Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Коротков Николай Галактионович

Коротков Николай Галактионович родился в 1950 году в деревне Верхние Таволги Невьянского района Свердловской области.

Закончил восьмилетку в нижнетаволгинской школе. После окончания Свердловского автодорожного техникума в 1969 году был направлен на Дальний Восток, и до призыва в Вооруженные силы работал в Еврейской автономной области Хабаровского края. Армейскую службу проходил в Дальневосточном высшем общевойсковом командном училище им. маршала Рокоссовского К. К. После службы вся дальнейшая жизнь была связана с г. Кировградом Свердловской области – работал на Кировградском медеплавильном комбинате (в автотранспортном цехе, вуправлении предприятия) на инженерно-технических должностях. Поддерживает постоянную связь с родной деревней и земляками. С женой Людмилой Васильевной воспитали дочь и сына. В семье подрастают внучка и три внука.

В настоящее время занимается изучением своей родословной и историей уральского старообрядчества. Очерки Короткова Н. Г. не раз публиковались в местной прессе.

Публикации в книгах: Из истории невьянского старообрядчества. – Невьянск: МУ «Редакция газеты «Звезда», 2011 г.

К читателям

О чём не подумал – про то не напишешь,

О чём не поплакал – про то не споёшь.

Вопросы истории своего рода меня всегда интересовали и, по-своему, волновали, но не это подвигло, как говорится, «взяться за перо»… К ним, этим вопросам, я обратился как-то неожиданно для самого себя. Началось же всё с обращения ко мне моей внучки Женьки – дотошного и любознательного тринадцатилетнего подростка. Расскажи-ка, говорит, многоуважаемый, о своих дедах – прадедах, да о бабушках – прабабушках. Ну, поведал я ей в общих чертах что мог, но, не подав виду, поймал себя на мысли, что и сам знаю не слишком много о своих корнях. Перебирая старые фотографии, думал, как и с чего начать. Надписи на их обратной стороне мало о чём говорили. В общем, похвастаться было нечем пока. Даже лица родственников с сохранившихся снимков, как показалось мне после этого, стали смотреть с укором: мол, раньше-то где были и о чём думали, когда все мы ещё были живы…

Ну и вот, чтобы как-то исправить положение, – принялся за дело. Общение со здравствующими родственниками, со старожилами, запросы в архивы – это то, чем пришлось заниматься. Так, поездка за поездкой – наматывались километры, за запросом запрос исписывались стопки бумаги. А после запросов в архивы копились «добросовестные» ответы с откровенными отписками. В общем, нудно, рутинно, досадно… Да, ладно! Так, по крохам, благодаря добрым людям, удалось насобирать кое-что… Внучка за это время успела вырасти и даже отойти от рубежа совершеннолетия.

Изначально думалось, что соберу биографические справки, события и даты, выстрою в какую-то схему, приложив фотографии, изложу всё на бумаге, передам из рук в руки внукам и буду считать свою миссию исполненной. Чуть позже мне подумалось: может кому-то из родственников тоже будет интересно заглянуть в прошлое, в историю с давностью в сотни лет?

Так возникла идея – довести этот, ставший довольно объёмистым, материал до заинтересовавшихся, близких мне людей. Только как это сделать для меня было тоже непонятно. Конечно, хорошо бы было встретиться и, устроившись за столом, знакомясь с материалами, вспоминать прошлое! Но жизнь разбросала всех – кого куда… В телепередачах, услышав что-то про области и про города, думаешь – ага, там наши живут… Общаться с ними приходится редко, да и то через расстояния, насчитывающие тысячи и тысячи километров, с помощью спасительной сотовой связи. Что касается «увидеться воочию», так это только, как закон уже, на похоронах… В результате выход из создавшейся ситуации просматривался один – пробовать писать… Слово же написанное никак не уравнивается со сказанным. Звучащее слово, да ещё с теплотой сказанное, весомее слова, написанного на бумаге. Интонация тоже много значит для смысла и убедительности речи. Что касается писанины… Никогда в жизни, кроме диктантов и изложений, ничего не писать, и вдруг взяться за книгу… Да и писать-то не о ком-нибудь, а о своих предках, которые (я всегда говорю об этом) за свершённое в жизни заслуживают не одних тёплых слов и хороших воспоминаний, – они многого заслужили…

Вот так вот самому себе далась установка, и вопроса «Не писать?» уже более не существовало. С робостью пред неизведанным решил пробовать… О публикации очерков вообще не думалось и не предполагалось. Однако со временем и после настоятельных просьб некоторых лиц на страницах нескольких газет были опубликованы отдельные статьи о наших родственниках. Кроме того, часть этих материалов (по моей личной просьбе – анонимно) вошла в вышедший в Невьянске сборник «Из истории Невьянского старообрядчества». Все огрехи в написанном я принимаю на себя. Успокаивает то, что это не последняя дань памяти нашим предкам, и в этой связи выражаю надежду на то, что кто-нибудь из родственников впоследствии заинтересуется и продолжит начатое дело поустановлению родословной и всё поставит на должный уровень и в более расширенном варианте. Это же, появившееся, будет только началом, отправной точкой.

Выражаю бесконечную благодарность добрым людям – моим землякам, поделившимся со мной воспоминаниями, очень пригодившимися при написании! Отдельное спасибо за помощь в подготовке материалов говорю Медовщиковой Нине Ивановне и Ступиной Алёне.

Особую признательность выражаю Юрию Витальевичу Коновалову, снабдившего меня сведениями, которые позволили уточнить и существенно расширить родословные таволожских семейств.

P.S. После того, как родовые росписи были составлены, а подготовка книги к изданию подходила к концу, в ноябре 2013 года, с разницей в два дня появились на Божий свет продолжатели рода Коротковых: Коротков Анатолий Андреевич, третий внук Николая Галактионовича и Людмилы Васильевны, и Коротков Владимир Дмитриевич, праправнук Дмитрия Филипповича и Федоры Варфоломеевны.

Так что, жизнь продолжается!

О прошлой, о былом…

В суете прожитых и проживаемых дней как-то не успеваешь задуматься ни о своих корнях, ни о следах жизненных, которые в какой-то форме оставили твои родственники, твои предки… А когда опыт и возраст позволяют, и есть вроде бы и желание и возможность, то с ужасом ощущаешь, что время реально упущено. Есть интерес, да узнать не у кого, хотелось бы спросить, да никто не ответит. Отошли в мир иной близкие сердцу люди. Но ведь они жили – женились, венчались, рожали и воспитывали детей, учились и учили других, воевали и погибали в боях… А жили все просто, не просили никаких привилегий. И пускай великих людей в родстве не было, но то, что скромно делали твои предки, – это и составляет, как ни кинь, историю твоего рода, неотделимую от общей истории. В этом и есть величие простых людей.

И если мы, старшее поколение ныне живущих, именно сейчас не позаботимся о том, чтобы хоть как-то зафиксировать деяния своих предшественников, то, понятно, всё канет в забвение, став незаслуженно и безвозвратно утраченным. А допустить это – чёрная неблагодарность. Потому мы просто обязаны собрать и положить на бумагу, по мере своих сил, все памятные архивы, семейные предания, воспоминания родственников, соседей, земляков-односельчан, которые пока ещё не стёрлись из памяти. Писать биографические очерки о родственниках мне до сих пор в жизни ни разу не приходилось. Но несомненно одно: своё жизненное предназначение на этом свете они выполнили до конца, а потому достойны наших поклонения и памяти, сохранить которую для живущих после нас можем только мы. В своей книге мне хотелось выразить свои чувства потеплее, сказать слово повернее, получше, без сумбурности и спешки уложить свои мысли. Как это получилось – судить читателю.

Истоки

Наши предки, появившиеся по злому року и по воле судьбы в этих краях и здесь оставшиеся, выступили основателями Верхних Таволог.

Конечно, был год, был месяц, и было число, когда они, остановившись на берегу речки Таволги, сделали первую ночёвку. Эту дату по праву надо было бы и считать днём основания нашей родной деревни. Только вот время то было известно им одним. Будучи старообрядцами, они вынуждены были жить скрытно и хранить свою веру втайне, не оставляя никаких видимых следов. Если что-то и полагалось знать, то всё держалось в уме и от поколения к поколению передавалось в форме изустных преданий. В силу такой скрытности история не сохранила для нас точных дат, о коих мы не узнаем уже никогда и можем только предполагать, что момент появления старообрядцев в этих местах относится примерно к 60-70 м годам XVII века. С тех давних времён Таволги отсчитывают свой возраст.

Теперь давайте посмотрим, что же происходило в этих бескрайних просторах до того, как наши предки здесь обосновались, кто оказался их соседями, проживающими на примыкающих территориях, и на фоне каких событий зарождалась деревенская жизнь.

Вот некоторые основные события и даты тех далеких лет…

980-1015 – годы правления Владимира I Святославовича Красное Солнышко, походами ходившего в эти широты за сбором дани.

1268 г. – вручение новгородцами грамоты князю Ярославу Ярославовичу, преемнику Александра Невского об объявлении Пермской земли подвластной себе.

1430 г. – солепромышленники Калинниковы основали город Соликамск на Пермской земле.

1472 г. – московский воевода Фёдор Пёстрый объявил земли, лежавшие по реке Каме и её притоках, принадлежащими Московскому князю.

1483 г. – московский воевода князь Фёдр Курбский – Чёрный со своей ратью совершил поход до реки Оби и возвратился обратно.

1488 г. – купец – вотчинник Фёдор Лукич Строганов заложил Сольвычегодск.

1574 г. – царь разрешил копать на Камских землях металлы.

1581 г. – завоевание Сибири Ермаком.

1696 г. – верхотурский воевода Дмитрий Протасьев раскопал на реке Нейве железную руду.

1698 г. – на реке Нейве, под деревней Федьковкой, заложен железоделательный завод.

Слухи о несметных богатствах земель, которые лежат в Предуралье, на самом Урале и за Уральскими горами, ходили по Русской земле ещё с самой глубокой древности.

Наш земляк Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк на основе глубокого изучения особенностей уральской жизни в своих произведениях воспел красоту уральской земли, самобытность уральцев и историю освоения края. Он описывал это для того, чтобы показать как, шаг за шагом, в течение сотен и сотен лет русские люди стремились на восток, строили городки, маленькие крепости. Воевали с инородческими племенами, заводили промыслы и торговлю. Много было пролито русской крови и пота, прежде чем достичь того, что мы сейчас имеем. В одном из описанных Маминым-Сибиряком преданий рассказывается о походе киевского князя Владимира, который со своим дядей Добрыней Никитичем ходил брать дань с населяющих эти места племён. После одного сражения князь шёл с Добрыней по полю битвы. Добрыня показал на убитых врагов и сказал князю: «Княже, эти (то есть враги) – в сапогах, с них будет трудно получать дань. Пойдём, поищем лучше лапотников…» Владимир послушался этого совета и повернул свою дружину обратно… Может быть, ничего подобного никогда и не было, но это предание заслуживает внимания в том отношении, что свидетельствует о независимом и непреклонном нраве племён, с которыми боялся воевать даже и киевский князь Владимир, прославивший себя своей храбростью.

Уральский хребет отделяет Европейскую Россию от Сибири (ранее называвшейся Югорской землёй). По Пермской земле протекает глубокая река Кама со своими бесчисленными притоками Вычегдой, Чусовой, Белой, Вяткой и т. д. По Югорской земле течёт ещё более многоводная река Обь со своим притоком Иртышем. В прежние времена, особенно в гористых и лесистых местностях, единственными дорогами были реки, поэтому Кама и Обь, со своими притоками имели громадное значение для земель Предуралья и Зауралья. Север населяли народы угро-финского племени: вогулы, остяки, зыряне, пермяки. На юге – народы монгольского происхождения: башкиры, татары, киргизы и мещеряки.

Если татарские племена признавали единого бога и пророка Магомета, то остальные были самыми грубыми язычниками, поклонявшимися разным идолам, солнцу, огню, воде, деревьям, скалам и животным. Пермские остяки – поклонялись громадной ели, башкиры – разным деревянным и кожаным идолам. Всё это сопровождалось приношением жертв, и все эти религии были пёстрой смесью диких обрядов и суеверий.

Слухи о богатстве этой территории привлекали немало охотников добраться до них и при возможности пограбить или взять дань. Ходили сюда и удалые новгородские ушкуйники, и промышленники, а потом и московские воеводы. В 1472 году московский князь Фёдор Пёстрый объявил земли, лежавшие по реке Каме и её притокам, принадлежащими князю и обложил местных черемисов, зырян, остяков и вогулов обязательной данью драгоценными мехами (ясак).

В 1483 году Московский воевода князь Фёдор Курбский – Чёрный, воюя с вогулами и отгоняя их всё дальше от московских владений, он со своей ратью перешёл через Уральские горы и поплыл вниз по рекам Тавде и Иртышу. Добравшись до реки Оби, он повернул обратно, поскольку побоялся остаться в незнакомой стороне, среди враждебных племён и вдали от помощи своих. Вообще, Московским великим князьям Уральские земли стоили больших хлопот и расходов. Главным же неудобством было то, что земли эти лежали слишком далеко от Москвы: трудно туда было вовремя послать необходимую помощь, своевременно доставить товары и произвести догляд.

В 1552 годы царь Иван IV Грозный завоевал Казанское царство. В это время на Пермской земле, в городе Сольвычегодске, проживали богатейшие промышленники Строгановы. Как люди предприимчивые и пронырливые, чувствуя озабоченность царя в связи с невыгодностью управления далёкими землями, они обратились к Ивану Грозному с просьбой отвести им земли – сначала по берегам Камы, а потом – по Чусовой. Царь своими грамотами эти земли пожаловал, но с условием, чтобы Строгановы, обходясь собственными средствами, не обременяя царскую казну, строили городки и заводили своё войско для обороны от всякого нападения.

Особая же миссия в освоении земель Зауралья выпала на долю знаменитого волжского разбойника донского казака Ермака Тимофеевича. Он совершил то, что не удалось сделать никому, поэтому о нём поговорим поподробнее.

Ермак родился и вырос на Урале, в вотчинах упомянутых выше Строгановых. Корни же его родословной идут из города Суздаля, где жил его дед Афанасий Григорьев по прозвищу Алёнин. Позже, по воле судьбы, дед оказался в городе Юрьевец-Подольский, где и умер. Оставшись в нищете, его сыновья Родион и Тимофей ушли к Строгановым, в их камские владения, и назвались там Подольскими. У Тимофея родилось три сына: Гаврила, Фрол и Василий. Из всех сыновей меньшой Василий был всех смышленее, бойчее и речистее. Чем только не занимались хозяева – и соль добывали, и железо вырабатывали и строились, возводя необходимое. В общем, работы хватило всем. Василий ходил на Строгановских барках по Каме и по Волге, бурлачил. Только тяжёлая бурлацкая работа ему быстро наскучила, и он подался на Тихий Дон, к вольным людям – донским казакам. Там Василий Тимофеевич получил и своё прозвище «Ермак». Он у казаков был на барке кашеваром, а общий котёл, в котором варили походную кашу, назывался ермаком – сотоварищи и прозвали кашевара Ермаком. Ну а уж потом получилось то, что получилось… Тот скоро прославился и стал Ермаком Тимофеевичем. Работы в то время на Дону было так же, как и у Строгановых, – непочатый край. К тому же, здесь проходила южная граница Русского царства, которую приходилось постоянно защищать от набегов крымских татар. За удаль и храбрость Ермака Тимофеевича выбрали старшиной станицы. Однако на Дону ему стало тесно и, став во главе «ватаги гулящих казаков» ушёл он промышлять сначала на Волгу, а потом на Каспий. Промышлять – это, попросту сказать, разбойничать. Вольничая, он грабил поначалу бухарских и персидских купцов, а потом не гнушался «облегчить» и царские суда. Узнав про чинимые им безобразия, царь Иван Грозный присудил Ермака и четырёх его атаманов к смертной казни, а на Волгу послал свои войска с целью поимки окаянного негодника. Спасаясь от царского гнева, Ермак решил уйти на свою сторону – на Каму, к Строгановым: тут-то его ватаге найдётся дельце, душе его отрадное, – поусмирению воинствующихтам и черемисов и вогулов и башкир.

В то самое время царь опять пожаловал Строгановым земли – на сей раз за Уральским хребтом – по реке Тоболу. Условия были те же, что и ранее – самостоятельно осваивать и охранять наделы. Только в тех местах царствовал сибирский князь Кучум, у которого что-то взять без боя было невозможно. И наведение порядка легло на плечи Ермака сотоварищи.

Строгановы поблагодарили Ермака за выполненную работу и предложили другую, новую миссию, что по плечу лишь отважным да рисковым людям, а заключалась она в том, чтобы совершить поход в Сибирь, на отведённые царём земли и отвоевать их. Работа та была Ермаку по душе, и потому от предложенного он не отказался, а попросил у работодателей лишь «ружей, да воинского снаряду». Строгановы снарядиться помогли, ни перед чем не постояв и ничего не пожалев, ибо видели в том для себя прямой интерес. Припасы, оружие и снаряжение Ермаку было выделено «сполна, да в придачу дали ещё триста человек своего войска». На прощанье Строгановы Ермаку сказали, что не для них он сейчас идёт, а для самого царя, который в случае удачи, возможно, простит ему все прошлые прегрешения. Сам же Ермак, наверняка, не забывал, что его участь находится в руках государя и секира, занесённая над его головой, в любой момент может опуститься. Дабы подвигнуть гневного самодержца сменить гнев на милость, нужно было совершить нечто особое. Так что этот назревший поход за Урал стал счастливым случаем, а предстоящая победа, если таковая случится, козырной картой. 1 сентября 1581 года был отслужен напутственный молебен, и Ермак со своей почти тысячной ватагой отправился вверх по реке Чусовой. Путь предстоял не лёгкий: по Чусовой до речки Серебрянки, а по Серебрянке опять вверх по течению. Места кругом дикие и глухие, а Серебрянка – река горная и быстрая. Казаки струги подымают против воды, где на вёслах, а где лямкой. Плывут – плывут казацкие струги, да где-то на перекате сядут на мель. Команда во главе с Ермаком и тут ухитрялась: запрудят реку ниже стругов – подымет эти струги водой, и опять продвигаются дальше… Медленно, но верно! Из Серебрянки казакам свои плавсредства пришлось волоком перетаскивать в речку Журавлёвку, впадающую в реку Тагил. Тяжёлой и изнурительной была та работа – волочить увесистые многопудовые струги по земле да через горы, но казаки работали дружно и с ней справились и перебрались за хребет. Далее путь лежал по Тагилу до Туры, а потом по Туре до реки Тобол. Так исторически получилось, что покорение Сибири легендарным Ермаком связано с нашим Уралом и с местами, где мы сейчас живём.

26 октября 1581 года Ермак дошёл до цели и овладел городом Искером – столицей Сибирского царства. С этого дня можно считать Сибирское царство завоёванным, так как той своей победой Ермак присоединил его к владениям русского царя.

Вскоре после победы Ермак своего атамана Кольцо послал в Москву, к самому царю Ивану Грозному, чтобы известить его об одержанной победе. Давно государь осудил Кольцо (как и самого Ермака) к смерти, но храбрый атаман смело ехал в стольную: может царь и помилует, когда узнает, что казаки завоевали ему целое царство. Так и вышло: его приезд в Москву был ознаменован хорошим концом – с собой он привёз в подарок от Ермака пушнину соболей, бобров и чёрных лисиц, что очень понравилось царю. А за блестяще одержанную победу над превосходящим по силе войском татар Иван Васильевич казакам с атаманами простил всё, и послал для них подарки царские. Самому Ермаку пожаловал дорогую шубу со своего плеча, серебряный ковш да две дорогие кольчуги. К тому же Ермак Тимофеевич был удостоен титула «Сибирский князь». Вместе с атаманом Кольцо в поддержку Ермаку в Сибирь из Москвы были посланы триста стрельцов.

По случаю знаменательной победы Москва ликовала: по церквям служили молебен, гудели московские колокола, славя живых и поминая убиенных героев. Вот уж поистине: кого убьют – бог простит, кто останется жив – царь наградит.

Тот колокольный звон разнёсся по всей Руси, возвещая о зарождении в диких Уральских и Сибирских местах новой жизни. Безмолвие в таёжных отрогах нарушилось, оглашаясь то там, то тут стуком топоров да весёлыми голосами работного люда.

Родные звуки церковных колоколов с вновь возведённых повсюду храмов на новообживаемых землях также радовали слух и сообщали о пришествии туда христианства и его победе над тьмой язычества. Тот поход позволил открыть ворота в Сибирь, а народ не забыл Ермака, отнеся его к любимым «былинным» богатырям, о чём сложены легенды и поются песни.

В 1838 году в Тобольске Ермаку был открыт величественный памятник.

Завоевание Сибири Ермаком дало импульс и ускорило возникновение русских городов на территории нынешней Свердловской области. После его легендарного похода становление первыхуральских городов стало неизбежным, это успешно продолжило летопись освоения русским народом Уральской земли.

Уральские города, посёлки и деревни отделены друг от друга не только расстоянием, но и временем основания. Они прошли длительный и сложный путь своего развития.

Пути продвижения из центральной полосы на Урал, как мы отмечали, были известны издревле, и мы об этом уже говорили выше, но после похода Ермака самым оживлённым стал путь от Москвы через Ярославль на Волгу, Великий Устюг, Кайгород, Чердынь. Далее, перевалив через Уральские горы в северной их части, он проходил по рекам Лозьве и Тавде к Тобольску. И вот, именно в том месте, где дорога проходила через Урал, возникли и первые Уральские города – пионеры. Они стали играть роль военно-транспортных центров. Некоторые из них испытали как головокружительный взлёт, пору славы и востребованности, так и не менее сокрушительное падение. Позже часть тех городов вообще исчезла или превратилась в небольшие селения. В 1589 году на Лозьве, у впадения в неё реки Ивдель, был построен Лозьвинский городок – опорный пункт за Уральским хребтом, для защиты «московской» дороги (через Чердынь) в Сибирь. Другой военно-транспортный городок – Пелым – возник южнее Лозвинска в 1593 году, на месте древней столицы пелымских князей. Эти городки стали центрами двух новых уездов.

Вместе с тем, быстрое освоение русскими Сибири, заселение Зауралья, возрастающая переброска хлеба, припасов, разного рода работных и служивых людей, а также транспортировка «денежной и соболиной казны» и «рухляди» поставили вопрос о новом сокращении пути в Сибирь и обратно.

В 1597 году Соликамский «посадский человек» Артемий Сафонов Бабинов нашёл новую дорогу по Уралу в Сибирь – через Соликамск к верховьям реки Туры. Дорога получила официальное название «Новая Сибирская Верхотурская дорога», которая в продолжении свыше полутора столетий являлась единственной действующей дорогой в Сибирь.

Открытие нового пути на восток вызвало необходимость основания на реке Туре – на восточном конечном пункте «Бабиновской дороги» (так она стала называться) – хорошо укреплённого пункта, чтобы обезопасить сообщение по новому пути. Так в 1589 году появился город Верхотурье – праотец всех городов Свердловской области, быстро превратившийся в важнейший административно-экономический центр Зауралья. Как отмечал один из исследователей Урала Л. Е. Иофа (1951), Верхотурье стало своеобразной «дверью в Сибирь». Через два года после основания Верхотурья, в 1600 году, на половине пути между Верхотурьем и Тюменью по стратегическим соображениям возник город Туринск, а Лозвинский и Пелымский городки, оставшиеся в стороне от нового пути в Зауралье и Сибирь, какутратившие свое значение, перестали развиваться.

Строительство укреплённых городков создавало предпосылки и для сельскохозяйственного освоения плодородных зауральских земель. Сначала вдоль рек, а затем и в глубинных районах зарождалось немало сельских населённых пунктов, в том числе и слобод, часть которых послужила основой для последующего возникновения городских поселений. Так, в 1621 году возникла Невьянская Слобода, в 1625 – Тагильская, в 1631 – Ирбитская, в 1644 – Краснопольская, в 1669 – Аятская слободы и другие крестьянские поселения. Наиболее интенсивно заселялись Верхотурский и Туринский уезды, а постепенно, с развитием горнозаводской промышленности Урала начали строиться крупные по тем временам чугунолитейные, железоделательные и медные заводы: Невьянский (1701), Каменский (1701), Алапаевский (1704), Уктусский (1702). Все эти заводы стали предшественниками будущих городов и вошли в их состав.

Важнейшим событием горнозаводского строительства в этот период явилось сооружение в центре быстро формирующегося района Урала Исетского завода, как основания будущего города Екатеринбурга (1723). Благоприятное месторасположение города, на границе Европы и Азии, способствовало тому, что он стал главным уральским городом, осуществляющим управление уральскими и сибирскими заводами.

Таволгами село назвалось

Деревня Верхние Таволги – сельское поселение в Невьянском районе, имеющее свою точку на карте и географические координаты (57°34?01? с.ш. 60°22?28? в. д.), а также почтовый адрес и почтовый индекс, свою историю и своё лицо. Возраст этой деревни позволяет отнести её к одному из самых старых поселений на Среднем Урале. Это красивая деревня, когда-то не бедная, приютившаяся по обоим берегам в верховьях речки Таволги. Таволга – река, небольшая по ширине, но довольно многоводная. Длина реки составляет 11 км. Устье её находится по правому берегу реки Нейва у д. Нижние Таволги.

Река Таволга

Кто и когда этой речке дал радующее слух, не менее красивое, чем и она сама, название – не известно, но в документах река Таволга упоминалась ещё в 1660-х годах. Наряду с распространённой версией происхождения названия реки от растения «таволга» (лабазник), цветущего белым цветом по её берегам, существуют и другие. Матвеев А. К. в своё время высказал мнение, что название «Таволга», возможно, образовано от татарского «тау» – гора и «елга» – река или «уелгу» – углублённый («река у горы»), или «уйылга» – низина, долина («река в низине»). В языке барабинских татар, живущих в Западной Сибири, «елга» означает «речка, ручей»^[1].

Не исключено, что название пришло от финно-угров и образовано от хантыйского «тав» – заповедь и финского «валкэа» (эстонское «валгэ») – белый (в последующем произошла замена финского «а» на русское «о»). Соответственно, Таволга можно перевести как «белая гора» или «заповедная река»: возможно, наши далёкие предки встречали по берегам речки месторождения белой глины в виде горок, или ханты почитали реку, приносили жертвы водяным духам (до начала XX в. хантов и манси часто считали одним народом и называли то остяками, то вогулами).

Во все времена люди селились около рек. Основывая и обустраивая своё жилище, будь оно временное или постоянное, человек располагал его ближе к воде, где можно и жажду утолить, и освежиться, и привести себя в порядок. В общем, где лывка – там и помывка. Ко всему тому, речка помогала прокормиться в любое время года, ведь рыба всегда желаема для всех и на любом застолье. Одним словом, вода – это жизнь, а речка – и поилица, и кормилица.

Принимая это высказывание за основу, человек выбирал наиболее удобное и максимально выгодное место и начинал вдыхать в него жизнь. Причины появления людей в том или ином месте были разными: где-то возникала необходимость построить острог, где-то возвести крепость, где-то водную пристань, где-то ямщицкую станцию «для облегчения ямской гоньбы», а где-то создать условия для добычи полезных ископаемых. Во всех случаях это свершалось по именному повелению властей предержащих. Осуществляя намеченное, экспедиция, наделённая полномочиями, снаряжённая и обеспеченная всем необходимым (тяглом, провиантом, одеждой, инструментом), заручившись поддержкой властей, появлялась в указанном месте. Принимаясь за исполнение волеизъявления повелителей, она забивала первый колышек. У поселенцев, как и у всех новосёлов, всё было первым: первое срубленное дерево, первый пень и первое укрытие от капризов природы. У каждого поселения своя предыстория, своё рождение, свои этапы формирования, свои индивидуальные черты внешнего облика.

Выгодность расположения определяла перспективы развития поселений. Позже какие-то из них вырастали в крупные города, а другие оставались небольшими.

Название тому или иному поселению зачастую давалось по реке: в верховьях – «Верхнее», в низовьях – «Нижнее». Так появились города Верхний и Нижний Тагил, Салда, Тура и прочие.

У наших предков, основателей Верхних Таволог, появившихся в этих местах – тоже всё было первым: и первый шалашик, и первый костерок, и первая ночёвка. Только появились они не по воле властителей, а вопреки ей. Да и остановились они, скорее всего, не с намерениями жить тут, а чтобы передохнуть, осмотреться, поразмыслить о дальнейшем и, собравшись с силами, снова двигаться куда-то дальше, где можно надёжно укрыться, отвоевать у судьбы минуты спокойствия, а может, если удастся, и отыскать ту мифическую и счастливую страну Беловодье, где будет всем хорошо и спокойно. Только они, почему-то, не сделали этого, не покинули берег реки Таволги, а остались тут, что и определило их дальнейшую судьбу. С этого момента и нужно отсчитывать начало жизненного пути Таволог. Благодатная и добрая уральская земля приютила их для того, чтоб прикипели они к ней всей душой, здесь пустили свои корни, продолжили свой род, дав жизнь новым поколениям.

Под этим ласковым небом на протяжении последующих столетий будет протекать размерная крестьянская жизнь – незатейливая и простая, со своими устоями. Человек живёт, надеясь на лучшее. Здесь, как и повсюду на земле, игрались свадьбы, женщины рожали детей и, борясь с болезнями, растили их. Здесь рядом с добром уживалось зло, и кто как мог, добывал нелёгким трудом прокорм для семьи. К нажитому относились рачительно и обдуманно. Бешеных скоростей не знали, да и быстрее лошадиного бега ничего и не было, а поспевали везде. Появившимся на свет потомкам Таволги станут малой родиной, и они будут проживать тут свою жизнь от рождения и до последнего дня. А покидать родимую землю – того не заведено, и покидала её лишь мужская часть, и то не по своей воле. Только служба или, Господи упаси, война могли разлучить их с родной стороной. На чужбине они будут тяготиться разлукой с ней, изнывать оттоски по близким людям, по любимым. Они будут там коротать дни и ночи и будет им там казаться, что они готовы даже без крыльев слетать до родных мест, чтобы хоть одним глазочком взглянуть на знакомые горбушки деревенских изб, на любимую улицу. Ведь только на чужбине и понимаешь – родная земля и в горсти мила, как в песне:

«На чужой сторонушке – поклонишься воронушке: – Ты летишь, воронушка, не с милой ли сторонушки?» Мать, провожавшая от себя сына, в мыслях ещё долго будет роптать на тех, кто оторвал от неё её плоть и надежду, её желанное и любимое чадо-то, что зачато в любви, рождено в женских муках и выпестовано ею в бесчисленных бессонных ночах и неспокойных днях… Каково ей доставалось тогда – никто и ни разу не спросил, а вот выросшего, готового, быстро нашли и забрали. Так уж повелось на Руси. А судьбу – судьбу служивых людей – не предскажет никто, тут уж – как кому повезёт. Посчастливится – по истечении установленного срока службы, на радость родителям и любимым – суженным, возвернётся домой невредимым, возмужавшим, похорошевшим… Это когда тихо – мирно… А если война?! А сколько их – этих внезапно разразившихся войн было! Тут-то уж всё. Рушатся и мечты и надежды… Его, чуточку всего лишь не дослужившего, так и не побывавшего дома, судьба окунёт в путину таких страшных событий, которые бывают только на войне. Война распорядится по своему: он погибнет на первой переправе или в последнюю минуту последнего боя. Он всё равно погибнет – это уготовано ему судьбой. Ему не дано больше увидеть родной сторонушки и родных лиц. Ему не быть уже обласканным своим небом. Ему, невинно убиенному, суждено остаться вечно молодым. Домашние, оплакивая его, ещё долго будут хранить, перебирать и нюхать его вещи, пытаясь уловить знакомые запахи. Они будут постоянно перечитывать пожелтевшие, затёртые письма, когда-то пришедшие с фронта, и каждый, кто как сможет, будет зализывать свои душевные раны.

Проводы в армию. 8 сентября 1958 г.

Проводы рекрутов на службу в Таволгах считались особым случаем. Октябрь 1958 г.

Проводы в армию, весна 1969 г. Первый слева – Колногоров Степан Викулович, четвёртый слева – Борисов Афонасий Пафнутьевич – лучшие механизаторы Верхних Таволог.

Кому-то повезёт неизмеримо больше – это будут те, которые пройдут через нечеловеческие мучения, не сгорят в горниле войны, а вернутся домой с Победой. Вот только будут они не прежние – безусые и юные, а изменившиеся – израненные и поседевшие… Их перелицует война… Свойны не возвращаются такими, какими туда уходят… Поэтому в Таволгах проводы рекрутов на службу считались событием особым, и проходили как некий ритуал…

…Поселившись в этих краях, наши предки оказались не так уж и одиноки – не абсолютная глухомань и безлюдье окружали их – кое-где уже теплилась жизнь. К моменту их прихода по соседству были образованы Невьянская слобода с деревней Федьковкой; слобода Тагильская; Краснопольская с деревнями Гаева, Реши; Аятская с деревнями Конёво, Корелино, Черемисская. К тому же, в глухой таёжной местности, вблизи Весёлых гор с высокими живописными вершинами, на берегу речки Калатинки в 1661 – 1668 гг. возникло небольшое селение Калата – одно из первых селений на Среднем Урале. Чуть позже после прихода таволжан в 3-х верстах севернее Калаты зародилось новое поселение – Копотино (1725-1726 гг.).

Место, откуда провожают рекрутов

В 1698 году на реке Нейве, под деревней Федьковой, был заложен железоделательный завод, а в марте 1700 года прибыла первая партия мастеровых. Первый чугун Невьянская домна дала 15 декабря 1701 года. Первое железо было выковано 8 января 1702 года. С этого времени начал работать завод, который называют «дедушкой» Уральской металлургии. В 1702 году казённый Невьянский завод был передан Петром I Никите Демидову и вскоре стал крупнейшим металлургическим предприятием России. Здесь работала, по тем временам самая мощная в мире, двухфурменная доменная печь. Бурное развитие Невьянск получил в XVII веке и сформировался в населённый пункт, равный по масштабу крупнейшим уральским городам. По своей людности он уступал только Оренбургу и Екатеринбургу, т. е. был на третьем месте. По сообщению академика П. С. Палласа, посетившего Невьянск в 1770 году, он имел 1200 домов и 4000 человек мужского пола.

Так Невьянск стал первой «столицей» Демидовых. Управляли они здесь бесконтрольно и полновластно. Властелины оказались настолько всемогущими, что для них становилось посильным укрывать у себя старообрядцев и, проявляя к ним лояльность, взять их «под крыло».

В этом для Демидовых была полнейшая выгода, так как, привлекая этих, нигде не значащихся людей, для работы, они значительно сокращали отчисление налогов.

Старообрядцы же, уже отвыкшие от добрых человеческих жестов властей в свой адрес, и, ощутившие покровительство, отвечали покровителям только добром. В вопросах покровительства далее всех продвинулся Акинфий Демидов. Наслышанные отаких щадящихусловиях проживания, старообрядцы любыми путями проникали в эти места, чтобы попасть под защиту благодетелей.

А делать они умели всё и радели на любой работе. Углежжение, заготовка леса, дров, пиломатериалов, сена для животных, обеспечение продуктами, дикоросами, выделка шкур, пошив одежды, спецовки, пимокатное дело – всё необходимое, всё нужное, а обходилось – дешевле не бывает.

Так по округе зарождались новые деревни, а в уже существующие прибывали новые и новые поселенцы со своими названиями и со своими фамилиями, характерными для каждого поселения. Верхние Таволги – Васильевы, Коротковы, Назаровы, Матвеевы, Колногоровы, Савостины. Шумиха – Ивановы, Николаевы, Перетыкины. Казиново – Путиловы. Петухово – Петуховы. Бродово – Мезенины, Брюхановы. Дрягуново – Семячковы, Дедюхины. Башкарка – Пономарёвы. Матвеево – Зудовы. Нижние Таволги – Костоусовы, Горшенёвы, Ягжины, Лизуновы, Кузнецовы, Шиховы. Малехоны – Коноваловы, Шмаковы. Реши – Паутовы, Камаевы. Гаева – Гаёвы. Верхний Тагил – Медведевы. Южаково – Овчинниковы. Жителями этих деревень в те года были преимущественно старообрядцы.

Точный год основания нашей деревни неизвестен, но с большой долей вероятности это событие можно отнести к 70-80 годам XVII века и, в любом случае, до появления здесь заводчиков Демидовых. Впервые на картах поселение «Таволга» отмечено в «Чертёжной книге Сибири», составленной в 1699-1701 годах Семёном Упьяновичем Ремезовым и являющейся одним из самых ранних дошедших до нас памятников русской картографии. На протяжении трёх последующих столетий Верхние Таволги (иногда объединяемые с Нижними) присутствуют практически на всех картах Уральского региона. Установление современного названия деревни следует относить ко 2-й половине 18 века, так как на картах и в документах более раннего периода часто встречаются и иные названия (Тавалги, Тавалга, Тавальги, Тавалды). По некоторым источникам, первоначально деревня именовалась Растрепенина (Растрепеня). Основателями Верхних Таволог, как признаётся всеми исследователями истории освоения Урала, по праву надо считать скитников.

Ещё в 1897 г. «Екатеринбургские епархиальные ведомости» писали: «На том месте, где теперь находится деревня Верхние Таволги, были раскольничьи скиты. Сюда же стали селиться и семейные раскольники, и с течением времени образовалось довольно большое селение».

Таволги в «Чертёжной книге Сибири» Семёна Ремезова

Скитники – это древлеправославные христиане, пришедшие в эти края по причине страшных гонений, учинённых царём Алексеем Михайловичем Романовым в союзе с господствующей церковью.

Волею злой судьбы, оставив за собой тысячи километров измеренного шагами труднейшего пути, они, непокорённые странники с фамилиями Васильевы, Колногоровы, Грошевы, Назаровы, позже Коротковы и Матвеевы, обживали эти места. Вдыхая тут жизнь, пуская свои корни, начинали они с первых срубленных вековых деревьев и выкорчеванных неимоверными усилиями первых пней. Шёл год за годом, эпоха одних царей сменялась эпохой других царей и императриц, а для последующих поколений таволожская земля стала родной, и все они жили, выполняя предначертанный им земной долг. Не предвкушали лёгкой жизни и лёгких хлебов. Деяния их никогда не несли политически опасных смыслов. Жили они честно, не гнались за излишествами, добросовестно платили налоги, шагали в ногу с государством, мужественно и достойно воевали за веру, царя и отечество, ничего не требуя взамен.

Васильевы стали знатными скорняками-овчинниками, обшивали желающих, одевали в теплые одежды округу. Колногоровы преуспевали как мясники-колбасники. Грошевы – сапожники, пимокаты, чеботари. Матвеевы – хлеборобы, коневоды. Коротковы – механики-умельцы, склонные к технике, старатели-золотодобытчики. Назаровы – пчеловоды, животноводы. Но всех их роднило одно – истовая вера в Бога, и чаяли они лишь одного, чтобы им не мешали жить власть предержащие. Жить же и выживать они умели самостоятельно – и научила тому их сама жизнь.

Интересна история происхождений некоторыхтаволожских фамилий. Коротковы, Костоусовы, Кошкаровы – это древние, исконно русские фамилии, образованные от нецерковных мирских имён своих родоначальников.

Крещение и наречение человека – это давняя-предавняя славянская традиция, по которой каждый народившийся на Руси человек имел два имени. Наречение новорождённого вторым мирским (нецерковным) именем считалось залогом убережения младенца с рождения и на протяжении всей его жизни от «злых сил», «нечисти» и всевозможных болезней. Настоящее. Церковное, имя по святцам скрывалось. Предки наши полагали, что «злая сила» побоится задеть ребёнка, носящего опасно звучащее имя. Они были уверены, что человек вырастет красивым, если назвать его Некрас, добрым, если назвать Злоба, а с именем Короткий народившийся на свете возрастом превратится в высокого и стройного. Такие имена считались оберегом. В конце XVII века двуимённость была запрещена церковью.

Костоусом на Руси называли ломоту в костях, и человека, получившего такое имя, обязательно обойдёт этот тяжёлый недуг. Костоусовы известны на северо-восточных землях Московской Руси, в Нижнем Поволжье, а также в Казанской губернии.

Что касается фамилии Кошкаровдо кошкаром в Прикамье и южнорусских районах называли крупного старого волка. В переводе с тюркских языков, это слово означает «племенной баран». Давая имя Кош кар, предполагали, что впоследствии наречённый вырастет и станет мужчиной богатырского телосложения.

Коротковы упоминаются в списках землевладельцев Сольвычегодского уезда. Значительное их присутствие наблюдалось в Подмосковье, а также на Новгородских землях. По данным телефонной базы последних лет, только в Москве проживает более 2000 семей Коротковых.

Христианские обряды – это основа духовной жизни. Всё это с тех давних времён дошло до наших дней. Упомянутые фамилии являются памятником фольклору, устоям, обычаям и славянским традициям. Эти фамилии упоминаются в древнерусских летописях, и можно предполагать, что история фамилий Коротковы, Костоусовы и Кошкаровы насчитывает не менее трёх столетий.

Изучая книгу А. Г. Мосина «Исторические корни уральских фамилий» (Екатеринбург, 2008) можно получить представление о родах-фамилиях, послуживших основой таволожского населения, и их происхождении:

ВАСИЛЬЕВ (ВАСИЛИЕВ) (учтены как Василиевых) – крепостные крестьяне-старообрядцы.

ГРОШЕВ – крепостные крестьяне-старообрядцы.

ДАНИЛОВ (ДАНИИЛОВ) Обычное написание фамилии – Данилов: в Верх-Нейвинском заводе и д. Воробьевской ее носили крепостные крестьяне (в заводе среди них были и старообрядцы, писавшиеся Даниловых), в Невьянском заводе (в написании Даниловых) – крепостные-старообрядцы, в Бынговском (также в написании Данииловых) – крепостные крестьяне-старообрядцы.

ЕЛФИМОВ – в Бынговском заводе фамилию (в написании Елфимовых) носили крепостные крестьяне-старообрядцы и солдатка.

ЗАВОРОХИН – в д. Нижних Таволгах фамилию носили крепостные крестьяне.

ЗАЙЦОВ (ЗАЙЦЕВ) – обычное написание фамилии – Зайцов: в Невьянском заводе ее носили крепостные, в Бынговском заводе и д. Верхних Таволгах (учтена в написании Зайцев) – крепостные крестьяне-старообрядцы.

КОКШАРОВ – в Бынговском заводе фамилию носили крепостные крестьяне-старообрядцы.

КОНОВАЛОВ – в Верх-Нейвинском заводе фамилию носили крепостные крестьяне-старообрядцы, в Невьянском – крепостные (в том числе старообрядцы) и отставные солдаты, в Бынговском – крепостные крестьяне.

КОРОТКОВ – в Невьянском заводе фамилию носила солдатка-старообрядка, в д. Верхних Таволгах – многочисленные крепостные крестьяне-старообрядцы.

КОСТОУСОВ – в д. Верхних и Нижних Таволгах фамилию носили крепостные крестьяне-старообрядцы.

МАТВЕЕВ – в Невьянском заводе (в написании Матвеевых) фамилию носили крепостные (в том числе старообрядцы).

МЕЛЬНИКОВ (МЕЛНИКОВ) – в Нижних Таволгах – крепостные крестьяне, Мелниковы в Верхнетагильском заводе – крепостные крестьяне (в том числе старообрядцы), в Верх-Нейвинском и Шуралинском – крепостные крестьяне-старообрядцы, в Невьянском – крепостные (в том числе старообрядцы), в Бынговском – крепостные крестьяне-старообрядцы.

НАЗАРОВ – в Бынговском заводе фамилию носили крепостные крестьяне-старообрядцы, в д. Верхних Таволгах (в написании Назаровых) – крепостныекрестьяне-старообрядцы.

Я тропою к кладам с обнажённой пришёл головою

Первым поселением раскольников был Благовещенский скит, расположенный в трёх верстах от Верхних Таволог и шести – от Бынёг, на правом берегу таёжной речки Светлый Ключ (в народе её зовут Светлой речкой). Места были глухие, труднопроходимые. Речка Светлая тогда и до 70 годов XX века соответствовала своему названию – омуты в речке глубокющие, а вода в них ледяная, даже в самое жаркое время. Берега её были не обрублены, а множество ключевин по берегам и из русла подпитывали и удерживали стабильный уровень воды. В войну, когда объёмы выделки шкур для пошива полушубков фронту были большими, то отмочку шкур этих осуществляли в Светлой речке. Стабильно холодная вода – это как раз самое то, что требовалось потехнологическимусловиям предварительной обработки сырья. Шкуры большими партиями на лошадях привозили из Верхних Таволог, в отведённом месте притапливали в воду и выдерживали по нескольку суток до готовности. Никто их в лесу не охранял, а случаев воровства никогда не было. Позже речка обмелела, и вода в ней помутнела. Кельи Благовещенского скита были обустроены у излучины, на правом высоком берегу, прямо по-над речкою. Тут же, чуть поодаль в лесу, располагалось кладбище. На левом берегу, напротив скита, из-под земли истекал (он живёт до сих пор) святой ключик. Святой – потому что он, с тех далёких времён, постоянно староверами освящался, а его вода особого вкуса, и, конечно, с целебными свойствами. Позже это место стало называться «Клады».

Благовещенский скит, как и все остальные, в период с 1735 по 1750 годы властями был разгромлен. Верующими это место посещалось регулярно для поминовения усопших прародителей и совершения обрядов.

Из скитников – обитателей скита – остались известными имена Ивана Фотеевича Мельникова и Ивана Пузанова (Иова). Похоронены они там же. Это было в конце XIX века.

Последними же из проживающих в этом ските были мать Елизавета и мать Февруса. По преданию, они появились из Пермской губернии, чтобы покаяться в грехах, обретённых ими в легкомысленной мирской жизни, да замаливать их. Намоленное сие место считалось благоприятным для изгнания бесов – исцеления одержимых. На протяжении многих лет 6 июля в Агриппинин день и Владимирской Иконы Божьей Матери крестным ходом приходили жители не только окрестных деревень, но и близлежащих городов. Цель поломничества – поклониться останкам праведников и помолится за умерших и погребённых здесь первопришельцев.

Таволожский старообрядец, 1930-е гг.

Мать Елизавета и мать Февруса возглавили Верхнетаволожскую общину, состоящую из 15 женщин. С этим названием община фигурирует в материалах переписи 1926 года. Нанимая работников, члены общины занимались хлебопашеством, разводили скот и птицу. Выращивали огородные культуры. Кстати, очертания огородных грядок отчётливо просматривались до 60-70 годов прошлого века, но затем всё было вытоптано пасшейся скотиной. Обитель просуществовала до 30-х годов. Сама тутошняя обстановка и атмосфера, свежий воздух, целебная вода ключика, а главное – постоянное моленье, помогали исцелять даже безнадежно больных. Заросшие, но видимые углубления на территории скита позволяют говорить, что это не что иное, как обрушенные погреба и голбчики, над которыми возвышались кельи и жилища. Вскоре после переписи обитель закрыли, а главенствующих – мать Елизавету и мать Феврусу – увезли в Свердловск, где их следы и затерялись.

Старообрядки из Верхних Таволог. Слева направо: Васильева Анна Гавриловна, Костоусова Прасковья Петровна, Короткова Анна Осиповна, Назарова Анастасия Михайловна

Никифоров Николай Гордеевич, настоятель невьянской старообрядческой часовни (справа)

В 60-е годы прошлого века безмолвный последний свидетель тогдашней жизни наших предков Благовещенский скит – Клады – был безжалостно и бессердечно разрушен.

Председатель колхоза, подпоив нескольких колхозников, отправил их на Светлую, чтобы сделать это чёрное дело, пообещав за исполненную работу дополнительное спиртное возлияние. Чувствуя безнаказанность, окрылённые и воодушевлённые обещанным, полупьяные посланцы восторженно совершили этот вояж. Обвязывая тросами строения, они с помощью тракторов растащили всё в разные стороны, давя гусеницам упавшие с иконостасов намоленные веками иконы. Иконы, уцелевшие от расправы, разбрасывали по кустам. Можно бы, конечно, теперь назвать имена «героев» – вершителей тех дел, но их на этом свете уже нет, а на том – Бог им судья… Народная тропа на Клады не заросла.

Сюда по-прежнему идут и приезжают прихожане, чтобы помолиться, помянуть усопших, напиться воды из источника. В настоящее время местные жители, как могли, облагородили то место, сделали через речку к ключику переход. По инициативе и при содействии местного подвижника Александра Ивановича Микрюкова были установлены три деревянных креста и сооружён навес от дождя. Сейчас над могилками проводятся моления. Приезжающие за водой тоже подходят, чтобы положить три поклона и почтить память погребённых.

Туман по низинам, цветы в травостое

Летним убранством пленят.

Волнений не скрою – приник головою, –

Таволги белой вдохнул аромат.

Землячка моя, малахитово-белая

Лабазниковый пьянящий настой.

Слеза умиления, глаза завлажнённые

Никак не подвластны натуре людской.

Пойма с излучиной. Взгорок в бурьяне.

Ни полюшка нет, ни жнивья…

Обрушенный голбчик, обросший фундамент –

Останки былого жилья…

Речушка. Родник. Благовещенский скит.

Погост моих предков без бюстов и плит.

Горбушки могилок, крестов вид печальный…

(К последней обители путь их страдальный).

Коварной судьбиной гонимы

Ревнители веры святой,

Двуперстьем – крестом осенимы,

В дикой земле обрели упокой.

Да! Вам бы жить века,

Речонка-жилка светлая

И ключ – родник святой!

Да не иссякнет ваш исток –

Водоворот живительный, хрустальный!

Усопшим (гордым праведным)

Благословляйте вечный упокой

Чистоголосьем перекатов,

Как молитвой поминальной.

Не мода-зов предков влечёт.

Я тропою к Кладам

С обнажённой пришёл головою,

Двуперстием трижды поклоны ложу

(Здесь прежде бывал и теперь захожу).

О наличии мест, где могли бы находиться скиты, можно говорить ещё и ещё. Не исключено, что скит был в верховье Светлой речки, у Старого выгона и в верховье речушки Фирсихи – левого притока Светлой. Через речку у Старого выгона (он так назывался в народе) уже позже проходила лесная дорога, по которой таволжане ездили на Гашени, Конёво и Реж. Что касается Фирсихи, то там, на правом её берегу, у Курицыного бугра до 50-х годов просуществовала избушка, именуемая «Иконниковой». Названа она так, видимо, по фамилии последнего её обитателя – Иконникова. Причина проживания здесь этого человека не известна. Может он охранял быньговские покосные угодья?! Известно, что он держал много кроликов, которые, размножаясь, разбегались по лесу. Их, не пуганных, втихаря у него подворовывали таволожские подростки и, поймав, жарили на костре или уносили домой. В обоих местах, то есть на Старом выгоне и на Фирсихе, просматривались останки былого жилья человека.

Ниже, в полукилометре от слияния Светлой с Таволгой, есть место, называемое в народе Колногоровская заимка или ещё «Старица». Искусственно возведенные там насыпи и планировка местности также свидетельствуют о наличии тут в прошлом человеческого обитания. Не оставляет сомнения место, где текла река Бунарка (пересохший теперь правый приток). Кладбище XVIII века на левом берегу, где ещё в 1960-е годы отчётливо просматривались холмики могилок, а на некоторых лежали подгнившие, упавшие, но с сохранившейся верхней частью кресты. Заросшие травой углубления от обрушенных погребов свидетельствуют о наличии тут скита. Поскольку скитники захоронения производили неподалеку от проживания, то это является дополнительным тому подтверждением.

Захоронения скитников на Кладах

Что касается наличия скитов на территории Верхних Таволог, то тут можно предполагать, что один из них был на южной окраине Зелёной улицы, другой на северной окраине теперешней улицы Свердлова, подле кладбища, третий – на территории существующего предприятия «Таволожская керамика» (о нём пишет руководитель этого предприятия Назаров А. Г. в своей книге «Таволожский маршрут»). Захоронения на кладбище, о котором здесь велась речь, продолжались до 1900 года, а поминовения усопших на могилках можно было наблюдать даже вплоть до 60-х годов.

В те годы ещё, то там, то тут, стояли кресты, а на надгробьях присутствовали деревянные голбчики. Отчётливо запомнилось посещение этого кладбища двумя родными сестрами (одна из них – моя бабушка по линии отца), а я присутствовал при них. На могиле, возле которой они молились, стоял почерневший крест. После моления они сказали мне, что это – мой «дедушко». Сейчас, после изучения мною родословной, с большой долей уверенности могу говорить, что тут покоится прах прапрадеда Ивана Антоновича Васильева, родившегося в 20-х годах XIX века и умершего до 1900 года.

Поездка на Клады, 2006 г.

На Кладах, 2010 г.

Итак, из анализа изложенного, напрашивается вывод о существовании в наших местах не менее чем восьми скитов, разбросанных на значительном расстоянии друг от друга. Видимо поэтому первоначальное название у Таволог было Растрепеня.

Повествование о старообрядческом ските Богодан с могилой схимника Варлаама, расположенном на правом берегу Нейвы, за Нижними Таволгами, сознательно опускаю, потому что этот скит к Верхним Таволгам не относится. Кстати, упоминая про те места, можно сказать для справки, что за деревней Реши, на речке Ряжик, находился скит и кладбище с семнадцатью могилами^[2]. Известно ещё то, что там похоронен Горшенёв Савин из Нижних Таволог, и к нему на могилу ходила молиться жительница ВерхнихТаволо Деева Фетиния Филипповна.

Таволожские просторы. На заднем плане – старообрядческое кладбище

Остатки креста на старообрядческой могиле

Со временем активная жизнь поселенцев начала концентрироваться в границах существующей теперь территории, но скиты продолжали существовать и жить по сложившимся там устоям. Сородичи из Таволог появлялись в скитах, чтобы навестить и попроведать своих близких. Одна из жительниц Верхних Таволог вспоминает, как, будучи ребенком, принимала участие в таком посещении могилок. Конечно, память детская цепкая, но вообразить по ней абсолютно объективную картину реальности трудно. Тем не менее, общее представление всё-таки получить возможно. Это воспоминание изложено в рукописных материалах, с которыми мне случайно удалось познакомиться. Автор этого изложения – Марина Ивановна из Екатеринбурга. Копию рукописи она оставила родственникам-таволжанам для ознакомления. Мне в руки она попала, когда я ездил по округе и собирал материалы для себя. Оказалось, что Марина – внучка моей первой учительницы – Матвеевой Александры Ивановны. Воспоминания маленькой таволжанки выглядят так:

«Прошло много лет, но всё стоит перед глазами картина, когда нас, ребятню, привезли от прапрабабушки Пестимеи из лесного монастыря (мы с бабой Маней из Таволог ездили её навещать). За нами приезжал вестовой, верхом на лошади. Посещение монастырского скита в лесу – в глухомани, без дороги, куда и на лошади, по лесным тропинкам, еле-еле добрались, – оставило неизгладимое впечатление. Одни птичьи голоса. А в скиту всё таинственно, всё священно, ни шагу без молитвы и благословения, только и слышишь «матушка, благослови, хлеб в печь посадить» – «бог благословит» и т. д. Иконы высоко на деревьях, тут же столы для питания длиннющие, тут же и молятся, всё на воздухе, а он изумителен!

Самого здания монастыря, его келей мы не видели, туда нельзя, Священно! Они где-то в лесу…

Мы всё время были около повозки – телеги и лошади. Тут же и спали. Лето, тепло.

Всё это оставило следы таинственности и божественности, неприкосновенности, где спасались от греховности старообрядцы – кержаки. Самый праведный и чистый народ…»

Сопоставляя написанное с другими имеющимися сведениями, можно предположить, что ездили они в Благовещенский скит, и что именно тут (об этом есть и в преданиях) спасался от поимки небезызвестный Сенька Сокол – герой книги Евгения Фёдорова.

В русле времени

Из года в год, в связи с переселением из скитов и с притоком по разным причинам мигрантов, Таволги обустраивались, а их население увеличивалось. Первые достоверные сведения о численности населения деревни относятся к 1837 году, тогда в Верхних Таволгах было 53 дома с 359 жителями, все – старообрядцы. С тех пор почти на протяжении столетия количество поселян неуклонно возрастало: в 1855 г. имелось 89 домов с 511 жителями, в 1858 г. – 513 человек, в 1869 г. – 578. По переписи 1887 года жителей насчитывалось 638 человек, из которых 317 мужского пола, 321 – женского. По той же переписи старообрядцев в этой деревне было 339 мужского пола, 373 – женского. Православных – 87 чел. В 1897 г. в Верхних Таволгах в 146 дворах проживало 670 жителей, приписанных к Верхне-Таволожскому сельскому обществу.

С появлением в 1702 году в Невьянске заводчиков Демидовых жизнедеятельность в округе активизировалась. В деревне развивалось кустарное производство, разрасталась инфраструктура.

Документы, хранящиеся в Невьянском историко-архитектурном музее и городском архиве, свидетельствуют о развитии деревни с конца XVIII века по 30-е годы XX века, и позволяют представить, насколько насыщенно протекала её жизнь в те времена.

В 1789 г. Верхних Таволгах была построена деревянная часовня, небольшая, но довольно прочная. При ней стоял деревянный столб с медным колоколом. В 1837 году часовенным старостой был Яков Иванович Холодилов. С конца XVIII в. деревня (вместе с Нижними Таволгами) приписана к Быньговскому приходу, а с открытием в 1861 г. в Быньговском заводе волостного правления – к Быньговской волости.

В селении был развит овчинный (скорняжный) промысел, возникший, возможно, еще в XVIII в. и тесно связанный с портняжным. Промысел зависел от местного крестьянского хозяйства. Почти каждый домохозяин овечьи кожи не продавал, а отдавал скорняку для выделки, чтобы потом сшить тёплую одежду для членов семьи. Кустари Таволог работали на вольную продажу.^[3]

Развитию промысла способствовали отсутствие земледелия и вызванная этим потребность в побочном заработке, близость от места закупки сырья (овчин) – Ирбитской ярмарки, и от места сбыта. Сбывали овчины таволжане в Невьянске, Нижнем Тагиле, Салде, Режевском, Алапаевском заводах, Кушве и на месте производства.

Таволжане покупали сырые овчины на Ирбитской ярмарке, выделывали их и перешивали в полушубки и рукавицы, которые продавались на уральских заводах. Всего в 10 дворах Верхних Таволог в начале 90-х гг. XIX в. выделывалось 9710 овчин (покупаемых за 9320 рублей), из которых шились 2340 полушубков на сумму 9665 рублей и 4675 пар рукавиц на сумму 1917 рублей^[4].

В конце XIX в. в Верхних Таволгах имелось 38 овчинных заведений. В Верхних Та волгах было 2 свечно-мыловаренных заведения: Якова и Ивана Коротковых, в которых работало семь человек, из которых трое – семейных и четыре – наёмных. Грамотными были три человека.

Имелись в Верхних Та волгах и 2 маслобойных заведения с использованием водяного привода по выработке конопляного масла. Одно – на речке Таволга, другое – Фоки Ивановича Грошева – на реке Нейве в двух верстах от деревни.

Таволожские мастера принимали участие в Сибирско-Уральской научно-промышленной выставке 1887 г. в Екатеринбурге.

Таволожский кожевенный завод в Атласе Российской империи 1745 года

Не обошли стороной деревню и события гражданской войны. В сентябре 1918 года в Невьянском районе происходили ожесточенные бои между 2-й Красной Уральской дивизией и белогвардейцами. Через Верхние Таволги проходило много частей – и белых и красных; проходили белочехи и атаман Дутов. По рассказам старожилов, под временный штаб проходящих войск белочехов был выбран дом Лукояна Деева. В подтверждение этому при строительстве сарая рядом с этим домом в 70-е годы был откопан револьвер. Видимо, кто-то из нерадивых бойцов обронил его тогда.

У бабушки нашей, свидетеля тех событий, с тех пор в подполье жила малая сапёрная лопатка – с помощью её она позже готовила известь для побелки и всё говорила, что лопата осталась от чехов.

Дом Лукояна Деева, в котором размещался штаб белочехов

В 1924 г. в Верхних Таволгах была школа 1-й ступени, 11 маслобойных заведений, 54 скорняжных и овчинных, прочих – 10. Имелось три частных торговых лавки. Количество пашни – 400 десятин, в том числе под посевом – 300,3 десятины^[5].

Связь с Невьянском осуществлялась с помощью кольцевой почты, связывавшей Невьянск, Быньги, деревни Верхние и Нижние Таволги^[6].

С образованием в 1924 г. Невьянского района обе деревни объединились в один Нижнетаволгинский сельский совет (Верхние и Нижние Таволги, Ларионова заимка, Колмогорова заимка). На его территории проживало 1873 человека. Из 426 хозяйств 306 занимались земледелием^[7].

В 1926 г. в Верхних Таволгах имелись: школа 1-й ступени, телефон. Невьянск, Верхние и Нижние Таволги связывала трактовая дорога^[8]. Среди промыслов, имеющих большое значение в экономике района, среди прочих выделялся овчинно-шубный в Верхних Таволгах (занято 208 человек, изготовлявших полушубки, тулупы, рукавицы).

В 1920-х гг. в Верхних Таволгах было организовано кредитное товарищество (организатор – Назаров Тимофей Иванович). Члены его занимались переработкой сырья – овчин – в своих мастерских. Шили тулупы, полушубки. Готовый товар сдавали государству. Через некоторое время товарищество распалось. Часть его членов вступила в колхоз «Авангард», а другая часть объединилась в артель «Новый путь». Первым председателем артели был Феоктист Ягжин. Артель занималась переработкой шерсти, катанием валенок, кошмы и пр., а также распиловкой леса на тёс. В 1928-29 гг. производством полушубков и тулупов в Верхних Таволгах занимались 148 человек, в Нижних – 17; почти все они были объединены в кооператив^[9].

Таволожское сельскохозяйственное кредитное товарищество в 1919 г. установило оборудование на электростанции, которой пользовались 127 дворов^[10]. Один нефтяной двигатель мощностью 12 л. с. давал постоянный ток напряжением 110В (по состоянию на 14 марта 1924 г. – 100 В). Мощность электростанции была 30 кВт (при потребности 45 кВт в 1924 г.). Электростанцией в 1924 г. было выработано электроэнергии 22680 кВт/ч.

В 1930-е гг. на территории Нижнетаволгинского сельсовета было организовано три колхоза: «13-й юбилей РККА» (Н. Таволги), «Авангард» (В. Таволги), «Боевик» (Сербишино). В колхозе «13-й юбилей РККА» выращивали хлеб, разводили свиней, кур, кроликов; имелась молочно-товарная ферма.

Век двадцатый и начало двадцать первого сказались на поселении губительно. Жестокий удар по деревенским жителям нанесли Первая мировая и последовавшая за ней Гражданская войны. Затем – коллективизация и репрессии 30-х годов, индустриализация, потребовавшая множество человеческих ресурсов, ну и, конечно, Великая Отечественная Война, выкосившая мужское население. С 20-х годов прошлого века количество селян стало резко снижаться: если в 1924 году проживало 909 человек в 193 дворах, то по переписи 1926 г. их количество уменьшилось до 758 в 171 дворе (все русские).

«Военный коммунизм» и продразвёрстка со своими репрессиями, период НЭПа, индустриализация, коллективизация, голодомор 30-х годов, а затем массовые политические репрессии 37-38 годов обескровили деревни. Создание «Торгсинов» довело сельчан до окончательной нищеты. Первоначально магазины «Торгсин» (торговля с иностранцами) предназначались для того, чтобы торгуя с иностранцами пополнить Госказну валютой. Только где было взять иностранцев, когда им въезд в Россию был запрещён? Эти магазины стали доступными и для соотечественников. Искусственно созданный голод заставлял тащить из семьи в созданные магазины всё мало-мальски ценное (кольца, серьги и другое злато-серебро) и менять там на хлеб. В Верхних Таволгах магазин «Торгсин» находился в деревянном помещении рядом с фельдшерским пунктом. Последствия же войн (Финская, Великая Отечественная) вычерпали из деревни трудовые ресурсы.

Да и мирная жизнь после ВОВ, как ни странно, привела к сокращению численности селян – а причины тому были следующие: естественная смертность и отток молодёжи в город. И это понятно, ведь послевоенное восстановление и развитие промышленности страны требовало рабочих рук, городская жизнь манила молодёжь, ветераны и труженики тыла от перенесённых тягот и ран раньше положенного срока уходили в мир иной – и жителей становилось всё меньше и меньше. За полвека сельчан убавилось почти в 2 раза: к 1975 г. их было всего 382 человека, в 1978 г. – 346, в 1980 г. – 340. Поистине сокрушающими для деревни явились развал советского строя и социалистического хозяйства, последовавшие за этим «реформы» и постсоветская разруха. Буквально за десять последних лет родная деревня практически опустела, разделив судьбу тысяч и тысяч поселений, на которых веками держалась Россия, и которые были не только источником людских и материальных ресурсов, но и духовной опорой для народа.

По переписи 2002 года в деревне насчитывалось уже только 204 человека, к 2006 году – 180, а по данным последней (2010 года) переписи осталось всего 142 жителя. Сейчас, по подсчётам автора, в деревне проживает не более 60 человек из коренных таволжан. Вот такая демографическая «русская горка» была определена судьбой для милой сторонушки. Да и только ли по Божьей воле это произошло? Ведь основано и строилось всё руками и упорством людскими, ведомыми стремлением наших предков наладить счастливую жизнь если не для себя, то для наследников своих. Также и вина за разорение её лежит на людях, на нас – потомках тех, чьи идеалы мы не смогли сохранить, и в погоне за материальным благополучием забыли о Беловодье, ставшим символом веками лелеемой предками-староверами мечты об истинном, духовном, счастье. Мне, как и моим землякам, пришлось стать свидетелем увядания Верхних Таволог, и сейчас у многих из нас очень тревожно на душе: выстоит ли родная деревня, или канет в историю, как сотни других уральских деревень и сёл.

Забытая война, потерянные судьбы

Каждая война имеет свое начало и свой конец. Зачинатели войн – цари-государи из своих палат и резиденций, а продолжают, а ведут и заканчивают ее простолюдины. Сценарий у начала один: объявление войны, тревожный набат, обращение к народу, срочная мобилизация…

Через некоторое время отобранных лучших сынов своих переоденут и серо-зелёной суконно-шинельной массой по железным, автомобильным, воздушным и водным магистралям соберут в единое целое, называемое фронтом, и польётся кровушка людская реками в противоборстве наций.

Огонь, дым, грязь, слёзы и кровь. Коли есть начало – будет и конец. Конец же всегда один: нужда, голод, вдовы, сироты, калеки и искалеченные судьбы.

Позже разжигатели обеих противоборствующих сторон изо всех сил и возможностей будут доказывать свою невиновность, свою правоту действа и виноватить других.

XX век по количеству пролитой крови превзошёл все предыдущие века, вместе взятые.

Шло лето 1914 года… Вроде ничего не предвещало беды. Народ готовился к уборочной страде. И вот 1 августа грянул гром, да гром такой силы, что раскаты его громыхали повсюду более 4-х лет. Эту войну развязали амбициозные великодержавные правители, ведущие борьбу за передел мира. Это был результат (как теперь говорят) недальновидной политики, где Европа раскололась на два противоборствующих враждебных лагеря. С одной стороны это был Тройственный союз, объединявший Германию, Австро-Венгрию и Италию, а с другой стороны – созданная коалиция трёх держав: Англии, России и Франции, получившая название Антанта. Антанта означает «сердечное согласие». Лирическое, конечно, название, но это согласие сердечное обратилось конвейером смерти, который работал на полную мощь бесперебойно 4 года 3 месяца и 10 дней.

В войну было втянуто 38 государств, с населением свыше 1,5 миллиарда человек. В историю она войдёт, как Первая Мировая, и в ней будет всё самое первое – и танки, и аэропланы, и сверхмощные артиллерийские системы.

22 апреля 1915 года человечество впервые узнает об оружии массового поражения.

В этот роковой день под г. Ипр, что в Бельгии, Германия впервые в истории применит химическое оружие – хлор. В результате газовой атаки массово погибнут 15 тыс. человек, тысячи с выжженными глазами останутся калеками^[11]. Война превратится в мужскую бойню и принесёт народам всего мира неисчислимые бедствия. Число убитых и умерших от ран составит 9,5 млн. человек, раненых 20 млн. человек, из которых 3,5 млн. останутся калеками. Количество мирного населения, невинно погибшего, вообще не поддаётся подсчётам.

Она, та война, станет предтечей несравненно более жестокой и кровопролитной-II Мировой, но это уже другая, более жуткая страница нашей истории.

Весть о войне четырнадцатого года, конечно, быстро долетела тогда до наших мест. Военные быстро процедили, отсчитали и отобрали всё самое лучшее, что потребно для войны. Самых крепких, здоровых и молодых определили под ружьё и забрали, чтобы воевать «за Веру, Царя и Отечество». Сколько ушло, сколько пришло и сколько погибло наших родственников в той далёкой войне мы, наверное, не узнаем уже никогда. Прошедшее время слишком далеко от нас отодвинуло те события и людей, попавших в их водоворот. Кроме того, начавшаяся через четверть века другая, более масштабная и зловещая – II Мировая – война в своём ужасе и горе, затмив всё и вся, потопила ужас и горе той, Первой Мировой. Потому участники тех событий, в том числе и русские солдаты, верные присяге и долгу, вместе с героикой тех лет, так быстро погрузились в бездну забвения. Всем известно, что историю забывать нельзя, но это, увы, случилось… Более того, прервалась связь поколений, потому что война империалистическая превратилась в войну гражданскую, что автоматически вызвало хаос и дальнейшее обнищание народа. На Первой Мировой было всё ясно и просто: на европейских полях сражений, изрезанных окопами и оплетенных колючей проволокой, можно было различать своих и чужих…

А в гражданской-то попробуй разберись – где враг, а где друг?! Нравственные ориентиры поменялись – как и предсказано в Писании, брат воевал против брата. После гражданской власть Советов, провозглашённая большевиками, разрулила всё по-своему: участники первой мировой и участие в ней замалчивались, а участников гражданской разделили на «красных» и «белых». Причём попасть в категорию «белых» и оказаться на грани между жизнью и смертью было очень просто.

В период репрессий 30-х годов за причастность к событиям тех лет можно было не только попасть под подозрение, но и поплатиться головой. На одной чаше весов окажутся «красные», на другой «белые», а кому предъявить иски за тогдашние неизмеримые человеческие страдания? – определит ли история…

О причастности наших родственников к той войне могут говорить только фотографии. Нам, не упомнившим родства, остаётся только преклоняться перед мастерством безымянных фотографов, благодаря которым для нас сохранились образы наших родственников, живших сто и более лет назад. Кому-то из них, безмолвно смотрящих с фото, посчастливилось упокоиться в родной таволожской земле, другим же, унесённым военным лихолетьем, вечно лежать в чужих краях…

Короткое Самуил Филиппович, 1888 г.р., брат Дмитрия Филипповича. Погиб в I Мировую войну. В Галиции, Пруссии или в Пинских болотах сложил он голову?

Братья Короткова Дмитрия Филипповича с жёнами. Они погибнут, а следы вдов затеряются.

Можно утвердительно сказать, что та забытая война нанесла непоправимый урон нашему роду, как со стороны Коротковых, так и Васильевых. У нашего прадеда Васильева Варфоломея Ивановича были родные шесть сестёр и один брат. По возрасту выходит, что их дети подпадали под призыв на службу. Сведений о существовании кого-то из них и об их судьбах не имеется. Известно только, что фамилия Васильевых пересекалась с фамилиями Багаряковы, Чеповы, Николаевы, Полежаевы, Савостины, Борисовы. По линии Коротковых на фотографиях определён только родной брат Дмитрия Филипповича – Самуил Филиппович, убитый впоследствии на войне. Остальные образы остаются безымянными. Не установлена и степень их родства. Видимо, большинство из них было поглощено войной 14-го года.

Николаев Фёдор (Сидор) Павлович. Предположительно сродный брат Федоры Варфоломеевны Коротковои. Судьба неизвестна.

Стоит – родственник по линии Коротковых. Судьба неизвестна.

Родственник по линии Коротковых. Военная судьба неизвестна.

Родственник по линии Васильевых. Военная судьба неизвестна.

Родственник по линии Васильевых. Судьба неизвестна.

Жена Самуила Филипповича Короткова.

Тот августовский день 1914 года, когда Германия объявила миру войну, разрушил все планы Константина Глазырина. В самое неподходящее время сообщили ему о мобилизации. С тяжёлым сердцем оставлял он свою деревню, своих близких. Не успел он порадоваться своему счастью – ведь всего два с небольшим года прошло, как после армейской службы появился он, демобилизованный солдат, в родных краях. Восемь долгих лет пришлось мыкаться служивому по казармам, отсчитывая время службы царю и отечеству. Русско-японская война или революционные события начала XX века явились причиной такому длительному сроку службы – о том неизвестно, но Константин безропотно положил свою восьмилетку на алтарь отечества. Может за них – то и одарила его жизнь простым человеческим счастьем. Двадцатисемилетнего, зачисленного в запас солдата, родители решили женить сразу же, и приглядывали для него подходящий вариант. Тут-то вот и улыбнулось Константину невиданное счастье… Сосватать удалось Аннушку Беспалову – 17-летнюю деревенскую красавицу. Свадьба, конечно, хорошее дело – сыграли её скромно, но дальше-то обыденная жизнь, со своими повседневными докучными заботами. У родителей жениха семья была большая, да и у невесты тоже не меньше, потому сжильём сразу возникли проблемы. Приютились молодые в небольшом доме жениха, где обитало около двух десятков домочадцев. Спали все на полу, вповалку от переднего до заднего угла. То, что в тесноте, да не в обиде – это мудро, но для молодожёнов – далеко не тот случай. Помаявшись, они, по совету кого-то из близких, вышли с лопатами за деревню, выкопали землянку на пустыре, обустроили её и стали жить да поживать… Добро наживалось своим трудом, да только не успели они… Разразившаяся война решила и постановила всё по-своему. Без всякого замедления отправился бывалый солдат в суровую неизвестность, теперь уже с винтовкой-трёхлинейкой, отсчитывать километры фронтовых дорог. В минуты расставания, как никогда, он остро почувствовал насколько быстротечно и хрупко человеческое счастье, и закончилось оно, когда молодой отец, прощаясь, подержал на руках новорождённую дочь и последний раз прижал к себе молодую жену. С тяжёлым сердцем он оставлял её с грудничком – младенцем на руках. Вдобавок ко всему угнетало ещё и то, что не удалось выстроиться и обрести более основательное жильё, ведь землянка – место, малопригодное для проживания с малым дитём. Оставалось надеяться лишь на волю Божью.

Родственники по линии Васильевых. Судьба неизвестна.

Назаров Клементий Иванович, 1889 г. р. (сидит слева). После окончания кавалерийского училища служил офицером ветеринарной службы. Старообрядец. Участвовал в I Мировой войне (11 казачий полк). Снимок сделан 6 января 1914 г., Краков

Слева – Егор Чепов (1870 г.-18.08.1950 г.), родственник по линии Васильевых. Гвардеец Преображенского полка, служил в охране царя. Родился и жил в Верхнем Тагиле, затем в Верхних Таволгах, где и похоронен. Фотография середины 90-х гг. XIX века, Санкт-Петербург

В неведении да в ожиданиях тягуче двигалось время. Как-то по зиме до деревни дошёл слух, что в город (Екатеринбург) привезли уймищу раненых и, возможно, есть среди них и деревенские. Прослышав про то, солдатка Анна не могла найти себе места. Не теряя времени, она, объединившись с несколькими такими же, как она, солдатками, на лошадках за 60 километров, на «авось», отправилась, чтобы узнать хоть что-то, а может и своих встретить.

Женщины объехали в поисках своих по городу все места возможного размещения раненых. Такого ужаса, что им пришлось повидать, им видеть не приходилось более никогда. Раненых бесчисленное количество – стонут, бредят, протягивают руки, взывая и умоляя о помощи. Страшно и жутко! Некоторые из компаньонок, устав от бесконечных поисков, предлагали прекратить поиски и ехать домой. Анна не сдавалась. И вот – чудо! Не зря, видать, дома сердце не давало ей покоя – вещуном оказалось – обходя раненых, лежавших рядами на полу, устланном соломой, в мрачном полуподвальном помещении, Анна в скрюченном от болей, заросшем бородой и обмотанном грязными бинтами человеке узнала того, с кем связала свою жизнь и состояла в законном браке. Ей тогда из деревенских одной повезло. Погрузив счастливую находку в короб с сеном, привезла она домой своего воина – страдальца.

Сколько времени, терпения и стараний потребовалось Анне, чтобы вернуть к жизни израненного, обмороженного, изможденного пережитым мужа – не знал никто. Об этом знали только они вдвоём… Выцарапался от смерти, выдюжил, выжил солдат – пехотинец, а союзником тому была родная сторона.

Долгую совместную жизнь они потом вместе прожили. Им пришлось пережить период гражданской войны, когда через деревню постоянно брели обезумевшие от голода беженцы, готовые за горбушку хлеба или несколько картофелин отдать от себя самое последнее и сокровенное. В память о том тяжёлом времени у бабки (так звали её потом все домашние) осталась швейная машинка «Зингер», выменянная на несколько пудов картошки. С помощью её она, мастерица на все руки, обшивала всю семью и соседей в течение многих лет своей жизни. С большой любовью и бережливостью она содержала свою помощницу, а потом передала по наследству внучке. Голод и коллективизация 30-х годов тоже оставили в их памяти неизгладимый след, но о том вспоминать не любили, ибо немало тогда им пришлось пережить гнусных оскорблений… А между тем, оправившись от последствий Первой Германской войны, чета Глазыриных с удвоенной энергией трудилась, взялась за обустройство своего жилья. Спать ложились затемно и вставали затемно. Лес для строительства возили на выкормленной ими коровёнке. Сначала выстроили над землянкой небольшую избушку – малуху, а потом и большой дом. Дед умел делать всё, что касалось плотницких и столярных работ. Хозяйка ткала холст, половики шила, строчила, вязала, а потом вместе научились катать валенки. Никакой работы они не гнушались, а работа из их рук не выпадывала. По истечении некоторого времени, их хозяйство выглядело внушительно, потому и стало вызывать зависть и казаться лакомым кусочком для иных деревенских активистов-коллективистов.

Но не все активисты были бессовестными: так, один из них, знавший истинное положение дел, и случайно оказавшийся при отъёме домашнего имущества Глазыриных, заступился за семью. Угроза миновала, но лошадиную сбрую и упряжь забрали, обронив на прощание, что, мол, ещё наживёте.

Конечно же, Глазыриным, начинавшимсвоё житьё-бытьё с землянки, содеянное властями запомнилось навсегда и оставило горький осадок.

Из народившихся детей выжили в семействе только две дочери. «То оспа, то корюха косили детей… Сёдни робёнок бегает – резвится, а завтра – жив не бывал» – сокрушалась бабка, вспоминая те далёкие года. Особенно она убивалась по 9-летнему Павлику, которого им также не удалось выходить. После появления внуков чувство утраты как-то притупилось само собой.

Начавшаяся в 41-м новая война принесла новые страдания и лишения. Родители изо всех сил старались всячески помогать вышедшим замуж дочерям. У старшей дочери, проживающей на тот момент в Свердловске, они взяли на содержание трёхлетнего внука, вырастили до призывного возраста, помогли обрести специальность и после службы в армии определиться с местом в жизни.

Позже, уже после войны, чтобы не было обид, они у младшей дочери Валентины также взяли к себе на воспитание годовалую внучку Людмилу. Проживая у деда с бабушкой, она успешно окончила школу, а потом техникум. А родители, имея на руках ещё пятерых детей, не смогли бы дать возможность Людмиле продолжить образование и получить диплом. Благодаря этим своим близким людям, жизнь у неё сложилась более удачно.

Во время войны, будучи уже в пенсионном возрасте, Константин Павлович с Анной Александровной не могли оставаться в стороне и проявили образцовую гражданскую позицию.

Конечно, это – высокие слова, но дед с бабкой никогда не задумались бы над этим. Просто они поступали так, как им подсказывала совесть. Деда, не подлежащего по возрасту и здоровью для службы в армии, определили в деревенскую школу, которая перепрофилировалась под школу-интернат для эвакуированных из Ленинграда детей. Он был там за дворника, плотника, столяра, истопника, стекольщика и за советчика во всём.

Работы – невпроворот, но дед старался делать всё возможное и невозможное, чтобы облегчить быт настрадавшихся детишек. Хозяйка у него, имея на руках четырёхлетнего внука, управлялась дома с хозяйством и работала в колхозе. Он появлялся дома ненадолго, чтобы вымыться в бане, передохнуть и взять какой-то потребовавшийся инструмент. Об этом вспоминала бабка уже после смерти деда. По её словам, он, вымывшись, соберётся поспать, а сна нету. Поворочается с боку на бок и, не уснувший, встаёт. Изучив повадки мужа за долгую совместную жизнь, она не могла понять причину такого поведения. Оказалось, что он не мог тогда осмелиться, чтобы попросить у бабки разрешения привести домой одну из эвакуированных девочек. Он прекрасно понимал, что дома нужда, что старшая дочь в Свердловске с большой семьёй перебивается кое-как и у младшей Валентины муж воюет, а она, с грудничком на руках, бедствует. Выпытав у хозяина, о чём тот искренне сокрушается, умудрённая жизнью бабка была бы не она, если бы позволила себе не поучаствовать в судьбе попавшего в беду ребёнка. Пережившая несколько голодовок, она всегда впоследствии неназойливо резюмировала, что при наличии коровушки да картошки можно и без хлеба продержаться. Нужно было видеть, как обрадовался дед, когда услышал согласие бабки. Незамедлительно он отправился в школу и вскоре явился уже с девочкой. Повидавшая в жизни всякое, бабка не могла не ужаснуться от увиденного: косточка к косточке, почти безучастные, запуганно-отрешённые недетские глаза. Содрогнулась хозяйка при виде кишащих вшей, которые заполнили каждую складочку убогой одежонки, а про голову и говорить нечего. Обстригли они её тогда наголо, сожгли всё вместе с одеждой, отмыли в бане, накормили, уложили спать, а потом не могли добудиться и всё подходили посмотреть – жива ли. Она же, видимо, отсыпалась за всё предыдущее время.

После этого визита и процедур Нина (так звали девочку) стала везде и повсюду тенью ходить за дедом и после занятий в школе проситься к ним домой – видимо срабатывал инстинкт самосохранения. Так, раз за разом, Нина Владимирская стала пусть не узаконенным, но полноправным членом семьи Глазыриных.

Закончилась война, подошло время разъезжаться интернетовским питомцам, а Нине ехать было некуда и не к кому. Не могли же они, добродушные люди, выставить её за ворота. Быстро прошло время, после десятилетки она поступила в институт и, не без помощи стариков, его закончила. Потом, работая учителем в школах Свердловска, Нина поддерживала постоянную связь со своими спасителями и, уже с подрастающими своими детьми Сергеем и Катериной, навещала стариков в деревне. Позже, после их смерти, связь по неизвестным причинам оборвалась.

Освещая жизнь этих простых людей, нельзя не вспомнить ещё один случай, который характеризует их порядочность и заслуживает внимания. Вскоре после войны к ним в деревню приехала учительница, чтобы обучать деревенских ребятишек. Как получилось – доподлинно не известно, но некоторое время она с 3-4-летним сыном квартировала у деда с бабкой. Гостеприимные хозяева выделили квартирантке угол в своём уютном доме. Пожив некоторое время, она засобиралась с демобилизованным из армии солдатом, проходившим службу неподалеку, уехать на его родину. Уезжая, попросила хозяев в течение нескольких недель присмотреть за сыном, клятвенно заверяя при этом, что, устроившись на новом месте, сразу же возвернётся, чтобы забрать его с собой. Уехала мамаша – и исчезла. Глазырины в ту пору жили одни. Парнишка полюбился ими и жил – проживал у них за родного. Сколько уж прошло времени, бабка не запомнила, но через довольно значительный перерыв из какой-то отдалённой деревни в их округе на лошадке приехал родной дед мальчика, чтобы забрать внука. Мальчика звали Витей. Витя, разобравшись в чём дело, с плачем убегал и прятался. Они сами-то уже привыкли к нему, но приехавший дед – родная кровь. После длительных убеждений и уговоров, паренька удалось всё-таки собрать и отправить с родным дедом. Бабка же, обещавшая ему при расставании, что будет навещать его на новом месте, бегала впоследствии за многие километры, чтобы повидаться с мальчиком.

Я не идеализирую эту супружескую пару, и такая, как у них, жизнь являлась для современников нормой, по которой жили в то время. Они не смотрели на жизнь потребительским взглядом, не занимались накопительством. У них было всё честнее, чем у нас теперь, а мерилом их достатка и благополучия считалось мирное небо, крыша над головой, да хлеба досыта. Правда, много позже, оставшись без деда, бабка для себя вывела ещё одно определение, которое гласило, что в старости дрова дороже хлеба. Мы тогда как-то недопонимали этого, а сейчас, осознавая сказанное, понимаешь, что в этих её словах была большая доля правды. Если разобраться, то действительно, в деревне для немощных заготовка дров является трудным делом, и получается – голодному в тепле гораздо комфортнее, чем сытому на холоде. Они и коровушку держали до глубокой старости, считая без неё жизнь скучной и неполноценной. И сено заготавливали самостоятельно, поскольку дом у них находился на окраине деревни, а за огородом – речка Ключик, с примыкающими к её пойме лугами. Травостой хороший, а главное – рядом с домом. Деду было за удовольствие страдовать в этих живописных местах. По его воспоминаниям, а также по преданию местных жителей, в те места, будучи в 50-х годах командующим Уральским военным округом, несколько раз приезжал отдыхать и поохотиться маршал Г. К. Жуков. Наличие нескольких небольших озёр, речка Ключик и протекающая рядом Исеть позволяли в те времена гнездиться уткам. К тому же место было довольно уединённое. Всё это было определяющим для выбора охотничьего угодья.

Скошенную литовкой траву дед высушивал, а высушенное сено на сеновал возил на самодельной двухколёсной тележке. Постоянной помощницей у него была внучка Людмила, та самая, которую взращивали они с бабкой с годовалого возраста, и которая впоследствии была для них и внучкой и дочерью. Всего четыре месяца дед не дожил до Бриллиантовой свадьбы – шестидесятилетнего юбилея совместной жизни. У них и могилки рядышком на деревенском кладбище, а те – всегда посещаемы и ухожены. В родне пока ещё живёт установившаяся традиция – ежегодно, в начале августа, встречаться и всей большой семьёй посещать последний приют своих близких людей, вспоминать их самих и их добрые дела.

Бреду ступнёй усталою по нивушке заброшенной…

Верхние Таволги – красивая деревня, типичное уральское село с достойным прошлым. Нынешнему поколению таволжан трудно представить жизнь Таволог 50-60-летней давности…

Артель «Керамик», где в разные времена катали валенки, выделывали овчины, шили полушубки, производили гончарные изделия…

Колхоз «Авангард» считался в округе в числе богатых. Работы хватало всем. Ухоженные поля, парники, огородничество с засолочным пунктом, добротные фермы, телятник, конный двор, свинарник, силосные ямы, курятник, утки, овчарня, зерносушилки со складским хозяйством, лесопилка, кузница.

В надлежащем состоянии содержались три пруда, причём один из них, со шлюзовыми затворами, за счет моста был с регулируемым уровнем воды.

Прямые улицы с крепкими рублеными домами по обоим берегам неширокой, но когда-то полноводной речки Таволги. Строить тут умели добротно, с внушительными надворными постройками. Обязательными атрибутами строений были оконные ставни с баутами и скворечни. Скворцов и ласточек по весне селилось множество, а осенью обычным явлением было увидеть над Таволгами клин пролетающих журавлей или вереницу диких гусей и уток. Ещё неотъемлемой частью пейзажа деревни были деревенские колодцы. Около этого творения человеческих рук всегда кипела жизнь: даже самые занятые всегда находили минуту – другую, чтобы обменяться новостями, поделиться сокровенным, посплетничать. Интересно было наблюдать, как иные отменные многословы, забывшись и переминаясь с ноги на ногу, перекладывая с плеча на плечо коромысло с полными вёдрами, выказывали мастерство своего красноречия. Бабы же (соседки), потешаясь, незаметно менялись одна за другой, испытывали водоноса-говорунью на прочность и выносливость.

Колодцы – вечные спутники человека, оберегались особо. Ведь это нечто живое, со своим характером, со своим нравом… У каждого свой вкус воды, неповторимое по звуку журчание льющейся из бадьи воды, звон цепи, стук ворота. Нет сейчас в Таволгах этих человеческих спутников, судьба обрекла их, верно служивших человеку веками, оказаться заброшенными. С приходом в деревню относительной цивилизации набурили персональных скважин и вспоминают старые добрые колодцы только при отключении электричества, отправляясь с ведром по улице в поисках воды. Но крапива да репейник с пустырником надёжно сокрыли эти, когда-то необходимые и почитаемые, места.

А фольклор то в деревне такой, что не услышишь нигде: образный, сочный, колоритный…

Уральский говорок с оканьем узнаётся везде:

– Ты че еко-то орёшь?

– Онаеготакошпентила!

– Ты ладно че её ошошенила!

– О, я такуханькалась.

Шляндать, ошарашить, отбуткатьдрёкать, поддодонить, ляпать, козокаться, втюрить, чихвостить, ковезить, фурить – могут только на Урале.

«Сядем-ко, побаем-ко, похлёбки похлебаем-ко, друг на дружку поглядим… Каку похлебощкю ядим!». А имена в Таволгах настоящие русские были: Самуил, Галактион, Ермолай, Ювиналий, Филипп, Варфоломей, Панфил, Мелентий, Леонтий, Назар, Лаврентий, Зиновий, Анастасия, Ефросинья, Ксения, Никифор, Кондратий.

Одно произношение радует слух!

Внешний облик Верхних Таволог и окрестностей отличался живописным ландшафтом. Деревня, окрест поля, за полями поскотина со своими лесными дарами. Посреди деревни – гладь двух прудов, разделённая деревянным мостом. Конструкция моста очень проста и надёжна. С помощью встроенных затворов было возможно регулировать уровень воды в прудах, что позволяло избегать подтопления крестьянских огородов. Вдоль берегов настроены плотики, с которых хозяйки – обиходницы полоскали бельё, мыли посуду, «шоркали половики» и зачерпывали воду для хознужд. В зимнее время полоскались и брали воду из прорубей. Проруби чистились и поддерживались в надлежащем порядке в течение всего зимнего времени. Следили за порядком пенсионеры. Они ревностно относились к этой работе, чистили по нескольку раз в день – создавали землякам удобства, получая взамен какие-то символические суммы денег. Ранним зимним безветренным утром, по морозцу и по льду было слышно далеко, как усердно пешнёй или топором отдалбливается намёрзший за ночь лёд, чтобы к рассвету привести прорубь в рабочее состояние. Зимнее время сельчанам доставляло много дополнительных забот. После стирки бельё должно было быть обязательно прополоскано в проруби. Как правило, по субботам топились бани. В банях мылись и стирались. Поскольку зимний день короток, то банно-прачечные процедуры затягивались до позднего вечера. На прорубь ходили с керосиновым фонарем. Бельё везли на санках в плетёных решётках и с собой приносили ведро с горячей водой, чтобы отогревать мёрзнущие от ледяной воды руки. О резиновых перчатках тогда если и были наслышаны, но достать их было не так просто. Упомянутые бельевые решётки – это простое и уникальное творение человеческих рук. Их умели делать только малехоновские мастера и поэтому после приобретения они оберегались особенно. За использование решёток не по назначению можно было получить выволочку. Они же, назло, как нельзя лучше подходили для ловли пескарей на быстряках и являлись причиной для разборок.

Улицы в Таволгах расположены вдоль реки и по-деревенски извилисты, но это не портило общей картины. По виду дома – «уральского покроя»: для сохранения тепла приземистые, с небольшими окнами, но обязательно со ставнями и баутами. Большие дома чередовались с маленькими избёнками, но большие – преобладали. Дворы в основном все крытые. Около домов, в огородах и в палисадниках – повсюду были насажены черемуха, сирень и кое-где калина да рябина. Посадками фруктовых деревьев в старые времена не занимались – их попросту не было. В 30-е годы по советско-коммунистической классификации жителей Верхних Таволог отнесли к середнякам, а деревню считали зажиточной. Летом 1928 года в деревню пришло горе – страшный пожар поглотил 60 домов, 33 из которых были двухэтажные. Выгорела почти вся проезжая улица и много домов за рекой. Погибло много лошадей, коров и мелкой скотины. Пострадали также птичье поголовье и пчёлы. Были и человеческие жертвы – погибли две семилетние девочки. Плакала деревня, скорбя по погибшим и оплакивая утраченное жильё и всё нажитое многолетним трудом. Жуткая картина: головешки да торчащие печные трубы… А запах?! Специфический запах ужасающего обширного пожара, где выгорело всё. Огонь бушевал три ночи… Только неимоверные усилия самих погорельцев, да поддержка и бескорыстная помощь уцелевших от пожара односельчан и жителей соседних сёл помогли справиться с несчастьем. Деревня же после этого утратила своё былое обличие.

К полям вокруг деревни всегда относились с особой заботой, в добрые времена хозяйствования огораживая их от вездесущей пасущейся скотины пряслами. Чего тут только не росло! На предгорной территории Урала природно-климатические условия суровы и контрастны. Одним словом – зона рискованного земледелия, а почвы – таёжные дерново-подзолистые.

При соответствующем же уходе и на них можно было выращивать многое… Сеяли овёс, ячмень, пшеницу, горох, силосные культуры и даже «королеву» полей – кукурузу. Долгое время не могли расстаться и сеяли древнюю и добрую рожь. Поскольку мельница в деревне была своя, то выращенное зерно использовалось целенаправленно. Думается, если кто хоть раз в жизни попробовал вкусить ржаного или пшеничного хлебушка из муки такого помола, да прямо из русской печки, с её пода, да посаженного на капустный листочек, то этого вкусивший не забудет никогда!

Картошка также во все времена давала стабильный урожай.

На парниках и на огородничестве сажали огурцы, помидоры, капусту, морковь, лук. На первой Ковской пашне был малинник, на территории пасеки, огороженной забором, было много смородины и крыжовника. Вокруг пасеки, для лучшего медосбора, сеяли гречиху, горчицу и клевер. Поля от деревни были огорожены пряслом, что исключало доступ на поля скотине и обеспечивало сохранность посеянного от потравы. Мало того, за поскотиной, в юго-восточной части, огородили значительную часть лесного массива, именуемого народом «редкой». Редка служила пастбищем для большого количества животных, причём значительная часть паслась без пастуха. В этом случае на вожаков лошадиного табуна, как правило, одевали ботала, а передние ноги им спутывали путами. В самое жаркое время, в период активности овода, пастьбу табунов переносили на ночное время. Большинство деревенских подростков в летние каникулы, стараясь помочь родителям, нанимались подпасками и проходили другую школу – школу пастушества. Деньги, по деревенским меркам, пастухам платили неплохие, да и хлебосольные хозяйки угощали поутру с пылу-жару пирожками, ватрушками да шанежками (что тоже не маловажно). Вручая угощение, хозяйки дипломатически наказывали получше присмотреть за их любимыми бурёнками. Память и впечатления об этих летних занятиях у бывших подпасков сохранялись надолго. Они всю жизнь, где бы то не были, вспоминали былые те времена. Ночной лес – не дневной, он другой и заставляет более остро и тонко ощущать и понимать окружающее. Одно только ночное уханье филина даже самых бывалых не оставляло равнодушными, заставляло насторожиться.

Вспоминается, как в 1963 году к нам ночью, во время ночной стоянки табуна, подошли волки. Услышав и почувствовав серых пришельцев и их подвывание, стадо коров сбилось почти в клубок, собака по кличке Дозор панически лезла к нам в ноги. Лошадка – наша помощница, на которой мы пасли – тоже была встревожена. Ружья у нас с собой не было и оставалось только посильнее разжечь костёр и ждать рассвета. Поскольку лето не самое голодное время для волков, то всё закончилось благополучно. Разве только нервы нам пощекотали и особенно мне, тринадцатилетнему подпаску.

Дымящий костёр, согревающий в вечерней и ночной прохладе, звон всевозможных колокольчиков и ботал, навешенных на шеи коров и телят, вперемешку с пением ночных птах, стрекотанием кузнечиков, ширыканьем невидимого коростеля да добавленные к этому запахи цветков и трав с росой, да с фосфорно-зеленоватыми светлячками, светящимися повсюду как-то загадочно. Как всё это, вместе взятое, не могло не взволновать человека и не врезаться на долгие годы в его память?!

С себя прогнать уныние, усталость и хандру

Я поздним вечером спешу к целителю-костру.

Его теплом душой отогреваюсь,

Его дымами, будто ладаном молельным,

Я от напастей спасаюсь…

Средь ночи на сонном пустом берегу

Сижу одиноко – валёжинки жгу…

Под пенье заряночки, рокот ручья

От сна просыпается память моя.

… Живу как умею, на жизнь не ропщу,

Друзей не меняю, врагов не ищу.

А вдруг погодится мне где оступиться –

О том без утайки костру сообщу.

И верится мне – так давно повелось,

Наивным поверьем в душе привилось:

Коль ночью средь звёзд я костру повинюсь –

Усну, а поутру безвинным проснусь…

За полями тянулись сосновые боры – поскотина с вековыми соснами, ревностно и строго оберегаемые для потомков мудрыми стариками. Срубить там дерево считалось грехом. Поскотину называли кормилицей. Черника, калина, брусника, земляника, малина, жимолость, смородина – всё находилось в этих местах. О грибах и говорить нечего – обилие было их!

В хвойниках, на рытвищах – грузди, на склонах к речке, по лесным дорожкам – рыжики, маслята. А сколько живности было в густых зарослях около полей! Мужики до работы успевали сбегать, подстрелить глухаря или косача и проверить поставленные в речке «морды». Это была далеко не забава – дичь и рыба служили хорошей добавкой к семейному столу. Дальше за поскотиной – редколесье (называемое Редкой) с пастбищами для скота и покосами. Позже, в погоне за расширением посевных площадей, Редку вырубили, оголили лога и притоки к речкам. В результате пересохли Бунарка и Фирсиха, почти пересохла Ключевка, Светлая и Таволга обмелели. Омуты, где купали коней, заросли ивняком и взялись кочкарником, а вот названия мест (пашни, урочища, елани, бугры) сохранились со старых времен до теперешних… Ковские елани, Пермяков овин, Иконникова избушка. Лешаков стан, татарские бараки, Долгий мост, Половинный и Телячий лога, мысы, Коротковская, Филиппова, Терентьева пашни, Колногоровская заимка, Мельников ключ, Слияние, Клады, Песковский и Каменный броды, Ерёмин с Ларычевым и Курицыным буграми, Герасимовка, Сивкова, Фирсиха, Лисья гора, Моховое болото… Тропы и дорожки вдоль и поперёк исхожены нашими предками. Местные жители при разговоре понимают, о чём речь.

В этих местах решались человеческие судьбы, зарождалась любовь, жизнь, тут наши корни, здесь на погостах, ставших безымянными, покоятся косточки наших пращуров.

А местные водоёмы и речки… Сколько около них проводилось времени… Речка Таволга берёт своё начало из Таволжанского болота и, пересекая автодорогу Невьянск – Реж в районе Осиновского рудника, направляется в сторону речки Нейвы. Она, неторопливая, имела когда-то два правых притока: Светлую и чуть ниже – Бунарку. Светлая, в свою очередь, имела левым притоком Фирсиху. Во всех речках водилась рыба. В Светлой было много чебака и щуки. Щука была непуганой и её умудрялись ловить силками, изготовленными из конского волоса. Ещё в 60-е годы одному из охотников удалось застрелить в Светлой речке щуку весом около 12 кг. Позже рыба сошла на нет.

Бунарка славилась крупными пескарями тёмного, почти чёрного цвета, поскольку в ней обитало много ручейника, а вода, протекая от начала до конца по густому лесному массиву, настаивалась на корнях трав и приобретала таёжный тёмно-коричневый оттенок. Это и являлось определяющим для окраски пескарей. Премудрые подстраивались под этот цвет. Позже Бунарка, в результате деятельности человека, пересохла полностью, а Фирсиха лишь у самого слияния в Светлую ещё подаёт признаки жизни.

Таволга впадает в Нейву в Нижних Таволгах. Нейва – речка извилистая общим направлением на северо-восток, но местами на извилинах разворачивается чуть ли не в обратном направлении. Длина Нейвы около 300 км. В Алапаевском районе она, минуя село Невьянское, сливается с Режом, миновавшим село Ключи. Далее, слившись в одно целое, они образуют реку Ницу, а Ница будет протекать до Усть-Ницы и соединит свои воды с Турой. Тура – Тобол – Иртыш – Обь – Обская губа, Карское море, Северный Ледовитый океан – это маршрут протекания наших вод.

Нижние Таволги. Река Нейва. На заднем плане здание керамического завода

Пруд с дамбой в Таволгах

О существовании двух прудов в деревне уже говорилось. Третий пруд, сооружённый за пасекой чуть выше Бунарки, обеспечивал полив огородов и культурных пастбищ за Бунаркой. При хорошем естественном зарыблении, в эти три пруда целенаправленно был запущен малёк зеркального и золотистого карпа. Старожилы Верхних Таволог наверняка помнят те времена и что в результате получалось. После появления этих новых обитателей всякая рыбалка в водоёмах была запрещена категорически. Заядлые рыбаки, лишённые любимого увлечения, изнывали страшно и коротали время до желанного открытия. Запретный плод хоть и сладок, но подходить с удочкой на берег боялись.

Новосёлов берегли всячески, подкармливали зерносмесями и комбикормом. Результат превзошел все ожидания, и когда рыбалку разрешили, то отъевшихся за два года на дармовых харчах особей поймать было не так-то просто… На толстую леску и большие крючки они не клевали, а тонкие снасти отрывали. Временами в некоторых местах пруд, что называется, кипел. А сколько было всевозможных всплесков и внезапных громких шлёпаний во время карповых шалостей, от которых взвизгивали полощущие с плотиков бельё женщины и вздрагивали даже бывалые рыбаки, задумавшиеся над поплавками, сидя на берегу или в лодке.

Любой рыбак старался сидеть на своём месте, которое подкармливал, обустраивая, считая счастливым, и ворчал недовольно, если за время его отсутствия что-то тут как-то переменилось. Со временем ко всему привыкли, и даже издалека можно было угадать, кто где сидит…

Вот в той заводи всегда рыбачил Олёха. Он был из тех, которых в деревне называли «Вострошарый» и «Вертоголовый», любил рассказывать потешки с похабными словечками. Тут на выступе восседал Гриша – колченогий, с кавалерийскими ногами, коммунист с незапамятных времён и первостатейный матерщинник, коих белый свет и не видывал. Матерился он сам с собой – безадресно. Там вон сидел Коля Родимый – добрейшей души общительный и контактный человек, лошадник по призванию: любил и понимал лошадей, бессменный и вечный совхозный пастух. Разговор у него был по-крестьянски рассудительный, и слова он говорил, будто отвешивал. Обращаясь к собеседникам, он всегда где-нибудь вставлял присловье «Родимый мой». Поэтому его в деревне кто-нибудь, да и назовёт Коля-Родимый. Родимый, как и большинство деревенских, подматеривался, но это у него получалось как-то классически и беззлобно. Во время пастьбы он и к коровам обращался не иначе, как «милые мои» или «обезьянки сердешные». С коровами, видимо, он заговаривал, когда уставал от одиночества и долгого молчания в лесу.

Ходили рыбачить многие – и рыбы наловят и отдохнут часок – другой от постоянных деревенских забот.

Ребятишки, помимо удочек, рыбу ловили банками, забегаловками и упомянутыми выше бельевыми решётками, загоняя в них пескарей и налимят.

Особую тёплую улыбку вызывали уважаемые всеми деревенские старики. Про таких в деревне говорили: «Весь изробился», а их шествование на рыбалку являлось каким-то самодеятельным мини-представлением. Каждый по-своему неповторимый по выходкам, они с важным видом бывалых рыбаков появлялись на берегу. Старческая их наивность могла растрогать любого. Они, на полном серьёзе, своим поведением подчёркивали свою полезность и незаменимость в семье, считая себя, как в былые времена, кормильцами.

Семеняще-шаркающей походкой, в старомодных круглых очочках на замусоленной лямочке, приходил ссутуленный дедушка Сано Огорелышев – в прошлом отличный столяр и неплохой гармонист. Он садился на кем-то принесённый чурбачок неподалёку от плотика. У него постоянно ходили желваки. Если когда кто-нибудь из женщин приходил на плотик, чтобы что-то выполоснуть, то желваки у деда Сана, видимо от недовольства, начинали ходить более учащённо.

Дед Миней Гаёв, несмотря на старость, ходил стройно. Он был заядлейший курильщик, отчего его пальцы, усы и борода настолько были прокурены, что их цвет невозможно было охарактеризовать. Они жили с дедом Саном по соседству и рыбачили тоже рядышком. Под рыбу дед Миней из дома приносил большую жестяную банку из-под повидла, которая служила ему одновременно сидушкой. Усевшись на неё, он подолгу мог просиживать не двигаясь, как изваяние какое-то.

Степан Васильевич Чебаков – заядлый рыбак с молодости, их сосед (они все трое были с Зелёной улицы), садился тоже недалеко от них. Он был, в отличие от них, немного суетлив, постоянно перекидывал удочки с места на место, булькая при этом удилищем по воде, за что был постоянно упрекаем соседями. На упрёки он невозмутимо отвечал, что рыба на шум лучше идёт. Походка у Степана Васильевича была чуть-чуть полубоком и слыл он в деревне незаменимым стекольщиком. Подкармливая рыбу, он постоянно жевал для подкормки хлеб, отчего борода у него забавно, в такт жеванию, ходила и вся была в хлебных крошках. Зимой, чтобы мормыш «побойчая» был, он клал его за щеку, чтобы подогреть. Сельчане звали его уважительно – по имени-отчеству. Он же, сам над собой потешаясь, именовал себя Чебаком. «Чебак пошёл в магазин» или «Чебак отправился на покос» – здороваясь, сообщал он повстречавшемуся односельчанину направление своего движения. Степан Васильевич в деревне был ещё востребован как гармонист. Однажды, приглашённый на новоселье в качестве гармониста, он вместе со своей однорядкой упал в раскрытое подполье. Западню подняли и убрали, чтобы добавить на стол каких-то разносолов. Гости о наличии зияющей дыры хозяйкой были предупреждены. Он же, разгорячённый выпивкой и игрой на гармошке, не увидел и не услышал прозвучавшего предупреждения и, как результат, смерил глубину подполья отуровня пола до самого низа. Гости не сразу уразумели причину резкой остановки игры гармоники. Осознав положение дел, они оцепенели и в абсолютной тишине ожидали развязки, адекватной случившемуся. Когда музыкант со всклоченной бородой и паутиной в ней, да с растянувшей меха гармошкой, удерживаемой за ремень, вылезая на свет божий в спокойном тоне сообщил гостям, что «Чебак попал в «морду»», то равнодушных среди присутствующих не оказалось. Для них слово «морда» было понятным и означало в этом случае рыболовную снасть для ловли рыбы. По достоинству оценив удачное сравнение, компания причину отсутствия гармониста посчитала уважительной. Хохотали, конечно, все, и празднование новоселья продолжалось ещё с большим весельем.

Таволожские игроки-самоучки со своими гармошками были завсегдатаями любыхувеселительных компаний. Неплохими гармонистами слыли Михаил Христофорович Васильев, Братья Дементий и Василий Матвеевы, Вася «Матрёныч», Фёдор Назаров, Евгений Зайцев, Илларион Гаёв, Владимир Васильев.

На противоположном берегу, напротив них, любил посидеть дедушко Дементий Пузанов. В деревне поговаривали, что он имел принадлежность к казачеству. Возможно, он служил когда-то в казачьих частях, и именно поэтому всю жизнь проработал конюхом. Сам он ни про что не рассказывал. Сколько людей вспоминали его добрым словом, одевая отремонтированные им валенки. Он, понимая безысходность положения ребятишек послевоенного времени, безотказно брался за ремонт самых безнадёжных пимов. «Чё жо я с ими-то, милушко, сделаю?» – будет его восклицание… Потом махнёт легонько рукой, что мол, оставь. За работу брал самую малость, а обладатель этих латаных-перелатаных обуток опять, глядишь, переживёт в них морозы и обманет очередную зиму. Невысокого роста, с тёплым взглядом, Дементий Илларионович запомнился, как добрый деревенский угодник.

Родные просторы. На заднем плане – Пузанов Дементий Илларионович. Конец 1950-х гг.

Эти чудаковатые, состаренные временем люди были по-своему хороши и всем своим присутствием на берегу как бы дополняли внешний облик деревни, и без них общая картина была бы неполной… Без рыбаков речка – не речка, а сиротский водоём и пейзаж скучноватый.

Где только сейчас это всё? Нет ни прудов, ни мельницы, ни зерносушилки, ни лесопилки, ни пасеки, ни пожарки. Нет ничего того, что было когда-то олицетворением деревни. Наша славная деревня оказалась в экономической депрессии. Единственное, что радует – это природа. Она, как будто сопротивляясь действительности, в гордом одиночестве противопоставляет себя нечеловеческим нападкам человека.

На заброшенных полях, где когда-то колосились хлеба, а сейчас блаженствует осот с иван-чаем, дружно, то там, то тут, появляется сосняк. Туда направляются за грибами грибники. Единственное здание, которое напоминает о былом, это бывшая школа.

В самом центре деревни, на правой стороне речки, на перекрестке расположено красное кирпичное здание постройки начала XX века, наследие царской России – типовое здание четырёхклассной земской школы. Такие школы, возведенные на деньги земств, то есть от налогов с местного населения, до сих пор стоят во многих поселениях Горнозаводского Урала. Более 70 лет эта школа являлась храмом народного просвещения. В примыкающем к ней сквере, посаженные школьниками разных лет, высились березки и ели, разрастались акации.

Здание бывшей школы

Старая школа – вид со двора

Сколько поколений, окунаясь в мир знаний, прошло через эту школу…

Скворечни на ветках.

Скворцовые трели.

Скверик пришкольный. Акации, ели,

Берёзки листвою маячат в окно…

Как это было давным-предавно!

Первый учитель и первая парта.

Урок… Перемена… Галдёж детворы…

На стенке пестрит географии карта,

А в рамках портреты вождей той поры.

Кирпичная, прекрасная

Школа – храм науки,

Детства песня ясная –

Ни забот, ни скуки!

Обучению в Таволгах издавна придавали большое значение. Здесь уместно сказать, что в Верхних Таволгах, примерно до 1922-23 года функционировала старообрядческая школа, где обучали духовному и гражданскому делу, а также крюковому пению. Мирская, или гражданская, школа некоторое время находилась на втором этаже кирпичного здания, расположенного на проезжей улице. Дом этот во время пожара 1928 года пострадал и был перестроен в одноэтажный.

В новое здание школа была переведена в 1903 году и считалась начальной, так что после 4-го класса ученики её переводились в семилетнюю школу Нижних Таволог. Позже она стала восьмилеткой и в ней до восьмого класса обучались дети Нижних и Верхних Таволог, а также из Сербишино. Для сербишинских детей при школе был организован интернат. В начале 1957 учебного года, из-за переполненности первого класса, трёх девчонок отчислили до следующего года по причине того, что им не хватало нескольких недель и дней до семилетнего возраста. В 70-х годах школу закрыли из-за отсутствия учеников. Вот такая грустная история с нашей школой, с этим замечательным памятником культуры. Только благодаря предпринимателям-гончарам, наладившим тут производство художественной керамики, здание было восстановлено и теперь обрело новуюжизнь, своим внешним видом напоминая, что здесь был когда-то очаг знаний.

В 2012 году и Нижнетаволгинская школа с ярлыками «неперспективная», «нерентабельная» и ещё какая-то такая-сякая, прекратила своё существование…

Воспоминания мои о школьных годах относятся к концу 50-х – началу 60-х годов прошлого века, но и до этого, и после, до своего закрытия, школа давала юнымтаволжанам знания и прививала любовь кучёбе, а её преподаватели пользовались большим уважением у жителей, и без них жизнь деревни представить невозможно.

Процесс учёбы в школе проходил на высоком уровне. Несмотря на стеснённость и двухсменное обучение, занятия были отлично налажены. Значительная часть учителей, направленных на работу в школу после окончания учебных заведений, из-за ненадлежащих жилищных и бытовых условий не выдерживала и после отработки положенного времени сразу же уезжала. Оставшиеся же преподаватели, несмотря ни на что верные выбранной профессии, целиком и полностью посвятили себя обучению сельчан. Они безропотно-терпеливо исполняли своё предназначение и за это заслуживают вечного поклонения. В памяти учеников навсегда сохранились образы их учителей – самых неповторимых.

Здание, в котором располагалась первая школа (перестроенное из 2-этажного после пожара)

Как и у всех, когда-либо учившихся в школе, особое место в воспоминаниях о школьных годах занимает первая учительница. У меня ею была Матвеева Александра Ивановна. Александра Ивановна приехала учительствовать в Таволги, была директором Верхнетаволожской начальной школы и оставила о себе светлые воспоминания и добрую память. У меня сохранилась фотография с её надписью на оборотной стороне: «Коротков Коля закончил I четверть в 1960 году на 4-5». В нашей школе тогда практиковалось отмечать хорошиста или отличника фотографией с памятной надписью. Такими фотографиями Александра Ивановна поощряла за хорошую учёбу успевающих учеников, лично подписывая обратную сторону. Для нас тогда это являлось похвалой высшей степени.

Высокий уровень образования обеспечивали непревзойдённые мастера педагогического дела, истинно народные учителя: Александра Ивановна Матвеева, супружеская пара Алексей Андреевич и Анна Николаевна Кислухины. Фронтовик Алексей Андреевич, к тому же, был высококлассным фотографом, более трёх десятилетий выполнял обязанности деревенского фотографа. Будь то свадьба, проводы, крестины – все шли к нему. Профессионально выполненные снимки хранят для потомков запёчатлённые образы близких и дорогих людей, эпизоды их жизни.

Верхние Таволги. 2-й и 4-й классы начальной школы. Учительницы – Матвеева Александра Ивановна и Зинаида Киприяновна, 1 ноября 1951 г.

Матвеева Александра Ивановна

Короткое Николай На обороте – текст: «Короткое Коля закончил I четверть в 1960 году на 4-5»

Здесь начинал учительствовать Викулин Николай Иванович, ставший её директором, а впоследствии длительное время возглавлявший Нижнетаволгинскую восьмилетку. Историк по образованию, он запомнился учившимся у него стилем работы и умением доходчиво и просто преподать урок. За время его работы в Нижнетаволгинской школе обучение поднялось на более качественный уровень. С приобретением необходимого оборудования начали работать школьные мастерские, где обучали навыкам деревообработки. На пришкольном участке были рассажены кусты смородины, малины и крыжовника. Выращивали также картошку, которую потом сдавали в детский садик и в совхоз. Вырученные деньги расходовались на организацию отдыха и внешкольных занятий учеников. Однажды за счёт них во время зимних каникул была организована поездка в Москву большой группы школьников. Регулярно приобреталось и обновлялось спортивное оборудование. С появлением учителя Турова Владимира Савельевича спортивная жизнь школы поднялась на самый высокий уровень (это за всю историю школы). Была создана футбольная команда «Колос», которая занимала призовые места в районных турнирах. Команды гимнастов и лыжников тоже были на высоте. Спортивные навыки, обретённые в школе, многим потом пригодились при прохождении армейской службы.

Вместе с Николаем Ивановичем служила в школе его жена Вера Васильевна. Вера Васильевна Викулина в Нижние Таволги приехала чуть позже мужа. Жильё, предоставленное им, представляло собой небольшой деревенский домик с приусадебным участком без каких-либо удобств и даже бани. Супругов Викулиных, имевших двух малолетних сыновей, может и не сильно обрадовало такое положение дел, но то, что не испугало – это однозначно. Ими, выходцами из Липецкой области, во время войны оккупированной фашистами, прошедшими там, в этой связи, суровую школу выживания, обретение этого жилища расценивалось как счастливый случай. Он преподавал историю, а она алгебру, геометрию, физику и черчение. В то время им чуть-чуть перевалило за тридцать, но их профессионализм и умение преподать урок завораживали и восхищали всех. Вера Васильевна, бывшая нашим классным руководителем, объясняя у доски новый материал, целиком окуналась в этот процесс и для неё ничего иного, кроме как довести материал до каждого, не существовало. После звонка на перемену она уходила от нас с перепачканными мелом руками и лицом. Прошло много лет с тех пор, но отчётливо помнятся её движения и привычки. С копной прекрасных, ладно уложенных волос, красивая, невысокого роста женщина обладала каким-то гипнотическим воздействием на учеников. Самые дерзкие на её уроках сидели, как подменённые. Она умела спросить за невыученное домашнее задание и не находилось смельчаков, чтобы пытаться как-то оправдаться перед ней за своё разгильдяйство. Процент выпускников, продолживших обучение в техникумах и институтах, в её выпусках был самым высоким.

Выпускной класс нижнетаволожской восьмилетней школы, 1965 г. В центре одна из лучших учителей в истории школы – Викулина Вера Васильевна

Посетив несколько лет назад Веру Васильевну, проживавшую тогда в Верхней Салде, я был рад её увидеть здравствующей, не утратившей чёрт характера, которые были присущи только ей, нашему славному классному руководителю. Возложив на себя миссию учителя, несмотря на все трудности, она её выполнила, как подобает истинному педагогу и воспитателю, пронеся это звание достойно через всю свою трудовую деятельность.

Нинель Михайловна Медведевских приехала в Таволги молодым специалистом после окончания факультета естествознания Нижнетагильского пединститута. Самостоятельная жизнь у неё начиналась с небольшого чемоданчика и снятого под жильё угла в доме сердобольной пожилой женщины. Она, как и супруги Вику-лины, относилась к поколению людей, чьё детство и юность пришлись на военное и послевоенное лихолетье. Несмотря на безденежье и полуголодное существование, она не спасовала перед трудностями и нашла в себе силы, чтобы получить образование и определить своё место в жизни.

Нашему классу учиться у неё пришлось в течение четырёх лет. Это был период начала её педагогической деятельности и становления как педагога и человека. Молоденькая, красивая, со стройной фигурой и с короткой стрижкой, она перед нами появлялась всегда в хорошем настроении. Чистюля и аккуратистка, она, после студенческой скамьи, наверняка испытывала недостаток одежды, но то немногое, одеваемое ею, всегда было безукоризненно. Приехала она в Таволги не за состоянием, да и вопросы накопительства были для неё чужды. Выйдя замуж за простого деревенского парня, она прожила с ним долгую совместную жизнь.

Хорошо запомнилось, как она ещё более похорошела, когда родила и стала матерью. Материнское счастье переполняло её и, поддерживая за ручонку едва начавшую ходить дочь-первенца, она светилась буквально вся. Мать и дочь стали как бы дополнять друг друга. Видимо тогда ей не с кем было оставлять ребёнка, поэтому он часто находился при ней. Молодая мать доверяла нам, школьникам, свою дочь, а мы с удовольствием возились с ней. Они с мужем воспитали двух дочерей. Прошли десятки лет… Закончив трудовую деятельность, Нинель Михайловна ушла на заслуженный отдых и проживала в доме, приобретённом ею с мужем ещё в молодые годы. Около дома, не без её участия, было рассажено множество молодых кедриков, которые позже превратились в красивую кедровую рощу. Она любила природу, любила всё естественное. Много трудов было положено, чтобы обустроить этот купленный дом и облагородить усадьбу. Огород, домашнее хозяйство с коровой и прочей живностью – всё это требовало сил, времени, внимания и содержалось в образцовом порядке. Как она радовалась, когда кедры начали плодоносить, и сетовала на людей, которые от недоумия и жадности проникали к деревьям и, уничтожая красоту, ломали ветки с шишками. В последние годы жизни нам, нескольким её ученикам, удалось и посчастливилось навещать её в этом доме. Были и задушевные разговоры, и воспоминания, был баян и песни, но неумолимое время и тяжёлая болезнь мало чего оставили от нашей славной учительницы. Время и тяжёлая болезнь изменили её. Она оказалось почти прикована к постели, видела окружающий мир только через оконное стекло, но присутствия духа не утеряла. С каким восторгом она рассказывала, как в минувшее лето её кедровую рощу посетили белки. Сам факт, когда десятка полтора этих зверьков появились в самом центре деревни, нашли этот кедровник, конечно, уникален.

Шадрина (Медведевских) Нинель Михайловна, учитель химии и ботаники, в начале трудовой деятельности

Она же в 80-е годы, завуч школы

Заслышав шорохи под окном, она посчитала, что снова появились любители дармовщинки, но разобравшись в чём дело, обрадовалась и начала уговаривать лесных гостей, чтобы те не покидали рощицу, пока всё не съедят. Белки как будто поняли её и, резвясь в кронах, с удовольствием радовались угощению и словно бы от имени природы прибыли благодарить хозяйку за посаженную и выращенную рощу. И вот сегодня нет среди нас этого прекрасного человека, но в память о ней эти вечнозелёные кедры, разрастаясь и поднимаясь над округой, напоминают и будут еще долго напоминать о Шадриной – Медведевских Нинели Михайловне – настоящей народной учительнице.

Добрые, незабвенные наши учителя! Сейчас, по истечении многих лет, как никогда понимаешь – сколько им требовалось сил, умения и терпения, чтобы обеспечивать деятельность школы на должном уровне и с хорошей эффективностью.

В разные годы трудились и делали одно общее благородное дело: Ваганова Александра Евграфовна – учитель географии. Викулин Николай Иванович – директор Нижне-таволгинской восьмилетней школы, учитель истории. Вику-лина Вера Васильевна – одна из самых лучших учителей в истории школы, учитель математики и физики, классный руководитель в период 1961-65 гг. Галимова Анастасия Зарифовна – старшая пионервожатая. Заворохина Анна Григорьевна – учитель русского языка. Ерохина Тамара Ивановна – учитель немецкого языка. Кислухин Алексей Андреевич – учитель начальных классов, участник ВОВ.

Кислухин А. А. 1972 г.

Кислухина Анна Николаевна – учитель начальных классов. Коновалов Игорь Дмитриевич – учитель пения и физкультуры. Короткова Фаина

Петровна-учитель русского языка. Матвеева Александра Ивановна – директор Верхнетаволгинской начальной школы. Туров Владимир

Савельевич – учитель физкультуры и труда, тренер, участник ВОВ.

Недавно стало известно, что в 1933 году в Верхнетаволгинской школе преподавала Саканцева Ольга Семёновна, ставшая впоследствии Заслуженным учителем РСФСР.

Эти учителя все свои силы отдавали избранной ими благородной профессии. Светлая им память!

Кислухин A.A. за работой, июнь 1972 г.

Другим общественным строением, дополнявшим и украшавшим панораму деревни, было здание старообрядческой часовни.

Без храма любое поселение – безликое, сиротское. Верующий человек должен молиться. Для старообрядца же моление Богу и труд – первооснова и смысл жизни. В 1789 году в пойме на левом берегу была построена и освящена старообрядческая часовня. Это было во времена царствования императрицы Екатерины II и старообрядцам вышло некоторое послабление. Деревянная, срубленная из могучих лиственниц, обшитая плотно подогнанными досками, она была построена с любовью, основательно и надёжно. На протяжении более полутора веков она радовала глаз и вселяла людям душевное спокойствие.

Крыша была железной, и её венчали два купола с крестами. Смотрелась не броско, внушительно и достой но. Территория была огорожена сплошным плотным дощатым забором. Вокруг были насажены благородные деревья – роща из кедров, пихт и лиственниц. Медный колокол, установленный рядом на столбе, благовестом возвещал округу сообразно религиозным обрядам.

Часовня разделялась на две половины: правая – мужская, левая – женская. Около окон, которые закрывались ставнями и баутами, стояли широкие массивные лавки, на них во время молений стояли дети. Распределялись тоже соответственно: девочки – в женской половине, парни – в мужской. Позже перегородка была убрана. В середине храма стояла уникальная чугунная печь. Отлитая, видимо, на Не-вьянском заводе, она представляла сборную многоярусную конструкцию. Уникальность её заключалась в том, что места занимала мало, а экономичность, отдача и сохранение тепла были значительны.

В часовню приходили одетыми в соответствующие одежды: мужская часть – в строгие неброские тёмные кафтаны, а женская – в красивые косоклинники и шёлковые или шерстяные шали. Обычаи эти соблюдались строго. Под шалью одевался платок. Брачным женщинам полагалось носить убор – чепец с завязками, называемый сорокой. Шаль под подбородком схватывалась булавкой. У женщин при молении в храме открытым может оставаться только овал лица и кисти рук, не смотря на погоду. Мужчине, при отсутствии кафтана, разрешалось молиться в рубахе навыпуск, но обязательно с поясом! Мужской хор во время моления гармонировал с женским. Иконостасы в обеих половинах были заставлены иконами сверху донизу. Горели лампады и свечи. Никогда никакой помпезности – всё строго, торжественно, красиво, благородно. Особый духовный подъём вызывали пасхальные и рождественские ночные моления. Крёстный ход вокруг здания часовни с иконами, с зажжёнными свечами с всеобщим пением, с выстрелами в небо и со звоном колоколов, оставляли незабываемые ощущения. Трепет, благоговение…

Всё это облагораживало прихожан! В этой часовне крестили младенцев, брачили молодожёнов и отпевали усопших.

Одним из последних попечителей этой часовни был наш прадед – Васильев Варфоломей Иванович, 1865 года рождения, делегат второго Поместного собора старообрядцев.

2-й Поместный собор религиозно-нравственных Уральских Христиан часовенного согласия, не имеющих священства, обрался 2 января 1922 года в Свято-Никольском Храме деревни Дрягунова (недалеко от села Краснополье). На собор съехались трое начётчиков, 11 настоятелей, 74 уполномоченных от 25 заводских и сельских обществ, а также прихожане, пожелавшие участвовать в работе съезда без полномочий. Одним из начётчиков был Моисей Михеевич Мягков, который жил в Верхних Таволгах с женой – кликушей Пелагеей Стафеевной. Во время войны 1941 – 1945 гг. Моисей Михеевич в В. Таволгах возглавил мастерскую по пошиву и ремонту обуви. Он проживал на Зелёной улице и похоронен в Верхних Таволгах.

Съезд продемонстрировал, что прослойка старообрядцев в общей численности близлежащих поселений была значительной.

От Верхних Таволог на соборе присутствовали: Васильев Варфоломей Иванович^[12] – попечитель; Елфимов Роман Гаврилович; Назаров Пётр Саввич.

От Нижних Таволог: Заворохин Лука Андреевич – попечитель; Лизунов Кузьма Гаврилович.

От Малехонов (Сербишино): Коновалов Осип Максимович; Коновалов Савин Максимович.

От Ново-Башкарки: Пономарёв Никифор Александрович^[13] – попечитель.

На Поместном соборе присутствовали трое начётчиков: Мягков Моисей Михеевич, Арапов Александрович Евстафьевич и Устьянцев Викул Изосимович. Мягков М.М. жил в Верхних Таволгах по ул. Кирова (Зеленая улица). Он был классный сапожник-обувщик, обучал сапожному делу таволжан. Его жена Пелагея Стафеевна – кликуша.

В процессе своей работы собор обращался к вопросу отношения старообрядцев к власти и происходящему в мире. Он открыто не формулировал своего отношения к происходящим событиям, но в выступлениях некоторых делегатов усматривались намёки о наступлении последних времён перед пришествием Антихриста. Опасения были не напрасными – последующие годы ярко доказали и продемонстрировали это.

Выбор места проведения собора был не случайным. Деревня Дрягунова находилась в географическом центре среди населённых пунктов, располагавшихся окрест и вблизи с Нижнетагильским и Невьянским заводами.

Местоположение деревни на правом берегу Нейвы было обособленным и несколько удалённым от больших дорог и в этом чувствовалось стремление организаторов собора – уйти из поля зрения новой власти, которую они опасались, но признавали. Впоследствии советская власть своими притеснениями верующих добилась того, что не удавалось сделать никому из предшественников-царей.

В тридцатые годы в часовню ходить стало опасно. В деревне проводилась подворная перепись, спрашивали, кто верующий, а по ночам кого-то увозили. Гонения на верующих усиливались, и храм закрыли, но с началом войны всё встало на «круги своя» и храм было позволено открыть. Трудно было народу в военное время, но каждый прихожанин находил силы и приходил в часовню, чтобы помолиться за воюющих и убиенных. Обряды брачения, крещения и отпевания усопших в войну не прекращали исполняться. После окончания Великой Отечественной Войны, когда отлегло, власти снова продолжили войну на другом фронте – идеологическом.

Часовня не устояла пред этим нашествием, и во 2-й половине 30-х годов оказалась закрытой и теперь уже – навсегда. Тут следует оговориться, что во время войны часовню разрешили открыть, и окончательно она была закрыта в 1947 году. Настоятелем в то время был Борисов Трифон Никитич. В 60-х годах её разломали под ноль. Удивлялись тогда все – без малого двести лет она простояла, а сохранилась полностью, лишь потемнев от времени. Умели строить таволжане!!!

Старообрядческая часовня

Новая старообрядческая часовня (рядом со зданием бывшей школы)

Часть материалов от разборки использовалась на строительстве общежития для работников Нижнетаволгинской школы, которое вскоре сгорело дотла от пожара. А часовенная утварь?… А намоленные веками, старинного письма иконы и распятия?.. Примечателен тот факт: две деревянные, оригинально и филигранно огранённые предками колонночки, поддерживающие крышу входного крыльца той разломанной часовни, подобрали и сохранили местные жители. Впоследствии они были переданы для новой часовни, возведённой в сквере бывшей красной школы, где и были использованы по старому предназначению.

Сейчас прихожане, посещающие эту часовню, проходят между колоннами так же, как проходили двести с лишним лет назад наши предки. Древлеправославная вера пока ещё живет, а значит, жизнь продолжается!

Таволожские старообрядцы у часовни, 2013 г.

За деревней, на взгорке, было выбрано место для мельницы. Уникальная, жерновая, она являлась гордостью и достоянием деревни. Домашние калачики или витушки из ржаной или пшеничной муки тутошнего помола, испечённые в русской печи умелыми хозяйками на сковороде или, ещё лучше, на капустном листе, не имели ничего себе подобного по аромату и вкусу. Но мельницы нет без мельника, а мельника без мельницы. Постоянно, чуточку «подтурахом», в сопровождении вислоухого пёсика по кличке Франко, тут обитал нерасторопный мельник Ефим Ильич Епимахов. Франко неотступно сопровождал его повсюду. Наученный хозяином несложным собачьим выходкам, он по команде: «Франко, служи!» садился «свечкой», согнув передние лапы по-заячьи, задорно смотрел по сторонам, развлекая тем самым посетителей.

Около мельницы, особенно летом и осенью, было оживлённо. Протекающая рядом речка, обширная поляна со смастерённой мельником изтележного колеса каруселью, привлекала деревенскую ребятню. Фантазии и проказы тут не знали границ. Играли в лапту, в муху, в попа-гонялу, курили (лишь бы дым шёл) всё, что придется: и «солдатиков», и мох, и листву. Между прудами, в омутках речки, даже малоопытным пацанам, забегаловкой-треуголкой или банками не трудно было наловить на добрую жарёху вкусных пескарей и налимов. Тут же в этих местах, по речке, устраивали (каждый свои) завязки, где весной, во время нереста ельца и чебака, ставили «морды». Дело по изготовлению морд хлопотное. Материалом для этого служили ивовые однолетние побеги – вицы, которые заготавливались ранней весной. Утопая в снежных сугробах, где на лыжах, где пешком, вязанки виц доставлялись домой. Хорошо, а главное, правильно, связать морду дано было далеко не каждому.

Верхние Таволги. Справа – мельница, слева – дом мельника. Начало 1960-х гг.

Со скоропостижной смертью мельника Епимахова, вскоре умерла и мельница. Никто не перенял умения обращаться с ней, не освоил технологии ремонта и оковывания жерновов. Исчезла в никуда деревенская кормилица.

Выше по течению, у слияния Таволги и Бунарки, огороженная добротным дощатым забором, располагалась колхозная пасека. Ровно насаженные там крыжовник, смородина, акации – по-хозяйски заботливо ухожены. Чистая водичка, разноцветье трав, полюшки с гречихой, викой, рапсом обеспечивали пчёлкам хороший медосбор. Дела там вершил любитель и знаток своего дела, всеми уважаемый пасечник

Двухэтажная старая мельница, на дальнем плане справа – старообрядческое кладбище. 1960-е годы

Здесь когда-то размещалась пасека

По высохшему руслу реки теперь проложена дорога

Назаров Савва Лаврентьевич. Общение с ним доставляло удовольствие: по-крестьянски рассудительно, он с юморком и полуулыбкой любил посмешить и рассказать какую-то небылицу или притчу. За крестьянским инвентарем, будь то грабли или вилы деревянные, шли тоже к Савве Лаврентьевичу. Снасти у него получались ловенькими, и продавал он их за чисто символическую цену. С уходом его на заслуженный отдых пасека так же, как и мельница, захирела и умерла. Нет там сейчас ничего. Пересохла обрубленная Бунарка – один ложок от неё остался.

Вспоминается телефильм кинорежиссёра и артиста Никиты Михалкова о состоявшейся в Красноярском крае встрече его с писателем-прозаиком, знатоком жизни, быта и характеров простых людей, Виктором Астафьевым. При поездке и ознакомлении с местными достопримечательностями им удалось посетить усадьбу старовера и отснять на плёнку условия жизни его и его большой семьи. За детали не ручаюсь, а суть помнится досконально. Основательное строение главы семьи, вокруг настроенные добротные дома многочисленного семейства – сыновей и дочерей с зятьями, кругом царит простота, порядок, кротость, взаимоуважение и почитание. Скотины и птицы – множество… После всего увиденного – обоюдно-однозначное мнение: чем больше таких семей, тем быстрее воцарится в стране порядок. Прощаясь, старовер также подтвердил желаемое: «Только бы не мешали власти, а жить-то мы знаем как…».

Да! Это – там, а у нас вот иначе… Состарились, поумирали закоренелые сельчане. Поразъехалась молодежь, затерялась в чужой, несвойственной им городской среде. Те самые, кто тут появлялся на свет, те, у кого тут зарыта пуповина, взращенные этой землёй с её одухотворяющей простотой, русской красотой, давшей жизненные силы, – те самые и предали её, поменяв сельские просторы на сутолоку городов и тесноту условного благоустройства городского жилья. Болит, болит о том душа, и сами собой рождаются строки-вздохи, печальные и покаянные…

Что-то разом кольнуло в сознании,

Будто знак снизошёл от Всевышнего…

Голос почудился, как заклинанье.

Не устыдись покаяния излишнего!

Мысли сумбурные вьются тревожно…

Хватит! Довольно верёвочке виться!

В тишь родовую, грешивший безбожно,

Сердцем зовусь – за грехи повиниться.

К чему я устой жизни праведный древний порушил?

А сколько вокруг вертопрахов таких,

Поменявших раздолье почтенной деревни

На затхлость бетона квартир городских?

Бреду ступнёй усталою

По нивушке заброшенной…

На родину на малую

Отступник – гость непрошенный…

Нагулялось, дитятко?

Бездумная головушка!

Весь – со всем:

Ни выкладки, ни двора, ни колышка…

Вот бывшая школа, скверик… На взгорке –

Очерки крова – родимый порог…

Блеклые, пыльные ставенок створки…

Тишь и безлюдье, да пустошь дорог.

Пряслицы набок. Репейник с крапивой

Оседлали знакомый загривок тропы.

Дом, словно путник с картины унылой,

Тяжкой заложник судьбы.

Корни древа здесь зло окромсала война,

Накатившись грозой…

В довесок, молчком, похоронки писала

С наказом, – умыться слезой.

Мать – скорбной слезой материнской,

Вдова – горькой вдовьей слезой,

Сыны – чистой детской слезинкой,

Разбавленной чёрной тоской.

Сколько кого не достало –

Стало понятно потом…

Много же мест вспустовало

За большим за семейным столом!

Только с этого «потом»

Ни снадобье, ни зелье

Не вернули в добрый дом

Бывшего веселья.

Затаился сиротски… Такой постаревший.

Не сладко, знать, жить одному!

Я подошёл, головой поседевшей

Прислонился к пустому окну.

Покаянное молвлю прошение;

С пристрастием, истово, тихо молю, –

С заблудшего снять прегрешение,

Простить мне измену мою.

Полнокровный, уютный, приветный,

Тепло очага он ревниво хранил.

Ныне, как бобыль бездетный,

Последнихлишившийся сил.

Поутру когда-то из бани «по-чёрному»

Под майскую песню скворца

Несли по межгрядью по торному

С сырой пуповиной мальца.

Здесь ночью (по сроку-по времени)

С седой повитухою – бабкой родной –

Мать мной разрешалась от бремени…

(Отец в ожидании ходил стороной).

Изменивши простору и полюшку,

Тут оставил я милый порог –

Приискать себе лучшую долюшку,

Средь удушья цивильных дорог.

Поскотиной хвойной, ромашковой кромкою,

Пришпорив невзнузданный пыл,

В радужных думушках, с тощей котомкою,

С лёгким сердцем с села уходил…

Мать, проводив за околицу,

Что силы крепилась слезу удержать…

(Молила потом Богородицу –

сынку ниспослать благодать),

Не простившийся с детством, с отрочеством;

Думал просто: пройдусь и приду…

С грузом лет, убелённый и с отчеством,

Возвернулся… Поклоны кладу…

Глаза прикрыл – пред ними, как с божницы,

Иконно смотрят родственные лица…

Во взглядах ни восторга, ни укора… –

(Усопших не волнуют тени – косновение позора).

Обнимая простенок осевший,

Бисер слёзный с ресницы смахну…

Поплетусь, как старик овдовевший,

Приходивший сюда ни к кому.

Под плач аккордов верного баяна,

Напевом искренним поведаю о том,

Как затерялась тропка средь бурьяна.

В родительский состарившийся дом.

Петушиный крик, гоготанье гусей, кряканье уток и клёкание индюков, фырканье лошадок на извозе, с добавленным к этому скрипом санных полозьев или стуком тележных колёс, утренняя трескотня заводимых тракторов, гул доилок на фермах, тюканье отбиваемой на наковалёшке литовки, рокот комбайнов на обмолоте, шум зерносушилок на складах…

А разве с чем-то сравнимо зрелище шествующего на выпас деревенского табуна с разноголосым мычаньем и бебеканьем разномастной и разновидной скотины, с бумканьем боталов, дзиньканьем колокольчиков, с покрикиванием и посвистыванием пастухов, с хлопаньем пастушьих хлыстов?

Это было повседневной песней шедшей своим чередом крестьянской жизни, с ней была и с ней всегда жила деревня. А теперь?! Поблекли её некогда яркие жизненные краски, потеряла она своё лицо, родимая, скукожилась. Тихим летним вечером не услышать звуков баяна или гармошки, никто не запоёт и не подхватит душевного мотива. Бессовестно вырубленные лучшие леса, заброшенные поля и покосы… Где найти картину унылее? Покос… Это была неотъемлемая составляющая среды обитания каждого деревенского жителя. Покос годами пестовали, расчищали, подкармливали. Что ещё может радовать более крестьянина в страду, нежели на елани стоящие, как на параде, праздничного вида, очёсанные, аккуратно подбитые зароды, стога и копешки зелёного просушенного сена?

Там, где колосились хлеба, теперь властвуют иван-чай, осот да одуванчики, после цветения агрессивно пускающие пуховые облака и оккупирующие всё новые ландшафты и массивы.

Утратили Таволги прежний свой облик: старые дома, которые когда-то казались величественными – поприсели, поблекли красками.

И лишь благодаря дачникам, имеющим приверженность к деревенскому бытию, в летнее время особенно, деревня пока ещё живёт, и что её ждет впереди, сейчас никто не ответит…

Они достойны, чтобы о них помнили

Они жили по совести

Прадед наш Васильев Варфоломей Иванович, 1865 года рождения, по молодости пребывал в страшной бедности: в лес, на покос или в поруб ходил босиком, предварительно обмазав ноги разогретой смолой и потоптавшись в песке. Такое изобретение служило ему импровизированной обувкой, защищающей от овода и колючей стерни.

С Божьей помощью, благодаря своему природному трудолюбию и смекалке, заимел свою фабрику по выделке овчин, прослыл признанным мастером своего дела и выбрался из нищеты. Четырём дочерям – Федоре, Федосье, Антониде и Марии – вместо серёг в приданое купил каждой по ножной швейной машине. Это по тем временам являлось атрибутом и мерилом роскоши. Все домашние после этого были заняты делом: одни выделывали шкурки, а другие шили из них полушубки, душегреи, коты и прочее, одевая и обувая земляков. Этим жили и кормились всей своей многочисленной семьёй. Чтобы не вводить в заблуждение читателя, отмечу, что фабрика такая – это провонявшая запахами замоченных в бочках с квасами овечьих и прочих шкур деревенская изба. Все операции выделки были ручными, а это тяжёлый и претяжёлый физический труд с шерстью, грязью, вонью. Сырьё собирали по округе и даже ездили за ним в Казахстан. Сейчас это трудно представить, как на лошадках ездили в места за сотни и сотни километров (минимальное расстояние 500 км), скупали сырьё: овец с ягнятами. Ягнят везли в коробах, в которых углежоги возили уголь, взрослых гнали самоходом. Мясо шло на колбасы и мясопродукты, а шкуры – скорняку Варфоломею.

Васильев Варфоломей Иванович с женой Марьей Ильиничной и внуками (детьми Панфила). Стоят: сын Мелентий и дочь Антонида (справа). Начало 30-х годов.

Дети Варфоломея Васильева: Панфил, Федора, Мария, Антонида с родственниками. 1948 г.

В начале 30-х годов 67-летнего отца шестерых детей и деда более чем десятка внуков вместе с хозяйкой Марьей Ильиничной и младшим сыном Мелентием выселили на Лёвиху.

Методично добивая стариков, наклеив на них ярлык кулаков, служители режима искали повод для дальнейших репрессий. Работал прадед в Оксе на хуторе Бараньем сторожем. Ютились они с прабабушкой в захудалом барачишке. Молиться не прекращали – молились с прабабушкой, не упуская никакой возможности, чтобы обратиться к Богу… Молилисьутаённо, молились за здравие оставшихся в родной деревне семейных, молились о заступничестве.

Это послужило причиной того, что 10 мая 1932 года старика с сыном Мелентием арестовали, а 21 июня того же года осудили каждого на 3 года исправительно-трудовых лагерей. Находясь на «исправлении» за Ивделем на Вишере, куда осуждённого прадеда отправили после суда (баба Мария последовала за ним), не имея физических сил для работы, старики перебивались объедками при каком-то пункте общепита и в итоге, по свидетельству очевидцев и дошедших оттуда слухов, умерли от голода. В 50-е годы были посмертно реабилитированы… Так закончился земной путь продолжателя рода Васильевых – простого человека-труженика. Оставшиеся дома тяжело переживали эту несправедливость. Всем уже женатым и замужним задумываться было над чем. Время было коварное: отец кулак, значит, семейные – подкулачники. Что дальше будет?

Дальнейшее не заставило себя ждать…

Вскоре, среди ночи, крадучись пришел к Панфилу Пахом Евстигнеевич Матвеев (как выяснилось, настоящий друг и доброжелатель) и предупредил, что завтра к ним придут раскулачники. Надеяться не на кого и ждать хорошего нечего.

Как при пожаре, похватали, что придётся, лошадь постарше отдали Пахому, а на второй – помоложе – с двумя коровёнками, привязанными сзади, да с четырьмя малолетними ребятишками на руках (от 7 месяцев до двух лет), отправились с насиженного угла потемноте, в никуда… Мир не без добрых людей оказался: приютили их в Быньгах знакомые Дудоровы, дали маломальский кров, скотину разместили, утаили, где придётся, тем самым избежав более тяжких последствий. Пришлось начинать всё сначала. Купили домишко, и Быньги для них стали родными. Ведь когда рядом находятся такие люди, готовые подать руку помощи, рискуя собой, жить не так страшно. Пахом Евстигнеевич со своею Марусей прожили в Верхних Таволгах до преклонного возраста. К Пахому, умудрённому житейским опытом, шли за всяким советом – он, к примеру, как никто, знал когда, в какое время и где лучше выбрать в лесу деревья для постройки дома.

Маруся же (её в деревне так звали – Маруся Пахомова, а не по отчеству) была народной целительницей. При въезде в деревню, с левой стороны, напротив приземистого домика с желтоватыми ставенками, всегда стояли легковушки, привозившие на лечение детей.

Лечила она ребятишек с младенчества. Вылечив очередника от испуга, или как говорят сейчас, какого-то стресса, она по нескольку дней лежала абсолютно разбитая и бессильная. Исцеляя ребёночка, она его боль принимала на себя, жертвуя тем самым своим здоровьем. Они с Пахомом как бы дополняли друг друга, привлекая своей доброжелательностью. Их добрые моложавые лица, казалось, были не подвластны старости. Светлая память этим людям!

Может быть, и были бы ещё какие-нибудь последствия от раскулачивания, но надвигавшиеся более грозные события внесли свою корректировку. Но и то правда, что в ответ на содеянное властями не озлобились, не затаили обиду Варфоломеевские потомки.

Началась страшная война, сын и пятеро внуков Варфоломея ушли защищать Отечество и тех, кто принёс им страшное горе, разлучив их семью и внеся в неё жуткую сумятицу.

Сын Панфил, чудом избежавший коммунистической расправы и прошедший у отца Варфоломея отменную школу скорняжества, сначала помог настроить для фронта производство по выделке овчин и пошиву полушубков в Верхних Таволгах, а потом уже ушёл воевать.

Несмотря ни на что (дома осталась жена Анна Зиновьевна, годовалый при груди, да ещё пятеро мал мала меньше вокруг), сражался честно.

Стрелковый полк. Полковой разведчик рядовой Панфил Васильев участвует в ожесточённых боях за Керченский полуостров, постоянно находясь между жизнью и смертью. Из каких только, казалось безвыходных, ситуаций не приходилось выходить! И выжил-то, как говорят, не благодаря, а вопреки. Никогда не куривший, от природы обладавший недюжинной силой и выносливостью, связанныхязыков из разведки приносил под мышкой. В ноябре 1943 года был тяжело ранен и контужен. Чисто случайно его, засыпанного взрывом, откопали из-под земли. Как правильнее сказать – полуживой или полумёртвый, спина – кровянисто-земляное месиво… Вроде не подлежал жизни, но выжил, можно сказать, из могилы вырытый солдат! Может, за невинно загубленных властями, униженных и заморенных голодом где-то на Вишере за Ивделем, родителей – Варфоломея Ивановича и Марию Ильиничну – Бог подарил ему вторую жизнь? Кто знает? После длительного излечения в госпитале был по непригодности «списан» из строя и определён в рыболовецкую команду, которая заготавливала в Сивашском заливе рыбу для нужд армии.

Домой, к семье, вернулся только в 1946 году, а гостинцами, привезёнными с собой, была черноморская, с Сиваша, рыба. Война долго не отпускала его от себя. По свидетельству домашних, бывало, забудется, ни с того, ни с сего – полусогнётся (может, вспомнится что-то военное), а потом, очнувшись от профессиональной привычки разведчика, виновато и сконфуженно улыбнётся. Не желая пугать страшным видом израненного тела свою жену, в баню брал сына Ники фора, который с большой осторожностью гладя, тщательно отмывал рубцы и шрамы от ранений. Какими только узорами не была испещрена спинушка отца… Больше же всего запомнились шрамы в форме огромных запятых.

Семья Васильевых, 1948 г. Сидит в фуражке Васильев Василий Панфилович, впоследствии – настоятель Невьянской старообрядческой часовни.

Васильев Панфил Варфоломеевич с женой Анной Зиновьевной и дочерью

Васильев Панфил Варфоломеевич, один из лучших скорняков, староста Быньговской старообрядческой часовни

Васильевы Никифор Панфилович и Нина Тимофеевна, ветераны труда, всю жизнь проработавшие в системе образования

Позже его приглашали на собрания, посвященные Победе, где властьпредержащие торжественно вручали присутствующим ценные подарки, и где Панфил регулярно оставался обделённым. Так, видимо, чиновники напоминали ему приобщённость к старообрядческой часовне, где он молился и состоял старостой.

Домой приходил подавленным, но, не подавая виду, надолго уходил в себя. Сноха, поняв трагичность (иначе не назовешь) ситуации, на последующие собрания относила купленную ею рубаху, просила (по знакомству кого-то), чтобы подарок вручили «от имени и по поручению…».

После этого домой старик приходил окрылённым и радостным, что его наконец-то почествовали. Это надо было видеть!

Были ли награды у ветерана? Да, были! Были две медали «За отвагу» (остальные не помнятся), да разве дело-то в орденах и медалях? Не за них они воевали!

Просто они жили по совести, шли по жизни в ногу со временем, но молиться не переставали. Будучи настоятелем Быньговской старообрядческой часовни, он возглавлял все необходимые обряды. Семерых детей вскормили и воспитали Панфил Варфоломеевич и Анна Зиновьевна, и ни за одного из них стыдно и неловко никогда не было. Их дети были не научены, не умели и не сумеют сделать людям плохо… Это заповеди наших праотцев, и хранить их – святое дело…

Впервые дни войны на фронт ушли: внуки Варфоломея Ивановича Ермолай и Филипп – сыновья Федоры Варфоломеевны, и Михаил – сын Федосьи Варфоломеевны. Пятым, в 42-м, отправили восемнадцатилетнего Самуила – третьего сына Федоры, а замыкающим, в конце 1943 года, ушёл сын Марьи Варфоломеевны – шестнадцатилетний Назар. Только одному внуку Варфоломея, подходящему по возрасту, не пришлось воевать. Один из лучшихтокарей Невьянского завода, Ювиналий – четвёртый сын Федоры Варфоломеевны, оказался забронированным для работы на Уралмаше. Ушли мужики и парни на войну, сжались домашние от ожидания страшных вестей, а потом начался трагический отсчёт…

Первым в начале октября 41-го на подступах к Москве, у озера Селигер, погиб Филипп Дмитриевич. Ермолай Дмитриевич, 6 января 1943 года ушедший в свою последнюю атаку под Великими Луками на Псковщине, так и не узнал, что десятью днями раньше, освобождая город Морозовск Ростовской области, сложил свою головушку гвардеец – сержант Самуил Дмитриевич.

Коротков Филипп Дмитриевич (погиб в октябре 1941 г.)

Полтора года войны – и три похоронки. Чернее чёрного ходила их мать Федора. Чтобы хоть как-то забыться от горя, уже будучи в преклонном возрасте, помимо всего прочего, она надомницей вечерами и ночами шила полушубки для армии. Может ей помогла выжить забота о судьбах внуков и ещё не обустроенных и находящихся при ней младшего Галактиона и Зинаиды. Кстати, Галактион Дмитриевич, с подросткового возраста попавший в шахту на Осиновском руднике и отработавший там до окончания войны, вскоре на двадцать седьмом году умер от силикоза. Ювиналию же, отстоявшему всю войну у карусельного станка на Уралмаше, отняли ногу. Сколько может выдержать материнское сердце! У неё слезы были выплаканы все. Перед смертью, разбитая параличом, сидя в подушках, она, ещё владеющая одной рукой, с неподдельной радостью и любовью обнимала подошедших к ней внуков и поднесённых в пелёнках правнуков. У неё единственное, что осталось нерастраченным – любовь к людям и к ближнему. Нет ничего страшнее для матери, чем пережить своё дитя. Она же, рано овдовевшая, пережила четверых сыновей.

Проводы на фронт Короткова Ермолая Дмитриевича 26 июля 1941 года (погибнет в январе 1943 года под Великими Луками).

Автору этих строк, будучи пацаном, приходилось видеть плач этой сгорбленной, до срока состарившейся женщины.

Тот плач был бесслёзным, на физически измученных тонах – слёзоньки-то были выплаканы до донышка. Выселение родителей в 31-м, безвременная и скоропостижная смерть мужа Дмитрия Филипповича, вдовья доля с шестерыми детьми, а затем война, три похоронки – одна за другой, смерть младшего сына Галактиона… Да и позже несчастье не обходило её стороной. Не лишку ли для одной-то? Горе, непереносимое горе…

Поредевшая семья Коротковых: Короткое Галактион Дмитриевич с матерью Федорой Варфоломеевной, снохой Анной Осиповной и сестрой Зинаидой. 1945 г.

Но не сломилась она, как-то выдюжила. Видимо, ответственность за осиротевших внуков и остальных близких, живущих несладко, заставляла держаться. Помогала всем, чем могла и как умела. А уметь ей, поневоле, пришлось научиться многому… Её сноха, жена Галактиона, не раз рассказывала, как прибежала ночью жившая напротив растерянная соседка Фёкла Ивановна. Запыхавшаяся, она выдавила «Федора, скорее: сноха Наталья рожать затеяла». «Милая моя, – последовал ответ, – у меня у самой Тася по полу ползает. Пусть Наташа потерпит – я потом подбегу». Так, за одну ночь, на свет появились два таволжанина – два Павла, и принимала их наша баба Федора, признанная народом таволожская бабка-повитуха.

В те годы родильным отделением в деревне, как правило, служила баня по-чёрному. Для сведения: автора этих строк бабушка на свет Божий принимала именно в ней… Поздним майским вечером, почуяв неладное в доме, моего отца Галактиона заставили баню топить. Растерявшись, он надел болотные сапоги на босую ногу и полубегом носил с речки воду в банные колоды.

В вечерней тишине, одетые без носков и портянок ботфорты, видимо, так шлёпали по голяшкам и стучали по земле, что соседи пробудились, не могли ничего понять, и соображали, в чём дело… А он, уже имея двух дочерей и до страсти желавший парня, вслед роженице, которую свекровка повитуха под руку вела в этот закопчённый «роддом», в нарочито строгом, шутливом тоне сказал: «Родишь ещё девку – уйду жить в Лешаково!» (Лешаково – это урочище километрах в шести от деревни, называемое Лешаков стан). К счастью, всё обошлось, как хотелось: ранним утром по росной тропе огорода осчастливленный отец нёс домой родившегося и вымытого в русской бане (ещё с сырой пуповиной) мальца. Через два с половиной года, в октябре 1952 года, примерно по такому же сценарию Анастасия Леонтьевна порадовала хозяина вторым сыном – Павлом. Но вряд ли знал тогда он, кормилец большой семьи, шахтёр Осиновского рудника, что через пару лет умрет, задушенный силикозом.

Добывая себе нелёгкий кусок хлеба, многие таволжане страдали грыжей. Баба Федора и тут приходила на помощь, вправляя и заговаривая это «удовольствие». Приходили и женщины на сносях за советом и деревенские модницы, чтобы проколоть под сережки уши.

Ещё они со снохой Анастасией варили домашнее мыло, которое помогало избавляться от насекомых, паразитирующих на человеческом теле.

Кто бы к ней ни пришёл – встречала приветливо всех. Ей было несвойственно отпустить посетителя «насухую». Если не самовар, не чаепитие, то постряпушку какую-нибудь обязательно за пазуху или в карман засунет. Самовар в доме был единственной гордостью интерьера. До блеска начищенный, ведёрный, водружённый на почетное место, он молчаливо стоял в ожидании гостей. Таскалась с ним всегда только она.

По любому случаю мостила его на массивный самодельный табурет к русской печке.

Пристраивала Г-образную жестяную трубу для вытяжки, разжигала уголь лучиной и приговаривала: «Не из самовара чай – не чай».

Длинными зимними вечерами соседки вечеровали – собирались кто с чем: одни рвали тряпьё на половики, другие теребили шерсть, кто-то вязал носки или варежки, а кто-то, сидя на пряхе, спрядал шерстяную нить с кудели. Если какая-нибудь из находчивых обладательниц, уходя домой, чтобы не таскаться, оставляла пряху до следующего раза, – мы незамедлительно и незаметно подсыпали в кудельку «маненечко» чёрного перцу. Результат следующего раза превосходил все наши ребяческие ожидания: чихала прядущая, чихали под настроение и окружающие, улавливая носом пускаемые рукодельницей по избе незаметные, но такие коварные перцовые пылинки. Ничего не подозревая, общество сообща веселилось происходящему.

Дополнительное оживление в дом всегда приносили дни, когда мать на сепараторе пропускала молоко. Сепаратор, этот уникальный агрегат под названием «Волга», был приобретён по какому-то счастливому случаю ещё живым отцом Галактионом. Соседки, имеющие коровушек, обращались с просьбой, чтобы и им тоже пропустить молоко на сливки. Отказа никому не было. И они, приходя, рассаживались, ожидали очередь и вели разговор о том – о сём.

Чего только не наслушаешься – шутить и, как говорили в деревне, косточки пообмывать умели отменно. Каждая же после того, как работа по отделению сливок от обрата будет исполнена, предложит: «Тася, отчерпни ложечки три за работу». Да неужели мать могла себе позволить? Нет, конечно!

Что же касается постряпушек, присущихтолько деревне… Это тема для отдельного разговора, но вскользь коснемся её… Хорошо запомнилось, когда в познавательных целях мать с бабушкой из выкопанной по весне прошлогодней картошки испекли алебушки военного образца. Поскольку они пеклись на сковородке, слегка смазанной постным маслом, то тем самым относились к кушанью высшего сорта. Скажу одно, что при дегустации те постряпушки у нас, родившихся уже после войны, удовлетворения не вызвали ни у кого.

Они же этим спасались и этим выживали. Каждое утро, когда в доме ничего или почти ничего нет, они, руководимые природным инстинктом материнства, мученически пытались как-то утолить или притупить приступы голода своих домашних.

Все жили огромным желанием поскорее дождаться весеннего тепла, когда можно будет сорвать какой-нибудь съедобный, едва прочикнувшийся зелёный побег. Весной, еле волоча ноги по грязи, люди начинали бродить по проталинам полей, где в прошедшем году произрастала картошка. Оголодавшие, они исступленно копались в месиве начинающей оттаивать земли, с надеждой найти оставленный с осени желанный клубень.

Как выразить чувства – не знаю…

Как слово сказать поверней?

Сокровенное вспомню – себя окунаю

В опалённую истину страшных тех дней.

Война наделяла судьбою,

Будто тавро выжигала…

По жизни пойдешь сиротою, –

По белому чёрным писала!

В вечном сиротстве своем безысходном,

Помни отца убиенного!

(Отведали горюшка в царстве голодном,

Сыны поколенья военного!..)

Жмых, травяннушки, поштучно картошка…

С похлёбки-болтушки – голодные сны…

За праздник – обрата прозрачного плошка…

Вот спутники прошлой Великой войны!

Всех под знамёна присяжно поставила:

Кто в поле, кто в лес, а кто в бой…

Отца на Осиновский рудник приставила

С карбидкою тусклою, в тесный забой…

На милой сторонушке тыльной

Ломал, коротал он войну.

Работушкой тешился пыльной…

Спаси Бог! Не дай никому!

Не дозревший под потным погоном

В атаку ходить боевую

Подросток, руду добывая со стоном,

Награду обрёл мировую.

Награда: крест, холмик – покои без солнышка,

Рабу лихолетья страны,

Что выплеснул силы до донышка,

В штрек шахты, да в жерло войны.

Веленье – продолжить род деда-отца,

Врождённо в нем в пору проснулось…

К погодку – погодок (не видно конца) –

Веленье быльём обернулось.

А мал-мала меньшего пестовать-ростить

Ему не пришлось – Всемогущий не дал…

В кровати больничной, на скомканной полсти,

Кормилец семьи увядал.

Как немощный всадник без стремени…

Какое скакать?! – силы нету вздохнуть:

У шахтёра иссохла до времени,

Силикозом сражённая грудь.

Свет для сироток стал чудищем в чёрном,

Нивой безродною, с выжженным дёрном…

Младенцы-мальцы у подола –

Горя сума стопудова.

Власть предержащие щедро раскинули

Окормить опасаясь детей,

Из казны, на нос каждому кинули

Пенсион в 20 с гаком рублей.

Кумекай, вдова, головою!

Столько вопросов немых!

При муже была пристяжною,

Вдовою – пойдешь в коренных…

Впрягайся в извоз каждодневный!

В чреде уготованных лет

Потянешь за всех-жнец и пахарь отменный…

(Опорушки – помощи нет!)

Дети войны! Что досталось им пережить?! Сколько выпало на их долю лишений, сколько недодано им из-за войны? Какой измерить мерой это все? Слово «безотцовщина» будет преследовать их повсюду в течение всего отмерянного им жизненного времени. С каким чувством они смотрели на своих сверстников, проходивших по деревне с возвратившимися с фронта живыми отцами, известно только им самим! А впереди – здоровье ни к черту: гастриты да желудочно-кишечные язвы укорачивали век. Как быстро всё забылось – горестно остаётся думать, когда увидишь на заборах намалёванную фашистскую свастику.

Рецепты приготовления некоторых кушаний, которыми нас кормили в детстве, боюсь, утрачены. Здесь не имеется в виду деревенская штатная трапеза типа всевозможных пирогов…

Хотя испечь грибной или маковый в деревенском исполнении пирог по-настоящему-большое искусство. Вспомнишь ступу с пестом, и процесс доведения до кондиции начинки для черёмухового или макового пирогов, то и этих пирогов не захочешь. Уж если не приготовить, так хотя бы упомянуть с благодарностью старую добрую кулагу, заварной ржаной хлеб, свекольный квас, завариху, «курицу», заварные пряники, по-особому томлёные в глиняной корчаге да с черёмуховым листом, луковый компот, иначе взварец, ретечник, кашу и печенки из бухвы (брюквы) стоило бы.

Военное лихолетье семейство переживало общими усилиями. За горем – горе, но жили надеждой и, оплакивая погибших, с нетерпением ждали Победы. В этот майский день в Нижних Та волгах меняли трансформатор, обновляли трансформаторную будку.

Вдруг – скачущая во весь опор захудалая лошадёнка, и без седла сидящий на ней подросток неистово орет: «Победа, победа-а-а!»

Мать моя, жившая в то время в Нижних Таволгах, до старости до самой без содрогания, без слёз не могла об этом говорить. Поднялся невообразимый общий плач, местами доходивший до истерики. Плакали все, от мала до велика, катались по траве многодетные вдовы (ихуспокаивали тоже плачущие и недоумевающие дети-сироты), рыдали матери убиенных, не могли сдержать слёз и фронтовики, вернувшиеся досрочно по ранению.

Короткова Федора Варфоломеевна, Трошева Мария Варфоломеевна, Короткое Николай Галактионович,2 апреля 1958 г.

Присутствовавшие незримо разделились как бы на три группы – три категории: на тех, кого не обошли похоронки; на тех, кто дождался, пусть искалеченно-раненных, но живых (слёзы радости); и на тех, кому ещё предстояло ждать возвращающихся после Победы.

Победителей ждали с нетерпением. Первыми возвратились Панфил, орденоносец Егор (брат Анны Зиновьевны) и Михаил, сын Федосьи Варфоломеевны, участник штурма Кенигсберга. Последними из родни в 1950 году вернулись: Назар – дивизионный разведчик, гвардеец-десантник с орденом Славы третьей степени, медалями «За взятие Вены» и «За победу над Германией», и Михаил Кокшаров, форсировавший Южный Буг, штурмовавший Берлин, расписавшийся на рейхстаге, с орденом Красной Звезды, медалями «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией».

Пару лет назад я подвозил до Таволог проголосовавшую пожилую женщину. Дорогой разговорились и после вопроса «Ты чей?», осведомившись, она однозначно утвердительно сказала: «О, эта была уважаемая женщина в округе…». Вот так! Прошло почти полвека после смерти нашей баушки, а люди помнят и добром вспоминают дорогого нам человека, простую женщину-крестьянку, женщину-мать – Короткову (Васильеву) Федору Варфоломеевну.

По ком плачут ивы

В центре, на виду каждого или почти каждого поселения – обелиски и памятники. Добросовестно возведённые в 70-е годы прошлого века, они, где-то простенькие и скромные, где-то чуть повнушительнее, являлись местом воздаяния памяти тем, кому не суждено было вернуться с полей сражений самой страшной из всех войн – Великой Отечественной. Эти места были востребованы и почитаемы, куда приходили врачевать свои истерзанные и израненные лихолетьем войны души матери, вдовы и дети невинно убиенных. Понуренные и согбенные тяжестью пережитого, застывали они перед обелиском… Всматриваясь в начертания на мемориальных досках и выискивая родные строки, они вспоминали своих Ермолаюшек, Филиппушек, Самонушек, оставшихся навсегда лежать в чужой земле. Для них, полуграмотных, неведомо было, где Брянщина или Псковщина, откуда пришли похоронки и где покоятся косточки погибших. Изваянием стояли они, непритворные и естественно-искренние в своём непереносимом горе, в своей скорби, и каждый думал о своём сокровенном. Залечить душевные раны и смириться с потерей близкого человека, тем более, неизвестно где погребённого, или без вести пропавшего, невозможно, но относительно привыкнув к мысли, что этого человека никогда уже не увидишь и, побывав тут, у монумента, обретаешь обманное чувство, что как бы посетил последний приют своего близкого. Уходили они отсюда облегченные слезами и с осознанием «встречи».

Обелисктаволжанам, погибшим в годы ВОВ

Посещаемость этих памятников была высока, но затем, в связи с естественным уходом из жизни свидетелей и участников тех грозных событий, с затуханием патриотического движения, утратой нравственных ориентиров, все те добрые почины сошли постепенно на нет. Уже не увидеть зимой расчищенных тропок, поправленных и отряхнутых доброй рукой от снега веночков. И лишь кампания майских «победных» дней оживляет в людях чувство прошлого. Да и может ли быть иначе? Дата 9 Мая сближает и объединяет людей, напоминая о пережитой общей беде и совместной радости, ибо Победа была настоящая, это победа духа народа, а не надуманная историками дата, потому народ ощущает ее близко и родственно.

Более 80 человек поименованы в Книге Памяти, которые не вернулись в родные Верхние Таволги. Читаешь фамилии на плитах обелиска и думаешь, что за каждой строчкой чья-то судьба, чья-то оборванная жизнь. Про многих, чьи имена высечены на плитах, уже никто не знает и не помнит, а сухие несколько строчек в Книге Памяти ни о чём не говорят.

Коротков Самуил Дмитриевич – один из тех, не вернувшихся. В старых семейных бумагах, обречённых на бесследное и безвозвратное исчезновение, абсолютно случайно (видимо, не суждено было Самуилу кануть в забвение) обнаружились несколько выцветших фотографий и копия похоронки.

Это всё послужило толчком и руководством к поиску. В результате, после определенных усилий, удалось установить некоторые биографические данные и вехи его жизненного пути. Единственная фотография военных времен, маленькая и полувыгоревшая от времени. Суровое, не по годам повзрослевшее (на фото чуть более восемнадцати лет) волевое лицо, какие-то тоскующие глаза. Торжественная, обречённая печать образа говорит о принадлежности уже не себе, а долгу, присяге и приказу. Через несколько недель он погибнет, а мать, получившая похоронку, всю оставшуюся жизнь будет оплакивать его в родной деревне.

На взгорке средь деревни, рядом со школой – рубленый, добротный, под железной крышей, пятиоконный по фасаду дом, а на задах его, в огороде – аккуратный домик поменьше.

Место хорошее, весёлое – и речка рядом, и колодец близко. Жила тут когда-то дружная и работящая семья золотоискателей-старателей Коротковых. Пятеро сыновей и одна дочь были у Дмитрия Филипповича и Федоры Варфоломеевны. Вернее, детей было больше, но выжили шестеро (время-то было тяжёлое).

Жилье, как говорится, – не хоромы, но и не лачуга: места хватало всем. Кроме велосипеда, одного на всех (велосипед, конечно, тогда считался роскошью) – богатства никакого не было, но и нужды тоже не ощущали: своё хозяйство, скотина, дикоросы…

Чего ещё надо?

Неплохо жили по тем временам. К тому же, охота и рыбалка были хорошим подспорьем к семейному столу (навыки по этим занятиям передавались из поколения в поколение).

Старшие Ермолай и Филипп старались на золотодобыче, третий – Ювиналий, жил и осваивал тонкости токарной работы в Невьянске. Ермолай и Ювиналий женились, пошли внуки, семья разрасталась. Младший брат Галактион и сестра Зинаида учились в таволожской школе. Четвертый по возрасту Самуил окончил семилетку в Быньгах (для того времени, ох, как много!). И для него встал вопрос: «А что дальше?..». Здесь не лишне отметить, что в Быньговскую школу он за семь километров ежедневно ходил пешком.

Старшие, чувствуя его способности и страстное стремление к учёбе, на семейном совете дали установку: «Нам не пришлось, а ты, Самоша, давай, учись!». Выполняя завет, предначертанный братьями, Самуил в 1938 году поступил и продолжил обучение в Невьянском механическомтехникуме.

Учёба отнимала много времени – за занятиями ходил из Таволог до Невьянска также пешком, а зимой бегал на лыжах.

Сказать, что выполняя установку старших, учился успешно и самозабвенно – слишком стандартно и затёрто… Просто Самуил хорошо понимал, как ответственна юность за будущность жизни: уж какое основание и фундамент житейский в юности построишь, так далее и поживётся – от хорошего старта многое зависит…

Короткое Самуил Дмитриевич (справа), учащийся Невьянского механического техникума, 1941 г. В декабре 1942 г. погибнет под Ростовом.

Не красавец, но по-крестьянски скуластое, волевое, с румянцем свежее лицо, умные глаза, спокойный, до наивной застенчивости характер, готовность прийти на помощь в учебе. Причём, по свидетельству его одноклассницы и сродной сестры, ныне здравствующей 88-летней Анны Илларионовны Замоткиной, проживающей в Южноуральске, делал он это с каким-то подкупающим желанием и без зазнайства.

По свидетельству его же сродного брата, Никифора Панфиловича Васильева, он, помимо всего, любил и грезил радио, со знанием дела собирал радиопередатчики и радиоприемники, успешно совмещал это хобби с достойной, на повышенную стипендию, учёбою.

Приказы по техникуму 1938-1939 годов о назначении ему повышенной стипендии обнаружены и сохранились в архиве техникума.

Возможно, чувствуя неловкость перед матерью (47-летний отец Дмитрий Филиппович безвременно умер в 1934 году) и старшими братьями за материальную нагрузку, связанную с его учёбой, он переводится на вечернее отделение, а днём работает. Получая моральное удовлетворение от содеянного, он практикой закрепляет учёбу. Конечно, он мог бы быть с нами, со своими родными. После учёбы нашел бы своё место, своё дело, женился, народились бы дети… Да вот только юность, начавшаяся хорошо, закончилась сурово. В 41-м успешно окончен третий курс, но начавшаяся война перечеркнула всё. Ермолай с Филиппом ушли на фронт в первые дни войны. Ювиналий, как один из лучшихтокарей, из Невьянска направлен в Свердловск на Уралмаш, где по броне, с семьей, отработал всю войну.

Самуил Коротков, 1942 г.

Сведений о начале боевого пути Самуила пока нет, но по непроверенным данным, он с четвертого курса уходит на войну добровольцем или в конце 1941 – го или начале 1942 года. Где он начал воевать, тоже пока не установлено, но осенью 1942-го гвардии сержант Самуил Коротков на Юго-Западном фронте, в составе 1-го гвардейского механизированного корпуса под командованием известного генерала Русиянова участвует в боевой операции «Малый Сатурн», в результате которой завершается Сталинградская битва и окружение немецкой армии Паулюса. Кстати, 1 – й гвардейский мехкорпус за массовый героизм и мужество личного состава входе боёв за Москву (Ельнинская операция) был переформирован и переименован из сотой стрелковой дивизии. Так, исторически, от него, от 1 – го, зародилась Советская гвардия – цвет армии и гордость Советских вооруженных сил.

В боях под городом Морозовском, что на Ростовщине, Самуил стал свидетелем страшных событий. Вот что сообщают краеведы и административные работники в письме, пришедшем с тех мест: «Бои под хутором Нагорный носили упорный характер, и отличились там воины-гвардейцы 1 – го мехкорпуса Русиянова. При выполнении разведзадания на территории, занятой противником, наши разведчики в перестрелке убили несколько немцев, за что фашисты согнали с трёх хуторов местных жителей и зверски расстреляли 284 человека мужского пола. Казнь, на глазах женщин и детей, длилась четыре дня, а возраст казнённых – от года до 88 лет. Не пожалели даже инвалидов детства и глухонемых. Несчастных укладывали в траншеи по нескольку человек, убивали из пистолетов, затем сверху укладывали очередной ряд, снова убивали, а потом, для верности, в штабеля из человеческих тел стреляли очередями из автоматов».

Маршал Жуков в своих мемуарах пишет, что в 1-м оперативном эшелоне, таранным ударом, опрокидывая сопротивление врага, наступал 1-й механизированный корпус…

Командующий Юго-Западным фронтом генерал Н. Ватутин, докладывая Ставке о ходе этой наступательной операции и характеризуя обстановку, сообщил, что наибольшее сопротивление оказывают фашистские войска в районе Морозовска. Свою задачу в этих боях гвардейцы выполнили достойно.

Освобождая от фашистских гадов донской казачий хутор Нагорный, Самуил Коротков, мстя за казнённых мирных жителей и за погибшего в октябре 1941 года на подступах к Москве у озера Селигер под Осташковым своего брата Филиппа, 26 декабря 1942 года геройски погиб.

Ему уже не суждено было узнать, что десятью днями позже, под Великими Луками, в Великолужской наступательной операции, при овладении высотой 168,5 погибнет самый старший брат – Ермолай Дмитриевич.

Равно как и Самуил, Ермолай также не успел узнать о гибели всеобщего семейного любимца Самоши – письма военные в ту пору ходили подолгу…

Полтора года войны – и три похоронки пришло в тот просторный родительский дом среди деревни. Чернее чёрного ходили его обитатели. К тому же у старшей Федориной снохи – Анны Осиповны, жены погибшего Ермолая, – в декабре 41-го погиб брат Филипп Осипович Коновалов, а второй родной брат Семен Осипович и сродный брат Федул Савинович Коноваловы пропали без вести. Воттакаяужасная арифметика войны.

Место захоронения Короткова Ермолая Дмитриевича. Псковская область, Великолукский район, д. Носково. 1978 г.

После войны Анна Осиповна (в девичестве Коновалова), пожалуй, единственная из таволожских вдов, в сопровождении среднего сына Зиновия Ермолаевича и его семьи посетила братскую могилу мужа Ермолая в Псковской области.

В школе станицы, за которую погиб Самуил, на музейном стенде под названием «Будет помнить земля, что когда-то отстояли солдаты», гвардии сержант С. Д. Коротков среди погибших значится, согласно алфавиту, 147-м. В память о его подвиге тамошним местным автором Н. Афонасьевой написаны строки с заглавием: «Память вечна». Вот они:

России богатство – цветы полевые,

Ромашки степные – цветы луговые,

Алеет гвоздика прошедших столетий,

Как память былых лихолетий.

Холодный декабрь сорок второго года…

Дул шквалистый ветер, снег, непогода.

Взять хутор Нагорный, он фашистом истерзан,

Неравный был бой, и к своим путь отрезан.

Место захоронения Короткова Ермолая Дмитриевича. Псковксая обл., Великолукский р-н, д. Носково. 2011 г.

Солнца луч угасал, уходили из жизни бойцы:

Дорогие сердцу братья, мужья и отцы.

Самуил Короткое тихонько шептал:

– Простите меня, за вас жизнь я отдал.

Возложите гвоздики – они как капли крови героев,

Посадите гвоздику – она капля крови героев,

А росинка – слезинка, её нежно умоет.

Эта земля дала им последний приют.

Вечная память погибшим в бою!

Прожил Самуил мало: 19 лет всего-то ему было отмерено – война отняла у него жизнь.

Его имя не предано забвению, и в местах, где он принял свой последний бой, его помнят. Регулярно, каждый год 26 декабря, администрация и местное население проводят День памяти погибших красноармейцев и расстрелянных карателями зимой 1942 года мирных жителей. А 8 мая проводятся встречи поколений, на которые приезжают родственники погибших солдат. Всё это говорит о бережном сохранении памяти о 600 красноармейцах, погибших в боях за освобождение этих маленьких казачьих хуторов и 284 мирных жителях, расстрелянных фашистскими карателями.

Место захоронения Самуила Короткова. Хутор Нагорный Ростовской области

Живут там душевные, порядочные и ответственные люди, которые с абсолютным пониманием отнеслись к обращению о приобретении сведений о Самуиле. Направляя сюда информацию об обстоятельствах его гибели, они прозаично и проникновенно свидетельствуют, что над могилами павших героев склонилась ива. Временами ивы, как и люди, видимо от горя, по-настоящему плачут… На каждом листочке – слезинка. В них тысячами искр отражается солнце. При дуновении ветра хрустальные капли падают на землю. Кого оплакивают ивы? Не тех ли, чей покой охраняет стоящий на постаменте у братской могилы гранитный солдат с автоматом? Ивушки этого знать не могут, потому что выросли они позже и тех грозных дней не помнят. Знает об этом только матушка-земля. Много она повидала на своём веку и хорошо помнит то, безмолвным свидетелем чего являлась…

Перед входом в техникум на стене висит скромная памятная доска с фамилиями погибших в боях Великой Отечественной. Спасибо добрым людям за то, что хоть как-то хранят память о них, ушедших из этих стен на войну, убитых и оставшихся навсегда молодыми. Кем бы и Самуил Дмитриевич, и они стали? Кто-то, может, крупным руководителем, кто-то – известным ученым… Кто об этом поведает?.. Ясно одно: они бы были настоящими людьми, способными только на созидательные, добрые и светлые дела. Исполнив солдатский долг, пожертвовав собой, они, убитые, повсюду лежат: кто погребён, а кто-то нет, кто в братских могилах, а кто-то под безымянными буграми, кто отпетый, а кто-то нет. Им ничего уже не нужно и они ни у кого и ничего не попросят. Они нужны нам, живым и живущим после них! Немеркнущая память о них должна храниться в семейной летописи и передаваться от старших к младшим. Не помнящим родства и того, чем жили предшественники-предки, не прожить более-менее полноценно, ибо только память о них придаёт силы.

На месте захоронения Филиппа Короткова. Калининская область, Осташковский район, д. Лучки. Здесь же похоронены земляки – Колногоров Сергей Феофанович и Колногоров Феоктист Антонович.

Опалённые войной

Все живут и думу думают,

А думушка одна:

Как бы весточку услышать,

Что закончилась война…

Шёл третий год войны. Скорбное и тяжёлое было время. Думалось, конечно, матери двоих сыновей всякое… Думалось, что придёт время и будет она отправлять парней в армию. Служба – дело святое, и долг предназначенный они должны исполнить. Всё было бы ладно, когда по сроку и по времени, но чтобы вот так-то, вот сразу… Ведь нет старшему и семнадцати, а его под ружьё!.. Неласковым холодным ноябрьским утром сорок третьего вывела Марья своего первенца Назара за порог родного гнёздышка. Собрала котомку походную, положила в дорогу всё лучшее, что имела (война, жили-то бедно и голодно), настряпала постряпушек и отправляла своего помощника, свою кровинушку в неизвестность. Только ей одной было ведомо, сколько бессонных ночей позади, сколько сил было вложено, чтобы выпестовать-взрастить такого крепыша. Желанный первенец рос крепким, смышленым парнем, хорошо учился в школе. Только мало было ему отмеряно по-детски беззаботно порезвиться. До обидного немного пожилось его отцу, Василию Игнатьевичу. Мастеровой мужик, сапожник, пимокат, умер в сорокалетнем возрасте от язвы. Приступ болезни приключился в лесу, и пока вывезли оттуда по лесным дорогам на лошадёнке, организм не выдержал… Все мужские заботы после этого легли на неокрепшие плечи подростка. Помогал матери, работавшей в колхозе, выполнять дневные нормы и зарабатывать трудодни. Помимо всего, приходилось также опекать младшего брата Лаврентия.

А вообще-то, судьбы двух из четырёх сестёр – старшей Федоры и младшей Марии, были похожи, как две капли воды.

У Федоры Варфоломеевны муж умер в 1934-м, а у Марии – в 1935-м. Отца Варфоломея Ивановича власти объявили кулаком и вместе с матерью Марией Ильиничной и младшим сыном Мелентием выселили в Лёвиху, где осудили на три года лагерей. Находясь на исправлении, почти семидесятилетние старики, воспитавшие шестерых детей, умерли где-то за Ивделем, на реке Вишере, от голода. В самом начале войны старшая Федора отправила на фронт двоих сыновей, а чуть позже – ещё одного. Первым, в октябре 1941 – го, погиб Филипп, а через год, с небольшой разницей в две недели, убили Ермолая и Самуила. Чернее чёрного ходила мать – столько горя свалилось, ведь троих сыновей унесла война. Общее горе и война ещё больше сплотили двух сродных братьев – Назара и пятого сына Федоры – Галактиона. Им обоим мало досталось пребывать в детстве. Оставшиеся за старших из мужиков, они все заботы по хозяйству приняли на себя. Огородные дела, заготовку дров и сена делали сообща. Работали до изнеможения, не зная отдыха, никогда не отвлекались на перекуры. Полуголодные, делали всё, как умели, но делали всё, умучивая друг друга.

В них присутствовала какая-то не подростковая, а взрослая внутренняя ответственность.

Подростка Галактиона определили в шахту Осиновского рудника, а Назар, постарше его на десять месяцев, повесткой востребовался военкоматом. Итак… Простая серая бумажка, но в ней ясно и чётко обозначено: такого-то и во столько-то явиться…

Повестки в тот день получили ещё в шестнадцати домах. Семнадцать человек, в основномтакихже подростков, провожали таволжане 19 ноября 43-го. Рёв стоял по всей деревне. Ещё бы! Шёл третий военный год, а столько похоронок, столько чёрных вестей. У Федоры троих сыновей унесла война, а у её же старшей снохи Анны Осиповны погибли трое братьев: Филипп Осипович, Семён Осипович, Федул Саввинович Коноваловы, а Фома Коновалов воевал. Сама она тоже стала солдатской вдовой. У золовки Ирины Филипповны погиб зять – Иван Иванович Одинцев и ушел таким же юнцом, как и Назар, сын Михаил Кокшаров.

У Марьиной золовки Екатерины Игнатьевны погиб муж Савва Елфимов.

Воевал сын репрессированного Варфоломея Ивановича – Панфил Варфоломеевич Васильев, а также ещё один внук, Михаил Саввич – сын третьей дочери, Федосьи Варфоломеевны.

Чужого горя не было – оно было общим, и переживали его сообща, оплакивая погибших, поддерживали друг друга. Каждую весточку с фронта ждали со страхом и с надеждой. Панического настроения не было, но как это нужно было понимать простому смертному, когда верховные державные правители, буквально недавно бравировавшие гениальной правотой своих деяний и непобедимостью, забрали всех мужиков из деревни и уже положили глаз на не подошедших пока по возрасту для призыва, безусых юнцов. Неужели выдыхается великая держава?

Шла Марья Варфоломеевна с сыном через родную деревню за поскотину, к месту расставания – свету белого не видела. Чтобы не показаться сыну слабой, как могла, сдерживала слезы. На возвышенности, где кончается поскотина и начинаются поля, извечно заканчивались проводы рекрутов, происходило расставание провожаемых и провожающих. Плач, неумелые поцелуи, добрые пожелания и обещания вернуться. Так и в этот раз: обняла мать сынка, и был он таков. Рассадили рекрутов по саням и на лошадях повезли – кого навсегда, а кого на долгие-предолгие годы. Уж кому что предначертано… В Быньгах Назар забежал попрощаться с семьёй дяди Панфила Варфоломеевича, воевавшего на Керченском полуострове. С шестерыми детьми осталась солдатка Анна Зиновьевна одна коротать и мыкать горе в военное лихолетье, не зная, что ждёт её впереди. Погиб её брат Илларион Зиновьевич, получено известие о тяжёлом ранении брата Егора Зиновьевича…

Что будет дальше – не ведала, но молилась, верила и это же внушала детям, что обязательно вернётся их отец-кормилец. Все жили надеждой на его возвращение.

Проводивши сына, сжалась-скукожилась Марья и забылась только в работе. Так же, как и сестра Федора, вечерами надомницей шила полушубки для армии. Главным же для себя считала моленье, и молиться не переставала никогда. Молилась истово и горячо, ибо знала, что нет ничего сильнее на всём белом свете, чем молитва матери.

В семье отца-тятеньки Варфоломея Ивановича Васильева, откуда она вышла замуж, почитание старообрядческих устоев жизни было наиглавнейшим законом и нормой жизни. Молясь о спасении и помиловании раба Божьего воина Назария в пути-дороге, вымолила она – услышаны были её молитвы. Не смотря ни на что, пусть раненым, ноживым вернулся её Назарик… Выжил, выстоял в этой страшной войне солдат! Только всё это было потом, через семь лет, а пока… Чебаркуль, запасной стрелковый полк, карантин, присяга на верность (за три недели до семнадцатилетия!), муштра, изучение военного ремесла, обмундировка – не позавидуешь, голодное и полуголодное существование! Перед отправкой думалось, что в армии будут кормить получше, да не тут-то было. Дома-то хоть родная сторона, а тут всё чужое.

По стечению обстоятельств, при написании этих строчек в начале марта 2011 года я увидел телепередачу «В живых осталось мало» с участием ветеранов войны. Среди них был Гостюхин Сергей Григорьевич (после ранения в 1943-м попавший в Чебаркуль), который с экрана телевизора свидетельствовал неправдоподобное, что там по 5-6 человек умирали от голода. Пусть всё это, может, и преувеличено, но дыма без огня не бывает. Видимо, такие случаи имели место. Есть хотелось всегда, а молодому организму не объяснишь, что война и что посажен на скудный паек. Выручали природные находчивость и предприимчивость некурящего служивого.

Пока молод – не задумываешься ни о чём, но попадись тогда какому-нибудь ретивому служаке-командиру, можно было нажить беды, и немалой.

Ночью после отбоя скрытно от всех бегал красноармеец Грошев к скотникам на находящийся в округе скотный двор, где менял табак и деньги на колоб. Колоб отдалённо напоминает съестное кушанье, неприятное для человека, которое служило пищевой добавкой для скота… Но всё равно это лучше, чем ничего. Голодному учёба на ум не идёт, а готовили-то их и гоняли основательно. Кто-то осваивал противотанковые ружья и учился истреблять танки, а Назар обучался мастерству телеграфиста на радиостанциях малой мощности.

С наступлением тепла жить и служить стало легче. Не зря говорят: лето – не зима.

Осенью 44-го к ним в Чебаркуль приехали представители 8-й Первомайской воздушно-десантной гвардейской дивизии. После ожесточённых кровопролитных боев в Румынии дивизия была выведена в Союз на переформирование и пополнение личного состава.

Объезжая резервные части, вербовщики отбирали новобранцев, записывали добровольцев. Так Назар Грошев из всех призванных семнадцати земляков единственный стал добровольцем и зачислился разведчиком 26-й гвардейской воздушно-десантной бригады 8-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Что побудило его в числе добровольцев выйти из строя?.. Позади себя он слышал ропот: «Ты что, Назар, там же убьют!», но всё равно он сделал эти три шага из строя, которые оказались в его солдатской жизни судьбоносными. При отбытии из Чебаркуля ему выдали новое обмундирование, кожаные ремни и сухой паёк, который состоял из буханки хлеба, двух пересушенных пожелтевших селёдин и пачки крупяного концентрата. Определив ему место в вагоне, новые командиры строго наказали никуда не рыпаться без них и надолго исчезли. Проводить Назара к поезду смог только один из земляков.

В ожидании отхода состава они вдвоем съели сухпаёк полностью. Ехать до города Киржача во Владимирской области, где дислоцировалась дивизия, пришлось долго, и воин основательно оголодал. Новобранцы, ехавшие с ним в вагоне, не предлагали ему ничего, а он у них просить не захотел.

На какой-то станции эшелон стоял на запасных путях, где подсаживали новое пополнение. По поведению местного населения стало понятно, что где-то рядом находится какой-то базар или рынок. Оголодавшего солдатика ноги понесли туда. Чутьё не подвело – чего только там не было: торговали, меняли, продавали… Дородная краснолицая женщина громко провозглашала: «Шаньги, горячие шаньги!». Не устоял перед соблазном будущий десантник – слямзил остаток стряпни вместе с разносом. Бегать он умел быстро, а перспектива оказаться пойманным подстегнула и добавила прыти. Впоследствии, вспоминая об этом, он как-то стеснялся этого поступка, но, как говорится, из песни слов не выкинешь!.. По прибытии к месту расположения соединения снова началась напряжённая учеба по новым программам.

Тренировочные прыжки с парашютами осуществлялись с привязных аэростатов и транспортно-десантных самолетов. Но только здесь за почти годовалое солдатское бытие, он впервые досыта наелся настоящей полноценной еды. Ему на всю жизнь запомнилось, как он поставил между ног ведро хорошо приготовленной гречневой каши с маслом и с насыпанной сверху горкой комкового сахара, обняв ведро одной рукой, а второй, с ложкой, безотчетно черпал и уплетал дымящуюся ароматную массу. Здесь оговорюсь, что каша была получена на определённое число солдат, коих не оказалось, и Назару разрешили есть, сколько влезет. После трапезы ему казалось, что каша стояла не в горле, а где-то выше. Атмосфера и взаимоотношения на новом месте были абсолютно другими, чем в Чебаркуле. Десантники, прошедшие с боем по степям Украины, по горам и лесам Румынии, нанюхавшиеся пороху, смотрелись иначе. Они жили повзводно в землянках. Оружие, патроны и гранаты кучами лежали под нарами. К предстоящим боям готовились со всей серьёзностью. Бывалые дивизионные разведчики, с которыми ему предстояло ходить в разведку, передавали молодежи свой боевой опыт.

Учеба учебой, но когда в боевой обстановке все разведчики работают на один результат, от каждого зависит один общий успех – дело совсем другое. Новоиспечённый разведчик старался вникнуть во всё, впитывал в себя всё полезное. Дивизия готовилась к боевой выброске, были подготовлены и опломбированы (как полагалось) боевые парашюты. Но в середине января 1945 года дивизия погрузилась в эшелоны и через Украину, Молдавию, Румынию, Югославию была переброшена в район Надькёрёш, юго-восточнее Будапешта. После переформирования и пополнения дивизия получила наименование 107-й гвардейской Первомайской стрелковой дивизии и в составе 39-го гвардейского стрелкового корпуса вошла в 9-ю гвардейскую армию.

Здесь, в Венгрии под Будапештом, для дивизионного разведчика Назара Грошева началась боевая страда. После ввода дивизии в сражения до победных майских дней она с боями прошла по Венгрии, Чехословакии и Австрии более тысячи километров.

Грошев Н. В. (слева) перед заданием – за языком в тыл врага. Альпы, г. Трайзен, Австрия. Апрель 1945 г.

Бои были тяжелыми и ожесточёнными, противостояли бойцам отборные части дивизии СС «Викинг» и танковой дивизии «Мёртвая голова». Чувствуя свой скорый конец, фашисты сопротивлялись фанатично. Активную роль дивизия сыграла в Балатонской оборонительной операции. В одной из благодарностей вождя в адрес Грошева Н.В. от 4 апреля 1945 года сказано: «Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза Сталин четыре раза объявлял благодарность воинам 3-го Украинского фронта, в том числе и вам, участнику боёв за овладение городами Папа и Девигер, форсирование реки Раба и овладение городами Герно и Шарвар, овладение городом Кёсег и выход на границу Австрии, за овладение городом Винер-Нойштадт. Пусть благодарности вождя воодушевят вас на новые подвиги! Вперед, герои, на запад, на Вену!»

Воевал Назар честно и храбро. Успешным боевым успехам дивизия обязана энергичным и героическим действиям разведки. Вылазки в тыл врага на пять-семь километров за языком, для корректировки огня, для сопровождения армейской разведки, за данными о передвижениях войск противника.

Нигде Назар не посрамил звания разведчика. Об этом как нельзя лучше говорят строки из письма его однополчанина, бывшего лейтенанта военных лет Гришенькина. Разыскивая Назара после войны, Гришенькин обратился к военкому Верхней Пышмы с письмом следующего содержания: «…Грошев Назар Васильевич, 1926 года рождения. Он служил в дивизионной разведроте 8-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, в 39-м корпусе 9-й армии. Уважали его в роте. Я помню его как волевого, смелого, вёрткого разведчика. Он достойно подходил к званию разведчика. Помню, попали под бомбёжку. Стрясли с него землю, а его ноги не держат, падает… Мы отправили его в медсанчасть. Каково же было моё удивление, когда через три дня он заявился в подразделение, причём с трофейным автоматом. А ведь у человека плохо держалась голова на плечах. Как выяснилось, он сбежал из санчасти…».

Ясно, что сбежал Назар из санчасти не из-за того, что ему надоело прохлаждаться в тишине и чистоте лазарета, а из-за того, что ему не хотелось отстать от своих боевых друзей, которые уважали его. Уважение это восемнадцатилетний солдат заработал боевыми практическими делами, тяжелым и добросовестным трудом разведчика.

Выполняя приказ, во что бы то ни стало, взять языка, группа разведчиков после снятия часовых бесшумно забралась в спящий блиндаж, захватила офицера, а остальных уничтожила в рукопашной схватке. Приказ был исполнен.

Единственный раз за всю историю взаимоотношений автору этих строк посчастливилось целую ночь пребывать с этим замечательным человеком на природе.

Встретившись случайно в Таволгах, по обоюдному согласию уехали на живописный берег Нейвы. Летний вечер с ясной тёплой погодой сопутствовал приятному общению. В приватной беседе он рассказал многое – и о том, как с моим отцом Галактионом в войну, испытывая себя на прочность, вели хозяйственные домашние дела. Период же своего участия в боях он обходил, избегая рассказов о них. Об эпизоде взятия немецкого офицера всё-таки поведал и рассказал об удивительной податливости человеческой плоти при ударе ножом. На завершающем этапе войны ему пришлось принимать участие в штурме столицы Австрии – Вены. Бои были яростные. Сколько однополчан и боевых друзей погибло в последние дни и минуты войны!

Даже после подписания Акта о капитуляции восьмого мая 1945-го десантники участвовали в боях по уничтожению фашистов, не желавших сложить оружие. И только двенадцатого мая поступила команда зачехлить орудия и разрядить автоматы.

Победа! Желанная, долгожданная Победа!

За свой вклад в дело Победы дивизия была награждена орденом Красного Знамени и орденом Суворова второй степени, и личному составу за успешные действия по разгрому немцев пять раз объявлялись благодарности Верховного Главнокомандующего.

Потери на завершающем этапе (после января 1945-го) составили: убитыми 1067 человек и ранеными 3767 человек.

Начала обустраиваться мирная жизнь. Разъезжались по домам демобилизованные.

Подразделение Назара Васильевича дислоцировалось сначала в Чехословакии, потом в Венгрии. Основной задачей их было обеспечение надлежащего порядка в освобождённых районах. Только весной 1946 года воздушно-десантное подразделение возвратилось на родину и вошло в состав Вооруженных сил СССР. Расквартировавшись в Украине, в городе Никополе, десантники продолжали служить по уставам мирного времени.

Только в конце 50-х годов, после семи долгих лет, гвардеец-десантник с орденом Славы третьей степени, медалями «За взятие Вены» и «За победу над Германией» вернулся в родные места.

На то, что воевал, а потом, после войны, служил столько времени – не сетовал, считал, что так было надо. Дважды раненый и контуженый, победил смерть и выдюжил.

Грошев Назар Васильевич, служба в ВДВ. Украина, 1949 г.

Грошев Назар Васильевич (справа). Послевоенная служба. г. Никополь, 1950 г.

Главное, живой вернулся и вновь увидел родную деревню и родных. В послужном списке около восьмидесяти выполненных парашютных прыжков, несколько благодарностей Верховного Главнокомандующего, за сухими строчками которых – смерть друзей, кровь, пот и черновая солдатская работа. Всё это для солдата-освободителя было позади, а впереди – мирный труд.

Вернулся: все пожитки в мешке – ни средств к существованию, ни мирной специальности. Мать одна, брат Лаврентий служит в армии. После того, что увидел в цивилизованной Европе, захотелось самому как-то покрепче встать на ноги и помочь матери. Решил ехать на Лёвихинский рудник, который в то время активно развивался. Да и вообще, медная промышленность в этих местах набирала силу. Так Назар, сменив солдатскую форму на шахтёрскую робу, начал осваивать шахтёрское дело. Работал забойщиком, крепильщиком горных выработок, а после учёбы в горном институте на курсах по усовершенствованию технического образования, стал начальником горного участка и горным мастером. Понравился ему этот рабочий поселок. Тут он обзавёлся друзьями, здесь его избрали депутатом по Лёвихинскому округу.

Как ни не хотелось, но по сложившимся обстоятельствам в 1957 году пришлось переехать в Верхнюю Пышму и там снова обживаться. Выстроил новый дом, но затем с подрастанием сыновей принялся за строительство более просторного двухуровневого дома. Все работы выполнял сам, да и подрастающие сыновья помогали. Парни выучились, отслужили в армии, женились. Жизнь шла своим чередом.

Незаметно подошёл пенсионный возраст.

Будучи на пенсии, Назар продолжал работать, помогая сыновьям обживаться. Помимо того, он перенял от дяди Панфила Варфоломеевича мастерство выделки овчин. В то время полушубки были востребованными, а функционеры, властьпредержащие, косо смотрели на такое кустарное ремесло, и можно было с ним нажить большие неприятности. Несмотря на это, он с удовольствием помогал обращающимся к нему за помощью. Качество работы было отменным, и владельцы полушубков, надевая добротную вещь, с благодарностью вспоминали доброе дело скорняка.

Сейчас, перебирая документы и бумаги, сохранившиеся от Назара Васильевича, понимаешь, что прожил он жизнь достойно: благодарственные письма президентов, министров обороны, почётные грамоты, благодарности. Сколько всего! А ведь за всем этим – добросовестный труд простого человека-труженика, человека-воина, человека-отца. И, по большому счёту, не в больших кабинетах и резиденциях вершится история страны, а творят её вот такие скромные, простые и настоящие люди – патриоты.

Уже нет среди нас, родственников, этого человека. Но каждый, думается, с горечью осознаёт, как его не хватает. При всей своей постоянной занятости он всегда находил время раз-два в год объехать и посетить родню. Зайдёт, по-простому поговорит, неназойливо посоветует… Для некоторых, без преувеличения, это многого стоило.

Читателю может показаться, что образ персонажа идеализируется, но, однозначно, общение с этим, никогда не курящим и не пьющим человеком с грубовато-мужской красотой свежего лица, с феноменальной памятью и какой-то по-человечески приятной и простецкой дикцией, доставляло настоящее удовольствие. Одно только досадно констатировать, что такие люди, как Назар Васильевич Грошев, не упомянуты в Книге памяти Невьянского района. А ведь такими людьми земляки должны гордиться, а их биографии могут служить примером для воспитания молодежи.

Возвращённые имена

Сносная размеренная жизнь, мирное бытие 40-х годов XX века, – и вдруг всё это рушится и разделяется на «до» и «после». Так было во все времена, когда начинались войны…

Так было и тогда, в 1941 – м, когда разразилась страшная война. Число 22 в июне разграничило время до войны, а всё остальное (сама война, непереносимое горе, коварные безжалостные похоронки, вдовство и сиротство…) – после.

Ненасытные эшелоны увозили на передовую фронтов призванных и растворившихся в шинельно-серой солдатской массе таволжан – крепко сбитых парней и заматеревших мужиков. Одни уезжали, чтобы уже никогда не вернуться… 70 лет прошло, как они, убитые, лежат в чужой для них земле. Другие – те, кто вернулся, списанные ли по ранению досрочно или провоевавшие до Победы, с мучимыми их тела осколками, с тяжёлыми последствиями от ранений и контузий, доживали свои дни в родных местах.

С начала второго тысячелетия, с нулевых его годов, на могилах фронтовиков за счет Минобороны (что хорошо) устанавливаются памятники, а вот умершим ранее этого не полагается… На нет-спроса нет, ну и ладно!

Вернувшимся же с фронта и умершим с 40-х по 70-е годы прошлого века не полагается вообще ничего, и, самое жуткое, они ни в каких списках не значатся, их имена не занесены в Книгу Памяти, их как будто не было, и они не воевали… Только при поверхностном вникании в этот вопрос всплывает более 20 фамилий.

Первая перекличка фронтовиков происходила в 60-х годах, а данные для Книги Памяти готовились позже, и за это время кто-то умер, кто-то куда-то уезжал. Так значительная прослойка осталась за бортом.

Чтобы как-то исправить эту несправедливость, нужно хотя бы по максимуму вспомнить их и поименовать их где-то.

Они при жизни-то никогда и ничего не просили, а теперь им, умершим, вообще ничего не надо.

Никто не скажет: стыдно ли им там или нет, больно иль не больно за утраченные в отвоёванной им стране нравственные ориентиры, за растраченный былой потенциал и величие нации. Мёртвые неймут этого!

Свой земной долг и предназначение они исполнили сполна. Им мы не нужны – нужны они нам. Ох, как нужны! А нужны-то они, чтобы покаяться пред ними за уничтоженные и покинутые (выпестованные ими) деревни, за заброшенные поля, за варварски по бессовестному вырубленные и загубленные леса, за всё за то, на что без слёз сейчас смотреть нельзя. Они нужны, чтобы помня их, находить и черпать силы для обретения иного смысла жизни, достойного нормального порядочного человека. Вот они – наши земляки:

БАЛАКИН Григорий Иванович (1924-1965). Родился в деревне Сербишино. Воевал в составе ВДВ. При штурме и взятии столицы Венгрии Будапеште был тяжело контужен и ранен, потерял слух, который с трудом после войны восстановился. Награды были, но какие – пока неизвестно. В его семье родилось четверо детей. Похоронен в родной деревне.

БУСЫГИН Дементий Яковлевич (20 августа 1914-27 декабря 1952). Таволжанин, ушёл на фронт в начале войны. После тяжёлых ранений был списан из строя. Последние годы жизни тяжело болел от ран. Молодой организм не выдержал. Овдовевшая жена Ирина Абрамовна после него замуж больше не вышла, всю войну и до самой пенсии работала в колхозе Верхних Таволог. Похоронен в Верхних Таволгах.

ВАСИЛЬЕВ Иван Леонтьевич (1926-2007). Родился в Таволгах. В армию ушёл осенью 1943 года – начал служить семнадцатилетним парнем, учился в Чебаркульском запасном полку. На фронте был в 1944-1945 годах. Ранен в Польше. После войны был направлен на строительство Верхнетагильской ГРЭС, а затем переведен в г. Тюмень, где умер и похоронен. Имел награды, в том числе медаль «За боевые заслуги».

ВАСИЛЬЕВ Панфил Варфоломеевич (1.03.1904 – 21.06.1990). Родился в Верхних Таволгах в большой старообрядческой семье. Сын Варфоломея Ивановича, репрессированного в 1932 году. С началом войны помог настроить в Верхних Таволгах выделку овчин и пошив полушубков для армии. Выполнив это, он от жены и шестерых детей (двое родились уже в Быньгах, а младшему Василию было чуть больше года) уходит воевать. Воевал с 1942 года на Южном фронте, на Керченском полуострове полковым разведчиком, постоянно находясь между жизнью и смертью. Владел сапёрным делом. Потом боевой путь проходил через Днепропетровскую область.

В ноябре 1943 года был тяжело ранен и контужен. Домой возвратился в 1946 году. Награды, в том числе и медали «За отвагу», были, но ни документов, ни их самих не сохранилось.

Похоронен П. Васильев в Быньгах.

Выписка из Приказа по 503 Стрелковому полку 91 Стрелковой Дивизии (Южный фронт) от 4 октября 1943 года № 40/н:

«От имени Президиума Верховного Совета СССР награждаю медалью «За отвагу»:

…б. Сапёра сапёрного взвода красноармейца Васильева Панфила Варфоломеевича за то, что он в бою в районе села Екатериновка Днепропетровской области 16-17 сентября 1943 г. отбивая в составе взвода неоднократные атаки немцев, лично убил двух и ранил двух солдат противника.

1904 года рождения, русский, беспартийный, участник Отечественной войны с 1942 года. Ранений не имеет, в РККА с 1942 года. Призван Невьянским РВК Свердловской области. Ранее не награждался.

Командир полка подполковник Закиров

Начальник штаба капитан Собкин»

ВАСИЛЬЕВ Прохор Терентьевич (1912-1959). Родился в Таволгах. Участвовал в боях с белофиннами в финской войне. В Великой Отечественной с первых дней воевал на Волге, участник Сталинградской битвы, где получил тяжёлое ранение в живот. Увидя свои вывалившиеся кишки, Прохору хватило сил собственноручно заправить их обратно и подоткнуть их и рану попавшейся под рукой чьей-то гимнастёркой. Оперировавший его немец-хирург сказал: «Ты, Васильев, проживешь ещё 14 лет!». Долго лечился в госпитале в Ташкенте, потом жена Татьяна Кондратьевна терпеливо выхаживала его дома.

После лечения по возможности сил работал в колхозе лесником. Имел троих детей. Награды были, но ни они, ни документы не сохранились. Похоронен в Верхних Таволгах.

ВАСИЛЬЕВ Феноппент Терентьевич (1902-1959). Таволжанин. Служил в кадровой армии в Средней Азии, откуда вернулся в 1925 году, одетый в диковинную по тем временам кожаную куртку.

В 30-х годах по сфабрикованному обвинению был осуждён к исправительным работам, и в течение нескольких лет строил с тачкой в руках дороги около Байкала.

В марте 1942 года, не смотря на судимость, направлен на фронт, в пехоте дошёл до Берлина. Дважды контужен и ранен. Из войсковой части, находящейся под Берлином, к своим пятерым детям и жене вернулся через четыре года, из числа в число. После войны некоторое время работал, а затем из-за контузий полностью и безвозвратно потерял зрение.

Награды (по воспоминаниям детей) были, но утеряны, документов не сохранилось. Похоронен в Верхних Таволгах.

ГРОШЕВ Назар Васильевич (1926-2000). Родился 28 декабря 1926 года в деревне Верхние Таволги. Призван в 1943 году и военную присягу принял в запасном полку в г. Чебаркуле за три недели до семнадцатилетия.

Гвардеец-десантник, дивизионный разведчик ВДВ, с боями прошёл через Венгрию, Чехословакию в составе II и III Украинских фронтов. Дважды ранен и контужен. Награждён орденом Славы третьей степени, медалями «За взятие Вены» и другими.

Выписка из Наградного листа:

«Грошев Назар Васильевич гвардии красноармеец, разведчик 119 отдельной разведроты 107 гвардейской Первомайской стрелковой дивизии представляется к правительственной награде орден «Славы III степени». Год рождения – 1926, русский, беспартийный. Участие в Отечественной войне – 3-й украинский фронт с 15.02.1945 г., ранений не имеет. В Красной армии с 19.11.1943 г. Призван Невьянским РВК Свердловской области. Ранее не награждался.

Краткое изложение личного боевого подвига или заслуг: Вночьс18на Юапреля 1945 года группа получила задачу: взять контрольного пленного в районе деревни Трайзен (Австрия). Гвардии рядовой Грошев, действуя в группе обеспечения, скрытно выдвинулся вперёд боевых порядков пехоты и пробрался в дом, где находился пулемёт противника и четыре автоматчика, перекрыв выход из дома и подход к нему, тем самым обеспечил работу подгруппы захвата, при завязавшейся схватке, немцы начали обходить дом и отрезать путь отхода нашей группы. Гвардии рядовой Грошев с товарищами подгруппы обеспечения завязали бой, уничтожив 8 немцев, а остальные разбежались. Группазахвата взяла пленного и под прикрытием автоматного огня рядового Грошева и товарищей подгруппы обеспечения отошла. Пленный дал ценные сведения. За проявленные мужество и отвагу достоин награждения Правительственной награды орденом «Славы III ст.»

Командир отдельной разведроты гвардии капитан Кузнецов.

Достоин награждения Правительственной награды орденом «Слава III степени». Начальник2-го отделения штаба гвардии майор Григорьев. 28 апреля 1945 года.»

После войны служил до 1950 года, отдав службе семь лет, выполнил около 80 прыжков с парашютом. После работал в Лёвихе и в Верхней Пышме шахтером. Женат, воспитал двух сыновей, построил два дома. Умер в 2000 году.

ДАНИЛОВ Никифор Макарович. Родился в 1908 году. Фронтовой шофёр гвардии ефрейтор Данилов прошёл всю войну. На заключительном этапе воевал в Восточной Пруссии, штурмовал Кенигсберг. После войны был направлен на строительство Верхнетагильской ГРЭС, где проработал до ухода на заслуженный отдых, а после выхода на пенсию купил старенький домик в Верхних Таволгах и переехал в деревню. Купленный дом и прилегающую территорию добросовестно и старательно облагородил. Большой аккуратист и профессионал – во всех делах его чувствовалась рука умельца.

За участие в войне награждён орденом Славы третьей степени, медалью «За взятие Кенигсберга» и другими. Поставил на ноги двоих детей. Похоронен в Верхних Таволгах.

ЕЛФИМОВ Фёдор Дементьевич (2 марта 1920-25 мая 1970). Родился и вырос в большой таволожской семье. Два родных брата погибли. Был он на фронте с первых месяцев. В Украине, отступая, попали в окружение и в тяжелейших условиях из него вырвались. Позже, воюя, получил тяжёлое ранение в голову.

Два старших брата Фёдора – Леонтий (1914-15 июля 1941) и Марк (1918 – апрель 1942) пропали без вести. Работал в совхозе «Быньговский», построил новый дом. Похоронен в Верхних Таволгах.

ЕЛФИМОВ Федот Григорьевич (9 мая 1924 – 7 июня 1997). Родился в Верхних Таволгах. На фронте с октября 1942 года, воевал в составе гвардейского миномётного полка.

В день объявления Победы Федоту исполнился 21 год.

Награждён орденом Красной Звезды, орденом Славы третьей степени, двумя медалями «За отвагу», медалью «За победу над Германией». После войны работал председателем сельского совета, в строительном управлении. Воспитал троих детей. Похоронен в Верхних Таволгах.

ЗАВОРОХИН Яков Федулович (13 мая 1913-1973). Коренной таволжанин, рано остался сиротой, батрачил. В 30-х годах был мобилизован для строительства дороги на Лёвиху, на курсах всеобуча получил два класса образования и в 1937-м был отправлен в армию. В 1939 году участвовал в боях на реке Халхин-Гол, затем в войне с белофиннами. В Великой Отечественной войне участвовал с первых дней, штурмовал Кенигсберг, получил тяжёлое осколочное ранение в ноги. Осколки терзали и мучили его тело до последних дней. Имел награды, которыми в детстве играли дети (по воспоминаниям самих детей). Документы на награды не сохранились.

Работал лесником, с женой Афонасьей Антоновной воспитали пятерых детей. Похоронен в Нижних Таволгах.

ЗАЙЦЕВ Ефим Семёнович. Родился в 1921 году в Верхних Таволгах вторым по возрасту из четырёх братьев Зайцевых, участвовавших в Великой Отечественной войне. В 1940-м после окончания Невьянского аэроклуба начал служить в авиации под Оршей в Белоруссии, где его застала война. С боями отходили к Москве, а затем обратный отсчёт.

Выписка из Наградного листа:

«Зайцев Ефим Семёнович, мл. лейтенант, комсорг 8 Отдельного Разведывательного Авиационного Мелигопольского Ордена «Красная Звезда» полка.

Представляется к ордену «Красное знамя».

Год рождения 1921, русский, член ВКП (б) с 1943 г. в Отечественной войне с 22.6.41 г.

Легко ранен в 1941 г., тяжело ранен в ноябре 1944 г. в Красной Армии с 1940 г.

Призван Невьянским РВК Свердловской обл.

На фонте участвует с первых дней Отечественной войны на западном, I Украинском и 4 Украинском Фронтах. Работая комсоргом 264 и 134 батальона, аэродромного обслуживания в октябре м-це 1941 года тов. Зайцев принимает личноеучастие в бою поуничтожению немецкого десанта в районе Спасдемянск. Проявлял храбрость и мужество. Будучи раненный не вышел из боя до ликвидации десанта. Как хорошего комсомольского руководителя в сентябре месяце 1944 года по решению военного совета 4 Украинского фронта для усиления партийно-политической работы в наземных частях был направлен комсоргом в 987 стрелковый полк 226 Стрелковой дивизии. В ноябре 1941 года в боях по разгрому немецко-венгерских войск в Карпатах и освобождения Чехословакии комсорг Зайцев принимает непосредственное участие, проявляя храбрость, мужество и личным примером увлекает бойцов на разгром врага. При атаке населенного пункта Медзилобарце находясь в передовых цепях, получил второе тяжёлое ранение. После излечения снова вернулся в действующую Красную Армию. Энергичный, дисциплинированный, волевой офицер.

За образцовое выполнение боевыхзаданий, за проявленную храбрость, мужество по разгрому немецко-фашистских войск в Карпатах мл. л-нт Зайцев достоин награждения орденом «Красное знамя».

Зам командира 8 ОРВМП по политчасти подполковник Разумов.

Достоин награждения орденом «Красное знамя».

Командир 8 ОРВМП по политчасти подполковник Маргошин. 3 мая 1945 г.»

После войны замполит полка подполковник Зайцев служил в Феодосии, совместно с центром подготовки космонавтов выполнял задачи по обеспечению космических программ.

Случай, наверное, уникальный не только для Таволог, когда четверо родных братьев из семьи старообрядцев – Александр, Ефим, Павел и Фёдор – прошли через горнило войны и живыми вернулись домой.

ЗАЙЦЕВ Павел Семёнович. Родился в 1923 году, коренной таволжанин. Призван в армию в 1942-м, обучался в Подмосковье, откуда и начался его боевой путь.

Выписка из Наградного листа:

«Зайцев Павел Семёнович, лейтенант, командир взвода 1510 Истребительного противотанкового артиллерийского полка представляется к правительственной награде медаль «За отвагу». Год рождения 1923, русский, член ВЛКСМ, в Красной Армии с 1941 г., призван Невьянским ГВК Свердловской обл. Ранее не награждался.

Лейтенант Зайцев Павел Семёнович командир взвода П.Т.О. в боях с немецкими захватчиками своим взводом руководил мужественно, организованно и умело. Ни перед какими сложившимися трудностями не останавливался – только вперёд. Его взвод уничтожил б автомашин, 1 наблюдательный пункт и до 40 солдат и офицеров противника. Достоин правительственной награды медаль «За отвагу».

Командир майор Шукакидзе. 31 августа 1943 г.»

После войны, имея офицерское звание, продолжал служить, а в 1957-м при сокращении Вооруженных сил в звании майора был уволен и направлен в Нижний Тагил, где работал до ухода на пенсию.

ЗАЙЦЕВ Фёдор Семёнович, 1926 года рождения, таволжанин, на фронте с 1944 года. Воевал до последних дней Великой Отечественной, окончил её в Прибалтике.

После войны старшине Ф. Зайцеву пришлось ещё значительное время служить. Потом переехал в Нижний Тагил и трудился там до выхода на заслуженный отдых.

КАНДАЛИНЦЕВ Макар Алексеевич (2 февраля 1925-12 мая 1960). Таволжанин, участник Великой Отечественной войны, попал в плен, бежал и пробирался к своим, находился в экстремальных ситуациях (критическое переохлаждение и простуды), от которых восстановить здоровье не удалось.

За то, что под Кенигсбергом был в плену, получил срок и был задействован на восстановлении угольных шахт, что усугубило состояние здоровья. Умер молодым и похоронен в Верхних Таволгах.

КИСЛУХИН Алексей Андреевич (1912-1972). В 30-е годы вместе с супругой Анной Николаевной приехал в Верхние Таволги учительствовать. На фронте с первых дней войны. Пехотинец Кислухин – участник боев на Волге, на Орловско-Курской дуге. После тяжелейшего ранения под Курском, излечения и признания непригодным был направлен в Нижний Тагил и задействован на выпуске танков, где проработал с 1944-го до Победы. После войны продолжил учительствовать в ставших для него родными Верхних Таволгах, был директором Верхнетаволожской и Нижнетаволожской школ. Высококлассный фотограф, вёл фотокружок. Исключительно скромный, доброжелательный и отзывчивый человек, занимался разведением пчёл. Выстроил новый дом. Вырастил троих детей.

Награждён орденом Славы третьей степени, медалями «За отвагу» и другими. Умер от разрыва сердца, так и ни разу не получив пенсии. Похоронен в Верхних Таволгах.

КОКШАРОВ Михаил Илларионович (1926-1985). Призван в армию в семнадцатилетнем возрасте. Сначала пулемётчик, а затем автоматчик особого штурмового батальона 34 гвардейской моторизованной бригады 1 – го Белорусского фронта.

В семнадцать с половиной лет участвовал в боях, ранен при форсировании реки Буг, принимал участие в героическом штурме и освобождении Варшавы, Берлина, расписывался на рейхстаге. Служил до 1950 года сначала в роте охраны Главкома войск Советской зоны маршала Жукова (на речном катере приходилось его и его семью возить), а потом на охране почтовых объектов.

Награждён орденом Красной Звезды, медалями «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией». После войны и службы участвовал в строительстве Верхнетагильской ГРЭС, а затем в «Уралзолото» работал машинистом – на мотовозе возил руду с Быньговской шахты. Воспитал двух дочерей. Похоронен в Невьянске.

КОЛНОГОРОВ Фёдор Абрамович (1925-1991). Коренной таволжанин, родился в многодетной семье. В армию призван с 18 лет: сначала в запасной полк в Чебаркуле, а после прошел с боями через Польшу, Германию, Чехословакию. Ранен. Так совпало, что день Победы и своё двадцатилетие отмечал 9 мая 1945 года.

Главное – остался жив, и до конца своих дней был убеждён, что выжил, благодаря нательному амулету с написанной молитвой, который мать надела на него, когда он уходил на фронт.

Домой вернулся в конце сороковых. Выстроил новый дом, работал в совхозе трактористом, с женой Татьяной Марковной воспитали четырех дочерей-красавиц.

Награждён медалями «За отвагу», «За освобождение Праги» и другими. Похоронен в Верхних Таволгах.

КОНОВАЛОВ Павел Григорьевич (27 января 1911 – 14 июня 1971). Родился в деревне Сербишино. С сентября 1930 года по январь 1933-го отслужил кадровую. На фронте с первых дней войны, не избежал кошмара плена, откуда был освобождён своими и продолжил воевать. Трудными дорогами войны пехотинец Коновалов прошел достойно.

Особенно тяжело приходилось при форсировании водных преград, так как по молодости не удалось научиться плавать. На завершающем этапе в составе 1-го Белорусского фронта участвовал в штурме Берлина. В мае 1945 года младшему сержанту Коновалову вручена медаль «За взятие Берлина».

Домой, к семье, возвратился в декабре 1945-го. С женой Анной Карповной воспитали сына и трех дочерей – порядочных последователей своего рода. Дочери Клавдия и Людмила с прилежным постоянством посещают последний приют своих родителей на сельском погосте. Они бережно сохранили отцовские документы и награды за войну, напоминающие им об отце-крестьянине, простом русском солдате, воине-победителе, дошедшем до стен рейхстага. Израненный, он до последних своих дней мучился от осколков, терзающих его тело. Перенёс несколько операций по их извлечению.

А помнит ли кто из деревенских, живущих сейчас, что сельчане-земляки заслуженно-уважительно, с доброй шуткой называли Павла Григорьевича «деревенским Мичуриным»? Он был большим энтузиастом, инициатором выращивания овощей, посадки ягодных кустарников и даже фруктовых деревьев, и получалось это у него мастерски. В дальнейшем, с отходом его от дел, это всё пришло в упадок и захирело.

КОСТОУСОВ Александр Леонтьевич, 1910 года рождения, таволжанин, артиллерист, командир орудия, помощник командира батареи 230 стрелкового полка 80 стрелковой дивизии, гвардии старший сержант, ранен. На фронте его дивизия с 25 сентября 1941 года в полном боевом составе до конца войны входила в состав действующей армии.

В ноябре 1943 года награждён орденом Красной Звезды.

Выписка из Наградного листа:

Костоусов Александр Леонтьевич, гвардии сержант, наводчик орудия батареи 45 мм пушек 230 гвардейского стрелкового полка 80 гвардейской стрелковой дивизии. Представляется к ордену Красной звезды. Год рождения 1910, русский, беспартийный. Участвовал в Отечественной войне с 15.08.43 г. Воронежск. Украин. фр. Ранений и контузий не имеет. В Красной Армии с 29 июня 1941 года, призван Невьянеким РВК Свердловской области. Ранее не награждался. Краткое содержание личного боевого подвига или заслуг: 5.11.43 г. в 17-00 в 2,5 км северо-восточнее с. Богдановка Петровского района Кировоградской области немцы 9-ю танками предприняли контратаку на боевые порядки 2 стрелкового батальона. Точной наводкой т. Костоусова с расстояния 70-100 м орудийный расчёт с 2-х выстрелов подбил один танк, который остался на месте.

Сосредоточив меткий огонь на 2-й идущий навстречу танк, расчёт подбил и этот танк. Остальные танки повернули обратно.

Этим самым тов. Костоусов содействовал отражению танковой контратаки немцев.

Достоин награждения орденом «Красная звезда».

Командир 230 гвардейского стрелкового полка гвардии полковник Камышников. 26 ноября 1943 года.»

Вернулся после Победы, дойдя с боями через Румынию до Австрии и её столицы Вены. Один из лучших гончаров в Таволгах (о чем в 60-е годы XX века писала районная газета «Звезда»). Охотник, рыбак, обладал здоровым чувством юмора. В гости приходил в льняной вышитой косоворотке, подпоясанной пояском с кистями. Залихватски плясал «русского» с каким-то особым задором, легко, вприсядку, выкидывая колени. Получалось это действительно как-то по-русски, просто, внушительно и забавно. Упаси и огради его тронуть! Попробуй задеть – отпор давал мгновенно и с избытком. Таких лучше не трогать!

Воспитал двух дочерей. У старшей сестры Александра Леонтьевича под Курском погиб муж, без отца остались четверо детей.

Мария Леонтьевна тоже осталась одна – трое детей и дом дяди Шуры (так звали все Александра Леонтьевича) для всех всегда был семейным причалом. Умер А. Костоусов в 1967 году и похоронен в Нижних Таволгах.

КОСТОУСОВ Сергей Леонтьевич. Родился примерно в 1907 году, коренной таволжанин, гончар, третий по старшинству из восьми детей Леонтия Николаевича и Ефросиньи Панфиловны Костоусовых. В 30-е годы XX века, спасая семью от голода, уехал сначала сам, а затем, обустроившись, вызвал к себе значительную часть домашних. Там, среди добродушного марийского народа и благодаря Сергею, семья выжила без потерь и перед Великой Отечественной войной вернулась домой. Он же, Сергей, не успел добраться до родной деревни и оттуда ушел на фронт. Прошел всю войну, а после, видимо, чтобы не быть обузой, израненный и немощный, назад в Таволги не вернулся. Жил под Казанью, умер преждевременно (сказались раны) в Саратове в середине 50-х годов. Остались сын и дочь, но где они – пока никто не знает.

МАТВЕЕВ Иван Григорьевич. Родился в 1926 году, таволжанин. В армии с ноября 1943-го, семнадцатилетним обучался в Чебаркуле в запасном полку. После окончания войны посвятил себя службе в Вооружённых силах.

Ныне офицер запаса И. Матвеев проживает в Могилёве. Только два таволжанина из всех участников Великой Отечественной войны – он и Тарас Федосеевич Колногоров (проживает в пос. Цементный) – в настоящее время живут и здравствуют.

МАТВЕЕВ Пётр Васильевич. Родился в Верхних Таволгах в 1924 году. Прошёл всю войну, воевал в составе Степного и 2-го Украинского фронтов, участвовал в штурме Кенигсберга. Награждён орденом Отечественной войны, двумя медалями «За отвагу», медалями «За взятие Будапешта», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией». После войны работал в колхозе «Авангард» бухгалтером. Построил новый дом. В семье родились сын Юрий и дочь Людмила. Умер от ран в 1970 году в возрасте 45 лет, похоронен в Невьянске.

Выписка из приказа по 124 Гвардейскому стрелковому полку 41 Гвардейской стрелковой Корсуньской дивизиии от 13 сентября 1944 года № 058/н. Действующая армия:

«От имени Президиума Верховного совета Союза ССР

Награждаю:

Медалью «За отвагу»

… б. Разведчика взвода пешей разведки Гвардии сержанта Матвеева Петра Васильевича. 24 августа 1944 года, в бою по уничтожению группировки немцев в районе села Бочичень, будучи в разведке, напав на обоз противника, действуя смело и решительно, уничтожил 5 немцев, захватил две повозки с грузами и взял в плен двух солдат противника.

Год рождения 1924, русский кандидат ВКП (б) с 1944 года. Учатник отечественной войны: Степной фронт с 7.10 по 27.10.43 года, 2-й украинский фронт с 27.10.43 года по настоящее время. Ранений не имеет. В Красной Армии с марта 1942 года. Призван Невьянским РВК Свердловской области. Наград не имеет.»

Выписка из приказа по 136 Гвардейскому артиллерийскому полку 68 Гвардейской стрелковой Проскуровской краснознамённой дивизиии от 2 февраля 1945 года № 08/н. Действующая армия:

«От имени Президиума Верховного совета Союза ССР

Награждаю:

Медалью «За отвагу»

…5. Телефониста управления 3-го дивизиона гвардии старшину Матвеева Петра Васильевича, за то, что в бою в городе Будапешт 16.01.1945 года под огнём противника устранил двенадцать порывов в линии связи.»

МЕЛЬНИКОВ Иван Николаевич. Родился в Верхних Таволгах в 1926 году С начала войны, будучи подростком, работал в колхозе «Авангард», откуда в октябре 1943-го был призван в армию. Мать – Анна Васильевна – инвалид труда. Работая на молотилке, потеряла руку.

Обучение Иван проходил в Чебаркульском запасном полку. Воевал на заключительном этапе войны. Пока известно, что он награждён орденом Славы третьей степени и медалями «За освобождение Варшавы» и «За взятие Берлина». Выписка из Наградного листа:

«Мельников Иван Николаевич, ефрейтор, разведчик-наблюдатель 1026 самоходного Артиллерийского полка, 38 отд. ист. прт. арт. 6р. Представляется к награде ордену «Слава» III степени, год рождения 1926, русский, б/п, участие в Отечественной войне с 15 августа 1944 года 1-й Белорус, фр. Ранений и контузий не имеет. В Красной Армии с 1943 года. Призван Невьянским РВК Свердловской обл. Ранее награждён: медаль «За отвагу» приказ № о 1/11 от 20.145. ком. 1026 САП.

Ефрейтор Мельников – разведчик-наблюдатель. За время наступательных операций от реки Одер до города Берлина, а также в уличных боях Берлина показал себя смелым и отважным воином, хорошо вёл наблюдение за действиями противника и вовремя доносил своему командиру, тем самым давал возможность командованию разгадать замысел врага.

В уличных боях города Берлина под сильным артиллерийским и пулемётным огнём противника пробрался через крыши домов и точноустановилрасположение одной пушки и двух пулемётов противника, которые вели губительный огонь по боевым порядкам нашего полка. Этим самым он дал возможностьуничтожить пушку и 2 пулемёта противника нашим самоходкам.

Достоин правительственной награды ордена «Слава» III степени.

Командир 1026-го самоходного Артиллерийского полка полковник Зайцев. 3 мая 1945 г.»

После войны работал в Нижнем Тагиле. Воспитал большую семью (по неточным данным – отец пятерых детей). Похоронен в Нижнем Тагиле. Два его старших брата – Пётр Николаевич и Яков Николаевич – пропали без вести в начале войны, а третий брат Михаил Николаевич (по некоторым данным) с начала Великой Отечественной некоторое время воевал, а после ранения трудился в тылу.

НАЗАРОВ Георгий Артемьевич (1913-1979). Таволжанин, гвардии рядовой, орудийный номер расчета 76-мм пушки 336 гвардейского артиллерийского полка. Призван на фронт 23 июня 1941 года. Познал горечь отступления. Через Ржев, Смоленск, Киев, Житомир проходили его фронтовые дороги. На Украине под деревней Кочурово, оставшийся наедине (друзей убило), может, впервые, а может, и нет (кто знает), но горько заплакал красноармеец Назаров… Боль за погибших ребят ли, ощущение ли безысходности и обречённости или минутная растерянность побудили его к этому – тоже неизвестно. Слёз его никто не видел, да ему и не стыдно было за эти слёзы. В любом случае, это не было слабостью, и бой против немецких танков он принял не колеблясь. То ли позиция была удачной (пушка находилась рядом с огромным дубом, за которым боец во время интенсивного обстрела периодически скрывался), то ли так суждено было получиться, но выстоял и победил в том бою Георгий, подбив шесть танков. Смерть, адресованную артиллеристу, величественный красавец-дуб принял на себя: ветвей не осталось, а ствол был размочален и расщеплен пулями и осколками от разрывов снарядов. Орден Отечественный войны второй степени – вышла награда за тот подвиг.

Довелось ли тогда узнать фашистам-гадам, что противостоял им один, всего лишь один, один против всех, 30-летний уралец, сын простой русской крестьянки-старообрядки Матрёны Арсентьевны Назаровой. В тяжёлую для державы годину отдала она самое дорогое, что у неё было – двоих своих сынов – Георгия и Артамона. Сражались они, не жалея себя, за власть тех, кто властвуя и потрясая партбилетами, изощрённо и методично ущемляли и подвергали гонениям их мать за истинную веру в Бога и приверженность к старой вере. Одна из самых образованных верующих, с хорошо поставленным сильным голосом, она при молениях была ведущей и придавала особый колорит звучанию хора. Те, кто с ней молился и перенимал у неё знания и опыт, считались высокопробными молельщиками. О таких говорили: «О, он (она) ещё с Матрёной молилась!».

25-летний Артамон пропал без вести в районе Брестской крепости, а Георгия она у Всевышнего вымолила. Из Кенигсберга он вернулся осенью 1945-го. Инвалид войны – частично были удалены шесть раздробленных рёбер. Воспитал четверых детей. Работал в Невьянском прииске. Подвигом своим не бахвалился и вряд ли кто (кроме домашних) знал об этом. Похоронен в Верхних Таволгах.

НАЗАРОВ Яков Семёнович (1913-1957). Родился в Таволгах, во время войны находился на Дальнем Востоке. Участник боевых действий с Японией, авиамеханик в авиамастерских. Награждён медалью «За победу над Японией». После войны работал на Осиновском руднике. Умер от силикоза. Похоронен в Верхних Таволгах. Дочь живет в Петрокаменске.

ПОЛЯКОВ Александр Андреевич. Родился в 1919 году в Верхних Таволгах, воспитывался мачехой в большой дружной семье. Как и его брат Прохор, в деревне был одним из первых трактористов и работал в совхозе «Авангард» до армии, куда ушёл в 1939 году. Военный шофёр, в боевых действияхучаствовал с мая 1942 года по май 1945-го в войне с Германией, а с августа 45-го воевал с Японией. Демобилизован в 1946 году.

После войны жил и работал в Невьянске шофёром и механиком.

Награждён медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией», «За победу над Японией». Наградами не кичился и никому не рассказывал о фронтовых дорогах. Ежегодно в мае (в митингах не участвовал) с мужем родной сестры, тоже фронтовиком, уединялись дома за чаркой, со слезами вспоминали войну и погибших друзей.

ПОЛЯКОВ Прохор Андреевич (22.02.1921 – 01.03.1984). Родился в большой дружной крестьянской семье. Рано остался без матери, воспитывался мачехой – добродушной простой женщиной. Один из первых сельских трактористов предвоенной пятилетки, работал в колхозе «Авангард» в Верхних Таволгах.

В армии с 1940-го, воевал на Западном фронте с первых дней войны. Принадлежал к возрастной категории солдат, которая приняла на себя ужасы первого, начального, периода страшной бойни и которая была практически выбита. Чудом избежал штрафбата.

Прошёл всю войну и в конце, после очередного ранения, обучался на скоротечных курсах политруков, избирался комсоргом подразделения. Младший лейтенант Прохор Поляков участвовал в штурме Берлина. Инвалид Великой Отечественной войны второй группы, награждён орденом Славы третьей степени, медалью «За отвагу», «За взятие Берлина», «За победу над Германией». После войны жил в Верх-Нейвинске.

ПУЗАНОВ Андрей Дементьевич (1934-1991). Таволжанин, родился пятым ребенком в многодетной семье (восемь детей) старообрядцев Дементия Илларионовича и Марии Фоминичны. Работал подпаском в колхозе. После окончания семилетки учился в Свердловской лётной школе, а затем в Харьковском военном училище. Служил в авиачастях на Камчатке, Чукотке и в Нальчике. Участник боевых действий в Египте, в Чехословакии. Последнее время преподавал в Ярославском военном зенитно-артиллерийском училище. Подполковник, награжден орденом Красной Звезды. Умер и похоронен в Ярославле.

СТУПИН Александр Иванович. Родился 8 мая 1965 года в Верхних Таволгах. Родители – Иван Николаевич и Инна Галактионовна – коренные таволжане. После окончания восьмилетки поступил и успешно окончил Нижнетагильский горный техникум. Направление после окончания техникума Александр получил в Карелию, где работал до призыва в Советскую армию. Там, в Костомукше, он прошёл первоначальную подготовку по программе парашютистов и выполнил несколько парашютных прыжков.

Военную службу начал проходить в Литве, под Каунасом, в учебном подразделении ВДВ. Осенью 1985 года, после окончания учебки, гвардии сержант Ступин был направлен в Афганистан, где в составе 345-го отдельного гвардейского воздушно-десантного полка продолжилась его дальнейшая служба, и на протяжении более полутора лет он участвовал во всех операциях, возлагавшихся на гвардейцев. Полк дислоцировался в районе Баграм, и ставшая знаменитой 9-я рота входила в его состав. Не испытавшим и не почувствовавшим происходящего на себе, трудно что-либо представить, а тем более описать. Испытать же Александру пришлось многое: и потерю друзей, и ужасы боев, и всяческие лишения… В одном из столкновений в бою получил лёгкое осколочное ранение в грудь.

За период прохождения службы Александр был награждён двумя боевыми медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги», а также афганскими наградами. На Костомукшском ГОКе его ждали, писали письма и с большим удовольствием приняли его после службы в свой коллектив. Там Александр начал работать помощником машиниста шагающего экскаватора, а затем был переведён на руководящие должности. Полюбился ему край голубых озер, но постоянно тянуло домой, и через несколько лет работы там он переехал на Урал.

Сейчас живёт и работает в Новоуральске, в охране «Росатома». Семья у Александра дружная: жена Ирина Дементьевна – медработник, дочь Дарья, окончив учебу, работает в областном центре, а сын Дмитрий служит в армии.

С родной деревней связи не теряет. Постоянно помогает родителям-пенсионерам.

Сам ветеран, из скромности, не пользовался льготами и услугами медучреждений и про былое вспоминать не любит.

ТЮКИН Трифон Иудович (14 февраля 1911 – 6 июля 1946). Родился в Нижних Таволгах. Прошёл всю войну с первых её дней.

Фронт – госпиталь – фронт – санбат и так до самой Победы. Жена и два сына встретили его дома в 1945-м. Хотелось пожить под мирным небом, поработать на благо семьи и оправиться от военной нужды. Устроился работать на Осиновский рудник. Да вот только сил хватило всего лишь на год. Утраченное на войне здоровье и изувеченный организм не позволили ему сделать ничего. В июле 1946-го солдат-освободитель, участник обороны Москвы, на 36-м году жизни скончался. Не суждено ему было увидеть желанную дочь, родившуюся уже после его смерти. Простой уральский человек, отдавший всего себя войне, награждённый медалями «За оборону Москвы», «За победу над Германией» (возможно, и другими). Похоронен в Нижних Таволгах.

ЧУЧУМОВ Ефим Антонович (1926-2006). Таволжанин, сержант Чучумов – командир отделения 53-го стрелкового полка. Призван в армию осенью 1943 года, в возрасте семнадцати лет, обучался в Чебаркуле в запасном полку, попал на фронт. После войны учился, работал мастером в шахте Левихинского рудника. Воспитал двоих сыновей. Награждён медалью «За отвагу». Служил до 1950 года в танковых частях на Дальнем Востоке.

ШАСТИН Александр Дмитриевич (21 ноября 1914-10 октября 1969). Участник войны, но где и сколько воевал – пока неизвестно. Был тяжело ранен в ногу. Воспитал большую семью. Лучший и единственный бондарь в Верхних Таволгах, делал отличные кадки. После его смерти семья уехала из деревни. Похоронен в Верхних Таволгах.

Приведённый выше список далеко не полный, биографические данные многих таволжан-фронтовиков пока не установлены. Вот некоторые из тех, чьи имена должны быть вписаны в историю Верхних Таволог:

ВАСИЛЬЕВЫ:

Яков Сидорович, 1915 г. р., танкист, похоронен в пос. Верх-Нейвинский

Корней Сидорович, 1920 г. р.

Анисья Сидоровна, 1923 г. р., зенитчица, участвовала в форсировании Днепра

Михаил Сидорович, 1925 г. р., десантник-танкист, похоронен в Солнечногорске

Владимир Сидорович, 1927 г. р., служил юнгой в конце войны на Черноморском флоте

Все они остались живыми, пройдя ВОВ.

ВАСИЛЬЕВ Родион Иудович, ушёл на фронт из В.Таволог, похоронен в Н. Сергах.

ГАЁВ Потап Минеевич, подполковник, похоронен в Тавде.

ГРОШЕВ Семён Евстигнеевич, участник войны, умер от ран.

КОЛ НОГОРОВ Ефим Ксенофонтович, похоронен в Лае.

КОЛ НОГОРОВ Треф илий Ксенофонтович, похоронен в В. Таволгах.

МАТВЕЕВ Симон Агафонович, участник войны.

МАТВЕЕВ Степан Симонович, участник войны, похоронен в Верх-Нейвинске.

МЕЛЬНИКОВ Михаил Николаевич, похоронен в В. Таволгах.

НАЗАРОВ Гавриил Артемьевич, 1910 г. р., похоронен в В. Таволгах.

НИКОЛАЕВ Тимофей Кириллович, примерно 1923 г. р., участник Сталинградской битвы, получил тяжёлое ранение, был комиссован. С 1943 года занимался начальной военной подготовкой призывников. Похоронен в п. Аятка.

СУЧКАЛОВ Михаил Трофимович, 1908-1976, по неподтверждённым данным воевал под Великими Луками.

сплочённые лихолетьем

Грянула война. Ушли из Таволог мужики воевать. Отправились сначала заматеревшие, бывалые, умудрённые жизнью, а потом очередь дошла до безусых юнцов.

Если кто-то по какой-либо статье не подходил для фронта – забирали в трудармию. Выгребли всех и вся, всё, что только можно было.

Полуопустошилась деревня – остались бабы с детишками и подростками, да старики с калеками-инвалидами.

Одна бабонька повоет-попричитает над военкоматовской повесткой, проводит кормильца-мужа, пройдя с ним за околицу деревни (может, кто-то и в последний раз), повиснув на его руке да положив голову на плечо, а другая – позаходится, рыдая над похоронкой своего единственного и родного, которого любила, с кем радовалась жизни, от которого рожала детей, и снова, та и другая, запрягутся в работу… Работушка-то та повседневная, многочасовая, изнурительная и везде завсегда такая непосильная, что все жилы вытягивала. Полуголодные, в поле ли они или в лесу, на ферме или в цехе – везде трудились до изнеможения, на износ, забыв про смех и болезни. Первая, со своими чадами, будет жить надеждой на возвращение мужа-отца живым, а вторая, в одиночестве, с детьми будет выживать и, вдовствуя и храня в своем сердце любовь к убиенному, будет одна поднимать сирот. Война востребовала себе всё, не оставив ни техники, ни тягловой силы. Если и было несколько захудалых лошадёнок, то их берегли для более важных работ, а тракторы на период посевной и уборочной кампаний направлялись из Аятской МТС. Получалось: ты и баба и мужик, ты и лошадь, ты и бык… Это народное изречение с приплюсованными каким-то человечным моральным духом и особой дружбой и взаимовыручкой между народом (война сплотила всех), и было тогда основой для выживания. Долго и мучительно тянулось военное лихолетье.

Ребятня, предоставленная сама себе, дома одна, а самые старшие, посмышлёнее, назначались главенствующими, которых меньшие слушались беспрекословно. И получить от них оплеуху за непослушание было очень просто.

Дети войны, 1942 год

Кого-то из малышей верёвочкой за поясок или за ногу привязывали к лавкам-кроватям, чтобы как-то обезопасить своих чадунь. Изнывали, разрывались душеньки у матерей, да с работы не убежишь – не ускочишь даже на минутку – подсудное было дело…

Дети войны – последние дни счастливого детства, а завтра была война… Короткова Вера. Всю войну находилась с отцом Ювиналием Дмитриевичем Коротковым, работавшим в войну на Уралмаше. Июнь 1941 г., Невьянск

Верхние и Нижние Таволги-деревни, основанные старообрядцами, войну встретили, как все. Частная собственность и предпринимательство в них были уничтожены.

Зажиточные и состоятельные крестьяне были выдворены из деревни, а кто-то, чувствуя угрозу, исчезал сам. Колхоз «Авангард» в Верхних Таволгах и ещё не окрепшие после создания артели «Новый путь» и «Керамик» ослабли из-за поредевших в связи с мобилизацией рядов работников, к тому же часть тружеников была привлечена на Осиновский рудник Невьянского прииска.

В таких условиях таволжанам пришлось перестроиться на военный лад и везде работать и трудиться на пределе своих возможностей.

Короткова (Костоусова) Анастасия Леонтьевна не провожала на фронт мужа и не была тогда ещё матерью – возрастом не вышла. Но история и судьба нижнетаволожской артели «Керамик» того, военного, времени – это судьба её и её сверстников, которые составляли одно целое, жившее по законам военного времени и чаявшее одного: чтобы скорее закончилась война.

Родилась Анастасия 11 ноября 1925 года восьмым, самым младшим, ребёнком в большой старообрядческой семье Леонтия Николаевича и Ефросиньи Панфиловны Костоусовых.

Обычная размеренная жизнь при живых родителях со старшими тремя братьями и четырьмя сестрами казалась безоблачной.

В школе она училась хорошо, и учение давалось ей легко. Некоторые из старших уже поженились, повыходили замуж, и семья разрасталась нарождавшимися внуками.

Короткова (Костоусова) Анастасия Леонтьевна, труженик тыла, всю войну проработала в артели «Керамик», награждена медалью «За доблестный труд в ВОВ». 1945 год.

Родители – потомственные гончары, и дети тоже шли по этим стопам. Продукция гончаров – всевозможная керамическая посуда: горшки, латки, корчаги, квашёнки, водянки, крынки – была доступной, дешёвой и востребованной по тем временам и давала определённый доход производителям, а личное хозяйство обеспечивало надёжный продовольственный достаток. Скотины и птицы (гусей, индюков, уток, куриц) держали помногу, к тому же заядлые охота и рыболовство мужской половины семьи приносили дополнительную прибавку к общему столу.

Пашенный надел при соответствующем уходе давал достаточно хлеба, а огородные грядки также приносили обильный урожай овощей. Из домашних никто не ленился, и заготавливали много дикоросов: изобилие грибов и ягод позволяло это делать. Грибы солили и сушили, ягоды же – чернику, землянику и черёмуху – сушили, а клюкву морозили. Варенье не варили из-за нехватки сахара, зато зимой все радовались всевозможной стряпне из этих заготовок. Собирая ягоды, в лесу их, кроме случайно раздавленных, не ели, а несли домой на общий стол, где сообща поглощали с молоком и сахаром, наедаясь, как говорили, на зиму. Младшие же недоумевали когда недоеденную ягоду укладывали на железные листы и сушили, превращая красоту и спелость в сморщенные, неправильной формы комочки – им было невдомёк, что сахар был в большой цене и дефиците, и на таком желанном варенье разоришься.

В общем, всё шло рядком и ладком.

Всё делали сами, а делать умели многое, и трудились все, а приходило время праздников – веселились и праздновали, как все сельчане. Православные праздники отмечали традиционно и, как считалось, с размахом. Зимой – катание с горок и на лошадях, а летом ходили в походы всей семьёй на берег, но в обоих случаях – с обильным и шумным застольем с шутками, обязательно с песнями да плясками (песенников и плясунов в семье хватало). На берегу обязательным приготовленным блюдом была уха. Рыбы в Нейве, Таволге и Ключевке было множество, и уха из щуки, линьков, налимов и окуней получалась отменной. Свежая, только что пойманная неводом рыба, сваренная на костре в большом котле без картошки да с травками-приправками, придающими вареву свою прелесть и неповторимость. Вкуснота непревзойденная: ешь – не наешься! Засиживались на природе до полуночи, а то и долее.

Луна, соловьи, дымок и тепло костра, задушевные песни, родные просторы, родные лица – неизгладимое и незабываемое впечатление…

Короткова (Костоусова) Анастасия (стоит в центре) среди марийских школьников, 5 класс. Марийская АССР, 1937 год.

В общем, изобилие человеческого жизненного веселья – и комары нипочём!

Никто тогда и не думал, что это был пик счастливой и относительно спокойной жизни в семье, что это моментом прекратится и никогда уже не вернётся.

В начале 30-х годов началась коллективизация и семейная идиллия закончилась.

Затеянные Советами кампании по созданию колхозов и борьбе с религией внесли непоправимую и страшную сумятицу, привели к нужде, к лишениям…

Спасая семью от голода, средний брат Сергей Леонтьевич уехал искать лучшей жизни. Обосновавшись в одном марийском селе под Вятскими Полянами, он вызвал к себе часть домашних. Там Анастасия, вместе с марийскими ребятишками, продолжила учиться в школе, и добродушный марийский народ помог семье выжить и возвратиться обратно в Нижние Таволги без потерь.

Вскоре непоправимое горе постучалось к Костоусовым: в 1937-м скончалась мать семейства – 65-летняя Ефросинья Панфиловна, и для двенадцатилетней Анастасии детство заканчивается. К тому времени семейное хозяйство пришло в упадок, скотину и птицу убрали, приходилось выкручиваться по-разному. Самый старший, Автоном, избегая вступления в колхоз, уехал в Нижний Тагил; сестры Анна и Федосья перебрались в Невьянск, муж Марии Леонтьевны переехал в Свердловск и не вернулся. Каждые, уезжая, пытались хоть как-то прижиться в не свойственной им городской среде, а давалось-то это ох, как нелегко…

Анастасии, как самой младшей, пришлось остаться в доме за хозяйку и ухаживать за состарившимся до срока отцом (он тяжело переживал уход из жизни своей любимой Ефросиньюшки, которую в молодости, придя из армии, полюбил и фактически выкрал из дома, где она жила по соседству, на руках принес домой, и с которой прожил большую жизнь и воспитал столько детей).

Будучи с молодости страстным охотником и рыболовом, он не изменил своим привычкам до старости, хотя силы были уже не те. Зубы вот только сохранились полностью, и он никому не верил, что кости (то есть зубы) могут болеть. На рыбалку ходил с саком. Привязанная к длинному шесту нитчатая вязаная снасть позволяла сакать рыбу из омутов Нейвы, но только в ночных стемнённыхусловиях. Ночью подросток-девчушка, ходившая следом в подручных и носившая в кошёлке пойманную рыбу, засыпая на ходу, полусонная, молила, чтобы тятя (так его звали в семье) зацепил и порвал об коряги снасть.

Если же такое случалось, рыбак ворчливо, в присутствии уймы комаров, починивал порывы нитками и продолжал… Добравшись до дому утомленный рыбак, ложась спать, наказывал: «Ты, Таська, пирог мне состряпай!» (привык он за свою жизнь к пирогам).

Таська, конечно, стараясь угодить и побаловать старика пирогом со щукой да с линьками, бросалась за дело. Мученически борясь со сном, она ставила квашенку, чистила рыбу, растопляла печь и добросовестно, насколько это было возможно в 13-14 лет, исполняла обязанности стряпухи. Со слезами (спросить-то не у кого) она пыталась вспомнить, что и как это делала мама… Кстати, Анастасия после смерти матери никогда не отмечала и не праздновала свой день рождения, ибо смерть Ефросиньи Панфиловны наступила как раз в день рождения младшей дочери – 11 ноября.

Много позже, стряпая пироги (а получались они у неё всегда отменные), она с какой-то теплотой и свойственным только ей необидным укором в адрес отца, вспоминала проте годы и то, как проходила науку стряпни. Даже в тех сложных условиях ей удалось успешно закончить семилетку.

С началом войны, с первых дней, началась трудовая биография Анастасии в артели «Керамик». С неполных шестнадцати лет приходилось делать всё, что делали взрослые люди, и учиться всему на ходу. Работы была уймища. Помимо всего, её с группой молодых девчат отобрали для занятий на курсах снайперов с последующей отправкой на фронт, но полученное артелью задание на выпуск продукции фронту (керамические изоляторы для воздушных ЛЭП) отменило дальнейшее обучение, а нагрузок при работе добавилось. Готовую продукцию извлекали из неостывшего горна, надев предварительно на себя всё, что только можно было – и телогрейки, и какие-то тряпки-обрезки. Принимавшие стояли наготове с водой или снегом и тушили загоревшуюся и тлеющую одежду.

Приходилось много работать в лесу, заготавливая сено для лошадей и дрова для обжига продукции. В тёплое время было проще: жили в лесу в балаганах, а полчища оводов, комаров и прочего гнуса считались мелочью.

Чебаков Логин Зотеевич и Горшенев Елисей Никитич, которые ведали хозяйственными делами артели, были в лесу за старших, передавали опыт, обучали премудростям сенокоса и лесозаготовки, старались как-то облегчить участь подопечных работников.

С собою в наличии присутствовало старенькое ружьишко, и считалось большой удачей, когда удавалось подстрелить какую-то дичь, которая незамедлительно попадала в общий котел и была желаемым приварком к скудному рациону. Кстати сказать, с этим ружьём произошёл случай, который чуть было не привёл к трагедии: баловавшийся подросток взял в руки эту одностволку с торчащим из ствола шомполом, не проверив состояния ружья, взвёл курок, навёл на сидящего неподалеку и шутливо крикнул, что, мол, выстрелю! Пострадавших Анастасию и Мотю Логин Зотеевич вывозил с лесного урочища на лошади, чтобы в Таволгах оказать посильную медпомощь.

В память об этом случае у Анастасии остались несколько дробин в теле да шрам от шомпола, а у Моти – два частично ампутированных пальца на руке.

Кузнецова Екатерина Леонтьевна, мать четверых детей, шила полушубки для армии. Умерла в 45 лет. Муж Михаил Степанович погиб на Курской дуге.

Зимой же на заготовке дров приходилось совсем туго: уезжали и приезжали затемно, работая весь световой день в лесу на морозе. Еды с собой почти никакой: две-три картофелины за пазухой, чтобы морозом не сковало, да несколько алебушек-травянушек вместо хлеба… Норма была запредельно-жёсткой: все работали парами и на двоих нужно было свалить, очистить, испилить на чурки, а затем расколоть и сложить в поленницу по четыре с половиной кубометра. Вкалывали безропотно, ведь за невыполнение могли спросить, да к тому же каждый считал, что не выполнить норму и работать хуже других никто не имеет права. Сейчас это представить невозможно, как они – девчушки-подростки, ручными пилами да топорами-колунами выполняли трудоёмкую для них работу. Ко всему, у каждого кто-нибудь да воевал, и все считали, что им там тоже нелегко. Тут пусть голодно и холодно, но нет бомбежек, нет разрывов, нет крови, а там кто-то ранен, кто-то убит или пропал без вести.

Военное лихолетье превратилось в сплошную тягучую череду безрадостных дней, недель и месяцев и недолго радовались только во время получения добрых весточек с фронта с извещением, что «пока живой» или «был ранен да вылечился» и «снова воюет». Все сообща скорбели по погибшим и старались хоть как-то поддержать тех, кто получал извещение о гибели. Похоронки не обошли и семью Анастасии: в августе 1943-го на Курской дуге погиб муж старшей сестры Екатерины Леонтьевны – Михаил Степанович Кузнецов (сама она не перенесет этого, от непосильной работы и горя вскоре умрет, оставив четверых детей круглыми сиротами).

В конце 1943 года в Витебской области погиб двоюродный брат – Шихов Яков Евстратьевич. Остались с детьми без мужей также сестры Мария Леонтьевна и Анна Леонтьевна. Нужда кругом. Анастасии пришлось выдержать ещё один страшный удар судьбы: в апреле 43-го умер отец – Леонтий Николаевич. Выдюжила, как-то устояла и забывалась только в работе. Сироты, сироты… Сколько их оказалось в семье Костоусовых?!

Сергей Леонтьевич, не успевший до войны возвратиться домой из Вятских Полян и ушедший оттуда на фронт, чтобы после войны не быть обузой для семьи, израненный и немощный, в Таволги не вернулся. Сведений о нём пока почти нет. Известно, что были у него сын и дочь, и что он, изувеченный войной, от ран преждевременно умер в Саратове.

Самый старший брат – Автоном Леонтьевич, труженик тыла, забронированный для работы на железной дороге и проработавший там всю войну, домой не вернулся. Жил и работал до пенсии в Нижнем Тагиле.

Младший из братьев – Александр Леонтьевич, гвардии старший сержант, командир орудия, помощник командира батареи, кавалер ордена Красной Звезды, возвратился с Победой в Нижние Таволги из Вены – столицы Австрии. Один из лучших гончаров завода художественной керамики! Сколько людей вспоминали его за добротно сробленые крынки, горшки, корчаги…

Костоусов Автоном Леонтьевич. Таволжанин, мобилизован в трудармию, труженик тыла, отработавший всю войну на железной дороге.

Дом его и жены его Зинаиды Фёдоровны, мудрой, добродушной, миловидной и порядочной женщины, был семейной пристанью всех сирот и не сирот семьи Костоусовых. Там многие жили и шли туда за советом, за поддержкой, за добрым словом, благословением и оттуда выходили замуж и в самостоятельную жизнь. Богатства, кроме двуствольного ружья и охотничьего ножа – у него, и большого запаса доброты и мудрости – у неё, больше никакого не было.

Вечная, светлая и добрая память им, Костоусовым Александру Леонтьевичу и Зинаиде Фёдоровне!

Кончилась война, началось мирное время. Жизнь продолжилась, настало время свадеб. Свадьбы те отличались не только простотой, граничащей с бедностью, но и каким-то особым весельем, связанным с Победой и наступившим послевоенным мирным житьём. Всё это накладывало свой отпечаток и колорит на атмосферу этих свадеб.

В послевоенный рождественский праздник собравшиеся девчата гадали на имена женихов. Составляя перечень имён, гадающие наперебой называли мужские имена. Находившаяся в доме старушка, занимаясь своими делами, невзначай предложила им включить имя Галактион. Все удивились такому редкому звучанию и, смеясь, резюмировали, что парень с таким именем живёт в Верхних Таволгах. Но познакомились эти молодые волею судьбы независимо от этого гадания. Местные парни, поняв, что чужак из соседней деревни уводит от них красивую дивчину, пытались воспрепятствовать, но крутой нрав и бесстрашие прихожанина не позволили им ничего изменить.

Характер Галактиона закалился также, каку Анастасии – в войну. Три старших брата – Ермолай, Филипп и Самуил, ушли на фронт и погибли, а четвертый брат, Ювиналий, как один из лучших токарей, из Невьянска был мобилизован на Уралмаш, где проработал всю войну. Так все заботы по дому и хозяйству легли на плечи ещё неокрепшего подростка, а ему и не было четырнадцати, когда началась война. Заготовку дров, огородные дела производили со сродным братом Назаром Трошевым, немногим постарше его. Осознавая важность дел, они, умучивая себя, помогали друг другу. В 1943 году Назара призвали в армию, а Галактион попал в шахту Осиновского рудника.

Короткое Ювиналий Дмитриевич с семьёй. 1941 год, перед началом войны.

Короткое Ювиналий Дмитриевич, лучший токарь Невьянского механического завода. Осень 1940 года.

Короткое Галактион Дмитриевич (слева) и Грошевы Лаврентий Корнилович (в центре) и Иван Корнилович, 1941 год

Работающих шахтёров обеспечивали продуктами лучше, что и толкало туда людей и особенно молодёжь. Жители Верхних Таволог в основном трудились в колхозе «Авангард» и в артели «Новый путь», где катали валенки, выделывали овчины и шили полушубки.

Часть же людей помоложе и покрепче попадала на Осиновскую шахту. Условия труда были там аховые, бурение проводилось зачастую на сухую, да так, что при свете карбидки в забое не было видно друг друга. Что побуждало к этому? Может, бурить было легче, а может, влажное бурение создавало дополнительное неудобство, связанное с тем, что после смены не было условий для переодевания, и приходилось мокрым добираться пешком до Таволог, а это около пяти километров… Правда, некоторые копали землянки, где устраивали печки из дикого камня и где пытались обсушиться и передохнуть после смены. Но получалось – из шахты и снова в шахту – в землянке тесно и глухо, а одежда долго не просыхала… Такие землянки, к примеру, были у братьев Трифона, Селиверста, Ермила и Зотея Назаровых.

Коротков Галактион Дмитриевич, труженик тыла, шахтёр Осиновского рудника. Умер от силикоза на 27 году жизни. 1945 год.

Зотея, одного из этих братьев, спасло то, что во время нахождения его на больничном пришла повестка, и он в срочном порядке (начальство рудника в известность не было поставлено, а то бы воспрепятствовало призыву) был мобилизован в трудармию. Работа там была не легче, чем на Осиновке: грузили в железнодорожные вагоны чугунные отливки, передавая их из рук в руки (живой конвейер), с нормой отгрузки три вагона за смену.

Можно представить, сколько тонн металла проходило через одни руки. Пусть трудно, зато заболевания силикозом избежал.

В трудармию из Таволог были призваны Васильев Леонтий Егорович, Грошев Логин Евстигнеевич. Грошев Ксенофонт Кузьмич умер там, а Назаров Павел Семёнович вернулся с частичной парализацией после травмы.

Что касается троих братьев Зотея, которые остались работать на Осиновском руднике, – они в течение года один за другим в конце войны умерли молодыми, сражённые силикозом. Улучшение продуктового обеспечения не помогало и, выходит, служило приманкой.

В артели «Новый путь» даже двенадцатилетние подростки работали по двенадцать часов. Приходилось делать всё: теребить шерсть, носить воду, готовить дрова и отапливать помещения. Яков Михайлович Санников (1932 года рождения) туда пришёл трудиться в 1944 году, когда ему было двенадцать, добросовестно работал, встретил Победу и получил медаль «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны». По воспоминаниям, им, работавшим в артели «Новый путь», чтобы как-то поддержать силы, с приходящих на выделку шкур удавалось срезать остатки жира, мяса и варить с ними болтушку, добавляя в варево траву, отруби…

Из воспоминаний Татьяны Фенопентовны Белоносовой, работавшей там всю войну с подросткового возраста, они срезали жир, прожилки мяса, вытапливали их на сковороде, шкварки съедали, а жир понемногу добавляли при готовке каких-нибудь блюд. Что там шерсть да заветревшие отвратительные запахи! – о брезгливости не думали, главное, чем-то набить желудок.

Санников Яков Михайлович, труженик тыла. Трудовая деятельность началась в войну с 12-летнего возраста.

Короткое Галактион Дмитриевич с сыном Николаем за год до смерти. Верхние Таволги, 1953 год.

Шахтёрам же тогда перепадал и хлеб натуральный, и рыба, и сало. Ветераны артели говорили, что «мы на болтушке переживали и до сих пор скрипим да живем, а те-то (кто работал на Осиновке) давно в сырой земле поляживают…»

Анастасии от войны досталась горькая память да медаль «За добросовестный труд в годы Великой Отечественной войны», а Галактиону – благодарности начальства да прогрессирующий силикоз. Поженились они в 1946-м и за не полных восемь лет совместной жизни произвели на свет пятерых детей, а последняя девочка родилась уже после смерти Галактиона Дмитриевича. Умер он в октябре 1954-го на двадцать седьмом году жизни…

Дети Короткова Галактиона Дмитриевича. Верхние Таволги, 1954 год.

Вот что такое война, шахта и силикоз!.. Правда, начальники Невьянского прииска к вскоре подошедшему новогоднему празднику в первый и последний раз послали детям новогодние подарки. Оставшись одна, мать все силы вкладывала, чтобы поднять детей. Выйдя за Галактиона замуж в незнакомую деревню, она, как говорится, никому не досаждала и никого не осуждала. Просторный дом среди деревни рядом со школой на Митревой Горке, названной так по хозяину, Дмитрию Филипповичу Короткову – строителю этого дома, стал ей родным.

Свёкра, правда, она не застала: старатель-золотоискатель умер ещё в 1934 году в возрасте сорока семи лет. Неприхотливая, опрятная, простая в общении, настойчивая в работе – она пришлась по душе односельчанам. В любой компании, будь то работа или другие какие мероприятия, была заводилой. А сколько песен она знала и пела – заслушаешься: голос чистый, мелодично-звонкий! Сейчас, когда проезжаешь мимо этого постаревшего дома, проданного и нам не принадлежащего, вспоминается многое…

Митрева горка – дом семьи Коротковых

Ни летом, ни весной, ни с зимнею порошей,

Ни осенью плаксивою с занудою-дождём,

Я не ступлю за дорогой порожек –

В родительский состарившийся дом…

Тот милый сердцу кров с теплом, уютом, хлебом

Всех согревал когда-то и хранил.

Там половицы выструганы дедом,

Полати, лавки батя смастерил.

Вспомню прошлое и окунусь в истому:

Науглянке варится картошка,

Проворно поспевает мама, суетясь по дому,

Чистит луковицу, взятую с лукошка…

Бывший дом семьи Коротковых. По соседству – здание бывшей школы и новая старообрядческая часовня.

Не упрекну тот быт и детство босоногое.

Жилось, как всем – не лучше, но не хуже.

А маму славлю за простое воспитание нестрогое,

За завтраки горячие, обеды, за нехитрый ужин!

В достатке не жил, но не знал голодных снов.

На прошлое не сетую и утверждать не перестану:

Оттуда вынес, что без песен и стихов

Добрее, чище, благороднее не стану.

Родные стены не услышат песен добрых…

Когда-то весело, с задором здесь певали.

Ничем не скрасить клуб печалей скорбных,

Как в сладком сне, мы в этом доме побывали…

Работникам колхоза «Авангард» во время войны тоже пришлось пережить всякое. Хозяйство большое: и поля, и ферма, и парники, и огородничество, и везде надо было успеть и как можно больше отправлять продуктов фронту. А там отцы, братья, мужья… Этой мыслью жил каждый колхозник. Пухли от голода сами, голодали дети, да не возьмёшь того, что выращиваешь… А возьмёшь – сядешь. Получалось – у хлеба и без хлеба. Хлеб пекли в деревне под контролем, в нескольких домах, и выдавали по норме. Анна Осиповна Короткова вспоминала, как ждали её с хлебом дома трое малолетних сыновей.

Короткова Анастасия Леонтьевна с сыном, перед пенсией. Верхние Таволги.

Придёт с работы, сама голодная, разрежет хлеб, в том числе и свою норму, на троих, скажет, что сама уже поела. Младший съест и с рёвом кричит, что не наелся и ещё хочет, средний скажет, что спасибо и что наелся, а старший отломит кусочек и, тихонько двигая его по столу, несмело выговаривает: «На, мама, поешь. Ты ведь робишь!».

Впору, конечно, самой зареветь. Но как заревёшь? Муж на фронте, ты одна за себя и за него, а сыновьям негоже показывать свою слабость…

Работники фермы колхоза «Авангард», 1942 год.

• Ягжина Парасковья Степановна (3-я слева в центральном ряду), заведующая фермой.

• Мельников И.Н. (1-й слева в первом ряду), через несколько месяцев уйдёт на фронт.

• Назаров Семён Порфирьевич (1 – й слева в центральном ряду), в отцовской телогрейке.

• Назарова Ирина Гавриловна (1-я слева в третьем ряду), одна из семерых детей ушедшего на фронт Гаврила Назарова.

«В колхозе за какую только работу не приходилось браться, – тоже она вспоминала. Необходимо как-то раз было протянуть ЛЭП, а работники – одни бабы. Выкопаешь яму под столб, а столб-то неподъёмный. Пожилимся гамазом, чтобы поставить его в яму, а силёнок никак не хватает. Завизжим, чтобы, разбегаясь в стороны, не попасть под удар падающего столба. А ставить-то всё равно надо, и опять за то же самое.

Вот другой случай. После рабочего дня (занимались силосованием) возвращаемся домой вымотанные и уставшие, идём голодные, с одним желанием: поскорее бы добрести до дома.

Посевная компания 1943 г. Колхоз «Авангард» в д. Верхние Таволги.

Сидят (слева направо): Колногоров Федосей Антонович – тракторист, Васильев Феофан Мелентьевич – на лошади подвозил ГСМ, Чучумов Андрей Антонович – тракторист, Шихов Александр Сергеевич – бригадир тракторной бригады. Крайняя справа – Настя Новосадова, тракторист. Сидят у трактора: 2-й слева – Чучумов Ефим Антонович, 3-й слева – Колногоров Фёдор Абрамович. Осенью 1943-го оба уйдут на фронт.

Председатель Чучумов с проверкой объезжал поля и, поравнявшись с ними, утвердительно объявил: «Очистите, бабы, вот эту силосную яму, подготовите её к завтрашней работе, получите по 200 граммов муки». Что делать? Время военное, голодное – каждой крошке рады. Откуда взялись силы-то, непонятно, но работа была выполнена. Председатель слово сдержал, только мука-то была гороховая…»

Кстати, по воспоминаниям колхозников, председатель был положительным хозяйственником, но крутого нрава (оправдалось или нет это временем – не нам судить) и в стиле его руководства просматривалось что-то деспотичное.

Не суждено было дождаться Анне своего Ермолая: в январе 1943 года при овладении высотой под Великими Луками на Псковщине он погиб.

Замуж повторно она уже не вышла.

Единственная из вдов Верхних Таволог, посетившая со средним сыном Зиновием могилу мужа, Анна Осиповна Короткова. У могилы погибшего мужа Короткова Ермолая Дмитриевича, д. Носково Великолужского района Псковской области.

В 1978 году она, единственная из таволожских вдов, в сопровождении среднего сына Зиновия Ермолаевича, снохи Полины Ивановны и внучки Надежды побывает в местах, где воевал её единственный и суженый. И поклонится братской могиле, где он похоронен.

Женщины, бедные женщины – вдовые и не вдовые! Сколько вас было в Таволгах? Сколько горя вы хлебнули, сколько слез пролили, взращивая своих детей – детей войны: сирот и полусирот! Исполняя своё предназначение земное, вы не срамили своего имени, не опускались до низменных поступков.

Анисья Назарова осталась одна с семерыми детьми и всех подняла. Меланья Васильева воспитала четверых детей, и все они выжили. Анна Короткова осталась стремя сыновьями, они все остались живы. Паня Грошева (жена погибшего Евсея) подняла на ноги дочь и троих сыновей. Екатерина Игнатьева (Елфимова) сохранила жизнь четверым детям. Анастасия Лукояновна Назарова и Марья Лукояновна Зайцева отправили во взрослую жизнь каждая своих троих детей.

Зинаида Ксенофонтовна Васильева воспитала пятерых детей… Груша Колбина, Анна Григорьевна Короткова, Анна Колногорова, Шура Ваганова, Матрёна Матвеева, Анфиса Санникова, Марфа Иудовна, Шура Зудова…

Этот список бы продолжать да продолжать, но данных не хватает, а имеющаяся информация требует дополнений.

Ну, а матери?!

Они, отправившие своих сыновей на фронт и потерявшие их там, будут до последних дней своих скорбеть по убиенным. Им, неграмотным в большинстве, будет неведомо, где эта Псковщина, Ростовщина, Брянщина, откуда пришли похоронки и где остались навечно те, которых они выпестовали и вскормили. Погребены они или нет, в братской могиле или в одиночной могиле полеживают?..

У Коротковой Федоры Варфоломеевны погибли три сына: Ермолай, Филипп и Самуил. Екатерина Григорьевна Назарова потеряла двух сыновей: Ефима и Никифора. У Фёклы Ивановны Грошевой не вернулись с фронта Евсей и Поликарп. Марья Антоновна Васильева не дождалась сыночка Эммануила. Список нескончаем…

Матери будут забываться только в повседневной работе, а поздними вечерами и ночами в свободное время шить для фронта полушубки, вязать носки, варежки, готовить тёплые вещи.

Все, кто в годы войны жил и трудился в Таволгах, на своих плечах вынесли многое и своим трудом в неимоверно трудныхусловияхделали возможное и невозможное, не щадя себя и сберегая детей.

Помимо своих забот, появлялись другие, связанные с приездом беженцев и эвакуированных. Им давали кров, делились всем, чем только могли.

Наша мать, Анастасия Леонтьевна, вспоминала, как они ходили на колхозное картофельное поле, только чуть оттаявшее от весеннего тепла, в надежде найти какие-нибудь остатки от прошлогоднего урожая. Грязь непролазная, все исступлённо копаются в растаявшем земляном месиве с надеждой найти такой желанный клубень. Худющая, измождённая женщина, эвакуированная из-под Питера, от безысходности брела за ними. В длинной, до пят, шубе-дохе, в полусапожках на возвышенном каблуке, опушённых по верху цигейковым мехом (более, как выяснилось, у неё ничего не было), она, утопая в грязи, обречённо и неопытно ковыряла палкой землю. Женщины помогли ей выбраться обратно и из солидарности поделились. Позже, перед отъездом домой, женщина прощалась и благодарила, призналась, что благодаря такой помощи таволжан она и её ребенок выжили.

Мать и её свекровь (баушка Федора Варфоломеевна, жившая долгое время с нами), умудрённые жизнью и пережившие многое, учили нас бережно относиться к хлебу: хлеб лежал в коробочке, закрытый холщовой салфеткой и никак не вниз головой, ломать хлеб не разрешалось. Если случайно уронил со стола кусочек, подними, извинись и поцелуй.

Мать всегда радовалась ларю, стоявшему в чулане и наполненному до краёв мукой. Если ларь опустошался, не доходя до половины, у неё наблюдался какой-то дискомфорт. Будучи в пенсионном возрасте, как верующий человек, мать соблюдала посты.

Мы, может и по недоумию, пытались убедить её, что болящему разрешается не поститься, есть все сподряд и не голодовать.

При словах «голодовать – не голодовать» она довольно резко отвечала: «Какой голод, когда у меня из еды всё есть! Ну и что, что всё постное. Грибы, капуста, картошка, компоты, кисели! Вы что хоть говорите! Когда хлеба досыта, уже человеку ничего не страшно!». В дальнейшем эти разговоры как-то самоисключились, и нам теперь, по прошествии многих лет, это стало понятно, как никогда…

Вдова Людмила Зудова, чтобы как-то развеять скорбную атмосферу, отвлечься от невесёлых дум во время работы, между дел поучала присутствующих: «Я, бабы, получу муку, настряпаю большашших перменей, сварю, наглотаюсь их целиком, не прожёвывая – оне в брюхе-то расшарашатся и долго ись-то не хочешь…». Такой горький юмор помогал выживать.

Не редки были случаи, когда в тяжелую минуту обращались к песне. Бывало, к примеру, добираются бабоньки с покоса домой – умарёхались, кто-то сидит в телеге, а кто-то посердобольнее, жалея тоже натрудившуюся за долгий рабочий день лошадь, бредёт рядом. Каждый омрачен своими думами. Вдруг, находящийся с ними за старшего, Назаров Севостьян Васильевич, понимая ситуацию, начнёт упрашивать спеть что-то…

Те в ответ сначала неуверенно-несвязанно и нехотя, а затем, настроившись, распоются и поведут какую-нибудь народную из любимых о сокровенном… Отмякнет от песни душа, расчерствеет, отойдёт маленько, на сердце полегчает, и попроще станет ориентироваться в житейском пространстве, окрепнет вера, а со всем этим легче переживаются невзгоды.

Антонова (Стадухина) Анастасия Трефильевна

В 1974 году в Мясном Бору Ленинградской области поисковики нашли останки красноармейца Антонова Павла Сергеевича, уроженца Нижних Таволог. Получив это сообщение, его старший брат Николай Сергеевич, тоже участник войны, танкист, награждённый орденом Красной Звезды, с женой Анастасией Трефильевной, труженицей тыла, награждённой медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны» съездили на место обнаружения останков, добились и привезли их на родину солдата для захоронения. Кстати, Анастасия Трефильевна родилась в один год и в один день с Анастасией Леонтьевной, и вместе они работали и коротали войну.

Захоронение состоялось в центре села, у памятника погибшим. Такой людской массы Нижние Таволги не видали: в траурной церемонии участвовали жители окрестных деревень и близлежащих городов. Это событие всколыхнуло память и разбередило нанесённые войной душевные раны (трудно и тяжело они заживают)… Земляки, провожая в последний путь без вести пропавшего и найденного воина, невольно вспоминали о пережитом… Через много лет эхо войны из-под Питера донеслось-долетело до уральской деревни и отчётливо напомнило народу о страшном времени сороковых годов двадцатого века.

Антонов Николай Сергеевич

Никто не стеснялся и не скрывал своих слёз. Да и слёзы эти остановить было невозможно. Произошло повторение пройденного: вновь оплакивали не пришедших с войны солдат…

Одиннадцатью годами позже этого скорбного события Анастасии Леонтьевне пришлось пережить нечто подобное. С 1985 по 1987 годы её старший внук, сын старшей дочери, Ступин Александр Иванович находился в Афганистане и участвовал в боевых действиях.

Ступин Александр Иванович, ВДВ. 1985-1987 гг., Каунас, Афганистан.

После боевого задания. Ступин А. И. (справа). Афганистан, 1986 г.

Его родители – Иван Николаевич и Инна Галактионовна, и все мы, члены большой семьи, волновались и переживали за него, в течение этих полутора лет находились в напряжённом состоянии. Каждый в глубине души опасался страшной вести и надеялся, что с нашим ничего не случится.

По возвращении своего внука-первенца с Афганской войны баба Тася (так звали её внуки) сказала: «Я, Сашка, ждала тебя полтора года и изо дня в день была на взводе, всё боялась почтальонов, а тогда в ту войну целых четыре года вот так-то напружиненные жили. Тогда только молоденькой была, крепилась от слезы, а тут не получалось не реветь!». И, помешкав, добавила: «Старая, видно, стала…»

Почтальонам военной поры несладко приходилось. Разнося почту по деревне, они старались как можно дольше оттянуть страшную развязку и в более щадящее время преподнести и вручить похоронку адресату.

Сколько нужно было сил, чтобы каждому выразить сочувствие и сострадание?! Казалось, их на каждого не хватит, но они находили силы и пытались делать это… По совместительству почтальоном в те годы была Ксения Илларионовна Назарова, у которой хозяин был на фронте и погиб, а она была одна стремя детьми, где младший ребёнок был рожден в 1939 году.

Кто-то спросит, почему так подробно описывается о Костоусовых, Коротковых? Да потому, что это образ почти каждого таволжанина и таволжанки, это та атмосфера, в которой по законам войны жили сельчане в Таволгах и работали на общий результат – на Победу над ненавистным врагом.

Уходят годы. Мало остаётся живых свидетелей тех лет, и нужно по максимуму и наибольшим меркам запечатлеть их деяния, чтобы они хранились в каждой семье и передавались от одного поколения другому. То, что сделали они тогда для нас, живущих после них, не поддаётся никаким измерениям…

Только где сейчас всё это? Потеряла своё прежнее лицо наша деревушка: нет ни полей, ни лесов, безрыбье в обмелевших реках, разрушено всё и вся! Больно и стыдно пред ними за это! Успокаивает то, что, может, мёртвые не понимают этого… Свой же долг ими был исполнен сполна. Не случайно и по заслугам большинство таволжан за героический труд в войну оказались награждёнными.

Труженики тыла, среди них трактористы: Колногоров Федосей Антонович, Шихов Александр Сергеевич (бригадир), Чучумов Андрей Антонович, Васильев Евгений Иудович, Ляпустин Илья Иванович, Семячков Осип Потапович, Стадухин Демид. Трактористы в предвоенное и военное время были в деревне уважаемы, и к ним тянулась ребятня и подростки. Кто-то попадал в помощники к ним или в прицепщики.

Впоследствии после войны из этих помощников получились классные сельские механизаторы. Это – Баурин Владимир Иванович, Матвеев Иван Николаевич, Суханов Александр Викторович, Борисов Афонасий Пафнутьевич, Колногоров Степан Викулович, Пузанов Лаврентий Дементьевич, Матвеев Феноппент Васильевич, Коротков Дей Ермолаевич.

Колхозники: Пузанов Дементий Илларионович, Матвеев Василий Агафонович, Зайцев Ефим Максимович, Горшенев Федот Михайлович, Назаров Савва Лаврентьевич, Васильев Василий Анисимович, Назаров Семён Аверьянович, Назаров Севостьян Васильевич, Поляков Андрей Пафнутьевич, Поляков Александр Андреевич (ушёл на фронт), Поляков Прохор Андреевич (ушёл на фронт), Грошев Назар Васильевич (ушёл на фронт в 1943 году), Колногоров Фёдор Абрамович (ушёл на фронт в 43-м), Чучумов Ефим Антонович (ушёл на фронт в 1943 году), Колногоров Тарас Федосеевич (ушёл на фронт в 1943-м), Мельников Иван Николаевич (ушёл на фронт в 43-м).

Колхозницы: Грошева Марья Варфоломеевна, Короткова Анна Осиповна, Ступина Варвара Емельяновна, Грошева Уленея Прохоровна, Грошева Васса Яковлевна, Матвеева Ксения Родионовна (бригадир), Чучумова Афонасья Фоминична, Назарова Таисья Антоновна, Грошева Степанида Степановна, Чучумова Екатерина Фотеевна, Васильева Ксения Фотеевна, Санникова Анфисья Софроновна, Грошева Ксения Антоновна, Гаева Александра Минеевна, Васильева Анна Федосеевна, Зайцева Тюша Евстигнеевна, Горшенева Аграфена Андреевна, Назарова Акулина Саввишна, Короткова Мария Меркурьевна, Журавлёва Павла Андреевна, Журавлёва Ксения Андреевна, Матвеева Марфа Григорьевна, Горшенева Лукерья Федотовна, Ягжина Парасковья Степановна (зав. фермой), Матвеева Зинаида Дмитриевна, Васильева Федосья Викторовна, Суханова Анна Парамоновна, Ваганова Александра Григорьевна, Назарова Лукерья Аверьяновна, Гаева Марина Гурьяновна, Назарова Марфа Иудовна.

Доярки военной поры: Колногорова Капитолина Ксенофонтовна, Колногорова Ксения Абрамовна, Колногорова Домника Семёновна, Васильева Анна Гавриловна, Васильева Васса Гавриловна, Васильева Марина Терентьевна, Назарова Ирина Гавриловна, Гаева Мария Кузьмовна, Грошева Орина Корниловна, Матвеева Анна Корниловна, Чебакова Анисья.

Работники артели «Новый путь»: скорняки Васильев Христофор Григорьевич, Матвеев Митрофан Варфоломеевич, Савостин Ювиналий Минеевич, Чебаков Степан Васильевич, Кузнецов Анатолий Михайлович, Деев Гурьян Лукоянович, Грошев Иван Корнилович; заквасчики шкур Белоносова Татьяна Феноппентовна и Костоусова Ольга Петровна; рабочая Матвеева Зинаида Пахомовна, швеи по шитью полушубков Кузнецова Екатерина Леонтьевна и Чучумова Александра Степановна; закройщик Васильева Марья Антоновна, швеи Матвеева Мария Якимовна, Назарова Настасья Лукояновна, Зайцева Марья Лукояновна, Елфимова Уленея Титовна, Назарова Мария Саввишна, Васильева Татьяна Кондратьевна, Матвеева Агриппина Тимофеевна, Чучумова Татьяна Никитична; пимокаты Белоносов Степан Дмитриевич, Елфимова Екатерина Саввишна, Колногорова Мария Ермиловна, Белоносова Пелагея Дмитриевна, Белоносова Агрофена Дмитриевна, Пузанов Трифон Дементьевич, Котельникова Анна, разнорабочий Санников Яков Михайлович, швеи-надомницы Короткова Федора Варфоломеевна и Грошева Фёкла Ивановна. По причине преклонного возраста шила полушубки для фронта на дому Чепова Авдотья Маркеловна. Пошивом обуви занимались Мягков Моисей Михеевич, Грошев Лаврентий Васильевич, Грошев Лаврентий Корнилович, Елфимов Тимофей Саввич, Матвеев Егор Ермилович, Елфимов Сидор Иванович, Коновалов Аверьян Савинович.

На Осиновском руднике работали шахтёры Назаров Трифон Аверьянович, Назаров Сильвестр Аверьянович, Назаров Ермилий Аверьянович, Назаров Зотей Аверьянович, Коротков Галактион Дмитриевич, подсобными рабочими – Васильева Марья Софроновна и Васильева Татьяна Филипповна.

Работники артели «Керамик»: Короткова Анастасия Леонтьевна, Горшенева Пелагея Агеевна, Костоусова Зинаида Федоровна.

Учителя начальной школы Верхних Таволог, работавшие в войну: Матвеева Александра Ивановна, Кислухина Анна Николаевна.

Епимахов Ефим Ильич (мельник мельницы), работник детских яслей Колногорова Марфа Гавриловна, Лобанова Екатерина – пекла хлеб для таволжан.

Нельзя не упомянуть отличника здравоохранения Ладыго Геннадия Павловича. Он приехал в Верхние Таволги по окончанию медучилища молодым, после войны в начале 50-х годов. В непростыхусловиях (вернулись с фронта ранеными и инвалидами, у расслабившихся тыловиков проступили болячки) он помогал бороться с болезнями и недугами. Так стабильно и эффективно, как при нём, фельдшерский пункт больше никогда не работал…

Вчитываясь в фамилии и имена земляков-тружеников, мысленно прислушиваясь к их звучанию, ощущаешь в них что-то настоящее, не фальшивое, русское. И хочется опять и опять всматриваться в списки и вспоминать тех, кто ковал Победу в тылу и был, не задумываясь об этом тогда, без прикрас, настоящим патриотом. Хочется приехать в Таволги, походить поулицам и переулкам, осознавая то, что здесь, в этих домах, жил тот или иной ветеран, и здесь, по этим тропкам, они, проживая, ходили. Они хранили для нас красоту здешних мест и первозданность природы и более того, что они сделали для Таволог, уже не сделает никто.

Невозможно перечислить всех тружеников тыла Верхних Таволог из-за отсутствия нужных документов, и список их требует дополнений и уточнений. Что касается Нижних Таволог, то это – отдельное исследование и желающие могут принять в нём участие.

Безмолвные свидетели

Бывая в Таволгах, проходишь по улицам и невольно останавливаешься у какого-нибудь старого тополя… Под кроной старого многолетнего дерева как раз то место, где можно о многом поразмыслить. Тополь – дерево народное. Где человек, там и тополя. Они вечные спутники человека и живут рядом с ним… Поэтому эти красивые неприхотливые деревья воспеты народом и о них слагаются легенды.

…Деревца зелёные,

Беспокойной весной вы шумите листвой,

И не спится вам вместе со мной…

На Украине тополь считается священным деревом. Там издревле его почитали как символ девичьей красоты, нежности и тяжёлой судьбы. Одна из легенд сложена так…

В неком селе жила красивая девушка Поля, о красоте которой ходила слава. Много славных парубков сваталось к ней, но она искренне любила Стрибу – самого быстроногого молодца. Однажды Перун, спустившись на землю, увидел девушку неземной красоты, возжелал её, деревня возликовала, а бедный Стриба потерял сознание. Увидев это, Бог понял, что на чужом горе своего счастья не построишь. Рассердившись, он превратил девушку в дерево. Потом люди, удивлённо указывая на дерево, говорили: «То Поля»… Так его и стали называть в народе. Стрибу же Бог забрал с собой на небо, сделав Богом земных ветров.

С тех пор это дерево-великан-изящное, живучее, стройное, лечебное, с красивой зелёной ажурной кроной – радуя человека своим присутствием, стало народным.

Тополь – это подлинная фабрика кислорода. Одно тополиное дерево выделяет столько кислорода, сколько способны выделять три липы, четыре сосны или семь елей. По способности очищать воздух тополь является чемпионом по сравнению с другими деревьями. За сезон дерево освобождает атмосферу от 20-30 килограммов пыли и сажи, частицы которых не удерживаются, а смываются дождем. Поэтому в середине лета, а также осенью, листья тополя выглядят совсем свежими и блестящими, в то время как листья других деревьев (лип, вязов) покрываются пылью и становятся жухлыми.

Весной почки тополя переполняются оранжевой смолкой. Капельки её застывают на остриях почек.

Тополиная смолка напоминает сосновую, лишь запах её иной.

Смолка тополя густая, и запах её не распространяется по воздуху, как аромат сосновой живицы. Поэтому, даже подойдя вплотную к дереву, его запаха не почувствуешь, но стоит прикоснуться к почке, и на пальцах останется жёлтый пахучий след. Только после дождя тополь издаёт своеобразный густой аромат, который не сравнится ни с чем.

Прилив смолки к новым почкам происходит не только ранней весной, но и вначале лета. Новые почки, которые спокойно развивались возле листового черешка, однажды утром оказываются щедро облитыми смолкой, только теперь чешуйки не размягчаются, а, наоборот, склеиваются, бальзамируя содержимое почек.

Чтобы наполнить до краев все почки бальзамом, дереву необходимы десятки литров его. Ароматические выделения деревьев не только приятны, но и полезны. В них содержатся вещества, которые убивают болезнетворные микробы, поэтому тополя являются источником лекарственного сырья. В последние годы тополь стал гонимым деревом. Словоблуды-лжеботаники в угоду властям объявили, что тополиный пух вызывает аллергию. Нашли крайнего!!! Почему это прекрасное дерево объявляют врагом? По какому умыслу считается, что круглогодичные выхлопные газы множества автомобилей являются полезней, чем тополиный пух в июле.

Конечно, тополиный пух приносит некоторые неудобства, но с ним можно бороться, и способы эти известны и незатруднительны.

Человек рождается, черпая силы от земли, растёт, вскармливается ею, а умирая и ложась в землю навечно, становится пищей для неё. Тополь, также получая соки из земли, растёт, набирает силу и ежегодно сбрасывает свою крону, которая впоследствии становится подкормкой для земли. Тут ничего не поделаешь – это формула жизни.

По утверждению сведущих людей, тополь живёт 150-200 лет. Деревья такого возраста «помнят» буквально всё (и хорошее и плохое), что происходило в деревне. А сколько гроз прогремело над ними, сколько бурь и шквалистых ветров пронеслось мимо, и какие злые морозы сковывали их могучие тела – знают только они сами, они дожили и до наших дней… Они свидетели многому: и тому, как на смену одному поколению людей приходило другое, и тому, как одни нарождались, а другие уходили из жизни.

При них происходили все события – маленькие и большие. При них менялись правители и изменялись условия быта. Пока ещё живы эти старцы – память о прошлом в них живёт. Нам ни при жизни, ни после неё они ничего не расскажут – это не их удел. У них иное предназначение – они лишь безмолвные свидетели… Раскачивая пока ещё живыми своими ветвями, они напоминают нам о тех, кто жил на этой земле, и выпестовал для нас эту красивую деревню.

Времена, в которых живут люди, ими не выбираются, и они бессильны в этом. Поэтому жаловаться на время, в котором суждено прожить, человеку права не предусмотрено. У каждого человека время, отведённое для жизни, по-своему хорошее. Он должен гордиться, что его окружали порядочные и добрые люди.

В Таволгах оставались неизменными обычаи и жизненные устои. А сохраняли их простые русские люди – кержаки. У несведущих людей при одном упоминании о старообрядце сразу возникает образ загадочного, мрачного, кряжистого, бородатого человека со злым взглядом исподлобья сквозь лохматые насупленные брови. Если кержак, то ничего кроме молитв и молений у него на уме нет и ему чуждо всё то, что свойственно обычному человеку. Что тут можно ещё сказать?.. Не с чего старообрядцам было веселиться в жизни, ибо они на протяжении трёх с половиной веков находились под постоянным прессом власти и господствующей церкви. Всё равно жизнь у старообрядцев не такая, как многие себе её представляют. Об этом много упоминалась и выше.

Конечно же, они живут как все обыкновенные люди, и не иначе. Об отношении старообрядцев к вопросу «брать или не брать в руки оружие» и участию в войнах, можно сказать однозначно: не смотря на то, что старообрядцы были вечными изгоями в своем родном государстве, они во все времена с оружием в руках храбро и отважно защищали свою родину, и это было для них делом чести. В военных мемуарах видных военачальников отмечается стойкость подразделений, сформированных из уральцев и сибиряков. Об этом красноречиво говорится в воспоминаниях о битве под Москвой в 1941 году, где сибирские и уральские дивизии сыграли решающую роль. В них воевало много старообрядцев.

Что касается поведения старообрядцев в «миру», то они так же любили, женились и выходили замуж, рожали детей, веселились, отмечали праздники и семейные торжества. В Таволгах на каждой улице были свои чем-то выделяющиеся жители. Кто-то был лучшим скорняком, пимокатом, чеботарем. Кто-то делал крестьянский инвентарь и инструмент, кто-то преуспевал в плотницких, кто-то в столярных, а кто-то в кузнечных делах. Особенно ценились печники. Хорошими печниками в округе были братья Киндей и Кузьма Ждановы, а позже Василий Зотеевич Назаров и Александр Иванович Микрюков. Удачно сложенная печь – это главное в доме.

Русская печка, сложенная в нашем родительском доме, отвечала всем требованиям. К большому сожалению, печник остался неизвестным, а печка оставила о себе самые добрые воспоминания.

В деревне были свои юмористы и шутники, свои «деды Щукари». Юмор заслуживал внимания и улыбок, а шутки в основном были беззлобными. Здесь нужно оговориться, что шутки и юмор в деревне присутствовали даже в самые тяжёлые времена, видимо ими прикрывались реалии нелёгкой жизни.

Леонтий Егорович Васильев 1894 года рождения по своему возрасту не подходил для призыва в действующую армию, но был мобилизован в трудармию, где с избытком хватил лиха. Он был главой большой семьи, помимо своих детей, в связи с кончиной сестры, взял на воспитание оставшихся без матери малолетних её детей. Леонтий работал конюхом на конном дворе, который был одним из самых оживлённых мест в деревне. Тут постоянно находился народ, а от детворы отбоя не было.

Часто у какого-нибудь разбаловавшегося подростка Леонтий внезапно снимал шапку и клал её под стоявший рядом сруб, поднимая его за угол. Возращение владельцу головного убора происходило после длительныхупрашиваний озорника. Этим самым отбивалась охотка для баловства у остальных пацанов. Обладая недюжинной силой, конюх мог перекинуть через высоченный забор гирю двухпудовку, при этом обещал присутствующей ребятне, что повторившему за ним то же самое разрешит покататься верхом на любой лошади (это было заветной мечтой каждого мальчугана). Сил повторить подобное у ребятишек, конечно, не хватало, но всё равно возможность получить обещанное – поездить на лошади – появлялась, особенно в летнее время, когда лошадей часто мыли и купали в водоёмах.

Лошадей было много, и их знали, как говорится, «в лицо». Многие были любимцами, и хотя прошло много времени, тех лошадок старожилы помнят. Марта и Тур были иноходцами, участвовали в районных гонках и занимали призовые места.

Кобыла Картина была из породы рысаков – стройная, светлосерой масти в яблоках, и также участвовала в соревнованиях. Рисунок, Синичка, Сара, Сирень, Сныть, Богатырь были из породы Владимирских тяжеловозов – по силе им не было равных. Борька и Сокол – неказистые и приземистые рабочие лошадки – не переносили друг друга и постоянно дрались. Вогул, Пилот, Рыжуха, Пионер и другие были постоянными спутниками и помощниками во всех деревенских делах.

Были в Таволгах и специалисты коневодческого дела. Бывалые конники-«лошадники», они знали многие тонкости коневодства. Постоянно находились около своих питомцев Матвеев Григорий Эммануилович и Матвеев Николай Васильевич. Они занимались обучением молодых лошадей и любили это дело. Клементий Иванович Назаров считался высокопрофессиональным ветеринаром. Дмитрий Иудович Васильев, будучи одним из лучших наездников, получал призы на гонках.

В Таволгах функционировал один-единственный смешанный магазин, где всегда за чем-нибудь стояла очередь. Леонтий Егорович, чтобы обратить на себя внимание, зайдя в магазин громко объявлял: «Бабы, меня пропускайте без очереди, а то меня в очереди начинает ломать…». В центре деревни в кирпичном уютном доме находился фельдшерско-акушерский пункт, около 40 лет возглавляемый фельдшером Ладыго Геннадием Павловичем. Прибывший в Таволги со студенческой скамьи, молодой специалист поставил работу этой сельской больнички на должный, образцовый уровень. Он в любое время суток, в любую погоду по первому зову спешил на помощь больным. В пункте проводились необходимые процедуры лечения. Отличник здравоохранения, Геннадий Павлович был уважаем в Таволгах. После преждевременного ухода его из жизни, здравпункт так качественно и стабильно больше никогда не работал. Поутру, когда у этой деревенской лечебницы собирался на прием народ, Леонтий Егорович не пропускал возможности, как теперь говорят, потусоваться среди людей. На стандартный вопрос фельдшера: «Что случилось?», Леонтий Егорович с серьёзным выражением лица отвечал спрашивающему, что с ним-то ничего пока не произошло и он пока здоров, а вот копешки на покосе захворали и температурят – спасу нет. И он при людях, чтобы все присутствовавшие слышали, просил у Геннадия Павловича градусник, для измерения температуры у «безнадёжно захворавших» копён. Обладавшие чувством юмора односельчане по достоинству оценивали выходки Леонтия. Любому сельскому жителю понятно, что «температурить», то есть греться (гореть), копны могут только у нерадивого хозяина, когда тот сгребёт и скопнит непросушенное сено.

Федот Михайлович Горшенёв прожил 90 лет, у него, как и у многих в деревне, была большая семья. Приходилось испытывать всякое, но он никогда не сетовал на недостаток средств. В деревне были и такие, которые изливали недовольство по поводу отсутствия денег. У него же (по его словам) было всегда всего много. Когда разговор заходил о деньгах, то он утверждал, что если захочет, то тропу от пожарки до своего дома может вымостить червонцами. Хотя пожарка и граничила с его огородом, но расстояние до неё было значительным, и это не мешало ему утверждать, что червонцев у него вполне хватит. Он сам не курил, но всегда с собой носил самосад и при любом удобном случае одаривал им мужиков и курящих подростков и при этом просил, чтобы те курили, а на него дым пускали, объясняя курящим при этом, что он любит запах дыма. Для не имеющих курева мужиков он был желанным встречным, а ему нравилось быть востребованным. Будучи в преклонном возрасте, он всё лето заготавливал в окрестностях деревни сено. Его всегда можно было увидеть с двухколёсной коляской, на которой он возил высушенную косовицу домой. Найдёт небольшую лужайку или низинку-неудобицу – выкосит, подсушит и везёт на сеновал. Он страстно любил коньки и осенью, когда замёрзнет пруд, с удовольствием катался. Ноги к старости у него стали «колесом», и было забавно смотреть, как он с такими ногами на самодельных примитивных коньках с металлическими полосками, вставленными и приклёпанными к деревянным колодкам, привязанных к валенкам сыромятными ремнями с помощью клячиков, задорно катается среди ребятни. Телогрейка-ватовка на нём была в заплатах и перепоясана каким-то тряпичным пояском. Борода при катании раздувалась, а старческие глаза слезились, и он постоянно вытирал их стёганой рукавицей.

Раз уж разговор зашёл о бороде, то тут нельзя не вспомнить старообрядца Шмакова Сергея Васильевича. Он проживал в деревне Реши, что расположена на реке Нейве за деревней Сербишино, и приходился нам дальним родственником. В войну он работал в колхозе. В ту пору появилось много волков и он, изучив их повадки, успешно вёл с ними борьбу. По количеству уничтоженных и пойманных особей считался в числе лидеров. Он любил пчёл, и умел хорошо с ними обращаться. После войны приобрёл маленький мотоцикл, и, несмотря на преклонный возраст, лихо гонял на нём. Он всегда рассказывал про какие-то особые случаи, происходившие с ним, когда этот мотоцикл его выручал как лучший друг. Он и разговаривал с ним как с человеком. По его словам, он как-то поехал в лес за речку Ряжик, по своим неотложным крестьянским делам. Возвращаясь обратно, он к большому неудовольствию и изумлению увидел, что Ряжик разлился и вышел из берегов. Постояв в раздумье и замешательстве, решился на отчаянный поступок (не ждать же когда вода спадёт, а другого-то пути в деревню нет) – форсировать речку по большой воде. Собравшись с духом, он сказал: «Ну, моноцикл (его он именовал именно так), не подведи – вынеси меня!». Дав газу, он рванул на другой берег. «Еду, еду – вода всё глубже и глубже, аж борода всплыла над Ряжиком…». При этом он с серьёзным выражением лица подносил тыльной стороной ладонь к поднятому подбородку, согнув при этом вовнутрь средний и безымянный пальцы, и, поворачивая голову влево-вправо, показывал, как его широкая окладистая борода плыла над водой. Не подвёл (оказалось) и в этот раз его «моноцикл» и вынес его на желанный берег. При этом по его внешнему виду выходило, что он сам искренне верит в рассказанное им. Если ему удавалось посетить кого-то из родственников, то он потом всем встречным и поперечным рассказывал, как Зинушенька или Полюшка (он всех хозяек именовал ласково и любовно) хлебосольно и добродушно встречали его, садили на почётное место, на лучший стул, давали самый лучший рушник, потчевали жареной картошкой «на голимом» сливочном масле и поили чистым виноградным вином. В общем, приукрашивал то, чего не было и в помине, тем самым показывая, что радовался в жизни всяким мелочам, даже тем, которое иные обыватели и не замечают…

Проживали в Таволгах такие, про кого говорят, что им «и это не ладно, и то не годно». При этом они как-то уживались в семье, терпели друг друга и растили детей.

Григорий Емельянович своим неуживчивым характером постоянно досаждал жене. Жили они в достатке, держали скотину, да и хозяйство находилось в незапущенном состоянии. В последние годы жизни хозяин держал лошадь, может не чистокровку, но из породы рысаков. Красивая, сытая, ухоженная была лошадка по кличке «Малинка». Он на ней, запряженной в кошёвку, катал в масленицу деревенских ребятишек. Супруга его, симпатичная, кроткая, улыбчивая на людях женщина, терпела его «выкрутасы», но однажды её терпение лопнуло. Будучи на покосе в лесу она, видимо, не смогла вынести какие-то очередные измывательства, артистически вошла в образ и успешно сыграла роль внезапно заболевшей женщины с прогрессирующим приступом болезни. Лошади у них тогда не было и он на тачке с металлическими колёсами, изготовленной кустарным способом, за несколько километров по лесной дороге, а потом через поле, в одиночку вывозил домой довольно упитанную супружницу… Вот уж действительно, как в присказке: «и нести тяжело и бросить жалко…». Оставив тачку с лежащей на ней женой перед домом, измученный возница пошёл открывать ворота, чтобы завезти в ограду больную. Возвращаясь обратно к тачке, он чуть не столкнулся с идущей навстречу ему женой, которая без тени смущения сказала ему слова благодарности: «Бог спасёт, Григорий Емельянович, что прокатил!». Как он среагировал на происшедшее неизвестно, но она, убедившись в его безграничной преданности, осталась, видимо, довольна супругом и терпела его до последних дней жизни. Они прожили долгую совместную жизнь. Хозяйка Федосья Николаевна была смуглолицей, а его за чёрную бороду звали в деревне Гриша Чёрный. Упомянутая лошадь Малинка тоже имела вороной окрас, и корова была также чёрной масти. Позже по состоянию здоровья они от коровы избавились, и завели коз. Козы – скотина пакостливая, но их козы были наособицу – самые отъявленные блудни. Не смотря на одетые на шеи деревянные треугольники, они залазили в самые немыслимые места. Состарившиеся хозяева не поспевали следить за ними, а те, почувствовав слабину, досаждали своими непрошеными визитами в чужие огороды. Закрытое в ограде стадо (их наплодилось много) поднимало рёв. А одна из коз умудрялась каким-то образом забираться на крышу дома и, расхаживая по коньку взад-вперед, с высоты орала так неистово, что в самых отдалённыхуголках деревни были слышны козьи излияния и самые бесчувственные жители становились неравнодушными, ругаясь и называя громкоголосую орунью «окаянной скотиной».

Сама специфика жизни заставляла старообрядцев быть рачительными к нажитому. Некоторые же в этом вопросе преуспевали, подменяя рачительность скупердяйством. Авдотья Назарьевна при заготовке дров не разрешала сыновьям использовать бензопилу, так как много добра (то есть древесины), по её мнению, уходило в опилки. На покосе она ходила с литовкой и серпом. Серп применялся там, где невозможно было косить косой, а где серп не подходил – трава обрывалась руками. Тракторная и конная косилки для неё были неприемлемы, так как ими трава скашивалась чуть выше, нежели литовкой, и опять добро пропадало зря.

Алексея Прохоровича за глаза звали непристойно и унизительно, так что сейчас, по прошествии многих лет, это даже озвучивать неловко. Ему, видимо, всегда нужно было больше, чем другим, хотя он жил довольно зажиточно. Как-то в сенокосную пору они с женой наняли женщин для работы на покосе. Тяжёлая эта работа, и недаром в народе называется она «страдой деревенской». Как правило, наёмных работников хозяева старались накормить получше, посытнее и покалорийнее. Сина, его хозяйка, снаряжая покосников, настряпала различных пирогов и незамедлительно доложила нанятым работникам – кому, чего и сколько полагается, а он об этом почему-то не узнал. В лесу, во время обеда, проголодавшиеся труженицы, не досчитавшись обещанных постряпушек, подступили к хозяину с претензиями. Олёша (его так некоторые в деревне звали) втихаря от них умял сам, что повкуснее, и, выпучив глаза, доказывал бабонькам, что ничего другого и в помине не было… Ошарашенные таким мелочным поступком, обделённые едой дамы по-бабьи, как умели, нелицеприятно отчихвостили хозяина, и, оставив его один на один с покосом, ушли домой. Не рассчитывал он на такие непредвиденные убытки, но скупой платит дважды…

Весной у та волжан появлялась возможность ловить чебака. Многие плели «морды» и во время нереста рыбы расставляли их по речке Таволге выше прудов. У каждого было своё приготовленное место, называемое «завязком». При этом в «морды», установленные ниже потечению, рыбы попадалось больше, а выше потечению количество сокращалось. Олёша и тут пакостил, и втихаря поднимал со дна морды, расположенные ниже его снастей. Таким образом, он обрекал других на неудачную рыбалку, а себя обеспечивал рыбой по максимуму.

Парасковья Степановна Ягжина длительное время, до самой пенсии, работала заведующей фермой. Колхозная ферма – хозяйствохлопотное, ноу неё всегда царил порядок. Властная по натуре, она не терпела халтуры, пререканий и неповиновений, и, если подобное случалось, воспринимала их как обиду… В процессе работы всегда бывают какие-нибудь распри, но они умелоулаживались. Более же строптивые ослушники брались «на крючок», и такие случаи без внимания ею не оставлялись. В колхозе ежегодно проходили отчётно-выборные собрания, после которых организовывались массовые гуляния. Ставили колхозную брагу и гуляли «всем миром». В разгар очередного веселья завфермой, как бы невзначай, обращалась к намеченной жертве и предлагала чокнуться и выпить. Потчевала же приговорённого бражкой из своей корчажки. Зелье это настаивалось на табаке и других (известных только ей) снадобьях. Выпить с самой Парасковьей Степановной льстило каждому гуляющему. Результат следовал один: самое малое, ослушника выворачивало наизнанку, а порою случались конфузы и более курьёзные… У вкусивших такое угощение желания перечить впредь не возникало, а само наказание служило предостережением для других колхозников.

За порядком на ферме помогал следить и кобель восточно-европейской овчарки Дозор, который там жил и не пускал чужаков.

Уж коли разговор зашёл о браге, то тут уместно небольшое пояснение… Без этого, распространённого во все времена изделия, было немыслимо любое деревенское торжество. На свадьбах, проводах в армию этот напиток, что называется, лился рекой. Спиртное из сельмага, по причине нехватки денег, для сельчан было недоступно. Брага же устраивала всех – и дёшево и сердито… Для неосведомлённых людей брага – это белесое пойло. Но это не так! Деревенские умельцы-браговары творили чудеса. Выстоявшуюся, подкрашенную пережжённым сахаром, сдобренную черносливом или вишней бражку предпочитали известным и распространённым в то время маркам портвейна и вермута. Кто пивал её, тот знает о коварстве этого завсегдатая деревенского застолья, ибо тот выпитый стакан, с которого «уходят на посадку», всегда не определяем…

Наталья Васильевна и Василий Анисимович прожили долгую совместную жизнь и воспитали много детей. Он был из тех, кто «не промах» выпить и поэтому супруга его, как у Твардовского, «вдали держала по хозяйству все ключи…». Брагу, конечно, как и все, хозяйка ставила, но для какого-нибудь дела. Хозяину, как правило, от этого ничего не перепадало. Как-то раз, приметив на печке корчагу «гуляющей» браги, он, не подав виду, ушёл в поруб, где в одиночку заготавливал дрова. Вечером хлопотавшая по дому Васильевна, встречая мужа, учтиво предложила ему ужин. Тот же, ссылаясь на колотьё в спине, забрался на печь, чтобы прогреть натруженные косточки. Так продолжалось несколько дней. Ей, закружившейся в домашних заботах, было невдомёк, что её работник, прихвативший с собой какие-то закусочки, втихаря, с помощью шланга, в своё удовольствие потягивает из корчаги. Так за несколько вечеров он опустошил содержимое сосуда и напоследок запел на печи свою любимую песню. Она, понявшая, что дала обидную непоправимую промашку, бегала около печки с ухватом и в бессильной злобе почём зря костерила самодеятельного певца. Провинившийся, с детства вместо буквы «л» выговаривавший «в», с печи довольно подытожил происшедшее: «А, старая, догадавася!». Потом у таволжан эта фраза стала крылатым выражением…

Работал в колхозе учётчиком и объездчиком полей Парфён Христофорович, коммунист ещё с довоенных времён. Увидеть его улыбающимся была редкость. Он всегда, даже когда был спокоен, казался сердитым, а в те моменты, когда выходил из себя, взгляд его становился зловещим. Он являлся грозой для деревенских пацанов, и ему до всего было дело. Ездил он с плёткой верхом на лошади или на двуколке и постоянно гонял вездесущую ребятню, обнаружив её на кромке горохового поля или на соломе, приготовленной для скирдования. Мату него был отборный, сочный и оригинальный – так в деревне никто не матюкался. Вершиной его жизни и партийной карьеры являлось участие в выборах депутатов местного совета и более высоких уровней. Ему поручалось встречать и провожать голосующих на избирательном участке, располагавшемся в школе.

Одев бережно хранимый с армейской службы тёмно-зелёный китель, широченные бриджи-галифе и начищенные до блеска поношенные хромовые сапоги, он преображался до своей противоположности. Куда девался оценивающий, измеряющий человека снизу доверху, подозрительный взгляд! Лицо его расплывалось от «Парфёновской» улыбки (во всех иных случаях он почти никогда не улыбался). Встречая избирателей, он учтиво кланялся и, сопровождая их от входа до кабинки для голосования, поддерживал каждого за локоток. От чувства исполняемого долга он буквально весь светился… До следующих выборов в таком одеянии Парфёна опять никто не видел, а сам он с нетерпением ждал этого события.

Лукоян Малофеевич Деев, собираясь с семьёй на покос, постоянно «забывал» про свою литовку. Потом в лесу все работали, а он, ссылаясь на свою растерянность, целый день «бил баклуши» и находился на подхвате. Однажды во время сборов, его супружница Устинья Савиновна, раскусившая намерения супруга, проследила за ним и напомнила: «Лукоян, ты литовку-то свою опять позабыл!». Он, поняв, что не удаётся в этот раз «сачкануть», в сердцах разразился руганью: «Тебя со своей ?… везде суют!»…

Его сын Гурьян, видимо, унаследовал от отца некоторые черты характера и относился к тем, про которых в деревне говорили, что «на работу не разбежится». Больше него в деревне никто не врал. По его словам, будучи в армии, он выше и лучше всех прыгал-скакал-стрелял, выполнял затяжные прыжки с парашютом, спасал утопающих… В общем, все геройские дела были за ним. После армии он до сорокалетнего с лишним возраста вышивал цветными нитками полотенца, наволочки и другую утварь. Вышитые вручную болгарским крестом, размерами во всю стену, панно «Три богатыря» и «Лесной пейзаж» с лосями и белками завораживали и удивляли многих гостей. Где и у кого эти шедевры рукоделия находятся сейчас – неизвестно. Жалко, если они пропали бесследно. Детей у Гурьяна Лукояновича с женой не было, отцовский дом обветшал, но хозяин не обращал на это внимания. Инертный и нерасторопный, он ни с кем не мог сработаться. Но во второй половине жизни, он нашёл себя. Устроившись на работу в мехколонну, занимавшуюся строительством объектов на селе, прижился там. Оставшийся в наследство дом привёл в порядок, завёл овечек и коз. В свободное от работы время копал по найму односельчанам ямы для погребов. В этом деле с ним никто не мог сравниться – копал он без суеты, обычно присущей ему, но споро. Позже, приобретя бензопилу, заготавливал дрова и продавал их пожилым сельчанам. Цены за свою работу он не заламывал, и все с удовольствием к нему обращались. Жена его теребила и пряла шерсть всем, кто ни попросит, и тоже поумеренным расценкам.

Воттакими простыми делами эти люди, подобно многим другим, умудрялись оставить на земле и в памяти добрый след.

Деревенская страда – дело хлопотное, которое требовало много физических сил. Но эта работа была в радость, потому как работали для себя, для своей семьи. За дело брались вдохновенно и с юморком. Про сенокосную пору в Таволгах бытовали разные юморески и прибаутки. Вот одна из них. В большинстве случаев, приступая к сенокосу, покосники свой инструмент (грабли, вилы, литовки) домой не носили, а до окончания компании оставляли на покосе где-нибудь в укромном месте. Вечером, упрятав инструмент, дочь на весь лес прокричала отцу: «Тятя, а грабли-то вон в энту копну спрятала!». Утром же, обнаружив пропажу, она тихоньке подкралась к батюшке и, приложив ко рту ладонь, прошептала ему на ухо: «Тятя, грабли-то у нас с тобой сп…ли»…

Шутки-прибаутки и проделки таволжан вреда никакого почти не приносили, за исключением, пожалуй, одного случая. Дядя с племянником в паре старались на добыче золота, и всё у них шло рядком-ладком. Однажды же, извлекая породу из шурфа, они повздорили. Дядя, не стерпев дерзости племянника, находившегося в глубокой яме, умудрился убрать лестницу и оставить его там на неопределённое время. Отвесные стены выработки и отсутствие инструмента не позволили сородичу самостоятельно выбраться на волю. Освобождён он был случайными людьми. Затаив обиду, племянник с ружьём, заряженным солью, терпеливо подкарауливал обидчика. В качестве мишени он избрал дядино мягкое место… С этим роковым выстрелом всякие компанейские и родственные отношения между ними прекратились надолго…

В Таволгах народ был обиходным – любили чистоту и порядок и соблюдали их постоянно. Дело это, конечно, нужное, обязательное, но некоторые домохозяйки в этом вопросе доходили до болезненного фанатизма и изнуряли своей чистоплотностью не только домочадцев, но и всех, кто приходил в дом. Посетители таких зацикленных хозяек, тутже попадали под строгий их взгляд. Такие чистюли встречают всех, кто приходит; как правило, смотрят не в лицо человеку, а на его ноги, на следы, которые пришедший мог оставить на сверкающих чистотой крашеных половицах. В таких домах возникает невольное желание ходить на цыпочках, появляется нехорошее чувство дискомфорта и хочется поскорее удрать оттуда…

Больно осознавать, что современная жизнь и её законы привели к тому, что деревня Верхние Таволги утратила своё прежнее значение. Проводимая политика разорвала связь времён и поколений. Из почти тысячи проживающих когда-то в деревне, сейчас насчитывается около 70 человек коренныхжителей. Современные потомки таволжан утеряли и позабыли свои корни. Остаётся только не терять надежду, что когда-нибудь это всё возродится…

Одна из последних коренных таволжан Матвеева (Короткова) Анна Галактионовна

Послесловие

Кто-то правильно сказал, что человеку всегда некогда, когда речь заходит о самом главном. Так и здесь: сейчас некогда, потом будет непростительно поздно. Нужно нам, живущим сегодня, постараться не забывать их имена и чтобы не опоздать с этим…

Меня дорожка к дому прикатила,

К родной калитке тропка привела,

Как будто бы неведомая сила

К порожку старому сыночка подвела.

Где за застольем пахло пирогами,

А от камина веяло теплом,

И было счастье, было рядом с нами,

Да заплутало, заплутало лишь потом.

Я помню, мама, рядом мы сидели.

Я помню, мама, пели мы вдвоём…

Дорога в д. Верхние Таволги

И нам казалось: то, что не допели,

Мы обязательно когда-нибудь споём.

Где за застольем пахло пирогами,

А от камина веяло теплом.

И было счастье, было рядом с нами,

Да заплутало, заплутало лишь потом.

Песня, слова которой во многом не запомнились, была услышана по радио или по телевизору. Смысл-то тот, но слова дополнил свои. В любом случае, на авторство не претендую, просто считаю, что эти строки здесь уместны.

Таволжанам, уехавшим из родной деревни и проживающим сейчас вне её, нужно прилежно и постоянно посещать деревенские погосты, где покоятся их родители, помнить о том, что те в лихую годину войны свершили, и напоминать об этом своим детям и внукам, чтобы связь поколений жила и чтобы никто не забывал своей малой родины – своей деревни.

Стосковалась душа по берёзкам,

Сердце рвётся в родные места.

Там песни лились сродным отголоском

(В них нота приятна, в них строчка проста).

Вверх по речке бреду (тропы мной не забытые),

Разнотравье умыто росой,

Черёмушки с ольхами, хмелем увитые,

Вербушки ? пойме гурьбой.

Таволга белая в девственной зелени,

Заневестилась чудо-фатой.

Потерявшись в пространстве и времени,

Упиваюсь её красотой.

От локонов сказочных, фосфорно-белых,

Деревеньке названье нашлось.

Приютив себе подданных, гордых и смелых,

Таволгами село назвалось.

Старица. Колок. Полянка привольная…

Радость не знает границ!

Умилённый, глазами ищу белоствольную –

(С осанкою знатных цариц).

Берёзка-залётка мила одеяньем.

Ласкается веткой-косой.

Со мною на ты. Насладившись свиданьем,

Я отогрелся душой.

В течение последних лет, обретая материалы по таволжанам, вникая в их судьбы, я будто переживал с ними вместе то время, и сейчас ловлю себя на мысли, что трудно мне расстаться с образами славных моих земляков.

Если кто-то, когда-то (пусть хоть даже один-единственный) прочитает эти строки, заинтересуется, вспомнит прошедшее, помянет добрымтихим словом участников-свидетелей тех событий, славных и милых сердцу таволжан, простых деревенских людей, значит, всё это писалось не зря…

Автор с внуком

Приложение
Пословицы. Поговорки. Рецепты

Пословицы и поговорки, бытовавшие в семье коротковых

А

• Авось да небось до добра не доводят.

• Алчность продаёт и отчизну, и народ.

• Аркан хорош длинный, а речь хороша короткая.

Б

• Бабы каются, девки замуж собираются.

• Бабьи слёзы, что роса на восходе солнца.

• Бастрик и тот один раз в году стреляет.

• Беда на беду: два ребенка на году.

• Бедный наедается, богатый раздвигается.

• Без окуня, ерша уха нехороша.

• Без счастья и по грибы не ходи.

• Без толку молился, без числа согрешил.

• Бездетный умрёт, собака не взвоет.

• Блажен тот, кто не занят исправлением собственных пороков и не тратит время на подсчёт чужих грехов.

• Близка церковь, да далеко от Бога.

• Богатый найдёт – поздравляются, бедный найдёт – удивляются.

• Богатый шепчется с кумой, а бедный – с сумой.

• Была бы спина, будет и вина.

В

• В богатом доме и копейка петухом поет.

• В пустой бочке больше звону.

• В хвасти нет сласти.

• Видом орёл, а умом тетерев.

• Вырастут детки, доспеют и сметки.

Г

• Где коза во дворе – козёл без зову в гостях.

• Где конь пасётся, там и пастух живёт.

• Горе и топор не сечёт.

• Гость – не чирей: куда посадят, там и сиди.

• Гость, как невольник: хочешь – ешь, и не хочешь – ешь.

Д

• Дай Боже завтра тоже.

• Два уголька жарче горят.

• Девушка – не малина: в одно лето не опадёт.

• Дети малы, так спать не дают, а вырастут – так сам не уснешь.

• Дёшево, да гнило.

• Добрый медок не убивает годок.

• Добрый сосед, как хлеба сусек.

?

• Если мы не молодцы, то и свинья не красавица.

• Если на Петров день просо с ложку, то будет и в ложку.

Ж

• Жилетка с рукавами не бывает.

• Жена – не рукавица, за пояс не заткнёшь.

• Жених по плечу, так сама помчу.

• Женский грешок не скроешь ни в куль, ни в мешок.

• Женщина без детей – пустая бочка.

• Женщины каются, а девки замуж собираются.

• Живы родители – почитай, умерли – поминай.

3

• За золотом пойдёшь, корку хлеба найдёшь.

• Запрягай дровни да поезжай по ровню.

• Зима без трёх позимков не живёт.

• Земля да небо, пень да колода – полная свобода.

• Золото моем – голосом воем.

• Золото мыть – с голоду выть.

• Зять да шурин – лешак их судит.

И

• Ибо славу добывать, ибо дома не бывать.

• Из блохи голенище не скроишь.

• Из одних слов не сваришь плов.

К

• Кабы не клин и не мох – и плотник бы издох.

• Каждая пипетка порывается стать клизмой.

• Как гусь шеи не вытягивай – лебедем не будет.

• Клопы – не попы: тело едят, душу не вредят.

• Коли лучину вдоль.

• Кому пироги и пышки, а кому синяки да шишки.

• Копна мышь не давит.

• Коси коса, пока роса, роса долой, коса домой.

• Красоте всякая тряпка шёлк.

• Кручиной море не переедешь.

• Кто любит щи наварны, кто жену нарядну.

• Кто празднику рад, тот накануне пьян.

• Кто прыгает смолоду, тот к старости будет бродить курицей.

Л

• Лучше быть один раз трусом, чем всю жизнь мертвецом.

• Лучше дубиной битьё, чем бесхмельное питьё.

• Люби свою веру и не осуждай другие.

• Любит муж жену здоровую, брат – сестру богатую.

• Любовь, как панцирь, человека оберегает.

M

• Мал клоп да вонюч.

• Моисей из тебя такой, как из хряка конь вороной.

• Молодец для овец, для молодца сам овца.

• Молока не хлебнёт в пятницу сам, а молочнице и в великую субботу не спустит.

• Муж за гуж, а жена за другой.

• Муж не гуж, а тянет кровя.

H

• На веку, как на долгом волоку – поживёшь в добре, поживёшь и в худе.

• На одном солнышке онучи не высушишь.

• На свежих дрожжах тесто лучше гуляет.

• На чужой сторонушке поклонишься воронушке: – Ты летишь, воронушка, не с милой ли сторонушки?

• Нашему огороду двоюродный плетень.

• Не выбирай в дождь коня, а в праздник – жены.

• Не поголодать – сытости не понять.

• Не посеешь сам, так Никола перст не воткнет.

• Не работа сушит, а забота.

• Не строй церкви – пристрой сироту.

• Небесную дорогу видишь, а зеленую потерял.

• Нет сильнее человека, чем мать.

• Нигде так не брешут, как на охоте, на рыбалке и на войне.

О

• О чём не подумал, про то не напишешь, о чём не поплакал, о том не споешь.

• Овцы в стаде глупеют.

• Одна головня и в печи гаснет, а две и в поле курятся.

• Одним топором не рубят вдвоём.

• Одно полено не горит.

• От свиньи не родятся телята, а те же поросята.

• Отдай жену дяде, а сам иди к б…

?

• Пустой мешок не будет стоять прямо.

• Попусту лето, если в куст по малину не сходятся.

• При солнышке тепло, при матери добро.

• Посеешь в срок – урожай будет высок.

• Позаочь и Николу вором зовут.

• По бороде Авраам, а по выходкам хам.

• Пошла попроведать – осталась пообедать.

• При пире-пирушке все друзья да подружки, а при горе-горюшке нет никого.

• Печь – не околица, глупая речь – не пословица.

• Первая неудача обернётся бедой, а маленький успех окрылит людей.

• Питва – не битва.

• Первая рюмка колом, вторая соколом, а потом мелкими пташками.

• Пока заря займётся, роса очи выест.

• Пахарю в весну не до сну.

?

• Работа да руки – надёжные в людях поруки.

• Работать – ни одни волосок не дрогнет, жрать – вся башка трясётся.

• Рабочий конь – на солому, пустопляс – на овес.

• Разгильдяев учить – всё равно, что телеграфному столбу оспу привить.

• Разговоры-уговоры как для глупого рассказ, или для глухого скрипка.

• Раньше девочки любили, сейчас сопли одолели.

• Ремесло – не коромысло, плечи не тянет.

• Родная земля и в горсти мила.

• Родни много, а пообедать не у кого.

• Рукавицы в Петров день не нужны.

• Рукоделье – не безделье.

• Рожи со стыда не износишь.

С

• С голого, как со святого.

• С голосу изба не встаёт.

• С грехом борись, а с грешником мирись.

• С доброй женой дома наживают, а с худой – последнее проживают.

• С дураком и Бог не волен.

• С лошадью не смог справиться, так за уздечку принялся.

• С маленьким не поводишься, большого не увидишь.

• С сыном бранись – на печку гребись, с зятем бранись – за скобку держись.

• С тихим как со святым – век не поссоришься.

• С умным ума прикупишь, а с глупым свой растеряешь.

• С чистого не воскреснет, с поганого не треснет.

• Сено гниёт, овёс растет.

• Силён чёрт, да воли нет.

• Скворцу всякая скворчиха жена, ежу всякая ежиха пара.

• Слово с Христом – не бес с хвостом.

• Смелому горох хлебать, а несмелому редьки не видать.

• Сухая грязь к лопате не пристанет.

• Сухая ложка рот дерёт.

?

• Тело заплывчиво, а дело забывчиво.

• Тихая вода запруду рвёт.

• Тот не мужчина, кто не боится своей жены.

• Треску бояться – в лес не ходить.

• Три бабы – базар, семеро – ярмарка.

• Трусы через голову не снимешь.

У

• У власти карман без дна – не обеднеет.

• У голодной кумы на уме блины.

• У каждого горшка своя крышка.

• У каждого пальцы к себе пригнуты.

• У кого желчь во рту, тому всегда горько.

• У молодых умок, как в поле ветерок.

• У Романа два кармана, у Романихи – один. Роман ходит по базару, а Романиха за ним.

• Уменье, что именье – в сундуке не плачет, есть не просит, и жить не мешает.

• Упился бедой – расхмелился слезой.

• Ус в честь, а борода и у козла есть.

• Успеваешь, когда не торопишься.

• Учи детей без людей, жену – без детей.

X

• Хвали сено в стогу, а барина в гробу.

• Хвастливого с богатым не распознаешь.

• Хороша веревка длинная, а речь короткая.

• Хорошая жена, как хорошая пила, худая жена хуже змеи.

• Хоть лицо конопато – лишь бы хата была.

Ч

• Человек без родины, что соловей без песни.

• Человек не для себя родится.

• Черна земля, да хлеб родит.

• Чужому горю плачься, а чужому счастью радуйся.

Ш

• Шей да пори – не будет простой поры.

• Шила милому кисет – вышла рукавица.

• Широк в плечах, да башкой зачах.

• Шла бы наперёд, да никто не берёт.

Немного заготовок
(по рецептом Людмилы и Николая Коротковых)

Грибы сушёные

Сушенные грибы хранить в тряпичных мешках, в подвешенном состоянии, причём опята сушить лучше отдельно от других грибов. Из сушенных грибов помимо икры и супов можно готовить подливы и соусы. Для этого сушенные грибы нужно дополнительно подсушить (для удаления влаги) и измолоть на кофемолке или истолочь в ступе. Даже щепотка порошка из молотых грибов придаёт отличный аромат любого блюда.

Солёная горбуша (кета и другие)

Голова и хвост убираются на уху, а среднюю часть не перерезая кожи, разрезать вдоль хребта, посолить крупной солью с добавлением чёрного перца и сахара.

Соединить половины и туго-натуго замотать в кусок ткани, положить под морозильник или в холодное место.

Через сутки размотать и удалить невпитавшуюся соль салфеткой.

На килограммовую рыбу горсть соли и полгорсти сахара, Перец по вкусу.

Паштет из печени

Печень (гусиная, говяжья, свиная, куриная) промывается, заливается водой и на большом огне доводится до кипения (для удаления остатков желчи и горького привкуса).

Откинуть на дуршлаг и процедить, снова залить свежей водой, и кипятить до 10-15 минут. Пропустить через мясорубку.

Лук жарить в копчённом свином сале до золотистого цвета и пропустить вместе со шкварками на мясорубке. Чеснок раздавить в чесночнице, добавить сливочного масла и всё тщательно перемешать (можно потолочь).

Соль, чёрный перец (смесь перцев) и чеснок по вкусу.

Разложить в майонезные банки и хранить в холодильнике.

Маринованные грибы

Грибы отварить в подсоленной воде минут 20-30, затем откинуть на дуршлаг, промыть.

Отдельно варим маринад: на один литр воды 1,5-2 столовые ложки (с верхом) сахара, 1 столовая ложка (с верхом) соли, 1 лавровый лист, 4 горошины горького перца, 4 горошины душистого перца, 3 штуки гвоздики (не больше!).

В кипящий маринад опустить отваренные заранее грибы и кипятить 15-20 минут, в конце варки добавить 5-6 столовых ложек 9 %-го уксуса, горячими разложить в заранее подготовленные банки, закрыть крышками, остудить и убрать в холодное место.

Маринованная капуста

Шинкуем 1,5-2 кг капусты, 2 тёртые моркови, 2 крупные луковицы крошим, 2 зубчика чеснока измельчить, всё перемешать и уложить в 3-литровую банку.

Приготовить рассол: на 1 литр 2,5 столовых ложки соли, 3/4 стакана сахара, 100 г 9 %-го уксуса, вскипятить и залить капусту, через 3 дня она будет готова.

Оригинальные огурчики

На дно литровой банки положить лук кольцами, 2 зубчика чеснока, перец горошком 5 штук, гвоздика 3 штуки, лавровый лист 2 штуки, семя горчицы 1/3 чайной ложки, сверху положить огурцы и залить их холодным рассолом, поставить в емкость с холодной водой довести до кипения,

затем банки закатать и поставить обратно в горячую воду до полного остывания.

Рассол на 0,5 л воды, 4 чайных ложки сахара, 2 чайных ложки соли, 4 столовых ложки 9 %-го уксуса.

Помидоры с листьями моркови

На дно литровой банки кладём зелень моркови (ботву), затем помидоры (слоями с листьями), сверху снова листья, затем заливаем кипятком на 15 минут, воду сливаем.

Заливка: на 1 литр воды 4 столовых ложки сахара,

1 столовая ложка соли, 70 г 9 %-го уксуса, заливаем горячей заливкой и закатываем.

К чаю

Воздушный поцелуи

• 1 банка сгущенного молока

• 3 яйца

• 1 стакан муки

• 1 чайная ложка соды

Всё тщательно перемешать и вылить на сковороду по 4 столовых ложки. Выпекать коржи по 1,5 минуты, получаем 5-6 коржей.

Крем: 0,5 литра сметаны (отстоять 2 часа на дуршлаге в марле), 1 стакан сахара, 2 столовых ложки какао, орехи жаренные 0,5 стакана.

Зебра

1 стакан сахара, 1 стакан сметаны, 3 яйца, 1,5 муки, щепотка соли и соды, всё тщательно перемешать, разделить на 2 части, в одну часть положить 3 чайных ложки какао и поочерёдно столовой ложкой выливать на середину сковороды, выпекать 20 минут, крем по усмотрению.

Список источников и литературы, которыми пользовался автор при написании книги:

1. Личные архивы семьи Корсаковых и жителей деревень Верхние Таволги и Нижние Таволги.

2. Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.», http://www.podvig-naroda.ru

3. Анимица Е. Г. Города Среднего Урала. – Свердловск: Среднеуральское книжное издательство, 1975.

4. Всемирная история. Энциклопедия в 14 томах. – М.: ОЛМА Медиагрупп, 2006.

5. Зырянов П. В. История России. XIX век. – М.: Просвещение, 2001.

6. Корюков А. Очерки о старообрядцах.//Журнал «Урал», 2012, № 9.

7. Легенды Невьянской башни. – Невьянск: НГИАМ, 2007.

8. Матвеев А. К. Географические названия Урала: Топонимический словарь. – Екатеринбург: ИД «Сократ», 2008.

9. Мордовцев Д. Л. За чьи грехи? Великий раскол. – М.: Правда, 1990.

10. Мосин А. Г. Исторические корни уральских фамилий. – Екатеринбург: издательство «Екатеринбург», 2008.

11. Назаров А. Г. Таволожский маршрут. – Екатеринбург, 2008.

12. Назаров А. Г. Народные промыслы Каменного пояса. – Екатеринбург, 2011.

13. Населенные пункты Уральской области. Т.Х. Свердловский округ. – Свердловск, 1928.

14. Орлов A.C. и др. Пособие по истории СССР. – М.: Высшая школа, 1984.

15. Очерк состояния кустарной промышленности в Пермской губернии. – Пермь, 1896.

16. Список населённых мест Свердловского округа. – Свердловск, 1926.

17. Уральское хозяйство в цифрах. 1930. Вып. 2. Промышленность. – Свердловск, 1930.

18. Фирсова O.A. История невьянского старообрядчества. Дипломная работа. – Екатеринбург: Институт развития регионального образования, 1995.

19. Фёдоров Е. Каменный пояс, роман-трилогия.

20. Энциклопедия царей и императоров IX–XX вв. М.: РООССА.

«Они из жизни предыдущей, на память будущим годам…»

Жительница Таволог – вдова Первой мировой войны

Глазырин Константин Павлович, 1885 г.р. (сидит первый слева с гармонью) Фотография 1909 г.

Глазырина (Беспалова) Анна Александровна (справа). Горничная у купцов Первушиных. 1912 г.

Глазырины Константин Павлович и Анна Александровна с внуками (справа – Людмила). 1956 г.

Нина Александровна Владимирская, эвакуированная во время войны из Ленинграда, которой помогли выжить супруги Глазырины. 1964 г.

Старая легендарная и добрая «пожарка». Около неё всегда царило оживление.

Миmрева горка, названная по имени хозяина дома, Короткова Дмитрия Филипповича. Здесь всегда, особенно зимой, собиралось много детей для развлечений.

Начальная школа, Верхние Таволги. 1930 г.

Ученики 3 класса школы в В. Таволгах, 1936 г. В первом ряду шестой слева (с горном) – Трошев Назар, в среднем ряду третий слева – Короткое Галактион.

Первый класс школы д. В. Таволги, февраль 1958 г. Учителя Матвеева Александра Ивановна (слева) и Кислухина Анна Николаевна, крайний справа в первом ряду – Короткое Николай.

Учительницы Кислухина Анна Николаевна (стоит в белом платке) и Матвеева Александра Ивановна всю войну проработали в школе. Начальная школа, Верхние Таволги. Весна 1959 г. 1,2,3 классы.

Ученики и учителя верхнетаволгинской школы. Слева направо – Матвеева А. И., Кислухина А. Н., Захватошина Н. Начало 1960-х годов

Пионерская линейка. Верхнетаволгинская начальная школа, 1961 г.

Футбольная команда «Колос», Нижнетаволгинская восьмилетняя школа. Девятый слева – Короткое Н., май 1965 г.

Мать Короткова Дмитрия Филипповича – Татьяна Тимофеевна (сидит слева) с семьёй. 1915 г.

Короткова (Коновалова) Анна Осиповна

Отец большого семейства (5 сыновей и дочь) Короткое Дмитрий Филиппович, старатель Невьянского прииска. Умер на 47 году жизни в 1934 году. 1906 год

Костоусова (Ваганова) Ефросинья Панфиловна (мать большого семейства Костоусовых) с братом Григорием. 1905 г.

Коротков Самуил Филиппович с женой, 1912 г. (фотография восстановлена)

Сарай – всё, что осталось от усадьбы Варфоломея Васильева

Грошев Назар Васильевич, 1986 г., Верхняя Пышма

Грошев Назар Васильевич, 1998 г., Среднеуральск

Возложение венка в память о погибших при форсировании реки. Грошев Назар Васильевич (стоит с венком). Николаевская область, г. Первомайск, 1984 г.

Грошев Назар Васильевич, г. Никополь, апрель 1948 г.

Грошев Фока Иванович (справа) со своей семьёй. Участвовал в русско-японской войне 1904-1907 гг. Фото 1 мая 1949 г.

Кокшаров Михаил Илларионович с сестрами Ксенией (справа) и Анной. 1950 год.

Кокшаров Михаил Илларионович (справа). Расписался на рейхстаге.

Кокшаров Михаил Илларионович (слева), пехота, пулемётчик. Берлин, 1947 г.

Костоусов Александр Леонтьевич (сидит), гвардии старший сержант, командир орудия, помощник командира батареи. Румыния, г. Мизим, 1944 г.

Костоусов Александр Леонтьевич (слева). Румыния, 1944 г.

Костоусов Александр Леонтьевич (слева), Австрия. 1945 год.

Шихов Яков Евстратьевич, двоюродный брат Коротковой (Костоусовой) Анастасии Леонтьевны. Погибнет в бою в возрасте 18 лет в декабре 1943 года в Витебской области. Январь 1943 года.

Матвеев Ефим Иванович 1910 г. р. (сидит). Участник Финской войны и ВОВ, погиб в Карелии в 1944 г. Фотография 1933 г.

Матвеев И. Г. (слева) с братом Борисовым Алексеем Дмитриевичем, лето 1943 г.

Матвеев Иван Григорьевич (во втором ряду в центре) на побывке в родительском доме среди родни. В. Таволги, август 1949 г. Сидят – мать Анисья Дмитриевна и отец Григорий Агафонович, участник I Мировой войны в армии Брусилова (зимой 1942-43 гг. доставлял из В. Таволог в Свердловск на лошадях пошитые для армии полушубки).

Матвеев Иван Григорьевич, осень 1950 г.

Матвеев Иван Григорьевич, капитан технической службы морской авиации в отставке, г. Могилёв, май 2012 г.

Матвеев Степан Симонович, май 1948 г.

Николаев Тимофей Кириллович, участник ВОВ. В Сталинградской битве получил тяжёлое ранение.

Ветераны войны с. Верхние Таволги, середина 1970-х гг.

Участники Великой Отечественной войны. Назаров Георгий Артемьевич (сидит первый слева).

Назаров Клементий Иванович, человек нелёгкой судьбы. Даже на старой фотографии просматривается его элегантность, некая аристократичность и офицерская выправка. Снимок сделан 23.11.1941 г., в возрасте 52 лет.

Коротковы Ювиналий Дмитриевич и Ираида Николаевна. Ветераны труда и труженики тыла, работавшие в войну на Уралмаше, а после неё вернувшиеся на Невьянский цемзавод.

Ягжина Парасковья Степановна, труженик тыла, Участник ВДНХ. Верхнетаволгинская ферма, возглавляемая ею на протяжении многих лет, считалась одной из самых передовых.

Ладыго Геннадий Павлович, фельдшер д. Верхние Таволги, отличник здравоохранения

Николаева Варвара Емельяновна, труженик тыла, ветеран труда, мать-героиня.

Тяжёлый крестьянский хлеб. Жатва, колхоз «Авангард», Верхние Таволги. 1945 г.

Обмолот хлеба на молотилке. Колхоз «Авангард», 1945 г.

Труженики тыла. Первый год без войны, 1 ноября 1945 г. Верхние Таволги.

Вечер ветеранов-тружеников тыла и участников ВОВ. Слева направо: Трошев Иван Корнилович, Короткова Анастасия Леонтьевна, Горшенёва Пелагея Агеевна. Верхние Таволги.

Верхние Таволги. Труженики тыла. Фото 1980-х гг.

«Похоронка» на Короткова Ермолая Дмитриевича

Лист из Именного списка безвозвратных потерь 73-го стрелкового полка 33-й стрелковой дивизии (среди погибших числится Короткое Филипп Дмитриевич)

«Похоронка» на Короткова Самуила Дмитриевича

Благодарность вождя Трошеву Назару Васильевичу от 4 апреля 1945 г.

Удостоверение к медали «За взятие Вены» Трошева Назара Васильевича

Наградной лист от 28 апреля 1945 г на Грошева Назара Васильевича (Орден Славы 3-й степени)

Наградной лист от 3 мая 1945 г. на Мельникова Ивана Николаевича (Орден Славы 3-й степени)

Наградной лист от 3 мая 1945 г. на Зайцева Ефима Семёновича (Орден Красного Знамени)

Наградной лист от 31 августа 1943 г. на Зайцева Павла Семёновича (медаль «За отвагу»)

Наградной лист от 26 ноября 1943 г. на Костоусова Александра Леонтьевича (Орден Красной звезды)

Приказ от 2 февраля 1945 г. о награждении Матвеева Петра Вавсильевича медалью «За отвагу»

Приказ о награждении от 4 октября 1943 г. Васильева Панфила Варфоломеевича медалью «За отвагу»

Приказ о награждении от 13 сентября 1944 г. Матвеева Петра Вавсильевича медалью «За отвагу»

Благодарность Кокшарову Михаилу Илларионовичу от 4 марта 1945 г.

Благодарность Кокшарову Михаилу Илларионовичу от 23 апреля 1945 г.

Благодарность Кокшарову Михаилу Илларионовичу от 2 мая 1945 г.

Удостоверение к медали «За взятие Берлина» Кокшарова Михаила Илларионовича

Удостоверение к медали «За освобождение Варшавы» Кокшарова Михаила Илларионовича

Удостоверение к медали «За победу над Германией» Кокшарова Михаила Илларионовича

Посевная кампания. Колхоз «Авангард», Верхние Таволги. Стоят слева направо: Ваганов Григорий Панфилович, Васильев Евгений Иудович, Васильев Наум Николаевич, Чучумов Никита Иович – председатель колхоза, Семячков Осип Потапович, Колногоров Федосей Антонович. 19 мая 1946 года.

Жатва. Колхоз «Авангард», Верхние Таволги. 1946 год.

Таволжане. Возвращение к мирной жизни. Верхние Таволги, 1946 год.

На строительстве фермы им. Сталина (с. Быньги) после войны. На площадке лесовоза стоит Мельников Григорий Анисифорович.

Они пережили войну. Верхние Таволги, 7 ноября 1949 г. Средний ряд: в центре Пётр Васильевич и Александра Ивановна Матвеевы с сыном Юрием, крайний справа – Матвеев Алексей Аксёнович, участник ВОВ, танкист; второй слева – председатель колхоза «Авангард» Чучумов Никита Иович. Первый ряд: слева – Горшенёв Полуэкт Федотович, шофёр; справа – Чучумов Михаил Никитич, участник ВОВ, впоследствии директор завода художественной керамики.

Деревенская свадьба, 1949 г. Стоит 2-й слева – Зайцев Александр Семёнович, сохранивший деревянные колонны от старой часовни. Сидит слева – Васильев Прохор Терентьевич, участник Сталинградской битвы.

Невьянский прииск, участок по гидравлической добыче золота нар. Нейве. Нижние Таволги, 1951 г. Сидят: 1-й слева Шихов Даниил Евстратьевич, 2-й слева Короткое Галактион Дмитриевич, женщина в центре – Зайцева Мария Лукояновна

Промывка золота на машерде (р. Нейва)

Первые мотоциклы в деревне. 1952 г., Верхние Таволги

Свадьба в деревне.

Первый гусеничный трактор ДТ-54 в колхозе «Авангард». Механизаторы: Короткое Д.Е., Суханов A. B., Борисов А. Л. Верхние Таволги, декабрь 1954 года.

Первые деревенские мотоциклисты. Короткое Галактион Дмитриевич (слева), Короткое Степан Миронович.

Так отдыхали таволжане. Массовое гуляние (массовка), Верхние Таволги. 1960-е гг.

Рядились простенько, гуляли всей гурьбой. Так веселилась молодёжь. Верхние Таволги. 1957 г.

Так, миром, строили дома. Коллективная помощь на возведении сруба дома и установка брёвен на мох. Верхние Таволги, июнь 1960 года.

Совхоз «Быньговский». Воскресник по заготовке кормов, Верхние Таволги. 1964 г.

Посадка картошки, 60-е годы. Ступин Иван Николаевич (с корзиной), Назаров Фёдор Тимофеевич (бригадир), Колногоров Матвей Абрамович (на сажалке), Гаёв Илларион Минеевич (на заднем плане).

Так, сообща, следили за деревенским хозяйством. Ремонт плотины деревенского пруда. Верхние Таволги, 1960-е годы.

Слёт электриков, с. Бынги. У клуба (бывшая старообрядческая часовня). Четвёртый справа во 2-м ряду – Чучумов Андрей Антонович, (?) справа в 3-м ряду – Васильев Михаил Христофорович.

Традиционное облачение старообрядки

Дом, у которого была сделана фотография первого мотоцикла, в наши дни

Дорога в Верхние Таволги. Отсюда во все времена провожали в армию.

Верхние Таволги на карте Пермской губернии, 1876 г.

Сноски

1

Матвеев А. К. Язык земли: краткий словарь топонимических терминов. // Уральский следопыт. – 1979, № 3.

(обратно)

2

В народе это погребение называлось «поморским».

(обратно)

3

В Атласе Российской Империи 1745 года, а также в германском атласе России Russischer Atlas деревня обозначена как «Кожевенный завод» – Kozewennoi zaw. – рядом с Быньговским – Byngowskoi zaw., что свидетельствует о сроках возникновения и значении таволожского промысла.

(обратно)

4

Очерк состояния кустарной промышленности в Пермской губернии. – Пермь, 1896. С. 342.

(обратно)

5

Список населённых мест Свердловского округа. – Свердловск, 1926. С. 102–103.

(обратно)

6

Список населённых мест Свердловского округа. – Свердловск, 1926. С. 235.

(обратно)

7

Там же. С 102-103.

(обратно)

8

Населенные пункты Уральской области. Т.Х. Свердловский округ. – Свердловск, 1928. С 52-53.

(обратно)

9

Уральское хозяйство в цифрах. 1930. Вып. 2. Промышленность. – Свердловск, 1930. С 657,658.

(обратно)

10

Список населённых мест свердловского округа. – Свердловск, 1926. С. 226–227.

(обратно)

11

От этих газовых атак пострадал и потерял зрение таволжанин Колногоров Абрам.

(обратно)

12

Васильев В.И. – отец Федоры Варфоломеевны Коротковой (Васильевой).

(обратно)

13

Пономарёв H. A. – свёкор Федосьи Варфоломеевны Пономаревой (Васильевой).

(обратно)

Оглавление

Коротков Николай Галактионович

К читателям

О прошлой, о былом…

Истоки

Таволгами село назвалось

Я тропою к кладам с обнажённой пришёл головою

В русле времени

Забытая война, потерянные судьбы

Бреду ступнёй усталою по нивушке заброшенной…

Они достойны, чтобы о них помнили

  Они жили по совести

  По ком плачут ивы

  Опалённые войной

  Возвращённые имена

  сплочённые лихолетьем

Безмолвные свидетели

Послесловие

Приложение Пословицы. Поговорки. Рецепты

  Пословицы и поговорки, бытовавшие в семье коротковых

  Немного заготовок (по рецептом Людмилы и Николая Коротковых)

Список источников и литературы, которыми пользовался автор при написании книги:

«Они из жизни предыдущей, на память будущим годам…»

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно