|
|
Из этой книги вы узнаете:
• Что такое когнитивный диссонанс и как он возникает
• Как когнитивный диссонанс воздействует на наше поведение и восприятие мира
• Почему нам сложно отказаться от убеждений и веры
• Способен ли когнитивный диссонанс повлиять на принятие решений
• Что может изменить нашу реакцию на рекламу
• Как связаны когнитивный диссонанс и мотивация
Предисловие
Дорогой читатель! Вы держите перед собой Великую книгу. За 150 лет самостоятельного существования психологии написано море книг. Прочесть все невозможно. Читать надо лучшее, в первую очередь классику. А кто бы ни составлял перечень самых влиятельных книг по психологии, он обязательно включил бы в нее эту работу Леона Фестингера, впервые опубликованную в 1957 году. Великие книги не устаревают.
Л. Фестингер родился 8 мая 1919 года в Нью-Йорке в еврейской семье эмигрантов из России Алекса Фестингера и Сары Соломон, там же в 1939 году стал бакалавром, в 1940-м — магистром в университете штата Айова, где начал работать научным сотрудником в Центре изучения ребенка. В 1942 году получил степень доктора философии по психологии. Его научным руководителем был Курт Левин (несомненно влияние теории поля Левина и вообще гештальтистов на творчество Фестингера). В годы Второй мировой войны (1942–1945) служил в Комитете по отбору и обучению летчиков при Рочестерском университете. В 1945 году включается в работу группы Левина в Массачусетском технологическом институте, позднее, в 1947 году, после смерти Левина, перемещается вместе с группой в Мичиганский университет. В 1951 году он работает в университете Миннесоты, в 1955-м переходит в Стэнфорд. И, наконец, с 1968 года и до своей смерти в 1989 году — профессор Новой школы социальных исследований в Нью-Йорке. В течение жизни получает множество премий и наград (включая престижную премию «Выдающемуся ученому» Американской психологической ассоциации в 1959 году).
Психологи обычно изучают удивительные феномены нашей психической жизни и пытаются найти им объяснения. Великие психологи идут дальше — они видят за этими феноменами человека во всей его неразгаданной полноте. Леон Фестингер даже на фоне самых великих выделялся широтой интересов — он занимался принятием решений, проблемой потери индивидуальности в группе, способами, которыми люди сравнивают себя с другими, психологическими аспектами технологии изготовления доисторических орудий, зрительным восприятием и движением глаз, групповой динамикой и т. д. Но главным его достижением все же стало создание теории когнитивного диссонанса.
Л. Фестингер произвел когнитивный переворот еще даже до возникновения когнитивной психологии, причем в области социальной психологии, максимально удаленной от когнитивных исследований. Он вывел закон: если два элемента мышления противоречат друг другу (находятся в диссонансе), то это побуждает личность к поведению, сокращающему диссонанс. То, что человек стремится жить в рациональном мире и избавляться от противоречий, постулировалось еще философами Нового времени. В конце XIX века И. Бернгейм в экспериментах с постгипнотическим внушением продемонстрировал, что человек стремится найти разумное, пусть даже неправильное, объяснение собственному поведению, которое — о чем сам человек не догадывался — было внушено ему в гипнозе. З. Фрейд наблюдал эксперименты Бернгейма и описал в рамках построенной им теории неосознаваемые механизмы борьбы человека с противоречиями (среди них — вытеснение и рационализация). Но объяснения оставались во многом спекулятивными, а в построениях Фрейда к тому же с сильным мифологическим привкусом.
Фестингер в специально сконструированных условиях показывает: если человек совершает поступок, противоречащий его убеждениям, то возникает когнитивный диссонанс. Для ликвидации диссонанса используется внешнее оправдание (меня заставили, приказали или хорошо заплатили). Но если поводов для внешнего оправдания мало, то человек ищет внутреннее оправдание этому своему поступку, например, не осознавая этого, изменяет собственные убеждения, т. е., как говорит Фестингер, сглаживает когнитивный диссонанс. Порожденные им идеи и экспериментальные замыслы произвели настолько сильное впечатление, что породили волну последователей, проводивших удивительно остроумные экспериментальные исследования (см., например, обзорные работы Э. Аронсона, который именно под воздействием книги, которую вы держите перед глазами, пришел к решению изучать социальную психологию).
Приведу пример, показывающий эвристическое значение теории Фестингера даже в той зоне, где он сам, скорее всего, не ожидал бы увидеть проявление своих теоретических построений. В наших исследованиях в Санкт-Петербургском университете было обнаружено, что если человек совершает ошибки в простых когнитивных задачах (ошибается при складывании цифр, делает опечатки и т. д.), то оказывается, что он имеет тенденцию повторять собственные ошибки, даже если сам их не замечает. Эффект повторения ошибок явно напоминает сглаживание когнитивного диссонанса — сделав ошибку, человек, не осознавая этого, как бы принимает решение: раз под воздействием определенных условий он сделал ошибку, то это вовсе и не ошибка, его поведение оправданно, а потому он вправе ее повторить.
Фестингер не только создал теорию, которая опирается на общие основания, но и сумел вывести следствия, которые можно подвергнуть экспериментальной проверке. Его теория оказалась эвристичной — другие исследователи обнаруживали предсказываемые теорией феномены даже там, где сам Фестингер вряд ли ожидал бы их увидеть. Тем самым он создал подлинно научную теорию. А его книга учит нас самому главному — тому, как надо делать настоящую науку.
Виктор Аллахвердов,профессор, доктор психологических наук,заведующий кафедрой общей психологии СПбГУПредисловие автора
Это предисловие главным образом посвящено истории возникновения идей, положенных в основу этой книги. Выбранная мной хронологическая форма — наилучший способ отдать должное коллегам, оказавшим мне существенную помощь в ходе работы над книгой, а также объяснить, что побудило меня к ее написанию и какие цели я исходно преследовал.
Поздней осенью 1951 года Бернард Берелсон, директор Центра изучения поведения при Фонде Форда, спросил меня, не будет ли мне интересна работа по составлению аналитического обзора[1] такой важной научной области, как изучение «коммуникации и социального влияния». В этой сфере был накоплен огромный фактический материал, до сих пор никем не обобщенный и не проработанный на теоретическом уровне. Он охватывал круг исследований от изучения влияния средств массовой информации до анализа межличностного общения. Если бы удалось извлечь из этого материала систему теоретических утверждений, которые связывали бы между собой множество уже известных в этой области фактов и позволяли бы делать новые предсказания, то это была бы работа, представляющая несомненную ценность.
Идея теоретического обобщения всегда привлекательна и служит вызовом для ученого, хотя в тот момент всем было ясно, что, даже если такая попытка окажется успешной, нельзя надеяться на то, что удастся охватить всю очерченную область исследований. План, который, казалось, обещал привести к представляющим интерес результатам, состоял в том, чтобы, начав с анализа какой-либо узко сформулированной проблемы в области «коммуникаций и социального влияния», прийти в результате к набору гипотез и утверждений, которые давали бы успешное объяснение имеющимся фактическим данным. В случае успеха можно было бы рассмотреть другую конкретную проблему и расширить и модифицировать теорию. Разумеется, следует признать, что при этом вновь и вновь придется столкнуться с результатами, с которыми нельзя будет работать только на уровне теории. Оставалось только надеяться, что такие тупики и необходимость переключаться на другие факты можно будет распознавать довольно быстро.
В нашу аналитическую группу, финансируемую из средств, предоставленных Центром изучения поведения при Фонде Форда, вошли Мэй Бродбек, Дон Мартиндал, Джек Брем и Элвин Бодерман. Свою деятельность группа начала с изучения проблемы распространения слухов.
Рутинная работа по сбору и анализу огромного количества библиографического материала на тему распространения слухов, по отделению фактов от домыслов и от недоказанных предположений была сравнительно легкой. Гораздо сложнее было обобщить собранный материал и прийти к теоретическим предположениям, позволяющим найти удовлетворительный подход к эмпирическим данным. Было довольно легко переформулировать результаты исследований в несколько более обобщенном виде, однако такие интеллектуальные упражнения не приводили нас к сколько-нибудь ощутимому прогрессу.
Первая догадка, сколько-нибудь вдохновившая нас, возникла в ходе обсуждения исследования Прасада, посвященного изучению явления распространения слухов после землетрясения в Индии в 1934 году (это исследование подробно описано в главе 10).
Озадачивший нас факт, приведенный Прасадом, состоял в том, что после произошедших подземных толчков бо?льшая часть слухов, которые активно распространялись среди людей, предсказывала еще более катастрофические события в ближайшем будущем. Конечно же, убеждение в том, что должны наступить ужасающие бедствия, — это не самый приятный род убеждений, и нас удивило, почему такие провоцирующие беспокойство слухи получили столь широкое распространение. В конце концов нам пришел в голову возможный ответ, который показался многообещающим в плане дальнейших обобщений: волна слухов, предвещавших приход еще больших бедствий, скорее оправдывала беспокойство, нежели вызывала его. Другими словами, после землетрясения люди уже были сильно напуганы, и функция слухов заключалась в том, чтобы предоставить обоснование для их страха. Возможно, слухи давали людям информацию, соответствующую тому состоянию, в котором они уже пребывали.
Этот факт стал исходным пунктом, отталкиваясь от которого мы в ходе многочисленных дискуссий попытались развить и сформулировать идею, приведшую нас к созданию концепции диссонанса и гипотезы, касающейся его уменьшения. Как только эта концепция была сформулирована, возможности ее применения стали очевидными и составили основное содержание нашей работы по проекту. В течение некоторого периода времени мы еще пытались одновременно придерживаться исходного плана «аналитического обзора» и исследовать возможности понятия когнитивного диссонанса. Однако невероятная сложность первой задачи и наше воодушевление применительно ко второй все больше и больше смещали основное направление наших усилий.
Развитие теории когнитивного диссонанса происходило, конечно, иным путем, нежели это представлено в книге. В двух первых главах рассматриваются достаточно простые вопросы, а последующие главы посвящены более сложным проблемам. На самом деле первым явлением, которое мы пытались объяснить в рамках теории диссонанса, были феномены произвольного и непроизвольного процесса получения информации, поскольку они имеют отношение к области исследования коммуникации, которой мы исходно занимались. Следствия касательно этой проблемы вытекали и непосредственно из исследования распространения слухов. Если люди пытаются найти информацию, соответствующую тому состоянию, которое они испытывают, то совершенно очевидно, что процесс поиска не ограничится только рамками распространения слухов, но скорее будет являться частью общего процесса поиска информации. Сами собой напрашивающиеся следствия из концепции диссонанса очень скоро вывели нас за рамки первоначально определенной темы «коммуникации и социального влияния». Однако нам казалось, что гораздо эффективнее следовать направлению, задаваемому новой многообещающей теорией, чем строго придерживаться первоначально определенного плана.
К счастью, мы имели возможность не только заниматься поиском данных в научной литературе, но и вести собственные исследования, призванные проверить следствия из новой теории. Мы смогли собрать собственные данные благодаря финансовой поддержке Лаборатории исследований социальных отношений при Миннесотском университете, а также персональным исследовательским грантам от Фонда Форда. Я не перечисляю всех ученых, оказавших нам помощь в проведении исследований, в предисловии, поскольку они будут упомянуты при описании конкретных работ в соответствующих главах.
Существует точка зрения, что автору следовало бы подождать еще лет пять, прежде чем писать такую книгу. К тому времени было бы проведено уже гораздо больше исследований, направленных на проверку теории, и многие ныне неясные вопросы были бы уже сняты. Однако раздробленные журнальные публикации плохо представляют теорию и многообразие данных, имеющих к ней отношение. Важная особенность теории когнитивного диссонанса заключается в ее способности интегрировать множество научных данных из кажущихся различными исследовательских областей, и эта особенность теряется, если теория не описывается в единой книге. Также автору представляется, что на данный момент имеется уже достаточно данных в поддержку теории, чтобы она была опубликована и нашла своих последователей.
В заключение я хотел бы высказать благодарность тем, кто оказал мне помощь в написании и окончательной редакции отдельных глав этой книги, а именно: Юдсону Милсу, Роберту С. Сирсу, Эрнсту Р. Хилгарду, Герберту Мак-Клоски, Даниэлю Миллеру, Джеймсу Колеману, Мартину Липсету, Раймонду Бауэру, Джеку Брему и Мэй Бродбек. Многие из них были сотрудниками Центра исследований поведения при Фонде Форда в то время, когда большая часть этой книги и была написана.
Леон Фестингер,Пало-Альто, Калифорния.Март 1956 г.Глава 1
Введение в теорию диссонанса
Давно замечено, что человек стремится к внутреннему согласию. Его взгляды и установки имеют свойство объединяться в группы, характеризующиеся согласованностью входящих в них элементов. Конечно, нетрудно найти исключения из этого правила. Так, некий человек может полагать, что чернокожие американцы ничем не хуже белых сограждан, однако этот же человек предпочел бы, чтобы они не жили с ним в ближайшем соседстве. Или другой пример: некто может считать, что дети должны вести себя тихо и скромно, однако он же испытывает явную гордость, когда его любимое чадо энергично привлекает внимание взрослых гостей. Подобное несоответствие, которое порой может принимать достаточно драматичные формы, привлекает наше внимание главным образом потому, что оно резко контрастирует с фоновым представлением о внутренней согласованности. В большинстве случаев взаимосвязанные мнения и социальные установки согласованы друг с другом. Одно исследование за другим сообщает о согласованности политических, социальных и прочих установок человека.
Такого же рода согласованность существует и между знаниями и убеждениями человека и тем, что он делает. Человек, убежденный в том, что высшее образование — хорошая вещь, будет всячески побуждать своих детей поступать в университет. Ребенок, который знает, что его строго накажут за проступок, будет стараться не совершать его или, по крайней мере, попытается не попасться на нем. Все это настолько очевидно, что мы принимаем примеры такого поведения как должное. Наше внимание прежде всего привлекают различного рода исключения из последовательного в целом поведения. Например, человек может сознавать вред курения для своего здоровья, но продолжать курить; многие люди совершают преступления, полностью отдавая себе отчет в том, что вероятность поимки и наказания весьма высока.
Принимая согласованность как данность, что же можно сказать о подобного рода исключениях? Очень редко, если это вообще когда-либо происходит, они признаются как противоречия самим человеком. Обычно он предпринимает более или менее успешные попытки каким-либо образом рационализировать подобное рассогласование. Так, человек, продолжающий курить, зная, что это вредно для его здоровья, может также считать, например, что удовольствие, получаемое от курения, настолько велико, что оно того стоит; или что изменения здоровья курильщика не столь фатальны, как считается; что нельзя, будучи живым человеком, всегда избегать всех существующих опасностей; или, наконец, что если он бросит курить, то может прибавить в весе, а это тоже плохо для здоровья. Таким образом, привычку к курению он вполне успешно согласует со своими убеждениями, касающимися курения. Однако люди не всегда столь успешны в попытках рационализации своего поведения; по той или иной причине попытки обеспечить согласованность могут быть неудачными. Противоречие просто продолжает существовать. В этом случае возникает психологический дискомфорт.
Итак, мы подошли к тому, чтобы сформулировать основные гипотезы, следствиям из которых посвящена данная книга. Однако сперва давайте заменим слово «противоречие» термином, имеющим меньше логических коннотаций, а именно термином «диссонанс». Аналогичным образом вместо слова «согласованность» я буду употреблять более нейтральный термин «консонанс». Формальное определение этих понятий будет дано ниже, а сейчас давайте опираться на то их имплицитное значение, которое мы ввели выше в первоначальных рассуждениях. Итак, я хочу сформулировать основные гипотезы следующим образом.
1. Существование диссонанса порождает психологический дискомфорт и будет мотивировать человека к попытке уменьшить степень диссонанса и достичь консонанса.
2. Когда имеет место диссонанс, помимо того, что индивид будет стремиться к его уменьшению, он также будет активно избегать ситуаций и информации, которые могут вести к возрастанию диссонанса.
Прежде чем перейти к подробной разработке теории диссонанса и стремления к его уменьшению, необходимо разъяснить природу диссонанса как психологического феномена, характер описывающего его понятия, а также возможности применения связанной с этим понятием теории. Сформулированные выше две основные гипотезы служат для этого хорошей отправной точкой. Хотя они и имеют отношение к диссонансу, на самом деле это очень общие гипотезы. Термин «диссонанс» в них можно свободно заменить на иное понятие сходного характера, например, «голод», «фрустрация» или «неравновесие», и полученные гипотезы будут вполне осмысленными.
Я предполагаю, что диссонанс, то есть существование противоречивых отношений между отдельными элементами в системе знаний, сам по себе является мотивирующим фактором. Под термином «знание» я буду понимать любое мнение или убеждение индивида относительно окружающего мира, самого себя, своего собственного поведения. Когнитивный диссонанс может пониматься как исходное условие, приводящее к действиям, направленным на его уменьшение, таким же образом, например, как голод побуждает активность, направленную на его утоление. Это совершенно иной вид мотивации, чем тот, с которым привыкли иметь дело психологи, но тем не менее, как мы увидим далее, не менее мощный.
Теперь несколько слов о дальнейшем содержании этой книги. Она посвящена анализу самых различных ситуаций, связанных с возникновением когнитивного диссонанса и попытками человека его уменьшить. Если бы некий автор задался целью написать книгу о роли голода как драйва, побуждающего поведение человека, то результат по своему характеру был бы похож на мою книгу. Подобная работа могла бы содержать главы, анализирующие последствия попыток уменьшить голод в самых разных условиях, начиная с младенца на детском стульчике и заканчивая взрослыми на официальном банкете. Сходным образом данная книга также описывает и изучает разнообразные ситуации, начиная от принятия решения отдельным индивидом до поведения больших групп людей. Поскольку стремление к уменьшению диссонанса — это базовый процесс, свойственный человеку, неудивительно, что проявления этого процесса могут наблюдаться в таком широком диапазоне.
Возникновение и устойчивость диссонанса
Когда и почему возникает диссонанс? Почему иногда люди обнаруживают, что они совершают поступки, не соответствующие их мыслям, или что у них есть какое-либо убеждение, отличное от всех остальных имеющихся у них убеждений? Ответ на этот вопрос может быть найден при анализе двух типичных ситуаций, в которых может возникнуть диссонанс.
1. В ситуации, когда человек становится очевидцем новых событий или когда ему становится известна какая-либо новая информация, может возникать по меньшей мере сиюминутный диссонанс с существующими знаниями, мнениями или представлениями о своем поведении. Поскольку человек не может полностью контролировать события, происходящие в окружающем его мире, и поступающую к нему информацию, подобный диссонанс возникает легко.
Так, например, человек планирует поездку на пикник в полной уверенности, что погода будет теплой и солнечной. Однако перед самым его выездом может начаться дождь. Знание о том, что идет дождь, вступит в диссонанс с его уверенностью, что день солнечный, и с его планами съездить за город. Или другой пример. Представьте себе, что человек, совершенно уверенный в неэффективности автоматической коробки передач, случайно наталкивается на статью с убедительным описанием ее преимуществ. И снова в системе знаний индивида, как минимум на короткое мгновение, возникнет диссонанс.
2. Даже в отсутствие новых, непредвиденных событий или информации диссонанс, несомненно, является повседневным феноменом. Очень мало на свете вещей, полностью черных или белых. Очень мало в жизни ситуаций настолько очевидных, чтобы поведение в них или мнение о них не было бы до некоторой степени противоречивым. Так, некий американский фермер со Среднего Запада может являться республиканцем и при этом может быть не согласен с позицией его партии по поводу программы государственной поддержки цен на сельскохозяйственную продукцию. Человек, покупающий новый автомобиль, может отдать предпочтение экономичности одной модели и в то же время дизайну другой. Предприниматель, желающий выгодно вложить свободные денежные средства, знает, что результат его капиталовложения зависит от экономических условий, на которые он не в состоянии повлиять. В любой ситуации, которая требует от человека сформулировать свое мнение или сделать какой-либо выбор, неизбежно создается диссонанс между знанием, соответствующим осуществленному поступку, и теми знаниями и мнениями, которые связаны с другими возможными вариантами действий.
Таким образом, спектр ситуаций, в которых диссонанс почти неизбежен, довольно широк, но наша задача состоит в том, чтобы исследовать обстоятельства, при которых диссонанс, однажды возникнув, сохраняется, то есть ответить на вопрос, при каких условиях диссонанс перестает быть мимолетным. Если изложенная выше гипотеза верна, то вместе с диссонансом возникнут и силы, направленные на его уменьшение. Чтобы ответить на наш вопрос, рассмотрим различные возможные способы, с помощью которых диссонанс может быть уменьшен.
Далее в этой главе мы рассмотрим этот вопрос более формально, а начнем с иллюстрации на примере заядлого курильщика, который столкнулся с информацией о том, что курение вредно для здоровья. Возможно, он прочитал об этом в газете или журнале, услышал от друзей или от врача. Это новое знание будет, конечно, противоречить тому факту, что он продолжает курить. Если гипотеза о стремлении уменьшить диссонанс верна, то каким в этом случае будет поведение нашего воображаемого курильщика?
Во-первых, он может изменить знание о своем поведении за счет того, что изменит поведение, то есть бросит курить, и тогда его представление о своем новом поведении будет согласовано (находиться в состоянии консонанса) со знанием о том, что курение вредно для здоровья.
Во-вторых, он может попытаться изменить свое «знание» относительно последствий курения, что звучит достаточно странно, но зато хорошо отражает суть происходящего. Он либо просто перестанет признавать то, что курение наносит ему вред, либо попытается найти информацию, свидетельствующую о пользе курения, тем самым уменьшая значимость информации о его негативных последствиях. Если этот индивид сумеет изменить свою систему знаний каким-либо из этих способов, он может уменьшить или даже полностью устранить диссонанс между тем, что он знает, и тем, что он делает.
Достаточно очевидно, что курильщик из приведенного выше примера может столкнуться с трудностями в попытке изменить как свое поведение, так и свои представления. И именно по этой причине диссонанс, однажды возникнув, способен достаточно долго сохраняться. Нет никаких гарантий того, что человек будет в состоянии уменьшить или устранить возникший диссонанс. Гипотетический курильщик может обнаружить, что процесс отказа от курения слишком болезнен для него, чтобы он мог это выдержать. Он может попытаться найти конкретные факты или мнения других людей, поддерживающие точку зрения, что курение не приносит такого уж большого вреда, однако эти поиски могут закончиться неудачей. Тем самым он окажется в таком положении, когда он будет продолжать курить, вместе с тем хорошо сознавая, что курение вредно. Если это произойдет, то его усилия, направленные на уменьшение диссонанса, не прекратятся.
Есть определенные области познания, где существование значительного диссонанса — самая обычная вещь. Это может происходить, когда два — или более — устоявшихся убеждения или две ценности, имеющие отношение к рассматриваемому вопросу, противоречат друг другу. Другими словами, нельзя придерживаться такого мнения или осуществлять такое поведение, которое не противоречило бы по крайней мере одному из устоявшихся убеждений. Мирдал[2] в приложении к своей классической книге демонстрирует это совершенно отчетливо, рассматривая примеры поведения по отношению к черным американцам. Обсуждая одновременное существование взглядов относительно человека вообще, афроамериканцев вообще, конкретных групп черных американцев и так далее, Мирдал пишет:
«Человек или группа, чьи несоответствия в оценках будут публично обнаружены, будет испытывать необходимость уменьшения этого несоответствия… Потребность в логической непротиворечивости внутри иерархии моральных оценок… в той степени ее интенсивности, которая наблюдается в настоящее время, является довольно новым явлением. Люди предыдущих поколений, жившие в условиях меньшей мобильности, меньшей интеллектуальной коммуникации и меньшего публичного обсуждения проблем, в гораздо меньшей степени оказывались свидетелями конфликтов ценностей друг друга»[3].
Хотя я не согласен с Мирдалом в его оценке важности роли публичного обсуждения для возникновения диссонанса, мне кажется, что это очень хорошее указание на ряд причин, по которым в этой области существует сильный диссонанс.
Понятия, которые мы рассмотрели, не являются абсолютно новыми; многие, сходные с ними, уже предлагались ранее. Следует упомянуть две работы, в которых приводятся формулировки, наиболее близкие к моим собственным. Хайдер[4] в пока еще не изданной рукописи обсуждает взаимоотношения между людьми и соотношения между чувствами. Он пишет:
«Подводя итоги нашего обсуждения сбалансированных, или гармоничных, состояний, мы можем сказать, что эти состояния характеризуются двумя или несколькими связями, которые соответствуют друг другу. Если сбалансированное состояние отсутствует, то возникает стремление к его установлению. Появляется или тенденция изменить затронутые чувства, либо же отношение между соответствующими элементами будет сбалансировано посредством действия или когнитивной реорганизации. Если изменение невозможно, то состояние дисбаланса вызовет напряженность; сбалансированные состояния будут более предпочтительны, нежели несбалансированные» (часть II).
Если заменить слово «сбалансированный» на слово «консонантный» и слово «дисбаланс» на слово «диссонанс», приведенное выше утверждение Хайдера можно рассматривать как описание того же самого процесса, обсуждением которого мы до сих пор занимались.
Осгуд и Танненбаум[5] недавно опубликовали статью, в которой они также сформулировали идеи, касающиеся изменений мнений и социальных установок. Рассматривая «принцип конгруэнтности», как они обозначили его в своей работе, эти авторы пишут: «Изменения в оценке всегда происходят в направлении увеличения конгруэнтности с существующей системой ориентиров»[6].
Тот особенный вид «неконгруэнтности», или когнитивного диссонанса, который они анализируют в своей работе, возникает в том случае, когда некий человек или иной источник информации, которого субъект оценивает положительно, поддерживает мнение, которое субъект при этом оценивает отрицательно (или, наоборот, источник информации оценивается отрицательно, а выражаемое им мнение положительно). Далее авторы показывают, что при таких обстоятельствах возникает ярко выраженная тенденция изменить либо оценку мнения, либо оценку источника информации в том направлении, которое уменьшило бы диссонанс. Таким образом, если источник информации был оценен положительно, а мнение оценено отрицательно, индивид может начать хуже относиться к источнику информации или лучше к предмету обсуждения. Из данных, приведенных в статье, становится ясно, что результат в каждом конкретном случае зависит от того, что изначально было более твердо закреплено в системе знаний человека: оценка источника информации или оценка проблемы. Если его социальные установки в отношении источника информации «поляризованы», то более вероятным является изменение мнения, и наоборот. Тщательно измерив изначальные социальные установки по отношению к источнику информации и высказываемому суждению, а также степень податливости каждой из установок к изменению до того, как диссонанс был инициирован, авторы исследования оказались в состоянии достаточно точно предсказать направление, а иногда и степень наступавших изменений в оценках.
Важным здесь является то, что существует стремление к установлению консонантных отношений в когнитивной системе и стремление к избеганию и уменьшению диссонанса. Многие исследователи отмечали этот факт, хотя очень немногие из них сформулировали его так точно и сжато, как Хайдер, Осгуд и Танненбаум. Задача этой книги состоит в том, чтобы сформулировать теорию диссонанса в максимально точной и по возможности общеприменимой форме, показать возможности ее использования для анализа широкого спектра ситуаций и представить эмпирические данные в поддержку этой теории.
Определения понятий: диссонанс и консонанс
Оставшаяся часть этой главы будет в основном посвящена более формальному представлению теории диссонанса. Я попытаюсь сформулировать положения теории в максимально точных и однозначных терминах. Но так как идеи, которые лежат в ее основе, еще не оформились окончательно, некоторая нечеткость будет неизбежна.
Термины «диссонанс» и «консонанс» определяют тот тип отношений, которые существуют между парами «элементов». Следовательно, прежде чем мы определим характер этих отношений, необходимо, насколько это возможно, определить сами элементы.
Элементы относятся к тому, что мы называем познанием, — к тому, что человек знает о самом себе, своем поведении и окружении. Следовательно, эти элементы являются знаниями. Некоторые из них относятся к знанию о самом себе: что данный индивид делает, что он чувствует, каковы его потребности и желания, что он вообще представляет собой и т. п. Другие элементы знания касаются мира, в котором он живет: что где находится, что к чему приводит, что приносит человеку удовольствие, а что — страдания, что является несущественным, а что — важным и т. д.
Очевидно, что термин «знание» мы использовали до сих пор в очень широком смысле, в том числе по отношению к явлениям, которые обычно не входят в значение этого слова, — например, мнениям. Человек формирует какое-либо мнение только в том случае, если полагает, что оно истинно и, таким образом, чисто психологически мнение не отличается от «знания» как такового. То же самое можно сказать относительно убеждений, ценностей или установок, которые, с нашей точки зрения, выполняют те же функции. Это ни в коем случае не означает, что эти разнородные термины не фиксируют никаких важных различий. Некоторые из таких различий будут приведены ниже. Но для целей формального определения все они являются «когнитивными элементами», и между парами этих элементов знания могут существовать отношения консонанса и диссонанса.
Существуют и другие связанные с формальным определением вопросы, на которые хотелось бы получить ответ. Например, в каком случае «когнитивный элемент» является одним элементом, а в каком — группой элементов? Является ли знание о том, что зима в Миннеаполисе очень холодная, элементом, или его нужно рассматривать как группу элементов, составленную из более специфических знаний? На этот вопрос пока нет ответа, но, может быть, он и не нуждается в ответе. Как будет показано в следующих главах, посвященных эмпирическим данным, наличие или отсутствие ответа на этот вопрос никак не сказывается на проведении измерений.
Другой важный вопрос, касающийся когнитивных элементов, — это то, как они формируются и что определяет их содержание. На этом этапе мы хотели бы подчеркнуть, что наиважнейший фактор, определяющий содержание когнитивных элементов, — это реальность. Элементы знания являются отражением действительности. В общем и целом они отражают реальность, формируют ее карту. Реальность может быть физической, социальной или психологической, но в любом случае познание более или менее точно отображает ее. Все это, конечно, ничуть не удивительно. Было бы маловероятно, чтобы организмы могли жить и выживать, если бы элементы знания не представляли собой в достаточной мере точное отображение действительности. В самом деле, когда человек «отрывается от реальности», это становится очень заметно.
Другими словами, элементы знания соответствуют по большей части тому, что человек фактически делает или чувствует, и тому, что реально существует в его окружении. В случае мнений, убеждений и ценностей реальность может состоять в том, что думают или делают другие; в иных случаях действительным может быть то, с чем человек сталкивается на опыте, или то, что другие сообщают ему.
Но в этом месте можно возразить, что у людей часто имеются такие когнитивные элементы, которые заметно отклоняются от действительности, по крайней мере от того, какой ее воспринимаем мы сами. Таким образом, важное уточнение состоит в том, что реальность, которая воздействует на индивида, будет оказывать давление в направлении приведения когнитивных элементов в соответствие с этой реальностью. Это не означает, однако, что существующие когнитивные элементы будут всегда соответствовать действительности. Теория диссонанса дает нам возможность понять те ситуации, когда когнитивные элементы противоречат реальности. Но из нее следует, что, если когнитивные элементы не соответствуют определенной реальности, воздействующей на индивида, он испытывает некоторую напряженность. И мы должны, следовательно, быть способны заметить проявления этой напряженности. Подобное гипотетическое отношение между когнитивными элементами и действительностью важно с точки зрения измерения степени диссонанса. При обсуждении эмпирических данных мы еще вернемся к этому вопросу.
Теперь можно перейти к обсуждению тех отношений, которые могут существовать между парами элементов. Имеются три разновидности таких отношений, а именно: нерелевантность, диссонанс и консонанс. Именно в такой последовательности мы их и обсудим.
Нерелевантность
Два элемента могут просто не иметь ничего общего между собой. Иными словами, при таких обстоятельствах, когда один когнитивный элемент нигде не пересекается с другим элементом, эти два элемента являются нейтральными, или нерелевантными, по отношению друг к другу.
Например, давайте представим себе человека, который знает, что письмо из Нью-Йорка в Париж, отправленное с регулярной морской почтой, может идти две недели и что сухой, горячий июль очень хорош для получения богатого урожая зерна в штате Айова. Эти два элемента знания не имеют ничего общего между собой, то есть они нерелевантны по отношению друг к другу. Конечно, о подобных нерелевантных отношениях трудно сказать что-либо определенное, за исключением того, что они существуют. В центре нашего внимания будут находиться только те пары элементов, между которыми возникают отношения консонанса или диссонанса.
Во многих случаях, однако, очень трудно решить априори, являются ли два элемента нерелевантными. Зачастую это просто невозможно определить, не принимая во внимание остальных знаний индивида. Иногда может случиться так, что вследствие определенного поведения данного человека ранее нерелевантные элементы могут стать релевантными по отношению друг к другу. Это могло бы произойти даже в вышеупомянутом примере. Если человек, живущий в Париже, спекулировал бы на урожае зерна в Соединенных Штатах, он, безусловно, захотел бы узнать прогноз погоды в штате Айова и вряд ли стал бы получать эту информацию по морской почте.
Прежде чем мы перейдем к определению и обсуждению отношений консонанса и диссонанса, которые существуют между релевантными элементами, полезно было бы подчеркнуть еще раз специальный характер тех когнитивных элементов, которые имеют отношение к поведению индивида. Такой «поведенческий» элемент, будучи релевантным каждому из двух нейтральных по отношению друг к другу когнитивных элементов, может фактически делать их релевантными.
Релевантные отношения: диссонанс и консонанс
К этому моменту читатель, вероятно, уже составил себе интуитивное представление о диссонансе. Два элемента являются диссонантными по отношению друг к другу, если по той или иной причине они не соответствуют один другому. Они могут быть просто несовпадающими или противоречащими друг другу, могут не совпадать потому, что этого требуют культурные или групповые нормы и т. п. Сейчас мы можем перейти к тому, чтобы попытаться дать более формальное определение этого понятия.
Давайте рассмотрим два когнитивных элемента, которые существуют у человека и релевантны друг другу. Определение диссонанса игнорирует существование всех других когнитивных элементов, которые являются релевантными любому из двух анализируемых элементов или им обоим, и рассматривает только эти два элемента изолированно. Два элемента, взятые изолированно от всех остальных, находятся в диссонантном отношении, если из одного элемента следует суждение, обратное другому. Более формально: X и Y находятся в диссонантном отношении, если не-X следует из Y. Так, например, если человек знает, что в его окружении находятся только друзья, но тем не менее испытывает страх, это означает, что между этими двумя когнитивными элементами существует диссонантное отношение. Или другой пример: если человек, имея долги, приобретает новый автомобиль, то соответствующие когнитивные элементы будут диссонантными по отношению друг к другу. Диссонанс может существовать вследствие приобретенного опыта или ожиданий, либо по причине того, что считается приличествующим или общепринятым, либо по любой из множества других причин.
Побуждения и желаемые последствия также могут быть факторами, определяющими, являются ли два элемента диссонантными или нет. Например, человек, играя на деньги в карты, может продолжать играть и проигрывать, зная, что его партнеры являются профессиональными игроками. Это последнее знание может быть диссонантным с осознанием его собственного поведения, а именно того, что он продолжает играть. Но для того чтобы в данном примере определить эти элементы как диссонантные, необходимо принять с достаточной степенью вероятности, что человек стремится выиграть. Если же по некой странной причине этот человек хочет проиграть, то это отношение было бы консонантным.
Будет полезно привести ряд примеров, где диссонанс между двумя когнитивными элементами возникает по разным причинам, то есть где по-разному можно раскрыть словосочетание «следует из», входящее в определение диссонанса.
1. Диссонанс может возникнуть по причине логической несовместимости. Если человек полагает, что в ближайшем будущем люди высадятся на Луну, но при этом считает, что люди будут не в состоянии сделать космический корабль, пригодный для этой цели, то эти два знания являются диссонантными по отношению друг к другу. Отрицание содержания одного элемента следует из содержания другого элемента на основании элементарной логики, и человек сам в ходе рассуждения может понять это.
2. Диссонанс может возникнуть в связи с культурными нормами. Если человек на официальном банкете берет рукой ножку цыпленка, знание того, что он делает, является диссонантным по отношению к знанию, определяющему правила формального этикета во время официального банкета. Диссонанс возникает по той простой причине, что именно данная культура определяет, что консонантно, а что нет. В другой культуре эти два когнитивных элемента могут вовсе не быть диссонантными.
3. Диссонанс может возникать тогда, когда одно конкретное мнение по определению входит в состав более общего мнения. Так, если человек — демократ, но на текущих президентских выборах голосует за республиканского кандидата, когнитивные элементы, соответствующие этим двум наборам мнений, являются диссонантными по отношению друг к другу, потому что понятие «быть демократом» по определению включает в себя необходимость поддерживать кандидатов от Демократической партии.
4. Диссонанс может возникать на основе прошлого опыта. Если человек попал под дождь и при этом видит, что он остается сухим, то эти два элемента знания будут диссонантными по отношению друг к другу, поскольку он знает из прошлого опыта, что нельзя остаться сухим, стоя на улице под дождем. Если бы можно было представить себе человека, который никогда не попадал под дождь, то указанные знания не были бы диссонантными.
Этих примеров достаточно для того, чтобы проиллюстрировать, как определение понятия диссонанса может быть использовано эмпирически, чтобы решить, являются ли два когнитивных элемента диссонантными или консонантными. Разумеется, ясно, что в любой из этих ситуаций могут существовать другие элементы знания, которые могут быть в консонантном отношении с любым из двух элементов в рассматриваемой паре. Тем не менее отношение между двумя элементами является диссонантным, если, независимо от прочих элементов, один из элементов пары не следует (или предполагается, что не следует) из другого.
Определение отношений консонанса и нерелевантности следует из определения отношений диссонанса. Если в паре элементов один из них следует из значения другого элемента, то отношение между ними является консонантным. Если ни отрицание, ни подтверждение значения второго элемента пары не следует из первого элемента, то отношение между ними является нерелевантным.
Определения понятий диссонанса и консонанса, однако, не создают достаточной основы для осуществления измерений. Если мы стремимся к эмпирической проверке теории диссонанса, необходимо прежде всего обеспечить безошибочную идентификацию явлений диссонанса и консонанса. Пытаться получить полный список всех когнитивных элементов — безнадежная затея, и даже если такой перечень был бы доступен, в некоторых случаях будет трудно или просто невозможно определить априори, какой из трех возможных типов связей имеет место в данном конкретном случае. Однако во многих случаях априорное определение диссонанса является ясным и четким. (Вспомним также, что два когнитивных элемента могут быть диссонантными для человека, живущего в одной культуре, но не в другой, а также в зависимости от его прошлого опыта.) Мы еще вернемся к рассмотрению проблемы измерения более подробно в тех главах, где будут обсуждаться эмпирические данные.
Величина диссонанса
Все диссонантные отношения, разумеется, имеют разную интенсивность. Необходимо различать степени возникающего диссонанса и описать факторы, которые определяют силу диссонантного отношения. Сначала мы кратко обсудим некоторые возможные детерминанты величины диссонанса, возникающего между двумя элементами, а затем обратимся к рассмотрению общей интенсивности диссонанса, который может существовать между двумя системами элементов.
Один очевидный фактор, определяющий величину диссонанса, связан с характеристиками тех элементов, между которыми возникает диссонантное отношение. Если два когнитивных элемента являются диссонантными по отношению друг к другу, то величина диссонанса будет прямо пропорциональна важности данных элементов. Чем более значимы элементы для индивида, чем бо?льшую представляют для него ценность, тем больше будет степень диссонантного отношения между ними. Так, например, если человек дает десять центов нищему, хотя и видит, что этот нищий вряд ли по-настоящему нуждается в деньгах, диссонанс, возникающий между этими двумя элементами, довольно слаб. Ни один из этих двух когнитивных элементов не является достаточно важным для данного индивида и не связан с важными последствиями. Намного больший диссонанс возникает, например, если студент не готовится к важному экзамену, хоть и знает, что уровень его знаний является, несомненно, недостаточным, чтобы успешно сдать его. В этом случае элементы, которые являются диссонантными по отношению друг к другу, гораздо более важны для человека, и соответственно величина диссонанса будет значительно большей.
С достаточной степенью уверенности можно предположить, что в жизни очень редко можно встретить какую-либо систему когнитивных элементов, в которой диссонанс полностью отсутствует. Почти для любого действия, которое человек мог бы предпринять, или любого чувства, которое он мог бы испытывать, наверняка найдется по крайней мере один когнитивный элемент, находящийся в диссонантном отношении с этим «поведенческим» элементом. Даже для совершенно тривиальных знаний, как, например, что некто собирается прогуляться в воскресенье днем, весьма вероятно, найдутся некоторые диссонирующие элементы. Человек, вышедший на прогулку, может сознавать, что дома его ждут дела по хозяйству или что собирается дождь и так далее. Короче говоря, существует так много других когнитивных элементов, релевантных по отношению к любому данному элементу, что наличие некоторой степени диссонанса — самое обычное дело.
Давайте рассмотрим теперь полностью весь контекст диссонантных и консонантных отношений, в который вступает отдельный когнитивный элемент. Принимая на время в рабочих целях то, что все элементы, релевантные рассматриваемому когнитивному элементу, одинаково важны, мы можем сказать, что общая величина диссонанса между данным элементом и системой знаний индивида в целом будет прямо зависеть от доли тех релевантных элементов, которые являются диссонантными по отношению к рассматриваемому элементу. Таким образом, если подавляющее большинство релевантных элементов является консонантным по отношению к, скажем, поведенческому элементу когнитивной системы, то степень диссонанса с этим поведенческим элементом будет небольшой.
Если же доля элементов, консонантных по отношению к рассматриваемому поведенческому элементу, будет гораздо меньшей, нежели доля диссонантных элементов, то степень диссонанса будет значительно выше. Конечно, общая величина диссонанса будет также зависеть от значимости или ценности тех релевантных элементов, которые имеют консонантные или диссонантные отношения с рассматриваемым элементом.
Вышеприведенное правило можно легко обобщить и использовать для оценки величины диссонанса, который может существовать между двумя группами когнитивных элементов. Эта величина зависит от характера преобладающего типа отношений (диссонантного или консонантного) и, безусловно, от значимости конкретных элементов.
Величина возникающего диссонанса — очень важная переменная при определении интенсивности стремления к уменьшению диссонанса. Поскольку мы неоднократно будем иметь дело с определением степени диссонанса при рассмотрении эмпирических данных, будет полезно подвести итоги нашего анализа, касающегося определения величины диссонанса. Итак:
1. Если два когнитивных элемента релевантны по отношению друг к другу, то характер отношения между ними является либо диссонантным, либо консонантным.
2. Величина диссонанса (или консонанса) увеличивается по мере роста значимости и ценности участвующих в этом отношении элементов.
3. Общая величина диссонанса, существующего между двумя группами когнитивных элементов, напрямую зависит от взвешенной доли диссонантных отношений среди релевантных отношений между элементами двух групп. Термин «взвешенная доля» используется здесь потому, что каждое релевантное отношение было бы оценено в зависимости от значимости включенных в него элементов.
Снижение диссонанса
Существование диссонанса порождает стремление к тому, чтобы уменьшить или полностью устранить диссонанс. Интенсивность этого стремления зависит от величины диссонанса. Другими словами, диссонанс действует ровно таким же образом, как мотив, потребность или напряженность. Наличие диссонанса приводит к действиям, направленным на его уменьшение, точно так же, как, например, чувство голода ведет к действиям, направленным на то, чтобы устранить его.
Также, по аналогии с мотивом, чем больше величина диссонанса, тем больше будет интенсивность действия, направленного на уменьшение диссонанса, и тем сильнее будет выражена склонность к избеганию любых ситуаций, которые могли бы увеличить степень диссонанса.
Чтобы конкретизировать наши рассуждения относительно того, каким образом может проявиться стремление к уменьшению диссонанса, необходимо проанализировать возможные способы, с помощью которых возникший диссонанс можно уменьшить или устранить. В общем, если диссонанс возникает между двумя элементами, то этот диссонанс может быть устранен посредством изменения одного из этих элементов. Важно то, каким образом эти изменения могут быть произведены. Существует множество возможных способов, которые зависят от типа задействованных когнитивных элементов и общего контекста знаний, имеющихся у человека в рассматриваемой ситуации.
Изменение поведенческих когнитивных элементов
Когда диссонанс возникает между когнитивным элементом, относящимся к знанию относительно окружающей среды, и поведенческим когнитивным элементом, то диссонанс, конечно же, может быть устранен посредством изменения поведенческого элемента таким образом, чтобы тот стал консонантным с элементом среды. Самый простой и легкий способ добиться этого состоит в том, чтобы изменить действие или чувство, к которому этот поведенческий элемент относится. Поскольку, как мы убедились, знание является отражением реальности, то если поведение организма изменяется, то и соответствующие ему когнитивные элементы изменятся аналогичным образом. Этот способ уменьшения или устранения диссонанса является очень распространенным. Наши поведение и чувства часто изменяются в соответствии с полученной новой информацией. Если человек выехал за город на пикник и заметил, что начинается дождь, он может просто вернуться домой. Существует достаточно много людей, бесповоротно отказавшихся от табака, как только они выяснили, что это очень вредно для здоровья.
Однако далеко не всегда оказывается возможным устранить диссонанс или даже существенно его уменьшить путем изменения соответствующего действия или чувства. Изменение поведения может оказаться слишком сложным, или же само это изменение, устранив один диссонанс, может, в свою очередь, породить целое множество новых. Далее эти вопросы будут рассмотрены более подробно.
Изменение когнитивных элементов, отражающих окружающую среду
Точно так же, как можно изменить поведенческие когнитивные элементы, изменяя поведение, которое они отражают, иногда возможно изменить когнитивные элементы, отражающие среду, посредством изменения соответствующей им ситуации. Конечно, этот процесс протекает труднее, чем изменение поведения, по той простой причине, что для этого нужно иметь достаточную степень контроля над окружающей средой, что встречается довольно редко.
Изменить среду с целью уменьшения диссонанса гораздо проще в том случае, когда диссонанс связан с социальным окружением, чем тогда, когда он связан с физической средой. Чтобы проиллюстрировать это различие, приведу такой шутливый пример. Представьте себе человека, имеющего привычку расхаживать по гостиной своего дома взад и вперед. По какой-то неведомой причине он всегда перешагивает определенный участок пола. Когнитивный элемент, соответствующий этой привычке, несомненно, диссонирует с его знанием о том, что этот участок пола такой же ровный и крепкий, как и другие участки, и вообще ничем не отличается от всего остального пола. Если однажды вечером, когда его жены не будет дома, он проделает в этом участке пола дыру, то он полностью устранит диссонанс. Знание о том, что в полу есть дыра, составит отличный консонанс с тем, что он все время перешагивает то место, где она находится. Короче говоря, он изменит когнитивный элемент, действенно изменяя среду, чтобы устранить диссонанс.
Всякий раз, когда человек имеет достаточный контроль над окружающей средой, он может использовать этот метод уменьшения диссонанса. Например, если индивид обычно враждебно настроен по отношению к другим людям, он может окружить себя людьми, провоцирующими враждебность. Его установки по отношению к людям, с которыми он находится в контакте, будут, таким образом, консонантными когнитивными элементами, отражающими его враждебное поведение. Однако возможности манипулирования окружением достаточно ограниченны, поэтому другие способы уменьшения диссонанса гораздо больше распространены.
Если изменяется когнитивный элемент, а некая реалия, которую он отражает в сознании индивида, остается неизменной, то должны пойти в ход какие-то средства игнорирования реальной ситуации или противодействия ей. Иногда это практически невозможно, за исключением крайних случаев, когда речь идет о психозе. Если человек попал под дождь и промок с головы до ног, он почти наверняка будет сознавать, что идет проливной дождь, независимо от того, насколько сильным будет его стремление игнорировать этот факт. В других случаях относительно легко изменить когнитивный элемент при том, что в действительности ничего не изменится. Например, человек может изменить свое мнение о некоем политическом деятеле, даже если поведение этого деятеля и политическая ситуация в целом остаются неизменными. Обычно для этого человеку бывает достаточно найти людей, которые согласятся с ним и будут поддерживать его новое мнение. Вообще формирование социальной реальности путем получения одобрения и поддержки со стороны других людей — один из основных способов, с помощью которых можно изменить знание, когда возникает такая необходимость. Легко заметить, что в случаях, когда бывает необходима подобная социальная поддержка, наличие диссонанса и, как следствие, возникающая напряженность и стремление изменить когнитивный элемент приводят к различным социальным процессам. Это будет подробно рассмотрено в главах 8–10, которые посвящены анализу проявлений стремления к уменьшению диссонанса в больших и малых социальных группах.
Добавление новых когнитивных элементов
Итак, мы установили, что для полного устранения диссонанса необходимо изменение некоторых когнитивных элементов. Понятно, что это не всегда возможно. Но даже если полностью устранить диссонанс нельзя, всегда можно его уменьшить, добавляя новые когнитивные элементы в систему знаний индивида.
Например, если существует диссонанс между когнитивными элементами, касающимися вреда курения и того факта, что человек продолжает курить, то общий диссонанс можно уменьшить добавлением новых когнитивных элементов, согласующихся с фактом курения. При наличии подобного диссонанса от человека можно ожидать активного поиска новой информации, которая могла бы уменьшить общий диссонанс. При этом он будет избегать той информации, которая способна увеличить существующий диссонанс. Таким образом, в продолжение нашего примера курильщик может искать и жадно читать любой материал, ставящий под сомнение результаты исследований, демонстрирующих вред курения. В то же время он будет избегать материалов, поддерживающих выводы этих исследований. Если же столкновения с информацией о вреде курения избежать все же не удастся, то в процессе чтения он будет настроен скептически.
Возможности добавления в систему знаний новых элементов, уменьшающих существующий диссонанс, очень велики. Наш курильщик, к примеру, может обратиться к данным статистики несчастных случаев в автомобильных катастрофах. Сделав вывод, что вред курения не идет ни в какое сравнение с опасностью, которой он подвергается, садясь за руль, индивид несколько уменьшает диссонанс за счет снижения значимости когнитивных элементов, вступающих в противоречие.
Приведенное выше рассуждение указывает на возможность уменьшения диссонанса путем изменения пропорции диссонантных и консонантных отношений когнитивного элемента. Другой возможный способ состоит в добавлении в систему знаний нового когнитивного элемента, который в определенном смысле «примиряет» два элемента, находящихся в диссонантном отношении друг к другу. Чтобы проиллюстрировать это, приведу пример одного исследования. Спиро[7] в своей статье описывает определенные аспекты системы верований ифалуков, бесписьменного общества. Для наших целей важны следующие особенности этой системы:
1. У ифалуков существует твердая вера в то, что все люди добры. То есть все люди не только должны быть добрыми, но и действительно являются таковыми.
2. В ходе своего взросления дети этого племени проходят через период, когда по той или иной причине их поведению свойственны проявления открытой агрессии, враждебности и стремления к разрушению.
Очевидно, что вера в то, что все люди добры, резко противоречит характеру поведения детей в этой культуре. Уменьшить этот диссонанс можно с помощью множества способов. Один из них состоит в том, чтобы изменить свою веру в сущность человеческой природы либо же трансформировать ее таким образом, чтобы она распространялась только на взрослых людей. Другой возможный способ — это изменение содержания идеи доброты таким образом, чтобы проявления агрессии у подростков могли считаться хорошими. Однако способ уменьшения диссонанса у ифалуков был иным. В систему верований был включен элемент, который уменьшил степень диссонанса, примирив приведенную выше убежденность в человеческой доброте и факты проявления враждебности у детей. А именно, помимо веры в доброе начало человека: ифалуки были убеждены в существовании злых духов, которые вселяются в людей и заставляют их совершать плохие поступки.
В результате включения этого элемента в систему верований знание относительно агрессивного поведения детей больше не противоречило вере в то, что все люди являются добрыми. Это не дети ведут себя агрессивно, а вселившиеся в них злые духи. С точки зрения психологии это весьма эффективный способ уменьшения диссонанса, поскольку он связан с изменением системы верований, институционализацией на уровне культуры. Менее эффективные способы просто-напросто не распространились бы столь широко и не стали бы общепринятыми.
Прежде чем двигаться дальше, я хочу еще раз подчеркнуть, что наличие стремления к уменьшению диссонанса или даже направленная на это деятельность вовсе не гарантирует, что диссонанс уменьшится. Человек может оказаться не в состоянии найти социальную поддержку, необходимую для изменения когнитивного элемента, или не сможет найти новые элементы, снижающие степень диссонанса. Вполне вероятна и такая ситуация, при которой стремление уменьшить диссонанс в итоге может привести к его увеличению. Это зависит от того, с чем сталкивается человек в тот момент, когда он пытается уменьшить диссонанс. Здесь важно, что при наличии диссонанса появляются попытки его уменьшить. Если эти попытки оказываются неудачными, то начинают проявляться симптомы психологического дискомфорта. И чем более ощутим и значим диссонанс, тем более отчетливо и открыто этот дискомфорт проявляется.
Сопротивление снижению диссонанса
Раз диссонанс может быть уменьшен либо полностью устранен путем изменения одного или нескольких когнитивных элементов, необходимо рассмотреть, насколько эти элементы сопротивляются изменению. Изменится ли какой-либо элемент, и если да, то какой именно, разумеется, частично зависит от степени сопротивляемости, присущей элементам. Конечно, если бы никакие когнитивные элементы системы знаний индивида не оказывали сопротивления изменению, то не было бы и оснований для возникновения сколько-нибудь длительного диссонанса. Мог бы возникнуть кратковременный диссонанс, но если когнитивные элементы данной системы не сопротивляются изменениям, то диссонанс будет немедленно устранен. Рассмотрим главные источники сопротивления уменьшению диссонанса. Они будут различаться для двух классов когнитивных элементов — отражающих поведение субъекта или окружающую среду.
Сопротивление изменению со стороны поведенческих когнитивных элементов
Первый и самый главный источник сопротивления изменению любого когнитивного элемента — это его связь с реальностью. Если человек видит, что трава зеленая, ему очень трудно думать, что это не так. Если человек идет по улице, ему будет трудно не воспринимать этот факт. Если принять во внимание эту сильную, порой ошеломляющую связь с реальностью, то проблема изменения поведенческого когнитивного элемента становится проблемой изменения того поведения, которое связано с этим элементом. Следовательно, сопротивление изменению когнитивного элемента идентично сопротивлению изменения поведения, которое отражается этим элементом, если, конечно, человек не утратил связь с реальностью.
Разумеется, многие формы поведения имеют незначительное сопротивление изменению или не имеют его вообще. Мы непрерывно изменяем многие из наших действий и чувств в соответствии с изменяющейся ситуацией. Если улица, по которой мы обычно ездим на работу, закрывается на ремонт, обычно не составляет труда изменить свое поведение и отправиться на работу в объезд. Каковы же в таком случае обстоятельства, затрудняющие изменение действий индивида?
1. Такие изменения могут быть болезненными или подразумевать некую потерю. К примеру, человек потратил большую сумму денег на приобретение дома. Если теперь он захочет что-нибудь поменять, например ему не понравился дом или соседи, то он должен быть готов к неудобствам, связанным с переездом, и возможными финансовыми потерями в случае продажи дома. Человеку, который хотел бы бросить курить, придется выдержать дискомфорт и болезненные ощущения, связанные с отказом от никотина. Ясно, что в подобных обстоятельствах будет присутствовать определенное сопротивление изменению. Величина этого сопротивления будет зависеть от величины грядущего дискомфорта и потери, которые придется перенести.
2. Поведение, ставшее неприемлемым для индивида с одной точки зрения, может оставаться вполне удовлетворительным с другой. Человек может продолжать ежедневно ходить на ланч в один и тот же ресторан, хотя в нем стали плохо готовить, если его друзья всегда едят там же. Или, например, человеку, властному и резкому по отношению к своим детям, будет трудно отказаться от возможности командовать, даже если по тем или иным причинам он захотел бы изменить свое поведение. В таких случаях величина сопротивления изменениям будет напрямую зависеть от величины удовлетворения, получаемого от имеющейся формы поведения.
3. Может оказаться, что осуществить изменения просто невозможно. Было бы ошибочным полагать, что человек может осуществлять любое изменение в своем поведении, если только достаточно сильно захочет этого. Изменения могут быть невозможными по ряду причин. Некоторые формы поведения, особенно эмоциональные реакции, неподвластны произвольному контролю. Например, человек может испытывать сильную реакцию страха, с которой он не в состоянии справиться. Также может быть трудно осуществить какое-либо изменение поведения просто потому, что его новая форма не входит в поведенческий репертуар данного человека. Отец может оказаться не в состоянии изменить свое поведение по отношению к своим детям просто потому, что другая манера поведения ему неведома. Третье обстоятельство, которое делает невозможным осуществление изменений, — необратимая природа некоторых действий. Если, например, человек продал свой дом, но затем решил вернуть его обратно, а новый владелец откажется продавать дом, то уже ничего нельзя сделать. Действие совершено и является необратимым. Но в ситуации, когда изменение поведения невозможно, нельзя утверждать, что сопротивление изменению соответствующего когнитивного элемента является бесконечно большим. Сопротивление изменению, которым обладает когнитивный элемент, конечно же, не может быть бо?льшим, чем влияние реальности.
Сопротивление изменению когнитивных элементов, отражающих окружающую среду
Здесь, как и в случае с поведенческими когнитивными элементами, главный источник сопротивления изменению состоит в связи этих элементов с реальностью. В случае поведенческих когнитивных элементов сопротивление их изменению связано с сопротивлением изменению соответствующей реальности, то есть поведения. Когда мы имеем дело с элементами, относящимися к окружающей среде, ситуация несколько иная. Когда имеется ясная и определенная реальность, соответствующая некоторому когнитивному элементу, возможности его изменения практически равны нулю. Если бы, например, некий человек захотел изменить свое знание относительно местоположения некоторого здания, которое он видит каждый день, это вряд ли бы ему удалось.
Однако реальность, соотносимая с тем или иным когнитивным элементом, во многих случаях не является столь ясной и однозначной. Когда индивид имеет дело с социальной реальностью, то есть такой, которая зиждется на соглашениях с другими людьми, сопротивление изменению будет зависеть от того, насколько трудно будет ему найти других людей, поддерживающих его новое мнение.
Существует другой источник сопротивления изменению когнитивных элементов — как поведенческих, так и относящихся к окружающей среде. Однако мы до сих пор откладывали его обсуждение, потому что он в большей степени порождает сопротивление к изменению именно средовых когнитивных элементов. Этот источник состоит в том, что подлежащий замене элемент тесно связан со множеством других элементов. В той степени, в которой этот элемент консонантен множеству других элементов, и в той степени, в которой его замена сменила бы консонансы диссонансами, рассматриваемый элемент будет сопротивляться изменениям.
Приведенные выше рассуждения ни в коем случае не могут считаться исчерпывающим анализом причин сопротивления изменениям. Это скорее анализ, который призван помочь операционализации, а не концептуализации. С какого бы рода диссонансом мы ни имели дело, важнейшим фактором при попытке устранить его путем изменения затронутых им когнитивных элементов является результирующее сопротивление изменению, источник же этого сопротивления не имеет большого значения.
Пределы увеличения диссонанса
Максимальный диссонанс, который может существовать между любыми двумя элементами, определяется величиной сопротивления изменению наименее стойкого элемента. Как только степень диссонанса достигнет своего максимального значения, наименее стойкий когнитивный элемент изменится, тем самым устраняя диссонанс.
Это не означает, что степень диссонанса часто будет приближаться к этому максимально возможному значению. Когда возникает сильный диссонанс, величина которого тем не менее будет все еще меньше, чем величина сопротивления изменению вовлеченных элементов, уменьшение этого диссонанса в системе знаний в целом вполне может быть достигнуто за счет добавления новых когнитивных элементов. Таким образом, даже в случае наличия очень сильного сопротивления изменениям общий диссонанс в системе может сохраняться на довольно низком уровне.
Рассмотрим в качестве примера человека, который истратил значительную сумму денег на приобретение нового дорогого автомобиля. Представим себе, что после совершения этой покупки он обнаруживает, что с машиной что-то не в порядке и что ее ремонт обойдется очень дорого. Более того, оказывается, что эксплуатация этой модели гораздо дороже, чем эксплуатация других автомобилей, и вдобавок ко всему его друзья утверждают, что этот автомобиль просто уродлив. Если степень диссонанса станет достаточно большой, то есть соотносимой с величиной сопротивления изменению наименее стойкого элемента (который в данной ситуации скорее всего будет элементом поведенческим), то этот человек может в конце концов продать автомобиль, несмотря на все неудобства и финансовые потери, с этим связанные. Таким образом, диссонанс не превысил бы величины сопротивления, возникающего при необходимости изменения поведения, то есть принятия решения о продаже автомобиля.
Теперь давайте рассмотрим ситуацию, когда величина диссонанса для человека, купившего новый автомобиль, была бы достаточно большой, но все-таки меньше, чем максимально возможный диссонанс (то есть меньше величины сопротивления изменению, свойственного наименее стойкому к изменениям когнитивному элементу). Ни один из существующих когнитивных элементов, следовательно, не изменился бы, но человек мог бы сохранять степень общего диссонанса достаточно низкой посредством добавления новых знаний, являющихся консонантными с фактом владения новым автомобилем. Он мог бы прийти к заключению, что мощность и ходовые характеристики автомобиля более важны, нежели его экономичность и дизайн. Он начал бы ездить быстрее, чем обычно, и совершенно убедился бы в том, что способность развивать высокую скорость является важной характеристикой автомобиля. С помощью этих и других подобных знаний этот индивид вполне мог бы преуспеть в поддерживании диссонанса на незначительном уровне.
Вполне возможна и такая ситуация, когда попытки добавить в существующую систему знаний новые консонантные когнитивные элементы окажутся неудачными и в то же время финансовая ситуация героя нашего примера сложится таким образом, что он не сможет продать автомобиль. Тем не менее возможность уменьшить степень диссонанса посредством добавления новых когнитивных элементов все еще остается, но эти элементы будут иного рода. Человек может признаться себе и другим, что покупка этого автомобиля была ошибкой и что если бы ему снова пришлось покупать автомобиль, то он выбрал бы другую модель. Этот процесс психологического отделения себя от совершенного поступка может существенно уменьшить диссонанс. Иногда, однако, сопротивление подобным изменениям может быть очень сильным. Максимальная степень диссонанса, который может возникнуть, будет в таких обстоятельствах зависеть от того, насколько трудно для конкретного человека согласиться с тем, что поступок, им совершенный, был необдуманным или глупым.
Избегание диссонанса
До сих пор наше обсуждение было посвящено рассмотрению проблем, связанных с тенденцией уменьшить или устранить диссонанс. При определенных обстоятельствах также возникает явно выраженное стремление избежать увеличения диссонанса или предотвратить его возникновение. Давайте проанализируем такие ситуации и возможные проявления тенденции к избеганию усиления диссонанса.
Эта тенденция возникает как естественное следствие появления диссонанса. Она особенно значима в том случае, если в целях уменьшения диссонанса необходимо найти способ заменить уже существующий когнитивный элемент другим или включить новый когнитивный элемент в систему. В любом из этих случаев поиск социальной поддержки или новой информации должен быть произведен предельно избирательно. Человек охотно вступит в разговор с тем, кто, как он считает, одобрит содержание нового когнитивного элемента, и скорее всего будет избегать обсуждения данной темы с теми, кто будет поддерживать элемент, который он пытается изменить. Человек будет открыт для источников информации, которые способствовали бы добавлению консонантных элементов, и будет избегать источников информации, увеличивающих диссонанс.
Если диссонанс незначителен или отсутствует, мы скорее всего не встретимся с подобного рода избирательностью в поиске и восприятии информации. В отсутствие диссонанса будет отсутствовать и мотивация для поисков источников поддержки или дополнительной информации. Однако существуют и исключения из этого правила. Прошлый опыт может вызывать у индивида страх и, следовательно, порождать стремление избегать ситуаций, ведущих к возникновению диссонанса. В этом случае можно ожидать осторожного поведения индивида.
Страх перед диссонансом может приводить к нежеланию действовать. Мы предпринимаем множество действий и совершаем множество поступков, изменить которые очень трудно. Следовательно, весьма вероятна ситуация, в которой диссонанс, однажды возникнув, не только не уменьшится, но, наоборот, будет возрастать. Избегание возникновения диссонанса может привести к нежеланию предпринимать какие-либо действия и в конечном счете к нежеланию принимать на себя ответственность за совершенные поступки. Когда же бездействие или отказ принимать то или иное решение невозможны, совершение действий может сопровождаться их когнитивным отрицанием. Так, например, человек, купивший новый автомобиль и опасающийся возникновения диссонанса, может немедленно после совершения покупки заявлять, что он осознал неправильность своего поступка. Такой страх перед диссонансом встречается относительно редко, но он возможен. Индивидуальные различия по страху перед диссонансом и по способности эффективно устранять диссонанс важны при определении вероятности осуществления такого способа избегания диссонанса. Чисто методическая проблема состоит в том, чтобы иметь возможность охарактеризовать раздельно ситуацию и личность человека в тех случаях, когда такое априорное защитное поведение будет использоваться.
Заключение
Основная суть теории диссонанса, которую мы описали, довольно проста и в краткой форме состоит в следующем:
1. Когнитивные элементы могут находиться в отношении диссонанса, или несоответствия, между собой.
2. Существование диссонанса вызывает стремление к тому, чтобы его уменьшить и попытаться избежать его дальнейшего увеличения.
3. Проявления подобного стремления состоят в изменении поведения, изменении имеющихся знаний и пристрастном поиске новой информации и новых мнений относительно породившего диссонанс суждения или объекта.
Хотя общий смысл теории диссонанса достаточно прост, тем не менее из нее вытекает много следствий и ее можно применить для анализа большого количества ситуаций, не имеющих на первый взгляд ничего общего между собой. Последующие главы книги будут посвящены подробному анализу этих конкретных следствий из теории диссонанса и описанию соответствующих эмпирических данных.
Глава 2
Введение в теорию принятия решений
Хотя психология уделяет много внимания анализу процесса принятия решения, тем не менее в работах, посвященных этой теме, лишь вскользь рассматриваются проблемы, возникающие после того, как решение уже принято. Возникновение диссонанса — одно из главных последствий принятия решения. Однако, прежде чем мы перейдем к подробному разбору этой темы, давайте остановимся на некоторых работах, обращающихся к проблемам, возникающим после принятия решения.
При обсуждении проблемы выбора между двумя взаимоисключающими, но привлекательными альтернативами Адамс[8] пишет:
«Само по себе принятое решение — это еще не все. Неудовлетворенность и оставшаяся напряженность, связанная с отклоненной альтернативой, никуда не уходят, если только не начинается дальнейший процесс, который может быть обозначен как „разрешение конфликта“»[9].
Другими словами, Адамс подчеркивает, что после принятия определенного решения дополнительно должно быть предпринято некое действие для того, чтобы ликвидировать чувство дискомфорта, возникающего из-за отклонения другой альтернативы, так как она все же была привлекательной. Адамс также предполагает, что этот процесс требует определенной «реструктуризации», или «переоценки», альтернатив, между которыми осуществлялся выбор в процессе принятия решения.
Адамс также признает, что это не всегда легко и даже не всегда возможно и что диссонанс и чувство дискомфорта могут расти и накапливаться. Он пишет об этом так:
«Однако можно сказать, что человек, у которого наступают подобное понимание, переоценка или реструктуризация сразу при возникновении конфликтов, находится в гораздо более выигрышном положении, чем тот, кто позволяет конфликтам накапливаться до тех пор, пока они не выльются в слабо контролируемый процесс кардинальной и некритической переоценки значимых объектов»[10].
Когда Адамс пишет о «разрешении конфликта» и «накоплении конфликта», он подразумевает, несомненно, «уменьшение диссонанса» и «накопление диссонанса». Широта значения, с которой термин «конфликт» употребляется в данном контексте, по всей видимости, включает в себя и понятие диссонанса. Ниже мы предложим более строгую трактовку этого термина.
Тот факт, что уже принятое решение вызывает процессы, призванные стабилизировать его, был также отмечен Куртом Левином[11]. Оценивая результаты эксперимента, посвященного анализу эффективности группового решения, Левин пишет:
«В данном эксперименте мы рассматриваем закрепление решения индивида после обсуждения его в группе. Само принятие решения занимает одну-две минуты. (Участникам эксперимента задали вопрос, на который надо было ответить поднятием руки: кто бы хотел приготовить на обед на следующей неделе телячьи почки, сладкое мясо и бычье сердце?) Сам акт принятия решения должен рассматриваться как процесс оказания предпочтения одной из альтернатив: готовить или не готовить. Процесс обсуждения приводит к окончательной фиксации всего мотивационного комплекса»[12].
В другой статье, посвященной обсуждению сходной темы, Левин пишет:
«Это, по всей видимости, является частичным объяснением того парадоксального факта, что процесс принятия решения, занимающий всего несколько минут, способен повлиять на поведение индивида в течение многих последующих месяцев. Принятое решение устанавливает связь между мотивацией и действием и одновременно производит эффект „окончательной фиксации“, или „заморозки“, который частично является следствием тенденции индивида оставаться верным своему решению».[13]
Этот так называемый эффект окончательной фиксации решения является результатом процессов упрочения когнитивных элементов, консонантных данному решению, и устранения диссонантных ему элементов. Человек начинает изменять свою систему знаний таким образом, чтобы одинаково привлекательные поначалу альтернативы перестали быть равноценными. Выбранный вариант решения начинает казаться все более, а отклоненный — все менее привлекательным. Конечный результат этого процесса состоит в стабилизации, или «окончательной фиксации», принятого решения.
Решения, приводящие к возникновению диссонанса
Чтобы понять, почему и в каком случае диссонанс является следствием принятого решения, давайте сначала попытаемся проанализировать один из типов ситуации принятия решения, а именно такой, когда выбор должен быть сделан между двумя положительными альтернативами. Результаты такого анализа легко могут быть обобщены и применены и для других ситуаций.
Итак, представим себе человека, стоящего перед необходимостью выбора одного из двух вариантов, каждый из которых является достаточно привлекательным. Прежде чем принять окончательное решение, человек рассматривает и сравнивает между собой обе альтернативы. Так, например, если это предложения о работе, он, вероятно, попытается подробно ознакомиться с деталями. Таким образом, возникнет ситуация, когда ряд когнитивных элементов, взятых отдельно, будет склонять его выбрать один из вариантов (работа A) и в то же время ряд других элементов, если бы они существовали сами по себе, привели бы его к выбору другой альтернативы (работа B).
В конечном счете индивид принимает решение — он выбирает одну из двух работ и, следовательно, отклоняет другую. Давайте теперь рассмотрим те отношения, которые существуют между когнитивными элементами, соответствующими этому поступку, а также те когнитивные элементы, которые сформировались в процессе выбора. Продолжим наше обсуждение, приняв, что рассматриваемый индивид выбрал работу A и отклонил работу B. Все те когнитивные элементы, которые склонили его к выбору работы A, являются теперь консонантными когнитивными элементами, соответствующими принятому решению. Но в этой ситуации присутствует также ряд элементов, которые могли бы склонить его к выбору работы B. Эти элементы теперь являются диссонантными по отношению к осознанию совершенного действия. Этот диссонанс будет существовать просто по определению (см. определения, принятые в предыдущей главе) и будет являться результатом простого акта принятия решения. Следовательно, можно ожидать, что у индивида проявится стремление к уменьшению возникшего диссонанса после того, как выбор был сделан.
Прежде чем продолжить обсуждение конкретных детерминант величины диссонанса, следующего за принятием решения, и специфических проявлений стремления к уменьшению диссонанса, рассмотрим кратко и другие ситуации принятия решения.
Существует прекрасный анализ принятия решения и конфликтных ситуаций, выполненный Левином[14] и Ховландом и Сирсом[15]. Я не буду приводить его полностью, а лишь резюмирую ниже то, что имеет отношение к нашей теме.
1. Выбор между двумя негативными альтернативами.
Хотя подобная ситуация теоретически возможна, на практике она возникает достаточно редко. Само по себе наличие двух негативных альтернатив не создает для индивида необходимости выбора между ними, если только не действуют какие-либо другие факторы, принуждающие его к подобному выбору. Если это все же происходит, то диссонанс возникает точно так же, как и в случае выбора между двумя положительными альтернативами. Независимо от того, какой выбор был сделан, будет иметься ряд когнитивных элементов, диссонантных по отношению к знанию о совершенном действии.
2. Выбор между двумя альтернативами, каждая из которых имеет как положительные, так и отрицательные аспекты.
Это, по всей видимости, наиболее распространенный тип ситуации принятия решения. Из нашего предыдущего обсуждения ясно, что здесь также в результате принятия решения возникнет диссонанс. Будут иметься когнитивные элементы, соответствующие положительным аспектам отвергнутого варианта, и когнитивные элементы, соответствующие отрицательным аспектам выбранного варианта. Эти элементы будут диссонантны знанию о том, что был выбран один конкретный вариант.
3. Необходимость выбора более чем из двух альтернатив.
Безусловно, многие — если не большинство — ситуации принятия решения включают выбор из более чем двух возможных альтернатив. Они могут присутствовать изначально, либо же индивид в процессе принятия решения может придумать компромиссные варианты, новые варианты действий и т. п. Такое усложнение делает анализ ситуаций принятия решения достаточно трудным, но, к счастью, лишь незначительно усложняет анализ проблемы диссонанса, возникающего после окончательного принятия решения. Опять же все элементы, которые сами по себе привели бы к выбору иного, нежели предпринятый в конечном итоге, варианта действий, будут диссонантными по отношению к когнитивным элементам, соответствующим совершенному действию. Можно, следовательно, сделать вывод, что диссонанс является практически неизбежным следствием принятия решения, и перейти к исследованию факторов, которые влияют на степень возникающего диссонанса.
Величина диссонанса, возникающего после принятия решения
Степень возникшего диссонанса, разумеется, зависит от общих факторов, рассмотренных в предыдущей главе. Наша задача сейчас состоит в том, чтобы подробно описать специфику этих факторов, когда они проявляются после принятия решения.
Важность принятого решения влияет на величину возникающего после его принятия диссонанса. При прочих равных условиях чем больше важность решения, тем сильнее будет диссонанс. Так, решение купить тот, а не иной автомобиль вызовет значительно больший диссонанс, нежели тот, который возникнет при выборе определенного сорта мыла. Решение принять одно из предложений о работе, отвергнув другое, вызовет больший диссонанс по сравнению с тем, который возникнет в результате выбора между покупкой билета в кино, а не на концерт. В следующих главах мы вновь вернемся к роли фактора важности, поскольку это наиболее общая детерминанта степени диссонанса. Теперь же мы перейдем к рассмотрению специфических черт ситуаций, возникающих после принятия решения.
Другая детерминанта величины диссонанса, возникающего после того, как решение принято, — относительная привлекательность отвергнутой альтернативы. Это непосредственно вытекает из анализа ситуаций, возникающих после принятия решения, и причин, по которым вообще возникает диссонанс. Причина его возникновения заключается в существовании у индивида когнитивных элементов, обращение к которым, если бы не существовало других элементов, могло бы привести к принятию иного решения. Эти элементы отражают привлекательные характеристики отвергнутых альтернатив и непривлекательные — выбранной. Следовательно, чем больше относительная привлекательность отвергнутых альтернатив по отношению к выбранной, тем большей будет доля релевантных когнитивных элементов, которые являются диссонантными по отношению к знанию, соответствующему совершенному действию.
На рис. 1 показан характер зависимости, которая существует между степенью диссонанса, возникающего после принятия решения, и величиной относительной привлекательности отвергнутой альтернативы (принимая, что важность и привлекательность выбранной альтернативы остаются неизменными). Для любой данной относительной привлекательности отвергнутой альтернативы верно следующее: чем больше важность принятого решения или привлекательность выбранной альтернативы, тем большим будет возникающий в результате диссонанс.
Рис. 1. Степень диссонанса, возникающего после принятия решения в зависимости от свойств отвергнутой альтернативы
Насколько уменьшается относительная привлекательность отвергнутой альтернативы, настолько уменьшается и степень диссонанса, являющегося результатом принятия решения. Напомним, что стремление к уменьшению диссонанса прямо пропорционально величине диссонанса. Дальнейшее обсуждение будет посвящено анализу того, каким образом стремление к снижению диссонанса проявляется в ситуациях, возникающих после принятия решения.
Следует, однако, сделать некоторые пояснения. Зависимости между степенью диссонанса и привлекательностью отвергнутой альтернативы, конечно же, не линейны, как это показано на рис. 1. Точная форма этих зависимостей в каждом конкретном случае будет определяться шкалами, которые будут использованы для измерения величины диссонанса, важности и относительной привлекательности альтернатив. Поскольку на данный момент точных метрик для этих величин нет, не имеет смысла и говорить о точной форме зависимости. Однако можно утверждать, и это иллюстрируется рисунком, что функции являются монотонно возрастающими.
Необходимо также обсудить различие между конфликтом и диссонансом, поскольку динамика этих процессов различна. Человек находится в ситуации конфликта перед тем, как он должен принять решение. После того как решение принято, конфликта больше нет: человек сделал свой выбор, он, так сказать, разрешил данный конфликт. Нет больше сил, которые одновременно тянули бы его в двух противоположных направлениях. Теперь он находится в рамках выбранного образа действий. Только в этот момент возникает диссонанс, и стремление к уменьшению этого диссонанса не толкает индивида действовать в двух направлениях одновременно.
Определение этого различия требует точного использования обоих терминов. Термин «конфликт», к сожалению, слишком часто используется в очень широком смысле. Например, в недавней статье Смока, посвященной исследованию явления нетерпимости к неопределенности, можно встретить следующее утверждение:
«Неконгруэнтность по определению задает конфигурацию стимула, составленную из элементов, которые находятся в конфликте с „ожиданиями“ индивида в том смысле, что он очень редко, если это вообще возможно, сталкивается с такой стимульной конфигурацией в „реальной жизни“»[16] (курсив наш).
Данное утверждение приведено для того, чтобы продемонстрировать, в каком значении используется слово «конфликт». Когда люди говорят о конфликте между мнениями или ценностями, часто довольно трудно понять, что же конкретно имеется в виду. В том значении термина, которое подразумевает Смок, по всей видимости, нет большого различия между конфликтом и диссонансом. Но это значение термина «конфликт» существенно отличается от действия на человека противоборствующих сил.
С целью прояснить это различие рассмотрим ситуации до и после принятия окончательного решения. Представим себе, что некто получил два предложения о работе. Все когнитивные элементы, соответствующие выгодным характеристикам работы A и невыгодным характеристикам работы B (назовем их совокупность когнитивным кластером A), склоняют его к тому, чтобы принять предложение о работе A. Тогда когнитивный кластер B, то есть элементы, соответствующие благоприятным характеристикам работы B и неблагоприятным характеристикам работы A, склоняет его, в свою очередь, к тому, чтобы принять предложение о работе B. Поскольку работа A и работа B являются взаимоисключающими, индивид не может принять оба предложения. Так возникает ситуация конфликта.
Необходимо определить, в чем именно заключается конфликт. Конфликт не состоит в противоречии между когнитивными кластерами А и B. То есть нет конфликта между знанием, что работа A является хорошей, и знанием, что работа B в той же степени хороша. Конфликт возникает, когда необходимо выбрать между двумя возможными вариантами действий. Индивида подталкивают сразу в двух противоположных направлениях.
Рано или поздно человек принимает решение и выбирает, например, работу A. Теперь его больше не тянут в двух противоположных направлениях; он выбрал одну из альтернатив и разрешил конфликт. Но теперь когнитивный кластер B диссонирует с его знанием о сделанном выборе. Диссонанс существует на когнитивном уровне. В этом случае, однако, все еще нет какого-либо обязательного отношения между двумя когнитивными кластерами; но если кластер А является консонантным по отношению к принятому решению, то кластер B является диссонантным по отношению к нему. Человек действует в избранном им направлении и пытается при этом уменьшить возникший когнитивный диссонанс.
Третья переменная, определяющая величину диссонанса, возникающего после принятия решения, может быть названа степенью когнитивного совпадения возможных альтернатив. Степень этого совпадения будет высокой, если многие когнитивные элементы из кластера одной альтернативы идентичны с элементами из кластера другой. Высокая степень когнитивного совпадения подразумевается, когда мы говорим, что две вещи являются «сходными», а низкая степень — когда мы говорим о двух вещах, являющихся «качественно различными». Совпадение между кластерами когнитивных элементов, соответствующих двум альтернативам, отсутствует, если нет ни одного такого когнитивного элемента в одном кластере, который был бы идентичен любому элементу из другого кластера.
Как степень когнитивного совпадения влияет на величину диссонанса, который возникает в результате принятого решения? Ясно, что чем больше степень когнитивного совпадения между двумя альтернативами, то есть чем меньше качественное различие между ними, тем меньше степень диссонанса, возникающего после окончательного выбора. Это вытекает непосредственно из анализа причин возникновения диссонанса. Напомним, что диссонанс существует между когнитивными элементами, соответствующими избранному образу действий, и когнитивными элементами, содержащими привлекательные особенности отвергнутой альтернативы и нежелательные характеристики избранной. Давайте рассмотрим, однако, такое подмножество элементов, которые в одинаковой степени соответствуют желательным особенностям как отвергнутой, так и выбранной альтернативы. Ясно, что эти элементы не являются диссонантными по отношению к знанию человека о выбранном им способе действий, поскольку, рассмотренные сами по себе, они бы в равной степени могли привести к выбору избранной альтернативы точно так же, как и к выбору отвергнутой. То же самое мы наблюдаем, рассматривая элементы, которые соответствуют нежелательным аспектам как выбранной, так и отвергнутой альтернативы. Следовательно, если когнитивное совпадение является полным, то есть если каждый элемент кластера, соответствующего одной из альтернатив, имеет идентичный аналог в кластере, соответствующем другой альтернативе, то вследствие самого факта принятия решения никакого диссонанса не возникнет.
Например, если человеку предложили выбор между 5.00 долл. и 4.99 долл., он, несомненно, выберет первый вариант. Нет причин для возникновения диссонанса после принятия этого решения, хотя оба возможных варианта практически в равной степени привлекательны. Отсутствие диссонанса после принятия решения в таком случае не будет зависеть от абсолютной величины привлекательности какой-либо из альтернатив. В нашем случае, конечно, налицо полное когнитивное совпадение. Каждый элемент, соответствующий желательным свойствам отвергнутой альтернативы, идентичен определенным элементам из кластера, соответствующего желательным свойствам выбранной альтернативы. Аналогично мы можем ожидать, что диссонанс, возникающий в результате выбора между, например, двумя книгами, будет меньшим, чем диссонанс, являющийся результатом выбора между книгой и билетом на концерт. В первом случае, несомненно, наблюдается более выраженное когнитивное совпадение.
Проявления стремления к уменьшению диссонанса, возникающего после принятия решения
Как уже говорилось выше, возникновение диссонанса вызывает стремление к его снижению. Рассмотрим основные способы, с помощью которых диссонанс, возникающий после принятия решения, может быть уменьшен. Таких способов три:
1) изменение или аннулирование решения;
2) изменение привлекательности имеющихся альтернатив;
3) установление когнитивного совпадения элементов, соответствующих имевшимся альтернативам. Именно в таком порядке мы и рассмотрим эти способы.
Изменение или аннулирование своего решения
Необходимо подчеркнуть, что данный анализ прежде всего будет посвящен обсуждению тех проблем, которые возникают сразу же вслед за принятием окончательного решения, но до того, как накопится дальнейший опыт, связанный с последствиями предпринятых действий. Необходимо ясно понимать, что в этот момент существующий диссонанс не может быть непреодолимым. Действительно, принимая, что индивид выбрал наиболее благоприятный вариант действий, взвешенная сумма диссонантных отношений (сила каждого диссонантного отношения берется с учетом коэффициента, соответствующего его значимости) не будет превышать общую взвешенную сумму консонантных отношений. Следовательно, изменение своего решения, даже если это возможно — не самый адекватный способ уменьшения диссонанса, поскольку это привело бы всего лишь к тому, что когнитивные элементы, находящиеся в диссонантном и консонантном отношении к знанию о произведенном действии, просто поменялись бы местами. В этой ситуации, однако, может возникать искушение изменить решение, если индивид гораздо сильнее обеспокоен возникновением диссонанса, нежели удовлетворен наличием консонанса. Но это все-таки не привело бы к уменьшению диссонанса. Фактически это могло бы привести к увеличению диссонанса, именно поэтому такая стратегия используется очень редко. Может случиться, что после того, как приобретается дальнейший опыт, диссонанс может увеличиться до такой степени, что индивид захочет изменить принятое решение. С определенной уверенностью можно сказать, что для того, чтобы аннулирование предпринятых действий могло стать достаточно эффективным способом устранения диссонанса, этот диссонанс должен стать крайне выраженным, то есть более половины когнитивных элементов должны обрести диссонантный характер по отношению к знанию о предпринятом действии. Более подробно мы обсудим этот вопрос в последующих главах.
Тем не менее уменьшить — или даже устранить — возникший диссонанс вполне возможно, если попытаться аннулировать принятое решение чисто психологически. То есть признать, что выбор был сделан неправильно, или же настаивать на том, что в действительности не было сделано никакого выбора, за который можно было бы нести какую-либо ответственность. Так, индивид, который только что согласился уйти на новую работу, мог бы немедленно после принятия такого решения почувствовать, что он совершил неправильный поступок, и, если бы у него был еще один шанс сделать выбор, его решение было бы иным. Или же он мог бы попытаться убедить себя в том, что выбор в действительности сделал не он сам: его начальник, тайно используя сложившиеся обстоятельства, вынудил его сделать этот выбор. Это, по-видимому, не слишком часто встречающийся способ устранения диссонанса. В сущности, он только возвращает человека обратно к ситуации конфликта, то есть к необходимости повторно осуществить выбор, хотя это на самом деле не нужно или невозможно. Или же человек фактически отказывается от ответственности за сделанный выбор. Два этих момента, по-видимому, главным образом и объясняют, почему подобные стратегии устранения диссонанса используются крайне редко.
Изменение представлений об имеющихся альтернативах
Изменение представлений относительно возможных альтернатив представляет собой наиболее прямой и, вероятно, наиболее распространенный способ уменьшения диссонанса, возникающего после принятия решения. Как уже было установлено, диссонанс возникает главным образом благодаря существованию когнитивных элементов, соответствующих позитивным характеристикам отвергнутой альтернативы и негативным характеристикам выбранной альтернативы. Следовательно, он может быть существенно уменьшен посредством устранения некоторых из этих элементов или же посредством добавления новых элементов, которые будут являться консонантными по отношению к знанию о том, какое действие было предпринято. Результирующий эффект должен состоять в увеличении пропорции релевантных когнитивных элементов, являющихся консонантными по отношению к предпринятым действиям, и, следовательно, в уменьшении общей величины диссонанса.
Преуспеет ли индивид в попытке уменьшения диссонанса таким способом? Это частично зависит от изворотливости его ума и частично от возможности получения поддержки того или иного рода, необходимой для осуществления изменений в соответствующей системе знаний. Он может увеличить важность позитивных характеристик выбранной альтернативы и начать оценивать новые преимущества, о которых он не думал прежде. Например, он может обнаружить новую информацию, которая поддержит принятое им решение, или найти людей, которые одобрят его образ действий. Чтобы сделать этот процесс более понятным, рассмотрим следующую гипотетическую ситуацию.
Вообразим себе человека, который должен сделать выбор: пойти ли ему на концерт или принять приглашение на обед к другу. И то и другое он сделал бы с удовольствием. Вообразим далее, что он решает сделать выбор в пользу приглашения на обед, таким образом отказываясь от возможности послушать концерт. Он может попытаться вспомнить как можно больше неприятных моментов, связанных с посещением концерта. Например, он может вспомнить, что очень хорошо знает произведения, которые будут исполняться, и это уменьшит привлекательность посещения концерта. Или же наоборот, исполняемые на концерте произведения ему совершенно неизвестны, и он, ориентируясь на свой прошлый опыт, может вспомнить, что обычно плохо воспринимает те музыкальные произведения, которые слышит впервые. Он может даже перечитать негативную рецензию на последнее выступление музыкантов. Подобным же образом он может поискать приятные стороны в дружеском обеде.
Правда, попытка уменьшить диссонанс может и не увенчаться успехом: программа концерта может и не дать никакой пищи для его ума, а рецензия, которую он перечитает, считая ее крайне отрицательной, наоборот, напомнит ему о положительных качествах исполнителей. Или же, наконец, на обеде у друга ему выскажут искреннее сожаление по поводу того, что он не попал на такой замечательный концерт. Эффективность данного способа уменьшения диссонанса будет во многом зависеть от того, сумеет ли индивид получить социальную поддержку для этих своих попыток.
Установление совпадения когнитивных элементов
Как мы уже говорили, чем выше сходство когнитивных элементов, соответствующих различным альтернативам, тем меньшим является диссонанс. Диссонанс, возникающий после принятия решения, может быть, следовательно, уменьшен посредством установления когнитивного совпадения. Этот способ уменьшения диссонанса также был описан Адамсом в ранее цитированной статье. Обсуждая пример мальчика, который сделал выбор между игрой в футбол и походом в цирк, он пишет:
«…наш мальчик реструктурирует ситуацию (и, следовательно, связанные с ней чувства) и приходит к пониманию того, что эти два занятия только кажутся противоположными. В действительности же они являются только различными формами или способами одного и того же… Таким образом, наш мальчик может впервые прийти к пониманию того, что игра в футбол и поход в цирк — это, по сути дела, два способа хорошо провести свободное время…»[17]
Другими словами, первый способ установления когнитивного совпадения состоит в том, чтобы взять элементы, соответствующие каждой из альтернатив, и поместить их в такой контекст, чтобы они могли привести к одному и тому же конечному результату. Если это удается осуществить, то некоторые когнитивные элементы становятся идентичными в более широком контексте и диссонанс уменьшается.
Существует возможность установить когнитивное совпадение более прямым способом. Вернемся ненадолго к нашему примеру с человеком, который сделал выбор в пользу посещения дружеского обеда. После принятия этого решения он может вспомнить, что у его друга очень хорошая коллекция музыкальных записей. В течение этого вечера он может предложить прослушать некоторые из этих записей. Или наоборот: если он выбрал посещение концерта, то он может надеяться повстречать там кого-либо из своих друзей и после окончания концерта они могут куда-нибудь вместе сходить. Другими словами, когнитивное совпадение может быть достигнуто, если обнаружить или создать элементы, соответствующие выбранной альтернативе, которые будут идентичны положительным элементам, присущим отвергнутой альтернативе.
Мы не обсудили еще один возможный способ уменьшения диссонанса: снижение общей важности решаемой проблемы. Необходимо помнить, что такой способ тоже может быть использован. Однако представляется, что в ситуации после принятия решения этот вариант проявления стремления к уменьшению диссонанса не относится к числу основных.
Резюме
Итак, диссонанс является неизбежным следствием принятия решения. Мы предполагаем, что величина диссонанса, возникающего после того, как решение уже принято, определяют следующие факторы:
1) важность самого решения;
2) относительная привлекательность отвергнутой альтернативы в сравнении с выбранной альтернативой;
3) степень совпадения когнитивных элементов, соответствующих каждой из существующих альтернатив.
После того как диссонанс возник в результате окончательного принятия решения, стремление к его уменьшению будет проявляться в попытках увеличить относительную привлекательность выбранной альтернативы, уменьшить относительную привлекательность отвергнутой альтернативы, установить когнитивное совпадение когнитивных элементов возможных альтернатив или по возможности психологически аннулировать принятое решение.
С методическими проблемами верификации этой теории мы познакомимся в следующей главе, где рассмотрим эмпирические данные относительно диссонанса, возникающего после принятия решения.
Глава 3
Психологические последствия принятия решения: эмпирические данные
Эта глава будет посвящена процессам, происходящим после и вследствие принятия решения, и, следовательно, ситуациям, в которых указанные процессы доступны наблюдению. Для подтверждения выводов, сделанных в предыдущей главе, необходимо сформулировать теоретически ожидаемые различия в поведении индивида до и после принятия решения. Поскольку проследить за протеканием самого когнитивного процесса крайне трудно, необходимо попытаться определить некоторые изменения в системе знаний. Но и этого недостаточно. Необходимо также убедиться в том, что величина последствий возникновения диссонанса после принятия решения действительно определяется переменными, которые влияют на величину диссонанса. Еще раз напомню эти переменные: важность принимаемого решения, относительная привлекательность отвергнутой альтернативы и степень когнитивного совпадения. А теперь рассмотрим некоторые данные, относящиеся к этим вопросам.
Данные о чтении рекламы
Одним из проявлений стремления к уменьшению диссонанса, возникающего после принятия решения, является поиск информации, которая, как человек надеется, предоставит ему сведения, консонантные совершенным действиям. Чтение рекламы — это один из возможных источников такой информации. Поговорим об этом более подробно.
Не будем рассматривать задачи рекламы и разнообразие тех более или менее хитроумных приемов, которые авторы рекламы используют для привлечения внимания потенциальных потребителей, поскольку это несущественно для наших целей. Остановимся на одной характеристике, которая является общей для любого типа рекламы. Она известна каждому по собственному опыту: любая реклама всегда преувеличивает достоинства рекламируемого товара. Эти достоинства могут быть заявлены как в самом общем, так и в конкретном виде; реклама может бесконечно перечислять, насколько данный товар лучше, чем любое другое изделие конкурентов и т. п. Ясно также, что рекламный материал — это потенциальный источник знания, которое будет консонантным к покупке рекламируемого товара. Следовательно, реклама является тем источником, к которому люди могут обращаться в стремлении уменьшить возникший диссонанс.
Люди, которые недавно приобрели какой-либо товар, проходили, как правило, через процесс принятия решения, после которого они сделали свой выбор. Человек, который только что купил новую машину, скорее всего сначала обошел ряд салонов, изучил различные модели и в конце концов принял решение приобрести машину именно этой марки. И при покупке нового костюма человек обычно действует так же. Он вряд ли купит его без достаточного предварительного похода по магазинам. Даже домохозяйка, которая приходит за покупками в продуктовый магазин, как правило, сначала оценит разные сорта консервов, прежде чем что-то из них выберет. Таким образом, можно рассматривать каждого покупателя как человека, который недавно принял решение. В соответствии с нашими рассуждениями такой индивид будет иметь когнитивные элементы, диссонантные по отношению к принятому решению, и поэтому в его поведении можно заметить определенные проявления стремления к тому, чтобы уменьшить возникший диссонанс. Реклама того товара, который человек приобрел, будет снабжать его информацией, консонантной по отношению к знанию о том, что он только что совершил акт покупки, и тем самым будет уменьшать возникший диссонанс. С другой стороны, изучение рекламы, посвященной конкурирующим изделиям, вероятнее всего, увеличит диссонанс.
Если теория диссонанса верна, то мы ожидаем обнаружить, что недавние покупатели определенного товара должны (при условии что приобретение достаточно важно для них) обращать внимание на рекламу той фирмы, чье изделие они купили, и оставлять без внимания рекламу конкурирующих фирм. Чтобы проверить это положение теории диссонанса, Эрлих, Гутман, Шонбах и Миллс[18] провели исследование, в ходе которого опрашивали покупателей новых автомашин на предмет того, обращают ли они внимание на рекламу автомобилей в первое время после покупки. Авторы исследования пишут:
«Приобретение нового автомобиля обычно является довольно важным решением для человека. В сознании новоиспеченного владельца автомобиля сразу после его приобретения должен возникать значительный диссонанс; все „хорошие“ особенности моделей, которые он оценивал, но не купил, и „плохие“ особенности той модели, которую он в итоге купил, становятся диссонантными по отношению к факту покупки данного автомобиля. Покупатель должен попытаться уменьшить диссонанс»[19].
Разумеется, уменьшение диссонанса после принятия решения может быть осуществлено различными способами. Эрлих, Гутман, Шонбах и Миллс исследовали только один из возможных способов, а именно: уменьшение диссонанса посредством добавления некоторого числа когнитивных элементов, консонантных знанию относительно предпринятого действия, и избегания добавления элементов, потенциально диссонантных ему. Авторы полагают, что, поскольку реклама автомобиля содержит материал, описывающий достоинства только одной определенной модели, можно ожидать следующих результатов:
1. Владельцы недавно приобретенных автомобилей будут читать намного больше рекламных материалов о той модели автомобиля, которую они только что купили, чем о других моделях.
2. Владельцы только что купленных автомобилей будут избегать чтения рекламных материалов о тех автомобилях, которые они оценивали для покупки, но не приобрели.
3. Владельцы автомобилей, купившие их два-три года назад, как правило, не обращают внимания на рекламу автомобилей, так как их диссонанс был в значительной степени устранен или, по крайней мере, стабилизирован. Кроме того, реклама новых автомобилей, которая подчеркивает привлекательные особенности самой последней модели, вряд ли уменьшила бы диссонанс, который может все еще существовать в сознании владельца автомобиля, купившего его пару лет назад.
Метод исследования Эрлих, Гутмана, Шонбаха и Миллса состоял в следующем. Шестьдесят пять взрослых мужчин в Миннеаполисе были опрошены через четыре — шесть недель после того, как они приобрели автомобиль. Для сравнения были взяты интервью у других шестидесяти взрослых мужчин, владеющих автомобилями три года и более и живущих по соседству с владельцами только что купленных автомобилей. С каждым респондентом связывались по телефону, чтобы назначить время интервью. Ему сообщали, что интервью является частью исследования популярности журналов и газет, и спрашивали, какие журналы и газеты он читает регулярно. Затем интервьюер посещал респондента и приносил вышедшие за последние четыре недели номера тех журналов, которые респондент, как он сказал, читает регулярно. Этот интервал времени был выбран таким образом, чтобы рассматриваемые номера журналов вышли после того, как испытуемый приобрел автомобиль. Такой же интервал времени использовался и для группы, владевшей автомобилями в течение нескольких лет. Интервьюер приносил с собой также вышедшие за последнюю неделю номера тех местных газет, которые респондент регулярно читал.
Скрытая суть интервью состояла в том, что респонденту показывали каждое из рекламных объявлений, посвященных автомобилям, которое появилось в вышеупомянутых газетах и журналах, и спрашивали, заметил ли он это объявление и если да, то продолжил ли он читать и прочитал ли объявление частично или полностью. В конце интервью респондента просили также назвать те модели автомобилей, которые он рассматривал как реальные альтернативы при покупке, перед тем как принял окончательное решение.
Результаты исследования в виде среднего процента рекламных объявлений, замеченных респондентами, и среднего процента прочитанных объявлений от замеченных представлены в табл. 1.
Рассмотрим сначала данные, касающиеся недавних владельцев автомобилей. Из таблицы видно, что они заметили большую часть (70 %) объявлений, рекламирующих ту модель автомобиля, которую они только что купили. Кроме того, данные респонденты продолжили дальнейшее чтение удивительно большой доли объявлений об этой модели. В среднем недавние приобретатели автомобилей прочитали 65 % всех объявлений, которые касались рекламы машин. Процент изучения рекламных объявлений, посвященных моделям любых других автомобилей, то есть моделям, никак не связанным с принятым решением, был равен 46 % и 34 % соответственно. Отсюда видно, что предсказание, сделанное на основе теории диссонанса, подтверждается статистическими данными. При возникновении диссонанса после принятия решения недавние приобретатели автомобиля стремятся уменьшить этот диссонанс, читая рекламу автомобиля, который они только что купили.
Таблица 1. Изучение рекламы только что купленного автомобиля и других моделей автомобилей
Исходя из теории диссонанса можно сделать также предсказания о чтении тех рекламных объявлений, которые рассматривались при покупке автомобиля как альтернативы выбранной модели. Ожидалось, что недавно купившие машину люди будут избегать чтения таких объявлений, поскольку данная реклама увеличивала бы степень возникшего диссонанса. Однако полученные данные противоречат этому предположению. В то время как объявления, посвященные «автомобилям-претендентам», прочитывались значимо реже, чем объявления, посвященные только что купленному автомобилю, их читали не реже (и даже слегка чаще), чем объявления, посвященные другим автомобилям, не рассматривавшимся перед покупкой. Следовательно, мы едва ли можем сделать вывод относительно игнорирования объявлений, посвященных таким «автомобилям-претендентам». Это противоречие между теоретическим предсказанием и статистическими данными может быть объяснено, если мы примем во внимание тот факт, что люди, недавно купившие автомобиль, все еще остаются достаточно чувствительными по отношению к автомобильным рекламным объявлениям и привыкли их читать. Несомненно, в период, когда им было нужно принять решение, они замечали и читали рекламу всех автомобилей, которые они рассматривали как возможные варианты покупки. Это внимание к рекламе автомобилей сохраняется. Объявления, посвященные «автомобилям-претендентам», эти индивиды замечали так же часто, как и объявления, посвященные приобретенному автомобилю. Тем не менее читали эти объявления они после покупки гораздо реже. Весьма вероятно, что это была попытка избегания чтения той рекламы, на которую они прежде обращали столь пристальное внимание. В конце концов, возникновение диссонанса — это только один из многих факторов, оказывающих влияние на такой тип поведения, как чтение рекламы. Неудивительно, что время от времени факторы иного рода, нежели стремление к уменьшению диссонанса, оказывают более сильное влияние на поведение человека.
Более высокая чувствительность к рекламе автомобилей у недавних приобретателей машины хорошо заметна при сравнении их с давними обладателями автомобиля. Они заметили и прочитали большее количество рекламных объявлений об автомобилях всех типов. Наибольшее различие между этими двумя группами, однако, состоит в том, с какой частотой они читают объявления, посвященные той модели автомобиля, которой они владеют. В полном соответствии с предсказаниями теории, недавние владельцы автомобилей по сравнению с владельцами со стажем читают значительно большее количество рекламных объявлений о марке своего автомобиля (60 % и 41 % соответственно).
Результаты «новых» и «старых» владельцев автомобилей рассматривались отдельно, поскольку подавляющее большинство респондентов из группы давних обладателей машины не упоминали никаких других марок автомобиля, которые они рассматривали в качестве альтернативы перед покупкой. Интересно отметить, что, когда после покупки автомобиля проходит достаточно большой период времени, владельцы машины имеют тенденцию забывать или отрицать, что они вообще когда-либо серьезно рассматривали возможность покупки машины иной марки.
Данное исследование имеет еще один побочный результат, интересный с точки зрения теории. Часть недавних обладателей машин, когда их просили назвать модели, которые они серьезно рассматривали в качестве возможных вариантов покупки, называли две или более моделей, другие называли только одну, и еще часть респондентов сообщала, что они вообще не принимали во внимание какие-либо иные модели автомобилей. Каково следствие этого различия в плане степени диссонанса, возникающего после покупки выбранной марки автомобиля? Так как все когнитивные элементы, соответствующие позитивным особенностям отвергнутых альтернатив, диссонантны осознанию сделанного выбора, то можно заключить, что чем больше вариантов существует при выборе (при равенстве прочих условий), тем выше будет степень диссонанса, возникающего после принятия решения. Исходя из теории, можно было бы, следовательно, ожидать, что те недавние покупатели автомобиля, которые назвали две или более альтернативные модели, испытывают после принятия решения диссонанс большей степени и должны, следовательно, демонстрировать большее стремление уменьшить данный диссонанс. Так и происходит на самом деле, хотя это различие выражено не слишком ярко. Доля прочитанных объявлений, касающихся автомобиля выбранной марки, на 36 % превышает суммарную долю прочитанных объявлений, рекламирующих «автомобили-претенденты» и любые другие автомобили, в группе тех, кто выбирал из большего количества моделей, и на 26 % в группе тех, кто выбирал только из двух вариантов, или тех, кто вообще не принимал во внимание другие модели автомобилей, кроме купленной. Это различие, однако, не является статистически значимым.
Эксперимент, посвященный уверенности в принятом решении
Еще один результат стремления к уменьшению диссонанса после принятия решения, который может быть измерен, — это конечный результат, или итоговая величина диссонанса. Чтобы это сделать, необходимо иметь данные о степени диссонанса непосредственно после принятия решения и об остаточной величине диссонанса, которая сохраняется в течение длительного времени. При условии что усилия индивида, направленные на уменьшение диссонанса, увенчались успехом, его величина по прошествии некоторого времени должна быть меньшей, чем величина диссонанса непосредственно после принятия решения.
Прежде чем такие данные могут быть получены, необходимо решить проблемы, связанные с измерением. Ясно, что невозможно измерить величину диссонанса или консонанса между каждым из когнитивных элементов, соответствующих предпринятому действию, и всеми остальными релевантными когнитивными элементами. Следовательно, необходимо найти универсальную меру, с помощью которой можно было бы отразить общую степень возникающего диссонанса. В эксперименте, результаты которого представлены ниже, мерой степени диссонанса послужила оценка индивидом степени уверенности в принятом решении. Использование этой меры основано на предположении, что чем больше степень диссонанса, то есть чем больше количество когнитивных элементов, содержащих положительные особенности отвергнутой альтернативы, тем меньше будет уверенность в правильности решения. Если это предположение верно, можно было бы, следовательно, ожидать уменьшения диссонанса, что соответствовало бы увеличению степени уверенности в принятом решении.
Прежде чем приступать к сбору данных, было необходимо решить еще одну проблему, связанную с планом исследования. Как сделать два измерения степени уверенности в принятом решении, одно непосредственно перед началом процесса снижения диссонанса и второе — позднее, но через незначительный промежуток времени? Повторение одной и той же процедуры создает проблемы, связанные с вопросами научения и запоминания. И как мы можем быть уверены, что первое измерение было получено до того, как в какой-либо форме начался процесс уменьшения диссонанса? Это затруднение разрешилось с помощью следующего метода: каждый испытуемый должен был принять два решения, однако он не знал, каким образом они были связаны между собой. Одно из этих решений было окончательным, в то время как другое носило характер предварительной попытки. Степень уверенности, выражаемой индивидом в случае предварительной попытки, принималась как показатель степени диссонанса, который возник бы в том случае, если бы это было окончательное решение. В соответствии с положениями теории диссонанса степень уверенности, демонстрируемая после принятия окончательного решения, должна быть больше, чем степень уверенности, выражаемая в случае предварительной догадки. Конкретная процедура сбора данных описана ниже[20].
Семь наборов чисел, по десять в каждом наборе, напечатали на карточках так, что на каждой карточке был только один набор. Числа находились в пределах от –50 до +50. В двух из этих наборов числа были подобраны таким образом, чтобы их суммарное значение равнялось либо +4, либо –4. Они содержали практически одни и те же числа, только с противоположными знаками. Числа в них были незначительно изменены с тем, чтобы у испытуемых не создавалось впечатления сходства этих двух наборов. Эти два набора были главными в данном эксперименте. Другие пять наборов чисел были составлены так, чтобы их суммарное значение на 2–7 единиц отклонялось от нуля в ту или иную сторону. Один из этих наборов использовался в тренировочных целях, другие четыре набора — так, как описано ниже.
Каждому испытуемому, когда он приходил в лабораторию, объявляли, что проводится исследование, посвященное изучению того, как люди принимают то или иное решение, основываясь на неполной информации. Ему сообщали, что набор чисел, напечатанный на каждой из карточек, представляет собой случайную выборку из 250 чисел. Его задача заключалась в том, чтобы рассмотреть каждый из наборов и затем попытаться оценить, положительным или отрицательным будет среднее значение этих 250 чисел.
Также испытуемому сообщали, что в некоторых случаях ему будет показан набор, состоящий только из десяти чисел, в то время как в других случаях это будет набор из двадцати чисел. (Для каждого из наборов A, B, D и F, то есть тех, которые предъявлялись первым, вторым, четвертым и шестым по счету наборами, была подготовлена дополнительная карточка, содержащая другой набор десяти чисел, предположительно составленный из того же самого набора 250 чисел, как и на исходной карточке. Цель данной процедуры будет объяснена ниже.) После того как испытуемый давал ответ, он должен был также сообщить, насколько он уверен в том, что его решение является правильным. Ему необходимо было оценить степень своей уверенности на шкале от нуля до ста, где ноль означал, что ответ представляет собой всего лишь догадку, а сто — абсолютную уверенность в том, что его решение является правильным.
Первыми предъявлялись наборы A и B. Экспериментатор говорил: «В этом наборе представлены 20 чисел, случайно взятых из бо?льшего набора. После того как вы увидите все 20 чисел, вам нужно будет принять решение, является ли среднее всех чисел большого набора положительным или отрицательным. Однако результаты различаются, когда люди просматривают сразу все 20 чисел в наборе или группами по 10. Поэтому я буду показывать их вам по 10. Я дам вам первую карточку и, когда вы с ней закончите, заберу ее и дам вторую. Вам нужно очень внимательно изучить первую карточку, поскольку ответ нужно будет давать на основании всех двадцати чисел, и вам потребуется запомнить то, что вы узнали из первой карточки».
В тех пробах (А и В), где испытуемому нужно было дать окончательный ответ на основании всех 20 чисел, когда первая карточка возвращалась экспериментатору, тот, перед тем как дать испытуемому для изучения вторую карточку, задавал ему два вопроса: «Что бы вы сейчас сказали о среднем всех чисел?» и «Насколько вы в этом уверены?» После этого испытуемый получал вторую карточку, изучал ее и давал окончательный ответ относительно знака среднего всех двадцати чисел и оценивал степень своей уверенности в этом окончательном ответе.
В третьей и пятой по счету пробах, где испытуемому предъявлялись наборы C и E, для оценки давалась только одна карточка и инструкция была следующей: «В этот раз я дам вам только одну карточку с десятью числами. Основываясь только на этих десяти числах, вам необходимо попытаться оценить, какой знак, положительный или отрицательный, будет иметь среднее значение всех чисел в той большой группе, из которой случайным образом была сделана эта выборка».
Основные наборы эксперимента, D и F, предъявлялись испытуемому четвертым и шестым по счету. Для половины группы испытуемых набор D был представлен как выборка из десяти чисел; таким образом, испытуемые принимали окончательное решение после изучения чисел только на одной карточке. Набор F был представлен как выборка, включающая двадцать чисел, и после просмотра первой карточки испытуемый должен был дать предварительный ответ. Для другой половины испытуемых порядок был обратным, то есть при просмотре первой карточки набора D необходимо было сообщать предварительное суждение, а после просмотра карточки из набора F — окончательное решение. Вторая карточка в наборах была предусмотрена, чтобы подчеркнуть тот факт, что окончательный ответ необходимо было дать на основе всех двадцати чисел. Тем не менее нас интересовали только ответы, которые испытуемые давали после просмотра первых десяти чисел.
Чтобы исключить возможное влияние на результаты эксперимента эффекта предыдущих проб, использовалась следующая процедура: в тех случаях, когда испытуемые просматривали две карточки, прежде чем дать окончательный ответ, половине испытуемых показывалась вторая карточка, которая явно подтверждала их предварительный ответ, а второй — явно противоречившая ему. Всего в эксперименте принимали участие 137 человек.
Рассмотрим данные по степени уверенности испытуемых, которую они высказывали после просмотра только одной карточки в выборках чисел из наборов D и F. Каждый испытуемый сообщал о степени своей уверенности в ответе дважды, когда речь шла о предварительном ответе и окончательное решение предстояло принять позднее, и сразу вслед за окончательным решением. Информация, которую испытуемые получали в обоих случаях, была практически идентичной, так как наборы чисел на карточках были тщательно уравнены. Поскольку предъявление двух проб было позиционно уравнено, то есть в половине случаев предварительное решение измерялось до окончательного, а в половине случаев наоборот, то любое различие в степени уверенности в правильности этих двух ответов зависело только от того, что один ответ был окончательным, а другой ответ — предварительным. Нет сомнений в том, что испытуемые были одинаково внимательны при изучении первой карточки в обоих случаях, так как для того чтобы дать окончательный ответ, необходимо было помнить содержание обеих карточек.
Если уверенность испытуемого в предварительном ответе — адекватная общая мера доли информации, противоречащей решению, к которому он склоняется в данный момент (то есть чем ниже уверенность, тем больше информации, противоречащей выбранному ответу), то она также может рассматриваться как показатель степени диссонанса, который возник бы, если бы принятое решение было окончательным.
Можно ожидать, что степень уверенности испытуемых в окончательном ответе будет больше, чем степень их уверенности в предварительном ответе, если после принятия решения действительно возникает стремление к уменьшению возникшего диссонанса. В табл. 2 представлены полученные данные в виде числа испытуемых, для которых степень уверенности в окончательном ответе была больше, равна или меньше степени уверенности в предварительном ответе. Данные представлены раздельно по тем испытуемым, у которых вторая карточка «подтверждала» или «опровергала» предварительный ответ.
Таблица 2. Сравнение степени уверенности в правильности окончательного и предварительного ответов
В общей сложности семьдесят испытуемых продемонстрировали более высокую уверенность в окончательном ответе по сравнению с предварительным. Сорок два испытуемых продемонстрировали противоположную тенденцию. Из табл. 2 видно, что среди испытуемых существует явно выраженная тенденция иметь более высокую уверенность в окончательном ответе, нежели предварительном, при том что эти ответы основаны на одном и том же количестве информации (десять чисел). Более того, на эту тенденцию не оказывает существенного влияния, что именно происходит, когда предъявляется вторая карточка, то есть согласуется ли она с предварительным ответом или противоречит ему.
Если попытаться найти альтернативное объяснение этих результатов, можно предположить, что различие между степенью уверенности в правильности окончательного и предварительного ответов было результатом приобретения испытуемым опыта относительно того, какая связь существует между предварительным ответом и предъявляемым ему далее набором чисел. Из такого объяснения следовало бы, что в условиях, когда набор на второй карточке был противоречащим предварительному ответу, в ходе эксперимента уверенность испытуемого в своем предварительном суждении снижалась, и в результате степень уверенности в окончательном ответе оказалась бы выше. Это объяснение предполагает, что эффект прошлого опыта был бы значительно более выражен в условиях, когда вторая карточка противоречила информации из первой, чем когда она согласовывалась с ней. Полученные результаты, однако, свидетельствуют об отсутствии такого эффекта. Если что-либо вообще и наблюдается, так это то, что различие оценок проявляется сильнее в условиях «поддерживающей» второй карточки, нежели в условиях «противоречащей». Суммарные результаты для обоих условий показывают, что доля испытуемых, более уверенных в окончательном ответе, превышает долю тех испытуемых, которые более уверены в предварительном ответе (статистически значимо на однопроцентном уровне достоверности).
С другой стороны, необходимо подчеркнуть, что эффект диссонанса, возникающего после принятия окончательного решения, в этом эксперименте был выражен очень слабо. Семьдесят испытуемых показали теоретически предсказанные результаты, в то время как сорок два испытуемых продемонстрировали различие в противоположном направлении. Хотя полученные результаты статистически значимо отличаются от случайного распределения ответов, они в других отношениях не убедительны. Тем не менее необходимо иметь в виду, что мы имели дело с таким типом решений, которые не были личностно значимыми для испытуемых. Именно поэтому степень диссонанса, возникшего в таких условиях, была незначительной.
Эксперимент, посвященный изменению привлекательности доступных альтернатив
Еще раз напомню, что один из главных способов уменьшения диссонанса, возникающего после принятия решения, заключается в изменении привлекательности доступных альтернатив таким образом, чтобы увеличить различие между выбранной и отвергнутыми альтернативами. Измерить подобное изменение можно достаточно легко, по крайней мере, в относительно простых ситуациях. Такого рода эксперимент, призванный проверить на практике теорию диссонанса, был разработан и проведен Бремом[21]. Цель эксперимента проста: предоставить испытуемому возможность выбора между двумя предметами и затем оценить изменение степени привлекательности каждого предмета до и после принятия решения. Процедура эксперимента состояла в следующем.
Испытуемым сообщалось, что они принимают участие в проекте по исследованию рынка с целью оценить привлекательность для покупателей товаров массового потребления, изготовленных различными производителями. Фирмы-производители с помощью такого исследования хотели выяснить, как потребители относятся к их товарам, и затем на основании полученной информации организовать широкие кампании по продаже своих товаров, чтобы увеличить свое присутствие на рынке. Каждой испытуемой (а все они были студентками первого курса факультета психологии) сообщалось, что студенты — одна из социальных групп, мнение которых изучается в этом проекте. Экспериментатор извинялся перед студентками за то, что они потратят время не на психологический эксперимент, который был бы полезен с точки зрения образования, а на исследование рынка, и говорил, что в качестве компенсации по окончании эксперимента каждая из его участниц получит подарок от одной из фирм, принимающих участие в этом проекте.
Затем экспериментатор расставлял перед испытуемыми восемь товаров, кратко характеризуя каждый из них. Стоимость каждого товара составляла приблизительно двадцать долларов. Это были предметы самого разного рода: тостер, кофеварка, радиоприемник, настольная лампа, репродукция картины, напечатанная на шелке, секундомер, книга по искусству и гриль для сэндвичей. Испытуемым предлагалось внимательно изучить каждый из предметов. После этого им выдавался опросный лист, в котором необходимо было оценить привлекательность каждого из предложенных изделий, учитывая различные его аспекты. Шкала для оценки состояла из восьми баллов, от 1 (совершенно непривлекательное) до 8 (максимально привлекательное).
После этого испытуемым напоминали, что каждая из них получит в подарок в качестве благодарности за участие в исследовании одно из восьми оцениваемых изделий. Испытуемым объясняли, что компании-производители выдали для подарков некоторое количество каждого товара. Чтобы подарки не закончились в случае, если все захотят одно и то же, и при этом у испытуемых была возможность выбора и они не получили то, что им не нужно, была разработана следующая схема: каждой испытуемой предоставлялась возможность выбрать одно из двух изделий. Испытуемой называли два товара, из которых она могла выбрать. После того как девушка делала свой выбор, подарок заворачивали в бумагу и отдавали ей, а остальные изделия упаковывались обратно в картонные коробки.
После этого каждой из испытуемых давали прочесть отчет об исследовании, проведенном независимой исследовательской организацией, который был посвящен оценке четырех изделий, уже изученных испытуемой. Отчет содержал перечень положительных и отрицательных характеристик каждого из изделий. После прочтения девушек просили сообщить, что именно в данном отчете привлекло их наибольшее внимание. Этот этап эксперимента был необходим для того, чтобы прошел некоторый промежуток времени, перед тем как на следующем этапе эксперимента испытуемым будет предложено еще раз оценить восемь предметов, и чтобы собрать информацию о том, что привлекло наибольшее внимание испытуемых.
В ходе следующего этапа эксперимента девушек просили еще раз оценить каждое изделие по той же шкале, что и прежде. Экспериментатор объяснял испытуемым, что предыдущая оценка изделий рассматривалась как первое впечатление, и теперь, когда прошло большее количество времени, необходимо оценить эти изделия снова. Получив повторные оценки, экспериментатор объяснял истинное содержание и цели эксперимента. К сожалению, испытуемые не могли на самом деле забрать свои подарки домой, поскольку в то время Брем был всего лишь аспирантом с очень небольшими доходами. Как он отметил, все студентки, принимавшие участие в эксперименте, восприняли такой поворот событий с сочувствием и пониманием. Однако они все же получили баллы к зачету по курсу «Введение в психологию».
Эксперимент был построен таким образом, чтобы обеспечить возможность варьировать ряд факторов, которые, согласно теории, должны были оказывать влияние на степень возникающего диссонанса. Два изделия, из числа которых студентка должна была выбрать себе «подарок», были отобраны экспериментатором с учетом того рейтинга привлекательности, который данная испытуемая уже сделала к этому моменту. В каждом случае одно из изделий, включаемых в пару для выбора, было расценено испытуемыми как достаточно привлекательное и имело оценку 5, 6 или 7 баллов. Второе изделие в паре для выбора было отобрано следующим образом: для половины группы испытуемых это изделие имело оценку на один балл ниже, чем первое изделие в паре (то есть 4, 5 или 6 баллов соответственно); для другой же половины группы второе изделие имело оценку в среднем на 2,5 балла ниже, чем первое изделие. Таким образом, условия выбора для первой половины группы испытуемых должны были теоретически вести к возникновению более сильного диссонанса, а для второй половины — к возникновению более слабого диссонанса.
Содержание отчетов, предоставленных студенткам для чтения, также было различным. Для одной половины группы два из четырех отчетов были посвящены оценке изделий, входящих в пару для выбора, в то время как для другой половины группы ни один из предоставленных для чтения отчетов не касался оценки изделий, входящих в эту пару. Подобная процедура была использована для того, чтобы определить, каким образом наличие дополнительной информации могло повлиять на уменьшение диссонанса. Такая организация эксперимента обеспечила возможность создать четыре условия. В каждом из этих четырех условий было протестировано около тридцати девушек.
Пятое экспериментальное условие было организовано так же, как описано выше, с той лишь разницей, что испытуемые в этой подгруппе были лишены возможности делать выбор из двух изделий. Вместо этого в тот момент, когда другие четыре подгруппы испытуемых получали два изделия для выбора, испытуемым в этой пятой подгруппе экспериментатор просто выбирал и вручал одно изделие в качестве «подарка». Экспериментатор выбирал товар, который получил у испытуемой оценку 5, 6 или 7 баллов.
Результаты эксперимента, показывающие характер изменения оценок, полученных изделиями в ходе каждого из этапов оценки, представлены в табл. 3. Рассмотрим данные, представленные в этой таблице, с точки зрения теории диссонанса. Стремление к уменьшению диссонанса, возникающего после принятия окончательного решения, должно проявиться в увеличении привлекательности выбранного объекта и уменьшении привлекательности отвергнутого объекта. Во всех случаях, где диссонанс был создан принятием решения (то есть исключая условие просто вручения «подарка»), имело место некоторое уменьшение диссонанса. Степень снижения диссонанса была статистически значимой в обоих условиях, как с большой, так и с малой исходной величиной диссонанса, в том случае, когда отчеты, которые читали испытуемые, не касались пары товаров, из которых выбирался подарок.
Согласно положениям теории диссонанса, чем больше когнитивных элементов соответствует положительным качествам отвергнутой альтернативы, тем больше будет возникающий диссонанс и, следовательно, тем выше будет стремление к его снижению. Можно было бы ожидать, что в условиях значительного диссонанса, когда отвергнутая альтернатива была близка по привлекательности к выбранной, стремление к снижению диссонанса будет сильнее, чем в условиях малого диссонанса. Следовательно, когда попытки снизить диссонанс были эффективными, можно ожидать, что в условиях большего диссонанса будет проявляться его более выраженное снижение. Это оказалось верным как для ситуации, когда испытуемые читали отчеты о выбранных ими продуктах, так и в том случае, когда они этого не делали.
В условиях, когда испытуемым были предоставлены для чтения отчеты об исследованиях, посвященных изделиям, входящим в пару, из которой осуществлялся выбор, общее уменьшение диссонанса составляло только 0,11 для группы с небольшим диссонансом; в то же время для группы с большим диссонансом это значение составляло 0,79; эти различия являются статистически значимыми.
Когда испытуемые читали отчеты об исследованиях, посвященных не тем изделиям, которые входили в пару для выбора, соответствующие изменения величины диссонанса составляли 0,62 и 0,92 соответственно; различия в этом случае не достигают уровня статистической значимости, хотя направление изменений такое же, как и в предыдущем случае. Короче говоря, чем больше искусственно созданный диссонанс, тем более выражено его снижение.
Таблица 3. Снижение диссонанса, возникающего после принятия решения, посредством изменения степени привлекательности выбранных и отвергнутых альтернатив
Влияние чтения отчетов, касающихся изделий, входящих в пару альтернатив для выбора, на уменьшение диссонанса менее понятно. Предполагалось, что такого рода отчеты, предоставляя испытуемому возможность приобрести новые когнитивные элементы, будут способствовать снижению степени диссонанса. Следовательно, ожидалось, что общее уменьшение диссонанса, так же как и различие между результатами в условиях высокого и низкого диссонанса, должно быть бо?льшим в тех условиях эксперимента, когда испытуемые получали возможность изучить отчеты, касающиеся рассмотренных ими альтернатив. Последнее из этих двух предположений подтвердилось. Различие по общему снижению диссонанса в условиях высокого и низкого диссонанса было значительным и статистически значимым у тех испытуемых, которые изучали отчеты, касающиеся выбранной и отвергнутой альтернатив. Для остальных групп испытуемых это различие было меньшим и статистически не значимым.
Однако в целом в условиях предоставления отчетов снижение диссонанса было меньше, чем в условиях без отчетов. Такого рода результаты, по всей видимости, обусловлены тем, как были составлены сами отчеты. Они представляли собой чередование положительных и отрицательных утверждений о рассматриваемых изделиях. Например, относительно электрического гриля отчет содержал такую информацию:
«Этот гриль универсален, применяется для приготовления гренок, бутербродов, хот-догов, замороженных вафель и т. д. Противни для приготовления вафель могут быть легко присоединены (шнур и специальные пластины для вафель не включены в комплект; их необходимо приобретать отдельно). Не рекомендуется нагревать пластины гриля слишком долго в закрытом положении (более 7–8 минут) — они могут быть повреждены. Индикатор температуры имеет большую погрешность и обычно показывает более низкую температуру. Материал внешней поверхности гриля устойчив к повреждениям, легко отмывается, не ржавеет»[22].
Возможно, что отрицательные характеристики, упомянутые в этих отчетах, были настолько существенными, что после ознакомления с содержанием отчетов для многих испытуемых уменьшение степени диссонанса было затруднительным. Таким образом, в условиях высокого диссонанса произошло некоторое его общее снижение, в то время как в условиях низкого диссонанса эффект подобных отрицательных характеристик, содержащихся в отчете, был настолько силен, что сделал совершенно невозможным какое-либо снижение возникшего диссонанса.
Перейдем теперь к обсуждению условия эксперимента, где производилось прямое вручение «подарка». К его результатам мы до сих пор не обращались. Это условие задумывалось как контрольное, поскольку существует по крайней мере одно правдоподобное альтернативное объяснение некоторых ожидавшихся результатов эксперимента. Согласно анализу, представленному в предыдущей главе, диссонанс в исследовании Брема возникает в результате принятия решения. Когнитивные элементы, соответствующие положительным характеристикам отвергнутой альтернативы, противоречат знанию о предпринятом действии. Если же альтернативы нет, то диссонанс будет очень небольшим или не возникнет вовсе. Без контрольного условия можно утверждать, что усиление привлекательности выбранной альтернативы является просто-напросто следствием обладания каким-либо предметом. И действительно, существуют утверждения, что обладание предметом производит такого рода эффект. Хейдер[23] так писал об этом: «Ситуация является сбалансированной, если нам нравится то, чем мы обладаем, и мы обладаем тем, что нам нравится» (часть II). Далее Хейдер пишет, что если ситуация не является сбалансированной, то разовьются процессы, направленные на создание равновесия и гармонии. Таким образом, можно ожидать увеличения привлекательности объекта просто за счет обладания этим объектом.
Были проведены исследования, которые показали существование именно такого эффекта. Например, Ирвин и Гебхард[24] провели серию экспериментов, в которых человеку показывали два предмета, после чего один из них ему отдавали, а относительно второго сообщали, что он предназначен для другого человека. Через некоторое время испытуемого просили оценить, какой из этих двух предметов нравится ему больше. В одном эксперименте, где в качестве испытуемых выступали воспитанники детских домов в возрасте от 14 до 19 лет, 20 из 38 подростков сообщили, что им больше нравится подаренный предмет. В другом эксперименте, проведенном с детьми в возрасте от 5 до 8 лет, 28 из 36 детей предпочли предмет, который был им подарен. Однако эффект простого обладания предметом не является слишком сильным. Например, в другом эксперименте, где получатель второго предмета был другом испытуемого, только 16 из 30 человек сообщили, что им больше нравится предмет, который достался им самим.
Еще один эксперимент, проведенный Филером[25], демонстрирует существование сходного эффекта. Используя в качестве испытуемых детей в возрасте от 6 до 9 лет, он проводил с ними игру, в ходе которой дети имели возможность выиграть определенный предмет. Результаты эксперимента показали, что привлекательность желаемого предмета возрастала, если дети выигрывали его в ходе игры, и уменьшалась, если нет. Этот эффект, по-видимому, был также следствием простого обладания предметом, поскольку он не зависел от того, был ли предмет выигран в результате проявления смекалки в игре или чисто случайно, а также от того, было ли у детей ожидание выигрыша.
Какова бы ни была причина эффекта обладания предметом, необходимо продемонстрировать, что изменения в степени привлекательности предметов в эксперименте Брема не являются только следствием простого обладания предметом. Из табл. 3 видно, что, по крайней мере в данном эксперименте, влияние эффекта обладания предметом является нулевым. В случае, когда предмет был получен просто как подарок, степень привлекательности предмета ничуть не изменилась. Изменения степени привлекательности предмета в других условиях были, следовательно, связаны с уменьшением степени диссонанса. Однако интересно обсудить, почему Брем в отличие от Филера и Ирвина и Гебхарда не получил эффекта обладания предметом.
Имеются, по крайней мере, два возможных объяснения такого расхождения в результатах. В эксперименте Брема эффект получения подарка оценивался только в условиях, когда испытуемым давали изучить отчеты, посвященные полученному в подарок изделию. Отрицательное воздействие такого рода отчетов (о чем мы уже говорили выше) может полностью аннулировать увеличение привлекательности предмета за счет эффекта обладания им. Другое возможное объяснение состоит в том, что в эксперименте Брема в качестве испытуемых выступали студенты колледжа, в то время как другие исследователи работали главным образом с подростками и детьми. Можно предположить, что обладание каким-либо предметом для детей имеет большее значение, чем для взрослых. И, кроме того, в случае с детьми возможно возникновение определенного диссонанса между фактом обладания предметом и знанием об отрицательных характеристиках данного предмета.
Завершая анализ эксперимента Брема, хочу обратить ваше внимание на еще один полученный им результат. Некоторые испытуемые были поставлены в условия выбора между двумя сходными предметами, что вело к значительному совпадению когнитивных элементов, соответствующих этим двум объектам. Как было сказано выше, в том случае, когда существует когнитивное совпадение между альтернативами, степень возникающего в результате выбора диссонанса будет меньшей. Если когнитивные элементы, соответствующие положительным аспектам отклоненной альтернативы, идентичны таковым для выбранной альтернативы, то эти элементы не являются диссонантными по отношению к знанию, связанному с предпринятым действием.
Исходя из этого, данные, полученные в эксперименте Брема, были проанализированы отдельно для испытуемых, выбиравших между предметами бытовой техники (кофеварка, тостер и гриль) и предметами искусства (книга по искусству и репродукция на шелке). Для этих испытуемых процесс принятия решения должен был вызывать меньший диссонанс; следовательно, не ожидалось заметных проявлений стремления к его уменьшению. Данные, полученные в описанных условиях, были вполне очевидными. Если существовало когнитивное совпадение, независимо от условия эксперимента, не было получено данных о каком-либо стремлении к уменьшению диссонанса. В целом для группы из тридцати испытуемых суммарный показатель уменьшения диссонанса составил — 0,28, весьма малое значение, причем с отрицательным знаком, то есть в направлении увеличения, а не уменьшения диссонанса[26].
Трудности изменения принятых решений
Если после принятия решения возникают изменения привлекательности альтернатив, которые выражаются в увеличении предпочтения выбранной альтернативы, уменьшении предпочтения отвергнутой альтернативы или сочетании этих процессов, то должны иметь место и некоторые дополнительные следствия уменьшения диссонанса, которые необходимо проанализировать. Например, в эксперименте Брема, где изменения привлекательности альтернатив происходили в соответствии с предсказаниями теории диссонанса, можно предположить, что если бы испытуемые должны были осуществлять выбор снова, то сделать его было бы проще, так как различие в привлекательности двух доступных вариантов было бы теперь более выраженным. Аналогично, если по некоторым причинам испытуемые должны будут изменить принятое решение, сделать это им достаточно затруднительно, даже если новое решение не будет сильно отличаться от исходного. Исследование, проведенное Мартином[27], иллюстрирует как раз такой случай.
Испытуемые в этом исследовании (всего восемь человек в группе) должны были осуществлять последовательные серии выборов. В двадцати шести случаях выбор носил гипотетический характер. Описывалась исходная ситуация, были предложены два альтернативных варианта действий, и испытуемый должен был решить, какой вариант действий он предпочел бы. Например: «Представьте себе, что у вас вырвалось правдивое, но достаточно нелицеприятное высказывание относительно человека, который относится к вам откровенно враждебно. Что бы вы сделали в такой ситуации — извинились бы перед ним или стали бы публично защищаться перед лицом не сочувствующей вам аудитории?» В других случаях испытуемого просили ответить, какой из двух запахов он предпочел бы понюхать. После каждого такого решения он на самом деле должен был понюхать то, что выбрал.
После каждого выбора испытуемого просили дать интроспективный отчет о процессе принятия решения и оценить степень уверенности в нем и степень трудности этого решения. В половине случаев, после того как испытуемый делал свой выбор, ему вручался листок с текстом следующего содержания: «Теперь постарайтесь пересмотреть свое решение и сделать противоположный выбор»[28]. Таким образом, для половины случаев были получены данные, касающиеся не только процесса принятия решения, но и процесса попытки пересмотра принятого решения.
Прежде чем продолжить, хочу сказать несколько слов о валидности и надежности данных, которые были получены в этом исследовании. Они основываются исключительно на интроспективных отчетах испытуемых, в качестве которых выступали профессиональные психологи или студенты, знакомые с практикой интроспекции. Уже в течение многих лет такого рода данные пользуются сомнительной репутацией, и, возможно, не без оснований. Можно не считать интроспекцию адекватным источником информации; сознательные процессы также могут не являться центральными для рассматриваемого явления. Тем не менее для целей данного эксперимента такого рода данные могут быть проанализированы точно так же, как и данные, собранные в ходе обычного интервью.
Современные исследователи с большой осторожностью относятся к использованию воображаемых примеров, поскольку они могут быть никак не связаны с опытом испытуемого. Участников эксперимента просили примерить, насколько это возможно, ситуацию к себе и сделать выбор на этой основе. Вопрос, однако, состоит в том, удавалось ли им это? Насколько можно судить по детализированным интроспективным отчетам, испытуемым это удавалось, по крайней мере таким подготовленным испытуемым. Доказательством может служить то, что в отчетах они сообщали о реальном конфликте, переживаемом в процессе принятия решения, об очевидном дискомфорте при рассмотрении некоторых альтернатив и о трудностях при попытке изменения принятого решения. Безусловно, процесс изменения принятого решения был бы гораздо менее затруднительным, если бы решения принимались только на гипотетическом уровне, не имеющем личностного наполнения. В любом случае давайте рассмотрим эти данные как они есть и увидим, что они демонстрируют.
На основе вербальных отчетов, описывающих процесс принятия решения, Мартин выделил три типа принятия решения.
1. Предпочтение. Такой процесс осуществления выбора характеризуется ясно выраженным предпочтением одной из альтернатив. Важность принимаемого решения высока, однако необходимость выбора обычно не приводит к возникновению сильного внутреннего конфликта. Особенный интерес для нас (с точки зрения отношения к теории диссонанса и эксперименту Брема) представляет собой данное Мартином описание тех процессов, которые происходят после принятия решения:
«…Существует тенденция поддерживать выбранную альтернативу специфическими аргументами, которые нередко приводились резко, „с напором“, что увеличивало степень удовлетворенности сделанным выбором. Этот процесс вполне может быть классифицирован как одна из разновидностей „рационализации“ в ее классическом психологическом значении, то есть процесс оправдания выбора после его совершения имеет целью скорее психологическое удовлетворение самого субъекта, нежели поиск логических оснований для принятия решения до того, как выбор сделан»[29].
2. Конфликт. Такой тип принятия решения характеризуется значительными трудностями при осуществлении выбора, что вызвано весьма небольшими различиями в уровне привлекательности доступных альтернатив. Альтернативы настолько сходны между собой, что: «…решение приходит медленно и с большим трудом. Процесс принятия решения может сопровождаться выражением сомнений в правильности сделанного выбора и связанным с ним ощущением дискомфорта в противоположность спокойствию и чувству удовлетворения. Иногда может даже возникать тенденция сожалеть о сделанном выборе»[30].
3. Безразличие. Такой процесс осуществления выбора характеризуется отсутствием ясно выраженного предпочтения одной из альтернатив, а также высокой степенью безразличия по отношению к данным альтернативам вообще. В этом случае решение имеет очень низкую личностную значимость для испытуемого.
Все решения, принятые испытуемыми, были отнесены к одному из этих трех типов. Поскольку эта классификация очень важна для дальнейшего анализа, я хотел остановиться более подробно на рассмотрении некоторых объективных доказательств ее валидности. Если классификация имеет под собой основания, то можно ожидать, что величина временного отрезка, необходимого для принятия решения, будет заметно отличаться для трех категорий процесса осуществления выбора. В случае предпочтения отрезок времени, необходимый для принятия решения, должен быть относительно небольшим по той простой причине, что одна из альтернатив намного более привлекательна, чем другая. В случае безразличия отрезок времени, необходимый для принятия решения, также должен быть относительно небольшим, поскольку, хотя альтернативы и не сильно различаются по привлекательности, принимаемое решение имеет для человека невысокую значимость. Интервал же времени, необходимый для принятия решения в случае конфликта, должен быть достаточно большим. В табл. 4 представлены усредненные показатели времени, затраченного на принятие решения. Очевидно, что эти данные свидетельствуют в пользу проведенной классификации категорий процесса принятия решения. Как в условиях воображаемых ситуаций, так и при выборе между двумя запахами, интервал времени, затраченного на принятие решения конфликтного типа, был намного более продолжительным.
Таблица 4. Среднее время, затраченное на принятие решения (секунды)
Можно предположить, что степень трудности, которую испытуемые переживали в процессе принятия решения, будет прямо связана со временем принятия решения. Именно это и наблюдалось. После каждого решения испытуемых просили оценить степень трудности, ощущаемой в процессе осуществления выбора. Мы не будем приводить полученные конкретные оценки трудности, поскольку структура этих данных в точности воспроизводит структуру данных относительно времени принятия решения.
После каждого выбора испытуемого просили оценить степень его уверенности в правильности принятого решения по четырехбалльной шкале. Если приведенная классификация категорий процесса принятия решения верна, то оценки степени уверенности в принятом решении не должны коррелировать со временем принятия решения. Наоборот, для категории предпочтения, которой свойственно очень небольшое время принятия решения, показатели степени уверенности в принятом решении должны быть наиболее высокими. В табл. 5 представлены полученные данные, характер которых полностью соответствует этим предположениям. Для обоих условий выбора степень уверенности была наивысшей в случае предпочтения и самой низкой в случае безразличия (несомненно, по той причине, что решение, имеющее невысокую важность для испытуемого, совершалось без продолжительного обдумывания). Все эти данные свидетельствуют в пользу представленной классификации процесса принятия решения.
Таблица 5. Средняя степень уверенности в принятом решении (по четырехбалльной шкале)
Теперь давайте рассмотрим данные, касающиеся процесса изменения принятых решений. Можно предположить, что в случае, если решение совершалось по типу предпочтения, изменить его испытуемым будет затруднительно. Выбор в этих случаях делался быстро, с легкостью и уверенно, поскольку предпочтение одной альтернативы другой было ясно выражено. Следовательно, изменение принятого решения подразумевало бы и изменение явного предпочтения. Поэтому неудивительно, что в табл. 6, где представлены полученные данные, в случае выбора по типу предпочтения испытуемые были не в состоянии изменить свое решение более чем в 90 % вымышленных ситуаций и в 84 % случаев выбора между двумя запахами. Предприняв попытку изменить свое решение, испытуемые в конце концов сообщали, что это для них невозможно.
Таблица 6. Процент решений, которые испытуемые были не в состоянии изменить
Рассмотрим теперь такие категории процесса осуществления выбора, как конфликт и безразличие. Обе они характеризуются отсутствием ясно выраженного предпочтения одной альтернативы другой. Следовательно, изменение принятого решения должно быть для испытуемого достаточно простым делом. Но в случае, если испытуемый эффективно уменьшил диссонанс, возникший после принятия решения, изменив степень привлекательности возможных альтернатив, перемена решения вызовет определенные трудности. Согласно положениям теории диссонанса, в случае невысокой значимости принятого решения степень возникшего диссонанса будет незначительной. Следовательно, изменения в степени привлекательности доступных альтернатив будут очень небольшими (если будут вообще). Другими словами, в случае принятия решения по типу безразличия возникший диссонанс будет небольшим, стремление к его уменьшению слабым, а трудности при изменении принятого решения не возникнут.
Однако в случае принятия решения по типу конфликта возникает значительный диссонанс. Стремление к уменьшению возникшего диссонанса будет вести либо к увеличению привлекательности выбранной альтернативы, либо к уменьшению привлекательности отвергнутой альтернативы, либо к сочетанию этих двух процессов. Осуществив удачную попытку уменьшения диссонанса, испытуемый затруднится изменить принятое решение. (Данные, представленные в табл. 6, показывают, что такой эффект действительно имеет место.) При выборе, осуществляемом в воображаемой ситуации, принятое решение не могло быть изменено испытуемыми только в 40 % случаев безразличия по сравнению с 75,8 % случаев в условиях выбора по типу конфликта. При выборе между двумя предложенными запахами эти доли составляют 10 % и 50 % соответственно.
Подводя итог, можно сказать, что характер данных, полученных в эксперименте, полностью соответствует теоретическим ожиданиям. Если после принятия решения возникает диссонанс, то появляется стремление его уменьшить, что приводит к стабилизации принятого решения. Результатом этого процесса, в свою очередь, является усугубление различия в степени привлекательности альтернатив (что было показано в эксперименте Брема). Одно из последствий этого эффекта состоит в том, что изменение решения на противоположное после того, как оно было принято, становится проблематичным или невозможным.
Влияние принятого решения на будущие действия
Существует ряд исследований, посвященных тому, насколько принятие решений в группе эффективно в плане способности вызывать изменения в поведении по сравнению с лекциями или индивидуальным обучением. Обзор таких исследований был сделан Левином[31]. Эти исследования показывают, что групповое решение в большей степени меняет поведение, чем прослушивание убеждающей лекции.
Хотя эти исследования достаточно хорошо известны, имеет смысл рассмотреть одно из них, чтобы проиллюстрировать обычно используемые в таких работах детали процедуры и возникающие эффекты. В одном из таких исследований, которое было частью программы по изучению изменения пищевого поведения во время Второй мировой войны, предпринималась попытка убедить домохозяек увеличить употребление субпродуктов. В эксперименте участвовали шесть групп женщин. Участницам трех из них была прочитана информативная и убедительная лекция, закончившаяся раздачей соответствующих рецептов. Контрольный опрос, сделанный через неделю, показал, что только 3 % женщин из этих групп действительно приготовили субпродукты, которые они никогда раньше в качестве мяса не использовали.
В других трех группах женщинам была предоставлена приблизительно такая же информация, но не на лекции, а в ходе совместного обсуждения. Кроме того, по окончании обсуждения их попросили поднятием рук показать, кто из них предполагает в ближайшее время начать использовать для приготовления еды один из обсуждавшихся видов мяса, которые они не использовали до сих пор. Контрольный опрос показал, что в этих группах 32 % женщин в действительности начали использовать субпродукты в повседневном рационе семьи. Таким образом, различие, полученное в двух разных условиях, было весьма существенным. Другие исследования, проведенные на различных группах испытуемых и с различными действиями, к которым исследователи пытались их склонить, дали похожие результаты.
Давайте рассмотрим эти результаты с точки зрения теории диссонанса. В тех группах, где не нужно было осуществлять выбор, лишь очень немногие участники поддались убеждению и предприняли тот род действий, который был им рекомендован на лекции. В уже упоминавшемся исследовании это сделали 3 % домохозяек. Однако в тех группах, где приходилось делать выбор, принятие окончательного решения могло вызвать возникновение диссонанса. Например, знание о том, что им самим или их мужьям не понравится блюдо из субпродуктов, будет диссонировать с их решением такое блюдо приготовить. Тогда возникнет стремление к уменьшению диссонанса, и в той степени, в какой им удастся его снизить, эти женщины убедят как себя, так и друг друга, что их мужья, в конце концов, не имели бы ничего против таких блюд. После подобного изменения знаний нет ничего удивительного, что большое число женщин в действительности приготовили субпродукты. Другими словами, влияние совместного обсуждения на дальнейшие действия будет следствием снижения диссонанса под влиянием такого обсуждения.
Хотя результаты исследований, связанных с изучением группового принятия решения, вполне объясняются уменьшением диссонанса, возникающего после принятия решения, необходимо принимать во внимание, что возможно множество других объяснений. Исследования, посвященные групповому решению, по большей части плохо контролируются, для них характерно одновременное изменение множества факторов. По этой причине результаты указанных исследований не могут рассматриваться как веское доказательство в пользу теории диссонанса. Однако все же важно, что эти результаты согласуются с предсказаниями теории диссонанса. И более того, если эти результаты являются следствием уменьшения диссонанса, можно вывести и дальнейшие следствия. Например, согласно теории диссонанса, похожие эффекты должны возникнуть независимо от того, в каких условиях был сделан выбор: индивидуально или в группе, после обычной лекции или в результате совместного обсуждения. Важен сам факт принятия решения и возникновения диссонанса в результате этого решения, а не то, предшествовало ли принятию решения групповое обсуждение и принималось ли решение публично или приватно. Исследования, посвященные групповому принятию решения, варьируют все эти переменные одновременно, что делает невозможной более точную интерпретацию полученных результатов.
Беннет[32] в своем исследовании попытался изучить влияние каждого из этих факторов в отдельности. В качестве испытуемых в его эксперименте выступали студенты Университета штата Мичиган, посещавшие вводный курс психологии. Задача Беннета состояла в том, чтобы убедить студентов согласиться на участие в исследовании в качестве испытуемых. Чтобы выделить влияние различных факторов, которые обычно не разделялись в исследованиях группового принятия решения, в этом эксперименте были созданы двенадцать различных условий. Одной трети испытуемых была прочитана лекция, ставившая своей целью убедить их согласиться на участие в исследованиях в качестве испытуемых. Со второй третью испытуемых была организована дискуссия об участии в научном исследовании, в которой они принимали участие группами по 13 человек в каждой. Во время обсуждения экспериментатор сообщал участникам ту же самую информацию, что и во время лекции, прочитанной для первой части испытуемых. Третья часть студентов вообще не подвергалась какой-либо форме убеждения — этой группе просто сообщалось о том, что для участия в экспериментах потребуются добровольцы.
Внутри каждого из этих трех условий выделялось еще по четыре условия, касающихся принятия решения. В первой подгруппе испытуемые вообще не должны были ничего сообщать о каком-либо решении. Другую четверть испытуемых просили анонимно написать, собираются ли они принимать участие в экспериментах. В третьей подгруппе студенты могли сообщить о принятом решении поднятием руки, однако в этой группе экспериментатор не записывал фамилии тех, кто поднял руку. Условия в четвертой подгруппе были такими же, как в третьей, но экспериментатор открыто записывал фамилии тех студентов, которые захотели принять участие в экспериментах. Таким образом, было создано двенадцать различных условий, в которых один из трех вариантов метода убеждения (лекция, групповая дискуссия и отсутствие убеждения) комбинировался с одним из четырех вариантов способов сообщения о принятом решении (отсутствие сообщения, анонимное сообщение, публичное сообщение без регистрации и публичное сообщение с регистрацией). Эксперимент проводился в маленьких учебных подгруппах, поэтому стало возможным уравнять группы испытуемых, попавших в каждое из двенадцати условий, на основании результатов по опроснику, касающемуся их установок по поводу участия в психологических экспериментах. Заполнение опросника было проведено до начала исследования. Таким образом, можно считать, что с точки зрения желания быть добровольцем в психологическом эксперименте участники в разных группах исходно не различались.
Вскоре после того, как были проведены описанные выше экспериментальные манипуляции, всем студентам были разосланы письма, сообщавшие место и время, куда и когда можно прийти, чтобы принять участие в эксперименте. Данные, которые прежде всего интересовали экспериментатора, — это процент студентов в каждом из двенадцати условий, которые пришли по указанному адресу. Полученные результаты показывают, что между различными вариантами метода убеждения (лекция, групповая дискуссия и отсутствие убеждения) отсутствуют какие-либо значимые различия. Доля студентов, явившихся в указанное место, в этих трех условиях составила 21 %, 19 % и 22 % соответственно. Другими словами, ни убеждающая лекция, ни групповая дискуссия не оказали на испытуемых большего воздействия, чем обычное информирование о том, что требуются добровольцы для участия в эксперименте. Вполне возможно, конечно, что если бы содержание лекции было более убедительным или если бы групповая дискуссия была проведена более грамотно, то это могло бы дать более значимый эффект, но при анализе результатов данного эксперимента мы можем игнорировать этот фактор. Остановимся теперь на том, были ли получены какие-либо различия по проценту явки в зависимости от способа сообщения о своем решении. Эти данные представлены в табл. 7.
Таблица 7. Влияние способа сообщения о принятом решении на характер последующих действий
Как видно из этой таблицы, есть незначительная тенденция к уменьшению количества студентов, пришедших в назначенное место, чтобы принять участие в эксперименте, в условии, где вообще не нужно было сообщать о своем решении. В этом условии явившихся добровольцев было 15 %, а в подгруппе, где испытуемые давали о своем решении анонимное сообщение — 29 %; различие между этими двумя подгруппами статистически значимо на однопроцентном уровне достоверности. Различие между суммарным показателем трех вариантов способа принятия решения (22 %) и условием, когда о решении не нужно было сообщать, статистически значимо при семипроцентном уровне достоверности. По всей видимости, необходимость сообщить о принятии какого-либо решения сама по себе оказывает определенное воздействие. В данном эксперименте, однако, оно было выражено достаточно слабо и является гораздо меньшим даже по сравнению с результатами, полученными в других, менее тщательно спланированных исследованиях, изучающих явление группового принятия решения.
Однако результаты, полученные в эксперименте Беннета, показывают, что изучаемый эффект не может быть вызван публичным принятием решения (в противоположность индивидуальному). В данном эксперименте эффект был наибольшим в тех условиях, когда испытуемые принимали решение индивидуально и анонимно.
Исследование Беннета предоставляет данные в пользу теории диссонанса. Так, если положения этой теории верны и различия в характере последующих действий являются следствием уменьшения диссонанса, возникающего после принятия окончательного решения, следует ожидать, что в когнитивной системе произойдут определенные изменения. То есть после принятия окончательного решения стремление к уменьшению возникшего диссонанса должно привести к тому, что отношение к добровольному участию в эксперименте будет более благоприятным, чем оно было до принятия решения.
Напомним, что первоначально состав групп, участвовавших в различных условиях эксперимента, выравнивался по критерию отношения к вопросу добровольного участия в экспериментах в качестве испытуемого. Спустя несколько недель после проведения эксперимента испытуемых попросили заполнить еще один опросный тест, определяющий характер отношения к вопросу добровольного участия в эксперименте. Количество испытуемых, высказавших положительное отношение, составило 45 % среди испытуемых, которые не должны были сообщать о каком-либо решении, и 54 % в общей группе испытуемых, которые сообщали о своем решении тем или иным способом. Хотя различие между этими двумя группами опять-таки было очень небольшим и не достигло адекватного уровня статистической значимости (13-процентный уровень достоверности), характер этого различия соответствовал теоретическим ожиданиям, а его величина была сравнима с различиями по частоте реальных действий — прихода в условленное место для участия в эксперименте.
Заключение
В этой главе был приведен обзор исследований, тем или иным образом направленных на изучение событий, возникающих после принятия окончательного решения. Данные свидетельствуют о следующем.
1. Вслед за принятием решения имеет место процесс активного поиска информации, которая может обеспечить формирование знаний, консонантных по отношению к предпринятым действиям.
2. После того как решение принято, повышается уверенность в правильности этого решения или же возрастает различие в привлекательности исходных альтернатив; может происходить также и то и другое. Каждое из этих явлений свидетельствует о том, что уменьшение возникшего диссонанса было успешным.
3. Успешное уменьшение диссонанса, возникающего после принятия решения, проявляется также в том, что людям трудно изменить принятое решение, и в том, какие последствия имеет изменение системы имеющихся знаний в плане связанных с принятым решением последующих действий.
4. Выраженность перечисленных выше психологических эффектов непосредственно зависит от степени диссонанса, возникающего вследствие принятого решения.
Глава 4
Феномен вынужденного согласия: теория
В некоторых обстоятельствах поведение людей противоречит их собственным убеждениям, или же люди публично заявляют о том, что не соответствует их истинным воззрениям. Как будет показано далее, это сопровождается в психологическом плане возникновением диссонанса, а вслед за ним разнообразных проявлений стремления к его снижению. Прежде чем мы перейдем к изучению причин возникновения диссонанса в подобных ситуациях и форм, в которых проявляется стремление к его снижению, необходимо проанализировать те обстоятельства, в которых возникает описанное расхождение между взглядами человека и его публичным поведением. Только когда мы будем правильно понимать характер тех условий, которые приводят к подобным ситуациям, можно приступать к анализу того, почему и когда возникает диссонанс.
Давайте представим, что на человека оказано такое воздействие, которое имеет целью изменить его взгляды или поведение. Оно может быть малоэффективным и в этом случае не вызовет каких-либо изменений в его мировоззрении. В других случаях оно достигнет своей цели и приведет к фактическим изменениям в системе взглядов индивида. Возможен и третий тип ситуации, когда подобное воздействие является успешным в том смысле, что человек изменит свое поведение внешне — в поступках или на словах, в то время как его внутренняя система взглядов останется прежней.
Анализу ситуаций, когда убеждающее воздействие действительно приводит к изменению взглядов человека, посвящена восьмая глава, в которой речь идет о роли социальной поддержки в уменьшении диссонанса. Данная глава будет посвящена главным образом анализу внешнего, или публичного, подчинения влиянию, которое не сопровождается изменениями внутренних убеждений человека. Несколько лет назад я опубликовал статью[33], где попытался теоретически описать условия, в которых происходит внешнее изменение поведения без внутреннего принятия новых убеждений. Кратко сформулируем итоги этого обсуждения.
Внешнее изменение поведения в соответствии с испытанным влиянием, не сопровождающееся соответствующими изменениями во внутренних убеждениях человека, происходит при наличии следующих условий.
1. Вынужденное согласие возникает в ситуации, когда в качестве средств принуждения используется угроза наказания за неподчинение; при этом индивид, на которого направлена эта угроза, не имеет достаточных возможностей исключить себя из данной ситуации. В таких обстоятельствах человек сталкивается с необходимостью выбора между двумя альтернативами: либо уступить, либо подвергнуться наказанию. Если грозящее наказание сильнее, чем имеющиеся у него возможности сопротивления, то индивид приходит к заключению, что ему следует продемонстрировать подчинение, и поэтому он внешне изменяет свое поведение или высказываемые суждения. При отсутствии воздействия дополнительных факторов человек внутренне будет продолжать придерживаться тех же взглядов, что и прежде.
2. Вынужденное согласие вызывается и обещанием награды за требуемое поведение. Если награда является достаточно привлекательной для преодоления собственного сопротивления, индивид может продемонстрировать подчинение, с тем чтобы получить ее. Повторим еще раз, что если уступчивость такого рода выражается внешне, то внутренние убеждения человека остаются неизменными и, следовательно, будут противоречить внешним формам поведения.
Возникает практический вопрос: каким образом можно отличить выражаемую внешне уступчивость, не сопровождающуюся изменением внутренней системы взглядов, от тех случаев, когда внутренняя система взглядов также подвергается изменениям? Ясно, что это может быть сделано путем обнаружения противоречий между внешними формами поведения, выражаемыми в поступках или словах, и внутренней системой взглядов. Существует два общих способа, с помощью которых можно этого достичь.
1. Первый способ заключается в том, чтобы удалить источник влияния или принуждения. Предположим, что человек демонстрирует некоторые формы измененного поведения в присутствии других людей, которые оказывают давление на него, заставляя вести себя определенным образом. Можно попробовать понаблюдать за поведением человека в отсутствие этих людей. Если внутренняя система его взглядов действительно изменилась, то его новое поведение сохранится вне зависимости от условий. Если внутренняя система его взглядов не изменилась, а демонстрируемые изменения оказались только внешней уступкой окружающим, то вернется прежнее поведение.
Кох и Френч[34] приводят пример измерений подобного типа. Они описывают исследование, проведенное на фабрике, где очень незначительные изменения в организации труда вызвали существенные трудности на производстве. Большая часть рабочих, которые имели достаточно высокую производительность труда, после введения этих изменений показали значительное снижение производительности. Некоторые рабочие впоследствии так и не вернулись к исходному уровню. Авторы исследования предположили, что в этой ситуации значительную роль сыграли установившиеся групповые нормы, оказывающие давление на рабочих и заставляющие их снижать объем производства. Они описывают показательный пример одной из прессовщиц, попавших в число рабочих, чьи условия труда изменились. Средняя выработка этих рабочих упала с приблизительно 60 до 50 изделий в час. Примерно через десять дней производительность этой работницы начала увеличиваться по сравнению с другими. Авторы пишут: «На тринадцатый день, когда эта работница достигла стандартного уровня производительности труда (60 изделий в час) и превысила средний уровень, показываемый другими работницами, она стала „козлом отпущения“ в своей группе. В это время ее производительность стала снижаться и достигла уровня остальных рабочих в группе»[35]. Другими словами, перед лицом угрозы наказания эта прессовщица, которая, вероятно, хотела работать быстрее, подчинилась влиянию остальных членов бригады.
Через двадцать дней после нововведений бригада была почти полностью переведена на другую работу, и только одна эта прессовщица была оставлена на прежнем месте. Производительность ее труда сразу же заметно увеличилась. В течение первых четырех дней ее производительность возросла до 83 изделий в час, спустя еще некоторое время достигла уровня 92 изделий в час и оставалась такой в течение продолжительного времени. Другими словами, когда источник давления был устранен, поведение работницы тут же изменилось. Очевидно, что она публично подчинялась группе без внутреннего принятия; ее собственное мнение было не в пользу ограничения объема производства.
2. Еще один способ выявить расхождение между внешним поведением и внутренними взглядами — это прямое измерение собственных убеждений человека. В вышеупомянутом примере подобное измерение убеждений прессовщицы не проводилось. Вывод о них был сделан на том основании, что ее поведение изменилось после удаления других девушек. В дополнение к наблюдению за внешним поведением можно также оценить различие между публично проявляемыми и внутренними убеждениями, предоставив человеку возможность высказать свое мнение анонимно. Подобные мнения могут рассматриваться как отражающие внутренние убеждения. Если характер утверждений, сделанных на условиях анонимности, отличается от публичных заявлений, то можно сделать вывод о том, что имела место внешняя уступчивость, не сопровождавшаяся изменениями внутренних убеждений.
Прежде чем продолжить обсуждение ситуаций, в которых диссонанс возникает как результат вынужденного согласия (мы будем использовать этот термин в качестве сокращенного обозначения изменений во внешнем поведении, не сопровождающихся изменениями во внутренних убеждениях), давайте на минуту обратимся к эмпирическим исследованиям, чтобы оценить, действительно ли вынужденное согласие является следствием угрозы наказания или возможной награды. Когда мы проясним в достаточной степени это положение, мы сможем продолжить теоретический анализ.
Макбрайд[36] и Бердик[37] провели специальное исследование, чтобы проверить, действительно ли вынужденное согласие является следствием возможной угрозы наказания или возможной награды. Два эксперимента были спланированы совместно таким образом, что во всех группах процедура проходила одинаково, за исключением того, что в исследовании Макбрайда предлагалось вознаграждение за уступчивость, в исследовании Бердика — наказание за неуступчивость, а в контрольных группах — ни того, ни другого. Были получены следующие результаты.
1. Вознаграждение. Из 135 испытуемых, принадлежавших к 32 различным группам, 19 (то есть 14 % от общего количества) продемонстрировали вынужденное согласие. То есть когда им было обещано вознаграждение, они изменили мнение, которое выражали открыто, но при анонимном опросе вернулись к своим исходным убеждениям.
2. Угроза. Из 124 испытуемых, принадлежавших к 32 различным группам, 15 испытуемых (12 %) продемонстрировали вынужденное согласие.
3. Контрольная группа. Из 116 испытуемых, относившихся к 31 различной группе, только трое (3 %) продемонстрировали признаки вынужденного согласия. Различия между результатами в контрольной группе и результатами в любой из двух других групп были статистически значимы на высоком уровне достоверности.
Таким образом, исследование показало, что вынужденное согласие действительно имеет место в тех условиях, когда оказываемое на человека давление сопровождается угрозой наказания или возможностью получить награду. В условиях отсутствия угрозы или обещания награды эффект вынужденного согласия возникает очень редко. Дополнительные результаты, полученные в этом исследовании, будут рассмотрены в следующей главе, которая будет посвящена явлению диссонанса, возникающего в результате вынужденного согласия. Там же будет приведено подробное описание процедуры этого эксперимента. На данный же момент достаточно будет сказать, что угроза наказания или предложение награды порождает некоторую степень вынужденного согласия, и, следовательно, мы можем рассматривать эти условия как априорные, то есть достаточные, чтобы при их наличии прийти к заключению о наличии вынужденного согласия и, как следствие, диссонанса. Теперь продолжим обсуждение того, как и почему диссонанс возникает в подобных условиях.
Диссонанс, являющийся следствием вынужденного согласия
С интересующей нас точки зрения самый очевидный аспект ситуации, в которой под воздействием угрозы наказания или обещания вознаграждения проявляется уступчивость, заключается в том, что существует несоответствие между внешним поведением и внутренними убеждениями. С одной стороны, существуют когнитивные элементы во внутренней системе взглядов, соответствующие рассматриваемому убеждению, а с другой стороны — когнитивные элементы, соответствующие реализуемым формам поведения. Эти два набора когнитивных элементов отчетливо противоречат друг другу.
Мы утверждаем, что отношение между этими двумя наборами элементов является диссонантным, основываясь на определении, которое было сформулировано в главе 1. Согласно этому определению, между двумя элементами существует отношение диссонанса в том случае, если из одного следует отрицание другого. Очевидно, что в случае вынужденного согласия внешне наблюдаемое поведение не будет следовать из внутреннего убеждения как такового. Можно, таким образом, утверждать, что диссонанс в определенной степени является неизбежным следствием вынужденного согласия. При анализе эмпирических данных в следующей главе мы часто будем предполагать, что в тех условиях, когда в случае подчинения человек может получить награду, а в случае неподчинения он может быть наказан, по крайней мере, некоторые индивиды продемонстрируют вынужденное согласие и, следовательно, будут испытывать когнитивный диссонанс.
Величина диссонанса, возникающего вследствие вынужденного согласия
Как утверждалось в первой главе, величина диссонанса между двумя группами когнитивных элементов частично определяется количеством диссонантных отношений между релевантными элементами: чем их больше, тем большим будет диссонанс. Давайте рассмотрим, какие когнитивные элементы в ситуации вынужденного согласия вступают с представлением о внешнем поведении в отношения консонанса, а какие — в отношения диссонанса. Мы сможем также определить факторы, влияющие на пропорцию диссонантных и консонантных отношений. Как вы помните, значимость каждого типа отношений зависит от значимости задействованных в нем элементов.
В ситуации вынужденного согласия можно однозначно определить набор когнитивных элементов, которые очевидным образом консонантны внешнему поведению. Такие элементы соответствуют знанию о том, что награда получена или что наказания удалось избежать. Для измерения степени существующего диссонанса необходимо определить количество и значимость тех когнитивных элементов, которые диссонируют с представлением о внешнем поведении, а также установить взвешенную долю диссонанса. Очевидно, как это было и в случае диссонанса, возникающего после принятия решения, что доля диссонантных элементов не может превышать 50 %. По-видимому, ожидаемые поощрение или наказание должны быть достаточно весомыми для того, чтобы человек сделал выбор в пользу уступок на уровне поведения, преодолев нежелание менять что-либо в своих убеждениях. Это позволяет предположить, что сумма консонантных отношений превосходит сумму диссонантных.
Из предыдущего обсуждения также очевидно, что величина предлагаемой награды либо величина наказания, то есть привлекательность награды или неприятность и нежелательность грозящего наказания, являются фактором, определяющим величину диссонанса, сопутствующего вынужденному согласию. Слишком большие награда или наказание вызовут весьма незначительный диссонанс. Представьте, например, что некто обещает заплатить вам миллион долларов, если вы публично объявите, что получаете удовольствие от чтения комиксов. Допустим, вы ему поверили, но не любите комиксы. Тем не менее вы наверняка согласитесь признаться общественности в своем пристрастии к комиксам и с чувством глубокого удовлетворения положите в карман миллион долларов. Если быть точным, вы все же почувствуете некоторый диссонанс — ведь вы сказали, что любите комиксы, а на самом деле это не так. Но такой немаловажный элемент, как осознание количества денег в вашем кармане, вполне согласуется с вашим публичным заявлением, и тут диссонансом легко пренебречь. По существу, то же самое произошло бы и в том случае, если некто пообещал бы застрелить вас, если вы не признаетесь в своей любви к комиксам. Снижение величины обещанной награды или грозящего наказания приводит к увеличению диссонанса. Максимально возможный диссонанс возникнет тогда, когда поощрение или наказание будет едва достаточным для того, чтобы вызвать требуемое внешнее поведение.
Весьма интересной представляется также ситуация, в которой предлагаемое вознаграждение или грозящее наказание слишком мало, чтобы вызвать вынужденное согласие. При таких обстоятельствах внешнее поведение человека соответствует его внутренним убеждениям, но диссонанс тем не менее возникает. Элементы, соответствующие личным убеждениям, будут консонантны когнитивным элементам, соответствующим поведению человека, но будут диссонировать со знанием об упущенной награде или предстоящем наказании. Разумеется, самый большой диссонанс возникнет в том случае, если награда или наказание еще чуть-чуть и спровоцировали бы требуемое поведение. В связи с этим чем слабее будет поощрение или наказание, тем меньшим будет диссонанс.
Для полноты картины следует также сказать, что чем большей будет значимость оспариваемых убеждений, тем большим диссонансом будет сопровождаться вынужденное согласие. Другими словами, при одной и той же взвешенной доле диссонантных элементов большая значимость ситуации будет соответствовать большей степени диссонанса.
На рис. 2 графически представлены соотношения этих переменных. Как и на рис. 1 (см. с. 51), вы видите прямые линии. Это не значит, что предполагаемые связи являются линейными. Точная их форма нам неизвестна, а прямые линии введены просто для обозначения направления данной связи. Три кривые соответствуют трем различным уровням важности личных убеждений.
Давайте для начала посмотрим на сплошные части линий. Они показывают соотношение между величиной награды или наказания и величиной диссонанса в том случае, когда вынужденное согласие было проявлено. Отметки на оси абсцисс, соответствующие пикам этих линий, представляют ту пороговую величину награды или наказания, которой достаточно для того, чтобы начало проявляться требуемое внешнее поведение.
Чем выше значимость личных убеждений, тем большей будет величина награды или наказания, необходимая для возникновения вынужденного согласия, как и степень возникающего диссонанса. Эти сплошные линии, по существу, сходны с линиями на рис. 1, которые отражают соотношения переменных при диссонансе, связанном с принятием решения. Сходство становится очевидным, если в самом широком смысле описывать проявившего вынужденное согласие человека как принявшего решение получить награду или избежать наказания и отказавшегося вести себя в соответствии со своими внутренними убеждениями.
Рис. 2. Диссонанс, возникающий вследствие вынужденного согласия, как функция от величины вознаграждения или наказания. Сплошные части каждой кривой соответствуют ситуациям, в которых вынужденное согласие проявилось; штриховые части — ситуациям, в которых оно не было проявлено
Пунктирные линии на рис. 2 показывают соотношение между величиной предполагаемого вознаграждения или наказания и степенью диссонанса, возникающего в том случае, когда вынужденное согласие не было проявлено, то есть поощрение или наказание оказалось недостаточным для того, чтобы вызвать требуемое поведение. Эти линии проведены штрихами как напоминание о том, что диссонантные и консонантные связи в этом случае меняются местами. Элементы, соответствующие внутренним убеждениям, теперь созвучны элементам, соответствующим внешнему поведению. Последние же в этой части рисунка диссонируют с элементами, соответствующими отказу от поощрения или перенесению наказания. Можно заметить, что если требуемое поведение не проявляется, то чем выше значимость личного убеждения, тем более низкой окажется степень диссонанса для любой конкретной величины поощрения или наказания.
Проявления стремления к снижению диссонанса, вызванного вынужденным согласием
Вспомнив исходную гипотезу о том, что возникновение диссонанса порождает стремление к его снижению, мы переходим теперь к анализу способов уменьшения диссонанса, вызванного вынужденным согласием. Помимо изменения значимости затронутых убеждений и способов поведения, диссонанс можно снизить двумя способами: с помощью сокращения числа диссонантных отношений и путем увеличения числа консонантных отношений. Рассмотрим теперь, как реализуется каждый из этих способов в ситуации вынужденного согласия.
Когда величина ожидаемого наказания или поощрения оказывается достаточной для появления требуемого внешнего поведения, диссонанс сохраняется только до тех пор, пока испытывающий его человек продолжает придерживаться своих исходных убеждений. Если ему удается в ситуации вынужденного согласия изменить собственные убеждения, диссонанс может полностью исчезнуть. Так, например, если консерватор вынужден делать популистские либеральные заявления, диссонанс может исчезнуть, если в результате он на самом деле начинает разделять публично высказанные идеи. Поскольку ситуации, в которых поощрение или наказание используется для достижения вынужденного согласия, часто сопровождаются другими типами влияния — аргументацией и убеждением, этот тип разрешения диссонанса встречается достаточно часто. Сам по себе акт вынужденного согласия делает человека более уязвимым для чужого влияния, которое может изменить его убеждения и, следовательно, устранит возникший диссонанс. Отсюда можно сделать вывод, что порой такое согласие влечет за собой перемены во внутренних убеждениях.
Можно предположить, что, поскольку стремление к снижению диссонанса зависит от глубины возникшего диссонанса, публичное выражение согласия чаще приводит к перемене личных убеждений в том случае, когда наказание или награда сравнительно малы. Таким образом, если вы хотите добиться от кого-то не просто публичного выражения согласия, но и реального изменения мнения, самый лучший способ достичь этой цели — пообещать поощрение или наказание, едва достаточное для появления требуемого внешнего поведения. Если угроза или обещание награды будут слишком весомыми, вам удастся вызвать лишь небольшой диссонанс, который редко влечет за собой изменения в убеждениях.
В том случае, когда ожидаемое наказание или поощрение недостаточно сильно для того, чтобы вызвать уступчивость во внешнем поведении, перемена мнения в противоположном направлении может послужить некоторому уменьшению диссонанса. Если человеку удалось изменить собственное мнение в сторону еще большей уверенности относительно собственной исходной позиции и увидеть еще большее количество аргументов в ее пользу, число консонантных связей увеличится и общий диссонанс уменьшится. Следовательно, когда необходимо изменить мнение человека, предлагать вознаграждение или угрожать наказанием, которые окажутся недостаточными, чтобы повлиять на его поведение, будет хуже, чем не делать ничего, поскольку это только укрепит исходные убеждения субъекта.
Среди различных когнитивных элементов, которые можно изменить, чтобы снизить диссонанс, безусловно, следует отметить те, которые соответствуют награде или наказанию. Если проявилось вынужденное согласие, то число консонантных отношений может возрасти за счет увеличения значимости полученной награды или наказания, которого удалось избежать. При этом условии общий диссонанс несколько уменьшится. Представьте себе, к примеру, человека, который поздним вечером возвращается домой. Вдруг его останавливает сомнительно одетая личность и просит у него денег. Наш герой вынимает бумажник и вручает попрошайке значительную сумму, после чего он скорее всего начинает убеждать себя в том, что незнакомец представлял для него серьезную опасность и причинил бы ему значительно больший вред, если бы не получил денег. Сходным образом, если вознаграждение или наказание оказались недостаточными для того, чтобы вызвать вынужденное согласие, диссонанс может быть снижен за счет уменьшения субъективной значимости поощрения или наказания.
Анализируя данные, представленные в следующей главе, мы будем искать один из этих двух типов проявления стремления, направленного на уменьшение диссонанса, в каждой ситуации, где обещание награды используется для достижения согласия, а несогласие грозит наказанием.
Заключение
В этой главе были представлены некоторые данные в пользу утверждения, что вынужденное согласие, не сопровождаемое переменой личных убеждений, проявляется в тех случаях, когда за уступчивость предлагается поощрение, а нежелание уступить грозит наказанием. Диссонанс является неизбежным следствием такой ситуации. Если под чьим-либо давлением человек проявляет вынужденное согласие, его убеждения вступают в противоречие с когнитивными элементами, соответствующими внешнему поведению. Если же обещанная награда или грозящее наказание оказываются недостаточными для того, чтобы вызвать вынужденное согласие, знание о собственном поведении начинает диссонировать с элементами, соответствующими поощрению или наказанию.
Степень возникающего таким образом диссонанса является функцией значимости личных убеждений и величины наказания либо поощрения. Уменьшения возникшего диссонанса можно достичь, используя один из следующих способов:
1) изменение внутреннего убеждения в соответствии с требуемым внешним поведением;
2) увеличение значимости награды или наказания с целью увеличения консонанса с требуемым внешним поведением.
Глава 5
Эффекты вынужденного согласия: эмпирические данные
Теория диссонанса, подробно изложенная в предшествующих главах, позволяет предположить, что, по крайней мере, в некоторых случаях вынужденное согласие способно привести к принятию навязываемых идей. Многим из нас знакомы подобные случаи как по чужим рассказам, так и из повседневных наблюдений. Например, ребенок, которого заставляют регулярно заниматься игрой на фортепиано, может в конце концов свыкнуться с представлением о необходимости постоянных упражнений. Или недавно сменивший место жительства человек, вынужденный подчиняться принятым среди новых соседей стандартам ухода за садом, в конечном итоге вполне способен принять их взгляды на этот вопрос.
О случаях проявления этого феномена сообщается и в материалах различных исследований. Бетельгейм[38] сообщает, что некоторые узники немецких концентрационных лагерей, вынужденные вести себя в соответствии с убеждениями и жизненными ценностями охранников, в конечном счете приняли их убеждения и ценности.
Однако знания, полученные на основе случайных наблюдений, далеко не исчерпывающи и даже не могут быть признаны удовлетворительными. С точки зрения представленной теории нас гораздо больше удовлетворила бы демонстрация подобного феномена в контролируемых экспериментальных условиях. Необходимыми условиями для демонстрации этого явления можно считать следующие.
1. Экспериментальное создание условий, которые вели бы к вынужденному согласию, то есть поощрение за подчинение либо наказание за неподчинение.
2. Однозначное выявление тех испытуемых, кто в какой-то момент продемонстрирует вынужденное согласие в заданных условиях.
3. Представление доказательств того, что, по крайней мере, некоторые из этих людей в конечном счете продемонстрируют изменение своих убеждений под воздействием навязанной идеи, даже если в экспериментальной ситуации больше ничего не будет меняться.
Данные, которые по существу соответствуют всем этим требованиям, получены в ходе исследований, проведенных совместно Бердиком[39] и Макбрайдом[40], о которых я уже упоминал в предыдущей главе. Чтобы увидеть, как именно эти требования были соблюдены, необходимо привести подробности экспериментальной процедуры.
Среди учеников средней школы были организованы дискуссионные группы из пяти — семи человек. На первом (и единственном) собрании каждой группы была предложена для обсуждения проблема требований к детям, чтобы они возвращались домой до определенного часа, и влияния этих требований на школьные спортивные мероприятия. Каждый участник обсуждения должен был в письменном виде ответить на вопрос: нужно ли изменять эти требования в дни проведения различных школьных соревнований для того, чтобы они могли начинаться вечером в более позднее время? После того как экспериментатор собирал бюллетени для голосования (с ответами «да» или «нет»), он вручал всем членам группы сводную таблицу результатов голосования. Данные в таблице были ложными и намеренно создавали у каждого впечатление, что все члены группы, кроме него, придерживаются противоположного мнения. Затем членам группы предлагалось обсудить этот вопрос с помощью письменных посланий друг другу.
Экспериментатор собирал послания участников друг другу, но раздавал вместо них подготовленные заранее подделки, убеждавшие получателя изменить свое мнение. После пятнадцати минут письменного обмена мнениями членам группы снова предлагалось отразить на бланке свое мнение с тем, чтобы экспериментатор мог подготовить другую итоговую таблицу и показать участникам дискуссии, каково мнение на этот счет каждого из них. После сбора второй серии голосования экспериментатор объявлял, что на сегодня время для обсуждения истекло, и просил школьников заполнить анкеты, которые были якобы анонимными (их требовалось оставлять неподписанными). Отвечая на многочисленные вопросы анкеты, участники вновь должны были выразить свое отношение к проблеме требований к детям возвращаться домой в определенное время.
Таким образом были получены: (а) исходная личная точка зрения каждого (прежде чем он ознакомился с мнением других); (б) второе выражение мнения каждого участника, высказанное публично после того, как ему стало известно, что все остальные с ним не согласны, и после того, как на него было оказано давление через записки; и (в) третье высказывание собственного мнения каждого, которое участники считали анонимным. Если перемена в убеждениях произошла в промежутке между первым и вторым утверждением и подтверждена анонимным опросом, следовательно, к концу эксперимента участник изменил свое мнение. Если же между первым и вторым голосованиями точка зрения изменилась, но третье утверждение содержало исходное мнение, это свидетельствует о проявлении публичной уступчивости, не сопровождавшейся внутренним принятием навязанного мнения.
В контрольных группах не вводилось ни обещания награды, ни угрозы наказания, процедура проводились, как было описано выше. В других условиях в процедуре имелись некоторые отличия.
1. Обещание награды за подчинение. При наборе участников в эти дискуссионные группы экспериментатор оговаривал возможность раздобыть для них билеты на баскетбольный матч в университете. Однако на собрании группы участникам сообщалось, что, к сожалению, количество зарезервированных билетов оказалось очень небольшим и только один человек из группы сможет попасть на матч. Экспериментатор объявлял также, что после дискуссии вопрос о том, кто получит билет, будет решен общим голосованием. Первые две записки, полученные участниками, не содержали в себе никаких намеков на поощрение. Третья записка, которую также получил каждый член группы, гласила: «Я думаю, что ты выдвинул один из лучших аргументов в ходе дискуссии, но не могу понять, почему ты никак не хочешь изменить свое мнение. Если бы ты отказался от него, я наверняка бы проголосовал за то, чтобы ты получил билет»[41]. В четвертой из полученных записок говорилось следующее: «Я только что получил записку от…, и мы оба сошлись на том, что, если ты изменишь свое мнение и окажешься на нашей стороне, мы будем вместе голосовать за то, чтобы ты получил билет»[42]. Таким образом, каждому участнику предлагалось поощрение в том случае, если он уступит и согласится с навязываемым ему мнением.
2. Угроза наказания за неуступчивость. В этом условии при наборе участников в дискуссионные группы также оговаривалась возможность получения билета на баскетбольный матч. На собрании группы каждому ее члену на самом деле вручался билет. При этом, однако, сообщалось, что у экспериментатора не так уж много билетов и что тот, кто не очень хочет идти на матч, должен билет вернуть. Кроме того, в конце собрания проводилось общее голосование с целью определить, не следует ли лишить кого-нибудь из членов группы права на билет. Третья и четвертая из полученных каждым участником записок отличались от приведенных выше тем, что вместо обещания обеспечить билет, в них содержалась угроза лишить его билета в случае, если он не изменит свою точку зрения.
Таким образом, каждому члену группы грозило наказание в том случае, если он не уступит и не согласится с другими. (В действительности все участники проводившихся экспериментов в каждом из условий эксперимента получили по бесплатному билету на матч.)
Данные, представленные в предыдущей главе, говорят о том, что и обещание награды, и угроза наказания влекут за собой проявления вынужденного согласия у значительного количества людей, в то время как в контрольных группах, где не фигурировали ни награда, ни наказание, таких случаев практически не наблюдалось. Напомним, что показателем вынужденного согласия считалось расхождение между тем, что испытуемый помечал на бюллетене для голосования, предназначенном для обнародования в группе, и тем его мнением, которое было высказано в анонимной анкете.
Иными словами, вынужденное согласие демонстрировали те, кто менял свое исходное мнение к моменту публичного голосования, но возвращался к нему в условиях анонимного анкетирования. Предполагалось, что участники, отказавшиеся от своего исходного мнения к моменту общего голосования и подтвердившие эту перемену своего мнения в анкете, на самом деле сменили точку зрения.
Анализ только трех высказываний каждого из членов группы не позволяет установить, были ли среди них те, кто, проявив сначала вынужденное согласие, затем действительно изменил собственное мнение. По имеющимся данным невозможно отличить этих участников от тех, кто просто изменил свое мнение под влиянием других без всякого первоначального вынужденного согласия. Однако соответствующие данные можно почерпнуть из записок, с помощью которых поддерживалась дискуссия. Иногда в этих записках наблюдаются вполне отчетливые проявления вынужденного согласия. Например, получив записку с угрозой наказания за неуступчивость, испытуемый отвечал предполагаемому отправителю записки: «Ладно. Я передумал», хотя в записках другим адресатам продолжал отстаивать свое исходное мнение. Записки таких участников ясно показывают, что хотя бы в некоторые моменты они проявляли публичную уступчивость, несмотря на то что их собственное исходное мнение осталось неизменным. У нас есть возможность найти ответ на вопрос, действительно ли эти члены группы изменили свое мнение к моменту проведения анонимного анкетирования. Данные по трем условиям эксперимента представлены в табл. 8. Из этой таблицы видно, что небольшая доля участников исследования (7 % и 6 % в условиях обещания награды и угрозы наказания соответственно) сначала проявила публичную уступчивость без изменения собственного мнения, а позже продемонстрировала и изменение внутренней точки зрения.
Таблица 8. Доля различных типов изменения исходного мнения (процент от общего числа участников)
Разумеется, приведенные в таблице результаты справедливы только в условиях обещания награды или угрозы наказания. Любопытно отметить, что контрольная группа не отличается от двух экспериментальных групп по проценту участников, продемонстрировавших изменение исходного мнения, не сопровождавшееся вынужденным согласием. На этих участников повлияли или полученные ими записки, или тот факт, что большинство товарищей придерживается противоположной точки зрения, или и то и другое.
Создается впечатление, что обещание награды или угроза наказания никак не сказались на частоте возникновения данного типа изменения исходного мнения. Эти переменные имели значение только для других участников, спровоцировав у них вынужденную уступчивость. Однако многие из этих последних к концу эксперимента изменили собственное исходное мнение, пытаясь избавиться от возникшего диссонанса.
Таким образом, были получены некоторые свидетельства того, что обсуждавшееся нами явление возникает и в контролируемых условиях. Хотя частота его возникновения была небольшой, необходимо учитывать, что на всю дискуссию было отведено только пятнадцать минут. Прошло всего лишь восемь — десять минут между моментом получения первой записки, сулящей награду или наказание, и моментом анонимного анкетирования.
В качестве иллюстрации к некоторым ситуациям, в которых могут проявляться вынужденное согласие и связанный с ним диссонанс, приведу два других исследования, результаты которых поддаются интерпретации в рамках нашего обсуждения. Данные исследования проводились с целью определить, создает ли принуждение человека к публичному высказыванию какой-либо точки зрения условия для последующего изменения его собственного мнения в пользу этой точки зрения.
О первом из этих исследований сообщают Кинг и Янис[43]. Эксперимент проводился со студентами мужского пола, обучавшимися в одном из колледжей. За несколько месяцев до проведения эксперимента были определены и зафиксированы мнения данных студентов, касающиеся различных аспектов военной службы. Сам по себе эксперимент состоял в том, что каждому студенту давался документ, в котором содержалась следующая информация: (а) свыше 90 % всех студентов колледжа будут призваны в армию в течение года после выпуска; (б) срок военной службы, обязательный для большинства студентов колледжа, составит по меньшей мере три года.
Этот документ предъявлялся студентам в трех различных экспериментальных условиях.
1. Первая группа (импровизация). Студенты молча читали документ, после чего их просили записать на магнитофон импровизированную речь, не содержащую прямых ссылок на только что прочитанный текст, но совпадающий с ним по общей идее. Членам этой группы сообщалось, что качество их речи впоследствии будет оценено специальным жюри.
2. Вторая группа (чтение вслух). В этом случае студенты должны были прочитать текст вслух под магнитофонную запись. Таким образом, в первой группе основной упор делался на эффективность подбора аргументов и манеру изложения. Во второй группе испытуемым предлагалось обратить особое внимание на манеру чтения, интонации и выражение.
3. Контрольная группа (чтение про себя). От ее членов требовалось лишь прочесть про себя предложенный документ. Эта ситуация давала возможность оценить влияние на испытуемых подготовленного документа как такового. Различия, полученные при этом условии и двумя другими, могут в таком случае объясняться тем, что студенты первых двух групп должны были публично (в присутствии экспериментатора, а также — опосредованно — в присутствии жюри) высказать содержащееся в документе мнение.
Сразу по окончании процедуры был проведен еще один замер мнений участвовавших в ней студентов по поводу перспектив военной службы. Данные, которые приводят Кинг и Янис, преимущественно представляют собой описание того, как изменились результаты опроса членов трех экспериментальных групп и сдвинулись ли их представления в сторону, высказанную в призванном их убедить документе.
Однако прежде чем анализировать эти данные, давайте посмотрим, какие предсказания можно сделать в отношении результатов. Как уже говорилось выше, в контрольной группе от испытуемых не требовалось никаких внешних действий. Следовательно, в этом случае ни о каком вынужденном согласии не может быть и речи, а любое изменение мнения, произошедшее в этих условиях, следует отнести на счет убедительности аргументов, содержавшихся в документе. Количество студентов, продемонстрировавших влияние убеждения в контрольной группе, служит точкой отсчета для оценки количества изменений точки зрения в двух других группах.
В ситуациях импровизации и чтения вслух внешнее поведение испытуемых определялось экспериментатором. От испытуемых требовалось произнести речь (или прочитать ее) на оценку. Однако содержание этой речи противоречило собственному мнению большинства испытуемых. По существу, участникам эксперимента предлагалась награда (победа на конкурсе) за устное провозглашение утверждений, диссонирующих с их личными мнениями. Следовательно, некоторые участники должны были продемонстрировать вынужденное согласие.
Таким образом, в первой группе (условие импровизации) некоторые испытуемые сделали попытку произнести хорошую речь и представить весомые аргументы в защиту той точки зрения, которой они сами не придерживались. В результате расхождений между их собственным мнением и осознанием того, что они делают, неминуемо должен был возникнуть диссонанс. И этот диссонанс, согласно теории, может быть существенно уменьшен путем изменения собственной точки зрения участника в пользу той, которая предлагалась условиями эксперимента. Логично ожидать заметно большего числа изменений собственного мнения у студентов первой экспериментальной группы по сравнению с контрольной группой.
Ситуация, созданная для студентов второй группы, имеет существенное отличие. Здесь речь идет только лишь о дословном чтении вслух предложенного документа. Послушное следование инструкции экспериментатора предполагало попытку хорошо прочитать текст, следя за интонацией, ударениями, чистотой произношения и т. д. Нет причин полагать, что подобное внешнее поведение диссонировало с личными представлениями студентов относительно перспектив военной службы. Следовательно, будет неудивительно, если результаты, показанные студентами этой группы, ничем не будут отличаться от результатов контрольной группы.
В табл. 9 приведены результаты, отражающие чистое изменение мнения в каждой группе. Приводится разность между процентом испытуемых, изменивших свое мнение в сторону, заданную предоставленным им материалом, и процентом испытуемых, изменивших свое мнение в другую сторону. Анализ этих данных показывает, что в первой группе наблюдалось большее количество изменений мнения, чем в контрольной группе, по всем пунктам за исключением пятого, в котором речь шла о личных ожиданиях, связанных с призывом. По итоговому показателю различие между этими двумя группами было существенным на трехпроцентном уровне достоверности. Во второй группе, однако, не наблюдалось значимых отличий от контрольной группы; совокупное изменение мнения в ней было даже меньше, чем в контрольной.
Если данные проинтерпретированы верно, то сдвиг представлений студентов первой группы в сторону утверждений, содержащихся в агитационном документе, является следствием не столько того, что участникам пришлось публично высказать эти утверждения, сколько того, что публичная поддержка подобного мнения диссонировала с существующими когнитивными элементами.
Таблица 9. Влияние разыгрываемой роли на изменение мнения вслед за чтением документа, описывающего перспективы призыва студентов на военную службу
Можно, однако, задуматься над тем, у всех ли студентов возник этот диссонанс. Ведь некоторые из них могли и не пытаться придумать хорошие аргументы в защиту мнения, не совпадающего с их собственным. По-видимому, эти студенты не должны были изменить собственное мнение в пользу навязанного документом. Хотя в рамках данного конкретного исследования этот вопрос не затрагивался, однако материалы другого эксперимента, который провели Янис и Кинг[44], предоставляют нам необходимую информацию.
Это исследование по своей сути — по процедурам, целям и выводам — очень похоже на описанное выше. Приблизительно за четыре недели до проведения эксперимента его участникам (все они были студентами) — был предложен опрос, авторов которого среди всего прочего интересовало мнение опрашиваемых о том, сколько через три года останется действующих кинотеатров, каким будет потребление мяса и как скоро будет изобретено лекарство от простуды. Приведем авторское описание основных моментов процедуры.
«Участникам предлагалось представить неформальное сообщение на основе подготовленного экспериментатором конспекта, в котором содержались заключение и основные аргументы, предназначенные для использования в обсуждении… Каждому активному участнику по инструкции полагалось играть роль убежденного защитника предложенной ему точки зрения, в то время как двое остальных присутствовавших на экспериментальной сессии слушали его сообщение и читали конспект. Каждый испытуемый делал одно сообщение и был пассивным слушателем двух других… Во всех сообщениях заданная конспектом итоговая числовая оценка была ниже, чем данная кем-либо из студентов перед проведением эксперимента. Таким образом, всем активным участникам пришлось отстаивать крайнюю позицию, отличную от их исходных представлений»[45].
Разумеется, каждое из трех сообщений касалось одного из тех трех вопросов, мнения по которым определялись заранее. Сразу же после завершения последнего сообщения мнения участников измерялись вновь.
Очевидно, что «активные участники» этого эксперимента оказались в ситуации, сходной по своей сути с «группой импровизации» предыдущего эксперимента. «Пассивные контрольные участники» сравнимы с контрольной группой. Снова и по тем же самым причинам следует ожидать, что контрольная группа задаст точку отсчета, показывающую, насколько убедительными были предложенные аргументы сами по себе. Можно ожидать и того, что больший процент активных испытуемых, по сравнению с контрольными, изменит свое мнение, поскольку в той мере, в какой они согласились с принятием на себя роли убежденных защитников заданного утверждения, их представление о своем поведении диссонирует с их собственным мнением. Данные, полученные в ходе эксперимента, представлены в табл. 10.
Из этой таблицы видно, что для сообщений, касающихся кинотеатров и снабжения мясом, полученные результаты имеют ту же тенденцию, что и результаты предыдущего исследования. Те, кому пришлось представить развернутые аргументы, показали больший процент изменений мнения, чем те, кто только слушал и читал конспект. Однако сообщение относительно лекарства от простуды дало другие результаты (сообщение C). Кинг и Янис дают этому факту следующее объяснение:
«Активные участники, готовившие сообщение C, казалось, в меньшей степени импровизировали, чем остальные. Группа, работавшая с сообщением C, гораздо тщательнее придерживалась предложенного конспекта, не предпринимая заметных попыток переформулировать основные положения, снабдить сообщение наглядными примерами или придумать дополнительные аргументы»[46].
В конце эксперимента участникам было также предложено оценить самих себя — насколько хорошо им удалось представить другим искреннюю, четко структурированную и убедительную речь. Анализируя соотношение между этими самооценками и изменением собственного мнения, авторы исследования утверждают следующее:
«К примеру, среди активных участников, представлявших сообщение C, оказалось 18 студентов, чьи самооценки были сравнительно высокими (от трех до шести положительных оценок), и 12 студентов, чьи самооценки были преимущественно низкими (ноль, одна или две положительные оценки). Эти 55 % студентов с высокими по сравнению с 17 % студентов с низкими самооценками продемонстрировали существенное совокупное изменение мнения в сторону того, что содержалось в сообщении (p =.05). В целом результаты по всем трем сообщениям систематически указывают на то, что большее изменение мнений произошло среди тех активных участников, кто оценил собственные устные выступления как удовлетворительные или выше»[47].
Таблица 10. Изменение представлений о будущем под воздействием убеждающих сообщений
Предположим, что те испытуемые, кто признал свою работу неудовлетворительной, по той или иной причине не выполнили инструкций экспериментатора. Безусловно, они послушно совершили все необходимые действия, но не прикладывали к выполнению задания слишком больших усилий. Следовательно, возникший у этих участников диссонанс между собственными убеждениями и осознанием своих внешних действий и высказываний был незначительным, и для его уменьшения потребовалось меньшее изменение мнения.
Эти исследования предоставляют данные в поддержку гипотезы о том, что перемена отношения или суждения упрощается, если человек попадает в ситуацию, в которой проявление поведения, соответствующего внешним требованиям, влечет за собой поступки, диссонирующие с его личными убеждениями. Следующие за этим изменения собственного мнения являются конечным результатом ряда попыток уменьшения или устранения возникшего диссонанса.
Давайте теперь обратимся к исследованию, которое рассматривает соотношение степени диссонанса, возникающего в результате вынужденного согласия, и величины обещанного поощрения или наказания, способствующего появлению требуемого поведения. Как вы помните из предыдущей главы, теоретически диссонанс должен быть наибольшим в том случае, когда предложенные награда либо наказание едва достигают уровня, достаточного для того, чтобы вызвать послушное поведение. Исследование, о котором сейчас пойдет речь, выполнено Кельманом[48]. Содержащиеся в нем интереснейшие данные заслуживают подробного рассмотрения.
Кельман провел эксперимент с учениками седьмых классов. Мнение, которое изучалось в ходе эксперимента, — это предпочтение одного из двух видов комиксов. Эти предпочтения определялись за неделю до эксперимента и через неделю после него. Были приняты меры к тому, чтобы испытуемые не связывали ситуацию измерения мнений с экспериментальной ситуацией.
Собственно эксперимент начинался с лекции ведущего, в которой тот выразил скептическое отношение к одному виду комиксов (фантастике) и одобрил другой (приключения в джунглях). Позиция, провозглашенная в этом сообщении, противоречила мнениям некоторых участников эксперимента и, несомненно, оказывала на них определенное влияние. После лекции участникам были предложены различные поощрения (о которых будет сказано ниже), благодаря чему ведущий создал различные условия эксперимента. Затем всем участникам было предложено написать короткие сочинения, отражающие их собственные взгляды на сравнительные достоинства двух данных видов комиксов.
В этом эксперименте было двое ведущих. Первый прочитал вышеупомянутую лекцию в пользу комиксов о приключениях в джунглях. Второй ведущий подключился к работе после лекции и с помощью соответствующих инструкций о написании сочинений создал следующие экспериментальные условия.
1. Умеренное подкрепление сочинений в пользу историй о фантастических героях. Школьникам сообщалось, что издатели комиксов подарят по экземпляру «Приключений Гекльберри Финна» любому, кто напишет сочинение в защиту фантастики. Затем им было предложено приступить к работе и высказать в сочинениях собственные мнения.
2. Низкая мотивация в пользу приключений в джунглях. Здесь школьники также получали информацию о бесплатном экземпляре книги, ожидающем любого, кто выскажется в пользу фантастики. Кроме того, им сообщали, что авторы хороших сочинений в защиту комиксов о приключениях в джунглях могли бы получить бесплатный билет на кинофильм «Приключения Гекльберри Финна». (Предварительное исследование показало, что билет в кинотеатр является для испытуемых более привлекательным, чем книжка.) Однако испытуемых тут же ставили в известность, что у ведущего есть в распоряжении только пять бесплатных билетов, поэтому для тех, кто напишет сочинение в пользу приключений в джунглях, шансы как получить, так и не получить билет равны. Ведущий заканчивал свое сообщение так: «Помните: если вы напишете в пользу фантастических историй, то получите экземпляр „Гекльберри Финна“ наверняка. Если напишете в пользу комиксов про джунгли, то, может быть, получите бесплатный билет в кино. Но при этом вы рискуете не получить ничего, поскольку билетов всего пять. Хотите — рискните. А теперь — вперед, приступайте к работе и выразите ваши собственные мнения»[49].
3. Высокая мотивация к сочинениям о приключениях в джунглях. Здесь, как и в других условиях, участникам сообщали о бесплатной книге — награде за сочинение в пользу фантастических комиксов. Однако затем им сообщалось, что за сочинение, написанное в пользу приключений в джунглях, они тоже получат эту книгу в подарок, а кроме того, еще и бесплатный билет на фильм «Приключения Гекльберри Финна». Ведущий объявлял, что билетов хватит на весь класс, более того, владельцы билетов получат разрешение пропустить уроки ради того, чтобы посмотреть фильм. Вступление к эксперименту завершалось словами: «Помните: написав хорошее сочинение в пользу приключений в джунглях, вы не только сможете получить в подарок книгу „Приключения Гекльберри Финна“, но и целый класс будет отпущен с уроков для просмотра отличной киноверсии „Гекльберри Финна“. А теперь — вперед, приступайте к работе и высказывайте ваши собственные мнения».
Очевидно, что созданные условия были направлены на провокацию вынужденного согласия. Экспериментатор предлагал школьникам различные виды поощрений за то, чтобы они написали сочинение в пользу того или иного вида комиксов. Величина обещанной награды была разной в зависимости от конкретных условий. В каждой из трех экспериментальных ситуаций, разумеется, могли найтись открыто пошедшие на сделку, равно как и те, кто не пошел бы на сделку ни при каких условиях. На самом деле в условиях умеренной мотивации, когда награда предлагалась за сочинение в пользу фантастических историй, 42 % школьников написали сочинение, защищающее комиксы о приключениях в джунглях. В условиях низкой мотивации, где за высказывание в пользу историй про джунгли предлагалась возможность получить чуть более привлекательную награду, чем за поддержку фантастических историй, 68 % школьников пошли на уступки. В условиях высокой мотивации, где награда за высказывание в пользу историй про джунгли была очень большой, 80 % учеников повели себя как требовалось. Иными словами, предложение награды заставило многих участников открыто изменить свое поведение. Чем большей была предложенная награда, тем большее количество участников продемонстрировали вынужденное согласие.
При каждом из трех условий, описанных выше, некоторые испытуемые писали сочинение в пользу комиксов про джунгли, некоторые — в пользу историй о фантастических героях. Однако, прежде чем приступить к анализу данных, полученных в этих шести группах, давайте сначала оговорим предполагаемые особенности изменения мнений в каждой из них. Начнем с обсуждения тех испытуемых, кто в своих сочинениях поддержал истории про джунгли.
1. Умеренное подкрепление сочинений про фантастику. Здесь в центре нашего внимания оказываются те испытуемые, кто не продемонстрировал уступчивости. Следовательно, между осознанием того, что они пишут в пользу книг про джунгли, а не фантастики, и когнитивными элементами, соответствующими привлекательным свойствам бесплатной книги, от которой они отказались, должен был возникнуть определенный диссонанс. Разумеется, собственные убеждения членов этой группы были созвучны выраженным в сочинениях. Умеренная величина вознаграждения должна была привести к незначительному диссонансу. Таким образом, следует ожидать сравнительно умеренного изменения мнений участников в сторону большего предпочтения книг про джунгли. Такое изменение уменьшило бы диссонанс, но, поскольку сам диссонанс относительно невелик, стремление, направленное на его уменьшение, было бы столь же умеренным.
2. Низкая мотивация к сочинениям в пользу историй про джунгли. Некоторые из участников (изначально высказывавшиеся в пользу фантастических историй) написали сочинение о том, во что они на самом деле не верят, в надежде на получение хоть и не очень привлекательной, но все же награды. Знание того, что они высказывались в пользу комиксов про джунгли, для многих из участников эксперимента диссонировало с их личными убеждениями и со знанием того, что они отказались от бесплатной книги. Знание относительно предполагаемой награды было созвучно тому, что они писали, но не стоит забывать, что вынужденная уступчивость была спровоцирована обещанием возможности (только лишь возможности!) получения бесплатного билета в кино. Кроме того, в данных экспериментальных условиях автор сочинения в пользу комиксов про джунгли наверняка лишался книги. Этим участникам пришлось испытать весьма заметный диссонанс, и стремление, направленное на его уменьшение, должно было быть весьма существенным. Следовательно, можно ожидать значительного количества случаев, когда собственное мнение изменялось в сторону одобрения комиксов про джунгли, поскольку такое изменение позволило бы существенно уменьшить диссонанс.
3. Высокая мотивация на одобрение приключений в джунглях. Для некоторых из тех, кто высказался в пользу комиксов про джунгли, этот факт диссонировал с их личными убеждениями, но это был единственный диссонанс, о котором можно говорить. Знание относительно предполагаемых наград было созвучно тому, что делали эти испытуемые. Следовательно, общий диссонанс был значительно меньше диссонанса, возникшего в предшествующей группе. Поэтому здесь следует ожидать существенно меньших изменений собственных убеждений.
Первый столбец в табл. 11 показывает среднее изменение в убеждениях между замерами, сделанными до и после экспериментальной сессии. Знак плюс означает изменение предпочтений в пользу историй о джунглях. Те, кто писал сочинения в пользу историй о джунглях в условиях среднего подкрепления, продемонстрировали незначительный сдвиг во мнениях; в условии с низкой мотивацией они показали довольно существенное изменение; а в условиях с высокой мотивацией, где диссонанс был менее выражен, потому что обещанная награда была слишком высока, они показали меньшие изменения. Разумеется, следовало бы ожидать даже еще более заметных результатов, если бы были представлены данные по тем участникам двух последних экспериментальных групп, кто изначально высказывался в пользу фантастических историй. К сожалению, автор не приводит данные относительно исходного мнения испытуемых. Несмотря на это, предоставленная информация сама по себе в достаточной мере подтверждает теорию диссонанса.
Таблица 11. Среднее изменение мнения в каждом экспериментальном условии*
Давайте теперь перейдем к тем испытуемым, кто написал сочинения в пользу фантастики.
1. Умеренная мотивация к предпочтению фантастики. Некоторые участники в этой группе, без сомнения, написали сочинения в пользу фантастических историй с целью получить книгу. Поскольку награда, спровоцировавшая проявление вынужденного согласия, была не слишком велика, можно ожидать возникновения сравнительно большого диссонанса. Следовательно, мы будем ожидать достаточно большого изменения предпочтений этих испытуемых в сторону фантастики.
2. Условия низкой мотивации. Эти испытуемые не проявляли вынужденного согласия. Вероятность получить билет в кино не была для них достаточным вознаграждением, чтобы пойти на уступку. Вероятно, они писали сочинения, которые были созвучны их собственным предпочтениям, и, следовательно, между их собственными мнениями и тем, что они делали, не возникало никакого диссонанса. Действительно, они отказались от потенциальной возможности попасть в кино, но зато каждому досталась бесплатная книга. Следовательно, диссонанс для этих участников был невелик и не дает оснований ожидать большого изменения предпочтений.
3. Условия высокой мотивации. Здесь мы снова имеем дело с участниками, не проявившими вынужденного согласия. Для них не возникло никакого диссонанса между тем, что они писали, и их собственными представлениями. Однако эти испытуемые отказались от значительной награды, и это знание диссонировало с тем, о чем они писали. Такой диссонанс мог бы быть несколько уменьшен за счет еще более твердой, чем прежде, уверенности в том, что фантастические истории гораздо лучше комиксов о приключениях в джунглях. Можно ожидать заметного изменения предпочтений в этом направлении.
Последний столбец в табл. 11 содержит данные об этих участниках. Те испытуемые, кто написал сочинения в пользу фантастики в условиях умеренной и высокой мотивации, выявили выраженные изменения своего мнения в сторону еще более уверенного предпочтения таких комиксов. По сравнению с ними участники группы с условием низкой мотивации продемонстрировали незначительное изменение предпочтений. Произошло даже незначительное изменение в обратном направлении.
Средний столбец таблицы содержит данные о тех участниках, в чьих сочинениях не было отдано явное предпочтение тому или иному виду комиксов. Психологическая ситуация, в которой оказались такие испытуемые, не вполне ясна. Данные позволяют говорить об очень незначительных изменениях в положительном направлении, проявившихся во всех экспериментальных условиях. Любопытно, что в рамках каждого условия значения в «смешанной» группе оказываются посередине между значениями двух других групп.
Показательным представляется сравнительный анализ данных о тех участниках, кто проявил вынужденную уступчивость, и о тех, кто этого не сделал. Предложенная награда не спровоцировала вынужденных уступок у тех, кто высказался в пользу книг про джунгли в условиях умеренной мотивации, и у тех, кто поддержал фантастические истории в других двух экспериментальных условиях. Как видно по теоретическим кривым, представленным на рис. 2, связь между размером предложенной награды и величиной диссонанса должна быть отрицательной для тех, кто проявил уступчивость, и положительной для неуступчивых. Рис. 3 показывает, каким образом полученные данные согласуются с теоретическими кривыми, представленными на рис. 2. Сопоставляя эти данные и кривые, мы основываемся на предположении о том, что различие между уступчивыми и неуступчивыми участниками представляет собой различие в значимости для них обсуждаемого предпочтения. То есть для того, чтобы спровоцировать уступки у тех, кто их не проявил, потребовалось бы значительно большее вознаграждение. Рис. 3 показывает, что все неуступчивые группы размещаются на кривой, соответствующей более высокой значимости, и на той ее части, которая имеет положительный наклон. Все группы, которые пошли на уступки, попадают на кривую, обозначающую меньшую значимость, причем на ту ее часть, которая имеет отрицательный наклон. Каждое экспериментальное условие, разумеется, одинаково представлено на шкале величины награды.
Рис. 3. Данные Кельмана в соотношении с теоретическими кривыми:
— черными кружками обозначены испытуемые, которые пошли на уступки (то есть написали сочинения о том, что им нравятся фантастические истории в условиях умеренной мотивации и о предпочтении комиксов про джунгли в условиях высокой и низкой мотивации)
— белыми кружками обозначены испытуемые, которые не пошли на уступки (то есть написали сочинения о предпочтении историй про джунгли в условиях умеренной мотивации и о предпочтении фантастических комиксов в условиях высокой и низкой мотивации)
На данном рисунке изменение предпочтения было обозначено как позитивное, если оно произошло в направлении, предсказанном в соответствии со стремлением к уменьшению диссонанса. Единственное «негативное» в этом смысле изменение происходит в условиях низкой мотивации у тех участников, кто не пошел на уступки. Здесь теоретически можно было бы ожидать очень маленького изменения в сторону роста предпочтения фантастических историй, однако на практике произошло небольшое изменение в противоположном направлении. Тем не менее в целом полученные данные довольно уверенно подтверждают нашу теорию.
Как сама теория, в фокусе которой находятся изменения личных убеждений вследствие возникающего когнитивного диссонанса, вызванного вынужденным согласием, так и представленные данные затрагивают достаточно интересные проблемы. Некоторые сферы жизни печально известны тем, что связанные с ними убеждения людей чрезвычайно трудно изменить. С этим согласится каждый, кому доводилось вступать в политические дискуссии с теми, кто не разделяет его взгляды. И все же справедлив и тот факт, что во многих случаях установки и суждения людей относительно этих сфер жизни стремительно меняются. Напрашивается вывод о том, что столь резкие перемены убеждений и установок в подобных областях происходят только после того, как тем или иным способом людей заставили вести себя таким образом, что это вызвало резкий диссонанс с их убеждениями. В такой ситуации человек, будучи не в силах противостоять оказываемому на него влиянию, может охотно принять чужую точку зрения, поскольку это позволит ему уменьшить возникший диссонанс.
Дойч и Коллинз[50] подтверждают это предположение данными по тем изменениям в отношении к представителям черной расы, которые произошли за время реализации проекта совместного проживания. В рамках этого проекта белые горожане были вынуждены постоянно контактировать с чернокожими. Несомненно, правила обычного, вежливого, добрососедского поведения во многих случаях служили причиной проявления внешнего поведения, диссонирующего с личными убеждениями. Достигнутый эффект и соотношение между поведением и убеждениями можно обобщить следующим образом:
«Если обычаи общества предписывают избегать близких контактов с неграми, то, очевидно, негры — не тот тип людей, с которыми членам общества следует близко контактировать. Если традиционно негры воспринимаются как „низшие“, то это происходит потому, что они действительно низшие и должны восприниматься именно таковыми. Подобные рационализации поведения подкрепляет и тот факт, что сегрегация во всех ее оскорбительных формах получила официальное разрешение на существование. Не только „самые лучшие“ люди избегают общественного взаимодействия с неграми, но и правительство, должностные лица санкционируют сегрегацию с помощью как законов, так и социальной политики. В ходе нашего исследования мы рассматривали то, как стратегические решения муниципальных властей могут влиять на социальные нормы межрасовых отношений в рамках проекта совместного проживания. Не вызывает сомнений тот факт, что официальные законы и стратегии властей задают стандарты поведения и с помощью создания стандарта, благоприятствующего несегрегированному межрасовому общению, поощряют его. Наши данные содержат доказательства того, что если происходит перемена в поведении, то за ней следует и перемена личных убеждений»[51].
Применение теории диссонанса к ситуациям проявления вынужденного согласия, в особенности подобным описанной Дойчем и Коллинзом, имеют множество следствий. Например, в рамках этой теории можно рассматривать постановление Верховного суда Соединенных Штатов о десегрегации школ. Теория позволяет предположить, что в тех районах, где удалось добиться вынужденного согласия, то есть проведена десегрегация школ, произойдет и постепенное изменение убеждений в сторону одобрения десегрегации. С другой стороны, теория позволяет также предполагать, что в любом «неуступчивом» районе, который будет успешно сопротивляться десегрегации школ, установки изменятся в противоположном направлении, и сегрегация получит еще большее одобрение.
Заключение
В этой главе были представлены данные пяти исследований, имеющих непосредственное отношение к теоретическому анализу, проведенному в четвертой главе, а именно к следующему положению: диссонанс возникает в тех ситуациях, которые провоцируют вынужденное согласие, и этот диссонанс может быть уменьшен за счет изменения собственных убеждений человека. Данные показывают, что:
1. публичное проявление вынужденного согласия зачастую сопровождается последующим изменением личных убеждений, превосходящих по своим размерам те, которые могли бы быть вызваны прямым действием прочих переменных, характеризующих возникшую ситуацию, без учета когнитивного диссонанса;
2. если принять, что величина подобного сдвига убеждений отражает величину стремления к снижению диссонанса, то представленные данные соответствуют предполагаемому теоретическому соотношению значимости затронутого мнения и величины предложенной награды, с помощью которой вызывается требуемое поведение.
Глава 6
Произвольное и непроизвольное знакомство с новой информацией: теория
Предметом обсуждения в этой главе станут причины, по которым люди активно ищут информацию. Главным образом мы сосредоточимся на тех следствиях из теории диссонанса, которые связаны с этим типом поведения. Однако помимо диссонанса существуют и другие причины, побуждающие людей к активному поиску новой информации. Для того чтобы придать изложению большую законченность и облегчить восприятие представленных далее эмпирических данных, в этой главе мы несколько выйдем за рамки теории диссонанса.
Начнем рассмотрение этого вопроса с гипотетического примера. Представьте себе человека, который листает утреннюю газету и находит в ней сообщение о лекции, которая состоится вечером того же дня. Название лекции — «Преимущества автомобилей с двигателями высокой мощности». В контексте данной главы нас интересует ответ на вопрос: кто по собственной воле отправится слушать такую лекцию?
Безусловно, найдутся люди, которые пошли бы на лекцию по той же самой причине, по которой они пойдут на симфонический концерт, или художественную выставку, или в музей. Это означает не то, что посещение лекции доставит им такого же рода удовольствие, как и остальные перечисленные культурные события, а то, что для многих людей получение любой новой информации, в особенности имеющей отношение к каким-либо их интересам или хобби, приносит удовлетворение. Рассуждая о проблемах добровольного поиска новой информации, не следует забывать об активном любопытстве и чистом удовольствии от получения новых знаний как таковых. В данной главе, однако, мы ограничимся лишь подтверждением существования и высокой значимости этих факторов. Оставаясь в рамках нашего воображаемого примера, предположим, что аудитория, пришедшая на лекцию, будет включать некоторое количество таких людей, и перейдем к тем факторам, которые имеют центральное значение для данной книги.
Вероятность релевантного действия в будущем
Вероятно, читателю покажется очевидным тот факт, что людям свойственно искать информацию, имеющую отношение к их предстоящим действиям. Тем не менее, рискуя потерять время на объяснение очевидного, я все-таки позволю себе немного порассуждать на данную тему и сделать некоторые выводы.
Если человек не вовлечен ни в какую деятельность, связанную с определенной сферой знаний, у него не будет мотивации к получению знаний в этой области. Возвращаясь к примеру лекции на тему мощных автомобилей, давайте представим человека, не являющегося владельцем машины и не помышляющего о покупке либо вождении. Давайте даже представим, что он никогда не помышлял о покупке машины или вождении и что сама такая идея чужда ему. Это трудно вообразить себе американцам, однако в других странах легко можно себе представить. Соответственно можно предположить полное отсутствие у такого человека желания идти на лекцию, на которой обсуждаются проблемы автомобильных двигателей. Информация, которую, как он представляет, можно будет получить на такой лекции, не будет иметь для него никакой связи с его настоящим или будущим поведением. Лекция не привлечет его внимания. Однако, если какие-либо обстоятельства вынудят его посетить лекцию, у него не найдется особых причин активно избегать этого мероприятия.
Если некоторая сфера знания имеет прямое отношение к какому-то предстоящему или возможному поведению индивида, можно ожидать возникновения значительной мотивации к созданию новых когнитивных элементов, связанных с этой областью, равно как и активного поиска такой информации. Далее можно предположить, что этот поиск информации будет в достаточной мере неизбирательным. То есть человек не будет стремиться к восприятию лишь одного вида информации, избегая всех остальных. Скорее у него возникнет мотивация к тому, чтобы узнать побольше обо всех возможных аспектах и вариантах. Вернемся снова к нашему гипотетическому примеру. Представим себе человека, обдумывающего покупку автомобиля в ближайшем будущем, или того, кто, приняв решение о покупке, еще не определился с тем, какой автомобиль ему подойдет. В этой ситуации мотивация к посещению лекции была бы налицо, так как предлагаемая информация напрямую связана с его будущим поведением, а именно — с приобретением автомобиля. Следует ожидать, что для этого человека поиск информации, имеющей отношение к автомобилям, не будет избирательным. Мотивация к посещению лекции, рассматривающей преимущества двигателей с низкой мощностью, будет равна мотивации к посещению лекции об автомобилях с высокой мощностью.
В целом можно сказать, что ситуация, предшествующая действию или принятию решения, будет характеризоваться обширным и непредвзятым поиском информации, имеющей отношение к данному вопросу. Разумеется, подобная ситуация, предшествующая решению, редко встречается в чистом виде. В большинстве случаев мы будем наблюдать смешанную ситуацию. Например, человек, решившийся на покупку автомобиля, но не знающий точно, какой именно автомобиль ему подойдет, будет заниматься активным поиском информации, связанной с различными видами автомобилей. Однако определенная предвзятость в его отношении к информации проявится в нежелании воспринимать сведения, диссонирующие с уже принятым решением — решением о покупке автомобиля. Об этом мы подробнее поговорим ниже.
Есть еще один момент, связанный с ситуациями, предваряющими принятие решения, который следует отметить. Наряду с неизбирательностью при поиске информации человек не будет проявлять сопротивления восприятию и осознанию любой случайно встретившейся ему информации, имеющей отношение к делу. Таким образом, совершению какого-либо действия будет предшествовать возникновение множества когнитивных элементов, которые затем могут вступить в диссонанс с совершенным поступком.
Наличие диссонанса
Наличие или отсутствие диссонанса в некоторой специфической области значительно скажется на активности поиска информации и его избирательности. Если между двумя когнитивными элементами или кластерами когнитивных элементов возникает диссонанс, он может быть уменьшен, как было установлено ранее, путем добавления новых когнитивных элементов, которые создадут новые консонантные связи. Следует ожидать, что при наличии диссонанса будет наблюдаться поиск такой информации, которая способствует его снижению. Степень, в которой проявится подобный вид поведения, будет, разумеется, зависеть от степени диссонанса, равно как и от личных ожиданий, связанных с конкретным содержательным потенциалом каждого информационного источника. Рассмотрим теперь более подробно различные варианты таких ситуаций.
1. Относительное отсутствие диссонанса. Если диссонанс отсутствует вовсе или невелик, то, если абстрагироваться от других мотивационных факторов, у человека не будет никакой мотивации к поиску новой и дополнительной информации. Разумеется, при этом не будет и мотива избегать какого-либо конкретного источника информации. Вернемся к примеру с лекцией. Если представить себе человека, который в недавнем времени приобрел автомобиль, но странным образом в его сознании не появилось никаких когнитивных элементов, диссонирующих с тем, что он знал, и с тем, что он при этом делал, у такого индивида не будет внутренних причин ни посетить лекцию, ни отказаться от нее. В данном случае важным является тот факт, что при действительном отсутствии диссонанса, наличие или отсутствие мотивации, побуждающей к посещению лекции, практически не будет зависеть от того, высокой или низкой мощностью обладает двигатель только что купленной машины.
В каком-то смысле поведение данного индивида будет идентичным поведению того человека, для которого лекция о преимуществах двигателей высокой мощности не имеет какого-либо отношения к сегодняшним или предполагаемым в будущем действиям. Однако в последнем случае мы видим важное отличие: случайное знакомство с информацией, избегать которой у данного человека нет причин, не повлечет за собой возникновения диссонанса, в то время как в первой ситуации это не исключено.
2. Наличие умеренного диссонанса. Наличие такого диссонанса и последующее возникновение стремления, направленного на его уменьшение, приведут к поиску информации, благодаря которой появились бы новые консонантные связи, и к избеганию информации, которая увеличила бы уже существующий диссонанс.
Столкнувшись с потенциальным источником информации, человек обычно не знает точного характера знания, которое он мог бы приобрести с его помощью. Поэтому ему приходится реагировать в соответствии с имеющимися ожиданиями. Если по тем или иным причинам он ожидает от новой информации увеличения количества консонантных связей, индивид позволит себе воспринять данные сведения. Ожидая от информации увеличения диссонанса, индивид будет стремиться избежать знакомства с ней. Следует отметить, что в большинстве ситуаций подобные меры по уменьшению диссонанса являются достаточно рискованными. Поскольку какие-то ожидания могут оказаться обманутыми, попытка уменьшения диссонанса способна привести к обратному результату, то есть к увеличению диссонанса.
Если объявление о лекции по преимуществам мощных двигателей попадется на глаза человеку, недавно купившему новый автомобиль, но в силу каких-то причин ощущающему заметный диссонанс, можно ожидать, что он посетит лекцию в том случае, если его собственная машина оснащена мощным двигателем. Тема лекции позволяет ему предположить, что он получит информацию, консонантную с покупкой данного конкретного автомобиля. Если же купленный автомобиль обладает маломощным двигателем, можно ожидать, что его владелец откажется от посещения лекции. Этот будет не простое безразличие, а активное избегание.
3. Наличие чрезвычайно большого диссонанса. Вспомним о том, что степень диссонанса, который возможен в некой системе знаний, ограниченна. Если два когнитивных элемента находятся в диссонансном отношении, максимальная величина диссонанса может равняться сопротивлению к изменению менее устойчивого элемента из данной пары. Аналогично, если диссонанс возникает между двумя группами элементов, он не может превысить сопротивления изменению, свойственного наименее устойчивым элементам внутри этих групп. Если диссонанс превысит сопротивление, наименее устойчивый когнитивный элемент подвергнется изменению, таким образом снижая диссонанс.
Как можно охарактеризовать поиск новой информации со стороны человека, чей диссонанс близок к предельно возможному? При таких обстоятельствах человек может активно искать информацию, увеличивающую диссонанс. Если он может увеличить диссонанс настолько, что тот превысит сопротивление изменению той или иной группы элементов внутри существующей системы, это позволит ему изменить какие-то из когнитивных элементов и тем самым заметно снизить или даже полностью устранить диссонанс.
Проиллюстрируем это, в последний раз вернувшись к примеру с лекцией о преимуществах мощных автомобильных двигателей. Представим себе человека, который только что купил маломощный автомобиль. С момента покупки в его сознании постепенно накапливается все больше и больше когнитивных элементов, диссонирующих со знанием о том, что он обладает таким автомобилем и водит его. Сопротивление изменению таких когнитивных элементов, разумеется, идентично сопротивлению продаже этого автомобиля и покупке нового — данная процедура может повлечь за собой не только финансовые траты, но и публичное признание совершенной ошибки. Представим себе тем не менее, что переживаемый этим человеком диссонанс возрос настолько, что почти сравнялся с сопротивлением изменению, в результате чего подобная идея то и дело мелькает в его голове. Можно ожидать, что этот воображаемый персонаж отправится на лекцию, от прослушивания которой он ждет еще большего увеличения собственного диссонанса. Как только диссонанс увеличится в достаточной мере, человек сможет сподвигнуть себя к переменам, которые полностью устранят существующий в системе диссонанс. Однако очевидно, что подобного добровольного стремления к знакомству с увеличивающей диссонанс информацией не следует ожидать до тех пор, пока диссонанс не достигнет степени, близкой к предельной.
Рис. 4 отражает теоретические взаимосвязи между величиной диссонанса и готовностью к поиску новой информации. И снова, как и в предыдущих главах, я использовал прямые линии не потому, что могу с уверенностью говорить о том, что таков характер данной функции, а скорее с целью подчеркнуть схематический характер рисунка. Точная форма функции, даже если бы у нас была вся необходимая информация для ее определения, будет зависеть от конкретной шкалы, по которой измеряется величина диссонанса.
Тем не менее этот рисунок показывает, как в зависимости от ожиданий в отношении новой информации ее получение повлияет на существующий диссонанс. Если, согласно ожиданиям, информация увеличит диссонанс, будет иметь место практически полное избегание информации, за исключением ситуаций очень слабого или, наоборот, практически предельного диссонанса. Если же ожидается, что информация снизит диссонанс, то поиск информации будет проходить все активнее по мере возрастания диссонанса опять же до тех пор, пока его величина не станет близка к предельной. Для ситуации, когда, согласно ожиданиям, новая информация будет снижать диссонанс, но при этом величина диссонанса близка к предельной, мы нарисовали нисходящий участок кривой.
Этот последний момент требует некоторого пояснения. Нисходящий участок кривой не выводится из нашей теории, а представляет собой дополнительную гипотезу. По сути, я предполагаю, что если степень диссонанса приближается к предельно возможной, то, даже если человек получит новую информацию, которая позволит ему слегка уменьшить диссонанс, он все равно будет переживать весьма ощутимый дискомфорт. В подобной критической ситуации процесс подключения новых консонантных элементов не принесет должного облегчения. Поэтому не следует ожидать слишком активного поиска подобных элементов. Отметим, однако, что наша гипотеза не подразумевает избегания новой информации. Нисходящая часть кривой упирается в ноль, то есть в безразличие, когда отсутствует как активный поиск, так и активное избегание информации.
Рис. 4. Соотношение между степенью диссонанса и активным поиском новой информации
Случайное и вынужденное столкновение с информацией
До сих пор внимание в этой главе было сосредоточено главным образом на добровольном поиске либо избегании новой информации. Необходимо, однако, рассмотреть и такие ситуации, в которых человек, не предпринимая каких-либо специальных действий, получает новую информацию, осознание которой увеличивает существующий диссонанс.
Приняв во внимание, что людям свойственно активно избегать информации, увеличивающей диссонанс, за исключением ситуации, в которой степень диссонанса достигает предельно возможного значения, можно задаться вопросом: а что происходит, если человек столкнется с подобной информацией невольно? Рассмотрим лишь некоторые из множества обстоятельств, при которых это может происходить.
1. Случайное столкновение. Если система связанных когнитивных элементов характеризуется абсолютным или близким к абсолютному отсутствием диссонанса, то, как уже говорилось, сколько-нибудь заметной тенденции к избеганию новой релевантной информации наблюдаться не будет. Вполне вероятно, что случайно воспринятая информация внесет диссонанс в эту в целом гармоничную систему. Однако этот вид увеличения диссонанса в результате чисто случайного получения новой информации сравнительно редок в тех случаях, когда некоторый диссонанс уже существует, а значит, индивид более избирателен и насторожен по отношению к новой информации.
2. Получение неожиданной дополнительной информации. Человек может с готовностью обратиться к какому-то источнику информации по своим причинам, а затем, к собственному неудовольствию, обнаружить, что наряду с интересующими его сведениями он вынужден воспринимать факты, слабо связанные с тем, что заставило его обратиться к этому источнику. Можно сказать, что это один из наиболее частых путей увеличения диссонанса даже в тех ситуациях, когда исходный диссонанс достаточно велик. Разумеется, рекламодатели зачастую стремятся к созданию именно таких ситуаций, в особенности с помощью радио- и телевизионной рекламы. Они привлекают внимание людей, используя какое-либо развлечение, но при этом заставляют их воспринимать рекламные сообщения, как правило, не имеющие отношения к тому, что исходно привлекло публику. Таким образом, человек, недавно купивший автомобиль одной фирмы, может поймать себя на том, что непроизвольно заслушался восхвалениями достоинств автомобилей конкурирующей фирмы.
3. Вынужденное получение информации. Иногда новая информация принудительно доводится до сведения человека, и вместе с этим к нему приходит новое знание. Для этого существует масса способов. Событие или факт могут быть настолько широко распространенными, что избежать знакомства с ними становится практически невозможным. Например, почти невозможно найти взрослого жителя Соединенных Штатов Америки, не имеющего представления о существовании ядерного оружия. Может случиться также, что непредвиденные последствия каких-либо действий человека влекут за собой переживания, которые, в свою очередь, порождают новое знание. Например, если вы, не соблюдая осторожности, идете по обледенелому тротуару, крайне велика вероятность того, что вы поскользнетесь и упадете, — и это событие скорее всего окажет на вас определенное воздействие. Само собой разумеется, подобные ситуации вынужденного восприятия информации далеко не всегда влекут за собой диссонанс, но иногда это происходит.
4. Взаимодействие с другими людьми. Люди, составляющие чей-либо круг общения, являются потенциальным источником диссонанса для этого человека в той мере, в которой они не разделяют его взглядов. Подобный диссонанс может возникнуть случайно или по инициативе других людей. Например, человек, только что предпринявший некоторое действие, рассказывает об этом другим — ради того, чтобы получить поддержку, или от переполняющего его энтузиазма. Кто-то из его собеседников, однако, может сообщить сведения или высказать мнение, которое вступит в диссонантные отношения с упомянутым поступком. Подобное чаще всего происходит тогда, когда в поисках поддержки или согласия других людей, чтобы уменьшить собственный диссонанс, человек неосмотрительно создает диссонанс у своего собеседника. (Более подробно мы поговорим об этом в восьмой главе.)
Приведенный выше список не претендует на полный перечень ситуаций, в которых может возникнуть новый когнитивный элемент, ведущий к диссонансу. Также не подразумевается, что отдельные варианты внутри этой классификации взаимоисключающи. Наша цель здесь состояла в том, чтобы дать некоторое представление о многообразии подобных ситуаций. Человеку редко удается контролировать свое окружение или хотя бы предсказывать его поведение в достаточной мере для того, чтобы защитить себя от знаний, вызывающих диссонанс. У нас никогда нет гарантии того, что попытки уменьшить диссонанс увенчаются успехом. Более того, в результате подобной целенаправленной деятельности диссонанс может даже возрасти. Каким же будет в таком случае поведение человека, в сознании которого появляется новый элемент, диссонирующий с уже существующими представлениями?
Давайте представим, как будет реагировать человек, вынужденный слушать или читать информацию, на основе которой у него будут формироваться когнитивные элементы, диссонирующие с уже существующими. Как только подобные противоречия возникнут, следует, разумеется, ожидать, что человек предпримет определенные усилия, направленные на уменьшение диссонанса (мы обсуждали этот вопрос в предыдущих главах). Однако можно предположить, и что в момент воздействия новой, создающей диссонанс информации, активизируются достаточно эффективные психические процессы, предотвращающие сознательное внедрение диссонантных элементов в систему знаний. Это проявится в попытках избежать дальнейшего информационного воздействия, в ошибочной интерпретации, или неверном восприятии материала, или любом другом маневре, который позволил бы уничтожить только что возникший диссонанс и предотвратить его дальнейшее развитие.
Купер и Ягода[52] иллюстрируют некоторые возможные способы совладания с навязанным таким путем диссонансом. В ходе целого ряда исследований, проводимых в разные периоды, авторов интересовала «реакция предубежденных лиц на пропаганду, направленную против предубеждений. Что произойдет, если в ситуации эксперимента им придется невольно столкнуться с такой пропагандой?»[53]. Результаты различных исследований позволили Куперу и Ягоде сделать выводы о том, что их испытуемые «предпочитают не сталкиваться лицом к лицу с идеями, противоречащими их собственным, чтобы им не пришлось ни защищаться, ни признавать ошибку»[54]. Они перечисляют следующие способы, с помощью которых участники экспериментов избегали укоренения диссонанса.
1. Изначально верное понимание пропагандистского сообщения, за которым следует замысловатый путь рассуждений, ведущий в итоге к неправильной интерпретации. Описывая этот процесс, авторы перечисляют следующие его этапы: «…обнаружение индивидом критики в адрес разделяемого им мнения; изобретение способов дистанцирования от приведенных примеров предвзятости; в ходе этого процесса теряется исходное понимание смысла сообщения. По-видимому, такое происходит достаточно часто; бессознательная изобретательность респондента проявляется преимущественно на двух последних этапах»[55]. Другими словами, данный процесс позволяет устранить диссонанс, возникший в результате первоначального восприятия пропагандистского сообщения.
2. Восприятие сообщения как недостоверного. Очевидно, что это чаще всего происходит тогда, когда первоначальная правильная трактовка слишком очевидна для субъекта, чтобы произошло искажение смысла полученного сообщения. Авторы описывают этот процесс следующим образом: «Респондент на поверхностном уровне воспринимает сообщение, но убеждает себя в его необоснованности одним из двух способов. Он может признать основную идею, но утверждать, что его точка зрения представляет собой исключение из общего правила; либо он может признать, что это конкретное сообщение убедительно само по себе, но не отражает реальную картину, соответствующую типичным жизненным ситуациям с участием представителей обсуждаемого меньшинства»[56]. И в этой ситуации человеку снова удается избавиться от навязанного диссонанса.
3. Исходное ошибочное понимание в соответствии с существующими представлениями. В этой ситуации человек изначально не проявляет правильного понимания сообщения. Купер и Ягода описывают эту ситуацию следующим образом: «…восприятие предвзятого человека находится под таким влиянием его предубеждений, что проблемы, освещенные в рамках противоположной концепции, подвергаются преобразованию с тем, чтобы оказаться совместимыми с его собственными представлениями. Совершенно не осознавая совершаемого им искажения фактов, испытуемый трактует полученную информацию в своем собственном ключе»[57]. Данное описание не позволяет сказать с уверенностью, имеем ли мы дело с моментальной реакцией субъекта на уже возникший диссонанс или же потенциально создающая диссонанс информация не осознается им вовсе. Можно выдвинуть гипотезу о том, что первое предположение верно и что данный тип реакции по сравнению с теми, в которых испытуемый исходно правильно понял поступившую информацию, преимущественно наблюдается у людей, чья сфера убеждений и мнений уже содержит в себе некоторый диссонанс. Наличие диссонанса заставляет их ощутить тревогу при возникновении угрозы его увеличения и, следовательно, отреагировать моментально.
Продуктивность описанных процессов позволяет говорить об относительной неэффективности навязанной информации или пропаганды. Действительно, результатом подобного принуждения может стать лишь приведение в боевую готовность всей защитной системы индивида против увеличивающегося диссонанса.
Заключение
В этой главе мы попытались найти ответы на два вопроса:
1. Каково влияние наличия диссонанса и его величины на активный поиск либо избегание новой информации?
2. Какова реакция людей на вынужденное восприятие информации, которой при обычных условиях они постарались бы избегать?
Соответствующие следствия легко вывести из общей теории диссонанса и стремления к его снижению, учитывая тот факт, что диссонанс можно уменьшить за счет добавления консонантных когнитивных элементов. Человеку свойственно вести поиски знания, уменьшающего диссонанс, и избегать сведений, его увеличивающих.
В случае если человек невольно сталкивается с информацией, способной увеличить диссонанс, в дополнение к обычным способам снижения диссонанса в его психике стремительно активизируются защитные механизмы, не позволяющие новому знанию закрепиться в когнитивной системе.
Глава 7
Произвольное и непроизвольное получение информации: эмпирические данные
Вопрос о том, кто добровольно ищет новую информацию и с готовностью ее воспринимает, стар как мир. Как только мы начинаем рассматривать распространение какой-либо информации рекламного, политического и другого подобного характера, мы сталкиваемся с вопросами: какова аудитория для данной программы? Кто воспримет ее добровольно? Как можно воздействовать на тех, кого при обычных условиях затронуть не удается? Как можно удостовериться в том, что информация достигла тех людей, для кого она была предназначена?
Практически общепризнано, что любая добровольная аудитория формируется крайне избирательно. Существование этой избирательности утверждалось неоднократно. Например, Клэппер пишет:
«…этот феномен самостоятельного формирования и отбора аудитории можно отнести к наиболее общим социальным процессам, до сих пор выявленным в исследованиях, посвященных воздействию средств массовой информации. Основанный на интеллектуальном или эстетическом уровне материала, его политической направленности или любом другом из дюжины аспектов, этот процесс самоподбора в конечном итоге проявляется двояко. Каждый продукт деятельности средств массовой информации: (1) привлекает аудиторию, уже предрасположенную к восприятию материалов такого характера; (2) терпит неудачу при попытке привлечь внимание сколько-нибудь значительного числа тех, кто либо имеет противоположные интересы, либо до этих пор не был заинтересован в восприятии подобной информации»[58].
Однако, несмотря на изобилие подобных замечаний, утверждений и обобщений, мы располагаем сравнительно немногими данными для их научного обоснования. В текущей главе будут представлены некоторые результаты, касающиеся затронутых вопросов. Они порой оставляют желать большей убедительности, однако, по-видимому, это лучшее из того, что мы сегодня имеем. В конце главы представлены результаты исследования, специально направленного на проверку гипотезы о существовании предсказанной теоретически взаимосвязи между добровольным получением информации и степенью диссонанса.
Предварительный поиск информации перед совершением действий
В предыдущей главе говорилось, что от человека, столкнувшегося с необходимостью или даже просто вероятностью совершения какого-либо поступка в будущем, следует ожидать достаточно активного поиска соответствующей информации. Несмотря на то что это кажется весьма вероятным и даже очевидным, данное утверждение стоило бы подтвердить эмпирически. Многие факты можно интерпретировать как поиск информации в ситуации, предваряющей действие. Однако большинство этих данных не являются в достаточной мере убедительными в силу того, что в обычной ситуации невозможно определить направление причинно-следственной связи. Например, можно было бы найти массу данных, свидетельствующих о том, что граждане, принимающие участие в выборах, более осведомлены в области политики, чем те, кто не участвует в голосовании. Этот факт можно интерпретировать как подтверждение того, что люди, собирающиеся голосовать на выборах, то есть те, для кого выборы являются частью предстоящего поведения, ведут активный поиск релевантной информации. Однако можно предположить и обратное направление связи: те, кто обладает большей информацией относительно политических проблем и вопросов, будут более мотивированы на то, чтобы отправиться на избирательный участок. Подобная двойственность интерпретации и сопутствующий ей дефицит убедительности результатов применительно к нашей гипотезе типичны для исследований в этой области. Мы не будем пытаться представить все разнообразие подобных фактов. Вместо этого мы выбрали для обсуждения два эксперимента, в один из которых, к счастью, входила контрольная группа, что делает интерпретацию его результатов однозначной.
Во времена Второй мировой войны в Соединенных Штатах Америки велась непрерывная пропаганда против неосторожных разговоров, которые могли снабдить информацией противника. В рамках этой кампании предпринимались попытки воздействовать на людей через различные информационные источники: обращения по радио и в газетах, специальные плакаты. Ведомство военной информации провело несколько исследований, чтобы оценить эффективность этой кампании. Данные, полученные в ходе двух из них, имеют непосредственное отношение к проблеме предварительного поиска информации.
Первое исследование представляло собой опрос четырехсот жителей города Джексонвилль, штат Флорида[59]. В течение некоторого времени в этом городе велась активная кампания по предотвращению утечки информации. Каждому респонденту задавались два вопроса: знает ли он о проходящей кампании и является ли он, по его мнению, носителем ценной информации, которую не следовало бы знать врагу? Данные опроса представлены в табл. 12. Среди тех горожан, кто получал информацию в рамках кампании по безопасности, 34 % полагали, что обладают ценной секретной информацией. Среди тех же, кто ничего не знал о данной кампании, только 15 % считали, что являются носителями подобной информации.
Таблица 12. Опрос по определению эффективности местной кампании по безопасности
В данном эксперименте не было контрольной группы, следовательно, интерпретация результатов может быть неоднозначной. Можно предположить, что те, кто знал наверняка или думал, что обладает некой информацией, не предназначенной для вражеских ушей, были в большей степени настроены воспринимать соответствующую пропаганду. Однако можно также предположить, что проводимая кампания оказала такое влияние на жителей города, по той или иной причине попавших под ее действие, что они поняли, что обладают секретной информацией. Следует отметить, что, если верно второе предположение, значит, данная кампания оказалась весьма эффективной, воздействуя именно на тех жителей города, на кого она была рассчитана.
Есть две причины, по которым мы рассматриваем данный эксперимент в этой главе, несмотря на неоднозначность интерпретации его результатов. Одна из них — чтобы предоставить конкретный пример подобной неоднозначности, из-за которой большинство существующих экспериментальных данных не могут быть использованы в наших целях. Другая причина заключается в том, что результаты этого исследования можно сопоставить с данными, полученными в ходе очень близкого по характеру эксперимента, в который, однако, была включена контрольная группа, делающая интерпретацию однозначной. Ниже мы рассмотрим результаты опроса, проведенного в двух городах с целью оценки эффективности брошюры по безопасности, которая носила название «Личное сообщение»[60]. В этой брошюре приводились правила безопасности, которые следовало соблюдать, и причины, по которым необходимо соблюдение подобных мер предосторожности. Сообщалось следующее:
1. Вражеские агенты занимаются сбором в единое целое разрозненных фрагментов информации, многие из которых сами по себе вполне безобидны.
2. Эти частицы информации передаются людьми по цепочке, когда кто-то что-то сказал другу, дяде, двоюродному брату.
3. Враг может не знать чего-то, что знают даже сотни людей — только если эти сотни молчат.
4. Некоторые ключевые слова являются сигналами того, что именно в данной информации враг наиболее заинтересован. Вот эти слова: где, как, когда, сколько, какие именно, — относящиеся к передвижениям сухопутных и морских войск, транспорту, выпуску военной продукции и т. д.
5. Безопасно говорить о том, о чем пишут в газетах или говорят по радио. Небезопасно говорить о том, что ты слышал от кого-то или видел своими глазами.
Исследование проводилось в городах Н и С. Население обоих городов составляло примерно по 16 000 человек, оба города находились на территории штата Нью-Йорк. В городе Н «Личное сообщение» распространяло Ведомство гражданской защиты. В городе С на момент опроса брошюра еще не была распространена. В городе Н было проведено 521 интервью с родственниками военнослужащих. В городе С — 603 таких интервью. Каждому шестому респонденту из города С (в общей сложности 100 людям) была выдана брошюра с наказом прочитать ее. Интервью с этими горожанами проводилось на следующий день. В городе Н из 521 респондента 78 человек ознакомились с брошюрой естественным образом, то есть представляли собой ее добровольную аудиторию. В городе С были опрошены 100 человек, прочитавших брошюру по просьбе исследователя, — следовательно, они составили «вынужденную» читательскую аудиторию.
В соответствии с гипотезой о поиске информации, имеющей отношение к будущим действиям, следовало бы ожидать, что люди, не имеющие доступа к какой-либо секретной информации, проявят небольшой интерес к упомянутой брошюре. Иными словами, информация, которая, как они предполагают, содержится в брошюре, не имеет никакой связи с их будущей деятельностью. В то же время от тех, кто имеет доступ к подобной информации и либо знает наверняка, либо предполагает, что обладает секретными сведениями, или сомневается, обладает он ими или нет, можно ожидать большей склонности к ознакомлению с брошюрой, поскольку ее содержание потенциально имеет отношение к их предстоящему поведению.
Участникам этого эксперимента был задан вопрос: «Как вы полагаете, обладаете ли вы лично какой-либо секретной информацией?». В табл. 13 представлены данные по четырем группам людей, ответивших на этот вопрос, а именно: добровольная читательская аудитория в городе Н; жители Н, незнакомые с содержанием брошюры; «вынужденная» читательская аудитория города С и жители С, незнакомые с содержанием этой брошюры.
33 % добровольной читательской аудитории либо считали, что являются носителями подобной информации, либо не были абсолютно уверены в обратном. В городе С на данный вопрос положительно ответили только 20 % представителей «вынужденной» аудитории (различие между этими долями значимо на пятипроцентном уровне). Процентное выражение для двух оставшихся групп составило 18 % и 16 % соответственно.
Таблица 13. Опрос по эффективности брошюры по безопасности Вопрос: «Как вы полагаете, обладаете ли вы лично какой-либо секретной информацией?»
Сравнение данных, полученных на «вынужденной» аудитории и контрольных группах (тех, кто не читал брошюру) ясно показывает, что чтение брошюры само по себе не заставляло людей чувствовать, что они обладают секретной информацией. Отсюда следует вывод, что более высокий процент таких людей среди добровольной аудитории брошюры является скорее причиной, чем следствием ее прочтения. Другими словами, эти данные подтверждают нашу гипотезу о том, что горожане, знающие либо предполагающие, что могут знать какую-то секретную информацию, и, следовательно, связывающие с этим фактом свое будущее поведение, по собственной воле более активно подвергались информационному воздействию.
Уменьшение диссонанса путем поиска информации
Вернемся теперь к главной теме книги — к теории диссонанса. Как уже было сказано в предыдущей главе, при наличии диссонанса следует ожидать активного поиска информации, благодаря которой могут быть сформированы новые консонантные когнитивные элементы, а также избегания той информации, которая могла бы увеличить существующий диссонанс. Несмотря на значительное количество исследований по проблемам слушательской (для радио), читательской (для газет) и т. п. аудитории, мы сталкиваемся с недостатком достоверных данных, которые можно было бы недвусмысленно интерпретировать в контексте нашей гипотезы. Фактически нам удалось обнаружить только один такой эксперимент, и даже здесь интерпретация остается открытой для обсуждения.
Это работа Лазарсфельда[61], который сообщает об исследовании, касавшемся слушателей серии образовательных программ на радио. Результаты этого исследования представлены в следующей цитате:
«Даже так называемые образовательные программы не свободны от этой тенденции. Некоторое время назад в эфир выходила программа, демонстрирующая на различных примерах вклад в американскую культуру всех национальностей, составляющих народ США. Цель программы заключалась в том, чтобы привить аудитории терпимое отношение к людям других национальностей. В результате, однако, слушательская аудитория каждой передачи состояла главным образом из представителей той национальной группы, о которой рассказывалось в настоящий момент. Вряд ли у этой программы был шанс по-настоящему научить людей терпимости, потому что… в результате самоотбора… создавалась аудитория слушателей, настроенных воспринимать информацию только о вкладе той страны, к которой они уже относились положительно»[62].
Разумеется, это не противоречит гипотезе об активном поиске информации, предположительно способной уменьшить диссонанс. Вполне вероятно, что в сознании представителей различных национальных меньшинств, живущих в Америке, содержится множество когнитивных элементов, диссонирующих с фактом принадлежности к данному меньшинству. Следовательно, наша гипотеза позволяет ожидать у них высокую мотивацию к прослушиванию радиопередач, содержащих информацию, согласующуюся с чувством национального самосознания. Знание о том, что их национальная группа имеет значение для американской культуры и внесла в нее весомый вклад, консонировало бы с фактом принадлежности человека к этой группе.
Другие многочисленные исследования, результаты которых можно было бы приводить до бесконечности, к сожалению, еще меньше поддаются интерпретации. Если известно, что люди, придерживающиеся либеральных взглядов в политике, имеют тенденцию к чтению либеральных газет, а консерваторы склонны читать консервативные газеты, мы не можем определить, приводят ли политические убеждения к выбору газеты, или предпочитаемая газета оказывает влияние на эти убеждения. Также мы не можем судить о наличии либо отсутствии диссонанса у читателей различных газет. Подобные факты не противоречат теории диссонанса, но, конечно же, и не подкрепляют ее.
Еще об одном исследовании, имеющем отношение к рассматриваемому вопросу, мы уже рассказывали в третьей главе. Его авторы — Эрлих и коллеги[63] — обнаружили, что наличие диссонанса после покупки нового автомобиля привело к чтению рекламных объявлений, превозносящих достоинства данной модели. Мы рассматривали результаты этого исследования при обсуждении когнитивного диссонанса, возникающего после принятия решений. Уместно упомянуть о них и здесь, так как результаты этого эксперимента соответствуют нашей гипотезе о сознательном поиске информации в целях уменьшения диссонанса.
Смешанные характеристики добровольной аудитории
Бо?льшая часть добровольной аудитории, разумеется, не будет однородной в том смысле, что каждый ее член окажется привлеченным к восприятию данной информации по различным причинам. Лекция на любую тему соберет вместе и тех людей, кто находится в состоянии, предшествующем принятию решения, и тех, кто пытается уменьшить существующий диссонанс, и тех, чьи мотивы далеки от содержания лекции. Большинство исследований, посвященных характеристикам различных слушательских и читательских аудиторий, отражают совокупное воздействие этих факторов. Поскольку результаты таких исследований не позволяют четко выделить различные варианты мотивов, мы не можем рассматривать эти данные как свидетельства в пользу нашей теории. Однако стоит обсудить один из проведенных экспериментов, чтобы продемонстрировать, какого рода сведения могут быть в них получены, и степень, в которой эти сведения поддерживают теорию диссонанса.
Это одно из множества исследований, посвященных осведомленности людей о какой-либо информационной или рекламной кампании. Поскольку люди, по крайней мере до какой-то степени, могут подвергаться подобному информационному воздействию добровольно, рассматриваемые нами гипотезы должны учитывать возможность выделить из аудитории тех, кто добровольно захотел получить информацию в рамках кампании.
Наиболее важные для нас данные таких исследований описывают взаимосвязи между некой информацией или осведомленностью по какому-либо вопросу и другой переменной, которую можно было бы обозначить как «заинтересованность». Термин «заинтересованность» не имеет четких и однозначных границ. Однако иногда можно считать, что величина интереса соответствует значимости какого-либо настоящего или предполагаемого в будущем поведения. В тех случаях, когда такое допущение может быть сделано, данные могут быть рассмотрены в свете теории диссонанса.
В интерпретации данных такого типа применительно к теории диссонанса есть и другая сложность. Данные, полученные в ходе подобных исследований, показывают только наличие связи между двумя переменными, не оговаривая направления причинно-следственной связи. Наша теория подразумевает, что наличие диссонанса будет причиной избирательной и добровольной готовности к восприятию информации. Однако без указания направления связи она может быть истолкована и в другом направлении. Тем не менее мы обсудим одно из подобных исследований, невзирая на трудности применения его результатов к нашей теории. Разумеется, мы выбрали для обсуждения эксперимент, интерпретация результатов которого сопряжена с наименьшими трудностями.
Центр исследования общественного мнения[64] сообщает об эксперименте, целью которого было оценить общественную осведомленность относительно одной из кампаний Американского общества борьбы с раком. Наряду с ответом на вопрос о том, что им известно о кампании по профилактике рака, респондентам предлагалось ответить, какие болезни они полагают наиболее опасными. В табл. 14 представлено соотношение между упоминанием онкологических заболеваний в числе наиболее опасных и степенью осведомленности относительно упомянутой кампании.
Прежде чем приступить к интерпретации этого соотношения, попытаемся оценить чувства и реакции тех, кто упомянул рак в числе наиболее опасных болезней. Семьдесят четыре процента этих людей в качестве причины привели неизлечимость рака. Представим себе теперь, что упоминание рака среди наиболее опасных болезней свидетельствует о некотором страхе заболеть или, по крайней мере, о возможности будущих действий по профилактике этого заболевания. Если это предположение верно, то полученное в ходе исследования соотношение между оценкой опасности рака и осведомленностью о проходящей кампании будет соответствовать нашей теории. Можно ожидать, что кампания Американского общества борьбы с раком будет направлена на распространение информации, описывающей меры профилактики онкологических заболеваний. Вероятно и то, что данная информация создаст когнитивные элементы, консонантные боязни рака. Следовательно, можно предположить, что те, кто боится заболеть или чье вероятное будущее поведение как-то связано с профилактикой, более склонны к восприятию соответствующей информации и поэтому будут более осведомлены о проходящей кампании, чем те, у кого отсутствует страх перед болезнью или нет никаких планов по профилактике. Таким образом, добровольная аудитория данной кампании будет иметь смешанный характер. Данные, представленные в табл. 14, несомненно, отражают оба этих фактора. Легко заметить, что какая-либо интерпретация таких данных требует огромного количества допущений и предположений.
Таблица 14. Соотношение между степенью осведомленности о проходящей кампании и указанием рака в числе самых опасных болезней
Читателю может показаться странным, что люди стремятся к поиску «пугающей» информации, вместо того чтобы пытаться уменьшить свои опасения. Но дело в том, что при наличии диссонанса между осознанием собственного страха и другими релевантными сведениями и при условии высокой устойчивости этого страха именно это и должно произойти для уменьшения диссонанса. Подробнее мы поговорим об этом в десятой главе.
Реакции на невольное и вынужденное столкновение с информацией
Рассмотрим теперь реакции человека, на которого оказывается принудительное информационное воздействие, причем навязанные ему сведения могут создать либо увеличить существующий диссонанс. Как уже указывалось в предыдущей главе, наличие диссонанса вынуждает человека моментально реагировать и защищать себя от новой информации. Рассмотрим те исследования, в которых были получены данные об этих процессах.
1. Первое исследование было посвящено избеганию диссонанса путем искаженного восприятия информации. Самый быстрый и эффективный способ реакции при угрозе диссонанса — исказить или вовсе не осознавать воздействующие стимулы. Хорошо известно, что люди склонны осознавать и интерпретировать информацию в соответствии с уже имеющимися убеждениями.
Исследование Хасторфа и Кэнтрила[65] предоставляет систематические данные касательно того, чем может обернуться такая реакция на вынужденное знакомство с информацией, способной породить диссонанс.
Авторы воспользовались моментом, во время которого можно было наблюдать различные мнения по поводу одного и того же события, и изучили, как эти мнения повлияли на восприятие данного события. Исходную ситуацию, породившую разногласия между двумя группами людей, лучше всего описали сами авторы:
«Оживленным субботним днем, 23 ноября 1951 года, на стадионе „Принстонс Палмер“ состоялся матч между футбольными командами Дартмутского и Принстонского университетов. Это была последняя и очень важная игра сезона для обеих команд, потому что команда Принстона до этих пор побеждала во всех играх, а один из ее игроков, Казмайер, начал приобретать национальную известность, появившись на обложке журнала „Таймс“, и это была его последняя игра за свою команду.
Через несколько минут после первого удара по мячу стало ясно, что игра будет нелегкой. Судьи на линии непрерывно свистели и штрафовали обе стороны.
Во второй четверти звезда принстонской команды покинул поле со сломанным носом. В третьей четверти игрока из Дартмута унесли со сломанной ногой. Страсти пылали и во время игры, и после нее.
Официальная статистика по игре, в которой победил Принстон, показала, что сумма штрафного расстояния для Дартмута составила 70 ярдов, для Принстона — 25 ярдов, не считая тех эпизодов, в которых были оштрафованы обе стороны.
Излишне говорить о том, что вскоре посыпались обвинения и претензии. Игра стала предметом обсуждения для игроков, студентов, тренеров, должностных лиц обоих университетов, а также для бывших выпускников университетов и широкой публики, не присутствовавшей на матче, но крайне обеспокоенной проблемами нынешнего футбола, взяточничеством, коммерциализацией и т. д. Обсуждение игры растянулось на несколько недель.
Одним из факторов, способствующих столь длительному обсуждению матча, послужило немалое число публикаций на эту тему как в изданиях обоих университетов, так и в городских газетах…»[66]
По существу, принстонские газеты обвинили дартмутскую команду в преднамеренном жестком поведении на поле и в умышленном причинении вреда лучшему игроку команды.
Дартмутские газеты ответили, что лучший игрок команды Принстона получил травму в результате несчастного случая, что периодически случается. Далее они заявили, что после этого несчастного случая принстонская команда стала играть умышленно грубо и нечестно.
К моменту проведения опроса (спустя неделю после матча) мнения студентов двух университетов сложились так, как показано в табл. 15.
Таблица 15. Влияние различных мнений на восприятие игры
Огромное различие между мнениями студентов двух учебных заведений очевидно. Студенты Принстона почти единодушно считали, что игра была грубой и нечестной и что именно дартмутская команда первой проявила излишнюю жесткость. Дартмутские студенты, однако, придерживались того мнения, что игра была грубой, но необязательно нечестной. Кроме того, у них была выражена тенденция утверждать, что жесткую игру начали обе команды одновременно.
Видеозапись футбольного матча была показана приблизительно пятидесяти студентам в каждом университете. Им был роздан опросный лист, на котором предлагалось отмечать во время просмотра видеофильма любые замеченные нарушения правил. В табл. 16 представлены данные по среднему количеству замеченных нарушений.
Сравнение таблиц 15 и 16 показывает, что студенты просмотрели видеозапись сквозь призму, консонантную их собственным убеждениям. Дартмутские студенты, у которых имелось групповое мнение, что матч не был слишком грубым и что обе команды виновны в жесткой игре, увидели меньшее количество нарушений правил, практически поровну распределив их между обеими командами. Студенты Принстона, исходно придерживавшиеся мнения о том, что игра была грубой и нечестной и что виновен в этом Дартмут, обнаружили большее число нарушений, причем дартмутской команде они приписали почти вдвое больше нарушений, чем своей. Конечным результатом явилось то, что им удалось избежать возникновения диссонанса или его увеличения.
Таблица 16. Число нарушений, обнаруженных при просмотре видеозаписи
2. Второе исследование реакций на невольное столкновение с нежелательной информацией рассматривает попытки опровержения информации, создающей диссонанс. Даже если новая, невольно воспринятая информация проникает в сознание, зачастую оказывается возможным в срочном порядке минимизировать возникший диссонанс, тем или иным образом признав поступившую информацию недостоверной. Вероятно, самый простой способ сделать это — попросту отрицать правдивость новых сведений.
Значительное внимание, уделяемое в последнее время газетами и журналами проблеме возможной взаимосвязи между курением и раком легких, послужило причиной возникновения ситуации, напоминающей непреднамеренное столкновение с новой информацией. Можно с уверенностью предположить, что большинство курильщиков волей-неволей оказались под воздействием этой информации благодаря ее широкой гласности. Следовательно, стоит ожидать реакции недоверия или скептицизма среди тех, для кого данное знание является источником диссонанса. Смело можно утверждать, что знание о способности курения вызывать рак легких диссонирует с сохранением привычки курить. Очевидно также, что для большинства курильщиков бросить курить — нелегкое дело. Поэтому именно среди курильщиков следует искать скептиков, не доверяющих результатам исследований.
Соответствующие данные были получены в результате исследования, проведенного организацией Миннесота-Опрос в феврале 1954 года[67]. В рамках этого исследования в дополнение к вопросу об отношении к курению каждый респондент отвечал на следующий вопрос: «Недавно были опубликованы результаты научных исследований, проведенных ради того, чтобы определить, может ли курение стать причиной рака легких. Как вы полагаете, была ли доказана связь между курением и раком легких?» Для нас в этой ситуации интерес представляет сравнительный анализ курильщиков и некурящих в плане того, признают ли они доказательства связи курения с раком.
Перед тем как мы обратимся к данным, следует оговорить несколько моментов, касающихся их объяснения. В большинстве случаев, когда мы рассматриваем взаимосвязь между тем, придерживается ли человек какого-либо мнения и ведет ли он себя соответствующим образом, интерпретация этой связи как причинно-следственной всегда будет неоднозначной. Разумеется, мы допускаем, что знание определяет поведение. Следовательно, любая взаимосвязь между поведением и принятием или отрицанием некоторого суждения может оказаться причинно-следственной связью, работающей в этом направлении. Однако теория диссонанса позволяет предположить наличие противоположного направления причинности для той же взаимосвязи. Для того чтобы четко определить направление причинно-следственной связи и устранить какую-либо неоднозначность интерпретации, необходима возможность утверждать с определенностью, что в какой-то момент поведение предшествовало суждению.
Представленные ниже данные относительно точек зрения курильщиков и некурящих, к счастью, подлежат однозначной интерпретации в том, что касается направления причинно-следственной связи. Предмет обсуждения — существование взаимосвязи между курением и раком легких — попросту не существовал за год до проведения исследования, так как до этого времени данному вопросу не уделялось никакого внимания в прессе. Если мы исключим из выборки всех тех, кто упомянул об изменении привычек, связанных с курением, произошедшем в течение последнего года, мы получим выборку, состоящую из тех, чьи привычки уже существовали к моменту информационного воздействия и чье поведение осталось без изменений. Из выборки, включавшей 585 респондентов, только 32 (немногим более 5 %) сообщили, что в течение предыдущего года они либо бросили курить (11 человек), либо всерьез пытались, но не сумели (21 человек). Исключение этих людей из выборки практически не вносит изменений в данные и позволяет сделать однозначную интерпретацию. Если между отношением к курению и точкой зрения на проблему рака легких действительно существует какая-то связь, вариант, при котором мнение определило бы поведение, исключен. Теория диссонанса, разумеется, позволяет нам предсказать, что курильщики будут уклоняться от информационного воздействия, которое с большой вероятностью создаст когнитивные элементы, диссонирующие со знанием о продолжении курения. Следовательно, можно рассчитывать на то, что курильщики будут реже верить в доказательства упомянутой выше связи. Поскольку в большинстве информационных материалов постоянно подчеркивалось, что заядлые курильщики наиболее подвержены заболеванию раком легких, можно ожидать и того, что чем больше человек курит, тем меньше он склонен верить упомянутому факту. Полученные данные представлены в табл. 17.
Таблица 17. Мнения респондентов относительно взаимосвязи между курением и раком легких (в процентах от общего количества респондентов N)
Из этих данных очевидны две вещи. Чем больше люди курили, тем в большей мере они отказывались воспринимать информацию, которая диссонировала бы с курением, и тем большей была тенденция иметь определенное мнение по обсуждаемому вопросу. Так, среди заядлых курильщиков 86 % предположили, что оговоренная взаимосвязь не доказана, тогда как только 7 % считали, что она доказана, и лишь 7 % не имели выраженного мнения на этот счет. Процент респондентов, высказавших два последних мнения, монотонно возрастает от умеренных и легких курильщиков к некурящим. Конечно же, очевиден тот факт, что приверженцы какого-либо поведения в конце концов отказывались воспринимать навязываемую им информацию, если чувствовали, что, будучи осознанной, она вызовет диссонанс с их знанием о собственном поведении.
3. Третий эксперимент, посвященный реакциям на невольное столкновение с информацией, посвящен забыванию той информации, которая увеличивает диссонанс. Вероятно, читателю уже приходило в голову, что один из способов уменьшить только что внедренный в сознание диссонанс — забыть навязанные человеку сведения. Вероятно, однако, что это не самая легкая задача, поскольку такая «опасная» информация должна привлекать внимание человека уже вследствие того, что она порождает диссонанс. Но если столкновение с новой информацией было сравнительно недолгим и если о ней ничто не будет напоминать в повседневном опыте испытуемого, можно ожидать, что мы увидим свидетельства подобного избирательного забывания.
Уоллен[68] провел эксперимент, который наглядно демонстрирует этот эффект. Вкратце его процедура состояла в следующем. Каждому участнику эксперимента вручался список из 40 прилагательных с просьбой отметить в нем, какими из данных слов можно охарактеризовать его как личность, а какими нет.
Неделей позже каждому участнику предъявлялся этот же список прилагательных с пометками, предположительно сделанными кем-то из знакомых, оценивавшим этого человека со своей точки зрения. Эти пометки были расставлены таким образом, чтобы для каждого испытуемого половина их совпадала с его собственными оценками, а вторая половина противоречила им. По истечении 48 часов участникам предлагалось вспомнить эти фальшивые отметки. Таким образом, каждый участник насильственно подвергался воздействию информации, внедряющей диссонанс в его сознание. Имеется в виду, что если человек оценил себя как, например, «легко приспосабливающегося к новой обстановке», а затем ему сообщалось, что кто-то, знающий его лично, оценил его как «плохо приспосабливающегося к новой обстановке», то эти два представления вступали в диссонанс друг с другом.
Результаты теста на воспроизведение выявили у испытуемых отчетливую тенденцию забывать те элементы информации, которые порождают диссонанс. Нагляднее всего это показывает сравнение процентных показателей ошибок, сделанных при попытке вспомнить оценки, согласующиеся или не согласующиеся с собственными представлениями человека о себе. В тех случаях, когда испытуемый и анонимный знакомый соглашались в том, подходит или не подходит прилагательное данному человеку, количество ошибок при вспоминании составило 14,5 и 16,7 % соответственно. Если оценки не совпадали, то есть участник эксперимента утверждал, что прилагательное к нему применимо, а анонимный знакомый считал, что нет, и наоборот, количество ошибок составило 25,6 и 22,3 % соответственно. Повторный эксперимент, в котором момент перечисления прилагательных по памяти был отсрочен на неделю, выявил ту же самую заметную тенденцию забывать элементы информации, порождающие диссонанс в сознании человека.
Ряд других результатов данного эксперимента тоже заслуживает упоминания. Экспериментатор также собрал у испытуемых по каждому прилагательному оценки, насколько данное личностное качество желательно для каждого из них. В результатах эксперимента практически нет указаний на то, что желательность либо нежелательность каких-либо качеств оказала какое-либо влияние на результаты их припоминания.
Существенным фактором, по крайней мере для данной ситуации, было то, совпадают две оценки или нет, вне зависимости от того, насколько желательной испытуемый считает данную черту. Интерес представляют также результаты, полученные в контрольной группе, где второй набор оценок касался другого человека и, следовательно, не порождал диссонанс. Результаты этой контрольной группы не продемонстрировали какого-либо влияния на их последующее припоминание совпадения или различия двух листов с оценками.
Таким образом, мы можем прийти к выводу, что по истечении достаточного промежутка времени между столкновением с новой информацией и ее припоминанием наблюдается значительная тенденция к забыванию тех сведений, которые вызвали диссонанс.
Успешное создание диссонанса путем принудительного знакомства с информацией
Если дополнить представление о том, что люди склонны избегать столкновения с новой информацией, потенциально увеличивающей диссонанс, результатами, свидетельствующими, что человеку, даже если он вынужденно или в силу случайности сталкивается с подобной информацией, зачастую удается избежать ее влияния посредством непонимания, недоверия или любого другого выполняющего ту же функцию механизма, то мы придем к выводу, что очень трудно изменить уже утвердившееся убеждение, если оно согласуется с существующим поведением или с существующей системой мнений и социальных установок. И это действительно так. Однако мы можем задаться вопросом: при каких обстоятельствах с точки зрения теории диссонанса подобное изменение убеждений все же могло бы произойти?
Представляется очевидным, что избегание и уклонение от знакомства с информацией, которая может создать новый или увеличить существующий диссонанс, зависят от ожиданий (вероятно, невербализированных) по поводу информационного материала или его предварительных оценок.
Кроме того, если бы нам удалось создать ситуацию, в которой ожидания и предварительные оценки каких-либо сведений свидетельствовали бы о предстоящем уменьшении диссонанса, в то время как сами эти сведения оказались бы увеличивающими диссонанс, результатом стал бы еще более интенсивный диссонанс. При условии успешного создания диссонанса с уже существующими мнениями мы наблюдали бы больше случаев изменения мнений. Иными словами, для некоторых людей снижение созданного таким образом диссонанса происходило бы за счет изменения их системы взглядов.
Ювинг[69] сообщает об исследовании, имеющем непосредственное отношение к этому вопросу. Участникам его эксперимента были предложены агитационные тексты, которые содержали резкую критику компании «Форд», причем эта оценка была более негативной, чем исходные мнения любого из испытуемых.
Всем им раздавались абсолютно идентичные по фактическому представленному материалу тексты. Можно было бы ожидать, что, будучи адекватно воспринятой, данная информация могла бы создать диссонанс с существующими у испытуемых мнениями, то есть появившееся благодаря ей знание диссонировало бы с уже имеющимися когнитивными элементами.
В этом исследовании были заданы два условия.
Условие 1. Для членов первой группы текст начинался с таких слов: «Многие люди придерживаются того мнения, что „Форд“ демонстрирует худшие стороны „большого бизнеса“. Тем не менее некоторые из приведенных ниже фактов едва ли подкрепляют эту точку зрения»[70]. Другими словами, эти участники должны были ожидать, что дальнейший текст будет направлен на защиту компании «Форд». Таким образом, изначальные сторонники «Форда» не ожидали воздействия потенциально диссонирующей информации и не использовали психологических защит.
Условие 2. Для членов второй группы текст был анонсирован противоположным образом: «Многие придерживаются того мнения, что „Форд“ демонстрирует лучшие стороны „большого бизнеса“. Тем не менее некоторые из приведенных ниже фактов едва ли подкрепляют эту точку зрения»[71]. Таким образом, эти участники могли ожидать, что дальнейший текст будет содержать критику компании «Форд». Те из них, чье исходное отношение к компании было положительным, будучи вынужденными читать данный текст, имели возможность выстроить защиту против возникновения диссонанса. Стоит еще раз подчеркнуть, что на самом деле содержание дальнейшего текста в обеих группах было идентичным. Если манипуляция, осуществленная в первой группе, была успешной и с ее помощью удавалось обмануть участников и, следовательно, создать диссонанс, то в первой группе можно рассчитывать на большее количество случаев изменения мнения после чтения текста, чем во второй группе.
Перед прочтением агитационного сообщения каждый участник указывал свое мнение об обсуждаемой компании. Сразу же после прочтения участникам снова предлагалось зафиксировать свои точки зрения. Двумя днями позже изменение мнения по этому вопросу высказывалось в третий раз.
В табл. 18 представлены данные этого эксперимента. Из этой таблицы видно, что в тех случаях, когда текст был заявлен как благожелательный по отношению к «Форду» (а испытуемые в целом были настроены по отношению к компании положительно), а содержание текста было негативным, результатом пропаганды стало успешное изменение суждений в сторону негативного настроя. Более того, это изменившееся мнение сохранялось к моменту третьего измерения.
В том случае, когда и содержание дальнейшего текста, и заявленная цель пропаганды были негативными по отношению к «Форду», изменения суждений оказались намного меньшими и практически полностью исчезли по прошествии двух дней. Различие между двумя группами по показателю общего изменения суждений от первого к третьему измерению было статистически значимым на более высоком уровне достоверности, чем однопроцентный. Данные подтвердили нашу гипотезу о том, что в тех случаях, когда ожидания и предварительные впечатления участников подразумевали, что информация окажется консонантной их исходным мнениям (согласно заявленной направленности текста), в итоге пропаганда оказалась весьма успешной.
Таблица 18. Изменение мнения после чтения агитационного текста
Такое объяснение функции, которую выполняет заявленная цель пропаганды, получило дальнейшее подтверждение при рассмотрении ответов участников исследования на вопросы о том, как им показалось, был ли текст предвзятым или объективным, логически выдержанным или нет, соответствовал ли он их собственным наблюдениям и насколько он заслуживает доверия.
В табл. 19 показано процентное содержание ответов, оценивающих текст благоприятно (текст непредвзятый, логически выдержанный, соответствует их собственным наблюдениям и заслуживает доверия), для различных степеней различия между исходным мнением участника и негативным мнением, представленным в тексте.
Таблица 19. Процент положительных оценок пропагандистского текста
Очевидно, что то, как испытуемые оценивали пропаганду, не зависело от ее реального содержания. Две группы ознакомились практически с абсолютно одним и тем же текстом. Однако доля благоприятных оценок этого текста в условиях 1 и 2 разошлась в противоположных направлениях и зависела от различия между исходным мнением участников исследования и фактическим содержанием текста. Определяющим фактором представляется заявленная цель пропаганды. Для условия 1 заявленное намерение было близким к первоначальным мнениям тех испытуемых, которые не были согласны с фактическим содержанием текста, в то время как для условия 2 заявленное намерение было близко к тем первоначальным мнениям, которые не отличались вовсе или незначительно отличались от содержания текста. Процент благоприятных оценок текста, таким образом, очень сильно зависел от того, насколько исходное мнение участника было близко к заявленной цели пропаганды. Чем больше было различие между ними, тем меньшим был процент благоприятных оценок.
Эксперимент по проблеме информационного воздействия
Мы подробно обсудили следствия из теории диссонанса в плане поведения человека в тех ситуациях, когда он сталкивается с возможностью или необходимостью получить некоторую информацию или стать объектом пропаганды. Кроме того, мы представили результаты ряда исследований, согласующихся с нашей теорией. Однако результаты некоторых из приведенных экспериментов не интерпретируются однозначно. Я последовательно спланировал и с помощью Дануты Эрлих и Питера Шонбаха провел лабораторный эксперимент с целью протестировать весь спектр взаимосвязей между диссонансом и открытостью для информационного воздействия.
Будет уместно кратко рассмотреть специфические положения теории, касающиеся этого типа поведения. Простоты ради мы ограничим обзор рассмотрением диссонанса между знанием о том, что человек делает, и другими знаниями в таких условиях, когда представления о собственном поведении активно сопротивляются изменениям, поскольку само поведение трудно изменить. Можно ожидать следующего.
1. Если существующие знания полностью или по большей части согласуются со знанием относительно рассматриваемого поведения, мотивация к восприятию информации (по крайней мере, мотивация, связанная с диссонансом) практически будет отсутствовать. При таких обстоятельствах, следовательно, будет наблюдаться незначительная или нулевая добровольная готовность оказаться под воздействием информации. С другой стороны, нет причин ожидать и активного избегания информации.
2. Если между общим знанием и рассматриваемыми поведенческими когнитивными элементами имеется заметный диссонанс, следует ожидать активных усилий, направленных на снижение диссонанса и отторжение увеличивающей его информации. Таким образом, если источник информации рассматривается как потенциально уменьшающий диссонанс или создающий новые когнитивные элементы, консонантные со знанием о собственном поведении, человек будет добровольно подвергаться воздействию информации из этого источника. Если же источник информации рассматривается как потенциально увеличивающий диссонанс, то человек будет активно отказываться от восприятия такой информации.
3. Если диссонанс превышает сопротивление к изменению собственного поведения, то поведение изменится. Благодаря этому диссонанс будет устранен, и все то, что диссонировало со знанием о старом поведении, разумеется, будет консонантно знанию о новом поведении. Если диссонанс настолько велик, что еще вот-вот и преодолеет сопротивление к изменению поведения, то можно ожидать, что самым простым способом устранить диссонанс будет на некоторое время увеличить его до такой степени, чтобы изменение поведения оказалось возможным. При этих обстоятельствах следует ожидать, что люди будут подвергать себя воздействию увеличивающей диссонанс информации. Однако это может произойти только в ситуациях чрезвычайно выраженного, близкого к предельному диссонанса. Максимальный диссонанс, который может возникнуть между любыми двумя когнитивными элементами, равен сопротивлению изменения элемента с наименьшей устойчивостью.
Это краткое резюме — по сути, попытка вербализовать то, что было представлено в графической форме на рис. 4 (см. с. 132). Чтобы проверить эти гипотезы, мы спланировали эксперимент, отвечающий следующим требованиям.
1. Испытуемый оказывается в ситуации, когда он вовлечен в некую деятельность и имеется существенное сопротивление к изменению поведения. Однако совершенно ясно, что изменение все же может произойти.
2. События в окружении должны экспериментально контролироваться, с тем чтобы создать для одних участников знание, консонантное со знанием относительно этого поведения, а для других диссонантное.
3. В определенный момент каждому участнику должна быть дана возможность получить дальнейшую информацию, имеющую отношение к его поведению.
Процедура эксперимента была простой. Мы создали ситуацию карточной игры, в которой участникам приходилось сделать выбор относительно того, на какой стороне они хотели бы играть. Чтобы обеспечить сопротивление изменению поведения, за перемену сторон в ходе игры был назначен штраф. Манипулируя вероятностью выигрыша или проигрыша, для испытуемого можно было создавать консонанс либо диссонанс.
Всего в эксперименте участвовали 108 испытуемых. Все они были студентами старших курсов Миннесотского университета, добровольно пожелавшими принять участие в эксперименте. Экспериментальные сессии проводились индивидуально.
Пришедшего на эксперимент испытуемого встречал экспериментатор, который затем представлял его наблюдателю. Наблюдатель впоследствии не принимал активного участия в игре. Его работа заключалась в том, чтобы записывать все замечания, сделанные участником в ходе эксперимента, и фиксировать время, которое испытуемый потратил на знакомство с новой информацией. Экспериментатор сообщал участнику:
«Прежде чем мы начнем, я хотел бы объяснить, что мы изучаем человеческое поведение в ситуациях азартной игры. Специально для этого исследования мы придумали игру в карты для двух человек, и сейчас мы с вами будем играть друг против друга. В этой игре две стороны не равны между собой: одна находится в более выгодных условиях. После того как вы ознакомитесь с правилами игры, напечатанными на этом листе, вас попросят сделать выбор между двумя сторонами, то есть между игроком A и игроком B. Мы будем играть на деньги, и для начала у вас будет два доллара пятьдесят центов, которые вы можете рассматривать как оплату вашего участия в этом эксперименте. Все, что вы выигрываете, принадлежит вам. Все, что вы проигрываете, остается у нас. (В этот момент экспериментатор клал перед испытуемым деньги вместе с листом, на котором представлены правила игры.)
Теперь ознакомьтесь, пожалуйста, с правилами игры. Если у вас возникнут какие-либо вопросы, задавайте их, не стесняясь».
Правила игры на листе были следующими:
«В этой игре два игрока: игрок A и игрок B. Перед каждым розыгрышем карты тасуются, колода разбивается и семь открытых карт выкладываются на стол. Затем считается суммарная стоимость этих семи карт. Стоимость отдельных карт такова: туз — одно очко; двойка — два очка; тройка — три очка, и так далее до десятки; десятки и все старшие карты стоят десять очков каждая. Максимальная общая сумма очков, естественно, равна семидесяти.
Всякий раз, когда общая сумма очков равна 48 или меньше, выигрывает игрок A, но только точную сумму своей ставки. Если выпало 49 очков — ничья.
Игрок B побеждает, если общая сумма очков равна 50 или больше. Его шансы на победу таковы: от 50 до 54 очков — он выигрывает точную сумму своей ставки; от 55 до 59 — выигрывает двойную ставку; от 60 до 64 — выигрывает вчетверо больше, чем ставил; и от 65 до 70 — выигрывает в восемь раз больше, чем ставил. Таким образом, когда общая сумма очков равна:
48 или меньше — игрок A выигрывает, игрок B проигрывает;
49 — ничья (никто не проигрывает и не выигрывает);
50–54 — игрок B выигрывает, игрок A проигрывает 1:1;
55–59 — игрок B выигрывает, игрок A проигрывает 2:1;
60–64 — игрок B выигрывает, игрок A проигрывает 4:1;
65–70 — игрок B выигрывает, игрок A проигрывает 8:1».
После того как участник ознакомился с правилами игры, экспериментатор продолжал:
«Сейчас мы проведем тридцать розыгрышей. Это значит, что тридцать раз карты будут перетасованы и каждый раз семь открытых карт будут выложены на стол. Перед каждым розыгрышем я попрошу вас сделать вашу ставку. Размер ставки может быть любым: от пяти до двадцати пяти центов за один раз.
Чтобы игра получилась максимально честной, мы даем вам один шанс в течение всей игры сменить роль игрока А или В. Это значит, что вы сможете в любой момент сменить сторону, на которой играете. Однако это будет стоить вам один доллар. Как видите, очень важно с самого начала сделать правильный выбор.
Наш опыт показывает, что правильный выбор сделать нетрудно, если перед этим хорошенько подумать. Я предлагаю вам сейчас поразмышлять над этим. Вот вам бумага и карандаш для необходимых вычислений».
После того как участник эксперимента оглашал свое решение, ведущий уточнял, насколько это решение твердо и окончательно. Участнику выдавался листок бумаги с числами от 1 до 30 под тем предлогом, что, вместо того чтобы передавать деньги взад-вперед через стол, он сможет вести подсчет своих проигрышей и выигрышей в каждой игре и таким образом быть постоянно в курсе того, сколько у него денег.
Затем экспериментатор доставал карты, и игра начиналась. Перед каждым розыгрышем участнику предлагалось сделать ставку. Затем ведущий тасовал карты и просил участника разбить колоду перед раздачей.
После 12 туров экспериментатор демонстрировал график, отражающий суммарные вероятности выпадения всех возможных сочетаний карт: от 10 до 70 очков. Участнику пояснялось, что по графику он может вычислить точную вероятность получения тех или иных результатов и определить, какая из сторон поставлена в более благоприятные условия. В действительности же график, будучи правильно проинтерпретированным, информировал участника о том, что он занял проигрышную позицию. Разумеется, представленный график менялся в зависимости от того, на какой стороне — А или В — играл участник. Экспериментатор подробно пояснял, как проводить вычисления по данному графику, а затем участнику сообщалось следующее:
«С этого момента график принадлежит вам. Вы можете пользоваться им или нет — дело ваше. Можете потратить на его изучение столько времени, сколько захотите, дайте знать, когда будете готовы продолжать игру».
Затем ведущий ждал сигнала участника о том, что тот закончил изучать график и готов играть дальше. Наблюдатель отмечал точное количество времени, затраченное участником на работу с графиком. Когда испытуемый отрывался от графика, эксперимент завершался. Ведущий задавал участнику необходимые вопросы и разъяснял цель эксперимента.
Два доллара пятьдесят центов оставались участнику в качестве гонорара.
Теперь давайте подведем итоги и покажем, как с помощью подобной процедуры были заданы искомые экспериментальные условия.
Создание сопротивления изменению поведения. Участник эксперимента, полагая, что одна из участвующих в игре сторон действительно находится в более выгодном положении, делал свой выбор. Ведущий, специально подчеркивая тот момент, что правильный выбор существует, а также то, что его можно сделать, если предварительно хорошенько подумать, усложнял участнику в случае неудачной игры признание совершенной ошибки и тем самым препятствовал изменению поведения. Помимо того, дополнительную сложность создавал и тот факт, что, хотя сторону и можно было сменить в любой момент, но это обходилось в один доллар.
Создание знания, консонантного либо диссонантного со знанием о поведении. Рассматриваемое поведение в данном случае — это, конечно же, готовность продолжать игру на выбранной изначально стороне. К моменту окончания 12-го тура у участников эксперимента уже оказывался на руках список выигрышей и проигрышей. Те, кому удалось много выиграть, получали опыт, подсказывающий им, что выбранная сторона — лучшая. Разумеется, это знание было консонантным знанию о выборе данной стороны. Напротив, много проигрывавшие участники за время игры собрали достаточное количество информации, диссонирующей с их первоначальным выбором. Иными словами, экспериментальным путем был создан широкий диапазон величины диссонанса имеющихся у человека знаний с его представлением о собственном поведении.
Создание возможности получить новую информацию. График, выданный участнику по окончании 12-го розыгрыша, являлся очевидной возможностью получить дополнительную информацию о ситуации. Испытуемому сообщалось, что этот график представит ему точный расклад вероятностей в игре. Его ожидания относительно того, что именно представляет собой график, неизбежно должны были в какой-то мере предопределяться уже полученным опытом игры. К этому моменту мы вернемся позже, когда будем давать предсказания на основе теории диссонанса.
Результаты эксперимента
Разумеется, основной результат эксперимента можно представить в виде кривой, отражающей соотношение величины диссонанса либо консонанса, существующего в сознании человека на момент появления графика, и количества времени, затраченного на изучение графика. Напомним, что время изучения графика фиксировал наблюдатель с секундомером. Безусловно, погрешность этого измерения весьма велика. Некоторые испытуемые могли за минуту получить столько же информации, сколько другие, менее сведущие, — за пять минут. Измерение степени диссонанса также не было лишено сложности. Очевидно, что выигрыши и проигрыши имеют прямую связь с появлением консонантных либо диссонантных элементов, так как они отражают опыт, полученный человеком в данной ситуации. Поскольку размер ставки мог меняться от розыгрыша к розыгрышу, мы посчитали наиболее уместным в этих вычислениях найти разницу между суммой, оставшейся на руках у участника эксперимента после 12-го розыгрыша, и исходными двумя с половиной долларами и поделить эту разницу на средний размер ставок, сделанных им в течение игры. Данные о соотношении измеренных таким образом параметров представлены в табл. 20 и на рис. 5.
Таблица 20. Соотношение между величиной диссонанса и временем, затраченным на изучение графика
Очевидно, что время, затраченное на изучение графика, является сложной функцией от величины диссонанса. Фактически эта функция составлена из двух кривых, показанных на рис. 4 (см. с. 132). Поскольку ожидания игроков относительно того, какую информацию предоставит им график, зависели от предшествующего опыта, полученного в ходе игры, данные располагаются и на кривой «ожидание уменьшения диссонанса», и на кривой «ожидание увеличения диссонанса». Этот сдвиг в ожиданиях соответствует примерно –5,00 по оси абсцисс на рис. 5. Давайте теперь вкратце оценим то, насколько полученное нами соотношение соответствует предположениям, сделанным согласно теории диссонанса.
Рис. 5. Время знакомства с новой информацией
1. Мы предсказывали, что если отношения между знанием и поведением являются в существенной мере консонантными, то мы увидим незначительную или нулевую мотивацию к восприятию новой информации, представленной на графике. Как и ожидалось, в положительной части шкалы диссонанса количество времени, затраченное на изучение графика, было невелико. Иными словами, если опыт, полученный игроком, порождал знание, согласующееся со знанием о собственном поведении, этот участник проводил за изучением графика немного времени. Однако можно считать это предсказание подтвердившимся лишь частично, так как для небольшой или нулевой мотивации к изучению графика среднее значение, равное 178,3 секунды, представляется слишком большим. Можно было бы ожидать меньших временных затрат. Я еще вернусь к этому моменту.
2. Мы предполагали, что если связь между новым знанием и уже существующим знанием относительно собственного поведения была диссонантной, то время, потраченное на изучение графика, будет значительно большим в том случае, если игрок надеялся получить таким образом информацию, способную уменьшить диссонанс. На самом деле мы видим, что при умеренных значениях диссонанса (от –1,00 до –5,00) время, затраченное на график, достигает наибольших значений. Эти участники получили в ходе игры умеренное количество когнитивных элементов, диссонирующих с намерением продолжать играть на первоначально выбранной стороне. Однако они могли надеяться получить из графика подтверждение того, что их выбор был правильным. Такая информация привела бы к уменьшению диссонанса. Следовательно, эти игроки затратили немало времени в поисках подобных сведений.
3. Мы предполагали, что при наличии диссонантных отношений между знанием и поведением мы будем наблюдать активное избегание знакомства с графиком, если тот воспринимается как потенциальный источник информации, увеличивающей уже существующий диссонанс. Те участники, чьи показатели приближались к крайним значениям на шкале диссонанса (от –5,00 до –9,00), получили в ходе игры опыт, влекущий за собой возникновение весьма ощутимого диссонанса. Более того, опыт, полученный этими участниками, был систематическим и достаточным для того, чтобы они могли перестать надеяться получить из графика информацию, снижающую диссонанс, от которого они хотели бы избавиться. Следовательно, эти игроки избегали подробного изучения графика. Среднее время, затраченное на его изучение в этой группе, на самом деле оказалось невелико.
4. Мы предполагали, что если бы диссонанс между знанием и поведением увеличился настолько, чтобы приблизиться к пороговой величине, равной сопротивлению поведения к изменению, то самым простым путем избавиться от диссонанса было бы временно увеличить его до такой степени, чтобы он превысил пороговую величину. Тогда перемена роли с игрока А на игрока В, или наоборот, позволила бы участнику избавиться от диссонанса. Можно считать, что значение –12.00 по шкале величины диссонанса было действительно близким к величине сопротивления поведения изменениям, поскольку оно подразумевало в среднем 12 проигранных ставок из 12 попыток. Действительно, мы видим, что, как только степень диссонанса достигает данной отметки, количество времени, затраченного на изучение графика, начинает возрастать.
Повторимся, что если сравнить кривые, представленные на рис. 5, с кривыми, представленными на рис. 4, то можно увидеть, что полученные данные в точности соответствуют предсказаниям, если предположить, что при некоторой умеренной величине диссонанса ожидания испытуемых изменятся, и вместо уменьшения диссонанса они начнут ожидать от новой информации увеличения диссонанса.
Поскольку данные взаимосвязи достаточно сложны, следует сказать, что непараметрический дисперсионный анализ показал: различия по затратам времени на изучение графика в зависимости от величины диссонанса статистически значимы на более высоком уровне значимости, чем однопроцентный. Проверка различий между соседними интервалами на шкале диссонанса также свидетельствует о том, что подъем в начале, последующий спад и финальный подъем значений затраченного времени являются статистически значимыми на 5-процентном уровне. При таком общем высоком уровне значимости мы можем быть уверены, что полученная форма графика не случайна.
Вернемся теперь к рассмотрению сравнительно высоких значений среднего времени на положительном полюсе шкалы диссонанса. Поскольку теоретически можно ожидать незначительной или нулевой мотивации к поиску информации, следовало бы рассчитывать на то, что время изучения будет сравнительно небольшим, если, конечно, не сказывается влияние каких-либо других факторов. На самом деле оказывается возможным выявить тот дополнительный фактор, который привел к таким неожиданно высоким значениям. Вспомним, что график, предложенный испытуемым, будучи верно проинтерпретированным, должен был свидетельствовать о том, что избранная игроком сторона находится в проигрышном положении. Можно предположить, что среди участников, для которых диссонанс приобрел положительные значения, нашлись такие, которые, взглянув на график, просто потому, что экспериментатор предложил им на него посмотреть, сумели верно его истолковать и вследствие этого ощутили некоторый диссонанс в своей относительно консонантной системе знаний. В таком случае имел место факт невольного столкновения с порождающей диссонанс информацией. Однако это будет верно только для тех, у кого значения по шкале диссонанса были положительными. В табл. 21 приведено среднее время по двум группам испытуемых, переразбитое на такие интервалы, чтобы на каждом из них было достаточное количество случаев. Из этой таблицы отчетливо видно, что те испытуемые, чьи показатели расположились на положительной части шкалы диссонанса (интервал включает и 0) и кто при этом каким-либо образом проявил верное понимание графика, изучали его дольше. Различие тестировалось непараметрическими методами и было значимым на более чем пятипроцентном уровне.
Участники, оказавшиеся на отрицательной части шкалы величины диссонанса, продемонстрировали незначительное отклонение результатов в другую сторону. Эти различия не достигают уровня статистической значимости. Очевидно, однако, что необычно высокие показатели затраченного времени, соответствующие положительному концу шкалы величины диссонанса, на самом деле явились результатом диссонанса, вызванного изучением графика.
Таблица 21. Соотношение между правильным или неправильным пониманием графика и временем, затраченным на его изучение
Если интерпретация этих данных в рамках теории диссонанса верна, то мы должны были бы получить подтверждение этому в спонтанных репликах участников эксперимента, а также в количестве игроков, решивших сменить игровую сторону после знакомства с графиком.
Остановимся сначала на некоторых спонтанных замечаниях, сделанных испытуемыми во время изучения графика. По комментариям каждого игрока можно сделать вывод относительно того, продемонстрировал ли он неправильное понимание графика, то есть воспринял ли он полученную информацию как подтверждение правильности своего изначального выбора. Теория диссонанса позволяет предположить, что это будет наиболее частым явлением среди тех участников, кто либо обратился к графику ради уменьшения диссонанса (от –1,00 до –5,00), либо старался избежать знакомства с ним из страха, что полученная информация увеличит диссонанс (интервал от –5,01 до –9,00). Реплики, показывающие неверное понимание графика, характерны для 26 % участников, попавших в эти интервалы. Среди тех же, кто на момент знакомства с графиком выигрывал и, следовательно, не ощущал диссонанса, только 16 % участников сделали замечания, свидетельствующие о неверном понимании графика. Среди участников, вошедших в два последних интервала (от –9,01 до –13,00) и действовавших по большей части ради временного увеличения диссонанса с последующим изменением поведения, ни один не сделал замечаний, свидетельствующих о неверном толковании графика.
Согласно теории, можно было бы ожидать, что большинство участников, попавших в два последних интервала, сменят сторону, за которую они играли (игрок А или В) после знакомства с графиком. И действительно, 60 % этих игроков перешли на другую сторону, тогда как среди участников, попавших в интервал от –1,00 до –9,00, таковых оказалось 35,7 %. Разумеется, среди участников эксперимента, чьи показатели диссонанса расположены на положительной части шкалы, оказалось совсем немного (только 10 %) тех, кто сменил сторону после изучения графика. Хотя различия, связанные с неверным пониманием графика, а также различия, относящиеся к перемене сторон, и не являются статистически значимыми, они соответствуют направлению, предсказанному теорией. Можно, однако, задаться вопросом: почему лишь 60 % тех, кто вошел в два последних интервала, изменили поведение, если теоретически все 100 % должны были это сделать?
Следует вспомнить, что перемена стороны обходилась игроку в доллар, а именно у часто проигрывавших участников к концу 12-й попытки на руках оставалось слишком мало денег (у большинства эта сумма все еще превышала один доллар, но не намного). Некоторые из этих игроков заявили, что хотели бы сменить сторону, но не могут себе этого позволить по финансовым соображениям. Другие могли испытывать те же затруднения, но умолчали о них.
Заключение
В этой главе рассматривались данные, связанные с одним из аспектов уменьшения диссонанса, а именно: с получением новой информации, не противоречащей уже имеющимся знаниям, а также с попытками избежать восприятия новой информации, диссонирующей с уже существующими знаниями.
Было показано, что большое количество данных, связанных с избирательным подходом к информации, пропаганде и СМИ, могут получить объяснение с точки зрения попыток снижения диссонанса. К сожалению, большинство подобных данных не однозначны в том плане, что по ним не удается установить направление причинно-следственной связи, и они не могут расцениваться как веское свидетельство в пользу теории когнитивного диссонанса.
Данные, связанные с реакциями людей на невольное столкновение с информацией, к счастью, более адекватны. Если диссонанс существует, людям свойственно избегать воздействия увеличивающей его информации, даже если ее им навязывают насильственно — путем непонимания, отрицания достоверности полученных сведений и т. п. Если же люди не ожидают от получаемой информации увеличения диссонанса и не задействуют психологические защиты, позволяющие его избежать, информация окажет на них большое влияние.
Взаимосвязь между степенью возникшего диссонанса и ожиданиями, связанными с конкретным источником новой информации и определяющими, будет человек воспринимать ее с готовностью или нет, становится очевидной и понятной благодаря результатам эксперимента, специально направленного на проверку этих частных следствий из теории диссонанса.
Глава 8
Роль социальной поддержки: теория
Социальная группа — одновременно и главный источник когнитивного диссонанса для индивида, и основное средство его устранения или снижения. С одной стороны, информация, получаемая в процессе общения, может привести к возникновению у человека новых когнитивных элементов, диссонирующих с уже существующими. С другой стороны, один из наиболее эффективных способов устранения диссонанса — это отбросить один набор когнитивных элементов и создать другой. Иногда этого удается достичь только в том случае, если находятся другие люди, согласные с тем мнением, которое человеку хочется поддерживать. Таким образом, процессы социальной коммуникации и социального влияния неразрывно переплетены с процессами возникновения и устранения диссонанса.
При изложении следствий теории когнитивного диссонанса по отношению к социальным процессам я начну с изложения своих ранее опубликованных работ[72],[73], посвященных процессам социального влияния. В этой главе я намерен вернуться к ним и связать их с теорией диссонанса.
Если в группе существуют какие-либо ощутимые разногласия и члены группы знают об этом, это не может не привести к возникновению у них диссонанса. Итак, что же и с чем диссонирует? Я считаю, что диссонанс возникает в том случае, когда человек осознает, что его убеждение противоположно мнению другого человека. Допустим, некто A видит перед собой зеленый газон, а некто B, не будучи дальтоником, утверждает, что этот газон коричневый. Знание этих фактов вызывает у субъекта A диссонанс. Отношения между когнитивными элементами в этом примере можно назвать диссонантными по определению. Знание, что B видит газон коричневым, никак не следует из того, что для A он зеленый. Аналогично, если некто убежден, что суровые северные зимы полезны для здоровья, этот когнитивный элемент будет диссонировать со знанием, что кто-то другой считает такие погодные условия невыносимыми.
Какие факторы могут оказать влияние на величину диссонанса, возникшего в результате открытого выражения разногласия? Здесь обнаруживаются те же самые переменные, которые уже обсуждались в предыдущих главах. Но давайте рассмотрим их подробнее. Величина диссонанса, вызванного столкновением мнений, будет, разумеется, зависеть от того, какое количество когнитивных элементов, имеющихся у индивида, консонантно с его мнением по обсуждаемому вопросу. Чем больше консонантных отношений, тем меньше величина вызванного разногласием диссонанса. Под числом консонантных отношений, как уже обсуждалось ранее, мы имеем в виду сумму, взвешенную по значимости каждого элемента. Отсюда следует, что существуют две переменные, имеющие решающее значение для величины диссонанса, создаваемого расхождением во мнениях.
1. Чем больше существует объективных, не связанных с социальной реальностью, когнитивных элементов, консонантных с рассматриваемым мнением, тем к меньшему диссонансу будет приводить выражение несогласия. Так, там, где мнение или знание касается физической реальности, познаваемой в опыте, несогласие будет порождать незначительный диссонанс. Для человека, знающего, что стекло хрупкое, существует такое количество приобретенных в опыте когнитивных элементов, консонантных этому знанию, что при высказывании противоположного суждения возникнет относительно небольшой диссонанс. С другой стороны, если человек верит в переселение душ, очень немногие (если такие вообще существуют) когнитивные элементы, отражающие объективную действительность, будут консонантны этому убеждению. В такой ситуации любое возражение вызовет большой диссонанс.
2. Если человек придерживается широко распространенных взглядов, то диссонанс, вызванный выражением несогласия со стороны другого человека, будет небольшим. Поскольку знание о том, что кто-то еще, кроме него, придерживается определенного убеждения, консонантно знанию, что этого убеждения придерживается он сам, то чем больше людей, согласных с этим мнением, тем большее количество когнитивных элементов ему консонантно. Так, если один из членов группы не согласен с мнением другого, величина диссонанса будет меньше для того из них, чье мнение разделяет большинство.
Для величины диссонанса будут иметь значение переменные, которые определяют значимость когнитивных элементов, включаемых в диссонанс. Чем более важным является элемент, тем больше будет диссонанс. Следовательно, необходимо определить переменные, которые характеризуют значимость когнитивных элементов, соответствующих убеждениям другого в контексте социальных разногласий.
Одной из таких переменных является релевантность оспариваемого суждения для человека, выразившего свое несогласие, или для группы, в которой было выражено несогласие. Чем больше человек или группа связаны с обсуждаемым мнением, тем больше будет значимость когнитивных элементов, отражающих их мнения, и тем больше будет диссонанс, вызванный выражением несогласия. Если человек, высказывающий несогласие, считается специалистом в обсуждаемом вопросе, диссонанс, возникающий вследствие знания о том, что он придерживается противоположной точки зрения, будет больше. Если мнение, вызывающее разногласия, является особенно значимым для группы, величина диссонанса тоже возрастает. Значимым является то мнение, которое принадлежит к кругу вопросов, с которыми группа обычно имеет дело.
Другой переменной, влияющей и на важность когнитивных элементов, и на величину диссонанса, является привлекательность человека, выражающего противоположную точку зрения. Когда речь идет о группе, эта переменная часто называется сплоченностью, обозначая сумму общего притяжения, удерживающего членов группы вместе. Логично допустить, что диссонанс между собственным мнением и знанием о существовании противоположной точки зрения будет больше, если высказывающий это мнение человек или группа являются привлекательными.
Необходимо упомянуть еще один фактор, влияющий на величину диссонанса. Это степень несогласия. Если один человек говорит «черное», а другой — «белое», диссонанс в сознании каждого из них будет больше, чем если бы кто-то сказал «темно-серое». Представьте себе, к примеру, человека, который убежден, что справиться с малолетними преступниками можно, только установив жесткую дисциплину и сурово наказывая за любое нарушение правил. Если ему скажут, что дисциплина должна быть разумной, а наказывая, следует принимать во внимание смягчающие обстоятельства, для него возникнет некоторый диссонанс. Однако диссонанс будет гораздо больше, если такому стороннику строгости сказать, что единственный путь перевоспитать юных преступников — доброе отношение к детям и любовь. В данном случае мы имеем дело с диссонансом систем когнитивных элементов. Чем больше число диссонантных отношений между элементами, относящимися к двум кластерам, тем больше величина общего диссонанса.
Уменьшение диссонанса, порожденного социальным разногласием
Согласно теории, если существует диссонанс, то присутствует и стремление к его снижению; причем чем больше выражен диссонанс, тем сильнее стремление его устранить. Способы снижения диссонанса, порожденного социальным разногласием, подобны тем, которые обсуждались в предыдущих главах.
1. Диссонанс может быть уменьшен или даже полностью устранен, если человек поменяет свое мнение на то, которого, как ему кажется, придерживаются другие люди. Разумеется, смена убеждений приведет к уменьшению диссонанса, только если исходной точки зрения придерживается не так много людей (поскольку при смене точки зрения человека он окажется не согласен со всеми этими людьми). Этот способ аналогичен попыткам изменения существующих знаний, которые мы рассматривали по другому поводу.
2. Второй путь уменьшения диссонанса — убедить несогласного изменить свое мнение. Легко заметить, что этот способ, в свою очередь, аналогичен изменению среды и соответственно когнитивных элементов, отражающих среду. Попытка влияния — это основное проявление стремления к уменьшению диссонанса, порожденного социальным разногласием.
Два указанных метода представляют обычный способ влияния, приводящий к выработке единого мнения в группах, где существуют разногласия. Если о теории социального влияния говорить в терминах теории диссонанса, можно сказать, что происходит облегчение движения к однородности мнений внутри группы.
3. Еще один способ уменьшить существующий диссонанс между собственным мнением и знанием о том, что другой человек придерживается другого мнения, — устранить возможность сопоставления себя с тем, кто придерживается другого мнения. Достичь этого можно несколькими путями: приписать другому какие-либо негативные характеристики, исказить его мотивы, отвергнуть общение с ним. Если, например, некто утверждает, что трава коричневая, а я своими глазами вижу, что она зеленая, диссонанс между моим знанием и чужим утверждением уменьшится, если я назову этого человека дальтоником. Или другой пример. Допустим, некто верит в то, что летающие тарелки — это космические корабли пришельцев, а другой отстаивает точку зрения, что летающих тарелок вообще не существует. Если человек, верящий в НЛО, сочтет своего оппонента глупым, невежественным, недружелюбным и ограниченным субъектом, диссонанс в его сознании уменьшится.
Все эти три процесса — изменение собственного мнения, попытка повлиять на других и приписывание несопоставимости себе и другим — будут протекать интенсивнее по мере увеличения диссонанса. Таким образом, тенденция изменить собственное мнение, повлиять на несогласных (особенно тех, кто сильнее всего выражает несогласие) или проводить различия между собой и несогласными возрастает в зависимости от того, насколько глубоки противоречия между мнениями, насколько велика значимость проблемы для группы или насколько уменьшилось количество когнитивных элементов, консонантных рассматриваемому мнению. Возвращаясь к основным положениям теории, можно повторить, что стремление снизить диссонанс является функцией от величины диссонанса.
Изложенное выше во многом является повторением опубликованной прежде теории социального влияния, выводы которой подкреплены экспериментами. Прежде чем перейти к разработке дальнейших следствий из теории диссонанса для процессов социального влияния, позволю себе остановиться на обзоре результатов этих экспериментов.
Эксперименты показали, что зависимость стремления снизить диссонанс от его величины имеет теоретически предсказанный характер. Если в группе существуют разногласия, то при возрастании сплоченности группы усиливается стремление ее членов к уменьшению диссонанса, вызванного этими разногласиями. Бэк[74] в своих экспериментах показал, что как тенденция изменять собственное мнение, так и настойчивость в попытках влияния на других возрастает с ростом сплоченности группы. Он работал с парами, состоящими из двух незнакомых прежде людей. В половине этих пар каждому испытуемому предварительно в индивидуальном порядке давалась информация, призванная сделать партнера привлекательным. В других парах давались инструкции, делающие партнеров непривлекательными в глазах друг друга. В остальном процедура эксперимента была идентична для всех групп. Каждому испытуемому до встречи со вторым членом пары был показан набор рисунков. Его просили записать свою интерпретацию увиденных изображений. Затем пары были соединены, и им предоставили возможность обсудить рисунки и их значения в течение того времени, что им было необходимо. Когда обсуждение было закончено, пары вновь разделяли и каждого участника просили снова записать интерпретацию тех же изображений.
Степень изменения мнения каждого из испытуемых после обсуждения с партнером измерялась разницей между двумя приведенными интерпретациями. Данные показали, что в среднем таких изменений своего мнения в направлении мнения партнера было больше в парах с сильной заинтересованностью партнеров друг в друге. Другими словами, чем больше был диссонанс, вызванный разногласием (вследствие того, что человек, высказывавший противоположное мнение, или группа, в которой возникло разногласие, обладали большей привлекательностью), тем больше была вероятность изменения мнения в направлении, способствующем снижению диссонанса.
Внимательно наблюдая за ходом дискуссии между двумя испытуемыми в каждой паре, Бэк получил значения степени интенсивности для попыток влияния. Полученные данные показали, что чем сильнее сплоченность группы, тем в большей степени ее члены пытаются повлиять друг на друга. Другими словами, чем больше величина диссонанса, тем сильнее проявляется попытка снизить его за счет изменения мнения других.
Наш с коллегами эксперимент также подтверждает выводы, сделанные Бэком, однако на несколько ином материале. В своем эксперименте мы использовали группы из шести-семи человек. В части из них был сформирован высокий уровень сплоченности, а в другой инструкция давалась так, что группа была менее привлекательной для ее членов. Предметом обсуждения в этих группах были вопросы организации труда. Дискуссия проводилась в письменной форме, что позволяло зафиксировать, кто, что и кому писал. Впечатление о степени разногласия в группах (то есть представление каждого человека о том, сколько человек и в какой степени не согласны с его собственным мнением) контролировалось с помощью сфальсифицированной «переписи мнений», которая вручалась каждому испытуемому и сообщала, что якобы думает каждый из членов группы. Результаты показали, что в группах с высокой сплоченностью было больше случаев изменения мнений испытуемых, чем в группах с низкой сплоченностью. Данные также говорят о том, что испытуемые в группах с высокой сплоченностью написали в среднем больше слов в процессе своих попыток переубедить несогласных.
Шахтер[75] описывает эксперимент, направленный на уменьшение диссонанса в группах путем отторжения людей, высказывающих свое несогласие. Эксперимент заключался в следующем: несколько групп людей объединялись в клубы по обсуждению вопросов детской преступности. Таких дискуссий с разными группами было проведено несколько. В половине случаев дискуссионные клубы были сделаны привлекательными для участников, а в половине случаев — наоборот. Это достигалось за счет формирования у участников ожиданий о том, насколько интересными им покажутся другие члены клуба, и то, чем им предстоит заниматься. В остальном процедура со всеми группами проводилась идентичным образом. На первой встрече группам было предложено обсудить дело малолетнего преступника, охарактеризованного таким образом, что всем должно было показаться, что ему необходимы любовь и сочувствие. На каждом заседании присутствовали трое подставных испытуемых, исполнявших тайное задание экспериментаторов. Их поведение всегда было одинаковым. Один из них, так же как и настоящие испытуемые, придерживался общего сочувственного отношения к ребенку. Другой сперва настаивал на том, что лучший способ перевоспитать юного преступника — примерно его наказать, но в процессе обсуждения менял свою точку зрения на общепринятую. Третий же продолжал настаивать на том, что необходимо суровое наказание. Эти трое актеров в каждой новой группе менялись ролями, с тем чтобы исключить систематические эффекты, связанные с личностными особенностями каждого из них.
Основная переменная, которая регистрировалась, — это степень проявления отторжения и нежелания общаться с этими тремя людьми после обсуждения. Ни в одном из условий не было зафиксировано свидетельств отвержения первого актера, согласного с мнением группы, или второго, который изначально высказывал иную точку зрения, а затем соглашался. В отношении же того, кто упорно придерживался иной точки зрения, в группе наблюдалось ярко выраженное отторжение, и более того, степень его проявления была выше в группе с сильной сплоченностью. Другими словами, результаты эксперимента свидетельствуют о том, что уменьшение диссонанса происходит через отвержение выразившего несогласие члена группы и что интенсивность этого процесса зависит от величины диссонанса.
В том же эксперименте Шахтер варьировал значимость вопроса для группы. Как было оговорено выше, часть групп собралась именно затем, чтобы обсудить вопросы детской преступности. Члены же других групп были уверены, что приглашены с совершенно иными целями, но их попросили «оказать любезность» экспериментатору и обсудить на первом заседании клуба именно эту проблему. Результаты показали, что, когда тема обсуждения не важна для группы, величина диссонанса будет меньше и в меньшей степени проявится отторжение девиантного субъекта.
Существуют также экспериментальные данные, свидетельствующие о том, что чем больше число когнитивных элементов, консонантных имеющемуся мнению, тем меньше величина диссонанса, вызванного знанием о существовании иной точки зрения. К примеру, Хохбаум[76] проводил эксперимент, суть которого заключалась в том, что половине испытуемых были предварительно предоставлены доказательства, поддерживающие их суждения по ряду вопросов. Когда они сталкивались с высказываниями противоположной точки зрения, то процент изменивших свою точку зрения среди них был ниже, чем среди тех, кто не получил предварительных свидетельств своей правоты. Этот же эффект, пусть и в несколько иной форме, был выявлен и в описанном ранее нашем эксперименте[77]. В этом эксперименте было показано, что возникшее противоречие имеет гораздо меньшее значение для тех, кто знает, что их точку зрения разделяют некоторые другие члены группы, чем для тех, кто считал, что все остальные члены группы имеют противоположную точку зрения. Это заключение кажется настолько очевидным, что в дальнейших его подтверждениях нет необходимости.
В завершение мы рассмотрим данные о характере связи между глубиной высказываемых разногласий и величиной диссонанса. Эксперименты, проведенные мною в соавторстве с Тибо[78] и Жераром[79], показали, что величина диссонанса и проявления стремления его уменьшить возрастают по мере обострения разногласий. В ходе обоих экспериментов испытуемым предлагалось обсудить некую проблему, подобранную таким образом, чтобы вызвать широкий диапазон мнений. Дискуссия проводилась в письменной форме путем написания записок друг другу, чтобы можно было легко зафиксировать, кто на кого пытался повлиять. Результаты показали, что большинство попыток влияния было предпринято в адрес тех, кто сильнее всего не соглашался с говорящим. Другими словами, попытки переубеждения несогласных были сильнее всего в отношении тех из них, кто создавал наиболее сильный диссонанс.
Вернемся к рассмотрению значения диссонанса в процессах социального влияния и коммуникации. До сих пор мы имели дело с социальными процессами, направленными на уменьшение диссонанса, вызванного открытым выражением разногласия в группе. Другой возможный путь разработки теории диссонанса — изучение реакции на процессы влияния, которым человек подвергается в группе, если в его сознании существует диссонанс, возникший за ее пределами. Разумеется, социальная группа является источником уменьшения диссонанса вне зависимости от условий его возникновения. Получив поддержку своего мнения в группе, индивид получит возможность снизить диссонанс, введя в свою систему знаний когнитивные элементы, консонантные с его мнением.
Можно предположить, что при наличии заметного диссонанса между двумя группами когнитивных элементов человек будет инициировать процессы социального влияния и коммуникации для того, чтобы его уменьшить. Он приложит усилия, чтобы получить одобрение членов группы. Он попытается найти тех, кто придерживается аналогичной точки зрения, или повлиять на мнение других. В любом случае наличие диссонанса относится к числу факторов, определяющих, какие темы выходят на передний план в процессе социального взаимодействия и тем самым становятся значимыми и для группы.
Например, если человек недавно купил новый автомобиль и испытывает обычный в таких случаях диссонанс, связанный с принятием решения, можно ожидать, что он захочет обсудить приобретение со своими знакомыми. Если у кого-то из них такая же машина, можно ожидать, что новый владелец машины расскажет такому знакомому о своем приобретении, рассчитывая получить информацию, консонантную с его решением. Более того, он хотел бы и от владельцев автомобилей других марок услышать, что у него хорошая машина. Тем не менее, если кто-то из его друзей заявит, что новая машина очень плоха, то завяжется длительный спор с попыткой переубедить такого друга.
Как я уже заметил, наличие диссонанса определяет не только содержание коммуникации и процессов влияния (то есть сами обсуждаемые темы), но и направление коммуникации — то, с кем они обсуждаются. Если, за исключением диссонанса, порожденного разногласиями, большинство когнитивных элементов, связанных с обсуждаемым мнением, консонантны ему, то коммуникация и попытки влияния, предпринятые индивидом, будут направлены в основном на переубеждение несогласных. Более того, попытки влияния будут направлены главным образом в адрес тех членов группы, которые проявляют наибольшую степень несогласия, так как чем острее разногласия, тем сильнее диссонанс в сознании индивида. Однако, если существует значительный диссонанс между некоторым мнением и множеством других существующих когнитивных элементов, процесс социального влияния будет более сложным. С одной стороны, диссонанс, произведенный выражением несогласия, может быть уменьшен при попытке повлиять на тех, кто высказывает возражения. С другой стороны, когнитивный диссонанс может быть уменьшен путем общения с теми, кто разделяет мнение индивида, что позволяет вводить элементы, консонантные этому мнению. Таким образом, можно ожидать, что если не принимать в расчет диссонанса, вызванного разногласиями в группе, когнитивные элементы, релевантные некоторому мнению, в основном консонантны ему, то коммуникация (попытки влияния) будет обращена главным образом к несогласным. Но если существует значительный диссонанс среди релевантных когнитивных элементов, то возникнет тенденция общаться с единомышленниками (и в особенности прислушиваться к ним).
Поскольку наличие диссонанса предполагает стремление его снизить (и избежать его дальнейшего роста) и поскольку согласие или несогласие других может увеличить или уменьшить существующий диссонанс, можно предсказать обстоятельства, при которых предпринятая попытка влияния будет или не будет успешной. Вообще влияние, направленное на человека, будет более успешным, если оно способствует уменьшению диссонанса, чем если оно приводит к его увеличению. Иначе говоря, если значительное число существующих у человека когнитивных элементов диссонантно мнению, которого он придерживается, легче будет убедить его изменить свое мнение так, чтобы оно согласовывалось с этими элементами. Представьте себе человека, который много курит и при этом знает, что курение сильно вредит его здоровью. Проще убедить его, что курение не так уж пагубно, а данные исследований, говорящих о вреде никотина для организма, сильно преувеличены, чем доказать, что курение не просто вредно, но и смертельно опасно.
Как мы уже выяснили, при наличии диссонанса человек часто ищет социальную поддержку того мнения, которого придерживается. Если человек получил социальную поддержку, диссонанс для него существенно уменьшится или совсем устранится. Однако, если поддержки со стороны группы не последовало, диссонанс не только не уменьшится, но и увеличится. В ситуации, когда социальная поддержка рассматривается как способ уменьшения диссонанса, успешная попытка снижения диссонанса означает успех процесса социального влияния. Давайте теперь выясним, каковы определяющие факторы получения социальной поддержки индивидом, пытающимся уменьшить когнитивный диссонанс.
Наиболее очевидная ситуация, в которой человек может получить поддержку какого-либо мнения со стороны других, заключается в том, чтобы поговорить со своими единомышленниками. В противном случае начинаются процессы влияния. Они протекают без затруднений, если затронутая проблема малозначима для членов группы. В этом случае диссонанс у них если и возникнет, то будет небольшим, и сопротивление изменению мнения со стороны тех, кто исходно придерживается другого мнения, не должно быть сильным. Представьте себе отца семейства, верящего в пользу строгой дисциплины, но знающего множество фактов (включая реакцию своих детей), диссонирующих с этим убеждением. Он может уменьшить диссонанс, убеждая знакомых в том, насколько необходима строгая дисциплина в семье. В том случае, если среди них окажутся бездетные люди, мировоззрению которых это мнение не противоречит, повлиять на них будет достаточно легко.
Более привычной является, однако, другая ситуация. Обычно суждение релевантно знаниям других людей. При таких обстоятельствах самое большое сопротивление изменению своего мнения будут оказывать люди, для которых выражение разногласий по обсуждаемому поводу создаст сильный диссонанс или увеличит существующий. Произойдет ли в таком случае изменение убеждений, зависит от того, станет ли возникший диссонанс достаточно большим, чтобы преодолеть сопротивление убеждений к изменению. Кому кого удастся переубедить, будет также зависеть от величины диссонанса в сознании каждого члена группы. Чем большей сплоченностью характеризуется группа и чем более значима для нее затронутая проблема, тем больше будет диссонанс и тем больше людей удастся переубедить. Получит ли человек искомую социальную поддержку и, следовательно, уменьшение диссонанса, или же под давлением возросшего диссонанса сам изменит свою точку зрения, зависит от целого комплекса социальных взаимодействий.
Рассмотрим один особо примечательный род обстоятельств получения социальной поддержки для уменьшения диссонанса. Очень легко получить социальную поддержку, если у значительного числа общающихся между собой людей наблюдается когнитивный диссонанс, который может быть устранен одним и тем же способом. Представьте себе, как бы это ни было маловероятно, группу людей, которые одновременно приобрели машину одной и той же модели. Очевидно, им не составит труда убедить друг друга в том, что эта машина — само совершенство и просто чудо техники. Когда мы имеем дело с ситуацией идентичного диссонанса в большой группе людей, наблюдаются любопытные массовые явления.
Давайте рассмотрим условия возникновения волны общего когнитивного диссонанса в группе. Затем проанализируем, каковы будут проявления стремления к снижению диссонанса и роль, которую будет играть то особое обстоятельство, что в таких условиях очень легко получить социальную поддержку.
Некоторые события бывают настолько впечатляющими, что вызывают одинаковые поведенческие реакции у всех, кого они затрагивают. В то же время у многих людей могут быть когнитивные элементы, диссонантные их реакции на это событие, что приводит к возникновению идентичного когнитивного диссонанса у большого количества людей. Например, природные катаклизмы или их опасность могут вызывать такие однородные реакции. Рассмотрим следующий пример. Угроза серьезного наводнения может заставить эвакуироваться целые населенные пункты. Все эти люди будут одинаково осознавать связанные с эвакуацией неудобства, и это будет диссонировать с фактом совершения этого действия. Какие бы механизмы ни использовались для уменьшения диссонанса, они будут примерно в равной степени работать для всей группы, и поэтому предпринимаемые попытки снижения диссонанса получат социальную поддержку. Например, люди могут уверить друг друга, что вероятность наводнения очень велика или что все неудобства — просто пустяки по сравнению с разрушительным действием стихии.
Однородный диссонанс среди большого числа людей может возникнуть и в том случае, когда распространяется бесспорная, неопровержимая информация, диссонантная некоему общепринятому убеждению. Например, множество людей может быть убеждено, что, если оппозиционная партия выиграет выборы, экономика страны будет ввергнута в хаос. Когда же эта партия приходит к власти, не только не происходит крушения экономики, а экономическая ситуация даже улучшается. Возникает диссонанс между знанием о реальной экономической ситуации и мнением о несостоятельности правящей партии. Аналогичный пример можно найти и в области религии. Так, перед 1000-м годом от Рождества Христова существовало широко распространенное убеждение, что наступает конец света. Когда эта дата прошла без особых происшествий, у всех, кто верил в конец света, должен был возникнуть одинаковый диссонанс. Опять же в ситуации, где большое количество людей общаются между собой и испытывают одинаковый диссонанс, было очень легко найти социальную поддержку. Прежде чем перейти к обсуждению специфических проявлений стремления уменьшить диссонанс в таких условиях, позвольте описать еще один тип ситуаций, порождающих широко распространенный однородный когнитивный диссонанс.
Группы и организации могут совершать какие-то действия. В момент, когда эти действия совершаются, большинство членов такой группы имеют когнитивные элементы, в основном консонантные производимым действиям, но в процессе развития событий, случайно или как следствие совершенных поступков, могут возникнуть новые знания, порождающие диссонанс с произведенным действием или осознанием того, что оно продолжается. В этом случае, конечно, диссонанс необязательно распространится так широко, но среди знакомых конкретного человека большой процент людей может испытывать идентичный когнитивный диссонанс. К примеру, группа из 20–30 семей покупает участок земли с целью организовать строительный кооператив. В ходе выполнения работ может возникать множество поводов для сомнений в правильности предпринятых действий. Расходы на строительство, превышающие ожидания, состояние дорог и другие факторы заставляют пожалеть о принятом решении. В такой ситуации, когда люди полны решимости продолжать строительство, а изменить текущее поведение очень трудно или невозможно, стремление уменьшить диссонанс будет направлено главным образом на изменение знаний, диссонантных с текущими действиями, и приобретение новых знаний, консонантных с ними. И, повторимся, поскольку все или большинство членов группы испытывают диссонанс, им будет легко получить социальную поддержку при попытке его уменьшения.
Приведенное выше описание ситуаций идентичного когнитивного диссонанса одновременно у многих людей не исчерпывает всех возможностей его возникновения. Мы хотели лишь заострить внимание на том, что диссонанс подобного рода хотя и не очень часто встречается, но в то же время и не такое уж редкое явление. В случае идентичного диссонанса используются все механизмы его снижения, которые обсуждались выше. Наш особый интерес вызывает ряд уникальных проявлений стремления уменьшить диссонанс, которые обычно обозначаются как массовые явления. Цель дальнейшего изложения — показать, что нет теоретической разницы между проявлением стремления к уменьшению диссонанса в случае массовых явлений и тех, что были рассмотрены выше. Разница лишь в том, что в случае массовых явлений легче получить социальную поддержку и, следовательно, эффект снижения диссонанса будет более ощутимым.
Возникновение широкой волны слухов
Слово «слух» обычно используется для обозначения информации, вербально передающейся от одного человека к другому. Часто «слух» имеет коннотацию, подразумевающую, что передается ложная информация. Однако в данном случае вопрос достоверности информации не является для нас принципиальным. Нас интересует, при каких условиях слух становится распространенным. Некоторые из них представляются очевидными. Слух должен содержать такую информацию, которая будет вызывать у человека желание сообщить ее еще кому-то. Важно, чтобы слух распространялся, то есть люди, получившие информацию, также захотели передать ее дальше. Ясно и то, что для распространения слуха важно, чтобы люди, находящиеся в прямом или непрямом контакте друг с другом, находились в сходных обстоятельствах и предмет слухов в сходной степени затрагивал бы их.
Нет никаких указаний на то, что единственным условием широкого распространения слухов служит идентичный диссонанс, возникший у большого числа людей. Несомненно, существуют другие факторы, заставляющие слухи широко распространяться, например чувство неопределенности относительно исхода какой-то ситуации, в которой одновременно находится большое количество людей. Наша цель состоит в том, чтобы продемонстрировать, что существование однородного диссонанса — одно из условий возникновения широко распространяющихся слухов и что когда слухи распространяются в качестве попытки уменьшить диссонанс, то можно прогнозировать их характер и содержание.
Давайте остановимся на этом более подробно. Представьте, что большая группа людей получила некую информацию, достоверность которой неоспорима. Эта информация создает диссонанс с убеждением, существующим у данной группы людей. Если это убеждение легко изменить, диссонанс будет устранен именно таким способом. Если же по какой-то причине это убеждение укоренилось в сознании людей, существуют два других способа снижения диссонанса. Люди могут попытаться изменить когнитивные элементы, соответствующие этой информации (в сущности, отрицая ее достоверность) или приобрести дополнительные когнитивные элементы, консонантные рассматриваемому убеждению. Разумеется, что любая попытка уменьшить диссонанс, предпринятая в одном из этих направлений, при обсуждении с другими людьми, испытывающими такой же диссонанс, встретит социальную поддержку. Социальная поддержка сформирует новые когнитивные элементы, консонантные с существующим убеждением, что уменьшит диссонанс. Содержание этих когнитивных элементов, легко передающееся от одного человека к другому, может принять вид массовых слухов.
Отрицание действительности
Иногда большая группа людей придерживается определенного мнения, даже если в течение долгого времени сталкивается с систематическими свидетельствами его ложности. Диапазон масштабов для таких случаев широк, начиная от незначительных и кратковременных и заканчивая такими, которые можно назвать массовыми заблуждениями. Например, многие читатели наверняка знакомы с ситуацией, когда компания планирует пикник в воскресенье, невзирая на то что синоптики обещают в этот день дождь, и все уверяют друг друга в том, что прогнозы часто не оправдываются. Они даже могут отправиться на пикник, надеясь, что дождь не пойдет, хотя облака собираются. Эта вера, противоречащая фактам действительности, может поддерживаться до тех пор, пока дождь не пойдет. То же самое можно сказать об ученых, поддерживающих друг друга и теории, которые опровергаются все большим и большим количеством данных.
Я специально привожу столь прозаические примеры, чтобы подчеркнуть, что мы обсуждаем явления, свойственные людям с нормальным контактом с реальностью. Вклад реальности в систему знаний таких людей очень существенен, на нее оказывается давление, приводящее ее в соответствие с реальностью. Таким людям в принципе тяжело придерживаться мнений или суждений, противоречащих реальности. Каким же образом для таких людей возможно ее отрицание?
Представьте себе человека, у которого есть некоторое знание или убеждение, с одной стороны, очень важное для него, а с другой стороны, обладающее очень высоким сопротивлением к изменению. Это может быть система взглядов, очень глубоко проникающая в его жизнь и консонантная такому количеству когнитивных элементов, что ее смена вызовет огромный диссонанс. Или это может быть система когнитивных элементов, соответствующих очень важному поступку, совершенному человеком, или его деятельности, в которую он настолько себя вложил, что теперь изменить ее практически невозможно. Вообразите далее, что произошло некое событие, повлиявшее на этого человека и создавшее диссонанс с существующими знаниями. Если все попытки уменьшить диссонанс, приобретая новые когнитивные элементы, консонантные с первоначальным знанием, не приносят результата, следует ожидать, что человек попытается отрицать достоверность произошедшего события, повлекшего возникновение диссонанса. Однако это очень трудно сделать, если реальность убедительно и напрямую воздействует на индивида. К примеру, если человек шел под дождем и промок, ему будет очень трудно убедить себя, что это не так. Для большинства из нас факты реальности крайне убедительны.
Попытки снизить существующий диссонанс приведут человека к обсуждению истинности произошедшего события с другими людьми. Если человек, идущий под дождем, примется отрицать, что идет дождь (допустим, что знание о дожде вызывает у него очень сильный диссонанс), он может сказать своему спутнику, что это не дождь, а скорее всего ветер стряхивает с деревьев капли прошлого дождя. Его спутник, будучи восприимчивым к действительности, вероятно, не согласится с этим. Однако же, если он сам испытывает диссонанс в связи с фактом дождя, он тоже постарается поверить в предположение своего компаньона. Только в том случае, когда достаточно большое число общающихся между собой людей испытывает идентичный диссонанс, который не может быть снят более простыми способами, станет возможным поддерживать веру в то, что дождя нет. Если все так думают, возможно, его и на самом деле нет.
Феномены массового обращения в веру
Без сомнения, для читателя уже очевидно, как и почему феномены обращения в свою веру могут рассматриваться в качестве проявлений стремления уменьшить диссонанс. В сущности, нет большой разницы между массовым обращением в веру и единичными примерами влияния одного человека на другого. Если такие попытки влияния или обращения в веру успешны, новообращенные сторонники вероучения увеличивают консонанс, таким образом уменьшая диссонанс между знаниями человека и существующим вероучением. Нам осталось только выяснить, как проявляется существование диссонанса и стремление его уменьшить в ситуации массового обращения в веру.
Представьте себе, что множество объединенных каким-то образом людей придерживаются системы взглядов, которая по той или иной причине очень важна для них и очень устойчива к изменениям. Допустим далее, что произошло некое событие или стала известна информация, создающая сильный диссонанс с этой системой убеждений. Диссонанс не настолько мощный, чтобы разрушить эту систему, но достаточный для того, чтобы ее дискредитировать. Предположим, что информация, породившая диссонанс, по природе своей неопровержима и отрицать ее достоверность невозможно.
Таким образом, мы говорим о существовании очень сильного диссонанса между двумя кластерами когнитивных элементов, каждый из которых устойчив к изменениям. Это значит, что существующий диссонанс не может быть уменьшен путем изменения когнитивных элементов, находящихся в диссонантных отношениях. Единственно возможный путь снижения диссонанса заключается в введении дополнительных когнитивных элементов, консонантных существующей системе взглядов.
Можно ожидать, что люди в попытке получить новые когнитивные элементы, консонантные с их воззрениями, обратятся к тем, кто испытывает диссонанс того же рода. Новые элементы могут представлять собой объяснения причин породившего диссонанс события, новые подтверждения правоты своей точки зрения и т. п. Мы уже убедились, что в случае, если человек общается с людьми, переживающими сходный диссонанс, он скорее всего получит поддержку. Если же ему не повезет и он не получит поддержки, то его система убеждений может поколебаться. Но если он будет окружен единомышленниками, то диссонанс в какой-то мере уменьшится и вера будет восстановлена.
Если возникший диссонанс очень велик, процедур, подобных рассмотренным выше, будет недостаточно для его сколько-нибудь существенного снижения. Изобретательность человека в рационализации, объяснении, приведении новых «свидетельств» своей веры и т. п. хотя и велика, но все же не безгранична. Диссонанс между системой взглядов и очевидными событиями хотя и снижается с введением новых консонантных элементов, но не устраняется полностью. Как же могут быть введены новые когнитивные элементы, консонантные этой системе взглядов и далее снижающие диссонанс? Единственный путь — убеждать все большее число людей в истинности своей веры, окружая себя новообращенными. И если кому-то удастся убедить весь мир в истинности того, во что он верит, диссонанс, без сомнения, будет сведен к нулю.
Последующие две главы будут посвящены обзору эмпирических данных относительно роли, которую играют процессы влияния и социальная поддержка в возникновении и уменьшении когнитивного диссонанса.
Глава 9
Роль социальной поддержки: эмпирические данные о процессах социального влияния
Область исследований, посвященных коммуникации и процессам социального влияния, огромна и в плане спектра проводимых исследований, и по количеству накопленных эмпирических данных. Я не ставлю своей целью дать в этой главе полный обзор всех существующих в этой области данных, которые могут получить свое объяснение в рамках теории диссонанса.
Очевидно, если мы считаем, что диссонанс является следствием знания о том, что кто-то другой, похожий на нас, придерживается противоположного мнения, тогда в контексте нашей теории может быть рассмотрена бо?льшая часть данных по процессам социального влияния, начиная с происходящих при непосредственном контакте в малых группах и заканчивая влиянием средств массовой информации. Тот факт, что люди склонны общаться с теми, кто разделяет их взгляды, или читать газетные публикации, выражающие позиции, которых они сами придерживаются, может рассматриваться как пример снижения диссонанса и попытки избежать его увеличения. Но подобные факты не привносят новых убедительных свидетельств в пользу теории диссонанса.
Что я попытаюсь сделать в этой главе, так это привести такие данные из области изучения коммуникации и социального влияния, которые не могут быть объяснены иначе, как с помощью теории диссонанса. Данные, представленные ниже, условно могут быть разделены на две группы: демонстрирующие, что изменение мнения в процессе социальной коммуникации преимущественно носит характер, уменьшающий диссонанс; и данные, показывающие, что наличие диссонанса ведет к запуску или видоизменению процессов общения и социального влияния.
Процессы влияния, приводящие к уменьшению диссонанса
Давайте начнем со следствий из теории диссонанса применительно к социальной поддержке. Как мы установили в предыдущей главе, существование диссонанса вызывает к жизни процессы социальной коммуникации, призванные уменьшить диссонанс. Человек будет пытаться найти тех, кто согласен с теми когнитивными элементами, которые ему необходимы, чтобы снизить диссонанс или пытаться убедить других, чтобы они с ними согласились. Подтверждением того, что предпринятые попытки коммуникации увенчались успехом, служит факт изменения мнения и уменьшения диссонанса по прошествии времени. Другими словами, более вероятно, что со временем изменится одно из двух имеющихся у человека мнений, которые находятся в отношениях диссонанса, чем что изменится одно из двух мнений, находящихся в отношении консонанса.
Едва ли можно сказать априори, являются ли два мнения диссонантными. При том что в большинстве случаев это сделать трудно, существуют и ситуации, где это довольно легко осуществимо. Давайте рассмотрим два примера, в которых оказалось возможным сравнить изменения мнений по прошествии некоторого времени у людей, которые придерживались двух диссонантных и двух консонантных мнений.
Липсет и коллеги[80] представляют данные опроса 266 человек, проинтервьюированных дважды (в августе и октябре) в течение президентской избирательной кампании 1940 года. Оба раза респондентов спрашивали, причисляют ли они себя к демократам или республиканцам и проголосуют ли они за или против Уилки (кандидата от Республиканской партии). В табл. 22 представлены результаты опросов.
Можно с легкостью предположить, будут ли два этих суждения диссонантны или консонантны. Если испытуемый — республиканец, то вполне очевидно, что голосовать он будет за Уилки, поскольку это согласуется с его убеждениями, и наоборот. Но если республиканец голосует против кандидата своей партии, у него, несомненно, возникает диссонанс. Аналогично голосование за представителя Республиканской партии диссонантно убеждениям демократа. Просматривая первый столбец чисел, мы видим, что в соответствии с нашими предположениями взгляды большинства людей консонантны между собой. Только 59 опрошенных изначально имели диссонантные мнения.
Таблица 22. Изменения мнения в зависимости от исходного наличия диссонанса
Как и ожидалось, среди тех, чьи исходные убеждения были консонантны друг с другом, мнения мало изменились. Только около 5 % таких людей сменили свою точку зрения относительно своей партийной принадлежности или голосования за или против Уилки за время, прошедшее между двумя интервью. И напротив, многие из людей, первоначально придерживавшихся диссонантных установок, изменили их в течение этого времени: 34 % в случае «республиканцы против Уилки» и 50 % в случае «демократы за Уилки». Все люди, менявшие первоначально диссонантные мнения, делали это в направлении снижения диссонанса (24 человека). Двое из них изменили свою принадлежность к партии, чтобы привести ее в соответствие с выбором кандидата; а другие 22 человека предпочли изменить мнение о кандидате. Неудивительно, что мнение, касающееся своей партийной принадлежности, было более устойчивым к изменению, чем предпочтение кандидата.
Другой пример подобной смены мнений можно почерпнуть из исследования, проведенного Блау[81]. Оно зафиксировало изменения во взглядах в ходе двух опросов, проведенных с 944 студентами Корнельского университета весной 1950 и весной 1952 г. Среди прочих результатов Блау получил данные относительно мнений по поводу внешней политики. Его интересовало, рассматривают ли респонденты в качестве более эффективного способа предотвращения войны использование военной силы или мирное международное сотрудничество. Он также собрал данные об общих политических предпочтениях этих студентов, а именно о том, какую партию они поддерживали в 1948 году — демократов, прогрессистов или республиканцев.
Оказалось, что те, кто придерживался либеральных политических взглядов, в основном высказывались в пользу международного сотрудничества как основной линии внешней политики, а ориентация на консервативную идеологию соседствовала с представлениями об использовании военной мощи как средства решения проблем. Таким образом, мнения студентов соответствовали политическим программам 1948 года тех партий, сторонниками которых они являлись. Поэтому из этого можно сделать вывод о наличии консонанса в мнениях большинства студентов. Блау доказал, что изменение мнений, произошедшее спустя два года, было в основном направлено на снижение диссонанса. Цитируем:
«Распределение оценок, касающихся внешней политики, с 1950 по 1952 год практически не изменилось. Однако за этим постоянством скрываются взаимно компенсирующие друг друга противоположно направленные изменения. Пятая часть от 944 студентов склонилась к необходимости сотрудничества и примерно столько же (18 %) стали, напротив, настаивать на использовании силы.
Анализ этих изменений демонстрирует стремление к гармонии в системе взглядов. Прогрессивная политическая философия связана с ориентацией на сотрудничество… Так как использование силы противоречит прогрессивной идеологии, студенты-прогрессисты были вынуждены все больше склоняться к международному сотрудничеству. Среди последователей прогрессистов, не веривших в 1950 году в мирные инициативы, 47 % пришли к идее международного сотрудничества. Среди демократов и республиканцев только 27 % и 32 % соответственно поменяли свои взгляды в том же направлении»[82].
Эти данные служат еще одним подтверждением того, что изменение мнения осуществляется в том направлении, которое позволит снизить диссонанс. Результаты Блау свидетельствуют о таком же изменении, пусть и на другом материале. Например, в течение двухлетнего периода консервативно настроенные студенты отошли от мысли, что мировое правительство является эффективным средством предотвращения войны, тогда как либералы сдвинулись в сторону большего принятия мирового правительства. В этом случае изменения взглядов в сторону, снижающую диссонанс, происходили примерно с такой же частотой, хотя в целом по выборке и наблюдался некоторый тренд в сторону от идеи мирового правительства.
Однако недостаточно продемонстрировать, что изменения взглядов со временем происходят в направлении, позволяющем уменьшить диссонанс. Важно показать, что получение одобрения со стороны других является одним из основных средств снижения диссонанса. В случае обоих приведенных исследований можно с большой долей вероятности предположить, что между двумя опросами испытуемые обсуждали проблемы друг с другом и другими людьми. Таким образом, можно ожидать, что, если кто-то, будучи демократом, все же считает, что Уилки лучше другого кандидата, он будет, пытаясь уменьшить этот диссонанс, убеждать себя, что Уилки не так уж и хорош. Если в это время он встретится с другими людьми, которые скажут ему, что Уилки — не тот президент, который нужен стране, он с большей долей вероятности сможет изменить свое мнение об Уилки. Таким образом, можно утверждать, что одним из главных факторов, определяющих, произойдет ли перемена взглядов в направлении снижения диссонанса, является доступность общения с теми, кто способен поддержать новое, консонантное убеждение.
В исследовании Блау были получены некоторые результаты, подтверждающие этот вывод. Блау сравнивает изменение мнения у тех, кто имел мало социальных контактов, с теми, кто активно общался с людьми. Ясно, что неконтактным студентам труднее было найти единомышленников, а людям с множеством социальных контактов проще, и они должны были чаще менять свою точку зрения в направлении уменьшения диссонанса. Блау действительно обнаружил, что замкнутые и необщительные студенты, не состоящие в студенческих обществах, гораздо реже меняют свои взгляды, чем общительные. Возвращаясь к проблемам предпочтения силового воздействия или мирного урегулирования в международных отношениях, он пишет:
«Изменение мнения относительно международной политики также показало, что студенты, состоящие в сообществах, легче меняют свои установки (неважно, в какую именно сторону), чем независимые студенты»[83].
И аналогично применительно к мнениям о мировом правительстве:
«Примерно треть студентов, которые сообщили о том, что с трудом заводят друзей, поменяли свое мнение в соответствии с трендом (против мирового правительства), тогда как среди тех, кто легко сходится с людьми, таких была почти половина (48 %)…
Однако имеются все основания предположить, что любой сдвиг во мнениях (в соответствии с общей тенденцией или вопреки ей) связан с включением студента в формальные или неформальные сообщества колледжа. Полученные различия очень малы, но являются систематическими…».
Таким образом, данные соответствовали теоретическим предсказаниям: изменения мнений происходили в направлении снижения диссонанса, и те, кто имел больше социальных контактов, меняли свое мнение быстрее и легче.
Хотя все данные находятся в соответствии с теоретическими ожиданиями, в стороне осталась одна очень важная переменная, влияние которой снижает степень надежности полученных результатов. Речь идет об отсутствии контроля за влияниями, оказанными на тех людей, которые изменили свое мнение. Например, можно дать альтернативное объяснение результатам исследования Липсета. Не исключена вероятность того, что перемена в отношении Уилки (республиканского кандидата) у испытуемых-демократов и испытуемых-республиканцев произошла в связи с тем, что республиканцы общались преимущественно с республиканцами, а демократы — с демократами. В этом случае сторонники Республиканской партии, голосующие против своего кандидата, подвергались влиянию своих более последовательных товарищей. Аналогично демократы, собиравшиеся отдать свои голоса Уилки, могли оказаться под давлением других членов своей партии. Неудивительно, что в подобной ситуации некоторые из них сменили свою точку зрения. Направление непроизвольного влияния, которому подвергались испытуемые, могло быть различным для демократов и республиканцев.
Подобное альтернативное объяснение может быть предложено и для результатов исследования Блау, хотя в этом случае оно и менее вероятно. Например, тот факт, что среди членов студенческого братства чаще наблюдалось изменение мнений как в том, так и в другом направлении, чем среди неконтактных студентов, не может быть объяснен разным по содержанию влиянием со стороны знакомых студентов, состоящих в братстве. Здесь уже придется предположить, что студенты, подверженные диссонансу, проявляют избирательность при выборе собеседников для обсуждения политических тем и тех, чьи аргументы они готовы слушать.
Исследования Блау, таким образом, с большей уверенностью можно использовать для подтверждения теории диссонанса, хотя вопрос установления контроля за направлением влияния на тех людей, чье мнение изменилось, остается открытым. В идеале желательно провести сравнение данных по изменению мнения через некоторый промежуток времени у тех, чьи мнения были изначально консонантны, с теми, чьи мнения были изначально диссонантны. При этом обязательным условием должна стать идентичность предпринятых попыток влияния. Только в этом случае полученные данные были бы неопровержимы. К сожалению, при проведении естественных экспериментов, подобных рассмотренным выше, это невозможно. Однако я приведу описание лабораторного эксперимента, поставленного Макгвайром[84] и практически удовлетворяющего требуемым условиям.
Эксперимент проводился в два этапа, с недельным перерывом. В нем приняли участие 92 студента колледжа. На первом этапе испытуемым говорилось, что они участвуют в опросе, призванном выявить взгляды студентов на различные аспекты дальнейшего развития университета. Опросник состоял из списка 24 различных положений относительно университетской жизни, разделенных на восемь наборов. Каждый из них, в свою очередь, представлял собой три факта, связанных по типу силлогизма, то есть две посылки и заключение. Вот пример такой группы положений:
1. Правительство разрабатывает новую политику в отношении студенчества, принятие которой в интересах всей нации.
2. Новая политика, принятие которой в интересах всей нации, заключается в предоставлении всем студентам отсрочки от армии до завершения образования.
3. Правительство примет отсрочку от армии для всех студентов до завершения образования.
Из содержания посылок, взятых вне контекста, нельзя было сделать вывод о сути заключения. Четыре заключения в каждом наборе касались неких желательных перспектив (как в приведенном примере), в то время как другие четыре заключения говорят о неприятных последствиях будущих событий. 24 утверждения анкеты были расположены следующим образом: 16 посылок размещалось подряд в произвольном порядке, но так, чтобы две посылки из одного набора не были напечатаны на одной странице и были разделены как минимум тремя посылками из других наборов. За ними в произвольном порядке располагалось восемь заключений. Для испытуемых никаких различий между посылками и выводами не проводилось, для них это были просто 24 утверждения.
Вместе с утверждениями участникам выдавалась бумажная шкала, на которой нужно было поставить отметку, обозначающую вероятность обсуждаемого события с их точки зрения. Шкалы представляли собой пятидюймовые линии с отметками 0, 10, 20… 90, 100. Около нулевой отметки было написано «Крайне маловероятный исход», а около 100 — «Крайне вероятный исход».
В ходе второго этапа, спустя неделю, испытуемым было предложено прочесть четыре агитационных сообщения. После этого им еще раз давались на оценку 24 описанных выше утверждения. В каждом из агитационных сообщений содержались ответы вымышленного доктора Харольда Уилсона на вопросы, якобы заданные ему во время пресс-конференции, проведенной по случаю его избрания в президенты Национальной ассоциации университетских администраторов (тоже вымышленной организации). Каждый текст состоял из вопроса репортера и ответа доктора Уилсона. В каждом случае вопрос непосредственно касался одной из посылок, относящихся к одному из восьми наборов, и каждый ответ (длиной 150–200 слов) состоял из аргументов, поддерживающих вероятность наступления обсуждаемого события. Другими словами, в случае успеха убеждающей коммуникации, испытуемые должны были увеличить оценку вероятности события.
Всего было заготовлено восемь таких агитационных текстов (по одному для каждого набора положений), хотя каждому испытуемому предъявлялось только по четыре из них. Каждому испытуемому давались тексты по двум посылкам, связанным с заключением о положительных перспективах и о двух посылках, связанных с заключением о нежелательных событиях. Каждый из материалов в общей сложности просмотрело равное число испытуемых.
Прежде чем перейти к рассмотрению результатов исследования, позвольте остановиться на том, насколько этот эксперимент удовлетворяет тем требованиям, которые были предварительно сформулированы. Если, например, при оценке трех утверждений каждого набора испытуемый чувствовал, что каждая из посылок высоковероятна, а вывод, который логически следовал из этих посылок, был маловероятен, мы можем предположить существование когнитивного диссонанса. Отнюдь не имеется в виду, что диссонанс возникает всякий раз, когда вероятность следствия не равна в точности произведению вероятностей двух посылок. Прежде всего с точки зрения логики для того же самого следствия помимо двух оговоренных могут существовать и другие посылки. Я также не утверждаю, что при оценке вероятностей предложенных событий каждый испытуемый опирается на строгую логику. Что тем не менее можно утверждать, так это следующее.
1. Среди тех людей, которые оценили вероятность заключения выше, чем произведение вероятностей двух посылок, будут те, у кого когнитивный диссонанс может быть снижен путем увеличения вероятности одной из посылок. В таком случае, если эти люди поддадутся влиянию убеждающей коммуникации, то это станет для них средством уменьшения диссонанса.
2. У некоторых из тех людей, для кого заявленная вероятность заключения оказалась меньшей, чем произведение вероятностей двух посылок, диссонанс можно уменьшить, снизив оценку вероятности одной из посылок. Тогда, если убеждающая коммуникация повлияет на них, диссонанс увеличится.
Таким образом, на основе результатов первого опроса можно выделить группы тех, для кого средством уменьшения диссонанса будет изменение мнения в двух противоположных направлениях. Поскольку все агитационные тексты были направлены на увеличение оценки вероятности того события-посылки, которому они были посвящены, то они могли помочь снизить диссонанс только части испытуемых.
Таблица 23. Изменения в оценке вероятности посылок в связи с убеждающей коммуникацией
Давайте теперь рассмотрим результаты. В таблице 23 представлены данные относительно изменения от первого ко второму тестированию вероятности тех посылок, которым были посвящены агитационные тексты. Данные приводятся только по тем случаям, когда вероятность вывода изменилась более чем на одно деление шкалы (0,1). Ясно, что любой диссонанс, наблюдаемый при первом опросе, мог быть уменьшен за счет изменения оценки вероятности как посылок, так и заключения. Так как нам интересны изменения в оценке тех посылок, относительно которых имела место убеждающая коммуникация, ограничим рассмотрение теми случаями, где исключается хотя бы один из двух оставшихся способов снижения диссонанса. Если исключать оба таких способа, то есть анализировать только те случаи, где оценки вероятности и вывода, и второй посылки, на которую не была направлена убеждающая коммуникация, остались неизменными, количество оставшихся случаев было бы слишком мало для анализа.
Начнем с данных, касающихся тех посылок, относительно которых испытуемому не давалось агитационных текстов. В этих случаях за неделю происходило небольшое изменение оценки в сторону, позволяющую уменьшить диссонанс как для желательных, так и для нежелательных событий. Когда оценка вероятности заключения при первом опросе была «слишком высокой», оценка вероятности посылки увеличивалась ко второму опросу на 1,6 и 5,9 соответственно. Когда вероятность заключения первоначально оценивалась как «слишком низкая», ко времени второго анкетирования оценка вероятности посылки уменьшалась на 8,1 и 5,0.
Давайте теперь перейдем к рассмотрению посылок, относительно которых использовалась убеждающая коммуникация, аргументирующая за высокую вероятность наступления события. В тех случаях, когда влияние этой коммуникации уменьшало диссонанс, то есть когда исходная оценка вероятности вывода была «слишком высокой», испытуемые восприняли оказанное влияние. Для посылок, связанных с желательными и нежелательными перспективами, средние изменения после чтения ответов были +12,4 и +20,0 соответственно. Иными словами, убеждающая коммуникация оказывала сильное влияние на испытуемых, если она уменьшала диссонанс. Если же влияние коммуникации увеличивало диссонанс, изменения оценок составили –5,0 и +1,3, то есть люди оставались невосприимчивыми к тому же самому тексту, который оказывал столь сильное влияние на других. Текст был эффективным, только если он помогал снизить диссонанс, и неэффективным в другом случае.
Таким образом, данные, собранные в условиях тщательного контроля, ясно демонстрируют, что при прочих равных условиях попытка убеждения оказывается эффективной для тех людей, у кого она уменьшает диссонанс. Вместе с данными менее тщательно контролируемых полевых исследований, приводившихся выше, эти результаты убедительно подтверждают положения теории диссонанса.
Диссонанс, порождающий процессы социального влияния
Перейдем к рассмотрению значения диссонанса для процессов общения. До сих пор мы говорили только о результатах этих процессов и о том, что при получении социальной поддержки происходит снижение диссонанса. Существование диссонанса предполагает поиск поддержки и, следовательно, должно влиять на ход процессов общения. Как было показано в предыдущей главе, один из самых очевидных таких эффектов заключается в том, что человек начинает общаться с другими по рассматриваемому вопросу. Точно так же, как существование диссонанса, возникшего вслед за покупкой новой машины, приводит к тому, что человек начинает читать рекламные статьи о купленной им марке автомобиля, диссонанс должен подталкивать его заводить с другими людьми разговоры об автомобилях и своей машине в частности. Владелец автомобиля рассчитывает найти других людей, так же, как и он, считающих, что он купил прекрасную машину, а если ему это не удается, то пытается убедить окружающих в том, что у него прекрасная машина. То есть можно ожидать, что появление диссонанса будет сопровождаться интенсификацией общения, затрагивающего те когнитивные элементы, которые находятся в отношениях диссонанса. Соответственно уменьшение диссонанса будет сопровождаться уменьшением количества общения на такие темы.
Данные, подтверждающие это предположение, крайне скудны. Практически не проводилось исследований, которые бы имели дело с инициацией общения и даже с общим уровнем общительности у людей, которые находятся в условиях, неизбежно или возможно вызывающих тот или иной вид диссонанса. Таким образом, данные, которые я приведу в последующем обзоре, носят скорее иллюстративный, чем доказательный характер.
Имеющие отношение к нашему вопросу данные можно найти в исследовании Бакстера[85], который проводил повторные опросы значительного числа людей во время избирательной кампании 1948 года. Наше особое внимание привлекли данные относительно степени активности респондентов в стихийно возникающих дискуссиях по политическим вопросам и вопросам выборов.
Первый опрос проводился в июне 1948 года. Кроме степени активности в политических дискуссиях экспериментаторы выясняли, насколько каждый респондент заинтересован в результатах выборов, а также помогал ли он чем-нибудь своей партии в ходе предвыборной кампании. Табл. 24 представляет полученные данные.
Из первой части таблицы видно, что у тех, кто не делал ничего для своей партии, существует вполне логичная связь между степенью заинтересованности в выборах и активностью их обсуждения. Чем больше интерес, тем больше разговоров. Но среди тех, кто чем-то помогал своей партии, такая связь, которую можно было бы предсказать на основе простого здравого смысла, отсутствует.
Частота возникающих дискуссий не зависит от интереса к предстоящим выборам. Этот факт становится понятным, если допустить, что у большинства людей сосуществование низкой заинтересованности в выборах и знания о собственных действиях, направленных на помощь своей партии в предвыборной борьбе, должно вызвать диссонанс. Следует также допустить, что вопреки общей тенденции людей говорить о предстоящем интересующем их событии среди тех, кто испытывает диссонанс (группа мало заинтересованных людей), существует другая тенденция — обсуждать это событие с целью уменьшить диссонанс. Если другие люди сумеют убедить их в том, что выборы и в самом деле очень важное событие, то диссонанс между низким интересом к выборам и деятельной помощью своей партии уменьшится или даже полностью устранится.
Таблица 24. Отношение между диссонансом и инициированием общения
Если наша интерпретация верна, то мы должны обнаружить в данных следующий факт. Если и в самом деле среди людей с низким интересом к выборам отсутствие связи между степенью заинтересованности и количеством разговоров о политике (при том что они оказывают активную помощь своей партии) является результатом их попыток снизить диссонанс, то должны быть и свидетельства уменьшения диссонанса. А именно, если этим людям удается снизить диссонанс, то спустя некоторое время должна измениться и степень их интереса к выборам. В табл. 25 представлены данные июньского и октябрьского опросов.
Из таблицы видно, что тех, кто помогал, и тех, кто не помогал своей партии, доля интересующихся выборами в июне была практически одинаковой (68–69 %). Для тех, кто ничего не делал для своей партии, этот процент остался практически неизменным в течение четырехмесячного периода с июня по октябрь. В то же время во мнениях тех, кто помогал своей партии, произошел ожидаемый сдвиг. К октябрю доля признавших свой интерес к выборам выросла до 88 %. Я еще раз хочу подчеркнуть, что, несмотря на то что результаты этого исследования согласуются со следствиями из теории диссонанса о том, что существование диссонанса будет порождать процессы общения между людьми, число опрошенных было столь незначительным и такое количество побочных факторов не контролировалось, что эти результаты никак не могут рассматриваться в качестве однозначного подтверждения теории.
Таблица 25. Процент респондентов, проявляющих сильный интерес к выборам
Вновь обратимся к исследованию Блау, который обнаружил, что в течение двух лет изменение мнений происходило в основном в сторону увеличения их согласованности, или, в терминах нашей теории, в сторону снижения диссонанса. Одной из областей, в которой наблюдались подобные изменения, была область социальных установок по отношению к немцам. В связи с этим Блау приводит данные, касающиеся инициирования процессов социальной коммуникации. В ходе интервью задавался вопрос: «Случается ли вам быть взволнованным событиями общественно-политической жизни так же остро, как и событиями вашей личной жизни?» Логично предположить, что если респондент отвечает «Да», то это означает, что эти события волнуют его до такой степени, что он обсуждает их с другими людьми и вступает в споры. Если ответы на этот вопрос действительно отражают, в какой степени человек инициирует политические дискуссии, то теоретические следствия этого факта ясны. Можно предположить, что существование когнитивного диссонанса, связанного с общественными и политическими событиями, ведет к обсуждению этих событий с окружающими. Следовательно, люди, испытывающие подобный диссонанс, чаще будут отвечать на этот вопрос утвердительно. Кроме того, предсказания, которые можно сделать относительно ответа на этот вопрос со временем, также довольно очевидны. Если мнение людей действительно изменяется в сторону уменьшения диссонанса, то у тех людей, мнение которых изменилось, ко времени второго опроса должна проявиться тенденция отвечать «Нет» на вопрос об интенсивном обсуждении событий общественно-политической жизни. Те испытуемые, кто не изменил своего мнения в течение двухлетнего периода времени и у кого величина диссонанса осталась прежней, не должны были продемонстрировать изменений в ответе на этот вопрос. Рассмотрим данные Блау в свете этого рассуждения.
В табл. 26 представлены данные о связи между активностью обсуждения общественно-политической жизни и изменением мнения о немцах спустя два года. Из нее ясно видно, что у тех респондентов, чья точка зрения о немцах изменилась (преимущественно в сторону большего консонанса), также снизилась степень, в которой их будоражили общественно-политические события и в которой они предположительно инициировали политические дискуссии.
Только 8 % людей, в 1950 году сказавших, что их не будоражат политические события, изменили свой ответ в 1952 году. Среди респондентов, давших в ходе первого опроса положительный ответ, изменили свой ответ на отрицательный 29 %. Среди тех же, кто не изменил мнения о немцах, не произошло и изменений в остроте реакции на общественно-политические события. Примерно равное количество людей изменило свои ответы с «Да» на «Нет» и наоборот. И снова результаты исследования соответствуют предсказаниям теории диссонанса. И снова я вынужден отметить, что для подобной интерпретации данных необходимо сделать множество допущений, что подразумевает возможность иных объяснений полученных результатов.
Таблица 26. Связь между изменением отношения к немцам и обсуждением общественно-политических событий
Другие результаты, на сей раз полученные в контролируемых лабораторных условиях, подтверждают результаты Блау, поскольку и в этом случае наблюдалось снижение общительности после перемены мнений людей. Это исследование было проведено Фестингером, Жераром, Химовичем, Келли и Рэйвеном[86] следующим образом. В лаборатории собирались группы из семи человек, ранее незнакомых друг с другом. Каждому для прочтения давалось описание случая, представлявшего собой трудовой спор между рабочими и администрацией некоего предприятия. Участникам говорилось, что им предстоит обсудить этот случай между собой. Однако перед этим и сразу же после прочтения каждого участника эксперимента просили записать, как, по его мнению, поведут себя представители профсоюза на последующих переговорах. Оценка поведения давалась по семибалльной шкале: от 1 (не примут никаких компромиссных предложений) до 7 (сразу же согласятся на любое компромиссное предложение, чтобы достичь соглашения).
Через некоторое время каждому испытуемому вручался фиктивный отчет о том, как распределились мнения в группе. Те испытуемые, которые интересуют нас в свете данного обсуждения, получали листки, которые свидетельствовали, что мнение всех остальных членов группы отличалось от их собственного на 2–3 пункта шкалы. Затем испытуемым предлагалось вновь оценить предполагаемую реакцию профсоюза по семибалльной шкале. После того как были собраны вторые варианты ответов, группа приступила к обсуждению проблемы в письменной форме путем написания записок друг другу. Имеются данные о том, в какой степени испытуемые были склонны начинать общение с другими участниками. Это отражается в количестве слов, которые они написали в течение первых десяти минут, поскольку за этот период еще не было передано ни одной записки и, следовательно, все записки отражали намерение участников начать общение.
Табл. 27 представляет данные о количестве слов в записках у тех испытуемых, кто не изменил своего мнения после изучения фиктивного отчета, и у тех, кто его изменил. Данные также представлены отдельно по испытуемым, которые входили в привлекательные и непривлекательные для них группы (этот фактор экспериментально варьировался в данном исследовании).
Таблица 27. Среднее число слов, написанных одним человеком
Данные показывают, что и при высокой, и при низкой привлекательности группы испытуемые, изменившие свое мнение, в меньшей степени стремились начинать общение, нежели те, кто остался при своем мнении. Информация, полученная участниками эксперимента из фиктивного результата опроса, диссонировала с мнением, которого они придерживались. Те, кто уменьшил диссонанс путем изменения собственной точки зрения, меньше участвовали в последующей дискуссии. В сплоченной группе, где диссонанс, вызванный разногласиями, должен был быть больше, наблюдалось также и более выраженное стремление к началу общения.
Само по себе ни одно из трех приведенных выше исследований нельзя считать свидетельством в пользу следствий из теории диссонанса, касающихся инициации общения. Однако все вместе они, несомненно, подтверждают эти следствия. Существование диссонанса ведет к инициации процессов социальной коммуникации, а за снижением диссонанса следует и уменьшение количества общения.
Обратимся теперь к вопросу об избирательности социальной коммуникации, которая обусловлена существованием диссонанса. С кем будет общаться человек в попытке уменьшить диссонанс? Как уже говорилось в предыдущей главе, если присутствует диссонанс между собственным мнением и знанием о том, что другие люди придерживаются других точек зрения по рассматриваемому вопросу, направление коммуникации очевидно. Снижение диссонанса может быть осуществлено путем переубеждения несогласных. Если же кроме этого диссонанса присутствует еще и диссонанс между собственным мнением и другой противоречащей ему информацией, то ситуация гораздо сложнее. Этот диссонанс может быть уменьшен через обсуждение проблемы с единомышленниками. Таким образом, можно теоретически предположить, что при разногласиях в группе, если комплекс когнитивных элементов, включающих мнение, по которому возникло разногласие, в основном консонантен, то разногласия будут вести к общению с теми, кто выражает свое несогласие. Если же уже существует достаточно серьезный диссонанс, то будет наблюдаться тенденция общаться как со сторонниками обсуждаемого мнения, так и с оппонентами. И в последнем случае можно ожидать, что человек чаще будет первым начинать общение с теми, кто разделяет его точку зрения.
Бродбек[87] провела эксперимент, призванный проверить это предположение. На первом этапе эксперимент проводился в группах из двенадцати человек, ранее незнакомых между собой. Испытуемым было сказано, что они принимают участие в большом исследовании, проводимом для Национального совета по проблемам образования взрослых (вымышленной организации). Исследование было направлено, как говорилось участникам эксперимента, на выяснение отношения к некоторым важным проблемам из жизни общества. Испытуемым было предложено высказаться за или против прослушивания телефонных разговоров. Эта тема была выбрана потому, что в ходе предварительного опроса мнения студентов по этому вопросу разделились примерно пополам. Перед общей дискуссией испытуемых также просили зафиксировать свое мнение на листе бумаги и оценить степень уверенности в своей правоте по шестибалльной шкале от «Я абсолютно уверен в справедливости высказанного выше мнения» до «Я совершенно не уверен в справедливости высказанного выше мнения».
После того как мнения и оценки были собраны, экспериментатор, для того чтобы стимулировать дискуссию, давал участникам исследования прослушать аудиозапись речи вымышленного президента Национального совета по проблемам образования взрослых, касающейся телефонного прослушивания. В целях контроля побочных переменных были подготовлены два варианта речи, в одном из которых приводились доводы за прослушивание телефонных разговоров, а в другом — против него.
В некоторых группах давали прослушать один вариант речи, а в остальных другой. Для целей нашего исследования совершенно неважно, какой из вариантов речи в какой группе был прослушан. Принципиальным является тот факт, что убеждающая коммуникация всякий раз с мнением некоторых испытуемых совпадала, а с мнением других шла вразрез.
После прослушивания речи испытуемые снова должны были выразить отношение к прослушиванию телефонных переговоров и оценить степень своей уверенности в ответе. На этом первый этап заканчивался.
Прежде чем перейти к описанию второго этапа, который следовал незамедлительно, давайте проанализируем, что происходило на первом этапе. После прослушивания речи в каждой группе появились люди, у кого диссонанс между когнитивными элементами, релевантными их мнению о прослушке телефонных переговоров, уменьшился, если вообще имелся. Это те испытуемые, собственная точка зрения которых совпала с точкой зрения, выраженной в прозвучавшей речи. Назовем их консонантными испытуемыми.
В каждой группе также были люди, для кого диссонанс возник или, если он уже ранее присутствовал, увеличился. Это люди, мнение которых противоречило мнению «авторитета». Разумеется, речь не произвела одинакового эффекта на всех: на кого-то она подействовала больше, на кого-то меньше. Если после прослушивания речи произошло сильное снижение оценки уверенности в правильности своего взгляда на обсуждаемую проблему, следовательно, она вызвала значительный диссонанс. Тех испытуемых, чья уверенность в своей правоте снизилась после прослушивания речи, мы назовем сильно диссонантными. Тех же, чья уверенность в своей правоте не изменилась, назовем слабо диссонантными.
Второй этап эксперимента начинался сразу за первым. В нем участвовали уже группы по восемь человек, четверо из которых выступали за прослушку телефонных переговоров, а четверо против. Эти восемь человек отбирались из предыдущих двенадцати следующим образом.
1. Четверо консонантных испытуемых. Если в первоначальной группе было больше четырех таких испытуемых, выбор осуществлялся случайным образом. В пяти группах оказалось только по три таких консонантных испытуемых, и тогда четвертый выбирался из числа тех, кто поменял свое мнение, услышав подготовленную речь. Разумеется, остальные испытуемые не знали о том, что этот человек исходно придерживался другого мнения.
2. Четверо диссонантных испытуемых. Включались все сильно диссонантные испытуемые, то есть те, кто уже снизил свой диссонанс. Они дополнялись слабо диссонантными испытуемыми, поскольку в большинстве групп было всего лишь по одному или по двое сильно диссонантных испытуемых.
Испытуемых, не участвующих во второй части эксперимента, уводили в другую комнату, якобы для проведения отдельного обсуждения. Перед каждым из восьми оставшихся испытуемых был помещен плакат, отражающий его точку зрения: «за прослушку телефонов» или «против прослушки телефонов». Каждый участник эксперимента, таким образом, мог видеть плакат другого, и было очевидно, что в группе присутствует равное количество людей, защищающих ту и другую точку зрения.
Затем экспериментатор попросил написать на листочке имена двух человек, с которыми каждый из участников предпочел бы обсудить эту проблему, если бы было дано задание провести дискуссию в парах. Далее шло общее двенадцатиминутное обсуждение проблемы телефонных прослушек, после которого испытуемых просили еще раз выразить свое мнение по этому вопросу и оценку уверенности в своей правоте еще раз. На этом эксперимент завершался.
В табл. 28 представлены данные, отражающие желание образовать пару с тем, кто разделяет мнение самого испытуемого. Таким образом, результаты эксперимента вполне согласуются с теоретическими ожиданиями. Только 34 % консонантных испытуемых продемонстрировали желание поговорить с теми, кто придерживается аналогичной точки зрения.
Большинство из них скорее проявило желание обсудить проблему с оппонентами. Среди слабо диссонантных испытуемых количество желающих пообщаться с единомышленниками составило 41 %. Для сильно диссонантных испытуемых эта доля составила 56 %. Итак, чем больше величина диссонанса, тем сильнее тенденция искать поддержку у единомышленников.
Таблица 28. Связь между диссонансом и желанием общаться с единомышленниками
На заключительной стадии эксперимента проводилась дискуссия в каждой из групп. Возникает закономерный вопрос, как изменились после участия в ней мнения тех испытуемых, которые испытывали большой диссонанс после прослушивания речи вымышленного президента совета? Если в самом деле рассмотренные нами только что данные означают, что эти люди искали поддержки со стороны единомышленников, чтобы снизить диссонанс, созданный речью, можно ожидать, что в ходе дискуссии они также должны были проявлять избирательность, то есть больше прислушиваться и с большим доверием относиться к словам, подтверждающим собственную точку зрения. Если наше предположение верно, то такое поведение в процессе коммуникации должно обеспечить уменьшение диссонанса и восстановление уверенности в своей правоте. Разумеется, все вышесказанное должно в большей степени выполняться для испытуемых, выразивших желание прислушаться к единомышленникам.
Эти предположения подтверждаются полученными данными. Только четверо из пятнадцати сильно диссонантных испытуемых (чья уверенность в своем мнении снизилась после прослушивания речи) продемонстрировали после дискуссии ту же степень уверенности в своей правоте, что и после убеждающей речи. У шести из пятнадцати после обсуждения уверенность в своем мнении возросла до исходного уровня, предшествовавшего прослушиванию речи. А оставшиеся пятеро испытуемых из этой категории дали оценку, превышающую исходную, то есть после обсуждения они были больше уверены в своей правоте, чем до прослушивания речи.
Из двенадцати участников эксперимента, показавших снижение уверенности после прослушивания речи, но не проявивших желания общаться с единомышленниками, только трое восстановили прежнюю степень уверенности. Девять других после обсуждения либо были уверены в своей правоте не больше, чем после прослушивания речи, либо повысили оценку крайне незначительно. Таким образом, более половины всех в той или иной степени диссонантных испытуемых продемонстрировали большую уверенность в своей правоте после обсуждения в группе, даже несмотря на то, что мнения в группе разделились поровну. Групповая дискуссия практически аннулировала воздействие речи на этих испытуемых. Интересно отметить, что в ходе эксперимента не было зафиксировано ни одного случая уменьшения уверенности после обсуждения в группе у тех, у кого она понизилась после прослушивания речи.
Результаты этого эксперимента позволяют сделать некоторые предположения относительно влияния средств массовой информации на взгляды и установки человека. Прямое воздействие средств массовой информации достаточно редко является настолько сильным, чтобы полностью изменить мнение человека по какому-либо вопросу. Чаще это воздействие вызывает некие сомнения в своей правоте. Принимая во внимание тот факт, что индивид, подвергнувшийся такому воздействию, будет крайне избирателен при обсуждении вызывающего сомнения вопроса, можно сказать, что его точка зрения в целом останется неизменной. Влияние средств массовой коммуникации представляется наиболее успешным в условиях, когда человек по той или иной причине не может осуществить снижение диссонанса. К примеру, воздействие информации на тему, редко становящуюся предметом обсуждения, будет более эффективным. Аналогично индивид, имеющий очень ограниченное число социальных контактов, будет более подвержен влиянию средств массовой информации.
Глава 10
Роль социальной поддержки: эмпирические данные о массовых социально-психологических явлениях
Массовые социально-психологические явления настолько поразительны и носят столь драматический характер, что возникает желание найти им объяснение ему под стать; чтобы объяснить необычные последствия, люди ищут необычных причин. Между тем вполне возможно, что в таких случаях не происходит ничего более необычного, чем относительно редкое сочетание самых обычных обстоятельств, вызывающих эти феномены к жизни.
Я не намерен делать обзор всех такого рода феноменов или даже сколько-нибудь большого их количества. Как уже говорилось в восьмой главе, задача заключается в поиске и анализе примеров, в которых большое число общающихся между собой людей испытывает по той или иной причине идентичный когнитивный диссонанс. В таких обстоятельствах всеохватывающий и драматический характер массовых явлений возникает не из-за исключительности ситуации, а только потому, что в этой ситуации людям очень легко обрести социальную поддержку для уменьшения диссонанса. Теоретически не должно быть большой разницы между явлениями, возникающими вследствие однородного диссонанса среди большого или достаточно ограниченного числа людей, если последним так же легкодоступна социальная поддержка. В этой главе я буду уделять больше внимания существованию у людей идентичного диссонанса, чем возникающим последствиям. Поэтому иногда предметом рассмотрения в этой главе будет становиться и диссонанс у сравнительно небольшого круга людей, а рассматриваемые явления будут носить не столько драматический, сколько прозаический характер.
И еще одно замечание, касающееся природы данных, которые используются в этой главе. В предыдущих главах я рассматривал, насколько неопровержимыми являются полученные данные: возможны или же невозможны равновероятные альтернативные интерпретации результатов исследований. В тех случаях, когда результаты были получены в контролируемых лабораторных условиях, этот вопрос можно было продуктивно обсуждать. Что же касается массовых явлений, то, насколько я знаю, данных, полученных в контролируемых условиях, вообще не существует. Для результатов любого из приведенных в этой главе исследований можно найти альтернативное объяснение, которому имеющиеся данные не будут противоречить. Поэтому в этой главе я буду уделять больше внимания вопросу соответствия данных теории диссонанса. Если такое соответствие имеет место, тогда, даже при возможности альтернативных объяснений, для нас будет важно, что теория когнитивного диссонанса объясняет и данные, описанные в предыдущих главах, и более сложные явления, которые мы рассмотрим здесь.
Уменьшение диссонанса через распространение слухов
Если человек испытывает сильный и непрекращающийся страх, осознание этой своей реакции будет диссонантно знанию об отсутствии опасности. В случае такого диссонанса стремление к его уменьшению зачастую проявляется в попытке увеличить число когнитивных элементов, консонантных с реакцией страха. Разумеется, это верно для реакции такого рода, которая не может быть подавлена усилием воли. Например, ребенок, которого что-то испугало, может сказать родителям, что слышит скрипы и шорохи в доме и что это, наверное, забрались грабители. Такой ребенок не успокоится, если ему скажут, что бояться нечего, а звуки совершенно безобидны. Напротив, от таких «утешений» он только еще больше расстроится. Возможно, ребенок успокоится гораздо больше, если предоставить ему информацию, соответствующую его страхам. Разумеется, многие авторы описывали эту проблему. Фрейд, к примеру, пишет:
«Нам не свойственно испытывать сильные эмоции, не наполненные соответствующим содержанием, и, если оно отсутствует, мы ищем ему замену в другом содержании, в той или иной мере подходящем для этого…»[88].
Мюррей[89] указывает, в сущности, на то же явление, рассматривая результаты своего небольшого эксперимента. Пяти девочкам одиннадцати лет было показано около тридцати фотографий людей, чтобы они определили, «добрые» или «злые» эти люди. Первый раз фотографии показывали после того, как дети испытали нечто приятное, второй раз — после того, как детей напугали. И хотя число испытуемых слишком мало, а условия эксперимента не контролировались систематически, наблюдается отчетливая тенденция оценивать людей на фотографиях как «злых» в случае, когда дети испытывают страх. Другими словами, состояние страха и знание о том, что ты напуган, ведет к тенденции приобретать знание, консонантное страху. Следствием этого является готовность видеть угрозу в других людях. Мюррей пишет:
«Похоже, что испытуемые, переживающие эмоцию в отсутствие адекватного стимула, искали в окружающем мире нечто ее оправдывающее — как будто они чувствовали, что „в этих людях должно быть что-то злое“. Результатом этого поиска явилось то, что впечатление о людях на фотографиях сдвинулось в сторону, делающую их адекватными стимулами для оправдания страха»[90].
Многие природные явления вызывают у людей реакцию страха — например, стихийные бедствия. События, провоцирующие подобные реакции, могут даже не сопровождаться видимыми последствиями. Так, подземные толчки зачастую просто неощутимы. Несмотря на это, люди, живущие в зонах, где часты землетрясения (например, в Калифорнии), боятся их. Но чаще всего после землетрясения не наблюдается видимых повреждений, консонантных познанию, соответствующему реакции страха. Представьте себе, сколь мощным средством снижения диссонанса послужила бы публикация, сравнивающая небольшие разрушения вследствие незначительного недавнего землетрясения и данных о последствиях величайших землетрясений за всю историю человечества.
Я использую землетрясения как пример событий, вызывающих реакцию страха, так как существует исследование, посвященное распространению слухов вслед за землетрясением. Прасад[91] систематически записывал слухи, широко распространившиеся сразу после крупного землетрясения в индийской провинции Бихар 15 января 1934 года. Оно было очень сильным и продолжительным и распространилось на значительную площадь. Однако его последствия были локализованы на небольшой территории, сообщение с которой было крайне затруднено в течение нескольких дней. Слухи собирались среди людей, живущих на территории, где ощущались подземные толчки, но не было разрушений.
Хотя Прасад мало пишет об эмоциональной реакции этих людей, с уверенностью можно сказать, что они были очень напуганы столь мощным и продолжительным землетрясением. Очевидно, что такая сильная реакция страха не могла сразу же исчезнуть, а оставалась еще некоторое время после того, как подземные толчки прекратились. Она наблюдалась, несмотря на то что больше ничего страшного не происходило и разрушений кругом не было. Иными словами, среди большого числа людей возник идентичный диссонанс между знанием о страхе, который они чувствуют, и знанием о том, что им ничего не угрожает.
Если такой одинаковый диссонанс присутствовал в сознании всех этих людей, то можно предположить, что им очень легко было получить одобрение мнениям, консонантным тому страху, который они испытывали. Это предположение подтверждается данными исследования. Подавляющее большинство распространяемых слухов, если в них поверить, предоставляли информацию, консонантную с испытываемым состоянием страха. Можно назвать эти слухи «пугающими», хотя если наша интерпретация верна, то лучше назвать их «оправдывающими страх». Вот подборка таких слухов, взятая из исследования Прасада:
«Воды Ганга ушли под землю, когда началось землетрясение, и купавшиеся в нем люди погрузились в песок»[92].
«18 или 19 января над Патной пронесется страшный циклон» (Землетрясение случилось 15-го).
«В день лунного затмения произойдет страшное землетрясение»[93].
«Из Непала к границам Мадхубани устремилось наводнение».
«23 января на всю страну обрушатся неисчислимые бедствия»[94].
«26 февраля случится Пралайя (неотвратимая катастрофа)».
Как видно, большая часть всех слухов предсказывает ужасные катастрофы. В той степени, в какой любой из этих слухов может быть принят на веру, он станет источником знания, консонантного состоянию страха. Для широкого распространения таких слухов было необходимо, чтобы множество людей испытывало однородный диссонанс, который вера в подобные слухи снижала.
Если наша интерпретация в отношении таких угрожающих слухов верна, то можно сделать следующий вывод: если бы слухи коллекционировались на территории, подвергшейся значительным разрушениям, то едва ли среди них встретились бы «оправдывающие страх». Люди, живущие там, безусловно, тоже были напуганы. Более того, реакция страха, которую они испытывали, была гораздо сильнее той, что наблюдалась у переживших только подземный толчок. Но у людей, действительно испытавших весь ужас землетрясения, не должно было возникнуть диссонанса. Картина, представлявшаяся их взору — разрушенные здания, раненые и погибшие, погребенные под руинами, — была, несомненно, консонантна чувству страха. У них не было стремления к знанию, соответствующему страху. Угрожающие слухи о катастрофах, которые преобладали вне территории, подвергшейся разрушениям, непосредственно на самой этой территории должны были отсутствовать.
К сожалению, Прасад не представил данных относительно слухов, имеющих распространение на территории, подвергшейся действию стихии. Однако существует исследование, проведенное Синхой[95], которое частично отвечает на этот вопрос. В этом исследовании приводятся тщательно отобранные слухи, возникшие после оползня в Дарьелигне (Индия). Эта катастрофа по силе разрушения и количеству человеческих жертв вполне сравнима с землетрясением в Бихаре. Хотя это было и не землетрясение, бедствие сильно испугало людей. Синха так описывает случившееся:
«Оползни бывали и прежде, но никогда не происходило ничего подобного. Количество жертв и разрушений было огромно. Более 150 человек погибло в округе, около 30 — в самом городе. Более 200 домов было разрушено, и свыше 2000 людей остались без крова»[96].
С точки зрения сопоставления результатов исследований Прасада и Синхи немаловажно, что сам Синха сравнивает две катастрофы:
«Случившееся внушало такое же чувство неуверенности и страха, как и Великое индийское землетрясение 1934 года».
Однако существует и одно значительное различие между двумя исследованиями. Прасад записывал слухи, возникшие после землетрясения на территории, не пострадавшей от его последствий, Синха же, напротив, записывал слухи, распространявшиеся среди очевидцев происшедшего. Поскольку эти люди не испытывали диссонанса (то, что они видели и знали, было консонантно реакции страха), едва ли можно предположить существование «оправдывающих страх» слухов среди них.
И в самом деле в исследовании Синхи не встречается ни одного слуха, предсказывающего новые катастрофы. Некоторые из этих слухов несколько преувеличивают последствия разрушений, тогда как другие даже носят обнадеживающий характер. Ниже приводится подборка слухов, распространенных среди жителей Дарьелинга.
«По дороге A разрушено множество домов». (В действительности, пострадал только один дом[97].)
«Говорят, что водоснабжение будет восстановлено через неделю»[98].
«Восстановление водоснабжения займет не меньше месяца»[99].
«Многие долины залиты водой… мосты смыло в реку».
«Было широко распространено убеждение, что произошло небольшое землетрясение, которое и повлекло за собой разрушения». (В действительности его не было.)
Заслуживает внимания тот факт, что многие слухи были сильно преувеличены, но не было ни одного «порождающего страх» или «оправдывающего страх» слуха.
Контраст между слухами, собранными Синхой и Прасадом, действительно велик. И если ситуации, в которой оба автора собирали слухи, сопоставимы, за исключением того, что один автор работал с материалом, собранным на территории, подвергшейся разрушению, а другой — за ее пределами, тогда различия в характере этих слухов вполне согласуются с нашими ожиданиями.
Я выбрал исследования Прасада и Синхи для обсуждения не только потому, что их результаты согласуются с теорией диссонанса, но и потому, что они не совпадают с так называемым здравым смыслом. В конце концов, почему землетрясение должно побуждать людей распространять пугающие слухи?
Есть многие другие исследования слухов, результаты которых соотносятся как с теорией диссонанса, так и со здравым смыслом. К примеру, Сэйди[100] пишет о слухах, распространившихся во время Второй мировой войны в одном из американских лагерей для перемещенных лиц из Японии. В самом факте насильственного перемещения в подобные лагеря находящиеся в них люди видели проявление враждебности со стороны американцев. Очевидно, что информация, соответствующая хорошему обращению или проявлению заботы со стороны администрации лагеря, была диссонантна идее о том, что Соединенные Штаты враждебны по отношению к ним. Несмотря на попытки части людей из администрации лагеря улучшить жизненные условия беженцев, или, точнее, благодаря этим попыткам, ходили упорные слухи, консонантные представлениям о враждебности американцев. Широкое распространение получили слухи, что многие люди умерли от жары, а их тела были тайно унесены ночью и что место для лагеря было специально выбрано так, чтобы люди не смогли выжить.
Реакция японцев на попытки улучшить условия их жизни может быть проиллюстрирована следующим примером. Первое время в Постонском центре для перемещенных лиц действовала временная медицинская клиника, поскольку постоянная больница еще не была достроена. Как только больница открылась, эта временная клиника была закрыта и начала работу служба неотложной помощи. Этот факт широко отмечался администрацией лагеря, так как свидетельствовал о явном улучшении медицинского обслуживания. Знание об этом факте диссонировало со знанием о враждебности администрации. Поползли слухи, что врачи на самом деле больше не намерены приезжать по вызову. Вне зависимости от серьезности состояния пациента, он должен сам прийти в больницу на прием. Люди восприняли «факт» таким образом, чтобы он был консонантен со знанием о плохом отношении начальства к обитателям лагеря.
Другой крайне очевидный пример может быть обнаружен в результатах эксперимента Шахтера и Бердика[101]. Эти авторы попытались посеять слух и изучить степень его распространения в маленькой частной школе. Часть эксперимента состояла в том, что директор школы лично вызывал с занятий одну из учениц без объяснения, говоря, что на занятия в этот день она не вернется, что было беспрецедентным событием. Как и ожидалось, тут же возникли слухи относительно причин, по которым девочку вызвали к директору. Данные показывают, что дети, хорошо относившиеся к девочке, были склонны создавать слухи позитивного свойства (ее ожидала какая-либо награда и т. п.), а дети, которым эта девочка не нравилась, распускали неприятные слухи (ее поймали на обмане или воровстве и т. д.). Очевидно, что содержание этих слухов было консонантно мнению одноклассников о девочке.
Позвольте мне еще раз подчеркнуть, что я не утверждаю, что все слухи являются способом снизить диссонанс. Как было сказано в восьмой главе, причины возникновения слухов могут быть различными. Существование однородного диссонанса среди множества людей — это только одна из них. Я хочу только добавить одну идею относительно того, насколько слухи, подобные тем, что имели место в приведенных выше примерах, могут быть предсказаны на основе здравого смысла. Во многих случаях, если не в большинстве, то, что кажется очевидным и соответствующим здравому смыслу, может оказаться неверным. Чтобы проверить теорию и ее предсказания, приходится обращаться к не слишком очевидным примерам, чтобы иметь возможность отбросить альтернативные объяснения. Если теория верна, она должна описывать и множество очевидных данных. Разумеется, если теория изящно объясняет некоторые неочевидные аспекты, но не выдерживает проверки очевидными данными, это не очень хорошая теория.
Ложная вера
Для людей с нормальной восприимчивостью к реальности достаточно трудно придерживаться убеждений, которые явно неверны. Когда я говорю «неверны», я имею в виду не то, что они могут не соответствовать действительности, а то, что имеются прямые, очевидные доказательства их ложности, например события, происходящие с людьми, которые придерживаются этих убеждений. Такое описание, безусловно, соответствует ситуации возникновения когнитивного диссонанса. Когда человек сталкивается с неопровержимыми доказательствами того, что его мнение ложно, осознание фактов диссонирует с его убеждениями. В таком случае диссонанс обычно устраняется за счет отказа от своего мнения, а не за счет попытки подвергнуть сомнению свидетельства органов чувств. Например, если человек убежден, что предметы, которые тяжелее воздуха, не могут летать, его убеждение будет опровергнуто, когда он увидит самолет, или, по крайней мере, тогда, когда он сам полетит на нем.
Но существуют такие ситуации, когда даже очевидные доказательства не заставляют человека отказаться от своих идей. Например, игроки в рулетку, которые продолжают верить в свою «систему» выигрыша, несмотря на то что все время проигрывают; или ученые, которые не отказываются от гипотезы, опровергнутой результатами экспериментов. Каковы же обстоятельства, при которых попытки снижения диссонанса фокусируются на отрицании свидетельств, а не на отказе от веры? Как мы уже обсуждали в восьмой главе, это может произойти, если убеждения изменить трудно, и существует значительное число людей, испытывающих идентичный диссонанс, то есть человек может легко получить социальную поддержку.
Прекрасной иллюстрацией этого служит исследование Сэйди[102]. Во время Второй мировой войны некоторые японцы, живущие в США, просили, чтобы им предоставили возможность вернуться в свою страну после войны. Те из них, кто был гражданином США и добивался репатриации, разумеется, теряли при этом свое гражданство. Для всех японцев, являлись они гражданами Америки или нет, желание вернуться на родину было необратимым действием. В конце войны их должны были отправить в Японию. Главным отличием тех многих, кто хотел остаться в США, и тех немногих, кто не хотел, было представление об исходе войны. В то время как большинство людей, находившихся в лагерях для перемещенных лиц, верили и надеялись, что война закончится переговорами и миром, большая часть из тех, кто верил в репатриацию, твердо верили в победу своей страны.
Иначе говоря, образовалась группа людей, твердо придерживающихся убеждения, что Япония выиграет войну, и на основании этого предпринявших необратимые действия. Для любого из них стремление добиться репатриации было консонантно вере, что его страна победит. Более того, люди, требовавшие возвращения на родину, были твердо убеждены в победе Японии еще и потому, что не могли переменить свое решение о репатриации.
События, однако, повернулись так, что информация о них становилась диссонантна вере в победу Японии. Таким образом, возник однородный диссонанс у всех, кто придерживался этого убеждения. Начали поступать сведения о поражении Японии в войне. Эти новости и фотографии сдающихся японцев стали проникать и в лагеря для перемещенных лиц, и подавляющее число людей в них поверило. Однако японцы, которые хотели вернуться домой, отвергали свидетельства поражения, поддерживая друг друга в попытке устранить диссонанс, вызванный этой информацией. Все сообщения о капитуляции Японии воспринимались как американская пропаганда, и люди продолжали верить в ее победу. Не вызывает сомнения и тот факт, что вера эта не могла бы сохраниться, если бы не было так легко получить социальную поддержку единомышленников, переживавших тот же диссонанс.
Интересно заметить, что даже на американском судне по пути в Японию эти люди продолжали верить в победу своей страны и в то, что это японское правительство заставило американцев вернуть их на родину. И только после того, как они своими глазами увидели американских солдат на своей земле, их вера была окончательно подорвана. К сожалению, единственное свидетельство этому можно найти в газете, передающей сообщения агентства «Ассошиэйтед Пресс».
ГОРЬКИМ РАЗОЧАРОВАНИЕМ ОТМЕЧЕНО ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ ЯПОНЦЕВ, ЖАЛЕЮЩИХ О ТОМ, ЧТО ОНИ НЕ ОСТАЛИСЬ В США
Почему 95 % японцев, плывших вместе со мной на корабле, думали, что их страна выиграла войну? Они думали, что сообщения о поражении Японии не более чем происки американской пропаганды, и верили, что возвращаются назад, потому что Япония выиграла войну и потребовала у американского правительства возвращения своих граждан.
Очевидно, что в течение длительного времени, поддерживая друг друга, эти люди могли отрицать действительность, не согласующуюся с их убеждениями.
Процессы массового обращения в свою веру
Давайте теперь обратимся к данным о социальных процессах, которые возникают, когда человеку легко получить социальную поддержку. Мы вновь рассмотрим ситуации, когда очень трудно отказаться от своих взглядов даже при наличии неопровержимых доказательств их несостоятельности. В том случае, когда трудно изменить не только свои убеждения, но и знания, диссонантные этим убеждениям, социальная поддержка становится основным средством снижения диссонанса. В таких обстоятельствах существование однородного диссонанса у множества людей приведет к тому, что стремление уменьшить диссонанс будет проявляться одним из двух основных способов.
Во-первых, возрастет доступность социальной поддержки среди тех, кто испытывает идентичный диссонанс. Во-вторых, увеличится число попыток убедить других людей в справедливости своих убеждений.
В принципе обсуждаемое явление не отличается от того, что мы наблюдаем, когда человек, приобретая автомобиль, не во всем удовлетворяющий его требованиям, пытается убедить друзей, что его машина — лучшее из того, что можно найти. Разница заключается лишь в том, что, когда людей, у которых возник одинаковый диссонанс, много, феномен становится более показательным, вплоть до того, что их не убеждают очевидные факты, которые в других обстоятельствах были бы сочтены неоспоримыми. В результате возникает кажущийся парадокс: после того как человек получает свидетельства ложности учения, которого он придерживается, он начинает более активно искать и обращать в свою веру новых сторонников.
Есть один тип общественного движения, достаточно часто возникавшего в истории, которое удовлетворяет сформулированным выше требованиям и где можно было бы ожидать усиленного обращения других людей в свою веру и поиска социальной поддержки после того, как были получены неоспоримые свидетельства, эту веру опровергающие. Примеры таких движений — различные существовавшие в прошлом мессианские учения и проповеди конца света. Хотя данные о том, сколько именно было новообращенных в этих движениях, чрезмерно скудны, стоит все же вкратце рассмотреть некоторые из них. Подобные религиозные учения характеризуются следующими чертами.
1. Поверье или система убеждений твердо поддерживается множеством людей.
2. Из учения хотя бы в некоторой степени следует, как нужно вести себя в повседневных ситуациях, так что верующие поступают в соответствии с этими положениями.
3. Поступки, совершенные в соответствии с верой, важны и не допускают перемены решения, так что верующие буквально вынуждены оставаться в рамках учения.
4. По крайней мере, часть этого учения достаточно определенно трактует действительность, что влечет за собой вероятность его опровержения или развенчания.
5. Это возможное развенчание в результате происходит, причем обычно заключается в том, что некое предсказанное событие не происходит вовремя.
6. Диссонанс, возникающий между верой и знанием о том, что предсказание не сбылось, испытывают все верующие. Следовательно, достижение социальной поддержки не представляет проблемы.
Давайте рассмотрим одно из таких учений с тем, чтобы выяснить, насколько оно соответствует приведенным условиям и как реагировали его приверженцы на возникающий диссонанс. Движение миллеристов (адвентистов) XIX века, будучи хорошо документированным, лучше всего послужит нашей цели.
В первой половине XIX века фермер из Новой Англии Уильям Миллер пришел к выводу, что второе пришествие Христа, знаменующее конец миллениума, произойдет в 1843 году. Его предположение базировалось на нумерологических вычислениях, сделанных по Ветхому Завету. Хотя Миллер говорил о грядущем событии в течение многих лет, вера в его слова росла медленно. Однако постепенно он преуспел в убеждении множества людей, и один из них, Джошуа Хайме, организовал движение, что придало распространению веры мощный импульс. О грядущем пришествии писали в газетах, ему посвящались заседания правительства, издавали книги и брошюры, собирались даже лагеря верующих. Таким образом, к началу 1843 года огромное число людей твердо верило, что в этом году наступит конец того мира, каким они его знали.
До сих пор рассматриваемая ситуация соответствует всем приведенным выше характеристикам. Во второе пришествие Христа поверило множество людей. Вера в это событие определяла их действия. По меньшей мере они должны были нести веру другим людям в этом жестоком мире, полном насмешек и неверия, а в идеале сосредоточиться на духовной жизни, забыв о материальных ценностях, и отдать свои деньги на нужды секты, оставаясь нищими в ожидании великого события, что, однако, не имело значения, если конец света наступит предсказанным образом и в предсказанный момент. Люди, верившие в конец света и поступавшие подобным образом, были вынуждены продолжать верить в него. Процесс отказа от веры в такой ситуации был бы крайне затруднительным. Убеждение также было очень конкретным и определенным, чтобы оно могло получить однозначное подтверждение или опровержение: второе пришествие либо случится в 1843 году, либо нет.
Рассмотрим теперь реакцию людей на то обстоятельство, что 1843 год подходил к концу, а предсказанного конца света не наступало. Ее можно свести к нескольким пунктам.
1. Начальное замешательство. Это очевидный симптом наличия диссонанса. Люди оказались в ситуации, когда, продолжая придерживаться веры, они уже знали, что предсказание ложно; два комплекса когнитивных элементов находились в отношении диссонанса.
2. Попытка объяснения, почему не сбылось предсказание. Такая рационализация, будучи поддержанной всеми другими верующими, в известной степени уменьшала диссонанс. Ее суть состояла в изменении даты пришествия.
3. Увеличение интенсивности процессов обращения в веру. Для того чтобы уменьшить диссонанс, они пытались убедить все больше и больше людей в истинности своей веры. Сирс так описывает происходившее:
«Среди верующих возникали очевидные сомнения, но они были рассеяны, когда кто-то припомнил, что в 1839 году пророк Миллер произнес слова, позднее забытые среди общего возбуждения, о том, что он не уверен, что конец света настанет в течение христианского года; можно предположить, что имелся в виду еврейский год, что переносит дату ожидаемого события на 21 марта 1844 года.
Приняв новую дату второго пришествия и отсрочку, последователи Миллера, которые чувствовали себя обязанными донести до всех предупреждение, с удвоенной энергией принялись угрожать неверующим бедствиями и укреплять дух верующих, в этих усилиях превосходя самих себя»[103].
Когда и 21 марта 1844 года конца света не произошло, реакция миллеристов была такой же, как и в прошлый раз. Какое-то время они испытывали горькое разочарование. Но затем энтузиазм и энергия вернулись к ним даже в большей степени, чем прежде. Никол[104] и Сирс[105] так описывают их реакцию:
«Год ожидания конца света истек, но миллеризм на этом не закончился. Предсказание миллеристов не сбылось, но не сбылось и предсказание их врагов, утверждавших, что, как только закончится 1843 год, миллеристы от разочарования сожгут свои Библии и совершат множество других богопротивных поступков. Однако миллеристы не сделали ничего подобного. Хотя некоторые покинули секту, другие не потеряли ни веры, ни рвения. Они были готовы списать несбывшееся предсказание на счет ошибки в расчетах»[106].
«Несмотря на то что предсказание не сбылось, огонь фанатизма разгорелся еще ярче. Подобный накал эмоций нельзя остудить усилием воли; как все великие пожары, они должны прогореть дотла. Так было и в 1844 году. Вместо того чтобы угасить веру, неудача, казалось, только способствовала новой уверенности в скором приходе Судного дня»[107].
К июлю 1844 года движение достигло своего апогея. Энергия, направленная на обращение новых членов, была велика, как никогда. Совершались даже походы на новые территории на запад, доходившие до Огайо. Была назначена новая дата — 22 октября 1844 года. В период с середины августа вплоть до нового дня второго пришествия состояние людей стремительно приближалось к исступлению.
Удивительно, что вера миллеристов, опрокинутая дважды, только увеличила их убежденность в том, что второе пришествие вот-вот случится, и дала силы для обращения новых сторонников. Однако, какой бы устойчивой ни была система взглядов, величина диссонанса может достигнуть отметки, за которой следует развенчание веры. Диссонанс может стать невыносимым, его величина достигнет предела, за которым снижение невозможно. Чтобы величина диссонанса достигла своего предела, для миллеристов потребовалось три неудачные попытки предсказания. После того как 22 октября 1844 года вновь не произошло второго пришествия, их вера была окончательно развенчана и движение прекратило свое существование.
Насколько можно судить по доступным фактам, история других подобных движений носила схожий характер, то есть за событиями, подрывающими веру, следовало ее укрепление. Данные относительно других движений столь незначительны, что я не буду к ним обращаться. Вместо этого я опишу исследование Фестингера, Рикена и Шахтера[108], которое рассказывает о результатах наблюдений за сходным движением.
Авторы под видом участников наблюдали движение изнутри в течение приблизительно двух месяцев до краха предсказания и одного месяца после этого. В течение этого периода были собраны данные, касающиеся каждого случая новообращений. Это дало возможность сравнить процесс обращения до и после даты предсказанного события. Но позвольте начать с краткого описания движения, о котором идет речь. Движение, если его можно так назвать, учитывая небольшое число последователей, возникло вокруг женщины, получавшей послания от Хранителей из космоса. Ее сторонники, порядка 25–30 человек, абсолютно доверяли как космическому происхождению посланий, так и информации, в них содержавшейся. Большинство сообщений представляло собой «уроки», содержало различные аспекты вероучений и рассказывало о жизни богов на других планетах, разных частотах духовных вибраций в разных мирах, переселении душ и т. п. Эти рассказы, принятые и истолкованные сторонниками движения, не были оригинальны. Они являли собой эклектичную смесь доктрин различных сект и групп типа «Аз есмь» и теософии. Группа состояла главным образом из представителей среднего класса, получивших высшее образование. Причины, по которым эти люди, ведущие нормальный образ жизни и играющие важные роли в обществе, поверили в сообщения из космоса, неизвестны и находятся за пределами данного исследования. Наш интерес к этой группе вызван тем, что Хранители сообщили этим людям одну поразительную новость, а именно, что в определенный день, перед рассветом, большую часть континента должно охватить катастрофическое наводнение. Таким образом, существовало предсказание, основанное на вере в истинность сообщений от Хранителей, которое было достаточно определенным, чтобы его можно было однозначно опровергнуть. Давайте перейдем к рассмотрению значимых для нас аспектов поведения сторонников движения: их стойкости в вере, интенсивности процесса обращения в свою веру до и после даты предсказанного катаклизма и степени готовности поддержать веру друг друга.
Процессы обращения в веру до момента предсказанной катастрофы протекали без особой активности. Уровень их интенсивности менялся от попыток открытой рекламы до полной засекреченности движения. Сразу после того, как от Хранителей поступила информация о грядущей катастрофе, произошел кратковременный всплеск активности, направленной на ее распространение и привлечение сторонников. Он наблюдался приблизительно за три с половиной месяца до роковой даты. Женщина, получавшая сообщения, провела две или три беседы о надвигающейся катастрофе с различными группами людей, один из участников движения разослал два пресс-релиза в несколько газет по всей стране. Однако этот поток активных действий быстро иссяк, и большинство сторонников движения занялись изучением «уроков» Хранителей и необходимыми приготовлениями к грядущим бедствиям. Казалось, посвященные не испытывают никакого желания привлекать новых сторонников. Избранные спасутся, присоединяясь к группе, или же будут спасены поодиночке, когда придет время. Те, кто не был избран, погибнут в наводнении. Но это не будет их концом, они лишь потеряют свои материальные тела, а их души отправятся на планеты с частотой вибраций, подходящей для них.
Если кто-либо приходил к членам группы и задавал вопросы об их вероучении, они вели себя отзывчиво и приветливо. Однако, отвечая на вопросы, они не предпринимали никаких попыток убедить или обратить в свое учение. Если кто-либо приходил повторно и хотел присоединиться к движению, то он делал это по собственной инициативе. Какое-то время члены движения даже скрывали некоторые аспекты своей веры и приготовления к концу света. Не принадлежащие к группе, например, не могли узнать, каким образом участники движения готовились к приближающейся катастрофе. Члены движения были также и против разглашения содержания посланий Хранителей. Такое отсутствие интереса к привлечению новых членов может быть проиллюстрировано серией событий, произошедших за несколько дней до наводнения.
Один из посвященных, врач-терапевт, дежурил в студенческом центре здоровья в колледже. Администрация колледжа, исходя из соображений его принадлежности к движению, попросила его уволиться. Увольнение врача из-за того, что он предсказывал катаклизм, стало прекрасным материалом для газет и появилось в заголовках по всей стране. Газетные статьи появились всего за пять дней до ожидаемого наводнения, и члены движения были буквально осаждаемы репортерами, умоляющими об интервью. Это было бы небом ниспосланной возможностью для любого заинтересованного в распространении веры и привлечении новых людей к учению, но для членов этого движения явилось источником боли, раздражения и смущения. Они избегали настырных репортеров, насколько это возможно, в ответ на просьбы об интервью отвечали: «Без комментариев» — и были очень обеспокоены всем случившимся. Однако газеты продолжали писать материалы о движении, особенно старались местные. Прочтя их, многие люди звонили или приходили домой к членам движения в поисках более полной информации. Однако сектанты без энтузиазма относились к таким посетителям, не позволяли им заходить в свои дома и не пытались всерьез привлечь кого-нибудь. Те, кто был избран, будут спасены в любом случае.
Таково было положение дел накануне предполагаемого катаклизма. Давайте перейдем к рассмотрению того, что делали члены движения в соответствии со своей верой в грядущие события, и свидетельств того, насколько они посвятили себя своей вере. Согласно нашим предположениям, это должны быть действия, последствия которых трудно изменить, и тем самым усложняющие отказ от системы верования. Убежденность колебалась от легкого скептицизма (достаточно редкий случай) до фанатизма (подавляющее большинство членов). Легкий скептицизм испытывала пара человек, привлеченных в группу против их воли или, по крайней мере, без выраженного желания с их стороны. Например, семнадцатилетняя дочь одной из женщин — лидеров движения, ставшая членом группы по этой причине, периодически выражала сомнения. Но в группе в целом царила полная вера в истинность посланий от Хранителей.
Как и в других подобных сектах, в этой наблюдалась тесная связь между степенью убежденности и активностью действий, предпринимаемых в соответствии с верой. Если человек всерьез воспринял предсказание о том, что в определенный день и час произойдет конец мира, он не сможет продолжать заниматься своими делами так же, как обычно. По крайней мере, такой человек будет считать события, происходящие в мире, абсолютно неважными по сравнению с тем, что должно случиться. А в идеале он должен отказаться от всех своих привязанностей и бросить все свои дела. Члены группы так и поступили. Многие бросили работу, перестали заботиться о собственности и о деньгах, ведь после судьбоносного дня все это им будет уже ни к чему. Таким образом, отказ от веры для членов движения стал крайне затруднительным. Ведь возвратись они к обыденности, они оказались бы безработными, нищими, осмеянными и были бы вынуждены строить заново свою жизнь.
Разумеется, предсказание не сбылось. Но позвольте мне подробнее описать обстоятельства произошедшего. В течение некоторого времени для членов группы было очевидно, что избранные будут эвакуированы с Земли накануне катастрофы на летающих тарелках. Некоторым верующим, в основном студентам колледжа, посоветовали пойти домой и ждать там прилета летающей тарелки. Это было логично, поскольку дата катастрофы приходилась на период каникул. Большинство членов группы, включая наиболее убежденных сторонников, собрались в доме женщины, получавшей сообщения, и там ждали прилета летающей тарелки. Именно для них несостоятельность предсказания, следующая из того, что сообщения не соответствуют действительности, стала очевидной еще за четыре дня до намечавшегося события. В это время они получили послание, что летающая тарелка приземлится на заднем дворе дома в 16 часов, чтобы их забрать. Они ждали, стоя во дворе с пальто в руках, но космический корабль не прилетел. Позднее поступило сообщение, что тарелка задерживается и прилетит в полночь. Сохраняя абсолютную секретность (соседи и пресса не должны были ничего знать), холодной снежной ночью они ждали на улице более часа, но тщетно. Следующее сообщение велело подождать еще, однако ничего так и не случилось. Приблизительно в три часа утра они перестали ждать, решив для себя, что события накануне вечером были проверкой или репетицией эвакуации, которая вскоре произойдет.
В состоянии нервного возбуждения они продолжали ждать окончательного приказа, который сообщил бы им время, место и ход эвакуации. Наконец за день до предполагаемой катастрофы сообщение пришло. В полночь к двери дома подойдет человек и отведет их к месту посадки инопланетного аппарата. В течение этого дня им поступило множество сообщений, уточняющих пароль, который им будет необходим для того, чтобы попасть на корабль, а также подробности приготовления: удалить все металлические детали одежды, сохранять молчание в какие-то определенные моменты и так далее. День был проведен в приготовлениях и репетициях необходимых процедур. Когда наступила полночь, группа ждала в полной готовности, но никто не появился.
С полуночи до пяти утра группа сидела, пытаясь понять, что случилось, пытаясь найти какое-то объяснение, отдаляющее осознание того, что они не будут эвакуированы на летающей тарелке и что наводнения не произойдет. Не вызывает сомнений, что любой из них, будь он один, без поддержки других членов движения, немедленно разуверился бы в предсказании. И действительно, члены группы, разъехавшиеся по домам и ждавшие поодиночке, без поддержки единомышленников, потеряли веру в предсказание. В конце концов почти все они настроились скептически. Другими словами, не получая достаточной социальной поддержки, способной уменьшить диссонанс, они испытывали диссонанс такой силы, что их вера была подорвана. Люди, собравшиеся вместе в доме их идейной вдохновительницы, поддерживали друг друга в своей вере. Они продолжали уверять друг друга в истинности посланий и в том, что всему есть какое-то объяснение.
Без пятнадцати пять утра они наконец-то нашли удовлетворительное объяснение тому, что случилось. Прибыло послание от Бога, в котором Он сообщал, что спас мир и остановил наводнение ради этой группы и благодаря свету и силе, которые несли избранные в мир той роковой ночью.
Случившееся кардинальным образом изменило поведение этих людей. Они, еще недавно абсолютно не заинтересованные в известности, даже избегавшие ее, теперь с жадностью искали любой возможности рассказать о себе. В течение четырех последующих дней, каждый день находя новую причину, они приглашали к себе журналистов, давали пространные интервью и пытались привлечь людей к своим идеям. В первый день эти люди звонили во все газеты и информационные службы, чтобы сообщить, что мир спасен, и пригласить их к себе для интервью. На второй день они сняли запрет на фотографии и пригласили фотографов, чтобы увековечить для человечества их самих и их дом. На третий день они снова собрали прессу и сообщили, что на следующий день они соберутся на лужайке перед домом и будут петь, и, возможно, их посетят космические пришельцы.
Более того, приглашены были и обычные люди в качестве зрителей. Утром журналисты и около двухсот человек собралось посмотреть на членов группы, поющих на лужайке перед домом. От былой секретности не осталось и следа. Не было больше никаких причин для того, чтобы отказываться от известности или привлечения сторонников. И действительно, чем больше людей обратится в их веру и поверит в истинность посланий, тем больше снизится диссонанс между их верой и знанием о том, что послания были ложны.
Убежденность тех, кто пережил развенчание веры вместе, не поколебалась вообще, по крайней мере внешне. В действительности потребность в социальной поддержке для снижения диссонанса была сильна, и получить ее было настолько легко, что два человека, прежде скептически настроенных относительно некоторых аспектов веры, теперь были полностью убеждены в ее истинности. За все время, пока авторы исследования поддерживали контакты с этими людьми, они продолжали верить. Внезапный переход от полной секретности к навязчивой саморекламе свидетельствует о наличии диссонанса, несмотря на доступность социальной поддержки и успешную рационализацию несбывшегося предсказания. При том что полученная социальная поддержка позволила им сохранить веру, которой они были так преданы вопреки неопровержимым свидетельствам ложности предсказания, единственным путем уменьшения диссонанса для этих людей было получение нового знания, консонантного вере, в той форме, что все большее количество людей принимало эту веру и верило в истинность посланий.
Глава 11
Резюме и перспективы
Различные определения, допущения и гипотезы, которые составляют теорию когнитивного диссонанса, были изложены в первых пяти теоретических главах этой книги. Подводя итоги, я хотел бы еще раз сформулировать, по возможности систематически, основные положения теории.
Теория базируется на наблюдении, что человеческий организм стремится к установлению внутренней гармонии между своими мнениями, установками, знаниями и ценностями. То есть существует движение в направлении консонанса внутри системы знаний. Для того чтобы иметь возможность оперировать этим понятием более точно, я представил знания как совокупность элементов или кластеров элементов. Относительно связей между элементами были установлены следующие положения.
1. Пары элементов могут существовать в иррелевантных, консонантных или диссонантных отношениях.
2. Два когнитивных элемента находятся в иррелевантном отношении, если они не связаны между собой.
3. Два когнитивных элемента находятся в отношении диссонанса, если, когда мы рассматриваем эти два элемента изолированно, отрицание одного из них следует из другого.
4. Два когнитивных элемента находятся в отношении консонанса, если один из них следует из другого.
Исходя из этих определений, был обозначен круг ситуаций, которые подразумевают существование диссонанса.
1. Диссонанс почти всегда присутствует при выборе одного из двух вариантов. Когнитивные элементы, соответствующие положительным характеристикам отклоненных альтернатив и отрицательным характеристикам выбранных, являются диссонантными знанию о том, какое решение было принято. Когнитивные элементы, соответствующие положительным характеристикам выбранных альтернативных и отрицательным характеристикам отклоненных, консонантны когнитивным элементам, соответствующим принятому решению.
2. Диссонанс почти всегда возникает в том случае, если совершается попытка принудить человека повести себя вразрез с его убеждениями либо под угрозой наказания, либо с помощью обещания награды. Если такая попытка успешна, собственное мнение человека становится диссонантно его знанию о своем поведении. Его знание о полученной награде или наказании, которого удалось избежать, консонантно знанию о собственном поведении. Если попытка принуждения не удалась, то собственное мнение человека консонантно его поведению, а знание о неполученном вознаграждении или понесенном наказании диссонантно ему.
3. Вынужденное или случайное столкновение с новой информацией может привести к возникновению когнитивных элементов, диссонантных уже существующим.
4. Открытое выражение разногласий в группе ведет к возникновению когнитивного диссонанса среди ее членов. Знание о том, что другой человек, в целом похожий на тебя, придерживается иного мнения, нежели ты сам, порождает диссонанс со знанием человека о своих убеждениях.
5. Одинаковый диссонанс среди большого числа людей может возникнуть под влиянием производящих большое впечатление событий, которые вызывают одинаковую реакцию у всех. К примеру, может произойти событие, которое опровергнет широко распространенную веру.
До этого момента диссонанс и консонанс определялись как отношения между двумя элементами по принципу «все или ничего». Если элементы связаны друг с другом, они находятся либо в отношениях диссонанса, либо в отношениях консонанса. Далее были выдвинуты две гипотезы относительно величины диссонанса или консонанса.
1. Величина диссонанса или консонанса, который существует между двумя когнитивными элементами, является функцией от значимости этих двух элементов.
2. Общая величина диссонанса, который имеется между двумя системами (кластерами) когнитивных элементов, является функцией от взвешенной доли консонантных и диссонантных отношений, существующих между элементами этих систем; при этом вес каждого из консонантных или диссонантных отношений определяется соответственно значимости элементов, между которыми это отношение существует.
Исходя из этих гипотез о величине диссонанса, можно прояснить ряд операционализаций.
1. Величина диссонанса, возникающего после принятия решения, возрастает с увеличением важности решения и в случае относительной привлекательности отклоненных альтернатив.
2. Величина диссонанса, возникающего после принятия решения, уменьшается с увеличением числа когнитивных элементов, соответствующих тождественным характеристикам выбранных и отклоненных альтернатив.
3. Величина диссонанса, являющегося результатом попытки добиться вынужденного согласия, максимальна, если обещанная награда или угроза наказания оказывается близкой к порогу, достаточному, чтобы изменить поведение на не соответствующее убеждениям человека — как в случае, когда сила принуждения слегка выше порога, и изменение поведения все-таки происходит, так и в случае, когда она немного ниже порога, и поведение не меняется.
4. Если имеет место принудительное согласие, то величина диссонанса снижается по мере увеличения поощрения или наказания.
5. Если от человека не удается добиться принудительного согласия, то величина диссонанса возрастает пропорционально поощрению или наказанию.
6. Величина диссонанса, вызванного выражением несогласия со стороны окружающих, уменьшается с увеличением числа когнитивных элементов, консонантных с рассматриваемым мнением. Эти элементы могут быть связаны с объективной информацией или отражать знание о том, что другие люди придерживаются того же мнения.
7. Величина диссонанса, вызванного разногласиями с окружающими, увеличивается по мере значимости рассматриваемого мнения для человека, значимости этого мнения для тех, кто с ним не согласен, и привлекательности людей, высказывающих противоположное мнение.
8. Чем больше разнятся два высказываемых мнения и, следовательно, больше число диссонантных когнитивных элементов в двух системах, соответствующих этим мнениям, тем больше будет величина диссонанса.
Теперь мы подходим к формулировке центральных гипотез теории, а именно:
1. Возникновение диссонанса вызывает стремление к его снижению.
2. Сила этого стремления зависит от величины существующего диссонанса.
Эти гипотезы намечают три основных способа снижения диссонанса.
1. Путем изменения одного или более когнитивных элементов, включаемых в диссонантные отношения.
2. Путем добавления новых когнитивных элементов, которые являются консонантными с уже существующими.
3. Путем уменьшения важности элементов, включаемых в диссонантные отношения.
Применение этих способов в конкретных ситуациях приводит к следующему.
1. Диссонанс, возникающий после принятия решения, может быть уменьшен путем увеличения привлекательности выбранной альтернативы, уменьшением привлекательности отклоненной альтернативы или сочетанием этих способов.
2. Диссонанс, возникающий после принятия решения, может быть уменьшен, если воспринимать некоторые характеристики выбранных и отклоненных альтернатив как идентичные.
3. Диссонанс, возникающий после принятия решения, может быть уменьшен снижением важности различных аспектов решения.
4. В случае вынужденного согласия диссонанс может быть уменьшен путем изменения собственного внутреннего мнения так, чтобы привести его в соответствие с внешним поведением; или же путем субъективного увеличения поощрения или наказания.
5. Если вынужденное согласие вызвать не удалось, диссонанс может быть уменьшен путем укрепления человека в своем первоначальном мнении или путем снижения желания получить награду или страха перед грозящим наказанием.
6. Присутствие диссонанса ведет к поиску новой информации, которая будет обеспечивать знания, консонантные с существующими когнитивными элементами, и избеганию тех источников новой информации, которая могла бы увеличить существующий диссонанс.
7. Когда некоторые из когнитивных элементов диссонантны элементам знания человека о своем поведении, диссонанс может быть уменьшен посредством изменения поведения и, следовательно, этих элементов.
8. Принудительное или случайное знакомство с новой информацией, которая может увеличить диссонанс, приведет к неверному истолкованию и ошибочному восприятию субъектом этой информации с целью избежать увеличения диссонанса.
9. Диссонанс, вызванный разногласиями с другими людьми, может быть уменьшен путем изменения собственного мнения, влияния на других с целью изменения их мнения и отвержения тех, кто выражает несогласие.
10. Существование диссонанса будет вести к поиску единомышленников и инициированию общения и попыток влияния на других с целью получения социальной поддержки.
11. Влияние, оказанное на человека при попытке изменить его мнение, будет эффективно в той степени, в какой изменение этого мнения ведет к уменьшению диссонанса.
12. В ситуациях, когда большая группа связанных друг с другом людей переживает одинаковый диссонанс, получение социальной поддержки легко достижимо.
Заканчивая краткое изложение теории, я должен отметить еще несколько моментов, касающихся эффективности усилий, направленных на уменьшение диссонанса.
1. Эффективность усилий, направленных на снижение диссонанса, будет зависеть от сопротивления изменению когнитивных элементов, включаемых в диссонантные отношения, и от доступности информации или других людей, увеличивающих количество консонантных мнению когнитивных элементов.
2. Основные источники сопротивления когнитивных элементов изменениям кроются в восприимчивости этих элементов по отношению к «реальности» и в количестве консонантных отношений, образуемых этими элементами с другими.
3. Максимальная величина диссонанса, который может существовать между двумя элементами, равна сопротивлению изменениям наименее устойчивого из них. Если величина диссонанса возрастает, наименее устойчивый элемент будет изменен, что приведет к уменьшению диссонанса.
Это краткое изложение едва ли претендует на то, чтобы дать адекватную полную картину теории, но, возможно, поможет читателю более отчетливо понять ее природу. Я не буду пытаться резюмировать представленные выше эмпирические данные.
По мере размышления об этой теории, проведения исследований, направленных на проверку ее положений, и поиска литературы, возникало множество идей, которые выглядели многообещающими, но относительно которых отсутствуют эмпирические данные. Степень, в которой теория когнитивного диссонанса подтвердилась в тех областях, где данные имелись, показалась мне достаточной для того, чтобы сформулировать также те идеи и следствия, для которых данных пока нет. Таким образом, оставшаяся часть данной главы представляет собой набор разнообразных предположений, начиная от следствий, прямо выводимых из теории, и до обозначения переменных, которые могут влиять на процессы снижения диссонанса.
Некоторые замечания относительно индивидуальных различий
Безусловно, люди отличаются друг от друга интенсивностью и характером реакций на возникновение когнитивного диссонанса. Для одних возникновение противоречия в сложившейся системе знаний является чрезвычайно неприятным и трудно переносимым явлением, в то время как другие легко переживают даже высокую степень такого противоречия. Как представляется, различия по «толерантности к диссонансу» вполне могут быть измерены, по крайней мере, в приблизительной форме. Люди, которым свойственна низкая толерантность к диссонансу, должны испытывать больший дискомфорт в случае его возникновения и прилагать большие усилия к его снижению. Вследствие таких различий в предпринимаемых усилиях по снижению диссонанса с большой степенью уверенности можно ожидать, что индивиды с низкой толерантностью заведомо будут иметь меньше внутренних противоречий, чем те, кому свойственна более высокая толерантность к диссонансу. Можно предположить, что человек с низкой толерантностью к диссонансу скорее всего будет воспринимать вещи как «черные» или «белые», тогда как человек с высокой толерантностью к диссонансу сможет поддерживать в своей когнитивной системе различные «оттенки серого». Например, давайте представим себе человека, который является членом Демократической партии. Если ему свойственна высокая толерантность к диссонансу, он может оставаться демократом и при этом считать, что демократы не правы по ряду вопросов. По существу, этот человек будет иметь два противоречащих друг другу набора когнитивных элементов. Если рассмотреть изолированно его представление о том, что демократы в чем-то не правы, то из этого будет следовать отрицание утверждения о том, что он демократ.
С другой стороны, человек, обладающий низкой толерантностью к диссонансу, будет, вероятно, неспособен сохранять подобный уровень диссонанса и постарается ликвидировать его. Так, если человек с низкой толерантностью к диссонансу является демократом, то ему скорее всего будет свойственно соглашаться со всеми лозунгами и действиями демократов. Следовательно, для такого индивида кластеры соответствующих когнитивных элементов будут по большей части консонантными, то есть согласованными друг с другом, лишенными внутреннего противоречия. Его взгляды по какому-либо вопросу будут поляризованными, другими словами, ему будет свойственно «черно-белое» восприятие мира. Представляется вполне осуществимым измерение «толерантности к диссонансу» на основе вышеизложенных соображений.
Может сложиться впечатление, что подобного рода тест уже существует, поскольку очевидны определенные черты сходства между представленными выше описаниями и существующими в психологии описаниями «авторитарной личности» и типа личности, которому свойственна «нетолерантность к неопределенности». По моему мнению, такие психологические шкалы, как шкала F Т. Адорно, в действительности в некоторой степени измеряют, насколько людям свойственны крайние точки зрения, то есть такие, для которых диссонанс был эффективно устранен. Однако подобного рода шкалы, кроме описанной черты, измеряют множество дополнительных характеристик, поэтому они вряд ли годятся для наших целей. Гораздо более подходящими для них могут быть тесты, которые измеряют уровень дискомфорта в ситуации неопределенности. Но это по большей части вопросы эмпирического характера. Процедура валидизации теста, который будет использоваться для измерения степени толерантности к диссонансу, по существу, ясна. Подобный тест должен оценивать степень того, насколько сильно человек проявляет стремление уменьшить диссонанс в экспериментальной ситуации, когда диссонанс создается искусственно и в контролируемых условиях.
Когда шкала для измерения толерантности к диссонансу будет создана, появится возможность эмпирически проверить целый ряд интересных предположений. Давайте, к примеру, остановимся на людях, находящихся на одном из концов шкалы толерантности к диссонансу, а именно на тех, для кого возникновение диссонанса является особенно неприятным. Можно ожидать, что человек, принадлежащий к этому крайнему полюсу, будет вести себя таким образом, чтобы предотвратить возникновение диссонанса. Зная по своему прошлому опыту, насколько неприятным бывает это переживание, такой человек, весьма вероятно, будет стремиться избегать ситуаций, которые могут к диссонансу привести. Так, например, он несомненно знает, насколько неприятным может быть момент, наступающий после принятия решения в какой-либо ситуации, поскольку необходимость выбирать и принимать окончательное решение почти всегда ведет к возникновению диссонанса. Пытаясь избежать возникновения диссонанса, этот человек наверняка будет всячески пытаться избегать ситуаций принятия решения, что даже может вылиться в патологическую форму неспособности принимать решения вообще. Давайте проследим, чего можно ожидать от человека, который, опасаясь возникновения диссонанса и связанного с ним дискомфорта, фактически предпочитает избегать разрешения конфликта и оказывается неспособным принимать решения.
Если в ситуации предвосхищения диссонанса, вызывающего у него сильное чувство дискомфорта, индивид действительно ведет себя описанным образом, то ясно, что он должен был испытывать подобный дискомфорт достаточно часто, чтобы сформировалась стойкая поведенческая реакция его избегания. Следовательно, можно ожидать, что такой человек также выработал, пусть и не очень эффективную (а иначе зачем избегать диссонанса), систему защитных механизмов, призванных уменьшить степень противоречия в системе знаний и служащих цели уменьшения внутреннего дискомфорта в долгосрочной перспективе. Действие защитных механизмов вместе с сильным стремлением уменьшать диссонанс, когда он все же возникает, неизбежно приводит к тому, что данный индивид научится устранять любое противоречие, возникающее внутри длительно существующих у него наборов когнитивных элементов. Можно ожидать, что подобному человеку будет свойственна система взглядов, характеризующаяся четкостью и однобокостью, и он скорее всего будет не способен рассматривать вопросы с разных сторон. Если наши рассуждения верны, то можно предположить возникновение парадоксальной ситуации, когда человек, весьма «решительный» по своим убеждениям, будет проявлять неспособность к принятию решений.
Также можно предположить, что такой человек способен очень бурно реагировать на попытку внести противоречие в его систему знаний. Это будет происходить, если неспособность принимать решения действительно вызвана следствием страха перед возникновением диссонанса. Существует, по крайней мере, один вид ситуаций, когда человек не в состоянии предотвратить возникновение диссонанса, если только он полностью не изолирует себя от контактов с внешним миром. А именно, людям свойственно периодически обсуждать различные вещи, иметь разногласия по разным поводам и высказывать эти разногласия. Поскольку знание о том, что кто-то, похожий в целом на тебя, имеет мнение, противоречащее твоему, диссонантно знанию о собственном мнении, индивид с низкой толерантностью к диссонансу будет очень болезненно реагировать на выражение несогласия со стороны других. Он может резко спорить, быть догматичным, упрямым и т. п. Данный синдром, включающий неспособность к принятию решения, догматичность в системе взглядов и резкое неприятие несогласия со стороны других, может быть проинтерпретирован таким образом, что у человека настолько низка толерантность к диссонансу, что он сформировал поведенческие реакции, предвосхищающие его появление.
Это, конечно, крайний случай. Существуют более мягкие способы реагирования на предвосхищение диссонанса и его избегания. Есть люди, которые во избежание диссонанса, связанного с принятым решением, лишь создают видимость решения, но фактически ничего не решают. Один из возможных вариантов такого поведения — принятие пассивной роли, когда решение принимается «само собой», и за это индивид не несет никакой ответственности. Другой вариант — «психологическое аннулирование» принятого решения. Например, если после принятия решения, которое по объективным обстоятельствам уже нельзя отменить, человек приходит к убеждению, что его поступок был ошибкой, он загодя готовит себя к возникновению диссонанса и пытается избежать связанного с ним дискомфорта. Подобное избегание диссонанса свойственно только тем людям, у которых низкая толерантность к диссонансу сочетается с недостаточно эффективными механизмами его снижения.
Все это, безусловно, ставит нас перед необходимостью проанализировать индивидуальные различия в эффективности механизмов уменьшения диссонанса, а также вопрос, почему один механизм те или иные люди предпочитают другому. Но кроме утверждения, что такие различия, несомненно, существуют, пока больше ничего особенно сказать по этому поводу нельзя. Разумеется, одни люди пытаются уменьшить степень диссонанса, фокусируясь на тех когнитивных элементах, которые порождают противоречия, изменяя их соответствующим образом либо полностью от них отказываясь. Для других более органичен иной способ — они будут фокусироваться главным образом на тех когнитивных элементах, которые находятся в консонантных отношениях, добавляя к ним новые элементы, чтобы еще более увеличить степень внутренней согласованности в системе знаний. Вопрос, насколько эффективен механизм избирательного забывания отдельных элементов, находящихся в отношениях диссонанса, также не был в достаточной степени изучен. Среди теоретически возможных других способов уменьшения диссонанса, о которых у нас нет никаких эмпирических данных — снижение важности той части системы знаний, в которой существует диссонанс, или разделение (компартментализация) различных наборов когнитивных элементов таким образом, что они в результате теряют какую-либо связь друг с другом. Я упомянул здесь эти механизмы лишь для того, чтобы очертить возможный диапазон будущих исследований; как именно работать с этими аспектами личности человека применительно к диссонансу, пока остается неясным.
Некоторые эффекты изменения социального статуса и роли
Одной из основополагающих проблем в теории когнитивного диссонанса является определение характера ситуаций или обстоятельств, обычно ведущих к возникновению диссонанса. На общем уровне весьма вероятно возникновение диссонанса в ситуации, когда происходят внезапные изменения в образе жизни индивида. Многие действия и поступки, которые ему придется совершить по причине изменившихся обстоятельств, могут противоречить некоторым убеждениям и ценностям, сложившимся у него в прошлом. Если бы такие ситуации можно было выявить, стало бы возможным предсказать и конкретные мировоззренческие подвижки, являющиеся результатом изменений в образе жизни. Подобные изменения в мировоззрении можно расценивать как один из способов уменьшить диссонанс между существующими убеждениями и знаниями о тех действиях, которые человек совершает. Рассмотрим некоторые ситуации, которые могут выступить иллюстрациями в плане возникающего диссонанса и стремления его уменьшить.
Социальная «роль» или «позиция» индивида в обществе или какой-либо организации может меняться. Возьмем, например, студента, который, закончив университет, получает затем ученую степень и должность преподавателя в колледже. Внезапно его жизненная позиция и род деятельности, которую он должен выполнять теперь, существенно меняются. Он больше не студент, а тот, кто учит других. Вместо того чтобы получать оценки, он их ставит другим и т. п. Многое в характере новой деятельности будет вызывать у него диссонанс. Будучи студентом, он, возможно, мог иметь не самое лестное мнение о преподавателях, которые приходили неподготовленными и читали слабые лекции. Теперь же не исключено, что он и сам время от времени делает это. В студенчестве наш герой мог весьма критически относиться к системе оценок, принятой в университете. Сейчас, как преподаватель, он может столкнуться с тем, что вынужден ставить оценки на довольно шатких основаниях. Кроме перечисленных может возникнуть множество других сходных ситуаций. Степень возникающего диссонанса может быть уменьшена, если молодой преподаватель изменит сложившиеся у него ранее взгляды. Если он будет проводить время с другими преподавателями, ему будет не очень сложно перенять взгляды, консонантные с его текущим поведением. Иными словами, он перенимает убеждения и ценности, соответствующие той профессиональной позиции, которую теперь занимает.
Подобный анализ можно проделать и для других ситуаций, связанных с изменениями в характере работы. Например, рабочего на заводе повышают в должности и назначают мастером. Отныне он должен отдавать распоряжения, вместо того чтобы получать их; контролировать работу других, вместо того чтобы быть под контролем и т. п. Опять же эти новые действия будут во многом диссонантны тем взглядам и ценностям, которые сложились у него, пока он был рабочим, и все еще существуют. Можно ожидать, что в стремлении уменьшить возникающий диссонанс этот человек достаточно быстро приобретет взгляды и ценности, свойственные другим мастерам и соответствующие характеру его новой деятельности. Не будет странно также и то, что новоиспеченный мастер начнет проводить все меньше времени в обществе своих бывших коллег-рабочих, поскольку рабочие вряд ли будут поддерживать те изменения его убеждений, которые приводят к уменьшению диссонанса. Я ни в коем случае не имею в виду, что подобная смена взглядов совершается у человека внезапно, по закону «все или ничего». В действительности этот процесс может быть длительным, а некоторые убеждения устойчивы к изменениям, в связи с чем диссонанс никогда не будет устранен полностью. Но стремление к уменьшению диссонанса будет существовать, и принятие ценностей и мнений, соответствующих новой социальной позиции, будет происходить в значительной степени и становиться очевидным.
Существуют и другие, не связанные с профессией типы изменений, вызывающие диссонанс между существующей системой убеждений и характером той деятельности, которую индивид вынужден совершать вследствие изменившейся ситуации. Так, например, в течение последнего десятилетия в Соединенных Штатах наблюдался резкий рост уровня благосостояния многих людей на фоне развития новой культуры жизни в пригороде. Если изменения, происшедшие за несколько лет, можно назвать внезапными, то многие аспекты жизни этих людей внезапно изменились. Но даже если считать эти перемены постепенными, факт остается фактом: перемены произошли и вызвали у людей новый тип поведения и деятельности, во многих случаях, несомненно, противоречащий ранее существовавшей у них системе взглядов. Человек, который всегда жил в центре города и сформировал определенные представления относительно того, как он должен жить и как проводить свой досуг, нынче может оказаться в роли хозяина маленького газона, требующего постоянного ухода. Человек, привыкший к арендной плате за снятую квартиру, может столкнуться с необходимостью платить налоги на купленный дом и обнаружить, что его реакция на размер этих налогов противоречит его представлениям о справедливом налогообложении. Как и в рассмотренных выше примерах, подобный диссонанс может быть уменьшен посредством изменения убеждений, в том числе до некоторой степени можно ожидать изменения социальных ценностей, установок и даже политических взглядов. Одним словом, от человека, оказавшегося в новой социальной ситуации, естественно ожидать, что он трансформирует свою систему взглядов так, чтобы она соответствовала взглядам и ценностям того социального класса, к которому он теперь принадлежит.
Тот факт, что изменение социальной роли и статуса сопровождается изменением взглядов и убеждений, был, разумеется, замечен и проанализирован многими исследователями. В основном выделялись два фактора. Во-первых, что люди, занимающие определенную социальную позицию и играющие определенную социальную роль, отвечают на ожидания, которые другие люди возлагают на эту роль. И во-вторых, влияние людей, с которыми человек общается, занимая определенную социальную позицию. Интерпретация, основанная на принципах теории когнитивного диссонанса, не отрицает воздействия этих факторов, но представляет их в новом свете. Влияние, которое другие люди с таким же социальным статусом оказывают на инициированного в новую роль индивида, несомненно, важно. Но если мое объяснение верно, человек, оказавшийся в новой роли, не является, образно говоря, «жертвой» такого влияния, но сам его активно ищет. Как показал Макгвайр (см. главу 9), влияние, которое уменьшает диссонанс, значительно более эффективное средство социального воздействия, чем влияние, увеличивающее диссонанс. Если нет других людей, которые могут и стремятся оказать влияние, ведущее к снижению диссонанса, вызванного новой ситуацией, изменение убеждений, ведущее к снижению диссонанса, не сможет произойти относительно просто.
Социальные ожидания в отношении роли и требования самой роли — первостепенные причины возникновения диссонанса. Например, рабочий, получивший повышение по службе на большом заводе, может иметь благие намерения вести себя иначе, чем те мастера, которых он знал в прошлом. Другими словами, первоначально он представляет себя человеком, манера поведения которого не противоречит его нынешним взглядам. Но социальные ожидания рабочих, которые теперь трудятся под его началом, и их восприятие роли своего нового мастера могут просто-напросто не позволить нашему герою это сделать. И он вдруг обнаруживает неожиданно для самого себя, что уже ведет себя как самый типичный мастер.
Разумеется, подобные изменения социальной роли представляют собой сложный процесс, в котором переплетается влияние многих факторов, воздействующих на поведение человека и его взгляды. В новой роли он также приобретает новый опыт, которого у него никогда не было раньше. Главное, на что я хочу указать, — это то, что феномен трансформации принятия взглядов и ценностей, характерных для новой социальной роли, может быть адекватно объяснен в терминах снижения когнитивного диссонанса.
Перспективы теории диссонанса
В отдельных главах этой книги я представил описание различного рода эмпирических данных, имеющих какое-либо отношение к теории диссонанса. Материал, который затрагивался в этих исследованиях, простирается от ситуаций, в которых оказывается человек после принятия решения — чисто психологическая проблема, — до проблем обращения людей в свою веру в определенного типа массовых движениях, которые заинтересуют скорее социолога. Теория диссонанса на самом деле имеет очень широкую сферу применения. Возникновение противоречий в системе знаний — широко распространенное явление, и различные обстоятельства, которые могут вызывать возникновение диссонанса, случаются настолько часто, что у нас есть все основания предположить, что диссонанс и стремление к его уменьшению могут быть обнаружены практически в любой социальной ситуации.
В действительности же существуют некоторые следствия теории диссонанса, которые я почти полностью проигнорировал. Например, каждый раз, когда возникает диссонанс между набором когнитивных элементов, соответствующих информации или мнениям, и набором когнитивных элементов, отражающих поведение человека, диссонанс может быть уменьшен посредством изменения поведения. Фактически те когнитивные элементы, которые представляют собственное поведение человека, проще всего изменить — для этого достаточно только изменить поведение. Намного труднее изменить ту часть системы знаний, которая включает представления об окружающем мире, воздействующем на субъект через его органы чувств. Следовательно, можно ожидать, что изменение поведения будет частой реакцией на диссонанс.
Но именно потому, что теория диссонанса имеет очень широкие границы применения, необходимо определить точно, где она имеет отношение к делу, а где нет. Существует достаточно много факторов, воздействующих на поведение, установки и взгляды человека, относительно которых теория диссонанса ничего сказать не может. Например, на протяжении всей этой книги мы почти ничего не сказали о мотивации. Конечно, диссонанс сам по себе может быть рассмотрен как мотивирующий фактор, но у человека существует множество и других мотивов, и мы обошли молчанием вопрос об отношении между другими мотивами и стремлением к уменьшению диссонанса. В некоторых условиях эти отношения ясны. Возникают ситуации, когда именно характер мотивации человека определяет, будет ли отношение между двумя когнитивными элементами диссонантным или консонантным. Вернемся к эксперименту (см. главу 7), касающемуся добровольного поиска информации, касающейся азартных игр. При анализе этого эксперимента я сделал предположение, что знание о печальном опыте своих постоянных проигрышей диссонирует у человека с тем, что он продолжает играть на той же стороне, которую выбрал первоначально. Но утверждение, что отношение между этими двумя частями системы знаний противоречиво, будет верным, если допустить, что данный индивид мотивирован только на выигрыш. Если же предположить, что испытуемый в этом эксперименте в силу каких-то обстоятельств хотел не выиграть, а проиграть, то отношение между двумя наборами когнитивных элементов будет для него консонантным.
Другие мотивы также вносят свой вклад, когда делают определенные когнитивные элементы неподатливыми к изменениям и тем самым препятствуют уменьшению диссонанса. Анализ такой мотивации будет совершенно необходим, если мы будем пытаться предсказывать возникновение диссонанса. Однако я хочу подчеркнуть, что не пытался решать проблемы психологии мотивации и что эта проблематика в целом отлична от той, с которой работает теория диссонанса.
Если использовать концепцию когнитивного диссонанса слишком широко, это различие легко потерять из виду. Так, например, возникает ли когнитивный диссонанс в ситуации фрустрации, когда человек не может продвинуться на пути к какой-либо цели? Конечно же, нет. Но стоит разобрать это подробнее, чтобы пояснить ограничения применимости теории диссонанса. Представьте себе человека, вынужденного остановиться ночью на пустынной дороге, чтобы сменить колесо своего автомобиля. И вот этот человек вдруг обнаруживает, что у него с собой нет автомобильного домкрата. Ситуацию с определенностью можно назвать фрустрирующей. Теперь давайте рассмотрим систему знаний данного индивида, чтобы проверить, существуют ли в ней отношения диссонанса. Он знает, что у него спустило колесо, что у него нет домкрата, что он стоит ночью на пустынной дороге и что он предполагал быть в некоем месте в такое-то время. Но ни один из этих когнитивных элементов не противоречит другому. Если их рассматривать по отдельности, ни из одного из них не будет следовать отрицание другого.
Подобная фрустрирующая ситуация может также вызвать и когнитивный диссонанс. Если индивид в описанной ситуации попытается использовать гаечный ключ, чтобы открутить все болты на спустившем колесе, его знание об этом действии будет противоречить знанию о том, что он не сможет поменять колесо без домкрата. Способом уменьшить диссонанс будет его попытка убедить самого себя, что даже поздней ночью по пустынной дороге обязательно проедет какая-нибудь машина и остановится, чтобы помочь ему. Заметим, что его реакция на такой возможный диссонанс существенно отличается от его реакций на фрустрирующую ситуацию, которые, безусловно, присутствуют.
Меньше всего мне бы хотелось, чтобы концепцию диссонанса использовали для объяснения всего многообразия психологических феноменов и тем самым лишили бы ее смысла. Конечно, возможность такого свободного использования существует вследствие недостаточной точности определения самого понятия диссонанса, а также невозможности установить априорно, будет ли отношение между двумя когнитивными элементами диссонантным. Нечеткость определения «два элемента являются диссонантными в том случае, если для них, взятых отдельно от остальной системы, верно, что из одного из них следует антитеза другого» — содержится в словах «следует из» и во фразе «взятых отдельно от остальной системы». Один элемент может «следовать из другого», например, по законам логики, по законам формирования культурных стереотипов, вследствие преемственности опыта или совершенствования навыков и т. д. Таким образом, уточнение фразы «следует из» включает определение операций, посредством которых для субъекта из элемента А следует элемент Б. Уточнение фразы «рассматривая их отдельно от остальной системы» также сводится к определению процедур, посредством которых можно установить, существует ли в отношениях между ними диссонанс или нет. Стоит заметить, что подобная степень неясности присуща практически любому теоретическому утверждению, которое еще не прошло достаточной эмпирической проверки. Так, например, я не считаю нечетким априорное определение диссонанса, возникающего как результат принятого решения. Оно было прояснено эмпирически. Дополнительная эмпирическая работа, посвященная анализу иных ситуаций, сделает процедуры для определения диссонанса еще более понятными.
Но, возможно, наилучший способ избежать слишком свободного применения концепции диссонанса заключается в том, чтобы сделать акцент на ее ясности, а не на ее расплывчатости. Диссонанс не существует сам по себе. Диссонанс — это характеристика отношений между когнитивными элементами. Таким образом, определение диссонанса должно начинаться с конкретизации когнитивных элементов или их совокупностей. Затем должен быть проведен анализ каждого из этих элементов по отдельности. Если в результате такого анализа мы придем к выводу, что два когнитивных элемента противоречат друг другу, необходимо конкретизировать, на каких основаниях — логических, эмпирических, культурных или иных — это противоречие возникает. Кроме того, необходимо уточнить, какие специфические изменения в системе знаний, в том числе формирование каких новых когнитивных элементов может уменьшить определяемый таким образом диссонанс. Если применять теорию когнитивного диссонанса настолько точно и аккуратно, насколько это возможно, то — я уверен — эта теория докажет свою объяснительную и прогностическую ценность.
* * *
Сноски
1
Англ. propositional inventory — жанр в англоязычной научной литературе, который из жанров отечественной традиции ближе всего к аналитическому обзору и преследует цель выделить набор утверждений, который можно сделать на основе современного состояния той или иной области исследований (прим. ред.).
(обратно)2
Myrdal, G. An American dilemma. New York: Harper, 1944.
(обратно)3
Там же. С. 1029–1030.
(обратно)4
Heider, F. The psychology of interpersonal relations. Unpublished manuscript.
(обратно)5
Osgood, C.E., & Tannenbaum, P. The principle of congruity and the prediction of attitude change. Psychological Review, 1955. Р. 62, 42–55.
(обратно)6
Там же. С. 43.
(обратно)7
Spiro, M. Ghosts: An anthropological inquiry into learning and perception. /Abnormal and Social Psychology, 1953, 48. Р. 376–382.
(обратно)8
Adams, D. K. Conflict and integration. / Personality, 1954, 22. Р. 548–56.
(обратно)9
Там же. С. 554.
(обратно)10
Adams, D. K. Conflict and integration. / Personality, 1954, 22. Р. 555.
(обратно)11
Lewin, K. Group decision and social change. In G. Swanson, T. Newcomb, & E. Hartley (eds.), Readings in social psychology. New York: Henry Holt, 1952.
(обратно)12
Там же. С. 465.
(обратно)13
Lewin, K. Field theory in social science. New York: Harper, 1951. Р. 233
(обратно)14
Lewin, K. A dynamic theory of personality. New York: McGraw-Hill, 1935.
(обратно)15
Hovland, C, & Sears, R. R. Experiments on motor conflict. I. Types of conflict and modes of resolution. /Experimental Psychology, 1938, 23. Р. 477–493.
(обратно)16
Smock, C. D. The influence of stress on the perception of incongruity. /Abnormal and Social Psychology, 1955, 50. Р. 354–362.
(обратно)17
Adams, D. K. Conflict and integration. /Personality, 1954, 22. Р. 548–556.
(обратно)18
Ehrlich, D., Guttman, I., Schonbach, P. & Mills, J. Postdecision exposure to relevant information. /Abnormal and Social Psychology, 1957, 54. Р. 98–102.
(обратно)19
Ehrlich, D., Guttman, I., Schonbach, P. & Mills, J. Postdecision exposure to relevant information. /Abnormal and Social Psychology, 1957, 54. Р. 98.
(обратно)20
Идея этого эксперимента была предложена доктором Фрэнсисом В. Ирвином в ходе частного разговора. Я глубоко признателен за эту идею. Также я хотел бы отметить помощь мисс Дануты Эрлих и господина Юдсона Миллса на этапе сбора эмпирических данных.
(обратно)21
Brehm, J. Post-decision changes in the desirability of alternatives. /Abnormal and Social Psychology, 1956, 52. Р. 384–389.
(обратно)22
Brehm, J. Post-decision changes in the desirability of alternatives. /Abnormal and Social Psychology, 1956, 52. Р. 384–389, 62.
(обратно)23
Heider, F. The psychology of interpersonal relations. Unpublished manuscript.
(обратно)24
Irwin, F., & Gebhard, M. Studies of object preferences: The effect of ownership and other social influences. /Experimental Psychology, 1943, 33. Р. 64–72.
(обратно)25
Filer, R. Frustration, satisfaction, and other factors affecting the attractiveness of goal objects. /Abnormal and Social Psychology, 1952, 47. Р. 203–212.
(обратно)26
Мера общего снижения диссонанса, использованная здесь и в описании результатов выше (табл. 3), представляет меру изменений привлекательности альтернатив по сравнению с фоновым уровнем — изменением привлекательности сходным образом оцененных предметов, не участвовавших в выборе. Тем самым было учтено влияние повторных оценок одних и тех же объектов.
(обратно)27
Martin, A. H. An experimental study of the factors and types of voluntary choice. Archives of Psychology, 1922, № 51.
(обратно)28
Martin, A. H. An experimental study of the factors and types of voluntary choice. Archives of Psychology, 1922, № 51. Р. 21.
(обратно)29
Martin, A. H. An experimental study of the factors and types of voluntary choice. Archives of Psychology, 1922, № 51. Р. 40–41.
(обратно)30
Там же. С. 46.
(обратно)31
Lewin, K. Group decision and social change. In G. Swanson, T. Newcomb & E. Hartley (eds.), Readings in social psychology. New York: Henry Holt, 1952.
(обратно)32
Bennett, E. B. Discussion, decision, commitment, and consensus in «group decision». Human Relations, 1955, 8.Р. 251–275.
(обратно)33
Festinger, L. An analysis of compliant behavior. In M. Sherif & M. Wilson (eds.), Group behavior at the crossroads. New York: Harper, 1953.
(обратно)34
Coch, L. & French, J. R. P. Overcoming resistance to change. Human Relations, 1948, 1. Р. 512–532.
(обратно)35
Там же. С. 520.
(обратно)36
McBride, D. The effects of public and private changes of opinion on intragroup communication. Unpublished doctor’s dissertation, University of Minnesota, 1954.
(обратно)37
Burdick, H. The compliant behavior of deviates under conditions of threat. Unpublished doctor’s dissertation, University of Minnesota, 1955.
(обратно)38
Bettelheim, B. Individual and mass behavior in extreme situations./Abnormal and Social Psychology, 1943, 38, Р. 417–452.
(обратно)39
Burdick, H. The compliant behavior of deviates under conditions of threat. Unpublished doctor’s dissertation, University of Minnesota, 1955.
(обратно)40
McBride, D. The effects of public and private changes of opinion on intragroup communication. Unpublished doctor’s dissertation, University of Minnesota, 1954.
(обратно)41
McBride, D. The effects of public and private changes of opinion on intragroup communication. Unpublished doctor’s dissertation, University of Minnesota, 1954. p. 41.
(обратно)42
McBride, D. The effects of public and private changes of opinion on intragroup communication. Unpublished doctor’s dissertation, University of Minnesota, 1954. p. 41.
(обратно)43
King, B., & Janis, I. Comparison of the effectiveness of improvised versus non-improvised role-playing in producing opinion changes. Human Relations, 1956, 9. Р. 177–186.
(обратно)44
Janis, I., & King, B. The influence of role-playing on opinion change. /Abnormal and Social Psychology, 1954, 49. Р. 211–218.
(обратно)45
Там же. С. 212.
(обратно)46
Janis, I., & King, B. The influence of role-playing on opinion change. /Abnormal and Social Psychology, 1954, 49. Р. 215.
(обратно)47
Там же. С. 216–217.
(обратно)48
Kelman, H. Attitude change as a function of response restriction. Human Relations, 1953, 6. Р. 185–214.
(обратно)49
Kelman, H. Attitude change as a function of response restriction. Human Relations, 1953, 6. Р. 193.
(обратно)50
Deutsch, M. & Collins, M. M. Interracial housing: A psychological evaluation of a social experiment. Minneapolis: Univ. of Minnesota Press, 1951.
(обратно)51
Deutsch, M. & Collins, M. M. Interracial housing: A psychological evaluation of a social experiment. Minneapolis: Univ. of Minnesota Press, 1951. Р. 142.
(обратно)52
Cooper, E., & Jahoda, M. The evasion of propaganda: How prejudiced people respond to anti-prejudice propaganda./.Psychology, 1947, 23. Р. 15–25.
(обратно)53
Там же. С. 15.
(обратно)54
Там же. С. 15–16.
(обратно)55
Там же. С. 18–19.
(обратно)56
Cooper, E., & Jahoda, M. The evasion of propaganda: How prejudiced people respond to anti-prejudice propaganda./.Psychology, 1947, 23. Р. 19.
(обратно)57
Там же. С. 20.
(обратно)58
Klapper, J. Effects of the mass media. New York: Bureau of Applied Social Research, Columbia University, August, 1949. (A report to the director of the Public Library Inquiry.) Р. 16–17.
(обратно)59
The security campaign in Jacksonville, Florida. Special Memorandum No. 98. Washington, D.C.: Surveys Division, Bureau of Special Services, Office of War Information, January, 1944.
(обратно)60
A personal message: A test of its effectiveness and distribution. Washington, D.C.: Surveys Division, Bureau of Special Services, Office of War Information, July, 1943.
(обратно)61
Lazarsfeld, P. Effects of radio on public opinion. In D. Waples(cd.), Print, radio, and film in a democracy. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1942.
(обратно)62
Там же. С. 69.
(обратно)63
Ehrlich, D., Guttman, I., Schonbach, P. & Mills, J. Postdecision exposure to relevant information. /Abnormal and Social Psychology, 1957, 54. Р. 98–102.
(обратно)64
The American public discuss cancer and the American Cancer Society campaign: A national survey. Ann Arbor: Survey Research Center, University of Michigan, December, 1948.
(обратно)65
Hastorf, A. & Cantril, H. They saw a game: A case study. /Abnormal and Social Psychology, 1954, 49. Р. 129–134.
(обратно)66
Hastorf, A. & Cantril, H. They saw a game: A case study. /Abnormal and Social Psychology, 1954, 49. Р. 129.
(обратно)67
Minneapolis Sunday Tribune, March 21, 1954.
(обратно)68
Wallen, R. Ego-involvement as a determinant of selective forgetting. /Abnormal and Social Psychology, 1942, 37. Р. 20–39.
(обратно)69
Ewing, T. A study of certain factors involved in changes of opinion. /Social Psychology, 1942, 16. Р. 63–88.
(обратно)70
Ewing, T. A study of certain factors involved in changes of opinion. /Social Psychology, 1942, 16. Р. 80.
(обратно)71
Там же.
(обратно)72
Festinger, L. Informal social communication. Psychological Review, 1950, 57. Р. 271–282.
(обратно)73
Festinger, L. A theory of social comparison processes. Human Relations, 1954, 7. Р. 117–140.
(обратно)74
Back, K. The exertion of influence through social communication. /Abnormal and Social Psychology, 1951, 46. Р. 9–24.
(обратно)75
Schachter, S. Deviation, rejection, and communication. /Abnormal and Social Psychology, 1951, 46. Р. 190–208.
(обратно)76
Hochbaum, G. Self-confidence and reactions to group pressures. American Sociological Review, 1954, 19. Р. 678–687.
(обратно)77
Festinger, L., Gerard, H. B., Hymovitch, B., Kelley, H. H., & Raven, B. The influence process in the presence of extreme deviates. Human Relations, 1952, 5. Р. 327–346.
(обратно)78
Festinger, L., & Thibaut, J. Interpersonal communication in small groups. /Abnormal and Social Psychology, 1951, 46. Р. 92–100.
(обратно)79
Gerard, H. B. The effect of different dimensions of disagreement on the communication process in small groups. Human Relations, 1953, 6. Р. 249–272.
(обратно)80
Lipset, S. M., Lazarsfeld, P., Barton, A., & Linz, J. The psychology of voting: An analysis of political behavior. In G. Lindzey (cd.), Handbook of social psychology, Vol. 11. Cambridge, Mass.: Addison-Wesley, 1954.
(обратно)81
Blau, P. Orientation of college students toward international relations. American /Sociology, 1953, 59. Р. 205–214.
(обратно)82
Blau, P. Orientation of college students toward international relations. American /Sociology, 1953, 59. Р. 209–210.
(обратно)83
Blau, P. Orientation of college students toward international relations. American /Sociology, 1953, 59. Р. 211.
(обратно)84
Я признателен доктору Уильяму У. Макгвайру за то, что он предоставил мне неопубликованные данные своего эксперимента для анализа и использования в этой книге.
(обратно)85
Baxter, D. Interpersonal contact and exposure to mass media during a presidential campaign. Unpublished doctor’s dissertation, Columbia University, 1951.
(обратно)86
Festinger, L., Gerard, H. B., Hymovitch, B., Kelley, H. H., & Raven, B. The influence process in the presence of extreme deviates. Human Relations, 1952, 5. Р. 327–346.
(обратно)87
Brodbeck, M. The role of small groups in mediating the effects of propaganda. /Abnormal and Social Psychology, 1956, 52. Р. 166–170.
(обратно)88
Freud, S. Collected papers, Vol. 111. London: Hogarth Press, 1946. Р. 341.
(обратно)89
Murray, H. A. The effect of fear upon estimates of the maliciousness of other personalities. /Social Psychology, 1933, 4. Р. 310–329.
(обратно)90
Murray, H. A. The effect of fear upon estimates of the maliciousness of other personalities. /Social Psychology, 1933, 4. Р. 324.
(обратно)91
Prasad, J. A comparative study of rumours and reports in earthquakes. British J. Psychology, 1950, 41. Р. 129–144.
(обратно)92
Prasad, J. A comparative study of rumours and reports in earthquakes. British J. Psychology, 1950, 41. Р. 130.
(обратно)93
Там же. С. 131.
(обратно)94
Там же. С. 132.
(обратно)95
Sinha, D. Behaviour in a catastrophic situation: A psychological study of reports and rumours. British J. Psychology, 1952, 43. Р. 200–209.
(обратно)96
Там же. С. 200.
(обратно)97
Sinha, D. Behaviour in a catastrophic situation: A psychological study of reports and rumours. British J. Psychology, 1952, 43. Р. 201.
(обратно)98
Там же. С. 203.
(обратно)99
Там же. С. 204.
(обратно)100
Sady, R. R. The function of rumors in relocation centers. Unpublished doctor’s dissertation, University of Chicago, 1948.
(обратно)101
Schachter, S., & Burdick, H. A field experiment on rumor transmission and distortion. /Abnormal and Social Psychology, 1955, 50. Р. 363–371.
(обратно)102
Sady, R. R. The function of rumors in relocation centers. Unpublished doctor’s dissertation, University of Chicago, 1948.
(обратно)103
Sears, C. E. Days of delusion: A strange bit of history. Boston: Houghton Mifflin, 1924. Р. 140–141.
(обратно)104
Nichol, F. D. The midnight cry: A defense of William Miller and the Millerites. Washington, D.C.: Review and Herald Publishing Co., 1945.
(обратно)105
Sears, C. E. Days of delusion: A strange bit of history. Boston: Houghton Mifflin, 1924.
(обратно)106
Nichol, F. D. The midnight cry: A defense of William Miller and the Millerites. Р. 206.
(обратно)107
Sears, C. E. Days of delusion: A strange bit of history. Р. 147.
(обратно)108
Festinger, L., Riecken, H., & Schachter, S. When prophecy jails. Minneapolis: Univ. of Minnesota Press, 1956.
(обратно)Оглавление
Из этой книги вы узнаете: Предисловие Предисловие автора Глава 1 Введение в теорию диссонанса Возникновение и устойчивость диссонанса Определения понятий: диссонанс и консонанс Нерелевантность Релевантные отношения: диссонанс и консонанс Величина диссонанса Снижение диссонанса Изменение поведенческих когнитивных элементов Изменение когнитивных элементов, отражающих окружающую среду Добавление новых когнитивных элементов Сопротивление снижению диссонанса Сопротивление изменению со стороны поведенческих когнитивных элементов Сопротивление изменению когнитивных элементов, отражающих окружающую среду Пределы увеличения диссонанса Избегание диссонанса Глава 2 Введение в теорию принятия решений Решения, приводящие к возникновению диссонанса Величина диссонанса, возникающего после принятия решения Проявления стремления к уменьшению диссонанса, возникающего после принятия решения Изменение или аннулирование своего решения Изменение представлений об имеющихся альтернативах Установление совпадения когнитивных элементов Глава 3 Психологические последствия принятия решения: эмпирические данные Данные о чтении рекламы Эксперимент, посвященный уверенности в принятом решении Эксперимент, посвященный изменению привлекательности доступных альтернатив Трудности изменения принятых решений Влияние принятого решения на будущие действия Глава 4 Феномен вынужденного согласия: теория Диссонанс, являющийся следствием вынужденного согласия Величина диссонанса, возникающего вследствие вынужденного согласия Проявления стремления к снижению диссонанса, вызванного вынужденным согласием Глава 5 Эффекты вынужденного согласия: эмпирические данные Глава 6 Произвольное и непроизвольное знакомство с новой информацией: теория Вероятность релевантного действия в будущем Наличие диссонанса Случайное и вынужденное столкновение с информацией Глава 7 Произвольное и непроизвольное получение информации: эмпирические данные Предварительный поиск информации перед совершением действий Уменьшение диссонанса путем поиска информации Смешанные характеристики добровольной аудитории Реакции на невольное и вынужденное столкновение с информацией Успешное создание диссонанса путем принудительного знакомства с информацией Эксперимент по проблеме информационного воздействия Результаты эксперимента Глава 8 Роль социальной поддержки: теория Уменьшение диссонанса, порожденного социальным разногласием Возникновение широкой волны слухов Отрицание действительности Феномены массового обращения в веру Глава 9 Роль социальной поддержки: эмпирические данные о процессах социального влияния Процессы влияния, приводящие к уменьшению диссонанса Диссонанс, порождающий процессы социального влияния Глава 10 Роль социальной поддержки: эмпирические данные о массовых социально-психологических явлениях Уменьшение диссонанса через распространение слухов Ложная вера Процессы массового обращения в свою веру Глава 11 Резюме и перспективы Некоторые замечания относительно индивидуальных различий Некоторые эффекты изменения социального статуса и роли Перспективы теории диссонанса
