кивнул – а как еще реагировать?
– Но потом, – продолжал бывший банкир, – я перестал сердиться. Потому что узнал: лицензии отозваны сразу у многих банков. Значит, дело не в плохом отношении лично ко мне. Просто началась игра по новым правилам. А с системой нет смысла бодаться. Так что теперь, Григорий Александрович, у меня нет к вам претензий. Готов даже признать, что в действиях и Нацбанка, и лично ваших есть смысл. В общем, всего вам доброго. Успехов, здоровья – оно вам, думаю, сильно понадобится.
С этими словами он попрощался, загрузился в джип.
И – уехал!
В тот момент я еще не понял, что наше сердечное прощание (уж с моей стороны оно абсолютно точно было сердечным) является своего рода смысловой кульминацией всего того, что лично для меня было связано с годами работы в Национальном банке Республики Казахстан.
А начиналось все с того, что наша уже обкатанная на вводе тенге группа в частичном составе – четыре из пяти – в 1994 году собралась вновь, уже в Национальном банке. Что, в общем, было справедливо: ведь в стратегии введения национальной валюты мы предлагали сделать определенные вещи, в том числе по реформированию банковского сектора.
Появление в стране национальной валюты по факту означает, что Центральный банк этой страны получает независимость, причем полную. Но самостоятельность – это в первую очередь ответственность. Приходится отвечать за текущее состояние дел в финансовой сфере (никого не волнует, кто именно это положение создал), решать массу конкретных проблем, анализировать, поддерживать и контролировать работу огромного механизма, от которого зависит благополучие всех граждан страны.
Работая над введением тенге, мы проговаривали какие-то значимые общие вещи. Что хорошо бы запустить нормальную систему кредитования экономики, в которой кредиты выдает не ЦБ, а коммерческие банки. Что должен возникнуть и нормально развиваться рынок государственных бумаг. И так далее. Но единой, расписанной по пунктам, программы реформирования и самого Национального банка, и банковской системы у нас тогда еще не было.
Названные вопросы (а в придачу другие!) выползали на свет постепенно, по мере того как мы работали. И это были именно вопросы, без готовых ответов. Как раз из поэтапно вырабатывавшихся ответов потом выстроились реформы. Однако в самом начале пути реформами – именно как единым комплексом – никто заниматься не планировал. Просто накопился целый ряд текущих проблем. Сначала в области денежно-кредитной политики – в первый период своей работы зампредом НБК я отвечал именно за нее. Потом меня «перебросили» заниматься банковским надзором. А в департаменте надзора как раз собралась группа людей, стремившихся что-то в банковской системе менять. Плюс ко всему там имелся консультант Стивен Гилберт, который уже год работал в Казахстане, но особого креатива до той поры не выдавал. Потом у него, видимо, накопилась критическая масса идей, и он пришел ко мне как к руководителю с конкретными предложениями. А если мне предлагают что-нибудь по делу пореформировать, то я обычно такую идею принимаю без особых проволочек.
Консультанты, вообще говоря, бывают разные. Большинство западных консультантов, известных мне, – люди абсолютно недееспособные. Гилберт оказался приятным исключением. Сдружившись, мы периодически говорили даже, что занимаемся гилбертизацией нашей банковской системы. При создании любой системы существует огромный объем чисто методологической работы. Все эти инструкции – их же писать надо! И если человек знает, как это делается, потому что сам их внимательно читал и применял на практике, то работать с ним в команде очень правильно и полезно. Гилберт свое дело знал на высоком профессиональном уровне. Также, что очень ценно, он имел опыт организации пруденциального надзора именно в выбранной нами за эталон американской модели надзора, модели FDIC (но о банковском надзоре будет речь чуть ниже).
И процесс пошел. Для того чтобы реализовать наши замыслы по реформированию системы банковского надзора, пришлось вначале создать соответствующую законодательную базу. Выбрать правильные бенчмарки. Прописать нормативы, много чего еще сделать. И в результате первый этап банковской реформы состоялся.
Примерно так же потом получилось с пенсионной реформой. Да это и общий принцип: когда доделываешь одно действительно нужное дело, жизнь подталкивает сделать вдогон к нему второе, потом третье. И постепенно создаются хорошие и довольно масштабные вещи. Но не по теории, а по ходу жизненной практики что ли. Осмысливать ход перемен, их глубину и взаимную связанность, строить длинные стратегии приходится без отрыва от решения тактических задач, строго параллельно. Во всяком случае, так было у нас.
Так вот, при работе по введению тенге мы проговаривали какие-то общие вещи, касавшиеся назревших изменений в банковской системе. Теперь нам самим и предстояло их реализовать.
К тому моменту, когда наша команда окончательно сложилась, ее состав выглядел так:
Даулет Сембаев, председатель Национального банка;
Ураз Жандосов, первый заместитель председателя правления Нацбанка;
Кадыржан Дамитов, зампред Нацбанка;
Григорий Марченко, зампред Нацбанка;
Наилия Абдулина, департамент бухгалтерского учета;
Валентин Назаров, советник.
Скажу со всей определенностью: если бы наша команда не сложилась вначале в рамках рабочей группы по введению национальной валюты, то в Казахстане не случилось бы тех финансовых реформ, последовательность и смысл которых я сейчас пытаюсь описать. Три основных реформатора – Сембаев, Жандосов, Марченко – там именно и собрались, и сработались. А если б не собрались, то все шло бы по-другому. Может быть, лучше и даже значительно лучше – но все равно иначе. Во всяком случае, так именно, как получилось в реальности, точно бы не повторилось.
К тому моменту, когда мы в течение 1994 года собрались в Национальном банке, банковская система Казахстана, безусловно, уже проделала определенную эволюцию в правильном рыночном направлении, то есть от одноуровневой к двухуровневой. Двухуровневая система устроена таким образом, что коммерческие банки (второй уровень) могут оперативно собирать у населения и организаций «излишки» денег и перенаправлять их в отрасли экономики, испытывающие нехватку инвестиционных ресурсов. Причем в условиях конкуренции комбанки совершают работу «переливания» с учетом интересов всех участников – и вкладчиков, и кредитуемых. В свою очередь, Центральный банк (первый уровень) контролирует в качестве регулятора процесс перераспределения денежных потоков, а также выполняет ряд функций, важных для состояния государственных финансов. Вся система в целом работает быстро, эффективно и прозрачно. Деньги, эта кровь экономики, нигде не застаиваются, «тромбы» не образуют, а напротив, бодро снабжают все нуждающиеся в «питании» участки экономического организма.
Одноуровневая же система (которая действовала в СССР и, соответственно, в союзной Республике Казахстан) имеет с рынком мало общего: государство неторопливо перекладывает деньги из одного своего кармана в другой, как само захотело. О прозрачности такой системы говорить по определению неуместно.
Что касается эффективности государственных структур (в частности, принадлежащих государству банков), то это вопрос более сложный. Неверно считать, что на государственном предприятии менеджмент однозначно и во всех случаях работает заведомо хуже, нежели в частном бизнесе. Фирма, принадлежащая государству, вполне может управляться хорошо. В организации любого типа все, что относится к области управления, в конечном счете упирается в людей. Хотя сравнивать министерство и рыночную структуру методологически неправильно: следует проводить сравнительный анализ компаний одной и той же национальной принадлежности, с одинаковой формой собственности.
Но в любом случае принципиальный вопрос управления – мотивация. Если этот вопрос решен правильно, то дальше можно ставить любые задачи, потому что люди будут готовы их выполнять. Вторая важная вещь – количество уровней принятия решений, степень забюрократизированности организации. Ну и наличие хорошего топ-менеджмента: он должен зарядить людей определенным настроением, уметь повести за собой.
Безусловно, в частной компании все более конкретно, поскольку напрямую привязано к финансовому результату. У людей, которые зарабатывают деньги, не бывает времени на то, чтобы выяснять, кто с кем пьет чай, кто кому улыбается и так далее. В среднем эффективность в частном секторе выше потому, что уровень оплаты труда тоже выше: однозначно, корреляция тут достаточно высокая. Но если создать в государственных структурах адекватную систему мотивации и оплаты труда, то эффективность повысится и там. Пример моего любимого Сингапура это подтверждает: там госчиновники работают неплохо и добиваются для родного Сингапура очень хороших показателей.
Тем не менее вопрос о степени присутствия государства в банковской сфере для экономики переходного типа – один из ключевых. Факты говорят сами за себя: в мире не так уж много стран, где в банковской сфере доминируют государственные банки. Особенно важно, что в зрелых экономиках государственными банками по большей части являются лишь специализированные кредитные учреждения и банки развития. Универсальные коммерческие банки, как правило, имеют статус частных. В ряде исследований констатируется, что преобладание госбанков связано с низким уровнем финансового развития экономики.
Вообще, существует мнение – я его разделяю, – что государственная собственность на банковский капитал сдерживает развитие финансового сектора.
Именно поэтому я всегда был последовательным сторонником идеи приватизации нашего Сберегательного банка – но об этом будет речь чуть погодя.
Так вот, процесс перехода от одноуровневой системы к двухуровневой в Казахстане уже был запущен и, безусловно, привел к определенным результатам.
Решение о создании в Советском Союзе двухуровневой банковской системы было принято еще в период существования СССР, в 1987 году (совместным постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР № 821). Новая система должна была включать центральный (эмиссионный) банк и ряд государственных специализированных банков. Это была так называемая «рыжковская» банковская реформа. По ее ходу республиканские центральные банки (в том числе Банк Казахстана, естественно) наделялись правами министерств союзных республик. Конечно, такая система является всего лишь квазирыночной: в ней, самое главное, отсутствует второй уровень, то есть собственно коммерческие банки, поскольку считать таковыми специализированные госбанки можно лишь относительно. Но затем в 1988 году был принят (тоже еще союзный) закон «О кооперации», который все-таки дал возможность начать создавать на паевых началах первые кооперативные банки.
В 1990 году Верховный Совет Казахской ССР принял Закон «О банках и банковской деятельности в Казахской ССР». Этот документ был очередным шагом в направлении реальной двухуровневости: в нем устанавливались задачи и функции Центрального банка, а также впервые было дано определение коммерческого банка, описан порядок открытия и прекращения деятельности коммерческих банков. Чуть позже у нас появился и сам национальный Центробанк, поскольку в 1991 году республиканские отделения Госбанка СССР были наделены функциями центральных банков суверенных государств. Таким образом, в то время основы двухуровневой банковской системы в первом приближении уже возникли. Первый уровень был представлен Государственным банком Казахской ССР (в Казахстане он теперь называется Национальным банком) вместе с его областными подразделениями, а второй – коммерческими банками. Часть этих банков создавалась с разрешения Госбанка на основе существовавших в рамках прежней системы специализированных банков. Некоторые из них были переименованы, некоторые – нет. Так, «Промстройбанк» стал «Туранбанком», «Казвнешэкономбанк» – «Алембанком», «Жилсоцбанк» – «Кредсоцбанком», остались с прежними названиями «Казсбербанк» и «Агропромбанк». Республиканский Сбербанк в то время поменял статус, стал «Сбербанком Республики Казахстан», а в 1993 году поменял также и название, был переименован в Народный сберегательный банк РК (по-казахски банк «Халык»). Другая часть банков учреждалась «с нуля» физическими и юридическими лицами.
Передача полномочий от Госбанка СССР к казахстанскому Госбанку ускорила процесс возникновения коммерческих банков. В 1991 году их было 72, а уже к 1992 году – более 150. Пик пришелся на 1993 год: тогда уже было около 230 коммерческих банков. Но, конечно, на настоящие банки они тогда походили в той же мере, в какой киоск, торгующий мелочевкой, напоминает крупный сетевой универсам.
После получения Казахстаном независимости перестройка банковской системы продолжилась уже как процесс формирования национальной банковской системы РК. Продолжали возникать коммерческие банки, начала формироваться хоть какая-то национальная банковская нормативно-правовая база. Затем, с ноября 1993, в связи с введением национальной валюты на Национальный банк РК сразу легла полная ответственность за функционирование национальной денежно-кредитной сферы, за банковский надзор и регулирование деятельности коммерческих банков, – в общем, за все и сразу. При этом считать банковскую систему Казахстана по-настоящему эффективной, по-настоящему рыночной – до такого положения дел было в тот момент еще очень далеко.
Наша команда пришла на банковское хозяйство в тот момент, когда оно, хотя в значительной мере и вышло изпод контроля государства, однако нормальным рыночным критериям еще не соответствовало. Во-первых, Национальный банк, хотя и получил полномочия регулятора, однако к тому времени еще не имел практического опыта в части выполнения функций центрального банка, не умел «отвечать за все». А во-вторых, банки второго уровня тоже еще не были способны осуществлять кредитование экономики правильно, то есть не выпрашивать финансовые ресурсы у ЦБ, а самостоятельно мобилизовывать их на рынке. Вообще, предоставлять клиентам комплекс банковских услуг, являющийся в развитых экономиках стандартным, наши коммерческие банки еще не умели. О таких, обыденных для зрелой экономики, сервисах, как финансовый лизинг, ипотечное или потребительское кредитование, доверительное управление, никто в Казахстане тогда не слышал – все эти явления вошли в нашу жизнь чуть погодя (хотя достаточно быстро). Но на их внедрение понадобилось время и силы. Именно для того, чтобы появились все эти возможности, вообще для того, чтобы банковская система Казахстана стала по-настоящему рыночной, в самом начале следовало создать фундамент для строительства нового: поменять и законодательную базу, и нормативную базу, и принципы регулирования и надзора, и много еще чего.
Правильная законодательная база – это основа реформ, их исходная точка, это то, без чего в принципе нельзя двигаться и развиваться. Имевшееся на тот момент законодательство, регулировавшее финансовую сферу Республики Казахстан, было далеко не рыночным. Достаточно сказать, что по законодательству 1991 года учредителем Государственного банка Казахской ССР стал Верховный Совет, которому Госбанк обязан был отчитываться о своей работе (в частности, представлять ежегодный отчет и баланс, а также сводный баланс всей банковской системы республики). Потом был период, когда Национальный банк курировался парламентом, и последний, например, давал Национальному банку указание осуществлять эмиссию.
То есть о реальной независимости ЦБ речи не было. В силу того что Национальный банк Казахстана в тот момент ею не обладал, в 1994 году стал, в частности, возможен так называемый межзачет (о нем чуть ниже). Эта претензия к законодательству – отсутствие реальной независимости ЦБ – была существенной, но далеко не единственной. Построить следовало очень многое. Помимо законодательства, нужно было поменять, то есть переписать всю старую советскую нормативно-правовую базу. Создание нормативной базы само по себе требует значительных и осмысленных усилий. Кроме того, законодательство и нормативы – вещи взаимоувязанные. Для того чтобы менять нормативы, какие-то общие вещи следует вначале опять-таки прописать в законе – скажем, право ЦБ устанавливать определенные нормативы. Потом эти нормативы сам же ЦБ также должен будет разработать. При этом устанавливать нормативы следует так, чтоб ни у кого не возникло иллюзий насчет того, что можно (через суд или парламент) отпасовать их в обратную сторону.
Следовало внедрить международные стандарты финансовой отчетности. Создать новую систему банковского надзора. В частности, явно требовалось повысить требования к капиталу: а проводить политику консолидации банковского сектора можно опять-таки только через нормативную базу. Ведь если регулятор просто дает банкам советы в том смысле, что им полезно было бы укрупняться, то от таких его добрых пожеланий ничего не поменяется.
Нужно было внедрить практику проведения аудита наиболее авторитетными международными аудиторскими компаниями. И так далее.
Все эти задачи относились к разряду стратегических. Но вначале единой программы финансовых реформ не было – она складывалась постепенно, в течение нескольких месяцев, с учетом параметров окружающей среды, по мере того, как вызревало понимание стратегических целей нашей работы. На самом первом этапе ни до чего глобального у НБК «не доходили руки»: надо было заниматься чистой тактикой, в частности, «разруливать» кризис менеджмента.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 3
Ли Куан Ю. Из третьего мира – в первый
Правительство Сингапура сможет оставаться чистым и честным только в том случае, если честные и способные люди будут бороться на выборах за право занимать официальные должности. Для этого необходимо платить им заработную плату, сопоставимую с той, которую человек, обладающий их способностями и честностью, мог бы заработать, занимаясь частной профессиональной практикой. В условиях быстрого экономического роста заработная плата министров должна быть сопоставимой с заработной платой руководителей их уровня в частном секторе. Мало оплачиваемые министры и государственные служащие разрушили не одно азиатское правительство. Адекватное вознаграждение жизненно важно для поддержания честности и морали у политических лидеров и высших должностных лиц.
Во время бюджетных прений в марте 1985 года я столкнулся с оппозицией увеличению заработной платы министров. Член парламента от Рабочей партии Д. Б. Джеяретнам сравнил мой месячный заработок (29 тысяч сингапурских долларов) с заработной платой премьер-министра Малайзии, который получал только 10 тысяч сингапурских долларов. Я привел дополнительное сравнение и указал, что ежегодное жалование президента Филиппин Маркоса составляло только 1 тысячу сингапурских долларов в месяц, а президент Индонезии, управлявший страной с населением 150 миллионов человек, ежемесячно получал 2500 сингапурских долларов. Тем не менее они были куда богаче меня. Лидер Индонезии сохранил за собой свою резиденцию и после отставки; премьер-министру Малайзии предоставляли дом или землю для строительства частного дома. Моя официальная резиденция принадлежала правительству. У меня не было никаких льгот, не было автомобиля, не было водителя, как не было и садовников, поваров и прочей прислуги. Я установил практику, при которой премьер-министр и другие министры ежемесячно получали определенную сумму денег и сами решали, на что ее потратить.
Показной эгалитаризм – хорошая политика. Стремление завоевать общественную поддержку, как правило, побуждает правительство, находящееся у власти, поменьше платить своим министрам. При этом стоимость жилищных льгот, покрытие текущих расходов и затрат на пользование автомобилем, путешествия, расходов на образование детей зачастую превышает размеры их жалования.
В США высокооплачиваемые представители частного сектора назначаются президентом в правительство на один или два срока (4–8 лет). После этого они возвращаются в частный сектор, зачастую становятся лоббистами чьих-либо интересов, и их «ценность» значительно возрастает, ибо они имеют свободный доступ к ключевым фигурам в администрации президента. Такая система «вращающихся дверей» (revolving door) казалась мне нежелательной.
После получения Сингапуром независимости я ограничил рост заработной платы работников госсектора, чтобы успешней бороться с безработицей и экономическим спадом, а также чтобы подать пример самоограничения. Но когда к 1970 году мы решили проблему безработицы, и всем стало немного легче, я увеличил жалованье министров с 2500 до 4500 сингапурских долларов в месяц. Я оставил собственное жалование неизменным (3500 сингапурских долларов в месяц), чтобы напомнить работникам госсектора, что некоторое самоограничение все еще необходимо. Каждые несколько лет я вынужден был увеличивать жалование министров, чтобы сократить нараставший отрыв в оплате их труда по сравнению с частным сектором.
В 1994 году я внес на рассмотрение парламента предложение о внедрении системы, согласно которой пересмотр жалованья высших государственных служащих стал бы автоматическим, привязанным к сумме налогов на доходы, уплачиваемых частным сектором. Экономика Сингапура росла на 7—10 % в год на протяжении двух десятилетий, и увеличение заработной платы в государственном секторе всегда отставало от частного сектора на 2–3 года. В 1995 году премьер-министр Го Чок Тонг остановился на предложенной мною формуле, которая увязывала жалованье министров и высших государственных служащих с заработной платой работников сопоставимого ранга в частном секторе. Это изменение, устанавливавшее заработную плату работников госсектора на уровне 2/3 дохода работников частного сектора сопоставимого ранга, вызвало острую полемику.
Мы отвергли аргументы оппонентов, которые доказывали, что та честь, которую общество оказывает министрам, доверяя им право занимать высокую должность, уже является более чем достаточным вознаграждением. Они настаивали на том, что служба обществу должна влечь за собой потерю в доходах. Я полагал, что такой подход, при всем его благородстве, нереалистичен.
Принять на работу в правительство талантливого человека из частного сектора теперь стало легче. До того как была введена новая схема оплаты труда, лучшие адвокаты зарабатывали от 1 до 2 миллионов сингапурских долларов в год, в то время как судьям платили меньше 300 тысяч. Без изменения системы оплаты труда мы никогда не смогли бы привлечь наших лучших адвокатов на должности судей. Жалованье других специалистов в правительственных учреждениях мы также привели в соответствие жалованью их коллег, занимающихся частной практикой.
Эта формула не означает ежегодного автоматического увеличения жалования, потому что доходы частного сектора то повышаются, то понижаются. Когда в 1995 году доходы в частном секторе снизились, в 1997 году было соответственно уменьшено и жалованье всех министров и высших должностных лиц.
Когда страны Восточной Азии – от Южной Кореи до Индонезии – были опустошены финансовым кризисом 1997 года, коррупция и кумовство только ухудшили их проблемы.
4. ДЕНЕЖНО-КРЕДИТНАЯ ПОЛИТИКАВ чем заключалась основная на тот момент проблема? Банковская система нашей республики по многим параметрам оставалась рудиментом советской финансово-распределительной модели. Деньги не циркулировали в организме экономики естественным образом под действием рыночных законов, а директивно закачивались и в государственные, и даже в приватизированные предприятия (!) в виде кредитов. Скажем, легкая и пищевая промышленность, а также торговля к 1994 году были уже частными, но казенные деньги тем не менее просили как родные государству.
Эту модель следовало менять в принципе. В рыночной системе коммерческий банк самостоятельно ищет на рынке свободные ресурсы и кредитует бизнес на вполне конкретных коммерческих условиях – срочности, платности и возвратности. Иными словами, деньги предприятиям не раздает, а ссужает взаймы с обязательным возвратом, на определенное время и за вознаграждение. И при этом еще просчитывает риски, то есть реальную вероятность получения долга.
В Казахстане же в то время львиная доля кредитования экономики – до 80 % всех кредитов – ложилась на Национальный банк, который давал кредиты коммерческим банкам путем необеспеченной эмиссии. Возвратность при этом, мягко говоря, получалась не каждый раз. А с платностью дело обстояло так: кредиты выдавались по ставкам 55–60 % годовых при инфляции в 2000 %. Получив такой кредит, предприимчивый человек мог сразу «уйти в доллары» (или в товары), а спустя полгода часть долларов конвертировать обратно в тенге. Поскольку из-за инфляции девальвация была огромной, то полученных от «прокрутки» денег хватало на то, чтобы погасить и основную сумму кредита, и проценты Национальному банку, и вдобавок очень хорошо заработать. Эта экономически ненормальная система порождала инфляцию: в экономику выбрасывалось все больше денег, а производство сокращалось.
Понятно, что такую схему следовало менять. Но только не путем закачивания в экономику еще большего количества денег. А именно этот способ был выбран в начальный момент. В феврале-марте 1994 года в республике был проведен так называемый межзачет – мероприятие, имевшее катастрофические последствия. В чем была его суть? Ряд товарищей убедили президента в том, что самая главная проблема – нехватка у предприятий оборотного капитала. Так что если капитал дать, то промышленность сразу заработает, а экономика начнет развиваться прямо-таки семимильными шагами.
Предпосылкой этих решений был, естественно, лоббизм директорского корпуса, фундированный непониманием экономических процессов. Национальный банк был категорически против, поскольку понимал, что впрыскивание в экономику больших денег однозначно приведет к резкому скачку инфляции. Но у правительства такого понимания в тот момент еще не было: так что соответствующий указ был подписан, хотя и без визы НБК. А исполнение в лучших аппаратных традициях возложили именно на Национальный банк, который против проведения межзачета резко возражал.
Я в то время находился в Вашингтоне и приехал уже на грустные последствия этого решения. (Собственно, именно с этого и началась моя работа в Национальном банке.) А последствия не замедлили появиться. Предприятия вернули (в номинале) всего 22 % полученных по межзачету средств (в реальном выражении это составляло порядка 5 %). Взамен мы получили инфляцию (в июне 1994 года ее месячный показатель достигал 46 %) и девальвацию национальной валюты. Когда национальную валюту только ввели, курс тенге к доллару был 4,75. Чуть подергавшись из-за накопившегося спроса на доллар, к февралю курс стабилизировался на уровне 11 тенге. А потом, когда правительство только еще объявило о проведении тенгового межзачета для предприятий, курс за три месяца упал до 40 тенге.
На мой взгляд, в результате неудачно проведенного межхозяйственного зачета взаимной задолженности самым тяжелым периодом для тенге стала именно первая половина 1994 года. Денежная масса в марте по сравнению с февралем выросла в 3,8 раза – до 58,6 млрд тенге. В последующие месяцы ее уровень постепенно снижался и к концу сентября составил 40 млрд тенге. Но даже этот уровень превышал уровень конца 1993 года в 4,9 раза. В результате инфляция за год составила 1158,3 %. No comment.
С другой стороны, нет худа без добра. После того как последствия межзачета удалось ликвидировать, большинство разумных политиков в нашей стране поняли, что, во-первых, с денежно-кредитной политикой шутить нельзя, и что, во-вторых, Национальный банк действительно должен иметь независимость. Это помогло нам потом, при создании базового банковского законодательства. Необходимые выводы были сделаны, так что когда в 1994 и в 1995 году на той же почве кредитования у Национального банка возникали серьезные разногласия с правительством, президент совершенно однозначно поддерживал представителей банковского регулятора.
Но полностью прекратить кредитование реального сектора тоже было нельзя – экономику бы просто парализовало, потому что оборотных средств у предприятий действительно не имелось. А большинство предприятий имело еще к тому же государственную форму собственности. Процесс кредитования надлежало перевести в рыночный режим. Но определенные вещи невозможно делать в лоб: нельзя, скажем, говорить, что Национальный банк больше не будет кредитовать промышленность – такая позиция вызвала бы неоднозначную реакцию, даже отторжение. Нас бы, в конце концов, просто уволили. Само по себе это, конечно, не страшно, но ведь все наши завоевания (и планы!) пошли бы тогда прахом. Так что мы старались быть политиками. Мы не говорили, что на Западе центральные банки кредитованием промышленности не занимаются: не их это дело в принципе.
Дело не столько в том, откуда банки получают кредиты. Просто если кредиты дает ЦБ, то тем самым он подменяет собой коммерческие банки, что неправильно. Это, во-первых. Во-вторых, деятельность Центробанка по выдаче кредитов приводит к расширению денежной массы. В-третьих, специалистов или служб, которые разбирались бы в состоянии дел того или иного предприятия, у ЦБ, понятное дело, тоже нет. Следовательно, адекватно оценить риски кредитуемого бизнеса он тоже не в состоянии. Поэтому получается, что выдача кредитов – во всех аспектах не свойственная Центральному банку деятельность.
Главная задача ЦБ – регулировать рынки. Но, и это в-четвертых, если сам ЦБ является участником рынка, то как он может его же и регулировать? В идеале ЦБ должен занимать позицию «над рынком», но при активном кредитовании такой отстраненности не получается. Если Национальный банк присутствует на рынке как участник, то имеет возможность сам кредитовать лучших заемщиков, а сложных или проблемных спихивать, что в корне неправильно и нарушает баланс сил в банковской системе.
Классические функции ЦБ – это:
– ответственность за платежную систему;
– ответственность за денежно-кредитную и валютную политику;
– банковский надзор (но это уже не во всех странах, поскольку надзор может быть передан мегарегулятору. И в Казахстане мегарегулятор создан, о чем речь ниже).
Суть наших реформ в том и состояла, чтобы свести деятельность Национального банка именно к его классическим функциям. До того НБК занимался очень многим, в том числе кредитованием промышленности. В его структуре даже существовал (с советских еще времен) соответствующий департамент, на базе которого потом мы создали казначейство.
Но в тот момент в Казахстане идеи о необходимости обеспечивать рефинансирование коммерческих банков за счет ресурсов Национального банка присутствовали еще в полный рост. Поэтому, не разводя дискуссий о функциях ЦБ, мы вначале в рабочем порядке создали систему так называемых директивных кредитов.
Вначале аккуратно заявили, что Национальный банк не может оценивать, насколько кредитоспособно то или иное предприятие. Он может лишь определять квоты и согласовывать их с Международным валютным фондом (с МВФ имелась совместная программа, и если мы выполняли ее условия, то получали кредиты). А распределение квот и утверждение списка кредитуемых предприятий должно взять на себя министерство экономики.
Не стремясь участвовать в этом вкусном процессе, мы отдали все принципиальные полномочия по раздаче кредитов в руки министерства экономики. И правительство, надо сказать прямо, взялось за это дело радостно. Национальный банк выдвинул всего одно условие: если правительство уверено в своих, конечно же, супернадежных заемщиках (а иными они при таком гаранте и быть не могут), то пускай оно выдает кредиты под собственные гарантии. А в случае невозврата – как мы понимаем, возможном чисто теоретически – Национальный банк будет списывать кредиты со счета министерства финансов.
И поначалу система, как ни удивительно, вроде бы заработала. Директора предприятий ходили со своими проектами в Министерство экономики, определялась (совместно с МВФ) ежеквартальная квота, в ее пределах мы выдавали кредит правительству под его же гарантии, а уж правительство, в свою очередь, распределяло ресурсы предприятиям. Однако Национальный банк прекрасно знал, чем это кончится. В январе 1995-го это узнало и правительство: оно убедилось, что выданные кредиты НЕ возвращаются (точнее, вернулось около 22 %). А ведь по всем невозвращениям кредитам оно должно было отвечать перед нами.
Как результат, правительство уже в январе 1995 года само отказалось от практики директивных кредитов. Принципиальный момент именно тот, что оно сделало это по собственной инициативе. Потому что убедилось: включаешь – не работает! Национальный банк уступил все рычаги управления, сам никаких решений не принимал. В результате министерство экономики поставило вопрос о том, что практику, при которой возвращается лишь 22 % кредитов, следует прекратить. А если бы к процессу распределения кредитов имел отношение также и НБК, то нарисовалась бы другая повестка. Правительство заявило бы, что в целом система кредитования построена правильно, просто Национальный банк не умеет отбирать проекты. Вот если в ЦБ наконец появятся специалисты с необходимой компетенцией, то все будет хорошо.
В итоге все обошлось без конфликтов, больших открытых боев с правительством не было. Национальный банк после этого этапа перешел на кредитование через (так называемые) аукционные кредиты. Их механизм таков: в рамках утвержденных квот проводился межбанковский аукцион. Те коммерческие банки, которые предлагали самые высокие процентные ставки, получали кредиты, из которых уже самостоятельно могли кредитовать заводы и фабрики. Причем ставки составляли до 338 % годовых, но заявки от банков на получение денежных ресурсов поступали без проволочек.
Словом, вроде бы заработала теперь уже эта система. Вначале ею активно пользовалось большинство кредитных учреждений. Потом ряд банков (как и следовало ожидать) деньги по таким высоким ставкам вернуть не смогли и стали банкротиться. Тогда даже шутили: большой аукционный кредит – это самый простой способ обанкротить. На самом деле в этой шутке лишь доля правды: многие банки кредиты все-таки возвращали. Тем не менее после первых банкротств объемы аукционных кредитов заметно пошли вниз. Таким образом, у нас появились основания запустить (взамен отказавших) еще один механизм: Национальный банк перешел к так называемым «ломбардным» кредитам, которые выдавались под залог государственных ценных бумаг и, таким образом, являлись обеспеченными.
Общим итогом этих событий стало то, что в целом к 96-му году в профессиональном банковском сообществе уже начала рассасываться привычка в случае нехватки денег рассчитывать на ресурсы ЦБ. Большинство банков поняли, что опираться надо на собственные силы, что следует не бегать в Национальный банк за материальной помощью, а привлекать вклады населения и счета предприятий, а кредитовать, соответственно, оперируя привлеченными средствами. То есть становиться нормальным коммерческим кредитным учреждением, работающим в рыночных условиях.
Вот так, поэтапно (межзачет – директивные кредиты – аукционные и ломбардные кредиты – нормальная система рыночного кредитования) в Казахстане прошла серьезная реформа денежнокредитной политики, в результате которой наша кредитная система стала работать по общемировым рыночным правилам. Это происходило, приблизительно, в течение 1994–1996 годов.
Огромную роль в процессе продвижения финансовых реформ на этой стадии играл Сембаев. Переоценить его участие просто невозможно. Во-первых, он являлся проводником (или точнее, локомотивом?) наших реформаторских замыслов. Может быть, значительную часть свежих идей и генерировали по большей части молодые члены команды. Но нам троим – Жандосову, Дамитову, мне – было в то время лет по тридцать с небольшим, и не все воспринимали нас всерьез. А к пожилым людям на востоке традиционно относятся с уважением. Так что без Сембаева наши планы было бы просто невозможно осуществить. Во-вторых, Сембаев хоть и являлся плотью от плоти старой системы (он работал во времена СССР зампредом Госплана), однако обладал мощным стремлением к новому и желанием поддерживать своих молодых замов. Несмотря даже на то, что подчас эти ребята предлагали вещи, которые противоречили его старым советским представлениям о том, что такое счастье.
Так мы росли.
Если бы в 1994 году мы с места в карьер начали говорить про правила «высшей лиги» – внедрение европейских стандартов, консолидированный надзор или систему управления рисками, нас бы просто не поняли. Через какие-то этапы эволюционного развития нельзя перепрыгнуть – вот мы и не пытались это сделать.
Хотя на первый взгляд все хорошее делать просто.
Когда человек теоретически знакомится, скажем, с международными стандартами бухгалтерской отчетности (МСФО) или Базельскими принципами консолидированного банковского надзора, то все в этих документах кажется ему понятным, логичным и не вызывает возражений. Какие проблемы – перейти на работу по таким замечательным правилам? Тем не менее у нас этот переход занял пять лет. А в некоторых постсоветских странах подобные задачи до сих пор не ставятся в принципе. И, несмотря на кажущуюся простоту, момент это очень тонкий. Теоретически почти всегда понятно, к каким именно целям следует стремиться – заминка случается в основном на путях практического достижения. Кроме того, одна из проблем успешности экономических реформ – их политическая обусловленность. Как замечает г-н Бальцерович, все знают, что нужно сделать экономически: проблемы возникают по части политического обеспечения реализации этих мер. Экономические задачи каждый раз приходится решать, учитывая параметры, крайне далекие от экономики: состав парламента, позицию правительства и много чего еще в том же роде.
В этом смысле нашей команде сопутствовала удача. Деятельность казахстанского парламента можно оценивать по-разному: но невозможно отрицать, что в конечном итоге он поддержал большинство рыночных законов. На каком-то этапе к нашей команде начал прислушиваться уже и президент – но это произошло позднее, в 1995–1996 годах.
В конечном счете успех реформ обусловлен развитием структурных институтов (и даже шире – культурой общества в целом). А чтобы структуры банковского рынка оказались достаточно эффективными, необходимо как минимум два условия:
1) создание политически независимой банковской системы;
2) обеспечение должного уровня контроля над ней, создание системы эффективного раскрытия информации. В свою очередь, эффективность раскрытия информации напрямую зависит от стандартов ее передачи, от нормативов. Так что на следующем этапе финансовых реформ Национальному банку пришлось заняться именно нормативно-правовой базой.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 4
Из статьи Педро Мачадо «Европейский Центральный банк» [3]
Вопрос о независимости центральных банков имеет особое значение. Естественно, он важен и для Европейского Центрального банка (ЕЦБ).
ЕЦБ следует рассматривать в общей структуре Европейской системы центральных банков (ЕСЦБ). ЕЦБ вместе с национальными банками государств – членов Европейского Союза формирует Европейскую систему центральных банков.
Концепция независимости ЕЦБ воплотила в себе несколько традиций. Европейский Союз – это сложное образование. Оно объединяет 15 государств, имеющих собственные традиции деятельности центральных банков. Поэтому при формировании Европейской системы центральных банков необходимо было учесть существующие национальные традиции центральных банков.
В Договоре ЕС (ст. 108) и Уставе ЕСЦБ (ст. 7) говорится, что ни ЕЦБ, ни какой-либо национальный Центральный банк, ни какой-либо из их руководящих органов не принимают инструкций от органов или учреждений ЕС, правительств стран – членов ЕС или каких-либо иных органов. Эти статья требуют также, чтобы правительства стран – членов ЕС, а также учреждения и органы ЕС «уважали этот принцип и не пытались влиять на членов руководящих органов ЕЦБ или национальных центральных банков».
Указанные нормы являются фундаментом независимости ЕЦБ как Центрального банка. Если бы не эти положения, то независимость ЕСЦБ, изложенная в Договоре ЕС и Уставе ЕСЦБ, могла бы оказаться под угрозой.
Впрочем, полноценной независимость ЕСЦБ становится благодаря многим другим правовым нормам. Они обеспечивают институциональную и правовую независимость.
Важная черта ЕЦБ, во многом определяющая его статус, – личная независимость членов руководящих органов. В Договоре ЕС и Уставе ЕСЦБ закреплено, что члены Правления ЕЦБ пребывают в должности дольше, чем руководители национальных центральных банков, т. е. восемь лет. Это сделано для того, чтобы период пребывания в должности членов Правления ЕЦБ не совпал с циклами выборов или иных политических или правительственных событий. Более того, члены Правления ЕЦБ выбираются из числа лиц с выдающимся профессиональным опытом в денежной и банковской сфере. Так установлено в Договоре ЕС, что исключает возможность произвольного назначения членов Правления ЕЦБ.
Гарантией личной независимости членов Правления ЕЦБ служит норма, согласно которой они не могут быть отозваны с должности правительствами своих стран. Только Европейский суд может принять решение о досрочном прекращении их полномочий в случае невозможности дальнейшего пребывания в должности. Важно подчеркнуть, что только судебная власть принимает решение об освобождении от должности членов Правления ЕЦБ.
Члены Правления ЕЦБ исполняют свои обязанности на постоянной основе. Таким образом, личная независимость каждого члена Правления ЕЦБ хорошо защищена, что является одной из основ независимости ЕЦБ.
Одним из элементов общей независимости ЕЦБ является его функциональная независимость. Это означает, что ЕЦБ принимает решения совершенно автономно. Но условием такой независимости стало закрепление независимого статуса национальных центральных банков, что было осуществлено к началу третьей стадии становления Европейского экономического союза.
Указанные изменения национального законодательства должны были обеспечить совместимость, а не гармонизацию. Договор ЕС оставил возможность странам-членам закреплять за своими национальными банками задачи, не связанные с Европейской системой центральных банков, но при условии, что они не противоречат принципам независимости Центрального банка, на которых основан ЕЦБ.
ЕЦБ встроен в сложную институциональную систему, для которой характерны четыре основных элемента.
Члены Правления ЕЦБ назначаются правительствами стран – членов ЕС на встрече глав правительств после консультаций в Европейском парламенте и Управляющем совете ЕЦБ и по рекомендации Совета. Это сложно, но так функционирует ЕС.
Существуют формы сотрудничества между ЕЦБ и другими учреждениями, вовлеченными в Европейский экономический и валютный союз. Например, Президент Совета и один члени Комиссии могут присутствовать на заседаниях Управляющего Совета без права голоса. В то же время Президент ЕЦБ может принимать участие в обсуждении на заседаниях Совета, затрагивающих вопросы Европейского денежного союза.
ЕЦБ находится под судебным контролем Европейского суда, и это обеспечивает судебную проверку юридических аспектов ЕЦБ.
Наконец, ЕЦБ обязан публиковать ежеквартальные отчеты. Президент ЕЦБ участвует по крайней мере дважды в год в обсуждении вопросов, касающихся ЕЦБ, проводимом в Комиссии и Европейском Парламенте. ЕЦБ отчетен перед Европейским парламентом и Комиссией.
Хочу подчеркнуть, что институциональная архитектура ЕСЦБ не основана на логической иерархии и субординации. ЕЦБ обладает новой формой наднациональной независимости, которая оказывается в законодательном поле Европейского Союза более широкой, чем это было ранее в рамках национальных правовых систем. Но независимость, которой обладает ЕЦБ, тем не менее, уравновешена несколькими механизмами, обеспечивающими межинституциональное равновесие. Каждое учреждение должно заручаться поддержкой других, т. к. оно не может навязывать своих решений или принимать их без политического согласия, и это вообще характерно для Европейского Союза. ЕЦБ должен проводить свою политику открыто, информируя о своих действиях. Будучи новым учреждением, он строит свою деятельность на новых принципах, таких как открытость и близость к гражданам.
5. МСФОВ Национальном банке Республики Казахстан я вначале курировал, как уже говорилось, денежно-кредитную политику. Затем, с января 1995 года, меня назначили отвечать за банковский надзор. (Денежно-кредитную политику передали Бисенгали Таджиякову.)
Одновременно курировать и денежно-кредитную политику, и надзор один и тот же человек и не может, и, главное, не должен. Не только по соображениям физической возможности, но также и принципиально: на стыке этих работ возможен конфликт интересов. Дело тут вот в чем. В служебные обязанности чиновника, отвечающего за денежно-кредитную политику, входит задача регулирования объема совокупного денежного оборота. Поэтому он, как правило, стремится уменьшать объемы выдаваемых кредитов. Но если возникла задача спасения того или иного банка, то человек, отвечающий за банковский надзор, наоборот, должен применять меры, обеспечивающие поддержание (или восстановление) платежеспособности банка, а делается это чаще всего именно путем выдачи кредита. И вот конфликт уже вырос в полный рост.
Поэтому в недрах ЦБ возлагать подобную дихотомию на одного работника неправильно. В идеале надзор вообще выносится в отдельный орган – так называемый мегарегулятор. Его мы тоже создали, только позже, о чем еще будет речь (см. главу «Создание мегарегулятора»).
Когда мое назначение состоялось, я собрал ведущих специалистов департамента банковского надзора и задал им простой онтологический вопрос: как будем жить дальше? Текущие цели присутствовавшим были в общем понятны. Следовало определиться с «генеральной линией»: к чему стремиться в перспективе, куда расти. Подискутировав, мы приняли важное решение (не ошибусь, назвав его ключевым) о том, что банковская система Казахстана должна двигаться в сторону международных стандартов. В области банковского надзора ими являются Базельские нормативы пруденциального регулирования или, иначе, стандарты, рекомендованные Базельским комитетом.
...
Для справки. Базельские стандарты – основополагающий документ для органов банковского надзора. Они разработаны Базельским комитетом по банковскому надзору, который наряду с другими международными организациями занят поиском путей укрепления финансовой стабильности в мировом масштабе. Комитет основан в 1975 году председателями центральных банков десяти промышленно развитых европейских стран (Бельгии, Канады, Франции, Германии, Италии, Люксембурга, Нидерландов, Швеции, Швейцарии, Великобритании) и США. Его заседания обычно проходят в Банке международных расчетов в Базеле, где расположен постоянный Секретариат Комитета.
В частности, Базельский комитет подготовил для распространения перечень Базовых принципов эффективного банковского надзора (Базельские принципы-1), применимых как в странах, входящих в «десятку», так и в странах – членах Комитета. Базельские базовые принципы (их двадцать пять) обеспечивают эффективность системы надзора. Принципы определяют: условия, необходимые для эффективного банковского надзора; порядок лицензирования; пруденциальные требования и пруденциальное регулирование; методику текущего банковского регулирования; требования по предоставлению информации; полномочия надзорных инстанций; порядок осуществления международных банковских операций.
В настоящее время Базельским комитетом разработана новая система банковского регулирования (так называемый Базель-2), в которой реализована, соответственно, новая модель оценки уровня достаточности банковского капитала.
Тонкий момент состоит в том, что переход на стандарты Базеля в известной степени предполагает также переход на международные стандарты бухгалтерской отчетности, МСФО. Таким образом, обе эти реформы желательно совершать параллельно. Или вначале переходить на международные стандарты бухгалтерской отчетности, а затем – на Базельские стандарты пруденциального регулирования.
Международные стандарты финансовой отчетности – это своего рода финансовое эсперанто, язык интернационального общения финансистов всех стран. И поскольку его использует практически весь финансовый мир, то владение им является обязательным, если страна ищет выходов на международные рынки.
...
Для справки. Специальные планы перехода или сближения национальных стандартов с МСФО приняли более 50 крупнейших стран мира. Европейский союз обязал компании, чьи ценные бумаги обращаются на европейских биржах, при составлении консолидированной финансовой отчетности с 2005 года использовать МСФО.
Переход на единые стандарты финансовой отчетности обеспечивает прозрачность, объективность, правдивость и понятность картины финансового положения компании для всех пользователей, в том числе западных специалистов (в частности, для представителей инвестора). Прозрачность в банковской сфере является вещью совершенно необходимой по той причине, что и сами кредитные организации, и органы банковского регулирования и надзора должны иметь возможность реально оценивать показатели ликвидности, платежеспособности и доходности банков. Правильная организация банковского учета напрямую связана с выбором правильной стратегии управления банком, поскольку базой для анализа деятельности коммерческого банка является его баланс. В свою очередь, баланс коммерческого банка – это именно бухгалтерский документ.
Очевидно, что методологическим центром организации бухгалтерского учета в банках по определению является Центральный банк. В Казахстане – Национальный банк РК.
В нашем случае положение сильно облегчалось тем, что процедура перехода на международные стандарты в Республике Казахстан УЖЕ была запущена и происходила примерно с 1994 года. И в принятии решения о переходе банковской системы Казахстана на МСФО, и в его реализации огромную роль сыграли Наилия Абдулина и Сауле Рахметова. Именно они генерировали идеи по структуре и объему реформы в области МСФО. Значение того, что сделали эти замечательные женщины для банковской системы Казахстана, переоценить попросту невозможно.
Реформирование системы бухгалтерского учета не может быть одномоментным: это кропотливая и долгая работа. Она началась с того, что 26 декабря 1995 года был принят Указ Президента Республики Казахстан (имеющий силу закона) «О бухгалтерском учете». Закон определял основные принципы и общие правила бухучета. В частности, он дал возможность осуществить в 1995–1996 годах переход на метод начисления при признании доходов и расходов (в соответствии с которым доходы признаются, когда они заработаны, а убытки, когда понесены, а не тогда, когда деньги получены или выплачены). Принципиальный момент состоит в том, что данный метод является базовым для международных стандартов финансовой отчетности, МСФО.
Большую помощь сотрудникам Национального банка тогда оказывал МВФ: консультировал наших специалистов, проводил для них семинары по международным принципам бухгалтерского учета.
Практический переход банковской системы на международные стандарты банковского учета начался с разработки нового плана счетов. Следует отметить, что до 1997 года для Национального банка и банков второго уровня существовал единый план счетов. Затем это положение изменилось. Вначале появился план счетов для банков второго уровня, разработанный совместно Национальным банком и МВФ. Проект нового плана счетов был принят и утвержден Советом директоров Национального банка в декабре 1995 года. Практическое внедрение нового плана счетов проходило очень тяжело: необходимо было кардинально менять имевшиеся у банков автоматизированные системы, обучать специалистов, проводить конвертацию бухгалтерского учета.
Затем в мае 1997 года была перестроена система бухгалтерского учета самого Национального банка: ее основой стало существование генеральной и вспомогательной бухгалтерий. Основными авторами этой разработки были С. Рахметова, М. Джаукенов, Г. Сулейманова, А. Тулеутаева, С. Хазимова.
В конце 1997 года были утверждены казахстанские стандарты бухгалтерского учета «Финансовая отчетность банков» и «Доходы и расходы банков», также разработанные сотрудниками Департамента бухгалтерского учета.
Еще одним важным шагом, приблизившим бухгалтерский учет в Казахстане к международным стандартам, явился переход Национального банка на консолидированную отчетность (с учетом дочерних организаций), происходивший в течение 1999 и 2000 годов. Затем аналогичные требования были разработаны для банков второго уровня.
В соответствии с методическими рекомендациями МВФ в 2000 году был также разработан детализированный План счетов для составления банками второго уровня Главной бухгалтерской книги. Введение детализированного плана счетов позволило сократить количество отчетности и получать при этом достоверные аналитические данные – по секторам экономики, видам валют, признаку резидентства. В 2001 году Нацбанк внедрил в банках методику определения средневзвешенного биржевого курса тенге к иностранным валютам, что тоже приблизило нашу систему учета к международным стандартам, поскольку дало возможность оценивать реальную рыночную стоимость активов. Затем были разработаны (опять-таки с учетом МСФО) рекомендации для банков второго уровня по учету финансового лизинга, по отражению операций по ипотечным жилищным банковским займам, по учету операций с корпоративными платежными карточками, по отражению изменений размера объявленного уставного капитала, по применению средневзвешенного биржевого курса тенге к иностранным валютам, операций репо и обратного репо.
Ключевым моментом перехода нашего финансового сектора на МСФО стало постановление Правительства Республики Казахстан № 119 от 03.02.03. В соответствии с этим документом, с 2003 года все финансовые организации Казахстана осуществляют ведение бухгалтерского учета и составление финансовой отчетности по МСФО. Это подтверждается заключениями независимых аудиторских компаний.
Звучит суховато. Однако в нейтральных канцелярских выражениях отражен в данном случае весьма яркий факт: в результате реформы бухгалтерского учета национальная финансовая система нашей страны совершила рывок вперед. Это произошло, и это было очень важно.
К тому времени уже была инициирована также перестройка системы банковского регулирования в соответствии с рекомендациями Базельского комитета, которая началась чуть позже, чем внедрение в банковской системе МСФО. Параллельное решение двух этих непростых задач было весьма трудозатратным. Но наша команда ощущала готовность работать и добиваться поставленных целей.
Наше решение о стремлении во всех сферах банковской деятельности руководствоваться наиболее передовыми стандартами, повторюсь, являлось принципиально важным. Когда мы придумывали вышеописанные аукционы, то эти меры по большей части являлись политическим лавированием, обычными тактическими маневрами, не содержавшими никаких концептуальных новаций. А вот изменения в сфере банковской отчетности и банковского надзора явились уже принципиальным новшеством. Почему это было так важно?
Во-первых, нами двигало понимание того, что мы должны решать собственные задачи собственными методами, а не просто ориентироваться на Россию. Тем более что Россия по уровню организации своих финансов находилась, как мы уже понимали, далеко не на переднем крае экономической мысли. Раз так, то имело смысл наладить работу по самым высоким стандартам. Кстати, в дальнейшем жизнь подтвердила, что ставить планку действительно нужно на самом пределе: Россия в сфере финансов до сих пор не провела ряд стратегически важных преобразований, а вот Казахстан их осуществил.
Во-вторых, у команды выработалось четкое понимание, что мы не сможем достаточно убедительно рассказать международному сообществу про наш особый национальный путь, из-за которого международные стандарты нам не указ, и мы будем жить, как хотим сами. Мы уже тогда понимали, что не являемся таким государством, которое имеет возможность попросить, а самое главное, получить у международного сообщества возможность играть по особым правилам. Если рано или поздно нас все равно заставят играть по правилам, общим для всех, то зачем сопротивляться? Надо принять это как данность и начать движение в сторону единых стандартов как можно раньше, не теряя времени.
Еще одной очень серьезной проблемой в тот период являлось финансирование государственного бюджета путем необеспеченной эмиссии. Было принято решение сокращать этот способ финансирования дефицита бюджета, переходя от заимствований у Национального банка к заимствованиям на внешних рынках. Для реализации этого решения мы поставили себе цель в 1996 году выйти на международные рынки капитала. Для этого Казахстану, в свою очередь, следовало получить страновой рейтинг.
...
Для справки. Кредитный рейтинг – это оценка способности эмитента выполнять свои финансовые обязательства. Она вырабатывается специальным учреждением – рейтинговым агентством и используется многими инвесторами (в особенности крупными и профессиональными) для определения кредитного риска этого эмитента и премии за риск. Если эмитентом является (как в нашем случае) государство, то агентство должно оценить его экономическое положение, систему финансов, состояние государственного бюджета и ряд подобных параметров. Для процедуры выработки оценки используется обширная информация, получаемая как от самого эмитента, так и из других источников, над получением и анализом которой со стороны рейтингового агентства работает специально формируемая аналитическая группа. По итогам этой работы составляется аналитический отчет и принимается решение о значении рейтинга. Каждое агентство имеет, как правило, свои шкалы рейтингов – обычно это составные буквенно-цифровые значения.
Над получением суверенного рейтинга для Республики Казахстан Национальный банк РК стал работать с тремя наиболее авторитетными международными рейтинговыми агентствами: Standard & Poor\'s, Moody\'s и IBCA Limited (которая через год объединилась с Fitch Ratings). Совместно с ними мы выполнили большой объем работы. Представители рейтинговых агентств несколько недель кряду ежедневно трудились в Нацбанке практически полный рабочий день.
Мы претендовали на получение для страны достойного рейтинга – уровня BB-, тем более что Россия тогда параллельно работала над тем же вопросом и получила рейтинги BB-, BB и BB+ соответственно. Мы не хотели ни в чем уступать соседям, рассчитывая на рейтинги как минимум того же уровня. Наши ожидания были совершенно справедливыми, поскольку учитывали сравнительное состояние финансовых систем наших стран. Но поначалу они не оправдались. Закончив работу, то есть определившись с нашим рейтингом, агентства заявили, что их практика такова: они объявляют свое решение о значении присваиваемого Казахстану рейтинга, а нам остается либо согласиться с ним, либо отказаться его принимать. Далее, два из упомянутых выше трех агентств сообщили нам, что рейтинг Казахстана не будет превышать B+. При таком рейтинге мы не могли претендовать на размещение государственных облигаций Казахстана по хорошим ставкам. Поэтому, как обычно, встал любимый на постсоветском пространстве вопрос: что делать?
Отмечу, что в процессе совместной работы у агентств сложились по отношению к Казахстану позитивные ожидания. Поэтому нам оставалось только одно: пытаться доказать, что полученные оценки неоправданно занижены. Для этого следовало ехать и с документами в руках доказательно отстаивать нашу позицию. Я в Нацбанке тогда курировал надзор и, соответственно, работал с агентствами плотнее других представителей нашего регулятора. Поэтому решили, что в Лондон и Нью-Йорк поеду именно я: встречусь там с руководством агентств и попробую доказать, что следует поднять нам рейтинг до BB-, на который мы рассчитывали изначально. И я отправился: сначала в Лондон, затем в Нью-Йорк. И убедил, хотя для этого мне пришлось бороться за каждую цифру. Начальство не оставило мои трудовые свершения незамеченными. За повышение суверенного рейтинга мне была выплачена премия в размере месячной заработной платы. Что-то, помнится, около 300 долларов.
Стране эта инвестиция в итоге принесла, не хочу быть чересчур скромным, серьезную экономию. Министерство финансов привлекло в тот момент через выпуск еврооблигаций 200 миллионов долларов, и, стало быть, повышение рейтинга на один пункт можно условно оценить в 2 миллиона (долларов же), на которые были уменьшены купонные выплаты. А когда на международные рынки капитала стали выходить наши частные структуры, то уровень их рейтингов тоже был достаточно высоким, поскольку он координируется с уровнем суверенных рейтингов. Стало быть, и для казахстанских банков цена привлекаемых денег тоже понизилась: а ведь это не может не радовать финансиста.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 5
Из статьи «Выравнивание игрового поля» Светланы Шадаевой и Татьяны Малофеевой [4]
В 2000 году Европейская комиссия объявила, что с 1 января 2005 года будет требовать от всех европейских компаний, котирующихся на бирже, применения Международных стандартов финансовой отчетности (МСФО) для составления консолидированной отчетности. Таким образом, страны ЕС приняли МСФО. Но это явилось лишь завершающим шагом на длительном пути их разработки Комитетом по международным стандартам финансовой отчетности (КМСФО), основанным в 1973 году. Кульминацией многих лет работы Комитета стало заключение в 1995 году соглашения с Международной организацией комиссий по ценным бумагам (International Organization of Securities Commissions, IOSCO) о разработке списка ключевых стандартов.
В соответствии с соглашением Комитет разрабатывает, а IOSCO утверждает список международных стандартов; после этого IOSCO рекомендует международные стандарты как основу составления финансовой отчетности для листинга на любых фондовых биржах мира, что облегчает выход компаний на мировые рынки капитала.
Исключение – фондовые биржи США. Комиссия по ценным бумагам и биржам (Securities and Exchange Commission, SEC) разрешает иностранным компаниям представлять отчеты, составленные согласно МСФО, но требует, чтобы результаты были пересчитаны в соответствии с американскими национальными стандартами (US GAAP).
Многие страны принимают МСФО и для компаний, чьи акции не котируются на биржах, или создают свои внутренние стандарты по образу и подобию международных. Такая практика распространяется все шире.
МСФО возникли в ответ на потребность в них фондового рынка, а не в результате каких-то политических инициатив правительств. И лишь на последующих стадиях правительства активно поддерживали эту инициативу (например, в ЕС и Австралии). И это стало возможно потому, что международные стандарты уже стали важным явлением в практической жизни. На ранних стадиях разработки международных стандартов КМСФО был сформирован группой профессиональных бухгалтеров и финансировался преимущественно их профессиональными организациями.
Создание КМСФО было обусловлено потребностью иметь единый международный язык финансовой отчетности для обслуживания все более глобализующегося финансового рынка. Общий набор стандартов финансовой отчетности увеличивает возможность сравнительной оценки результатов деятельности компаний разных стран, торгующих на одном и том же рынке. Дополнительная выгода для транснациональных корпораций и их аудиторов заключается в том, что исчезли проблемы при составлении консолидированной отчетности, а сами отчеты стали более информативными. Наконец, получили выгоду и те страны, которые не имели разработанного набора национальных стандартов финансовой отчетности. Принятие международных стандартов в таких странах обеспечило компании готовым набором стандартов, соответствовавших их потребностям (по крайней мере, потребностям крупных компаний) и признанных на международных фондовых рынках.
Правление КМСФО ставит перед собой три масштабных цели: совершенствование, сближение (конвергенция) и приоритет.
Совершенствование предполагает вполне определенное улучшение существующих стандартов.
Сближение (конвергенция) – сокращение различий в стандартах финансовой отчетности путем выбора наилучшей из имеющихся практик. Или, если такой практики не существует, предполагается разработка новых стандартов в сотрудничестве с работающими в области совершенствования стандартов национальными регулирующими органами. Сближение направлено на принятие наилучшей из практик. Не существует исходных предположений относительно того, что наилучшим решением является принятие именно МСФО или американских GAAP. Например, предложение отразить в отчетности расходы на пенсионное обеспечение предусматривает использование опыта Великобритании.
Крупнейшей мировой экономикой является экономика США. Поэтому не удивительно, что сближение предусматривает участие США. Это отвечает интересам, в частности, тех компаний из стран ЕС, ценные бумаги которых котируются на биржах США и проверки отчетности которых на соответствие американским GAAP требует американская Комиссия по ценным бумагам и биржам. Эта работа упростится в результате сближения между МСФО и американскими национальными стандартами.
Приоритет в понимании правления КМСФО заключается в разработке новых стандартов финансовой отчетности с целью решения проблем, которым международное сообщество законодателей в области стандартов еще не уделило должного внимания. Примером реализованного в настоящее время проекта может служить стандарт IFRS 2 «Выплаты долевыми инструментами».
6. БАНКОВСКИЙ НАДЗОРИтак, основным достижением казахстанской банковской реформы на первом ее этапе стал переход на международные стандарты по полной программе.
В области консолидированного банковского надзора и аудита таковыми, как уже сказано, являются Базельские нормативы пруденциального регулирования, или Базельские стандарты.
Сами по себе Базельские стандарты не хороши и не плохи – это просто стандарты, не больше и не меньше. Поскольку сейчас внедряют Базель-2, то, возможно, Базель-1 уже не вполне соответствует нуждам момента или сам по себе неполон, недостаточно хорош и так далее. Но рассуждать об этом совершенно излишне. Вопрос всегда заключается только в том, принимать ли общеупотребительные стандарты, чтобы включаться в мировые процессы, или придумывать свои и затем гордо сидеть с ними на суверенной обочине. Мы, как уже много раз сказано, решили велосипед не изобретать, а двигать к международным стандартам, и, с моей точки зрения, это было абсолютно правильно. Во всяком случае, на данный момент рынки с правильностью этого курса уже давно согласились.
Как резонно замечено в письме Базельского комитета, «эффективный надзор за деятельностью кредитных организаций является неотъемлемым компонентом развитой экономики, в которой банковская система играет центральную роль. Надзор должен обеспечивать надлежащее исполнение и надежность банковских операций и следить за тем, чтобы капитал и резервы банков были достаточными для поддержания занятых ими рисковых позиций. Строгий и эффективный банковский надзор служит общему благу, которое не может быть достигнуто исключительно с помощью рыночных рычагов, и наряду с эффективной макроэкономической политикой является важнейшим условием финансовой стабильности в любой стране.
Стоимость эффективного банковского надзора достаточно высока, однако, как показывает жизнь, за его отсутствие приходится платить еще более высокую цену».
Западные участники с самого начала бурно аплодировали процессу нашего перехода на международные стандарты деятельности, но для людей внутри страны верность наших целей далеко не всегда была очевидной. Хотя особых боев конкретно по поводу курса на Базельские стандарты не велось, но недовольства и брюзжания по этому поводу было немало. Однако тут нам просто повезло. Многие недовольные просто не понимали реальных последствий этого процесса: при полной ясности сопротивления было б намного больше. И еще помогло то обстоятельство, что в банковской системе было много молодежи: они новое поддержали.
Кроме того, хотя мне не всегда нравится подчеркивать этот момент, но два базовых закона – о ЦБ и о банковской системе – реально были приняты указами президента, имеющими силу закона. Если бы оба эти законопроекта пришлось проводить через процедуру утверждения парламентом, то исход процесса был бы неочевиден. Но в нашем случае излишних дебатов и сопротивления удалось избежать. Законопроекты заработали сразу. А потом, когда в них понадобилось вносить изменения, указы уже приобрели статус законов. С точки зрения практического результата это абсолютно правильно: без правильной законодательной базы и при отсутствии стандартов двигаться и развиваться невозможно.
А мы развивались и получали результаты. В частности, при переходе на международные стандарты банковского надзора Национальный банк внедрил весьма жесткие требования по достаточности капитала. Это дало возможность провести затем системную консолидацию банковской системы. Для пополнения капитала банку всегда давался определенный период – полгода, в иных случаях – год. Это достаточный срок для решения проблемы. Поскольку если банкир не может собрать на рынке необходимые своего для бизнеса деньги, то что это означает? Симптом можно толковать двояко: либо сам он неважный финансист, либо у его бизнеса неважные перспективы. В таком случае банк можно кому-нибудь продать или с кем-нибудь слить. Но у кредитного учреждения с недостаточной капитальной базой мы бестрепетно отзывали банковскую лицензию.
В начале 90-х годов в Казахстане было 230 банков. Сейчас осталось 35. Не уверен, что и эта цифра оптимальна для нашей страны, но, во всяком случае, проведенная санация сильно оздоровила нашу банковскую систему.
Основная работа по консолидации кредитных учреждений была проделана в 1995–1996 годах. В целом справиться удалось, хотя процесс был болезненным: в год отзывались лицензии у 30–40 банков. Кроме того, с 1995 года Национальный банк довольно долго практически не выдавал новых банковских лицензий. И до сих пор в Казахстане проще и дешевле купить готовый банковский бизнес. У регулятора в связи с этим также стало меньше проблем.
Одновременно с отзывом лицензий мы внедрили обязательную отчетность по международным стандартам бухгалтерского учета, требование аудита у «большой четверки» наиболее авторитетных международных аудиторских компаний и обязательность листинга акций банка на бирже. А также ряд дополнительных условий, таких как планка по минимальному капиталу для действующих и для вновь создаваемых банков, норматив достаточности капитала в размере 12 % (против 8 % по международным нормам), ужесточение и повышение качества проверок.
В России процесс консолидации шел гораздо более вяло: считалось (и считается), что небольшие региональные банки лучше работают с малым бизнесом. Наш опыт этого не подтверждает. В Казахстане кредиты и малому бизнесу, и населению активно выдают как раз самые крупные банки: это нужно им самим с точки зрения диверсификации собственной финансовой политики. В стране не так-то много крупных предприятий (примерно 35–40), и это количество меняется медленно: у нас не развит сектор высоких технологий, соответственно, нет и компаний, способных очень быстро расти и вырастать до значительных размеров. Кроме того, крупные предприятия переборчивы, им доступны, в том числе, международные рынки капитала, они могут выпустить еврооблигации, получить кредит у западных банков по низким ставкам. В целом рынок крупного корпоративного заемщика в Казахстане высококонкурентен, и маржа на нем низкая. Поэтому наши банки, даже крупные, дружно начали двигаться в малый, средний бизнес и в розницу.
В рамках перехода на Базельские стандарты мы разработали положение о размещении внутренних активов международных банков, и это тоже было принципиальным новшеством, важным, в том числе, психологически. Вначале иностранные банки деньги в Казахстане просто «пылесосили», а затем перебрасывали за границу. Но на каком-то этапе мы сказали зарубежным коллегам: больше так не получится, часть этих денег вы должны в обязательном порядке вкладывать здесь.
Они вначале, разумеется, возражали: в частности, говорили, что в Казахстане нет приемлемых для них активов. И прочие смешные вещи. Но в результате все равно построились. Ведь международная практика (а куда без нее) именно такова. В этом соответствии и заключался залог нашего успеха. Когда просто выставляешь людям рекомендации, они начинают сопротивляться новшествам, что в принципе понятно. А когда объясняешь, что отнюдь не Национальный банк Казахстана первый придумал необходимость для коммерческого банка размещать деньги в той же стране, в которой он их собрал, и что в развитых странах ровно так и делают, и приводишь справки из их же законодательства (статья такая-то, параграф такой-то), то суть разговора сразу меняется.
На следующем этапе переговоров некоторые иностранные банки, конечно, пытались все-таки добиться своего, поменяв аргументацию. Объясняли, что да, в наших странах так делается, но в вашей стране мы так делать не можем. Но на подобную до абсурда запутанную риторику всегда можно реагировать достаточно жестко. Переход на международные стандарты в целом тем и хорош, что многие дискуссии такого рода закрывает: правоту в этом случае можно подтвердить фактами, цифрами. И представителям иностранных коммерческих структур становится достаточно бессмысленно бегать в свои посольства за поддержкой, по той простой причине, что дипломатическим представителям стран-партнеров НБК может привести в качестве аргументов опять-таки международные стандарты, и они просто вынуждены будут с ними согласиться. Ну а как иначе-то!
При достижении уровня международных стандартов становится легче разговаривать и с национальными банками, и с иностранными финансовыми структурами, и с контрпартнерами на внешних рынках. При этом важно стандартам именно соответствовать, и совершенно не обязательно быть лучше них.
Скажем, относительно недавно я читал в одном деловом российском журнале статью, яростно критиковавшую западные стандарты бухгалтерской отчетности. IAS-де методологически неправильны, дают возможность злоупотреблять. И вообще, дайте нам срок, разработаем свои, российские стандарты, получше международных.
Но никто не требует лучших стандартов. Стандарты должны быть стандартными, то есть одинаковыми для всех, этого вполне достаточно. Это как если ехать на поезде, время прибытия которого, скажем, 15 часов 20 минут. Плохо, если поезд опоздает. Но, с другой стороны, если он прибудет в 11 часов утра, это ведь тоже никого особо не обрадует, не так ли?
В какой-то момент, помнится, мы обсуждали возможность введения на казахстанском фондовом рынке системы завершения сделки по стандарту T+3. (В этом случае деньги поступают на счета участников в течение трех дней после закрытия сделки.) Поскольку наша инфраструктура работала достаточно хорошо, то Национальный банк сказал, что готов внедрить схему T+1, то есть осуществлять расчеты быстрее, чем принято по международным стандартам. Но представители западных структур тут же охладили наш пыл. Они сказали: «Быстрее не надо. Если вы заявите стандарт T+1, то очень многие люди, которые в Казахстане физически не бывают и не знают ваших условий ведения бизнеса, решат, что либо здесь подвох, либо что-то у вас делается не по правилам».
А если у западных инвесторов возникают сомнения относительно устройства фондового рынка конкретной страны, то они как люди разумные реагируют только одним способом: бумаги этой страны не покупают. Так что, сказали нам тогда коллеги, даже с учетом того, что технически вы сделать T+1 можете, делать этого не нужно. Просто соответствуйте международным стандартам.
Кстати говоря, именно тогда сложился принципиальный подход нашей команды к наполнению реформ вообще – не только этой, но и последующих. Мы решили, что опираться ВСЕГДА следует на международные стандарты. А там, где лучших стандартов нет (или они являются слишком общими), нужно брать и переносить к себе лучшую практику.
Это принципиально важная вещь. Мы начинали в почти полном вакууме – и институциональном, и законодательном, и нормативном, но своей целью поставили достижение наиболее передовых мировых показателей. Стремление к эталонам обеспечило нам лидерство в финансовой сфере. В целом при проведении реформ наша команда опиралась на следующие стандарты.
По платежным системам – стандарты Банка международных расчетов.
В области консолидированного банковского надзора – стандарты Базельского комитета.
В области биржевой деятельности – стандарты IOSCO.
По пенсионной системе и по системе страхования вкладов стандартов нет. Но многовариантности в этом деле быть не должно. Так что кому-то еще предстоит навести порядок в этих зонах.
Важно заметить следующее: политические решения о том, что двигаться надо именно в направлении международных стандартов и лучшей международной практики, принимали и обеспечивали, конечно, другие люди. Я сейчас не работаю на государственной службе, поэтому мне легко говорить о том, что принципиальную роль в реформировании финансового сектора Казахстана сыграл глава нашего государства. Это тем более важно, что многие вещи были тогда совсем новыми, непривычными, и общий уровень готовности к их восприятию далеко не у всех был высоким.
Если сформулировать самый общий итог первого этапа финансовой реформы, то он таков. В Казахстане – при поддержке президента, парламента и правительства – была в общих чертах создана жизнеспособная двухуровневая банковская система.
Успех наших банковских реформ во многом обусловлен тем, что они:
1) достаточно долго обсуждались,
2) хорошо готовились,
3) политически поддерживались.
А также – не забудем о роли личности в истории – еще и потому, что в Национальном банке сложилась правильная команда. Все это вместе плюс готовность самого финансового сектора поддержать реформы и принять в них участие и было факторами успеха.
В общем, все получилось. С конца 1999 по 2003 год включительно активы нашей банковской системы увеличились в шесть раз, вклады населения в долларовом эквиваленте – в восемь раз. Коммерческие банки, пережив стадию бурного экстенсивного роста, прошли затем стадию консолидации, «в живых» остались наиболее жизнеспособные кредитные учреждения, которые могли развиваться дальше и наращивать свою конкурентоспособность до правильного рыночного уровня.
А вот государственных коммерческих банков у нас не существует. Государственные финансовые институты должны работать лишь в тех сегментах, где частные этого делать не могут, – в силу больших рисков или слишком длительных сроков кредитования. У нас имеются лишь два специализированных банка с участием государственного капитала: Банк развития Казахстана и «Жилстройсбербанк». Банк развития специализируется на кредитовании долгосрочных инфраструктурных проектов, за которые не берутся коммерческие кредитные организации. «Жилстройсбербанк» по примеру немецких стройсберкасс (Bausparkasse) занимается системой строительных сбережений. Остальные банки у нас коммерческие. На 1 января 2007 года в Казахстане было 33 кредитные организации, в капитале 14 из них участвовали иностранные инвесторы. Много это или мало? Отвечая на этот вопрос, я бы расставил акценты немного иначе. Структура собственности, соотношение различных категорий собственников – вопрос достаточно тонкий.
Скажем, более правильным считается так называемое размытое владение.
Но предположим, что существует большой банк, созданный очень давно, им владеет пул акционеров, и дела его идут прекрасно. В связи с успехами другой большой банк формулирует ему предложение о покупке. И поскольку у пенсионных, инвестиционных, страховых и прочих компаний, владеющих основным пакетом акций старого банка, нет никакой к нему эмоциональной привязанности, то они спокойно голосуют за продажу. Затем банк расчленяется, частями продается и так далее. И в итоге перестает существовать.
Схема вполне рыночная. Но крайне неприятная. Тем не менее при рассеянной структуре собственности любую компанию могут купить и в любой момент разобрать на куски. Однако в ситуации, когда у банка есть стратегический инвестор, судьба его обычно складывается иначе.
Поэтому мои ощущения таковы: с одной стороны, хорошо, чтобы банк был публичным финансовым институтом. Он должен пройти листинг и прочие процедуры, ведущие к публичности, существенная часть его пакета (может быть, даже больше 50 %) должна принадлежать разным инвесторам. Но в целом для долгосрочных интересов бизнеса лучше, когда у банка имеется стратегический акционер, который не позволит провести враждебный захват.
Приблизительно то же самое можно сказать относительно доли участия иностранных банков в национальной банковской системе. Полагаю, что минимум 50 % в системе должны составлять местные кредитные учреждения.
Потому что, опять-таки, у иностранных банков нет никакой привязанности к чужой стране. В условиях кризиса они закрывают страновые лимиты, и наступает credit crunch, гораздо круче того, что наблюдается с августа 2007 года на международных рынках.
Причем национальный Центральный банк в этой ситуации абсолютно бессилен. Председатель ЦБ, разумеется, будет вызывать к себе менеджеров «дочек» западных банков и объяснять им, что кризис происходит совсем в другой стране. Западные менеджеры, в свою очередь, будут показывать председателю ЦБ множество писем и е-мейлов, которые они отправили своему начальству на Запад. И в которых объясняется, что финансовый сектор той страны, где они сейчас трудятся, не переживает никаких серьезных проблем, что ликвидности здесь в избытке и так далее. Но правление материнского западного банка, его риск-комитет и прочие структуры все равно примут решение закрыть лимиты на эту страну. От греха подальше.
Деньги по погашаемым кредитам в итоге будут выведены за границу, в «материнский» офис, а новых кредитов ни один дочерний западный банк не выдаст. Таким образом, если в стране 80–90 % банков принадлежат иностранным структурам, и все эти банки приняли решения о закрытии лимитов, то будущее национальной финансовой системы предсказать нетрудно. Если кризис к тому же продлится, то экономика этой страны окажется в сложном положении. С учетом того, что в нашем регионе рынки капитала менее развиты, чем, скажем, в англосаксонской модели, прекращение банковского кредитования однозначно приводит к очень тоскливым последствиям.
Таким образом, некоторые параметры «правильной» структуры собственности являются, если вдуматься, общими как для отдельного банка, так и для банковской системы в целом. Как отдельному банку, так и системе в целом, нужен своего рода якорь. Для отдельного банка желательно участие стратегического инвестора. А для системы принципиально важно, чтобы в нее входили национальные банки. Отечественному финансисту деваться особо некуда, поэтому он патриот и будет кредитовать отечественного заемщика в любых ситуациях. С моей точки зрения, оптимальная доля местных кредитных учреждений в банковской системе должна составлять 60–70 %.
А вот проблему инсайда я считаю чем-то вроде квадратуры круга. Инсайд был всегда и всегда будет. Бороться с ним можно и нужно – даже обязательно нужно! Но побороть это явление полностью нигде, никогда и ни у кого не получалось. Как мы это видим на примере западных стран. Грань тут всегда очень тонкая, оптимального баланса нет, наверное, ни в одном законодательстве. Если возможность инсайда исключить полностью (что возможно лишь чисто теоретически), то не сможет работать рынок ценных бумаг. Это проблема не моральная: как известно, здесь все упирается в асимметричность информации.
Всегда есть информация, доступная кому-то раньше, чем другим, не обязательно финансовая. Допустим, появились известия о том, что на заводе N готовится забастовка, и эти сведения могут обрушить котировки акций завода N, и о забастовке узнал человек, работающий в банке, готовящем первичное размещение акций (IPO) завода. Инсайд это или нет? А если сотрудник банка абсолютно не имеет отношения к процессу подготовки IPO завода, что тогда? Но зато он работает в подразделении, которое совершает короткие продажи акций того самого завода? И вот слово «инсайд» произнесено вслух, и в дело вмешиваются регулятивные органы. Начинаются разборки, проверки электронной почты, телефонных разговоров и прочее. Все эти ритуалы могут продолжаться годами, но итог часто нулевой.
Кроме того, есть еще один вопрос. Что должен делать человек с такого рода информацией, если она, по не зависящим от него причинам, все-таки стала ему доступна? Звонить что ли в агентство Bloomberg и требовать немедленно поместить эту новость?
Вот пример из жизни. В настоящий момент я являюсь председателем правления Народного сберегательного банка Казахстана (это бывший Сбербанк, в казахстанском варианте он называется банк «Халык»). Наш банк – публичная компания, и его акции торгуются на бирже (о том, как «Халык» приватизировали, расскажу позже).
Мы провели конференц-колл с нашими инвесторами, и после этого стоимость наших бумаг на бирже за три дня существенно выросла. Затем, спустя три месяца, мы провели следующий конференц-колл, и цены на наши бумаги выросли еще на 13 %. Сейчас намечается следующий конференц-колл. Тот человек, который узнал, что он состоится, является инсайдером или нет? (Мы приглашаем на конференц-колл достаточно широкий круг инвесторов.) А с другой стороны, после 2-4-6 совпадений устанавливается причинно-следственная связь. В этой ситуации в каком-то из банков, работающих с нашими бумагами, узнают дату проведения следующего конференц-колла. Но совершенно нельзя исключить, что в это время произойдет падение котировок наших акций. А банк уже посоветовал своим клиентам срочно покупать бумаги банка «Халык». Можно ли будет квалифицировать этот факт как инсайдерскую торговлю, для меня лично не очевидно.
Принципиально важным мне кажется, чтобы законодательство страны в принципе определяло инсайд как преступление. И нарушителей соответствующих статей закона ловило и наказывало.
Причем наказывать, как мне кажется, нужно материально. Зачем карать финансистов уголовно? В Америке существуют три специальных тюрьмы, где содержат именно нарушителей финансового законодательства, отнюдь не стремясь смешивать их с уголовниками. Потому что если организованная преступность сумеет поставить себе на службу финансиста с хорошей квалификацией, то совместными усилиями они нанесут обществу очень много вреда.
В специализированных американских тюрьмах для финансистов собраны хорошие библиотеки, подключен интернет, в целом созданы очень неплохие условия жизни, однако побег карается жестко. Вот после побега можно угодить в тюрьму уже вместе с уголовниками, чего финансисты как люди рациональные очень не хотят.
Одна такая тюрьма расположена у американцев в Пенсильвании, а две в Калифорнии, так что и климатические условия там неплохие. А в Казахстане, возможно, в принципе не найдется нарушителей финансового законодательства в количестве, достаточном для заполнения даже одной тюрьмы. Однако говорить о превосходстве нашей финансовой системы над американской исключительно на основании этого факта лично я бы не стал.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 6
Булат Мукушев, председатель правления ОАО «НБК-банк», Андрей Ухов, Assistant Professor of Finance, Kelley School of Business университета штата Индиана [5]
Законодательство по инсайду лежит в основе работы большинства финансовых рынков западных стран. Особо внимательно к проблеме инсайда относится SEC (Securities and Exchange Comission) в США. Кстати, в начале ХХ века сделки инсайдеров в США не считались незаконными. Но после излишеств 1920-х годов и последовавшей Великой депрессии общественное мнение радикально изменилось. Сделки инсайдеров были запрещены законом и теперь караются очень строго. Помимо денежных штрафов и тюремного заключения, нарушителю могут запретить работать в финансовой сфере.
В целом законодательство по инсайду в США довольно сложное, накоплен обширный опыт правоприменения. Имеются знаменитые судебные случаи, и знание этих прецедентов может принести безусловную пользу.
К числу именно таких поучительных историй относится эпизод из жизни Барри Свитзера (Barry Switzer), знаменитого тренера по американскому футболу. Он сделал в спорте очень успешную карьеру, много лет был главным тренером команды университета Оклахомы, причем на счету его команды – самый высокий процент побед в университетских чемпионатах. В частности, под его руководством Оклахома выиграла Национальный кубок в 1974, 1975 и 1985 годах.
В то время когда Свитзер был тренером футбольной команды штата Оклахома, он присутствовал в качестве простого зрителя на соревнованиях по легкой атлетике. Неподалеку от него на трибуне стадиона сидел человек, который беседовал со своей женой и сказал ей, в частности, что одно из подразделений компании собираются ликвидировать. Они не были знакомы с Барри, но Свитзер знал, что этот человек является одним из членов совета директоров компании Phoenix Resources. И поэтому тренер понял, о какой именно компании шла речь.
Свитзер осуществил сделку с акциями «вычисленной» им компании и заработал на ней около 98 тысяч долларов.
В 1981 году Комиссия по ценным бумагам (Securities and Exchange Comission) возбудила против Свитзера иск по обвинению в инсайдерской торговле. Многим казалось, что поведение ответчика точно попадает под классическое определение инсайда. Тем не менее дело против SEC Свитзер выиграл.
Федеральный суд решил, что директор компании не нарушил фидуциарные обязательства по отношению к компании, поскольку не предполагал, что его разговор с женой услышит кто-то, кроме нее. И что сам разговор не велся «с преступными намерениями». Согласно американскому законодательству потенциальная ответственность получателя информации является производной от ответственности лица, передающего информацию. Для справки: ответственность определяется так называемой секцией 10-б (Section 10b). Поскольку сам директор не получил выгоду от передачи информации, то и сам Свитзер как получатель этой информации тоже не мог нести ответственности. То есть он торговал законно, хотя и пользуясь непубличной информацией.
В итоге Свитзер выиграл суд и был освобожден от ответственности. Но многие наблюдатели считают, что если бы тренер узнал подобную информацию от одного из своих игроков, а тот, в свою очередь, был родственником директора, то, скорее всего, Свитзер был бы признан виновным. И практика американских судов дает достаточно много материала для подобных выводов.
Так что в вопросах инсайдерской торговли грань между законным и незаконным деянием очень тонка.
7. БАНКОВСКОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОВ марте 1995 года парламент Республики Казахстан был распущен, и в течение девяти месяцев президент управлял страной посредством указов. Средства массовой информации были полны комментариев – недоумевающих, гневных, порицающих, обличительных и, словом, всячески выпускавших пар. А вот среди топ-менеджеров Нацбанка по поводу кризиса парламентаризма никто особо не печалился – скорее напротив.
То, что я сейчас скажу, противоречит, быть может, принципам демократии. Но я вообще не политик и всегда сознательно сторонился этой области деятельности, поскольку полагаю, что профессиональный финансист должен заниматься по возможности именно финансами. Нас ситуация отсутствия парламента просто окрыляла, потому что открывала для нашей команды окно возможностей: появился шанс максимально быстро ввести новое рыночное банковское законодательство. Принципиально важными для успеха финансовых реформ в тот период являлись два закона: закон о Национальном банке и закон о банках и банковской деятельности. Закон о Национальном банке требовал согласования с правительством и министерством финансов, поэтому его мы разработали быстрее и приняли уже в марте. Закон о банках нужно было согласовывать также с банковским сообществом. На это ушло больше времени, и он был принят в конце августа.
Два эти закона следовало вводить именно в комплексе: вначале нужно было установить компетенцию Национального банка, его права, а уже потом прописывать эти права в нормативной базе. От закона к нормативному документу – это вообще правильный путь.
Основная идея закона о Национальном банке состоит в том, что он должен обеспечивать реальную независимость ЦБ, в том числе от правительства.
Учась в Джорджтауне, я стажировался в Федеральной резервной системе и Международном валютном фонде.
Считаю себя специалистом в области принципов независимости центральных банков. Эти свои знания я применил на практике. Разрабатывая наш закон о Национальном банке, за основу мы взяли закон о Бундесбанке, поскольку тогда еще не было окончательного варианта законодательства по Европейскому центральному банку (ЕЦБ).
Принцип независимости центрального банка от исполнительной власти в большом количестве стран закреплен законодательно. Различные национальные законодательства описывают «составляющие» этой независимости до известной степени различно, но тем не менее, можно попытаться сформулировать, какие именно компоненты реально образуют и обеспечивают независимость ЦБ.
Во-первых, это наличие корпуса банковских законов, своего рода юридической платформы. Должна быть законодательно описана и закреплена цель деятельности ЦБ, положение и полномочия центрального банка. Также должна существовать (и сразу закладываться в закон) возможность изменения соответствующих правовых норм.
Во-вторых, ЦБ должен иметь возможность осуществлять свои цели и задачи самостоятельно и без вмешательства других органов, в том числе быть полностью независимым от правительства при проведении денежно-кредитной политики. Для этого центробанк должен обладать соответствующими ресурсами, механизмами и инструментами.
В-третьих, центральный банк должен (по понятным причинам) иметь характеристики юридического лица, а также обособленное имущество и капитал.
Еще один важный вопрос деятельности центральных банков – личная независимость руководителя ЦБ (а также личная независимость членов органов, управляющих соответствующим центральным банком).
Этот принцип личной автономии зафиксирован в международном понимании независимости центральных банков. Банкиры, возглавляющие ЦБ, избираются по международному законодательству, как правило, на 6–7 лет. Такой большой срок установлен для того, чтобы обеспечить преемственность денежно-кредитной политики с целью стабильного развития экономики страны.
...
Для справки. Например, за последние полвека на посту председателя Федеральной резервной системы США сменилось всего пять человек, причем четверо из них работали подолгу. Уильям Макчесни Мартин младший (William McChesney Martin Jr.) занимал пост председателя ФРС с 1951 по 1970 год. Артур Бернс (Arthur Burns) был председателем ФРС с 1970 по 1978 год. Пол Волкер (Paul Volcker) возглавлял ФРС с 1979 по 1987 год. И, наконец, Алан Гринспен (Alan Greenspan) был назначен на этот пост в 1987 году и ушел в отставку в 2006.
На основании того, насколько законодательно обеспечены перечисленные принципы, можно судить о реальной независимости центрального банка (такие юридические обследования делаются, например, Банком международных расчетов).
Как уже сказано, в Казахстане закон о Национальном банке был принят указом президента, имеющим силу закона. Пойди мы тогда с этим документом в парламент, приняли бы его законодатели или нет – большой философский вопрос. Но на этом дело не кончилось. Когда окончательный вариант закона о Национальном банке уже был подписан президентом, спохватился премьер (тогда им был Кажегельдин). Он понял, что после вступления закона в силу уже не сможет контролировать Национальный банк. И стал продавливать решение, в результате которого представители правительства получили бы или право накладывать вето на решения НБК, или же большинство в правлении самого Нацбанка. И в том, и в другом случае о независимости Национального банка не могло быть и речи. Таким образом, закон – уже подписанный президентом! – не вступал в силу, и у нас имели место тяжелейшие разборки с премьером. Богатые лексические возможности русского языка использовались в наших экономических диспутах по максимуму. Но в результате мы сумели отстоять независимость ЦБ.
Вокруг закона о банках произошло приблизительно то же самое.
Я хорошо помню, как проект закона о банках и банковской деятельности первый раз дали почитать самим банкам. На заседание рабочей группы явились представители едва ли не всех казахстанских кредитных организаций и сказали буквально следующее: «Если этот закон будет проведен в жизнь, то лучше сразу закрыть все коммерческие банки и восстановить систему государственных банков. Мы на правила, прописанные в этом документе, не согласимся никогда».
Это происходило в начале 1995 года. В августе этого же года закон приняли почти полностью в том виде, в котором он был банкам показан. Почему же при всех его достоинствах закон о банках и банковской деятельности был вначале встречен банковским сообществом абсолютно недружественно? Наши банкиры спорили с нами, представителями Национального банка и главными промоутерами этого закона, во многом потому, что не знали, как именно работает банковская система в других странах. И мы устроили им эпоху просвещения: собирались по два-три раза в неделю, зачитывали выдержки из банковского законодательства Великобритании, Франции, Германии, других стран, обладающих развитыми банковскими системами. Практически по каждой статье мы яростно и с удовольствием ругались. Люди из ЦБ объясняли людям банковского сообщества, что не сами придумали те или иные правила – такова международная практика, которую мы пытаемся внедрить. Сотрудничество в такой форме получилось в итоге весьма плодотворным. То, что закон о банках и банковской деятельности был принят практически в неурезанном виде, явилось следствием взаимопонимания, реально возникшего между нами, чиновниками Национального банка, и банковским сообществом.
Тогда у нас в стране имелось много патриотов корейской модели развития. Кризис 1997 года был еще впереди, и все как один были за внедрение в Казахстане корейского опыта: предполагалось, что и у нас могли бы появиться финансово-промышленные группировки, ФПГ (в корейском варианте – чеболи).
...
Для справки. Как сообщает Википедия, чеболь – это южнокорейская форма бизнес-конгломератов, представляющая собой группу формально самостоятельных фирм, находящихся в собственности определенных семей и под единым административным и финансовым контролем. Чеболи возникли в Южной Корее в конце Корейской войны и существуют до сих пор. Чеболь объединяет под единой организационной структурой конгломераты предприятий различной отраслевой направленности. Основным отличием чеболя от обычной бизнес-структуры является то, что он активно использует в своей деятельности близость к властным структурам, точнее сказать, властные структуры становятся частью чеболя. Японский аналог чеболя – дзайбацу. Это всего лишь корейское и японское произношение одного и того же слова, иероглифами же оно пишется одинаково. Наиболее известные чеболи: Samsung; LG; Hyundai; SK Group; Daewoo; Lotte.
В казахстанском законе о банковской деятельности имелись запреты на прямое участие банков в ФПГ – в соответствии, кстати, с международной практикой. Но премьер-министр хотел провести закон в другой редакции, в соответствии с которой банки могли входить в состав финансово-промышленных групп. Тогда произошло очень неожиданное для него и приятное для нас событие. Руководители крупных банков сказали премьеру, что над этим законопроектом они полгода работали вместе с Национальным банком и хотят вводить его в том виде, в котором он существует сейчас. Поскольку достигнутые договоренности следует соблюдать, иначе Нацбанк тоже будет вправе поменять свои позиции.
Премьер позвал меня и долго удивлялся: «Да как же ты их развел»? Но в том и дело, что я никого не разводил. И не подавлял. Нам действительно говорили, что любые решения можно и нужно проталкивать силовыми методами. Но мы этого не сделали. Все было совсем иначе, в ход пошли иные, прозрачные принципы взаимодействия. Мы долго и плодотворно работали вместе, и представители банков поняли, что изменения в законодательство предлагаются регулятором в их же интересах. В то время между банками и представителями банковского надзора возникли, я бы сказал, доверительные отношения. Поскольку банкиры поняли: Нацбанк предлагает ровно те меры, которые соответствуют интересам банковского сообщества. Кроме того, благодаря тому что Национальный банк получил реальную независимость, мы, когда возникала необходимость, защищали банки второго уровня от властей, и это они тоже помнили.
Таким образом, именно опираясь на новый закон «О Национальном банке Республики Казахстан», принятый 30 марта 1995 года, НБК как уполномоченный орган банковского надзора начал осуществлять (уже описанную чуть раньше) реструктуризацию банковской системы. Каковы ее самые главные, на мой взгляд, особенности? Она была проведена:
– без оглядки на Москву и российских экспертов;
– с опорой на международные стандарты или на лучшую международную практику;
– в процессе ее подготовки возник (очень ценный!) дух диалога между департаментом банковского надзора и банками.
Два последних пункта особенно важны.
В 1995 году законы были приняты. Никто не ожидал, что после их появления все мгновенно изменится к лучшему. Но законодательная база для позитивных изменений появилась. Затем, в начале января 1996 года, председатель Правления Национального банка РК Даулет Сембаев указом президента был освобожден от занимаемой должности – в связи с тем, что достиг пенсионного возраста. На пост назначили Жандосова. А я в связи с кадровыми изменениями написал заявление об уходе. С моей точки зрения, все случившееся в первую очередь противоречило принципам независимости Национального банка как такового. Если председателя меняют каждые два года, то о независимости Центрального банка говорить не приходится.
Отчего случилось так, что в отставку был отправлен человек, успешно (как минимум) руководивший Национальным банком в не самые простые годы, сумевший корректно и эффективно провести ряд необходимых реформ, но притом еще далеко не завершивший весь комплекс работ по строительству национальной банковской системы?
Отчасти решение об отставке Сембаева было как раз частью платы за реформы в банковском секторе – как любые реформы, они нравились не всем, имело место сопротивление. Кроме того, Сембаев как человек лично очень порядочный многим отказывал – всегда ведь бывают ситуации, когда чиновника такого ранга просят о личном одолжении.
Я сам был свидетелем ряда таких эпизодов. Сембаев очень открытый человек. По крайней мере, для нас, своих замов, он всегда держал двери кабинета открытыми: мы входили к нему попросту, без предупреждения и даже без стука. И лично я этим подчас злоупотреблял: после очередного раунда боев, нуждаясь в понимании и поддержке, приходил просто так, без конкретного делового повода – пообщаться и попить чаю. И вот однажды, когда я так сижу, ему звонит весьма высокопоставленный чиновник и излагает свою просьбу – а просьба, натурально, «левая». Сембаев долго, терпеливо и очень мотивированно (он отличный спикер) объясняет этому человеку, почему его просьбу выполнять нельзя и не следует.
Чиновник ему в ответ говорит:
– Зря ты, Даулет, так себя ведешь и мне отказываешь. Ведь в свое время, когда решался вопрос о том, назначать ли тебя председателем Нацбанка, именно я тебя сильно рекомендовал на эту должность. Так что я сыграл в твоей судьбе большую роль.
Тут Сембаев багровеет от злости, и я слышу незабываемую фразу:
– Если в моей судьбе большую роль играл ты, то хотел бы я обойтись с такой судьбой чисто по-мужски, хотя и не вполне традиционным способом. (Это, понятно, мягкий подстрочник, поскольку в незамутненной авторской редакции реплику привести затруднительно. – Г. М.).
Вот так Сембаев нажил себе очередного врага. А в целом врагов набралось много. (Я-то, конечно, после этого разговора стал уважать шефа еще больше.)
Сембаев, кстати, вообще мастер убедительного слова. Как-то раз в мажилисе он держал ответ перед строгими парламентариями за очередное новаторство Национального банка. Разговор зашел уже совсем всерьез, и один из депутатов в разговоре принялся сильно кричать. Кричит-кричит, все никак не перестанет. Тогда Сембаев сказал очередную историческую фразу:
– Перестаньте на меня воздействовать оральным методом.
Все дико заржали, и обстановка разрядилась. Председатель, однако, застучал карандашиком и предупредил, что применять непарламентские выражения не нужно. На что Сембаев невозмутимо ответил:
– Ну, я человек нерусский, мог в лексике немного ошибиться.
Так вот, Сембаев не был склонен рассматривать «левые» просьбы с пониманием и заворачивал их невзирая на лица. А ведь Казахстан плюс ко всему – азиатская страна. Понятно, что когда человек часто отказывает, против него скапливается раздражение. В том числе и у влиятельных людей. Это было достаточно очевидно. Президента же персональные недоброжелатели Сембаева, думаю, убедили доводами такого толка, что-де Сембаев человек уже в возрасте, а надо двигать молодежь, тем более Жандосов уже вполне дозрел до должности председателя ЦБ.
Я не был согласен с этими доводами. Кроме того, нашу команду – ту, которая существовала на тот момент, – создал именно Сембаев. Команда была хорошая и боеспособная, но строилась и не вокруг меня, и не вокруг Жандосова. Теперь иерархия в ней менялась. К Жандосову зачем бы я пошел заместителем?
Вот я и подал заявление об уходе. Но Сембаев сам попросил меня этот документ забрать.
Вообще говоря, это было не первое мое заявление об уходе. Первый раз подобная ситуация возникла, когда летом 1995 года через правление Нацбанка прошло несколько решений, принятых, скажем так, в пользу крупных банков. С моей точки зрения, эти решения не просто были нерыночными, но они нарушали баланс рыночных сил в банковском сегменте, шли во вред рынку. По этой причине я очень резко против них возражал, причем официально, на правлении. Но лоббировавшие банки пользовались определенной политической поддержкой, так что мое сопротивление не имело большого эффекта. Отвечать за банковский надзор в условиях, когда все банки равноправны, но некоторые гораздо равноправнее других, – это такое занятие… Как мягче-то сказать? Занятие для человека, который желает одного: быть удобным в употреблении для вышестоящих. Думать при этом еще и о грамотном, профессиональном ведении банковского надзора – нет, не получается.
А что делают, если против лома не находят приема? Таким образом, я написал тогда первое заявление об уходе. Но Сембаев эту бумагу президенту долго не отдавал и объяснил, почему. «Не порти мне юбилей. Вот я отпраздную свое 60-летие, а потом меня все равно уволят», – сказал он, мудрый. (Кстати, в августе 2005 года Сембаеву исполнилось 70 лет, он бодр, замечательно трудоспособен и продолжает работать в сфере финансов, дай Бог ему здоровья.) Мое заявление он отдал президенту только в сентябре, а на прием к самому главе государства я попал уже в начале октября. Президент поинтересовался причинами, я их объяснил. После чего Нурсултан Абишевич сказал, что никуда уходить не надо. Правильнее будет организовать одну встречу и все расставить по местам.
Вскоре после этого разговора президент собрал у себя руководителей крупных банков, топ-менеджмент Национального банка, представителей правительства. И сказал: «Посыл у меня для вас простой – все должны руководствоваться законом. И представители крупных банков, и бизнес, и, кстати, мои собственные родственники. Вот сидит человек, отвечающий за банковский надзор (тут он указующим перстом обозначил меня – Г. М.). Поставьте ему кремлевскую связь – теперь, если обнаружатся недостатки, он мне сам будет звонить. А я буду его лично поддерживать при наведении порядка в области надзора».
На следующий день ко мне пришли представители одного из этих крупных банков и сказали, что уважают меня и больше не будут пытаться проводить «левые» решения. То, что президент лично вмешался и оказал мне поддержку, конечно, понравилось не всем. В том числе это не пришлось по вкусу тем топ-менеджерам Национального банка, которые оказывали поддержку упомянутым коммерческим банкам. (Не буду называть имен, поскольку не в них дело!)
Такая вот была история, но в тот раз я не уволился. И, как уже сказано, второй раз заявление об уходе написал по поводу отставки Сембаева. Но тут он прямо попросил меня это заявление забрать. Сказал, что, во-первых, большого эффекта это иметь не будет как проявление чисто личной солидарности в польском духе («Солидарность» тогда была очень на слуху). И, во-вторых, все равно работы много и надо ж ее доделывать, а после подачи заявления нормальный рабочий процесс перейдет в ненужный режим разборок.
Я не мог не считаться с просьбой человека, которого глубоко уважаю. Мы договорились с Жандосовым (как с председателем ЦБ), что я в любом случае буду работать на прежнем месте до конца года, чтобы мой уход не был прямо связан с отставкой Сембаева. А уж потом уволюсь.
Но получилось не так.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 7
Из статьи Даулета Сембаева «Мы прошли уникальный путь реформ» [6]
– Даулет Хамитович, вы были первым председателем Национального Банка РК. Более того, насколько известно, именно вы убедили президента создать независимый центральный банк в классическом понимании этого слова. Почему вы считали, что это нужно?
– Нацбанк в первые годы суверенитета подчинялся Президиуму Верховного Совета. И этот президиум (а в нем было человек 15, далеких от понимания макроэкономических процессов) принимал решения без согласования с правительством. Например, решал обязать председателя Нацбанка выдать кредит сельскому хозяйству на таких-то условиях.
Когда меня в декабре 1993 года назначили председателем Национального банка, то тогдашний премьер Терещенко ввел меня в правительство, т. е. Нацбанк как бы оставался в его подчинении. А у правительства, как известно, всегда есть какие-то денежные проблемы, и если Национальный банк входит в правительство, то он должен выполнять его решения. Но представьте, что будет с финансами в стране, если правительство начнет часто меняться? В Италии, например, был период, когда в год менялось по три правительства! В то же время статус классического национального банка подразумевает независимость и стабильность, иначе финансовую систему страны будет лихорадить.
Нацбанк должен работать с правительством в вопросах денежно—кредитной политики и быть подотчетным президенту страны. Кроме того, он не может решать бюджетные проблемы по приказу правительства.
– Латать дыры бюджета.
– Да, поэтому независимый Нацбанк мог поставить вопрос о том, что к концу 1995 года следует прекратить кредитовать дефицит бюджета. Ведь до этого правительство брало крупные займы на покрытие этого дефицита, а недостаток покрывался Нацбанком. Но внутри страны уже появлялись деньги, и Минфин заставили через выпуск ГКО заимствовать на внутреннем финансовом рынке. Если бы Национальный банк оставался в составе правительства, такое решение никогда не дали бы принять. Я думаю, даже те, кто поначалу был не согласен с тем, чтобы Нацбанк получил независимость, в конце концов, признали, что в становлении банковской системы, в стабильности казахстанского тенге, в возможности влиять на денежно-кредитную политику государства, на инфляцию и формирование золотовалютного резерва, независимость Центрального банка сыграла решающую роль. С первого дня эта идея была поддержана президентом страны, более того, он пресекал всякое вмешательство в деятельность Национального банка, оказывал поддержку, и это позволило нам построить сегодняшнюю банковскую систему.
Независимость Нацбанка – не самоцель. Для реализации антикризисных программ необходимо было в сжатые сроки подавить гиперинфляцию и добиться стабильности тенге. Кредитование дефицита бюджета осуществляется за счет печатного станка. Но это бьет дополнительной инфляцией по населению, и в первую очередь по тем же пенсионерам, по лицам с фиксированными доходами. А если мы придерживаемся стратегии по выходу из кризиса, делать этого категорически нельзя.
Монетарная политика действительно была жесткой, но другого пути просто не было.
В результате уже через два-три года, в 1995 году, годовую инфляцию удалось снизить до 56 %. А в следующем – до 18 %. Я сейчас уже даже не понимаю, как мы жили, когда инфляция была 2600 % в год.
– То есть вам приходилось буквально воевать с правительством, отстаивая свои позиции.
– Когда я шел в Нацбанк, мне было сказано: друзей у тебя не прибавится. И эти предсказания, к сожалению, оправдались. Более того, меня даже обвиняли в том, что я якобы создал государство в государстве. Хотя в душе все понимали, что другого способа сделать национальную валюту достойной у Национального банка не было.
– Вы воспитали целую команду банкиров новой формации: достаточно назвать имена Григория Марченко, Ураза Жандосова и Кадыржана Дамитова.
– Это слишком громко сказано, их воспитала жизнь. Эти люди уже были сложившимися специалистами новой формации с широким макроэкономическим мышлением. Я всегда считал, что на них можно опереться, они способны работать, как говорится, за идею, ведь в то время зарплата в Нацбанке была невысокой. Но они не поддались искушениям.
Я начал работать с ними (со всеми тремя) с 1991 года. Тогда Григорий Марченко был помощником у вице-президента Ерика Асанбаева, я его буквально выпросил. Ураз Жандосов пришел в Нацбанк из Высшего экономического совета, его я знал по совместной работе. Кадыржан Дамитов до прихода в Нацбанк работал в «Алембанке» и был одним из немногих банкиров, имевших опыт совершения валютных операций. Тогда это было очень важно, потому что Нацбанк имел золотовалютный резерв в сумме 800 млн долларов. Стояла задача управлять им, размещать в доходные инструменты, причем безрисковые, работать с крупными частными банками либо с национальными банками других государств. Этим критериям Кадыржан Дамитов соответствовал. Позже в Нацбанк пришел Уразалы Ержанов, за ним Абен Бектасов.
Я считаю, у нас удачно подобралась команда, и мы дружно работали. Надо было в кратчайший срок создать нормальную банковскую систему и как можно быстрее перевести деятельность наших банков на Базельские стандарты. Это была стратегическая задача, без которой сегодняшней банковской системы просто не существовало бы.
После меня Нацбанк возглавил Ураз Жандосов, потом Кадыржан Дамитов, сейчас его возглавляет Григорий Марченко. Мои заместители на этом закончились, и теперь, если придет в руководство новый человек, он будет уже не из первой команды.
– Какими качествами, на ваш взгляд, должен обладать банкир?
– В первую очередь он должен быть патриотом, честно служить государству, быть квалифицированным специалистом. Честность, чувство патриотизма, осознание того, что ты что-то можешь сделать для своей страны – необходимые качества для специалиста Национального банка.
Кроме того, банкир должен быть предельно жестким. Ведь решить с помощью Нацбанка свои проблемы хотели бы многие, но председатель Нацбанка должен уметь просчитывать свои действия на будущее, видеть, как это может отразиться на экономике страны, на ее финансах. Поэтому, я думаю, Григорию Марченко сейчас нелегко, на него наверняка давят экспортеры.
– У нас был период, когда в стране появилось огромное количество коммерческих банков, и Национальный банк стал их безжалостно закрывать. Тогда поговаривали, что оставляют только те банки, которые были созданы под определенные личности, а конкурентов просто убирают. Тогда против Нацбанка выступила даже Ассоциация банков Казахстана.
– Мы закрыли только те банки, которые не выполняли свои банковские функции. Ведь в первые годы независимости все бывшие министерства страны открыли у себя банки, и там крутились бюджетные деньги, но доходами при этом пользовались частные лица. А по идее бюджетные деньги вообще не должны попадать в банки второго уровня.
Были банки, которые имели выход через покровителей на Национальный банк, получая там кредиты. И если кредитная ставка составляла 300 %, то при инфляции в 1200 % они получали четырехкратную прибыль! Поэтому подобные банки работали на дальнейшее разграбление страны.
Мы поставили условие: каждый банк должен соответствовать требованиям регулятора. Кто не соответствовал этим требованиям, лишался лицензии. Исходя из положений Базельского соглашения, мы поэтапно поднимали размер уставного капитала. Поэтому, чтобы выжить, предлагали некоторым небольшим банкам объединиться. То есть действия Нацбанка никак нельзя рассматривать как борьбу с частными банками.
Что касается Ассоциации банков, то она отстаивала цеховые интересы.
– А скандал с «Крамдс-банком»? Утверждали, что это пример нечестной игры Нацбанка, что он закрыл процветающий банк.
– «Крамдс-банк» не был процветающим. У него получился большой разрыв между привлечением средств и их размещением. В свое время мы предупреждали банкиров, что резко уменьшим инфляцию, и когда она в 1995 году с 1260 % упала до 56 %, то, естественно, упали и процентные ставки. Но «Крамдс» к этому оказался не готов. Это было одной из его ошибок.
На большой инфляции он заработал большую прибыль и считал, что такая инфляция сохранится. Под будущую прибыль банк начал строить для себя во многих городах Казахстана шикарные офисы, поэтому создавалось впечатление, что он богат. В какой-то момент он не смог выполнять свои обязательства. А такой банк считается банкротом. Но мы сделали все, чтобы с населением «Крамдс-банк» рассчитался.
8. ПЕНСИОННАЯ РЕФОРМАОжидая перемен в трудовой деятельности, я решил на всякий случай реализовать свое конституционное право на оплачиваемый отдых. Поскольку за два года работы в Национальном банке в отпуске не был. Отдых принес мне немного позабытые, но приятные ощущения расслабленности и обилия свободного времени. А расслабляться как раз не следовало. Потому что в правительстве тем временем (июнь 1996 года) рассматривался вопрос о внесении изменений в пенсионное законодательство.
После развала Советского Союза и выхода нашей республики из рублевой зоны в Казахстане начались проблемы в области пенсионного обеспечения. Они были обусловлены общей экономической ситуацией (высокой инфляцией, падением объемов ВВП, бюджетным дефицитом и тому подобное) и выражались в росте задолженности государства по пенсионным выплатам, а также уменьшении доли государственного финансирования пенсионного обеспечения. В рамках обсуждения путей выхода возникали различные идеи. Одна из них – повышение возраста выхода на пенсию, о чем договорились как раз тогда.
...
Для справки. Эта мера была поэтапно внедрена в течение шести лет, с 1997 по 2002 год. Так что в настоящее время в Казахстане возраст выхода на пенсию – 63 года для мужчин и 58 лет для женщин. Многие думают, что это произошло в 1997 году в рамках проведения пенсионной реформы. Однако на самом деле два эти мероприятия – повышение планки пенсионного возраста и пенсионная реформа – напрямую связаны не были.
У парламента тогда, в 1996 году, не было желания поддерживать инициативу с повышением возраста выхода на пенсию, что абсолютно понятно. Электорату редко нравятся законодательные инициативы, ущемляющие его интересы. Дискуссии по этому поводу были настолько острыми, что даже ставился на голосование вопрос о вотуме доверия правительству. Представители Национального банка в качестве компенсации за повышение пенсионного возраста обещали тогда законодателям, что в стране будут созданы добровольные пенсионные фонды. Но депутатов это не убедило. Тогда еще никто не знал, как, собственно, работают такого рода системы. Кто-то из народных избранников сказал, что пенсионные фонды – это «левые» структуры, доверия к ним у населения не возникнет.
Тогда Жандосов как председатель Национального банка пообещал, что надзор за добровольными пенсионными фондами будет поручен НБК. Может, это и не самый веский довод, но в тот момент часть депутатов он убедил. В результате решение повышать пенсионный возраст прошло через парламент в составе единого пакета поправок и было принято. А к сфере обязанностей департамента надзора Национального банка прибавились добровольные пенсионные фонды. А главой департамента надзора являлся на тот момент я.
Новость я узнал уже постфактум, когда вернулся из отпуска. Отношение мое к ней было самым негативным, но что толку. Во-первых, на нас ложилась дополнительная нагрузка (при том, что увеличить под нее штат никто не обещал). Во-вторых, пенсионные сюжеты всегда привлекают повышенное внимание и начальства, и населения, и СМИ, и в силу этого приносят не просто лишние головные боли, а еще и дополнительные риски. Однако решение уже было принято, оно явилось, по сути, политическим компромиссом, обсуждать его смысла не имело – так что Национальный банк начал заниматься вопросами добровольных пенсионных фондов.
На первом этапе подготовки к их запуску НБК получил всего одну заявку на создание пенсионного фонда. Причем группа товарищей, от которых она поступила, вызывала сильные сомнения в смысле их способности к ответственному ведению бизнеса. (И немного позже регулятор поступил с ними в соответствии с их деловой репутацией и стилем работы.)
Если погрузиться в историю вопроса, то степень ответственности деловых структур за свои действия первые десять лет постсоветского существования была весьма переменчива. Начиная с 1994 года многие граждане Казахстана получили негативный опыт участия в схемах типа той, что строила в России славная компания «МММ». Схема работала очень просто: человеку, имеющему деньги, предлагалось передать их в управление какой-нибудь частной финансовой структуре, которая обычно имела звучное название и обещала высокую прибыль. Обещания, как правило, ничем реально не обеспечивались. У нас таких собственных национальных игроков было свыше пятидесяти (самый знаменитый – «Смагулов и К»). Они называли себя трастовыми, хотя ровным счетом ничего трастового в них не было – просто организаторам, видимо, нравился солидный, очень финансовый термин. Эти компании простодушно хотели заниматься привлечением денег населения, просто по той причине, что нуждались в средствах. Во что они инвестировали, было непонятно (часто даже им самим), конец их всех был достаточно очевиден.
Но, как я уже сказал, Нацбанк поступил со всеми подобными структурами подобающим образом: в 1995 году мы всем этим трастовым фондам перекрыли кислород, введя процедуру обязательного лицензирования. Порядок был традиционный и хорошо известный: если конкретная структура хотела получить лицензию на определенный вид финансовой деятельности, то должна была подготовить пакет документов, определенный законом, а затем передавала документы в регулирующий орган и просила выдать лицензию. Таким образом, тем гражданам, которые хотели насобирать денег на рынке накоплений населения и потом забыть их вернуть, НБК лицензию не выдавал.
Тем не менее мы продолжали заниматься пенсионной реформой, создали рабочую группу. Тогда в Национальном банке работала по линии Азиатского банка развития группа консультантов, которая официально занималась оказанием помощи небанковским финансовым учреждениям. Прямого отношения к пенсионным фондам они не имели. Но мы побеспокоили коллег не по службе, а по дружбе – сказали, что перед республикой стоят задачи по развитию добровольных накопительных пенсионных фондов и попросили найти материалы по теме.
Сегодня наши методологические затруднения, возможно, могут показаться наивными: надо же, искали, что почитать о различных типах пенсионных систем! Но не забудем: это все-таки был 1996 год. В Казахстане тогда об этих материях мало знали даже экономисты. Не говоря уж о населении. Спасибо коллегам из Азиатского банка развития – нужные материалы нашлись. Хорошую основу для размышлений дала знаменитая книга «Как избежать кризиса пожилого возраста: политика защиты людей пожилого возраста» (Averting the Old Age Crisis: Policies to Protect the Old and Promote Growth), изданная в 1994 году Всемирным банком. В дополнение к этому один из консультантов АБР Дмитрий Померлиано достал для нас несколько статей Димитри Виттаса, очень хорошего специалиста по вопросам пенсионной реформы, работавшего одно время как раз в структуре Всемирного банка. Я проработал эти труды. Выводы из них следовали однозначные, а именно: старая пенсионная система, придуманная Бисмарком (так называемая солидарная), в долгосрочном плане по целому ряду причин недееспособна – и нужно двигаться к накопительной системе.
Солидарная система работает так: из отчислений людей, которые работают в настоящее время, финансируются пенсии пенсионеров. А когда выходит на пенсию следующее поколение, то ему в свою очередь, начинают отчислять деньги работающие люди. Такая система действовала, в частности, в Советском Союзе. Это своего рода «пирамида», и, пока количество работающих людей больше, чем количество пенсионеров (иными словами, пока рождаемость достаточно высока), у такой системы есть шанс показывать нормальные результаты!. Но к середине 90-х и демографическая, и финансовая ситуация кардинально изменилась. От солидарной системы, по логике вещей, приходилось отказаться. А значит, следовало рассмотреть в качестве альтернативного варианта механизм действия накопительной системы.
Накопительная система устроена принципиально иначе. Она основана на индивидуальных пенсионных сбережениях: человек сам накапливает для себя будущую пенсию путем отчисления на собственный индивидуальный пенсионный счет определенного процента от своих заработков. Плюс к тому накопленные средства инвестируются весь период накопления, принося инвестиционный доход и увеличивая тем самым накопленную сумму. Государство в такой схеме сохраняет за собой только регулирующие функции: оно обеспечивает защиту пенсионных сбережений и гарантирует пенсионные выплаты на определенном минимальном уровне.
Теоретическим базисом накопительной пенсионной системы являются идеи Милтона Фридмана – максимальное сокращение роли государства в процессе финансирования пенсии при сохранении жесткого государственного контроля над управлением пенсионными активами.
Строго говоря, нельзя считать, что накопительную модель мы выбрали путем свободного и независимого экспертного сравнения различных систем. Реально выбора не было. Объективно наша солидарная система, как уже сказано, обанкротилась: поэтому и пришлось создавать накопительную. Этот шаг можно назвать вынужденным. Но в результате все получилось удачно.
Я сделал первый вариант предложений по реформированию системы пенсионного обеспечения. В частности, там имелся вот какой принципиальный момент. Накопительные пенсионные системы существуют во многих странах, но зачастую они действуют как добровольные, параллельно с солидарными схемами. Мне представлялось очевидным, что у нас развитие системы добровольных накопительных фондов результатов не даст: в условиях Казахстана накопительная система должна быть обязательной.
Это предложение было принято. В целом основой казахстанской пенсионной реформы стала чилийская модель пенсионного обеспечения, предполагающая именно обязательное отчисление пенсионных взносов и накопление этих индивидуальных отчислений, которые впоследствии становятся источником пенсионных выплат. Постфактум казахстанскую пенсионную реформу часто называли потом «племянницей чилийской пенсионной реформы».
Вообще, создание накопительной пенсионной системы можно без натяжек считать центром всех финансовых реформ. Развитие многих сегментов финансового рынка (например, ипотечного) без наличия долгосрочных сбережений затруднительно. А возникают «длинные» деньги именно в пенсионной системе (и также в страховом секторе).
Я предполагал, что запуск системы накопительного обеспечения приведет к еще одному важному результату – даст толчок развитию фондового рынка: ведь пенсионные активы должны инвестироваться в определенные инструменты. Кроме того, появлялась возможность сократить дефицит бюджета: подразумевалось, что не менее 50 % пенсионных активов должно инвестироваться в государственные ценные бумаги.
Таким образом, стратегия пенсионной реформы должна была включать в себя три составные части:
– создание обязательных пенсионных фондов и переход от солидарной пенсионной системы к накопительной;
– инвестирование средств НПФ, главным образом, в государственные ценные бумаги;
– приватизацию части предприятий реального сектора экономики и вывод их акций на рынок ценных бумаг.
Хорошо помню, что текст концепции пенсионной реформы я набирал еще в программе LEXICON: в WORD мы перешли чуть ли не год спустя. Эти три странички, собственноручно мною набитые в допотопной текстовой программе, сохранились и лежат где-то у меня дома. Когда придет время, отдам их в музей.
Затем настала пора коллективного обсуждения. В целом наши «мозговые штурмы» постепенно выработались в типовую процедуру. Мы вчетвером (Сембаев, Дамитов, Жандосов, я) садились в кабинете Сембаева. Я набивал в компьютере «болванку», которую затем коллектив начинал обсуждать. Я довольно часто «генерил идеи», Жандосов как типичный «скорпион» очень въедливо их критиковал, за что Валентин Константинович Назаров в свое время частенько называл его садистом. (С критикой вообще всегда получалось отлично – она была обильной и от души.) А Сембаев как человек мудрый и с богатым жизненным опытом всегда мог сказать, что пойдет, что не пойдет, где мы предлагаем излишне радикальные меры, и так далее. Наше сотрудничество потому, пожалуй, и получалось эффективным, что мы были совсем разными.
Вообще важно, чтобы люди в команде были разными, в том числе и по возрасту, и по жизненному опыту. Одинаковые люди мыслят одинаково, во всем друг с другом соглашаются и поэтому, вырабатывая определенные решения, склонны считать их оптимальными. Возникает эффект, который англичане называют «Group think». Но на стадии воплощения последствий этих коллективных «дум» в жизнь выясняется, что население страны мыслит по-другому и не очень готово поддерживать предлагаемые решения. А мнение граждан страны приходится учитывать!
Словом, мы разработали концепцию пенсионной реформы. Затем Жандосов как председатель Национального банка показал проект президенту. Президент в целом идею одобрил, но позвал меня уточнить детали. После этого мы начали готовить концепцию накопительной пенсионной системы уже в рамках правительственной рабочей группы, в которую теперь входили представители не только НБК, но и других ведомств.
Любая пенсионная реформа требует, во-первых, политической воли, а во-вторых, участия как минимум министерства финансов. Потому что бесплатных пенсионных реформ не бывает. И не может быть в принципе. Допустим, вначале работает солидарная пенсионная система, и все работающие платят в нее отчисления. Потом запускается накопительная система, и люди начинают перечислять взносы уже в частные пенсионные фонды. Тем самым государственная система пенсионные отчисления получать перестает, в ней возникает дефицит и с каждым годом он, естественно, увеличивается. А закрывать его приходится деньгами министерства финансов – других источников по определению не существует. Конечно, частично проблему дефицита можно решать за счет заимствований (и в проект реформы мы закладывали эту возможность), частично использовать средства от приватизации, находить иные источники. Но «дырка» в бюджете солидарной системы все равно останется. У нас, скажем, она составляет примерно 500 млн долларов в год – сумма для Казахстана достаточно большая.
По этой причине министерство финансов каждый год должно направлять определенные средства на то, чтобы расплатиться с долгами солидарной пенсионной системы. Так что можно написать замечательную, даже гениальную программу пенсионной реформы, но без участия в ней правительства в целом и министерства финансов, в частности, такое творчество теряет всякий смысл.
После обсуждений и согласований начались организационные мероприятия. Под пенсионную реформу в структуре исполнительной власти республики были произведены определенные кадровые изменения: в частности, объединили министерство труда и министерство социальной защиты. В марте 1997 года концепция реформирования национальной системы пенсионного обеспечения была одобрена в правительстве. В мае проект закона «О пенсионном обеспечении в Республике Казахстан» был внесен на обсуждение в парламент. На этом этапе президент снова сильно помог нашей команде, потому что объявил законопроект срочным. Но у парламента все равно оставался всего месяц на то, чтобы принять или отвергнуть документ. Потом начинались летние вакации, и дело могло отложиться на осень. А с осени перейти, как это бывает, на зиму, а там бы возникли новые непредвиденные препятствия: в общем, перед нами замаячил цейтнот.
Поскольку месяц – это нереально короткий срок для прохождения законопроекта через парламент.
К тому времени по пенсионной линии уже накопились большие долги: летом 1996 года пенсии повысили, и государственный бюджет не справлялся с их выплатами. Правительство сумело довести до сведения парламента идею, что если законопроект по пенсионной реформе будет законодательной властью принят, то текущую задолженность по пенсиям закроют из бюджета. А если проект «прокатят», то долги не только не исчезнут, но будут накапливаться дальше. И нести за это политическую ответственность перед избирателями придется парламентариям текущего созыва.
В июне того же года закон о пенсионном обеспечении был принят парламентом страны, президент подписал его 1 июля, и парламент ушел на каникулы. С законопроектом успели поработать обе палаты – и мажилис, и сенат внесли в него довольно много изменений, но суть документа они не затронули. Мы полностью выдержали график. И с начала 1998 года республика приступила к строительству новой пенсионной системы.
Вкратце выглядит новая система так.
В Казахстане каждый гражданин трудоспособного возраста участвует в формировании своих пенсионных накоплений в обязательном порядке. Существуют расчеты, сделанные давным-давно: для того чтобы человек мог накопить в накопительной пенсионной системе деньги, достаточные для обеспечения собственной старости, он/она должны отчислять минимум 8 % от своей зарплаты. У нас в Казахстане норма обязательных отчислений составляет 10 %, и эта цифра, по моему убеждению, оптимальна.
Накопительные средства формируются из отчислений граждан плюс доход от инвестирования этих отчислений, а также из добровольных взносов (как работников, так и работодателей). О какой добровольности здесь речь? Существуют так называемые представители опасных профессий (и другие категории людей), которые хотели бы выходить на пенсию не по достижении пенсионного возраста, а раньше. Пожалуйста. Но для этого им следует добровольно отчислять суммы дополнительно к обязательным 10 % пенсионных выплат, и, кроме того, работодатель тоже должен отчислять больше денег на их индивидуальные пенсионные счета. То есть такому работнику правильно платить зарплату не 500 долларов, а, допустим, 450, но дополнительно ежемесячно отчислять «недоплаченные» 50 долларов в пенсионный фонд. Тогда этот человек сможет уйти на пенсию досрочно. Но при этом за счет совокупных выплат добровольных и обязательных взносов он будет получать примерно те же деньги, как если бы доработал до пенсионного возраста.
Накапливанием и инвестированием пенсионных средств занимаются специальные институты.
На Западе создавать пенсионные фонды теоретически могут и банки, и страховые компании, и другие финансовые институты. Когда готовилась наша реформа, мы сознательно пошли на создание пенсионных фондов, НПФ, именно как автономных учреждений: именно по той причине, что доверие к существовавшим финансовым структурам было подорвано. Причем функции фондов разделили на две части: аккумулирует деньги пенсионный фонд, а инвестирует пенсионные активы управляющая компания, КУПА. НПФ и КУПА – это два разных юридических лица. Такая конструкция сделана именно для того, чтобы обеспечить клиентов пенсионных фондов еще одной степенью защиты. Потом был введен более компромиссный вариант: если фонд достаточно капитализирован, то получает возможность управлять активами самостоятельно. То есть функции НПФ и КУПА объединяются. (Кстати, лицензию на управление пенсионными активами практически первым в республике получил пенсионный фонд Народного сберегательного банка).
Благодаря такой схеме управления у нас есть маленькие НПФ, но нет «мертвых». Выбрана модель, обеспечивающая невозможность недееспособности пенсионных фондов: система строится на обязательности отчислений, обеспечен жесткий контроль эффективности. В Чили мы позаимствовали правило: если доходность пенсионного фонда меньше, чем среднерыночная минус 2 %, то его или следует докапитализировать, или надзор вправе применить к нему какие-либо санкции. А если фонд маленький, но все-таки собирает свои маленькие деньги, то может отдать их КУПА, которая инвестирует эти деньги совместно с деньгами других НПФ.
Технически пенсионная система состоит из нескольких звеньев: нужно собирать пенсионные взносы, распределять их по счетам и (по достижении вкладчиками пенсионного возраста) выплачивать. Таким образом, реформа привела к появлению новых участников финансового рынка: накопительных пенсионных фондов, компаний, осуществляющих инвестиционное управление пенсионными активами, и банков-кастодианов, которые деньги выплачивают, а также контролируют выполнение КУПА требований закона. Кроме того, в пенсионной системе участвует также государство, ну и собственно работник.
Основной принцип нашей накопительной пенсионной системы – государственное регулирование. Со стороны государства установлены прямые государственные гарантии для обеспечения минимальной пенсии и обеспечены права наследования этих накоплений. Надзор за соблюдением установленных правил обеспечивает в настоящий момент Агентство по финансовому надзору (о нем речь впереди). А у граждан есть право самостоятельно выбирать пенсионный фонд, который сможет наилучшим образом распорядиться накопительной частью их пенсии. В Казахстане действует правило: один вкладчик – один фонд, то есть перечислять пенсионные взносы можно только в один НПФ. Но закон разрешает дважды в год переходить из фонда в фонд.
Все пенсионные фонды Казахстана должны были стать частными. Но население, напуганное многочисленными случаями потери денег (трастовые компании хорошо поработали!), высказалось против такого подхода. Тогда было принято политическое решение: наряду с частными появился Государственный накопительный пенсионный фонд (ГНПФ). Подразумевалось, что с развитием пенсионной системы и становлением частных фондов рыночная доля государственного фонда сократится и с течением времени он будет приватизирован. И действительно, рыночная доля ГНПФ неуклонно сокращается.
...
Для справки. По состоянию на 01.01.2007 года на казахстанском рынке пенсионных услуг действовало 14 накопительных пенсионных фондов и 10 компаний, осуществляющих управление пенсионными активами. Количество индивидуальных пенсионных счетов в накопительных пенсионных фондах существенно превысило 7 миллионов. Это почти 90 % экономически активного населения республики. Но состоявшиеся пенсионеры по-прежнему обеспечиваются пенсионными выплатами на солидарной основе.
Структура инвестирования казахстанских НПФ прописана достаточно жестко. За период 2003–2005 годов годовая средняя доходность ряда НПФ составляла около 10 % годовых. Естественно, говорить о сверхдоходности здесь не приходится, поскольку фонды вкладываются в диверсифицированный портфель. Но в целом они обеспечивают уровень доходности выше, чем по банковским депозитам. В принципе так и должно быть, поскольку депозит бывает, в том числе, краткосрочным, а пенсионные вложения – это по определению только длинные деньги.
В 2006 году начал достаточно динамично развиваться наш рынок ценных бумаг. Если этот позитивный тренд продолжится, и доля средств пенсионных фондов, вложенных в акции, будет расти, то и доходности у них тоже будут расти.
Правила инвестирования пенсионных фондов обсуждаются регулярно. Пенсионные фонды все время толкуют о том, что им надо разрешить вкладываться в компании не только с листингом «А» (требования к которым, по определению, достаточно жесткие), но и листингом «Б». Регулятор на такие просьбы, как правило, реагирует отрицательно. С моей личной точки зрения, оно и правильно: пенсионные фонды не должны гоняться за доходностью. Самая главная их задача – обеспечить сохранность пенсионных сбережений.
Еще один существенный момент. Средства казахстанских НПФ облагаются налогами по так называемой схеме EET. В результате освобождаются от налогов сами пенсионные взносы, а также инвестиционный доход от них: налогами облагаются только выплаты из пенсионных фондов. Государство не должно увлекаться собиранием налогов в этой сфере. Излишнее налогообложение угнетает пенсионную систему, мешает приходу сюда частного бизнеса (который часто более эффективен, нежели государственные структуры) и, в конечном счете, создает проблемы самому государству. Примеры стран, подтверждающие эту мысль, хорошо известны. Особенно гражданам России.
Для людей, которые стали участниками пенсионной системы, налогообложение по схеме EET в долгосрочной перспективе обеспечивает вполне приличные накопления. У вкладчика, который участвовал в пенсионной схеме лет тридцать, то есть с самого начала своего трудового пути, при выходе на пенсию 90–95 % накопленных денег будет составлять как раз инвестиционный доход, а не сумма внесенных взносов.
Как говорил Эйнштейн, «сила сложного процента – это самая большая сила во Вселенной».
Казахстанское законодательство не только следит за тем, чтобы пенсионные фонды и управляющие компании соблюдали правила участия в пенсионной системе. Оно предъявляет жесткие требования также и к эмитентам, заинтересованным в привлечении пенсионных денег. Если казахстанский эмитент захочет привлечь пенсионные деньги, то ему, прежде всего, придется перейти на международные стандарты бухгалтерского учета, провести аудит по международным стандартам и войти в листинг «А» на фондовой бирже Казахстана. Высокие стандарты стимулируют улучшение корпоративного управления в компаниях реального сектора экономики. Первые три года после введения накопительной системы эмитенты старательно пытались пробить снижение листинговых требований. Национальный банк им так же старательно объяснял, что это исключено. Кончилось тем, что все эмитенты начали соответствовать требованиям регулирующих органов.
В 2007 году в листинге «А» Казахстанской фондовой биржи находилось 14 компаний и банков. Кроме того, резко пошел вверх рынок корпоративных облигаций: в 2007 году их в обращении находилось приблизительно на 600 млн долларов. Это составляло около 2,5 % от объема ВВП 2007 года, что совсем неплохо, – по этому показателю мы занимаем первое место на постсоветском пространстве.
В целом на примерно десятилетнем отрезке пенсионная реформа, проведенная в РК, уже продемонстрировала вполне бодрые результаты. В опубликованном в ноябре 2004 года отчете «Priorities For Financial Sector Reform: Selected Issues And Options» Всемирный банк прогнозировал рост пенсионных фондов Казахстана (на среднесрочную перспективу) в среднем на 0,9–1,0 млрд долларов в год. Совокупные пенсионные активы к 2012 году, по оценкам Всемирного банка, составят 8–9 млрд долларов. Однако фактические данные о темпах роста активов накопительных пенсионных фондов, опубликованные Агентством финансового надзора (об Агентстве и о том, как оно создавалось, у нас пойдет речь чуть позже), значительно превосходят прогнозы и Всемирного банка, и Международного валютного фонда.
По большому счету, сейчас отношение объема пенсионных накоплений к ВВП в Казахстане уже больше, чем в Испании и Франции. Хотя, конечно, это в определенной степени условно. Реально в западных странах гораздо больше значения имеют не накопления негосударственной пенсионной системы, а ресурсы солидарной системы. Поскольку именно из солидарной системы граждане этих государств пока получают существенно больше, чем наши граждане из обоих источников, вместе взятых. Но тем не менее возможен вывод: если совершать реформы правильно, то по каким-то параметрам можно обогнать и развитые страны.
...
Для справки. По состоянию на 1 января 2006 года в республике (по данным Агентства финансового надзора, АФН) функционировало 14 накопительных пенсионных фондов, инвестиционное управление пенсионными активами осуществляли 11 организаций (3 накопительных пенсионных фонда имели лицензию на самостоятельное управление). Количество индивидуальных пенсионных счетов на ту же дату составляло 7 613 369 единиц. Пенсионные накопления вкладчиков составили 648,6 млрд тенге. Доля «чистого» инвестиционного дохода в общей сумме пенсионных накоплений вкладчиков – 23,91 %. Вместе с тем средневзвешенный коэффициент номинального дохода пенсионных активов накопительных пенсионных фондов за период с июня 2003 года по июнь 2006 года составил 18,92 %. При этом накопленный уровень инфляции за указанный период составил 22,62 %.
Как я уже сказал, вначале все три реформы – пенсионная, рынка ценных бумаг и банковской системы – мыслились нами как взаимосвязанные. Реально банковская началась не намного раньше пенсионной. Поэтому у комплекса финансовых реформ получилось как бы два движителя: и банковский сектор, и пенсионный. Два драйвера вместо одного – это лучше. Однако можно ли считать, что пенсионная реформа реально стала центром комплекса структурных финансовых преобразований, как мы вначале собирались сделать?
Ход реформ все-таки не был равномерным. Банки получили выигрыш во времени. Не случайно поэтому, что пенсионные фонды у нас были учреждены опять же банками. Из пяти крупнейших пенсионных фондов в Казахстане банкам принадлежат четыре. В отличие от тех же Польши или Венгрии, где большинство крупных пенсионных фондов управляются страховыми компаниями. Страховая реформа началась в Казахстане еще позже, только в конце 2000 года, поэтому имеет место определенное запаздывание этого сегмента. Таким образом, опережающее развитие банковского сектора очевидно. И на нынешнем этапе неравномерность сказывается на общем результате.
О периоде работы над пенсионной реформой у меня остались самые хорошие воспоминания. Чтобы не нагружать водителей, почти все мы имели личные машины. Но один дежурный шофер все-таки оставался. И когда мы – Жандосов, Дамитов, я – часов в одиннадцать вечера начинали движение с работы к дому, то дружно смотрели на окна здания правительства. Если они не горели, то мы получали легкое извращенное удовольствие от сознания, что позже нас не работает никто. Такое бывало частенько. Значит, и удовольствия от жизни мы получали немало.
А реформа рынка ценных бумаг началась вскоре после проведения пенсионной реформы, в 97-м году.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 8
Из статьи А. Лившица «России пора догонять Казахстан… экономически» [7]
Порой выступаю на разных форумах. И других слушаю. Куда бы ни приехал – везде хвалят Казахстан. Дескать, обогнал Россию. Лет на пять.
Сосед действительно впереди. Экономика растет гораздо быстрее. Ежегодный привес – 10 %. А вот цены поднимаются медленнее. Казахи недовольны инфляцией. Считают слишком высокой. Но даже она в два раза ниже нашей.
Россия вышла на старт реальной реформы ЖКХ. Собирается его акционировать. Развести там конкуренцию. Повсеместно перейти на стопроцентную оплату услуг. Ищет деньги на компенсации малоимущим. Путь неблизкий и тернистый. Казахстан? Приближается к финишу. И, похоже, уже отмучился.
Пенсионная реформа. Наша задвинута в угол. До лучших времен. Когда финансами разживемся. О накопительной системе ничего не слышно. Деньгами пенсионеров распоряжаются госбанки.
Казахи тоже молчат. Но по другой причине: говорить не о чем. Накопительная система работает около семи лет. Ресурсы отданы частным компаниям. До 50 % разрешено вкладывать в бумаги местных эмитентов. Деньги, понятно, длинные. Подогревают фондовый рынок. Утоляют аппетиты инвесторов. Потому и рост такой симпатичный.
Российский ЦБ наконец-то усилил надзор. Смелее отбирает лицензии. Переводит банки на Международные стандарты финансовой отчетности. Процесс идет. Хотя и со скрипом.
Нацбанк Казахстана сделал все это пять лет назад. С максимальной жесткостью. До прополки было более двухсот банков. Выжил лишь каждый шестой. Остальные канули в небытие.
Зато Астана обрела современные кредитные учреждения. Половина – с иностранным участием. Настолько окрепли, что отправились в Россию. На заработки. Прицениваются к финансовым активам. Собираются покупать. Есть и система страхования вкладов. Действует с 1999 года. Наша пока только отстраивается…
Далек от идеализации соседа. Проблем у него достаточно. Страны разные. Но разрыв все же заметен. И он не сокращается. А ведь имеем популярного президента. Вертикаль власти. Сноровистый парламент. Исполнительное правительство. Кипу реформаторских программ. Да и бизнес на порядок мощнее. Чего, спрашивается, не хватает?
Мы хотели подобраться к Португалии. Затея привлекательная. Но сперва хорошо бы дотянуться до Казахстана. Причем не мешкая. Пока не обставила Украина. И все остальные.
Сейчас много говорят о будущем СНГ. Лидерстве России. Что, мол, должна вести за собой. Силой собственного примера… Кого хотим учить? А главное – чему?
9. ПРОГРАММА «ГОЛУБЫЕ ФИШКИ»Итак, реформа рынка ценных бумаг.
В ноябре 1996 года подготовка к переходу на новую пенсионную систему шла уже полным ходом. В это время меня пригласил к себе президент. И сказал:
– Григорий, ты в октябре приходил с идеей пенсионной реформы. Мы идею поддержали. Но значительная часть пенсионной реформы завязана, как ты сам хорошо знаешь, на фондовый рынок. А в каком он у нас сейчас состоянии, ты опять же осведомлен. Так вот, появилась идея назначить тебя председателем Комиссии по рынку ценных бумаг. Ты предложил меры по состыковке фондового рынка с пенсионной реформой, так что совершенно логично, чтоб ты же их и осуществлял. Дискуссию на этом можешь считать оконченной.
Таким образом, я стал председателем Национальной Комиссии по ценным бумагам Республики Казахстан. Комиссия к тому времени существовала около двух лет (создана в марте 1994 года указом президента «О мерах по формированию рынка ценных бумаг»). Но сам фондовый рынок на тот момент функционировал в эмбриональном состоянии. Он был крайне далек от возможности выполнять свою классическую функцию – перенаправлять инвестиции в реальный сектор. Между тем не только зрелая, но даже развивающаяся экономика не может полноценно функционировать без рынка ценных бумаг. Проводя банковскую реформу, мы уже понимали, что жизнь достаточно скоро поставит нас перед необходимостью решать эту задачу. Но с чего начинать?
Фондовый рынок, как и всякий другой, является местом, где спрос встречается с предложением. Любому покупателю нужен товар, а предлагает товар продавец. Инвестор – человек или организация – не может существовать без эмитента. Если предложение ценных бумаг отсутствует, то инвестировать на фондовом рынке не во что. Эмитент тоже не может существовать без инвестора: в ситуации отсутствия спроса на ценные бумаги теряется смысл самой эмиссии. Так что для «раскручивания» рынка есть смысл одновременно стимулировать оба эти направления, поощрять параллельное движение эмитента и инвестора навстречу друг другу. Синергия здесь и возможна, и желательна.
Приемлемый для Казахстана способ введения акций в коммерческий оборот был достаточно очевиден: через приватизацию. В силу разных причин приватизация в Казахстане осуществлялась в несколько этапов. Сначала прошла приватизация жилья (1991–1992 годы), с 1993 года была запущена программа ваучерной приватизации. Гражданам выдавались ваучеры, которые могли быть вложены в приватизационные фонды. Фонды, в свою очередь, имели право купить до 20 % акций выставлявшихся на аукционы предприятий (в основном это были мелкие и средние компании). При этом не менее 39 % акций приватизируемого предприятия должно было остаться у государства. В марте 1996 года правительство объявило о завершении малой приватизации. В результате этого процесса частными стали 93 % малых предприятий. Следует еще раз подчеркнуть, что их масштаб был невелик: а малое предприятие, как известно, нуждается в выходе на биржу существенно реже, нежели среднее и тем более крупное.
В результате таких процессов фондовый рынок Казахстана в 1996 году характеризовался чрезвычайной скудостью инструментов, а также малым количеством как инвесторов, так и эмитентов. На нем присутствовало, кроме того, определенное количество профессиональных участников рынка: они институционально возникли с началом приватизации и занимались в основном скупкой акций у населения.
...
Для справки. По данным Агентства финансового надзора, на 1 января 2006 года на рынке ценных бумаг действовало 62 брокера-дилера, 18 регистраторов, 11 банков-кастодианов, 10 организаций, осуществляющих инвестиционное управление пенсионными активами, 28 управляющих инвестиционным портфелем.
С течением времени стали появляться также элементы инфраструктуры фондового рынка. По мере того как пошел процесс приватизации крупных предприятий, стали возникать организации, ведущие реестры акционеров. Территориально регистраторы распределялись чрезвычайно неравномерно: по меньшей мере, половина из них или работала в Алма-Ате, или имела там головные офисы. Частично начальная инфраструктура рынка создавалась на базе Национального банка. Центральный депозитарий, созданный под операции с нотами НБК и государственными бумагами (о них чуть ниже), потом использовали также и для развития рынка корпоративных ценных бумаг. Примерно тогда развернулась знаменитая полемика между зампредом Центрального банка РФ Андреем Козловым и председателем российской Федеральной комиссии по рынку ценных бумаг (ФКЦБ) Дмитрием Васильевым по поводу принципов построения инфраструктуры российского фондового рынка. Мы с Жандосовым умилялись экстремальности этих споров. У нас по поводу инфраструктуры таких страстей не наблюдалось. Может, поэтому она явно превосходит то, что имеется сейчас в России. Во всяком случае, центрального депозитария соседи пока что так и не построили.
Васильеву, кстати, придя работать в Комиссию по ценным бумагам, я написал вежливое письмо с просьбой рассмотреть вопрос о сотрудничестве. Но никакого ответа не получил, а жаль. У регуляторов фондовых рынков существует целый ряд возможностей для взаимодействия. Тем более, если речь идет о рынках стран-соседей, да еще связанных совсем недавним общим прошлым. В нашей ситуации, вполне вероятно, можно было прийти к тому, чтобы казахстанские эмитенты размещали свои бумаги на российском рынке, а российские – на казахстанском. В любом случае есть смысл обсуждать, на каких принципах можно допускать эмитентов той или иной страны на внутренний рынок. Но готовности к такому обсуждению со стороны российских коллег мы тогда не увидели.
Вообще, многие звенья инфраструктуры нашего финансового рынка строились как раз в тот период, в середине 90-х. В 1993 году, на второй день после введения тенге, была создана Казахстанская валютная биржа. Ее учредили Национальный банк и 23 коммерческих банка с целью развития национального валютного рынка. В течение первых двух лет существования биржа занималась организацией торгов исключительно иностранными валютами. Лицензию на осуществление биржевой деятельности на рынке ценных бумаг она получила в 1995 году, однако на тот момент такая лицензия давала права на организацию торгов только государственными ценными бумагами. Со временем Казахстанская межбанковская валютная биржа была реорганизована, получила неограниченную лицензию на организацию торгов ценными бумагами, несколько раз переименовывалась и в итоге стала называться «Казахстанская фондовая биржа», KASE.
Первый торговый аукцион по государственным бумагам был проведен в 1994 году. Но тогда рынок не смог вырасти, поскольку государству как эмитенту никто не верил: в марте-апреле как раз начал проводиться межзачет, стала быстро расти инфляция, курс тенге резко падал. И никто в принципе не хотел размещать свободные деньги в бумаги государственного займа. Даже несмотря на то, что доходность у них была чрезвычайно высокой.
Реальные объемы торгов по государственным бумагам начались весной 1995 года. Первым их стал покупать Народный сберегательный банк (он тогда принадлежал государству). Его руководство пришло к выводу, что у него проблем с госбумагами не возникнет: банк рассчитывал на безусловную помощь правительства. Равняясь на Народный сберегательный, на рынке государственных облигаций вскоре начали работать другие банки. К тому времени (весна 1995) программа директивных кредитов закончилась, и временно свободные средства имело смысл вкладывать в госбумаги.
В июне 1995 года с целью получить возможность быстрого регулирования денежной базы мы ввели в обращение еще один класс инструментов: запустили торги бумагами Национального банка. В целом была взята за основу американская модель финансирования государственных расходов. Но некоторые принципы мы позаимствовали также из венгерского опыта: в Венгрии в качестве инструмента государственных заимствований длительное время использовали ценные бумаги именно центрального банка, а не министерства финансов. Правда, потом венгры вернулись к классической модели рынка госдолга.
Новый инструмент назвали нотами Национального банка. Это дематериализованная государственная ценная бумага, первоначально имевшая сроки обращения от 7 до 91 дня. Постепенно сроки их обращения увеличивались. Наряду с нотами, номинированными в тенге, выпускались также валютные ноты.
Поначалу у участников рынка присутствовал определенный скепсис в отношении этого инструмента. Но рынок обязательств НБК запустили очень быстро. И поскольку у коммерческих банков уже имелся определенный опыт работы с государственными ценными бумагами, а принципы работы с нотами те же самые, а Нацбанку как эмитенту участники рынка доверяли больше, чем министерству финансов, то народ начал с удовольствием покупать эти ноты. В 1997 году объем размещения краткосрочных нот Национального банка РК составил около 75 млрд тенге, что сравнительно с объемами торгов государственными бумагами было вполне впечатляющим. Ноты НБК работают до сих пор, являются основным инструментом оперативного регулирования денежной базы и образуют значимый сегмент национального фондового рынка.
Что касается государственных ценных бумаг, то законом о бюджете было предусмотрено в 1997 году выпустить их в обращение на сумму 68,30 млрд тенге и направить на покрытие дефицита госбюджета 11,84 млрд тенге.
...
Для справки. По признаку срока обращения на нашем рынке существуют госбумаги следующих типов: 1) краткосрочные, так называемые МЕККАМ, со сроком обращения 3, 6, 12 месяцев; 2) среднесрочные, МЕОКАМ, со сроком обращения 2, 3, 5 лет; 3) долгосрочные, МЕАКАМ, со сроком обращения 10 лет. По видам обращения бумаги также различаются: существуют процентные госбумаги и дисконтированные.
А первые биржевые торги акциями прошли в сентябре 1997 года, чему предшествовали определенные события. Ни сектор государственных бумаг, ни сектор обязательств Национального банка еще не решают проблему создания полноценного рынка: на нем обязательно должны обращаться также корпоративные бумаги. Мне представлялось, как уже сказано, что процесс развития именно корпоративного сегмента национального фондового рынка следовало стимулировать одновременно с двух сторон, подталкивая к выходу на рынок и «продавцов», и «покупателей».
Идея о том, как достичь этой цели, возникла еще в период разработки концепции пенсионной системы. Предполагалось, как я уже говорил:
– во-первых, стимулировать «спрос» через создание накопительных пенсионных фондов, то есть подтолкнуть создание класса институциональных инвесторов (как известно, везде в мире обладателями самых длинных денег являются именно пенсионные фонды (и компании по страхованию жизни);
– во-вторых, стимулировать «предложение» путем приватизации части государственных пакетов акций крупных национальных компаний, определенный процент которых затем выпустить на фондовый рынок, то есть помочь возникновению массового эмитента;
– в-третьих, через сведение «спроса» и «предложения» стимулировать развитие собственно фондового рынка.
Пенсионная реформа к тому времени уже была запущена, так что в замысле схема получалась вполне четкой и правильной: компании продают часть своих акций на бирже, пенсионные фонды их покупают, фондовый рынок растет, на него выходят различные категории инвесторов, в экономику идут инвестиции, от роста экономики выигрывает население в целом.
Дело было за появлением на рынке акций как таковых. То есть следовало приватизировать определенное количество достаточно крупных компаний. Начать я предложил с лучших казахстанских предприятий, у которых были хорошие шансы стать национальными «голубыми фишками». «Голубыми фишками», как известно, называют акции предприятий, наиболее привлекательных для инвесторов с точки зрения значительности их роли в экономике страны, а также финансовой устойчивости и востребованности на рынке ценных бумаг.
Этот план, предложенный мной в целях развития национального фондового рынка, получил неформальное название – «Программа „Голубые фишки“». По поводу программы были приняты в 1996 году два постановления правительства. Но реализована до конца она не была. Хотя вначале по ее поводу в профессиональном сообществе даже возник массовый энтузиазм. Например, такой факт: в это время на ожидании новой волны приватизации в Казахстане увеличилось количество профессиональных участников рынка, а также количество регистраторов: они ждали, что скоро у них появится много работы.
И президент, и премьер программу поддерживали. Мне казалось, что я заручился поддержкой основных игроков и не встречу серьезного противодействия. Правительство заявило, что на KASE выйдет 5–7 % пакетов акций крупнейших государственных предприятий. Был обнародован список этих предприятий: в него вошли, в частности, такие перспективные компании, как «Казахтелеком», «Эмбамунайгаз», «Узеньмунайгаз». Газета «Время по Гринвичу», неплохо осведомленный орган, близкий западным бизнес-кругам, писала тогда, что инвесторы «просто дрожат» от желания покупать казахстанские ценные бумаги, и что на Казахстан и Центральную Азию создано несколько инвестиционных фондов.
Но инвесторы рванулись занимать стартовые позиции, как потом выяснилось, впустую. Вначале процесс тормозило Госкомимущество, не проявлявшее желания поддержать программу «Голубые фишки». Они попытались дать для приватизации совсем отстойные, мелкие, никому не нужные предприятия, а крупные оставить на будущее. Большую поддержку программе оказал тогдашний наш премьер-министр Кажегельдин: был даже такой период, когда он принимал меня каждую неделю по понедельникам (а к премьеру ведь не всегда просто попасть на прием). В результате все-таки удалось довести до стадии приватизации целый ряд финансово и управленчески успешных предприятий, в частности, «Казцинк», «Казахмыс», «Алюминий Казахстана», «Казхром».
Но бои на этом не кончились. Весной 1997 года возникла идея создать национальную компанию «Казахойл» (теперь «КазМунайГаз»). Статус «национальной компании» предполагает, что 100 % акций компании принадлежит государству и не подлежит передаче в частное владение. Под это дело решили, что ряд хороших компаний – в частности, «Узеньмунайгаз» и «Эмбамунайгаз» – будет выведен из программы «Голубые фишки» и передан в «Казахойл». По этому поводу опять были разборки, я написал еще одно заявление об уходе. Но потом стороны достигли очередного консенсуса, и мы начали двигать программу уже без этих предприятий. В результате затяжных позиционных сражений программа «Голубые фишки» все-таки стартовала. 17 апреля 1997 года были подписаны мандаты на размещение государственных пакетов акций четырех компаний: «Актобемунайгаз», «Казахмыс», «Мангистаумунайгаз» и Усть-Каменогорского титано-магниевого комбината. К реализации программы подключили несколько крупных западных инвестиционных банков, которые провели оценки.
Кстати, об оценках. Инвестиционный банк «Соломон Бразерс» оценил тогда 100 %-ный пакет акций «Казахтелекома» в 2,2 млрд долларов. При том что на продажу собирались выставить всего 4,5 % акций, получалось, что за этот маленький пакет можно выручить 100 млн долларов. Это и сейчас неплохой результат, а в 1997 году подобная сумма смотрелась просто фантастически. Примечательно, что в начале 2007 года «Казахтелеком» стоил существенно меньше: около 1,5 миллиарда долларов. При том, что с тех пор прошло 9 лет, в компанию было сделано много инвестиций и так далее. Дело в том, что тогда, в 1996–1997 годах, фиксированная связь переживала бум, и оценки компаний этого профиля были завышены. На самом деле, если б пакет «Казахтелекома» продали в тот момент, то инвесторы бы проиграли. Но государство зато сильно бы выиграло! Однако представители государства не стали продавать этот актив, поскольку планировали в будущем выручить за него гораздо больше денег. Жизнь, однако, показала обратное: исторический пик стоимости акций компаний фиксированной связи тогда же и кончился, инвесторы начали двигаться в сторону мобильных операторов. Так что общий жизненный принцип – ковать железо, пока горячо – оказался применим и на фондовом рынке.
Итак, в августе 1997 года, казалось, все было готово к запуску программы «Голубые фишки». Государство могло выручить за свои пакеты достаточно большую сумму, поскольку тогда происходил бум развивающихся рынков, и все складывалось как нельзя лучше. Но тут изменилась политическая ситуация. Нашелся ряд товарищей, которые – каждый по своим причинам – были против программы и аргументировали эту позицию каждый по-своему, но дружно.
Одни говорили так: «Давайте не будем продавать народное достояние иностранцам, а относительно дешево продадим его нашим гражданам. Наши граждане, конечно, потом продадут купленные акции иностранцам дорого, но при этом заплатят налоги государству, и всем будет хорошо». Другие говорили, что не надо продавать акции намеченных к размещению компаний сейчас, поскольку через два года все будет дороже, и вот тогда появится смысл. А третьи хотели купить намеченные активы сами и приводили в пример, как легко догадаться, российские залоговые аукционы.
По поводу судьбы программы «Голубых фишек» возникла в результате напряженная дискуссия. Президента уговаривали не увязывать развитие рынка ценных бумаг с пенсионной реформой (потому что якобы на том этапе этого делать не следовало); представители правительства отмалчивались, и было принято политическое решение программу притормозить. (Потом приватизация все-таки пошла, но уже по другой модели, и те компании, которые предполагалось вывести на рынок, оказались в руках стратегических инвесторов.)
Кроме этого, некоторым товарищам в администрации президента не понравилось, что лично я в ходе реализации программы «Голубые фишки» вел себя довольно резко, и они предложили внести изменения в законодательство с целью ограничить независимость Комиссии по ценным бумагам. Раньше все члены комиссии назначались президентом. Но затем, как это принято формулировать, «возникло мнение», что это чрезмерно.
Законотворческую деятельность в сфере фондового рынка тоже стали тормозить. Хотя в тот период, когда я был председателем комиссии по ценным бумагам, удалось принять несколько актов, важных для развития рынка. Назову их: это законы «Об инвестиционных фондах в РК», «О пенсионном обеспечении в РК» и «О регистрации сделок с ценными бумагами РК» (первые четыре лицензии на осуществление кастодиальных услуг были выданы тогда же, в 1997 году).
Но проект закона о рынке ценных бумаг, который был согласован со всеми министерствами и ведомствами, несколько месяцев не мог выйти на финишную прямую. Принципиально важным в нем было то, что мы постарались (и там тоже) ориентироваться на передовые международные стандарты, в том числе продумать механизмы защиты миноритарных акционеров.
Впрочем, тогда все казалось важным и новым, а ведь, в сущности, мы добивались достаточно стандартных вещей. И достигали этого часто ценой больших усилий. Многое шло очень тяжело: с обидами, руганью, чуть ли не правительственными кризисами. Но со временем все эти детали уходят из памяти. Остается лишь сухой остаток. И задаешь себе вопрос: действительно ли мы сделали все, что могли? Мне кажется в итоге, что из каждой ситуации мы всегда выжимали максимум возможного – в то время и в тех обстоятельствах.
Но в целом обстановка вокруг Комиссии по рынку ценных бумаг в тот момент очень обострилась. К тому же произошла смена правительства: на пост премьер-министра назначили Нурлана Балгимбаева. А Балгимбаев был большим патриотом «Казахойла» и, в частности, являлся абсолютным противником приватизации компании. По этому поводу мы с ним сильно ругались.
По-настоящему жаркий градус отношений не скроешь – бессмысленно. И поэтому Балгимбаев мог себе позволить шутить таким, например, образом, что мою голову он готов обменять на 2 % акций «Казахойла». Но это были лишь милые товарищеские шутки. Да и на сумму оценки я, по справедливости, не мог обижаться. А, говоря всерьез, было совершенно очевидно, что при новом составе правительства никаких подвижек ни по программе «Голубые фишки», ни в целом по фондовому рынку не будет. И кстати, время показало, что эти оценки не были лишены оснований.
...
Для справки. Как следует из Концепции развития финансового сектора Республики Казахстан на 2007–2011 годы, «современное состояние фондового рынка Казахстана характеризуется неразвитостью рынка акций. Контрольные пакеты акций находятся в руках стратегических инвесторов, которые не заинтересованы в продаже акций миноритарным акционерам. Объем свободно обращающихся на рынке акций (free float) не превышает 1 %. Кроме того, более половины сделок с акциями, совершаемых на KASE, проходят в режиме прямых сделок. Около трети наименований акций официального списка недоступны на рынке. Среди них – ценные бумаги крупнейших компаний, которые являются ведущими в казахстанской экономике. Отраслевая структура оборота ценных бумаг не отвечает структуре официального списка Казахстанской фондовой биржи. Доля вторичного рынка акций в общем обороте фондовой биржи незначительна и продолжает снижаться. Главной проблемой является преобладание договорных сделок. Их доля в объемном и количественном выражении остается высокой».
Что же в этой ситуации оставалось делать мне? Сидеть и надувать щеки насчет того, что я большой начальник на рынке ценных бумаг, которого не существует? Нет, этого мне совсем не хотелось.
Желание работать на государственной службе в этой ситуации у меня атрофировалось. И я написал заявление об уходе – по собственному желанию.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 9
Из статьи Бориса Черкасского «Вторая жизнь в депозитарии» [8]
В 1993 году в России началась приватизация. Появилась необходимость организации хранения и учета ваучеров, и депозитарные услуги стали реально востребованы. Приватизацией занималось Госкомимущество, поэтому естественно, оно и начало заботиться о создании рынка акций, тогда как Центральный банк был занят рынком государственных облигаций. Можно сказать, что в депозитарной области появился в дополнение к Банку России второй на тот момент «центр власти». Это была другая ветка развития Учетной системы фондового рынка: ФКЦБ, акции и регистраторы в противовес Банку России, рынку ГКО и ММВБ.
ФКЦБ фактически унаследовала кадры и традиции Госкомимущества. Первым председателем этой комиссии в декабре 1994 года стал Анатолий Чубайс, которого затем быстро сменил Дмитрий Васильев. Так начиналось противостояние Центробанка и ФКЦБ, которое оказало большое влияние на развитие российского фондового рынка, и последствия которого мы ощущаем до сих пор.
В мае 1993 года прошли первые торги государственными облигациями, ГКО. Раз есть ценные бумаги – должен быть учет. Поэтому ММВБ стала выполнять функции депозитария. Депозитарное обслуживание ГКО, а впоследствии ГКО-ОФЗ – это совсем другая ветвь развития депозитарной деятельности. Учет гособлигаций до сих пор происходит совсем не так, как учет всех остальных ценных бумаг. И даже не вникая в вопрос, лучше он устроен или хуже, точно можно сказать, что разные учетные конструкции на разных рынках – это неправильно. То, что хорошо работало 10 лет назад, теперь начало тормозить рынок. Наверное, пора приходить к единому стандарту.
Рынок акций в России долгое время складывался как офшорный рынок иностранных инвесторов. И западные консультанты выстраивали наш рынок так, чтобы было удобно западным же фирмам. Трудно упрекнуть их за то, что они преследовали интересы своих стран. Беда ФКЦБ, на мой взгляд, состояла в том, что в Комиссии «излишне внимательно» слушали этих консультантов, среди которых иногда (видимо, случайно), попадались не самые бескорыстные люди.
Конкуренция за право определять структуру и правила работы российского фондового рынка была довольно упорной – в какой-то степени это была борьба национальной модели развития рынка и офшорной. «Закон о рынке ценных бумаг» стал компромиссом групп, каждая из которых пыталась написать его, исходя из своих убеждений и интересов. Такое смешение мнений и позиций в одном документе не могло не сказаться на качестве принятого закона.
Зародившееся в 1993 году противостояние ЦБ и ФКЦБ, то ослабевая, то увеличиваясь до планетарных масштабов, продолжалось много лет.
Особую остроту конфликт стал приобретать после того, как в апреле 1996 года был принят закон «О рынке ценных бумаг». ФКЦБ налилась силой и мощью и пошла в наступление. Вообще, конец 1996 и почти весь 1997 год прошел под знаменем этого противостояния. 97-й год на российском фондовом рынке представляется мне какой-то горловиной, куда со все возрастающей скоростью сходились разные потоки. Перемешавшись в этой узкой трубе и изрядно побурлив, к концу 97-го года поток притек к выходу из нее. После этого течение стало не в пример более плавным, и после основательной встряски в августе 1998 года поток почти стабилизировался. Начиналось застойно-стабилизационное время.
Итак, 1997 год. Весна. Война между ЦБ и ФКЦБ достигла апогея и одним из главных поводов для споров послужила почему-то тишайшая депозитарная деятельность. Причины этого для меня загадочны до сих пор. Арбитром пришлось стать самому А. Чубайсу, который, будучи по жизни отцом-учредителем ФКЦБ и, конечно, во многом продолжавшим ее поддерживать, был вынужден по целому ряду позиций встать на сторону Банка России. ФКЦБ была явно не права.
Так появился «Протокол согласования разногласий по вопросам регулирования рынка ценных бумаг от 29 мая 1997 года», подписанный председателем ФКЦБ Дмитрием Васильевым, заместителем министра финансов Олегом Вьюгиным и первым заместителем председателя Банка России Сергеем Алексашенко. Этот судьбоносный протокол был утвержден первым заместителем председателя Правительства РФ Анатолием Чубайсом!
Для того чтобы осознать значение этого документа, вспомним ситуацию, сложившуюся к весне 1997 года. В депозитарной области осенью 1996 года ФКЦБ приняла знаменитое постановление № 20 «Об утверждении Временного положения о депозитарной деятельности на рынке ценных бумаг Российской Федерации и порядке ее лицензирования». С депозитариями-хранителями, депозитариями-попечителями и прочими неслыханными «ужасами». У абсолютного большинства участников рынка оно вызвало резкое отторжение и породило волну упреков в адрес ФКЦБ.
Кто-то из депозитариев смирился с неизбежностью – против силы не попрешь, но многие взбунтовались. Разумеется, Банк России не мог остаться в стороне и возглавил движение «диссидентов», тем более что в ЦБ к тому времени уже был принят свой документ по депозитарному учету. Области регулирования у документов напрямую не пересекались, но, по существу, они были антагонистичны.
К весне 1997 года после полугода конфликтов по поводу 20-го постановления, кажется, даже в ФКЦБ поняли, что перегнули палку, и что так нельзя. И ведь так действительно нельзя. Даже если закон или любой другой нормативный документ пишется с самыми лучшими намерениями, авторы его обязаны учитывать сложившиеся реалии и следовать принципу «не навреди». Хотелось бы, чтобы этот урок был хорошо усвоен.
Вред от 20-го постановления не исчерпывался тем, что в течение почти года участники рынка вместо нормальной работы вынуждены были как-то к нему приспосабливаться, а также много времени уделять организации сопротивления. Это постановление не только предъявляло требования к одному депозитарию, но и описывало конструкцию учетной системы фондового рынка в целом. Предложенная модель оказалась неприемлемой и была отвергнута.
Но, к сожалению, с водой был выплеснут и ребенок. Новое постановление (№ 36) регламентировало только работу отдельного депозитария. Связи между депозитариями затрагивались вскользь. То есть отторжение неправильной конструкции оказалось настолько сильным, что участники процесса решили оставить все как есть и подождать с описанием архитектуры учетной системы до тех пор, пока не улягутся страсти и не будет достигнуто общее понимание необходимости регламентации структуры Учетной системы.
К сожалению, этого не случилось до сих пор, и немалая вина за то, что у нас до сих пор нет Центрального депозитария, лежит на ФКЦБ и ее Постановлении № 20, которое породило столь сильную «аллергию» на «наведение порядка».
10. ДОЙЧЕ БАНК СЕКЬЮРИТИЗИтак, я написал заявление об увольнении из Комиссии по ценным бумагам по собственному желанию.
Но, как уже сказано, писал я такие заявления и прежде. Однако ни разу эта ситуация не была доведена до конца. Меня обычно начинали уговаривать, чтоб я не уходил, апеллировали к соображениям производственной необходимости и прочего в том же роде – ведь всякому известно, что когда уходит человек, выполнявший реальный объем работ и имевший реальную квалификацию, то найти нового вменяемого работника на его место нелегко. Сам я тоже имею склонность принимать во внимание интересы дела. Так что ситуация с моим уходом/неуходом повторялась несколько раз, но до логического завершения – то есть собственно увольнения – ни разу не дошла. И меня это стало уже в известной степени раздражать: ведь не для смеху я писал эти заявления, а каждый раз имел и реальное желание уйти, и основательные причины этого желать. Исходя из изложенных резонов, на этот раз я принял меры к тому, чтобы предотвратить подобный ход событий.
А именно. На следующий день после подачи заявления об увольнении я собрал пресс-конференцию, на которой заявил журналистскому сообществу, что ухожу. Причем не просто из Национальной комиссии по ценным бумагам, но с государственной службы вообще. И никогда больше на нее не вернусь. По ходу дела я немного погорячился: сказал фразу, о которой потом пришлось пожалеть. Журналисты спросили:
– А если президент предложит вам другую должность?
– Да не существует на государственной службе таких должностей, на которые я бы хотел и мог согласиться! – отвечал я им в сердцах.
Кто бы знал, чем эта фраза обернется!
Представители «четвертой» власти спрашивали еще, не уйду ли я в оппозицию. Я ответил: у нас с президентом существует твердая договоренность относительно того, что я – его человек. Являюсь стопроцентным сторонником главы государства в любой ситуации. Так было, есть и будет всегда. Просто и в настоящий момент, и впредь не вижу лично для себя возможности работы на государственной службе. Но об оппозиции не может быть и речи.
Вскоре после пресс-конференции президент позвал меня на прием. И сказал, что вначале он на меня из-за таких моих заявлений обиделся. Но потом понял: просто я еще молодой. Фразами насчет государственной службы бросаться не надо, потому что это непредусмотрительно. Когда человек не хочет работать на конкретном месте с конкретными людьми, это можно понять, но зарекаться ни от чего не стоит. «В любом случае, – добавил он, – я понял тебя правильно: ты уходишь из принципиальных соображений».
Еще президент сказал, что назначает меня своим внештатным советником, вообще готов поддерживать, и чтоб я его держал в курсе насчет своих поисков работы: «окончательное решение без меня не принимай». Разумеется, я согласился. Совсем по-отечески он ко мне отнесся, хотя очень даже мог по-другому.
В связи с тем, что с государственной службы таки ушел, объявил я на себя тендер. Получил – приятно вспомнить – свыше 30 предложений. Некоторые откровенно смешные, но были и хорошие. Один банк предложил мне должность председателя правления плюс 25 % собственных акций. На тот момент их капитал составлял около 1 млн долларов. Теперь это кредитное учреждение намного дороже. Но тогда меня их оферта не вдохновила – кто ж мог предположить, что цены на банки так взлетят! На первом этапе отбора я отсеял часть предложений, оставил из них 11 (географически в список входили Лондон, Франкфурт, Цюрих, Гонконг и Москва), а затем начал ездить по городам и весям – беседовать с потенциальными работодателями. В результате в конце декабря совершил судьбоносный выбор – остановился на «Дойче Банке». Мы договорились о создании совместного предприятия в виде дочерней компании «Дойче Банка»: в ее акционерном капитале банку принадлежало 80 %, а мне как физическому лицу – 20 %. Работать там я начал как консультант.
Мы купили в Казахстане маленькую брокерскую фирму, переименовали ее и в июне 1998 года зарегистрировали как «Дойче Банк Секьюритиз Казахстан». Моя карьера в качестве консультанта тем самым закончилась: я переквалифицировался в президента «ДБ секьюритиз». Тем же летом был укомплектован штат нашей фирмы: в частности, в нее пришло человек восемь специалистов по финансам.
В процессе работы у нас не возникало специальных намерений развивать так называемые чисто человеческие отношения – мы были молоды, относились к работе с профессиональным азартом, наш главный интерес состоял в том, чтобы заключать интересные сделки. Но реально там, в «ДБ секьюритиз», сложилась вполне бодрая команда, и возникшие «производственные цепочки» оказались прочными и долговременными настолько, что позже периодически частично восстанавливались, в той или иной конфигурации.
Так, Аскар Елемесов, после того как проработал в «Дойче Банке» шесть лет, стал заместителем министра финансов Казахстана. А сейчас работает у меня в Народном сберегательном банке на должности зампреда.
Тимур Джанкобаев, тоже работавший с нами в «ДБ секьюритиз», сейчас вице-президент «дочки» Народного сберегательного банка – компании «Халык-финанс». (Как я уже говорил, «халык» показахски означает «народный».) Получилось достаточно интересно: начав движение из разных точек, мы собрались в «Дойче Банке», затем наши траектории веерно разошлись в разные стороны, а по прошествии еще ряда лет мы снова собрались вместе, но теперь уже в банке «Халык».
Еще один наш человек, Масалимов, из «ДБ секьюритиз Казахстан» перешел в лондонское отделение «Дойче Банка», потом работал в других западных финансовых структурах, а сейчас создал собственную инвестиционную компанию. Майкл Корс, тогдашний член совета директоров ДБ, сейчас возглавляет в ДБ направление инвестиционного банкинга. Йозеф Анкерман, который тогда был руководителем инвестбанкинга, сейчас является председателем правления «Дойче Банк».
Несколько человек из ДБ сейчас работают в лондонском хедж-фонде «ЛШша partners». В 2006 году этот фонд создал вместе с Народным банком совместный фонд прямых инвестиций «Central Asian АШгпа fund», капитал в котором принадлежит партнерам на паритетных началах, 50 на 50. Деятельность фонда вполне можно считать успешной: так, осенью 2006 года он собрал 215 млн долларов инвестиций.
Можно считать, нам повезло: и сама работа в ДБ была интересной, и те человеческие отношения, которые там сложились, продолжаются. В целом у меня сохранились самые хорошие воспоминания о том периоде. В частности, мы заключили несколько новаторских для казахстанского рынка сделок.
Во-первых, наша компания первой из национальных игроков провела сделку по евробондам, тем самым открыв этот сегмент рынка для местных пенсионных фондов и банков: до нас еврооблигации покупали только иностранцы. Причем доходность к погашению по первой сделке, которую я структурировал для государственного пенсионного фонда, составляла 28 % годовых. В долларах. Повторить это сейчас – просто нереально!
Во-вторых, компания «ДБ секьюритиз» выпустила первые в Казахстане муниципальные облигации (причем всего в этом сегменте было сделано пять выпусков, из которых четыре получились нашими).
В-третьих, мы заключили первую в стране сделку по слияниям/ поглощениям (Чимкентский НПЗ/компания «Харити»). Собственно, закрывало ее лондонское отделение ДБ, но мы инициировали и получили мандат на проведение.
В-четвертых, мы провели первую на национальном рынке сделку по субординированному долгу для Народного сберегательного банка.
Пожалуй, имеет смысл остановиться на некоторых сделках подробнее. Пункт первый, евробонды. Сама по себе эта операция могла получиться достаточно стандартной – просто очередное суверенное размещение. Ничего необычного. До этого Казахстан уже дважды занимал на международных рынках: еврооблигации выпускались в 1996 и 1997 году, соответственно на 200 и 300 млн долларов. Собственно, я имел отношение к обоим этим размещениям, поскольку в момент совершения первого еврозайма работал зампредом Национального банка (именно для того, чтобы лучше разместить этот выпуск, мы хлопотали тогда о повышении странового рейтинга Казахстана), а во время второй сделки по евробондам – председателем Комиссии по ценным бумагам.
Но что получилось реально? Третий выпуск еврооблигаций РК был запланирован на 1999 год. А в 1998-м в России приключился дефолт. После него западные инвесторы начали сбрасывать наши бумаги, исходя из того, что по аналогии дефолт может произойти и в Казахстане. Цены государственных бумаг резко упали, а их потенциальная доходность выросла. Ну мы-то знали, что наше министерство финансов заплатит по своим обязательствам, а вот у западных людей такой уверенности не было. Здесь мы и увидели окно возможностей.
У пенсионных фондов в тот момент уже появились первые деньги: пенсионная реформа началась в январе 1998 года. И фонды, конечно, хотели инвестировать свои ресурсы в добротные активы. Но, во-первых, идея покупать евробонды им в голову не приходила, а во-вторых, подобная возможность не была нормативно урегулирована. Возможность приобретения пенсионными фондами такого класса активов, как еврооблигации, по факту разрешена не была. Мы взяли инициативу на себя, проработали этот вопрос и с Национальным банком, и с министерством финансов, и стали покупать евробонды у западных инвесторов – а те как раз хотели продать, причем очень сильно. И, как уже сказано, при структурировании операции была получена доходность 28 % годовых к погашению в валюте, а это же очень красивая песня!
В процессе проведения сделки мы добились целого ряда положительных результатов:
– стабилизировали рынок суверенных еврооблигаций;
– дали пенсионным фондам высокодоходный инструмент;
– продемонстрировали, что финансовая система Казахстана стабильна и сильно отличается от российской и украинской, которые влетели в кризис;
– очень неплохо заработали для «Дойче Банка».
Еврооблигации – до сих пор работающий сегмент казахстанского финансового рынка. Вначале обращались только суверенные евробонды, потом появились и корпоративные. И те, и другие бумаги являлись вначале важной частью портфелей пенсионных фондов. Теперь они входят также в портфели и банков, и паевых фондов. Но первыми открыли калитку, то есть структурировали первые несколько сделок с этими инструментами мы.
Пункт второй, муниципальные облигации. Как известно, местные исполнительные органы выпускают эти инструменты в целях финансирования своих инвестиционных проектов. В целом отношение к возможностям их выпуска у финансовых властей было тогда негативным. Но в определенный период министерство финансов разрешило этот способ заимствования и дало квоты на выпуск. Все, конечно, ждали, что первым будет размещаться город Алма-Ата как финансовая столица страны. Но когда мы начали работать с представителями регионов, то выяснилось, что самыми продвинутыми в смысле финансовой готовности являются две западные области: Мангистауская и Атырауская. (Акимом (главой) Атырауской области тогда был Имангали Тасмагомбетов, весьма передовой в смысле владения финансовыми технологиями человек, а акимом Мангистауской области – Лиаззат Киинов, нефтяник по профессии, но заместителями у него работали двое ребят из банковской системы.)
Поэтому по срокам сложилось так, что первый выпуск муниципальных облигаций мы сделали для Мангистау, второй – для Атырау и только третий – из Алма-Аты. Собственно, именно таким образом с июля 1999 года, начал свое существование казахстанский рынок облигаций местных исполнительных органов, имеющих статус государственных ценных бумаг. Наша компания, кроме того, стала менеджером трех самых первых на казахстанском рынке выпусков квазисуверенных облигаций. Чуть позже «ДБ секьюритиз» выпустил также облигации Восточно-Казахстанской области. А всего в стране в сегменте квазисуверенных облигаций было сделано пять выпусков, и четыре из них были нашими. Потом отношение к этим инструментам изменилось: в частности, министерство финансов дало областям возможность получать бюджетные дотации. Таким образом, надобности в рыночном финансировании своих проектов путем выпуска долговых обязательств у них уже не было. И в отличие от России (и многих других стран), у нас рынок муниципальных облигаций развиваться не стал. Не считаю это правильным: для финансирования инфраструктурных целей – строительства дорог, очистных сооружений и тому подобного – данная схема вполне пригодна. Но факт остается фактом: в Казахстане она пока признания не получила. А тогда мы гордились тем, что наша, по факту западная компания, тем не менее запустила целый сегмент казахстанского фондового рынка.
Как и в каждой нашей сделке, в этих операциях тоже присутствовала финансовая и менеджерская новизна. В любом случае работа на новом сегменте рынка (тем более организация этого сегмента) требует, во-первых, согласования с регулятивными органами, во-вторых, просветительской работы с эмитентом, и, в-третьих, подготовки инвестора к покупке незнакомых ему бумаг (что реально является главным). Понятно, что вопросы выпуска муниципальных бондов надо было прорабатывать со всеми участниками. В частности, министерству финансов идея их выпуска не очень нравилась. Не был нейтрален и Нацбанк – но он как раз разрешил разместить часть активов пенсионных фондов в инструменты этого класса. И, что тоже важно, в 1998–1999 годах, после российского дефолта, продавать пенсионным фондам как муниципальные бумаги, так и евробонды, было не самой легкой задачей.
Да и в целом для Казахстана тогда рынок облигаций был абсолютной новацией. (Хотя по модели он имеет достаточно много общего с американским рынком облигаций.) Можно считать, что рынки слияний/поглощений, а также субординированного долга также запустила наша команда. Таким образом, мы фактически первыми заключили сделки на четырех новых сегментах национального рынка и, стало быть, явились в них своего рода первопроходцами. Я до сих пор этим горжусь, как мне кажется, небезосновательно. Тут, пожалуй, самое место вспомнить, что в 1999 году журнал Euromaney признал «ДБ секьюритиз Казахстан» лучшей иностранной брокерской компанией Казахстана.
Надо сказать, что в целом 1998 «дефолтный» год все же получился достаточно сложным, в том числе для властей. В самый трудный момент пришлось дважды секвестировать бюджет, статьи на социальные расходы сильно сжались, в народе в результате всего этого накопилось определенное недовольство. Затем, когда цены на нефть начали потихоньку отыгрывать падение, у властей появилась идея переходить от оборонительной стратегии (нацеленной на преодоление последствий кризиса) к стратегии экономического развития. В свете этого решения в октябре 1999 года президент решил провести смену в так называемых верхних эшелонах – поменять топ-менеджмент и в правительстве, и в Национальном банке. И получилось так, что перемены коснулись меня самым прямым образом. Хотя лично для себя я точно никаких перемен не хотел, поскольку натурально горел на работе в родном «Дойче Банке».
Во-первых, работа там мотивировала меня как профессионала: еще бы, делать сделки, про которые в Казахстане до этого читали только в учебниках по финансам (да и то исключительно западных).
Во-вторых, в ДБ мне очень хорошо платили: мое тогдашнее вознаграждение даже сейчас многим показалось бы вполне достойным. В Казахстане же, да еще в 1998 году, оно было просто нереально высоким. Особенно по контрасту с тем жалованьем, которое я получал на государственной службе.
А в-третьих, в «ДБ секьюритиз» у меня была заветная формула опциона: доработай я там до конца договорного срока, получил бы бонус в объеме 1,2 миллиона долларов.
Целый миллион долларов. Плюс еще двести тысяч американских денежных единиц. Сразу и в одни руки. Совсем неплохая сумма, особенно в те годы. Мне она не казалась лишней, и я уже довольно точно знал, как именно ею распоряжусь. Мысли о бонусе были приятными. Они давали мне ощущение уверенности в собственном будущем. Чувство определенности. В общем, много чего.
Но все переменилось после того, как в октябре 1999 года меня вызвали на встречу к президенту.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 10
Из интервью президента компании Renaissance Capital Asset Management Андрея Мовчана. «Объединение финансовых рынков – вопрос темпов роста и его модели» [9]
– Андрей, интересно ли инвестиционному банкиру выходить на постсоветские рынки?
– Давайте сначала разберемся с, условно говоря, диспозицией: в каких именно зонах СНГ какие конкретные экономические условия сложились и существуют.
Вот, скажем, две очень разные страны – Украина и Казахстан. У Республики Казахстан инвестиционный рейтинг появился раньше, чем у России, инфляция там в два раза меньше, чем у нас, казахстанская валюта – тенге – укрепляется. Нацбанк РК проводил при прежнем руководстве (имею в виду Григория Марченко) и продолжает проводить весьма разумную политику. Словом, в республике сильная, устойчивая и финансово сбалансированная экономика. Но экономика несекьюритизированная. Рынок «спроса на деньги» значительно меньше, чем рынок соответствующего предложения.
Российскому бизнесу в Казахстане интересны не портфельные инвестиции, а клиенты. С одной стороны, в этой стране очень много денег: и у частных лиц, и в банках. С другой стороны, казахстанские инвестиции неликвидны: практически нет компаний, которые публично торгуются, а у торгуемых – минимальный free fl oat. Акций в РК количественно меньше, чем в России, где их, как известно, немного. Казахстанские бонды имеют очень хорошее качество, но дают невысокий доход. Хотя тенге (как мы только что отметили) укрепляется к доллару, нет особенного смысла в том, чтобы менять российские бонды на казахстанские. Покупать бумаги соседей просто для диверсификации тоже нет смысла, поскольку российский рынок облигаций и так достаточно большой и диверсифицированный.
– Финансисты России и Казахстана уже несколько лет заявляют то на одной, то на другой международной встрече об объединении биржевого пространства наших республик. Однако дальше заявлений дело не идет. Можно ли считать, что интерес к этому проекту сильнее у них, нежели у нас? И что такая асимметрия как раз является причиной торможения?
– Да, безусловно. Неправильно говорить, что России объединение биржевого пространства с Казахстаном не нужно вообще, но с точки зрения инвестиций проект значительно интереснее той стороне.
Проблема в том, что какое пространство между нашими странами ни строй (будь ли оно единым биржевым или вообще единым экономическим), однако казахстанский гражданин все равно не имеет права инвестировать в Россию. Законы его родины четко регламентируют, в какие именно бумаги можно вкладываться. В частности, реальные инвестиции могут идти в бумаги с рейтингом не ниже АА – это, например, бельгийские государственные облигации. Российские ценные бумаги из такого списка полностью выпадают. Тем не менее граждане Казахстана очень хотят в них инвестировать. И многие это делают. Схема простая. Находят банк-посредник, открывают в нем счет, заводят на него деньги и покупают, скажем, бельгийские государственные облигации. На другой счет этого же клиента под залог бельгийских бондов банк дает кредит, который используется для покупки российских ценных бумаг.
– А через российских «дочек» нельзя организовать такие схемы?
– Переводить в дочерние банки деньги клиентов запрещено законодательно – Национальный банк РК разрешает кредитной организации производить такие операции только с собственными средствами. Поэтому дочки казахстанских банков пытаются конкурировать с российскими банками за российскую клиентуру. Однако в России банковский сектор достаточно концентрирован – около десяти банков контролируют процентов восемьдесят рынка.
Казахстан, безусловно, интересен именно тем, что там имеется значительная ликвидность. Он интересен также в плане private equity business, в плане приобретения пакетов акций предприятий: там много перспективных компаний. Но портфельные инвестиции практически невозможны. Как только у их инвесторов появится возможность выхода на российский рынок, значительно более доходный, оттуда потекут к нам достаточно большие деньги.
– А для российского рынка это как?
– Приток денег полезен любому рынку. Я разговаривал с казахстанскими пенсионными фондами. У всех одна проблема: не во что инвестировать. Поэтому можно предположить, что соответствующие соглашения с Россией появятся, и казахстанским инвесторам будет разрешено инвестировать в российские бумаги.
– А что на Украине?
– На Украине ситуация обратная: плохо развитый рынок ценных бумаг и большая нехватка денег. Неэффективная национальная экономика порождает высокую процентную ставку: до сих пор есть возможность положить деньги в гривнах на депозит в хорошем банке, скажем, под 17 % годовых. Учитывая, что гривна по отношению к доллару укрепляется, подобная ситуация делает достаточно бессмысленными попытки привлекать деньги с Украины. Надежные российские облигации, при хорошем управлении, давали в 2004 году до 19 %, что достаточно близко к ставкам по депозиту украинских банков.
Рынок украинских акций сейчас активно развивается, и будет развиваться дальше. Проблема в том, что на нем существует несколько триггеров, – факторов, играющих роль спускового механизма. И никто не может знать, как будут развиваться события после того, как механизм сработает.
Словом, рынок очень сложный. Тем не менее мы на него пришли: выработали стратегию и сейчас запустили Ukraine Renaissance Fund – один из первых в мире фондов, ориентированных на Украину.
Но наши планы соответствуют масштабам фондового рынка страны: до конца года планируем привлечь примерно 10 миллионов долларов, проинвестируем их и на этой планке на некоторое время зафиксируемся. Нашей компании не интересно большинство украинских «голубых фишек»: считаем, что они переоценены. В то же время там много интересных бумаг второго эшелона. Однако на Украине, в отличие от Казахстана, внутреннее законодательство недружественно. В Казахстане рынок бедный, но работать на нем удобно. На Украине рынок неплохой, но нерезиденту здесь работать невозможно.
– Почему же вы туда выходите?
– Во-первых, это диверсификация. Причем, что существенно, украинский рынок не коррелирует с российским. Во-вторых, Украина будет развиваться. А тот, кто оказывается на рынке первым, обычно получает преимущества. Кроме того, если клиент хочет инвестировать в Украину, а управляющий не может ему дать этот сервис, то клиент уйдет туда, где делают нужный ему портфель.
– Значит ли это, что есть клиенты, желающие инвестировать в Украину?
– Конечно! Наиболее активных приходится даже сдерживать. Клиенты одержимы идеей, что Украина – это российский рынок после кризиса, на котором скоро все бумаги будут сильно расти. Идея эта ошибочна: в цены украинских «голубых фишек» все ожидания уже заложены.
– Куда еще на пространстве СНГ хотят инвестировать ваши клиенты?
– Как ни парадоксально, у наших клиентов есть интерес к Узбекистану, Киргизии. Там, возможно, что-то можно брать еще очень дешево. Есть интерес и к Прибалтике, хотя ее промышленность больше связана с экономикой Евросоюза. Страна с огромным потенциалом – Белоруссия: белорусские транспортные компании, нефтепереработка, машиностроение. Но в экономическом смысле там ситуация нашего 93-го года. Определенный интерес может представлять и Закавказье. Возможно, года через 3–4 крупные российские инвестиционные компании будут покрывать ощутимую часть постсоветского пространства.
Если же говорить именно об инфраструктуре, то и на Украине, и в Казахстане существует система центрального депонирования, специальные риски там не просматриваются. Кроме того, практически везде работают крупные банки, имеющие свой кастодиальный бизнес.
Существующие проблемы имеют не административный характер – это проблемы ограничений на движение капитала. Плюс проблемы самих рынков – их роста и выбранной модели развития. Нельзя включить акции украинских или казахстанских компаний в листинг РТС и добиться того, чтобы они там торговались, чисто организационными мерами.
Тему объединения экономик на постсоветском пространстве все-таки еще рано обсуждать всерьез. Единственная страна, которая действительно быстро двигается к открытому фондовому рынку, – это Россия. Так что давайте пока поработаем на родине – здесь можно многое сделать.
11. ВО ГЛАВЕ НАЦБАНКАПеремены, инициированные президентом Назарбаевым в системе государственного управления, нежданно коснулись и меня. Хотя я как раз работал в частном бизнесе и был этим вполне удовлетворен.
Начались перемены с того, что на встречу с президентом меня вызвали, не объясняя конкретного повода. Это происходило в октябре 1999 года, помню, что в Астану я прилетел утром. Когда ехал из аэропорта в город, стали звонить из отдела кадров администрации президента и настойчиво уточнять детали биографии. Меня это, честно говоря, насторожило, чтоб не сказать напугало. Чтобы понять ситуацию, я зашел к коллеге Жандосову (который тогда был первым вице-премьером) и стал его пытать: что происходит? Особой ясности беседа не принесла. Жандосов сказал, что готовятся изменения, возможно, и кадровые, но деталей он не знает – он, как скоро стало понятно, и правда, не был в курсе дел.
В состоянии прежнего неведения, делать нечего, я отправился уже непосредственно по месту вызова – к главе администрации президента г-ну Калмурзаеву. А тот вместо комментариев внезапно стал поздравлять меня с назначением на пост!
– С каким, простите, назначением?
– На пост председателя Нацбанка, Григорий!
Мне на ум, разумеется, первым делом пришла мысль о заветной опционной программе «Дойче банка» – не придется ли ее в таком раскладе лишиться. Ну а кому легко отказаться от миллиона долларов? И я задал естественный (как мне казалось) в таком положении вопрос:
– Нельзя ли все это отложить?
– Ты о чем? – поинтересовался Калмурзаев. – Твою фамилию уже сообщили председателям палат. Не вздумай отказываться, сильно подставишься. Иди лучше присягу учи. А перед этим тебя минут на пять заведут к президенту, так ты ему-то этого не вздумай повторять. Тебя на серьезную должность назначают!
– А Дамитов в курсе? – я все-таки не мог вот так сразу прекратить задавать вопросы.
– Нет, – степенно ответствовал глава администрации. – А ему зачем?
– Ну как же? Он ведь еще пока председатель Нацбанка, нужно же его в известность поставить.
– Когда будет нужно, тогда и поставят.
Выйдя, я сразу стал звонить Дамитову. Но уже в самом начале нашей беседы меня вызвали к президенту.
Президент начал с того, что теперь, когда я буду занимать такой серьезный пост, бороду придется сбрить: «один такой ходишь».
Потом спросил, какие цели я себе ставлю как председатель Национального банка. Я сразу сказал, что один из приоритетов – восстановление доверия населения к банковской системе. Что я берусь резко увеличить объем депозитов физических лиц. Для этого нужно будет, в числе первоочередных мер, создать фонд страхования вкладов и ужесточить законодательство о банковской тайне. И добавил, что бороду сбрею, когда сумма вкладов населения достигнет миллиарда долларов.
Президент сказал: «Все вы обещаете много денег, когда вас назначают, а потом не выполняете обязательств». Но оферту мою, как показала жизнь, запомнил. А к сообщению об опционе «Дойче банка» президент отнесся очень спокойно: у него мои стенания никакой поддержки не нашли. Как руководитель государства Нурсултан Абишевич имел свою мотивацию – расставлять людей, как он считал правильным для реализации общих задач. И, если без шуток, то сам я всегда и понимал, и уважал эту логику. Он мне сказал: «Да будешь ты еще миллионером. Но только потом».
Собственно, на этой бодрой ноте – что миллиона долларов мне не видать – прием у президента закончился.
Началась процедура представления в парламенте. Депутаты принялись задавать мне вопросы, не каждый раз дружелюбные. (Честно говоря, мои отношения с парламентом не были безоблачными до моего вступления в должность председателя Национального банка, да и потом тоже: в 2002 году мажилис даже обращался к президенту с просьбой снять меня с работы.) Собственно говоря, по целому ряду задаваемых вопросов я очень даже имел что возразить. Слово за слово, разговор обострился, и президент увидел, что моя кандидатура вызывает у части парламентариев явное раздражение. Тут он взял слово и сказал: «Напрасно вы наезжаете на Марченко, он специалист с серьезной квалификацией. И к делу, кстати, относится предельно ответственно: сейчас пообещал мне, что если объем вкладов на депозитах казахстанских банков достигнет миллиарда долларов, то он сбреет бороду».
Этот яркий пиаровский ход всем понравился (пользуясь случаем, хотел бы подчеркнуть, что придумал его отнюдь не я). Журналисты потом всячески раскручивали этот сюжет: мало кто обошелся без упоминаний о судьбе растительности на моем лице. И когда я бороду таки сбрил (потому что задачу мы выполнили!), то везде публиковали заметки о том, каков я стал безбородый. И мои «бритые» фотографии. И западные журналисты из всего периода моей работы в ЦБ до сих пор помнят почему-то главным образом именно эту историю. Хотя были у меня, хочется надеяться, и другие достижения в должности председателя Национального банка.
Одним словом, в итоге меня утвердили на посту, и я снова стал работать в Национальном банке. Но уже в должности председателя. Немцы, конечно, на меня слегка обиделись. По условиям договора я обязан был предупредить их об уходе за три месяца, а они узнали о нем уже как о свершившемся факте из сообщения агентства «Рейтер».
Ну, расставание с «Дойче банком» не было легким и для меня. Но, тем не менее, оно состоялось. И началась совсем другая работа. И по насыщенности она составила в моей жизни целую эпоху, хотя продолжалась не так уж долго, чуть больше четырех лет: с октября 1999 года по январь 2004.
Вообще говоря, на тот момент, когда я снова пришел в Национальный банк, теперь уже как лидер, нам предстояло начинать работу совсем не с нуля.
Во-первых, имелась команда. Правда, из тех людей, с которыми я работал в непосредственной связке в свой «первый приход», в Национальном банке к тому времени не осталось никого. Сембаев уже давно работал в частном секторе, Жандосов – в государственной компании «Кегок», Дамитов стал советником премьера. Шукеев, который сейчас является акимом (губернатором) Южно-Казахстанской области, а до этого – мэром города Астана, в тот момент стал, если мне не изменяет память, министром экономики. Назарову уже тогда было за 60, он ушел на пенсию.
Однако на смену им успели вырасти и продвинуться по служебной лестнице те люди, которые прежде занимали третьи позиции. Наличие специалистов именно этого уровня принципиально важно, поскольку основную работу всегда и везде делает среднее звено. Всем нам известны истории о невероятно ярких топ-менеджерах, которые в одиночку развернули огромную деятельность. Но реально топ способен, главным образом, «предоставлять видение» (как это называют англичане), то есть ставить цель. И если он в состоянии еще и повести за собой команду, то со стратегическим планированием в таком учреждении все будет в порядке. Но реализацию поставленных задач обеспечивают начальники управлений и директора департаментов. В Национальном банке этот контингент начиная с середины 90-х достаточно стабилен и профессионален. На ряде ключевых направлений, кроме того, находились те же люди, с которыми я начинал. Они стали старше и опытнее. Многие из них доверяли мне в той же степени, в какой я доверял им: в Нацбанке я всегда ощущал, что со спины меня надежно прикроют. А на других принципах в команде работать невозможно.
Затем для банковской системы уже была создана правильная законодательная и нормативная база. С 1996 года в Казахстане начал внедряться Базельский набор требований к стандартам банковского надзора. Переход на международные стандарты финансовой отчетности осуществлялся с 1998 года (полностью все кредитные организации перешли на МСФО весной 2003 года). Банковская система состояла из двух уровней, Национальный банк обладал реальной независимостью. Так что банковский регулятор был весьма боеспособен, мы могли поддерживать огонь сериями и двигаться дальше.
Какова была стратегическая задача развития на том этапе?
Нашу банковскую систему следовало привести в соответствие тем же критериям, которым отвечала банковская система любой развитой западной экономики. Для этого следовало провести целый комплекс работ, а именно.
Изменить степень лояльности граждан страны к финансовым учреждениям. Добиться того, чтобы население Казахстана решало свои основные финансовые задачи через банки: открывало в них депозиты, брало кредиты на любые нужды – ипотечные, потребительские, образовательные и так далее.
Создать систему страхования вкладов.
Ужесточить законодательство о банковской тайне.
Сделать банковские кредиты доступными малому бизнесу.
Запустить финансовый лизинг.
Отстроить ипотечную систему.
Структурировать систему надзора.
В общем и целом я мыслил этот комплекс работ как второй этап реформы финансового сектора. Задача являлась системной, а значит, подходить к ее выполнению следовало тоже системно. В частности, практически в равной степени было важно добиться реализации каждой из поставленных задач.
Хотя и значения того, что уже было сделано, не следовало недооценивать. Практика многих стран убедительно показывает, что далеко не все реформы доходят до второго этапа. Таким образом, тот факт, что мы в принципе добрались до следующего перегона, сам по себе являлся серьезным национальным достижением.
В том, что это случилось, очень велика роль президента страны Нурсултана Назарбаева.
Имел значение еще ряд факторов. Помогало, как это ни забавно, даже то, что мы начали с низкого старта. У нас не было финансовых традиций, сильных сложившихся лоббистских групп, которые могли бы эффективно препятствовать проведению реформ. В СССР большинство структур было сильно централизованно. Поэтому после распада Союза все сильное, сложившееся и косное осталось в центре. Наши же руки (какое-то время) были свободны.
Такой великолепный шанс следовало использовать грамотно. Так что мы взялись за дело. Приход в Национальный банк стал серьезным, как это принято называть, вызовом и для меня лично. На этом этапе я получил реальные полномочия лидера во всем их объеме. В первой части «марлезонского балета», моя роль во многом сводилась к генерированию идей. Роль, конечно, хорошая, содержательная. Но зампред ЦБ – не тот уровень, на котором абсолютно все идеи, которые тебе кажутся правильными, можно реально воплощать в жизнь. Для реализации требуется, как минимум, консенсус со старшими товарищами.
А теперь я отвечал за все сам.
И если начало наших реформ для меня лично было обозначено встречей с мрачным человеком из джипа, то некоторым предварительным итогом стал, пожалуй, тот факт, что в 2001 году журнал Euromоney признал банковскую систему Казахстана самой передовой в СНГ.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 11
Из книги Нурсултана Назарбаева «Казахстанский путь» [10]
В период проведения кампании по привлечению средств населения в банки Григорий Марченко, бывший в то время председателем Национального банка, публично пообещал мне, что в случае успеха он сбреет свою бороду. При этом считать кампанию успешной условились, если накопления физических лиц в банках второго уровня составят 1 млрд долларов США.
Заявление главного банкира страны особенно «приглянулось» СМИ. Многие экономисты и журналисты говорили и писали, что «ходить Марченко бородатым всю жизнь». Но буквально два года спустя, а именно 7 сентября 2001 года, он пришел на одну из пресс-конференций, по признанию ряда СМИ, «неожиданно помолодевшим: с его лица исчезли многолетняя седеющая бородка и усы» и сообщил, что накопления физических лиц составили 1,116 млрд долларов США.
Вполне может быть, что это своеобразное пари сыграло не меньшую положительную роль в привлечении средств населения в казахстанские банки, чем рекламные и информационные меры. Впоследствии Марченко еще два раза давал обещания сбрить свою бороду в случае эффективного развития отдельных сегментов финансового рынка. Но желающих спорить или отпускать шутки по этому поводу уже не находилось.
Григорий Александрович Марченко – профессионал высокого уровня, признанный журналом «Евромани» «лучшим банкиром», умел отстаивать свою позицию и оказывался прав в большинстве случаев. Я поддерживал его деятельность на посту председателя Нацбанка. Он из-за своей прямоты нередко сталкивался с правительством и парламентом, но всегда отстаивал свое мнение.
12. СИСТЕМА СТРАХОВАНИЯ ВКЛАДОВНаселение должно хранить деньги в банке. Имеется в виду, не дома, в стеклянной и/или жестяной таре, а в надежном кредитном учреждении. В этом я убежден без всяких оговорок, абсолютно и стопроцентно.
Именно поэтому на встрече с президентом (которая предшествовала моему вступлению в должность председателя Национального банка) я сказал лидеру страны о том, что важнейшей задачей на новом посту считаю резкое увеличение объемов банковских депозитов. И что для достижения этой цели в Казахстане обязательно придется создавать национальную систему страхования вкладов. А параллельно ужесточать законодательство о банковской тайне. Названные цели я считал взаимообусловленными. Доверие населения к банковской системе с очевидностью зависит (в том числе) от степени ее конфиденциальности и надежности.
Во всем мире бизнес банков строится на том, что значительную часть финансовых ресурсов они привлекают именно у населения. В американский и германский периоды своей жизни я своими глазами увидел, насколько подобные системы эффективны, как хорошо они обеспечивают равновесное обращение денег в экономике. Кстати, мировой кризис ликвидности 2007 года подтвердил, что банки, активно привлекающие финансовые ресурсы за пределами страны, на внешних рынках, тем самым принимают на себя значительные риски. Но об этом имеет смысл поговорить более подробно и чуть позже.
Работа с физическими лицами – дело, конечно, хлопотное. Тем не менее именно этот формат – правильный. При таком раскладе хорошо всем участникам системы. Банки имеют широкую и диверсифицированную ресурсную базу. Государство получает пользу от того, что в экономике появляются длинные деньги для инвестиций. И не в последнюю очередь подобное взаимодействие нужно самому населению, которое, отнеся свои накопления в банк, получает процент по вкладу (то есть хотя бы приблизительно компенсирует инфляцию) и к тому же перестает волноваться за сохранность денег. Но вот здесь – стоп!
Наши граждане в тот момент банкам не доверяли ни в малейшей степени, и нетрудно понять, почему. За кратчайший период, буквально за несколько лет основная масса населения пережила череду финансовых катастроф: проводились (с не очень внятной, а потому подозрительной целью) обмены купюр, валютные курсы скакали, многочисленные финансовые «пирамиды» рушились. В результате этой чехарды одни и те же люди теряли свои сбережения по несколько раз. А это, в общем, беспрецедентный случай!
На первом этапе инициатором разорительных финансовых перемен являлось государство, СССР. Затем в дело вступили частные структуры. Гражданин, стремясь хоть как-то сохранить свои сбережения от инфляции, нес деньги в частную инвестиционную компанию или фонд – а через некоторое время этот фонд испарялся без следа. (Эту ситуацию мы уже обсуждали в главе о пенсионной реформе.) В результате доверие населения к любым финансовым институтам было подорвано в принципе.
Поэтому «простые казахстанцы» вовсе не собирались вверять свои деньги местным банкам. А непростые думали об этом еще меньше. Народные массы активно покупали на свободные деньги наличный доллар, и американские деньги отлично (на тот момент) несли службу в качестве основного средства сбережения частных накоплений. Экономика США от этого, понятно, выигрывала; но вот наша, к сожалению, ничуть.
Следовало добиться того, чтобы утраченное доверие граждан страны к финансовым институтам восстановилось. Система страхования частных депозитов – вполне эффективный и проверенный на практике способ добиться этой цели.
Вообще-то, в первый раз возможность создания в Казахстане системы страхования депозитов обсуждалась за три года до описываемых событий, в 1995 году. Однако в тот момент ни руководство Народного сберегательного банка Казахстана (казахстанского аналога российского Сбербанка) как представителя крупнейшего системообразующего кредитного учреждения, ни руководство Национального банка как представителя регулятора эту идею не поддержало.
Позицию Какимжанова, председателя правления Народного сберегательного банка (по-казахски это учреждение называют, напомню еще раз, банк «Халык») при желании даже можно было понять. Система страхования вкладов устроена так: банк, открывающий гражданам депозитные счета, регулярно отчисляет в страховой фонд определенный процент от общего объема имеющихся у него депозитов. В фонде аккумулируются взносы всех банков, входящих в систему и платящих страховые отчисления. В ситуации банкротства конкретного банка часть накопленных в фонде ресурсов (то есть общих взносов) идет на расчеты с вкладчиками банка-банкрота. Здесь есть один тонкий момент. Если банкротится маленький банк (что наиболее вероятно), то, естественно, превентивно отчислять в систему он мог немного. Но платить за него придется всем участникам системы и в полном объеме, который вполне может превысить сумму активов лопнувшего банка.
Получается, что самые крупные банки всегда несут самую большую финансовую ответственность. И они же являются самыми устойчивыми, то есть их собственный риск банкротства относительно невелик.
В Народном сберегательном банке было сосредоточено на тот момент больше половины депозитов населения. Поэтому его руководство задавало регулятору резонный вопрос: почему платить за другие банки, если они придут в тоскливое состояние, должен именно «Халык»? При том что его собственное финансовое состояние является наиболее устойчивым, а уж если рухнет он, то банковской системе не поможет никакой страховой фонд. Жандосов как заместитель председателя Национального банка тогда фактически поддержал эту позицию. А председатель правления Нацбанка Сембаев от проблемы отстранился. В тех ситуациях, когда мы с Оразом (Жандосовым) начинали полемизировать особенно резко, Сембаев, как правило, предпочитал не вмешиваться и решения по спорным вопросам не принимать. Вот в тех случаях, когда оба его заместителя имели единое мнение, он его, как правило, поддерживал.
Это, кстати, к вопросу о возможностях лидера: идея была высказана правильная, однако в тот момент у меня не хватало «веса» для того, чтобы ее продавить. (В тот момент не нашла поддержки также идея организации в Казахстане ипотечной компании, хотя и по другим причинам.) Но когда я пришел в Нацбанк уже в качестве председателя правления, то сумел настоять на создании системы страхования депозитов (и ипотеки тоже). Тогда шло много разговоров о необходимости остановить долларизацию экономики. Их накал был высок. Но выбор перед денежными властями был какой? Или стимулировать увеличение числа именно тенговых депозитов (а народ в них вкладываться отнюдь не хотел, по причинам, изложенным выше) – или вначале восстановить доверие к банкам в целом, а дедолларизацией заниматься потом.
Лично я абсолютно четко понимал, что заниматься нужно именно восстановлением доверия к банковской системе. А для этого следует, в числе первоочередных мер, во-первых, создать фонд страхования вкладов и, во-вторых, ужесточить законодательство о банковской тайне.
Система страхования депозитов – это то, с чего следует начинать почти в любой переходной ситуации. Такая система существует практически во всех экономически развитых странах. Многие (если не сказать большинство) из этих стран пережили банковские кризисы. Названные факты связаны напрямую: пережили банковский кризис – задумались о механизмах предотвращения следующего.
В США решение о создании федеральной корпорации по страхованию депозитов – Federal Deposit Insurance, FDIC – было принято конгрессом еще в 1933 году в результате кризиса 1930 года и сопутствовавшей ему паники вкладчиков, в массовом порядке вынимавших свои деньги из всех банков.
...
Для справки. За последние два-три десятилетия с кризисом банковской системы сталкивалось большинство стран, являющихся членами МВФ: на протяжении периода 1980–1997 годов было зафиксировано 40 системных банковских кризисов, затронувших 61 страну. И ученые доказали, что кризисы имеют системный характер. После чего западные банкиры, поскольку они не желали повторения встрясок, начали создавать системы страхования банковских депозитов уже в массовом порядке. В Европе с 1994 года действует Директива Европейского парламента и Совета Европы «О системах гарантирования депозитов». В соответствии с этим документом каждое государство – член ЕС контролирует создание на своей территории системы (или нескольких систем) гарантирования депозитов. При этом ни одно кредитно-финансовое учреждение, получившее разрешение на банковскую деятельность, не может принимать вклады населения, не будучи членом одной из таких систем.
И список стран, имеющих национальные системы страхования депозитов, постоянно растет. Резонно было решить, что и Казахстан должен создать у себя подобный институт предотвращения системных кризисов.
Определяя принципы нашей системы страхования вкладов, за образец мы как раз взяли принципы системы страхования депозитов США (FDIC). Американский опыт, собственно говоря, является в этой области отправной точкой для всех: эта система стала первой в мире. Она самая зрелая и самая развитая. Ее базовый принцип сформулирован Верховным судом США: система гарантирования депозитов должна защищать сбережения «вдов и сирот». То есть отстаивать интересы крупных депозиторов нужно не в первую очередь. А может быть, не следует в принципе.
Таким образом, обсуждая базовые принципы системы страхования вкладов, мы, прежде всего, смотрели на американскую модель. Ведь в Казахстане, как я уже много раз сказал, существовал базовый принцип – при выработке любых решений в сфере финансов использовать международные стандарты. Там, где их нет, применять наилучшую международную практику.
Проблема, однако, в том, что по системам гарантирования депозитов единого стандарта нет. При Международной ассоциации систем страхования депозитов (International Association of Deposit Insurers) существует рабочая группа, которая разработала рекомендации по созданию новых систем такого рода. Но рекомендации IADI получились многоплановыми: в том смысле, что в некоторых странах делают так, а в некоторых – иначе. И все названные варианты имеют право на существование. Таким образом, сохраняется многовариантность решений, что, с моей точки зрения, не самое правильное.
Тем не менее общие подходы по ряду позиций существуют. Так, согласно рекомендациям МВФ и IADI, в первую очередь должны быть защищены мелкие вкладчики – «вдовы и сироты». Размер гарантийного возмещения должен быть небольшим, поскольку в противном случае депозиторы не оценивают риски банков. Критерии определения максимального размера гарантийного возмещения также разработаны. Во-первых, количество депозитов, возмещаемых в стопроцентном объеме, не должно составлять более 80–90 процентов от общего количества гарантируемых депозитов. Во-вторых, совокупная условная сумма возмещения по всем гарантируемым депозитам должна быть не более 20 процентов от общей суммы гарантируемых депозитов. В-третьих, максимальный размер гарантийного возмещения должен варьироваться в пределах объема одного-двух ВВП на душу населения.
Хотя в целом мы использовали американскую модель страхования вкладов, но без национальной специфики не обошлось – хотя бы в том, что касалось размера депозитов. В сущности, величина максимального возмещения отражает степень развития финансовой системы, и тут мы не могли равняться с США (где даже вдовы и сироты, видимо, пока что более состоятельны, чем у нас). Конкретно, наш казахстанский фонд выплачивает вкладчику возмещение по депозиту в размере суммы гарантируемого депозита (без начисленного по нему вознаграждения), но не более эквивалента 700 тысяч тенге (до 2007 года сумма составляла 400 тысяч тенге).
Основными принципами казахстанской системы гарантирования вкладов являются:
– обязательность участия банков, осуществляющих работу с физическими лицами, в системе обязательного гарантирования депозитов.
– прозрачность деятельности системы обязательного гарантирования;
– минимизация рисков системы;
– накопительный характер формирования специального резерва, предназначенного для выплаты гарантийного возмещения;
– ограничительный характер выплаты возмещения по вкладам;
– участие государства в поддержке системы гарантирования вкладов.
Важно заметить, что наша система страхования вкладов возникла в ситуации, когда риски банков заметно уменьшились. Вначале, в 1995–1996 годах, произошла чистка банковской системы. Потом были запущены процессы консолидации: банки сливались, укрупнялись и тем самым повышали свою финансовую устойчивость. Систему страхования депозитов Казахстан начал строить уже на следующем этапе, когда из трехсот с лишним банков осталось 45, но надежных, капитализированных и устойчивых. В России этапы банковской реформы поменяли местами: сначала создали систему страхования вкладов и думали, что чистку банков можно будет провести во вторую очередь, путем фильтрации при вхождении в систему. Но реально таким путем не получилось ничего толкового.
По пути написания специального закона о системе страхования вкладов мы не пошли, поскольку такую возможность предполагало действующее законодательство.
Однако соответствующие законодательные изменения внести все же требовалось. В пакете поправок содержались изменения, связанные, во-первых, с институтом банковской тайны, а во-вторых, с фондом гарантирования депозитов. Оба пула этих поправок и через парламент, и через правительство шли параллельно.
О банковской тайне есть смысл сказать особо. Институт банковской тайны в нашей стране был законодательно закреплен в 1995 году. Однако издавались и другие нормативные правовые акты, которые противоречили нормам банковского права. Некоторые законы – в том числе о таможне, о налоговых органах – давали представителям определенных профессий право в рамках своей деятельности запрашивать у банков конфиденциальную информацию. Особенно активно этими возможностями пользовались правоохранительные органы, и их такое положение более чем устраивало. Адолжна была возникнуть норма, которая устраивала банки. В связи с этим Национальный банк разработал проект Закона Республики Казахстан «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Казахстан по вопросам банковской тайны», который был направлен на устранение всех законодательных противоречий и последовательное проведение принципа банковской тайны.
Как известно, новые нормативные акты вначале проходят согласование с министерствами и ведомствами. Именно на этом уровне закон о банковской тайне шел очень сложно, потому что, как ни забавно, а изменения следовало внести в 12 законов. Выяснилось, что прямое отношение к вкладам населения имеют более десятка министерств и ведомств. Возник серьезный конфликт интересов. Представители определенных ведомств никакой ценой не хотели отказаться от доступа к информации на счетах вкладчиков.
Так что понадобилась – в который раз! – помощь президента, без нее мы бы не прорубились.
А вот при прохождении поправок через парламент проблем не возникло. Парламентарии, наоборот, поддержали и идею банковской тайны, и принцип гарантирования вкладов населения. Ведь избирателям эти новшества тоже были по душе.
При создании ССВ существовала еще одна тема жарких споров – налогообложение. Представители Национального банка долго добивались того, чтобы деньги, которые банки перечисляют в фонд, освобождались от налогов. Налоговики, разумеется, были против. Эту проблему в итоге также удалось решить. Уже неудобно про это говорить, но картина каждый раз была приблизительно одна и та же. Я шел к президенту. Президент слушал и говорил: «Все правильно, так и делай». После чего я звонил оппонентам, и они ставили визы на нужных документах.
...
Для справки. Правовыми основами функционирования системы обязательного гарантирования депозитов в Казахстане, помимо общего банковского законодательства, стали нормативные акты Нацбанка «Правила обязательного коллективного гарантирования (страхования) вкладов (депозитов) физических лиц в банках второго уровня Республики Казахстан», а также «Правила функционирования системы обязательного коллективного гарантирования (страхования) вкладов (депозитов) физических лиц и участия в ней банков второго уровня Республики Казахстан)». Эти документы прописывали весь регламент действия системы: порядок и условия выплаты возмещения, взаимоотношения банка и вкладчика, полномочия фонда, порядок вступления в него банков; порядок формирования резервного фонда и уплаты в него взносов банками-участниками и так далее.
Банкам дали срок, в течение которого они должны были вступить в систему страхования депозитов. Тот банк, который не успел этого сделать, в дальнейшем не мог иметь лицензию на работу с физическими лицами. 15 ноября 1999 года был зарегистрирован АО «Казахстанский Фонд гарантирования депозитов». Его единственным учредителем выступил Национальный банк Республики Казахстан, который внес в уставной капитал фонда 1 млрд тенге.
Ситуация с единственным учредителем возникла таким образом. Государство не возражало против учреждения системы страхования депозитов. Но финансового участия в ней принимать не хотело (необходимости писать новый закон не возникло отчасти именно по этой причине). Банки тоже никуда не торопились, поскольку считали, что собственные деньги на создание уставного капитала страхового фонда им тратить незачем. Какое-то время вокруг этого вопроса велись бурные дискуссии: нужно ли тратить миллиард тенге именно на фонд? или имеются другие благородные цели? И процесс стоял на месте. Но я взял инициативу на себя. Президент – спасибо ему! – в очередной раз поддержал ее, и мы сдвинулись с мертвой точки. Поэтому первый взнос в капитал фонда внес Национальный банк. Как я уже сказал, в размере одного миллиарда тенге. А потом пошло уже легче. Текущие взносы стали делать коммерческие банки, поскольку эти суммы были в разы меньше и обременяли их уже не так сильно.
Общее руководство деятельностью Фонда осуществляет совет директоров, в состав которого входят представители Национального банка (с 2004 года Агентства финансового надзора), министерства финансов, Ассоциации финансистов Казахстана и генеральный директор Фонда. Контролирует деятельность Фонда ревизор Фонда, являющийся представителем Национального банка (с 2004 года – Агентства финансового надзора).
Фонд является «дочкой» Нацбанка и функционирует соответственно. Конечно, для установления обратной связи с банками – участниками системы в Фонде был создан консультативный совет (в его состав входило несколько представителей банков второго уровня). Однако все принципиальные вопросы решал Национальный банк. И банки с этим не сильно спорили: руководящая роль Нацбанка ими признавалась и раньше. Кроме того, банкиры люди вменяемые и понимают: кто внес миллиард тенге, тот и принимает решения.
В частности, Национальный банк решал, каким образом и во что именно Фонд должен инвестировать свои средства. В общем виде, размещение денег Фонда производилось:
– в ценные бумаги и другие финансовые инструменты (в соответствии с перечнем, утвержденным советом директоров Фонда);
– во вклады в Национальном банке РК.
В настоящее время, после того как в Казахстане было создано Агентство по регулированию и надзору финансового рынка, Фонд представляет необходимую информацию Агентству как мегарегулятору. В свою очередь, Фонд имеет право получать сведения о финансовом состоянии банков—участников системы (включая сведения о системе управления рисками и сведения по привлеченным вкладам).
Теперь немного фактов. И цифр. На 1 октября 1999 года, когда меня назначили председателем Национального банка, объем вкладов физических лиц в банках страны составлял 311 миллионов долларов. Система обязательного страхования срочных вкладов физических лиц была создана в ноябре 1999 года. На 1июля 2007 года вклады населения в казахстанских банках исчислялись цифрой 11,5 миллиардов долларов. Такой результат существенно превышает мое обещание президенту, так что я вполне доволен. А борода с тех пор успела отрасти лучше прежней.
По состоянию на 1 января 2006 года участниками казахстанской системы гарантирования депозитов являлись 33 банка из 34 действующих. В апреле 2003 года Казахстанский Фонд гарантирования вкладов стал членом Международной ассоциации систем страхования депозитов (International Association of Deposit Insurers), основанной в октябре 2002 года и объединяющей порядка 30 стран-членов. Кроме того, на данном этапе наша система защиты вкладов соответствует большинству международных стандартов страхования депозитов, в том числе рекомендованных МВФ и Форумом финансовой стабильности.
Сейчас представления о роли фонда страхования и формах его взаимодействия с коммерческими банками и банковским регулятором в Казахстане меняются. После того как в 2006 году был ликвидирован банк «Валюттранзит», стало понятно, что объем выплат его вкладчикам приблизительно равен всему объему средств, который к тому моменту накопил казахстанский Фонд гарантирования. В результате получилось, что общих денег, накопленных в фонде, хватило на банкротство одного банка. Но что делать, если в исторически короткие сроки к финишу придет второй банк? Или третий? Понятно, что если ликвидационная комиссия, занимающаяся продажей активов банка-банкрота, будет работать хорошо, то деньги на ее счету появятся и будут возвращены владельцам. Однако владельцев всегда интересует вопрос, когда это произойдет. Кто именно будет возвращать деньги, их занимает куда меньше.
Точка зрения вкладчиков проста: если они понимают, что денег в фонде страхования депозитов не очень много, то хотят знать, как в ситуации банкротства конкретного банка поведет себя государство. Иными словами, будет ли оно расплачиваться за обанкротившееся кредитное учреждение (кстати сказать, частное)? И если да, то в каком объеме? Государство в этой ситуации заинтересовано в том, чтобы при ликвидации банка деньги быстрее возвращались. Тогда фонд сможет расплатиться по депозитным обязательствам, и вкладчики успокоятся.
Поэтому сейчас в Казахстане идет много разговоров о том, как именно система страхования вкладов должна развиваться дальше. Я думаю, что постепенно мы придем к изменению структуры взаимодействия банков и страхового фонда. С одной стороны, на каком-то этапе более существенное участие в банковском надзоре начнут принимать сами банки. Это особенность опять-таки американской модели. Мы на первом этапе создания ССВ обсуждали, что со временем тоже можем прийти к подобному решению.
С другой стороны, возможно, увеличится роль банков в деятельности фонда страхования. Здесь было бы правильно вернуться к теме международных стандартов. Если завтра рабочая группа IADI во главе с Мишелем Сабуреном создаст четкие единообразные рекомендации относительно базовых принципов работы фондов страхования вкладов, где будут учтены все спорные вопросы (участие банков в процедуре принятия фондом решений и проч.), то абсолютно правильным будет простое внедрение этих стандартов. С учетом нашей практики и традиций внедрения международных стандартов. Но пока не очень понятно, когда это произойдет.
Точно так же, если американцы договорятся с европейцами относительно объединения стандартов бухучета и внедрения единой системы (о чем они пытаются договориться уже много лет), то в Казахстане тоже нужно будет эту систему внедрять очень быстро. Но пока никто ни с кем не договорился.
Существует еще один интересный вопрос: дает ли общенациональная система гарантий одним банкам возможность проводить рискованную политику за счет других? Безусловно, дает. Это называется moral hazard, угрозой недобросовестности. Но люди, принимающие решения, должны выбирать, что для них важнее: общая стабильность банковской системы (достигаемая по причине существования фонда страхования депозитов) или возможные риски того, что кто-то будет злоупотреблять своим членством в фонде и проводить рискованную политику. С моей точки зрения, риски moral hazard меньше, чем риски нестабильности, во-первых.
Во-вторых, тогда, в 1999 году, ситуация была однозначна: люди просто не держали деньги в кредитных учреждениях. Для того чтобы их переубедить и развернуть в сторону банков, объективно необходимо было, чтобы часть рисков взяло на себя государство. Теперь находятся желающие рассуждать на тему, что создавать фонд страхования депозитов не имело смысла: экономика Казахстана растет такими темпами, что люди принесли бы деньги в банковский сектор без дополнительных гарантий. Но тогда, после российского дефолта, после финансового кризиса в ряде развивающихся стран грядущий рост депозитов был совершенно неочевиден.
И не факт, что этот рост никак не связан с наличием в стране системы страхования вкладов.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 12
Из статьи Маргариты Водяновой «Судьба закона о частных банковских вкладах напоминает мыльную оперу» [11]
Это только кажется, что написание и принятие законопроектов – вещь скучная. На самом деле процесс может напоминать мыльную оперу и триллер одновременно. Именно такова судьба законопроекта «О страховании вкладов физических лиц в банках РФ». До последнего времени этот закон маскировался под другим именем – о гарантировании частных вкладов. Однако под прежним названием он оказался абсолютно непроходимым через правительство и Думу в течение целых восьми лет.
БАНКИРЫ ДЕРЖАТ ОБОРОНУ
О том, что гарантирование частных вкладов в банках необходимо, говорят чуть ли не с начала рыночных преобразований. Но банки вовсе не горят желанием дополнительно раскошеливаться на создание страховых фондов. Именно поэтому закон долгие годы гуляет по коридорам власти. А чиновники, близко к сердцу принимающие проблемы банков, делают все возможное, чтобы этот процесс длился вечно. Кабинет министров был намерен обсудить законопроект на своем заседании еще 24 октября. Однако случился конфуз: документ в очередной раз оказался не готов. Чиновники Главного государственно-правового управления президента (ГГПУ) высмотрели в тексте закона некие юридические несообразности. Одна из ключевых претензий ГГПУ к законопроекту состояла в том, что речь должна идти не о гарантировании возврата вкладов, а об их страховании. Это избавит взносы банков в страховой фонд от статуса налоговых платежей. В противном случае закон вступал бы в практически неразрешимые противоречия с Налоговым и Гражданским кодексами. Логично. Однако самый первый документ в 1994 году назывался как раз «Законом о страховании» и был переименован в «гарантирование» по требованию… тогдашней кремлевской администрации.
Известно, что чиновничье старание всегда активно поддерживалось банковским сообществом. Крупные банки верили и продолжают верить в то, что они-то никогда не пойдут ко дну. А потому закон хоть о гарантировании, хоть о страховании вкладов им не нужен. Однако если он все-таки вступит в силу, перед солидными кредитными учреждениями отчетливо замаячит перспектива убытков – прямых и косвенных. Прямые потери – это взносы в страховой фонд (0,15 % от всей суммы депозитов раз в квартал). Косвенные – перспектива того, что часть банковской клиентуры начнет миграцию из крупных банков в мелкие.ВОПРОС О ПОТОЛКЕ
Прочие заинтересованные стороны – правительство, Центробанк и Дума – долгое время вели дискуссии по трем направлениям. Первое. Должна ли система быть добровольной или принудительной. Второе. На каком этапе к ней целесообразно присоединиться Сбербанку. И наконец, кто должен стать хранителем и распорядителем страховых денег.
На добровольном вхождении в систему некоторое время настаивал ЦБ. Однако премьер-министр проявил последовательность и дважды – прошлой осенью и нынешней весной – отверг идею. Из последних версий все намеки на добровольность изъяты: все банки, желающие принимать частные вклады, обязаны вступить в систему и отчислять взносы в страховой фонд.ПОДУШКА БЕЗОПАСНОСТИ
Единственная позиция, по которой стороны до сих пор не пришли к соглашению, – роль и место Сбербанка в системе страхования. Ведь сумма частных вкладов, размещенных сегодня в Сбербанке, раз в семь превосходит аналогичный показатель всех прочих банков, вместе взятых. Стало быть, если неприятности, предполагающие вмешательство системы страхования, случатся именно с ним, то благополучие всех остальных от внесенных в фонд взносов зависеть уже не будет. С другой стороны, участие Сберегательного банка в системе на общих основаниях полностью развязывает руки всем прочим. Располагая «подушкой безопасности» в виде страховых взносов колосса в общий котел, коммерческие банки смогут позволить себе больше рисковать на финансовом рынке, не особенно беспокоясь о перспективе банкротства.
Именно такой сценарий, по последним сведениям, и прописан в тексте закона. Но пойдет ли на это правительство, пока неясно. Очередная дата обсуждения законопроекта на правительстве намечена на 14 ноября, но нет никакой гарантии, что оно состоится. Как заметил все тот же конфидент «МН», «за непрохождение закона столько заплачено, что на эти деньги можно было бы создать уже три системы гарантирования». А пока мыльная опера о защите частных вкладов по-прежнему далека от завершения.
13. ПРИВАТИЗАЦИЯ СБЕРБАНКАКак мне уже не раз случалось заметить (в том числе на страницах этой книги), правильным источником «длинных» денег для коммерческих банков являются сбережения населения. Именно депозиты физических лиц должны быть основой фондирования типового кредитного учреждения. Для самого населения тоже чрезвычайно важна возможность взаимодействовать с надежным банком. В мировой практике сбережение, то есть сохранение стоимости средств населения является важной функцией и государства, и банковской системы. Как раз по этой причине во многих странах для работы с «народными» деньгами создавались и создаются специальные банки – сберегательные. В ряде случаев они являются государственными и поэтому выполняют (в интересах собственника) довольно много чисто социальных функций, коммерческому банку по определению не свойственных.
В нашей стране Народный сберегательный банк Казахстана (поместному – банк «Халык») приватизирован и является, по сути, чисто коммерческим банком, очень крупным: он входит в тройку национальных лидеров банковской системы. Часть его функций перешла к почтово-сберегательной системе (тем самым разгрузив Сбербанк от выполнения не вполне банковских задач). А сама почтово-сберегательная система (ПСС) не только переключила на себя функционал Сбербанка, но и дополнила его различными нетрадиционными для почты сервисами. В результате почтово-сберегательная система представляет собой многофункциональную агентскую сеть, формат которой я бы рискнул назвать в своем роде уникальным, по крайней мере, для СНГ.
Это все тоже получилось не сразу.
Создать в Казахстане почтово-сберегательную систему я предлагал первый раз в 1995 году, когда работал зампредом Национального банка. Незадолго до того я побывал в Японии на курсах, организованных МВФ. И понял там, что именно ПСС стала основой их экономических реформ, базой всего впечатляющего послевоенного развития этой страны. У японцев высокая склонность к сбережениям. Благодаря созданию почтово-сберегательной системы у них появилась возможность инвестировать сбереженные большие деньги в реальный сектор; причем в основном в инфраструктуру. Вот вам и истоки японского экономического чуда, а точнее, его материальная база! Ведь ключевой группой инвесторов всегда и везде является население – именно оно аккумулирует основную часть денежных средств, пригодных для финансирования в длинные инфраструктурные проекты. В частности, в японской почтово-сберегательной системе сейчас заключено, без шума и пыли, более 2 триллионов долларов. Реально это самый большой финансовый институт в мире. Крупные западные банки, которые любят надувать щеки по поводу своего финансового могущества, обладают гораздо меньшими возможностями, чем это общедоступное и не сильно знаменитое японское учреждение.
Я предложил действовать в Казахстане по схожей схеме: освободить наш Сберегательный банк от выполнения затратных социальных функций, переложив их на ПСС. И дальше почтово-сберегательную систему развивать именно как агентскую сеть, дав ей возможность нести бремя «социалки». А Сберегательный банк перевести в режим работы обычного коммерческого банка.
Но тогда, в 1995-м, государству в капитале Сбербанка принадлежало 80 %. И победило мнение, что нет смысла развивать еще одну сберегательную структуру в качестве конкурента «Сберу». А мне, для того чтобы отстоять свою позицию, не хватило аппаратного «веса». Через четыре года, в 1999-м, меня назначили председателем Национального банка РК. И как человек, отвечающий за регулирование национальной банковской системы, я вернулся к сюжету освобождения Народного сберегательного банка Казахстана от не присущих ему социальных функций. Причины были такие: я пообещал президенту увеличить банковские депозиты населения. А на рынке привлечения вкладов физических лиц роль Сберегательного банка по определению ключевая. Так было, как известно, на всем постсоветском пространстве. Прежде всего, такое положение сложилось исторически.
Народный сберегательный банк Республики Казахстан возник, собственно, в результате еще советской банковской реформы 1988 года. Тогда была сделана попытка перейти к продвинутой двухуровневой банковской системе (центральный банк – специализированные банки), характерной для развитых экономик. В частности, государственные трудовые сберегательные кассы были тогда преобразованы в Сбербанк СССР (государственный по форме собственности), в чьи функции входила аккумуляция сбережений населения и их перенаправление в государственный бюджет. Реформа получилась непоследовательной, реально банки по-прежнему оставались частью государственной финансовой системы. (По-иному с очевидностью и не могло произойти без введения института частной собственности.) В частности, в «новой» системе все депозиты населения фактически оставались обязательствами центрального банка. Но населению не было дела до организационных тонкостей. Зато оно хорошо понимало, что сберкасса – единственное учреждение, работающее со сбережениями граждан. И надежность этой работы гарантируется государством. По названной причине в советское время конкурентов у брэнда «Сбербанк» не было, и быть по определению не могло. Что, кстати, в последующее время как раз и обеспечило Сберегательному банку – любому, в том числе нашему – высокую лояльность клиентов.
Казахстан после получения суверенитета стал создавать собственную банковскую систему. Спустя год после официального провозглашения независимости, в 1992-м, на базе республиканского отделения Сбербанка СССР был создан Сбербанк РК. Он получил статус самостоятельного юридического лица, имел форму акционерного общества закрытого типа и принадлежал правительству РК. В июле 1998 года решением общего собрания акционеров Сбербанк был преобразован из акционерного общества закрытого типа со 100 %-ным участием правительства в открытое акционерное общество «Народный сберегательный банк Казахстана» (то есть параллельно с изменением организационно-правовой формы получил также другое название). В этом же году (согласно постановлениям правительства Республики Казахстан, в том числе постановлению правительства РК № 644 от 6 июля 1998 года «Об основных направлениях поэтапной приватизации Акционерного Народного Сберегательного Банка Казахстана на 1998–2001 годы») был увеличен его акционерный капитал.
После продажи контрольного пакета, принадлежавшего правительству, банк, как сообщало агентство Fitch, стал контролироваться «несколькими физическими лицами с хорошими связями, представляющими две казахстанские бизнес-группы». (Позже состав акционеров менялся.) В 1999 году, когда идеи реформирования НБК стали переходить в практическую плоскость, он, как и прежде, занимал ведущее положение на рынке вкладов физических лиц. Учитывая это обстоятельство, было очень важно понять, на каких основаниях он может (и будет) участвовать в системе страхования вкладов.
Проблема решилась постепенно и поэтапно. Вначале, как уже сказано, руководство Народного сберегательного банка было в принципе против вхождения в систему гарантирования депозитов. Сбербанку тогда принадлежало 70 % рынка депозитов. А взносы в систему страхования пропорциональны как раз размеру депозитов физических лиц. «Мы будем платить в систему страхования значительные взносы, а этими деньгами будут закрываться проблемы ликвидируемых банков, которые вносили копейки?» На такую схему руководители Народного сберегательного банка не были согласны. Но с 2000 года, когда систему страхования вкладов начали внедрять, доля Сбербанка в связи с этим стала уменьшаться. Это побудило его руководство более гибко воспринимать новые идеи.
В целом формула вхождения Народного сбербанка в систему страхования вкладов нашлась. Но важным было не только его участие в ССВ. На повестку дня был поставлен более глобальный вопрос – о статусе бывшего сберегательного банка и о его будущем.
В принципе, вопрос о степени присутствия государства в банковской сфере является для экономики переходного типа одним из ключевых. В социалистической экономике вся банковская сфера является по определению государственной. Но вообще в мире не так уж много стран, где в банковской сфере доминируют государственные банки. В зрелых экономиках госбанки по большей части представлены специализированными кредитными учреждениями и банками развития. А универсальные коммерческие банки, как правило, являются частными.
Проблема с государственными банками заключается в следующем. Используя государственную поддержку, госбанки получают нерыночные преимущества, позволяющие им поддерживать собственное лидерство. Но это не является честной рыночной конкуренцией. Потому что, с другой стороны, балансы государственных банков могут быть обременены плохими и даже безнадежными долгами – ведь кредитование они (в ряде случаев) осуществляют тоже не на рыночных основаниях, а по государственным соображениям. Кредитуют, к примеру, строительство светлого будущего, причем не только у себя. Кроме того, государственные банки часто выполняют еще и социальные функции – а это тоже удовольствие не бесплатное.
Вообще, существует мнение – и я его разделяю, – что государственная собственность на банковский капитал сдерживает развитие финансового сектора.
В ряде исследований констатируется, что преобладание госбанков связано с низким уровнем финансового развития экономики. В частности, эксперты Всемирного банка выявили обратную связь между государственной собственностью на банковский капитал и такими показателями финансового развития экономики, как объем банковского кредитования частного сектора, капитализация фондового рынка и предоставление ссуд частному сектору небанковскими финансовыми учреждениями. Кроме того, межбанковская конкуренция встранах, имеющих государственные банки, обычно ниже, а банковская маржа – выше. Как показали исследования международных финансовых организаций, чем слабее финансовое развитие экономики, тем меньше темпы экономического роста и уровень благосостояния общества.
Во всех постсоветских странах государственный сберегательный банк, как правило, выполнял также ряд дополнительных функций. В частности, финансовые показатели казахстанского Народного сберегательного банка снижало выполнение им социальных функций (выплата пенсий, социальных пособий и так далее). Плюс к тому в сельской местности многие отделения Сбербанка были убыточными, поскольку, несмотря на значительную площадь, плотность населения в Казахстане маленькая. Под это дело мы как раз и припомнили японский опыт развития почтово-сберегательной системы. (В выборе решений мы, скажу еще раз, всегда были достаточно эклектичны и брали с той стороны, где видели лучшее.) Национальный банк как регулятор обсудил с правительством вариант (он потом и был принят), в котором Сбербанк:
– входит в систему страхования депозитов;
– приватизируется и получает возможность закрыть свои убыточные филиалы (что всегда было проблемой – потому что если банк работает по рыночным принципам, то не закрыть убыточные филиалы он не может, но что тогда делать населению?);
– закрывает свои филиалы не просто так, а по схеме замещения.
В большинстве мелких населенных пунктов Казахстана было как? Стоит одноэтажный казенный домик: с одной стороны это почта, с другой – сбербанк. И оба учреждения убыточны. А у нас в сельской местности живет 40 % населения. Чтобы не лишать его доступа к финансовым ресурсам, мы предложили в качестве альтернативы создать почтово-сберегательную систему, и значительную часть филиалов Народного банка передать почте. Тогда все становилось проще и понятнее. Почтово-сберегательная система может выполнять функции агента – как для банка, так и для многих других учреждений: страховых компаний, брокерских фирм, ПИФов и так далее. Через нее можно доводить до населения любые финансовые продукты. Таким образом, люди в сельской местности не дискриминируются по уровню доступа к финансовым услугам.
Правительство и Нацбанк как банковский регулятор стали обсуждать эту схему. В это время у Сберегательного банка сменился и менеджмент, и собственники, поскольку происходила его поэтапная приватизация. На начало 2000 года контрольный пакет «Сбера» принадлежал уже частным компаниям. У государства оставалось 33,3 % + 1 акция. Но блокирующий пакет государство не хотело продавать до тех пор, пока не будет достигнута ясность относительно судьбы социальных программ Сбербанка и его филиалов в сельской местности (убыточных). Схема с созданием почтово-сберегательной системы устроила и новых владельцев, и Национальный банк как регулятор банковской системы. С этого момента процесс пошел уже практически без сопротивления с чьей бы то ни было стороны.
В самом начале АО «Казпочта» (то есть почтовой системе Казахстана) была передана часть филиалов Народного сберегательного банка. Кроме того, почта получила существенно более широкие функции. Во-первых, право на проведение банковских операций в тенге и иностранной валюте, а также лицензию на брокерскую и дилерскую деятельность. Ей разрешили также принимать денежные вклады, проводить платежи, осуществлять практически весь спектр финансовых услуг (за исключением кредитования). На почте можно оплатить коммунальные и налоговые платежи, обменять или купить валюту, получить зарплату, пенсию, стипендию. Почта принимает депозиты от населения, производит инкассацию и перевозку ценностей, оказывает брокерские и агентские услуги для пенсионных фондов и страховых компаний.
Проблему решили концептуально, выдав «Казпочте» соответствующую лицензию, а дальше учреждение уже само решало свои проблемы. Понятно, что вначале почта «лежала на боку». Так что, прежде чем нагружать ее новым функционалом, под учреждение следовало подвести соответствующую базу: денежную, материальную, техническую.
В Народном сберегательном банке для АО «Казпочта» была открыта кредитная линия объемом 4 млн долларов на пять лет. За счет этих средств была обновлена материальная база отделений почтовой связи, компьютеризирована сеть городских и районных узлов. Кроме этого, АО «Казпочта» осуществило выпуск корпоративных облигаций для привлечения средств на внутреннем фондовом рынке. Данные облигации прошли процедуру листинга на Казахстанской фондовой бирже и были включены в ее официальный список по высшей категории. Общий объем первого выпуска составил 9 млн долларов и был удачно размещен. Государство тоже выделило почте денежные средства для пополнения уставного капитала.
Реформа достаточно быстро стала давать результат.
...
Для справки. В начале преобразований, в 2000 году, АО «Казпочта» имело минусовый корсчет: 250 млн тенге задолженности в бюджет по налогам и пенсионным выплатам (по курсу Нацбанка РК, приблизительно 1,92 млн долларов). Но с определенного момента (примерно с 2003 года) «Казпочта» стала получать стабильную прибыль. Планируется, что налоговые поступления в государственный бюджет в 2005–2010 годах составят в общей сумме порядка 13 млрд тенге.
Кстати, у японцев в их почтово-сберегательной системе сейчас появились проблемы. Они стали (по политическим причинам) осуществлять не самые правильные инвестиции. Поэтому мы с самого начала решили, что наша почта будет вкладывать привлеченные средства населения только (и исключительно) в государственные ценные бумаги. То есть не будет заниматься никакими активными операциями, чтобы не было соблазна инвестировать куда попало, а потом получать проблемы.
В итоге, одновременно с передачей «социалки» почтовой системе возникла возможность заняться приватизацией Народного сберегательного банка. (Блокирующий пакет Сбербанка, напомню, еще принадлежал государству.) После того как и премьер-министр, и правительство в целом поддержали концепцию, окончательная приватизация Сбербанка была определена на 2001 год. На тот момент ОАО «Народный Сберегательный Банк Казахстана» было третьим в Казахстане по объему активов и по-прежнему имело крупнейшую в стране филиальную сеть. Его акции входили в условный список программы «Голубые фишки». Комитет по приватизации и госимуществу решил, что они будут выставлены на аукционе одним лотом. В ноябре 2001 года правительство продало на торгах свой пакет, к тому времени составлявший 33,33 % плюс одна акция.
Победителем тендера стала компания «Мангистаумунайгаз», приобретшая государственный пакет за 41 млн долларов при стартовой цене 35 млн. Сумма была досрочно перечислена в госбюджет.
В России дискуссии о том, можно ли приватизировать «Сбер», часто заканчиваются заявлениями о том, что этого сделать нельзя в принципе: все сразу вспоминают его социальную функцию. Но наша ситуация была идентична, и опыт показал, что государство может выйти из капитала Сберегательного банка без серьезных социальных последствий. Я это говорю не к тому, что Сбербанк РФ надо передавать в частные руки уже завтра. Но в принципе это возможно.
В процессе приватизации Народного сберегательного банка Казахстана я руководствовался известной либеральной идеей о том, что частный собственник в целом более эффективен, нежели государство. Сейчас наш Сберегательный банк действительно высокорентабелен. Но в целом ключевым для результатов предприятия является не вопрос собственности, а эффективность менеджмента. Например, наша компания «Казатомпром» – пример хорошо работающей государственной компании. Ее руководство обещает к 2010 году выйти на первое место в мире по добыче урана. А ведь в советское время, когда с добычей урана все тоже обстояло неплохо, на мировое лидерство никто не замахивался. Дело в том, что, хотя форма собственности предприятия и осталась прежней, но неэффективный (или недостаточно эффективный) менеджмент сменился, и на смену ему пришла высокорезультативная команда управленцев.
Но эффективность менеджмента – это отдельная тема.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 13
Булат Мукушев, председатель правления ОАО «НБК-банк», Андрей Ухов, Assistant Professor of Finance, Kelley School of Business университета штата Индиана [12]
ЧАСТНЫЙ БАНК ПРАВИТЕЛЬСТВА ФРАНЦИИ
Во Франции существует такое кредитное учреждение, о котором не слышали даже многие французы: это банк Caisse de D?p?ts & Consignations. Тем не менее Caisse de D?p?ts & Consignations – самый крупный институциональный инвестор страны. Его активы составляли (на 2006 год) 599,2 миллиарда долларов. По закону треть своей прибыли банк отчисляет в государственный бюджет, и в 2006 году сумма отчислений составила 1,5 миллиарда евро.
В деятельности Caisse de D?p?ts & Consignations сочетаются характеристики, с одной стороны, крупного частного инвестора (стремящегося, прежде всего, к максимизации прибыли), а с другой стороны, государственного учреждения, которое действует в национальных интересах. Банку 192 года, им владеет государство, причем руководителя назначает лично президент Франции. Нынешний президент Франции Николя Саркози считает, что этот банк должен быть инструментом проведения национальной экономической политики и собирается использовать его для защиты французских компаний от иностранных инвесторов.
Сейчас правительство Франции ведет активные дебаты о том, каким образом можно использовать этот мощный финансовый институт наиболее эффективно. В качестве приоритетных направлений деятельности банка на последующие 10 лет определены: увеличение объемов ссуд под субсидированное жилье, финансирование высших учебных заведений, а также финансирование малого и среднего бизнеса.
Президент Саркози назначил новым руководителем банка Августина де Романье (Augustin de Romanet), который имеет опыт работы как в правительстве Франции, так и в частном инвестиционном банке. Господин де Романье считает, что перед ним стоит задача определить, на чем банк должен сконцентрироваться, а какие участки работы следует сократить. В интервью корреспонденту агентства Bloomberg он сказал: «Мы не можем присутствовать везде. Нам нужно фокусировать наши ресурсы».
Caisse играет важную роль в процессе финансировании программ государственного жилья. Схема такова: банк привлекает вклады на специальные счета, доход по которым не облагается налогом, а затем эти вклады используются для финансирования государственного жилья. В 2006 году банк предоставил 80 % всех средств, затраченных во Франции на государственную жилищную программу (в сумме около 200 миллиардов евро).
Банк неоднократно привлекался для спасения компаний, попавших в трудное финансовое положение. В 2003 году правительство Франции собрало 4,2 миллиарда евро в помощь компании Alstom SA. (производит электростанции, скоростные поезда и круизные суда). Caisse предоставил для этого пакета 1,2 миллиарда. Реакция рынка на эти действия однозначна: в тот момент, когда было объявлено о программе помощи компании Alstom, цена ее акций была в два с лишним раза меньше, чем на текущий момент (на 11 января 2008 года – 138,17 евро). В 2003 году банк владел 3,3 % акций компании, а сейчас у него 1,5 %. Руководство банка считает, что инвестиции в Alstom оправдали себя.
Участвовал банк и в поддержке фирмы «Адидас». Эту сделку в интервью агентству Bloomberg описал Роберт Лион (Robert Lion), руководитель Caisse с 1982 по 1992 год. По словам Лиона, в 1990 году министр финансов Франции Пьер Береговуа (Pierre Beregovoy) попросил его проинвестировать в «Адидас». Тогда 80 % компании принадлежало французскому инвестору Бернару Тапье (Bernard Tapie). Лион отказался это сделать, так как считал, что «Адидас» находится в плохом положении. Но Береговуа вызвал его к себе и сказал, что уже пообещал Тапье инвестиции, и у него не хватит духу отказаться от своих слов. «Так что я это сделал», – говорит Лион. – «И все получилось прекрасно».
У банка длинная история. Он был основан в 1816 году королем Людовиком XVIII для того, чтобы восстановить уверенность французов в стабильности и надежности государственных финансов, подорванную после колоссальных затрат Наполеона на войны. Миссией банка было управление пенсионными фондами и выплата пенсии государственным служащим. Эта миссия сохранилась: на сегодняшний день банк управляет 52 пенсионными фондами государственных служащих. В 2006 году эти фонды выплатили 16,2 миллиарда евро трем миллионам пенсионеров, а это пятая часть всех пенсионеров Франции.
Не в каждой финансовой системе найдется место для банка, который сочетает государственную форму собственности, элементы стратегии частного банка, и роль активного портфельного инвестора на внутреннем рынке ценных бумаг. Но во Франции, где государство управляет экономикой весьма активно, деятельность Caisse de Depots & Consignations выглядит вполне логичной. Некоторые аналитики европейского банковского сектора считают, что правительство Франции может использовать банк для любых своих целей, и называют Caisse «частным банком» правительства Франции. Банк является одним из проводников государственной финансовой политики. В то же время, похоже, что будущая роль банка не очевидна даже для его руководителя.
14. НАЦФОНДВыражение «нефтяное проклятие» совсем не случайно возникло именно в эпоху высоких и сверхвысоких цен на сырье. У ресурсного изобилия имеется, не будем спорить, обратная сторона. Казахстану как стране, обладающей серьезными запасами углеводородов, эта проблематика известна не понаслышке.
Тем не менее концептуально термин «нефтяное проклятие» – неправильный. Потому что когда нефти много, это на самом-то деле хорошо. Высокие цены на ресурс, который страна продает (а не покупает) – тоже отлично. Просто изобилием необходимо уметь распоряжаться, а для этого приходится думать и работать. И тогда никакого проклятия: наоборот, все богаты и здоровы.
Но что конкретно это значит – уметь распоряжаться природным богатством?
Представим себе страну, зарабатывающую в основном на экспорте сырья, причем в условиях, когда сырье – не обязательно нефть, но также газ, металл, лес, хлопок, кофе и так далее – на мировых рынках стоит дорого. Таких «условных» стран много не только на постсоветском пространстве: есть они и в Африке, и в Азии. По этой причине подобная ситуация описана в мировой экономической литературе достаточно полно. Если цены на сырье высоки, и в течение длительного времени в страну идет поток валюты, то в результате национальной экономике, как правило, начинает угрожать опасность в виде «голландской болезни».
Голландская болезнь – это ситуация, когда хорошие, на первый взгляд, экономические показатели скрывают глубокие диспропорции; когда в результате мощного роста экспортной составляющей развитие других отраслей экономики сильно тормозится и угнетается.
Сам термин «голландская болезнь» возник, естественно, в Нидерландах. В 60-х годах прошлого века там открыли крупные месторождения газа. Эта нечаянная радость привела к расширению экспорта, резкому укреплению гульдена и, в конечном итоге, – к потере конкурентоспособности в неэнергетических секторах экономики.
Как запускается механизм «голландской болезни»? Высокие цены на сырье обеспечивают значительный приток валюты. Из-за роста положительного сальдо платежного баланса приходится либо активизировать денежную эмиссию (что чревато инфляцией), либо укреплять курс национальной валюты (что плохо для национальных производителей). И то, и другое ведет к застою в несырьевом секторе (зачем работать, если нефтедолларов пруд пруди?), а также неконкурентоспособности национальных товаров на мировом рынке.
Собственно, конкурентоспособным остается только сырьевой сектор, а он привязан к контрактам, выраженным в иностранной валюте. Это чревато валютными (в том числе) рисками. Поэтому в большинстве случаев в ситуацию решают вмешаться денежные власти. Центральный банк начинает покупать иностранную валюту, взамен выпуская в обращение валюту национальную. Это приводит к существенному росту денежной массы. Возникает, таким образом, необходимость ее стерилизовать.
Первый эффективный способ стерилизации – создание стабилизационного фонда. В Казахстане такой фонд действует с 2001 года. По данным на январь 2008 года его активы составляли 23 млрд долларов США.
Второй метод борьбы с «голландской болезнью», также используемый в ряде стран, – стерилизация путем выпуска ценных бумаг. Тут возможны варианты. Одни типы инструментов может выпускать центральный банк, другие – министерство финансов, имеют право на жизнь и гибридные схемы. Стерилизация – инструмент достаточно хороший. Но платный. И притом дорогой. Могут возникать ситуации, когда затраты на стерилизацию приводят к убыткам национального банка (вследствие большого объема операций). Центробанк осуществляет интервенции в интересах всей экономики: растет целевой экспорт, развиваются несырьевые отрасли народного хозяйства, увеличивается поступление налогов в бюджет. Министерство финансов в результате получает прибыли. Но центральный банк, как ни парадоксально, может иметь убытки. Кто же должен их компенсировать?
В большинстве стран убытки национального банка возмещаются из бюджета. Но когда в парламенте звучат речи о том, что бюджетные ресурсы следует направить на погашение потерь центробанка (а не на увеличение, допустим, детских пособий), то восторга у депутатов они не вызывают. Тем более что части парламентариев непонятен не только финансовый смысл (медицинского вроде бы) термина «стерилизация», но и сущность подобных процессов. Экономика развивается дикими темпами, так откуда у центрального банка убытки?
Поэтому правильно с самого начала согласовывать действия министерства финансов и национального банка, чтобы расходы по стерилизации они между собой делили. (Хотя в Казахстане таких ситуаций пока не возникало.)
Третья мера борьбы с «голландской болезнью» также хорошо известна – в ситуации, когда страна зависит от сырьевых отраслей, она должна диверсифицировать свою экономику.
В целом диверсификация экономики – процесс многоуровневый, сложный и долгий. Но первым ее, достаточно быстрым, этапом может стать либерализация импорта оборудования. Причем стимулировать следует импорт именно оборудования, а не ширпотреба. Правильно, чтобы импорт ширпотреба рос медленнее, чем средние показатели. Хотя, к сожалению, чаще бывает наоборот, причем во всем мире так: когда доходы растут, народ начинает активно тратить их на потребление.
Каждая из трех названных мер уменьшает давление валюты на внутренний рынок и помогает диверсификации экономики.
В частности, с 2000 года, когда цены на нефть уже второй год шли вверх, в Казахстане стали задаваться вопросом: что делать с нефтедолларами в перспективе. Ведь если цены будут такими же высокими достаточно долго, то направлять на потребление все доходы от экспорта было бы неправильно. Проедать все, что имеешь, – не креативно.
Кроме того, объем экспортной выручки постоянно увеличивался и усиливал давление на курс тенге, а также угрожал разгоном инфляции. В этом контексте совершенно резонно возникла идея создания стабилизационного фонда. Реализовывать ее мы стали приблизительно в одно время с Россией (хотя северные соседи в результате построили фонд позже).
Стабилизационный фонд – испытанный инструмент управления экспортными сверхдоходами. В частности, ряд стран, чья экономика сильно завязана на экспорт (в том числе нефти и другого сырья), при построении национального стабфонда ориентируется на норвежский опыт распоряжения прибылью от продаж природного сырья. Норвегия, как известно, добывает много нефти. И для профилактики возникновения уже упомянутой «голландской болезни» в 1990 году в стране создан Норвежский нефтяной фонд, The Norwegian Petroleum Fund. В результате применения такой меры Норвегии действительно удалось избежать «голландской болезни». (Голландия, что характерно, такой фонд создавать не стала.)
Пример Норвегии подтверждает очень простую (и уже изложенную) мысль: богатство не становится проклятием, если используется с умом и ответственно. Природные богатства могут сыграть в экономике той или иной страны вполне положительную роль, если доходы от экспорта направляются на создание структур социальной защиты, реально повышают уровень жизни широких масс, а также служат основой для расширенного воспроизводства и структурной трансформации экономики. Другое дело, что названные цели не могут быть достигнуты сразу – для их реализации требуется определенное время и правильная стратегия. В частности, Казахстан в настоящее время находится лишь в начале этого пути.
Теоретически стабилизационный фонд должен, во-первых, помогать сглаживать колебания нефтяных цен, в периоды относительного богатства создавая накопления, а в периоды относительной скудости – поставляя в бюджет ресурсы из «заначки». Во-вторых, он является своего рода копилкой, сберегательным инструментом, который, в частности, дает возможность финансировать будущие расходы из нынешних сверхдоходов.
Прежде чем создавать такой инструмент, казахстанцам, естественно, следовало узнать, как он работает. С этой целью USAID организовал и профинансировал для парламентариев и членов правительства Республики Казахстан несколько учебных поездок в Норвегию – для изучения опыта создания Национального нефтяного фонда. В декабре 2000 года в составе очередной делегации туда поехали четверо наших специалистов, и в том числе я – в качестве председателя Нацбанка.
Перед поездкой проинформировал жену (теперь уже бывшую), что еду в Норвегию. Супруга в ответ огорошила сообщением, что в ее жилах, оказывается, течет подлинно нордическая кровь: прадедушка был норвежец. Я отнесся к ее словам немного иронически: как-никак, жесткая демографическая завязка Казахстана на Скандинавию неочевидна. Тогда жена принесла в доказательство записку от бабушки с именем-фамилией норвежского предка и названием деревни, в которой он родился. Не особо убедила, но записку я взял.
Приехали мы в Норвегию. Встречали нас люди из министерства финансов. В процессе знакомства и дальнейшей беседы я, к слову, поинтересовался (читая по записке): эти вот имя и фамилия – норвежские? Они отвечают: да, безусловно, откуда-то с севера. Я спрашиваю далее по тексту: а деревня такая там есть – Вардё? Они говорят: ну, сейчас это уже не деревня, а город. Кстати, наш министр финансов как раз оттуда родом.
Тут уже наш министр финансов Мажит Есенбаев стал дико хохотать. И сквозь хохот приговаривать: «Ну ты совсем казахом стал настоящим! Ты ж приехал в Норвегию первый раз в жизни – и начал с поиска родственников. (Это вообще такая очень казахская черта: всюду, куда ни попадаешь, искать родню. – Г. М.) И мало того, что искал, так ведь и нашел! И вдобавок к тому не просто родственника, а министра финансов».
Норвежцы удивлены не были. Они рассказали, что у них очень хорошая церковно-приходская система регистрации актов гражданского состояния, так что следы норвежского дедушки вполне возможно обнаружить. И они таки нашлись: оказывается, в 1850 году этот достойный варяг в поисках способов к существованию переехал из Норвегии в Россию. А уж позднее его потомки продвинулись дальше на восток, в Казахстан. Потом норвежский родственник-министр даже передавал жене с оказией две банки икры минтая, расфасованные на ее исторической родине – в этом самом Вардё.
Итак, мы ознакомились с норвежской моделью стабилизационного фонда и взяли ее за основу собственного Национального фонда. Но не потому, что они наши родственники. А потому что система правильная.
Механизм работы фонда, если совсем просто, таков. Унего существуют две основные функции: сберегательная и накопительная. В соответствии с первой функцией фонд формирует накопления государства от экспорта сырья. В соответствии со второй – снижает зависимость бюджета от конъюнктуры мировых цен. Происходит это так: определяется так называемая цена отсечения, некоторое значение стоимости нефти. Если реальная рыночная цена поднимается выше значения отсечения, то все доходы сверх этой планки направляются в стабфонд. Аккумулированные доходы от продажи нефти Норвежский нефтяной фонд размещает в иностранных ценных бумагах. Для покрытия текущих государственных расходов по закону возможно использовать лишь прибыль фонда.
В начале процесса у нас, конечно, происходили обсуждения концепции фонда, хотя и не такие нервные, как, скажем, в России. Тем не менее поступали предложения потратить нефтяные деньги на различные хорошие дела – на инфраструктуру, развитие конкретной промышленной отрасли, на сельское хозяйство. Всегда и везде существует категория людей, которые считают, что потратить нужно все. Причем расходовать следует примерно в тех избирательных округах, по которым эти люди были избраны депутатами. Поэтому дискуссии шли. Но президент решительно поддерживал идею создания национального фонда. Был издан президентский указ «О Национальном фонде Республики Казахстан» (№ 402 от 23.08.2000), затем внесли соответствующие изменения в законодательство. Реально фонд был создан уже в мае 2001 года.
Принципы работы Национального фонда первоначально были такие.
Фонд, во-первых, инвестирует ресурсы исключительно за границей: внутри страны эти средства не расходуются ни на потребление, ни даже на инвестирование. Это положение принципиальное и изменениям не подлежит. Хотя государство может и должно инвестировать, о чем скажем чуть ниже.
Во-вторых, фонд делится на две части: стабилизационную и сберегательную. Стабилизационная работает так: если рыночная цена на нефть выше цены отсечения, то излишки идут в Нацфонд; а если цена нефти ниже цены отсечения, то деньги, наоборот, направляются из фонда в государственный бюджет. В 2002 году был момент, когда цены на нефть упали ниже цены отсечения, и деньги пошли обратно в бюджет. Но расход получился совсем небольшой, потом цены быстро пошли вверх, и ситуация больше не повторялась.
Сберегательная часть фонда – это те деньги, которые иногда называют фондом будущих поколений. Основное назначение сберегательного портфеля – обеспечение доходности активов фонда в долгосрочной перспективе при умеренном уровне риска. Эти средства вкладываются в очень надежные и долгосрочные финансовые инструменты.
В-третьих, структура портфеля строго диверсифицируется, и средства вкладываются в активы стран с высоким уровнем инвестиционных рейтингов.
Инвестиционная политика Стабилизационного фонда разрабатывается Министерством финансов совместно с Национальным банком, а утверждается наблюдательным советом фонда, который возглавляет президент страны. В текущем режиме фондом управляет Национальный банк, который часть средств размещает по тендеру среди западных управляющих компаний, а частью управляет сам.
К управлению активами Фонда привлекаются крупные мировые компании (банки и специализированные компании по управлению активами), имеющие солидную международную репутацию и высокие рейтинги. Кроме того, они являются глобальными игроками, оперативно работающими на всех финансовых рынках. Привлечение внешних финансовых структур в данном случае является устоявшейся международной практикой – в частности, их использует эталонный Норвежский фонд. Мандаты управляющим выдаются на портфели активов (не на отдельные классы). В каждом случае, когда объявляется тендер, оговаривается, на какой конкретно портфель он будет выдан.
Владельцем счета Национального фонда является Минфин, а его доверительным управляющим – Национальный банк РК (конкретно – департамент монетарных операций). Деятельность Фонда прозрачна: он публикует на вебсайтах Министерства финансов и Национального банка полную версию аудиторского заключения, подписанного независимыми международными аудиторскими компаниями. Информация размещается также в ежемесячном сборнике «Статистический бюллетень Министерства финансов Республики Казахстан». Национальный фонд имеет, помимо того, собственный сайт (www.nationalfund.kz), где публикует квартальную и годовую отчетность.
Наш стабилизационный фонд мы запустили первыми в СНГ, хотя практически одновременно с Азербайджаном. Каковы плюсы от его запуска?
Во-первых, если б все эти деньги пошли в экономику страны, то денежная масса у нас выросла бы фактически на треть, и периодами даже больше. Это привело бы, в свою очередь, к увеличению инфляции, хотим мы того или нет.
Во-вторых, портфель фонда достаточно велик, и в том случае, если ситуация с ценами на нефть развернется, созданная «заначка» позволит Казахстану сгладить негативные последствия падения цен. Плюс в любом случае, по мере того как портфель приобретает определенный объем, страна начинает получать гарантированные дополнительные доходы от инвестиций. Хотя они, эти доходы, становятся ощутимыми не сразу: портфель вначале должен вырасти и возмужать. Для этого требуется время. (За девять месяцев 2006 года инвестиционный доход от управления Национальным фондом составил 9,9 млрд тенге.)
С 2005 года в Казахстане начал действовать новый механизм формирования и использования средств Национального фонда. По поручению президента Назарбаева правительство и Национальный банк подготовили пакет новых предложений по развитию нефтяного фонда. Речь идет о том, что казахстанский бюджет должен формироваться исключительно за счет доходов от несырьевых предприятий. А все доходы от нефтяного сектора будут аккумулироваться на счетах Национального фонда. «Нефтяные деньги» правительство сможет направлять только на финансирование бюджетного дефицита и развитие новых инвестиционных проектов. Предполагается, что такая схема поможет экономике страны быстрее уйти от сырьевой зависимости.
Что еще принципиально важно? При обсуждении принципов работы Нацфонда некоторые люди, представлявшие определенные группы интересов, хотели, чтобы фонд состоял из трех частей: сберегательной, стабилизационной и инвестиционной. Национальный банк сумел убедить участников процесса, что государственный инвестиционный фонд следует создавать отдельно. Практика банков развития и государственных инвестфондов, работающих в странах с переходной экономикой, показывает справедливость именно такого подхода.
В целом наша модель Национального фонда получила даже определенное признание. Например, Всемирный банк рекомендовал государству Тринидад и Тобаго (которое является одним из крупнейших в мире экспортеров газа) при создании своего сберегательного фонда обратиться к опыту Казахстана.
Деятельность фонда подвергалась, разумеется, также и критике. Со стороны серьезных международных институтов критика в основном носила макроэкономический характер: например, по поводу понижения конкретного значения годового объема сбережений фонда относительно ВВП; или относительно (опять-таки конкретных) годовых значений доходности. Это, безусловно, резонные соображения. Обеспечение доходности активов Нацфонда, обеспечение их сохранности и поддержание достаточного уровня ликвидности с очевидностью являются основными целями управления активами фонда.
Нельзя не согласиться также и с тем, что величину активов фонда – как некую стратегическую цель – целесообразно задавать. И, видимо, следует стремиться достичь по этому показателю как минимум «норвежского» уровня. В Концепции формирования и использования средств Национального фонда Казахстана на среднесрочную перспективу эта цель сформулирована так: «Анализ мирового опыта показывает, что не существует каких-либо установленных пределов для накоплений (Фонда), и многие страны продолжают политику накопления, несмотря на достигнутые объемы сбережений. Так, в разное время в Норвегии уровень активов Фонда превышал половину ВВП страны, а на Аляске составлял весь ВВП штата, в Кувейте – три с половиной ВВП, Омане – пятую часть ВВП. В Казахстане за три года в Национальном фонде накоплено порядка 12 % ВВП. Так как в Национальном фонде аккумулируются дополнительные поступления, вызванные высокой конъюнктурой цен, максимальный размер Национального фонда не может быть ограничен. Более того, для выполнения сберегательной функции Национального фонда устанавливается неснижаемый остаток».
Внутри собственной страны деятельность нашего Национального фонда оценивается не всегда исключительно с экономической точки зрения. В публичный оборот поступают сильно политизированные оценки, имеющие подчас популистский привкус. Основной аргумент таков: что хорошо норвежцу, то для казаха, как минимум, неполезно. Казахстан не может себе позволить изымать нефтяные деньги из экономики и инвестировать их в финансовые активы других государств. Он должен инвестировать эти ресурсы в собственную экономику. Но с такими доводами невозможно спорить честно, уж не говорю грамотно – в рамках экономических понятий и нормальной логики. Потому что, во-первых, именно создание стабилизационного фонда является одним из действенных способов диверсификации экономики – смотрим начало этой главы.
Нацфонд – абсолютно правильная мера ухода от сырьевой зависимости. Базовая норвежская модель – инвестировать его средства только за границей – тоже правильная. Темы для обсуждения здесь только две. Во-первых, какую часть денежных средств фонда следует вкладывать в акции, а какую – в облигации. Поскольку (особенно в начале процесса инвестирования) необходимо помнить о том, что рынок акций может падать. Долгосрочная доходность инвестиций в долевые инструменты, понятное дело, будет выше. Но может получиться так, что рынок упал сразу после того, как средства были помещены в акции. В этом случае доходность по фонду станет отрицательной, и очень сложно доказать парламенту, что со временем все наладится. Поэтому на первом этапе правильнее вкладываться в основном в инструменты с фиксированным доходом.
Во-вторых, следует тщательно продумывать структуру инвестиционного портфеля; понимать, в активы каких стран следует вкладывать средства фонда и какие при этом использовать бенчмарки.
Вообще невозможно спорить с тем, что в целом главная задача страны, сидящей на сырьевой игле, – снижение зависимости от сырья. Но задача только формулируется просто, а достигается такой результат очень тяжело. Скажем, в Хьюстоне, где перед местными властями стоит задача диверсифицировать местную же экономику (которая сильно зависит от нефтегазового сектора), соответствующая программа действует уже примерно четверть века. В результате огромных усилий, а также вложения очень больших средств доля людей, работающих в нефтегазовом секторе, действительно снизилась – с 58 до 54 %. Комментарии нужны? Пожалуйста, вот они: задача диверсификации не имеет простых решений даже в самой развитой экономике мира, имеющей огромные возможности.
Для того чтобы понять, какие отрасли реально конкурентоспособны, нужно проводить их комплексное обследование. Россия как очень большая страна, имеющая огромный внутренний рынок, может позволить себе развернуть производство целого ряда продуктов. Это называется economies of scale, экономией на масштабе. В Казахстане, где живет 15 млн человек, или в Азербайджане с восьмимиллионным населением разворачивать многоотраслевой внутренний рынок нерезонно. Экспортировать производимую продукцию достаточно сложно – на мировых рынках нас никто не ждет. Надо четко понимать, что можно специализироваться лишь на нескольких отраслях, причем определяет их только рынок. В Казахстане, скажем, ведутся разговоры о развитии текстильного кластера. Я как экономист их не понимаю. У нас средняя заработная плата 400 долларов в месяц. В Узбекистане же – 40, а в Китае – 100 долларов, плюс очень сильные традиции хлопководства. В этой ситуации текстильная промышленность в Казахстане не имеет никаких долгосрочных перспектив. А вот, скажем, совместно используя комплекс Байконур, Россия и Казахстан могли бы хорошо заработать.
В любом случае главной долгосрочной задачей стран, зависящих от экспорта сырья, остается диверсификация экономики. Деньги, не вложенные в производство, крутятся на финансовых рынках. И сейчас денег очень много, из-за чего у национальных банков сплошная головная боль по их связыванию. Растут вклады населения, растут остатки на счетах предприятий, в первую очередь того же самого нефтегазового сектора.
Это с одной стороны. С другой – масса нужных проектов не финансируется, потому что нет инструментов, которые позволили бы привлечь деньги в реальный сектор. Инструменты же отсутствуют, так как нет законов, дающих достаточную степень защиты инвестора. Нужны действующие схемы переливания денег из финансового сектора экономики в реальный.
В послеприватизационный период все постсоветские страны недоинвестировали. Горизонт инвестирования был чрезвычайно узким: новые владельцы стремились элементарно «отбить» приватизационные затраты, превратить полученные преференции в кэш. Сейчас следует создавать механизмы компенсации этого недовложения. В реальном секторе имеется масса проектов, инвестиции в которые могли бы принести – ну хотя бы в масштабах единого экономического пространства (ЕЭП) – и пользу, и прибыль.
Например, вагоностроение. На постсоветском пространстве два крупных вагоностроительных завода – на Урале и на Украине. Если такие заводы построит каждая страна СНГ, то когда внутренняя потребность будет полностью удовлетворена, возникнет классический кризис перепроизводства. На внешних рынках наши вагоны тоже никто не ждет – там очень конкурентная среда. Правильнее договориться, осуществить инвестиции – через региональный банк или схему участия нескольких стран в капитале – и спокойно производить те вагоны и в том количестве, которые нужны всем соседям по постсоветскому пространству.
Инфраструктурных проектов, повторюсь, множество. Но для их реализации надо правильно выстроить финансовые схемы, для чего, в свою очередь, непременно нужна секьюритизация.
...
Для справки. Механизм секьюритизации заключается в том, что банк, выдав кредит, затем может часть этого кредита преобразовать в ценные бумаги (секьюритизировать), затем бумаги продать, а вырученные деньги направить на финансирование новых проектов.
Инфраструктурные проекты долгосрочны и затратны. Судостроение, машиностроение, нефтегазовый комплекс требуют горизонта инвестиций в 10–15 лет. Государство не имеет возможности участвовать в большинстве из них напрямую. Секьюритизация позволяет направить в крупные проекты «длинные» деньги институциональных инвесторов. Причем инвесторам это тоже выгодно. Они могут покупать активы с различной степенью риска, тем самым диверсифицируя свой портфель. Кроме того, традиционно считается, что если ценная бумага обеспечена активами, то она более устойчива к колебаниям цен, и, кроме того, более доходна по сравнению с государственными бумагами того же уровня рейтинга.
Рынок секьюритизации является существенным сегментом мирового рынка капитала. В США ежегодный объем эмиссий, проводимых в рамках сделок секьюритизации, в последние годы (по крайней мере, до кризиса 2007 года) исчислялся сотнями миллиардов долларов. А, скажем, в Италии рынок секьюритизации за пять лет вырос практически с нуля до 40 млрд долларов в год!
Но для создания сложных схем инвестирования, в том числе с использованием механизмов секьюритизации, обязательны два условия: проработанное законодательство и механизмы четкой судебной защиты прав инвестора. Что, кстати, далеко не одно и то же. Если судебная защита не обеспечена, то национальные службы финансового надзора просто не позволят крупным международным институциональным инвесторам входить в такие проекты. В некоторых странах Латинской Америки были приняты очень грамотные законы по секьюритизации, но суды в ряде спорных случаев выносили решения, защищавшие заемщика, а не инвестора. И инвестор перестал вкладываться в эти схемы.
В 2005 году в Казахстане тоже был принят закон о секьюритизации. Он, в частности, дает нашим банкам возможность секьюритизировать свои портфели. Раньше они это делали через офшорные схемы, теперь смогут работать на территории страны. За основу юристы Национального банка (который был инициатором законопроекта) брали итальянский закон 1999 года. В англосаксонской системе права схема секьюритизации работает более эффективно, потому что у них сама схема траста (SPV) отработана лучше. Итальянцы первые сумели вы разить эту схему в нормах континентального права. Исходя из нашей общей модели, мы и взяли лучший закон – итальянский. Но шел он очень сложно, правительство пыталось полностью выхолостить его содержание. Три года ушло на то, чтоб его доработать и провести.
...
Для справки. При классической секьюритизации компания-продавец (так называемый оригинатор) продает пул своих активов специальной компании (называемой Special Purpose Venicle, SPV). SPV, в свою очередь, устроена таким образом, чтобы минимизировать риски банкротства.
Когда в нашей стране будет полностью отработана нормативная база секьюритизации (чем сейчас занимается Агентство финансового надзора), то появится возможность делать секьюритизацию не только ипотечных портфелей. Можно будет, скажем, секьюритизировать входящие финансовые потоки для поставщиков коммунальных услуг. Тарифы у них известны, уровень собираемости тоже. Исходя из этого, можно достаточно легко все посчитать, выпустить облигационный заем, привлечь деньги на приобретение оборудования, ремонт и так далее и рассчитаться облигациями.
Тут два принципиальных вопроса. Во-первых, надо выделять активы таким образом, чтобы кредиторы или бизнес-партнеры не могли обратить на них взыскание, и чтобы активы использовались только на погашение ипотечных облигаций. Второй принципиальный вопрос – юрисдикция SPV. Потому что при секьюритизации часто возникают проблемы с двойным налогообложением, и, чтобы этого избежать, SPV регистрируют в офшорных зонах. Но теперь в Алма-Ате создан региональный финансовый центр: регистрироваться можно будет непосредственно в нем.
Однако сами по себе экономические реформы решают лишь часть проблем. Если нет режима правовой защиты, неизбежен – рано или поздно – откат назад. В конечном счете экономические реформы – вопрос, во-первых, политической воли, а во-вторых, правоприменительной практики. И если политическая воля отсутствует, экономические реформы могут не проводиться очень долго. Но где взять политическую волю при цене 80 долларов за баррель и выше? Это сложнейший вопрос. В 95 % случаев в подобной ситуации политическая воля не появляется. Не столь давно я описывал одному российскому финансисту сценарий, который станет реализовываться при цене 10 долларов за баррель. Так он прямо руками на меня замахал: «Зачем же нужно, чтоб цены падали? Пусть лучше будут высокими».
Помните библейский сюжет: сон фараона про семь тучных коров и семь тощих? В итоге ведь, заметьте, именно тощие коровы сожрали тучных. Карнавал высоких цен на углеводороды может продолжиться еще какое-то время. Но семь тощих лет (которые теоретически возможны) ни одна из стран, живущих на нефтедоллары, не выдержит. Казахстан вложил в стабилизационный фонд больше многих стран со схожей структурой экономики и накопит еще. Но фонд обеспечит текущий уровень потребления максимум на три с половиной – четыре года. На семь лет мы запастись не сможем. И никто не сможет. А когда в регионе начнутся серьезные проблемы, они скажутся на всех.
От диверсификации экономики никуда не денешься. Потребности вложений в инфраструктуру огромны. Социальная сфера тоже колоссально недоинвестирована. Даже там, где финансовые рынки наиболее развиты: в России, Украине, Казахстане – недоинвестированность очевидна. Механизмы переливания ресурсов из финансового сектора в реальный известны – это секьюритизация, структурное финансирование. Но их следует практически запускать.
Они, эти механизмы, могли бы, в частности, «расшить» проблемы на наших рынках жилья, хотя тут своя ситуация. Очевидно, что цены в этом сегменте (и в Москве, и в Киеве, и в Астане) устанавливаются помимо классической схемы «спрос-предложение» и объясняются высоким уровнем коррупции. Механизмов, позволяющих купить квартиру на трудовые доходы, скажем, в Москве, не создано. Ипотека лишь начала развиваться. Кроме того, ипотечный механизм ориентирован на верхушку среднего класса, а это всего 5—10 % населения.
Причем ждать, что количество очень состоятельных людей будет расти, неправильно. Надо развивать систему стройсберкасс, которой сможет воспользоваться верхний и нижний слой «мидл-класса», что составляет уже 20–25 % населения. А для той части граждан, у которой текущие доходы для решения жилищной проблемы все равно недостаточны, нужно либо строить социальное жилье, либо отрабатывать схемы капитального ремонта действующего жилого фонда. Немного стыдно, что наши государства до сих пор не сумели развить нормальные схемы жилищного кредитования. Сейчас над ними начали работать только Россия, Украина и Казахстан.
А система строительно-сберегательных касс запущена только у нас, в Казахстане, о чем, безусловно, имеет смысл поговорить отдельно.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 14
Патрик МакГлинн (Patrick McGlynn), аналитик; Булат Мукушев, председатель правления ОАО «НБК-банк»; Андрей Ухов, Assistant Professor of Finance, Kelley School of Business университета штата Индиана [13]
SWF – НОВЫЙ ТИП ДОЛГОСРОЧНОГО ИНВЕСТОРА
В 2007 году мировые финансовые рынки испытали сильные потрясения. Детонатором ситуации стали серьезные финансовые потери, которые ряд крупных банков понес из-за кризиса на рынке долговых обязательств. Для поддержания своей ликвидности банки начали поиск дополнительного капитала. Однако в моменты кризиса капитал одновременно уходит из нескольких сопряженных секторов рынка, так что привлечение инвесторов стало проблематичным. Задача изрядно усложнялась тем обстоятельством, что требовались не вообще инвесторы, а только такие, которые располагали бы значительными суммами и большим временным горизонтом инвестирования. В результате одним из основных источников капитала на искомых условиях стали инвестиционные фонды, находящиеся в собственности различных государств. И получилось, что финансовый кризис привлек внимание к инвесторам, деятельность которых долгое время находилась в тени.
Речь идет о государственных инвестиционных фондах – Sovereign Wealth Funds.
Многие государства, получающие сверхдоходы от экспорта нефтепродуктов и других природных ресурсов, инвестируют получаемые средства через специальные фонды. Кувейт основал такой фонд в 1960 году, Сингапур – в 1974 году. Существуют подобные фонды в Объединенных Арабских Эмиратах (ОАЭ), Норвегии, Казахстане, Китае. К настоящему времени, национальные фонды накопили гигантские суммы. Лидером подобного накопления являются ОАЭ, где на одного жителя страны приходится 1,6 миллиона долларов в фондах.
Кризис 2007 года выявил, что у SWF имеется стремление инвестировать в глобальные банки: на помощь банкам Европы и США пришли именно государства-инвесторы Ближнего Востока и Азии. В 2007 году они вложили в крупные банки 27,5 миллиарда долларов. Инвестиции получили Morgan Stanley (5,579 миллиарда), UBS (9,95 миллиарда), Merrill Lynch (4,4 миллиарда) и Citigroup (7,5 миллиарда). В 2007 году процесс не был завершен: в январе 2008 года Citigroup получил от государственных инвестиционных фондов еще 12,5 миллиарда долларов, а Merrill Lynch – еще 6,6 миллиарда.
Иными словами, на финансовых рынках появился новый класс крупных долгосрочных инвесторов. Об инвестициях государственных фондов известно мало, так что интерес для изучения представляет каждая крупица информации.
Мы хотели проанализировать работу этих инвесторов путем детального рассмотрения конкретной сделки. Для анализа выбрана продажа ценных бумаг инвестиционным банком Merrill Lynch. Структура этой сделки является типичной для описываемой ситуации, потому что SW-фонды в принципе совершали инвестиции в глобальные банки на схожих условиях. Например, условия размещения ценных бумаг Citigroup являются аналогичными. Рассмотрев структуру сделки в деталях, проще понять, на каких условиях долгосрочные инвесторы в принципе соглашались вливать новый капитал в банки, попавшие в затруднения.
Чтобы сделать условия сделок привлекательными для инвесторов, банки пошли на серьезные уступки.
В январе 2008 года компания Merrill Lynch объявила о том, что в четвертом квартале она списывает 14,1 миллиарда долларов из-за потерь, связанных с инвестированием в ценные бумаги, связанные с ипотечными обязательствами низкого качества (subprime mortgage). Списание 14,1 миллиардов долларов активов с баланса является серьезным ударом для любого банка. Для сравнения – вся рыночная стоимость компании Consolidated Edison, которая обеспечивает город Нью-Йорк и окрестности электричеством и газом, составляет около 12 миллиардов долларов.
До того как объявить о списании активов, компания Merrill Lynch получила вливание наличности в сумме 6,6 миллиарда долларов. Основными инвесторами были Korean Investment Corporation, Kuwait Investment Authority и Mizuho Corporate Bank.
...
Для справки. Korean Investment Corporation инвестирует валютные резервы Кореи (управляет фондом в 20 миллиардов долларов). Kuwait Investment Authority – государственный инвестиционный фонд Кувейта (в нем аккумулировано 213 миллиардов долларов). Mizuho Corporate Bank – инвестиционный банк, входящий в японскую финансовую группу Mizuho Financial Group.
Данные инвестиции структурированы в виде привилегированных акций. Обязательным условием сделки является их последующая конвертация в обыкновенные акции. Всего было выпущено 66 тысяч привилегированных акций без права голоса. При этом инвесторы не получают ни каких-либо прав голоса, ни прав на участие в управлении Merrill Lynch.
По привилегированным акциям выплачиваются ежеквартальные дивиденды в размере 9 % (!) годовых. При ликвидации компании эти ценные бумаги дают владельцам приоритетные права по отношению к обыкновенным акциям. Каждая привилегированная акция имеет ликвидационные права в 100 тысяч долларов. Таким образом, до момента конвертации «префов» в обыкновенные акции новые владельцы бумаг имеют дополнительную защиту.
Привилегированные акции выпущены на срок 2_ года, с тем, что 15 октября 2010 они в обязательном порядке будут конвертированы в обыкновенные акции. У нас сложилось впечатление, что в этом сроке заложены ожидания участников сделки, которые рассчитывают, что к этому времени финансовые рынки могут начать стабилизироваться.
При этом каждая привилегированная акция будет конвертирована в несколько обыкновенных акций по следующему механизму. Количество акций, которое получит владелец за каждую привилегированную акцию, будет зависеть от текущей рыночной цены обыкновенной акции. Количество выданных обыкновенных акций будет определяться путем деления 100 000 долларов на рыночную цену одной обыкновенной акции (но при этом цена должна быть не менее чем 52,400 долларов и не более чем 61,308). Нижняя граница, 52,400 долларов, – так называемая нижняя конверсионная цена (minimum conversion price) – была определена как средняя цена акций Merrill Lynch за три дня до 11 января 2008 года. Максимальная конверсионная цена (maximum conversion price) отражает премию в 17 % по сравнению с минимальной ценой конверсии. Верхняя граница защищает новых инвесторов. Даже если цена акции Merrill Lynch уйдет вверх, превысив верхнюю границу, то при конвертации новым инвесторам гарантировано, что они получат как минимум 1631,109 обыкновенных акций в обмен на одну привилегированную (100000 / 61,308 долларов = 1631,109).
Новые инвесторы защищены от «размывания» их доли участия в капитале (antidilution rights). В случае если Merrill Lynch продаст обыкновенные акции на сумму более 1 миллиарда долларов в течение года с момента продажи привилегированных акций или с момента конвертации, по цене менее чем 52,40 доллара за акцию, то будет изменено конверсионное соотношение. Иными словами, изменится соотношение, которое определяет количество обыкновенных акций за одну привилегированную акцию. Изменение соотношения призвано защитить владельцев привилегированных акций.
В качестве еще одной защиты инвесторы получили так называемые права предупреждающего действия (preemptive rights). Если Merrill Lynch продаст новые обыкновенные акции или ценные бумаги, конвертируемые в обыкновенные акции, то у инвесторов есть право приобрести у компании те же ценные бумаги, по той же цене и на тех же условиях, что и в последней сделке. Инвесторы могут приобрести столько ценных бумаг, сколько потребуется, чтобы их доля в обыкновенных акциях компании оставалась неизменной. Инвесторы получают эти права в случае, если сама компания Merrill Lynch получает более 1 миллиарда долларов от продажи новых ценных бумаг. Preemptive rights перестают существовать после того, как привилегированные акции конвертированы в обычные акции или после того, как владелец больше не владеет как минимум 75 % приобретенных акций, в том числе из-за того, что позиция была хеджирована.
Инвесторы получили не только несколько степеней защиты. В свою очередь, они также согласились выполнить несколько условий. Инвесторы не будут продавать или хеджировать свою позицию в привилегированных акциях (или в обыкновенных акциях компании) в течение года после сделки. Кроме того, инвесторы согласились в течение двух лет:
– не приобретать ценные бумаги с правом голоса или бумаги, конвертируемые в бумаги с правом голоса, в количестве, превышающем 9,9 % акций компании (или ценных бумаг, конвертируемых в акции);
– не выступать с предложениями по покупке компании;
– не стараться другими способами получить контроль над компанией.
Согласие не хеджировать является одним из важнейших аспектов соглашения. Данным условием банк сделал попытку избежать спекуляции на рынке и предотвратить падение своих акций.
В результате анализа можно сделать несколько выводов. Структура сделки показывает, что новые инвесторы получили несколько степеней защиты. Выпущенные ценные бумаги являются привилегированными. Инвесторы «дорого продали свои деньги», получив высокий купон. Существующие инвесторы (владельцы обыкновенных акций) пошли (или были вынуждены пойти) на существенное растворение своей доли, когда проголосовали за условия привлечения новых инвесторов.
Все это указывает на тот факт, что Merill крайне нуждалась в привлечении капитала.
Можно сделать и еще один вывод. В финансовом мире много говорят об избытке ликвидности и избыточности краткосрочных денег. Но реально очень важную роль в нем играют именно долгосрочные инвесторы.
Описанные характеристики анализируемой сделки (повторим еще раз) являются типичными для всех сделок вливания капитала в банки, заключенных в 2007 году государственными инвестиционными фондами разных стран.
В целом ситуация дает возможность сделать один важный вывод.
На рынок финансовых услуг пришел новый класс долгосрочного стратегического инвестора в лице государственных инвестиционных фондов. В их распоряжении находятся большие и долгосрочные финансовые ресурсы, и они оказывают существенное влияние на современные финансовые рынки. Они не боятся инвестировать во время высокого риска. В 2007 году государственные фонды инвестировали существенные суммы именно тогда, когда финансовый рынок нуждался в них, и поэтому получили выгодные для себя условия.
Еще одна важная особенность сделки такова: инвесторы не планируют контролировать работу компании. Они получают привилегированные акции без права голоса и не получают представительства в совете директоров. Права новых инвесторов – владельцев привилегированных акций – защищены положениями Устава (Corporate Charter) компании. Например, их права не могут быть ущемлены какими-либо действиями владельцев обыкновенных акций. Это позволяет избежать политических осложнений и конфликтов в корпоративном управлении. Однако это, возможно, только начало. Потому что по факту дверь в «святая святых американского финансового мира» уже приоткрыта, а прежде такого не случалось никогда.
15. КАЗАХСТАНСКАЯ ИПОТЕЧНАЯ КОМПАНИЯМы в Казахстане продвигаем сразу две системы покупки жилья в кредит: ипотечную и систему жилищных сбережений. Это специфика нашей страны (больше нигде в СНГ такого пока нет), которая тоже сложилась исторически.
Первая попытка создать в Казахстане ипотечную систему была предпринята в 1992–1993 годах. Я тогда работал помощником вице-президента Асанбаева, который курировал это направление и считал, что жилищное строительство может являться одним из локомотивов экономики (идея возникла на почве немецкого, в основном, опыта).
Программу долго обсуждали. Был издан соответствующий указ президента, выделены деньги. В 1993 году ипотечную программу запустили, но пошла она не очень успешно. Для того чтобы банки давали ипотечные кредиты, ставки по ним должны быть выше уровня инфляции. А инфляция в стране была тогда высокой даже сама по себе. Потом в 1995 году, когда я был заместителем председателя Национального банка, мы тоже обсуждали возможность запуска программы ипотечного кредитования путем создания государственной компании. Но тогда эта идея не нашла поддержки у правительства. Жандосов как председатель Национального банка тоже был против создания ипотечной компании за счет государственных средств.
Возможность для третьей попытки возникла в 2000 году: Национальный банк РК проводил текущие переговоры с Всемирным банком, и я сказал коллегам из ВБ, что в принципе у нас есть желание двигаться в сторону создания в Казахстане ипотечной системы.
Мы в Национальном банке в тот момент очередной раз анализировали работу европейских коммерческих банков, и анализ показал, что в Центральной Европе с опережением растут три сектора: ипотека, платежные карточки и private banking. Но private banking – сервис не для всех клиентов и, кроме того, он по определению не нуждается ни в каком стимулировании. Это такой вполне доходный и чисто коммерческий бизнес банков. О выпуске платежных карточек можно сказать примерно то же самое. А вот в отношении ипотеки наш анализ четко показывал: тут нужно определенное участие и/или содействие государства, хотя бы для создания системы рефинансирования.
Коллеги из ВБ нам сказали тогда, что тоже считают ипотеку сегментом, важным для национальной финансовой системы в целом. В общем, одобрили ход наших мыслей. И добавили, что перенимать соответствующий опыт все, как правило, ездят в США, потому что погостевать там по-человечески приятно. Только вот с практическим применением американского ипотечного опыта, как правило, выходит незадача. Возможно, потому что эта модель чересчур специфическая, и переустановке в иной среде не подлежит. Но есть другая модель. Например, в Малайзии по ней работает компания «Кагамас бершад».
Малазийская система при ближайшем рассмотрении выглядит так. Компания «Кагамас бершад» работает на вторичном рынке. Ее акционерами являются ЦБ Малайзии и коммерческие банки, которые работают на первичном ипотечном рынке, то есть собственно выдают ипотечные кредиты.
Это фактически система рефинансирования вторичного рынка. И она почему выгодна? Потому что если банк выдает на первичном рынке ипотечный кредит, который является стандартным, то тут же продает этот кредит на вторичном рынке государственной ипотечной компании, тем самым возвращает свои деньги и может кредитовать дальше. При этом если на каком-то этапе кредит становится нестандартным, то государственная ипотечная компания возвращает его банку, чтобы разрешением проблем он занимался сам. В Малайзии такая система работает давно, а вообще она внедрена в нескольких странах. Вскоре у меня случилась командировка в Сингапур, и оттуда я специально заехал в Куала-Лумпур, чтобы познакомиться с малайской постановкой дел.
А о результатах рассказал президенту. Он одобрил идею, и Национальный банк создал Казахстанскую ипотечную компанию, КИК, которая существует по сей день. Первые несколько лет она была 100 %-ной дочкой Национального банка. В 2004 году правительство эту компанию у НБК выкупило, сейчас она является государственной, ее владелец – министерство финансов. НБК на этой операции ничего не заработал. Несколько позже Национальный банк создал дополнительно фонд страхования ипотечных кредитов, который тоже работает до сих пор.
Вначале у нас была идея продать часть пакета Казахстанской ипотечной компании коммерческим банкам. Но банки тогда, в 2000–2001 годах, не сильно хотели заниматься ипотекой. Суть этого механизма состоит в том, что если кредитные учреждения хотят рефинансировать свои ипотечные кредиты, то сами кредиты не должны быть слишком дорогими, чтобы у их покупателя тоже появлялась маржа. А банки в то время не стремились кредитовать дешево. В 2002 году ипотечные кредиты выдавались на срок не более 3 лет и под ставки свыше 20 % в долларах.
Затем у НБК появилась мысль привлечь к участию в работе КИК Европейский банк развития и Международную финансовую корпорацию. Эти организации в принципе вроде были готовы к партнерству, но говорили, что НБК как регулятор недостаточно ограничивает банки, что маржу банков надо убрать. В общем, из этого сотрудничества ничего не получилось. Тем не менее дело пошло и без европейских партнеров, и за несколько лет мы добились потрясающих результатов. Объемы ипотечного кредитования в Казахстане сильно выросли, а условия выдачи улучшились. Перед кризисом 2007 года ипотечные кредиты выдавались на срок до 20 лет, и ставки по некоторым из них составляли порядка 10 % в тенге.
...
Для справки. По данным АФН, займы физическим лицам на покупку жилья увеличились за два года (с 1 января 2004 года по 1 января 2006 года) примерно в семь раз (с 37,7 млрд тенге до 275,3 млрд тенге соответственно). По состоянию на 1 января 2006 года сумма совокупных активов ипотечных организаций составляла 75,3 млрд тенге, совокупные обязательства достигли 62,0 млрд тенге, размер собственного капитала составил 13,3 млрд тенге.
Народный сберегательный банк Казахстана («Халык») занимает в этом бизнесе первое место в СНГ: в 2005 году объем выданных им ипотечных кредитов был больше, чем у Сбербанка России. А ведь население России по численности превышает наше примерно в десять раз.
То есть, как и многое иное в финансовой сфере Казахстана, создание ипотечной системы тоже было инициативой Национального банка. И я считаю эту инициативу успешной, хотя дело пошло не сразу. Кроме того, на нашу ситуацию дополнительно влияют еще два не совсем банковских фактора.
Во-первых, наличие пенсионной системы, которое дает длинные деньги. Скажем, Народный сберегательный банк привлекает деньги инвесторов под выпуск 10-летних облигаций, а затем этими деньгами финансирует ипотеку. Покупают наши бумаги в основном пенсионные фонды. (В последнее время еще инвестиционные паевые фонды.) Схема работает достаточно хорошо. Но только у нас. Потому что в России и других странах СНГ длинных денег нет: ими в основном располагают пенсионные фонды и страховые компании. (Это во всем мире, как правило, так.) Однако страхование жизни недоразвито на всем пространстве СНГ, в том числе у нас. А пенсионных денег нет нигде, кроме Казахстана. Активы наших НПФов на 1 января 2008 составляли 10 млрд долларов – для Казахстана это очень большая сумма.
Во-вторых, в Казахстане внедрена (тоже благодаря президентской поддержке) внесудебная процедура реализации залога. Благодаря этому в ситуации, когда жилье является залогом по ипотечному кредиту, банк в случае чего может продать его без лишних проблем. Если все документы в порядке (присланы соответствующие уведомления, имеются все доказательства того, что квартира залоговая), а клиент не платит, то судебный исполнитель без всяких судебных заседаний опечатывает квартиру. И она продается с торгов. А в России это сделать трудно: процедуры в судах могут тянуться до года.
Поэтому в Казахстане ипотека развивается быстрее. Причем схема рефинансирования через КИК у нас не доминирует: идет рост собственных банковских программ. Стандартный ипотечный кредит (с которым работает государственная ипотечная компания) имеет свои особенности: заемщик, например, должен представлять банку справку о доходах для доказательства того, что на обслуживание кредита тратится не более 40 % совокупного дохода семьи. Но у многих людей, помимо официально подтверждаемых доходов, имеются также не декларируемые денежные поступления. Поэтому банки наряду со стандартными ипотечными программами реализуют и другие. Основой многих ипотечных схем является залог. Иногда депозиты.
Например, Народный сберегательный банк предлагает смешанный продукт «Ипотека лайт»: клиент кладет 15–20 % стоимости ипотечного кредита на наш депозит, после чего получает возможность взять (у нас же) собственно кредит на жилье. Если в дальнейшем заемщик не совершает надлежащие платежи, то банк просто списывает эти деньги с его депозита, и дело с концом. В последние годы такие программы в Народном банке составляют 80 % общего объема ипотечных кредитов, а 20 % финансируются через КИК. Можно, конечно, опираться на расчет будущих денежных потоков, но вполне имеет смысл упростить процедуру. Если залог более чем адекватен, зачем справка о доходах? Другие наши банки тоже разработали собственные схемы приобретения жилья в кредит. Но, как уже сказано, в Казахстане наряду с ипотечной схемой развивается также система жилищных строительных сбережений.
В чем состоит идея параллельного внедрения нескольких схем покупки жилья? Распределение доходов представляет собой пирамиду: наверху – самые богатые, и их мало; внизу – наименее обеспеченные, и этот слой достаточно широк. Самая «нижняя» группа населения не сможет воспользоваться ни одним способом приобретения жилья: у нее уровень доходов недостаточен. Теоретически для бедных нужно строить социальное жилье. Богатым людям в решении квартирного вопроса помогать не надо – они уже купили все что хотели, притом за наличные.
Ипотека – продукт для верхней части среднего класса (у нас это люди, имеющие доход не менее 1000 долларов на человека в месяц). Государство в этом сегменте должно обеспечить, во-первых, законодательную базу, во-вторых, возможность получить рефинансирование на вторичном рынке. Но в целом ипотека работает по рыночным схемам и рыночным ставкам. А для прочих слоев населения в Казахстане запустили систему жилищных сбережений.
Она тоже шла достаточно трудно. За основу мы взяли немецкую модель жилищно-строительных сбережений (то, что в Германии называется Baussparkassen). Полагаю, это оптимальная схема финансирования жилья для людей, имеющих постоянную работу, но не накопивших сбережений. Суть модели проста: человек вначале накапливает в этой системе 50 % суммы стоимости квартиры. Минимум три года, под маленькие проценты. После чего оставшиеся 50 % он получает в виде банковского кредита: тоже, что существенно, под маленькие проценты. Деньги, полученные по этой схеме, можно расходовать на покупку, строительство или ремонт жилья – и только на эти цели. Кроме того, государство ежегодно платит участнику жилищностроительной системы премию из бюджета. (Премия дается при условии, что накопленная сумма превышает определенное пороговое значение.) Кредит по низкой ставке плюс премия – в итоге получается очень неплохая экономия.
По низким ставкам кредита ссудо-строительная система работает потому, что она абсолютно автономна: первых клиентов кредитуют за счет тех, кто пришел потом. Поскольку сберегают все пользователи по низким ставкам, то получается, что сам институт привлекает финансовые ресурсы под 2,5–3,5 %, а кредитует под 6 %, и на этой марже может спокойно существовать. Сейчас эта система применяется в 15 странах, в том числе Чехии, Венгрии, Словакии, Румынии, Китае. В самой Германии она работает с 1928 года, ею пользовалось 55 % семей.
Когда я рассказал об этом президенту, он поддержал идею создания подобной системы у нас. Юристы Нацбанка подготовили соответствующий законопроект (на 97 % совпадающий с немецким). В конце 2000 года он был принят, хотя в парламенте особого энтузиазма по этому поводу не было. Дальше в соответствии с замыслом приступить к работе по ссудо-сберегательной схеме должны были частные банки. Но так не получилось. Банки вначале говорили, что им нужно время на подготовку. Потом стали слышны речи о том, что они хотят работать не в одиночку, а вместе с западными банками. Рассматривался вариант совместной работы сначала с немцами, потом с австрийцами. В процессе подготовки к запуску на меня вышел крупнейший немецкий жилищно-строительный банк «Швэбиш Халль». Немцы сказали нам, что в Восточной Европе схема жилищно-строительных сбережений сейчас стала развиваться хорошими темпами. И если мы примем модель, сходную с немецкой, то они придут и запустят всю систему, поскольку у них имеется большой опыт подобного запуска и в самой Германии, и в Восточной Европе. Но кончилось тем, что никто из западных банков ни дочерних, ни совместных предприятий в Казахстане не открыл. Потом начались прочие ломки.
Основная проблема у нас состоит в чем? Люди хотят хорошо жить сегодня. И не желают ждать три года, пока закончится фаза накопления. Хотя плюсы сберегательной системы очевидны: пусть ты сначала сберегаешь под маленькую ставку, но зато ведь и кредит потом получаешь всего под 6 % годовых. Когда инфляция – 9 %. По этой причине в 2003 году с подачи Национального банка Казахстана и при поддержке президента государство создало государственный жилищно-сберегательный банк. С тех пор мы сильно продвинулись. На 2006 год банк заключил 15 000 договоров жилищных сбережений. Казалось бы, достаточно много? Но в Чехии, где население – 10 миллионов человек, заключено около 5 миллионов договоров жилищных сбережений, то есть в систему вошел каждый второй гражданин страны; в Словакии с населением 2 миллиона – больше 2 миллионов таких договоров. Исходя из таких цифр, казахстанская система жилищно-строительных сбережений тоже должна насчитывать несколько миллионов участников. Теоретически. Но на практике наш народ предпочитает брать ипотеку и затем сильно напрягаться с ее обслуживанием.
Однако сейчас первые три года существования жилищно-сберегательной системы уже прошли. Ее участники начали получать дешевые (под те самые 6 %) кредиты на жилье. И люди, которые брали ипотечные займы под 13–14 %, я надеюсь, сильно задумаются над этими очевидными, сопоставимыми и достаточно понятными цифрами. Так что есть шанс, что система жилищных сбережений у нас начнет развиваться более активно. Правда, по ходу пьесы ее первоначальная идея сильно изменилась. Базовая немецкая схема жилищных сбережений основана на соотношении 50 к 50: участник накапливает 50 %, потом получает столько же в кредит. Наше правительство в 2004 году эту схему изменило: надо накопить 25 % от требуемой суммы, а 75 % участник получает в кредит. И поскольку кредитует государственный банк и вся схема поддерживается государством, то получается двойное субсидирование (премия из бюджета + дешевый кредит). Кроме того, понятно, что если участник накопил всего лишь 25 % требуемых средств, а 75 % получает из системы, то количество сберегающих участников все время должно быть в четыре раза больше количества кредитующихся. То есть получается чистой воды пирамида. Рано или поздно по ее обязательствам придется отвечать. И кто будет отвечать, достаточно очевидно, – разумеется, государство.
Я против этой схемы сильно возражал. Писал письма президенту. И объективно проиграл: система была изменена. Но наши люди настолько не хотят три года ждать возможности въехать в новое жилье, что не идут в систему жилищного сбережения даже при наличии субсидирования. Правда, правительство подходит к ситуации достаточно спокойно: там считают, что если участие граждан страны в системе жилищно-строительных сбережений все-таки станет по-настоящему массовым, то схему можно будет снова поменять и вернуться к соотношению 50 на 50.
Первый в Казахстане жилищно-сберегательный счет, кстати, открыл я – на своего сына Ярослава. С целью продемонстрировать веру в перспективы казахстанского жилищно-строительного сбережения. Ну и чтобы у сына, когда вырастет, своя квартира была.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 15 [14]
НАЧАЛ РАБОТАТЬ ЖИЛСТРОЙСБЕРБАНК КАЗАХСТАНА
Это еще одна система жилищного кредитования населения, которая будет действовать параллельно с ипотекой. Первым вкладчиком новой системы стал председатель правления Национального банка Григорий МАРЧЕНКО.
Новая система рассчитана на тех, кто о квартире мечтает, имеет постоянный доход, но не готов сразу оплатить от 15 до 30 процентов стоимости жилья (необходимое условие при ипотеке). Жилстройсбербанк будет выдавать долгосрочные кредиты за небольшое вознаграждение от 2 до 3 % годовых. Но купить квартиру сразу же нельзя. Сначала клиент должен пройти так называемую фазу накопления. То есть каждый месяц откладывать часть своей зарплаты на счет в Жилстройсбербанке.
Говорит Нурбиби Наурызбаева, председатель АО «Жилстройсбербанк Казахстана»:
– Главный принцип системы строительного сбережения заключается в том, что граждане должны накопить на сберегательных счетах в банке половину суммы, необходимой для улучшения жилищных условий, т. е. для возведения нового жилья, покупки квартиры или ремонта. Оставшуюся половину банк предоставляет в виде кредита.
Пока идет процесс накопления, на деньги, лежащие на счету, ежегодно будут не только начисляться проценты, но вдобавок выдаваться премия от государства. В Жилстройсбербанке утверждают, что теперь возможность купить жилье появилась даже у тех, кто получает заработную плату в 10 тысяч тенге. Впрочем, тем, кто получает больше, в кредите тоже не откажут.
Первый договор, например, заключил председатель Национального банка. Не для себя, а для своего сына Ярослава Марченко. До совершеннолетия ребенка Марченко-старший обязался ежемесячно отчислять на счет в Жилстройсбербанке 5 тысяч тенге. А недостающую для покупки квартиры сумму Марченко-младший потом возьмет в кредит.
16. ФИНАНСОВЫЙ ЛИЗИНГВ самом конце 90-х годов, после того как цены на нефть пошли вверх, в Казахстан хлынул поток нефтяных денег. А методов борьбы с «голландской» болезнью, повторюсь, три: во-первых, создание Стабилизационного фонда, во-вторых, стерилизация валютной выручки путем выпуска ценных бумаг. И третий метод – самый эффективный, но и самый трудный – диверсификация экономики. Так что что в стране активизировались дискуссии о структурной трансформации отечественной экономики и необходимости развивать несырьевые отрасли промышленности.
Понятно, что в наше время пути лечения сырьевой зависимости уже не только неплохо известны, но и прошли испытания на значительном количестве национальных полигонов. Известно, в частности, что задача сбалансированного развития экономики решается, в том числе, стимулированием развития малого и среднего бизнеса. Но если это верно, то как именно можно было стимулировать развитие малого и среднего бизнеса (МСБ) именно в Казахстане, именно во время? Для меня был также актуален вопрос, что в той ситуации может сделать Национальный банк как главный регулятор финансовой сферы?
Вначале при обсуждениях описанной повестки звучали предложения давать бизнесу больше кредитов. Действительно, отечественная промышленность нуждалась в инвестициях. Но эта мера – прямое кредитование – не всегда работает, не всегда правильна по целому ряду причин. Национальному банку она решением проблемы не казалась.
Во многих странах в качестве меры, стимулирующей бизнес, хорошо работает финансовый лизинг. Он активизирует инвестиции, целевым образом идущие именно на техническое перевооружение производства. Таким способом предприятия получают возможность обновлять производственную базу и, следовательно, развиваться. В мире значительная часть капитальных вложений в оборудование осуществляется именно через лизинг. Мне попадались на глаза такие цифры: в Великобритании – 18 %, Германии и Франции – 14–15 % капиталовложений финансируется именно за счет финансового лизинга.
У коллег из Международной финансовой корпорации, IFC, в этом смысле любимый пример – Южная Корея. Правительство Южной Кореи последовательно считало одной из основных задач национальной экономики поощрение деятельности мелких и средних предприятий. И южнокорейское законодательство прямо обязывает специализированные лизинговые компании выделять не менее 35 % объема лизинговых операций мелким и средним предприятиям. После принятия Закона о поддержке лизинга объем заключенных контрактов возрос в Южной Корее в два раза. В итоге, через финансовый лизинг там покупается более 40 % всего оборудования.
Меры, обеспечившие хороший экономический эффект в Южной Корее, по той же логике могли принести успех и экономике Казахстана. Но здесь существовали известные тонкости. Лизинг дает определенным категориям пользователей лизинговых схем налоговые льготы. Это существенное его преимущество. Однако размер и сущность налоговых льгот, как известно, всегда вызывают горячие споры. Минфин, как правило, выступает против льготирования, поэтому для стимулирования лизинга должны приниматься политические решения.
У нас в Казахстане обновление основных фондов – большая проблема. Нужно покупать много нового оборудования, потому что старое – очень старое. Иногда произведенное еще в 60—70-х годах прошлого века. Износ основных фондов может составлять от 20 до 50 %, в зависимости от отрасли.
Но на какие средства может производственник купить новое оборудование?
Если страна имеет развивающуюся экономику, проводит рыночные реформы, в том числе финансовые, то банки дают кредиты предприятиям только по рыночным ставкам. На первом этапе реформ эти ставки, как правило, очень высоки, а бюджетных программ поддержки бизнеса еще не существует. Какая же у предпринимателя может быть мотивация к обновлению производственной базы, помимо пламенных призывов начальства? В результате отечественный бизнес ничего не может противопоставить зарубежным конкурентам в плане качества оборудования, а стало быть, и продукции. А власти удивляются: почему в стране не происходит обновления фондов? По каким таким причинам наши предприниматели вдруг становятся неконкурентоспособными?
Мы эту тему посмотрели и решили идти по пути развития в Казахстане системы финансового лизинга. Президент поддержал предложение, и мы в Национальном банке стали работать над программой.
На первом этапе связались со специалистами Международной финансовой корпорации. IFC много занимается этим вопросом: у них существует специальная группа по развитию лизингового рынка, они вели (и ведут) ряд проектов поддержки развития лизинга, в том числе в Центральной Азии. Специалисты IFC оказали нам определенную поддержку, в том числе методическую – в частности, предоставили материалы, описывающие опыт самых разных стран в области финансового лизинга.
Лизинг является распространенной практикой, например в США, и развивался там очень быстро, особенно после 1955 года, когда были введены ставки ускоренной амортизации для лизингового оборудования, и лизинг получил благоприятный налоговый статус. Налоговое законодательство США таково, что предпринимателям выгодно вкладываться в покупку оборудования и предоставлять его в лизинг. Причем правила бухгалтерского учета лизинговых операций тоже способствуют этому. Государства Западной Европы также создали благоприятные условия для развития лизингового бизнеса путем предоставления существенных льгот (налоговых, амортизационных и кредитных).
Главное преимущество лизинга – НДС по импорту. Правительство определяет перечень областей, где импорт оборудования льготируется; при импорте этого оборудования покупатели не платят НДС и, таким образом, сразу получают экономию оборотных средств. С точки зрения банка разницы нет: давать кредит под покупку оборудования или заключать договор финансового лизинга. Уровень эффективной ставки по этим операциям для банка практически одинаков. Но клиент при использовании лизинга сильно выигрывает на НДС по импорту.
Проработав материал, на втором этапе наши специалисты подготовили закон о финансовом лизинге. Внесли его на обсуждение в парламент, и тут случилось непредвиденное. Ситуации с прохождением законопроектов через парламент, как известно, складываются по-разному. Даже сильно по-разному. Иной раз невозможно провести ни одну норму закона. А тут получилось ровно наоборот. Депутаты начали активно выступать в том смысле, что нет смысла мелочиться, заниматься законом только по финансовому лизингу – давайте примем закон о лизинге вообще. В самом что ни на есть широком смысле этого понятия.
Представители Национального банка, слегка оторопев, начали объяснять парламентариям, что у финансового лизинга своя специфика. Описывать и вводить одним законом все известные науке виды лизинга мы не собирались. Депутаты наши доводы слушали, не очень их воспринимали и, в конце концов, проект благополучно провалили. В том смысле, что отправили на доработку.
Но на самом деле закон о финансовом лизинге, безусловно, нужен, и целый ряд компаний реальной сферы был в нем заинтересован уже тогда. В этот критический момент мы проявили политическую грамотность, стали обзванивать заинтересованные компании и говорить примерно следующее: «В курсе ли вы, что законопроект о финансовом лизинге, который мы с вами обсуждали, и который получил ваше одобрение, парламент сейчас „завернул“? Причем избранный вами депутат (называлась конкретная фамилия) тоже голосовал против».
Таких бесед мы провели не одну. Депутаты, соответственно, тоже получили ряд звонков от своих избирателей. Полагаю, злобных. Через две недели мы повторно внесли закон (тот же самый, совпадающий до буквы) в парламент, и по второму разу он прошел единогласно. В результате правильно выстроенного взаимодействия монетарных властей и властей законодательных при обсуждении законопроекта вопросов практически никто не задавал. Только один депутат сообщил, что вначале голосовал против, но теперь он за, потому что видит, какие правильные изменения были внесены в документ.
Итак, закон был принят. В него потом вносились некоторые изменения, но в основном схема финансового лизинга была создана тогда и работает по сей день. Она, как и многие другие составляющие наших финансовых реформ:
– была инициирована Национальным банком;
– опирается на лучшую мировую практику;
– работает достаточно успешно.
...
Для справки. На протяжении нескольких лет (вплоть до 2004 года) группа по развитию лизингового рынка Международной финансовой корпорации проводила ежегодные исследования лизингового рынка Казахстана. В 2004 году группа оценила наш национальный рынок лизинга в целом в размере 172 млн долларов, долю лизинга в ВВП – 0,4 %, а в объеме инвестиций в основные фонды – 1,5 %. За последующие годы рынок еще подрос. (По некоторым данным, доля лизинга в ВВП сейчас уже достигла Так что положительный эффект налицо. Хотя наши цифры еще далеки от показателей развитых стран, где лизинговые операции составляют, как правило, от 15 до 30 % всех капиталовложений и 2–5 % от ВВП.
Сейчас на казахстанском рынке активно работают порядка 15 лизинговых компаний. Среди них есть, в том числе, игроки с государственным участием, а также «дочки» коммерческих банков.
Преимущества лизинга известны. Для лизингополучателя это, главным образом, возможность получить средства производства быстро и в то же время без отвлечения значительных ресурсов из оборотов. Кроме того, могут предоставляться дополнительные услуги (например, поиск поставщика оборудования; юридическое сопровождение сделки и тому подобное); а в ряде случаев возникает еще и возможность согласовать выплаты лизинговых платежей по удобному графику. Но самое главное – операции лизинга, как уже говорилось, имеют льготный налоговый режим.
В целом список возможных льгот внушителен. Например, сейчас в Казахстане возможно удешевление предмета лизинга за счет экономии на НДС (правительством РК утвержден перечень оборудования, ввозимого для передачи в финансовый лизинг, импорт которого освобожден от НДС), но не только. При финансовом лизинге также действуют в ряде случаев льготы по корпоративному подоходному налогу. Возможно (например, при импорте оборудования для осуществления инвестиционного проекта) освобождение от уплаты таможенных пошлин. А также могут быть льготы по земельному налогу и налогу на имущество.
Используя лизинговую схему, клиент получает оборудование сразу, но платит за него в рассрочку, при этом еще сокращая стоимость актива в налогообложении. Получается, что предпринимателю выгоднее заключить долгосрочный лизинговый договор, чем брать кредиты под покупку оборудования.
Для лизингодателя лизинг – тоже вполне привлекательный бизнес. Как я уже сказал, у нас значительная часть лизинговых компаний – «дочки» коммерческих банков. Так сложилось не только в Казахстане, это общепринятая мировая практика. Для банка финансовый лизинг – это возможность получить маржу, но не только. Он еще может быть способом привлечения новых клиентов, диверсификацией бизнеса, путем повышения узнаваемости брэнда и так далее. И казахстанские банки вполне оценили возможности этого бизнеса.
Дочерняя компания Народного сберегательного банка Казахстана «Халык-лизинг» на отечественном рынке финансового лизинга сейчас является второй по размерам и первой по финансовым результатам среди частных компаний. Бизнес приносит неплохой доход. Таким образом, поскольку лично я являюсь (с 2005 года) председателем правления этого кредитного учреждения, то могу теперь получать плюсы от тех реформ, которые проводил, находясь на государственной службе. Мне кажется, это справедливая схема.
Но счастье не всегда бывает полным. Известно, что один и тот же документ – Налоговый кодекс – бизнесмены и налоговые органы читают одинаково внимательно. Но при этом часто толкуют по-разному. И чем дольше существует финансовый лизинг, тем больше у этих двух сторон появляется принципиальных расхождений в трактовке НК именно применительно к лизинговым схемам. Налоговики по определению люди подозрительные. Лизингодателя они могут заподозрить в недобросовестности, и, как выяснилось, далеко не по одному поводу.
Скажем, у налоговых органов периодически вызывает вопросы рядовая в общем ситуация: считать ли прерывание срока действия лизинга в случае дефолта лизингополучателя и передачу лизингового имущества другой компании продолжением ранее действовавшей сделки – или началом новой. Во втором случае налоговые льготы отменяются, и лизингодатель должен заплатить налоги полностью.
Возмещение НДС – тоже больной вопрос для лизингодателей. У налоговиков могут оседать (и оседают) значительные деньги по этой статье, а их возмещения лизинговые компании могут ждать (и ждут) от полугода до нескольких лет. Затем налоговые органы могут достаточно широко трактовать термин «недостаточно обоснованная экономическая цель сделки». Острые дискуссии вызвал порядок учета выкупной стоимости предмета лизинга. И так далее.
Вывод прост и не очень оптимистичен. Через налоговые инструменты государство может сильно осложнить дальнейшее развитие лизинговой индустрии. В Казахстане этот рынок только возник. Допустить, чтобы его развитие угнеталось, было бы большой ошибкой.
Ведь, как уже сказано, в Южной Корее через финансовый лизинг покупается более 40 % всего оборудования, а в Казахстане – пока лишь чуть больше 1 %. Так что есть куда расти: горизонты очевидны.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 16
ИЗ «Концепции развития финансового сектора Республики Казахстан на 2007–2011 годы»
В 2005 году лизинговыми компаниями заключено 1358 договоров финансового лизинга, по которым реализовано 4191 единиц имущества. Стоимость фактически переданного по договорам финансового лизинга имущества составила более 20,8 млрд тенге. Объем портфеля лизинговых сделок за последние годы возрос почти в шесть раз и достиг, по оценке, свыше 350,0 млн долларов США. Отмечено более чем четырехкратное увеличение количества заключенных договоров лизинга. Доля лизинга в общем объеме инвестиций в основной капитал возросла до 1,8 %. Рынок лизинговых услуг становится все более привлекательным как для инвесторов, так и для производителей товаров, работ и услуг.
В течение последних лет ограничение минимального срока лизинга до 2004 года являлось основным из сдерживающих факторов развития лизинга. Основные средства, срок полезной службы которых составлял 10–20 лет, практически невозможно было передать в лизинг. Это существенно увеличивало риски по сделке.
Правительством Республики Казахстан были предприняты различные меры для развития финансового лизинга. В налоговом и гражданском законодательстве регулирование финансового лизинга приближено к международным стандартам, что способствует развитию малого и среднего бизнеса, ускорению темпов обновления основных средств на предприятиях.
17. СОЗДАНИЕ МЕГАРЕГУЛЯТОРАНа финансовом рынке Казахстана реализован принцип единства регулирования, а именно: за состояние финансового сектора отвечает единый отдельный орган – Агентство по регулированию и надзору финансового рынка и финансовых организаций. Создано АФН в начале 2004 года. Подобную практику можно считать вполне продвинутой. Все мы помним, что под присмотром семи нянек дитя подвергается системным рискам. А у нас финансовым надзором занимается теперь исключительно Агентство.
Вообще-то, единый орган регулирования всех сегментов финансового рынка на сегодняшний день не является принципиально обязательным конструктивным узлом любого и каждого национального финансового механизма. Скорее, наличие мегарегулятора характеризует именно высокую степень развития конкретной системы национальных финансов. Ведь эффективность надзора напрямую связана с его структурной организацией. Допустим, теоретически возможен конфликт между целями денежно-кредитной политики и целями банковского надзора. Наличие мегарегулятора как самостоятельного органа, скорее всего, помогает решить задачу надзорной эффективности. Во всяком случае, существует достаточно красноречивая статистика: с 1994 по 2004 год количество стран, в которых есть мегарегулятор, увеличилось с 3 до 37.
В Казахстане подобный орган появился не в результате изначально существовавшего теоретического замысла: к созданию единого регулятора мы шли эволюционным путем. Причем на этом пути правильные теории постоянно взаимодействовали с силой определенным образом складывавшихся обстоятельств. Важны были и теоретические предпосылки, и чисто организационные расклады – в равной степени. Например, одно время банковским надзором у нас занимался Нацбанк, страховым надзором – Минфин, за компании, управляющие пенсионными активами, отвечала Комиссия по ценным бумагам, а комитет по пенсионным фондам был частью структуры министерства труда и социальной защиты. Было совершенно очевидно, что эту структуру следует упорядочить.
Консолидация регулятивных функций происходила постепенно и поэтапно. Фактически создание мегарегулятора началось в 1998 году, когда Национальному банку Казахстана были переданы от Минфина функции страхового надзора. Правительство пришло тогда к выводу, что страховой надзор осуществляется не очень эффективно (о чем участники рынка догадались значительно раньше и не без пользы для себя). И в 1998 году сектор страхования был передан в Нацбанк.
Собственно, Национальный банк и стал затем «базой» консолидации. Напомню, что к тому времени у нас уже прошла банковская реформа, банки были консолидированы, капитализированы, перешли на работу по жестким надзорным стандартам. По моему глубокому убеждению, это правильный (и, возможно, единственно правильный) путь создания мегарегулятора. Все основные финансовые реформы надо проводить тогда, когда за банковский надзор отвечает Центральный банк, и только после их полного осуществления имеет смысл создавать мегарегулятор как единый и самостоятельный надзорный орган.
Дальнейшая хроника событий такова.
В июле 2001 года прекратила свою деятельность как самостоятельный орган Национальная комиссия Республики Казахстан по ценным бумагам. Ее функции и полномочия были переданы Национальному банку (в этих целях его структура дополнена департаментом регулирования рынка ценных бумаг).
В 2002 году Национальному банку были переданы от министерства труда и социальной защиты функции по регулированию накопительных пенсионных фондов. А в 2003 году был принят закон «О государственном регулировании и надзоре финансового рынка и финансовых организаций». В соответствии с законом новая структура, объединившая несколько сфер надзора, была выделена в автономное агентство с прямым подчинением главе государства.
И, как уже сказано, с начала 2004 года Агентство начало работу.
...
Для справки. В сферу компетенции Агентства по регулированию и надзору финансового рынка входят банки, страховой рынок, профессиональная деятельность на рынке ценных бумаг и накопительные пенсионные фонды. Комиссия по ценным бумагам не существует, у Минфина регулятивных функций нет. Национальный банк тоже выполняет теперь только свои классические функции.
На создание мегарегулятора понадобилось пять лет. Его создание явилось, в том числе, завершающим этапом реформы органов регулирования рынка ценных бумаг.
Можно считать, что процесс создания мегарегулятора был запущен в определенной степени именно силой обстоятельств. В 2001 году (я тогда работал председателем правления Национального банка РК) между руководством администрации президента и руководством Национальной комиссии Республики Казахстан по ценным бумагам начались достаточно серьезные разногласия по нескольким проектам. В результате руководство администрации уговорило президента изменить схему оплаты труда работников комиссии: старый указ, регулировавший работу комиссии, был отменен, в результате чего у них произошло эффективное рыночное снижение зарплаты в 2,5 раза.
Возникла реальная угроза того, что все квалифицированные работники из Комиссии разбегутся. Финансовые кадры высокого уровня имеют шанс трудоустроиться всегда, тем более в условиях растущего рынка. Поскольку Комиссия была мне не чужая, я страшно не хотел подобного развития событий. Ломать – не строить, но каково потом восстановить команду? (Это еще если восстановить будет возможно в принципе.) В этой ситуации мы договорились с правительством: чтобы не допустить оттока, Нацбанк интегрирует Комиссию по ценным бумагам в свою структуру. (В связи с этим в Национальном банке возник департамент регулирования рынка ценных бумаг.)
Обсуждая детали структурной перестройки, мы договорились до исторического компромисса: в придачу к Комиссии Национальному банку было также передано регулирование пенсионных фондов (от министерства труда и социальной защиты). Затем Нацбанк должен был внутри себя все эти подразделения развить, структурировать, нормально укомплектовать кадрами – словом, довести до кондиции. Ана следующем этапе он брал обязательство выделить весь консолидированный надзор в отдельную структуру. То есть создать интегрированный регулятор – в соответствии с практикой развитых финансовых рынков. Ориентируясь на их опыт.
Как человек, знающий о финансовом надзоре не понаслышке, я уже достаточно давно был убежден в эффективности консолидации надзоров. И прикидывал, когда мы сами сможем осуществить у себя в стране подобное объединение. Момент, когда Национальный банк присоединил к себе Комиссию по ценным бумагам, был абсолютно правильной точкой для начала этой реформы.
Мегарегулятор, с моей точки зрения, нужен по двум причинам. Первая – предупредить так называемый регуляторный арбитраж. Допустим, на финансовом рынке сильный банковский надзор, но страховой надзор слаб. В этой ситуации профессиональному участнику рынка дешевле собрать деньги на рынке через создание страховой компании. Причем в ситуации недорегулированности процессу будут сопутствовать дополнительные удобства: профучастник может не раскрывать о себе информацию, не нести особой ответственности. И предприниматели из разных сегментов финансового рынка начинают стремиться именно в этот, слабый, – и собирать деньги там. Поэтому задача единого регулятора – обеспечить единые подходы и единые стандарты для всех сегментов финансового рынка.
Во-вторых, и это принципиально важно, нельзя развивать отдельные части финансового сектора в отрыве от целого. Получится знакомый результат: банковский сектор сильный, а страховой – слабый. Или наоборот, что с точки зрения регулирования непринципиально. Потому что следствием такого положения вещей является возможность осуществить регуляторный арбитраж – а дальше смотри предыдущий абзац.
Все рынки взаимосвязаны, и тот факт, что возникают мегарегуляторы, которые осуществляют регулирование всего финансового рынка в целом, является выражением объективной тенденции: малейшие расхождения в регулировании различных сегментов рынка всякий раз приводят к возникновению арбитража. Если где-то что-то недорегулировано, то через эти лазейки непременно начинают реализовываться разные схемы – полулегальные, а то и вовсе кривые, незаконные.
Мое мнение по поводу необходимости создания мегарегулятора таково: к этому сейчас двигаются практически все рынки. Если же регуляторов несколько (в жизни складывается по-всякому, и компетенции, как любой ресурс, переделить нелегко), то они, регуляторы, должны очень тесно друг с другом взаимодействовать. Это объективность, от которой никуда не деться.
Кроме того, у регулятора есть функции развития: он должен (вместе с правительством) толкать рынки в нужном направлении, мотивировать их к развитию. Народный сберегательный банк Республики Казахстан, например, выдал в 2005 году больше ипотечных кредитов, чем Сбербанк России. Сопоставление особенно наглядное, если «держать в уме» существенную разницу в масштабах этих двух кредитных учреждений. Одна из ключевых причин нашего лидерства – в Казахстане есть «длинные» деньги. Привлекая ресурсы пенсионных фондов, Народный сберегательный банк РК имеет возможность выпускать «длинные» облигации – и из привлеченных ресурсов выдавать десятилетние ипотечные кредиты. Будь такая возможность у Сбербанка и других российских банков (иными словами, если бы соседи завершили пенсионную реформу), то размеры российского финансового рынка были бы совсем другими. Но проблема реформирования сферы пенсионного обеспечения находится вне банковской системы как таковой: нужен комплексный подход к развитию всего финансового рынка. Единый регулятор как раз в состоянии обеспечить (в определенной степени) требуемую комплексность подхода.
Очевидно, что решение о создании мегарегулятора является лишь стартовой стадией реального процесса. Дальше следует выбрать модель, а затем наметить план организационных работ. Чтобы определиться с функциями и регламентом работы Агентства, в Казахстане изучали систему регулирования многих стран. Особенно внимательно – модели Венгрии, Южной Кореи, Ирландии, Сингапура и Малайзии. Единой модели мегарегулятора в мировой практике не существует. Так что наш ключевой принцип – брать в качестве готовых решений стандарты или наилучшую мировую практику – здесь не мог сработать.
В некоторых странах функциями мегарегулирования наделяются центральные банки. Во второй группе стран эти функции выполняет специализированный орган при непосредственном участии ЦБ и минфина. В третьей группе – собственно мегарегулятор, причем участие в его работе как минфина, так и ЦБ исключается. В общем, сколько голов, столько умов. Сколько стран, столько моделей. Национальная специфика тоже, как правило, дает о себе знать.
Кроме того, так или иначе, ключевым остается вопрос о степени участия в мегарегуляторе центрального банка. За стабильность общей финансовой ситуации в любом случае отвечает ЦБ. Кроме того, если у кого-то из участников рынка возникает кризис ликвидности, то деньги, как правило, нужны срочно, а на рынке их как раз в такой ситуации искать бесполезно. Нельзя получить их и в министерстве финансов: оно не сможет быстро внести соответствующие изменения в бюджет и, помимо того, еще должно получить на подобные действия разрешение парламента, что тоже занимает несколько месяцев. Агентство финансового надзора не имеет фондов для поддержания ликвидности. Таким образом, в момент кризиса ресурсы можно взять только в ЦБ. Но центральный банк любой страны даст деньги только в том случае, если уверен, что они вернутся. Следовательно, центробанк должен располагать информацией о реальном финансовом состоянии конкретного агента. Поэтому информация из Агентства по надзору в Национальный банк должна поступать обязательно и притом на регулярной основе. Иными словами, важно, чтобы ЦБ принимал участие в работе регулятора и был готов ответить за нее своими деньгами.
В итоге в качестве базовых мы решили использовать у себя принципы работы британского регулятора – Financial Services Authority, FSA. Но у британской модели, с нашей точки зрения, тоже есть изъян: в процессе регулирования происходит обмен информацией между FSA, The Bank of England и представителями минфина, The Treasury. Таким образом, в работе Агентства принимает активное участие министерство финансов, чего быть – с нашей точки зрения – не должно. И, кстати, мировой кризис ликвидности 2007 года, когда минфин Британии вел себя в ситуации вокруг банка «Northen Rock» достаточно противоречиво (то есть заявлял о недопустимости государственной помощи рыночным структурам, но при этом кредитовал частный банк), лишний раз подтвердил правильность нашей модели регулирования. Кроме того, наша практика показала, что если за один сектор отвечают три ведомства, то образуется своего рода Бермудский треугольник, в котором без вести пропадают все управленческие решения.
Еще один минус: в Англии обмен информацией между FSA, The Bank of England и представителями Казначейства происходит раз в месяц. А, с нашей точки зрения, резкое ухудшение положения на рынке может потребовать более оперативной реакции. Казахстанская модель, по сравнению с моделью FSA, как нам кажется, улучшена, с учетом всех названных обстоятельств.
Модель взаимодействия АФН и Центробанка в Казахстане такова: во-первых, председатель Национального банка является членом правления АФН, во-вторых, содержит мегарегулятор тоже Нацбанк, поэтому отношения у них нормальные. Кстати, о схемах финансирования. Вопрос об уровне и способах оплаты труда сотрудников нового органа – отдельная проблема. Очевидно, что осуществлять эффективное регулирование могут только специалисты, сравнимые по своей квалификации с регулируемыми. А в частных структурах обычно работают толковые люди. Для того чтобы персонал государственного учреждения обладал сопоставимой квалификацией, необходимо обеспечить ему соответственный уровень компенсации труда – пусть не равный рыночному, но соизмеримый с ним (если учитывать, что степень рисков на государственной службе все-таки существенно ниже, чем в частном секторе).
Как может осуществляться финансирование мегарегулятора? Моделей, в принципе, всего три.
Первая – финансирование из бюджета. Но это неадекватная модель, при таком финансировании квалифицированные люди будут уходить.
Вторая модель – за счет взносов профучастников рынка. Реально она работает только в Латвии и Великобритании.
Третья модель – за счет бюджета Нацбанка и на тех же условиях, что и для сотрудников самого Нацбанка. Эта модель – хотя бы на переходный период – работоспособна.
После того как модель мегарегулятора была выбрана, мы приступили к консолидации надзоров. Все изменения осуществлялись поэтапно, в соответствии с общей договоренностью. Задача первого этапа заключалась в том, чтобы Нацбанк присоединил пенсионный надзор и Комиссию по ценным бумагам. На втором этапе следовало все структурировать, привести к одному уровню, а потом выделить в агентство, которое специализируется только на надзоре за разными сегментами финансового рынка.
Противников у создаваемой структуры было много. Основной их довод: возникает монстр-монополист, чего быть не должно. Однако создание мегарегулятора, как я уже объяснял, было в известной мере вынужденным шагом. Если бы договоренности относительно него не были выполнены, это дало бы неправильные сигналы рынку. И поскольку по этому поводу было принято политическое решение, которое поддержали и правительство, и ЦБ, и президент, то удалось всех противников переубедить. Если можно так выразиться.
Словом, в итоге всех описанных процессов с начала 2004 года в Казахстане появился мегарегулятор финансовых рынков. Агентство подотчетно президенту. Его полномочия – полноценный надзор за всеми сегментами финансового рынка, выдача лицензий. Правоустанавливающие функции Агентство частично имеет, но оно не обладает правом законодательной инициативы. Даже если Агентство разрабатывает проект закона, то обсуждает его сначала с участниками рынка, потом с правительством, а правительство затем вносит проект в парламент. И уже в рамках закона агентство может принимать подзаконные акты.
Отдельный вопрос – согласование законопроектов с участниками рынка. У нас нет практики, при которой парламент всегда голосует за те законы, которые вносит правительство. Парламент имеет свою точку зрения: бывали случаи, когда он заворачивал законопроекты или отправлял их на доработку. Таким образом, в парламент могут внести проект закона, который не нравится большому количеству профессиональных участников финансового рынка. Но профучастники имеют достаточно возможностей воздействия на парламентариев. Кто как убедит членов парламента, так парламентарии и проголосуют.
Все основные нормативные документы принимает правление агентства, в которое входит председатель Национального банка, представители самого Агентства и представитель президента. Агентство – это смесь коллегиального органа и министерства. С точки зрения практики коллегиальность лучше для всех, потому что и ответственность за решения коллегиальная.
Главная задача регулятора – внедрять на национальном рынке или международные стандарты (там, где они есть), или лучшую международную практику. Регулятор это делает, в том числе, через внесение законопроектов.
Но начинать реформы с создания мегарегулятора вряд ли целесообразно. Вначале правительству и ЦБ следует провести необходимые преобразования: как минимум, правительство должно отладить работу пенсионной системы, а ЦБ – осуществить банковскую реформу. Когда этот путь пройден, то техническую и юридическую работу по регулированию отлаженных рыночных структур сможет выполнять мегарегулятор. А Нацбанку останется сконцентрироваться на классических функциях ЦБ, то есть денежно-кредитной политике, платежной системе, курсовой политике и так далее.
Так создавать ли в конкретной стране мегарегулятор или не создавать? Повторю еще раз: с моей точки зрения, мегарегулятор можно делать только после того, как проведены все основные финансовые реформы. А дальше исходить из конкретной ситуации.
Иногда задают еще один вопрос: предполагает ли казахстанская модель регулирования активное участие саморегулируемых организаций (СРО)? Иными словами, имеет ли смысл частично доверить надзор за участниками финансового рынка их собственным профсоюзам? Я полагаю, что для ответа имеет смысл присмотреться к жизненной практике. Скажем, Великобритания – страна, где СРО принимали в регулировании рынка самое активное участие. Больше нигде в мире это участие не было таким широким. Однако следует заметить, что в Англии от этой практики отказались: все саморегулируемые организации были влиты в FSA.
Мне кажется, что это глобальная тенденция: в ближайшем будущем основную часть надзора будут осуществлять государственные органы – в связи с важностью регулирования финансовых рынков и необходимостью обеспечить эффективность надзора за ними. Возможно, разумеется, движение и в одну, и в другую сторону: в конечном счете, все упирается в качество самих СРО, то бишь в людей. Но общая тенденция – все-таки государственное регулирование.
Механизмы согласования интересов инвесторов и участников финансового рынка в нашей модели (с участием мегарегулятора) абсолютно традиционны. Самое главное звено обеспечения прав инвестора – система раскрытия информации. Если регулятор обеспечивает четкое раскрытие информации для инвесторов, то все нормально. На финансовом рынке оперируют достаточно свободными средствами. Речь не идет о защите вдов и сирот: они-то свои последние деньги вкладывают, как правило, не в акции. Фондовый рынок – поле для инициатив более состоятельных людей, которые хотят заработать дополнительно. Таким образом, защита инвестора вполне сводится к предоставлению необходимых сведений. Если инвестор имел полную рыночную информацию, но в результате самостоятельно принятых финансовых решений деньги потерял, то это исключительно его проблема. Регулятор в такой ситуации ею точно заниматься не должен.
Кроме того, финансовые рынки сейчас находятся в фазе активной глобализации.
Поэтому нелишне было бы осуществлять координацию действий национальных регуляторов. Надзорные органы различных стран непременно должны обмениваться информацией, проводить гармонизацию законодательств. Последняя мера особенно актуальна для нашего региона, для стран постсоветского пространства, где важно добиваться облегчения процедур взаимного выхода на рынки стран-соседей. Одинаковая среда более благоприятна для всех: в ней и конкуренция сильнее, и качество продуктов для клиента лучше. Если рынки сильно различаются, это удорожает стоимость выхода на них.
Но и в этом случае, теоретически, полное раскрытие информации обеспечит полное согласование интересов. Авот если полного раскрытия информации нет, то это уже системная проблема рынка.
С доступом к информации связана проблема манипулирования, инсайда. С инсайдерскими практиками борется Агентство, должны бороться и биржи, от которых тоже многое зависит. Однако идеальных методов мониторинга рынка не существует: это проблема снаряда и брони. Чем больше совершенствуется броня, тем совершеннее становится снаряд. Безусловно, проблемы, связанные с манипулированием и инсайдом, следует быстро определять и закрывать. Тем не менее эти явления будут существовать столько, сколько существует сам рынок ценных бумаг. Участники рынка постоянно проверяют систему на прочность. Нет никаких сомнений в том, что будут это делать и впредь.
А нескольких умных людей вполне достаточно для того, чтобы держать регулятора в тонусе.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 17
Из выступления Бена Бернанке, председателя ФРС США, на ежегодном собрании Объединенной ассоциации по социальным наукам (Allied Social Science Association) в Chicago, Illinois 5 января 2007 [15]
РОЛЬ ЦЕНТРАЛЬНОГО БАНКА И БАНКОВСКИЙ НАДЗОР В США
Федеральная резервная система (ФРС), как и многие другие центральные банки, занята широким спектром видов деятельности, кроме осуществления денежной политики. В настоящем выступлении остановлюсь на одной из этих функций, а именно на функции банковского надзора. В некоторых странах, таких как Великобритания или Япония, функция надзора за банками (а также финансовыми рынками в целом) была передана специальному единому финансовому контрольному агентству (не Центробанку). В зоне евро, хотя ответственность за проведение единой денежной политики там взял на себя Европейский Центральный банк, некоторые национальные банки или агентства сохранили значительные полномочия в области надзора. В мире существуют и различные другие модели, включая и ту, более традиционную, где центробанк выступает в качестве главного регулятора банковской системы. В свете наличия этих альтернатив есть ли смысл для ФРС продолжать осуществление надзора за банками?
На концептуальном уровне дискуссия о том, должен ли Центробанк заниматься надзором, до сих пор фокусировалась на вопросах мотивов и эффективности. В отношении мотивов одна из проблем состоит в том, что объединение в одном учреждении функций проведения макроэкономической политики и надзора за банками может привести к конфликту интересов. Вопрос эффективности сводится к тому, приводит ли совмещение функций в одном учреждении к существенной экономии на масштабе, или наоборот.
Так как финансовые рынки, политические системы и цели регулирования отличаются от страны к стране, и так как начальные условия подвержены влиянию исторической традиции, ни одна из институциональных структур не может считаться «лучшей» для всех случаев. Поэтому я сегодня буду избегать обобщений и сосредоточусь на текущем устройстве этой модели в США.
В контексте США определяющими факторами при создании структуры регулирующих финансовых организаций вряд ли могли послужить проблемы мотивов; на самом деле непонятно, в какую сторону они могли бы наклонить чашу весов. В частности, кредитно-денежная политика США довольно долго является вполне успешной. Проблему эффективности, однако, так просто не отбросишь. Система регулирования банков в США сложна и в некоторых аспектах дублирует себя. И хотя лишение ФРС функции надзора оставит нерешенными большинство из этих проблем, все же надзорные функции могли бы распределяться более простым образом.
В ходе выступления я постараюсь показать, что способность ФРС разрешать разнообразные и трудно прогнозируемые угрозы финансовой стабильности критическим образом зависит от той информации, экспертной квалификации и полномочий, которые вытекают из его роли финансового регулятора и одновременно центрального банка. Надзорные полномочия ФРС. ФРС осуществляет регулирование и надзор за финансовой системой США вместе с рядом правительственных учреждений федерального уровня и уровня отдельных штатов, включая банковские учреждения, Комиссию по ценным бумагам (SEC) и Комиссию по товарным фьючерсным рынкам (CFTC). ФРС вместе с властями штатов осуществляет также надзор за банками – членами Федеральной резервной системы. Кроме этого, ФРС контролирует операции иностранных банков в США, и в некоторых случаях – операции банков США за рубежом.
ФРС осуществляет также «зонтичный» надзор за всеми банковскими и финансовыми холдингами. Однако банковские и небанковские дочерние организации таких холдингов часто контролируются другими учреждениями, а не ФРС. Надзорная ответственность определяется типом устава, который имеется у такой дочерней организации, и принципом функционального регулирования.
Надзорные полномочия ФРС требуют ее активного участия в формулировании и проведении финансовой политики. В области формулирования банковской политики ФРС оказывает техническую помощь Конгрессу США в сфере законодательства по банковскому делу и финансовым рынкам; наряду с другими органами ФРС представляет США на международных форумах по разработке и обсуждению различного рода стандартов (например, стандарты банковского капитала); ФРС сотрудничает с другими органами (а в некоторых случаях имеет единоличные полномочия) по разработке инструкций и надзорных мер для осуществления законов в области банковского дела и защиты потребителей; а также, работая по мере необходимости с другими органами, ФРС готовит нормативы и практические руководства для специалистов по банковскому надзору и контролю.
На операционном уровне ФРС (включая 12 региональных банков-членов ФРС) тесно сотрудничает с другими органами и организациями по проверке банков с тем, чтобы обеспечить их надежное и безопасное функционирование, выполнение ими действующего законодательства.
Надзорная деятельность ФРС дает ей доступ к большому объему ценной информации о банковской системе. Вместе с теми знаниями, которые ФРС добывает в процессе осуществления денежно-кредитной политики и регулирования национальной платежной системы, такая информация позволяет ФРС приобретать особенно глубокое и широкое понимание тенденций развития финансовых рынков и финансовых институтов.
Выгоды от надзорной деятельности ФРС для ее прочих видов деятельности Обширная информация и знания, которые ФРС приобретает в процессе осуществления надзора, полезна для многочисленных функций ФРС. Выгоды такой информации для денежно-кредитной политики особенно интенсивно обсуждаются. Некоторые данные свидетельствуют о том, что надзорная информация наиболее важна и полезна для выработки кредитно-денежной политики во времена финансовых кризисов. В более общем плане выработке успешной денежно-кредитной политики, безусловно, способствует наличие конкретных фактов о состоянии экономики в регионах, которые ФРС получает через свои деловые и общественные каналы и от банкиров.
Другая важнейшая банковская функция ФРС – это надзор за платежной системой страны. Как я уже упоминал, ФРС играет и роль оператора в платежной системе. В частности, система проведения крупнейших платежей («Fedwire») является критическим компонентом финансовой инфраструктуры США. Работа «Fedwire» и связанных с ней платежных систем часто предполагает возникновение крупных краткосрочных кредитных рисков в отношении участников системы (они отражаются в так называемых «дневных» овердрафтах). ФРС также предоставляет депозитным институтам кредиты «овернайт» посредством так называемого «дисконтного окна». Управление кредитным риском, которое осуществляет ФРС в связи с вышеупомянутыми формами краткосрочного кредитования, во многом зависит от информации, полученной в процессе надзора.
Однако, по моему убеждению, наибольшую пользу надзорная деятельность ФРС приносит в процессе деятельности, связанной с предотвращением финансовых кризисов и управлением ими.
Надзорная функция и предотвращение финансовых кризисов. Хотя ФРС больше всего известна сегодня как орган, ответственный за кредитно-денежную политику, Федеральная резервная система была создана в 1913 году в основном как ответ на периодически возникающие эпизоды банковской паники и другие формы финансовой нестабильности, которые постоянно тревожили экономику США в XIX и начале XX века. Сегодня ФРС сохраняет роль ключевого игрока в предотвращении и смягчении финансовых кризисов по ряду причин.
Во-первых, ФРС обладает уникальными возможностями по обеспечению финансовой системы ликвидностью; методы такого обеспечения включают операции на открытом рынке, займы через «дисконтное окно» и внутридневные овердрафты.
Во-вторых, как я уже говорил, ФРС является ключевым игроком в платежной системе, действуя и как орган контроля системообразующих расчетно-клиринговых систем, и как провайдер платежных услуг.
В-третьих, ФРС имеет развитые международные отношения и работает в плотном контакте с иностранными центробанками, а также иностранными органами надзора. Эти отношения оказывались полезными в прошлых кризисах, а в дальнейшем, скорее всего, их значение еще более возрастет как результат глобализации финансовых рынков.
В-четвертых, ответственность ФРС за макроэкономическую стабильность дает ей стимул, но также и обеспечивает необходимыми знаниями для предотвращения и смягчения финансовых кризисов, которые угрожают превратиться в полномасштабные экономические кризисы.
Наконец, широкий спектр функций ФРС обеспечил специалистам системы уникальные экспертные знания и квалификацию, позволяющие правильно оценивать проблемы в финансовой сфере и быстро реагировать на них.
Как результат, участие Центрального банка США (ФРС) в совместных усилиях по предотвращению финансовых кризисов представляется крайне желательным.
При наличии сильных институтов частного сектора и добротной публичной политике случаи сильных кризисов не должны быть частыми. Когда все же финансовые проблемы возникают, ФРС и другие регуляторы должны решать важный «пороговый» вопрос: когда осуществлять вмешательство. В частности, они должны взвесить все выгоды от активного вмешательства и возможности того, что такое вмешательство будет стимулировать принятие избыточных рисков в будущем (так называемая проблема «морального риска»).
В тех случаях, когда регуляторы избирают путь вмешательства в ход событий – кризисных или потенциально кризисных, – их действия должны быть своевременными и эффективными. С точки зрения ФРС, способность действовать эффективно при финансовом кризисе существенно возрастает при наличии постоянных надзорных полномочий.
После краха фондового рынка 1987 года, например, ФРС оценивала кредитные и ресурсные риски банковских организаций с учетом своего опыта проверок банков. Проверяющие на местах получили своевременную информацию по потенциальным кредитным рискам, связанным с невозвратом кредитов, и по нехватке ликвидности. ФРС объявила об открытии «дисконтного окна» для обеспечения ликвидности. Кроме того, чиновники ФРС вступили в контакт с менеджерами основных банков (с которыми были длительные отношения благодаря функции ФРС как надзорного органа) и обсудили с ними ситуацию. Эти дискуссии мотивировали банки открыть кредиты инвестиционным компаниям, что позволило им избежать тупика неплатежей. ФРС предприняла схожие обсуждения с участниками событий, регуляторами и банками в ответ на кризис банка Drexel Burnham Lambert в 1990 году и крах фонда Long Term Capital Management (LTCM) в 1998 году.
Общим в этих многочисленных примерах является то, что кризисы и паника часто требуют скоординированных коллективных действий. Рыночная информация, квалификация в широком спектре финансовых областей и плодотворные отношения, которые ФРС выработала во многом благодаря своим надзорным полномочиям, явились бесценными качествами, сделавшими ФРС «честным брокером» в таких случаях.
Сегодня я остановился на том, какие преимущества надзорные полномочия ФРС дают при исполнении ее других обязанностей и функций. Но истинно также и обратное: функции ФРС, не относящиеся к банковскому надзору, помогают ей осуществлять надзорные функции, что, в свою очередь, способствует финансовой стабильности.
18. ПРОВЕРКА НА ПРОЧНОСТЬПосле создания мегарегулятора появились основания считать, что в Казахстане закончен второй этап финансовых реформ. Финансовая система страны была отстроена на новых принципах и выглядела вполне работоспособной. Конечно, в промышленных условиях любому новому агрегату перед запуском в эксплуатацию устраивают тестовую проверку. И подобная практика является абсолютно правильной. Но вот в сферу финансов, к сожалению, она может быть перенесена разве что с известными поправками.
Однако специально возиться над созданием процедуры стресстестирования для казахстанской финансовой системы никому не пришлось. Она (наша финансовая система) была вовлечена в процесс проверки рабочих свойств натуральным, если можно так выразиться, способом.
С весны 2007 года в мировой финансовой системе начал развиваться кризис ликвидности. Первоначально он возник в США, на ипотечном рынке.
Несколько лет подряд до того рынок ипотеки в Америке развивался очень бурно. Банки, стремясь заработать, выдавали ипотечные займы в больших объемах, в том числе заемщикам с сомнительной платежеспособностью (в так называемом субстандартном сегменте). В разгар бума банки осуществляли рефинансирование ипотечных кредитов путем секьюритизации, продавая эти кредиты через выпуск специальных инструментов – побочных залоговых обязательств, CDO. В сущности, банки переупаковывали долги заемщиков и затем перепродавали их, получая комиссионные (и снимая с себя риски). Поскольку жилье росло в цене, то находилось много желающих приобрести CDO. Но потом процентные ставки стали расти, а стоимость жилья, напротив, снижаться, инвесторы прекратили расхватывать CDO, и на банках стали накапливаться долги.
В середине марта на американском рынке прозвучал «первый звонок», предвещавший грядущие проблемы: фондовая биржа NYSE запретила торги акциями компании «New Century Financial Corporation» (крупнейшая ипотечная компания США для заемщиков с низким уровнем кредитоспособности). Перед этим акции NCFC упали почти на 90 %.
Летом кризис на ипотечном и кредитном рынках США продолжился уже в полный рост. Федеральная резервная служба начала массовые скупки ипотечных облигаций, выделив на это только в августе более 43 миллиардов долларов. ФРС также пошла на снижение дисконтной учетной ставки (под которую Служба осуществляет кредитование банковской системы по залог ценных бумаг как кредитор последней надежды). Citibank, Bank of America, банк JP Morgan Chase и банк Wachovia в конце августа получили от Федеральной резервной системы США по 500 миллионов долларов из так называемого дисконтного окна. Следует ли комментировать, что эти банки – финансовые супертяжеловесы, оперирующие десятками миллиардов долларов. Тот факт, что они вынуждены были обратиться за финансовой помощью к регулятору (стало быть, рыночных ресурсов для них не нашлось), весьма красноречив.
США – крупнейшая экономика мира, тесно связанная с экономиками ряда других зон. Поэтому из Нового Света кризис перекинулся в Старый Свет, вообще, приобрел черты мирового. 9 августа 2007 года Европейский центральный банк (ЕЦБ) выдал банкам кредитов на рекордную сумму в 94,8 миллиарда евро. 10 августа ЕЦБ было выдано дополнительно еще около 61 млрд евро, а 13 августа – примерно 49 млрд евро. Значительные вливания денег в финансовые системы своих стран в связи с резким подорожанием межбанковских кредитов произвели также центробанки Японии и Австралии.
Наряду с американскими пострадал ряд крупнейших британских банков. Так, уже упоминавшийся британский банк Northern Rock, восьмой в стране по размеру активов и пятый по портфелю ипотечных кредитов, обратился в сентябре к Банку Англии за выделением экстренной кредитной линии после резкого снижения своей платежеспособности и получил от регулятора в общей сложности 23 миллиарда фунтов стерлингов. Под публичные заявления британского Минфина о том, что государство не должно помогать частным банкам.
Экономика Казахстана связана с экономикой США значительно слабее, нежели экономика еврозоны или, тем более, британская экономика.
Поэтому прямого действия ипотечный кризис в США на нас не оказал. Но он резко сократил ликвидность на мировых рынках. И опосредованно, через поведение западных рынков капитала, кризис повлиял на ситуацию в Казахстане очень серьезно. Принципиально важными здесь были два обстоятельства.
Во-первых, во время кризиса международные инвесторы начали выводить деньги с развивающихся рынков. В частности, из Казахстана «убежало» за три месяца около 4 млрд долларов. То есть эта достаточно ощутимая для нашей экономики сумма была выведена очень быстро. В среднесрочной перспективе закрытие этих позиций не оказало бы столь существенного действия.
Во-вторых, казахстанским заемщикам стало сложней и существенно дороже привлекать финансовые ресурсы на международных рынках капитала. В результате появились проблемы с ликвидностью у нескольких крупных казахстанских банков, которые в последние годы чрезмерно занимали за рубежом. И, соответственно, проблемы возникли у их клиентов, главным образом девелоперов, которые кредитовались в этих банках под свои строительные проекты. Следует заметить, что перед тем рынок строительства и недвижимости в Казахстане рос очень бурно.
Банки, увлекающиеся заимствованием на внешних рынках, существуют везде. Но в ряде стран (в том числе в России) такие кредитные учреждения меньше значат для банковской системы в целом. А у нас не в меру активно занимали три банка из первой пятерки. Не меньше, хотя и не больше.
В целом – это принципиально важно! – системного финансового кризиса как такового в Казахстане не возникло. В стране, напротив, наблюдался избыток ликвидности.
Однако шуму возникло много. Проблемы с ликвидностью у нескольких крупных банков привели к росту процентных ставок по займам. Так называемые эксперты и аналитики завели шарманку про проблемы банковской системы Казахстана в целом. А у нас банки давно разные. Причем разница такая, что об одной банковской системе говорить не приходится. Если посмотреть на рынок 5-летних дефолтных свопов, CDS, то на 1 октября разрыв котировок Народного сберегательного банка с котировками «Казкоммерцбанка» составлял 250 базисных пунктов (то есть разница в теоретической цене заимствования составляла 2,5 %), с котировками банка «ТуранАлем» – 360 базисных пунктов, с котировками банка «Альянс» – 600 базисных пунктов.
...
Для справки. CDS, Credit Default Swaps, – это двухсторонняя сделка, при которой продавец кредитной защиты обязуется возместить покупателю кредитной защиты потери при наступлении определенного события в отношении базисного актива кредита. Иными словами, стоимость дефолтных свопов определяет стоимость заемных денег в случае дефолта на рынке базового актива.
Разные банки Казахстана предлагали эти инструменты по ценам, сильно отличавшимся друг от друга, в том числе по той причине, что обладали различной финансовой устойчивостью. И в описываемый момент эта разница вышла наружу: то есть одни банки испытывали отток ликвидности, а у других трудностей не возникало.
Но эта разница заметна лишь спокойному и квалифицированному наблюдателю. А на рынке возникла паника.
В результате 8 октября 2007 года международное рейтинговое агентство Standard & Poor\'s понизило суверенные кредитные рейтинги Казахстана на одну ступень, с «ВВВ» до «ВВВ-» (также был понижен рейтинг Банка развития Казахстана с «ВВВ» до «ВВВ-»).
Агентство Fitch Ratings 9 октября пересмотрело прогноз изменения рейтингов четырех крупнейших республиканских банков (БРК, БТА, Народного банка и «Казкоммерцбанка»), с позитивного на стабильный. (В то же время Fitch отметило, что само снижение рейтингов если и произойдет, то только в связи с понижением суверенного кредитного рейтинга Казахстана.)
А рейтинговое агентство Moody\'s 1 ноября изменило рейтинги и прогнозы рейтингов шести банков Казахстана, отметив неблагоприятные последствия мирового кризиса ликвидности для кредитоспособности этих банков, внешний долг которых агентство оценило в 40 млрд долларов.
...
Для справки. Рейтинговые действия предприняты агентством Moody\'s в отношении следующих банков: АО «Казком мерцбанк» – рейтинг финансовой устойчивости снижен до «D-» с «D», прогноз – негативный. АО «Банк ТуранАлем» – рейтинг финансовой устойчивости не изменился «D-», прогноз теперь негативный. АО «Народный сберегательный банк Казахстана» – рейтинг финансовой устойчивости не изменился «D», прогноз теперь негативный. АО «Альянс Банк» – прогноз всех депозитных и долговых рейтингов изменен на «негативный» со «стабильного». АО «Банк ЦентрКредит» – рейтинг финансовой устойчивости не изменился «D-», прогноз теперь негативный, был – стабильный. АО «Темирбанк» – рейтинг финансовой устойчивости не изменился «Е+», прогноз – стабильный.
В результате, как видим, Moody\'s оставило неизменным суверенный рейтинг; изменив рейтинги системообразующих банков; а S&P суверенный рейтинг как раз снизило, но оставило при этом без изменения рейтинги крупнейших банков, хотя, как предполагается, страновой рейтинг снизился как раз из-за трудностей, которые испытывали банки страны. Логики здесь немного, но дело не в логике.
Рейтинги международных агентств – это индикатор, на который международные инвесторы ориентируются в первую очередь.
Разумеется, сразу вслед за объявлением о снижении кредитных рейтингов и прогнозов по ним акции казахстанских банков на Лондонской фондовой бирже начали падать. Депозитарные расписки банка «Альянс» упали более чем в два раза относительно цены размещения. Инструменты «Казкоммерцбанка» достигли в день объявления о снижении рейтингов исторического минимума – 12,05 доллара за одну глобальную депозитарную расписку.
Комментируя эти события газете «Financial Times», я говорил, что в данном случае мы имеем дело с элементарными перекосами рыночного восприятия. За последние года два рынок перекупил казахстанских бумаг, и в целом был чрезмерно позитивен в оценке наших инструментов. Потом произошел закономерный разворот: рынок стал чрезмерно негативен и перепродал этих же бумаг. Это нормальная синусоида, для работы фондового рынка весьма характерная.
Дело и не в ней тоже.
Нехорошо было то, что чересчур негативно оценивалась и воспринималась ситуация в целом. Средства массовой информации стали обсуждать сценарии финансового кризиса в Казахстане, начались спекуляции, поползли слухи. Такая паника действительно может привести к серьезным последствиям – история финансовых рынков полна примерами подобного рода. Тут важно понимать (повторю еще раз), что случившееся не является для Казахстана системным кризисом.
Агентство по регулированию и надзору финансового рынка совершенно резонно характеризовало ситуацию начала осени как стабильную. АФН отмечало, в частности, что общий объем депозитов резидентов в банках второго уровня на 01.10 по сравнению с данными на начало года вырос на 19,6 %; вклады населения с начала года увеличились на 35,95 %; вырос (с начала года) и совокупный ссудный портфель банков.
Иными словами, с точки зрения именно системы ничего особо плохого не случилось.
Банки, как любые живые существа, могут ошибаться, брать на себя чрезмерные риски и так далее. В период дешевых денег ряд наших банков так и поступал: они безоглядно занимали на Западе, объясняя регулятору и правительству, что во внешних заимствованиях нет никакого риска, и они действуют так исключительно из патриотических побуждений, стремясь кредитовать растущую казахстанскую экономику. Эти банки спешили заработать большую маржу, без оглядки на то, что изменения условий кредитования могут сказаться на их балансах не самым лучшим образом. А когда условия действительно ухудшились и повлекли за собой болезненные последствия, с просьбами о помощи банкиры стали апеллировать именно к властям. В полную силу зазвучал знаменитый лозунг too big too fail («мы слишком большие, чтобы позволить нам обанкротиться»).
Теперь эти же самые банки лоббируют идею, что им должно помогать государство, притом в особо крупных размерах. Рассказывают страшные истории об империалистической атаке на молодую растущую экономику, о том, что мировая закулиса «заказала» рейтинговым агентствам финансовую систему Казахстана. И тому подобную яркую чушь.
В целом сложившаяся ситуация – плата за интеграцию в мировую экономику.
Ведь когда деньги брали за рубежом и дешево, а давали внутри страны и дорого, то все было замечательно. И к недорогим займам пристрастились. Но известно, что зависимость может сопровождаться ломкой.
Я, например, в приватных беседах уже достаточно давно говорил о том, что ограничения на внешние заимствования пора вводить. По моим оценкам, это следовало делать уже с июля 2006 года. Однако в тот момент сдерживающие меры были непопулярны, регулятор подвергся бы разносторонней критике. Поэтому подумали: а вдруг пронесет, и ограничения не ввели.
Но, к сожалению, не пронесло.
Кстати, возможности препятствовать чрезмерным внешним заимствованиям банков системно были введены Нацбанком еще в 2003 году через Налоговый кодекс (в документе имеется привязка объема заимствований к размеру собственного капитала банка). Только эти ограничения никто своевременно не актуализировал. Отговаривались тем, что данные ограничения противоречат международным соглашениям, и в такой редакции норма работать не может. Все так. Но кто мешал сделать другую редакцию нужной статьи – чтобы норма заработала?
В конце концов, ограничения были введены, но только с 1 октября 2007 года. АФН ввело более жесткие нормативы по классификации активов, весам рисков, залоговому обеспечению и ликвидности; также планировалось ввести требования к банкам, в течение продолжительного времени и/или неоднократно обращавшихся за ликвидностью к НБК.
Уместно заметить, что половину всего объема внешних заимствований наши банки благополучно сделали как раз во втором полугодии 2006 года и в первом квартале 2007. То есть появись «стоплоссы» в июле 2006, объем проблемы был бы в два раза меньше. Но и так положение все равно далеко не критическое. Даже те банки, у которых возникли трудности, в состоянии справиться со своими проблемами самостоятельно. Они могут продать свои активы, а часть их клиентов – рефинансироваться в тех кредитных учреждениях Казахстана, у которых нет проблем с ликвидностью. Кроме того, банки могут продавать свои облигации, привлекать инвесторов новыми эмиссиями акций и размещаться на нетрадиционных рынках, а не только в Лондоне и Нью-Йорке, как они это постоянно делали до кризиса.
В целом ситуация в национальной экономике благоприятна, наблюдается избыточная ликвидность. (Поэтому в 2008 году Национальный банк может даже снова повысить ставки минимальных резервных требований, МРТ, хотя пока этот процесс приостановлен). Привлекательных проектов в реальном секторе не стало меньше. Просто люди сильно зашорены из-за публикаций в СМИ и слухов и не видят, что в целом экономика развивается хорошо. Что проблемы с ликвидностью, возникшие у 3–4 банков, еще не есть проблемы всей банковской системы, а проблемы нескольких застройщиков – не проблемы экономики в целом.
Национальный банк как регулятор в целом тоже вполне справляется с ситуацией, хотя какой-то период он и работал в условиях стресса: в нотах Нацбанка на 1 августа 2007 года было размещено 3,8 млрд долларов, а к началу ноября, кажется, не осталось ничего.
Когда инвестиции притекали, люди радовались, что в страну идут деньги. Но за все приходится платить: закрытие этих позиций происходило не так плавно и красиво, как нам хотелось бы.
Однако даже резкое закрытие к фатальным последствиям не привело, и на самом деле этот позитивный результат – показатель возможностей нашей финансовой системы, такой, какова она сейчас. В Национальном банке находится на 5,2 млрд долларов минимальных резервных требований, и если нормативы по требованиям будут снижены, то банки быстро получат дополнительную ликвидность. Кроме того, Национальный банк уже оказал помощь банковскому сектору страны в виде краткосрочных вливаний ликвидности: в августе 2007 года банки получили от НБК (в основном за счет операций РЕПО и СВОП) 10 млрд долларов, в сентябре – 8 млрд долларов. В качестве еще одной меры помощи НБК позволил коммерческим банкам занимать у него средства под обеспечение резервных требований и осуществил, как уже сказано, масштабные покупки непогашенных нот. Нацбанк также заявил о своей готовности предоставить в случае необходимости ликвидность, чтобы помочь банкам выполнить обязательства по погашению внешнего долга (3,8 млрд долларов в четвертом квартале 2007 года и 8 млрд долларов в 2008 году).
Так что, во-первых, в текущей ситуации в нашей финансовой системе наличествуют все возможности для урегулирования негативных явлений, а во-вторых, такое регулирование уже происходит.
На самом деле любые системы контроля над рисками хороши настолько, насколько хороши управляющие системами люди: своевременно ли они реагируют в критических ситуациях, могут ли принимать предупреждающие меры. И жизнь упорно демонстрирует, что хотя на словах финансовые власти, как правило, заявляют себя сторонниками превентивных мер, но на практике чаще всего провести их в жизнь не успевают.
В США, где банковский надзор в целом работает жестко и профессионально, власти за последние 25 лет тем не менее пропустили все кризисы до одного. И спасли абсолютно всех, кто вляпался в кризисную ситуацию. Хотя нам американские коллеги постоянно твердили, что вмешательство на нерыночных основаниях недопустимо, что государство не должно помогать терпящим бедствие коммерческим банкам, что в кризисах действенны только жесткие меры и прочее в том же роде. Но когда дело доходило до своих структур, то помогали всем, кто просил: и The Continental Illinois National Bank and Trust Company, и Citibank, и хедж-фонду Long-Term Capital Management, и так далее.
Теперь примерно то же самое происходит в Англии с банком Northern Rock, несмотря на все заявления главы FSA Мервина Кинга о недопустимости государственной помощи частным коммерческим структурам.
Всем этим деяниям можно предпослать эпиграф из Конфуция: «Beware of those who preach „Do as I say but not as I do“», что в вольном казахском переводе означает «делай как мулла говорит, а не как он сам делает».
Мы щедро даем друг другу правильные советы, но на деле все гораздо сложнее, нежели в теории – даже монетарным властям приходится принимать во внимание реакцию общественности, сроки грядущих выборов и тому подобные не вполне финансовые обстоятельства.
А кризис сам по себе еще не дает поводов для паники. Если все понимать правильно.
Через кризисы прошли все экономики западных стран. Это неотъемлемая и существенная часть их развития, и в истории любой западной банковской системы обязательно имеется сюжет о том, как сильно они попали по рынку недвижимости. Потому что в основном все учатся на собственных ошибках, а не чужих, как бы нам ни хотелось второго.
Так что объективно происходящие события являются для Казахстана благом (я дописываю эту книгу в январе 2008 года, когда кризис на западных рынках продолжается, а стало быть, имеет продолжение и для нас). В финансовой системе страны накопились дисбалансы и гораздо правильнее исправить их сейчас, чтобы тот момент, когда цены на нефть начнут падать, мы встретили во всеоружии. А сейчас нас тряхнуло на фоне повышения цен на нефть и металлы, и в этой ситуации ничего страшного нет.
По нашим расчетам, в 2008 году в сфере национальных финансов в любом случае произошли бы определенные кризисные явления, но уже под воздействием каких-нибудь местных факторов. Или случился бы дефолт крупной строительной компании, или снизился рейтинг крупного банка, или один из банков не смог разместить еврооблигации, или получить синдицированный заем (при том, что у него на Западе до 70 % фондирования). В результате аналитики ровно так же стали бы говорить, что казахстанские банки уязвимы, и лимиты на нас все равно закрылись. То есть примерно то же самое произошло бы в любом случае. В этом смысле хорошо, что основные негативные события случились в августе 2007, а не в мае 2008, потому что уровень, с которого пришлось падать, через год был бы существенно выше. Банки заняли бы еще 10 млрд долларов, из них по меньшей мере половину вбухали в недвижимость, и так далее.
На данный момент общий внешний долг Казахстана составляет 95 % от ВВП. Это включает и государственный долг, и долги банков, и долги предприятий. При этом внешние активы страны составляют более 60 млрд долларов. Если вычесть из внешнего долга межфирменные задолженности, то есть долги иностранных инвесторов самим себе, то получится, что внешние активы практически равны внешним обязательствам. Таким образом, пока серьезных проблем в банковской сфере нет. Но если будем заимствовать подобным образом, то они появятся.
Тут неизбежен вопрос: почему при наличии избытка ликвидности в стране банки финансировались за рубежом, подвергая себя серьезным рискам? Ведь правила эффективного финансирования известны давно: основное фондирование должно производиться на внутреннем рынке. Однако на каком-то этапе некоторым банкам казалось, что проще занимать за рубежом, чем работать с населением и предприятиями Казахстана. (Боюсь, теперь им так не кажется.)
В будущем подобную тактику не мешало бы изменить.
Я не сторонник теорий заговора. Ситуация августа возникла в результате сочетания ряда факторов, некоторые из них являются для страны внешними, а уж в кризисе ипотечного рынка США никто из наших граждан точно не виноват. На особенности сложившейся в Казахстане ситуации повлияли менеджеры тех банков, которые не отработали систему управления рисками и сделали ряд ошибок при принятии кредитных решений. Но банковские риск-системы можно улучшить, а ошибки – попытаться исправить.
Безусловно, самое активное участие в процессе работы над ошибками должны принять регуляторы – Национальный банк и Агентство по финансовому надзору.
Национальный банк во время кризиса многие вещи делал технически правильно. Но при этом почти не объяснял ни рынку, ни общественности, что именно делает и зачем. (Это, кстати, и проблема Банка Англии в ситуации с банком Northen Rock.) Недостаточная публичность – первый урок кризиса для Национального банка РК как регулятора банковской сферы.
Старый мудрый Гринспен на посту председателя Федеральной резервной системы нашел в этом смысле очень хорошую схему: он всегда много разговаривал с рынком, хотя в результате никто не понимал, что же конкретно ФРС собирается делать. «Если вам показалось, что я выразился достаточно ясно, то вы неверно меня поняли» – это ведь его, Алана Гринспена, золотые слова. Кроме того, поскольку он долго работал на рынке и не совершал больших ошибок, то народ ему в целом верил. Это вопрос чисто эмоционального восприятия. Но у нас на посту председателя Нацбанка пока еще никто 17 лет, как Гринспен, не поработал. Вопрос о том, многие ли могут обладать его авторитетом, в принципе, даже обсуждать не стоит. В наших странах председатель ЦБ никогда не будет такой культовой фигурой, как руководитель Федеральной резервной системы – в США. Реальная степень влиятельности Центрального банка в нашем регионе существенно ниже. Поэтому здесь ситуация другая: если банкир считает, что стал достаточно популярен и влиятелен, то идет в политику (случай украинца Виктора Ющенко или Эйнарса Репше, бывшего председателя ЦБ Латвии).
Так что Национальному банку Казахстана следовало бы стремиться наладить более действенные коммуникации с рынком. Это, во-первых.
А во-вторых, в момент кризиса Нацбанк не проявлял достаточного уровня избирательности в работе с банками второго уровня. У него смогли получить деньги все банки, обращавшиеся к нему за ликвидностью и имевшие залоги (в виде ценных бумаг и минимальных резервных требований). А это неправильно. Даже если у банка есть залог, все равно ЦБ имеет право рефинансировать лишь то кредитное учреждение, которое, как считает регулятор, имеет на это право. По линии дискриминации Нацбанк должен взаимодействовать с Агентством финансового надзора и учитывать оценки агентства.
У АФН, в свою очередь, должна быть разработана система критериев подобной оценки. Причем критерии должны быть понятны и обоснованны: либо размер банка и его значение для банковской системы в целом, либо количество вкладов населения в банке, либо важность банка для платежной системы (теоретически банк может не иметь большого объема депозитов, но платежей через него при этом идет много).
То есть должны существовать четкие критерии классификации банков, имеющих право рассчитывать на поддержку регулятора. Помогать всем – не очень понятная стратегия.
При этом не мешает проследить за тем, чтобы банки, имеющие проблемы с ликвидностью, решали их путем продажи активов, размещения своих ценных бумаг и привлечения новых инвесторов. То есть рыночными методами: коллеги из ФРС и FSA говорят по этому поводу абсолютно резонные вещи. (Так что в данном случае можно руководствоваться не только их делами, но также словами.)
Однако сейчас часть казахстанских банков предлагает принимать и другие меры по восстановлению их финансовой стабильности. А именно. Перекредитовывать кредиты, которые они выдавали строительным компаниям, за счет средств Банка развития; перекредитовывать их ипотечные кредиты за счет средств государственной Казахстанской ипотечной компании; увеличивать лимиты пенсионных фондов на покупку ценных бумаг этих банков, и даже использовать для финансовых вливаний средства Национального фонда. Поступать так было бы неправильно и просто нечестно по отношению к другим банкам, которые проводили правильную кредитную политику и проблем с ликвидностью не испытывают.
В работе банковского регулятора могут быть две крайности. Первая – когда в кризисной ситуации он предоставляет ликвидность всем банкам и в любом количестве, лишь бы их спасти. Тогда возникает уже упоминавшаяся проблема moral hazard, злоупотребления. Банки начинают брать на себя слишком много рисков, поскольку уверены: ЦБ выкупит эти риски в любом случае. Сейчас некоторые банки Казахстана двинулись именно в эту сторону.
Раньше банковский регулятор, наоборот, был строг, быть может, даже излишне. За злоупотребления мы применяли санкции вплоть до отзыва банковских лицензий, кредитов рефинансирования Нацбанк одиннадцать лет не давал никому вообще. Ведь в условиях достаточной, а временами даже избыточной ликвидности такой необходимости не было. Более того. Мы исходили из того, что если в нашей ситуации у банка возникли проблемы с ликвидностью, то значит, он работает неправильно. Поэтому банки и сами не обращались к регулятору с просьбами о рефинансировании.
Сейчас Нацбанк решил, что надо помогать всем. Время покажет, какая политика более правильна.
Если, учтя уроки кризиса, коммерческие банки поменяют свои стратегии, сделают их более сбалансированными, то ЦБ был прав. Но если после того, как кризис закончится, любители большой быстрой маржи опять начнут набирать на западных рынках дешевые деньги и вставлять их в недвижимость, тогда получится, что moral hazard сыграл по полной программе.
Каждый кризис единственный и не похож на другие. Поэтому работа центрального банка – в большей степени искусство, чем наука. В ней всегда остаются вещи, не прописанные в нормативах. Более того, если предусмотрено и прописано абсолютно все, то подобное положение само по себе является серьезной проблемой. Ведь для того чтобы использовать новые инструменты, нужно, скажем, принять новый закон, то есть пройти все ступеньки законодательного процесса, – а это занимает как минимум полтора года. Но затруднения на рынке возникли уже сейчас! Поэтому определенная свобода действий у ЦБ должна быть всегда. Принцип «black letter 1ау/» (в законе все прописано, и нет никакой возможности отступить от его буквы) в области банковского надзора не работает. В западных странах уровень свободы центробанка достаточно велик.
В заключение не могу не заметить мимоходом, что Народный сберегательный банк («Халык») в 2007 году финансовых затруднений не испытывал. Поскольку достаточно последовательно практиковал привлечение основного фондирования именно на внутреннем рынке. Наоборот, у нас и в августе, и в сентябре 2007 года наблюдался приток ликвидности, который составил за эти два месяца 1,2 млрд долларов. Свободная ликвидность в трех валютах, включая ценные бумаги, не обремененные никакими залогами, составляла у нас 2,5 млрд долларов.
За III квартал 2007 года мы выросли на 42 % по активам и перевыполнили свой годовой план (35–40 % прироста) за девять месяцев. Причем, в отличие от некоторых других банков, мы не просили снизить минимальные резервные требования или перекредитовать займы строительным компаниям за счет Банка развития и так далее.
И не то чтобы мы сейчас учили коллег правильно работать с депозитной базой: просто к слову замечаем, что в такой ситуации они могли бы вместе с нами порадоваться нашим успехам. Ведь советы, они как снег – чем мягче падают, тем глубже проникают.
Но дело не только в том, что мы были правы. А еще и в том, что наша правота оказалась своевременной.
Ведь бывает – и даже очень бывает! – так, что банк проводит крайне рискованную финансовую политику. Но рынок в это время быстро растет, и по этой причине рискующий зарабатывает много (или даже очень много) денег. А вот банк, придерживающийся осторожной и консервативной стратегии, зарабатывает гораздо меньше. В какой-то момент акционерам консервативного банка надоедает такая несопоставимость результатов. Тогда они зовут осторожного менеджера и говорят: «Я тебя сильно уважаю, но мне кажется, что где-то ты просчитался. В общем, дарю тебе ключи от старого „Запорожца“, большое спасибо, можешь идти, теперь у тебя есть шанс так же мудро и продуманно руководить другим банком». Потом проходит время, и кризис все-таки наступает, куда без него. Балансы рисковавших банков начинают выглядеть печально. Даже очень печально. И акционеры начинают, подсчитывая убытки, искренне сокрушаться: «А ведь тот осторожный менеджер – он был прав! Он был мудр!»
А мудрый менеджер, который давно перешел в режим заслуженного отдыха, сидит в это время на скамеечке, стучит палочкой и кряхтит: «Я же вас предупреждал!»
Так что хорошо, что хотя мы были мудрыми и осторожными, но история эта случилась не с нами. И мы еще при делах, а не на пенсии, и не подвергаемся унизительной необходимости стучать палочкой понапрасну.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 18
Из статьи Вольфганга Мюнхау «Кредитный рынок: карточный замок» [16]
Если бы то, что происходит на биржах, было кризисом рынка высокорискованных закладных (subprime), то все бы уже закончилось. Но дело не в них, и, значит, закончится не скоро. Ведь сразу несколько других сегментов кредитного рынка очень уязвимы сейчас. Один из сегментов, по размеру не уступающий subprime, – задолженность по кредитным картам. Другой – свопы «кредит-дефолт» (credit default swaps, CDS) сравнительно новые финансовые инструменты, страхующие держателей облигаций от дефолта по ним. Продавец такой защиты от дефолта получает ежеквартальную премию в размере долей процента от застрахованной им суммы.
Объем рынка CDS оценивается примерно в 45 трлн долларов – не так просто представить себе эту цифру, втрое превышающую ВВП США. (45 трлн долларов – это сумма долговых обязательств, которые застрахованы при помощи CDS, т. е. столько в сумме придется заплатить всем продавцам существующих CDS, если все заемщики объявят дефолт; называть эту цифру объемом рынка не совсем корректно. – «Ведомости».) При этом рынок CDS практически не регулируется, поскольку с экономической точки зрения это страховка, но юридически – нет.
Своп – это обмен потоками платежей, когда одна сторона регулярно платит премию за защиту, а другая сторона выплачивает всю сумму задолженности в случае дефолта. Привыкнув в хорошие времена к тому, что число банкротств невелико, многие инвесторы стали считать продажу CDS относительно безрисковым источником постоянного дохода. Но по мере роста количества дефолтов начнут расти и выплаты по CDS. В итоге, когда количество дефолтов достигнет определенного уровня, можно ожидать, что часть продавцов CDS сами будут вынуждены объявить дефолт по своим обязательствам.
Итак, устойчивость рынка CDS вообще и США и Европы как крупнейших его сегментов, в частности, определяется количеством дефолтов. Аоно, в свою очередь, зависит от общего состояния экономики. Большинство экспертов, включая и руководство Федеральной резервной системы, признают, что темпы роста экономики США резко снижаются, и дело даже может дойти до рецессии. Падают и темпы роста экономики еврозоны, хотя пока и не так резко.
Средняя продолжительность рецессии в США, по данным Национального бюро экономических исследований, составляла 11 месяцев без учета последней, короткой, рецессии 2001 года, которая уменьшает среднюю продолжительность до 10 месяцев. И США еще повезло. В Германии в начале этого десятилетия рецессия длилась бесконечные 15 кварталов. При этом рецессия сопровождалась проблемами на кредитном рынке, и немецкие банки были вынуждены разбираться с последствиями своего излишне оптимистичного подхода к кредитованию клиентов.
Опыт Германии убеждает в том, что хронические проблемы финансовой системы вызывают затяжную рецессию. Главный вопрос сегодня не в том, удастся ли США избежать рецессии – скорее всего, не удастся, – а в том, как долго она продлится. Оптимистичный сценарий – короткий и неглубокий спад. Умеренно-оптимистичный вариант – резкое, но все же непродолжительное замедление роста экономики. Но долгая рецессия может стать настоящим кошмаром. США проходили через периоды затяжного экономического спада, например с ноября 1973 до марта 1975 года, но в те времена не было рынка CDS.
Какие последствия все это будет иметь для рынка CDS? Билл Гросс, глава компании PIMCO, управляющей крупнейшим в мире облигационным фондом, на прошлой неделе приблизительно оценил возможные потери от роста числа банкротств в 250 млрд долларов. Это цифра, сравнимая с общими ожидаемыми убытками от краха рынка рискованных закладных.
Двухлетний экономический спад может легко увеличить эту цифру в разы.
Кто-то может возразить, что все эти умозаключения не имеют смысла, так как речь идет о страховании, а это игра с нулевой суммой – деньги никуда не исчезли, просто они теперь принадлежат кому-то другому. Но в свете нынешней ограниченной ликвидности мировых финансовых рынков подобное отношение к ситуации кажется весьма самонадеянным.
Нетрудно представить, как рынок CDS может вызвать полномасштабный кризис, способный как вирус перекидываться с одного рынка на другой. Кризис subprime поставил мировую финансовую систему на грань дестабилизации, но кризис CDS при наихудшем варианте развития событий может привести к ее краху.
Это не предсказание неминуемого, а всего лишь условный сценарий. Но условие, при котором реализуется этот сценарий – глубокая и продолжительная рецессия, – вовсе не кажется таким уж невероятным.
19. ПЕРВИЧНЫЕ ПУБЛИЧНЫЕ РАЗМЕЩЕНИЯАктуальной экономической темой в Казахстане на глазах становятся первичные публичные размещения акций компаний реального сектора, IPO. Процесс этот понятен и закономерен: средний темп годового экономического роста за последние семь лет у нас составлял 10,5 %, а в растущей экономике компаниям для развития необходимы инвестиции.
Имеется масса доводов в пользу того, чтобы получать инвестиции на финансовом рынке: собственно, именно для этого он и существует. Причем зрелый финансовый рынок предоставляет бизнесу всю линейку возможностей по привлечению ресурсов: от банковских кредитов до долевого и долгового финансирования в любых формах. Правда, для значительного числа казахстанских компаний финансовый рынок пока остается вещью в себе: для развития они используют прибыль, которую генерирует их бизнес, то есть вообще не выходят на рынок ни долговых, ни долевых инструментов, а занимаются самофинансированием. Это процесс детерминированный. В условиях развивающейся экономики и ассортимент предлагаемых способов финансирования, и потребность в нем предприятий практически всегда расширяются поэтапно: вначале, на этапе возникновения рыночных отношений, почти всегда основным инструментом является самофинансирование, затем банковское кредитование, постепенно предприятия осваивают механизмы выхода на рынок облигаций; затем приходит черед частных и публичных размещений.
Кроме того, даже в самой развитой экономике финансовый рынок может не понадобиться компании сколь угодно долго: все зависит от масштабов и темпов ее бизнеса. Тем не менее в настоящий момент у наших предприятий есть выбор: каким способом финансировать свои потребности. В Казахстане в течение нескольких лет были легко доступны и относительно дешевы заемные средства банков. Рынок корпоративных облигаций у нас тоже самый развитый (относительно объемов ВВП) в СНГ. Поэтому особой необходимости в привлечении акционерного капитала у наших потенциальных эмитентов не возникало: им хватало банковских кредитов и ресурсов, привлекаемых за счет выпуска бондов. Сейчас период дешевых банковских займов прошел, размещаться на рынке облигаций стало тоже не так просто, как прежде. И ряд компаний стал «дозревать» до готовности к выходу на рынок акций. Прежде эта тема не возникала в принципе в силу известной специфики сегмента IPO, на котором действуют более жесткие требования к раскрытию информации, а также существует возможность утраты контроля над компанией. Но у первичного размещения как способа привлечения ресурсов есть и преимущества. В теории финансов они хорошо известны и многократно описаны. Во-первых, IPO – это доступ к долгосрочному капиталу, получаемый на открытом рынке на выгодных условиях. Во-вторых, размещение улучшает текущее финансовое состояние компании, а также ее имидж. В-третьих, у компании образуется так называемая валюта для слияний и поглощений. В-четвертых, у владельцев появляется публичный механизм оценки бизнеса и, что немаловажно, выхода из него.
Словом, IPO – перспективный инструмент привлечения капитала для эмитента и хорошая возможность вложиться для инвестора. Однако с переходом от теории к практике первостепенное значение, как обычно, приобретают именно практические детали. А именно. Почему все-таки именно IPO (не банковский кредит, не облигации и т. д.), в каких случаях следует прибегать именно к этому способу привлечения капитала? Если проводить IPO – то где, на какой именно площадке? Кто конкретно в Казахстане может/хочет быть эмитентом, а кто – инвестором? Как все эти процессы могут выглядеть здесь и сейчас? Можно ли их регулировать в нужном для страны направлении?
Пойдем прямо по списку, подумаем вначале над вопросом: где? Где правильнее и удобнее было бы размещаться эмитенту из Казахстана? Вариантов ответа подразумевается как минимум три: АлмаАта; Москва; Лондон. Однозначен ли выбор площадки – большой философский вопрос. Потому что расклады сейчас, если смотреть на факты, примерно таковы.
В Казахстане за последние несколько лет произошли несколько крупных IPO: первичные публичные размещения провели компании «Казахмыс», «Казахалтын», «Казкоммерцбанк», «КазМунайГаз», Народный сберегательный банк. Основной площадкой для ВСЕХ этих размещений стал Лондон. А отнюдь не Казахстанская фондовая биржа (где была размещена лишь часть пакета компании «КазМунайГаз»). Кроме того, в регионе существует Московская межбанковская валютная биржа (ММВБ), объективно крупнейшая в Восточной Европе. На ней за последнее время прошло два очень крупных (о прочих сейчас не говорим, хотя были и они) размещения: российской компании «Роснефть» (привлечено 10,4 млрд долларов), и российского Сбербанка (8,8 млрд долларов). «Роснефть», если говорить точно, провела двойное IPO: в Лондоне (на LSE) и параллельно на двух российских биржах – ММВБ и РТС. Поскольку существовали опасения, что ликвидности только внутреннего рынка будет недостаточно. Но участие внутреннего инвестора получилось достаточно ощутимым: по статистике, 43 % спроса на акции компании «Роснефть» обеспечили резиденты, а акционерами стали, в том числе, 115 тысяч физических лиц. Сбербанк размещался уже только в России – и разместился, в общем, успешно, несмотря на огромную для российского рынка сумму привлеченных средств. (После того как была написана эта глава, в России произошло еще одно очень крупное размещение – банка «ВТБ»).
Да, на основании лишь этих фактов вряд ли можно с уверенностью утверждать, что инвестиционный потенциал российского рынка достаточен для любых размещений, в том числе не имеющих политической поддержки. Тем не менее известно, что где происходит размещение, там часто остается и ликвидность. А если на площадке есть ликвидность, то на нее приходят новые эмитенты. В том числе нерезиденты. Да и вообще достаточно очевидно, что российские финансовые власти стремятся сделать ММВБ центром формирования ликвидности и ценообразования на российские фондовые активы. Словом, ММВБ может или, по крайней мере, стремится стать региональным финансовым центром.
Хотя попытка заманить на российский рынок ценных бумаг конкретно казахстанских эмитентов, мне кажется, пока производилась всего однажды. А именно: в 1997 году в Казахстан приехал мэр Москвы Юрий Лужков со своей бригадой. Шли переговоры с Кажегельдиным (тогда премьером), и Лужков начал рассказывать, что развивает Московскую фондовую биржу. И она очень недурно развивается. «А у вас, – вдруг обращается он к присутствующим, – никакого рынка ценных бумаг все равно не получится. Так что давайте, перетаскивайте всех казахстанских эмитентов к нам».
Народ в панике, стрелки переводят на меня: вот тут присутствует председатель комиссии по ценным бумагам, пусть он скажет. Я в свою очередь вежливо сообщаю господину Лужкову: «Город Москва недавно выпустил свои еврооблигации, Республика Казахстан разместилась чуть раньше. Так вот, наши бумаги торгуются по лучшим ценам, нежели евробонды Москвы. Это однозначно свидетельствует о том, что Республике Казахстан инвесторы доверяют больше и оценивают ее перспективы выше. Так что еще вопрос, кто на чей рынок должен идти».
После этих слов Лужков побагровел. Его свита пригнулась, ужалась и сразу стала занимать заметно меньше места. А в зале стало совсем тихо, так что даже независимые наблюдатели занервничали. Лужков откашлялся и говорит: «Ну что ж. Если вы более продвинуты, чем мы, тогда я готов учиться у вас. Никогда этого не стеснялся – учиться. Если вы можете меня чему-то научить, то готов перед вами даже на колени встать». Лужкова можно уважать!
Но в целом ситуация получается достаточно интересная.
Если вспомнить середину 90-х, то самые первые бумаги из СНГ (в виде депозитарных расписок) начинали торговаться в Германии – во Франкфурте и даже в Берлине. При том что Берлин никогда финансовым центром не являлся: мировому финансовому сообществу хорошо известна лишь Франкфуртская биржа. Просто в Германии (так сложилось исторически) некоторые федеральные земли сохранили маленькие местные биржи (их несколько), из соображений престижа и, возможно, домашних удобств. Для наших эмитентов выбор немецких площадок был обусловлен тем, что Германия – традиционный, в основном российский, стратегический партнер. Казахстан его на первых порах унаследовал: скажем, первые бумаги «Казкоммерцбанка» торговались во Франкфурте. Кроме того, имеет значение также то обстоятельство, что эмитент из СНГ, в принципе может разместиться в Европе лишь на четырех биржах. Кроме уже названных Франкфурта и Берлина, еще в Люксембурге, ну и в Лондоне, конечно.
В конце 90-х почти все торгуемые компании СНГ переместились в Нью-Йорк: на NYSE были выпущены программы АДР компаний «Вымпелком», «Вимм-Билль-Данн», «Мечел», зарегистрировано около сорока выпусков депозитарных расписок на ценные бумаги украинских эмитентов и так далее. Но потом размещениям в США стал сильно мешать закон Сарбейнса-Оксли.
Сейчас очевидный фаворит размещений – Лондон. Туда в массовом порядке идут и российские, и казахстанские, и украинские эмитенты – причем «страновой» счет идет на десятки, а в совокупности, конечно, и на сотни. Недаром в 2006 году Лондонская фондовая биржа стала мировым лидером по объему проведенных размещений.
Таким образом, у эмитентов из СНГ всего за 10–12 лет появляется в качестве предпочтительной уже третья биржевая площадка – и не факт, что она будет последней. Так где же в ближайшем будущем будет размещаться основная масса казахстанских эмитентов: по-прежнему в Лондоне?
Или в Москве? Или (все-таки) на родине? А также – где им было бы правильно размещаться?
У нас в законе о рынке ценных бумаг прописана норма: при проведении IPO за границей казахстанский эмитент обязан разместить в Казахстане не менее 20 % пакета. Это – попытка сделать Казахстан местом размещения и обращения, по крайней мере, для национальных активов. На самом деле у любого регулятора есть эта задача: не пустить крупные национальные компании на внешние рынки, административно приложить все усилия к тому, чтобы их бумаги и предлагались национальным инвесторам, и торговались на родине. Скажем, в России Федеральная комиссия по ценным бумагам (ФСФР) законодательно ввела правило «30 к 70»: при размещении на любой площадке эмитент обязан разместить на отечественной бирже не менее 30 % предлагаемых инвесторам акций. И, как показал опыт, подобное ограничение действительно послужило развитию российского рынка первичных размещений. Таким образом, протекционизм в этом вопросе как минимум имеет право на существование. Так что нашим властям также следует добиваться того, чтобы казахстанские компании размещались не только в Лондоне, но также в Алма-Ате.
Это – тема активизации работы национального финансового центра. Юридически такой центр возник в Казахстане летом 2006, когда президент страны Нурсултан Назарбаев подписал закон «О региональном финансовом центре города Алматы». РФЦА, как следует из учредительных документов, создан с целью развития рынка ценных бумаг Казахстана, увеличения числа эмитентов с ликвидными акциями, привлечения инвестиций в экономику страны, а также для выхода казахстанского капитала на зарубежные рынки ценных бумаг.
...
Для справки. Региональный финансовый центр города Алматы функционирует в форме специальной экономической зоны с особым правовым режимом. С 1 января 2007 года в Центре начали действовать льготы, которые должны привлечь на него игроков.
Например, с операций по финансовому консультированию, андеррайтинга, маркетмейкерства, брокерской и дилерской деятельности не взимается совокупный подоходный налог. Эмитентам предложены скидки на листинг, освобождение от сбора за регистрацию и даже частичное возмещение затрат на аудит.
Ожидается, что в результате деятельности финансового центра к 2010 году возрастет капитализация национального рынка ценных бумаг, а количество эмитентов существенно увеличится. Произойдет ли это реально – большой философский вопрос. Есть ряд факторов, делающих конкретную биржу привлекательной для эмитента. На большом, концентрированном и ликвидном рынке каждый может выбрать то, что нужно именно ему. Это как большой супермаркет вместо маленького магазина возле дома. Выбор в супермаркете больше, а цены, как правило, ниже. Лондонский или нью-йоркский финансовый рынок – это и есть супермаркет, только финансовый. Во-первых, там работает принцип экономии на масштабе. Многие говорят о том, что услуги лондонской биржи недешевы. Действительно, в Лондоне эмитент заплатит андеррайтеру 2 %, а в Москве – только 1 %. Но зато в Лондоне андеррайтер разместит компанию за 4 млрд долларов, а в Москве – за 2,5. И какие могут быть комментарии по поводу такой экономии? А размер комиссионных на большой сделке можно снизить. Во-вторых, там безопаснее, потому что лучше инфраструктура.
Ну да, «Роснефть» собрала много денег и в Москве. Но что такое «Роснефть»? Государственная компания, то есть искусственное формирование. Статистика четко показывает, что хотя госкомпании обладают более значительными объемами резервов, но и уровень коррупции там выше сравнительно с частным бизнесом. Исключением, думаю, является только «Статойл» (но норвежцы и в Африке норвежцы, они не воруют нигде). Успех «Роснефти» на бирже был в значительной степени обеспечен государственной поддержкой. И, кроме того, это размещение происходило в условиях, когда в стране несколько лет повышались зарплаты, хорошими темпами развивалась индустрия коллективных инвестиций. И инвесторы решили, что «Роснефть» – это реальная голубая фишка. Нормальное и рациональное поведение. Но не стоит делать из этого вывод, что российским эмитентам больше не понадобятся западные биржи. Развивающиеся финансовые рынки не могут сравниться с рынками развитыми по объемам обращающихся ресурсов.
Однако, с другой стороны, западный финансовый рынок – это клуб. В него не особо хотят пускать кого-то со стороны, потому что зачем же членам клуба лишаться своих доходов?
Те условия игры, которые существуют на этих рынках, не всегда для нас приятны. Но исходить из того, что мы можем их поменять, не получится. Никаких особых условий для нас никто создавать не будет. Казахстан – небольшая, хотя и богатая природными ресурсами страна. Поэтому в самое первое время международные организации еще шли нам навстречу – так же, как, допустим, полякам, которых надо было оторвать от Варшавского договора. Но заходили в этом встречном движении не так далеко, как с Индией, потому что она очень большая. И не так, как с Россией, которая имеет ядерные боеголовки. Когда мы вводили тенге, то узнавали, не дадут ли и нам, как полякам, стабилизационный кредит. Но МВФ, хорошо помню, уже тогда показал Казахстану аккуратную фигу. То есть нам довольно быстро сказали: будете жить по общим законам, и не рыпайтесь. Это привело к нашему яростному движению в сторону международных стандартов. С Москвой проблем несколько. Во-первых, инфраструктура: централизованный учет операций с ценными бумагами, централизованный клиринг, технология «поставка против платежа» – все это на российском биржевом рынке находится абсолютно в стадии становления.
Мы создавали инфраструктуру нашего фондового рынка в 1997 году, и она уже в тот момент соответствовала восьми из девяти критериев, приведенных в «Рекомендациях группы 30-ти». А в России инфраструктура (тогда) соответствовала лишь одному из этих критериев. И кто бы пошел на такой рынок, включая самих российских эмитентов. Кому из участников рынка в принципе могут быть нужны бесконечные иски, когда кто-то кого-то кинул, бумаги не поставил, денег не заплатил? Ведь даже если конкретная компания ни в чем таком не замешана, то в подобных условиях ее все равно втянут в разборки. Тут проблема уже даже не только в инфраструктуре, но и в качестве бизнес-среды в целом. Это, во-вторых.
В России существуют так называемые рейдеры, причем существуют, так сказать, институционально и публично. То есть практически официально сформировалась такая профессия – рейдер. Он известный человек, с ним считаются, интервью с рейдером печатает ведущая деловая газета, появились первые книги о них. Того и гляди, какой-нибудь именитый рейдер запустит авторскую передачу на российском телевидении. Или начнет вести мастер-класс в учебном заведении. А ведь если исходить из базового принципа, что частная собственность священна, то рейдеров государство – любое! – должно уничтожать сразу. Но в России это едва ли не официальный институт, с которым реально никто не борется. И поправьте меня, если я ошибаюсь, поскольку ошибиться в данном случае буду только рад. Заявления общего плана, в том смысле, что рейдерство – это аморально, конечно, звучат. Но одних заявлений маловато!
Так что в целом возникают, и очень настоятельно, вопросы вне фондового рынка, это, в-третьих. Исполнение судебных решений – не всегда быстрое, не всегда качественное, или как еще можно корректно сказать? И так далее.
Когда немец верил в свою марку, он же еще верил в своего немецкого судью, в немецкого полицейского, в немецкого налогового инспектора. А если речь идет о привлекательности российских ценных бумаг, торгуемых или размещаемых на московской бирже, то надо верить в соответствующих российских товарищей. И много ли в России людей, которые искренне верят своим судьям, своим милиционерам, своим налоговым инспекторам?
Следует признать, что для нас, граждан Казахстана, было бы резонно часть этих вопросов задавать также самим себе. Безупречна ли наша собственная бизнес-среда? Реально от 50 до 65 % клиентов Народного сберегательного банка Казахстана, председателем правления которого я в настоящий момент являюсь, имеют доходы помимо легальных. В других банках то же самое – я говорил на эти темы с коллегами. Эти 50–65 % – не обязательно теневая экономика. (Показатель теневой экономики в Казахстане, я думаю, порядка 30–35 %.) Но как именно быть нелегальным – это тоже вопрос. Я не знаю людей, которые платят налоги, занимаясь частным извозом или сдачей собственного жилья в аренду. По нашим оценкам, налог на сдачу квартир платит меньше 1 % населения, занимающегося этим промыслом, и то в ситуации, когда помещение арендует западная компания, стремящаяся быть прозрачной. Ряд легко продолжить: преподавание языков, подготовка в вузы, частные медицинские услуги, работа по дому и так далее.
Строго говоря, доходы, не облагаемые налогами, имеет большинство нашего населения. Это продолжается десятилетиями. Хотя если прозрачность станет удобной или выгодной, прозрачными станут многие. В конце концов, ведь действительно, когда заплатил налоги, то спишь спокойно. Просто пока в ряде случаев дешевле и проще «разрулить» вопрос с налоговиками, нежели заплатить по закону. В эту игру играют многие, и цену вопроса легко вычислить. Надо всего лишь сравнивать цифру, которую налоговики предъявляют непосредственно после проведения проверки, с цифрой, по которой выносится судебное решение. Разница между первой и последней, деленная пополам, – это и есть сумма «развода».
Кроме того, многие «разводы» в эту сумму не попадают, потому что консенсуса удается достичь до предъявления налоговых претензий: приглашение к танцу производилось не в письменной, а в устной форме. И все про это знают. И спокойно рассказывают анекдоты о том, что стать бизнесменом без стартового капитала вполне можно: надо только начать с должности или прокурора, или налогового инспектора.
Очень много неоднозначных моментов в нашем административном кодексе. Скажем, когда я работал в «ДБ секьюритиз», к нам в офис однажды пришел пожарный и показал постановление, где было написано, что на каждый компьютер должен приходиться один огнетушитель. Представьте торговый зал крупного банка: сидят двести человек, а то и больше – стены, стало быть, увешаны соответственным количеством огнетушителей. Не спорю, с точки зрения дизайна это даже интересно. В общем, пожарный дал понять, что цена вопроса 50 долларов. Мы, как люди правильные, решили коррупцией не заниматься, а купить огнетушители. Но и купить оказалось не просто. Лицензию на продажу имела только одна компания, а самый дешевый огнетушитель стоил те же самые 50 долларов. Причем эти штуки имеют ограниченный срок хранения, перезаряжать же их вообще нужно каждый год. (А компания по продаже огнетушителей, даже неудобно уточнять, принадлежала пожарным инспекторам.)
Ну мы тогда поступили иррационально – все-таки приобрели огнетушители. Но глобально, чтобы инвестиционный климат нормализовался, такие вопросы надо снимать в принципе. Надо, чтобы, с одной стороны, теневая экономика легализовалась, а с другой – чтобы чиновникам это тоже было выгодно. Чиновник средней руки по уровню дохода должен относиться к среднему классу. А в настоящий момент он недокапитализирован. И добрать капитализацию многие стремятся за счет предпринимателей.
Стоит ли удивляться тому, что предприниматели, в свою очередь, в таких условиях находят в себе силы воздержаться от превращения своего бизнеса в прозрачный и публичный? В том, что они не видят смысла привлекать капитал именно на рынке акций, а стремятся получить его иными, менее очевидными для посторонних глаз путями?
Следующий вопрос: какой именно эмитент мог бы быть кандидатом на IPO? Объективно становиться прозрачными акционерными обществами, стремиться к публичности и возможности торговаться должны крупные компании – тогда и доля олигархов в экономике будет постепенно уменьшаться. Среднему же (а особенно малому) бизнесу на бирже в большинстве случаев делать нечего. Но для них и налоговый режим должен быть иным, более благоприятным. Чрезмерная концентрация ВВП на крупных и сверхкрупных предприятиях – это неправильно. И в Казахстане, и в России доля малого и среднего бизнеса должна быть в 2–3 раза больше, чем сейчас. Однако опережающее развитие малого и среднего бизнеса без содействия государства невозможно. Надо ослаблять административный пресс, менять правоприменение… В общем, как ни досадно, тут пока о многом приходится говорить в сослагательном наклонении.
Наша крупная медная компания «Казахмыс» за какое-то время перед размещением в Лондоне преобразовалась в ТОО, в результате чего ее акции перестали торговаться на Казахстанской фондовой бирже (KASE). При этом она наняла инвестиционный банк J. P. Morgan, чьи услуги недешевы (как говорят), и активно работала над получением листинга на Лондонской бирже. И получила его, как известно. И теперь торгуется исключительно за пределами родины, в Британии. Причем это не единичный случай – это тенденция. Уход крупных эмитентов на Запад вызван неблагоприятным налоговым режимом и слабой защитой прав и инвесторов, и эмитентов в наших судах. Но, к сожалению, эта проблема не может быть в одиночку решена финансовым регулятором: она в известной степени экзогенна по отношению к финансовому рынку.
Два крупных клиента нашего банка привлекают с банковского рынка кредитные ресурсы, каждый примерно по 100 млн долларов в год. В среднем берут кредиты под 12,5 %. Я стал проводить с ними разъяснительную работу, сказал: если вы станете прозрачными, получите листинг на нашей фондовой бирже и разместите свои облигации, то отечественные пенсионные фонды в полном экстазе будут расхватывать ваши бумаги под 10 % годовых. Общий объем годовой экономии в этом случае составит (легко подсчитать) 2,5 млн долларов. Но мое сообщение не вызвало у предпринимателей энтузиазма. Оказывается, обе компании об этом уже думали, приглашали западных аудиторов, и те подсчитали, во что обойдется выход на биржу. Действительно, 2–3 миллиона будут сэкономлены на цене финансирования. Но при этом придется дополнительно заплатить от 8 до10 млн долларов налогов. К такой недешевой прозрачности бизнес с очевидностью не будет стремиться. Государство должно создать как минимум такие условия, когда быть прозрачным для предприятия выигрышно хотя бы с точки зрения статуса, репутации. А лучше, чтобы это было выгодно и по деньгам. Потому что бизнес рационален. Выгодные для себя начинания государства он будет поддерживать. Ну а невыгодные – саботировать. И призывы к социальной ответственности этого положения ничего не изменят.
Тут было бы, пожалуй, уместно вспомнить, что доля государства в экономике Казахстана не очень велика. На долю национальной компании «КазМунайГаз» приходится 16–17 % нефтедобычи, остальная нефть добывается частными (причем в основном иностранными) компаниями. В цветной металлургии нет ни одной государственной компании. Генерация электроэнергии практически вся частная, дистрибуция электроэнергии приватизирована наполовину. Национальными компаниями являются ЗАО КТЖ (железная дорога), «Казатомпром», магистральные сети. Кроме того, у государства контрольный пакет в «Казахтелекоме». Не так уж много. Частный бизнес производит у нас около 80 % ВВП. (Это больше, чем в Германии, Франции, Италии, которые по-прежнему учат нас строить рыночную экономику). Если хотя бы часть этих предприятий провела первичные публичные размещения, наш фондовый рынок был бы иным. Как минимум на порядок.
А кто наши потенциальные инвесторы? Отношение пенсионных активов к ВВП в Казахстане выше, чем во Франции и Испании. Через пару лет перегоним и Германию. Как я уже много раз сказал, пенсионная реформа привела к тому, что пенсионные фонды Казахстана уже сейчас аккумулировали достаточно большие объемы накоплений.
Главный вопрос для них сейчас – вложение средств. Емкость национального рынка корпоративных облигаций недостаточна. В иностранные бумаги наши НПФ могут вкладывать не более 40 % активов, и притом в ситуации укрепления тенге к доллару иностранные бумаги как инструмент инвестирования для них не очень интересны. Государственные бумаги сейчас, в условиях бездефицитного бюджета, дают очень низкую доходность. Остается рынок акций, а он практически не развит. Проблема (и наша, и России) состоит в том, что избыток денег в финансовом и нефтегазовом секторе не компенсирует огромного недостатка инвестиций в инфраструктуру. Нет нормальных инструментов, которые бы позволили осуществить перелив ресурсов и при этом обеспечили защиту прав инвестора. В краткосрочном плане выходом может быть выпуск государственных инвестиционных ценных бумаг под прямые гарантии либо министерства финансов, либо национальных компаний.
А в среднесрочном плане проблема решается через раскрутку рынка акций. Но, как уже сказано, сейчас частный казахстанский капитал не очень стремится на биржу: компаниям невыгодно делать IPO. При том, что у нас хорошее законодательство, хорошая инфраструктура: центральный депозитарий, Т+3 settlement, поставка против платежа – все как положено. У пенсионных фондов и банков много денег, которые они с удовольствием вложили бы в ценные бумаги. Чего не хватает, так это самих бумаг. То есть мы опять возвращаемся к вопросу: кто у нас может и хочет быть эмитентом.
Многие наши компании продают активы китайцам, приговаривая при этом, что с китайской экспансией надо бороться. А в России основной покупатель бизнес-единиц – западные структуры: им продано довольно большое количество банков (в том числе из первой двадцатки), несколько крупнейших инвестиционных компаний. Продавцы при этом стонут, что отечественный рынок нуждается в защите. А суть процессов одна и та же. Выступая публично, все патриоты. Но потом, в непубличном формате деловых переговоров, иностранец дает за активы на 30 % больше, чем соотечественник, и тут цена патриотизма определяется мгновенно и однозначно.
Есть еще проблема так называемого «инвестиционного климата». Руководство страны, представители финансовых властей – министр финансов, председатель Центрального банка – все поголовно стоят горой за его улучшение. Но конкретный инвестор взаимодействует не с ними, а с районной налоговой инспекцией, с районным судом, с пожарными, санитарно-эпидемиологической станцией и так далее. А там работают люди, которые руководствуются другими подходами. Общие задачи, которые стоят перед страной, их мотивируют слабо. Собственная недокапитализированность является для них более сильным стимулом, нежели задача укрепления национального инвестиционного климата. Причем в частной беседе они горячо ратуют именно за укрепление и даже помыслить не могут, что их действия наносят этому делу серьезный ущерб.
Впрочем, постепенно положение меняется. Судьи в Казахстане – самые высокооплачиваемые чиновники. Судья Верховного суда получает больше, чем премьер-министр, судьи районных судов зарабатывают порядка 400–500 долларов. И объективно суды стали более независимыми. Кроме того, вообще дело далеко не всегда в коррупции. Практика показывает, что ошибки часто вызваны обычным непониманием. Судья не разбирается в финансовых вопросах просто потому, что не имеет соответствующих знаний. Но ведь судебное решение все равно принимать надо – вот и поступает человек по интуиции. Поэтому для судейского корпуса должна быть создана постоянно действующая система финансового обучения. А в идеале должны также возникнуть специализированные суды с финансовым уклоном.
Если мы хотим построить нормальную экономику, права инвестора следует защищать. Сейчас, когда начнут запускаться механизмы секьюритизации, поведение судов станет принципиальным моментом. Можно принять самые хорошие законы, но если будет вынесено хотя бы одно судебное решение не в пользу инвестора, то внедрение передовых финансовых механизмов в национальную практику на этом закончится. Поэтому теперь, когда в Казахстане принят закон о секьюритизации, имело бы смысл широко разъяснять среди судейских его основные положения: зачем создаются SPV, как происходит уступка прав требования и так далее. Кроме того, Верховный суд может выносить по делам такого профиля решения, обязательные для судов более низкого уровня. Когда все расписано, возможностей для произвола гораздо меньше.
При правильном решении этих проблем у фондового рынка Казахстана есть шанс постепенно раскрутиться. Для того чтобы привлечь акционерный капитал, компании будут вынуждены раскрывать информацию о себе, делать аудит, переходить на МСФО, проходить процедуры листинга и совершать прочие правильные действия, чего мы все и хотим. А потенциальным андеррайтерам, если они хотят остаться на рынке, придется активно заниматься разъяснительной работой с потенциальными эмитентами. И такая работа непременно принесет плоды. В США в 1950-е годы рынок ценных бумаг был уделом небольшой части населения. Но благодаря активной пропаганде, а также развитию паевых фондов на рынок, с одной стороны, вышли тысячи эмитентов – компаний второго и третьего эшелона, которые ранее развивались как семейный бизнес, а с другой – через паевые фонды стало инвестировать более половины населения. И теперь фондовый рынок США – крупнейший в мире. Даже в Западной Европе национальные фондовые рынки еще не достигли показателей США. А у нас рынок ценных бумаг вообще только стартовал.
Так что на нем сейчас востребован любой практический опыт проведения успешных IPO.
Кстати, Народный сберегательный банк Казахстана (учреждение, в котором я нынче тружусь) провел первичное публичное размещение одним из первых в Казахстане. И, с моей точки зрения, история нашего IPO является вполне питательным материалом для размышлений. Был момент, например, когда наши бумаги, через несколько дней после размещения, торговались на 24 % выше цены размещения. Такой результат демонстрирует далеко не каждый эмитент! И за этим, разумеется, стоит определенная работа.
Все началось с того, что мы поставили задачу привлечения в капитал нашего банка стратегического инвестора. (О преимуществах именно такой структуры собственности кредитного учреждения я в книге говорил достаточно подробно, так что повторяться не буду.) Предпосылкой решения и для акционеров, и для менеджмента банка являлась уверенность в том, что группа «Халык» представляет собой весьма перспективный бизнес. Наш банк – хорошо растущее кредитное учреждение, работающее в регионе с хорошо растущей экономикой. «Халык» – крупнейший в стране банк по доле розничных депозитов и по размеру филиальной сети. Он является третьим крупнейшим банком Казахстана по величине активов. У нас самая высокая в стране рентабельность капитала (38 % по итогам 2007 года). И очень низкий cost to income ratio – 30 %.
Разветвленная филиальная сеть и сильный брэнд дают нам возможность быть ведущим банком по работе с физическими лицами. Наша группа предоставляет в Казахстане и соседних странах услуги на всех сегментах финансового рынка (банковском, страховом, пенсионном, ценных бумаг, лизинговом) и имеет на каждом из этих рынков существенную долю. Скажем, «Халык лизинг» – крупнейшая частная лизинговая компания. Наша доля рынка финансирования строительства и ипотеки составляет не менее 25 %. В ряде сегментов (платежные карточки, зарплатные проекты, агентские услуги, банкоматы, мобильный банкинг, платежи и переводы) мы имеем очевидное конкурентное преимущество.
Мы работаем по европейским стандартам, стремимся предоставить своим клиентам максимально широкий набор финансовых продуктов через максимальное количество точек продаж и намерены лидировать в области финансовых инноваций в регионе.
Таким образом, мы были вправе рассчитывать на то, что инвесторы нас заметят. С этих позиций мы начали вести переговоры примерно с 12 крупными западными финансовыми группами. Достаточно быстро выяснилось, что все они хотят приобрести контрольный пакет – или сразу, или через опцион, но в любом случае готовы становиться нашими партнерами только в случае, если действующие акционеры уступят им полномочия в среднесрочной перспективе. На этом этапе акционеры задавали потенциальным стратегам встречный вопрос: зачем продавать контрольный пакет в банке, самом прибыльном не только в стране, но и в регионе?
Поскольку ответ был очевиден, то после этого раунда переговоров осталось два потенциальных инвестора, согласных на покупку миноритарного пакета акций или схему с владением в равных долях. На этом этапе можно уже было обсуждать цену, чем мы и занялись. Но в результате оказалось, что потенциальные покупатели готовы нам предложить максимум 3,2 так называемых книги (book value), то есть балансовой стоимости простых акций. Поскольку мы считали, что реально «Халык» стоит больше, то было решено искать другой вариант обнаружения рыночной цены. А другого варианта, помимо IPO, не существует.
Поэтому мы перешли к режиму dual track, двойной колеи: в вялотекущем режиме продолжали переговоры со стратегическими инвесторами, а параллельно готовились к публичному размещению. Вначале провели тендер среди инвестиционных банков. В качестве наших лид-менеджеров мы хотели видеть две конкретные компании, но с одной из них договориться не получилось, потому что инвестбанк ушел готовить IPO наших конкурентов, о чем потом, думаю, пожалел.
Люди иногда не понимают, что размещению должна предшествовать большая институциональная подготовка. Но реально при IPO объем работы очень большой. На нас работали два инвестиционных банка, четыре юридические компании и, кроме того, наши собственные аудиторы. Оценка бизнеса крупного банка – процесс многоуровневый и трудоемкий. Одна только встреча с аналитиками инвестиционных банков занимала 5–6 часов. У аналитиков было много вопросов к руководству, дополнительно они встречались с отдельными бизнес-направлениями, изучали документы. Юридические компании – в количестве четырех – тоже не остались без дела. Одна фирма прорабатывала вопросы по английскому праву, вторая – по казахстанскому, активное участие в процессе принимали также наши аудиторы. Тем не менее мы уложились в исторически сжатые сроки: сделали все за три месяца.
Теперь я напишу самые главные слова. Мы осуществили IPO быстрее, дешевле и эффективнее всех остальных крупных казахстанских компаний, проводивших размещение.
Во-первых, эффективнее. Начнем с того, что по результатам оценки мы получили мультипликатор P/B = 6,18. А стратеги предлагали нам фактически почти в два раза меньшую цену – 3,2.
Затем мы приняли еще одно правильное решение: как раз оно сделало наше IPO быстрым. Сначала мы планировали размещаться в январе. Но поскольку аудит по итогам девяти месяцев был закончен быстрее, чем обычно, то мы поняли, что успеваем выйти на рынок в декабре. И поспешили делать роад-шоу. Будучи скромными людьми, мы не закупали рейсы целиком, не летали в Хельсинки, Милан, Париж и другие приятные места. Наш маршрут был крайне практическим: Франкфурт, Женева, два дня в Лондоне и два дня в Нью-Йорке. Отправилось всего три человека, и даже такая группа периодически делилась: скажем, мои заместители, Карабаев и Елемесов, ехали в Бостон, а я в одиночку окучивал инвесторов в Нью-Йорке. Таким образом, роад-шоу получилось коротким, но эффективным: мы провели большое количество встреч с инвесторами, в общей сложности более 80. И выйти на биржу смогли очень быстро, еще до Нового года.
Это решение действительно было важным, потому что размещаться можно только в течение 135 дней с того момента, как сделан аудит. В январе на рынке могло появиться достаточно много похожих на нас эмитентов: из России, или из стран бывшего соцлагеря (скажем, Венгрии), или из Центральной Азии (то есть того же региона), или несколько сбербанков (то есть того же профиля). А когда привлечь внимание инвесторов стремятся сразу несколько похожих эмитентов, то с ними приходится серьезно конкурировать. Мы имели случай убедиться в этом, когда в 2006 году размещали свои еврооблигации. В частности, аудит по итогам 2005 года нам тогда сделали не быстрее обычного, и потому на размещение мы смогли поехать только в начале мая. В итоге одновременно с нашими бондами на рынке появились облигации двух казахстанских банков, а плюс к ним бумаги Сбербанка России и еще семи, кажется, других российских банков. С точки зрения инвестора, все эти банки – эмитенты сходного рода бизнеса, и к тому же из соседних стран. Такая конкуренция сказывается на цене размещения.
Когда регион представлен лишь одним эмитентом, а спрос на этот регион и на этот сектор бизнеса на рынке большой – ситуация совсем другая.
До нас в ноябре размещение акций в Лондоне делал «Казкоммерцбанк» (по цене полугодового аудита). Мы вышли на биржу через месяц после них, что получилось очень удачно, потому что они, во-первых, провели определенную разъяснительную работу, рассказывая инвесторам про достоинства казахстанских банков, во-вторых, нам было легче объяснять инвесторам, кто мы такие, именно по сравнению с «ККБ», и, в-третьих, на бумаги казахстанских банков остался определенный неудовлетворенный спрос. Так что с точки зрения времени мы разместились очень удачно, хотя рынок оставался хорошим еще весь январь и даже дольше, до 13 февраля включительно, когда началась коррекция. Мы разместили около 20 % акционерного капитала, часть бумаг была продана нашему основному акционеру, компании «Алмекс», а часть была новой эмиссией, то есть деньги шли в капитал банка. В результате размещения было получено порядка 750 млн долларов.
В смысле эффективности этой операции главным было то, что в соответствии с мультипликатором 6,18 (по книге 2006 года) мы продали наши акции по цене 16 долларов за GDR: это одна из самых высоких стоимостей. Кроме того, спрос на наши бумаги был очень велик: общий объем заявок в 22 раза превысил предложение.
Нас удивило, что очень большой спрос – на 2,2 млрд долларов – генерировался с Ближнего Востока, причем главным образом со стороны богатых индивидуальных инвесторов. То есть чисто теоретически мы могли весь наш выпуск (и даже больше!) разместить среди инвесторов из Саудовской Аравии и ОАЭ, а с товарищами из Лондона и Нью-Йорка не возиться вообще. Хотя мы сделали ровно наоборот. При этом, что поразительно, никакой рекламы у арабов не было: мы туда не ездили, информации им не отправляли, по телефону не разговаривали. Они просто видели через информационную систему биржи, что размещается банк «Халык», что это казахстанский сберегательный банк, – и при этой минимальной информации ставили заявки на покупку.
Это к вопросу о том, какой объем свободной ликвидности существует в мире, – не будет преувеличением назвать его огромным.
Поскольку мы разместились всего на 750 млн долларов, но спрос был значительно большим, то в результате люди продолжали покупать наши бумаги на вторичном рынке. Цена на акции при размещении составляла 16 долларов, а в феврале она поднялась до 24 долларов. То есть курс наших акций за два месяца вырос на 50 %, что тоже является чрезвычайно хорошим результатом. Эмитенту важно ведь не только получить хорошую цену при размещении, но и чтобы потом курс его акций рос.
Потом на рынке начались коррекции: февральская, потом мартовская, потом в начале июня, потом пошли августовские события на американском рынке ипотеки. Курс наших бумаг то падал, то поднимался. Но факты таковы: по состоянию на 1 октября 2007 года (далеко не пик рынка) цена наших расписок составляла около 20 долларов, то есть все равно +24 % к цене IPO. На эту же дату цена акций «Казкома» составляла —25 % к цене размещения, банка «Альянс»… – 40 %, российские Сбербанк и ВТБ тоже торговались по цене ниже (даже существенно ниже) своих так называемых народных размещений.
Потом на рынке все время появлялась негативная информация: возникали проблемы то у «Northern Rock», то у UBS, и это каждый раз сказывалось на цене наших бумаг. Ведь Казахстан теперь тоже зависит от того, что происходит на международных рынках.
Но существует красноречивое соотношение P/V, которое понимающему человеку говорит само за себя (P – балансовая стоимость, V – рыночная капитализация). Так вот, на 1 октября 2007 года акции Народного сберегательного банка Казахстана торговались по цене 4,3 книги; акции российского Сбербанка – по цене 3,3 книги; акции «Казкоммерцбанка» и ВТБ – по цене меньше 2.
Иными словами, банк «Халык» стоит дороже других банков региона.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 19.
Из интервью Олега Вьюгина «В России можно „поднять“ и миллиард» [17]
Отток капитала из России принимает новые формы. Как показали недавние IPO компаний «Пятерочка» и «Rambler», в офшорах может оседать не только прибыль российских компаний, но и средства, привлекаемые ими в результате биржевых размещений. О том, как его ведомство собирается бороться с наметившейся тенденцией, рассказал журналу «Компания» глава Федеральной службы по финансовым рынкам (ФСФР РФ) Олег Вьюгин.
Недавно ФСФР выступила с резкой критикой формата IPO, избранного торговой сетью «Пятерочка». Питерский ритейлер привлек на Лондонской бирже около 600 млн доларов, выпустив акции от имени голландского офшора Pyaterochka Holding. В ответ ведомство Вьюгина обвинило «Пятерочку» в содействии оттоку капитала из страны.
– В какой степени отечественные компании могут привлекать финансирование на международных финансовых рынках?
– Российские компании должны выходить на рынок капитала и привлекать частное финансирование от инвесторов, неважно каких – российских или иностранных. Если этот механизм работает, то растет и работает экономика. Государственные инвестиции еще ни одну экономику не спасли.
Мы не собираемся запрещать российским компаниям получать необходимое им финансирование на зарубежном финансовом рынке, в особенности если это происходит за счет IPO. В первом квартале нынешнего года состоялось три первичных размещения, в результате компании смогли привлечь 1,68 млрд. долларов (в 2003 году – 0,5 млрд, в 2004 году – 0,56 млрд). И по информации ФСФР, каждый крупный российский брокер готовит IPO еще четырех-пяти российских компаний.
В то же время чтобы российская экономика не оказалась заложником конъюнктуры мировых финансовых рынков, ей необходим собственный финансовый рынок. Поэтому мы намерены принимать меры для того, чтобы стимулировать развитие национального финансового рынка.
– Разве в силах ФСФР удержать эмитентов в России? Ведь существуют политические риски, из-за которых капитал уходит за рубеж.
– В данном случае политические причины существенной роли не играют. Меня никто не убедит, что та же «Пятерочка» превратилась в голландский холдинг для того, чтобы защититься от политических рисков. У нее подавляющая доля активов и бизнеса в России. Если, не дай Бог, власти захотят предъявить ей какие-то претензии, то отвечать ее структурным подразделениям придется здесь, в России, перед местными судебными инстанциями.
Другое дело, что сейчас регулирование отечественного фондового рынка не очень удобно для первичных размещений. А деньги и заемщик встречаются там, где наиболее комфортно это сделать. И Москва в этом отношении пока проигрывает Лондону или Нью-Йорку.
– Многие российские компании прибегают к услугам иностранных инвестиционных банков. Их мнение как-то учитывается при выборе площадки для размещения?
– За последний год на российский рынок пришли почти все наиболее известные международные инвестиционные банки, понимая, что IPO является сейчас самым доходным бизнесом, поскольку российские компании готовы к выходу на публичный рынок. Иностранным инвестбанкам гораздо проще и удобнее организовывать размещение в Нью-Йорке или в Лондоне. У них там «все схвачено», они прекрасно освоились с местным регулированием, у них есть свои юридические службы. Они знают, как быстро провести сделку. В России западники проиграли бы конкуренцию отечественным брокерам. Поэтому иностранцы активно агитируют наши компании, чтобы те размещали ADR и GDR, минуя выпуск акций на РТС или ММВБ, например, создавая под российские активы холдинги под иностранной юрисдикцией. Хотя по закону нужно сначала провести листинг в России и лишь потом выпускать депозитарные расписки.
– Чем грозит российскому фондовому рынку иностранная «прописка» российских эмитентов?
– Если это депозитарные расписки иностранного холдинга, то данные активы никогда в Россию не вернутся. Дело в том, что ADR, GDR и локальные акции – это «сообщающиеся сосуды», местные бумаги трансформируются в депозитарные расписки, и наоборот. Если со временем российские торговые площадки станут удобными для инвесторов, то большая часть операций по ценным бумагам наших эмитентов будет совершаться здесь. Соответственно, ADR и GDR на наши акции вернутся в Россию. Например, до недавнего времени акции бразильских эмитентов торговались на Нью-йоркской бирже, теперь же – в Рио-де-Жанейро. Местные власти смогли создать у себя привычную для глобальных инвесторов инфраструктуру, наладили адекватное регулирование рынка. Кроме того, в стране нормализовалась политическая ситуация. А вот бумаги «Пятерочки» уже никогда в Россию не вернутся.
Поэтому ФСФР и сделала достаточно резкое заявление. Мы не хотели «давить» на конкретную компанию, наше сообщение было адресовано инвестиционным банкирам. Не надо изобретать механизмы в обход нашего законодательства.
– Инвестбанкиры услышали ваш призыв?
– По аналогичной схеме планировал разместиться «Евразхолдинг». Мы разговаривали с Morgan Stanley, который занимался IPO этой группы. И брокер согласился с тем, что использование подобного механизма нарушает дух закона.
В результате мы пошли на компромисс: ФСФР согласилась на размещение «Евраза» в Лондоне как иностранной компании в обмен на проведение листинга дочерних компаний холдинга в России. То есть у нас появится еще несколько ликвидных акций. Это пусть и не полностью соответствует духу закона, но все-таки…
– Вам не кажется, что на российском фондовом рынке просто нет таких денег, какие эмитенты, подобные «Пятерочке», могут «поднять» на Западе?
– В России можно «поднять» и миллиард. Весь вопрос в способности организатора выпуска привлечь инвесторов. Иностранный брокер, работающий по всему миру, сумеет «подтянуть» сюда фонды, договорится о сделке и гарантиях хранения бумаг. Он объяснит, как это сделать, и они купят.
20. РЕГИОНАЛЬНЫЙ ФИНАНСОВЫЙ ЦЕНТРИтак, наше IPO дало еще один повод убедиться в том, что в мире существует колоссальный объем ликвидности. То есть, грубо говоря, количество свободных денег. Распределяются эти ресурсы отнюдь не равномерно и существуют совсем не статично, напротив. Они постоянно и очень быстро перемещаются в поисках мест, где для них созданы наилучшие условия по соотношению риска и доходности.
Для привлечения и удержания «горячих» инвестиций придумана специфическая структура – финансовый центр.
В принципе, идея о том, чтобы создать в Алма-Ате на базе странового финансового центра уже более крупный – региональный, достаточно последовательно вытекала из логики уже проведенных в Казахстане реформ.
Во-первых, в стране выросли серьезные финансовые институты. За несколько лет они уверенно прошли стадию становления, набрали мощности, умения и хорошо развивались. Во-вторых, национальные инвесторы (особенно пенсионные фонды) за несколько лет успели накопить значительные денежные ресурсы.
В-третьих, Казахстан даже чисто географически является узловым пунктом на транзитном маршруте Европа-Азия. Такое положение дает стране дополнительные преимущества при попытке завести на себя региональные потоки – торговые, финансовые и прочие.
Алма-Ата при этом – финансовый центр страны. Здесь расположены головные офисы всех крупных банков, инвестиционных компаний, фондов, через нее идут все финансовые региональные потоки, здесь сосредоточены все кадры.
Как известно, до 1997 года Алма-Ата была столицей Казахстана. Затем этот статус получила Астана, и в нее были переведены многие административные структуры. Предполагалось вначале, что в Астану же переместится также Национальный банк и головные офисы других финансовых институтов. Когда вопрос о возможном переносе основных финансовых учреждений обсуждался, удалось убедить президента и правительство не делать этого, а развивать Алма-Ату именно как региональный финансовый центр. Правда, тогда регион нашего влияния и реально был локализован только в Центральной Азии. А сейчас это все СНГ в целом. И Алма-Ата осталась финансовым центром. Так почему бы не попытаться перешагнуть собственные границы, не экспортировать национальное финансовое лидерство в регион?
И постепенно идея регионального финансового центра стала выкристаллизовываться. В 2003 году заседание Всемирного банка проводилось в Дубае. В ОАЭ тогда как раз начиналась работа по созданию Dubai International Financial Centre. (Федеральный декрет о создании DIFC в качестве свободной экономической зоны был подписан в июне 2004, а открылся DIFC в сентябре того же года.)
Когда мы посмотрели, что они собираются делать, лично мне стало ясно, что в среднесрочной перспективе – лет пяти – для Казахстана в связи с возникновением финансового центра в Дубае могут реализоваться достаточно серьезные риски.
Дубай расположен близко от Казахстана: 4,5 часа лета от Алма-Аты, от Западного Казахстана еще ближе, прямой самолет несколько раз в неделю. Лететь при этом очень даже есть зачем. Дубай – крупный торговый центр с оборотом в десятки миллиардов долларов, а также и крупнейший мировой центр реэкспорта. Собственно, именно статус международного торгово-реэкспортного центра явился отправной точкой для создания еще и центра финансового.
У них стабильная валюта (дирхам).
В Дубае прекрасная инфраструктура: крупные грузовые порты, один из крупнейших в мире аэропортов. В интернет-городе (Dubai Internet City) оперируют ведущие игроки мирового рынка информационных технологий. В 2005 году создана Dubai Technology and Media Free Zone, в ней работает более 600 компаний. Все виды коммуникаций, информационные службы, системы снабжения созданы с учетом лучших мировых образцов.
В 2005 году в Дубае принят закон о недвижимости, дающий возможность нерезидентам на хороших условиях инвестировать в недвижимость. Кстати, казахстанские инвесторы это делают в течение уже нескольких лет, и дубайская недвижимость в Алма-Ате весьма популярна.
В свободных экономических зонах для иностранцев возможно 100-процентное владение бизнесом с отсутствием ограничений на перемещение капиталов, вывоз прибыли и обмен валюты.
Налоги, можно считать, отсутствуют (за исключением нефтяного, банковского и частично гостиничного бизнеса). Менеджмент западный. Множество развлечений. Круглогодично работают всякие гольф-клубы, центры верховой езды, картинг, катки, яхт-клубы и прочее в том же роде. Прекрасный шопинг, два раза в год фантастические распродажи (там они застенчиво называются торговым фестивалем). Да еще в придачу зимой тепло и приятно отдыхать. А для финансового центра предполагалось создать еще и безналоговый режим. При этом в Дубае пошли даже на то, что изменили конституцию ОАЭ и создали для центра особую судебную систему.
Местная судебная система рассматривалась иностранцами как коррумпированная и малопонятная. Потому инвесторы ставили вопрос, что судебные иски не должны рассматриваться арабскими судами. И вопрос был решен: местное законодательство используется только в разделах уголовного права и норм по предотвращению отмывания денег. А в целом действует сводное законодательство, основанное на лучшей мировой практике. Например, банковское законодательство для них разрабатывало Агентство финансовых услуг Великобритании на базе англосаксонского права. И так далее.
Для инвесторов, которых предполагалось привлечь к деятельности финансового центра, были предусмотрены, как уже сказано, серьезные льготы: возможность стопроцентного иностранного владения, отсутствие корпоративного и подоходного налога, отсутствие валютного контроля и ограничений по репатриации капитала и много еще других приманок.
При этом планировалось, что и суд, и администрация самого центра будут полностью укомплектованы иностранцами. В общем, шутки в сторону. Было очевидно, что идея имеет все шансы на успех.
Возвратившись, я оперативно написал президенту докладную записку, содержание которой сводилось к тому, что нам надо создавать такой же центр. Иначе через несколько лет вопрос будет не в том, как привлекать в Казахстан деньги из других стран, а в том, как предотвратить утечку денег из Казахстана в Дубай. При личной встрече я еще раз повторил Нурсултану Абишевичу основные тезисы.
Моя основная идея (я и сейчас ее придерживаюсь) состояла в том, что для создания в Казахстане финансового центра нужно было сделать именно такой – абсолютно независимый и профессионально компетентный – суд, какой хотели иностранные инвесторы (и какой они получили в Дубае). То есть вне юрисдикции Казахстана, а желательно еще и с преобладанием иностранного персонала. Вторая опорная идея состояла в том, что центр должен был предоставлять в комплексе все виды финансовых услуг: банковские, инвестиционно-брокерские, страховые.
Президент идею одобрил. Но получилось так, что осуществлять этот проект стали другие люди. Сам я через несколько месяцев, в январе 2004 года, был назначен первым заместителем премьер-министра РК. Еще через несколько месяцев ушел в отставку и стал помощником президента. С октября 2004 года работал внештатным советником главы государства. В январе 2005 года решением совета директоров Народного сберегательного банка Казахстана избран председателем правления этого кредитного учреждения. Им остаюсь по сей день. И эта работа потребовала всего моего времени и всех сил. Тем временем работа по созданию финансового центра шла своим чередом: несколько раз менялись концепции, заменялись люди «у руля», был совершен определенный объем организационных действий. На финальной стадии к разработке модели финансового центра была привлечена международная консалтинговая компания «Boston Consulting Group».
Основные идеи разработчиков проекта были таковы.
Во-первых, предпосылки для создания в Алма-Ате финансового центра имеются – но не международного, а регионального (с фокусом на регионе стран СНГ). Этот центр должен обслуживать только рынок ценных бумаг, а другие сегменты финансовой системы остаются вне зоны его действия.
Конкретно, потенциальными эмитентами на этой площадке могут стать:
– казахстанские компании крупного и среднего размера;
– компании среднего размера из России, Украины и региона;
– компании-эмитенты из других регионов;
– казахстанские финансовые институты, в том числе банки.
А потенциальные инвесторы РФЦА, по мысли разработчиков, – это:
– казахстанские институциональные инвесторы (пенсионные фонды и страховые компании);
– казахстанские банки и компании;
– иностранные инвесторы – российские и другие региональные банки; исламские банки.
В качестве стимула для прихода в РФЦА участники будут иметь налоговые льготы: 100 %-ное освобождение от корпоративного подоходного налога для брокеров-дилеров; а также освобождение от налогообложения дивидендов, вознаграждения по долговым ценным бумагам и дохода от прироста стоимости при реализации ценных бумаг, допущенных на торговую площадку РФЦА.
Для эмитентов в качестве льгот предполагались: возмещение затрат на аудит, а также скидки на регистрацию и листинг.
Предполагалось также, что, помимо собственной администрации, РФЦА будет иметь дополнительные рабочие органы: международный совет и собственный суд, а также третейский суд, которые будут в состоянии обеспечить иностранным инвесторам судебную защиту, соответствующую их ожиданиям.
В результате летом 2006 года, через три года после того как идея была предложена, региональный финансовый центр начал свою деятельность.
Получилось то, что получилось. Организационно РФЦА представляет собой обособленную площадку нашей фондовой биржи, KASE, с упрощенным доступом для нерезидентов.
Администрация РФЦА – государственное учреждение, созданное при правительстве Казахстана и подчиненное непосредственно ему, хотя и не входящее в структуру правительства. У РФЦА имеется собственный суд, высшей инстанцией для которого является Верховный суд Республики Казахстан. В РФЦА также имеется третейский суд, деятельность которого организует суд РФЦА, в свою очередь подотчетный правительству РК. Делать выводы о степени независимости этого суда никому не возбраняется.
Администрация центра в Казахстане укомплектована в основном нашими гражданами. И самое главное, деятельность казахстанского центра охватывает не все виды финансовых услуг, как в Дубае, а только рынок ценных бумаг. В итоге получился не полноценный финансовый центр, а только фондовый.
То есть на радикальную модель, которую я предлагал, не пошли, а сделали усеченную. Теперь остается уповать на то, что иностранных инвесторов все равно удастся убедить двигаться на этот рынок.
Кроме того, дело не только в концепции. Даже если сделать все в точности так, как в других, самых успешных моделях, то вопрос, придут на этот рынок инвесторы или нет, все равно в каждом конкретном случае остается открытым. Причем это вещь достаточно волатильная: инвесторы с равным совершенно успехом могут прийти, а могут не прийти. И прогнозировать это не получается. Можно приложить огромное количество усилий, дать массу льгот, а инвесторы все равно не появятся. И тогда с людей, которые возможность предоставления этих льгот лоббировали, будут сильно спрашивать: а где же, извините, результаты?
А ведь когда льготы уже даны, то нельзя их просто отменить. При движении в определенном направлении надо быть последовательным. Если сегодня ты льготы дал, а завтра взял обратно, то в следующем проекте потенциальные партнеры тебе уже не поверят. Кроме того, существует ведь еще и конкуренция международных финансовых центров. Их на самом деле несколько: Дубай, Дублин, Сингапур. Это помимо таких мест, как Лондон и Нью-Йорк, на минуточку. И если страна хочет на этот рынок выйти, то ей приходится соблюдать определенные требования. А нравятся ли эти требования конкретным гражданам страны или нет, это сугубо их проблемы.
Глобальные инвесторы существуют всегда и находятся везде, они работают в том же самом Сингапуре, в Дублине, собираются работать в Дубае. Другое дело, что они сами решают, на какой рынок им выходить, а от какого воздерживаться. У них и надо спрашивать: что бы они хотели иметь для того, чтобы рассмотреть возможности выхода на конкретный рынок – будь он казахстанский, российский, какой-то еще. Для того чтобы международные инвесторы приняли ту конфигурацию, которая интересна конкретной стране, следует прежде всего исходить именно из их интересов.
Во-первых, конечно же, нужно нормальное законодательство. Дискутировать вокруг этого пункта бессмысленно, это непреложная данность. Но вопрос не только в законодательстве. Закон что дышло, говорит известная русская пословица.
Необходимы не только правильные законы, но также их неукоснительное исполнение. И пока что жизнь, к сожалению, постоянно иллюстрирует эту (саму по себе совсем не оригинальную) мысль практическими примерами. Так, российская «дочка» Народного сберегательного банка компания «НБК-финанс» совсем недавно очередной раз ощутила ее верность, пытаясь реализовать проект в Новосибирске. В России в целях защиты прав инвесторов и упорядочения обращения инвестиционных прав на объекты недвижимости был принят закон № 214-ФЗ «Об участии в долевом строительстве». Закон, в частности, предписывает, что регистрация и обращение инвестиционных прав (то есть прав собственности на объекты долевого строительства) регистрируются законом «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним». Иными словами, 214-й закон приравнивает инвестиционные права к правам на недвижимость. Совершенно очевидно, что это положение закона имеет первостатейную важность для банка, финансирующего строительство.
Радуясь возможностям, открывшимся благодаря новому закону, компания «НБК-финанс» приняла решение финансировать строительство крупного торгового центра под залог инвестиционных прав. И регистрация инвестиционных прав прошла без запинки. Однако осуществлять их залог регулирующий орган отказался наотрез, ссылаясь на отсутствие разъяснений и инструкций. В результате НБК не смог стать первым в Российской Федерации банком, предоставившим финансирование под залог инвестиционных прав. Впрочем, никакой другой банк этого сделать пока тоже не смог.
Можно написать замечательные законы, а потом прийти в районный суд и получить противоречащий законодательству результат. И поскольку инвесторы уже немного знают постсоветское пространство, то их определенное недоверие к нашим судебным системам понятно. Они внятно говорили, что одна из причин, по которым они готовы двигаться в Дубай, состоит именно в существовании независимого суда, который не входит в систему судов эмиратов, и решения в нем будут принимать экспаты. При этом оспаривать его вердикты в Дубае негде: решение, вынесенное судом центра, является окончательным. Таким образом, если при приеме на работу проводить среди экспатов жесткий конкурс по понятным правилам, привлекать людей с соответствующим образованием и опытом, то вероятность того, что интересы иностранных инвесторов в конкретном финансовом центре будут ущемлены, существенно уменьшается. Та же самая логика действует в отношении администрации зоны свободной торговли (или финансового центра, что примерно одно и то же). Администрация – это люди, с которыми инвесторы будут непосредственно взаимодействовать. И на этих местах они тоже хотят видеть людей, которых знают, у которых сложилась определенная репутация, и так далее.
Следует полагать, кстати, что при нормальном течении событий экспаты на рынке постепенно сменятся местными кадрами. На американском рынке в середине XIX века тоже ведь работали в основном иностранные специалисты, поскольку тогда он был развивающимся. Но американцы сумели изменить статус своего рынка, и на каком-то этапе сами стали для других стран поставщиками экспатов. В страну, принципиально важную для всего остального мира, Америка превратилась только после Второй мировой войны. Шла к этому от момента получения независимости, то есть 170 лет. И хотя американская экономика стала самой большой в мире еще на рубеже XIX и XX веков, но массовые расчеты в долларах начали проводиться только в 30-е годы. А до этого доллар 30 лет находился в тени фунта. Мораль простая: на все нужно время. Если все будет развиваться нормально, то теоретически люди, проживающие, допустим, в Казахстане, через 50 лет сами тоже будут для кого-то востребованы в качестве уникальных специалистов.
Словом, финансовые центры в мире существуют, и их количество, скорее всего, будет расти. Но вот в каких именно странах они появятся – большой философский вопрос.
Лондон и Нью-Йорк – очень большие финансовые центры. За ними, мягко говоря, можно и не угнаться. Но есть еще Сингапур, Дублин и Дубай. И все, кто пытается на этом рынке что-то сделать, в первую очередь изучают их опыт.
Скажем, Сингапур в момент старта своего финансового центра уже был ключевым для Юго-Восточной Азии транспортным и деловым узлом, и в нем, кроме того, действовал либеральный режим найма иностранных специалистов – по сути, стимулировалось привлечение на работу экспатов с хорошим профессиональным опытом. Затем, судебная система Сингапура уже достаточно давно оценивалась независимыми экспертами как эффективная и независимая. Страна занимала и занимает очень высокие места в признанных международных рейтингах транспарентности. У них практически нет коррупции. Язык общения – английский. Хорошая инфраструктура, которую целенаправленно строило государство. Высокий уровень жизни, высокие стандарты безопасности. Кроме того, для привлечения иностранных инвесторов Сингапур в течение ряда лет предоставлял им существенные налоговые льготы.
В момент, когда открылся международный финансовый центр в Дубае, его экономика тоже находилась на взлете. Кроме того, там хорошая инфраструктура – ну, о преимуществах Дубая мы в принципе уже поговорили.
Экономика Ирландии до кризиса 2007 года тоже росла высокими темпами. В течение ряда лет конкурентным преимуществом Дублинского международного центра финансовых услуг (IFSC) являлась низкая налоговая ставка на корпоративные доходы (она и сейчас не очень высока). Кроме того, там безопасная для иностранцев среда, высокий уровень жизни, нет языкового барьера (поскольку базовый язык английский), а также имеется квалифицированный и при этом сравнительно недорогой персонал.
В общем, в игре по привлечению иностранных инвесторов у каждой из этих трех стран имелись конкретные преимущества. Любое другое государство, стремящееся принять участие в этом состязании, должно предложить условия лучше или, по крайней мере, не хуже. Если, конечно, стране это вообще нужно. А если у нее нет необходимости привлечения капитала из соседних стран, тогда нечего и огород городить.
Мы в Казахстане, думая о возможных путях подобного привлечения, исходили из того, что у нас, в силу проведенных реформ финансового сектора, имеется (сравнительно с соседями хотя бы) опережение в развитии, прежде всего – пенсионных фондов. Для того чтобы наши финансы развивались дальше, и возникла идея создания регионального финансового центра.
Сможет ли он реально привлекать инвестиции, покажет время. И дело тут, повторюсь, не в концепциях. А в том, чтобы крупные структуры – инвестиционные банки, брокеры – пришли на конкретный рынок и начали проводить на нем определенные объемы операций. А этим структурам нужны правильное законодательство, понятная ситуация с судами и администрацией центра. Налоговые ставки, безусловно, тоже важны. Но сам по себе безналоговый режим принципиального значения не имеет: на первом месте всегда стоит стабильность системы в целом.
А еще в этих структурах работают живые люди, которые будут принимать во внимание сопутствующие факторы: страновой уровень инфраструктуры, образования, безопасности и так далее. Скажем, в регионе с высоким уровнем преступности финансовый центр создать сложно. В целом получается, что для создания в регионе внятного финансового центра нужно соответствовать комплексу требований. Правильные законодательство, налоговая система, концепция самого центра (в том числе его суда и администрации), качество инфраструктуры, степень комфорта страновой среды в целом – вот слагаемые успеха.
Добавлю еще только одно слово: возможного успеха.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ 20
Из интервью Бахыта Ниязова «Лондон далеко, Лондон рядом» [18]
Казахстанский фондовый рынок сегодня преимущественно дислоцируется в Лондоне, а реальным постсоветским финансовым центром медленно, но верно становится Москва, считает председатель совета директоров АО «Финансовая компания „REAL–INVEST.kz“» Бахыт Ниязов. В интервью «&» он заявил о необходимости создания саморегулируемой организации брокеров и управляющих, которая поможет государству существенно повысить эффективность регулирования фондового рынка.
– Бахыт Булатович, в чем главная проблема отечественного фондового рынка?
– Глобальная проблема одна, и мы много раз уже говорили о ней. Рынок, на котором фактически присутствует только одна торгуемая ценная бумага – акции АО «Разведка Добыча „КазМунайГаз“, малопривлекателен для любых групп инвесторов.
Взять те же ПИФы. Даже если исходить из правил инвестирования, установленных АФН, паевые фонды должны иметь в своем портфеле как минимум 6–7 таких инструментов. А еще необходима отраслевая диверсификация. Многие наши эксперты пытаются анализировать результаты работы институциональных инвесторов за 2007 год, а я в принципе не представляю, как стандартная УК может целиком и полностью реализовывать нормальную инвестиционную стратегию на казахстанском фондовом рынке с его локальностью, неликвидностью и сверхволатильностью.
– Правительство на словах обещает развивать отечественный рынок, а на деле иногда поступает наоборот. Размещение ENRC в Лондоне – последний тому пример.
– Уже исторически сложилось так, что казахстанский фондовый рынок успешно функционирует не в Алматы, а в Лондоне. Например, наблюдая за торговым терминалом нашей биржи, можно увидеть интересную картину: до 15.00 по алматинскому времени рынок замирает, сделки практически не заключаются, все ждут открытия торгов в Лондоне. После открытия торгов в Лондоне начинаются какие-то сделки и в Алматы. То есть фактический рынок как элемент ценообразования существует на LSE, а у нас просто некая производная часть, какой-то малокапитализированный и малоликвидный сегмент, который имеет корреляцию с Лондоном. Но зато наша биржа потом пытается создавать из этого разного рода аналитические материалы, публиковать рыночные цены, считая, видимо, что все это очень важно и ценно.
Но проблема заключается не только в том, что казахстанские компании листингованы в Лондоне. Существует целый комплекс вопросов, которые не позволяют эффективно запустить весь механизм. К примеру, пенсионные фонды в силу установленных правил инвестирования сейчас сократили свою активность на внутреннем рынке акций и облигаций. А они были крупнейшей группой внутренних инвесторов. Какой интерес компаниям уровня ENRC иметь листинг в Казахстане, если наш рынок столь ограничен в инвесторской базе? Или взять сегодняшнюю ситуацию с акциями РД КМГ. В данном конкретном случае текущие интересы государства в сфере фискальной политики оказываются выше стратегического интереса по созданию в стране полноценного фондового рынка. Или вот еще один пример: в прошедшем году президент Нурсултан Назарбаев неоднократно говорил о необходимости вовлечения населения в фондовый рынок. Практически сразу после этого наша биржа отменила льготы для физических лиц, заключающих сделки с акциями. Такая вот логика… Это лишь маленькие факторы, но в сумме таковых немало. И они очень красноречиво показывают суть проблемы.
– На отечественный рынок все чаще приходят иностранные, в первую очередь российские, игроки. Есть ли от их прихода какая-то польза и кому?
– Компании, работающие в розничном секторе, в сфере коллективных инвестиций, не скрывают, что они ориентированы на привлечение в Казахстане финансовых ресурсов и дальнейшее инвестирование этих денег за рубежом. Они хорошо просчитали, что фондовый рынок в Казахстане фактически отсутствует, а на руках у населения имеется значительный объем сбережений, которые из-за определенных сложностей в банковской системе сегодня не работают. Так что пользы казахстанской экономике и фондовому рынку от их работы, как правило, никакой, за исключением того, что мы получаем нормальную конкурентную среду, которая нас будет подстегивать, заставлять работать лучше.
Меня очень беспокоят, например, наши декларации о том, что Алматы должен стать финансовым центром Центрально-Азиатского региона, хотя в реальности таким центром становится Москва. Московские биржи сейчас уже реально озвучивают идею превращения Москвы в полноценный финансовый центр всего постсоветского пространства и имеют для этого существенные предпосылки.
– Выходит, что перспективы Регионального финансового центра Алматы (РФЦА) достаточно туманны?
– Нельзя допускать, чтобы перспективы РФЦА были туманными. РФЦА – это наша общая стратегическая задача, поставленная главой государства, и мы должны сейчас всеми силами поддерживать это начинание. Если говорить предельно честно, все последние годы наш фондовый рынок не имел ресурсов для серьезного прорыва. Это была ситуация вялотекущего застоя. Если бы не появился проект РФЦА, наша биржа продолжала бы пребывать в состоянии затянувшейся зимней спячки, в ситуации отставания от всего мира, и мы никогда бы ничего не достигли.
ЗАКЛЮЧЕНИЕКак ни забавно, но Казахстан – практически единственная в регионе страна, которая сумела провести достаточно радикальные реформы финансового сектора, при том, что сами финансы остались в основном национальными.
И восточноевропейская модель, и прибалтийская модель финансовых реформ получились на практике совсем простыми: большая часть тамошних банков была продана иностранцам, а уж иностранцы за счет своих денег, ресурсов и технологий сами произвели реструктурирование банковской отрасли. Провели хорошо, слов нет. Вкладчики в такой ситуации, естественно, успокоились, поскольку увидели, что теперь будут иметь дело с солидными иностранными кредитными учреждениями – ну а почему тогда не держать в них депозиты?
То есть это, безусловно, тоже способ реформирования финансового сектора, вот только способ такой, как бы сказать помягче, не безусловен. С моей точки зрения, даже из чистого интереса лучше попытаться что-то сделать самим, а не делегировать реформирование национального финансового сектора иностранцам.
Но большинство наших коллег по региону – именно делегировали.
Чехия, в частности, является примером того, как финансовые реформы делать не надо. Национальную модель приватизации обсуждать еще можно: в качестве основного метода там была реализована массовая ваучерная приватизация с равным доступом всех граждан страны. Многие аналитики считают, правда, что приватизация по-чешски не очень успешна. Хотя г-н Клаус в личной беседе говорил мне, что скепсис в данном случае может толковаться исключительно как непонимание чешских реалий; что самый главный результат – переход предприятий в частную собственность – в Чехии достигнут; а все прочие детали не слишком принципиальны.
Но уж финансовые их реформы точно неудачны, там все как раз совершенно очевидно. Правительство со свойственным чехам патриотизмом раз за разом вливало деньги в государственные тогда (или приватизированные лишь частично) чешские банки, чтобы вытащить их из тяжелого положения. А параллельно заставляло те же банки кредитовать определенные предприятия без учета рыночных рисков. Нормальная денежно-кредитная деятельность по такой схеме отчего-то никак не налаживалась, и все это длилось до тех пор, пока не продали почти все кредитные учреждения на сторону. В итоге сейчас более 80 % чешской банковской системы контролируется иностранными банками. Хотя в начале реформ у них была другая идея организации банковского сектора.
Персонально Вацлав Клаус за это не отвечает. Премьер – в любом случае политик, национальный лидер. Реально реформы проводят люди другого, соподчиненного уровня. Заслуги Клауса именно как политика несомненны: он очень много сделал для того, чтобы Чехию позиционировали в качестве европейской страны.
Поляки тоже практически все свои банки продали иностранному капиталу.
Вообще, в конце 1990-х годов в Восточной Европе прошла волна продаж государственных учреждений, в том числе банков, иностранным финансовым учреждениям.
А в Казахстане банковская система состоит из национальных банков. И, повторюсь, считаю это принципиально важным: основой национальных финансов должны быть именно национальные игроки. В частности, доля местных кредитных учреждений должна составлять 60–70 %. С моей точки зрения, это оптимально.
Всем известно, как велика была роль иностранных консультантов (назовем их так) в процессах, которые происходили на постсоветском пространстве после распада СССР. Коллеги предлагали проводить реформы по определенному, достаточно жесткому плану: приватизация, либерализация, жесткая бюджетная политика. Однако воплощение плана получилось корректным не везде, что, конечно, случается. Скажем, либерализация национального финансового рынка в некоторых странах негаданно привела к его утрате. Поэтому в контексте разговора о стратегии и тактике реформ финансового сектора конкретной страны неминуемо приходится обсуждать несколько принципиальных вопросов. Например, такой.
МОЖНО ЛИ РЕФОРМИРОВАТЬ ИМЕННО И ТОЛЬКО ФИНАНСОВЫЙ СЕКТОР, АВТОНОМНО ОТ ВСЕГО ПРОЧЕГО?
Вопрос один, ответов на него, как водится, два.
В долгосрочном плане это, полагаю, невозможно. Нельзя сделать так, чтобы финансовый сектор страны жил по одним законам, а вся остальная экономика развивалась (ну или стагнировала) по другим. Но в краткосрочной перспективе такие реформы реальны. Только, может быть, тему надо ставить немного иначе, а именно: МОЖЕТ ЛИ БЫТЬ ДВИЖИТЕЛЕМ РЕФОРМ НЕ ТОЛЬКО РЕАЛЬНЫЙ СЕКТОР, НО И ФИНАНСОВЫЙ?
Я обсуждал эту тему, например, с заместителем министра экономики и финансов Кореи в 2002 году, то есть по достаточно свежим следам финансового кризиса в Юго-Восточной Азии. Он говорил, что у них ситуация принципиально отличается от казахстанской и этим интересна. Как известно, тот экономический рывок, который совершила Южная Корея, жестко администрировался государством. Государство ставило во главу угла развитие определенных секторов реальной экономики (кораблестроения, черной металлургии, других индустриальных отраслей). Банкам в этом процессе отводилась вспомогательная роль: им давали указания (прямые или косвенные) кредитовать конкретные отрасли, без учета эффективности кредитования.
Все это закончилось кризисом 1997–1998 годов. Но в ходе реализации мероприятий по выходу из кризиса приоритеты поменялись. Важное место стала занимать реструктуризация уже финансового (а не промышленного) сектора, причем осуществлялась она при мощной финансовой поддержке государства. То есть в Южной Корее роль локомотива реформ играл реальный сектор экономики, а банковский был вспомогательным.
И это привело к определенным проблемам.
В Казахстане модель другая, хотя и не потому, что она задумывалась изначально. Так получилось по жизни, поскольку именно в финансовом секторе сконцентрировались на тот момент определенные человеческие ресурсы. Банковский сектор в результате начал развиваться быстрее, в какой-то степени выполнял функции локомотива экономики. И к перекосам по типу южнокорейских, где государство заставляло банки кредитовать тот или иной индустриальный сектор, наша стратегия не привела.
Но по большому счету делать выводы о том, какая модель является лучшей для той или иной страны, сейчас еще немного преждевременно. Кореец сказал мне тогда, что в целом ему как финансисту наша модель нравится, но вернуться к этой беседе он хотел бы через несколько лет. Чтобы понять, насколько устойчивой является казахстанская финансовая система именно в долгосрочном плане.
Кстати, та болезненная коррекция, которая сейчас происходит на рынке (см. главу „Проверка на прочность“), на самом деле отчасти полезна именно для того, чтобы понять степень устойчивости нашей модели.
Думаю, здесь, как везде, все хорошо в меру. Модель, когда государство вмешивается в работу финансового сектора, заставляя кредитовать целые секторы (которые, как потом выясняется, убыточны), чревата перекосами и кризисами. Когда банк принимает инвестиционные решения самостоятельно, он совершает меньше ошибок.
С другой стороны, совсем без государства в реформаторском деле не обойтись.
Как бы хорошо и устойчиво ни развивался чисто финансовый сектор, если его развитие не будет сопровождаться реформами в других секторах экономики (и даже не только экономики), то такой рост рано или поздно начнет затухать. Мой любимый пример: можно провести очень хорошие финансовые реформы, но если потом суды будут поддерживать не банки, а заемщиков, то проблем возникнет очень много, и притом именно в сфере финансов.
А суды, понятно, должны быть квалифицированными, но не только. Не менее важно еще, чтобы они не были коррумпированы. И второе условие в нашем регионе традиционно выполнить сложнее.
То есть вопрос даже не столько в том, что к опережающему развитию банковского сектора в какой-то момент должен подключиться рост реальной экономики (или, наоборот, банковский сектор – к реальному). Принципиально другое: в долгосрочном плане реформа финансового сектора вообще не может считаться окончательной, если в стране не проведены другие реформы. Причем это касается и судебной системы, и работы правоохранительных органов, и общего состояния дисциплины в обществе (если дисциплины нет в принципе, то и платежной дисциплине как частности тоже неоткуда взяться), и много чего еще. Короче, если реформы начаты в одном сегменте, то нужно быть готовыми продолжать их дальше, в „нетронутых“ зонах. Если этого не делать, то нереформированные участки потянут вниз те, что уже подверглись изменениям, и этот процесс неминуемо отбросит общество назад.
Я в последние годы постоянно говорил, что финансовый сектор в Казахстане достаточно развит, его сейчас особо двигать уже не требуется. Нужно заниматься реформированием здравоохранения, образования, судебной системы, чтобы они на каком-то этапе не начали тормозить финансы. Если, например, нет притока в экономику квалифицированных кадров, если национальная система образования их не воспроизводит, то реформы забуксуют. В Казахстане сейчас найти квалифицированного финансиста – проблема. Тогда о каких финансовых реформах может идти речь и чего мы ими добьемся?
Очень важна реформа судебной системы. Частично из-за коррупции, частично из-за низкого уровня финансовой грамотности судейского корпуса.
Важна правильная фискальная политика, правильная трудовая политика. И так далее. Тут дилемма: или всю экономику удается подтянуть к сектору, который развивается опережающими темпами, что оптимально. Или, если этого не делать, развитие тормозится в целом. Природа любит выравнивать.
Безусловно, существуют примеры успешных стран, развивающихся сейчас главным образом за счет финансового сектора: это, в первую очередь, Великобритания, Швейцария, ну и Сингапур. Но если бы в Британии (или Швейцарии, или Сингапуре) были коррумпированные суды, плохое общее законодательство, низкая дисциплина в обществе и так далее, то там финансовый сектор никогда большой роли не играл. И будь в этих странах грязно на улицах, то в этом случае их финансовые системы тоже (совершенно точно) не могли бы работать эффективно.
Хотите иметь развитый финансовый рынок – работайте (в том числе убирайте), а не воруйте.
В ТАКОМ СЛУЧАЕ, МОЖНО ЛИ ВЫРАБОТАТЬ СТРАТЕГИЮ РЕФОРМ ЧИСТЫМ ЛАБОРАТОРНЫМ СПОСОБОМ? ИЛИ ОПЫТ КАЖДОЙ СТРАНЫ ИСКЛЮЧИТЕЛЕН И ЕДИНИЧЕН?
Не секрет, что наши западные коллеги активно предлагали примерно одинаковые лекала реформ правительствам практически всех стран так называемого постсоветского пространства. И лично я пресловутый вашингтонский консенсус демонизировать не склонен. В принципе, там рекомендованы правильные вещи. Но проблема – и реально это основная проблема! – состоит всегда в исполнении рекомендаций. Как говорится, важен не материал, но мастер. А люди, мастерившие вашингтонские лекала, об объекте реформ, то есть о плановой экономике, не имели ни малейшего понятия.
Я начал смутно подозревать это, пожалуй, еще на учебе в Джорджтауне. Лекции по экономике в этом учебном заведении в мою там бытность читал латыш, неплохой сам по себе человек. Но он сильно не любил советскую власть, и по этой причине не был в состоянии осмысливать проблемы социалистической экономики хоть сколько-нибудь объективно. Просто злобно клеветал, и все дела. Ну а, скажем, Джеффри Сакс как специалист, безусловно, более амбициозен, нежели помянутый латышский профессор. Однако загвоздка в том, что актуальность его представлений о предмете профессиональных консультаций, как ни забавно, примерно та же: ну не знал он плановую экономику!
Поэтому в принципе в вашингтонском консенсусе написаны, повторюсь, правильные вещи. Только они очень общие. Политики, всерьез взявшие их на вооружение, рискуют стать похожими на мартышку из басни, не вполне корректно эксплуатировавшую хозяйские очки.
Скажем, в качестве меры лечения от последствий социализма внешние консультанты прописывали непременные приватизацию и либерализацию, в том числе либерализацию инвестиционной и валютной политики. И кто бы спорил с тем, что на стадии реформ экономике настоятельно нужны иностранные инвестиции. Но сейчас мы узнали также и другое: что нужны они не на любых, даже далеко не на любых условиях.
Да, приватизировать предприятия надо, но за реальные деньги, а не за обещания инвестиций. Кэш в данном случае предпочтителен абсолютно. Но уж если достигли договоренности на стадии обещаний, то потом все равно следует добиваться реальных денег, заводить инвестиции на конкретные счета, контролировать их поступление, закладывать в условия контрактов возможность расторжения, возможность отобрать государственный актив, если манна инвестиций его так и не осыпала. А поскольку в свое время у нас на такие вещи никто по наивности не закладывался, то теперь представителям государства в ряде стран СНГ приходится быть очень требовательными, скажем, к экологии объектов, за копейки приватизированных западными коллегами. И жаловаться смысла нет, это рынок. На нем такие правила: если ты подставился, то тебе же сделают плохо.
А опыт приходит только с опытом.
Зато, если уж инвестор в экономику зашел, то будь он казахстанским, американским, из Папуа-Новой Гвинеи, но если он поддерживает производство, создает рабочие места и честно платит налоги, то пусть нормально работает. Как только он вложил деньги, он – резидент с точки зрения налогового права. И чем больше он вкладывает, тем больше он наш.
Не поспоришь и с тем, что нужна жесткая кредитно-денежная политика. Но на практике эта идея очень быстро обрастает нюансами. Скажем, председатель правительства говорит председателю Центробанка, что, дескать, будет вам сбалансированный бюджет. И даже очень скоро. Но все-таки в будущем. А сейчас нужны деньги на посевную. Так что извольте их напечатать. После этого банкир рекомендует премьеру пойти самым далеким в мире путем, а премьер посылает туда же банкира. И вот тут наступает момент истины: кто же из них реально пойдет предписанным маршрутом. Если туда отправляется премьер (или, как вариант, министр сельского хозяйства), то страна понимает: вот и наступила эпоха правильной кредитно-денежной политики.
А если наоборот, то вообще непонятно, какие могут быть проблемы с дефицитом бюджета? Все очень просто: включай станок, дуралей! И денег будет ровно столько, сколько нужно.
Есть и другие важные практические вещи, о которых тоже никто не предупреждает.
Очень люблю рассказывать случай из жизни: Международный валютный фонд в определенный момент предписал монгольскому правительству обязательную продажу 50 % валютной выручки. Монгольские коллеги вначале бодро рапортовали, что решения МВФ воплотили в жизнь. Но через некоторое время стали жаловаться западным кураторам, что чиновникам монгольского минфина все-таки очень тяжело заниматься непривычной деятельностью. Какой, простите, деятельностью? Почему вдруг она стала непривычной? Да ведь им теперь приходится продавать полушубки, а они этому делу не обучены. Дело было в том, что фабрика, производившая полушубки на экспорт, должна была отдавать министерству финансов 50 % своей валютной выручки. Но, как писал Гайдар (Аркадий), что такое валюта, каждый из них понимал по-своему. И фабрика отдавала эти 50 % не кэшем, а собственно продукцией.
Это проблема так называемых допущений, assumptions. А в стратегически важных вещах допущений быть не должно.
Еще пример на ту же тему. Туземцы одного славного тихоокеанского острова долго наблюдали, что к живущим по соседству белым людям периодически прилетает большая железная птица. И из ее брюха выгружается масса прекрасных вещей: вкусная еда, напитки, ткани. Ну, бусы, возможно. Туземцам тоже сильно хотелось получать подобные предметы. И поскольку они были сметливые, трудолюбивые, а также работали не покладая рук, то и добились своего. А именно, сделали точь-в-точь такую же, как у белых, взлетную полосу из кокосовых скорлупок. Так что железная птица могла теперь прилетать и к ним.
Вот что бывает с людьми, которые некритично следуют рецептам людей из международных организаций. Хотя в принципе правильные теоретические рекомендации, повторю еще раз, существуют. И умные экономические книжки обязательно надо читать: не стоит рассчитывать на то, что все можно придумать самостоятельно. Вот только жаль, что реально не существует теорий, которые точно подошли бы к конкретной ситуации конкретной страны.
Я, скажем, одно время консультировал правительство Киргизии по вопросам проведения пенсионной реформы. Наши страны – соседи, все у нас вроде бы близкое и похожее, а сделать по нашим калькам они, между тем, мало что могут. У них, допустим, невозможно провести решения, подобные нашим, через парламент.
Между тем форматы взаимодействия и с правительством, и с парламентом при проведении реформ тоже приходится продумывать. Хотя технологиям работы с законодательной или исполнительной властью ни в одном вузе мира не учат, но эти навыки реформаторам тоже необходимы. Скажем, в определенный момент у нашего правительства возникли разногласия с Национальным банком. Премьер-министр, им был тогда Даниал Ахметов, не пошел путем конструктивного улаживания спорных вопросов, а попытался подвести банковский сектор под антимонопольное регулирование. Под удар была поставлена вся банковская система, долго и достаточно сложно создававшаяся трудом многих людей! По сравнению с этим любой мировой кризис, боюсь, покажется меньшим злом. Но наверху Ахметова, к счастью, не поддержали. Теперь он министр обороны, и мы все переживаем за нашу безопасность.
У нас через парламент какое-то время можно было провести любые реформы, и они имели консолидированную поддержку общества, потому что все понимали: без реформ стране не выжить. В 1997 году три закона по инфраструктуре фондового рынка прошли через мажилис за 45 минут (я тогда работал председателем Комиссии по ценным бумагам). А четыре года спустя, в 2001-м, мажилис меня пару раз просто не стал слушать. Хотя и мажилис процентов на шестьдесят был тот же самый, и я прежний. Но поменялся председатель парламента, поменялась ситуация в стране, появились лоббисты, и отношения парламента с Национальным банком стали совсем другими.
А на Украине сейчас обсуждают пути реформирования экономики, так граждане сразу заявляют: „Да как вы себе позволяете предлагать нам ЭТО! Мы, извините, демократическая европейская страна. Поэтому морочиться с реформами не собираемся – хотим хорошо жить прямо сейчас“. В результате продали национальную банковскую систему иностранцам. Конечно, так тоже можно. Но лучше ведь когда она своя.
Модель Восточной Европы, где все продано, нормально работает в тех странах, которые все равно вступают в ЕС. Но если страна не имеет шансов стать членом Европейского союза?
Опыт показал, что западные банки четко закрывают лимиты на все развивающиеся страны, даже если проблемы возникли в Индонезии, а вовсе не в Турции. Это риск реальный и большой, поделать с ним ничего нельзя. Наши менеджеры в 98-м году в голос кричали, что Казахстан – не Россия, что в нем нет рисков, подобных российским. Западные коллеги эти крики проигнорировали и аккуратно закрыли все лимиты. Но поскольку большого значения в национальном банковском секторе „дочки“ западных банков не имели, то в Казахстане не случилось ничего плохого.
Однако я не уверен, что на Украине все прошло бы так же спокойно: ведь она, для справки, пока еще не вошла в ЕС. А если в кризисной ситуации начинается бегство инвесторов и возникает классический credit crunch, то экономика страны попадает в достаточно тяжелую ситуацию.
Оптимальное участие иностранцев в национальной финансовой системе – 30–40 %. С одной стороны, это позволяет создать реальную конкуренцию, с другой – в условиях кризиса большинство активов остается внутри страны, и сценарий credit crunch не так страшен.
А регулировать допуск именно 30–40 % Центральному банку следует вручную – кого-то пускать, а кого-то, извините, но нет. Кстати, это общая практика, в том числе самых демократических стран. Все декларируют абсолютную открытость, но реально ни в один развитый финансовый рынок так просто не въедешь. Какие банки из нашего региона за 16 лет, прошедшие после распада СССР, открыли дочерние учреждения, скажем, в Великобритании? Вот в чем и дело. Я знаю минимум три организации, которые пытались это сделать, и перед каждой из них FSA опустила шлагбаум. Отказали, правда, вежливо и культурно: демократия, Европа! И в других западных странах в подобных ситуациях (как только узнавали, что конечные инвесторы из СНГ) у наших банков начинались институциональные проблемы.
Кстати о демократии. Сейчас у нас в открытом доступе имеется в основном опыт проведения реформ в постсоциалистических экономиках, а для них актуален следующий вопрос.
КАК СВЯЗАНЫ МЕЖДУ СОБОЙ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРОДВИНУТОСТЬ И ЭФФЕКТИВНОСТЬ РЕФОРМ?
Это тяжелая тема, которая нравится не каждому. Многие хотят рассказывать, что в демократизированной среде реформы проходят проще. Но есть другая точка зрения, азиатская, состоящая в том, что на период проведения реформ лучше иметь в стране сильную власть. А демократию могут себе позволить не все.
Когда мы встречались с коллегами из Восточной Азии (которые эти сюжеты знают не по учебникам), то они говорили: сначала проведите экономические реформы. Движение к демократии имеет смысл, если годовой ВВП составляет 6–7 тысяч долларов на душу населения.
Есть сингапурская модель демократии – и есть модель филиппинская. С точки зрения борцов за права человека, Филиппины – замечательная страна, потому что там демократии много. Но сама страна, как бы корректно сказать, находится не в самом хорошем состоянии (боюсь, совсем точное определение может шокировать читателя). Я впервые посетил Малайзию и Филиппины в 1998 году, как раз после азиатского финансового кризиса. Тогда вся серьезная деловая западная пресса – Financial Times, The Economist, Wall Street Journal – яростно писала о том, какая хорошая демократическая страна Филиппины и какая плохая страна Малайзия, которая вводит ограничения на движение капитала и вообще ведет себя не либерально.
Но когда я съездил туда сам, то увидел, что эти страны просто нельзя сравнивать: они как Швейцария и Алжир. То есть только откровенный подлец (у меня даже нет другого слова) может быть способен на подобные сравнения. Однако западные журналисты на эту подлость шли очень легко, потому что это укладывалось в их систему взглядов, было политически задано. (И, возможно также, что люди, писавшие эти заметки, никогда не бывали ни в Малайзии, ни на Филиппинах и потому слабо их различали.)
Мне не хочется слишком глубоко погружаться в эту тему, возможно, потому, что дискуссии здесь ничего особо не решают.
Мы наши реформы провели, и в целом получилось неплохо. Хотя это не значит, что модель Казахстана оптимальна. Но принципиально успех наших реформ во многом определило именно то, что у нас был (и есть) сильный президент, а также собралась сильная команда.
Поэтому хотел бы сформулировать некие именно практические предварительные итоги нашей работы.
Для успеха реформ, мне думается, обязательно должна возникнуть группа людей, обладающих, во-первых, теоретическим опытом, во-вторых, волей к его воплощению. Осуществлять финансовые реформы надо обязательно в комплексе: банковская система, фондовый рынок, пенсионная реформа, страхование. Курировать их ход более целесообразно в одном ведомстве: во-первых, в противном случае возникает регуляторный арбитраж между секторами. Во-вторых, реформы должны быть синхронизированы, чтобы возникала синергия. Скажем, если стремиться к тому, чтобы национальные банки кредитовали ипотеку не за счет внешних заимствований, а из внутренних ресурсов, то параллельно с банковской системой надо развивать также пенсионную систему и страхование жизни.
Таким образом, центр реформ должен быть единым. Лучше всего, если им станет Центральный банк. ЦБ более защищен от краткосрочных политических влияний, его работники обладают достаточным уровнем квалификации. Кроме того, там, как правило, более высокий, нежели в правительстве, уровень оплаты труда. Конечно, теоретически мозговой центр может располагаться и в правительстве, и в администрации президента. Но в этом случае возникает простой вопрос: как центр будет трансформировать свои предложения по финансовой сфере? Тот же ЦБ легко сможет их саботировать.
Это опять вопрос допущений.
Еще одно соображение: на каждом этапе реформ верхний этаж должен не просто передавать команду вниз, он обязан еще разъяснять ее содержание, а если нужно, то и обучать.
Почему наши реформы реально двигались? Потому что вначале Национальный банк собирал представителей коммерческих банков и убеждал их в необходимости тех или иных нововведений путем обсуждения, споров и разъяснительной работы. В результате банкиры принимали предлагаемую регулятором модель сознательно. А если б мы просто отправили в каждый банк комиссара, то эффекта бы это не дало.
Следующая очень важная задача – подготовка кадров. Всех работников, доставшихся нам от советской власти, надо было сильно переучивать. А правильнее учить молодежь. В Казахстане проблема кадров до сих пор не решена, потому что ни один местный университет не дает хорошего базового финансового образования, и ни одной высшей школы, дающей хорошее второе финансовое образование, пока тоже не появилось. Это задача очень важная, решать ее надо с самого начала: как только запущены реформы, сразу создавать и систему подготовки кадров. И тогда реформы будут двигать уже обученные внутри самих этих реформ люди.
Непременно должна быть проведена консолидация банковского сектора.
Вначале следует оставить только стабильные банки, и уже их пускать в систему страхования вкладов. А когда в систему заходит 1300 неотфильтрованных кредитных учреждений, это неправильно. Приватизация Сбербанка может быть частью работы по консолидации. Если развивать в целом рыночную экономику, то ей не требуется значительного участия государства – и в частности, большого количества государственных банков.
Конечно, здесь напрашиваются контрпримеры. Скажем, в успешном Сингапуре государство участвует в экономической жизни очень активно, но там модель его участия другая. Государственная управляющая компания „Темасек“ принадлежит минфину, но сам госхолдинг имеет контрольный пакет не везде: в каких-то дочерних компаниях ему принадлежит только миноритарная доля. „Темасек“, например, спокойно владеет пакетами Developnent Bank of Singapure (DBS), а также двух частных банков, и не пытается их национализировать.
Сингапурские государственные компании работают по законам рынка, поскольку существенная их часть принадлежит иностранным инвесторам. В результате там внедрена правильная система оплаты труда, нет коррупции. В общем, они эффективны. А важна, как уже говорилось, не форма собственности, а именно эффективность.
Устойчивый экономический рост – вполне внятная цель национальной политики. Правильно, чтобы страна год за годом росла на 7–8 %. А лучше на 9 %. В Казахстане средний темп годового роста за последние семь лет составлял 10,5 %. Мы попадаем в тройку самых быстро растущих стран в мире. Нужно бы суметь функционировать в таком режиме лет десять. Один год роста ничего особо не дает. Два года – уже лучше. Через три года на страну начинают обращать внимание, а через четыре – изучать опыт и вкладывать деньги. И у населения этой страны появляется уверенность в завтрашнем дне. Когда горизонт планирования удлиняется до пяти лет, страна начинает нормально развиваться. Когда горизонт увеличивается до десяти лет, начинается массовое обновление инфраструктуры. Так что пять, тем более десять лет устойчивого экономического роста сильно меняют национальный менталитет.
Потом можно двигаться дальше.
Если история нас чему-нибудь учит (если мы в состоянии чему-то у нее научиться), так это простому знанию: когда точный рецепт процветания и стабильности неизвестен, имеет смысл потрудиться над его созданием.
ПРИЛОЖЕНИЯ
Приложение 1 Абен Бектасов. Реформирование платежной системы Казахстана [19]Этот текст я написал с легкой руки Григория Марченко, попросившего меня рассказать о том, как создавалась платежная система Казахстана. Повествование получилось очень личным: это мое видение, мой опыт, мой взгляд на то, как все было. В создании платежной системы принимало участие большое количество людей и, к сожалению, не всех я смог вспомнить. Заранее прошу прощения у тех, кто это прочтет, но не найдет своего имени. Обязательно следует сказать еще вот что: без личной поддержки членов правления Национального Банка РК (особенно его председателя Ураза Жандосова) эта история могла бы выглядеть совершенно по-другому, а, возможно, платежная система страны до сих пор не была бы создана.
Итак, в начале марта 1993 года я устроился на работу в Департамент информатизации Национального банка Республики Казахстан на должность ведущего специалиста. Моим непосредственным руководителем – начальником отдела – стала Бибинур Айдархановна Айдарханова. Она непосредственно контактировала с главным бухгалтером Национального банка Наилей Курманбековной Абдулиной и отвечала за процесс информатизации бухгалтерского учета и новую программу «электронные платежи», посредством которых Национальный банк собирался ускорить прохождение денег в стране.
Сам я тогда абсолютно никакого понятия не имел ни о бухгалтерском учете, ни об электронных платежах. А термин «квитовка» и объяснения относительно того, как именно она осуществляется, вгоняли меня в состояние ступора. В течение 10 лет перед тем я работал в Сибирском отделении Академии наук СССР, в СКБ научного приборостроения института автоматики и электрометрии. Мы программировали на Си С++, для связи различных компонент системы использовали различные ассемблеры и языки низкого уровня (типа PL-11). Мои программы работали по всей стране, знания и опыт давали мне абсолютную уверенность в себе. В Нацбанке же я чувствовал себя ненужным и никчемным. В апреле бригада департамента информатизации собралась в (тогда еще существовавшую) Тургайскую область. Я решил ехать с ними, чтобы вжиться в новую среду в боевых условиях.
В Тургайской области мы внедряли систему электронных платежей областного отделения Национального банка. Внедрение получилось, честно говоря, неудачным: система практически не работала. Я попросил Б. Айдарханову дать мне возможность разобраться с основным алгоритмом, и она, спасибо ей, согласилась. Хотя рисковала: платежи уже больше недели не шли никуда: ни по области, ни из нее, ни внутрь. Как выяснилось, основной причиной стала слабая проработка всех возможных вариантов. Алгоритм был построен в надежде на то, что все сложится идеально, а при любой ошибке сразу начинались сбои.
Мои выводы были доложены Б. Абдрахмановой и руководителям областного отделения Нацбанка. После обсуждения мне предложили заняться их внедрением. Что такое латать систему на месте, знает любой программист, но после недели интенсивной работы нам удалось ее запустить. Уехали мы со смешанным чувством: система работала, но получилась сложной в эксплуатации. Однако мои усилия не пропали даром: я понял основные принципы работы операционного дня Нацбанка.
Осознал я и еще одну принципиальную вещь. Систему электронных платежей, являющуюся частью операционного дня, невозможно внедрять без проведения комплексной модернизации и унификации системы бухгалтерского учета и поддерживающих ее информационно-коммуникационных систем.
ОБУЧЕНИЕ В США
Еще одним результатом поездки стало то, что меня включили в список кандидатов на поездку в США для обучения и прохождения практики в Фэйрфилдском университете. Главным идеологом этих курсов был президент Федерального резервного банка Нью-Йорка Дж. Корриган.
Всего там обучалось около 220 человек, в основном из России, Украины и Белоруссии. Лекции нам читали, как правило, специалисты ведущих финансовых структур США, в частности, по платежным системам – старший вице-президент Федерального резервного банка Ричмонда Брюс Саммерс. Именно он дал мне понимание разницы между платежами и расчетами, объяснил понятие окончательного расчета, а также тот факт, что платежная система может не быть частью операционного дня. Он уделил мне около трех часов, объясняя тонкости работы платежной системы США в целом, а также устройство FEDWIRE – системы перевода крупных сумм ФРС США.
В итоге во время практики в одном из маленьких банков в штате Висконсин я набросал для себя, как бы я построил платежную систему Казахстана, естественно, взяв в качестве образца именно FEDWIRE.
После возвращения домой в сентябре 1993 года я обнаружил, что работа по модернизации платежной системы Казахстана в Национальном банке идет полным ходом. С нами работали консультанты Всемирного банка, Международного валютного фонда, ЮСАИДа. Каждый давал рекомендации, делился опытом, предлагал помощь. Такая помощь оказывала, однако, и определенное отрицательное воздействие: в голове у многих возникала, с одной стороны, каша, с другой – желание сделать идеальную систему. Ситуацию усугубляло то, что консультанты имели абсолютно разное базовое образование и опыт работы, а также представляли разные страны, в каждой из которых сложилось собственное представление о развитии платежной системы.
Как раз в это время меня назначили начальником отдела перспективного развития электронных платежей Департамента информатизации. Одновременно заканчивался контракт с консультантами, предоставленными нам Всемирным банком для разработки проекта промежуточной платежной системы. В соответствии с программой Всемирного банка должно было произойти принципиальное обновление компьютерного парка ЦБ. Промежуточная платежная система Национального банка, разработанная по контракту с Всемирным банком, была тесно связана с операционным днем Национального банка.
НАЧАЛО РАБОТЫ
В марте 1994 года большая делегация Национального банка выехала в Японию для обучения и повышения квалификации. После возвращения из Японии заместитель главного бухгалтера НБК А. Обаева добилась исключительно важного решения – было организовано Управление платежных систем Национального банка Республики Казахстан, и она стала во главе этого управления.
А. Обаева сыграла важную роль в становлении платежной системы. Это ее заслуга в том, что платежная система начала отделяться от системы бухгалтерского учета и рассматриваться отдельно. Ее заслуга и в том, что она собрала коллектив, который через некоторое время построил платежную систему страны. При ней была также создана Алма-атинская клиринговая палата.
Для создания платежной системы нужно было преодолеть сопротивление как департамента информатизации (который не хотел выпускать из рук эту тему), так и коммерческих банков, которые уже нашли достаточно быстрые способы перевода денег и получали солидный процент от каждого такого перевода.
Национальный банк вообще находился тогда в сложной ситуации. Коммерческие банки не имели единого корреспондентского счета: их филиалы держали отдельные расчетные счета в филиалах Национального банка.
Для расчетов как внутри области, так и между областями использовалась система расчетов Национального банка.
Национальный банк также не имел единой компьютерной системы. В трех областях – Алма-атинской, Талдыкорганской и Джамбульской – использовалась система операционного дня разработки Вычислительного центра Госбанка СССР, работавшая на ЭВМ серии ЕС. Ее основным недостатком был процесс так называемого «раскручивания платежей». А именно, в случае, если у банка не хватало ресурсов для перевода денежных средств по всем обязательствам, представленным к его корсчету в Национальном банке, то программа сама, по достаточно сложному алгоритму, выбрасывала часть платежей. Это означало, что расчет по обязательствам невозможен ранее утра следующего дня.
В Акмолинской области использовался операционный день разработки российской компании «Корвус». В этой системе расчет происходил по принципу гросс (валовых) расчетов, окончательный расчет производился в конце дня.
В остальных областях использовались различные (!) модификации так называемого киевского операционного дня, разработанного на FoxBase/FoxPro и постоянно модернизируемого различными группами программистов.
Понятие «операционный день» включало в себя отражение в бухгалтерских книгах всех операций, которые проводились в Национальном банке. После завершения рабочего дня операционный день НБРК закрывался, и окончательные результаты распечатывались (на бумаге). Утром следующего дня распечатки закрытия передавались в организации, держащие счета в Национальном банке.
Таким образом, расчеты внутри регионов осуществлялись, как правило, в конце дня и становились известны банкам на утро следующего дня. Межрегиональные расчеты проходили в течение нескольких дней. Первый день уходил на региональный расчет отправителя, второй день – на межрегиональный расчет, третий день – на региональный расчет получателя. Таким образом, получатель денег получал извещение о кредитовании его расчетного счета на утро четвертого дня. А отправитель денег узнавал о том, что деньги дошли по назначению, на утро пятого дня, так как на доставку извещения уходил еще один день. Кроме того, достаточно часто деньги снимались со счета отправителя, но не доходили до счета получателя. Такие платежи накапливались на транзитных счетах Нацбанка. С ними разбирались путем квитовки транзитных счетов, и в результате деньги могли зависать на этих счетах месяцами.
В результате к проблемам разрыва налаженных хозяйственных связей, добавлялась проблема взаимных неплатежей, в том числе порождаемая системой платежей и расчетов Нацбанка.
В тот момент я решил перейти на работу в только что созданное управление платежных систем Национального банка. Меня назначили заместителем начальника управления платежных систем, а вскоре и начальником управления (потому что Обаева переехала в Москву).
1995 год был одним из самых плодотворных для создания платежной системы. Для согласования работы по реформированию платежной системы с коммерческими банками был создан Национальный платежный совет. Идею его создания выдвинул Жандосов, он же был избран председателем совета, а заместителем – я. Членами совета стали председатели крупнейших коммерческих банков.
Платежная система – это по определению та область, в которой Центральный банк должен сотрудничать с коммерческими банками. Поэтому было разработано короткое (на полутора страницах) соглашение: участники, подписавшие документ, брали обязательство координировать свои усилия по созданию платежной системы в области стандартизации, форматов обмена информацией и единого подхода к построению внутренних систем. Соглашение было открыто для присоединения. Вначале число подписавших банков было невелико, однако на заседания приходили и сотрудники других банков, которые наблюдали за процессом. Некоторые крупные банки вначале предлагали платежных систем не создавать в принципе: они считали, что крупные банки откроют прямые корреспондентские отношения друг у друга, мелкие банки – у крупных, и все заработает без лишних усилий. В тот момент наиболее конструктивные позиции занимали руководители Народного сберегательного банка (З. Какимжанов) и «ТуранАлем Банка» (Е. Татишев).
Со временем, когда основные вопросы были урегулированы, Жандосов постепенно отошел от непосредственного участия в работе, как и руководители коммерческих банков. Вместо них работали либо курирующие заместители, либо директоры служб информатизации. К этому моменту все ведущие банки подписали соглашение о присоединении к Национальному платежному совету.
Создание Национального платежного совета сыграло, с одной стороны положительную роль, – банки принимали непосредственное участие в становлении системы крупных платежей и системы розничных платежей. С другой стороны, когда дело коснулось системы расчетов с использованием платежных карточек, банки жестко отстаивали свои интересы, с моей точки зрения, даже в ущерб общенациональным.
РАЗРАБОТКА КОНЦЕПЦИИ ПРОМЕЖУТОЧНОЙ ПЛАТЕЖНОЙ СИСТЕМЫ
Принципы реформирования платежной системы были разработаны методом мозгового штурма. Трудно сейчас сказать, кто какие подавал идеи, но в результате родился документ, который назвали концепцией промежуточной платежной системы. Он предусматривал:
– создание областных клиринговых палат, которые должны были до конца отделить платежную систему от бухгалтерской системы Нацбанка и приучить коммерческие банки управлять денежной ликвидностью в филиалах;
– создание системы крупных платежей, работающей в реальном времени;
– развитие платежных инструментов, таких как чеки, платежные карты, прямой дебет и т. д.
В принципе, создание любой платежной системы при правильном подходе является достаточно регламентируемым процессом, который хорошо укладывается в рамки проекта.
Для создания платежной системы необходимо:
– определить круг участников (банки, небанковские финансовые организации и т. д.);
– определить используемые в системе платежные инструменты (платежные поручения, чеки, прямой дебет и т. п.);
– определить системы управления рисками;
– иметь законодательное основание для определения правил проведения платежей и расчетов;
– иметь техническое решение.
У нас существовало формальное разделение по сегментам: С. Абдулкаримов отвечал за создание системы крупных платежей, Ф. Назыров – за систему розничных платежей, О. Поликарпов – за систему с использованием платежных карт, а Р. Мусаев – за систему с использованием чеков и векселей. Но мы работали вместе, обсуждая различные платежные системы мира, возможность использования их опыта у нас в стране. Тем не менее не был решен главный вопрос – окончательного расчета по счетам в Национальном банке. Без него вести разговоры о создании системы расчетов в реальном времени было очень трудно. Уговорив сначала Жандосова, а потом и все правление Нацбанка, мы добились только одного: чистые позиции банков по результатам работы Алма-атинской клиринговой палаты были поставлены в начало очереди и ни в каком случае не должны были выбрасываться при «раскручивании» платежей.
ПРЕОБРАЗОВАНИЕ СИСТЕМЫ НАЦИОНАЛЬНОГО БАНКА
Осенью 1995 года в Национальном банке сложилась система неустойчивого равновесия: Управление платежных систем разрабатывало концепцию национальной платежной системы и пути ее реализации. В это же время происходил переход Нацбанка на единое программное обеспечение, в котором также были заложены возможности осуществления платежей и расчетов. Стало ясно, что с таким подходом мы обречены на долгий путь. За это время коммерческие банки создадут свою (еще одну!) систему перевода денег, основанную на прямых корреспондентских отношениях, а это чревато как системными последствиями, так и отставанием инфраструктуры от экономики в целом. Кроме того, группа программистов НБРК разработала систему доставки платежей от коммерческих банков в Нацбанк, аналогичную системе Алма-атинской клиринговой палаты. В ней окончательные расчеты проводились методом раскручивания в конце дня, то есть платежи могли быть выброшены. В результате произошло то, что и должно было произойти – в один из дней при проведении окончательных расчетов платежи были выброшены. Разгорелся серьезный скандал.
Воспользовавшись ситуацией, я за ночь написал вариант разделения департамента информатизации. Суть его сводилась к тому, что департамент разбивался на пять частей: департамент эксплуатации, департамент развития, казахстанский центр межбанковских расчетов (объединенный с Алма-атинской клиринговой палатой), банковское сервисное бюро (для тех банков, счета которых обслуживал ДИ НБРК), а также Центр межбанковских финансовых телекоммуникаций. На следующий день я показал свой проект сотрудникам управления. Реакция была неоднозначная. Никто не верил, что можно преодолеть мощное сопротивление конкурирующей группировки, но все соглашались, что другого выхода нет. Я пошел к У. Жандосову, рассчитывая на сложный и долгий разговор. Но получилось иначе: он самостоятельно пришел к выводу, что при существующем положении дел построение платежной системы невозможно. Обсуждение шло, скорее, вокруг кандидатур, которые будут назначены во вновь образованные структуры. В результате С. Абдулкаримов и Ф. Назыров стали руководителями КЦМР, О. Поликарпов – директором департамента информационных технологий (развитие), Ю. Денисов – директором департамента эксплуатации.
Это жесткое и абсолютно правильное решение быстро принесло свои плоды. Каждый стал заниматься своим делом. В результате наладилась работа во всех созданных подразделениях.
В то время я больше всего опасался вмешательства Н. Абдулиной. Она обладает большим авторитетом в финансовом секторе. Если бы она сказала твердое «нет» и поддержала другое направление, нам бы пришлось тяжело. Мы готовились к тяжелым битвам, запасали аргументы, искали союзников. Но она просто поверила в нас и приняла нашу сторону. Очень часто потом она привлекала нас для других работ и аргументировала примерно так: «Я знаю, это не твоя работа, но больше некому. Поэтому будем молчать и работать».
Момент для принятия решений был исключительно благоприятный. В декабре на заседании Правления НБРК была принята концепция построения промежуточной платежной системы Республики Казахстан, реализация которой была возложена на КЦМР как оператора платежной системы.
Ни у кого не возникало вопросов о том, какой должна быть СКП (система крупных платежей). Преимущества системы валовых расчетов над системой расчетов по чистым позициям в условиях реформирования очевидны. Единственной сложной проблемой был процесс управления рисками при нехватке ликвидности у комбанков. Вопрос был решен путем создания отдельных площадок по предоставлению онкольных ссуд и межбанковских кредитов.
При проектировании СКП были заложены несколько важных моментов, которые в тот момент многим казались излишними. Например, участие в СКП как коммерческих банков, так и небанковских финансовых учреждений. Сопротивление коммерческих банков этому решению было чрезвычайно велико: они хотели иметь право доступа к СКП исключительно для себя. Ситуация усугублялась тем, что участниками национальной платежной системы были только Нацбанк и комбанки. Преодолеть сопротивление нам удалось с большим трудом, да и то путем уступки по принципам построения системы с использованием платежных карточек (о чем потом неоднократно жалел).
Но это решение дало нам в дальнейшем возможность создать для операций с ценными бумагами систему расчетов по принципу «поставка против платежа». А также создать Центральный депозитарий ценных бумаг и систему расчетов пенсионной системы (при создании Государственного центра по выплате пенсий и Государственного накопительного пенсионного фонда).
Еще одним правильным решением была возможность осуществления через СКП как кредитовых, так и дебетовых транзакций. Надо отметить, что эта возможность чрезвычайно редко присутствует в признанных системах перевода крупных сумм денег и является, скорее, исключением, чем правилом, поскольку риски при проведении дебетовых транзакций значительно возрастают. Но без данной возможности нам было бы невозможно полностью соответствовать требованиям правительственных структур – налоговых и судебных.
Одним из самых сложных вопросов была система взаимоотношений с Министерством финансов. Правительство требовало, чтобы платежи на счет бюджета имели приоритет и в конце дня непременно проходили, причем все. Но при системе расчетов в реальном времени вполне могла возникнуть ситуация, когда платеж в пользу бюджета подавался в конце дня, а денег на счету у банка не хватало. В то же время платежи в пользу комбанков в течение дня вполне могли проходить. Аналогичная ситуация создалась и в отношении чистых позиций коммерческих банков по системе розничных платежей. Ситуацию усугублял тот факт, что окончательным расчетом по-прежнему считалась проводка по корсчетам комбанков в конце дня, с бумажной распечаткой, заверенной подписями и печатями. Только после долгих переговоров этот вопрос был снят. Взаимоотношения между Нацбанком и Минфином были оформлены в форме отдельного совместного приказа, где четко определялось, что платеж в пользу бюджета имеет приоритет, но в рамках остатков, находящихся на счетах в реальном режиме времени. А в СКП был добавлен процесс приоритизации платежей, и платежи с более высоким приоритетом вставали в начало очереди.
В качестве окончательного расчета было определено проведение проводок по корсчетам банков. Гарантия расчетов в СКП для банков второго уровня была обеспечена за счет сворачивания платежей этих банков в пределах средств, поданных НБК в СКП. Так как принцип «раскручивания» в системе операционного дня Нацбанка был окончательно изжит, то данный вариант являлся достаточным для определения окончательности расчетов для банков как в СКП в реальном времени, так и в СРП в конце дня. Необходимо отметить, что спроектированная СКП очень походила на швейцарскую, за исключением метода управления рисками и приоритизации платежей – но это уже национальные особенности. Небольшое изменение в правилах – и наша СКП становилась классической системой валовых платежей и расчетов в реальном времени. Но в тот момент вводить подобную схему было преждевременно.
Еще один сложный вопрос был связан с уровнем системы, за который несет ответственность КЦМР. Мы решили остановиться на трех верхних уровнях, оставив участникам СКП самим выбирать телекоммуникационных операторов.
При проработке технических решений были приняты беспрецедентные меры по обеспечению безопасности платежной системы. Мы использовали все способы, которые были нам известны в то время: платежные документы подписывались электронной цифровой подписью, использовались национальные алгоритмы криптографии (как на электронных платежных документах, так и на каналах связи). Кроме этого, все электронные платежные документы каждого участника имели свой уникальный последовательный номер, который формировался по уникальному алгоритму.
В большинстве платежных систем полного набора подобных мер не присутствует, но это была наша первая система, и мы не хотели рисковать. В тот момент не существовало закона об электронной цифровой подписи. Этот недостаток мы закрыли путем подписания договоров о признании формирующихся в СКП и СРП электронных подписей и доверии к существующим методам компьютерной безопасности.
Хочу заметить, что за всю историю существования платежной системы Казахстана только в одном случае участник решил оспорить свою транзакцию, но проиграл дело в суде.
В январе 1996 года меня назначили заместителем председателя правления Национального банка.
СОЗДАНИЕ СИСТЕМЫ КЛИРИНГОВЫХ ПАЛАТ И СИСТЕМЫ КРУПНЫХ ПЛАТЕЖЕЙ
В течение первого полугодия 1996 года при областных управлениях НБК были созданы клиринговые сектора и внедрена система внутриобластных клиринговых расчетов, налажено стабильное поступление ежедневной отчетности и свод ее в Алма-Ате. Одновременно всем банкам второго уровня дали четкое указание о том, что они должны перейти на единый корреспондентский счет в Нацбанке.
Был отработан и запущен централизованный расчет по нетто-позициям клиринговых палат Алма-Аты, Жамбыла и Талдыкоргана с учетом перехода банков на единый корреспондентский счет как прообраз всей системы розничных платежей.
Внедрение системы крупных платежей в Казахстане совпало с внедрением системы бюджетного банка как прообраза будущей казначейской системы. Внедрение двух таких больших проектов одновременно не могло не сказаться на конкретных результатах. Во втором полугодии 1996 года одновременно с созданием Алма-атинского филиала бюджетного банка, был осуществлен переход на новые форматы передачи информации и электронные платежные документы.
В первый же рабочий день случилось то, что должно было случиться. Две новые внедренные системы начали давать сбой. Это выяснилось в конце рабочего дня, когда все участники в соответствии с планом внедрения стали проверять свои переданные и полученные электронные документы. Первые две ночи пришлось провести в операционном зале КЦМР. В течение недели все нормализовалось. Но тут подкралась другая проблема: банки поняли преимущество новой системы и начали сбрасывать в систему буквально все транзакции. Существующие мощности перестали соответствовать требованиям. Очередь из необработанных платежей стала возрастать, и ее обработка заканчивалась далеко за полночь. После чего необходимо было провести расчет операционного дня Нацбанка. Такая ситуация продолжалась около трех недель, потом пришло новое оборудование. Оно было подключено, оттестировано и запущено. Система начала работать в полном режиме. С 20 декабря 1996 года в системе розничных платежей стали использоваться только электронные платежные документы в формате МТ 100.
СОЗДАНИЕ СИСТЕМЫ РАСЧЕТОВ ПО ПРИНЦИПУ «ПОСТАВКА ПРОТИВ ПЛАТЕЖА»
Примерно с осени 1996 года я начал заниматься вопросами инфраструктуры рынка государственных ценных бумаг. Система расчетов по ценным бумагам по принципу «поставка против платежа» очень хорошо ложилась на уже созданную нами инфраструктуру платежной системы.
Единственной проблемой было создание депозитария. Но Правление Нацбанка положительно отреагировало на этот вопрос, деньги были выделены, программное обеспечение написано и внедрено за считанные месяцы, оборудование закуплено, соответствующие нормативные документы выпущены. Депозитарий ценных бумаг полностью заработал уже в июле 1997 года. Система работала исключительно хорошо, на рынке государственных ценных бумаг все расчеты и поставки ценных бумаг осуществлялись в этот же день в реальном времени (Т+0). В дальнейшем именно эта система легла в основу работы Центрального депозитария по ценным бумагам.
Кроме того, в 1996 году были разработаны программы приема, обработки, мониторинга, подсчета чистых позиций для КЦМР. В четвертом квартале к СКП подключились Министерство финансов (для работы с ценными бумагами) и Валютно-фондовая биржа. Во втором квартале 1997 года к СКП были подключены все отделения Бюджетного банка.
В это же время Национальный банк Казахстана централизовал обработку операционного дня своих областных управлений в Алма-Ате, а практически все крупные банки второго уровня перешли на единый корреспондентский счет. Это дало возможность подключить к СКП областные клиринговые палаты.
В марте 1997 года система крупных платежей полностью перешла на работу со SWIFT-подобными форматами электронных документов, что позволило в первом полугодии подключить все регионы республики. Это значительно ускорило прохождение платежей по территории Казахстана и дало региональным банкам возможность подключится к финансовым рынкам, а также значительно сократило объем средств в расчетах. Во втором квартале 1997 года было обеспечено ежедневное поступление статистической информации по каждой областной клиринговой палате непосредственно в Управление платежных систем НБК.
ПОПЫТКА СОЗДАНИЯ СИСТЕМЫ С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ ПЛАТЕЖНЫХ КАРТОЧЕК
Примерно в это же время по инициативе НБРК начались работы по созданию Национальной платежной системы по расчетам платежными карточками, которая в дальнейшем получила название «Тенгри-карт».
Процесс курировал директор департамента информационных технологий О. Поликарпов. Суть проекта заключалась в создании системы электронного кошелька и электронных денег, которые Нацбанк мог бы эмитировать так же, как наличные деньги.
Система была очень хорошо продумана, революционна для нашей страны, имела большие перспективы. Она обладала только двумя недостатками. Во-первых, требовала инвестиций со стороны государства (в оборудование процессингового центра, в оборудование пользователей, в инфраструктуру по инкассации и получению электронных наличных денег). Во-вторых, вызывала острую неприязнь коммерческих банков, видевших здесь посягательства на их возможности по созданию собственных систем с использованием платежных карточек. Несмотря на все наши объяснения, что система покроет сегмент малых платежей, которые никогда не будут покрыты банковскими системами платежных карточек, позиция банков была однозначно отрицательна. Все заседания НПС по этому вопросу кончались ничем. Я пошел к У. Жандосову, он пригласил к себе руководителей банков второго уровня и провел с ними разъяснительную беседу, но даже после этого банки шли на подписание меморандума очень неохотно. Кроме этого, у коммерческих банков были свои рычаги влияния.
Меня пригласили на разговор в правительство, которое возглавлял в то время А. Кажегельдин. Вместе с О. Поликарповым мы подготовили необходимые материалы. В течение полутора часов я объяснял присутствующим на совещании преимущества системы, спроектированной Национальным банком. Рассказывал, что банки никогда не смогут покрыть системы оплаты за билеты в общественном транспорте, за получение справок, оплату газет и т. п. Что наши банки малы относительно банков развитых стран, что глупо каждому банку тратить средства на создание собственной системы, что конкурировать нужно не в области технологий, а в области предоставления услуг. Упомянул о том, что в настоящий момент ни у одного из банков системы еще нет, что в ближайшее время только Народный банк имеет намерения создавать собственную систему, да и ему лучше бы не разрешать это делать, а вместе двинуться по предлагаемому пути. Мне казалось, что я был достаточно убедителен. Премьер сказал, что систему необходимо внедрять. Я вышел окрыленный и поспешил рассказать О. Поликарпову о том, что, скорее всего, нас поддержат. Как мы были воодушевлены – трудно передать.
Но буквально через неделю вышло телеинтервью А. Кажегельдина, в котором он четко сказал, что единственной платежной системой, которая в настоящий момент проработана, является система Народного банка с карточкой «Алтын». В большом интервью газете «Караван» он повторил то же самое. На тот момент все было кончено: никто не дал бы средств на внедрение системы, не поддержанной ни правительством, ни коммерческими банками. И поскольку остальные работы по платежной системе были в целом проделаны, то НПС прекратил свое существование.
Нам оставалось работать в уже сформированном поле. В сентябре 1997 года был подписан контракт с VISA International, согласно которому в КЦМР было установлено оборудование VISA VAP для расчетов по международным платежным карточкам. В дальнейшем планировалось разделение внутренних и внешних транзакций клиентов VISA. Расчет по платежам казахстанских клиентов VISA внутри страны планировалось осуществлять в Казахстане. Были обсуждены перспективы развития систем COPAC и TOPAZ. Примерно в это время я перешел на работу в Национальную комиссию по ценным бумагам на должность председателя и стал заниматься совсем другими вопросами.
Но заканчивая рассказ о создании нашей платежной системы, пожалуй, стоило бы упомянуть, что в течение 1998 года Казахстанский центр межбанковских расчетов участвовал в запуске государственной пенсионной реформы. Электронный сводный платежный документ, введенный КЦМР в платежную систему и принятый за основу «пенсионного» платежного документа», обеспечил бесперебойную «доставку» пенсионных поступлений в накопительные фонды.
Приложение 2 Наилия Абдулина. Реформирование системы бухгалтерского учета Казахстана [20]Необходимость изменить систему бухгалтерского учета в банковской системе Казахстана назрела по целому ряду причин. Во-первых, страна ввела собственную валюту – тенге, и уже одно это изменение было революционным по своим последствиям. Во-вторых, национальная банковская система быстро проходила процесс становления. Старые, доставшиеся нам еще от советских времен, план счетов и принципы ведения бухгалтерского учета не соответствовали требованиям рыночной экономики, не позволяли правильно строить финансовую отчетность коммерческих банков.
Поэтому по рекомендации Международного валютного фонда и по поручению президента страны правление Национального банка в первом квартале 1994 года приняло постановление «О реформировании бухгалтерского учета в банковской системе» и поручило Департаменту бухгалтерского учета разработать план перехода на МСФО.
РЕФОРМА: ЦЕЛЬ И ПЛАН
План реформирования включал в себя целый ряд важных пунктов.
Во-первых, до конца 1994 года мы предполагали разработать план счетов Национального банка и его финансовую отчетность в соответствии с МСФО, а до конца 1995 года завершить перевод на работу по новым правилам всех филиалов Национального банка.
Затем до конца 1996 года планировалось разработать план счетов и финансовую отчетность для банков второго уровня; и в течение 1997 года обеспечить перевод всех банков второго уровня со старого плана счетов на новый план счетов.
Национальный банк должен иметь собственный План счетов потому, что он является государственным эмиссионным банком и не преследует цели получения прибыли. Тогда как банки второго уровня – это, напротив, коммерческие учреждения; цель их работы – в первую очередь получение прибыли и увеличение акционерного капитала.
Во-вторых, с 1995 года до конца 1996 года вся национальная банковская система бухгалтерского учета должна была перейти с кассового метода на метод начисления (один из главных принципов международных стандартов финансовой отчетности).
В-третьих, следовало разработать правила и порядок оформления бухгалтерских процедур по всем проводимым операциям Национального банка, а также их отражениям в Главной книге и вспомогательном учете в соответствии с МСФО (до конца 1995 года).
В-четвертых, необходимо было автоматизировать в Национальном банке Республики Казахстан все бухгалтерские процессы (приведенные в соответствие с МСФО). В частности, внедрить Главную бухгалтерскую книгу с новым планом счетов и вести детальный вспомогательный учет в разрезе: активов, обязательств, капитала, доходов и расходов, а также условных требований и обязательств. Всю эту работу мы должны были завершить до конца 1997 года.
В-пятых, в течение 1997 года планировалось обучить банки второго уровня Новому плану счетов, основным методам и принципам бухгалтерского учета; провести конвертацию бухгалтерского учета банков второго уровня со старого плана счетов на новый план счетов с одновременным внедрением Главной бухгалтерской книги и вспомогательных аналитических журналов в разрезе всех сделок и продуктов банковской системы.
И последний пункт: при расчетах между банками должен был произойти перевод банковской системы на корреспондентские счета. Надо было наладить межбанковские расчеты в системе как крупных (проходящих в режиме реального времени), так и розничных платежей (в конце операционного дня), ускорить расчеты по Казахстану.
Кроме того, банкам второго уровня надо было оказывать помощь в построении внутрибанковской платежной системы (для расчетов клиентов в одном банке). Срок исполнения – в течение 1996–1997 годов.
Всю эту работу поручили провести Департаменту бухгалтерского учета и отчетности Национального банка. Руководила им в то время я, так что, пожалуй, логично, что именно мне сейчас приходится рассказывать о том, как все это было.
Обязанности, вытекавшие из планов внедрения нашей обширной программы, было целесообразно разделить. Разработка и внедрение нового плана счетов и отчетности по МСФО для Национального банка была поручена заместителю директора департамента бухгалтерского учета Сауле Каримовне Рахметовой. Адля банков второго уровня разрабатывал и внедрял новый план счетов и отчетность в соответствии с МСФО начальник управления методологии бухгалтерского учета и отчетности Марат Джаукенов. За организацию расчетов между банками через корреспондентские счета и бухгалтерский учет межбанковских платежей в системе крупных и мелких расчетов несли ответственность заместитель директора Департамента бухгалтерского учета Павел Александрович Чеусов и начальник управления расчетов Руслан Нариманович Мусаев.
О результатах проведенной работы Департамент бухгалтерского учета и отчетности два раза в год отчитывался на правлении Национального банка, кроме того, наша деятельность также отражалась в годовом отчете Национального банка, направлявшемся президенту страны.
Основной смысл внедрения МСФО был в следующем.
Следовало добиться, чтобы финансовая отчетность банков (в том числе Национального банка) в обязательном порядке добросовестно представляла финансовое положение, финансовые результаты деятельности и движение денежных средств банков. Добросовестное представление, в свою очередь, требует правдивости при отражении воздействия финансовых операций (а также других событий и условий) на активы банка, его обязательства, доходы, расходы и требования. Финансовая отчетность по МСФО предназначена для удовлетворения нужд пользователей, акционеров, инвесторов и населения в правдивой информации и должна быть доступна пониманию пользователей. Старая финансовая отчетность банков подобными свойствами не обладала.
Наш переход на МСФО осложнялся тем, что в нашей банковской системе в это время вообще происходили бурные изменения, жизнь прямо-таки кипела и постоянно ставила нам новые задачи.
Так, в этот период времени Национальный банк параллельно внедрял новые пруденциальные нормативы банковского надзора, и отчеты поднадзорных банков должны были строиться на Новом плане счетов.
В 2001–2002 годах у банков стали появляться дочерние компании – брокерские, дилерские и другие. В связи с этим департаменту бухучета потребовалось разработать правила консолидированной финансовой отчетности (баланс, отчет о доходах и расходах, отчет о движении капитала и отчет о движении денег), а также макет пояснительной записки по раскрытию отчета к консолидированному балансу.
Кроме того, в рамках проведенной в Казахстане пенсионной реформы у банков в качестве «дочек» появились также пенсионные фонды и страховые компании, и Департамент бухгалтерского учета описывал для них методологию учета инвестиционных доходов и их отражение в учете.
В этот же период проводилась работа по внедрению в банковской системе средневзвешенного биржевого курса тенге к иностранной валюте и ценным бумагам.
В довершение всего коммерческие банки активно расширяли диапазон проводимых ими операций, уже далеко не ограничиваясь классическими операциями по кредитованию и привлечению вкладов. Так что нам пришлось разрабатывать для банков второго уровня рекомендации (с учетом МСФО) по учету ценных бумаг, операций финансового лизинга, учету ипотечных займов, учету производных финансовых инструментов и расчетам по платежным карточкам, а также операций репо и обратного репо.
НОВЫЙ ПЛАН СЧЕТОВ: РАЗРАБОТКА И ВНЕДРЕНИЕ
Для внедрения новых планов счетов – для Национального банка и банков второго уровня – в Департаменте бухгалтерского учета и отчетности было создано два управления. Одно занималось разработкой плана счетов для Национального банка, и возглавляла его заместитель главного бухгалтера Сауле Каримовна Рахметова. Второе управление, которое разрабатывало план счетов для банков второго уровня, возглавлял начальник управления Марат Джаукенов.
В разработке плана счетов для Национального банка нам оказывал практическую помощь Международный валютный фонд. По его линии к нам, в частности, были направлены из Центрального банка Франции два специалиста: г-н Франсуа Геранже (который помогал разрабатывать план счетов Национального банка) и Филипп Леблян (он помогал строить платежную систему вместе с Русланом Мусаевым и Павлом Чеусовым).
План счетов банков второго уровня разрабатывался с консультантом ЮСАИД г-н Майклом Лайнз.
Кроме того, перед тем как приступить к разработке плана счетов, обе группы специалистов Национального банка Казахстана прошли соответствующее обучение в странах, банковская система которых уже работала по МСФО. Первая группа работала в Центральном банке Франции по плану счетов ЦБ; вторая группа, осваивавшая методику работы по плану счетов банков второго уровня, прошла обучение в США.
По приезду наших стажеров домой, в Алма-Ату, был составлен план работы. А затем работники приступили к претворению стандартов МСФО в жизнь. Следовало сделать описание каждого счета: что на нем учитывается, как должны отражаться операции банка по сделкам в разрезе активов и обязательств, по доходам и расходам, условным требованиям и обязательствам. Описывалось применение принципов и методов учета, а также как оно в дальнейшем должно отражаться во вспомогательном учете и Главной книге, и в чем состоит отличие вспомогательного учета от Главной книги. Разрабатывалась методология учета, и на примерах описывалось, как применять тот или иной метод и принцип МСФО.
Вначале, в 1995 году, внедрялся план счетов Национального банка Республики Казахстан. Для этого люди, уже обладавшие соответствующей квалификацией, вначале проводили обучение специалистов в центральном аппарате Национального банка в Алма-Ате. Затем для обучения бухгалтеров пришлось выезжать в регионы. Работники центрального аппарата подготовили таблицы соответствия старого плана счетов с новым планом счетов и провели поэтапный перевод каждого региона. Все это понадобилось делать, потому что каждый регион имел свой самостоятельный баланс, и его данные обрабатывались в соответствующем региональном вычислительном центре. На уровне Центрального банка делался только свод. Эта работа велась на протяжении трех месяцев.
План счетов для банков второго уровня был готов в конце 1996 года. Рабочая группа не только разработала план счетов, но также описала, что в коммерческом банке на каком счете учитывается, и как именно применяются методы и принципы бухгалтерского учета. Одновременно была разработана финансовая отчетность: баланс, отчет о прибылях и убытках, отчет о движении капитала и отчет о движении денег. План счетов и отчетности были разосланы в банки, и затем рабочая группа провела обучение главных бухгалтеров банков и руководителей структурных подразделений. Кроме того, в крупных банках по их просьбе проводилось дополнительное обучение персонала.
Для перевода банков второго уровня на Новый план счетов подготовили таблицу конвертации (старого плана счетов на новый план счетов) и начали поэтапный перевод.
План счетов внедрялся очень тяжело, требовалось многому обучать, чтобы специалисты правильно понимали его применение, и поэтому банки на это потратили более года. Национальный банк вынужден был расформировать целое управление, которое раннее работало над новым планом счетов, и направить его специалистов на работу в крупные коммерческие банки на должности главных бухгалтеров или их заместителей.
Кроме того, в 1999–2000 годах, как я уже писала выше, у банков второго уровня стали появляться дочерние компании: пенсионные фонды, страховые, брокерские и дилерские компании. Необходимо было охватить и эти новые направления. Работники управления методологии Национального банка (под руководством заместителя директора Нуртай Тюяковны Шалгимбаевой) разработали правила составления консолидированной отчетности; описали методику консолидации и элиминирования отчетов дочерних компаний с документами материнской компании в соответствии с МСФО. Затем наши специалисты провели обучение банков и дочерних компаний, направили им методические материалы с указанием сроков внедрения отчетов по новым правилам. Дочерние компании работали на генеральном плане счетов, разработанном Министерством финансов в соответствии с МСФО и на основании разработанной Национальным банком конверсионной таблицы соответствия, переводили свой план счетов на банковский план счетов, а затем представляли материнской компании с соответствующими расшифровками для свода и элиминации.
НОРМАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ПО ГЛАВНОЙ КНИГЕ И ВСПОМОГАТЕЛЬНОЙ БУХГАЛТЕРИИ
Одним из требований МСФО является централизованное ведение главной книги по новому плану счетов в целом по головному банку. Также требуется ведение аналитического детального учета по каждому виду сделки – по активам и обязательствам, доходам и расходам, условным обязательствам и требованиям и учету разных внебалансовых счетов в разрезе регионов, клиентов, продуктов и видов услуг.
Чтобы сделать это возможным, банкам второго уровня и Национальному банку необходимо было перейти на учет, централизованный в головном банке, и обеспечить каждому банку централизованную обработку и нормальное программное обеспечение. Банкам были даны указания разработать план соответствующих мероприятий, указать исполнителей, сроки исполнения и представить эти документы в Национальный банк для утверждения на правлении. На правлении были определены сроки перехода на МСФО: для крупных банков – в течение примерно двух лет, а для мелких банков – до одного года.
Вся эта работа велась в 2001–2003 годах. Национальный банк держал процедуру на контроле. Когда банк сообщал, что готов к переходу на МСФО, туда выезжала комиссия из Национального банка, которая проверяла полноту перевода всех операций в соответствии с утвержденными Правлением Национального банка мероприятиями и готовила заключение. На основании заключения комиссии Правление Национального банка затем подтверждало переход банка на главную бухгалтерскую книгу и соответствие отчетности банка стандартам МСФО. К банкам, которые вовремя не исполняли требования регулятора, применялись различные санкции.
В Национальном банке проводилась работа по модернизации программного обеспечения, централизации всего учета и выделения фронт-офиса и бэк-офиса, а также одновременно строилась главная бухгалтерская книга и вспомогательный учет. Вся работа была завершена к концу 1998 года с активным участием таких работников, как: Рахметова С. К., Саринова А. Ж., Сундетова Д. С., Куске А. Р., Алибаев А. Е., Денисов Ю. Л., Айдарханова Б. А., Каирбекова Н. и многие другие.
В процессе внедрения нового плана счетов, главной книги и вспомогательного учета, а также электронных платежей специалисты департамента бухгалтерского учета работали в очень тесном контакте с департаментом информационных систем.
Совместно готовили техническое задание на разработку автоматизированной информационной системы в соответствии с новыми требованиями. Разрабатывали вспомогательные журналы по каждому виду активов, обязательств и капиталу. Подготавливали требования по учету в разрезе филиалов и централизованному отражению операций в главной книге.
В разработке автоматизированной банковской системы помогали программисты из Москвы (Богданов А. А., Соколов и другие). Они проводили тестирование каждого модуля по вспомогательному учету, проверяли правильность отражения всех операций в главной книге, а также правильность выдачи всех вспомогательных журналов и отчетов.
При разработке одним из требований к программистам было соблюдение аудиторского следа в системе и возможность «провалиться» из главной книги к каждому виду операции и сделке, а также возможность санкционирования каждой операции, то есть введение «четырех пар глаз».
Новую автоматизированную банковскую систему Национального банка назвали КУБАЖ (в переводе с казахского обозначает «автоматизированная система Центрального банка Казахстана»).
Полностью система была внедрена в 1998 году и работает по настоящее время.
Банки второго уровня также пытались стоить свои системы или приобретать программное обеспечение (как за рубежом, так и в России). Наши работники по запросу оказывали им помощь в построении и внедрении банковской автоматизированной системы в соответствии с требованиями МСФО.
В комплекс работ по внедрению МСФО входило еще очень много мероприятий, помимо уже описанных.
Так, для Национального банка и банков второго уровня был разработан документ под названием «Политика бухгалтерского учета», в который входило описание всех основных принципов и методов бухгалтерского учета.
Кроме того, мы обучали работников бухгалтерского учета, как следует на практике применять тот или иной метод или принцип бухгалтерского учета. Разрабатывали правила учета оценки и переоценки активов и обязательств. Готовили различные методологические материалы по учету финансовых инструментов, ценных бумаг и операций прямого и обратного репо. Отвечали на различные запросы банков в части учета и правильности отражения операций в новом плане счетов. Подготовлены были инструкции и правила по документарным операциям, учету операций в обменных пунктах и учету иностранной валюты, а также ее конвертации на другую валюту.
В 1995–2001 годах мы, кроме того, постоянно вели большую работу с налоговыми органами, вносили предложения относительно правильности вычетов по провизиям и их переоценки в налоговом учете. Согласовывали принципы и методы бухгалтерского учета в банковской системе, пенсионных фондах и страховых компаниях.
Все правила и инструкции, разработанные Департаментом бухгалтерского учета для банков второго уровня, согласовывались с министерством финансов Республики Казахстан, утверждались на Правлении Центрального банка РК и направлялись на исполнение в банки второго уровня, пенсионные фонды и страховые компании. Банкам в обязательном порядке указывали сроки применения и правила применения новых инструкций.
Исполнение нормативных документов в банках второго уровня Нацбанк проверял через получаемую на ежедневной основе детальную отчетность по новому плану счетов, а также во время инспекторской проверки. К банкам, которые своевременно не применяли установленные правила и инструкции, применяли строгие меры воздействия.
Полный переход на МСФО с учетом автоматизации всех банковских операций в Национальном банке РК завершился в конце 1998 года. Банки второго уровня вначале (в 1997 году) перешли на новый план счетов, а затем на единый корреспондентский счет для расчетов с другими банками. В 1998 году банки централизовали свою платежную систему и к концу 2000 года завершили централизацию обработки всех операций по филиалам на едином операционном дне и в единой вычислительной системе.
При разработке нового плана счетов мы встретились на первых порах с множеством трудностей. Так, в первое время мало кто мог понять, в чем состоит отличие в учете у центрального банка и банков второго уровня. Так что, при первоначальном построении счетного плана два плана счетов как бы уравняли и решили строить каждый из них одинаковыми методами и на одинаковых принципах учета.
Точно так же долго мы не могли понять, как можно через валютную позицию переводить учет из одной валюты в другую, что такое метод начисления и как его применять в банковской системе.
Но все эти ошибки были выявлены еще в период разработки, вместе с консультантами, которые неотлучно находились рядом с нами.
С большими трудностями мы встретились также при конвертации старого плана счетов на новый план счетов. Работники бухгалтерии тяжело понимали новый план счетов и допускали множество ошибок. В основном ошибки вскрывались при составлении финансовой отчетности по движению денег и капиталу. Приходилось разрабатывать специальные разъяснения и таблицы.
Однако были при внедрении МСФО и радости. Так, мы очень сильно радовались когда, наконец, поняли, как следует правильно применять метод начисления, как применять в учете расчеты между банками, как проводить конвертацию и как она отражается в учете. Мы гордились своей миссией, тем, что перестраиваем работу банковской системы Казахстана по новым, более совершенным правилам.
Когда мы закончили разрабатывать новый план счетов для Национального банка, то руководство банка – председатель Правления Д. Сембаев и его заместители Г. Марченко, О. Жандосов, Б. Таджияков, А. Сайденов, К. Дамитов – первыми начали обучение МСФО. Им преподавали молодые работники Департамента учета и отчетности. Господин Сембаев на занятия иногда опаздывал и при этом говорил, что «двоечник Сембаев опоздал» на урок.
Руководители подходили к занятиям серьезно: вели конспекты, задавали вопросы. На одном из занятий, когда объясняли учет ценных бумаг и рассказали об операциях прямого и обратного репо, Григорий Александрович Марченко сильно удивился и сказал с гордостью: «надо же, они знают даже про репо!» Это был 1995 год, в Казахстане еще не было рынка ценных бумаг. Для нас это было наивысшей наградой.
В основном разработку нового плана счетов и внедрение международных стандартов бухгалтерского учета по Национальному банку РК осуществили такие работники, как: Рахметова С. К., Сулейменова Г. А., Инкаров Б., Сабурова М., Саринова А. Ж., Чжен Мухамеджанов Б. К., Кудьярова Б. М., Туркебаева А. Э., Шалгимбаева Н. Т.
Аналогичную работу для банков второго уровня осуществили: Джаукенов М., Мухамеджанов. Б., Турысбеков Б. А., Садыков К. К., Джирембаева Г. Л., Маджиков М., Молдыбаев Е., Байзакова Г. С., Сарсекенов М., Карпыкова А. С., Сундетова Д. С.
Меня за проделанную работу в 1996 году наградили орденом «Курмет». Кроме того, в 2000 году, за обучение плеяды молодых банкиров в области учета и контроля, а также внедрение в банках второго уровня МСФО я была награждена вторым орденом, «Парасат» и признана «Заслуженным экономистом РК».
При внедрении МСФО нам сильно помогло то, что наше руководство позволило принять в штат Нацбанка молодых специалистов и направить их на обучение в Центральный банк Франции. Вообще, в тот период, когда председателем правления Национального банка Казахстана был Григорий Александрович Марченко, обучению молодых кадров уделялось большое внимание. Он хотел, чтобы работники Центрального банка РК стали хорошими специалистами и могли квалифицированно решать все задачи, стоящие перед банковской системой. Работать с ним было интересно и сложно, так как ставилось много задач. Национальный банк был кузницей кадров, где обучали не только банковскому делу, но также воспитывали честных и трудолюбивых людей.
Приложение 3 Патрик МакГлинн, Булат Мукушев, Владимир Угрына, Андрей Ухов. Государственные инвестиционные фонды – новый тип долгосрочного инвестора. Принципы организации и деятельности [21]Что делать странам, обладающим богатыми природными ресурсами и получающим экспортные доходы в эпоху высоких цен на сырье? Как правильно распорядиться изобилием? Многие государства, располагающие доходами от экспорта нефтепродуктов и других природных ресурсов, создали специальные инвестиционные фонды. Фонды получили название нацфондов или государственных инвестиционных фондов, госинвестфондов, (sovereign wealth funds). Они ведут инвестиционную деятельность по всему миру.
Национальные инвестиционные фонды действуют на финансовых рынках более 30 лет. Эти организации инвестируют финансовые ресурсы правительств Кувейта, Сингапура, Абу Даби, Дубая и ряда других стран. Все эти годы они действовали в тени, вкладывая миллиарды долларов, накопленные правительствами стран-экспортеров нефти, газа и других природных ресурсов. А в 2007 году, когда мир потряс финансовый кризис из-за ипотечных кредитов низкого качества, и крупнейшие банки искали инвесторов, нацфонды проинвестировали миллиарды долларов в банки Европы и США, чем и обратили на себя пристальное внимание. Финансовый кризис 2007 года показал, что на финансовых рынках присутствует новый класс долгосрочного инвестора – государственные инвестиционные фонды. О нацфондах заговорили на Международном экономическом форуме в Давосе. На эту тему появились первые комментарии крупных политиков И несмотря на то, что сами нацфонды существуют давно, именно за последнее десятилетие, с увеличением цен на сырье, их финансовая мощь выросла до действительно значимых масштабов.
ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ И ОСНОВНЫЕ ИГРОКИ
В течение второй половины прошлого века во многих странах создавались накопительно-сберегательные и стабилизационные фонды. Цель фондов – обеспечить благосостояние будущих поколений. Доходы от медной руды легли в основу чилийского фонда, доходами от кофе распоряжается фонд бразильский. Фонды в Иране, Кувейте, Венесуэле, Саудовской Аравии, Ливии, Нигерии, Омане, Норвегии, американском штате Аляска и канадской провинции Альберта опираются на сверхприбыли, поступающие от продажи нефти и газа.
Государственные инвестиционные фонды существуют не одно десятилетие. По имеющимся сведениям, одним из первых в этом классе фондов стал фонд Кувейта, основанный в 1950-е годы. Сейчас он управляет активами в 213 миллиардов долларов США (то есть на каждого жителя приходятся активы на сумму около 175 тысяч долларов США). В Абу-Даби Инвестиционное управление было учреждено в 1970-х годах, а на сегодняшний день его инвестиции достигают примерно 800 миллиардов долларов США, что делает его крупнейшим в мире инвестиционным фондом подобного типа. На каждого жителя страны приходится более 1,5 миллиона долларов США! В фонде Норвегии, который считается одним из самых открытых в отношении своей инвестиционной политики, насчитывается более 300 миллиардов долларов США. Это составляет 71 тысячу долларов США на каждого гражданина Норвегии. В фонде России накоплено (из-за его «молодости») лишь около 1 тысячи долларов США на каждого гражданина страны: можно считать, что фонд находится на накопительном этапе своего жизненного цикла.
Доходы от этих фондов позволяют уменьшать налоги. В штате Аляска существует Постоянный фонд Аляски, активы которого достигли 38,9 миллиарда долларов США, и который выплачивает ежегодные дивиденды жителям штата. Размер дивидендов зависит от доходности фонда в течение предыдущих пяти лет. В 2007 годы каждый житель Аляски получил 1 654 долларов США. Кроме того, в штате Аляска самый низкий подоходный налог среди всех штатов США. В некоторых странах Ближнего Востока, например в Дубае, налог на доходы граждан отсутствует совсем.
Всего нацфонды созданы в более чем 20 странах. Начало положили страны с поступлениями от экспорта энергоресурсов. За ними последовали другие страны, у которых сформировались валютные резервы или профициты бюджета. Около 70 % активов всех нацфондов сосредоточено в пяти крупнейших фондах. На сегодняшний день основным источником средств являются сырьевые ресурсы. Приблизительно две трети средств фондов – это поступления от экспорта ресурсов но одна треть поступает из других источников. Таким образом, национальные инвестиционные фонды могут формировать не только экспортеры природных богатств.
По прогнозам аналитического центра International Financial Services London, к 2010 г. в управлении госинвестфондов будет находиться $5 трлн, а к 2015 г. – $10 трлн. Активы фондов уже превзошли активы хедж-фондов ($1,9 трлн) и фондов прямых инвестиций ($0,8 трлн), но уступают пенсионным ($28,5 трлн), взаимным ($27,3 трлн) и страховым ($19,1 трлн) фондам. Почти половина (45 %) активов госинвестфондов приходится на Ближний Восток, около 25 % – на Азию, около 5 % – на Россию. Величина трансграничных сделок с участием госинвестфондов выросла в 2007 г. на 165 % до $49 млрд. Еще $24 млрд были инвестированы за январь – март 2008 г. Всего за 2007 и начало 2008 г. западные инвестбанки, пострадавшие от кризиса на рынке ипотечных облигаций, привлекли $59 млрд средств фондов.
Одним из самых старых является национальный Инвестиционный фонд Кувейта (The Kuwait Investment Authority, KIA). Фонд был основан в 1953 году в Лондоне как Инвестиционный совет Кувейта (Kuwait Investment Board). Основная цель KIA – перевод единственного и невосполняемого ресурса, который характеризуется высокими колебаниями стоимости (т. е. нефти) в диверсифицированный портфель финансовых активов. KIA инвестирует внутри страны и за рубежом.
Сегодня KIA управляет Резервным фондом Кувейта (Kuwait General Reserve Fund, РФК), Фондом будущих поколений Кувейта (Kuwait Future Generations Fund, КБПК), а также любыми другими средствами, переданными ему в управление министерством финансов. В Фонд будущих поколений Кувейта отчисляется 10 % поступлений от годовых продаж нефти. За отчетный 2004/2005 год годовой объем отчислений составил 3 069,21 миллионов долларов США. Совет Директоров KIA возглавляет министр финансов. Другими членами Совета директоров являются министр энергетики (Energy Minister), глава Центрального банка Кувейта, заместитель министра финансов и пятеро других граждан, являющихся экспертами в этой области, трое из которых не могут занимать другие государственные посты. Согласно кувейтскому законодательству, подробная информация об активах фонда не подлежит публичному оглашению, что защищает этот финансовый источник от политических спекуляций. Почти все средства ФБПК вложены за пределами Кувейта.
По последним оценкам, KIA управляет активами в размере 200 миллиардов долларов США, что делает национальный фонд Кувейта одним из крупнейших в мире.
Фонды субъектов федерации
Фонды будущих поколений могут создаваться не только на уровне государств, но и на уровне субъектов государств. Существуют несколько важных прецедентов.
В американском штате Аляска действуют два нефтяных фонда – Постоянный фонд Аляски (ПФА), созданный в 1976 году, и Конституционный бюджетный резервный фонд (КБРФ), образованный в 1990 году. Первый служит резервом будущих поколений, второй используется для покрытия текущего дефицита бюджета. В Постоянный фонд Аляски перечисляется 25 % поступлений от продажи добытых в штате природных ресурсов. Их деятельность максимально прозрачна: принципы, правила и результаты их деятельности регулярно публикуются в СМИ. Фонды подотчетны не только исполнительной и законодательной властям, но и населению штата. Что любопытно, основной капитал ПФА постоянно инвестируется и не может быть потрачен на другие цели без изменения Конституции штата простым большинством на референдуме населения Аляски. Существует отдельный фонд и у одной из канадских провинций.
Дисциплинированный подход
Работа национального фонда требует дисциплинированного подхода. Нельзя менять правила накопления и расходования средств при малейших изменениях экономической ситуации. Не следует обращаться к «копилке» каждый раз, когда нужны средства. Рассмотрим, к примеру, Оман. Там Государственный общий резервный фонд (ГОРФ) создан в 1980 году. Целью фонда провозглашена компенсация снижения доходов страны при падении доходов от нефти в XXI веке. Однако власти страны неоднократно обращались к фонду для покрытия текущих краткосрочных нужд. В 1990 году к ГОРФу прибавился Фонд непредвиденных расходов (ФНР), который через три года был преобразован в Нефтяной фонд (НФ). Его цель – служить источником инвестиций для нефтяного сектора.
Система отчисления средств в Омане тоже была довольно сложной и менялась время от времени. В ГОРФ направлялось сначала 15, затем 5 процентов всех нефтяных доходов, а перед созданием ФНР – вся выручка, превышавшая доход 15 долларов с барреля. Затем в ГОРФ поступало с барреля по 2 доллара (при цене более 15 долларов), по 0,5 доллара шло в ФНР и Нефтяной фонд, а оставшаяся сумма – в бюджет. Частые изменения правил отчисления и базовой (расчетной) стоимости сырья, а также использование доходов на текущие нужды привело к снижению стоимости активов нефтяных фондов Омана. Стратегические интересы страны были принесены в жертву тактическому удобству решения финансовых трудностей.
Отсутствие дисциплины в отношении средств нацфонда наблюдалось и в Венесуэле. В ноябре 1998 года в Венесуэле был создан Фонд макроэкономической стабилизации (ФМС), целью которого было оградить бюджет и экономику страны от колебаний цен на нефть. В самом начале ФМС имел прозрачные правила накопления и расходования средств. На следующий год после создания фонда в его правила были внесены существенные изменения, которые позволяли президенту Венесуэлы принимать решения об использовании средств фонда, использовать нефтяные накопления на социальные цели, инвестиции внутри страны и даже на погашение ее долгов. Эти изменения существенно ослабляют стабилизационную роль ФМС.
Фонд, который рассказывает о себе: Норвегия
Норвегия, которая является одним из крупнейших в мире производителей нефти, создала Государственный нефтяной фонд (ГНФ) в 1990 году. Учрежден он правительством и утвержден парламентом. Поначалу управление НФН было поручено минфину, который впоследствии делегировал оперативные функции Центральному банку страны – Norges банк.
Изначально фонд Норвегии был создан в основном для накопления средств, которыми государство могло бы ответить в будущем по обязательствам солидарной пенсионной системы. (Один из вариантов названия при создании – «Национальный пенсионный фонд».) В целом же фонд выполняет обе основные функции таких фондов – сберегательную (для будущих поколений) и стабилизационную (для компенсации колебаний цен на нефть). У фонда Норвегии отсутствуют традиционные атрибуты учреждения – статус отдельного юридического лица, собственный аппарат управления, отдельные счета в банках. Фонд оперирует как подразделение министерства финансов.
Фонд Норвегии известен своей прозрачностью и правилом регулярного раскрытия информации о своей деятельности. Ежеквартально Банк Норвегии отчитывается перед минфином, а тот – перед парламентом. Ежегодно публикуется подробный отчет фонда, заверенный независимым аудитором, которого нанимает минфин. Кроме того, Банк Норвегии создал в Интернете обстоятельный вебсайт, где рассказывает о деятельности НФН.
Еще одна особенность: абсолютно все государственные доходы Норвегии от нефтяных операций поступают сначала именно в НФН, а не в бюджет. Чтобы направить средства из фонда на покрытие бюджетного дефицита, нужно решение парламента. То есть, в фонд поступает не то, что осталось от расходов, а наоборот, для расходов нужно обоснование их необходимости. Это мудрая политика, направленная на сбережение средств фонда.
Новый игрок: Корея
Создание национальных фондов продолжается. Из недавно учрежденных подобных структур отметим Инвестиционную корпорацию Кореи (Korea Investment Corporation или KIC), основанную 1 июля 2005 года. В процедуре инаугурации корпорации принимали участие вице-премьер и министр финансов и экономики Хан Даксу (Deputy Prime Minister and Minster of Finance and Economy Han Ducksoo) и глава Центрального банка Кореи Парк Сунг (Governor of the Bank of Korea Park Seung). Примечательно, что Корея не является крупным экспортером природных ресурсов. Корпорация начала деятельность с управления валютными резервами страны. Размер фонда составляет 20 миллиардов долларов США.
Основные решения по управлению фондом принимает Руководящий комитет (Steering Committee). Комитет состоит из не более чем 12 членов. Непосредственное руководство фондом осуществляют его сотрудники. В то же время активы могут быть переданы локальным и зарубежным управляющим компаниям.
Стоит ли спешить тратить?
Ответ на этот вопрос для стран с молодыми национальными фондами однозначен – не стоит. Для выполнения стабилизационной функции национальный фонд должен обладать достаточными средствами. Достаточность средств определяется, исходя из величины внутреннего валового продукта (ВВП). Стабилизационная часть нацфонда должна содержать активы в размере не менее 20 % ВВП. Можно оценивать требуемый размер фонда и с точки зрения потенциальных государственных обязательств правительства. При этом, например, можно исходить из среднегодовых расходов государственного бюджета за последние 3–4 года, учесть фактор увеличения госрасходов и прибавить величину правительственного долга (внешнего, внутреннего, а также гарантии по долгам).
Потолок для фонда будущих поколений устанавливать не стоит. В Норвегии сумма средств фонда составляет около 110 % ВВП, средства фонда Сингапура превышают ВВП в два раза, а фонда Кувейта – более чем в 3 раза. Следует проводить целенаправленную политику накопления и инвестирования средств. И не спешить их тратить. Для сохранности и приумножения национального достояния правила расходования средств из нацфонда не менее важны, чем правила инвестирования средств. К разработке правил расходования следует относиться так же профессионально, как и к формированию инвестиционного портфеля. Тогда удастся сохранить покупательную способность фонда и обеспечить будущие поколения.
УПРАВЛЕНИЕ АКТИВАМИ: КАК ИНВЕСТИРОВАТЬ НАЦИОНАЛЬНОЕ ДОСТОЯНИЕ?
Нельзя защищать национальные интересы будущего страны, инвестируя в долговые обязательства других государств. Исходя из этого, мы выдвигаем несколько принципов оптимального инвестирования национальными фондами.
Инвестиционная политика нацфондов должна отличаться от инвестиционной политики других государственных ресурсов, таких, как валютные резервы и резервы национальных банков. Для валютных резервов, прежде всего, важны высокая ликвидность и высокая сохранность. Поэтому такие резервы обычно вкладывают в краткосрочные обязательства правительств стабильных стран (обеспечивая высокую ликвидность и низкий риск) и краткосрочные долговые инструменты крупных банков.
Национальный фонд является стратегическим достоянием страны, от которого во многом зависит ее будущее. Благосостояние будущих поколений нельзя преумножить, если средства нацфонда используются для покупки долговых обязательств других стран. Ключевыми принципами инвестирования национального достояния являются: долгосрочный характер вложений, диверсификация, управляющие с высокими моральными устоями, внутренний контроль.
Долгосрочный характер инвестиций. Инвестиции нацфондов нацелены на долгий срок. Поэтому фонды могут вкладывать средства в широкий спектр ценных бумаг: корпоративные облигации, акции, производные финансовые инструменты, фонды прямых инвестиций, в недвижимость. Имея длинный горизонт инвестирования, фонды могут делать стратегические вложения во временно недооцененные рынком активы и отрасли промышленности. Сам по себе длинный горизонт инвестирования позволяет принимать другие риски, добиваясь более высоких показателей доходности, преумножая государственное достояние, а не просто сохраняя его. Долгосрочный взгляд на инвестиции нужен и для того, чтобы сохранить достояние страны от инфляции.
Диверсификация. Как правило, нацфонды возникают именно в тех странах, где экономика не диверсифицирована сама по себе и зависит от цен на сырье или природные ресурсы. Чтобы сделать благосостояние страны независимым от одного сектора, инвестиции национального фонда должны играть роль диверсифицирующего фактора.
Внутренний контроль и прозрачность. При организации нацфонда, население страны может отнестись к идее с недоверием, исходя из принципа лучше синица в руке (нефтедоллары сейчас), чем журавль в небе (диверсификация и преумножение в будущем). В самом начале можно добиться доверия, инвестируя только в прозрачные, понятные финансовые инструменты для завоевания репутации и отработки систем контроля и аудита. На этом этапе инвестирование в облигации развитых стран оправдано. Со временем, чрезмерная открытость сковывает управляющих: финансовые менеджеры не любят делиться секретами мастерства в открытых источниках. По мере установления доверия к системам внутреннего контроля и аудита, управляющим может быть предоставлена бЧльшая свобода для динамичного принятия решений. В любом случае, финансовые потоки национальных фондов должны быть прозрачными для аудиторов.
Моральные качества управляющих. При управлении капиталами возникает проблема Moral Hazard, угроза недобросовестности. Люди, принимающие решения при управлении фондом, могут проводить рискованную политику за счет фонда. При этом они могут заботиться о собственном заработке больше, чем о результатах для фонда. Это классическая проблема, которая регулярно возникает при управлении деньгами. У национального фонда должны быть разработаны механизмы внутреннего аудита и контроля за менеджментом, а также процедуры, которые в банках называют контролем операционного риска. Как показывает опыт управления инвестиционными фондами (например, эндаументами университетов), первоочередную роль при решении проблемы добросовестности играет выбор управляющих. Они должны обладать высокими профессиональными и моральными качествами.
Принцип клубных сделок (Club Deals)
Нацфонды, как нам кажется, могли бы использовать в своей деятельности новые принципы. Например, фонды нескольких стран могли бы практиковать совместное инвестирование (так называемые клубные сделки). Этот принцип может оказаться особенно полезным для молодых фондов. Объединяя финансовые ресурсы, фонды могут вступать в более крупные сделки и добиваться более выгодных для себя условий. Такой подход практикуется фондами прямых инвестиций (private equity funds), которые часто объединяют усилия трех или четырех фирм при покупке компаний. Например, до того как летом 2007 года разразился кредитный кризис, был создан консорциум трех фирм (Kohlberg Kravis Roberts, TPG и Goldman Sachs Capital Partners) для заключения одной из крупнейших сделок типа leverage buyout. Партнеры купили компанию TXU (коммунальные услуги штата Техас) за 45 миллиардов долларов США.
Применение принципов на практике
Информацию об инвестициях нацфондов приходится собирать по крупицам. Однако проведенный нами анализ показывает, что действия нацфондов развитых стран соответствуют указанным выше принципам.
Например, долгосрочный характер инвестиций просматривается в недавних вложениях фондов в западные банки. В декабре 2007 – январе 2008 гг. национальные фонды шести стран проинвестировали в общей сумме 46 миллиардов долларов США в банки, которые испытывали большие трудности из-за кредитного кризиса. Фонды не побоялись вложить деньги в банки (на выгодных для себя условиях), в то время как другие инвесторы ушли с рынков.
Рассмотрим общий подход к диверсификации на примере нацфондов Норвегии и Аляски.
Государственный нефтяной фонд (ГНФ) Норвегии является одним из самых прозрачных и добровольно раскрывает часть информации о своем портфеле инвестиций. Специфика вложений ГНФ состоит в том, что все они переводятся за пределы Норвегии в ценные бумаги 21 страны. В Европе – это Австрия, Бельгия, Великобритания, Дания, Германия, Голландия, Ирландия, Италия, Испания, Португалия, Финляндия, Швеция, Швейцария; в западном полушарии – Канада и США; в Азиатско-Тихоокеанском бассейне – Австралия, Гонконг, Новая Зеландия, Сингапур и Япония. Закон о фонде предписывает 40–60 процентов его накоплений вкладывать в Европе, 20–40 – в Америке и 10–30 – в Азии и Океании. Налицо принцип географической диверсификации. При этом 50–70 процентов накоплений НФН предписано вкладывать лишь в бумаги с фиксированным доходом (как правило, облигации), и лишь 30–50 процентов – в более рискованные акции.
Отметим, что с сугубо экономической точки зрения цели инвестирования должен определять не закон, это должны решать профессионалы-управляющие. Но с точки зрения политической воли, когда нацфонд делает только первые шаги, для завоевания доверия граждан страны, следует определять стратегические характеристики инвестиций законодательно. При этом следует позволять управляющим фондом принимать разумные долгосрочные риски.
Фонд штата Аляска в своей деятельности также следует принципам диверсификации инвестиций и их долгосрочности. Фонд вкладывает 27 % активов в акции компаний за пределами США, 27 % – в акции американских компаний, 10 % – в недвижимость. В облигации эмитентов США вложено 23 %, в иностранные облигации – всего 3 % активов фонда. Остальные 10 % распределены между фондами прямых инвестиций и вложениями в инфраструктуру. Существенная часть фонда, таким образом, вложена не в долговые обязательства, а в акции. Это соответствует долгосрочной направленности фонда.
Стремление к диверсификации также видно на примере крупных сделок нацфондов. Цель национальной копилки – уменьшить влияние колебаний цен товаров, служащих источником средств (нефть, другие природные ресурсы). на экономику страны. Поэтому национальные фонды проявляют интерес к отраслям промышленности, не связанным с ценами на сырье: это телекоммуникации, оборонная промышленность, шоу-бизнес, недвижимость. Инвестиции в эти отрасли позволяют не только диверсифицировать риск, но и приобретать информацию о новых технологиях. Например, в августе 2007 года инвестиционная компания Дубая (Dubai World) создала совместное предприятие с компанией– MGM Mirage (оператор казино и гостиниц) для реализации проекта CityCenter стоимостью 5,4 миллиардов долларов США в центре Лас-Вегаса. Как партнер проекта Дубай получил хорошее представление о туризме в Лас-Вегасе, в частности, о работе туристических комплексов, технологиях управление ими. Эта сделка соответствует стремлению Дубая к развитию собственной туристической отрасли. В настоящее время поступления от туризма составляют 30 % ВВП Дубая.
Суверенные фонды используют еще один метод диверсификации и улучшения доступа к передовым финансовым технологиям. Фонды покупают управляющие компании хедж-фондов и фондов прямых инвестиций. В 2007 году нацфонды поинвестировали в управляющие компании $7 миллиардов долларов. Инвестиции были сделаны, как правило, непосредственно перед выходом управляющих компаний на IPO. Покупая пакет акций управляющих компаний, нацфонды сразу получают преимущества от диверсификации, так как управляющие компании владеют портфелем вложений в различные компании.
У многих национальных фондов есть еще одно интересное качество. Они любят инвестировать в компании и проекты, легко узнаваемые по всему миру. Например, всемирно известный корабль «Queen Elizabeth 2», построенный в 1967 году. Этот корабль прошел 5. 5 миллионов морских миль (13 расстояний до Луны и обратно), совершил 25 кругосветных походов, пересек Атлантику 800 раз и перевез более двух миллионов пассажиров. Силуэт этого лайнера узнают во всех уголках мира. В январе 2008 года корабль совершил свое последнее плавание.
Именно это легендарное судно приобрела инвестиционная компания правительства Дубай (Istithmar). В Дубае активно развивают туризм, и после реновации корабль превратится в плавающий пятизвездочный отель. Место постоянной швартовки – специальный причал на крупнейшем в мире искусственном острове The Palm Jumeirah. За право владеть легендарным кораблем Istithmar заплатила по-царски – 50 миллионов фунтов стерлингов (99 миллионов долларов США).
Есть и другие примеры инвестирования в объекты с мировым именем. Отчасти это можно объяснить стремлением к прозрачности. Подобные крупные сделки активно обсуждаются в прессе. И население страны прекрасно осведомлено, куда вложены деньги национального фонда.
Более детальное описание методов и характеристик портфелей фондов выходит за рамки этого обзора.
ОСЛОЖНЕНИЯ ВОЗМОЖНЫ: НАЦФОНДЫ И ПОЛИТИКА
В 2007 году внимание политиков привлекли покупки нацфондами крупных долей в банках и других компаниях. Нацфонды пришли на выручку многим крупным банкам и сразу оказались в центре внимания. Стала обсуждаться проблема опасностей, связанных с продажей национальных компаний иностранным правительствам. Беспокойство проявляют правительства тех стран, в которые национальные фонды инвестируют. Это логичное следствие увеличившегося общего внимания к инвестициям иностранных правительств.
Национальные фонды сталкиваются с критикой со стороны политиков не в первый раз. В 1987 году инвестиционный фонд Кувейта приобрел 20 % акций только что приватизированной в Британии компании British Petroleum. Однако правительство Британии во главе с Маргарет Тэтчер не собиралось позволять национальному достоянию (к тому же нефтяной компании!) оказаться в руках иностранного правительства. Несмотря на принципы свободного рынка, Кувейту пришлось продать больше половины пакета. А недавние слухи о намерениях «Газпрома» приобрести британскую компанию Centrica снова вызвали споры о чрезмерной открытости Великобритании для иностранного капитала.
Споры о том, какой именно риск несут в себе инвестиции национальных фондов, продолжаются до сих пор. Озабоченность вызывает несколько факторов.
Огромные средства, находящиеся в распоряжении национальных фондов. Пугает мощь накопленных финансовых ресурсов. На сегодняшний день общая сумма оценивается в 2 триллиона долларов США. Обозреватели прогнозируют рост до 17 триллионов долларов к 2010 году. Для сравнения, капитализация всего рынка акций США составила около 15 триллионов долларов США в мае 2007 года, а капитализация рынка акций всего мира составила около 51 триллионов долларов США в январе 2007 года. Однако перед тем как бить тревогу из-за размеров ресурсов нацфондов, следует сначала сравнить эти ресурсы с объемами активов под управлением других участников фондового рынка. Большие ресурсы сосредоточены в руках пенсионных фондов, страховых компаний, эндаументов разных организаций, других институционных инвесторов. Да и индивидуальные инвесторы играют важную роль. Так что нацфонды – не единственный крупный игрок на рынке. Вероятно, что опасения вызывает не только размер фондов, но и их неожиданная активность на рынке акций.
Потенциальная возможность нацфондов оказывать влияние на деятельность компаний и перетягивать ресурсы в свои страны. Перетягивание ресурсов может происходить в нескольких форматах. Например, покупка нацфондами компаний, добывающих натуральные ресурсы (металлы, минеральные удобрения), может привести к перераспределению ресурсов в пользу страны инвестора. Другой способ перераспределения ресурсов – это размещение производств, офисов и другой инфраструктуры на территории страны-инвестора. Есть опасения относительно использования инвестиций для получения доступа к передовым технологиям. Член Европарламента от Германии Вольф Клинц (Wolf Klinz) недавно рассказал об опасениях немецких компаний: они боятся, что Китай украдет их интеллектуальную собственность через инвестиции национального фонда.
Экономисты смогут возразить по существу всех названных пунктов. Но подробное рассмотрение аргументов обеих сторон выходит за рамки нашего краткого обзора.
Появились и первые предложения по регулированию и ограничению деятельности национальных инвестиционных фондов. В недавней статье, опубликованной Wall Street Journal, сенатор от штата Индиана Иван Бэй (Evan Bayh) призвал к принятию нового законодательства. Его идея состоит в том, чтобы национальные фонды могли осуществлять только «пассивное инвестирование» (passive investment) в компании США. То есть, инвесторы смогут получать от инвестиций только финансовую прибыль, но иностранные правительства не смогут принимать активное участие в управлении компаниями, даже если приобретут пакет акций, который обычно дает акционеру право активно влиять на деятельность компании. В настоящее время такого запрета в США нет.
Однако, если, после приобретения акций иностранным государством у акционеров «выключается» часть прав, то возникают фундаментальные юридические и финансовые вопросы.
Многочисленные исследования показали, что для инвесторов права голоса являются ценными, и за голосующие акции инвесторы платят больше. Если права акций ограничены фактом владения иностранным государством, то должно ли это быть отражено в цене акции? Это важный финансовый вопрос.
С юридической точки зрения такой подход порождает принципиально новый тип ценной бумаги – акции, права по которой зависят от типа владельца. До сих пор ценные бумаги, публично торгуемые на рынке, предоставляли любому владельцу одинаковые права. Государства резервировали за собой права проводить между иностранными и отечественными инвесторами разграничения двух типов. Первый тип – это разное налогообложение прибыли от владения бумагами (в зависимости от национальной принадлежности владельца). Иностранные инвесторы могут платить более высокие налоги или, наоборот, получать налоговые льготы. Второй тип – это ограничения доли компании в собственности иностранных инвесторов. Например, можно запретить иностранцам владеть компаниями, обеспечивающими национальную безопасность. Или установить верхнюю «планку» владения ими. Однако до сих пор государства не вводили ограничения по типу прав, доступных разным инвесторам по одной и той же ценной бумаге.
Сегодня на уровне правительств стран Евросоюза рассматривается возможность возврата к механизмам «золотой акции» который уже использовался начиная с середины прошлого века. «Золотые акции» позволяют правительствам принимать стратегические решения, даже не имея мажоритарного пакета акций в компании. Британское правительство, например, отказалось от «золотой акции» в ВAA (оператор аэропортов), но сохранило ее в Rolls-Royce (производитель авиадвигателей) и BAE Systems (ВПК).
Призывы к ограничениям и запретам на деятельность иностранных инвесторов интересны и тем, что Соединенные Штаты годами читали проповеди о приватизации, призывая другие страны продавать государственные предприятия. Специалисты Всемирного банка написали десятки статей о необходимости либерализации финансовых рынков с целью устранения всех барьеров для иностранных инвестиций.
Помимо введения ограничений есть предложения и другого характера. Администрация Буша оказывает давление на Международный валютный фонд и Всемирный банк с тем, чтобы они выработали для нацфондов возможный кодекс поведения. Предположительно, в правила будут включены требования раскрывать информацию об инвестиционных методах, а также обязательство избегать вмешательства в политику страны, в которую тот или иной фонд инвестирует. Министр финансов США Генри Полсон-младший (Henry M. Paulson Jr.) и заместитель министра финансов Роберт Киммитт (Robert M. Kimmitt) посетили Китай, Россию и государства Персидского залива с целью призвать руководящих финансовых чиновников сделать более открытой инвестиционную деятельность их стран.
Но дело не только в прозрачности и открытости фондов. «Нью Йорк Таймс» пишет, что покупка фондом Дубая компании, оперирующей портами в США, а также желание китайской государственной нефтяной компании купить американскую компанию «Unocal» вызвали большую волну недовольства. Автор статьи считает, что «американцы не согласятся с увеличением количества сделок, в которых иностранные государства покупают американскую собственность». Следует отметить, что в обоих случаях американские политики были обеспокоены тем, что затрагиваемое имущество имеет отношение к национальной безопасности. Однако в 1980-х годах, когда американцы отказали японским компаниям в покупке таких заметных активов, как киностудии или Рокфеллер-центр, вопросы национальной безопасности были ни при чем.
ПУТИ РЕШЕНИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ ТРУДНОСТЕЙ
Суть вопроса в том, действует ли инвестор как пассивный инвестор, заинтересованный только в получении дивидендов (cash flow rights), или как активный стратегический инвестор. Пассивный инвестор стремится только к получению максимальной прибыли. Такой инвестор не использует вложения в акции для других целей. Так что пассивные инвесторы не должны вызывать беспокойства у политиков. Стратегический инвестор использует покупку доли в компании для достижения других целей, помимо получения максимальной прибыли. Инвестирование в компании становится одной из составных частей стратегии. Следует заметить, что даже без законодательных требований, в рамках многих сделок нацфонды уже давали понять, что они стремятся только к финансовой выгоде, а не преследуют стратегические интересы.
В 2007 году национальные фонды инвестировали большие суммы в банки Европы и США. При этом инвесторы сами соглашались ограничивать свою роль в управлении компаниями. Внимательное рассмотрение контрактов показывает, что фонды покупали не обыкновенные акции банков с правом голоса. Были выпущены специальные ценные бумаги – привилегированные акции, конвертируемые в обыкновенные акции через 2–3 года. Инвесторы не получали права голоса и принимали обязательство не стремиться влиять на управление компанией.
Можно ли создать удачный контракт – ценную бумагу, которая позволила бы разделить финансовую выгоду (interest in cash fl ows) и стратегические побуждения (strategic considerations)? Ответ на этот вопрос не очевиден.
• Если создавать специальную ценную бумагу (особый класс акции) для иностранных государств-инвесторов, без права голоса, то покупать ее не смогут другие классы инвесторов, и она будет неликвидной. А высокая ликвидность и является одним из преимуществ инвестирования в акции. При этом также придется предусмотреть механизм выхода инвестора. Войти легко – инвестор платит, и специальная ценная бумага выпускается. А как выйти? Если инвестор владеет акциями, то он их может продать на ликвидном рынке. При этом он может продать их мелкими партиями, не вызывая паники на рынке из-за того, что крупный инвестор закрывает свою позицию. А при наличии доли компании, номинированной в специальные бумаги, нужен специальный механизм превращения этой доли в деньги. И, скорее всего, сделать это будет тяжело. Такой подход поставит инвесторов в невыгодное положение. Отметим, что в сделках 2007 года предусмотрено, что привилегированные акции буду конвертированы в обыкновенные. А обыкновенными акциями торгуют на рынке. Тем самым в этих сделках предусмотрен механизм выхода инвесторов.
• Долговая ценная бумага, в частности облигация, также не соответствует целям долгосрочных инвесторов. Они стремятся приобретать долевое участие.
• Промежуточная ценная бумага (между облигацией и обыкновенной акцией) – это привилегированная акция. Как правило, она не дает право голоса, и по ней выплачивается более высокий дивиденд, чем по обыкновенной акции. Привилегированные акции были широко распространены на биржах в Лондоне и США в конце XIX и начале ХХ века, в период расцвета международных финансовых рынков. В настоящее время привилегированные акции встречаются намного реже. Может быть, в связи с инвестициями национальных фондов интерес рынка к привилегированным акциям вернется, и они снова станут полноправным классом ценных бумаг. Препятствием к этому может служить их относительно низкая сравнительно с обыкновенными акциями ликвидность.
• Достичь инвестиционных характеристик долевого участия (equity) и одновременно предотвратить влияние инвесторов на управление компанией, а также избежать осложнений при выходе из инвестиций можно с помощью финансового инжиниринга. Возможен выпуск ценных бумаг, выплаты по которым связаны с ценой обыкновенных акций (equity linked notes). Например, чем выше цена акций, тем выше выплаты инвестору. Не обладая правом голоса, такие ценные бумаги сохраняют инвестиционные характеристики долевого участия (акций). Эти бумаги можно выпускать на фиксированный срок, с возможностью продолжения срока действия, избегая тем самым осложнений с ликвидностью при закрытии позиции.
• Важно также обеспечить большую прозрачность деятельности фондов. Западные правительства и пресса не уверены в том, как эти инвестиции будут использоваться на практике, так как многие фонды не указывают свои цели и инвестиционную стратегию. Фонды могут увеличивать свою открытость по собственной инициативе, раскрывая информацию по целям своих инвестиций и подходу к формированию инвестиционных портфелей.
Вероятность политических осложнений должна уменьшаться совместными усилиями государств-инвесторов и государств, в компании которых вкладывают деньги. Межнациональные институты, вроде Всемирного банка и Международного валютного фонда, тоже могут сыграть свою роль, если будут действовать беспристрастно. Правда, им придется немного изменить свои недавние рекомендации развивающимся странам безоговорочно открываться для иностранных инвесторов. Рыночные силы тоже внесут свой вклад. В решении этих задач будет широко применятся финансовый инжиниринг—разработка ценных бумаг с новыми характеристиками.
ВЫВОДЫ
Нацфонды играют важную роль на финансовых рынках. В последнее время многие авторы говорят об избыточной краткосрочной ликвидности на финансовых рынках. Даже указывают на изобилие «коротких денег» как на причину финансового кризиса 2007 года – краткосрочные деньги использовались для финансирования долгосрочных активов, а избыток средств способствовал легкости в выдаче кредитов. В то же время, когда потребовались «длинные деньги», на помощь пришли нацфонды и смогли воспользоваться преимуществами долгосрочного инвестора.
Решения фондов не всегда прозрачны и не всегда рыночны. Фонды могут вступать в сделки по стратегическим соображениям, например, платить высокие цены за компании с запасами сырьевых ресурсов.
Правительства стран, где национальные фонды осуществляют инвестиции, проявляют беспокойство (особенно, когда речь идет о стратегически важных отраслях). Урегулирование политических осложнений – насущный вопрос деятельности нацфондов в настоящее время.
Некоторым развивающимся странам, в частности Казахстану, следует дифференцировать свой нацфонд от фондов стран, в отношении которых есть опасения о наличии у них «имперских амбиций».
Если Казахстан разработает четкие правила инвестирования государственных фондов и будет опираться на принципы прозрачности, то как инвестору ему, скорее всего, везде будут только рады. В этом для Казахстана открывается еще одна возможность быть первым.
К руководству инвестициями национальных фондов следует привлекать людей и компании, которые пользуются доверием у западных стран. (Это не обязательно крупные инвестиционные банки.)
До сих пор идея объединения нескольких нацфондов в синдикат не реализовывалась ни разу. Однако, соединение ресурсов нескольких молодых фондов, например, при лидерстве регионального финансового центра, позволит увеличить эффективность операций. Объединение активов и знаний позволит нацфондам нескольких стран работать с более крупными проектами на выгодных условиях. Члены синдиката при этом все так же соблюдают принцип диверсифицированности, так как не вкладывают слишком большую долю активов в один проект. Клубные сделки могут способствовать развитию региональных политических и экономических связей.
Национальные фонды пришли на мировые финансовые рынки всерьез и надолго. Собранные в них большие финансовые ресурсы продолжают увеличиваются, и длинные горизонты инвестирования позволяют фондам стать важным игроком. Роль нацфондов (и величина контролируемых ими активов) будет возрастать, но для того, чтобы полностью интегрироваться в мировые финансовые рынки, фондам придется принять новые стандарты и увеличить прозрачность, с тем чтобы завоевать доверие и нивелировать страх перед их финансовой мощью.
Приложение 4 Председатель правления НАУФОР Алексей Тимофеев. Необходимая амбициозность [22]Превращение Москвы в мировой финансовый центр, определенное время обсуждавшееся в России в основном на экспертном уровне, в настоящий момент, как известно, заявлено в качестве составляющей государственной политики.
Следовательно, теперь возможность создания финансового центра – уже не гипотеза, не сценарий возможного развития, а, в общем, задача, которую предстоит решать практически. Задача, безусловно, амбициозная. Но, имеет смысл заметить, что иного варианта у России как страны, претендующей на значимую роль в мире, не имеется.
Лишь национальный финансовый рынок в состоянии проводить наиболее эффективную экономическую политику (то есть, обеспечивать возможности как финансирования национальных компаний всех размеров, так и возможность использования сбережений всех групп населения).
Таким образом, выбор у нас небольшой: либо развивать отечественный финансовый рынок (и тогда Россия должна стремиться стать международным финансовым центром), либо соглашаться с тем, что Россия будет обслуживаться зарубежной финансовой системой. Однако с точки зрения как геополитических задач, стоящих перед Россией, так и целей развития ее национальной экономики последний вариант нельзя назвать приемлемым.
Быть финансовым центром в условиях глобальной конкуренции за ресурсы – значит прежде всего предоставлять национальной экономике максимальные возможности по инвестированию. Экономика, рассчитывающая на финансирование со стороны преимущественно иностранных инвесторов, будет заведомо недофинансирована. Иностранные инвесторы не предоставят большинству мелких и средних национальных компаний (и даже части больших национальных компаний) тех инвестиций, которые может предложить национальный инвестор. В то же время для национальных инвесторов возможность инвестировать в национальные компании важна, она открывает широкие горизонты, а для населения страны означает также вероятность повышения благосостояния в результате роста национальной экономики. Только сочетание ресурсов национальных и иностранных инвесторов создает максимальные возможности для финансирования национальной экономики.
На мой взгляд, иностранные компании будут заинтересованы в российском рынке в том случае, если смогут воспользоваться в первую очередь его возможностями осуществления первичного или вторичного размещения.
Конкурентоспособность рынка IPO/SPO, в свою очередь, определяется главным образом широтой базы инвесторов, то есть объемом средств, готовых к инвестициям на национальном рынке. Существующая до сих пор в России узость инвесторской базы (то есть, ограниченность ресурсов и малочисленность как национальных, так и иностранных инвесторов, присутствующих на российском фондовом рынке) объясняет, почему не только иностранные компании не рассматривают его в качестве источника инвестиций, но и наши, российские компании уходят за ресурсами на зарубежный рынок.
Стать международным финансовым центром – значит включиться в конкуренцию за деньги также и глобальных инвесторов. Причем привлечение массового национального инвестора является здесь, как ни парадоксально, непременным условием. Это те задачи, которые, в условиях глобальной конкуренции экономик, вынужден решать каждый международный финансовый центр.
Таким образом, Россия должна идти по пути как привлечения на фондовый рынок национальных инвесторов, так и снятия барьеров для инвесторов иностранных, при осуществлении ими операций на российском фондовом рынке.
Следует, конечно, понимать, в чем именно состоит специфика международного финансового центра. МФЦ – это рынок, на котором концентрируются операции значительного числа участников глобального фондового рынка – и национальных, и иностранных финансовых организаций и инвесторов. При этом значительная доля операций совершается с иностранными (для этого рынка) финансовыми инструментами.
В зависимости от того, удается ли объединить участников рынка и финансовые инструменты разных континентов или только стран региона, различают глобальные и региональные международные финансовые центры.
По оценкам Корпорации лондонского Сити, организации, составляющего Индекс глобальных финансовых центров (GFCI), глобальных рынков всего два: Лондон и Нью-Йорк. Международных финансовых центров регионального уровня, конечно, больше (на таких рынках концентрируются операции и активы стран одного региона).
Но в любом случае, международных финансовых центров (как глобальных, так и региональных), по определению, не может быть много. Главным образом потому, что и объем финансовых ресурсов, и операционные возможности рынков не бесконечны. И, совершенно естественно, что участники глобального финансового рынка выбирают для совершения своих операций те несколько стран, которые обеспечивают им наиболее благоприятные условия.
Конкуренция ведет к концентрации капиталов в незначительном числе финансовых рынков. И по мере усиления концентрации центров будет становиться все меньше. Если Россия не станет центром сама, то она вынуждена будет стать частью другого центра. Это и имеется в виду, когда говорится, что российский фондовый рынок (или, точнее, российский финансовый рынок) должен стать международным финансовым центром, либо его не будет.
Мы можем, конечно, создать финансовый рынок, который будет ориентироваться исключительно на национального инвестора. Но эти ресурсы, даже вместе с государственными инвестиционными ресурсами, не сопоставимы с глобальными инвестиционными ресурсами. А значит, мы лишимся возможностей для развития, которыми будут обладать другие страны. Это касается не только России. Пожалуй, кроме США, ни одна страна не обладает внутренними инвестиционными ресурсами, способными поддерживать глобальную конкурентоспособность своей экономики.
Если, как уже сказано, считать, что региональный финансовый центр объединяет участников рынка и инструменты одного региона, то в таком контексте речь может идти о значительном количестве уже существующих или развивающихся в этом направлении площадок.
Это, прежде всего, Бразилия и Индия. В Европе уже сложились МФЦ в Германии и Франции, в Азии – в Сингапуре и Гонконге (а значит, и Китае). За создание МФЦ борются Польша (Варшавская биржа) и Казахстан.
Для нас интересен опыт всех этих стран. Заслуживает внимания проект создания МФЦ в Казахстане. Там действуют особые миграционные правила, английский язык принят для общения наравне с казахским, гражданские споры находятся в компетенции особого судебного органа. Фактически, создана иностранная территория внутри страны. В Казахстане превосходная инфраструктура: там функционирует центральный депозитарий, эмитентам помогают выходить на биржу, финансируют оплату услуг консультантов. У инвесторов и финансовых организаций есть возможность воспользоваться нулевыми ставками абсолютно на все доходы от всех инвестиционных операций и услуг.
Но ограничиться изучением чужого опыта недостаточно. Следует также ответить на вопрос: имеются ли в России предпосылки к формированию финансового центра?
Мы с уверенностью можем ответить на этот вопрос утвердительно, поскольку Национальная ассоциация участников фондового рынка за последние годы уже не раз оценивала динамику развития российского фондового рынка, реальные возможности его роста. С результатами нашего исследования знакомит работа «Идеальная модель фондового рынка России на среднесрочную перспективу (до 2015 года»). В частности, этот труд позволяет ответить еще на один важный вопрос: каким параметрам должен соответствовать российский рынок для того, чтобы иметь шанс утвердиться в статусе МФЦ?
По нашему мнению, для того, чтобы российский рынок стал одним из мировых лидеров, он должен соответствовать нескольким целевым показателям.
Капитализация российского рынка акций должны составлять не менее 5,4 триллионов долларов. (На конец 2007 г. – 1,3 триллиона долларов). Важно, кроме того, чтобы данная капитализация характеризовалась высоким качеством – на 10 наиболее капитализированных эмитентов должно приходиться не более 40 %, на одну отрасль – не более 30 %, средний free fl oat должен быть не менее 50 %. Годовой оборот акций должен достичь не менее 10 трлн долларов. Это – цели достижимые.
Труднее достижение других показателей. Среднегодовой объем IPO на внутреннем рынке в 2020 должен составлять 75 млрд долларов (то есть, вырасти в 14 раз). Внутренний рынок корпоративного долга должен вырасти до 850 млрд – 1 трлн долларов (рост в 17–20 раз). Срочный рынок – до 20 трлн долларов (в 70 раз). Стоимость чистых активов открытых и интервальных ПИФов должна достичь не менее 470 млрд долларов (вырасти в 65 раз). Резервы НПФ должны вырасти не менее чем до 840 млрд долларов (в 44 раза).
Эти показатели были выработаны на основе сравнения показателей разных стран, в том числе развивающихся и борющихся за роль МФЦ, предположений о развитии таких показателей к 2020, оценок оптимального их соотношения. Следует подчеркнуть, что эти цифры – не прогноз, а целевые показатели. (Кроме того, это не все показатели, которые могли бы характеризовать развитие фондового рынка, однако их достаточно для того, чтобы его характеризовать).
Очень важно понимать, что целевые показатели не достигаются автоматически. Для их достижения придется решать ряд серьезных проблем.
Проблемы – это низкое качество капитализации, потому что на 10 наиболее капитализированные компании на конец 2007 года приходится 64 % капитализации. Невысокий free-flow, который еще больше ухудшается. Важная проблема – отраслевая концентрация, на топливной сектор приходиться 50 % капитализации. Концентрация оборота является одной из важных проблем – на 10 акций приходится примерно 95 % биржевого оборота. Другая проблема – незначительный внутренний рынок корпоративного долга – российские компании предпочитают занимать за рубежом. У нас стремительно растущий, но все еще незначительный рынок производных финансовых инструментов. Наконец, очень серьезная проблема – отсутствие массового индивидуального инвестора, незначительная пока роль инвестиционных фондов и негосударственных пенсионных фондов на рынке ценных бумаг.
Соответственно этому можно сформулировать несколько направлений, на которых следует сосредоточиться:
– оживление первичного рынка;
– упрощение доступа российских компаний к ресурсам рынка;
– стимулирование многократного роста численности индивидуального инвестора;
– создание условий для финансового инжиниринга (создание структурированных финансовых продуктов);
– развитие инфраструктуры;
– развитие НПФ.
В рамках этих направлений можно предложить множество мер. Важным является налоговое стимулирование инвестиций граждан. Нужно существенно снизить (или вовсе отменить) ставку налога на доходы от операций с ценными бумагами и иными финансовыми инструментами, освободить от налога средства, направляемые на специальные инвестиционные счета – пенсионные, накопительные для образования, для инвестирования в отрасли, в развитии которых заинтересовано государство.
Для привлечения граждан должна быть создана индустрия независимых инвестиционных советников.
Нужен компенсационный фонд. Такой фонд не будет снимать с граждан инвестиционных рисков, но позволит снизить риск потерь для самых мелких неквалифицированных инвесторов в случае банкротства финансовой организации.
Необходимо совершенствование корпоративных и административных процедур выпуска ценных бумаг – необходимо поддержать процесс и публичных и частных размещений. На мой взгляд, задача заключается в инициировании массового процесса IPO, объемом около 100 млн долларов. Нужно наконец, отменить ограничения для выпуска облигаций, содержащиеся в Гражданском кодексе.
В законодательстве должен быть упрощен механизм признания новых финансовых продуктов – пусть это делает ФСФР или СРО. Должно быть обеспечено признание механизмов СРО по разработке стандартных договоров – Генеральных соглашений и проч. Про то, что в настоящее время российские участники вынуждены прибегать к иностранному законодательству, чтобы выпускать внебиржевые производные и структурированные продукты, говорится на самом высоком государственном уровне.
Необходимо обеспечение работы инфраструктуры на принципах частичного предварительного депонирования – а значит, через центрального контрагента.
Необходимо введение системы расчетов в режиме RTGS (валовых расчетов в режиме реального времени).
Необходимо включение рубля в одну из международных систем, снижающих риски конвертации в разных часовых поясах.
Это только часть мер, которые могут быть предприняты. Но, помимо финансовых, юридических, организационных и даже общеэкономических факторов, на возможность создания МФЦ влияют и другие условия – эффективность правопорядка, политическая стабильность.
Создание МФЦ – комплексный проект, или еще точнее, часть общего плана, требующего одновременных усилий во многих направлениях развития страны.
Примечания
1
http://mirkin.eufn.ru
2
«Казахстанская правда», 18 ноября 2003 года.
3
В кн.: Банк России в XXI веке. М.: Юстицинформ, 2003.
4
Вестник НАУФОР, 2006, № 6.
5
Специально для книги Григория Марченко «Финансы как творчество».
6
Эпоха, № 34 (56), 29.08.03.
7
Финансовые известия, 12.05.2005.
8
«Вестник НАУФОР», 2007, №№ 1–3.
9
«Вестник НАУФОР», 2005, № 5.
10
http://www.zhol.kz/index.php
11
Московские новости, 2002, № 44.
12
Специально для книги Григория Марченко «Финансы как творчество».
13
Специально для книги Григория Марченко «Финансы как творчество».
14
ХАБАР. 30.09.2003.
15
Перевод выполнен ООО «Интертекст», Москва.
16
Ведомости, 22.01.2008, № 10 (2032).
17
Компания, 23.11.2007.
18
Бизнес&власть, 08.02.08.
19
Специально для книги Григория Марченко «Финансы как творчество».
20
Специально для книги Григория Марченко «Финансы как творчество».
21
Специально для книги Григория Марченко «Финансы как творчество».
22
Специально для книги Григория Марченко «Финансы как творчество».
Оглавление
Григорий МарченкоФинансы как творчество: хроника финансовых реформ в Казахстане В БОРЬБЕ ЗА ВАЛЮТНЫЙ СУВЕРЕНИТЕТ КАЗАХСТАНА AB OVO 1. ПРИХОД НА ГОСУДАРСТВЕННУЮ СЛУЖБУ 2. ВВЕДЕНИЕ ТЕНГЕ 3. НАЦИОНАЛЬНЫЙ БАНК РК: НАЧАЛО 4. ДЕНЕЖНО-КРЕДИТНАЯ ПОЛИТИКА 5. МСФО 6. БАНКОВСКИЙ НАДЗОР 7. БАНКОВСКОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО 8. ПЕНСИОННАЯ РЕФОРМА 9. ПРОГРАММА «ГОЛУБЫЕ ФИШКИ» 10. ДОЙЧЕ БАНК СЕКЬЮРИТИЗ 11. ВО ГЛАВЕ НАЦБАНКА 12. СИСТЕМА СТРАХОВАНИЯ ВКЛАДОВ 13. ПРИВАТИЗАЦИЯ СБЕРБАНКА 14. НАЦФОНД 15. КАЗАХСТАНСКАЯ ИПОТЕЧНАЯ КОМПАНИЯ 16. ФИНАНСОВЫЙ ЛИЗИНГ 17. СОЗДАНИЕ МЕГАРЕГУЛЯТОРА 18. ПРОВЕРКА НА ПРОЧНОСТЬ 19. ПЕРВИЧНЫЕ ПУБЛИЧНЫЕ РАЗМЕЩЕНИЯ 20. РЕГИОНАЛЬНЫЙ ФИНАНСОВЫЙ ЦЕНТР ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПРИЛОЖЕНИЯ Приложение 1 Абен Бектасов. Реформирование платежной системы Казахстана [19] Приложение 2 Наилия Абдулина. Реформирование системы бухгалтерского учета Казахстана [20] Приложение 3 Патрик МакГлинн, Булат Мукушев, Владимир Угрына, Андрей Ухов. Государственные инвестиционные фонды – новый тип долгосрочного инвестора. Принципы организации и деятельности [21] Приложение 4 Председатель правления НАУФОР Алексей Тимофеев. Необходимая амбициозность [22]
