Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Введение

Иван Александрович Ильин (1883–1954) вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель. Он родился в Москве, в дворянской семье. С золотой медалью закончил гимназию, а затем юридический факультет Московского университета.

Прошло то время, когда жизнь и творчество Ильина были неизвестны российскому читателю. Первое знакомство в России с его трудами началось в 1988 году, а в настоящее время Ильин принадлежит к числу наиболее известных русских философов XX века. Число изданных за последние годы работ Ильина превосходит, вероятно, число изданных работ других отечественных философов. Это имеет далеко не случайный характер. Труды Ильина оказались очень актуальными в переживаемое нами время. Так получилось, что его произведения дошли до нас как раз в те переломные годы, о которых столь прозорливо предупреждал философ. Перед Россией стоят проблемы государственности, ее сохранения и укрепления, то есть как раз те вопросы, о которых он много размышлял в послеоктябрьский период жизни.

Обладая энциклопедической философской подготовкой, основанной на постижении истории философии в ее полноте и разнообразии, Ильин был и высококультурным человеком, оставившим после себя глубокие исследования в области литературной и музыкальной критики, педагогики, ораторского искусства.

Интерес Ильина к проблеме человека проявился уже в первых самостоятельных работах. На становление Ильина как философа серьезно повлияла двухгодичная стажировка в Германии и Франции, где он слушал лекции известнейших философов: Г.Риккерта, Э.Гуссерля, Л.Нельсона, Г.Иеллинека, Г.Зиммеля.

В 1906 году Ильин женился на дочери известного московского юриста Н.Н.Вокач, с которой неразлучно прошел весь свой жизненный путь. Детей у них не было.

Зрелые годы Ильина как философа совпали со временем величайшего потрясения для России – Октябрьской революцией. В мае 1918 г. он получает степень доктора государственных наук за защиту магистерской диссертации о Гегеле. Обстановка в России не дает возможности заниматься чисто философскими проблемами. Едва ли правомерно считать, что революционные события совершенно переменили вектор философских устремлений Ильина. С большим основанием можно говорить о существенном повышении социально-политических мотивов в его творчестве.

Находясь в Москве, он участвует в подпольной борьбе с большевиками. Только в 1918 году его три раза арестовывает ВЧК. Два раза он предстает перед судом, но оба раза его оправдывают за недоказанностью обвинения. После одного из арестов сохранилась записка В.И.Ленина к Дзержинскому: «Ильин, хотя и не наш, но талантлив, отпустите». За антисоветскую деятельность он был выслан из Советской России в 1922 году и поселился в Германии. Н.П.Полторацкий, крупнейший зарубежный исследователь творчества Ильина, так характеризовал место философа в духовной атмосфере русской эмиграции: «Ильин был одним из главных представителей русского религиозно-философского ренессанса ХХ века. Но среди виднейших деятелей этого ренессанса он занимал совсем особое место. Наиболее известные и популярные среди них принадлежали к тому течению, которое сам Ильин определял как школу Розанова-Мережковского-Бердяева-Булгакова. Ильин был противником этой «школы», так как считал, что ее вожди поддались многим духовным соблазнам»…^[1] Ильин занимал совершенно самостоятельную и независимую позицию в полемике о России, причинах ее крушения и возможностях возрождения. Период 20-х годов для Ильина наполнен острыми дискуссиями, многочисленными выступлениями в разных странах Европы. Он становится признанным идеологом Белого движения, издает собственный журнал «Русский колокол. Журнал волевой идеи», печатает статьи в таких русских зарубежных изданиях, как журнал П.Б.Струве «Русская мысль», белогвардейская газета «Новое время», парижская газета «Возрождение». «Первое, в чем нуждается Россия, – писал Ильин в передовой статье журнала «Русский колокол», – есть религиозная и патриотическая, национальная и государственная идея… Это есть идея великодержавной России, воздвигнутой на основах подлинно христианской, волевой и благородной государственности»^[2]. Для Ильина Белое движение не исчерпывалось только лишь военным сопротивлением советской власти, оно было призвано воссоздать государственное и культурное величие новой России.

Ильин резко выступал против толстовства и русской либеральной идеологии вообще, способствовавших, по его мнению, ослаблению волевого государственного начала в жизни России.

В своей книге «О сопротивлении злу силою» (1925 г.), которая вызвала многочисленные отклики, Ильин обосновал идею о праведности сопротивляющейся силы, о совместимости и необходимости наряду с духовными, в том числе религиозными ценностями также и мощного, сильного государства, способного, если это будет необходимо, силой и мечом выступить против пытающихся нарушить единство и целостность народной жизни, национальной культуры. Против идей Ильина выступили такие известные философы, как Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, С.Л.Франк. Критики Ильина обвиняли его в ложной романтике государственности, в соблазнах национализма, в непонимании истинной сути православия, которое должно отступить перед злыми силами и победить их добром, а не мечом и умножением творимого ими зла. Но высшее духовенство Русской Православной Церкви за границей и ее глава митрополит Антоний, а также Н.О.Лосский, поддержали Ильина в его взглядах на взаимоотношения государства и церкви.

С середины 30-х годов мотив активной человеческой деятельности в трудах Ильина уступает место стремлению обосновать мотивы личного самосовершенствования, желанию понять смысл и задачи земного бытия человека. В эти годы Ильиным написаны книги: «Путь духовного обновления» (1935 г.), «Поющее сердце» (1943 г.), а такие произведения, как «Путь к очевидности» (1957 г.), «Аксиомы религиозного опыта» (1958 г.) изданы уже после его смерти.

Для уяснения социально-философской позиции Ильина важно отметить, что посвятив немало времени изучению богословия и религиоведения, он развил учение об очевидности применительно к конкретной реальности русского православия. Рассуждая о духе и духовности, Ильин имел в виду не какие-либо метафизические теории, не Дух Божий, а именно человеческую духовность – ту внутреннюю направленность и соответствующую ей жизнь, которая придает человеческой душе высшее измерение и значение.

Призвание философа Ильин видел в предметном созерцании и мышлении. Его метод, особенности которого он наиболее полно изложил в книге «Путь к очевидности», предполагает созерцающую дедукцию и опытное описание исследуемого предмета. Ильин усматривал главный порок современной философии в стремлении разума подчинить жизнь умозрительным схемам. Возможность философского познания предмета Ильин увязывал с потребностью человека к духовному совершенствованию. Вне опыта невозможно познание, опыт же состоит в многообразном созерцании, способности к вчувствованию, в умении к творческому вопрошанию, удостоверению и описанию предмета.

В 1938 году Ильин переехал в Швейцарию. Там он продолжал активно публиковаться в различных изданиях, оставаясь признанным идеологом и философом зарубежного белоэмигрантского движения.

Ильин посвятил значительную часть своей жизни изучению монархической формы правления. В своем главном труде на эту тему «О монархии и республике», который полностью при жизни завершить не успел, Ильин рассматривает отличия монархической формы правления от республиканской. В начале 20-х годов Ильин начал работать над монографией «О монархии», он прочитал ряд лекций о монархии в 1927–1930 годы в Берлине и Праге. Книга «О монархии» должна была состоять из двенадцати глав с введением и заключением. При жизни Ильин успел закончить семь глав предполагаемой книги с упоминанием названий пяти незавершенных глав. Эта книга была издана Н.П.Полторацким под названием «О монархии». Позднее Н.П. Полторацкий посчитал более точным название «О монархии и республике», книга вышла на русском языке в 1979 г.

В своем исследовании монархии Ильин рассматривает ее вместе с республиканской формой власти. Подобная трактовка позволила выявить положительные и отрицательные стороны монархии на фоне демократической формы правления (республиканской, по Ильину), как формы наиболее распространенной и популярной в мире на протяжении прошлого столетия. Исследование свойств республиканской формы правления также явилось ценным вкладом в изучение форм государственной власти.

Следует отметить, что в XX в. Ильин явился крупнейшим исследователем монархической формы власти. Кроме него в отечественной философии наибольший вклад в осмысление монархической идеи внесли Л.А.Тихомиров и И.Л.Солоневич. Говоря о проблемах государственной власти, Ильин не замыкается лишь на сопоставлении монархической и республиканской форм правления. В орбиту его изысканий попадают и иные формы правления: тирания, олигархия, анархия, тоталитаризм, которые выступают как отклонения или модификации монархической и республиканской форм.

Ильин ставит в центр исследования не формальные признаки отличий монархии от республики, а различия между монархическим и республиканским правосознанием человека. Качества человека, его духовные устремления остаются главными и решающими для Ильина и в его рассуждениях о формах власти. Он стремится «постигнуть смысл монархии… как состояние человеческой души и человеческого духа»^[3].

Работа Ильина «О монархии и республике» не содержит жесткого противопоставления друг другу этих форм власти. В своих трудах он не высказывал категоричных суждений в пользу монархической формы власти. Вместе с тем, творческое наследие Ильина недвусмысленно показывает нам его политические убеждения. На приверженность Ильина к монархии указывает и Н.П.Полторацкий, который писал: «… честный республиканец по прочтении этой книги должен чувствовать не обиду, а справедливость автора и желание пересмотреть свою политическую установку»^[4].

В интерпретации Полторацкого, Ильин в недописанных главах своей книги намеревался изложить преимущества монархии перед республикой в том отношении, что главный недостаток республиканской формы правления заключался в том, что в основе ее лежит отрицание вечных и последних религиозно-органических основ народного правосознания, и, что в монархии вполне могут вместиться все достоинства республиканизма.

Нет никаких оснований сомневаться в изложенных Полторацким намерениях Ильина. Работа Ильина над изучением монархии велась на протяжении десятков лет и вполне вероятно, что положения о монархии, о которых говорит Полторацкий, могли бы быть изложены автором в недописанном труде.

Вместе с тем нельзя не отметить, что однозначная трактовка монархии как наилучшей формы правления, неизбежно пришла бы в противоречие с тем, что непосредственно написано философом, как в труде «О монархии и республике», так и в других работах, посвященных монархии. Ильин неоднократно и настойчиво подчеркивал, что не существует наиболее целесообразной для всех времен и народов политической формы. Лучшей, с его точки зрения, будет та форма, которая полнее других отвечает особенностям аксиом правосознания того или иного народа.

Подход Ильина к изучению монархии отличался исключительной взвешенностью и продуманностью. В полной мере это проявляется в его трактовке различий между монархией и республикой. Обе формы имеют свои положительные и отрицательные стороны, а сильные стороны одной из них не противопоставляются слабым сторонам другой.

Вопрос о будущей государственной форме правления в России постоянно волновал Ильина. Он резко возражал против механического переноса форм и методов государственного управления из одной страны в другую, называя это политическим верхоглядством. Для Ильина непоколебима формула, что государственная форма зависима прежде всего от уровня народного правосознания, от индивидуальности каждого народа, постулируя, что как нет одинаковых народов, так и не может быть одинаковых государственных форм.

В послевоенный период Ильин особенно много пишет о России. Свыше двухсот статей, где в центре внимания стоит Россия. Причины ее гибели и перспективы возрождения вошли в книгу «Наши задачи». Основу жизненной надежды Ильина составляла вера в лучшее будущее России при осознании того, что прежняя Россия никогда не повторится. Будучи свидетелем и участником мировых катаклизмов и потрясений, Ильин напряженно размышлял о государственности, о сущности и механизмах государственной власти, о праве и правосознании, правопорядке, о возможных путях выхода общества из кризисных состояний. Значительное место в его творчестве занимают идеи о путях возрождения государства в постсоветской России.

В трудах Ильина мы не найдем никаких позитивных оценок деятельности советского государства. Пожалуй, в XX веке именно Ильин среди ученых-эмигрантов оказался наиболее стойким и последовательным противником СССР. Ильин оставался непоколебимо твердым в неприятии советской действительности на протяжении всей жизни, будучи убежденным в поражении большевистского проекта. Что стояло за этим? Своеобразная узость мышления и восприятия действительности, неистребимая вражда или гениальное предвидение будущего? Ответ на этот вопрос нуждается в тщательных исследованиях всего творческого наследия русского мыслителя.

Нахождение верных путей для России Ильин видел в освобождении политического мышления от доктринерства и формальности. «Россия спасается только самостоянием, и нам всем надо блюсти свою полную духовную независимость»^[5]. Опыт демократий показывает и доказывает, что политическая свобода отнюдь не возвышает человека, а лишь только раскрывает его сущность со всеми положительными и отрицательными качествами. России не нужна свобода во что бы то ни стало, безмерная свобода способна погубить страну. «Чтобы приучить людей к свободе, надо давать им столько свободы, сколько они в состоянии принять и жизненно наполнить, не погубляя себя и своего государства»^[6].

Ильин полагал, что после падения советской власти должен пройти значительный исторический период по восстановлению народного правосознания. В этот промежуточный период должна править «национальная, патриотическая, отнюдь не тоталитарная, но авторитарная – воспитывающая и возрождающая – диктатура»^[7]. Не принимая формальной западной демократии, он сознавал, что для восстановления монархии должен созреть целый ряд условий: внутреннее тяготение людей, способных к активным проявлениям, ядро наиболее деятельных монархистов, способных повести народ, соответствующая международная обстановка, позволяющая проявиться монархии и избрание монарха как итог монархических устремлений народа. Россия должна строиться правом, а не произволом, ей нужен порядок, основывающийся на здоровом правосознании. Ильин настаивал на особой форме государственного управления для России, которая будет соответствовать ее национальным и историческим данным. «Новая конституция России должна совместить преимущества авторитарного строя с преимуществами демократии, устраняя опасности первого и недостатки второй»^[8].

Монархию в России, как и любую другую форму власти, можно ввести законодательно, но это не значит, что такое решение будет соответствовать правосознанию людей. «Мне приходилось встречать людей, – писал Ильин, – непоколебимо уверенных в том, что стоит в России «провозгласить монархию» – и все «пойдет гладко и станет на свое место»^[9].

После десятилетий советской власти, считал Ильин, русский народ окажется не в состоянии перейти сразу к монархической форме правления. Переходной этап окажется необходимым. Авторитарная форма правления для переходного периода, по мнению Ильина, была бы наиболее целесообразной. Что же касается более отдаленного будущего, то форму государственного правления для России Ильин не предсказывал. Именно поэтому в истории философии Ильин остался «непредрешенцем», не прогнозирующим будущую государственность России.

Ильин скончался в Швейцарии в 1954 году. Осенью 2005 года прах Ильина и его жены перевезен в Москву. На закате жизненного пути он заключал: «Пишу и откладываю – одну книгу за другой и даю их читать моим друзьям и единомышленникам. Эмиграция этими исканиями не интересуется, а русских издателей у меня нет. И мое единственное утешение вот в чем: если мои книги нужны России, то Господь убережет их от гибели; а если они не нужны ни Богу, ни России, то они не нужны и мне самому. Ибо я живу только для России»^[10].

Монархическая ментальность: монархия как состояние души

В нравственной философии России конца XIX – начала XX века проблема смысла жизни ставилась двояко: как социально-общественная и духовно-личностная. К философам, видящим смысл жизни в духовно-нравственных исканиях человека, относится и Ильин. Уже в своих первых научных работах проблему сущности и смысла человеческого бытия в мире Ильин ставит на первое место, и изучению этой проблемы он не изменяет в течение всей жизни, хотя понимание им этого вопроса существенно изменялось и углублялось во времени.

Ильин никогда не позволял себе не до конца продуманных положений, не случайно над многими своими произведениями он работал десятилетиями. Если подразумевать последовательность, педантичность, добросовестность в исследованиях, то, по существу, Н.А.Бердяев был вполне прав, называя Ильина «немцем в русской философии». Ильин считал, что устроение мира для человека невозможно, если он не создаст мира в своей душе. Внутреннее разложение индивидуальной души делает невозможным общественное устроение. Такая мысль повторяется философом в разные годы его жизни. В своих построениях Ильин исходит из «внутренней» духовной сущности человека, он далек лишь от «внешнего» устройства жизни, но не противопоставляет их. «Технически покоряя материю душа человека творит себе лишь новую беспомощность»^[11], – пишет он.

Основным элементом монархического начала в государстве Ильин считал категорию нравственности, духовности человека. Монархический строй процветает именно тогда, когда в народе живет нравственный идеал, который подчиняет всех себе. Монархия исходит из идеи, овладевшей сознанием народа и находящей свое наилучшее выражение в отдельной личности – монархе – как нравственном существе. Поэтому постижение сущности монархии возможно лишь через понимание человеческой души и присущей ей монархической ментальности.

Можно согласиться с мнением целого ряда исследователей, что ядром социальной философии Ильина является проблема человека, а основным «предметом» осмысления – обновление духовных основ человеческого бытия. Дух, духовность – всепоглощающая тема в философских исследованиях Ильина, поскольку лишь на путях внутреннего самосовершенствования человека он видел возможность улучшения социально-политических условий жизни. «Если русская философия хочет еще сказать что-нибудь значительное, верное и глубокое русскому народу и человечеству вообще…. она должна стать убедительным и драгоценным исследованием духа и духовности»^[12].

Заметим здесь, что отличительным признаком позиции Ильина является то, что у него дух и инстинкт не противопоставляются друг другу. Он отходит от традиционного русского религиозного представления об антагонизме в человеке сил инстинкта и духа. «Человеческий дух есть дух инстинкта, а человеческий инстинкт есть инстинкт духа»^[13].

Противопоставление их друг другу неправомерно. Вместе с тем дух человека занимает первенствующее положение. По Ильину, «дух есть высшее естество инстинкта, а инстинкт есть элементарная, но органически целесообразная сила самого духа»^[14].

Дух или духовность – это то, что придает жизни высший, метафизический смысл. «Где-то в глубине бессознательного живет священная способность человека отличать лучшее от худшего, предпочитать именно лучшее, радоваться ему, желать его и любить его. С этого и начинается духовность человека, в этом и состоит жизнь духа»^[15].

Здесь мысли Ильина явно созвучны идеям Канта, который утверждал, что различение человеком добра и зла не обусловливается воспитанием или образованием и что оно является фактом нашего разума. Инстинкт остается в биологическом отношении великой силой человека, но в социальном плане он обретает себя лишь, «когда в нем просыпается око духа и когда он, пробудившись, становится определяющим, ведущим и облагораживающим началом жизни»^[16].

Инстинкт человеку жизненно необходим, он вечен со своими страстями и притязаниями. Но его притязания должны иметь предел в личном духе как силе человеческой личности, придающей смысл и назначение жизни.

Духовная жизнь присуща человеку от природы, но дана в зачатке и именно человеку дано развивать и обогащать ее содержание. Дух ведет к творчеству, к постижению высших и последних вопросов бытия. Но духовность не определяется и сознанием, ибо «сознание есть не первая и не важнейшая ступень жизни, а вторичная, позднейшая и подчиненная»^[17].

Человек несводим к сознанию, мышлению, рассудку. Сущность человеческого существа превосходит эти понятия. М. Шелер писал так: «Человек столь широк, ярок и многообразен, что все его определения оказываются слишком узкими»^[18].

Дух составляет внутреннюю субстанциональную природу человека, где душа и дух не противостоят друг другу. Душа есть основа, начало жизни духа, есть носитель духа. Высшее благо для Ильина – это деяния духа, направленные на познание истины, создание красоты и творение добра.

Человечество, по мнению Ильина, условно можно разделить на две категории. Одна живет стремлением к наслаждениям или пользе, другая – духовной жизнью, не замыкаясь на материальном, пытается понять предназначение и смысл своего существования.

Позднее Э.Фромм оттенял это положение дихотомией – «иметь или быть». За душу человека борются оба эти принципа. Принцип «иметь» имеет биологическую инстинктивную основу, принцип «быть» духовную, жертвенную. Для Ильина понятие духа не равнозначно душе. Душа для него «лишь реальная потенция духа», комплекс психических переживаний. Дух – выше, он «творческая сила души», те переживания, которые человек признает основными, то, «что человек признает высшим и безусловным благом»^[19].

Отсюда следует, что духовность – это некое обретение в душе определенного уровня внутренней жизни, испытываемое человеком как лучшее и высшее не только как субъективно им ощущаемое, но как объективно главное и ценное. «Дух это то, что объективно значительно в душе…»^[20]

Дух для Ильина «миропреобразующая сила», внутренняя форма человеческого бытия, имеющая онтологический смысл и жаждующая самоосуществления, которое для нее самоценно.

Человеку изначально свойственно стремление к поиску «безусловного по своей ценности жизненного содержания»^[21]. Это содержание может оказаться и иллюзорным, но это же стремление может привести человека к осмыслению «высших, безусловных ценностей»^[22], которые могут находиться в самых разных жизненных областях. Таковое становится возможным, поскольку человек живет не состоянием, но действиями. В данном случае правомерен вопрос: а чем обусловливаются эти действия? Среди других Ильин здесь выделяет чувства любви и воли. «Человек определяется тем, что он любит и как он любит»^[23].

Любовь отвечает человеку на самые важные вопросы жизни: чему ты служишь и для чего ты живешь. Если в человеке нет любви, то жизнь его управляется чувственными инстинктивными влечениями. Сила же любви очищает инстинкт, придавая ему духовную значимость, облагораживает чувственные восприятия человека. Позиция Ильина вполне солидарна с мнением П.И.Новгородцева: «По православному сознанию любовь есть больше, чем обычное свойство нравственно-доброй человеческой воли: любовь есть чудо»^[24].

Феномен воли, взятый сам по себе, по мнению философа, «есть сила формальная и духовно-безразличная». Она обладает способностью направлять и решать, но ей не дано способности понимания во имя чего выбирает она то или иное решение. «В сущности – великая, но страшная и пустая сила»^[25].

Ильин не отождествляет человека и волю, в отличие от Шопенгауэра, который писал: «Воля человека есть его собственная самость, истинное ядро его… сознания, как нечто единственно данное и наличное, из пределов чего он не может выйти. Ибо он сам таков, как он хочет, и хочет так, каков он есть»^[26].

Воля без сердца находится во власти инстинктивных, рассудочных потенций. Вместе с тем свою деятельность дух совершает волевыми усилиями. Ильин отмечал, что духовно-инстинктивное восприятие жизни свойственно именно монархическому миропониманию, «… оно укоренено в укладе инстинктивной духовности – веры, любви, совести, художества, чувства ответственности, привычной дисциплины…»^[27].

Высшие ценности человека – духовные, также как и высшее благо – деяния духа. В отличие от М.Шелера, рассуждавшего о том, что сила и динамика духа зависят от силы инстинктов, Ильин не ставит прямой зависимости одного от другого. Он говорит о преобладании духа над инстинктом, но не о пропорциях между ними и не о гармоническом взаимодействии между духом и инстинктом.

Человек для Ильина не закрытая система, как у З.Фрейда, не продукт истории, как у Маркса. Для него человеческая сущность – это реализация жизнетворческого начала, где противоречия между духом и инстинктом имманентны человеческому бытию. Человек уже находится вне животного мира, где существование определяется инстинктами. Формы социального общежития могут содействовать, но могут и стеснять реализацию глубинных потребностей человека.

Духовная природа человека жаждет самоосуществления, которое для нее самоценно. Однако недостижимость этой цели подтачивает духовные силы. Счастье и являет собой предел нашей ориентации на удовольствие и наслаждение. Счастье означает достижимость, удовлетворенность, преодоление страдания. Его можно выразить в предметных, определенных характеристиках, чего не скажешь о ценностях духовных. Идея счастья понижает уровень и качество духовной жизни человека, размывает абсолютные основы нравственной, духовной жизни. Ориентация на счастье – плод нашего разума, пошедшего на поводу у нашей физиологической, чувственной природы и в этом же его главное отличие от тех духовных устремлений индивида, которые рассматриваются у Ильина под термином правосознание.

Первенство духа над инстинктом выступает базисом категории правосознания, ключевого понятия, используемого Ильиным в обосновании миропонимания человека. Термин правосознание в понимании состояния и сущности человеческой личности в построениях Ильина имеет первостепенное значение. Каких бы проблем философии не касался мыслитель, проблема человеческого правосознания неизменно присутствует в его размышлениях и выводах. Категория правосознания трактуется Ильиным достаточно широко. Можно предположить, что академическое образование юриста-правоведа навело его на мысль обозначения существа духовных потенций человека термином «правосознание».

Термин «правосознание» впервые появился в работе Ильина «О сущности правосознания», написанной им в Москве в 1919 году. В своих прежних работах Ильин не употреблял этого термина, хотя значение этого слова было, без сомнения, ему хорошо известно. Для этого достаточно вспомнить труды наставника Ильина профессора П.И.Новгородцева. В XIX веке над проблемой правосознания в России работали К.Д.Кавелин, Н.К.Михайловский, Л.И.Петражицкий.

Доказывая историческими примерами пагубность сведения отличий между республиканским и монархическим правлениями их формальными признаками, Ильин настаивает на том, что главное отличие между ними – в особенностях правосознания как отдельного человека, так и человеческого общества в рамках государственного союза. Именно поэтому, говоря о монархии, невозможно обойти вниманием вопрос о правосознании так, как понимал его Ильин. Без уяснения проблемы познания внутреннего бытия человека, по Ильину, нельзя говорить о монархическом восприятии мира. Здоровое правосознание – фундамент, на котором строится как республиканское, так и монархическое государственное здание.

Однако в русской философии никто, кроме Ильина, не вкладывал в категорию правосознания столь емкое содержание. Мимо раскрытия этого термина невозможно пройти и по той причине, что Ильин был убежден в невозможности исследования сущности монархической государственности без изучения народного правосознания и его строения. Итак, что вкладывает Ильин в понятие правосознание?

Особенностью философского подхода Ильина является то, что духовное возрождение человека он видит на путях развития здорового правосознания. Источник правосознания философ видит в духе, понимаемом им как то, что объективно значимо в душе. Правосознание выступает у Ильина в поступательном развитии внутреннего мира человека и как последующее звено после соотношения между духом и инстинктом, и одновременно поглощает, вмещает их в себя. Возникновению человеческого правосознания Ильин не находит рационального объяснения. Он пишет: «Человеческое правосознание возникает иррационально, оно развивается исторически, оно подлежит влиянию семьи, рода, религиозности, страны, климата, национального темперамента, имущественного распределения и всех других социальных, психологических, духовных и материальных факторов»^[28].

Правосознание – форма духовной жизни, свойственная каждому человеку, однако степень и зрелость развития у всех людей разная. В правосознании присутствует не только сознание, но и душевные силы – воля, воображение, любовь. «Нормальное правосознание есть волевое состояние души, активное и творческое, оно ищет в жизни свободного, верного и справедливого права и заставляет человека вести борьбу за его обретение и осуществление»^[29].

В своих работах Ильин дает много определений правосознанию. Это – нормальное, зрелое, здоровое, развитое, народное, государственное, монархическое.

Ильин отказывает в признании человеческой личности вне правосознания. Правосознание невозможно представить и вне интуиции. Как особенное трактование потенций внутреннего мира человека оно выступает, по мысли философа, во взаимодействии с этикой и моралью. В то же время следует подчеркнуть, что речь идет именно о взаимодействии, рассматривая правосознание отдельно от морали и нравственности, не отождествляя их. В этом различие между подходами Гегеля и Ильина. У Гегеля речь идет о морали, нравственности, добродетели личности, у Ильина значительную часть этих понятий вмещает термин «правосознание». В термине «правосознание» Ильин понимает также инстинктивное правочувствие в отношении самого человека и других людей. Философ безусловно сознавал широту употребления этого термина и потому подчеркивал одновременно его самостоятельность и связь с другими духовно-нравственными категориями. Тем не менее, по-видимому, можно говорить об определенном противоречии в позиции Ильина. С одной стороны, он говорит, что правосознание не претендует на изображение жизни человека в его всеохватной полноте, ограничиваясь лишь тем, что исследует одну из лучших потенций человека. С другой стороны, нельзя не отметить, что термин «правосознание» аккумулирует в себе многие функции духовной жизни. Раскрывая содержание понятия правосознание как совокупность основных свойств внутреннего мира человека, Ильин рассматривает их вне конкретной национальности, мест и условий общественного бытия человека. Он не акцентирует внимания на том, в каких конкретных делах могут проявиться потенции человеческого духа, ограничиваясь «предметным служением безусловным ценностям» и осуществлением «высших безусловных ценностей»^[30].

В напряженном взгляде на внутренний мир человека нетрудно увидеть у Ильина много общих черт с Ф.М.Достоевским. Отметим лишь, что, если Достоевский использовал художественные образы, то путь Ильина лежал через осмысление и изучение основных антропогенетических свойств человеческого бытия. Обоих философов роднит убеждение в том, что духовное восхождение человека возможно на путях его внутреннего самосовершенствования, что свобода, дарованная неподготовленному человеку, может оказаться для него непосильным даром и обратиться во зло.

Достоевский предчувствовал будущие потрясения, Ильин же явился их свидетелем и участником, сумевшим и после мировых катастроф в виде войн и революций предложить свой путь преодоления духовного кризиса человечества.

Правосознание так или иначе участвует во всей человеческой жизни и присуще в большей или меньшей степени каждому человеку. Оно начинается с умения отличать лучшее от худшего, с инстинктивного правочувствия к добру и справедливости. Для Ильина проблема правосознания глобальна в ее значимости содержания бытия человека. Правосознание выражает духовную сущность человека, его волю к духу и духовности. В основе нормального правосознания лежит сила воли, воли к автономной самосовершенствующейся жизни. Поэтому нормальное правосознание должно рассматриваться в совокупности с моральными и нравственными человеческими качествами.

Такая целеустремленность и сознательная ограниченность позволила Ильину, как никакому другому русскому философу в XX веке, подробно и всесторонне исследовать коренные свойства и проблемы человеческого духа.

Многолетняя глубокая проработка категории правосознания привела Ильина к утверждению трех аксиом правосознания. Можно соглашаться или не соглашаться с категоричностью Ильина в подобной жесткой трактовке духовных исканий человека. Подчеркнем лишь, что для самого Ильина это было естественным и логичным, поскольку такая классификация и обоснование законов имели свою внутреннюю логику. Положения Ильина столь продуманы и выношены, что не дают оснований к какой-либо вольной и двусмысленной их трактовке. Именно поэтому они носят названия законов или аксиом.

Законами или аксиомами правосознания являются: закон духовного достоинства, закон автономии и закон взаимного признания. Закон духовного достоинства основывается на самоуважении человека как личности. Обмануть себя самого невозможно и потому человек, ищущий признания лишь от других людей, уже, по существу, не чтит самого себя.

Как и в вопросе о здоровом правосознании вообще, конфликт между духовностью и инстинктом человека Ильин переносит на чувство духовного достоинства, подтверждая тем самым главенство этой аксиомы в своих построениях о правосознании. Двойственная натура человека проявляет себя: животный страх и естественный эгоизм так же присущи человеку, как порывы героизма и самопожертвования. Человек может поддаться давлению, уступить насилию, струсить. Но оценку происходящего навязать человеку нельзя, чувство собственного достоинства окажется неизменно протестующим, оно неизменно и строго отличает добро от зла.

По существу у Ильина чувство собственного достоинства становится вместилищем всех добродетелей человека, суммируя в себе все положительные человеческие качества. Не случайно он подчеркивает, что развитое чувство собственного достоинства исключает все кривые пути в жизни человека. Если же человек утрачивает духовную нить своего бытия, то он начинает воспринимать жизнь потребностями своего «я», предпочтениями своего собственного хотения перед всем иным.

Подобная трактовка характерна для многих русских философов начала XX столетия. Так, Л.М.Лопатин утверждал, что достоинство личности является самым глубоким внутренним стимулом нравственной жизни, замечая одновременно, что это реализуется лишь в случае, если наша жизнь спроецирована в вечность.

Ильин распространяет чувство духовного достоинства, как первой и основной аксиомы правосознания, и на народ в целом, на государство и на армию, последовательно проводя свою мысль о том, что государство слагается общностью воль населяющих его людей, что национальное самоуважение народа – это долгий и творческий процесс, складывающийся из его материальных и духовных достижений.

Уважение к самому себе Ильин переносит и в область политических компромиссов, утверждая, что «…нельзя соглашаться на средство, исключающее свою цель или роняющее ее достоинство, нельзя делать уступки в области идеи, идеала, убеждений, нельзя измерять свои уступки одним мерилом интереса, хотя бы и обоснованного, хотя бы и общего»^[31].

Второй аксиомой правосознания Ильин называет автономию духовной жизни как способ бытия и деятельности человека в осуществлении высших предметных ценностей. Человек сам принимает решения и совершает поступки исходя из убеждений и принимая за них всю ответственность при наличии личной свободы и возможности проявить себя в обществе так, как он определяет себя внутренне. Ильин высказывает здесь свое понимание свободы в том плане, что лишь здоровое правосознание способно вынести бремя внешней свободы, что освобождение раба невозможно без того, чтобы тот не освободил себя духовно, что невозможно освобождение любого другого без его собственного самостоятельного, напряженного борения за духовную автономию.

Нетрудно видеть, что взгляды Ильина, касающиеся аксиом правосознания, схожи с положениями И.Канта. Согласно Канту, основная проблема любой моральной доктрины – это ответ на вопрос: что такое добро и что такое зло. Человек, как моральное существо, должен творить добро, во всех поступках он исходит из автономии собственной воли. «Принцип автономии – есть единственный принцип морали»^[32].

Получается, что с нравственной точки зрения у человека нет никакой опоры, кроме собственного понимания добра и зла. При этом человек не может уйти от личной ответственности за все, что делается вокруг.

У человека с развитым чувством совести, таким образом, по Канту, не может быть нравственного покоя.

Здесь мы можем подчеркнуть то обстоятельство, что в отличие от Канта, оперировавшего категориями морали и нравственности, Ильин остается верен себе, выделяя правосознание, как корень зрелого характера, как средоточие основных истин, которыми определяется бытие и действование, ибо правосознание входит в число основных духовных ценностей человека. Кроме того, Кант решает эти проблемы на уровне единичной личности, Ильин же переносит их на уровень общества и государства.

Третьей аксиомой правосознания является взаимное духовное признание людей в обществе и государстве. Ильин вполне признает здесь одно из положений формального абстрактного права Гегеля: «Будь лицом и уважай других в качестве лиц»^[33].

Единение и солидарность общества покоятся на уважении и доверии людей друг к другу. Предметное признание чужих полномочий и обязанностей точно также, как своих собственных – одно из следствий третьей аксиомы. Критерий доверия, по Ильину, необходим в отношениях между гражданином и государством. Доверие к государственной власти лежит в основе правопорядка. Столь же естественно и обратное положение, заключающееся в том, что власть, издавая законы и предписания, надеется на их исполнение, доверяя народу. Если этого доверия к власти у народа нет, то власть своими действиями либо будет добиваться его, либо сама перестанет существовать.

Заметим, что требования аксиом, на наш взгляд, приобрели для Ильина столь большое значение, что размышляя в своих последующих работах о государственности, в частности о республиканской и монархической формах правления, он говорит об их достоинствах и недостатках с точки зрения соответствия аксиомам правосознания. Как будет показано далее, рассуждая об отличиях монархического строя от республиканского, Ильин постоянно апеллирует к внутреннему миру человека. Главное отличие монархии у него не в формальных признаках этой формы власти – пожизненности правления, бессрочности, верховенстве и единоличии монарха, а в особенностях монархического правосознания. В свою очередь, монархическое правосознание нельзя представить без тех черт и особенностей личности, которые обобщаются Ильиным в аксиомах правосознания. Аксиомы правосознания, по нашему мнению, в большей мере присущи монархической ментальности, чем республиканской, а, значит, находят свое воплощение в монархической форме правления, ибо монархия существует там, где господствует «сознание верховенства нравственного начала над всеми остальными»^[34]. Ильин замечает, что проблемы монархического правосознания очень сложны и утонченны не сами по себе, а лишь для демократически мыслящего человека. ПРИЗНАКИ МОНАРХИЧЕСКОГО

Правосознания как способ постижения сущности монархической государственности

В своих размышлениях о сущности монархической государственности Ильин исходит из определенного духовного опыта человека, обладающего сложившимся правосознанием, отдельные особенности, склонности которого дают основание считать их присущими именно монархическому правосознанию. В своем исследовании усмотренной сущности монархического правосознания Ильин строго подходит к градации этих особенностей, подчеркивая многообразие духовного бытия человека, при которых у человека монархические наклонности могут сочетаться с республиканскими, подчеркивает нежелательность их противопоставления.

Он говорит о «бессознательном тяготении правосознания»^[35], о том, что «монархическому правосознанию присущи некоторые основные тяготения, склонности или потребности. Каждая из этих склонностей есть своего рода иррациональное (хотя иногда сознаваемое) предпочтение души»^[36].

В меньшей степени Ильин говорит о причине монархических симпатий, для него более важны признаки их отличающие. Понятие «монархическое» выступает у Ильина своеобразной надстройкой или качественно новой ступенью базисного или здорового правосознания и, что следует особо подчеркнуть, истекает из религиозного правосознания.

Как будет показано далее, все выделенные у Ильина отличительные признаки монархического правосознания несомненно вытекают из религиозного осмысления человеческого бытия. Монархическому правосознанию отвечает также своеобразно понимаемое Ильиным соотношение между чувством и разумом. Как полагал философ: «Симпатии и воззрения монархиста склоняются к иррационально-интуитивному восприятию жизни и политики, а симпатии и воззрения республиканца – к сознательно-рассудочному толкованию мира и государственности»^[37].

В соотношении между сознанием и чувством в монархическом правосознании преобладает чувство. В социальной, политической жизни государства монархист руководствуется духовными требованиями, всякие формальные, рассудочные положения, не отвечающие его духовным запросам, ослабляют монархические начала в государстве. Разумеется, это не следует понимать в том смысле, что монархист пренебрегает рассудком в угоду чувству. «Настоящая монархия осуществима только в порядке внутреннего душевно-духовного делания. Она вносит в политику начало интимности, преданности, теплоты и сердечного пафоса»^[38].

Не исключая ни разума, ни чувства в монархическом правосознании, Ильин утверждает примат чувства как духовно-инстинктивного мироощущения, полагая, что человек больше живет «сердцем», чем разумом. Одновременно он подчеркивает религиозный характер монархического правосознания, укорененного в чувстве религиозной веры.

Н.П.Полторацкий выделил у И.А.Ильина двадцать характеристик или признаков монархического правосознания, отличающих его от правосознания республиканского:

1. Олицетворение власти и государства-народа.

2. Культ ранга.

3. Мистическое созерцание верховной власти.

4. Приятие судьбы и природы, ведомых Провидением.

5. Государство есть семья – патриархальность и фамилиарность.

6. Пафос доверия к главе государства.

7. Пафос верности.

8. Центростремительность.

9. Тяга к интегрирующей аккумуляции.

10. Культ чести.

11. Заслуги служения.

12. Стихия солидарности.

13. Органическое восприятие государственности.

14. Культ традиции.

15. Аскеза политической силы суждения.

16. Культ дисциплины, армия.

17. Гетерономия, авторитет.

18. Пафос закона, законности.

19. Субординация, назначение.

20. Государство есть учреждение.

Первые семь отличий Ильин отмечал как главные, за которыми должен был следовать анализ оставшихся. Как известно, намеченный анализ в полной мере Ильин осуществить не успел. Вместе с тем важно подчеркнуть, что анализ Ильиным особенностей монархического правосознания включает в себя все основные вопросы в социальной философии, связанные с монархической формой правления. В истории философии мы находим разный подход и оценку монархии как формы правления, однако очень многое из философской проблематики, посвященной этому вопросу, оказывается в поле зрения Ильина, которую он выражает с позиции монархического правосознания. Так, если для Монтескье в монархии было важно разделение властей, для Макиавелли – сущность власти, для Аристотеля и Фомы Аквинского – отношение к общему благу, то Ильин преподносит исследование монархии в сравнении с республиканской формой власти, как предпочтение монархической формы перед другими. Изучение монархической формы власти всегда велось, если можно так выразиться, по вертикальной шкале, «сверху» – от государя, от разделения властей, от законодательства, но лишь Ильин предпринял попытку исследования «снизу», изучая миропонимание единичной личности и ставя перед собой задачу определить: какие наклонности, качества, свойства позволяют человеческой монаде предпочесть именно монархическую форму власти в ее спекулятивной абстрактности и обобщенности.

Феноменологический анализ идеи монархической государственности у Ильина имеет ярко выраженный персоналистический характер, идет от сущности бытия человека в обществе – и в этом одна из особенностей его трактовки монархии.

В рассуждениях о свойствах монархического правосознания на первое место Ильин ставит процесс олицетворения (персонификации) и это, безусловно, не случайно, ибо с этим явлением в большей или меньшей степени связаны и все иные свойства монархического правосознания. Олицетворяется не только высшая государственная власть в лице монарха, олицетворению подлежит все насущно-бытийное в государстве: армия, власть, народ, отечество. Подчеркнем, что единоличность монархической власти несет в себе и особенную нравственную ответственность в глазах народа. Монархическую власть легче скомпрометировать, по сравнению с другими формами власти, ибо на любом уровне управления она олицетворяется конкретными людьми. «Единство народа требует зрелого, очевидного, живого единоличного носителя, выражающего правовую волю и государственный дух народа. Отсюда потребность олицетворять государственное дело – и власть, и государство, и родину-отечество, и весь народ сразу»^[39]. Монархическое правосознание символично, то есть склонно искать символику как выражение для себя присущее, отличное от других. Олицетворение не формальное и внешнее, а художественное и лично персонифицированное, отождествляющее множество в одном. Такое чувство возникает у людей из потребности духовного воплощения их единства, энергии, силы в «духовно – человеко – подобный образ». Отсюда исходят представления о вожде, герое, монархе. Книга Ильина «О монархии и республике» выделяется среди других его произведений тем, что он приводит много исторических фактов, раскрывающих природу монархического и республиканского строя. На исторических примерах Ильин показывает, что очень часто республики превращались в монархии на путях диктатуры не только благодаря политико-государственному, но и воинскому олицетворению, где воин – герой или полководец олицетворял армию, а армия представляла весь народ и государство. Ильин приводит примеры с Александром Македонским, с Юлием Цезарем, с Октавианом Августом, с Наполеоном. В этих случаях потребность в олицетворении последовательно перерастала из начальных монархических предпочтений в государственный монархический уклад. Ильин отмечает и возможность превращения монархического уклада в республиканский, если потребность в олицетворении в народном правосознании слабеет и исчезает. Он особо подчеркивает религиозную природу монархического олицетворения, что вовсе не означает нежелание или неспособность монархиста в рациональном мышлении. Вера не исключает разум и рассудок. «…религиозная вера есть величайшая сила, призванная углублять, очищать и облагораживать инстинкт личного и национального самосохранения, но отнюдь не гасить, не обессиливать и не извращать его неверными, лже-богословскими доктринами»^[40]. Ильин настаивает на том, что в жизни и отдельного человека, и народа верные цели и средства определяются не холодным расчетом и трезвым рассудком, а интуицией, то есть «созерцательным погружением души в жизненное наблюдение и в смысл собранного жизненного опыта, причем весь этот процесс осуществляется иррационально (или «полу-иррационально») великою силою инстинкта самосохранения, личного в личных делах и народно-патриотического в политике»^[41]. В этом вопросе Л.А. Тихомиров рассуждал по-другому. Он полагал, что судьба различных форм верховной власти, кроме чувства, зависит от сознания. Инстинкт не может заменить разум. Точно также при одном холодном расчете невозможно создать монархию, если нет соответствующего чувства. Оба условия одинаково необходимы. Инстинкт, чувство создают почву, без которой ничего нельзя сделать, но, в свою очередь, и разум необходим, он способен даже пересоздать и самое чувство нации.

«Политическая область самая сознательная, подверженная влиянию рассуждения, развитию науки», – писал Тихомиров. «Даже политические идеи, исходящие из другого психологического настроя, не соответствующие психологическому настроению данной нации, способны давить на рассудок, а через него и на политическое творчество. Поэтому формы верховной власти идут не только путем внутренней логики, но и под давлением многочисленных внешних влияний»^[42].

Культ ранга, как особенность монархического правосознания, по Ильину, также исходит из религиозных представлений. Монархическое правосознание наделяет монарха высшим, после бога, священным рангом, который обязывает царя обнаруживать некие высшие, богочеловеческие свойства своего духа. Для Ильина понятие ранга заключается в качестве. Признать ранг, значит найти его преимущества и недостатки, признать верховенство другого человека в силу его качественного превосходства. Признать более высокий ранг человека – это и способность радоваться ему, а не завидовать и интриговать против него. Люди изначально разнокачественны и разноценны и уравнять их никогда не удастся. Там, где чувство объективного ранга слабеет и исчезает, наблюдается переход к республиканской форме правления. Ильин полагал, что человечеству свойственно делить людей на два типа. «Одни сосредотачивают свое внимание и свое сочувствие на сходном у людей, признают это сходное существенным и выдвигают требование – сходное должно быть политически и хозяйственно уравнено. Другие сосредотачивают свое внимание на несходном, на различном у людей, признают несходное существенным и настаивают на том, что справедливость требует различной квалификации и неравного обхождения с теми, которые по существу своему различны и разноценны»^[43]. В рассуждениях Ильина о культе ранга существенное место занимает обоснование справедливости. Монархическое правосознание склонно считать, что справедливости больше не там, где больше равенства в правах и обязанностях, где господствует равенство всех и во всем, а там, где оно ощущает разнокачественное своеобразие людей и в силу этого говорит об их разных правах и привилегиях.

Монархисты не оспаривают тех положений, которые говорят об одинаковом привлечении к суду людей, совершивших однородные преступления, о том, чтобы люди с одинаковыми доходами платили одинаковые налоги, но монархическое правосознание остро реагирует на различия в людях. Монархическое правосознание исходит из того, что люди от природы не равны между собой вследствие воспитания, способностей, наследственности и, следовательно, справедливость требует различного подхода к ним, оно остро реагирует на своеобразие людей и настаивает на индивидуальном подходе к человеку. Справедливо, чтобы женщине уступали место в метро, чтобы преступник был лишен возможности участия в голосовании на выборах, чтобы государственные должности отдавались честным и талантливым людям. Монархическое правосознание настаивает не на равенстве всех и во всем, но на умении верно определять человеческий ранг и в зависимости от ранга говорить о справедливом неравенстве, оно остро чувствует своеобразие и разнокачественность людей, не позволяя их ставить в рамки одинаковых прав и обязанностей. Права, привилегии человека много в жизни послужившего своему народу не могут равняться правам и привилегиям человека, вступающего в жизнь. Предметное, конкретное, проявившееся в жизни неравенство людей по справедливости требует и неравенства в правах. Всякого рода равенство всех и во всем не соответствуют правосознанию монархиста. Монархическое правосознание видит справедливость в соответствующем неравенстве, оно склонно культивировать ранг перед равенством.

Признание человеческого ранга – это привлечение к государственному управлению наиболее достойных людей, создание элиты общества. Высший ранг принадлежит Богу. Ставя себя перед Богом, человек имеет возможность оценить степень собственного несовершенства. Ильин подчеркивает, что в жизни культ ранга обнаруживается прежде всего в семье, школе, армии. Следует заметить, что чувство ранга не имеет пассивного характера. Ильин придает чувству ранга характер деятельный, стремящийся к постижению и достижению абсолютного и одновременно служения абсолютному, как низшего по отношению к высшему.

Семейственное созерцание государства переносит отношение членов семьи к отцу, наиболее уважаемому человеку, как к первому начальному монарху, а сам монархический строй рассматривается как семейный, составляющий социально-ориентированную первоклеточку, ячейку государства, где монарх отождествляется с отцом. Патриархально – семейственная власть проникнута монархическим духом: ясностью прав, обязанностей, подчинения, независимостью от желания или избрания. Эта власть, монархическая по характеру, представляет собой лишь ее зародыш. Монархические тяготения неизменно будут существовать у людей, ибо сам строй семьи признает преимущественный ранг родителей.

Доверие, испытываемое к государю, естественным образом вытекает уже из вышеназванных свойств монархического правосознания. Доверие, слагаемое в любовь и верность, также имеет религиозную природу. Ильин особо останавливается на чувстве любви подданного к государю, а государя к подданным, и это не случайно, поскольку любовь в христианстве – краеугольный камень в вероучении. Чувство любви вытекает из доверия, как чувство ранга, воспринимающего монарха как отца и превращается в глубокое, творчески возвышающее, цельное чувство.

Первенствующее значение любви в монархическом правосознании объясняет также и приведенное выше утверждение, что в монархии преобладает чувство, ибо любовь не имеет познавательного характера, познание же осуществляется мыслью и воображением. При утрате к государю чувства любви внешне и формально государство будто бы ведет прежнюю жизнь, но внутренне оно ступило на путь саморазрушения.

С чувством любви как элементом монархического правосознания у Ильина связаны мистическое созерцание верховной власти и приятие судьбы и природы, ведомых Провидением. Монархическое правосознание сугубо критически относится к тезису, что человек – хозяин своей судьбы, оно исходит из духовно-иррационального, руководимого Провидением процесса, оно верит в судьбу и верит в чудо.

Мир для монархиста развивается не в рамках причинно-следственной связи, а по законам внутренней целесообразности, мистического движения ведомых Богом процессов. Почитая себя единым целым с монархом и народом, человек вовлекается в государственное строительство. Вместе с тем, человек вовсе не теряет себя как личность. Чувство достоинства и чести обретают в монархии новое значение. Уважая самого себя, человек соизмеряет свою личность и деятельность с монархом, при этом для него важно не столько мнение окружающих, сколько то, что он есть сам по себе. Стремление приблизиться к совершенству из закона внутренней, духовной жизни перерастает в практическую деятельность. И.Л.Солоневич в этой связи писал так: «Религиозная основа монархии сводится к вере существования в человеке незыблемого нравственного закона – «категорического императива»^[44].

Верность служения неизбежно связана с проблемой свободы в рамках монархической формы правления. Тезис об отсутствии свободы в условиях монархии, в глазах многих философов, является одним из основных недостатков этой формы правления. Ильин же утверждает обратное. «Достоинство человека состоит не в том, чтобы никому и ничему не подчиняться, но в том, чтобы добровольно подчиняться свободно признанному правовому авторитету»^[45].

Верность служения, умение безусловного подчинения вовсе не тождественны покорности раба. Понимание свободы в концепции Ильина находит свой отклик у современных российских философов. Так, Л.А.Коган пишет: «Подлинная свобода вообще немыслима без добровольно устанавливаемой внутренней меры, самодисциплины, самоконтроля, совестного суда. Формы морального самоограничения свободы – это совесть, долг, ответственность, взаимопонимание, терпимость, великодушие»^[46].

Речь идет не об известном тезисе о свободе как осознанной необходимости. Ильин вводит в понятие свободы правовой аспект, говоря о правовом ограничении жизни человека и подчинении добровольно избранному авторитету в лице монарха. Верность монарху, как способ бытия, исходящая из основ монархического правосознания, принятая добровольно и невынуждаемо и есть истинная правовая свобода. Понимание Ильиным свободы в монархии весьма близко с пониманием свободы его учителя П.И.Новгородцева, который писал: «…та естественная свобода, которую прежние философы права признавали иногда идеальной, есть не что иное, как рабское подчинение случайным побуждениям, лишенным какого бы то ни было руководящего начала. Истинный индивидуализм этим удовлетвориться не может, он должен перейти к высшему пониманию свободы как самозаконности»^[47].

Особое свойство свободы в монархии в добровольном ограничении своих правовых жизненных границ и подчинение свободно признанному авторитету. Это подчинение невынужденное, оно вытекает из всего монархического уклада жизни. У республиканца подобная постановка вопроса вызовет возражения, но для монархиста признание правового авторитета естественно и в то же время динамично. Динамичность заключается в том, что свобода не ограничивается рамками добровольного повиновения монарху, она состоит в деятельном творчестве и инициативе подданных. В своем идеальном виде в монархии для человека первична сама действительность, первично для человека желание в любом деле все сделать «как лучше», социальное бытие не имеет ничего общего с формальным подчинением действительности, указу и закону. Оставаясь для себя свободным, дорожащим своей честью и достоинством, человек приобретает стремление активной ответственности, где на первом месте стоит идея служения.

Тем самым, в монархии человек обладает обостренным чувством собственного достоинства и чести и потому легко принимает идею ранга, так как и ранг монарха, и ранг других людей он измеряет одинаковыми критериями.

Ильин называет «пафосом монархической ответственности» такое состояние человеческого духа, в котором он инициативно и творчески стремится к улучшению жизни. Тут нет места формальному послушанию и исполнению обязанностей, но постоянное вопрошание самого себя с той степенью ответственности, как будто сам человек и есть монарх. Ильин говорит здесь об «одной из основных тайн монархического строя и уклада души»^[48], о художественном отождествлении подданного с монархом и монарха с народом. В художественном отождествлении основная роль принадлежит чувству воображения, но не отвлеченного и беспредметного, а покоящегося на любви и верности к монарху. Речь идет о деятельном воображении, как той стадии феноменологического опыта, когда подданный отождествляет себя с монархом. Это идеальный духовный образ, персонифицированный в монархе, вовсе не унижает и подавляет человека, а, напротив, подвигает его к государственному пониманию задач народа, как если бы сам подданный стал монархом. В практическом делании это выражается в том, что человек приобретает «царственный» взгляд на дела своего государства.

Здесь мы наблюдаем несомненное сходство с кантовской формулой императива: «Поступай так, как если бы максима твоего поступка посредством твоей воли должна была стать всеобщим законом природы»^[49]. То есть поступай так, как если бы ты был сам бог. По мнению современного философа Ю.М.Бородая, этот принцип также имеет религиозную природу. Свою повседневную, посильную для него работу человек начинает воспринимать со стороны ее реальной, действительной помощи народу и государству, которые в его глазах персонифицируются, олицетворяются образом монарха. Естественно, подобное состояние и образ жизни человека никак не могут быть названы несвободными.

Направленность мыслей и дел монархиста имеют центростремительный характер. Признавая персональный центр государства в лице монарха, в котором аккумулируется энергия всех людей, он видит в нем и единство источника законов. Ответственность, лояльность, центростремительность основываются не на том, что монархист в своих делах каждый раз должен обращаться за разрешением к монарху, а на той степени естественного правосознания, которое отстаивает монархист как единственно достойное для своего монарха. Можно говорить о равной ответственности монархиста перед своим монархом независимо от того, является ли он по своей служебной деятельности персоной близкой или далекой монарху.

Следует отметить, что идея ранга логично вписывается в понятие художественного отождествления, поскольку свой собственный ранг, как степень совершенства, человек оценивает точно такими же духовными достоинствами – чести, верности, достоинства, какими он оценивает идеальный ранг своего монарха. В то же время монархист осознает ограниченность своих знаний и суждений по сравнению с монархом и лицами его окружения. Для него характерна сдержанность суждений и понимание узости кругозора, необходимости самообразования. Из этого же следует, что монархическому правосознанию присущи соблюдение дисциплины и субординации. Они также легко вписываются в понятия ранга и семейственности. Для монархиста характерно умение «знать о своем незнании», сознание того, что с его «жизненного места» не все известно, что монарх или его ближайшее окружение знает и понимает больше, чем он сам.

Ильин проводит анализ монархических наклонностей, оперируя термином правосознание, как инструментом, позволяющим выделить их характерные особенности. Последнее из двадцати отличий: государство – есть учреждение, явно выпадает из общего ряда в силу того, что речь идет не о наклонностях отдельного человека, а об особенностях государственной власти. Отдельные пункты, на наш взгляд, могли бы быть объединены в одно целое. Так, культ чести, традиции, дисциплины имеют достаточно много схожих оснований для истолкования. Возможно, что подобное разделение позволяло Ильину нагляднее продемонстрировать их отличия от республиканских наклонностей. Несмотря на отмечаемую зависимость монархического правосознания от религиозного чувства, в различиях между республиканским и монархическим правосознанием отсутствует отдельное положение, которое объясняло бы роль религиозного чувства для обоих видов правосознания. В отличие от Л.А.Тихомирова, уделявшего много внимания разбору искажений монархического принципа, Ильин ограничивается исследованием монархии с позиции правосознания, мало отклоняясь от выявления идеальной сущности монархического государства.

Подытоживая сказанное в этом параграфе, отметим у Ильина своеобразную манеру исследования монархии с позиции отдельного человека. В вопросах права, государственности, феноменологического метода исследования мы находим и совпадения, и отличия во взглядах Ильина с другими философами. Ни совпадений, ни отличий мы не находим в исследовании монархического правосознания. В этом вопросе Ильин избрал совершенно самостоятельный и оригинальный способ изучения, который прежде не встречался.

Персона монарха: воплощение правовой воли и правосознания народа

И в монархии, и в религии человеку присуще олицетворение и обожествление Предмета поклонения и благоговения в образе монарха и Бога, что отсутствует или проявляется в гораздо меньшей степени при других формах власти. В земных условиях монархическое правосознание ищет и находит для себя единого воплощения народного духа – монарха как «воплотившейся частице Божества»^[50].

Человеку, по Ильину, свойственно обожествлять все могущественное и возвышенное. Монархическое правосознание человека тяготеет к персонификации своих духовных устремлений, а отдельная человеческая личность всегда являлась лучшим выражением нравственного идеала народа. «Единство народа требует зрелого, очевидного, духовно-волевого воплощения: единого центра, лица, персоны, живого единоличного носителя, выражающего правовую волю и государственный дух народа»^[51].

Деятельная религиозная вера, имеющая для множества людей однородный состав и строение в монархическом олицетворении, находит единый для себя предмет – монарха, как существа, имеющего особую связь с Богом, недоступную для прочих. Это налагает на монарха особые полномочия, ответственность и обязанности. Об этом писал в рассуждениях о монархии один из теоретиков государственности начала XX века Г.Иеллинек: «Монарх либо сам рассматривается как Божество или наместник Божий, либо признается посвященным непосредственно Божеством»^[52]. Подобного взгляда придерживался и Тихомиров. «Без религиозного начала единоличная власть, хотя бы и самого гениального человека, может быть только диктатурой»^[53].

Олицетворение монарха, как единого предмета обожествления, возникает благодаря глубинным свойствам человеческого сознания, стремящегося найти человекоподобную форму своим духовным запросам. В этом едином религиозном акте веры монарх выступает в качестве своеобразного отождествления самого себя с народом и государством. «В психологии всякого человека имеется искание над собой власти», – писал К.П. Победоносцев.

В олицетворении Ильин видит художественное начало, в котором нет места рассудочному взгляду, но есть воплощение собственного «я» в свой народ и государство. Символическое отождествление монарха с народом, не имеет аналогов при иных формах правления, поскольку лишь в монархии глава государства является не внешней силой, а собственной творческой энергией народа, сосредоточенной мощью целого в лице монарха. Социальная философия Ильина фиксирует максимальный уровень духовной жизни народа, «непосредственное укоренение особенного во всеобщем», где народ «…находится со своим властелином во взаимосвязи идеи», – как писал Гегель ^[54]. Об этом же писал Л.А. Тихомиров:

«Монархия является тогда, когда в нации наиболее сильно живет целый, всеобъемлющий нравственный идеал, всех приводящий к добровольному себе подчинению, а потому требующий для своего верховного господства не физической силы, не толкования, а просто наилучшего выражения, какое, конечно, способна дать отдельная личность, как существо нравственное»^[55].

Исследуя признаки монархического правосознания, Ильин вводит понятие художественно – религиозного олицетворения, которое понимается им как художественное отождествление подданного с монархом и монарха с народом. Само название «художественное» заранее предполагает участие в этом процессе чувств. Ильин выделяет чувство любви и воображения. Именно они в государственно-творческом процессе возносят личное правосознание индивида до верховного восприятия жизни, как если бы сам подданный был монархом. Именно такое восприятие и понимание жизни позволяют и требуют от него принимать на себя посильную долю ответственности в делах и поступках. «Облик Государя не унижает подданных, а возвышает и воспитывает их к царственному пониманию государства и его задач», или «Монархия держится любовью подданных к монарху и любовью государя к своим подданным»^[56]. Олицетворение в монархии, являясь ее отличительным признаком, в значительной степени зависит и от личных качеств монарха. В случае исчезновения потребности в олицетворении монархическое правосознание ослабевает и уступает место республиканскому правосознанию. Народное единомыслие в отношение того, что главный жизненный принцип заключается в наличии нравственного идеала не может быть постоянным. Идея династичности делает личность монарха воплощением идеала, которого народ поставил над собой. Династичность устраняет элемент искания или даже согласия на власть. Единоличная власть может существовать и в форме диктатуры, которая выдвигает на вершину власти человека за его способности, то есть со значительным преимуществом перед монархией. Диктатор также имеет полноту власти, но он ее завоевал и должен постоянно отстаивать перед другими претендентами. Монархия на много лет вперед предрешает, кому перейдет верховная власть. Тем не менее, осуществление династической идеи всегда являлось испытанием для монархического правосознания. Монарх, осознающий свою ответственность и призвание, призван жить не по собственному вкусу и выбору, а по требованию династической традиции. И.Л.Солоневич писал в отношении монарха: «Все организовано так, чтобы личная судьба индивидуальности была спаяна в одно целое с судьбой нации. Все, что хотела бы для себя иметь личность, – все уже дано. И личность автоматически сливается с общим благом»^[57]. Династичность требует от монарха быть не тем, что ему нравится, а тем, чего требует идеал, монарх обладает и всей полнотой этого идеала, и сам ему полностью подчинен. Таким образом, главное в деятельности монарха – это следование долгу. Кроме Ильина к такому же выводу приходили и Л.А.Тихомиров, и И.Л.Солоневич. Ильин отмечает: «Абсолютный монарх «все смеет» и «все может», чего желает его политическая или иная похоть. Но самодержавный Государь «смеет» далеко не все, а лишь законное, законами предоставленное, правое, правовое, государственное, совестное, честное. В истинной монархии произвол государя принципиально невозможен. Самодержавный монарх знает законные пределы своей власти и не посягает на права, ему не присвоенные; он знает, что Государь, не блюдущий право и закон, сам подрывает свою власть»…^[58]. Монарх, издав закон, первым должен ему подчиняться и охранять до тех пор, пока не отменит или не изменит его в том же узаконенном порядке.

Касаясь причин утраты монархией своей прежней господствующей позиции в мире, Ильин говорит об извращении естественного чувства духовного достоинства в ложное учение о «равенстве» всех людей. Человек уходит от монархии, потому что теряет ее правильное понимание. «Люди, живущие таким духовным актом, в котором нет ни духа, ни сердца, ни разума, ни совести, ни созерцающего ока, а есть только поверхностные сведения, расчет, рассудок, изворотливость и внешнее наблюдение, – не имеют внутреннего органа для восприятия Государя и для живого монархического служения»^[59].

Едва ли не главной проблемой в монархической государственности Ильин считал проблему связи народного правосознания с правосознанием монарха. Основное условие прочности монархического государства Ильину видится в доверии подданных к монарху. Чувство доверия не регламентировано, формально не закреплено и может внешне никак не выражаться. Оно именно чувствуется тем особым духовным актом, о котором так много писал Ильин. Монархия сильна там, где люди уверены, что монарх также, как и они сами, ставит себя и исходит в своих делах перед лицом Совершенства, то есть Бога. Единоверие в государстве выступает главным критерием доверия. Суть доверия в «едино – исповедности монарха и народа: доверие предполагает единоверие и питается им»^[60].

Кроме того, монарх должен обладать определенным уровнем нравственности. Ильин не был согласен с Тихомировым, считавшим, что сущность монарха составляет его нравственная добродетель. Монарх остается человеком; проблема, полагал Ильин, заключается не в святости монарха, а в тех его поступках, что укрепляют или ослабляют доверие к нему подданных. Основываясь на исторических примерах, Ильин выделяет здесь справедливость монарха и его лояльность к законам. Ильин говорит о двойном составе монарха, который заключается, с одной стороны, в его духовно-божественной сути, как особы высшего ранга по сравнению с подданными, как то, чем монарх обязан быть и, с другой стороны, его земное, человечески обыденное состояние. Монарх является источником исключительных полномочий и обязанностей, одновременно, к нему предъявляются исключительные требования. Мировая история свидетельствует о многочисленных примерах вырождения монархии, если государь начинал считать себя непогрешимым в земных делах. Земная сторона его бытия оказывается основой для внутреннего самосовершенствования. «…Основная обязанность царя: искать и строить в себе праведное и сильное правосознание»^[61].

Таким образом, на первый план для монарха выходит обязанность служения, никак не связанная с расхожим утверждением западных абсолютных монархий, говорящим, что быть монархом, значит не нести ни перед кем никакой ответственности и быть свободным от правовой ответственности. Доверие тем выше, чем выше нравственный и духовный облик монарха, чем больше подтверждений находят подданные в поступках монарха. Доверие к монарху переносит на него и полноту государственной власти.

Вера народа в монарха побуждает монарха следовать своему долгу. Монарх обладает всей властью в государстве, доставшейся ему по праву наследия, соединяет в себе законодательную, исполнительную и судебную власть и осуществляет ее по единоличному усмотрению посредством законов. Советы, которые он желает выслушать от своих подданных, не ограничивают его. Поскольку власть монарха существует не для себя, а для народа, то его властвование является служением народу, а не привилегией. Обязанности монарха безграничны, так как ему делегируется и полнота доверия народа и, следовательно, полнота ответственности. Власть монарха, неограниченная в смысле политической власти, ограничивается своими собственными нравственными принципами. Задачей монарха как верховной власти в государстве является сохранение и развитие духовных начал народа. Если же духовные потребности начинают уступать материальным притязаниям, что и происходит, как считал Ильин, в последние два столетия, то монархия неизбежно вырождается и переходит в другие формы власти. «Трудность возникновения и поддержания монархии зависит лишь от того, что она требует присутствия в нации живого и общеразделяемого нравственного идеала. Если бы нации никогда его не теряли, человечество, быть может, не знало бы иной формы верховной власти»^[62]. Таким образом, если власть монарха ограничена его нравственными принципами, то обязанности и ответственность – безграничны. В этом смысле, с точки зрения республиканца, личная судьба монарха почти всегда драматична или трагична: сколько бы ни делал добра людям всегда и всем будет казаться мало, а даже малое зло, связанное с его правлением, будет превышать все его благодеяния.

Монархическому правосознанию свойственно, чтобы монарх не связывал себя в своей деятельности какими-либо обязанностями ни перед людьми, ни перед учреждениями. Монарх может ввести конституцию, самоуправление, сенат, но все они должны быть подчинены ему в правовом порядке.

Тезис об отсутствии прав у подданных в монархии широко распространен. В монархическом государстве, говорит Ильин, существует особенное сочетание прав и обязанностей, не встречающиеся при других формах власти. Существо прав и обязанностей вытекает прежде всего из социальной роли монарха. Его власть составляет не право, а обязанность, из-за которой он и имеет верховные права. На подданного, связанного с монархом единством нравственного идеала, эта особенность распространяется в полной мере. Право необходимо для исполнения обязанностей. «Нет пользы в том, что я имею право, если я не чувствую себя обязанным сделать то, что дозволяет оно сделать», – писал русский публицист М.Н.Катков^[63]. Подданный монархического государства добровольно воспринимает правовые границы своей жизни, подчиняясь свободно признанному правовому авторитету. Ильин устанавливает разный уровень духа при исполнении прав и обязанностей. Право имеет вероятностную оценку, оно предусматривает лишь возможность совершения человеком определенных действий. Обязанность не дает человеку подобной широты возможностей, а ставит его в строгие рамки действий. Очевидна неравноценность прав и обязанностей в человеческой жизни. Исполнение обязанностей требует от человека больше духовных сил, чем реализация прав.

В вопросе о правах и обязанностях позиция Ильина совпадает с мнением Л.А.Тихомирова, который считал, что в монархическом государстве для личности первична обязанность, а право вторично, то есть обратно тому, как обстоит дело в демократическом государстве. Право является лишь необходимым условием выполнения обязанностей. Эта идея распространяется и на подданного, и на монарха. Имеющиеся права обусловливаются их обязанностями служения. Человек ищет и требует не своих прав, а исполнения в отношении него чужих обязанностей. Если он в чем-либо должен не уступить, то опять именно должен, охраняя не свое право, а исполняя обязанности. Право является последствием обязанности и результатом взаимных обязанностей. Вследствие этого во всем правовом построении монархического государства является стремление к справедливости, а не к равенству.

Изложенное выше очень емко аккумулирует в себе наблюдение М.И.Каткова: «Подданный в монархии имеет больше, чем политические права, он имеет политические обязанности»^[64].

Особый вопрос, на котором подробно останавливался Ильин, это опасность, возможная для монархии в случае утраты подданными доверия к своему монарху. Разложение монархии начинается там, где монарх забывает свое предназначение. Утрата доверия к монарху разлагает весь государственный строй, ибо «царь есть государственный центр и источник спасения и строительства своего народа»^[65]. В монархии обязанность подданного повиноваться не беспредельна, его чувство собственного достоинства диктует необходимость неповиновения монарху именно как возможность соблюдения присяги и верности, поступка направленного не на разрушение, а на укрепление монархии. Верность монарху заключается не в угодливом пресмыкательстве, а в искренней помощи сохранения для него независимости в суждениях и поступках. Оставаясь монархистом, человек не унижает собственное чувство достоинства и чести, если отказывает монарху в соблюдении присяги. Он осознает, что власть монарха не высшая, выше него то Совершенство, что в религии называется Богом, что монарх существует для государства, а не наоборот. В силу этого монархическое правосознание признает, что обязанность служения монарху не является самодовлеющей обязанностью. Поэтому, если монарх унижает свое царское достоинство, то монархист считает своей обязанностью выразить протест. Если Тихомиров писал, главным образом, об искажениях монархии в форме деспотии и абсолютизма, то Ильин, в целом не уделяя большого внимания теме искажений монархии, склонен к критике отдельных недостатков самодержавной монархии.

«Царь, извращающий, роняющий, унижающий собственное звание – нуждается со стороны подданных не в повиновении, а в воспитывающем его неповиновении»^[66].

По определению Ильина: «Повиновение кончается не там, где подданный думает, что он имеет право не повиноваться, но там, где он глубоко убежден в том, что неповиновение становится его священной обязанностью»^[67].

Таким образом, монархист решает проблему неповиновения перед своим естественным правосознанием, обязывая себя не повиноваться; положительное правовое решение этой проблемы заставляло бы его соблюдать формальную присягу монарху, что являло бы не монархию, а ее извращение в виде раболепства и угодничества, нарушало бы идею ранга, ставя монарха как человека выше Бога.

Долг монарха составляет его главный принцип. Величайшее зло, которое может происходить от неограниченной власти, это переход ее в произвол. Монарх не должен иметь личных побуждений. Он есть исполнитель своего долга. Там, где долг указывает необходимость кары и строгости, монарх должен быть строгим и карать. Он является орудием справедливости. Он существует не для того, чтобы делать, как ему нравится, не для того, чтобы быть тираном или потакать распущенности, а для того, чтобы всех вести к исполнению долга.

Монарх, усвоивший свое призвание и всю полноту своей ответственности, может начать чувствовать себя пленником, а нередко и мучеником своего престола. Он всю жизнь призван жить не по своему вкусу, желанию и выбору, а по чувству долга в своих безграничных обязанностях.

Доверие монарху невынудимо. Если нет любви к монарху, нет и монархии. Монархия нуждается не в пассивной покорности, а в творческой инициативной деятельности людей. «Не служба – а служение, не покорность – а творчество»^[68]. Статус монарха не подавляет подданных, а возвышает и воспитывает их «к царственному пониманию государства и его задач». В идее ранга для монархиста нет унижения. Высшим рангом наделен государь. Высшими требованиями монархист измеряет свою жизнь. Вместе с тем, Ильин настаивает, что «главный источник прогресса в монархиях – это сами государи»^[69].

Особенно острой проблемой, по его мнению, является проблема пределов верности подданного монарху. Служение и верность монарху отнюдь не являются самодовлеющей целью подданного. Монарх существует для страны, для ее жителей, а не наоборот. Монарх, не соответствующий своему собственному званию, должен встретить у своего подданного не слепое повиновение, а открытое неповиновение, которое должно воспитывать монарха, указывать высоту монархического правосознания. Последовательный монархист обязан без лукавства и симуляции открыто не повиноваться монарху. Такое поведение способствует укреплению монархического государства.

В проблеме верности Ильин отделяет положительное и естественное правосознание. Положительное правосознание обязывает монархиста подчиняться монарху до тех пор, пока он юридически продолжает оставаться таковым, несмотря на фактическую сторону его поступков и действий. Формально-государственная присяга в этом случае, полагает Ильин, лишь уклонение от выбора решения. Никакие ссылки на традиции, вкусы, логику не оправдывают подданного. Естественное правосознание обязывает подданного в таких случаях неповиноваться монарху во исполнении своей присяги, тем самым поддерживая и воспитывая монарха, укрепляя и восстанавливая его верховный статут. Ильин особо подчеркивает, что доверие монархиста лежит в основе его верности монарху, являясь основным условием прочности монархии. Обязанность монарха – быть верным своему народу, совести, чести, призванию. Если подданный видит несоответствие монарха этим принципам, то факт неповиновения он испытывает и осуществляет как единственно верный путь, направленный на строительство и укрепление монархии. Для монархиста это исключительно сложный душевный акт, требующий мужества и отваги. Неповиновение, таким образом, блюдет присягу, тогда как лесть подданных является скрытой язвой монархического строя. Приводя исторические примеры, Ильин отмечает, что лесть развращает и избаловывает монарха, и что неумение или нежелание монарха избавляться от льстецов много раз в мировой истории приводила к падению монархического строя. Там, где монарх начинает считать себя непогрешимым, а его подданные верили в это или льстиво уверяли его в этом – там следовало вырождение монархического правосознания и разложение монархии. Истории восточноазиатских деспотий Ильин использует в качестве примера. Он считает, что большинство льстецов действует из хитрого своекорыстия, что по сути характеризует их как людей далеких от понимания сути монархического строя. «Давка и толкотня» вокруг верховной власти присуща и монархической, и республиканской формам власти, а целью льстецов неизменно является присвоение себе власти в наибольшей степени. Монарх обязан оставаться автономным, когда его воля и поступки исходят из государственной совести. Верность монарху, в итоге, состоит не в угодливом пресмыкательстве, а в бескорыстной помощи в сохранении автономии монархии, при которых монарх лишь выслушивает других людей, а поступает исходя из собственной автономии.

Ильин создает весьма сложный механизм взаимодействия подданного с монархом, где преобладают душевно-духовные настроения, которые для республиканца будут казаться и нелепыми, и бессмысленными. С точки зрения республиканца, Ильин попадает в двойственное положение, так как, с одной стороны, говорит о необходимости неподчинения монарху, если тот оказывается не на высоте своего положения, а с другой стороны, что у него будто бы нет права контроля подданного над монархом, где подданный рассматривает приказы монарха с точки зрения своих взглядов на жизнь.

В случае утраты монархом высоты своего призвания монархическая форма государственного устройства искажается и может склониться к тирании. Ильин приводит многочисленные исторические примеры, показывая природу тирана: заботу о собственной выгоде, правление террором, пренебрежение благом своего государства, то есть как раз обратно тому, к чему призван монарх.

Можно заключить, что проблема верности или повиновения трактуется Ильиным как несоответствие между естественным и положительным правосознанием. Повторим, что в монархии власть царя не имеет ничего общего с произволом. Монарх ограничен содержанием своего идеала, осуществление которого составляет его долг. Правосознание народа находит в персоне монарха олицетворение собственного государственного духа, совокупность нравственно-этических представлений о социальной роли человека в государстве. Оставаясь подчиненным идеалу, монарх обладает всей полнотой власти в государстве, в своих действиях исходя не из личных побуждений, а согласно закону. Ильин делает вывод о том, что обязанность повиновения монарху ограничивается обязанностью неповиновения ему, если тот не соответствует своему званию. В этой обязанности неповиновения определяется предел, отличающий монархического подданного от раба или льстеца, а монархии от тирании. Не слепая обязанность идти за монархом на бесчестие или предательство, ведущие к разрушению монархического строя, а неповиновение монарху, ведущее к укреплению монархического строя.

Монархический принцип: «скрещение государственности, религии и нравственности»

Для того чтобы возможно полно изложить идею монархической государственности в понимании ее Ильиным, целесообразно коротко остановиться на определении основ монархической государственности.

Монархическая форма правления насчитывает не одно столетие. В истории человечества эта форма являлась самой распространенной, однако с наступлением Нового времени началось вытеснение ее республиканской (демократической) формой правления. В ХХ в. республиканская форма стала преобладающей, но и поныне монархии существуют в разных частях света: в Европе насчитывается 11 монархий, в Америке тоже 11 монархий, 12 монархий в Азии, 6 – в Австралии и Океании, 4 – в Африке.

Монархии различаются на:

а) абсолютные, где верховная власть принадлежит одному лицу, занимающему ее в порядке престолонаследия;

б) дуалистические, где существуют одновременно монарх и парламент, причем монарх не зависит от парламента, обладает правом вето, назначения и роспуска парламента;

в) конституционная монархия, где власть монарха ограничена и в области законодательства, и в области государственного управления.

Важный компонент в монархической форме власти – смена монарха. Его власть наследственна. Порядок престолонаследия определяется обычно конституционными актами и имеет три системы: салическую, кастильскую и австрийскую. Салическая заключается в наследовании только по мужской линии, где женщины из престолонаследниц исключены полностью. Кастильская система предпочитает мужчин и не исключает женщин. Австрийская система также не исключает женщин, но они наследуют престол только при отсутствии мужского потомства в линиях родства.

По положению высшего государственного органа монархическим считается то государство, где единоличная персона – монарх – осуществляет решающее участие в законодательстве, управлении и правосудии, права его наследственны и длятся пожизненно.

Исследованию монархической формы правления посвящено много работ. Но уже в XIX столетии число их резко снизилось, а в прошлом столетии проблеме монархической государственности практически не уделялось внимания на Западе, и лишь в России в начале века о монархии писал Л.А.Тихомиров, а впоследствии самыми крупными выразителями монархической идеи были И.Л.Солоневич и И.А.Ильин. Кроме них можно упомянуть о евразийцах, а также о нескольких других русских философах, касавшихся в своих работах проблем монархии. Отметим, что приверженцами монархии среди философов были Св. Августин и Ф.Аквинский, Н.Макиавелли и Т.Гоббс, Ш.Монтескье и Г.Гегель.

Платон называл монархию царским строем, именно в ней в наибольшей степени возможна справедливость. Иные формы правления: тирания, демократия, тимократия, олигархия, как полагал Платон, являются отклонением от идеального царского строя. Наряду с политией и аристократией в числе лучших форм правления называл монархию и Аристотель.

Российское самодержавие – особая форма государственного монархического устройства. Одни исследователи отождествляют самодержавие с западным абсолютизмом, другие – с восточным деспотизмом. На самом деле, самодержавие – исключительно русский феномен, в котором основы царской власти отличны от власти короля, императора или падишаха.

В воззрениях на монархию Ильин выступает крупным реформатором, сумевшим во многом по-своему трактовать идею монархической государственности.

В своем исследовании монархии Ильин указывает на ряд трудностей ее осмысления в современных условиях. Для Ильина понимание монархии должно исходить не только через осмысление научных сведений в виде фактов, политических законов, юридических правил, обычаев и традиций, но прежде всего и главным образом через осмысление монархии как состояния духа человека. Однако именно такое восприятие монархии оказалось затруднительным в XX столетии. Причина этого, по мнению Ильина, в духовном кризисе, поразившем человечество. Духовный кризис Ильин видел во все большем несоответствии между человеческим духом и инстинктом, в утрате человеком постижения абсолютных духовных ценностей: добра, правды, красоты в то время, когда господствует обыденный релятивизм, утверждающий относительность, условность, субъективность мыслей и чувств.

В наиболее общем и развернутом виде различия между основными формами правления приведены Л.А.Тихомировым:

«Демократия выражает доверие к силе количественной.

Аристократия выражает преимущественное доверие к авторитету, проверенному опытом; это есть доверие к разумности силы.

Монархия выражает доверие по преимуществу к силе нравственной»^[70].

Ни в прошлом столетии, ни в нынешнем у сторонников демократии не найти попыток научного осмысления преимуществ демократии перед монархией. Демократия превозносится как лучшая, оптимальная форма правления для всех, без исключения стран и народов. Всякие другие формы государственного устройства бездоказательно объявляются деспотическими, тоталитарными, отсталыми. Подобное приклеивание ярлыков на столь важные формы общежития людей уже само по себе является одним из признаков общей дегуманизации мировых процессов.

Монархия царствует лишь тогда, когда в народе живет сознание верховенства нравственного, этического начала над всем остальным, когда все жизненные явления подчинены этике. Такой деликатный, утонченный принцип государственной власти очень трудно реализовать на практике. В прежние века роль объединяющего принципа играла религия, возводящая верховное господство нравственного идеала к абсолютному личному, то есть Богу. Иные критерии, как-то: общественная польза, интересы отечества, жизненные удобства – не могли подходить на роль абсолютного объединяющего начала для народа. Л.А.Тихомиров писал по этому поводу: «Истекая из человеческих сфер – идеал не был бы абсолютен. Истекая не из личного источника – он не мог бы быть нравственным»^[71]. Трудность установления монархии объясняется и тем, что она возможна лишь в обществе со сформировавшейся внутренней логикой развития, с определенными нравственно-духовными традициями, которые составляют «дух народа». Монархия существует лишь там и тогда, когда народ объединяет идеальный нравственный принцип, причем этот принцип вовсе не является верой в способности личности (как при диктатуре), а верой именно в силу самого идеала, поэтому монарх, в данном случае, уже не властвующее лицо, а подчиненная сила, призванная к охране этого идеала. Рассуждая о совершенной форме монархической государственности, как предрасположенности подчинения всех жизненных явлений нравственно-этическому началу, Ильин подразумевает, не выделяя явно, форму русского самодержавия с идеей христианства, в ее православном понимании и осуществлении, где власть монарха возможна лишь при добровольном и искреннем народном признании. В то же время Ильин высказывает мысль о невозможности формального отличия монархии от других форм правления с позиций конституции или внешних исторических событий».

…Исследователь, пытающийся научно отличить монархический строй от республиканского, монархию от республики, монарха от президента, – или прибегнет к умолчанию, к произвольному выбору материала или же прямо признает, что ему не удается найти такое отличие, что оно условно, искусственно, что его нет»^[72].

Ильин считал, что постижение сущности монархии должно основываться на исследовании монархического душевного уклада. Монархия, как нравственная сила власти, существует лишь тогда, когда существо ее осознается народом, представляя собой феномен коллективного единомыслия. «Для разрешения вопроса об отличии монархии от республики необходимо, не выходя из пределов науки, выйти за пределы юриспруденции. Надо, не порывая с научным материалом государственных законов, политических явлений и исторических фактов, проникнуть в их философский, религиозный, нравственный и художественный смысл…».

Как форма верховного правления, полагал философ, монархия заключает в себе другие государственные формы, представляет собой наибольшее разнообразие, где реализуются начала аристократической и демократической форм власти. «Великое значение монархии, которое она может не потерять и в отдаленном будущем, заключается в приспособленности ее к самым разнообразным социальным отношениям»^[73].

Главный недостаток демократии Ильин видел в отрицании вечных, врожденных основ народного правосознания. У обоих форм власти есть свои особенности и недостатки, но монархия в ее цветущем состоянии включает в себя достоинства демократии, а демократия в отношении монархии этого сделать не в состоянии.

Монархия не может существовать без аристократии: правления немногих, лучших людей государства, где их мнение закрепляется и проводится в жизнь решением монарха как верховной власти. Монархия не может существовать без демократии, ибо общественное управление необходимо там, где возможно самоуправление народа без вмешательства управленческих и властных структур. Народное представительство в монархии – это способ общения монарха с подданными. Это способ познания монархом народного ума и совести с тем, чтобы монарх в лучшей степени учитывал народные чаяния и нужды.

Поскольку монархия находится «в скрещении государственности, религии и нравственности» она должна стоять и над политическими партиями.

Монархия, как и любая другая форма власти, далека от земного рая, она признает необходимость борьбы, но имеет монарха, который стоит над этой борьбой. В настоящее время в отечественных средствах массовой информации тема монархии либо декларируется как форма власти, присущая исторической традиции России, либо противопоставляется демократии, как антипод разумного, прогрессивного государственного устройства. В обоих случаях отсутствует стремление разобраться в сути монархической формы правления и ее отличиях от других форм власти.

О монархиях писали с различных методологических и мировоззренческих позиций. Так, И.Л.Солоневич, современник Ильина, считал, что исследование монархии должно исходить из изучения психологии народа. Л.А.Тихомиров первостепенное внимание уделял интерпретации триады Уварова: православие, самодержавие, народность. Ильин настаивал на том, что все обычно приписываемые монархии отличительные свойства: наследственность и единоличность монарха, его верховенство в вопросах государственного управления, свобода от политической ответственности не имеют философских критериев и исторической идентичности. К изучению этой темы Ильин привлекал значительное число исторических сведений. Философ не отказывается от правомерности употребления и использования внешних формальных отличий, не оспаривает их действительности, они остаются базовыми для исследования, но, по идее, монархическая государственность – это прежде всего проявление глубинной онтологической сути монархического правосознания».

…Всякая государственная форма есть прежде всего «порождение» или «произведение» правосознания, – конечно, не личного, но множества сходно живущих, сходно «построенных» и долго общающихся личных правосознаний»^[74].

В работе о монархии Ильин выделяет исследовательское правило, заключающееся в том, что изучение монархии должно осуществляться на лучших, цветущих образцах, а не в периоды ее упадка и разложения. «Надо изучать явление не в его закате и разложении, не в эпоху смуты и бессилия, а в его здоровии и силе. Ибо возможно такое состояние правосознания, при котором оно вообще неспособно ни к какой зрелой государственной форме: например, оно уже неспособно к традиционной монархии и совсем еще неспособно к республиканской форме…»^[75]

Об этом правиле писал ранее Л.А. Тихомиров. Однако, в отличие от Тихомирова, считавшего эталоном монархии Россию, Ильин никогда не указывает на конкретные образцовые в этом отношении страны или периоды истории, для него важна их спекулятивная, идеальная сущность. По аналогии с Гегелем, Ильин рассматривает монархическую государственность как действительность нравственной идеи, как идеальную теоретическую модель.

Ильин не замыкается на эмпирическом материале в его лучших образцах, предмет его изучения именно образ, спекулятивная модель монархического государства.

Среди двадцати признаков, отличающих монархическое и республиканское правосознание, вопрос о государстве учреждении или корпорации Полторацкий поставил на последнее место. Однако, даже само название книги «О монархии и республике» говорит об очень серьезном внимании Ильина к анализу двух видов государственного правления. Отметим, что после Ильина специальных исследований по этому вопросу не проводилось, хотя эмпирическая база для них существенно возросла.

Исследуя основные принципы и формы государственной власти, Ильин опирается на идею духовно-органической природы государства. С состоянием народного правосознания он связывает наиболее общие принципы государственного устройства – принцип учреждения и принцип корпорации (самоуправления).

Рассматривая государство субъектом права, Ильин считал, что оно может строиться или по принципу учреждения, или по принципу корпорации (самоуправления). Учреждение строится по иерархическим канонам, по вертикали, сверху – вниз. Народ не управляется сам собою, а получает все в порядке заботы, опеки, воспитания от государства. Корпорация строится по горизонтали, она начинается от индивида, от его мнения и интереса. Корпорация проводит все свои решения через голосование, основываясь на воле и желании ее членов. Государство вырастает из солидарности людей. Доведение обоих принципов до идеального воплощения, по мнению Ильина, привело бы государство-учреждение к тоталитаризму, а государство-корпорацию к анархии. Ильин делает вывод: «…государство в своем здоровом осуществлении всегда совмещает в себе черты учреждения с чертами корпорации: оно строится и сверху, и снизу, и по принципу властной опеки, и по принципу выборного самоуправления»^[76].

Ильин как философ XX в., переживший революцию, очень трезво оценивал возможности осуществления обоих принципов государственности.

Недостатки обеих форм власти Ильин видел в неразвитости правосознания, однако их внутренние составляющие существенно различались.

Корпоративный строй требует осознания людьми своего общего интереса. Между тем одинаковые требования предъявляются к разным по уровню образования и культуры людям, которые в полной мере никогда этим критериям не соответствуют.

Учредительный строй осознает подобную неразвитость правосознания, и потому государственное управление осуществляется лишь компетентным меньшинством, основная задача которого заключается в подъеме уровня народного правосознания.

В вопросах государственности Ильин основывается на оценке в данную эпоху уровня народного правосознания и только по нему сверяет должное сочетание из принципов учреждения и корпорации. Он постулирует условия этого сочетания, в которые входят: размеры территории государства, плотность населения, державные и хозяйственные задачи страны, национальный и социальный состав, религиозное исповедание, уровень общей культуры и уклад народного характера.

Различая государственную идею и ее историческое осуществление, Ильин приходит к выводу, что воспитание правосознания единственно возможный путь к осуществлению государственных реформ. Государственное решение, не отвечающее уровню народного правосознания, обречено на неудачу. В идеальном виде жизнедеятельность государства осуществляется самоуправлением народа. На практике подобное оказывается неосуществимым, поскольку это условие требует зрелого правосознания, на которое народы, исходя из исторического опыта оказываются неспособными. Ильин делает важный вывод: «…в идее государство есть корпорация, а в действительности оно является учреждением»^[77].

Если речь не идет о крайних формах, то в действительности невозможно в чистом виде и государство-учреждение. Эмпирическая действительность всегда говорит о сочетаниях в различных степенях принципов учреждение-корпорация. Ильин подчеркивает, что при зрелом правосознании, включающем в себя способность к самоуправлению, государство будет тем совершеннее и прочнее, чем в большей степени корпоративные начала народного правосознания будут преобладать над началами учреждения.

Тем не менее, философ замечал, что государство все же – не частно-правовая, но публично-правовая корпорация, то есть корпоративный дух имеет своим основанием не частные интересы определенных групп, а единый общенародный интерес. Ильин писал: «Государство по самому существу своему есть организация не частно-правовая, наподобие кооператива, добровольно-свободная, а публично-правовая, властно-повелительная, обязательно-принудительная. И этим одним уже предопределено, что оно никогда не перестанет быть учреждением и никогда не превратится в кооперацию чистой воды»^[78]. Таким образом, принцип учреждения также оказывается у Ильина непреходящим принципом государственного устройства, наряду с принципом народного самоуправления (корпорации). Ведь «человек, – подчеркивает Ильин, – в своем общественном воспитании и в государственной жизни безусловно нуждается в гетерономных, то есть идущих извне, предписаниях и запрещениях, причем эти предписания и запрещения должны быть часто поддержаны угрозою, а иногда подкреплены силой и принуждением»^[79]. Утверждение философом принципа учреждения в качестве необходимого принципа всякой формы государственного устройства свидетельствует о разделением им идеи государства и его реально-исторической действительности, предполагающую необходимость гетерономных установлений, волевых, принуждающих санкций.

Ильин ассоциирует корпоративный строй с демократией, а учрежденческий с монархией, поэтому чисто логически можно было бы сделать вывод о том, что в идеале демократический строй совершеннее монархического. Для Ильина теоретически такой вывод неоспорим, однако его симпатии всецело на стороне монархии.

Сущность учреждения, полагал Ильин, заключается в опеке одних людей над другими. Интересы, мотивы, желания отдельных людей могут быть не адекватны действиям опекающей власти. Государство устанавливает нормы положительного права, которые обязуют гражданина к повиновению вне зависимости от их согласия. Создание в государстве учреждений, основанных на принципе опеки, неизбежно придает действиям государства характер гетерономности, однако главное направление государственной деятельности не в поддержании подобной стабильности, путем поддержания гражданина в состоянии духовного несовершенства, а именно в воспитании его правосознания в духе корпоративного самоуправления. Опека осуществляется в меру необходимости, ибо государство сильно не принуждением людей против их воли к нормам правопорядка, а лишь тогда, когда их осознанный интерес совпадает с интересами государства.

Политическое воспитание народа, по мысли философа, одна из главных задач государства. Ильин солидарен с Гегелем, писавшим, что «мысль о том, что все эти (государственные. – И.З.) дела понимают, столь же нелепа, сколь часто ее, несмотря на это, приходится слышать»^[80].

Ильин сторонник аристократического характера государственной власти, он видит одну из основных задач государства в привлечении к управлению лучших граждан.

Власть в глазах людей должна быть авторитетной, и отсутствие авторитета у власти, по мнению Ильина, хуже, чем безвластие. Наличие власти в руках лучших, наиболее авторитетных людей способствует совершенству государства.

Позиция Ильина в вопросе о том, кому должна принадлежать власть в государстве в целом, достаточна традиционна и не расходится с мнением многих философов, начиная от Платона и Аристотеля: в любом государстве и при любом государственном строе власть должна принадлежать лучшим людям. Ильин особо подчеркивает невозможность участия в государственных делах всего народа и вследствие технических причин, и вследствие того, что народ «учреждает или приемлет власть для того, чтобы жить и созидать, но не обратно»^[81].

Особенность позиции Ильина – в выработке безусловных критериев, по которым он отличает лучших людей. Это – «способность к бескорыстному служению духа и способность к социальной организации братства»^[82].

Люди от природы и в физическом, и в душевном, и в духовном отношении неравны и индивидуально-своеобразны. Будучи равными в отношении своих естественных прав, люди неравны в отношении конкретно-эмпирических условий своего существования, своих способностей и т. д. Идея ранга непосредственно связана у Ильина с идеей справедливости. Справедливость, по Ильину, вовсе не сводится ко всеобщему равенству, а есть как раз такое отношение к людям, которое учитывает их неравные способности и силы и дает возможность человеку реализовать свою индивидуальность. В этом смысле Ильин говорит о справедливом неравенстве в обществе как о необходимом для его организации.

Философ выделяет два различных миросозерцания: ранговое и эгалитарное. Эгалитаристы – люди равенства, считающие всякий духовный ранг выдумкой и узурпацией. Ранг же, по Ильину, имеет две стороны: ранг как действительно присущее человеку духовное качество и ранг как признанные за человеком со стороны общества, государства полномочия, права и обязанности. «Но истинный социальный авторитет, – пишет Ильин, – возникает из соединения обоих рангов… тогда ранг духовного качества и ранг человеческого признания совпадают и национальная культура цветет»^[83]. В качестве истинных социальных авторитетов Ильин называет, в частности, таких деятелей русской государственности и культуры, как Петр I, А.В. Суворов, Епископ Феофан Затворник, Д.И. Менделеев, С.И. Мамонтов, Н.И. Пирогов, А.С. Пушкин, А.П. Бородин, И.К. Айвазовский.

Исходя из концепции Ильина, можно сделать вывод о том, что принцип учреждения в государственной организации должен быть необходимо связан с принципом духовного и социального ранга, ибо это обусловлено самой духовной природой государства, и законодательная, исполнительная и судебная деятельность должны осуществляться людьми высокого социального и духовного ранга.

Другая и более значимая особенность состоит в том, что и в вопросах государственности Ильин ставит на первое место вопрос о развитии и совершенствовании человеческого правосознания уже с позиции опеки, воспитании гражданина со стороны государства, которое оценивает способности индивида на предмет участия в государственных делах.

По существу, речь идет о том, что крепкое и сильное государство, вне зависимости от форм верховной власти, зависит от правосознания его граждан.

При монархии в государственном управлении участвуют лишь лица, обладающие необходимым уровнем правосознания, исходя из «духовного ценза». Принятые ими решения, хотя и отвечают государственным целям, но значительная часть населения их не понимает, а, стало быть, подвержена влиянию других интересов.

Демократия, по мнению Ильина, есть «государственный строй, при котором власть организована по принципу корпоративного самоуправления»^[84]. Но «демократия ценна и допустима постольку, поскольку она создает аристократическое осуществление государственной цели, то есть служит общему делу власти, права, духа. Демократия не есть… высшая цель… она есть лишь способ выделения немногих, лучших к власти; и притом один из способов»^[85]. Связывая демократию с принципом народного самоуправления, Ильин подчеркивает, что «автономное правосознание составляет ту духовную сущность демократии, которая только и придает ей некий духовный смысл»^[86].

При демократической форме правления, в соответствии с самой сущностью государственной власти, государственную власть и управление непосредственно должны осуществлять не все, не большинство, а некоторые, меньшинство, лучшие представители народа. Народ, подчеркивает Ильин, вовсе не противостоит аристократии, как нечто низшее – высшему. Аристократии противостоит не народ, а чернь. «Когда я говорю о черни, – писал Ильин, – то я связываю это понятие отнюдь не с черным трудом, не с бедностью или «неродовитостью», а с низостью души. Эту низость души можно найти во всех социальных слоях, особенно в наше время, когда появилась образованная и полуобразованная чернь, – а благородство души живет и проявляется нередко в бедняках, изнемогающих от черного труда. К черни принадлежат люди злой и порочной воли; люди без чести и совести; люди с мертвым нравственным и социальным чувством; люди беспринципные в своей хищности; люди порочных профессий»^[87]. Аристократический, «ведущий слой… не командует (за исключением армии), а организует, и притом лишь в пределах общего публичного интереса»^[88].

Ильин, разумеется, подчеркивал, что «отождествление политического самоуправления с непосредственными способами его осуществления есть ошибка, характерная для наивного… правосознания. Самоуправление совсем не исключает того, что одни решают вместо других, за других и для других: ибо оно есть, по существу своему, не система внешнего порядка и внешних действий, но внутренний духовный строй индивидуальных правосознаний и особая связь между ними… Политическая солидаризация воль дает возможность принимать чужое воленаправление, как свое… не отказываясь от автономии и свободы»^[89].

Чтобы быть органичной, жизненной формой государственной власти, демократия, подчеркивает Ильин, должна иметь ряд предпосылок, условий. Важнейшим условием демократии является, по Ильину, во-первых, соответствующий уровень народного правосознания, предполагающий чувство государственной ответственности, государственный смысл и умение пользоваться предоставленными свободами и правами, а также свободная лояльность, то есть желание и умение добровольно чтить и соблюдать закон. Следующим важнейшим условием демократии Ильин считает достаточно высокий уровень благосостояния граждан. Люди, лишенные оседлости, жилища, частной собственности, родовых, семейных устоев и связей, уважения к труду и, как следствие всего этого, достаточного материального благосостояния, неспособны к демократии, они «перестают быть политическими индивидуумами и становятся пылью, трагическим сором, несущимся по ветру»^[90]. Обнищавший народ ни в коем случае не может быть опорой демократии, а такой опорой может быть крестьянин – собственник, квалифицированный пролетарий, люди «среднего класса», богатые граждане. Определенный имущественный достаток обеспечивает волевую независимость граждан, столь необходимую при демократии, их политическую самостоятельность, столь же необходимую при демократии, как и духовная. В третьих, условием осуществления демократии в той или иной стране является, по Ильину, исторически-национальная и государственная солидарность граждан, основывающаяся на труде, семье, религиозном чувстве, патриотизме, правосознании.

Здесь важно подчеркнуть, что Ильин в качестве необходимого условия демократии наряду с внутренней, духовной свободой и самостоятельностью граждан, являющейся основой свободы политической, выделяет также и материально-хозяйственную базу этой свободы – достаточный уровень благосостояния граждан и определенную свободу в хозяйственной сфере.

Кроме того, благоприятными условиями осуществления принципа демократии являются, по Ильину: «1. Малый размер государства… 2. Малочисленность населения… 3. Обилие средств сообщения… 4. Слабая дифференциация страны. Чем меньше в стране национальных, языковых, религиозных, бытовых, климатических и хозяйственных различий, тем легче управлять государством, тем удовлетворительнее справится со своей задачей слабая власть; и наоборот… 5. Свобода от великодержавных задач… 6. Высокий уровень народного правосознания… 7. Отсутствие военной угрозы»^[91]. При этом Ильин подчеркивал, что, сколь бы сильным ни был в государстве дух корпоративности и сколь последовательной ни была бы демократия, единая, централизованная и достаточно сильная государственная власть является все же необходимой для всякого государства: «Дух учреждения может временно отступать на задний план, но горе той республике или демократии, из которой он выветрится совсем! В час смуты, революции, войны, стихийного бедствия, общей опасности, голода, заразы – самая демократическая, архифедеративная республика вспомнит о ведущей, повелевающей и принудительной опеке учреждения и не будет решать «все через народ»^[92]. Таким образом, демократия, по Ильину, имеет свои пределы в отношении собственно общенародных, государственных интересов. Так, важнейшие стратегические вопросы государственной жизни, требующие огромной ответственности, компетентности, профессионализма не могут решаться в сфере непосредственного политического самоуправления народа. Ильин в данном случае исходит, очевидно, из того, что в исторической действительности не может осуществиться полного слияния народного самоуправления и государства, государство как институт, вследствие реального несовершенства народного правосознания, вследствие эмпирических, реальных условий жизни народа не может раствориться в обществе и быть заменено народным самоуправлением».

Государство, – писал Ильин, – нуждающееся в сильной власти, будет более склоняться к форме учреждения, а государство, удовлетворяющееся слабой властью, будет более походить на корпорацию»^[93].

В своей концепции государства Ильин ставит перед собой и пытается ответить на вопрос об «эмпирически – наиболее целесообразной форме и на вопрос о наиболее совершенной форме»^[94].

Он отвергает возможность установления какой-либо одной политической формы, которая подходила бы всем народам, ибо политическая форма зависит от уровня правосознания, от того, насколько солидарно народное мнение и наилучшей формой оказывается та, что правильно учитывает зрелость правосознания, сообразуясь с комбинацией корпоративных и учрежденческих начал. Для Ильина нет парадокса в том, что наиболее целесообразной формой явится, с теоретической точки зрения, наименее совершенная, как то: деспотия, охлократия или тирания.

О невозможности создания универсальной формы правления, лучшей при всех условиях, писал еще Аристотель. Позднее, уже в новое время, более последовательно об этом же писал Макиавелли.

Наиболее совершенной политической формой, по словам Ильина, будет та, что отвечает аксиомам правосознания, то есть покоится на любви, уважении и доверии людей друг к другу. Эта мысль, по существу, предопределяет монархические убеждения Ильина. Вместе с тем, он считает необходимым сделать две важные оговорки о том, что всякая политическая форма власти ценна лишь в той степени, в какой отвечает степени правосознания народа, и, политическая форма власти не есть самоцель, она именно форма, зависящая от содержания.

Можно заключить, что Ильин являлся сторонником сильного государства, однако в дилемме личность-государство, на первом плане у него выступает личность. Более того, личность и государство не противопоставляются друг другу, ибо государство существует для личности. Наиболее точно и сжато Ильин высказал свое понимание значения государства в письме Н.А.Бердяеву: «Если отрицать государственное дело – нелепо, зловредно и фальшиво, то переоценивать государственное дело – недопустимо, опасно и гибельно. Дело государства является, по моему убеждению, в полном смысле слова второочередным, предварительно-отрицательным, не абсолютным, не праведным, и все же необходимым, ответственным и могущественным делом»^[95].

В государстве, по Ильину, тотальность, всеобщность, целое ничуть не более важно, чем единичное, индивидуальное, ибо только конкретный человек, гражданин является носителем правосознания – духовной основы государства, и потому государственная, да и вся политическая жизнь в целом оказывается непосредственно зависимой от состояния правосознания, – и индивидуально-личностного, и народного.

На наш взгляд, Ильина излишне обвинять в этатизме, скорее его можно было бы назвать сторонником персонализма, ибо о чем бы он ни писал, всегда в фокусе его внимания остается человек как высшая ценность. Ильина можно назвать и экзистенциалистом, поскольку то государственное единство, о котором он говорит, слагается вовсе не из пресловутых винтиков, но своеобразных, глубоко индивидуальных человеческих монад, со своими разнообразными стремлениями и запросами. Его концепция государства идет от человека, и слова Дж. Локка о том, что государство создано для личности, а не личность для государства характеризуют позицию Ильина в этом вопросе. В то же время в проблеме государственности есть вопросы, осмысливаемые Ильиным с достаточно традиционных позиций, в частности, это вопросы условий осуществления свободы в государстве и необходимости государственного управления квалифицированным меньшинством, «правлением лучших».

Для Ильина государство – непременное условие и форма жизни людей, именно в государстве, как условии осуществления естественного права, возможен духовный расцвет личности. Если С.А.Котляревский, известный русский юрист, в вопросе о государстве указывал, что возможность творить добро в государстве много меньше, чем свойственный ему потенциал зла^[96], то мнение Ильина скорее обратное. Ильин не переоценивает значение государства для личности. Главное, чтобы государство не мешало развитию личности, а в лучшем случае – помогало. Ильин постоянно имеет в виду противоречие между идеальной и реальной сферами в политической жизни. Но для него противоречие это есть не просто нечто негативное, более того, оно – необходимость и означает то, что политическая действительность есть всегда взаимодействие и определенное единство этих сфер, ни одна из которых не должна отменить и заменить собою другую. Государство в качестве института оказывается формой организации народной жизни в конкретно-эмпирических, реально-исторических условиях, при этом оно организует народ как единое целое, вне классовых, сословных и других различий, не умаляя при этом свободы каждой отдельной личности, а, наоборот, предполагая и осуществляя ее. Только государство, по Ильину, способно в условиях реальной земной жизни обеспечить как материальное, так и духовное благосостояние народа, его безопасность, а также вывести его, в случае необходимости, из кризисного состояния.

В стремлении отобразить идеальную сущность монархии Ильин уходит от обыденного и праздного вопроса: при каком строе человеку живется лучше, поскольку для этого нет никакой статистики, либо иной документальной базы.

Для того, чтобы стать гражданином своего государства человек должен воспринять его цели волей и чувством. По Ильину это возможно двумя способами. Либо государство опускается до служения частным интересам отдельных лиц, сословий, классов, что приведет к его разрушению, либо индивидуальный дух человека поднимается до осознания государственных целей, как своих собственных. Человек в этом случае вовсе не отдает себя в жертву и не является жертвой государства. Государство требует служения, но оно же и обеспечивает индивиду условия для духовного роста. Призвание государства состоит в том, чтобы «обращаться с каждым гражданином как с духовно свободным и творческим центром сил, ибо труды и создания этих духовных центров составляют живую ткань народной и государственной жизни»^[97]. По мнению Ильина, государство ответственно за все интересы своих граждан, но те интересы, что обнаруживают общий, всенародный интерес являются первоочередной заботой государства. Если о многообразных частных интересах индивида государство не проявляет заботу, то весь вопрос лишь в поиске форм их осуществления. Для Ильина речь не идет о тоталитарном государстве, вторгающемся во все частные дела граждан. Речь идет о прочности и силе государственного союза как людской общности. Эта прочность будет тем выше, чем более государство предоставляет индивиду личных свобод. Оно не связывает его мелочной опекой, но заботится и помогает ему. Одновременно целью государства вовсе не является механическое исполнение частных интересов граждан. Государство, напротив, имеет дело лишь с общенародным интересом. Ильин подчеркивает, что государство берет в расчет лишь тот общий и всенародный интерес, что становится таковым лишь «в силу своей духовной верности и справедливости», что, как полагает философ, основано на аксиомах правосознания. Итак, налицо противоречие: с одной стороны государство заботится обо всех интересах граждан, во всем их многообразии, с другой: государство заботится лишь об интересах, проявивших себя как общенародных. Это, как считал Ильин, видимое противоречие, неустранимое в государственной жизни, объясняется тем, что государство «подобно живому организму, где все находится в связи со всем и все питается от всего остального»^[98].

Таким образом, государство не нисходит до частного интереса отдельного индивида, но обращаясь с заботой к каждому человеку, оно старается возвысить его интерес до государственного интереса. Именно в этом и состоит, по убеждению философа, духовное призвание государства.

В своем понимании принципов государственной власти Ильин противостоит как анархистскому, так и тоталитаристскому пониманию государства, которые в определенном смысле являются сходными, поскольку понимают государство как только лишь внешний по отношению к человеку аппарат, который зачастую используется узкими социальными группами в своих интересах и является, по существу, аппаратом насилия и угнетения человека, хотя и выполняет функции необходимой организации порядка в общественной жизни. Ильин не допускает исчезновения в человеческой истории государства как учреждения. Следуя его концепции, мы можем выделить, по крайней мере, две причины, по которым государство может исчезнуть только лишь с исчезновением самой истории. Во-первых, это несовершенство человечества в реально-исторических условиях жизни, несовершенство самой эмпирической действительности. В данном случае, в отношении несовершенства человеческой природы, Ильин не допускает никаких утопий. Во-вторых, – и это необычайно важно для Ильина, – государство не может исчезнуть из человеческой истории, поскольку оно принадлежит, как и право, к сфере духовного бытия народа, является не только его телесным, но и духовным организмом. Причем важно заметить, что некое идеальное состояние народного правосознания, которое соответствует в духовном смысле понимаемому самоуправлению народа и которое Ильин называет «политической самоорганизацией воль», вовсе не отменяет, по Ильину, внешнего по отношению к гражданам положительного источника государственной воли. В отличие от анархистов, Ильин не отождествляет народное самоуправление с отсутствием государства.

Главная задача государственной власти «сводится к правовому обеспечению свободы, к препятствованию всем злым и соблазнительным начинаниям, к организации народного просвещения и к выделению людей благой воли «^[99]. Государственная власть, подчеркивает Ильин, какой бы она сильной ни была, должна в конечном счете служить средством организации гражданской свободы и относиться к гражданам как к самостоятельным субъектам прав. Осуществление же государственной власти, игнорирующее участие человека, посредством его правосознания, в политической жизни, значимость индивидуально-личностного начала в государстве, игнорирующее конкретно-исторические условия бытия того или иного народа и страны, – такой подход, как подчеркивает Ильин, приводит к нарушению самой духовно-органической природы государства и власти, их сущности как форм, средств осуществления права, превращая их в самостоятельные, чуждые живой человеческой личности, непосредственной народной жизни структуры.

Непременная составляющая всякой теории государственности – проблема свободы. Вне идеи свободы нельзя мыслить государство Ильина уже на основании того, что человек всегда остается субстанциальной сущностью его исследования, а человеческая свобода непременным атрибутом существования. Главное здесь, на наш взгляд, выяснить форму, условия и полноту осуществления свободы человека, живущего в государственном союзе. Государство остается только средством и условием творческой жизни человеческого духа, оно тем крепче и сплоченнее, чем глубже в людях, его населяющих, чувство общности духовной жизни и культуры. Государство не трансцендентно по отношению к людям, а государственный союз тем крепче, чем более обеспечена личная свобода гражданина». В государстве человек находит высшее осуществление своей свободы и своего права. Субъективное начало и объективное приходят здесь к полному соглашению»^[100]. Ильин открыто противопоставляет свои взгляды Ленину, который писал: «Пока есть государство, нет свободы. Когда будет свобода, не будет государства»^[101].

Подход Ильина иной. «Принудительная сила государства и разносторонность его деятельности не подавляют свободную духовную жизнь человека, но создают для нее благоприятные условия. Выработать эту правильную организацию составляет высшую задачу человечества в его политической деятельности»^[102].

Свобода есть тогда, когда человек во внутренней мотивации основывается на уважении к своим согражданам. С доверием относясь к своему государству, человек берет на себя выполнение его задач. Можно было бы сказать, что его свобода совпадает с необходимостью, но для Ильина это и неточно, и неполно. Здесь нет ни обязанности, ни необходимости как таковой, в то же время здесь нет и прав. Права и обязанности сливаются. Смыслу этого понятия ближе других подходит слово «служение». Свобода в государстве, для Ильина, не анархия и многомятежное человеческое хотение, не строгий контроль и подавление личности, но своеобразный синтез, разделяющий, но не противопоставляющий друг другу свободы внутренне-духовной и свободы внешнеполитической. Весьма близок к взглядам Ильина на этот вопрос был К.Н.Леонтьев, в свое время писавший: «Государство держится не одной свободой и не одними стеснениями и строгостью, а неуловимой пока еще для социальной науки гармонией между дисциплиной веры, власти, законов, преданий и обычаев, с одной стороны, а с другой – той реальной свободой лица, которая возможна даже и в Китае, при существовании пытки…»^[103]

В тезисе Ильина о том, что монархия является скрещением государственности, религии и нравственности, роль религии занимает особое место. Тот факт, что монархический принцип власти был ведущим для народов много столетий, а в последние два века уступил свои позиции, имел своей причиной, как полагал Ильин, духовный кризис, первопричиной которого являлась утрата людьми чувства религиозности.

С нашей точки зрения неоспоримым является понимание Ильина как политического и религиозного философа, последователя и представителя того течения социально-философской мысли, которое связано с именами А.С.Хомякова, И.В.Киреевского, Ю.Ф.Самарина, К.Н.Леонтьева, К.П.Победоносцева, С.Ф.Шарапова. Заметим, что сам Ильин был верующим православным христианином. Ильин, как религиозный философ, в эмиграционный период жизни особенно много внимания уделял вопросам веры и религиозного состояния человека. Однако в его концепции монархической государственности религия важна не с точки зрения ее догматического истолкования, а с позиции духовно-нравственного настроения, ибо, как очень точно заметил Л.А. Тихомиров: «Для государства практическое значение имеет не непосредственно религия, а порождаемый ею нравственный элемент общества»^[104]. Большой интерес представляет проблема взаимоотношений церкви с государством, в данном случае взаимоотношения монархического государства с православной церковью, поскольку Ильин постоянно подразумевает, явно не выделяя, именно такое сочетание. Характерно для Ильина: там, где речь идет о религиозности, там речь может идти о разных религиозных культах и о религиозности людей, не исповедующих никакого религиозного культа. Но там, где речь идет о монархическом государстве, то это всегда самодержавная монархия. Таким образом, можно заключить, что, как и для Тихомирова, православие для Ильина в наибольшей степени отвечает монархической природе государства.

В изучении монархии Л.А.Тихомиров немало внимания уделял ее отношениям с церковью, где государство не господствует над церковью, не подчиняется ей, но плодотворно взаимодействует. Позиция Ильина, касающаяся взаимодействия государства с церковью, совпадает с позицией Л.А.Тихомирова. При различных областях действия государства и церкви, невозможно говорить об отделении их друг от друга. «Церковь есть та среда, в которой воспитывается миросозерцание, указывающее человеку абсолютное господство в мире верховного нравственного начала, то есть именно основной принцип монархии»^[105]. Совершенная связь между государством и религией будет заключаться в служении государства религии, но это должно пониматься не в формальном подчинении государства церкви, а как то, что государство принимает цели религии непосредственно своими. У религии и государства есть общая цель – духовное совершенство людей. «В основе достойного и могучего правопорядка, достойной и могучей государственности лежит религиозное настроение – религиозность в глубоком и подлинном смысле этого слова»^[106].

В отношениях между государством и церковью важно не отделение их друг от друга и не кто кому из них подчиняется, важна, в конечном счете, религиозность правосознания, приводящая в действие волю и чувства человека. Таким образом, нельзя понимать православную церковь как «привилегированную служительницу государства», о чем пишет современный немецкий философ А.Игнатов^[107].

Во взаимодействии между государством и церковью не может быть отношений папоцезаризма и цезаропапизма, по мнению Ильина, речь может идти лишь о «симфонии» между государством и церковью.

С одной стороны, необходимо разделение сфер церкви и государства: как организации, как институты, они должны быть независимы и не должны вмешиваться в дела друг друга; с другой стороны, их цели и задачи должны быть обоюдно приняты и согласованы, причем церковь должна быть духовным руководителем государства».

Монарх, принадлежа Церкви, сам ей подчиняется, несет в себе ее нравственные требования и свое государственное строение направляет в духе Церкви»…^[108].

Отметим, что в этом вопросе Ильин придерживается традиционных взглядов, достаточно определенно высказанных ранее целым рядом русских религиозных мыслителей.

Следующим важным выводом Ильина является вывод о том, что религиозное правосознание человека склонно к монархическому укладу государственности. «Религиозно укорененное правосознание будет скорее склоняться к монархической форме, а секуляризованное и безрелигиозное правосознание – к республиканской»^[109].

В числе главных особенностей религиозной проблематики Ильина выделим:

а) достаточно ясное различие понятий религиозности и религии;

б) вывод о склонности религиозного самосознания человека к абсолютизации или идеализации монархической формы власти;

в) взгляды Ильина на отношения между церковью и государством находятся в русле представлений русских религиозных философов конца XIX – начала XX века, придерживавшихся славянофильско-почвеннической ориентации.

Монархия как форма правового государства

Для понимания взглядов Ильина на феномен монархической государственности нельзя обойти вниманием его воззрения на право, ибо теснейшая связь права с государством несомненна. Ильин неоднократно подчеркивал взаимозависимость этих явлений.

Начиная со славянофилов и западников, в русском обществе господствовала мысль, что русский народ в своих поступках руководствуется только своим внутренним сознанием и действует по этическим побуждениям и что ему чужды «юридические начала». А.И.Герцен, К.Н.Леонтьев и ряд других отечественных мыслителей видели в неразработанности положительного права даже некоторое преимущество перед Западом. К.С.Аксаков писал, что, если «западное человечество» двинулось «путем внешней правды, путем государства», то русский народ пошел путем «внутренней правды». Русский человек хорошо понимал, что любая юрисдикция сковывает всесторонние проявления жизненных интересоов, ограничивает полноту жизни. Если за юридическим правом не стоит жизненный интерес, то это обман, если стоит – то важно не юридическое право, а сам жизненный интерес. Так, Н.В.Гоголь писал, что наш народ «бежит как от черта, от всякой письменной бумаги. Знает, что там притык всей человеческой путаницы, крючкотворства и каверзничества»^[110].

Значительно больше внимания проблеме права уделялось на Западе. Упомянем трактаты Гоббса «О гражданине», Монтескье «Дух законов», Руссо «Об общественном договоре». Ведущие представители немецкой классической философии Кант, Фихте, Гегель уделяли философии права видное место в своих размышлениях.

Русская нравственная философия конца XIX – начала XX века была настроена весьма критически в отношении философско-социологических теорий, видевших в решении социально-экономических проблем путь к достижению материального и духовного благополучия. Социальная мысль руководствовалась убеждением, что не воздушные, пусть и духовно прекрасные замки должен строить человек, а заниматься конкретной деятельностью по преобразованию и совершенствованию условий жизни, и прежде всего материальных, чтобы создать реальные предпосылки для совершенствования других условий. Жажда непосредственного материального блага, уверенность в том, что путем изменений в сфере материальной решатся все человеческие проблемы, отодвигало на задний план духовную задачу совершенствования человека и человечества.

Религиозно ориентированная мысль, которую вполне разделял Ильин, основывалась на уверенности в преобразовании человеческой души, в результате которого только и может что-то случиться в мире, и лишь от человека все в мире зависит. Если речь идет об устройстве общественном, то это должно быть прежде всего и в конечном счете нравственное устройство.

Историки права относят Ильина к последователям теории естественного права, которое получило в России определенное развитие в начале XX века в трудах Б.А.Кистяковского, П.И.Новгородцева, Л.И.Петражицкого, Б.Н.Чичерина. Правовед по образованию, Ильин был хорошо знаком с трудами этих философов, однако гораздо большее влияние на него оказал Гегель. Можно согласиться с В.В.Зеньковским и еще целым рядом исследователей, считавших Ильина «неогегельянцем», отметив, что в вопросах права и государства взгляды Ильина и Гегеля особенно близки.

Характерный для Ильина прием осмысления двойственности понятий, как-то: соотношение между духом и инстинктом, монархией и республикой, проявляется и в понятии естественного и положительного права. Особенностью правовой концепции Ильина является обоснование природы права путем раскрытия его душевно-духовной сущности, вводимой понятием правосознания. Ильин различает естественное и положительное право, отмечая характерное для людей разделение между ними и указывая на строгое разграничение между сущностью права и его историческим осуществлением. Он видит прямую и неразрывную связь между правосознанием и правом. Чем совершеннее правосознание человека, тем совершеннее будет положительное право, выражаемое в виде законов для руководства внешними поступками людей. Верно также и обратное положение: положительное право воздействует на естественное право, они обоюдно нуждаются друг в друге. Главная задача права пробуждать в душе человека мотивы для лучшего поведения, необходимо, чтобы в человеческом инстинкте уже с детства выявлять духовные начала, поощрять их развитие в стремлении ко всякому благу, добру, справедливости. «Нормальное правосознание может быть развито и упрочено в душе только в связи с ее общим, моральным и нравственным воспитанием»^[111].

Различие между естественным и положительным правом имеет давнюю традицию в истории философии, спор о котором начат Аристотелем и продолжен в веках многими мыслителями. Право, по Ильину, не относительное релятивистское понятие. Оно также присуще человеку, как понятие истины, добра, красоты, откровения. Такое трактование права всегда было уязвимо для оппонентов. Так, В.А. Кистяковский, современник Ильина, говорил об относительности этого понятия, его зависимости от внешних социальных условий жизни человека в обществе. Ильин некоторым образом смещал функции права как объективной абсолютной категории на нечто более значимое, чем обычно представлялось в философии права. Для Ильина, как правоведа, характерна прямая, неделимая, обоюдозначимая связь между правосознанием и правом. «Правовые нормы, стоящие в согласии с моралью и справедливостью, называются естественным правом (то есть правом, соответствующим самому «естеству» человека как духовно-нравственного существа)»^[112]. Перемену мира он видит в изменении законов, посредством положительного права, вырастающего из естественного права, питаемого, в свою очередь, здоровым правосознанием.

Ильин в своих построениях не отождествляет понятие положительного права с положительным правосознанием, а естественного права с естественным правосознанием, однако их близость в ряде случаев несомненна. По аналогии с мнением Ильина о том, что «в философии права Гегеля нельзя разуметь обычное за обычным»^[113], так и философию права самого Ильина нельзя понять без уяснения того, что он понимал под термином правосознание. Как уже говорилось, Ильин дает много определений правосознанию: нормальное, зрелое, народное, естественное, положительное, а также государственное и монархическое. Ведя речь о том или ином правосознании, философ имеет ввиду определенную стадию развития человеческого духа.

Нормальное правосознание, по Ильину, это сила жизни духа, стремящаяся к совершенству посредством права. Общая задача права состоит в том, «чтобы создавать в душе человека мотивы для лучшего поведения»^[114].

Из кризиса выродившегося и разложившегося правосознания, как полагал Ильин, возникло марксистское учение, согласующееся с позитивной теорией права, где право – надстройка, зависящая от экономических условий жизни государства.

В праве Ильин на первое место ставит проблему бытия, а не долженствования. Право не только внешний образ поведения человека, право вырождается в формальную видимость, если отрывается от основ правосознания. В то же время право тогда осуществит свое назначение, когда найдет основу в человеческом духе, когда человек добровольно вменяет себе в обязанности соблюдение его положений с осознанием мыслью, опытом и волей. «Духовное назначение права состоит в том, чтобы жить в душах людей, «наполняя» своим содержанием их переживания и слагая, таким образом, в их сознании внутренние побуждения, воздействуя на их жизнь и на их внешний образ действий»^[115].

В ранний период творчества Ильин с оптимизмом смотрел на развитие естественного права. «Создать естественное право есть идеал, который постепенно осуществляется в истории, но который еще далеко не осуществлен»^[116]. В зрелый период жизни он говорит о духовном кризисе современного человечества и путях его преодоления. Однако неизменным остается признание того, что природа духа основывается на духовной самостоятельности и свободе, на признании того, что возможность вести духовную жизнь есть основа естественного права.

Ильин исключает противопоставление права и закона, равно как и противопоставление естественного и положительного права. Он говорит о конфликте. Человеческое сознание стремится идею естественного права воплотить в нормах положительного права, а оно в своих нормах расходится с требованиями естественного права.

Он видит задачу современного правосознания в освобождении духовных потенций человека от принуждения.

Ильин обосновывает категории естественного и положительного права, считая последнее «целесообразной формой поддержания естественного права»^[117].

В своем первоначальном значении естественное право выступает базовой, родовой формой духовного существования человека.

Необходимость положительного права обусловливается несколькими причинами. Во-первых, находясь в отношениях с другими людьми, человек нуждается в ограждении своей духовной жизни нормами внешнего поведения. Во-вторых, положительное право принуждает человека к самоограничению его субъективных стремлений. Превращение права в закон путем законодательства придает праву форму определенности и всеобщности, однако предметом законодательства остаются лишь внешние стороны человеческих отношений, внутренняя сфера остается за естественным правом, естественным правосознанием по Ильину, или за идеей права как свободы по Гегелю. Нормы положительного права становятся формой возвышения и укрепления духовных устремлений личности. В разные периоды жизни Ильин по-разному формулировал назначение положительного права, оставляя неизменной мысль об основной задаче положительного права – осознанное следование его требованиям, самообязывание в их выполнении. В наиболее отчетливом виде эта формулировка выглядит так: «Нормальное правосознание состоит в том, что человек сам управляет своим поведением, но согласно положительному праву»^[118].

Нормальное правосознание при всех несовершенствах положительного права всегда видит в нем попытку осмысленного формулирования норм естественного права, как живое и творческое состояние человеческого духа, оно всегда динамично в стремлении верного осуществления справедливого права. Правосознание видит в положительном праве прообраз естественного права, его духовное содержание, организационную попытку его формулирования. Обосновывая положительное право, необходимо исходить от предметного опыта бытия, более глубокого и всеобъемлющего, чем простое знание норм положительного права. Ильин, вслед за Гегелем, проводит разграничение между сущностью положительного права и примерами его исторического осуществления в разное время у разных народов.

Важное значение для понимания концепции государственности имеет общность взглядов Ильина и Гегеля на индивидуальность законов у разных народов. Поскольку нравы и обычаи у народов разные, то и нормы законов оказываются разными. Степень развития, условия жизни, – все это находит отражение в законах народа.

В своем первоначальном виде право определяется нравами и обычаями. По Гегелю: нравы и обычаи, как первые бессознательные и непосредственные обнаружения объективной свободы. Предметное, целенаправленное обращение к нравам и обычаям, придание им формы всеобщности и принятие ко всеобщему сведению приводит их к виду закона. Подобное соотношение приводит к тому, что закон оказывается осуществлением свободы человека, ибо выражает в общей форме то, что сам человек почитает за благо. Закон, таким образом, адекватно выражает волю индивида. Отсюда следует, что закон не может стеснить или ограничить свободу. Следуя закону, человек следует самому себе и потому остается свободным.

Естественное право в виде родовой сущности едино для всех времен и народов, причем реально именно естественное право, а не положительное право, потому, что естественное право есть особое состояние духа, стремящееся к свободе посредством воли. Положительное право – это уже организованная система своеобразных различных правил, выношенных и проведенных в жизнь разными народами. Человеческое сознание стремится идею естественного права воплотить в нормах положительного права, которое, как правило, в своих нормах расходится с требованиями естественного права. Теоретически, считает Ильин, этот конфликт должен быть разрешен в пользу естественного права, так как объективное значение норм положительного права определяется духовным достоинством естественного. На практике указанный конфликт должен быть разрешен путем правотворчества, то есть отменой неверных или устаревших законов и заменой их лучшими. Таким образом, право обновляется на своих внутренних путях, без насилия и революций. Ильин считает обязательным знание народом норм положительного права.

В совместной жизни люди обращаются к праву с тем, чтобы найденное раньше верное решение закрепить в виде нормы и распространить его с целью увеличения сферы бесспорного в столкновениях единичных своеобразных духовных человеческих монад. Право, по идее, единое в жизни людей, разделяется на естественное и положительное, далеко не всегда совпадающие по содержанию. По мнению Ильина, нормальное правосознание, видя перед собой раздвоение, ведет борьбу за единое право. Правосознание признает цель положительного права, поэтому своей волей оно стремится к жизненному осуществлению права.

Право, у Ильина, должно быть осознано мыслью, проверено опытом и признано волей. Целью же права, как формы бытия, полагает Ильин, должно стать «мирное сожительство людей»^[119].

Философ исходит из предметности права, его объективного значения. Главным из недостатков, присущих современному пониманию права, он считал релятивизм, то есть понимание права как нечто относительное. Ильин считал, что должна быть вскрыта объективная, разумная сущность права. Эта объективность не выводится логически, не постигается посредством эмпирических опытов, ее открытость выявляется, если «представить силы своей души разуму предмета»^[120], усмотреть с силой очевидности объективное значение права. Философия права, полагает Ильин, «двигается путем систематической интуиции, направленной на объективно обстоящий предмет»^[121].

Предметом права остается состояние человеческой души, а цель права всегда одна – создание лучшего порядка совместного бытия людей, поэтому обращаясь к предмету права посредством мысли, чувства, воли, человек усваивает его сущность. Чтобы закрепить и описать сущность права необходимо «организовать в себе мыслящее, чувствующее и желающее обращение к единой безусловной цели права»^[122].

Волевое состояние души в своем развитии ведет к праву, которое явится в свою очередь, непременным условием жизни естественного правосознания. Существование человека в обществе требует правового размежевания для ограждения отдельного «я». Право создается людьми как свод правил для их внешнего социального поведения с одной главной целью: создать необходимые условия для творческого развития человеческого духа. В зависимости от формы верховной власти в государстве может устанавливаться одним человеком, многими или всеми. Для отдельного индивида это право должно приниматься сознательно, а не в порядке повиновения. Человек полномочен в своем поведении, однако в рамках положительного права. Вместе с тем, положительное право, как считает Ильин, не автономно. Оно исходит и вырастает из нормального естественного правосознания, которое более объемно и значимо для людей. В истории государств достаточно примеров, когда оно старается максимально закрепить человеческие поступки законодательными рамками. В этом случае речь идет о тоталитарном государстве. Ильин полагал, что по мере развития человеческих взаимоотношений «положительное право будет становиться все менее нужным по мере того, как оно само будет приближаться к духу и смыслу естественного права, а правосознание будет расти, углубляться и укрепляться»^[123].

Содержание права у Ильина основывается на опыте, заключающемся не в сборе формальных, эмпирических сведений и их переработке, но на» опыте, спекулятивно очищенном, выношенном и выстраданном». Именно такой опыт, «такое испытание, проведенное и очищенное интуитивным методом» ^[124] приводит к установлению объективного значения предмета. Созерцательно погружаясь в предмет права, исследователь усматривает в своей душе содержание предмета, причем это не результат его субъективности или пристрастия, а плод созерцания открывшегося разума предмета как тождество познающего и познаваемого.

Особенностью философской концепции права у Ильина явилось обоснование значения мотивов соблюдения права. В XX веке развитие теории положительного права получило самодовлеющее значение, где все право исчерпывается одним положительным правом, все правосознание сводится к привычке соблюдения законов, как внешней авторитетной силы, без собственного внутреннего признания этих законов. Соблюдается законная форма в поступках, но правосознание не имеет добровольного самоопределения и внутренне тяготится навязанными нормами права. «Если человек переживает право только как проявление чужой воли, стремящейся его связать и ограничить, то он утрачивает свою духовную свободу, а вместе с ней и подлинное уважение к себе»^[125].

То состояние человека, когда он соблюдает в отношениях предписанную форму поведения, но внутренне не согласен с нею, противоречит, по Ильину, духу и цели права. Такое право признает силу, но не достоинство. Это правосознание раба, который «покоряется, не признавая и не уважая»^[126].

По мнению Ильина, мотивы, по которым человек принимает право, имеют исключительное значение. Они не только не безразличны, но заключают в себе самый корень правосознания, и если эти мотивы таковы, что «попирают и унижают свободу духа и лишают человека уважения к себе, то правосознание оказывается разлагающим в самой глубине своей»^[127].

Ильин видит задачу современного правосознания в освобождении духовных потенций человека от принуждения. В правовом государстве мотивы признания права должны осуществляться принципиально осознанно и свободно.

Положительное право, как и государство, у Ильина, не цель, а лишь средство для созидающей жизни человеческого духа. В построениях Ильина налицо прямая и нерасторжимая связь между правом и государством, и это не случайно, поскольку исходным моментом обоих понятий выступает правосознание человека.

Государство трактуется Ильиным в противоположность марксистскому классовому пониманию государства. Это отнюдь не «продукт и проявление непримиримых классовых противоречий»^[128].

Государство, по Ильину, призвано разрешить все те задачи, что стоят перед правом. Рассуждая о причинах возникновения государств, философ приходит к выводу, что эмпирические условия жизни человека приводят к необходимости создания государственности, где поддержание правопорядка есть необходимое условие жизни людей. Ильин видит существо государства в единении и сотрудничестве, оно стремится не только примирить возможные столкновения, но и исключить саму возможность их возникновения, поскольку при надлежащей организации государства почвы для их возникновения не существует.

В государстве, по мнению философа, право находит свое зримое осуществление. Вместе с тем, не всякое государство можно назвать правовым. «Власть, совсем лишенная правовой санкции, есть юридически индифферентное явление: она не имеет правового измерения»^[129]. Государство трактуется как человеческая общность, где не абстрактно, а наяву нормы права находят свое воплощение. Ильин, в отличие от Аристотеля, не говорит о правильных и неправильных формах государственной власти. Для него только та человеческая общность является государством, где правовое разрешение столкновений между гражданами является основной задачей. То, что обязано решать право: выносить и проводить в жизнь справедливые решения, – оказывается возможным лишь в государстве. «…Самая сущность государства состоит во властвовании по праву, через право и ради права»…^[130].

Поскольку справедливое (естественное) право всегда является морально верным правом, то государство, разрабатывая его нормы, работает над нравственным, духовным развитием людей. «…Государство как правовой союз имеет все те задачи, которые предстоит разрешать праву: государство должно стремиться к водворению в жизни людей справедливой, свободной, равной и братской совместной жизни»^[131].

Посредством права и правопорядка государство совершенствует совместную жизнь людей. Государство не господствует над правом, оно условие его осуществления, ибо все, что происходит в государстве совершается по правовым нормам. Таким образом, государство у Ильина трактуется как субъект права, правовой союз, господствующий над единой территорией, подчиненный единой власти, связанный правами и обязанностями по отношению к своим гражданам и другим государствам, где само существование государства определяется самодеятельностью его граждан. «Государство существует не только ради граждан и для них, но через граждан и в них»…^[132].

Учение о тесной связи права с государством напоминает концепцию Г.Кельзена, определявшим государство как некий централизованный правопорядок и делавшим вывод о том, что любое государство уже есть правовое государство^[133].

Если в государстве принимаются и не выполняются законы, это свидетельствует о том, что неуспех данного политического строя обусловлен разорванностью его связи с народным правосознанием. Необходимость этой связи Ильин объясняет тем, что положительное, установленное законодателями право, оторванное от народного правосознания, от духа, всегда будет только лишь внешним упорядочением жизни граждан в государстве. В реальной политической жизни участвуют реальные, живые люди, и для нормальной жизни государства вовсе небезразлично состояние человеческой души. Закон, абстрактно взятый, формален, но он творится, создается и исполняется живыми людьми. Законодательство, как проявление политической жизни, предполагает дух, то есть людей, творящих и исполняющих это самое законодательство. «Итак, – пишет Ильин, – формален только закон; но ни правосознание законодателя, ни правосознание чиновника или судьи (применяющих право), ни правосознание рядового подчиненного гражданина – вовсе не формальны. Напротив, все эти три инстанции правосознания должны быть связаны с глубокими источниками духовной жизни: им необходима и вера, и любовь, и внутренняя свобода, и совесть, и патриотизм, и чувство собственного достоинства, и чувство справедливости. Тогда они будут стоять на высоте, и жизнь людей будет не вырождаться от их действия, а совершенствоваться»^[134].

Реальность права есть не только лишь институционально установленные нормы и законы, но и соответствующая им внутренняя, душевная и духовная жизнь человека. Следует подчеркнуть, что разделение Ильиным правосознания на правосознание властей, правителей и рядовых граждан имеет под собой одно общее основание – правосознание личности, независимо от ее социально-политического статуса. Этим обусловлено и то, что именно народному правосознанию Ильин отводит, в конечном счете, решающую роль в политической жизни, поскольку именно от состояния народного правосознания зависит успех тех или иных государственных преобразований.

Как справедливо подчеркивается многими исследователями, в вопросах государственности Ильин является последователем Платона, Аристотеля, Монтескье, Руссо и особенно Гегеля. В своей диссертации о Гегеле Ильин подчеркивает понимание последним государства как проявление внутренней солидарности множества людей. Излагая Гегеля, Ильин пишет: «Государство есть сама органическая жизнь народного духа»^[135].

При создании собственной концепции государства Ильин воспринял у Гегеля ряд положений, среди которых мы выделим следующие:

а) государство есть условие осуществления совместной жизни;

б) только в государстве идея свободы находит свое истинное осуществление;

в) государственный строй слагается у каждого народа по-своему, исходя из особенностей его самосознания.

Ильин отмечает исключительно сложный характер государственного устройства и исходит из того, что его основу составляет духовная солидарность людей, видящих в государственных интересах свой собственный интерес. Он настаивает на понимании государства не как механизма подавления, проявления общественно-экономических противоречий, а как «организм духовной солидарности»^[136].

Ранее уже говорилось, что государство у Ильина выступает гарантом права. Касаясь причин возникновения государства, Ильин писал: «…незрелое состояние человеческих душ… делает государство необходимым и целесообразным способом поддержания естественного права через его положительно-правовое провозглашение и вменение»^[137].

В данном случае важно отметить, что незрелость человеческой души вовсе не является препятствием в образовании государственности, это лишь качественная сторона, характеризующая уровень государственной жизни. Основа государственной жизни всегда не внешняя, а внутренняя – духовная однородность граждан. Степень развития, совершенство государственного устройства определяются зрелостью народного духа. «Народ должен чувствовать, что его государственное устройство соответствует его праву и его состоянию, в противном случае оно может, правда, быть внешне наличным, но не будет иметь ни значения, ни ценности»^[138].

Ключевое слово в его философии права, как и в социальной философии в целом, это правосознание. Через категорию правосознания Ильин осмысливает природу права, видя в нем не только знание законов, но и волю, чувства, воображение. В правовом обществе изменение норм права должно происходить лишь совершенствованием существующих законов в установленном порядке. Одной из особенностей зрелого правосознания является осознание несовершенства норм положительного права, стремление к улучшению отживших, устаревших, не отвечающих требованиям жизни законов, и в то же время готовность следовать этим законам вплоть до их отмены в рамках существующего законодательства. Внешний порядок жизни может осуществляться лишь благодаря внутреннему, духовному совершенствованию, но не путем насилия, заговоров, революций.

Исходные базовые основы естественного права едины для всех народов, всех людей, ибо корень человеческого духа всегда направлен на благо. Человек не может извратить своей сущности, но может одновременно обманываться в конкретном эмпирическом. Уже в общении людей друг с другом, в обществе, в народе складываются устойчивые отличия, нравы, обычаи, характерные для отдельно взятого народа. Индивидуальные отличия народов выражаются в законах. Законы одного народа могут не соответствовать правосознанию людей другого народа. «Закон, по содержанию своему, есть помысленный обычай народа»^[139].

Вопрос о государстве теснейшим образом связан с вопросом о праве и правосознании. Государственное правосознание является разновидностью общего правосознания. В государстве, как организационном единении, люди осознают духовную солидарность и поддерживают ее своими действиями. Гражданин, кроме личных целей, имеет еще одну единую цель, общий всем гражданам интерес – защита и обеспечение безопасности собственного государства. Государство, как политический союз, держится на солидарности политической деятельности граждан, где политика и патриотизм составляют одно целое.

Государственное устройство всецело и исключительно определяется свойствами, индивидуальными особенностями духовных устремлений того или иного народа, или особенностями его правосознания, по терминологии Ильина. Философ видит неразрывную связь между правосознанием народа и формой его верховной власти. Перемена, обновление государственного устройства возможны и внешним путем, но его качественное совершенствование – лишь на путях воспитания глубины, цельности, моральности духовных устремлений. Ильин относится к сторонникам патерналистского, опекающего государства в дилемме «автономия-гетерономия». Он всегда обосновывал преимущества опекающей формы государства, что можно выразить его формулой: «Призвание государства сводится к справедливому и социальному обращению с отдельными гражданами»^[140].

В монархическом государстве закон, по мысли Ильина, имеет главенствующее значение. Закону подчиняются и подданные, и монарх. Монархия как форма власти имеет особенности в отношении прав и обязанностей монарха, однако и они не переходят правовых границ. Эти особенности заключаются в том, что монарх не имеет над собой высшего органа и не отвечает ни перед кем из подданных за свои действия, он повинуется только правовым нормам, которые сам утвердил.

В истории философии мы можем упомянуть имена лишь очень немногих мыслителей, которые сумели придать своим выводам форму законов. К их числу относится и Ильин. Чрезвычайно глубокая, многолетняя, основательная проработка философских проблем подвигла его наряду с аксиомами правосознания к выводу об аксиомах власти. Эти шесть аксиом власти имеют надвременной и внеклассовый характер, подразумевающие правомерность их применения вне зависимости от форм верховной власти. В сущности власти, кроме авторитета, Ильин выделяет силу. Сочетание власть без силы, уже не есть власть. Но сильная власть, для Ильина, в ее внутреннем духовно-правовом авторитете и влиянии. Напротив, физическая сила, аппарат принуждения, хотя и составляет необходимую часть государственной власти, всегда есть «слабейшая из ее опор». «…государственный строй тем совершеннее, чем менее он обращается к физической силе»…^[141]. Рассуждая о правовом государстве, Ильин не акцентирует внимания на его форме правления. Он говорит о спекулятивной сущности государства и его законах. Содержательное ядро правового государства для Ильина не ограничивается его юридическими рамками. Оно основано, помимо аксиом правосознания, на аксиомах власти, в силу чего представляется целесообразным рассмотреть насколько нормы аксиом власти соответствуют принципам монархического государства, ибо, по высказыванию Ильина: «Самодержавие есть форма государственного устройства, а следовательно, и разновидность права; а потому все аксиомы права и правосознания действительны и для самодержавия»^[142].

В аксиомах власти на первом месте у Ильина стоит требование, что государственная власть не может никому принадлежать помимо правового полномочия. Право на власть должно исходить не от силы, но только и исключительно от права. Власть без права возможна, но она не будет иметь законных полномочий, и правосознание людей не воспримет ее. Подобные режимы власти возникают при переворотах, однако быстро изживают себя, не находя опоры в правосознании людей. В этой аксиоме, как и в целом всей философской трактовки государственности Ильина отчетливо просматривается, на наш взгляд, убеждение, что крепость государства зависит не от условий обитания, климата, экономики, размеров страны, а от осознания людьми, общих целей, государственных задач. Ильин трактует формы государственного устройства исходя из понятий корпорации и учреждения. Подразумевая идеальный строй государства как корпорацию, то есть самоуправление народа или, говоря современным языком, демократию, Ильин доказывает, что в государстве (Ильин применяет термин «историческое государство») всегда много людей с незрелым, негосударственным правосознанием, которым пагубно доверять государственное дело. Симпатии Ильина явным образом обращаются к гетерономному, патерналистскому, опекающему государству, управляемому квалифицированным меньшинством и исходящему в управлении перечисленными аксиомами власти. В монархическом государстве право монарха на верховную власть неоспоримо не только вследствие династичности, а главным образом вследствие убеждения принадлежности власти Богу, для земного выполнения воли которого является монарх. В своих работах Ильин мало касается разбора искажений монархической формы власти, для него важнее исследование ее совершенной сути. Но в данном случае Ильин подчеркивал, что положение о том, будто монарх в своей деятельности не связан законом характеризует не монархию, а деспотию. Подобное утверждение нарушает аксиомы права и правосознания, уводит монархию за пределы права. В самодержавии монарх обладает всей полнотой власти, доставшейся ему по праву наследия, он соединяет в себе законодательную, судебную и исполнительную власть, но проводит в жизнь ее решения посредством законов.

Вторая аксиома власти гласит: государственная власть в рамках политического союза должна быть единой. По всей видимости, речь идет о монополии государственной власти, как компетентном и единственном источнике права. Монархия составляет проявление единоличной власти, являя собой феномен коллективного единомыслия. Один человек не может принудить множество людей, если только он не является выразителем и представителем единого религиозно-нравственного настроения народа, что и наблюдается в монархии. Следует оговориться, что подобное подчинение многих одному возможно, но в этом случае речь должна идти не о монархии. Власть монарха представляет сознание людей, видящих в нем воплощение собственного миросозерцания и потому составляющая в рамках государства единое целое с монархом. Повинуясь ему, народ, в сущности, повинуется самому себе. Монархическая власть, таким образом, держится на основе сознательного и добровольного подчинения. Очевидно, что монархическая власть обладает свойствами единства, прочности, нахождения вне частных интересов, имеет значение единого источника права. Гегель, сторонник конституционной монархии, заключал: «Власть государя – это не голый произвол, напротив, решение в соответствие с конституцией, в соответствие с законами, есть то, что принадлежит монарху»^[143].

Третья аксиома власти о том, что государство должно управляться лучшими людьми, хорошо известна в истории философии. Современные исследователи, даже и разных философских направлений, не склонны оспаривать это суждение. Эта аксиома лишь на первый взгляд неприменима к монархии. Действительно, монарх как единоличный представитель верховной власти не в состоянии исполнять многообразные государственные функции. Это обстоятельство вынуждает привлекать к участию в государственных делах наиболее способных и подготовленных людей. «Государственная власть всегда и безусловно должна иметь аристократический характер»^[144],– писал Ильин. В аристократии высоко развито чувство достоинства, это наиболее образованная часть населения, способная к государственному управлению. Эта категория образует в монархии правительство. Законодательные, судебные, исполнительные органы правительства имеют от монарха полномочия, права и обязанности. Монарх, как верховная власть, выражает осведомленность, разум, соответствие с духом народа. Монарх, как человек, может не знать, что нужно для установления того или иного закона. Аристократический слой, выполняющий основные государственные функции, восполняет эту проблему для монарха. «В благоустроенной монархии объективная сторона принадлежит только закону, к которому монарху надлежит добавить лишь субъективное «я хочу»^[145]. Роль аристократии заключается и в том, чтобы судьба государства не зависела только от способностей монарха. Личные способности монарха не должны иметь решающего значения, его недостатки должны быть компенсированы талантом его слуг, ибо в государстве всегда есть люди способнее самого монарха. Для монархии важно, чтобы такие люди обеспечивали решающее участие в системе управления государством.

Четвертая аксиома говорит о политических программах, включающих в себя общенациональные интересы. Здесь уместно отметить два аспекта. Во-первых, Ильин не отрицает возможность наличия в государстве различных политических партий, и число их может быть разным. Во-вторых, он говорит о необходимости отстаивания этими партиями общегосударственных интересов. Политическая партия не может быть классовою, если она ставит своей целью стать во главе государственной власти, сколь много людей ее не поддерживали. Она неизбежно должна отражать общие интересы, интересы всего населения. Если она поддерживает лишь один класс, то это, по Ильину, уже антигосударственная партия. Поэтому партии должны отличаться не потому, чей интерес они представляют, а потому, как они понимают общегосударственный интерес».

Спор различных пониманий при наличности общих целей обеспечивает и достоинство предмета и творческое сотрудничество разномыслящих»^[146]. «Разномыслие» для монархии приемлемо в том отношении, что позволяет человеку развивать свои способности, свою индивидуальность, поскольку монархическое государство существует для личности и определяется личностями. Однако, если «разномыслие» будет сопровождаться утратой того нравственного идеала, того духовного союза, что является основой монархии, то это уже будет не монархия, а иная форма власти. В совершенной монархии наличие нравственного идеала есть одновременно принцип примирения и консолидации всех партий и движений.

Следующая аксиома власти примыкает по смыслу к предыдущей и касается осуществимости программ власти. Ильин считает оправданным наличие у партии, пришедшей к власти, двух программ действий: минимум и максимум, усматривая в последней возможность опекающих действий. Философ рассматривает в данном случае вступление во власть, что не характерно для монархии, так как династичность правления исчерпывает это понятие. В то же время программа – максимум представляет для монархии принцип поступательного и последовательного решения задач, стоящих перед государством, вне зависимости от конкретной личности монарха, ибо эти задачи объективны и насущны.

Последней аксиомой Ильин называет связь государственной власти с распределяющей справедливостью. Имея в виду, что осуществление принципа справедливости в социальной жизни есть одна из основных задач государства, Ильин полагает, что выполнение этого принципа вне зависимости от конкретно-исторических условий жизни общества может привести к гибели государства. «Справедливость служит духу, а не дух– справедливости»^[147], – писал Ильин.

Он подчеркивает, что социальная справедливость не есть формальное уравнивание людей, она требует объективного рассмотрения человеческих сходств и различий и исходя из них требует правового неравенства. Подобное требование также присуще монархии, монархическому правосознанию, склонному к сосредоточению на человеческих несходствах, соблюдению чувства ранга.

Отметим, что в политической сфере идеальные нормы аксиом власти Ильин неизменно сочетает с конкретными историческими условиями жизни государства.

И Ильин, и Тихомиров были согласны в том, что идеал русского народа – нравственно-религиозная, а не общественно-политическая жизнь, поскольку народ не верит в возможность устроить общественно-политическую жизнь посредством юридических норм. Уверенность в невозможности совершенства политических отношений не приводит народ к унижению их, а напротив, к стремлению в возможно большей степени повысить их, подчиняя абсолютному нравственному идеалу правды. Для этого нужно, чтобы политические отношения подчинялись нравственным, а для этого, в свою очередь, носителем верховной власти должен быть один человек, решатель дел по совести. Он требует от политической жизни большего, чем способен дать ей закон без соображения с индивидуальностью и личности, и случая. Единственное средство поставить правду высшей нормой общественной жизни состоит в том, чтобы искать ее в личности, и внизу, и вверху, ибо закон хорош только потому, как он применяется, а применение зависит от того, находится ли личность под властью высшей правды. В свое время А.С. Пушкин написал об этом так: «Нужно, чтобы один человек был выше всего, выше даже закона».

Государство как политический институт, духовная форма бытия людей, условие претворения естественного права нуждается в «правильной организации», в выработке верной комбинации корпоративных и учрежденческих начал, отвечающих правосознанию народа.

Аксиомы власти основываются на духовно-нравственной природе человека. Авторитет положительного права государственной власти покоится на духовной правоте, содержательной верности издаваемых законов. На наш взгляд, общий знаменатель этих аксиом при всей их универсальности на стороне монархической формы государственности как типу государственного строения, в котором преобладает нравственно-религиозная доминанта в поведении людей.

Изложенные аксиомы власти заключают в себе основные требования, предъявляемые к правовому государству, к числу которых можно отнести: господство права над властью, наличие прав и свобод личности, высокий уровень их защищенности, разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную, плюралистическая структура общества. Монархия как форма государственного правления в полной мере отвечает этим требованиям. Вместе с тем, по нашему мнению, складывается впечатление, что у Ильина в ряде случаев требования права опережают жизнь. Что не действительность жизни отражается в законах, а сами законы предписывают жизненным явлениям определенную последовательность. С этим же наблюдением связано и то положение в монархии, при котором она становится выше требований, предъявляемых к правовому государству. Имеется ввиду, что нормы положительного права устанавливают лишь средние нормы справедливости, а люди живут своими индивидуальными нормами и потому требования законов не всегда совпадают с естественным правом. Изменения в жизни всегда следуют впереди законотворческих актов. Закон никогда не может предусмотреть всех ухищрений человеческих поступков. При потери людьми чувства правды, они могут комбинировать законные недосмотры, вынуждая законодательство к разработке новых норм. В монархии отражается нравственная философия народа, естественное же право именно выражает в себе требования нравственного идеала. Именно поэтому в монархии отражается особенное отношение к правде и справедливости как основе естественного права, в отличие от демократии, где господствует юридическое понятие права. Характерно высказывание Тихомирова: «Самодержавие… особая концепция государственности, которая ставит выше всего, выше юридических отношений, начало этическое»^[148]. Это высказывание совсем не говорит о пренебрежении законом, а лишь подчеркивает ту особенность монархии, что вера в правду, а не вера в закон и его карающую силу, обеспечивают справедливые межчеловеческие отношения. Возможность монарха как высшей власти решать дела по совести поддерживает сознание народа в том, что правда выше закона. Подданные обращаются к монарху в тех случаях, когда требования законов разошлись с жизненными реалиями, и царская прерогатива решать дела в силу закона нравственного имеет здесь большое значение. Особо подчеркнем, что данное положение имеет лишь принципиальное значение. Монарх, как обычный земной человек, не в состоянии разрешить множества человеческих столкновений, жалоб, апелляций. Главнейшее значение и для монархического государства состоит в создании норм правового характера и правовых учреждений, ибо только закон дает ясные и всем известные способы действий, обеспечивая тем самым правопорядок в отношениях между людьми.

Ильин дает свое толкование проблемы различия между самодержавием и абсолютизмом, которая являлась камнем преткновения для монархистов и демократов как в России, так и за рубежом. Характерный подход к этим понятиям – смешение их. Ильин четко обозначает различие обоих терминов, так как самодержавие монарха указывает на законную правовую природу его власти, в то время как термин «абсолютный» – позволение монарху всего того, чего он пожелает. Самодержавие монарха является высшим правовым органом государства, но оно же и ограничено законом. Решение законов государства осуществляется самодержавным монархом независимо от кого-либо, поскольку он обладает законодательными, исполнительными, судебными и воинскими полномочиями. Самодержавие отвергает и осуждает абсолютизм за разрушение и компрометацию самой природы монархии. Абсолютизм отрицает за самодержавным монархом звание верховного субъекта права, стремится обосновать форму власти самодержавного монарха как тираническую.

С учетом изложенного в этом параграфе можно заключить, что аксиомы власти, несмотря на их первоначально провозглашенный внеклассовый, надвременной, не зависящий от форм верховной власти характер, несут отпечаток симпатий Ильина к опекающей форме государственной власти. Кроме того:

а) в государстве право обеспечивает себе реальное осуществление, но не всякое государство можно назвать правовым;

б) понимание задач государственной власти Ильин излагает в аксиомах власти, в которых важное место занимает проблема права. Требования аксиом власти, основывающихся на духовной правоте издаваемых норм, полностью соответствуют принципам организации монархического государства;

в) монархия обращает особое внимание на соблюдение норм естественного права, выражающего требования нравственного идеала, который является основой монархической государственности.

Монархия в условиях духовного кризиса: религия и религиозность

В произведениях Ильина мы найдем сравнительно немного рассуждений о грядущих путях человечества. Он был уверен в поступательном развитии истории, в последовательном и постепенном освобождении человека от рабства, в воспитании личности к свободе, достоинству и чести. Однако анализ событий XIX, а особенно XX столетий вынуждал его сделать и другие выводы. «Человечество за последние века пережило великий иррациональный кризис, который захватил подсознательные корни веры, нравственности, науки, искусства и правосознания. Люди охладели к духовному опыту и прилеплялись к чувственному восприятию»^[149]. Ильин считал, что процесс секуляризации, охвативший Европу, захватил корни правосознания, вмещавшем в себя всю сферу бессознательного духовного опыта. Люди меньше стали доверять своему духовному опыту, и все более разуму, технике, естествознанию. Релятивизм, скептицизм, нигилизм все более овладевают людьми. Уровень морали человека постоянно и резко снижается. При колоссальном развитии науки и техники человек ослепляется закономерностью материи, логикой рассудка и воли. У него растет стремление к богатству, жажде удовольствий и развлечений. При росте его материальных запросов падают духовные устремления. О духовном кризисе как на Востоке, так и на Западе Ильин писал уже в 20-е годы прошлого столетия. Он полагал, что ложно понимаемое учение о равенстве всех людей уводит человечество от верного понимания жизни. В середине 30-х годов он пишет: «Ныне мы переживаем эпоху, когда правопорядок становится повсюду непрочным и колеблется в самых основах своих; когда большие и малые государства стоят перед возможностью крушения и распада… Это означает, что надо начать планомерную и систематическую борьбу за укрепление и очищение современного правосознания. Если эта борьба не начнется или не будет иметь успеха, тогда правосознание современного человечества станет жертвою окончательного разложения, а вместе с ним рухнет и вся современная мировая культура»^[150]. Как видим, речь идет о глобальной проблеме состояния духа, ведь и правосознание имеет духовные корни, и его кризис есть кризис самого духа, кризис духовности, духовных оснований культуры, а значит, – и самой культуры. Кризис правосознания имеет, по Ильину, своим основанием то, что оно «становилось все менее христианским, все менее религиозным, все более безбожным; религиозный дух и смысл начал все более и более покидать правовую и политическую жизнь»^[151]. Как подчеркивает философ, подавление у народа и потеря им самим духовных основ своего правосознания – чувства собственного духовного достоинства, способности к самообязыванию и самоуправлению, взаимоуважения и доверия людей друг к другу – ведет к нивелированию духовно-личностных оснований политической жизни, к ее формализации.

Духовный кризис есть и кризис личности, чему способствует также «сведение человеческой жизни к материальным процессам, материальным мерилам и материальному благополучию. Неверие в силу личной свободы, инициативы и органического, творческого равновесия личной и общественной жизни. Вера в силу механической покорности, диктаториального приказа и запрета; в силу вражды, классовой борьбы, революции, всеобщей бедности и всеобщего унижения»^[152].

События последующего времени приводят Ильина к необходимости еще более пессимистических выводов. XX век для Ильина – это «эпоха великой духовной смуты»^[153], причины которой философ связывал с кризисом духовных начал в человеке и в обществе. Свою главную задачу он видел в обновлении духовных основ человека «с опытом прошлого в руках и с феноменологической тенденцией»^[154], в возвращении к главным и самоценным состояниям человеческой души: ее любви, совести, достоинства, стремления к совершенству.

«Безбожие становится все более и более общечеловеческой опасностью и массовым душевно-духовно увечием; оно прослыло признаком «ума» и образованности, стала модою и кажется людям не гибелью, а достижением…»^[155]

Ильин остро осознает утрату человечеством духовного понимания жизни все в большей степени. Сущность современной ему мировой смуты он видит в том, что миром завладевает эпидемия продажности, в котором все становится товаром. Источник человеческих страданий в мире для Ильина состоит не в разном уровне социальной жизни, а в человеческой зависти, из которой, по мнению Ильина, родится доктрина безбожия и безнравственности, прикрываясь понятием равенства. Главным рассадником зависти Ильин называет мировую полуинтеллигенцию. «Полуинтеллигент есть человек весьма типичный для нашего времени. Он не имеет законченного образования, но наслушался и начитался достаточно, чтобы импонировать другим «умственной словесностью». В сущности он не знает и не умеет ничего, но отнюдь не знает, где кончаются его знание и умение. Он не имеет своих мыслей, но застращивает себя и других чужыми штампованными формулами, а когда он пытается высказать что-нибудь самостоятельное, то сразу обнаруживает свое убожество. Сложность и утонченность мира как Предмета совершенно недоступна ему: для него все просто, все доступно, все решается сплеча и с апломбом. Главный орган его – это чувственное восприятие, обработанное плоским рассудком. Духа он не ведает, над религией посмеивается, в совесть не верит, честность есть для него «понятие относительное». Зато он верит в технику, в силу лжи и интриги, в позволенность порока»^[156]. Почти за семьдесят лет до Ильина об этом же писал Ф.М.Достоевский. «Полунаука – самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны. Полунаука – это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда. Деспот, имеющий своих жрецов и рабов, деспот, перед которым все преклонилось с любовью и суеверием, до сих пор немыслимым, перед которым трепещет даже сама Наука и постыдно потакает ему»^[157].

Можно отметить также и то обстоятельство, что спустя более чем полвека после смерти Ильина духовный кризис углубляется В современной России, в ведущих капиталистических странах уже не только противники капитализма, но и очень многие сторонники вынуждены признать, что путь бездуховности, эгалитаризма, наживы ведут в тупик, к катастрофе человечества. Для ведущих стран мира положение складывается таким образом, что рост материальных благ одновременно сопровождается утратами в духовной сфере, безверие и бездуховность обожествляет материальные блага. До Ильина об отчуждении человека наиболее подробно и содержательно писал К.Маркс. Одновременно с Ильиным против обесчеловечивания человека в индустриальном обществе выступала экзистенционалистская философия, начиная с Кьеркегора. Но Ильин пишет о духовном кризисе с позиции человеческого правосознания.

В предмет монографии не входит анализ Ильиным причин этого духовного кризиса. Мы останавливаемся на его констатации Ильиным лишь постольку, поскольку он позволяет с возможной степенью полноты исследовать идею монархической государственности именно на фоне духовного кризиса, когда понимание и приятие идеи монархической государственности не может не иметь дополнительных трудностей, ибо главным отличием монархического правосознания как раз и является вера и любовь к духовным предметам в социальной жизни человека.

У Ильина мы не находим принципиально новых путей выхода из создавшегося кризиса. Он настаивает на том, что само христианское понимание мира человеком не усвоено, не осмыслено и не претворено в жизнь.

Религиозная природа монархической власти была неоспорима для философов прежних столетий независимо от вероисповедания. Л.А.Тихомиров писал, что теоретически можно оспорить, будто только религия может дать всеобъемлющий нравственный идеал, где человек воплощает в жизнь свои духовные устремления, но на практике ни одна философская система не оказывается в состоянии заменить религиозного мировоззрения. Принцип неотделимости, взаимообусловленности религии и монархии сохранялся всегда, независимо от того, имелся ли в виду ислам, христианство или иудаизм.

Вероятно единственным исключением являлся И.Л.Солоневич, не считавший роль религии в истории монархии первостепенной.

Одна и та же религия, приложенная к различному психологическому (человеческому – И.З.) материалу, оставила этот материал таким, каким он был и раньше»^[158]. В истории человечества не было другого, кроме религии, источника, дававшего людям абсолютный духовный идеал.

Об этом же писал Гегель: «Религия имеет своим содержанием абсолютную истину и тем самым к области религии относятся высшие убеждения»^[159].

Ильин полагал, что государство является монархическим лишь в том случае, когда народ осознает нравственный, всеобъемлющий идеал в жизни, когда народ владеет напряженным верованием одному единому идеалу.

Позиция Ильина в этом вопросе имеет очень актуальную для современного понимания монархии особенность. Он не отрицает значения религии в функционировании монархии. У него нет сомнений в том, что религия способна дать высший смысл монархии. Более того, Ильин развивает и углубляет это положение.

Религиозный опыт «в глубоком существе своем имеет известные устойчиво-однородные черты, и это однообразие религиозного акта определяется в конечном счете единством религиозного предмета – Бога»^[160].

Известные нам книги и статьи Ильина о монархической государственности дают ясное представление о том, что глубокая религиозность монарха и его подданных представляют наиболее яркие образцы монархической государственности.

Н.П.Полторацкий писал, что «И.А.Ильин был и в самом деле мыслителем религиозным, христианским, православным, церковным»^[161]. Одновременно Ильин четко разделял церковь и государство как организации, настаивая на относительной самостоятельности этих сфер друг по отношению к другу: «…Церковь, – писал Ильин, – не есть «все во всем», она не поглощает нации, государства, науки, искусства, хозяйства, семьи и быта… Церковь не есть начало тоталитарное и всевластное»^[162].

По Ильину, христианство принесло человечеству идею свободной, автономной духовной личности. Самые существенные стороны человеческой жизни – свобода убеждений, веры, творчества, личная жизнь должны лежать вне непосредственного влияния государства, вне чисто политической сферы. Напротив, государство, политическая сфера должны иметь своим основанием и целью духовно воспитанную (в плане политическом – имеющую развитое правосознание), свободную личность каждого гражданина. «И если мы пройдем мыслью от Пушкина, к Лермонтову, Гоголю, Тютчеву, Л.Н.Толстому, А.К.Толстому, Достоевскому, Тургеневу, Лескову, Чехову, – то мы увидим гениальное цветение русского духа из корней Православия, но не под руководством церкви»^[163].

Когда Ильин говорил о религиозном, христианском государстве, он ни в коем случае не отождествлял его с государством теократическим. Характерно, что христианское государство он называл также социальным, то есть основанным на духе народа и не противостоящим гражданам, но служащим необходимым условием их самореализации, творчества, свободы в различных сферах. Эту особенность политической философии Ильина, которую сам философ явным образом не акцентировал, необходимо, на наш взгляд, учитывать при исследовании его творчества. «Православня церковь молилась, учила и благодатствовала, а в прочем оставляла русским людям инициативу труда и созерцания»^[164].

Ильин, говоря о духовном, культурном, политическом кризисе человечества, о кризисе правосознания, непосредственно связывал его с кризисом религиозным, с утратой народами Европы религиозной веры. С позиций религиозно-философской концепции Ильин, конечно же, прав, но, как мы уже отмечали, сам философ говорил об относительной самостоятельности политической сферы и религии. На наш взгляд, Ильин не отождествляет духовность и религиозность. Религиозность не понимается только в ортодоксально-каноническом смысле слова. Те же основы духовного бытия, о которых говорил Ильин – любовь, свобода, совесть, родина, национализм, государство – не сводятся к религиозной вере как своему источнику. Когда Ильин пишет о том, что монархия основана на власти идеального объединяющего принципа, он вовсе не торопится подчеркнуть, будто этим идеальным объединяющим принципом является исключительно религия. Ильин оставляет дверь открытой, говоря о религиозном чувстве, о том, что монархии необходимо наличие нравственного идеала, который может не отождествляться с догматическим вероучением, ибо действия церкви, с рассудочной точки зрения, сводятся к воспитанию личности.

Касаясь выяснения роли религии в монархическом государстве, отметим, что Ильин, оставаясь политическим философом и верующим человеком, не был ортодоксальным религиозным мыслителем, оперирующим религиозными категориями. У него нет утилитарного отношения к религии, как у Макиавелли, который писал: «Религия и бог были изобретены мудрыми людьми для того, чтобы убедить народ в полезности установленного строя»^[165]. Вопрос о вере и безверии чрезвычайно сложен. Православная церковь не призвана отвращать людей от мира, как, например, в буддизме. «Оцерковление» людей не может быть сведено к ритуалам. Человек, по Ильину, не игрушка в руках Бога, не подчиненное существо, лишенное жизненных сил и желаний. Религиозный человек далек от психологии фанатика – пустого и подавленного. Фанатик выбирает себе кумира или идола, будь то государство, партия или идея. Фанатик абсолютизирует этого идола и абсолютно ему подчиняется. В этом он находит смысл жизни и душевный подъем, причем не творческий, а холодный и рассудочный.

В христианстве Ильина нет и оторванности от мирских интересов в угоду религиозному терпению и покорности. Он говорит о многообразии религиозного опыта. Религиозное правосознание человека находит себе воплощение в практической деятельности в монархическом государстве.

Совершенно определенно Ильин придавал разное толкование терминам «религия» и «религиозность». Он отнюдь не ставил знака равенства между религиозным состоянием как особым состоянием духа и религиозным состоянием как принадлежностью к тому или иному вероисповеданию. Ильин подчеркивает: религиозное состояние духа может не иметь отношения ни к одной из религиозных конфессий, точно также, как конфессиональное состояние и формальная принадлежность к вере вовсе не обязательно является религиозным состоянием. Религиозный человек может быть вне конфессий, а человек, исповедующий культ, может обладать нечувственным, бездуховным восприятием жизни.

Церковь и религиозность далеко не одно и то же. Ильин понимает религиозность как цельную веру во что-то. Внутренняя доминанта – духовность – имеет корни в религии, но не ограничивается ею. «То, что ведет человека в жизни в качестве высшего и субъективно – наиболее – ценного содержания, – то и составляет его «религию»^[166], или «… В чем бы душа не усматривала подлинное совершенство, она, обращаясь к нему, вступает на путь духа и религиозного опыта»^[167].

Духовно ищущий человек устремлен за пределы эмпирического бытия вовсе не обязательно в поисках Бога. Им движет стремление к реализации самого себя как творческого существа. Сфера «совершенного» жизненно необходима духовному началу человека, ибо религиозность возникает из жажды совершенства.

К. Ясперс писал: «Трансцендентный бог имеет личностный аспект. Он – личность, к которой обращается человек. Существует стремление к Богу, стремление услышать Бога. Из этого возникает страстное желание человека искать личного Бога»^[168], и далее: «Религиозность в основном существе есть духовное, целостное, жизненное и безусловное приятие Божества как совершенного и реального средоточия жизни»^[169].

Если нет «совершенного», то самосознание человека заполнится квазисовершенным, в этом качестве могут фунционировать деньги, слава, богатство и другие идолы. Религиозность начинается там, где дух преобладает над инстинктом, где душа тяготеет к тому, что «лучше» и, поступательно идя по этому пути, восходит к тому, что совершенно.

Ильин совершенно сознательно уклоняется от понимания Бога как сверхъестественной трансцендентной силы, от того понимания, которое было характерным для многих современных ему религиозных философов.

Если веришь в бога, значит признаешь бессмертие души»^[170], – писал А.И.Введенский, или: «Христианская вера есть прежде всего вера во Христа совершенного Бога и в то же время – совершенного человека»^[171].

Ильин отстаивает духовность человека именно в его земном бытии в мире. Он вовсе не отрицает выводы Введенского и Е.Трубецкого, но в данном случае для него важен иной подход к теме религии и религиозности. Так, он замечает: «…верным на смерть можно быть, по-видимому, и из чисто моральных религиозно безразличных убеждений – но тогда мораль заменяет веру, становится верой человека и несет ее функции»^[172].

Очищая свою религиозность, человек творит самого себя. В религиозности нет относительности, совершенное – объективно-идеальное реальное, целостное состояние духа. Религиозное состояние основывается на личном восприятии, вовлекающее все душевно-духовные силы человека на его постижение. Вера, чувства, разум действуют слитно и выражаются в деянии, непрестанном совершенстве на выбранном человеком пути. Бездеятельная жизнь возможна, но она уже не будет религиозною. По убеждению философа, религиозная природа всегда явно проступает в монархии.

О сущности человека невозможно говорить, в понимании Ильина, без того, что человек считает идеалом, а это неизбежно ведет к проблеме совершенного, божественного.

Истинно религиозный человек любит то совершенство, в которое верует, исповедует то, что любит, и осуществляет своей жизнью то, что исповедует»^[173]. Любовь – это условие, при котором личность может совершенствоваться.

Ильин говорит о религиозном Предмете, но это не обязательно Бог. Феноменологически самостоятельно созерцая и воспринимая совершенство, человек проникается и чувством, и мыслью в его подлинную объективность, схватывая и напрягая в опыте все свои душевные силы: веру, волю, разум. Такой опыт определяется в итоге тем целостным, совершенным с религиозной точки зрения, предметом, который может иметь название Бога, но может иметь и другое название. Уточним: для Ильина основное и определяющее понимание религиозности связано с именем Бога, но в то же время он говорит о некоем безымянном религиозном Предмете. Последнее положение освещается Ильиным меньше первого, однако даже это краткое пояснение имеет, на наш взгляд, большое значение в настоящее время. Речь идет о том, возможно ли позитивное восприятие государственности монархической со стороны атеистически мыслящих людей. Если согласиться с вышеприведенным положением, что монархия невозможна вне практического осуществления религиозного идеала, то тогда надо согласиться и с тем, что в нынешнем секуляризованном мире воссоздание монархии невозможно. Однако, если религиозная вера не тождественна вере в Бога как потустороннюю силу, то речь может идти о религиозном отношении к другим Предметам. По Ильину, нет в мире людей, которые бы ни во что не верили.

Каждый человек, как бы ни был он мал или плох, имеет потребность прилепиться верою или любовью к некоему «главному», любимому, безусловному для него содержанию, и то, к чему он так прилепляется, становится содержанием и предметом его «религии»^[174].

Г.Риккерт писал об этом так: «Без идеала над собой человек в духовном смысле слова не может правильно жить»^[175].

Религиозное самоопределение включает в себя и чувство благоговения к тому Предмету, которому поклоняется человек. Настоящая религиозность ищет совершенства, но не обязательно находит его в Боге. Религиозность у Ильина понятие не только церковное. Оно гораздо шире и глубже. Религиозность – вдохновение, вера в то, что дело, которому ты служишь, есть самое главное на земле, это то дело, за которое надо бороться, за которое можно отдать свою жизнь. Это не работа, а вдохновение, не служба, а служение. Если человек нашел себе такое настоящее и достойное Дело (или Предмет, как иногда говорит Ильин), то он освящает свою жизнь идеей. Религиозность человека не ограничивается воскресным богослужением, она захватывает человеческую деятельность, очищает его внутренние мотивы, направляет не на личный успех, а на служение людям. Ильин понимает предметность, как Божье дело на земле, где Предмет испытывается человеком и как далекая желанная цель, и как близкая реальность, – как реальное Дело, которому он посвящает все свое время и силы. Такое состояние человека придает ему дух искания, ответственности и служения, где духовность человека глубже и богаче и сознания, и мысли, и слова. Предметность человека «захватывает его душу, осмысливает его жизнь, делает его целостным и огненным и придает его жизни религиозный смысл даже и тогда, когда он сам себя не считает ни верующим, ни церковным; сокровенная религиозность глубже явной и незримая церковь обширнее зримой»^[176]. В конце XIX в. В.С.Соловьев, различавший служителей всечеловеческого идеала и идолов как предметов обожествления утверждал, что благоговеть можно перед обществом и народом.

В вопросе о роли религии в истории монархии проблему «обожения» невозможно обойти вниманием. В святоотеческой литературе начала XX века этот термин встречался очень часто, богочеловечество было одним из ключевых понятий русской религиозной мысли. «Обожение» человека считал главной задачей философии В.С.Соловьев. «Христианская религия, обращая душу человека к сверхъестественному, невольно отвращает ее от земного, а философия и призвана восстановить этот разрыв»^[177].

В монархии Ильина мы сталкиваемся со своеобразно понимаемым обожествлением человека, где религиозность как духовное состояние выступает совокупностью инстинкта, духа и души. Речь идет не о пантеизме или космизме, а о некоем партнерстве человека с Богом, богоподобии, понимаемом как осуществление человеком совершенного в эмпирическом бытии. Позиция Ильина отличается от понимания религиозности, господствовавшего в России в начале века и связанного с верой в трансцендентного Бога. По мнению Ильина, человек в своем общении с Богом всегда остается глубоко индивидуальным существом и какого-либо субстанциального тождества между человеком и Богом быть не может. Для Ильина важно такое единение с Богом, когда человек воспитывает и преобразует себя на путях религиозно-нравственного совершенствования. «В религии человек ощущает, что его видят и знают, прежде чем он себя узнает, но вместе с тем он сознает себя удаленным, отторгнутым от этого благого источника жизни, с которым он стремится восстановить связь, установить религию»^[178].

Ильин не рассматривает того состояния, в котором религиозность духа совпадает с конфессиональной религиозностью. Понятно, что подобное совпадение лишь углубляет монархические наклонности.

Таким образом, в термине религиозность Ильин выделяет не столько богословский, сколько философский аспект, в котором на первом плане выступает понятие духовности как внутренней направленности, придающей человеческой душе высшее значение, а аксиомы правосознания являются базисом монархической ментальности, основой душевно-духовного состояния человека, где дух первенствует над инстинктом. Идея служения более важная, чем религиозная приверженность Богу, а идея, не служащая народу, не может быть названа христианской.

Л.А.Тихомиров не помышлял о монархии вне религии. И.Л. Солоневич, напротив, не принимал во внимание роль религии в монархическом государстве. Ильин занимает особое положение. Один из очень немногих русских философов первой половины XX века, он глубоко верил в Бога. Вместе с тем, как политический мыслитель и историк, он говорит о возможности и примерах монархических государств, где государи не относились к приверженцам того или иного вероисповедания, но идея служения своему народу, стране, государству развита была у них в высокой степени.

Для будущей монархической России проблема различения религии и религиозности станет исключительно важной. В XX столетии именно Ильин впервые выделил и описал ее. Суть заключается в решении вопроса: возможна ли монархия в атеистическом государстве? В таком государстве, где, по крайней мере, более половины населения страны считают себя неверующими людьми, не посещающими церковь, стоящими вне рамок религиозных догматов. Для Л.А.Тихомирова подобная постановка вопроса была совершенно неприемлема и даже абсурдна. Монархия возможна лишь для воцерковленных людей. Для атеистов государство может быть каким угодно: республиканским, аристократическим, но только не монархическим. Если Тихомиров между религией и религиозностью ставил знак равенства, то Ильин этого делать не спешил. Да, он был истинно верующим человеком, православным христианином. Именно он написал столь выдающееся произведение, совершенно неоцененное в России – «Аксиомы религиозного опыта». О соотношении чувства и разума в монархии написано немало, но роль общественной пользы, интересов Отечества, приличий и удобств жизни, которые в монархии Тихомиров считал второстепенными, можно оспорить. Заслугой Ильина являлось как раз то, что не вступая в полемику со взглядами Тихомирова на монархию в вопросе о роли религии, он более точно и беспристрастно различает понятие религии как догматического вероучения и религиозности как деятельной веры в идеал. Очень важно подчеркнуть исключительно трезвый, беспощадно объективный подход Ильина к изучаемым явлениям. Уж он ни в малейшей степени не позволял увлечь себя иллюзиями, уйти к умозрительным построениям, отрешась от действительности. В объективности и беспристрастности суждений Ильин, на наш взгляд, близок к Ленину, который читал, ценил и по-своему использовал труды Ильина. Отличия между подходами в исследовании монархии между Ильиным и Тихомировым состоят и в том, что Ильин жил позднее Тихомирова. В построениях Ильина сказался опыт Октябрьской революции, двух мировых войн и иных революционных событий первой половины XX столетия. Эти события наложили особый отпечаток на творчество Ильина, ибо Россия прервала свой тысячелетний монархический путь, провозгласив республику. Возможно, именно поэтому понятия религии и религиозности имеют у Ильина столь выраженное отличие.

В настоящее время в России глубоко укоренен взгляд на невозможность создания монархической формы правления, поскольку подавляющая часть населения относит себя к атеистам. Характерно мнение одного из наиболее ярких отечественных публицистов Т.М.Глушковой, которая, с одной стороны, называет монархию «…высшим типом государственного устройства, какой только был выработан человечеством», а с другой полагает «…только на основе глубокого религиозного чувства могут возникнуть истинно монархические убеждения. Все остальное будет фарсом. Никто не возьмется утверждать, что основной и единой духовной опорой сегодняшнего общества является религия. Следовательно, основополагающей базы для монархического правления у нас нет»^[179].

На основе исследования всех известных нам трудов Ильина можно сделать вывод о возможности создания монархического государства вне религиозно-догматических постулатов. Можно также предположить, что подобный вывод Ильин намеревался сделать в работе «О монархии и республике», которая осталась незавершенной. Ильин высоко оценивал монархическую форму власти, но не считал возможным навязывать ее России сразу после ликвидации Советского Союза. Ответ на вопрос, что может являться объединяющим идеалом для людей помимо религии, Ильин оставлял открытым.

Будущее россии

Большое место в работах Ильина послевоенного времени занимали вопросы возможности и значения введения демократической формы власти для будущей России и о роли Запада, как образца демократического государственного устройства.

История демократии имеет прерывистый путь в истории. Зародившись в греческих городах-полисах, демократия затем на много столетий исчезает из практики государственного строительства. Лишь с наступлением Нового времени начинается подъем демократического движения.

Как известно, Ильин всегда ценил демократическую форму власти, много времени и сил отдал ее изучению и осмыслению. Он считал, что демократия подразумевает исторические традиции народа, навыки, культуру законности, свободу и правосознание, демократия требует от человека ответственности, силы взвешенного политического суждения. Главный способ жизнедеятельности демократии – это договор и голосование с соблюдением известных границ, при которых свобода не выродилась бы в произвол, коррупцию и анархию.

Исторически демократия всегда выступала против «дурного» правления и «дурных» правителей, предполагая, что именно она изменит в лучшую сторону прежние формы государственного правления. Свобода, честность, справедливость должны были осуществляться в государстве посредством всеобщих и равных выборов. Вовлечение людей в голосование на выборах является сущностью демократического строя. Однако сложность государственных задач очень часто превышает информированность и знание людьми этих задач. При всеобщем вовлечении всех людей в политическую жизнь страны, демократия вовсе не желает сильной власти. Из-за невозможности проведения единой, последовательной политики государства исходит вероятность кризисов и анархии.

Демократия всегда являлась политическим искусством строить народную жизнь при аморфной и слабой государственной власти. Она имеет тенденцию к расслоению государственных сил, стремится обустроить жизнь посредством выборов и избраний, принципиально отодвигая на задний план наиболее способных и волевых людей. Демократия стремится возбудить в людях стремление к власти и популярности. Из-за этого политика демократии легко сводится к демагогии, манипуляции общественным сознанием, беспринципности и подкупа. Стремление к увеличению числа голосующих своей оборотной стороной приводит к растрате времени, энергии и сил людей, ибо люди приходят в жизнь отнюдь не для того, чтобы заниматься политикой. Они имеют в жизни более высокие задачи: воспитание детей, труд и развитие культуры. При увеличении сложности государственных задач за последние два столетия, многогранности общественных и хозяйственных задач сила государственной власти в демократиях неуклонно падала, оказывалась не на высоте положения.

Ильин полагал, что свобода не может быть сведена к голосованию имеющих на то право граждан по всем государственным проблемам, а корни и проявления свободы гораздо глубже и разностороннее.

Проживая более тридцати лет в центре Европы, Ильин имел возможность тщательного и беспристрастного изучения современных ему образцов демократии. Сравнивая демократическое государственное устройство в европейских странах XX века с известными в истории демократиями, Ильин приходит к выводу о присущих современной демократии недостатках: несоблюдение органической природы государства, отрыве положительного права от качеств и способностей человека, об отсутствии стремления и способности людей к единству, а лишь способности устраивать временные компромиссы между своекорыстными интересами отдельных групп людей. В условиях формализации, по Ильину, политическая власть будет иметь свою силу либо в обмане народа, в народной поддержке вследствие незрелости народного правосознания, либо в терроре: «Формальная политика, – писал Ильин, – есть дело власти (воли) и дисциплины, и современное тоталитарное государство есть ее прямое порождение»^[180]. В XIX веке, как пишет Ильин, в Европе развилась и расцвела абстрактная и формальная юриспруденция, понимавшая право только как положительное право, как внешнее по отношению к человеку законодательство. Естественное право как идеальное, укорененное в глубине человеческого духа, – такое право выпало из поля зрения формальной юриспруденции. Ильин имел в виду развивающуюся со второй половины XIX века позитивную теорию права, согласно которой не существует права естественного, но право – это, в конечном счете, нормы, устанавливаемые государством. Таким образом, все право сводилось к положительному законодательству. Ильин как раз и выступал против такого понимания права, против такого правоведения, которое не учитывало человека как реального носителя права и той реальной силы, которая творит положительное право и осуществляет его применение. Самым же глубоким проявлением кризиса правосознания явился, по Ильину, в ХХ веке социализм и фашизм, пытавшиеся подавить человека как свободную духовную личность и сделать из него лишь покорный «винтик», механизм всеподавляющей государственной машины.

Сущность формального понимания государства и демократии состоит, как полагал философ, в том, что человек рассматривается как инстинктивная особь; каждая такая особь, имея свои желания и потребности, стремится удовлетворить их; кроме того, поскольку все люди рождаются равными, то они имеют одинаковые права для удовлетворения своих потребностей и желаний. Все это сводится, в конечном счете, к идее равноправия, которая требует равного права голоса в государственных делах для каждого человека. При этом за скобками остаются мотивы, намерения, планы людей. Согласно такому воззрению, считает Ильин, «государство есть механическое равновесие частных (личных и партийных) вожделений; государство строится как компромисс центробежных сил… К сожалению, – пишет далее Ильин, – это воззрение (насколько я знаю) нигде не высказано в такой откровенно отчетливой форме. Оно не является доктриной; это лишь молчаливый политический «догмат», укоренившийся в мире и выдаваемый за само собою разумеющуюся «сущность демократии»: все формально свободны, все формально равны и все борются друг с другом за власть ради собственных интересов, прикрывая их общею пользою»^[181]. Эта химера всеобщего равенства, утрата современным человечеством чувства ранга есть также характерная особенность духовно-политического кризиса.

Как уже говорилось, демократия как форма организации политической власти есть, по мнению Ильина, один из способов осуществления аристократической природы государства, один из способов выдвижения в сферы государственной власти и управления аристократического слоя общества; от качества этого слоя будет зависеть уже и качество правления. Средством такого выдвижения являются при демократии выборы. И в этой процедуре Ильин обнаруживает господствующий формальный подход. Согласно последнему, в выборах должно участвовать как можно большее число граждан, фракций, партий. Но ведь подача голоса гражданина есть акт его реального участия в государственной жизни, а, значит, требует от подающего свой голос на выборах определенной культуры, достаточного уровня правосознания, позволяющего видеть, хотя бы в общих чертах, истинные цели и задачи государства, а также приносить в жертву общему делу свои частные, корыстные интересы.

Последнее обстоятельство, подчеркиваемое Ильиным, очень важно, поскольку только общегосударственный, общенародный интерес в качестве главного для избирателей придает выборам действительно политический характер.

Ильин указывает, что весьма существенное значение имеет то, кто голосует. Пусть он не умалишенный и не преступник. Но все же, разве каждый, обыкновенно принимающий участие в выборах, действительно (а не только по предвыборной кампании) знает того человека, за которого голосует – как политика, действительно, хотя бы в общих чертах, разбирается в политике? В таком случае получается, что результаты выборов, а, значит, определенным образом и судьба государства зависят от множества не разбирающихся в политике людей, немалая часть которых, к тому же, имеет извращенное представление о смысле жизни вообще, находится на невысоком нравственном и интеллектуальном уровне и – что вполне естественно в весьма нелегких условиях повседневной жизни – личные и частные интересы ставит выше интересов общенародных, общенациональных, общегосударственных.

Ильин считает, что при всем возможном многообразии системы демократических выборов ни в какой избирательной системе не должен быть допущен так называемый пропорциональный принцип. Пропорциональная избирательная система обыкновенно кажется людям более справедливой, поскольку она вроде бы должна с большой степенью полноты отражать состояние мнений и партий в стране. Но зато, как считает Ильин, эта система дробит силы и затрудняет общегосударственное единение, способствуя тому, что в парламент попадают «…государственно не зрелые партийные меньшинства, домогающиеся власти, к которой они не способны ни по числу, ни по состоянию своего правосознания»^[182]. Философ считает, что необходимо вернуться к мажоритарной избирательной системе: она открывает путь преобладающей партии или немногим партиям, отметая государственно незрелые партии. Ильин приводит в пример как результат формально осуществленной демократии и выборов результаты выборов в Учредительное Собрание 1917 года в России и деятельность Временного Правительства.

Не против принципа партийности как такового выступает Ильин, но против такого его осуществления, когда интересы целого, общенародные, государственные интересы подменяются интересами частными. Демократический строй, предполагающий конкуренцию партий, должен был бы, по Ильину, допускать лишь коалиционные правительства, которые находили бы спасительный для целого, для народа, государства компромисс между партиями. Однако же в действительности зачастую вместо поисков компромиссных решений в парламентах разгорается партийная борьба, которая дестабилизирует народное правосознание, народное единение, способствует тому, что в обществе витает дух скрытой гражданской войны, вследствие чего дестабилизируется государственная жизнь в целом.

Здесь же обратим внимание на главную мысль философа: формальным образом осуществляемые демократические выборы – участие как можно большего числа людей; партийная, фракционная борьба; стремление избирателей и избираемых во что бы то ни стало осуществить свои личные, частные, корпоративные интересы, – такие выборы чреваты тем, что демократическое государство выдвинет тоталитарно настроенное большинство в парламенте и правительстве. Будет ли это «большинство», выдвинутое по искаженным схемам формальной демократии, выражать подлинные интересы избравшего его, вследствие недостаточного уровня правосознания, большинством голосов народа?

По Ильину, современная демократия может преуспевать «…только в малых и притом невоюющих государствах, подобных федеративной Швейцарии, или же в государствах с устойчивым благосостоянием (Соединенные Штаты, прежняя Англия)»^[183].

Как выдающийся исследователь и знаток государственных форм власти Ильин не позволяет себе идентифицировать демократию с тем строем государственной власти, что он наблюдал в современной ему Европе и США середины XX века. Со статьями о кризисе демократии Ильин начал выступать в эмигрантский период в начале 20-х годов, отмечая, что в западных странах господствует формальное понимание сути государственных отношений, и это таит в себе колоссальные опасности. Знание демократической формы правления, практики ее применения в мировой истории приводили его к заключению об ущербности западной модели демократии, так как и свобода, которой она гордилась больше всего, вовсе не сводится к возможности голосования всех граждан государства по всем вопросам. Основания, корни свободы находятся гораздо глубже, а проявления свободы как умение совместить независимость с лояльностью шире, объемнее, значительнее. «Верить в свободу этого строя могут только люди политически близорукие или наивно-доверчивые»^[184], – пишет Ильин о современном ему Западе. Идея формальной демократии выдвинута за последние двести лет в качестве универсального способа жизни для разных народов, однако анализ демократической действительности в европейских странах приводит к выводу об обострении кризисных явлений в демократии. Ильин не принимает западную демократию, считая ее фальшивой, насквозь искусственной и лживой. Тот строй, что называется на Западе свободным, не является в действительности свободным и демократическим, напротив, он цепко и неустанно руководим людьми, имена которых не мелькают на страницах журналов и газет. Они направляют деятельность правительств, министров, депутатов, действуя из-за кулис.

Некритическая одержимость идеологов демократии всегда направлялась против государств с нереспубликанской формой власти, обвиняя их в отсутствии прав и свобод человека. Ставя во главу угла всеобщие, прямые и равные выборы демократия всякий раз демонстрировала миру, что в результате выборов на авансцену демократии выходят далеко не лучшие ее представители.

Именно Ильин первым среди отечественных философов предсказал те беды и опасности для государств, в которых демократии насильно вводятся «мировой закулисой».

Уже в 20-е годы прошлого столетия он отмечал нетерпимость «идеологов» демократии к критике в адрес демократической формы власти. Ильин был уверен в том, что «на свете существует и сплоченно работает демократическая инквизиция. И чем она настойчивее и активнее, тем больше жертв, мук и крови потребуется в будущем для того, чтобы люди отрезвились и образумились от этого демагогического угара»^[185]. Демократическую инквизицию Ильин сравнивает с католической инквизицией, выражая уверенность, что со временем человечество перерастет слепую, безоглядную веру в демократию как таковую, ибо везде и всюду насаждается взгляд на демократию как мессию, которая только и способна принести свободу и счастье людям.

Ильин отмечает удивительный парадокс своего времени, заключающийся в распространенном мнении, будто демократия является высшим завоеванием человечества в области государственных форм власти, а всякое отклонение от демократии в сторону авторитаризма ведет народ к тоталитарной форме власти. Сторонники демократии считают, что человек участвует в государственной жизни тогда и тем, что голосует по тому или иному вопросу, хотя бы он мало понимал, или вовсе не понимал обсуждаемого вопроса.

За последние двести лет идея формальной демократии не только выдвинута в качестве всемирной политической панацеи, но и принудительно насаждается в зависимых от Запада странах.

Превознесение демократии, на наш взгляд, имеет исторически ограниченный промежуток времени и в настоящее время близится к закату. Народы мира все в большей степени осознают невозможность демократии, как формы власти, способной решить их проблемы. Демократия – не панацея. Как и другие формы власти, она не в состоянии сама по себе решать все возрастающие проблемы государств. Государственная форма власти является воплощением народной жизни. Именно поэтому нелепо говорить о единой форме государственного правления для совершенно разных народов, неповторимых в своей индивидуальности. Об этом же писал К.Н.Леонтьев – идейный предшественник Ильина: «Государственная форма у каждой нации, у каждого общества своя»…^[186].

Многие страны, называя себя демократическими, в решении государственных задач используют возможности других форм власти. И напротив, Англия, Канада, Япония и ряд других государств, официально именуя себя монархиями, в своей государственной жизни далеки от монархического уклада.

Для многих русских эмигрантов того времени демократия заменила религиозную веру, превратилась в высшую цель жизни. Для них демократия была жизненным знаменем, священной догмой, заветным идеалом, который лишь необходимо провозгласить в будущей России для новой прекрасной жизни. Ильин отмечает, что вера в демократию господствовала в Европе в 20-е годы XX века и ничуть не уменьшилась к середине века.

В международном плане Ильин подчеркивал, что другие, прежде всего западные страны, России нe знают, не понимают, боятся и радуются всякому ее ослаблению. Вслед за славянофилами XIX века Ильин в середине XX века вновь заявляет о неизменности и неизбывности вражды Запада к России. М.В. Ломоносов и А.С. Пушкин первыми поняли наши отличия от Европы, а Ф.И. Тютчев, Ф.М. Достоевский, Н.Я. Данилевский писали о незнании и непонимании Европой русского уклада жизни. Запад всегда боялся России и радовался ее бедам. И в середине XX-го столетия Ильин подтверждает старое наблюдение об отсутствии у России в мире искренних друзей. Ильин прошел тот же путь, что до него прошли многие русские люди, в числе которых в XIX веке были такие выдающиеся личности как Н.М.Карамзин и А.И.Герцен: от преклонения перед Западом до сомнения, разочарования и, наконец, отрицания. Особенно негативным было отношение Ильина к Германии. Анализируя отношение Запада к России, Ильин приходит к выводу, что Европе чужд русский язык и русская православная религиозность, русское созерцание мира, природы и человека. Ильин не возвышает и не унижает русских. Как ученый, он лишь констатирует познанное, добавляя, что время не властно над характером народов. Будущей России нужна трезвость в оценке намерений Запада. Не поддаваться «сентиментальным иллюзиям» характерным для русской души, а стремиться к точному предвидению международной обстановки.

По мнению Ильина, «Запад живет волей и рассудком, мы – сердцем и воображением. У нас свобода духа выше формальной правовой свободы. У нас вся культура – своя, иная. У нас есть дар вчувствования, перевоплощения, а у западников – нет»^[187].

Ильин отторгал западные «ценности». Он резко и решительно отвергал возможность установления демократии в России, считая чисто формальное подражание Западу недопустимым. «Русский человек должен перестать поклоняться чужим идолам и дьяволам. Он должен «вернуться к себе», к живым и драгоценным корням своей национальной культуры. Он должен понять, принять и выговорить свою русскую Идею, с тем чтобы затем осуществить ее во всем – в религии и в науке, в праве и государственной форме, в искусстве и труде, в суде, в медицине и в воспитании»^[188].

Задолго до отечественных «демократов» конца XX столетия Ильин предрекал: «Политические доктринеры скажут нам: «Россия должна сделаться демократическим государством как можно скорее и во что бы то ни стало, любою ценою. Это главное, это самое важное. Если она при этом еще и еще пострадает, то это несущественно. Пусть осуществится демократия, хотя бы ценою всероссийского распада и нового значительного уменьшения народонаселения в России! За науку свободы никакая цена невысока. Надо выбирать. Одно из двух: или тоталитарное рабство – или последовательная демократия. Третьего исхода нет!»^[189]

Ильин особо подчеркивал, что если и можно предвидеть наиболее сокрушающий удар по посткоммунистической России, так это и было бы водворение в ней демократических устоев. Нет ничего гибельнее для будущей России, чем насаждение в государстве демократических порядков, к которым страна абсолютно не подготовлена. «Доктринеры от демократии» внушили себе раз навсегда, что демократическая форма государственной жизни есть высшая и самостоятельная ценность, воздух бытия, свет жизни, радость существования, гарантия всяческой справедливости, смысл творчества. Так они ставили вопрос перед началом революции… Казалось бы, опыт 1917 года мог бы их научить»^[190].

В середине прошлого столетия Ильин предостерегал о «двойном» подходе «демократов» к событиям в России, при которых всякое неугодное Западу действие будет трактоваться в самом превратном для России смысле и, напротив, для самых античеловечных поступков будут требовать «гуманности». Следование советам доктринеров от демократии приведут к развалу российского государства, вымиранию русского народа и гражданским войнам. Демократия во что бы то ни стало, полагал Ильин, в феврале 1917 года уже один раз привела Россию к тоталитарной диктатуре, в будущем это приведет к антикоммунистической диктатуре. К тому же, при отсутствии сильной государственной власти национальные обиды и претензии других народов будут поощряться и разжигаться и врагами России извне и «своими» предателями.

Для государственного устройства требуется возвращение на свой исторический путь с новыми творческими идеями, с продуманными планами и зажигающей энергией. Те идеи, что предлагает нам Запад в наставлениях Ватикана, мировой закулисы, попытках «привязать свой челнок к корме большого корабля» фальшивы, исторически безнадежны, антинациональны и, в конечном счете, преследуют собственные выгоды в ущерб России. Русский народ и государство возродится только собственными силами. В этом для Ильина сомнений никогда не было.

По сравнению со своими предшественниками-славянофилами он гораздо решительнее и резче в оценках. Никто, кроме него, в XX веке не позволял себе столь однозначно и бесповоротно высказываться в отношение недостатков западной формальной демократии и неприемлемость ее для России. Вся послевоенная публицистическая деятельность Ильина буквально пронизана убежденностью неприятия формальной западной демократии. Он пишет: «Мы должны понимать и помнить, что всякое давление с запада, откуда бы оно ни исходило, будет преследовать не русские, а чуждые России цели…»^[191]

Ильин твердо отделяет исторически выверенные образцы демократии от современной ему формальной западной демократии. Одновременно он против настоящей демократии в России, ибо считает ее губительной для российского государства, тупиковым путем, который принесет России лишь новые беды. Постсоветская Россия будет не в состоянии усвоить и освоить демократические ценности и традиции, так как весь опыт и история русского народа и государства исходили из другого образа жизни. Если насаждать в России истинные демократические ценности, то и они не приведут Россию к процветанию, так как у русских людей нет ни особого душевного уклада, характерного для республикански мыслящих людей, ни демократических традиций в прошлом: исторических, географических, духовных, религиозных. «Надо совсем не знать или политически не постигать Россию, чтобы быть русским республиканцем», – пишет Ильин. «Провозглашение» республики, – уверен Ильин, – в еще более худшем виде повторит гибельный вариант Временного правительства 1917 года»^[192].

На протяжении всего прошлого столетия господствовал предрассудок, будто защитой от тоталитарного режима является демократия, а всякое отступление от демократии ведет к авторитаризму и тоталитаризму. Однако не следует путать авторитаризм с тоталитаризмом. Авторитаризм нельзя считать предшественником тоталитарной формы, потому что он никогда не стремился к всепоглощающему контролю за человеком. Его государственный ресурс не имел возможности к постоянной властной опеке. Авторитарный строй не претендует на полный, всеохватывающий контроль государственного регулирования. Он не отрицает и народное представительство на разных уровнях власти, но представляет ему лишь совещательные права, так как глава государства, принимая или не принимая мнения других, властвует самостоятельно. Тоталитаризм в истории человечества стал возможен только в XX веке с развитием технических достижений, возможностями контроля и манипуляции сознанием со стороны власти как над отдельным человеком, так и над обществом в целом. Тоталитарный режим в прежние века был невозможен чисто из технических условий, хотя о попытках его установления известно с древнейших времен. При тоталитарном строе государство всецело вмешивается в жизнь граждан, подавляя их самостоятельность и самодеятельность во всех областях жизни, включая и личную жизнь. Тоталитарный режим характеризуется всеохватным объемом и всепроникающим управлением со стороны власти. Ильин не считает его ни правовым, ни государственным, называя «социально-гипнотической машиной»^[193], в котором люди уже не столько граждане своей страны, сколько исполнители диктаторской воли. Причем, по Ильину, важна не столько официально декларируемая форма государственного устройства – федеральная, республиканская, авторитарная – а фактическая организация управления: тотального управления и регулирования от центра до периферии.

События XX века показали, что формальная демократия способна преображаться в тоталитарную форму власти, при которой декларируемые права и свободы отнюдь не мешают тотальному контролю за образом мыслей и поведением человека. Ильин первым в XX веке отметил склонность, тенденцию скатывания, свертывания демократических порядков к тоталитарным. «…тоталитарный строй не случайное явление, он родился из качественного снижения и духовного вырождения демократии…», – пишет философ. Формализация демократии – важнейшая предпосылка тоталитаризма, которая связана с духовным кризисом европейского общества XIX–XX веков. Становлению тоталитарных режимов во многом способствовала европейская социал-демократия, активно проявившая себя уже в XIX веке. Именно в демократическом движении, в демократических устремлениях со времен Великой французской революции увидел Ильин возможности возникновения благоприятных условий для тоталитарных режимов. «В XIX веке никто не предвидел, что декорации демократии вдруг раздвинутся и что из-за них выступит тоталитарный поработитель»^[194], – отмечает Ильин.

Тоталитарный строй – общемировое явление XX века, связанное с духовной и культурной деградацией человечества. Ильин остается верен себе, когда в числе предпосылок тоталитаризма называет неразвитость народного правосознания. В условиях широкого вовлечения людей в демократические процедуры, развития средств массовой информации и коммуникаций у власти появляются огромные возможности для манипулирования сознанием масс. «Есть два различных понимания государства и политики: механическое и органическое. Механическое – отстаивает человеческую инстинктивную особь и ее частные интересы; оно измеряет жизнь количественно и формально. Органическое исходит от человеческого духа и восходит к национальному единству и его общим интересам; оно качественно и ищет духовных корней и решений»^[195], – пишет Ильин в статье «О формальной демократии». Говоря о кризисе демократии, республиканизма, Ильин не мог не видеть и кризиса монархического начала, который также связан с общим духовным и политическим кризисом. В XIX–XX веках большинство европейских династий было отстранено от государственной власти, в некоторых же монархических государствах монархия сохранила только лишь свою форму, власть монарха перестала обладать реальной силой, превратившись лишь в некую исторически-традиционную декорацию. «Однако этим, – пишет Ильин, – принцип единовластия отнюдь не устранен из политической истории. Он, правда, утратил свою религиозную санкцию, характер законности и дух ответственности; он перестал быть источником мирного порядка, нравственной основы государства, явлением права и правосознания. Но зато он появился в новом обличии, в обличии произвола и разврата, партийной монополии, революционного заговора и террора; он стал источником бесправия, угнетения и культурного разложения. Законные государи низлагаются, и на их место становятся диктаторы и тираны»^[196]. Ильин говорит о том, что исторически осуществившаяся демократия, как правило, пыталась игнорировать принцип единой и сильной государственной власти, предполагающей начала авторитета, субординации. А это ведет к дестабилизации государства как единого, целого организма. Между тем, полагает философ, в современную эпоху различные сферы жизни народа становятся все более сложными и дифференцированными, что требует единой и сильной государственной власти.

Однако Ильин вовсе не относится отрицательно к демократии вообще. Его критика имеет своим предметом большинство форм исторически осуществившейся демократии, а также принцип формально понятой демократии. Ведь и Сократ тоже критиковал демократические институты Афин, но «…человеку, который критикует демократию и демократические институты, нет нужды быть их врагом»^[197]. Дело в том, что идея демократии стала одной из политических доктрин современности; согласно этой доктрине, «…везде и повсюду, при всех условиях – есть только одно политическое спасение, а именно водворение демократического строя»^[198], при этом игнорируются необходимые для осуществления демократии предпосылки и условия. Главное же – это формальный подход к пониманию и осуществлению свободы. Свободолюбие, стремление реализовать себя в частной сфере не должно противоречить коренным интересам народа и государства. Этот «…безответственный человеческий атом и его лично заинтересованное и некомпетентное изволение»^[199] не есть личность, обладающая духовной волей, развитым автономным правосознанием, пониманием общенародных и общегосударственных целей и задач, которая является важнейшей предпосылкой осуществления демократии.

На фоне современных политических событий, в том числе в России, очень многое из того, что писал Ильин о демократии, оказывается справедливым. Он совершенно точно уловил сущность формальной демократии, формальных демократических выборов. Его предостережение против бездумного введения демократических форм, вне учета реального состояния народного правосознания, исторических традиций и конкретно-исторических условий страны, в немалой степени оправдывается. Мы не хотим вовсе этим сказать, что из идей Ильина следует вывод о том, что если нет соответствующих условий, то нечего и думать ни о какой демократии. Наоборот, понимая ценность самих по себе демократических институтов, как способствующих на практике реализации идеи государства как народного самоуправления, он всячески подчеркивал, что одной из важнейших задач государственной власти является создание, организация благоприятных для этого условий. Но процесс этот – постепенный, ибо важнейшая составляющая политической жизни – народное правосознание – весьма нелегко поддается воспитанию. Ильин всегда живо чувствовал противоречие между идеалом и действительностью, более того, он считал, что в человеческой истории противоречие это полностью разрешено быть не может. Государство и есть то идеальное (духовное) и одновременно реальное (земное, эмпирическое) образование, которое способно в условиях реальной, земной жизни людей стать той силой, которая организует общественное устройство в соответствии с идеалом, с должным, разумеется, в меру вместимости этого идеала в конкретно-исторические условия бытия народа и страны.

Ильин подчеркивал, что слабая государственная власть, нарушение субординации в обществе, хотя они сами по себе и противоположны организации тоталитарной власти, тем не менее могут явиться ее предпосылками, когда общество находится в состоянии анархии. Анархию как крайнюю степень расшатывания, дестабилизации государственных структур Ильин считает чрезвычайно благоприятной почвой для возникновения тоталитарного режима, поскольку во время анархии общественное сознание легко поддается манипуляциям, а также открывается возможность реорганизации бывших государственных структур в соответствии с новым политическим режимом. Ильин говорит о трех возможных путях выхода из анархии: гибели государства, национальной диктатуре или же тоталитаризме. При осуществлении последнего государство сохраняется, но уже как только лишь силовая, внешне-принудительная по отношению к гражданам структура.

Из анализа текстов Ильина совершенно определенно можно сделать три вывода, которые заключаются в следующем: демократический строй не является спасением народов и государств от тоталитаризма; тоталитаризм может господствовать в случае игнорирования духовно-органической природы государства и политической власти; в XX столетии тоталитаризм предстает в результате духовного вырождения и разложения демократии.

Очень решительно и бескомпромиссно Ильин отстаивал убеждение о теснейшей, неразрывной связи государственного строя народа с его характером, правосознанием и религиозною верою, где государственный строй является порождением этих составляющих. Он вырастает и крепнет на их основе, как вырастает растение из корня. Народ в любой момент своей исторической жизни не в состоянии разом, одномоментно изменить свои государственные устои. Если тем или иным народам навязывались новые формы правления, то это всегда приводило к тяжелейшим травмам народного правосознания и осознанным или неосознанным попыткам вернуться к прежним формам государственного бытия.

Ильин подчеркивал мнение о сущности государства не как о механизме, который можно смело конструировать, перестраивать, менять детали, а как о хрупком организме, в строении и конструкции которого должны быть осторожность, постепенность, глубокая обдуманность.

Ильин последовательно и настойчиво отстаивал мысль о неповторимой индивидуальности каждого народа и страны, о необходимости учета этих особенностей при создании государственных форм власти и управления, о необходимости беспристрастия и большой осторожности в выборе государственных форм, о недопустимости навязывания их странам и народам в принудительном порядке. «Слепое заимствование и подражание нелепо, опасно и может стать гибельным»^[200].

Размышляя о будущем русского государства, Ильин неизменно выводил его из прошлого и настоящего своего отечества. Отрыв от устоев народной жизни не может привести к процветанию будущего государства. Исходя из этого принципа, Ильин очень много внимания уделял осмыслению истории русского народа и государственного управления Россией. В концепции Ильина идее самобытности народов и, соответственно, государств принадлежит очень большая роль. Так, размышляя о путях дальнейшего развития России, философ подробно выясняет ее историческую специфику, вне учета которой возродить Россию невозможно. Помимо душевных и духовных качеств русского народа, Ильин рассматривал природные факторы России, исторические особенности ее государственности, экономики, культуры.

Будущее России должно покоиться на фундаменте ее истории и культуры, а ее государственный строй, как и государственный строй любого другого государства, должен быть строго индивидуальным, присущим именно этому государству. Ильин постоянно подчеркивает, что для нахождения верных путей развития будущей государственности русское политическое мышление должно стать почвенным, органическим и национально-историческим. Русский исторический путь совершенно особенный. Ильин выделяет целый ряд таких особенностей: «Климат, почва с ее «мерзлотою», открытая незащищенная равнина, обилие пространств, континентальная замедленность жизни, оторванность от морей, обилие малых и чужеродных племен, особенности языка и быта, положение страны между Востоком и Западом, вечный нажим презрительно-завистливой Европы и вторжения хищно-погромной Азии, бесконечное татарское иго, нескончаемые оборонительные войны, всяческое «воровство», «кривизна» и «неправда» самих русских людей всех сословий… все государственные ошибки, упущения, вся политическая близорукость былой русской власти и многое другое»…^[201]. Он понимает Россию как организм природы и духа, сложившимся в силу объективных факторов географического и исторического положения русского народа. Организмом, вечно вынужденном к самообороне, ибо Россия никогда не могла опереться ни на какие естественные границы; географическим организмом больших рек и удаленных морей, где хозяйственный массив суши всегда задыхался без выхода к морю; духовным организмом, отстаивавшим свою веру и религию, создавая свой особенный язык, литературу и искусство, где, как и во всей культуре, русский организм творил и дарил, но не искоренял и не насиловал. Ильин отмечает, что федеративное государственное устройство не характерно для России. С древнейших времен и до Февральской революции Россия никогда не была республикой и даже не обнаруживала республиканских тенденций. Все дворцовые перевороты XYII–XIX веков не имели республиканского характера. Во все века от напора других народов Россия могла спастись только монархическим единением. Русский народ, по Ильину, испытывал два тяготения: государственно-строительное, с верой в монархию, готовностью служить Отечеству и доверием к царю и государственно-разрушительное, с мечтой об анархии. На протяжении десяти веков Русь-Россия всегда находила спасение не в федерации, а в унитарной форме, то есть в авторитетном единодержавии. Ильин считает исторически доказанным факт неспособности русского народа к федеративному устройству своего государства. Именно отсюда берет свое начало глубокая убежденность Ильина в единодержавном характере будущей государственности России.

России предстоит избрать новый, творческий, созидательный курс развития. Россия не извлечет для себя ничего полезного из государственного опыта современных ей стран. Очень многие из них считают себя демократическими странами, которые на самом деле далеки от настоящей демократии. России предстоит выработать нечто новое, еще не встречавшееся в истории, и Ильин верит в такую Россию, сознавая и подчеркивая ее духовную силу и своеобразие. Творческую идею государственного будущего не у кого и не для чего перенимать и заимствовать, она может быть только нашей, русской. Наша самобытная среди всех других народов история и культура указывают и будущие задачи, поскольку постановка и решение будущих задач, не основанных на истории и жизненном опыте прошлого способны привести лишь к новым бедам. Вера в Россию, в ее возрождение после СССР поистине поразительны. Ильин писал об этом на рубеже 40-х-50-х годов прошлого столетия, когда Советский Союз, одержав величайшую победу над фашистской Германией и ее союзниками, поднял свой авторитет и влияние на небывалую высоту. И в это же самое время философ-изгнанник Ильин говорил о неминуемой гибели советской власти и о последующих возможных вариантах развития российской жизни, причем предсказал их с большой точностью.

Среди выдающихся отечественных философов XX столетия Ильин остается единственным ученым, кто продолжает отстаивать мысли славянофилов и почвенников предыдущего века о неповторимости и уникальности русской истории и культуры, в том числе и о русской идее, национальной по содержанию, которая только и может возродить будущую Россию. В опоре на разум и совесть народа он видел залог грядущего величия русского государства.

Будущее государственное устройство России должно быть выводом из русской истории и христианских заповедей, причем их воплощение должно осуществляться не механически, не вслепую, а постепенно, чутко прислушиваясь к пульсу народной жизни, сообразуясь с уровнем наличного правосознания. Ильин неоднократно высказывал мнение о возможности возрождения России только умом и руками русских людей.

Будучи уверенным в том, что с падением тоталитаризма в России возникнет опасность анархии и хаоса, Ильин снова и снова говорил о необходимости сильной государственной власти и воспитания народного правосознания.

Он настаивал на трезвом, реалистическом и одновременно творческом и самобытном подходе в деле воссоздания России как государства».

Итак, – писал он, – мы должны считаться только с двумя великими реальностями: А. Исторически данной Россией, с ее целями и интересами. Б. С верно понятыми и усвоенными аксиомами правосознания и государственности, взращенными в нас двухтысячелетним гражданским опытом. Будущее русское государственное устройство должно быть живым и верным выводом из русской истории и из этих христианских бесспорных аксиом, но с тем чтобы не стремиться воплотить эти аксиомы вслепую, в меру утопического максимализма, но в меру их исторической вместимости в живую ткань современной русской народной жизни»^[202].

Здесь мы вновь видим стремление Ильина осмыслить политическую действительность, исходя из того, что она есть определенное сочетание идеальной и реально-исторической сфер, ни одну из которых нельзя игнорировать.

Ильин считал необходимым многие понятия современной ему политической науки, такие, как «свобода», «равенство», «народоправство», «избирательное право», «республика», «монархия», «федерация», «социализм» и др., пересмотреть, осмыслить по-новому, но не формально, не «в отрыве от правосознания и его аксиом… от народного душевного уклада и от национальных задач государства», а с учетом всего этого. Исходя из самих по себе понятий вовсе нельзя сказать, что лучше: «капитализм» или «социализм», «монархия» или «республика», «избрание» или «назначение», – все это должно быть осмыслено как в духовном, так и в исторически-конкретном контекстах, ибо «после событий последних пятидесяти лет… прежние политические понятия… выветрились, исказились и омертвели^[203]».

Важнейшим условием действительной гражданской свободы является, по Ильину, частная собственность, которую он считал одной из основ духовного бытия, наряду с религиозной верой, любовью, свободой, совестью, семьей, национализмом, правосознанием, государством. Таким образом, сфера хозяйственной жизни также должна иметь свои духовные основания. По Ильину, в обществе «опасно не различие между богатыми и бедными, а хозяйственная беспочвенность среди бедноты, творческая бесперспективность среди низшего имущественного слоя»^[204]. В противном же случае инстинкт собственника трансформируется в противоправные действия – кража, взятка, подпольное накопление, которые приобретут в государстве огромные масштабы. Считая право частной собственности естественным правом человека, Ильин подчеркивал, что оно не должна служить только лишь личному обогащению собственника, всякую эксплуатацию, в том числе капиталистическую, философ считал ненормальным общественным явлением. Собственность, подчеркивал Ильин, накладывает на ее владельца большую ответственность, касающуюся несения государственных повинностей, человеческого обхождения с зависимыми от вещной власти собственника людьми, а также умелого и творческого использования собственности. Под социальным пользованием собственностью Ильин понимал также сочетание хозяйственной свободы с хозяйственной солидарностью, то есть творческим сотрудничеством всех частных хозяйств страны. А в плане общемировом «путь к организации мирового хозяйства идет… через… укрепление той солидарности, которая вырастает из частного хозяйства»^[205]. Самая существенная роль государства в отношении частной собственности должна, по Ильину, заключаться в том, чтобы провести «…законы, которые сделали бы социальное пользование собственностью выгодным, а антисоциальное невыгодным»^[206]. По Ильину, ни путь социализма, ни путь капитализма, как он традиционно сложился на Западе, неприемлем для России, хотя о принципах социальности, с одной стороны, и частной собственности, с другой, он говорил как об одинаково необходимых. Ни в коем случае не отождествляя частную собственность с буржуазным строем, Ильин считал ее не самоцелью, но важнейшим материальным условием благополучия граждан и государства в целом

Анализируя причины и условия расцвета монархической формы власти в России, Ильин полагает, что он произошел не от тяготения к политическому рабству, как считает Запад, а от понимания художественного и религиозного воплощения в одном лице руководителя государства. И внешняя, и внутренняя свобода русских людей присуща им от природы. Русские всегда жили в пространственных просторах своих необъятных равнин, лесов и степей. Шестая часть земной суши, более сотни народов, вовлеченных в русский оборот жизни – это ли не свидетельство свободолюбия русского народа. В то же время русская идея никогда не отвергала культуры других народов, но и не предпочитала их для себя.

Вполне возможно, что западная культура соответствует потребностям народов, но она никак не соответствует русским потребностям, силам и заданиям. У Запада свои заблуждения, опасности и болезни. «Нам нет спасения в западничестве»^[207], – утверждал Ильин.

История России до начала XX века, до революций 1917 года есть, полагал философ, образование, развитие и расцвет единого и цельного организма – Российской Империи, со множеством различных и самым тесным образом взаимосвязанных частей. Как подчеркивал Ильин, именно самодержавная монархия, с ее авторитарной государственной властью, явилась той формой государственного устройства, в которой Россия сложилась и расцвела как государство. Поэтому крушение монархии в России в феврале 1917 года Ильин считал и крушением российского государства. Сама по себе монархия, считал Ильин, не была причиной обострившихся на рубеже XIX и XX столетий социальных конфликтов. Он не идеализировал монархическое прошлое России, признавал многие ее недостатки. Однако все же самодержавная монархия и соответствующая ей Империя – это, по его мнению, органические для России формы государственного устройства и единения. В обосновании своих взглядов об органичности монархии для России Ильин особенно подчеркивал творческий потенциал русской монархии, исходя из того несомненного факта, что инициатором прогрессивных реформ в России была неизменно монархическая власть.

Не игнорируя реальных опасностей монархизма, как-то: «вредной централизации», касты, средостения, бюрократии, временщичества, бесправия и обскурантизма, извращенной центростремительности»^[208], – Ильин все же подчеркивал, что они «…не составляют самой сути монархизма»^[209], что монархия в России была хотя и самодержавной, но не абсолютной, она не исключала ни народного представительства, ни местного самоуправления (вечевые сходы, земства, Земские Соборы, артели, кооперативы и т. д.). Центростремительность – это то, что являлось основой постепенного превращения России в единую великую державу. Этот процесс, по Ильину, вовсе не сводился к тому, что государственная власть пыталась полностью охватить и подчинить себе все сферы социальной жизни. Главное в этой централизации инстинкт национального самосохранения, необходимость единения русского народа в условиях постоянной угрозы нападения со стороны иноземцев, необходимость управления огромной по размерам и этнически, культурно дифференцированной страной. Что же касается государственно-административного аппарата, то он, как писал Ильин, «…в исторической России (тринадцатый – девятнадцатый века)… был технически слаб и беспомощен и совершенно не мог проработать силою принуждения огромную пространственную толщу нашей страны»^[210].

Время преобразовательной деятельности Петра I Ильин считал одним из самых важных периодов в истории России Он высоко оценивал деятельность Петра I, его стремление пробудить самостоятельную силу народа, реформировать не соответствовавшие изменившимся условиям государственные структуры. «Русское самочувствие проснулось, и началась эпоха русского национального самосознания, не законченная и доныне… России, русскому духу… надо было… открыть себе доступ к своей цивилизации и светской культуре и внести религиозно – православный дух, Иоанновский дух любви и свободы в свое светское национальное самосознание, в свою новую национально-светскую культуру и национально-светскую цивилизацию. Эта задача, – писал Ильин, – не разрешена нами еще и поныне, и разрешением ее будет занята грядущая Россия»^[211]. Конечно же, здесь Ильин говорит о создании государства, способного, не меняя своей самобытной сущности, национальной специфики, развиваться и обеспечивать процветание народа в изменяющихся исторических условиях.

В разные периоды своей жизни Ильин обдумывал и анализировал причины русской революции. Вопрос об истоках и характере революции никогда не переставал волновать Ильина.

Важнейшими причинами революции оказались, по Ильину: неразвитость народного правосознания; ослабление государственности; бедность, хозяйственная бесперспективность народной массы, ее сильная политизация в условиях отсутствия необходимого для значительной политической свободы уровня правосознания. Наиболее важно, вероятно то, что, как полагал Ильин, именно государственная незрелость русского народа, в том числе немалой части русской интеллигенции, считавшей революцию спасительной для России, – эта незрелость явилась причиной того, что не были осуществлены намеченные самодержавием реформы, и произошла революция.

Ильин, по сути дела, разделял социально-политический кризис в России конца XIX – начала XX веков и собственно революцию, – в том смысле, что считал путь социально-политических, экономических реформ наиболее предпочтительным для России, могущим преодолеть кризисные явления в политической, хозяйственной жизни и, в конченом итоге, модернизировать российское государство в рамках самодержавной монархии.

Таким образом, конфликт между интенсивно развивающимся в России гражданским обществом и традиционными институтами самодержавия Ильин считал возможным разрешить в рамках реформ, исходящих от самого самодержавия, стремящегося не к тому, чтобы хоть как-то сохранить свою власть, но к действительному прогрессу гражданского общества, организуя его развитие.

Ильин не отрицал необходимости социально-политических преобразований в России на рубеже веков. Но преобразования эти не должны потрясать самих основ государственной жизни, не должны приводить к гражданской войне, к анархии. Как полагал Ильин, реформы царского правительства дали бы возможность развиться в России «среднему сословью», которое является предпосылкой широкого участия граждан в государственной жизни, обеспечения все большей политической свободы. Революционеры в России стремились вовлечь широкие народные массы в разрешение назревших серьезных социальных, политических, экономических проблем. Но русская интеллигенция не сумела «…выдвинуть и провести необходимую новую русскую форму участия народа в осуществлении государственной власти»^[212]. Невоспитанность, неорганизованность массового народного правосознания, преобладание индивидуализированного инстинкта, то есть стремление к самостоятельному жизненному устроению, склонности «…человека «быть о себе», стоять на ногах, самому строить свою жизнь, иметь свое мнение и расширять предел своей личной власти над вещами»^[213], – преобладание этого индивидуализированного инстинкта над индивидуализированной духовностью, то есть личным духовным характером, личным правосознанием, личным разумением государственных необходимостей и задач России, – все это, по Ильину, явилось важнейшей причиной революции в России.

Политическая стабильность, в условиях которой, согласно идеям П.А.Столыпина, должны были осуществляться реформы в России, вовсе не означала того, что существовавшие политические структуры, государственный аппарат должны были оставаться неизменными. Наоборот, Ильин как раз и говорил о том, что в условиях интенсивного развития в России на рубеже веков гражданского общества государственная власть должна была вырабатывать новые формы более широкого участия народа в государственной жизни и, содействуя развитию частной собственности, способствовать все большей самостоятельности гражданского общества по отношению к государству. «Словом, – как писал Ильин, – России грозило не «самодержавие трона», а разнуздание народа, над котором работали революционные партии; опасность лежала совсем не в «деспотическом режиме», а в неукрепленности массового правосознания; страшна была не реакция, а революция»^[214].

Ильин подчеркивал значимость исходивших от самодержавия и поддержанных народом реформ. Он неоднократно обращался к реформаторской деятельности российского премьер-министра П.А.Столыпина, наметившего программу социально-экономических и политических реформ в России в условиях сильной, централизованной, единой, авторитарной государственной власти, реформ, лишь частично осуществившихся в России. Как известно, В.И.Ленин высоко оценивал потенциал столыпинских реформ и уверенно высказывался о невозможности революции в России в случае успеха деятельности Столыпина.

В качестве позитивной оценивал Ильин преобразовательную деятельность многих русских государей. Их честное и мудрое служение привели к созданию мощной, процветающей империи. Признавая существовавшие несовершенства в культуре законности и свободы в России начала XX века, Ильин все же считал, что «русский народ имел в основном посильную для него свободу, которую он утратил целиком при Советах. При Николае II народная самодеятельность в России непрерывно крепла и росла: и в расцвете земства и городов, и в трудах Государственной Думы, и в движении за восстановление Православной Соборности, и в личной земельной собственности Столыпина, и в росте кооперации, и в движении за свободные рабочие союзы, и просто в нестесняемой правительством культурной инициативе самого населения на всех поприщах жизни»^[215].

Ильин говорил также о постоянно существовавшей в России социальной напряженности: например, о состоянии народного сознания в Смутное время, после «перебора» Иоанна Грозного, характеризуя его как «…всенародное шатание, запустение и утрату веры в честный труд и в законное хозяйствование»^[216].

Как подчеркивал Ильин, именно стремление огромной части крестьянства получить землю в собственность явилось одной из главных причин революционных настроений. Неудовлетворительным было классовое и социальное положение рабочих, что способствовало распространению в их среде революционной большевистской пропаганды. Свою роль, отмечал Ильин, сыграла в русской революции и определенная часть русской интеллигенции и, по его выражению, «полуинтеллигенции», которая есть отчасти образованный, но хозяйственно неустроенный и радикально настроенный слой общества. Революционно настроенная часть русской интеллигенции, находясь под влиянием западноевропейской социал-демократии, поверила в спасительность и пригодность западно-европейских государственных форм для России, западной демократии, не понимая того, что «западные демократии держатся на многочисленном и организованном «среднем сословии» и на собственническом крестьянстве и что в России нет еще ни того, ни другого»^[217]. По Ильину, революционные партии в России не понимали того, что русский народ, не привыкший к политической свободе и не умеющий ею пользоваться, в конце концов продаст ее за обещания лучшей жизни. Программа и тактика этих партий были построены на доктринерстве, они «верили в политический произвол и не видели иррациональной органичности русской истории и жизни»^[218]. Среди причин революции он выделял и такую черту характера русского народа, как склонность «противопоставить обременительному закону свой собственный, беззаконный, или противозаконный почин»^[219]. Особенно эта черта была свойственна «вольным» людям, жившим на окраинах России (которые иногда все же огосударствлялись, то есть признавали центральную власть и, приобретая имущество, становились оседлыми).

Среди причин русской революции Ильин называет также культурно-политическую и хозяйственную отсталость России, историческую неустроенность русского крестьянства, общую бедность, а иногда и хозяйственную бесперспективность народной массы, государственную слабость русской интеллигенции.

В целом, взгляды Ильина на причины революции не отличаются оригинальностью. Типично реформаторская позиция, которая разделялась очень многими современниками. Совершенно по-ленински он клеймит интеллигенцию, негодует на революционные партии, которые сеяли ветер и не ожидали бури, сожалеет о недостатке терпения у крестьян, не дождавшихся разделения земли посредством царских указов, говорит о необходимости удержания фронта против немцев. В то же время, сокрушаясь и скорбя по поводу национальной трагедии, как он иногда называл революцию, в известных нам произведениях Ильин лишь однажды вынужден был заметить, что русский народ пошел за большевиками в поисках новой справедливости. Вслед за очень многими противниками революции и Ильин считал виновником Октябрьской революции собственный народ, который, по его словам, «впал в чернь».

В послевоенный период первостепенное значение для Ильина представляли вопросы будущего государственного устройства России. На закате своего жизненного пути он стремился успеть высказать свои заветные мысли в отношение будущего России. Что явилось основанием для столь глубокой проработки вариантов возможных путей русской государственности? Во-первых, это любовь к России и желание принести ей максимальную пользу. Во-вторых, то обстоятельство, что Ильин писал о будущей России на новом историческом материале с учетом опыта событий послереволюционных десятилетий. Кроме того, вероятно, следует отметить тот факт, что Ильин оказался «последним из могикан», той когорты выдающихся отечественных философов: Н.А.Бердяева, С.Н.Булгакова, В.И.Вернадского, Н.С.Трубецкого, Г.В.Флоровского, С.Л.Франка, которые к середине столетия либо уже ушли из жизни, либо их научная деятельность касалась других проблем. Можно согласиться с тем, что отдельные положения возможных сценариев будущего ярче и детальнее проработаны другими русскими философами. Главное преимущество Ильина заключается не в отвлеченном теоретизировании по поводу возможных путей будущего, а предметном обсуждении конкретных вариантов грядущих событий так, как будто бы Ильин является нашим современником.

Акцентируя свое внимание на анализе будущей государственности России, Ильин совершенно абстрагируется от современной ему советской России, игнорируя советскую власть. Определенно можно сказать, что после войны Ильин жил только мыслями о будущей России. Иначе ему нечем было бы жить. Действительность не давала ни малейших поводов усомниться во все возрастающей мощи Советского Союза и расширения его влияния на другие регионы и континенты. Он говорит о времени, когда коммунистов у власти в России уже не будет. Когда, как, каким образом произойдет свержение коммунистической власти, Ильин не пишет. Оснований для своего вывода о неминуемой гибели советской власти в России он не оставил. Более того, Ильин прямо заявлял: «Мы не знаем, когда и в каком порядке будет прекращена коммунистическая революция в России»^[220].

У Ильина мы не найдем ни малейших симпатий к Советскому Союзу. Право же, Р.Рейгану и его помощникам в 80-е годы прошлого столетия можно было бы не придумывать гневных эпитетов в адрес СССР. Достаточно было бы обратиться к произведениям Ильина. Научная беспристрастность и присущее Ильину хладнокровие совершенно изменяли ему, когда речь заходила об СССР. Ильин полностью отвергал достижения СССР, называл его виновником холодной войны, подозревал в подготовке войны с Западом в период 1946–1950 годов, объявлял организатором будущего мирового вооруженного восстания в Европе, негодовал на симпатии широких слоев населения Запада к Советскому Союзу.

В произведениях Ильина советский социализм представлен исключительно в негативном виде. Он полагал существование социализма лишь в форме рабского тоталитарного режима, убивающего всякую инициативу и предприимчивость, проповедующего классовую ненависть и уравнивающего всех в нищете. Ильин трактует социализм как стремление к тотальному равенству без справедливости. В известных нам произведениях Ильина мы не найдем ни одного положительного отклика даже на победу СССР над Германией. Вряд ли, однако, можно полностью согласиться с мнением исследователей, придерживающихся социалистической ориентации, которые считают, что Ильин совершенно не понимал сути советской жизни. Суть советской цивилизации и сейчас еще не понята и не осознанна, на что совершенно справедливо сетует, в частности, С.Г.Кара-Мурза. И руководитель советского государства Ю.В.Андропов в далеком 1983 году отмечал, что мы не знаем государства, в котором живем. Говорить о несправедливости взглядов Ильина на Советский Союз не приходится еще и потому, что с каждым годом все больше приходится убеждаться в правоте описаний Ильиным событий в постсоветской России, хотя они и были написаны более полувека назад.

В житейском смысле слова, его определенно нельзя назвать добрым человеком. Это человек больших дарований, посвятивший всю жизнь служению России. Революции 1917 года поломали ему жизнь, заставили уехать на чужбину, закалили волю и характер. Он умел и любить, и ненавидеть, и сила этих чувств была велика.

Если бы не было бурных событий 1917 года, Ильина в полной мере можно было бы представить «неогегельянцем», каким он проявил себя в диссертации о Гегеле, правоведом, ибо большинство его трудов того периода посвящено проблемам права, русским преемником идей Гуссерля, которые много значили в методике его исследований. Но жизнь распорядилась по-своему, и Ильин стал политическим философом, направляющим свои помыслы и дела на благо России.

В 1920-е годы значительная часть русской эмиграции состояла из монархистов, причем многие из них стали ее ценить, лишь потеряв монархическую Россию. В 1921 году был создан Высший Монархический Совет – главная монархическая структура эмиграции, на первом съезде которого было заявлено, что восстановление российского государства возможно только при воссоздании монархии без старых недостатков, но на старом фундаменте. В довоенный период возник еще целый ряд монархических организаций, видевших свою цель в установлении в России монархии. В годы войны монархизм, как политическая сила, не мог проявить себя, ибо ни западные демократии, ни германский фашизм не симпатизировали монархии. После войны число монархистов было еще велико, так как монархические тенденции не были чужды и второй эмиграции, но их работа уже наталкивалась на противодействие США, поощрявших республиканско-демократические круги русской эмиграции. Тем не менее, в 50-70-е годы еще работало несколько монархических организаций. Самыми крупными из них были: Корпус Императорских Армии и Флота, Союз Андреевского Флага, Российский Имперский Союз-Орден, Общероссийский Монархический Фронт. В 70—80-е годы в результате естественного старения и демократической стратегии США монархическое движение стало маргинальным. Это обьяснялось также и тем, что выходцы «третьей волны» эмиграции уже не имели никакого понятия о монархии и послушно западной советологии отождествляли монархический строй с реакционностью и тоталитаризмом.

В эмиграции Ильин очень активно участвовал в идеологической борьбе против СССР. В то время монархизм был занят осмыслением своей сущности, приобрел новые черты, отличавшие его от дореволюционного. В числе выводов выделим отличие русской монархии от западной. На Западе монархическая власть склонялась к неограниченному абсолютизму. Со временем стремление к ограничению развилось в прагматическую демократию, превратившую монархию в декоративную. Недоверие человеку, как и недоверие монарху привело к принципу разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную, тогда как в российской империи верховная власть должна быть едина и в своем служении зависима от единой истины.

Ильин доказывал, что лишь наивные русские монархисты по незнанию или явные сознательные враги монархии смешивают самодержавие с абсолютизмом. Это совсем не одно и то же, так как власть законного монарха никогда не может быть абсолютною. Абсолютизм утверждает, что власть монарха не знает границ и стоит выше закона, когда на самом деле самодержавный монарх является высшим правовым органом государства. Власть самодержавного монарха принадлежит ему в силу закона, а не в силу голосования, референдума, финансовых влияний, симпатий дворянства или армии. Закон присваивает ему законодательные, исполнительные, воинские, судебные полномочия, и в этом суть его «самодержавия». Самодержавие осуждает и отвергает абсолютизм. Абсолютизм отрицает самодержавного монарха как верховного субъекта права, он стремится к разложению и компрометации этой правовой формы монархии, а звание самодержавного монарха понижает до звания тирана.

Другой отличительный компонент – форма союза монархии с церковью. На Западе этот союз вел либо к обмирщению церкви, когда она выполняет функции монарха, либо к превращению церкви в одно из «министерств» государства. В Российской монархии действовал принцип гармоничного созвучия. Если в Византии, откуда берет свое начало российская монархия, этот принцип часто нарушался, то в России, как писал Л.А.Тихомиров «не столько подражали действительной Византии, сколько идеализировали ее, и в общей сложности, создавали монархическую власть в гораздо более чистой и более строго выдержанной форме, нежели в самой Византии. Отношение двух властей напоминает отношения души и тела»^[221].

Таким образом, русское самодержавие отличается от западных абсолютизмов в той же мере, как и русская идея отличается от западных государственных идей. «Политическая сущность бытия русского народа состоит в том, что он создал свою особую концепцию государственности, которая ставит выше всего, выше юридических отношений, начало этическое. Этим создана русская монархия, как верховенство национального нравственного идеала»^[222], – заключает Л.А.Тихомиров.

В работах Ильина перед нами предстают как бы три России: прошлая – монархическая; настоящая – советская; и Россия будущая – постсоветская. Но есть, по Ильину, и еще одна Россия – непреходящая, существующая независимо от смены политических режимов, Россия духовная, вечная. Эти лики России – исторический и надысторический непременно связаны, и будущая Россия должна осуществить свою духовную сущность. Еще в 1934 году философ говорил в одной из своих публичных речей, что «без цели и без идеи Россию не спасешь»…^[223]. А чтобы основать возрождение России на русской национальной идее, «русский народ должен найти древнюю и священную глубину своего духа, из которой творилось историческое величие России, и из нее заново начать созидание своей страны и культуры»^[224]. Н.П. Полторацкий писал, что русская идея в представлении Ильина есть «идея православного христианства. Россия восприняла свое национальное задание тысячу лет тому назад от христианства: осуществить свою национальную земную культуру, проникнутую христианским духом любви и созерцания, свободы и предметности»^[225]. Исходя из понимания особенностей духа и души русского народа, Ильин формулирует свое понимание «русской идеи», которую не надо изобретать, а лишь усвоить и принять историю и культуру своего народа. «Надо уйти в ту глубину России, которая чревата будущим»^[226], – пишет Ильин. Национальное (политическое, экономическое, культурное и т. д.) своеобразие каждого народа основывается, по Ильину, на его метафизическом своеобразии; это означает, что «…у каждого народа… особый душевный уклад и духовно-творческий акт»^[227]. Это и есть, по мысли Ильина, основа различия западной и русской культуры. В данном отношении, как считает философ, существенную роль играют различия православия и католичества, по поводу которых он писал, что «самые глубокие традиции обоих исповеданий противоположны и несовместимы»^[228]. Подобно славянофилам, Ильин говорил, что определяющими, первичными силами русского духа являются сердце, созерцание, воображение, свободная вера, интуиция. Этими первичными силами определяются вторичные – воля, мысль, форма, организация. Для западного же мира характерно, по Ильину, преобладание вторичных сил над первичными, что ведет к формализации правосознания и политической жизни. «Европейское правосознание, – писал Ильин, – формально, черство и уравнительно… Европеец, воспитанный Римом… требует внутри государства формальной «свободы» и формальной «демократии». Русский человек, всегда наслаждаясь естественной свободой своего пространства, вольностью безгосударственного быта и расселения… ценил свободу духа выше формальной правовой свободы»^[229].

Правосознание, основывающееся на рассудке и воле, формальное правосознание, как подчеркивал Ильин, всегда в истории человечества было устремлено к власти, поскольку «воля земного человека ищет власти. И Церковь, строящая веру на воле, – непременно будет искать власти. Так было у магометан; так обстоит у католиков на протяжении всей их истории. Они всегда искали в мире власти, так, если бы Царство Божие было от мира сего, – всякой власти: самостоятельной светской власти для папы и кардиналов… власти над душами и особенно над волею своих последователей (исповедальня как орудие); партийной власти в современном «демократическом» государстве; тайной орденской власти, тоталитарно-культурной над всем и во всех делах (иезуиты). Они считают власть – орудием к водворению Царства Божия на земле. А эта идея всегда была чужда и Евангельскому учению, и Православной Церкви»^[230].

Анализируя прошлое и настоящее страны, Ильин излагает возможные пути государственного устройства в постсоветской России. Особенно много и плодотворно работал Ильин над поиском верных путей в послевоенные годы, вплоть до своей смерти. Статьи, вошедшие в сборник «Наши задачи», действительно являются своеобразным итогом творческой деятельности философа и могут быть названы его духовным и политическим завещанием. Эти работы имеют большое значение для настоящего и будущего России, для русских людей, переживающих за судьбу своей страны. Они нехарактерны для довоенного Ильина. В ярких и лаконичных статьях Ильина отразилась не только его напряженная духовная работа, но и духовное одиночество среди русских эмигрантов, причиной которого был и политический идеал Ильина – самодержавная монархия, и твердая убежденность философа в необходимости для будущей России сильной государственной власти, призванной, если того потребуют национальные и государственные интересы, применить внешнюю силу и принуждение. Это убеждение Ильина выражено в его идее о том, что государство в реальных исторических, земных условиях никогда не перестанет быть учреждением, то есть институтом, который в важнейших стратегических вопросах не допускает прямого участия граждан, а также, в случае необходимости, обладает правом принудительной санкции в их отношении.

Ильин констатирует понижение морального уровня человечества за последние десятилетия. В отличие от прежних столетий, борьба добра и зла приобрела иной характер. В XX столетии с падением нравственности, религиозности, правосознания зло превратилось в воинствующую силу.

Анализируя в своем творчестве политические и духовные аспекты современной жизни, а также пути создания посттоталитарного государства, Ильин говорил не только о России, но и, по существу, обо всей мировой политической системе, о глобальных проблемах развития всего человечества. Еще в работе «О сущности правосознания» он подчеркивал, что «…для нормального правосознания весь род человеческий входит в правопорядок»…^[231] который основывается на естественном праве, прочный же союз государств, основывающийся на международном положительном праве – дело будущего, посттоталитарного, постсоциалистического и посткапиталистического человечества. Любая политическая форма, любое государственное устройство, форма власти, как бы они ни различались друг от друга в зависимости от особенностей той или иной страны и живущего на ее территории народа, – все же каждая форма должна в конце концов быть средством осуществления естественного права. Главная же его ценность – «достойная, внутренно-самостоятельная и внешне-свободная жизнь всего множества индивидуальных духов, составляющих человечество»^[232]. И те основные пути духовного, национального, государственного возрождения России, о которых говорил Ильин, имеют значение не только для современной России, но и вообще для любого государства, стремящегося строить свою жизнь на основах духа и права. Вот эти пути: создание правового порядка; воспитание народного правосознания; здоровый национализм; выделение ведущего слоя – духовной аристократии; единая, авторитетная и правомочная государственная власть, опирающаяся на добровольную законопослушность (лояльность) граждан и их поддержку; правовая, политическая, хозяйственная свобода граждан; частная собственность; творческая историческая преемственность в государственно-политической, экономической и духовной жизни; развитие духовной культуры, основывающейся на духовно-развитой и свободной человеческой личности.

Ильин предостерегает от слишком высокой оценки, значения и призвания государственной власти. Она должна иметь известные пределы, не посягать на научное, религиозное и художественное творчество, на нравственный, семейный и повседневный быт. Без крайней необходимости государственная власть не должна сдерживать хозяйственную инициативу людей.

Ильин далек от мыслей о дальнейшем развитии человеческого общества в направлении отмирания государства. Но государство во все времена должно стать формой реализации в общественной жизни естественного права, и положительные законы государства должны соответствовать естественным правам человека.

Самой главной задачей в деле возрождения России после падения советской власти Ильин считал точную оценку уровня народного правосознания. Именно от того, насколько верно и правильно будет оценено моральное, духовное, культурное, экономическое состояние должны зависеть будущие шаги власти. Гибкий и целесообразный путь государственного строительства заключается в определении уровня народного правосознания в стране, и по нему определяется сочетание демократических и монархических принципов, которые будут оптимальными для страны в данное время. Безусловно, здесь возможны и ошибки, и искажения. Важен, в первую очередь, целостный подход к государству как организму. Ильин предупреждал против введения готовых, стереотипных форм управления, пусть и хорошо зарекомендовавших себя в разное время в разных странах. Будущие мероприятия новой власти должны быть очень осторожными, взвешенными, глубоко продуманными и исходить из специфики сложившегося положения. «Будущее русское государственное устройство должно быть живым и верным выводом из русской истории и из этих христианских заповедей, но с тем, чтобы не стремиться воплотить эти аксиомы вслепую, в меру утопического максимализма, но в меру их исторической вместимости в живую ткань современной русской народной жизни»^[233]. На рубеже между падением старой советской власти и приходом новой положение России будет столь трагичным, полагал Ильин, что борьба будет вестись за элементарное выживание народа, за его бытие, за сохранение независимости и целостности российского государства и русского народа. На этом пути Россию ждут тяжелейшие испытания. Будучи глубоким исследователем форм государственного правления, в столь важном и ответственном деле как описание желательных для России шагов по обновлению и восстановлению государственных устоев, Ильин совершенно осознанно и решительно отказывается от конкретных рекомендаций. Он не может знать точного расклада событий и явлений во внутри и внешнеполитической обстановке постсоветской России, а без этого мнения и прогнозы окажутся несостоятельными. Такой подход к судьбе своего Отечества делает честь Ильину: и как выдающемуся ученому, и как патриоту. Вместе с тем, Ильин развертывает перед своими читателями целый ряд сценариев, по которым могут пойти будущие события. Как скульптор, создавая прекрасную статую, отсекает от глыбы мрамора все лишнее, так и Ильин выделяет те формы правления, те варианты развития событий, которые окажутся заведомо непригодными для России и принесут ей вред. Еще в середине 30-х годов прошлого столетия участвуя в идеологической полемике среди русских эмигрантов относительно будущего государственного устройства России и путей ее возрождения, Ильин не соглашался с «партийными монархистами», как он называл их сам, с их убеждением немедленного введения в России монархического строя; «я считаю, – писал он во вступительной статье к целой серии своих статей, опубликованных в газете «Возрождение» под названием «Новая Россия – новые идеи», – монархический строй единственно верным и желательным; но опасаюсь, что после свержения коммунистов в России не окажется ни монархического правосознания, ни религиозно-нравственных источников для него…»^[234] Да, Ильин считал монархию высшей формой власти, поскольку она вмещает в себя достоинства других форм власти, включая демократию и аристократию. Однако это отнюдь не означает первенства монархии перед другими формами власти в различных странах, в разные периоды истории. Ильин слишком разносторонен и глубок, чтобы закреплять за ним ярлык монархиста. Монархические симпатии и наклонности Ильина не ведут его к утверждению безусловного примата монархии над другими формами правления, исходя из разной индивидуальности народов. Точно также, как одно и то же лекарство не поможет разным больным, так и монархия не является панацеей от государственного разложения совершенно разных и не похожих друг на друга народов. Его философская эрудиция и совесть патриота не позволяют рекомендовать ввод монархии в России. Он твердо уверен в неготовности русских людей к восприятию монархии, ибо люди не в состоянии оценить всю сложность и глубину монархического образа жизни. Механическое введение монархии может принести в этом случае лишь новые беды для России. Монархия не спасет Россию, освободившуюся от большевиков. Народом утеряно понимание монархии, его еще ослепляют фальшивые демократические ценности Запада. Для восстановления монархии в России нужно время, которого не будет в переходной период. Ильин отвергает и демократию для России. Наибольшей опасностью для государства, освободившегося от тоталитарного режима, он считал стремление немедленно ввести демократию как якобы всегда и везде пригодное лекарство от тоталитаризма. Последовательно и бесповоротно он доказывает неприемлемость установления демократических порядков не потому, что они плохи сами по себе, а лишь потому, что они не отвечают укладу и традициям русского народа. Высоко ценя демократию, Ильин, со свойственной ему трезвостью и практичностью, считает подобный вариант развития политической обстановки гибельным для России. Он категорически исключал возможность немедленного осуществления в посттоталитарной России демократического строя, еще и потому, что в результате революции и тоталитаризма «подорваны все духовные и все социальные основы демократии – вплоть до оседлости, вплоть до веры в труд, вплоть до уважения к честно нажитому имуществу. В клочки разодрана ткань национальной солидарности»^[235]. Он не устает повторять и предостерегать в гибельности заимствования и воспроизведения западных образцов демократии. Как бы не нахваливали они свои «демократические ценности», как бы не усердствовали в рекламе своего товара – западные порядки не для России. Он свидетель, внимательный аналитик и критик современных ему образцов западной демократии.

В отношении возможного развития политических форм власти в стране Ильин описывает ряд вариантов. Не предрекая форму государственного правления, он подсказал нам очень многое из того, чем должны руководствоваться люди в государственном строительстве будущей России.

Ильин говорит об обновлении и духовном возрождении постбольшевистской России.

После многих лет смуты, революций и войн двадцатого века Ильин продолжает верить в свой народ, в его своеобразие и духовную силу, ту творческую мощь государственного строительства, которую он никогда ни у кого не заимствовал, а выковывал для себя своим миропониманием и миросозерцанием. Среди известных нам текстов Ильина мы не находим ни одной фразы о возможной гибели русского государства. Ильин прежде всего оберегает органическую природу русского народа, веру в то, что сила народного разума и инстинкта обеспечат лучшее управление. С другой стороны, высоко ценя и монархию, и демократию, еще и в силу собственного христианского, православного смирения, он не торопится предложить свой конкретный вариант или проект будущего государственного устройства. В научной деятельности Ильин никогда не позволял себе непродуманных, скоропалительных выводов. Его понимание жизни не позволяло делать выводов, в которых он не был полностью убежден. Вероятно поэтому в истории философии он остался «непредрешенцем». Но «непредрешенчество» Ильина особого рода. Он не останавливается на выводах о неспособности России воспринять как демократические, так и монархические устои. Ильин ратует за «третий путь»; и вот его-то он излагает весьма тщательно и подробно. «Третий путь» гораздо ближе к монархии, чем к демократии. Ильин за сильную власть в России, за разумное сочетание централизации-децентрализации, где при прочих равных условиях единоличный глава государства в час необходимости и опасности представляет собой более сильную волевую власть по сравнению с коллективной властью. «Третий путь», по Ильину, – это комбинация монархии с демократией при преобладании первой формы власти. У Ильина мы видим несокрушимую веру в русский характер. Мысль Ильина не взлетает по примеру Достоевского на высоты всемирного предназначения русского человека, мысль Ильина далека от классового подхода к жизни Маркса и Энгельса. Ильина заботит прежде всего и главным образом будущая Россия».

Третий путь» для Ильина – это твердая единая власть центра, национально-патриотическая по сути и либеральная диктатура по идее. Новая русская власть будет обязана прежде всего обезопасить Россию от гражданской войны и анархии. Именно на гибком сочетании и переплетении этих форм власти он видит путь к восстановлению российского государства. Отталкиваясь от наличного уровня правосознаниня народа, возможен позитивный поиск нужного государственного курса.

Ильин видит призвание человека в созидании. Созиданием не является участие в интригах, распрях и склоках политической жизни. Человек лишь растрачивает свое время и силы. Ильин считает преимуществом монархии то обстоятельство, что в отличии от демократии, она экономит человеческие силы.

Ильин говорит о новой, творческой, чисто русской монархии, которой никогда и нигде не было, но которая будет. Он верит в силу русского народа, в его монархическое будущее. Но в постсоветской России народ будет нуждаться прежде всего в верной и сильной идее, которая сплотила бы людей.

Ильин неоднократно указывал на необходимость сочетания в государствах учрежденческих и корпоративных начал. Он подчеркивал мысль о желательности превалирования корпоративных начал, то есть самоуправления людей в государстве, развития самых широких демократических принципов. Но его уважение к достоинствам демократии не затмевает и недостатки, ей присущие. Из современных демократических государств он выделяет США и Швейцарию, подчеркивая их традиционную приверженность демократическим традициям и одновременно, и далеко не случайно, ограничиваясь этими двумя странами. Последовательное, неуклонное введение в государственную жизнь демократических принципов, несоответствующих индивидуальностям народов, как показывает практика многих зарубежных государств, начиная с XX века, приводит к искажению и формализации демократии.

Возрождение России есть, по Ильину, создание нового государства, не порывающего со всем положительным, что было в истории России. По мысли философа, должен осуществиться некий творческий синтез всего лучшего, что содержалось во всех государственных формах, имевших место в России, в том числе в виде тенденций. В новом государственном строе «лучшие и священные основы монархии … впитают в себя все здоровое и сильное, чем держится республиканское правосознание… естественные и драгоценные основы истинной аристократии… окажутся насыщенными тем здоровым духом, которым держится подлинная демократия… Единовластие примирится с множеством самостоятельных изволений; сильная власть сочетается с творческой свободой; личность добровольно и искренно подчинится сверхличным целям, и единый народ найдет своего свершиться в вековечных традициях русского народа и русского государства. И при том – не в виде «реакции», а в формах творческой новизны. Это будет новый русский строй, новая государственная Россия»^[236]. Будущая Россия, продолжает Ильин, русско-наследственное государство, в котором государственный строй будет создан не на основе разного рода чужих представлений, доктрин или собственных предрассудков, а на основе творческой комбинации из известных и еще неизвестных истории форм государственной жизни. В своей концепции посттоталитарного государства и возрождения России Ильин далек от утопических проектов. Он очень трезво и дальновидно, как это очевидно сейчас, оценивал ситуацию в России после свержения советской власти и говорил уже не столько, собственно, о монархии, сколько об авторитарной власти, постепенно создающей условия для развития государства. Для Ильина тактический лозунг очевиден: «После большевиков Россию может спасти – или величайшая государственная дисциплинированность русского народа или же национально-государственно-воспитывающая диктатура»^[237]. Но эта «величайшая государственная дисциплинированность» народа после многих лет власти большевиков не в состоянии осуществиться самостоятельно, необходима властная и извне организующая сила. По мнению Ильина, только диктатура сможет предотвратить в России гражданскую войну сразу после падения власти коммунистов. По Ильину, преодоление тоталитаризма должно осуществляться в условиях сильной, единой и авторитетной государственной власти, по существу, первоначально в условиях авторитарной формы правления, основывающейся, однако, на праве и законе. «Третий путь» Ильина это и: «… это твердая, национально-патриотическая и по идее либеральная диктатура, помогающая народу выделить кверху свои подлинно лучшие силы и воспитывающая народ к трезвлению, к свободной лояльности, к самоуправлению и к органическому участию в государственном строительстве»^[238]. По мысли Ильина, только диктатура сможет предотвратить в России гражданскую войну сразу после падения власти коммунистов. Задачами национального диктатора будут следующие: «1. сократить и остановить хаос; 2. немедленно начать качественный отбор людей; 3. наладить трудовой и производственный порядок; 4. если нужно будет, оборонить Россию от врагов и расхитителей; 5. поставить Россию на ту дорогу, которая ведет к свободе, к росту правосознания, к … государственному самоуправлению, величию и расцвету национальной культуры»^[239]. Ильин предполагает такой поворот событий, когда диктатура окажется спасением для России. «Диктатура имеет прямое историческое призвание – остановить разложение, загородить дорогу хаосу, прервать политический, хозяйственный и моральный распад страны. И вот есть в истории такие периоды, когда бояться единоличной диктатуры значит тянуть к хаосу и содействовать разложению»^[240]. Из сочетания учреждения и корпорации будущей России предстоит найти для себя неповторимую и оригинальную государственную форму власти, которая бы основывалась на культуре и традициях русского народа. В послевоенный период жизни Ильин неоднократно обращался к теме выборов в будущей России. Он не только говорил о необходимости нахождения и выделения лучших людей к власти, но и предлагал конкретные способы для этого. По его мнению, выборы не должны быть ни прямыми, ни всеобщими… Выборы должны быть разделены на участки, где все знают друг друга «по форме восходящей лестницы»^[241]. Новая русская власть, по мнению Ильина, должна начинать с ограниченного права голоса и лишь по мере укрепления и оздоровления народных сил, расширять круг лиц, имеющих право участия в выборах. Последовательные выборы, вплоть до выборов в Государственную думу должны начинаться с низов: от сельского схода к волости, уезду, губернии, где избирателям известны все кандидаты и по словам, и по делам. Выборы должны происходить из местных, оседлых людей, и ни в коем случае в качестве кандидатов в депутаты не должны баллотироваться люди, не проживающие в этой местности, приехавшие со стороны, – «оратели», «политические пролазы», «честолюбивые карьеристы», – как их называет Ильин.

Ильин подчеркивает обязательность особых знаний в политическом строительстве, что всегда было и будет уделом немногих. Чрезвычайно важным является, по Ильину, выделение новой национальной элиты («новые русские», именует их Ильин), новой русской интеллигенции. Ильин считал формирование новой национальной элиты настолько важной задачей, что прямо связывал с этим успех возрождения России. Это очень важная идея, поскольку, следует заметить, этим как раз и пренебрегает формальная демократия, создавая предпосылки для мнения о всесилии народного суверенитета, что, в свою очередь, может привести к тоталитаризму, когда у власти оказывается не элита, а определенная группа людей, опирающаяся на поддержку политически незрелого народа и осуществляющая государственную власть вопреки естественному праву. Ильин говорил о необходимости воспитания духовных волевых качеств в русском народе, который нередко оказывался в истории России бесхарактерным и легко соблазняемым. Он поясняет, что судьба любого государства, даже и последовательно демократического, всегда зависела и будет зависеть от качества ведущего слоя, элиты, которые и определяют судьбу государства, его успехи или неудачи. Если качество этой правящей прослойки лучших сил народа оказывается неудовлетворительным, то он вынужден расплачиваться бедами и унижениями до тех пор, пока не вырастет, окрепнет и войдет в жизнь новое поколение элиты, свои лучшие силы.

Ильин отмечает, что единство и сила центральной власти не могут зависеть от отдельных российских областей и регионов. Русское государство не сможет избежать назначений чиновников из центра, но одновременно будет искать на периферии людей, достойных для выдвижения и назначения. Авторитарному по форме, единому и сильному центру должно соответствовать самое широкое самоуправление на местах. При авторитарном центре жизнь страны должна быть максимально децентрализована до той степени, чтобы децентрализация не представляла опасности для единства государства.

Ильин никогда не пишет о российском государстве, а лишь только о русском. Он не пытается предвидеть каким образом и когда падет советская власть, но твердо уверен, что основной задачей постсоветской России станет необходимость выделения к управлению страной наиболее подготовленных, лучших людей. Ильин высказывает важное предположение: «Если отбор этих новых русских людей удастся и совершится быстро, то Россия восстановится и возродится в течение нескольких лет; если же нет – то Россия перейдет из революционных бедствий в долгий период послереволюционной деморализации, всяческого распада и международной зависимости»^[242].

Крупнейшей мировой катастрофой, которая на много лет обрекла бы человечество на беды и лишения, видит он возможное расчленение русского государства. Под термином «мировая закулиса» он подразумевает иррациональный страх и вражду Запада к России.

«Мировая закулиса», считал Ильин, будет усиленно навязывать свои «демократические» порядки, совершенно несоответствующие истинным представлениям и пониманию русскими людьми сущности государственного образования.

Ильин не отвергает вероятности развития обстановки, при которой Россия оказалась бы расчлененной на ряд территорий или отдельных государств. С сожалением он констатирует присущие русским недостатки дисциплины, характера, силы воли, взаимного доверия и уважения.

Расчленение России, осуществляемое «мировой закулисой», по мнению Ильина, принесет новые опасности не только для нее самой, но и для всего человечества. Россия представляет из себя столь необычную величину, дележ которой приведет к слому прежних межгосударственных отношений во всем мире. Желаемый Западу развал российского государства в итоге обернется для него небывалым уроном. Запад самонадеян и недальновиден в своем страхе перед Россией.

Россия от расчленения не погибнет. Возможны, по мнению Ильина, два варианта развития событий. Либо власть возьмет национальная русская диктатура, всеохватная по объему полномочий и национальная по существу, либо в стране воцарится анархия, которая неизбежно приведет к распаду единого российского государства на множество отдельных государств. Ильин предполагал, что число таких «лоскутных» государств может достигать двадцати. С падением советской власти усилия «международной закулисы» будут направлены и на обособление многочисленных народов России от центра, на создание своих самостоятельных государств. Дальнейшее воссоединение России будет осуществлено русскими людьми лишь после того, как другие народы на своем горьком опыте национального унижения, жертв и лишений убедятся в целесообразности единого российского государства.

Главной опасностью развития событий Ильин считал такое состояние государства, в котором на смену советской власти придут худшие элементы общества. Гибельный для России вариант, если именно они, из-за усилий и поддержки извне, или еще хуже, изнутри, окажутся у руля власти, а лучшим людям путь наверх окажется закрытым. Подтверждение прогнозов Ильина мы воочию наблюдаем последние пятнадцать лет. Сбываются, главным образом, худшие предположения Ильина. Пророчески звучит и такая мысль Ильина: «Советская предательская клика: она не даст возрождения России, оно придет только от последующих поколений»^[243].

Ильина можно смело причислять к тому направлению русской социальной мысли XIX века, которое имело название «славянофильство», связанное с именами И.В.Киреевского, А.С.Хомякова, Ю.Ф.Самарина, С.Ф.Шарапова, а также «почвенников» Ф.М.Достоевского, Н.Я.Данилевского, Н.Н.Страхова. Отличительные принципы этого учения: религиозность, соборность, целостность духа вполне разделялись Ильиным. На новом историческом материале событий XX века Ильин убедительно подтвердил старые выводы о вражде Запада к России, даже несмотря на те жертвы и ту роль, что сыграл Советский Союз в освобождении Европы от фашизма. Взаимообогащение идей славянофилов и почвенников XIX века на основании практики современных ему явлений и событий позволяют Ильину сделать новые выводы, творчески развить положения своих предшественников, подтвердить их правоту во взглядах на прошлое и будущее России. Ильин был не согласен с утверждением, воспринятым в русской историографии ее западническим направлением, о едином цикле превращений, что проходят все народы, отличаясь лишь в их темпе и ритме. Как и западники, он высоко ценил европейскую культуру и науку. В своем творчестве он никогда не чуждался Запада, но всегда был против господствовавшего там индивидуализма, первенства материальных интересов над духовными. Творческим вкладом Ильина, на наш взгляд, можно также считать:

а) развенчание мифа о всесильности и универсальности демократической формы власти, который господствовал на протяжении всего XX-го века и продолжает усиленно навязываться Западом другим странам в начале XXI-го века, отказ от западных моделей развития для России;

б) утверждение взгляда на будущую государственную форму России как симбиоза идей западничества и славянофильства, основанную на правовых основаниях и сильной государственной власти, вера и опора в государственных делах на русский народ;

в) преодоление переходного кризисного этапа на путях авторитарной формы власти, и построение в отдаленном будущем в России монархического государства на религиозной основе, где основой будет не религия как таковая, а нечто иное, связывающее и объединяющее русский народ верой и любовью в единое целое, как формы государственной власти творческой новизны, еще не виданной в истории.

Заключение

В настоящей работе предпринята попытка исследования концепции монархической государственности и дальнейших постсоветских путей России в трудах Ильина. Над книгой о монархии Ильин работал около пятидесяти лет. Ни над одним из своих многочисленных трудов он не работал столь долго. Помимо незаконченной книги, которая у Н.П.Полторацкого получила название «О монархии и республике», монархической теме уделялось внимание и в других сочинениях Ильина, главным образом, в философско-публицистическом труде «Наши задачи». Ильин, вместе с Л.А.Тихомировым и И.Л.Солоневичем, являются теми отечественными мыслителями первой половины XX века, кто подробно и всесторонне исследовал монархическую форму власти.

Л.А.Тихомиров писал о монархии, являясь современником цветущей, как ему казалось, монархической государственности России. И.Л.Солоневич, безусловно, яркий представитель монархического направления, блестящий пропагандист российской монархии, но у него публицистические наклонности явно превалировали над философскими.

Ильин – явление особого склада. Его исключительно высокая философская подготовка сочеталась с твердыми политическими убеждениями и глубокой православной верой. Октябрьская революция поломала ему жизнь, но не сломила как человека и философа.

В ХХ веке тема монархии оказалась на обочине философских интересов исследователей, занимающихся вопросами форм государственного правления. Если в начале века за рубежом еще имелись разработки по этой тематике, то в последующие десятилетия монархическая форма правления оказалась забытой вследствие перехода целого ряда стран к демократическим формам власти. Об отсутствии интереса Запада к монархии говорит и тот факт, что книга Ильина «О монархии и республике» до сих пор не переведена на английский язык.

Забвение идеи монархии в исследовательском плане меньше других стран затронуло Россию. В отечественной философии в XIX в. наибольший вклад в осмысление монархический идеи внесли И.В. Киреевский, А.С.Хомяков, Ю.Ф.Самарин, К.Н.Леонтьев, К.П.Победоносцев, В.С. Соловьев^[244].

Творчеству Ильина за последние годы посвящено значительное число публикаций. По словам Ю.Т. Лисицы, современного исследователя и пропагандиста трудов Ильина, только в период с 1990 по 1996 годы опубликовано более 100 работ, посвященных творчеству философа, однако в последние годы их число убывает. Различные аспекты его социальной философии – толкования природы и сущности государства и права, правосознания, духовности, в целом, весьма основательно изучаются отечественными авторами. Так, в октябре 2006 года прошли уже IV Международные научно-богословские Ильинские чтения в Екатеринбурге. Углубленное изучение творчества Ильина за последние пятнадцать лет тем не менее не привело к снижению былой разноголосицы в оценках его работ. Многое в его трудах еще предстоит понять и осмыслить. Особую роль играет здесь то обстоятельство, что работы Ильина о России довольно точно описали постсоветскую реальность.

Основные положения, рассматриваемые в монографии, касаются следующих вопросов. Это – методологическая основа, заключающаяся в феноменологическом способе исследования как особого рода эмпирического опыта, где контакт с предметом выявляется в акте переживания; это – соотношение сил духа и инстинкта как вопрос о модусах человеческого существования; учение о правосознании как ключевом факторе, определяющим социальную основу жизни человека в государстве; учение о праве, в котором жизненный интерес человека не ограничивается положительным правом, а само оно лишь средство для созидающей жизни человеческого духа; выводы о государстве как условии осуществления свободы человека, уважения к его личности и достоинству, в котором господствует идея мирного разрешения социальных конфликтов; о религии, в которой воспитывается миросозерцание человека, указывающее на приоритет в жизни нравственных начал; о монархическом правосознании, определяющие суть отличий монархического государства от иных форм власти. В заключительном и самом большом по объему параграфе проанализированы размышления Ильина о будущем России.

Для более отчетливого уяснения взглядов Ильина его воззрения в вопросах права сопоставляются со взглядами Г.Гегеля. Подобный прием не используется в анализе монархической государственности. Это объясняется тем, что в послеоктябрьский период никто кроме Ильина, и в меньшей мере И.Л.Солоневича, ни за рубежом, ни в России темой монархической государственности не занимался, считая ее устаревшей и реакционной формой власти.

Ильин полагал, что республика отрицает религиозно-органические основы народного правосознания, и в своей идеальной сущности монархия может вобрать в себя положительные особенности республиканской формы.

Монархическая власть аристократична, ибо власть осуществляется лучшими людьми. Монархическая власть преследует общегосударственный интерес, имеет надпартийный характер, развивает народное самоуправление и, будучи сильной политической властью, не переступает пределов закона».

Монархия состоит в единоличном выражении идеи всего национального целого»^[245]. Л.А.Тихомиров, И.Л.Солоневич и И.А.Ильин были солидарны во мнении, что монархия – высший принцип государственного бытия, и если для народа он становится невозможным, то причиной этого всегда является снижение нравственного уровня.

При нравственной деградации людей общественное строительство невозможно. Ильин не стремился к пророчествам, размышляя, он выводил принципы, в которых на первом месте стояли нравственные усилия человека.

Вероятно, в настоящее время одной из главных задач представляется приведение в соответствие правосознания граждан в соответствующую государственную форму, исходя не из готовых образцов западного толка, а так, чтобы эта форма была органична и естественна для граждан России.

Монархия, как представлялось Ильину, наиболее утонченное и деликатное государственное устройство, к которому новая Россия после падения коммунистической власти будет не способна. По убеждению философа, России будет нужна новая парадигма развития, особый путь русской цивилизации, вмещающий в себя все лучшее и из монархии, и из республики.

Как уже было сказано, современная русская мысль только с конца 80-х годов прошлого века смогла познакомиться с теоретическим наследием в отношении монархической формы власти. В настоящее время мы еще не имеем в России законченных глубоких исследований в этой области. Понятно, что в советское время обсуждение этой темы было невозможно, но монархическая тема оказалась преданной забвению и за рубежом. Более того, западноевропейская философская наука посчитала монархию отжившей формой власти и сосредоточила свое внимание в вопросах государственности исключительно на демократии. Между тем, в послевоенной Европе не было ни одного случая, чтобы страна от монархии перешла к иной форме правления. Есть обратный пример: в 1975 году после гражданской войны и диктатуры Франко к монархии вернулась Испания. Публикующиеся в печати результаты опросов в последние годы говорят о повышении интереса к монархии в Италии, Румынии, Югославии, Греции. Во Франции в 1966 году ушел с поста президента Ш. де Голль, считавший свое руководство республиканской страной монархической миссией».

Франция нуждается в монархии, но не в наследственной, исходящей из божественного права, а в монархии избирательной. Я выполняю функции монарха во имя Франции»^[246], – писал де Голль.

Советская пропаганда немало постаралась для того, чтобы дискредитировать монархию как форму власти. В печати и на телевидении монархию трактовали как пережиток прошлого, прямо враждебную советскому строю. Ведущая роль монархии в истории государств замалчивалась, а сами цари и монархи неизменно оценивались как люди недалекие, недостаточно образованные, их образу зачастую придавался карикатурный характер. Немало отрицаний монархии наблюдается и поныне. Так, известный русский писатель Ю.В.Бондарев пишет: «Монархия… в истории человечества – это пройденный этап»^[247].

Бывший спикер Государственной Думы Г.Селезнев заявлял: «Смешно говорить о возрождении монархии на пороге XXI века, прошла ее пора»^[248].

Однако действительность достаточно ясно говорит о повышении интереса к монархии в России. Изменения в общественном сознании имеют постепенный характер и можно сказать, что самые большие изменения произошли в последние годы в России.

Примечательно то, что интерес к монархии проявляет не только молодежь, но и люди старших поколений, говорящих о необходимости сильной государственной власти. Возможно, здесь сказывается тот момент, что Генеральные секретари коммунистической партии в глазах многих людей на протяжении десятилетий отождествлялись с царями. Возрастающий интерес к монархии проявляется также и в регулярно поставляемых нам средствами массовой информации «наследников престола». Имеют место дискуссии о праве наследия царской короны в России. Несомненно, здесь есть элемент спекуляции на монархии, но столь же несомненен и тот вывод, что на идее монархии можно спекулировать, поскольку базируется на общем интересе к ней. За последние пятнадцать лет в ряде городов России возникли монархические организации, в составе которых преобладает молодежь. С октября 1994 ведут отсчет Всероссийские монархические Совещания.

Без усвоения опыта предшественников трудно говорить о самостоятельных разработках монархической темы. Современный исследователь монархии А.Тускарев замечает: «Никто в современной России не стал монархистом иначе, как использовав труды русских мыслителей прежнего времени»^[249]. Одной из главных причин, по которой проблема монархии в современной научной литературе разработана слабо, явилась изоляция отечественной философии от многих достижений историко-философской мысли конца XIX – начала XX в. Лишь с начала 90-х годов прошлого века появились статьи, посвященные в той или иной мере проблеме монархической государственности. Это, например, работы В.И. Большакова, А.Ю. Бородая, В.А. Ковалева М.В. Назарова, Н.А. Нарочницкой, В.М. Острецова, И.Н. Смирнова, Ю.И. Сохрякова, Ю.А.Тихомирова, П.В.Тулаева^[250]. Они внесли определенный вклад в разработку вопроса, однако следует констатировать, что в целом тема монархической государственности еще не стала предметом специальных исследований.

В.Н.Тростников говорит о монархии как одной из трех основных форм верховной власти, ее отличиях от демократии, выделяет монархию «как форму, которая обеспечивает национальное существование наиболее высокого качества»^[251].

В.Н.Катасонов считает, что устойчивое стремление русских к монархической власти продолжает сохраняться и поныне. «Вождизм советского времени, при всем его негативном отношении к монархии, представлял форму единоличной власти»^[252].

Более других способствовал распространению трудов Ильина в России Н.П.Полторацкий. Касаясь основных моментов монархической концепции философа, Полторацкий пишет: «Для того, чтобы постигнуть сущность монархии, необходимо исследовать не конституционные законы, а монархический душевный уклад и монархическое правосознание»…^[253].

В толковании понятия монархической государственности имеются и совпадения, и различия в позициях современных авторов. Большинство исследователей склонно трактовать идею монархии как составную часть или разновидность «русской идеи», – понятия, имеющего глубокие исторические корни в русской философии.

Некоторые авторы ограничиваются декларацией жизнеспособности монархии. Так, Ю.Г.Сумбатян полагает, что «возможности монархической формы правления еще далеко не исчерпаны, и в ближайшее время во многих странах традиционные властные структуры будут сосуществовать с демократическими государственными организациями»^[254]. Другие авторы считают монархию отжившей формой государственного правления. Ю.С.Пивоваров видит заслугу Ильина как «славянофила ХХ века» в том, что он сумел обосновать концепцию монархии как форму правового государства. Называя Ильина выдающимся теоретиком и апологетом монархии, Пивоваров скептически относится к возможности возрождения монархии в России, полагая, что это привело бы лишь к появлению новой формы тоталитаризма^[255]. В.И.Кураев отмечает, что самодержавие у Ильина «носит откровенно консервативно-утопический характер»^[256].

В рассуждениях о монархии ни один из современных исследователей не может пройти мимо трудов Ильина. В первой половине 90-х годов прошлого столетия оценка монархических идей Ильина часто давалась в самом общем виде с позиции применимости (или неприменимости) концепции монархии в условиях современной России. Рассматривая труды Ильина под этим углом зрения, отдельные авторы склонны были упрощать теоретическое наследие философа, механически использовать его выводы в ходе анализа современной государственности России. Положения ряда манифестов, программ, воззваний партий и движений того времени нередко напрямую декларировали положения Ильина без попыток их творческого осмысления.^[257]

Монархию нельзя представить вне всеобъемлющего нравственного идеала, объединяющего все стороны человеческой жизни. Этот нравственный идеал в прежние века всегда исходил от религии, ибо ни одна из философских систем не могла соперничать с нею в этом отношении. При общей секуляризации проблема поиска всеобъединяющих нравственных критериев стала камнем преткновения в работах о современной монархии. Этих вопросов касается в своей статье А.И.Тимофеев, критикуя неудачную, по его мнению, попытку Ильина «адаптировать моральные догмы православия к новой ситуации»^[258]. Наиболее целостную попытку представления теоретических построений Ильина дают статьи Ю.Т.Лисицы, однако и для него исследование монархических взглядов Ильина не является приоритетным^[259].

Выводы столь крупного политического философа, каким является Ильин, безусловно подвергаются критике с разных сторон. Так, Н.А.Нарочницкая считает, что полемика Ильина «зачастую совершенно отрывала его от почвы – от современной ему Европы, от реальной России – и полностью заслоняла для него нарождающийся новый Запад»^[260]. А.А.Грицанов полагает, что «значительная часть социально-философских и социологических соображений Ильина о будущем переустройстве тоталитарных обществ носила характер либерального утопизма религиозного толка»^[261].

По мнению И.И.Евлампиева произведения Ильина демонстрируют «…поразительную нереалистичность многих из предложенных методов возрождения будущей свободной России»^[262], «устремленность в прошлое»^[263], он «абсолютизирует все негативное в европейской цивилизации XX века», «…нашел утешение в проповеди – в проповеди церковного, исторического православия»^[264].

Мнение И.И.Евлампиева перекликается с мнением Т.В.Барковской, которая в своей книге «И.А.Ильин о роли культуры и религии в национальном возрождении России» пишет, что «Ильин будущее своей России не мыслил вне религии, точнее, православия»^[265], «Истинный путь – это возвращение в православие, к монархии желательно в допетровскую и петровскую эпоху. Идея в наше время утопическая»^[266], или: «Позиция Ильина излишне политизирована, идеологизирована, клирикализирована»^[267].

Ряд авторов оценивают творчество Ильина с иных позиций. Например, профессор, доктор философских наук Б.Н.Бессонов сетует на то, что Ильин «коммунизму дает… резко отрицательные, а потому односторонние и, конечно же, зачастую несправедливые оценки»^[268].

«Некоторые характеризуют Ильина как наиболее глубокого и трезвого философа и политического мыслителя России XX века. С этим трудно согласиться… Его труды не могут претендовать на окончательную формулировку русской идеи»^[269], – пишет известный российский философ М.А.Маслин.

«Национальный гений России»^[270], – так отзывается об Ильине профессор кафедры истории государства и права юридического факультета МГУ В.А.Томсинов.

Конечно, для коммунистов, и не только для них, кажутся далекими от действительности и неприемлемыми слова Ильина о том, что советская Россия «терпит унижение», «прекратила культурный рост», и «вымирает физически»^[271], поскольку расцвет советской империи, вслед за В.В.Кожиновым, как раз можно отнести на период 1945–1961 годов.

Следует отметить, что некоторые идеи Ильина, будучи вырванными из контекста его положений, например, о том, что Ильин называл положительным в фашизме, о справедливом неравенстве и др., могут быть односторонне интерпретированы и использованы теми или иными партиями, политическими течениями и группировками в своих собственных пропагандистских целях. Отметим также элемент спекуляции, присутствующий в выступлениях в средствах массовой информации отдельных общественных деятелей, пытающихся нажить себе политические дивиденды на интересе людей к монархии.

В современной России власти вспоминают о монархии лишь тогда, когда страна приближается к очередным выборам. Для удержания неправедным, преступным путем добытую в 1991 году власть используются разные средства, в том числе и эксплуатация темы монархии. Можно вспомнить, как на излете своей карьеры Б.Н.Ельцин обнаружил самый живой интерес к живущим за рубежом великой княгине Леониде и ее сыну Георгию, якобы имеющему основания претендовать на российский престол. Ельцин всерьез просчитывал варианты удержания власти в качестве регента над малолетним царем, однако в дальнейшем его планы изменились.

Нынешние власти упорно воюют с советским прошлым и замалчивают настоящее. И здесь хороши все средства, в том числе и выставки, посвященные императорам России, и строительство памятников белым генералам, лишь бы это можно было бы поставить в упрек, в пику советской власти, лишь бы отвести людей от раздумий над их нынешним положением. Нельзя не видеть, что попытки идеализации царской России никак не могут вывести нас из нынешнего тяжелейшего кризиса, в котором находится страна.

Подразумевая под современной империей государственную систему, объединенную под чьей-либо властью, современный русский журналист В.Винников полагает, что у современной России существует «имперский потенциал», включающий в себя религиозный потенциал православия, русскую историю, язык и сам русский народ, который остается потенциально имперским народом «… способным по исторической памяти и по благодати подвижнически восстановить как свое сословное триединство, включая уничтоженное воинское сословие, так и выдвинуть на вершину государственной власти истинного царя – кесаря – императора, воплощающего в своей сущности принцип «imperium»^[272].

Ныне особенно очевидно, что сам по себе рынок и внешние атрибуты демократии далеко еще не составляют основы правового государства. С другой стороны, сколь бы мощными и многочисленными ни были силовые структуры, все же свои основные силы государственная власть должна черпать не из них, а из поддержки, доверия народа, его лояльности. Для нас сейчас важным является то подчеркиваемое Ильиным обстоятельство, что право, правопорядок держатся не столько внешним принуждением – тогда это просто-напросто полицейский режим – сколько внутренним и свободным принятием граждан, их духом и правосознанием. Иначе государственная жизнь превращается в принятие не исполняемых постановлений и законов, а порядок поддерживается главным образом при помощи внешне-принудительных акций.

Задача воспитания народного правосознания превращается в простой лозунг, если не видеть реальных путей ее осуществления. Правосознание, политическая культура народа могут быть воспитаны не только политическими лозунгами, демонстрациями, теледебатами и т. д., но и живым, конкретным, сознательным и созидательным участием граждан в жизни государства, пониманием ими государственного смысла своей деятельности.

Разумеется, не все в теоретическом наследии Ильина равноценно и значимо. Очень многое предстоит изучить и осмыслить. Далеко не со всем, что излагал Ильин, можно согласиться. В настоящей работе основное внимание сосредоточено на анализе трудов Ильина, посвященных монархии, где мы пытались осмыслить те проблемы, которых касался сам Ильин, не претендуя на осмысление всего круга проблем, связанных с монархией и будущим российского государства. Предложенная вниманию читателей работа не может претендовать на полноту раскрытия взглядов Ильина на монархию и будущее России еще и по той причине, что общее творческое наследие Ильина, написанное на русском и немецком языках, по авторитетному мнению Ю.Т.Лисицы, насчитывает примерно сорок томов. В России пока издано лишь, вероятно, третья часть сочинений Ильина. За пределами исследования остались, например, такие важные вопросы для жизни России, как вопросы патриотизма, национализма, тоталитаризма. На наш взгляд, чрезвычайно свежи и своевременны такие его слова: «Образование без воспитания не формирует человека, а разнуздывает и портит его, технические умения, которыми он, – бездуховный, бессовестный, безверный и бесхарактерный, – и начинает злоупотреблять. Надо раз и навсегда установить и признать, что безграмотный, но добросовестный простолюдин есть лучший человек и лучший гражданин, чем бессовестный грамотей и что формальная «образованность» вне веры, чести и совести создает не национальную культуру, а разврат пошлой цивилизации»^[273].

Как ученый, он пытался исследовать государственные пути России. Не принимая формальной западной демократии и считая, что попытки следовать в фарватере ведущих мировых государств «антинациональны, духовно фальшивы и исторически безнадежны»^[274], он, одновременно, не видел и перспективы для тоталитарной диктатуры.

В концепции тоталитаризма у Ильина наиболее существенным представляется его взгляд на тоталитаризм как симптом политического и духовного кризиса во всем мире. Главным же «лекарством» от тоталитаризма, по Ильину, должна быть не формальная демократия, которая, наоборот, может способствовать возникновению этого феномена, но сильная, авторитетная государственная власть, создание правового государства, опирающегося на правосознание граждан, воспитание которого, вместе с политической свободой, и должна организовать государственная власть.

Ильин убедительно раскрыл значение национализма в формировании духовно-нравственных основ общества, что имеет исключительно важное значение для будущего становления России.

В своих воззрениях на православие, самодержавную народную монархию, самобытные пути развития России Ильин оказался не просто близок славянофилам, а явился продолжателем их идей. Некоторые из его статей и по содержанию, и по стилю напоминают «Выбранные места из переписки с друзьями» Н.В.Гоголя. Можно сказать, что в «Наших задачах» Ильин выступил в качестве пророка и учителя России, продолжая в XX веке дело своего великого предшественника.

Ильин является прямым последователем идей славянофилов, наиболее ярким представителем славянофильства и почвенничества в XX веке. В отличие от ряда отечественных мыслителей XIX века, считавших, что будущее России неразделимо с социализмом, Ильин отвергает классовый подход в жизни общества. Самодержавную монархию в будущей России Ильин мыслил в качестве правового государства, что является принципиально новым по отношению к идеям славянофилов. К тому же, говоря о самодержавной монархии как лучшем государственном устройстве для России, Ильин вовсе не предавался утопическим мечтаниям, он делал целый ряд оговорок: признание невозможности воссоздания самодержавной монархии в России в прежних ее формах; признание необходимости обновления устаревших и избитых политических понятий, в том числе и монархических; видение опасностей монархического строя; признание принципа непредрешения формы государственного устройства в кризисные для государства периоды, когда речь должна идти о выживании народа.

С новых творческих позиций он обосновывает монархию как форму правового государства в современных условиях, по-своему трактует национальную идею, возможность создания монархического государства, в котором церковная обрядность и духовная суть религии не тождественны друг другу.

В работе «О монархии и республике» Ильин, по нашему мнению, вплотную подводит читателей к выводу о возможности создания такого монархического государства, в котором глубокое религиозное чувство не связано с конфессиями. Люди перестают понимать монархию, и это приводит к возникновению демократических государств, в которых господствует разум в ущерб чувствам. С 1917 года в России не стало монархии, но в народе осталось религиозное чувство, которое, на наш взгляд, не поколебали ни гонения на православную церковь, ни широкая атеистическая пропаганда. У людей оставалось религиозное чувство еще и потому, что Ленин, Сталин и другие руководители советского государства в сознании и чувствах людей отождествлялись с монархами, идеократический принцип власти не был нарушен. В советский период нравственный идеал, духовность, как высший принцип жизни народа, был сохранен, народное единомыслие упрочено. Подтверждением тому явились беспрецедентные успехи советского государства, позволившие ему в короткий исторический период стать второй супердержавой в мире, отстоять свои завоевания в войне с фашизмом. Можно вспомнить, что и нормы Морального кодекса строителя коммунизма покоились на христианских заповедях.

Ильин становится невольным, но объективным сторонником советского периода истории российского государства, в котором у людей преобладало и преобладает поныне чувство любви к ближнему своему. Другие познавательные акты души – мысль и воображение – для русских людей имеют гораздо меньшее значение. Приоритет духа у русского народа господствует над материей. Идея служения важна больше, чем религиозно-догматическая приверженность Богу, а понятие духовности гораздо шире и многограннее понятия религиозности. Таким образом, по Ильину, можно сделать очень важный вывод о возможности создания монархического государства вне религиозно-догматических постулатов, однако вопрос о том, что будет являться Делом или Предметом, как объединяющим идеалом, Ильин не описывал и не анализировал. Сам Ильин не делал выводов о возможности создания монархии в атеистическом государстве, но изучение известных нам трудов Ильина позволяет предположить такой вывод. Важно, на наш взгляд, еще раз подчеркнуть, что религиозный человек может не верить в Бога, оставаться вне рамок того или иного вероисповедания, – и тем не мене по отношению к жизни, к окружающим людям быть истинно религиозным. Лучшие люди советской эпохи: безвестные герои Гражданской войны, строители первых пятилеток, солдаты, партизаны, подпольщики, погибшие в Великую Отечественную войну, те, кто восстанавливал народное хозяйство после войны, покорители целины и космоса, передовые представители народного труда в 60-80-е годы – были и есть глубоко религиозными людьми, ибо чувство любви и верности своему народу и стране, совести и правды были развиты у них в высокой степени. Для таких людей, для такого народа, каким является русский народ, будущая неизвестная, но в основе своей единоличная, монархическая форма власти, безусловно, ближе, поскольку в гораздо большей степени, чем демократия, позволяет в жизни заниматься достойными человека делами: воспитанием детей, совершенствованием труда и культуры. Опыт второй половины XX столетия лишь подтверждает наблюдения и заключения Ильина.

Устоявшееся мнение о невозможности создать в атеистической России монархическое государство выгодно лишь для недругов нашей страны. Духовность, как своеобразное религиозное чувство русских людей, за десятилетия советской власти не исчезло. Более того – оно укрепилось. При всей сложности и деликатности этой проблемы выразим уверенность в том, что именно рыночные отношения, насаждаемые в России, представляют настоящую опасность для духовно мыслящих и религиозно воспринимающих жизнь людей.

Ныне мы можем определенно сказать и о полярности политических позиций Ильина с теми, «кто метил в коммунизм, а попал в Россию». Очевидно, что очень многие из них метили именно туда, куда и хотели попасть. Лукавство этих «радетелей за Россию» стало вполне очевидным для многих в последние годы.

Наши либеральные средства массовой информации, почти полностью контролирующие обстановку в стране, насколько для них это сейчас возможно, стараются замалчивать труды Ильина. Это и понятно. Российским либералам Ильин был нужен в конце 80-х – начале 90-х годов, когда речь шла о свержении советской власти. Антисоветизм Ильина использован ими сполна и вычерпан до дна. Но в этом не весь Ильин. И не это главное у Ильина. Главное – пути построения русского государства. И здесь пути расходятся, потому что либеральные СМИ и стоящие за ними нынешние закулисные и явные правители государства, отнюдь не испытывают симпатии к России, а Ильин любил свой народ и страну. Объективно позиция Ильина в современной России смыкается с позицией и действиями левых сил, прежде всего коммунистами. Такова диалектика современной жизни, где сходятся противоположности.

Главная причина «тихого закапывания» Ильина в стратегических расхождениях его положений с социально-экономическим курсом власти в России. Курс Ильина не просто далек от проводимых в последние пятнадцать лет социально-экономических преобразований, он прямо противоположен им. Можно оспорить осторожное высказывание профессора МГУ М.А.Маслина о том, что безусловная экстраполяция предложенных Ильиным идей на нашу сегодняшнюю реальность невозможна и предположить, что в главных чертах именно труды Ильина могли бы послужить основой для выработки нового курса. Масштаб личности и прозорливость в отношении будущего России пока несопоставимы с известностью его трудов, налицо невостребованность идей Ильина. Но значение трудов Ильина со временем несомненно будет возрастать. Ильин остро-современен прежде всего как политический мыслитель и патриот.

Можно отметить и такую тенденцию, что с начала XXI века в отношении Ильина преобладают публикации, рассматривающие богословские аспекты его творчества.

Далеко от России, в унизительном положении эмигранта, задолго до ликвидации Советского Союза Ильин не переставал верить в свою страну и трудиться на ее благо. По исключительной проницательности будущей судьбы России, никто не может сравниться с Ильиным в послевоенное время, некого поставить рядом с ним. Удивительно, но именно в послевоенный период, когда мощь Советского Союза была как никогда высокой, Ильин совершенно убежденно писал о грядущем низвержении советской власти и путях государственного строительства.

Ильин никогда не будет иметь признания на Западе, так как все его философствование проникнуто тем особым видом духовных исканий, которые характерны именно для русского человека.

На Ильина еще не навесили ярлык антисемита, но это непременно произойдет, когда Россия все в большей степени начнет воплощать в практических делах идеи Ильина. Выигрышным моментом для либералов окажется и отношение Ильина к фашизму, которое содержало не только отрицательные оценки.

Замечательный русский патриот Б.Миронов в статье «Жупел «русского фашизма»^[275] пишет о неизбывности вражды Запада к России: «Все так же западные специалисты по «русскому вопросу», но уже с огромной армией подручных в самой России пытаются изолгать Россию». Со второй половины 90-х годов отечественные либералы, как о самом страшном для России говорят об изоляции от влияния Запада. По президентскому посланию 1999 года призывы к изоляции и самодостаточности следовало бы квалифицировать как особо тяжкое преступление.

Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.

Вся история русского народа – это поиск справедливости и борьба с несправедливостью. Спасение русского государства в соблюдении и сохранении своего русского миропонимания.

Наша жизнь всегда строилась любовью, как основной духовно-творческой силы души. Но современный Запад навязывает нам новый мировой порядок. Еще Достоевский говорил об утрате людьми представлений в отличии добра от зла. В нынешнем наступлении глобализма добро и зло меняются местами, и Россия с ее традиционным пониманием мира не вписывается и не может вписаться в концепцию всемирного государства. Суть глобализма в антихристианском, безрелигиозном устроении жизни, в лишении каждого народа его самобытности, национально-культурной почвы. Именно Россия остается главным оплотом борьбы за переустройство мира на основах любви, добра и справедливости.

Когда мы обновим Россию, воссоздадим и укрепим ее на основах духа, нравственности, права – покажет время. Главное на этом пути – осознание прошлого и настоящего страны, переход к конкретным делам по укреплению русского государства с учетом его специфики и самобытности.

Говоря о будущем, нужно непременно отталкиваться от нашей истории, вглядываться в нее. Только знание и усвоение исторических традиций русского государства позволит верно выбрать будущий путь.

Список использованной литературы

Работы И.А. Ильина

Что такое политическая партия. М., 1906.

Понятие права и силы. М., 1910, 38с.

Идея личности в учении Штирнера // Вопросы философии и психологии. 1911, Кн. 106(1).

Кризис идеи субъекта в наукоучении Фихте-старшего // Вопросы философии и психологии. 1912, Кн. 111(1), 112(2).

Шлеймахер и его «Речи о религии». Русская мысль, 1912, № 23, Кн.2, С. 41–46.

Философия Фихте как религия совести // Вопросы философии и психологии. 1912. Кн. 122(2).

Философия как духовное делание. Русская мысль. 1915, № 36. Кн. 125. С. 112–128.

Общее учение о праве и государстве // Основы законоведения. Пг., 1915. 106 с.

Порядок или беспорядок. М., 1917.

Учение Гегеля о свободе воли // Вопросы философии и психологии. 1917. Кн. 137–138(2–3).

Основные задачи правоведения в России// Русская мысль. 1922. VIII–XII.

Проблемы современного правосознания. Берлин, 1923.

Духовная культура и ее национальные вожди.// Русская мысль. 1923. I–II.

Памяти П.И. Новгородцева // Русская мысль. 1923/24, IX–XII.

Государственный смысл Белой армии // Русская мысль. 1923/24. IX–XII.

Религиозный смысл философии: три речи, 1914–1923. Париж, 1925.

О сопротивлении злу силою. Берлин, 1925.

Очерки внутренней России // Новое время. 1925.

Республика – монархия. Возрождение. Париж. 1926, 341.

Родина и мы. Белград, 1926.

Самобытность или оригинальничанье // Русская мысль. 1927, № 1.

Будущее русского крестьянства // Русский колокол. Берлин, 1928, № 3.

Яд большевизма. Женева, 1931.

О России. Три речи. 1926–1933. София, 1934.

Путь духовного обновления. Белград, 1935.

Основы христианской культуры. Женева, 1937.

Основы борьбы за национальную Россию. Нарва, 1938.

О христолюбивом воинстве // Православная Русь. 1939, № 10.

Россия и мы // Возрождение. Париж, 1949, № 5.

Аксиомы религиозного опыта. Т. 1–2. Париж, 1953. (переиздание М., 1993).

Наши задачи. Статьи 1948–1954 гг. Т. 1–2. Париж, 1956 (переиздание – М., 1992).

О монархе // Известия Высшего Монархического Совета 1955, № 13.

О сущности правосознания. Мюнхен, 1956 (М., 1993).

Путь к очевидности. Мюнхен, 1957 (М., 1993).

Мережковский – художник // Русская литература в эмиграции: Сборник. Питтсбург, 1972. С. 177.

Русские писатели, литература и художество. Нью-Йорк, 1973.

О монархии // Русское возрождение. 1978. № 1. С. 189–228; № 2. С. 186–231; № 3. С. 135–180; № 4. С. 114–171.

О монархии и республике. Нью-Йорк, 1979 (переиздание – Вопросы философии 1991, № 4–5).

Кризис безбожия // Вече. 1986. № 23.

Аксиомы власти // Новое время. 1990. № 10.

О России. М., 1991.

О русском национализме. Что сулит миру расчленение России. Сб. ст. Новороссийск, 1991.

Творческая идея нашего будущего. Об основах духовного характера. Новосибирск, 1991.

За национальную Россию // Слово. 1991. № 4–7.

Идея нации // Голос Родины. 1991. № 5.

Мое мнение о коммунизме // Россия. 1991. № 1.

О путях России // Книжное обозрение. 1991. № 31.

О Российском государстве // Литератор. 1992. № 16.

О правах и обязанностях российских граждан // Литератор. 1992. № 17.

Одинокий художник. Статьи, речи, лекции. М., 1993.

О новом человеке // Слово. 1993. № 1–2.

Архивные находки // Начало. 1993. № 3.

Аксиомы религиозного опыта. М., 1993. 448 с.

Сочинения в 2 т. М., 1994, 574 с.

Родина и мы. Смоленск, 1995. 512 с.

О России. М., 1996.

Собр. соч. В 10 т. Т. 1, 2. М., 1993; Т. 3. 1994; Т. 4. 1995; Т. 5. 1996; Т. 6. 1997.

Собрание сочинений. Дневники. Письма. Документы. (1903–1938). М., 1999.

Собрание сочинений. Письма. Мемуары. (1939–1953). М., 1999.

Собрание сочинений. О воспитании национальной элиты. М., 2001.

Собрание сочинений. Кто мы? О революции. М., 2001.

Собрание сочинений. Мир перед пропастью. М., 2001.

Собрание сочинений. Статьи. Лекции. Выступления. Рецензии. (1906–1954). М., 2001.

Теория права и государства. М., 2003.

Почему мы верим в Россию. М., 2006.

Собрание сочинений. Переписка двух Иванов. М., 2006.

Монографии, научные сборники, брошюры

Александрова Т.А. Монархи Европы: судьбы династий. М., 1996, 202 с.

Алексеев А.С. К вопросу о юридической природе власти монарха. Ярославль, 1910, 118 с.

Аристотель Сочинения в 4 т. М., 1984, Т.4.

Бабинцев С.М. Миросозерцание И.А. Ильина. М., 1997.

Бабушкин В.У. Феноменологическая философия науки: критический анализ. М., 1985, 189 с.

Базаров В. Анархический коммунизм и марксизм. СПб., 1906, 183 с.

Безносов В.Г. Сост. Смысл жизни в русской философии. СПб., 1995, 380 с.

Бердяев Н. А. Судьбы России. М., 1990, 346 с.

Бердяев Н.А. Смысл истории., М., 1990, 173 с.

Бердяев Н.А. Русская идея: Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века. М., 1997, 541 с.

Бессонов Б.Н. Русская идея: мифы и реальность. в 2 ч., М., 1993, Ч.1, 189 с., Ч.2, 166 с.

Болотоков В.Х. Выдающиеся представители русской социальной мысли. М., 2002.

Бородай Ю.М. Эротика. Смерть. Табу. М., 1996, 413 с.

Бредихина О.Н. Русское мировоззрение: восстановимы ли традиции? Мурманск, 1997, 131 с.

Булгаков С.Н. Философия хозяйства. М., 1993, 413 с.

Булгаков С.Н. Свет невечерний. М., 1994, 415 с.

Вебер М. Избранное. Образ общества. М., 1994, 702 с.

Вебер М. Избранные произведения. М., 1990, 804 с.

Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. М., 1990, 393 с.

Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. М., 1988, 519 с.

Вехи. Из глубины. М., 1991, 211 с.

Водолагин А.В. Онтология политической воли. Тверь, 1992, 110 с.

Водолагин А.В., Данилов С. Метафизическая ось евразийства. Тверь, 1994, 93 с.

Володин А.И. Гегель и русская социалистическая мысль XIX века. М., 1973, 304 с.

Гадамер Г. Истина и метод. М., 1988, 670 с.

Галактионов А.А., Никандров П.Ф. Русская философия IX–XIX вв. Л., 1989, 743 с.

Гнатюк О.Л. Русская политическая мысль начала XX в: Н.И.Кареев, П.Б.Струве, И.А.Ильин. Спб., 1994, 209 с.

Гегель Г. Философия истории. СПб., 1993, 470 с.

Гегель Г. Философия права. М., 1990, 525с.

Гоббс Т. Сочинения в 2 т., Т. 2, М., 1964, 748 с.

Голосовкер Я.Э. Достоевский и Кант. М., 1963, 102 с.

Горбунов А. Методологические основы дисциплин, изучающих деятельность государства. М., 1906, 217 с.

Грацианский П.С. История политических и правовых учений XIX века. М., 1993, 304 с.

Грибовский В.М. Государственное устройство и управление Российской империей. Одесса, 1912, 258 с.

Громыко А.Л. Политические режимы. М., 1994, 64 с.

Гумилев Л.Н. Ритмы Евразии: эпохи и цивилизации. М., 1993, 576 с.

Гумплович Л. Общее учение о государстве. СПб., 1910, 516 с.

Гуревич А.Н. и др. Это человек. Антология. М., 1995, 296 с.

Гуссерль Э. Логические исследования. СПб., 1909, Т.1.

Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск, 1994, 357 с.

Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991, 574 с.

Декарт Р. Избранные произведения. М., 1950, 712 с.

Долгов К.М. Философия, искусство, политика (Критика современных буржуазных концепций). М., 1976, 64 с.

Долгов К.М. Диалектика и схоластика: Критический анализ философии неотомизма. М., 1983, 158 с.

Долгов К.М. Восхождение на Афон: Жизнь и миросозерцание Константина Леонтьева. М., 1997, 400 с.

Достоевский Ф.М. ПСС в 30 т., Т.25, Л., 1983.

Евлампиев И.И. История русской философии. М., 2002.

Евлампиев И.И. Божественное и человеческое в философии И. Ильина. СПб., 1998.

Евразийство. Опыт систематического изложения. Пути Евразии. М., 1992.

Желнов М.В. Предмет философии в истории философии. М., 1981, 720 с..

Зеньковский В.В. История русской философии. Л., 1991, 269 с.

Зиновьев А.А. Русская трагедия. М., 2002, 480 с.

Ивановский В.В. Вопросы государствоведения, социологии и политики, Казань, 1899, 399 с.

Иеллинек Г. Общее учение о государстве. СПб., 1908, 599 с..

Кант И. Собрание сочинений в 6 т., Т.4, М., 1965.

Карлейль Т. Теперь и прежде. М., 1994, 415 с.

Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация. В 2-х кн. М., 2001.

Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993, 351 с.

Киреевский И. Полное собрание сочинений в 2 т., М., 1911, Т.1, 289с., Т.2, 300 с.

Киреевский И.В. Избранные статьи. М., 1984, 383 с.

Кистяковский Б. И. Социальные науки и право. М., 1991, 202 с.

Ковалев В.А. Проблемы основ государства в теории И. Ильина. СПб., 1994, 96 с.

Ковалевский М. Из истории государственной власти в России. М., 1905, 112 с.

Кожинов В.В. Грех и святость русской истории. М., 2006, 480 с.

Косолапов Р.И. Истина из России. Тверь, 2004, 672 с.

Кувакин В.А. Религиозная философия в России. Начало ХХ в. М., 1980, 309 с.

Кураев В.И. Философ волевой идеи // Ильин И.А. Путь к очевидности. М., 1993.

Кураев В.И. И.А. Ильин: философия русского опыта. М., 2001.

Кучеренко Г.С. Монархия и народовластие в культуре просвещения. М., 1995, 147 с.

Лавров П.Л. Избранные произведения в 2 т. М., 1965, Т. 2, 703 с.

Ленин В.И. Избранные сочинения в 10 т., Т.7, М.,1986.

Леонтьев К.Н. Цветущая сложность. Сб. статей. М., 1993, 397 с.

Леонтьев К.Н. Избранные статьи. М., 1992, 318 с.

Лисица Ю.Т. И.А. Ильин об основах христианской культуры. // Культура и будущее России. Череповецкие чтения, М., 1992.

Лисица Ю.Т. Иван Александрович Ильин. Историко-биографический очерк.// Ильин И.А. Собр. соч. в 10 т. Т. 1., М., 1993.

Лисица Ю.Т. Основы государственного устройства у И.А. Ильина. М., 1996, 160 с.

Локк Дж. Сочинения. М., Т.1, 1985, 622 с.

Лосский Н.О. История русской философии М., 1994, 460 с.

Луначарский А.В. Религия и социализм. СПб., 1908, Ч.1, 230 с.

Макиавелли Н. Государь. М., 1990, 639 с.

Маслин М.А. Сост. О России и русской философской культуре. М., 1990, 527 с.

Маслин М.А. Ред. Русская философия. Словарь. М., 1995, 655 с.

Мечников И.И. Этюды оптимизма. М., 1988, 328 с.

Мигунов А.Н. Феномен русского Просвещения: основные проблемы. СПб., 1999.

Митрополит Иоанн Самодержавие духа. СПб., 1995, 256 с.

Митрополит Иоанн. Русь Соборная. СПб., 1995, 248 с.

Митрохин Л.Н. Философия религии. М., 1993, 416 с.

Молчанов В.И. Время и сознание. Критики феноменологической философии. М., 1988, 143 с.

Монтескье Ш. Избранные сочинения. М., 1955, 800 с.

Мотрошилова Н.В. Принципы и противоречия феноменологической философии. М., 1968, 128 с.

Назаров М.В. Миссия русской эмиграции. М., 1994, 414 с.

Ницше Ф. Воля к власти. М., 1994, 301 с.

Новгородцев П.И. Сочинения. М., 1995, 448 с.

Петров М.К. Язык, знак, культура. М., 1991, 328 с.

Победоносцев К.П. Московский сборник. М., 1896, 146 с.

Полторацкий Н.П. Русская религиозная философия // Мосты – Мюнхен. 1960, N4.

Полторацкий Н.П. И.А. Ильин и полемика вокруг его идеи о сопротивлении злу силою. Лондон, 1975, 223–279 с.

Полторацкий Н.П. Иван Александрович Ильин. Жизнь, труды, мировоззрение. Сб. статей. Эрмитаж, 1989, 320 с.

Полторацкий Н.П. Монархия и республика в восприятии И.А. Ильина. //Нью-Йорк, 1979, 86 с.

Рассел Б. История западной философии. В 2 т. М., 1993, 509 с.

Рикер П. Конфликт интерпретаций. М., 1995, 415 с.

Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. СПб., 1911, 195 с.

Розанов В.В. Сочинения. М., 1990, 588 с.

Русская идея. Сборник. М., 1992, 494 с.

Русская идея: В кругу писателей и мыслителей Русского Зарубежья в 2 т. М., 1994 Т.1, 539 с., Т.2, 684 с.

Русская философия: зарубежные исследования. Реферативный сборник. М., 1994, 157 с.

Руссо Ж.Ж. Об общественном договоре. М., 1938, 120 с.

Сагатовский В.Н. Русская идея: продолжим ли прерванный путь? СПб., 1994, 217 с.

Самарин Ю.Ф. Сочинения в 10 т. М., 1906, Т.6, 497 с.

Семенов В.С. Уроки XX века и путь в XXI век (Социально-философский анализ и прогноз). М., 2000, 411 с.

Серафим (Соболев) Русская идеология. СП-б, 1994, 234 с.

Солженицын А.И. Как нам обустроить Россию. Л., 1990, 58 с.

Соловьев В.С. Оправдание добра. М., 1996, 479 с.

Соловьев В.С. Русская идея. М., 1911, 51 с.

Солоневич И.Л. Народная монархия. М., 1991, 512 с.

Сохряков Ю.И. И.А. Ильин – религиозный мыслитель и литератор. М., 2004, 251 с.

Судьбы России: взгляд русских мыслителей. Сб. М., 1992, 112 с.

Сычев Ю.В. Человек. М., 1995, 215 с.

Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. М., 1993, 192 с.

Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. Калуга, 1997, 671 с.

Тоцкий В.П. И.А. Ильин и современная Россия. М., 2001.

Троицкий Е.С. Русская этнополитология тт. 1–3, М., 2003.

Троицкий Е.С. Русская цивилизация и соборность. М., 1994, 251 с.

Троицкий Е.С. О русской идее. Очерк теории возрождения нации. М., 1994, 313 с.

Троицкий Е.С. Русская нация: Историческое прошлое и проблемы возрождения. М., 1995, 222 с.

Трубецкой Н.С. История, культура, язык. М., 1995, 798 с.

Трубников Н.Н. Время человеческого бытия. М., 1987, 255 с.

Федотов Г.П. Святые древней Руси. М., 1990, 268 с.

Флоренский П.А. Детям моим. Воспоминания прошлых дней. М., 1992, 560 с.

Флоровский Г. Пути русского богословия Вильнюс, 1991, 601 с.

Франк С.Л. Духовные основы общества. М., 1992, 510 с.

Франк С.Л. Смысл жизни. Минск., 1992, 48 с.

Фромм Э. Душа человека. М., 1992, 429 с.

Хабермас Ю. Демократия, разум, нравственность. М., 1995, 245 с.

Хвалин А. Восстановление монархии в России. Харбин, 1922, 106 с.

Хомяков А.С. Сочинения в 2 т., Т.2, М., 1994, 590 с.

Хомяков Д.А. Православие, самодержавие, народность. Минск, 1997, 207 с.

Чичерин Б.Н. Собственность и государство. М., 1882, 185 с.

Шанэ Поль История государственной науки в связи с нравственной философией. СПб., 1876.

Шафаревич Г. Общее учение о государстве. СПб., 1908.

Шелер М. Избранные произведения. М., 1994, 414 с.

Шеллинг Ф. Система трансцендентального идеализма. М., 1936, 479 с.

Шипов Я. Церковь и демократия. М., 1996, 126 с.

Шопенгауэр А. Избранные произведения. М., 1993, 479 с.

Шпенглер О. Закат Европы. М., 193, 592 с.

Шпет Г.Г. Введение в этническую психологию. СПб., 1996, 155 с.

Шпет Г.Г. Явление и смысл. Феноменология как основная наука и ее проблемы. М., 1914, 219 с.

Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 1997, 369 с.

Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991, 527 с.

Статьи в периодических изданиях.

Бабинов Ю.А., Колесов М.С. И.А.Ильин и национальное самосознание русского народа. // Социально-гуманитарные знания. № 3, 2001.

Большаков В.И. Монархия в судьбе России.// В кн. «Наши задачи» Ивана Ильина и…наши задачи. М., 1995.

Бородай А.Ю. И.Л. Солоневич и его «Народная монархия». Реф. сб. М., 1994, С. 106–121.

Васецкий А.А., Лобановская Е.А. Государственность как проблема в учении о праве И.Ильина. // Личность. Культура. Общество. № 4, 2006.

Васильев В.А. И.А. Ильин о добродетелях, пороках и сопротивлении злу. // Социально-гуманитарные знания. № 1, 2006.

Водолагин А.В. Метафизика воли и теория естественного права // Социальная теория и современность. М., 1996, № 21, С. 29–38.

Володин А.И. Проблема национального самосознания в спорах «западников» и «славянофилов» // Социальная теория и современность. М., 1992, № 3.

Гаджиев К.С. Эпоха демократии? // Вопросы философии, 1996, № 9. С. 3–14.

Гусев В.А. Консервативная политология Ивана Ильина. // Социологические исследования, 1992, № 4, С.65.

Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология // Вопросы философии, 1992, № 7.

Гутлин М.Н. Критика Ф.Ницше и философские ориентиры И. Ильина // Социально-гуманитарные знания. № 5, 2003.

Зотов А.Ф. Существует ли мировая философия.// Вопросы философии, 1997, № 4. С. 19–28.

Зотов В.Д. Слово об Иване Ильине // Социально-гуманитарные знания., № 4, 2006.

Иван Ильин. Отечественная философия: опыт, проблемы, ориентиры исследования. Сб. статей, М., 1995, № 18, 140 с.

Игнатов А. Богословские аргументы в политической борьбе.// Вопросы философии, 1997, № 5. С. 15.

Катасонов В.Н. Национально-государственная идея России: верность историческому призванию // Москва. М., 1997, № 5. С. 3—13.

Катасонов В.Н. Великодержавность: геополитика и психология // Москва. М., 1998, № 4. С. 82–97.

Коган Л.А. О будущем философии // Вопросы философии, 1996, № 7. С. 17–31.

Кулинченко В.А. О духовно-культурных основаниях модернизации России // Полис: Политические исследования, № 2, 2003.

Кухарь Е.М. Революция и государственность в творчестве И.А. Ильина // Вестник Московского университета. Политические науки. № 5, 2006.

Лисица Ю.Т. И.А. Ильин как правовед и государствовед // Вопросы философии. 1991, № 5. С. 146–159.

Лисица Ю.Т. И.А. Ильин об основах христианской культуры // Культура и будущее России. Череповецкие чтения. М., 1992.

Лисица Ю.Т. Предисловие к публикации статьи Ильина «Против России» // Литературная Россия. М., 1990, № 16.

Лисица Ю.Т. Русская правда Ивана Ильина // Наш современник, 1993, № 3. С. 118–129.

Лисица Ю.Т. Философия Ивана Ильина и проблемы право-сознания граждан в России. // Русь державная. М., 1994, № 5. С. 13–18.

Марченко М.Н. Общее учение о праве и государстве. Ильин и современность // Вестник Московского университета. № 5, 2003.

«Наши задачи» Ивана Ильина и… наши задачи. Матер. конф. М., 1995, 143 с.

Окара А. Правосознание – центральная категория философии права И.А. Ильина // Государство и право. № 6, 1999.

Острецов В.М. Русское дело // Держава, 1996, № 1, С. 12–15.

Пивоваров Ю.С. Может ли спасти Россию самодержавная монархия? // Вопросы философии, 1991, № 6. С. 76–85.

Полторацкий Н.П. Русские зарубежные писатели в литературно-философской критике И.А. Ильина // В сб. «Русская литература в эмиграции». Питтсбург, 1972, С. 271–287.

Путилова Л.М. Российский менталитет в творчестве И. Ильина // Иван Александрович Ильин и современная Россия: Сборник статей. М., 2001.

Русская философия: зарубежные исследования. Реферативный сборник. М., 1994, 157 с.

Савельев А., Пыхтин С. и др. Манифест конгресса русских общин. М., 1994, 46 с.

Солоневич И.Л. Политические тезисы российского народно-имперского (штабс-капитанского) движения //Наш современник, 1992, № 12. С. 131–142.

Социальная философия Ивана Ильина. // Материалы российского семинара 9—10 апр. 1993 г., Ч.I,II, СПб., 1993.

Сорокин В.В. Правосознание в переходной период общественного развития // Журнал российского права. № 10, 2002.

Степин В.С., Толстых В.И. Демократия и судьбы цивилизации // Вопросы философии, 1996, № 10, С. 3–19.

Сохряков Ю.И. Ильин И.А. // Писатели русского зарубежья. М., 1993. С. 12–17.

Сумбатян Ю.Г. Монархия – традиционная форма государственности // Преподавание истории в школе. 1997, № 7. С. 15–18.

Тихомиров Ю.А. Государственно-правовые идеи И.А. Ильина // Вопросы философии, 1991, № 8.

Тростников В.Н. О монархии как о наиболее совершенной форме национального существования // Держава, 1996, № 4. С. 26–31.

Тулаев П.В. Испанский опыт реставрации монархии.// Держава, 1996, № 1. С. 36–40.

Тускарев А. Некоторые вопросы современного монархического движения. 1993. Рукопись.

Тюрин П. Икона и царь // Москва. М., 1997, № 3. С. 158–172.

Фукуяма Ф. Конец истории // Вопросы философии, 1989, № 4.

Хачатурян Л.В. Канонические тексты и правило авторитета в оценке религиозной философии: А.Хомяков – В.Соловьев – И.Ильин // Общественные науки и современность. № 4, 2006.

Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Сборник переводов. Вып.2, М., 1988, 213 с.

Шестов Л. Памяти великого философа Гуссерля // Вопросы философии, 1989, № 1.

Шестов Л. Феноменология и ее роль в современной философии // Вопросы философии, 1988, № 12.

Диссертации

Постников К.Р. Концепция тоталитаризма в политической философии И.А. Ильина. Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. М., 1996, 172 с.

Самохина А.А. Проблема человека в произведениях И.А. Ильина. Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. М., 1996, 141 с.

Ковалев В.А. Духовные и национальные основы государства в политико-правовой теории И.А. Ильина. Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. СПб., 1993, 139 с.

Цвык В.А. Проблемы борьбы со злом в философии И.А. Ильина. Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. М, 1997, 137 с.

Ильин А.Ю. Проблемы будущей российской государственности в политической философии И.А. Ильина. Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. СПб., 1999, 145 с.

Попова О.С. Проблема трагического в философии И.А. Ильина. Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. Краснодар, 2004.

Барковская Т.В. И.А. Ильин о роли культуры и религии в национальном возрождении России. Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. М, 2005, 152 с.

1

Полторацкий Н. Иван Александрович Ильин. Жизнь, труды, мировоззрение. Сборник статей. Спб., 1989, с. 73.

(обратно)

2

Там же, с. 35.

(обратно)

3

Ильин И.А. О монархии и республике. Собр. соч. В 10 т. Т. 4. М., 1994, с. 418.

(обратно)

4

Полторацкий Н.П. Монархия и республика в восприятии И.А.Ильина. Нью-Йорк, 1979, с. 8.

(обратно)

5

Ильин И.А. Наши задачи. М., 1992, с. 202.

(обратно)

6

Ильин И.А. Наши задачи, с. 144.

(обратно)

7

Там же, с. 48.

(обратно)

8

Там же, с. 321.

(обратно)

9

Ильин И.А. Наши задачи, с. 42.

(обратно)

10

Полторацкий Н. Иван Александрович Ильин. Жизнь, труды, мировоззрение, с. 47.

(обратно)

11

Ильин И.А. Наши задачи, т. 4, с. 152.

(обратно)

12

Ильин И.А. Путь к очевидности. М., 1994, т. 3, с. 496.

(обратно)

13

Ильин И.А. Путь к очевидности, с. 416.

(обратно)

14

Там же, с. 415.

(обратно)

15

Ильин И.А. О сущности правосознания. М., 1994, т. 4, с. 231.

(обратно)

16

Ильин И.А. Путь к очевидности, с. 463.

(обратно)

17

Ильин И.А. Путь к очевидности, с. 399.

(обратно)

18

Шелер М. Человек в эпоху уравнивания. Избр. произв. М., 1994, с. 124.

(обратно)

19

Ильин И.А. Религиозный смысл философии. Три речи, с. 23.

(обратно)

20

Там же, с. 23.

(обратно)

21

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 233.

(обратно)

22

Там же, с. 324.

(обратно)

23

Ильин И.А. Путь к очевидности, с. 408.

(обратно)

24

Новгородцев П.И. Существо русского православного сознания. М., 1994, с. 153.

(обратно)

25

Ильин И.А. Путь к очевидности, с. 540.

(обратно)

26

Шопенгауэр А. Свобода воли и основы морали. Две основные проблемы этики. Спб., 1887, с. 28.

(обратно)

27

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 476.

(обратно)

28

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 453.

(обратно)

29

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 310.

(обратно)

30

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 238.

(обратно)

31

Ильин И.А.О монархии и республике, с. 319–320.

(обратно)

32

Кант И. Собр. соч. в 6 т, т.4. М., 1965, с. 284.

(обратно)

33

Гегель Г. Философия права. М., 1990, с. 98.

(обратно)

34

Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. Калуга, 1998, с. 421.

(обратно)

35

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 527.

(обратно)

36

Там же, с. 456.

(обратно)

37

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 475.

(обратно)

38

Там же, с. 506.

(обратно)

39

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 457.

(обратно)

40

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 463.

(обратно)

41

Там же, с. 463.

(обратно)

42

Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. Калуга, 1998, с. 327.

(обратно)

43

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 483.

(обратно)

44

Солоневич И.Л. Белая империя. М., 1997, с. 77.

(обратно)

45

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 512.

(обратно)

46

Коган Л.А. О будущем философии. Вопросы философии, 1997, № 5.

(обратно)

47

Новгородцев П.И. Лекции по истории философии права. Соч. М., 1995, с. 180.

(обратно)

48

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 513.

(обратно)

49

Кант И. Собр. соч. М., 1965, т.4, ч.1, с. 254.

(обратно)

50

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 466.

(обратно)

51

Там же, с. 457.

(обратно)

52

Иеллинек Г. Общее учение о государстве. СПб., 1908, с. 495.

(обратно)

53

Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1905, ч.1, с. 90.

(обратно)

54

Гегель Г. Философия права, с. 330.

(обратно)

55

Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения, с. 78.

(обратно)

56

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 517.

(обратно)

57

Солоневич И.Л. Народная монархия. М., 1991, с. 89.

(обратно)

58

Ильин И.А. Наши задачи, с. 187.

(обратно)

59

Там же, с. 211.

(обратно)

60

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 546.

(обратно)

61

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 549.

(обратно)

62

Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения, с. 188.

(обратно)

63

Цит. по: Тихомиров Л.А. Монархическая государственность, с. 576.

(обратно)

64

Цит. по: Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения, с. 118.

(обратно)

65

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 548.

(обратно)

66

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 567.

(обратно)

67

Там же, с. 567.

(обратно)

68

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 513.

(обратно)

69

Там же, с. 489.

(обратно)

70

Тихомиров Л.А. Монархическая государственность, с. 76.

(обратно)

71

Тихомиров Л.А. Монархическая государственность, с. 101.

(обратно)

72

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 423.

(обратно)

73

Иеллинек Г. Общее учение о государстве, с. 498.

(обратно)

74

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 451.

(обратно)

75

Там же, с. 454.

(обратно)

76

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 540.

(обратно)

77

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 277.

(обратно)

78

Ильин И.А. Наши задачи. В 2-х т, М., 1992, т.1, с. 89.

(обратно)

79

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 165–166.

(обратно)

80

Гегель Г. Философия права, с. 347.

(обратно)

81

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 283.

(обратно)

82

Там же, с. 283.

(обратно)

83

Ильин И.А. Наши задачи, т.2, с. 276–277.

(обратно)

84

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 131.

(обратно)

85

Там же, с. 131.

(обратно)

86

Там же, с. 177.

(обратно)

87

Ильин И.А. Наши задачи, т.1, с. 20.

(обратно)

88

Там же, с. 217.

(обратно)

89

Там же, с. 174.

(обратно)

90

Ильин И.А. Наши задачи, т.1, с. 139.

(обратно)

91

Ильин И.А. Наши задачи, с. 313–315.

(обратно)

92

Там же, с. 89.

(обратно)

93

Ильин И.А. Наши задачи, с. 46.

(обратно)

94

Там же, с. 288.

(обратно)

95

Ильин И.А. Собр. соч. в 10 т, т.5, М., 1995, с. 239.

(обратно)

96

Цит. по: Безносов В.Г. и др. Смысл жизни в русской философии. СПб., 1995, с. 283.

(обратно)

97

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 247.

(обратно)

98

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 249.

(обратно)

99

Ильин И.А. О сильной власти, с. 317.

(обратно)

100

Чичерин Б.Н. История политических учений. М., 1900, ч. 4, с. 588.

(обратно)

101

Ленин В.И. Государство и революция. Избр. соч. В 10 т. М., 1983, т. 7, с. 330.

(обратно)

102

Ильин И.А. Общее учение о праве и государстве, с. 109.

(обратно)

103

Леонтьев К.Н. Избр. статьи. М., 1992, с. 81.

(обратно)

104

Тихомиров Л.А. Монархическая государственность, с. 449.

(обратно)

105

Там же, с. 453.

(обратно)

106

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 395.

(обратно)

107

Игнатов А. Богословские аргументы в политической борьбе. Вопросы философии, № 5, 1997.

(обратно)

108

Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения, с. 15.

(обратно)

109

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 477.

(обратно)

110

Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями М., 1992, с. 219–220.

(обратно)

111

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 237.

(обратно)

112

Ильин И.А. Основы законоведения, с. 36–37.

(обратно)

113

Ильин И.А. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека, с. 319.

(обратно)

114

Ильин И.А.О сущности правосознания, с. 180.

(обратно)

115

Там же, с. 180.

(обратно)

116

Ильин И.А. Общее учение о праве и государстве, с. 81.

(обратно)

117

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 180.

(обратно)

118

Ильин И.А. Там же, с. 205.

(обратно)

119

Ильин И.А. Общее учение о праве и государстве, с. 81.

(обратно)

120

Ильин И.А. Путь к очевидности, с. 503.

(обратно)

121

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 405.

(обратно)

122

Там же, с. 405.

(обратно)

123

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 207.

(обратно)

124

Там же, с. 174.

(обратно)

125

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 184.

(обратно)

126

Там же, с. 186.

(обратно)

127

Там же, с. 187.

(обратно)

128

Ленин В.И. Избранные соч. М., 1986, т.7, с. 330.

(обратно)

129

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 296.

(обратно)

130

Ильин И.А. Общее учение о праве и государстве, с. 131.

(обратно)

131

Там же, с. 133.

(обратно)

132

Там же, с. 115.

(обратно)

133

Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Сб. переводов. Вып. 2, М., 1988, с. 121.

(обратно)

134

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 252.

(обратно)

135

Ильин И.А. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека, с. 417.

(обратно)

136

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 252.

(обратно)

137

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 265.

(обратно)

138

Гегель Г. Философия права, с. 315.

(обратно)

139

Гегель Г. Философия права, с. 310.

(обратно)

140

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 248.

(обратно)

141

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 293.

(обратно)

142

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 555.

(обратно)

143

Гегель Г. Философия права, с. 472.

(обратно)

144

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 286.

(обратно)

145

Гегель Г. Философия права, с. 324.

(обратно)

146

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 302.

(обратно)

147

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 94.

(обратно)

148

Тихомиров Л.А. Монархическая государственность, с. 367.

(обратно)

149

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 221.

(обратно)

150

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 247.

(обратно)

151

Там же, с. 249.

(обратно)

152

Ильин И.А. Путь к очевидности, с. 250.

(обратно)

153

Ильин И.А. Религиозный смысл философии. Три речи, с. 59.

(обратно)

154

Ильин И.А. Шлейермахер и его «Речи о религии», с. 14.

(обратно)

155

Ильин И.А. Наши задачи, с. 206

(обратно)

156

Ильин И.А. Наши задачи, с. 70.

(обратно)

157

Ильин И.А. Наши задачи, с. 70.

(обратно)

158

Солоневич И.Л. Народная монархия. М., 1994, с. 20.

(обратно)

159

Гегель Г. Философия права, с. 295.

(обратно)

160

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 388.

(обратно)

161

Полторацкий Н.П. Иван Александрович Ильин. Жизнь, труды, мировоззрение, с. 73.

(обратно)

162

Ильин И.А. Наши задачи, с. 287.

(обратно)

163

Ильин И.А. Наши задачи, с. 64

(обратно)

164

Там же, с. 64.

(обратно)

165

Макиавелли. Рассуждения на первую декаду Тита Ливия. Государь, М., 1990, с. 4.

(обратно)

166

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 388.

(обратно)

167

Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. М.,1993, с. 116.

(обратно)

168

Ясперс К. Смысл и назначение истории, М., 1996, с. 438.

(обратно)

169

Там же, с. 397.

(обратно)

170

Введенский А.И. Философские очерки. СПб., 1901, с. 137.

(обратно)

171

Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. М., 1918, с. 57.

(обратно)

172

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 570.

(обратно)

173

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 418.

(обратно)

174

Ильин И.А. О монархии и республике, с. 388.

(обратно)

175

Риккерт Г. Философия истории. СПб., 1904, с. 195.

(обратно)

176

Ильин И.А. Наши задачи, с. 146.

(обратно)

177

Соловьев В.С. Об упадке средневекового самосозерцания. Избранное, М., 1990, с. 118.

(обратно)

178

Булгаков С. Н. Свет невечерний. М., 1917, с. 6.

(обратно)

179

Глушкова Т.М. Встречи. Спб., 2004, с. 78.

(обратно)

180

Ильин И.А. Путь к очевидности, с. 227.

(обратно)

181

Ильин И.А. Путь к очевидности, с. 291.

(обратно)

182

Ильин И.А. Наши задачи, с. 336.

(обратно)

183

Ильин И.А. Наши задачи, с. 154.

(обратно)

184

Там же, с. 42.

(обратно)

185

Ильин И.А. Наши задачи, с. 54.

(обратно)

186

Леонтьев К.Н. Цветущая сложность. Москва, 1992, с. 81.

(обратно)

187

Ильин И.А. Наши задачи, с. 169

(обратно)

188

Там же, с. 160.

(обратно)

189

Ильин И.А. Наши задачи, с. 143.

(обратно)

190

Там же, с. 142.

(обратно)

191

Ильин И.А. Наши задачи, с. 66

(обратно)

192

Ильин И.А. Наши задачи, с. 43.

(обратно)

193

Ильин И.А. Путь к очевидности, с. 95.

(обратно)

194

Ильин И.А. Наши задачи, с. 190.

(обратно)

195

Там же, с. 290.

(обратно)

196

Ильин И.А. Наши задачи, с. 78.

(обратно)

197

Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1989. В 2 т. Т. 1, с. 235.

(обратно)

198

Ильин И.А. Наши задачи, с. 269.

(обратно)

199

Там же, с. 155.

(обратно)

200

Ильин И.А. Наши задачи, с. 47.

(обратно)

201

Ильин И.А. Наши задачи, с. 158–159.

(обратно)

202

Ильин И.А. Наши задачи, с. 66.

(обратно)

203

Ильин И.А. Кризис безбожия, с. 340.

(обратно)

204

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 278.

(обратно)

205

Там же, с. 283.

(обратно)

206

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 286.

(обратно)

207

Ильин И.А. Наши задачи, с. 158.

(обратно)

208

Полторацкий Н.П. Монархия и республика в восприятии И.А.Ильина, с. 290.

(обратно)

209

Там же, с. 290.

(обратно)

210

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 246.

(обратно)

211

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 287.

(обратно)

212

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 110.

(обратно)

213

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 244.

(обратно)

214

Там же, с. 137.

(обратно)

215

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 137.

(обратно)

216

Там же, с. 220.

(обратно)

217

Ильин И.А. Путь духовного обновления, с. 108.

(обратно)

218

Там же, с. 109.

(обратно)

219

Ильин И.А. Наши задачи, с. 82.

(обратно)

220

Ильин И.А. Наши задачи, с. 210.

(обратно)

221

Тихомиров Л.А. Монархическая государственность, Буэнос-Айрес, 1968, с. 148.

(обратно)

222

Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения, с. 388.

(обратно)

223

Ильин И.А. Творческая идея нашего будущего. Новосибирск, 1991, с. 7.

(обратно)

224

Там же, с. 14.

(обратно)

225

Полторацкий Н. Иван Александрович Ильин. Жизнь, труды, мировоззрение, с. 69–70.

(обратно)

226

Там же, с. 76

(обратно)

227

Ильин И.А. Наши задачи, т.1, с. 280.

(обратно)

228

Там же, с. 304

(обратно)

229

Ильин И.А. Наши задачи, с. 58–59.

(обратно)

230

Там же, с. 303.

(обратно)

231

Ильин И.А. О сущности правосознания, с. 53.

(обратно)

232

Там же, с. 103.

(обратно)

233

Ильин И.А. Путь к очевидности, с. 164.

(обратно)

234

Полторацкий Н.П. Монархия и республика в восприятии И.А.Ильина, с. 310–311.

(обратно)

235

Ильин И.А. Наши задачи, с. 243.

(обратно)

236

Ильин И.А. Наши задачи, с. 48.

(обратно)

237

Там же, с. 142

(обратно)

238

Ильин И.А. Наши задачи, с. 144.

(обратно)

239

Там же с. 12.

(обратно)

240

Там же, с. 12.

(обратно)

241

Ильин И.А. Наши задачи, с. 30.

(обратно)

242

Ильин И.А. Наши задачи, с. 210.

(обратно)

243

Ильин И.А. Наши задачи, с. 168.

(обратно)

244

Киреевский И.В. О необходимости и возможности новых начал для философии. Собр. соч. В 2 т. т.1. М., 1911; Хомяков А.С. Записки о всемирной истории. Соч. в 2 т. Т. 2. М., 1994; Самарин Ю.Ф. Иезуиты и статьи богословско-философского содержания. Соч. в 10 т, т.6. М., 1880–1911; Леонтьев К.Н. Цветущая сложность. Сб. статей. М., 1993; Победоносцев К.П. Московский сборник. М., 1896; Соловьев В.С. Избранное. М., 1990; Соловьев В.С. Оправдание добра. М., 1996; Соловьев В.С. Русская идея. М., 1911.

(обратно)

245

Солоневич И.Л. Что говорит Иван Солоневич. Буэнос-Айрес, 1954, с. 64.

(обратно)

246

«Завтра», № 24, 1997 г.

(обратно)

247

«Советская Россия», № 52, 1996 г.

(обратно)

248

«Завтра» № 27, 1996 г.

(обратно)

249

Тускарев А. Некоторые вопросы современного монархического движения. Рукопись, 1993.

(обратно)

250

Большаков В.И. Монархии в судьбе России. Сб. «Наши задачи» Ивана Ильина и… наши задачи. М., 1995; Бородай А.Ю. И.Л. Солоневич и его «Народная монархия». ИНИОН. Реф. Сб. М., 1994; Ковалев В.А. Проблема основ государства в теории И. Ильина. СПб., 1994; Назаров М.В. Миссия русской эмиграции. М., 1994; Нарочницкая Н. А. Категория «я и мы» в православной и западнолиберальной традиции. Сб. «Наши задачи» Ивана Ильина и… наши задачи. М., 1995; Острецов В.М. Русское дело. Держава. 1996, № 1; Смирнов И.Н. Предисловия к кн. И.А. Ильина «Аксиомы религиозного опыта». М., 1993, «Наши задачи». М., 1992; Сохряков Ю.И. Ильин И.А. Писатели русского зарубежья. М., 1993; Тихомиров Ю.А. Государственно-правовые идеи И.А. Ильина. Вопросы философии, 1991, № 8; Тулаев П.В. Испанский опыт реставрации монархии. Держава. 1996, № 1.

(обратно)

251

Тростников В.Н. О монархии как совершенной форме национального существования. Держава. 1996, № 4.

(обратно)

252

Катасонов В.Н. Великодержавность: геополитика и психология. Москва. М., 1998, № 4.

(обратно)

253

Полторацкий Н.П. Монархия и республика в восприятии И.А. Ильина. Нью-Йорк, 1979.

(обратно)

254

Сумбатян Ю.Г. Монархия – традиционная форма государственности. Преподавание истории в школе. 1997, № 7.

(обратно)

255

Пивоваров Ю.С. Спасет ли Россию самодержавная монархия? Вопросы философии. 1991, № 6.

(обратно)

256

Кураев В.И. Философ волевой идеи. Ильин И.А. Путь к очевидности. М., 1993, с. 413.

(обратно)

257

См.: Савельев А., Пыхтин С. и др. Манифест конгресса русских общин. М., 1994.

(обратно)

258

Тимофеев А.И. И.А. Ильин: право, сила, мораль. В сб. «Социальная философия Ивана Ильина» (материалы российского семинара 9-10 апреля 1993 г.) СПб. 1993, с. 4.

(обратно)

259

Лисица Ю.Т. Философские взгляды И.А. Ильина. Вопросы философии. 1990, № 6; Лисица Ю.Т. И.А. Ильин как правовед и государствовед. Вопросы философии. 1991, № 5; Лисица Ю.Т. Философия Ивана Ильина и проблема правосознания граждан в России. В сб. «Наши задачи» Ивана Ильина и… наши задачи». М., 1995; Лисица Ю.Т. Основы государственного устройства у И.А. Ильина. М., 1996.

(обратно)

260

Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории, М.,2004, с. 64.

(обратно)

261

Грицанов А.А. Новейший философский словарь, Минск, 2003, с. 418.

(обратно)

262

Евлампиев И.И. Божественное и человеческое в философии Ивана Ильина. СПб., 1998, с. 289.

(обратно)

263

Там же, с. 290.

(обратно)

264

Евлампиев И.И. Божественное и человеческое в философии Ивана Ильина, с. 291–296.

(обратно)

265

Барковская Т.В. И.А.Ильин о роли культуры и религии в национальном возрождении России М., 2005, с. 92.

(обратно)

266

Там же, с. 83.

(обратно)

267

Там же, с. 119.

(обратно)

268

Бессонов Б.Н. И.А.Ильин и современная Россия М., 2001, с. 39.

(обратно)

269

Маслин М.А. Русская философия. М., 1995, с. 36.

(обратно)

270

Томсинов В.А. Теория права и государства. Москва, 2003, с. 124.

(обратно)

271

Ильин И.А. Наши задачи, с. 96.

(обратно)

272

Винников В. Завтра, № 15, 2006 г.

(обратно)

273

Ильин И.А. Наши задачи, с. 143.

(обратно)

274

Ильин И.А. О монархии и республике. С. 200.

(обратно)

275

Миронов Б. Жупел «русского фашизма». Наш современник, № 9, 2006 г.

(обратно)

Оглавление

Введение

Монархическая ментальность: монархия как состояние души

Правосознания как способ постижения сущности монархической государственности

Персона монарха: воплощение правовой воли и правосознания народа

Монархический принцип: «скрещение государственности, религии и нравственности»

Монархия как форма правового государства

Монархия в условиях духовного кризиса: религия и религиозность

Будущее россии

Заключение

Список использованной литературы

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно