Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Введение

Это книга о моей жизни. В ней я использовал записи из своих личных дневников, которые начал вести еще будучи подростком в СССР и Польше, а затем продолжил во взрослом возрасте, проживая в Польше, Франции и США. По этим записям можно проследить, как из убежденного сталиниста я превратился в активного антисталиниста. Я также делюсь в ней своими романтическими увлечениями и другими событиями из моей биографии.

Мои дневники хранились в старом зеленом металлическом сундуке. В конце 2009 года, в возрасте 78 лет, после долгих колебаний я решил открыть его. До этого времени я никогда не перечитывал их. И как только я начал читать, мне стало совершенно очевидно, что включать дневники в книгу в полном объеме не имело смысла, так как иногда стиль изложения оказывался не безупречным, кроме того в них было множество повторений, и они были перегружены мелкими деталями. Но я как будто увидел свою жизнь со стороны, и у меня появилась уверенность, что она может быть интересна другим людям. Конечно, моя жизнь – это только маленькая часть из огромной мозаики, которая представляет картину жизни бесчисленного числа людей, сметенных идеологией 20-го века.

Я должен с благодарностью отметить вклад моей жены Линды, которая помогала мне при редактировании моих переводов с польского языка на английский. Перед тем, как воспользоваться ее помощью, я задал ей один вопрос: «Не будешь ли ты смущена, читая эпизоды с описанием моей сексуальной жизни?» «Мы уже в достаточно взрослом возрасте», – резонно ответила она. Иногда мне кажется, что описание моей необычной жизни способно вызвать такие вопросы, на которые даже мне трудно найти ответы.

В нескольких словах моя история выглядит следующим образом. Родился я в Польше в 1931 году. Раннее детство, до 15 лет, провел в Советском Союзе. За это время мой отец, идеалист и убежденный последователь коммунистического движения, был арестован и сослан умирать в Сибирь. Моя мать и я вернулись в Польшу после окончания Второй мировой войны. Там я и получил высшее образование. В 1957 году я уехал во Францию учиться в аспирантуре. Во Франции я защитил докторскую диссертацию в области ядерной физики и в 1963 году возвратился в Польшу. Вскоре меня пригласили на научную конференцию в Соединенные Штаты, и моя дальнейшая научная деятельность с тех пор была связана с Колумбийским университетом. Моя преподавательская карьера началась в 1969 году.

Дальнейшее краткое изложение моей жизни я описал в Главе 1. В остальных семнадцати главах – записи из дневника с необходимыми комментариями.

Замечания

а) Для обеспечения неприкосновенности частной жизни большинство имен, упомянутых в моем дневнике, обозначены одной заглавной буквой (например, Л, К или Р). Эти буквы не всегда совпадают с инициалами их владельцев и потому могут привести к некоторой путанице. Однако эти люди не являются главными персонажами описываемых событий. Те же, которые сыграли по-настоящему важную роль в моей жизни, названы их собственными именами (Аня, Жолио-Кюри, Павловский или Радвани). Я, к сожалению, просто не смог найти лучшего компромисса между сохранением права на частную жизнь и достоверностью изложения.

б) Любой, у кого есть доступ к Интернету, может начать чтение этой книги (английская версия), набрав следующий адрес в поисковой системе:

Извините, ссылки запрещены

в) Глава, которую вы читаете сейчас – это Вступление. Как и все другие главы, она дает возможность связаться с другими частями книги. Из любой главы вы можете вернуться назад к Вступлению или перейти к дальнейшему чтению. Вы научитесь переходить от одной главы к другой в течение минуты.

г) Текст, который вы увидите, напечатан либо голубым курсивом для подлинных записей дневника, либо стандартным черным шрифтом для включенных комментариев. Многоточие в квадратных скобках […] обозначает, что часть текста пропущена (причем, это может быть как одна маленькая фраза, так и десять и более страниц). Большинство отрывков из дневника не имеет даты, однако их календарная последовательность в тексте книги сохранена.

д) Замечания и комментарии от читателей приветствуются

Людвик Ковальский Профессор Эмеритус

Монтклер, Штатный Университет, США

Извините, ссылки запрещены

Глава 1А: Два Письма от Моего Отца

В предыдущей главе я кратко обрисовал историю моей жизни. Большинство ранних воспоминаний – это переплетение моих собственных впечатлений и рассказов моей мамы. Отрывки из моих дневников появятся в следующих главах книги. Они прерываются комментариями и сокращениями, сделанными позднее.

В этой части я делюсь с вами двумя письмами, которые отец написал нам в 1939 году из концентрационного лагеря на Колыме. Вы можете прочитать их позже, после прочтения книги. Его письма (выделенные голубым шрифтом) были написаны по-русски. Я перевел их на английский в 1978 году. На письмах был обратный адрес: «Ударник, ДВК, Колыма, Берелек, Бухта Нагаево». Я не знаю, что такое «ДВК», но «Ударник» – вероятнее всего название лагеря. Берелек – название небольшого поселка около Магадана; Бухта Нагаево – это небольшой порт, принимавший корабли с заключенными. Многочисленные книги и документы (в том числе, и моя книга, опубликованная в 2008 году) описывают те нечеловеческие условия, в которых арестанты находились при транспортировке.

(Гари Ру, читатель моей книги из России, написал мне в постскриптуме своего письма: «ДВК в адресе вашего отца, по всей видимости, означает Дальневосточный Край – федеральный округ Советского Союза. «Ударник» был местом по добыче золота, сейчас там небольшой поселок».)

Письмо № 1 (начато 11.9.1939):

Мои дорогие и самые любимые Хела и Людвик, Вы, вероятно, уже получили мое первое письмо, посланное 9 сентября авиапочтой. Я все еще не знаю вашего адреса. Я знаю два почтовых отделения: одно – из вашей телеграммы от 9 июня – Москва 45, и второе – из вашей открытки от 11 июля – Москва 92. […] Хотя мы уже нашли друг друга, самое главное сейчас – это наладить переписку, а для этого мы должны знать точные адреса. Твоя телеграмма, моя дорогая, посланная через Северо-восточные лагеря, путешествовала 2 месяца вместо 10 дней, а открытка также 2 месяца вместо одного.

Посылки иногда идут очень медленно (вплоть до 9 месяцев), а если нормально – то 2–3 месяца. Поэтому, чтобы помочь мне, используй, если можешь, перевод денег по телеграфу. Прошлой зимой за деньги можно было купить немного масла и сахара. Но я не знаю, в каких условиях вы живете. Если в трудных, тогда давайте поддерживать друг друга, по крайней мере, морально. А это, прежде всего, наша переписка. Пиши систематически, чаще, чем тебе бы казалось нормальным, потому что письма идут очень медленно, а зимой доставка писем прекращается вообще, и некоторые не доходят совсем. Я был бы безмерно счастлив, если бы смог получить ваши фотографии. Сейчас я по нескольку раз в день достаю из кармана твое письмо и телеграмму, и хоть я давно уже выучил их наизусть, я все равно читаю их опять и опять…

Сейчас я напишу о своем деле. Было бы хорошо, если бы ты смогла найти хорошего адвоката и вместе с ним провести расследование, которое привело бы к моему освобождению. Я послал жалобу в Президиум Верховного Совета СССР. Если бы тебе удалось ознакомиться с ней, ты была бы в курсе всех деталей. Я не знаю, правда, сколько времени есть в твоем распоряжении, потому что для того, чтобы добиться слушания, нужно потратить огромное количество сил и времени. А ты, моя бедная Хела, вероятно очень занята на работе и дома, воспитывая нашего Людвика. А сейчас, поверх всех этих дел, еще и мои проблемы. Я представляю, как тебе тяжело одной… Если в конце концов я буду освобожден, мы сделаем все, чтобы на какое-то время освободить тебя от всех забот хотя бы один раз в твоей жизни… дать тебе отдохнуть, как ты этого заслуживаешь.

Людвик, мой дорогой, мой единственный сын. Ты получил мое письмо к тебе. Попроси маму прочитать его тебе, если ты не сможешь это сделать самостоятельно. И в любом случае ответь мне. Послушай! Будь внимателен к своей маме. Помогай ей. Ей очень трудно одной. Ты уже достаточно взрослый и многое понимаешь. Может быть, я скоро вернусь, и мы сможем жить, как прежде. Хорошо? Я снова буду гулять с тобой и рассказывать всякие истории, и ты тоже расскажешь мне о своих делах, и мы опять станем друзьями. Хорошо? Пожалуйста, ответь мне, а я буду писать тебе. Пошли мне свою и мамину фотографию. Напиши о своих друзьях. О своих игрушках. О своих книжках. Школе. Спрашивай меня, если тебе что-нибудь непонятно, и я отвечу тебе.

Продолжение того же письма 23.9.1939

Мои дорогие и любимые,

Прошел месяц с тех пор, как я послал вам телеграмму, и никакого ответа. Следовательно, адрес Москва 45 – неправильный. Поэтому я посылаю это письмо на адрес Москва 92. Мое первое письмо, датированное 10 сентября, было заказным, но не послано авиапочтой. Поэтому оно дойдет до вас не раньше, чем через несколько месяцев. Единственная возможность установить переписку – это писать и писать, не дожидаясь ответа. Думаю, что второе письмо пошлю на адрес Москва 92. А пока, моя дорогая, до свидания. Делай, как я делаю: пиши и пиши. Крепко обнимаю и целую.

Твой Марек

Письмо № 2 (21 октября 1939 года)

Мои дорогие и любимые Хела и Людвик:

Вчера я получил две телеграммы от вас. Первую, более раннюю, которую вы послали на Хабаровские Лагеря от 19 августа, посланную очевидно еще до получения ответа на ваше письмо от 9 июня, а также открытку от 11 июля. Вторая телеграмма от 3 октября, в которой ты спрашиваешь, когда и кому я отправил мое дело для пересмотра. Отсюда я понял, что ты еще не получила мои письма, посланные на 92-е почтовое отделение Москвы: одно от 10 сентября и второе от 15 сентября. В этих письмах я писал, что послал жалобу в Президиум Верховного Совета СССР, которая была отправлена отсюда 20 сентября.

Если тебе удастся ознакомиться с этой жалобой, ты найдешь там все детали и сможешь предпринять соответствующие шаги для моего освобождения и возвращения домой. (Может быть, с помощью адвоката). Правда, я не знаю, когда жалоба дойдет до назначения; часто это занимает время (четыре месяца или дольше). Кроме этого, 5 октября я послал телеграмму на 45-е почтовое отделение, которую, как видно, ты тоже не получила. В твоей телеграмме ты, наконец, сообщаешь адрес для нашей переписки: 58 Советская улица, Турист, Дмитровский район Москвы. Я понятия не имею, где это. Что это за место «Турист»? В каком качестве ты там работаешь?

[Адрес, приведенный выше, был правильным. «Турист» – это название железнодорожной станции в поселке Деденево, где мы жили. Мой отец оказался среди тех заключенных, которым формально было предоставлено право обжаловать приговор. Были ли эти жалобы отправлены в Москву или уничтожены еще в Колыме? Я подозреваю, что большинство из этих жалоб не покидало стен тюрьмы.]

Дорогие мои, я действительно не знаю, как вы сейчас живете, и почему не пишете мне письма. Оттуда, где вы находитесь, вы, вероятно, можете посылать письма авиапочтой. Но кроме телеграмм и нескольких слов на почтовой открытке, я ничего не получил от вас. И у меня нет ни малейшего представления, как вы выживали эти два года нашей разлуки… и как вы живете сейчас. Получение этой информации для меня сейчас самое главное. Что касается меня, то в своих двух письмах (о которых я упоминал ранее) я писал настолько подробно, насколько это позволяют обстоятельства. Надеюсь, что, в конце концов, вы их получите. С тех пор у меня произошли небольшие изменения. Сейчас временно я не работаю, так как у меня нарывает рука.

Мой дорогой и любимый Людвик. Прежде всего, я поздравляю тебя с твоим восьмилетием. Независимо от того, в каких условиях я буду находиться, я никогда не забуду дату твоего рождения – 24 октября 1931 года. Даже время – 2 часа дня. Спасибо, что ты заботишься о маме, которая с самого момента твоего рождения посвятила себя тебе, заботилась о тебе и защищала тебя в самых трудных условиях – и ты благополучным и здоровым встречаешь свой восьмой день рождения! Это уже достойный возраст – начало юности, размышлений и самостоятельного образа мыслей.

Как много бы я дал, чтобы иметь возможность поговорить с тобой о твоих мечтах и, как прежде, прогуляться по улицам Москвы и рассказать тебе разные истории, которые ты так любил – о скрипаче Янко, о путешествиях Гулливера и другие. А потом зайти в магазин и купить твои любимые конфеты «Грибы». Я думаю, что скоро мы будем вместе опять, а пока будь благоразумным и смелым мальчиком. Помогай маме в такое трудное для нее время, когда она должна быть и папой, и мамой одновременно. Учись. И самое главное, будь здоровым и сильным, чтобы насладиться всем многообразием открывающейся перед тобой жизни. Попроси маму сделать ваше общее фото. И пришли его мне. Ты должен писать мне в каждом письме. Подарок на твой день рождения не будет потерян и забыт.

Хела, моя дорогая и любимая! Ты имеешь право гордиться нашим сыном. Скоро он начнет помогать тебе. И с избытком отплатит за твою заботу, которой ты его окружала долгие годы. Он очень милый и хороший мальчик. С нетерпением, с огромным нетерпением я буду ждать от вас письма, в котором, наконец, я хоть что-нибудь узнаю о вашей жизни. Будьте смелыми, оба. Оставайтесь в согласии с собой и героически преодолевайте трудности жизни, как внешние, так и внутренние, которые формируют наши чувства…

Сильно, очень сильно я обнимаю и целую вас обоих. Марек.

Я помню эти дни очень отчетливо; особенно длинные очереди на почте в Москве. Мы безуспешно ждали вестей от него, в то время как он отчаянно ждал писем от нас. Мы также посылали продуктовые посылки. Но по каким-то причинам они не принимались из Москвы, и нам приходилось ездить на поезде в отдаленные почтовые отделения. Я часто мечтал о его возвращении домой. Перечитывая письма сейчас, я понимаю, что мой папа знал о цензуре, которой они подвергаются. Я уверен, что если бы у него была возможность эту цензуру обойти, содержание этих писем могло бы быть другим.

Глава 1: Краткое Описание Моей Жизни

1.1. Построение первого в мире социалистического общества

Я родился в Польше, за восемь лет до начала Второй мировой войны. В то время многие западные интеллектуалы верили в необходимость активного участия в построении первого в мире социалистического общества. Поэтому мои родители, польские коммунисты, взяли меня, тогда грудного младенца, и уехали в Советский Союз. Ослепленные идеализмом, они даже представить не могли, с какой жестокостью Сталин относился к собственному народу. За свою наивность им, увы, пришлось заплатить очень высокую цену. Многие иностранные волонтеры, принятые вначале с распростертыми объятиями, вскоре были объявлены «врагами народа» и либо расстреляны, либо отправлены в тюрьмы. Как это можно объяснить и понять?!

Мы приехали в Советский Союз в 1932 году и поселились в коммунальной квартире. Большинство жителей нашего дома были такими же восторженными идеалистами из западных стран, включая Германию, Венгрию и Соединенные Штаты. В двухкомнатной квартире, которую нам предоставили, одну комнату занимала наша семья из трех человек, другую – семья из Венгрии. Кухня, которая одновременно служила и общей столовой, была настолько мала, что наши две семьи не могли пользоваться ею одновременно.

Мой папа был инженером, а мама работала медсестрой в 39-ой московской поликлинике. Из самого раннего детства я помню московский детский сад. Мне было четыре или пять лет, и девочка Ирма из моей группы «просветила» меня, в чем разница между мальчиками и девочками. Я также помню огромный портрет Сталина, держащего на руках маленькую девочку. «Он наш великий вождь, – говорили нам воспитатели, – он отец всех советских детей. Он любит нас, а мы любим его».

В 1938 году, когда мне было семь лет, мой папа был объявлен «врагом народа» и арестован. Его забрали ночью, когда я спал. Мы с мамой никогда его больше не видели. Наша комната была опечатана, и мы остались без жилья. Нам некуда было идти, и невозможно было возвратиться в Польшу: границы к тому времени были надежно закрыты. Однако, как бы это ни выглядело парадоксально, именно это, возможно, спасло нам жизнь. В Польше, вероятнее всего, мы бы погибли в Холокосте, в котором бесследно исчезло большинство наших родных.

1.2. Бездомные

Очень недолго мы «жили» в поликлинике. Днем моя мама работала, а я играл в приемной. Ночью я спал на кушетке в кабинете врача. На противоположной стороне улицы находилось здание НКВД. Я помню, как мы с мамой ходили туда, пытаясь что-нибудь выяснить о папиной судьбе. Я также помню, как мы выстаивали длинную очередь в тюрьму. Какая это была тюрьма, у меня в памяти не осталось. А, может быть, я этого и не знал.

Позднее мы переехали в небольшой поселок Деденево в 40 километрах от Москвы. Там мама работала в доме для престарелых. А я в возрасте 8 лет поступил в начальную школу, в которой меня приняли в пионеры. Я до сих пор помню слова из присяги «… обещаю, что буду верно служить делу Ленина-Сталина».

Мама объясняла папин арест ошибкой, которая должна быть исправлена. «Папа скоро вернется», – часто повторяла она. Долгое время я верил ей. Несколько раз мы получали письма от папы с почтовым штемпелем Магадана. В одном из них папа выражал надежду, что его дело скоро будет пересмотрено в Москве. Мы жили мечтой на встречу. Но ей не удалось осуществиться. Папа умер в сибирском лагере приблизительно через два года после ареста.

«Был ли ты травмирован этим?» – спросил меня один из читателей. Мой ответ был отрицательным. Как можно объяснить отсутствие болезненных воспоминаний? Я никогда не думал об этом до сих пор. Может быть, я страдал, но подавил в себе это чувство? Если бы я был психологом, я бы поразмышлял на эту тему. Но моя роль – описать то, что происходило, и не задумываться над теми вопросами, которые могут возникнуть у читателя. Мне кажется, что мемуары, как и сама жизнь, должны способствовать возникновению вопросов. Другими словами, именно это и есть «пища для ума». Моя роль сводится всего лишь к нахождению способа передачи моего личного опыта и многолетних наблюдений «на суд» читателя. Я не психолог.

Почему Сталин убивал преданных ему людей, которые с открытым сердцем приезжали ему помогать? Частично ответ на этот трудный вопрос может быть спрятан в советских архивах. А, возможно, кроется в его личных качествах и мотивах.

Советский Союз и нацистская Германия стали политическими союзниками в конце тридцатых годов. Дружба эта закончилась в июне 1941 года, когда Германия напала на СССР. Мне было почти 10 лет. Спустя пять месяцев в течение недели мы находились между двумя армиями. Красная Армия отступила из Деденево (после взрыва железнодорожного моста через канал), а немецкая не вошла. Немцы остановились приблизительно в трех километрах от нашего поселка и бомбили нас с воздуха. Взрывной волной выбило стекла и в доме для престарелых, в котором работала мама. Из-за холода там умерло много жителей. Некоторых из них мама на своей спине перетащила в близлежащую больницу.

Потом она работала в этом госпитале, а я скрывался в подвале церкви, расположенной как раз напротив больницы. Церковь была разрушена еще во время революции и использовалась в качестве овощного склада. В ее подвалах хранились тонны моркови и картошки, свезенные из близлежащих колхозов. Потом эти овощи увозились из церкви по разнарядке правительства. Вот на этих мешках и скрывались от бомбежки около ста человек. Я был среди них.

1.3. Между двумя армиями

Я помню и другой драматический момент. В короткое затишье между бомбежками мама пришла ко мне в убежище и сказала, что было бы лучше, чтобы я был в больнице вместе с ней. Только мы приготовились покинуть церковь, как вновь началась бомбежка. Одна бомба попала прямо в больницу, под обломками которой погибли около ста человек. Мы слышали крики о помощи, но ничего не могли сделать. В начавшемся пожаре сгорели заживо те, кто выжил при бомбежке.

Первая победа советских войск во Второй мировой войне, когда немцы были вынуждены отступить от Москвы, произошла именно там, где мы жили. Через неделю после их отступления я пешком дошел до брошенного немецкого танка и взобрался на него. Со временем канонада становилась все слабее и слабее.

Но в нашей жизни начался трудный трехгодичный период голода и лишений. Как и большинство наших соседей, мы выращивали картошку, а летом я ходил за грибами и ловил рыбу. Зимой мы страдали от холода. Иногда мне удавалось стащить немного дров с лесопилки. И это позволяло хоть ненадолго согреться. Мы жили в большом бараке, на каждую семью в нем полагалось по одной комнате. Половину комнаты мы использовали как хранилище для картошки, распределяя ее таким образом, чтобы ее хватило до следующего лета. Весной мы иногда питались птичьими яйцами, разоряя их гнезда. Выручала также свежая крапива, из которой можно было варить суп. При возможности мы ели птиц (когда удавалось их поймать), а также ягоды и грибы. Летом было легче. Но я помню ощущение постоянного неутолимого голода. Это воспоминание прошло со мной всю жизнь.

1.4. Возвращение в Польшу

В 1943 году мама начала работать в польской организации в Москве. Так я попал в летний лагерь для польских детей. Оказалось, что я с легкостью перешел на польский язык, на котором мы всегда говорили дома до папиного ареста. Потом мама перешла работать медсестрой в Польском детском доме, а я поступил в польскую начальную школу. Там я узнал, что большинство детей в школе пережили вместе со своими родителями депортацию из восточной Польши прямо в северный лагерь (Коми) в России, когда советские войска в 1939 году оккупировали Польшу. Большинство родителей там и погибло. Весной 1946 года весь детский дом, включая нас, был репатриирован в Варшаву.

Основная часть города была разрушена и лежала в руинах. Мы стали частью сиротского приюта под названием «Наш дом», который расположился в одном из немногих не разрушенных домов. Мама там работала, и мы жили там же в крошечной комнате. Как и большинство детей, я поступил в гимназию. Потом я вступил в прокоммунистическую организацию Польской молодежи. Мама стала членом польской Рабочей партии, напоминающей советскую коммунистическую. Она часто говорила мне, что некоторые жертвы сталинской чистки были невиновны, включая моего отца. Она также предупреждала меня не обсуждать эти вопросы с посторонними. «Это может быть опасно», – объясняла она. После окончания школы я поступил в Политехнический институт. А через два года вступил в только что созданную коммунистическую партию.

После получения диплома инженера я увлекся медицинским электрооборудованием. Моя диссертация основывалась на исследованиях, проведенных в Варшавском научно-исследовательском институте Радия. После защиты диссертации я подал заявку на аспирантуру в ядерную лабораторию в Советском Союзе. Это было в 1956 году. Но моя просьба была отклонена. Мама была очень довольна. Она не хотела, чтобы я переехал в Советский Союз. К счастью, мне представилась другая возможность. Директор Института Радия, Цезарь Павловский (пусть будет благословенна его память) до войны был ассистентом Марии Кюри. Он дал мне рекомендательное письмо для продолжения учебы во Франции.

1.5. Французско-американские связи

Сестра моего папы Туниа пережила войну в Париже, и по приезде туда я пошел ее навестить. Она организовала мне встречу с Жолио Кюри (нобелевским лауреатом 1935 года). Он принял меня в своей университетской лаборатории. Я был очень счастлив стать его студентом и помогать ему в одном из его проектов. К сожалению, этот легендарный учитель через год умер. Но я оставался в его лаборатории еще шесть лет. После защиты докторской диссертации в 1963 году я вернулся в Польшу и приступил к работе в академической научной лаборатории.

Годом позднее я принял участие в научной конференции в Соединенных Штатах и остался там заниматься научной работой под руководством профессора Джека Миллера на факультете химии Колумбийского университета. Моя преподавательская карьера началась в 1969 году в штатном колледже в Монтклере, штат Нью-Джерси, и продолжалась вплоть до ухода на пенсию в 2004 году. Всё это будет описано в следующих главах.

Глава 2: Спор с Мамой – Поляк или Еврей?

2.1. Слава нашему вождю (до 1950 года)

Первая запись в моем дневнике датирована 21/1/1946 и посвящена годовщине смерти Ленина. Мне было тогда 15 лет. Это было стихотворение, написанное по-русски. В нем я вспоминал день смерти Ленина и упоминал Сталина как его великого последователя. Стихотворение было написано в Загорске, в небольшом городе севернее Москвы, где находился приют для польских сирот.

«Сегодня умер Ленин» —

Так называлась в газете статья.

Молча читал ее Сталин,

Вспоминая умершего вождя.

«Но Ленин не умер. Нет!

Он живет в каждом из нас», —

Говорил он сам себе,

А слезы сами текли из глаз.

1945 год, Загорск, польский Дом сирот. Людвик – третий справа.

А весной 1946 года мы репатриировались в Польшу. Несколько дней мы ехали поездом, проезжая разрушенные украинские города и деревни. В Польше мы начали жить в доме для сирот Наш Дом, который был расположен в северной, менее разрушенной, части города. В этом доме еще до войны работали два известных польских педагога.

Следующая запись в дневнике относится к 1.8.1946 и описывает наш отъезд из Польши в летний лагерь в Югославии. Это было потрясающее путешествие. Месяц мы провели на острове Хвар в Адриатическом море. Я приспособился общаться с местными жителями, подражая их акценту, но используя либо польские, либо русские слова. В своем дневнике я ежедневно записывал свои впечатления. Хотя они довольно интересны, я решил не отвлекаться на них в этой книге.

Я помню, что повсюду были портреты Сталина и Тито. А через год отношения между Югославией и СССР прервались. Нам объяснили, что Тито – главный враг СССР и агент американского империализма.

1946 год, Югославия. По дороге на пляж.

25.12.1947 в моем дневнике появился чертеж поршневой машины, для работы которой использовалось ядерное топливо. Заголовок к чертежу и описанию принципа действия этого механизма гласил: «Применение U-235 в мирных целях». Нет сомнения – я становился физиком-ядерщиком. Вероятно, я был воодушевлен нашим учителем математики, который любил фантазировать о развитии технологии будущего и хотел нас подготовить к новым открытиям.

В дневнике также есть довольно длинное стихотворение (из восьми строф), которое я написал в 1948 году – последнем в моем школьном обучении. Из него видно, с каким восторгом я мечтал о построении коммунизма в Польше. Фотография этого стихотворения на польском языке приведена ниже. Первую строку можно перевести, как «Мы из РТПД», а РТПД – это Рабочая Организация Друзей Детей. Эта социалистическая организация шефствовала как над нашей школой, так и над варшавским детским домом для сирот. Кстати, наша поездка в Югославию была также осуществлена с их помощью.

Русский перевод (дословно) двух последних строф приведен внизу под фотографией. Это стихотворение в школьном соревновании заняло первое место, а я получил в подарок книгу.

Не будет голодных детей,

Дрожащих от холода в зимние дни.

Все дети будут ходить в школу.

И все это будет в действительности, а не в мечтах.

Тяжело работая все вместе:

Студенты, рабочие и крестьяне —

Мы создадим силу и единство

Из книг, серпа и молота.

2.2. Второй год в Варшавском Политехническом институте (1950 год)

Наша победа в Корее – это триумф марксизма. [Эта запись относится к войне (1950–1953) между Южной Кореей, поддерживаемой США, и Северной Кореей в союзе с Китаем.] Сверхоружие не поможет капиталистам. Результат войны предрешен исторической необходимостью. Партия предвосхищает события. Если потребуется, она создаст Интернациональные бригады. Я обязательно запишусь туда. А пока мое место здесь, продолжать учиться. […]

Моя мама.

Сегодня Ж сказал, что он поддержит меня, если я подам заявление о вступлении в Партию. Почему мне следует стать членом Партии? Я нахожу в себе много не коммунистических черт. Поэтому сначала я посмотрю, как пойдут у меня дела в ZMP[Польская коммунистическая молодежная организация].Сегодня мама сказала, что она сожалеет, что мы не эмигрировали [в Израиль], как Ева [жена маминого брата].Как она может быть из-за этого расстроена? Наша ситуация должна вызывать зависть. Мы свободны, чтобы строить социализм. Мама не может почувствовать ощущений нового времени. Я понимаю ее (она так много страдала); но я был удивлен. Я не представлял себя в Израиле или в США; я – поляк, и мое место в Польше. […] Во мне нет ничего еврейского; я не знаком с еврейской культурой или языком, как моя мама

Почему во мне не возник положительный отклик на идею эмиграции? Бытовой антисемитизм я давно ощущал на себе. Еще в Деденево мальчишки часто били меня из-за того, что я еврей. То же случалось и в польском приюте. Польские дети обвиняли меня во всех бедах, которые свалились на них в 1939 году, когда восточная Польша была оккупирована Россией. Но в то время я искренне верил, что антисемитизм будет исчезать по мере построения бесклассового общества.

Под «бытовым антисемитизмом» обычно подразумевают столкновения на национальной почве в среде необразованных людей. Его невозможно сравнить с той злобой и враждебностью, которые появились в Польше позже, когда я уже был в США, – с антисемитизмом «сверху», когда евреи подвергались гонению правительственными органами. Целью такой политики обычно является переключение внимания народа от тех, кто действительно виновен в различных политических злоупотреблениях. При этом следует иметь в виду, что официально организованный антисемитизм «сверху» и ненависть на бытовом уровне «снизу» обычно взаимосвязаны и зависят друг от друга.

Большинство ранних записей в моем дневнике вообще не затрагивали тему расизма; они были посвящены учебе и моим взаимоотношениям с Аней – моей первой любимой девушкой. Первые два года в Отделе Связи при варшавском Политехническом институте я учился средне. Аня училась лучше; мы брали одни и те же курсы и часто занимались вместе. Сейчас, спустя много лет, я понимаю, что наши отношения были более сложными, чем я осознавал тогда. Моей характерной чертой было постоянное стремление все анализировать (как бы наивно ни выглядел этот анализ сейчас). Я был критически настроен по отношению к себе и к другим.

Мои цели были четко определены. Все детали моего дневника очень интересны мне и сейчас, но я не думаю, что ими стоит делиться с широкой публикой. Согласно Т, во время революции или войны, все, кто не с нами, те против нас. Я думаю, что это слова Ленина в оправдание террора, развязанного сразу после революции. Но в те дни я был настоящим коммунистом; я верил, что жестокость и террор, направленные против классового врага, были оправданы. Какая цель нашего общества в долгосрочной перспективе? Построение коммунизма во всем мире. А какая сегодня должна быть цель каждого отдельного человека? Строить социализм. Все наши усилия должны быть направлены на достижение этой цели. Я хочу стать инженером и служить обществу. […]

2.3. Кто я – еврей или поляк? (1951 год)

Моя мама на конференции; она разочарована во мне. Онахотела,чтобы я принял участие в еврейском собрании, но мне это неинтересно. Кто я – еврей или поляк? Мне следует посвятить какое-то время изучению национального вопроса. Потом я решу, как мне относиться к своему еврейству. […] Недавно К сказал, что те люди, которые не могут быть плодотворными, становятся учителями. Мне нужно обдумать это. […] Ленин умер 27 лет назад. Минута молчания на ZMP[молодежная организация] собрании, посвященном этому дню. Затем М представил отчет о проделанной работе. Он вызвал интересную дискуссию. Наши основные недостатки – это отсутствие планирования, слабая организационная эффективность и недостаточная активность в политическом просвещении. Наша группа станет примером во всем, что касается политического образования. […]

Я закончил читать роман [ «Звезды смотрят вниз» А.Д. Кронина]. Это хорошая книга, описывающая реальности капитализма. Она показывает, как выигрываются выборы в Англии. Джо, один из современных западных лидеров, был плохим человеком. Дэвид – хорошим. Но добрых намерений недостаточно; только поддержка шахтеров не поможет разрушить существующую действительность. Дэвиду нужно обратиться в партию; партия помогла бы ему более эффективно работать с шахтерами. […] Прошлой ночью я начал читать «О способности восприятия». Человек, который хочет стать хорошим инженером или физиком, должен знать марксистскую философию. […]

Написание комментариев полезно для всех. Маркс тоже вел свое рода дневник. Оба – и Маркс, и Ленин – записывали краткое содержание тех книг, которые они изучали. Сталин просматривал ежедневно не менее 500 страниц. Мои знания, в основном, поверхностны; в дальнейшем мне необходимо заниматься более тщательно. Мне только 20 лет. Сначала мне надо углубиться в математику, потом выучить английский. И однажды количество накопленных знаний перейдет в качество. […]

Аня. Вероятно 1952 год

Скоро мне надо будет выбрать специализацию. Вероятно, это будет электромедицинское оборудование. Профессор Павловский произвел на меня большое впечатление. […] У Ж странное отношение к организации политической работы. […] Почему он не понимает, что в настоящее время мы именно там, где должны быть. Мы должны быть там, где мы нужнее. Сегодня это лаборатория, завтра – поле битвы, а днем позже это может быть колхоз. […]

2.4. Через два года после того, как я влюбился

Сегодня я ходил на собрание районного комитетаZMP [Союз польской молодежи] Он был посвящен сотрудничеству с фабрикой Л13 [Потом она стала фабрикой имени Розы Люксембург]. Нашей задачей было помочь им организовать дискуссионный клуб, поговорить о правильном выборе книг для чтения и повысить нашу совместную активность. Ж и А вместе с П выразили готовность сделать это. Один молодой человек назвал меня «товарищ», как если бы я уже был членом Партии. […] Еще одной задачей было повлиять на наших собственных студентов, которые еще не присоединились к ZMP. Это не просто; я имею в виду Д и Б. […]

Описания нескольких групповых собраний ZMP, состоявшихся в 1951 году в Политехническом институте, показывают, что проблемы накапливались и что я не был достаточно эффективным секретарем группы. Большинство предложений исходили от Ф, который был немного старше нас.

В дневнике также описан мой разрыв с Аней, два года спустя после того, как мы влюбились друг в друга. Причиной разрыва послужила религия. Я знал, что Аня посещает церковь, но я предполагал, что в скором времени это прекратится, так как она также была членом Союза польской молодежи. Но она сказала, что католическая церковь всегда будет важной частью ее жизни и что ее дети будут крещеными.

Другой отрывок описывает, как я встретил Ику и как мы сблизились. Ика очень отличалась от Ани; она была убежденным коммунистом. Аня и я продолжали учиться в том же колледже, но на разных направлениях. Она стала инженером по звукозаписи и вышла замуж. Жива ли она сейчас? Если да, то ей уже тоже должно быть 78 лет. Мне бы очень хотелось встретиться с ней и ее семьей.

Вчера трактор подвез нас на PGR[государственная сельскохозяйственная ферма]. Мы проработали там целый день. Все там очень запущено; повсюду сорняки, как будто их кто-то посеял. Не хватает рабочей силы – только 24 человека на 600 гектаров земли и 1000 гектаров пастбища. Рабочие жалуются. Их привезли сюда под фальшивым предлогом. Им обещали частное владение собственностью, а не рабство. В некоторых местах можно еще увидеть следы высокоорганизованного немецкого хозяйства. [Этот район был частью Германии до Второй мировой войны.] Молодой член ZMP, которого послали сюда после окончания сельскохозяйственной школы, сказал мне, что продуктивность могла бы быть увеличена, если бы немецкие фермы были отданы в частное владение. Было бы это лучшим решением? Я очень мало знаю о сельском хозяйстве. […]

2.5. Что она думает о нашей политической деятельности? (1952 год)

Я предложил, чтобы Д представляла нас от электромедицинского направления. Она очень сообразительная девушка, но не член ZMPи религиозная. Я думаю, что Д будет счастлива стать электромедицинским представителем. Что она думает о нашей политической деятельности? Она, вероятно, одобряет нашу борьбу со списыванием, нашу целенаправленную организационную последовательность, наше стремление быть хорошими студентами, и т. д.

Я слышал, что ее родители жалуются на повседневную действительность; она, вероятно, постоянно находится под влиянием реакционных взглядов. Как она на это реагирует? Она слишком застенчива, чтобы обсуждать это. Но я видел, как она обсуждает эффективное обучение со своими сокурсниками. Она не хочет быть вне общества, и мы должны использовать это. Мы должны помочь ей стать более активной. Мне кажется, что Д будет согласна обсудить роль отдельной личности в обществе, цели в жизни и т. д. Что скажут Е и Л, когда я предложу это им? […]

Активная деятельность в Союзе польской молодежи стала хорошей подготовкой для моей дальнейшей жизни. Я научился организовывать проекты, проводить собрания и критически мыслить. Такие навыки, как я теперь понимаю, важны в любом обществе. Привычка к чтению, умение вести беседу, способность правильно писать, занятия спортом и самоорганизация не связаны ни с какой политической идеологией.

2.6. Сталин был целенаправленным большевиком

Став кандидатом в члены Партии, я начинаю новый период в своей жизни. Я буду бороться со всем, что тормозит наш прогресс. Требуя больше от себя, обращая внимание на свои собственные ошибки, я смогу бороться с ними в других людях. Я никогда не отступлю с этого пути. Товарищ Сталин определенно одобрил бы это. Он, вероятно, делал то же самое в годы своего становления, но с большим успехом. […] Я читал «Вступление» Сталина к ленинизму. Сталин – наш любимый вождь и учитель. Для меня это не пустые слова. Он – целенаправленный большевик во всем. Но он не повторяет, что это его цель. Это становится очевидным для тех, кто внимательно изучает его работы. […]

Ика очень эрудированный человек. Ее собственная специализация – полонистика, но в педагогическом училище она ассистент по марксизму-ленинизму. Она член комитета ZMP; она знает, что такое кардиограмма или как образуется туман. Я нахожусь под впечатлением от того, как много она знает об электричестве и биологии. […] Что она думает обо мне? Как мне следует себя вести, чтобы показать свое уважение? Одна вещь очевидна: Ане не следует знать об Ике, пока она не найдет себе друга. Я не хочу причинять ей боль. […]

Глава 3: Почему Министерство Безопасности Допрашивает Меня?

3.1. Коммунистическая этика

Сегодня я начал готовиться к моей речи о коммунистической этике. Мне интересны теоретические проблемы социалистического образования и самосовершенствования. Вначале я соберу цитаты и информацию, потом я подготовлю чёткий план. […] Ика сказала, что образованный человек не должен ограничиваться своей специальностью и марксизмом. Хотя бы поверхностное знакомство с литературой, музыкой, искусством и спортом – тоже важно. Зачем, спросил я её, а что если человеку это не интересно? Наша цель, сказала она, требует этого от нас. Те, кто строит новое общество, должны быть культурными.

Как бы я хотел, чтобы план выступления, к которому я готовился в 1952 году, был у меня сейчас. Насколько по-другому я понимал коммунистическую этику в то время. Как изменились мои взгляды, когда я писал на эту тему в моей книге 2008-го года! В этой книге я цитировал старого большевика, Юрия Пятакова, который сказал: «Мы – не обычные люди. Мы – партия, которая делает невозможное – возможным. […] Если партия потребует, если это необходимо и важно для партии, мы сможем усилием воли за 24 часа изгнать из наших умов идеи, в которые мы верили годами. […]

Да, я увижу чёрное там, где я всегда считал, что видел белое, даже если я все ещё возможно вижу белое. Для меня нет жизни вне партии или в разногласии с ней». Ирония состоит в том, что в 1937 году Пятаков, депутат министерства тяжёлой промышленности, был обвинён в антипартийной деятельности и вскоре казнён. То же самое случилось с другим старым большевиком, Николаем Бухариным, в 1938 году. На показательных судебных процессах они оба во всем сознались. Пытали ли их, или возможно убедили добровольно взять на себя вину, чтобы послужить своей партии в последний раз?

Возможно, в записках 1952 года я не имел в виду ту покорность, которую проявил Пятаков. Более вероятно, что я придерживался концепции «подчинения с пониманием» и необходимости «задавать вопросы», если приказы не понятны (за исключением необычных ситуаций, где вопросы практически невозможны). Эти важные темы, вероятно, часто обсуждаются лидерами больших капиталистических корпораций. Почему бы и нет; в конце концов, это больше связано с эффективностью, чем с идеологией. Но как найти компромисс между чрезмерным сомнением в авторитетах и слепым подчинением им?

Решено, я стану инженером. Пока я знаю слишком мало, чтобы добиться успеха. Но это цель моей жизни. Я должен подготовиться, особенно по физике и математике, чтобы успешно продолжить образование. Мне нужно выбрать место для практики, возможно, на заводе, а, может быть, в институте. […] Ещё было бы полезно стать лаборантом на физическом факультете. […] Может быть, начать с Варшавского завода по производству рентгеновских аппаратов. Там много рабочих, интересная жизнь, и я могу стать её частью. Я не буду терять связи с Политехническим институтом, останусь там лаборантом и, кто знает, может быть, когда-нибудь стану преподавателем. Я никогда не должен останавливаться на достигнутом. Я должен читать профессиональные журналы, я должен быть в курсе всего нового в электромедицинских технологиях.

Более того, я должен расширять свои общие знания. Я должен читать книги, общаться с интересными людьми, ходить в кино и в театр. Делая это, я не могу себе позволить увязнуть в деталях; я всегда должен помнить основную цель, которой мы все служим. […] Вчера меня приняли в члены партии; мой партийный билет будет готов завтра. К тоже приняли. […]

Сейчас 9:30 утра. Всё утро читаю “Анну Каренину”. Какими же аристократы были нахлебниками. Паразитизм до сих пор существует в нашем обществе. Мы называем его пережитками капитализма. Исчезнут ли они через несколько поколений? Я думаю, да. Мы придём к чему-то значительно лучшему. Пережитки капитализма исчезнут, когда люди научатся управлять своей жизнью разумом.

3.2. Пережитки капитализма

Пережитками капитализма называли все: от антисемитизма и шовинизма до краж, проституции и алкоголизма. Сильно ли изменились эти социальные язвы с отменой частной собственности в СССР? То, что предсказал Маркс в своем «Коммунистическом Манифесте» надо сравнить с реальными фактами. Это то, что сделал бы я, если бы хотел проверить истинность коммунистической идеологии сегодня. Но современные западные коммунисты смотрят на этот вопрос иначе. В блогах, которые я недавно посетил, превалирует мнение, что «сталинизм – это не марксизм». Это всё равно, что сказать: «Давайте вышвырнем все экспериментальные данные, которые не подтверждают теоретических предсказаний».

А как же эмоции? [Они что – тоже пережитки капитализма?]Исчезнут ли они? Возможно, нет. Эмоции будут основаны на разуме. Самое важное – это единство эмоций и разума. Это позволит людям творить, наслаждаться своими творениями, получать вдохновение. Я ошибался, когда думал, что будет только разум. Толстой был удивительной личностью. Он писал, что счастье – это «постоянная тревога, борьба и работа, основанная на любви». Эгоизм и покой, добавлял он, не могут заменить счастье. […]

Мама принесла мне завтрак в постель. От этого тоже надо отказаться? Почему я должен испытывать вину, когда получаю от этого удовольствие? Нельзя позволять, чтобы это происходило каждый день. Чем мне сейчас заняться: пойти побегать на лыжах или начать учиться? […] Завтра я получу свой партийный билет. […] На последнем партийном собрании я узнал о новой политике в отношении профессионалов. Старых специалистов надо заменить. Это как раз совпадает с моими планами, но не значит, что мне надо меньше учиться. Наоборот, профессионализм всегда будет очень для меня важен. […] К, Е, Т и Ф тоже приняли кандидатами в партию. […]

3.3. Разумное решение

Р не одобрил мое отношение к Ане. Он тоже порвал с Н, но они остаются друзьями. Он прав. Сегодня я подошёл к Ане. «Что с тобой случилось?» – спросила она. Я ответил вскользь. Я не жалею о том, что произошло между нами. Я принял разумное решение. […] Сегодня я опять встретил Аню. Она плакала, говорила мне, что я был часто несправедлив, что наши проблемы были не только из-за идеологических разногласий. […] Она сказала, что очень несчастна, что она совсем не спит. Мне захотелось обнять её и попросить прощения. Но я не дал себе это сделать, подумав об Ике. Аморально это или нет? Что мне делать? […]

Два дня назад, я встретил Аню в библиотеке. Она сказала, что теперь поняла, что виновата в том, что произошло между нами. А потом сказала, что всё можно исправить, что она изменится, что будет меня любить по-настоящему. Я сказал, что это невозможно. Она заплакала, сказала, что больше никогда не будет счастлива. Я колебался. Это повлияло на мое вчерашнее поведение у Ики. Я был опять очень сдержан; Ика поняла, что что-то не так. Я думал, не вернуться ли к Ане. Но нет, это не должно произойти. Наши отношения никогда не будут прежними. Я хочу найти партнёра на всю жизнь, а Аня – неправильный выбор. Жаль, что для того, чтобы понять, что ты нашёл свою половину, нужна настоящая близость. При ошибке в выборе все слишком страдают. Честные случайные отношения – абсолютно другая вещь.

3.4. Капитан министерства безопасности (1952 год)

Мама в своем кабинете медсестры пишет какой-то отчет. На ней много партийной работы. Я ею горжусь. Несколько дней назад она рассказала мне о своей юности. Как она агитировала за забастовку, распространяла листовки, спорила со своей мамой о том, как важна помощь политзаключенным. У меня замечательная мама, она – мой друг. Мы больше не спорим. Я помню последнее письмо моего отца. Он писал, что я должен заботиться о маме, ей сейчас очень тяжело. Я перечитал это письмо недавно, и оно многое во мне изменило. […]

Сегодня мы с Мишей смотрели французский фильм. Миша самый образованный студент в нашей группе. После фильма ноги сами привели меня к Ане. Я переживал из-за нашего разрыва. Мы были бы хорошей парой, если бы Аня была другой. Аня страдает. Я вижу, как она плачет. Я хотел, чтобы мы вместе занимались. Я думал о наших объятиях, поцелуях и о других, более интимных отношениях. К счастью, я смог себя остановить. Мы должны оставаться друзьями. […]

Что-то важное произошло вчера (20.3.1952). Я был на собрании Союза Польской Молодежи, когда меня срочно вызвали к начальнику особого отдела. Сам начальник и капитан Министерства Безопасности уже ждали меня. Меня попросили рассказать свою биографию, особенно они интересовались обстоятельствами смерти отца. Я рассказал им все, что знал. Капитан сказал, что эти важные факты не были занесены в мое личное дело. Он ошибался. То, что отец был членом компартии, упоминалось в моем деле. Я также писал, что он умер в Советском Союзе, где мы жили с 1932 года. В официальной форме не спрашивалось, как умер мой отец.

Единственный, кто знал историю моего отца, был В – человек из партийной верхушки Политехнического института. Я спросил его, что мне делать. Он посоветовал не упоминать, что отец был несправедливо обвинен. Я, в общем, так и думал. Капитан считал, что я что-то скрываю. Это естественно для человека из наших органов безопасности. [Слово «наши» здесь очень важно. Оно показывает парадоксальность ситуации. Ко мне относились как к врагу, а я оправдывал своего обвинителя. Сталин учил, что мы должны быть всегда бдительными. Я понимал необходимость проверки на благонадёжность будущих инженеров. Подобные действия органов безопасности не казались мне неправильными.]

Но я был расстроен; я ведь не классовый враг, а капитан обращался ко мне, как к врагу. Дома я рассказал обо всём маме. Она предложила мне идти напрямую в центральный комитет партии. […] Я пошел туда сегодня, чтобы поговорить с начальником отдела кадров. Секретарь передал мою просьбу, и товарищ Аделинская приняла меня. Я ей всё рассказал. Она слушала и делала какие-то пометки. Она сказала, что я получу ответ через неделю. Я понял, что ей что-то не понравилось.

Я пошел к Аделинской опять. Она сказала, что я всё делал правильно и что мне не надо больше беспокоиться. Она сослалась на то, что мама писала об отце. (Возможно, это хранилось в партийных архивах).

Мой отец в нижнем правом углу. Он один из товарищей, отдыхающих на горном курорте. Кто из них прожил следующие десять лет?

Она также сказала, что опасность троцкизма была тогда велика и что было допущено много ошибок. Это я понимаю. Маме было гораздо тяжелей согласиться с этим. Этот эпизод её очень расстроил, и она собралась идти в центральный комитет сама. Она хотела начать процесс формальной реабилитации немедленно. Меня это не удивило: мама очень любила отца. […] Я должен объяснить маме, что формальная реабилитация не нужна. Это мне сказала Аделинская. […]

Глава 4: Смерть Нашего Дорогого Товарища Сталина

4.1. М-Л обозначает марксизм – ленинизм (1952 год)

Сегодня Р сказал мне, что меня назначили представителем от партии в комиссию, распределяющую рабочие места (после окончания института). Эта работа мне не по душе. Но кто-то должен её выполнять. […] Что это был за день! Мы с Икой были вместе всю вторую половину дня до 9 вечера. Сначала мы были совсем одни у меня дома, потом мы пошли к реке. В этот день мы очень продвинулись в наших отношениях. […] В какой-то момент я рассказал ей об Ане. […]

Вчера Икина мама сказала мне, шутя, что я плохо влияю на Ику, и она стала меньше заниматься. […] Я учусь хорошо; если повезет, то в этом семестре впервые все мои оценки будут только хорошими. […] На улице сильная буря с громом и молниями. Какая красивая весенняя гроза! […] Как я и предполагал, я получил высший балл по физике рентгеновских лучей. […] Мои оценки по военной подготовке даже лучше, чем я ожидал. Я пошел к армейскому врачу, чтобы получить освобождение от летнего военного лагеря по состоянию здоровья. Он только улыбнулся и сказал, что в лагере у меня всё само пройдет. Мне не хотелось к нему идти, но мама настояла. Она считает, что мои симптомы (головокружение при подъеме по лестнице) нельзя игнорировать. […]

Вчера я был у З и его жены. Они убедили меня стать ассистентом преподавателя на новом курсе по марксизму-ленинизму. Этот курс стал обязательным для всех инженеров. Это работа на полставки: 10 часов преподавания и, возможно, 15 часов подготовки к курсу. Я должен с этим как-то справиться, совмещая с учебой. З сказал, что знать М-Л так же важно, как знать свою специальность. Это основа нашей идеологии, всего, к чему мы стремимся.

4.2. Что важнее – любовь или общее дело

Проблема личных взаимоотношений не проста. Несколько дней назад Р рассказал мне, что К женился. Почему он не пригласил меня на свадьбу? Я был очень рад, когда в конце военного лагеря он сказал: «Ковальский – мой настоящий близкий друг». Пригласил бы я его на свою свадьбу? Наверное, нет. Почему нет? Кого бы я пригласил? Ика пригласила бы Т и Б. Единственный человек, кого бы я точно пригласил, это Ж.

Очень важно иметь близких друзей, людей на которых можно положиться, что бы ни случилось. Но как заводить друзей? Статья о коммунистической морали дала ответ на этот вопрос: общие цели – главный фактор в дружбе. Но это означает, что общее дело важнее, чем каждая отдельная личность. А какую роль тогда играют эмоции?

Иметь общее дело недостаточно. Нужно проводить время с потенциальными друзьями, обращать внимание на их нужды, обсуждать личные проблемы и так далее. Ика сказала, что Т её близкая подруга; между ними нет секретов. Но у них нет общей цели. Ика сказала, что убеждения Т основаны на религии и что иногда она мыслит, как наши враги. Означает ли это, что их дружба ненастоящая? Что она непрочная? Я не знаю, но я не буду спрашивать Ику. Почему нет? Потому что ещё слишком рано, наша дружба только началась. Кто может быть моим настоящим близким другом? Где мне его искать? Я должен думать об этом, не забывая, что моя главная цель – коммунизм. […]

Сегодня начинается 19-й съезд советской Коммунистической партии. […] Я показал Л черновик моего эссе про счастье. Он сказал, что оно очень одномерное, что жизнь намного сложней. Человек, сказал он, рождается с задатками многостороннего развития. Поэтому у разных людей разные нужды. […] У меня всего две недели, чтобы выбрать тему для своей дипломной работы. […]

Мне надо каким-то образом отказаться от работы ассистентом на курсе М-Л. Я не могу совмещать эту работу со своей учебой. Одного семестра вполне достаточно. […] Отношения с Икой портятся по ее инициативе. […] Я сейчас работаю на фабрике Розы Люксембург. Это мой второй рабочий проект, связанный с дипломом. Я познакомился здесь со многими интересными людьми. […] Берлер принял мой отказ от работы ассистентом на курсе марксизма-ленинизма. Смогу ли я найти должность ассистента в своей области? […]

4.3. Тираническая природа нашей политической системы

В Советском Союзе, Польше и других коммунистических странах все должны были учить марксизм-ленинизм. Нас учили, что человеческая история развивалась по законам детерминизма и что решения коммунистической партии морально оправданы. Тем, чьи родные стали жертвами диктатуры пролетариата, внушали, что ошибки на пути к «светлому будущему» неизбежны. Так было до того, как Хрущев в своей речи в 1956 году разоблачил сталинские преступления. Эта речь и книги Солженицына шокировали и стали драматическим откровением. Многие люди впервые увидели тираническую природу нашей политической системы.

До Второй мировой войны Солженицын тоже был ярым коммунистом. Он, как и все, был порождением сталинского режима. Но как можно понять западных интеллектуалов, которые защищали Сталина? Они, наверное, верили, что послереволюционное развитие было выбрано на основе открытых прений партийных вождей. Это было, конечно, не так. Начиная с 1930-х годов, Сталин взял контроль и над партией, и над государством. Идеология перестала управлять политическими решениями, а стала средством их оправдания.

Западные интеллектуалы принимали сталинское утверждение, что классовая борьба только обостряется после революции. Этот ничем не оправданный тезис использовался, чтобы объяснить террор; миллионы кулаков (зажиточных крестьян) были либо убиты, либо сосланы умирать в концентрационных лагерях. Большинство большевистских вождей, включая близких друзей Сталина, были обвинены в шпионаже, названы врагами народа и казнены. То же самое произошло с высшим составом Красной Армии; из 286 человек казнили 214. Кто из них был действительно врагом народа? Это – одна из загадок 1930-х годов.

Сталин скрывал свое личное участие в кровавых преступлениях диктатуры пролетариата, претендуя оставаться на стороне справедливости и морали. Многие его жертвы верили, что преступления против советских людей совершались у Сталина за спиной, в то время как в действительности Сталин активно участвовал во всех действиях «карательных органов». Согласно Хрущеву, Сталин собственноручно подписывал многочисленные смертные приговоры. Но я не знал всего этого в 1952 году. Сталин умер в 1953 году, а его преступления были разоблачены в 1956 году.

В 2010 году произошло удивительное совпадение; в нашей университетской библиотеке проходила книжная выставка. На ней были представлены 70 книг, включая мою собственную, написанных преподавателями нашего университета. На том же столе я заметил одну книгу на русском языке, изданную в этом году. Две статьи в ней принадлежали российским авторам, М и Г, а одна статья была написана Ф, преподавателем нашей кафедры английского языка. Все три автора утверждали, что Хрущев очернил и оболгал Сталина.

Неужели они считают, что то, что писал Солженицын и другие, чудом уцелевшие в сибирских лагерях, тоже ложь? Однако мы с Ф обменялись книгами. Его книга называлась «Загадочный 1937: Обесславленный Сталин». Согласно предисловию этой книги: «Критика Хрущевым Сталина была первым залпом атаки на социализм». Я не могу с этим согласиться. Хрущев подтвердил то, что говорила мне мама об отце, что говорили своим детям миллионы советских матерей. Наши отцы стали жертвами всеобъемлющего террора.

Завтра будет первый день работы комиссии по распределению тех, кто решил не идти в аспирантуру. Меня назначили в эту комиссию представителем от партии. У меня нет никакого разумного плана действий; некоторые студенты будут вынуждены работать не по специальности. Комиссия, состоящая в основном из профессоров, имеет право заставить студентов согласиться на работу, имеющуюся в наличии. Но разве это морально или экономически оправдано заставить кого-то работать не по специальности? Я думаю, что это не правильно. Вот почему я определенно буду против такого принуждения. Председатель комиссии, профессор К, тоже член партии. Если будет необходимо, я скажу ему, что экономика будет страдать, если люди, назначенные на работу, не будут к ней подготовлены. Человек должен любить свою работу, тогда он будет работать хорошо. Большинство этих студентов – мои друзья. […]

4.4. Дело Врачей (1953 год)

Так называемое «дело врачей» несколько раз упоминается в моем дневнике. Вот как это известное событие описано в Википедии. «4 апреля 1953 года газета «Правда» поместила важное сообщение Лаврентия Берии, печально знаменитого главы сталинской секретной полиции (НКВД). В этом сообщении 9 советских врачей (семь из которых – евреи), которые ранее были обвинены «во вредительстве, шпионаже и террористических действиях против лидеров советского правительства» были оправданы. Советские люди, особенно евреи, были поражены, когда узнали, что всего через месяц после смерти Сталина новое руководство признало, что все обвинения врачам были полностью сфабрикованы Сталиным и его соратниками. Все врачи были немедленно освобождены, кроме двух, которые умерли в застенках тюрьмы. В своем дневнике я писал, что арест врачей не был судебной ошибкой, а был частью сталинской антисемитской политики.

Завтра начинается весенний семестр. Я должен учиться только на отлично. Смогу ли я? Возможно, нет. Я знаю свои интеллектуальные ограничения. М лучше, чем я, подготовлен стать ученым. Однако я все равно планирую поступить в аспирантуру в СССР. Мне необходимы глубокие знания и хорошие оценки. […] Вчера Ика очень точно проанализировала наши отношения. Мы решили оставаться друзьями. Меня это не радует. […]

Товарищ Сталин серьезно болен. Когда Миша мне это рассказал, я уже не мог сосредоточиться на лекции. Новость подействовала не только на меня. Я заметил, что даже в трамвае люди молчаливы и настороженны. Когда я был ребенком, я часто задавал себе вопрос – могу ли я отдать жизнь за Сталина? Сейчас я бы не колебался ни секунды. Над чем Сталин работал последнее время? Если он переживёт этот удар, это будет настоящий триумф современной медицины. Что бы ни случилось, он всегда будет жить в наших сердцах. […]

Из моего дневника (на польском языке):

После смерти Сталина всем раздавали красные шелковые ленточки с его портретом.

Я носил свою на груди несколько дней.

Термин «культ личности», относящийся к Сталину, был впервые произнесен Хрущевым через три года после смерти Сталина. Советская пресса действительно безостановочно прославляла Сталина. Вот начало популярной Советской песни:

«Сталин – это слово боевое,

Сталин – это гордость и оплот.

С песнями, борясь и побеждая,

Наш народ за Сталиным идёт».

Сегодня умер Сталин. Мы должны быть верны его учению. […] Интересно, какие из его заметок или писем опубликуют? Писал ли он дневник? Все это помогло бы нам понять, как он размышлял и работал. […] Заговор врачей против Кремля объявили фальсификацией. Еврейские врачи, обвиненные в заговоре против советских вождей, были объявлены невиновными. Очень жаль, что Сталин не дожил до этого момента.

Почему я написал «жаль»? Потому что я не знал, что Сталин лично сфабриковал это дело. Безвинных врачей и, возможно, многих других спасла смерть Сталина.

Мама вернулась от Т, которая слушает по радио Голос Америки. Они узнали, что между Маленковым и Молотовым [высшие Советские руководители]существуют разногласия. Это вражеская пропаганда, которая пытается смутить нас и посеять в наших рядах панику. Дело врачей показало, что Советский Союз не боится признать свои ошибки. В капиталистических странах такие вещи скрывают и замалчивают. Наши враги попытаются использовать этот эпизод против нас. Завтра партийный комитет, наверное, объяснит, как нам к этому относиться. […]

Пришла весна; по вечерам я люблю гулять по темным улицам, чувствуя мягкий теплый ветер, дующий мне в лицо, и вдыхать запах свежих листьев. […] Моё партийное задание – проводить идеологическую работу с первокурсниками отделасвязи. Я там уже встретил много интересных ребят. […]

4.5. Служить партии до конца жизни

На завтрашнем партийном собрании я стану постоянным членом партии. Вот мое заявление: «Я хочу быть удостоенным чести стать членом PZPR[Польской Коммунистической Партии]. Я знаю устав партии и обещаю придерживаться партийной дисциплины, всегда подчиняться приказам, ничего не скрывать от партии и никогда не запятнать честь партийца». […] Заслужил ли я это? Я все еще вижу в себе отрицательные черты. Но они не существенны; я готов служить партии до конца своих дней. […] Партийная работа станет моим главным приоритетом; все остальное будет второстепенно. […] Моё отношение к коммунизму начало меняться после 1956 года. Но в описываемое время я ещё свято верил в коммунизм.

Я закончил семестр на хорошо и отлично, со средним баллом 4.25. Я был так занят экзаменами, что забыл про партийное заседание. Как мне признаться в этом? Они скажут, что я игнорирую партийные обязанности. Я могу сказать, что плохо себя чувствовал. Но это невозможно: это была бы ложь своим товарищам. Однако есть еще одна возможность. Я постараюсь создать ситуацию, при которой никто ничего не спросит. […]

4.6. Чуть не исключен из партии

Летняя военная служба (3 месяца в Кожалине) начнется только 4 июля. Мы с Х уедем из Варшавы раньше. Он пригласил меня к своим родителям в Гданьск. У нас будет два дня отдыха. […] В Кожалине мы будем учиться в Офицерском артиллерийском училище противовоздушной обороны. Это не логично: нас три года учили служить в пехоте. […]

Следующая запись в дневнике появляется уже после того, как я вернулся из военной школы. Я ожидал найти описание важного события, которое произошло в Кожалине. Но, наверное, в Кожалине со мной не было дневника. Вот, вкратце, что произошло. Между мной и капитаном С, армейским политработником, возник конфликт. Была ли в этом замешана девушка, которую я встретил воскресным днем в городе? Я не уверен. Это было связано с тем, как я носил свою форму.

На армейском партийном собрании он обвинил меня в недостойном поведении в общественном месте. Я не помню подробностей, кроме одной. Он сказал что-то вроде этого: «Представь себе, что какой-нибудь иностранный журналист сфотографировал бы тебя в таком эксцентричном виде и опубликовал это в какой-то капиталистической стране. Что бы говорили про польских офицеров?»

Мои попытки оправдаться были безуспешны. Меня решили исключить из партии. Окончательное решение должен был принять Варшавский Политехнический Институт. К счастью, большинство моих сотрудников проголосовали против исключения. Но некоторые считали, что я совершил серьезный проступок. Не трудно представить себе, как бы исключение из партии повлияло на меня и мои планы. Мне очень повезло. За исключением этого случая, в Кожалине мне понравилось. Меня подготовили руководить батареей, состоящей из четырех 88-мм противовоздушных орудий.

Глава 5: Отношение к Религии

5.1. Мои заграничные родственники (1954 год)

В этой главе я пишу о своих родных, живущих за границей. У моего отца было три сестры, которые покинули Польшу перед Второй мировой войной. Мы потеряли с ними связь, когда родители эмигрировали в СССР. Но в 1945 году США и СССР были союзниками, и я решился послать письмо Бронке, обосновавшейся в Америке. Она очень обрадовалась моему письму, тут же ответила, и мы переписывались регулярно после нашего возвращения в Польшу. Она помогла нам наладить контакт с еще двумя сестрами: Франкой – в Италии и Туньей – во Франции. Их мужья были депортированы, но им удалось выжить.

Яков Гутерман мой двоюродный брат в 1946 году – единственный родственник, который остался в живых в Польше. Почти все остальные погибли в Холокосте. Его отец погиб борясь в Польском сопротивлении.

Я всегда во всех документах указывал своих родственников, проживающих заграницей, включая тех, кто уехал в Израиль в 1948 году. Это были Франка с семьёй и Ева (жена маминого брата) тоже с семьёй. Симха, муж Евы, участвовал в польском Сопротивлении и погиб во время Варшавского восстания в 1944 году. Дневники, которые он писал во время немецкой оккупации, были опубликованы на нескольких языках, но на английский они ещё не переведены. Я знаю это от его сына Якова, с которым у меня очень продуктивная переписка. Вот и всё о моей родне. Дальше я буду ссылаться на С, друга семьи, который по работе много путешествовал за границей. Вот выдержки из моего дневника:

Сегодня утром я ходил к С. Он сказал, что семья Туньи прекрасно живёт в Париже. У них удобная квартира, хорошо оборудованный врачебный кабинет и собственная машина. У мужа Туньи, Генри, обширная медицинская практика. Тунья симпатизирует коммунистам, а Генри либерал. Они счастливы. Тунья учится опять, чтобы стать врачом радиологом.

Как мне к ним относиться? Они – моя родня. Они прислали мне подарки: часы, три логарифмические линейки и ручку, которой я сейчас пишу. Они не буржуазия, ведь они работают. Это хорошо. Они прогрессивная интеллигенция, которая борется за свободную Францию. Генри также работает в Красном Кресте. Я хочу им написать. Но что если мои партийные товарищи узнают, что я переписываюсь с французской буржуазией? У Бронки – два сына; у Франки – сын и дочь.

Я знаю, что делать. Я напишу им и расскажу о наших успехах встроительстве социализма. […] Тунья и Генрих вступили во французскую коммунистическую партию, но не благодаря нашей переписке. Мы с Линдой перевели на английский неопубликованные воспоминания Генри о Второй мировой войне. Это, возможно, подтолкнуло меня написать свою собственную историю.

Сложнее всего мне даётся высшая математика. А без неё я не могу выучить электродинамику. […] На собрании нашей группы мы обсуждали научные исследования. Но еще более интересный разговор состоялся уже после собрания в группе из пяти человек. Д критиковал кафедру Павловского. «У вас так много помещения, – сказал он, – а ваши три лаборанта не сделали никакого существенного вклада в науку». […]

Этим летом у меня новое партийное задание. Три месяца я буду секретарём в приёмной комиссии отдела Связи. Ф тоже будет работать в этой комиссии. Из-за этой нагрузки я никуда не смогу поехать на каникулы. Но это важное задание, и я буду стараться его выполнить. Хорошо, что комиссия начнет работать после окончания экзаменов. Это будет не только секретарская работа. В отдел примут только 25 % абитуриентов. И мы должны быть уверены, что отобраны самые лучшие. Термин «лучший» в данном случае подразумевает не только академическую успеваемость, а также «нет – классовым врагам или детям классовых врагов». […] У меня не осталось воспоминаний о работе в комиссии. Возможно, меня кто-то заменил во время моего отсутствия.

5.2. Отношение к религии (1954 год)

Предположим, что человек женат. Он куда-то уезжает и знакомится с привлекательной девушкой. Может ли он податься искушению и воспользоваться ситуацией, надеясь, что его жена ничего не узнает? С точки зрения универсальной морали (нашей и капиталистической) нужно отказаться от соблазна в пользу сохранения семьи. Но что, если оба супруга имеют склонность к адюльтеру? Тогда это тоже аморально? Я не знаю. Как рационально объяснить, почему это аморально? Я знаю, как религиозный человек ответил бы на этот вопрос. Но как на него должен ответить коммунист? […]

Отношения с К [другая девушка],наверное, подошли к концу. Она поехала в свой родной город и задержалась в нём еще на один день, чтобы встретиться с друзьями. Когда она уже собралась возвращаться, к ней подошла монашка и спросила об ее отношении к Богу. У них был долгий разговор, и К поняла, насколько далеко она отошла от религии. Она сходила на исповедь и теперь призналась мне: «Я стала совершенно другим человеком». Я ничего не могу с этим поделать. […]

Вчера на собрании нашего исполнительного комитета произошел интересный случай. Ф рекомендовали кандидатом в члены партии. Но он венчался в церкви, а его ребенок был крещен. После долгого разговора с ним, а потом и без него, мы поддержали рекомендацию. Ф очень честный человек и активный член ZMP. Что может быть важнее этого? Он не верующий, но его жена верит в Бога. Это она настояла на церковном обряде. Ф сказал, что попробует изменить её отношение к религии.

Вот еще один подобный пример. Мы рекомендовали С в кандидаты в партию. Он тоже преданный активист, надёжный и думающий человек. С сказал, что порвал с религией несколько месяцев назад. Но он продолжает ходить в церковь со своей семьей. Он материально зависит от родителей и знает об отношении к религии своей матери. «Я хочу оставаться хорошим сыном», – сказал он. Я повторил эти слова на собрании, и в результате узнал, что два преданных члена ZMP, Р и К, находятся в подобной ситуации. Люди обычно не любят обсуждать свои личные дела публично. […] Утром у меня был приятный сюрприз. М сказал, что моя агитация сработала и что он записался добровольцем в колхоз на это лето. Он убедил еще пятерых присоединиться к нему. Все они с электромедицинского факультета и на год старше меня. […]

Оглядываясь назад, я думаю, что «историческая необходимость» придавала сталинизму научность. Все были согласны, что «Сталину видней», и подчеркивание его непогрешимости приравнивало сталинизм к определенного рода религии. Это было одно из многих противоречий советской системы. В 1956 году был введен термин «культ личности», который еще раз подчеркнул религиозную сторону сталинизма. Естественно, что в то время я был атеистом. Религии должны были исчезнуть, и я должен был активно этому способствовать.

Студенты и ассистенты Политехнического Института на первомайском параде в 1951 году. Моя рубашка расстегнута.

Я опять обидел маму сегодня. Мне очень жаль за все, что я наговорил ей. Я не имею права кричать и обзывать ее. Этого, возможно, не случилось бы, если бы у меня была своя квартира. Но мы живём в крошечной комнатушке. Там только мамина и моя кровать, шкаф, два стула, и один стол. Мама не разговаривает со мной. Я знаю, что она простит меня, но ей больно. У неё достаточно проблем на работе, зачем же я добавил ей еще повод для огорчения? […]

Я на две трети готов к экзаменам. Все идет в точности по плану. […] Я получил отличную оценку по кристаллографии. Это хорошее начало. […] Я узнал сегодня, что в Москве начала работать первая атомная электростанция [5 мегаватт]. Это наш ответ на водородную бомбу. Теперь все узнают, что мы хотим мира, а не войны. […]

5.3. В ожидании аспирантуры в СССР (1954 год)

Работница архива Политехнического института рассказала мне, что в нем хранятся личные дела студентов, учившихся здесь до войны. Мой отец тогда учился здесь. Я спросил, не может ли она показать мне его личное дело. Мы спустились в подвал, и она нашла покрытую пылью папку факультета гражданского строительства. Я взял оттуда только папину фотографию; на ней он был примерно моего возраста. Но я перечитал множество документов. В одном из них говорилось, что вера отца – «Моисеева» [от Моисея]. Имя отца было Меир, а не Марек. Он не мог даже представить, что его сын будет учиться в том же институте. Мне было интересно, какие он получал оценки. В основном «отлично» и «хорошо», но было и несколько «удовлетворительно». […]

Я во всем подхожу для аспирантуры в СССР. Это то, что я сегодня сказал исполнительному комитету партии. Это уже не просто обсуждение. В четверг я пойду в Советское консульство, чтобы узнать, как мне действовать дальше. […] Профессор Павловский попросил план моего научно-исследовательского проекта. Он посоветовал мне внести некоторые изменения, так как на начальной стадии работы лучше не вдаваться в детали. […]

Сейчас я работаю в институте Радия. Я под большим впечатлением от газо-вакуумного прибора Гвяздовского; он специалист по счетчикам Гейгера. Он будет моим научным руководителем. […] Михаил также работает над своей диссертацией в этом институте, но в отделе ядерной химии. Ему здесь не нравится. Мне повезло найти место, которым я доволен. […] Как хорошо быть дома одному; мама уехала в санаторий. Сегодня я навестил Сую [ее сестру],чтобы посмотреть елку моей восьмилетней двоюродной сестры Криси. Потом мы с Крисей пошли в парк. Мне бы хотелось иметь рядом больше родственников. […] Я рад, что С пригласил меня на новогоднюю вечеринку в Институт Физкультуры. Надеюсь, мы найдем с кем там потанцевать. Завтра днем я поведу Крисю на детский новогодний праздник.

Глава 6: Разоблачение Культа Личности

6.1. Пересматривая прошлые обвинения

Сегодня я прочитал лекцию по ядерной радиации в военной академии химического оружия. Полковник похвалил мой доклад. Потом сказал, что они очень хотели бы принять меня в отдел в чине капитана. Я ответил, что это может помешать моим планам поехать учиться в аспирантуру в СССР. Примут ли они это во внимание? Надеюсь, что да.

Армия может призвать любого, кого захочет; так недавно призвали П. Лучше не читать лекции в военных учреждениях. Что бы я сделал, если бы меня мобилизовали? Я бы сразу попробовал добиться отмены призыва. Но потом я бы привык и сделал бы все возможное, чтобы быть полезным армии. Да, я знаю, что армия – это не место для тех, кто хочет распоряжаться своей судьбой. […]

Вчера вечером (29 мая 1955 года) мы с мамой ходили в гости к мадам Маевской. Мы о многом разговаривали. Последней темой была Югославия. Муж Маевской, известный экономист, посоветовал мне запомнить его слова: «Скоро там возникнут серьезные проблемы». [Польша и другие социалистические страны сильно критиковали путь Югославии к социализму; теперь говорят, что эта критика была неоправданна.] Интересно, что скажут на эту тему на следующем партийном собрании. Правда ли это, что критика 1948 года была не более чем несправедливым обвинением? […]

Вчера З сказал, что нелепо обвинять во всем Берию. [В борьбе за власть, которая произошла после смерти диктатора, Берию арестовали и казнили.]Да, Сталин был во главе всего. Теперь говорят, что Берия один манипулировал всем Центральным Комитетом. Как это может быть? Молотов и Ворошилов были очень преданы Сталину – они бы не допустили предательство. Возможно, кто-то и был не согласен со Сталиным, но они не высказывали свое мнение ради единства партии. Мне нужно больше об этом узнать. Материалы суда над Берией должны где-то храниться. Как член партии я должен все знать. […]

6.2. Членов партии инструктируют

Я вернулся с партийного собрания, на котором выступал представитель Центрального комитета PZPR[Польская Коммунистическая Партия]товарищ Моравский. Я заинтересовался его речью только в конце, когда он упомянул фразу «культ личности». Когда его спросили об экономических проблемах, он признал, что наши сельскохозяйственные планы провалились. Он процитировал капиталистическую газету, утверждавшую, что наша новая оценка Югославии очень реалистична. Кто-то спросил, почему это не напечатано в нашей прессе. Ответ был короткий: «Потому что в нынешней ситуации подобные заявления могут быть использованы против нас».

Он, наверное, имел в виду, что массы не готовы к той информации, которую мы получаем на партийных собраниях. Было много вопросов, например, о суде над Райком [венгерский коммунист],и о Сланском [чехословацкий коммунист],о Гомулке и Спихальском [их держали втюрьме в Польше]и т. д. Ответы были честными: во время культа личности было допущено много ошибок. Именно эта система дала Берии возможность манипулировать партией. Кто-то спросил про Сталина. Ответ был такой: «Мы имеем очевидные доказательства, что товарищ Сталин был против культа личности. Винить за это можно только партию». Он также сказал, что оправдание жертв системы обозначает признаки прогресса в СССР. Несправедливо обвиненные польские коммунисты тоже будут реабилитированы. […]

6.3. Марксизм основан на лучших принципах религии

Я до сих пор под впечатлением от вчерашнего собрания. Только Коммунистическая партия способна признать такие серьезные отклонения. Я уверен, что признание ошибок сделает нас сильней. […] После обсуждения политики с С я пришел к заключению, что он либо сойдет с ума, либо станет великим аналитиком. Он сказал, что я плохо мыслю критически. Мне нравятся честные люди. […]

Международный молодежный фестиваль в Варшаве не рекламировали заранее. Но это потрясающее событие. Повсюду развиваются разноцветные флаги, делегаты заполнили все улицы города. Чернокожие студенты привлекают всеобщее внимание. Все хотят сфотографироваться с ними и даже получить у них автографы. Вчера мы с мамой сходили на представление московского цирка. […]

Мне интересно разговаривать с Ф. Он очень активный член ZMP. Сначала он попросил меня объяснить ему ситуацию в Югославии. Потом он обратился к своим личным проблемам. Ф сказал, что он христианин, а не католик, и объяснил мне сущность протестантизма. Он сказал, что протестанты не догматики, что они могут критически думать о любых вещах. Они принимают большинство идей, за которые борется партия.

Он хотел знать, могут ли такого человека, как он, принять в партию. Он добавил, что протестанты тоже хотят, чтобы самые широкие массы людей были счастливы. «Коммунизм и религия имеют очень много общего, – сказал он, – марксизм основан на лучших принципах религии. Но эта идеология не может породить такого человека, как Христос. Я часто анализирую происходящее марксистскими терминами, – добавил он, – но анализировать с точки зрения религии обычно легче». Какое откровение; Ф – один из наших лучших активистов. У него нет противоречия между партийной работой и религией. Но я посоветовал ему подождать. Сначала нужно осознать существенную разницу между двумя идеологиями и решить, что делать. Эти идеологии похожи, но не совместимы. Не каждый может быть членом партии. Мы решили регулярно обсуждать эту тему, к примеру, каждые две или три недели. […]

6.4. Приближение политической бури (1955 год)

Лето прошло, и мне надо возвращаться к своей диссертации. Смогу ли я сдать последний экзамен в ноябре? […] Вчера мы с мамой были в гостях у Маевских. Маевский дважды обыграл меня в шахматы. Потом они с мамой долго обсуждали, что происходит в партии. Он упомянул инструкцию Центрального комитета об идеологическом образовании. В ней сказано, что биография Сталина и некоторые другие темы будут исключены.

Я сказал ему, что я опять хочу стать ассистентом на кафедре марксизма-ленинизма. Они с мамой начали объяснять мне, почему это плохая идея. «Ты должен решить, кем ты хочешь быть – профессиональным ученым или профессиональным идеологом. И то и другое важно и необходимо. Но практически невозможно совмещать эти два направления на высоком уровне». Вероятно, это правда. […]

Я поступил на курс английского языка в школу Методистов. После вступительного экзамена меня взяли сразу на третий уровень. Это благодаря тому, что я учил английский самостоятельно. Я буду ходить на курс три раза в неделю. […] Хорошо, что я не начал снова работать ассистентом на кафедре марксизма-ленинизма; у меня теперь больше времени для работы в институте. […]

Павловский зашел ко мне в лабораторию. Поэтому я опоздал на собрание партийного исполнительного комитета. Павловский против моей работы в физической лаборатории университета. Я думаю, что для него это вопрос престижа – он не хочет, чтобы его ассистент учился у других. Павловский настаивает, что для меня самое главное – читать профессиональную литературу. Я должен также повторить основы физики, а в Москве меня ждут лаборатории намного лучшего качества. Мне надо только поторопиться с диссертацией. Он мой учитель, и я последую его советам. […]

6.5. Смерть нашего президента (1956 год)

Сегодня [12 февраля]я наконец-то представил свою диссертацию Павловскому. Защита состоится приблизительно через две недели. Я рад, что это скоро закончится. […] Я готовлюсь к мартовскому собранию ZMP. Тема моего доклада: «Совместимы ли религия и наука?» Тема следующего собрания – «ZMP– первый помощник Партии». Кто будет его проводить? […]

Сегодня умер Берут [президент Польши].Нас попросили почтить его память минутой молчания. Несколько дней назад М и О [тоже члены партии]обсуждали [в частной беседе]роль нашего президента в культе личности. […] На партийном собрании я узнал, что обстоятельства смерти Берута вызвали различные слухи. Голос Америки сообщил, что его арестовали в Москве за несколько дней до смерти.

Что я об этом думаю? Президент поехал с визитом в СССР и там узнал в деталях о внутрипартийных проблемах. Он это очень тяжело пережил. Но почему пресса замалчивала болезнь польского президента? Это очень серьезное упущение. Может быть, все это как-то связано с участием президента в культе личности. Оценить роль в этом Берута, вероятно, будет нелегко. […] Похороны были сегодня. На церемонии я стоял не слишком далеко от гроба. Я видел представителей иностранных коммунистических партий, слушал их выступления. […]

Разговор с профессором Н оказался для меня большой неожиданностью. Он сказал, что хочет поговорить со мной, потому что я член партии. Н рассказал мне о своем конфликте с другим преподавателем. Он просил помочь и утверждал, что он не реакционер. «Фактически я хотел бы вступить в партию, но я не хочу быть обвиненным в оппортунизме». Я поставлю этот важный вопрос перед исполнительным комитетом, но вначале мне надо опять поговорить с Н. […]

.

.

6.6. Секретный отчет Хрущева на ХХ съезде партии в Москве

Боже мой, я просто не могу переварить всю эту информацию! На специальном собрании партийных активистов С.Завадский проинформировал нас о неопубликованном отчете с ХХ Съезда советской Коммунистической Партии. Слухи последних нескольких дней официально подтвердились. В Советском Союзе имели место отклонения от партийной линии. Последствия были ужасными. Но я рад, что все, наконец, открылось. Абсолютная честность – единственно правильный путь развития. Через несколько лет все придет в норму. Мне не терпится прочитать полный текст речи Хрущева и два тома дискуссий, о которых упомянул Завадский. Наиболее важная задача члена партии – учиться на допущенных ошибках и вернуться на дорогу, которую указал нам Ленин. […]

Выписка из дневника (на польском), сделанная после информации о ХХ съезде советской Коммунистической Партии.

В действительности я не был в полном неведении о том, что происходит; мой отец стал жертвой культа личности. […] Я пришел домой после полуночи и рассказал маме о собрании. Она плакала; мы проговорили до трех часов ночи. Она думает, что лично Сталин несет ответственность за все. И она мне рассказала старый советский анекдот. Почему Сталин всегда одет в сапоги, а у Ленина обычные ботинки? Потому, что Ленин обходит грязь, а Сталин шагает прямо по ней. […]

На работе мне стало ясно, что и секретарша нашей кафедры, и Ж знают о партийном собрании. Люди должны знать правду. […] На партийном собрании мы обсуждали, что делать с портретами Сталина. Убрать ли их? М сказал, что еще рано; К сказал, что Сталин все равно внес большой вклад в общее дело. В был не согласен с К.

Я сказал, что я вырос в Советском Союзе и что Сталин был нашим настоящим учителем и вождем. Я стал марксистом, читая его книги. Но сейчас я понимаю, что он поощрял развитие культа личности. Значит, он виноват в смерти моего отца. Я ошибался, когда думал, что смерть отца укладывается в рамки высказывания «Лес рубят, щепки летят». Но я согласен с М, что нельзя немедленно убрать портреты Сталина. Гораздо важнее объяснять людям то, что происходит. Они должны понимать, почему портреты «Великого Кормчего» нужно убрать. Вначале мы должны прочитать и обсудить материалы ХХ съезда. Потом эти материалы должны быть доступны для всех. Наша задача – помочь людям отличать культ личности от великих идей коммунизма. Все согласились, что такой должна быть наша позиция. […]

Я не могу заниматься учебой, так как все время думаю об отце. […] Ж сказала мне, что её отец стал жертвой польского культа личности в то же самое время, когда был арестован Спихальский. Ей не нравится идея колхозов. Будучи членом партии, она ни с кем не делилась своими соображениями, но сейчас Ж решила, что пора высказываться открыто. […]

6.7. Я должен знать литературу меньшевиков

По телефону С сказал мне, что в университете тоже было собрание, посвященное ХХ съезду. Но их собрание было открытым для всех; они решили продолжить его в субботу. Мне следует на него сходить. […] Однако политика не должна мешать моему образованию. Стать ученым – это мой вклад в строительство коммунистического общества. Я понимаю, что при определенных обстоятельствах моя позиция может измениться. Но сейчас от меня никто не требует подобной жертвы. За работу, Людвик! […]

Вот новые политические анекдоты:

а) Министр Циранкевич [он был лысый] собирается занять место Берута. Почему? Потому, что ни один волос не упадет с его головы, когда он поедет в Москву. [Берут поехал на ХХ съезд партии в Москву и там умеp]

б) Маленького мальчика ругают, что он съел весь мармелад. «Это не я мама, это Берия съел».

с) Израильтяне хотели купить никому не нужное тело Сталина. Хрущев отказался послать тело вождя на землю, где произошло воскрешение.

Я должен сосредоточиться на четырех экзаменационных темах: ускорители частиц, реакторы, радиационные измерения и изотопы. О чем еще меня могут спросить? […] Ж сказала, что палата представителей обсуждает легализацию проституции и открытие публичных домов. Это чушь; разные люди по-разному понимают нашу политическую оттепель. […]

Я опять думал о профессоре Павловском. Я согласен со многими критическими замечаниями в его адрес. Но он мой учитель, и мое будущее зависит от его поддержки. Как я могу критиковать его? Думали ли Молотов и Булганин то же самое в отношении Сталина? Нет, их положение было гораздо сложнее. С именем Сталина было связано все лучшее в коммунизме. С другой стороны, потакая культу личности, они морально ответственны за многие смерти. […]

Выберут ли в СССР новых вождей партии? Соратникам Сталина нельзя доверять. Как минимум половина из них совершенно деморализована. Ходят слухи, что в этом направлении есть положительные изменения. Но почему мы должны полагаться на слухи? Когда мы увидим материалы ХХ съезда? Говорят еще, что тело Сталина уберут из мавзолея Ленина. […]

Я должен внимательно читать марксистскую литературу, обращая внимание на внутрипартийные противоречия с меньшевиками, социалистами-революционерами и кадетами. Я читал об этих партиях только в Краткой Истории ВКПБ [Всесоюзная коммунистическая партия большевиков]Я внимательно изучил эту книгу и запомнил много имен, таких как Троцкий, Бухарин, Рыков, Каменев, Радек и т. д. Но я никогда не читал их труды. […]

Это напомнило мне забавный случай, произошедший со мной в Париже два года спустя. Я специально пошел в Русскую библиотеку, чтобы найти труды этих революционеров. Я не без основания полагал, что «белые» русские были врагами «красных» русских. Это было известно всем. Социалисты-революционеры, кадеты и т. д. были объявлены врагами Советского государства, вот почему я ожидал найти их книги в этой библиотеке «белой» эмиграции. Но к моему разочарованию русский библиотекарь не имел представления о книгах, которые меня интересовали.

6.8. Злоупотребление привилегиями

Наши партийные руководители далеко не идеалисты. Если бы они были идеалистами, они бы осознали тот огромный контраст между их уровнем жизни (личные машины, виллы, специальные магазины и т. д.) и уровнем жизни обычных людей. Только идеалисты отказались бы от таких привилегий. Виновата система, которая эти привилегии даёт. Может быть, поэтому идеалистов так мало. Я бы тоже от них не отказался. Согласно Новому Завету, идеологи христианства – апостолы – были идеалистами. Потом это изменилось; многие итальянские папы превратились в деморализованных политиканов. Я не вижу легких решений по улучшению существующей системы. […]

Однако, злоупотребление привилегиями не такой страшный грех, как несправедливые аресты и казни. Люди, которые допускали очевидные преступления, не заслуживают быть вождями. Как понять коммунистов, которые участвовали в арестах и пытках? Они, возможно, были убеждены, что их жертвы – опасные враги, и что проявление человечности обернется потом против них. […] Уже за полночь. Я только вернулся с собрания нашего исполнительного комитета. П признался сегодня, что он был членом АК [польскойантинемецкой и антисоветской военной организации].[…]

6.9. Попытка понять злоупотребления властью

Опять я поздно вернулся домой. Это партийное собрание, посвященное ХХ съезду, заняло 6 часов. Я записываю здесь некоторые интересные заявления. Р обсуждал проблему «красной буржуазии». Он сказал, что у культа личности была экономическая основа. Я как раз писал об этом вчера. Кто-то спросил об аресте Гомулки [вождя Польской коммунистической партии до войны].В, видимо, хорошо об этом осведомленный, сказал, что обвинения против Гомулки были полностью справедливы. К выступил против этого. Товарищ Длуска из Центрального комитета партии, сказал, что Гомулка был ярым индивидуалистом. […]

К предложил сделать формальный запрос о проведении внеочередного партийного съезда, посвященного текущим событиям. Р был против голосования. Но мы проголосовали трижды: первый результат был 31–31, второй 35–35. После того, как мы изменили формулировку резолюции, все проголосовали единогласно. […] К и М считают, что мы действовали импульсивно; что нам следовало бы подождать прояснения ситуации. […]

6.10. Долой ZMP? (1956 год)

Я опять провел целый день в институте, вначале работая со студентами, потом на партийном собрании, где снова обсуждали культ личности. […] Мама стала быстро стареть. ХХ съезд сильно потряс её; она чувствует себя обманутой и потерянной. Она часто плачет. После моего отъезда у неё из родственников останутся только Суя и [ее дочка]Крися. […] Лабораторные работы студентов были бы гораздо продуктивнее, если бы меньше напоминали ненужную стряпню, а больше – настоящую научную работу. Я хочу придумать задания, которые заставят студентов проявлять независимость и инициативу. Но как этого добиться? […]

На собрание ZMP[Союз Польской Молодежи]я рассказал оречи Хрущева, ожидая активное обсуждение. Но его не было, только злые и обвиняющие взгляды. […] Н сказал, что наше отделение ZMPбездействует и что его надо распустить. […] В дальнейшем мы обсудили это на партийном собрании. Р сказал, что большинство учеников старших классов вступает в ZMP, чтобы их потом приняли в университеты. Вместо существующего искусственного сообщества надо создать меньшую организацию, основанную на действительно идеологически мотивированных людях. Т сказал, что это лишит целое поколение молодых людей тех идей, в которые они успели поверить. Нужно проводить медленные изменения, улучшая существующую организацию.

Что я думаю по этому поводу? Последние несколько лет я по заданию партии работаю с ZMP. Я не вижу вреда в роспуске этой организации. Студенты должны учиться – это их главный вклад в будущее социализма. Около 60 % из них искренне связывают свои личные планы с социальным прогрессом. Местные решения, подобные этому, не следует отвергать; людям надо позволить решать свою собственную судьбу. Осознавая, что сейчас это позволено, они станут более активны, чем прежде. Да, это верно. Но как это соотнести с идеей, что руководство должно всегда принадлежать партии? Об этом надо подумать. Нельзя уничтожать что-то хорошее, не создав чего-нибудь лучшего. В любом случае, вот возможные темы для обсуждения на следующем партийном собрании:

а) Что не в порядке с ZMP? Почему она не выполняет своих задач?

б) Нужна ли нам политическая организация только для молодежи?

в) Каковы должны быть цели этой организации?

г) Что дала нам работа с ZMP?

Для обсуждения этих тем нужно пригласить как можно больше активистов. На сегодня довольно; мне пора заняться ядерной физикой. […] Возможно, моя аспирантура будет в ленинградском Институте Радия. Они работают над новыми применениями радиоактивных изотопов. Это может стать моей специализацией. […]

Этим утром я перечитал письма отца. Они обвиняли его в польском национализме. Обвинять в этом еврея смехотворно. Письмо написано на обрезках желтой табачной бумаги. Папа выбросил его из окна поезда на маленькой станции. Какой-то добрый человек подобрал его и послал нам. Во втором письме, уже из Магадана, отец выражал надежду, что его дело пересмотрят и его освободят. Но мы, вероятнее всего, не сможем жить в Москве, добавил он.

Мой папа и я (1936?).

Многим детям «врагов народа» повезло меньше, чем мне.

У них были арестованы оба родителя, а сами дети помещены в детские дома под новыми фамилиями.

С какой нежностью отец в своих письмах обращается к маме. Он просит её быть мужественной и не терять надежды. Еще он просит выслать ему денег, если у нас есть такая возможность. Бедная мама; как она страдала. Я был к ней часто несправедлив. Она – настоящая героиня. Она любила отца, никогда больше не вышла замуж и вырастила меня одна. […]

Мама сказала, что нам, может быть, дадут квартиру. Это было бы здорово; даже одна комната с кухней значительно улучшила бы нашу жизнь. Когда я буду в отъезде, мама сможет уйти на пенсию и наслаждаться своей квартирой. Нет, это плохая идея; она не будет счастлива без работы. […] Вчера вечером на партийном собрании был обсужден пятилетний план развития телекоммуникации в Польше. По-моему, этот план далек от реальности. Это напомнило мне один анекдот. «Когда рухнет капиталистическая система? Тогда, когда достигнет уровня социалистической дезорганизации». У людей появляется все больше и больше смелости рассказывать такие анекдоты. […]

Глава 7: Последствия ХХ Съезда Партии

7.1. Наша национальная проблема (1956 год)

Некоторые люди боятся, что ничего не изменится. Но на этот раз все пойдет по-другому. Действия наших врагов против нас будут усиливаться по мере того, как мы станем активнее продвигать демократию. Это надо учитывать, когда мы обсуждаем ХХ съезд партии. Что должно быть сделано? Лучшая форма защиты – это нападение. Некоторые люди, однако, предпочитают делать вид, как будто бы не было третьего пленума и ХХ съезда партии. Настало время планировать идеологическую атаку.

****************************************************************

Наше революционное рабочее движение запятнано. Мы должны знать о трагедии, которая случилась с нашими товарищами; семьдесят процентов членов Центрального комитета партии 1934 года были уничтожены. Это была наша вина; мы должны признать свое участие в этом. Этот документ [доклад Хрущева] показывает, что наша партия сильна. Нам следует быть оптимистами. Мы должны обсуждать то, что произошло. Механизм зла должен быть изучен и объяснен. Это единственный способ предотвратить его повторение.

Мы знали об этих судебных процессах еще до войны. Но нам говорили, что обвиняемые (см. книгу Троцкого) были против быстрой индустриализации. Мы верили в эту ложь. Мы должны быть самокритичны. В 1948 году, будучи секретарем ячейки PPR (польская рабочая партия), я сомневался в правильности действий Гомулки. Товарищи по партии подвергли меня критике, но со мной ничего не случилось. Гомулка верно оценивал ситуацию в Югославии.

*****************************************************************

Страница дневника, написанная 24 марта 1956 года (во время открытого партийного собрания на философском факультете Варшавского университета). Перевод с польского на русский приведен ниже. Имя оратора не указано.

Экзамены закончились. Я не ожидал получить «хорошо» по марксизму; это, возможно, единственный предмет, в котором я был уверен. Экзамен по физике длился сорок минут, и я получил «отлично». К счастью, первый вопрос был о радиации, и я был неплохо подготовлен. Остальные четыре вопроса у меня получились не так хорошо. Я не заслужил «отлично». Но мне повезло; «отлично» по физике может стать решающим фактором при моем поступлении в аспирантуру. […]

Я много узнал из разговора с К, чьи аналитические способности я всегда ценил. Л и Р тоже присутствовали. Он рассказал, что доклад Хрущева читали на советских партийных собраниях, но обсуждения и вопросы были запрещены. Ситуация в нашей партии не намного лучше; от нас скрывают то, что обсуждается в верхах. Это не то, что нам сейчас нужно.

Он считает, что фраза Новака «мы должны отрегулировать нашу национальную проблему», отдает антисемитизмом. Говоря о Гомулке, К сказал, что он, возможно, пойдет по пути Пилсудского. Перед войной генерал Пилсудский выплыл на войне демократического энтузиазма, но позже уничтожил демократию. Гомулка тоже был известен своими диктаторскими наклонностями; но кто знает, может быть, тюрьма изменила его. […] К также рассказал нам о беспорядках на юге Советского Союза, которые похожи на те, что происходили у нас в Познани [ранние восстания польских рабочих][…]

7.2. Еще одно собрание, посвященное ХХ Съезду

Б [друг из детского дома]пригласил нас с мамой на свое венчание в церкви. Я первый раз видел подобную церемонию, и мне было очень интересно. Б сказал мне, что он не хотел религиозную свадьбу. Но почему бы не считать такие обряды просто частью традиции. Церкви, наверное, не понравилось бы такое отношение. Их цель – использовать любые церемонии для укрепления религии. Взаимное уважение между церковью и государством желательно, но вряд ли возможно. А жаль, потому что многие коммунистические идеи основываются на религиозных принципах равенства, справедливости и любви. Около восьмидесяти процентов песен на этой свадьбе были либо русскими, либо югославскими. […]

У нас было еще одно партийное собрание, посвященное ХХ съезду. Я опять слушал анализ К. Но на этот раз это были не просто отдельные наблюдения, как несколько дней назад; это была хорошо организованная речь. Он чувствует, что многие из нас деморализованы и что нам нужен новый заряд оптимизма. То, что будет происходить с нашей партией, теперь в наших руках, и мы должны сражаться за то, во что мы верим. Обсуждение тоже было очень интересным. […] В Советском Союзе сформировался слой новой аристократии. Сталин создал эту систему, чтобы править страной не в демократических традициях. Я не знал, что в дополнение к обычным зарплатам некоторые люди получали большие бонусы в заклеенных конвертах. […]

Я узнал, что Новак – один из нескольких членов партии, сформировавших отдельную группу после встречи с советским послом Пономаренко в Натолине. Товарищи Мигдал, Виткевич, Клозиевич, Завадский, а также маршал Рокоссовский тоже принадлежат к этой антисемитской фракции. Согласно их отчету, восемьдесят процентов директорского состава IBJ [институт ядерных исследований]занимают евреи. К узнал, что действительное соотношение – два к двадцати.

[Какое совпадение. Один блогер сегодня напомнил мне, что Гитлер обвинял немецких евреев (меньше одного процента населения) в поражении Германии в Первой мировой войне.] Согласно К, истинные коммунисты должны противостоять любым фракциям. Как можно объяснить антисемитизм коммунистов? Эти вожди были ответственны за многие ошибки, происходившие в Польше, и теперь они стараются отвлечь внимание от возможных обвинений. Они пытаются обвинить евреев во всех просчетах, допущенных в нашей стране. Вполне возможно, что им это удастся, учитывая историю польского антисемитизма. […]

7.3. Большинство людей – не идеалисты

Можно ли оправдать пытки? С думает, что иногда пытки необходимы. Но их нельзя оправдать, когда коммунисты издеваются над коммунистами. Спихальский получил серьезные повреждения, включая отбитую почку и два сломанных ребра. Прав ли был Сталин, что позволял это? Первый советский лагерь Соловки был создан для врагов революции. Но потом его стали использовать для так называемых врагов народа. Как примирить мораль – не убий – с реальностью войн и революций? Над этой проблемой задумывались многие философы. Но как же ее решить?[…]

Большинство людей – не идеалисты. Но это не значит, что они плохие люди. Возьмем, к примеру, Т. До 1939 года он жил в восточной Польше. Но он сбежал, когда ее заняла Красная Армия и началась депортация в Сибирь. Во время войны он работал на немецкой фабрике военного снаряжения. Можно ли его за это винить? Теперь он специалист; ему нравится то, что он делает, и он неплохо зарабатывает. У него есть жена и дочь. Такие люди регулярно ходят в церковь и более или менее осведомлены о моральных принципах. Они пытаются следовать им; они исповедуются в грехах, и они счастливы. Что в этом плохого? Они даже не понимают, что, зарабатывая деньги, они вносят вклад в социальный прогресс. […]

7.4. Почему я коммунист?

Почему я коммунист? Потому что я верю, что капитализм, основанный на эксплуатации, должен быть заменен на социализм, основанный на справедливости. Но что плохого в том, чтобы быть эгоистичным капиталистом? Любой, даже эгоист, вносит вклад в социальный прогресс, пока он не приносит вреда другому (никогда не делай другому того, чего ты не хотел бы, чтобы сделали тебе – убийства, кражи, пытки и т. д.).

Я опять перечитываю Коммунистический Манифест. Сложно спорить с Марксом, что в его время капитализм был плохой системой. А как насчет сегодняшнего капитализма? Разве это не правда, что современный капитализм более продуктивен, чем наше «бесклассовое общество»? Разве это не правда, что средний уровень жизни в странах развитого капитализма выше, чем у нас? Разве это не правда, что научный технологический прогресс в Западной Европе и США идет гораздо быстрее, чем в наших странах? […]

Во время службы в польской армии в Кожалине. Я сижу слева напротив нашего инструктора по стрельбе; у моего плеча рука другого солдата.

Два дня назад Р сказал, что польские и советские части, несколько дивизий, движутся по направлению к Варшаве. Незваная советская делегация прибыла в Варшаву для срочных переговоров. Переговоры не были дружескими. Гомулка потребовал немедленного отзыва частей советской армии. Сегодня это подтвердилось на нашем партийном собрании.

Я также узнал, что наши секретные службы перехватили список, в котором было указано несколько сотен имен наших партийных руководителей. Их должны были арестовать немедленно после Пленума. Ясно, что советская сторона [Хрущев] рассчитывала на победу натолинской фракции. Они были готовы захватить власть, используя грубую силу. К счастью, в последний момент этого удалось избежать. В Польше, даже среди членов партии, разгорелись антисоветские настроения. Наша пресса не опубликовала ни письмо Хрущева польским товарищам, ни декларацию китайской коммунистической партии [об этом событии]. Кто-то (Гомулка?), возможно, решил, что подобные публикации отрицательно повлияют на наше население. Ленин был прав, что один день революции больше влияет на социальное развитие, чем несколько десятилетий мирного существования. […]

7.5. Восстание в Будапеште (1956 год)

Сегодня я узнал, что «советская сторона» удалила «радиационные измерения» из списка тем диссертаций. Я сказал об этом профессору Павловскому. Он думает, что область, которую я выбрал, возможно, вычеркнули в Варшаве, вероятнее всего в Университете или в IBJ [институт ядерных исследований]. Они хотят иметь монополию в этой сфере; и не хотят, чтобы ассистент Павловского занимался этим предметом. Он объяснил, что это совпадает с тем, что случилось с несколькими его научными предложениями. Я сказал ему, что хочу поехать учиться во Францию. В следующий раз я попрошу у него рекомендательное письмо. Но вначале мне надо подождать, пока политическая ситуация немного успокоится. Я немедленно напишу Тунье [сестра моего отца в Париже]. […]

То, чего удалось избежать в Польше, [ввод советских войск] происходит сейчас в Венгрии. В прошлый вторник я ходил на большое собрание. Тех, кто обвинял Советский Союз, поддерживали аплодисментами. Тех же, кто обвинял Сталина, но защищал новых советских лидеров, освистывали. Нам угрожает гражданская война. Что я буду делать в случае такой войны? Мне придется примкнуть к той или другой стороне. Войнам не нужны пассивные наблюдатели; войнам нужны солдаты. Буду ли я защищать тех, кто использует танки, чтобы подавить революционное движение, как это происходит в Будапеште? Коммунисты сражаются с коммунистами. Маркс и Энгельс не могли предвидеть такого в своем Манифесте 1848 года. Они также не могли предвидеть московские судебные процессы 1930-х годов, когда коммунисты убивали коммунистов.

7.6. Кто кого предал?

Безумный мир, каждый человек хочет одного и того же – свободы и комфорта. Но жестокость и страдания управляют миром. Где мое место? Война – это не пустой звук. Каждый должен защищать свои убеждения. А какие же мои убеждения? Коммунист ли я? Да, я коммунист. Что это обозначает? Это обозначает, что я за бесклассовое общество, за равенство, справедливость и братство. Я не верю в жизнь после смерти, но я верю, что можно построить рай на земле. Это легко сказать. Сложнее решить, как достигнуть этой цели.

Может быть, были правы те, кто верил в ошибочность теории Сталина о невозможности революции в одной отдельно взятой стране. И, может быть, правы были те, кто был против ленинской идеи, что Россия в своем эволюционном развитии может проскочить стадию капитализма. Вероятно, большевикам следовало бы поддержать Керенского [первого демократически выбранного лидера]в феврале 1917 года, после отречения царя от престола. […] Людвик, не обманывай себя. Все, что ты пишешь, это только оправдание твоей политической капитуляции. Ты хочешь прекратить активную политическую деятельность. Ты предатель нашего дела. Нет, я не предатель. В случае переворота у меня не будет сомнений последовать с теми, кто думает так же, как я. […]

По нашему радио передали информацию о советском наступлении на Будапешт. Почему Венгрию оккупировали? Урон нашей репутации был бы значительно меньше, если бы мы просто отказались от одной страны. Ленин назвал бы это шагом назад, чтобы в будущем сделать два шага вперед. Да, я знаю, что Англия и Франция тоже атаковали Египет. Но почему мы должны следовать такому примеру? Почему бы нам не быть лучше, чем они? То, что сейчас делает Красная Армия, ослабляет интернациональный коммунизм. […] Вот еще одно важное наблюдение; вторжение в Венгрию ясно показало, что жестокость и насилие остались и после ХХ съезда. Кто предает кого в Будапеште?

7.7. Что бы сделало большинство?

Какие возможны пути поведения для отдельных людей, если бы Красная Армия нас оккупировала? (а) Быть на советской стороне; (б) Бороться против Красной Армии; (в) Не делать ничего. Найти надежный угол и спрятаться, ожидая результата; (г) Убежать от хаоса, например, через Гданьск или Щецин; (д) Подчиниться тем, у кого сила.

Только меньшинство последует первым двум возможностям. Большинство людей предпочтут три последних варианта. […]

В телефонном разговоре Тунья сказала, что мне следует отбросить все сомнения и приехать в Париж. Она старалась убедить меня, что их дом станет моим домом. Это приятно – иметь семью. […] Вчера мама рассказала мне о разговоре с новой наставницей детского дома. До войны она уехала из Польши учиться в Бельгию. Но в 1939 году она сбежала оттуда в Советский Союз. Однажды ее арестовали и пытали электрическим током. Потом ей сообщили, что она будет расстреляна, и вывели ее на казнь. И так повторялось три раза.

В Сибири, куда, в конечном счете, ее сослали, она познакомилась с другим ссыльным, и у них родился ребенок. Но эту девочку забрали у них два года спустя, когда отца отправили в другой лагерь. Женщина была недавно освобождена и восстановлена в партии. Но она стала чрезвычайно нервной и находится в постоянной депрессии. Был бы мой папа тоже эмоционально сломлен, если бы выжил после тяжелых испытаний? […]

Ректор [президент]Политехнического института согласился рекомендовать меня нашему министерству Высшего Образования и Науки. Они уже подали запрос на мой паспорт [во Францию], который я, вероятно, получу через два месяца. Павловский сейчас в командировке в СССР; я надеюсь, что после возвращения он напишет рекомендательное письмо. Но существует еще одна возможность. Может быть, он организовывает что-нибудь для меня в Советском Союзе. Это бы объяснило, почему он не дал мне рекомендацию до своего отъезда. Как бы я отреагировал на его предложение учиться в Москве или в Ленинграде? […]

Если все пройдет без помех, я буду во Франции в феврале или в марте. Трех месяцев будет достаточно, чтобы найти место и начать изучать язык. Если мне повезет, я смогу без промедления начать учиться там. Политехнический институт даст мне четырехмесячный отпуск без содержания. Таким образом, у меня будет куда вернуться, если мои планы не сбудутся. В этом случае я бы смог начать писать докторскую здесь, работая на нейтронном детекторе, чувствительность которого не зависит от энергии. Работа ассистентом в Политехническом не помешает мне продолжать мои исследования в IBJ [институт ядерных исследований в Варшаве] […]

По сведениям из Министерства мой паспорт будет готов в январе. Это хорошая новость. Я перестал учить английский и переключился на французский. Изучение двух языков одновременно создает путаницу в голове. Люди говорят, что наиболее эффективный путь изучения французского – жить во Франции. Почему? Почему прослушивание французской речи по несколько часов в день по радио менее эффективно? Потому что постоянная необходимость что-то сказать – важная часть овладения языком. Зная около 50 слов, можно начать постоянно их использовать. […] Ю сказала, что она получила паспорт раньше, чем ей обещали; она сможет уехать в декабре. Что, если то же самое произойдет со мной? Тогда я уеду во Францию, не дожидаясь возвращения Павловского. Возможно, рекомендацию он вышлет почтой. […]

7.8. Усиление антисемитизма в Польше

Суя [мамина сестра] сказала, что антисемитизм возрастает, и она задумывается об эмиграции в Израиль; у большинства ее друзей такие же планы. Она рассказала нам о том, что произошло в Университете. Профессор Инфельд [известный ученый] вошел в аудиторию, чтобы прочитать лекцию. Один студент поднял руку и громко сказал, что он не хочет учиться у еврея. Никто не выступил против; Инфельд ушел. Он уже уехал из страны. Я помню, с каким воодушевлением он вернулся в Польшу из Канады. Как вышло, что я не слышал об этом случае?

Суя также рассказала нам о том, что случилось на их партийном собрании. Один товарищ выступил с речью, в которой он обвинял евреев во всех грехах сталинизма. Один из членов партии возразил ему, подчеркнув, что антисемит не должен быть партийным руководителем. Но этот антисемит был избран в исполнительный комитет тайным голосованием. Один из друзей Суи получил оскорбительный анонимный телефонный звонок. Телефон, с которого звонили, не был зарегистрирован в городской телефонной сети; звонок исходил с телефонной сети комитета безопасности. [Суя выполняла бухгалтерские работы для этой организации.] […]

Как я могу уехать во Францию и оставить маму в Варшаве при усиливающемся антисемитизме? Не трудно вообразить, что здесь может случиться. Неужели единственное решение – это покинуть Польшу? Это и моя Польша тоже. Мама хочет воссоединиться с Гутерманами и Оконовскими [нашими родственниками в Израиле]. Вероятно, она и Суя должны поехать туда, когда я буду во Франции. Я хочу остаться поляком. Это не помешает нам навещать друг друга после моего возвращения из Франции. Они всегда с радостью будут приняты в моей будущей семье. […] Одно совершенно ясно: я ответственен за мою героическую маму в ее старости. […]

Наступил март. Я уже получил паспорт и визу во Францию. Но Павловский хочет, чтобы я продолжал работать до возвращения Пенско [другой ассистент]. Цель моей поездки – выяснить возможности для исследований в интересующей меня области. Следовательно, я должен подготовить для Павловского более детальное описание моего плана докторской диссертации. Как иначе он сможет написать соответствующее рекомендательное письмо? […]

Несколько дней назад я встретил М. Он также сильно разочарован нашей политической ситуацией. «Какими наивными мы были, – сказал он, – я не хочу больше быть членом партии». Я поражен; он был самым активнымчленом нашего исполнительного комитета. […]

Глава 8: Встреча с Жолио-Кюри

8.1. Тунья и ее друзья (1957 год)

Я третий день в Париже [19 апреля 1957 года]. Я ошеломлен новыми впечатлениями. Но до сих пор ничего не организовано; я, как тростник, качающийся на ветру. Самое примечательное – это как меня приняли Тунья и Генри. Они полны абсолютно искреннего желания помочь мне во всем. Для моей пользы мы решили прекратить разговаривать по-польски как можно скорее. Я живу в очень комфортабельном доме. […] Мне надо быть более организованным. Я должен озаботиться (а) наукой, (б) посещениями Парижа, (в) языком и (г) другими вещами. […]

Рекомендательное письмо Павловского должно мне очень помочь; оно адресовано начальнику французского комиссариата по ядерной энергии Ф.Перрину. Тунья отвезет меня туда. Мы пригласили на обед Эмиля и Сюзанну [близкие друзья Туньи и Генри]. Он – железнодорожный инженер, она – зубной врач. После обеда мы обсуждали национальные проблемы (на польском). Являются ли евреи нацией? А Людвик – еврей? Они удивились, когда я сказал, что я поляк, а не еврей. Генри сказал, что человек, которому приходится объяснять, что он не еврей, на самом деле – еврей. Сюзанна и Эмиль сказали, что любой потомок этой древней нации является евреем, даже если он этого не знает. […] Тунья и Генри уехали в Голландию; я остался один. Их маленькие дочки, Николь и Мари – Клод, сейчас в детском лагере.

Сегодня ко мне приходил Эмиль. Он сказал, что на моем месте он бы не вернулся в Польшу. Он уехал 30 лет назад и помнит, как он страдал от антисемитизма в старших классах школы. «Только во Франции, – сказал он, – я почувствовал себя таким же, как все. Никто здесь не спрашивал меня о моей национальности или религии». В 1939 году он служил во французской армии, попал в плен, но остался в живых. Большинство друзей Туньи – польские евреи; все они говорят дома по-французски. […]

Страница за страницей моего нового дневника заполнены впечатлениями, похожими на те, которые я записывал в польский дневник. Я часто сравнивал уровень жизни во Франции и Польше. Какая разница. Свобода молодежи путешествовать по всему миру ограничивалась только деньгами. Естественно, у кого-то их было больше, у кого-то – меньше. Людям не нужны были паспорта и визы, чтобы путешествовать по Западной Европе. Я понял, что французы по уровню жизни и личной свободе гораздо ближе к коммунизму, чем мы в Польше. Во время первого месяца я встретился с разными людьми. В моем дневнике описано, что они говорили и что я об этом думал. Тунья записала меня в Альянс Франсез – школу для иностранцев, изучающих французский.

8.2. Жолио-Кюри

31 мая у нас была встреча с Франсисом Перреном – верховным комиссаром по атомной энергии Франции. Павловский написал ему письмо. Перрен прочел его и сказал, что мне лучше подойдет атмосфера университета. «Фредерик Жолио-Кюри, – добавил он, – возможно, найдет для тебя место. Если нет, приходи назад, и мы подыщем тебе что-нибудь в научно– исследовательском центре Саклай». Это потрясающе! Что дальше? Завтра утром мы позвоним секретарю Жолио и назначим встречу. Все решится очень скоро. […]

Жолио не смог скрыть своего разочарования, что рекомендательное письмо было адресовано Перрену, а не ему. Он сказал, что они с Павловским были друзьями, когда Мария Кюри руководила институтом. [Тунья перевела мне это позже, потому что я понял не более пяти процентов.] Несколько лет назад Жолио занимал пост верховного комиссара по атомной энергии. Его сняли, потому что он был коммунистом. Возможно, этим объяснялось его разочарование. Но потом он сказал, что это не моя вина, и мы вернулись к цели нашего визита. Он предложил мне новую трехгодичную программу (под названием «третий цикл»), которая могла привести к защите докторской диссертации. […]

Потом они с Туньей больше часа говорили о текущих политических событиях. Жолио курил одну сигарету за другой. Они обсуждали восстание в Венгрии, события в Польше и капитализм. Тунья рассказала ему о моем отце. Жолио сказал, что он знал еще до ХХ съезда партии, что большинство жертв сталинских чисток были честными коммунистами. […]

Кроме того, что он был великим ученым, Жолио занимался активной деятельностью во французской коммунистической партии. Он чувствовал свою ответственность за международное движение за мир (организованное по инициативе Сталина на 19 съезде советской коммунистической партии).

Ссылаясь на коммунистических интеллектуалов на Западе, польский философ Колаковский писал: «Хотя интеллигенция полностью принимала марксизм и коммунизм как универсальную доктрину, она прекрасно сознавала, что Москва руководит коммунистическим движением и что оно подчинено советским политическим целям. […] Психологические мотивы этого добровольного самообмана были разными. Среди них была отчаянная необходимость верить, что кто-то в мире воплотил древнюю мечту об универсальном человеческом братстве. […]».

Ссылаясь на желание интеллигенции «быть на одной стороне баррикад с обездоленными этого мира», Колаковский, возможно, думал о Жолио-Кюри. Будучи лауреатом Нобелевской премии (с 1935 года), Жолио вступил в коммунистическую партию в 1942 году (во время немецкой оккупации). Он верно служил партии до своей смерти в 1958 году. Но это не помешало ему с сочувствием относиться к тому, что Тунья говорила о сталинизме в 1957 году. Я не сомневаюсь, что рациональная сторона Жолио поставила бы его на одну сторону с Горбачевым; он, возможно, поддержал бы все попытки открыто обсуждать и критиковать сталинизм.

Однако, первой реакцией Жолио на откровения Хрущева (на 14 съезде французской коммунистической партии в 1956 году) было обвинение людей, а не доктрины. В то время все были совершенно сбиты с толку. Вот выдержка из некролога, опубликованного в газете Ле Монд от 15 августа 1956 года: «После освобождения Франции и взрыва первой атомной бомбы Жолио-Кюри убедил президента Де Голля создать комиссию по атомной энергии в октябре 1945 года. Де Голль назначил Жолио-Кюри первым верховным комиссаром. В 1948 году комиссия по атомной энергии разработала первый французский атомный реактор. В дополнение к этому Жолио-Кюри убедил правительство построить главный исследовательский ядерный центр в Саклай».

Профессор Цезарь Павловский (в центре) с Фредериком Жолио-Кюри (слева) и Ирэн Жолио-Кюри (справа) в лаборатории варшавского института Радия в 1936 году.

8.3. Подготовка к курсам в Париже (1957 год)

Курс, который предложил Жолио, начинается только в октябре. Я должен повторить высшую математику, чтобы не провалиться в первый учебный год. Но следует ли мне учиться во Франции, или я должен вернуться в Варшаву и заниматься дома? Какие аргументы в пользу того, чтобы поехать домой? (а) Мои учебники в Польше, и лето отлично подходит, чтобы заниматься.

(б) Я буду получать зарплату.

(в) Никто не скажет, что я «выбрал свободу».

(г) Маме будет лучше; я помогу ей устроиться в новой квартире.

(д) Я не буду финансово обременять Тунью и Генри.

(е) Мне, возможно, удастся организовать себе какую– нибудь стипендию на учебу во Франции.

Какие аргументы за то, чтобы остаться во Франции?

(а) Политическая ситуация может измениться, и мне могут вообще не разрешить учиться во Франции.

(б) Гораздо эффективнее изучать французский язык в Париже, чем в Варшаве.

(в) Меня, например, могут мобилизовать в армию, чтобы служить под началом полковника, который раньше приглашал меня на работу.

(г) Занятия политической работой и партийными заданиями могут помешать мне готовиться к математике. Я также не знаю, как мне быть с паспортом и визой, если решу остаться дольше, чем мне позволено. Нужно ли мне попросить о продлении академического отпуска в Политехническом институте. […]

Это ужасно, что происходит сейчас в Венгрии. Шесть человек, включая священника, профессора и дирижера оркестра, приговорили к смертной казни. Сегодня я встретил девушку из Венгрии, которая училась на третьем курсе института Связи, когда началось восстание. Она сражалась с захватчиками до декабря; в январе она перешла границу, чтобы учиться во Франции. Что двигало ею? Возможно, желание защитить национальную честь. Приговорили бы ее к смерти, если бы она осталась в Венгрии? В Алжире [французская колония, сражающаяся за независимость]тоже творятся кошмары. А сколько народу погибло во французском Мадагаскаре около 10 лет назад? Где же братство, равенство, взаимное уважение? Ужасы во имя «цель оправдывает средства» – повсюду.

Цель капитализма – обогащение; наша цель – улучшение мира. Предполагалось, что человеческие отношения улучшатся, после того, как революция уничтожила частную собственность. Поэтому мы должны быть лучше их. Как я могу быть уверен, что Хрущев не решит сбросить бомбу на Соединенные Штаты? Как я могу быть уверен, что однажды садист-палач не попытается вытащить из меня признание в измене?

Почему? Почему? Почему? Почему люди не могут быть лучше? […] Карл Маркс, интеллигентный человек, критиковал вождей Парижской Коммуны за то, что они не прибегли к террору, пытаясь быть лучше, чем их враги. […] Немцы убивали газом в Польше; русские убивали холодом в Сибири. Термин «диктатура пролетариата» был изобретен Марксом. […] Диалектический материализм – очень гибкая идеология; с его помощью можно объяснить что угодно. […] Я очень медленно продвигаюсь во французском. […]

Жолио-Кюри, как я его помню. Фотография, возможно, снята в 1957 году.

Тунья и Людвик в 2004 году. Здесь ей 90 лет, и она до сих пор водит машину по Парижу.

Еще одна политическая бомба разорвалась сегодня в Москве. Молотов, Каганович, Маленков и Шепилов [известные советские вожди] были единогласно исключены из центрального Комитета. Куда это ведет? Возможно, Молотова и Маленкова обвинят в том, что до сих пор происходит в Венгрии. Может быть, их также обвинят в культе личности. Но ведь Хрущев, который сейчас у власти, также был близким соратником Сталина. […]

Тунья только что вернулась домой и сказала, что здание французской коммунистической партии окружено полицией. Связано ли это как-то с событиями в Москве? Возможно, они ожидают какую-то демонстрацию. Тунья и Генри были членами партии. Но они вышли из нее, когда еврейских докторов в Москве обвинили в заговоре против советских вождей.

8.4. Первые месяцы в лаборатории (1957 год)

Людвик, ты не трудишься так упорно, как тебе бы следовало. Уже середина июля, и программа начнется через три месяца. Все будет на французском. Переводить с французского на польский недостаточно; тебе следует также переводить с польского на французский. Ты должен уметь выразить, что ты думаешь и чего ты хочешь. […] Два дня назад мы с Туньей поехали в Орсэ [городок возле Парижа], где создается университетская лаборатория ядерных исследований. Жолио там не было; нас встретил его помощник господин Тайлак. Он показал мне план программы и описал курсы. Я был рад, что предварительные знания квантовой механики не требуются; ее начнут изучать с самого начала на втором году обучения. […]

Мой паспорт продлили на три месяца. Этого, наверное, достаточно, чтобы оформить все здесь и в Польше. Большинство своего времени я провожу за изучением французского. Учитель из Альянс Франсез попросил нас устно описать наши страны. Меня очень тронуло то, что сказал молодой израильский художник: «Много лет назад мы были такими же, как другие народы; мы обрабатывали свою землю. Затем нас рассеяли. Единственным разрешенным нам ремеслом было ростовщичество – грязное занятие, запрещенное остальным. Но мы также дали миру великих мыслителей, таких как Спиноза, Эйнштейн и Троцкий. Почему коммунисты-антисемиты считают нас капиталистами, и почему капиталисты-антисемиты называют нас коммунистами? Израиль покончил с уродливой ситуацией, созданной тысячелетия назад». […]

Закончился мой первый день в Орсэ. Вначале я был на лекции В.Вайскопфа – автора известного американского учебника по ядерной физике. Он говорил на французском. К сожалению, я смог понять не больше двадцати процентов лекции. Он произвел на меня прекрасное впечатление; лекция была очень информативной, и ее хорошо приняли. Затем ближайший сотрудник Жолио Пьер Радвани показал мне лаборатории. Некоторые – еще не доделаны. Мы съели ланч в столовой, расположенной в лесочке в пятистах метрах от лабораторий. […]

На поездку в Орсэ у меня ушел целый час на метро и на поезде. Хотелось бы жить поближе. Мне пора подыскать себе жилье. […] Два дня назад я с радостью начал работать в лаборатории. Мое задание – измерить энергию гамма лучей цезиума, используя сцинтилляционный спектрометр, основанный на одноканальном анализаторе. Потом мне надо будет описать результаты. [Это описание состояло в большей части из чисел и схем, а не из французского текста]. Следующим заданием будут какие-то измерения с масс-спектрометром. Мне предложили начать лабораторную работу на месяц раньше других участников программы. […]

Еще одна забастовка помешала мне добраться сегодня до Орсэ. Это уже третья забастовка за последние полтора месяца. Мне очень нравится лаборатория. Люди в ней очень дружественные; можно обратиться за помощью даже к маститым ученым. Жолио – прекрасный тому пример. Он ест в той же столовой, что и мы. Вчера я встретил очень милую женщину, которая прекрасно говорит по-русски. Языку ее научили родители. Она дала мне свою докторскую диссертацию, защищенную в прошлом году. Диссертация посвящена ее отцу, который был убит в Париже, сражаясь против фашистов в рядах французского Сопротивления.

Я подозреваю, что она и многие здешние ученые – коммунисты. Но я не спрашиваю. Слушая их разговоры, я пришел к выводу, что они верят в коммунизм так же, как верил я до смерти Сталина. Правда, я обобщаю. Один мужчина, с которым я говорил, не доверяет капиталистическим газетам; единственная газета, которую он читает, вполне его удовлетворяет. Понимает ли он, что быть коммунистом значительно сложней, когда тебе доступны разные точки зрения? Возможно, нет. […]

8.5. Под непосредственным руководством Радвани и Жолио (1957 год)

Сейчас я работаю под непосредственным руководством Радвани и Жолио. Цель моего проекта – воссоздать исторически известный эксперимент Жолио, который будет представлен на одной из выставок. Моя роль минимальна; я изготавливаю парафиновый модератор. Но Жолио приходил ко мне во время работы и несколько раз говорил со мной. Мне бы хотелось понимать его лучше. Радвани сказал, что Жолио доволен моей работой, особенно моей установкой для размягчения парафина без его сжигания. […]

Одна японка из CollegedeFranceпопросила меня помочь ей в ее проекте с камерой Вильсона. Я с удовольствием сделаю это. Это лучший способ обучения. Я также помогаю инженерам кампании Philips, строящим синхроциклотрон. Они из Голландии. Мне действительно повезло иметь так много возможностей учиться непосредственно у специалистов. […]

Я нахожусь в Орсэ более двух месяцев, ничего не зная о нашем ускорителе [низкой энергии]. Сегодня во время лекции нам сказали, что он почти готов для исследований. Он будет использоваться для производства моноэнергетических нейтронов. Я попал в нужное место в нужное время. […]

Личное письмо от 11.08.1957 приложено к дневнику. Его написала Ж, моя близкая подруга по школе. Она работала агрономом на большой государственной ферме в Польше. К сожалению, я не помню, что я писал ей в письме, на которое она прислала ответ. Вот несколько фрагментов из ее письма.

«[…] Это то, что касается моей личной жизни. Мне было бы не так больно от того, что происходит здесь сейчас, если бы я не была членом партии. Но я секретарь, и я отвечаю за идеологическую работу. Все распадается у меня на глазах, но у меня нет ни на что сил. Шок был слишком сильным, а моя вера – слишком наивной. Я не одна чувствую себя обманутой и разочарованной. Мы говорили об этом. Не пытайся меня разубедить. Я хочу уйти из партии. Я должна это сделать; иначе я покажу свою слабость. Ты заграницей; как все это выглядит для тебя оттуда? У тебя есть время размышлять об этом? Меня очень впечатлило, что Жолио-Кюри взял тебя на работу. Надеюсь, тебя это не избалует. […] Пиши обо всем. Пришли мне адрес твоей мамы. Лучшие пожелания; я надеюсь, ты не выберешь свободу». […]

А вот письмо от 08.05.1957, которое я написал Е; я не помню, почему я его не отправил. Я писал: «[…] Вначале была Вена, где я остановился на один день. Так много машин, такое изобилие в магазинах. У меня не хватило времени посетить известные места. Затем Париж, опять машины, магазины и Эйфелева башня. Здесь моя тетя приняла меня, как будто я ее сын, а не просто «бедный родственник». Я успел побывать в Лувре и в Фоли-Бержер [театр с полуголыми танцорами]. Я также сходил на коммунистическое собрание, посвященное годовщине дня рождения Ленина. Я познакомился с некоторыми интересными людьми, например, с водителем такси, который раньше был офицером Белой Армии. Ему удалось сбежать из Крыма [Россия] во время гражданской войны в 1920 году. Как он ненавидит коммунистов, как он любит Россию. С моим докторатом пока нет никакого продвижения. […]

Мне может пригодиться парижский книжный магазин, в котором продают книги из Советского Союза. Я уже купил несколько научных книжек. Французские издания значительно дороже. Уровень жизни во Франции в 2–4 раза выше, чем в Польше. Безработицы почти нет. Но я видел людей, которые спят на улицах и под мостами. Мне сказали, что они предпочитают попрошайничать, но не хотят работать. […] Пожалуйста, напиши мне, что происходит в Польше и в Политехническом институте». […]

Первый день 1958 года. Неделя в Шамони [каникулы, организованные для студентов] была прекрасной; завтра я возвращаюсь в Париж. Лыжное катание было хорошим, и мой организм получил то, что ему было необходимо. […].я полон энергии для продуктивных занятий в следующем семестре.

Глава 9: Коммунисты. Убивают Коммунистов в Будапеште

9.1. Не имеет значения, где я нахожусь (1959 год)

Мой французский становится лучше там, где это касается понимания. Но он все еще очень ограничен, особенно когда мне нужно что-нибудь написать. К счастью, у меня есть несколько очень важных книг, включая Блатта и Вайскопфа, на русском языке. […] Мое общее впечатление – что другие участники программы подготовлены не намного лучше меня, за исключением французского, который их родной язык. […] Что бы я делал без Туньи и Генри? Вероятно, на следующий год мне дадут стипендию. Я постараюсь организовать это в Варшаве летом. […]

В – канадский друг Генри; они служили в одной воинской части в 1939–1940 годах. Он богатый, умный и очень циничный. Он посоветовал мне, чтобы я использовал ситуацию и убежал в США. «Им нужны люди с твоим образованием, – сказал он. – У тебя не будет трудностей найти работу и получать не меньше 400 долларов в месяц. Польша не для тебя; они никогда не будут доверять тебе из-за твоих связей на Западе. Рано или поздно они поставят тебя в ситуацию, в которой у тебя будет только два выбора: стать негодяем или быть убитым. Выбери свободу и забудь о них».

Я сказал ему, что плохое может случиться со мной вне зависимости от того, где я нахожусь. Польша дала мне все, и я не могу предать ее. Я также не предам Павловского, без чьей помощи я был бы никем, и моих друзей. Польша послала меня сюда, потому что я нужен ей. Я вернусь; я буду работать для своей страны. […]

Правильна ли моя позиция? Действительно возможно, что однажды кто-нибудь напишет на моей двери «ты грязный жид, убирайся отсюда». Также возможно, что мой сын вернется, плача, домой, потому что его избили из-за того, что он еврей; так часто было со мной в России. Моя многообещающая карьера может внезапно закончиться, например, в Колыме, на золотых приисках. Даже тогда я, возможно, не буду сожалеть о своем решении остаться коммунистом. Пусть историки и поэты рассуждают о пути к цели, никуда не ведущем. Вероятно, Гегеля будут цитировать. Я верю, что то, что началось на ХХ съезде, приведет к лучшему коммунизму, чем когда Сталин был жив. […]

[Какой наивный я был тогда, когда писал этот текст. Как сильно изменился я c тех пор.]

Что мне делать с этим дневником? Я собираюсь оставить его у Туньи. И я привезу все мои старые дневники сюда. […] Людвик, почему ты так много разговариваешь с дневником? Потому что это мой способ молиться. […]

9.2. Сталинизм в Венгрии

Я мечтаю начать работу в проекте, предложенном Радвани – конструирование ионизационной камеры для высокоэнергичных нейтронов. Она будет основана на расщеплении висмута и будет первым подобным прибором во Франции, а, может быть, и в Европе. […]

Какое шокирующее объявление – Имре Наги, руководитель венгерского восстания, сегодня был казнен. Это еще один пример того, как коммунисты, убивают коммунистов.[Позже я узнал, что общее число убитых и раненых во время восстания приближалось к 20000 человек.] Генри сказал, что они делают это, чтобы напугать реформаторов, которые восприняли серьезно 20-ый съезд. Секретные суды, подобные тому, который приговорил Наги, будут продолжаться. Какой позор. Мое желание остаться преданным коммунистическим идеям должно быть пересмотрено. Но у меня нет времени писать об этом сейчас. […]

Три человека были повешены[в Венгрии], один умер в тюрьме. «Собаке – собачья смерть», – написали в болгарской газете. В Юманите[французская коммунистическая газета] полностью обвинительный акт опубликован не был – только фрагменты с комментариями. Полный текст был опубликован в Ле Монд[другая французская газета]. Напечатали ли это в нашей польской прессе? Я не знаю. Экзамены начнутся через пять дней; как я могу сконцентрироваться на учебе в этой прискорбной ситуации? […]

Недавний имейл напомнил мне, что почти 2 миллиона католических священников, 10 миллионов христиан, 6 миллионов евреев и 20 миллионов русских были убиты во время Второй мировой войны. Достаточно всего лишь моральной чувствительности, чтобы предотвратить массовые убийства? Вероятно, нет. Что еще важно сейчас? Ликвидация чрезвычайной бедности и несправедливости. Как это можно осуществить? Множество социологов задают этот вопрос. Карл Маркс был одним из них. Он верил, что «пролетарская диктатура» – ответ на него. Я подозреваю, что 20-й век будет носить имя этой диктатуры. Многие страны пытались воплотить в жизнь коммунистическую идею, но без успеха. Она не восстановила справедливость; она только заменила прежних тиранов на еще более жестоких. Ленин, Сталин и Мао – хорошо известные примеры.

Подавление Венгерского восстания показало, что сталинизм не исчез. Советские лидеры продолжали пользоваться им. Подобно Сталину, они верили, что массами нужно жестоко управлять. «Те, кто не с нами, те – против нас» – таков был лозунг дня. Несогласные, или потенциально несогласные объявлялись виновными в так называемых контрреволюционных преступлениях и, соответственно лозунгу, уничтожались. Можно ли избежать бесчеловечного отношения человека к человеку? Вероятно, нет. Вероятно, это заложено в человеческой природе.

Если с этим согласиться, то массовые убийства можно сравнить с другими бедствиями, такими как эпидемии, землетрясения и войны. (Черная оспа уничтожила приблизительно треть европейского населения в средние века; СПИД свирепствует сегодня; предсказываются катастрофы, вызванные глобальным потеплением и т. д.) Однако научное понимание причин катастроф приводит к огромному улучшению ситуации. Например, постройка сейсмостойких зданий или правильный выбор мест построек может минимизировать последствия землетрясений. То, что случилось в Советском Союзе, нельзя приписывать только сталинским деспотическим наклонностям; не последнюю роль сыграла также идеология, унаследованная им от Ленина.

Мы не принимаем природные бедствия пассивно. Мы делаем все возможное, чтобы их предотвратить или, по крайней мере, уменьшить их нежелательные последствия. Почему бесчеловечное отношение человека к человеку нужно воспринимать как неизбежное? Человек – тоже часть природы. Большинство людей хотят справедливости и осуждают страдания. Разве это не может стать основой для избавления от бедствий, порожденных самим человеком?

Позади и письменные и устные экзамены. Прошлой осенью нас было 18, но только восемь сдали экзамены. Остальные или провалились или бросили программу. На этом уровне нет формальных оценок, только относительное расположение на вывешенном списке. У меня был четвертый номер из восьми. Это гораздо лучше, чем я ожидал; мне повезло. […]

Я начал опять ходить в лабораторию каждый день. Жолио сказал, что он постарается организовать для меня французскую стипендию за время летних каникул. Это хорошо. Ничего не вышло из ожидаемой польской стипендии. Тунья и Генри относятся ко мне как к третьему ребенку, но я бы предпочел быть независимым. Их квартира, используемая также как врачебный кабинет, определенно слишком мала для пяти человек. […]

В прошлом месяце я ездил на международную ярмарку в Бельгию на машине с тремя друзьями. Сейчас я на каникулах, передвигаюсь автостопом и сплю в молодежных гостиницах, которые практически бесплатны (170 франков за ночь). Предполагается, что каждый постоялец должен выполнить назначенную работу, которая обычно занимает меньше часа. Сейчас я на пути в Париж из Шамони. Я часто подолгу жду, чтобы какая-нибудь машина меня подобрала… Но таковы правила игры. […]

Сегодня я узнал о смерти Жолио-Кюри. Какой ужас. Франция потеряла одного из своих лучших ученых. А я потерял шанс учиться лично у него. […] Кто заменит Жолио?[…]

9.3. Перевозка моих дневников в Париж

Павловский не ответил на мое письмо. Почему? Я не вижу причины, по которой он был бы против моего пребывания в Париже еще два года (для того, чтобы закончить программу в Орсэ). Я не нужен ему для чего-нибудь важного. Вероятно, он не хочет формально меня поддерживать, опасаясь того, что я могу решить «выбрать свободу». Сегодня я говорил о моей ситуации с Радвани. Он сказал, что лаборатория была бы рада оставить меня, если Польша попросит об этом. Это было мнение Тайлака[начальник лаборатории после смерти Жолио]. Письмо из Политехнического, подтверждающее продление моего академического отпуска, поможет мне решить проблему.

Но ничего не будет сделано без инициативы Павловского. Возможно, Орсэ даст мне письмо, подтверждающее, что я успешно сдал экзамены и получил право начать исследовательскую часть проекта. Я буду в Варшаве приблизительно через десять дней; такое письмо, напечатанное на бланке лаборатории, определенно будет очень полезным. […] Я сделаю все возможное во время предстоящей поездки в Польшу. […] Я надеюсь, что бюрократы в Министерстве Образования не скажут мне: «Ваша ситуация изменилась, потому что Жолио недавно умер». Да, поездка рискованна, но я воспользуюсь этим шансом. […]

Я рад, что вернулся из Варшавы и готов начать экспериментальную работу. Мои старые дневники сейчас в Париже. Они содержат информацию о моей жизни, моих мыслях и моем развитии. Будет ли у меня возможность прочитать их критически, когда я стану пожилым человеком, и поразмышлять над их содержанием? […] Тайлак и Радвани организовали мне годовую стипендию в 36000 франков в месяц. Это позволит мне сконцентрироваться на продуктивных исследованиях. Второй год обучения вот-вот начнется.

На прошлой неделе я встретил М на катке. У нас был продолжительный разговор сегодня. Ей 21 год. Три года назад она не смогла сдать экзамены на степень бакалавра. Она работает в офисе, живет в крошечной квартире, действительно «chambre de bonne». Она не любит эту работу; ее мечта стать биологом. Она бы не возражала еще раз сдать экзамен на степень бакалавра, но она работает по девять часов в день. И у нее нет денег, чтобы содержать себя, если она вернется в университет. «У меня нет политических предпочтений, – сказала она, – но я ненавижу коммунистов; они демагоги и слуги России». […]

Трехгодичная программа, в которой я участвую, новая во Франции; это не докторская программа. Две традиционные программы – «университетский докторат» и самая престижная «государственный докторат» – длятся значительно дольше трех лет. Может быть, я смогу перейти в одну из этих программ в будущем.

Отношения с М не развивались так, как я ожидал. Ж, которой 22 года, совершенно другая. Мы встретились позавчера, и мы уже очень сблизились. Она хочет, чтобы ее любили. Я спросил ее, если бы она узнала, что у меня в Варшаве есть жена, не помешало бы ей любить меня так же. Нет, ответила она. Затем я спросил ее, как бы она себя повела, если бы у меня была подруга в Париже. Посмотрев внимательно в мои глаза, она ответила, что ее поведение осталось бы таким же, но ее любовь была бы несчастной. […]

9.4. Счастливые дни

Тунья и я прочитали результаты интересного исследования, произведенного французской газетой L'Express. Она спросила меня о моем детстве. Как бы я ответил на вопрос о счастье? Нет, мое детство в Деденево и в Загорске не было счастливым; как я говорил раньше, меня часто били, потому что я еврей. Как меня ненавидели братья П; они верили, что евреи были ответственны за депортацию их семьи в Сибирь в 1939 году. […]

Ситуация изменилась кардинально, когда я учился в передовой гимназии в Варшаве. Я чувствовал себя, как и все остальные. […] Другой впечатляющий момент произошел, когда я решил дать сдачи, после того как М дал мне ногой под зад в детском доме. Я ударил его в морду. Он начал убегать; я догнал его и ударил ногой. Именно это я запомнил как самый счастливый момент моего детства; я понял, что я могу защитить себя. […] В дальнейшем мои счастливые моменты были связаны с тайной любовью к одной девочке, с учебой и с укреплением коммунистических идей. Моим героем в те дни был К, преданный коммунист.

Тунья спросила меня о каких-либо особенных случаях. Я не смог вспомнить что-нибудь конкретное. Но я знал, что сомнения были источником несчастья. Это началось до 20-го съезда. Во Франции я могу отметить две причины быть счастливым. Первая – это быть среди настоящих ученых; вторая – иметь семью. За исключением раннего детства до ареста моего папы у меня не было никакой семейной жизни. […] А что я могу сказать о сексе? Не огромный ли это источник счастья? Да. Но это должно происходить вместе с другими вещами. ДА ЗДРАВСТВУЮТ ПРОТИВОРЕЧИЯ, СЧАСТЬЕ ДУШИ, ПЕСНИ СЕРДЦА, СТРАХ ШТОРМА И ТРИУМФ МЫСЛИ! […]

9.5. Я горжусь советским спутником (1959 год)

Да, триумф мысли. Что мне делать? Чем дольше я жду, чтобы сказать Ж о своем решении, тем больнее я ей сделаю. И откуда я знаю, что мне лучше вернуться к М? Да, какое противоречие: с одной стороны – это, а с другой – то. Вероятно, не все можно решить только разумом. […] Я горжусь советским орбитальным спутником. Но это только одна сторона прогресса. А что насчет превосходства в уровне жизни? Советские люди заслуживают лучшего. А как насчет превосходства в вопросе толерантности? Это бы действительно приветствовалось во всем мире.

Я взял неделю отпуска, потому что моя мама приехала из Варшавы. Я буду ее гидом в Париже. Мы обязательно должны посетить Эйфелеву башню во время ее короткого пребывания. Какой стыд быть здесь два года и ни разу не взглянуть вниз на Париж с его самой высокой точки. Мы пойдем также в Лувр и в другие музеи. […]

Мама сказала мне, что ни она, ни мой отец не хотели делать мне обрезание. Это решение приняли их родители. […] Она бы очень хотела посетить Израиль. Но она боится, что это может помешать мне получить разрешение из Польши остаться в Орсэ на третий год. Я до сих пор жду письма из Польши по этому поводу. Завтра я пошлю с мамой письмо Павловскому. […]

Опять мне повезло получить очень хороший отзыв о моих успехах в Орсэ; это, возможно, убедит польские власти дать мне разрешение на завершение программы. […] Моя ионизационная камера скоро будет готова. Я смогу опубликовать статью о ее работе. Это будет моя первая публикация. […]

9.6. Не иди на компромиссы: борись за то, чего ты хочешь (1959 год)

Я нахожусь под сильным впечатлением от книги, которую я случайно обнаружил – «Слепящая тьма» А.Кёстлера. Генри сказал, что он знал о существовании этой книги, но не читал ее. Партия объявила ее реакционной клеветой. […] Я стипендию буду получать до конца лета; я сейчас достаточно уверен, что она будет продлена на следующий год. Это может позволить мне перейти с этой программы на настоящую докторскую программу и жить самостоятельно.

Чтобы упростить ситуацию, я подал заявление на получение многоразового польского паспорта. Мой настоящий паспорт автоматически заканчивается после каждого возвращения в Польшу; новый паспорт позволит мне выезжать из Польшы несколько раз без всяких формальностей. […] Людвик, имей в виду, что победителями обычно становятся те, кто не боится риска. Ты знаешь, чего ты хочешь (быть ученым) и ты должен действовать соответственно. Ты свободный человек; контролируй свою жизнь. Не соглашайся на компромиссы; борись за то, чего ты хочешь. Ты можешь даже убить себя, если понадобится. Это, между прочим, было бы высшим проявлением свободы. […]

Моя дорогая мама, я знаю, как сильно ты волнуешься за меня. Когда-нибудь ты будешь мной гордиться; я обещаю. Я тебя очень люблю. […] Ж полна любви; я часто думаю о ней серьезнее, чем следовало бы. Мое положение неопределенно; Как я могу что-нибудь планировать? Ее родители, у которых небольшой продуктовый магазин, ненавидят меня. Ее папа – антисемит. Почему она меня любит? Мы вместе съездили автостопом на северное побережье и спали в нашей маленькой палатке. […]

Дома меня ждали три важных письма. Первое было от Павловского; он соглашается с моим пребыванием во Франции и попыткой получения государственного доктората. «Это очень хорошая идея, даже если она приведет к разрыву с Политехническим. Я буду счастлив взять тебя на работу опять», – пишет он в конце. Второе письмо было положительным ответом на мою просьбу о многоразовом паспорте. Это означает свободные поездки в Польшу в течение многих лет. Третье письмо информировало меня, что я получил комнату в студенческом общежитии в Антони. Почему я такой везучий? Я скучаю по Ж; она работает в летнем детском лагере. […]

9.7. Моя собственная комната в Антони

Я у себя. Первый раз в жизни у меня своя собственная комната. В ней кровать, стол, шкаф и книжная полка. Есть также ванная с душем, которую я делю с французским студентом юридического факультета, живущим в соседней комнате. До железнодорожной станции можно дойти пешком. Антони находится на полпути между Парижем и Орсэ, приблизительно в 15 минутах поездом в каждую сторону. […] Ж вернулась; она сразу же приехала навестить меня. Мы провели безумный час. Затем я работал за столом, а она писала письма в кровати. В Париж она уехала последним поездом. Куда это приведет? […]

Оказывается, что для того, чтобы получить докторскую степень по физике необходимо иметь степень магистра по этому предмету. Многие, но не все из моих инженерных курсов были засчитаны как эквивалентные, но мне надо будет пройти несколько курсов в Сорбонне. Сегодня я сказал Радвани о своем намерении двигаться вперед. Он думает, что работа над докторатом – хорошая идея, но нелегко осуществимая. Это правда. Но я коммунист, а коммунисты не боятся трудностей. Я знаю, чего я хочу, и сделаю все возможное, чтобы преуспеть. […]

С Пьером и Мари-Франс Радвани (с правой стороны) во время их поездки в США (2008 год)

Радвани думает, что мою работу по созданию ионизационной камеры стоит опубликовать. Это, вероятно, может быть засчитано как один экзамен. Он также сказал, что мне следует подумать о теме докторской диссертации. Она должна определяться не только моими интересами, но также возможностями Орсэ и научной значимостью. Он упомянул об упругом и неупругом рассеивании протонов, поляризации нейтронов и даже о моей собственной гипотезе запаздывающего расщепления. Мне было ясно, что он думал обо всем этом до нашей встречи. Я должен быть хорошо организованным в этот год. Тема моей диссертации, вероятно, будет «Угловая корреляция расщепления частиц».

Вставлено 23.10.2011: Кто бы мог тогда поверить, что у меня снова будет контакт с Ж. Менее года назад она нашла меня по Интернету и послала мне письмо по электронной почте. Она тоже мама и бабушка, живет в южной Франции. Наш первый телефонный разговор был очень эмоциональный; Линда и Джозеф, приятель Ж, приняли в нем участие. Позже Ж сказала мне, что я ошибался, думая, что ее отец не любил меня из-за того, что я еврей. Я извинился за то, что назвал ее отца антисемитом. Мы, вероятно, встретимся во время нашего следующего путешествия во Францию или во время их поездки в США. Какая история!

Глава 10: Четвертый Год в Париже

10.1. Хороший партнер по исследовательской работе (1960 год)

Ж приходит ко мне каждое воскресенье днем и остается до последнего поезда. Я ей ничего не обещаю, а она ничего не просит. Но она очень чувствительна; она интуитивно знает о моих колебаниях. Я действительно люблю ее, но готов ли я к помолвке? Моя хорошая стипендия была бы достаточна для нас. Она бы пошла в техническую школу и получила полезную профессию, соответствующую ее способностям. Она пошла бы в AllianceFrancaise, чтобы получить диплом учителя; тогда она смогла бы работать учительницей французского языка в Польше. А пока она могла бы жить со своими родителями и работать в их магазине. […]

Все под контролем, но я не так увлечен, как был в начале третьего академического года. Почему? Я устал после очень напряженной работы. Моя поездка в Варшаву и Закопане [горный курорт на юге Польши] была заслуженным весенним перерывом в работе. […] Мне повезло встретить Клода, который второй год учится на той же программе в Орсэ. Его также интересуют тонкие сцинтилляционные детекторы, и мы, вероятно, начнем работать вместе. Это должно быть более продуктивно, чем работа в одиночку. […]

Вчера я навестил Ж в ее магазине и был приглашен остаться на ужин. Это подтвердило то, что я уже знал; я не нравлюсь ее родителям. Ее мама открыто сказала мне: «Я бы хотела, чтобы вы не возвращались из Польши; я бы меньше волновалась за Ж». Ей не кажется, что я хороший партнер для ее единственной дочери. Что мне делать? Нужно ли мне стараться войти в семью, которая меня не хочет? Да, я люблю Ж, и она любит меня. Но достаточно ли этого? […]

Скоро начнется мой четвертый академический год во Франции. Павильон Juliana, в котором я собираюсь жить в этом году, часть Cite Universitaire в Париже. Моя комната чуть больше, чем у меня была в Антони в прошлом году. До студенческой столовой и железнодорожной станции можно дойти пешком. Станция метро Порт Орлеан тоже очень близко. […]

10.2. Возможные диссертационные проекты (1960 год)

Моя работа в Орсэ продвигается хорошо. Сейчас я сосредоточен на проекте «запаздывающего расщепления». Метод очень простой; Жолио бы он, вероятно, понравился. Подтвердится ли моя гипотеза? Этому проекту я могу посвятить только очень ограниченное время. Я проведу один эксперимент, надеясь на успех. Если нет, тогда я последую совету Радвани – начать работу над угловой корреляцией. «В этой области успех будет зависеть только от твоих способностей, – сказал он, – в случае запаздывающего расщепления он будет также зависеть от удачи». Да, некоторые темы больше подходят для докторского проекта, чем другие. Он ожидает, что на одном из наших семинаров я подведу итоги своих исследований по запаздывающему расщеплению. […]

Научный, технический и административный персонал лаборатории Орсэ. В главной аудитории, (1960 год?)

Клод заинтересовался совместной работой над угловой корреляцией. Это хорошо; он кажется мне очень знающим и более организованным, чем я. Я думаю, что он член коммунистической партии, как очень многие в Орсэ. Но мы не говорим о политике. […]

Лаборатория получила IBM компьютер; это дает мне возможность изучить программирование. […] А что насчет Ж? Связь, которая связывала нас, разбита без ее согласия. Я старался не причинять ей боль. Но это было не просто. Фактически мы разрывали наши отношения несколько раз, но ненадолго. […]

Глава 11: Использование Ядерного Реактора

11.1. Моя первая публикация (1961 год)

Порядок, порядок, порядок. Это то, чего мне не хватает. Порядок на моем столе, порядок в моих карманах, порядок в моем портфеле, порядок в моей записной книжке, порядок в моем книжном шкафу. У хорошо организованных людей намного больше шансов на успех, чем у остальных. Усилия по поддержанию порядка так же важны, как усилия учиться, понимать и проводить исследования. […] Оттиск моей первой публикации прибыл сегодня. В то же время я получил просьбу прислать копию статьи от немецкого профессора из Гамбурга. Это повысило мое настроение: другие исследователи интересуются моей работой. Сейчас я вышлю одну копию Павловскому; он, вероятно, будет горд за меня. […]

Через год я обнаружил, читая рассекреченные американские документы, что ионизационная камера, которую я сконструировал, была очень похожа на ту, которая была создана одним американским исследователем. Это не удивительно; каждый из нас имел одну и ту же цель – максимизировать эффективность регистрации. Более того, лучший способ достичь этого был более или менее очевиден, учитывая всё то, что уже было известно из научных журналов.

Большая экспериментальная вакуумная камера для угловой корреляции была доставлена в Орсэ из лаборатории в Иври. Клод и я обсудили необходимые изменения. Работать вместе намного эффективнее, чем работать одному. Каждый из нас чувствует ответственность за то, что мы делаем. […]

Лето закончилось. Работа в Орсэ продвигается. […] На сегодняшнем семинаре мы слушали американского профессора из Чикаго Н.Шугермана. В прошлом году я прочитал его статьи, но слушать его – это совершенно другое. У некоторых из нас, включая Радвани и Клода, появился шанс поговорить с ним лично. К сожалению, я не все понял, так как мой английский не очень хороший. […]

Я был одним из нескольких добровольцев, которые вызвались выполнить работу по очистке внутри радиоактивного синхроциклотрона [нашего ускорителя]. Мой дозиметр отметил дозу в 40 миллирентген[доза радиации]. Но мои руки получили, по крайней мере, в два или три раза больше. […] Эта работа была необходима, чтобы сделать возможным некоторые исправления. […]

В газете Ле Монд появилась статья о польском писателе Ж. Корнацки. Его личные дневники, описывающие многочисленные разговоры с советскими и польскими правителями, были опубликованы в Польше. Раскроет ли когда-нибудь секретная полиция мои личные дневники? Я не хочу, чтобы мои мысли были раскрыты и использованы против меня. Это было бы очень просто сделать, потому что я ничего не скрываю. Я часто борюсь сам с собой на этих страницах. Я помещу дневник в железную коробку и оставлю у Туньи. […]

11.2. Дьявол против нас

Подготовка нашей ионизационной камеры заняло много времени. Механическая система осложняется из-за вакуумной установки. Но все уже работает. Клод, так же как и я, мечтает начать работу с ускорителем. Но мы не единственные, кто ждет доступа к самому большому ускорителю во Франции. Те, кто составляют расписание, решили, что наша установка должна быть предварительно испытана на ядерном реакторе в Сакле. На это нам дали один месяц. Мы должны сначала показать, что в спектре энергии расщепленных частиц имеются два горба, и что угловое распределение изотропно. С планом зимних каникул на лыжах придется попрощаться. […]

Сегодня 28 декабря 1961 года. Мы смонтировали камеру рассеяния на реакторе EL-3 в Сакле. Наш непосредственный руководитель – профессор Неттер; мы знаем его, потому что он был нашим преподавателем по физике нейтронов в Орсэ. Клод ожидает, что его скоро мобилизуют. Мне кажется, он немного стеснительный. За время совместной работы мы с ним подружились. Я надеюсь, что это будет дружба на всю жизнь. Да, это тема моей диссертации, но я не думаю, что из-за этого возникнет проблема. Каждый из нас рассматривает свою работу как важный вклад в науку. Все остальное – вторично. Я уверен в этом. […]

Дьявол против нас. Мы уже три недели здесь, но ожидаемые результаты не осуществились. Подозревая, что причина в предусилителях, мы попросили месье Корбе, который монтировал их, придти и проверить все еще раз. «Ваша электронная система безупречна», – сказал он после проверки всей системы с осциллографом. Но почему наше количество расщепленных частиц в тысячу раз меньше, чем следует? Мы были в отчаянии; существовала большая вероятность, что мы вернемся в Орсэ не доказав, что мы готовы работать с ускорителем.

Единственное логическое заключение, вопреки заверениям, состояло в том, что нейтронный пучок на выходе из отверстия в цементном блоке был не той интенсивности, как утверждалось. А что если это отверстие чем-то заблокировано? Мы решили проверить это. Однажды ночью, когда вокруг никого не было, мы рискнули сделать совершенно запрещенную вещь. Стоя вдали от отверстия, мы использовали грузоподъемный кран, чтобы поднять защитный цементный блок приблизительно на пять минут. Затем мы опустили блок и побежали к нашим приборам. Они зафиксировали тысячи расщепленных частиц, показав при этом двугорбый энергетический спектр.

11.3. Это была не наша ошибка

Когда мы опустили блок, мы поняли, что отверстие в нем не совпадало с отверстием в первом блоке. [Вероятно, оно не было подогнано до этого.] Мы сразу же поправили ошибку. Теперь наша камера работала, как мы ожидали. Все данные, которые были нам необходимы, чтобы показать, что мы готовы к работе с синхроциклотроном, были собраны в следующие два часа. Неттер пришел утром, и мы рассказали ему, что мы сделали. Он сказал, что мы дисквалифицировали себя как ученые. Последствия этого поступка неизбежны. Я пытался спорить с ним, что это была наша последняя надежда – проверить единственную оставшуюся гипотезу. Но он был вне себя. Затем он ушел.

Через несколько часов я позвонил Радвани и рассказал ему о том, что произошло. Он тоже был взбешен, но не в такой степени, как Неттер. Он попросил нас приехать в Орсэ и показать ему результаты. Мне было ясно, что он впечатлен нашим двугорбым спектром. Никаких дисциплинарных действий против нас не было принято. […][Я подозреваю, что все было улажено между профессорами в частном порядке.]

На следующей неделе я опишу состояние моего докторского проекта на еженедельном семинаре. После представления наших результатов в Сакле я намечу в общих чертах, что мы хотим делать в Орсэ. Я хочу убедить других, что наша камера рассеяния может быть установлена около выхода для протонов из ускорителя. Она может оставаться там постоянно, не мешая другим экспериментам. Естественно, я ничего не скажу о нарушении правил безопасности в Сакле. […]

Глава 12: Поедет ли Она со Мной в Польшу?

12.1. Партийная дисциплина в теории и практике

Вчера (3.3.1962), вернувшись домой, я обнаружил записку от Клода. «Немедленно приходи в лабораторию; сегодня вечером у нас будут протоны». Кто-то оказался не готов, и они спросили нас, хотим ли мы использовать отведенное для них время. К счастью, наша камера рассеяния была готова и ждала возможности быть использованной. Но эта ночь оказалась совсем не плодотворной. Мы сдались в четыре часа утра. […]

Я прочитал о маккартизме в США. Отличается ли это от того, что происходит в Польше? Наши отделы кадров также используются для того, чтобы отстранить нежелательных людей от влиятельных должностей. Вчерашняя речь Кеннеди не отразила, что гонка вооружений закончена. Будут ли мне доверять в Польше? Кто-то сможет сказать, что 6 лет проживания в капиталистической Франции и французская жена – достаточные причины, чтобы отстранить Людвика от секретной информации. […] Я буду только рад, если меня не допустят к секретной работе; я не хочу быть вовлеченным в военные проекты. Но ядерное расщепление – моя специальность, и у меня может не быть выбора. Член партии должен подчиняться партийным приказам. […]

Естественно, я не думал о партийной дисциплине, когда занимался исследованиями во Франции.

12.2. Мой план из четырех этапов

Радостный день наступил; мы собираем научные данные. У нас есть хорошо обоснованные вопросы и хорошие возможности на них ответить. […] Все идет гладко. У меня достаточно экспериментальных данных, чтобы начать писать. […] Приближается еще один академический год, но проект моей диссертации еще не готов. […]

Летом я встретил Ф. Она окончила медицинский институт и сейчас работает в больнице интерном. Мне нравится ее простота и хорошо определенный профессиональный план. Она хочет специализироваться в области психиатрии. Нам очень комфортно друг с другом. Очевидно, что каждый из нас хочет большего, чем разговоры, но мы ждем. Я боюсь спугнуть развитие наших отношений, если буду слишком настойчивым. Она ищет комнату на съем; я буду жить в новом общежитии для студентов в Орсэ, менее чем в километре от лаборатории. […]

Сейчас у меня есть план из четырех этапов. […] Последний этап – завершить мою диссертацию к первому марта. А что насчет Ф? Предположим, мы любим друг друга и решаем пожениться. Ей понадобится, по крайней мере, два года, чтобы получить диплом. Нам пришлось бы разлучиться на долгое время. Это стало бы новым осложнением. […]

У нас были прекрасные выходные – автостопом до Бреста. Принимая мое приглашение на поездку, она сказала, что у нее есть только 500 франков. К счастью, у меня были деньги, и она согласилась. Ее семья бедная. Она твердо придерживалась левых взглядов, в основном, в университете. […] Она знает, что через несколько месяцев после доктората я возвращаюсь в Польшу. Что она думает об этом? Мы должны поговорить. Есть ли у нас достаточно времени, чтобы построить что-нибудь постоянное? Поедет ли она со мной? Захочет ли она ездить ко мне в течение двух лет после нашей свадьбы? […]

Написать черновик моей диссертации по-польски было легко, но перевести его на французский – нет. Сначала я перевел его, не обращая слишком много внимания на правописание и грамматику. Затем мне пришлось обратиться за помощью, чтобы сделать мой текст более приемлемым. Ф часто помогает мне в этом, когда я навещаю ее в больнице (в маленькой личной комнате для резидентов на дежурстве). Мы часто обсуждаем разные вещи. Она не возражает жить в Польше, если мы поженимся. Я старался описать все неудобства, но они не испугали ее. […]

Глава 13: Возвращение в Польшу с Докторской Степенью

13.1. Культ личности был религией (1963 год)

Если я встречу Бога, я спрошу его, почему я такой удачливый? Что я сделал, чтобы заслужить так много благословения? Моя холостяцкая жизнь не такая трудная, как она могла бы быть, на самом деле зачастую все наоборот. Я здоров и у меня хорошая стипендия. Несколько дней назад я был на интересном собрании студентов-католиков в Орсэ. Оратором был священник-богослов П.Лиеж; тема была – «атеизм». «Настоящий католик, – сказал он, – не должен быть против атеизма, который является одним из путей познания Бога. Честный атеист, – объяснил он, – сталкивается с той же проблемой, что и мы – как понять окружающий нас мир». […]

Я также сходил на коммунистическое собрание студентов, на котором обсуждался вопрос кубинской революции. Естественно, я только слушал; я люблю быть пассивным наблюдателем. Спасибо тебе, Господи, что позволил мне ходить на любой митинг, на который я хочу. Да, я атеист. Но я думаю, что культ личности был религией; Сталин вел себя как сверхчеловек. Я рад, что партия отказалась от культа такого рода. Но я осознаю, что я не смогу позволить себе такую роскошь в Польше; члены партии должны служить партии. […]

Сегодня[16 мая 1963 года] я формально подал свою диссертацию. Я горжусь этой работой. Если бы я умер сегодня, то это было бы не так, как пять лет назад; я знаю, что я сделал важный научный вклад. Смогу ли я делать это в будущем? Я надеюсь на это. [Мой недавно обновленный список публикаций, доступный в Интернете, содержит больше сотни наименований]. Время перед защитой пойдёт на работу над второй темой – происхождение космических лучей. […] Завтра[26 июня 1963 года] защита моей диссертации. В течение нескольких лет это было моей целью. Что будет стимулировать меня в будущем? […]

13.2. Французский докторат (1963 год)

В Польше нет большого ускорителя. Но существует способ преодолеть это ограничение. Я думаю о слюдяном детекторе осколков расщепления. Несколько месяцев назад я встретил Р.Волкера, американского исследователя из лаборатории Дженерал Электрик. Он показал мне, как просто регистрировать расщепленные осколки в слюде. При выполнении экспериментов по расщеплению я буду использовать его метод. Предположим, что устройство слюдяного держателя, приготовленного в Варшаве, посылается в Орсэ, Дубну или Женеву. Они подвергают его облучению и возвращают слюду обратно ко мне для гравировки и микроскопического исследования. […]

Приблизительно десять дней назад я попросил Павловского проинформировать ректора Политехнического института, что я планирую возвратиться 1 октября. Фотокопия моего докторского диплома была приложена. Но я все еще жду ответа. Я рассматриваю несколько возможностей:

(а) Ничего не изменится, и я возвращусь работать под руководством Павловского;

(б) Он уходит на пенсию и предлагает мне занять его место;

(в) Кто-то другой замещает Павловского, и я работаю под руководством нового профессора;

(г) Для меня не находится места в Политехническом, и я должен начать искать где-то работу.

Последняя альтернатива, похоже, наиболее вероятна. […]

Через два дня Ф и я собираемся посетить Израиль. Я не думаю, что она полностью подходит мне; подтвердится ли это в путешествии или нет? […]

13.3. Посещение Израиля перед возвращением в Варшаву (1963 год)

Пока путешествие замечательное; мы поехали поездом до Венеции, а затем на греческом пароходе до Хайфы. […] А сейчас мы по пути назад. Наш пароход покинул Хайфу позавчера. Мы должны приехать в Венецию в субботу. Это окончание прекрасного отдыха в прекрасной стране Израиль. Одного месяца с трудом хватило, чтобы установить семейные контакты, поработать в кибуце (упаковывая лимоны и апельсины) и все осмотреть. Я восхищен страной и энтузиазмом тех, кто ее строит. У нас также было время, чтобы убедиться, что нам не следует связывать наши жизни. Нам хорошо друг с другом физически; основные барьеры – психологические.

Мой дядя Хенио Оконовский (справа), мой двоюродный брат Яков Гутерман (в центре) и я (слева) во время моей поездки в Израиль в 1972 (?) году. Яков, член кибуца, был учителем и художником; Хенио был ветеринаром.

Большинство израильских родственников – сионисты; они любят Израиль, и они преданы идее его процветания. Оконовские, которые приехали из Италии (в поздние 1940-е) и Гутерманы, которые приехали из Польши (также в поздние 1940-е), – сионисты. Они любят Израиль и надеются на мир с арабами. Представителей старшего поколения – Хенио, Франии, Эвы и Суи – уже нет в живых. Их идеология, однако, живет в сердцах и умах молодого поколения. Они исповедуют прогрессивный сионизм.

Мне будет не хватать Клода. Работать с ним было настоящим удовольствием. Но у нас были некоторые разногласия. Он начнет работать над своей докторской диссертацией, используя, вероятно, те же камеры рассеяния. Я надеюсь, что мы будем работать вместе опять. […] А что случится, если сбудется предсказание моего израильского дяди Х.Оконовского о том, что я столкнусь с ветром антисемитизма, дующим с востока и поддержанным польскими властями? Это разрушит все мои планы; я покину Польшу и никогда туда не вернусь.

Куда бы я поехал – во Францию, которую я так сильно люблю, или в Израиль, где у меня семейные связи? Я сказал Оконовским, что я должен вернуться, потому что Польша – это моя первая родина и потому что я обещал возвратиться. Я думал не только о Павловском, но также о Жолио, Радвани, Тайлаке, Клоде и т. д. […] У меня есть почти миллион франков[$300]. Что мне сделать с этими деньгами? Я оставлю одну треть Туньи, а остальное привезу в Польшу. […]

Я буду в Варшаве через десять дней. […] Радвани, вероятно, чувствует мои проблемы. Он сказал мне, что я могу рассчитывать на сотрудничество с Орсэ после того, как я обоснуюсь в Польше. Он также сказал, что Тайлак был недавно в Варшаве и разговаривал с Даницом о моем возвращении. Я знаю, что Даниц – директор Института Ядерных Исследований; но я не знал, что он также содиректор в Дубне. Вероятно, мне следует пойти и увидеться с Даницем, прежде чем появиться в Политехническом. Но я не хочу обижать Павловского; я был бы никем без него. У кого я могу спросить о его отношениях с Институтом Ядерных Исследований? […]

В Орсэ был устроен прощальный вечер для меня. Они собрали достаточно денег, чтобы купить мне россигнольские лыжи последней модели. Я был очень растроган таким щедрым подарком. Радвани пригласил меня на обед. Хелен и Мишель Лангевин также присутствовали на нем.[Хелен – дочь Жолио Кюри и внучка Марии Кюри, Мишель – внук другого известного французского ученого. Я горжусь, что был профессионально связан с такими личностями.] Это был очень приятный вечер. Они поблагодарили меня за хорошую работу и заверили, что будут рады опять увидеть меня в Орсэ. […]

Глава 14: Отъезд из Польши

14.1. То, что не попало в зеленый сундук

К сожалению, следующий дневник начинается только в 1972 году, в США. Я вспоминаю, что время от времени я делал записи, но этот дневник безвозвратно утерян. Поэтому пишу то, что я помню. После встречи с профессором Павловским я пошел в университет и сразу же получил работу в институте на улице Хожа. Профессор Вилхелми, получивший образование в США, стал моим руководителем.

Никакого специального задания мне не дали; я был занят установкой оптической системы для анализа пленок, привезенных из Франции, на которых фотографировались электрические импульсы, созданные фрагментами расщепления. Я хотел получить дополнительную информацию и опубликовать ее как еще одну работу. Я жил с мамой и ходил на работу каждый день. Джон Кеннеди был убит в тот момент, когда я монтировал книжную полку в нашей однокомнатной квартире.

Никаких признаков партийной деятельности заметно не было. Мой партийный билет был отдан в Центральный Комитет до отъезда во Францию; я не пошел его восстанавливать. И мне не хотелось возобновлять контакты с моими товарищами по Политехническому институту. Я был рад, что могу проводить большую часть времени в физической библиотеке и в лаборатории, анализируя пленки Орсэ.

На одном из наших семинаров я описал свою работу во Франции. Вилхелми сказал, что мой опыт будет очень интересен в Дубне (около Москвы). Приблизительно через месяц профессор Флеров из Дубны приехал к нам. Он похвалил мой разговорный русский язык с прекрасным московским акцентом и сообщил, что мои работы по Орсэ хорошо известны в Дубне: один из их детекторов был калиброван на базе данных моей докторской диссертации. Я был польщен услышать это.

В то время первым секретарем партии был Гомулка. От некоторых маминых друзей до меня доходили слухи о возрастающем антисемитизме. Я видел в книжных магазинах книги с традиционными антисемитскими иллюстрациями. Это напомнило мне «ветер, дующий с востока», предсказанный моим израильским дядей Оконовским. Термин «сионист» использовался как уничижительное оскорбление. Между прочим, существует два русских слова для обозначения еврея: просто «еврей» и «жид». Второе значение употребляется в оскорбительном смысле. Казалось, что слово «жид» заменили словом «сионист».

14.2. Проблемы, связанные с участием в конференции в США

В середине зимы я узнал о научной конференции в США и предложил тему – расщепление, вызванное протонами с высокой энергией. Они заинтересовались моим предложением. Профессор Вилхелми сказал, что мне следует пойти в министерство Высшего Образования и попросить их организовать поездку. Я сделал это и стал ждать. Несколькими неделями позже моя заявка была отклонена. Я не помню причины, по которой они мне отказали. Предполагая, что польская сторона стеснена в средствах, я написал организаторам конференции письмо с просьбой оказать мне финансовую поддержку. Они ответили позитивно, и я информировал об этом министерство. Конференция должна была начаться в июне. В конце апреля мне опять сообщили, что моя просьба не удовлетворена.

Я опять связался с организаторами конференции и рассказал о своих трудностях. Я попросил их прислать формальное приглашение, подчеркнув, что я приглашенный оратор. Они прислали мне такое приглашение, и я принес его в министерство. Конференция приближалась, а я ждал. Это сильно расстраивало меня. Почему мне отказывают сделать важный доклад на международной конференции? Именно тогда я начал сожалеть о своем возвращении в Польшу. Разрешение на отъезд и паспорт были получены всего за несколько дней до начала конференции. К счастью, я мгновенно сумел купить билеты в компании Пан Американ. Только моя мама знала, что я решил не возвращаться. Мы даже боялись дома говорить об этом; моя мама подозревала, что в квартире есть встроенные микрофоны.

Конференция Гордон, в которой я принял участие, проходила в колледже Колби, Нью Хэмпшир. Мое выступление, которое я сделал на английском языке, было прекрасно принято, и я встретил много интересных людей. Было очень приятно, что ко мне относятся как к эксперту в моей узкой специализации. Один из участников, с которым я познакомился, был профессор Джек Миллер из Колумбийского университета. Ему нужен был специалист моей квалификации, и я стал его научным сотрудником на четыре года с окладом $8000 в год.

Профессор Джек Миллер (слева), я (рядом с ним) и другие исследователи. Мы ждем пучок тяжелых ионов в лаборатории Йельского университета, чтобы начать эксперимент

Я связался с адвокатом, которого мне порекомендовали в университете. Он помог мне получить статус постоянного жителя США. Дело осложнялось проблемой моего бывшего членства в коммунистической партии. Адвокат советовал мне сказать, что, не будучи членом партии, я бы не смог продолжать высшее образование в Польше. Но я не хотел лгать. На официальных слушаниях я сказал, что я вступил в партию, потому что я верил ее лживой идеологии.

У Миллера был еще один сотрудник с постдокторатом и несколько аспирантов. Нашим основным инструментом был циклотрон Колумбийского университета. Этой машиной пользовался Ферми, чтобы изучать расщепление атомов в 1939–1940 годах. Затем мы начали изучать ядерные реакции, вызванные тяжелыми ионами, в Йельском университете и в Беркли. Результатом этих исследований, проведенных под руководством двух выдающихся ученых – Джека Миллера и Джона Александера – стало более ста печатных работ и выступлений на конференциях.

14.3. Наконец настоящая подруга (1966 год)

В течение первого года я жил с сестрой моего отца в Бруклине. Бронка и Оскар были так же добры ко мне, как Тунья и Генри в Париже. Оба их сына, Мюрей и Дэнни, учились в колледже, и у меня была отдельная комната. Но длительные поездки в университет, приблизительно час в одну сторону, были утомительны, и я переехал в международное студенческое общежитие около университета. Там в 1966 году я встретил Линду. Чтобы содержать себя, она работала научным ассистентом в педагогическом колледже при Колумбийском университете. Одновременно она делала докторскую программу по педагогической психологии. Через год мы поженились без всяких колебаний.

Наша свадьба была скромной; сначала церемония в синагоге Лонг Айленда, а затем небольшой прием в доме сестры Линды. Я знал, что я буду предан Линде, но она не была моей первой женщиной в США. Было ли у меня искушение во время своих многочисленных поездок на конференции заводить отношения с другими женщинами? Да. Но я знал, что я не должен ему поддаваться. Смог бы я сопротивляться этому искушению, если бы до этого у меня не было столько подруг? Наверное, нет.

Моя мама была одной из пятнадцати гостей на нашей свадьбе. Некоторое время она жила с нами, но потом вернулась в Варшаву, в свою квартиру и к своей маленькой пенсии. Языковой барьер сыграл важную роль в ее решении. Вскоре после ее возвращения у нее случился сердечный приступ, и она умерла в больнице в возрасте 63 лет.

Это был пик антисемитской кампании в Польше. Большинство евреев, которые занимали правительственные или академические должности, неожиданно остались без работы. Ввод войск Красной Армии и армий других социалистических стран, включая Польшу, в Чехословакию стал еще одним тяжелым разочарованием. Я много думал об этом, но не вышел на марш протеста против оккупации. В это время я начал искать постоянную работу, так как мой контракт подходил к концу.

14.4. Совмещение преподавательской и исследовательской деятельности

Линда помогла мне составить более двухсот писем в главные университеты и государственные лаборатории. На большинство из них вообще не было ответа. Наконец я получил приглашение из колледжа в штате Нью Джерси (сейчас штатный университет в городе Монтклер). Мне предложили преподавательскую должность, и я согласился. К счастью, это не мешало мне принимать участие в экспериментах, проводимых в других университетах и государственных лабораториях. Таким образом, я мог оставаться на передовом крае научных разработок. Это, в свою очередь, положительно отзывалось на преподавании. На некотором концептуальном уровне исследования и преподавание влияют друг на друга.

В какое-то время мне пришлось согласиться на должность заведующего кафедрой. На ней я проработал три года. Я не очень хороший администратор, но моя секретарша помогла мне выжить. Я ушел на пенсию в 2004 году после 35 лет преподавательской деятельности. А чем я сейчас занимаюсь? Спорной научной проблемой холодного ядерного синтеза и двумя недавно написанными книгами.

Первая книга, вышедшая в 2008 году, «Ад на Земле: Насилие и Террор Сталинского Режима» была написана для тех американцев, которые очень мало знают о сталинизме. Она была посвящена моему отцу. Другая книга, опубликованная в 2009 году и основанная на моих дневниках, была посвящена моей матери. Перевод этой книги вы сейчас читаете. Вот ссылки к ним на английском языке.

Извините, ссылки запрещены

Кроме того, люблю спорить на интернете, люблю плавать, путешествовать, играть с внучкой и иногда записывать свои мысли в дневнике.

Глава 15: Подводя Итоги – Недавние Годы

15.1. Октябрь 1972 года: сотрудничество с Колумбийским университетом

В течение почти трех лет я был занят работой в Монтклер. Но этот колледж не занимается научными исследованиями. К счастью, мое сотрудничество с профессором Миллером будет продолжаться на неформальной основе. Недавно в своем письме он написал: «Невозможно переоценить нашу признательность за ваш вклад в разработки по ядерным реакциям с тяжелыми ионами. […] Выражаю искреннюю надежду, что время от времени вы сможете и в будущем продолжать работать с нами». Да, я смогу; Нью-Йорк очень близко. […]

15.2. Сентябрь 1975 года: молитва за моих Родителей

Я думаю, что одно важное событие должно быть записано. Мы как раз присоединились к реформистской синагоге Бейт Шалом в Клифтоне. Случилось ли это только потому, что Линда выражала желание «принадлежать», и «не принадлежность» многие годы расстраивала ее? Я думаю, что дело не только в этом. Мне тоже чего-то не хватает. Я часто думаю о возможностях принимать решения, основываясь на религиозных соображениях.

Это не означает, что я чувствую себя потерянным или беспомощным, или хочу отречься от принципов рационального поведения, основанного на реальности, науке и на понимании человеческих нужд. Но я готов уже отказаться от моей антирелигиозной идеологии. Религия это не только «опиум для народа». Она играла конструктивную роль в течение нескольких тысячелетий; она принесла нам эпоху Ренессанса и разума. И до сих пор она часто сплачивает человеческое общество.

Мне надо изучить религию моих предков, несмотря на то, что и мама и папа отрицали ее. Вчера я прочитал за них молитвуИзкор[молитва памяти ушедших от нас].В то же самое время я думаю о тех миллионах людей, которые также верили, что коммунизм – это лучшее решениевсех социальных болезней. […] Мы приняли участие в нескольких религиозных службах. […] Иногда я думаю, что в них слишком много ритуала. Мне бы хотелось присоединиться к группе по изучению Торы [Библии].К сожалению, занятия проходят по понедельникам, в день, когда я занят в Колумбийском университете. Вероятно, можно будет переубедить их назначить другой день. В противном случае, я буду изучать Тору самостоятельно. […]

Линда и Элли дома, 1979 год, восемь месяцев после ее удочерения

Бат Мицва нашей дочери (1991). Раввин Стэнли Р.Школьник слева.

15.3. Год благословения

1978 год стал для меня годом благословения. Сначала я получил гражданство Соединенных Штатов, затем мне присвоили звание профессора, и, наконец, публикация учебника физики совместно с Халом Гельманом. И как я не могу не упомянуть четвертого благословения – я стану отцом. Наше прошение об усыновлении было удовлетворено, и малышка может появиться уже через две недели. Я сопротивлялся идее усыновления много лет, рассчитывая на медицинский прогресс. Но сейчас я рад, что мы приняли такое решение. Мне будет 47 лет в октябре, а Линда приближается к своему 38-летию.

15.4. Нашему еще не рожденному ребенку

Ожидая скорого появления ребенка, я начал делать записи в другом дневнике. Я отдал Элли этот особый дневник за несколько месяцев до ее свадьбы в 2009 году.

(31.03.1978) Знаешь ли ты, что твое появление спасет нас от крушения надежд, которые сопровождали нашу жизнь последние шесть лет? Мы оба очень хотели иметь детей, но этого не произошло обычным путем. Поэтому мы пойдем необычным; ты прибудешь к нам из Техаса, и мы никогда ничего не узнаем о той паре, которая дала тебе жизнь. […]

Особенно я думал о тебе во время последней вечерней службы в нашей синагоге. Нам прочитали 10 заповедей и рассказали об обязанностях, наложенныхна всех евреев – научить своих детей исполнять их, разместить их на нашей двери и т. д. и т. д. Эти слова, которые я слышал так много раз, вдруг обрели конкретное значение; они стали призывом для толкования; они возбудили во мне множество вопросов. Были ли они обращены к тебе, к нашему будущему ребенку? Как нам следует воспитывать тебя? […]

Я не хочу сейчас писать о Боге и религии. У нас будет много времени в будущем, чтобы посвятить себя этим размышлениям. Но одно очевидно: наши пути к Нему будут разными. Эта та область, в которой, я надеюсь, ты мне поможешь. Когда я был ребенком, я не был приобщен ни к какому формальному, и даже неформальному, религиозному обучению. Наоборот, я был воспитан в убеждении, что Бога нет. Как я вижу сейчас, я упустил возможность изучить одну важную составляющую человеческого существования. Во время твоего взросления мы будем вместе изучать религию. […]

(11.08.1978) Приветствую тебя в этом мире. Ты родилась две недели назад, но для нас ты стала реальностью только прошлой ночью. Меня не было дома, когда Линде позвонили по телефону. «Маленькая девочка ждет вас», – сказали на другом конце провода. Я упустил этот момент. Я работал в Лонг Айленде над исследовательским проектом. Линда позвонила мне и сказала: «Ты стал папой сейчас, завтра нам надо лететь в Сан Антонио и привезти ее домой». […]

Все обернулось настоящим сюрпризом. Мы ожидали мексиканскую девочку, но ты оказалась блондинкой с шелковыми волосами. […] Твои настоящие родители любили друг друга и планировали пожениться. Но ты появилась слишком рано, и они не смогли взять на себя ответственность за тебя. Твоей маме был 21 год, а папе 22 года, они оба здоровые и рассудительные люди. […] Конечно, мы никогда не узнаем их имена, а они никогда не узнают, кто мы. Так работает агентство; все документы сейчас где-то засекречены.

15.5. Сентябрь 1985 года: обвинение польских евреев

Кац, сейчас израильтянин, посетил США. Мы встретились сегодня, и он рассказал мне, что в 1968 году у большинства польских евреев, по крайней мере, в академических кругах, было два выбора: либо публично осудить израильскую агрессию, либо эмигрировать. Два ассистента по марксизму-ленинизму из Политехнического института стали идеологами государственного антисемитизма. Я помню их очень хорошо. Изменились ли они кардинально, или всегда были антисемитами? Ненавидели ли они Берлера [руководителя кафедры], когда были его ассистентами?

Я не думаю, что тогда были еврейские профессора на факультете связи или на других отделениях Политехнического института; кафедра Берлера не была связана ни с каким отделением. Насколько я знаю, среди приблизительно четырехсот студентов отдела связи было не более пяти евреев. Я был единственным евреем в нашем исполнительном комитете. Но в нашей партийной ячейке было пять евреев из семидесяти членов. Они были из различных отделов. Я был единственным евреем с электромедицинского направления.

Согласно Кацу, С был особенно активен в проведении зачисток от евреев. Он ездил из института в институт с перечнем имен. Кампания была хорошо организована. [Изменился ли он с течением времени или всегда был антисемитом? Ненавидел ли С меня, когда мы работали вместе в ZMP?] Большинство профессоров оставались нейтральными. Но Г и несколько наших общих польских друзей были ужасно расстроены тем, что происходит. Один из них, Р, не побоялся сказать, что всё это напоминает то, что происходило в Германии в 1930-х годах.

Сомневаюсь – немецкие евреи подвергались бы гонению, даже если бы они публично аплодировали нацистам. Германия проводила свою политику на расовой основе, Польша – на политической.

Драматический пример обвинения евреев в ужасах сталинизма можно показать на примере записи от 2009 года, появившейся в российском блоге. В нем автор писал: «Я надеюсь, что русские будут достаточно разумными, чтобы задать себе вопрос об этническом происхождении лидеров большевистской Революции. Мне кажется, что среди них были только несколько действительно русских людей. Сталин был грузинский еврей. Каганович, монстр, организовавший ГУЛАГ и руководивший им, не был русским – он был евреем».

Да, многие большевики были еврейского происхождения, и многие из них были чудовищами. Но по моим воспоминаниям родители Сталина были грузинами, и ГУЛАГом руководил Берия, который также был грузин. В другом блоге автор подчеркивал, что жена Ежова была еврейкой. И, значит, евреи ответственны за преступления, которые были совершены этим известным своей жестокостью русским большевиком (главой тайной полиции Сталина). Жена Молотова тоже была еврейкой. Означает ли это, что евреи ответственны за те расстрельные приказы, которые он подписывал? Я думаю, что на каждого еврея-большевика приходятся тысячи «классовых врагов» еврейской национальности, особенно среди владельцев частной собственности или посетителей синагог.

Почему нужно ненавидеть всех украинцев и поляков, если некоторые из них помогали немцам убивать евреев? Почему нужно ненавидеть всех немцев из-за нацистских преступлений? Почему нужно ненавидеть всех евреев из-за того, что некоторые из них были большевиками? Почему нужно ненавидеть всех чернокожих, если некоторые из них преступники? Обвинение по ассоциации бессмысленно. К сожалению, такой яд существует. Я знаю это из опыта моего собственного детства и из того, что пишут блогеры. Как избавиться от этого яда? К сожалению, я не знаю, как ответить на этот вопрос.

15.6. Декабрь 1988 года: свобода слова

В Советском Союзе сейчас можно услышать лозунг «Социализм с человеческим лицом». Этой идеей руководствовались реформаторы в Праге и Будапеште. Преуспеет ли Горбачев в превращении СССР в лучшую страну? Я надеюсь, что да. Советские люди определенно заслуживают свободы и процветания после длительного периода пролетарской диктатуры. Но я не очень оптимистичен относительно быстрого успеха. Те, кто верит в идеологию диктатуры пролетариата, могут найти пути ликвидации Горбачева и его сотрудников. Это стало бы концом еще одной мечты.

Ко времени реформ Горбачева я уже не был коммунистом. Поэтому я не был так очарован его идеями, как когда-то откровениями Хрущева. Основной вопрос, который меня волновал, это почему так много десятилетий должно было пройти, прежде чем свобода думать, говорить и действовать, наконец, встала на повестке дня в СССР. Распад Советского Союза тремя годами позднее стал явным признаком того, что с приходом Горбачева (а затем Ельцина) в России произошло нечто необратимое.

Я был счастлив за русских и других жителей страны, которая первая в мире попыталась осуществить идеи Маркса о диктатуре пролетариата. Они так много страдали зазря. Нет никаких причин, почему их жизненные стандарты ниже, чем в Соединенных Штатах. К сожалению, процесс улучшения ситуации идет намного медленнее, чем я ожидал.

15.7. Две разрушительные идеологии

Читаю свою книгу 2008 года и вижу в ней такое описание сталинизма: «Это примечательно, что две наиболее разрушительные идеологии 20-го века были рождены в Германии – высоко цивилизованной стране. Марксизм, который впоследствии стал идеологией Советского Союза, был основан на идее, согласно которой пролетарская диктатура приведет к улучшению общества.

Гитлеризм – идеология Третьего Рейха – был основан на идее расового превосходства. Мир, по мнению Гитлера, станет лучше без евреев, славян, чернокожих и других низших рас. Сталин и Гитлер считали себя избранниками исторического предназначения. По их убеждениям, моральные принципы, осуждающие массовые убийства, были совершенно неуместны. Мораль следовало изменить, чтобы оправдать убийства.

Обе идеологии «окончательного решения» основывались на концепции превосходства одной группы людей над другой. Для Гитлера это была идея арийского господства; для Маркса, Ленина и Сталина – идея диктатуры пролетариата. Концепция превосходства не совместима с принципом равноправия. Было ли гитлеровское нацистское государство и сталинское большевистское государство прискорбным заблуждением, или они были предвестниками того, что может еще случиться?

Подчеркивая сходство между нацизмом и сталинизмом, я полностью осознаю важность различий между этими двумя тираническими системами. Я думаю, что политические идеологии могут быть разделены на две группы. Одна – которая признает убийство ради убийства, и другая, которая убивает, чтобы добиться чего-нибудь, например, территории или другой социальной системы. Нацизм принадлежал к первой категории. Одна из его принципиальных целей – избавление от низших рас. Сталинизм принадлежал ко второй группе. Целью Сталина было построение «рая на земле». Я предполагаю, что он бы предпочел осуществить это без убийств. Но он знал, что не все согласны пойти за ним. Жестокость и тирания были инструментами для достижения своей цели, но не убийство ради убийства.

Обман и массовые убийства противников не были изобретением 20-го века. Они столь же стары, как и сама цивилизация, и происходили на всех континентах. Изменились только их технология и масштабы. Изменится ли это в нашем веке? Вероятно, нет. Население земного шара за время моей жизни утроилось. Как будут решаться возрастающие проблемы в нашем поляризованном мире? На эту тему я написал небольшое стихотворение, построчный перевод которого на русский язык приведен ниже:

И добро, и зло выживут.

Чтобы бороться друг с другом и замышлять козни,

Чтобы появляться, и прятаться, и отвергать,

Чтобы предложить что-нибудь и тут же спутать все карты.

Давать и брать, целовать и кусать,

Создавать и ломать, и возбуждать.

Пообещать что-нибудь в небе

И разрушить надежды, сказав, прощай.

Чтобы накормить и заставить голодать, любить и

Сжигать, разрушать и создавать.

Чтобы крушить, мучить, уничтожать

И строить, лелеять и радоваться.

15.8. Письмо от президента Америки

И как я могу удержаться, чтобы не поделиться тем, что произошло в мае 1978 года. Я – один из многих, кто получил стандартное письмо, которое было и остается очень значимым для меня документом.

«Я поздравляю Вас с тем, что Вы стали гражданином нашей великой нации. Очень важный момент, который необходимо подчеркнуть – это то, что многие становятся гражданами нашей страны по факту рождения. Но вы сами выбрали Америку в качестве своей родины. Гражданство, которое Вы получили сегодня, принесет Вам еще больше гарантий свободы, человеческого достоинства, безопасности, равенства и возможностей, чем было предложено в прошлом. […]

Натурализованные жители со всех стран внесли неоценимый вклад в улучшение нашего государства. Я уверен, что Вы последуете этой традиции и примите твердое решение о своем личном участии, чтобы сделать Америку еще более прекрасным местом, в котором мы живем.

Джимми Картер»

Мои научные исследования и преподавательская деятельность, я уверен, стали полезным вкладом в улучшение жизни в Америке. В 1982 году меня признали «Почётным Учёным Университета Монтклер.» Моя книга «Ад на Земле» – это тоже полезный вклад. Я хотел убедить молодых американцев, что диктатуру пролетариата следует избегать; что это неприемлемый путь для улучшения социальных условий в нашей стране. Чем больше людей узнают правду о сталинизме, тем менее соблазнительной будет для них эта лживая идеология.

Глава 16: Семь Вопросов Читателей

В1: Ваша книга издания 2008 года «Ад на земле: Жестокость и Насилие Сталинского Режима» тоже находится в свободном доступе в сети?

О1: Да, это так:

Извините, ссылки запрещены

В2: Как Вы можете объяснить Ваше превращение из преданного сталиниста в активного антисталиниста?

О2: Тремя важными факторами: (а) Хрущевская речь на 20-м съезде Партии, (б) мое открытие высокого уровня жизни в капиталистической Франции и (в) жестокое подавление Венгерской революции Красной Армией. Но это было, вероятно, только частью всего комплекса причин. Так же важен был для меня несправедливый арест моего отца и рассказы, которые я слышал в Польском детском доме от детей, которые пережили депортацию в Сибирь. Я не сомневаюсь, что их истории были правдой. Одну из этих историй можно прочесть в сети:

Извините, ссылки запрещены

Автор, Казимира Котам, мой друг детства из польского детского дома в СССР. Я знал, что все мы были поражены одним и тем же злом. Члены ее семьи были антикоммунистами, и они были убиты той же беспощадной силой, которая убила моего отца. Да, несмотря на все эти эмоции, которые я глубоко прятал в себе, я продолжал быть активным коммунистом в Польше. Как я могу объяснить этот парадокс? Я не могу. Никаких воспоминаний по этому поводу в моем дневнике не содержится.

В3: Вы не возражаете, если Интернет адрес Вашей книги будет разослан другим людям?

О3: Я бы только приветствовал это. Следующие четыре строчки можно скопировать в Ваши электронные сообщения другим пользователям:

Книга Людвика 2008 года – о зверствах и жестокости сталинизма

Извините, ссылки запрещены

Книга Людвика 2010 года – о его необычной автобиографии

http://csam.montclair.edu/~kowalski/biography/intro.html

В4: Известны ли Вам автобиографии, написанные разочарованными молодыми нацистами?

О4: Нет. Но я знаю, что такие люди существовали, как следует из недавнего выпуска газеты The New York Times (от 5 мая 2010 года). Немецкий автор писал: «С этого момента (депортации соседа) я жил в состоянии ментальной шизофрении, будучи молодым функционером гитлерюгенда и антинацистом в одно и то же время»

Позвольте мне поделиться с вами мыслями, которые непроизвольно возникли у меня после прочтения этой заметки в газете. Предположим, что автобиография этого антинациста была бы им опубликована. Продавалась бы она лучше, чем моя книга? Вероятно, нет. Игроки на книжном рынке (книжные магазины, библиотеки, обозреватели) настроены отрицательно к книгам, изданным самим автором. Это то, с чем я недавно столкнулся. Я связывался с редакторами большинства известных журналов, но ни один из них не заинтересовался в рецензировании моей книги. Почему так происходит? Потому что я неизвестный автор, выпустивший сам свою книгу. Чтобы избежать последствий такой дискриминации, я решил опубликовать эту книгу в электронном варианте.

В5: Кто вы сейчас – поляк или еврей?

О5: По своей сущности я – еврей. Это хорошее чувство – быть тем, кто ты есть в действительности. Говоря так, я думаю о своих древних корнях, о которых упомянула подруга Туньи Сюзанна. Это было на третий день моего пребывания в Париже. По библейскому преданию мои предки были рабами в Египте. Думал ли мой отец об этом, когда сам был рабом в первой стране, установившей диктатуру пролетариата? Он умер, как раб, в ГУЛАГе, где-то недалеко от Магадана. Мой друг, который побывал в этом сибирском городе шесть лет тому назад, привез мне оттуда несколько небольших камней. Я рассыпал их на нашем еврейском кладбище. Но в то же время я также поляк. А иногда я веду себя как русский. Я все еще пою русские песни и читаю наизусть русские стихи. Единственные языки, на которых я люблю поэзию, это польский и русский. Однако язык, на котором я думаю, – определенно английский. Я живу в Америке 46 лет, из которых почти 44 года я женат на Линде, урожденной американке. И все эти годы я счастлив быть американцем. Эта книга не могла бы увидеть свет без помощи Линды.

В6: Что Вы думаете о сегодняшних защитниках сталинизма?

О6: Вместо того чтобы ответить на этот трудный вопрос, позвольте мне сослаться на Владимира Путина, президента России, который ответил на него в 2005 году. Под сталинизмом мы подразумеваем политическую систему, которая была установлена Сталиным. Это допустимое предположение.

Обращаясь к народу России, Путин сказал: «Те, кто не сожалеет о развале Советского Союза, не имеет сердца, а те, кто сожалеет об этом, не имеет ума». Предположим, что «защитники сталинизма» идентифицируются с теми, «которые сожалеют о развале СССР». Это можно допустить, правда? Другими словами, согласно Путину, защитников сталинизма следует назвать безумцами.

В7: Зачем Вы написали эту книгу?

О7: На этот вопрос, по крайней мере, частично я ответил во втором параграфе Вступления. Мне стало очевидно, что я столкнулся в жизни с важными событиями, и я решил поделиться своими мыслями с теми, кому это может быть интересно. Внутренний голос говорил мне писать, и я писал. Мой возраст – а мне в октябре 2010 года будет 79 лет – вероятно, сыграл в этом решении свою роль.

Создатель вебсайта хочет знать, на каких читателей были мои книги рассчитаны, и какая была моя цель. Когда я писал свою книгу в 2008 году, я думал об американских студентах, незнакомых с советской историей.

Извините, ссылки запрещены

Моей целью было поделиться с ними моими знаниями о сталинизме. В этот раз, однако, я не могу предсказать свою аудиторию или цель, которая будет достигнута. Я не жду каких-то определенных читателей, и у меня нет специально поставленной цели.

Глава 17: Заметки из Дневника

2 августа 2010 года

Сегодня я рассказал участникам Семинара для мемуаристов, организованного в Тенафлае в центре для пенсионеров, что две мои книги продаются не очень хорошо. Я спросил у них, в чем может быть причина этого. Они прочитали мою вторую книгу «От тирании к свободе: дневник бывшего сталиниста». Большинство из них думает, что ее слишком трудно читать. Наш учитель предложил мне переписать ее. Согласно одному из участников, центральной темой должно стать политическое разочарование в коммунистических идеалах. Другой участник думает, что следует определенным образом отобрать выдержки из дневника, чтобы подчеркнуть выбранную главную линию. Длинные цитаты, добавил он, сами по себе утомительны.

Я действительно благодарен этим честным замечаниям. Но способен ли я выполнить то, что они предложили? Книга, организованная хронологически, и книга, организованная тематически – это два разных авторских подхода. Чтобы написать серьезную книгу о политических разочарованиях в коммунизме, необходимо быть социологом и историком. Единственное, что могу я, это передать свой собственный опыт. Я верю, что ценность моей книги в ее достоверности. Пусть более знающие люди делают свои собственные обобщения. Я не думаю, что переписывание книги сделает ее более привлекательной для тех, чьи интересы не связаны с моей историей.

19 сентября 2010 года

Неделю назад, обращаясь к кому-то на тему религии, я написал, что «у многих людей нет проблемы быть одновременно учеными и верующими. Ученые не доказывают ничего, ссылаясь на Бога, и не стараются объяснить существование Бога, при помощи лабораторных методов». Я поместил это в блоге Ричарда Даукина. Но через некоторое время мое сообщение было удалено модератором. Это к вопросу о взаимной толерантности и уважении, которые мы так лелеем. То же самое случилось, когда я написал что-то в коммунистическом вебсайте

Извините, ссылки запрещены

Мое сообщение было удалено. Это цензура, а не регулирование. Роль модератора – проследить, чтобы все точки зрения обсуждались достойно. В идеале цель дискуссии, например, о глобальном потеплении, это разрешение противоречий. Но это имеет смысл только тогда, когда каждая сторона использует одинаковую методологию проверки доказательств. Двое ученых могут логически обсуждать спорный вопрос, основываясь на экспериментальных данных. Двое богословов могут также логически обсуждать разную трактовку, основываясь на святых для них книгах.

В обоих случаях спор может быть разрешен, по крайней мере, в принципе. Но что можно сказать о богословах, которые изучают разные религиозные книги? А что можно сказать о споре между религиозными людьми и атеистами? Единственный возможный исход такой дискуссии будет договориться о том, что невозможно договориться!

Другой неприятный эпизод случился вчера днем (20.09.2010). Я обнаружил вебсайт со следующей характеристикой на главной странице: Мы – «всемирное объединение учителей с общим пристрастием к выбранным темам. Посещая наш сайт

Извините, ссылки запрещены

регулярно, вы оживите свои уроки, воодушевите своих студентов и сэкономите много часов своего времени». Я зарегистрировался и напечатал следующее сообщение:

Привет, я ваш новый подписчик. Почему США не присутствуют в перечне стран для регистрации? У меня не было другого выбора, как выбрать категорию «другие». Я надеюсь, что это не означает, что я нежелателен в этом списке. Между прочим, США – не единственная пропущенная страна, как вы сами можете убедиться, обратившись к меню:

Извините, ссылки запрещены

Затем я ответил на просьбу учителя из Глазго, который спрашивал значение слова «concept». Вопрос учителя и мой ответ оставались на сайте несколько часов. За это время одиннадцать человек прочитали вопрос, но ни один из них не ответил. Однако этим же утром кто-то удалил мой пост без каких-либо объяснений. Когда я попытался снова войти на сайт, то появился ответ: «Этот пользователь не находится в базе данных». Я прочитал несколько их сообщений. Они были крайне антиамериканскими. Очевидно, это был вербующий сайт, и мое присутствие в нем могло помешать их целям. Почему я должен быть удивлен этим? Это частный сайт, и их цель – выиграть, а не спорить. Они не хотят «согласиться, что они не согласны». Я понимаю это. Я был таким же.

Три дня назад один из читателей моей автобиографии, размещенной в сети, спросил: «Выбрали ли Вы возвращение к своим корням и иудаизму только потому, что хотели заполнить вакуум от потери предыдущей веры? И чувствуете ли Вы себя в чем-то виноватым?» Я ответил: «Я действительно заново открыл свои корни, и я не чувствую себя виноватым. Но Ваше наблюдение насчет необходимости «заполнить вакуум» – также хорошее описание действительности».

Я думал об этом вчера, во время службы Йом Кипур (Судный День). Я ученый, который, конечно, не обращается к Богу, чтобы подтвердить опубликованные результаты. Но с другой стороны, заставить себя не думать о Боге с научной позиции – очень трудно. Почему это так? Вероятно потому, что я не был приобщен к религии с детства.

«Что значит, что Бог создал нас по своему образу и подобию?» – спросил другой читатель. Это означает, что от нас ожидают, что мы будем на том же моральном (духовном) уровне, как и Бог. Да, я думаю о заповедях; нам следует их исполнять. С другой стороны, на материальном уровне мы не похожи на Бога. Бог – не материальная сущность. На этом уровне люди сами создали Бога по своему собственному подобию.

18 ноября 2010 года

Линда и я часто говорили о том, что делать с оригиналами моих дневников (на которых основана эта книга) после моей смерти. Она не одобряла мое предложение захоронить их вместе со мной. К счастью, проблема разрешилась. Один из социологов, связанных с институтом Гувера (при Стэнфордском университете), прочитал мою книгу и предложил, чтобы я послал оригиналы дневников к ним в архив. Именно это я и сделал вчера. Таким образом, оригиналы дневников будут доступны будущим историкам.

Чтобы способствовать продвижению своей книги, я связался с Интернет-форумом для исследователей, специализирующихся на фактах истории, рассказанных очевидцами. Двое из них проявили желание взять у меня интервью. Интервью «лицом к лицу» уже состоялось и записано на CD. Второе интервью проходит довольно медленно по электронной почте; оно, вероятно, будет опубликовано в онлайн журнале. Эти две публикации (аудио и текст) будут в свободном доступе на моем вебсайте. Ссылки на сайт будут вставлены сюда, вероятно, через две или три недели.

Раздел 1.1 этой книги расширен. Но я не хочу ничего менять из того, что уже было опубликовано. Привожу указатель на расширенную версию:

Извините, ссылки запрещены

24 ноября 2010 года

И, конечно, я не могу не рассказать следующую историю. Через 50 лет Ж нашла меня. Да, мы были любовниками в Париже; мы даже жили вместе. Но затем каждый из нас пошел своей дорогой. Мне сейчас 79 лет, я дедушка в Соединенных Штатах; она на три года младше меня – и бабушка во Франции. В этом нет ничего необычного.

В октябре 2010 года мы были во Франции. Пока я был там, я, к сожалению, не проверял свою электронную почту. За это время собралось огромное количество сообщений, и, вернувшись домой, я, не читая, начал их удалять. И вдруг я заметил знакомое имя. Неужели это она, спрашивал я себя. Вероятно, нет. Во Франции много женщин с такими именами и фамилиями.

Но это была Ж, именно она. Я понял это мгновенно, как только начал читать. «Ты мне приснился, – писала она, – и это подтолкнуло меня поискать тебя в Google. Я напечатала “Ludwik Kowalski” и обнаружила твою книгу. Так я узнала про твою жизнь». Нет необходимости говорить, что это письмо взволновало меня. Я показал его Линде (моей жене) и тут же ответил. Но ответа не было. Прождав несколько недель, я послал еще одно письмо, в котором просил сообщить ее номер телефона. На этот раз ответ пришел очень быстро. Я позвонил Ж и представил ей Линду, которая тоже знает французский. Наш телефонный разговор с разных концов океана был очень эмоциональным. Ж немного всплакнула, мои глаза тоже были мокрыми от слез.

Она рассказала мне, что ее друг, с которым она уже больше 30 лет, ничего не знает об этом разговоре. «Почему так?» – спросил я. «Потому что он может ревновать», – ответила она. Довольно быстро я переубедил ее и сказал, что это неправильно, так как он должен знать обо всем. На следующий день мы все четверо провели телефонный разговор на французском языке. Затем мы обменялись фотографиями по интернету. Ее партнер, привлекательный мужчина приблизительно моего возраста, также выразил желание, чтобы мы все стали друзьями. Я надеюсь, что так и будет.

12 декабря 2010 года

Вчера я зашел на «коммунистический» сайт:

Извините, ссылки запрещены

Вот маленький отрывок из дискуссии с К.

1а) 11.12.2010 К написал: «В результате гражданской войны в России началась внутрипартийная борьба между бюрократическими кастами. В итоге Сталин, а не Троцкий стал преемником Ленина. Сталин был выбором бюрократии».

1б) Мой ответ: «Каждое общество (рабовладельческое, феодальное, социалистическое и т. д.) нуждается в бюрократии, то есть в людях, которые планируют и организуют деятельность больших групп населения. Почему бюрократия часто трактуется как социальный класс? По моему мнению, большевики были капиталистами; они были владельцами капитала, делая вид, что не владеют ничем. Это то, что Маркс, вероятно, имел в виду.

2а) Отвечая на вышесказанное, К написал: «Это была каста, а не класс…»

2б) Мой ответ: «Да, вы можете называть их кастой, слоем, группой, предводителями, организаторами, двигателями и пр. Но это не изменяет того факта, что они были собственниками всех средств производства. Если Вы не согласны, тогда скажите, кто владел средствами производства в СССР.

3а) К также написал: «И интересы бюрократии неизбежно враждебны интересам рабочего класса…»

3б) Мой комментарий: «Маркс, вероятно, заменил бы Ваше слово «бюрократия» на «капиталистов» (владельцев сельскохозяйственными фермами, фабриками, шахтами, железными дорогами, кораблями, самолетами и т. д.)

4а) К также написал: «Русская революция уничтожила имущественные отношения и, насильственно разрушив слабый правящий класс, создала первое государство рабочих, которое…»

4б) Мой ответ: «Да, ОЧЕНЬ НАСИЛЬСТВЕННО. Какую часть из миллионов убитых советских граждан составляли работящие крестьяне? А какую часть составляли рабочие, учителя, ученые, инженеры? Я жил в той стране; мой отец был одним из этих миллионов. Он хотел помочь построить рай на земле, но умер рабом в ГУЛАГе на Колыме. Подробности можете найти в моей автобиографии на сайте:

Извините, ссылки запрещены

Вы прочитали ее? Я подозреваю, что Вы считаете эту книгу «империалистической пропагандой». А прочитали ли Вы более раннюю книгу:

Извините, ссылки запрещены

Я предполагаю, что вы думаете, что описанные события – плод моего воображения, или что Центральное Разведывательное Управление (ЦРУ) заплатило мне за написание книги. Пожалуйста, поправьте меня, если я ошибаюсь. Я не желаю никому, включая Вас, жить при диктатуре пролетариата».

5а) К написал: «Уважаемый Людвик Ковальский. Мы с Вами находимся на разных платформах. На этот раз она [диктатура пролетариата] не будет так же плоха. Сталинские ошибки не повторятся в богатой Америке».

5б) Мой ответ: «Я не вижу ответа на свой вопрос – кто владел средствами производства в СССР?»

5в) К написал: «Рабочий класс, конечно. Тут не о чем спорить. Рабочие были собственниками, они только не имели независимого политического выражения, потому что они были связаны сталинским Коминтерном, а Четвертый Интернационал [коммунистическая международная организация, альтернативная сталинизму и созданная Троцким], мог позволить им выразить их силу. Вот почему Троцкий призывал к политической революции, чтобы свергнуть бюрократию и позволить массам демократически управлять государством. И именно поэтому он был уничтожен.

Но, как я уже сказал, это случилось из-за специфических условий и обстоятельств, которые тогда существовали. Сейчас, в 21 веке, события будут развиваться по-другому. Учитывая, что ICFI [Четвертый Коммунистический Интернационал] – единственная революционная партия с правильной политической линией».

Для меня достаточно. Я не хочу, чтобы Эмили, моя пятимесячная внучка, испытала на себе диктатуру пролетариата.

12 мая 2011 года

Время проходит, а моя книга все еще ждет возрастания читательского интереса. Это не удивительно. Ее продвижению способствует только Интернет. Каждый имейл, который я посылаю, содержит ссылку на эту книгу. То же самое я делаю в статьях, которые печатаю на различных сайтах. Единственное знаменательное событие произошло, когда Аарон Елсон взял у меня интервью. Он журналист, интересующийся устными историями ветеранов Второй мировой войны. Я сейчас могу сделать копии этого интервью и дать его родным и друзьям. Интервью также можно прослушать онлайн. Я планирую перевести запись на польский язык и дать на нее ссылку в нескольких польских вебсайтах. Что еще можно сделать? Буду благодарен любому совету. Мой электронный адрес:

Извините, ссылки запрещены

2 мая 2013 года

Вышестоящая запись была приложена два года назад. Годом позже Дорота Тукай перевела мою книгу на польский язык. Вот как наше сотрудничество описывается в 16-й главе польской версии книги:

13 июля 2012 года я получил имейл от Дороты Тукай. Она прочитала английскую версию моей онлайн книги и подумала, что стоит опубликовать эту книгу в Польше. Она написала: «Прожив так много лет в Соединенных Штатах, Вы, вероятно, отвыкли от литературного польского языка. Не хотите ли Вы, чтобы я сделала это для Вас?» Я, конечно, был очень доволен. Так началось наше сотрудничество.

Когда я ее попросил представиться читателям, она написала, что ее основная ежедневная работа – это медицинские переводы… «Я также интересуюсь историей, особенно современной польской историей, историей искусства, природой и музыкой. Иногда я играю в бридж и хожу на беговых лыжах. И я восхищаюсь людьми, способными изменить свою точку зрения, как это сделал автор этой книги». Книга была переведена на польский всего за четыре месяца. Она находится в онлайн доступе с декабря 2012 года.

Извините, ссылки запрещены

Существует также бумажная версия этой книги на Польском языке.

Глава 18: Еще Несколько Откликов

5 мая 2013 года

В этой главе я хочу привести несколько откликов, которые я получил от польских читателей.

Комментарий 1

Я не готов написать длинный отзыв, но мне понравилась книга. Единственный недостаток, что книга слишком короткая.

Комментарий 2

Я только что закончил читать трогательные письма отца к своей жене и сыну. Читая их, я непроизвольно думал о моей собственной семье и что бы случилось, если бы мы были внезапно разлучены на много лет, как это было в Вашем случае. Я восхищаюсь этим прекрасным свидетельством любви и борьбы… Я прочитаю книгу позже, не очень скоро. Лучшие Вам пожелания.

Письмо от Жедржи

Оценки с личной точки зрения важнее, чем любые оценки историков. Они возникают на основе историй о судьбах отдельных людей и их близких. Я нахожусь под большим впечатлением от Ваших описаний. И я глубоко благодарен Вам, что Вы позволили мне понять, хотя бы частично, тот мир, который меня окружает, и законы, которые им управляют. Я думаю, что Вы смелый и честный человек. Я умею читать между строк. По крайней мере, я так думаю.

Я мог бы быть Вашим внуком. Но, невзирая на то, что нас разделяет страна проживания, жизненная судьба и историческая эпоха, я ощущаю одну связывающую нас нить: мы объединены страной происхождения, то есть общим языком, культурой и историей, которую подрастающее поколение должно помнить. Я надеюсь, что так и будет.

Мистер Людвик, история Вашей жизни не должна быть забыта. По-моему, ее нужно представить Польскому институту Национальной Памяти. Я убежден, что это может помочь воссоздать реальный взгляд на историю девятнадцатого и частично двадцатого века в Европе и Восточной Европе. Я думаю, что только такие работы (к сожалению, редкие), сделанные людьми Вашего поколения, могут способствовать пониманию истории.

Никто не имеет права Вас судить; единственное – что может сделать каждый – это читать, думать и молчать. Вы очень скромный человек. В конце Вашей книги Вы просите написать краткую рецензию. Я не стараюсь сделать это. Я могу только думать и ничего не говорить. Я считаю, что с Божьей помощью, книгу следует отослать в институт Национальной Памяти в Польше, и ее следует издать в печатном варианте.

Вопросы от Адама и мои ответы

Вопрос 1:

Вы пишете (будучи студентом): «Я был преданным коммунистом и верил, что насилие и террор можно оправдать, когда уничтожается классовый враг». Пострадали ли какие-нибудь Ваши друзья из-за их антикоммунистических взглядов, возможно, неумышленно высказанных в Вашем присутствии? Вы путешествовали и учились. Случалось ли, что Вы, лояльный к идеям коммунизма, доносили на своих коллег – врагов системы – из-за их «реакционных взглядов»?

Ответ:

Я никогда не доносил на антикоммунистов, которые выражали свои взгляды в моем присутствии. И никаким другим способом я не способствовал обвинению людей.

Вопрос 2:

Думаете ли Вы иногда о своих ровесниках, которым было отказано в получении высшего образования, потому что они были объявлены врагами системы или были нежелательного классового происхождения?

Ответ:

Они были жертвами идеологии «диктатуры пролетариата». Сейчас я делаю все, что в моих силах, чтобы разоблачать эту идеологию. Это мой моральный долг перед всеми жертвами режима. Моя предыдущая книга «Ад на Земле: Насилие и Террор Сталинского Режима» (к сожалению, только на английском языке) написана именно с этой целью:

Извините, ссылки запрещены

Вопрос 3:

В Вашем дневнике часто встречаются три точки, обозначающие, что какой-то отрывок не был включен. Записывали ли Вы свои впечатления на широко публиковавшиеся (в коммунистической прессе и радио) показательные суды над польскими патриотами, которых коммунисты называли «бандитами»? Эти суды происходили, когда Вам, преданному коммунисту, было приблизительно 20 лет. Что Вы думали об этих людях?

Ответ:

Уверяю вас, что такие впечатления не были бы пропущены. Из книги были исключены только повторения и не интересные детали. Я не могу проверить это сейчас, так как мои дневники находятся в историческом архиве Стэнфордского университета. Что я думал о польских патриотах из Армии Крайова (АК), Национальных Вооруженных Силах (NSZ) и т. д.? Вероятнее всего, я верил коммунистической прессе.

Вопрос 4:

Вы писали, что Вы поляк. Как Вы можете так утверждать? Среда, в которой Вы выросли, Ваше окружение, семья, пропаганда, которой Вы подвергались, деятельность Ваших родителей и, в конце концов, сам коммунизм, которым Вы так восхищались… Все это было отрицанием польскости. Вы чувствуете себя частично поляком из-за языка, на котором Вы разговаривали дома?

Ответ:

У меня нет полного ответа на этот вопрос. Язык – только один их факторов. Кроме того, что я родился в Польше (так же, как мои бабушка и дедушка, и их предки), я учился в Польше (так же, как мои мама и папа), я помню и люблю польские горы, леса и озера. Чувства любого человека зависят от многих факторов. Евреи жили в Польше, начиная с 13 века.

Вопрос 5:

Мне интересно, что бы делал Ваш отец в послевоенной Польше, оккупированной Советами и их соглашателями (из так называемого Союза Польских Патриотов). Многие из коммунистов-идеалистов, которые не были убиты в тридцатые годы другими коммунистами, пошли после 1944 года в Секретную Службу (UB) и убивали польских патриотов. Вы думаете, что Ваш папа мог быть одним из них?

Ответ:

Я никогда не размышлял на эту тему. Он мог стать сотрудником Секретной Службы, а мог бы быть их жертвой. Он мог бы также немедленно эмигрировать после возвращения в Польшу или покинуть Советский Союз с генералом Андерсом после амнистии 1942 года для выживших поляков. Кто знает, что еще могло бы случиться с нами после окончания Второй мировой войны?

Вопрос 6:

Странно рассматривать некоторые из Ваших фотографий. Одна из Ваших родственниц, например, была бухгалтером в UB и, вероятно, рассчитывала зарплату для убийц – следователей и палачей. Сметанский (малообразованный коммунистический палач) получал 1000 золотых за выстрел в голову польского патриота. Его жертвами стали патриоты антинемецкого и антисоветского сопротивления, часто только антинемецкого. Рассчитывала ли она его зарплату?

Ответ:

У меня нет информации по этому вопросу.

Окончание:

Я надеюсь, что я не обидел Вас своими вопросами. Я бы задал подобные вопросы любому человеку, выросшему в семье активных членов нацистской партии, который сначала поддерживал эту криминальную систему, а затем отказался от нее.

Ответ:

Нет, я не обиделся. Знаете ли Вы какую-нибудь книгу, в которой ребенок активных членов нацистской партии написал бы о своем преобразовании из одного экстремального состояния в другое? Если знаете, то, пожалуйста, поделитесь информацией о такой книге. Я бы прочитал ее с большим интересом. Описания, вероятно, могут быть очень схожими с моими.

Принадлежность к Коммунистической партии и моя партийная работа в ZMP означает, что я был вовлечен в криминальную систему. Вот почему я считаю своим долгом разоблачать коммунистическую идеологию и практику. Я делаю это в своей предыдущей книге «Ад на Земле: Насилие и Террор Сталинского Режима».

P.S. Книги такого содержания должны стать широко известными, даже если они не очень хорошо написаны. Почему моя книга не заинтересовала издателей и редакторов журналов, к которым я обращался за рецензией? Этот вопрос остается для меня загадкой.

Еще Комментарии

Ниже напечатаны комментарии (вторая половина ноября 2012 года) еще от шести читателей. Я обнаружил их на историческом форуме:

Извините, ссылки запрещены

1. Мистер Людвик, я никогда не думала, что смогу читать книгу «такого рода». В ней рассказывается об историческом периоде, который меня вообще не интересует. Меня привлекли Ваши фотографии, а не содержание. Но затем я начала читать, страницу за страницей, не отрываясь, до конца шестой главы. К сожалению, я не могу оценивать политические события 1950-х. Но я была под сильным впечатлением от того, что я прочитала. Я была искренне удивлена, озадачена и заинтригована.

Мне понравилась лаконичная простота Вашего изложения. Вы, вероятно, подошли очень требовательно к выбору записей из дневника. По моему мнению, Вы сделали это с большой чуткостью. Вам удалось взбудоражить мою спокойную жизнь. Я нахожусь в состоянии неожиданного волнения. Мне казалось, что я знала, что такое коммунизм – из дома, из школы и из моего окружения, в котором я выросла. Сейчас, читая ваши размышления о прошлом, я понимаю, как мало я знаю, или – как мало я хотела знать. Благодарю за то, что Вы помогли мне сделать это открытие! Мне было бы интересно узнать о событиях Вашей дальнейшей жизни.

2. Ранее Вы писали о маккартизме. Затронуло ли это Вас каким-либо образом? Вы приехали в США с другой стороны «Железного занавеса» и Вы были членом левой партии.

3. Я поражен человеческой абсурдностью, которая привела к слепой вере в примитивную идеологию. Как могли его родители, определенно интеллигентные люди, быть такими наивными и уехать в СССР. Об этой стране и условиях, которые там преобладали, было широко известно в Польше. Я не думаю, что у большинства нашей интеллигенции были такие же взгляды, как у его отца.

Другое наблюдение приводит меня к заключению, что у Вас совершенно отсутствовало независимое мышление. Как иначе объяснить, что Вы поддерживали культ личности, не будучи достаточно осведомленным человеком? Что еще Вам вдолбили в голову с самого раннего детства? И как понять, что образованный взрослый человек, не мог разобраться самостоятельно в том, что происходит, пока это не было разоблачено на Съезде советской коммунистической Партии?

Мистер Людвик, извините за мою откровенность. Ваше описание действительно шокирует. Моя бабушка была простой женщиной. Но непосредственный контакт с Советами (в 1939 году) был достаточным опытом для нее, чтобы сформировать мнение на всю жизнь. Она обычно говорила, что предпочтет поцеловать немца в задницу, чем русского в губы. Ее мудрость сформировалась жизненным опытом, а не хождением на собрания или чтением пропаганды.

Судьба Ваших дальних родственников тоже интересна. В противоположность тому, что пишут некоторые пользователи этого форума, они не стали жертвами поляков, сотрудничавших с немцами. Польские монашки спасли вашего двоюродного брата; его отец боролся в Армии Крайова. Это хорошие примеры нашей помощи.

4. В отличие от вас, я не удивлен. Человек, выросший в определенной среде и не имеющий возможности сопоставить свой собственный опыт с чем-нибудь другим, будет иметь только одну точку зрения. Это проникает в него настолько глубоко, что ограждает от поиска любых изменений. То же самое произошло с Людвиком.

Более непонятная личность – его мама. Она уехала из Польши взрослым человеком; она так сильно страдала в Советском Союзе после потери своего мужа. И затем, после возвращения в свою собственную страну, она упрямо продолжает верить в ту же самую идеологию. Как можно объяснить такое противоречие? Инерция…? Чувство пустоты…? Меня также удивило объяснение Людвика о причинах сохранения контактов с семьей из разлагающейся капиталистической Франции.

5. Я уверен, что все читатели книги Людвика придут к одному и тому же заключению: лучше быть профессором физики в богатых демократических Соединенных Штатах, чем простым тружеником в бедном тоталитарном Советском Союзе. Но к такому очевидному выводу можно придти и без прочтения этой книги.

Несомненный интерес представляет описание внутренних эмоций и мыслей человека, который имел возможность сравнить два мира – богатую западную систему и бедную коммунистическую (называйте ее социалистической, если хотите). Однако я думаю, что было бы гораздо интереснее, если бы автор уехал из сталинского СССР не во Францию и не в Соединенные Штаты, а, например, в Чили во время правления Пиночета. И имел бы возможность сравнить эти две страны. Заключение такой книги могло бы быть более сложным, чем простая констатация, что Соединенные Штаты более приятная страна, чем сталинская Россия.

6. Я могу понять Людвика, который вырос в этой системе. Но понять его маму? Она напомнила мне позорную историю товарища Василевской, которая тоже оправдывала убийство своего мужа борьбой с уклонистами (троцкизм и т. д.)

Этот тип рассуждений заставляет меня вспомнить о кошмарных культах, когда непогрешимый гуру заставляет совершать принудительные действия против своих собратьев. Он примитивно объясняет свою злобность таким же образом.

Подход европейских «интеллектуалов» не сильно отличался от этого. Они слепо поддерживали примитивные взгляды. Идеи, которые они продвигали вместо тех, которые основывались на политической экономии, были ничем иным, как своего рода отжившей религией.

А вот четыре кратких комментария с атеистского форума:

Извините, ссылки запрещены

1. Мистер Людвик, со всем к Вам уважением… Вы никогда не были атеистом; Вы были коммунистом, и это была Ваша вера. Вы просто сменили одного Бога на другого. Под влиянием возраста, опыта или других событий… Я, конечно, прочитал Вашу книгу. Такие личные воспоминания бесценны.

2. Атеизм, к счастью, не равносилен коммунизму. Я прочитал Вашу книгу, очень интересно. Моя единственная «жалоба» – как и у другого читателя – что книга слишком короткая. Она определенно могла бы быть длиннее, учитывая так много охваченных лет.

3. Я согласен с предыдущим мнением. Заглавие книги убеждает, что содержание – не вымысел.

4. Эволюция от воинствующего коммунизма к активному антикоммунизму была типична для Польши. Фактически большинство наших лидеров оппозиции либо бывшие коммунисты, либо бывшие социалисты. Я знаю это, потому что вырос в такой среде.

Вопрос с другого форума и мой ответ

Вопрос: Я читаю Вашу автобиографию. … Имеется ли в польском переводе Ваша первая книга?

Ответ: Нет. Первая книга существует только на английском языке. Ее название «Ад на Земле: Насилие и Террор Сталинского Режима». Гугл поможет Вам найти ссылку. События, описанные в этой книге, хорошо известны в Польше; вот почему я думаю, что ее перевод на польский не будет оправдан. В Америке, однако, книга служит очень полезной цели. Большинство молодых американцев оказываются абсолютно невежественными в вопросах советской истории. Это подтверждается моим собственным исследованием студентов университета (смотри Главу 4 моей первой книги).

Комментарий с другого форума

Людвик, я заглянула в Вашу книгу в четыре часа утра, когда укладывала своего двухмесячного ребенка спать. Он заснул, а я продолжала читать захватывающую историю Вашей жизни. Я прервалась, только когда маленький принц проснулся. То, что я успела прочесть, позволяет мне сказать, что эта книга не только интересная, но и очень поучительная.

Глава 19: Продолжение (7 мая 2013 года)

1. Комментарий от Х

Как можно сказать, что режимы Гитлера и Сталина были идентичны? Советские заключенные могли посылать письма домой (да, цензурированные). … И как понять ностальгические чувства по коммунизму, в основном, конечно, в России, и сейчас в Польше? Таких людей множество; они не свергнутые лидеры, а простые люди. Это положительный индикатор, что их жизнь в коммунистической Польше не была ужасной; они сейчас страдают…

Вы, вероятно, не в состоянии сопоставить эти две системы. Большую часть своей жизни Вы пробыли на Западе; все, что Вы знаете о коммунистической действительности, Вы почерпнули из литературы. …

2. Комментарии и вопросы от У

Людвик Ковальский хочет знать, что мы думаем о его книге «Дневник Бывшего Коммуниста…» Мы редко сталкиваемся с людьми, сожалеющими о своем коммунистическом прошлом. … В молодости он писал стихи, прославляющие Сталина (и Ленина). Легче простить ребенка, чем взрослого человека, публично поддержавшего коммунистическое правительство и товарища Сталина. Любовь Людвика к коммунизму пришла из его окружения (семья, детский сад, пионерия, школа, организации и работа). Когда произошло пробуждение?

Что он думал о системе, которая арестовала, а впоследствии убила его отца? Трудно не задать этот вопрос. Почему это не поколебало его веру? Было ли это, потому что его мать решила не говорить с ним на эту тему для его же блага? Или потому, что он обвинял людей, а не идеологию? Я также озадачен выдержками из дневников; они полны иллюзий и убежденности в превосходстве коммунистической системы над капиталистической, особенно в смысле моральной составляющей…

Людвик не вырос в еврейской культуре. Религия была отвергнута материалистической точкой зрения. … Часто возникают вопросы морали. Но автор не задает эти вопросы самому близкому человеку, своей маме. Стало ли это причиной обращения к дневнику?

Фактически вся жизнь Людвика была посвящена служению коммунистической системе. Отъезд в Париж (в 1957 году) рассматривался как временный; каждый должен вернуться с соответствующими знаниями и научными вкладами. Во Франции он был окружен коммунистами в лаборатории Жолио– Кюри… Несмотря на возможность остаться в Париже, Людвик после получения докторской степени возвратился в Польшу в 1963 году. Несколькими месяцами позже он принял участие в научной конференции в США и решил остаться там. Сначала он работал в Колумбийском университете, а затем стал профессором в штатном университете Монтклер. Людвик ушел на пенсию в 2004 году.

Следует ли рассматривать его автобиографию, как сведение счета со своим прошлым? Было ли это своеобразным методом самотерапии? Когда он в действительности начал замечать моральную пустоту коммунизма? Эта книга показывает огромное влияние его жены и семьи – еще раз его отношение формируется близкими. Но в этот раз решения были приняты взрослым человеком, способным оценить свою жизнь, свои ошибки и пагубность коммунистической системы.

Национальное происхождение Людвика и его медленное возвращение к вере своих предков часто обсуждается в дневнике. Он также спрашивает: «Почему следует ненавидеть всех украинцев и поляков из-за того что некоторые из них помогали немцам убивать евреев? Почему нужно ненавидеть всех немцев из-за преступлений, совершенных нацистами? Почему следует ненавидеть всех евреев за то, что часть из них были большевиками? Такие обобщения абсурдны и несправедливы…»

3. Четыре вопроса от читателей:

Вопрос 1: Были ли Вы еще коммунистом, когда приехали в США? Я спрашиваю это, потому что момент, в который Вы стали антикоммунистом, не отражен в дневнике.

Ответ: Я определенно уже не был коммунистом по прибытии в США. Переломным моментом стала речь Хрущева в 1956 году. Но я все еще верил, что систему можно исправить. Окончательный разрыв случился в 1963 году после возвращения в Польшу, когда я решил не просить возобновления своего членства в Партии.

Вопрос 2: Сталкивались ли Вы с трудностями, связанными с возвращением? Просили ли Вас опять служить интересам коммунистической Польши?

Ответ: После возвращения в Польшу в 1963 году я начал работать в исследовательском центре при Варшавском университете. Решение порвать со страной возникло, когда мне не позволили поехать на конференцию в США. Но никто не просил меня «опять служить интересам коммунистической Польши».

Вопрос 3: Как бывший коммунист сталкивались ли Вы с трудностями при желании остаться в США? Я знаю, что Вы писали об этом. Но были ли какие-нибудь коммунистические или антикоммунистические организации, которые пытались связаться с Вами?

Ответ: У меня не было трудностей такого рода и никто не пытался связаться со мной.

Вопрос 4: Думали ли Вы о том, чтобы рассказать кому-нибудь всю правду о польском коммунизме?

Ответ: Идея написания обо всем, что я думаю о коммунизме, появилась у меня в 2004 году после ухода на пенсию.

P.S. Многие годы я сознательно избегал политических разговоров. Почти никто не знал о моем коммунистическом прошлом. Только члены семьи (да и то не все) знали об этом. Ситуация изменилась неожиданно в 2002 году, когда я осознал, что я должен стать активным антикоммунистом. Это «озарение» описано во вступлении к моей первой книге «Ад на Земле: Насилие и Террор Сталинского Режима», опубликованной в 2010 году. Ниже я привожу отрывок из этой книги:

«Идея написать о сталинизме появилась у меня после случайной встречи. Когда в июле 2000 года мы проводили отпуск на Аляске, я вдруг заметил в сувенирном магазине в Анкоридже слово «Магадан» (город на Колыме) на вывеске в окне сувенирного магазина. Это слово отпечаталось в моей памяти еще в 1939 году, когда мне было 8 лет, и мы жили в России. Именно в этом году мой папа, арестованный двумя годами ранее, умер в концентрационном лагере недалеко от Магадана в возрасте 36 лет.

Не слишком много американцев знают, что число жертв, погибших в сталинских лагерях возле Магадана (между 1930-м и 1960-м годами), сравнимо с жертвами Аушвица. Моя жена и я купили сувенир. А молодая женщина, которая продала нам его, оказалась иммигранткой из Магадана. Она сказала, что «Магадан – быстро растущий город. У него большое будущее. В Бухте Нагаево есть высокие здания и дискотека». В этот момент я сказал ей, почему меня заинтересовала эта вывеска.

Она тут же поняла, что я имею в виду, и выразила симпатию, подарив мне футболку с надписью «Юбилей Магадана 1939–1994». Она рассказала нам, что сейчас Магадан – город-побратим Анкориджа. Не зная всех подробностей, она посоветовала нам пройти в Муниципалитет. Там я обнаружил брошюру, в которой было написано, что Магадан сейчас современный город, а в прошлом был «мирной деревней» на берегу Охотского моря. Ни словом не было упомянуто о сталинских репрессиях в окрестностях этого города. Это на меня сильно подействовало…»

Позвольте добавить, что я часто думал о своем отце, когда гулял вдоль каменистого берега Аляски и смотрел в сторону России через Берингов пролив. Именно тогда я решил написать о своей истории, связанной с Магаданом, и отослать свои воспоминания в Муниципалитет Анкориджа. Я сделал это сразу же по возвращении домой. Но никакого ответа от них я не получил.

Затем уже в расширенном варианте я опубликовал свои воспоминания под заголовком «Заметки с Аляски» на дискуссионном форуме университета Монтклер. Обсуждение сталинизма длилось несколько дней и собрало более 30 комментариев. Один из профессоров, американский коммунист, обвинил меня в распространении пропаганды «холодной войны». Это подтвердило, что мое решение прервать молчание, было правильным. Я начал писать о преступлениях, совершенных под красными знамёнами пролетарской диктатуры.

4. Польский перевод моей книги

Моя книга переведена на польский язык; она существует в двух вариантах: онлайн версия

Извините, ссылки запрещены

и в традиционном печатном виде. Я предварительно оплатил 26 печатных книг, четыре – для себя, и 22 – для переводчика. Она отошлет книги потенциальным рецензентам. Наступило время работать над французским и русским переводами; я надеюсь, что они появятся онлайн в следующем году.

5. Ещё две Оценки Моей Книги

В личном сообщении (полученном 9 сентября 2013 года) один мой американский читатель написал: «Мне очень понравилась ваша книга. Вы интереснейшая личность! А какую вы прожили удивительную жизнь! Поразительно было наблюдать за изменениями, произошедшими с вами. Я никогда не читала такую биографию, она очень хорошо написана. […] Мне интересно, не задумывались ли вы углубить свою историю? Вы практически ограничили себя цитатами из дневника. В этом подходе есть своя простота и ясность, но он также оставляет много пробелов в вашей истории. У меня огромное количество вопросов, на которые расширенный вариант книги мог бы дать ответы. Но не чувствуйте себя обязанным отвечать мне, если у вас нет таких намерений.

Например, как ваши родители попали в Советский Союз? Произошли ли они из нерелигиозных еврейских семей, или же отказались от верований своих предков, чтобы принять коммунизм? Почему и как был арестован ваш отец? Что произошло с ним после ареста? Знали ли вы или ваша мать об этом больше, чем информация, которую содержат дневники? Может быть, вам удалось что-то узнать позже? Как этот ответ повлиял на вас и вашу мать? Дневник это мало отражает, но ведь эти события должны были отразиться на вас и повлиять на ваш образ мыслей? Почему ваша мать решила вернуться в Польшу? […] Благодарю вас за интересную книгу».

Почему мама вернулась в Польшу после моей свадьбы? На это, возможно, повлияли два фактора – её желание оставаться в привычной обстановке (в знакомой языковой и культурной среде), а также страх стать для нас обузой.

Как и почему мои родители приняли коммунизм, и каким было их религиозное воспитание? Я спрошу об этом Тунью, младшую сестру моего отца, которую я увижу в Париже в будущем апреле. Мы будем отмечать её столетие. Сейчас она читает печатную версию моей автобиографии, переведенной на польский и изданной в Польше несколько месяцев назад.

Я согласен, что «расширенная история» была бы полезней. Да, то, что я сделал, было относительно легко по сравнению с задачей более широкого и глубокого анализа фактов и чувств. Я сделал, что смог.

Какое совпадение! Я получил официальный отзыв в сети на английскую версию моей книги 8 сентября 2013 года. Вот к нему сноска:

http://forums.onlinebookclub.org/viewtopic.php?f=24&t=12591

Человек, который писал отзыв, тоже хотел бы узнать больше, чем написано в моей книге.

Оглавление

Введение

Глава 1А: Два Письма от Моего Отца

Глава 1: Краткое Описание Моей Жизни

  1.1. Построение первого в мире социалистического общества

  1.2. Бездомные

  1.3. Между двумя армиями

  1.4. Возвращение в Польшу

  1.5. Французско-американские связи

Глава 2: Спор с Мамой – Поляк или Еврей?

  2.1. Слава нашему вождю (до 1950 года)

  2.2. Второй год в Варшавском Политехническом институте (1950 год)

  2.3. Кто я – еврей или поляк? (1951 год)

  2.4. Через два года после того, как я влюбился

  2.5. Что она думает о нашей политической деятельности? (1952 год)

  2.6. Сталин был целенаправленным большевиком

Глава 3: Почему Министерство Безопасности Допрашивает Меня?

  3.1. Коммунистическая этика

  3.2. Пережитки капитализма

  3.3. Разумное решение

  3.4. Капитан министерства безопасности (1952 год)

Глава 4: Смерть Нашего Дорогого Товарища Сталина

  4.1. М-Л обозначает марксизм – ленинизм (1952 год)

  4.2. Что важнее – любовь или общее дело

  4.3. Тираническая природа нашей политической системы

  4.4. Дело Врачей (1953 год)

  4.5. Служить партии до конца жизни

  4.6. Чуть не исключен из партии

Глава 5: Отношение к Религии

  5.1. Мои заграничные родственники (1954 год)

  5.2. Отношение к религии (1954 год)

  5.3. В ожидании аспирантуры в СССР (1954 год)

Глава 6: Разоблачение Культа Личности

  6.1. Пересматривая прошлые обвинения

  6.2. Членов партии инструктируют

  6.3. Марксизм основан на лучших принципах религии

  6.4. Приближение политической бури (1955 год)

  6.5. Смерть нашего президента (1956 год)

  6.6. Секретный отчет Хрущева на ХХ съезде партии в Москве

  6.7. Я должен знать литературу меньшевиков

  6.8. Злоупотребление привилегиями

  6.9. Попытка понять злоупотребления властью

  6.10. Долой ZMP? (1956 год)

Глава 7: Последствия ХХ Съезда Партии

  7.1. Наша национальная проблема (1956 год)

  7.2. Еще одно собрание, посвященное ХХ Съезду

  7.3. Большинство людей – не идеалисты

  7.4. Почему я коммунист?

  7.5. Восстание в Будапеште (1956 год)

  7.6. Кто кого предал?

  7.7. Что бы сделало большинство?

  7.8. Усиление антисемитизма в Польше

Глава 8: Встреча с Жолио-Кюри

  8.1. Тунья и ее друзья (1957 год)

  8.2. Жолио-Кюри

  8.3. Подготовка к курсам в Париже (1957 год)

  8.4. Первые месяцы в лаборатории (1957 год)

  8.5. Под непосредственным руководством Радвани и Жолио (1957 год)

Глава 9: Коммунисты. Убивают Коммунистов в Будапеште

  9.1. Не имеет значения, где я нахожусь (1959 год)

  9.2. Сталинизм в Венгрии

  9.3. Перевозка моих дневников в Париж

  9.4. Счастливые дни

  9.5. Я горжусь советским спутником (1959 год)

  9.6. Не иди на компромиссы: борись за то, чего ты хочешь (1959 год)

  9.7. Моя собственная комната в Антони

Глава 10: Четвертый Год в Париже

  10.1. Хороший партнер по исследовательской работе (1960 год)

  10.2. Возможные диссертационные проекты (1960 год)

Глава 11: Использование Ядерного Реактора

  11.1. Моя первая публикация (1961 год)

  11.2. Дьявол против нас

  11.3. Это была не наша ошибка

Глава 12: Поедет ли Она со Мной в Польшу?

  12.1. Партийная дисциплина в теории и практике

  12.2. Мой план из четырех этапов

Глава 13: Возвращение в Польшу с Докторской Степенью

  13.1. Культ личности был религией (1963 год)

  13.2. Французский докторат (1963 год)

  13.3. Посещение Израиля перед возвращением в Варшаву (1963 год)

Глава 14: Отъезд из Польши

  14.1. То, что не попало в зеленый сундук

  14.2. Проблемы, связанные с участием в конференции в США

  14.3. Наконец настоящая подруга (1966 год)

  14.4. Совмещение преподавательской и исследовательской деятельности

Глава 15: Подводя Итоги – Недавние Годы

  15.1. Октябрь 1972 года: сотрудничество с Колумбийским университетом

  15.2. Сентябрь 1975 года: молитва за моих Родителей

  15.3. Год благословения

  15.4. Нашему еще не рожденному ребенку

  15.5. Сентябрь 1985 года: обвинение польских евреев

  15.6. Декабрь 1988 года: свобода слова

  15.7. Две разрушительные идеологии

  15.8. Письмо от президента Америки

Глава 16: Семь Вопросов Читателей

Глава 17: Заметки из Дневника

  2 августа 2010 года

  19 сентября 2010 года

  18 ноября 2010 года

  24 ноября 2010 года

  12 декабря 2010 года

  12 мая 2011 года

  2 мая 2013 года

Глава 18: Еще Несколько Откликов

  5 мая 2013 года

Глава 19: Продолжение (7 мая 2013 года)

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно