Рудольф Нуриев

Пролог

Жизнь Рудольфа Нуриева была соткана из противоречий. «Неумытый татарчонок» — так его называла первая учительница — из бедной семьи стал мировой знаменитостью. Будучи миллионером, он скупился платить за себя в ресторанах. На сцене он выглядел галантным романтическим принцем, а жизни хамил был омерзительными хамом и скандалистом. Объявленный в СССР «изменником Родины», он ни разу не позволил себе отрицательно высказаться о советском строе. Проявляя недюжинную смелость, он танцевал, невзирая на травмы, превозмогая боль, выходил на сцену в бинтах с воспаленными суставами, но при этом страдал множеством нелепых фобий и параноидальных страхов. В течение двадцати лет Рудольф Нуриев был объектом поклонения миллионов, а сам страдал от одиночества и недостатка внимания. В него были без памяти влюблены тысячи женщин, но сам предпочитал в постели мужчин. Оставил нам множество балетных постановок и кинозаписей своих выступлений, но сам, не решившись вовремя уйти со цены, пережил свою славу и стал объектом насмешек бесцеремонных журналистов.

О нем написана масса книг, биографы разобрали по деталям все шокирующие подробности его жизни, все бесчисленные скандалы, с ним связанные, все его романы и интриги. Пожалуй, сейчас уже невозможно сказать ничего нового на тему «Нуриев в личной жизни», поэтому главным объектом внимания данной книги стала другая сторона его биографии — балеты, в которых он участвовал в самых разных качествах. Судьба сводила Рудольфа Нуриева с величайшими хореографами XX века, с выдающимися балетными танцовщиками. Он выступал в балетах, которые становились знаковыми событиями в истории современного искусства, и сам создавал подобные постановки. Его «Щелкунчик», «Золушка», «Баядерка» — признанные шедевры. В этом — неоценимый вклад Рудольфа Нуриева в мировую культуру!

Глава 1. Семья

Село Кушнаренково — районный центр Республики Башкортостан — было основано в начале XVIII века году героем Полтавской битвы Топорниным. Оно сменило несколько названий: Покровское, Степановка, Топорнино… а свое нынешнее, в честь политрука Кушнаренко, получило менее чем за год до того, как из него уехала семья Нуриевых. Глава семьи — Хамет Фазлиевич Нуриев — был родом из деревни Асаново Шариповской волости Уфимского уезда Уфимской губернии; мать Фарида Аглиулловна Нуриева (Идрисова) родилась в деревне Татарское Тюгульбаево Кузнечихинской волости Казанской губернии, а после смерти родителей от тифа переехала в Казань к старшему брату.

Хамет Нуриев был пятым ребенком в семье. Его родители всю жизнь трудились, выбиваясь из сил, чтобы прокормить детей. К слову сказать, тогда фамилия их была не Нуриевы, а Фазлиевы. Но отца Хамета звали Нурахмет, сокращенно — Нури, и какой-то чиновник записал ребенка то ли Нуриевым, то ли Нуриевым — сам Нурахмет был неграмотным и не мог прочесть запись. Впоследствии он писал свою фамилию то так, то иначе: в те годы каким «мелочам» не придавали значения.

Несмотря на нищету, Фазлиевы-Нуриевы были людьми гордыми и род свой возводили, ни много ни мало — к самому Чингисхану. Поэтому не безразлично относились они и к образованию своих детей: в детстве Хамет посещал медресе — мусульманскую церковную школу, где его научили считать и писать — по-арабски, по-татарски и по-русски.

И Фарида, и Хамет происходили из очень бедных крестьянских семей. Если бы не революция, оставаться бы им обоим в батраках до конца жизни. Советская власть дала Хамету возможность покинуть глухую деревню: благодаря приобретенным в медресе знаниям он вступил в партию, сумел стать политруком и по роду службы постоянно переезжал из одного гарнизона в другой. В 1930-м в Казани он познакомился с двадцатитрехлетней Фариде, существовавшей на положении бедной родственницы в семье своего брата, где ею помыкали как батрачкой.

Судя по старым фотографиям, они были красивой парой, к тому же Фарида отлично пела и танцевала — и это очень нравилось Хамету.

Женившись, Хамет продолжил учебу. Он договорился с женой так: сначала она работает, пока он учится, а потом он будет содержать семью, пока она выучится на педагога — именно от этом мечтала Фарида. Но ее мечта не сбылась: здоровая молодая женщина родила сначала одну девочку, потом другую, потом третью… И об образовании пришлось забыть. Ну а примерно через год после свадьбы Нуриевы уехали из Казани в село Кушнаренково, где и учиться-то было негде. Там им выделили комнату в доме, ранее принадлежавшем местному кулаку, сосланному новыми властями в Сибирь.

Хамету было неудобно возить за собой семью, поэтому Фарида с маленькими дочерьми Лилей и Розой часто и надолго оставалась одна. Рождения одной за другой трех девочек не порадовало Хамета: он мечтал о сыне. К тому же средняя дочка стала инвалидом: после тяжелейшей простуды, перешедшей в менингит, она потеряла слух.

Однако Фарида любила мужа, а, может быть, она просто затосковала в Кушнаренково, и когда Хамет получил длительное назначение во Владивосток, она отправилась вслед за ним — несмотря на то, что находилась на последнем месяце беременности. Это был март 1938 года.

Дорога занимала чуть менее двух недель, и когда поезд огибал озеро Байкал, 17 марта у Фариды начались схватки. К счастью, в поезде ехали два военных врача, да и чистые простыни Фарида припасла — так что ее сын благополучно появился на свет. Старшая сестра телеграфировала об этом отцу на ближайшей станции. Но Хамет не поверил! Ранее Фарида один раз обманула его: при рождении третьей дочери написала, что родила мальчика, не желая расстраивать мужа. И вот теперь он ожидал прибытия семьи с недоверием, а заполучив младенца в руки, первым делом распеленал его, чтобы удостовериться, что точно — мальчик. И лишь потом предался радости. Вдвоем они выбрали сыну звучное красивое имя — Рудольф.

Во Владивостоке семья прожила недолго: Хамет получил новое назначение — в Москву. Рудольфу только-только исполнилось 16 месяцев. Семейство погрузилось в Транссибирский экспресс.

В Москве Хамет получил комнату в двухэтажном деревянном доме у железной дороги. Семья продолжала жить бедно, но все же в столице их быт несколько наладился: дети пошли в детский сад, а глухая Лиля — в специализированную группу, где ее учили читать по губам.

Война безжалостно разрушила их относительное благополучие.

22 июня гитлеровские войска перешли границу. В первые же недели пали города Брест, Львов, за ними Киев, Минск, Харьков. Была объявлена мобилизация, и Хамет ушел на фронт в числе первых. Несмотря на героическую оборону советских войск, немцы продвигались к Москве, в городе начались бомбежки. Во время одной из них дом, где жили Нуриевы, был разрушен, а Фарида вместе с семьями других военных эвакуировалась на Урал — сначала в Челябинск, потом — в какую-то крохотную деревушку, затем в Уфу, а вернее, в ее пригород — Щучье. Поселились они в крошечной лачуге с земляным полом, сложенной из кизяка и крытой липовой корой. Там не было никаких удобств. За водой приходилось ходить к колодцу, в уборную — на двор. Отапливалась каморка буржуйкой — маленькой печуркой, которая больше дымила, чем грела. Еще были лавки вдоль стен и какие-то старые матрасы.

В их единственную комнату то и дело подселяли каких-то незнакомых людей. Порой в их двенадцатиметровой комнатке жили сразу три семьи. А с фронта шли страшные вести: сдавались врагу советские города, гибли солдаты.

«Ледяной холод, тьма и прежде всего голод» — такой запомнилась Рудольфу Нуриеву жизнь в Уфе. Единственной пищей служила мерзлая картошка, безумно долго варившаяся на их убогой плите, которая так и норовила погаснуть. Под гнетом страшной беды Фарида замкнулась в себе, перестала улыбаться, петь — хотя раньше любила музыку — и никогда не выказывала детям своей любви, а ведь она была готова жизнь за них отдать. Когда становилось совсем голодно, Фарида выбирала из сохранившихся вещей нечто мало-мальски ценное и шла на базар — менять вещи на продукты. «Папин костюм был очень вкусным», — шутили у них дома: Фарида отнесла на рынок почти все носильные вещи мужа: она не знала, увидит ли его когда-нибудь.

Путь к базару был долгим, и идти надо было через поле. Однажды перед самым концом войны возвращалась она уже после наступления темноты, и на нее напали волки: в тот раз Фарида несла гусятину, и возможно, запах свежего мяса привлек хищников. Храбрая женщина не растерялась: с собой у нее были спички, а на плечах вместо шали — старое одеяло. Она подожгла его и так — огнем — отпугнула стаю. Вернувшись домой, она ничего не рассказала малышам, не желая их пугать. Отговорилась, что продала одеяло, а про волков они узнали намного позже. «Отважная была дама!» — восхищался своей матерью Рудольф.

Дети в семье Нуриевых тоже не сидели без дела: они собирали бутылки, отмывали их и сдавали, выручая кой-какую мелочь. Уже взрослым Рудольф вспоминал, что он торговал старыми газетами, продавая их за копейки, а летом в жару продавал свежую питьевую воду.

Он рос нервным плаксивым мальчиком. Потом, давая интервью журналистам, его старшая сестра Роза вспоминала, что с самого младенчества он все время плакал: от голода, от холода, от шума.

Только шум поездов его не пугал, ведь он привык к нему с рождения, даив Москве они жили окнами на железную дорогу. Теперь вУфе Рудик часто убегал на гору Салават и просиживал там часами, глядя вслед уходящим поездам и мечтая о том, как однажды покинет этот город и отправится путешествовать.

Другой отдушиной в той страшной, тоскливой жизни для маленького Рудика было радио. Даже в самые тяжелые годы войны по радио постоянно передавали музыку — классическую, народную, и дети Фариды Нуриевой ее с упоением слушали. Даже глухая Лиля присоединялась к сестрам и брату, тоже притворяясь, будто что-то слышит, и даже пыталась петь. Так они развлекали себя, пока мать была на работе: сначала это была пекарня, потом — конвейер на заводе.

Вечерами она читала детям вслух, а иногда ее сменяли старшие девочки. Особенно им нравились романы Жюля Верна, но Рудольф часто засыпал, так и не дослушав.

Он рос под влиянием сестер, общался с их подругами, а с мальчишками-сверстниками чувствовал себя неуютно. Он совершенно не умел драться, что в те годы было непростительным недостатком для мальчика. Чужая грубость, насилие вызывали у Рудика припадки, близкие к истерике.

К тому же чувствительный и обидчивый Рудольф сильно переживал из-за их весьма скудного даже по военным меркам достатка. Так, мать носила его в детский сад на руках: не было обуви, одевала — в девчачье пальто старшей сестры. Поэтому ему все время казалось, что над ним смеются: из-за их бедности, из-за неподходящей одежды… Хотя, возможно, это было его болезненной фантазией.

Глава 2. Начало обучения

Когда Рудику исполнилось пять лет, Фарида разжилась билетом в Уфимский оперный театр. Одним-единственным! И по этому единственному билету она провела на спектакль всех своих четверых детей. Увиденное и услышанное стало для Рудольфа потрясением. Его восхитило буквально все — начиная с золотистого занавеса, так красиво блестевшего при свете хрустальных люстр. Потом занавес поднялся, и взору завороженного мальчика предстали какие-то очень красивые люди в ярких блестящих костюмах, так непохожих на серую поношенную залатанную одежду, к которой он привык.

Это была премьера первого башкирского балета «Журавлиная песнь», поставленного Ниной Анисимовой, артисткой Кировского театра, эвакуированной в Уфу. Музыка к балету была написана перед самой войной Львом Степановым и Загиром Исмагиловым — знатоком башкирского фольклора. Главные партии танцевали теперь уже легендарные Зайтуна Насретдинова и Халяф Сафиуллин. Сюжетную основу балета «Журавлиная песнь» составили башкирские народные легенды о любви, но тогда Рудик мало что понял из сюжета, его захватило само зрелище невиданной красоты. Вернувшись домой, он твердо заявил, что хочет учиться танцевать.

К счастью, ничего нереального в его мечте не было: в детском садике был танцевальный кружок, и Фарида тут же записала туда сына: ведь она и сама когда-то считалась певуньей и плясуньей.

Рудольф стал учиться танцевать, он делал это охотно и с удовольствием. А вскоре последовали первые концерты — в госпиталях. Раненые принимали малышей «на ура»: аплодировали, подбадривали. А потом и вовсе случилось невиданное: их кружок засняли на кинопленку для выпуска новостей. Рудольф увидел себя на экране — и сам себе ужасно не понравился. А вот соседи были другого мнения: все наперебой принялись уверять Фариду в несомненном таланте ее сына и уговаривать отдать мальчика в серьезную студию, может быть, даже в Ленинград отправить. Фарида очень бы хотела последовать их советам, да только денег на поездку в столичный город в их семье не было. Пришлось пока ограничиваться детскими любительскими кружками.

А потом с фронта вернулся отец. Шел уже август 1945-го! Хамету пришлось дольше других задержаться в Берлине. Его возвращение поразило детей: ведь отца они совсем забыли. В дом вошел неизвестный мужчина, а мать вдруг зарыдала и бросилась ему на шею. Потом они обнялись все, но с тех пор Хамет всегда оставался для своих детей немного чужаком: они даже обращались к нему на «вы», а не на «ты», как к матери.

С его возвращением семье Нуриевых наконец-то дали обещанную — не квартиру — комнату!

Это была четырнадцатиметровая комната в коммунальной квартире на улице Свердлова — в центре города. Там они и жили вшестером — но теперь уже одни, без подселений. И там в отличие от жуткой развалюхи из кизяка было тепло, в доме была нормальная печь и общая кухня. А самое главное — там был водопровод, а вот канализации не было. В туалет, как и раньше, надо было в любое время года идти «на двор».

В отличие от Фариды Хамет не воспринял всерьез увлечение сына танцами, по его мнению, это было немужским занятием. Он старался приобщить мальчика к «настоящему делу» и учил его лить пули для охотничьего ружья, сердясь и досадуя, что юный Рудик скучает во время этого занятия. Хамет хотел видеть в мальчике будущего солдата — ине мог найти в сыне ни одной черты, которая соответствовала бы его собственным мечтам. Он взялся за воспитание мальчика сам, но это привело лишь к еще большему взаимному отчуждению. Взаимоотношения Хамета с сыном приняли характер непрекращающейся борьбы. Однажды он повел сына в лес на охоту. Довольно быстро он сообразил, что сын создает излишний шум, распугивая дичь. Тогда он оставил его на полене рядом с рюкзаком, а сам ушел. Отлучка затянулась. Спустя сорок лет Рудольф вспоминал это гнетущее беспомощное ожидание, как он увидел дятла — и он его напугал. Когда Хамет, наконец, спустя час вернулся, Рудольф уже горько рыдал от испуга и одиночества. Хамет не выносил слез и лишь посмеялся над происшествием, а потом так же, со смехом, пересказал все жене. Обычно сдержанная Фарида в тот раз не на шутку рассердилась и долго не могла простить мужу его жестокости. А в глазах отца Рудольф окончательно стал слабаком и маменькиным сынком.

Больше он на охоту не ходил.

Рудольф Нуриев в кружке народного танца считался одним из самых талантливых учеников. В школе знали про его увлечение итои дело отправляли мальчика на всевозможные мероприятия — танцевать. Ему аплодировали, но мальчики потом все равно подсмеивались, подшучивали, возможно, завидуя. Но болезненно обидчивого Рудика их шутки больно ранили.

Таисия Халтурина, школьная учительница, вспоминала, что Рудик был очень неконтактным мальчиком. Он был немного задиристый, и ребятам не нравилось, что у него были способности. какими другие не обладали. Ей не единожды приходилось мирить Рудика и весь класс. К тому же отметки по школьным предметам оставляли желать лучшего.

В школьных характеристиках его появляются записи: «Нуриев очень нервный, подвержен приступам гнева, часто дерется с одноклассниками». На уроках он часто не слушал учителя, а мечтал, думая о чем-то о своем. Если учитель или одноклассники замечали его состояние, то Нуриева больно щипали или толкали, стараясь пробудить от грез.

Отец, наблюдая за сыном, хмурился и даже частенько бил его за танцы дома. А вот мать всегда становилась на сторону сына! Однажды Хамет даже обратился к учительнице, попросив повлиять на Рудольфа, отвратить его от танцев. Но Халтурина не стала этого делать, не желая губить юный талант. К тому же ее восхищало, как настойчиво и упорно Рудольф Нуриев идет к своей цели. «Он был очень упорный, очень настойчивый».

Хамет же мечтал, чтобы его сын получил техническое образование и стал инженером. По мнению отца, тогда он смог бы твердо стоять на ногах. Танцы же к почтенным занятиям не относились: всех артистов Хамет считал пьяницами и разгильдяями. Он наотрез отказался купить сыну пианино, мотивируя это тем, что в крошечной комнате его негде поставить. К тому же пианино было бы невозможно носить с собой, чтобы развлекать музыкой друзей. Взамен Хаммет предложил купить сыну баян, чтобы музыкой и песнями развлекать компанию. Необщительного, замкнутого Рудольфа такая перспектива совсем не прельстила.

Когда Рудику исполнилось десять лет, он поднялся на новый уровень — его приняли в танцевальный кружок при Дворце пионеров. Дом пионеров и школьников в Уфе был открыт в 1936 году. До Великой Отечественной войны он располагался в доме № 61 по ул. Зенцова, переименованной в 1937 году в ул. Ленина. В его многочисленных кружках занимались более тысячи воспитанников. Огромный вклад в развитие танцевального искусства в Уфе внес балетный кружок. Кружок танца вела Анна Ивановна Удальцова, профессиональная танцовщица, выступавшая некогда в кордебалете у Дягилева. А надо сказать, что Дягилев даже в кордебалет плохих танцовщиков не брал. Потом она вышла замуж за белого офицера, он попал в тюрьму, а после его освобождения их обоих сослали в Уфу. В свою студию Удальцова принимала далеко не всех. Прежде всего она потребовала, чтобы Рудик продемонстрировал ей, что уже умеет. Он станцевал гопак и лезгинку — Удальцова была поражена и очарована.

Тогда ей было чуть более шестидесяти лет, это далеко еще не старость, но выглядела она на все семьдесят: сказывались жизненные невзгоды. К счастью, жизнь забрала у Анны Ивановны лишь красоту, пощадив ее здоровье: первая учительница Рудольфа Нуриева дожила до ста трех лет и умерла в один год со своим прославленным учеником. В 1989-м, когда Нуриеву разрешили вернуться в СССР и посетить Уфу, они встретились. Глаза Анны Удальцовой светились искренней радостью. Она обнимала и целовала своего ученика, живо интересуясь его выступлениями. По воспоминаниям друзей, Удальцова всегда была очень добрым человеком, но в то же время ей был свойственен определенный снобизм: она относилась к маленькому Рудику хоть и ласково, но все же с пренебрежением, порой называя его «неумытым татарчонком».

Нельзя утверждать, что Нуриеву все давалось легко. Напротив! Он был слабым мальчиком: сказалась его нелюбовь к играм на свежем воздухе и порой диковатым забавам мальчишек. Так, когда преподаватель велел развести в стороны прямые руки и так делать упражнения, то Рудик долго не выдерживал такой позы, сгибая руки в локтях и поджимая пальцы. Впоследствии у него уйдут долгие часы упражнений на то, чтобы наработать мышечную массу и закалить свое тело.

Прозанимавшись с Рудиком некоторое время, Удальцова заключила: ему необходимо ехать в Ленинград, или как она привыкла называть этот город — в Санкт-Петербург. Только там он получит желаемое образование, только там его научат мастерству классического танца. Удальцова знала, о чем говорит: в Ленинграде жила ее дочь, и старая балерина каждый год ездила ее навестить и обязательно посещала Мариинку — Кировский театр.

Удальцова дала Рудольфу первые уроки классического танца, а в 1953-м при театре открылась уже настоящая балетная студия, где преподавали вышедшие на пенсию солисты Уфимского театра оперы и балета. Нуриев перешел в класс бывшей балерины Мариинского театра Елены Константиновны Войтович. Уважение к ней он сохранил на всю жизнь.

Другим его преподавателем стала Загида Нуриевна Бахтиярова — ранее блиставшая на сцене Уфимского театра. Занималась с ним и Зайтуна Насреддинова, некогда поразившая его грацией и красотой в «Журавлиной песне». Брал он уроки и у ее мужа — Халяфа Гатеевича Сафиуллина, блестящего танцовщика, прославившего башкирский балет. Учителя понимали его, разделяли его идеалы, поощряли его усилия, а дома продолжалось противоборство с отцом. Рудольф уже окончил среднюю школу. Его ровесники работали или учились, приобретая нужную профессию, а он упорно не хотел этого делать, продолжая выступать с танцевальными коллективами Уфы. Бестолковость сына злила и раздражала Хамета. Он постоянно бранил сына и жену — за то, что потакала оболтусу. До конца жизни этот человек так и не понял, что артист балета — это завидная и почетная профессия, продолжая считать сына неудачником. Он не мог оценить адский труд, благодаря которому дается легкость балетных движений, называя Рудольфа лодырем и лентяем.

Обстановка в семье стала более мирной, когда Рудольф получил место статиста в труппе Уфимского театра оперы и балета и принес домой первую зарплату.

Он постоянно посещал занятия балетных артистов, и в конце концов ему предложили в театре контракт. Но Нуриев отказался, так как хотел учиться в Ленинграде в хореографическом училище.

Трудно сказать, как бы сложилась его судьба, останься он дома. Во многом благодаря именно усилиям Бахтияровой, Насретдиновой и Сафиуллина сейчас в Уфе существует башкирская балетная школа, признанная во всем мире. Но тогда она только зарождалась, и многого молодой Рудольф Нуриев еще не мог получить на родине.

Глава 3. Переезд в Ленинград

Летом 1955 года в Москве проходил фестиваль башкирского искусства, но солист балета «Журавлиная песня» (того самого, который Рудольф увидел впервые в жизни) по какой-то причине не смог участвовать в поездке. Нуриев, не колеблясь, предложил свою кандидатуру, хотя партии этой совершенно не знал. Его взяли на гастроли, и он принялся усердно разучивать роль, однако к моменту приезда в Москву перезанимался и получил травму, на лечение которой, как правило, требуется не меньше месяца. Но Нуриев уже через несколько дней вышел на сцену.

Его волновал, конечно, отнюдь не успех балета «Журавлиная песня», а то впечатление, которое он произвел, выступая перед артистами Большого театра. Видимо, впечатление это было благоприятным, поскольку Нуриев сумел добиться разрешения на поступление в Московское хореографическое училище. Однако у Московского училища в то время не было общежития. И тогда Нуриев отправляется в Ленинград.

Он явился в училище на знаменитой улице зодчего Росси прямо к директору Шелкову и заявил: «Я — Рудольф Нуриев. Я хочу здесь учиться». Как ни странно, Шелков ответил положительно на столь странное заявление и разрешил Нуриеву экзаменоваться (о чем, кстати, он впоследствии не раз жалел).

Мариинский театр считает годом своего рождения 1783-й, когда был издан Указ об утверждении театрального комитета «для управления зрелищами и музыкой» и торжественно открыт Большой Каменный театр на Карусельной площади. Театр дал новое имя площади — она дошла до наших дней как Театральная.

Театр несколько раз горел, перестраивался, расширялся. Русская труппа выступала здесь попеременно с итальянской и французской, шли драматические спектакли, устраивались также вокально-инструментальные концерты, шли балеты великого Шарля Дидло, Жюля Перро и Артюра Сен-Леона.

Со временем спектакли русской труппы были перенесены на сцену так называемого Театра-цирка, располагавшегося напротив. Этот Театр-цирк сгорел в 1859 году, и на его месте архитектором Альберто Кавосом был построен новый театр. Он-?? и получил имя Мариинского в честь царствующей императрицы Марии Александровны, супруги Александра II.

Возглавивший балетную труппу театра в 1869 году Мариус Петипа продолжил традиции своих предшественников. Он сохранил старинные спектакли — «Жизель», «Эсмеральду», «Корсара», редактируя их и осовременивая. Создавал свои — например «Баядерку» и «Дочь фараона». Сотрудничал с именитыми композиторами. На сцене Мариинки блистали Полина Карпакова, Ольга Преображенская, Матильда Кшесинская, Николай Легат, Михаил Фокин.

В 1886 году все балетные спектакли были перенесены именно в Мариинский театр, а на месте обветшавшего Большого возвели здание Санкт-Петербургской консерватории.

В ноябре 1917 года Мариинский театр был объявлен Государственным и передан в ведение Наркомпроса. В 1935 году ему было присвоено имя С. М. Кирова, не имевшего опере и балету никакого отношения. Но одно дело имя, а другое — традиции! Несмотря на массовую эмиграцию артистов балета, Мариинка-Кировский сохранила свою хореографическую школу и ее училище по праву считалось лучшим в стране во многом благодаря одной женщине — Агриппине Яковлевне Вагановой, в отличие от своих коллег не покинувшей Россию. Сама Ваганова не была эталоном балерины — небольшой рост, тяжеловатые крепкие ноги, жесткая пластика рук. Но она поняла, на что способно человеческое тело, какими средствами добиться от него грации и точности движений, и выработала на основе этих знаний методику. Ее ученицы позже скажут: «Про тело она знала все». Сегодня ее прыжок — уже история балета. Ваганова получила от критиков неофициальный титул «царицы вариаций».

Когда «великий исход» артистов балета из России опустошил театральные сцены Петрограда и Москвы, Ваганова стала во главе хореографического училища. Ею были воспитаны Марина Семенова, Галина Уланова, Татьяна Вечеслова, Ольга Иордан, Наталья Дудинская, Алла Шелест, Алла Осипенко, Ирина Колпакова, Фея Балабина, Елена Тангиева…

Увы, к тому времени, когда Нуриев приехал в Ленинград, Ваганова уже ушла из жизни. Но созданная ею методика работала! Ее ученики выступали на сцене и преподавали. Нуриев пробовался в класс народного танца. Когда он показал свой сольный классический номер, комиссия приняла решение зачислить его. Нуриев тогда очень мало что умел, однако в этом странном юноше можно было разглядеть задатки талантливого танцовщика и незаурядные природные способности. В состав комиссии входила Вера Сергеевна Костровицкая — ученица Вагановой, заслуженная артистка РСФСР, бывшая балерина, выдающийся балетный педагог и автор собственной методики преподавания танца, популярной и востребованной до сих пор. Определила потенциал приехавшего поступать в училище Рудольфа Нуриева и приняла его на свой страх и риск.

Вера Костровицкая сказала ему: «Вы можете стать блестящим танцовщиком, а можете и никем не стать. Второе вероятно». Нуриева это ничуть не обидело, а лишь подстегнуло его рвение к танцу, а Костровицкую он впоследствии вспоминал как одного из талантливейших российских педагогов.

Рудольф Нуриев поступил в училище в семнадцать лет. Конечно, это было очень поздно — но по тем временам не критично. Образ жизни людей был совсем иным, и порой талантливые танцовщики слишком поздно определялись с выбором профессии. Поэтому в тридцатые годы Ленинградское училище практиковало прием «великовозрастных» учеников на вечерние курсы, а в сороковые возобновило эту практику — по понятным причинам: слишком у многих «правильный» возраст для поступления пришелся на годы войны. Помогло Нуриеву и то, что он уже имел некоторую подготовку и знал основы хореографии. Его зачислили в шестой класс, который вел сам директор училища Валентин Иванович Шелков. Проучился Нуриев у него недолго: не сошлись характерами. Как педагог Шелков был неплох, недаров ему дали звание заслуженного деятеля искусств, но был он родом из Одессы, а одесситы не привыкли терпеть дерзости.

В молодости Шелков учился у совсем тогда еще молодого преподавателя Александра Ивановича Пушкина, поэтому, даже став директором училища, прислушивался к его мнению. Именно Пушкин и «спас» Нуриева, когда из-за постоянных нарушений дисциплины встал вопрос о том, продолжать ли ему обучение или нет.

Причин для его исключения действительно хватало: Нуриев игнорировал дисциплину и распорядок, принятые в училище, — он делал то, что хотел. Никогда не пропуская занятий танцами, он частенько прогуливал общеобразовательные предметы, исчезал из училища по вечерам, что запрещалось правилами. Его тяжелый строптивый характер проявлялся в общении со сверстниками, с учителями. Если Нуриев уважал кого-то, то он относился к этому человеку с пиететом, но если он считал кого-то недостаточно талантливым, то не считал нужным скрывать это. Неудивительно, что большинство однокурсников и преподавателей относились к нему с настороженной неприязнью.

Однажды вернувшись в общежитие после запрещенной отлучки — в позднейших интервью Нуриев утверждал, что был в театре, — он обнаружил, что его постель и талоны на питание пропали. Это было формой наказания, коллективного осуждения, принятого в те времена. Сейчас бы подобные действия попали под определение «травли», авте годы было вполне естественным, что при полном одобрении преподавателей соученики подстраивали пакости тем, кто, как тогда выражались, выбивался из коллектива.

Нуриев не побежал жаловаться и выяснять, что случилось, он просто лег спать на голом полу, а утром, не позавтракав, отправился в класс. Вечером из-за отлучки от пропустил и ужин тоже, а нагрузка была серьезной, и Нуриев упал в голодный обморок. Последовало разбирательство, и, естественно, виноватым объявили его самого. Но из училища Нуриева так и не выгнали, а перевели к другому преподавателю — Александру Ивановичу Пушкину, которой в полной мере сумел разглядеть самобытный, яркий талант юноши. Он нашел тот единственный аргумент, который перевесил все упреки в заносчивости, упрямстве, недисциплинированности: незаурядный талант Нуриева. Да, заявил он, исключив его, училище может решить многие вопросы, связанные с дисциплиной, но, возможно, мир потеряет великого танцовщика. Что важнее? Аргумент возымел силу — и Нуриева оставили в училище.

Александр Иванович обладал уникальным даром сочинения учебных комбинаций — логичных, последовательных, танцевальных ивто же время чрезвычайно полезных для развития координации, «воспитывающих» тело танцовщика. Эта система, призванная сделать тело дисциплинированным, подвижным и прекрасным, превращала его в чуткий инструмент, послушный воле балетмейстера и самого исполнителя. «Звездный класс» — так называли уроки Пушкина. К нему стремились попасть не только премьеры балета Ленинграда, но и всего мира. У него обучались Михаил Барышников, Юрий Соловьев, Сергей Викулов, Олег Виноградов. Зал, где проводились уроки мастерства, всегда был переполнен.

Даже строптивый Нуриев впоследствии с благодарностью вспоминал своего преподавателя: «Он наполнял душу волнением, тягой к танцу». И это несмотря на то, что его самолюбие нередко страдало при занятиях с Пушкиным — он далеко не всегда поощрял своего ученика. В 1956 году он отказался включить Рудольфа Нуриева в ученический спектакль, считая, что он к этому еще не готов. Однако строптивый Рудольф продемонстрировал Пушкину блестяще исполненную мужскую вариацию из балета «Эсмеральда». Педагогу ничего не оставалось делать, и Нуриев выступил в концерте.

Александр Иванович был его единственным по-настоящему близким человеком в училище, которого он любил и уважал как никого другого. Когда Нуриев должен был закончить девятый класс и покинуть училище, А.И. Пушкин, несмотря на стремление Рудольфа начать самостоятельную карьеру, убедил его еще на год остаться в училище.

На какое-то время Пушкин заменил Рудольфу отца, одно время Нуриев даже жил в квартире у Пушкина. Недоброжелатели, давно обратившие внимание на холодность, которую проявлял в целом темпераментный Нуриев по отношению к женскому полу, сплетничали, что у них роман — и это несмотря на то, что

Пушкин был женат. Но никогда ни Пушкин, ни Нуриев этого не подтверждали. Нуриев всегда, даже после смерти своего учителя, утверждал, что их отношения были отношениями именно между учителем и учеником — и ничем большим. Нуриев вообще уверял, что до своего знаменитого «прыжка свободы» оставался девственником.

Однако этот прыжок принес Александру Ивановичу много неприятностей: ему пришлось неоднократно давать объяснительные показания о своем бывшем ученике в КГБ СССР. Именно тогда у него стало барахлить сердце, что привело к его безвременной кончине: 20 марта 1970 года у Александра Ивановича на улице случился сердечный приступ. И когда упав, он просил прохожих о помощи, слышал упреки в том, что он пьян. Ведь на вопрос «Как вас зовут?» Отвечал «Александр Пушкин.»

Глава 4. Восходящая звезда

В 1958 году двадцатилетний Нуриев участвовал в конкурсе артистов балета в Москве. С партнершей Аллой Сизовой он показал па-де-де из балета «Корсар», автором которого обычно называют композитора Адольфа Адана, но порой — Риккардо Дриго; также в балете использована музыка Цезаря Пуни, Лео Делиба и Петра Ольденбургского. Затем уже один Нуриев продемонстрировал комиссии мужскую вариацию из этого балета. К счастью для нас, это выступление было запечатлено на кинопленке. До сих пор та старая запись производит потрясающее впечатление: Нуриев взмывает в воздух в необычных варварских прыжках с поджатыми ногами и, кажется, на мгновение зависает в нескольких метрах от пола.

Хорошо знавший Нуриева Никита Долгушин — великолепный балетный танцовщик, народный артист СССР, в одном из интервью вспоминал, что все выпускники Александра Пушкина танцевали очень хорошо. Безукоризненно. Но только Нуриев танцевал необыкновенно — и очень плохо с точки зрения техники. Сказывалось его очень позднее поступление в училище. Эта смесь необыкновенного темперамента, дикой природной грации, желание танцевать и довольно плохой техники производила впечатление дикое — но удивительно прекрасное, незабываемое.

Его партнершей была легкая и грациозная Алла Сизова, прозванная «летающей». Тогда в 19 лет она очень старалась все сделать правильно, и академизм ее танца ярко контрастировал с буйством Нуриева. Их отношения вне сцены складывались крайне тяжело, и причиной опять же был злой характер Нуриева: «Не забывай, твой народ триста лет жил под татарским игом», — говорил он, утверждая, что именно он главный в их танце.

Напрасно администрация театра пыталась их поженить: им даже выделили по комнате в двухкомнатной коммунальной квартире, надеясь на развитие отношений.

Но Рудольфу Алла не нравилась. И он ей тоже. К тому времени у Рудольфа был роман с красавицей-кубинкой Менией Мартинес. Они прекрасно общались, проводили вместе много времени — но дальше этого дело не заходило. Платонические отношения устраивали обоих.

Чтобы меньше общаться с партнершей, Рудольф поселил у себя в комнате приехавшую из Уфы сестру Розу, а сам перебрался к Пушкину. Поводом стала серьезная травма — разрыв связки, которую получил Нуриев после первого представления «Лауренсии». По правилам она требовала долгого лечения, а это могло оборвать карьеру Нуриева. Пушкин помог ему начать репетиции уже через месяц, хоть нога и сильно болела.

У Нуриева образовалась многочисленная группа поклонников еще со времен ученических спектаклей. Его театральный дебют в «Лауренсии» вызвал восторг, какой редко выпадает на долю начинающего артиста. Нуриев исполнял героическую партию Фрондосо, которую до него танцевал великий Вахтанг Чебукиани. Переиграть или хотя бы станцевать не хуже этого прославленного артиста было делом нелегким, но Нуриев справился.

«Лауренсия» — балет советского композитора Александра Крейна по драме Лопе де Вега «Овечий источник» («Фуэнте Овехуна»), речь в которой идет о борьбе кастильских крестьян против бесчеловечной власти помещиков. Для балета пьесу пришлось подсократить, выкинув некоторые сюжетные линии и подробности. Итак: селением Фуэнте Овехуна владеет жестокий и похотливый командор, злоупотребляющий правом первой ночи. Ему приглянулась крестьянская девушка Лауренсия, но она любит молодого крестьянина Фрондосо и не собирается отвечать на чувства командора. Тот настаивает и однажды, повстречав Лауренсию в лесу, пытается ее изнасиловать. Спасает возлюбленную Фрондосо, угрожая командору отнятым у него же арбалетом. Подобное не может быть прощено: Лауренсию и Фрондосо бросают в тюрьму. Затем избитую крестьянку отпускают, а вот Фрондосо грозит смерть. Но Лауресия поднимает крестьян, и они идут на приступ и захватывают замок. Командор погибает. О восстании доходят вести до короля. Следует строгое судебное разбирательство, но в итоге крестьян признают невиновными.

Балет создавался в соответствии с идеологическими требованиями тридцатых годов. Это был новый тип героико-драматического балета с более выраженной ролью кордебалета, изображавшего народные массы. Первый постановщик «Лауренсии» Вахтанг Чебукиани постарался выделить мужской танец, сделав его самостоятельным художественным элементом.

«Лауренсию» Кировский возил на VII Международный фестиваль молодежи и студентов в Вене в 1959 году. Камера запечатлена их дуэт с Нинель Кургапкиной — очаровательную Лауренсию и юного страстного Фрондосо. Крутясь волчком, Нуриев облетал сцену, подхватывал партнершу, а после короткого любовного па-де-де снова возобновлял свое невероятное фантастическое стремительное вращение. Эта прекрасная пара произвела впечатление на публику. К тому же в паре с Аллой Сизовой Нуриев снова показал па-де-де из «Корсара», получив за это золотые медали.

Другими награжденными парами стали Соловьев с Колпаковой из Кировского и Максимова с Васильевым из Большого театра. То есть все советские артисты. Иначе в то время и быть не могло: идеология подразумевала, что советские люди все делают лучше всех. Это разозлило Нуриева, и он отказался идти получать медали, Сизова отправилась за ними одна.

Сам юный Нуриев был потрясен, увидев хореографию Ролана Пети — непохожую на все, что он видел до сих пор. Он даже пробрался к нему за кулисы, что было категорически запрещено советским артистам, и через переводчика сумел поговорить и выразить свое восхищение.

К счастью, об этом никто не узнал, а то были бы неприятности. Ну а так по возвращении начинающему танцовщику Нуриеву дали новую роль.

После «Лауренсии» была «Гаянэ» Арама Хачатуряна об армянских колхозниках, геологах и их борьбе с вражеским шпионом, пытающимся выкрасть сведения о месторождении полезных ископаемых.

Партнерша Нуриева по этому и другим балетам Нинель Кургапкина, написавшая о нем воспоминания, называла этот спектакль трудным, стилизованным, специфичным и далеким от классики, подчеркивая, что «Рудику это было ничуть не сложно, прекрасно он танцевал этот балет.». Она считала его настоящим сформировавшимся танцовщиком и хорошим партнером, в то же время признавая, что характер у Рудольфа был ужасным.

«“Гаянэ” был вообще удачный спектакль, и работать с Рудиком оказалось приятно, несмотря на то, что характером он отличался ужасно трудным. И в театре его не любили. В общем-то, если с ним не работать, то любить его, по большому счету, было не за что. У нас принято уважение, граничащее с подобострастием. Это в Рудике напрочь отсутствовало. Он любил оставаться независимым, и проявлялось это часто в поступках резких, всю нашу театральную общественность шокирующих. Например, по окончании школы Рудик первый раз приходит на урок. Заходит в зал и становится у палки. А была такая традиция, что самый молодой берет лейку и поливает у палки и на середине. Все стоят и ждут, когда он будет поливать. Рудик тоже встает, избоченясь, и стоит перед всеми, смотрит. Тогда кто-то ему говорит: «Рудик, ты самый молодой, давай поливай». Нуриев показал всем длинную фигу, взял свои шмотки и ушел из зала. То есть он до этого унизиться не мог. Я потом спросила его, почему он не полил. «А почему я должен поливать?!» — «Ну, так принято, — сказала я, — самый молодой поливает пол». — «Я, во-первых, не такой молодой, — говорит он мне, — а потом, там есть такие бездари, которые только поливать и должны!» В подобных вещах ему, конечно, сильно недоставало воспитанности».

Действительно, конфликтность, заносчивость, неумение ладить с людьми — эти качества всю жизнь создавали Нуриеву проблемы, даже когда он был уже мировой знаменитостью, ну а тем более — в ранней молодости. Так, однажды поссорившись с Юрием Григоровичем, он лишился роли Фархада в балете «Легенда о любви». А ведь ссора вышла по глупейшей причине: Нуриеву не подходило предложенное время репетиций, они накладывались на другие, уже назначенные. Немного такта, терпения — и все бы разрешилось. Но увы, этих качеств Нуриеву не хватало никогда. Но весь его гонор, все самомнение пропадали, если речь шла о танце!

«У нас получился хороший дуэт, несмотря на то, что я была очень требовательной и нрав у меня покладистостью тоже не отличался, — вспоминала Нинель Кургапкина. — Особенно это касалось поддержек. Поддержки были разные, очень сложные, такие, как подбросы, когда он меня поднимал и нес через всю сцену на одной руке. Рудик прекрасно все это выполнял, и если на репетиции я требовала сделать подъем десять раз — делал десять раз, двадцать — пожалуйста, двадцать, не то что, мол, ах, я устал, а мне еще танцевать. Такого не было никогда. Этим он выгодно отличался от многих «гениев» последующих поколений, которые считали, что они танцовщики и зачем им, дескать, обращать внимание на балерину».

Хотя такая внимательность к партнерше была у Нуриева далеко не врожденной: рассказывают, что в период ученичества он однажды даже уронил какую-то девушку, потому что во время высокой поддержки она вдруг испугалась и сбила равновесие. Своей вины он, конечно, не признал. заявив: «Она сама виновата!»

Потом Кургапкина и Нуриев танцевали вместе «Спящую красавицу» и совсем незадолго до его бегства — «Лебединое озеро». На тех гастролях в Париже Нинель Александровна не была: ее не пустили, потому что на предыдущих гастролях в Дрездене они при посещении Дрезденской галереи была одета в брюки, что по мнению советских властей было для женщины неприлично.

Она тоже надолго пережила Нуриева, хоть и была лет на десять его старше. В восемьдесят лет она погибла страшно и несправедливо: неподалеку от дачи ее сбила машина, а водитель скрылся с места происшествия, оставив приму Мариинки умирать в придорожной канаве.

Но тогда, в конце пятидесятых, ни Кургапкина, ни Нуриев еще и понятия не имели о том, что ждет их в будущем, и наслаждались успехом. А успех этот был велик!

Сохранились кадры 1959 года с некоторыми сценами из «Лауренсии», и по ним можно оценить, насколько прекрасна была их пара. Изящная, легкая, словно невесомая Кургапкина и выразительный и очень «испанский» Нуриев завоевали сердца многих. Балетоманы и критики оценили молодого танцовщика. У него сразу появились поклонники и завистники. Проявилась и его «звездная болезнь»: молодой танцовщик едва ли не требовал ролей и дерзил ветеранам. Те обижались, отвечали ему презрением. Находились и такие, кто не поленился обратить внимание администрации театра на то, что принято называть «нетрадиционной сексуальной ориентацией». Еще одним «минусом» для карьеры Нуриева в СССР было то, что он так и не вступил в комсомол. Почему? А просто — не захотел. Увы, даже друзья признавали: характер у Рудика был отвратительный. В результате за Нуриевым, как в те годы за всяким «инакомыслящим», тем более находящимся на виду, было установлено постоянное наблюдение органов госбезопасности. Ему никогда не разрешали выступать в тех спектаклях, которые посещали члены правительства, и Рудольф Нуриев всегда оказывался на гастролях именно тогда, когда в Ленинград приезжали иностранные артисты. Правда, трижды его включали в состав гастрольных групп, однако наблюдение за ним усиливалось до предела.

К тому же некоторые считали его выскочкой, однодневкой. Основания у такого к нему отношения были достаточно веские: в те годы, несмотря на усилия учителей и собственную работу над своим телом, техника Нуриева была далека от совершенства. Риск получить травму, быстро «сработаться» был очень велик.

К тому же у него были коротковаты ноги. Да, видя его более поздние выступления и фотографии, трудно в это поверить, но в годы ученичества фигура Нуриева действительно считалась далекой от балетного совершенства. Но именно эти якобы коротковатые ноги и стали фактором прогресса для молодого Нуриева! В то время мужскому балетному танцу была свойственна солидность, приземленность, нарочитая мужественность. А Нуриев упрямо поднимался на высокие полупальцы, почти как балерина на пуанты. Мало того: он почти единственный из танцовщиков-мужчин изучал приемы женского танца и практиковал растяжку, подчас устраивая соревнования с одноклассницами.

Другим его новшеством было то, что во время репетиций он использовал грузы, как легкоатлет, чтобы лучше натренировать мышцы. Однако зрители об этих деталях не знали.

Поклонники приходили в Кировский специально «на Нуриева» и восхищались его танцем. Ему не приходилось ждать партий, и в его репертуар входило практически все, о чем мог мечтать артист балета: «Раймонда», «Спящая красавица», «Жизель», «Баядерка», «Лебединое озеро», «Щелкунчик», «ДонКихот».

«Раймонда» — балет композитора Александра Глазунова, на либретто романистки Лидии Пашковой, урожденной княжны Глинской. Сюжет она позаимствовала из легенд о рыцарях и Крестовых походах. Первое представление состоялось в Петербурге в Мариинке в 1898 году. Новый балет так понравился публике, что Глазунову преподнесли лавровый венок.

Рыцарь Жан де Бриен прощается со своей невестой Раймондой, проживающей в замке своей тетки, — он должен отправиться в Крестовый поход. Ночью Раймонде видится призрак Белой дамы — покровительницы замка, которая, словно предостерегая, показывает девице образ незнакомого арабского рыцаря. Вскоре в замке разворачивается большой праздник — именины Раймонды. Среди множества гостей девушка узнает страшного рыцаря из своего ночного кошмара, это Абдерахман. Он хочет любви прекрасной Раймонды, но та отвергает его. Тогда хитрый и коварный Абдерахман решает похитить прекрасную Раймонду. Однако его злостным планам не суждено сбыться: из Крестового похода возвращаются благородные рыцари во главе с королем Андреем, а среди них — Жан де Бриен, который побеждает Абдерахмана и женится на Раймонде. В замке снова праздник.

Молодой танцовщик тогда исполнил роль одного из рыцарей, публику восхитил его па-де-катр. Впоследствии он сам ставил этот балет и обычно исполнял роль Жана де Бриена, но несколько раз вышел в партии Абдерахмана.

Особу роль в жизни Рудольфа Нуриева сыграл балет «Жизель, или Вилисы» — французского композитора Адольфа Адана по рассказу Генриха Гейне, основанному на легенде о погибших от несчастной любви девушках, которые, превратившись в волшебных существ, танцуют над своими могилами. И если забредет на такое кладбище мужчина, то они увлекут его на танец и затанцуют до смерти. Легенда эта славянская, но разработчик либретто литератор Теофиль Готье перенес действие в Тюрингию.

Знатный граф Альберт — Рудольф Нуриев любит простую деревенскую девушку Жизель — ее партию исполняла Алла Шелест, балерина великого таланта, но не слишком удачливая.

Понимая, что селянка не поверит в чувства аристократа, он переодевается в крестьянского парня и объясняется Жизели в любви. Ни о чем не подозревающая скромница отвечает ему взаимностью. Но красавица Жизель привлекла внимание и другого ухажера — лесничего Ганса. Он догадывается, что его счастливый соперник не так прост, и намеревается объяснить это простушке Жизель. Ганс находит хижину, где Альберт прячет свою обычную одежду, и крадет оттуда его шпагу — оружие аристократа. А когда Альберт и Жизель встречаются вновь, ревнивый Ганс демонстрирует им свой трофей. Жизель в смущении, она не знает, кому верить. Но тут обвинения лесника подтверждаются: Альберта узнают заехавшие в деревню охотники, среди который и его официальная невеста. Потрясенная коварством возлюбленного, Жизель сходит с ума и умирает на глазах у всех присутствующих.

И вот во втором акте она кружится в танце вместе с вилисами на деревенском кладбище. К ее могиле приходит Ганс, вилисы заманивают его в свой хоровод и доводят до смерти.

Но потом сюда же приходит и полный горя Альберт. Он тоже становится жертвой вилис, однако Жизель, по-прежнему любящая его, не позволяет тронуть обманщика и спасает его от мести подруг. Они танцуют вместе последний раз — и Жизель навсегда исчезает, а безутешный Альберт остается в мире людей.

Роль Альберта впоследствии будет считаться одной из коронных у Нуриева. Особенно будут хвалить не прыжки и пируэты, а жесты — почти неуловимые. Так, в финале у кладбищенского креста Нуриев будет сжимать в ладони плющ, думая, что прижимает к груди руку возлюбленной.

При постановке «Жизели» Нуриев обидел Константина Сергеева, прославленного исполнителя роли Альберта, отказавшись изучить его приемы. Он хотел создать своего собственного оригинального Альберта, ни на кого не похожего, но в театре такая вольность не в чести. Кроме того, в Жизели Нуриев позволил себе внести изменения в костюм, чтобы подчеркнуть достоинства своей фигуры. скрыв ее недостатки. Такое редко позволялось — нов данном случае вызвало одобрение.

Объективно говоря, трактовка Сергеева к тому времени уже несколько устарела. Великолепный танцовщик Константин Сергеев создал образ холодного эгоиста, заносчивого аристократа, который расчетливо соблазнял простушку-крестьянку. Таков был социальный заказ тридцатых годов. В интерпретации Нуриева Альберт был совсем иным! Он действительно любил Жизель и легкомысленно действовал под влиянием чувств, не задумываясь о последствиях. В последнем акте, увлекаемый вилисами, Нуриев, еще не умевший рассчитывать свои силы, танцевал так, что ему действительно стало плохо. Понимая, что он изнемогает, Шелест шептала ему на ухо: «Уже недолго! Еще чуть-чуть.»

На премьере зал долго аплодировал — аза кулисами не умолкали споры. Сергеев и Дудинская обиделись: они много лет трудились над «Жизелью» и считали свою трактовку идеальной, абсолютной, а тут юнец, выскочка позволил себе оспорить ее. Рудольфа в роли Альберта они не признали категорически. А вот голоса театральных критиков разделились, и большая их часть оказалась на стороне молодого поколения. Ведь то были уже не суровые сталинские времена, а хрущевская «оттепель», и влюбленный, пылкий Альберт больше отвечал чаяниям публики.

Было в его репертуаре и прославленное «Лебединое озеро» — балет Петра Ильича Чайковского, как и «Жизель», основанный на старинной легенде. Главную партию в этом балете Нуриеву дали уже в 1961-м, перед самым его «невозвращением».

Принц Зигфрид со своими друзьями отмечает своё совершеннолетие. Вдали летит стая лебедей, и молодые люди решают на них поохотиться. Вскоре Зигфрид и Бенно действительно обнаруживают озеро с лебедями, но как только они начинают прицеливаться, лебеди исчезают, а из развалин старой часовни на берегу появляется девушка с короной на голове — она и есть лебедь-девица Одетта, в которую целились друзья. Принц влюбляется в прекрасную девушку — лебедь, и Одетта обещает, что сумеет избавиться от злых чар, если принц сдержит данное ей слово любви.

А на другой день в замке Зигфрида собираются гости. Среди них фон Ротбарт с дочерью Одиллией, очень похожей на Одетту. Сходство их так велико, что Зигфрид путает девушек: ему кажется, что перед ним Одетта. Он танцует с ней и признаётся ей в любви — он выбрал невесту, это Одиллия. И тут же её отец фон Ротбарт меняет своё обличье и с хохотом превращается в злого демона; злобно смеётся и Одиллия, оборачиваясь черным лебедем. И в этот же миг в открытое окно влетает белый лебедь, преображаясь в прекрасную Одетту. Зигфрид, осознав свою ошибку, устремляется за ней, умоляя простить его. Он в отчаянии срывает с её головы венец и бросает в бурное озеро, которое уже выступило из берегов. Бушует гроза, волны становятся все больше и, наконец, совсем поглощают Зигфрида и Одетту. Но в СССР грустных концовок не любили, и воды озера обычно поглощали демона-злодея.

Молодой Нуриев танцевал и в «Щелкунчике» — знаменитом балете Петра Чайковского на либретто Мариуса Петипа по мотивам сказки Гофмана «Щелкунчик и Мышиный король». Его действие происходит под Рождество в доме немецких бюргеров. Собираются гости, детям дарят подарки, девочке Мари (Маше) достается кукла Щелкунчик. Но брат девочки ломает куклу, чем очень расстраивает Мари.

Наступает ночь. Комната наполняется лунным светом, стены раздвигаются, ёлка начинает расти, игрушки оживают и становятся солдатиками. Мыши под предводительством Мышиного короля сражаются с войском Щелкунчика. Мари снимает с себя туфельку и со всей силой бросает её в Мышиного короля. Он убегает вместе со своей армией. Щелкунчик перестаёт быть уродливой куклой и превращается в прекрасного Принца. Все танцуют и веселятся, празднуют победу над мышиным войском, готовятся к королевской свадьбе Мари и Принца, но. Мари просыпается: увы, это был всего лишь сон. Много лет спустя он сам поставит этот балет, придав действию оригинальность и по-своему истолковав многие эпизоды.

Глава 5. Наталья Дудинская

Конец пятидесятых годов для Нуриева был очень удачным — основная труппа Кировского балета уехала на гастроли, и он смог станцевать ведущие партии в девяти спектаклях. А его выступление на конкурсе в Москве летом 1958 года, а затем на выпускном спектакле заставили публику и специалистов в области балета заговорить о необычной новой звезде мужского танца. Его приглашали в свои труппы и Кировский, и Большой театры, и Музыкальный театр имени Станиславского. Но тут выяснилось, что Нуриев обязан вернуться в Уфимский театр, который платил половину суммы за его обучение, но Кировский театр его не отдал. Директор театра использовал все свои связи и добился, что талантливый танцовщик остался в Ленинграде.

Но самым главным было то, что Нуриев получил предложение стать партнером самой прославленной балерины Кировского театра — Наталии Дудинской. Конечно же, Нуриев его принял!

Наталья Дудинская была дочерью другой блестящей танцовщицы, выступавшей под псевдонимом Тальери. Выйдя замуж за генерала Михаила Дудинского, Наталья Тальери переехала из Санкт-Петербурга в Харьков, к месту службы супруга. Там у нее в 1912 году родилась дочь, которую тоже назвали Натальей.

С самого раннего детства она стала заниматься в балетной студии своей матери. Вскоре ни у кого уже не оставалось сомнений в том, что девочка талантлива, что ей необходимо танцевать и совершенствовать свое дарование. Понимая, что в Ленинградском хореографическом училище работают мастера, способные дать ее ребенку намного больше, нежели она сама, ее мать повезла девочку в Северную столицу. Впрочем, оказалось, что Тальери была слишком скромна: подготовка юной Наташи привела в восторг саму Агриппину Ваганову, и девочку зачислили сразу во второй класс.

Наташа относилась к занятиям очень серьезно, подолгу отрабатывая танцевальные движения. Ее даже прозвали «техничкой», что, конечно, было продиктовано исключительно завистью: на сцене Дудинская демонстрировала не только виртуозную технику, но также бешеный темперамент и незаурядный драматический талант. Она была похожа не на звезду сцены, а на спортивную девушку своего времени: ныряла с десятиметровой вышки, пела под гитару, любила бутерброды с колбасой. А когда Дудинская вылетала на сцену — то по залу словно проносился порыв ветра. Ее даже именовали «королевой быстрых темпов». Ее блестящие фуэте в «Лебедином озере» лучше всяких слов объясняли, почему принц увлекся таким Черным лебедем.

Наталья Дудинская в течение 33 лет выступала на сцене Кировского (ныне Мариинского) театра, считаясь балериной-долгожительницей: в этом ей помогала великолепная техника. Постоянным партнером Дудинской на сцене был Константин Сергеев, потом они стали мужем и женой. Танцевала она также и с другими балетными танцовщиками, уже легендарными: Вахтангом Чабукиани, Борисом Брегвадзе. Ей исполнилось уже сорок шесть, когда она выбрала себе нового партнера — юного Нуриева. «Дон Кихот» Людвига Минкуса стал первым их совместным балетом.

Сюжет балета не идентичен роману Сервантеса. Это лишь иллюстрация к одному из приключений благородного рыцаря. В небольшом испанском городке трактирщик Лоренцо хочет выдать свою дочь Китри за дворянина Гамаша. А девушке нравится цирюльник Базиль! Это его партию исполнял Нуриев.

Док Кихот сочувствует влюбленным. Простая горожанка Китри видится ему прекрасной дамой, похожей на его Дульсинею, он обещает ей защиту. Плут Базиль разыгрывает самоубийство, а Китри умоляет отца благословить их любовь: почему бы нет: ведь Базиль все равно скоро умрет! Но Лоренцо колеблется и соглашается лишь под нажимом Дон Кихота. Базиль быстро поднимается цел и невредим. Теперь ничто не препятствует его счастью с Китри. Балет завершается всеобщим праздником, ну, а Дон Кихот отправляется за новыми подвигами.

Танцевать с балериной такого уровня и такой славы в «Дон Кихоте» было для молодого танцовщика и поддержкой, и солидным авансом. Правда, когда он эмигрировал, расхлебывать неприятности пришлось именно Дудинской и Сергееву. Дудинская, находившаяся уже в пенсионном для балерины возрасте, даже ушла со сцены, продолжив, однако, заниматься преподаванием. Жизнь ее была долгой, и она, как и Нинель Кургапкина, тоже пережила своего молодого партнера, скончавшись в 2003 году в Санкт-Петербурге на 91-м году жизни.

Примерно за год до бегства Нуриев исполнил две роли в балете «Спящая красавица», где его партнершами были обе примы — и Кургапкина, и Дудинская. Но самым любимым балетом Нуриева стала «Баядерка» Людвига Минкуса! Именно в «Баядерке» его талант проявился в полной мере в Ленинграде, исполнением роли Солора она покорил Париж, и именно этот балет стал его последней предсмертной постановкой. Тогда, в конце пятидесятых Кировский театр восстановил классическую постановку балетмейстера Мариуса Петипа, поставившего «Баядерку» еще в 1877 году.

Баядерами назывались индийские храмовые танцовщицы. Обычно ими становились не слишком счастливые девушки — родители приводили в храмы нежеланных дочерей, лишние рты. Отношение к таким женщинам было двояким: с одной стороны, они считались служительницами бога, а с другой — в их обязанности порой входило и услаждать паломников в сексуальном плане, а вырученные деньги отдавать храму. Баядерки изучали и хранили древнее искусство танца, запретное для «приличных женщин», и многие из них славились своей красотой и грацией. Именно такой была Никия — главная героиня балета. Ее полюбил воин Солор — эту партию исполнял Нуриев. Однако Никией увлечён и Великий брамин, готовый на всё, чтобы не отдавать свою любимую другому. А тем временем раджа хочет выдать за Солора свою дочь Гамзатти.

Брамин предупреждает раджу о любви Солора и Никии, но реакция раджи его ужасает: тот приказывает убить Никию. Брамин возражает и предлагает убить Солора — тут не соглашается раджа. Свидетельницей спора случайно становится принцесса Гамзатти и решает разлучить влюбленных мирным путем: она приказывает привести к ней Никию и уговаривает ее добровольно отказаться от возлюбленного. Но к ее изумлению, гордячка Никия отказывается! Гнев Гамзатти не знает предела.

Конечно, упрямство Никии не приводит ни к чему: свадьба все равно состоится. И вот она должна танцевать на празднике в честь помолвки Солора и Гамзатти. Ей приносят корзину с цветами, она радостно берет ее в руки, уверенная, что это подарок Солора, но в цветах скрывается змея: букет прислан злодейкой Гамзатти. Никия последний раз танцует — и умирает. Солор вынужден жениться на Гамзатти. Но тень его любимой преследует его, Никия снится ему каждую ночь.

Балет этот очень яркий, колоритный. Замечательны там декорации и псевдо-индийские костюмы. Партия Солора была любимой у Рудольфа Нуриева. Тогда в Ленинграде его исполнение удивило публику. Все ждали брутального мужественного воина, а Нуриев изобразил утонченного, изнеженного восточного воителя, с кошачьей пластикой и даже немного женственного.

Также вопреки правилам он пересмотрел и костюм и танцевал последний акт в трико, анев привычных шароварах.

Его партнершей обычно была Наталья Дудинская. Но несколько раз он танцевал и с Ольгой Моисеевой — необычайно грациозной и пластичной танцовщицей, ученицей Агриппины Вагановой. Первое их совместное выступление оказалось весьма драматичным — и это была как раз премьера «Баядерки». Нуриев с Дудинской долго готовились, репетировали. Из Уфы в Ленинград приехала его семья — смотреть спектакль. И вдруг Дудинская сообщила, что танцевать не может. Причину она назвала несколько странную: рассадила палец на ноге. Впрочем, она была признанной примой и могла позволить себе покапризничать.

Нуриев был в шоке: никто, даже великая балерина не смеет так поступать с ним! Он долго спорил с Дудинской по телефону, что-то доказывал — ив итоге она согласилась уступить премьеру дублерше. Это был невиданный случай! Но тут возмутилась Ольга Моисеева, которая в тот день уехала на дачу, планировала кушать клубнику и вообще в театре появляться не собиралась. К тому же она никогда до этого с Нуриевым не танцевала и как партнера его совсем не знала. Ну а репутация у него была не из лучших: уроненную на репетиции балерину ему не забыли. Но Нуриев был настойчив — и Моисеева согласилась. В итоге спектакль прошел великолепно, без единой помарки. Все были в восторге — кроме Нуриева. «Вариации не совсем получились, — брюзжал он, — так же как и поддержки.»

В зале сидела его мать, Фарида проплакала весь спектакль — от избытка чувств. Она и мечтать не могла, что на долю ее сына выпадет такой успех.

Глава 6. «Прыжок свободы»

Начало шестидесятых — это сложное и опасное время, разгар холодной войны. Революция на Кубе. Начало изменений в политике Китая, распад старинных колониальных империй, получившие независимость Того, Верхняя Вольта, Дагомея, Конго, Центральноафриканская республика, Чад и Камерун приняты в ООН. В сентябре 1960-го Никита Хрущев стучит ботинком по трибуне, обещая показать американцам «Кузькину мать». В ноябре президентом США становится Джон Кеннеди. Во Вьетнаме начинается многолетняя война, унесшая тысячи жизней. Полным ходом идет освоение космоса. СССР лидирует: запущено несколько спутников, вернулись на Землю живыми собаки Белка и Стрелка. Совершил первый полет Юрий Гагарин. Все это требует колоссальных вложений, которых не выдерживает экономика страны, и в СССР проводится десятикратная деноминация денег. Западные страны, демонстрируя силу, проводят испытания атомного оружия. СССР отвечает тем же… Налицо явное агрессивное противостояние двух систем. Ни о каком взаимопонимании не было и речи.

Пропаганда работала на полную катушку: советским людям внушалось, что все население Европы и Америки сплошь состоит из жестоких корыстолюбцев, готовых ради денег на любую подлость. На Западе же русских выставляли грубыми варварами, хладнокровными убийцами или тупыми идиотами. В те годы лишь люди искусства были способны разрушить эти уродливые стереотипы. Россию стали посещать западные кинозвезды — Жерар Филипп, Джина Лолобриджида, Элизабет Тейлор. Гастролировал в Ленинграде Королевский Английский балет. Но Нуриев тех выступлений не видел.

К 1960 году он был более чем знаменит. Сам Хрущев приглашал его и Нинель Кургапкину к себе на дачу для выступления. Восходящей звезде Кировского театра прощалось то, за что любого другого «простого человека» давно бы уже вызвали для беседы в КГБ. Нуриев открыто интересовался Западом и западным искусством, встречался с зарубежными артистами, приезжавшими на гастроли в СССР. Начал изучать английский язык.

Желая пресечь такие вольности, администрация Кировского взяла за правило отправлять Нуриева на гастроли каждый раз, как в в Ленинград приезжала западная труппа. Так, он пропустил гастроли Американского театра балета и выступления Эрика Брюна и Марии Толчиф. Эрик Брюн особенно интересовал Нуриева, и ему было до смерти обидно не увидеть столь прославленного танцовщика, поэтому он попросил кого-то из друзей заснять выступление на пленку. Потом, просматривая ее, Нуриев залюбовался танцем Брюна. Кто-то заметил, что датчанин «слишком холодный». «Да, такой холодный, что обжигает», — заметил Рудольф.

В то время уже широко муссировались слухи о его гомосексуальных наклонностях. В любовники ему приписывали то одного, то другого его знакомого. В те годы это грозило реальным тюремным сроком. Желая оградить его от беды, верная подруга Нинель Кургапкина даже нарочно пустила слух, что они с Нуриевым любовники.

В 1961 году стало известно о том, что труппа Кировского театра поедет на гастроли в Париж. Нуриев был уверен, что во Францию его не отпустят. Однако от принимающей стороны пришло письмо, в котором говорилось, что они желают видеть именно молодых танцовщиков, а не стареющих корифеев сцены вроде Дудинской и Сергеева. Пришлось включить в труппу Нуриева — несмотря на его ужасную репутацию. Дудинская и Сергеев поехали в качестве консультантов, а вот невезучую Аллу Шелест выкинули совсем. Она горько плакала, и Нуриев оказался чуть ли не единственным, кто ей искренне сочувствовал.

Не поехала в те гастроли и его верная подруга и партнерша Кургапкина. Балерину, позволившую себе появиться на публике в брюках, необходимо было проучить.

Нуриева впоследствии часто расспрашивали, планировал ли он свое бегство заранее и что именно послужило толчком к побегу. Находились люди, рассказывавшие, будто он делился с ними своими намерениями остаться за рубежом. В качестве доказательства даже использовалось то, что он учил английский язык. Но правды в этих рассказах мало.

Нуриев политикой никогда не интересовался. За все годы, проведенные им на Западе, он ни разу не позволил себе публично критиковать советскую страну и образ жизни. Рудольфа Нуриева мало интересовало то, при каком строе он живет, ему нужно было танцевать, сколько он хотел, что хотел и как хотел, а также иметь достойный уровень жизни — это соображение всегда было для него немаловажным. И практически все, с кем общался Нуриев в тот период, утверждают, что никакого заранее обдуманного намерения у него не было. Это доказывает даже то, что все свои деньги в Париже Рудольф потратил на балетные костюмы и принадлежности для них. Все решилось в течение получаса в парижском аэропорту. Просто он не умел притворяться и жить в клетке. А советские артисты, даже выехав за рубеж, оставались под неусыпным наблюдением компетентных органов. Они не имели права самостоятельно гулять по городу, а только лишь с группой. Существовал «комендантский час»: после девяти часов вечера все должны были находиться в своих номерах — сопровождающие чекисты проверяли и записывали нарушения.

Очутившись в Париже, Нуриев, с разрешения руководителя труппы Константина Сергеева познакомился с французскими балетными танцовщиками. Восхищенные его способностями, темпераментом и грацией, они пригласили Рудольфа в ресторан. Но в тот первый день, словно маленькому мальчику, ему велели вернуться в гостиницу ровно к девяти часам вечера. На второй день он снова встретился с французскими знакомыми — уже без разрешения. Ломаный английский позволял Нуриеву общаться с французами более-менее свободно. Они говорили о Нижинском, о балетах Фокина, потом отправились смотреть мюзикл «Вестсайдская история», поставленный Джеромом Роббинсом, который потом станет большим другом Нуриева.

По современным меркам, в его действиях не было никакого криминала — но не по меркам 1961 года! «Преклонение перед загнивающим Западом» — эта формулировка могла стать серьезным обвинением.

Нуриеву сделали замечание. Но артист вкусил свободы и не смог от нее отказаться. Его пригласили в театр — он пошел. В мюзик-холл — с удовольствием!

А агенты КГБ строчили доносы: молодой артист встречается с подозрительными людьми, с женщинами «сомнительного поведения» и, — какой ужас! — среди его знакомых даже есть гомосексуалисты.

Женщиной сомнительного поведения КГБ окрестило Клару Сент — дочь богатого промышленника и большую поклонницу балета. Незадолго до гастролей Кировского в Париже она пережила трагедию — ее жених погиб в автокатастрофе, и теперь Клара восстанавливала душевное равновесие, слушая музыку и любуясь танцами. Искусство Нуриева восхитило ее, она пробралась за кулисы, чтобы пообщаться с танцовщиком, и они быстро стали друзьями.

«Гомосексуалистом» был назван Раймундо де Ларрен — директор театра уже покойного маркиза де Куэваса. Средненького театра. Его постановки Рудольфу не понравились, он счел их безвкусными и компилятивными, о чем тут же со свойственной ему прямотой сообщил де Ларрену. Тот фыркнул, обиделся, но несколько дней спустя именно он дал Нуриеву работу. Нет, не из сочувствия, а исключительно из желания на нем заработать.

Среди знакомых Рудольфа был и Пьер Лакотт — талантливейший балетный танцовщик и хореограф, впоследствии прославившийся тем, что восстановил многие забытые балеты, в том числе «Сильфиду» Марии Тальони, «Дочь фараона», «Видение розы» и «Жар-птицу» Фокина.

На премьере Кировский театр давал «Спящую красавицу» — балет Петра Ильича Чайковского по сюжету одноимённой сказки Шарля Перро. Впервые он был поставлен в Мариинском театре в 1890 году Мариусом Петипа. Сам Чайковский признавался, что писал музыку для этой сказки с большим удовольствием и считал балет своей удачей.

Начинается спектакль с праздника по случаю рождения дочери короля Флорестана. На крестины принцессы съезжаются феи с подарками. Но вдруг веселье обрывается: на праздник не пригласили злую фею Карабос, и вот теперь она явилась незваная со своими ужасными дарами. Ведьма предвещает принцессе, что та умрет от укола вязальной спицей в 16 лет. Да, именно так — а не веретеном, как в сказке: процесс вязания легче изобразить в танце, нежели прядение. Гости выгоняют ведьму и успокаивают встревоженных родителей: они, добрые волшебницы, спасут Аврору.

И вот Авроре исполняется 16 лет. Во дворец съезжаются гости, среди них старая дама, дарящая Авроре букет цветов. Это замаскированная Карабос, авее букете спрятана спица — принцесса колет ею руку и засыпает. Вместе с ней засыпает и весь королевский замок, и весь окружающий парк зарастает кустами сирени. Лишь через сто лет принцессу найдёт и поцелует прекрасный принц, тогда злые чары рассеются.

Так и случается: спустя столетие возле старого заброшенного замка со своей свитой охотится принц, которого в России принято называть Дезире, а в западных странах Флорестаном. Добрая фея показывает ему призрак Авроры, и влюбленный юноша устремляется к замершему замку. Он целует принцессу, и колдовство уходит.

Завершается балет большим праздником, на котором присутствуют герои сказок Шарля Перро: принцесса Флорина и Голубая птица, Кот в сапогах и Белая кошечка, Волк и Красная шапочка.

Знатоки считают «Спящую красавицу» чуть ли не идеальным образцом классического балета, участие в котором требует от артистов виртуозного мастерства и безукоризненного владения своим телом. В 1960 году Нуриев танцевал в этом балете Голубую птицу, а год спустя, уже перед самым бегством, — принца.

Но Сергеев — муж Дудинской — уже несколько ревновал славу Мариинки и свою супругу к молодому и наглому Нуриеву. Он понимал, что восходящая звезда его затмевает. На гастролях в Париже это стало причиной конфликта: в премьерный вечер Сергеев выпустил на сцену не Нуриева, а Семенова.

Рудольф был очень обижен и разозлен. Сергеев в тот раз действительно был неправ: и Колпакова, и Семенов — оба были прекрасными танцовщиками — но не гениальными. В их безупречном академичном дуэте не было того, что заставляет публику плакать и кричать от восторга. Пресса удостоила их хвалебными, но сдержанными отзывами, а зал — вежливыми аплодисментами. А вот на четвертый день, когда на сцену все же вышел Рудольф в роли Солора, зал взорвался овациями, а газеты принялись писать о молодом даровании по фамилии Нуриев.

«Баядерка» — это русский балет, в те годы малоизвестный на Западе. Сейчас он очень популярен во многом благодаря именно Нуриеву.

В 1961 году парижанам очень понравились красивые псевдовосточные декорации и костюмы, а прыжки и пируэты Нуриева привели зал в состояние, близкое к экстазу. Старики-балетоманы вспоминали Нижинского — многие еще помнили этого великого танцовщика — и утверждали, что танец Рудольфа воскресил старые времена. Его награждали разнообразными лестными эпитетами: экзотический, сексуальный, ловкий, как пантера, Газеты писали, что его танец заставляет волноваться, словно наблюдаешь за канатоходцем, идущим по проволоке без страховки.

Агенты КГБ тоже писали о нем: поведение Нуриева Рудольфа Хаметовича становится нетерпимым, необходимо срочно вернуть его в Москву. Руководитель труппы Константин Сергеев получил распоряжение отослать Нуриева в Москву. Он был в замешательстве: при всей своей ревности к молодому танцовщику Сергеев понимал, что Нуриев стал звездой гастролей, что публика приходит в театр посмотреть именно на его выступления. Его фото появилось на первой полосе не только коммунистической газеты «Юманите», но и некоторых других изданий, его наградили престижной премией Нижинского. Сергеев не сомневался: внезапное исчезновение Нуриева станет скандалом. Поэтому он изо всех сил тянул время.

Гастроли в Париже заканчивались, и труппа должна была лететь в Лондон. Неожиданно прямо в аэропорту у Рудольфа Нуриева отобрали уже выданный ему билет и объявили, что он отправится не в Лондон, а домой, в Москву. Были названы сразу две причины: во-первых, Хрущев внезапно возжелал полюбоваться его выступлением, а во-вторых, якобы тяжело заболела его мать. И то, и другое было враньем, это понимали все. Нуриев бросился к Сергееву, но тот холодно заявил, что сделать ничего не может. Это было правдой: он действительно уже сделал все что мог.

Существует несколько версий того, что произошло следом. Самая романтическая сочинена журналистами: будто бы к Нуриеву подошли два агента КГБ в штатском, и, спасаясь от них, он продемонстрировал свой знаменитый прыжок, перескочив через ограждение, к французским полицейским и попросил политического убежища.

Вторая версия озвучена самим Нуриевым: якобы он спокойно сделал шесть шагов по направлению к полиции и произнес: «Я хочу остаться в вашей стране».

А вот свидетели этой сцены вспоминают иначе: ни о каком спокойствии и речи не было. Советские артисты были потрясены. Партнерши Нуриева плакали. Узнав, что Лондона ему не видать и его отправляют в Москву, Нуриев бился в истерике. Он рыдал и угрожал покончить с собой, умоляя Пьера Лакотта помочь ему. Но французы не торопились с помощью: принимавший советских артистов импресарио шептал Лакотту, что сделать ничего нельзя. Если он вмешается, то ни Кировский, ни Большой театры больше во Францию не приедут, а он как принимающая сторона лишится больших денег.

Портить отношения с коллегой по бизнесу Лакотт не хотел, но он вспомнил, что среди их знакомых есть человек, совершенно независимый от балетных дельцов. Он вспомнил о Кларе Сент.

Лакотт с большим трудом объяснил Нуриеву, что не сможет помочь, находясь тут, поэтому ему нужно отлучиться. До вылета самолета в Москву оставалось еще два часа, и их нужно было использовать. Ситуацию осложняло то, что в аэропорту рядом с Нуриевым находилось несколько агентов КГБ и они не собирались выпускать танцовщика из поля зрения.

Оставив Нуриева одного, Лакотт позвонил Кларе Сент и объяснил ситуацию. Та немедленно приехала в аэропорт и под видом «невесты» Нуриева попросила разрешения с ним попрощаться. «Ты хочешь остаться? — спросила она, целуя его. — Если ты хочешь, то можешь». «Да, хочу» — шепотом ответил он. «Ты решил?» — «Да». Клара кивнула и пошла искать полицейских. Нашла она их быстро, но те, конечно, на выступлениях Нуриева не были и понятия не имели о том, кто он. Но Клара сумела их убедить. «Он точно не какой-нибудь ученый?» — допытывались стражи порядка. «Нет, — отвечала им Клара. — Но он гений! Он великий танцовщик!» В конце концов они ей поверили.

Полицейские подошли и встали неподалеку от Нуриева, ждавшего самолета в сопровождении двух конвоиров. Клара снова подошла, и опять притворилась, что хочет поцеловать его. Она шепнула: «Иди. Тебе помогут». И тогда Нуриев сделал те самые шесть шагов, которые журналисты назовут «прыжком к свободе». Спокойными они не были: ведь ему пришлось отбиваться от «сопровождающих». Те попытались заломить ему руки — но французская полиция остановила гэбистов, напомнив, что они не на своей территории. Затем Нуриева отвели в кабинет, куда на встречу с ним приехал советский атташе, который долго убеждал его, а потом совершил большую ошибку, ударив танцовщика по лицу. Этот акт насилия произвел на французов сильное впечатление — и Нуриеву предоставили политическое убежище. Проблемой стало то, что в кармане у Нуриева оставалось всего тридцать шесть франков, и жить ему было негде — поэтому Кларе пришлось поручиться, что она обеспечит его на первое время жильем и деньгами. «Он найдет работу очень быстро», — заверила она чиновников. Эти свои обещания Клара выполнила полностью. Так Нуриев остался в Париже — страшно напуганный, растерянный, без багажа (чемодан улетел в Лондон), без денег и с визой беженца в паспорте. Он был уверен, что его выслеживают агенты КГБ, и первые несколько дней вообще не выходил из крошечной квартирки, которую предоставила ему Клара. Кроме чекистов за ним охотились журналисты, навязчивые и бесцеремонные — с ними ему вскоре пришлось столкнуться лицом к лицу. Докучливые папарацци приставали к нему с расспросами, причем балет волновал их меньше всего. С тех пор Нуриев возненавидел прессу и всю жизнь старался поменьше с ней общаться.

Он в одночасье стал политическим символом, героем дня, человеком-скандалом. Ко всему этому он никогда не стремился. Он хотел просто танцевать и быть свободным.

В апреле 1962 года в Ленинграде состоялся заочный суд на Рудольфом Нуриевым. Его объявили предателем Родины, но назначили самое легкое наказание по этой статье — семь лет лишения свободы в колонии строгого режима.

Бегство Нуриева доставило его коллегам массу неприятностей: Дудинская на десять лет стала невыездной, Алла Осипенко — партнерша Нуриева в парижских гастролях — на шесть лет. Во время пребывания в Лондоне ее и других артистов вообще не выпускали в город, а держали взаперти в номерах. Пока партнерша Нуриева Алла Сизова находилась на гастролях в Лондоне, КГБ допрашивал ее мать, проживавшую в одной квартире с дочерью; бедная женщина так переволновалась, что попала в больницу. А вот саму Сизову спасли ее отвратительные отношения с Нуриевым. Она искренне и эмоционально объяснила чекистам, какого мнения была о своем партнере все эти годы — иее оставили в покое.

Пушкину пришлось давать массу объяснений в КГБ. Чекистам хотелось знать, планировал ли Рудольф свое бегство заранее. Тогда у Пушкина случился сильнейший сердечный приступ, обернувшийся хронической болезнью, от которой он и умер спустя девять лет. Именно ему отдали чемодан с вещами его любимого Рудика: ткани для балетных костюмов, балетные туфли, блестки, мишура. и игрушечный паровозик — трогательная попытка восполнить отсутствие каких-либо игрушек в детстве. Спустя несколько лет судьба послала Пушкину другого талантливейшего ученика — Михаила Барышникова. Он тоже жил на квартире у своего учителя, видел все сохраненные им вещи Нуриева и даже шил себе костюмы из тех самых тканей. Спустя четыре года после смерти Пушкина Барышников уехал на гастроли в США и не вернулся в СССР.

Репрессиям подверглись и другие друзья Нуриева. Одну его близкую подругу исключили из института за «политическую близорукость», и лишь с огромным трудом ей удалось добиться восстановления. Танцовщик Никита Долгушин вообще распрощался с Кировский театром и отправился в Новосибирск, где, однако, стал ведущим исполнителем. Юрий Соловьев — прекрасный многообещающий танцовщик, славившийся своими «космическими» прыжками, живший в Париже в одном номере с Нуриевым, стал предметом особо пристального внимания КГБ. Его обвинили в «недоносительстве» и принудили стать стукачом. Для порядочного, хоть и не очень сильного характером Соловьева это было невыносимо, и годы спустя он покончил с собой.

Первая учительница Нуриева Анна Удальцова выбросила все многочисленные газетные вырезки о своем любимце. Она публично обзывала своего бывшего ученика «ублюдком». Впрочем, неизвестно, насколько это было искренне: ведь однажды эта женщина уже пострадала от советской власти и не хотела повторения.

Семья Рудольфа тоже восприняла его бегство крайне болезненно. Хамет словно постарел лет на десять, вынужденный стыдиться сына, которым только что начал гордиться. А Фариду волновал лишь один вопрос: а на что там на Западе ее любимый Рудик будет жить? Есть ли у него деньги?

Желая склонить Нуриева к возвращению, Фариде разрешили позвонить ему. Она долго упрашивала сына вернуться — и услышала в ответ:

— Мама, ты забыла задать мне один вопрос.

— Какой вопрос, сынок?

— Ты не спросила, счастлив ли я.

— Ты счастлив, Рудик?

— Да. мама.

«Я здесь совершенно счастлив!» — так он всегда отвечал и на вопросы репортеров.

Глава 7. Первые годы на Западе

Работу Нуриев действительно нашел очень быстро. Так случилось, что именно «Спящая красавица» стала первым балетом, в котором он станцевал после своего «невозвращения». Всего лишь через восемь дней после окончания Парижского сезона Кировского театра Рудольф появился в роли принца Флоримунда в «Спящей красавице», поставленной балетом де Куэваса в парижском театре Шанз-Элизе. Нужно признать, что это была далеко не самая лучшая труппа, сильно уступающая по своему уровню Кировскому театру. Но тогда Нуриеву очень нужны были деньги и он не мог позволить себе капризничать.

Он панически боялся, что его похитят и увезут в СССР. Он никуда не выходил без охраны — директору театра пришлось нанять для этого двух детективов. Нанимая такси, садился не на сиденье, а на пол, чтобы его не было видно. Эта опасность. реальная или мнимая, лишь подогревала интерес публики к «беглецу из страны Советов», и на первом его выступлении в зале яблоку было негде упасть.

Публика стоя приветствовала его овациями, его выступление четыре раза прерывали аплодисментами. После того как занавес опустился, Нуриева вызывали двадцать восемь раз.

Зато следующий спектакль стараниями французских коммунистов едва не провалился. В тот день Рудольф танцевал па-де-де Голубой птицы. За несколько часов до начала спектакля к нему за кулисы пришла журналистка и задала, по воспоминаниям самого Нуриева, «кучу дурацких вопросов, не имеющих никакого отношения к балету». Еще более огорчительными оказались письма, переданные из советского посольства: одно от матери, другое от отца, третье от Пушкина. Рудольф понимал, что перед спектаклем читать их не следует, но это были первые весточки из дома, и он не смог удержаться. Как легко понять, все эти письма были написаны под диктовку чиновников из КГБ и содержание их Рудольфа не порадовало.

Едва он, уже расстроенный, начал вариацию, как группа французских коммунистов принялась выкрикивать «Предатель!», «Возвращайся в Москву!» и забрасывать сцену помидорами, банановой кожурой и бумажными «бомбами», начиненными перцем.

От неожиданности оркестр перестал играть. Нуриев тоже замер, потрясенный. Но затем, овладев собой, возобновил танец — уже без музыки, но с удвоенным блеском и темпераментом. Оркестр подхватил мелодию — и действие продолжилось, а партер принялся неистово аплодировать. Шум в зале стоял адский. Позже в интервью журналистам Нуриев заявил, что испытывал «удовольствие, спокойно танцуя перед этими дураками, устроившими такую вульгарную демонстрацию». Хотя, конечно, на самом деле до спокойствия в тот день ему было далеко. Заметка о том, что выступление Нуриева освистали, появилась в коммунистической газете «Юманите», издававшейся и на русском языке. Номер этой газеты был вывешен у французского посольства, и друзья Рудольфа, читая заметку, радовались: он жив и выступает, значит, все в порядке.

На следующий день его выступление опять оказалось под угрозой срыва, на этот раз из-за поклонников, забросавших сцену цветами. Конечно, все эти происшествия отнюдь не способствовали его душевному комфорту.

В том же месяце в театр де Шанз-Элизе приехала балетмейстер Бронислава Нижинская, сестра великого танцовщика Вацлава Нижинского. Она пришла на спектакль специально, чтобы посмотреть, как Нуриев танцует Голубую птицу — одну из самых удачных ролей своего брата, исполненную им в 1909 году. После спектакля она вышла взволнованная, сказав журналистам о танце Нуриева: «Это новое воплощение моего брата».

Понимая, что заполучил в свою менее чем среднюю труппу выдающегося танцовщика, директор театра хотел заключить с Нуриевым контракт на два года, но умный юноша согласился лишь на полгода. Все время работы в театре маркиза де Куэваса он танцевал по шестнадцать раз в месяц, а в прошлом в Кировском — по два-три раза.

Учитывая, сколько на него обрушилось новых впечатлений, что пришлось ему вынести и какая опасность ему грозила — очень скоро он оказался на грани нервного истощения.

Помогли верные парижские друзья и незаменимая Клара: они увезли Нуриева на море, на Лазурный Берег, где он сумел отдохнуть и решить, что будет делать дальше.

Ему было необходимо налаживать связи и заводить знакомства. Три имени привлекали его: Вера Волкова, Эрик Брюн и Марго Фонтейн. Вот с кем он хотел танцевать, у кого учиться.

Во время этого отдыха произошел эпизод, из-за которого сам Нуриев потом расстраивался и переживал. Известный фотограф Ричард Аведон уговорил «перебежчика» на фотосессию. Подпоив его, он упросил Рудольфа попозировать ему обнаженным, и потом одна из этих фотографий появилась в журнале «Ньюйоркер». Смущенный Нуриев считал этот случай своей большой ошибкой, но надо признать, фото вышло очень красивым, выразительным и безусловно художественным. Фигура артиста показана в профиль, и интимные части тела не видны. Фотограф уловил момент начала прыжка или полета. Танцовщик опирается лишь на пальцы правой ноги, и кажется, что его прекрасно развитое, тело с совершенными, античными пропорциями сейчас оторвется от земли и взовьется ввысь. Торс выгнут, словно человек борется со встречным ветром, но руки — человеческие руки, похожие на крылья, но лишенные перьев, — все же не в силах преодолеть силу притяжения. Это сочетание силы и слабости, дерзости и непреодолимых препятствий, наверное, лучше всего характеризовало ситуацию, в которой в те годы находился Нуриев.

Глава 8. Эрик Брюн Марго Фонтейн

Вера Николаевна Волкова родилась в 1905 году под Томском в семье военного. Едва девочке исполнилось десять лет, ее отец погиб на галицийском фронте в звании подполковника.

Вера обучалась в петербургском Смольном институте благородных девиц, вплоть до его закрытия в июле 1917 года. В балетную школу уже после революции она поступила ради дополнительного рациона, полагавшегося ученикам ввиду больших физических нагрузок. Ее преподавателями были Николай Легат, Ольга Преображенская, Мария Романова (мать Галины Улановой) и молодая Агриппина Ваганова. В ее классе Вера Волкова занималась вместе с Александром Ивановичем Пушкиным — учителем Нуриева.

Весной 1929 года Вера Волкова эмигрировала и некоторое время выступала в Индокитае, где совсем потеряла здоровье и чуть не умерла, подцепив какую-то желудочную инфекцию. Но влюбленный состоятельный англичанин, ее будущий муж, оплатил ей лечение и помог переехать в Англию. К тому времени Вера уже не думала о возобновлении собственной карьеры, а занялась преподаванием. В 1951 году Волкова переехала в Копенгаген. В этом городе она прожила четверть века до самой смерти и стала признанным выдающимся педагогом. Знаменитые Марго Фонтейн и Эрик Брюн были именно ее учениками.

Именно в Копенгаген, к Волковой и отправился Нуриев, когда истек его контракт с театром де Куэваса. Помогла ему встреча с Марией Толчиф — прославленной американской балериной, наполовину индеанкой по происхождению, экс-супругой знаменитого балетмейстера Джорджа Баланчина, которую привлек его темперамент и талант. Толчиф было тридцать шесть лет, и в те годы она была в расцвете красоты и силы. С Баланчиным она сохранила самые дружеские отношения и вполне могла поспособствовать карьере Нуриева. В то время у нее был роман с Эриком Брюном, кумиром Рудольфа. Она даже собиралась за него замуж, но Брюн все никак не решался принять окончательное решение. Мария завела с Рудольфом роман, желая поддразнить своего жениха. Она и понятия не имела, чем все это кончится.

Когда Толчиф пришло официальное письмо из Копенгагена с приглашением танцевать в гала-концерте, то Нуриев, уговорив де Ларрена дать ему отпуск, отправился вместе с ней. В столице Дании Мария свела его с нужными людьми, и Вера Волкова согласилась давать ему частные уроки, а вскоре на одной из вечеринок он встретился с Эриком Брюном.

Эрик Брюн — к тому времени всемирно известный датский танцор — был на десять лет старше Нуриева. До встречи с Рудольфом его жизнь складывалась благополучно и бесконфликтно. Балетом он занимался с девяти лет, а выступал на сцене с семнадцати, в то время как Нуриев только в семнадцать поступил в хореографическое училище. В двадцать лет Брюн уже был выдвинут на роль солиста в Датском королевском балете.

Переломный момент в международной карьере Брюна наступил в мае 1955 года, когда он дебютировал в роли Альберта в балете «Жизель». Это его выступление вызвало самую настоящую сенсацию. Публику восхитии его талант и изумительная кристальная техника. С тех пор Брюн выступал на самых знаменитых сценах мира, включая труппу Баланчина «Нью-Йорк сити баллет», Балет Джофри, Королевский балет Лондона. Сотрудничать с Брюном стремились известные балетмейстеры.

Он был известен ведущей ролью в «Сильфиде» и «Жизели». Фредерик Аштон поставил с ним «Сильфиду» и «Жизель». Балетмейстер Джон Кранко создал для него «Дафниса и Хлою» с труппой Штутгартского балета в 1962 году, где Брюн был признан одним из лучших драматических талантов. В следующем 1963 году Брюну присвоили титул рыцаря ордена Даннеброг, а уже через несколько лет он был удостоен премии Нижинского.

Уйдя со сцены, он стал директором сначала Шведской оперы, а затем до самой смерти Национального балета Канады. Посмертно Брюна наградили за «образцовый вклад в культуру и историю Канады».

Но в 1961 году Брюн переживал творческий кризис. Он в совершенстве изучил искусство танца, стал лучшим, им восхищались, на него равнялись — но ему самому стало не о чем танцевать, не к чему стремиться. Исчезла внутренняя пружина, цель. Все чаще после громких оваций он уходил со сцены разочарованным, опустошенным. Встреча с Нуриевым дала ему новый стимул.

Они были совершенно разными и по темпераменту, и по школе. Утонченный и аристократичный, очень сдержанный и дисциплинированный Эрик и бравурный, яростный Рудольф, исполненный животного магнетизма. Брюн — голубоглазый блондин, с правильными чертами лица, напоминавший скандинавского бога, и Нуриев — скуластый, вихрастый татарин с раскосыми глазами.

Танец Эрика был изумительным по точности и техничности, а стиль Рудольфа датчане посчитали «грязным», грубоватым, изобилующим мелкими погрешностями. Он не умел держаться в рамках, рассчитывать силы и мог, подобно Альберту из «Жизели». на самом деле дотанцеваться до смерти — что с точки зрения аккуратных датчан было непростительным грехом. Но было в выскочке-татарине нечто, что заставило Брюна взять его в свой класс и начать с ним заниматься. возможно, именно его пылкость и безрассудство.

«Мне пришлось ломать руки, ноги и спину, а потом сызнова все собирать», — вспоминал Нуриев об их первых совместных занятиях. «Глядя на него, я сумел освободиться и попытался открыть тайну его свободы», — признавался Брюн.

Многие заметили, насколько сильное взаимное притяжение возникло между двумя танцовщиками. Эта связь переросла в настоящую любовь — на всю жизнь. Хотя их отношения никогда не были простыми, они ссорились, даже расставались — но тем не менее были вместе целых двадцать пять лет, до самой смерти Эрика.

Рудольф был крайне ревнив, но в то же время сам не мог хранить верность. Он совершенно не умел держать себя в руках итои дело поддавался эмоциям, а это шокировало Брюна. Из-за переживаний Эрик стал много пить, а будучи пьяным, становился жестоким, порой нарочно обижая Рудольфа, даже доводя его до слез. Но в то же время они очень многому научили друг друга, и каждый как танцовщик поднялся на новую ступень.

Через некоторое время Нуриев получил приглашение выступать в «Америкэн балле тиэтр», но из за собственной невоспитанности продержался там ровно неделю и ушел, оскорбив директора труппы.

Это могло бы стать концом его карьеры, если бы не встреча с Марго Фонтейн — кумиром западной публики. Она сама выразила желание познакомиться с «этим русским парнем», и тогда ее секретарь позвонила в Копенгаген Волковой и через нее предложила Нуриеву танцевать на гала-концерте. Тогда Нуриев еще ни разу не видел Фонтейн танцующей, но имя ее знал хорошо и сразу же согласился.

Великая английская балерина Марго Фонтейн была старше Нуриева на целых двадцать лет. В числе ее педагогов были русские примы Ольга Преображенская и знаменитая Матильда Кшесинская — фаворитка последнего российского императора. Они дали Марго очень хорошую школу. На сцене Фонтейн дебютировала в 1934 году и сразу понравилась публике и критикам удивительной пластичностью танца. В 1954 году Фонтейн была удостоена звания дамы Большого Креста. С 1981 по 1990 год она была почётным ректором Даремского университета.

В 1955-м она вышла замуж за панамского посла в Лондоне Тито де Ариаса. Страстный латиноамериканец влюбился в нее без памяти и довольно долго добивался взаимности. В конце концов Марго согласилась, обронив накануне свадьбы, что ее семейная жизнь будет какой угодно, но только не скучной. Так оно и случилось. В связи с нестабильной политической ситуацией в Панаме этот брак всю жизнь доставлял Марго массу хлопот, однажды она даже на сутки попала в тюрьму, обвиненная в причастности к планировавшемуся государственному перевороту. А спустя десять лет после свадьбы ее супруг стал жертвой покушения и остался парализованным до конца жизни. Расходы на его лечение «съели» большую часть состояния Фонтейн.

В начале шестидесятых Фонтейн уже перевалило за сорок. Она была мировой знаменитостью и планировала свой постепенный уход со сцены. Но уход достойный. Приглашая молодого, скандально известного русского танцовщика, Марго понимала, что рискует, что его молодость и темперамент могут оттенить ее уже немолодой для балерины возраст, но она пошла на этот риск и не проиграла. Благодаря партнерству с Нуриевым она продержалась на сцене еще пятнадцать лет, чего сама от себя не ожидала.

На своем бенефисе Фонтейн не стала сразу танцевать с Нуриевым, она захотела вначале посмотреть на его танец и манеру обращения с партнершей.

«Нуриев метнулся на авансцену и завертелся в каскаде дьявольски стремительных пируэтов. Но неизгладимое впечатление осталось даже не от виртуозности танцовщика, а от его артистического темперамента и драматизма. Никто не смог остаться равнодушным к горящему в его глазах пламени, к той невероятной энергии, которая обещала еще более волнующие впечатления», — вспоминал один из зрителей.

По всей видимости, на Марго Фонтейн его выступление произвело аналогичное впечатление, и через некоторое время она захотела попробовать дуэт с ним.

Начались репетиции. И тут он снова показал свой характер! «А вы на самом деле великая балерина? Что-то не заметил. Докажите!» — подначивал он свою уже немолодую партнершу. Такой наглости Марго снести не могла и, перестав щадить себя, принялась доказывать этому нахалу, на что она способна, — ив ответ встретила его восхищенный взгляд. Обдумав все «за» и «против», Марго Фонтейн посчитала эту пробу удачной и продолжила работу. Хотя это было непросто! Ругани и ссор было еще много; не умевший владеть собой Нуриев раздражался и называл их работу «дерьмом», в ответ Марго всегда улыбалась и самым медовым голосом просила уточнить, в каком именно месте она «дерьмо», чтобы она могла это исправить. Избранная ею тактика гасила эмоции партнера, и работа продолжалась.

Королевский театр в театре «Ковент-Гарден» ведет свою историю еще с 1720-х годов, когда на месте парка было построено его первое здание. Первый балет, «Пигмалион», с Марией Салле в главной партии, танцевавшей, вопреки традиции, без корсета, был поставлен в «Ковент-Гардене» в 1734 году.

В 1808 году здание театра уничтожил пожар и его отстроили заново менее чем за год. В первой половине XIX века на сцене «Ковент-Гардена» чередовались оперы, балеты, драматические постановки с участием выдающихся трагиков Эдмунда Кина и Сары Сиддонс. Однако в 1856 году театр во второй раз сгорел. Третий театр «Ковент-Гарден», существующий до сих пор, был построен в 1857–1858 годах по проекту Эдуарда Мидлтона Барри и открылся 15 мая 1858 года постановкой оперы Мейербера «Гугеноты». Во время Первой мировой войны театр был реквизирован и использовался как склад. Во время Второй мировой войны в здании театра был танц-зал.

В 1946 году в стены «Ковент-Гардена» вернулся балет: 20 февраля театр открылся «Спящей красавицей» Чайковского. Сами англичане считают свой национальный балет продолжением русских сезонов Дягилева. Интерес к балету в Британии в самом деле зародился со времени первых гастролей в Лондоне дягилевской труппы, состоявшей из артистов Мариинского театра. Даже сами англичанки, выступая у Дягилева, меняли свои имена на русские: так, Хильда Маннинге стала Лидией Соколовой. Положение изменилось в двадцатые годы, когда среди артистов Дягилева сверкнула Нинет де Валуа — это был сценический псевдоним британки Идрис Станнус. После окончания сценической карьеры в конце пятидесятых годов, руководствуясь приобретенным у Дягилева опытом, эта женщина фактически создала английский Королевский балет.

Очень жесткая по характеру Нинет де Валуа взяла Нуриева под свою опеку, и он подчинился, покорился ей. Эти две необычайно талантливые и умные, но уже не очень молодые женщины — Марго Фонтейн и Нинет де Валуа — легко справлялись с одаренным, но таким сумасбродным мальчишкой, воспитав из него действительно гениального артиста.

Первой совместной постановкой Фонтейн и Нуриева с Королевский балетом стала «Жизель». Премьера состоялась в театре «Ковент-Гарден», это выступление имело феерический успех. Билеты были заранее распроданы по подписке, а накануне спектакля их перепродавали на черном рынке вчетверо дороже.

В отличие от советской, воспитанной на классово правильном Альберте, западная публика видела Альбертов самых разных — подлых, рассудочных, мужественных, влюбленных. Нуриев представил ей нового героя — легкомысленного мальчишку, увлеченного, не рассуждающего. Он потворствует своим желаниям, не задумываясь о последствиях, и лишь гибель Жизель заставляет его повзрослеть. В втором акте он уже иной — потрясенный, почти сломленный. Но через страдание, соприкоснувшись со смертью, Альберт Нуриева приходил к возмужанию.

Фонтейн к моменту встречи с Нуриевым танцевала Жизель уже пятнадцать лет, и ей казалось, что она уже полностью исчерпала образ наивной крестьянской девушки. Но тут в ее игре появились новые оттенки. Когда Жизель, отняв измученного Альберта у вилис, баюкала его голову, в зале стояла гробовая тишина.

Когда Нуриев и Фонтейн вышли на поклон, их встретили невиданными овациями. Занавес поднимали 23 раза. Фонтейн вынула из своего букета алую розу и протянула ее Нуриеву, тот благодарно упал перед ней на колени и покрыл ее руку поцелуями. Зал был в восторге, но сама Фонтейн потом запретила Нуриева повторять подобное. Она считала, что преклонение колен подчеркивает ее возраст.

«Чувственный пыл Нуриева стал идеальным контрастом выразительной чистоте Фонтейн, рождающейся из нетронутых запасов страсти и воздушной грации», — так описала их дуэт Диана Солуэй. В танце Фонтейн появились страстность, женственность и воодушевление, чего, по мнению некоторых критиков, ей ранее не хватало. А танец Нуриева приобрел поэтичность и рафинированность, свойственные Фонтейн. Пара производила потрясающее впечатление на зрителей. Как говорил потом сам Нуриев, публика была захвачена их танцем потому, что они сами были захвачены своей работой.

Очень скоро из героя-однодневки Нуриев превратился в настоящую звезду. Публика воистину сходила с ума. Попасть на спектакль с участием дуэта Фонтейн — Нуриев было просто невозможно. По воспоминаниям одного из сотрудников концертного бюро, устраивавшего гастроли Королевского балета в Америке, это была настоящая истерия. Люди разбивали палатки возле здания «Метрополитен-опера» и дежурили по трое суток, чтобы достать билеты.

Посмотреть на Нуриева приходили Грета Гарбо и Жаклин Кеннеди. Марлен Дитрих откровенно с ним флиртовала. Джон Персиваль, балетный критик Times, сказал о Фонтейн и Нуриеве: «Партнерство, подобное этому, мы никогда не видели раньше и не увидим вновь. Уникальные и сверкающие таланты, каждый самостоятельно превосходен и очень отличен от другого, соединились вместе, чтобы создать еще более великое».

О Нуриеве вполне справедливо писали впоследствии, что в его исполнении были свои недостатки. Однако мужской танец становился не только равноправным с женским, но ив исполнении Нуриева обретал самостоятельное значение, наполненный не меньшей красотой и выразительностью. Он показываой на балетной сцене красивое мужское тело, не боясь его обнажать и умело используя грим. Многим притягательность Нуриева казалась волшебной, магической. Большой эффект производила на зрителей его экзотическая внешность с резкими, восточными чертами лица, экспрессивная, выразительная пластика, а самое главное — неугасимый внутренний огонь, который был виден в каждом его движении и жесте.

Но премьера «Жизели» принесла Нуриеву и огорчение: Эрик Брюн приревновал его к роли. Ранее он сам танцевал Альберта и был прекрасным Альбертом — но не таким, как Нуриев.

Шесть лет назад, танцуя в паре со стареющей примой Алисией Марковой (англичанкой из труппы Дягилева, взявшей русский псевдоним), он ошеломил мир балета, покорив публику безупречной техникой — но он не внес новизны в образ героя. Успех был бурным — но не таким бурным, как сейчас у Нуриева. И никогда на его долю не выпадало таких оваций. Эрик бросился вон из театра, Нуриев за ним, а следом ринулись восторженные поклонницы. Это была их первая размолвка — потом таких будет еще много. Постоянная ревность, соперничество, ссоры, примирения — и неприходящая потребность друг в друге.

Трудности в их отношениях усугубились после того, как всевластная Нинет де Валуа заключила годичный контракт с Нуриевым, отвергнув Эрика Брюна. Тот действительно потерял уверенность в себе: спокойному уравновешенному датчанину было невозможно выдержать сравнение с необузданным татарским темпераментом Нуриева, которого позднее назовут «Чингисханом сцены». Понимая это, Эрик замкнулся в себе, его манера сделалась схематичной, лишенной души, разладилось взаимопонимание с партнершей.

Обиженный и разозленный Эрик Брюн вернулся в Копенгаген. Там он пробыл недолго, а Руди звонил ему каждый день. Потом приехал навестить. И тут в довершение бед у Эрика Брюна скоропостижно умерла мать, которую он очень любил. Рудольф, разлученный со своей матерью, искренне сочувствовал ему в его горе.

Но вместе они пробыли недолго: Брюн заключил контракт с Сиднейской оперой. Рудольф Нуриев очень тосковал по нему и поначалу звонил ежедневно — а Эрик не желал с ним говорить. Улаживала конфликт чудесная женщина, балерина, бывшая невеста Эрика Соня Арова, искренне полюбившая обоих. Она подолгу объясняла Рудольфу, что далеко не всем людям нужно, как ему, выплеснуть свои проблемы на других. Что некоторые предпочитают замыкаться в себе и переживать все молча. Рудольф понимал. ине понимал. Желая объясниться, он взял отпуск и сам отправился в Сидней. Надо заметить, что Рудольф Нуриев, много гастролировавший и облетевший весь земной шар, несмотря на это, страдал аэрофобией и летать очень боялся. Но тут желание встретиться с любимым человеком пересилило страх. Однако во время полета произошел инцидент, который сам Нуриев вспоминал с ужасом.

Самолет приземлился в Каире для дозаправки, но почему-то пилоты медлили с вылетом. Потом вдруг пассажиров попросили покинуть самолет. Нуриев напрягся: он был убежден, что за ним охотится КГБ и что имеется приказ его похитить или искалечить. Поэтому он отказался покидать салон самолета и бросился к стюардессам, умоляя их спрятать его. Одна из девушек ему поверила. Она втолкнула танцовщика в кабинку туалета и повесила на дверях табличку «Out of order» — «Не работает». А к самолету уже направлялись двое в серых костюмах. Они долго обыскивали салон, стучали в дверь туалета, дергали за ручку. потом удалились ни с чем. Все это время Нуриев стоял не двигаясь и затаив дыхание. Он смотрел на себя в зеркало и видел, как седеет.

Он рассказывал об этом происшествии много раз, некоторые верили и сочувствовали беглому танцовщику, другие приписывали все его чрезмерной мнительности. Но факт остается фактом: случаи внезапного таинственного исчезновения перебежчиков из СССР в те годы были нередки.

Эрик ждал его в аэропорту Сиднея. Они снова были вместе, но полного примирения не произошло. Хуже всего, что Эрик из-за переживаний стал много пить. Некоторые даже подозревали у него алкоголизм. Вкупе со стрессами это привело к тяжелому желудочному приступу — первому из целой череды таких приступов, которые в конце концов приведут к раку желудка. К тому же, напиваясь, Эрик становился очень неприятным и нарочно мог изводить Руди, даже доводя его до слез. «Рудольф был переполнен чувствами к Эрику, а Эрик не знал, как с ним справиться. Рудольф его выматывал», — вспоминала об их отношениях Соня Арова.

Понимая, что совершенно не подходят друг другу ни по складу характера, ни по темпераменту, они расстались как любовники, оставшись тем не менее друзьями. Их духовная связь, дружба, артистическое сотрудничество продлились до самой смерти Эрика.

Однако не следует думать, что Фонтейн узурпировала Нуриева. Его партнершами были многие известнейшие балерины.

Танцевал он с Иветт Шовире — ровесницей Фонтейн, примой Оперы Гарнье. С бразильянкой Марсией Хайде. С такой же, как он, «невозвращенкой» Наталией Макаровой: несмотря на то, что телеканал Би-би-си сделал запись их «чёрного па-де-де» из балета «Лебединое озеро», они так и не сумели сработаться. Большего взаимопонимания Нуриев добился с Патрисией Руан — в будущем художественным директором «Ла Скала». С примой Берлинской оперы, канадкой по происхождению Линн Сеймур она выступала и в Королевском балете как приглашенная звезда. В 1973 году другая канадка Карен Кейн участвовала в Московском международном балетном конкурсе, и после этого ей и её партнером Фрэнком Огастином заинтересовался Рудольф Нуриев, с чьей помощью они быстро стали знамениты как «канадские золотые близнецы».

Кейн неоднократно выступала с Нуриевым в концертах по всему миру, и он ценил ее талант. Ныне она художественный директор Национального балета Канады.

В Нью-Йорке в Бруклинской академии музыки его партнершей стала болгарка Соня Арова, близкая подруга Эрика Брюна, умная и здравомыслящая женщина, сумевшая наладить отношения и с Нуриевым. Относилась она к нему весьма критически. В интервью журналистам она вспоминала: «Если Брун был единственным танцовщиком, которого Рудик признавал равным себе, он был также единственным, кому он позволял проявлять над собой власть. «Научи меня этому», — всегда говорил он Эрику. Если Эрик блестяще исполнял какую-то роль, Рудик не успокаивался, пока не начинал исполнять ту же роль столь же блестяще, — говорит Соня. — Для него это был величайший стимул на протяжении очень долгого времени».

Сблизилась с Нуриевым и еще одна давняя партнерша Эрика — великая балерина Карла Фраччи, чье имя теперь у многих ассоциируется с духами: завершив карьеру, она основала свою парфюмерную линию. Выпускаемые ею духи носят названия по именам сыгранных ею героинь.

Она родилась в Милане в 1936 году, училась в балетной школе при театре «Ла Скала», а после была принята в труппу этого прославленного театра и в конце пятидесятых уже считалась солисткой.

Выдающиеся танцевальные способности вывели Карлу Фраччи в примы-балерины мирового уровня, её приглашали на свои подмостки самые известные балетные труппы мира. Карла исполнила множество ведущих балетных партий, в её репертуаре даже была партия Гамлета — мужская.

В интервью корреспонденту «Газеты» Карла Фраччи вспоминала: «Мне посчастливилось познакомиться со многими знаменитыми людьми. Америке меня представил великий датский танцовщик Эрик Брун — сначала во время телевизионной передачи, а потом уже с «Американ балле тиэтер». Благодаря Бруну Америка меня приняла. Уже в конце шестидесятых, когда Брун решил уйти из балета, то сказал: «Если я вернусь, то только с Карлой Фраччи». Я с Бруном больше десяти лет танцевала. Для меня это был самый яркий дуэт. Фраччи-Брун в то время звучало как Фонтейн — Нуриев. С Рудольфом я, конечно, тоже много работала.»

Это были балеты «Сильфида», «Жизель», «Щелкунчик». Признавая, что работать с Нуриевым и выносить его характер было непросто, Фраччи в то же время заметила, что временами он мог быть очень благородным: «Однажды он захотел станцевать балет «Щелкунчик» — и приехал за пять дней до представления, пригласил меня танцевать. У него была решимость это сделать. Но я не могла в то время, я как раз ждала ребенка, должен был родиться мой сын. Потом он снова сделал мне это предложение — и снова за пять дней! Хореографии «Щелкунчика» он обучил меня с первого до последнего шага — на третий день мы были уже на сцене с оркестром, а на пятый день играли спектакль. И это был триумф. После спектакля Рудольф сказал мне: «Вот видишь, что означает иметь храбрость?» Ему нравилось делать такие вещи, а на сцене — это была его черта — он любил соперничество. Это был большой урок.»

Карла вспоминала, что во время репетиций то и дело ошибалась и называла Рудольфа Эриком, так как привыкла танцевать с Брюном. Он никогда не обижался, говоря: «Ничего страшного, ведь я тоже очень люблю Эрика».

В 1965 году Нуриев в дуэте с Фонтейн танцевал в балете «Ромео и Джульетта» в хореографии Макмиллана. Премьера вышла скандальной: шотландский хореограф создал этот балет для Линн Сеймур и Кристофера Гейбла, но дирекция Королевского балета предпочла им знаменитую пару Фонтейн — Нуриев.

Нуриев танцевал с травмой — с забинтованной ногой, но, несмотря на это, привел публику в восхищение. Овации длились сорок минут! «Даже на одной ноге Рудольф Нуриев танцует лучше любого другого на двух ногах!» — написал с восторгом критик из газеты «Таймс». Рассказывали, что сам Нуриев после окончания балета поклялся, что больше никогда не станет танцевать с такими травмами — так это было больно. Но слова он не сдержал: желание выступать было в нем сильнее инстинкта самосохранения. Однажды он танцевал «Спящую красавицу» с пневмонией — и после спектакля упал в обморок, после чего его насильно отвезли в больницу.

Постановка Макмиллана прочно вошла в их репертуар, а в 1966 году спектакль был экранизирован. В 1990-м Нуриев последний раз танцевал «Ромео и Джульетту» в «Ковент-Гардене», исполняя в этот раз роль Меркуцио, а заглавные партии достались Сильви Гийем и Джонатану Коупу. Все сборы от спектакля пошли в пользу Марго Фонтейн, заболевшей раком костей и нуждающейся в дорогом лечении. Принцесса Маргарет и принцесса Диана аплодировали великой артистке, когда она в последний раз вышла кланяться с бывшим партнером своим восторженным поклонникам.

Дуэт Нуриев — Фонтейн просуществовал пятнадцать лет и породил миф об их романе. «Я очень любила Руди», — писала эта выдающаяся женщина, никогда не указывая на то, что между ними существовали интимные отношения. Она была замужем, любила и уважала своего мужа и всегда вела себя скромно и разумно.

Зато сплетники старались вовсю! Они даже создали легенду, что Марго Фонтейн родила от Нуриева ребенка — девочку, которая умерла сразу после рождения. Или не родила, а у нее был выкидыш — версии расходятся.

В шестьдесят лет Марго ушла со сцены. Последним их совместным балетом стало «Видение розы», или «Призрак розы» — десятиминутный чарующепрекрасный номер, созданный Фокиным в 1911 году для Вацлава Нижинского и Тамары Карсавиной на музыку Карла Марии фон Вебера («Приглашение к танцу»).

Декорации и костюмы для балета были созданы Львом Бакстом. Сюжетом послужила поэма Теофиля Готье: «. Тобою сорвана я для красы, / Весь вечер я тебе служила брошью / И увядала на твоей груди. / Я знаю многих, кто такой награды/ Желал. И ни на шаг не отходил, / Не завистью меня касался взглядом. / Когда бы так другие умирали! / Судьбу недолговечную мою / Они несчастной назовут едва ли»

Это эротическая фантазия юной девушки, вернувшейся домой после первого в жизни бала. К ее платью приколота алая роза, девушка засыпает, вдыхая ее аромат, и ей снится Юноша-роза. Он одет в алое трико, сплошь покрытое розовыми лепестками. Эти лепестки нашивались вручную перед каждым выступлением, и современники смеялись, говоря, что камердинер Нижинского заработал целое состояние, продавая смятые лепестки поклонницам.

Юноша влетает в комнату через окно вместе с легким ветерком, нежно подхватывает спящую девушку и увлекает ее в сомнамбулический танец. Фонтейн если и открывала глаза во время танца, то делала это очень незаметно. Ее героиня, ведомая партнером, действительно казалась спящей.

Но с первыми лучами солнца Юноша-роза оставляет свою возлюбленную и, одним прыжком перепрыгнув через подоконник, исчезает в саду. Рассказывают, что танцовщики специально измеряли высоту подоконника, рассчитанную под прыжок Нижинского. Выяснилось, что многие могут прыгнуть и выше, но Вацлав не просто высоко прыгал, он еще словно зависал над подоконником, чем вызывал у публики неистовые аплодисменты!

Фокин писал: «Spectre ни в одном движении не похож на обычного танцовщика, исполняющего для удовольствия публики свои вариации. Это — дух. Это — мечта. Это — аромат розы, ласка ее нежных лепестков, многое еще, для чего не найти определяющих слов, но это ни в коем случае не “кавалер”, не “партнер балерины”. Техника рук в этом балете совершенно отличная от правильных рук старого балета. Руки живут, говорят, поют, а не исполняют “позиции”».

Балет был настолько изящен и романтичен, что многие известные художники того времени запечатлели его в своих работах. Потом, после ухода со сцены Нижинского, балет был надолго забыт, а во второй половине XX века его вспомнили. «Призрак розы» восстановили сразу несколько выдающихся балетмейстеров, в том числе Марис Лиепа и Михаил Барышников. Нуриев, которого неоднократно сравнивали с Вацлавом Нижинским, с большим уважением относился к памяти Сергея Дягилева и к его творческому наследию. Он танцевал в нескольких балетах, созданных для Нижинского и труппы Дягилева, и его «ремейки» каждый раз находили признание у балетоманов и у критиков.

Глава 9. Приношение Нижинскому

Русский балет Дягилева — это балетная компания, основанная в 1911 году русским театральным деятелем и искусствоведом Сергеем Дягилевым. Она гастролировала в странах Европы и в США. Именно благодаря Дягилеву русский балет стал так популярен во всем мире.

Дягилев обладал особым чутьём на таланты; с его помощью состоялась карьера Вацлава Нижинского, Леонида Мясина, Михаила Фокина, Сержа Лифаря, Джорджа Баланчина, композитора Игоря Стравинского. Кроме того, Дягилев сотрудничал с Рихардом Штраусом, Эриком Сати, Морисом Равелем, Сергеем Прокофьевым, Клодом Дебюсси. Над декорациями и костюмами дягилевских постановок работали Леон Бакст и Александр Бенуа. Позднее Дягилев привлекал в качестве декораторов Пабло Пикассо, Андре Дерена, Коко Шанель, Анри Матисса.

Умер Сергей Дягилев в 1929 году от диабета и связанных с ним осложнений. Созданный им «Русский балет» просуществовал еще несколько сезонов, но память о нем была еще свежа в шестидесятые, когда Нуриев принялся возрождать дягилевские шедевры.

Нуриева часто сравнивали с Вацлавом Нижинским, находили их похожими по стилю, по физическим возможностям, по артистичности и манере исполнения. Артистическая карьера Вацлава Нижинского, прозванного современниками «богом танца», «царем воздуха», длилась всего десять лет, но за этот короткий срок он успел стать легендой. Однако при своей необыкновенной артистической одаренности Нижинской никогда не демонстрировал большого ума и вообще был плохо приспособлен к жизни. Будучи первым в танцевальном классе, он едва сдал остальные предметы. Кроме того, Нижинский был очень косноязычен, застенчив и почти не умел выражать свои мысли и чувства словесно. Танец был для него единственным средством общения с миром.

Несмотря на эти недостатки, юный Нижинский быстро стал популярен. В первый свой сезон в Мариинском театре он танцевал практически во всех классических балетах и в новых постановках Фокина, был партнером Матильды Кшесинской, Анны Павловой, Ольги Преображенской. В жизни его никак нельзя было назвать красавцем, но на сцене Нижинский совершенно преображался, в движениях появлялась грация, его пластика становилась завораживающей. Зрителей поражали его прыжки: вопреки закону всемирного тяготения Нижинский буквально зависал в воздухе.

На Нижинского обратил внимание Сергей Дягилев и пригласил артиста в свою труппу, обеспечив ему европейский триумф. А вот в России карьера Нижинского не сложилась: императрицу Марию Федоровну шокировал костюм танцовщика — копия исторического мужского костюма XIV века с очень узким обтягивающим трико. Она сочла это одеяние возмутительным, неприличным. Театральная дирекция, перепугавшись монаршего гнева, поспешила, уволить Нижинского, и русские зрители больше его не видели.

Он продолжил выступления у Дягилева. Сменялись сцены городов всего мира — Париж, Дрезден, Вена, Монте-Карло, Лондон, Нью-Йорк — всюду Нижинского сопровождал ошеломляющий успех. Он стал не только премьером труппы Дягилева, но и его любовником.

Рухнуло все очень быстро. Ромола Пульски, дочь известной венгерской актрисы и первого директора Венгерской национальной галереи, решила изменить сексуальную ориентацию Вацлава Нижинского и женить его на себе. Поляк, католик, Вацлав не мог не переживать из-за своего гомосексуализма и поддался на провокацию Ромолы. Они обвенчались.

Дягилев был в ярости — и в гневе уволил Нижинского из труппы. Вацлав прожил с Ромолой несколько лет, она даже родила от него дочь, но без Дягилева его карьера пошла на спад. Постепенно у Нижинского все сильнее стали ощущаться признаки душевного заболевания, приведшие к срыву, после которого он оказался в психиатрической лечебнице. Он прожил еще тридцать лет, но все эти годы оставался «овощем». Искренне любивший его Дягилев часто навещал Нижинского и пытался реанимировать его рассудок: водил его в театр, приводил к нему других танцовщиков — но все было бесполезно.

Более счастливо сложилась судьба Михаила Фокина — балетмейстера, создавшего для Дягилева и для Нижинского изумительные балеты. Он родился в купеческой семье, а в балетное училище поступил с благословения матери и втайне от отца, считавшего танец немужским занятием. Сначала он служил танцовщиком в Мариинке, но вскоре целиком переключился на хореографию. Фокин считал, что «балет должен гармонично объединить три важнейших элемента — музыку, декорации и пластическое искусство. танец должен поддаваться осмыслению. танец обязан отражать душу». Фокин мечтал о новой хореографии — и Дягилев дал ему возможность реализовать свои идеи. Именно для дягилевского «Русского балета» Фокин создал свои шедевры: «Жар-птица», «Ше*сепзогеб*азада», «Петрушка», «Видение розы», «Тамар» и «Дафнис и Хлоя».

Однако потом пути Дягилева и Фокина разошлись. Дягилев считал, что Фокин начал повторяться, а Фокин возмущался: «О каком искусстве может идти речь, когда единственной целью являются провокации!» Именно таким «провокационным» балетом, по мнению Фокина, был «Послеполуденный отдых фавна».

После революции Фокин эмигрировал и открыл в Нью-Йорке первую в США балетную школу. Умер Михаил Михайлович 22 августа 1942 года, оставив после себя 70 балетов и славу главного романтика балетной сцены. Сергей Рахманинов на смерть своего друга отреагировал следующими словами:

«Теперь все гении мертвы.»

Еще одним признанным гением, работавшим на Дягилева, был композитор Игорь Стравинский. Дягилев услышал написанную им под руководством учителя, композитора Римского-Корсакова, сюиту для голоса с оркестром «Фавн и пастушка» и предложил Стравинскому написать балет для его труппы. В течение трёх лет сотрудничества с Дягилевым Стравинский создал три балета, принёсших ему мировую известность, — «Жар-птица», «Петрушка» и «Весна священная».

В начале 1914 года, перед началом Первой мировой войны, Стравинский с семьей уехал из России и больше на Родину не вернулся. Он жил то во Франции, то в США, то в Италии и умер в апреле 1971 года от сердечной недостаточности. Он похоронен на кладбище Сан-Микеле в Венеции недалеко от могилы Сергея Дягилева.

Балеты Дягилева очень сильно привлекали Нуриева своим необычным музыкальным ладом — политональностью и оригинальной хореографией. Он танцевал в нескольких из них, а три балета «Петрушка», «Видение розы» и «Послеполуденный отдых фавна» вошли в фильм «Подношение Нижинскому».

Балет «Петрушка» был сочинен Стравинским летом 1910 года. «.Мне захотелось развлечься сочинением оркестровой вещи, где рояль играл бы преобладающую роль, — вспоминал о своем сочинении сам Стравинский. — Когда я сочинял эту музыку, перед глазами у меня был образ игрушечного плясуна, внезапно сорвавшегося с цепи, который своими каскадами дьявольских арпеджио выводит из терпения оркестр, в свою очередь отвечающий ему угрожающими фанфарами. Завязывается схватка, которая в конце концов завершается протяжной жалобой изнемогающего от усталости плясуна».

Стравинский показал наброски Дягилеву, и тот вместе с Фокиным решил создать балет. Партию Петрушки исполнял Вацлав Нижинский. Премьера «Петрушки» состоялась летом 1911 года в Париже. Новое произведение Стравинского сразу же получило признание парижан. Однако в России «Петрушку» приняли сурово: музыка показалась слишком крикливой, грубой. Хореография балета весьма необычна, и далеко не каждый танцовщик способен исполнить эту партию, ведь Петрушка — не человек, а кукла, марионетка. Он висит на ниточке, а его руки и ноги болтаются. Он набит опилками. Он не умеет действовать самостоятельно — ив этом его трагедия. В возрожденном Нуриевым балете не было его знаменитых прыжков, не было полета и красивых вращений. Пластика Петрушки — это была пластика тряпичной куклы, нелепо болтающейся на невидимых шнурках.

Действие балета разворачивалось во время масленичного гулянья: фокусник на площади забавлял публику «живыми» куклами. Смешной и нарочито уродливый Петрушка влюблен в красотку-балерину, он страдает. Но балерина любит яркого, пышно разодетого, самовлюбленного Арапа. Петрушка ревнует, но Арап убивает его саблей. Народ в ужасе — но кукольник успокаивает толпу:

это же только куклы, не люди. Толпа расходится. Но тут над театриком появляется зловещее, издевающееся, грозное привидение Петрушки.

Еще одним балетом Михаила Фокина, восстановленным Нуриевым, стала «Шeхеразaдa» на музыку Римского-Корсакова, учителя Стравинского. Костюмы для дягилевской постановки «Шeхерaзaды» создал Александр Бенуа. По сюжету это предыстория «Тысячи и одной ночи»: шахиня Зобеида неверна мужу. Шахриар догадывается об измене. Он отправляется на охоту, а в это время обитательницы гарема уговаривают евнухов впустить к ним пленных рабов, чтобы они могли предаться с ними любовным утехам. Самый прекрасный — Золотой раб — обольщает Зобеиду.

Внезапно вернувшийся Шахриар застает жен, развлекающихся с любовниками, и приказывает янычарам зарезать всех. Зобеида молит оставить ей жизнь, но, получив отказ, убивает себя. В наступившей тишине рыдает шах.

У Дягилева роль Зобеиды исполняла красавица Ида Рубинштейн, а партию Золотого раба — Нижинский. По словам Фокина, Нижинский «напоминал первобытного дикаря. всеми своими движениями. Это — полуживотное-получеловек, похожий то на кошку, мягко перепрыгивающую громадное расстояние, то на жеребца с раздутыми ноздрями, полного энергии и от избытка силы перебирающего ногами на месте». Бенуа также оставил свое впечатление: «Полукошка-полузмея, дьявольски проворный, женоподобный ивто же время страшный». Марсель Пруст, побывавший на премьере, сказал: «Я никогда не видел ничего более прекрасного».

Не удовлетворившись фокинской хореографией, Нуриев воссоздал и два скандальных балета, балетмейстером которых значился Нижинский (на деле он работал над балетами совместно с самим Дягилевым). Это были «Весна священная» и «Послеполуденный отдых фавна» на музыку Дебюсси к стихотворению Стефана Малларме: «Вам вечность подарить, о нимфы! / Полдень душный / Растаял в чаще сна, но розово-воздушный / Румянец ваш парит над торжеством листвы. / Так неужели я влюбился в сон?»

Премьера «Послеполуденного отдыха фавна» в мае 1912 года вылилась в скандал, публика чуть не передралась прямо в театре. Да и было из-за чего! Начинался одноактный балет вполне невинно: Фавн просыпался, любовался виноградом, играл на флейте. Потом появлялась группа танцующих нимф, привлеченных его музыкой. Воспламененный их танцами, Фавн бросался к нимфам, все разбегались, кроме одной. Но и она сбегала, немного потанцевав с Фавном. На прощание она бросала ему свой шарф. И вот тут начинался шок: в финале Фавн, подхвативший покрывало сбежавшей нимфы, использовал его как сексуальный фетиш. Пресса назвала «находку» Нижинского непристойностью, великий скульптор Огюст Роден вступился за начинающего хореографа. Не боявшийся скандалов Нуриев восстановил балет без купюр. Произошло это благодаря сотрудничеству с Робертом Джофри — популярнейшим американским балетмейстером, любившим эксперименты.

Роберт Джофри взял себе этот псевдоним, потому что его настоящее имя для сцены не подходило совершенно: Абдулла Джаффа Анвер Бей Хан. Он был сыном бедных иммигрантов.

Учился он танцам в школе Джорджа Баланчина, а дебют его состоялся у Ролана Пети. Потом он начал карьеру преподавателя и оказался отличным педагогом: учил своих студентов не только технике танца, но и его осмыслению. Первые балеты со студентами он поставил в начале пятидесятых, а спустя десять лет Джофри добился настоящего признания.

Жизнь его не была легкой. Он выступал в Белом доме, но в то же время чуть было не лишился своей труппы из-за проходимцев-спонсоров. Однако к концу десятилетия Балет Джофри уже был признанной и уважаемой труппой.

Джофри и его друг Арпино все это время ставили экспериментальные балеты, а также возобновляли знаменитые работы таких хореографов XX века, как Аштон, Курт Йосс, Мясин, Нижинский, Роббинс и Фокин. В марте 1979 года на Бродвее был показан балет Джофри «Памяти Дягилева», созданный по случаю пятидесятилетней годовщины его смерти. Это была идея Рудольфа Нуриева — он хотел станцевать в один вечер три роли, прославленные Нижинским. Подобно Баланчину, Роберт Джофри всегда возражал против приглашенных звезд.

Однако его труппа испытывала сильный недостаток в деньгах, и он знал, что Нуриев обеспечивает полный зал. Хотя Джофри едва ли жаждал видеть своих танцовщиков оттесненными на задний план суперзвездой, он усердно изучал историю танца и разделял рвение Нуриева, а также его увлеченность балетами-имеющими важное историческое и художественное значение.

Джофри скончался 25 марта 1988 года от СПИДа в возрасте 57 лет. Но до сих пор оригинальные постановки его труппы привлекают зрителей всех возрастов.

Дягилев любил скандалы! И следом за «Фавном» вышел необычный и шокирующий балет Игоря Стравинского «Весна священная». И эта премьера тоже оказалась скандальной. У одних зрителей и критиков она вызвала яростное неприятие, у других — столь же яростный восторг. Тогда, в 1913-м, на Елисейских Полях «Весна священная» прошла всего шесть раз, но тем не менее, оставалась одним из любимых балетов Дягилева. По свидетельству Николая Рериха, он считал, что публика ещё оценит эту постановку, и говорил: «Вот это настоящая победа! Пускай себе свистят и беснуются! Внутренне они уже чувствуют ценность, и свистит только условная маска. Увидите следствия».

Рерих писал: «Я помню, как во время первого представления публика свистела и кричала так, что ничего нельзя было услышать. Кто знает, может быть, в этот самый момент люди находились в состоянии внутренней экзальтации и выражали свои чувства, как самые примитивные из племён».

Дягилев оказался прав: не признанная поначалу «Весна священная» стала одним из 27 музыкальных произведений, которые «Вояджер» унес за пределы нашей Солнечной системы для внеземных цивилизаций.

В основу замысла балета лёг сон Стравинского, в котором он увидел древний ритуал — молодая девушка в окружении старцев танцует до изнеможения, чтобы пробудить весну, и погибает. Художник Николай Рерих создал декорации и костюмы к балету.

В 1959 году «Весну священную» восстановил Морис Бежар, а главную мужскую партию исполнил Хорхе Донн — великолепный аргентинский танцовщик, к сожалению, как и Нуриев, очень рано умерший от СПИДа. В 1971 году в Брюсселе Донн с Нуриевым танцевали в этом балете попеременно.

Морис Бежар стал еще одним из величайших хореографов XX века, с которыми судьба свела Рудольфа Нуриева. Он тоже начинал с классического балета (родители отдали болезненного мальчика в студию для поправки здоровья), но потом заинтересовался самыми разными хореографическими школами. Он работал у Ролана Пети и Жанин Шарра в 1948 году, выступал в «Инглсби интернэшнл балле» в Лондоне в 1949 году и в Королевском шведском балете в 1950–1952 годах. Ему пришлось много работать над классическим репертуаром с Николаем Сергеевым, на протяжении четверти века ассистировавшим Мариусу Петипа.

В 1953 году Бежар основал в Париже труппу. Звездный час балетмейстера пробил в 1959 году, когда он всего за три недели поставил «Весну священную» Игоря Стравинского. Бежар увидел в музыке Стравинского историю возникновения человеческой любви — от первого робкого порыва к бешеному, плотскому, животному пламени чувств.

Но самым знаменитым балетом Мориса Бежара с участием Рудольфа Нуриева стали «Песни странствующего подмастерья» на музыку Густава Малера.

В 1884 году молодой и не слитком известный Малер работал в городе Касселе. Он влюбился — отчаянно и безнадежно. Своей недостижимой любви он посвятил музыкальный цикл, названный «Песни странствующего подмастерья». «Я написал цикл песен, все они посвящены ей. Она их не знает. Да и что они могут ей сказать, кроме того, о чем ей уже известно?.. Песни задуманы так, будто странствующий подмастерье, настигнутый злой судьбой, выходит в широкий мир и бредет куда глаза глядят.» — так он сам описывал свое творение.

Произведение это тесно связано с традициями немецкого романтизма. Состоит оно из трех песен, исполняемых мужским голосом на простой мотив, и финала. В мелодии чередуются размышления, гимн радостям жизни, горе, и наконец, примирение с судьбой. В этом балете вообще нет привычных зрителю порхающих балерин, все внимание сосредоточено именно на мужском танце. Персонажей двое: Подмастерье и Судьба. Человек стремится к счастью, к свободе, а Судьба неумолимо увлекает его к смерти.

В этом балете танцевали Хорхе Донн, Рудольф Нуриев и Паоло Бортолуцци.

Все три исполнителя один за другим умерли от СПИДа меньше чем за год. Морис Бежар тяжело переживал этотудар. Оплакав последнего из своих любимых исполнителей, он вообще запретил ставить этот спектакль, дав разрешение лишь один раз — на гала-концерте в десятилетие смерти Нуриева. Сам Морис Бежар дожил до восьмидесяти лет и скончался в 2007 году в одной из больниц в Швейцарии.

Судьба подарила Нуриеву встречи с выдающимися балетмейстерами XX века. Многие из них специально для него создавали балеты — великие балеты. А вот начало той цепочки удивительных знакомств было не слишком обнадеживающим.

В Нью-Йорке Нуриев познакомился с Джорджем Баланчиным (Георгием Баланчивадзе), начинавшим свою блестящую карьеру в труппе Дягилева. В балетную школу при Мариинке он поступил в 1913 году, а окончил ее уже после революции, после чего еще год занимался в Консерватории. Во время поездки на гастроли в Германию в 1924 году Баланчивадзе вместе с несколькими другими советскими танцовщиками решил остаться в Европе и вскоре оказался в Париже, где получил приглашение от Сергея Дягилева на место хореографа в Русском балете. Именно по совету Дягилева танцор адаптировал своё имя на западный манер — Джордж Баланчин.

Вскоре Баланчин стал балетмейстером Русского балета и в течение 1924–1929 годов (до смерти Дягилева) поставил девять крупных балетов и ряд небольших отдельных номеров. Серьёзная травма колена не позволила ему продолжать карьеру танцовщика, и он полностью переключился на хореографию. Баланчин считал, что в балете совершенно не важен сюжет, главное лишь музыка и само движение: «Нужно отбросить сюжет, обойтись без декораций и пышных костюмов. Тело танцовщика — его главный инструмент, его должно быть видно. Вместо декораций — смена света. То есть танец выражает всё с помощью только лишь музыки». Но в то же время Баланчин любил именно балерин, а мужчин-танцовщиков воспринимал лишь как фон для красавиц в газовых пачках. «Балет — это женщина», — любил повторять он.

За свою жизнь он поставил более четырехсот балетов. У него был свой собственный суховатый стиль, Баланчин отказался от привычных публике принцев и сильфов, которых он считал старомодными. Рудольф Нуриев очень хотел с ним работать, но Баланчин в тот год отказал, аргументировав свой отказ именно разницей в стилистике.

В 1967 году Нуриев на сцене Венской оперы все же станцевал в неоклассическом балете Игоря Стравинского «Аполлон Мусагет», то есть «водитель муз». Премьера этого балета с хореографией Баланчина состоялась в парижском Театре Сары Бернар в 1928 году. В двух картинах балета воплощен миф об Аполлоне, покровителе искусств. Из девяти муз в балете действуют три — Каллиопа, «прекрасноголосая», муза эпической поэзии и науки, Полигимния, муза гимнической поэзии и музыки, и Терпсихора, муза танца. Начало балета — это рождение Аполлона, сына Зевса и Лето на острове Делос. Он появляется из пещеры, у подножия скал, делая первые, еще неловкие движения. Две богини подходят к нему, чтобы сопровождать в жилище богов, на гору Олимп. Они надевают на Аполлона золотой пояс в знак его божественного происхождения, обвивают чело виноградными гроздьями и вкладывают в руки арфу. По воле своего отца он должен стать покровителем искусств.

И вот Аполлон на Олимпе! Он овладел искусством игры на арфе, а теперь учится танцевать. Когда он достигает совершенства, музы Полигимния, Терпсихора и Каллиопа и склоняются перед своим повелителем. Все прославляют великую силу искусства.

Первым исполнителем роли Аполлона был Серж Лифарь. Это была одна из его звездных ролей. К исполнению Нуриева он отнесся весьма критически, заметив, что это совсем не тот Аполлон, которого он помнит. Возможно, что было сказано еще что-то. Как бы то ни было, но обида была нанесена серьезная. С тех пор Нуриев категорически отказывался танцевать в балетах самого Лифаря, выдающегося балетмейстера, и никогда больше с ним не общался. А вот с Баланчиным сотрудничество все же наладилось — впоследствии были балеты «Блудный сын», «Агон» и главное — поставленный специально для Нуриева «Мещанин во дворянстве» по пьесе Мольера.

Глава 10. Балетмейстеры и стили

Но тогда в самом начале шестидесятых Нуриев был сильно огорчен тем, что не сумел договориться с Баланчиным, зато судьба послала ему другого хореографа — не менее даровитого.

В 1963 году выдающийся английский балетмейстер Фредерик Аштон специально поставил для Фонтейн и Нуриева одноактный балет «Маргарита и Арман» на музыку Ференца Листа. Этот композитор был одним из любовников женщины, ставшей прототипом героини Дюма.

Благодаря Аштону Нуриев и Фонтейн получили один из самых прекрасных номеров в своем репертуаре. Долгие годы «Маргарет и Армана» танцевали только эти два исполнителя, и после того, как Фонтейн завершила карьеру, спектакль исчез с афиш на долгие годы.

Аштон построил балет как воспоминания на смертном одре. Умирающая Маргарет вновь переживает свой роман с Арманом, которого неохотно отвергла по настоянию его отца. В череде похожих на сновидения сцен она вспоминает их встречу, первые дни любви, разрыв и последнее свидание, когда Арман в приступе гнева на мнимое бессердечие оскорбляет Маргарет, швырнув к её ногам деньги. В финальной сцене балета он прибегает к её постели, и влюблённые воссоединяются в последний раз, после чего Маргарет умирает у него на руках. Фонтейн видела свою героиню символом ранимой женственности. Образ Нуриева-Армана был решен с использованием некоторых элементов хореографии балета «Корсар» и его незабываемый «мужской вариации». Аштон обыграл его уникальные выворотные пятые позиции, высокие ретире, медленные препарасьон.

В одной из сцен балета Маргарет сидит в шезлонге в алом бальном платье, окружённая обожателями. Аштан утверждал, что именно так выглядела Анна Павлова во время ее визита в Лиму в Перу.

С Фонтейн Аштон работал уже много лет, и они хорошо понимали друг друга, а вот с Нуриевым возникали проблемы. Вредило не только недостаточное знание языка. Благовоспитанный джентльмен Аштон не выносил конфронтаций и совершенно не умел ругаться, в то время как Нуриев не стеснялся материться на репетициях. К счастью, англичанин не понимал смысла этих выражений. но интонации все равно оказывались доходчивее слов. «Фреду порой не слишком нравились его сибирские манеры», — вспоминал один из участников тех репетиций. Иногда, не желая спорить, Аштон просто выходил «перекурить», предоставляя Нуриеву делать что он хочет.

Весьма интересным было обращение Нуриева, классического танцовщика, к современной хореографии. Первым его шагом в этом направлении стала встреча с гениальным Роланом Пети.

Пети родился в 1924 году в Париже, в семье владельца небольшого бистро. Учиться балету он стал случайно: один из посетителей заметил, что у мальчика есть к этому способности, — и отец отдал его в школу. В 16 лет Ролан Пети был принят в кордебалет Парижской оперы, а директором Оперы в то время был Серж Лифарь, который быстро обратил внимание на одаренного танцовщика и стал поручать ему сольные партии.

В конце Второй мировой войны Ролан Пети занялся постановкой собственных балетов. Его первым крупным успехом в 1945 году стал балет «Комедианты» на музыку Анри Коре. Спустя год в этом театре Шанз-Элизе состоялась премьера балета «Юноша и смерть» по сценарию Жана Кокто на музыку Баха. Этот десятиминутный балет стал первым из его признанных шедевров.

С Роланом Пети работали многие звезды балета: Жанин Шарра, Рене Жанмер, Марго Фонтейн, Карла Фраччи, Эрик Брюн и Паоло Бартолуцци. Ставил он балеты и для российских танцовщиков; так, для Майи Плисецкой он поставил балет «Больная роза». В 1954 г. Ролан Пети и балерина Зизи Жанмер поженились, и она родила ему дочь.

В 1965-м Ролан и Зизи познакомились с Рудольфом, восхищавшимся талантом балетмейстера. Он мечтал о его балете «Юноша и смерть» — и мечта осуществилась. Рудольф никогда не исполнял этот номер на сцене, но в 1965 году был создан небольшой фильм-балет, где Рудольф танцевал Юношу, а Зизи Жанмер — Смерть.

Съемочная площадка изображала полупустую комнату с серыми грязноватыми стенами, железной кроватью и несколькими стульями. Лежащий на кровати юноша поднимался, ощущая беспокойство и чье-то присутствие, начинал танцевать, пугливо озираясь. Потом появлялась Женщина, она же Смерть. Прекрасная и влекущая. Поначалу она пугала Юношу, но затем он подпадал под ее обаяние. Однако Женщина не собиралась дарить ему даже поцелуя. Она дразнила Юношу и все время от него ускользала, а перед тем как исчезнуть, завязывала на свисающей с потолка веревке петлю и властно на нее указывала. Смерть, самоубийство — единственный путь к чарующей, но недостижимой Любви. Юноша повиновался.

Потом были балеты «Экстазы», «Пелеас и Мелисанда», а 23 февраля 1967 года Пети поставил на сцене лондонского театра Ковент-Гарден балет «Потерянный рай», где главные партии исполнили Марго Фонтейн и Рудольф Нуриев. Автор музыки — французский композитор и дирижер Мариус Констан, близкий друг Ролана Пети и музыкальный руководитель его труппы, в будущем — дирижер Парижской оперы.

Балет «Потерянный рай» изображал сотворение Адама и Евы, их грехопадение и изгнание из Рая.

Сначала на сцене появлялось яйцо — смутно мерцающая форма. Из этого яйца в голубых неоновых вспышках возникал человек в белом трико. Он познает окружающий мир и самого себя. Его движения поначалу слабы и отрывисты, но потом к нему приходит уверенность. Тогда он опускается на колени, благодарный за открывшийся ему мир, а над его головой возникают оранжевый полукруг Земли, зеленый полукруг неба и пунцовое солнце между ними.

Вслед за мужчиной рождается женщина. Она появляется из-за его спины, словно вырастая из его ребра. Поначалу женщина беспомощна, и мужчина направляет ее движения и поддерживает ее. Потом она обретает самостоятельность и становится равноправной партнершей. Они соприкасаются пальцами, между ними словно проскальзывает искра. Отпрянув, они скользят друг к другу спинами, их руки встречаются наверху и одновременно смыкаются ноги, так что прогнувшиеся тела образовывают почти правильный овал.

Сзади вырастает древо познания, и появляется Змий, которого изображают пять танцовщиков, каждый из которых, лежа ничком, цепляется ступнями за шею следующего. Их согнутые руки упираются в пол, подобно лапам гигантского ящера. Женщина исчезает в змеиных кольцах. На заднике появляется ее лицо с широко открытыми, полными, влекущими губами. Мужчина опоясывает сцену двумя большими полетными кругами и ныряет прямо в губы на заднике.

В последнем эпизоде мужчины и женщины в пурпурно-черных туниках с желтыми кругами на торсах изображают оргию. Среди них — Адам и Ева. Она еще сохранила нежность, а ее партнер движим лишь чувственной страстью. Когда оргия достигает апогея, молния поражает мужчину. Женщина возвращается к нему, осматривает его недвижное тело со смесью стыда и отвращения.

Ролан Пети вспоминал: «Наверное, самым дорогим для меня танцовщиком был Рудольф Нуриев. Он порой мог вести себя как последняя сволочь, но у него было настоящее горячее доброе сердце, и я это знал. Я любил его, и он любил меня, несмотря на то, что мы сражались с ним в репетиционном зале».

Но Ролан Пети, как и Морис Бежар, были из балетмейстеров. воспитанных на классическом балете. А Нуриев не побоялся пойти еще дальше и сотрудничать с теми, кто никогда не надевал пуанты.

Большим шагом в сторону современного балета стало выступление Нуриева на телевидении в 1971 году в составе Танцевальной труппы Пола Тейлора. Этот ученик Марты Грэхем до сих пор считается одним из самых примечательных американских балетмейстеров. Он никогда не танцевал в классическом балете, а в своих постановках использовал «жесты и позы улиц».

По словам критика, в тот день «на один вечер в не утихающей в течение полувека войне между классическим танцем и танцем модерн наступило перемирие. До этого артисты классического балета не якшались с босоногими танцорами, и те отвечали таким же недоверием».

Сам Рудольф Нуриев говорил, что современный танец привлекает его не только иной хореографией, но и большим разнообразием и богатством тематики, недоступным классическому танцу.

Особенный эмоциональный накал Нуриева, свойственная ему экспрессия в сочетании с широкими возможностями танца модерн, также экспрессивного по своей природе, создавали потрясающий эффект. Нуриев учился, несмотря на то, что был звездой, равной которой в хореографии в то время просто не было, однако и сам многому мог научить хореографов. Он стал танцевать с ансамблем Марты Грэхем, и их постановки имели огромный успех.

Марта Грэхем, американская танцовщица, создательница американского танца модерн и автор почти что двух сотен постановок, родилась в 1894 году в очень религиозной семье. Ее родители хоть и считали танцы грехом, но один раз все же разрешили девочке пойти на концерт известной танцовщицы Рут Сен-Дени. В дальнейшей они планировали ее поступление в колледж, но Марта решила иначе: увидев, как танцует Рут, она твердо решила стать танцовщицей. Это шокировало семью, но в 1913-м она все же настояла на своем и начала обучение в танцевальной школе, которую основала так восхитившая ее Сен-Дени.

В годы, когда проходило ученичество Грэхем, на танец смотрели главным образом как на развлечение. Статус искусства имел только один вид танца — балет, который для Америки был непривычен. Ее соученицы планировали после окончания обучения отправиться в шоу и кабаре, но Марта видела свою жизнь иначе. Она и вела себя соответственно, завоевав уважение учителей. Своим танцем Грэхем ломала стереотип: женщина — это слабое существо. Она отказалась от стандартного взгляда на женственность и стремилась к тому, чтобы сделать свои персонажи безличными, условно-формальными, сильными и даже маскулинными. В теле танцора, по мнению Грэм, зрители должны видеть человека вообще — дисциплинированного, способного к высокой концентрации, сильного. Поэтому ее часто называли феминисткой. В 1932 году Марта Грэхем стала первой представительницей танцевального искусства, получившей Гуггенхеймовскую стипендию, а в 1984-м ее наградили орденом Почетного легиона. Умерла Грэхем в Нью-Йорке 1 апреля 1991 года.

Марта Грэхем на Бродвее поставила для Нуриева современный балет «Люцифер» о герое, попавшем в немилость, о полубоге-получеловеке, которому знакомы и людские страхи, и боли, и сомнения. В финале ее герой становится богом света. «Каждый художник несёт свет. Вот почему я поставила балет для Нуриева», — писала Грэхем. Это премьера стала событием — билеты на лучшие места стоили до десяти тысяч долларов, и на премьере собрались все знаменитости Америки, включая супругу президента Форда, а как раз накануне Рудольф Нуриев вывихнул лодыжку. Отмена спектакля значила бы для Марты не только огромные финансовые затруднения, но и «потерю лица». Этого нельзя было допустить — и Нуриев танцевал. Его массажист потом рассказал, что тогда первый раз видел его плачущим от боли. Но зрители ничего не заметили — зал был в восторге.

Но самый любимый балет Рудольфа Нуриева настолько необычен, что его и балетом-то назвать трудно. Скорее, на взгляд непосвященного зрителя это акробатический номер. В нем странно и непривычно все — и музыка, и хореография. Речь идет о «Лунном Пьеро» — постановке Елена Тетли.

Родившийся в штате Огайо, Гленфорд Эндрю Тетли-Младший, стал заниматься танцами уже в двадцатилетнем возрасте, после окончания медицинского колледжа. Столь позднее начало не помешало ему добиться больших успехов! Он стал художественным руководителем Танцевального театра Нидерландов в 1969-м и Штутгартского балета, потом работал с Национальным балетом Канады. Глен Тетли отличался тем, что любил смешивать балет и современный танец. Он поставил более чем 50 балетов для прославленных танцевальных и балетных трупп.

Умер он в начале 2007 года от рака кожи.

Автор музыки «Лунного Пьеро» — композитор Арнольд Франц Вальтер Шёнберг (1874–1951), крупнейший представитель музыкального экспрессионизма, основоположник новой музыкальной техники — додекафонии. Dodecaphonia — двенадцатизвучие — это композиция на основе 12 соотнесенных между собой тонов. Представители новой венской школы, основоположником которой считается именно Шёнберг, считали, что привычная нам по музыке Моцарта, Бетховена и Шуберта так называемая диатоническая система устарела, и они создали свою систему, развитие которой привело к современному постмодернизму. Заслуги Шёнберга как композитора признаны во всем мире, и в его честь даже назван кратер на Меркурии.

Примечательно, что всю жизнь поклонявшийся двенадцатизвучию Шёнберг страдал особой фобией — боязнью числа 13. Он родился 13-го числа, что всю жизнь считал дурным предзнаменованием, и 13-го же числа умер. Композитор боялся того дня, когда ему исполнится 76, потому что в сумме эти цифры составляют пресловутое число 13. Ну а тем паче его день рождения пришелся на пятницу 13 сентября 1950 года. В последний день жизни, тоже крайне нехороший с точки зрения нумерологии, он весь день пролежал в постели, предчувствуя приближающуюся смерть. Жена композитора пыталась уговорить его встать и «прекратить эти глупости», и каково же было её потрясение, когда тот лишь вымолвил слово «гармония» и умер. Арнольд Шёнберг покинул этот мир в 11:47 вечера, за 13 минут до полуночи.

Рудольф Нуриев впервые исполнял «Лунного Пьеро» в Копенгагене на сцене Датского королевского балета в декабре 1976 года. Постановка была выдержана в черно-белой гамме. Пьеро, подобно акробату, раскачивался на металлической конструкции, пытаясь поймать лунный луч, символ недостижимого. Его движения — это не танец в привычном смысле слова, но они гармоничны и подчинены музыкальному строю. Пьеро томится, Пьеро мечтает. Пьеро страшится… Черный фон, тонкий луч света, и в луче большим белым пятном — Пьеро.

Значительным событием в мире искусства считается балет по произведению Федора Михайловича Достоевского «Идиот» на музыку Шестой симфонии П.П. Чайковского. Постановщик этого балета, танцор и балетмейстер Валерий Панов родился в 1938 году в г. Витебске. В середине семидесятых, после долгой борьбы с властями, он эмигрировал в Израиль.

В 1975 году Валерий и Валина Пановы дебютировали на Западе с постановкой «Щелкунчик» и отрывками из «Петрушки». В последующие годы их стали приглашать с гастролями по всему миру. Так произошла их встреча с Нуриевым, и появился этот замечательный балет, премьера которого состоялась в Западном Берлине в 1979 году. В 1987 году Панов был награжден Золотой пластинкой в Турции за эту постановку.

Рассказывая о работе над ролью, Нуриев говорил: «Сначала нужно понять этого персонажа. Ты ставишь себя на место князя, проникаешься ситуацией, и тогда становится ясным, что нужно делать и как реагировать. Ты не играешь роль, ты сам становишься этой ролью. Ты становишься этим героем».

Нуриев не боялся менять себя и пробовать новое. Он танцевал неоклассику Ханса ван Манена и Руди ван Динцига, драматические, литературные балеты Джона Ноймайера («Дон Жуан»), он исполнил роль в постановке Биргит Кульберг «Фрекен Юлия» по сложной, психологической драме Августа Стриндберга «Фрекен Юлия». Балет «Павана Мавра» хореографа Хосе Лимона. Это выдающееся произведение в стиле танца модерн имеет подзаголовок «Вариации на тему «Отелло». В нем история несчастного ревнивого мавра излагается с использованием придворных танцев эпохи Возрождения. Павана — один из них. В его репертуаре были современные балеты, например «Алая буква» Марты Грэхем, в котором частично использовался текст романа Натаниэля Готорна, а частично музыка рок-гитариста Яна Мура. Или жуткий балет «Урок» Флеминга Флинта об учителе-садисте, который душит своих учеников после занятий. Или балет «Момент» хореографа Мэррея Луиса, отрицавшего вообще какие-либо стили. «Я люблю танец сам по себе, а не стиль, — говорил о себе этот необычный балетмейстер. — Я оперирую элементами танца так же просто, как говорю. Каждый жест имеет смысл — вот и вся хореография».

Хореограф Руди ван Данциг, один из самых ярких новаторов в современном балете, в течение четверти века был другом Нуриева. Он издал о нем иобих совместной работе книгу «Нуриев — хвост кометы». Свой первый балет ван Данциг поставил в возрасте 22 лет. Он был одним из основателей Нидерландского театра танца 1959 году в Гааге и художественным руководителем Нидерландского национального балета в Амстердаме с 1967 по 1991 год. Кроме того, его балеты ставились во многих театрах мира: от Лондона, Парижа, Нью-Йоркадо Токио, Кейптауна, Торонто, Стокгольма, Будапешта.

Руди ван Данциг поставил четыре балета для Рудольфа Нуриева: «Канаты времени», «Про темный дом», «Уносимые легким ветром» и «Улисс». Нуриев танцевал также его номер «Памятник умершему юноше».

Уже будучи тяжело больным, в 1989–1990 годах Нуриев исполнил партию Короля Сиама в популярном американском мюзикле «Король и я» в рамках двухмесячных гастролей мюзикла по США и Канаде. Р. Роджерса и О. Хаммерштейна. Гонорар артиста составил миллиондолларов. Хореографом мюзикла стал его давний друг Джером Роббинс, после смерти Баланчина возглавивший «Нью-Йорк сити балле». Этот выдающийся хореограф с успехом ставил как классические балеты, так и бродвейские шоу; среди его достижений — «Вестсайская история» и «Скрипач на крыше».

До Нуриева эту роль исполнял великий Юл Бриннер. «Он противный человек, обладающий неограниченной властью. Мне нравится абсолютная власть. Король любопытен, король любознателен, у него есть и хорошие черты», — так говорил Нуриев о своем герое.

Глава 11. Роли в кино

Еще одним аспектом напряженной, разносторонней работы Рудольфа Нуриева стал кинематограф. Говорят, что сниматься в кино его надоумил художник и фотограф Энди Уорхолл, но на самом деле все началось намного раньше, еще в России в 1958 году с исполнения партии Корсара, в 1963 году этой же партией она продолжилась в фильме «Вечер с Королевским балетом». Затем последовала партия Ромео с балетом Макмиллана, а в 1966 году — «Юноша и смерть» Ролана Пети.

В 1964 году ему предложили роль Змея в фильме «Библия», однако Нуриев запросил слишком большой гонорар. В 1970 году был задуман фильм о судьбе Вацлава Нижинского с Нуриевым в главной роли, но он опять не состоялся. Тогда Рудольф Нуриев решил сам выступить в роли продюсера, ив 1972 году был снят фильм «Я — танцовщик» о ежедневной работе артиста балета. Фильм стал популярным, однако Нуриев, несмотря на успех работы, был крайне недоволен результатом, заявив, что терпимыми получились лишь несколько сцен. Нуриев был так разочарован результатом, что даже уговаривал продюсера продать ему негативы, чтобы сжечь их, но тот не согласился.

Через полгода Нуриев завершил съемки фильма «Дон Кихот», являющегося полнометражной кинематографической версией одноименного балета, которую Рудольф Нуриев в свое время поставил в Австралии. Танцовщик исполнял в нем главную роль, а также был режиссером и сопродюсером. В результате эта работа была признана одним из лучших фильмов-балетов и одной из лучших интерпретаций романа Сервантеса.

Следующая работа Рудольфа Нуриева в кинематографе была не столько танцевальной, сколько игровой. На этот раз он исполнял роль знаменитого актера немого кино Рудольфо Валентино — легендарного актера, символа мужской красоты. После этой роли возникла легенда, что мать назвала Нуриева именно в честь Валентино, но это неправда: фильмы с его участием в СССР не шли и имя Валентино Фариде не говорило ни о чем.

Валентино был по происхождению итальянцем, в США приехал в 1913 году в возрасте восемнадцати лет. Он говорил по итальянски, по французски и по-испански, а вот английского не знал, и первое время жизнь в Америке была для него тяжелой. Он брался за любую работу: был садовником, мойщиком посуды, таксистом. Порой он опускался до краж, порой красивого молодого итальянца покупали на вечер или на ночь стареющие богатые американки. или американцы. Да, бисексуальность Рудольфо Валентино мало кем оспаривается.

Жизнь его изменилась после того, как Рудольфо попробовал силы в кинематографе, получив пока еще крошечную эпизодическую роль. Кинемагограф в те годы был немым, поэтому его отвратительное английское произношение никого не смущало, а вот музыкальный слух у Валентино был отличным — что немаловажно. Присутствовали также эффектная внешность и обаяние.

Поначалу ему давали роли «плохих парней», которые в его исполнении оказывались куда симпатичнее «хороших». В фильме «Четыре всадника Апокалипсиса» о бандитах на Диком Запале Валентино станцевал танго. Сейчас эта сцена в фильме не кажется эффектной — но не по вине танцора. Режиссер слишком перегрузил деталями его костюм, а сцену — лишними предметами. Но тогда публика воспринимала действие иначе, и на Валентино обратили внимание. Фильм оказался очень кассовым, а танго сразу стало модным танцем.

За этим фильмом последовали картины «Шейх» и «Сын шейха», не устаревшие до сих пор. Валентино необычайно шел восточный костюм, созданные им герои выглядели живыми и обаятельными. Его огромные темные глаза и привлекательная улыбка влюбили миллионы американок. Мало кто знал, что на самом деле у актера большие проблемы со здоровьем: он плохо переносит солнечный свет и вынужден затягивать окна своего особняка черными драпировками. Он лысеет. Его все чаще беспокоят боли в желудке.

Кончилось все в одночасье: в августе 1926 года, находясь в Нью-Йорке, актер стал жаловаться на боли в животе. Его срочно доставили в больницу; врачи диагностировали прободение язвы желудка. Несмотря на проведенную операцию, спустя несколько дней актер скончался от полученной инфекции. До открытия антибиотиков оставалось еще около двадцати лет.

Похороны Рудольфо Валентино вылились в настоящую демонстрацию. Тысячи человек выходили на улицу, чтобы просто увидеть, как провезут гроб знаменитого актера, а во время церемонии похорон над процессией летал самолет, разбрасывающий лепестки роз. Смерть Валентино вызвала несколько самоубийств среди его наиболее фанатичных поклонниц.

В течение многих лет в годовщину смерти Валентино к его могиле приходили тысячи женщин. Это стало настолько привычным, что когда в 1956 году, через 30 лет после смерти актёра, на его могилу не пришла ни одна поклонница, эту новость сочли достойной распространения по каналам крупнейших телеграфных агентств.

Фильм получил признание зрителей, однако критики не слишком высоко оценили игру Нуриева. Не совсем удачное, по мнению специалистов, исполнение объясняли тем, что Нуриев, привыкший видеть перед собой публику, не мог заставить себя играть с тем же накалом эмоций в студии, перед камерой вместо зрительного зала. Тем не менее в ежегодном обзоре лучших фильмов «Валентино» занял восьмое место. Замечательна в фильме сцена, в которой Валентино встречается с Вацлавом Нижинским, прибывшим на гастроли в Америку. Их разделяет языковой барьер, к тому же Вацлав очень стеснителен. И тогда, чтобы разрядить обстановку и познакомиться, Рудольфо ставит граммофонную пластинку и приглашает Вацлава на танец. И они танцуют танго, которое помогает им понять друг друга лучше всякой беседы.

Следующей работой Рудольфа Нуриева в кино стал шпионский боевик «Рассекреченный», где он сыграл роль секретного агента. Действие происходит в Париже. Главная героиня, фотомодель, ее роль исполняет Настасья Кински, расставшись со своим любовником, пробует начать все сначала. Она встречает странного человека, скрипача по имени Дэниэл, который досаждает ей своим вниманием, буквально преследуя её. Ему удается добиться расположения молодой женщины, но сам он холоден как лед. Дэниэл является представителем спецслужб и собирается использовать героиню как приманку для поимки руководителя террористов, о котором известно, что он является большим поклонником героини. В финале фильма Дэниэл и Ривас убивают друг друга, героиня Кински остается жива. Ходит анекдот, что на предпремьерный показ Нуриев пригласил Жаклин Онассис. На сцене, где героя Нуриева застреливают, она громко закричала и закрыла лицо руками — видимо, кадр всколыхнул в ней страшные воспоминания о гибели первого мужа. «Я просто не могла на это смотреть», — объяснила она.

А вскоре он неожиданно для своих поклонников начал принимать участие в знаменитой программе скетчей «Маппет-шоу», обнаруживая незаурядное чувство юмора и находчивость. В одном из роликов его партнершей была. свинья! Нет, не настоящая, а балерина в костюме толстой розовой свинки. Он танцевал с ней па-де-де, пародируя свои театральные выступления в классическом балете.

Глава 12. Работа в качестве постановщика балетов

Конечно, рано или поздно, устав ругаться и ссориться с хореографами, Нуриев должен был прийти к тому, чтобы поставить балет самому. И, учитывая его характер, скорее рано, чем поздно. Начал Нуриев, конечно с классики. Он возродил для Фонтейн и самого себя постановку «Баядерки» Мариуса Петипа. Во многом он использовал хореографию Кировского балета, но внес и многое свое. Этот балет красной нитью проходит через всю его жизнь: он ставил его в Лондоне в 1963 году, а затем в Париже в 1974 году. Третий раз, уже на пороге смерти в октябре 1992 года он вновь поставил «Баядерку» для Парижской оперы.

Большим успехом пользовался балет «Лебединое озеро». В октябре 1964 года на премьере в Вене Фонтейн и Нуриева зрители овациями вызывали на сцену восемьдесят девять раз — это был абсолютный рекорд. В 1966 году балет был экранизирован.

Нуриев создал довольно необычную редакцию старинного балета. Он полностью ушел от традиционной постановки Иванова — Петипа, где сюжет сосредоточен на образе девы-лебедя. У Нуриева главным персонажем стал принц. Сам он давал такие объяснения своей версии: «Для меня Лебединое озеро — длинное мечтание принца Зигфрида. Он насытился романтическими чтениями, возбудившими его жажду бесконечности, и не признает действительности власти и свадьбы, к которым его обязывают воспитатель и мать. Чтобы избежать предполагаемой мрачной судьбы, он придумывает призрак озера, символа того места, к которому он стремится. В мыслях у него возникает идеализированная запретная любовь. (Белый лебедь — неприкасаемая женщина. Черный лебедь — обратное, так же как и зловредный Ротбарт является извращенным образом воспитателя, Вольфганга). Поэтому когда сновидение исчезает, разум принца не может выжить».

Такой Зигфрид не мог победить — и он погибает.

В дальнейших постановках этого балета (в Парижской Опере зимой 1984-го) Нуриев продолжил и укрепил ту же редакцию. Правда, далось это не сразу: до того на сцене Парижской оперы в течение четверти века с большим успехом шла версия со счастливым финалом, и новую версию — с возвращением к трагическому концу — артисты поначалу отказывались исполнять. Нуриеву пришлось их две недели уговаривать и убеждать. Будучи сам строптивого нрава, он понял их упрямство и нашел способы его переломить. Спектакль все же увидел свет и так и остался в репертуаре театра. За годы существования спектакля сам Рудольф Нуриев несколько раз выходил на сцену в образе Ротбарта.

Примечательно, что Эрик Брюн ответил Рудольфу своей постановкой «Лебединого озера». В ней он заменил образ колдуна Ротбарта образом Черной ведьмы — совы, из первой, самой ранней редакции балета.

Большую известность получила нуриевская редакция и другого классического балета — «Щелкунчик». Вариант Нуриева принято называть «фрейдистским».

Согласно ему, после танца с принцем Мари просыпается и Щелкунчиком оказывается ее помолодевший крестный Дроссельмейер.

Удивителен финал этой постановки: знаменитое па-де-де, обычно окрашиваемое музыкантами в мажорные тона, в его постановке исполняется в миноре и знаменитый аккорд становится не гимном любви, а превращается в скорбный траурный вопль: ведь сказка и счастье — это лишь сон, через минуту героиня проснется и вновь окажется в тусклом унылом реальном мире.

В эту постановку Нуриев привнес много русского: так, балерина не складывает руки привычным сладким венчиком, а поднимает их, разведя в стороны, ладонями вверх — как принято в «барыне».

Нинет де Валуа считала «Щелкунчик» Нуриева лучшим из всех виденных ею вариантов, и за четверть века количество постановок его версии во всём мире превысило все остальные редакции этого балета.

После «Щелкунчика» он поставит свои оригинальные балеты, которые до сих пор идут на зарубежных сценах — «Ромео и Джульетта», «Золушка. Он поставит «Манфреда» по поэме Байрона на музыку Чайковского, «Сюиту Баха» (хореография совместно с Франсиной Лансело), затем «Вашингтонскую площадь» на музыку Чарльза Айвза.

Он также создал собственные редакции других балетов классического наследия: «Жизель», «Спящая красавица», «Дон Кихот», «Раймонда», которые до сих пор идут в Париже, Вене (Нуриев был гражданином Австрии), Мюнхене, Канаде, других странах.

«Дон Кихот», поставленный Нуриевым, изобиловал сложными танцами. Настолько сложными, что газеты язвили: «Что станет с балетом без Нуриева? Кто сможет танцевать такое?» Но их опасения оказались беспочвенными.

Первым самостоятельным балетом, а не редакцией старой версии, стал для Нуриева балет «Танкред» по мотивам пьесы Шекспира, поставленный в 1966 году для Венской оперы на музыку современного немецкого композитора Ханса Вернера Хенце, пережившего войну и плен, о бунтаре-одиночке, погибающем в борьбе.

Этот балет — хореографический монолог. То есть на протяжении двух часов Нуриев не покидал сцену, что, конечно, было делом трудным изматывающим.

Нуриев попытался вникнуть в тайны человеческой психологии — и справился с задачей. Но все же, по мнению критиков, балет этот был красив и интересен, но уж слишком запутан.

После «Танкреда» последовал балет «Ромео и Джульетта». Он родился в споре с шотландским хореографом Кеннетом Макмилланом, поставившим этот балет в Лондоне. «Ромео и Джульетта» на музыку Сергея Прокофьева с Марго Фонтейн и Рудольфом Нуриевым в главных ролях считается одной из самых удачных его постановок. Его успехи были отмечены тем, что целых семь лет Макмиллан возглавлял Королевский балет Великобритании, но даже после ухода с должности он остался главным хореографом театра. Скончался Кеннет Макмиллан во время премьеры восстановленного им спектакля «Майерлинг».

Однако Нуриев был не удовлетворен результатами работа Макмиллана! Он поставил свою версию — бурную и пылкую. Он обогатил роль Ромео, рассматривая ее как рассказ о юноше, превращающемся в мужчину. Ввел несколько массовых сцен с народом — со злобной или веселой толпой. Поставил эффектные дуэли между Монтекки и Капулетти.

Премьера состоялась в 1977 года в Колизеуме. Сущенствует и фильм-балет, в котором Джульетту танцует Карла Фраччи, а Марго Фонтейн исполняет роль матери Джульетты, она трогательно оплакивает убитого сына.

«Ромео и Джульетта» — история молодого юноши, который становится мужчиной. Как подростка его влечёт женский пол, встречаются красивые и холодные женщины, но он хочет испытать более сильное чувство — любовь. Джульетта даёт ему это. Она влюблена, и она более зрелая, чем он. Я убеждён, в Вероне Ренессанса и Елизаветинском Лондоне общество было разделено между старыми суевериями и голодом Нового мира, отношения между полами и насилие существовали вместе, и это, как ни странно, связывает их с нашим временем.» — Рудольф Нуриев.

В конце семидесятых годов, когда Марго Фонтейн прекратила свои выступления, Нуриев стал выступать с Королевским балетом все реже и уже не считал себя членом его труппы. Правда, он оставил труппу не по собственной инициативе — Нуриев успел приобрести среди участников Королевского балета несколько верных друзей и подруг и огромное количество врагов. И это понятно: всегда всю жизнь ему вредили его дурной характер и неумение себя сдерживать. Ну а редко кто готов терпеть постоянное хамство, пусть даже и от гения. К сожалению, Нуриев так никогда и не понял, что во всем виноват он сам. «Едва Марго оставила балет, — говорил Нуриев в одном из интервью, — сразу возникла мысль убрать меня, из личности превратить в ничто».

Расставание с Лондоном стало хоть и обидным, но не смертельным ударом для Нуриева. За право пригласить его в свою труппу боролись лучшие театры мира, несмотря на то, что Нуриев требовал (и получал) баснословные для балетного танцовщика гонорары.

В 1983 году в жизни Рудольфа Нуриева произошло большое событие — он принял руководство балетной труппой театра «Гранд-Опера».

Далеко не всегда поведение Нуриева было приличным — онв полной мере поддержал свою репутацию грубияна и скандалиста. Во время репетиций он грязно ругался и даже бил посуду, если сильно злился. А однажды даже ударил известного преподавателя из-за того, что не сошелся с ним в педагогических методах. За это его оштрафовали на 6 тысяч франков, и он еще легко отделался: профсоюз танцовщиков требовал его увольнения.

Однако по прошествии нескольких лет стало ясно, что он сумел превратить довольно разнородную труппу «Гранд-Опера» в первоклассную, отличающуюся высоким профессионализмом. «Я глубоко уважаю сделанное им для театра, — писал хореограф Джером Роббинс об этой работе Рудольфа Нуриева. — Он вытащил труппу из депрессии и научил ее соблюдать дисциплину, поставил определенную цель. Он был искренне заинтересован в балете и артистах и действительно создал хорошую, профессиональную труппу». Одним из наглядных результатов его работы стали в 1986 году гастроли труппы в Америке, которых не было с 1948 года. Турне стало триумфальным, что подтвердило высочайший уровень труппы, достигнутый усилиями Рудольфа Нуриева.

Из работ этого периода особо стоит упомянуть балет «Золушка» на музыку Сергея Прокофьева, лишь основанный на классическом сюжете сказки Шарля Перро. Нуриев следовал не за детской сказкой, а за музыкой Прокофьева — нервной, современной. Поэтому он перенес действие в тридцатые годы XX века и оформил балет в стиле арт-деко.

Действие происходит в Голливуде. Золушка и ее сестры страстно желают не выйти замуж за принца, а стать кинозвездами. Вместо короля — продюсер. Но только одна из них — прекрасная Золушка становится богиней экрана. Нуриев воспользовался возможностью показать на сцене множество легендарных кинематографических образов. Необычная постановка Рудольфа Нуриева имела огромный успех во Франции. Балет был специально поставлен для Сильви Гиллем — одной из звезд французского балета, получившей известность во многом благодаря Нуриеву.

Она пришла в балет из гимнастики. В 11 лет сильная и гибкая девочка была принята в класс Академии балета Парижской оперы и еще ученицей участвовала в балетных спектаклях Опера Гарнье, но затем по принятому порядку поступила лишь в кордебалет. В Парижской опере господствовала строгая иерархия. Несмотря на награды на конкурсах и фестивалях, Сильви еще долго пришлось бы карабкаться наверх, если бы не Нуриев. Он поручил ей партии Одетты и Одиллии в «Лебедином озере», и Сильви стала самой молодой звездой «Гранд-Опера». Так началась ее международная карьера. Впоследствии она станет одной из любимейших балерин Мориса Бежара.

Нуриевым, без страха ломавшем привычные рамки, было выращено целое поколение великолепных артистов балета. Про некоторых стоит рассказать особо.

Мануэль Легри очень рано закончил Школу балета Парижской оперы ив 16 лет уже был принят в кордебалет. В двадцать лет он получил первую золотую медаль на медународном конкурсе в Японии. Потом были другие награды. Но высший статус солиста балета Мануэль Легри получил в 1986-м именно при Рудольфе Нуриеве, после выступления в партии Жана де Бриена в «Раймонде» на сцене «Метрополитен опера» в Нью-Йорке. В настоящее время это один из самых прославленных танцовщиков в мире. В декабре 2000-го Мануэлю Легри вручен Приз Нижинского как лучшему танцовщику в мире в 2000 году.

Элизабет Платель родилась в Париже в 1959 году в семье, далекой от артистического мира. Закончив Парижскую консерваторию и балетное училище Парижской оперы, она поступила в кордебалет и стала быстро подниматься со ступеньки на ступеньку: в Парижской опере строго соблюдается иерархия. Когда Рудольф Нуриев был в 1981 году приглашен в Парижскую оперу для постановки своей версии балета «Дон Кихот», он выбрал Платель для исполнения партии повелительницы дриад. Нуриев часто давал молодым танцовщикам шанс выступить в его балетах. Он стал одной из наиболее важных фигур в карьере Платель, давал ей главные партии в своих постановках. Заглавную партию в «Раймонде», Одетту-Одиллию в «Лебедином». Нуриев также доверил ей исполнение главных ролей в его версиях «Спящей красавицы» (1989) и «Баядерке», его последней работе для Парижской оперы (партия Гамзатти — 1992 год, позднее она также станцевала Никию).

Летом 1999 года Элизабет Платель ушла из Парижской оперы в соответствии с правилами: женщины-этуали оставляют сцену в возрасте 40 лет (мужчины-этуали — в 45 лет). Но и потом она выступала в качестве приглашенной звезды как в Опере, так и в других театрах в разных странах мира.

Никию в «Баядерке» танцевала Изабель Гуерен. Она родилась в Росни в 1961 году и пришла в Парижскую оперу после окончания консерватории в 1978 году. В 1985 году она уже считалась признанной звездой. Нежная, чувственная, утонченная, Изабель могла танцевать как классический репертуар, так и балеты модерн. Ей присудили приз Анны Павловой и приз Бенуа.

Шарль Жюд был принят в кордебалет Парижской оперы по окончании учёбы в Консерватории Ниццы. Быстро пройдя различные уровни, в 1975-мон стал первым танцовщиком. В его репертуаре многие балеты Нижинского, партии, которые с огромным успехом исполнял Нуриев. Это «Послеполуденный отдых фавна»,»Видение розы», «Петрушка». В 1980–1992 годах Жюд регулярно принимал участие в гастролях группы «Нуриев и его друзья». Сплетничали, что Нуриев был в него по уши влюблен, но вынужден был смириться — получил твердый отказ. Он никогда не переносил личные обиды на сцену и остался с Шарлем в дружеских отношениях, обучая его всему, что знал сам. Шарль Жюд признавался, что до встречи с Нуриевым занимался балетом лишь потому, что так хотели его родители, и лишь Нуриев внушил ему любовь к танцу. Впоследствии Шарль Жюд был награжден множеством призов и медалей за вклад в искусство.

То, что хореограф Нуриев ориентировался на молодежь, стало причиной его многочисленных конфликтов с администрацией театра. Решать конфликты Нурев так и не научился, он сразу взрывался и переходил к ругани. в результате через три года Парижская опера не возобновила с ним контракт.

Однако в 1991 году его попросили заново поставить «Ромео и Джульетту». Роль Меркуцио он поручил Николя Ле Риш, и почувствовав возможности молодого артиста, он с ним выучил роль Ромео; пять дней спустя, 19 декабря, он успешно ее станцевал с Клод де Вульпиан.

Глава 13. Деньги, скандалы и СПИД

Вне сцены Нуриев, по мнению большинства тех, кто его знал, был просто невыносим. Он не давал себе труда быть тактичным или соблюдать хотя бы элементарные правила общения. Нуриев начал свою карьеру на Западе со скандала из-за своего неожиданного отказа возвращаться в Москву и продолжил ее эпатажем — и на сцене, и вне ее. Он грубил своим партнерам, администрации театров, отвратительно вел себя с журналистами. Тев ответ со вкусом расписывали подробности его жизни, смакуя его срывы и публичные ссоры.

Рассказывают, что на одном приеме в Сполето, где был предусмотрен фуршет, Нуриев, возмущенный тем, что вынужден сам накладывать себе на тарелку еду, швырнул все то ли на пол, то ли об стену и со скандалом удалился. Другие писали, что то была не тарелка, а бокал то ли с вином, то ли с виски. А еще одни «очевидцы» рассказывали, что Нуриев случайно уронил бокал. Но такая выходка была вполне в его стиле и в нее охотно верили.

Однажды на приеме в присутствии королевской семьи в Лондоне он танцевал соло, ему жали туфли — он спокойно сбросил их и продолжал танцевать босиком. Этого бы не мог себе позволить ни один танцовщик. Рудольф мог быть очень груб с дирижерами, партнерами, продюсерами, сам поддерживая и подчеркивая слухи, распространяемые о его ужасном характере. Он мог отвратительно ругаться матом, унижая окружающих. А однажды дал пощечину женщине — администратору труппы, потому что ему пришлось не по вкусу какое-то ее замечание. Впрочем, эта дама была не робкого десятка и сумела заставить несносного Нуриева себя уважать.

Выдающийся российский танцовщик и балетмейстер Игорь Моисеев очень хотел познакомиться с Нуриевым. Но отношения их так и не удалось развить: они разругались в первый вечер знакомства, по дороге из дома в ресторан, где собирались поужинать.

Другой неприятной чертой Нуриева была выраженная скупость. За выступления танцовщик запрашивал баснословные гонорары, но при этом никогда не носил карманных денег: везде — ив ресторанах, и в магазинах — за него платили друзья. При этом он был крайне требователен к качеству пищи и отсылал блюда назад, если они казались ему недостаточно хорошо приготовленными.

Вспоминают, что как-то он с партнершей и антрепренером подъехал к театру на такси. Женщины вышли, и балерина попросила Нуриева расплатиться — сумма была невелика. Он отказался, объявив, что это дело антрепренера: «Она получает с нас прибыль — так пусть и платит!»

Понимая, что одними танцами миллионов не заработать, максимальная цена выхода составляла в то время не более десяти тысяч долларов, но он умело вкладывал свои деньги, создавая замысловатые финансовые схемы, чтобы уйти от налогов. Даже австрийское гражданство он принял именно потому, что в этой стране было самое мягкое налоговое законодательство. Состояние Нуриева оценивалось по-разному, от тридцати пяти до восьмидесяти миллионов долларов. Нуриев, по выражению одного из своих знакомых, представлял собой финансовую империю, состоявшую из одного человека. Его финансовое чутье сделало бы честь профессионалу, и всеми своими делами он занимался сам, не доверяя никому. Конечно, он пользовался советами консультантов, но решения о вложении своих средств всегда принимал сам.

Уже будучи обладателем колоссального состояния, Рудольф Нуриев продолжал работать столь же напряженно, как и в первые годы своего творчества. Он любил деньги ради денег и танец ради танца. Большую роль в его карьере сыграло сотрудничество с известным антрепренером и продюсером Солом Юроком, который организовывал североамериканские турне Лондонского королевского балета.

Видя, какой успех имеют гастроли, Нуриев предложил Юроку создать гастрольную версию балета «Спящая красавица», которую собирался исполнять с Национальным балетом Канады. Он поставил этот балет сам, и постановка имела колоссальный успех. Сотрудничество Нуриева с Юроком оказалось очень успешным и длилось около шестнадцати лет.

Отдельной страстью его были дома и квартиры: в Париже, в Нью-Йорке, в Лондоне. У Нуриева был даже свой собственный остров в Средиземном море. Всего у него было семь домов: в Лондоне, Париже, Монте-Карло, Нью-Йорке, Сен-Барте, ферма в Вирджинии и остров в Италии. По воспоминаниям Елена Тетли, его дома были «красивыми, но пустыми. В них не ощущалось уюта».

Он коллекционировал старинные карты, этюды обнаженной мужской натуры, ноты, книги, картины старых мастеров, вычурную резную мебель, бронзу, восточные ковры, старинные музыкальные инструменты. Ему была свойственна экстравагантная манера одеваться: сапоги до бедер, берет, пиджак из змеиной кожи. Так же внимательно он относился и к своим балетным костюмам, строго следя за их покроем и даже за плотностью эластика, из которого было сшито балетное трико: особая вязка должна была поддерживать мышцы. Если костюм ему подходил, то он носил его до последнего, до дыр, заставлял костюмеров чинить и зашивать порвавшиеся трико и болеро. Эти костюмы — роскошные, вышитые стразами и бисером, — он планировал завещать музею своего имени.

«Все, что у меня есть, — говорил он, — натанцевали мои ноги». Но конечно, это было не так! Одни выступления таких доходов не давали. Рудольф Нуриенв обладал еще один талантом — выгодно вкладывать и приумножать свои средства, при этом почти не выплачивая налогов.

Но в то же время он работал как вол, и никто в балете не мог сравниться с ним трудоспособностью и профессиональной дисциплиной. Часами он занимался в классе, в репетиционном зале, без устали работая и после спектакля.

Сам он никогда себя не щадил: мог репетировать часами, выступать с травмой, с воспаленным суставом, перемотанным бинтами, терпеть лихорадку и боль. Главным ддя него всегда был танец. Когда речь шла о балете, он переставал быть скупым, замкнутым и грубым. Он делился своим мастерством и с радостью обучал начинающих артистов, если они готовы были учиться. Но и тут он оставался собой! Научив молодого танцовщика чему-либо, в ответ на благодарность и сожаление, что менее опытный коллега ничего не может дать взамен, Нуриев порой отвечал: «Все в порядке. Вы для меня опасности не представляете».

Он никогда не скрывал своей ориентации, но долгое время не заявлял о ней открыто: до конца шестидесятых во многих странах гомосексуалисты подвергались уголовному преследованию. Эти законы были отменены в Великобритании лишь в 1967 году, а в Канаде и ФРГ — в 1969-м; существовали европейские развитые страны, в которых гомосексуалистов преследовали вплоть до восьмидесятых! Поэтому Нуриев привычно уходил от назойливых расспросов журналистов. На вопросы, как проходит его личная жизнь, он кратко отвечал: «Спорадически». Со знакомыми он был более откровенен и порой вдруг принимался расписывать подробности оргий, в которых участвовал. Он шокировал людей тем, что прилюдно целовался взасос. Видя смущение окружающих, он приходил в восторг. И говорил, что это старинный русский обычай. Впрочем, в те годы «незабвенный Леонид Ильич», принимая глав иностранных государств, тоже смущал умы сим эротическим зрелищем, так что некоторые Нуриеву верили.

Нуриеву приписывали знаменитых любовников. Сплетничали, что у него были романы с легендарным солистом группы «Queen» Фредди Меркьюри, с Элтоном Джоном, Ивом Сен-Лораном и по слухам даже с незабываемым Жаном Маре. Скорее всего в этих сплетнях была львиная доля вранья. Но Нуриев словно нарочно эпатировал окружающих. Понравившихся ему юношей он открыто приглашал в свою спальню. «Он ест их, как блины», — выразилась одна из его знакомых.

Действительно, после расставания с Эриком Брюном длительных романов у него не было. На вопрос, почему, он как-то ответил: «Потому что я слишком люблю Эрика. Даже досадно!»

Но при самой большой любви он не умел хранить верность. Взвинченный и возбужденный после спектаклей, он отправлялся в клубы с сомнительной репутацией искать себе любовника на одну-единственную ночь. Подобное не могло оставлять Брюна равнодушным. Он не мог понять и простить подобную неразборчивость, она вызывала у него брезгливость и отвращение. Это была одна из причин, по которой они расстались.

Многие женщины — умные, состоявшиеся — влюблялись с него, но женщины не вызывали у Нуриева сексуального интереса, хотя ему льстило их поклонение.

Одиночество — вот что стало главной трагедией жизни великого танцовщика. И он сам был виноват в этом. В жизни Нурева было много людей, готовых его любить, но каждый раз его дурной нрав сводил отношения на нет. В конце концов его оставила даже хорошо оплачиваемая администратор, которая много лет обустраивала его быт. Женщина справедливо рассудила, что никакие деньги не окупают ежедневных унижений.

Нуриев так и никогда не женился — хоты бы ради рождения наследников. Хотя на подобный шаг всегда шли состоятельные люди нетрадиционной ориентации; в английском языке даже появилось выражение «лавандовый брак» как определение подобного сожительства. И если «лавандовый брак» был основан на взаимном уважении, то часто он оказывался счастливым. Но Нуриев этого не сделал. «Танец — моя жена, моя любовь, мой дом.» — обронил как-то он, хотя в разговоре с Михаилом Барышниковым, отцом четверых детей, он признался, что сожалеет об отсутствии наследников у него самого. Но менять что-то было уже поздно, так как сексуальная неразборчивость Рудольфа Нуриева в конце концов привела к страшному финалу: он одним из первых заразился «чумой XX века» — СПИДом, неизлечимой смертельной болезнью.

Первая научная статья о СПИДе была опубликована в 1981 году. По мнению лечащих врачей Рудольф Нуриев к тому времени уже около двух лет был болен этой страшной болезнью, но сам оннио чем не подозревал. Хотя после сорока у Рудольфа Нуриева уже начали появляться проблемы на сцене — танец уже исполнял с большим напряжением. Стали давать себя знать прошлые травмы, он часто простужался, и казалось бы невинное недомогание могло вдруг обернуться пневмонией. Он сильно похудел без видимых причин, часто просыпался по ночам весь мокрый от пота. Хамет Нуриев умер от рака легких, и Рудольф боялся именно этого заболевания.

Но в начале восьмидесятых по миру уже поползли слухи о новой страшной болезни, которая целенаправленно убивает гомосексуалистов. По необъяснимой тогда причине иммунная система заболевших геев отказывала, оставляя их беззащитными даже перед самой легкой инфекцией. Двумя наиболее характерными симптомами новой болезни были редкая и нетипичная форма пневмоцистной пневмонии и обезображивающая форма рака, известная как саркома Капоши, раньше отмечаемая только у пожилых мужчин средиземноморского или еврейского происхождения. Первая научная статья на эту тему появилась в июне 1981-го. Тогда новая болезнь получила название гей-связанного иммунодефицита, или «болезни четырех Г» — так как была обнаружена у жителей или гостей Гаити, гомосексуалов, гемофиликов и лиц, употреблявших героин. За этим быстро последовали клеймение позором и изоляция заболевших, причем к «группе риска» подключили гаитян, наркоманов и больных гемофилией.

Прошло еще несколько лет до того, как было доказано, что СПИД не разбирает ни национальности, ни сексуальной ориентации, ни морального облика своих жертв. Младенцы получали ВИЧ в родильных домах из-за несоблюдения правил стерильности; великий писатель Айзек Азимов был заражен СПИДом во время операции, выдающая певица Офра Хаза по непроверенным сведениям получила его от любимого мужа. Тогда и была введена новая аббревиатура — AIDS (СПИД).

Но пока врачи определялись с названиями, болезнь уже собирала свою страшную жатву. Одним из первых знаменитостей, умерших от СПИДа, был американский исполнитель-авангардист контр-тенор Клаус Номи. Ходили слухи, что СПИДом болен американский киноактер, красавец Рок Хадсон — жить ему оставалось совсем недолго. Проблемы со здоровьем появились у кумира миллионов Фредди Меркьюри, два любовника которого уже умерли от СПИДа. Зловещие симптомы наблюдались у балетмейстера Роберта Джоффри, с которым Нуриев был хорошо знаком.

К тому времени, когда Рудольф занял пост в Парижской опере, число известных случаев СПИДа в США перевалило пятитысячную отметку, а Франция с ее девяносто четырьмя диагностированными пациентами считалась лидирующей по числу больных в Европе. Тогда лишь немногие понимали, что это лишь верхушка айсберга.

Нуриев жил в бешеном ритме. Днем спектакль в Париже, наутро — репетиция в Лондоне, через день — представление в Монреале, через пару дней — гастроли в Токио. Оттуда — в Буэнос-Айрес, затем турне по Австралии, прерванное телевизионной съемкой в Нью-Йорке. Спал по 4–5 часов где придется: в машине, в самолете. Так он жил не год или два, а десятилетия. Долгое время его организм выдерживал такие нагрузки, но в начале восьмидесятых, когда ему уже перевалило за сорок, появились проблемы со здоровьем.

Осенью 1984 года Нуриев посетил своего врача Мишеля Канези. Канези был дерматологом, специализировавшимся на венерических заболеваниях, что при бурной сексуальной активности было для Рудольфа Нуриева актуально.

Канези произвел обычный осмотр и сделал анализ крови, который ничего не показал: в то время анализ на вирус иммунодефицита человека производился лишь в нескольких клиниках во всем мире. Пожаловавшись на очень плохое самочувствие, Рудольф напрямую спросил Канези о «раке геев».

Канези был хорошо знаком со специалистами — исследователями СПИДа Люком Монтанье и Вилли Розенбаумом. Благодаря этим связям Нуриев смог пройти тест на ВИЧ почти за год до того, как эти анализы стали общедоступными. Канези и Рудольф посетили больницу Питье-Сальпетриер — единственную, где делали такой анализ. Рудольфа сразу же узнали, и вскоре в Париже пошли слухи, что Нуриев болен СПИДом.

Самым печальным было то, что анализы на ВИЧ действительно дали положительный результат, причем, по мнению его врача, заразился он этой болезнью еще в конце семидесятых.

Рудольф выслушал эти новости спокойно. Он попросил Канези дать ему знать «когда придет время», и сообщать ему все, что необходимо. В остальном он предоставил своему врачу беспокоиться о его здоровье. «Он передал свою проблему мне. Я должен был иметь с ней дело», — так формулировал суть их разговора сам врач.

Тогда Канези заверил Нуриева, что существует лишь десятипроцентная вероятность, что болезнь разовьется, — вте годы врачи еще были настроены оптимистично. Впрочем, оптимизм этот был показным: впоследствии Канези признавался, что был напуган куда сильнее своего пациента из-за отсутствия четкой информации о болезни и каких-либо способов ее лечения. Он применил экспериментальные методы, и казалось, они дали результат — состояние здоровья Нуриева улучшилось.

Рудольф доверил новость только немногим ближайшим друзьям и попросил не разглашать эту информацию. Но слухи все же просочились. Вскоре Нуриев столкнулся и с социальными последствиями своей болезни. Как только возникли подозрения в том, что он действительно болен СПИДом, многие его знакомые перестали с ним общаться.

Показной оптимизм Канези не обманул танцовщика, он понимал, что скоро умрет. Но в отпущенное ему время Рудольф хотел танцевать и считал, что у него есть на это силы. А вот газетчики думали иначе. Осенью этого же года одна из газет назвала его выступление «жалким зрелищем». Репортеры сравнивали нынешнего Рудольфа Нуриева с тем Нуриевым, который двадцать лет назад совершил знаменитый «прыжок свободы», — и сравнение это было невыигрышным. Но Рудольф всегда черпал силу в несчастьях, а СПИД выглядел просто очередным препятствием, и он полагал, что может его преодолеть. «Этим меня не запугать», — уверял он.

Его панацеей оставалась работа. Рудольф по-прежнему верил, что танец — единственная вещь в мире, способная удерживать его на плаву. Пока на его выступления раскупают билеты, он будет танцевать, говорил Рудольф друзьям. Врач одобрял его решительность. «Я говорил ему: “Идите и танцуйте”, -вспоминает Канези. — Я хотел, чтобы он работал, так как видел, что это ему на пользу». Доктор пришел к выводу, что танцы продлевают его жизнь лучше любого лекарства.

Глава 14. Последние гастроли

Середина и конец восьмидесятых стали печальным периодом в жизни Рудольфа Нуриева. Одного за другим он терял своих немногих друзей.

Тяжело заболел Эрик Брюн, врачи нашли у него рак. Эрик перенес несколько операций — но они не помогли. Некоторые медики подозревали, что причиной онкологического заболевания был СПИД. Эрикумер 1 апреля 1986 года в Торонто. Нуриев был с ним до последней минуты.

Нашли СПИД у Паоло Бартолуччи и Хорхе Донна — двух партнеров Нуриева по балетам Бежара. Оба этих замечательных танцовщика умрут от болезни в начале девяностых почти одновременно с Нуриевым.

Рак костей диагностировали у Марго Фонтейн. В конце семидесятых шестидесятилетняя Марго ушла со сцены и теперь, по ее собственному выражению, «гастролировала из клиники в клинику». Долгая болезнь мужа и политические неурядицы на его родине в Панаме совершенно разорили балерину, и теперь «эгоистичный» и «скупой» Нуриев тайком оплачивал ее больничные счета. Марго делала вид, что ни о чем не догадывается: он бы не вынес разоблачения. Она умерла в феврале 1991 года и была похоронена в одной могиле с мужем.

Умер Джордж Баланчин — Нуриев навещал его в больнице. Его недуг врачи классифицировали как «коровье бешенство», это разрушающая мозг болезнь, передающаяся человеку от больных животных через недожаренное мясо.

Из СССР приходили невеселые известия: Фарида Нуриева тяжело болела. Все жизнь Рудольф Нуриев больше всего не любил распространяться о своих чувствах и переживаниях. Он всегда все хранил в тайне. Когда репортеры спрашивали его, не скучает ли он по родине, по родным, он неизменно отвечал: «Не приписывайте мне чужих мыслей! Янио чем не сожалению!» И окружающие поражались его эгоизму и жестокости. Но нескольким журналистам все же удалось разговорить его, добиться доверия. Им Нуриев признался в том, что настолько привык к жизни на Западе, что действительно считает свое советское прошлое чем-то забытым, далеким. Но по близким он скучает — особенно по матери. «Мне очень жаль, что я не могу давать ей денег», — произнес он.

Потом он был в ужасе от собственной откровенности. Еще бы: это его высказывание разрушило образ Руди Нуриева — великого и ужасного. Но очень скоро убедился, что ничего страшного не последовало, а наоборот, люди стали к нему относиться чуть лучше. После этого в интервью он иногда рассказывал, какой смелой и мужественной была его мать, с какой любовью она относилась к своим детям и как он теперь сожалеет о том, что, будучи несметно богат, не в силах обеспечить ей нормальное лечение: ведь ни Фариду, ни сестер Рудольфа из СССР не выпускали. Люди сочувствовали ему, в мире даже было организовано общественное движение в поддержку семьи Нуриевых. В 1976 году был даже создан комитет, состоявший из известных деятелей культуры, среди которых были Иегуди Менухин, Теннеси Уильямс, Джон Гилгуд. Его члены составляли петиции, собирали подписи. Всего было собрано более десяти тысяч подписей под просьбой дать матери Рудольфа Нуриева разрешение на выезд из СССР. Сорок два сенатора Соединенных Штатов Америки обращались лично к руководителям страны, за Нуриева ходатайствовала ООН, но все оказалось бесполезным.

Лишь однажды его сестрам с детьми разрешили навестить Нуриева в Монте-Карло и Париже, однако Фариде Нуриевой такого разрешения не давали, несмотря на ухудшающееся здоровье, которое оставляло ей мало шансов еще раз увидеть сына.

В семидесятые Рудольф передавал посылки своим родным «с оказией». В посылках была одежда, деньги. Но он сам слишком изменился, позабыл советские реалии, и его подарки казались родным странными и нелепыми. Так, он прислал сестрам красивые вечерние платья — но куда их они смогли бы надеть? Ведь все они жили бедно и скромно, карьеру как родственники «невозвращенца» сделать не смогли. Роза всю жизнь проработала воспитательницей в детском саду, несмотря на то, что у нее было высшее педагогическое образование. Зато ее дочка Гюзель была от подношений в восторге. Ее восхитили и «друзья ее дяди Рудика» — элегантные, ярко и со вкусом одетые, модные… Но потом выяснилось, что Гюзель воспринимала лишь внешнюю сторону их успеха: в двадцать лет переехав на Запад, она оказалась не способной к упорному труду.

Однажды одна из его коллег, говорящая по-русски, сумела встретиться с Фаридой. Она рассказывала, что Фарида очень внимательно ее слушала, интересовалась выступлениями сына, его успехами у зрителей, его достатком. Посланница описывала овации публики, а Фарида вдруг заплакала. «Почему я этого не могу видеть?!» — всхлипывала она. Увы, ей были доступны лишь кинопленки, их родные и советские друзья Нуриева называли промеж себя «сосиски». Телефонный звонок с сообщением «у меня есть для тебя сосиски!» — означал, что имеется новая запись его спектакля и можно приходить смотреть.

Более веселым было свидание друзей Рудольфа с Александром Пушкиным. Старый педагог продолжал любить своего беглого ученика и гордился им. На стене его комнаты висела большая афиша с портретом Нуриева в «Баядерке», но если в квартиру заходили посторонние, то афишу быстро снимали, оставляя пустое место.

В гостях у него побывал Руди ван Данциг, привез подарки, кассеты с записями выступлений Нуриева — и встретился там с Михаилом Барышниковым.

Показали ему и театральные костюмы, сшитые из тех самых тканей, что Нуриев некогда купил в Париже. Гостя убедили пойти на спектакль с участием Барышникова — и тот был очень доволен увиденным.

Лишь после прихода к власти Михаила Горбачева, с началом перестройки Нуриев смог совершить две поездки на Родину.

В 1988 году Нуриеву разрешили краткий визит в СССР, чтобы проститься с матерью перед ее кончиной. Даже сложно сказать, чем именно было это разрешение — милосердием или издевательством. Ему дали ровно сорок восемь часов на то, чтобы прилететь в Москву, добраться до Уфы и вернуться назад. Фарида к тому времени лежала пластом и почти никого не узнавала. Он подержал мать за руку, что-то говорил ей — она не отвечала. А потом вдруг спросила: «Он настоящий? Рудик настоящий?».

Но Рудику уже пора было уезжать. Через три месяца его матери не стало.

Тогда же вУфеон повидал Анну Удальцову, которой уже исполнилось сто лет. «Я тоже хочу до ста лет жить!» — невесело пошутил танцовщик, понимая, что годы его сочтены. Старая учительница приняла и обняла своего «любимого мальчика» и одновременно «ублюдка и предателя Родины». «Если государство его простило, почему я должна быть более роялистом, чем король?» — надменно ответила она любопытным журналистам.

Через два года Нуриеву была предоставлена возможность станцевать несколько спектаклей в Кировском театре. Увы — радости эти гастроли не принесли ни ему самому, ни зрителям. Россия в конце восьмидесятых была малопривлекательным местом, уровень жизни в стране, мягко говоря, был ниже среднего. Артист был уже серьезно болен, кроме того, его преследовали травмы: он в очередной раз порвал связку. Из его танца исчезли легкость, эластичность, кураж. К тому же репертуар — «Сильфида» — был выбран художественным руководителем Кировского театра Олегом Виноградовым без учета физического состояния танцовщика. Классический балет в то время был уже Нуриеву не по силам, сам он предлагал балет-модерн «Шинель». Танцевал он с огромным трудом, преодолевая физическую боль. Почему устроители гастролей остановили свой выбор именно на этом балете — непонятно никому. Выступление стало огромным ударом по самолюбию Рудольфа, позже он говорил, что Виноградов «его угробил». Впрочем, и с себя он вины не снимал.

«Я показал им себя не таким, каким был, а таким, каким есть сейчас», — сетовал он в беседах с друзьями и добавлял, что похож на «Сару Бернар с ее деревянной ногой».

Однако большим плюсом стало то, что после этих гастролей на советском экране стали появляться фильмы с участием Рудольфа Нуриева.

Но его друзья по Кировскому театру были искренне рады его видеть. Наталья Дудинская и Нинель Кургапкина встретили его доброжелательно и весело. А вот отзывы в прессе были крайне негативными, что не могло не ухудшить морального состояния Нуриева. Хотя его репертуар состоял теперь из балетов, требующих больше драматического мастерства, нежели балетного, таких как «Шинель», «Урок», «Павана мавра», критики называли его танец «жалким зрелищем» и утверждали, что он компрометирует сам статус артиста.

Но он не привык сдаваться! Нуриев нашел для себя новый, совершенно неожиданный вид деятельности, в котором проявил себя очень успешно — всерьез занялся дирижированием и удивил своими способностями и трудолюбием даже профессионалов. Несколько уроков ему дали Герберт фот Караян и Леонард Бернстайн.

Нуриев вновь приехал в Россию в 1992-м, но не в Санкт-Петербург, а в Казань. Тогда он уже не мог самостоятельно спуститься по трапу самолета. Нуриев принял настойчивое предложение руководства Татарского театра оперы и балета имени Мусы Джалиля выступить в Казани в любом качестве. Само собой, ни о каких танцах уже не могло быть и речи: к этому времени Нуриев был уже полной развалиной, ему оставалось жить всего несколько месяцев.

Его знакомые вспоминают, что в последние месяцы он сильно изменился, стал менее резким, более тактичным. В марте 1992 года он вышел из вагона, небритый, закутанный в шарф, в своей знаменитой береточке. Чувствовал он себя плохо, у него не спадала температура. После знакомства с балетной труппой и оркестром дал обещание выступить на фестивале классического балета в качестве дирижера. Все бытовые неудобства он сносил как стоик. В гостинице Молодежного центра не работал лифт, и Нуриев поднимался по лестнице пешком. Несмотря на недомогание, проводил по две репетиции в день. Выступление прошло очень хорошо.

Владимир Яковлев, художественный руководитель балета театра, вспоминал, что Нуриев «.дирижировал “Щелкунчиком”. Когда после спектакля начались поклоны, встал у первой кулисы, чтобы видеть зал. Я сказал: “Рудольф, пора на выход”. Он не поверил, переспросил: “Это меня? Мне аплодисменты?” Я взял его за руку и вывел на сцену. Помните финал фильма “Берегись автомобиля”, где Смоктуновский останавливает троллейбус? У него было такое же лицо — беззащитное и счастливое. И весь он светился какой-то тихой радостью. Потом он к каждому актеру подошел, каждому пожал руку, посмотрел в глаза. Я понял, что он так прощался и хотел, чтобы его таким запомнили».

Сразу после спектакля на небольшом банкете в директорской ложе Нуриев дал согласие, чтобы Фестиваль классического балета в Казани, проходящий в театре весной, носил его имя.

Парадоксально, но в то время на Нуриеве все еще висело обвинение в измене Родине. Он был реабилитирован лишь в октябре 1991 года на основании ст. 3 Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 года». Суд признал, что в его действиях не было состава преступления: Нуриев не выдавал врагам никаких государственных секретов и никогда не позволял себе хулить свою Родину.

Глава 15. Смерть

Несмотря на сознание собственной обреченности и ухудшение физического состояния, Нуриев продолжал работать. Дух этого необыкновенного человека не могло сломить ничто.

Последняя постановка Нуриева — «Баядерка» Людвига Минкуса — состоялась в конце 1992 года, когда он сам уже стоял на пороге смерти. Нуриев использовал хореографию Мариуса Петипа в качестве основы, но внес много своего. На премьере Нуриеву была вручена высшая награда Франции в области искусства — орден Почётного легиона. Это было фактически прощанием со смертельно больным великим артистом.

Предчувствие близкой смерти не могло не сказаться на хореографии балета. Нарочито пышные сцены первого акта: Дворец раджи контрастируют с аскетичностью акта второго.

Нуриев ввел в свою постановку множество мужских вариаций, он не стал отдавать танец на откуп лишь грациозным и бесплотным балеринам.

Первый акт — это настоящий пир жизни, буйство красок и почти чрезмерная роскошь декораций. Танцовщики были наряжены в яркие экзотические костюмы сочных, насыщенных цветов. Классические сцены из постановки Петипа чередовались с новшествами Нуриева. Исполнители выделывали па, которые редко встретишь в классическом балете. Довольно непривычна симпатия, с которой Нуриев решил образ Гамзати — дочери раджи и невесты Солора. Покорная любящая дочь, она готовится стать разумной и верной супругой, и поэтому вмешательство в ее жизнь храмовой танцовщицы оскорбляет девушку. Она искренне пытается договориться с Никией, не умаляя при этом своего достоинства, она предлагает ей золото, украшения — но Никия ведет себя глупо и агрессивно. Забыв, что она не ровня дочери раджи, она сопротивляется и даже угрожает сопернице кинжалом. Такое не может быть прощено! И на свадьбе Никия получает неизбежный страшный дар — корзину со змеей. Иначе и быть не могло. Жрец протягивает Никии спасительное противоядие — она с надеждой смотрит на любимого, но Солор отворачивается: он смирился с мыслью о женитбе. Никия умирает.

Депрессия Солора, его нежелание жить, пристрастие к кальяну с наркотическими снадобьями — это начало второго акта. Он решен в строгих черно-белых тонах. В опиумных видениях Солор переносится в иной мир — мир теней, где он может быть вместе со своей настоящей любовью. Слишком поздно он понял, что любил лишь Никию и без нее счастья ему не видеть. Конец балета бравурный, почти радостный: видимо, доза страшного зелья была слишком велика, и Солор действительно воссоединился со своей возлюбленной.

Тут ясно видны собственные мысли и чувства Нуриева: к началу девяностых почти все, кого он любил, уже умерли, и он готовился сам уйти в иной мир.

На премьере виновник торжества был уже не в силах встать на ноги. Выглядел он дряхлым стариком и на протяжении всей церемонии не вставал с кресла, напоминавшего трон. Облысевшую голову прикрывал черный берет, алый шелковый шарф оттенял бледность его исхудавшего измученного лица. И все присутствующие, и сам Рудольф Нуриев знали, что церемония награждения одновременно была и его прощанием — прощанием с театром и с жизнью.

Сразу после спектакля Рудольф Нуриев отправился в больницу, понимая, что из нее ему уже не выйти. Силы быстро покидали его, и он часто спрашивал врачей: «Мне конец?» — а тене решались сказать ему правду. По правде говоря, они считали чудом уже и то, что он умудрился прожить столько лет с вирусом в крови. Говорят, что характер его в те дни изменился, он больше не спорил ни с кем, не дерзил, послушно выполняя все просьбы и требования ухаживавших за ним людей.

Рудольф Нуриев умер 6 января 1993 года в возрасте 54 лет и был похоронен на кладбище Сен-Женевьев де Буа в пригороде Парижа, недалеко от могилы выдающегося русского режиссёра Андрея Тарковского. Надгробие танцовщика великолепно. Без сомнения, это произведение искусства. Оно изображает чемодан или дорожный сундук, накрытый восточным ковром — красочным, ярким, собранным из многоцветной мозаики.

Смерть Нуриева породила множество слухов. Вплоть до того, что в гробу не было тела — его якобы похитили фанатичные поклонники. Вторая легенда гласит, что если сфотографировать могилу Нуриева, то с большой долей вероятности над цветастым ковром будет видно висящее светлое пятно — мерцающий, фосфоресцирующий шар. Мистики утверждают, что это неуспокоившийся дух артиста проявляет себя.

Глава 16. Наследство и наследие

Его личные вещи были распроданы с аукциона «Кристи». «Таймс» опубликовал рекламу этого аукциона Потанцуйте дома с любимой вещью Нуриева!» Слоган был подобран правильно, и спустя несколько недель здание «Кристи» штурмовала толпа поклонников умершего танцовщика; считается, что там было не менее пятидесяти тысяч человек.

Его особняк «Дакота» с видом на Центральный парк Нью-Йорка был набит всевозможными редкостями, собранными Рудольфом. В этом особняке Рудольф прожил более десяти лет, там он принимал Марго Фонтейн, Леонарда Берстайна, Джерома Роббинса, Жаклин Кеннеди. Его дом был роскошно декорирован и обставлен. Но с молотка пошли не только картины и гобелены, продавалось все, даже его личные вещи: пиджак из змеиной кожи, стоптанные балетные туфли, его балетные костюмы.

Особенно много оказалось балетных туфель, подчас совершенно сношенных, многократно подклеенных и залатанных. Нуриев не переносил расставания с привычной балетной обувью и трудно привыкал к новой, поэтому его костюмеру приходилось вновь и вновь чинить старую. Устроители аукциона явно недооценили стоимость этих вещей, назначив за самые сношенные туфли стартовую цену в 40–60 долларов, а за новые 150–200. К тому же они подпортили товар, прилепив туфли к витринному стеклу двусторонним скотчем, и липкая лента содрала с туфель многолетнюю пыль и грязь — патину выступлений. Но несмотря на это, к концу дня одна из самых старых пар ушла более чем за девять тысяч долларов.

«После того, как умру, — вспоминал Шарль Жюд слова Нуриева, — пройдет немало времени, прежде чем они разберутся с моим наследством». Таки произошло — наследство Нуриева вызвало споры и судебные иски. Как грибы после дождя стали возникать многочисленные фонды «памяти Нуриева», главной целью которых было прикарманить часть его состояния. Его сестра Роза и племянница Гюзель подали в суд — и справедливо.

Он оставил имущество и денежные вклады в Италии, Лихтенштейне, Франции, в Монако, на Карибах и в США. Его состояние оценивалось примерно в 25–30 миллионов долларов. Но при этом он не потрудился нанять хорошего адвоката. специализирующегося по делам о наследстве, не желая платить ему и боясь мыслей о близкой смерти.

Сохранилось два его завещания, противоречащих одно другому. По этим завещаниям основными наследниками танцовщика стали два фонда, созданные самим Нуриевым. Один в Лихтенштейне, другой — в Чикаго. Цель была самая прозаичная — уйти от налогов.

Получив право распоряжаться имуществом Нуриева, фонды первым делом принялись от него избавляться и организовывать распродажи. Родственников танцовщика они попытались попросту обмануть, пользуясь тем, что российским гражданам было трудно получить визу и лично осмотреть причитающееся им имущество: они предложили им в качестве компенсации — . тридцать пять тысяч долларов. В начале девяностых за такую сумму даже нельзя было купить приличную квартиру в Петербурге.

Конечно, эти женщины, не знакомые с законами бизнеса, были легкими жертвами. Они бы остались ни с чем, если бы не помощь одной из подруг Рудольфа. Среди знакомых Нуриева была добрая и отзывчивая женщина — Армен Бали. Армянка по происхождению, она родилась в Маньчжурии и получила хорошее образование, в которое входили и бальные танцы. Переехав в Сан-Франциско, она открыла ресторан «Бализ», оформленный в китайском стиле. Этот ресторан, уже, к сожалению, закрывшийся, стал излюбленным местом встреч танцовщиков русского балета. Армен Бали находилась в самых теплых и дружеских отношениях с Марго Фонтейн, Бетси Эриксон, Натальей Макаровой, Михаилом Барышниковым, а также с Уильямом Сарояном.

Армен Бали познакомилась с Рудольфом Нуриевым в 1967 году после первого выступления Нуриева в Сан-Франциско и пригласила его к себе в ресторан. «Я продаю свои танцы, а ты — свои блюда из барашка. И то, и другое великолепно», — шутил Нуриев.

Вот что пишет об Армен Бали Дайана Солуэй: «Низкорослая, полная и добродушная болтушка Бали, наделенная такой участливой теплотой, которая внушала чувство умиротворения даже незнакомым, была одной из самых колоритных фигур Сан-Франциско». Нуриева она очень любила, специально для него готовила его любимые блюда, могла приехать за ним, если ему случалось загулять, и потом сидела у его постели, пока он не уснет. Взбудораженный после выступлений артист засыпал с большим трудом.

Нуриев платил ей ответной любовью. Когда в 1983 году погиб в автокатастрофе сын Армен Бали — писатель Артур Бальянц, Нуриев бросил все свои дела и поспешил к Армен. Начиная с этого времени Армен начала считать Рудольфа своим вторым сыном. По своей собственной инициативе она приняла участие и в судьбе переехавших в США родственников Нуриева.

Дочь Армен — Джанет Этередж вместе с несколькими другими подругами ухаживала за Нуриевым в последние месяцы его жизни.

Эти две женщины, хорошо знакомые с волчьими законами делового мира, не покупались на красивые слова о «наследии великого артиста». Они прекрасно понимали, что когда речь идет о больших деньгах, то каждый в первую очередь хочет погреть руки. Для восточной женщины Армен Бали семья значила много, и поэтому она решила защитить интересы сестер и племянников Рудольфа.

Своим уфимским родственникам великий танцовщик оставил весьма скромные деньги: сестрам — по 200 тысяч долларов, племянникам — по 50 тысяч. Кроме того, они получили право пожизненно бесплатно проживать в купленных Нуриевым скромным квартирам. Конечно, это не могло их удовлетворить, к тому же злую роль сыграло и то, что ни одна из его сестер не видела своего брата на сцене в период его расцвета. Для них он остался «предателем Родины», который доставил им всем массу неприятностей, стыда и страха. Теперь после смерти он просто обязан был им компенсировать причиненные страдания — ну а всевозможные «фонды» с их точки зрения тут были ни при чем.

Армен Бали сумела понять их чувства. В результате долгой судебной тяжбы Европейский фонд Рудольфа Нуриева выплатил Гюзель и Розе 1 миллион 800 тысяч евро. А еще им достался один из многочисленных домов Нуриева, разбросанных по всему миру, — квартира в Монте-Карло, где сейчас они и проживают.

Впоследствии Джанет Этередж была избрана председателем «Американского фонда Нуриева», но будучи непрофессионалкой в юриспруденции, она мало что могла сделать против адвокатов Нуриева, захвативших власть в этом фонде.

Многие остались недовольны решением суда. Председатели Европейского и Американского фондов доказывали, что из-за выплаченных семье Нуриева денег его посмертные планы окажутся неосуществленными. Балетоманы с сожалением говорили о том, что Нуриев завещал свое огромное состояние специальным фондам, которые должны были открыть балетную школу, выплачивать стипендии талантливым молодым людям, желающим изучать балет. Но ничего этого не произошло. Куда делись миллионы великого танцовщика — не знает никто. Даже за его могилой в Париже никто не ухаживает, и дело тут явно невих двадцатой части, выплаченной сестрам покойного.

Настоящего музея Нуриева не существует — помещения не найдено. Вопреки воле танцовщика почти все его балетные костюмы, многие из которых представляли подлинные произведения искусства, пошли с молотка. И только благодаря стараниям Розы и Гюзель удалось отстоять хоть что-то. В Уфимском балетном училище и в Санкт-Петербурге в Кировском театре открыто по одному залу с экспозицией памяти Нуриева — но подлинных предметов там почти нет.

Фонды периодически выделяют субсидии, помогая молодым танцовщикам, и деньги на новые постановки, но это делается нерегулярно, и среди тех постановок не было ни одной, сравнимой по уровню с нуриевскими. На медицинские нужды идут лишь десятки тысяч долларов — ане миллионы, как планировал Рудольф.

Эпилог

«Я буду жить, пока будут ставить мои балеты», — говорил Нуриев. Это его мечта сбылась, созданные им балеты до сих пор собирают полные залы. На мировых сценах еще выступают его ученики. Его имя остается символом красоты танца и артистического темперамента. Записи с его выступлениями вызывают неизменный интерес у балетоманов. Искусствоведы утверждают, что именно

Нуриев навсегда изменил подход к мужскому танцу, выведя его из тени. Он действительно создал новый стиль — яркий, запоминающийся, эмоциональный. Многие из его протеже с благодарностью вспоминают Рудольфа Нуриева, говоря, что именно он дал им шанс проявить себя на сцене. Но в то же время многие до сих пор отводят глаза, не в силах забыть нанесенные им незаслуженные обиды, связанные с ним скандалы, безобразные выходки. Странная, яркая и противоречивая жизнь, в чем-то счастливая, а в чем-то трагичная, сочетание поразительного успеха и прискорбных неудач. Рудольф Нуриев оставил по себе противоречивую память, но человек забывается, а искусство остается. Красота, которую он создавал, его энергия, его упорство в достижении цели — все это, безусловно, перевешивает чашу весов.

Приложение

Партии в постановках

«Лебединое озеро» — принц Зигфрид, Ротбарт

«Щелкунчик» — Дроссельмейер, Принц

«Спящая красавица» — Синяя птица, принц Флоримунд (Дезире)

«Маргарита и Арман» — Арман

«Баядерка» — Солор

«Раймонда» — соло в па-де-катр, Жан де Бриен

«Жизель» — Альберт

«Дон Кихот» — Базиль

«Корсар» — раб

«Ромео и Джульетта» — Ромео, Меркуцио

«Сильфида» — Джеймс

«Петрушка» — Петрушка

«Видение Розы» — Видение розы

«Шeхеразaдa» — Золотой раб

«Послеполуденный отдых фавна» — Фавн

«Аполлон Мусагет» — Аполлон

«Юноша и смерть» — Юноша

«Блудный сын»

«Федра»

«Потерянный рай»

«Сильфиды» — Юноша

«Гамлет» — Гамлет

«Золушка» — Продюсер

«Интермедия»

«Лунный Пьеро» — Пьеро

«Люцифер» — Люцифер

«Идиот» — князь Мышкин

«Ореол»

«Песни странствующего подмастерья»

«Весна священная»

«Павана мавра» — Отелло

«Темный дом»

«Урок»

«Ночное путешествие» — Эдип

«Алая буква» — преподобный Димсдейл

Фильмография

1966 — «Юноша и смерть» — Юноша

1972 — «Я — танцовщик» / I Am a Dancer

1977 — «Маппет-шоу»

1977 — «Валентино» / Valentino

1983 — «На виду» / Exposed

Постановки

1964 — «Раймонда»

1964 — «Лебединое озеро»

1966 — «Дон Кихот»

1966 — «Спящая красавица»

1966 — «Танкред»

1967 — «Щелкунчик»

1977 — «Ромео и Джульетта»

1979 — «Манфред»

1982 — «Буря»

1985 — Washington Square

1986 — Сюита Баха 1988 — «Золушка»

1992 — «Баядерка»