Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Нефертити. Красота пришла

Ее лицо, изысканное и одухотворенное, сейчас считается эталоном красоты, вдохновляя многих на сочинения легенд о его обладательнице.

Прошло три с половиной тысячелетия, пески времени давно поглотили страну, которой она правила, превратив в прах все, что ее окружало, но, извлеченная из небытия, Нефертити снова властвует над миром…

Каждый, кто хоть раз видел ее изображение, уже никогда не забудет прекрасную египетскую царицу. Ее лицо, изысканное и одухотворенное, сейчас считается эталоном красоты, вдохновляя многих на сочинения легенд о его обладательнице. Прошло три с половиной тысячелетия, пески времени давно поглотили страну, которой она правила, превратив в прах все, что ее окружало, но, извлеченная из небытия, Нефертити снова властвует над миром.

В декабре 1912 года сотрудники археологической экспедиции Германского Восточного общества под руководством профессора Людвига Борхарда, уже несколько лет раскапывающей окрестности египетской деревушки эль-Амарна, разбирали древний мусор, найденный в одном из раскопанных домов. Неожиданно среди песка и черепков они увидели лицо – великолепно сохранившийся (лишь было разбито одно ухо и отсутствовал левый зрачок) бюст женщины, совершенной в своей красоте, изящности линий и живости черт.

На прекрасную незнакомку сбежались посмотреть все члены экспедиции – многие потом признавались, что позже красавица не раз являлась им во сне. В тот день профессор Борхард записал в своем дневнике: «Она дышит жизнью… Это невозможно описать словами, это надо видеть». Как оказалось, это было изображение Нефертити, прекрасной царицы XVIII династии. Позже в том же доме – как считается, мастерской скульптора Тутмеса – были найдены еще несколько изображений Нефертити, а также ее дочерей и мужа – фараона Эхнатона. Лишь левый глаз статуи так и не был найден: позже установили, что его никогда не было. Считается, что это свидетельствует о том, что портрет прижизненный: по обычаю второй глаз статуе должны были вставить лишь после смерти, вселив в нее таким образом душу умершей.

В то время – да и сейчас – Египет позволял иностранным делегациям проводить раскопки на своей территории лишь с условием, что половина всех найденных сокровищ – на усмотрение египетской стороны – останется в стране. Но профессор Борхард так не хотел расставаться с бюстом царицы, что пошел на хитрость: он показал инспектору из службы охраны древностей Гюставу Лефевру снимок бюста, сделанный при плохом свете и с невыгодного ракурса, и к тому же указал в документах, что тот выполнен из гипса, а не из известняка. Невыразительная, судя по фотографии, работа не заинтересовала Лефевра, и бюст был беспрепятственно вывезен в Берлин.

В 1920 году он был подарен Берлинскому музею, и с тех пор началась всемирная слава Нефертити, не угасающая до сих пор. Возможно, свою роль в ее известности сыграл стиль ар-деко, зарождающийся в то время: лаконичные чистые линии и яркие цвета как нельзя лучше отвечали требованиям времени. С тех самых пор бюст Нефертити, наряду с маской Тутанхамона, силуэтами пирамид и обликом Сфинкса, символизирует для нас высокую культуру Древнего Египта.

Интерес к статуе закономерно вызвал и интерес к судьбе изображенной женщины – царицы Нефертити. Однако долгое время археологам удавалось найти о ней лишь отдельные упоминания, да и сейчас о Нефертити известно слишком мало, чтобы можно было однозначно судить о ее биографии. Между тем неослабевающее желание публики знать о древней красавице как можно больше побуждало историков сочинять одну версию ее жизни за другой – и теперь из имеющихся десятков вариантов каждый может выбрать версию себе по вкусу.

Ее имя традиционно переводят как «красота пришла». О ее происхождении мало что известно точно. Одни исследователи считают, что ее настоящее имя – Тадухиппа, и она была дочерью царя Митанни Тушратты, которую выдали замуж за Аменхотепа III. В Египте она по традиции приняла новое имя, которое достаточно ясно говорит о том, что его носительница иноземного происхождения. После смерти мужа молодая вдова, согласно обычаю, стала супругой его сына Аменхотепа IV, со временем добившись положения главной жены. Другие считают, что Нефертити – чистокровная египтянка и ее родителями были Эйе, один из ближайших сподвижников фараона Аменхотепа III, и его жена Тии – кормилица Аменхотепа IV. По крайней мере царевна Мутнеджмет, младшая сестра Нефертити, открыто называет Тии матерью. Они происходили из города Коптоса, и их предки были жрецами. Существует также предположение, что Эйе был братом Тий – главной и любимой жены Аменхотепа III. Тий (Тия или Тейе) имела огромное влияние на своего супруга: она играла при его дворе очень заметную роль, вместе с мужем принимая участие во всех дворцовых церемониях и праздниках, а также сопровождая его в поездках по стране. Сторонники египетской версии происхождения Нефертити считают, что именно Тий избрала ее в жены для своего сына: девушка происходила из приближенной ко двору семьи и к тому же отличалась необыкновенной красотой.

Юный Аменхотеп IV, занявший трон приблизительно в 1351 году до нашей эры, души не чаял в красавице-жене: их любви посвящены многочисленные фрески и рельефы, а также письменные тексты. Фараон, называвший жену «Усладой своего сердца», обращался к ней в одном из писем: «Любовь моя, Королева Юга и Севера, Возлюбленная моя, Нефертити, я бы хотел, чтобы ты жила вечно». На одном из рельефов даже изображен поцелуй Аменхотепа и Нефертити – считается, что это первое изображение любовной сцены в истории искусства. Портреты и статуи Нефертити встречаются гораздо чаще изображений ее супруга – по всей видимости, почитание прекрасной царицы было распространено по всей стране. Она завоевала любовь народа не только редкостной красотой, но и умом, обаянием, самоотверженностью и, конечно же, той глубокой любовью, которую она питала к своему супругу, – в царских семьях, где браки заключались исключительно по политическим соображениям, явление редчайшее во все времена.

Едва взойдя на престол, молодой фараон Аменхотеп ввел реформу, не имеющую себе равных по смелости замысла и размаху: в противовес многочисленным египетским богам он создал культ бога Атона, чьим олицетворением объявил солнечный диск. Как полагают исследователи, целью этой реформы было ослабить египетское жречество, захватившее слишком много власти, а также обеспечить с помощью единого культа единство довольно разрозненного египетского населения. Поначалу Атон мирно соседствовал с культами прежних богов – он лишь был провозглашен верховным божеством, так же, как солнце стоит выше всего мира. Но со временем Атон был объявлен единственным богом: храмы прежних богов были закрыты, жрецы разогнаны, их статуи разрушены. Себя же фараон объявил воплощением Атона, бессмертным абсолютным божеством, ведающим жизнями подданных и судьбой всего мира.

В религиозных церемониях, которыми сопровождался культ фараона, Нефертити принимала самое непосредственное участие: она была первой жрицей бога-фараона, его верной спутницей и соратницей. Вместе с мужем она насаждала новую веру, искренне и страстно служила и новому культу, и собственному мужу. Нефертити стала живым воплощением солнечной силы, дарующей жизнь всему сущему: ей и ее статуям возносились молитвы и приносились жертвы. «Она проводит Атона на покой сладостным голосом и прекрасными руками с систрами, – написано о ней на стене гробницы одного из вельмож ее супруга, – при звуке голоса ее ликуют». Другой текст называет ее «красавицей, прекрасной в диадеме с двумя перьями, владычицей радости, полной восхвалений, преисполненной красотами».

По версии иноземного происхождения Нефертити, культ солнца-Атона в Египет принесла именно она: митаннийцы издревле поклонялись солнцу, и будто бы прекрасная царица смогла обратить в свою веру и супруга.

В честь бога Атона были изменены имена фараонской четы, их детей и приближенных: Аменхотеп берет себе имя Эхнатона (Их-не-Айти, «Полезный для Атона»), а Нефертити отныне именуется Нефер-Неферу-Атон – «Прекрасная красотой Атона», то есть «красотой подобная солнцу». В трехстах километрах к северу от прежней столицы, прекрасных и пышных Фив, Эхнатон приказал построить новую – Ахет-Атон (Ах-Йати, «Заря Атона»), где строятся роскошные храмы и дворцы. Самым распространенным сюжетом росписей и барельефов, украсивших стены новой столицы, были удивительно реалистичные для жестко регламентированного египетского искусства изображения фараона, его супруги и их детей: вот Нефертити сидит на коленях у мужа, вот они играют с детьми, вот она с дочерьми молится богу Атону – диску со множеством рук. Любовь фараона и его жены стала символом нового правления и залогом благоденствия для всей страны.

Однако годы шли, а Нефертити так и не смогла подарить мужу сына и наследника: одна за другой у нее родились шесть дочерей. Как полагают исследователи, это стало причиной охлаждения фараона к прежде обожаемой супруге. Все чаще рядом с именем фараона упоминается не Нефертити, а Кийа – прежде второстепенная царица, теперь же полноправная правительница, владычица сердца Эхнатона. До нас дошли даже стихи, которые фараон посвятил своей новой любви. Имя же Нефертити постепенно исчезло из обихода – скорее всего, опальная царица жила в одном из загородных дворцов, проводя дни в сожалениях о прошлом.

Однако есть и другая версия разлада между Нефертити и ее мужем: в последние годы Эхнатон, под влиянием матери и под давлением обстоятельств, уже не так ревностно служил новому культу, вернув жрецам прежних богов многие права. Нефертити, которая была ревностной почитательницей культа Атона, не простила своему мужу предательства и удалилась от двора.

Есть и третья, самая фантастическая версия: будто бы Эхнатон, отчаявшись дождаться от супруги наследника, но по-прежнему любя ее, взял себе новую жену – собственную дочь Меритатон, – а Нефертити сделал своим соправителем под мужским именем Сменхкара. Когда же Эхнатон скончался, Сменхкара правил Египтом единолично. Эта версия основывается на том, что у Нефертити и Сменхкары одинаковые личные и тронные имена.

Однако большинство ученых полагают, что Сменхкара был младшим братом Эхнатона или сыном от Кийи: он был женат на Меритатон и коронован еще при жизни Эхнатона, дабы избежать возможных споров о наследовании. Сменхкаре наследовал Тутанхатон, сын Эхнатона и Кийи, женатый на его дочери от Нефертити по имени Анхесенпаатон. Он окончательно отошел от культа Атона и даже сменил свое имя, назвавшись Тутанхамоном – благодаря счастливой случайности, не позволившей грабителям обчистить его гробницу, ныне он один из самых известных фараонов, хотя ничего великого он за свою жизнь не совершил.

Как считает большинство историков, Нефертити скончалась в Фивах незадолго до своего сорокалетия. Место ее захоронения неизвестно.

В 2003 году английский археолог Джоан Флетчер высказала предположение, что мумия, известная под номером 61072, принадлежит Нефертити. С помощью компьютерных технологий экспертам удалось на основе рентгеновских снимков мумии воссоздать ее облик – и, к изумлению самих ученых, полученное лицо было удивительно похоже на бюст, найденный когда-то профессором Борхардом в мастерской Тутмеса. Хотя исследование Флетчер было подвергнуто жестокой и местами справедливой критике, все равно хочется верить, что тело прекрасной царицы наконец было найдено.

Маркиза де Помпадур. Сердце короля

Говорили, что страной правит не король, а маркиза де Помпадур. Она держала себя так, как будто бы сама была королевской крови: в своих покоях, которые когда-то принадлежали мадам де Монтеспан, всесильной фаворитке Людовика XIV, она принимала министров, послов и королевских особ. Даже родственники Людовика должны были просить у нее аудиенции…

Она не обладала ни блестящей родословной, ни особыми талантами, не была ни выдающейся красавицей, ни гением в политике, но ее имя давно стало нарицательным, обозначая и целую эпоху, и явление фаворитизма. Жизнь урожденной Жанны-Антуанетты Пуассон наглядно доказывает, что любая может войти в историю – если только приложит к этому достаточно усилий.

Родителями будущей маркизы считаются Франсуа Пуассон, бывший лакей, дослужившийся до интенданта, и Луиза-Мадлен де ла Мотт. Считаются, потому что весьма вольное поведение красавицы Луизы дает историкам основание сомневаться в отцовстве ее супруга: по их мнению, отцом Жанны скорее всего был финансист, бывший посол в Швеции Ленорман де Турнем. Именно он заботился о Луизе и ее детях, когда Франсуа Пуассон, проворовавшись, сбежал из страны.

Жанна-Антуанетта появилась на свет 29 декабря 1721 года в Париже. Девочка росла, окруженная всеобщей любовью: она была очаровательна, покладиста, умна и очень хороша собой. Благодаря средствам де Турнема Жанна воспитывалась в монастыре урсулинок в Пуасси: вспоминают, что юная Жанна чудесно пела – позже ее красивым чистым голосом будут восторгаться придворные музыканты – и великолепно декламировала, выказывая немалый драматический талант. Возможно, сложись обстоятельства по-другому, и из Жанны вышла бы превосходная актриса, но ей была уготована другая судьба: однажды известная гадалка мадам Лебон предсказала девятилетней Жанне, что когда-нибудь она покорит сердце самого короля.

Предсказание произвело неизгладимое впечатление и на Жанну, и на ее мать, которая во что бы то ни стало решила воспитать из дочери достойную спутницу монарха. Она наняла для девочки лучших учителей, которые обучали ее пению, игре на клавикордах, рисованию, танцам, этикету, ботанике, риторике и сценическому искусству, а также умению одеваться и вести светские беседы. За все платил де Турнем – у которого на девочку были свои планы.

Едва Жанне исполнилось девятнадцать лет, де Турнем устроил ее свадьбу с собственным племянником: Шарль-Гийом Ленорман д’Этиоль был на пять лет старше своей невесты, некрасив и стеснителен, однако Жанна не раздумывая согласилась на брак: де Турнель пообещал новобрачным составить завещание в их пользу, часть из которого преподнес им в качестве свадебного подарка.

Семейная жизнь оказалась неожиданно счастливой: муж был совершенно очарован своей хорошенькой женой, а она наслаждалась спокойной жизнью в имении Этиоль, расположенном на границе Сенарского леса – любимых королевских охотничьих угодий. Муж был рад исполнить любую ее прихоть: Жанна не знала недостатка в нарядах и драгоценностях, у нее были прекрасные экипажи и даже домашний театр, который любящий супруг организовал, дабы его обожаемая жена могла развлекаться игрой на сцене. Жанна по-своему любила мужа: вспоминают, что она не раз говорила ему, что никогда его не оставит – разве что ради самого короля. Она родила мужу двух детей: сына, умершего вскоре после рождения, и дочь Александрину-Жанну – в семье ее звали Фанфан.

Молодая мадам д’Этиоль была счастлива, но ей было скучно в узком семейном кругу – и она, по примеру многих светских дам, устроила у себя салон. Уже скоро в обществе стали говорить, что мадам д’Этиоль весьма обходительна, остроумна, очень хороша собой и к тому же на удивление умна. В ее салоне стали бывать светские львы и актеры, ученые мужи и политики: среди постоянных гостей называют знаменитого философа Шарля де Монтескье, известного драматурга Проспера Кребильона, прославленного ученого Бернара де Фонтенеля и даже Вольтера, весьма ценившего мадам д’Этиоль за ум, обаяние и искренность. Сам председатель парламента Эно, постоянный участник вечерних приемов у королевы, говорил, что Жанна – прелестнейшая из всех женщин, которых он когда-либо видел: «Она прекрасно чувствует музыку, очень выразительно и вдохновенно поет, наверное, знает не меньше сотни песен».

О ее внешности сохранилось немало свидетельств, но таких противоречивых, что теперь нелегко разобраться в том, как же именно выглядела Жанна. Маркиз д’Аржансон писал: «Она была блондинкой со слишком бледным лицом, несколько полновата и довольно плохо сложена, хотя и наделена грацией и талантами». А обер-егермейстер Версаля описывал ее как элегантную женщину среднего роста, стройную, с мягкими непринужденными манерами, обладавшую лицом безукоризненной овальной формы, прекрасными, с каштановым отливом волосами, довольно большими глазами, прекрасными длинными ресницами, прямым, совершенной формы носом, чувственным ртом, очень красивыми зубами. По его словам, у Жанны был чарующий смех, всегда прекрасный цвет лица, а глаза неопределенного цвета: «В них не было искрящейся живости, свойственной черным глазам, или нежной истомы, свойственной голубым, или благородства, свойственного серым. Их неопределенный цвет, казалось, обещал вам негу страстного соблазна и в то же время оставлял впечатление какой-то смутной тоски в мятущейся душе…»

Уже скоро мадам д’Этиоль блистала в парижском свете, что для дочери бывшего лакея было невероятным достижением, но Жанна мечтала о большем: она прекрасно помнила, что ей суждено покорить сердце самого короля. В надежде встретиться с ним Жанна, одетая в свои самые элегантные наряды, частенько выезжала в Сенарский лес, где любил охотиться король Людовик XV – говорят, молодая красавица привлекла внимание короля, и тот соизволил послать ее супругу оленью тушу. Мсье д’Этиоль был столь рад знаку королевского внимания, что велел сохранить оленьи рога – что его жена сочла добрым знаком: в скором времени ее муж будет носить рога от самого короля. Однако Жанну заметил не только Людовик, но и его официальная фаворитка, всесильная герцогиня де Шатору: она немедленно потребовала от мадам д’Этиоль «избавить короля от ее назойливого внимания». Жанне пришлось отступить.

В декабре 1744 года герцогиня де Шатору неожиданно скончалась: вспоминают, что король так горевал, что, хотя некоторое время утешался с ее сестрой, не спешил выбирать новую фаворитку. Путь к сердцу короля оказался свободен.

В феврале 1745 года в Парижской ратуше давали бал-маскарад в честь бракосочетания дофина Людовика-Фердинанда и испанской принцессы Марии-Терезии: мадам д’Этиоль прибыла туда в костюме Дианы и всю ночь развлекала короля остроумной беседой, отказываясь снять маску. Лишь перед уходом Жанна показала королю свое лицо – и по всей видимости, король был впечатлен ее красотой. Когда Жанна, подобно Золушке, потерявшей на лестнице дворца туфельку, уронила на пол бальной залы свой платок, король поднял его и лично вернул даме: этикет рассматривал такой жест как слишком интимный, так что придворные не сомневались, что Людовик избрал себе новую любовницу.

Но их следующая встреча состоялась лишь в апреле: в Версале представляли итальянскую комедию, и то ли стараниями королевских распорядителей, то ли происками поддерживавших Жанну придворных она оказалась в ложе по соседству с королевской. Людовик пригласил Жанну на ужин – а на десерт Жанна подала королю себя.

Это едва не стало ее роковой ошибкой: наутро король сообщил своему камердинеру, что мадам д’Этиоль была весьма мила, но ею явно двигал корыстный интерес и честолюбие. Все это немедленно стало известно Жанне, не пожалевшей денег на подкуп королевских слуг. И она сделала самое умное, что могла: она исчезла с королевских глаз.

Обычно дамы, удостоенные королевского внимания, не исчезали после первой же встречи – напротив, они всячески набивались на вторую. Необычное поведение Жанны д’Этиоль заинтриговало короля, и он не переставал думать о ней. Когда она появилась снова, то разыграла перед Людовиком целый спектакль: она призналась ему в своей страстной и безграничной любви, пожаловалась на преследования ревнивого и жестокого супруга… И король, растроганный и очарованный, пал к ее ногам. Он пообещал Жанне, что сделает ее официальной фавориткой, едва вернется из похода во Фландрию.

Королю Людовику XV в то время было тридцать пять лет. Получив престол в раннем детстве, король всю молодость провел в разнообразнейших удовольствиях, предпочитая государственным делам изящные искусства, охоту и женщин. Он был женат на Марии Лещинской – женщине некрасивой и к тому же старше его на семь лет, которая после рождения десяти детей (из которых выжили семеро) отказалась делить с ним ложе, снисходительно наблюдая за чередой королевских любовниц. К тридцати пяти годам у короля было все, что он мог только желать, и в то же время он, все изведавший и все попробовавший, ничего уже не желал: пресыщение вызвало невыносимую скуку, развеять которую король уже и не надеялся.

Однако Жанна, прекрасно осведомленная о проблемах Людовика, взяла на себя обязанность всячески развлекать его. Сначала она писала ему изящные остроумные письма (править которые ей помогал аббат де Берни, также обучавший Жанну придворным манерам), потом делала все, чтобы король в ее обществе не скучал ни минуты. Возможно, именно этим Жанна д’Этиоль завоевала сердце короля, и именно так оставалась его владычицей до самой своей смерти.

Уже в мае Жанна развелась со своим супругом, а в июне Людовик пожаловал своей возлюбленной титул маркизы де Помпадур, к которому прилагались поместье и герб, а уже в сентябре новоиспеченную маркизу официально представили ко двору в качестве королевской фаворитки. Как ни странно, королева весьма благосклонно отнеслась к Жанне, отметив ее искреннюю привязанность к Людовику, ум и то уважение, с которым маркиза неизменно относилась к ее величеству. Известно, что она не раз говорила: «Если уж королю так нужна любовница, то лучше это будет мадам Помпадур, чем кто-нибудь еще». А вот придворные, оскорбленные и низким происхождением Жанны, и ее пока еще нередкими нарушениями прихотливого этикета, прозвали ее Гризеткой – намекая этим нелестным прозвищем на то, что для родовитых аристократов маркиза по сути своей является всего лишь высокопоставленной куртизанкой.

Однако Жанна не отчаивалась: она прекрасно понимала, что тот, кот владеет сердцем короля, может владеть и его подданными, а Людовиком она завладела накрепко. Король, очарованный красотой Жанны, ее остроумными беседами и утонченными любовными утехами, был по-настоящему влюблен. Однако Жанна понимала, что так короля не удержать: красавиц вокруг много, а Жанна к тому же от природы обладала холодным темпераментом, и изощренные постельные игры давались ей тяжело. Мадам де Помпадур постоянно принимала различные афродизиаки, чтобы распалить свою страсть, – шоколад, супы из сельдерея, трюфели, порошок из шпанских мушек, устрицы, красное вино с пряностями и так далее, но даже они со временем перестали оказывать нужное действие. Но Жанна сделала ставку не на секс: она, как никто, могла развлечь короля, развеять его скуку. Каждый день в ее салоне его встречали лучшие умы своего времени – Вольтер, Буше, Монтескье, Фрагонар, Бюффон, Кребильон беседовали с его величеством, и все неизменно с восхищением отзывались о маркизе. Она проявляла необыкновенную изобретательность в нарядах и прическах, никогда не представая перед королем дважды в одном и том же образе, и не жалела сил и средств на организацию многочисленных праздников, балов, вечеринок, маскарадов и концертов, неизменно поражающих оригинальностью идеи, тщательностью организации, роскошью и изысканностью. Нередко она организовывала для короля театральные представления – самые последние новинки лучших европейских драматургов разыгрывались перед королевской семьей, и всегда в главной роли выступала очаровательная маркиза, с блеском исполнявшая и комедийные, и драматические роли. Со временем Жанна даже создала в Версале, в одной из примыкавших к Медальонному кабинету галерей, собственный театр, названный «Камерным».

Со временем Жанна обрела неограниченное влияние не только на самого короля, но и на государственные дела: говорили, что страной правит не король, а маркиза де Помпадур. Она держала себя так, как будто бы сама была королевской крови: в своих покоях, которые когда-то принадлежали мадам де Монтеспан, всесильной фаворитке Людовика XIV, она принимала министров, послов и королевских особ. Даже родственники Людовика должны были просить у нее аудиенции. Приемы проходили в роскошном зале, где стояло только одно кресло – для маркизы. Все остальные должны были стоять. Она настолько была уверена в своих силах, что даже захотела выдать свою дочь Александрину за сына короля от графини де Вентимиль, однако король, возможно в единственный раз, решительно отказал Жанне: вместо этого Александрину просватали за герцога де Пикиньи. Однако в тринадцать лет девушка внезапно скончалась – говорили, что ее отравили недоброжелатели маркизы, которых по мере усиления ее власти становилось все больше.

Маркиза де Помпадур и правда могла считаться всесильной. Все ее родственники получили титулы, должности и денежные подарки, все друзья сделали карьеру. Она привела к власти герцога Шуазеля, меняла по своему желанию министров и главнокомандующих и даже по собственному усмотрению вела внешнюю политику: именно по инициативе маркизы Франция заключила в 1756 году договор со своим традиционным противником Австрией, направленный против Пруссии, которая исторически всегда была французской союзницей. Согласно историческому анекдоту, к прусскому королю Фридриху II Жанна воспылала ненавистью после того, как ей доложили, что тот дал своей собаке кличку Помпадур. Хотя Вольтер приветствовал этот договор, отмечая, что он «объединил две страны после двухсот лет заклятой вражды», в итоге он вышел Франции боком: разразившаяся Семилетняя война могла бы закончиться поражением Пруссии, но в итоге Франция оказалась среди проигравших: пришедший к власти в далекой России Петр III отказался от всех завоеваний, буквально подарив победу Фридриху. А если бы императрица Елизавета прожила хотя бы на месяц дольше, все было бы по-другому, и мадам де Помпадур вошла бы в историю как один из самых удачливых политиков современности.

Интересы Жанны не ограничивались политическими интригами: немало сил и денег она тратила на поддержку искусств, возродив обычай королевского меценатства. Она покровительствовала философам и ученым, выхлопотала пенсию Жану д’Аламберу и Кребильону, обеспечила издание первого тома прославленной Энциклопедии, оплачивала обучение талантливых студентов и издавала литературные труды, многие из которых благодарные авторы посвящали ей. В Париже она создала военную школу для сыновей ветеранов войн и обедневших дворян – прославленный Сен-Сир, деньги на строительство которого маркиза пожертвовала из своего кармана. В Севре она организовала фарфоровое производство, куда приглашала лучших химиков, скульпторов и художников. Со временем севрский фарфор стал конкурировать с прославленным саксонским, а особый розовый цвет в честь маркизы назвали «rose Pompadour». Первую продукцию маркиза выставила в Версале и лично продавала придворным, провозглашая: «Если тот, у кого есть деньги, не покупает этот фарфор, он плохой гражданин своей страны».

Благодаря милости и щедрости короля Жанна распоряжалась огромными суммами: историки подсчитали, что ее наряды стоили 1 миллион 300 тысяч ливров, косметика – три с половиной миллиона, театр обошелся в четыре, лошади и экипажи – в три, на драгоценности ушло 2 миллиона, а на прислугу – полтора. Четыре миллиона было потрачено на увеселения, а восемь – на меценатство. Огромных денег стоила недвижимость, которую Жанна скупала по всей стране, каждый раз перестраивая покупку по собственному вкусу, переделывая парки и обставляя новые дома изящной мебелью и произведениями искусства. Стиль, который создала маркиза, до сих пор называется ее именем – так же, как фасоны одежды, прически, оттенки помады. Говорят, что конусообразные бокалы для шампанского были придуманы ею и имеют форму ее груди и что именно она придумала маленькую сумочку на завязках, и поныне известную как «помпадур». Маркиза ввела в моду высокие прически и каблуки, потому что сама была маленького роста, а огранка бриллианта «маркиза» имеет форму ее губ.

К 1750 году маркиза поняла, что ее власть над королем слабеет: ей все труднее возбуждать его желание, все чаще Людовик заглядывается на молоденьких красавиц, которых всегда было много при дворе. И маркиза приняла единственно верное решение: она сама отказалась от королевской постели, предпочтя стать ему ближайшим другом. А чтобы ее место не заняла какая-нибудь хваткая девица, взяла подбор королевских любовниц в свои руки. В парижском квартале Парк-о-Серф, пикантно известном Оленьем парке, она оборудовала настоящий дом свиданий для Людовика: там жили молоденькие девушки, которые после прохождения необходимой подготовки попадали в постель к монарху, а затем выдавались замуж, получая «за службу» немалое приданое. Маркиза зорко следила за тем, чтобы любовницы менялись быстрее, чем успевали надоесть Людовику, и прежде, чем он успел бы привязаться к какой-нибудь из них – маркиза по-прежнему желала оставаться единственной повелительницей королевского сердца. Между тем сама Жанна чувствовала усталость от постоянной битвы за короля, за положение при дворе, за влияние. Она давно болела – туберкулез буквально пожирал ее изнутри, – хотя и не подавала виду, и ее все чаще посещали грустные мысли. «Чем старше я становлюсь, – писала она в одном из своих писем брату, – тем более философское направление принимают мои мысли… За исключением счастья находиться с королем, что, конечно же, радует меня больше всего, все остальное только переплетение злобы и низости, ведущее ко всяким несчастьям, что свойственно людям вообще. Прекрасный сюжет для размышлений, особенно для такой, как я».

Шли годы, и маркиза с печалью понимала, что ее красота поблекла, а молодость прошла. Король по-прежнему был рядом с нею, но его держала уже не любовь, а привычка: поговаривали, что он не отставляет ее из жалости, опасаясь, что чувствительная маркиза наложит на себя руки. Тем не менее он урезал Жанне содержание, так что ей пришлось распродавать свои драгоценности и дома, дабы иметь возможность по-прежнему роскошно принимать у себя его величество.

Весной 1764 года Жанна, которая по-прежнему сопровождала короля во всех поездках, почувствовала себя плохо. В замке Шуазель она упала в обморок, и стало ясно, что ее конец близок. Король велел привезти ее в Версаль – и хотя этикет строжайше запрещает всем, кроме короля, болеть и умирать в стенах королевской резиденции, маркиза де Помпадур испустила свой последний вздох в личных королевских покоях. Это случилось вечером 15 апреля 1764 года. Ей было 43 года.

Вольтер, ее старый и верный друг, был одним из немногих, кто искренне переживал ее смерть: «Я глубоко потрясен кончиной госпожи де Помпадур, – писал он. – Я многим обязан ей, я оплакиваю ее. Какая ирония судьбы, что старик, который едва в состоянии передвигаться, еще жив, а прелестная женщина умирает в 40 лет в расцвете самой чудесной в мире славы».

Похороны маркизы проходили в необыкновенно дождливый и ветреный день. «Какую отвратительную погоду вы выбрали для последней прогулки, мадам!» – заметил Людовик, наблюдавший траурную процессию с балкона своего дворца. Согласно этикету, сам он не мог присутствовать на похоронах. Маркизу погребли рядом с ее матерью и дочерью в усыпальнице монастыря капуцинов. По преданию, на ее могиле было написано: «Здесь покоится та, которая двадцать лет была девственницей, десять лет – шлюхой, а тринадцать лет – сводницей». Через полвека монастырь был разрушен, и могила маркизы была навсегда утрачена.

Одри Хепберн. Ангел с печальными глазами

В 2004 году компания Evian организовала своеобразные выборы самой красивой женщины всех времен и народов. Жюри, состоящему из редакторов ведущих модных журналов, фотографов и дизайнеров, был представлен список ста красавиц, из которых предстояло выбрать самую-самую, основываясь на ее «натуральной красоте, здоровом образе жизни, а также учитывая не только внешнюю, но и внутреннюю красоту». Три четверти голосов были отданы за Одри Хепберн. Как сказала редактор журнала Elle Рози Грин, «Одри Хепберн – это воплощение природной красоты. Она обладала удивительным шармом, внутренней красотой, которая излучалась в ее улыбке».

К этому времени Хепберн не было в живых уже двенадцать лет, а в кино она перестала сниматься за несколько лет до смерти. Но ее красота – необыкновенная, волшебная, гениальная, – до сих пор живет в сердцах миллионов зрителей.

Она не была похожа на других звезд своего времени – чувственных, сексуальных красавиц с пышными формами. Одри любили за хрупкость, непосредственность, обаяние и аристократизм. Весь мир был уверен в том, что Одри, как и ее героиня в фильме «Римские каникулы», настоящая принцесса – настолько благородным был ее облик. И это отчасти было правдой – в жилах Одри текло немало голубой крови.

Мать Одри, дочь голландского барона Элла ван Хеемстра, родилась в 1900 году. Род ван Хеемстра брал свое начало в XVI столетии и состоял в родстве с половиной европейской знати, включая голландскую королевскую фамилию. Элла, ее четыре сестры и брат росли в любви и богатстве, хотя заветной мечте Эллы не суждено было сбыться – а мечтала она «быть стройной, быть актрисой и быть англичанкой». Неутомимая оптимистка с немалой долей романтизма в характере, Элла в первый раз вышла замуж в девятнадцать лет – за аристократа, королевского конюшего Яна ван Уффорда; как потом оказалось, редкостного зануду. Родив в скучнейшем браке двух сыновей, Элла добилась развода и уехала зализывать раны к отцу, который был губернатором в Суринаме. Здесь Элла влюбилась – ее избранником стал Джозеф Виктор Энтони Хепберн-Растон, наполовину англичанин, наполовину ирландец. Обычно его называют банковским служащим, хотя исследователи так и не смогли найти банка, в котором бы он работал. Правильнее было бы назвать его авантюристом. В 1926 году Элла и Джозеф поженились и переехали в Брюссель.

4 мая 1929 года в пригороде Брюсселя родилась девочка, которой дали имя Эдда Кетлин; ей было суждено прославиться под именем Одри.

Нельзя сказать, что детство Эдды-Одри было счастливым. Родители, оба обладавшие взрывными характерами, беспрестанно ссорились; старшие братья безобразничали и всячески изводили сестру. Лишенная любви, маленькая Одри набрасывалась на шоколад, поедая его в невероятных количествах. Как писала потом сама Одри, «шоколад был моей единственной любовью, и он меня ни разу не предал».

От шоколада Одри, естественно, толстела; заметив это, Элла велела прятать от нее шоколад, а сама объяснила Одри: есть так много – неприлично, истинная леди не должна весить больше 46 килограмм! Одри послушалась: она всю жизнь сохраняла вес около 45 килограмм. Но достигла она этого дорогой ценой: от переживаний она просто переставала есть…

Брак родителей, громко трещавший по швам, лопнул в 1935 году – однажды ночью Элла застала мужа в постели с няней. Его вещи тут же были выкинуты на улицу; когда дети проснулись, в доме уже не было ни няни, ни Джозефа.

Одри никогда не говорила об этом. Только однажды она написала, что в тот день, когда ушел отец, закончилось ее детство. Потерю отца она переживала всю жизнь.

После разрыва Элла с детьми переехала обратно в Нидерланды, в город Арнем. Одри, уже свободно владеющая английским и французским, овладела еще и голландским. Учебой Одри старалась заглушись свою сердечную боль, недостаток любви в семье. С детства любящая танцевать, она в 1939 году поступила в балетный класс Арнемской консерватории. Одри занималась страстно, самозабвенно, но ей все равно казалось, что она слишком неуклюжа…

В мае 1940 года немцы оккупировали Арнем. Еще недавно Эллу заверяли, что война не коснется Голландии и что нет необходимости уезжать в Англию, как она собиралась. А теперь в их особняке разместился штаб немецкой армии; брата Эллы расстреляли, а одного из сыновей забрали в немецкий трудовой лагерь. Чтобы не сойти с ума от страха и ужаса, Одри продолжала заниматься балетом – деньги на ее занятия Элла зарабатывала уроками бриджа. От постоянного голода у Одри началось малокровие, начали распухать ноги. После того как она чуть ли не месяц пряталась от немцев в подвале, питаясь шестью яблоками и половиной буханки хлеба, у нее началась еще и желтуха. Все это, несомненно, наложило свой отпечаток на внешность будущей звезды: ее хрупкая, тонкая фигура и огромные, словно испуганные, глаза – явные следы тех тяжелых лет. Если бы война не кончилась – Одри вряд ли бы выжила.

После войны Одри, как только позволило здоровье, снова вернулась к занятиям балетом. Сначала она занималась в классе известной преподавательницы танца Сони Гаскелл, а затем, переехав для этого в Англию, в школе «Балле Рамбер» у знаменитой Мари Рамбер. Однако вскоре стало ясно, что великой балериной Одри не стать. Тогда она стала пробовать свои силы в других сферах деятельности: снималась для модных каталогов, работала манекенщицей, снималась в рекламе – в своем первом ролике для авиакомпании KLM она снялась еще до переезда в Англию. Параллельно Одри работала в ночном клубе Ciro, где – несмотря на полное отсутствие необходимых в то время женщине округлостей – пользовалась большим успехом. Для имитации бюста Одри засовывала в декольте два свернутых носка. А ведь всего через несколько лет Билли Уайлдер назовет Одри «девушкой, благодаря которой роскошные женские бюсты выйдут из моды».

Одри выступала в кордебалете в мюзикле «Сапожки на застежках», в музыкальном ревю «Соус Тартар», а затем и в его продолжении «Пикантный соус». Ради участия в шоу Одри пришлось расстаться с занятиями балетом; вскоре ей пришлось расстаться с мюзиклами ради кино.

Режиссеры быстро заметили необычное лицо молодой актрисы, и Одри стали приглашать на эпизоды. В 1951–1952 годах Одри Хепберн появилась в семи картинах; критика ее игнорировала. Только Марио Дзампи, режиссер «Смеха в раю», самого заметного из фильмов Одри того периода, сказал: «Настанет день, и она будет звездой!» История показала, что он был абсолютно прав.

Одри явно не хватало мастерства, но неумение играть она заменяла естественностью поведения и непреодолимым очарованием. Все, кто видел ее на экране, не могли ее забыть. После роли в фильме «Смех в раю» об Одри заговорила пресса – и дело было не только в ее игре, но и в том, что у юной актрисы завязался роман с одним из самых видных женихов Англии Джеймсом Хэнсоном, светским львом и будущим лордом. Они познакомились на вечеринке в Ciro; за развитием их романа следила вся Англия. В декабре 1951 года было объявлено о помолвке. Но пожениться никак не получалось – Одри внезапно оказалась завалена работой.

Съемки ее очередного фильма «Мы едем в Монте-Карло» (в американском прокате «Ребенок из Монте-Карло») проходили в Монако. Одри играла кинозвезду в платье от Диора – это платье должно было стать основной частью гонорара за фильм. Во время съемок Одри заметила знаменитая писательница Колетт – она как раз искала исполнительницу главной роли в бродвейском спектакле по ее роману «Жижи», скороспелую девочку-женщину, невинную и порочную одновременно. Колетт искала свою Жижи по всему свету уже несколько месяцев. Увидев Одри, она немедленно послала телеграмму в Нью-Йорк: «Я нашла свою Жижи! Она великолепна!» Однако Одри заупрямилась: она пыталась объяснить Колетт, что не является актрисой и играть на сцене совершенно не умеет. Однако после долгих уговоров она согласилась.

В то же время студия «Парамаунт» предложила Одри роль принцессы Анны в фильме «Римские каникулы» – первоначально роль предназначалась Элизабет Тейлор, но ее не отпустила студия MGM, с которой у Тейлор был контракт. Единственным условием «Парамаунта» было изменение фамилии Одри – чтобы не вызвать претензий со стороны кинозвезды Кэтрин Хепберн. Однако Одри заупрямилась: «Если вы хотите получить меня, вам придется взять меня вместе с моим именем». И студия сдалась. Тем более что ее проба была признана великолепной: руководство студии единодушно признало ее «одной из лучших, когда-либо делавшихся в Голливуде, Нью-Йорке или Лондоне».

31 мая 1952 года, едва закончив театральный сезон на Бродвее – в роли Жижи Одри имела шумный успех, – она вылетела в Рим на съемки «Римских каникул». Это была история Золушки наоборот: о принцессе, сбежавшей из дворца, чтобы хоть немного пожить обыкновенной жизнью. Режиссером фильма был Уильям Уайлер, партнером Одри стал знаменитый Грегори Пек. Пек опекал Одри, учил ее держаться перед камерой, ободрял ее – и делал это так, что вскоре поползли слухи об их романе (на самом деле Пек в то время был увлечен журналисткой Вероникой Пассани, на которой вскоре и женился). В конце концов в Рим прилетел Хэнсон и пытался настоять на немедленной свадьбе. Но ничего не получилось – и вскоре пара объявила о разрыве. Одри сильно переживала, к тому же съемки проходили тяжело: в Риме было невыносимо жарко, толпы зевак мешали съемочной группе, Одри все еще не умела играть… Для нее всю жизнь будет непонятным, почему люди восхищаются ее актерским талантом; сама она считала, что актриса она никакая.

Успех фильма был необыкновенным. Свежесть, энергия, очарование и безыскусность Одри покорили зрителей, она моментально стала одной из ярчайших звезд Голливуда. Уайлер везде называл Одри третьим, после Греты Гарбо и Ингрид Бергман, чудом киногеничности. За роль принцессы Анны Одри Хепберн – неопытная и неумелая – получила «Оскара». Ее стиль в фильме – темная юбка, мужская рубашка, перехваченная в талии широким ремнем (талия у Одри была всего 50 сантиметров!), носки под туфли на низком каблуке, – на несколько лет стал эталоном для модниц по всему миру. А стрижка «гамен» – «под Хепберн» – оставалась на пике популярности несколько десятилетий.

Еще до выхода «Римских каникул» в прокат Одри была предложена главная роль в фильме «Сабрина» – про настоящую Золушку, нашедшую своего принца. Вместе с Одри снимались Хамфри Богарт, прославившийся в «Касабланке», и Уильям Уолден; режиссером был Билли Уайлдер. Этот фильм принес Одри главное знакомство ее жизни – Юбера де Живанши.

Было решено, что парижские туалеты Сабрины должен делать настоящий французский кутюрье. Первоначально предполагалось обратиться к Кристобалю Баленсиаге, но тот работал над коллекцией и отказался. Тогда Одри предложила кандидатуру Живанши – с его работами она познакомилась еще во время съемок «Мы едем в Монте-Карло». Живанши только что ушел от Эльзы Скиапарелли и основал собственное ателье.

Узнав о приходе «мисс Хепберн», Живанши ожидал увидеть Кэтрин; к слову сказать, она никогда не отличалась изысканностью в одежде. Однако на пороге ателье появилась Одри – стройная, элегантная, словно специально созданная для моделей Живанши. Союз актрисы и кутюрье длился всю жизнь Одри; Живанши создал ее стиль, ее имидж, соединяющий сияние молодости, элегантность и изысканность. Его модели, изящные и гармоничные, как сама Одри, классически простые и вместе с тем оригинальные, Одри предпочитала не только на съемочной площадке, но и в обычной жизни, чем, без сомнения, сильно помогла росту популярности его ателье. В честь Одри Живанши назвал одну из тканей «Сабрина», и ей же он посвятил свои вторые духи – «L’Interdit». Особая концентрация духов выпускалась лично для нее.

Как это ни странно, Одри всю жизнь считала себя некрасивой, стеснялась своей худобы. А в нарядах от Живанши «гадкий утенок» расправлял крылья и чувствовал себя лебедем; Живанши дарил Одри уверенность в себе, в своих силах.

«Сабрина» свела Одри еще с одним мужчиной, которому суждено было сыграть важную роль в ее жизни – Уильямом Уолденом. В «Сабрине» он играл мужчину, в которого была влюблена героиня Одри; как это часто бывает, актеры тоже влюбились друг в друга. Бурному роману не помешало даже то, что у Уолдена была жена и двое детей. Одри уже мечтала о замужестве, но тут Уолден сообщил ей, что он не способен больше иметь детей – несколько лет назад он подвергся стерилизации, опасаясь появления внебрачных детей. Для Одри это было жестоким ударом: семейную жизнь без детей она не представляла. Одри, если это было необходимо, могла быть твердой. Их роман был немедленно закончен.

В следующий раз они встретились через десять лет на съемках фильма «Париж – когда там жара». Уолден все еще любил Одри; после съемок он пел серенады под ее окнами. Но после разрыва он начал запойно пить, а Одри уже давно была замужем…

«Сабрина» имела шумный успех. Критика взахлеб хвалила Одри, ее непосредственность, необыкновенную красоту, обаяние. А она сама скорее боялась внимания прессы, чем любила: она была уверена в том, что совершенно не умеет играть, а к своей внешности относилась крайне критично: когда ее фотография появилась на обложке журнала «Тайм» – еще до выхода в прокат «Римских каникул», – Одри заметила: «Вот уж не думала, что с таким лицом, как у меня, можно появиться на страницах журнала». Однако постепенно жизнь Голливуда затягивала ее – во многом потому, что это помогало ей забыть о боли расставания с Уолденом. На одной из вечеринок Грегори Пек познакомил ее с Мелом Феррером. Это был известный актер, на двенадцать лет старше Одри, интеллектуал и спортсмен. Он был талантлив во многом – режиссер, автор детских книг, танцовщик; его неимоверная активность во всем поражала. Активен он был и в личной жизни: помимо постоянных романов, Феррер был трижды женат, причем два раза – на одной и той же женщине, скульпторше Фрэнсис Пилчард. В Одри Феррер увидел не только прекрасную женщину, но и способ реализовать свои амбиции: вспыхнувшее между ними чувство он решил проверить совместной работой, предложив Одри роль в постановке пьесы французского драматурга Жана Жираду «Ундина». Одри должна была сыграть русалку, которая влюбляется в рыцаря, а потом гибнет, не вынеся его предательства. Роль как нельзя лучше подходила Одри с ее волшебной красотой и сказочным обаянием. Рыцаря, естественно, играл Мел. Тяжелые репетиции довели Одри до истощения – мало того, что она похудела на четыре килограмма (при ее-то весе), так у нее еще начался нервный срыв. Из него Одри вывел Мел: он следил за ее питанием, подарил ей двух пуделей, ограждал от переживаний, возил развлекаться и ругался с режиссером спектакля. В результате Одри не делала ни одного шага, не посоветовавшись с Мелом. Вскоре они поженились.

Они обвенчались 25 сентября 1954 года в Швейцарии, где Одри приходила в себя после напряженного театрального сезона. Одри была в белом платье с пышной юбкой от Живанши и с венком из белых роз – ее любимый цвет – на голове. По случайности венчание состоялось в тот же день, что и американская премьера «Сабрины».

Вскоре после свадьбы Одри обнаружила, что беременна. Она была на седьмом небе от счастья, однако ребенок родился мертвым – график съемок был чересчур напряженным. Одри играла Наташу в американской экранизации «Войны и мира», Феррер играл князя Андрея. Врачи говорили, что при ее телосложении, учитывая перенесенные болезни, у Одри практически нет шансов стать матерью…

Одри с головой ушла в работу. Она снялась в мюзикле «Смешное лицо» (или «Забавная мордашка»), комедии о мире модных журналов, где ее партнером был сам Фред Астор, лучший танцор Америки. Половину фильма Одри проводит в туалетах от Живанши – на его кандидатуре в качестве художника по костюмам Одри пыталась настоять каждый раз, когда ее приглашали сниматься. По сути дела, это был ее единственный каприз – в ее поведении не было никаких признаков «звездной болезни»; все, кто сталкивался с Одри на съемочной площадке, поражались тому, с какой скромностью она держалась. Никто никогда не слышал, чтобы она повышала голос, никто не видел, чтобы она обижала кого-то. Во время съемок «Мордашки» был только один скандал: Одри наотрез отказывалась исполнять танец в баре в белых носочках на черное трико. Носочки казались ей ужасными, они уродовали и укорачивали ее ноги; она уверяла, что из-за этих носков фильм обречен на провал. Режиссер настоял, объяснив Одри, что иначе ее ног на темном фоне вообще не будет видно. Одри с трудом подчинилась; а по улицам мира стали ходить тысячи девушек в точно таких же носочках, надетых на черные чулки…

Сразу после «Мордашки» Одри снялась в фильме «Любовь после полудня» с Гари Купером и Морисом Шевалье. Она сменила прическу на мягкое каре с пробором посередине – и ей снова начали подражать по всему миру. Растущая популярность Одри сильно тяготила Феррера, которому не нравилось чувствовать себя «мистером Хепберн». Одри, как могла, поддерживала его, даже согласилась сняться с ним вместе в фильме «Майерлинг» – правда, фильм успеха не имел, и больше Мел и Одри в одном фильме не снимались. Зато следующий фильм Хепберн – «История монахини» – имел неимоверный успех. Тем горше оказался провал фильма «Зеленые особняки», который снял сам Мел Феррер. Пытаясь реабилитироваться, он снял Одри еще в нескольких фильмах, но ни один из них не имел особенного успеха.

Одри тоже преследовали неудачи. Во время съемок вестерна «Непрощенная» в январе 1959 года она, упав с лошади, сильно повредила спину. В это время Одри снова была беременна; ребенок не пострадал, но съемки ей пришлось заканчивать в специальном корсете. Однако и этого ребенка сохранить не удалось. Одри впала в жестокую депрессию, заперлась в доме, ничего не ела… Феррер понял, что спасти положение сможет только новая беременность Одри – и уже летом это произошло. Родившегося 17 января 1960 года – прежде срока – мальчика назвали Шон, что значит «Дар Божий».

Через полгода счастливая Одри снова вернулась в кинематограф. Ей предложили главную роль в экранизации романа Трумэна Капоте «Завтрак у Тиффани» – на сей раз бывшей принцессе предстояло сыграть девушку легкого поведения. Сам Капоте видел в этой роли Мэрилин Монро. Тем не менее Одри Хепберн с блеском справилась с этой ролью, даже была номинирована на «Оскара».

После премьеры весь мир увидел, что Одри перестала быть эльфом; она стала зрелой женщиной, но такой же юной в душе. Облик Холли Гоулайтли – черное платье от Живанши, нитка жемчуга, длинные перчатки и высокая прическа, – до сих пор остается одной из «икон стиля», о чем свидетельствует его частое использование, например, в рекламе. Благодаря этому фильму резко пошли в гору дела и у ювелирной фирмы «Tiffany & Co».

Следующим фильмом стал великолепный мюзикл «Моя прекрасная леди» по мотивам пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион». Этим фильмом восхищаются до сих пор, а роль Элизы считается одной из лучших у Одри Хепберн. Однако для нее все было не так просто. Роль прочили Джулии Эндрюс (известной по фильмам «Звуки музыки» и «Виктор, Виктория») – она сыграла Элизу и в бродвейской, и в лондонской постановке мюзикла. Одри чувствовала, что она захватило нечто, ей не принадлежащее. К тому же ей не разрешили самой исполнять вокальные партии – вместо нее пела профессиональная певица Марни Никсон. В итоге фильм «Моя прекрасная леди» получил 12 номинаций на «Оскар» – номинировались все… кроме Одри Хепберн. Киноакадемия не смогла простить ей, что она обошла Эндрюс.

Однофамилица Одри, Кэтрин Хепберн, восемь раз выдвигавшаяся на «Оскара» (и получившая его один раз), прислала ей утешительную телеграмму: «Не печалься. Когда-нибудь ты получишь второго за роль, которая не стоит того». К сожалению, Кэтрин ошибалась: после «Римских каникул» Одри Хепберн номинировалась еще трижды (за «Историю монахини», «Завтрак у Тиффани» и «Подожди до темноты»), но премии так и не получила.

За несколько следующих лет Одри снялась еще в нескольких картинах, из которых наиболее успешной стал фильм «Как украсть миллион». Живанши создал новый образ для Одри: новая стрижка, короткая юбка, костюм «в елочку» и огромные выпуклые солнечные очки, которые после выхода фильма на экран красовались на каждом втором носу, включая знаменитый нос Софи Лорен. Кстати, в мире до сих пор происходят попытки ограбления, проведенные по сценарию из этого фильма. Зато в следующей картине «Двое в дороге» Одри, вынужденная по решению режиссера отказаться от услуг Живанши, носит платье-рубашку из металлических дисков от Пако Рабанна и купленные в обычном универмаге трикотажные блузы, пластиковую кепку и черный комбинезон. Как писал один известный журнал мод, «Одри Хепберн в фильме «Двое в дороге» – урок всем тем девицам, которые считают, что когда вы перешагнули тридцатилетний барьер, вам больше ничего не остается, как подобрать волосы и повязать платок пониже. Одри доказывает, что это не так».

Незадолго до этого Одри и Феррер купили усадьбу в швейцарской деревушке Толошеназ-сюр-Морж под Лозанной. Но их брак изживал себя, и это было заметно всем. Мела все чаще видели с другими женщинами. Одри терпела сколько могла; потом она признавалась, что тянула с разводом из-за Шона: она все еще помнила, какой травмой стало для нее самой расставание родителей. В августе 1967 года у нее снова произошел выкидыш… Брак, длившийся тринадцать лет, распался окончательно.

Одри снова впала в депрессию. Друзья всячески старались развлечь ее. В июне 1968 года нефтяной магнат Поль Вейллер пригласил ее в круиз на своей яхте. Среди приглашенных был тридцатилетний римский аристократ Андреа Дотти, талантливый врач-психиатр. Одри нашла в нем все, в чем нуждалась: он выслушивал ее, успокаивал, давал советы и восхищался. Как он признался, впервые он увидел Одри, когда ему было четырнадцать, в фильме «Римские каникулы», – и влюбился на всю жизнь. Одри и Андреа объявили о помолвке на Рождество 1968 года, а уже в январе поженились – снова в Швейцарии; поскольку невеста была разведена, венчание в храме исключалось. На Одри был костюм из розового джерси – подарок Живанши.

Одри наконец смогла реализовать свою мечту – стать просто женой и матерью. Поселившись с мужем в Риме, Одри отказывалась от всех предложенных сценариев, тем более что вскоре она забеременела. Родившегося 8 февраля 1970 года сына назвали Лука. Одри была на седьмом небе от счастья.

Однако все было не так хорошо, как казалось. Дотти, женившись на кинозвезде, не хотел вдруг оказаться мужем простой домохозяйки. Кроме того, он предпочитал вести свободный образ жизни – с вечеринками, поездками на курорты и так далее. Пока Одри лежала в больнице на сохранении, Дотти постоянно замечали с разными девицами. Кроме того, из-за угрозы терроризма Одри с сыновьями вынуждена была переехать из Рима обратно в Швейцарию. В отсутствие жены Дотти гулял все больше. А Одри в отсутствие мужа решила вернуться в кино.

Ей предложили сценарий фильма «Робин Гуд возвращается», который потом переименовали в «Робин и Мэриан» – исторический фильм о встрече постаревших влюбленных, разлученных временем и судьбой. Партнером Одри по фильму был Шон Коннери. Он был младше Одри на год, но выглядел лет на десять старше. Одри, самой элегантной женщине в мире, пришлось весь фильм провести в облачении монахини, сшитом из грубой и жесткой ткани. Но она с честью вынесла это испытание. Роль Мэриан стала одной из лучших в кинокарьере Одри.

Зато следующие несколько фильмов были неудачами, особенно «Все они смеялись» – мало того что сама картина была явно провальной, так еще одну из актрис, Дороти Страттен, зверски убил ее муж за связь с режиссером картины Питером Богдановичем (эта история затем легла в основу фильма Боба Фосса «Звезда-80»), и это событие совершенно заслонило сам фильм. В конце концов Одри нашла в себе силы признать, что ее неудачи в кино волнуют ее больше неудач в семейной жизни, и подала на развод.

Во время тяжелого периода развода – он длился больше двух лет – Одри старалась как можно больше времени проводить дома. Но однажды она была приглашена на обед, где присутствовал актер и продюсер Роберт Уолдерс, только что перенесший смерть любимой жены – актрисы Мерль Оберон, к слову, на двадцать пять лет старше его. Оба голландцы, оба недавно потеряли близких людей, со схожими характерами и темпераментами – они были идеальной парой. Уолдерс влюбился в нее с первого взгляда; Одри долго относилась к нему только как к другу. Одри не торопилась – она боялась снова обжечься; Уолдерс терпеливо ждал. Они все чаще появлялись вместе, и уже все видели, насколько близкими стали их отношения. Как это ни странно, но пресса была на удивление тактична в освещении романа Хепберн и Уолдерса. Однажды Одри попросила его приехать к ней в Толошеназ, ей нужно было посоветоваться, – он приехал и остался там навсегда. Брак они решили не заключать – они не чувствовали в этом необходимости. «Нет никаких причин, мешающих нашему браку, – объясняла Одри позднее, – но мы очень счастливы и без него». Недавно переехавшая к дочери баронесса ван Хеемстра одобрила выбор Одри – все ее предыдущие мужья ей категорически не нравились.

Наконец Одри нашло то счастье, которое так долго искала. Одри и Роберт вместе с детьми уединенно жили в Толошеназе, изредка выбираясь на кинофестивали и приемы. Постепенно Одри увлеклась общественной работой – она почувствовала, что таким образом может приносить больше пользы, чем просто принимая участие в благотворительных концертах. Работая в ЮНИСЕФ – Чрезвычайном фонде помощи детям при ООН – Одри Хепберн объездила более ста стран. Она не только собирала деньги для ЮНИСЕФ, но и лично сопровождала гуманитарные грузы по самым бедным странам, зачастую в районах военных действий. Возможно, Одри делала это в память о тяжелейших временах, пережитых ею в оккупированной Голландии. Одри говорила: «Парадокс, но ведь все последние годы я сидела дома только из-за детей. А вот теперь ради детей я путешествую по всему свету». Ей очень пригодилось ее знание языков – Одри говорила на английском, итальянском, французском, немецком, голландском и немного по-испански. Роберт Уолдерс сопровождал ее повсюду, занимаясь организационными вопросами.

Одри все еще присылали сценарии, которые она по большей части отвергала – у нее не хватало времени на съемки, кроме того она прекрасно понимала, что постарела и ее некогда прекрасное лицо не будет хорошо выглядеть на экране. Последний фильм, в котором она снялась – «Всегда» режиссера Стивена Спилберга, любовная драма с элементами мистики. Одри должна была сыграть ангела, который встречает на том свете душу погибшего летчика (его играл Ричард Дрейфус). Для исполнения этой эпизодической роли Спилбергу требовалась актриса, слава которой приближалась к мифу, а сама она походила бы на неземное существо. Конечно, Одри подходила идеально – никому другому роль даже не предлагалась. Большую часть гонорара Одри Хепберн перевела на счет ЮНИСЕФ.

Ее работа в этой организации отнимала у Одри все больше и больше сил. Она отказывалась отдыхать, словно понимая, что у нее остается не так уж много времени. В конце 1992 года у нее обнаружили рак прямой кишки. Операция не помогла – болезнь оказалась слишком запущенной. 20 января 1993 года Одри Хепберн не стало.

Ее гроб несли все, кого она любила: брат, Роберт Уолдерс, оба сына, Андреа Дотти и Юбер де Живанши. Позади вели под руки Мела Феррера. Гроб буквально тонул в белых цветах; на ленте одного из венков была надпись: «Теперь у Господа появился еще один ангел».

Рита Хейворт. Американская богиня любви

Рита Хейворт – это не просто имя в истории Голливуда. Это символ целой эпохи – сороковых годов, когда женщины были желанными и красивыми, мужчины смелыми и сильными, а страсти – неподдельными. Ее называли Великой американской богиней любви, первой секс-бомбой – и не только в переносном смысле: когда в 1946 году на атолл Бикини сбросили первую после Второй мировой войны атомную бомбу, на ее боку красовалась фотография Риты Хейворт, а саму бомбу прозвали «Джильда» – по самой известной роли Риты. Мраморную статую, изображавшую Риту Хейворт, затопили у берегов Флориды – чтобы будущие поколения знали, какие красавицы жили в середине ХХ века. Ее красота, сексуальность и внутренний огонь зажигали сердца миллионов мужчин по ту сторону экрана – но в конце концов сожгли и ее саму. Она говорила: «Люди думают, что моя жизнь – это путешествие от вершины к вершине. А мне кажется, что я всегда шла от одной пропасти к другой…»

Рита в своей жизни меняла все: имя, мужей, цвет волос, страны, занятия. Не изменяла она только себе. Именно ее личность, сила ее характера, нежность души – все это позволило ей стать легендой целого поколения, вытеснив из сердец и памяти своих современниц – нередко более красивых и более талантливых: Лану Тернер, Хэди Ламарр, Бетти Грейбл… Она долго шла к своей вершине, но когда она покорила ее, весь мир лежал у ее ног.

Та, которую будут помнить под именем Риты Хейворт, родилась в Бруклине 17 октября 1918 года – ее звали Маргарита Кармен Кансино. Ее родителями были профессиональные танцоры: отец Эдуардо Кансино, профессиональный исполнитель фламенко родом из Испании, когда-то покорил сердце полуангличанки, полуирландки Вольги Хейворт, сбежавшей из дому ради карьеры танцовщицы в ревю. Будущая жизнь Маргариты была предрешена: с трех лет она училась танцевать, в шесть вышла на сцену в составе семейного ансамбля «Семья Кансино», а в двенадцать уже выступала по ночным клубам с испанскими и латиноамериканскими танцами. Для образа «страстной испанки» каштановые волосы Риты пришлось покрасить в черный цвет, а все остальное дала ей природа: пухлая фигурка и яркий макияж делали Риту похожей на взрослую, а ее непринужденная сексуальность заводила зрителей сильнее алкоголя. Рита Кансино пользовалась успехом – по одной из легенд, именно в ее честь после выступлений в мексиканской «Тихуане» был назван коктейль «Маргарита». Эдуардо представлял ее публике как свою жену – и в какой-то степени это было правдой. Через много лет Рита признавалась своему мужу Орсону Уэллсу, что отец, решив, что его дочери для успешных выступлений необходим сексуальный опыт, «спал с нею, когда ему надоедало ее бить». Вольга Хейворт в это время сидела дома с двумя детьми на руках в состоянии постоянного опьянения. И через много лет Рита ненавидела своего отца – как человека, но очень ценила как профессионала: она даже пригласила его хореографом в один из своих фильмов. Тем не менее полученная в детстве психологическая травма давала о себе знать всю оставшуюся жизнь.

Во время одного из выступлений юную танцовщицу заметил агент кинокомпании Fox. Она подписала контракт – и под именем Риты Кансино снялась в нескольких малобюджетных фильмах в ролях экзотических танцовщиц. Рита никак себя не проявила, и контракт не был возобновлен. Но Рита – и особенно ее отец – уже привыкла к кинематографу. Она продолжала сниматься в малобюджетных вестернах на маленьких киностудиях в тщетной надежде привлечь внимание влиятельных продюсеров – но вместо этого привлекла внимание бывшего торговца Эдуарда Джадсона, тридцати восьми лет от роду и четырежды разведенного. Он смог не только соблазнить девушку – а с его опытом и ее наивностью это было нетрудно, – но и разглядеть немалый потенциал Риты: он наобещал ее отцу золотые горы и стал ее агентом, а затем и мужем. Впоследствии она признавалась: «Я вышла за него по любви, а он женился на мне как на объекте инвестиций».

Первым делом Джадсон занялся внешним видом Риты. Он заставил ее похудеть и сделать пластическую операцию носа, ей исправили излишне крупные зубы, а линию волос с помощью электролиза подняли вверх. Под руководством мужа Рита из знойной девушки с пышными формами превратилась в ослепительную красавицу европейского типа, главными украшениями которой были непреодолимое обаяние юности, страстность и сияющая радость жизни. Для окончательной европеизации ее образа испанскую фамилию Кансино заменили на английскую Хейворт. Когда обновленная Рита пришла на студию Columbia Pictures, с ней тут же подписали контракт на семь лет.

Поначалу Рита снова должна была играть маленькие роли в дешевых картинах, пока на нее не обратил внимание сам президент Columbia Гарри Кон. В то время киностудия Columbia только начинала набирать обороты, и ей было жизненно необходимо заиметь настоящую звезду. Кон понял, что именно Рита Хейворт со временем может затмить всех голливудских кинобогинь, и усиленно начал делать из Риты звезду. Он велел режиссеру Говарду Хоуксу взять ее в фильм «Только у ангелов есть крылья», где главную роль исполнял сам Кэри Грант. Рита с честью выдержала испытание: с этой роли начался ее путь к славе. С тех пор, как для роли в фильме «Земляничная блондинка» Рита покрасила волосы в рыжий цвет, она стала считаться самой сексапильной актрисой в стране, а после роли очаровательной и раскрепощенной Доньи Соль в ленте «Кровь и песок» Рите был присвоен титул «Богиня любви Америки». Рита воплощала собой идеал каждого мужчины: соблазнительная, но не навязчивая, живая, но скромная, страстная, но нежная, божественно красивая, но в то же время понятная и простая. В отличие от привычных голливудских «роковых женщин» и «холодных красавиц» Рита была живая, теплая, с чувством юмора и огромной жизненной силой. Рыжие волосы вошли в моду: отныне и на долгие годы именно рыжие волосы стали считаться признаком неудержимой, непобедимой, всепобеждающей сексуальности.

Ее фотографии украшали страницы популярнейших журналов США. Самый известный ее снимок – сделанный Бобом Лэндри и появившийся на обложке журнала Life 11 августа 1941 года: Рита в роскошном неглиже сидит на кровати – произвел эффект разорвавшейся бомбы. Журнал разошелся тиражом более пяти миллионов экземпляров, и практически у каждого американского солдата над кроватью была пришпилена фотография Риты Хейворт. Говорили, что фотокамера – в отличие от кинокамеры – ее не любила, и половина ее очарования пропадала. Но даже этой половины хватало, чтобы Риту Хейворт полюбили так, как никогда и никого. Она была настолько популярна, что Гарри Кон принял беспрецедентное решение: давать ей самые лучшие сценарии – но снимать Риту только в одном фильме в год. Объяснял он это просто: на фильмы с Ритой Хейворт зрители ходят толпами и пересматривают по нескольку раз, так что нет необходимости тратить лишние деньги на съемки и лишний раз перетруждать актрису.

Говорят, Гарри Кон влюбился в Риту с первого взгляда. Но она все время отказывала ему – даже несмотря на то, что ее собственный муж всеми силами пытался уломать ее отдаться Кону. Гарри не стал настаивать: вместо этого он пытался завоевать Риту, предоставляя ей лучшие роли, лучшие условия, лучшие гонорары. Правда, за ней по пятам ходили его шпионы, блюдя ее нравственность и спокойствие босса. Именно Кон уговорил прославленного Фреда Астора сняться с нею в двух фильмах – и Фред, признанный лучшим танцором мира, восхищенно называл Риту своей лучшей партнершей, восторгаясь не только безукоризненной техникой ее танца, но и великолепной выразительностью ее движений. Танцевала Рита действительно бесподобно – вот только пела она не своим голосом: это была самая большая тайна киностудии Columbia.

В то время, пока Америка сходила по Рите с ума, ее личная жизнь была сплошным кошмаром. Джадсон изменял ей налево и направо, принуждал Риту спать со всеми, кто может быть полезен для ее карьеры, забирал все ее гонорары и бил ее. В феврале 1942 года она подала на развод – а он забрал все ее деньги, драгоценности, даже некоторые ее платья из шкафа и к тому же пригрозил, что расскажет о ней газетчикам много интересного. При разводе Рита не только отдала ему все, что имела (у нее остался только автомобиль и одежда), – она обязалась выплатить ему еще 12 тысяч долларов. Гарри Кон, кровно заинтересованный в этом разводе, выплатил Джадсону еще 30 тысяч.

После развода Рита некоторое время встречалась с актером Виктором Метьюром – партнером по фильму «Моя девушка Сэл», но эта страсть была хоть и бурной, но недолгой. А потом в ее жизнь вошел Орсон Уэллс.

Уэллс – один из талантливейших актеров и режиссеров за всю историю кино, но еще одним из его многочисленных талантов был талант бабника, которому не мешал даже букет разнообразнейших болезней – от искривления позвоночника и плоскостопия до астмы и гепатита. Когда-то он был женат на блестящей красавице и светской львице Вирджинии Николсон, а потом помолвлен с актрисой Долорес Дель Рио (интересно, что именно как «новую Дель Рио» пытались поначалу раскручивать Риту боссы из Fox), а помимо этого крутил романы с самыми красивыми актрисами – от Джуди Гарланд до Мэрилин Монро. Прославился он радиопостановкой «Война миров», которая была столь достоверна, что вызвала в стране нешуточную панику – американцы всерьез сочли, что на Землю напали марсиане. После фильма «Гражданин Кейн» (который теперь считается лучшим фильмом всех времен и народов) у Уэллса были проблемы с работой – американский медиамагнат Уильям Херст справедливо узнал в сюжете фильма историю своих отношений с актрисой Мэрион Дэвис и весьма обиделся, а с теми, на кого обиделся Херст, в США никто не хотел иметь дела. Летом 1941 года Уэллс был в Бразилии, где снимал фильм «Все это правда». Ему в руки попался тот самый номер Life с Ритой на обложке – и Уэллс сказал: «Эта девушка будет моей женой!»

Орсон Уэллс всегда был человеком слова и дела. Едва он смог вернуться в Голливуд, тут же бросился на завоевание Риты. Как он вспоминал, «у меня ушло пять недель на то, чтобы Рита подошла к телефону, но в тот же вечер мы уже были вместе». Они поженились 7 сентября 1943 года.

Их союз потряс Голливуд: блестящий интеллектуал Уэллс женится на легкомысленной секс-бомбе без образования! Но Уэллс умел глядеть вглубь: он понял, что Рита – это совсем не то же самое, что ее героини. Она застенчива и ранима, у нее чувствительная и нежная душа, она хочет любви и понимания, а вовсе не славы или денег. «Она занимала положение, о котором и мечтать не могла, – вспоминал он, – но которое не принесло ей никакой радости. Она ненавидела своих героинь. Ей не нравилось быть Ритой Хейворт. Но у нее не было возможности вырваться из этого плена».

Во время брака с Уэллсом Рита снялась в своих лучших фильмах: «Девушка с обложки», «Сегодня вечером и ежедневно» и знаменитейшей «Джильде». Фильм прославился не только детективным сюжетом и игрой актеров: в нем была сыграна самая знаменитая сцена стриптиза за всю историю кинематографа – правда, снимала Рита Хейворт только одну длинную черную перчатку, но как она это делала! Кинозалы стонали от восторга. А следующая лента – «Вниз на землю» – была положена в «капсулу времени» с самыми яркими артефактами ХХ века, несмотря на то, что критики отзывались о картине неодобрительно.

Между тем отношения с Уэллсом разладились. Когда он увлекся политикой, то поначалу возил Риту с собой на митинги, чтобы она вместе с ним призывала американцев голосовать за Франклина Делано Рузвельта, – но быстро прекратил, поскольку Рита отвлекала все внимание на себя. Потом снова объявился Джадсон – оговоренные при разводе выплаты кончились, и он снова стал шантажировать Риту, угрожая опубликовать ее письма. Ее адвокатам удалось поставить Джадсона на место, но письма все же были опубликованы – и Уэллс, прочтя их, запил. Вскоре Рита объявила мужу, что беременна – но вместо ожидаемой радости Уэллс продемонстрировал лишь угрюмое равнодушие. Как-то, проходя мимо дивана, на котором вроде бы был зачат ребенок, он бросил: «Вот место, где я потерял над собой контроль». Слышавшая это Рита была оскорблена до глубины души.

Беременность протекала трудно. Рита сильно подурнела и все время плохо себя чувствовала, к тому же Уэллс завел роман с миллионершей и красавицей Глорией Вандербильт, совсем недавно вышедшей замуж за дирижера Леопольда Стоковского, который ради Глории бросил Грету Гарбо. Дочь Ребекка родилась 17 декабря 1945 года. Орсон навестил жену и дочь лишь раз – и уехал в турне по Восточному побережью.

Когда он вернулся, Рита была на грани. Она была оскорблена, обижена и зла. Пытаясь сохранить семью, Уэллс отвез жену на второй медовый месяц в Европу, но по возвращении снова ударился в загул. Рита терпела, пока могла, но в начале 1948 года они разошлись. При разводе она сказала: «Я устала быть женой на 25 процентов».

Уже на излете совместной жизни Орсон Уэллс снял Риту в фильме «Леди из Шанхая» по собственному сценарию. Сюжет обыгрывал факты из биографии Риты: ее героиня Эльза Баннистер замужем за человеком много старше ее, который грозит раскрыть ее тайну – в точности как Эдвард Джадсон. Однако сам Уэллс не хотел снимать Риту (он планировал работать с Барбарой Лааж) и согласился на ее кандидатуру только после долгих уговоров и даже откровенного давления со стороны боссов студии, прекрасно понимавших, что на фильм с участием обоих супругов (о скандалах между которыми уже знала вся Америка) народ будет валить валом. Но этого не случилось. Пришедшие на фильм с Ритой Хейворт зрители были в шоке: Рита стараниями Уэллса превратилась из жизнерадостной сексапильной девчонки в холодную элегантную леди, ее знаменитые рыжие кудри были коротко острижены, а то, что осталось, было выкрашено в платиновый блонд. Фильм провалился; его оценили только много лет спустя. Критики считают, что это был лучший фильм Риты как актрисы – она доказала, что ей по плечу и серьезнейшие драматические роли, хотя это никого не интересовало. Уже в следующем фильме «Любовники Кармен» Рита снова предстает в привычном образе рыжеволосой сексапильной красотки.

В мае 1948 года Рита Хейворт отправилась отдохнуть в Европу. Она пыталась отдохнуть от переживаний последних лет, от съемок, от разочарований. Вокруг нее снова вились самые желанные мужчины планеты, среди которых были египетский король Фарук, шах Ирана и миллионер Аристотель Онассис. Но их всех обошел принц Али Хан – невероятно богатый сын имама мусульман-исмаилитов Ага Хана III. Али учился на юриста, воевал во французском Иностранном легионе, но его истинной страстью были породистые лошади и красивые женщины. В 1934 году он с первого взгляда влюбился в замужнюю Джоан Гиннес и тут же предложил ей выйти за него замуж. Она рассмеялась, но уже через два года стала женой Али Хана. Однако женитьба не остановила любовные похождения Али – его страстность и любвеобильность были невероятны.

На Риту Али обратил внимание, увидев ее в «Джильде», но в то время у него был роман с Памелой Черчилль – падчерицей премьер-министра. Но когда Рита приехала во Францию, Али бросил все и кинулся знакомиться с кинозвездой в надежде немедленно с нею переспать. Однако с первой же встречи он понял две вещи: Рита не будет спать с первым встречным, даже если это принц Али, и что она – гораздо больше, чем просто случайная знакомая. Попросту говоря, Али влюбился, а вот Рите он совсем не понравился. Однако она согласилась снова с ним встретиться – и Али применил хоть и не совсем честный, но безотказный прием. Зная, что Рита весьма суеверна и увлекается всякой мистикой, он подослал к ней цыганку-гадалку, которая нагадала Рите, что как раз сейчас она стоит на пороге новой любви, и ее судьба – недавний знакомый, смуглый красавец и богач. Рита поверила и бросилась в объятия Али Хана.

Сначала Али повез свою возлюбленную в Испанию (где на корриде в Толедо тореадор даже преподнес ей в знак восхищения свежеубитого быка), а затем отправился вслед за ней в США, где их роман уже вызвал немалый скандал.

В конце сороковых годов США оставались весьма пуританским государством, где внебрачные связи осуждались, а уж роман с женатым мужчиной – а Али был женат – расценивался как преступление против общества. Если раньше пресса была в подчинении у голливудских боссов и не писала ничего, что могло бы повредить репутации кинозвезд (хотя писать было о чем), в послевоенное время журналисты не желали закрывать глаза на «жареные» факты, если на них можно было сделать тираж. Доставалось всем: и женатому Фрэнку Синатре за роман с Авой Гарднер, и Ингрид Бергман, которая бросила мужа ради итальянского режиссера Роберто Росселини, и Рите Хейворт за связь с мусульманским принцем. Студия под угрозой увольнения потребовала от Риты прекратить порочащую ее связь, но Рита лишь усмехнулась – и вместо Али бросила «Коламбию». Они с Али отправились в путешествие – сначала на Кубу, где Риту приветствовали как живую богиню, а затем в Лондон. Тут на них снова набросились журналисты: каждый шаг влюбленных отслеживали папарацци, а затем снимки с гневными заголовками появлялись во всех газетах по обе стороны океана. Рита и Али скрылись в Швейцарии, где оказалось, что Рита беременна. Она была в растерянности – но Али заверил ее, что он женится на ней во что бы то ни стало. Он срочно развелся с женой, и 27 мая 1949 года состоялась свадьба века – принц Али Хан взял в жены актрису Риту Хейворт, ставшую принцессой Ритой. Это был первый случай, когда голливудская актриса стала обладательницей столь высокого титула. Ей даже не пришлось менять религию – она лишь дала письменное обязательство, что дети будут воспитываться в мусульманской вере. На бракосочетании присутствовали 500 гостей, которые съели 50 фунтов икры и выпили 600 бутылок шампанского, сидя вокруг бассейна с 200 галлонами одеколона и слушая выступление Ива Монтана. Журналисты с упоением перечисляли подарки принца: чистокровные арабские скакуны, роскошные драгоценности, весившие столько же, сколько сама Рита, дорогие автомобили, антикварная мебель.

И никто не знал, что накануне свадьбы Рита отбила телеграмму Уэллсу: «Приезжай». И он примчался к ней на грузовом самолете (на пассажирские рейсы билетов не было), простояв весь путь. Когда он вошел в номер Риты, она встретила его в постели: «Вот она я. Женись на мне».

Уэллс не воспользовался ее предложением, но всю ночь он провел с ней, выслушивая ее рыдания и успокаивая. Она прекрасно понимала, что Али не будет хорошим мужем – его сексуальные аппетиты слишком непомерны, а характер чересчур эгоистичен, чтобы беспокоиться о ком-нибудь, кроме себя. Она оказалась права: не прошло и месяца со дня свадьбы, как Али начал изменять Рите, а когда она родила дочь, названную Ясмин, – дочь, а не сына! – Али совершенно охладел к ней. Его отец, Ага Хан, искренне симпатизировавший Рите, пытался образумить сына, но все было бесполезно. Ага Хан даже заблокировал счета Али, чтобы тот не смог тратить деньги на любовниц, но тот нашел выход – он стал тратить деньги Риты. Все ее возражения были напрасны: как истинный мусульманин, Али считал себя вправе полностью распоряжаться собой, своей женой, ее жизнью и ее деньгами. В конце концов Рита забрала детей и сбежала в США, где первым же делом подала на развод.

У нее было разбито сердце, она была измотана и опустошена. Пытаясь развеяться, Рита снова уезжает в Европу – сначала в Париж, а оттуда в Мадрид, где у нее был короткий роман с тореадором Луисом Мигелем Домингином – бывшим любовником Авы Гарднер. Подобные путешествия «по странам и постелям» в актерской среде всегда считались лучшим средством от всех проблем, но Рите оно не помогло. Она хотела любви, а не секса, счастья, а не разнообразия, спокойствия, а не острых ощущений. Рита Хейворт, предмет мечтаний миллионов мужчин, никак не могла встретить того единственного, который бы сделал ее счастливой. Ежедневно на ее имя приходили сотни писем с предложениями руки и сердца, а она всю жизнь чувствовала себя одинокой. «Все мои мужчины ложатся в постель с Джильдой, а просыпаются со мной», – грустно говорила она. Рита всю жизнь выбирала не тех мужчин – и всю жизнь не оставляла надежду на счастье.

Вернувшись в США, Рита Хейворт снова начала сниматься в кино. Гарри Кон был, пожалуй, единственным мужчиной в жизни Риты, который оставался ей верен в любых обстоятельствах. Рита была готова работать день и ночь, и Кон дал ей такую возможность. Она сыграла главные роли в нескольких фильмах, и хотя было заметно, что молодость Риты прошла – исчезла ее жизненная энергия, ее искрящаяся радость, – но она по-прежнему была красива, а играла она даже лучше, чем в свои лучшие годы. Ее новый образ – женщины с прошлым, женщины, у которой внутри больше, чем снаружи, – оценили знатоки и верные поклонники, но не пресса. После премьеры фильма «Мисс Сэди Томпсон», поставленного по мотивам «Дождя» Сомерсета Моэма, сам Моэм сказал: «Рита Хейворт – женщина, перед которой не сможет устоять ни один мужчина». Однако критики обращали на ее фильмы мало внимания – за последние годы Рита из кинозвезды превратилась в героиню скандальной хроники, и журналистам было интереснее копаться в ее жизни, чем ходить на ее фильмы.

В 1953 году Рита снова вышла замуж – за певца и актера Дика Хеймса. У него была плохая репутация – он беспробудно пил, растратил немалый капитал на кутежи и имел целый выводок детей. Рита была его пятой женой; он покорил ее напором и страстью – а удерживал побоями и алкоголем. Он пытался устроить свою давно рухнувшую карьеру за счет имени жены, но сломал карьеру ей. Когда Хеймс поссорился с руководством «Коламбии» (он требовал себе роль), его уволили, а затем начали против него судебный процесс по обвинению в уклонении от уплаты алиментов. Рита так переживала за мужа, что совсем забросила собственных детей: когда журналисты обнаружили их в доме няни Дороти Чемберс, они ужаснулись – Ребекка и Ясмин были грязными, голодными, неухоженными. После опубликованных фотографий иск вчинили уже Рите. Целый год она таскалась по судам, пытаясь вернуть себе детей, и добилась своего – но газетные публикации окончательно испортили ее имидж. К тому же Хеймсу по решению суда было запрещено появляться в Калифорнии – следовательно, и Рита, которая не хотела оставлять мужа, не могла появляться на голливудских студиях.

В 1954 году вместо «фильма с Хейворт» на MGM вышел фильм «о Хейворт» – «Босоногая графиня» режиссера Джозефа Манкевича. Главная героиня – испанская танцовщица Мария Варгас – была списана с Риты. Ей же предложили и сыграть – но из-за Хеймса Рита отказалась, и Марию сыграла Ава Гарднер.

Точку в четвертом браке Риты поставил сам Хеймс – однажды в холле отеля Coconut Grove он так врезал ей в глаз, что она отлетела к противоположной стене. Рита встала, поднялась в номер, собрала детей и уехала в Голливуд.

Она снова снималась – ведь это было единственное, что она умела делать. Правда, главных ролей ей уже не доверяли, но все же она снялась в нескольких очень хороших фильмах – «Приятель Джои», «Огонь внизу», «Отдельные столики». Во время съемок «Столиков» Рита сошлась с кинорежиссером Джимом Хиллом, который стал ее пятым мужем. Он пытался заново раскрутить Риту Хейворт – на этот раз как комедийную актрису, в ролях, которые критика определила как «поиграть в гольф, накрасить губы, выпить, пошутить и уйти». Но Рита уже устала от кино, она хотела просто семейной жизни – чего совершенно не хотел Хилл. Они ругались так, что у соседей дрожали стекла в окнах, беспробудно пили и снова дрались. В сентябре 1961 года они развелись. Больше Рита замуж не выходила. Журналу Times она признавалась: «Меня не удивляют неудавшиеся браки. Меня удивляют те, которые удались».

В последние годы она снималась в эпизодических ролях, но каждый фильм давался ей все труднее. Она забывала текст – приходилось везде развешивать шпаргалки с текстом, – путала мизансцены, постепенно у нее отказывала память. Журналисты поспешили объяснить все неприятности бывшей Богини любви алкогольной зависимостью и белой горячкой, но все оказалось серьезнее – у Риты Хейворт была болезнь Альцгеймера. Она переставала узнавать друзей, путала времена и места. За ней ухаживала младшая дочь, принцесса Ясмин Ага Хан, которая ради матери оставила карьеру оперной певицы и светскую жизнь. В 1977 году актрису, которая совершенно потеряла контроль над собой, отдали под опеку Ясмин. Она много сделала для помощи таким, как ее мать, – собирала деньги на исследования, организовывала больницы, основала фонд по борьбе с болезнью Альцгеймера, председателем которого являлась многие годы.

Рита Хейворт умерла 14 мая 1987 года. Она похоронена на лос-анджелесском Кладбище святого Креста, в знаменитом Гроте, где покоятся останки многих голливудских знаменитостей.

Мэй Уэст. Бог тут ни при чем

Мэй Уэст – одна из самобытнейших легенд американской культуры, женщина, которая не была похожа ни на кого и которой подражали миллионы. Секс-символ во времена, когда даже намекать на секс было преступлением, талантливейшая актриса, прославившаяся не только выдающимися формами и шутками на грани приличия, но и неординарным умом и потрясающей работоспособностью, позволившими ей быть на вершине даже тогда, когда ей перевалило за восемьдесят. Сногсшибательная, смелая, сексуальная, остроумная, свободная Королева секса – такой Мэй Уэст останется в истории.

В ней странным образом переплелось настоящее и искусственное, легенда и правда, истинный темперамент и выдуманные любовные связи, настоящие формы и фальшивые бриллианты. Даже ее имя, которые многие считали подлинным, а многие – невероятно удачным псевдонимом, успешно сочетало в себе эти крайности. На самом деле ее звали Мэри Джейн Уэст, и она родилась 17 августа 1893 года в Бруклине, районе Нью-Йорка. Ее отец, Джон Уэст, в котором смешалась кровь ирландских католиков и – как предполагают – негритянская (сам он, впрочем, без труда сходил за белого), за свою жизнь сменил множество профессий: от кулачного бойца до продавца галстуков, от полицейского до владельца собственного детективного бюро. Его жена, урожденная Матильда (или Тилли) Делкер-Дёльгер, происходила из семьи баварских евреев и до замужества подрабатывала моделью – позировала в корсетах и рекламировала одежду в универсальных магазинах, хотя больше всего она мечтала стать актрисой. Как это часто бывает, свою нереализованную мечту она попыталась исполнить в детях, которых у нее было трое: кроме Мэри Джейн, у Уэстов была еще дочь Милдред Кэтрин по прозвищу Беверли и сын Джон Эдвин.

Старшая дочь была, по мнению Тилли Уэст, прирожденной актрисой. В пять лет она прекрасно пела и танцевала, а в семь – под именем Бэйби Мэй – выиграла местный конкурс юных талантов. Не без помощи матери Мэй поняла, что лишь внешность и талант, если ими правильно распорядиться, могут поднять женщину из низов общества на вершину. Так что ничего удивительного нет в том, что еще подростком Мэй оттачивала свою сексуальность на всех встречающихся мужчинах и что она бросила школу, чтобы присоединиться к местной театральной труппе. Тилли всячески поддерживала Мэй, а что касается прочих родственников – их недовольство никто в расчет не принимал.

В двенадцать лет Мэй выступала как Бэйби Вамп в водевильных представлениях, в четырнадцать объездила полстраны с гастролями, а в семнадцать выскочила замуж за своего партнера по сцене Фрэнка Уоллеса. Бракосочетание состоялось в Милуоки 11 апреля 1911 года. Мэй пришлось добавить себе год, чтобы их поженили без лишних проблем. Правда, как только Мэй убедилась, что она не беременна, как опасалась, она тут же рассталась с Фрэнком – она всегда считала брак палкой о двух концах, ибо он дает женщине защиту, но отнимает свободу и независимость, а именно это Мэй ценила превыше всего.

В том же 1911 году Мэй Уэст впервые появляется в самом сердце театральной Америки – на Бродвее. Она играет – иногда вместе с сестрой Беверли, которая тоже стала актрисой, хотя потом быстро вышла замуж и сошла со сцены, – в ревю и мелодрамах, невероятно популярных в то время, когда кинематограф еще не стал властителем дум, и довольно быстро стала местной звездой. Пухлая шатенка (знаменитые платиновые локоны появятся через десять лет) с горящими глазами и низким мурлыкающим голосом позволяла себе такие шутки, на которые отваживался не всякий мужчина. Чтобы компенсировать свой небольшой (около 160 см) рост, она надевала туфли на огромных – двадцать сантиметров – платформах, благодаря чему сформировалась ее знаменитая походка – скользящая, качающаяся и слегка вульгарная. Мэй в основном играла женщин полусвета 1890-х годов, и именно тогда сложился ее стиль в одежде: яркие, слегка вульгарные облегающие наряды, корсеты, блестки, фальшивые бриллианты, мех леопарда и затейливые шляпы с перьями. Мэй прославилась не только остроумием и неприкрытой сексапильностью, но и исполнением мужских ролей, которые у нее получались невероятно убедительными. Даже пошли слухи, не утихающие затем несколько десятилетий, что на самом деле Мэй – мужчина, переодетый в женское платье. Правда, никто из ее многочисленных любовников почему-то не жаловался, а их уже в те годы было немало – знаменитые боксеры, партнеры по сцене, журналисты, биржевые маклеры. В 1913 году Мэй прогремела исполнением шимми – сладострастного танца, движения которого она скопировала у негритянских танцовщиц из гарлемских блюз-баров. Еще одна легенда гласит, что примерно в то же время она вступила в брак второй раз – ее мужем стал знаменитый аккордеонист Гвидо Дейро. Причем рассказывают, что, дабы избежать обвинений в двоемужии, Мэй вышла замуж под псевдонимом и что этот брак, в отличие от предыдущего, она законно расторгла в 1920 году. Место рядом с Мэй занял адвокат Джим Тимони, который, правда, вскоре навсегда забросил юридическую карьеру ради того, чтобы управлять делами Мэй.

Постепенно Мэй наскучило играть в чужих пьесах и произносить чужие остроты, и она начала сама писать себе скетчи, а затем и пьесы. Ее первая пьеса называлась «Секс» – для того времени, когда это слово нельзя было даже употреблять в прессе, название необычайно смелое и столь же провокационное. Уже здесь можно заметить все признаки фирменного стиля Мэй Уэст: сексуальная провокация, двусмысленные остроты с сексуальным подтекстом, отрицание ханжеской морали и воспевание права женщины быть сильной, свободной, независимой и честной в своих желаниях, в том числе сексуальных. Премьера состоялась 26 апреля 1926 года – Мэй исполняла главную роль, а также была режиссером и продюсером. Спектакль пользовался невероятным успехом, пока однажды на представление не явился полицейский наряд и не арестовал всех актеров по обвинению в оскорблении общественной морали. На самом деле ничего оскорбляющего в пьесе не было – обычная история о проститутках и ковбоях, немного детектив, немного мелодрама, – но Мэй признали виновной в развращении молодежи и приговорили к 10 дням тюрьмы. Правда, она так очаровала начальника тюрьмы, что заключение превратилось для нее чуть не в праздник: ей разрешили носить собственное шелковое белье, а не грубое тюремное, обедала она с начальником тюрьмы, а завтрак ей приносили из ближайшего кафе, к тому же освободили ее на два дня раньше «за хорошее поведение».

Из тюрьмы она вышла всеамериканской знаменитостью: все газеты наперебой судачили о том, как в самой свободной стране женщину могут посадить в тюрьму лишь за то, что она осмеливается говорить о сексе. Когда Мэй вышла на свободу, она опубликовала статью о женщинах, которых увидела в тюрьме, а гонорар пожертвовала тюремной библиотеке (именно там должна была, по мысли судей, трудиться Мэй в заключении).

Правда, в обретенной популярности были и свои минусы: теперь за Мэй безотрывно следила цензура. Ее следующую пьесу «Бремя», посвященную проблемам гомосексуалистов, не разрешили играть в Нью-Йорке, и она шла в Нью-Джерси: на сцене были сорок самых настоящих трансвеститов и геев, знакомых Мэй, хотя в то время даже говорить о таких людях считалось неприличным, а Мэй признавалась: «Травести меня просто обожают. Ведь я – это то, чем они хотели бы стать!» Спектакль снова был закрыт с помощью наряда полиции. Та же участь постигла еще несколько пьес Мэй Уэст, некоторые из которых не были сыграны и трех раз.

В 1928 году Мэй Уэст поставила свою, пожалуй, лучшую пьесу «Алмазная Лил», где играла заглавную роль острой на язык певички из салуна, веселой и свободолюбивой красотки 1890-х годов. Мэй словно написала эту роль с себя, так Лил была похожа на Мэй, и именно этот образ она пронесла через всю свою карьеру, обращаясь к нему, когда наступали трудные времена. Спектакль с триумфом прошел не только на Бродвее, но и по многим крупным городам США. Правда, это была последняя подобная удача: разразилась Великая депрессия, и люди больше не хотели ходить в театры, к тому же цензура все более предвзято относилась к творчеству Мэй Уэст, закрывая и запрещая ее спектакли один за другим. Сексуальная свобода и социальная острота ее пьес были для тогдашней пуританской Америки совершенно недопустимыми и вызывали гнев не только официальных властей и представителей религии, но и многих простых зрителей, для которых разговор со сцены о сексуальной жизни был равносилен моральному изнасилованию. К тому же в 1930 году умерла ее мать, и Мэй оказалась на грани глубокой депрессии – она даже готова была бросить театральную карьеру. Но ее слишком деятельная натура не давала ей сидеть без дела – Мэй написала роман «Крошка Гордон», который вскоре был опубликован.

Она поняла, что в театре она больше не сможет спокойно работать, к тому же стало очевидно, что наступает эра кинематографа. В 1932 году Мэй Уэст подписала контракт со студией Paramount Pictures на съемки в фильме «Ночь за ночью».

Она приехала в Голливуд и поселилась в апартаментах Равенсвуд неподалеку от студии. Эту квартиру она сохранит за собой на всю жизнь.

Когда Мэй повнимательнее прочла сценарий, она почти решила отказаться от съемок: фильм планировался как бенефис актера Джорджа Рафта, а у Мэй, которая должна была играть его подружку, было всего несколько незаметных эпизодов с невыразительными репликами. Но она давила на продюсеров, пока те не разрешили ей переписать все свои сцены. Так, например, появилась одна из самых знаменитых сцен Мэй Уэст: гардеробщица, восторженно пялясь на увешанный украшениями бюст Мэй, восклицает: «Бог мой, какие чудные бриллианты!», на что та отвечает: «Бог тут совершенно ни при чем, милочка». Здесь же прозвучала еще одна ее знаменитая фраза: «Я потеряла свою репутацию и никогда по ней не скучала». Фильм имел ошеломляющий успех, причем на девяносто процентов благодаря Мэй: фильм был довольно скучный, и лишь ее сцены заставляли зрителей не уходить из зала. После премьеры Рафт заявил: «Мэй украла все, кроме камер» – намекая на то, что она смогла сделать из своей эпизодической роли главное событие фильма.

Дело было в том, что Голливуд всегда славился тем, что он создавал актерские типажи или актеров-звезд согласно собственным требованиям и планам, а Мэй пришла в кинематограф совершенно сложившейся актрисой, со своим амплуа, со своей славой и со своими требованиями. Она желала блистать, но только там, где всем обязана себе самой, там, где она контролировала или проделала сама всю подготовительную работу. Как только боссы Paramount поняли, что Мэй можно доверить главную роль, она взяла дело полностью в свои руки: переделала в сценарий «Алмазную Лил» (правда, из-за требований цензуры пришлось сменить название и все имена), сама подобрала исполнителя на главную роль (ее выбор пал на начинающего Кэри Гранта, на счету которого к тому времени была только одна более-менее заметная роль, зато он был красавцем и, как говорили, доказал Мэй свои таланты в постели). Костюмы делала тоже начинающая Эдит Хед – главный художник по костюмам студии Paramount Тревис Брентон оказался слишком занят для первого фильма начинающей актрисы, а Эдит поразила воображение Мэй своими прекрасными эскизами расшитых блестками платьев с открытыми плечами, шикарных шляп и оригинальных драгоценностей. С этой работы началась слава Эдит Хед как великого костюмера.

Фильм под названием «Она ему навредила» стал национальной сенсацией, в тысячи раз окупив затраты, получив номинацию на «Оскара» в категории «Лучший фильм» и превратив Мэй Уэст и Кэри Гранта в звезд первой величины. Фраза Мэй «Когда я хорошая, я очень хороша, но когда я плохая, я еще лучше» моментально стала знаменитой. Правда, фильм был запрещен в Австралии и вызвал скандал в конгрессе США. На волне успеха Paramount немедленно запустил новый фильм с Мэй Уэст и Кэри Грантом «Я не ангел». Мэй снова выступила в роли сценариста, и поскольку сценарий был оригинальным, а не переделкой печально знакомой цензорам пьесы, разрешение на постановку было получено достаточно легко. В этом фильме Мэй играет укротительницу львов, которой она мечтала стать еще в детстве, и не только сама входит в клетку с хищниками, но даже кладет голову в пасть льву. Фильм снова номинировался на «Оскара», а у зрителей имел еще больший успех – считается, что доходы от этих двух фильмов спасли студию Paramount Pictures от угрожавшего ей банкротства.

Мэй Уэст стала самой кассовой актрисой Голливуда – и соответственно самой высокооплачиваемой, получая около 50 тысяч долларов в неделю. Теперь она могла сама диктовать студии условия – и, что самое удивительное, получать все, что требовала. Когда Мэй захотела пригласить в свой фильм «Красотка 90-х годов» Дюка Эллингтона (с которым у нее, по слухам, в то время был роман), руководство пришло в ужас: в те времена негров если и снимали в кино, то исключительно в «негритянских» фильмах. Но Мэй настояла на своем – и их песенные номера стали лучшими за всю карьеру Мэй. Этот же фильм прославился появлением Мэй Уэст в образе статуи Свободы – в платье цветов американского флага и с откровенно фаллическим факелом в руке. Кадр разошелся по всем журналам страны, и остроумные газетчики прозвали его «Статуя Либидо». В картину «Каждый день праздник», где Мэй играла мошенницу, продавшую наивному провинциалу Бруклинский мост, она пригласила не только молодого Луиса Армстронга, но и французского модельера Эльзу Скиапарелли, которая стала художником по костюмам. Мэй уже несколько лет носила одежду от Скиапарелли: ее стиль, одновременно классический и провокационный, как нельзя лучше подходил для Мэй Уэст, а фантастические шляпы и наряды от Эльзы с четкими линиями и выразительными деталями, в которых удивительно сочетались элегантность и сексуальность, стали визитной карточкой Мэй – и лучшей рекламой для Скиапарелли, которая стала не только модельером, но и одной из ближайших подруг Мэй Уэст. Символами их многолетнего сотрудничества стали знаменитый диван в салоне Скиапарелли, выполненный Сальвадором Дали в форме губ Мэй Уэст, и флакон духов Shoking, сделанный по образцу манекена Мэй.

Дали, у которого в то время был период явного увлечения американскими символами (одним из которых, безусловно, была Мэй Уэст), даже создал картину, где лицо Мэй складывалось из предметов интерьера (этот интерьер был через много лет реализован в замке Дали в Фигейросе), а знаменитый рисунок губ и носа Мэй стал одним из самых узнаваемых образов Дали – например, сейчас он используется для парфюмерных флаконов его имени. Сам художник отозвался о Мэй так: «Когда ты приходишь к ней, тебя встречают манящие и располагающие губы. Но будь осторожен! Этот рот в любой момент может тебя съесть!»

В тридцатых годах американские газеты были полны рассказов о Мэй Уэст, ее фотографий – чаще всего с Мэй, лежащей на знаменитой огромной кровати под белым балдахином, в черном кружевном пеньюаре или атласных платьях, и интервью. Она рассказывала, что, одеваясь по утрам, надевает сначала чулки и ботинки, затем шляпу (шляпы она обожала – особенно в духе своих любимых 1890-х годов, с огромными полями и облаком перьев), а потом – корсет и платье. Характерный силуэт ее платьев – очень узкий сверху, подчеркивающий ее стянутую корсетом фигуру, напоминающую песочные часы, и ниже колена расходящийся облаком складок, перьев или кружев в длинный волнующийся шлейф, стал таким же узнаваемым, как ее выдающиеся формы, прическа из коротких платиновых локонов или ее фразы, самой знаменитой из которых была, безусловно, реплика «У тебя пистолет в кармане или ты просто рад меня видеть?» Известно, что во времена Второй мировой войны солдаты союзников называли свои надувные спасательные жилеты «Мэй Уэст» – за их сходство с ее пышным бюстом. В ее честь названы неисправность парашюта – когда его перекручивает посредине, он становится похож на огромный бюстгальтер, подходящий лишь для женщины с габаритами Мэй Уэст, и вид графика в ядерной физике с двумя мягкими пиками и ложбинкой между ними.

Секрет успеха Мэй Уэст был в том, что она говорила о таких вещах, которые близки всем – и о которых никто, кроме нее, не говорил, и делала это с блестящим остроумием и вкусом. В отличие от более поздних секс-богинь она никогда не обнажалась в своих фильмах, да что там, она даже целовалась очень редко. Но то, что она показывала – плечи, линии тела, руки, глаза, вкупе с волнующим голосом и особыми интонациями заставляли всех в зрительном зале думать только о ней. Мэй не без кокетства называла себя копией Венеры Милосской: «Разница лишь в том, что у меня есть руки, и я знаю, что ими делать. И я далеко не мраморная!» Вокруг нее вились многочисленные слухи о разбитых ею сердцах, о покоренных мужчинах – среди них были известные политики, банкиры, спортсмены, и она никогда не возражала, хотя большая часть таких историй была выдумкой. Мэй Уэст свято блюла свой имидж страстной сексуальной женщины и практически никогда не говорила о своих любовниках, считая, что в глазах публики она должна оставаться всегда свободной для нового мужчины.

Но такая провокационная слава не могла не вызвать противодействия у блюстителей нравственности. Католическая церковь устраивала специальные акции с требованиями убрать Мэй Уэст с экранов, пуритански настроенные американцы срывали ее плакаты и осыпали очереди на ее фильмы гнилыми помидорами, а моралисты забрасывали боссов Paramount Pictures гневными письмами. Исследователи считают, что печально знаменитый «Кодекс Хейза», свод требований, устанавливающих правила приличия в американском кино, был обращен во многом против лично Мэй Уэст. Отныне в американских фильмах не целовались дольше трех секунд, любящие семейные пары спали исключительно на отдельных кроватях, а ковбои, которым было запрещено ругаться, стали говорить изысканным литературным языком. Но у Мэй нашлось оружие и против Кодекса: она стала наполнять свои сценарии таким количеством двусмысленностей, прикрытых откровенно неприличными фразами, что цензоры, старательно вымарывая последние, первые просто не замечали. Все ее знаменитые фразы того времени были смешны и провокационны не сами по себе – в буквальном значении они были практически невинны – но благодаря ее фирменной интонации и выверенным выразительным жестам. Ради таких фраз ее поклонники снова и снова шли на фильм, чтобы иметь возможность лишний раз убедиться, что им не показалось – и Мэй и вправду имеет в виду то, что они подумали. Мэй со свойственным ей цинизмом замечала: «Я благодарна цензуре – она сделала меня богатой».

Надо сказать, что богатой ее сделала не только цензура. В голливудские годы Мэй очень удачно начала заниматься сделками с недвижимостью – однажды она заработала пять миллионов долларов, вложив всего шестнадцать тысяч. Слухи о ее благосостоянии распространились по всей стране, вызвав новый скандал, в котором, по правде говоря, была виновата она сама: в середине 1935 года в Голливуде появился ее забытый муж, Фрэнк Уоллес, который на вполне законных основаниях требовал свою долю «их» совместно нажитого имущества. Лишь через два года Мэй призналась, что действительно выходила за него замуж, и в 1942 году супругов, которые не прожили вместе и недели, законно развели. Денежный вопрос Мэй решила втайне – никто так и не узнал, во сколько обошлось ей давнишнее замужество.

Но неприятности продолжали донимать ее. Ее первое появление на радио в декабре 1937 года – она сыграла два скетча, один из которых был про Адама и Еву в Эдеме, – вызвало огромный скандал: зрители были шокированы тем, как вольно Мэй Уэст, которая вообщето не была автором скетча, обращается с Библией, да еще в воскресенье, так что Мэй еще десять лет вход на радио был запрещен, а вышедший в то же время фильм «Каждый день праздник» не имел такого успеха, какого заслуживал. Из-за постоянных проблем с цензурой фильмы Мэй Уэст становились все более вымученными и неестественными, и следовательно, не имели прежнего успеха у зрителей. Последним ее триумфом был фильм 1940 года «Моя маленькая синичка», снятый на студии Universal, где вместе с Мэй играл знаменитый комик У. Си Филдс. Автором сценария снова была Мэй – она играет женщину с весьма сомнительной репутацией, которая вступает в фиктивный брак, дабы войти в приличное общество, а Филдс играл мошенника, за которого она выходит замуж. Две звезды, не привыкшие ни с кем делить свои фильмы, Мэй и Филдс не сработались с самого начала: его раздражало поведение Мэй, ему казалось, что она задалась целью захватить все экранное время, а она не выносила его пьянства. В контракт даже вставили пункт, согласно которому Филдса, если Мэй только учует исходящий от него запах алкоголя, могут прогнать с площадки. Злые языки говорили, что единственным способом получить Мэй и Филдса в одном кадре было снимать их по отдельности, а затем монтировать. Фильм имел оглушительный успех, но следующий – «Жар не остановить» – провалился в прокате. Впрочем, в этом не было вины Мэй Уэст: она согласилась сниматься лишь по просьбе своего друга Грегори Ратоффа (вместе с которым работала еще в картине «Я не ангел»), даже не читая сценария, который оказался отвратительным, и хотя во время съемок пыталась хоть как-то улучшить ситуацию, у нее ничего не вышло.

Провал «Жара» подтолкнул Мэй к давно уже назревавшему решению: оставить кинематограф, где цензура жестко контролировала каждый ее шаг, и вернуться обратно в театр. В 1944 году она прогремела на Бродвее с постановкой собственной пьесы «Екатерина была Великая» – весьма своеобразным изложением истории русской императрицы Екатерины Великой. Мэй играла Екатерину в окружении высоких мускулистых красавцев (каждый из которых, по слухам, был ее любовником не только на сцене), а на все упреки в «неисторичности» постановки отвечала: «Екатерина была великая женщина, она многое сделала, и у нее было три тысячи любовников – но это за всю жизнь. А у меня было только два часа времени!» Выбор героини был предопределен еще одним увлечением Мэй Уэст: она интересовалась спиритуализмом и искренне считала себя реинкарнацией Екатерины II. Потом было еще несколько пьес, пользовавшихся большим успехом – в том числе возрожденная «Алмазная Лил», с которой Мэй Уэст даже съездила на гастроли в Великобританию.

Закончить театральную карьеру ее вынудила очередная утрата: в апреле 1954 года умер ее верный друг и бывший любовник Джим Тимони, который последнюю четверть века был ее управляющим и доверенным лицом – во всех вопросах, кроме личной жизни. Его ревнивый и собственнический характер, по признанию самой Мэй, не позволял ей распространяться о своих любовных связях, хотя на самом деле их, как считают многие историки, было далеко не так много, как говорили. Мэй всю жизнь работала как каторжная, и для романов у нее оставалось не так уж много времени. Она сама признавалась в интервью журналу Playboy: «Я никогда не позволяла чувствам влиять на мою жизнь или затрагивать меня лично. Чувства – это слишком большая роскошь для деловых людей, и я не раз убеждалась на чужом опыте, к каким катастрофическим последствиям это может привести. Я всегда должна была непоколебимо стоять у руля своей карьеры».

В июле 1954 года Мэй открыла в лас-вегасском отеле-казино «Сахара» свое шоу под названием «Мэй Уэст и ее Адонисы» – сорокапятиминутная программа состояла из песен и скетчей, где Мэй представала в окружении одетых в узкие набедренные повязки красавцев-бодибилдеров, из которых она ежевечерне выбирала «Мистера своего сердца», причем импровизированные шутки Мэй во время этого конкурса были едва ли не смешнее всего шоу. В гости к Мэй заходили самые яркие звезды того времени – например, Джуди Гарланд, Луис Армстронг и прославившаяся своим великолепным бюстом Джейн Мэнсфильд, которая, кстати, вышла замуж за одного из «адонисов», бывшего «Мистера Америка» Майки Харгайти, тем самым лишив его работы.

Избавившись от неусыпного контроля Тимони, Мэй заводила романы направо и налево – например, в этот период она имела связь с «Мистером Америка» Ричардом Дю Буа и известным актером Стивом Мак Куином. Впрочем, уже скоро она встретила человека, который стал ее верным спутником до конца жизни, – это был один из «адонисов», бодибилдер Пол Новак. Он искренне считал, что был послан на Землю, чтобы заботиться о Мэй, и делал это до конца ее жизни с необычайной нежностью и преданностью. Поначалу их отношения держались в тайне – хотя Новак переехал на квартиру Мэй и всюду ее сопровождал, его представляли публике как шофера, охранника или дворецкого Мэй, и лишь в последние годы она признала его любовью всей своей жизни.

Даже в преклонном возрасте Мэй ни дня не сидела без дела. Когда Билли Уальдер предложил ей роль Нормы Десмонд – бывшей кинозвезды – в фильме «Сансет бульвар», Мэй решительно отказалась, возмущенно заявив, что она не «бывшая» и никогда ею не станет. В 1959 году вышла ее автобиография «Бог тут ни при чем», где Мэй признавалась: «Из двух зол я всегда выбирала то, которое раньше не пробовала» – и книга стала национальным бестселлером. В шестидесятых годах Мэй записала два альбома рок-н-ролльных хитов, где исполнила песни Элвиса Пресли, Боба Дилана, The Beatles и Rolling Stones, что сделало ее популярной среди молодой аудитории, и все это – параллельно с почти ежедневными выступлениями на сцене. В 1970 году семидесятишестилетняя Мэй Уэст после долгого перерыва вернулась в кино – она сыграла в экранизации романа Гора Видала «Майра Брекинридж», где ее партнершей была самая фотографируемая знаменитость того времени Ракель Уэлш. Мэй не одобряла Ракель: увидев в одном журнале ее обнаженные фотографии, Мэй заметила: «Теперь, когда она показала свои кости, что у нее осталось, чтобы поддерживать иллюзию?» Фильм получился неудачным: режиссеру пришлось выбирать между возможностью снять фильм с Мэй Уэст и необходимостью экранизировать роман, и он выбрал второе – чем, правда, сильно навредил успеху фильма, в котором многочисленные поклонники Мэй Уэст нашли «слишком мало Мэй». Но она сама выглядела фантастически.

Частью тайны Мэй Уэст было ее умение сопротивляться течению времени – в шестьдесят лет она признавалась, что чувствует себя на двадцать и ей каждый день необходим секс, а на восьмом десятке выглядела вполовину моложе своих лет. Правда, одной женщине, которая осмелилась высказать ей лично этот комплимент, Мэй заметила: «Вполовину? Да ведь это значит на СОРОК! А я не чувствую себя старше двадцати СЕКСти!» По ее собственным словам, для поддержания формы она ежедневно по два часа массировала грудь кольдкремом, чтобы сохранить ее форму, втирала в кожу теплое детское масло, чтобы она была мягкой и упругой, и каждый день делала клизму, чтобы очисть организм от токсинов и шлаков. В середине семидесятых, когда ей было уже восемьдесят, она была единственной голливудской актрисой, позволившей журналистам осмотреть себя – и они не обнаружили никаких следов пластических операций или парика! В восемьдесят пять лет Мэй Уэст вызвала сенсацию, когда на одном из приемов исполнила танец живота.

Последнее появление Мэй Уэст на экране состоялось в 1978 году – в фильме «Секстет», поставленном по ее последней пьесе, которая с успехом шла на Бродвее с 1960 года. К сожалению, время наконец догнало Мэй: она болела, постоянно забывала слова, ей приходилось отдыхать чуть ли не после каждой реплики, но она всетаки достаточно убедительно сыграла вечно молодую сексуальную женщину, перед которой не может устоять ни один мужчина. Кроме Тимоти Далтона, Ринго Старра и Тони Кертиса в кадре ненадолго появляется Джордж Рафт – партнер Мэй в ее самом первом фильме. Таким образом, ее кинокарьера получила своеобразное логическое завершение. На премьеру собрались десять тысяч поклонников Мэй, в том числе трансвеститы, одетые «под Мэй Уэст» – фанаты даже забирались на телеграфные столбы, чтобы лучше видеть Мэй. Полиция собиралась разогнать их, но Мэй лично вышла к поклонникам и успокоила разбушевавшуюся толпу, несколько часов раздавая автографы и позируя фотографам.

Последним появлением Мэй Уэст перед публикой была радиореклама минеральной воды: своим вечно молодым голосом Мэй произносила: «Я пью эту воду уже двадцать лет!», и добавляла: «С тех пор, как мне исполнилось шесть!»

В августе 1980 года Мэй, вставая с кровати, упала и потеряла сознание – врачи диагностировали сердечный приступ и сотрясение мозга, а сама Мэй рассказывала журналистам, что упала с кровати, потому что ей приснился эротический сон. В ноябре она перенесла еще один приступ, и 22 ноября 1980 года Мэй Уэст скончалась в своих апартаментах в Равенсвуде.

Узнав о ее смерти, ее поклонники рыдали на улицах. Один из них заявил: «Если она умерла, это конец света!»

Мэй Уэст похоронена на бруклинском кладбище Cypress Hills Cemetery рядом со своей семьей. После нее остались звезда на Аллее славы в Голливуде, ее фразы, вошедшие в словари цитат, ежегодный фестиваль в ее честь, двенадцать фильмов, портреты Сальвадора Дали и вечная любовь поклонников.

Ава Гарднер. Сексуальная богиня

Возможно, Ава Гарднер никогда не была великой актрисой. Но она была великой женщиной, перед которой склонялись все мужчины. Она верила в сказки даже тогда, когда остальные перестают верить во что бы то ни было, – и ее жизнь и правда превратилась в волшебную историю. Но когда она поняла, что в ее сказке не будет вечной любви, она переписала свою жизнь, как голливудский сценарий, превратив романтическую мелодраму в психологический триллер…

Ава Лавиния Гарднер родилась в рождественскую ночь 1922 года в маленьком городке Грабтаун (Брогден) в Северной Каролине. Она была младшей из семи детей в семье Джонаса и Молли Гарднеров, бедных фермеров, зарабатывающих на жизнь выращиванием хлопка и табака. Предками Гарднеров были английские, шотландские и ирландские эмигранты и индейцы из племени тускарора. Полуграмотная, полунищая, чрезвычайно набожная семья воспитывала детей в строгости и послушании. Единственной книгой была Библия, а единственным развлечением – пение псалмов.

Во времена Великой депрессии Гарднеры разорились: пришлось продать ферму, переехать в город и перебиваться случайными заработками. Когда Аве было тринадцать, отец умер от бронхита – и мать, и раньше весьма строгая к дочерям, окончательно помешалась на религии и без устали грозила детям страшными карами за малейший проступок. Единственной отдушиной юной Авы был кинематограф, куда девушка сбегала, чтобы помечтать о прекрасном принце. Она не хотела стать кинозвездой – вершиной ее надежд был брак с надежным и любящим мужчиной с постоянным заработком. Едва окончив школу, Ава уехала в городок Уилсон, где поступила на курсы секретарей.

Когда Аве исполнилось восемнадцать, ее сестра Беатрис (Баппи), жившая в Нью-Йорке, пригласила ее погостить. Муж Баппи Ларри Тарр был фотографом: от нечего делать он пару раз сфотографировал свояченицу – и результат был настолько хорош, что карточка Авы попала на витрину фотостудии. Дальше было как в сказке: мимо проходил агент кинокомпании MGM, заметил фотографию, и уже через несколько дней Аву пригласили на кинопробы.

Говорят, когда глава MGM Луис Майер посмотрел пробы Авы, он сказал: «Она не умеет играть. Она не умеет говорить. Она ничего не умеет. Она бесподобна!» Майер знал, что говорил: высокая стройная белокожая брюнетка, с кошачьими зелеными глазами и высокими скулами, доставшимися ей от ее индейских предков, с грацией пантеры и формами богини, была будто специально создана для киноэкрана. И Аве предложили контракт на семь лет. Еще говорят, что Ава заявила, что в Голливуде она в первую очередь выйдет замуж за главную кинозвезду и будет счастлива!

В Голливуде, куда Ава приехала в сопровождении сестры Баппи, ее немедленно направили на курсы актерского мастерства, где отучили от южного акцента, сделали прическу и научили выщипывать брови. В первый же год она снялась в трех фильмах, и на съемках одного из них – «Дети на Бродвее» – ее заметил Микки Руни.

Микки (настоящее имя Джозеф Юл) был одной из ярчайших звезд MGM. Попав в кинематограф в шесть лет, к двадцати годам Микки снялся в нескольких десятках фильмов, прославился как лучший партнер Джуди Гарланд, получил специального «младшего» Оскара – почетный приз за «привнесение на киноэкран духа юности и, в качестве исполнителя ролей подростков, установление высокой планки для других актёров», – и пристрастился к «сладкой жизни». Юная красавица Ава немедленно привлекла его внимание, и Микки начал наступление по всем правилам, осыпая девушку записками, роскошными букетами и дорогими подарками, но строгая Ава не разрешала себя даже поцеловать, а на свидания приходила в сопровождении сестры. Микки, уже давно не встречавший девушки, которая могла ему отказать, совершенно потерял голову и стал предлагать Аве руку и сердце по нескольку раз на день. Ава лишь отвечала: «Руни, ты сошел с ума!» Боссы MGM были с ней солидарны: чтобы звезда женился на старлетке, поставив крест на мечтах миллионов поклонниц, которые и составляют его основную аудиторию, – это неприемлемо! Но Руни уперся: или ему разрешат жениться на Аве, или он больше не играет! Наконец ему удалось уломать и Аву, и руководство студии. Сошлись на компромиссе: свадьбу играют тихую, а о приданом заботится студия.

Говорят, когда Микки представил Аву своей матери в качестве невесты, та лишь спросила: «Что, дорогая, по-другому у него никак не получается залезть к вам в трусы?»

Ава Гарднер стала миссис Руни 10 января 1942 года. В первую брачную ночь Микки с восторгом обнаружил, что его жена девственница (о чем не преминул потом раззвонить на весь Голливуд), а наутро пошел играть в гольф и не возвращался до позднего вечера. Потом Ава вспоминала, что в течение медового месяца она гораздо чаще общалась с рекламными агентами MGM, чем с собственным мужем. Так они и жили: Микки пропадал на съемках, вечеринках и гольф-полях, а Ава сидела дома и выла от тоски. После нервного срыва она подала на развод.

Микки схватился за голову: он по-прежнему любил жену, просто считал, что кольца на пальце ей достаточно для счастья. Может быть, им завести ребенка? Но Ава заявила: «Если я забеременею, я тебя убью!» В мае 1943 года их брак официально перестал существовать. Много лет спустя Ава признавалась: «Я была настолько глупа, что полагала, будто брак может изменить человека. Мы подходили друг другу только в постели – и ни в чем другом».

При разводе Ава отказалась от алиментов, вернула почти все подарки, оставив себе лишь автомобиль. Единственная польза, которую Ава получила от брака, – ее наконец-то заметили режиссеры. Она с головой ушла в работу – правда, роли ей предлагали небольшие и одинаковые: роковой красавицы с минимумом одежды и мозгов, «вешалки для бюстгальтеров», как говорила Ава. Она заводила короткие необременительные романы, пока в ее жизнь не вошел Говард Хьюз – миллиардер, кинопромышленник и главный ценитель женской красоты в США. Хьюз умел ухаживать как никто: кучи бриллиантов, роскошные букеты, полеты на личном самолете за покупками в Мексику или Нью-Йорк, бочки мороженого по первому слову и ужины в роскошном ресторане, снятом на целый вечер только для них двоих – и это в военное время, когда вся страна жила в режиме жесткой экономии! Когда заболела мать Авы, Хьюз доставил к ней на личном самолете целую когорту врачей. Хьюз превратил Аву из девушки из массовки в одну из самых роскошных и элегантных женщин страны: дешевые костюмы из универмагов и платья, оставшиеся от съемок, сменились гламурными туалетами от Мейнбочера и Адриана. Ава говорила: «Он хороший и понимающий друг. И потом, вы только представьте: он нажимает кнопку – и к моим услугам самолет, оп! – и апартаменты в отеле. Если мне хочется побыть одной, он мгновенно исчезает. Говард – счастливый билет для такой девушки, как я, ленивой южанки». Однако все было не так просто: Хьюз имел целую коллекцию красавиц, патологически ревновал каждую и к тому же не терпел, когда ему возражали. А Ава только недавно почувствовала вкус свободы! Неудивительно, что Ава и Хьюз моментально начали ссориться: однажды он, застав у нее мужчину, даже свернул ей скулу, за что получил по голове тяжелым подсвечником. Хьюз приставил к Аве охрану, а Ава заводила любовников назло Хьюзу. Они сходились и расходились, ссорились и мирились, дрались и признавались в любви… Отношения Авы с Говардом продлились около десяти лет: страсть постепенно переросла в дружбу.

В 1945 году Ава познакомилась с Арти Шоу, знаменитым кларнетистом и руководителем джазового оркестра. Арти был интеллектуалом, чудаком и ценителем красивых женщин – к моменту знакомства с Авой Шоу был женат уже четыре раза, и среди его бывших жен числилась даже кинозвезда Лана Тернер. Гарднер была мгновенно очарована его умом, и неудивительно, что она сразу согласилась стать его женой.

Это был странный союз: Шоу был тонким гурманом, изучал психоанализ, беседовал о политике и философии, а Ава прочла в жизни лишь две книги – Библию и «Унесенные ветром», любила ходить по дому босиком и интересовалась лишь голливудскими сплетнями. Шоу заставлял ее читать, записал на курсы психоанализа и даже посылал на университетские лекции. Через десять месяцев Ава сбежала от него: «Жить с Арти – такая тоска, – говорила она. – Все равно что учиться в колледже. Поэтому лучше уйти самой, чем дожидаться, пока тебя отчислят».

После крушения и второго брака Ава сильно изменилась. Одна из ее подруг вспоминала: «Она больше не доверяла мужчинам и, казалось, стремилась отплатить им той же монетой: переспать и побыстрее сбежать. Ее романы все больше походили на короткие интрижки. Это было совершенно не в стиле Авы, приехавшей когда-то в Голливуд с одной мечтой – познакомиться с хорошим человеком и зажить с ним счастливо». Она меняла мужчин, проводила все ночи в барах, никому не верила и ни на что больше не надеялась, поставив крест и на своей карьере, и на личной жизни. Студия устала закрывать глаза на недостойное поведение Гарднер, ей грозило увольнение. Все решил случай: в фильм «Убийцы» по Хемингуэю долго не могли найти главную героиню, пока режиссер Роберт Сиодмик не заметил проходившую мимо Аву Гарднер. Фильм получил премию «Эдгар», которая ежегодно вручается Ассоциацией детективных писателей Америки», а Ава была признана «самой многообещающей дебютанткой года». Эта роль немедленно сделала ее звездой, роли посыпались одна за другой, и в каждом фильме Ава крутила роман с партнером по съемкам: от Кларка Гейбла до Роберта Тэйлора, от зятя будущего президента Кеннеди Питера Лоуфорда до Говарда Даффа, о помолвке с которым – по настоянию студии – Ава объявила в 1947 году. Их роман продолжался два года, и все это время они ссорились и мирились не переставая. «Она могла быть очаровательной, а минуту спустя – невыносимой. Я был совершенно опьянен ею после первой же ночи», – вспоминал Дафф. А еще был Хьюз, с которым Ава продолжала поддерживать близкие отношения, и мафиози Джонни Стомпанато, и десятки актеров, боксеров и просто безымянных мужчин на одну ночь! Недаром Аву называли «самым сексуальным животным Голливуда», Казановой в юбке и секс-богиней.

В 1950 году в жизни Авы Гарднер начался новый этап: она встретила Фрэнка Синатру. Правда, познакомились они еще раньше, когда у Фрэнка был роман с подругой Авы Ланой Тернер, и тогда они друг другу крайне не понравились: Ава сочла Фрэнка зазнавшимся нахалом, а он решил, что Ава слишком много о себе думает. Однако после первого свидания Фрэнк был сражен наповал: «Как только мы оказались вместе, я просто голову потерял, – восхищенно вспоминал Синатра. – Как будто она мне чего-то в стакан подсыпала…» С тех пор они старались не расставаться.

Френсис Альберт Синатра, известный всему миру как Фрэнк, происходил из семьи итальянских эмигрантов, осевших в Нью-Джерси. Он мечтал о карьере журналиста и даже вел спортивную колонку в газете Jersey Observer, а параллельно выступал на радио в составе квартета The Hoboken Four. Со временем Фрэнк понял, что его будущее – это пение, и с 1942 года начал сольную карьеру певца. Уже через два года Фрэнк Синатра был самым популярным певцом в США, много снимался в кино, прославился своими романами с самыми красивыми женщинами (хотя был счастливо женат на подруге детства Нэнси Брабато и имел троих детей). Невысокий, голубоглазый, невероятно сексуальный итальянец с загадочным шрамом на щеке («поцелуй Бога», как говорил Фрэнк, хотя на самом деле это был след от неудачно наложенных акушерских щипцов) мог свести с ума любую женщину и охотно этим пользовался. «В жизни я хочу испытать все, пока еще молод и крепок, – говорил Синатра. – Чтобы потом не пришлось жалеть, что того не успел, этого не попробовал…»

Правда, к 1950 году его карьера шла на спад: вернувшимся с войны американцам были неинтересны его слащавые песни, к тому же после перенесенной простуды у него стал пропадать голос. Удивительно, но даже сам Синатра считал свою карьеру практически законченной. И когда он встретил Аву Гарднер, он увидел в ней возможность начать новую жизнь.

Уже после первого их совместного появления на премьере фильма «Джентльмены предпочитают блондинок» журналисты подняли бурю. Но когда стало ясно, что это не случайность, что главный сердцеед страны Синатра действительно влюбился, против Авы и Фрэнка началась настоящая война. Аву называли распутницей и разрушительницей семей, ее появления на публике сопровождались свистками и руганью, католические священники требовали запретить фильмы с ее участием, – впрочем, все это только шло на пользу ее экранному имиджу «роковой женщины». Благодаря поднятой вокруг нее шумихе карьера Авы шла в гору, чего не скажешь о Фрэнке, которого окончательно сочли вышедшим в тираж. MGM не продлила с ним контракт, его выступления отменялись, а возмущенные поклонники писали ему тысячи писем с угрозами. В апреле 1950 года он выступал в «Копакабане» – открыл рот и, по его собственному выражению, «оттуда вылетело лишь облачко пыли». Голос пропал; единственным сокровищем, которое еще оставалось у Синатры, была Ава.

Лана Тернер предупреждала подругу: «Учти, этот сукин сын не умеет любить!» Но ни Фрэнк, ни Ава не обращали на это никакого внимания. Они были очень похожи: оба любили итальянскую еду, секс, боксерские бои, виски и независимость. Оба ревновали друг друга к каждому фонарному столбу, устраивали громкие ссоры и так же громко просили прощения. Они то носились всю ночь напролет в открытом автомобиле, стреляя из стартового пистолета, то часами бродили по пустынным пляжам, держась за руки. Фрэнк нападал на репортеров, которые следили за влюбленными, а Ава устраивала ему скандалы, когда тот слишком пристально, на ее взгляд, смотрел на женщин в баре. После очередной ссоры Фрэнк Синатра пытался покончить с собой – скандал еле замяли, и руководство MGM услало Аву от греха подальше на съемки в Испанию.

В Мадриде в Аву влюбился партнер по съемкам тореадор Марио Кабре: каждую ночь он пел ей под окном серенады, а днем не отходил от нее ни на шаг. Студия немедленно воспользовалась этим, чтобы отвлечь внимание от связи Авы и Фрэнка: все газеты теперь писали о любви Гарднер и Кабре. Синатра в бешенстве прилетел в Мадрид, где вручил Аве бриллиантовое колье и устроил ей жуткую сцену. Через несколько недель в Лондоне они уже были неразлучны: их вместе даже представили английской королеве. Вернувшись в Америку, Фрэнк официально объявил о том, что он намерен развестись с Нэнси и жениться на Аве Гарднер.

Нэнси категорически отказывалась давать развод: она была верующей католичкой и к тому же любила Фрэнка, искренне считая, что это очередное увлечение пройдет так же быстро, как и предыдущие. Однако вскоре она поняла, что общественное мнение больше не на ее стороне: журналисты, оценившие преданность Авы и Фрэнка друг другу, заставили всю Америку сочувствовать влюбленным. 31 октября 1951 года Синатра наконец стал свободным, а ровно через неделю в Филадельфии состоялась скромная свадьба Авы Гарднер и Фрэнка Синатры. В качестве свадебного подарка он преподнес ей норковый палантин с сапфировыми застежками, а она – золотой медальон со своей фотографией. Супруги так торопились уехать в свадебное путешествие, что забыли свой багаж.

Впрочем, свадьба едва не сорвалась: двумя днями раньше Ава, приревновав Фрэнка к девушке в ресторане, швырнула в него обручальным кольцом с бриллиантом в шесть карат, а позже он выбросил в окно подаренный ей Хьюзом золотой браслет. Лишь вмешательство друзей утихомирило влюбленных.

Но эта ссора была не последней: когда вместе живут люди с одинаково взрывным и независимым характером, спокойной жизни не будет. Казалось, Ава и Фрэнк не могут жить вместе – точно так же, как не могут друг без друга. Скандалы и примирения следовали один за другим. Больше всего Фрэнка злило то, что Ава, будучи тогда на вершине славы, зарабатывала больше его: для настоящего итальянца это было невыносимо. Ава, как могла, поддерживала супруга: пользуясь своими связями, она устраивала его выступления, находила ему роли и организовывала статьи в прессе. Они все меньше времени проводили вместе: Ава снималась по всему миру, Фрэнк ездил с гастролями по США. Годовщину свадьбы они праздновали в Кении, где Ава снималась в картине «Снега Килиманджаро»: Фрэнк преподнес супруге перстень с огромным бриллиантом, деньги на который он тайком снял с кредитки самой Авы. «Я уже дважды была замужем, – говорила репортерам Ава, – но никогда это не продолжалось целый год». Рождество и Новый год отмечали в Уганде, где Ава снималась в «Могамбо»: Фрэнк прибыл на частном самолете, привез индеек и шампанское и устроил для всей съемочной группы импровизированный концерт. Когда пару представляли британскому губернатору страны, режиссер Джон Форд сказал: «Ава, объясни губернатору, что ты нашла в этом недомерке весом всего в восемьдесят фунтов?» На что Ава ответила: «Двадцать фунтов мужчины и шестьдесят фунтов мужского достоинства!»

К этому времени репутация Авы Гарднер как актрисы была на высочайшем уровне. Она уже несколько лет официально считалась самой красивой брюнеткой в кинематографе, ее признавали самой желанной женщиной США и самой сексуальной актрисой своего времени. Ее наряды и прически копировались во множестве – один из парикмахеров сказал, что во времена перекиси брюнетки остались лишь благодаря природе и Аве Гарднер. После «Снегов Килиманджаро» и «Могамбо» женщины всего мира облачились в одежду колониального стиля, после «Босоногой графини» даже аристократки стали ходить по дому босиком. Пользуясь своим влиянием, Ава сделала Фрэнку лучший подарок, который могла преподнести одна кинозвезда другой: она выбила ему роль в фильме «Отныне и вовеки». Фрэнк мечтал о ней, но режиссер отказывался даже вызвать его на пробы, и только Аве удалось уговорить его. За эту роль Фрэнк получил «Оскара». Ава, в том же году номинировавшаяся за «Могамбо», проиграла юной Одри Хепберн.

С этого момента их брак стал рушиться. После перенесенного выкидыша Ава впала в депрессию – она очень хотела ребенка. Впрочем, много лет спустя она признавалась: «Мы не могли позаботиться даже о самих себе. Как бы мы смогли заботиться о ребенке?» Карьера Синатры снова пошла в гору: его звали сниматься, к нему вернулся голос – причем его манера исполнения изменилась, став более зрелой. Он вернулся к своим прежним привычкам – виски, холостяцкие вечеринки и женщины, среди которых были Мэрилин Монро, танцовщицы из варьете и жены политиков. При этом он не переставая устраивал Аве сцены ревности и даже установил за ней слежку. Свободолюбивую Аву все это выводило из себя. Она устала от Фрэнка и с радостью соглашалась сниматься подальше от него. Когда она уезжала в Рим, где начиналась работа над фильмом «Босоногая графиня», Фрэнк был на грани самоубийства – но постепенно он понял, что Аву уже не вернуть. Его друг как-то заметил: «Ава научила Фрэнка петь сентиментальные песни о несчастной любви. Она была величайшей любовью его жизни, и он ее потерял». Расставшись с Авой, Фрэнк написал песню I’m a Fool to Want You – во время записи он смог допеть ее лишь один раз, а потом разрыдался и выбежал из студии.

У Авы начался роман с красавцем-тореро Луисом Мигелем Домингином. Она вспоминала: «Стоило мне впервые увидеть его, я поняла: он создан для меня». Высокий красавец аристократического происхождения, друживший с Хемингуэем, Пикассо и Стравинским, Домингин был воплощением всех грез Авы. Даже когда Фрэнк приезжал к ней в Италию, Ава готова была бросить его по первому зову Луиса. Недаром партнер Авы по съемкам в «Графине» Хэмфри Богарт говорил, что, хотя половина женщин мира готова броситься к ногам Фрэнка, Ава «предпочитала флиртовать с ребятами в плащах и балетных тапочках». Домингин хотел жениться на Аве – однако та, памятуя свой печальный опыт замужней жизни, отказала ему. Оскорбленный Домингин оставил Аву. Она снова стала встречаться с Говардом Хьюзом, который тоже звал ее замуж, но она отказала и ему.

В декабре 1955 года Ава переехала в Испанию, где купила дом в местечке Моралеха. Гарднер надеялась, что яркая и веселая Испания спасет ее от тоски и одиночества. Она посещала корриды, проводила ночи в дешевых тавернах и меняла мужчин как перчатки. До нее доходили слухи о непрекращающихся романах Фрэнка – Ким Новак, Грейс Келли, Джуди Гарланд и бесчисленные старлетки, так похожие на Аву. «Фрэнку просто недоступен оригинал, поэтому он довольствуется бледными копиями», – отзывалась она. Три года они с Фрэнком не могли решиться на окончательный развод: лишь в середине 1957 года их брак был официально расторгнут. «Возможно, если бы у меня получилось делить Фрэнка с другими женщинами, мы были бы счастливее», – признавалась журналистам Ава. После официальной процедуры Фрэнк устроил вечеринку, на которой разорвал фотографию Авы, но уже через несколько минут ползал по полу, собирая обрывки и плача от того, что не может найти одного кусочка. Рассыльный, случайно обнаруживший потерявшийся фрагмент, получил в награду золотые часы.

Ава после развода вернулась в Испанию, переехав из Моралехи в Мадрид. О Фрэнке она говорила неохотно: «Нам было хорошо в постели, но проблемы начинались уже по дороге в душ». Ава то запиралась в доме, то устраивала шумные вечеринки и заводила странные романы: тореро, танцовщики, авантюристы… «Видимо, подонки – мой удел, – говорила она. – Но это не остановит меня в поиске идеального мужчины». Ходили слухи, будто из-за нее молодой танцор фламенко выбросился из окна, что во время ссоры с очередным любовником Ава разбила гаечным ключом его спортивную машину, что она может посреди ночи пригласить в свою постель первого встречного мужчину… Она много пила и делала глупости: то на бешеной скорости носилась по сельским дорогам на своем «Мерседесе» (и два раза попала в аварии, к счастью, несерьезные), то решила сама попробовать себя в роли тореадора. Ее друг тореро Анжело Перальта отговаривал ее, как мог, но в итоге согласился исполнить ее прихоть. Дело закончилось печально: бык пропорол ей щеку. Ава была в шоке. Уже на следующий день она прилетела в Лондон к одному из лучших пластических хирургов. После нескольких операций шрам был почти незаметен, но Ава не желала успокаиваться, уверенная, что ее красота погибла навсегда. Долгое время она прожила почти взаперти в маленькой мадридской квартире, лишь изредка снимаясь то в Англии, то в США, пока снова не начала устраивать шумные вечеринки, о которых говорил весь Мадрид. Но скоро ей все надоело. Ава переехала в Англию, где зажила спокойной и тихой жизнью, лишь изредка соглашаясь сниматься. Изысканные наряды сменились твидовыми юбками, туфлями на низком каблуке и растянутыми трикотажными свитерами. Журналистам она объясняла: «Быть кинозвездой так тоскливо! Я делаю это только ради денег. А вы думаете, я хоть что-то понимаю в кино?»

Она почти не принимала гостей, мало с кем общалась, делая исключение лишь для Фрэнка Синатры. Они редко встречались, но постоянно разговаривали по телефону. Когда в 1966 году Фрэнк собрался жениться снова, на юной Миа Фэрроу, он позвонил Аве. «Какой-то ты нерадостный, – сказала Ава, – может быть, стоит повременить с женитьбой?» «Слишком поздно, я должен идти, – ответил Синатра. – Но знай, что бы ни было у меня с этой девчонкой, я все еще люблю тебя». Ава разрыдалась; но на следующий день, разглядывая фотографии Фрэнка рядом с худенькой, коротко стриженной Фэрроу, не преминула язвительно заметить: «Я всегда знала, что он закончит в постели с мальчиком!» Когда Ава случайно встретила Миа на одной из вечеринок, она грустно сказала ей: «Ты – ребенок, которого у нас с Фрэнком никогда не было и уже никогда не будет». После развода с Миа Фрэнк снова искал утешения у Авы.

Спокойствие в семейной жизни Фрэнк обрел в 1976 году, когда женился на Барбаре Маркс, бывшей танцовщице и бывшей жене знаменитого комика Зеппо Маркса. Барбара была снисходительной, любящей, терпеливой и ревнивой. Она вынесла из дома Фрэнка все фотографии Авы, убрала из сада ее статую, которая стояла там двадцать лет, и весьма неодобрительно относилась к встречам мужа с бывшей супругой. Между тем Фрэнк постоянно летал в Лондон, где навещал Аву. Две престарелые звезды сидели у камина и молчали.

В последние годы у Авы начались проблемы с легкими, а после перенесенного сердечного приступа она оказалась прикованной к постели. Фрэнк тратил на ее лечение сотни тысяч долларов, пока в январе 1990 года Ава не скончалась от пневмонии. Последними ее словами были: «Как же я устала!»

Дочь Синатры вспоминала, что когда Фрэнк узнал о смерти Авы, он упал на пол, разрыдался и очень долго не мог успокоиться. Он оплатил все расходы по завещанию Авы, организовал ее похороны в Северной Каролине, однако на саму церемонию так и не явился. Говорят, что его лимузин несколько часов простоял перед входом на кладбище, но Синатра так и не смог выйти. На венке, присланном им, было написано: «Со всей моей любовью, Френсис».

Любовь Орлова. Звезда номер один

В двадцатом веке в советском кинематографе было немало замечательных актрис, немало звезд – Янина Жеймо, Марина Ладынина, Тамара Макарова, Зоя Федорова… Их очень любили и в 20-е, и в 40-е, и в 50-е годы. Но никто никогда не имел такого успеха, такой славы, такой популярности и такой народной любви, как Любовь Петровна Орлова. Она была звездой № 1. И с этим не спорил никто. Сама Марина Алексеевна Ладынина, уже на склоне лет, говорила: «Да, Орлова по праву занимала первое место».

Критик Сергей Николаевич написал о ней удивительные слова: «Ее улыбка сияла во тьме бесконечного 1937 года; ее голос отогревал сердца, вселял надежду; ее каблуки выстукивали мелодию несбыточного счастья».

Орлова снималась не очень много, ее фильмы можно пересчитать по пальцам. Практически всего пять лент: «Веселые ребята», «Цирк», «Волга-Волга», «Светлый путь», «Весна». И еще только несколько небольших ролей в фильмах «Встреча на Эльбе», «Ошибка инженера Кочина», «Русский сувенир».

И все же Орлова – это звезда номер один советского кино. Она умела все. Она умела петь, танцевать, она умела играть драматические сцены. Все ее актерские качества в отдельности, может быть, и не составляли каких-нибудь великих достоинств. Она мило пела – но были певицы, которые пели гораздо лучше. Она очень приятно двигалась, приятно танцевала – но было очень много людей, которые танцевали гораздо лучше, чем она. Она очень интересно играла все драматические куски в своих фильмах, она была экстравагантна, не боялась эксцентрики, но все эти слагаемые, когда они соединялись в одно целое, давали невероятный феномен, и этого уже не имел никто. Вот звезды последующих лет – Алла Ларионова, Татьяна Самойлова, Людмила Гурченко. Каждая из них имела очень много достоинств, но кто-то хорошо пел – но не был очень красив; кто-то замечательно двигался – но не обладал музыкальностью; кто-то прелестно танцевал – но не имел большого драматического таланта. И ни у кого не было такой солнечной красоты – красоты, которая покоряла людей.

Звезда – это есть соединение доступности и недосягаемости одновременно. Орлова казалась доступной каждому человеку, и вместе с тем она была абсолютно недосягаема для зрителей. Она очень редко выступала в печати, она никогда не демонстрировала себя на так называемых «тусовках» тех лет… Она никогда не была в Доме кино. И Союз кинематографистов существовал совершенно отдельно от нее. У нее была своя, отдельная, очень замкнутая жизнь, в которую она никого не допускала. Она всегда была с улыбкой на устах: какой бы фильм люди ни смотрели, они выходили из зала в замечательном настроении, потому что в ее лице, в ее повадке, в ее манере, в очень благородной лепке ее лица была какая-то неизъяснимая женская прелесть и красота. А ее характер, то, какая она была на самом деле, знали очень немногие. Когда-то Немирович-Данченко сказал, что каждый человек проживает пять или шесть жизней. А Любовь Орлова прожила гораздо больше…

Когда именно родилась Любовь Орлова, очень долго никто не знал. Только в 1972 году, когда она умолила Фурцеву не отмечать ее семидесятилетний юбилей, во всех газетах появились статьи о Любови Орловой – и тогда поняли, что это какая-то дата. Родилась она в 1902 году, а в кинематограф пришла достаточно поздно – ей было 32 года. Она не любила вспоминать своего прошлого. Никогда. О ней есть очень много легенд: одна из самых стойких – что она была дворянского происхождения. На самом деле ее отец, Петр Федорович Орлов, был акцизным чиновником, а мать, Евгения Николаевна Сухотина, была очень дальней родственницей Михаила Александровича Сухотина, мужа одной из дочерей Льва Толстого, Татьяны Львовны. Отец был внешне очень вальяжный и вполне мог сойти за аристократа, очень любил карты и проигрывал все, что у него было. Жил он в Ярославле. Когда денег у матери не стало, она уехала вместе с двумя дочерьми, Любовью и Нонной, к своей сестре в Воскресенск. Сама Любовь Петровна родилась в усадьбе своей матери. Она была младшей из двух дочерей. Мать ее была не очень красивой, суховатой, невысокой, с напряженным выражением глаз, с нервным сухим лицом. Она всю жизнь прожила вместе с Любовью Петровной. У нее был настолько трудный характер, что иногда Орлова и Александров переезжали от нее в гостиницу, говоря ей, что уезжают в командировку. Благодаря родству Любови Орловой с Сухотиным, мужем Татьяны Львовны Толстой, однажды, еще девочкой, Люба видела Льва Толстого. Лев Толстой подарил ей книжку «Кавказский пленник», на которой сделал надпись: «Любочке от Льва Толстого». Эту книжку она очень берегла, всегда держала под стеклом в своем роскошном доме.

Когда произошла революция, ей было 14 лет. Она училась в гимназии недалеко от Никитских ворот, и музыку там преподавали композиторы Гедике и Гольденвейзер. У нее был очень хороший слух, а точных наук она безумно боялась – физики, математики… Но музыкальное образование она не завершила. Потому что произошла революция, и консерваторию пришлось отложить, а плата за частное обучение была не по карману. И они уехали всей семьей в город Воскресенск, где жила сестра матери. Там они прожили все тяжелые годы Гражданской войны. Любовь Петровна должна была возить в Москву в пригородных поездах бидоны с молоком – у тетки была корова, она давала молоко, и семья продавала молоко и этим жила. Орлова с этими бидонами ездила в Москву, таскала их по домам, у нее были только одни варежки, она была очень бедна. Тогда она навсегда испортила себе руки – у нее воспалились суставы. Руки у нее всю жизнь были очень некрасивые, часто опухали. И если посмотреть ее фильмы – она почти нигде не показывает свои руки. Эта была единственная некрасивая сторона во всем ее женском облике. Но другого выхода у нее тогда не было.

Она была удивительным человеком. Не любила ничего дилетантского. Она была трудоголиком. И хотя так и не окончила консерваторию – поступила туда, но не окончила, – она отлично играла на фортепиано, и в начале 20-х годов у нее была единственная возможность зарабатывать деньги, кроме как мотаться с бидонами, – она поступила на работу в кинотеатр тапером. Она сидела около экрана и играла. Грязный прокуренный кинотеатр, матросня, матерщина, семечки… А что делать – это была ее работа. Никогда впоследствии она не вспоминала об этом. Это унижало ее, выводило из равновесия. В тот период у нее были даже периоды какого-то безразличия – к учебе, к искусству, к ее собственной судьбе. Ей казалось, что слух становится хуже, что темперамент утрачивает чувство меры. Она ощущала себя человеком, у которого нет никаких надежд. Спасло ее от этого замужество.

Ее первый муж, Андрей Гаспарович Берзин, был старше ее на 10 лет, по профессии агроном. Член партии, служил в Наркомате земледелия и занимал там высокую должность – заместитель наркома. Женившись, он перевез всю семью Орловых в свою квартиру в двухэтажном доме в Хохловском переулке. Отдельная двухкомнатная квартира по тем временам считалась большой редкостью. Одна из комнат, где жили молодожены, была очень велика – там стоял рояль, и там Любовь Петровна очень много играла. В тот период у нее были две подруги, сестры Наталья Глан и Галина Шаховская. Наталья, известная киноактриса, была женой талантливого, знаменитого кинорежиссера Бориса Барнета. Ее фотографии в то время висели по всей Москве. Орлова просила, чтобы Наталья ввела ее в мир кино, а Глан отказывалась – она считала, что у Орловой нет никаких данных. Любовь Петровна, уже будучи женой Берзина, поступила в частную хореографическую школу – студию Франчески Беаты. Орлова училась там четыре года. Еще в 1924 году эта студия влилась в Театральный техникум им. Луначарского – то, что сегодня является Российской академией театрального искусства, то есть ГИТИС. И еще она занималась в студии пластического танца Веры Майя. Там занималось довольно много впоследствии известных людей – Бурмейстер, который потом был известным балетмейстером в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко, эстрадные актеры Редель и Хрусталев… Там она познакомилась с молодым Александром Цфасманом, который потом стал ее концертмейстером, а затем – известным композитором.

Началом своей творческой биографии Орлова считала 1926 год – в этом году она поступила в Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко. Ее приняли туда хористкой, а потом зачислили в кордебалет. Это все жутко не нравилось Берзину. Он хотел, чтоб у него был дом, была жена, которая бы готовила ему обеды и делала все то, что и должна делать женщина. Кстати, когда она была женой Александрова, она все это делала. Она замечательно готовила, была удивительной хозяйкой. Ее дом славился феноменальной чистотой, феноменальным порядком. Она очень любила печь, любила варить. Имея двух домработниц, она всегда следила за тем, что они делают. Но тогда театр был для нее важнее. И этот театр сыграл в ее жизни большую роль, потому что там она познакомилась с Владимиром Ивановичем Немировичем-Данченко.

Примой Музыкального театра была знаменитая Ольга Бакланова – женщина совершенно сказочной красоты. Немирович-Данченко был в нее влюблен, и, собственно, для нее он и создал эту музыкальную студию, и для нее он открыл этот театр – в мае 1920 года опереттой Лекока «Дочь Анго». И когда он увидел Орлову – а он очень любил женщин, и всегда обращал на них внимание, и очень ценил их красоту, – он подозвал ее и предложил ей роль Герсильи в оперетте «Дочь Анго». Вся роль заключалась в словах: «Да, гражданка! Нет, гражданка! Слушаюсь, гражданка». Крохотный эпизод. А второй знаменитой постановкой студии была «Перикола» – знаменитая оперетта Оффенбаха. Все это ставилось для Баклановой. Но Бакланова в 1926 году навсегда уехала за границу. Впоследствии стала знаменитой актрисой в Голливуде, умерла в Швейцарии. А после ее отъезда все ее роли перешли к очень талантливой актрисе Надежде Кемарской. Орлова была никто – хористка и артистка кордебалета. Но очень умная, тактичная, мало говорившая, умевшая слушать. И однажды Немирович-Данченко решил, что надо дать ей попробовать спеть Периколу. Ей повезло. Когда Орлова была в театре, ею много занималась Ксения Ивановна Котлубай – судя по всему, очень талантливая женщина. Это была правая рука Вахтангова, режиссер и педагог, занималась дикцией. Она делала с Орловой роль Периколы и давала ей танцевать. И Орлова выступала в роли Периколы на утренних спектаклях. В 1927 году ей поручили роль Серполетты в оперетте Планкетта «Корневильские колокола». У нее постепенно набирался репертуар.

Сейчас очень трудно сказать, любила ли Орлова своего первого мужа. Никаких документов не осталось. По слухам, это не было страстью. Он был очень умным человеком, и его без конца арестовывали. То ли он был троцкист, то ли еще что, но явно не был сторонником сталинского режима. Его арестовывали, а потом через три-четыре дня привозили домой на извозчике. Наконец, в 1930 году его арестовали, и он уже не вернулся. Стало известно, что он может пройти по делу экономистов Кондратьева и Чаянова. Потом Сталин решил отменить процесс, Берзина приговорили к трем годам ссылки и отправили отбывать срок в город Семипалатинск. Орлова осталась одна.

Несколько лет спустя, когда Орлова уже была звездой, на кремлевском приеме Сталин подошел к ней и предложил выполнить любое ее желание. Она попросила сообщить ей о судьбе Берзина. Сталин в недоумении отошел, но о просьбе не забыл. Вскоре Орлову пригласили на Лубянку и сообщили, что ее бывший муж находится в лагере в Казахстане. «Если хотите, мы можем воссоединить вас», – любезно предложили ей. Орлова постаралась поскорее уйти…

В ее жизни появился другой человек – некий «спец» из Австрии, который ее очень любил. Его поразило то, что в те годы в Советской России он встретил элегантную женщину. Орлова замечательно шила – доставала какими-то путями модные журналы и по ним делала себе туалеты. Потом ее обшивала очень знаменитая портниха Варвара Данилина, которая в Москве одевала только трех человек: кинозвезду Любовь Орлову, великую актрису Марию Бабанову и Ольгу Лепешинскую, приму-балерину Большого театра. Орлова всегда выглядела элегантно, хотя подчас ей это стоило изрядного напряжения сил. Но она умела это делать. Ее отличали трезвость взгляда, терпение, творческий заряд – она могла работать до изнеможения – и поразительный такт. Она никогда не срывалась. В театрах, где всегда обычно происходят скандалы, истерики, нервные срывы, с нею этого не случалось.

Однажды она все-таки попала на киностудию – сыграла эпизодическую роль в фильме «Любовь Алены», но эта лента не сохранилась. Это было время, когда возникали первые советские комедии, когда уже играли Вера Марецкая, Анна Стен… Об Орловой тогда никто не знал. В основном она работала вместе с Цфасманом – пела в концертах. Пела она Мусоргского, Даргомыжского, романсы… Потом у нее появился другой концертмейстер – Лев Миронов, который работал с ней всю оставшуюся жизнь. Голос ее всегда отличался музыкальностью и напевностью, а речь была поразительно ритмична. Но не голос создавал успех Любови Петровне в те годы. От природы ей была свойственна удивительная непринужденность и красота движений, природная пластика. Сестра Натальи Глан, Галина Шаховская, впоследствии стала известным балетмейстером – она ставила, например, танцы в фильме «Весна». Она говорила, что Орлова была на эстраде поразительно органична – ее органика совпадала с органикой жанра. Она очень любила эстраду. Орлова много ездила с концертами, а в театре настоящий успех у нее был только в «Периколе». Но поскольку время было новое, всем было трудно, она в 1932 году, когда был голод в стране и все актеры искали себе какую-нибудь дополнительную работу, пела в маленьких концертах перед началом киносеанса. Такой прообраз киножурналов. Она пела в кинотеатре «Арс» – там, где сейчас находится Театр им. Станиславского. И когда она пела там свои миниатюры, к ней за кулисы пришел администратор, а рядом с ним был какой-то молодой человек – удивительной красоты, очень элегантный, в роскошном заграничном костюме, ослепительно улыбавшийся. Он наклонил голову и представился: «Александров!»

Режиссер Григорий Александров искал кого-то на роль в фильме «Веселые ребята». Ему кто-то посоветовал (кто говорит, что Раневская, кто-то – что Юткевич – слухов много), но пришел он специально посмотреть на Орлову, которую до этого видел в «Периколе». Она не вызывала у него никаких эмоций, никаких чувств – просто хорошо поет, хорошо двигается, хорошо танцует. А она влюбилась в него сразу. И потом очень часто говорила: «Я увидела золотоволосого бога». Он был действительно необыкновенно красив. Он был человек очень остроумный, музыкальный, играл на гитаре, талантливый, знал языки, рисовал. Когда она познакомилась с ним, она еще не знала, что он был самым близким другом гениального советского режиссера Сергея Эйзенштейна. Эта дружба длилась десять лет. Благодаря Эйзенштейну Александров в те годы выезжал за границу – он был в Америке, Мексике, Голливуде, Париже, Женеве, Берлине… Александров общался с Диснеем, с Чарли Чаплином, обожал Дугласа Фэрбенкса и Мэри Пикфорд. У него была жена – блондинка, очень приятная женщина, актриса Музыкального театра, и маленький сын, которого он назвал Вася, а потом переименовал в Дугласа – в честь Дугласа Фэрбенкса. Так его потом и называли. Александров был на два года моложе Любови Орловой. В Москву он приехал в 1921 году вместе со своим ближайшим другом тех лет Иваном Пырьевым, впоследствии одним из самых известных кинорежиссеров. Потом они стали врагами, не общались – а тогда очень дружили. Они вместе писали и ставили агитки, оба подвизались в Пролеткульте. В 1923 году Пырьев ушел к Мейерхольду, а к Александрову Мейерхольд был равнодушен – и не взял его. В театре Пролеткульта была независимая Передвижная группа во главе с Эйзенштейном. Там был поставлен сенсационный спектакль по пьесе Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Туда и поступил Александров. Эйзенштейн влюбился в него, он его просто обожал. Тот был очень красив, с дивной фигурой, всегда элегантен – а это было время, когда Эйзенштейн находился на пике своей славы. Именно тогда, в середине 20-х годов, он поставил фильмы «Октябрь», «Стачка», «Старое и новое» и свой гениальный фильм – самый гениальный фильм ХХ века, по мнению теоретиков, – «Броненосец «Потемкин». Десять лет Александров был рядом с ним. Он был участником всех его работ. А потом что-то между ними произошло – еще за границей, – и отношения стали портиться. Потом они вообще не общались.

Отношения у них были очень сложные. В то время было много слухов об Эйзенштейне и Александрове, даже о том, что они находились в любовных отношениях. Судя по всему, этого никогда не было на самом деле. Хотя сексуальная мотивация отношений со стороны Эйзенштейна была. Он был по своей природе особым человеком – некрасив, низкоросл, и у него была болезнь, паховая грыжа, – возможно, это сыграло роль в зарождении у него комплекса сексуальной неполноценности. Этот комплекс беспокоил его с ранней юности – он его никогда не скрывал – и сохранился до конца жизни.

Отношения их до сих пор предмет домыслов и сплетен, хотя никаких фактов не сохранилось. Привязанность, конечно, была. Сам Александров ко всем этим слухам относился очень спокойно. Уже на склоне лет он говорил: «Может быть, он был мною увлечен… Я никогда им не увлекался». У него была жена, был ребенок, были романы, и по-настоящему его всегда интересовало только одно – карьера. Эйзенштейн с Александровым расходились еще и в теории: для Александрова форма была неважна, а для Эйзенштейна была очень важна именно форма – форма, которая могла быть идеологией. Все это приводило к тому, что они по-разному смотрели на то, что происходит в кино. Александров с самого начала, особенно после своей американской поездки, решил использовать на практике достижения американского мюзикла и совершенно этого не стеснялся. Когда вышли его первые фильмы – «Веселые ребята», «Цирк», – все об этом говорили. Было очевидно, что он посмотрел огромное количество музыкальных картин в Америке. Видел он и «Певец джаза», и «Мелодии Бродвея», был увлечен Нормой Ширер – была такая голливудская звезда, снялась в фильме «Hollywood Review», видел даже Джанет Макдональд и Мориса Шевалье в фильме Эрнста Любича «Love Parade» студии «Парамаунт».

Орлова чем-то ему напоминала звезд зарубежного экрана, и он решил лепить ее по принципу «американизма» – изящная, улыбчивая, очень женственная, белокурая, сияющая. Звезды западного кино всегда стояли у него перед глазами. Орлова обладала удивительным свойством – даже в тех фильмах, где она как бы подражала западным образцам, она никогда не казалась зрителю чужой. Она была совершенной, в ней была легкость и непринужденность. Когда Александров ее увидел, он сразу пригласил ее сниматься.

Александров задумал снять музыкальную комедию и решил взять за основу программу Леонида Утесова «Музыкальный магазин», авторами которой были Николай Эрдман и Владимир Масс. Это был 1933 год. Съемки шли в очень приятной атмосфере – море, хороший отель. Орлова приехала в Гагры, где снимались «Веселые ребята», вместе со своим немцем-«спецом». Там был Александров со своей женой и маленьким Дугласом. Эйзенштейну очень не понравилось то, что Александров снимает именно мюзикл. Эйзенштейн вообще во всех александровских фильмах увидел лишь слепок американских мюзиклов – забавных, пустоватых, развлекательных. И свою неприязнь к этому он перенес на Орлову – он очень не любил ее, и это можно понять. Она платила ему полной взаимностью.

Так сложилась жизнь, что много лет спустя, во время войны, они вместе оказались в эвакуации в Алма-Ате, жили в одном доме, через стенку. Но даже тогда они практически не общались.

Когда начался этот роман, а он начался на съемочной площадке, жена Александрова ушла от него. Она сразу вышла замуж за знаменитого актера Бориса Тенина. Немец понял, что он никому не нужен, сел в поезд и уехал. В этот момент в Германии Гитлер пришел к власти, и он уехал в Австрию. Судьба его неизвестна.

Роман между Александровым и Орловой тем временем полыхал открыто. Это была очень красивая пара. Эйзенштейн же выглядел скорее как отец Александрова. И когда тот увлекся Орловой, влюбился, женился на ней, Эйзенштейн искренне считал, что Александров его предал.

Есть интересная версия, что, когда Эйзенштейн снимал фильм «Иван Грозный», он соединил облик Александрова с обликом артиста Михаила Названова в роли Курбского. И тема Александрова – тема предательства – присутствовала в съемках этого фильма. Даже посторонние люди узнавали в Курбском Александрова.

Фильм «Веселые ребята» не должен был выйти. Его признали «хулиганским и контрреволюционным». К тому же оба автора сценария – Николай Эрдман и Владимир Масс – были арестованы прямо на съемках. Кстати, когда вышли «Веселые ребята», их фамилии из титров были удалены – вместо них автором сценария Александров указал себя. Уже стоял вопрос о том, чтобы фильм вообще закрыть и не пускать в прокат. Но у Александрова был защитник – Борис Шумяцкий, начальник Управления кинематографии тех лет. И он предложил Горькому посмотреть этот фильм в его особняке на Никитской. Горькому фильм очень понравился, и он решил показать его Сталину. Еще до фильма, на даче Горького, Александров в присутствии Сталина пел под гитару мексиканские песни, и Сталину Александров очень приглянулся. Сталин потребовал показать ему картину. Шумяцкий очень волновался. Но Сталину фильм безумно понравился, он очень много смеялся и сказал, что «отдохнул так, словно в отпуске побывал», что получил огромное удовольствие и больше всего ему понравилась Любовь Орлова. Естественно, фильм сразу же вышел на экраны страны, имел феерический успех. Утесова как-то даже никто и не заметил – Орлова его затмила. Это было очень обидно, потому что в этот момент как раз давали звания заслуженного деятеля искусств РСФСР – первые звания. Их получили кинорежиссеры Протазанов, Кулешов, Эйзенштейн – и Любовь Орлова, не Александров! А Леонид Утесов получил только фотоаппарат. У него были очень напряженные отношения с Александровым. Ему было очень обидно – он замечательно сыграл в этом фильме, но его никто не заметил. И он высказал все Александрову. Александров был человек не самый порядочный. В 1959 году, когда фильм вышел вторично, Александров решил заменить Утесова. Конечно, он не мог заменить его в кадре, но песни за него пел мхатовский артист Трошин со своим металлическим голосом. Все были возмущены: как так – Утесов жив, и при нем выходят «Веселые ребята», а поет там другой человек? Но Александров всегда абсолютно равнодушно относился к тому, что о нем говорят, а Любовь Петровна, как обычно в таких случаях, ничего не замечала и ничего не говорила. И только потом восстановили первую, первоначальную ленту, и сегодня «Веселые ребята» идут в том виде, как они и должны были идти, – с Леонидом Утесовым в главной роли.

После фильма «Веселые ребята» Орлова буквально прогремела. Но сам фильм встретили очень отрицательно. Многие критики осуждали эту картину. В печати с «разносами» выступили Эсфирь Шуб, близкий друг Эйзенштейна, тогда еще молодой кинорежиссер Юрий Райзман, резко и безжалостно разложил эту ленту Виктор Шкловский. Фильм упрекали во многом справедливо, потому что это был слепок со второсортных американских мюзиклов. Григорий Александров, классик советского кинематографа, создатель знаменитых, прославленных музыкальных лент, на самом деле действительно прививал на советскую почву американское кино. И Орлова, по существу, была слеплена им по принципу американских звезд. Но тогда здесь не видели западных лент и ничего не знали. Скажем, в «Веселых ребятах» у нее был ее знаменитый цилиндр – и только в конце 60-х годов стало ясно, что это тот самый цилиндр, в каком выступала Марлен Дитрих в знаменитом «Голубом ангеле». Когда в фильме «Цирк» Орлова снимает свой черный парик и остается блондинкой – есть такой кадр, где у нее половина головы черная, а на второй половине ее платиновые волосы, – это тоже кадр из фильма Марлен Дитрих. Ее номер «Тиги-тиги-ду, я из пушки в небо уйду», где она танцует на этой пушке, – это тоже цитата из одного из фильмов с Марлен Дитрих. Даже имя ее героини в этом фильме напоминает об этой актрисе: Марлен Дитрих – Марион Диксон. Но дело в том, что советский зритель не знал, кто такая Марлен Дитрих, и не видел ее фильмов. Был «железный занавес», никто никуда не ездил и никто ничего не видел. Очень узкий круг людей, в том числе людей искусства, видели западные фильмы, когда их для избранных показывали в Управлении кинематографии в Гнездниковском переулке. Но страна этого не знала. Страна любила Орлову.

Когда Александров и Орлова вернулись после съемок «Веселых ребят» в Москву, они уже были вместе, ее уже знала вся страна. Почти сразу же Александров задумал снимать следующий фильм – «Цирк». И когда критики говорили, что это не наше кино, что это слепок американских мюзиклов, это не имело никакого значения – Сталин смеялся, за ним смеялись весь ЦК и Совнарком, и вместе с ними смеялась вся страна. Фильм был сделан для веселых зрителей, которые хотят приходить в кино и отдыхать, а уж американского он толка или еще какого – это никого не интересовало.

Мало кто знает, что сценарий для фильма «Цирк» писали Валентин Катаев, Ильф и Петров. Когда Ильф и Петров, вернувшись из-за границы, посмотрели эту ленту, она им ужасно не понравилась, и они сняли свое имя с титров. То же сделал и Катаев. И снова фильм вышел с указанием: «Сценарий Григория Александрова». За это – и не только – он не пользовался уважением в своей среде. Но Александрова все это крайне мало волновало. Он был горд тем, что песни из его фильмов распевает вся страна, и вся атака на фильм не имела никакого значения.

Фильм вышел в 1936 году и имел фантастический успех. Премьера «Цирка» проходила в только что отстроенном Зеленом театре в Парке культуры им. Горького – гигантский зал на 20 тысяч мест. И уже на второй день туда пришлось вызывать эскорты конной милиции – люди шли тысячами, чтобы посмотреть «Цирк». И вскоре в стране не было места, где бы его не знали. Песни из него поют до сих пор. И Орлова была в этом фильме на первом месте – она отодвинула всех.

Любовь Орлова была уже повсеместно признана звездой № 1. Не было в СССР актрисы, которая бы пользовалась такой страстной любовью. Например, в конце 30-х годов Орлова выступала в Ленинградской филармонии – она исполняла песни из своих кинофильмов. И тогда же в Ленинграде был на гастролях МХАТ. И вот едет машина – тогда машин было мало – и отвозит после спектакля в гостиницу «Европейская» прославленных артистов Художественного театра – Москвина, Тарханова и великую Аллу Тарасову. А проехать в гостиницу они не могут, потому что там стоит тысячная толпа. Они спрашивают: «Что случилось?» И милиционер им говорит: «Вам надо выйти из машины, дальше вы не проедете. Здесь люди ждут, когда выйдет Любовь Орлова». Москвин помолчал и сказал: «Синема!»

Но это уже было после того, как началась Слава. На одном из приемов, посвященных фильму «Цирк», Сталин сказал Александрову: «Смотрите, не обижайте ее! Обидите – мы вас расстреляем!» Это была такая шутка. Любовь Орлова стояла рядом и улыбалась.

Любовь Орлова была из тех людей, которые действительно были звездами. С ней люди связывали свои идеалы. Она была идеалом людей. Когда сегодня оглядываешься на прошлое – Зоя Федорова, Тамара Макарова, Марина Ладынина, Янина Жеймо, – они были замечательными актрисами, но ни одна из них не была на первом месте. Только Орлова. В Орловой была необыкновенная радость жизни. Когда она играла Марион Диксон в фильме «Цирк», она одновременно была иностранкой и советской, чужой и родной. Ее непринужденность, легкость, ее обаяние затмили всех в этом фильме, а там снимались Комиссаров, Масальский, главную роль играл Сергей Столяров, но кумиром стала Любовь Орлова, заграничная дива, которая в финале шла на демонстрации и своим ликующим голосом пела: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек…» Сегодня думаешь – какой другой страны? Ведь никто никуда не ездил, никто ничего не видел, в это время в стране шли аресты, половина страны сидела в лагерях, и все в этом фильме – вранье и пропаганда. А люди даже в лагерях смотрели этот фильм и могли смотреть его бессчетное количество раз. Потому что женственность Орловой, ее обаяние затмевало и в этом фильме все.

Женственность была ее содержанием – и ее маской. Она была пленительна, в ней было сокрушительное очарование. Орлова всегда имела потрясающий успех. Это было обожание – страстное, бережное. На всех гастролях ей предоставляли лучшие условия, а публика просто ходила за ней по пятам. Сохранилось письмо Бабеля Александрову о гастролях Орловой в Одессе: «Если вы хотите знать, что делает ваша жена, могу сообщить во всех подробностях. У «Лондонской» – толпа, а на деревьях напротив ее окон сидят мальчишки и обо всем докладывают: «Вошла… Взяла полотенце… Переодевается». Это был феноменальный триумф. Зажигательная игривость, чувственность, рекламная, какая-то порочная красота…

Она не завидовала никому из западных звезд. Она была к ним совершенно равнодушна. Неприязнь у нее вызывала только Марлен Дитрих. Видимо, потому, что у Дитрих, при всем их природном и искусственно созданном сходстве, была какая-то недоступная Орловой форма женского мироощущения, какое-то дерзкое свободомыслие. Она немка, эмигрировала в Америку, жила в Париже – она открыто презирала Гитлера и Геринга и во всеуслышание об этом говорила. А Орлова не могла не знать, что происходило в стране, она на себе испытала, что такое быть женой врага народа, но она молчала. А Марлен Дитрих не хотела молчать. И она – ослепительная, свободная, меняющая любовников женщина, владевшая европейскими языками (а Орлова лишь чуть-чуть говорила по-французски) – своей дерзкой свободой раздражала Орлову. Они встречались в Америке – и вроде бы даже фотографировались вместе. Но она никогда не становилась рядом с Марлен Дитрих. На даче Орловой во Внукове висела фотография – она в Голливуде. Фотография была искалечена: с нее было вырезано одно женское лицо. Вероятно, что это была именно Дитрих.

После «Цирка» было дано указание одобрять все фильмы Александрова. Карьера, можно считать, была уже сделана. А карьера была для них обоих важнее всего. Все, что угодно, они могли принести в жертву ради карьеры – возможные увлечения, чувства, желания… У них не было детей. Однажды Александрова, уже после смерти Орловой, спросили, почему у них не было детей, и он тихо ответил: «Сначала она не хотела, а потом не могла», и больше к этому не возвращался. Дети – это был слишком большой риск для ее внешности, ее карьеры. К Дугласу она относилась довольно ровно, в его воспитание не вмешивалась – и это устраивало Александрова, который сам сыном не занимался. Они всю жизнь называли друг друга на «вы», он звал ее Чарли, а она его – Спенсер в честь обожаемого обоими Чарльза Спенсера Чаплина. Орлова прекрасно понимала уровень работ Александрова, понимала его характер – страсть к первенству, к плетению небылиц, его постоянное желание быть рядом с властями, стремление творить что-то небывалое, его желание ошеломлять, заходить за край, склонность к эксцентрике и патетике. Она его любила. И при необходимости вмешаться говорила лишь: «Гриша!..» – и улыбалась. Она никогда не вмешивалась в конфликты Александрова – она всегда была в стороне. Она любила согласие.

Их третий фильм был «Волга-Волга», где с ней в роли Бывалова снимался Ильинский – серьезный конкурент Орловой. Это был 1937 год, они находились в огромном фаворе. Александров был уже заслуженным деятелем искусств, а Орлова была артистка-орденоносец: это писали в титрах, тогда не так много было орденов и орденоносцев. Она тогда впервые была в Кремле – в Свердловском зале Калинин вручил ей орден Трудового Красного Знамени. Когда построили первый дом МХАТа в Голенищевском переулке, они получили там квартиру. А в 37-м году они построили дачу во Внукове – и переехали туда, а потом практически все время жили на даче. Рядом жили Дунаевский, Лебедев-Кумач…

Орлова всегда отстранялась от всякого пессимизма. Роль письмоносца Стрелки – «талантливой, жизнерадостной, каких много в нашей стране», как писала Орлова в одной из своих статей, – ей очень подходила. Верила ли она сама в свои слова или не верила – сказать трудно. Во всяком случае, очевидно одно – и в этом фильме она была очень женственна и мила. Сила фильмов Александрова, конечно, была именно в Орловой – она заполняла пространство, оживляла самые ходульные и пропагандистские сюжеты.

Потом она снималась в фильме «Светлый путь» – истории советской Золушки. Когда-то Виктор Ардов повел Александрова посмотреть свою комедийную пьесу про ткачиху-стахановку. И Александров сделал из этого «Светлый путь» – это был, пожалуй, единственный фильм, который не понравился Сталину. Он сказал Александрову: «Вы уж слишком вылизываете советскую реальность. Вы перед ней стелетесь. Раньше вы развлекали, а теперь вы угождаете». Александров ответил лишь: «Хорошо, Иосиф Виссарионович, я учту».

Но то, что фильм не понравился Сталину, никак не повлияло на Орлову и Александрова. Когда в марте 1941 года вручались первые Сталинские премии, они оба получили премии первой степени.

Война застала Любовь Петровну в Юрмале, где она отдыхала. Была невероятная паника. Там было очень много кинематографистов, и все хотели уехать, и никто не знал как – билеты на поезд достать было невозможно. Орлова сама пришла к начальнику вокзала – и получила у него сорок билетов. Когда она вышла оттуда, к ней, узнав прославленную кинозвезду, кинулась женщина с ребенком – она не могла уехать. Орлова вернулась на вокзал – и получила еще два билета. Ей не могли отказать. Она жила в абсолютно привилегированном мире.

Орлова очень рано начала ездить за рубеж. Первый раз выехала в годы войны, в Тегеран, где выступала в шахском дворце, в присутствии шаха. Она приехала туда из Баку – около 12 часов на машине. У нее не было никаких сил, но она быстро переоделась и начала концерт. Будучи очень умным человеком, Орлова не стала давать настоящего концерта, а просто села за рояль и стала музицировать, что было гораздо легче. Всем очень понравилось, шах был восхищен. В Иране как раз шел фильм «Светлый путь». И тот самый фильм, который не понравился Сталину, очень понравился в шахском дворце.

Орлова построила во Внукове очень красивый дом – рассказывают, что это был один из самых элегантных домов в Советском Союзе. В доме все было сделано ее руками… У нее был великолепный вкус и достаточно денег, чтобы сделать все так, как ей хотелось. Она очень много ездила – Канны, Венеция, Париж, Берлин, Рим, Женева… В Париж она впервые приехала в 1946 году – и с этого момента начинается ее увлечение французской модой. У нее была огромная коллекция туалетов. Раневская, ее хорошая подруга, говорила, что моль не может съесть туалеты, висящие в шкафах у Любочки, просто потому, что моли негде там поместиться. Орлова всегда была роскошно одета. У нее всегда были деньги, она была любимицей Сталина – он мог смотреть «Волгу-Волгу» или «Цирк» бессчетное количество раз. В 1947 году Орлова поехала на кинофестиваль в Венецию и получила разрешение на обратном пути снова заехать в Париж. А здесь у нее уже были знакомые – Луи Арагон, Эльза Триоле, Пикассо, Жерар Филип… В те годы, когда никто не ездил вообще, они с Александровым получали разрешения на выезд. Но больше всего на свете она любила работать. В те годы она очень много гастролировала с концертами и великолепно зарабатывала. Ей надо было содержать два дома, а еще сестру и мать. После концерта в Ленинграде она едет в Минск, Брест и Вильнюс. Оттуда – в Ялту и по всем городам Южного берега Крыма. Потом Харьков и Днепропетровск. Потом Кисловодск, в Кисловодске холодно, в Ростове жара – ее ничто не смущает. Потом Сухуми, Батуми, Тбилиси… Концерты идут бесконечной чередой. И все время ездит с Мироновым – своим аккомпаниатором. Она была истинной звездой. Если люди видели ее в вагоне, поезд останавливали – отовсюду сбегались люди и не давали паровозу проехать. Ее появление было появлением небожителя. Все подражали ей – даже есть термин «синдром Орловой», когда во что бы то ни стало женщины пытались стать похожими на нее. Она не старела, она сохраняла отличную фигуру. Следила, чтобы талия была не больше сорока трех сантиметров. Говорят, что для этого она была готова на все – пластические операции, дорогущие заграничные средства, кремы, ежедневные массажи и долгие упражнения у станка – до самых последних дней…

В своей московской квартире она появлялась редко – в основном она жила на даче во Внукове. Она построила дачу и для своей сестры, Нонны Петровны, – она жила рядом. И практически ни у кого, кроме Александрова, в кино не снималась. Хотя все же снималась. В фильме «Ошибка инженера Кочина» режиссера Александра Мачерета она играла вместе с Раневской, несколько раз она работала у Григория Рошаля – после фильма «Петербургские ночи» она снялась у него в «Мусоргском», «Деле Артамоновых» и других. Но это не играло большой роли – главными были ее пять лент у Александрова.

Пятым знаменитым фильмом была «Весна». Он вышел в 1947 году. Это самая выдающаяся работа Орловой. Фильм сам по себе достаточно средний, но Орлова играет блестяще. Она играет две роли, двух людей, совершенно не похожих друг на друга: ученую Никитину и артистку оперетты Шатрову. Снимался фильм в Чехословакии. Она поехала туда вместе с Фаиной Георгиевной Раневской, с которой дружила всю жизнь.

Собственно говоря, 47-й год был концом ее кинокарьеры. «Весна» имела феноменальный успех. Это был 47-й год, очень тяжелое время, а она пела: «Звенят ручьи, слепят лучи, и тает лед, и сердце тает…» А после этого у нее был только один настоящий фильм – «Встреча на Эльбе», где она играла шпионку Джоан Шервуд. Роль была небольшая, но сыграла она ее блистательно. В том эпизоде, когда было уже ясно, что ее разоблачили – шпионов у нас всегда разоблачали, – она надевала военный мундир и в мундире поднималась по трапу самолета. В этот момент у нее была походка военного человека…

Кстати, во время войны ей присвоили звание полковника, чтобы она могла свободно ездить по фронтам.

Но время менялось. «Встреча на Эльбе» была практически финальной точкой в ее кинокарьере – оставались концерты, и начиналась ее театральная жизнь. А в театре она славы не получила. Поэтому жизнь начинала меняться, становилась совсем другой.

Это была последняя часть ее жизни. Она сохраняла внешнюю форму, но Александров был уже беспомощен. К тому же умер Сталин. Это было уже не их время. Может быть, Александров этого не понимал, но Орлова, умнейшая женщина, это чувствовала. Александров больше не снимал, а она знала, что ее слава связана главным образом с кино, а вовсе не с театром, в который она устроилась. Она играла в Театре им. Моссовета. Первый раз ее пригласили туда в конце 40-х, и она сыграла в очень ходульной, пропагандистской пьесе Константина Симонова «Русский вопрос» роль Джесси. Тогда «Русский вопрос» играли пять московских театров – это был уникальный случай. Слабая пьеса, откровенно антиамериканская, написанная по заданию – Симонов всегда обслуживал сталинский режим. Там была роль американки Джесси, которая любила героя, Гарри Смита, и когда он терял все, что у него было, оставался нищим, на улице, Джесси уходила от него. Была одна сцена, финальная, в которой актрисы могли проявить себя. Во МХАТе Джесси играла Ангелина Степанова, в Малом – знаменитая в свое время Дарья Зеркалова, в Театре Вахтангова играла актриса Багрина, потом она была арестована, сидела в тюрьме, в Театре Ленинского комсомола играла муза и жена Симонова – знаменитейшая Валентина Серова, а в Театре Моссовета – Любовь Орлова. Это была ее первая роль в театре. Симонову она очень не нравилась – естественно, ему нравилась только Валентина Серова. Потом она сыграла через несколько лет в очередь с Серовой в слабой пьесе Горького «Сомов и другие» роль Лидии и была принята в труппу Театра им. Моссовета, где и прослужила до конца своих дней. Можно сказать без преувеличения, что за двадцать лет своей работы в Театре им. Моссовета она сыграла четыре роли – и все. Она играла Патрик Кемпбелл в «Милом лжеце» – партнером ее был Ростислав Плятт. Она была очень хороша, изящна, хотя лет ей было сильно за шестьдесят, у нее были замечательные ноги, она была обворожительна на сцене, но все прекрасно понимали, что ее нельзя сравнивать со Степановой, которая играла вместе с Кторовым на сцене Московского Художественного театра. Недолго она играла в пьесе Ибсена «Нора» – Юрий Александрович Завадский, который был художественным руководителем Театра им. Моссовета, быстро заменил ее на молоденькую Ию Саввину. Орлова не пришла на премьеру, но прислала огромный букет цветов с запиской: «Норе от Норы». И последняя роль ее была в пьесе «Странная миссис Сэвидж», где она играла после Фаины Георгиевны Раневской, гениальной русской актрисы. Конечно, все ее театральные роли, особенно миссис Сэвидж, были сыграны в высшей степени приятно. Она была обаятельна, мила, но все понимали, что это не великие создания и что она не великая актриса театра. А в кино она была звездой.

Когда она выходила в «Милом лжеце» и говорила: «Мне тридцать девять и никогда не будет ни одним днем больше», – зал всегда устраивал овацию. Но художественного авторитета, какой имели знаменитые театральные актрисы, она не имела. Она хотела сниматься. И в 1960 году Александров снял для нее «Русский сувенир» – спустя 12 лет после «Весны». Это был чудовищный провал, откровенная агония. После «Русского сувенира» у Орловой был еще один неудачный фильм – «Скворец и лира», который положили на полку по просьбе самой Орловой: во время предварительного просмотра у нее испортилось настроение, и она решила, что этого никто не должен видеть. Почему решили нарушить волю актрисы – непонятно, но фильм все-таки показали спустя 20 лет после ее смерти, в 1996 году.

«Русский сувенир» нещадно критиковали в прессе. Орлову ругали меньше всех – ее щадили. Фильм был ужасный – ходульный, беспомощный, глупый. Она очень молодилась. В «Скворце и лире», который был сделан в конце 60-х годов, ее снимали со всяческими ухищрениями – через сетку, в перчатках, под гримом… Но возраст все равно был виден, и она это чувствовала.

Было очевидно, что ее век в прошлом и впереди оставалась лишь спокойная старость. А она очень любила работу – совершенно не выносила безделья. В театре же у нее был очень скудный творческий паек. Жизнь кончалась. Она отнеслась к этому очень болезненно.

Никто из звезд той поры: ни Ада Войцек, ни Тамара Макарова, ни Марина Ладынина – никогда не достигал таких высот в кино, как Орлова. Но ее время кончилось.

Она заболела – у нее был рак. Умерла она в больнице 26 января 1975 года. На похоронах были тысячные толпы – уходил век, уходил миф, уходила легенда. Похоронили ее на Новодевичьем кладбище.

А Александров остался один.

Никто не думал, что весь мир Орловой исчезнет в течение десяти лет. Александров тоже стал болеть – у него была болезнь Альцгеймера. Он написал ужасающую книгу – он был человек неверный и неумный. Через год после Любови Петровны умер Дуглас. Жена Дугласа Галина Васильевна со своим сыном переехали на дачу к Александрову, и она вышла за Александрова замуж – видно, боялась, что все их имущество уйдет. Он уже не понимал, на ком он женился. Потом он умер, а через полгода умерла и Галина Васильевна. И хозяином всего стал Гриша – внук. Он учился на режиссерском факультете ВГИКа, но был бездарь и лодырь. Он продал квартиру, выбросил на помойку все архивы – многое уничтожила и Галина Васильевна, которая не переносила Орлову за то, что та была холодна к ней и мало принимала ее у себя. Потом Гриша уехал за границу, открыл в Испании ресторан «Гриша», прогорел, уехал в Париж, где его следы затерялись, потом, кажется, вернулся в Москву. И от Орловой не осталось практически ничего: ее дом, вся та красота, которую она создала на даче своими руками, – все кануло в Вечность. А имя ее осталось жить, и ленты ее остались жить – даже не ленты, а именно она. Когда мы сегодня видим ее фильмы – мы видим красоту таланта, блеск чистой, красивой, благородной легенды, которую создавала умная, талантливая женщина – нелегким путем взявшая первое место на Олимпе, никогда не уступавшая его никому и оставшаяся непревзойденной Любовью Орловой, звездой № 1 советского кино.

Валентина Серова. Потерянная судьба

Если бы в нашей стране занимались «производством» звезд, как это делали в старые времена в Голливуде, если бы не было «железного занавеса», – Валентину Серову знал бы весь мир, как западных знаменитостей. Красавица, талантливая актриса – и на театральной сцене, и в кино, – она была рождена покорять. У нее было одно очень существенное отличие от всех прославленных советских актрис – она была естественна. И на экране, и в жизни. В каждом своем поступке, в каждой роли.

Серова была дочерью Клавдии Михайловны Половиковой – талантливой актрисы, игравшей в Театре имени Маяковского. Раннее детство Вали Половиковой прошло в Харькове, в семье бабушки, простой крестьянки. Девочке было шесть лет, когда ее привезли в Москву, – потом Валентина очень долго не могла избавиться от украинского выговора.

Настоящая дочь своей матери, она с детства была обречена играть. Репетировать она начала с восьми лет, а в девять впервые вышла на сцену – это было в Студии Малого театра на Сретенке в спектакле «Настанет время» Ромена Роллана. Героиню, вдову бурского генерала Дебору де Вит, играла Половикова, а ее сына Давида – маленькая Валя.

Театр был ее жизнью с самых ранних лет. Валентина Половикова не получила хорошего образования, в школе училась не бог весть как – она до конца жизни писала с ошибками, но была очень любознательна. Она хотела стать артисткой: в четырнадцать лет пришла в театральную школу, а после первого курса пошла работать в ТРАМ – Театр рабочей молодежи. Здесь она сыграла – с заметным успехом – Любовь Гордеевну в пьесе «Бедность не порок» Островского. Художественным руководителем ТРАМа был Илья Судаков. Он очень ценил Валентину Половикову, она много играла. В эти годы она впервые вышла замуж – привела в дом матери своего партнера по спектаклю Валентина Полякова. Клавдия Михайловна была в ужасе от своего зятя, но все же приняла его, дала молодым комнату. Они жили шумно, к ним приходили друзья – такие же юные мальчики и девочки, одержимые театром. Брак длился очень недолго.

Впоследствии Поляков стал ее злейшим врагом. Он так и не смог простить Серовой, что она ушла от него. Когда в 1948 году он стал секретарем партийной организации Театра имени Ленинского комсомола, то начал вести против нее кампанию, уличая ее в алкоголизме. Тогда Серова только начала выпивать – уединялась после спектакля с подружками в гримуборной и пила с ними вино. Было очевидно, что ей нехорошо на душе. А Поляков из этого творил «дело». Серова его за это возненавидела.

А в молодости она не выносила питья, водки – ее это раздражало, она этого не любила. Она любила петь, играть, она любила театр. Хотя в этот период она вела шумную, безалаберную жизнь.

И вот 3 мая 1938 года на вечеринке у Героя Советского Союза Анатолия Ляпидевского она познакомилась с Анатолием Серовым. Комбриг Серов, известный летчик, герой испанской войны, – он был очень знаменит. Они полюбили друг друга с первого взгляда. Серов провожал ее на Ленинградском вокзале в Москве – и утром прилетал в Ленинград, чтобы встретить ее на Московском вокзале. Валентина Половикова вышла замуж за Анатолия Серова – и на всю жизнь сохранила его фамилию. Ей был двадцать один год. А вокруг ее имени уже начинала клубиться легенда – тогда она познала, что такое молва. Серов привел ее в Кремль – она бывала на приемах, познакомилась со Сталиным, которого она боготворила, как и большинство. Сталин покровительствовал Серову и его жене. Они получили роскошную пятикомнатную квартиру в Лубянском проезде – потом он был переименован в переулок Серова (он и сейчас носит имя летчика Серова). Они были очень счастливы – и старались не думать о том, что квартира эта принадлежала раньше маршалу Егорову, расстрелянному вместе с Блюхером и Тухачевским, и что все вещи в этой квартире остались от прежнего жильца… Серова была беременна, она ждала сына. Она очень боялась всякий раз, когда Анатолий уезжал на очередное задание. Она долго помнила тот день, когда он ушел на свое последнее задание – вместе со знаменитой летчицей Полиной Осипенко. В тот день у нее была премьера. Играли пьесу Максима Горького «Зыковы». Когда она приехала в театр гримироваться, она заметила, что за кулисами полно военных, что все как-то странно на нее смотрят… Иван Берсенев, художественный руководитель театра, зашел к ней в гримуборную и сказал: «Анатолию очень нехорошо…» Она спросила: «Он мертв?» Берсенев ответил: «Он погиб». Это было перед началом спектакля. Зал смотрел на нее с ужасом: по радио уже сообщили, что на испытаниях погибли Полина Осипенко и Анатолий Серов, а она, превозмогая отчаяние, вышла на сцену, чтобы не срывать премьеру. Был 1939 год.

Уже после его смерти Серова родила сына, которого назвала Анатолием.

Сталин потом часто приглашал ее в Кремль, где она сидела рядом со вдовой Валерия Чкалова, Ольгой Эразмовной. Вдовы героев были в большом почете. Сталин отыгрывал свой образ сердечного и внимательного к бедам людей вождя. Фотографии Валентины Серовой тогда постоянно печатались в газетах. Толпы простаивали на фильм «Девушка с характером», где она снялась в главной роли.

Серова в кино – это «социальный типаж», в ее лице, повадке, облике было то, что мечтал увидеть зритель. Она создала новый социальный тип молодой, очаровательной, влекущей к себе задорной советской девушки. У Серовой было красивое, выразительное лицо, были юмор, естественность и, как бы теперь сказали, сексуальная притягательность.

Тогда на кинематографическом небосклоне царили Любовь Орлова и Марина Ладынина. Серова по праву встала рядом с ними. Но ее героини в отличие от героинь Орловой и Ладыниной могли быть не только мечтой – они приходили из реальной жизни. Что бы она ни играла, она привносила в свои роли волнующую и человеческую тему преодоления – помимо комедийности, на которую в те годы, как и всегда, впрочем, был повышенный спрос.

Обладала новая звезда и еще одним немаловажным свойством: она была талантливой театральной актрисой. В 1938 году ТРАМ, где начинала Серова, был преобразован в Театр имени Ленинского комсомола, им стал руководить Иван Николаевич Берсенев.

В 1939 году в Ленкоме Серафима Бирман поставила пьесу Горького «Зыковы», где сама Бирман сыграла Софью, Антипу – Борис Оленин, а роль Павлы замечательно исполнила Валентина Серова. Борис Оленин был увлечен Серовой, в театре говорили, что он потерял голову, но в жизнь Валентины Васильевны в это время входил другой человек. Как она потом вспоминала, ей ужасно мешало, что на каждом спектакле «Зыковых» в первом ряду сидел какой-то молодой человек с цветами и буквально прожигал ее взглядом. Он не пропускал ни одного спектакля с участием Серовой, толкался возле служебного входа, писал ей записки с просьбой о встрече. Это продолжалось довольно долго. Однажды, после долгих раздумий, она написала ему: «Позвоните мне. В. Серова».

Это был начинавший тогда входить в моду поэт Константин Симонов. Ему было 24 года.

Открывалась следующая страница ее биографии – начало любовного романа, который будет переживать вся страна. Зимой 1941 года на страницах «Правды» было опубликовано тут же ставшее знаменитым стихотворение «Жди меня» с посвящением – «В.С.». А в 1942 году вышел в свет сборник стихов Симонова «С тобой и без тебя» с посвящением – «Валентине Васильевне Серовой». Книжку нельзя было достать. Стихи переписывали от руки, учили наизусть, посылали на фронт, читали друг другу вслух. Ни один поэт в те годы не знал столь оглушительного успеха, какой познал Симонов после публикации «С тобой и без тебя».

Будь хоть бедой в моей судьбе,

Но кто б нас ни судил,

Я сам пожизненно к тебе

Себя приговорил.

В годы войны театр был эвакуирован в Фергану. Там Серова почти ежедневно получала от Константина Симонова письма. Тепло относящаяся к ней Серафима Бирман – любимая ученица Станиславского, талантливый режиссер, снимавшаяся в то время у Эйзенштейна в фильме «Иван Грозный», – писала ей, что она должна быть внимательнее к Симонову, что такими людьми бросаться нельзя и надо перестать слушаться только себя. Но Серова всю жизнь была во власти собственных эмоций и поделать с этим ничего не могла.

Театр вернулся из эвакуации только в апреле 1943 года. В том же году Серова согласилась стать женой Симонова. Это была его страсть – сильная мужская страсть к женщине, которая поначалу не любила его и не была особенно к нему привязана.

Свадьба с Симоновым во многом изменила ее жизнь. Он был любимцем Сталина, на привилегированном положении, одним из руководителей Союза советских писателей. Очень талантливый, умный, мужественный человек – но искренне преклонявшийся перед режимом, внутри которого существовал. Она много с ним ездила – была, например, в 1946 году в Париже, когда Симонов проводил там кампанию по возвращению на Родину эмигрантов. Кампания не очень честная: те, кто возвращался, очень часто попадали в лагеря. В Париже она встречалась с писателями – Иваном Буниным, Тэффи (Надеждой Лохвицкой), Борисом Зайцевым… Сохранились воспоминания о таком случае: на одном из обедов, где Симонов уговаривал всех вернуться, его отозвали к телефону, и тогда Серова тихо сказала: «Не слушайте его…» Она всегда говорила правду. Всегда. И это была ее огромная ошибка – она часто была вспыльчива, несдержанна, но всегда искренна и поразительно добра.

Хочется думать, что период жизни Серовой, когда она была вместе с Симоновым, был для нее самым счастливым. Творческие взлеты в сороковые годы были действительно прекрасны. Она снималась в кино. «Сердца четырех» – незамысловатая комедия о забавной любовной путанице, где с Серовой снимались Людмила Целиковская, Евгений Самойлов и Павел Шпрингфельд, до сих пор смотрится с большим удовольствием. Фильм «Жди меня» по кинематографическим стандартам вышел неудачным, но он с огромной художественной правдой выразил свое время, и зрители и тогда, и сейчас проявляют немалый интерес к этой картине. В 1946 году Серова снялась в фильме «Композитор Глинка» в роли жены Глинки. В роли Пушкина там снялся кумир 30-х и 40-х годов – Петр Алейников. Фильм был неудачным, но Серова получила за эту роль звание лауреата Сталинской премии.

И на театральной сцене Серова в те годы создает свои лучшие образы. Симонов специально для нее пишет пьесы «Под каштанами Праги», «Так и будет», «Русский вопрос», который шел в пяти московских театрах, «Русские люди»… И в каждой пьесе Серова с блеском исполняет главные роли. Она была в моде – элегантная, зажигательная, Женщина в высоком смысле этого слова.

Она много выступает с концертами. Однажды в одном из госпиталей, где на излечении находился высший комсостав, ее попросили выступить в отдельной палате. Она пришла туда – и увидела бледное, исхудавшее, умное, красивое лицо, и на нем – огромные синие глаза, в которых было нетерпеливое и напряженное ожидание. Это был маршал Константин Рокоссовский. Они долго разговаривали, и когда Серова вернулась домой, она тут же заявила Симонову, что влюбилась. Насколько близки были Серова и Рокоссовский, никому не известно. Она никогда никому не говорила о своей любви. Только в 1968 году, услышав по радио о смерти Рокоссовского, она рассказала своей дочери, Марии Кирилловне, об их коротком романе. В детали она не вдавалась.

После войны в стране началась кампания по борьбе с космополитизмом – это была форма уничтожения интеллигенции с антисемитской подоплекой. Симонов принимал в этой кампании активное участие, выступал, когда вышло постановление о театральных критиках. А Серова этого не одобряла, она очень мучилась из-за этого, ей было стыдно приходить в театр. Критик Юзовский был ее другом, с Борщаговским она часто встречалась, Гурвича она почитала. А теперь ее муж громил их как «безродных космополитов»…

Помимо прочего, Симонов отправил нелюбимого им сына Серовой Анатолия в интернат куда-то за Урал. Это была страшная ошибка. Серова очень этим казнилась, не могла простить этого ни себе, ни мужу.

В 1949 году Серова ушла из Театра имени Ленинского комсомола, где она прослужила четырнадцать лет. От всех свалившихся на нее неприятностей она начала выпивать. Еще в 1948 году Симонов, очень страдающий из-за этого ее пристрастия, писал ей: «Что с тобой, что случилось? Почему все сердечные припадки, все дурноты всегда в мое отсутствие? Не связано ли это с образом жизни? У тебя, я знаю, есть чудовищная русская привычка пить именно с горя, с тоски, с хандры, с разлуки…» Разлука с сыном, разрыв с Рокоссовским – по слухам, маршала заставили прекратить всякие отношения со знаменитой актрисой, Сталин был предельно консервативен в вопросах семейных отношений, – кампания против космополитизма, которую вел Симонов, – все это приводило Серову в состояние отчаяния, она была беспомощна. Неожиданно для всех начала выпивать и остановить себя уже не могла.

Пройдет еще восемь совместных с Симоновым лет. У них родится дочь Маша, Серова сыграет немало ролей в Театре им. Моссовета, снимется в фильме «Бессмертный гарнизон» по сценарию Симонова. Фильм снимал Александр Столпер, обожавший Симонова и переживший всю его личную драму. Серову Александр Борисович возненавидел – он считал, что она мешает съемкам, приезжая на съемочную площадку в ненормальном состоянии; но, когда фильм был снят, признался, что Серова очень хороша. «Актриса она талантливая, тут ничего не скажешь», – признавался он. Симонов был счастлив. Он еще довольно долго будет радоваться ее успехам, ее любви к сцене, без которой она не могла жить. Но наступит день, когда он напишет ей: «Люди прожили вместе четырнадцать лет. Половину этого времени мы прожили часто трудно, но приемлемо для человеческой жизни. Потом ты стала пить… Я постарел за эти годы на много лет и устал, кажется, на всю жизнь вперед…»

Симонов еще пытался наладить жизнь. Он содействовал тому, что ее зачислили в Малый театр, который был ей чужд. Ее приняли там очень холодно – все в ней раздражало консервативных актеров Малого, самого нетерпимого из российских театров, – шубы, «Виллис» с шофером, Симонов, который постоянно ждал ее у выхода… Она сыграла в Малом театре единственную роль – Коринкиной в «Без вины виноватые». Серова не любила ни эту роль, ни этот спектакль. Однажды она пришла на спектакль «не в форме». Старые актрисы Малого театра были возмущены, они затеяли товарищеский суд над Серовой. Она сидела молча, бледная, глубоко несчастная, и покорно слушала все, что говорили в ее адрес. «Да, вы правы, вы правы», – шептала она. После собрания в фойе театра появился Симонов, поднял заплаканную Серову на руки, снес по лестнице, усадил в машину и увез. Больше она в театре не появлялась.

Завидовали ей все и всегда, даже мать – Клавдия Половикова. Талантливая актриса, но очень недобрый человек, которая плохо относилась к дочери и ревновала к ее успеху.

Серова поступила в Театр им. Моссовета, где проработала девять лет. За все это время она получила лишь одну стоящую роль – Лидию в пьесе «Сомов и другие». Она играла в очередь с Любовью Орловой и своей игрой вызывала восхищение и публики, и критики, и коллег по театру.

А в доме у нее был разлад. В 1957 году они с Симоновым расстались. Он устал от ее нервных срывов, пристрастия к питью, от того, что в доме не было покоя. Еще до того, как они окончательно расстались, Симонов написал безжалостные строки (они были им опубликованы):

Я не могу тебе писать стихов —

Ни той, что ты была, ни той, что стала.

И, очевидно, этих горьких слов

Обоим нам давно уж не хватало…

Упреки поздно на ветер бросать,

Не бойся разговоров до рассвета.

Я просто разлюбил тебя. И это

Мне не дает стихов тебе писать.

Сначала Валентина Васильевна боролась – она боялась остаться одна. Она была очень ранимым и незащищенным человеком. Она уничтожила почти весь свой архив, многое сожгла, наивно думая, что это поможет ей выжить. А Симонов сразу женился вновь – на интеллектуалке Ларисе Алексеевне Гудзенко, вдове поэта Семена Гудзенко и дочери генерала Жадова. Симонов удочерил ее дочь Катю, потом у них родилась обожаемая Симоновым Саня. Имя Серовой изживалось из жизни Симонова. Он никогда не упоминал о ней, снял посвящение из сборника «С тобой и без тебя». И только стихотворение «Жди меня» по-прежнему выходило с пометкой: «В.С.» – и сноской: «Валентина Васильевна Серова – заслуженная артистка РСФСР». И все.

Она осталась одна. У нее забрали дочь – она воспитывалась у бабушки, Клавдия Половикова даже судилась с Серовой из-за нее. Маша рвалась к матери и по достижении совершеннолетия вернулась к ней. Это было довольно мучительно. Обожая мать, Мария Кирилловна не могла жить с нею рядом.

Серова рано постарела. Алкоголизм очень сильно сказался на ее внешности. Из-за пьянства ее уволили из Театра им. Моссовета. Она ненадолго вернулась в Ленком, где играла какую-то чепуху. Ее уволили по сокращению штатов. Потом ненадолго был Ногинский театр и в конце – Театр киноактера. Она пила – страшно, отчаянно. Последние годы ее жизни ничем не напоминали о том, что когда-то эта всеми брошенная женщина принадлежала к элите. Она была не столько постаревшая, сколько сломленная и спившаяся. Все те люди, кто пил за ее здоровье в хлебосольном симоновском доме, теперь отвернулись от нее. Она узнала и безработицу, и нужду, и унижения. Числясь в Театре киноактера, каждое утро она звонила диспетчеру и спрашивала, есть ли для нее работа. И каждое утро получала ответ: «Нет, Валечка, для вас работы нет». Ее дочь вспоминала, что в те годы Серова была ожесточенной, совершенно потерянной, загнанной в угол. К ней приехал ее сын, Анатолий, – такой же алкоголик, как и мать. Он умер за полгода до нее. Похоронили его в Монино, под Москвой, где он жил с новой женой. Серова не была на похоронах – она была уже в бессознательном состоянии.

Она умерла в декабре 1975 года. Умерла одна, в пустой квартире, сутки пролежала на полу. Ей было 57 лет. Ни некрологов, ни статей в газетах не последовало – лишь коротенькое извещение в газете «Вечерняя Москва». Панихида была в Театре киноактера. Народу было немного, все стояли в пальто и ждали, когда начнется гражданская панихида. А она все не начиналась – кто-то должен был приехать, то ли из Союза кинематографистов, то ли из Госкино СССР… И вдруг за кулисами включили магнитофон, и зазвучал голос Серовой, исполняющей песню из кинофильма «Жди меня». Мгновенно началась панихида, люди выходили к гробу и говорили – с нежностью, болью, обидой, горечью…

В 1979 году, за месяц до смерти, Симонов призвал в больницу дочь с просьбой принести остатки серовского архива. Симонов перечитал свои письма к Серовой и сказал дочери: «Я думал, что все ушло. И вдруг все вернулось ко мне, я все пережил заново, словно это происходит сейчас…» Письма он сжег. Но Маша втайне от отца сняла копии с его писем к матери и сохранила их.

Очень многие люди, окружавшие Серову, отошли в небытие. Даже Симонов. А Серова остается в памяти – потому что второй такой у нас нет – романтической женщины, умеющей дарить людям счастье, и актрисы, не умевшей терять…

Марина Ладынина. Свет далекой звезды

В сталинские времена в начале улицы Горького висели два огромных, во весь дом, портрета. На одной стороне улицы – сам Иосиф Виссарионович. А на другой – Марина Ладынина. Одна из ярчайших, любимейших актрис, она была олицетворением эпохи.

Трудно поверить, но эта изящная, изысканная, с благородными манерами женщина имела самое пролетарское происхождение. Марина Алексеевна родилась в глухой сибирской деревушке Назарово Енисейской губернии 11 (24) июня 1908 года – почти век назад. Родители были простые крестьяне: у отца, Алексея Дмитриевича, было три класса сельской школы, а мать, Мария Наумовна, и вовсе неграмотная. В семье четверо детей, где Марина – Маша, Маруся – была старшей. Все заботы по дому были на ней: и за младшими присмотреть, и постирать, и еду на всех приготовить. Работала и по найму: доила летом у зажиточной соседки коров. А зимой ходила в школу в соседнее село – в родной деревне школы не было. С детства у Маши было два увлечения: книги и сцена. Читала запоем, а потом с увлечением, в лицах, пересказывала прочитанное друзьям. Со второго класса она считалась лучшим рассказчиком школы и поэтому выступала в школьных спектаклях в качестве суфлера. Увлекшись пьесой, Маша проигрывала в своей будке все роли спектакля и иногда так заигрывалась, что ее голос заглушал актеров. За это ей постоянно попадало: «Ладынина, выгоним – больно слышно тебя!» С тех пор ее стали дразнить артисткой. Постепенно ей стали поручать и настоящие роли. А еще Маша прекрасно пела, плясала, играла на балалайке в оркестре народных инструментов… В талант дочери поверила даже мать, властная и строгая, убежденная в том, что работа на сцене – дело совершенно никчемное.

Марина оканчивала школу – класс с педагогическим уклоном – в городе Ачинске. Там был драматический театр. Кроме постоянной труппы, на его сцене часто выступали гастролеры, и Машу часто приглашали на подмену заболевших или неприехавших артистов. Нередко после спектакля режиссеры звали ее уехать с труппой. Но хотя Марина уже тогда больше всего на свете хотела быть актрисой, она отказывалась. Она твердо знала, что сначала надо учиться… И зарабатывать деньги для своей семьи.

После школы – в пятнадцать с половиной лет – Марина стала сельской учительницей в родном селе. Но любовь к сцене только усиливалась: Маша постоянно играет в любительских спектаклях, участвует в концертах. Вскоре она переехала в Смоленскую губернию, на родину отца, – чтобы быть ближе к культуре. Как-то раз в село, где она работала, приехал в отпуск Сергей Фадеев, артист театра Мейерхольда. Они познакомились. Разглядев в молоденькой сельской учительнице талант актрисы, Фадеев дал ей адрес ГИТИСа, а главное – подарил книгу К.С. Станиславского «Моя жизнь в искусстве». Будущее было определено. И в 1929 году Марина Ладынина на третьей полке плацкартного вагона отправилась покорять Москву.

Она пришла в ГИТИС и была принята после первого экзамена. В ведомости экзаменационная комиссия – а туда входили такие известнейшие актеры, как Михаил Тарханов, Иван Москвин, Леонид Леонидов, Серафима Бирман и другие, – сделала пометку: «особо одаренная».

В 1931 году, во время учебы в ГИТИСе, Ладынина в первый раз оказалась на съемочной площадке. Знаменитый в то время режиссер Юрий Желябужский пригласил ее на эпизодическую роль слепой цветочницы в свой фильм «В город входить нельзя» (или «Просперити»). Съемки продолжались всего один день. К своему неописуемому удивлению и радости, в день премьеры Марина обнаружила у входа в кинотеатр огромный рекламный щит со своим изображением.

Несколько дней Марина простаивала у щита в надежде, что прохожие ее узнают. Но никто не узнавал. Марина не очень огорчилась: связывать свою жизнь с кино она не собиралась, а в том, что она станет известнейшей театральной актрисой, у нее не было никаких сомнений.

После Желябужского ее приглашали сниматься и другие режиссеры, например, Юлий Райзман, про которого говорили, что после съемок у него любая актриса становится знаменитой. Но с кинопроб у него Марина ушла, не дождавшись окончания: опаздывала в театр на репетицию. После этого случая Райзман всем говорил: «У этой белобрысой плохой характер».

Впрочем, больше никто мнения Райзмана не разделял. У Марины была масса друзей, которые любили ее за веселый характер, неукротимую энергию и доброту. С однокурсником Иваном Любезновым дружба переросла в брак – правда, недолгий. Тем не менее Любезнов на долгое время остался другом и партнером Ладыниной по фильмам.

Еще на втором курсе Ладынину заметили во МХАТе – она проходила там стажировку. Был подписан контракт, согласно которому Марина Ладынина по окончании ГИТИСа поступает в труппу этого прославленного театра. Об этом можно было только мечтать: то были годы расцвета МХАТа, и Марина оказалась на одной сцене с такими прославленными актерами: Василий Иванович Качалов, Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, Иван Михайлович Москвин, Анатолий Петрович Кторов, Клавдия Николаевна Еланская и другие, в театре еще работали К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко. Одной из первых ролей Ладыниной была монашка Таисия в пьесе Максима Горького «Егор Булычов и другие», Егора Булычова играл великий мхатовский артист Леонид Леонидов. Молодую актрису заметили. Ее хвалил Горький, Станиславский отметил ее несомненный лирико-драматический талант. В одном из писем он писал, что видит в Ладыниной будущее МХАТа. Параллельно с театральными ролями Ладынина снова занята в кино: в 1934 году она снялась в фильме «Вражьи тропы» режиссеров И. Правова и О. Преображенской, где ее партнерами были Иван Любезнов, Эмма Цесарская и Борис Тенин, а в 1935-м – у режиссера Билинского в картине «Застава у Чертова брода». Правда, фильм на экраны не вышел.

Но театр оставался главным для Марины. Каждый раз для съемок ей приходилось отпрашиваться у Немировича-Данченко. Тот разрешение давал, но каждый раз говорил: «Ну что ж, сняться надо иногда, денег заработать. Но никогда не забывайте, что вы наша, никогда не бросайте театр». Марина и так не собиралась уходить. Но судьба распорядилась иначе.

14 апреля 1936 года Марина вышла из Дома кино вместе с подругой Лалой, женой актера Ивана Коваля-Самборского – с ним Марина снималась в «Заставе у Чертова брода». К ним подошел высокий мужчина, знакомый Лалы, которого звали Иван. Лала пригласила его и Марину в гости. На автобусной остановке Иван замешкался, и двери автобуса закрылись перед ним. «Видно, не судьба», – сказал он. Автобус проехал несколько метров, остановился, и двери снова открылись. Иван вбежал в автобус со словами: «Это судьба!»

Это был уже довольно известный в то время режиссер Иван Пырьев.

Весь вечер Иван не сводил с Марины глаз, а потом пошел ее провожать. И на крыльце общежития, где жила Марина, он сказал, что любит ее и хочет, чтобы она стала его женой.

Марина потом выспрашивала у Ковалей: что за бабник такой, что в первый же вечер делает девушке предложение?

А Иван Пырьев тогда уже был женат на известнейшей киноактрисе 20-х годов, красавице Аде Войцик. У них был сын Эрик, которого Иван обожал.

Незадолго до этого Пырьев снял Аду в своем фильме «Партийный билет». Но фильм не понравился партийным властям, и Пырьева отстранили от режиссерской работы и уволили с «Мосфильма». Возможно, это сказалось на супружеской жизни режиссера и его музы. Но их брак распался не сразу: Иван то уходил к Марине, то снова возвращался. В результате их сын Андрей носит фамилию матери. Правда, потом Пырьев предлагал записать Андрея на свою фамилию, но Марина отказалась.

Рожала она его втайне – сначала до последнего скрывала от Пырьева свою беременность, потом из-за постоянных размолвок не обсуждала… В общем, из роддома ее забирал Любезнов. Звал снова поселиться у него, но Марина уже давно все для себя решила: или Пырьев, или никто.

Ада тяжело переживала развод – даже пыталась покончить с собой. В один прекрасный момент она заявила Марине: «В один прекрасный день он отбросит вас, как меня…» Марина не поверила.

В то время она осталась почти без работы. В Москве закрылись несколько крупных театров, и лучшие их актеры перешли во МХАТ. Ролей не было, не было денег. Чтобы продержаться, Марина стирала для знакомых, ставила с домработницами крупных чиновников домашние спектакли к праздникам… Ей показалось, что она сможет опереться на Пырьева. Он увлек Марину не красотой, не возможностью сниматься в главных ролях, а тем, как сильно он любил ее.

А Пырьев в тот момент собирается снимать новый фильм – «Богатая невеста». В главной роли он видит только Марину – свою новую музу. В Москве ему работать не дают. Тогда Пырьев уезжает в Киев – и зовет Марину с собой. И Ладынина согласилась и бросила театр.

«Богатая невеста» снималась летом 1937 года. В нем были заняты и московские, и местные актеры. В самый разгар съемок руководители «Украинфильма» усмотрели в материале «националистический уклон» – будто бы приезжие «москали» издеваются над украинским языком. Фильм был обруган в двух центральных украинских газетах. После этого с Пырьевым перестали сотрудничать местные службы, несколько местных актеров ушли из группы. Каким-то чудом Пырьев все же смог закончить картину и уехал в Москву. Но и там картину запретили – без объяснения причин.

Вмешался случай. Весной 1938 года в Кинокомитете сменилось руководство. Новый глава посмотрел «Богатую невесту» и, придя от картины в полный восторг, послал ее в Кремль. Сталину фильм очень понравился, и его немедленно пустили в прокат.

Успех фильма был огромный. С ролью озорной колхозницы Маринки Лукаш к Ладыниной приходит всенародная слава. Ее жизненная сила, красота и талант завоевали сердца зрителей. Ладынина сумела вписаться в глянцевую идиллию фильма, при этом не потеряв своей индивидуальности. Образ, который она создала на экране, – отстраненный и неодолимо привлекательный, сказочный и искренний, – не заслонял, однако, личность самой Ладыниной. Зритель всегда помнил, что видит перед собой не колхозницу Маринку, а актрису Марину Ладынину, – и тем не менее верил каждому ее слову, каждому жесту. На этом Пырьев строил свое жизнеутверждающее кино, полное радостной силы, веселья и песен.

Над сценарием «Богатой невесты» вместе с Евгением Помещиковым работал молодой киевский писатель Аркадий Добровольский. Вскоре он был арестован и сослан. Ладынина, успевшая подружиться с ним, не оставила его в беде, хотя это было крайне опасно для нее самой. Она тайно отправляла ему посылки, благодаря которым он смог выжить. После освобождения – через 25 лет – он пришел к ней, встал у порога на колени и сказал: «Я поклялся, что первый человек, к которому приду на свободе, будете вы. Ваше имя светило мне все эти годы».

За «Богатую невесту» Пырьева и Ладынину наградили орденами Ленина. Окрыленный этим успехом, Пырьев тут же снимает Ладынину в фильме «Трактористы». На съемках Ладынина сама водила трактор, без дублеров носилась по степи на мотоцикле. Но сквозь образ лихой бригадирши Марьяны Бажан видна была застенчивая женственность, задорная и мягкая. Нежность и грация Ладыниной смягчали пропагандистский настрой фильма. За этот фильм Ладынина и Пырьев были удостоены Государственной премии СССР – первой из пяти полученных ими за время совместной работы.

Пырьев был действительно человеком очень талантливым и фантастически работоспособным. Спал всего по 3–4 часа в сутки, часто засыпая на плече Марины, которая терпеливо сидела, не шелохнувшись. Но он требовал такого же отношения к работе и от актеров: его не интересовали их болезни, их проблемы, их мнение… Актеры были для него винтиками, он не видел в них людей. Например, проведя с Ладыниной целый съемочный день, он мог сказать ей, когда они вместе садились в машину: «Ну, здравствуй, мы же сегодня еще не виделись». На съемках «Трактористов» Марина упала в обморок от переутомления. Когда она пришла в себя, к ней подошел Пырьев: «Ну как ты, Машенька?» Она устало ответила: «Какая разница? Ты ведь все равно съемку не отменил».

Пырьев отличался несдержанностью, даже грубостью. Мог в приступе ярости гоняться за пожарным, помешавшим съемке в павильоне, выбросить плохой сценарий в окно на глазах у автора, перевернуть шахматную доску, если становился очевиден проигрыш… А накричать на актера – это было для него нормой. Фаина Раневская, снимавшаяся у Пырьева в картине «Любимая девушка», как-то заметила: «Я и так пью много лекарств, а теперь мне нужно еще одно – «антипырьин». Поначалу Ладыниной доставалось наравне со всеми. Пырьев перестал повышать на нее голос после одного случая во время съемок «Трактористов». У нее никак не получалась одна сцена. Пырьев все больше заводился – и Ладыниной показалось, что сейчас он запустит в нее яблоком. Она молча встала – и в гробовой тишине вышла из павильона. Через несколько минут Пырьев спокойным голосом обратился к своему ассистенту: «Пожалуйста, попросите Марину Алексеевну вернуться. Скажите, я ее приглашаю».

Едва «Трактористы» вышли на экран, звездная пара приступила к съемкам нового фильма «Любимая девушка». На этот раз Ладынина играла не колхозницу, а рабочую московского завода. Фильм не принес того успеха, на который рассчитывал Пырьев, и он решает снова вернуться к жанру музыкальной комедии из сельской жизни – начинает съемки фильма «Свинарка и пастух» с участием Ладыниной, а также Николая Крючкова и Владимира Зельдина.

Съемки начались в феврале 1941 года. Когда началась война, никто не думал, что картину удастся закончить. Сам Пырьев пытался уйти добровольцем на фронт. Но его вернули прямо со сборного пункта с указанием закончить фильм как можно скорее.

Картина была закончена в октябре 1941 года. Критики встретили фильм скептически, назвав его лубком, деревенским балаганом и дешевым зрелищем. Зрители же приняли картину с восторгом. Он стал для фронтовиков знаменем, талисманом, а роль Глаши Новиковой – вершиной славы Ладыниной.

В 1942 году Ладынина снялась у Пырьева в фильме «Секретарь райкома» и в картине «Антоша Рыбкин» режиссера Константина Юдина, а в 1943-м – в замечательной лирической картине «В шесть часов вечера после войны». Первоначальное название было «Девушка из Москвы», но Пырьев решил изменить его на более оптимистическое. В 44-м году, когда фильм вышел на экраны, уже никто не сомневался в нашей победе.

Следующий фильм «Сказание о земле Сибирской» Пырьев снимает в Чехословакии, где были прекрасные павильоны. Торжественная премьера состоялась осенью 1947 года в Доме кино. Были все сливки тогдашней кинематографии. Пырьев ожидал привычного успеха, но фильм был принят достаточно прохладно. Сергей Эйзенштейн в фойе открыто заявил: «Русский лубок в чехословацком исполнении». Этого Пырьев коллеге не простил.

Публика отнеслась к «Сказанию» гораздо теплее, но Пырьева это не успокоило. Он решил, что хватит с него комедий, – ему хотелось снимать классику: «Мертвые души», «Войну и мир», Достоевского… Но планам реализоваться не дали: Пырьеву пришлось вернуться к комедиям.

Сценаристом новой комедии стал драматург Николай Погодин – ранее известный по историко-революционным драмам. Он написал сценарий «Веселая ярмарка», в процессе работы ставший фильмом «Кубанские казаки». Ладыниной впервые досталась характерная роль – председателя колхоза Галины Пересветовой, женщины решительной, деловитой и в то же время отзывчивой, душевной и лиричной. Смена амплуа проходила довольно трудно: Ладынина даже хотела уйти из картины, боялась, что не справится. Только с помощью партнеров по площадке ей удалось сыграть эту роль. Когда фильм вышел на экраны, это был феноменальный успех. Такого веселого, красочного фильма послевоенная страна не ожидала. Песни из него поют до сих пор. Ладынину завалили письмами – в них Галину Пересветову звали замуж, а авторы некоторых просились на работу в ее колхоз…

После этого фильма пара Пырьев – Ладынина получила свою пятую Государственную премию. Всего на семью их было одиннадцать. Никита Богословский шутил: в одной постели – одиннадцать лауреатов; кто это? Этот результат оказался недосягаем для всех остальных киносемей: и Орловой с Александровым, и Герасимову с Макаровой, и Ромму с Кузьминой было до них далеко.

Пырьев нашел тип фильма, который был идеологически безупречным и к тому же очень нравился массовому зрителю: народные фильмы – о народе и для народа. Он снимал лирические музыкальные сказки о борьбе добра со злом, стремлении к счастью с неизменным счастливым концом. Социальные реалии были фоном для лирических сцен, комических интермедий и прекрасных песен, которые пела вся страна. И в центре всего – светловолосая, голубоглазая, энергичная и обаятельная красавица Марина Ладынина.

Ладынина снялась уже в восьми фильмах Пырьева. Практически никто из режиссеров не осмеливался предложить ей сняться у него – она была актрисой Пырьева. В 1950 году Игорь Савченко все же решился пригласить ее на небольшую роль графини Потоцкой в своей картине «Тарас Шевченко». Но эту роль из картины вырезали – графиню в исполнении Ладыниной сочли слишком доброй. Говорят также, что вырезали Ладынину по звонку Пырьева.

Пырьев и Ладынина прожили вместе больше 15 лет. Марина Алексеевна была единственным человеком, к мнению которого прислушивался Пырьев. Их отношения никогда не были безоблачными – у Ивана Александровича был очень непростой характер, и в послевоенные годы он все больше и больше стал стремиться к власти, становился завистлив, чего Марина Алексеевна не одобряла, – но у них никогда не заходила речь о разводе. Пырьев очень любил ее – до последних дней их брака заканчивал любой телефонный разговор с ней словами «Я тебя люблю», плакал, когда Марина надолго уезжала из дома. Она была для Пырьева женой, ближайшим другом, советчиком, музой и любимой актрисой. В 1953 году, когда Пырьев задумал снимать Ладынину в новой картине «Испытание верности», вышел приказ председателя Госкино о том, что режиссерам запрещается снимать своих жен. Пырьев собрал все фотопробы претенденток на главную роль и отнес в Госкино: «Что, они выглядят лучше Ладыниной?» И Ладынину утвердили.

Фильм вышел в 1954 году. И оказался последним, где снималась Марина Ладынина. По иронии судьбы, в фильме она играла женщину, от которой уходит муж, – и подобное с ней случилось в жизни. Пырьев увлекся молодой актрисой Людмилой Марченко – ей было всего 19 лет, она только что снялась у Льва Кулиджанова в фильме «Отчий дом». Пырьев влюбился в нее со свойственной ему безоглядной страстью, без проб взял ее на роль Настеньки в фильм «Белые ночи» по Достоевскому, буквально преследовал ее, хотя Людмила отвергала все его ухаживания. Вызванный на проработку в ЦК КПСС, Пырьев открыто заявил, что хочет на ней жениться.

Ладынина не выдержала. Она попыталась было поговорить с мужем, но тот лишь заявил ей: «Ты, кажется, не прочь со мной развестись? Хорошо, я с тобой разведусь, но так, что тебе и во сне не приснится… Больше тебя никто и никогда снимать не будет!»

Разводов, подобных тому, что случился в семье Пырьева и Ладыниной, было немало. Но никогда он не оказывался столь роковым для одного из участников. Пырьев, пользуясь своим авторитетом и властью – в то время он был директором «Мосфильма», – запретил кому бы то ни было снимать свою бывшую жену. После «Испытания верности» Ладынина больше не снялась ни в одном фильме.

У Пырьева с Марченко так ничего и не получилось. Она несколько раз выходила замуж, и один из мужей в приступе ревности к Пырьеву – тот усиленно распускал слухи об их связи, пытаясь хоть так привязать Людмилу к себе, – сильно избил ее, изуродовав ей лицо. Пырьев и после этого сделал ей предложение, но снова получил отказ. А вскоре он женился на приехавшей с Украины молоденькой Лионелле Скирде – она сыграла в его фильмах «Свет далекой звезды» и «Братья Карамазовы». Умер он в 1968 году.

Ладынина больше никогда не встречалась с Пырьевым – пришла лишь на его похороны, выговорив себе и двум сыновьям режиссера право проститься с ним без свидетелей, до начала гражданской панихиды. А после развода Ладынину спас только интерес к жизни. Ей было необходимо общаться со зрителем, ощущать радость творчества. Марина Алексеевна пыталась вернуться на сцену, с которой ушла когда-то ради любимого человека. Но поначалу она не смогла никуда устроиться – как оказалось, ее слишком известное имя никому в театре не нужно: режиссеры боялись, что она заслонит их собственных звезд. Наконец ее приняли в московский Театр-студию киноактера. Играла в «Варварах» Горького, «Русских людях» Константина Симонова. Параллельно начала осваивать эстрадное искусство. На эстраде Марина Алексеевна наконец смогла соединить то, что ей нравилось всю жизнь и никак не могло проявиться раньше: хорошую музыку и высокую поэзию. В концертных программах Ладынина читала стихи Блока, Цветаевой, Ахматовой, Есенина, Нарбута, Ходасевича, Бернса, Верлена, Бодлера… Брала уроки вокала у прекрасного педагога Доры Белявской – кстати, в то же время у нее занималась начинающая Тамара Синявская. Поначалу концертные выступления давались Марине Алексеевне очень тяжело. Когда-то в конце 40-х годов она много ездила по стране, приглашая для участия в своих концертах великолепных чтецов Антона Шварца (он был очень популярным в 40-е годы и в начале 50-х) или Эммануила Каминку, но прошло с тех пор много лет, и надо было начинать заново концертную жизнь. Постепенно она освоилась, и период концертных выступлений стал для нее одним из самых счастливых. Она ни от кого не зависела: была сама себе и режиссером, и сценаристом. Поездки по стране с концертными программами собирали массу зрителей – Ладынину помнили и любили, как помнят и любят до сих пор. У нее не было недостатка в поклонниках – она по-прежнему была на редкость красивой женщиной, а ее легкий, веселый, искрометный характер привлекал к ней множество людей. Ей делали предложения, но замуж Марина Алексеевна больше не вышла – ей вполне хватало любимой работы и любимых друзей. Она дружила с Фаиной Раневской и Михаилом Светловым, Юрием Олешей и Лидией Руслановой, Исааком Дунаевским и Лидией Сухаревской, Марком Бернесом и Петром Глебовым. За несколько дней до своей смерти Глебов сказал ей: «Ты украшаешь жизнь – живи подольше. Ты светишь нам своей жизнерадостностью, своим умом, своим красивым голосом – и свети нам всем подольше…»

Еще одним увлечением Ладыниной стал туризм. Первый раз за границей она была в 1946 году на Каннском фестивале. Тогда Франция ошеломила ее. С тех пор она объездила множество стран – сначала в составе киноделегаций, затем одна.

К сожалению, возраст брал свое. С годами ездить, выступать, появляться на людях стало все тяжелее. В начале 90-х годов ее уволили из Театра киноактера – с замечательной формулировкой «За прогул без уважительной причины». Она осталась одна, почти не выходила из дому, практически не давала интервью. Хотя именно в последние годы о ней снова вспомнили кинематографические власти: она получила несколько призов за вклад в киноискусство. Зрители же Ладынину не забывали никогда. Ее фильмы до сих пор регулярно показывают по телевидению, и каждый раз их смотрят с огромным удовольствием. Ее героини и сейчас привлекают своей искренностью, красотой, неодолимым обаянием женственности.

Сын Ладыниной и Пырьева Андрей пошел по стопам отца – стал кинорежиссером. Его приняли во ВГИК – родители узнали о поступлении сына лишь после зачисления. Сначала он снимал классику, затем перешел к детективному жанру. Один из самых известных его фильмов – «Версия полковника Зорина». Его сына зовут Иван – в честь Пырьева.

Марина Ладынина умерла 10 марта 2003 года, не дожив совсем немного до своего девяностопятилетия. Ее похоронили на Новодевичьем кладбище – последнюю звезду Советского Союза, символом которого она была всегда.

Людмила Целиковская. Шипы и розы

Ее жизнь представляла собою редкостный контраст: всенародная слава – и отсутствие официальных наград; легкомысленные лирические героини – и твердый, сильный характер. Целиковскую обожали все – и ни один ее фильм не был одобрен критикой. Про нее говорили: «Три миллиона мужчин не могут ошибаться», – а Сталин лично вычеркнул ее имя из списков выдвинутых на премию. Со стороны казалось, что ее путь был усыпан розами, – и не было заметно, что шипов на розах гораздо больше, чем лепестков…

Люся Целиковская родилась 8 сентября 1919 года в Астрахани (хотя есть сведения, что на самом деле это случилось в 1917-м и она «скостила» себе два года). Родителями ее были люди незаурядные, вся жизнь которых была связана с музыкой. Отец ее, Василий Васильевич Целиковский, родившийся в 1900 году, происходил из семьи священнослужителей. С шести лет пел в сельской церкви, с десяти стал учиться играть на скрипке в Астраханском музыкальном училище, а с шестнадцати он уже был регентом церковного хора. Кстати, в том же хоре пела Мария Максакова – в будущем знаменитая оперная певица. С ее дочерью Людмилой Люся Целиковская будет дружить всю жизнь. С 1915 года Василий Целиковский выступал в Астраханском драмтеатре в качестве дирижера. Через несколько лет создал хор и оркестр при Каспийском флоте, а в 1923 году уехал учиться в Московскую консерваторию. Окончил ее он в 1930 году – к этому времени уже руководил симфоническим оркестром Центрального дома Красной Армии, откуда в 1934 году перешел в Большой театр заведующим музыкальной частью.

Потом он волею судеб оказался в Киргизии, где создал оркестр в Киргизском драматическом театре. Он женился вторично, у него родилась еще одна дочь. После войны он работал на Всесоюзном радио, а потом – начальником Отдела музыкальных учреждений Министерства культуры СССР. Умер он в 1958 году и до самой смерти не терял связи с Люсей.

Мать Люси Екатерина Лукинична тоже некоторое время училась в Московской консерватории, окончила вокальную студию при Большом театре. У нее был прекрасный голос, но она ушла со сцены, чтобы стать домохозяйкой. До самой своей смерти – в 1982 году – она прожила рядом с Люсей.

В 1925 году Люся с матерью переезжают в Москву, к отцу. Условия были ужасные, денег никогда не хватало. Люсю за бедность дразнили: «Пьет чай из чугунка!» Но Люся не унывала. У нее был очень легкий характер. Она мечтала о сцене – постоянно разыгрывала какие-то сценки, в школе принимала участие во всех концертах самодеятельности, сама организовывала спектакли. Переодевшись нищенкой, она, подволакивая ногу, просила милостыню на Тверской – пока ее не заметили знакомые родителей. Благодаря родителям Люся выучила ноты раньше, чем алфавит, научилась петь раньше, чем считать. Она семь лет проучилась на фортепианном отделении Детского музыкального техникума имени Гнесиных, постоянно ходила на репетиции к отцу – он даже доверял ей бить в литавры во время выступлений. Хотела учиться музыке и дальше, но для оперной певицы голос был слабоват, а для пианистки рука была слишком маленькой. И Люся окончательно решила пойти на театральную сцену.

В 1937 году Целиковская поступала в Щукинское училище при Вахтанговском театре. После чтения наизусть ее спросили: «С кем вы готовились к экзаменам?» Она ответила: «С мамой». Комиссия расхохоталась, а Люся расплакалась. Она была уверена, что ее ни за что не возьмут. Но ее взяли. В числе тринадцати, отобранных из шестисот.

Педагоги специально посылали студентов посмотреть на первокурсницу Целиковскую – девушку с удивительными лучистыми глазами. Она сразу привлекла к себе внимание своей обаятельной внешностью, яркой индивидуальностью и врожденной музыкальностью. На втором курсе она выскочила замуж за четверокурсника Юрия Алексеева-Месхиева, племянника известнейшей тогда актрисы Варвары Месхиевой. Вскоре они расстались, и Люся снова выходит замуж – за писателя и драматурга Бориса Войтехова.

Но главным для нее все же оставалась сцена. Ее талант заметили – еще студенткой она была зачислена в труппу Вахтанговского театра. Одновременно начался ее путь в кинематографе. Уже в 1938 году она сыграла свою первую роль – пионервожатую Валю в фильме «Молодые капитаны». Год спустя ей предложили роль Шуры Мурашовой в фильме «Сердца четырех» режиссера Константина Юдина. Руководство Щукинского было против участия студентов в съемках, но положение спас Рубен Симонов, руководитель Театра имени Вахтангова. Он заявил ректору: «Целиковская должна сниматься в кино, у нее есть все данные. Кого же тогда снимать, как не ее?» – и Люсю отпустили на съемки.

В этом фильме Целиковская снималась вместе с Валентиной Серовой, Павлом Шпрингфельдом и Евгением Самойловым. Юдин не только доверил молоденькой, неопытной студентке главную роль, но даже разрешил ей самой петь – хотя первоначально планировалось, что за нее будет петь известная певица Дебора Пантофель-Нечецкая (она же пела за Целиковскую в фильме «Антон Иванович сердится»). Но Целиковская упросила режиссера разрешить ей попробовать спеть самой. Пришли в студию, Пантофель спела песню, Целиковская вышла к микрофону – и не смогла произнести ни звука. Врач, к которому Юдин тут же отвел Люсю, определил несмыкание связок на нервной почве. Запись удалось сделать лишь через несколько дней – и песня «Я большая, ну и что же…» вошла в картину именно в исполнении Целиковской. С тех пор ей везде (кроме уже упомянутого «Антона Ивановича») доверяли петь самой.

Премьера состоялась в мае 1941 года в Доме кино. Зрителям фильм настолько понравился, что большинство зрителей после первого сеанса остались на второй. Чтобы Юдин смог из зала выбраться на сцену, ему пришлось буквально продираться сквозь толпу. Фильм должен был выйти в прокат летом, но из-за войны его положили на полку. Власти сочли, что смех во время войны неуместен. Вышел фильм только весной 1945-го.

Война застала Люсю в Ленинграде, на съемках следующего фильма – «Антон Иванович сердится». У Целиковской была в нем главная роль – Симочки Вороновой, увлеченной опереттой дочери поклонника классической музыки. Кстати, первоначально эта роль предназначалась Любови Орловой. Фильм вышел на экраны в конце 1941 года. Пресса молчала: по мнению чиновников, хвалить надо только «идеологически полезные фильмы». А на фронте засматривали до дыр «Антона Ивановича» – фильм про веселую, беззаботную довоенную жизнь, о которой мечтали и ради которой сражались. Целиковская стала воплощением того простого человеческого счастья, которое отняла у людей война. Похожих на нее в кинематографе не было. Люди, которым не хватало в те тяжелые годы радости и теплоты, обожали ее, подражали ей, старались быть похожими на нее.

После «Антона Ивановича» за Целиковской утвердилось амплуа комедийно-лирической героини. Зритель привык к веселой, задорной девчонке – и не представлял, что она может быть другой.

Вместе с Вахтанговским театром Целиковская была эвакуирована в Омск. Но пробыла там недолго: режиссер Лев Трауберг вызвал ее в Алма-Ату на съемки фильма «Воздушный извозчик».

Сценарий фильма был написан специально под Целиковскую. Ее партнером был Михаил Жаров – известнейший к тому времени киноактер. Фильм закончили весной 1943 года. По предложению Жарова премьеру фильма устроили сразу на фронте – впервые в истории. Грандиозный успех картины стал неожиданностью для всех. Жаров и Целиковская объездили с этой картиной все самые горячие участки фронта: сначала кино, затем концерт. Солдаты поднимали тосты: «За Родину! За Сталина! За Целиковскую!»

В таких условиях крепли отношения Жарова и Целиковской. Их роман, начавшийся еще во время съемок фильма, во время поездок по фронтам развился и окреп – несмотря на то, что оба состояли в браке, и на разницу в возрасте (Жаров был старше Люси на двадцать лет). Когда Целиковская написала обо всем Войтехову, тот рассвирепел. Стал присылать телеграммы с угрозами – не только Люсе, но и всем алма-атинским знакомым, обратился в ЦК комсомола. Жена Жарова подняла против них всех местных кумушек – он даже оказался на полтора месяца в больнице. Но они все-таки поженились – и прожили вместе пять счастливых лет.

Еще на съемках «Воздушного извозчика» Целиковскую заметил великий режиссер Сергей Эйзенштейн – и пригласил ее сниматься в свой новый фильм «Иван Грозный» на роль царицы Анастасии. Царя играл Николай Черкасов, Жаров играл Малюту Скуратова. Фильм снимался около двух лет. Эйзенштейн налепил Целиковской нос, чтобы скрыть курносость, заставил ее перечитать массу исторической литературы о том периоде. В группе Люсю звали «цариха» – как назвал ее Черкасов в первую минуту знакомства, так и повелось. На съемках Целиковской искалечили глаза: в накладных ресницах она не могла моргать, и мощнейшие софиты обожгли хрусталики.

Фильм получил Сталинскую премию. Говорят, Сталин лично вычеркнул из списков награжденных имя Целиковской: «Такими царицы не бывают!» Она и вправду не была похожа на тех «цариц», которые так нравились вождю: ее Анастасия была простой девчонкой, попавшей в золотую клетку, но не растерявшей своей непосредственности и обаяния юности, а Сталину нравились героини, с песнями строящие новый мир…

В начале 1945 года Целиковская снова работает с Юдиным на картине «Близнецы». Сценарий был откровенно плохой, и фильм состоялся только благодаря огромной работе Юдина, а Жаров в роли завмага Еропкина и Целиковская в роли Любы Карасевой буквально «вывезли» на себе фильм. Критика же картину обругала – и продолжает ругать до сих пор. А зрители до сих пор продолжают этот фильм смотреть.

Весной того же 1945 года – еще до Победы началась работа над фильмом «Беспокойное хозяйство». Сюжет о ложном аэродроме подсказал Жарову еще в 1943 году генерал Михаил Громов. На этот сюжет братья Тур написали сценарий, и Михаил Жаров, впервые выступив в качестве режиссера, приступил к съемкам. Сначала работу пришлось отложить: актер, назначенный на главную роль, сломал ногу, долго искали замену. Съемки начались уже глубокой осенью – а ведь дело в картине происходит летом. Люся мерзла наравне со всеми, поддерживала всех, поднимала всем настроение. Когда фильм вышел, критика буквально обрушилась на него: и сценарий плохой, и персонажи оторваны от жизни… А уж идеологических ошибок в нем нашли великое множество. Но зрители фильм приняли «на ура», и слава Целиковской продолжала расти.

Эти пять фильмов сороковых годов, обруганных критикой, принесли Целиковской невероятную славу. Она стала образцом для подражания – все школьницы выщипывали себе брови «под Целиковскую» и, как она, взбивали себе волосы и повязывали себе банты, как у ее героинь. Женщины пытались копировать ее походку. Мужчины искали себе жен, похожих на нее, – улыбчивых, смешливых, с голубыми глазами и ямочками на щеках. Когда Целиковская и Жаров шли по улице, движение останавливалось – все смотрели на любимых артистов. Однажды в Ленинграде Целиковской навстречу попалась рота солдат – и ее несколько кварталов пронесли на руках под нескончаемые аплодисменты прохожих. После спектаклей ее спускали по пожарной лестнице – выйти через обычную дверь не давала толпа. Ей протягивали своих детей для благословения. Михаил Ульянов вспоминал, что видел в сибирской деревне, как портрет Целиковской висел вместо иконы. Она была воистину народной героиней – ведь никаких наград от официальных властей она не получила.

Параллельно с кино она продолжает работу в Театре им. Вахтангова. В 1943 году ее за съемки в «Воздушном извозчике» и «Иване Грозном» уволили из труппы, но уже в 1945-м правительственной телеграммой позвали обратно: настоял Рубен Симонов, высоко ценивший ее талант. На сцене она смогла проявить себя как драматическая актриса – сыграла Лауру в «Маленьких трагедиях», Аглаю в инсценировке «Идиота» Достоевского, Беатриче в шекспировской комедии «Много шума из ничего». В очередь с талантливейшей Галиной Пашковой играла мадемуазель Нитуш в одноименной оперетте, хотя Галину Пашкову переиграть было невозможно. Рубен Симонов, заботливо относившийся к молодой актрисе, постоянно давал ей новые роли. Благодаря ему же Целиковская встретила свою самую большую любовь – архитектора Каро Алабяна.

Каро Семенович Алабян был старше ее на двадцать два года. Известнейший архитектор, любимец властей, друг детства и побратим Анастаса Микояна, одного из виднейших сановников СССР, – Алабян спас ему жизнь во время войны. Алабян был очень красивый мужчина, человек удивительной души, бескорыстный, очень порядочный. У него был прекрасный голос, он был заядлым театралом, много лет дружил с Рубеном Симоновым. У него на даче в 1948 году Алабян встретил Целиковскую. Уже во вторую встречу Каро Семенович взял руку Люси, рассмотрел линии на ладони и сказал: «А знаете, вы будете моей женой!»

Так и случилось. Брак с Жаровым уже умирал: они оба страстно хотели детей, и все никак не получалось… И Целиковская вышла замуж за Алабяна. Уже в 1949 году у них родился сын Александр, которого сама Целиковская называла «своим главным мужчиной».

В это время Алабян попал в немилость: в присутствии всесильного Берии высказал несогласие с идеей строительства высоток в Москве. Алабян до этого год был в Америке и прекрасно понимал, что в СССР нет нужных технологий, к тому же он был убежден, что нормальное жилье гораздо важнее подобной показухи. Алабяна тут же освободили от всех должностей, лишили жилья. Он пришел домой и встал перед Люсей на колени: «Прости меня. Если бы я знал, что так случится, я никогда бы не посмел жениться на тебе».

Целиковская вывезла семью на себе: они скитались по знакомым, жили только на ее зарплату в 120 рублей. Все друзья, которые раньше постоянно толклись в доме Алабяна и Целиковской, отвернулись от них. От ареста его спасли только заступничество Микояна и его совет на время уехать. Через два года, когда стало совсем тяжело, Целиковская и Алабян написали в правительство письмо: сколько еще можно наказывать? В 1953 году – уже после смерти Сталина – Алабян вернулся, получил квартиру и работу. Но едва начали обустраиваться в новой квартире, случилась новая беда: у Саши обнаружили полиомиелит. Целиковская забросила театр, кино, когда она отказывалась от ролей, ей говорили: если откажешься, других уже не будет. А она все время посвятила борьбе за жизнь и здоровье сына. Год не отходила от него. Постоянные прогулки, уколы, массаж по пятнадцать раз в день… Позднее Людмила Васильевна признавалась, что, если бы знала, как будет тяжело, выбросилась бы с балкона. К счастью, у Саши оказалась редкая форма болезни, поддающаяся лечению. А в 1959 году Каро Алабян умер от рака легких.

Время, прожитое с Алабяном, было для Людмилы Васильевны и самым тяжелым, и самым счастливым. Позже она говорила: «Больше всех меня любил Жаров. А я больше всех любила Алабяна». Именно Алабян был отцом ее обожаемого сына. Ко времени жизни с Алабяном относится и крупнейшая удача Целиковской в кино: роль Ольги Дымовой в «Попрыгунье» Чехова.

Режиссер Самсон Самсонов задумал снимать этот фильм на основе одноименного спектакля Театра-студии киноактера. В нем играли Сергей Бондарчук, Владимир Дружников, Евгений Тетерин… Со стороны взяли только Целиковскую. Она, ранее игравшая только в одноплановых музыкальных комедиях, смогла создать сложный, неповторимый образ чеховской героини. На XVI Международном фестивале художественных фильмов в Венеции в 1955 году фильм «Попрыгунья» получил премию «Серебряный лев» и еще премию «Пазицетти», которую вручают итальянские критики лучшему зарубежному фильму. А в России у Целиковской спрашивали – как же она, раньше игравшая таких милых девушек, смогла сыграть такую ужасную женщину, развратную убийцу?

После смерти Алабяна Целиковской пришлось очень тяжело. В это время ее поддержал Юрий Петрович Любимов, ее партнер по театру. Он увлекся ею еще во время репетиций «Ромео и Джульетты», где Любимов и Целиковская играли главные роли. Премьера спектакля состоялась в 1957 году – кстати, с того времени Целиковская подружилась с гениальным русским поэтом Борисом Пастернаком, в чьем переводе шла пьеса. Пастернак обожал Целиковскую, при каждом ее появлении ликовал и устраивал бурные импровизации в стихах.

Уже в 1960 году Любимов переехал к Людмиле Васильевне. Он стал ее пятым мужем, она – его четвертой женой.

В 1963 году Юрий Любимов, преподававший в Щукинском училище, поставил со своими студентами спектакль «Добрый человек из Сезуана» по пьесе Бертольта Брехта. Спектакль имел невообразимый успех – тем более неожиданный, что труппа была еще непрофессиональная. Любимов, режиссер в то время малоизвестный, поразил всех необузданной фантазией и оригинальнейшей сценической техникой. Пресса дружно восторгалась спектаклем, все театралы Москвы считали своим долгом посетить его. Целиковская и Любимов решили, что студенческую труппу необходимо сохранить, превратив ее в коллектив профессионального театра. Тем более что как раз в это время расформировывали Московский театр драмы и комедии. Целиковская по старой дружбе уговорила посетить спектакль Анастаса Микояна. Тот рассказал о спектакле и его режиссере министру культуры Екатерине Фурцевой, та написала записку Суслову – и в феврале 1964 года Юрий Любимов был назначен главным режиссером Театра драмы и комедии на Таганской площади. На здешней сцене 23 апреля 1964 года представлением «Доброго человека из Сезуана» начал свою жизнь Театр на Таганке.

Людмила Целиковская во всем помогала мужу и новорожденному театру. Работы в кино не было совсем, в Вахтанговском театре она играла все меньше – и всю оставшуюся энергию она отдавала Театру на Таганке. Она участвовала во всех замыслах Любимова: советовала пьесы для постановки, делала инсценировки – как она их называла, болванки – понравившихся романов, написала текст для спектакля по Пушкину «Товарищ, верь!». Щедро делилась опытом с молодыми актерами, советовала, наставляла. В их квартире был своеобразный штаб, где рождались и обсуждались идеи и замыслы Любимова. Там бывали Евгений Евтушенко и Андрей Вознесенский, Юрий Трифонов и Борис Можаев, Владимир Высоцкий и Марина Влади. Целиковская была редкостной хозяйкой – гостеприимной, хлебосольной, превосходной кулинаркой. С Любимовым, которого все боялись, перед которым все трепетали, она держала себя на равных, позволяя себе то, на что никто другой не осмелился бы и в мыслях. Однажды на каком-то обсуждении она так рассердилась на Любимова, что заявила ему во всеуслышание: «Юра, ты дурак!» Все затихли. Тогда она в задумчивости продолжила: «Нет, это громко сказано. Юра, ты гений».

Любимов немного побаивался ее, ее неординарного ума, независимости и прямоты суждений, силы ее личности. В шутку он звал ее Циолковской и Генералом (кстати, самого Любимова в его театре звали Полковником). А она, как могла, создавала Любимову надежный тыл, оберегая его от идеологических обвинений и нападок чиновников. Своим громким именем она прикрывала Любимова от возможных неприятностей. Если было надо, звонила всем, вплоть до Брежнева, требовала и даже угрожала. Однажды, когда Любимова в очередной раз вызвали на ковер, она, изнервничавшись, позвонила туда. Попросив передать трубку Любимову, она громко, на весь кабинет, сказала: «Юрий! Перестань унижаться! Пошли его к чертовой матери и немедленно домой! По дороге купи бутылку можайского молока».

Из-за того, что Целиковская была женой опального Любимова, у нее начались проблемы: не звали в кино, стали меньше давать ролей в театре. Не давали очередных званий, несмотря на неоднократные представления театра. Она никогда ни в чем не упрекнула Любимова.

По всеобщему мнению, это была удивительно дружная, талантливая, веселая семья, увлеченная общим делом. Театру на Таганке – их общему детищу – они посвящали все свое время и силы. Они прожили вместе двадцать лет – и расстались в одночасье.

В 1978 году Любимов на гастролях театра в Венгрии сошелся со своей переводчицей, венгеркой Каталиной Конц. Целиковская тогда поехать с театром не смогла, но о происшедшем ей немедленно доложили. Говорят, что Любимов погуливал и раньше, но Целиковская делала вид, что ничего не замечает. Она была твердо уверена, что он от нее никогда не уйдет. Но в этот раз она его не простила.

В итоге Любимов женился на Каталине – они вместе до сих пор, – а Целиковская осталась одна.

С момента разрыва она ни разу не говорила о случившемся, даже не упоминала имени Любимова. Только однажды, уже перед смертью, сказала сыну: «Умирают даже камни. Чтобы жить с гением, нужно быть душечкой. Я же упрямая, со своим характером. Помню, однажды Любимов сказал: «Когда мы разойдемся, у тебя в доме будет праздник». Так и получилось. Праздник продолжается до сих пор».

Возможно, что Юрий Петрович просто устал от постоянного давления, пусть даже и с самыми лучшими намерениями, своей жены. Два настолько сильных характера редко уживаются вместе, а они прожили рядом двадцать лет…

Однажды он, проезжая мимо дома Целиковской, спросил: «Меня там сильно несут?» Ему ответили: «Тебя там и не вспоминают». Любимов надолго замолчал…

Целиковской было уже шестьдесят лет. Снова выходить замуж было уже поздно – хотя и в этом возрасте у Людмилы Васильевны были верные поклонники. Даже когда ей было семьдесят, она оставалась яркой, привлекательной женщиной, выглядевшей на двадцать лет моложе. Она посвятила себя семье – любимому сыну и появившемуся вскоре внуку, которого назвали в честь деда Каро. Она любила говорить: «Главное, что я сделала в жизни, – родила сына и построила для него и внуков дачу». И наконец-то ее пригласили в кино: в 1979 году режиссер Владимир Мотыль задумал снимать «Лес» Островского и выбрал Целиковскую на роль Гурмыжской. Снимали в усадьбе дочери Суворова. Узнав о том, что в усадьбу приедет сама Целиковская, две местные старушки с раннего утра стояли у дороги с огромными ведрами цветов, поджидая любимую актрису. Когда она приехала, они встали перед Целиковской на колени: «Люся, во время войны ты нас спасла. Нам нечего было есть, убивали наших друзей, но мы смотрели на тебя…»

Партнером Целиковской по фильму был совсем молодой тогда Станислав Садальский. Во время съемок он упал с большой высоты и сильно расшибся. Прибывшие врачи решили везти его в местную больницу. Примчавшаяся Целиковская наорала на врачей и добилась того, чтобы Садальского отвезли в Институт Склифосовского. Там она настояла, чтобы вызвали лучших врачей, которые обнаружили, что Садальский отбил себе почки и печень. Что было бы, если бы его оставили в деревне, не знает никто.

Целиковская сыграла свою роль на высочайшем уровне, словно вложив в ее исполнение все то, что не понадобилось за долгие годы простоя. Но фильм запретили: начальство посчитало, что в картине слишком много перекличек с реальностью. Целиковская бросилась в бой – пошла по инстанциям требовать, чтобы фильм выпустили на экраны. Эта была ее лучшая роль, первая за многие годы, и было неимоверно тяжело смириться с тем, что фильм никто не увидит. Но все было тщетно – это поколение чиновников уже не испытывало никакого почтения ни к имени Целиковской, ни к ее годам и званиям. Даже пригрозили, что следующего звания она не получит. Фильм выпустили в прокат только в 1987 году.

После этого была только одна маленькая роль в телефильме «Невероятное пари, или Истинное происшествие, благополучно завершившееся» – инсценировка нескольких рассказов Чехова. Мотыль, расстроенный неудачей с «Лесом», пригласил почти всех актеров из этого фильма в «Невероятное пари». Целиковская снова играла вместе с Садальским. И к своей маленькой роли она готовилась столь же ответственно, как если бы она была главной.

Продолжала Целиковская играть и в родном театре. Но через несколько лет в Вахтанговском сменилось руководство, и ролей стало гораздо меньше. Доставались в основном эпизоды, которые Целиковская тем не менее с радостью играла. Но творческий потенциал требовал выхода. Тогда Целиковская сама нашла для себя спектакль и роль. Еще в 1980 году Михаил Воронцов принес в Вахтанговский театр инсценировку «Синей книги» Михаила Зощенко под названием «Коварство, деньги и любовь». В театре пьесу долго пытались репетировать, но так и не поставили. Тогда Воронцов решил сделать из пьесы коммерческий спектакль. И четверо актеров – он сам, Вячеслав Шалевич, Марианна Вертинская и Людмила Целиковская – десять лет ездили с этим спектаклем по Советскому Союзу и другим странам. Спектакль сыграли больше тысячи раз. Повсюду Людмилу Васильевну встречали с восхищением: сама Целиковская! Однажды в Грузии, когда автобус с артистами застрял на дороге из-за обвала, в окно заглянул грузин-милиционер. Увидев Целиковскую, расплылся в улыбке: «Как, вы здесь! Почему вы нервничаете? Что вы хотите?» Та, издергавшись и переволновавшись на жаре, сказала: «Что хочу? Шампанского!» Через минуту в автобус прибыла ледяная бутылка шампанского. Все время, пока расчищали завал, молоденький милиционер смотрел на Целиковскую, не отрывая глаз, как на богиню.

После ухода из спектакля Целиковской ее роль стала играть Алла Ларионова.

В конце 1980-х годов Целиковская тяжело заболела. У нее обнаружили рак. Сначала ей ничего не говорили, но потом скрывать было уже бессмысленно. Неудачная операция, четыре месяца в постели – и 6 июля 1992 года Людмилы Целиковской не стало.

Похоронили ее на Новодевичьем кладбище. Юрий Любимов на похороны не пришел. А когда на могиле открывали памятник, на небе заметили радугу – широкую пеструю дугу, уходящую концами вверх. Как улыбка Целиковской. Улыбка, которая до сих пор светит всем сквозь толщу лет.

Грейс Келли. Принцесса американской мечты

Жизнь Грейс Келли может служить примером того, как может сбыться любая мечта – надо только мечтать изо всех сил. Она жила на полную катушку и смогла не только добиться успеха в своей профессии – кино, – но и получить, как писал задолго до ее рождения Оскар Уайльд, то, что «получают в награду все благонравные американские девочки» – княжескую корону.

Каждый эмигрант мечтает стать миллионером; каждый спортсмен мечтает завоевать олимпийскую медаль; каждый отец мечтает о красивых, послушных и успешных детях; а каждая маленькая девочка мечтает о своем принце. Мечтают миллионы, но реализовать свою мечту удается единицам. Удивительно, но семье Келли удалось реализовать все свои мечтания.

Сын ирландского эмигранта Джек Келли днем трудился в строительной фирме вместе со своим братом, а по ночам тренировался: он был страстным гребцом и к 1920 году выиграл уже шесть национальных чемпионатов. Джек отправился было покорять Европу, но там его ждало разочарование: организаторы престижнейшей на то время Хенлейской регаты отказали ему в участии, поскольку он – рабочий: «Джентльмены не работают руками». Через два месяца Келли взял реванш: он завоевал золотую медаль на Олимпиаде в Амстердаме, вырвав ее у победителя Хенлея. Второе золото Келли выиграл уже в парной гребле. На радостях он показал свое отношение к отвергнувшим его британским аристократам: отослал свою гребную кепку английскому королю Георгу V с запиской: «Привет от каменщика!»

С тех пор Келли четко осознал, как надо жить: ему надо добиться успеха в родной Филадельфии и утереть нос всем аристократам. Ему все удалось: его фирма «Келли. Кирпичные работы» вскоре сделала его миллионером. Келли женился на бывшей преподавательнице физкультуры Маргарет Майер, которая ради положения жены героя Филадельфии забросила карьеру фотомодели и перешла в католичество. Своих четверых детей Келли воспитывали в католической строгости, американском стремлении к достижению своих целей и свойственном их семье спортивном духе.

Грейс Патриция, третий ребенок Келли, родилась 12 ноября 1929 года. Она обожала отца, который ласково звал ее «моя принцесса». Грейс была тихим, мечтательным ребенком и больше всего любила играть со своими куклами: она придумывала им наряды, разговаривала с ними на изобретенном ею языке и разыгрывала с ними целые представления. Казалось, девочка обречена на то, чтобы пойти на сцену: и ее тетя Грейс, в честь которой назвали девочку, прекрасная мимическая актриса, и дядя – знаменитый актер и драматург Джордж Келли, лауреат Пулитцеровской премии, – в один голос прочили ей карьеру актрисы. Но у Джона Келли было свое мнение на этот счет: его любимая дочь должна вырасти истинной католичкой, настоящей спортсменкой и в будущем стать достойной женой тому, кого выберет ей отец. В пятилетнем возрасте Грейс отправили в католический пансион – Академию Учения Пресвятой Богородицы. Грейс запомнилась там не тягой к знаниям, а тем, как в ней сочетались подчинение монастырским порядкам и стремление к шалостям на грани фола. Из школы ее забрали после восьмого класса – Джеку Келли показалось, что сестры-монахини уделяют мало внимания спорту. Однако Грейс успела приобрести здесь поистине аристократичные манеры, умение слушать собеседника, веру в силу католического учения – и тоску по сцене: в Академии Грейс с успехом выступала в школьных спектаклях и была настоящей звездой танцкласса.

Заканчивала свое обучение Грейс в частной школе для девочек миссис Сюзи Стивенс. Здесь Грейс уделяла больше внимания не учебе, а спорту – она была членом сборной по хоккею на траве, – и мальчикам: вероятно, сказались гены – ее отец Джек был признанным ловеласом. Однако поначалу Грейс особого успеха не имела: католическое воспитание не дало ей навыков общения с противоположным полом, к тому же она с детства была некрасива, неуклюжа и близорука, а также невероятно застенчива – проходило это только на сцене. Мать строго следила за тем, чтобы все ее дочери – Пегги, Грейс и Лизанна – вели себя прилично, не красились и не приставали к мальчикам. Первого настоящего поклонника Грейс – Чарльза Харпера Дэвиса, одноклассника ее брата Джона-младшего, по прозвищу Келл, – родители забраковали: Джек не ладил с его отцом; Грейс была вынуждена расстаться с ним. Но количество ухажеров от этого не убавилось – просто Грейс перестала рассказывать о них родителям. К шестнадцати годам она стала настоящей красавицей и смело обнималась с парнями на задних сиденьях их автомашин: по признанию одного из тогдашних приятелей, к окончанию школы все еще была девственницей, но все остальное прошла от и до.

Окончив школу в 1947 году, Грейс не имела никакого представления о том, чем ей заняться дальше. Родители мечтали, чтобы она удачно вышла замуж (Джек любил говорить, глядя на свою красавицу-дочь, что к его деньгам теперь неплохо бы титул…), но пока достойных кандидатур не находилось. Джордж Келли посоветовал племяннице поступить в Американскую Академию драматического искусства. Родители были заняты – они готовили Келла к соревнованиям по гребле – и не проконтролировали выбор Грейс. В октябре ее зачислили в Академию, и Грейс покинула родную Филадельфию, успев напоследок потерять-таки девственность с помощью мужа одной из подруг.

В Нью-Йорке Грейс, вырвавшаяся из-под опеки родителей, наконец расцвела. Внешне сдержанная, даже холодная красавица с идеально правильными чертами лица, натуральными светлыми волосами и огромными глазами, в которых бушевал огонь, привлекала к себе все взгляды, а ее глубокий бархатный голос покорял любого. Одна из ее сокурсниц впоследствии вспоминала: «Она по натуре была одиночкой. Некоторые из студентов буквально молились на нее из-за ее красоты и какой-то изысканной отстраненности. Да, она была прекрасна, но мне всегда казалось, что она немного холодновата. Этакий капризный, беззащитный ребенок!»

В Академии Грейс тут же сошлась с Херби Миллером, одним из соучеников. Херби, очень привлекательный молодой человек, подрабатывал манекенщиком. Как-то раз он взял на съемки Грейс, и фотограф предложил ей попробовать себя перед камерой. Проба была удачной: скоро Грейс попала на обложки журналов «Редбук» и «Космополитен», получила несколько выгодных рекламных контрактов, а зарабатываемых ею денег хватило не только на оплату учебы, но и на покупку квартиры. Херби она вскоре променяла на известного актера Александра д’Арси, который был старше Грейс на 18 лет: она покорила его сначала своей внешней робостью и невинностью, а затем – обнаружившейся за этим страстностью и ненасытностью. А уже через несколько месяцев, пока д’Арси снимался в Париже, Грейс завязала роман с преподавателем Академии Доном Ричардсоном. По легенде, все началось в лифте: несколько молодых людей шутили над Грейс, чем довели ее до слез; присутствовавший при этом Ричардсон вступился за девушку, утешил ее и пригласил в гости. Пока он варил кофе, Грейс разделась и забралась к нему в постель…

Их роман оказался настолько серьезным, что Грейс решилась привезти Дона к родителям в Филадельфию. Там, правда, выяснилось, что Дон не только еврей (их Джек Келли недолюбливал), но и женат – обнаружила это миссис Келли, которая не постеснялась покопаться в вещах гостя. Дону немедленно указали на дверь; Грейс согласилась расстаться с ним, но в Нью-Йорке их встречи продолжались еще некоторое время. Неконфликтная по характеру, она всегда соглашалась; но едва за ней переставали следить, делала все по-своему…

Вскоре Грейс познакомилась с сорокалетним Клодеусом Шарлем Филиппом, распорядителем банкетов в «Уолдорф-Астории». С его помощью Грейс надеялась попасть в высшее общество Нью-Йорка, но родители снова были против: Филипп был дважды разведен и был сочтен недостойным их Принцессы.

Следующим кавалером Грейс стал сам шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви. Они познакомились в конце 1949 года на банкете в «Уолдорф-Астории» (спасибо Филиппу) и протанцевали до утра, а затем танцевали еще неделю подряд, пока охранники шаха не попросили Грейс не ходить на свидание хотя бы раз и дать им выспаться. Говорят, что уже на следующий день шах сделал Грейс предложение, но она отказала. Почему, никто точно не знает: может быть, побоялась повторить судьбу знаменитой актрисы Риты Хейворт, незадолго до этого со скандалом вышедшей замуж за другого мусульманского плейбоя, Али Хана, который напропалую изменял ей с первого же дня их брака, несмотря на беременность Риты. А может быть, Грейс знала, что ее родители наверняка будут против. Или, возможно, Грейс просто не хотела раньше времени бросать карьеру актрисы – тем более что она только что получила свою первую роль.

В ноябре 1949 года Грейс дебютировала на Бродвее в пьесе Августа Стринберга «Отец», и хотя постановка была признана провальной, на красавицу дебютантку обратили внимание. Она попала на телевидение, где быстро стала звездой телесериалов, за три года сыграв в полусотне постановок. Ей все чаще стали предлагать роли в театральных спектаклях, где Грейс тоже пользовалась постоянным успехом. А в августе 1951 года ее пригласили в вестерн Фреда Циммермана «Ровно в полдень».

Денег на фильм было выделено крайне мало, причем большая их часть пошла на гонорар исполнителю главной роли шерифа Кейна Гари Куперу, так что актрису выбирали по принципу «чтобы умела играть, но обошлась подешевле». На съемки вместе с Грейс родители отправили ее сестру Лизанну – она была призвана следить за нравственностью Грейс и особенно оберегать ее от чар «первого ковбоя Америки» Купера. Но все было напрасно: Грейс сама окрутила Купера. Он впоследствии вспоминал: «Она превращалась в кусок льда рядом с мужчиной, но лишь до тех пор, пока на ней оставались трусики. Затем она взрывалась!» Правда, их роман закончился вместе со съемками.

Фильм «Ровно в полдень» стал одной из вершин американского кинематографа. Сама она, однако, осталась недовольна своей игрой: «После «Ровно в полдень» все говорили, что я сыграла прекрасно, но для себя я решила, что покину Голливуд как можно скорее и вернусь только тогда, когда у меня будет имя». Но уйти не удалось: на Грейс тут же посыпались предложения, и она согласилась принять участие в съемках «Могамбо» – сниматься придется в Африке, зато без опеки родственников; к тому же вместе с прославленной Авой Гарднер и самим Кларком Гейблом, мечтой всех американских женщин! Ради съемок Грейс пришлось заключить с MGM семилетний контракт, причем на весьма невыгодных для нее условиях (всего 750 долларов в неделю), но дело того стоило. В Африке между Грейс и Гейблом немедленно разгорелся страстный роман; но едва съемочная группа переехала на павильонные съемки в Лондон, туда примчалась мать Грейс и быстренько разрушила непрочный союз дочери и Гейбла. Говорят, в аэропорту Грейс рыдала…

Роль в «Могамбо», вышедшем на экраны в 1953 году, принесла Грейс Келли настоящую известность; ее даже выдвинули на «Оскара». Она стала признанной звездой. Ее холодная, одновременно отстраненная и притягательная красота, пластика породистой кошки и глубокая, искренняя игра не оставляли равнодушными ни зрителей, ни критиков, ни режиссеров, которые наперебой приглашали Келли в свои картины – тем более что единственная похожая на нее по типажу «благородная девственница» актриса – Ингрид Бергман – уже несколько лет бойкотировалась Голливудом за скандальный брак с режиссером Роберто Росселини. Другая знаменитая «киноблондинка» того времени – Мэрилин Монро – заметно проигрывала Грейс и в актерском таланте, и в симпатиях критики и зрителей. Недаром журнал «Тайм», поместив на обложку фотографию Грейс Келли, сопроводил ее подписью: «Джентльмены предпочитают леди».

Привлеченный сочетанием в Грейс Келли внешнего холодного лоска и внутреннего огня, Альфред Хичкок весной 1953 года пригласил ее в свой фильм «В случае убийства набирайте М». Хичкок назвал Грейс «вулкан под снегом». Съемки проходили в Лондоне, куда Грейс приехала, прекратив ради работы с Хичкоком свой роман с французским актером Жан-Пьером Омоном – они познакомились на съемках очередного телефильма. В Лондоне за Грейс снова присматривала Лизанна, но и она не смогла сдержать напор мужского внимания, обрушившийся на ее сестру. В конце концов Грейс остановила свой выбор на исполнителе главной роли Рее Милланде – несмотря на то, что он был женат и разводиться не собирался. Жирную точку в их романе поставила пресса: одно бульварное издание опубликовало снимки Грейс и Рея, так что когда они вернулись в США, там уже назревал скандал. Милланда жена выгнала из дома (правда, потом простила), а Грейс оказалась под угрозой прекращения карьеры – в Голливуде не желали снимать актрис, замешанных в неприличных скандалах. Ей пришлось на некоторое время даже уехать из Голливуда, пока Хичкок не вызвал ее на съемки следующего своего фильма «Окно во двор». Следующий ее роман разгорелся во время работы над фильмом «Мосты у Токо-Ри» режиссеров Уильяма Перлберга и Джорджа Ситона. Грейс влюбилась в Уильяма Холдена, у которого всего год назад был неудачный роман с Одри Хепберн. Видимо, Грейс своей аристократической сдержанностью напоминала ему Одри – он даже был готов жениться на Келли и съездил с нею к ее родителям в Филадельфию. Правда, Джек Келли настолько его достал, что Холден послал его на четыре английские буквы и сбежал. Позже он говорил, что его любовь к Грейс потерпела поражение от ее отца…

Как это часто бывает, горечь разлуки помогли пережить новая работа и новый роман. Грейс, получавшая уже полторы тысячи долларов в неделю, начала сниматься в фильме «Деревенская девчонка», где ее партнером был знаменитый певец и актер Бинг Кросби. Кстати, поначалу он категорически возражал против того, чтобы роль досталась Грейс – по его мнению, она берет не актерским талантом, а лишь умением крутить хвостом; но уже через несколько дней он заявил, что Грейс – настоящая актриса, а он был не прав, сомневаясь в ее способностях. Еще через неделю Кросби уже был влюблен в Грейс и даже собрался сделать ей предложение.

Самое интересное, что в этот раз родители Грейс официально заявили, что Бинг Кросби в качестве зятя их вполне устраивает. Едва узнав об этом, Грейс тут же с ним рассталась.

За роль в фильме «Деревенская девчонка» Грейс Келли получила наконец «Оскара» – в марте 1955 года на сцене Pantages Theater ей вручил статуэтку Уильям Холден. Роль в «Деревенской девчонке» – не лучшая роль Грейс, но в тот год у считавшейся фавориткой Джуди Гарланд были проблемы с алкоголем. Гарланд со злости заявила: «Подумаешь, смыла свою чертову косметику и отхватила себе моего «Оскара»!» Грейс была признана самой кассовой актрисой своего времени и носила титул «Принцессы экрана».

Весной 1954 года Грейс прилетела в Париж на съемки хичкоковского фильма «Поймать вора». Там у нее начался роман с сорокалетним кутюрье Олегом Кассини, в чьих жилах смешалась кровь русских дипломатов и итальянских аристократов. Через десять лет он прославится как личный модельер Джекки Кеннеди. Как вспоминает сам Кассини, он увидел Грейс в кино и был с первого взгляда сражен ее «холодной идеальной красотой». После сеанса он зашел в ресторан, и там за соседним столиком увидел саму Грейс. Кассини проследил за нею и следующие десять дней присылал актрисе букет роз с неизменной запиской: «Ваш друг-садовник». На одиннадцатый день Кассини позвонил заинтригованной Грейс и назначил ей свидание.

На третьем свидании Грейс призналась Олегу, что возвращается в США. Но вскоре Олег прилетел к ней в Голливуд. Когда Грейс снова вернулась в Париж продолжать съемки, Олег пригласил ее на пикник, где заявил, что любит ее, но устал гоняться за ней по разным континентам. И Грейс сдалась.

Кассини на тот момент был известным ловеласом – даже свою компанию он назвал Casanova, соединив первые буквы фамилии и свое главное увлечение. Но с Грейс все было иначе – он впервые влюбился по-настоящему. Кассини стал для Грейс не только любовником и другом, но и тем, чем Живанши стал для Одри Хепберн, – творцом и вдохновителем. Именно Кассини создал то, что сейчас называется «стилем Грейс Келли» – аристократически-элегантные и сдержанно-сексуальные наряды, которые достаточно показывали, но еще больше скрывали, ее идеально очерчивающие фигуру платья и костюмы пастельных тонов, темные очки и непременную маленькую сумочку, навеки оставшуюся в истории моды под ее именем. Кассини сравнивал Грейс с нежной английской розой, у которой есть все, кроме шипов. Все то время, пока Грейс была в Париже, они не расставались и вместе уехали в США – Грейс везла его в Филадельфию, где представила своим родителям как будущего мужа.

Надо заметить, что в душе Грейс, прославившаяся как «слияние противоположностей», никак не могла окончательно решить, чего же ей больше всего хочется. Отделавшись от родительской опеки, Грейс пустилась во все тяжкие не только потому, что она жаждала наслаждений и мечтала разбивать сердца; скорее, она просто не научилась говорить добивающимся ее мужчинам «нет». Она оставалась строго воспитанной дочерью своих родителей и на каждый свой шаг старалась получить благословение обожаемого отца; она хотела выйти замуж, воспитывать детей и сидеть счастливой домохозяйкой за спиной того, кто будет принимать за нее все решения. Как писала ее биограф Гвен Робинс, хотя Грейс отлично знала, чего она хочет в плане карьеры, и знала, как этого добиться (причем постель никогда не была для нее инструментом для добывания ролей), в личной жизни она все еще оставалась ребенком, который оказался один в кондитерской лавке. Все ее мужчины – как один – годились ей в отцы; и все они – как один – идеально воплощали собой представление Джека Келли о том, за кого его дочь ни в коем случае не должна выйти замуж.

И в этот раз мистер Келли снова был против: Кассини был дважды разведен и к тому же наполовину еврей. Неподходящая пара для его Принцессы! Но Грейс стояла насмерть: или Кассини, или никто! В конце концов родители согласились подумать, но с условием: их любовь должна пройти испытание временем – полгода без встреч.

Согласившись в Филадельфии, в Голливуде они продолжали встречаться. Влюбленные даже разработали план: Кассини принимает католичество (что автоматически снимает проблему его предыдущих разводов), и они с Грейс тайно венчаются. Но в последний момент Грейс дрогнула и попросила у Олега еще время подумать. Он вернулся в Париж, а она осталась в Америке.

Постепенно Грейс остыла. Она по-прежнему продолжала писать Олегу и пользоваться его советами, но уже не думала о нем как о будущем муже. Ее снова поглотила карьера. В начале 1955 года нью-йоркский «Кружок театральных критиков» назвал ее лучшей актрисой 1954 года, а в мае 1955 года она возглавила американскую делегацию на Каннском кинофестивале. Во Францию Грейс отправилась в компании своего старого приятеля Жан-Пьера Омона, который во всеуслышание заявлял о своей любви к Грейс и даже свозил ее познакомиться со своими родителями.

Незадолго до окончания фестиваля французские журналисты организовали встречу Грейс Келли с князем Монако Ренье III. Она посетила его дворец, осмотрела зверинец князя и прогулялась по саду. Сам князь не произвел на нее особого впечатления – низкого роста, в мешковатом костюме, к тому же опоздал на целый час и даже не извинился. Правда, он был обаятелен, остроумен и весьма темпераментен…

В июне Грейс вернулась в Штаты, договорившись с Омоном о переписке. Некоторое время они действительно слали друг другу полные любви послания, но потом Грейс стала писать все реже и суше… Осенью Омон примчался в США, чтобы выяснить причину ее холодности, и обнаружил, что Грейс переписывалась не только с ним, но и с князем Ренье. Все началось с письма Грейс, где она благодарила князя за оказанный прием, а продолжилось полными взаимной нежности посланиями, которые князь благоразумно попросил держать в полной тайне. Их переписка постепенно переросла в бурный – хотя и платонический – роман. Родители Грейс были в курсе и – впервые в жизни – полностью одобряли выбор дочери. Омону пришлось вернуться во Францию ни с чем.

Князю Ренье в то время было 32 года. Он принадлежал к старейшей в Европе династии Гримальди. Ренье унаследовал трон в 1949 году от своего деда, князя Луи II. Родители Ренье – принцесса Шарлотта и принц Пьер де Полиньяк – после бурной, но непродолжительной супружеской жизни возненавидели друг друга и разъехались; княжество после войны находилось на грани банкротства – Гримальди не могли простить сотрудничества с Германией. Часть собственности скупил Аристотель Онассис, туристы в Монако не появлялись. Кроме того, Ренье надо было срочно жениться, чтобы обеспечить княжество наследником: в случае его отсутствия Монако по договору 1818 года становится частью Франции. Он уже несколько лет жил с французской актрисой Жизель Паскаль, которую Ватикан – а следом и монегаски, жители Монако, – решительно отказывались видеть в качестве его супруги. Ренье сватали нескольких титулованных невест, но Ренье не хотел попасть под влияние какой-нибудь европейской монархической семьи. Он решил убить сразу нескольких зайцев: жениться на какой-нибудь знаменитой американке, чем разом привлечь внимание к Монако прессы, обеспечить приток богатых туристов из США и поступление американских банковских капиталов. Онассис пытался сосватать ему Мэрилин Монро, но князь счел ее чересчур доступной, к тому же он сомневался в ее способности к деторождению. А Грейс Келли показалась князю идеально подходящей кандидатурой: красота, известность, скромность, аристократичные манеры, ум, к тому же верующая католичка (Монако – католическая страна). В переписке она показала себя как надежный друг и образованный и искренний собеседник – чего еще желать? Так что в конце ноября князь Ренье официально уведомил Ватикан о том, что он собирается отправиться в США на поиски невесты. В декабре 1955 года Ренье в сопровождении духовника и личного врача прибыл в Филадельфию, чтобы отпраздновать Рождество в доме Келли. Он заявил родителям Грейс, что намерен жениться на ней; тем ничего не оставалось, как согласиться. 5 января 1956 года было официально объявлено о помолвке князя Монако и киноактрисы Грейс Келли.

Грейс была на седьмом небе: она действительно влюбилась и теперь с нетерпением ждала свадьбы (продолжая, правда, сниматься – например, в фильме «Лебедь», где она предусмотрительно играла девушку, которая выходит замуж за принца). Единственное, что ее волновало – необходимый предсвадебный врачебный осмотр: ведь предписанную невесте князя девственность она потеряла много лет назад. Пришлось соврать, что ее порванная плева – результат не буйного темперамента, а неудачного прыжка на школьных занятиях физкультурой. Правда, потом выяснилось, что очарованный Ренье женился бы на ней в любом случае.

Едва стало известно о помолвке князя, пресса всего мира будто сошла с ума. Грейс осаждали репортеры; ее фотографии пачками появлялись в любом уважающем себя издании; Америка готова была носить на руках ту, которая утерла нос всем титулованным особам Старого Света. В одно мгновение Грейс из просто известной актрисы стала иконой, на которую молились девушки по всему миру, мечтающие встретить своего принца. По всей Америке детей называли Грейс и Келли; сумочки «а-ля Грейс» появились у каждой девушки, аристократичные манеры и неприступность вошли в моду. Платье – копия того, в котором Грейс снималась в «Поймать вора» (это была одна из лучших работ художника по костюмам «Парамаунта» Эдит Хед), – целый год было лидером продаж в американских универмагах.

В марте Грейс закончила сниматься в фильме «Высшее общество» – блестящем мюзикле, в котором вместе с Грейс снимались Фрэнк Синатра, Бинг Кросби и Луи Армстронг. Фильму суждено было стать последним в ее кинокарьере – князь Ренье заявил, что после свадьбы Грейс больше сниматься не будет (говорят, в качестве компенсации ему пришлось выплатить семье Келли два миллиона долларов). Отныне ее место не на экране (кстати, фильмы с участием Грейс Келли запрещены к показу в Монако – чтобы не смущать монегасков видом их княгини в неподобающих ее величию ролях), а на марках – почтовые марки Монако до сих пор являются одной из главных статей дохода княжества. Альфред Хичкок, узнав о том, что его любимая актриса бросает кино, заявил: «Я так рад, что Грейс нашла для себя такую великолепную роль!» Свою скорбь от потери любимой актрисы он выразил в своем фильме «Головокружение» 1958 года, где главный герой пытается изменить любимую женщину в исполнении Ким Новак, превращая ее в кого-то, сильно напоминающего Грейс Келли…

4 апреля двадцатишестилетняя Грейс Келли с родными отплыла в Европу на пароходе «Конституция». Она везла с собой парикмахершу MGM и несколько чемоданов с нарядами – там, в частности, были все ее платья из трех последних фильмов. 12 апреля судно прибыло в Монако, и все население княжества вышло встречать свою будущую госпожу. Когда Грейс переходила с «Конституции» на борт яхты князя, их с вертолета Онассиса осыпали красными и белыми гвоздиками. 18 апреля 1956 года в тронном зале дворца состоялась гражданская церемония бракосочетания, а на следующий день – венчание. На свадьбе присутствовал весь цвет европейской политики и американского кинематографа – но никого королевских кровей. На князе был мундир в стиле Наполеона по его собственному эскизу, а на Грейс – великолепное свадебное платье, сшитое главным костюмером MGM Хелен Роуз, на которое ушло двадцать ярдов шелка, двадцать пять ярдов шелковой тафты, девяносто восемь ярдов шелкового тюля, тысяча жемчужин и более трехсот ярдов драгоценных старинных валансьенских кружев – их князь перед свадьбой выкупил из французского музея. Платье ей подарила студия MGM – в обмен на право эксклюзивной съемки церемонии; согласно официально зарегистрированному в Книге Гиннесса рекорду, 33 миллиона человек в девяти странах смотрели по телевидению, как Принцесса экрана становится Принцессой Грацией-Патрицией.

К свадьбе Ренье заказал для Грейс эксклюзивные духи в знаменитой фирме Creed – результат оказался настолько удачным, что аромат, названный Fleurissimo, выпускается до сих пор. Грейс же принесла в приданое Ренье свои связи в Голливуде – многие из кинозвезд уже в 1956 году проведут свои каникулы в Монако.

Медовый месяц молодые провели в плаванье вокруг Корсики на яхте Ренье. Но Грейс все время тошнило – как оказалось, она была беременна. Ренье был счастлив и бросил все силы на подготовку приданого для будущего ребенка. Из шопинга по Нью-Йорку Грейс и Ренье привезли около двух тонн покупок! Все княжество ждало наследника, но 23 января 1957 года родилась девочка, названная Каролина Луиза Маргарита. Но на следующий год Грейс справилась с задачей: 14 марта 1958 года она родила сына, которого назвали Альбер Александр Луи Пьер.

Между тем Грейс давно поняла, как опасно выходить замуж за человека, с которым до свадьбы виделась меньше месяца. Ренье оказался вспыльчивым, несдержанным и непредсказуемым. Он мог устроить Грейс сцену по любому поводу, а однажды, когда она еще была беременна Альбером, рассердившись на то, что Грейс слишком коротко подстриглась, швырнул в нее через всю комнату стаканом с вином – хорошо еще, что комнаты в княжеском дворце немаленькие и стакан просто не долетел… Но Грейс смирилась. Она научилась спокойно переносить все выходки своего супруга, успокаивать его, уговаривать и даже управлять им. Говорят, что охлаждение между Ренье и Онассисом было вызвано не только тем, что князь выкупил у грека всю недвижимость в Монако; он к тому же запретил на территории княжества любимую Онассисом охоту на голубей – сделал он это по настоятельной просьбе Грейс, которая и недолюбливала Онассиса, и заботилась о птицах – кстати, знаменитое движение Green Peace было создано именно в Монако при непосредственном участии княгини.

После замужества Грейс, лишенная привычного дела, посвятила себя семье: она часами играла с детьми, старалась обязательно лично укладывать их спать, сама шила платья куклам Каролины и карнавальные наряды для сына. Детей она воспитывала на американский манер – стараясь, чтобы их детство было счастливее, чем у их родителей; в итоге, правда, дети выросли избалованными. Все свободное время княгиня отдавала занятиям благотворительностью. Она ввела в обычай ежегодные елки для всех детей Монако и чаепития в больницах на святочной неделе, открыла больницу и детский сад, патронировала несколько благотворительных фондов, особое внимание уделяла Красному Кресту. Внешне она выглядела абсолютно счастливой, любимой мужем, детьми и подданными. Но мало кто знал, что Грейс надолго погрузилась в депрессию после двух выкидышей и смерти ее отца в 1960 году. Чтобы развлечь любимую жену, Ренье разрешил ей вернуться в кино – шли переговоры с Хичкоком о том, что Грейс сыграет главную роль в его новом фильме «Марни». Но как только об этом стало известно в Монако, монегаски запротестовали: как, их обожаемая княгиня собирается целовать на экране постороннего человека? Добавила огня «желтая» пресса: мол, княгиня потому решила сниматься, что в ее супружеской жизни не все ладно… От съемок пришлось отказаться, а роль досталась Типпи Хедрен. Хичкок в сердцах назвал Грейс «княгиней Дисгрейс» – то есть позор, немилость.

Окончательно лишившись возможности сниматься, Грейс все же нашла способ вернуться на сцену: она стала выступать с благотворительными концертами, на которых читала стихи. Вечера пользовались огромным успехом: Грейс объехала всю Европу и собиралась в Америку. Кроме того, принцесса Грейс устраивала выставки своих акварельных рисунков и коллажей из засушенных цветов.

1 февраля 1965 года Грейс родила вторую дочь, Стефанию Марию Елизавету, которая сразу стала любимицей всей семьи. А через два года очередная беременность Грейс закончилась трагически: ребенок скончался еще в утробе матери; больше детей у Грейс быть не могло.

Грейс изо всех сил старалась достойно играть свою последнюю роль – княгини, жены и матери. С детства приученная к самодисциплине, она делала все, чтобы на ее имени не появилось ни одного пятна. Грейс прекрасно понимала, что если киноактрисе Грейс Келли могли простить многое, то княгине Грации-Патриции не простят ничего. Как заявила Грейс в одном из интервью: «Актеры в США могут разделять свою общественную, публичную жизнь и жизнь личную. Здесь, в Монако, будучи женой принца Ренье, я могу играть только одну роль… Быть его принцессой».

Грейс стала лицом, иконой и ангелом-хранителем Монако. Именно благодаря ей престиж некогда нищего княжества поднялся на недосягаемую высоту; она была обаятельна, величественна и искренна в своей заботе о благе княжества. По улицам Монако за ней ходили толпы поклонников, ее почту не успевали вскрывать три секретаря. Фотографии принцессы Грейс были самыми желанными для любого уважающего себя издания. Пресса тщательно следила за тем, куда ездит, с кем встречается и во что одевается принцесса Грейс. Кстати, с одеждой Грейс попала в сложное положение – вынужденная по статусу носить вещи самых дорогих дизайнеров, Грейс из политических соображений не должна была отдавать предпочтение французским кутюрье (французов монегаски исторически не любят как бывших и потенциальных захватчиков). Грейс одевалась у итальянцев: ее называли любимой клиенткой Валентино Гаравани, Роберто ди Камерино и Эмилио Пуччи; фирма Гуччи до сих пор гордится, что именно с их сумочками Грейс чаще всего попадала на страницы газет. Из французов она делала исключение для Кристобаля Баленсиаги – родом из Испании – и Юбера де Живанши, перед рафинированной элегантностью которого Грейс не смогла устоять.

Но если весь мир готов был носить Грейс на руках, ее отношения с мужем становились все прохладнее – Ренье отдалялся от нее, все больше времени проводя с друзьями или занимаясь работой. Он не мог вынести, что подданные больше любили его жену, а не его. Иногда Ренье изменял Грейс – с малоизвестными актрисами, моделями, не брезговал дорогими проститутками. Грейс ушла в себя, увлеклась мистицизмом, даже начала пить, но в конце концов взяла себя в руки. В конце 1970-х годов она все больше времени проводила во Франции и Швейцарии, организуя благотворительные концерты и выставки, и выглядела вполне счастливой.

Грейс все еще оставалась красавицей – даже полнота, появившаяся после последней неудачной беременности, ее не портила. Ее всегда окружали поклонники – жители княжества, высокопоставленные гости, восхищенные туристы… Говорили, что Грейс снова встречалась с Кассини, что она очаровала короля Фаруха, что она завела себе свиту из молодых поклонников – Грейс называла их «бархатными мальчиками». Но биографы утверждают, что единственный ее роман во время брака случился уже после серебряной свадьбы. Избранником Грейс стал 30-летний режиссер Роберт Дорнхельм, с которым Грейс познакомилась, когда он пригласил ее озвучить его документальный фильм «Дети Театральной улицы» – о Ленинградском хореографическом училище. По слухам, их отношения зашли далеко за рамки деловых, но продлились недолго.

У Грейс начались проблемы с подросшими детьми. Каролина в 19 лет влюбилась в бизнесмена и ловеласа Филиппа Жюно и переехала к нему, несмотря на протесты родителей. Они поженились в 1977 году, а уже через три года разошлись: Жюно пил и изменял своей жене направо и налево; кроме того, он умудрился продать газетам фотографии их медового месяца. Альбер больше увлекался манекенщицами и спортом (принц занимался дзюдо, яхтами и автогонками и даже выступал на Олимпиадах в составе команды по бобслею), чем делами государства. Стефания тоже не отставала: в 17 лет она влюбилась в Поля Бельмондо, сына известного актера, и уехала с ним на Антигуа – вместо того чтобы начать учебу в парижском Институте дизайна и моды, куда ее устроила Грейс. По совету Поля, страстного раллиста, она начала заниматься автогонками. Мать решила поговорить с нею. 13 сентября 1982 года принцесса Грейс и Стефания выехали из замка Рок-Анжел в Монако; по дороге Грейс намеревалась обсудить с дочерью ее будущее. Но «Ровер» на очередном повороте вылетел с трассы и перевернулся.

По иронии судьбы, это произошло практически на том же самом месте, где много лет назад Грейс, снимаясь в фильме «Догнать вора», так ловко уходила от погони…

Стефания отделалась травмами. Княгиню без сознания доставили в госпиталь Монако, носящий ее имя. Через сутки в присутствии ее семьи аппарат искусственного дыхания был отключен. Грация-Патриция Келли, княгиня Монако, скончалась, не дожив всего месяца до своего пятьдесят третьего дня рождения.

Смерть ее до сих пор вызывает вопросы: неясно, кто именно сидел за рулем, Грейс или Стефания; непонятно, почему обе, обычно очень осторожные, не пристегнули ремни… Говорят об убийстве мафией, о попытке самоубийства, о мести какой-то обиженной секты… Ясности нет до сих пор.

На ее похоронах князь плакал навзрыд. Вместе с ним прямо на улицах плакали все монегаски. Над гробом жены князь Ренье произнес: «Господи, я не спрашиваю тебя, почему ты забрал ее у меня, но благодарю за то, что ты дал ее нам».

После ее смерти в семье Гримальди порядка становилось все меньше. Дочери Грейс в полной мере унаследовали ее темперамент, но не взяли ни капли ее сдержанности и самодисциплины. Стефания, с трудом оправившись от пережитого шока, пустилась во все тяжкие, словно боялась что-то не успеть. Она попеременно была певицей, манекенщицей, парфюмером, модельером… Огромный скандал разгорелся, когда Стефания родила двух внебрачных детей – сына Луи и дочь Полину – от своего телохранителя Даниэля Дюкруэ. А как только ей удалось в 1995 году добиться от отца разрешения на брак, ее мужа застукали с бельгийской стриптизершей. Третьего своего ребенка, Камиллу, она родила «от неизвестного отца» – хотя ходят упорные слухи, что им был Жан-Раймон Готлиб, другой ее телохранитель. Два года она колесила по Европе вслед за цирком-шапито, в котором выступал ее новый любовник – дрессировщик Франко Кни, затем год она крутила роман с барменом Пьером Принелли, а потом сошлась с камердинером своего отца Ришаром Люка. Конца ее увлечениям не видно.

Ее сестра Каролина, в молодости прославившаяся фотографиями «топлес» на средиземноморском пляже, уже перебесилась. После смерти матери она взяла на себя все ее представительские обязанности и с блеском с ними справилась. Второй раз она вышла замуж по большой любви за итальянского промышленника Стефано Казираги, родив ему сыновей Андреа и Пьера и дочь Шарлотту. Но в 1990 году Стефано, страстный гонщик, погиб во время гонок на катерах. После его смерти Каролина надолго замкнулась в себе; она уединилась в своем деревенском доме и занималась воспитанием детей – кстати, в это время приток туристов в Монако сократился вдвое. В 1999 году она снова вышла замуж – за недавно разведшегося Эрнста Августа, принца Ганноверского, знакомого ей с детства, с женой которого она была дружна. После замужества она вновь вернулась к исполнению обязанностей первой леди Монако – причем настолько успешно, что даже ходили разговоры о том, что князь Ренье именно ей передаст трон.

Узнав об этом, Стефания заявила: «Как только Каролина станет правительницей Монако, я переберусь на Марс! Это лучше, чем подчиняться ей!»

Принц Альбер всегда больше интересовался спортом, чем политикой. Кроме того, принц до сих пор не женат – хотя в разное время ходили слухи о его намечающейся помолвке то с Клаудией Шиффер, то с пловчихой Мэри Уэйт, то с актрисой Энджи Эверхарт… Говорят, что он так сильно любил мать, что просто не может найти женщину, похожую на нее. Однако в июле 2005 года он официально признал своего незаконнорожденного сына Александра, которого родила чернокожая стюардесса из Того Николь Кост – на данный момент именно Александр считается наследником состояния принца в 2 миллиона евро (но не престола – он, по решению Ренье, отойдет сыновьям Каролины). Теперь, когда Альбер официально взошел на трон, он считается самым завидным женихом мира.

Его отец, князь Ренье, воссоединился с женой 6 апреля 2005 года. Над их могилами в кафедральном соборе Монако написано: «Тишина и уважение».

Брижит Бардо. Женщина, созданная Богом

«Всю свою жизнь я искала любви, – признавалась она. – Это единственное, что имеет смысл в жизни, это единственная отрада. И каждый раз я пыталась поверить, что нашла любовь».

Трудно быть живым символом, особенно если ты – символ независимости и свободы духа и особенно если свобода и независимость действительно являются твоей сутью. Это безумное противоречие – воплощать свободу и поэтому не иметь ее – сводит с ума, корежит жизнь, ломает душу. Этот сюжет мог бы быть основой для греческой трагедии, но стал просто историей жизни Брижит Бардо. Женщины, ставшей символом красоты, любви и независимости – и потерявшей и независимость, и любовь.

Она появилась на свет в обеспеченной парижской семье, где артистические наклонности родителей были забыты ради католических заповедей и буржуазной морали, а кумирами были положение в обществе, деньги и общественное мнение. Ее отец Луи Бардо, отставной военный, дни проводил на своей фабрике по производству аммиака и сжатого воздуха, а по ночам писал стихи, мать – неудавшаяся актриса Анна-Мари Мюссель по прозвищу Тоти – вымещала на членах семьи свой буйный артистический темперамент.

Их старшая дочь Брижит Анн-Мари родилась 28 сентября 1934 года: правда, супруги ждали сына, и Брижит всю жизнь чувствовала, что обманула ожидания родителей. Вот ее сестра – Мари-Жанна по прозвищу Мижану – всегда была любимицей семьи: красавица, умница, она прекрасно училась в школе и всегда была послушна.

Зато Брижит, которую в семье звали Бобо, еле-еле переползала из класса в класс, к тому же очень страдала из-за своей внешности – косоглазие, очки и выпирающие зубы еще ни одного подростка не сделали счастливым. Косоглазие, правда, со временем почти прошло, а выпирающие зубы даже стали ее фирменным знаком – из-за них казалось, что Брижит надувает губы. Девочка чувствовала себя красивой лишь когда танцевала, – и в двенадцать лет Брижит, выдержав огромный конкурс, поступила в Национальную консерваторию танца, а позже ее педагогом был знаменитый балетмейстер Борис Князев, когда-то блиставший в труппе Сергея Дягилева. Занятия пришлось вскоре оставить, но они многое дали Брижит: ее легкая походка, стройная фигура, непревзойденные грациозность и стать – последствия уроков Князева.

Супруги Бардо принадлежали к верхним слоям парижской буржуазии – у них в доме бывали многие промышленники, политики, актеры, журналисты и представители модной индустрии. Сначала один из знакомых Тоти предложил ее дочери – пусть не красавице, зато обладающей оригинальной внешностью и удивительной грацией, – участвовать в модном дефиле. Другая подруга мадам Бардо пригласила Брижит сняться для модного журнала Jardin des Modes, а там ее углядели фотографы ELLE. Родители были против того, чтобы их дочь снималась для журналов – после долгого скандала и нескольких истерик Брижит смогла добиться разрешения на съемки, но с одним условием: ее фамилия под снимками не появится. Так на обложке модного журнала впервые появилась легендарная аббревиатура, которой суждено было не сходить со страниц мировой прессы несколько десятилетий: ВВ.

Случайно этот журнал попался на глаза молодому ассистенту режиссера Марка Аллегре. Юношу звали Вадим Племянников – он был сыном русского эмигранта, сделавшего дипломатическую карьеру во Франции, и уроженки Прованса. Со временем Вадим отбросит громоздкую фамилию, сократив свое имя до звучного и необычного Роже Вадим. Сам он говорил: «В том, что касается воспитания и культуры, я, конечно, француз. Но в отношении к жизни я, в отличие от французов-прагматиков, скорее русский».

Вадим был талантлив, и талантлив во многом, – но именно эта многосторонность мешала ему сосредоточиться. Он учился актерскому делу, пробовал себя в журналистике, написал роман – и в конце концов устроился работать к Марку Аллегре. Увидев на обложке журнала загадочную девушку с большими глазами и зовущим ртом, одновременно невинную и искушенную, Вадим кинулся к Аллегре: именно такая девушка нужна ему для нового фильма! Тот сомневался, но все же велел ее разыскать.

Приглашение на пробы к фильму Марка Аллегре «Срезанные лавры» вызвало у родителей Бардо настоящую бурю: актриса в семье – это позор, ведь актриса – все равно что проститутка. Вступился дедушка. Его легендарную фразу до сих пор приводят в сборниках цитат: «Если девушке суждено стать шлюхой, она станет ею и без кино. А если не суждено – никакое кино не поможет».

И Брижит отпустили на пробы.

В своих мемуарах Бардо писала: «Я отправилась к Аллегре. Принял меня Роже Вадим, его помощник. Вадим ничего не говорил, но смотрел на меня хищно, и пугал, и притягивал, и я чувствовала, что сама не своя». А Вадим, в свою очередь, вспоминал: «Больше всего меня поразила в Бардо ее стать. Тонкая талия. Царственная посадка головы. И манера смотреть». Это была любовь с первого взгляда и страсть с первого рукопожатия. Фильм, правда, так и не был снят, но Бардо уже ступила на дорогу, которая привела ее к славе.

Они начали встречаться. Брижит ради свиданий прогуливала школу – Вадим и его любовь были, как ей тогда казалось, единственным стоящим образованием. Родители обо всем узнали, и Брижит пришлось пригласить Вадима в дом, чтобы представить его отцу и матери в качестве официального друга. Вадим вызвал у них шок: длинноволосый, неряшливо одетый, говоривший о странных вещах, без нормальной работы… После того как он ушел, Анна-Мари велела пересчитать серебряные ложки, а дочери заявила, что с «этим проходимцем» она встречаться не будет. Брижит настаивала на своем: она любит его, он любит ее, он очень талантлив, его отец был консулом Франции! Последний аргумент был принят во внимание, но на окончательное решение не повлиял. Брижит было решено от греха подальше отослать учиться в Англию.

Когда родители ушли в театр, Брижит включила газ и сунула голову в духовку. К счастью, спектакль отменили, и девушку успели откачать. Родители сдались: Брижит разрешили встречаться с Вадимом, но с бракосочетанием было велено подождать до восемнадцати лет, а о сексе даже не думать. Последнее предостережение опоздало: Брижит давно уже постигала азы любви в объятиях Вадима и даже сделала в Швейцарии нелегальный аборт. Но родители об этом не узнали.

Чтобы иметь возможность содержать будущую семью, Вадим поступил на работу в Paris Match, а Брижит принимала все приглашения сниматься, какие только ей поступали. Вадиму даже пришлось перейти в католичество – Бардо требовали церковного венчания, а венчать католичку с православным никто не будет. Вадим был готов на все, чтобы быть рядом со своей Бри-Бри, как он называл Брижит: он действительно любил ее.

20 декабря 1952 года в мэрии XVI округа был зарегистрирован брак Роже Вадима и Брижит Анн-Мари Бардо. После торжественного ужина молодожены попытались было удалиться в спальню, но Луи Бардо заявил, что до венчания они еще не муж и жена. Так что первую брачную ночь Вадим провел на софе в гостиной… Лишь после венчания в соборе Пасси Вадиму разрешили ночевать рядом с Брижит.

Первые годы их брака были трудными. «В те годы, – вспоминала Брижит Бардо в 1959 году в одном из своих интервью, – мы страшно бедствовали. С Роже Вадимом мы жили в ужасной меблированной двухкомнатной квартире без всяких удобств. Ничего у нас не клеилось. Мы познали малоприятные последствия отсутствия денег. Эту усталость безнадежности и повседневную рутину, убивающую любовь, абсурдные ссоры по мелочам. Нам не удавалось сводить концы с концами».

Пытаясь заработать, Брижит позировала для журналов и снималась в небольших ролях в дешевых фильмах, набираясь опыта, но не приобретая известности, а Вадим фотографировал, писал сценарии и занимался образованием Брижит. Один сценарий он написал специально для нее: если по нему снять кино, весь мир узнает, какая на самом деле его Бри-Бри свободная, смелая и красивая – как внешне, так и внутренне. Постепенно идея становилась реальностью: снимать будет сам Вадим, его друг Рауль Леви согласился быть продюсером, помог найти деньги. Денег не хватало, и от безденежья и отчаяния родилась стилистика фильма: босая актриса в дешевой расстегнутой юбке, пыльные деревенские улицы и подлинные интерьеры заброшенной тогда деревушки Сен-Тропе. Брижит осветлили волосы, но на профессионального гримера и парикмахера денег не было, и прическу делали как придется.

Партнером Брижит по съемкам был никому тогда не известный Жан-Луи Трентиньян – еще одна звезда, которую зажег Вадим: он нашел Трентиньяна в небольшом театрике и был поражен его выразительным лицом и мужской харизмой. Зато Брижит невзлюбила его с первого взгляда. Но пока шли съемки, неприятие переросло в страсть. Вадим видел все: «Я знал, что теряю ее. Я быстро заметил, как у них рождается взаимная симпатия, любовь. Но я все спустил на тормозах». Реальная любовь оживила любовь экранную, превратив фильм из рядовой истории любви и измен в культовую ленту о свободе чувств. Брижит вспоминала: «С Вадимом мы уже жили как брат и сестра. Я оставалась к нему бесконечно привязана, он был мне опорой, другом, семьей. Но не возлюбленным. Я давно остыла к нему. А к Жану-Луи я испытывала безумную страсть».

Когда фильм «И Бог создал женщину» вышел на экраны, во Франции он прошел еле замеченным, но в США картина произвела эффект разорвавшейся бомбы, к чему ни Вадим, ни Бардо не были готовы. Сам Вадим удивленно писал: «Говорили, что я хотел показать типичный образ девушки конца пятидесятых годов, а это совершенно неверно. Я хотел показать особенную девушку, с характером особого рода, но это был не обобщающий образ. И те сцены, которые называли смелыми, провокационными, мне самому казались избитыми, и я был немало удивлен, когда вдруг появились проблемы с цензурой. Мне же казалось, что мой фильм грешит банальностями, чем какими бы то ни было вольностями».

После единственного фильма Вадима признали лучшим режиссером десятилетия, Брижит Бардо в одночасье превратилась в звезду мировой величины, а ее героиня Жюльетт стала настоящим знаменем назревающей сексуальной революции: смелая, свободная женщина-ребенок, беззаботная и бесшабашная, которая сама выбирала, кого и как ей любить, немедленно стала образцом для подражания по обе стороны океана. Подсчитано, что в тот год о Брижит Бардо говорили в 47 из каждых ста разговоров (о политике – всего лишь в 41). С момента выхода фильма на экраны начинает свое существование «миф ББ». Был даже придуман термин bardolatrie – «бардомания»: он был призван описать то безумие, которое творилось вокруг Бардо. Стоило ей появиться на публике, как вокруг нее немедленно собиралась возбужденная толпа, а однажды во время съемок восхищенные статисты едва не растерзали Брижит в клочья. Журнал Cinemonde писал, что Бардо обладает «сексапильностью Марлен Дитрих, обаянием Авы Гарднер, красотой Джейн Рассел, динамизмом Мэрилин Монро, внося в эту гремучую смесь толику личной фантазии». Известно, что Джон Леннон требовал от своей первой жены Синтии, чтобы она была похожа на Брижит Бардо. Даже Симона де Бовуар писала о ней: «И святой продал бы душу дьяволу, лишь бы ее увидеть», – и называла актрису первой женщиной, освобожденной от уз буржуазной морали.

Брак Брижит и Вадима распался, но они продолжали вместе работать, а их добрые отношения сохранились почти до самой смерти Вадима: именно ему Брижит всегда могла пожаловаться, именно к нему всегда обращалась за помощью. Уже после его смерти Брижит призналась, что только после развода с Вадимом поняла, что ошиблась: «Только потом я постепенно поняла, насколько он был щедрым и добрым человеком. Мягким и элегантным. Умницей и соблазнителем. Он никогда не выходил из себя. На съемочной площадке давал всем остыть, если что-то не получалось. Все, кому с ним довелось работать, говорили о нем только хорошее. Может быть, еще и потому, что он постоянно источал славянский шарм. Вадим был красив не только чисто внешне. Красота исходила из глубин его души. Настоящий джентльмен – и по своей сути, и по поведению».

С Трентиньяном, который ради нее бросил жену Стефан Одран, Брижит прожила несколько месяцев, когда его призвали в армию. Хотя Бардо пыталась выхлопотать ему отсрочку, тому все-таки пришлось надеть военную форму. Иногда Жана-Луи отпускали на выходные, но Бардо терпеть не могла одиночества, и вскоре рядом с ней оказался шансонье Жильбер Беко, также женатый: хотя Брижит по-прежнему писала Трентиньяну нежные письма, в ее постели в это время находился Беко. Однажды они случайно столкнулись в квартире актрисы: Трентиньян немедленно собрал вещи, следом Брижит выгнала и Беко. Она купила виллу «Мадраг» под полюбившимся ей Сен-Тропе, мгновенно превратив этот заштатный городок в самый фешенебельный курорт, и поселилась там с тремя собаками, наслаждаясь одиночеством, которое за пределами высокого забора виллы было ей уже недоступно.

Критики, да и сама Брижит, опасались, что она останется «актрисой одного фильма», а ее популярность вскоре сойдет на нет. Однако этого не случилось: с ней желали работать самые знаменитые режиссеры, и самые известные актеры почитали за честь сниматься с ней. Такие картины, как «Парижанка», «В случае несчастья» и особенно «Бабетта идет на войну», породившая повальную моду на одноименную прическу, доказали всем сомневающимся, что Брижит Бардо обладает не только необыкновенной харизмой, сексапильностью и роскошной фигурой, но и немалым актерским талантом.

Расставшись с Беко, Брижит с головой окунулась в череду романов, принесших ей заслуженную славу «самой мощной европейской секс-бомбы» – прав был Вадим, предрекший ей роль «недостижимой мечты женатых мужчин»! – и превративших ее в живую легенду, самую желанную женщину мира. Актера Рафа Валлоне сменил начинающий певец Саша Дистель – он записал песню в честь Брижит и немедленно прославился, получив даже собственное шоу на телевидении, но ушел в тень почти сразу же, как Брижит его бросила. Он отомстил ей, закрутив роман с ее сестрой.

Ее слава «разрушительницы сердец» и «пожирательницы мужчин» была настолько сильна, что стоило ей где-нибудь появиться, как, по рассказам очевидцев, «мужчины были готовы выпрыгнуть из штанов, а женщины были готовы броситься на нее с кулаками». Однажды, когда Брижит навещала в больнице свою подругу, в лифте на нее накинулась разъяренная женщина: «Шлюха! Неужели тебе мало мужчин?! Оставь же кого-нибудь и нам, обычным женщинам!..» – потом попыталась изуродовать ей лицо вилкой. Позже этот эпизод, лишь слегка изменив его, вставит в свою картину «Частная жизнь» великий Луи Маль.

На съемках «Бабетты» Бардо влюбилась в своего партнера по фильму, красавца Жака Шарье. Вскоре актриса с ужасом поняла, что беременна – она, после раннего аборта до безумия боявшаяся стать матерью, была в панике. «Я побывала у врачей, акушерок и шарлатанов всех мастей, – признавалась она. – Не нашлось ни одного, кто пошел бы на риск – сделать аборт самой Брижит Бардо». Так что пришлось ей официально выходить замуж за Шарье – становиться матерью-одиночкой она тем более не хотела. Скромную свадьбу запланировали на 18 июня 1959 года. Мэру городка Лувесьенна были даны огромные взятки, чтобы информация о предстоящем бракосочетании не просочилась в прессу, но в назначенный день у мэрии стояли две сотни репортеров, и молодые еле-еле сумели попасть внутрь. Уже вечером весь мир увидел фотографии: заплаканная Брижит в объятиях своего второго мужа, и на ней – платье из миткаля в розовую клетку виши, отделанное английским кружевом, и туфли без каблуков. Подобные наряды только в 1959 году надели пять тысяч французских невест, а клетка виши стала самой модной расцветкой на следующие десять лет.

На первых месяцах беременности Бардо продолжала сниматься в фильме «Истина» Анри-Жоржа Клузо: ее роль, полная глубокого драматизма на грани трагедии, требовала от Брижит напряжения всех сил, но она с успехом справилась.

Последние месяцы беременности актриса провела в настоящей осаде: ее дом был постоянно окружен десятками репортеров, и стоило Брижит выйти из подъезда, как на нее немедленно набрасывались папарацци. Однажды она решилась выйти через черный ход, переодевшись и закрыв лицо огромными очками – но ее узнали и гнали, как зверя на охоте, пока обезумевшая от ужаса Брижит не свалилась в мусорный бак. Когда актриса увидела снимки в газетах, она попыталась покончить с собой – узнав об этом, Шарье перерезал себе вены. К счастью, обоих удалось спасти.

Рожать Брижит пришлось дома – ее родные боялись, что репортеры просто не дадут машине скорой помощи доехать до больницы. Родильная палата была оборудована в соседней квартире – и там 11 января 1960 года Брижит родила сына Николя-Жака. Друг молодого отца сделал несколько снимков Брижит с малышом – у нее не было сил сделать нормальную прическу, и на снимках она предстала с небрежной копной светлых прядей. Эта прическа, получившая название «кислой капусты», немедленно стала невероятно популярной.

Шарье был счастлив – он надеялся, что его молодая жена наконец успокоится, но у Брижит были другие планы. Почти сразу же после родов она укатила на очередные съемки, оставив сына на попечение Жака. Вскоре она опять влюбилась в своего партнера по съемкам, актера Сэми Фрея: Шарье то устраивал любовникам дикие сцены, то пытался вернуть жену, но в конце концов Бардо и Шарье развелись. Их сын остался на попечении родственников отца: сама Брижит с детской непосредственностью объясняла: «Как я могу растить ребенка, если не знаю, как жить самой?» Она не лукавила: когда и Сэми Фрея, в свою очередь, призвали в армию, Бардо вскрыла себе вены. Ее еле успели вытащить с того света.

Как потом признавалась сама Брижит, ей всегда были необходимы ласка и забота, надежное плечо, на которое можно опереться, и сильный мужчина, который будет ее опекать. «Всю свою жизнь я искала любви, – признавалась она. – Это единственное, что имеет смысл в жизни, это единственная отрада. И каждый раз я пыталась поверить, что нашла любовь. И когда я люблю, я отдаю все. Нельзя отдавать не всю любовь, а только ее часть. Всегда отдаешь или все, или ничего. И каждый раз я доходила до самого конца».

Она не могла быть одна: когда рядом с ней не было постоянного мужчины, она с легкостью приглашала в дом любовников на одну ночь, а находясь на съемках, почти обязательно заводила романы с партнерами по фильму. Ее влюбленности накладывались друг на друга, весьма осложняя актрисе жизнь, и от этого она страдала еще больше. После съемок в «Презрении» Жан-Люка Годара она влюбилась в бразильского музыканта Боба Загури, который поселился у нее на вилле «Мадраг» – хотя Сэми Фрей еще не выехал из ее парижской квартиры. Когда Сэми узнал об измене Брижит, он был в бешенстве, но ничего не смог поделать. «У Бардо настоящий талант быть неверной», – говорил когда-то Роже Вадим.

Где бы ни появилась Брижит Бардо – во Франции, в Италии, в Англии или Америке – всюду на нее набрасывались обезумевшие поклонники. Бардо так от этого устала, что решилась принять приглашение Боба посетить его родину и отправилась с ним в Бразилию. Но оказалось, что горячие латиноамериканцы еще хуже европейцев: едва спустившись с трапа самолета, Брижит попала в тесное кольцо перевозбужденных бразильцев, которые буквально поволокли ее к зданию аэропорта. До него Бардо уже не дошла – актриса упала в обморок. Похожая история повторилась в Нью-Йорке – на премьере фильма «Виват, Мария!» на Брижит накинулось столько репортеров, что от фотовспышек у нее началось отслоение сетчатки. «Меня лишили права на личную жизнь, – жаловалась она друзьям. – У меня вообще нет никакой личной жизни. Я как загнанный зверь. Не могу сделать и шага, чтобы ко мне не приставали с расспросами».

Брижит Бардо была мировой звездой номер один. Фильмы с ее участием собирали огромные толпы в любом уголке планеты – кто-то подсчитал, что в некоторые годы выручка от экспорта картин с участием Бардо была самой доходной статьей бюджета Франции после экспорта вина. Она находилась в расцвете своей красоты, на вершине славы, ее обожали сотни миллионов зрителей по всему миру, но Брижит Бардо была удивительно несчастна. «Любит тебя весь мир или никто – это одно и то же, – писала она. – Неужели вы думаете, что когда ночью лежишь в постели одна, тебе одиноко и у тебя проблемы, то мысль о том, что тебя любит полмира, может утешить?» Она невыносимо устала от постоянного внимания прессы, от назойливого любопытства поклонников, от мужчин, которые беззастенчиво эксплуатировали ее тело, ее известность и ее деньги. Ей приписывали романы с теми, которых она едва знала, и она едва знала тех, с которыми крутила романы. Но выхода из этого замкнутого круга она не видела.

В начале 1966 года в ресторане она познакомилась с немецким миллионером Гюнтером Саксом, который, как оказалось, уже давно был очарован прекрасной француженкой. Впервые у Брижит был поклонник богаче ее и впервые он ухаживал с такой страстью и размахом – он дарил ей подарки, возил по Европе и однажды с вертолета рассыпал над ее садом тысячи красных роз. «Он ухаживал за мной, словно Джеймс Бонд, – вспоминала Брижит. – И покорил меня страстью, с которой пытался меня завоевать». Бардо и Сакс поженились 14 июля – в день взятия Бастилии – в Лас-Вегасе, куда прилетели на частном самолете, пытаясь скрыться от надоедливых папарацци. Вспоминают, что судья, регистрировавший брак, воскликнул: «Что за страна! Днем я приговорил к смерти убийцу, а вечером выдал замуж Брижит Бардо!»

Известие о новом браке французской кинозвезды всколыхнуло всю Европу: французские газеты отвели репортажам о свадьбе больше места, чем репортажам о проведении национального праздника. Больше всех был поражен Боб Загури, который все еще считал именно себя мужчиной Брижит Бардо. Дотошные журналисты немедленно подсчитали, что Бардо выходит замуж в среднем каждые семь лет, и ее брак продолжается четыре года. Но в случае с Саксом они ошиблись: пара едва продержалась три. Хотя Гюнтер искренне старался заботиться о своей жене, любить ее и поддерживать, на практике из этого мало что вышло. Они так и не жили своим домом – в Париже не нравилось ему, в Баварии – ей, она была занята на съемках, он постоянно разъезжал по миру. К тому же Бардо, которая решила записать альбом песен, познакомилась со знаменитым шансонье Сержем Генсбуром: хотя тот был невысок ростом и некрасив настолько, что его называли Квазимодо, он с легкостью очаровал Брижит, просто искренне в нее влюбившись. Серж писал для нее песни, пел для нее, увесил свой дом ее портретами и ничего не требовал. «Это была безумная любовь, любовь, о которой мечтают, любовь, которая сохранилась в нашей памяти и в памяти других. С этого дня, с этой ночи, с этой минуты никто другой, никакой мужчина не мог больше на меня рассчитывать. Он был моей любовью, он возвращал мне жизнь, он снова сделал меня красивой, я была его музой», – писала она позже. Но через три месяца она уехала от него на очередные съемки и не вернулась, а вскоре подал на развод и Сакс.

В 1970 году Брижит Бардо была удостоена неслыханной чести – Марианна, символ Франции, обрела лицо Бардо. И хотя скульптор Ален Гурдон уверял, что решил придать Марианне, чей бюст традиционно стоит в каждом госучреждении страны, черты Брижит ради шутки, шутка получилась на удивление удачной. С тех пор во Франции подобной чести удостаиваются самые красивые и знаменитые женщины – среди них были Катрин Денев, Софи Марсо, Летиция Каста.

Бардо продолжала сниматься в легких эротических комедиях и авантюрных фильмах, в то время как ее собственная жизнь напоминала разом дешевый водевиль, телесериал и трагедию. То ли от отчаяния, то ли от безысходности она начала встречаться с совершенно неподходящими ей мужчинами, настоящими альфонсами – студент Патрик, который бил ее и угонял ее машину, бармен Кристиан, который уделял больше времени спортивным журналам, чем своей знаменитой любовнице, и еще полдюжины таких же типов. Постоянные съемки требовали от нее все больше сил, оставляя все меньше времени на свою собственную жизнь. Брижит невыносимо устала…

На съемках картины «История про Колино» Бардо заметила на съемочной площадке очаровательную козочку: актриса всегда была известна своей любовью к животным, она постоянно собирала в своих домах брошенных или подобранных в приютах собак и кошек. Брижит захотела ее погладить – и узнала, что после съемок козочку пустят на жаркое. Бардо немедленно выкупила бедное животное и притащила в свой гостиничный номер, где козочка, названная Николеттой, провела ночь в одной постели с актрисой. «Я вдруг поняла, – позже рассказывала Бардо, – что мне осточертело это кривляние, которым я занимаюсь. Моя работа показалась мне никчемной и достойной осмеяния. А ведь у меня только одна жизнь, и я хочу прожить ее по-своему!»

Тридцатидевятилетняя Брижит Бардо объявила, что этот фильм станет последним в ее карьере: она покидает кино, чтобы посвятить себя заботе о животных. И хотя агенты так и не смогли в это поверить и еще несколько лет присылали ей сценарии, она сдержала слово. Ее не прельстила даже возможность сняться за миллион долларов с самим Марлоном Брандо. «Свою молодость и красоту я отдала мужчинам, свои зрелость и опыт я хочу отдать животным», – заявила она. С тех пор великая актриса постоянно сражается с человечеством за права братьев наших меньших: помимо прочего, благодаря ее усилиям на французских скотобойнях животных теперь убивают, не причиняя им боли, детенышей морских котиков больше не стреляют ради меха, а на обезьянах больше не испытывают ремни безопасности.

Основав в 1986 году Фонд Брижит Бардо для благополучия и защиты животных, Бардо пожертвовала ему 3 миллиона франков, вырученных от продажи ее драгоценностей. Брижит Бардо вызвала немалый политический скандал, когда потребовала от президента Китая Цзян Цзэминя прекратить издевательства над медведями, желчь которых активно используется в китайской медицине, а также убивать тигров и носорогов для изготовления афродизиаков. От датской королевы Маргрете II она требовала прекратить убийство дельфинов на Фарерских островах, а у правительства Испании уже много лет добивается запрета на корриды, недавно внесенные в список культурного наследия страны. Сама Бардо – вегетарианка и всячески пропагандирует вегетарианский образ жизни. А в день своего семидесятипятилетия она потребовала, чтобы Софи Лорен перестала носить меха – по словам Бардо, это было бы ей лучшим подарком!

Знаменитая актриса никогда не вела себя так, как от нее ожидали. Когда все кинозвезды щеголяли в бриллиантах и вечерних туалетах, она ходила в простых платьях или коротких брючках, немедленно сделав их статусными вещами в мире моды. Когда в мире царит культ вечной молодости, вынуждающий женщин раз за разом ложиться под нож пластического хирурга, Бардо гордо демонстрирует все свои морщины. Когда весь мир бьется в конвульсиях политкорректности, она позволяет себе в своих книгах выпады, которые публика расценивает как призыв к разжиганию межнациональной розни, религиозной ненависти и гомофобии. Актрису пять раз вызывали в суд, приговаривая к немалым штрафам, но она продолжает быть верной своим убеждениям.

Правда, впервые на нее подали в суд совсем по другим причинам. После выхода ее автобиографии «Инициалы ББ» бывший муж актрисы Жак Шарье и их сын Николя вчинили ей иск, поскольку в книге содержались оскорбляющие их пассажи. Искренность Брижит обошлась ей в 43 тысячи долларов.

В последний раз Брижит Бардо вышла замуж в 1992 году – ее супругом стал бизнесмен и политик Бернар д’Ормаль. «Прошлого для меня не существует, – заявила журналистам Бардо. – Я живу одним днем. Единственное, что имеет для меня значение, – это то, что я делаю сию минуту. Я живу настоящим моментом. Кино для меня ничего не значит. Я его не помню. Мой первый муж меня ничуть не волнует. Единственный, кто для меня существует, это человек, за которым я сейчас замужем. Бернар – человек, который близок мне, который меня успокаивает. И, когда я волнуюсь, он утешает меня. Можно сказать, что моя жизнь началась после встречи с ним. Все остальное – это как бы другое бытие в другой жизни. Проходит молодость, проходит красота, но, если женщина отвечает на эту любовь, она прекрасна, несмотря на годы».

Когда-то великая Вивьен Ли сказала о Брижит, что «ни одна актриса со времен Греты Гарбо не была такой личностью». Красота, успех, интерес публики и любовь мужчин – все это преходяще, но сила личности, сила духа и великая внутренняя свобода остаются навсегда.

Джина Лоллобриджида. Красавица из соседней деревни

Сама жизнь ее была сплошной чередой чудес: многие из них выпадали ей по воле случая, а некоторые она творила сама…

Когда закончилась Вторая мировая война, европейцы перестали мечтать лишь о том, чтобы выжить – и стали заново учиться мечтать о красоте, которая спасет их израненные души, вернет им радость бытия. Волею случая эти мечты воплотила в себе юная итальянка Джина Лоллобриджида, чья удивительная внешность и потрясающие формы были словно специально созданы Господом в ответ на молитвы о чуде. Сама жизнь ее была сплошной чередой чудес: многие из них выпадали ей по воле случая, а некоторые она творила сама…

Луиджина Лоллобриджида (короткое имя Джина актриса возьмет позже) появилась на свет в итальянском городке Субиако неподалеку от вечного Рима. У ее родителей, рабочих по изготовлению мебели, было четыре дочери – Джулиана, Луиджина, Мария и Фернанда – и очень мало денег. «О, Луиджина!» – восклицала мама, наскоро трепля худенькую дочь по вихрастой макушке. В семье не было времени на долгие нежности.

«О, Луиджина, – повторяла мама, – ты вырастешь красавицей. Женихи десятками, сотнями будут осаждать нашу дверь. Но ты тщательно выбирай мужа. Пусть это будет врач или адвокат. Они серьезные люди, да и зарабатывают хорошо. Тебе не придется ломать голову, где взять деньги». Но Луиджина не помышляла о женихах: она с самого детства знала, что она сама, без посторонней помощи, станет богатой и знаменитой. Девочка обожала петь и рисовать и видела свое будущее именно в этом.

Но до исполнения мечты было далеко. Детство Джины, как и тысяч ее ровесниц и ровесников по всему миру, перечеркнула война. Итальянское правительство, выступившее на стороне гитлеровской Германии, вербовало и отправляло на смерть сотни тысяч солдат. Семье Джины повезло – никого из близких на фронт не отправили: в семействе одни женщины, отец уже немолод. Но в их доме воцарились страх и нищета – неизменные спутники любой войны. Есть было нечего, одеваться не во что. Джина и ее сестры научились плести сандалии из соломы, которые потом выменивали на еду у соседей или у солдат в городе. «Я все время хотела есть, – вспоминала позже Джина. – Совсем близко видела войну. Танки, самолеты – это «машины смерти», от одного вида которых холодела кровь. Взгляд смерти в глаза дает тебе мудрость, которая остается с тобой навсегда. Я выжила, а значит, должна любить и ценить каждый день. Многие этого не понимают, и очень жаль». Девочкой-подростком она видела, как возвращались домой озлобленными калеками еще недавно беззаботные смеющиеся мальчишки. Она пообещала себе, что никогда не станет такой – обиженной на весь мир, не замечающей радости жизни, не улыбающейся. Всю жизнь она держит слово, продолжая улыбаться, несмотря ни на что.

В конце войны семейство перебралось из родного города Субиако в Рим – гнала призрачная надежда, что в столице будет проще сводить концы с концами, но нищета не отпускала их. Жить пришлось в полуподвальном помещении, питаться в столовой для беженцев. Чтобы хоть как-то заработать, Джина взялась за карандаш: она рисовала юмористические шаржи, карикатуры и портреты и предлагала их прохожим прямо на улицах. Забавные рисунки нравились прохожим, что-то покупали. Правда, большую часть покупателей составляли мужчины, которых привлекали не работы юной художницы, а ее рано расцветшая красота – сбылось предсказание матери о поклонниках, которых с каждым днем у девчушки становилось все больше. Все четыре сестры были хороши собой – не зря в Италии говорят, что в Субиако самые красивые девушки! Но Джина была особенно красивой: точеная фигура, тонкая талия, цвета воронова крыла волосы, пронзительные глаза. Не зря же к ней, самой первой из сестер, посватался жених. Красавец, боевой офицер… Но отказала мать – она по-прежнему желала видеть своим зятем врача или адвоката.

Когда война закончилась и города и деревни стали медленно подниматься из руин и пепла, в Италии начали массово снимать кино: наивные, простые мелодрамы и незатейливые комедии должны были отвлечь людей от тяжелых воспоминаний, тревожных мыслей и былых страхов. Кинофильмов снималось столько, что на все ленты не хватало ни актеров, ни статистов, и людей для съемок нередко набирали прямо с улицы, лишь бы те согласились пройтись перед камерой. Все три сестры Джины подрабатывали статистками в кино, чему были очень рады – за съемочный день неплохо платили даже массовке, а для нищей семьи Лоллобриджида никакие деньги не были лишними. К Луиджине тоже подходили помощники режиссеров, наперебой приглашая юную красотку на съемки, но Джина сниматься отказывалась: она искренне верила в то, что станет великим художником, и не собиралась размениваться на всякую ерунду. Часть денег, заработанных на продаже рисунков, Джина тратила на уроки живописи в римской Академии искусств. «В кино за день платят больше, чем ты за неделю заработаешь своей мазней», – корила ее мать, приводя в пример сестер – благодаря их заработку в кино семья понемногу начала выбираться из бедности. А ведь Луиджина – самая красивая, она наверняка заработает гораздо больше! И наконец после долгих уговоров, скандалов и просьб та согласилась пойти на пробы.

Правда, вопреки словам щедрых на обещания ассистентов до «ролей со словами» ей было далеко. Поначалу Джина, как и сестры, снималась в массовке. Но камера нет-нет, да и чуть подольше, чем положено, задерживалась на ее прекрасном лице. В 60-е годы, когда Джина Лоллобриджида станет звездой, те дешевые фильмы, где на несколько секунд крупным планом показывалось ее лицо, будут выискивать ценители и коллекционеры, отдавая огромные деньги за затасканные копии картин, где она снималась статисткой, – «Черный орел», «Любовный напиток», «Лючия Ламмермур»… А сама Джина на всю жизнь запомнит и горечь первой неудачи. Она пришла пробоваться на крошечную роль «со словами», но ассистент режиссера выставил ее за дверь, прокричав обидное: «Ты слишком тощая! Придешь, когда наберешь в весе хотя бы килограммов десять!» Хотя в будущем во многом именно эта худоба, волшебным образом соединившаяся с фирменными итальянскими пышными формами, принесет ей известность.

Но тогда девушка все ночь прорыдала. Она пока еще не понимала, что жизнь в кино состоит не только из звуков фанфар и букетов к ногам, но и унижений, обид, разочарований. Однако даже бессловесные выходы на камеру сделали свое дело – девушка «заболела» кино и сценой. Возможно, ее наконец позвала слава, а может быть, привлекли финансовые перспективы – для нее, пережившей голод и нищету, даже небольшие гонорары были пределом мечтаний, а ведь в послевоенной Италии даже средней руки артисты зарабатывали почти сколько же, сколько врачи и адвокаты.

Ради тех же денег Джина пошла работать манекенщицей: многочисленные дефиле не только принесли ей постоянный заработок, но и многому научили – нормальных актерских курсов тогда не было, и многие будущие звезды итальянского кино оттачивали умение ходить, улыбаться и краситься именно на подиумах.

Логичным продолжением дефиле стали конкурсы красоты. В 1946 году Джина заняла второе место в конкурсе красоты в Риме – причем зрительный зал аплодировал стоя в течение десяти минут и требовал отдать ей первое место. Сама Джина на сцене еле сдерживала слезы обиды: одно дело, когда ты не ходишь на конкурсы по своей воле, а другое – когда ты действительно хочешь победить, и все в один голос утверждают, что победа у тебя в кармане, а заветная корона достается другой! Поговаривали, что первое место получила фаворитка председателя жюри, но Джину это не утешило.

Впрочем, даже второе место дало ей возможность на следующий год участвовать в конкурсе «Мисс Италия». Но и там она стала только третьей: по прихоти случая ее обошли две будущие звезды итальянского кино Лучия Бозе и Джиана Мария Канале – впрочем, их успехи будут далеко не такими громкими, как у проигравшей им Джины. «Жизнь не может состоять из одних побед, – говорила ей мудрая, как все итальянки, мать. – Главное, верить в себя и идти вперед. И не опускать руки».

Хотя Джина и считала себя проигравшей, именно благодаря тому конкурсу красоты на нее обратили внимание ведущие кинорежиссеры: теперь она была не неизвестной красоткой с улицы, а признанной красавицей, достойной украсить собой любой фильм. Пошли небольшие роли – в фильмах «Паяцы», «Набат», «Ансельмо навеки». Джине сопутствовала удача: она смогла занять пустовавшую до ее появления нишу темпераментной провинциалки, «девушки из народа». «Благородные» типажи, томные изысканные красавицы в итальянском кинематографе тех лет уже появились, да и в мировом кино их было немало, но они оставались далекими сияющими звездами, холодными и недоступными для публики, а между тем зрители с нетерпением ждали новых звезд – близких, понятных, похожих на них самих. И Джина – «красавица из соседней деревни», подвижная, бойкая, острая на язык, смелая, гордо отшивающая женихов, – оказалась «в нужном месте и в нужное время».

Правда, сама актриса не считала себя «поцелованной Богом» и обладательницей каких-то особых талантов, по крайней мере в кинематографе. Она всегда достаточно трезво оценивала свои шансы – возможно, благодаря матери, всегда умевшей найти нужные слова и не позволявшей дочери считать себя «выше и лучше» других. До сих пор в интервью Лоллобриджида говорит, что актрисой стала по ошибке – и это была самая большая ошибка в ее жизни. Именно поэтому Джину миновала «звездная болезнь» – поразившая многих, познавших вкус славы. «Конечно, я попала в кино благодаря внешности, – признавалась Джина. – Хотя красивых девушек много, а на моей солнечной родине – и подавно. Просто в жизни каждого человека большое место занимает везение. А я, скажу без ложной скромности, еще трудолюбива и настойчива».

Уже через пару месяцев молодую красавицу наперебой звали сниматься лучшие итальянские режиссеры, но не меньше предложений касалось совсем другого: в покровители и любовники к ней набивались и бизнесмены, и продюсеры, и политики. Даже прославленный американский миллиардер Говард Хьюз, известный кинодеятель и не менее знаменитый ценитель женской красоты, был очарован юной итальянкой и предлагал ей выгодный контракт в Голливуде – говорят, что Джина решительно отказала ему, решив, что Хьюз намерен слишком деспотично контролировать ее дальнейшую жизнь, – а Джина, как всякая итальянка, высоко ценила свою свободу.

Но, возможно, Джина решилась на этот шаг, повергнувший в шок любителей кино по обе стороны океана, только потому, что ее сердце уже было занято – накануне 1947 года, проводя новогодние праздники в компании друзей на зимнем курорте Терминилло, Джина встретила своего будущего мужа. Эмигрант из Югославии Милко Скофич работал врачом в лагере для беженцев – им было о чем поговорить: о военном времени и о том, как сделать, чтобы в мире никогда больше не гремели войны. Ненависть к войне Джина, так же, как и врач Милко, пронесла через всю жизнь.

«Милко героически принял трудную участь мужа начинающей кинозвезды, – вспоминала позже актриса. – Особенно его обожала моя мама, много лет мечтавшая о зяте – враче или адвокате. Вот, пожалуйста, получила врача». Ради своей любимой он бросил профессию, став импресарио своей жены – много лет он решал все проблемы Джины, предоставляя ей возможность заниматься творчеством, не отвлекаясь на бытовые вопросы, за что она была ему безмерно благодарна.

В скором времени ее карьера пошла в гору. После нескольких эпизодов ей наконец доверили первую большую роль: в военной драме «Опасно, бандиты!» Карло Лидзани она сыграла с неожиданной для критиков глубиной и страстью – возможно, дело было в том, что Джина прекрасно помнила и войну, и свои переживания.

На следующий год Джина наконец дождалась своего звездного часа: французский фильм «Фанфан-тюльпан» мгновенно превратил Джину из просто известной актрисы в звезду мирового масштаба. Легкий, искрометный, полный радости и любви фильм мгновенно полюбился и зрителям, и критике – недаром он завоевал «Серебряного медведя» на Берлинском кинофестивале и приз за лучшую режиссуру в Каннах. Жерара Филипа, исполнителя главной роли, заслуженно и привычно хвалили за изящество, бойкость, легкость и искрометность, а вот блестящая игра Лоллобриджиды – очаровательная, естественная и очень сексуальная – стала для киноведов настоящим сюрпризом. «Как сумела юная красавица не потеряться на фоне партнера, великого Жерара Филипа?!» – с восторгом обсуждали критики ее работу. Нашли объяснение в том, что молодая актриса особенно не перевоплощалась, а играла саму себя. Красота, обаяние, сильный характер и внутренняя глубина, которыми Джина наделила свою Аделину, были в полной мере свойственны ей самой.

Картину с восторгом приняли и в других странах. На «красавицу с юга» обратили внимание ведущие мировые режиссеры. Роли посыпались как из рога изобилия: «Провинциалка», «Посрами дьявола», где ее партнером был сам Хамфри Богарт, «Римлянка», «Хлеб, любовь и фантазия» и «Хлеб, любовь и ревность» в дилогии Луиджи Коменчини. После съемок у Коменчини разгорелся жуткий скандал – Лоллобриджида отказалась сниматься в третьей части «Хлеба», заявив, что ненавидит пустые продолжения. «Можно до бесконечности развивать историю: Тарзан, сын Тарзана, потом его внук. Но я не хочу играть бабушку Тарзана! – с присущим ей сарказмом заявила актриса. – Не люблю «долгоиграющие кинооперы»!

Отказать самому Коменчини?! Кем она себя возомнила?! За счет внешности выезжает, а мозгов нет! – тут же накинулись на Джину еще недавно благожелательные критики. В результате в третьей части вместо Лоллобриджиды сыграла начинающая Софи Лорен – молодая соперница Джины, с которой ей не одно десятилетие предстоит спорить за звание лучшей итальянской актрисы.

Как ни странно, скандал лишь пошел на пользу карьере Джины. Снялась в роли прославленной красавицы Лины Кавальери в фильме «Самая красивая женщина в мире», после чего название фильма стало ее почти официальным титулом, а сама Джина получила премию «Давид ди Донателло» за лучшее исполнение женской роли. Сыграла в имевшей громкий успех американской картине «Трапеция» вместе с прославленным Тони Кертисом, а в 1956 году – в фильме «Собор Парижской богоматери» французского режиссера Жана Деланнуа. Ее Эсмеральда, которую Джина впервые осмелилась сыграть босой, немедленно стала культовым персонажем во всем мире. «После «Фанфана-тюльпана» и тем более после «Собора Парижской богоматери» я не могла спокойно ходить по улицам, – вспоминала Джина. – Машины останавливались, мужчины буквально раздевали меня глазами, фотографы слетались, я не могла ступить и шагу». Нельзя сказать, что всеобщее внимание и поклонение не нравились актрисе. Конечно же, они ей льстили, ведь она – женщина.

Конечно, искушений в жизни Джины было много: на съемках «Фанфана-тюльпана» за ней настойчиво ухаживал сам Жерар Филип, который был уже признанной звездой, любимцем европейской публики. И хотя Джина тогда даже не подумала о том, чтобы завести интрижку, слухи об их романе все равно появились. И позже о ней ходило множество сплетен: ей приписывали роман с каждым из партнеров по фильму, а также с режиссерами и продюсерами. Когда она снималась в фильме «Куколки», против нее даже возбудили уголовное дело «за чересчур откровенную сцену»: на самом деле в «Куклах» не было даже легкой эротики, актриса представала в простыне (на тело в нижнем белье), а ее партнер вообще был в одежде, но репутация Лоллобриджиды сделала свое черное дело. К счастью, благодаря нужным связям режиссера скандал удалось замять. А злые языки говорили, что ей, как каждой итальянке, с трудом удавалось сдерживать свою темпераментную натуру – ведь итальянки-южанки не только красивые, но еще страстные, знают толк в «науке любви» и любят менять партнеров. Утверждали также, что с мужем она жила только потому, что так хотела мама – Джина всегда была послушной «маминой дочкой». Сама актриса уверяла, что до поры до времени они с мужем были «одним целым», «дышали одним воздухом», буквально читали мысли друг друга – даже когда находились на расстоянии нескольких часов лета, – то есть просто любили друг друга без памяти.

В 1959 году она родила сына, Милко-младшего, и с тех пор несколько лет путешествовала по съемочным площадкам вместе с ребенком и няней. Она работала с Фрэнком Синатрой, Юлом Бриннером и Шоном Коннери, а за роль в прославленном фильме «Приходи в сентябре» получила премию «Золотой глобус» – невероятная честь для неамериканки. В шестидесятых годах ее карьера, казалось, достигла своего пика: Джина Лоллобриджида обрела статус живой богини, культовой фигуры, самой прекрасной женщины Старого Света. Девушки по всему миру копировали ее прическу – знаменитую «лолло», ее макияж – густо, но нерезко подведенные глаза и темная помада, ее платья, ее манеры, ее походку. Каждая ее роль становилась событием – волею судеб в фильмографии Лоллобриджиды было мало плохих фильмов, зато много ролей легендарных красавиц – от царицы Савской до Полетт Бонапарт, – подтверждавших ее титул самой красивой женщины в мире.

От многих ролей она попросту отказалась, выбирая между семьей и работой любимого сына и мужа, – к большому неудовольствию критиков и поклонников, считавших, что она «теряет себя в пеленках и детских кашах». «Я искренне люблю своих поклонников и благодарна им за любовь. Но я в первую очередь жена и мать, только потом актриса», – невозмутимо отвечала Джина. Этим она отличается от десятков звезд мирового кинематографа, пожертвовавших детьми, семьей ради кинокарьеры, короткой вспышки славы.

Однако у почти любых чувств есть срок годности. Со временем семейный корабль Джины дал течь: муж, еще недавно заботливый и любящий, все чаще устраивал скандалы, верил всем сплетням, что о ней ходили. Да и она сама уже позволяла себе легкие интрижки – с партнерами по съемкам, с богатым наследником Джорджем Кауфманом, со знаменитым хирургом Кристианом Барнардом – через несколько лет он станет первым врачом, пересадившим человеческое сердце. Наконец супруги приняли решение расстаться. Развод был громким – ведь ранее в каждом интервью Джина говорила о вечных и незыблемых семейных ценностях.

Семейная драма наложилась на творческие сложности: ее карьера пошла на спад – в моду входил другой эталон красоты: городская девушка, тонкая и изящная, романтичная, подчеркнуто интеллектуальная. Искрометность и пышные формы, которыми прославилась Джина, уже не вызывали интереса у режиссеров. Нет, Джину по-прежнему приглашали в кино – на роли старых потаскух, подруг бандитов и стареющих жеманниц. Критиков больше интересовал размер ее бюста, а не талант, журналистов – с кем она спит, а не ее работа, а зрители требовали демонстрировать тело, а не ее ум. «В кино вместо бюста нужно показывать сердце», – когда-то говорила она журналистам, но ее давно не слушали. И тогда Джина приняла мужественное решение – не терять себя, разбрасываясь на глупые и безликие роли, а остаться в памяти зрителей исполнительницей ролей в сильных, больших фильмах.

Перевернув одну страницу своей жизни, Джина с легкостью начала другую. Как ей это далось – знает лишь Господь и сама Джина, сильная женщина, «дитя войны». Освободившись и от уз брака, и от деловых обязательств, она наконец решила воплотить в жизнь все несбыточные мечты ее детства. Несколько лет она путешествовала, объездив вместе с сыном полмира. Крутила недолгие романы – мужчины по-прежнему падали к ее ногам, но никто уже не смог завоевать ее сердце: Джина ревностно оберегала свою новообретенную свободу. «Это были мужчины, которые стремились меня подавить как личность, человека. Другие мне, увы, не попадались», – спустя годы делилась она.

Джина не оставляла искусство: не забыв о своем детском увлечении живописью, она стала пробовать себя в скульптуре, и скоро ее работы выставлялись в лучших галереях мира, а ценители искусства дрались за право их купить. Ее выставки с огромным успехом проходили в Италии и Франции, США и России. «В отличие от кино, где все зависит от воли продюсера и режиссера, в скульптуре я сама себе хозяйка!» – признавалась Джина. Правда, и здесь не обошлось без злобных критиканов: Лоллобриджиду не замедлили обвинить в том, что она занялась скульптурой от безысходности – мол, конечно, в кино ее больше не берут, так хоть чем-то занять руки и убить время. Они никак не могут поверить, что кино для Лоллобриджиды было всего лишь частью жизни, но не самой жизнью.

И наконец, бывшая кинозвезда освоила новую профессию, занявшись фотожурналистикой: ей позировали величайшие люди ее времени, от Сальвадора Дали и Одри Хепберн до Эллы Фицджеральд и Пола Ньюмана. Она сразила всю мировую прессу, когда смогла взять эксклюзивное интервью у самого Фиделя Кастро (и сделать документальный фильм о закрытой для иностранцев Кубе), а в Советском Союзе она встречалась с главой государства Никитой Хрущевым, а первый космонавт Юрий Гагарин поцеловал ее в щеку. Джина и сейчас обожает Россию и все, что с ней связано. «Кроме русской водки, от которой у меня болит голова», – со смехом признается звезда.

Хотя Лоллобриджида ушла из большого кино (правда, продолжала изредка появляться на телевидении), ее слава еще долго не меркла. Особо рьяные поклонники то норовили пробраться к ней в гостиничный номер и признаться в любви, то украсть личные вещи актрисы. Во время одного из кинофестивалей, где Джина была гостьей, толпу поклонников, желавших прорваться к ней, даже смывали водой из шлангов поливальных машин. А когда в 1983 году началась военная кампания в Ливане, министр обороны Сирии Мустафа Тлас, по собственным словам, велел ливанским силам сопротивления уничтожать всех солдат, но только не итальянских: по его признанию, он был влюблен в Лоллобриджиду и решил, что Джина будет огорчена гибелью своих соотечественников. Позже Тлас встретится с Джиной, и она поблагодарит его за сохраненные жизни итальянцев.

Этот случай побудил Лоллобриджиду попробовать свои силы в политике: она стала еще больше ездить по миру, теперь уже не просто как путешественница, а с миротворческой миссией. «Как ни парадоксально, но с развитием цивилизации человеку нужно все больше и больше, – говорила звезда. – Мы никогда не удовлетворяемся тем, что у нас есть. Лет тридцать назад один ученый открыл племя с совершенно уникальной культурой и почти утопическим общественным устройством. Я разузнала координаты и, пока туда не проникли другие ученые, кинулась искать этот народ. Это было сумасшествием, но оно того стоило. Я увидела, может быть, самый бедный, но самый счастливый народ. У них не было собственности, но вместе с тем не было вражды. Они всегда улыбались и радовались каждому дню. Эти люди ели руками и прикрывали корни деревьям в знак уважения к ним. Я смотрела на них и понимала, что во многих вещах они ушли дальше, чем мы. Наш мир губит жадность. Жадность и невежество в вопросах понимания добра и зла. Так наша цивилизация может просто зайти в тупик». В 1999 году Джина баллотировалась в Европарламент – правда, неудачно, – и долгое время на добровольных началах сотрудничала с ЮНЕСКО и ЮНИСЕФ.

Теперь бывшая звезда мирового кино (если, конечно, бывают «бывшие звезды») живет в Риме, в своем доме, утопающем в зелени. В ее саду обитают почти 600 ручных птиц – лебеди, фазаны, попугаи, утки и, конечно, голуби – «птицы мира». Ее сын вырос и стал успешным экономистом. У Милко-младшего своя семья, а бабушка Джина помогает воспитывать внука. Она говорит, что ее секрет воспитания прост: надо просто искренне любить своего ребенка.

Сейчас ей за 80. Но она по-прежнему в отличной форме – прекрасная фигура, молодые пронзительные глаза. На публике предпочитает платья с глубоким декольте. И по-прежнему сводит мужчин с ума: в 2006 году она призналась, что уже более двадцати лет состоит в связи с испанским бизнесменом Хавьером Ригау Рафолсом, моложе ее на тридцать четыре года. Была даже объявлена дата свадьбы, однако – то ли из-за повышенного нездорового внимания журналистов, поспешивших обвинить каждого из влюбленных во всех смертных грехах, то ли по каким-то другим причинам – бракосочетание не состоялось. Правда, Джина заявила, что еще не теряет надежды.

Софи Лорен. Неувядающая красота

В семьдесят два года она даже позировала для знаменитого эротического календаря Pirelli – выступив на равных с самыми знаменитыми голливудскими красавицами, моложе ее в разы.

Считается, что век киноактрис, особенно если они проложили дорогу к славе своей красотой, недолог: как только появляются первые морщины, прежних покорительниц сердец ждет неминуемая отставка – а на их место уже стоит очередь из молодых красоток. Редко кому удается продлить свой век в искусстве кино, перейдя с ролей роковых красавиц на амплуа их матерей и бабушек, – кинематограф не любит снимать возрастное кино, и если мужчинам в летах еще есть простор для творчества, то возрастных ролей для женщин почти нет. Сколько судеб сломано было в битве с безжалостным Временем, сколько великих актрис было вынуждено навсегда уйти из профессии, потому что им нечего было играть…

Но тем заметнее те немногие исключения из правил, когда актриса не просто десятилетиями сохраняет свою красоту, но и продолжает сниматься, год за годом бросая вызов сложившимся правилам.

Софи Лорен – одна из таких счастливиц: хотя ей уже хорошо за семьдесят, она продолжает не только поражать всех своей великолепной формой, но и сниматься в кино. А в семьдесят два года даже позировала для знаменитого эротического календаря Pirelli – выступив на равных с самыми знаменитыми голливудскими красавицами, моложе ее в разы. В чем главный секрет ее вечной молодости? «Надо лишь быть в гармонии с самой собой», – отвечает она.

Ее жизнь, подобно многим другим биографиям, любят сравнивать со сказкой о Золушке: девочка из нищей итальянской деревушки стала звездой! Но, в отличие от многих, в этой сказке Золушке пришлось всего добиваться самой, ежедневно доказывая простую истину – даже если тебе суждено жить в нищете, у тебя всегда есть шанс покорить мир. «Мне в жизни ничего не давалось легко, – признавалась актриса. – Мои дети, мой брак, моя карьера – все было результатом упорной борьбы. Думаю, что именно тяжкий труд и верность поставленной цели приносили мне высшее счастье в жизни».

София Виллани Шиколоне появилась на свет 20 сентября 1934 года в римской больнице для неимущих. Девочка была незаконнорожденной: ее отец, строительный инженер Риккардо Шиколоне, бросил свою возлюбленную Ромильду Виллани, едва узнал о ее беременности, – лишь после грандиозного скандала он согласился дать девочке свою фамилию. Ромильда, бывшая школьная учительница музыки, оказалась в Риме одна с новорожденным ребенком и без гроша в кармане. Она была вынуждена вернуться в дом своей матери в маленькой деревушке Поццуоли близ Неаполя. Можно себе представить, как смотрели там на молодую мать, «принесшую в подоле», и на ее дочку – худую от постоянного недоедания, некрасивую, с длинным носом и большим ртом.

Ромильда когда-то мечтала быть актрисой и даже победила на конкурсе двойников Греты Гарбо, однако поехать в США – главный приз конкурса – так и не смогла: родители были категорически против. Теперь ее мечтам прославиться на сцене пришел конец: чтобы хоть как-то прокормить семью, Ромильде приходилось вкалывать от зари до зари. Однако в душе она по-прежнему оставалась юной наивной девочкой – настолько наивной, что через три года снова сошлась с Риккардо и родила от него вторую дочь, Анну Марию, которая даже не получила отцовской фамилии. София вспоминала: они жили так бедно, что у них с сестрой даже не было своих кроватей – девочки спали вместе с матерью, а игрушками им служили лишь фигурки, собственноручно слепленные из хлебного мякиша, которые они, проголодавшись, обязательно съедали. «В детстве моим постоянным спутником был страх, – вспоминала Софи много лет спустя. – Страх того, что нечего будет есть, страх, что другие дети в школе будут надо мной насмехаться, так как я незаконнорожденная, а самый большой страх – что прилетит бомбардировщик и сбросит на нас бомбу». Во время Второй мировой войны в Поццуоли размещался завод боеприпасов, и деревушку часто бомбили. Однажды во время налета осколок бомбы ранил Софию в подбородок – испуганная Ромильда немедленно подхватила дочерей и сбежала в Неаполь, вернувшись в Поццуоли лишь после окончания войны.

Стараясь заработать, мать Ромильды открыла в своем доме небольшой трактир, где подавали домашнюю вишневку и немудреные закуски. Ромильда играла на рояле, развлекая посетителей, а София разносила заказы: нескладная девочка за высокий рост и худобу получила прозвище Stechetto – «Зубочистка», зато общение с клиентами быстро излечило ее от застенчивости.

К четырнадцати годам София неожиданно превратилась из прежнего гадкого утенка в необыкновенную красавицу: ее поразительные формы, огромные глаза и роскошные волосы притягивали к себе мужские взгляды как магнит. Говорят, что первой жертвой ее чар пал школьный учитель физкультуры, после очередного урока предложивший ей выйти за него замуж. Но София, вдохновленная рассказами матери и насмотревшись дешевых кинофильмов, мечтала о славе, единственную дорогу к которой она видела в кинематографе.

Весной 1949 года Ромильда узнала, что в Неаполе будет проводиться конкурс красоты «Королева моря». Хотя Софии не было еще обязательных пятнадцати лет, ее допустили к участию в конкурсе – выглядела девушка вполне созревшей. У Софии не было ни одного приличного наряда: она появилась перед жюри в платье, которое Ромильда сшила ей из старых занавесок, а единственные туфли пришлось покрасить белой краской. Видимо, даже в таком туалете София была неотразима: она оказалась в числе двенадцати финалисток, получив титул «Принцессы Моря» и призы – несколько рулонов обоев, кухонную скатерть с салфетками, около 23 тысяч лир (35 долларов) и бесплатный железнодорожный билет до Рима.

С этого момента Ромильда, да и сама София окончательно убедились в том, что девушку ждет блестящее будущее. Они немедленно отправились в Рим, где как раз шли съемки знаменитого фильма «Камо грядеши?» – для массовых сцен всегда были нужны статисты, и София с ходу была принята в работу.

Вскоре Ромильда из-за болезни младшей дочери была вынуждена вернуться домой, и София осталась покорять Рим в одиночестве. День за днем она обивала пороги киностудий и редакции журналов в поисках любого способа заработать, ловя любой шанс стать знаменитой. Красивую девушку заметили фотографы, и Софию Шиколоне пригласили сниматься для так называемых «фотокомиксов», иногда удавалось получать эпизоды в кинофильмах. Правда, ее фамилию сочли неподходящей: «Шиколоне – звучит как сорт колбасы!» – и София стала сниматься под псевдонимом Софии Ладзаро. Параллельно она продолжала принимать участие во всех конкурсах красоты, на которые могла попасть: в качестве призов там давали деньги, хоть и небольшие, а денег Софии всегда не хватало. В 1950 году на конкурсе «Мисс Италия» она получила специальный титул «Мисс Изящество» и приз в 25 тысяч лир.

В том же году она вытащила свой счастливый билет. Как рассказывают, София с друзьями пришла в какой-то ночной клуб, где готовился очередной конкурс, в котором София, правда, не собиралась участвовать. Неожиданно к ней подошел один из работников клуба и настоятельно порекомендовал принять участие в конкурсе, а затем познакомил ее с одним из членов жюри – кинопродюсером Карло Понти. Хотя в том конкурсе София заняла всего лишь второе место, Понти, впечатленный обаянием девушки, пообещал сделать из нее кинозвезду.

Это не было банальным романом стареющего бабника и юной нимфетки: пухлый коротышка Карло, старше ее на двадцать два года, был женат на красавице Джулиане Фиастри и растил двоих детей, а в юной Софии видел исключительно огромный актерский потенциал и неординарную личность. Он без устали водил ее на кинопробы, но операторы и режиссеры в один голос говорили, что София совершенно некиногенична: слишком широкие бедра, слишком большой нос, неправильное лицо… Для того чтобы хорошо смотреться на экране, ей обязательно надо похудеть и сделать пластическую операцию на носу. София наотрез отказалась: «Хотя я была бедная и мечтала о работе, я отказалась что-либо менять, – вспоминала она. – Они должны были принять меня такой, какая я есть, или не принять вовсе. Со временем это сыграло в мою пользу – я была собой, а не выглядела так, как это казалось модным много лет назад».

Пока кинодеятели привыкали к нестандартной внешности его протеже, Карло всерьез взялся за обработку своего «неаполитанского алмаза»: под его руководством София заново училась ходить и говорить, шлифовала манеры и осваивала искусство макияжа, читала классическую литературу и посещала актерскую школу. После нескольких эпизодов Софии в 1952 году досталась первая главная роль – в полудокументальном фильме «Африка за морями». Примерно в то же время София получила новое имя: продюсер Гоффредо Ломбардо решил, что «София Ладзаро» звучит слишком по-итальянски, и предложил придумать ей более европейское имя. Его взгляд упал на афишу шведской актрисы Марты Торен – перебирая буквы, он остановился на варианте «Лорен». Позже Софи Лорен не раз говорила: «Все три фамилии, все три ипостаси моей судьбы – это я одна».

Следующие несколько лет София Лорен снималась не переставая – у нее выходили с десяток фильмов в год, и хотя далеко не везде ее роли были заметными, а исполнение – удачным, она постепенно приобретала известность. Первый настоящий успех ждал ее после выхода картины знаменитого режиссера, одного из основателей итальянского неореализма Витторио Де Сики «Золото Неаполя», где София сыграла торговку пиццей – живую, темпераментную, грубоватую девушку из народа, каких София достаточно нагляделась за свою жизнь. Витторио Де Сика научил молодую актрису всему, чему не успел Понти: «Он не только мой первый великий режиссер, не только актер, перед которым я преклоняюсь, – признавалась София. – Де Сика для меня гораздо больше: это мой отец, мой учитель, мой наставник. За внешностью просто красивой девушки он разглядел мой талант, научил меня работать, он создал Софи Лорен! При всем желании я не могла бы найти другого человека, который так много сделал бы для меня в начале карьеры». Позже Де Сика еще не раз будет работать с Софией: по контракту, который заключил с ним Понти, он был обязан ежегодно снимать по одному фильму с Лорен. Среди их совместных шедевров – бессмертные ленты «Вчера, сегодня, завтра», «Брак по-итальянски», «Затворники Альтоны»… В том же 1954 году Лорен впервые встретилась на съемочной площадке с Марчелло Мастроянни – это случилось на съемках фильма «Жаль, что ты такая каналья». Именно там родился один из наиболее знаменитых кинодуэтов, к радости зрителей просуществовавший на экране сорок лет.

К 1955 году София Лорен уже была безоговорочно признана одной из главных звезд итальянского кино, наряду с такими знаменитыми актрисами, как Анна Маньяни, Джина Лоллобриджида и Сильвана Мангано. Ее фотографии украшали обложки европейских журналов, а фильмы шли даже в Америке. Впрочем, были у известности и плохие стороны: в жизнь Софии попытался вернуться ее отец, ранее не желавший и слышать о незаконной дочери. Он старался наладить с Софией отношения, а получив решительный отказ, потребовал круглую сумму за согласие признать Марию. София заплатила, но впредь отказалась пускать блудного отца на порог.

В 1956 году на восходящую итальянскую звезду обратил внимание Голливуд: Лорен предложили роль в фильме Стэнли Крамера «Гордость и страсть», где ее партнерами должны были стать Кэри Грант и Фрэнк Синатра. «Когда я услышала имена моих коллег по фильму, я чуть не потеряла сознание, – признавалась София. – Я, маленькая София Шиколоне, должна была играть бок о бок с этими двумя романтическими героями моих детских снов!» По слухам, Грант был настолько впечатлен прелестями юной итальянки, что ежедневно присылал ей букет роз, а в конце съемок даже сделал предложение. Говорят, София поощряла его флирт с одной-единственной целью – вызвать ревность Карло. Их отношения уже давно переросли из деловых в любовные, но Карло не мог сделать Софии предложение: он был женат, а по тогдашним итальянским законам развод был невозможен. Вместо обручального кольца Карло дарил своей Софии драгоценности, роли и мировую славу. Несомненно, зная обо всех обстоятельствах, Грант продолжал ухаживать за Софией: когда София снималась в картине «Любовь под вязами» по пьесе Юджина О’Нила, где ее партнером был знаменитый Энтони Перкинс, Грант по-прежнему продолжал засыпать ее гримерку цветами, несмотря на явное неудовольствие Понти. К тому же по контракту в следующем фильме Лорен и Грант снова должны были играть вместе. В итоге нервы у Понти не выдержали. Отправившись в Мексику, он в первом попавшемся суде расторг свой брак и в Мексике же 18 сентября 1957 года по доверенности женился на Софии Лорен. По иронии судьбы, в те же дни для картины «Семейная лодка» снимали сцены свадьбы героев Софи Лорен и Гранта.

Едва в Италии узнали о браке актрисы и Карло Понти, на них обоих обрушился весь гнев всесильной католической церкви: Понти называли двоеженцем и растлителем, а Софию – блудницей. «Гражданский развод и гражданский брак являются незаконными действиями и не имеют никаких юридических обоснований ни перед Богом, ни перед церковью. Те, кто идет на это, являются грешниками», – писали официальные газеты. По всей Италии священники призывали бойкотировать фильмы Лорен и Понти, официальные власти грозили молодоженам тюрьмой, если они посмеют вернуться в страну. Опасаясь преследований, пара поселилась в швейцарском городке Бюргеншток. Лорен продолжала много сниматься, благо разразившийся скандал лишь подогрел интерес к прекрасной итальянке. Ее голливудские фильмы, особенно «Любовь под вязами» и «Черная орхидея», пользовались огромным успехом по всему миру, получив множество наград и собрав приличную кассу.

За несколько следующих лет она сыграла со всеми звездами Голливуда – от Кларка Гейбла и Пола Ньюмана до Грегори Пека и Энтони Куинна. Снималась так много, принимая все без исключения предложения, что критика почти перестала принимать ее всерьез. Ее репутацию снова спас верный Де Сика, предложив ей роль в антифашистском фильме «Чочара» (или «Две женщины») по роману Альберто Моравиа. Первоначально планировалось, что главную роль сыграет Анна Маньяни, а Лорен достанется роль ее дочери. Однако Маньяни отказалась: «Как я могу быть матерью такой оглобли?» – будто бы заявила она режиссеру. И мать сыграла сама Лорен. Ее глубокое, удивительно точное, полное силы и скрытой страсти исполнение роли Чезиры вызвало восторг и публики, и критики. За эту роль София Лорен была даже удостоена премии «Оскар» за лучшее исполнение главной женской роли, обойдя Одри Хепберн, номинированную за «Завтрак у Тиффани». Это был первый случай в истории, когда награду получила актриса, сыгравшая в неанглоязычном фильме!

Радость Софии омрачало лишь то, что ее по-прежнему не признавали на родине – никто из официальных лиц даже не поздравил ее с «Оскаром». К тому же им вместе с Карло пришлось давать объяснения в суде по поводу их брака – в итоге, чтобы избежать обвинения в двоеженстве и тюрьмы, Понти заявил, что брак был недействительным. Хотя после аннулирования брака Понти и Лорен смогли вернуться в Италию, им по-прежнему было нельзя жить вместе – они снимали жилье под вымышленными именами, а на все приемы приходили и уходили врозь.

По иронии судьбы, в это же время сестра Софии Мария в свою очередь влюбилась в неподходящего мужчину: ее избранником стал младший сын бывшего фашистского диктатора Романо Муссолини, джазовый пианист и художник. Несмотря на все возражения семьи, Мария в 1962 году стала синьорой Муссолини. Вскоре у нее родилась дочь Алессандра – быть крестной матерью счастливые родители пригласили Софию Лорен, однако священник запретил «известной грешнице» появляться на пороге церкви. София все же пришла, вызвав очередной приступ обвинений со стороны католической церкви.

Но на ее работе это никак не сказалось – София по-прежнему продолжала много сниматься. Одной из вершин ее голливудской карьеры стал масштабный исторический блокбастер «Падение Римской империи» – своеобразный ответ студии Paramount Pictures легендарной «Клеопатре». София Лорен удостоилась гонорара в миллион долларов – однако фильм, как и «Клеопатра», в прокате провалился. Неудачной оказалась и лента «Графиня из Гонконга», где Лорен сыграла вместе с Марлоном Брандо. Эта картина стала последней работой великого Чарли Чаплина – однако критики признали ее старомодной и скучной. Зато другие фильмы – «Эль Сид», «Миллионерша», «Арабеска» и особенно «Подсолнухи» – принесли ей заслуженный успех: например, только с 1964 по 1978 год, помимо прочих премий и наград, София Лорен получила четыре «Золотых глобуса» как лучшая актриса и выиграла шесть премий итальянской киноакадемии «Давид ди Донателло».

Возможно, таких успехов актриса смогла добиться потому, что не отвлекалась на почти обязательные для актерской среды романы, оставаясь верной своему единственному возлюбленному – Карло Понти. И журналисты, и зрители были поражены таким неожиданным для признанного секс-символа постоянством чувств, всячески выражая Софии и Карло свою поддержку в их борьбе против итальянских законов. Наконец Карло Понти нашел решение: он договорился со своей все еще законной супругой Джулианой Фиастри, что они все втроем переедут во Францию – их прошения о предоставлении гражданства подписал лично президент Жорж Помпиду. Во Франции Понти и Фиастри наконец смогли развестись (основанием для суда послужила длительная неверность супруга), и наконец 9 апреля 1966 года Карло Понти и Софи Лорен официально стали мужем и женой. Опасаясь папарацци, не дающих паре никакого покоя, церемонию провели в обстановке строжайшей секретности.

Для полного счастья Софии не хватало лишь ребенка. Но увы – несколько ее беременностей заканчивались выкидышами. Наконец в декабре 1968 года, после долгого лечения, несколько месяцев не вставая с постели, София родила в женевской клинике сына, названного Карло Понти-младший. В январе 1973 года на свет появился второй сын – Эдуардо. София была сумасшедшей матерью: она готова была сутками не спускать детей с рук, сдувала с них пылинки и не разрешала никому постороннему к ним приближаться. Ради детей она была даже готова бросить сниматься, но муж этого не позволил. Правда, работать Лорен стала реже, стараясь как можно больше времени уделять детям и мужу.

«Любовь, семья – единственное, что для меня важно, – признавалась актриса. – Ничто, даже получение «Оскара», не принесло мне такого счастья и удовлетворения, как материнство. Это главная роль в моей жизни, перед которой все меркнет». Поселившись на вилле под Миланом, она с увлечением отдалась прежде недоступным ей радостям ведения домашнего хозяйства. Лорен даже выпустила кулинарную книгу «На кухне с любовью», пользовавшуюся немалым успехом. Позже она, под влиянием мужа, написала свою автобиографию «Живя и любя» – вскоре на основе этой книги был написан сценарий для телефильма, в котором сама София сыграла две роли – своей матери и самой себя.

Однако власти не желали оставлять Лорен и Понти в покое. В 1977 году против Понти выдвинули обвинения в уклонении от уплаты налогов, незаконном использовании государственных субсидий и вывозе денежных средств за границу. Его жена признавалась соучастницей. От судебных преследований супруги сбежали в Париж, но вскоре стало известно, что в Италии выписан ордер на арест Понти: ему грозило 30 лет тюрьмы, однако суд, состоявшийся в начале 1979 года, обошелся со знаменитым продюсером весьма мягко: его приговорили к четырем годам тюрьмы и штрафу в 24 миллиона долларов. Лорен суд оправдал. Карло Понти был вынужден много лет не появляться на родине, пока в 1987 году все обвинения не были сняты. Зато его супруга, которая из-за работы не могла не бывать в Италии, тюрьмы не избежала – в 1980 году ее приговорили к месяцу тюрьмы за уклонение от налогов. Вина это была скорее бухгалтера, чем самой актрисы, но суд был неумолим. Правда, исполнение приговора отсрочили на два года и отсидела актриса только 18 дней, но свое пребывание в заключении Лорен искренне назовет адом.

С начала восьмидесятых годов Лорен крайне редко снималась в кино – даже отказалась от роли Алекс Каррингтон в сериале «Династия» (роль досталась Джоан Коллинз). Она уделяла гораздо большее внимание воспитанию детей, а также новым для себя видам деятельности: например, выпустила очень удачные духи имени себя, разрабатывала эскизы оправ для очков и ювелирных украшений, создавала одежду и записывала песни.

Ей уже давно не надо было никому ничего доказывать – Софи Лорен считалась признанной живой легендой кинематографа. Даже католическая церковь примирилась с ее существованием: однажды архиепископ Генуи даже пошутил, что хотя Ватикан в принципе не одобряет клонирование людей, он мог бы сделать исключение для Софи Лорен.

В 1991 году она получила французский орден Почетного легиона и почетного «Оскара» с формулировкой: «За вклад в сокровищницу мирового кинематографа как актриса, которая за время своей профессиональной карьеры запомнилась яркими образами, неизменно придавая блеск этому виду искусства». Всего наград у Лорен столько, что она сама затрудняется их подсчитать: за их количество ее даже внесли в Книгу рекордов Гиннесса. В 1994 году она снялась в прославленной картине Роберта Олтмена «Прет-а-порте», последний раз появившись на экране вместе со своим давним партнером Марчелло Мастроянни: по остроумной задумке режиссера, пара исполнила пародию на свой знаменитый стриптиз из фильма «Вчера, сегодня, завтра» – за эту роль Лорен была снова номинирована на «Золотой глобус». После этого она сыграла еще несколько ролей, неизменно поражая зрителей и критиков тем, как поразительно молодо выглядит, и филигранной игрой.

Неувядающая красота – главный козырь и главная тайна Софи Лорен, первое, о чем ее спрашивают журналисты. Сама актриса всегда отвечает, что это у нее от природы – ее мать, Ромильда Виллани, в семьдесят лет тоже выглядела на сорок пять. Известна и другая ее фраза: «Всему, что у меня есть, я обязана спагетти!» В конце концов Лорен выпустила книгу, где рассказала всем женщинам о секретах своей красоты. Согласно Софи Лорен, для сохранения вечной молодости достаточно малого: «У меня нет никаких особенных секретов по борьбе со старостью. Просто надо жить в ладу с собой и окружающим миром, сохранять спокойствие, безмятежность и уравновешенность, не забывать о радостях жизни и следить за собой – нормально питаться, красиво одеваться, заниматься спортом и спать по 7–8 часов, не меньше». Она также рекомендует много пить и ежедневно съедать по ананасу и – конечно же – тарелке спагетти.

В январе 2007 года Софи Лорен овдовела: ее супруг и главная любовь всей ее жизни Карло Понти скончался в женевской клинике от болезни легких. София была неутешна – вместе с Карло умерла часть ее. Когда журналисты недавно спросили у нее, смогла бы она снова выйти замуж, Софи ответила: «Никогда. Невозможно полюбить кого-нибудь еще… Я знала многих мужчин. Но, по сравнению с моим Карло, все они были похожи на плоские деревянные фигуры. Живым среди них был только он».

Рядом с актрисой остаются двое ее сыновей – старший стал знаменитым дирижером, а младший – кинорежиссером: в одном из своих фильмов он снял свою прославленную мать. Его жена – американская актриса Саша Александер. Всего у Софи Лорен трое внуков, теперь они – ее главное богатство и главная любовь.

Катрин Денев. Дневная красавица

Она, последняя великая звезда европейского кинематографа, самая красивая женщина Франции, икона стиля и образец высокого вкуса, давно уже превратилась в живую легенду – впрочем, сама она продолжает жить так, как считает нужным, не обращая внимания ни на свою легендарность, ни на прочие титулы

Она всегда жила не по правилам, вопреки и иногда, наверное, даже назло. Назло судьбе, чужим ожиданиям и устаревшим нормам. И ей это прекрасно удавалось – то, что другим стоило бы репутации, карьеры, а то и счастья, ей сходило с рук, делая ее просто немного опытнее. Она никого не пускает в свой мир, но если в других звездах публику и журналистов это раздражает, а то и злит – ни пресса, ни ее читатели очень не любят, когда от них что-то скрывают, то Катрин Денев прощается все. Она, последняя великая звезда европейского кинематографа, самая красивая женщина Франции, икона стиля и образец высокого вкуса, давно уже превратилась в живую легенду – впрочем, сама она продолжает жить так, как считает нужным, не обращая внимания ни на свою легендарность, ни на прочие титулы, которыми ее щедро награждают критики.

Во французском журнале ELLE статья о ней начиналась так: «Кто собирает шампиньоны, сворачивает горы, выращивает томаты, готовит ризотто, забирает внуков из школы, гладит ножки малышей на улице, при всем этом оставаясь абсолютной звездой?

Кто может спать где угодно и вовсе не обязательно ночью? Кто перезаряжается словно батарейка? Кто собирает старинные вещи у антикваров, но никогда не пропускает сельскохозяйственную выставку? Кто остается абсолютной горожанкой вопреки своей увлеченности садоводством? Кто любит пить, есть, курить, развлекаться, нарушать правила? Кто всегда поступает по-своему? Кто олицетворяет женскую красоту, будучи совершенно неодержимой эстетическими канонами? Кто говорит так быстро, что как будто немного опережает настоящее? Кто одержим страхом попасть в капкан грусти, меланхолии до такой степени, что бежит по жизни все быстрее? Конечно, Катрин Денев, которая никогда не скрывала, что она смешная, забавная, что она любит разыгрывать комедию или играть в комедиях, пусть это и не тот образ, в котором ее обычно представляют зрители».

Ее полувековой путь в кино был, как может показаться, устлан исключительно розами, с которых руки заботливых фей срезали все шипы. Однако нельзя сказать, что путь по ним доставлял ей особое удовольствие – даже пошла по ним она не по своей воле, а под влиянием случая и семьи: почти все ее родственники были актерами. Мать, Рене Денев, под именем Рене Симоно с семи лет выступала на сцене прославленного театра «Одеон». Позже она вышла замуж за одного из ведущих актеров этого же театра Эмме Клариона, от которого в 1937 году родила дочь Даниэль – правда, вскоре после этого их брак распался.

Рене была одной из первых, кто решился попробовать свои силы в дубляже набирающего обороты звукового кино: со временем ее голосом заговорили такие звезды, как Оливия де Хэвилленд, Эстер Уильямс и Джуди Гарланд. Именно так она познакомилась со своим вторым мужем – актером и режиссером студии дубляжа MGM Морисом Дорлеаком. У них родилось еще три дочери – Франсуаз, Катрин и Сильви.

Катрин Фабьенн появилась на свет 22 октября 1943 года в Париже – дитя оккупированной Франции, она всю жизнь будет старательно избегать всего, что ограничивало бы ее внутреннюю свободу. Вместе с сестрами Катрин любила играть в домашних спектаклях и читать стихи на школьных утренниках, но на фоне общительных и брызжущих энергией сестер она выглядела застенчивой и замкнутой, погруженной в мир собственных фантазий. Сверстники не очень любили эту неразговорчивую девочку. «Очень долго меня считали не то чтобы робкой, а просто-напросто недалекой, – рассказывала позже Катрин. – Представьте хорошенькую девушку, которая ничего не в состоянии сказать, – очень быстро за ней закрепляется соответствующая этикетка. Я не любила игр. Рано сама научилась читать. Больше всего любила патетичных героинь Эмилии Бронте и вздрагивала от женщин Франсуа Мориака…»

Родители, воспитывавшие своих дочерей, как и положено богеме, с раннего детства прочили всем четверым детям успешную карьеру в кино – впрочем, возлагая особые надежды на Франсуаз, отличавшуюся не только удивительным обаянием красивого лица, но и живостью, темпераментом и несомненным талантом. Уже в пятнадцать лет Франсуаз бросила лицей ради актерских курсов и, подрабатывая манекенщицей у самого Кристиана Диора, постепенно завоевала себе имя на сцене, блестяще сыграв в постановке «Жижи» знаменитой Колетт, и в кинематографе: ее неподражаемое, слегка неправильное лицо было хорошо и в комедиях, и в лирических сценах, и в драмах. Франсуаз уговаривала и Катрин попробовать себя в кино, но та отказывалась: преклоняясь перед сестрой, она, тем не менее, не хотела уподобляться ей. «Я представляла собой полную противоположность своей старшей сестре, – много лет спустя вспоминала Катрин. – Она никогда не курила. Я курила. Она не брала в рот алкоголя. Я любила выпить. Она почти ничего не ела, кроме яйца всмятку. Я люблю поесть». Она, однако, снялась в небольшой роли в фильме «Ученицы колледжа», но никакого интереса к продолжению кинокарьеры не проявляла. «Я сама еще не знала, чего хочу, – признавалась она. – У меня не было ни твердой цели, ни особых склонностей. Я мечтала».

Пока Франсуаз взбиралась вверх по лестнице славы, Катрин прилежно училась в католической школе. Через четыре года после первого киноопыта Франсуаз устроила сестру в фильм «Двери хлопают», где они, разумеется, сыграли двух сестер. На премьере Катрин уверяла журналистов, что кино для нее – лишь способ подзаработать, а на самом деле ее интересует лишь аттестат зрелости. А потом все изменилось.

В 1960 году семнадцатилетняя Катрин сопровождала свою сестру на вечеринку в клуб l’ Epi – и там на молодых девушек обратил внимание модный режиссер Роже Вадим, прославившийся тем, что вывел в суперзвезды саму Брижит Бардо. «В тот вечер, когда я с ней познакомился, она танцевала чарльстон, который был снова в моде. Ей нравилось смеяться и идти по жизни то смеясь, то хмурясь», – писал потом Вадим. И Денев признавалась: «Мы влюбились за один вечер. Вадим научил меня, как стать женщиной, как укрепить характер и как жить счастливо».

Вадим и его любовь помогли ей раскрыться, поверить в себя. Наплевав на общественное мнение, Катрин переехала к Вадиму, который в то время был официально женат на актрисе Аннет Стройберг – правда, вместе они уже давно не жили. Катрин довольно быстро освоилась в его квартире: прибиралась, вела счета, воспитывала его дочь Натали и принимала гостей, которые были очарованы ее искренней веселостью и легким характером. Вот только сниматься она у Вадима поначалу отказывалась – вместо этого Вадим снимал юную Марину Влади и Монику Витти, а Катрин работала в небольших ролях у других режиссеров, набираясь опыта и постепенно, не без помощи Вадима, создавая свой экранный образ. Он посоветовал ей взять фамилию матери – Денев, – чтобы ее не путали с сестрами, в первую очередь с уже знаменитой Франсуаз, заставил похудеть на десять килограммов и сменил ей гардероб, превратив Катрин из замкнутой ученицы колледжа в растянутой трикотажной кофте в элегантную молодую леди, чьи лаконичные платья пастельных тонов подчеркивали ее свежесть и неискушенность. Для съемок в картине «Сатана там правит бал» Катрин из темной шатенки превратилась в золотую блондинку – кажется, Вадим был шокирован этой переменой сильнее, чем критики, многозначительно заметившие, что Катрин «стала похожа на Брижит Бардо, только более интеллигентную». Так что к первой главной роли – в фильме Роже Вадима «Порок и добродетель», вышедшем на экраны в 1962 году, – Катрин пришла уже вполне подготовленной, и результат был закономерным: критика встретила ленту с одобрением, и во Франции заговорили о появлении новой звезды. Фильм «Порок и добродетель» считается первым настоящим фильмом Денев.

Вадим и Катрин мечтали пожениться, и это желание лишь усилилось после того, как в конце 1962 года стало известно о беременности Катрин. После того как Вадим срочно оформил развод, он сделал Катрин официальное предложение.

Ее родители дали свое согласие, скромную свадьбу планировали провести на Таити. Но в последний момент все сорвалось: Вадиму позвонила Аннет и пригрозила, что, если он женится на «этой девчонке», она заберет Натали. Расстаться с обожаемой дочерью Вадим не смог. Как он вспоминал, «Катрин, казалось, понимала мою позицию в этом вопросе, но я полагаю, что начиная с того дня что-то в ней изменилось». Когда 18 июня 1963 года родился их сын Кристиан, оба уже знали, что семьи не будет.

Правда, есть и другая версия. Реакция на их фильм была не такой восторженной, как на то рассчитывал Вадим. Денев винила в провале его: он пытался сделать из нее «вторую Бардо», а она хотела быть первой Денев. Тень Брижит Бардо – его первой любви, первой удачи и первой любимой актрисы – витала над их браком, как орел-стервятник. Общие знакомые рассказывали ей, что Вадим недоволен ею как актрисой. Вадим однажды в сердцах сказал ей: «Я не могу объяснить тебе разницу между бриллиантом и бутылочным стеклом» – под бриллиантом подразумевалась Брижит… И Катрин смогла уйти. Недаром Брижит в самом начале их романа предупреждала Вадима: «Она сильнее, чем ты, и ты с ней не справишься».

«Когда прошла страсть, любовь между нами стала естественной. Любовь для меня важнее славы, а счастье важнее успеха. Передо мной отчетливо встала дилемма, – вспоминала потом Катрин Денев. – Когда я приняла решение родить ребенка, я уже знала, что мы расстанемся с Вадимом, но это не имело никакого значения. Мне важен был Вадим не как муж, а как отец будущего ребенка. После долгих раздумий я решилась. И могу сказать, что счастлива. Я мать, а мать никогда не бывает одинокой. Материнство приносит радость. Правда, оно есть некоторый вид взвешенного жертвования собой. Освободившись от опекунства Роже, я смогла ощутить в себе внутренние силы. Знаете почему? Потому что стала сама зарабатывать». Когда Катрин снималась в своем следующем фильме «Шербурские зонтики», мгновенно превратившем ее в суперзвезду мировой величины, в ее сердце еще жила любовь к Вадиму, а его влияние на нее как на актрису было неоспоримо.

С режиссером «Зонтиков» Жаком Деми Катрин познакомила ее сестра, решив, что для роли Женевьев, холодной и страстной красавицы, та подходит как нельзя лучше. И оказалась права: в день премьеры Катрин Денев по-настоящему прославилась, а сам фильм получил в Каннах «Золотую пальмовую ветвь», обойдя картину с участием Франсуаз Дорлеак – «Тонкая кожа» режиссера Франсуа Трюффо. Вспоминают, что Франсуаз плакала на плече Трюффо, ругая тот день, когда она привела сестру на съемочную площадку.

Критики предрекали Катрин успех в романтических комедиях, но она снова всех удивила, снявшись в триллере Романа Полански «Отвращение» в роли психически неуравновешенной девушки, которую сводят с ума кошмары наяву. Полански вспоминал, что, когда он работал с Катрин Денев, «чувствовал себя так, словно танцевал с великолепным партнером. Она точно знала, что я от нее жду на съемочной площадке, и сразу входила в образ, причем настолько органично, что, когда все было закончено, она и сама стала молчаливой и немного не в себе». Однако когда на съемочной площадке появился приглашенный режиссером знаменитый английский фотограф Дэвид Бейли, всю ее застенчивость как рукой сняло: по словам Денев, их встреча была «подобна удару молнии» – оба немедленно потеряли головы и уже через несколько недель решили пожениться. Самое забавное, что Катрин очень плохо говорила по-английски, а Дэвид знал французский еще хуже. Но слова были им не нужны: 18 августа 1965 года в Лондоне при огромном стечении народа мадемуазель Денев стала миссис Бейли. Новобрачная была в черном платье, жених – в светлом свитере и мятых брюках. На вечеринке была вся лондонская богема – сам Мик Джаггер напился так, что не узнал себя в зеркале: недаром журналисты тут же окрестили это бракосочетание «самой сумасбродной свадьбой года». Поздравляя Денев с замужеством, Вадим прислал ей записку: «Прости, что не понимал, как ты дорога мне».

Правда, семейная жизнь не задалась: как вспоминала сама Денев, «мы проводили вместе не больше трех дней в неделю». Она постоянно отлучалась на съемки, а Дэвид, признанный летописец эпохи свингующих шестидесятых, развлекался в обществе фотомоделей. Через два года супруги мирно разошлись в разные стороны, даже не удосужившись расторгнуть брак.

Возможно, подобный опыт семейной жизни помог Катрин в работе над следующим фильмом – в легендарной «Дневной красавице» Луиса Бунюэля Катрин с блеском сыграла Северину, благополучную буржуазную домохозяйку, реализующую свою сексуальную неудовлетворенность, работая в борделе. Эта лента, пронизанная многозначностью, скрытой страстью и неразгаданными символами, вывела Денев в ранг европейской звезды номер один. В 1967 году Катрин снова снялась вместе с сестрой в мюзикле «Девушки из Рошфора»: хотя картине по ряду причин не удалось повторить успех «Шербурских зонтиков», Катрин все равно любила ее. Хотя бы потому, что это был последний фильм, где она работала с Франсуаз: 26 июня 1967 года та, опаздывая на самолет, не справилась с управлением автомобиля и вылетела с шоссе в десяти километрах от Ниццы. Она не смогла выбраться из загоревшейся машины.

Катрин была раздавлена. Отныне ей придется жить и работать за двоих – и за себя, и за Франсуаз. С головой окунувшись в работу, Катрин в один прекрасный момент оказалась там, откуда лишь недавно ушла Франсуаз – на съемочной площадке у Франсуа Трюффо. Тот снимал фильм «Сирена с «Миссисипи» – Денев отводилась роль ловкой мошенницы, которая проникается любовью к облапошенному ею мужчине, а ее партнером был сам Жан-Поль Бельмондо.

Трюффо в свое время был влюблен в Франсуаз, и то ли узнав в Катрин черты ее сестры, то ли просто имея привычку влюбляться во всех своих актрис, немедленно начал ухаживать за Денев, и уже скоро они вместе сняли квартиру – хотя раньше Трюффо всячески избегал подобного сближения. Говорят, он сделал Катрин предложение – а она ответила отказом, вместо этого попросив у Трюффо ребенка: «Единственный раз в жизни я чувствовала, что все внутри и вокруг меня в гармонии, когда была беременна Кристианом. Мне бы очень хотелось ребенка от вас, Франсуа». Тот отказался – и через несколько недель Катрин исчезла из его жизни. После ее ухода Трюффо пережил нервный срыв: он заперся в гостиничном номере и несколько недель лишь пил и рыдал… Фильм был весьма прохладно принят критикой – его достоинства стали признавать лишь сейчас. Зато о самой Катрин Денев Трюффо всегда отзывался в исключительно восторженных тонах: «Катрин так красива, что фильм с ее участием необязательно должен иметь сюжет. Я уверен, что зритель будет счастлив от одного того, что видел ее лицо. Мне нравится в ней ее загадочность. Она охотно берется за роли, содержащие загадку, двойное дно. Катрин Денев добавляет двусмысленность в любую ситуацию, в любой сценарий, создавая впечатление, что ее героини скрывают множество тайных мыслей, которые, однако, сами вылезают на первый план». Через девять лет он снова решится пригласить ее в свой фильм: картина «Последнее метро», где Денев сыграла актрису, вынужденную во время немецкой оккупации прятать мужа-режиссера за сценой, руководя театром по его подсказке, разрывающуюся между долгом, любовью и страстью. Роль принесла ей целый букет наград и обновила ее статус суперзвезды, а сам фильм получил 10 премий «Сезар» – уникальный случай.

Вскоре после разрыва с Трюффо, на съемках фильма «Это случается только с другими» Катрин познакомилась с Марчелло Мастроянни: как вспоминают, итальянец поначалу весьма прохладно отнесся к своей партнерше, обозвав ее «профессиональной красавицей». Но во время работы он все больше и больше очаровывался ею – и к концу съемок она уже открыто жила в его трейлере, не стесняясь ни того, что ее брак еще не был официально расторгнут, ни того, что сам Марчелло был крепко женат. Его жена Флора с поистине итальянской мудростью терпела все его многочисленные измены и была уверена, что и в этот раз ее Марчелло через некоторое время вернется в семью. Однако тот не на шутку увлекся холодной француженкой: он несколько месяцев умолял жену дать ему развод, чтобы он смог жениться на Катрин. Вот только Денев категорически ему отказала: ее вполне устраивало существующее положение дел, и новый брак не входил в ее планы. Мастроянни не унимался. Больше года он носился между Италией и Францией, между своим домом и ее, в надежде все-таки уговорить свою независимую возлюбленную. Когда стало известно, что Катрин ждет ребенка, он был счастлив: теперь ей никуда не деться! Вспоминают, что великая Джульетта Мазина, едва прослышав об этой новости, сказала своему мужу Федерико Феллини: «Не иначе как бедный Марчелло придумал последнее средство, чтобы взять сей неприступный бастион французской независимости». Но Денев вновь отказалась вступить в брак.

28 мая 1972 года она родила дочь, которую назвали Кьярой. Марчелло был счастлив – но через несколько месяцев Катрин без объяснений и сцен тихо исчезнет из его жизни. Через много лет она скажет: «Я всегда уходила первой – даже от великих. Великие режиссеры Роже Вадим и Франсуа Трюффо, великий актер Марчелло Мастроянни. Эти мужчины никогда не могли простить мне того, что я бросала их в разгар романа. Может быть, они не догадывались, что таким образом я спасала себя от нестерпимой боли».

С тех пор о романах Катрин Денев широкой публике известно очень мало: натерпевшись от любопытных и бестактных журналистов, теперь Денев предпочитает хранить в тайне свою личную жизнь. «Я люблю все хранить в секрете, – признавалась Денев. – На мой взгляд, личное должно личным и оставаться. Бывает, что во время какого-нибудь интервью я иногда проговорюсь, скажу что-то сугубо личное. Редко случается, чтобы я потом не пожалела об этом». В отличие от многих звезд Денев не выпячивает свои романы, не пиарится за счет интрижек с коллегами по цеху и не рассказывает ничего того, о чем бы могли написать таблоиды. Конечно, никто не думает, что она одинока: самая красивая женщина Франции просто не может быть одна! Ей приписывали долгий роман с Жераром Депардье – тот открыто признавал, что восхищен Денев, и даже однажды признался: «Я бы хотел стать таким мужчиной, как она». Семь лет, с 1984 по 1991 год, имя Катрин связывали с Пьером Лескуре, могущественным начальником телеканала «Canal+». Говорили о ее нежной дружбе с великим Ивом Сен-Лораном, который одевал героинь Денев в нескольких фильмах и творения которого она предпочитает и в обычной жизни. Для женщин всего мира имя Катрин Денев давно стало образцом безупречного вкуса: всегда элегантная, сдержанная, она не боится своего возраста и не стесняется жить так, как ей хочется. Знаменитая французская писательница Франсуаза Саган как-то написала о ней: «Катрин не пускает пыль в глаза, не кокетничает, она не претенциозна, не глупа, не зла, не высокомерна. На моей памяти эта белокурая красивая женщина за двадцать лет ни разу не позволила себе хотя бы ничтожного проявления дурного вкуса. Никогда не говорила об искусстве голосом, дрожащим от волнения. Никогда на страницах журналов и газет она не сравнивала Роже Вадима и Марчелло Мастроянни, а из ее сердечных привязанностей ни один журналист, жаждущий сенсации, не сумел извлечь пользы…»

Еще в семидесятых годах красота Катрин обеспечила ей контракт с легендарной фирмой Chanel – прекрасная мадемуазель Денев украсила собой рекламные плакаты легендарных духов Chanel № 5, превратившись для всего мира в символ незыблемой элегантности. А в 1985 году лицо Катрин придали самой знаменитой женщине Франции – Марианне, чьи бюсты украшают все официальные учреждения страны.

И в восьмидесятые, и в девяностые Катрин продолжала много сниматься, с удивительным вкусом выбирая роли, которые могли в полной мере раскрыть ее неординарный талант. Самой большой удачей этого периода можно назвать картину «Индокитай», за которую Денев была даже номинирована на «Оскар»: ее исполнение роли Элианы, сильной и страстной женщины, которую не сломили ни политические потрясения, ни любовные неудачи, потрясло критиков. «Я счастлива, что сыграла роль Элианы, – признавалась сама актриса. – За последнее время это одна из самых дорогих мне ролей. Она далась мне нелегко. Но это не главное. Главное то, что я вновь участвовала в создании высокого искусства». Следующей крупной удачей Денев считается фильм «Танцующая в темноте» Ларса фон Триера, где главную роль исполнила певица Бьорк, и блистательный фильм Франсуа Озона «Восемь женщин», где Денев в очередной раз подтвердила, что ей подвластны все жанры – от трагедии до буффонады. Мартин Скорсезе после просмотра одного из ее фильмов признавался: «Само собой разумеется, она – одна из самых красивых женщин в кино. Но, обладая острым пониманием того, как выглядит ее красота на экране, она достигает поразительного результата в ее ниспровержении, одновременно оставляя в неприкосновенности и блеске. В этом смысле она уникальна. Великая звезда, великая карьера, великая актриса».

Она до сих пор снимается, ежегодно появляясь в одном-двух фильмах. В последнее десятилетие ее, правда, больше занимает не кино, к которому она, по собственному ироничному признанию, относится как к выгодному хобби, а благотворительные проекты и ее дети. Денев участвует в программах по борьбе со СПИДом и раком, выступает за отмену смертной казни и борется за защиту гражданских прав и свобод. Но главным для нее всегда остаются дети, ради которых она когда-то отказалась от любимых мужчин. «Сегодня минуты счастья мне дарят сын и дочь, – говорила она. – Они оба артисты. Кристиан много занят в театре, он серьезный актер. Кьяра снимается в кино. Она очень похожа на своего отца. Фамилия Мастроянни ей к лицу. И замашки у нее итальянские – порой меня раздражает ее специфическое чувство юмора».

И сейчас Катрин Денев, которой уже скоро исполнится семьдесят лет, по-прежнему поражает своей неувядающей красотой: она на равных с молодыми актрисами блистает на красных дорожках и показах мод, которые неизменно посещает в качестве почетной гостьи, с удовольствием снимается для рекламы косметических средств и позирует фотографам. По ее собственным словам, она наслаждается своим возрастом, ведь годы принесли ей бесценный опыт, мудрость и умение владеть собой. «Конечно, я боюсь, как и все женщины, постареть, даже немножко больше, чем остальные, потому что для актрисы это очень важно, – признавалась она. – Было бы ложью уверять обратное. В фильмах, как и в жизни, внешность может стать для женщины источником жизненных затруднений и краха, если она не меняется одновременно со своей внешностью. В пятьдесят красота уже не та, что в двадцать пять. Нужно выработать свою манеру поведения и индивидуальность, чтобы легче было выдерживать чужие взгляды. Это дается тяжело, если вы были красивы…»

Возможно, именно за умение правильно меняться с возрастом французские мужчины не первый год называют ее самой обворожительной женщиной своей страны. За многогранный талант и глубину чувств кинокритики всего мира год за годом вносят ее в списки самых лучших актрис своего времени. А простые зрители любят ее за то, что она такая, какая есть – воплощенное совершенство во всех отношениях, живая и независимая. Недаром актриса Сандрин Боннэр сказала: «Имя Денев – синоним не легенды, но идеала».

Принцесса Диана. Жизнь и смерть под прицелом фотокамер

Она стала первой «народной принцессой» – и осталась единственной Золушкой, которая смогла сделать сказку реальностью, а реальность – легендой…

Утром 28 июля 1981 года весь мир следил за тем, что происходило в лондонском соборе Святого Павла. Там, на глазах у одного миллиарда человек, сказка о Золушке становилась реальностью: наследник британского престола Его Королевское Высочество принц Чарльз Филип Артур Георг Виндзор, принц Уэльский, граф Честер, герцог Корнуолл, герцог Ротсей, граф Кэррик, барон Ренфру, принц Шотландии женился на воспитательнице детского сада Диане Спенсер. Невеста в сказочном платье со шлейфом делала свои первые шаги в качестве принцессы под объективами тысяч телекамер, под наблюдением миллионов глаз – и никто, включая ее саму, не мог тогда представить, что любопытные взгляды будут преследовать ее неотрывно всю жизнь, до самых последних секунд. Никто не мог представить, что сказка скоро станет драмой, закончится трагедией и превратится в легенду…

Юная невеста была, однако, далеко не так проста, как о ней любили писать сказочники-журналисты. Она происходила из древнего рода графов Спенсеров, одного из знатнейших в стране, ведущего свою историю от короля Чарльза Стюарта и связанного узами родства не только с английской королевской семьей, но и с половиной других царствовавших и правящих домов Европы вплоть до российских Рюриковичей. Она была третьей дочерью будущего восьмого графа Спенсера Эдварда Джона, виконта Элторпского, и его супруги Френсис Рут.

Спенсеры служили английским королям уже десять поколений; Эдвард Спенсер был конюшим при дворе Георга VI, а затем при Елизавете II. Его теща, леди Фермой, была не только камер-фрейлиной королевы-матери, но и ее близкой подругой. Ее муж арендовал у короля Георга V поместье Парк-Хаус, находящееся на окраине королевской резиденции Сандрингем. После смерти лорда Фермоя поместье перешло к семье его дочери. Именно здесь вечером 1 июля 1961 года родилась ее третья дочь, окрещенная Дианой Френсис. В семье уже было две дочери, Сара и Джейн. А вскоре родился сын Чарльз. Дети получили воспитание, типичное скорее для старой Англии, чем для середины ХХ века. Строгое расписание, няни, гувернантки, фазан на обед, долгие прогулки по парку, верховая езда… С лошадьми у Дианы не сложилось – в восемь лет она упала с лошади и сильно расшиблась; после трех месяцев лечения Диана навсегда разлюбила верховую езду.

По соседству, в замке Сандрингем, по традиции проводили летние каникулы младшие члены королевской семьи. Детей Спенсеров часто приглашали в Сандрингем на чай с принцами Эндрю и Эдвардом. Диана обожала такие чаепития; она вообще с детства любила светские рауты, наряды и балы. Обычно непослушная и не терпящая, когда что-нибудь делали с ее длинными волосами, перед выходами в свет юная Диана по нескольку раз заставляла перечесывать себя, добиваясь совершенства.

Однако скоро это идиллическое викторианское детство закончилось. Летом 1966 года Френсис Спенсер встретила бывшего морского офицера, а ныне торговца обоями Питера Шенда Кидда. Он был женат, имел троих детей и отличался необыкновенной способностью смешить людей – чем выгодно отличался от педантичного зануды Эдварда Спенсера. Став любовниками чуть ли не через неделю знакомства, они решили жить вместе. Леди Элторп с двумя младшими детьми переехала в Лондон, вернувшись в Парк-Хаус только чтобы отпраздновать Рождество. Однако после праздников Спенсер отказался отпустить с нею детей и подал на развод, настаивая на своей опеке над детьми.

Развод был длительным и тяжелым; леди Элторп обвинили в прелюбодействе, против нее выступила даже родная мать. Брак был прекращен в апреле 1969 года, а через месяц Френсис Спенсер стала миссис Шенд Кидд. Дети остались с отцом. Особенно серьезно развод родителей подействовал на Диану: она замкнулась в себе, стала бояться появляться на людях. А своей няне она сказала: «Я никогда не выйду замуж без настоящей любви. Если нет полной уверенности в любви, может случиться, что придется развестись. А я никогда не хочу разводиться».

Вскоре Диану из обычной школы перевели в закрытый пансион Риддлесворт-Холл в Норфолке, а затем в Вест-Хетт. В этой школе когда-то училась прабабушка принца Чарльза; Френсис Спенсер тоже окончила эту школу, а потом там учились все три ее дочери. Диана за время учебы отличалась в танцах – она серьезно занималась балетом, увлекалась степом – и в спорте – Диана замечательно плавала, играла в теннис, блистала в гандболе и получила приз за прыжки в воду. В комнате у Дианы висел портрет принца Чарльза – по правде говоря, такие же портреты висели тогда у половины молодых англичанок; Чарльз не только считался самым завидным женихом Европы, но и был признан одним из самых обаятельных и образованных мужчин Англии. Хотя подруги по школе всегда дразнили Диану, предрекая ей замужество с принцем Эндрю.

В 1975 году умер дед Дианы, граф Спенсер, и ее отец стал графом, она сама и ее сестры – леди, а семья переехала из Парк-Хауса в унаследованное родовое поместье Спенсеров Элторп в Нортгемптоншире. Вскоре новоиспеченный граф снова женился – на дочери писательницы Барбары Картленд Рейн, которая до того была женою одного из его друзей, графа Дартмута. Они поженились через два месяца после того, как Рейн получила развод от прежнего мужа, – ситуация подозрительно напоминала то, что случилось со Спенсерами десять лет назад. Дети не приняли ее – им претили ее командирские замашки. Видимо, напряжение в семье сказалось и на учебе Дианы. Она, доселе регулярно получавшая призы за прилежание и различные достижения, не смогла сдать экзамены за основной начальный курс даже со второй попытки.

Когда Диана в 1987 году вернулась – уже в качестве принцессы – в Вест-Хетт, чтобы открыть там новый спортивный зал, в своей речи она сказала: «Вопреки тому, что, возможно, обо мне думали мои учителя, я здесь действительно все-таки кое-чему научилась». Однако приобретенных знаний, не подкрепленных дипломом, оказалось недостаточно для продолжения образования. Последней попыткой Дианы получить образование было недолгое пребывание в швейцарском пансионе Эльпин Видеманет, откуда она вскоре сбежала. Незадолго до отъезда в Швейцарию Диана встретилась с принцем Чарльзом – он приезжал в Элторп на охоту. Диана нашла его «весьма забавным» – его безукоризненные манеры, переходившие в чопорность, показались Диане старомодными.

Вернувшись в Лондон, Диана сначала жила у матери, ходила на курсы кулинарии и занятия балетом. А вскоре она – на полученное от прабабушки наследство – купила небольшую квартиру на Колгерн Корт. Подобно многим людям, у которых есть жилье, но нет денег, чтобы его содержать, Диана делила квартиру с подругами. Диана работала уборщицей, патронажной сестрой, сидела с детьми. Поняв, что стать балериной ей не удастся – ее высокий рост не оставлял ей никаких надежд, – она занималась танцами с детьми, а затем поступила на работу в детский сад «Молодая Англия». Работа с детьми нравилась ей больше всего.

Параллельно с работой Диана вела жизнь, обычную для молодой девушки – прогулки, вечеринки, поклонники. Диана обладала не только привлекательной внешностью, но и непреодолимым очарованием, искренностью и загадочностью; про окружавшую ее «ауру избранности» вспоминают все, с кем она тогда общалась. Молодые люди роем вились вокруг нее. Один из ее поклонников, выпускник Оксфорда Адам Рассел, перед отъездом в путешествие сделал ей предложение. Когда он вернулся, один из друзей сказал ему: «У тебя только один соперник – принц Уэльский».

Они снова встретились на охоте в Элторпе. Чарльз был уже сложившимся человеком, прекрасно образованным, с обаятельными, хоть и несколько старомодными манерами, прекрасно умевшим держать себя в руках – как потом окажется, его сдержанность переходила в замкнутость и холодность. Ему было 32 года, и он ухаживал за старшей сестрой Дианы – Сарой. Говорили, что он просил ее руки, но ему было отказано. Как бы то ни было, Чарльз обратил внимание на Диану – и весь вечер не отходил от нее. На следующий день он сказал одному из своих друзей: «Я нашел девушку, на которой собираюсь жениться». Вскоре они начали встречаться – совместные прогулки, автомобильные поездки.

Как-то раз, когда они гуляли по берегу реки Ди в Балморале, их заснял репортер светской хроники. На следующий день Диана проснулась знаменитой: куда бы она ни пошла, ее всюду подстерегали фотографы. Один из них уговорил ее сфотографироваться у детского сада с ребенком на руках. Когда снимок опубликовали, разразился скандал: Диана стояла так, что солнце просвечивало сквозь ткань ее юбки, делая ее совершенно прозрачной. Диана была в ужасе: она и так еле справлялась с нахлынувшей на нее популярностью – репортеры даже прозвали ее «робкая Ди», – а тут еще такое. Однако Чарльз успокоил ее: «Я, в общем-то, знал, что у тебя красивые ноги, – сказал он Диане, – но никак не ожидал, что они окажутся такими эффектными…»

Несмотря на всю свою застенчивость, Диана не рассказала журналистам ни одной подробности о своих отношениях с Чарльзом. Конец всем слухам был положен 24 февраля 1981 года, когда было официально объявлено о помолвке принца Уэльского и леди Дианы Френсис Спенсер. На пресс-конференции Диана гордо демонстрировала журналистам подарок Чарльза: кольцо с огромным сапфиром в окружении бриллиантов.

Кажущаяся спешка объяснялась довольно просто. Елизавета II настаивала на том, чтобы принц женился как можно скорее. Все дело в том, что он был давно влюблен в Камиллу Паркер-Боулз. Они познакомились летом 1970 года, еще до ее свадьбы, но тогда Чарльз не успел сделать ей предложение, и она вышла замуж за генерала Эндрю Паркер-Боулза. Их роман, тем не менее, продолжался. Жениться на ней для наследника престола было недопустимо – брак с разведенной женщиной исключался; всего полвека назад Эдуард VIII поплатился за желание жениться на разведенной женщине своей короной. Чтобы пресечь проникающие в прессу слухи о привязанности принца, его следовало немедленно женить на подходящей девушке. Лучше всего англичанке – первая за триста лет англичанка на британском престоле должна понравиться нации, сильно упавшей духом после долгого экономического кризиса. Говорят, что именно Камилла порекомендовала Чарльзу обратить внимание на Диану Спенсер. Кандидатура была всесторонне рассмотрена, одобрена и рекомендована. Свадьбу назначили через пять месяцев.

После помолвки Диана переехала в Кларенс-Хаус – резиденцию королевы-матери. Немедленно начались приготовления к свадьбе. В строжайшей тайне было сшито подвенечное платье, которое за одно утро сделало знаменитым его создателя дизайнера Дэвида Эммануэля. Диана захотела романтичный наряд в стиле королевы Виктории, и Эммануэль создал великолепный туалет из сорока метров шелка цвета слоновой кости, расшитый жемчугом и золотыми блестками, на кринолине, с многочисленными мягкими оборками и шлейфом длиной 25 футов. Кружева на платье были изготовлены в XIX веке, легкую фату придерживала тиара – фамильная драгоценность Спенсеров. По традиции, последние стежки были сделаны непосредственно перед тем, как невеста выехала из Кларенс-Хауса в собор Святого Павла.

На пути следования свадебной процессии стояло 650 тысяч человек. «Да», которое сказали жених и невеста, транслировалось динамиками на площадь перед собором. Поцелуй новобрачных был запечатлен тысячами камер и растиражирован потом на миллионах открыток. После свадебного завтрака в Букингемском дворце молодые выехали на вокзал Ватерлоо и отправились в Брондландс, где должен был начаться их медовый месяц. Как сказал архиепископ Рэнси, проводивший венчание: «Именно из таких событий и создаются сказки».

Однако для самой Дианы сказка закончилась довольно быстро. Уже через несколько дней после свадьбы ей стало ясно, что их брак не сложился. Впоследствии она признается, что день свадьбы был худшим в ее жизни, а сама она во время венчания чувствовала себя «ягненком, которого ведут на заклание». Одной из причин этого было то, что Чарльз признался ей в своих чувствах к Камилле Паркер-Боулз; во время свадебной церемонии Диана все время пыталась высмотреть ее в толпе приглашенных. Такое признание для нее – влюбленной, романтичной девушки, которая больше всего на свете хотела иметь крепкую семью, – было жестоким ударом. Кроме того, молодожены оказались слишком разными, чтобы могли даже просто ужиться вместе. Диана – искренняя, открытая, эмоциональная и чувствительная, была полной противоположностью сухому и чопорному Чарльзу, а жесткий регламент королевского двора, к которому привык Чарльз, был ей глубоко чужд – за время ее детства ей надоели навязанные другими порядки. Однако Диана прекрасно помнила развод своих родителей и поклялась себе сделать все, чтобы не допустить развода в своей семье.

В медовый месяц чета принца и принцессы Уэльских посетила Гибралтар, Грецию, Египет, откуда вылетела в Шотландию. Затем они отправились в Уэльс, их титульные владения. Здесь, в Кардиффе, Диана произнесла свою первую в жизни публичную речь, часть которой была на валлийском языке. Репортерам это так понравилось, что об ораторском триумфе молодой принцессы кричали все газеты. Это было началом той любви, которую Англия стала испытывать к своей принцессе.

Эта любовь достигла точки кипения, когда Диана родила сына – будущего наследника престола. Принц Уильям Артур Филип Луис родился 21 июля 1982 года. Через день счастливые родители уже позировали репортерам с новорожденным сыном на руках. Диана была счастлива и не желала ни на минуту расставаться с сыном. Она настояла, чтобы во время их поездки по Австралии и Новой Зеландии маленький Вилли был с ними. Как оказалось, это был «ход конем»: повсюду внимание публики было неизменно приковано к Диане и Уильяму, а вовсе не к Чарльзу. Он пытался шутить по этому поводу, но его явно задевала любовь, которую его подданные выражали его жене.

В феврале 1984 года было объявлено, что принц и принцесса ожидают второго ребенка. Чарльз мечтал о дочери; Диана до последнего не говорила ему, что ультразвук показал сына. Мальчика, который родился 15 сентября 1984 года, назвали Генри Чарльз Альберт Дэвид. Диана, с гордостью показывавшая новорожденного фотографам, светилась от счастья. Репортеры были так тронуты, что назвали Диану «идеалом материнства». Никто не знал, что Чарльз при виде младшего сына заявил: «Вот еще, мальчик! Да еще рыжий!» Это поставило в истории их брака большую жирную точку.

Вскоре пресса стала судачить о том, что принц возобновил отношения со своей давней подругой Камиллой Паркер-Боулз. Пресса была несколько не права: на самом деле отношения и не прерывались. Говорят, что Чарльз как-то заявил жене, что не собирается становиться единственным принцем Уэльским, у которого нет любовницы. Находясь на третьем месяце беременности, Диана подслушала любовный разговор мужа с Камиллой и попыталась покончить с собой, бросившись с лестницы. По счастью, все обошлось и с нею, и с будущим ребенком. В течение следующих нескольких лет Диана еще не один раз совершает попытки самоубийства. Она замыкается в себе, у нее начинается невроз, развивается булимия. Как потом призналась сама Диана, она взывала о помощи, но так и не получила ответа. Когда Диана попробовала пожаловаться на мужа королеве, та заметила: «Не знаю, что ты можешь сделать с Чарльзом. Он безнадежен».

Диана почувствовала себя заложницей своего положения. Сказав «да» Чарльзу, она тем самым согласилась на гораздо большее, чем просто быть его женой, о чем она так мечтала. Оказалось, что она должна теперь все время быть на людях, подчинять свою жизнь требованиям этикета, изменить свой характер в соответствии с принятыми во дворце нормами. А главное – она должна была соответствовать тому образу «счастливой Золушки», который создали ей журналисты. Народ видел в ней воплощенную сказку со счастливым концом, и поневоле ей приходилось подчиняться ему.

«Они хотели видеть во мне принцессу из сказки, и чтобы все, к чему я прикасалась, превращалось в золото, и чтобы их тревоги забывались… – говорила Диана. – Мало кто понимал, как мучительно было думать, что я плохо подхожу для этого». Стеснительная, порывистая девушка не годилась на роль жены наследника и будущей королевы; и, к сожалению, никто во дворце не объяснил ей, что нужно делать, никто не помог ей стать такой, какой ее ожидали увидеть.

По ночам после ссор с мужем она плакала, и Уильям подсовывал ей под дверь носовые платки. Стараясь вызвать ревность Чарльза и чтобы заполнить пустоту в душе, она заводит романы – сначала со своим телохранителем Барри Манаки, который был женат. Диана была даже готова бросить все ради того, чтобы просто жить с ним. Когда об этом узнали, Манаки немедленно был переведен от принцессы подальше. В 1987 году он погиб в автокатастрофе – как всегда считала Диана, его смерть была подстроена.

После Манаки Диана сошлась со своим инструктором по верховой езде Джеймсом Хьюиттом. Как это ни странно, но общаться с ним она начала по настоянию королевской семьи, где верховой езде издавна придавалось большое значение. Диана не только полюбила ездить верхом, но и влюбилась в Хьюитта. Роман продолжался пять лет – даже несмотря на то, что Хьюитта отправили в действующую армию во время войны в Персидском заливе. Диана искала не любви – она просто хотела спастись от одиночества…

Только со своими детьми Диана была счастлива. Она делала все, чтобы они не выросли похожими на своего отца, замкнутого, холодного и далекого от реальной жизни. С одной стороны, она старалась оградить сыновей от излишнего внимания прессы, с другой – делала все, чтобы у них было нормальное, счастливое детство. Уильям и Гарри посещали обычную школу, а не закрытый чопорный пансион, ездили вместе с матерью в Диснейленд и на загородные прогулки, ходили с нею в кино, стоя в очереди, как обычные дети, ели попкорн и гамбургеры из Макдоналдса. Диана разрешала им быть просто детьми, носить джинсы и простые футболки, играть со сверстниками на улице. Пока они были маленькие, Диана старалась проводить с ними все свободное от официальных обязанностей время.

Обязанности принцессы состояли из двух частей: официальных – то есть присутствия на приемах и светских раутах, поездок по Великобритании и другим странам с представительскими миссиями, и благотворительности, что, в общем-то, сводилось к тем же представительским функциям почетного председательства или вручению чеков на светских приемах под прицелами фотокамер. Однако Диана занялась благотворительностью всерьез – хотя и признавалась, что начала эту деятельность от скуки, она тем не менее быстро поняла, что нашла свое призвание.

В 1987 году мир обошла фотография, на которой принцесса обнимает больного СПИДом. Диана стала национальным покровителем Фонда борьбы со СПИДом, а затем возглавила Фонд борьбы с проказой. Она постоянно принимала участие в программах Международного Красного Креста, часто посещала больницы и детские приюты, зачастую инкогнито. У нее был редкий дар – она могла легко беседовать с любым человеком вне зависимости от его положения, возраста или религии; одно ее появление зачастую облегчало страдания больных. Диана нередко брала с собой своих детей, стремясь привить им чувство сострадания к обездоленным.

Недоброжелатели говорили, что королевская семья поручила Диане те сферы деятельности, которыми не желала заниматься сама. Принц Чарльз видел в занятиях жены лишь способ добиться популярности. Королевская семья косо смотрела на то, что наиболее заметным и влиятельным ее членом стала именно Диана, которая так плохо вписывалась в традиции и образ жизни королевского двора. Принимая Диану в семью, Виндзоры надеялись на то, что молодая принцесса поспособствует росту популярности монархии, но они не смогли смириться с тем, что в центре внимания оказались не они, а сама Диана. Ее красота и обаяние, готовность к общению привлекали внимание репортеров; имя Дианы не сходило с газетных страниц. Ее друзьями были известные спортсмены и кинозвезды, политики и религиозные деятели, от Элтона Джона и Тома Круза до матери Терезы и юной Даниэлы Стивенсон, девочки с врожденным пороком сердца.

Народ обожал свою принцессу. Каждое появление Дианы вызывало ажиотаж. За ней всюду ходили толпы, ее фотографии висели в каждом доме. Диана была повсеместно признана законодательницей мод – любой ее туалет тут же становился образцом для подражания. Люди носили прическу «леди Ди», была создана ткань «принцесса Уэльская» и десерт «Принцесса Диана», а жакет-спенсер, названный так в честь одного из предков Дианы, стал невероятно популярен. Английская пресса до сих пор с восторгом вспоминает некоторые ее наряды – например, темно-синее платье из шелка и бархата от Виктора Адельстайна, в котором Диана была в 1985 году на приеме в Белом доме. Или черное бархатное платье, в котором Диана была в Версале в 1994-м – тогда она вызвала восхищение у самого Пьера Кардена, который сказал: «До сих пор в Версале знали только короля-солнце. Теперь здесь появилась принцесса-солнце».

У Дианы действительно был безупречный вкус. Ее стиль отличали изысканная элегантность и благородная простота. В обычной жизни она предпочитала спортивный стиль – блузы, свитера, джинсы от Армани и ветровки из универмага «Харродс», а на официальных приемах – костюмы от Шанель, вечерние платья от Александра Маккуина или Диора.

Диану любил весь мир – но не ее собственный муж. Пропасть между ними становилась все шире, а семейные скандалы – все громче. Королева даже была вынуждена обратиться к Чарльзу и Диане с официальным посланием с требованием примирения, но это была первая и последняя попытка их помирить. Букингемский дворец уже порядком устал от взбалмошной и неуравновешенной принцессы.

9 декабря 1992 года премьер-министр Джон Мейджор объявил на выступлении в парламенте, что принц и принцесса Уэльские отныне живут отдельно. Журналисты тут же кинулись за подробностями. Уже в январе была опубликована запись любовного телефонного разговора Чарльза и Камиллы, а после этого каждая уважающая себя газета считала своим долгом опубликовать материал о семейной жизни принца и принцессы. Любой их шаг, как прошлый, так и настоящий, отслеживался репортерами. Страна узнала все подробности об отношениях Чарльза и Камиллы, а также обо всех любовниках Дианы. Возникшие после разъезда романы – с антикваром Оливье Хоаром и с известным регбистом Уиллом Карлингом – распались после того, как о них раструбили газеты; Карлингу даже пришлось со скандалом развестись. Нация разделилась: одни сочувствовали Чарльзу, который оставался верен своей единственной любви, другие – Диане, которая оказалась жертвой нелюбящего мужа и его семьи. В ноябре 1995 года в передаче «Панорама» Диана откровенно поведала всей стране о своем неудачном браке. «Нас там было трое, так что оказалось тесновато, – сказала она. – Я хотела бы стать королевой людских сердец, но я не представляю себя королевой этой страны».

Наконец в декабре 1995 года королева Елизавета, которая устала от журналистской вакханалии по поводу семейной жизни ее сына и его жены, направила Чарльзу официальное письмо с призывом к разводу. Через два месяца Диана согласилась на расторжение брака. Диану и Чарльза развели 28 августа 1996 года. По договоренности с королевской семьей Диана получила 17,5 миллиона фунтов стерлингов и Кенсингтонский дворец в качестве официальной резиденции; она сохранила титул «принцессы Уэльской», но перестала быть «Ее королевским высочеством». Когда об этом узнал ее сын Уильям, он сказал матери: «Когда я стану королем, я верну вам титул».

То, чего так боялась Диана, свершилось – весь мир узнал о том, что сказка о Золушке лопнула, как мыльный пузырь. Однако любовь к Диане не утихла – даже, наоборот, усилилась. Миллионы женщин увидели в ней родственную душу – ведь не секрет, что, когда женщина несчастна в личной жизни, она чаще всего считает, что вина лежит на ней. А когда они видели перед собой пример Дианы, красивой, богатой, умной, успешной во всем – и которой муж, тем не менее, предпочел женщину некрасивую и старше ее на тринадцать лет, – то они понимали, что никто не застрахован от одиночества и что это можно и нужно преодолевать. Диана стала настоящим идолом; у нее учились, ей подражали, ею вдохновлялись.

Между тем Диана снова влюбилась. Еще летом 1995 года она познакомилась с хирургом Хаснатом Ханом, пакистанцем по национальности. Утверждают, что Хан был самым сильным чувством принцессы после Чарльза. Она буквально преследовала его, не желая терять любимого человека из виду даже на полдня. После развода Диана надеялась на то, что Хан женится на ней; однако он настолько устал от того, что за ними по пятам следуют журналисты, что расстался с Дианой.

Последней любовью Дианы называют египтянина Доди аль-Файеда, сына миллионера Мохаммеда аль-Файеда. Доди, известный плейбой, крутил романы с Брук Шилдс, Вайноной Райдер и принцессой Монакской Стефанией. С Дианой он познакомился еще в 1992 году, однако близкие отношения у них начались только пять лет спустя. Во время совместного отдыха принцессы и Доди на Средиземном море их сфотографировал папарацци – он получил за пленку три миллиона долларов, а снимки были опубликованы миллионными тиражами по всему миру. С этого момента за Дианой и Доди началась настоящая охота – каждую секунду за ними следили объективы фотокамер. Доди это невероятно раздражало; Диана уже успела к этому привыкнуть.

…31 августа 1997 года Доди и Диана провели в Париже. После ужина в отеле «Ритц» они сели в черный «Мерседес», который должен был отвезти их в парижский особняк аль-Файедов. Несколько репортеров на мотоциклах кинулись следом. Пытаясь оторваться от преследователей, водитель «Мерседеса» увеличил скорость, и в тоннеле под площадью Альма машина на полной скорости врезалась в опору. Доди и шофер погибли на месте; Диана умерла через несколько часов в госпитале Сальпетриер. Чарльз и сыновья вылетели к ней из Шотландии, но не успели. По мнению полиции, виновными в аварии были преследовавшие автомобиль мотоциклисты. Очевидцы утверждали, что фотографы не давали полицейским подойти к машине, стремясь сделать еще несколько кадров…

Похороны Дианы стали очередным поводом для скандала. Первоначально планировалось похоронить ее как частное лицо; только под давлением общественности было принято решение хоронить ее, как подобало принцессе Уэльской. Отпевание произошло в соборе Святого Павла. Похоронили Диану, согласно завещанию, в ее родовом поместье Элторп – на маленьком острове посреди озера. На похоронах королевский штандарт на гробе принцессы был заменен ее братом на семейный флаг. «Теперь она Спенсер», – сказал он.

Нация была убита горем. Весь мир погрузился в траур. Ради репортажей из тоннеля Альма были сняты с эфира важнейшие новости; даже смерть матери Терезы, к которой Диана относилась с огромным уважением, прошла практически незамеченной.

Когда скорбь поутихла, вокруг смерти Дианы снова стали бушевать страсти. Обстоятельства ее гибели вызывали много вопросов – говорили, что принцесса на момент смерти была беременна; что они с Доди то ли собирались пожениться, то ли намеревались расстаться. Было опубликовано письмо Дианы, в котором она за десять месяцев до смерти обвиняет своего бывшего мужа в том, что он собирается подстроить ей автомобильную аварию. Мохаммед аль-Файед до сих пор убежден, что смерть его сына и Дианы была вовсе не случайной.

Довольно быстро стало понятно, что на имени покойной принцессы можно сделать большие деньги. Все, с кем она когда-то общалась – ее слуги, телохранители, знакомые, врачи, мнимые и настоящие любовники, – тут же кинулись давать интервью и издавать воспоминания. Гардероб, драгоценности, личные вещи Дианы были распроданы; на продажу выставлено даже ее подвенечное платье – разрезанное на мелкие кусочки, по 25$ за четыре квадратных миллиметра. С аукциона ушел даже кусок ее свадебного пирога. Джеймс Хьюитт выставил на продажу ее письма – за 16 миллионов долларов. Лицо принцессы красуется на сувенирах, ее автограф стоит на обертке маргарина, куклы с ее лицом, одетые в копии известных туалетов принцессы, продаются во всех крупнейших магазинах по всему миру. После смерти Диана стала персонажем комиксов, порнофильмов, компьютерных игр и мюзикла…

9 апреля 2005 года в официальной истории принцессы Уэльской была поставлена последняя точка – ее бывший муж, принц Чарльз, сочетался браком со своей давней возлюбленной Камиллой Паркер-Боулз. Место Дианы занято.

Но ее место в сердцах людей всегда останется за нею. Диана до сих пор остается самой популярной женщиной Великобритании, до сих пор ее фотографии стоят в домах ее поклонников, а ее имя является одним из самых упоминаемых в прессе. Она стала первой «народной принцессой» – и осталась единственной Золушкой, которая смогла сделать сказку реальностью, а реальность – легендой…

Синди Кроуфорд. Девушка американской мечты

Даже сейчас, когда Синди за сорок и у нее есть целлюлит, ее по-прежнему считают одной из красивейших женщин на Земле. До сих пор она занимает высокие места в рейтингах самых красивых и самых сексуальных женщин мира…

Она прославилась не романами со знаменитостями и не поддержкой спонсоров. Не экзотической внешностью и постоянными скандалами, как Наоми Кэмпбелл. Не постоянными экспериментами со своим обликом, как Линда Евангелиста. Она просто была красива и много работала – так же, как тысячи девушек в модельном бизнесе. Но судьба сложилась так, что лишь ей удалось стать одной из великих супермоделей конца восьмидесятых – одной из тех пяти, что много лет олицетворяли собой мировую красоту, гламур, роскошь, успех и славу.

Будущая супермодель, чье полное имя Синтия Энн Кроуфорд, родилась 20 февраля 1966 года в маленьком американском городке Декальб, штат Иллинойс, известном тем, что в нем жил один из изобретателей колючей проволоки Джордж Хейш и находится Университет Северного Иллинойса. У ее родителей – электрика Джона Кроуфорда и медсестры Дженнифер Сью Кроуфорд, в девичестве Уолкер, – было три дочери: Крис, Синтия Энн и Даниэль.

Девочек воспитывали в строгости: даже в юности они рано ложились спать, не ходили на вечеринки, не участвовали в шумных играх и не прикасались к косметике. Их отец так страстно желал сына, что даже пообещал жене, беременной в четвертый раз, выгнать ее из дома, если она снова родит девочку, – но та справилась с поставленной задачей, родив сына Джеффа, любимца отца и баловня всей семьи. Правда, малыш прожил недолго – в три года он умер от лейкемии.

Позже Синди вспоминала, что отец был в шоке от случившегося: «Мать сказала нам: видите, как отец переживает? Вы должны стать умницами и не доставлять ему никаких огорчений». Чтобы как-то облегчить отцу его потерю, старшая дочь пошла в спортивную секцию, чтобы иметь возможность вместе с отцом играть в бейсбол, а Синтия старалась учиться как можно лучше: у ее отца не должно быть повода сказать, что «девчонки всегда тупые, а вот мальчики – другое дело!» Она и правда училась блестяще, окончив школу в 1984 году с максимально возможными баллами.

Вот только с остальным дела обстояли неважно. Синтия считалась самой некрасивой из трех сестер: долговязая, нескладная и к тому же с огромной родинкой у рта. Мама повторяла ей: «С твоей внешностью, Синтия, ты должна посвятить свою жизнь науке!» И та послушалась: поступила в Северозападный университет по специальности химическая инженерия и даже смогла получить стипендию. Однако проучилась она там всего одну четверть: теперь девушку манили совсем другие перспективы.

Еще два года назад шестнадцатилетняя Синтия подрабатывала на кукурузном поле – работала на опылении кукурузы, что для среднезападных штатов было одним из традиционных начал трудовой деятельности для подростков. Какой-то корреспондент, явившись на поле, сделал несколько снимков, один из которых – с лицом Синтии – попал в газеты.

Фотографию увидел знаменитый фотограф Виктор Скребнески, сын польских и русских эмигрантов. Лицо темноволосой и кареглазой девушки на снимке понравилось ему: оно было свежим, красивым, умным – и его явно любила камера. Разыскав девушку, Виктор сделал с ней несколько фотографий, которые потом предлагал ведущим модельным агентствам. Однако те не спешили брать на работу девчонку из Иллинойса: с такой родинкой, по их мнению, ей было нечего делать в модельном бизнесе! Лишь через пару лет контракт с Синтией согласилось подписать нью-йоркское отделение знаменитого агентства Elite.

По словам самой Синди, ею заинтересовались поначалу исключительно потому, что за нее хлопотал Скребнески: он уже успел заработать себе славу удачного «золотоискателя», не раз находя для агентств будущих перспективных моделей. И раз он говорил, что из Синтии выйдет толк – с ней можно было попробовать поработать. В 1986 году Синтия переехала в Нью-Йорк, где за нее всерьез взялись тренеры будущих моделей: ее посадили на жесткую диету, составили программу упражнений, учили ходить и позировать перед камерой, а также причесываться и накладывать макияж. Последнее было самой большой проблемой для девочки, которая никогда не держала в руках даже губной помады. А еще они категорически настаивали на том, чтобы Синтия удалила свою родинку: она уже готова была согласиться, но страх перед врачами – возможно, отголоски смерти брата, – не позволил ей решиться на операцию. Так что на многих первых фотографиях будущей супермодели пресловутую родинку просто закрашивали.

Не стоит думать, что работа модели – легкий труд: первые месяцы Синтии приходилось работать по двадцать часов в сутки, проводя по полдня стоя на высоченных каблуках в неудобных позах или бегая по городу с одного кастинга на другой. Поначалу в агентстве, которое любило в интересах раскрутки давать своим моделям броские короткие псевдонимы, Синтию звали Бэби Джиа: она была похожа на супермодель начала восьмидесятых Джиа Каранджи, одну из первых, кто был удостоен этого громкого титула: менеджеры считали, что, представляя девушку как «маленькую Джиа», ее быстрее можно будет продать. Но Синтия пообещала себе, что добьется права носить собственное имя, – и добилась своего.

Всего за пару месяцев упорство и красота девушки – а может быть, счастливый случай – сделали свое дело. Уже в январе 1987 года она появилась на своей первой обложке – британского издания Vogue, – где позировала в укороченном твидовом жакете, дополненном залихватски сдвинутой набок шляпкой и крупными бусами из фальшивого жемчуга. В то же время она приняла участие в крупнейшем соревновании профессиональных моделей, конкурсе Look Of The Year, проводимом агентством Elite. Кстати, на нем она заняла второе место, что не помешало ей уже к концу первого года выйти в число самых успешных американских фотомоделей. Свой успех она позже объяснила очень просто: «Когда я позирую перед камерой, у меня не пустой взгляд». Она получила право называться Синди Кроуфорд, а уже через пару лет по всему миру ее знали просто как Синди – то ли искаженный вариант ее имени, то ли сокращение от имени Синдереллы – Золушки, какой многим представлялась Кроуфорд. Даже ее родинка, которую так проклинали менеджеры агентства, превратилась в фирменный знак Кроуфорд: по ней ее узнавали на многочисленных снимках в глянцевых журналах, на рекламных плакатах и во время проходов по подиуму. Когда-то давно слава Мэрилин Монро заставляла пририсовывать родинки даже тех, у кого их не было, но те времена, казалось, давно прошли – и вот пример Синди Кроуфорд снова вдохновил их гордиться своей «природной мушкой».

Восьмидесятые годы, особенно их вторая половина, были тяжелым временем для индустрии моды и шоу-бизнеса: за роскошными тканями, избыточными силуэтами и блеском фальшивых драгоценностей не было видно, что вся модная индустрия находится в глубоком кризисе. Кинозвезды, которые невероятно устали постоянно жить под прицелом фотокамер, больше не хотели пачками покупать себе дорогостоящие наряды, и простые зрители не имели возможности им в этом подражать. Женам миллионеров стало неприлично выставлять свое богатство напоказ. Нужды времени настоятельно требовали тех, кто снова смог бы привлечь внимание к блестящим творениям от-кутюр и дорогостоящим товарам, кем простые обыватели могли бы восхищаться и кому могли бы подражать. Постепенно место властительниц умов заняли прекрасные фотомодели, чьи лица были известны каждому, растиражированные в тысячах фотографий на глянцевых страницах журналов и рекламных плакатах. Именно они – невероятно прекрасные, холеные, одетые в роскошные одеяния от лучших модельеров – стали воплощением мечтаний миллионов, спасителями индустрии от-кутюр и главными кормильцами «желтой» прессы.

Девушек, которые действительно диктовали миру свою волю, было немного, и Синди Кроуфорд была одной из первых, кого причислили к лику небожителей – разряду супермоделей, которых, по словам Клаудиа Шиффер, весь мир знал в лицо. Почти в каждом выпуске каждого глянцевого журнала были ее снимки, почти в каждой газете упоминалось ее имя, и репортеры, описывающие показ новой коллекции того или иного модельера, обязательно упоминали, сколько выходов у нее было и сколько тысяч долларов она за это получила – а ее гонорары доходили до 60 тысяч долларов за показ. Знаменитый модельер Карл Лагерфельд говорил о ней: «В Синди сочетаются классическая красота и девушка мечты каждого американца». В июле 1988 года Синди Кроуфорд стала первой супермоделью, появившейся на страницах журнала Playboy: ее сдержанная черно-белая фотосессия была выполнена фотографом Гербом Ритцом. Репортерам она заявила: «Я не возражаю, если кто-нибудь захочет повесить на стену мое изображение, если это доставит ему радость. Мне будет приятно доставить такое удовольствие». С этого момента уже ни у кого не было сомнений, что Кроуфорд воцарилась на самой вершине.

С января 1989 года Синди стала вести шоу на телеканале MTV – программа под названием House Of Style повествовала о модных новинках, закулисных сплетнях, буднях топ-моделей и прочих интересных для подростковой аудитории вещах. В том же году она подписала многолетний контракт с косметическим концерном Revlon, который принес ей три миллиона долларов – лицом этой марки она останется до 2000 года. Позже будут и другие контракты – например, с производителем роскошных часов Omega, Pepsi, чей рекламный ролик с Синди был признан самым сексуальным за последние полвека. А ее рекламные плакаты для марки нижнего белья Hennes & Mayritz норвежская полиция будет вынуждена срывать со стен, так как они стали причиной множества аварий – водители, заглядываясь на американскую красавицу, забывали смотреть на дорогу.

На обложке номера Vogue за январь 1990 года предстали все пять супермоделей – Наоми Кэмпбелл, Линда Евангелиста, Кристи Терлингтон, Синди Кроуфорд и Татьяна Патитц, – запечатленные камерой фотографа Питера Линдберга. Теперь весь мир точно знал, кого ему надо любить и кому поклоняться. Масла в огонь подлил поп-певец Джордж Майкл, снявший всех пятерых (и пятерых моделей-мужчин, которых, впрочем, сейчас мало кто помнит) в своем клипе Freedom!’90, где Синди лежит в ванне, едва прикрывая наготу руками. Позже место Патитц заняла немка Клаудиа Шиффер – все вместе они вошли в историю моды как «суперпятерка».

Знаменитый дизайнер Майкл Корс как-то сказал про нее: «Синди удалось разбить стереотип сексуальной американской девушки – голубоглазой душечки-блондинки, представ в образе знойной брюнетки с мозгами, шармом и профессионализмом». Конечно, столь откровенно сексуальный образ супермодели не мог не повлечь за собой повышенный интерес прессы к ее личной жизни. Однако по сравнению с многими другими моделями Синди оказалась практически пуританкой: после долгой полудружбы-полуромана с фотографом Виктором Скребнески (говорили, что у них был вялотекущий роман, который закончился скандалом после появления Синди в Playboy) она недолго крутила с начинающим манекенщиком Ренди Гербером, потом еще пара непродолжительных интрижек – и все. Тем сильнее была реакция, когда в марте 1991 года на шестьдесят третьей церемонии вручения премии «Оскар» знаменитый актер Ричард Гир, лишь недавно прогремевший главной ролью богатого плейбоя в бессмертной «Красотке», появился на красной дорожке под руку с Синди Кроуфорд. Она была одета в длинное красное платье от Versace с глубоким фигурным декольте – по мнению критиков и историков моды, это платье оказало огромное влияние на модные тенденции, став самым копируемым нарядом года и войдя в список самых знаменитых нарядов за последние пятьдесят лет. Возможно, наряд Кроуфорд не привлек бы такого внимания, если бы облаченная в него красотка не объявила о том, что они с Гиром встречаются.

Журналисты немедленно взвыли от восторга: Гира и Кроуфорд тут же назвали «самой горячей парой года», а их отношения – «самым романтическим романом девяностых». Вся Америка, затаив дыхание, следила за развитием событий – решится ли закоренелый холостяк Гир связать себя узами брака. То ли под давлением общественного мнения, то ли от искренних чувств, но Гир все-таки сделал Синди предложение – правда, тут же пошли слухи, что его то ли друзья взяли «на слабо», то ли Синди пригрозила скандалом и разрывом. Как бы то ни было, скромная свадебная церемония – без белого платья, золотых колец и кучи гостей – состоялась в декабре 1991 года в Лас-Вегасе. Свидетелями были лишь немногие друзья новобрачных.

Но журналисты по-прежнему не оставляли знаменитую пару в покое. «Желтая» пресса с удовольствием смаковала тот факт, что в свадебное путешествие Гир отправился на Тибет – не взяв с собой жену. Говорили, что они живут в разных домах, встречаясь лишь изредка, что Гир необычайно ревнив, а Синди за его спиной целуется с другими. Писали также, что пара постоянно ссорится по вопросу детей: по разным версиям, то ли Кроуфорд настаивала на ребенке, а ее супруг отказывался, не желая взваливать на себя подобную обузу, то ли Гир страстно хотел наследника, а Синди отказывалась, не желая портить фигуру и ломать карьеру. Договорились до того, что Гира объявили гомосексуалистом, а Синди – лесбиянкой: их союз будто бы должен был прикрыть их нетрадиционную ориентацию. Чтобы закрыть этот вопрос, пара выкупила за 30 тысяч долларов целую полосу в газете The Times, где написала: «Мы поженились потому, что любим друг друга и решили строить жизнь вместе. Мы гетеросексуальны и моногамны и относимся к обязательствам по отношению друг к другу очень серьезно». Но кажется, мало кто им поверил…

На самом деле брак и правда был неудачным. Когда они только познакомились, Синди была очарована: Ричард казался ей зрелым, надежным, сильным, очень умным и просто идеальным мужчиной, но на самом деле все оказалось не так радужно, как ей мечталось. Гир больше интересовался буддизмом, чем молодой женой, к тому же Ричард оказался самовлюбленным самцом, который откровенно ревновал Синди к ее славе. В декабре 1994 года пара объявила о разводе.

Синди недолго встречалась с Джорджем Клуни, затем с Вэлом Килмером, а потом решила все же сосредоточиться на работе. Эпоха супермоделей оказалась короткой: устав от заоблачных гонораров и непомерных амбиций этих «королев моды», модельеры поспешили заменить прежних звезд молодыми свежими девушками. И хотя супермодели по-прежнему были востребованы глянцевыми журналами и рекламодателями, каждая из них начала задумываться о другой карьере. Правда, как оказалось, вне подиума немногие смогли достичь успеха. Наоми Кэмпбелл, которая после дуэта с Майклом Джексоном In The Closet обнаружила у себя талант певицы, записала диск babywoman, который, однако, был разруган критиками. Клаудиа Шиффер весьма неудачно попробовала себя в качестве ведущей телешоу, а сеть кафе, которую открыли Наоми Кэмпбелл, Кристи Терлингтон, Клаудиа Шиффер и Эль Макферсон, разорилась. Синди Кроуфорд выпустила несколько кассет с собственным комплексом гимнастических упражнений, которые до сих пор пользуются огромным успехом, а вот ее дебют в кино закончился громким провалом: фильм «Честная игра», где Кроуфорд сыграла вместе с Уильямом Болдуином, собрал в прокате всего 11 миллионов долларов, хотя на его производство было затрачено пятьдесят. С тех пор Кроуфорд еще несколько раз появлялась в кино – правда, в небольших ролях, – но критики по-прежнему отказывали ей в драматическом таланте. Зато она выпустила – вместе с доктором Жаном-Луи Себагом – весьма удачную линию косметических средств Meaningful Beauty, книгу о тонкостях макияжа и собственное шоу на телеканале ABC. Она еще дважды появлялась на страницах Playboy и также снялась у фотографа Марко Главиано для знаменитого Swimsuit Calendar, где представала в купальных костюмах, – половину дохода от продажи этих календарей Синди пожертвовала на медицинские исследования по борьбе с лейкемией – болезнью, которая когда-то унесла ее брата.

Она по-прежнему появлялась на обложках журналов и в многочисленных фотосессиях, подписывала рекламные контракты и выходила на подиум. Но никакая работа не может скрыть одиночество в душе – заглянув в себя, Синди поняла, что она больше не может быть одна. И тогда она сама сделала предложение своему старому другу, тому самому Ренди Герберу, который за прошедшие годы успел основать ночной клуб, названный им в честь Синди Sinderella, который позже разросся в целую сеть баров и кафе. Как позже Синди признавалась журналистам, Ренди всегда был главным мужчиной ее жизни: «Ренди был моей первой настоящей любовью. Может быть, это звучит чересчур откровенно, но с ним я испытала свой первый оргазм. Это было на заднем сиденье его старенькой машины. Но мы были вместе всего два месяца, и я ушла к фотографу. Но с Гербером мы продолжали быть лучшими друзьями». Свадебная церемония прошла 29 мая 1998 года на багамском острове Парадиз: невеста была в белом шелковом платье, с цветами в волосах и босиком, а жених – в черных джинсах и белой рубашке навыпуск. Пара поселилась в Малибу, в собственном огромном доме – как говорила Синди, в нем должно быть место для нескольких детских комнат. Уже через год, 2 июля 1999 года, у пары родился сын Пресли, а еще через два года – дочь Кайа. Синди была безумно счастлива: «Я – сумасшедшая мама. Я влюблена в своих маленьких детей. Провожу с ними каждую минуту. Материнство должна испытать каждая женщина. Только сейчас я могу сказать, что я – личность. Я выполнила свое природное предназначение. Слава Богу, что у меня хватило ума и терпения дождаться именно того мужчину, с которым я буду счастлива всю жизнь и которому с удовольствием рожу еще несколько детей».

Став матерью, Кроуфорд решила сосредоточиться на семье, оставив модельный бизнес. Впрочем, ее деятельная натура не дает ей предаваться безделью: в двухтысячных годах Синди в сотрудничестве с парфюмером Марком Бакстоном и фирмой Givaudan выпустила весьма успешную линию парфюмерии, за процессом создания которой наблюдала лично. Позже она также разработала линию постельного белья для компании JCPenny, а теперь готовит к выпуску собственную линию домашней мебели, которую, по ее словам, ей помог придумать ее любимый муж: «У него тридцать пять баров по всей стране, он отлично разбирается в дизайне и подкинул мне несколько отличных идей».

Накануне своего сорокалетия бывшая супермодель, а ныне деловая женщина, верная жена и любящая мать согласилась сняться в эротической сессии для журнала Maxim: говорят, что она пошла на это, чтобы доставить удовольствие своему мужу. Подписывая разрешение на печать, Синди написала: «Возможно, это последний проект в моей карьере, и я делаю это только для тебя, дорогой!»

Однако проект оказался далеко не последним. Синди Кроуфорд по-прежнему появляется на обложках глянцевых журналов, поражая своим неизменно молодым внешним видом: журналисты не раз отмечали, что рядом со своей дочерью Синди смотрится скорее как ее старшая сестра. Когда ее просят рассказать о секретах своей молодости, Синди отшучивается: «То, что действительно важно, и то, что отражается на лице – помимо хорошего цвета волос, – это счастлив ли ты в жизни. Если твоя работа приносит тебе удовольствие и если она полезна, тогда, как говорила моя мама, «пусть уж у тебя лучше будут морщины от улыбки, а не от того, что ты хмуришься».

Долгие годы супермодель называла своим любимым косметическим средством смесь оливкового масла и кофейной гущи, а самым лучшим средством от депрессии – вкусную еду. Известно, что она вегетарианка – старается есть побольше рыбы, овощей и зелени, особенно петрушки, ограничивает себя в сладком и не любит изнурительных диет, предпочитая им занятия гимнастикой. Она не стесняется ни своего возраста, ни своей фигуры: «Да, у меня есть целлюлит, и я никогда не говорила, что у меня его нет, – заявила она в интервью журналу Allure. – Мне сорок три года, я мать двоих детей, и если они хотят мороженое, то я тоже буду есть с ними. Я не хочу, чтобы моя дочь думала, что красивая женщина – это постоянные ограничения».

Но даже сейчас, когда Синди за сорок и у нее есть целлюлит, ее по-прежнему считают одной из красивейших женщин на Земле. До сих пор она занимает высокие места в рейтингах самых красивых и самых сексуальных женщин мира и не собирается в скором времени уступать свои позиции более молодым красавицам. «У меня есть красота и жизненный опыт, а это гораздо важнее, чем просто красота», – говорит она.

Оглавление

Нефертити. Красота пришла

Маркиза де Помпадур. Сердце короля

Одри Хепберн. Ангел с печальными глазами

Рита Хейворт. Американская богиня любви

Мэй Уэст. Бог тут ни при чем

Ава Гарднер. Сексуальная богиня

Любовь Орлова. Звезда номер один

Валентина Серова. Потерянная судьба

Марина Ладынина. Свет далекой звезды

Людмила Целиковская. Шипы и розы

Грейс Келли. Принцесса американской мечты

Брижит Бардо. Женщина, созданная Богом

Джина Лоллобриджида. Красавица из соседней деревни

Софи Лорен. Неувядающая красота

Катрин Денев. Дневная красавица

Принцесса Диана. Жизнь и смерть под прицелом фотокамер

Синди Кроуфорд. Девушка американской мечты

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно