Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Разговоры на общие темы, Вопросы по библиотеке, Обсуждение прочитанных книг и статей,
Консультации специалистов:
Рэйки; Космоэнергетика; Учение доктора Залманова; Йога; Практическая Философия и Психология; Развитие Личности; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй, Обмен опытом Эзотерика


Муляров Евгений
Джуна


Твой лоб в кудрях отлива бронзы,

Как сталь, глаза твои остры,

Тебе задумчивые бонзы

В Тибете ставили костры.


Когда Тимур в унылой злобе

Народы бросил к их мете,

Тебя несли в пустынях Гоби

На боевом его щите.


И ты вступила в крепость Агры,

Светла, как древняя Лилит,

Твои веселые онагры

Звенели золотом копыт.


Узорный лук в дугу был согнут,

И, вольность древнюю любя,

Я знал, что мускулы не дрогнут

И острие найдет тебя.


Но рот твой, вырезанный строго,

Таил такую смену мук,

Что я в тебе увидел бога

И робко выронил свой лук.


Толпа рабов ко мне метнулась,

Теснясь, волнуясь и крича,

И ты лениво улыбнулась

Стальной секире палача.

Н. Гумилев


Ведьма или маг


Ведьма горит на медленном огне

Пролог первый


Все было готово к казни. Приговор выне­сен.

Среди прочего преступница обвинялась в том, что «путем какого-то черного колдовства, не без связи с дьяволом», она отыскивала поте­рянные или украденные предметы и вещи, пред­сказывала будущее, и «предсказания ее и проро­чества не раз и не два сбывались», з также в том, что лечила больных и недужных путем на­ложения ладоней, «что является злобной на­смешкой над деяниями Бога нашего Иисуса Христа, излечивавшего страждущих единым прикосновением руки».

Чтобы казнь длилась как можно дольше и была для преступницы мучительной, костер сло­жили из сырого дерева — подобный метод не только не осуждался, а, напротив, рекомендовался компетентными в том людьми. Так, французский адвокат Жан Боден в своем известном труде «De Magorum Daemonomania» утверждал: «Какое бы наказание мы ни назначили ведьмам — жарить ли, варить ли их на медленном огне, — это для них недостаточно и это ничто по сравнению с му­чениями, которые для них в этом мире уготовил сатана, не говоря уже о вечной агонии, которая приготовлена для них в аду, поскольку земной огонь не может гореть больше часа или около того, пока ведьма не умрет».

Толпа, собравшаяся на площади и ожидав­шая казни, не вдавалась в столь тонкие юриди­ческие подробности. Люди хотели, чтобы зрели­ще, которого они с таким нетерпением ожидали, продлилось как можно дольше и они могли бы насладиться им в полной мере.

Их по-своему можно понять. Люди живут скучно. Гнут спины в тяжких трудах и томитель­но препровождают день за днем, слившиеся для них в беспросветную серую вереницу лет. Для кого-то из них казнь ведьмы станет самым ярким событием в жизни, и воспоминания об увиденном будут старательно храниться в памяти. Еще бы, ведь они видели торжество справедливости, во­зобладавшей над дьявольскими кознями!

А вот и сама ведьма: красивое лицо, особен­ным светом наполненные глаза (уж не дьявол ли глядит на присутствующих ее глазами?), пре­красные руки с длинными и сильными пальцами (так этими руками она изводила из человеческих тел болезни?).

Нет, нельзя поддаваться колдовскому обая­нию, чтобы самому не гореть после смерти в адском огне. Суд решил, что она виновна, а суду видней, в нем заседают сведущие ученые люди. Они отличат виноватого от невиновного, ведьму от праведницы. Так пусть свершится казнь!

Палач накрепко привязал ведьму к столбу, поднес пылающий факел к самому низу сложен­ной аккуратно поленницы. Хворост вспыхнул сразу. Он трещал и, сгорая, светился алым све­том, багровевшим по мере сгорания. Но дрова оставались целы. Огонь нехотя лизал их. Сырое дерево сопротивлялось огню, оно шипело, ка­пельки влаги выступали на нем и тут же испаря­лись от жара.

Толпа была недовольна. Люди перешептыва­лись. И вдруг раздался радостный вопль: «Горит! Горит!» Крикнул один, другой. Голоса слились в единый хор, в который вливался и гул набиравшего силу огня. Жар победил влагу. Костер горел, набирая силу. Придет момент, пламя изведет все дрова и поглотит само себя.

Верно заметил французский юрист: земной огонь не может гореть вечно.

В отличие от огня небесного...



Предостережение верховному жрецу

Пролог второй

Этого разумеется не было. Вернее, было, но не с героиней нашей книги.

А может быть, все-таки с ней? Ведь Джуна неоднократно говорила, что не в первый раз живет на Земле. И вполне вероятно, будет жить еще много раз, если...

Но об этом «если» поговорим потом. А по­куда пусть читатель не сетует на то, что впечат­ляющая картина, описанная в первом прологе, только лишь плод фантазии сочинителя и речь здесь пойдет не о ведьмах и колдунах, не о та­инствах инквизиции, глухих, сырых подвалах, где звенят цепи и кандалы, не о пытках водой и огнем, а о чем-то другом.

Никто никого не хотел вводить в заблужде­ние. Будь на дворе не самый конец XX века, а, скажем, средневековье, все бы именно так и происходило. Не стоит забывать, что процессы против ведьм кончились, по меркам истории, не столь уж давно. Еще в 1782 году в Швейцарии была сожжена девушка, обвиненная в ведьмовстве. И сожжена отнюдь не инквизицией, кото­рой в Швейцарии никогда не существовало. Сделано это было по распоряжению светских властей.

А ведь что-что, а посчитать Джуну ведьмой вполне могли. Именно такое обвинение бросали ей прямо в лицо односельчане. Ведь она даже в воде не тонет — пробыла на дне колодца на­много больше, чем может обыкновенный че­ловек!

Но Джуна знаменита не тем, что ей не опас­ны стихии. И даже не только тем, что прикос­новением рук, без каких бы то ни было ле­карств, вылечивала сложнейшие болезни, перед которыми отступали профессиональные дипло­мированные врачи. Хотя и это чем не колдов­ство?

Она, как книгу, читала прошлое и предска­зывала будущее: судьбы людей, смерти, болезни. Было, она предрекала грядущие бедствия и ка­тастрофы. Даже падение империй.

В этом, последнем, случае тот, к кому было обращено предсказание, не поверил пророчеству, а поверь он, история могла бы пойти иначе. Могла бы, однако не пошла. Люди не столько не умеют разгадывать пророчества, облеченные в форму аллегории или притчи, сколько боятся, что предсказание сбудется. Однако если не при­слушаться к предсказанному, от судьбы не уйти. Так произошло и на сей раз.

Был 1991 год. На календаре — июль. Но ни летняя отпускная пора, ни жаркая погода не сулили затишья политической жизни. Бури ждали впереди, хотя внешне все выглядело впол­не устойчивым. Разве кто-то мог знать, что дни правления всесильного М. С. Горбачева, зани­мавшего сразу два поста — пост Президента СССР и пост Генерального секретаря Компар­тии, — уже сочтены? Об этом знали только те, кто в самом ближайшем времени собирался от­странить его от власти.

И еще знала об этом Джуна. Откуда пришло к ней знание, как вообще снисходят на человека откровения и открывается будущее? Этот вопрос интересует, наверно, любого. И мы еще погово­рим об этом.

Важнее сам факт. Джуна знала о будущем человека, от которого во многом зависело буду­щее всей страны. И она решила предупредить о надвигавшейся опасности.

Не будем судить, хорош или плох М. С. Горбачев как политический деятель. Мы имеем то, что имеем. И кто знает, вчитайся он внимательно в письмо, облеченное, по древнему обычаю жрецов, в форму иносказания, вдруг судьба повернулась бы иначе, а его звезда на политическом небосклоне продолжала бы сиять. Но не вслушался и не внял, как не вслушива­ются в слова любого пророка, боясь им пове­рить.

А понять сказанное было совсем несложно, ибо, сколь ни странно выглядело в наши дни само пророчество, его насквозь пронизывал здравый смысл.

«Когда вера крепка и едина, правитель может и должен быть одновременно и верхов­ным жрецом.

Когда вера меняется, начинается спор жрецов старой и новой веры.

В это время правитель должен оставить жре­цов наедине с их спором, сложить с себя полно­мочия и остаться только правителем.

В смутное время у него должна быть одна забота. Забота о сохранении народа и дер­жавы.

Умный правитель в случае многих неясностей в вере запрещает жрецам занимать государст­венные должности любого уровня.

Если старые жрецы взбунтуются и захотят сами свергнуть верховного жреца, он их опере­жает своим решением о сложении с себя высше­го жреческого сана.

Я человек осторожный, но решительный. Моя любимая поговорка семь раз отмерь и один раз отрежь.

Сейчас идет Седьмой год новой жизни нашей страны.

Пора решать!

Умный правитель в таком решении опирается на тех, кого любит народ. Такие люди в нашей с Вами России есть. И Вы знаете, о ком я го­ворю. Если Вы станете друг другу опорой, то Россия и вся страна свершит свои надежды. Если нет, я ничего не буду говорить. Но напо­минаю одно. Встает над миром знак России — Водолей. Символ Водолея — урна с мертвой водой и амфора с живой. Если следовать знаку России и его символу, то Вы уже спрыснули страну мертвой водой отрицания. Теперь Россия ждет живой воды, чтобы жить и возродиться.

21.07.91 г.

Джуна».

Прошел ровно месяц. Наступило 21 августа 1991 года. Дата, памятная многим, если не всем гражданам бывшего СССР. Нет, тогда великая держава еще существовала и ни о каком распаде не думали. И даже М. С. Гор­бачев утратил только пост Генерального секре­таря, оставаясь пока Президентом государства. И все-таки...

Вероятно и такое предположение: по каким- то причинам текст пророчества остался адресату неизвестен. Если так, то это лишь частный факт, в определенной мере отразившийся на его собст­венной судьбе, не более. Дело в другом.

За подобное пророчество, сбудется оно либо нет, несколько веков назад Джуну наверняка бы отдали в руки великой инквизиции, да и светские власти совсем не одобрили бы предсказаний о падении верховного властителя. А уж коли про­рочество сбылось, тем паче участь пророчицы была бы предрешена. И страшное слово «ведь­ма», будто клеймо, отметило бы ее.

Но вот незадача, ведьма ли Джуна (зак­лючай это слово в кавычки, оставь ли незакавыченным)? Стала бы ведьма добровольно предостерегать человека, от нее лично далеко­го? Стала бы она беспокоиться о судьбе Отече­ства?

Да нет же! Конечно нет!

Так, может быть, Джуна при всех внешних совпадениях вовсе не ведьма? Тогда кто же?


Отнюдь не ведьма

Пролог третий

Тысячелетняя культура создала множест­во замечательных книг, посвященных самым разным областям знания. Есть книги по математике, физике, химии, биологии. Существуют книги, где говорится о такой стран­ной науке, как астрология, и доказывается, что звезды влияют на исторические события и чело­веческие судьбы. А есть скромные письмовники, руководства к составлению писем (занятие в оп­ределенном смысле не менее важное, чем изуче­ние звездных влияний).

Существуют книги и самые необычайные. Например, обширная литература о ведьмах. Но и среди этих книг выделяется одна, классичес­кая, — знаменитый «Молот ведьм» Якова Шпренгера и Генриха Инститориса. В их стара­тельном, вернее сказать, всеобъемлющем труде вопрос рассмотрен досконально и со всех сторон, а также даны исчерпывающие советы и рекомен­дации.

Рассказывая о личности Джуны и ее жизни, нелишне обратиться к этому сочинению двух мо­нахов-инквизиторов. Оттуда можно почерпнуть много любопытных сведений (ложны они или справедливы, в данном случае не суть важно, они нужны как материал для сравнения).

Итак, почти наугад откроем страницу: «Вы­сказанная истина относительно гнусности пре­ступлений при колдовстве должна быть доказана сравнением их с другими деяниями колдунов и кудесников. Имеется 14 видов суеверий согласно троякого рода прорицаний. Первый из них про­исходит путем явного призывания демонов. Вто­рой — путем молчаливого созерцания положе­ния или движения предметов, как, например, звезд, дней, часов и т. д. Третий — путем со­зерцания поступков человека, для выявления чего-нибудь сокровенного. Это носит название «жребий».

Виды первого рода прорицаний, происходя­щие путем явного призывания демонов, суть сле­дующие: волшебство, гадание по снам, некро­мантия, пифонические пророчества, геомантия, гидромантия, аэромантия, пиромантия и почита­ние пернатых. [...]

Ко второму роду прорицаний принадлежат: генетлиаки, гаруспицы, авгуры, хиромантия и спатуламантия.

Различны виды третьего рода прорицаний, все относящиеся к так называемым жребиям, имеющим целью гадание по точкам, палочкам и фигуркам, вылитым из олова. [... ]

Позорные поступки ведьм превосходят все эти преступления... »

Здесь мы на минуту прервемся и подумаем, что из сказанного можно отнести и к Джуне. Несомненно, она неоднократно пророчила и предсказывала. Она не занималась ни геоман­тией (гаданием по земле), ни гидромантией (га­данием на воде), но общение с миром мертвых занимает в ее жизни огромное место. Она не вы­зывала умерших, те сами приходили к ней, как постоянно приходит к ней отец, умерший еще тогда, когда Джуна была подростком.

Но продолжим цитату: «Видами первого рода предсказаний волшебники морочат человека разными обманами чувств. Так, тело представ­ляется органам зрения и осязания иным, чем оно есть в действительности. Однако ведьмам не до­вольно устранять половые органы путем обмана чувств, и она наводит на него половое бессилие, так что женщина не может зачать, а мужчина не способен произвести полового соития, хотя бы половой орган и не был у него удален ведьмами. Не прибегая к обману чувств, они производят также выкидыши, если зачатия не удалось им предотвратить. Они же наводят бесчисленное множество других зол и часто появляются в раз­личных обликах зверей, как это и было показано выше.

Второй род предсказаний называется также некромантией, имеющей целью вызывание умер­ших и беседу с ними».

Опять остановимся. Джуна никогда и ни на кого не наводила порчу, она врачевала болезни при помощи своих чудесных рук, наделенных особыми силами. С мертвыми же она беседова­ла: так ведет она непрерывные доверительные беседы с отцом. И даже, по ее собственным вос­поминаниям, впервые в жизни увидев мертвеца, она не испугалась, а подошла к нему и обрати­лась со словами, смысл которых сводился к тому, что тело мертво, а душа бессмертна (слов­но тот мог ее услышать).

«В третьем роде предсказаний, называемом также предсказаниями по снам, надо различать двоякое: 1) использование снов для раскрытия тайн с помощью злых духов, с которыми гадаль­щики по снам заключают нарочитые договоры; 2) угадывание по снам будущего при толкова­нии их как божьего наития или при объяснении их из внутренних или внешних естественных причин. Такой род гаданий не является недо­зволенным. [... ]

Иначе пользуются сновидениями ведьмы. Когда они не хотят телесно участвовать в поле­тах, то они, желая узнать, что происходит с их улетевшими единомышленниками, ложатся спать на левый бок, призывая при этом своего черта и всех демонов. Тогда им в видении представляет­ся все. Когда они хотят через демонов узнать что-нибудь сокровенное о людях, то для этого они пользуются снами же. Этого они достигают с помощью заключения нарочитого договора с дьяволом, отдавая ему себя и телом и душой, принося полное отречение от веры своим богохульственным языком и жертвуя своих или чужих детей демонам».

Хотя авторы «Молота ведьм» и утверждают, что вещие сны вполне допустимы и описаны еще Аристотелем, пророчества Джуны не связаны со сновидениями, она, кажется, не видела ни одного вещего сна.

Сон для нее — убежище, куда она убегает от переживаний и напряженной работы. Порою, умаявшись, она спит несколько суток подряд.

Добавим к общей картине детали, заимство­ванные из других источников. Ведьмы способны летать, они по желанию делаются невидимыми, могут вызывать бури, убивать на расстоянии или исцелять прикосновением. Кое-что из перечис­ленного доступно и Джуне. А о прикосновениях ее чудесных рук и вовсе молва рассказывает вол­шебные сказки.

Если рассматривать отдельно каждый ее та­лант или способность, Джуну вполне могли бы причислить к ведьмам, причем не только инкви­зиторы. Да те же люди, которые рассказывают о ее поразительных деяниях. Ее поступки окру­жает не просто восхищение и благоговейный тре­пет, в некоторых они вселяют неподдельный ужас.

Однако Джуна ни в коем случае не ведьма, пусть по описаниям из инквизиторских книг легко составить ее внешний образ. И еще она не относится к категории ведьм потому, что не за­ключала никаких договоров ни со злыми духами, ни с дьяволом.

Оставим в стороне дебаты о существовании инфернальных существ. Главное доказательство в другом. Джуна одарена — природой, богами, кем угодно — особыми свойствами. И она ис­пользует свои дарования на пользу людям. Не насылает порчу, а лечит. Предсказывает буду­щее не для того, чтобы устрашить, а чтобы че­ловек постарался изменить свою судьбу (если, конечно, это еще возможно).

Внешне кое-что в ней напоминает о ведьмовстве, по сути она другая. Джуна несет людям добро. Ее поведение активно. Она открыта для людей и часто непостижима.

Джуна не делает секрета из своей биогра­фии. В написанных ею книгах, в охотно дава­емых интервью (а журналисты выстраиваются в очередь, чтобы побеседовать с ней) она рас­сказывает о своих симпатиях и антипатиях, вкусах, пристрастиях, повествует о своей жизни, однако повествование это построено не по линейным законам, хронологический прин­цип нарушен.

В этой книге предпринята попытка выстро­ить по порядку то, что известно о Джуне. Рас­сказать о ее жизни, начиная с детских лет, уде­лив особое внимание переломному для нее 1985 году, и закончить сегодняшним днем. Но автор ни в коем случае не хочет ограничиться изложением того, что было, то бишь внешних фактов судьбы Джуны. Он намеревается про­анализировать эти факты и попробовать истол­ковать их. Ибо, по его мнению, родившаяся 22 июля 1949 года в Краснодарском крае на Кубани Евгения Ювашевна Давиташвили, ко­торая известна всем под именем Джуны, отно­сится к могущественному и редко упоминаемо­му в книгах племени магов. И он уверен, по­рассуждать на эту тему куда любопытнее, чем впустую болтать о ведьмах. Тем более о ведь­мах пишут часто, а о магах почти никто, будто их не было. А ведь они были. Они есть и сей­час.



Кто такие маги?

Маги куда старше хрестоматийных ведьм, которые, можно смело ут­верждать, своим происхождением и славой обязаны инквизиции. До той поры ведьм будто бы и не было. Чем мощнее становилась инквизиция, тем страшнее и сильнее становились ведьмы. Инквизиция закончила свое существо­вание, и ведьмовская слава начала меркнуть, сходя постепенно на нет, вырождаясь в борьбу за женское равноправие.

Что касается магов, они словно и не сущест­вовали вовсе. В досконально разработанную и выстроенную номенклатуру людей, общающихся с запредельным, магов не включают. «Заклина­тели — это те, кто путем произнесения неких волшебных слов осмеливается испытывать вещи вопреки природе, вызывая при этом призраки умерших. Они неправомерно претендуют на по­добного рода деяния, показывая якобы некие тайные и отдаленные вещи в самых разнообраз­ных размерах и видах, — писал Уильям Вест в «Симболографии», изданной в Лондоне в 1591 году, и продолжал перечисление: — Кол­дуны — это предсказатели, возвещающие о бо­жественном и грядущем. Они вызывают души грешников путем различных заклинаний и осо­бых словесных формул. На слова эти им (как они того и требуют) отвечает некий голос, а перед ними в тот момент стоит либо бокал, либо драгоценный камень, либо кольцо, либо изобра­жение вещи, которую надо найти.

Пророки-прорицатели — это мастера искус­ства предсказания, полные пророческого духа. Они могут указать, кто украл ту или иную вещь, и рассказать, где лежит пропавший или украден­ный предмет.

Фокусники и мнимые лекари, для того чтобы излечить все болезни и язвы человеческие и жи­вотные, также используют определенные закли­нания либо бумажки с надписями, которые они называют «амулетами» или «заклинаниями», подвешивая их вокруг шеи или какой-либо дру­гой части тела.

Чародеи и ворожеи — это те, которые с по­мощью разных заклинаний, формул, обрядов, трав и других вещей считают, что они в силах сотворить все, что ни пожелают. В это заблуж­дение их вводит дьявол, делающий, возможно, собственноручно то, о чем эти ворожеи говорят. Этим они несколько отличаются от ведьм, кол­дуний, прорицательниц, гадающих по полету птиц и предсказывающих по внутренностям жер­твенных животных».

По традициям времени не обошел почтенный автор и ведьм, уделив им достойное внимание: «...Ведьма или колдунья — это женщина, кото­рая — будучи обманутой в результате договора, заключенного ею с дьяволом по убеждению или вдохновлению, либо благодаря проделкам оного — думает, что она способна осуществить всевозможные грешные деяния, либо подумав об этом про себя, либо наслав проклятия, — на­пример, сотрясать воздух громом и молниями, вызывать град и бурю, переносить в другие места урожай и деревья, передвигаться верхом на своих знакомых духах (принимающих в тот момент образ козла, свиньи, теленка и т. д.) в какие-либо отдаленные горные местности, затра­чивая на это удивительно ничтожную толику времени; а иногда даже летать на помеле или вилах либо на каких-либо других приспособлени­ях, а затем проводить всю ночь со своим воз­любленным, играя, бегая, пируя, танцуя, развле­каясь, предаваясь дьявольской похоти и различ­ным непристойным развлечениям, демонстрируя таким образом тысячи столь чудовищных и из­девательских деяний».

Маги спрятались за чередой понятий, раство­рились среди букв и слов, хотя умели делать многое из вышеперечисленного и даже много, много больше. Они обладали несколькими та­лантами кряду, не специализировались на чем-то одном: предсказаниях, исцелении, некромантии. Способности магов универсальны, силы огром­ны. Недаром в разных языках — от древних до новых — корень, связанный со словом «маг», означает могущество, силу и мощь.

Но они были еще и умны, может быть, по­тому-то и выжили, просуществовали от времен Заратустры до наших дней, обжили пространст­ва и древнего Ирана, и Греции, и России.

Людей подобного рода всюду и всегда под­стерегала неприязнь окружающих, страх перед их невероятными возможностями и, как следст­вие, общественная изоляция, официальные го­нения, физическая гибель. Еще «Второзако­ние» призывало: «Когда ты войдешь в землю, которую дает тебе Господь, Бог твой, тогда не научись делать мерзости, какие делали наро­ды сии.

Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорица­тель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вы­зывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых».

Если следовать этому указанию Библии, не­обходимо было бы непримиримо бороться с теми, кто в самой же Библии занимает место из наиболее почетных. К магам можно причислить и Соломона, и Моисея. Черты мага есть и в об­лике Христа.

Маги есть и за пределами священной исто­рии. Что объединяет Пифагора и Мерлина, Фа­уста и Джона Ди? Необычные способности? Не только. Скорее умение предсказывать и гадать, врачевать и вызывать тени — это определенные функции, связанные с их занятиями. Маг — особая форма существования, поведения, прояв­лений личности.

Английский исследователь Е. М. Батлер старательно и трудолюбиво накопил, системати­зировал и проанализировал материалы о магах, собранные по самым разным источникам — от Священного Писания до современной газеты. Он воссоздал как бы универсальный миф о маге, миф, включающий десять основных компонен­тов: таинственное происхождение; знамение перед рождением героя; угроза его жизни во младенчестве; посвящение в тайну; длительное путешествие; магическое соперничество; пресле­дование; решающая сцена; необычная смерть; воскресение.

Компоненты отнюдь не равны по значению, и необязательно, что все десять компонентов присутствуют в каждом конкретном мифе. На­пример, необычность смерти Джона Ди заклю­чается, вероятно, только в том, что он умер восьмидесяти одного года от роду (а для 1608 года это огромный возраст, если учитывать среднюю продолжительность жизни), воскресе­ния же не последовало. Пифагор не отличался таинственным происхождением, да и знамения перед его рождением как будто не наблюдалось. Тем не менее обоих надо отнести к разряду магов.

К магам автор относит и Джуну, в чьей био­графии можно разглядеть составляющие общего мифа. При таком подходе некоторые ее черты и поступки выступают в ином свете, им находится другое истолкование, чем при прочтении сквозь призму обыкновенной биографии.

Читатель волен возразить, что выбранный подход неправомерен, и даже облечь свое недо­вольство в формы благородного негодования. Ведь речь идет не о давно умершем историчес­ком герое, а о живом человеке, нашем современ­нике, в конце концов, обаятельной женщине!

Автор не принимает такого упрека. Вряд ли Джуну обидит сравнение с Пифагором или Фа­устом. Отношение же ее к миру мертвых позво­ляет упоминать о смерти как о неизбежном этапе любой человеческой судьбы. Однако она человек неординарный, умение заглядывать в будущее, кажется, распространяется и на ее собственную жизнь. Ей словно известно пока не известное никому. Как-то рассуждая о себе и о своем ха­рактере, она произнесла: «Я всегда знала, что мне надо достойно воспитать сына и не нанести рану его сердцу. Надеюсь я и понянчить внуков. Но не хочу, чтобы меня, как в детстве, называли «ведьмой», только теперь «старой ведьмой». И я уйду однажды от вас так, что этого никто не увидит. И это мой секрет».

А воскресение... Считает же она, будто живет не в первый раз. Соглашаться или не со­глашаться с ее утверждением — личное дело каждого. Но автор считает, что в этой, нынеш­ней жизни Джуны можно обнаружить некоторые компоненты мифа о маге.

Однако начнем по порядку...


Детство рождавшейся множество раз


Чудесное происхождение

Каждый человек сам выбирает себе роди­ну, тщательно и любовно воссоздает ее образ в своем сердце. Джуна выбрала древнюю Ассирию. Она считает, что родом от­туда. С гордостью рассказывает о славной и причудливой истории этой страны, О ее культуре и людях.

Она говорит, что ассирийцы были превос­ходными воинами и что ее характер — харак­тер Джуны-воительницы — тоже родом отту­да, из тех далеких и безвозвратно ушедших лет. Джуна с восторгом рассказывает о ремеслах, которыми славились древние ассирийцы, — о чеканке, литье, производстве серебряной и зо­лотой проволоки, об искусстве филиграни. Рас­сказывает, будто вспоминает увиденное собст­венными глазами, о чудесных городах и ороси­тельных каналах.

Так же говорит она о медицине, достигшей в Ассирии высочайшего расцвета. Врачи произво­дили необыкновенно сложные операции: ампути­ровали больные члены, выводили из желчных протоков камни, снимали бельма с глаз пациен­тов, лечили с помощью массажа. А какое изо­бразительное искусство было у ассирийцев! Ка­кие фрески они создавали! Какой красоты воз­водили здания и акведуки!

Ни в коем случае не сомневаясь в искреннос­ти сказанного Джуной, все-таки необходимо внести некоторую ясность. Пусть даже в пас­порте, в графе, где обозначается национальность, у нее вписано «ассирийка», это ничего не реша­ет. Или почти ничего. И пусть признается Джуна, что порою ей самой кажется, будто она была когда-то Семирамидой и, вглядываясь в портрет легендарной царицы, узнает собствен­ные черты — скулы, разрез глаз, прическа, — словно разглядывает не фотографию, на которой запечатлено скульптурное изображение, работа старого безвестного мастера, а вглядывается в самое что ни на есть настоящее зеркало. Дело не в том.

Познания об ушедшем в прошлое государст­ве у Джуны хоть и пропущенные через собст­венное сердце, но книжные — это очевидно. Вот начинает она рассказ о древней Ассирии, и что первым приходит ей на ум? Да, разумеется, картинка из школьного учебника: древние воины преодолевают реку, крепко обхватив кожаные мешки, надутые воздухом. Но точно такую же картинку вспоминает при слове «Ассирия» со­временный поэт, столь дорожащий своей при­надлежностью к нашему времени, что ни за какие блага не захотел бы переменить его на другое.

Ни царств, ушедших в сумрак,
Ни одного царя, —
Ассирия! — рисунок
Один запомнил я.
Там злые ассирийцы
При копьях и щитах
Плывут вдоль всей страницы
На бычьих пузырях.
Так чудно плыть без лодки!
И брызги не видны,
И плоские бородки
Касаются волны.

Для поэта это всего лишь забавная подроб­ность, ностальгическая нотка при воспоминании о школьных годах. А для Джуны — это особый мир. И значит, не прав тот же поэт, сочинивший хрестоматийные строки: «Времена не выбирают, в них живут и умирают». Выбирают, отдают предпочтение тому или иному. Выбирают роди­ну — не географическую (хоть случается и такое), а чаще родину духовную, столь же ре­альную, пусть и не обозначенную на современ­ных картах.

В чем причина подобных поисков? Отнюдь не всегда люди хотят убежать из настоящего, потому что оно страшит или отвращает. Иногда стремятся в прошлое или в будущее, потому что краски там кажутся ярче красок окружающего мира, звуки мелодичнее, и человек обогащается, проникая туда мыслями и душой.

Случай Джуны сложнее. Ореол легенды ок­ружил ее имя. Ее деяния будоражат умы. Ее способности вызывают благоговейный трепет или безотчетный ужас. И притом сама Джуна, при всей своей целеустремленности, работоспо­собности и непреклонности в определенные мо­менты, человек, несомненно, романтичный. Она остро чувствует собственную неординарность. Разнообразные таланты и способности (а она не только целительница, провидица, но и поэт, художник) рисуют перед ее внутренним взо­ром живописные картины других миров, других времен.

Джуна инстинктивно перебирает возможнос­ти, примеривает судьбы, страны, тысячелетия. Ведь она — маг. А мы помним: происхождение мага должно быть чудесным. Только есть ли нужда проникать в древнюю Ассирию? Проис­хождение ее и вправду необыкновенно, хотя ис­кать следует не там.

Здесь можно различить как бы два уровня необычного: один — более приземленный, про­читываемый через нашу повседневность; вто­рой — более возвышенный, напрямую связан­ный со священной историей человечества.

Отец Джуны прибыл в Советский Союз из Ирана. Тут он женился, тут работал экономис­том, тут родились его дети. Однако следует вспомнить, что в те годы иностранцы (за исклю­чением деятелей коммунистического и рабочего движения) были у нас редкими гостями.

Но куда более была удивлена сама Джуна, много позже узнав, что полная фамилия отца Бит-Сардис (по-русски «Дом Сардиса»), фами­лия, удостоверяющая, что он один из отпрысков знаменитого рода царей и жрецов.

В Библии есть эпизод, повествующий о том, как, находясь на острове Патмос, Иоанн услы­шал позади себя громкий голос, который гово­рил: «То, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии: в Ефес и в Смирну, и в Пергам, и в Фиатиру, и в Сардис, и в Филадельфию, и в Лаодикию».

О чем же следовало оповестить церковь в Сардисе?

«И Ангелу Сардийской церкви напиши: так говорит имевший семь духов Божиих и семь звезд: я знаю твои дела: ты носишь имя, будто жив, но ты мертв.

Бодрствуй и утверждай прочее близкое смер­ти: ибо Я не нахожу, чтобы дела твои были со­вершенны пред Богом Моим.

Вспомни, что ты принял и слышал, и храни, и покайся. Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя.

Впрочем, у тебя в Сардисе есть несколько человек, которые не осквернили одежд своих и будут ходит со мною в белых одеждах, ибо они достойны.

Побеждающий облечется в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни, и испо­ведаю имя его пред Отцем Моим и пред Анге­лами Его».

Видимо, одним из тех, кто ничем не осквер­нил одежд своих, был отец Джуны. Много позже, уже после того, как он умер, он являлся дочери, облеченный в странные сияющие одея­ния, помогал ей, если она испытывала трудности, беседовал подолгу. Но о том — в свое время...


Возвращения через века и пространства

Определенная странность, связанная с про­исхождением Джуны, проглядывает и в судьбе всей ее семьи. Предки отца жили в прошлом веке в Иране на берегу озера Урмия. Когда ассирийцы искали новые места для жизни, они появились в России. Одно из сел на Кубани, которое они основали и где жила в дет­стве Джуна, тоже называется Урмия. Выходит, что спустя долгое время, преодолев огромные пространства, отец Джуны оказался как бы снова на родине, чудесно перенесенной через границы и годы.

Вспоминая о детстве, Джуна вспоминает и это село, и сохранившиеся там, неподвластные годам, верования и обычаи. Там, наливая кипя­ток, обязательно предупреждали духов, чтобы те остереглись жара, произносили обязательную фразу: «Шимыт-аля!» Когда сейчас кипит у нее

на кухне самовар, а вокруг стола расположились многочисленные гости — и всем известные, и незнаменитые, — они принимают из рук хозяй­ки чашки с обжигающим чаем. Наливая его, Джуна не забывает произнести знакомую с дет­ства фразу.

Вспоминает Джуна и прабабушку с материн­ской стороны, возраст которой перевалил за сто лет. И выступает из полумрака времени фигура очень старой женщины. То она собирает какие- то растения, то, взяв в руку веточку, склоняется над больным (хочется сказать — колдует), на­шептывает слова или заклинания, совершает осо­бые движения, должные принести облегчение, избавить от недуга.

Джуна по-детски подражала прабабке. Игра­ла, стараясь следовать ее действиям по возмож­ности точно. И тоже что-то шептала, подыски­вая на ходу слова. Может быть, из таких нашеп­тываний, заговоров и приговорок берут начало стихи Джуны, стихи, пришедшие к ней через де­сятки лет.

Однако самое большое влияние на Джуну оказал ее отец. Яркий и для людей рассудочных странный (собственная жена, мать его детей, в том числе и Джуны, почти боялась его, испыты­вала к нему суеверную опаску). Он был наделен способностями, которые впоследствии так мощно и своеобразно проявились в его дочери. Да и не­мудрено, Джуна очень похожа на отца, и сход­ство это подтверждают родственники. Отец же говорил, что Джуна похожа даже и не на него самого, а на его сестру, которая погибла, когда он был еще маленьким. Она упала с крыши, а рядом горел очаг. А он все это видел и запомнил навсегда. Может быть, свою любовь к сестре он перенес на дочь, удесятерив ее, ведь теперь лю­бовь, предназначавшуюся нескольким близким душам, досталась одной-единственной.

Не врачеватель, не ясновидящий, человек прозаической профессии — экономист, Юваш Сардис (утративший в советских условиях часть своей царственной фамилии) тем не менее был одарен способностью предсказывать будущее. Правда, говорил он не о судьбах людей посто­ронних, а о будущем тех, кто был ему духовно близок и дорог. Может быть, именно душевная близость и сопричастность давали ему возмож­ность проникнуть в хитросплетения причин и следствий, вторгнуться в череду событий, из ко­торых состоит история и которые влияют на судьбу. Предсказал он и собственную смерть.

Было это так. Несколько близких людей на­ходились рядом с ним. И Юваш Сардис сказал одному из своих друзей, что тот умрет через две недели. И прибавил, что еще через две недели умрет он сам. Было это неожиданно, неправдо­подобно и потому страшно — ведь отцу Джуны шел тогда пятьдесят второй год.

Но на этом предсказание не закончилось. Когда один из друзей поинтересовался, как он будет чувствовать себя в одиночестве, если дру­зья умрут, Юваш Сардис посулил ему встречу через полгода, то есть предрек своему товарищу полгода жизни. А восьмидесятилетнему старику, заметившему, что лучше умереть ему, поскольку он уже отжил свое, отец Джуны пообещал еще десять лет пребывания на этой земле.

Немудрено, что о дочери такого человека стали поговаривать, будто она ведьма. Перешеп­тывались, боялись и тем не менее, когда насту­пала нужда, приходили за предсказанием к дев­чушке четырех лет. Будили ночью и вслушива­лись в детский сонный лепет, выискивая в ска­занном тайный смысл. Ночные пробуждения за­помнились Джуне навсегда.

Примерно к тому же периоду относятся и первые, не понятые ею самой сеансы врачевания. Отца мучил радикулит, он лежал, пересиливая тяжкую боль. Мать взяла Джуну и поставила на спину к отцу. Голые ноги ребенка почувствовали страшный жар, кожу пекло. И вдруг все неожи­данно прекратилось. Но Джуна испугалась этого жара и долго не могла успокоиться.

Она еще не знала о своем предназначении, не догадывалась о том, как сложится судьба. И действия ее, увенчивающиеся успехом, были не­осознанными, спонтанными, а результат не наво­дил на мысли об особых талантах или уникаль­ных способностях. Так, однажды девятилетней девочкой Джуна заметила бородавки на руках подруги и, полная чисто детского любопытства, потрогала их. Прошло несколько дней, бородав­ки поменяли цвет, затем высохли и отвалились.

Но если это не удивило героиню книги, даже не привлекло ее внимания, то мы должны вгля­деться в эти многозначительные мелочи при­стальней. За ними обнаружится очередная зако­номерность.

Как вы помните, что рождению мага должно предшествовать особого рода знамение, которое свидетельствовало бы о сверхъестественной су­ти родившегося. Джуна хорошо помнит свое детство, рассказывает о нем подробно и охотно, тем не менее ни о каком знамении не упомина­ет. Думаю, если бы подобное случилось, роди­тели и родственники рассказали бы о нем нашей героине.

Однако никто ничего не помнит. Девочка ро­дилась, и все. Так было знамение или нет? Или его просмотрели по невнимательности?

Хочется высказать одну догадку, вполне ес­тественно вписывающуюся в схему, предложен­ную Е. М. Батлером, и приведенную выше.

Какое событие следует считать рождением героя? Задача, сходная с задачей, где поставить запятую в хрестоматийном предложении «Каз­нить нельзя помиловать». От места, куда при­ткнется знак препинания, от логического ударе­ния и зависит ответ на вопрос.

Рождение любого существа (и тут нет нужды заглядывать в энциклопедические словари) — появление этого существа на свет. Существо должно родиться для того, чтобы быть.

Рождение героя, воина, художника — из иной области. Чтобы родиться, им надо не про­сто быть, а стать. Стать воином — значит уча­ствовать в сражении, поразить врага. Стать ху­дожником — значит создать произведение ис­кусства. Стать магом — значит демонстриро­вать сверхъестественные или недоступные про­чим смертным способности.

Следовательно, слова «рождение героя», «рождение мага» надо понимать в более широ­ком смысле. Рождение мага означает, что тот почувствовал в себе особое призвание и подкре­пил его необычными деяниями. Знамение, пред­шествующее «рождению мага», — первые роб­кие проявления его способностей, которым он сам, может быть, и не придает никакого значе­ния.

Как ни слабы еще силы ребенка, врачующе­го отца от радикулита (со временем они окреп­нут, станут внушать суеверный страх), они сви­детельствуют о будущем призвании. Пусть слу­чай с бородавками вызывает скорее улыбку, чем благоговение, но он предупреждает — среди магов грядет прибавление, новый маг пока не родился, но родится, и вот история рас­ставляет на его жизненной дороге опознава­тельные знаки. Знаки, прочесть которые спо­собны не все.

А пока Джуна растет. Не слишком радивая ученица, она часто вместо того, чтобы идти в школу, пряталась в стог пахучего, теплого сена и, пригревшись, засыпала. Зато по ночам, фан­тазерка и выдумщица, она пробиралась на улицу, бродила в темноте, любовалась звездами, усыпавшими небо.

Джуна любила, вызвав из дому подруг и друзей, рассказывать им придуманные ею исто­рии. Острота и сила фантазии у нее были таки­ми, что порой она и сама верила в свою выдум­ку. Однажды она сообщила доверчивым слуша­телям, что вот-вот грянет землетрясение, по­дробно описала, как задрожит земля, сметенные безудержной силой, рухнут деревья и превратят­ся в бесформенные груды здания. Слушатели ве­рили, плакали, прощались. А Джуна будто наяву видела картины распада и ужаса.

Отец понимал девочку больше всех. Он был умным человеком, видел, какими способностями наградила ее природа и какой характер форми­руется в этом хрупком теле. Он мог всматри­ваться в будущее и потому предугадывал судьбу дочери. Понимал он и других своих детей — Владимира, Алексея, Эмму, Георгия, был к ним привязан, но любил он больше всех, вероятно, именно Джуну.

Тяжко жилось людям. Сказывались последствия войны. Трудно приходилось горожанам, но совсем худо было именно сельским жителям. От действительности убегают в мечты. Иногда, фантазируя, Джуна видела себя на сцене теат­ра, иногда на эстрадных подмостках. Как-то поведала она о своих мечтах отцу. Он выслу­шал ее и затем произнес слова, запомнившиеся на всю жизнь: «Твое призвание — прикосно­вением рук залечить рану». И девочка поверила ему.

Вскоре отца не стало. А через год умерла мать. Конечно, были братья и сестра, но Джуна понимала — семьи больше нет, какие бы чувст­ва ни испытывала она к своим близким. Преж­няя жизнь кончилась, а новая покуда не начина­лась. Оставалось ждать.


Смертельная опасность

Отступим во времени чуть-чуть назад, по­тому что один эпизод ни в коем случае нельзя позабыть — слишком многое он объясняет в характере Джуны, слишком ярко высвечивает ее будущее призвание. Ведь следуя за событиями биографии реальной, мы не можем не думать о биографии духовной.

Джуне исполнилось десять лет, когда ее снова назвали ведьмой односельчане.

Ведьмы, как известно, в воде не тонут. Это теоретическое положение не только обосновала, но и проверила на практике святейшая инкви­зиция. При пытке водой подозреваемую крепко связывали и бросали в реку. Если женщина то­нула, она считалась чистой и невиновной, од­нако, если ей каким-то чудом удавалось вы­плыть, ее виновность считалась доказанной. И тогда в ход шли орудия пыток, чтобы выдер­нуть чистосердечное признание. Если грехи признавались, вставало до небес очистительное пламя костра.

Время инквизиции миновало, а ее постулаты, превратившиеся в обыкновенные суеверия, про­должали существовать. Происшедшее с Джуной — очередное тому подтверждение.

Дело было так. Мать хозяйничала по дому, а Джуне поручила следить за трехлетним братом. Пока тот играл во дворе, девочка не должна была выпускать его из виду. Мало ли что выду­мает ребенок — во дворе находился глубокий, будто бездонный, колодец.

Джуна предупредила брата: «Ни в коем слу­чае не подходи к колодцу, свалишься». И слов­но в воду глядела! Стоило ей на минуту отвер­нуться, мальчик подобрался к колодцу, только крикнуть успел. Джуна, услышавшая из колодца крик о помощи, недолго думая, прыгнула в воду.

Мысль о том, как спасти ребенка, родилась сразу. Девочка нырнула. Теперь она была глуб­же, чем братишка. Зависнув вниз головой, она руками уперлась в колодезные стенки. Резко со­гнула в коленях ноги и резко же их распрямила. Попытка удалась — ребенок вылетел из воды. Но сама Джуна начала погружаться на дно. Не­много сил у десятилетней девочки, да и те уже отданы для спасения другого.

Выплыть она не могла. А глубокий колодец будто сдавливал ее стенками, между которыми она билась. Вода обжигала.

Неожиданно страстное желание жизни сме­нилось полным спокойствием. Джуне казалось, что вокруг нее вовсе не вода. Колодезные стен­ки исчезли. Она медленно плыла в звездном небе.

Сколько времени продолжалось это путеше­ствие среди звезд, точно неизвестно. По край­ней мере, не меньше пятнадцати или двадцати минут. Мать, которая после внезапной тишины услышала громкий плач маленького сына, выбе­жала из дому. Ребенка отнесли домой, переоде­ли и успокоили. А Джуна все еще находилась в воде.

Из колодца девочку вытащил старший брат.

Именно его увидела она, когда оказалась неожи­данно на земле в окружении односельчан. Брат был вне себя от радости, что она жива. И тут раздался чей-то крик: «Ведьма!» Разве способен человек столько времени находиться под водой и остаться в живых?

Можно понять ужаснувшегося человека. Можно понять и Джуну, которая, услышав не­справедливую, злобную кличку, вскочила на ноги и бросилась прочь. До поздней ночи она пряталась у соседей. Домой пришла под покро­вом темноты, будто пряталась, будто совершила нечто предосудительное.

Память об этом случае не покидает ее и по сей день. А видение — она парит среди звездного неба, которому нет ни конца, ни края, — было настолько ярким и впечатляющим, что Джуна даже запечатлела в стихах свой таинст­венный, необъяснимый с позиций здравого смысла полет.

Но в чем значение этого эпизода? Какое место он занимает в узоре человеческой судьбы?

Может быть, это очередной, закономерный этап пути, по которому должен пройти маг, — от начала до самого конца?

В младенчестве жизни мага угрожает опас­ность со стороны врагов или со стороны злых сил. Разумеется, десятилетняя девочка отнюдь не младенец. Но мы уже говорили: схемы неиз­бежно условны. Этапы жизни мага могут ме­няться местами, временные рамки способны сдвигаться. Коли духовное рождение героя на­ступает значительно позже его физического рож­дения, то и жизни мага опасность может угро­жать еще до появления его на свет.

Угроза подлинная, а не мнимая. Прервись физическая жизнь человека, и он просто не ус­пеет сделаться магом или героем. Впрочем, впе­реди ждут новые испытания, и к ним следует се­рьезно подготовиться, чтобы, все преодолев, стать тем, кем тебе предназначено стать.


Подготовка к будущему

Да, к будущему следовало тщательно гото­виться, тем более что оно казалось со­вершенно неопределенным. Джуна будто предчувствовала, что жизнь вряд ли станет баловать ее, скорее наоборот. Силы, на которые она покуда не обращала вни­мания, зрели в ней и требовали если не прило­жения, так выхода.

Они просто переполняли ее. Джуна испыты­вала себя. Зимой, в страшный мороз глубокой ночью, в коротком, ветром подбитом пальто и парусиновых туфлях, она убегала из дома. И, повинуясь наитию, не зная точного пути, шла в поселок «Новая заря», где жил ее дядя. Ни страха, ни холода она не чувствовала. Только степь и лес сменяли друг друга, а погру­женная в собственные мысли девочка шагала вперед.

Джуна едва не оцепенела, когда до сознания дошел страшный звук — будто собаки грызут кость. Она пыталась убедить себя, что видит

собак, хотя было ясно, что перед нею волки. Со­всем недавно волки загрызли ребенка из их де­ревни.

Волки смотрели на нее, когда она медленно шла мимо. Волки смотрели вслед. Но Джуна не остановилась. И звери не набросились на нее. Теперь она поняла, как выглядит страх, как он ощущается всем телом.

Только наутро девочка постучалась в дом своего дяди, и слова, которые она придумала в качестве оправдания, звучали неубедительно. Вряд ли кто-либо понял бы ее поступок, попы­тался найти в содеянном логику.

Но ее понял отец. Связь их была так глубо­ка, так крепка и так неизбывна, что прервать ее не могли никакие обстоятельства. Даже смерть не властна была над родством душ.

Как-то летом, под утро, девочка проснулась. Кто-то негромко стучал в дверь пристройки, где летом ночевали дети. Джуна спросила: «Кто там?» И отцовский голос ответил: «Я». Джуна отперла дверь. Пустота. Никого.

Только позже пришло понимание. Джуна уз­нала: именно в это время, во сне, умер ее отец.

Умер, но не покинул свою дочь. Являлся к ней и о чем-то долго говорил, хотя Джуна не по­мнила содержания бесед. До определенного мо­мента она даже не знала, что ведет с отцом почти нескончаемый разговор.

Поведала ей об этом мать. Но сначала по­требовала, чтобы Джуна спала рядом, причем обязательно у стенки. И когда последовали воз­ражения, мать наконец призналась: по ночам

Джуна куда-то уходит. «Да нет же, я сплю», — удивленно ответила девочка. «Значит, ты и сама не знаешь о своих исчезновениях», — сказала мать.

Проследить за девочкой оказалось делом простым. Она вставала с постели, выходила на улицу и там садилась у калитки. Сидя на лавоч­ке, говорила на загадочном языке с кем-то неви­димым. На вопрос матери ответила: «Это же отец сидит со мной рядом. Белобородый ста­рик — это он».

Сама Джуна не помнила ни собеседника, ни содержания бесед, ни материнского вопроса. Отец являлся к ней по первому ее зову, помогал найти ответ на мучивший вопрос, выйти из сложной ситуации.

Бывало, она слышала отцовский голос. Иног­да появлялась его фигура. Они беседуют, не произнося вслух ни слова.

Руки Джуны удивительно похожи на руки отца. Связаны их души, в загадочной и странной зависимости находятся их руки. Иногда во время лечебных сеансов отец показывает Джуне дви­жения, если случай трудный или дочь сомнева­ется.

На нем серебристое одеяние, но это ее отец — Юваш Бит-Сардис. Человек из царско­го рода. Скромный советский экономист, обла­давший даром предвидения. Отец, так любив­ший свою дочь, что не покидает ее и после смер­ти.


Первая беседа с мертвецами

У мага складываются собственные, совер­шенно особенные отношения с миром мертвых. Он столь часто и целенаправ­ленно общается с ними, вызывает тени, беседует и спрашивает ответа на свои вопросы, что мертвые для него как бы и не мертвы. Про­сто они составляют отдельный мир, именно мир, и этим все сказано.

Такие отношения ни в коем случае нельзя путать с отношениями других людей, в силу при­звания или особых обстоятельств поставленных в ту же зависимость. И для медика, и для профес­сионального убийцы, и для могильщика мерт­вец — только объект, только тело, лишенное всех свойств, присущих жизни.

И потому столь различается первая встреча с мертвецом у мага и у медика, студента мединс­титута. Медику тяжело перешагнуть порог от­вращения, ибо он видит перед собой труп, на­блюдает следы разложения, распада. Маг видит лишь существо из иного мира, не более того.

Джуна вспоминает, что она никогда не боя­лась мертвых. И небоязнь ее — небоязнь орга­ническая, присущая той общности, к которой она принадлежит. «Увидев впервые мертвого, — вспоминала она, — просто подошла и сказала что-то вроде: «Мы — едины, человеческая обо­лочка тленна, но бессмертна человеческая душа. И у каждого впереди — новые жизни».

А потому одно важное обстоятельство пере­ходного возраста является как бы знаком, отме­тившим, что Джуна уже нашла собственную до­рогу, хотя пока и не знала, куда она ее приве­дет.

Итак, детство кончилось со смертью родите­лей. Джуна сразу многое поняла, будто за ко­роткое время выросла и повзрослела.

Четырнадцатилетняя девочка без семьи и за­боты взрослых ютилась по чужим углам, мыка­лась по родственникам. Кто-то относился к ней лучше, кто-то хуже, однако ничто не напоминало родной дом.

Когда произошел этот случай, она жила в Армавире. Училась в вечерней школе, для того чтобы днем заработать немного денег, Джуна разносила телеграммы.

Вернувшись однажды вечером из школы чуть позже обычного, она застала запертую дверь и темные окна. Хозяева давно спали, так и не до­ждавшись возвращения девочки, а может, и не дожидались ее вовсе. Она стучала в дверь, сту­чала долго, но ей так и не открыли. Что делать? На дворе холод, зима.

Не зная, что придумать, она обвела глазами двор и внезапно увидела постель с матрацем и одеялом. Недавно умер сосед, и его родственни­ки, боясь подхватить заразу (а умер он от какой-то инфекционной болезни), выбросили ве­щи на улицу.

И что же? Зная о том, кому принадлежали эти вещи, и о том, что человек умер лишь вчера, усталая и замерзшая девочка легла в постель мертвеца, закуталась покрепче и так спала до самого утра. Ее не тревожили ни тяжелые мысли, ни страшные сны, ни чувство отвраще­ния.

Наутро она решила уйти из этого дома, ос­тавить этих людей и больше не возвращаться сюда, где к ней отнеслись так безразлично, слов­но ее и не было никогда.

И она ушла. Ходила по улицам города Ар­мавира, думала, как жить дальше. Возможно, именно тогда в ней и родилась потребность за­ботиться о каждом встреченном человеке, если человек того заслуживает хоть в самой малой степени. По крайней мере, только подобное чув­ство способно объяснить терпение и заинтересо­ванность, которые проявляет Джуна и к боль­ным, и к тем, чью судьбу она предвидит, и к тем, кто сейчас нуждается в слове утешения, в жесте доброты.

Возможно, подобные мысли или чувства при­вели ее на порог обыкновенного детского сада. Заботиться о тех, кому ты нужна? А кому за­бота нужна больше всех, как не детям? Ведь она и сама только недавно была ребенком, едва ли не вчера, когда забиралась, уставшая, продрог­шая, одинокая, в чужую постель, выброшенную из дома.

Ночлег на постели мертвеца стал, кажется, той инициацией, которую обязательно проходит любой человек, чтобы стать посвященным. Ини­циацию обязательно проходит будущий маг. Джуна словно породнилась с миром мертвых.

А думала она о живых. И о себе в том числе. Надо жить дальше. Надо иметь хоть кусок хлеба и крышу над головой, а для этого необхо­димы деньги. Разнося телеграммы, заработаешь или на хлеб, или на угол. На то и другое денег при всем желании никак не хватит. Зато возле детей всегда можно прокормиться, еда обяза­тельно остается.

Так и вышло. Когда она поступила на работу ночной няней, появилась возможность доедать остатки детской пищи, а также крыша над голо­вой. Хотя спать приходилось урывками, а иногда и вовсе не получалось сомкнуть глаза ночь на­пролет.

Заведующая, словно о чем-то догадываясь, перед тем как принять на работу, задала один- единственный вопрос: сколько ей лет? Пришлось прибавить чуть ли не два года и сказать, что ис­полнилось шестнадцать, а метрическое свиде­тельство находится в милиции, где ей сейчас оформляют паспорт.

Но ложь во имя выживания, когда никому от нее не становится хуже, вполне простительна. Удавалось не только доедать остатки детской пищи — по утрам Джуна снимала пробу с при­готовленного завтрака. А спустя некоторое время стало совсем хорошо. Старательную ня­нечку перевели работать на кухню, в качестве повышения по службе.

На деньги можно было снять даже комнату. Приработок Джуна не бросала, разносила теле­граммы, теперь только срочные. Работа ночная. После вечерней школы надо спешить на почту, а потом с телеграммой порой идти через весь Армавир, пешком, в темноте, километр за кило­метром.

Случалось разное. Несмотря на свое бесстра­шие по отношению к мертвым, живых Джуна опасалась, с ними наладить отношения куда труднее, у них иные законы. Как-то ночью шла она по высокому речному обрыву, и вдруг на­встречу из ночной тьмы вынырнули несколько взрослых парней. Могло произойти что угодно. И, почувствовав внезапный прилив страха, Джуна прыгнула с обрыва. Не разбилась, даже не поранилась. Спряталась в песчаную яму и там затихла. А перепуганные парни всматривались в глубь обрыва, пытаясь разглядеть, куда девалась девчушка.

Встретились они через некоторое время со­вершенно случайно на танцплощадке. Обрадова­лись парни — жива осталась, не разбилась, не покалечилась. Оказывается, они искали ее, даже в милицию заявили о случившемся. И девушку разыскивали уже представители закона. Дума­ли — утонула, водой унесло, ведь на берегу ни следа. А парням так понравилась молоденькая «утопленница», что двое в нее влюбились. Ко­нечно, не слишком крепка юношеская любовь, зато порывиста и вспыльчива: кто станет прово­жать девушку домой, иногда решалось кулачным поединком.

Начиналась юность. Призвание ощущалось смутно, однако главное было ясно — оно суще­ствует. И все же путь в медицину заказан. Джуна чувствовала, что ее способности вряд ли оценят в каком-либо учебном заведении. А как же слова отца о ее предназначении? Она должна лечить людей. Необыкновенный дар природы надо использовать. В мире столько страждущих, которые ждут прикосновения ее целительных рук.

Джуна решила отправиться в Ростов и там поступить в кинотехникум. Не о карьере актри­сы она мечтала, не о профессии режиссера или оператора. Она станет киномехаником. Странно?

Странно. На первый взгляд.


Искусство повелевать тенями

Если посмотреть внимательнее, то в по­ступках любого, даже самого обыкновен­ного, человека можно разглядеть не только первый — самый очевидный, но и вто­рой, и третий, и какой угодно еще смысл.

В поступках же такого необычного человека, как Джуна, самые прозаические намерения и желания вдруг освещаются особым светом, в них проглядывает будущее предназначение, а если и не оно само, то догадка о своем будущем не­обычном призвании.

Отзвенел последний и такой тоскливый школьный звонок. Бывшие ученики распроща­лись со школой. Перед каждым из них встал выбор: что же делать дальше, какую дорогу вы­брать? Джуна поступила самым неожиданным образом.

Куда пойти учиться сельской девушке? Веро­ятно, в техникум, чтобы получить среднее специ­альное образование. Но какое? О медицине и о призвании врачевателя и речи быть не могло, не­смотря на то что она всегда помнила слова отца о том, что ее предназначение — прикосновением руки залечить рану, унять боль. Ни о медицин­ском училище, ни об институте, где обучают бу­дущих врачей, она и не помышляла.

Почему? Да потому, что ее дар был слишком необычен. Это не манипулирование множеством блестящих инструментов и приспособлений, ко­торыми пользуется хирург, это даже не про­стенький чемоданчик медсестры или фельдшера, в котором хранится все необходимое на самый первый случай — шприц, нашатырный спирт, вата. У нее были только ее руки и отсутствовала необходимость в дополнительных приспособле­ниях. Но кто поверит ей? Кто поддержит, если она сама не могла поверить в свое собственное будущее? Нет, слишком рационален XX век! И слишком серое, приземленное время — самая середина шестидесятых годов.

Итак, Джуна сделала свой выбор. Она реши­ла поехать в Ростов, поступить в кинотехникум и выучиться на киномеханика. Как? Почему? Загадка, да и только. Привлекательная девуш­ка... Если уж невозможно воплотить в жизнь то, к чему она чувствовала истинное призвание, то могла бы попытаться поступить в любой другой техникум, например в педагогический, библио­течный... Да в какой угодно. Хоть в пищевой. Учительница начальных классов, воспитательни­ца детского сада, библиотекарь, клубный работ­ник, повариха — профессии скромные, отнюдь не денежные, но по крайней мере привычные, обыденные. И вдруг киномеханик...

Совсем не те времена, будь это лет на двад­цать раньше — сразу после войны, — совсем иное дело! Какой ореол романтики имела работа киномеханика! Человек из темной будки в конце зала показывал людям волшебные картины. По­казывал то, чего вовсе и не было на земле, но как хотелось, чтобы это было!

Целлулоидная лента шуршала, а иногда рва­лась, чуть дрожал, вспыхивая и погасая, луч света, на экране появлялись кадры мирной, сытой, обеспеченной и веселой жизни. А если фильмы были о войне, то герои ни в коем слу­чае не погибали. Они обязательно побеждали. Героический разведчик добывал секретные до­кументы, заодно прихватив и вражеского гене­рала, веселые герои обороняли свое беспокой­ное аэродромное хозяйство. Влюбленные обяза­тельно встречались в назначенное время — в шесть часов вечера после войны. А уж трофей­ные ленты!! Их и вовсе не с чем сравнить, чего стоят одни названия — «Большой вальс», «Девушка моей мечты», «Судьба солдата в Америке»...

Киномеханик был царем и богом, повелевал этими людьми, завладевал их сердцами на пол­тора часа сеансного времени и делал все, что хотел!

И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь
со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить,
идти на дно...
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!

Теперь совсем не то. Жизнь, конечно, все еще похожа на кинематограф, где черное меша­ется с белым, но профессия киномеханика утеря­ла всю свою притягательность. Из человека, по­велевающего помыслами и душами, он превра­тился в обыкновенного служащего, культработ­ника, как называли его сокращенно. Производ­ственный план, количество зрителей, тарифная сетка, где-то наверху — в недосягаемой выши­не — Министерство культуры, которое повеле­вало сотнями и тысячами киномехаников, биле­терш и даже директоров кинотеатров. А коли ты еще и механик кинопередвижки!..

Бездорожье, утомительные часы, проведен­ные в дребезжащей машине-развалюхе, усталый, полуголодный, добирается он до места и крутит все одну и ту же, все одну и ту же ленту, зная ее наизусть. Кажется, и в страшном сне или на Страшном суде вместо действительных событий он будет пересказывать все тот же сюжет старой кинокартины...

Девушка-киномеханик, да еще необычная, привлекательная, — это и вовсе загадка. Объ­яснение, которое Джуна давала впоследствии своему внезапному и ошеломляющему именно тривиальностью, заурядностью выбору, тоже мало что объясняло.

Думалось, что профессия киномеханика лишь очередная, самая начальная ступенька в мир кино. А затем, может быть, институт кинемато­графии, затем...

Объяснение наивное и, как кажется, совер­шенно неправдоподобное. Вряд ли и молодень­кая выпускница школы всерьез в него верила — волшебный мир киностудии и мир дощатой ки­нобудки, обклеенной пожелтевшими рекламными плакатами, — это разные миры, они не имеют ничего общего, даже не соприкасаются.

Так в чем же кроется разгадка этого стран­ного на первый взгляд выбора, ведь чем-то он продиктован? Попытаюсь предложить свое соб­ственное объяснение. Оно может показаться кому-то еще более странным, чем выбор, сделан­ный героиней книги, даже вызвать возмущение. Еще бы: за спонтанным, ни к чему не обязыва­ющим поступком вдруг пытаются обнаружить глубокий смысл, таинственную подоплеку! Но напомню, что задача автора не только рассказать о своем герое, его задача истолковать поступки, складывающиеся в единство судьбы, увидеть в каждом отдельном движении тот смысл, кото­рый, вполне возможно, не заметен даже тому, кто эти поступки совершает.

И более того, как раз неосознанность, ничем будто не вызванная тяга, желание поступить так, а не иначе указывают на скрытую предопреде­ленность таких поступков, на направленность ду­шевных движений. Так складывается тайный узор судьбы, чтобы выступить сразу, во всем своем великолепии, — когда человека уже не будет...

Но пока речь идет о выборе, сделанном вче­рашней школьницей. Отправиться в чужой город, где ей придется приобретать чисто муж­скую профессию, изучать объективы, лентопро­тяжные механизмы и работу мотора, а затем, после окончания техникума, возиться с киноап­паратом, поднимать тяжеленные железные ко­робки с катушками пленки... Зачем? Почему? Следует ответить вопросом на вопрос: а что, собственно, делает киномеханик, в чем смысл его ремесла? Однако не стоит торопиться с от­ветом.

Лопнувшая и подклеенная во многих местах пленка, треск слабенького движка, характерный запах горячего машинного масла и пыли — да, все это неотъемлемые атрибуты работы кино­механика, так же как неизменный и обидный крик «Сапожник!», сопровождаемый пронзи­тельным свистом, если пленка рвется в очеред­ной раз или смена катушек слишком затягива­ется (ведь речь идет о времени, когда киноме­ханик часто работал с одним проекционным ап­паратом).

Все так, но почему бы не взглянуть на вещи шире? Киномеханик обладает способностью, ко­торой обделены обычные смертные, разве что за исключением профессиональных волшебников и колдунов. Он вызывает тени людей, причем со­вершенно неважно, тени ли это живых или умер­ших, и по желанию публики без конца разыгры­вает события, которые отделены от присутству­ющих и дальним расстоянием, и временем, когда они происходили. А точно ли происходили?

Кинематографический луч, направленный опытной рукой киномеханика, может проникнуть и в еще не бывшее, то бишь в гипотетическое бу­дущее, и в не бывшее вовсе никогда, он может мучить бедные тени, беспрестанно вызывая их и неохотно отпуская на покой, чтобы в самом ско­ром времени, когда в зале соберется очередная порция публики и начнется новый сеанс, на по­требу ей снова вывести на белое полотно только что отпущенных на свободу рабов проекционного луча.

Не стану возражать тому, кто вдруг посчита­ет, будто сказанное здесь перебор. Если люди ли­хорадочно перелистывают книги и брошюры о колдунах и ведьмах, читают публикации в совре­менных газетах о свадьбах вампиров и о местах обитания зомби, если, в конце концов, сейчас этот человек держит в руках книгу из серии о великих пророках, у него, должно быть, есть собственное мнение, которое можно только уважать.

Впрочем, собственное мнение есть и у автора. Более того, рассказанное им никакая не новость, давным-давно о таинственной природе кинемато­графа догадались самые прозорливые наблюда­тели, и слова их, расцвеченные залихватской иронией, порождены именно ужасом перед от­крывшимися перспективами нового тогда искус­ства.

«Великий жезл власти дал людям кинемато­граф. «Остановись, мгновение, ты прекрас­но!» — этот возглас перестал уже быть ритори­ческим. Пусть Фальер только раз приезжал к королю Эдуарду, пусть он приезжал к нему только на мгновение, и жизнь тотчас же подхва­тила и унесла его дальше, пусть даже после этого мгновения он исчезнет с лица земли, но самое это мгновение, когда он сидел в коляске и приподнимал цилиндр, и чесал переносицу, и любезно улыбался, — оно выхвачено из цепи других, остановлено и может повторяться до скончания века; оно задержано на тысячи лет и попало в руки к прыщеватому парню, который, как Фауст, как Иисус Навин солнцу, крикнул всему этому: «Остановись, мгновение, ты пре­красно!» - так писал еще в 1908 году популяр­ный критик Корней Чуковский.

Фельетон — особый жанр. Фельетонист ставит перед собой задачу во что бы то ни стало развеселить читателя, а для того всячески прини­зить то явление, о котором пишет, даже тогда, когда явление это скорее способно ужаснуть — столь оно огромно: «Само время побеждено — и пространство! Сюда, на Разъезжую улицу, на угол Разъезжей и Коломенской, в маленькую грязную залу, где прежде был низкопробный трактир, сходят во всей красе и величии Альпы! В афише написано: «Путешествие по Северным Альпам». И сверкают снега, и зияют пропасти, а мы проходим черные туннели, и — под акком­панемент тапера — проносятся и пляшут перед нами, как перед окнами поезда, неподвижные, далекие, отстоящие за тысячу верст гордые, ве­ликолепные горы. Исполнилось слово Писания. Мы сказали горе: сойди с места! — и сошла гора, и пришла сюда, на угол Разъезжей и Ко­ломенской, и заплясала под музыку тапера. Ма­гомету уже не нужно подходить к горе: пусть от­даст семнадцать копеек за вход, и гора подойдет к Магомету. Великий жезл власти дал людям кинематограф».


Аэндорская волшебница вызывает тень Самуила

Разумеется, делая свой выбор, Джуна ни­чего не знала об открытиях дореволюци­онного фельетониста. Не знала о них хотя бы потому, что статья «Нат Пинкертон и современная литература» не перепечатывалась более шестидесяти лет, а старая книжка Чуков­ского, где она была опубликована, чрезвычайная редкость даже для столицы, а где уж ее достать в маленьком провинциальном городке?

Другая книга, которая могла бы родить даль­ние ассоциации между современным ремеслом и старинным колдовством, в те времена тоже была не слишком доступна. Правда, в небольшом го­родке, где жизнь протекает размеренно и жители ревностно хранят раз заведенный уклад и при­вычки, более доступна, чем в большом горо­де, — там она была почти под запретом. Речь идет о Библии.

Сама Джуна многократно подчеркивала, что она христианка, православная, но не делает раз­личий между верующими разных религий — буддистами, иудаистами, мусульманами, католи­ками или протестантами, ведь Бог един для всех. И может быть, потому люди разных вероиспо­веданий часто принимали ее за свою. С Библией она знакома, тем более что в Библии упомина­ется и Сардисская церковь, от которой ведет свой род Джуна.

Но это — в Новом Завете, а в Ветхом За­вете есть эпизод, который может кое-что прояс­нить в характере Джуны и в ее отношении к миру.

В одной из глав I Книги Царств рассказы­вается о первом израильском царе Сауле и о знаменитой Аэндорской волшебнице, к которой обратился он с неожиданной просьбой. Поло­жение Саула оказалось безвыходным: в силу особых причин он изгнал гадателей и волшеб­ников из страны, а его собственные пророки не могли дать дельного совета. Между тем враги собрали войска для нападения на Израиль. И, как сказано в Библии, увидев вражеский стан, Саул «испугался, и крепко дрогнуло сердце его».

Кто даст нужный совет, кто предскажет ско­рое будущее? Саул приказал отыскать женщину- волшебницу, чтобы та вызвала тень пророка Са­муила (почему обязательно женщину, в священ­ной книге не уточняется).

Но предоставим слово первоисточнику: «И отвечали ему слуги его: «Здесь, в Аэндоре, есть женщина волшебница».

И снял с себя Саул одежды свои и надел другие, и пошел сам и два человека с ним, и пришли они к женщине ночью. И сказал ей Саул: «Прошу тебя, поворожи мне и выведи мне, о ком я скажу тебе».

Но женщина отвечала ему: «Ты знаешь, что сделал Саул, как выгнал он из страны волшеб­ников и гадателей; для чего же ты расставляешь сеть душе моей, на погибель мне?»

И поклялся ей Саул Господом, говоря: «Жив Господь! Не будет тебе беды за это дело».

Тогда женщина спросила: «Кого же вывесть тебе?» И отвечал он: «Самуила выведи мне».

И увидела женщина Самуила, и громко вскрикнула, и обратилась женщина к Саулу, говоря: «Зачем ты обманул меня? Ты — Саул».

И сказал ей царь: «Не бойся, что ты ви­дишь?» И отвечала женщина: «Вижу как бы бога, выходящего из земли».

«Какой он видом?» — спросил у нее Саул. Она сказала: «Выходит из земли муж престаре­лый, одетый в длинную одежду». Тогда узнал Саул, что это Самуил, и пал лицом на землю и поклонился.

И сказал Самуил Саулу: «Для чего ты тре­вожишь меня, чтобы я вышел?» И отвечал Саул: «Тяжело мне очень. Филистимляне воюют против меня, а Бог отступил от меня и более не отвечает мне ни чрез пророков, ни во сне; пото­му я вызвал тебя, чтобы ты научил меня, что мне делать».

И сказал Самуил: «Для чего же ты спраши­ваешь меня, когда Господь отступил от тебя и сделался врагом твоим?»

«Господь сделает то, что говорил чрез меня; отнимет Господь царство из рук твоих и отдаст его ближнему твоему, Давиду.

Так как ты не послушал гласа Господня и не выполнил ярости гнева Его на Амалика, то Гос­подь и делает это над тобою ныне.

И предаст Господь Израиля, вместе с тобою, в руки Филистимлян: завтра ты и сыны твои бу­дете со мною; и стан Израильский предаст Гос­подь в руки Филистимлян».

И опять Саул сильно испугался, и при том он давно не ел. Волшебница уговорила его поесть, поели и слуги Саула. Потом они ушли, но участь вопрошающего была уже решена».

Действительно ли Саул слышал голос Самуи­ла или его обманули и это была лишь имитация голоса пророка? Неведомо.

Несколько иначе эта проблема трактовалась в переводе Библии, сделанном для короля Якова I, где этот эпизод был озаглавлен «Саул получает совет у ведьмы» (значит, в очередной раз прорицателя и предсказателя спутали с ведь­мой). Между тем, каковы бы ни были версии и толкования данного эпизода, выдвинутые в угоду историческим обстоятельствам, важнее другое.

Порою люди остро нуждаются в предсказа­ниях, но не всякий способен такое предсказание дать, как не смогли помочь Саулу его собствен­ные пророки. И на помощь пришла Аэндорская волшебница. Она не только превозмогла страх перед наказанием (и наказанием нешуточным, смертельным). Она вызвала тень Самуила, и, когда тень предрекла Саулу поражение и гибель, волшебница утешила своего посетителя — царя! — и отнеслась к нему просто и человеч­но — уговорила поесть, накормила и остальных гостей перед тем, как они покинули ее и отпра­вились восвояси. Ведь так могла бы поступить и наша героиня, Джуна. Глубина знаний о челове­ке, прозрение будущей судьбы не мешают ей от­носиться к людям по-доброму и бережно.

Вообще поведанная в двадцать восьмой главе I Книги Царств история чрезвычайно поучи­тельна. Волшебница выполнила свой долг, сдела­ла то, в чем и заключалось ее земное предназна­чение.

Волшебница она или маг? О том в священ­ном тексте не сказано ни слова. Возможно, по­тому, что само понятие «маг» там не употребля­ется (хотя библейский Соломон считается имен­но магом), или потому, что среди магов не упо­минаются женщины.

Объясняется это разными причинами: отсут­ствием женской формы слова «маг», положением женщины в истории.

Но какая-то загадка в этой истории, несмот­ря на внешнюю и полную досказанность, суще­ствует. Почему Саул приказал слугам отыскать именно волшебницу-женщину? Если ее прорица­ния столь известны, тогда отчего она не подвер­глась изгнанию подобно другим? Может, ее дар был принципиально иным? Может, она была из генерации магов и вызывала тени, как вызывает опытный киномеханик бесплотные тени на по­лотно экрана?

Маг-женщина... Женщина-киномеханик... Два очень далеких понятия, даже составляющие которых не сочетаются между собой, а уж тем более сами понятия!.. А все-таки вчерашняя школьница решила стать не педагогом, не биб­лиотекарем, не продавцом, даже не артисткой, а киномехаником! О чем-то свидетельствует этот выбор.

Итак, Джуна отправилась в Ростов посту­пать учиться на киномеханика. Как жила она в эти годы? Тот, кто был студентом, может легко догадаться. Студенческая стипендия и до сих пор такая — не разгуляешься. А в прошлом она была и вовсе скудной. И если некому помочь, некому подкинуть хоть немножко денег — сиди впроголодь.

Студентам памятен первый день получения стипендии. Если ты человек не экономный или не наделен железной волей, тратится почти вся полученная сумма. Наешься от всей души, так что на еду глаза уже не смотрят. А с завтраш­него дня и до следующей стипендии сиди без денег. Основная пища — чай и хлеб.

Но если студенту можно обойтись самой скудной пищей, в основном налегая на хлеб ду­ховный, то без одежды никак нельзя. А уж при­влекательной девушке красивая одежда просто необходима. Где ее взять? К счастью, Джуна всегда была неприхотлива в быту, а потому и не слишком обращала внимания на такие мелочи. За модой не гналась. Одевалась в то, что мас­терила себе сама.

В те времена в моду вошли короткие платьи­ца. Такие платьица шила и Джуна. Шила из того, что попадется под руку. Когда хозяйка, у которой она жила в Ростове, подарила ей свою старую одежду, то-то была радость! Джуна раз­резала ее на куски, они и пошли на платье. Порой доставались и другие старые рубашки и платья. Денег было в обрез, приходилось подра­батывать, в том числе и стиркой. Отсюда и ста­рая одежда, подаренная жалостливыми клиент­ками.

Но если платье можно смастерить самой, были бы фантазия и вкус (несмотря на всю буй­ную художественную фантазию, Джуна предпо­читала одежду строгую и по сей день не изме­нила своим пристрастиям, хотя носит теперь вещи от самых прославленных мастеров), обувь самой не смастерить.

Единственные босоножки приходилось бе­речь. Джуна шагала, легко касаясь ростовской земли, не только потому, что у нее была летящая походка. Кто мог догадаться, что причина тому и обыкновенная экономия? Ступай полегче, и обувь прослужит долго, будет меньше стапты­ваться.

Но босоножки босоножками, а чаще всего ходила Джуна босиком. Ну и что же, что Ростов большой город? Приличия и запреты каждый создает для себя сам. Как ни странно, горячий, почти раскаленный ростовский асфальт щадил ее ноги, не обжигал, мягко согревал, будто делился теплом. А вдруг и впрямь делился? Вдруг этот материал ощущал, что ступает по нему не совсем обыкновенный человек? Кто знает.

Босоногая, стройная, радостная, бродила она по улицам Ростова. И только перед зданием техникума останавливалась. Из целлофанового пакета извлекалась влажная тряпка, которой протирались ступни, а из сумочки — с величай­шей бережностью — босоножки, которым не было цены, ибо они являлись единственными. Остальной гардероб составляли несколько сши­тых собственноручно платьев, а также юбки и блузки и единственный плащ. Такой она была в Ростове, такой приехала и в Тбилиси, когда по­лучила новенький скрипучий и сильно пахнущий краской диплом.


Город сердца и город судьбы


Дом, в котором спят на столе

Тбилиси воспет неоднократно разными поэтами на разных языках. Кавказ всегда привлекал своей загадоч­ностью. Стоит подумать о нем, и голова кру­жится от переполняющих ее мыслей. Волшебные места, где действительность переплетается с ле­гендой, где история не скучная наука, а реаль­ность, как реальны обступившие со всех сторон горы.

Здесь, возможно, и до сих пор томится при­кованный к скале по приказанию Зевса мятеж­ник Прометей и орел неукоснительно прилетает, чтобы выклевать его печень. И так каждый день из века в век. А что для героя страшнее обы­денности и рутины? Зломысленный Зевс отлич­но знал, как страшнее всего наказать героя, и до сих пор не отменил своего наказания. Подними лицо, взгляни в небеса. Видишь кружащего в го­лубизне орла, может быть, это тот, который ис­полняет суровый Зевсов приказ. Давно нет Зевса, но кружит в небесах орел, и томится скованный, оставленный всеми, кроме орла, Прометей.

Смотришь на Кавказские горы и вспомина­ешь, что именно здесь к Арарату, едва возвы­шавшемуся тогда над водой, пристал библейский ковчег. Так спасся от гибели мир, так выжили люди и животные. Им была оказана высшая ми­лость.

Стоял типичный тбилисский сентябрь, и со­лнце жгло, правда уже чуть-чуть умерив свой пыл.

Джуна шагала по городу, полюбившемуся ей с первых минут. Разглядывала улицы и переул­ки, сутулые, словно люди, присевшие сыграть партию в нарды, да так и застывшие, увлечен­ные интересной игрой. Видела дома с балконами, обвитыми виноградными лозами. Осенний Тби­лиси, будто нарушая все законы природы, дела­ется ярче, красочнее. Летняя зелень и солнеч­ное белое марево сменяется светло-коричневым, оранжевым, лимонным.

Здесь ей предстояло жить и работать. Дип­лом выдан, направление выписано. И она — свободная, повзрослевшая, одинокая посреди ог­ромного и шумного города. Ей еще придется привыкнуть и к утренним выкрикам торговцев, и к эмоциональной грузинской манере говорить, когда кажется, что люди яростно спорят и даже ссорятся, а между тем это мирно беседуют зна­комые, причем не видевшие друг друга лишь со вчерашнего вечера, но сколько нужно друг другу рассказать, жизнь полна новостями.

Джуна знает по-грузински всего несколько слов и потому пока не может сама вести такую беседу. Да и не с кем. В необъятном Тбилиси у нее нет ни единого знакомого.

Значит, для начала следует отправиться туда, где ей могут помочь найти работу, — в Министерство культуры, ведь теперь и она культработ­ник, умеет обращаться с кинопроекционным ап­паратом, заряжать новую катушку с лентой, при­слушиваться к работе движка. Джуна отправи­лась на проспект Руставели.

В министерстве встретили ее любезно, мило поговорили и пообещали работу — кинотеатру «Комсомолец» как раз требовался киномеха­ник. Но работа будет не раньше, чем через три дня.

Что же делать? Сказать напрямую этому ухоженному, явно следящему за своей внешнос­тью мужчине, что у нее очень мало денег? А ведь кроме еды ей требовался и ночлег. Джуна решила промолчать. Посчитала, что посвящать постороннего ей человека в собственные заботы нехорошо. Она попрощалась и ушла.

А проспект Руставели, который скоро сдела­ется таким родным и близким, не обращал вни­мания на чужачку. Главная улица города жила своей жизнью. Туда-сюда сновали машины, двери домов и гостиниц распахивались, чтобы пропустить внутрь людей. Из многочисленных кафе выпархивали легкие облачка изумительных ароматов и плыли по воздуху.

Джуна так хотела есть, что вошла в первое подвернувшееся кафе. Оказалось, что оно при­надлежит знаменитой гостинице «Интурист». В другое время тратить тут последние деньги она бы не стала, но сейчас не могла пересилить себя. Заказала что подешевле, забилась в дальний угол. По студенческой привычке она съедала все, что на тарелке, однако не хотела, чтобы кто-нибудь, пусть случайно, увидел это. Стыдилась.

Только начала есть, как назло, за столик сели двое молодых ребят. По-русски говорят едва-едва, с трудом подыскали слова, когда спрашивали разрешение сесть рядом с ней. Зато между собой они говорили бойко, причем по-ас­сирийски. Ребята, не догадываясь, что она их понимает, стали оценивать девушку в скромном платье, сидящую напротив и с аппетитом по­едающую лапшу, будто ничего вкуснее в жизни не пробовала.

Джуна какое-то время старалась не слушать, как они обсуждают ее фигуру и лицо, а потом не выдержала и пристыдила их на их же родном языке.

Ребята страшно удивились и тут же пусти­лись в догадки, кто она такая и откуда родом. Догадки их Джуна отвергла. «Хотя я и ассирий­ка, — сказала она, — но не из Сирии, а из России». О том, что она наполовину казачка, Джуна промолчала.

Спокойно поесть ей не удалось. Едва асси­рийцы ушли, появился администратор кафе. По­интересовался, иностранка она или нет, ведь го­ворила она на незнакомом языке. А узнав, кто она такая, предложил работать у него в кафе. Зачем дожидаться свободного места в каком то кинотеатре? Тут и место хорошее, и о еде бес­покоиться нечего. Для провинциалки без друзей и знакомых, одной в огромном городе и приду­мать лучше нельзя. Джуна поблагодарила и от­казалась.

Доела уже остывшую и сразу потерявшую вкус еду, вышла из кафе. И задумалась: куда идти? Впереди три дня ожидания, деньги почти все потрачены, ночевать негде. Не зная, как по­ступить, она села на первую попавшуюся ска­мейку. И провидение простерло над ней крыло. Рядом села незнакомая молодая девушка.

Разговорились. Джуна рассказала новой зна­комой и о том, что она сирота, и о том, что в Тбилиси оказалась по направлению из технику­ма, и о том, что осталась без денег и без крыши над головой.

Тереза, так звали новую знакомую, тут же вспомнила — у них во дворе снимают комнату три студентки, а четвертая койка свободна. И платить придется всего пятнадцать рублей в месяц.

Дом стоял прямо за «Интуристом». Джуна договорилась с хозяйкой комнаты, а когда узна­ла, что заплатить можно не сразу, а через месяц, совсем обрадовалась. Жизнь в этом прекрасном городе начиналась замечательно.

Тереза торопила, пора ужинать, ее семья уже собралась, они ждут только Джуну.

В маленькой квартирке проживали пожилые родители и девять взрослых детей. Джуну ветре- тили радушно, пригласили к столу. Отказов не слушали, понимали, что девушка стесняется и старается свое стеснение скрыть. Пообедала? Хорошо. Но как можно отказываться от горячих хинкали? И вправду хинкали пахли необыкно­венно.

Джуна ела такое блюдо впервые, и потому ей было невдомек, что ножку у хинкали, состоящую из теста, не едят, за нее берут эти огромные гру­зинские пельмени. Но ведь еда такая вкусная! Три хинкали исчезли мгновенно, два других Джуна оставила, хотя с удовольствием расправи­лась бы и с ними. Но ведь она говорила, что сыта.

А потом, по предложению Терезы, они от­правились на танцы. Зная, что красен долг пла­тежом, Джуна покупала и входные билеты в парк, и билеты на танцплощадку. Короче, в конце концов, из припасенных денег у нее оста­лось только два рубля. Но Джуна не унывала. С едой можно что-нибудь придумать, а крыша над головой есть.

В этом она ошибалась. Из парка вернулись поздно, и Тереза предложила: чем беспокоить хозяйку, лучше сегодня поспать в сарайчике во дворе, там и свободная раскладушка найдется.

Кто ведал, какой скандал ждет впереди? Хо­зяйка не знала, что новая жиличка будет ноче­вать в гостях. Может быть, она ничего бы и не сказала, но ее дома не оказалось, а ее мать, едва завидев Джуну, стала зло говорить, что они сдают койки приличным девушкам, «девки» им не нужны. Джуна обиделась на несправедливые и пошлые попреки, забрала чемоданчик с веща­ми и выбежала вон, горько плача.

Но как повезло Джуне, что она познакоми­лась с Терезой и ее семьей! Отец Терезы, ус­лышав о случившемся, не раздумывая, предло­жил: «Живи тут, девять ли, десять, поместим­ся». Первый год тбилисской жизни связан у Джуны с гостеприимным домом Терезы.

А хинкали, но не те, съеденные за гостепри­имным столом в доме Терезы, а другие, косвен­но повлияли на дальнейшую судьбу Джуны. Буквально на следующий день Тереза сказала: «Хорошо бы поесть хинкали». Джуна не могла отказать, ведь она стольким была обязана этой девушке. Последние два рубля пошли на угоще­ние подруги, сама Джуна сказала, что вовсе не голодна.

Но денег нет, перспектив пока никаких. И жить на чужих хлебах для Джуны — вещь не­приемлемая. За хлеб и кров, особенно предло­женные от всей души, надо отплатить, чем толь­ко можешь. И когда поутру Тереза собралась подметать улицу, Джуна отправилась ей помо­гать.

На обратном пути она встретила администра­тора, который подходил к ней в кафе «Инту­рист». Первые его слова прозвучали чуть-чуть насмешливо: «В кафе работать не хочешь, а улицы подметаешь». Но, увидев ответную реак­цию, сказал уже по-доброму: «Зайдешь?» И вот что странно, Джуна согласилась!

Почему? Будто предчувствовала дальнейшее. Явившись в тот же день в Министерство куль­туры, она услышала слова, которые не то чтобы огорчили, но и не обрадовали: «Место киноме­ханика в кинотеатре пока занято, следует подо­ждать еще. Пока можно поработать в том же кинотеатре «Комсомолец» помощником админи­стратора». Сказано без злобы, но и без особой приязни.

Зато директор кинотеатра, куда пришла Джуна, разговаривал с неприязнью и глядел с презрением. А потом начал с другом, который сидел у него в кабинете, разговаривать по-гру­зински. Джуна поняла, что над ней смеялись. Смешил ее откровенно провинциальный вид, ко­роткое платье, явно купленное не в магазине, а перешитое.

Новая и несправедливая обида. Джуна вы­крикнула в ответ что-то на своем родном языке и с грохотом захлопнула дверь.

Когда она вошла в «Интурист», глаза ее были затуманены слезами.

Администратор задал единственный вопрос: «Когда выйдешь на работу? Ах, сейчас?» Он позвал старшую официантку, новой работнице надо подобрать фартук по фигуре.

Работа Джуне понравилась. Опытная офици­антка ввела ее в курс дела, а в затруднительных случаях подсказывала, как следует поступить.

Поначалу Джуна собирала со столов грязную посуду и относила ее на мойку, а потом стала официанткой. Работа доставляла такое удоволь­ствие, что порой обслуживала и клиентов, сидя­щих за чужими столами. Кто, например, хочет возиться с пенсионерами? На чай не получишь.

А Джуна работала, успевала и сказать приятное слово, и обслуживала так быстро, словно на крыльях пересекала зал. Только мелькал белый накрахмаленный фартучек.

Да это же счастье! Почти рай! О таком ей и не мечталось. Перепробовала блюда, о которых и не слышала прежде. А вкусно как! Наголодав­шись за время учебы, радовалась обилию еды, ее доброкачественности. Необязательно есть, про­сто приятно, что еда есть. И первые заработки кружили голову. Джуна тратила деньги легко, с удовольствием, делала подарки знакомым. Можно с гордостью было написать братьям — у нее все отлично.

Работа в «Интуристе» закончилась скоро. Джуне пообещали комнату, но для этого она должна перейти в ведомственную столовую. Кончилось время, когда Джуна устраивалась спать на столе, — в доме, тесно, поневоле ста­нешь изобретателем. Грустно прощаться с доб­рыми и милыми людьми, к которым привыкла, будто они и впрямь родные. И все же... Какое счастье иметь над головой собственную крышу.


Прорицательница готовит коктейли

О Тбилиси тех давних лет! Благословенный город, которого еще не коснулись ни бури новейшей истории, ни гражданские не­урядицы, ни бытовая скудость, которая выпала ему в дальнейшем. Цветущий и солнечный го­род, где каждый дом имеет собственное лицо, где один двор не похож на другой, но вместе они составляют единое целое.

Тбилиси! Сколько в нем было разных уют­ных шашлычных или кафе на несколько столи­ков, где можно посидеть с друзьями, поболтать, или помолчать, или просто сразиться в нарды, выкидывая с азартом игральные кости, и шумно, с торжеством, если выигрываешь, либо с раздра­жением, если проигрываешь, передвигать шашки с ячейки на ячейку.

Тбилиси тех лет... В нем каждый мог найти свое место. Город принял Джуну и не отпускал ее, заботился о ней.

Подруга, работавшая в знаменитом кафе «Метро», расположенном на проспекте Руставе­ли, когда появилась возможность, устроила Джуну туда работать. Хотя она не любила пья­ных и ненавидела само пьянство, работа в баре ей нравилась. А завсегдатаи, которые сходились не для того, чтобы напиться, а чтобы пообщать­ся, провести с удовольствием свободное время, полюбили симпатичную и сноровистую хозяйку бара. Полюбился им и фирменный коктейль, ко­торый назвали «Коктейль Джуна».

Джуна звенела высокими стеклянными стака­нами, откупоривала бутылки, отмеривала нуж­ные для коктейля составляющие — шампанское, коньяк, ликер, кидала в стакан непременную темно-красную вишенку и кусочек золотого ли­мона, а сама наблюдала за теми, кто уютно рас­положился в зале. Ей нравилось смотреть на людей. И мир, и присутствующие представля­лись ей окрашенными в разные цвета. Разные настроения, разные мысли, просто разное само­чувствие, и человек делается иным. Она еще не знала, что подобное восприятие действительнос­ти отразится на ее дальнейшей работе, поможет при постановке диагнозов, по-особому запечатлится в живописных работах.

Но живописью она увлечется много лет спус­тя. Пока она стоит за стойкой бара, весело пи­кируется с посетителями, шутит или утихомири­вает не в меру проявляющих свой солнечный, взрывчатый темперамент посетителей.

Работа была пусть однообразной, но инте­ресной, тяжелой и все-таки доставляла радость. Появилось немало друзей, которые обязательно выкраивали в день десять — пятнадцать минут, чтобы увидеться с Джуной. А она угощала их коктейлем. И не брала денег. С друзей денег не берут. Душевные приязни не меряются никакими деньгами, а вторжение в мир дружбы меркан­тильных, да что там, просто прагматических рас­четов неизменно разрушает дружеские связи.

Несмотря на предупреждения добрых людей, Джуна не боялась «прогореть». Не может тако­го быть! Благому делу сопутствует высшее по­кровительство. Ей не верили, укоризненно кача­ли головами, печалясь за ее будущее. Но оказа­лась права она, а не дальновидные советчики.

Вот как оно было. Кроме обязательного бес­платного дружеского коктейля практиковалась и другая дружеская услуга. Друзьям, талантливым и хорошим, однако вечно безденежным людям, среди которых были и писатели, и художники, она отпускала вино и подходящую к вину закус­ку в кредит. Наступал момент, откуда-то вдруг сваливались нежданные деньги: случайный гоно­рар за опубликованные строчки или просто уда­лось найти халтуру и подработать, и люди обя­зательно приходили в кафе, чтобы отдать Джуне долг.

Святое правило не нарушалось: ведь нельзя подвести человека, который тебе поверил! И ес­тественная гордость подталкивала: можно вос­пользоваться сделанным тебе дружеским одол­жением, но я — самостоятельный человек и сам могу расплатиться за съеденное и выпитое. У всех выпадают в жизни не лучшие моменты, тем более нельзя забывать о доброте, проявленной к тебе, когда дела идут на поправку.

Все шло заведенным порядком. И вдруг не­жданная-негаданная ревизия. Что делать? По особой книжке, где записывала, кто сколько должен, подсчитала, что недостаток приближает­ся к пятистам рублям. По тем временам сумма почти астрономическая, средняя ежемесячная зарплата была рублей сто двадцать. Что делать? Обращаться к тем же друзьям? Неловко. Да и откуда у них деньги? Были бы, давно пришли бы и расплатились со всеми долгами. Значит, надо самой искать выход из сложного положе­ния.

Взяла наиболее ценную вещь, которая у нее была — ковровую дорожку, и продала, даже не торгуясь. Завернула вырученные деньги в газету и уже готова была отправиться на работу, раду­ясь, что отлично все разрешилось. Проверила еще раз деньги. А их нет! Дверь в квартире ни­когда не запиралась. Кто-то вошел и украл деньги.

Отправилась на работу, а на душе печаль. Мало того что не хватает солидной суммы (а ведь растрата — должностное преступление, она «материально ответственное лицо»), так еще у мужа, занимавшего довольно высокую долж­ность, могут быть крупные неприятности. Он ведь всегда возражал против ее работы в баре (правда, замену придумал еще интереснее, ска­зал: «Если хочешь обязательно работать в тор­говле, давай устроим тебя заведующей кафе, все не простая барменша!»).

С тяжелым сердцем пришла Джуна в кафе. А там уже трудятся ревизоры, тщательно прове­ряют каждую цифру. Ревизия закончилась, про­веряющие заявляют: «Все сходится».

Джуна не поверила собственным ушам. Не может быть! Как так? А ревизоры, весело улы­баясь, объясняют: «Вышла накладка, Джуне со склада выдали марочный коньяк вместо трех­звездочного».

И тут уже ревизоры не поверили собствен­ным ушам, а заодно и глазам. Джуна рассказала им, как обстояли дела, и в доказательство предъявила книжку со своими записями. «Если ты доверяешь людям, — заявила она, — Бог тебя не оставит». И устроила праздничный ужин.

Жизнь подвергала Джуну разным испытани­ям, из которых она выходила с честью. И не только таким, как ревизия в баре, но куда более страшным.

Услышав о ее необыкновенном даре загляды­вать в прошлое и будущее, однажды Джуну пригласил к себе один чрезвычайно влиятельный человек, имя которого она не называет (почему, станет ясно из дальнейшего).

Человек этот жил не в Тбилиси, а в Сочи, пришлось специально ехать к нему. И всю доро­гу, отнюдь не близкую, Джуну одолевали тяже­лые мысли. Она знала, что человек этот коварен и очень жесток, недобр. Но Джуна не отка­залась от приглашения, надеясь на свои способ­ности.

Она верила в свой дар, в который не верил пригласивший ее. Ему уши прожужжали о про­рицательнице, и, мысля привычными категория­ми, он думал, что в его доме появится древняя старуха. Он и предположить не мог, что увидит молодую женщину.

Хозяин долго с удивлением разглядывал ее и наконец нарушил молчание. Его интересовал единственный вопрос: способен ли кто-нибудь прочитать его мысли и из них узнать, сколь тем­ного лежит на его совести. Видимо, он был из­мучен необходимостью скрывать совершенное им, а забыть о прошлом был не в силах.

И хотя Джуна, едва взглянув на этого чело­века, увидела во всех подробностях те ужасы, которые он совершил, она успокоила его. Его мысли останутся закрытыми для других. Все может выйти на свет лишь в двух случаях — расскажет кто-нибудь из его сподручных или этот человек сам не выдержит и признается в содеянном.

Ни первого, ни второго он не боялся. Свиде­тели мертвы, а он не испытывает угрызений со­вести. Он мечтает только о том, чтобы сотворен­ное им не выплыло наружу. Этот страшный че­ловек любил своих детей и внуков, желал им счастья, а внезапно открывшаяся правда вечным позором ляжет на весь его род.

Он вопросительно взглянул на Джуну, и та поняла смысл этого затаенного вопроса. «Я ни­кому ничего не скажу», — пообещала она.

Страшный человек поблагодарил ее. Но то, что он сделал в следующий момент, омрачило слова искренней благодарности — он протянул прорицательнице пачку денег. И услышал в ответ... Да, он тоже услышал слова благодарнос­ти. Какой благодарности! «Спасибо, — сказала Джуна, — что, поверив в мой дар читать чужие мысли, ты оставил меня в живых. А ведь мог бы поступить так, как поступил со своими сообщни­ками».

Она не взяла деньги. И на прощание сказала этому страшному человеку: «Не вглядываюсь в твои мысли. Думай, о чем хочешь. Я сейчас смотрю в будущее. Как бы тебе ни пришлось прожить остаток жизни — а тебе остается большой срок, целых десять лет, — твои грехи лягут на твоих детей и внуков. Лягут, хотя имен­но этого ты боишься. Нет, повторяю, я никому ничего не скажу. Но даже если ты из осторож­ности убьешь меня, моя смерть ничего не изме­нит». Что сказано, то сказано.

Джуна покинула страшный дом, а его хозяин остался сидеть скованный оцепенением. Может быть, в свое время, когда он творил свои пре­ступления, он думал, что для своих жертв явля­ется воплощением судьбы. Сейчас он понял, как заблуждался. Он не воплощение судьбы, он ее данник, не более. Такое понимание, поздно при­шедшее, для некоторых страшнее смерти и страшнее позора.

Но порядочных людей на свете куда больше, чем злодеев и преступников. Беда в том, что и у этих порядочных людей есть свои затаенные мысли, которые они всячески гонят от себя, есть вещи, о которых тщетно пытаются они забыть. И эти затаенные мысли причиняют людям тяж­кие страдания. Забытье для таких людей — лучшее лекарство.

Был и такой случай. Джуна, прочитав тайные мысли человека, причинила ему боль. А ведь ее призвание врачевательницы запрещает причи­нять боль кому бы то ни было. Она должна об­легчать страдания. И, случайно потревожив кого-то, она испытывает глубокие духовные му­чения.

Как-то в баре вспыхнула драка, Джуна бро­силась разнимать дерущихся. Прибывший на вызов наряд милиции забрал в отделение всех: и виновников, и миролюбицу. К слову сказать, Джуна умеет постоять за себя, в силах защитить других. Когда несколько громадных парней, уви­дев перед собой пожилую, усталую официантку, не расплатились, а преспокойно покинули кафе, Джуна бросилась за ними и так их потрепала, что подоспевшие милиционеры долго не верили, что эта хрупкая женщина-девочка способна на подобное. Считали шуткой и долго хохотали, узнав, как все произошло на самом деле.

Но вернемся к прерванному рассказу. В от­делении милиции начальник следственного отде­ла, увидев Джуну, пригласил в свой кабинет и спросил: «Девочка, ты-то здесь откуда?» Джуна возразила, что она взрослая женщина и даже за­мужем. «Но ты напоминаешь мне какую-то де­вочку», — задумчиво произнес собеседник.

И вдруг на Джуну сошло знание, всегда по­являющееся неизвестно откуда, знание о том, что таят другие. «Вы мечтали о дочери, — тихо произнесла она, — я напоминаю вам вашу не­родившуюся дочь». И взрослый сильный муж­чина, услышав эти слова, заплакал.

В Джуне много детского. В молодые годы она и внешне походила на девочку, а сейчас, когда наступила зрелость, детское осталось в ее способе мышления образами, в ее отношении к миру. Близость детскому сознанию, несомненно, способствует ее дару пророчицы.

Взрослые, умудренные опытом старцы, исхо­дят из своего жизненного опыта, они опасаются обращаться к интуиции. Мудрость — следствие интенсивной духовной жизни, помноженной на память, а это приходит с возрастом. В предска­зателе детскость обязательна. Он смотрит на мир открытыми глазами, его внутренний взор незамутнен. И по той же причине столь страшна старость, впавшая в детство. Опыт накоплен, но память ослаблена, мысли замутнены, глаза сле­зятся, и не только глаза, которыми смотрит на мир, но и внутренний взор. Впавший в детство старец — ужасный мутант, рожденный тягост­ной жизнью.

Но внешнее сходство с маленькой девочкой тоже нерадостно. Как сильно уставала Джуна от работы в баре! Ведь столько требуется физичес­ких сил, чтобы целый день находиться на людях, стоять за стойкой, смешивать коктейли, всегда оказываться рядом с клиентом.

Вымотанная, опустошенная физически, доби­ралась она до дому. И тогда детское становилось уже не в тягость, оно помогало видеть невидимое другим. Джуне открывались видения.

Например, как-то после работы, уже под утро, она выключила свет и легла в постель. Она не знает, уснула она или видела все наяву. Вдруг комната наполнилась светом, который не похо­дил на искусственный и вообще ни на что не по­ходил.

Комната была полна голубоватого сияния. Стен больше не существовало. Шторы на окнах были одновременно и шторами и облаками. И Джуна почувствовала — она летит. Вот оно, небо. Вот облака.

Она летела долго, пока не показался внизу холм. Высокая трава покрывала его. И сухонь­кая старушка в очень скромной одежде и черном платке сказала Джуне: «Я давно тебя жду».

Сквозь заросли высокой, сладко и горько пахнущей травы они пошли куда-то. Джуна сле­довала за старушкой, не отставая.

Затем она заметила юношу, который лежал и смотрел в небо. И было ясно по его взгляду, что он умирает. Старушка сказала Джуне: «Вот он умирает, спасти его можешь лишь ты. Он любил тебя. Он еще жив, видишь, сердце пока бьется».

Юноша показался Джуне знакомым, и пото­му на вопрос старушки, узнала ли она его, она ответила: «Да, узнала».

«Так спаси его, — сказала старушка. — Положи свою правую руку на его ребро с левой стороны и думай о своей любви к нему».

Джуна сделала так, как ей сказали.

Она чувствовала — человеку, который ухо­дит из жизни, необходима любовь. Любовь и свет. И Джуна почувствовала, как она превра­тилась в луч света.

А по руке, которая касалась тела юноши, в нее вливались чудесные силы. И любовь ко всему живому сжигала ее.

Вдруг Джуна вновь оказалась в своей комна­те. За шторами просыпался город. Шуршали ко­лесами ранние автомобили. Мацонщик пронзи­тельно выкрикивал название своего товара и гро­мыхал тележкой, уставленной бутылками, пол­ными прекрасной, свежо пахнущей, источающей сияние влагой.

Кажется, все было, как прежде. Как всегда. Но Джуна остро почувствовала, в ней самой, а не в мире вокруг нечто изменилось. Ей открылся ее путь, о котором она дотоле догадывалась, но которого пока не видела перед собой.

Сон прочитывался легко и просто. Ее назна­чение — врачевать людей, спасать страждущих от боли и смерти. Чудесные силы, полученные ею, получены впрок, это задаток, и его следует отработать. Отработать всей жизнью.

В первый раз она попробовала свои силы, когда у маленькой дочери соседки был приступ эпилепсии. Джуна поставила единственное усло­вие — она поможет, но хранить это надо в сек­рете. После ряда сеансов приступы болезни у девочки прекратились.

Но молва о врачебном таланте Джуны пошла после того, как девушка, лицо которой искажало страшное и некрасивое пятно, стала стремитель­но выздоравливать. Джуна только погладила по лицу бедную девушку, жалея ее и сострадая ей. И уже на следующее утро девушка отыскала Джуну, нашла, не зная даже адреса. Она крича­ла, что сотворено чудо.

Пятно и вправду заметно уменьшилось. Джуна сначала и не верила, будто это ее заслу­га. Но девушка схватила Джуну за руки и сама приложила их к своему лицу.

Теперь о Джуне говорили везде: на улице, в кафе — всюду. После серии лечебных сеансов пятно исчезло совсем. Люди усматривали тут влияние таинственных сил, они вспоминали о древних врачевателях, которые исцеляли наложе­нием рук.

Джуне следовало бы заняться врачеванием. Ведь путь ее открылся перед ней. Однако... Скептическое отношение мужа к ее талантам, се­мейные заботы. Надо ото всего отрешиться, пол­ностью отдать себя одному делу. Делу своей жизни.

Между тем Джуна продолжала работать в баре. Стояла за стойкой, смешивала коктейли.

Временная, как ей казалось, работа затянулась на годы.


Двойник ее отца

Явь, подобная сновидению, или необыкно­венный сон — этот странный полет и прикосновение к телу умирающего юно­ши, которому необходимо было человеческое со­страдание и помощь ее рук, — открыли Джуне ее дорогу в жизни.

Верно когда-то предсказывал отец — ей надо лечить людей, тратить волшебную энергию, полученную от природы или от божества, для того чтобы страдание людское в этом мире не прибывало. Его нельзя совсем уничтожить, ведь страдания — обязательная часть судьбы челове­ка, но ни в коем случае нельзя позволять ему вырастать. Есть такая отметка, превысив кото­рую страдание станет неуправляемым, как вы­шедшая из берегов вода затопит мир.

Однажды вот так, подобно воде, мир затопи­ли людские грехи, и реальной водой высшие силы смыли накопившуюся в мире скверну. Из потопа спаслись единицы, и ковчег, причалив­ший к одной из Кавказских гор, до сих пор хра­нится там в виде назидания. И в виде спасатель - ной шлюпки. Будет новый потоп, и ковчег всплывет, и на нем смогут спастись опять еди­ницы.

Джуне было видение. Ее покойный отец или его двойник явился Джуне, чтобы еще раз напо­мнить о ее предназначении, ибо в суете повсе­дневности она могла позабыть самое важное, ежедневно откладывая, могла не истратить дан­ных ей чудесных сил. Тогда силы перекипят, уничтожат сами себя.

Напоминание было сделано, когда Джуна еще работала в баре «Метро», стояла за стой­кой, весело переговаривалась со знакомыми, привечала друзей, короче, жила той жизнью, ко­торая кажется минутной, а затягивается на деся­тилетия.

Как-то в бар заглянула группа туристов. Обыкновенная туристическая группа, что едва ли не по десять раз на дню заглядывает в попу­лярное кафе, расположенное в центре Тбилиси, на прекрасном проспекте Руставели.

Джуна привычно обслуживала гостей, выпол­няла заказы, как вдруг увидела в негустой толпе пожилого человека. И ей показалось, что чело­век этот старательно отворачивался, будто пря­тал свои глаза.

Довольные гости пробыли недолго, им пора было уходить осматривать достопримечательнос­ти древнего города. Требуются не часы, а дни и месяцы, чтобы осмотреть Тбилиси, заглянуть во все уголки.

И вот перед самым уходом загадочный чело­век повернулся к Джуне лицом. Он был так похож на ее умершего отца, что казалось, будто он призрак или двойник. Человек пристально смотрел на Джуну. А потом до нее донеслись слова, хотя губы двойника шевелились беззвуч­но: «Не делом ты здесь занимаешься, дочь моя! Вспомни о своем предназначении!»

Мгновение — и загадочный человек исчез.

И все же Джуна продолжала работать в баре. Но она видела, знала свой путь. И чтобы пройти по нему, ей следовало учиться. Она должна знать хотя бы азы медицины. А еще необходимо специалистам, профессиональным медикам исследовать ее дар. Она должна по­нять, можно ли передать людям свои способы и приемы целительства, или это особый дар, который дается одному-единственному челове­ку? Если так, тогда нужно использовать его с максимальной отдачей, не жалея себя. С этими мыслями она пришла в народный университет медицины.

Наивная Джуна! Она рассчитывала на по­мощь, а не всегда встречала даже обычное пони­мание. Существовала и некоторая опаска: вдруг способности этой девушки, мягко скажем, вы­думка? Нет, не шарлатанство! Она сама заблуж­дается насчет своего дара. Да, она хорошо учит­ся, и, вполне вероятно, ей можно будет выдать диплом с отличием. Но при одном условии, ус­ловии обязательном, непременном. Джуна долж­на продемонстрировать свои способности во время операции. Условия поставили руководите­ли железнодорожной больницы, где тогда уже работала Джуна, и декан университета, где она училась.

Люди, может быть по-своему неплохие, об­ладающие опытом и знаниями, они в какой-то степени были ограничены именно этими знания­ми и этим опытом. Лечение, тем паче операция, не может проводиться без инструментов. Это не­мыслимо! Они не ведали, да никто их этому и не учил, что инструменты — не замена челове­ческих рук, а их продолжение. Они полагались на инструменты, а ведь те мертвы, если их не направляет мудрая рука человека.

Как бы то ни было, задача четко поставлена. Главный врач железнодорожной больницы пре­дупредил: «Надо сшить верхние ткани кожного разреза после операции. О дипломе разговор может идти только после успешного выполнения этой задачи».

Время до операции словно выпало из памяти. Сразу операционная, стол и на столе больная. Джуна не боялась мертвецов, но вид этой живой женщины испугал ее. Словно при свете мгновен­ной вспышки возникали перед Джуной лицо больной, лица присутствующих при операции, их глаза. Десятки глаз. В полной тишине, не нару­шаемой никакими звуками.

И Джуна испугалась. Словно остолбенела, тело не повиновалось ей, а между тем ее торо­пили. Она услышала приказ, подчеркивающий сложность ситуации: «У вас есть двадцать минут!»

Джуна очнулась. Теперь она стояла возле операционного стола, и минуты убегали впустую. Она не ведала, что делать, как начать.

И вдруг, слышимый только ей одной, раз­дался голос отца. Он снова не оставил Джуну в сложной ситуации, помог ей, ободрил, подсказал нужный путь, хотя произнес всего три слова: «Дочь моя, клей!»

Трех слов, сказанных таким знакомым и род­ным голосом, хватило. Не надо нитки, не надо иглы. Шов возникал под пальцами Джуны, в которые она вкладывала всю энергию, отпущен­ную ей. Это видели все, потому что напряженно вглядывались в работу ее рук.

И хотя ее остановили чуть раньше, чем сле­довало, ибо отпущенное время вышло, главное было сделано. С помощью инструментов, кото­рые так любили и которым так привыкли до­верять эти люди, с помощью надежных ста­льных пинцетов шов испытали. Он был проч­ным.

Шок, пережитый Джуной во время испыта­ния, был столь силен, что она долго не могла прийти в себя. Свидетелей этому не было. Все, обсудив увиденное, занялись своими делами, а Джуна, сотворившая практически чудо, сидела и переживала заново, пыталась осмыслить и свою победу, и путь к победе.

Только какое-то время спустя Джуна смогла освободиться от последствий этого шока, и она сразу отправилась в палату, где лежала больная. И снова радость, близкая к потрясению: больная выглядела лучше многих только что перенесших операцию. Лишь позднее Джуна поняла: во время операции она не только зашила рану, она откорректировала энергетику больной. А шов... Шов был таким, какими бывают швы не в пер­вый день операции, а в третий.

Чем кончилось для Джуны это очередное ис­пытание? Преклонением больных, которые хоте­ли лечиться только у нее. И предложением глав­ного врача больницы подать заявление о перехо­де на другую работу.

Но слава в пределах одной больницы, даже одного города, еще не все. Джуна была лишена тщеславия. Она хотела работать, а для успешной работы требуются особые условия. Цепочку можно продолжить, и она замкнется в круг: для предоставления человеку особых условий требу­ется, чтобы его знали, он должен быть осенен славой.

И статья Реваза Джапаридзе, опубликован­ная в журнале «Литературная Грузия», та­кую славу принесла. О Джуне узнали с печат­ных страниц. Для начальства такого рода при­знание важнее слухов, расходящихся широки­ми кругами. Начальство доверяет печатному слову.

И потому предложение, высказанное автором статьи, вполне могло превратиться в реальность. Он предлагал создать в Тбилиси лабораторию, аналогичную московской научно-исследовательской лаборатории.

Какие радужные открывались перспективы! Но в будущем. В будущем. Следовало терпели­во ждать. А Джуна хотела действовать. И дей­ствовала. Некоторые ее опыты не нашли точного истолкования и до сих пор.



Опыт симпатической магии

Уже говорилось, что ведьмы и маги — фигуры из разных областей человеческой культуры. Тем не менее некоторые маги­ческие приемы у них порой совпадают. Например, и те и другие могут пользоваться в своих опытах симпатической магией.

Даже тот, кто никогда не слышал подобного названия, наверняка знает, что это такое, по книгам или легендам. Мистический ужас, испы­тываемый перед фотографией, куклой или карти­ной, рожден не самими объектами.

Ну что страшного, скажем, в кукле? Все мы играли в детстве, у каждого из нас был люби­мый зайчонок или щенок, сшитые из тряпочек, или настоящая кукла, у которой, если ее медлен­но наклонить, закрываются глаза, а еще она может пропищать что-то похожее на слово «мама».

Так почему же мы так боялись в детстве уронить эту любимую куклу или ненароком за­деть зайчонка? «Им будет больно», — говорили мы. Но разве они живые? Как бы живые, по крайней мере, для нас они были живы особой жизнью. А то, что кукла не ела манную кашу, так и мы сами не любили эту горячую, липкую и тягучую манную кашу.

И вот мы выросли. Любимцы нашего детства пропали, затерялись навсегда. А мистический страх в нас остался. Мы боимся рвать фотогра­фии — вдруг тому, кто на них изображен, это навредит. И с трепетом в душе выслушиваем рассказ о том, что какая-то старая бабка-воро­жея взяла фотографию человека, поколдовала над ней, и человеку сделалось плохо. А то и со­жгла, уничтожила. И человек умер.

Собственно, это и есть симпатическая магия. И мы верим, что по фотографии можно предска­зать человеческую судьбу. Верим, что, если из­готовить куколку, человеческую копию, и совер­шать с ней разные манипуляции, на человека легко наслать болезнь, хворобу. Пережившие любовную драму стараются достать фотографию того, в кого влюблены, чтобы та же бабка-воро­жея наколдовала, наворожила по этой фотогра­фии, «присушила» изображенного на ней челове­ка или отомстила ему, покалечила, сгубила.

Существует ли в действительности симпати­ческая магия и насколько она сильна, каждый волен решать сам. Но один эпизод из жизни Джуны, относящийся к тбилисскому периоду, дает обильный материал для размышлений.

Дело происходило незадолго до полуночи. Вдруг в дверь позвонили. По самому характеру звонка, слабому, дребезжащему, сразу было по­нятно, что это не какой-нибудь припозднивший­ся друг или знакомый, а человек совершенно по­сторонний, долго собиравшийся с духом перед тем, как нажать кнопку. В звуке чувствовалась явная нерешительность.

Джуна встала с постели, в которой спала она и ее маленький сын, и направилась к двери. Щелкнул замок. На пороге стояла молодая жен­щина. Джуна видела ее впервые. Но достаточно было бросить на нее один-единственный взгляд, чтобы все понять. Измученный вид, робость в движениях и слезы на глазах говорили — у нее какая-то беда.

Женщина обратилась к Джуне по имени, и это неудивительно, ибо рассказы, граничащие с легендами, а иногда и попросту легенды о фан­тастических способностях Джуны, о совершен­ных ею чудесах, давно ходили по всему Тбили­си. Она была местной достопримечательностью, которой гордились и которую одновременно по­баивались. Ведь Джуна творила чудеса.

Тихим голосом женщина попросила о помо­щи. Больше надеяться ей было не на кого. Ее маленький сын умирал, и врачи не могли ничего сделать. Она с трудом отыскала адрес и вот те­перь умоляет хоть что-нибудь предпринять.

Джуна оделась и отправилась в ночную тем­ноту. Женщина показывала дорогу и одновре­менно рассказывала о своей жизни, нелегкой, несложившейся. Она замужем, но замужество оказалось неудачным. На этом браке настаивали родители, а в Грузии слово родителей — закон. Теперь этой женщине приходилось тянуть се­мейную лямку. Единственная ее радость — ма­ленький сын. С ним в ее дом пришел покой. Только ради него она и существует. Она даже представить не может, что ее сын умрет, рухнет последняя опора ее хрупкого мира. Без сына ей тоже нет смысла жить.

Джуна молча слушала скорбный рассказ и понимала: сразу две жизни находятся теперь в ее руках. Жизнь маленького, тяжелобольного маль­чика и жизнь его матери, не знающей иного счастья, кроме своего ребенка.

От нее ждали чуда, но едва Джуна взглянула на мальчика, который лежал в постели, она по­няла, какая трудная, почти невыполнимая задача стоит перед ней. Мальчик был необыкновенно бледен, кровь отлила от лица. Ребенок еще дышал, но дыхания почти не было слышно. Врач, находившийся тут же, у постели больного, сообщил Джуне: «Медицина бессильна». Врачи боролись за жизнь ребенка до конца, но, кажет­ся, уже начался отек легкого.

В глазах ребенка застыла мольба. Глаза не кричали о помощи, они тихо угасали. Мальчик умирал. Джуну глубоко потряс этот взгляд, уже почти не видевший мира, меркнущий и затухаю­щий.

Джуна поняла — она должна помочь. Вер­нее, должна попробовать помочь. Беззвучно она повторяла молитву, обращенную к природе, к Вселенной. Джуна сама нуждалась в поддержке, ее силы требовали подкрепления чего-то больше­го, не осознанного людьми, того, чему дают раз­ные имена, а порой не дают никаких имен. Она взялась за работу.

Ее руки, о которых молва рассказывала чу­деса, проделывали всевозможные пассы. Джуна пробовала разные приемы врачевания, вдруг какой-нибудь из них поможет.

Казалось, в комнате сейчас не существовало ничего, кроме умирающего ребенка и рук целительницы, сообщавшей маленькому, опустошен­ному смертью телу энергию жизни. Но нет, в комнате были люди, и они внимательно следили за каждым движением рук Джуны. Они пони­мали, при них разыгрывается вечная драма, драма борьбы за жизнь, драма сопротивления смерти. И присутствующие были на стороне жизни, они мечтали о том, чтобы борьба увен­чалась успехом и смерть отступила.

Сколько времени продолжался сеанс, Джуна не помнила. Кажется, очень долго. Будто столетия прошли с того момента, как она переступила порог дома и приблизилась к постели страдаю­щего ребенка, и до того момента, как ее руки опустились бессильно.

Не говоря ни слова, Джуна вышла из квар­тиры, где обитала уже не просто беда. Здесь во­царилась смерть.

Мать ребенка, изнемогшая от ожидания, бро­силась к врачевательнице с единственным вопро­сом, ответ на который решит и ее судьбу. Но Джуна не ответила. Она шла под темным, не­проглядным небом. Огромные звезды сияли на нем. И среди этих огромных и сильных звезд тускло светились маленькие звездочки, их свет был слабым, лишенным силы. И одна из звез­дочек готовилась упасть. Джуна видела звезды, но они расплывались, ибо глаза ее застилали слезы.

Быстрей, быстрей домой. Обнять маленького сына, которому было столько же лет, сколько умирающему ребенку, и забыть, забыть о проис­ходившем несколько минут назад. Лучше всего забыть навсегда. Ведь память о подобном станет рвать сердце и через годы, и через десятилетия.

Джуна легла в постель и крепко обняла спя­щего Вахо. Какое счастье, что он жив, здоров, что ему ничего не грозит. А там, откуда она пришла, царила скорбь и справляла свой тихий, торжественный праздник смерть.

Сын на мгновение пробудился, увидел мать и обрадовался ей, тоже обнял и безмятежно за­снул. Ведь если ребенок здоров и спокоен, сны его безмятежны, какие бы страшные, причудли­вые, даже чудовищные картины ни открывались ему в сновидении. Ребенок переживает их, но не прочитывает, не толкует, картины снов для него сродни картинам реальности, тут дети схожи с пророками.

Именно такое детское бесстрастие, что бы ты ни увидел, какую бы картину ни открыла духов­ному взору таинственная область сверхъестест­венного, сохраняет пророк. Однако в отличие от детей, наутро забывающих свои сны, пророк по­мнит об увиденном и старается рассказать людям об открывшемся ему. И может быть, люди по той самой причине и не верят пророкам. Они считают открывшееся тайное знание только снами, плодами фантазии или — если пророче­ство страшное — полночным кошмаром.

Сын спал, а Джуна, которой из-за горьких мыслей было совсем не до сна, крепче и крепче прижимала его к себе. И ей казалось уже, будто в ее объятиях находится не ее сын, ее плоть и кровь, а мальчик, которому она не смогла по­мочь. И, не отдавая отчета в том, что делает, она старалась отогреть его, исцелить. Она шеп­тала мольбы, обращенные то к небесам, то к ре­бенку, заключенному в ее объятия.

Ночь длилась и длилась, а Джуна продолжа­ла шептать молитвы и согревать ребенка. Руки ее источали свет. Однажды она уже преврати­лась в луч света. Тогда, когда летела то ли в яви, то ли во сне и загадочная сгорбленная ста­рушка отвела ее к умирающему юноше, чтобы Джуна вылечила его силой свой любви, своим прикосновением.

А сейчас чувствовала, что каждый удар ее сердца сообщает силы сердцу ребенка, спящего в ее объятиях, и сердце бьется, и тело мальчика принимает силы из ее тела.

Когда она засыпала, слезы заливали ее лицо.

А наутро новый звонок. Но звонили не у двери квартиры. Надрывался, трезвонил теле­фон. Выводил длинные звонкие трели, и в тре­лях этих слышалась уже не робкая печаль, а за­таенная радость, освещенная надеждой.

Джуна взяла трубку и услышала голос ее новой знакомой. Голос был совершенно иным. Благодарность, и восхищение, и боязнь спугнуть счастье — все смешалось в этом голосе. Ее сын почувствовал себя чуть лучше. И к делу присту­пили врачи, теперь они могли помочь. Неспособ­ные побороть смерть, они способны бороться с болезнями.

Джуна приходила к выздоравливающему ре­бенку еще несколько раз. Она относилась к нему не просто как к больному маленькому человеку, он как бы слился в ее сознании с ее собственным сыном.

Возможно ли такое исцеление на расстоянии? Или роль сыграла счастливая, единственная в своем роде случайность, включились защитные силы, и организм выстоял, уберег себя от унич­тожения? Каждый волен иметь свое мнение.

Но кое-какие детали рассказанной истории наводят на мысль о том, что симпатическая магия существует. Вернее, существует она давно, однако в действенность магических приемов се­рьезные ученые этнографы никогда не верили, считали их лишь частью особого ритуала.

Навести порчу по фотографии? Истыкать иголками куколку, символизирующую человека, и таким способом наслать на него болезни? Кто знает. Приворожить на расстоянии? На рассто­янии вылечить?

Симпатическая магия оперирует понятиями о единстве мира и о подобии одного другому. Кукла здесь не кукла, а копия живого человека, только уменьшенная, изображение — фотогра­фическое или живописное — переняло на себя часть человеческих свойств и вступило с изобра­женным объектом в особого рода связи. Воздей­ствуя на подобие, воздействуешь на оригинал.

А теперь вглядимся пристальней в описанный случай.

Джуна неоднократно подчеркивала, что в ос­нове ее философской системы лежит мысль о единстве всего живого, о единстве мира. А если мир един, то возможно возникновение цепочки причин и следствий, которые не поддаются на­блюдению, но которые существуют. Энергию по таинственным каналам можно передавать на дальние расстояния. Прикосновение к одному предмету отзовется на другом. И необязательно прикосновение должно быть физическим. Метод бесконтактного массажа Джуны использует энергию биополя. Врачеватель воздействует на пациента, не дотрагиваясь до него.

А в положении Джуны и ее посетительницы есть определенная симметрия, соответствие. Джуна так же была несчастлива в браке, и един­ственной ее отрадой, ее семьей был сын Вахо. Она прониклась горем несчастной матери не из одного сострадания, она как бы со стороны уви­дела себя. Леча ребенка и в непосредственной близости от него, и в удалении, она защищала и свою семью, своего сына. Наступит момент, и она окажется в положении безутешной матери, ее сын серьезно заболеет, и врачи беспомощно разведут руками. Тогда Джуна станет исцелять собственного сына.

Итак, симпатическая магия — реальность?


Джон Ди, Пифагор, Жанна д'Арк, Джуна

Эта глава посвящена чрезвычайно важной и чрезвычайно сложной теме, которую, однако, никак нельзя обойти молчанием, ибо она может очень много дать для понимания личности мага, его судьбы и его поступков. Тема эта «Маг и женщины».

Так в чем же заключаются сложности?

Во-первых, тема эта крайне мало изучена, в обширной книге Е. М. Батлера ей посвящено лишь несколько строк.

Во-вторых, чтобы разобраться в ней, нам придется обратиться к сфере личной жизни, вторгаться куда обычно не принято. Думаю, читатели заметили, что, повествуя о жизни Джуны, автор намеренно старается не касаться интимных ее сторон, а если это и происходит, то он удерживается от комментариев, не выносит каких-либо оценок.

Третья сложность — сложность интерпрета­ции этой темы. Ведь ситуация в данном случае парадоксальна: Джуна не только маг, Джуна — интересная и обаятельная женщина. А женщин привычно относили к разряду ведьм и тем как бы снимали возможные вопросы.

Между тем женщины-маги существовали, но единицы. Е. М. Батлер упоминает одну лишь Жанну д'Арк. Именно женское оттеснено в лич­ности Орлеанской девы на задний план. Напрас­но пытались современники представить ее в виде милой деревенской пастушки. Жанна, и это на основании документов доказали современные ис­торики, не соответствует навязываемому ей об­разу. В протоколе публичного допроса, проводи­мого руанскими судьями, отмечено: «Спрошен­ная, была ли она обучена в юности какому-либо ремеслу, отвечала, что да — прясть и ткать холсты и что она не побоялась бы состязаться в этом с любой руанской мастерицей. Опрошен­ные свидетели добавляли, что подсудимая также ходила за плугом и лишь иногда, когда подходил черед ее отца, она помогала общинному пастуху- профессионалу» .

Жанна — воительница, которой бывали ви­дения и которая слышала голоса. Все старания навязать ей образ скромной пастушки направле­ны на то, чтобы затушевать ее магические спо­собности, дискредитировать образ мага в глазах публики.

Дело в том, что миф о маге имеет глубокие корни. В нем можно разглядеть черты ритуалов, которыми обставлялась царская власть в Египте, Месопотамии и Палестине. Ритуалы, разыгры­ваемые жрецами и членами царской семьи, включали смерть и воскресения царя, который одновременно был и богом. В ритуал входили и триумфальное шествие, и восшествие на престол, и сакральный брак. Сакральный брак являлся частью церемонии коронации.

«...Однако этот элемент, — утверждает Е. М. Батлер, — лишь эпизодически появляет­ся в мифах о магах, которые представляют собой особую версию мифа о герое, а миф о герое, в свою очередь, берет начало от ритуала, связан­ного с царской властью. Нельзя сказать, что женщины совершенно отсутствуют в легендах о волшебниках, но в целом они играют там весьма незначительную роль. Восточные маги должны были соблюдать безбрачие, и это, возможно, в значительной степени повлияло на формирование традиции; с другой стороны, сам Заратустра был женат трижды, у Соломона было семьсот жен, Симон Маг сожительствовал с Еленой, так же как Иоганн Фауст. Однако в большинстве слу­чаев любовные интересы не столь важны в жизни магов, ум которых занят более значимы­ми вещами. Вместе с тем изначальная модель мифа о магах была в значительной степени при­украшена эпическими и эстетическими элемента­ми. Но куда бы ни заводила героев фантазия и к каким бы свободам ни приводил их дух роман­тики, любовь, за исключением одного или двух случаев, не изменяла кардинально жизни вол­шебников».

Девственность Жанны д'Арк — это, по сути, вариант сакрального брака, брака, заклю­ченного девой-воительницей с небесами.

Но как все сказанное связано с героиней на­шего повествования? Она не скрывает — и она увлекалась, и ею увлекались многие мужчины. Но подлинная и, вероятно, главная любовь в ее жизни пришла лишь однажды и была трагичес­кой.

Прекрасный Тбилиси — место для влюблен­ных. Сердца здесь словно сами собой раскрыва­ются навстречу друг другу, а великолепная гру­зинская природа осеняет союз людей. К сожале­нию, никакого союза не получилось. Человек, которого встретила Джуна, полюбил ее, полюбил искренне и самоотверженно. Он словно протяги­вал ей на ладони своей сердце — бери и владей. Только счастье было недолгим. Обыкновенная поездка на мотоцикле закончилась трагически. Кровь, переломы, смерть.

Того, кто так сильно любил ее, больше не было. Едва вспыхнувшая и чуть-чуть окрепшая любовь прервалась. Годы не победили боль, лишь притушили ее. Горько Джуне вспоминать об этой трагедии.

Были увлечения, привязанности. Любовь не посещала больше ни разу.

Замужество — это совершенно иное. Муж был человеком привлекательным, интересным. Молодой офицер из очень достойной семьи, а Джуна... Она продолжала работать барменшей все в том же кафе «Метро», делала фирменный коктейль, названный ею в честь самой себя. По­чему бы и нет? Коктейль всем нравился, его за­казывали наперебой. Десять граммов ликера, де­сять граммов коньяка, сто граммов шампанского, одна вишня и кусочек лимона. И если в каждом создании пусть отчасти отразился его создатель, то и здесь мы можем кое-что узнать о характере Джуны тех дней. Крепость и терпкая сладость сочетаются с легкостью, кислота оттеняет неж­ный глубокий вкус вишни.

Уверенные и легкие движения рук, привлека­тельное лицо, стройная фигура, и тем не менее чувствуется внутренняя твердость, способность постоять за себя и своего добиться. Кажется, именно такой увидел ее Виктор Давиташвили, когда заглянул в бар с шумной компанией дру­зей. Может быть, увлекся. Наверняка восхитил­ся. Но и в помыслах не было, что он сделает ей предложение.

Первая фраза Джуны его поразила: «Вы на мне женитесь!» Он был страшно удивлен. А Джуна, иногда серьезно, иногда шутя, повторяла одно и то же. Он ведь не знал, что она умеет заглядывать в будущее. Не знал он, что и

Джуна, впервые увидев его, была очарована. Не этого ли человека она ждала, иногда видела во сне?

Но многое их разделяло, например, положе­ние в обществе. Офицер с прекрасными служеб­ными перспективами, с задатками недюжинного шахматиста — и барменша из тбилисского кафе. Красивая, обаятельная, умная, но все-таки бар­менша, не более того. Мешало и отношение ро­дителей Виктора. Они ни в коем случае не могли одобрить подобный брак.

Покуда — и долго — они оставались дру­зьями. Виктор даже познакомил ее со своими родителями...

И вот наступил день, точнее, вечер, когда для Джуны стало ясно: сегодня это случится. Он пошел проводить ее после работы. Но и вы­яснение отношений изменило не многое. Слиш­ком разными были их взгляды на жизнь, на семью, на будущее. Джуна тогда считала, что брак и рождение ребенка обязательны для жен­щины. Но ведь существовало еще и то, к чему она чувствовала неодолимую тягу, — призвание, предсказанное отцом, и долгая борьба за обрете­ние независимости в мире.

Преодолев сопротивление родителей (что со­всем не просто, ибо, помимо всего прочего, Джуна не была грузинкой), Виктор устроил шумную свадьбу. И вскоре стал предъявлять первые требования, которые делались все непри­емлемее. Его жена не должна стоять за стойкой бара. Если уж ей так хочется, он приложит все силы, использует все свои знакомства и связи, и

Джуна станет заведующей кафе. А работать в баре, составлять любимые коктейли завсегдата­ям!.. Нет, ни в коем случае! Сначала Джуна от­шутилась, потом отказалась со всей возможной серьезностью. Требования возрастали. Хорошая жена должна сидеть дома, заниматься хозяйст­вом, радовать мужа, растить детей. В одном из последних по времени интервью Джуна расска­зывала о тех днях с полной откровенностью, го­ворила о своем вольнолюбивом характере и не­преклонности мужа: «Давиташвили мне этого не прощал, иногда закрывал в квартире на ключ, чтобы никуда не уходила. Даже с подругами не разрешал встречаться. После свадьбы полгода не выпускал на улицу. Сам продукты покупал на базаре, а меня заставлял готовить. Я сбежала и сказала: «Пойду работать или разведусь!» Но в барменши он все равно меня не пустил».

Да и она сама понимала: работа бармен­ши — занятие до поры до времени. По городу уже ходили рассказы о необычайных способнос­тях Джуны. Жена-врачевательница? Врач, мед­сестра — такое положение дел понятно, привы­чно. А лечить, как лечит она? Не выдумка ли это? Вдруг никаких способностей нет?

Доходило до курьезов. Что-то получилось? Говорят, у Джуны сильное биополе? «У меня биополе еще сильнее», — утверждал муж. Сколь долго продолжались бы подобные препи­рательства, никто не знает. Но однажды перед приемом у министра на носу мужа вздулся гро­мадный фурункул. Что делать, времени на лече­ние нет. Джуна увидела во взгляде мужа зата­енную просьбу, которую он никогда бы ни вы­сказал вслух. Одной ей ведомыми приемами об­работала больное место. К утру и признаков бо­лезни не осталось. Обрадованный, умиротворен­ный муж отправился по делам. Зато вечером — неожиданная и столь обидная для Джуны вспышка гнева. Его жена — ведьма, видано ли это!

Оставалась еще одна возможность. Сблизить супругов могло рождение ребенка. Но брак их, видимо, был обречен. Первые роды оказались неудачными.

Ее опять посещали видения. Во время бере­менности Джуне однажды открылась картина: незнакомая деревня, по которой едет странная, причудливая колесница. На колеснице она, обле­ченная во все черное, и в руках умирающая де­вочка, накрытая черным покрывалом. А дорога длится, длится. Вот и деревня осталась позади. Вокруг только степь... И вдруг странный жен­ский голос, но той, кому голос принадлежал, Джуна так и не увидела. Голос приказывал: «Встань, возьми мешок со свежеиспеченным хлебом, иди и раздавай хлеб людям».

Джуна очнулась. Ни степи вокруг, ни тряс­кой колесницы, ни женщины рядом. Знакомая квартира, ее собственный дом.

Нет, видение не столько страшное, сколько тягостное. И горькая мысль, пронесенная Джуной сквозь годы: «А если бы она послушалась, встала и пошла раздавать людям хлеб, может, дочь ее была бы жива?»

В образах, представших перед ней, легко прочитать зашифрованный, почти аллегоричес­кий смысл. Она не шагает собственными ногами по своему пути, выбирая сама дорогу. Ее влекут обстоятельства, она блуждает, и потому мест­ность, открывшаяся ей, не имеет ни одной зна­комой черты. Прояви она решительность, послу­шайся голоса, встань с влачащей ее в неизвест­ность повозки и, взяв мешок, отправься к людям, чтобы раздавать им хлеб, чтобы оделять, насыщать голодных, — этим бы она откупила и собственное существование, и жизнь девочки.

Призвание, которому нет выхода, томит че­ловека. Существование его лишается смысла, а высшие силы не мстят за пренебрежение даро­ванными силами, но отказывают в своем покро­вительстве. Отказывают до той поры, пока че­ловек не сделает усилие, не пересилит в первую очередь себя. А высшее покровительство помо­жет справиться с обстоятельствами.

Роды были затяжными и очень тяжелыми. Джуна лежала в больничном изоляторе. Ей по­казали родившуюся девочку, но она ее не узна­ла, вернее, не признала за своего ребенка — в таком она была состоянии. Обе — и мать, и крохотная дочка, названная в честь сестры Эммой, — провели в изоляторе одиннадцать дней. Смерть находилась где-то рядом, будто все выбирала и никак не могла выбрать, кого ей увести с собой.

И выбрала, наконец. Девочка неожиданно взглянула на мать, и взгляд ее совсем не казался взглядом грудного ребенка. Так смотрят взрос­лые люди, которым ведомо что-то такое, что пока скрыто от других. Эмма вздохнула. Так не вздыхают дети. И Джуне показалось, будто она ее позвала: «Мама!»

И вот еще одно загадочное превращение. Несколько часов Джуна не отдавала тело мерт­вой дочери, держала, крепко прижав к себе. Когда же ребенка уже должны были унести, она взглянула на дочь, чтобы наглядеться в послед­ний раз и запомнить навсегда, и вдруг... Перед ней было не лицо ребенка. Это было лицо взро­слой девушки. Таким оно и запомнилось, таким приходит в воспоминаниях. Может, ей тогда только показалось, а может, сила перенесенных страданий заставляет человека взрослеть, вне за­висимости от прожитых лет или дней.

Позднее судьба смилостивилась над Джуной. У нее родился сын Вахтанг, или, как она его нежно называет, Вахо. Джуна вкладывает в него всю скопившуюся в сердце материнскую любовь, трогательно заботится о нем. Когда он был ма­леньким, она отдавала ему много сил, выхажива­ла, учила и, вот что любопытно, сама кое-чему научалась у грудного ребенка.

Занимаясь с сыном, как занимается с мла­денцем любая добрая мать, Джуна сформулиро­вала своеобразную философскую теорию, пред­ставляющую пеленание как процесс, с которого начинается оформление в человеке человеческо­го. Кусок материи, окружающий младенца, — это как бы самая крайняя оболочка внешнего мира, касающегося ребенка. Ощущая эту обо­лочку и борясь с ней, ребенок как будто борется с внешней средой за самостоятельность и в борь­бе начинает чувствовать, осознавать собственное существование. Тело его и его дух укрепляются. И в то же время ласковые руки матери, накла­дывающие на ребенка мягкие полосы пелен, словно подавляют в нем слишком самостоятель­ное, еще не человеческое, а животное, что дрем­лет в любом человеческом существе и, если не укротить его вовремя, вырвется наружу.

Сын для Джуны — самое дорогое существо на свете. Хотя брак с Виктором Давиташвили распался, и тогда, и до сих пор она уверена, у нее есть семья — ее сын, и этой семьи Джуне достаточно. Кстати, именно Вахо воспротивился тому, чтобы Джуна снова вышла замуж.

За Джуной ухаживал композитор Игорь Матвиенко, с которым они создали много песен. И не только ухаживал. Впрочем, ситуация столь неординарная, что пусть о ней расскажет сама Джуна: «...Я даже подумывала создать с ним семью, а потом спросила у Вахтанга: «Хочешь еще братика или сестричку?» Сын ответил отри­цательно. Тогда и я Игорю отказала: Вахо не желает ни с кем меня делить».

Между тем и свадьбу уже сыграли. Но сын не согласился — и вот результат: «...Мы с Иго­рем так и не узнали друг друга. Наверное, между нами была не любовь, а глубокое уваже­ние. Помню, я рисовала в мастерской, а он при­ходил и по пять часов стоял и смотрел... »

Сын и призвание. Две серьезнейшие причи­ны, определившие семейное и жизненное поло­жение Джуны. Одна причина связана с самыми теплыми человеческими чувствами, другая — с чувствами, которые выше человека.

Вспомним цитату, с которой начиналась эта глава: «В большинстве случаев любовные инте­ресы не столь важны в жизни магов, ум которых занят более значимыми вещами». И тогда фраза из интервью, данного Джуной Национальной службе новостей 25 января 1996 года, прозву­чит иначе: «Забыла, что значит быть замужем, семнадцать лет назад».

У мага множество иных забот. Единственный возможный брак для мага — сакральный. Кто бы это ни был, Соломон, Жанна д'Арк или Джуна.


Журналист лепит куличи в детской песочнице

Четыре очень толстых, большого формата тома в разноцветных, потрепанных от времени и частого прикосновения чело­веческих рук суперобложках стоят на книжной полке. Странная надпись на книге, одна и та же. Крупными черными буквами выведено: «Бессо­знательное», и латинскими цифрами проставле­ны номера томов. Это материалы международ­ного конгресса, проходившего в Тбилиси в ок­тябре 1979 года.

Сейчас только участники того давнего фору­ма помнят, каким это было событием! Другие события из сферы науки и политики выступили на первый план. Множество разного рода кон­ференций, съездов, семинаров прошло за два де­сятилетия, минувших с той поры. Но и тот, кто никогда не слышал о тбилисском конгрессе, от­крыв эти тяжелые, залистанные тома, будет, не­сомненно, удивлен.

Под обложкой соединены статьи разных участников, опубликованные без перевода, на том языке, на котором они написаны. И потому русский язык соседствует с английским, немец­ким, французским. Становится ясно, что книгу способен прочитать не только специалист по психологии, но человек, в обязательном порядке владеющий несколькими языками — по нынеш­ним временам почти полиглот. И человек слу­чайный с уважением закроет книгу, поставит ее снова на полку, в ряд с тремя другими, а чело­век не случайный, может быть, улыбнется, вспо­миная свое прошлое. И в улыбке его радость смешается с легкой печалью: было, было и про­шло, как все проходит. Но осталось в сердце и памяти.

И наверняка вспомнят этот конгресс госте­приимные тбилисцы, ведь такой праздник, какой был устроен в том давнем октябре, не забывает­ся. Уже сама подготовка затянулась на несколь­ко лет, потому что конгресс по разным причинам несколько раз откладывался. Но ходили разгово­ры, строились предположения, рождались слухи и фантазии.

Тбилисцам было чем гордиться. Последний научный форум, посвященный вопросам психи­ческой деятельности человека, в частности бессо­знательному, проходил в начале века в Бостоне.

Неужто американцы могут соревноваться с тбилисцами в гостеприимстве, в широте души, в умении принять гостей?

Погода была прекрасная. Тепло, нежно при­гревает осеннее солнце. Чистое небо просвечива­ли солнечные лучи. Со временем проведения конгресса совпал праздник сбора винограда — один из любимейших грузинских праздников. Налиты сладким соком гроздья самых разных цветов и оттенков. Гроздья велики и тяжелы, впору держать обеими руками.

Можно встречать гостей, пусть приезжают. Лучшие тбилисские гостиницы — «Тбилиси», «Сакартвело», «Иверия» — готовы. Постара­лись и власти, любящие, если это сулит им вы­году, выказать свою рачительность, хозяйствен­ность, организационную сметку и, разумеется, щедрость. Большое участие в подготовке кон­гресса принял Институт психологии имени Д. Н. Узнадзе. Сотрудники этого научного за­ведения, носящего имя основоположника грузин­ской школы психологии, давно и достаточно ус­пешно занимались проблемами бессознательного, но им хотелось и обнародовать свои достижения, и сравнить уровень собственной работы с уров­нем работы иностранных ученых, разрабатываю­щих аналогичную тематику.

Спросите гостей, спросите хозяев: что было главной приметой тех дней, отличительной чер­той? И они, не сговариваясь, ответят: «По всему городу ходили люди, на груди которых были приколоты огромные круглые значки с надпи­сью: «Бессознательное». Ну и конечно, вспом­нят царившие везде оживление, радость, веселье. Весело и оживленно было на улицах, весело и оживленно в залах, где проходили заседания. И во время перерывов ученые улыбались, шутили, за шутками и улыбками продолжая начатый в зале разговор. Тема для конгресса выбрана столь интересная, что о ней можно рассуждать сутки напролет.

Джуна тоже приняла участие в работе кон­гресса, но своеобразно, по-своему, как присуще только ей, Джуне. Она не выступала с доклада­ми, а демонстрировала практические возможнос­ти человека, заключенные в его мозге, возмож­ности, позволяющие проводить диагностику, ле­чение, попадать самому в прошлое и будущее или способствовать путешествиям во времени, которые совершают другие.

Свои способности диагноста Джуна проде­монстрировала блестяще, хотя диагнозу, постав­ленному ею, поначалу не поверили. Вице-прези­дент Международной ассоциации по исследова­нию проблем психотехники американский психо­лог Стэнли Криппнер, с которым Джуну кто-то познакомил еще в самом начале работы конгрес­са, обратился к ней с просьбой обследовать его.

Просьба не заключала никакого подвоха. Из­вестный американский ученый не собирался таким образом проверить способности Джуны, окруженные ореолом легенд и фантазий. Амери­канец неважно себя чувствовал, но что является причиной недомогания, понять не мог.

Отыскав во Дворце шахмат, где проходил конгресс, тихий закуток возле лестницы, Джуна быстро провела диагностику. Не слишком об­ширных в ту пору познаний ее в английском языке хватило на то, чтобы объяснить профессо­ру — у него проблемы с печенью. Американец быстро ее понял и согласился: «Да, вполне воз­можно».

Однако, совершая диагностические пассы, Джуна обнаружила не один, а два очага тревож­ных сигналов. У Криппнера что-то с левой ногой. Профессор вежливо ответил: «В данном случае диагност ошибается. С ногой все в поряд­ке». И, поблагодарив за консультацию, профес­сор отправился на очередное заседание.

Джуна была уверена, что оба ее диагноза верны, тем не менее никаких аргументов, кроме ее твердой уверенности, она не имела.

За импровизированным врачебным приемом следил находившийся неподалеку молодой жур­налист, корреспондент журнала «Огонек» Сер­гей Власов. Едва Криппнер раскланялся с Джуной и запел, он тут же приблизился к ней и об­ратился с просьбой продиагностировать его. Ох уж эти журналисты! Неизвестно, чего больше в его просьбе — чисто человеческого любопытст­ва, желания проверить собственное здоровье или журналистской напористости? Может, и того, и другого, и третьего. По крайней мере, сеанс диа­гностики, в котором участвовал сам журналист, давал материал для выигрышной, броской ста­тьи, которые так нравятся читателям.

Джуна поняла, что настойчивый журналист все равно не отстанет, а потому отказывать нет смысла. И хотя у нее были иные планы, она со­гласилась. Хватило единственного движения руки в сторону диагностируемого, и Джуна по­чувствовала: ее собеседник простужен, у него сильнейший насморк.

Смех, раздавшийся в ответ, прозвучал обид­но, пусть смеявшийся и в мыслях не имел чем- либо задеть Джуну. Просто журналист решил, что для. постановки такого диагноза не надо иметь никаких особых способностей. Видно невооруженным глазом, слышно по первому слову — глаза слезились, заложенный нос по­краснел, и голос приобрел характерную гнуса­вость.

Что же, если журналист не верит в возмож­ности Джуны как диагноста, пусть поверит в ее возможности врачевателя. Несколько особых пассов, и самочувствие журналиста улучшилось. Он мог свободно дышать носом, сопутствующие сильной простуде ощущения исчезли.

Журналист был поражен и тем не менее не отставал. Он настаивал на продолжении сеанса диагностики. «Что-то у меня еще не в поряд­ке», — настойчиво спрашивал он.

И тут произошло неожиданное, поразившее всех, кто был свидетелем этой сцены. У журна­листа оказался больной желудок. Джуна протя­нула руку и на один-единственный миг отвле­клась, а журналист рухнул словно подкошенный.

Через несколько лет в большой статье, напи­санной для журнала «Огни Болгарии», журна­лист красочно, во всех подробностях описал слу­чившееся. Мы уже знаем, как все происходило, но некоторые дополнительные штрихи могут ока­заться небезынтересными, в них, вполне воз­можно, и скрыт ключ, замыкающий крепкие двери, за которыми кроются особые области че­ловеческой психики, где повелевают законы, от­личные от законов окружающего нас физическо­го мира.

«Сначала я ничего не чувствовал, — пишет журналист. — Потом начала вдруг кружиться голова, в глазах появился какой-то туман, ноги вдруг ослабели, захотелось присесть, меня кач­нуло, слабость разлилась по всему телу, я посте­пенно терял сознание. Неожиданно я четко уви­дел себя мальчишкой лет пяти, играющим в ку­личики в песочнице у нас на Кадашевской набе­режной, где я родился и жил до десяти лет. Я увидел, как со стороны реки ко мне идет человек в черном, как он протягивает ко мне руки и... Дальше ничего не помню. Нет, еще запомнил крик Джуны: «Он эпилептик!»

В разных источниках, в том числе и в худо­жественной литературе, встречается эпизод, когда человек, обладающий особыми силами, переносит героя за тридевять земель. Подобный эпизод есть, например, в «Мастере и Маргари­те». Воланд забрасывает директора Театра ва­рьете Степана Богдановича Лиходеева в дале­кую Ялту. Кстати, кое-какие подробности — полная беспомощность взрослого человека, ока­завшегося без сапог и в одном исподнем в ку­рортном городе с песчаными пляжами (та же «песочница»), — указывают: здесь присутству­ют мотивы детского сновидения. И сам Воланд схож с «человеком в черном» из видения жур­налиста. Такое действие доступно и магу, кото­рый свободно распоряжается и пространством, и временем. Журналист попал в прошлое, в свое детство.

И тем не менее внешние формы не способны скрыть, что действуют здесь силы именно под­сознания. Журналист вернулся к детским воспо­минаниям, он как бы трансформировался из взрослого в пятилетнего ребенка. Трансформа­ции походили на эпилептический припадок.

Но вспомним еще одну книгу, где рассказы­вается как раз об экспериментах человека со своим подсознанием. В повести Стивенсона о докторе Джекиле и мистере Хайде (сюжет ко­торой, кстати, явился автору во сне) описаны схожие признаки трансформации. Доктор Джекил принимает таинственное лекарство, и вот он уже испытывает головокружение, теряет созна­ние, тело его меняется, и он превращается в че­ловека много моложе себя, небольшого роста, с инфантильной психикой.

Воздействовав на пациента, Джуна включила механизм подобной трансформации, механизм, поднимающий решетки и выпускающий затаив­шееся в подсознании. Этот эксперимент, принес­ший подопытному несколько минут страданий, на самом деле замечательно вписался в програм­му научного симпозиума, явился украшением конгресса, изучающего вопросы бессознатель­ного.

Джуна, разумеется, не желала своему паци­енту зла. Она умело и быстро оказала ему нуж­ную помощь. Весь покрытый потом, с изменив­шимся лицом, журналист пришел в себя. И не испытывал ни капли неприязни к врачевательнице, неосторожно приоткрывшей лазейку для оби­тателей его подсознания.

Незапланированный, но эффектный опыт имел чрезвычайно шумный успех среди участни­ков конгресса. Именно тогда американские уче­ные всерьез заинтересовались способностями Джуны, и тут же, в дни конгресса, она стала участницей еще одного эксперимента, на сей раз строго научного и запланированного. Об этом эксперименте речь в следующей главе.

А сейчас, заканчивая рассказ о гостеприим­ной тбилисской осени 1979 года, надо добавить, что Стэнли Криппнер буквально на следующий день признал правильным и второй диагноз, по­ставленный ему Джуной. Левая нога у него бо­лела прежде, но он просто не помнил о старой болезни.


Что было на засвеченной фотопленке?

Тбилисский конгресс по бессознательному памятен Джуне еще и потому, что в это самое время началось ее сотрудничество с американскими учеными. Перед ней были по­ставлены задачи очень интересные, а результа­ты, которых ожидали... Впрочем, о результатах следует сказать только одно — они превзошли все возможные ожидания.

Инициатива исходила вовсе не от американ­цев. Телевидение готовило фильм о Джуне и ее необычных способностях. А американские уче­ные были как раз специалистами по биоэнерге­тике. Вот их и пригласили выступить с необхо­димыми комментариями да заодно объяснить и сами проблемы биоэнергетики, чтобы телезрите­ли поняли, что к чему.

Режиссер, работавший над фильмом, предло­жил: «Хорошо бы поставить какой-нибудь экс­перимент. На экране это будет выглядеть эф­фектно, и в результате выиграют все — и уче­ные, получившие новые результаты, и зрители, как бы попавшие на несколько минут в научную лабораторию, где разрабатываются самые совре­менные проблемы, и Джуна, продемонстриро­вавшая свои способности в присутствии широкой аудитории — телевизионных зрителей. Суть эксперимента и его условия пусть предложат американские гости».

Американцы Джеймс Хикман и Майкл Мэрфи с восторгом согласились поставить тре­буемый эксперимент. Они и сами были чрез­вычайно заинтересованы в новых опытах по ис­следованию проблем, связанных с биоэнергети­кой.

Внешне эксперимент обставили просто, вы­полнение его особой аппаратуры не требовало. Аппаратура вообще была не нужна. Все нагляд­но, доступно и, главное, очевидно. Тем не менее научный эксперимент, поставленный американ­скими учеными, в котором участвовала Джуна, больше напоминал выступление циркового иллю­зиониста. Минимум атрибутов, максимальный внешний эффект.

Требовалась фотопленка и шесть черных конвертов, которые обычно используются фото­графами. Кассета с фотопленкой была прине­сена.

Чувствительность пленки высокая — двести единиц, как раз то, что нужно, чтобы к условиям эксперимента не было потом никаких претензий. Принесли и конверты из плотной тяжелой бу­маги. Теперь самое сложное, но для профес­сионального фотографа легко выполнимое. От непроявленной фотопленки отрезали несколько равных кусков и положили каждый в конверт по два куска длиной двадцать сантиметров каждый. Конверты аккуратно закрыты, их разделили на две группы, по три конверта, и положили в дру­гие конверты. На сей раз большие и белые. Один конверт — рабочий материал, другой кон­верт — материал контрольный.

Теперь дело за Джуной. Будь это в цирке, команда униформистов выстроилась бы сейчас в две шеренги, свет погас, лишь один яркий про­жектор выхватывал бы из тьмы площадку, на которой происходит действие. Тишина, разры­ваемая барабанной дробью. А потом бравурный взрыв оркестра. Туш. Литавры. Эксперимент завершен. Иллюзионист раскланивается.

Тут все было иначе. Молчаливые американ­цы внимательно наблюдают за ходом экспери­мента, стрекочут кинокамеры, запечатлевая про­исходящее до малейших подробностей. Но что, собственно, запечатлевать?

Джуна подержала плотный запечатанный конверт между ладонями не больше минуты. Затем протянула конверт американским ученым. Ее участие в эксперименте закончено. Теперь дело за американскими учеными.

Они заберут конверты с аккуратными помет­ками «Обработанные» и «Необработанные» к себе в Америку. И уже там проявят куски фо­топленки. Все двенадцать, по два в каждом чер­ном конверте.

Так и было. В Америке пленку со всеми над­лежащими предосторожностями проявили. И что же? Фантастика? Явь? Нет, явь, превосходящая самую смелую фантастику.

«Обработанные» Джуной куски фотопленки были не просто засвечены. На них запечатлелись красные, белые, розовые, синие и голубые пятна. И в центре каждого кадра яркая световая вспышка, напоминающая солнечную.

Это выглядело так. Пленка, а на ней кружки: белые центр, от него отходят словно лучи, а во­круг белого пятна — красные, синие, розовые. И так почти по всей пленке.

Оказывается, пленка, использованная для опыта, имела три уровня восприятия света. При слабом световом воздействии она получает голу­бую или синюю окраску. Сильное световое воз­действие фиксируется пленкой в виде красного цвета. А белый цвет говорит об очень мощном источнике освещения. «В некоторых местах, — рассказывали потом американцы, — пленка ос­вещена так, словно ее вскрывали при ярком свете. Просто взяли и вскрыли, а не воздейст­вовали руками на непроницаемые для света плотные бумажные конверты». Ученые зафикси­ровали два варианта засветки: на некоторых участках были цветовые пятна, а некоторые за­свечены сплошь.

А что же контрольные куски пленки? Они были темны! Абсолютно темны! На них запечат­лена беспросветная темнота.

Когда, теперь уже в Москве, куда перебра­лась к тому времени Джуна, американские уче­ные подробно рассказывали ей о результатах эксперимента, один из присутствующих при раз­говоре русских ученых задал вопрос:

—   А был ли эксперимент полностью кор­ректным?

И, услышав удивленные возгласы американ­цев, пояснил свою мысль:

—    Ни на малую толику не сомневаюсь, что сам эксперимент поставлен точно, с соблюдени­ем всех необходимых условий. Но ведь конверты потом перевозили в другую страну! Вам при­шлось пройти обязательный таможенный кон­троль. Не могло ли что-нибудь случиться именно на этом этапе?

Американцы ответили:

—    Оба белых конверта, в которых были за­печатаны по три черных конверта с отрезками фотопленки, хранились вместе. Произойди что-нибудь, пострадало бы содержимое всех конвер­тов. Но вы знаете, что контрольные образцы так и остались незасвеченными, в отличие от образцов, обработанных Джуной.

Аргумент признали убедительным.

В общем разговоре прозвучали слова, на ко­торые следует обратить особое внимание: «...Не все люди обладают способностями, присущими Джуне. И лишь немногие из них могут эти спо­собности ярко и убедительно продемонстриро­вать. Джуна все делает наилучшим образом и тем самым привлекает к проблеме внимание дру­гих людей... Джуна особенно ценна в том смыс­ле, что ее возможности можно измерить. Для работы с ней годятся даже приборы, которые уже есть. Она — бесценный объект для изуче­ния...»

Слова американца очень важны для понима­ния некоторых эпизодов биографии Джуны, о которых пойдет речь дальше. Да, Джуну порой использовали как объект для исследований. Ис­пользовали те же американцы. Использовали и советские ученые, хотя это вовсе не афиширова­лось, а исследования были полузакрытыми: Джуна работала над своими научными пробле­мами, попутно изучая резервы своих способнос­тей, а в это время кто-то изучал ее феномен, решая задачи, вовсе не связанные с диагности­кой и лечением заболеваний. Знала ли о том Джуна? Вполне вероятно, догадывалась. А не­которые новейшие публикации косвенно под­тверждают, что она и попросту была в курсе этих исследований, где выступала не субъектом, а объектом.

Но что запечатлелось на засвеченной фото­пленке? Что это за сияние? Что это за пятна, похожие на изображение пылающего солнца? Ученые, по-видимому, оставили подобные во­просы без ответа. Для них достаточно знать — фотопленка зафиксировала излучение, порождае­мое руками Джуны. Значит, биополе существу­ет. Поставленный американцами эксперимент — лишнее тому доказательство.

Но пятна имеют разный характер, разную степень интенсивности, наконец, разную форму. Одни в виде круга, а другие — сплошная бе­лизна.

Мое толкование причин этого явления может показаться ученым наивным либо шарлатанским, однако любой человек вправе иметь собственное мнение.

В данном эксперименте руки Джуны высту­пали ретранслятором биополя, присущего ее телу. А недаром практически во всех развитых мистических учениях человека сопоставляют со Вселенной. Говоря языком сравнений, на фото­пленке зафиксировано фотографическое изобра­жение вселенной тела Джуны. Возможна и более сложная аналогия. Если в микрокосме (челове­ке) отражен макрокосм (Вселенная), почему бы в человеке — или его преображенном образе — не попытаться разглядеть, кроме общего подо­бия, подобие отдельных частей макрокосма?

А если на фотопленке запечатлено сияние множества солнц «микровселенной» Джуны, солнц, окруженных солнечными протуберанца­ми? Сплошная же белизна, заливая фотопленку в некоторых местах, не свидетельствует ли о том, что какое-то из множества солнц «микро­вселенной» приблизилось почти вплотную, зали­вая все невыносимо ярким светом?

При таком понимании отношений человека и мира делается понятным, что углубление в себя сродни погружению во Вселенную. Ясновидец вглядывается не в даль, подкручивая окуляры биноклей и подзорных труб. Он вглядывается в подсознание, сосредоточиваясь, напрягая силы, сам и мир, и прибор для отражения внешнего мира, и прибор для разглядывания этого отраже­ния.

Рассказанное здесь способно пролить допол­нительный свет на события, изложенные в главе «Глаз деревянного коня». А для мага, которым и является Джуна, особые отношения со Вселен­ной есть обязательное условие его существова­ния, так сказать, родовая черта.



В тени семи холмов


Таинственный телефонный звонок

Отъезд из Тбилиси был внезапным, и даже Джуна с ее талантами провидицы не могла предугадать, что ей придется покинуть гостеприимный город, ставший для нее родным.

Она еще не ведала, что молва о ней, а глав­ное, о ее необыкновенном даре дошла до Мос­квы. Про Джуну узнали самые высокопостав­ленные люди.

И вот неожиданный междугородный звонок. В трубке звучит женский голос, но голос не какой-нибудь секретарши или референта, а голос человека, который чувствует за собой большую власть и потому говорит веско, понимая, что слова его будут подкреплены его положением. Голос поинтересовался: «Может ли Джуна вы­лечить Леонида Ильича Брежнева?»

Джуна не только опешила от резко постав­ленного вопроса, она попросту ничего не ведала о брежневской болезни. Что, собственно, требу­ется лечить? Ей намекнули, когда придет пора, Джуне все подробно объяснят.

Джуна, может быть, и позабыла бы о зага­дочном звонке, тем более никаких известий из столицы не поступало. Но ох уж эти телефо­нистки! Любят они быть в курсе чужих дел, а потому не держат язык за зубами, рассказывают подругам о том, что слышали, а те рассказывают своим подругам. Так слухи расходятся по горо­ду. И весь Тбилиси шумел: Джуну вызывают лечить Брежнева.

И вот другой звонок, не междугородный, но сделанный по телефону, номер которого вызывал во многих трепетное благоговение. Звонил сам Председатель Совета Министров Грузии. Он был очень любезен и непреклонен — на сборы времени почти нет. Поступил приказ свыше. Надо лететь в Москву. Правительственная ма­шина придет к определенному часу. С собой за­хватить самое необходимое...

Слухи распространяются быстро, даже если телефонистка и не в курсе дела. Но по тревож­ным разговорам по телефону друзья узнали о том, что Джуна срочно уезжает. Они стали со­бираться у нее в квартире. А вскоре каким-то образом об отъезде Джуны узнали и ее соседи по двору.

Когда на другой день правительственная ма­шина подкатила к подъезду, людская толпа ок­ружила ее. Всем хотелось получить ответ на во­прос: куда увозят Джуну? И едва она вышла из подъезда с сыном на руках, в толпе запричитали и даже заплакали. Но время пришло. Она улыб­нулась этим милым и добрым людям, понимая, что обратно сюда уже не вернется.

Спустя годы Джуна вспоминала об этом отъ­езде так. Брежневу нужно было вылечить че­люстные связки, что-то с ними случилось. По­том выяснилось — произошел разрыв. «Словом, когда я сказала, что готова помочь, мне дали сутки на сборы. А у меня Вахо полтора годика. Но кто бы стал меня слушать? Приказ!..» Взять можно только сына. А муж, что он мог сделать, тем более любви не было, по крайней мере со стороны Джуны. Джуна говорит о его поведении тогда: «Он отдал меня. Как коммунист не мог не подчиниться. Родина требует! Я улетела без него — с маленькой сумкой и маленьким сыном».

Прибывшую в аэропорт машину окружила милиция. Джуне помогли выйти, сказали, что билеты уже куплены и пора идти на посадку. Ни на какие вопросы Джуны ее провожатые не от­вечали. Или отделывалась фразами, что все обойдется хорошо.

Ребенку во время полета стало плохо. Сама Джуна плакала. Да и все эти неожиданности, недоговорки, внезапные решения не нравились ей, вселяли в нее тревогу.

В московском аэропорту ее встретили. Прямо на взлетную полосу подкатила прави­тельственная машина. Встречающий сказал, что их уже ждут. И действительно, их отвезли в гостиницу «Москва» и устроили в одном из лучших номеров.

Вдруг в номере появились люди, знакомые

Джуне еще по Тбилиси. Один из них, высоко - поставленный чиновник, связанный с медициной, утешил ее, сказал, что ничего страшного не про­исходит. Просто она должна помочь.

А вскоре машина уже везла ее к председате­лю Госплана СССР Н.К. Байбакову, человеку, сыгравшему огромную роль в жизнь Джуны. Он защищал ее, помогал, если была нужда, совето­вал. Дружеская связь была так крепка, что Джуна называла его своим «вторым отцом». Он помог ей устроиться, потом поспособствовал, чтобы ее приняли на работу в поликлинику Гос­плана. Его стараниями получены валюта, на ко­торую закупалось нужное оборудование, и поме­щение, где позднее разместилась лаборатория Института радиотехники и электроники Акаде­мии наук СССР.

Джуна сделалась дворцовым медиком. Она лечила не только Брежнева, она лечила членов его семьи, Суслова, Громыко, Гришина, Промыслова и их родных и близких. Многих лечила Джуна. Казалось бы, при таких высоких связях она за­щищена от любых неожиданностей. Казалось.


Выстрелы, слежка и яд

Джуна оказалась в очень сложном поло­жении. С одной стороны, лояльность, даже одобрение самых высоких людей государства, с другой — непризнание ее мето­дов крупными медицинскими чиновниками. Па­радоксально, однако факт. Медицинские свети- да считали: если кто-то из высокопоставленных особ желает лечиться у Джуны, это их личное дело. Но признать ее метод лечения — значит пилить сук, на котором сидишь. Пусть лечебные сеансы ее проходят удачно и больные выздорав­ливают, в данном случае на первый план выхо­дят принципы, а человеческое здоровье — дело десятое. Да и какие принципы? Не принципы лечения, как таковые, а принципы мировоззрен­ческие.

Нельзя официально признать существующим бесконтактный массаж, это противоречит мате­риалистическому мировоззрению. Феномен, го­ворите? Свое веское слово должны сказать сна­чала физики. А вдруг она никакая и не врачевательница, вдруг обыкновенная шарлатанка? Цы­ганский гипноз известен испокон веков. Короче, надо все взвесить, обдумать, выверить — для пользы науки. Можно даже уточнить: для поль­зы материалистической науки. А пока — не признавать и ни в коем случае не позволять практиковать.

Но Джуна продолжала бороться. Она ис­пользовала главный недостаток официальной ме­дицины — бюрократическая система чрезвычай­но неповоротлива, косность ее общеизвестна. Запрещают на высшем уровне, можно попробо­вать на уровне, казалось бы, самом низшем — в районных поликлиниках. Там работает множе­ство добрых, отзывчивых людей, самоотвержен­но влюбленных в медицину, желающих одно­го — помочь больным. И эти люди вправду оказали Джуне поддержку. Более того, они хо­тели научиться методу, который предлагала Джуна. И они учились у нее дома, прилежно приходили на занятия, словно образцовые уче­ники.

Одновременно Джуна пыталась пробиться и в научные учреждения. Ей самой было необхо­димо изучить особенности тех сил, какими ее на­делили свыше природа или боги. Серия опытов, проведенных в 1-м мединституте, разумеется, проведенных полуофициально, дали блестящие результаты.

Медики, которые сейчас выступали в качест­ве подопытных, убедились: бесконтактный кон­такт — это реальность. Не касаясь участника опыта, на расстоянии, только воздействуя своим биополем, Джуна смогла повысить частоту пуль­са с 60 ударов до 150 ударов в минуту. Победа!

И едва ли не счастье испытала она, когда в Институте рефлексотерапии ей позволили произ­вести опыты, контролируя их течение при помо­щи японского термовизора, чрезвычайно редкого и дорогого прибора.

Опыты эти окружала атмосфера таинствен­ности. И не потому, что эти люди играли в сек­ретность. Узнай о таких опытах высокое меди­цинское начальство, расплата была бы неминуе­мой, многие лишились бы своей работы.

И вот эти люди, преодолевшие страх, риско­вавшие ради подлинной, а не выдуманной «бу­мажной» науки, собрались в лаборатории у термовизора. Сложный прибор, к которому был присоединен и редкий в те годы видеомагнито­фон, должен был определить, как тепловое по­ле Джуны воздействует на тепловое поле боль­ного.

На первом из серии снимков кисть пациента не видна. Этот человек был ранен во время войны и потому не владел кистью.

Джуна делает несколько движений, воздейст­вуя на кисть пациента.

Новый снимок. Очертания кисти чуть-чуть обозначились. Это свидетельствует о том, что сосуды пораженного органа постепенно наполня­ются кровью.

Еще серия движений. Новый снимок. Рука видна яснее!

Пассы Джуны. Снимок. Пассы. Снимок.

Температура руки повысилась, и это измене­ние зафиксировал точный прибор. Однако и хит­рая японская техника едва не спасовала перед силами Джуны: ее биополе имело куда более широкий спектр, чем воспринимал новейший японский термовизор.

Победа? Но — окрашенная крепкой горе­чью. Когда назавтра Джуна едва ли не прилете­ла в институт, чтобы встретиться с новыми дру­зьями, поговорить о поставленных опытах, обсу­дить новые, ее не пустили. Вахтер сказал, что никого нет, народ на субботнике.

И все же существует в мире справедливость, как существуют и порядочные люди. Несколь­ко человек, присутствовавших при уникальных опытах, умудрились оформить документы и передать под большим секретом Джуне (только бы не пронюхало начальство!). Теперь резуль­таты опытов существовали и закрепленные на бумаге. Официально.

А тайная борьба продолжалась. Высокий по­кровитель Джуны Н. К. Байбаков сказал по те­лефону — ее приглашают для встречи с меди­цинскими светилами.

Из многочасовой беседы, проходившей в зда­нии на Солянке, стало ясно — присутствующих больше всего интересуют вопросы, связанные с лечением головного мозга. И Джуна с радостью согласилась участвовать в экспериментах.

Теперь Джуна каждый день приходила в Институт неврологии и там работала с больны­ми, у которых были зафиксированы нарушения кровообращения головного мозга. Большинство больных — с нарушением психики, считавшиеся неизлечимыми.

Комната, где работала Джуна, была совер­шенно пустой, приборы спрятаны в соседнем по­мещении, об их наличии больные не знали, а Джуну не поставили в известность, какие прибо­ры участвуют в эксперименте.

Представители института смотрели за ходом лечения. Больные после проведенных сеансов от­вечали на специально составленные тесты, а в самом конце задавали вопросы самой Джуне. Вопросы были донельзя глупыми, но ответы тщательно фиксировались. Например, ее спра­шивали, танцевала ли и пела ли она в детстве. Ну разумеется, кто в детстве не танцует и не поет. Ее держали едва ли не за сумасшедшую.

Однако вопросы вопросами, а лечение прохо­дило успешно, притом медики, что помоложе, внимательно наблюдали за действиями Джуны и — еще одна победа! — просили ознакомить с ее методикой, чтобы применять ее, работая с другими пациентами.

Джуна знала, что больные, с которыми она проводит сеансы, чувствуют резкое улучшение, но, когда она интересовалась, где тот или иной пациент, институтское начальство отвечало — ему стало хуже, его отстранили от участия в опытах. Стороной она узнавала, что больные, напротив, чувствуют себя хорошо, что они уже выписались.


Маг нуждается в защите

Магическое соперничество — непре­менный атрибут мифов о маге. Нам, людям, далеким от всех этих про­блем, волшебников, обаятелей, ведунов, магов, напоминание о каком-то поединке магов или о противоборстве с целью помериться силами может показаться невозможной экзотикой, чем- то если и существовавшим некогда, то остав­шемся там, в прошлом, в каком-нибудь недося­гаемом средневековье.

Между тем такой поединок возможен и в наше время. И Джуна, попав в Москву, внезап­но была вовлечена в такой поединок, стала одним из его главных участников. Те, кто про­тивостоял ей, не были наделены силами особой природы, какими наделена свыше Джуна, но и они кое-что умели, но то была черная магия.

Началось с того, что весной 1981 года Джуну как бы ненароком, между делом, навес­тил Г. В. Морозов, директор Института судеб­ной психиатрии имени Сербского. Что это за ле­чебное заведение, людям постарше объяснять не надо. Но тот, кто помоложе, вряд ли знает, что в этом институте не только изучали проблемы, связанные с судебной психиатрией, но и работа­ли по особой программе, цель которой — борьба с инакомыслящими.

Посетитель был не один, с ним вместе по­явился помощник всем известного «серого кардинала» М. А. Суслова, ведавшего в ЦК КПСС вопросами идеологии. Именно второй гость и начал разговор голосом многозначитель­ным, в котором звучала и нотка таинственности. Он сообщил Джуне, что высшими властями при­нято решение, как он выразился, «провести строгие научные исследования». Исследования эти касаются способностей Джуны. Необходимо выяснить природу ее дара. А для того чтобы ис­следование прошло по полной программе и на высокой научной основе, ей необходимо прово­дить эту работу в институте имени Сербского. Там прекрасные научные лаборатории, велико­лепные специалисты, накоплен уникальный, не имеющий аналогов в мировой практике опыт.

Что же, сказанное им было по-своему спра­ведливо. В институте имени Сербского действи­тельно отлично поставлены научные исследова­ния, специалисты, работающие там, высоко ква­лифицированы в своей области науки, а опыт, накопленный в стенах института, и вправду был уникальным. Во многих странах стараются бо­роться с политическими противниками, но такой жестокой борьбы, таких изощренных методов не применяли, вероятно, нигде. Ученые пользова­лись выгодами, предоставляемыми политической конъюнктурой. Тот, кто для властей предержа­щих был политическим противником, для ученых выступал как идеальный полигон для исследова­ния разных способов воздействия на человечес­кую психику.

К слову сказать, вопросы собственно судеб­ной психиатрии, которые и призван был в пер­вую очередь решать этот институт, тоже не ос­тавались в стороне — специалисты там действи­тельно были высокого класса. Если бы не они, многие, в том числе самые чудовищные преступ­ления, не были бы раскрыты, а преступники не понесли бы наказания, которого они заслужи­вали.

Высокопоставленный гость Джуны, указав на Морозова, сказал, что тот поставлен в извест­ность и курс исследований пройдет по полной программе. Способности Джуны — вещь чрез­вычайно интересная и важная, изучать их следу­ет досконально, во всем объеме. Польза от таких исследований будет всем.

Джуна слушала обращенные к ней слова, и страх сковывал ее. Она-то знала об этом инсти­туте, знала и о том, что, кроме уголовных пре­ступников, проходивших судебно-медицинскую экспертизу, чтобы можно было установить сте­пень их вменяемости, что неизбежно должно от­разиться на мере наказания, в институте прохо­дили психологическую обработку так называе­мые диссиденты: деятели правозащитного дви­жения, просто несогласные с политическим ре­жимом.

Испуг Джуны был понятен. Под предлогом изучения ее способностей ее попытаются исполь­зовать в работе института, связанной с обработ­кой деятелей политической оппозиции. О том, что будет, если она откажется, Джуна даже бо­ялась помыслить.

Она попыталась скрыть смятение, хлопоча по дому, угощая гостей. А страшный гость внима­тельно смотрел на нее, словно изучая. Его инте­ресовала реакция Джуны. Согласится сотрудни­чать с властями или откажется под любым более-менее благовидным предлогом?

Наконец гость полюбопытствовал, обрадова­лась ли Джуна такому неожиданному, но очень перспективному предложению? «Конечно», — ответила она. А в голове вертелась только одна мысль: как же уязвима ее позиция! Сама бы она выдержала все, даже самое страшное, но оста­лась бы непреклонна. Но у нее есть маленький сын. Они способны на что угодно, лишь бы до­биться своего. Или отомстить.

Гость все еще говорил, Джуна уже перебира­ла возможные варианты. Отказаться наотрез она не могла. Таким образом она не только навсегда закроет себе дорогу в медицину, но и утратит уважение сына, который, когда вырастет, навер­няка узнает, что к чему. Обязана она чтить и память отца, ведь именно он подсказал ей мысль отдать себя лечению людей. Решение, принятое ею, было в высшей степени наивно и одновре­менно смело. Джуна напишет завещание и упро­сит брата, который именно в эти дни по стече­нию обстоятельств находится в Москве, взять ее маленького сына в Урмию. Она не представляла, вернее, боялась представить, что при желании ребенка отыщут где угодно, была бы поставлена такая задача свыше.

Джуна о том не думала, теперь она хотела выиграть время, чтобы осуществить свой план. Она изобразила смущение и попросила: «Нельзя ли отложить посещение института всего на не­сколько дней? Я разберусь с накопившимися де­лами, закончу курс лечения своих пациентов и буду готова».

Высокопоставленный гость кивнул. Он был согласен. Почему бы не пойти навстречу такой милой и такой сговорчивой женщине? Между тем напряженная атмосфера, возникшая в доме с появлением этих неожиданных гостей, чуть раз­рядилась. Да и гости стали вести себя несколько по-иному. Выполнив приказ начальства, они те­перь весело улыбались, пробовали приготовлен­ные Джуной блюда, хвалили ее кулинарные спо­собности.

В конце концов о жестком сроке появления Джуны в стенах института перестали вспоминать. Она согласна, а несколько дней не играют роли. Им казалось, они прекрасно выполнили свою миссию. Добились согласия, и Джуна ни­чего не заподозрила.

Но как же они ошибались! Как были непро­ницательны! Они не заметили даже страшную тревогу, тенью легшую на лицо Джуны. Под разными предлогами она оставляла гостей, захо­дила в комнату сына. Вот кто почувствовал все. Он обнимал мать и крепко прижимался к ней. Он чувствовал надвигающуюся опасность.

Тем не менее Джуна выиграла нужное время, а щедрая к ней судьба дала ей не два-три дня. У Джуны была целая неделя. Но временная от­срочка еще не спасение. Джуна внутренним взо­ром видела — две огромные силы борются за нее и одна из сил — непроглядно черная — имеет шансы на победу.

Джуна прощалась с дорогими ей людьми. Защиты и помощи искать не у кого. И вдруг она неожиданно вспомнила о Н. К. Байбакове. Джуна отправилась к нему.

В этом доме для очень высокого начальства, где жил, кстати, и Л. И. Брежнев, ее знали. Консьержка и охранник не мешали войти, а, на­против, поздоровались с гостьей — Джуну ви­дели здесь не впервые.

Байбаков был в одиночестве. Он приветливо встретил Джуну, весело шутил. Предложил по­пить чаю. И вот тогда-то и поинтересовался, что, собственно, случилось.

Джуна рассказывала, хозяин слушал, и на­строение его менялось. Он все более мрачнел.

Некоторое время он что-то молча обдумывал, а потом решительно заявил: «Ходить в институт Сербского ни в коем случае нельзя. Джуна от­вечает не только за свою собственную жизнь. В первую очередь она отвечает за жизнь своего ре­бенка. Она вольна отказаться». Он внезапно за­молчал. Потом закончил: «Нет, сделать с ней они ничего не посмеют (кто такие эти «они», ос­тавалось только догадываться). У Джуны есть верные друзья. И он, и тот, кто попросил ее приехать в Москву, чтобы поправить ему здоро­вье».

Говорят, что счастливцы легки на помине. И будто в подтверждение справедливости этих слов зазвонил телефон правительственной связи. Байбаков, не ожидавший такого совпадения, даже вздрогнул. А может, совпадениями ведают какие-то высшие силы?

Хозяин взял трубку и поздоровался, обраща­ясь к невидимому собеседнику на том конце про­вода. Выслушивая слова, произнесенные в ответ, хозяин взглянул на Джуну — говорить или не говорить Брежневу о ее горестях? «Нет!» — Джуна выдохнула это слово.

И все-таки Байбаков сказал своему всемогу­щему собеседнику: «Джуну пригласили в инсти­тут Сербского для особой программы исследова­ний».

По тому, как он выслушивал ответную реп­лику, и по его словам, произнесенным как бы в подтверждение сказанному Брежневым, но на самом деле пытаясь направить мысль собеседни­ка в нужное русло, Джуна в общих чертах по­няла, что говорят там, на другом конце провода. Позднее выяснилось, что Брежнев сказал Бай­бакову, что тот отвечает за Джуну, даже волос не может упасть с ее головы.

Потом они некоторое время молчали. Они понимали друг друга, понимали, как Джуна по­ступит в данной ситуации. Несмотря на запреты, она бы все равно пошла в этот страшный инсти­тут. И потому Байбакову пришлось заручиться поддержкой первого человека в государстве, но одновременно, будто в ходе особой интеллекту­альной игры, помочь Брежневу свыкнуться с мыслью, что Джуна должна пойти.

А Джуна ощущала свой поход в институт как именно поход за правое дело. Она должна одо­леть противников, которые несут людям зло.

Ночь прошла без сна. Джуна думала, вспо­минала, мысленно прощаясь с сыном, подводя итог прожитой жизни.

Утром ее ожидала машина. И близкие, и сын чувствовали что-то и по ее настроению, и по тому, как страстно и нежно целует она их, обни­мает, словно прощаясь навсегда. Брату она ус­пела шепнуть: «Если меня задержат в институте более чем на два дня, ты должен вскрыть кон­верт, где лежит бумага со всеми необходимыми распоряжениями».

Когда Джуна садилась в машину, она уже ничего не боялась.

В проходной у нее отобрали сумочку и пас­порт. Сопровождали ее два крепких молодых че­ловека, облаченных в штатское платье. Поясни­ли — так надо, хоть и тюремный, но все-таки сумасшедший дом.

Везде расставлены часовые. В коридоре не­живой, слепящий свет.

Ожидали ее десятка два людей. Белые хала­ты надеты и плотно запахнуты. Кое-кого из при­сутствующих Джуна знала в лицо или пона­слышке. Все мрачны. Только один молодой светловолосый человек улыбается. По фигуре, по тому, как сидит на нем халат, ясно, что он не медик. Джуна подумала: вдруг это человек, ко­торый должен сыграть роль ее ангела-хранителя?

Но мысль эта сразу же была оттеснена дру­гими.

Эксперименты, эксперименты. Когда выдает­ся маленький перерыв, Джуна курит, пытаясь осознать сделанное, проанализировать, не было ли какого сбоя. А опыты носили самый разный характер. Например, ей предложили изменить характер кардиограммы человека. Джуна начала работу. Прибор подтвердил — кардиограмма изменилась.

И снова из помещения в помещение. В одной из комнат ей показали на лежащую на кушетке женщину. И приказ — установить диагноз.

Джуна принимает на расстоянии сигналы, выбирает из них нужную информацию и ставит диагноз — рана в левой затылочной части. Со­беседник пытается ее сбить, переспрашивает, уточняет. И вдруг в разговор вступает присутст­вующая здесь же дама, облаченная в белый халат: «Каким предметом нанесено ранение?» Джуна взорвалась: «Я не на следствии, на такие вопросы отвечать не буду».

А затем ее проводили в темную комнату, за­крыли тяжелую свинцовую дверь. И оставили в одиночестве.

Время летит или течет? Сколько она вообще здесь просидела, до тех пор пока дверь не от­крыли и она не услышала слово «все»?

В кабинете директора института Снежневский, особого рода светило судебной психиатрии, страшный и злой человек, светловолосый парень, которого Джуна заметила еще раньше, и сам хо­зяин.

Директор говорит такое, что Джуна не может поверить собственным ушам, она и не думала, что дело обстоит столь серьезно.

Проводились исследования, в ходе которых пытались определить, нормальна она или нет. Оказалось — к огорчению кое-каких недобро­желателей, — она психически здорова.

Сказав это, директор института начинает рассыпаться в комплиментах. Ничего подобного он никогда не видел. Ее феномен следует изу­чать при помощи превосходной аппаратуры, ко­торой оборудован его институт.

Но вдруг раздаются слова Снежневского, безобидный вид которых не может скрыть страшного смысла, в них вложенного. «Согласны вести совместные исследования?» — спрашива­ет он.

И, услышав ответ, без всякой обиды, голо­сом, лишенным интонаций, добавляет: «Я сразу понял, что вы догадались, зачем вас сюда позва­ли. Когда вы Сказали, что не подследственная».

Домой, скорее домой.

Светловолосый молодой человек предлагает отвезти ее на машине. «Проведите меня мимо часовых, — просит Джуна. — Дальше я сама...»

Сумочка, паспорт. Она на воле. И вдруг провал. Как сомнамбула бродила она по Садово­му кольцу, и, когда прикуривала сигарету, шарф на ней неожиданно вспыхнул. Два иракца, ока­завшихся поблизости, еле смогли сбить пламя. Потом один из них отвез ее домой. Они стали друзьями.

Джуна увидела стоящих рядом с ее постелью плачущих родственников. Что такое? Оказыва­ется, она спит беспробудно вот уже третьи сутки.

Неужели все это лишь страшный сон? Нет, не сон. О том, что это действительность, кото­рая бывает страшнее сна, напомнили события, происшедшие много позже.


Кто учил врачевать Авиценну?

И все-таки странная, не вполне поддаю­щаяся логическому анализу запредель­ная связь Джуны с кинематографом, вернее, с искусствами, манипулирующими теня­ми, вызывающими их на экран и навсегда при­ковывающими к кинопленке, существует.

Есть она и на приземленном, бытовом, праг­матическом уровне. Например, сейчас, когда значение необыкновенных способностей Джуны оценено по достоинству, когда у нее есть широ­кая лечебная практика, ни один проведенный ею лечебный сеанс, ни одна манипуляция, даже ма­лейшее движение, не обходится без того, чтобы его не зафиксировали на видеопленке. И потом, когда приходит время или у самой Джуны воз­никают разного рода вопросы и сомнения, ви­деокассета снимается с полки и на телевизион­ном экране движение за движением, жест за жестом, секунда за секундой повторяется про­шлое, которое не ушло, а задержано. Теперь на­всегда. Для будущего. И для настоящего.

Джуна критически смотрит пробегающие кадры, просит прокрутить пленку чуть-чуть вперед, возвращает запись назад. А иногда и вообще просматривает по десять раз один-един­ственный заинтересовавший ее эпизод. Но тут присутствует производственная необходимость. Это — работа, какой бы странной она ни каза­лась на первый взгляд непосвященному.

Но существует связь иного рода. Будто предчувствия Джуны исполнились. Она и впрямь снималась в кино, исполняла несколько интересных и сложных ролей. И зависимость между искусством вызывания теней, присущим магам, и кинематографом в очередной раз под­твердилась. Атмосфера кинематографа, съемок порождала неожиданные чудеса. Джуна испыты­вала прозрения, она видела скрытое и предска­зывала судьбы.

Так было, например, на съемках фильма «Юность гения». Фильм посвящен знаменитому ученому Авиценне и рассказывает о первых его шагах в науке. Кто бы мог сыграть наставника врачевателя? Лучшего претендента не найти. Уз­бекский кинорежиссер Эльер Ишмухамедов при­гласил Джуну попробовать себя в качестве акт­рисы. Она должна была играть ассирийку Юну, искушенную в искусстве врачевания (созвучие с именем актрисы вовсе не случайно).

В сценарии был такой эпизод: Юна демон­стрирует Авиценне приемы диагностики и лече­ния при помощи рук. Умелые и оборотистые ки­ношники использовали для съемок древнюю ме­четь Даг-Бид, расположенную недалеко от Са­марканда. В мечети построили необходимые де­корации, и она превратилась в лечебницу. В мас­совых сценах участвовали обитатели местного дома инвалидов.

Для того чтобы эпизод на экране производил как можно более сильное впечатление, режиссер собирался подыскать самый колоритный типаж. Но у Джуны было иное мнение. Она попросила самой выбрать партнера для этого эпизода. И пусть это будет человек, страдающий реальным недугом, не слишком сильным, но действитель­ным. Как-то еще будет с фильмом, а человеку можно помочь прямо сейчас. И Джуна поверну­лась в сторону массовки.

Рука ее тут же уловила нужный сигнал. Джуна спросила у присутствующих:

— Этот человек глух?

Присутствующие были удивлены, однако подтвердили: «Этот восьмидесятилетний старик давно почти ничего не слышит. Оглох лет двад­цать назад».

«Предупредите его, пусть он не слишком удивляется. Я его попробую вылечить», — ска­зала Джуна.

Изумленные доброхоты закричали на все го­лоса прямо в тугие уши старику. Тот, вероятно, все же что-то расслышал из этого страшного ора и теперь не ведал, насмехаются над ним или го­ворят правду.

Джуна попыталась все объяснить присутст­вующим. У старика нет органических нарушений. Нужно попытаться активизировать кровообра­щение, и слух, вполне возможно, вернется.

Она стала манипулировать руками, вложив кончики указательных пальцев в уши старика. Сигнал. Еще сигнал. Еще.

И старик стал слышать!

Чудо или простой лечебный сеанс происходи­ли в эту священную пятницу в пределах древней мечети? Присутствующие восприняли это как чудо. Кто аплодировал, кто молился.

Это было уже не кино. Это было подлинное исцеление, подобное древним исцелениям, что совершали маги. Наложение рук, подобно опи­санным в старинных книгах. И страждущий ис­целился!

Потрясены были и кинематографисты, и участники массовки, и режиссер. Он снял весь эпизод. Прекрасная сцена, достойное украшение фильма. Так и действовали прежде врачеватели.

Но решал не режиссер, судьбу фильма реша­ли совсем другие люди, порою неизмеримо дале­кие от искусства. Основное возражение на пер­вый взгляд абсурдное и тем не менее чрезвычай­но действенное и опасное: разве можно пропа­гандировать методы, не одобренные Академией медицинских наук? Авиценна — великий врач, а кто его наставляет? Какая-то загадочная целительница! Нет-нет, помилуйте, никто не возра­жает ни против удачно сделанной сценаристом роли, ни против исполнительницы! Но только измените занятие вашей героини. Никаких целительниц... Ратуете за экзотику? Сделайте вашу Юну ясновидящей.

Результат очевиден — превосходный эпизод в картину не вошел.

А как были бы потрясены кинематографичес­кие начальники, если бы узнали, что их предло­жение, им самим казавшееся фантастическим, в действительности недалеко от истины. Джуна в очередной раз продемонстрировала и эту сторону своего дарования. Тут же, на съемках, которые продолжались.

Теперь многие из тех, кто присутствовал при исцелении больного или только слышал о том от очевидцев, смотрели на Джуну со страхом и бла­гоговением! Рассказы о происшедшем передава­лись из уст в уста, обрастая по дороге дополни­тельными подробностями.

И было чему удивиться не только участво­вавшим в массовке старикам из дома престаре­лых, но и людям образованным, достаточно по­видавшим и, казалось бы, не предрасположен­ным к удивлению. Так удивлялся Батыр Закиров, народный артист и певец, сопровождавший Джуну в мавзолей Гури-Эмир, где находится надгробие Тамерлана, сделанное из нефрита.

Для магов нет ни мертвых, ни чужих куль­тур. Есть разные миры, разнесенные по време­нам и пространствам, забытые в прошлом или заброшенные в будущее. Маг преодолевает время и расстояние. Он с равным уважением от­носится к культуре других народов (если, разу­меется, нет причины для раздора, вражды). И то, что в святом для множества людей месте Джуна сняла обувь и ходила по камням, охра­нявшим прошлое, босая, не было пренебрежения. Напротив, в этом жесте концентрировалось глу­бокое преклонение перед теми, кто был погребен в мавзолее. А нашел там последнее пристанище не один Тамерлан, хотя поначалу Джуна ощути­ла лишь его присутствие.

Она сказала сопровождающему, что чувству­ет руками странные сигналы. Само прошлое бе­седовало с ней. И спутник был поражен тем, что она почувствовала, где расположено захороне­ние, — Тамерлан погребен очень глубоко.

И это не все. В подземном зале, куда они потом проникли, Джуна опять ощутила сигналы прошлого. «Мертвых двое, — сказала она. — Им тяжко рядом друг с другом. Притом один мертвец хром, а у другого что-то с шеей».

В могиле рядом лежали хромец Тамерлан и великий Улугбек, его внук. Его убил фанатик, отрубив ему голову.

Ясновидящая снова оказалась права.

А съемки продолжались, и теперь люди убе­дились, что Джуна способна не только вслуши­ваться в прошлое, она способна заглядывать в будущее, прочитывая наперед людские судьбы.

Роль повзрослевшего Авиценны играл сын Батыра Закирова — Бахтияр. Перед самым на­чалом съемок, где он должен был скакать на ло­шади, Джуна почувствовала неладное. Огромная волна тревоги накатила на нее.

Могла произойти трагедия. Следовало что-то делать, а съемку начнут с минуты на минуту. Актеры одеты в соответствующие костюмы и тщательно загримированы, ассистенты режиссе­ра и осветители застыли на своих местах, опера­тор прильнул к визиру кинокамеры. Сейчас раз­дастся сигнал, щелкнет хлопушка и...

Джуна подошла к актеру и тихо, но очень се­рьезно сказала ему: «Нельзя сегодня снимать­ся». И такое убеждение слышалось в ее голосе, что актер послушался. Он уступил свое место дублеру.

Хлопушка щелкнула, кинокамера заработала. Конь, на котором теперь сидел каскадер, рва­нулся вперед и вдруг обо что-то споткнулся, упал. Каскадер неподвижно застыл на земле.

Не пять и даже не десять минут прошли, пока Джуна смогла вывести его из шока.

Позднее каскадер рассказал, как обстояло дело. Вылетев из седла, он увидел самым краем глаза, почти догадался, что сейчас ударится со всего размаха головой об огромной камень. Но, на его счастье, одна нога осталась в стремени. Каскадер успел нырнуть под конское брюхо. И получил удар копытом в грудь, от которого по­терял сознание.

Не сразу понял каскадер смысл слов Джуны, которая благодарила его, — ведь он спас чужую жизнь. «А как же моя жизнь? — горько спро­сил каскадер. — Разве она ничего не стоит? Или моя жизнь дешевле жизни актера, которому помогала ясновидящая?»

«Провидеть судьбу и влиять на судьбы — две различные вещи, — ответила Джуна. — И если первое подвластно мне, второе, увы, я сделать не в силах». Она видела, что у актера не было никаких шансов справиться с гряду­щей опасностью, а вот у каскадера такой шанс был.

Что могла, Джуна сделала. Она предсказала надвигающуюся беду, использовав свой дар предсказателя, и, как врачевательница, вернула к жизни пострадавшего каскадера.

Собеседник понял ее объяснение. Понял и принял. Ибо потом, на просмотре фильма «Юность гения», который проходил в Цент­ральном Доме работников искусств в 1983 году, он вышел на сцену и рассказал о случившемся, обращаясь к залу. А Джуна использовала случай на киносъемках в рассказе «Я знаю — ты спа­сешь меня!», опубликованном журналом «Иска­тель».

Фильм получил приз Всесоюзного кинофес­тиваля, но в фильмографической справке, где среди прочих актеров указана и Джуна Давита­швили, ни слова не сказано об удивительных со­бытиях, разыгравшихся на съемках фильма. Как не сказано и о том, что резонатором для этих, не вполне обычных, событий послужили и древ­ние строения, и сама земля, своей памятью про­стирающаяся в прошлое, и загадочное свойство кинематографа, по сути схожего с искусством некромантии, вызывания мертвых из могил, ма­нипуляций тенями, никак не находящими успо­коения.



Глаз деревянного коня

Из фильма в фильм, из книги в книгу и даже из комикса в комикс переходит фигура чудаковатого ученого, профессо­ра, то и дело теряющего собственную шляпу и зонтик. Ему некогда, он занят. Он ищет не зонт и не шляпу, он ищет истину.

Порою (к сожалению, все чаще и чаще) фи­гура эта становится зловещей. Профессор уже не обыкновенный добрый чудак, он безумец, ради своей проклятой науки готовый истребить весь мир. Уже не истина ему нужна, его захва­тывает сам процесс поиска, переливание из пробирки в пробирку, подогревание на реторте, соединение разнородных веществ. И найденный в трудах «философский камень» ему теперь ни к чему. Он выбросит его, как ненужную вещь, на свалку. Процесс, один процесс занимает без­умца.

Или перед нами все тот же профессор, лишь сменивший поле деятельности. Теперь перед ним не пробирки, а застеленный белоснежной клеен­кой операционный стол. В руке у профессора скальпель, зонд, хирургическая пила. Он кон­струирует новую породу людей. Или делает тре­панацию головы, вторгается в мозг, пытаясь до­копаться до того, где в человеке скрывается че­ловеческое. Режет, пилит, отбрасывает куски живого мяса и откромсанные кости, стирает со лба, забрызганного каплями крови, крупные капли пота и снова берется за прежнее.

Если от прошлых культур людям остались в наследство вечные образы Прометея и Дон Ки­хота, Гамлета и даже Швейка, как символ со­временной эпохи в пантеон войдет безумный профессор, конструирующий сверхбомбу или сверхчеловека.

И эти рассуждения вполне справедливы. Давно замечено: самые поразительные открытия делаются в сфере, работающей на так называе­мую оборону (на самом деле имеется в виду на­ступление). Открытое в других, не связанных с обороной областях и представляющее маломаль­ский интерес тут же засекречивается и отдается под надзор военных.

Другое дело, что военные разработки, по сути и двигающие современную науку, посте­пенно устаревая или утрачивая гриф секретнос­ти, отдаются на общую пользу человечеству. Но перед тем человечество, как правило, успе­вает очень сильно пострадать от открытия без­умных (или только рассеянных) ученых, так мило теряющих шляпу и зонтик. Да и столь милые атрибуты выглядят в данном контексте лишь зловещими аллегориями. Вспомним, на­пример, что кибернетика началась с разработки систем противовоздушной обороны — желез­ного зонтика, прикрывающего государственные пространства.

Все перечисленное не стоит забывать, когда дело касается научных разработок, особенно раз­работок, подходящих под определение «парапси­хология». Какая связь, спросит читатель, между войной и астрологией? Или между войной и те­лепатией? Или между войной и ясновидением?

Связь? Настолько прямая, что может послу­жить эталоном, скажем, для школьной линейки. Только ли в древности полководцы внимательно прислушивались к толкованиям астрологов, вы­бирая удобный день для выступления? Астроло­гические разработки чрезвычайно интересовали Гитлера, и 22 июня 1941 года, ставшее страш­ным символом для нашей страны, выбрано им по стратегическим причинам высшего, нематериаль­ного толка.

Вы еще упомянули телепатию? Но о дейст­венном средстве для чтения и, главное, для вну­шения мыслей мечтает едва ли не каждый потен­циальный завоеватель мирового господства. Хо­роший телепат опаснее ядерной бомбы любого количества мегатонн. Он действует избиратель­но, целенаправленно, ему не нужны технические приспособления, от него трудно укрыться в бе­тонном бункере с автономной системой жизне­обеспечения.

Кажется, было упомянуто и ясновидение? Что ж, и тут не помешает конкретный пример. Не станем удаляться в глубь истории, ибо нам пред­стоит нырнуть на другую глубину. Итак, 1977 год. Сенсационная находка, сделанная в Атлантическом океане американским исследова­тельским кораблем «Гломар Челленджер». Обна­ружена затонувшая советская подводная лодка, причем так глубоко, что никакие технические средства поиска применить было попросту невоз­можно, они не работают на таких расстояниях.

Американцы были не просто обрадованы, они испытали потрясение, ибо на борту затонув­шего судна найден секретный код советского Военно-Морского Флота и многочисленное новое оборудование для атомных подводных лодок.

Острота ситуации заключается в том, что по­терянное судно никак не могли найти представи­тели советских военно-морских сил. Казалось, оно потеряно безвозвратно.

Каким же образом нашли подлодку амери­канцы? Ни процесс поисков, ни сама находка отнюдь не афишировались. Однако есть сведе­ния: основную роль в поисках сыграл Инго Свенн, американец, наделенный даром ясновиде­ния. Он указал место, где лежало затонувшее судно. Прочее было делом высокоразвитой аме­риканской техники.

Подобное вступление не случайно. Ранее упоминалось о попытках использовать способ­ности Джуны не для лечения больных и не для предсказания отдельных судеб. Глухой намек на эксперименты особого рода есть и в недавнем интервью Джуны, опубликованном в 43-м номе­ре газеты «Собеседник» за 1998 год.

«Отъезд в Москву поставил крест на моей научной работе в Тбилиси. Со мной же тогда и физики возились, и медики. Мы занимались по спецпрограмме с грифом «Совершенно секрет­но»... » О работах с таким грифом люди обязаны молчать долгое время. Сколько лет или десяти­летий — зависит от задач, решаемых в ходе экспериментов и о степени посвященности в суть проблемы. И необязательно Джуна недоговари­вает, она могла и не знать про конкретное назна­чение таких исследований. Ее могли использо­вать в качестве объекта для экспериментов.

Объектом, пусть своеобразным, служила она и в эксперименте, предложенном ей американ­скими учеными-биофизиками Расселом и Элиза­бет Тарг в октябре 1984 года.

Для начала американцы высказали следую­щую гипотезу: Джуна обладает уникальной спо­собностью проводить бесконтактный массаж. Это значит, что она без помощи каких бы то ни было средств связи (по крайней мере, обычных) может принимать информацию на расстоянии.

Джуна подтвердила догадку американцев, она способна принимать сенсорные сигналы с различных планет.

Тут и было сделано предложение участвовать в эксперименте, где используются разнообраз­ные способности (слово «парапсихология» не прозвучало, однако как бы подразумевалось, когда были упомянуты дальновидение, телепатия и предсказание будущего, соединенные в своеоб­разное целое условиями опыта).

По условиям Джуне следовало описать один из американских городов, куда шесть часов спустя после начала эксперимента должна по­пасть знакомая американских ученых Кейт Харари. Маршрут и его конечная точка заранее не назначались.

Эксперимент ставился в квартире Джуны, расположенной на Арбате, и, разумеется, в США. Приборов для такого рода опытов у аме­риканцев не было (существуют ли они вообще, неизвестно). Все происходящее в квартире

Джуны фиксировалось при помощи кинокамер, фотоаппаратов и видеокамер. Академия наук СССР о готовящемся эксперименте знала и не препятствовала ему.

Джуна поначалу отказывалась, но после не­долгих, однако бурных уговоров американцев со­гласилась.

В Америке похожие эксперименты уже про­водились. Более десяти лет до начала этого экс­перимента там изучались возможности людей описать предметы, события или местности, уда­ленные в пространстве. Но дистанционное виде­ние — это одно, а сеанс, проведенный через океан, — совершенно иное. Нужно не просто увидеть, но и предугадать, предузнать.

Как вспоминает Джуна, покуда американцы суетились, настраивая аппаратуру и заканчивая последние приготовления, она глубоко погрузи­лась в себя и, в поддержку перед трудным за­данием, вызвала образ покойного отца. Отец поддержал ее, улыбнулся и сказал слова ободре­ния.

Теперь Джуна отрешилась от всего окружа­ющего. Она была предельно собрана и сосредо­точена. Карандаш в руке, листы бумаги.

Молчание. Только монотонное жужжание кинокамер, словно в большую металлическую коробку собрали пойманных на летнем лугу ба­бочек, шмелей, стрекоз.

Ей ничего не мешало. Джуна вглядывалась в подсознание.

Затем она заговорила, одновременно рисуя на листах бумаги то, что видела таинственным внутренним взором.

Она говорила, что видит небольшую площад­ку, а в центре площадки находится что-то круг­лое.

Дорожки разбегаются от площадки в разные стороны.

Кинокамеры продолжали напряженно жуж­жать, словно, хотя за окнами квартиры стоял московский октябрь, здесь, в самой квартире, еще царствовало знойное, душное лето.

Джуна видела небольшие дома, увенчанные остроконечными крышами. На что это похоже? Она подбирала слова... Дома походили на исто­рический памятник или на дачное место.

И снова, будто подтверждая сравнение, жужжали кинокамеры. Стрекозы, шмели, жуки просились на волю, им мешала железная оболоч­ка. Впрочем, сами они были только механикой, не более того.

Джуна описывала соединенные между собой очень схожие здания.

Потом она увидела зеленый круг и рядом с ним светящийся щит.

И наконец, мелкие детали увиденного внут­ренним взором.

Профиль животного, глаз и острые уши.

И какие-то белые кушетка с диваном.

Все. Джуна замолчала. Замолчали кинокаме­ры и фотоаппараты. За окном был московский октябрь. Желтые листья облетали и шуршали на тротуарах.

Но эксперимент, длившийся много часов, пока не закончился. Хотя ужин с американцами удался, чувствовалось общее напряжение, ведь эксперимент ничего не стоит, когда не провере­ны его результаты. А проверка еще впереди.

У американцев были приготовлены шесть пронумерованных и запечатанных конвертов с вложенными в них открытками видов Сан- Франциско. А другая участница эксперимента, Кейт Харари, еще спала в своем американском далеке. И ее пробуждения дожидались шесть со­вершенно таких же конвертов.

Утром она проснулась. За ее действиями на­блюдали специальные свидетели. Используя «ге­нератор случайных чисел» (такие используются в лотерее), Кейт выбрала конверт с номером 4. Вскрыла его и взглянула на открытку. Вот сюда-то ей и придется отправиться сейчас.

Когда она вернулась, ей уже звонили из Москвы. Американские ученые торопились уз­нать, куда выпало отправиться Кейт. Ах, «гене­ратор случайных чисел» подсказал ей взять кон­верт с номером 4!

Конверт с таким номером тут же был вскрыт в Москве... Цветная открытка, а на ней — дет­ская карусель. Разрозненные кусочки мозаики тут же сложились в единую картинку. Все объ­яснилось. Ну разумеется! Площадка с круглым в центре. Глаз деревянного коня. Его острые уши. А на заднем плане остроконечные крыши старых зданий. Застройка такая плотная, что ка­жется, здания соединены между собой.

Заключая рассказ об эксперименте, предо­ставим слово Джуне, ибо у меня особое мнение на сей счет. «Эксперимент этот проводили не шарлатаны, — говорит она, — а серьезные фи­зики-теоретики, пытающиеся объяснить порази­тельные явления человеческой психики. Арбит­ром же эксперимента выступала директор про­грамм парапсихологии университета Джона Ф. Кеннеди Мэри Кей Райт-Малер. Она и вы­ставляла потом мне оценки по восьмибалльной системе. 0 — низшая оценка, выставлялась, когда не было никаких совпадений видения с ре­альностью. 8 — когда было «хорошее совпаде­ние, с правильной аналитической информацией о характеристиках, названием или описанием функций». Восьмерки я удостоилась 18 раз из 33, то есть много больше половины. Столь же успешно прошел и второй эксперимент».

Джуну веселит, что кроме опубликованного в журнале научного отчета об эксперименте амери­канцы выпустили и видеофильм. На продаже кассет американцы хорошо заработали. Джуне даже видеокассета не досталась, пришлось потом откуда-то переписывать. Зато ей прислали ксе­рокопию журнальной статьи.

Вероятно, такая скаредность смешна. Я о другом.

Вот и мелькнуло слово «парапсихология» применительно к этому эксперименту. И, учиты­вая год, когда он проводился, и некоторые усло­вия его, думаю, подоплека его не так проста. Я далек от мысли, что американские ученые обяза­тельно были агентами ЦРУ и выполняли особое засекреченное спецзадание. Такого рода пред­ставление об американцах мало чем отличается от представления о сумасшедшем ученом в окру­жении колб с кипящим радием — это тоже образ из комикса.

Эксперимент мог иметь иную цель: по ходу научных опытов исследовать действительные способности человека и состояние парапсихоло­гии в СССР, в частности, возможности Джуны, о которых множились слухи. Иным способом изучить ее возможности не могли: ведь за гра­ницу Джуну тогда не выпускали.

На особые размышления наводит описание открытки, выбранной для опознания. Какая-то карусель. Деревянная лошадка. Старые дома не­вдалеке. Дело не в трудности опознания подоб­ных объектов, а как раз в их особой неосознан­ной узнаваемости, так сказать, «культурной архетипичности».

Деревянная лошадь и каменные стены. Это ли не Троянский конь и гомеровская история? Может быть, кое-что зная о Джуне, а заодно исследуя ее психику, американцы хотели обра­титься именно к архаическим пластам ее созна­ния? Своеобразную шутку предположить труд­но: американцы, даже самые образованные, знают классику в адаптациях и пересказах. Они не владеют материалом настолько, чтобы над ним шутить.

Ладно, пусть вопрос останется вопросом. Пусть и в маленькой деревянной лошадке с дет­ской карусели скрывается некая тайна.



Я, Царица Евгения Джуна


Лес, где солнце не видно сквозь ветви

Как предугадывают поэты чужую судьбу! Пишут о себе, а получается, что в сти­хах зашифрована не только их собствен­ная судьба, но и судьбы других людей. Или у поэтов есть что-то общее с прорицателями и яс­новидцами? Есть, несомненно есть.

Поэты и прорицатели — два разделившихся рукава одной реки. И те и другие говорят оби­няками, намеками, сравнениями. И те и другие равно свободно заглядывают и в прошлое, и в будущее, используя в качестве магического зер­кала свою душу и свое подсознание.

Они бы не разделились, так и продолжали бы прорицатели облекать увиденное в поэтичес­кую форму, так бы и пророчили поэты, склады­вая строки, подыскивая звучные рифмы. Они разделились по единственной причине, хотя очень важной.

Причина эта таится не в прошлом и не в бу­дущем. Причина эта — отношение к настояще­му. Для кого-то необходимость быть услышан­ным, немедленно понятым пересиливает прочие необходимости. Для других важнее иное.

Если попытаться объяснить, чем различаются пророки и поэты в нескольких словах, следует сказать так: для поэта главное — высказаться, для пророка — сказать. И потому их пути ра­зошлись. Поэты рвутся в политику. Они хотят повелевать, отдавать приказы, которым тут же будут подчиняться. Пророки политики сторонят­ся. Предсказание — не приказ, желающий при­слушаться прислушается, а противящийся... Его поджидает судьба, которую он мог бы попробо­вать изменить и которую не изменил, ибо не прислушался к высказанному пророком.

И все же поэту легко простить его жажду сиюминутного успеха, странную для человека, переполненного великими силами, суетность, простить за его стихи, где сказано о тебе самом. Особенно это потрясает, когда стихи написаны много веков назад, а звучат будто вылились на бумагу вчера:

Земную жизнь пройдя до половины...

У Джуны было все именно так, как рассказы­вал Данте. Не зря она, часто вспоминая 1985 год, называет его переломным. Ей трид­цать пять лет — этот возраст, утверждают ис­следователи, и называет великий итальянец сере­диной жизни. Ее обступил лес грехов и заблуж­дений, обступил и разрастается, переплетаясь ветвями, затмевая чистое небо. Однако Джуна не в силах вырваться из колючих объятий окру­жившего ее леса.

Еще наступит время, она поднимется на холм добродетели, еще воссияет благословенное со­лнце с чистого небосвода. Но когда? Когда? Сколько дней или сколько лет до момента ее торжества, ее освобождения? И в чем-то правы поэты, говоря, помимо отвлеченных истин, и о насущном, современном. Сколь прав был Данте, поместивший своих реальных политических про­тивников в одном из кругов своего Ада.

А противники и недоброжелатели Джуны на­прямую были связаны с политикой, пусть она сама от политики была очень далека. Пророки, маги не существуют сиюминутным. Тем не менее они живут во времени. Маг волен защищаться, взмыть в небеса, нырнуть в глубину вод, эми­грировать в прошлое или укрыться в будущем. Сам он спасется и при том потеряет важную ро­довую черту — маг обязан творить чудеса, обя­зан пророчить, помогать людям. Кем он будет в прошлом? Жалким беглецом. Кем он станет в будущем? Шпионом, соглядатаем, выведываю­щим, вызнающим. И для чего нужны его знания о будущем, если он не может вернуться в насто­ящее, чтобы принести людям добытые сведения?

Маг — не поэт, а связан с современностью столь же крепко. Между тем Джуну будто вы­черкнули из существования, ее словно не было.

С пророком, несущим людям слово, боролись при помощи наиболее действенного оружия — молчания.

О ней писали журналисты, обсуждали ее не­обыкновенные способности, старались подобрать исчерпывающее объяснение, которое не противо­речило (или не слишком противоречило бы) уза­коненному в качестве единственно возможного толкования мира материализму. И вдруг ни строки...

Стали появляться статьи, где рассказывалось о каких-то неназванных, едва ли не безымянных экстрасенсах, этаких шарлатанах, обманывающих доверчивый люд. Труженикам пера приходилось проявлять недюжинные старание и фантазию, чтобы выдумать невесть что, бросить тень, опо­рочить. Сметывали «на живую нитку», торопи­лись. На их беду, они не имели доступа к ста­рым книгам, а то не нужно было бы ничего изо­бретать, хватило бы готовых цитат: «Фокусники и мнимые лекари. Это те, которые для того, чтобы излечить все болезни и язвы человеческие и животные, также используют определенные заклинания либо бумажки с надписями, которые они называют «амулетами» или «заклинаниями», подвешивая их вокруг шеи или какой-либо дру­гой части тела». Чем плоха цитата? Да заодно указать — умные люди предупреждали об опас­ности еще в 1591 году!

Впрочем, и здесь таился некий подвох. Стоит признать, что экстрасенсы и врачеватели суще­ствуют сотни лет, не отобьешься от вопросов. А почему обманщики и ловкачи преодолели время?

Почему продолжают свою неправедную деятель­ность? Верно, что-то в них есть!

«Это все обман! — вещали встревоженные журналисты. — И Бермудский треугольник, за­глатывающий корабли и самолеты, и филиппин­ские хилеры, делающие операции без инструмен­тов, голыми руками, и лох-несское чудище, ко­торое и в озере-то Лох-Несс не сможет умес­титься».

Обман, шарлатанство, россказни.

Когда журналистам все же приходилось на­зывать фамилии (кривословить следует так, чтобы не вызвать у читателей полного непри­ятия), говорили о Джуне, зато как говорили! Те­перь и представить странно, что ее способности причисляли к неким «аномальным явлениям», к которым относился и знаменитый Бермудский треугольник.

Джуна держалась. Замалчивание — пусть. Клевета — и ее можно пережить, выступить с опровержением все равно не позволят. Лишь бы оставалась возможность работать. Остальное в руках судьбы.

И возможность работы отняли. Институты и клиники, в которых Джуна проводила экспери­менты, наглядно доказывая действенность своего метода лечения, отказали ей в сотрудничестве. Отказ, как правило, не мотивировали, отмалчи­вались, отделывались короткими дежурными фразами.

Оставался институт, где работала Джуна. Оставались задуманные и ждущие воплощения опыты. И, словно понимая (или чувствуя, или как там назвать это необычайную связь), в наи­более трудные минуты рядом с Джуной оказы­вался отец. Она ощущала его незримое присут­ствие, иногда видела его руки.

В один из важнейших для нее моментов — важнейших, ибо ей тогда надо было продемон­стрировать свои способности и убедить наблюда­телей, что ее метод лечения не шарлатанство, а перспективный путь, по которому пойдет меди­цина будущего, — он помог ей, показал необхо­димые движения рук.

Стол, на нем препарированная крыса, сердце не бьется. А возле стола Джуна, чуть подальше наблюдатели, ждущие... Чего? Кто ведает, что больше бы устроило присутствующих — полная неудача, блестящая победа над смертью? Или они ждали фокусов, пассов иллюзиониста, изящ­но обставленного обмана — кто, даже на дух не переносящий цирк, не любит двух главных цир­ковых фигур — клоуна и фокусника? А когда искусство иллюзиониста и клоунада соединяются в одном лице, тем более любопытно.

Они стояли и ждали, ученые, исповедующие методы точных наук, физики, математики. Вряд ли они испытывали неприязнь к странной врачевательнице, затеявшей странный эксперимент. Просто перед ними была чужачка. Этакая фан­тазерка, вторгающаяся без инструментов и при­боров в святая святых. В совершенное создание природы? В нерушимую череду жизни и смерти? Нет, подобное бы простили, посчитали необду­манной авантюрой. Она вторгалась в храм науки, где постигают природу с помощью техни­ки, основываясь на ее же, природы, вечных за­конах — физике, химии, физиологии.

А Джуна не имела времени рассуждать и бо­яться. Любое промедление будет расценено как провал. Руки ее раскрылись над мертвым телом, куда следует вернуть жизнь. И вдруг рядом она увидела другие руки, столь похожие на ее собст­венные, знакомые ей, как свои. Руки отца.

Пассы. Еще пассы. Джуна повторяла движе­ния, которые, кроме нее, не видел никто из при­сутствующих. Отец показывал, что следует де­лать. Их руки трудились вместе.

Мертвое сердце вздрогнуло. Раз, другой. Стало биться. Смерть отступила.

Это была победа. Молчаливые и, кажется, безразличные дотоле наблюдатели радовались, обнимали, хвалили. Джуна выиграла двойной по­единок — со смертью и с людьми. Но ведь она была не одна. Ее поддержал отец. Джуна не слышала, что ей говорят, она мысленно благода­рила отца.

Испытание выдержано. Она теперь своя в научно-исследовательском институте, в экспери­ментальной лаборатории. Здесь ее постоянное рабочее место, здесь она по праву носит звание старшего научного сотрудника.

Работа, товарищи, знакомые, сослуживцы. Широкий круг общения. Дом всегда открыт для гостей. Зарплата ученого, научного сотрудника, даже и «старшего», мала, но она любит приве­тить, напоить чаем, накормить проголодавшегося.

Кажется, размеренная, наполненная работой жизнь может продолжаться долго. И неожидан­но все рушится. «Аномальное явление», — за­клеймили ее. И не в частном разговоре. Таково мнение уважаемой, популярной у читателей «Ли­тературной газеты».

Снова молчание. На сей раз — молчание родного института, товарищей, сослуживцев. Некоторое время ей еще разрешали работать (о том, чтобы встать на защиту, выступить публич­но с опровержениями, и речи быть не могло). И внезапный приказ об увольнении. На дворе 29 марта 1985 года. Вечных защитников и хо­датаев Н. К. Байбакова и Г. И. Марчука нет в Москве.

Сначала ей предлагали уйти по собственному желанию, намекали — так лучше всем. Заявле­ние Джуны начиналось со слов: «Прошу уволить по Вашему желанию... »

И словно опустились на окнах тяжелые пыльные шторы, отгородившие от мира. Непро­глядная темнота. Вязкая тишина. Ни возмож­ностей для работы, ни перспектив куда-либо устроиться. Без денег. С маленьким сыном.

Отвлечемся, взглянем на ситуацию со сторо­ны. Неужто приказ об увольнении, сочиненный сотрудником отдела кадров по звонку некоего безвестного чиновника, ставил такие уж непре­одолимые преграды? В конце концов, предлага­ли нейтральную, благообразную формулиров­ку — собственное желание работника, статья КЗоТа такая-то. Разумеется, канцелярские деб­ри, стискивающие пространство, подобно за­колдованному лесу, протягивающие к человеку страшные искореженные ветки, — опасность почти непреодолимая.

Какая бы запись ни украсила трудовую книжку, при поступлении человека на новую ра­боту очередной кадровик обязательно звонил туда, где человек работал прежде, узнавал подо­плеку ухода. И разные служебные характеристи­ки оставались простыми бумажками. Характе­ристики характеристиками, да дело не в них. Но это касается обычного среднего человека. Джуна — особый случай. У нее были высокие покровители и защитники, а если они отсутство­вали в данный момент, то спустя неделю, боль­шее — месяц они опять сядут за стол в служеб­ном кабинете и перед ними окажется телефон. Только сними трубку с рычага и набери нужный номер.

И все-таки Джуна понимала, что почти об­речена, и выразила свое понимание во фразе официального заявления: «По Вашему жела­нию». Слишком большие силы боролись против нее. В первую очередь против выступало время, исторические обстоятельства. За увольнением Джуны и вылившейся на нее с газетных страниц клеветой стояла большая политика, государст­венный расчет, международные отношения.

Стоит вспомнить позабытый за давностью лет эпизод из внешней политики. В 1975 году СССР выступал за прекращение исследований в области новых видов вооружений. Эксперты считают, что в первую очередь подразумевалось парапсихологическое оружие. Конечно, слова ос­таются словами, строжайше засекреченные раз­работки в этой области продолжают вести и СССР, и США. И приглашение посетить ин­ститут имени Сербского, вероятнее всего, связа­но с этими разработками, знала о том Джуна или нет.

Она хотела врачевать, а не участвовать в убийстве. Что же, ее дело, решили те безвестные и безликие люди, которые по долгу служ­бы интересовались совершенно противополож­ным. После отказа от сотрудничества (а иначе ее поведение в институте имени Сербского не истолкуешь) они опять решили — право выбо­ра, как себя вести, остается за ней. Однако никто, в том числе она сама, не способен поме­шать им оставить за собой последнее слово. Не хочет быть участником исследования, будет его объектом. Пусть экспериментирует, пусть врачу­ет, оживляет крыс и лечит людей, за ней станут наблюдать. Джуна будет изучать себя, они будут изучать ее. Чем больше экспериментов, чем опыты разнообразнее, тем лучше.

Лечит Л. И. Брежнева и прочих высокопо­ставленных чиновников — ее личное дело. А вот являться объектом секретного, замаскиро­ванного исследования — дело государственное.

Несомненно, ее соглядатаи и исследователи были умными людьми. Они извлекли урок из долгого опыта замысловатой русской истории. В этом смысле и Малюта Скуратов, и Иван Гроз­ный (прозванный Васильевичем за свою жесто­кость, как серьезно утверждала одна западная энциклопедия), и Петр I были для них тоже объектами исследования, но с другой целью.

Выяснилось: подноготная правда, вырванная из человека пытками, сродни оговору. Слаб чело­век. Слаб духовно — солжет, лишь бы прожить лишнюю минуту. Слаб физически — умрет, лишь бы прекратить собственные страдания.

Человеку надобно дать свободу, если не сво­боду передвижения и волеизъявления, то свободу для самореализации. Сталинские научные и про­изводственные «шарашки» — закономерный этап в процессе этого познания человеческой сути. Работающий человек почти свободен, точ­нее, свободу ему заменяет работа. Простоял целый день у чертежной доски и еще недоволен, что пора спать. А ведь зона кругом, вертухаи, со­баки, прожектора. И кстати, а сильно бы отлича­лась его жизнь на воле? Чертежная доска с утра и до глубокой ночи — это, простите, свобода?

То же и Джуна. Насильно заставить ее уча­ствовать в экспериментах нельзя. Ничего, глав­ное — держать ее поблизости и внимательно смотреть за каждым движением. Не следить за ней, учиться у нее. Так, вероятно, они считали.

Но умер А. И. Брежнев, наступил период, именуемый привычно «междуцарствием». При­ход нового начальника открывает период пере­становок. А начальники менялись быстро. Инте­рес к врачевательнице, одаренной даром предви­дения, явно ослабел.

Напомню, приказ об увольнении Джуны из института датирован 29 марта 1985 года. Со­всем недавно, 10 марта 1985 года, умер долго перед тем болевший К. У. Черненко. 11 марта Генеральным секретарем ЦК КПСС становится

М. С. Горбачев. Куда повернет страна, никто не ведал. И напоследок еще одна дата, значе­ние которой станет ясно чуть позже. 14 октября уволен с должности защитник и покровитель Джуны председатель Госплана Н. К. Байбаков.

Компетентным ведомствам стало не до про­блем ясновидения, разобраться бы с тем, что происходит сейчас. Но и предоставлять Джуне полную свободу, по мнению тех же заинтересо­ванных таинственных наблюдателей, было нель­зя. Во-первых, как еще повернутся дела, а во- вторых, внутренние проблемы и чересполосица, вполне возможно, привлекут к ней внимание другой любопытствующей стороны — в США вопросы парапсихологии продолжали напряжен­но изучать.

То, что Джуна представляет интерес для иностранцев, было видно невооруженным гла­зом. Сначала скромный эксперимент, поставлен­ный во время тбилисского конгресса по бессо­знательному в 1979 году. Затем более сложный и чрезвычайно продуктивный по собранным ма­териалам эксперимент 1984 года.

Разрешение на такой эксперимент, данное Академией наук, могло означать самые разные вещи. Собирались ли проверить американцев: продолжают они разрабатывать вопросы парапси­хологии и в каком аспекте? Или проверяли Джуну — пойдет она на контакт с иностранцами, как станет с ними сотрудничать? Да и задаром доставшаяся информация вещь отнюдь не лишняя.

На каждый вопрос получен полновесный ответ. Американцы изучают проблемы ясновиде­ния и дальновидения. Джуна ради науки соглас­на сотрудничать и с иностранцами. Требовались оргвыводы.

Заниматься с ней персонально в тогдашних смутных условиях было некогда. Не занимать­ся — нельзя. Поступили опять-таки умно и профессионально. Джуна, уволенная из институ­та и не нашедшая другой работы (а в том, чтобы поиски ее оказались напрасными, ей поспособст­вуют), становится частным лицом. А научных интересов — и это как бы подразумевается — у частного лица, если оно не занимается теоре­тическими проблемами, быть не может.

Эксперименты, проводимые с иностранцами на дому, легко пресечь, подобрав или благовид­ный предлог, или соответствующую статью зако­нодательства. Общественного статуса у Джуны в то время не было никакого, вступиться за нее некому. Да и кто вступится за человека, способ­ности которого причислены к «аномальным явле­ниям» и не доказаны научными методами?

Рассчитано превосходно.


Разгадка детской головоломки о том, кто остался на трубе

О царившей неразберихе в разных ведомст­вах, отразившейся, в свою очередь, и на поступках, и на системе мышления ком­петентных органов, говорит и такой факт. На то, чтобы упомянуть человека в негативном кон­тексте в газете, являющейся одним из основных печатных изданий страны, нужны особые сан­кции и распоряжения. Главный редактор тогдаш­ней «Литературной газеты» А. Б. Чаковский был человеком чрезвычайно осмотрительным, инициативы не проявлял, потому и управлял га­зетой долго и по-своему успешно.

Но хотя особое распоряжение существовало, одновременно в «Литературной России», посто­янном спутнике и «подчиненном» «Литератур­ной газеты», готовилась подборка стихотворений Джуны.

Во врезке, предваряющей публикацию, значи­лось, что Джуна работает старшим научным со­трудником Института радиотехники и электрони­ки Академии наук СССР. Подборка благополуч­но вышла 9 марта 1985 года, а ровно через 20 дней, 29 марта, Джуну уволили из института.

Почему Джуна, прежде писавшая стихи только в детстве, как пишут в детстве почти все, слагая неумелые слова и столь же неумелые строки и восхищаясь особым созвучием и ладом своих творений, вдруг снова почувствовала же­лание сочинять стихи, понять нетрудно.

Уже говорилось, что поэты и пророки имеют общее происхождение, различаются они общест­венным поведением. Но грань, разделяющая их, тонка. Случаются моменты (особенно когда тому способствуют жизненные обстоятельства), чув­ства накалены, и пророк изменяет своей привы­чке. Потрясенный, возмущенный или взволно­ванный, он хочет уже не сказать, а высказаться (то бишь высказать себя). Из-под его пера вы­ходят не рифмованные пророчества, как у Но­страдамуса, а лирические стихи, пронизанные страстью и болью. Медитация (размышление) уступает место суггестии (внушению).

Здесь, кстати, объяснение обычно не замеча­емого парадокса пушкинского «Пророка». Герой стихотворения пережил страшную боль, получив взамен великий дар всеведения.

...Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул...

Все точно в этом описании, все, кроме одно­го — концовки. Жечь глаголом сердца людей — дело не для пророка; по крайней мере, не для пророка современного. Впрочем, кто знает биографии того же Нострадамуса, Эдгара Кейси или Вольфа Мессинга, согласится, что концовка пушкинского стихотворения для описа­ния их деяний не подходит. Пророк вещает, убеждать — занятие оратора или поэта.

Сказанное справедливо и для стихов Джуны. Глубокое личное переживание несправедливости заставило ее снова слагать стихи. Сами же стихи ее (да и проза) аллегоричны, притчеобразны. В них надо вчитываться, их следует расшифровы­вать. В ее стихах на языке образов изложены догадки и прозрения, и потому они заведомо не должны баловать читателя сладким созвучием рифм, укачивать плавным размером. Стихи Джуны интеллектуальны.

Тогда же она в стихах искала выхода пере­полнявшим чувствам, искала спасения из безвы­ходности бытия.

А были и безвыходность, и безвыездность. Как и следовало предположить, за границу ее не выпускали. Иностранцы приглашали выступить с лекциями, рассказать подробно о методе лече­ния, который она разработала. Она радовалась любому предложению, собирала необходимые документы, но повторялось одно и то же. Собра­ны характеристики, справки, все мелкие и мель­чайшие бумажки, необходимые для выезда за границу. На самом последнем этапе Джуне не давали никакого ответа. Ни да ни нет. И это при том, что многие обещали содействие и по­мощь.

Не говорили, что является причиной регуляр­ных отказов. Лишь многозначительно намекали на какие-то высокие инстанции. Какие? Опять молчание.

Казалось, при ее связях, при том, что она ле­чила многих партийных деятелей высокого ранга, она могла бы добиться если не разрешения на поездку, то внятного ответа. Ответили лишь од­нажды, причем этот ответ выглядел как утончен­ное издевательство или шутка.

«Джуна — национальное достояние, — ска­зал ей знакомый чиновник, регулярно приезжав­ший на оздоровительные сеансы. — Нельзя рисковать. А если что случится?»

Признание его легко воспринять и как под­тверждение гипотезы, высказанной в предыду­щей главе. Впрочем, в России всегда не ведали, что делать с национальным достоянием.

Что касается Джуны, кто взял бы на себя смелость разрешить ей отъезд? Она представля­ла и стратегическую ценность. Вдруг останется там? Вдруг ее похитят? Устранят?

Оставаться за границей она и в помыслах не имела. Хотела выступать с лекциями, работать. Но выгодней оказывалось держать ее здесь. Всегда под рукой. Лечит, омолаживает.

Иногда пытались ее учить уму-разуму. Зву­чала пустопорожняя риторика, тоже похожая на издевательство. «Зачем тебе издавать книгу в ФРГ, — спрашивал высокий знакомый, — не патриотично». Но книга в ФРГ все-таки вышла.

Так с чем безуспешно боролась Джуна в тот тяжкий для нее период? и почему ее борьба оказывалась безрезультатной? Она боролась с советским бюрократизмом? Да, с бюрократиз­мом. С тайными силами, оказавшимися сильней, чем самые высокопоставленные ее покровители, ибо они сильны и безличны, а потому неуязви­мы? Да, и с тайными силами тоже.

Однако Джуна проигрывала поединок с многочисленными противниками по другой при­чине.

Против нее была мифология. Определенный мифологический канон, данницей которого она являлась. Не будь этого канона, Джуна не была тем, кем она является — магом. А если пред­ставить невозможное (только представить, чисто умозрительно), что она этот канон разрушила, это означало бы саморазрушение, она утратила бы свои магические свойства.

Вспомним, среди десяти компонентов мифа о маге есть и такой: «Суд или преследование». Вот как трактует его Е. М. Батлер: «Этот эле­мент мифа может вытекать из магического со­перничества и изменять расстановку сил. Герой побеждает в борьбе с магом-соперником, но в большинстве случаев подвергается суду, который определяет его судьбу». О магическом соперни­честве рассказано в главе «Не дай мне бог сойти с ума». В институте имени Сербского, отказав­шись от сотрудничества, несущего людям зло, Джуна победила. Последствиями ее победы стало преследование ее и в конечном счете от­странение от работы (осуждение).

Джуна могла бороться с конкретными людь­ми, с противодействием бюрократического и го­сударственного аппарата. И обязательно проиг­рывала. Победа ее парадоксально обернулась ее поражением. Миф не перебороть. Маг не в силах отказаться от своего призвания, не разру­шая себя самого.

Джуна не отказалась. Она продолжала исце­лять людей и предсказывать будущее. Вот всего два примера. Два, но каких выразительных!

Месяц понадобился Джуне, чтобы вылечить ребенка, девятилетнего сына журналиста и писа­теля Георгия Маларчука. Когда они вошли к ней в квартиру, вернее, отец с трудом ввел ребенка, казалось, дело безнадежно. Волочится нога, по­ражена и почти не двигается левая рука, едва поворачивается шея, координация движений се­рьезно нарушена.

Мальчику был поставлен диагноз — опухоль мозжечка, электронное исследование подтвер­дило правильность врачебного вывода. Что де­лать? У отца единственная надежда — помощь Джуны.

Внимательно исследовав мальчика, стараясь ни в коем случае не выдавать одолевавшее вол­нение, Джуна сказала отцу ребенка, что опухоли нет. Поврежден позвоночник, и еще у ребенка начальная стадия рассеянного склероза. Отец, скорее всего, не знал, как страшна именно эта, практически не поддающаяся лечению болезнь.

И вот началась борьба за жизнь ребенка. Лечебные сеансы. Пассы руками. И приказ: «А ну-ка подними обе руки!» И руки поднимаются. Победа. Ребенок спасен. А через месяц звонок отца. Счастливый голос в телефонной трубке, радости нет предела. Мальчик играет в футбол.

Так Джуна боролась. Боролась с противосто­ящими ей обстоятельствами. Боролась с болезня­ми людей. Она продолжала свое дело, пусть и неофициально. И при том понимала: обстоятель­ства ополчились против нее. Ее детище — ме­дицинский метод бесконтактного лечения — не признан. О причинах непризнания Джуна дога­дывалась давно, со времени приезда в Москву.

Ни одна официальная наука не считала ее своей. И для физиков, и для медиков она была посторонней, если не шарлатанкой, то личностью в высшей степени сомнительной. Физикам зани­маться с ней, изучать параметры, присущие ее не­обыкновенному дару, было неинтересно, ибо та­кого рода работа казалась им бесперспективной. Они не видели конечной цели исследования, не видели потенциального применения полученных результатов. Для физики? Физика занимается со­вершенно иными вещами. Для медицины? Но ме­дики подобных исследований не заказывали.

Более того, официальная медицина не верила в метод Джуны. Говорят, практические резуль­таты проведенных ею лечебных сеансов превос­ходят все ожидания. Так ведь именно теорети­чески эта практика не обоснована, не объяснена, не исследована представителями точных наук. Круг накрепко замкнулся.

Даже человеку, наделенному недюжинным воображением, трудно представить состояние, в котором пребывала тогда Джуна, пережить чув­ства, ею испытываемые. Обида? Отчаяние? Не похоже на Джуну. Тревога? Скорее последнее. Она находилась не у дел, многочисленные посе­тители, которые называли себя товарищами и друзьями Джуны и просиживали часами в ее уютной квартире, разом исчезли, словно их ни­когда не было. В правительственных верхах — перестановки.

Чувство безысходности и тревоги обострили ее необъяснимые способности к предвидению. Тайные механизмы подсознания заработали. С

16   на 17 октября ее посетило странное видение. Началось все в 23 часа и закончилось в 1 час

17   минут. Время и обстоятельства, при которых возникло видение, так хорошо запомнились не только из-за того, что Джуна увидела страшные, чудовищные вещи и картины, которые впослед­ствии подтвердились жизнью. Рядом находились ее друзья Виктор Легентов, Александр Шере­метьев, Алексей Самойлов и Владимир Чаракчан. Все происходило на их глазах.

Тревога, тяжкая, невыносимая, безысходная. Попавшийся под руку блокнот стал заполняться линиями, постепенно соединяющимися в единое целое. Прочерк, новый прочерк, ломаные линии, образующие какой-то странный пучок. Шарико­вая авторучка двигалась по белому листу, и по­степенно возникала фигура, охваченная пламе­нем, «не то женщины, не то богини», по опре­делению самой Джуны. «Если богиня, — тре­вожная мысль пыталась найти зацепку для успо­коения, — тогда не охвачена пламенем, а истор­гает его?» Огромная тревога не покидала.

И как свидетельство о том, что рисунок не прихоть художника, не разминка для его масте­ровитой руки, а свидетельство о важном, пока непрочитываемом, возникали стихи. Пророчест­во облекалось и в наглядные, и в словесные об­разы, оставаясь пророчеством, значит, зашифро­ванным посланием, которое следует прочитать, истолковать, ужаснуться.

Как быстро машина мчалась, Как лес был приветлив, ласков, Кто знал, что дорога эта —

Не в сказку, а прочь из сказки. Что ожидания холод

Подрежет надежде крылья,

Кто ведал, что сказка может Вдруг стать черно-белой былью.

Слова «лес», «машина», «сказка» не давали возможности отнести эти стихотворные строки в область лирической поэзии. «Крылья», «надеж­да»... Нет, это не лирика. Жесткое сочетание «черно-белая» относится не к цветовой гамме, оно из разряда смысловых, символических. Чер­ное и белое — это свет и мрак, вспышка и тем­нота. Определение «черно-белое» можно отнести к фотографии или к кино (а ведь кино сродни вызыванию призраков). Сотворение призраков походит на кино или фотографию — при взрыве атомной бомбы в Хиросиме от людей остались только белые тени, отпечатывавшиеся на камнях, словно негативы фотографий.

Вслед за рисунком на белом блокнотном листе стали одна за другой возникать формулы, значения которых были неведомо Джуне. Наи­более частые сочетания АС, АС-4, RAD. Что это в сочетании с нарисованной рядом «розой ветров»? Чудовищная роза-мутант. Что воздей­ствовало на нее, если она неравномерно вспухла на северо-западе и юго-востоке? Крыло какой беды ее коснулось? Пока неведомо.

Джуна погружалась все глубже в себя, но ка­залось, что она погружается в странные гране­ные шахты, напоминающие граненые стаканы. Шахт было четыре, и сигналы самой большой опасности исходили со стороны четвертой шахты. Сетка, огненные шары. Женщины, чьи рты были разорваны криком, а лица искажены болью и страданием. Бегущие солдаты.

Новая война? Джуну часто спрашивали и сейчас спрашивают, будет ли война? Она не берет на себя смелости делать предсказания в этой области, но обязательно пытается успокоить задавшего страшный вопрос: «Войны не будет». Джуна отступает от роли прорицателя. Но пони­мает: в причудливой череде причин и следствий и случайный сдвиг может отразиться в будущем. Испуг человека, страх спроецируются на его по­ступки, поступки повлияют на действия других. Потому, если нет четкого знания или это знание ничего уже не изменит, лучше сказать человеку хорошее, обнадежить его, чем пугать или остав­лять в неведении, которое пугает иногда сильнее реальной угрозы.

Итак, представшее Джуне на новую войну не походило. Загадочные, нетолкуемые детали: кресло, белое покрывало, человеческая голова, лишенная волос, гладкая словно шар.

Потом она увидела саблю с черной рукоятью, лежащую на постели. Этот образ прочитать не­сложно. В сказках и легендах часто встречается сцена: влюбленные друг в друга юноша и девуш­ка или подчиненные жестким обстоятельствам муж и жена, ложась в постель, кладут между собой саблю, чтобы остаться чистыми, оградить себя от плотской любви. Сейчас символ означал разрушение привычных домашних связей, раз­рыв супружеских уз. Сабля перегораживала лю­бовное ложе, сама любовь по неизвестным при­чинам оказывалась под запретом, ей что-то ме­шало.

А вот женщина, которую окружила толпа людей с обожженными лицами. На женщине ог­ромные очки, за ними серые глаза.

В формулах, заполнивших блокнотный лист, преобладает сочетание АС. Что оно значит, также неизвестно. Но беда грядет, страшная, не­избывная беда. «Из-под земли извергнется какая-то масса», — сказала Джуна присутству­ющим при внезапном сеансе предсказания дру­зьям.

Нет, ни на следующее утро, ни через день, ни даже через месяц ничего похожего не случи­лось. А 26 апреля следующего, 1986 года про­изошел взрыв на Чернобыльской атомной электростанции. Официально о нем объявили лишь 28 апреля. Власти скрывали не только размеры самой трагедии (которые в полном объеме были попросту неизвестны), скрывали сам факт взрыва.

Джуна почувствовала грядущую беду еще до страшных событий. Но и она не в силах была прочитать явившиеся ей образы и картины, ин­терпретировать их. Лишь после взрыва она по­няла: механизм предвидения диктовал ей не «АС», он диктовал «АЭС». Следовало буквен­ные обозначения перевести в звуки. Разгадывать предсказания — наука не менее сложная, чем сложное искусство предсказывать. Это походит на разгадывание детской головоломки, которая очень подходит к данному случаю.

А, И, Б Сидели на трубе. А — упало, Б — пропало, Кто остался на трубе?

Атомный реактор четвертого блока, из кото­рого, словно из адской трубы, извергались клубы страшного пламени и радиоактивная гарь. Все порушилось, все пропали. Кто же остался, в конце концов? Последствия аварии сказываются до сих пор. Будут они сказываться еще десяти­летия. Страшные цветы-мутанты уже растут на этой бедной земле, многоголовые и многоногие животные бродят там.

Предсказание не было прочитано. Да и кто бы поверил Джуне, догадайся она о смысле уви­денного внутренним взором? Пророкам и про­видцам не верят. И низвергаются государства, гибнут люди. Напрасно вещая Кассандра выкри­кивала ужасное предсказание: «Вижу великую Трою поверженной в прах!» Ее слушали и не ус­лышали. Троя смешалась с прахом земным. И если жители Трои не верили, что она когда-ни­будь падет, люди будущего не верили, что Троя когда-то существовала.

Обретает в этом мире только тот, кто верит и умеет читать символы, в которых зашифровано знание. Генрих Шлиман поверил, прочитал древние сказания, как читают исторический до­кумент, и обнаружил развалины великого неког­да города.


«Друзей моих прекрасные черты»

Для названия главы, посвященной много - численным и верным друзьям Джуны, а также людям, с которыми она общалась и с которыми связана глубокой душевной прияз­нью, недаром взята строчка из стихотворения Беллы Ахмадулиной. Дружба ее с Джуной до­стойна отдельного рассказа, но именно Ахмадулиной принадлежат слова, которые лучше науч­ных статей и монографий определяют сущность героини этой книги.

«Мне кажется, Джуна есть привет нам от чего-то, что не вполне можем понять, но тем не менее чему мы вполне можем довериться, — пишет поэтесса. — Ну а, собственно, почему мы, человеки, должны так не доверять собствен­ным способностям? У нас есть много чудес, у нас есть Пушкин, у нас есть Цветаева; и Джуна — еще одно доказательство того, что сфера человеческого мозга, вообще человеческих дарований и всего нашего устройства, все-таки находится в области какой-то дымки и тайны. И, может быть, не нужно каким-либо грубым способом пробовать проникнуть в происхожде­ние этого тумана. Просто будем радоваться тому, что ее талант есть, потому что всегда, пока, в крайнем случае, я живу на белом свете, я считаю лучшей своей удачей разглядеть в дру­гом человеке дар. Это всегда — талант другого человека есть дар свыше этому человеку и через этого человека — нам. И вот мне кажется, что надо принять этот дар в доверчивые и призна­тельные ладони и любить Джуну».

Можно с полной определенностью сказать, хотя судьба не слишком баловала Джуну, тем не менее она — счастливый человек. На ее жиз­ненном пути встретилось много хороших, инте­ресных людей. Некоторые появлялись ненадолго и уходили, оставив о себе неизгладимую память. Так было, например, с Владимиром Высоцким. Джуна вспоминает встречу с ним в июле 1980 года. Талантливый, яркий, обаятельный, душа сразу распахивалась навстречу ему. Тем горше было Джуне видеть, что он живет и ра­ботает, не щадя себя, сжигая остатки здоровья. Джуна уговаривала его ненадолго остановиться, чуть-чуть повременить, не пить хоть несколько дней. Он не внял искреннему совету, а иначе как советом ему Джуна помочь не могла.

Как не могла она помочь и кинорежиссеру Андрею Тарковскому, с которым познакоми­лась, а вскоре и подружилась после своего пере­езда в Москву. Говорить о высокоодаренных людях, что их духовная организация тоньше, а потому и уязвимей, чем у других, — банально. Но в случае с Тарковским такое, пусть и ба­нальное, утверждение более чем справедливо.

Человек, чья творческая судьба была ослож­нена историческими обстоятельствами, кому каждая картина давалась ценой собственной крови (он словно перекачивал жизненную энер­гию, дарованную ему природой, в свои фильмы, отчего кадры обретали почти реальную ощути­мость, а режиссер таял, истончался, превращаясь в призрак, в тень). Он остро переживал любое затруднение на съемочной площадке, любую на­кладку, случившуюся во время съемок, любое резкое слово, произнесенное в свой адрес. Те, кто с ним работал, рассказывали: порой создавалось впечатление, будто он весь закручивается пружи­ной, которая звенит, готовая вот-вот лопнуть.

Страшная болезнь, поразившая его, — пос­ледствие этих нервных перегрузок. Джуна свои­ми глазами провидицы и врачевательницы рано распознала болезнь и старалась сдерживать ее, устраивала длительные лечебные сеансы. Когда Тарковский уехал, она уже не могла ему помочь. Да и судьба эмигранта, жизнь вдали от родины сжигали остатки сил. Верно сказал старый поэт: «Горек чужой хлеб, и круты чужие лестницы». Тарковский, при всей его мировой славе, был лишь эмигрантом, невозвращенцем. Он хотел работать, работать активно, постоянно. Обстоя­тельства оказались сильнее.

Тарковский не умел выступать в роли проси­теля, он считал, что заслужил свободу работы, свободу выбора, но кинопроизводство связа­но с крупными денежными вложениями. Нет денег — нет кино. За границей он снял только два фильма, названия которых говорят сами за себя — «Жертвоприношение» и «Ностальгия». В «Жертвоприношении» Тарковский предлагал Джуне сыграть роль колдуньи Марии.

Последняя весточка от Тарковского — от­крытка, подписанная не полным именем, а ини­циалами. Там есть такие слова: «Твоя фотогра­фия всегда у меня в спальне. Когда ложусь спать, я молюсь, и мне кажется, что ты мне по­могаешь». Осталась только память о друге и фильмы, в которых Джуна слышит отголоски их долгих и доверительных бесед, споров об искус­стве, о тайнах Вселенной, об истории.

Джуна считает, что человек способен про­жить несколько жизней. Но даже если так, страшно пережить своих друзей. А в случае Джуны страшно и то, что она способна читать чужие судьбы. Тяжело знать будущее и молчать о своем знании, чувствовать невозможность по­мочь, что-либо изменить. Не всех уводили бо­лезни, кому-то просто пришел срок, записанный на небесах. Но уже и то хорошо, что с людьми и старше себя не разминулся, встретился на этой земле.

Очень теплые, дружественные отношения связывали Джуну и Аркадия Исааковича Райкина. На костылях, страдающий от вторичной подагры, с сердечными болями — таким пред­стал он перед Джуной. Уже после первого сеан­са артист почувствовал облегчение, а когда ле­чебный курс закончился, он прекрасно себя чув­ствовал, боли в сердце исчезли. Порою он бывал у Джуны и перед важной премьерой, она влива­ла в артиста бодрость, укрепляла силы. Райкин испытывал искреннюю благодарность, человек воспитанный и тонкий, он не скрывал своего восхищения перед талантом Джуны.

Нет уже многих из тех, кто бывал у Джуны в гостях, весело смеялся, пил чай, вел интерес­нейшие беседы в ее радушном и уютном доме. Нет Андрея Тарковского, Аркадия Райкина, Сергея Бондарчука, Роберта Рождественского. Стоит их помянуть добрыми словами...

Крепкие дружеские отношения связывали ее с Игорем Тальковым. Джуна сочувствовала его непростой судьбе: «Я дружила с Игорем Таль­ковым, помогала ему, выручала, иногда давала деньги на жизнь, новую гитару купила перед самой гибелью, — вспоминает она. И признает­ся: — После ухода Игоря я стала другой».

Но, к счастью, большинство из тех, кто со­бирался в этом замечательном доме, согретом присутствием хозяйки, живы и благополучно здравствуют. Маргарита Терехова, Эммануил Виторган, Олег Янковский, Наталья Андрей­ченко, Элем Климов, Зоя Богуславская и мно­жество, множество других известных имен. Ху­дожники, музыканты, писатели и поэты, актеры. Они тянутся к Джуне, преклоняясь перед ее способностями, а главное, покоренные обаянием ее неповторимой личности. Недаром Станислав Садальский, отвечая на анкету журналистов, на­звал ее самой привлекательной женщиной.

Беседуя с друзьями, Джуна не прекращает свою работу. Поднимает настроение, восстанав­ливает силы не только словами, шуткой, инте­ресным рассказом. Она использует свою непо­вторимую силу целительницы, незаметно воздей­ствует, врачует.

Иногда, перед ответственным выступлением, спектаклем, перед серьезным мероприятием, где требуется полная самоотдача, друзья просят Джуну помочь, «поколдовать» над ними. Имен­но во время одного такого сеанса врачевания Ев­гений Евтушенко посоветовал Джуне написать книгу о себе. Так появилась ее первая книга.

Попробовать себя в прозе уговорил ее другой человек, близкий друг Джуны драматург Виктор Легентов. Он с большим интересом и участием отнесся к ее стихам, даже кое-что редактировал, а услышав легенды и притчи, которые с удоволь­ствием рассказывала Джуна в дружеском кругу, надоумил их записать, поскольку на бумаге они приобретут новые свойства. Когда фантастичес­ких рассказов и притч накопилось достаточно, тот же Легентов подсказал, как лучше компози­ционно выстроить написанное. И проза Джуны получила свое признание.

Друзьям-музыкантам приглянулись ее стихи. Песни на слова Джуны писали Давид Тухманов, Игорь Матвиенко, Владимир Мигуля, Алек­сандр Рогачев, Михаил Муромов, Александр Нагаев.

Джуна щедро делится знаниями, силами, энергией с друзьями, и ей отвечают тем же. Когда она вдруг почувствовала тягу к живописи (видения, предзнаменования переполняют ее и требуют выхода и в прозе, и в стихотворениях, и в картинах), друзья, профессиональные худож­ники, тут же предложили свою помощь.

Начинать пришлось с нуля. Но ученица ока­залась, на удивление, способной и трудолюби­вой, а учителя были терпеливы и высокопрофес­сиональны. Обращаться с красками, кистями, холстами и подрамниками Джуну учили Илья Клейнер, Андрей Кадочников, Игорь Дикалов, Виктор Грушеван, Наталия Галей и Штефан Унгуряну. Преподанные уроки пошли на пользу, хотя Джуна есть Джуна, она все делает на соб­ственный лад. Впрочем, своеобразие и ценится по преимуществу в искусстве. Петр Шапиро по­казал Джуне приемы, как работают над скульп­турой, но она отдает предпочтение живописи. Ее влекут острые столкновения красок, сложные композиционные построения. Она привыкла ви­деть мир в цвете, а не в объемах и формах.

Кстати, и в искусстве Джуна порой выступа­ет в роли объекта изучения, на сей раз живопис­ного. Два ее портрета исполнил Илья Глазунов. А с живописным портретом, над которым тру­дился Рафаэл Караев, связана забавная, отчасти поучительная история.

Художник продемонстрировал Джуне гото­вую картину. Живопись была профессиональна, иному зрителю портрет показался бы безупреч­ным. Однако Джуна заметила мягко, хотя и ре­шительно: «Руки не удались». Кому, как не ей, знать собственные руки, изученные, кажется, досконально.

Поначалу художник испытал смущение, затем стал задавать вопросы. Завязалось серьез­ное обсуждение. Джуна возражала, предлагала какие-то новые повороты темы. Кончилось тем, что руки они писали вместе, — по-видимому, уникальный случай в истории живописи, чтобы модель участвовала в создании картины наравне с живописцем. И в завершение автор портрета настоял, чтобы на холсте значились сразу две подписи. Так и подписана картина, встречающая гостей в прихожей: «Рафаэл Караев» и «Джуна».

Обращение к живописи для Джуны вовсе не случайность. В живописи чрезвычайно силен мис­тический элемент. Сколько написано сочинений о том, как оживают картины, вспомним хотя бы уайльдовский роман «Портрет Дориана Грея» или «Портрет» Гоголя. И недаром самые разные религии — от примитивных до высокоразви­тых — запрещают рисовать портреты людей.

Живопись в этом смысле сродни поэзии, а не скульптуре (которая Джуну не привлекает). Живописная работа несет отпечаток еще не изу­ченных сил. Внимательно вглядевшись в портрет человека, можно при наличии способностей к тому прочитать его судьбу, в жанровой картине обнаружить зашифрованное предсказание (о ко­тором мог даже и не догадываться живописец). Или догадаться с опозданием, когда ничего не поправить.

Вот пример предсказания, сделанного Джуной, однако предсказания, облеченного в живо­писную форму вместо формы словесной.

Туго натянут на подрамник и загрунтован холст. Кисти торчат из банок, наполненных оли­фой, разбросаны там и сям, так же как обрывки тряпок, которыми пользуются художники для вытирания кистей. Краски пахнут свежо, и запах немного кружит голову, от него делается легко на душе, и странная беспричинная радость раз­ливается в душе. Кто хоть раз прикасался кис­тью к холсту, собственноручно разводил краски или хотя бы присутствовал при работе художни­ка, поймет, о чем речь.

Джуна рисовала. Композиция картины вы­страивалась сама, по какому-то наитию. Облако возникло там, где надлежало быть небесам, па­русник, на котором не было видно никого из ко­манды, появился чуть в стороне от центра кар­тины. Теперь художница быстрыми мазками стала изображать берег. И вдруг из разрознен­ных мазков краски выступило чье-то лицо, кото­рое казалось знакомым. Джуна спросила своего друга, который с интересом следил за ее рабо­той: «Взгляни, кто это?»

Собеседник назвал имя их общего товарища. И подтвердил — его профиль.

И тут же, без вмешательства извне, будто повинуясь какой-то мистической силе, картина изменилась. Вернее, она осталась прежней — краски, композиция, сюжет. Изменилось прочте­ние нарисованного. Облако представилось обла­ком смерти, оно доминировало на холсте, ему подчинялись и парусник, и берег, в котором странно отразилось лицо друга. Джуна в ужасе бросила кисть.

Поздно, поздно! Должное свершится, свер­шилось. На следующий день Джуна узнала, что человек, чье лицо возникло на ее картине из слу­чайных мазков, неожиданно и скоропостижно умер.

Итак, предсказание в стихах и предсказание в картинах. В духовном мире Джуны поэзия и живопись связаны особо. Видение чернобыль­ской трагедии пришло и в виде строчек, требу­ющих расшифровки, и в виде букв, складываю­щихся в слова, и в виде рисунка, сделанного на листе подвернувшегося под руку блокнота.

Вот еще одно предсказание и еще один вари­ант связи словесного и живописного в мире Джуны. На сей раз сюжет картины, так и ос­тавшейся неоконченной, заимствован из притчи «Русалка». В придуманной Джуной истории рассказывается о девушке, погибшей в море. Ее возлюбленный остался на берегу, а она не вер­нулась к нему.

На холсте переливался не высохшими покуда красками старинный корабль. По замыслу живо­писца, другой корабль должен был плыть на­встречу ему. И опять неожиданное видение. Море было нарисовано с самого начала. Ничего в нем не было. Джуна хотела сосредоточить вни­мание зрителей на кораблях, вода служила толь­ко лишь фоном... Но из воды на глазах худож­ника проступает лицо мертвого человека.

Тело мигом объял испуг. Она больше не хо­тела смертей. Довольно мистических превраще­ний. Кистью, по свежей краске, Джуна закра­сила изображение. Все. Нет ни корабля, ни моря. Есть беспорядочные и бесформенные мазки.

Теплоход «Адмирал Нахимов» столкнулся с сухогрузом. Об этом она узнала наутро. Погиб­ли люди. Джуна уверена: не остановись она во­время, допиши картину до конца, жертв было бы намного больше.

Возможно, она права. Мистическая связь между событием и живописным изображением, разумеется, существует. Кто знает, вдруг эта связь двухсторонняя и при определенных усло­виях художник, сам того не желая, уже будет не медиумом, принимающим сигнал, а генератором сигнала?

Существует связь и между словесным и жи­вописным изображениями. Выбери Джуна сюжет чисто живописный — те же старинные корабли, то же море, — может быть, таинствен­ная цепь соответствий не замкнулась бы. Но за вполне нейтральным изображением стояла запи­санная словами история, история с печальной концовкой. Семантика живописной работы ус­ложнилась, соотношение красок и форм подкре­пилось прозаическим сюжетом. А вдруг неза­конченная картина послужила ретранслятором для сюжета притчи? В таком случае Джуна, не­сомненно, права: законченная картина обладала бы способностью к ретрансляции во много раз большей.

Сами картины она строит особым способом: «Те, кто обладает сенсорной чувствительнос­тью, легко обнаруживают сигналы, идущие от моих картин. Я распределяю на них энергию так, чтобы источниками сигналов стали основ­ные композиционные точки. Так легче челове­ку, и не обладающему высокой чувствительнос­тью, получать сигналы, которые я ему посылаю. А в них, поверьте мне, содержится и никогда не иссякает целебная энергия». Следовательно, к живописному сообщению и к сообщению чис­то сюжетному добавляется сообщение энергети­ческое.

Пусть художник руководствовался самыми благими намерениями. В определенных ситуаци­ях энергия его картин может трансформировать­ся, включаться в потоки других энергий, усили­вая их, или по чужому энергетическому потоку проецировать сюжет картины в разные точки пространства и времени.

Тем более живописная практика Джуны да­лека от привычных стандартов. Бывали случаи, когда в творческом порыве она вкладывала в очередную картину энергию с избытком. Од­нажды, пытаясь дать выход накопившимся эмо­циям, она взялась за новую работу. В те вре­мена Джуна не пользовалась кистями или мас­тихином, а втирала краски в холст кончиками пальцев. Труд был настолько напряженным, что у нее даже к концу сеанса разболелась го­лова.

Навестивший ее в этот день друг попросту испугался — картина была перенасыщена энер­гией, от нее било током. Но подлинный ужас ис­пытал он, заглянув на кухню. Излучение оказа­лось таким сильным, что стаканы, стоявшие на кухонном столе, полопались.

Но все же эта глава посвящена не живопис­ным работами Джуны, а ее друзьям. И потому, используя удобный случай, вернемся к рассказу о них. Хотя и следующий эпизод из жизни Джуны кое-что добавляет к пониманию ее жи­вописи.

Друг Джуны художник Виктор Грушеван очень переживал, ожидая того момента, когда станет отцом. Жена его лежала в больнице на сохранении, а он, томясь одиночеством, проси­живал в мастерской Джуны, наблюдая за ее ра­ботой. В ту ночь Джуна писала картину, на ко­торой изображался ребенок в лотосе в окруже­нии моря и гор.

Гость собрался уходить, сославшись на позд­ний час. И в ответ услышал резкое предостере­жение хозяйки мастерской: чтобы ребенок ро­дился здоровым, картину обязательно надо за­кончить сегодня.

—    Врачи сказали, что надо ждать еще две недели, — возразил гость.

—    Не через две недели, а в нынешнюю ночь! — Джуна была непреклонна.

Последний мазок. Картина закончена. Гость ушел, когда на улице уже светало.

А днем телефонный звонок. У Виктора ро­дился сын, и счастливый отец приглашал Джуну стать крестной ребенка.

Забавный эпизод. Приятные ожидания, хо­рошие люди, занимающиеся интересными дела­ми. Не хочется вспоминать ни о чем плохом, темном. Но жизнь Джуны была совсем не без­мятежной, и в трудные периоды на помощь ей приходили друзья. Помогли они пережить и страшный «мертвый сезон».

Однако закончить эту главу, названную строчкой из стихотворения Беллы Ахмадулиной, хочется рассказом, где Ахмадулина оказалась одним из действующих лиц. Хотя сначала сле­дует сделать маленькое отступление.

Джуна была в прекрасных отношениях с Ираклием Андрониковым, всеобщим любимцем, обаятельным человеком, затейливым рассказчи­ком. Перед тем как сделаться верным товари­щем Джуны, он был ее очередным пациентом. Человек немолодой, Андроников болел болезнью Паркинсона в столь сильной форме, что даже не мог сидеть на стуле. Эту тяжелую и мучитель­ную болезнь Джуна вылечила за несколько се­ансов.

Пользовался чудодейственными способностя­ми Джуны и Леонид Леонов. Как-то они одно­временно оказались у Джуны. Она совершала лечебные пассы и по ходу дела рассказывала любопытный сон, который недавно видела. Во сне женщина, облеченная в черное платье, пода­рила Джуне пояс, украшенный четырьмя кам­нями.

Слушатели смеялись и мило подтрунивали над рассказчицей. Однако едва замолк смех, в гости к Джуне пришла Белла Ахмадулина. Она была одета в черное платье, ибо всегда отдавала предпочтение чистым цветам — белому и черно­му. Просидев некоторое время, Ахмадулина стала прощаться. И вдруг протянула Джуне пояс, украшенный четырьмя топазами. «Вот, возьмите на память!»

Присутствующие при этом Леонов и Андро­ников были потрясены. Камни Джуна бережно хранит до сих пор.



Булла папы римского и Мальтийский крест

О днях рождения Джуны ходят легенды. Говорят, собирается такое количество гостей возле того места, где происходит праздник, что попросту не пройти. Гости идут сплошной чередой. Нет, Джуна не так богата, чтобы устраивать пышные приемы. Праздник для нее устраивают ее друзья. А друзей у Джуны великое множество.

И подарки, которые делают ей в этот празд­ник, под стать самой имениннице — они отли­чаются оригинальностью. Дарят что-то небыва­лое, странное, экзотическое. То, чего больше нет ни у кого (в крайнем случае необыкновенную редкость). На сорок восьмой юбилей, например, ее возвели в чин генералиссимуса казачьих войск.

В нынешнем году подарки были чуть скром­нее. Посол Ирака наградил именинницу по слу­чаю 30-й годовщины иракской революции меда­лью от имени Саддама Хусейна и личным при­глашением посетить Ирак с официальным визи­том. От себя лично посол подарил кольцо с бриллиантовой ветвью (такое кольцо следует но­сить на большом пальце руки).

Военные моряки прислали медаль адмирала Кузнецова, а глава итальянского отделения Мальтийского ордена Золотой Крест рыцаря.

Сколько у нее теперь этих почетных наград и званий? Простое перечисление займет не­сколько строк.

Орден «Дружбы народов», ассирийский ре­лигиозный орден Международной академии аль­тернативных наук «Богиня Б АО», чилийский орден организации «Здравоохранение за мир», итальянский «Золотой лев святого Марка», все­мирная медаль ООН «За укрепление мира», орден «Королевских медиков» Шри-Ланки, военный орден рыцарей Мальты «Святого Джона Иерусалимского», военный орден «Дама чести». А еще орден имени Альберта Швейце­ра, орден Святого Михаила, орден Святого Ва­лентина, орден Святого Иоанна Иерусалимско­го, орден «Южный крест», орден рыцаря-ко­мандора Большого Мальтийского креста, орден рыцаря Мальтийского креста I, II и III степеней, орден Серебряного орла, орден Мира и Спра­ведливости, орден «За заслуги в медицине».

А медали! Золотая медаль Комитета защиты мира, медаль «За боевые заслуги», золотая ме­даль ВДНХ, медаль имени Николы Теслы, зо­лотая медаль «За гуманизм».

Золотая звезда «Женщина мира» (США)! А булла папы римского!

Уверен, что перечислил не все.

А титулы, звания, должности!

Академик Российской народной академии, президент Международной ассоциации традици­онной и альтернативной медицины, президент Международного общественного фонда «Джуна», президент Международной академии аль­тернативных наук «Джуна», вице-канцлер От­крытого университета комплиментарной медици­ны Дипломатической академии мира ЮНЕСКО при ООН, член Австралийской академии аку­пунктуры и рефлексотерапии, президент Ассо­циации ассирийцев России, почетный генерал- полковник медицинской службы, Великая княги­ня, глава регентского Совета Российского дво­рянского общества «Новая элита России», пре­зидент Международной ассоциации ассирийцев России «Ларос».

А почетные дипломы! А множество запатен­тованных изобретений! А стихи и проза, опубли­кованные в разных журналах, песни. И книги, научные и художественные: «Слушаю свои руки», «Бесконтактный массаж», «Элементы живого космоса», «Песни Джуны», «Поэзия и живопись».

Однако стоит прервать перечисление, чтобы не превратить эту главу в статью из справочника «Кто есть кто».

Кажется, годы борьбы за свое призвание, годы замалчивания и гонений ушли в прошлое безвозвратно. И все же следует поставить во­прос по-иному.

Да, наступило время признания. Но не есть ли это одно из самых тяжелых испытаний, вы­павших на долю Джуны? Испытание не славой, не успехом. Испытание самой собой. И не при­сутствуем ли мы при последней, решающей сцене, непременной в мифе о магах? Эта сцена может носить жертвенный или ритуальный ха­рактер, как подчеркивает Е. М. Батлер. Но по­дарки, звания и чествования и являются принад­лежностью подобного ритуала.

Что есть маг, отмеченный международными званиями и дипломами? «Волхвы не боятся мо­гучих владык, и княжеский дар им не ну­жен», — с детства мы помним эти слова. Но когда мы заучивали их наизусть, сидя за школь­ной партой, мы не ведали, что маги существуют в действительности, живут в мире где-то побли­зости от нас.

Вспомним историю с заграничным паспор­том, выданным Джуне после многолетних запре­тов на выезд. Этот паспорт — особый, таких паспортов на счет. В нем на первой странице написано: «Президент общества дипломатичес­ких представительств Всемирной Организации Орбис обращается ко всем дипломатам, консу­лам, гражданским и военным представителям с просьбой оказывать максимальное внимание предъявителю этого паспорта и использовать все легальные возможности, а также исключение из правил для того, чтобы предельно помочь вы­полнению его миссии без всяких препятствий».

Кто в силах помочь магу преодолеть грани­цы, магу, свободно путешествующему по Все­ленной, заходящему в сны, по собственному со­изволению проникающему в будущее и прошлое? К чести Джуны, она не пользуется льготами, предоставляемыми замечательным документом. Она хранит в себе независимость мага, охраняет магический статус от посягательств внешнего, ритуализованного мира, в какие бы приятные формы эти посягательства ни рядились.


Манифест ассирийской царицы


«Царица Ассирийского народа Евге­ния Бит-Саргис-Серегина-Давиташвили-Джуна,

Глава Регентского Совета Российского Дворянского Общества «Новая Элита Рос­сии»

Я, Евгения Бит-Саргис-Серегина-Давиташвили-Джуна, по волеизъявлению Ассирийских Общин всего мира принимаю на себя титул Ца­рицы Ассирийского народа во имя добра, любви и согласия между Народами планеты!

В этот знаменательный день я возношу Го­рячую молитву о процветании народов мира.

И призываю Глав всех государств и конфес­сий к миру, сотрудничеству, взаимопониманию на благо всех народов земли.

Евгения Джуна

Москва 18.10.97 года».

Такого государства нет на карте мира, да его и не может быть, ибо государство — это в пер­вую очередь территория, пусть разорванная на клочки, пусть разбросанная на многие тысячи километров.

Без Джуны и государство бы это не сущест­вовало. Кто бы еще занял в нем царственный престол?

Значит, Джуна преодолела новое испытание, испытание общим признанием, званиями и на­градами без числа. Если она способна вообра­зить такое государство без границ и таможен, государства без паспортов и прописки, значит, в ней живо то детское, без которого нельзя смот­реть на мир широко открытыми чистыми глаза­ми, без которого не проникнуть ни в прошлое, ни в будущее, без которого дар провидца не су­ществует.

Первый официальный прием Царица нового государства провела в Центральном Доме жур­налиста. На приеме присутствовал и Цесаревич Вахтанг Викторович.

Царица была строга, но благосклонна.


Оглавление

  • Ведьма или маг
  •   Ведьма горит на медленном огне
  •   Предостережение верховному жрецу
  •   Отнюдь не ведьма
  •   Кто такие маги?
  • Детство рождавшейся множество раз
  •   Чудесное происхождение
  •   Возвращения через века и пространства
  •   Смертельная опасность
  •   Подготовка к будущему
  •   Первая беседа с мертвецами
  •   Искусство повелевать тенями
  •   Аэндорская волшебница вызывает тень Самуила
  • Город сердца и город судьбы
  •   Дом, в котором спят на столе
  •   Прорицательница готовит коктейли
  •   Двойник ее отца
  •   Опыт симпатической магии
  •   Джон Ди, Пифагор, Жанна д'Арк, Джуна
  •   Журналист лепит куличи в детской песочнице
  •   Что было на засвеченной фотопленке?
  • В тени семи холмов
  •   Таинственный телефонный звонок
  •   Выстрелы, слежка и яд
  •   Маг нуждается в защите
  •   Кто учил врачевать Авиценну?
  •   Глаз деревянного коня
  • Я, Царица Евгения Джуна
  •   Лес, где солнце не видно сквозь ветви
  •   Разгадка детской головоломки о том, кто остался на трубе
  •   «Друзей моих прекрасные черты»
  •   Булла папы римского и Мальтийский крест
  •   Манифест ассирийской царицы
  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно