Психолого-психиатрическая экспертиза по судебным спорам между родителями о воспитании и месте жительства ребенка

Введение

В России ежегодно более 600 тыс. детей переживают развод родителей. Ситуация развода во всех случаях затрагивает интересы детей и отражается на их психическом состоянии и развитии. В последние годы все больше детей становятся объектом судебных споров между родителями, не пришедшими к соглашению по вопросу определения места жительства детей и их воспитания или по вопросу определения порядка общения ребенка с отдельно проживающим родителем. Так, согласно данным Управления анализа и обобщения судебной практики Верховного Суда РФ, по искам о порядке воспитания детей родителями, проживающими раздельно, в 2007 г. было рассмотрено 11 563 дела, в 2008 г. – 17014, в 2009 г. – 20 531.

Развод почти всегда является психотравмирующей ситуацией, он связан с высоким риском возникновения различного рода нарушений психического состояния у всех членов семьи. Дети, в силу естественной возрастной зависимости от родителей, личностной и эмоциональной незрелости, оказываются наиболее уязвимыми к психотравмирующему действию развода. В соответствии с Международной классификацией болезней (МКБ-10) воспитание ребенка в ситуации конфликтных и враждебных отношений между родителями является «аномальным и создает риск развития у ребенка различного рода психических нарушений». Психиатры знают, что развод относится к тем событиям в жизни ребенка, которые наиболее часто ведут к появлению невротических симптомов. Поведение родителей в ситуации развода (высокий уровень агрессии, вовлечение ребенка в родительский конфликт и т. п.), неблагоприятно складывающаяся после развода воспитательная ситуация (патологизирующий стиль воспитания у родителя, с которым проживает ребенок, отсутствие общения с одним из родителей, сопряженность общения с отдельно проживающим родителем с высоким уровнем интрапсихического конфликта) также могут оказывать негативное влияние на психическое состояние и развитие ребенка.

Согласно действующему Семейному кодексу Российской Федерации (СК РФ), родители имеют равные права и равные обязанности в отношении своих детей. Место жительства ребенка при раздельном проживании родителей и отсутствии соглашения между ними определяется судом «исходя из интересов ребенка и с учетом мнения детей» (ч. 3 ст. 65 СК РФ). Право родителя, проживающего отдельно, на «общение с ребенком, участие в его воспитании и решение вопросов получения ребенком образования» может быть реализовано только в том случае, «если такое общение не причиняет вред физическому и психическому здоровью ребенка, его нравственному развитию» (ч. 1 ст. 66 СК РФ).

Таким образом, ядром правового регулирования семейных споров является самостоятельное семейно-правовое понятие «интересы ребенка». В Постановлении от 4 июля 1997 г. № 9 «О применении судами законодательства при рассмотрении дел об установлении усыновления» Пленум Верховного Суда РФ в п. 14 разъясняет, что под интересами ребенка «следует понимать обеспечение условий, необходимых для его полноценного физического, психического и духовного развития» (Бюллетень Верховного Суда РФ. 1998, № 9). Интересы ребенка, как семейно-правовая категория, определяются как субъективная потребность ребенка в благоприятных условиях существования, которая находит объективное выражение в реализации родителями своих прав и обязанностей, предусмотренных семейным законодательством. При этом интересы ребенка выступают в семейном праве как показатель качества осуществления родителями родительских прав и обязанностей, эффективности выполнения органами опеки и попечительства функций по защите прав и интересов детей; справедливости и объективности рассмотрения судами семейно-правовых споров, поэтому данное понятие принимает характер критерия действенности и значимости этих функций (Ильина, 2006, с. 27). В то же время, устанавливая приоритетность и необходимость наилучшего осуществления законных прав и интересов ребенка, законодатель должен учитывать интересы матери и интересы отца. Таким образом, при рассмотрении спора между разводящимися супругами о месте жительства ребенка (детей) суд берет под свою защиту совпадающие интересы и ребенка, и одной из сторон спора (матери или отца). В связи с данными правовыми условиями суду необходимо раскрыть и выявить действительные интересы и истца, и ответчика, и ребенка, что заставляет обращаться не только к внешним обстоятельствам (материальные, бытовые условия), но и к внутренним мотивам поведения и особенностям личных отношений родителей друг к другу и к ребенку.

Нормы СК РФ предусматривают различные способы выявления судом интересов ребенка: непосредственное выяснение мнения ребенка, опрос в суде родителей и свидетелей, заключение органа опеки и попечительства. Необходимость выявления судом, наряду с материальными, бытовыми условиями, ряда обстоятельств, имеющих психологическое и клинико-психологическое значение (мотивов поведения, особенностей личных отношений родителей друг к другу и к ребенку; индивидуально-психологических и патопсихологических особенностей всех членов семьи, способных повлиять на обеспечение ребенку условий для воспитания и полноценного психического развития), определяет целесообразность участия в подобных судебных спорах специалистов – психологов и психиатров.

В последние годы отмечается устойчивая тенденция к увеличению количества судебно-психологических (СПЭ) и комплексных судебных психолого-психиатрических экспертиз (КСППЭ) в гражданских делах, связанных с защитой прав и интересов детей при расторжении брака или при раздельном проживании родителей. На практике такого рода экспертизы проводятся в судебно-психиатрических экспертных учреждениях Минздравсоцразвития России, судебно-экспертных учреждениях при Минюсте России, в психолого-медико-социальных центрах и других государственных образовательных учреждениях; иногда для производства таких экспертиз привлекаются преподаватели высших учебных заведений и школьные психологи. Наряду с СПЭ и КСППЭ имеются другие формы участия психологов и психиатров в спорах о воспитании: психологи и психиатры могут непосредственно привлекаться к судебному разбирательству в качестве специалистов, к материалам дела может быть приобщена медицинская документация, содержащая сведения о психическом состоянии ребенка и соответствующие медицинские и психологические заключения.

Между тем отсутствие четкой теоретической базы и ясных методологических принципов производства судебных экспертиз по таким делам препятствует полноценному и эффективному использованию экспертных заключений при принятии ответственных судебных решений. К сожалению, часто такие заключения не отвечают профессиональным стандартам судебной экспертизы и демонстрируют отсутствие научной методологии, эмпирической основы, несоответствие психологической части юридическим запросам, что приводит к многочисленным ошибкам и злоупотреблениям.

С 2002 г. в Отделении судебно-психиатрической экспертизы в гражданском процессе (руководитель – проф. Харитонова Н.К.) и Лаборатории судебной психологии (руководитель – проф. Сафуанов Ф.С.) Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского активно разрабатываются вопросы теории и методологии КСППЭ по гражданским делам, связанным с семейными спорами о воспитании детей при раздельном проживании родителей, количество которых растет с каждым годом. Настоящая книга – это первая попытка обобщения теоретических исследований и практики производства таких экспертиз.

Глава 1
Теория и методология комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы (КСППЭ) по делам о воспитании детей при раздельном проживании родителей

1.1. Концептуальные подходы к разрешению споров о воспитании детей раздельно проживающими родителями

В различные исторические периоды при решении вопросов об определении места жительства ребенка при раздельном проживании родителей суды руководствовались разными концептуальными подходами, влияние на которые оказывали как социально-экономическая ситуация, так и доминирующие научные представления о роли каждого из родителей в развитии детей (Derdeyn, 1976; Mason, 1994; Kelly, 2004).

До XIX века дети при разводе родителей приравнивались к имуществу и оставлялись с отцом. В начале XIX века суды приняли концепцию parens patriae, по которой моральным долгом (а затем – и юридическим) было защищать тех граждан, которые не могли защитить себя сами, в том числе и детей. Однако до середины XIX века опекуном ребенка становился отец, в связи с тем, что он имел больше возможностей для финансового обеспечения ребенка. С 1839 г. в Англии право опеки над детьми младше 7 лет стало предоставляться матерям, они также получили право встречаться с детьми 7 лет и старше. После достижения ребенком возраста 7 лет он передавался под опеку отца (Talfourd Act). Более прогрессивные нормы были установлены в некоторых штатах Америки уже в XIX веке: родители имели равные права в получении права опеки над ребенком.

В конце XIX века во время индустриальной революции возрос интерес общества к благополучию ребенка. Так как отцы работали на заводах и фабриках, матерям стала отводиться роль основных воспитателей. Развивающиеся представления о важности детского опыта для жизни индивида (во многом благодаря развитию психоанализа) стали способствовать более частому вовлечению судов в семейные споры о воспитании детей. В этот период изменились и подходы к решению споров об опеке – наметилась тенденция к предпочтительному оставлению ребенка с матерью, что было связано с развивающимся феминистским движением и повышением юридического статуса женщин.

В историческом обзоре, посвященном определению интересов ребенка как правовой категории в России, О.Ю. Ильина (2006) указывает, что в России уже в конце XIX – начале XX века при решении вопроса о том, с кем из супругов оставлять детей после расторжения брака, предполагалась необходимость учета интересов детей. Детей оставляли с тем из супругов, который был в состоянии лучше выполнять родительские обязанности. В случае спора надлежало заботиться прежде всего об интересах несовершеннолетних детей.

Представления о том, что матери более эффективны в воспитании ребенка, получили большую поддержку благодаря психоаналитической теории З.Фрейда, который провозгласил мать самым первым и самым важным объектом любви ребенка, прототипом последующих любовных отношений. Восприняв теорию психоанализа о важности взаимоотношений младенца с матерью для его последующего нормального развития, суды, примерно с 20-х годов XX века, стали руководствоваться доктриной «десяти лет», согласно которой маленьких детей было необходимо оставлять с матерями. В 60-х годах предпочтение материнской опеки было абсолютным. В последующем в рамках Эго-психологии было показано, что на первом году жизни для ребенка важны отношения с обоими родителями, и с середины 70-х годов наметилась тенденция к судебному признанию равноправия полов при получении опеки (Lamb, 1981).

В 1970 г. в США был принят закон, в котором содержался стандарт «наилучших интересов ребенка» (Uniform Marriage and Divorce Act) и перечислялись факторы, которые должны быть учтены для обеспечения интересов ребенка: желания родителей; желание ребенка; характер взаимоотношений ребенка с каждым из родителей, братьями, сестрами и другими значимыми для ребенка лицами из его окружения; психическое и физическое здоровье сторон; другие значимые факторы, которые могут быть индивидуальными для каждого конкретного случая. С этого момента решение вопроса об опеке стало зависеть не от пола родителя или его прав, а от интересов и потребностей конкретного ребенка и от того, какой из родителей в наибольшей степени сможет их удовлетворить. Взгляд юристов сместился на детей, делая их центральной фигурой процесса.

Ряд авторов (Goldstein, Solnit, Freud, 1973) при определении «наилучших интересов ребенка» предлагали руководствоваться выбором «наименьшего из зол», подчеркивая этим, что развод родителей всегда вредит детям, и можно лишь постараться выбрать то решение, при котором вред для ребенка будет минимальным.

Результатом поворота судебной системы к интересам ребенка и равноправию полов стало появление в начале 70-х годов прошлого века в зарубежной судебной практике «совместной опеки», при которой оба родителя наделялись равными правами на воспитание ребенка и принятие решений, касающихся ребенка (вопросы здоровья, обучения и т. д.). Дж. Валлерштейн и Дж. Келли выделили три фактора, которые способствовали широкому распространению в США совместной опеки. Во-первых, исследования в области возрастной психологии, убедительно показавшие важность роли отца для развития ребенка. Во-вторых, изменение тендерных ролей в обществе: все больше женщин стали заниматься трудовой и общественной деятельностью, передавая отцам роль основных воспитателей. В-третьих, исследования «чувства утраты», которое испытывали неопекающие родители и дети после развода (Wallerstein, Kelly, 1980).

Некоторое время совместная опека, когда оба родителя имели гарантированно равные права и разделяли ответственность за детей, воспринималась как панацея в преодолении негативных последствий развода. Однако результаты исследований показали, что совместная опека во многих случаях не является оптимальной. Если дети к моменту развода находятся в хорошем психологическом состоянии, у них близкие доверительные отношения с обоими родителями, то они выигрывают от продолжения интенсивных взаимоотношений с обоими родителями, которого позволяет добиться совместная опека. Если же отношения между родителями высококонфликтные, нарушены детско-родительские взаимоотношения, у ребенка были проблемы адаптации в прошлом, то не существует универсального рецепта, который позволил бы сделать более успешной адаптацию ребенка после развода. Одним детям необходимо общаться с обоими разведенными родителями, другие же нуждаются в отделении от оскорбляющего, критикующего, отвергающего родителя или от конфликта между родителями, и в этих случаях совместная опека нежелательна. В целом, при длительных высококонфликтных отношениях совместная опека часто противоречит интересам ребенка.

За рубежом участие психологов и психиатров в решении вопросов об опеке над ребенком, о порядке общения ребенка с отдельно проживающим родителем распространено очень широко (Kelly, 1994, 2000). В США при принятии решения об опеке над ребенком существуют два ведущих фактора, которые учитывает суд при вынесении решения: предпочтения ребенка и рекомендации экспертов – психиатров и психологов (Kunin, Ebbesen, Konecni, 1992). По некоторым данным (Ash, Guyer, 1986), решение суда в 85 % случаев соответствует рекомендациям экспертов. Многими профессиональными организациями США опубликованы стандарты проведения экспертиз по вопросам об опеке над ребенком: The American Psychiatric Association (1988), the American Psychological Association (1994), the Association of Family and Conciliation Courts (1994). В них освещены как цели и задачи экспертиз, так и вопросы их практической организации.

Участие психологов и психиатров в решении вопросов об опеке над ребенком, о порядке общения ребенка с отдельно проживающим родителем может иметь место как на досудебном этапе (различные образовательные программы, посредничество, консультирование и психотерапевтическая помощь), так и на судебном этапе в форме экспертизы. По данным Дж. Келли (2000), около 60 % разводящихся родителей самостоятельно или на первых этапах психологической помощи приходят к соглашению о порядке участия в воспитании детей и не доходят до судебного разбирательства. За рубежом широко распространены различного рода консультации, образовательные и терапевтические программы для разводящихся родителей.

Одним из первых вариантов предоставления разводящимся родителям психологической и психотерапевтической помощи были различного рода образовательные программы. В некоторых случаях родителям рассылались буклеты, содержавшие информацию о последствиях развода, негативном влиянии на детей конфликтных отношений между родителями, а также ряд советов, каким образом можно уменьшить эти негативные последствия. Предоставление родителям этой информации существенно повышало интенсивность общения отдельно проживающего родителя с ребенком через год после развода, а также уменьшало напряженность взаимоотношений между родителями (Arbuthnot, Gordon, 1996). При этом значительно более эффективными оказывались те образовательные программы, которые, помимо информации, предлагали родителям практические рекомендации, а также те, которые проводились в форме тренингов при личном участии родителей (Geasler, Blaisure, 1998), в том числе обучающие тренинги для высококонфликтных семей (Johnston, Roseby, 1997; Mclsaac, Finn, 1999; Baker-Jackson, Orlando, 1997). Участники образовательных программ были более способны к сотрудничеству друг с другом, высказывали меньше неудовлетворенности бывшим супругом, у них уменьшился уровень домашней жестокости, они реже обращались повторно в суд.

В то же время некоторые авторы (Stewart, 2001) считают, что оценка эффективности многих из этих образовательных и обучающих программ является недостоверной из-за недостаточного количества исследованных клинических случаев, а также из-за того, что авторы не учитывали целый ряд других факторов, среди которых наиболее важный – уровень конфликта между родителями. По некоторым данным (Geasler, Blaisure, 1998), в высококонфликтных семьях образовательные программы эффективны лишь в единичных случаях.

С начала 80-х годов стало активно развиваться посредничество (медиация), целью которого было повышение способности родителей самим принимать разумные решения по поводу их прав на воспитание, посещение ребенка и других вопросов его благополучного развития. Медиация рассматривалась как альтернатива образовательным программам и судебному процессу (Фигдор, 2006). Посредник, которым может быть специалист в области психологии и психиатрии, юрист или социальный работник, участвует в обсуждении родителями основных вопросов об опеке (сколько времени ребенок будет проводить с отдельно проживающим родителем, каким образом будут организованы эти встречи и т. д.). Посредничество имеет важное значение в уменьшении эмоционального конфликта в паре, что помогает родителям стать более рациональными, целенаправленными. Оно является эффективным для тех родителей, которые при помощи посредника могут отстраниться от своих проблем и сфокусироваться на проблемах ребенка (Johnston, Roseby, 1997). Только 10 % семей, с которыми работал посредник, обращались в суд в течение двух лет после развода с повторными исками, касающимися опеки и порядка общения с ребенком, тогда как в контрольной группе количество повторных обращений в суд достигало 26 % (Vestal, 1999). Основным эффектом посредничества является формирование способности родителей к решению вопросов, касающихся будущего ребенка, исходя не из своих переживаний, а компетентно и ответственно.

В то же время выявляется определенный процент семей, в которых посредничество неэффективно, и родители не могут прийти к соглашению из-за крайне высокой интенсивности конфликта. В 1998 г. был опубликован доклад специального объединенного комитета по опеке над детьми Канады, в котором, в частности, отмечалось: «К сожалению, большое количество разводящихся родителей оказываются запертыми в своей битве… эти ситуации представляют угрозу для детей, которые мечутся между воюющими родителями, боясь говорить правду… если один или оба родителя идут на конфликт, то становится невозможным решить вопрос о воспитании и месте проживания ребенка без вмешательства суда и специалистов в области психического здоровья».

Многие специалисты подчеркивали необходимость сочетания медиации с психотерапевтическим вмешательством при работе с высококонфликтными семьями (Johnston, 1988, 1994; Mathis, 1998; Spillane-Grieco, 2000). Дж. Р. Джонстон, одна из ведущих экспертов в области высококонфликтных разводов, указывала, что в ходе терапевтической медиации специалист должен подвести родителей к способности оценивать ситуацию более рационально, фокусируясь на нуждах детей. Для этого родители, с одной стороны, должны осознать свои собственные внутренние конфликты. С другой стороны, должны получить информацию о негативном влиянии на детей спора между родителями и о том, как можно защитить детей от подобного негативного влияния. Важнейшей задачей для специалиста при работе с высококонфликтными семьями является понимание того, почему родители оказались «запертыми в хроническом конфликте». С точки зрения автора, неспособность супругов решить проблемы в диалоге – это симптом сопротивления семьи изменениям: «Родители не способны использовать расторжение брака для решения имеющихся в них или между ними проблем и застывают в тупике. В результате спор об опеке становится новой формой их взаимоотношений» (Johnston, 1994, с. 7).

Австрийским психоаналитиком Г. Фигдором была создана психоаналитически-педагогическая консультация для разведенных родителей. Давая в своих работах подробный психоаналитический анализ основных конфликтов разведенных родителей, он считал целью консультирования осознание родителями истинных мотивов своего поведения с возможностью в последующем смягчения неэффективных механизмов защит и модификации своего поведения. В то же время, согласно результатам Дж. Р. Джонстон (Johnston, 1994), даже такое «психотерапевтическое» посредничество оказывалось эффективным лишь в 26 % от всех высококонфликтных семей.

В зарубежной практике в тех случаях, когда родители не могут прийти к соглашению о порядке участия каждого из них в воспитании ребенка (по данным СП. Хермана (Herman, 1972) – в 10 % случаев), вопрос об опеке над ребенком решается в суде. В США при принятии решения об опеке над ребенком существуют два ведущих фактора, которые учитывает суд при вынесении решения: предпочтения ребенка и рекомендации экспертов, которыми выступают психиатры и психологи (Kunin, Ebbesen and Konecni, 1992). Решение суда в 85 % случаев соответствует рекомендациям экспертов (Ash, Guyer, 1986).

При этом к компетенции экспертов относится предоставление суду рекомендаций по очень широкому кругу вопросов, включая оценку планов родителей относительно воспитания ребенка, способности каждого из родителей удовлетворять потребности развития ребенка, целесообразность определения места жительства ребенка с одним из родителей, конкретный порядок общения ребенка с родителем, проживающим отдельно, и другими родственниками.

Ведущей целью эксперта является установление «наилучших интересов ребенка». С точки зрения большинства судов, понятие «наилучшие интересы ребенка» рассматривается с двух точек зрения: с точки зрения детско-родительских взаимоотношений и с точки зрения качества воспитательных планов каждого из родителей. Оценка степени привязанности между родителями и ребенком является центральным вопросом экспертизы (Rutter, 1995; Аскегтап, 2006; Herman, 1997). Отдельным вопросом экспертизы может быть выяснение предпочтений ребенка, с кем из родителей он хотел бы жить (Schowalter, 1979; Alexander, Sichel, 1991). Суды с большим вниманием относятся к предпочтениям ребенка 12 лет и старше. Детям младшего возраста вопрос о предпочтениях задается редко в связи с тем, что, во-первых, мнение ребенка младшего возраста значительно больше зависит от мнения окружающих его взрослых, а во-вторых, справедливо считается, что сам этот вопрос, заданный в ходе экспертизы, может усугубить внутренний конфликт ребенка. Как отмечает Г. Фигдор, «выбор чаще всего падает на того, перед кем ребенок испытывает больше страха или которого считает более ранимым либо более злопамятным» (2006, с. 281). Если вопрос о предпочтениях задается, эксперт должен определить, является ли это желание свободным желанием ребенка, повторяется со слов родителя, или на ребенка оказывалось психологическое воздействие (Yates, 1988). В тех случаях, когда ребенок враждебно настроен к одному из родителей, не видит в своих взаимоотношениях с родителем ничего позитивного и предпочитает не контактировать с ним, эксперт должен оценить характер такого отвержения и сформулировать гипотезу о его природе и значении. Иногда негативные чувства к родителю вызваны и подогреваются вторым родителем; иногда их причина – серьезнейшие проблемы во взаимоотношениях с отвергаемым родителем (Benedek, Schetky, 1985; Dunne, Hedrick, 1994). В то же время некоторые авторы подчеркивают, что сам факт отвержения ребенком одного из родителей является достаточным основанием для квалификации данной семейной ситуации как высококонфликтной. Если ребенок высказывает свои предпочтения, эксперту необходимо выяснить, как ребенок представляет себе свою жизнь с каждым из родителей. В тех случаях, когда ребенок еще мал и невозможно оценить его отношение к каждому из родителей, эксперт оценивает отношение каждого из родителей к ребенку и соответствие родительских планов потребностям развития ребенка.

Столь же значимой задачей является оценка экспертом способности к «родительству» каждого из потенциальных опекунов. Под этим понятием понимается функциональная способность каждого из родителей удовлетворять нужды ребенка в настоящем и будущем. Эта задача является комплексной и включает анализ психологических нужд и потребностей развития конкретного ребенка; оценку способности родителя удовлетворять эти нужды и потребности; оценку качества детско-родительского взаимодействия и стилей воспитания каждого из родителей с заключением, какой из них более предпочтителен для ребенка. Эксперт должен «раскрыть философию и практику дисциплинарных методов каждого из родителей и определить, какой из воспитательных подходов лучше помогает ребенку» (Practice Parameters for Child Custody Evaluation, 1997).

При решении этих задач эксперт должен оценить психическое здоровье ребенка, отметить наличие хронических состояний, требующих специального ухода, оценить способность каждого из родителей учитывать заболевание ребенка и обеспечить ему необходимый уход. Он должен оценить образовательные потребности ребенка и образовательные планы обоих родителей, а также то, насколько они соответствуют друг другу. Эксперт должен составить свое мнение о том, каковы этические и духовные ценности каждого из родителей и как они повлияют на ребенка. Если один из родителей демонстрирует явные антисоциальные тенденции, или у него имеется личностное расстройство, задача эксперта – показать суду, как это может отразиться на ребенке. Если родители ребенка – представители разных культуральных слоев, эксперт должен оценить наличие культуральных и этнических влияний и их важность для взросления и развития ребенка. Эксперт должен оценить значимость религиозного воспитания в данной семье. Ребенок может без ущерба для себя воспитываться в двух религиях (совместная опека родителями), но продолжающийся конфликт между родителями по поводу его религиозного воспитания всегда нанесет ребенку вред. Может потребоваться оценка того, насколько соответствует интересам ребенка график работы родителя, его финансовые возможности.

Эксперт может быть приглашен для высказывания мнения о влиянии пола ребенка и родителя на принятие решения об опеке. При этом, согласно результатам ряда исследований (Emery, 1996), нет достаточных данных, подтверждающих справедливость утверждений, что дочери лучше воспитываться матерью, а сыну – отцом. Более важными представляются отношения каждого из родителей с ребенком и их чувствительность к поло-ролевым потребностям ребенка. СР. Херман (Herman, 1997) указывает на множество социальных факторов, влияющих на споры об опеке: гомосексуализм родителя, наличие мачехи и отчима, бабушки и дедушки, воровство детей, жестокость или сексуальные действия, новые репродуктивные технологии (зачатие в пробирке, донорство спермы, искусственное оплодотворение, суррогатная мать), по поводу которых эксперт также должен иметь свое обоснованное суждение.

В своем заключении эксперт должен учесть социальную поддержку окружения – бабушек и дедушек, других членов семьи, друзей, собственные социальные связи ребенка. Он должен дать прогноз, как повлияет на ребенка сохранение или смена этого поддерживающего окружения. Эксперт должен охарактеризовать отношения между сиблингами. В целом, в период развода и спора об опеке сиблинги оказывают друг другу огромную эмоциональную поддержку. Разделение сиблингов используется судами очень редко и только тогда, когда доказана необходимость такого решения.

При рассмотрении вопросов организации экспертизы обсуждаются порядок интервьюирования членов семьи, используемые методы проведения экспертизы, вопросы квалификации экспертов, этические нормы.

Эксперт обязан ознакомиться со всеми юридическими документами обеих сторон «не для того, чтобы узнать правду, а для того, чтобы понять, за что и против чего борется каждая из сторон»; со всей медицинской, педагогической, психиатрической документацией, из которой можно получить информацию об особенностях «родительства» в данной семье (Practice Parameters for Child Custody Evaluation, 1997).

В США эксперт самостоятельно определяет, кто из окружения семьи должен быть обследован для ответа на вопросы суда и сколько сессий для этого необходимо. Все авторы подчеркивают необходимость обязательного участия в исследовании нескольких объектов: ребенка, обоих родителей, а также других лиц, входящих в значимое окружение ребенка (бабушек и дедушек, потенциальных супругов родителей, нянь и т. д.). Второстепенные интервью с нянями, семейными врачами, учителями, соседями также часто помогают вскрыть некоторые объективные детали, имеющие отношение к ребенку, и получить информацию об имеющихся в семье проблемах. При этом эксперт обязан информировать всех участников интервью, что в связи с судебным характером экспертизы они должны отказаться от права на конфиденциальность предоставляемой информации.

СР. Херман (Herman, 1997) рекомендует при беседе с родителями быть «обстоятельным и всеобъемлющим». Для того чтобы сформировать верную точку зрения, клиницист должен видеть родителя много раз, а каждый из родителей должен иметь время для того, чтобы полностью выразить свои представления о проблеме. Если с одним из родителей эксперт встречался чаще, чем с другим, он должен быть готов объяснить суду причину этого. Подчеркивается, что если эксперт видел только одного родителя, он не может высказывать свою точку зрения относительно опеки в целом или относительно другого родителя. Первую встречу с родителем рекомендуется проводить в форме свободного интервью, во время которого оценивать не правдивость изложения событий, а то, на чем каждый из родителей фокусируется, как он описывает историю своего брака и разрыва, как воспринимает свои отношения с ребенком, насколько он чувствителен к специальным нуждам ребенка, сконцентрирован он на ребенке или на своих отношениях с супругом (-ой). Часть встреч должны быть посвящена истории развития ребенка, его режиму, распорядку его жизни.

Эксперт должен раскрыть состояние психического здоровья каждого из родителей, включая вредные привычки, которые могут иметь последствия для ребенка. Подчеркивается, что в спорах об опеке нет необходимости в установлении родителям психиатрического диагноза. Основной целью экспертизы является «оценка родительства», а не психиатрическое освидетельствование. Установленный кому-либо из родителей диагноз психического расстройства приводит суд в замешательство и часто является поводом для затягивания судебного процесса, изменения другой стороной исковых требований, оспаривания решений суда. Однако если эксперт устанавливает диагноз, то он должен пояснить его последствия для опеки. СР. Херман (Herman, 1990) подчеркивает, что важен не сам факт наличия диагноза, а влияние выявленных психических нарушений на взаимоотношения родителя с ребенком. Этот подход отражен также в Task Force Report (American Psychiatric Association). Ряд авторов указывают, что истории болезни родителей могут быть затребованы экспертом только в тех случаях, если в споре об опеке возникает вопрос о том, страдает ли кто-то из них психическим заболеванием (Herman, 1997; Ackerman, 2006).

Психологическое тестирование родителей в большинстве случаев не проводится. СР. Херман (Негтап,1997) поясняет, что психологические тесты (такие, как MMPI, ТАТ, тест Роршаха) направлены в основном на выявление психопатологии, а не на оценку родительства. Их использование в судебном процессе часто приводит к баталиям между психологами, адвокатами и судьями относительно значения полученных результатов. Использование же специфических тестов, созданных для оценки родительства (Bricklin Perception of Relationships Test – PORT, Ackerman-Schoendorf Scales for Parent Evaluation of Custody – ASPECT), само по себе спорно. Их роль должна быть исключительно дополняющей, и они никогда не должны заменять полноценного исследования.

Исследование ребенка должно включать оценку уровня привязанности к окружающим взрослым; выражаемые предпочтения; признаки внушения родителем каких-то идей; если это необходимо – установку диагноза и констатацию специальных потребностей. С каждым ребенком хотя бы один или два раза должна быть проведена индивидуальная беседа. Необходимо изучить детское восприятие сложившейся ситуации, выяснить, что ребенок думает о происходящем. При этом подчеркивается, что ребенок, на доступном для него уровне, должен быть информирован о целях экспертизы.

Каждый из детей должен быть хотя бы раз обследован совместно с каждым из родителей. Совместная сессия ребенка с родителем должна происходить после индивидуальной беседы эксперта с ребенком. Эксперт наблюдает за характером взаимодействия ребенка и родителя, легкостью их отношений, признаками тревоги, способностью родителя передать ребенку лидерство, способами привлечения к порядку, одобрения, повышения детской самооценки. Непосредственное наблюдение может предоставить множество информации: коммуникативные умения родителя, восприятие им ребенка, обеспечение поддержки, способы выражения любви, методы обеспечения дисциплины, знания и ожидания возможностей развития ребенка, способность понимать чувства ребенка, способность воспринимать ребенка как отдельного индивида со своими желаниями и потребностями, удовлетворение или неудовлетворение от родительской роли. Очень важной является возможность увидеть реакцию ребенка на поведение родителя (Baerger, 2002). Окончательные выводы о характере детско-родительских взаимоотношений и о стиле воспитания каждого из родителей могут быть сделаны только после проведения нескольких совместных детско-родительских интервью.

Полезным для эксперта считается присутствовать при конфликтах между членами семьи, например, ссорах между сиблингами, для того чтобы видеть, какие попытки предпринимают родители для решения проблемы. Отмечается, что даже в ходе игровой сессии можно увидеть, как конфликт обычно решается в сценарии семьи.

Также указывается, что необходимо хотя бы раз встретиться с нынешними супругами родителей ребенка, узнать об их взаимоотношениях с ребенком, обратить внимание на чувствительность к нуждам ребенка и реальную оценку будущих проблем.

Таким образом, при подготовке письменного заключения эксперт должен оценить множество факторов, которые в конечном итоге приводят к окончательным рекомендациям (Herman, 1997; Nurcombe, Partlett, 1994): чьи условия обеспечат большую стабильность и неизменность ситуации для ребенка; каковы предпочтения ребенка и почему эксперт соглашается с ними или отвергает их; к кому из родителей ребенок более привязан; насколько чувствителен каждый из родителей к потребностям ребенка, насколько уважительно каждый из родителей относится к ребенку; каково, если оно есть, влияние пола на детско-родительские отношения; каково психическое здоровье каждого из родителей; каков уровень конфликта между родителями и его влияние на ребенка. Заключение должно быть кратким, но достаточно детализированным, чтобы обеспечить тех, кто будет его читать, необходимой информацией и удовлетворить их интересы. Оно должно быть написано без технических терминов, т. к. предназначается для специалистов, не являющихся клиницистами. Также в заключении должна быть дана оценка прямых обвинений со стороны одного родителя в адрес другого. Описание каждого из родителей должно быть подкреплено как клиническим впечатлением эксперта, так и материалами дела, и результатами интервью. Заключение должно содержать специфические и детализированные рекомендации по опеке, посещениям (если задавался этот вопрос), другие комментарии и рекомендации. Например, эксперт может рекомендовать терапию или дальнейшую экспертизу детям или родителям в период или после завершения судебного процесса. Заказчик экспертизы должен быть в состоянии увидеть, каким образом клиницист пришел к такому заключению, какие данные подтверждают его. Заключение эксперта представляется одновременно всем сторонам. Эксперту рекомендуется встретиться с обоими родителями и их представителями и объяснить содержание заключения. Часто это может помочь родителям понять и принять его рекомендации.

При обсуждении продолжительности экспертного исследования СР. Херман (Herman, 1997) сообщает, что весь процесс экспертизы (планирование и подготовка, проведение исследования, написание заключения) обычно занимает от 1 до 3 месяцев. По данным М.Дж. Акерман и М.С. Акерман (Ackerman M.J., Ackerman М.С., 1997), примерно 4,5 часа необходимо на беседу с родителями, 2,7 часа – на беседу с ребенком, 1,6 часа – на опрос других значимых близких.

При обсуждении необходимой квалификации эксперта подчеркивается, что он должен быть хорошим клиницистом с опытом диагностики, лечения, экспертной оценки, а также должен обладать дополнительными навыками: доверительным стилем интервью, пониманием семьи, знаниями динамики межличностных отношений, особенностей детского и взрослого развития. Он должен быть знаком с семейным законодательством и местными особенностями судопроизводства. Он должен постоянно продолжать свое образование в области развода и опеки; знать, когда обратиться к коллегам или руководителю; владеть местным законодательством и судебными процедурами; неукоснительно следовать этическим нормам (Gindes, 1994). Также он должен уметь эффективно взаимодействовать с профессионалами-юристами, которые обычно довольно далеки от области психического здоровья. Клиницист должен помнить, что экспертиза – это «возможность привести в юридическую систему достижения психологии и науки о поведении. Успешный эксперт может объединить психологию и законодательство на службе ребенку» (Herman, 1997, с. 9—10).

Многими авторами (Haller, 1981; Bernet, 1983; Greenberg, Shuman, 1997; Greenberg, Shuman, 1997) подчеркиваются различия ролей клинициста-психотерапевта, работающего с семьей, и эксперта (таблица 1).

Клиницисты всегда – адвокаты детей и родителей в терапевтическом альянсе. Судебный эксперт, наоборот, руководствуясь интересами ребенка, не несет ответственности перед ребенком или его родителями. Он пишет отчет для суда или его представителя, а не для тех, кого он оценивает. Цель экспертизы – предоставить объективную информацию и описать различные точки зрения, чтобы помочь суду принять решение об опеке. Эксперт должен осознавать эту роль и ознакомить с ней всех участников.

Столь широкое понимание экспертных задач, к сожалению, часто приводит к злоупотреблениям, связанным с превышением специалистами уровня компетентности. Дж. Р. Джонстон (Johnston, 1997) высказывала озабоченность тем, что некоторые терапевты, которые общаются только с одной из сторон конфликта, пишут рекомендации, основываясь на неправильном представлении о втором родителе, не понимая ни реальных потребностей своего клиента, ни позиции другого родителя, ни динамики семьи. К сожалению, некоторые суды с доверием относятся к подобным «рекомендациям специалистов».

Дж. Голд (Gould, 1998), анализируя особенности экспертных заключений по вопросам опеки, отмечал, что

1) рекомендации экспертов часто превышают как узкие рамки имеющихся специфических данных, так и широкие границы имеющихся научных сведений;

2) эксперты часто применяют неадекватные методы исследования, а также интерпретируют их несоответствующим образом;

3) часто экспертам не удается интегрировать их рекомендации с научными данными о развитии ребенка и о состоянии детей после развода;

4) многие заключения плохо написаны, выводы эксперта часто не обоснованны и противоречат выявленным им же данным;

5) некоторые эксперты не понимают различий между терапевтической и судебной оценками;

6) многие утверждения экспертов основаны более на клинических впечатлениях, а не на исследовании или научных данных.

Таким образом, в зарубежной практике участие в судебных спорах, касающихся детей, специалистов в области душевного здоровья (психологов, психиатров, психотерапевтов) распространено очень широко и может осуществляться как на досудебном, так и на судебном этапе. Существуют разнообразные формы такого участия, основные среди которых – образовательные программы, посредничество или медиация (в том числе с элементами индивидуальной, групповой и семейной психотерапии), судебная экспертиза. При этом деятельность специалистов направлена на повышение количества семей, способных прийти к согласию относительно воспитания и места проживания ребенка на досудебном этапе. Тем не менее выделяется группа родителей, степень вовлеченности которых в конфликт такова, что не позволяет им решить вопросы, касающиеся ребенка, без привлечения судебных органов. Эти семьи определяются как высококонфликтные и дети в них подвергаются наибольшему риску испытать все негативные последствия развода. Для защиты их интересов вопрос о месте проживания и воспитании детей из высококонфликтных семей решается в судах с обязательным участием специалистов в области душевного здоровья. Целью экспертного исследования является установление «наилучших интересов ребенка», в связи с чем задачи исследования очень широки и разнообразны. Они включают оценку потребностей развития ребенка; оценку способностей каждого из родителей удовлетворять эти потребности; оценку характера детско-родительского взаимодействия. В задачи эксперта входит составление обоснованного клиническими, экспериментальными, научными данными прогноза относительно особенностей развития ребенка в случае определения судом различных вариантов опеки, различных опекунов. Сложность задач предъявляет повышенные требования к квалификации эксперта, и, к сожалению, оставляет широкое поле для возможных ошибок и злоупотреблений.

Судебная экспертиза в семейных спорах имеет по меньшей мере 30-летнюю историю зарубежных исследований. Доказана целесообразность привлечения специалистов-психологов и психиатров к судебным спорам, связанным с защитой интересов детей при раздельном проживании родителей. Изучение зарубежного опыта участия специалистов в области охраны психического здоровья к спорам о порядке воспитания детей раздельно проживающими родителями является необходимым условием внедрения комплексных судебных психолого-психиатрических экспертиз в семейных спорах в российском судопроизводстве. В то же время российские правовые нормы (семейное законодательство, законодательные акты, регулирующие экспертную деятельность) и особенности государственной судебно-экспертной деятельности, с одной стороны, и организации психологической помощи в нашей стране (недостаточное количество консультативных служб, центров психологического сопровождения, малая доступность психотерапевтической помощи), с другой, требуют критического анализа возможности его применения в российской экспертной практике.

1.2. Правовые основы КСППЭ по искам о воспитании ребенка при раздельном проживании родителей

Разрешение судебных споров, возникающих вследствие нарушения брачно-семейных отношений в России, регулируется СК РФ и постановлением Пленума Верховного Суда РФ № 10 от 27 мая 1998 г. «О применении судами законодательства при разрешении споров, связанных с воспитанием детей».

В семейном законодательстве и судебной практике выделены конкретные виды споров, связанные с воспитанием детей.

Это споры о месте жительства ребенка при раздельном проживании родителей (ч. 3 ст. 65 СК РФ), об осуществлении родительских прав родителем, проживающим отдельно от ребенка (ч. 2 ст. 66 СК РФ), об устранении препятствий к общению с ребенком (ч. 3 ст. 67 СК РФ), о возврате ребенка (ч. 1 ст. 68, ч. 2 ст. 150, ч. 3 ст. 153 СК РФ), о лишении родительских прав (ч. 1 ст. 7 СК РФ), о восстановлении родительских прав (ч. 2 ст. 72 СК РФ), об ограничении родительских прав (ч. 1 ст. 73 СК РФ), об отмене ограничения родительских прав (ч. 1 ст. 76 СК РФ), об установлении усыновления (ч. 1 ст. 125 СК РФ), об отмене усыновления (ч. 1 ст. 14 СК РФ).

Расторжение брака «при наличии у супругов общих несовершеннолетних детей» производится в судебном порядке (ст. 21 СК РФ). При отсутствии соглашения о детях, а также в случае, если это соглашение нарушает интересы детей или одного из супругов, «суд обязан определить, с кем из родителей будут проживать несовершеннолетние дети после развода» (ст. 24 СК РФ). Согласно действующему семейному законодательству, родители имеют равные права и равные обязанности в отношении своих детей. Место жительства ребенка при раздельном проживании родителей и отсутствии соглашения между ними определяется судом «исходя из интересов ребенка и с учетом мнения детей» (ст. 65 СК РФ). Родитель, проживающий отдельно, имеет право на «общение с ребенком, участие в его воспитании и решение вопросов получения ребенком образования» (ст. 66 СК РФ). Таким образом, законодатель устанавливает, с одной стороны, приоритетность и необходимость наилучшего осуществления законных прав и интересов ребенка, а с другой – должен учитывать интересы матери и отца. В связи с этими правовыми условиями, при рассмотрении спора между разводящимися супругами о месте жительства ребенка (детей) суд берет под свою защиту совпадающие интересы и ребенка, и одной из сторон спора (матери или отца).

В ч. 3 ст. 65 СК РФ разъясняется, что при разрешении спора о порядке осуществления родительских прав суд должен учитывать привязанность ребенка к каждому из родителей, братьям и сестрам, возраст ребенка, нравственные и иные личные качества родителей, отношения, существующие между каждым из родителей и ребенком, возможность создания ребенку условий для воспитания и развития (род деятельности, режим работы родителей, материальное и семейное положение родителей и другое). Согласно Постановлению Пленума Верховного Суда РФ от 27 мая 1998 г. № 10 «О применении судами законодательства при разрешении споров, связанных с воспитанием детей», при рассмотрении таких дел суд учитывает реальную возможность родителя обеспечить надлежащее воспитание ребенка, характер сложившихся взаимоотношений родителя с ребенком, привязанность ребенка к лицам, у которых он находится, и другие конкретные обстоятельства, влияющие на создание нормальных условий жизни и воспитания ребенка родителем, а также лицами, у которых фактически проживает и воспитывается несовершеннолетний. В п. 14 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 4 июля 1997 г. № 9 «О применении судами законодательства при рассмотрении дел об установлении усыновления» указано, что под интересами ребенка следует понимать обеспечение условий, необходимых для его полноценного физического, психического и духовного развития.

В СК РФ отдельно выделены нормы, устанавливающие порядок реализации родителями прав и обязанностей:

а) «родительские права не могут осуществляться в противоречии с интересами детей. Обеспечение интересов детей должно быть предметом основной заботы их родителей» (ст. 65);

б) «родитель, с которым проживает ребенок, не должен препятствовать общению ребенка с другим родителем, если такое общение не причиняет вред физическому и психическому здоровью ребенка, его нравственному развитию» (ст. 66 СК РФ).

Очевидно, здесь речь идет не только об интересах ребенка, но и о риске вреда психическому здоровью.

Одним из важнейших факторов, учитываемых судом при определении места жительства несовершеннолетнего при раздельном проживании родителей, является привязанность ребенка к каждому из родителей. «Желание ребенка жить с отцом или матерью имеет большое значение, так как любовь и уважение ребенка к родителю являются одним из решающих факторов, способствующих лучшему воспитанию детей» (Ильина, 2004, с. 72).

Статья 12 Конвенции о правах ребенка закрепляет норму международного права, согласно которой государства-участники обеспечивают ребенку, способному сформулировать свои собственные взгляды, право свободно выражать эти взгляды по всем вопросам, затрагивающим ребенка, причем взглядам ребенка уделяется должное внимание в соответствии с возрастом и зрелостью ребенка. Положение о необходимости учета мнения ребенка в семейных спорах закреплено в ст. 57 СК РФ, согласно которой ребенок имеет право «выражать свое мнение при решении в семье любого вопроса, затрагивающего его интересы, а также быть заслушанным в ходе любого судебного или административного заседания». При этом «учет мнения ребенка, достигшего возраста десяти лет, обязателен, за исключением случаев, когда это противоречит интересам ребенка». Данное обстоятельство диктует необходимость при судебном разрешении спора между родителями учитывать мнение ребенка о месте его проживания, принимая во внимание особенности и уровень возрастного психического развития ребенка, а также влияние на его психическое состояние сложившейся конфликтной ситуации. В то же время, учитывая привязанность ребенка и его желание воспитываться у одного из спорящих родителей, суд не может придавать решающего значения его желанию, если выбор ребенка неудачен и не отвечает его интересам. С одной стороны, ребенок, в силу отсутствия жизненного опыта, не всегда и в 10 лет может сам определить свои подлинные интересы и выбрать более достойного воспитателя (Ильина, 2004, с. 72–73). С другой стороны, передача ребенка на воспитание одному из родителей вопреки его желанию может травмировать ребенка и в более раннем возрасте, чем 10 лет.

Как указывает Ю.Ф. Беспалов (2010, с. 107–108), если при разрешении спора, связанного с воспитанием детей, суд придет к выводу о необходимости опроса в судебном заседании несовершеннолетнего в целях выяснения его мнения по рассматриваемому вопросу, предварительно следует выяснить мнение органа опеки и попечительства о том, не окажет ли неблагоприятного воздействия на ребенка его присутствие в суде. При опросе ребенка суду необходимо выяснить, не является ли мнение ребенка следствием воздействия на него одного из родителей или других заинтересованных лиц, осознает ли он свои собственные интересы при выражении собственного мнения и как он его обосновывает.

Анализируя деятельность суда по защите интересов ребенка, Ю.Ф. Беспалов (2010) выделяет следующие принципы семейного права в РФ:

1. Обеспечение приоритетной защиты прав и интересов ребенка (ст. 54, 56, 65, 68, 72, 73, 76, 131 СК РФ), который состоит в том, что суд, разрешая спор о воспитании детей, обязан принять решение в интересах ребенка, оставляя в отдельных случаях без удовлетворения законные требования других лиц (родителей), если эти требования не соответствуют интересам ребенка, независимо от того, что права этих лиц нарушены. Так, с учетом мнения ребенка, суд вправе отказать родителю в требовании к третьему лицу о возврате ему ребенка, если суд придет к выводу, что передача ребенка родителю не отвечает его интересам.

2. Приоритет семейного воспитания ребенка (ст. 54, 63, 68, 123 СК РФ).

3. Определение ребенка как самостоятельного участника правоотношения (ст. 56, 57, 142 СК РФ).

4. Участие обоих родителей в воспитании детей (ст. 63, 65, 66, 68 СК РФ).

5. Профилактическая направленность (ст. 68, 69, 72, 73, 76, 130, 14 СК РФ): нормы, регулирующие вопросы, касающиеся прав и интересов ребенка, направлены на пресечение и предупреждение нарушений интересов ребенка.

1.3. Соотношение норм семейного права и клинико-психологических экспертных категорий при решении вопросов о воспитании ребенка при раздельном проживании родителей

Клинико-психологические экспертные категории производства КСППЭ в гражданском процессе по делам, связанным с воспитанием ребенка при раздельном проживании родителей, определяются существующими нормами семейного права. Однако для обеспечения возможности правоприменения клинические и общепсихологические понятия должны быть трансформированы в понятия судебно-психологические, экспертные, которые, не теряя своей психологической основы, соотносятся с теорией гражданского права, в частности, с правовым значением этих психологических категорий (Сафуанов, 2003 6,2007).

Недостаточное понимание этого положения приводит к тому, что многие эксперты-психологи в своих заключениях указывают, с кем из родителей должен проживать ребенок или какой порядок и график встреч отдельно проживающего родителя с ребенком целесообразен. Между тем специальные знания эксперта – это всегда научные знания неправового характера, реализуемые с помощью адекватных (признанных) прикладных методик, используемых для достижения определенных юридических целей (Сахнова, 2000), и эксперт-психолог не должен решать правовые вопросы, входящие в компетенцию суда (Махов, 1986). Как отмечает Т.В. Аверьянова (2006), судебная практика знает многочисленные случаи отклонения заключения эксперта как доказательства по делу на том основании, что эксперт при обосновании своих выводов вышел за пределы своей компетенции и присвоил несвойственные ему функции судебных органов по оценке имеющихся в деле доказательств.

Для анализа научно-методологических основ судебных психолого-психиатрических экспертных исследований при спорах родителей о праве на воспитание и месте проживания детей ключевым является понятие «интересы ребенка», которое носит правовой характер и в то же время включает в себя психологическое содержание. Определение методологических основ КСППЭ при спорах о праве на воспитание детей опирается на принципиальные правовые положения нового семейного статуса ребенка, заложенного в СК РФ: признания ребенка самостоятельным субъектом семейного права; выделения самостоятельного семейно-правового понятия «интересы ребенка», которое установлено законодательно как приоритетное и составляет ядро правового регулирования семейных споров.

Предметом комплексной психолого-психиатрической экспертизы в судебных спорах о воспитании детей является выявление имеющего правовое значение вреда психическому здоровью и психическому развитию ребенка вследствие его проживания (общения) с одним из родителей. С другой стороны, при решении споров о воспитании суду необходимо раскрыть и выявить действительные интересы и истца, и ответчика, и ребенка, что заставляет обращаться к внутренним мотивам поведения и особенностям личных отношений родителей друг к другу и к ребенку. Именно в раскрытии этих внутренних аспектов судебной проблемы состоит для суда значение комплексного психолого-психиатрического исследования.

Соотношение правовых и экспертных понятий иллюстрирует таблица 2 (Сафуанов, 2007).

1.4. Алгоритм проведения комплексного судебного психолого-психиатрического экспертного исследования лиц при рассмотрении споров о праве на воспитание детей

Основываясь на изложенных теоретических положениях, рассмотрим методологию производства КСППЭ в гражданском процессе по делам, связанным с воспитанием ребенка при раздельном проживании родителей, выделив при этом три взаимосвязанных проблемы:

– Этапы судебно-экспертного исследования.

– Основные судебные клинико-психологические экспертные понятия, определяемые на каждом этапе.

– Компетенция судебных экспертов – психологов и психиатров – на каждом этапе.

Алгоритм проведения комплексного судебного психолого-психиатрического экспертного исследования лиц в спорах о воспитании детей ранее был описан в работах Ф.С. Сафуанова (2003 а), Н.К. Вострокнутова, Н.К. Харитоновой, Ф.С. Сафуанова (2004).

Методологический анализ КСППЭ экспертизы по семейным спорам о воспитании или месте проживания ребенка при раздельном проживании родителей позволяет выделить три важных обстоятельства.

Во-первых, это совместное применение познаний в научной психологии и в психиатрии при четком разделении компетенции экспертов-психологов и экспертов-психиатров на разных этапах проведения экспертизы.

Во-вторых, при проведении данного вида экспертизы важна не только актуальная, но и ретроспективная и прогностическая экспертная диагностика и оценка изучаемых явлений.

В-третьих, и это главное, обсуждаемая разновидность экспертизы в гражданском процессе является не только диагностической, но и ситуационной. С позиций судебной экспертологии ее отнесение к классу диагностических экспертиз обусловлено установлением юридически значимых признаков отдельных исследуемых объектов, в качестве которых выступают психические особенности участников спорного правоотношения (индивидуально-психологические особенности, особенности психической деятельности родителей, уровень и особенности психического развития ребенка). В то же время экспертиза является ситуационной, поскольку для нее характерно установление комплекса клинико-психологических особенностей родителей и ребенка, их поведения, их взаимоотношений, на основе анализа которых и слагается целостная психологическая картина семейной ситуации.

Основываясь на этих обстоятельствах, можно выделить три этапа экспертного исследования, на каждом из которых основное значение имеет установление различных судебных клинико-психологических экспертных понятий, относящихся к большей компетенции экспертов-психологов или психиатров.

Этап I. Индивидуальная диагностика членов семьи

Основными задачами, решаемыми на данном этапе экспертизы, являются:

1. Экспертная диагностика индивидуально-психологических особенностей каждого из родителей (отца и матери или других фактических воспитателей), возможного психического расстройства каждого из родителей, и, при их выявлении, выделение личностных особенностей, обусловленных характером и течением психического расстройства. Правомерность выделения данной задачи обусловлена требованием ч. 3 ст. 65 СК РФ при судебном разрешении спора между родителями учитывать «нравственные и иные личные качества родителей».

2. Экспертная диагностика индивидуально-психологических особенностей ребенка, особенности и уровень психического развития ребенка. В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 мая 1998 г. № 10 указывается, что к числу обстоятельств, которые необходимо устанавливать при рассмотрении подобных дел, относятся «возраст ребенка <…> и другие обстоятельства, способные оказать влияние на <…> психическое развитие ребенка».

3. Согласно ч. 3 ст. 65 СК РФ, спор между родителями о месте проживания ребенка решается судом «с учетом мнения детей». Право ребенка выражать свое мнение и быть заслушанным в ходе судебного разбирательства отражено в ст. 57 СК РФ, при этом «учет мнения ребенка, достигшего возраста десяти лет, обязателен, за исключением случаев, когда это противоречит его интересам». Данное обстоятельство диктует необходимость при выяснении мнения ребенка учитывать особенности и уровень психического развития ребенка, а также влияние на его психическое состояние сложившейся конфликтной ситуации. В связи с этим еще одной задачей заключительного этапа экспертного исследования является диагностика способности ребенка к выработке и принятию самостоятельных решений.

Как сложный психологический феномен отношение ребенка к родителям подвержено влиянию множества различных факторов (индивидуально-личностные особенности ребенка и родителей, характер отношения к ребенку в семье, стиль воспитания, факты жестокости и физического насилия). В тех случаях, когда ребенок оказывается вовлеченным в длительно существующие конфликтные взаимоотношения между супругами, создаются предпосылки для нарушения характера детско-родительских взаимоотношений и возможного формирования негативного отношения к одному из родителей.

При психодиагностике каждого из родителей в компетенцию психолога входит определение их индивидуально-психологических особенностей, а в компетенцию психиатра – установление наличия или отсутствия каких-либо психических расстройств. В случае если у одного родителя (или у обоих) обнаруживается какое-либо психическое расстройство, совместной компетенцией психолога и психиатра будет являться определение личностных особенностей, которые обусловлены характером выявленной психической патологии, и их влияния на поведение, связанное с воспитанием ребенка.

При психодиагностике ребенка к компетенции психолога относится определение его индивидуально-психологических особенностей, к компетенции психиатра – установление или исключение патологии или отставания в психическом развитии, наличия или отсутствия психопатологических нарушений, связанных с ситуацией семейного конфликта или с характером взаимоотношений с одним из родителей, а к сфере совместной компетенции (при диагностике дизонтогенеза) – интегративное заключение о клинико-психологических особенностях и уровне психического развития.

Основой диагностики на первом этапе комплексного экспертного исследования является ретроспективный анализ особенностей психического развития каждого из участников процесса, а также актуальная клинико-психологическая оценка их личностных, эмоционально-волевых, мотивационных, интеллектуальных особенностей.

Необходимость ретроспективной диагностики определяется тем, что без анамнестических данных невозможно установить индивидуально-психологические особенности каждого из членов семьи, возможные психические расстройства у них, а также нарушения возрастного психического развития ребенка. Кроме того, необходимо учитывать, что, как правило, сложившаяся конфликтная ситуация в семье определяет высокий уровень эмоциональной напряженности каждого из ее членов, влияющий на их актуальное психическое состояние и поведенческие проявления, поэтому выявляемые, к примеру, в экспериментально-психологическом исследовании личностные особенности членов семьи могут отражать не только их стабильные качества, но и ситуационно обусловленные особенности. Для обоснованного прогноза особенностей психического развития ребенка и особенностей поведения каждого из родителей следует учитывать этот фактор.

Этап 2. Ситуационная диагностика семейных отношений

На данном этапе индивидуальная экспертная диагностика уже используется для анализа ситуации семейных взаимоотношений членов семьи в целом. Ситуационный анализ семейных отношений основывается на решении следующих основных задач комплексного клинико-психологического исследования:

1. Экспертная диагностика отношения отца и матери к ребенку. Как следует из ч. 3 ст. 65 СК РФ, суд при разрешении спора между родителями о месте жительства ребенка должен учитывать «отношения, существующие между каждым из родителей и ребенком».

2. Экспертная диагностика отношения ребенка к каждому из родителей, а также к другим членам семьи. Постановка данной задачи определяется необходимостью при судебном разбирательстве выяснения «привязанности ребенка к каждому из родителей, братьям и сестрам» (ч. 3 ст. 65 СК РФ). Суд при определении привязанности ребенка к другим членам семьи не должен опираться только на объяснения сторон, в том числе и ребенка, без необходимой их оценки и проверки, в основу решения суда должны быть положены все доступные доказательства по делу. Высказанное перед судом или органами опеки и попечительства мнение ребенка (особенно при длительном его проживании с одним из родителей при изоляции от другого) может быть следствием явного или неявного влияния окружающих его взрослых, поэтому для установления не декларируемого, а истинного отношения ребенка к членам своей семьи необходимо решение данной экспертной задачи.

Решение задач второго этапа комплексного экспертного исследования является в основном прерогативой психолога, однако при выявленном влиянии на взаимоотношения между членами семьи психических расстройств кого-либо из них их решение будет входить в совместную компетенцию психологов и психиатров. Основой экспертной оценки семейных отношений, как и на первом этапе, является ретроспективная и актуальная их диагностика.

Этап 3. Прогностическая кдинико-психодогическая оценка психического развития ребенка

Этот этап комплексного судебного психолого-психиатрического экспертного исследования является завершающим, на нем синтезируются данные первого и второго этапов экспертизы и вырабатывается комплексная клинико-психологическая прогностическая оценка психического развития ребенка.

Таким образом, основной задачей, требующей определения на заключительном этапе КСППЭ, является диагностика возможного негативного влияния психического состояния (если есть психические расстройства или недостатки), индивидуально-психологических особенностей отца (матери, другого фактического воспитателя), семейного конфликта на психическое состояние и особенности психического развития ребенка. В широком смысле задача определения данного экспертного понятия соподчинена судебному установлению возможности каждого из родителей «создания ребенку условий для воспитания и развития» (ч. 3 ст. 65 СК РФ) при определении места жительства детей при раздельном проживании родителей, а также требованию ч. 1 ст. 66 СК РФ, чтобы общение родителя с ребенком, проживающим с другим родителем, не причиняло «вред… психическому здоровью ребенка, его нравственному развитию». Как писал Г. Фигдор, «в некоторых случаях уже с самого начала бывает совершенно ясно, что именно в данном случае противоречит благополучию ребенка, и это прежде всего тогда, когда применение психопатологических критериев настойчиво выступает против одного из альтернативных решений. В отличие от этого, позитивное решение… часто вызывает принципиальную трудность в определении, что именно будет лучше всего способствовать „благополучию ребенка“… однако в определенных обстоятельствах мы тем не менее можем с уверенностью сказать, что „со всех точек зрения“ для ребенка плохо и чего следует избегать…». Эксперт, как правило, «в состоянии осветить альтернативные возможности развития в психологическом и педагогическом аспектах», предоставив судье возможность знать, из чего он делает свой выбор (Фигдор, 2006, с. 272).

На третьем этапе комплексная клинико-психологическая оценка психического развития ребенка является уже полностью прогностической. На данном этапе в ходе совместного обсуждения члены экспертной комиссии – психологи и психиатры – интегрируют все результаты, полученные в ходе клинико-психологического исследования.

1.5. Методы проведения комплексного судебного психолого-психиатрического экспертного исследования

При производстве комплексных судебных экспертиз используются следующие методы.

Клинико-психопатологический. Анализ объективизированных источников информации гражданского дела, приобщенной к нему медицинской документации и иных документов (видеозаписи, фотографии, письма и т. п.), клиническая беседа, наблюдение, анамнез, описание психического состояния, анализ имеющихся симптомов психических расстройств.

Клинико-психологический. Психологический анализ материалов гражданского дела; направленная беседа, методы психологического наблюдения за поведением родителя в ситуации экспертного исследования, за поведением и игровой деятельностью ребенка, за совместной деятельностью ребенка с родителями.

Клинико-психологический анализ материалов гражданского дела. В гражданских спорах о порядке воспитания детей при раздельном проживании родителей каждая из сторон считает, что именно она может в наилучшей форме обеспечить необходимые условия развития и воспитания ребенка. Исходя из этого, сторонами могут быть представлены различные доказательства, которые должны быть оценены экспертами.

Как правило, уже в исковых заявлениях родителей освещается история семейного конфликта с точки зрения одной из сторон, указываются основания возникновения спора о воспитании, индивидуально-психологические черты или особенности психического состояния другой стороны, которые, по мнению истца, осложняют условия воспитания и развития ребенка. Также в исковых заявлениях часто указывается, с кем из родителей проживал ребенок и с кем он проживает в настоящее время.

Каждая сторона может представить доказательства, в которых указываются индивидуально-психологические черты или особенности психического состояния другой стороны, которые, по мнению сторон, осложняют условия воспитания и развития ребенка. Среди них данные о том, что один из родителей состоит под наблюдением психоневрологического диспансера, склонен к злоупотреблению спиртными напитками, привлекался к уголовной ответственности за противоправные действия в отношении другого родителя или ребенка, пренебрегает основными потребностями ребенка, использует в воспитании жестокое, грубое обращение с ребенком. Подобные доказательства всегда имеют отношение к характеристикам конфликтной ситуации в семье, в связи с чем требуют обязательного учета при экспертном заключении. В то же время при отсутствии соответствующей медицинской документации, данных о возбуждении уголовного дела по факту противоправных действий или результатов проверки они не могут считаться объективными данными, характеризующими другого родителя.

Большое количество сведений, имеющих значение для экспертного исследования, содержится в истории развития ребенка. Это данные о гинекологическом анамнезе его матери, сведения о течении беременности и родах, о динамике психического развития ребенка на первом году жизни. Следует обращать внимание, насколько регулярно осуществлялось медицинское наблюдение за ребенком, на данные о наличии у ребенка рецидивирующих и хронических заболеваний, гипо– и паратрофии, о систематическом отказе родителей от рекомендуемых медицинских процедур, госпитализаций. В истории развития содержатся сведения о темпах психомоторного развития ребенка, сведения о речевом развитии. Большое значение имеют записи о консультациях ребенка у невропатолога, логопеда, имевшиеся обращения к психиатру, психотерапевту, как до, так и во время конфликтной ситуации в семье. В ряде случаев в истории развития имелись указания на то, что в поликлинику с ребенком систематически приходил отец или бабушка, что также должно быть отражено в описательной части экспертного заключения.

Как правило, в материалах дела представлены характеристики ребенка из различных образовательных учреждений (школы, детские сады, кружки, секции), которые содержат информацию о характерологических особенностях ребенка, его отношениях со сверстниками, адаптации, академической успеваемости, увлечениях; данные об имевшихся проблемах в поведении. Иногда в характеристиках имеются сведения о том, насколько каждый из родителей был вовлечен в образовательный процесс, участвовал в деятельности образовательного учреждения. В представленных характеристиках могут содержаться указания на динамику психического состояния ребенка в ситуации развития конфликтной ситуации в семье. Могут иметься сведения о выражаемом ребенком негативном отношении к одному из родителей.

Органы опеки и попечительства представляют суду Акт обследования жилищно-бытовых условий проживания несовершеннолетнего и заключение о порядке воспитания несовершеннолетнего при раздельном проживании родителей. В Акте обследования жилищно-бытовых условий проживания несовершеннолетнего содержится информация об условиях проживания ребенка, о наличии или отсутствии у несовершеннолетнего спального места, места для занятий, игрушек, детских книг. В некоторых случаях органы опеки и попечительства представляют суду неформальное описание условий проживания ребенка: «В детской комнате очень чисто, уютно. На стенах развешаны детские рисунки. Среди игрушек много самодельных, сделанных их матерью. В комнате стоит телескоп…» В ряде случаев сотрудники органов опеки и попечительства описывают характер взаимодействия между членами семьи, опрашивают ребенка по поводу его отношения к родителям. Следует обращать внимание, в присутствии кого из родных проводилась беседа с несовершеннолетним.

Рекомендации по вопросу воспитания ребенка одним из родителей, порядку общения с другим родителем отражены в заключении органов опеки и попечительства.

При анализе показаний свидетелей следует обращать внимание на описание ими поведения родителей, их взаимоотношений, характера взаимодействия каждого из родителей с ребенком. В случаях, когда один из родителей отрицает участие другого родителя в воспитании детей, показания свидетелей (например, что другой родитель часто гулял с детьми, когда он приезжал домой, дети бросались к нему навстречу, были рады его видеть) имеют большое экспертное значение.

Сбор анамнеза и клинико-психологическая беседа с родителями в КСППЭ по спорам о воспитании имеет ряд особенностей, определяющихся предметом исследования. Их задачей является составление представления об общей картине условий психического развития подэкспертного, процесса формирования его характера, привычек, интересов, устойчивых форм поведения, представлений о разных сторонах жизни, в том числе об истории отношений с бывшим супругом, причинах разрыва, особенностях пред– и постразводных отношений. В рамках экспертного исследования возможна оценка того, как каждый из родителей воспринимает свои отношения с ребенком, сфокусирован он на ребенке или на своих отношениях с супругом, насколько каждый из родителей чувствителен к психологическим потребностям ребенка. Важнейшей характеристикой родителей как субъектов воспитания является мотивация отношения к ребенку и ее субъективное осознание. Воспитательная позиция родителей обусловлена сложным взаимодействием осознаваемых и неосознаваемых мотивов. При этом реально действующие мотивы, которые определяют взаимоотношения с детьми, могут вытесняться или быть представлены в сознании родителей замещающими, социально одобряемыми мотивами. Для психологической характеристики степени участия родителя в воспитании необходимо оценить его осведомленность в касающихся ребенка вопросах. Каждого из родителей целесообразно расспросить об истории развития ребенка, его индивидуально-психологических особенностях, друзьях, любимых и нелюбимых занятиях, режиме, распорядке его жизни. Следует расспросить родителя об используемых им методах воспитания, формах поощрения и наказания и о реакциях на них ребенка. При этом вопросы целесообразно формулировать таким образом, чтобы повысить достоверность ответов. Например, вместо вопроса «Наказываете ли вы ребенка?», на который родители, как правило, отвечают отрицательно, стоит спросить «Как часто, за что вам приходится наказывать ребенка?». При наличии у ребенка особых потребностей, обусловленных наличием какого-либо заболевания (ДЦП, тугоухость, нарушение психического развития), необходимо оценить, насколько каждый из родителей осведомлен о состоянии ребенка и его психолого-педагогических потребностях. Содержание беседы должно быть отражено в экспертном заключении, что позволяет суду оценивать эти данные наряду с другими юридически важными обстоятельствами психологической природы.

Клинико-психопатологическое исследование ребенка. При высококонфликтных разводах, сопровождающихся судебным спором о воспитании, у детей часто отмечаются симптомы психических расстройств и психологического неблагополучия, которые являются непосредственной реакцией ребенка на сложившуюся семейную ситуацию и не связаны с личностными особенностями одного из родителей. С другой стороны, психические нарушения могут возникать в связи с психопатологическими или индивидуально-психологическими особенностями, стилем воспитания одного из родителей. Установление причинно-следственной связи между проживанием (общением) ребенка с одним из родителей (особенностями его отношения к ребенку, поведением, стилем воспитания, созданными им условиями развития ребенка) и возникновением у несовершеннолетнего психического расстройства имеет юридические последствия. В связи с этим выявление у ребенка психического расстройства требует от экспертов-психиатров максимально развернутого анализа патогенетического значения различных этиологических и этиопатогенетических факторов в развитии заболевания. Помимо этого, имеющееся у ребенка психическое расстройство может определять наличие у него особых потребностей, связанных с его психическим состоянием, и требует оценки способности каждого из родителей обеспечить эти потребности.

В клинико-психологической беседе с ребенком должно быть изучено детское восприятие сложившейся семейной ситуации, представление ребенка о роли каждого из родителей в его жизни. Какой каждый из них, в представлении ребенка, по характеру; кто отводил его в детский сад и школу, помогал ему с выполнением домашних заданий, укладывал спать; в какие игры играли и чем занимались во время прогулки; что он любит делать с отцом, а что – с матерью. Во всех случаях целесообразно просить ребенка привести примеры конкретных жизненных ситуаций. Следует иметь в виду, что в силу возрастных особенностей представления ребенка не являются полностью самостоятельными, а в большой степени отражают мнение значимых взрослых, которыми чаще являются взрослые, с которыми ребенок проживает. Содержание и форма вопросов должны учитывать возраст ребенка, его психическое состояние и уровень психического развития, особенности конкретной семейной ситуации.

Экспериментально-психологический. При исследовании родителей используются патопсихологические методики исследования познавательных процессов («10 слов», «Пиктограмма», «Отсчитывание от 100 по 7», «Отсчитывание от 200 по 13», «Исключение предметов», «Сравнение понятий», «Понимание переносного смысла метафор и пословиц» и др.) (Рубинштейн, 1999), опросники, направленные на выявление индивидуально-психологических особенностей (тест-опросник 16PF Раймона Кеттела (R.B.Cattell) (Шмелев, 2002), Методика многостороннего исследования личности (ММИЛ) (Березин, 1976), опросник «Анализ семейных взаимоотношений» (Эйдемиллер, Добряков, Никольская, 2007). При исследовании детей – патопсихологические методики исследования познавательных процессов (пробы с использованием коробки форм, «Куб Сегена», различные по сложности варианты методики «Исключение предметов», осмысление сюжетных картинок, различные по сложности варианты последовательных картинок, смысловое запоминание рассказа пробы на степень сформированности автоматизированных навыков (чтение, счет, письмо) и др. (Рубинштейн, 1999); методики, направленные на изучение характера детско-родительских отношений: Тематический тест апперцепции (Thematic Apperception Test) (Murray, 1943; Соколова, 1980); «Цветовой тест отношений» (Бажин, Эткинд, 1985; Общая психодиагностика, 2004); методика Р. Жиля Le Test-Film в адаптированном варианте И.Н. Гильяшевой и Н.Д. Игнатьевой (Гилъяшева, Игнатьева, 1978); «Незаконченные предложения» (модификация В.Михала) (Лубовский, 1992); рисуночные методики «Рисунок человека», «Рисунок семьи», «Два дома» (The Two-Houses Technique, 2HT) (Machover, 1949; Хоментаускас, 1985; Общая психодиагностика, 2004; Марцинковская, 1997); Тест детской апперцепции Л.Беллак (Children Apperception Test) (Bellak, 1975; Проективная психология, 2000) и некоторые другие проективные методики.

Необходимо также использовать метод наблюдения за совместной деятельностью ребенка и родителя.

Данные патопсихологического исследования в КСППЭ по семейным спорам позволяют дополнить общее представление о психологических особенностях испытуемого. Поведение в ситуации исследования, избираемые способы и приемы решения мыслительных задач, реакция на успех и неуспех должны рассматриваться в комплексе с анамнестическими данными, результатами наблюдения и экспериментального исследования индивидуально-психологических особенностей (Зейгарник, 1986; Коченов, 2010). Патопсихологическое исследование ребенка имеет решающее значение для заключения об уровне его психического развития, таких индивидуально-психологических особенностях, как внушаемость, подчиняемость, повышенная зависимость от мнения значимых взрослых. Экспериментально-психологическое исследование является одним из основных методов установления характера отношения ребенка к каждому из родителей. Так, высказываемое ребенком негативное отношение к отдельно проживающему родителю при экспериментально-психологическом исследовании при помощи проективных методов во многих случаях не подтверждается, что очень существенно для судебного решения.

В ходе наблюдения за совместной деятельностью ребенка и родителя оцениваются особенности вербального и невербального контакта, признаки эмоциональной привязанности или отвержения. Непосредственное наблюдение обеспечивает эксперта большим объемом информации, значимой для экспертных выводов: коммуникативные умения родителя, адекватность восприятия им ребенка, знания и ожидания возможностей развития ребенка, способы обеспечения поддержки, выражения любви, способность понимать чувства ребенка, способность воспринимать ребенка как отдельного индивида со своими желаниями и потребностями, методы обеспечения дисциплины, удовлетворение или неудовлетворение от родительской роли. Очень важной является возможность увидеть реакцию ребенка на поведение родителя.

Глава 2
Социально-психологические особенности семейного конфликта

2.1. Высококонфликтные разводы

Развод, являясь результатом кризисного развития отношений супружеской пары, представляет собой ненормативный кризис семьи, приводящий к ее реорганизации как системы в тех случаях, когда сохранить семью в прежнем составе и прежней структуре не представляется возможным (Карабанова, 2004; Голод, 1995). Как подчеркивает О.А. Карабанова, одной из основных задач, стоящих перед разводящимися супругами, является их эмоциональная сепарация и трансформация эмоциональной привязанности, существовавшей в период супружества, и эмоциональной напряженности, враждебности, чувства гнева, характерных для периода, предшествующего решению о разводе, в сторону устойчивого доброжелательного/ нейтрального отношения к бывшему супругу. В большинстве семей в течение некоторого времени после развода (1–3 года) родители справляются со своими переживаниями и, исходя из интересов ребенка, приходят к соглашению о порядке участия каждого из родителей в воспитании ребенка. Возможность данного соглашения зависит от того, насколько оба родителя, преодолев негативное отношение к бывшему супругу, обиду и чувство мести, окажутся способными пересмотреть сложившиеся прежде модели исполнения своих ролей и принять новые формы взаимодействия как со-родителей. При этом родители должны смириться с неминуемыми ограничениями ситуации их раздельного проживания: необходимостью корректировать свои планы с учетом планов другого родителя; уменьшением количества времени, проводимого с ребенком (чаще – выходных дней и праздников); отсутствием контроля за ребенком в тот период, когда он находится с другим родителем; влиянием другого родителя и его новой семьи на ребенка. Необходимыми условиями для соглашения являются уважение и высокая оценка существующих отношений между ребенком и другим родителем; способность родителей во время развода объективно относиться к потребностям ребенка общаться с обоими родителями; способность изменить свои эмоциональные ожидания от супружеских к со-родительским; способность принять новые условия взаимодействия с бывшим супругом, сохраняя гибкость и высокую самооценку (Steinman, Zemmelman, Knoblauch, 1985).

В ситуации развода наличие конфликта между родителями является нормой (Kelly, Emery, 2003). В последующем выраженность конфликта уменьшается в течение 2–3 лет после развода по мере эмоционального освобождения родителей и принятия новой ситуации. При этом выделяются различные формы возможного взаимодействия родителей в вопросах воспитания. Около 25–30 % родителей после развода оказываются в состоянии сотрудничать в выполнении родительских обязанностей, что выражается в совместном планировании, гибкости, частых коммуникациях, касающихся детей, координации планов и действий. Более половины разведенных родителей выполняют свои функции параллельно друг другу, не стремясь к сотрудничеству, но и не препятствуя друг другу в общении с детьми и их воспитании. Хотя наиболее предпочтительно для детей кооперативное родительство, они также преуспевают при параллельном, если каждый из родителей осуществляет адекватное воспитание (Hertherington, 1999; Hertherington, Kelly, 2002; Maccoby, Mnookin, 1992; Whiteside, Becker, 2000).

В то же время выявляется определенный процент семей (8—12 %, по зарубежным данным), в которых через 2–3 года после развода уровень конфликта между родителями остается высоким, а родители не могут прийти к соглашению о порядке воспитания детей (Hetherington, 1999; King, Heard, 1999; Maccoby, Mnookin, 1992). В этих высококонфликтных случаях развод и связанные с ним судебные разбирательства часто приобретают характер «военных» действий. В этой борьбе, в которой дети являются одновременно целью и оружием, свидетелями и участниками, они подвергаются наибольшему риску испытать все негативные последствия развода.

С конца 80-х гг. прошлого века семьи с вовлечением детей в конфликтные отношения между супругами и нарушением детско-родительских отношений стали выделяться в отдельную группу высококонфликтных разводов («high-conflict divorce») и рассматриваться как наиболее травматичные для ребенка.

Выделяются следующие признаки высококонфликтного развода:

– амбивалентное отношение родителей к расторжению брака;

– выраженные личностные и/или психопатологические особенности родителей (наиболее часто – личностные расстройства, проблемы с алкогольной зависимостью);

– высокий уровень недоверия друг к другу, вербальной и физической агрессии; трудности в коммуникации и кооперации по поводу заботы о детях спустя 2–3 года после разрыва;

– длительные судебные разбирательства о порядке воспитания детей.

Наиболее характерной для этой группы разводящихся родителей является неспособность сфокусироваться на нуждах детей и отстраниться от своих собственных проблем, а также неспособность защитить ребенка от собственного эмоционального недовольства, злости или от участия в родительских конфликтах (Johnston, Roseby, 1997). «Родители не способны использовать расторжение брака для решения имеющихся в них или между ними проблем и застывают в тупике. В результате спор об опеке становится новой формой их взаимоотношений» (Johnston, 1994, с. 7—12).

В штате Айдахо, США, Айдахо-протокол определяет высококонфликтные разводы как континуум, в котором родительский конфликт находится между: 1) вербальной агрессией, попытками ограничить общение ребенка с другим родителем, попытками сформировать коалицию с ребенком, обращениями в суд и 2) физическим и сексуальным насилием, употреблением наркотиков, серьезными психическими нарушениями у одного из родителей. Дополнительными признаками высококонфликтного развода являются отказ ребенка встречаться с одним из родителей, неспособность родителя отделить нужды ребенка от своих, обращения в организации по защите прав, смена адвокатов и т. д. (Brandt, 1998).

В докладе Объединенного Комитета Канады (1999) высококонфликтные разводы определяются как включающие длительные эмоциональные конфликты с высоким уровнем агрессии и недовольства; хронические разногласия о родительских функциях; повторяющиеся голословные заявления о неспособности хорошо выполнять родительские обязанности; историю невыполнения судебных решений.

В семьях, которые не могли прийти к соглашению об опеке над ребенком, каждый родитель испытывает огромное недоверие к способности другого родителя заботиться о ребенке. Многие приписывают другому родителю прямое пренебрежение интересами ребенка, имеют место голословные обвинения в сексуальных домогательствах и физическом насилии. Родители отрицают способность другого родителя к кооперации и совместному планированию вопросов, связанных с воспитанием. Формы коммуникации между родителями простираются от сопротивления любому обсуждению, страхов и избегания друг друга до открытой агрессии. При этом в большинстве таких семей при ссорах, сопровождающихся физической агрессией, присутствуют дети (Johnston, Campbell, 1988). Конфликт в период развода имеет три области измерения: содержание конфликта (имущественный спор, вопросы финансовой поддержки, вопросы общения с детьми); тактика (уровень вербальной и физической агрессии, обращения к специалистам, обращение в суд); эмоциональное содержание (степень негативных отношений друг к другу). Крайние варианты каждой из областей измерения являются патологическими (Johnston, 1994).

Следует подчеркнуть, что обращение родителей в суд с иском о порядке определения места жительства ребенка и его воспитания не всегда свидетельствует о высоком уровне конфликта. По мнению Р. Стюарта (2001), при судебных спорах о порядке осуществления родительских прав конфликт может быть более или менее выраженным.

Для невысокого уровня конфликта между бывшими супругами во время судебного процесса характерны следующие признаки (Stewart, 2001).

1) Внешние (характеризующие судебный процесс):

– оба родителя стремятся к тому, чтобы судебных заседаний было минимальное количество;

– отсутствуют попытки одного из родителей ограничить общение ребенка с другим родителем, в том числе попытки забрать ребенка без согласия другого родителя;

– судебное разбирательство является для обоих супругов неприятной, но необходимой формальностью;

– использование поддержки семьи и друзей для уменьшения конфликта.

2) Внутренние (характеризующие каждого из родителей, их взаимоотношения и отношения с ребенком):

– оба родителя способны отделять нужды ребенка от своих;

– оба родителя понимают важность общения ребенка с каждым из них;

– оба родителя демонстрируют толерантность и способны сотрудничать в вопросах, касающихся детей;

– родители способны контролировать негативные эмоции и выражают их с минимальными проявлениями агрессии вне присутствия детей.

Для высокого уровня конфликта во время судебного процесса характерны следующие признаки:

1) Внешние:

– попытки ограничить общение ребенка с другим родителем;

– большое количество судебных заседаний;

– большой объем материалов дела;

– привлечение нескольких адвокатов или их замена во время процесса;

– длительность судебного процесса;

– привлечение к процессу правовых или общественных организаций, занимающихся защитой прав детей; средств массовой информации;

– наличие решений суда и истории их невыполения.

2) Внутренние:

– психопатология у одного или обоих родителей в анамнезе (депрессия, злость, отгороженность, аутистическое поведение);

– сведения об агрессивном или жестоком поведении в отношении членов семьи;

– высокий уровень недоверия к способности бывшего супруга быть хорошим родителем;

– высокий уровень конкуренции в браке и после развода;

– враждебные отношения между родителями с вербальной и физической агрессией;

– неспособность отделить нужды ребенка от своих и недостаточное чувство границ;

– ригидность в оценке психологических потребностей ребенка;

– стремление привязать ребенка к себе и «оторвать» его от другого родителя.

– тенденция вовлекать детей в конфликт.

К.Б. Гаррити и М.А. Барис (Garrity, Baris, 1994), проанализировав работы предыдущих исследователей и собственный опыт, предложили шкалу, описывающую пять уровней выраженности конфликта между родителями в разведенных семьях.

При минимальном уровне конфликта родители способны отделять нужды ребенка от своих собственных; признают важность отношений ребенка с другим родителем; считают другого родителя достаточно компетентным в вопросах воспитания и способны к кооперации с ним; контролируют негативные эмоции к другому родителю и решают конфликт с использованием социально приемлемых способов выражения недовольства.

При умеренно выраженном конфликте родители могут считать другого родителя недостаточно компетентным; ссоры между родителями могут происходить в присутствии ребенка; могут иметь место попытки вовлечения ребенка в родительский конфликт (попытки очернения другого родителя, расспросы о его личной жизни родителя, попытки сформировать с ребенком коалицию против другого родителя).

Средний уровень конфликта характеризуется частыми ссорами, сопровождающимися словесными оскорблениями без физической агрессии; попытками ограничить общение ребенка с другим родителем; обращениями в суд; большим вовлечением ребенка в конфликт.

При высоком уровне конфликта отношения между родителями враждебные. Имеют место угрозы физической агрессии и кражи детей; попытки сформировать постоянную коалицию с ребенком; длительные судебные разбирательства. Дети вовлечены в конфликт, вследствие чего у них выше риск развития нарушений психического здоровья и личностного развития.

Максимальная выраженность конфликта, по классификации авторов, характеризуется наличием физической агрессии или сексуального насилия, выраженными психологическими или патопсихологическими нарушениями у одного или обоих родителей.

2.2. Социально-психологические особенности разводов, сопровождающихся судебным спором о детях

Итак, развод при судебном споре о порядке воспитания, определении места жительства ребенка в случае раздельного проживания родителей чаще всего является высококонфликтным и имеет целый ряд социально-психологических особенностей, которые отличают его от разводов в общей практике, когда родители, исходя из интересов ребенка, приходят к взаимному соглашению и не препятствуют участию другого родителя в воспитании.

Согласно данным наших исследований (проанализировано 90 КСППЭ), в 25 % семей, прошедших судебную экспертизу в ГНЦ им. В.П.Сербского, отношения между супругами в период совместного проживания характеризовались дисфункциональностью. Было нарушено выполнение семьей основных функций (супружеской, материально-бытовой, эмоциональной), оба или один из супругов не были удовлетворены семейной жизнью. Например, в некоторых случаях брак был заключен фиктивно в связи с желанием мужчины иметь ребенка. В нескольких семьях на протяжении всего периода существования брачных отношений супруги фактически проживали раздельно.

В исследованных семьях средняя продолжительность совместной жизни супругов до рождения первого ребенка составляла 2,17 года. В 38 % семей причиной регистрации брака была добрачная беременность, что, согласно данным О.А. Карабановой (2004, с. 247), снижает стабильность взаимоотношений между супругами. Конфликтные отношения, приведшие к разводу, начинались до рождения первого ребенка в 10,1 % случаев, на этапе появления детей (возраст старшего ребенка до 2,5 года) – в 36,2 %, в семье с ребенком-дошкольником – в 33,4 %, в семьях с ребенком – младшим школьником в 11,6 %, в семьях с детьми-подростками в 8,7 %.

В период, предшествующий разводу, в 31 % семей отношения между супругами характеризовались выраженной эмоциональной напряженностью без проявлений вербальной или невербальной агрессии. Высокий уровень открыто выражаемого недовольства и вербальной агрессии отмечался в 31 % семей, в 10 % семей имели место угрозы, эпизоды физической агрессии – в 20 % семей. Обращения в милицию в связи с побоями имели место в 9 % семей, в 8 % семей хотя бы один из родителей проходил медицинское освидетельствование после избиения супругом. Конфликт между супругами сопровождался материальными претензиями и имущественным спором в 24 % семей. В 17 % семей в супружеский конфликт были вовлечены третьи лица: родственники, друзья, соседи. В 31 % семей имели место уходы одного из супругов из дома в связи с конфликтом.

В период раздельного проживания в изученных семьях происходило усугубление конфликтных отношений. Так, в 59 % семей хотя бы один из супругов был убежден в неспособности другого супруга заботиться о ребенке. В 65 % семей хотя бы один из родителей считал, что общение ребенка с другим родителем наносит вред его психическому здоровью и нравственному развитию. Только в 24 % семей родителями в период, непосредственно следующий за разводом, была достигнута договоренность о порядке общения ребенка с отдельно проживающим родителем. Встречи ребенка с отдельно проживающим родителем были сопряжены с конфликтом между родителями в 64,7 % семей. Участие детей в конфликтах между родителями в период раздельного проживания также возрастало.

В зависимости от уровня конфликта между родителями семьи, направлявшиеся на экспертизу, распределялись следующим образом.

Минимальный уровень конфликта отмечался в 5,06 % семьей. К данной группе были отнесены семьи, в которых супруги контролировали свои негативные эмоции; в отношениях между родителями отсутствовали открыто выражаемая враждебность, физическая агрессия; родители считали другого родителя достаточно компетентным в вопросах воспитания и признавали важность отношений ребенка с другим родителем; были способны к кооперации; не препятствовали другому родителю в общении с ребенком; не вовлекали ребенка в супружеский конфликт.

Умеренно выраженный конфликт также отмечался в 5,06 % семей. Ссоры между родителями не носили характера постоянных конфликтов и длительно существующей враждебности, происходили без физической агрессии, однако могли происходить в присутствии ребенка. Несмотря на то что хотя бы один из родителей мог считать другого недостаточно компетентным в вопросах воспитания, родители не были способны к кооперации, родитель, с которым ребенок проживал, не препятствовал другому в общении с несовершеннолетним.

Средний уровень конфликта отмечался в 11,39 % семей. В период совместного проживания и после развода отношения между родителями характеризовались частыми ссорами, сопровождающимися словесными оскорблениями без физической агрессии. Дети были свидетелями, а часто и участниками конфликтов, родители предпринимали попытки сформировать с ребенком коалицию против другого родителя. После развода родитель, с которым проживал ребенок, пытался ограничить общение ребенка с другим родителем.

Высокий уровень конфликта отмечался в 40,5 % семей. Отношения между родителями носили характер враждебности, отмечались физическая агрессия, побои, обращения в милицию в связи с нанесением телесных повреждений, причинением вреда здоровью. Имели место угрозы похищения детей. Родители пытались сформировать постоянную коалицию с ребенком против другого родителя, очерняя последнего в глазах ребенка.

Максимальный уровень конфликта отмечался в 37,97 % семей. В этих семьях отношения между бывшими супругами характеризовались наличием физической агрессии или сексуального насилия, выраженными психологическими или патопсихологическими нарушениями у одного или обоих родителей, высокой степенью вовлечения ребенка в конфликт с охваченностью негативным, отвергающим отношением к отдельно проживающему родителю. К данной группе были отнесены также семьи, где место жительства ребенка было изменено без согласования с другим родителем и вопреки его желанию.

Большинство судебных споров инициировалось родителями в течение первых двух лет от начала раздельного проживания, в фазу перестройки семьи, по классификации О. А. Карабановой (2004). На наш взгляд, данное обстоятельство обусловлено недостаточным развитием служб психологической помощи семьям в период развода, недостаточной информированностью родителей о негативном влиянии супружеского конфликта и спора о ребенке на психическое и психологическое состояние детей, широким обсуждением в средствах массовой информации судебных споров как оптимального способа разрешения супружеского конфликта.

В целом можно выделить следующие социально-психологические особенности семейного конфликта, характерные для разводов, сопровождающихся судебным спором о порядке воспитания детей.

Во-первых, разводы, при неспособности родителей достичь соглашения о порядке воспитания детей, являются высококонфликтными и в большинстве случаев характеризуются высоким уровнем эмоциональной напряженности, вербальной и невербальной агрессии, повышенным уровнем домашней жестокости, которые чаще всего, согласно полученным нами данным, возрастают в постразводный период.

Во-вторых, в большинстве случаев дети оказываются вовлеченными в супружеский конфликт, являясь его свидетелями или активными участниками. В этой борьбе дети оказываются в психологически сложной ситуации, что повышает у них риск нарушений психического здоровья и личностного развития. У детей при постоянных и выраженных ссорах родителей формируются сложные психологические переживания. С одной стороны, они включают в себя чувство страха, обусловленное скандалами между родителями, протекающими с высоким уровнем раздражительности и взаимных обвинений. С другой – это часто более скрытое, но существенное по своим последствиям для личностного развития ребенка чувство вины, которое возлагают на себя дети за происходящее в семье. Данное чувство может определять желания ребенка стать своеобразным «терапевтом брака», когда дети пытаются утешать родителей или одного из них, используют различные попытки примирить их. Некоторые дети, стараясь меньше досаждать родителям в ситуациях конфликта, осознанно отдаляются от них.

У каждого ребенка в этой ситуации с учетом его возраста, индивидуально-психологических свойств наблюдается или возрастание потенциала раздражительности, агрессивности, который разряжается на одном из родителей, или существенно нарастает зависимость чаще от родителя, с которым он остается совместно проживать. Вовлечение детей в родительский конфликт во многих случаях сопровождается возникновением психогенных психических расстройств, которые в ряде случаев могут достигать нозологического уровня, проявляясь невротическими реакциями, тревожными и соматизированными расстройствами, расстройствами адаптации, сензитивными идеями отношения к одному из родителей.

Разведенные родители осознанно или неосознанно ищут в детях психологическую поддержку или «союзников», тем самым вовлекают их в конфликт выбора между родителями или конфликт лояльности, что предъявляет к ребенку в психологическом плане слишком сложные требования. Эта особенность межличностных детско-родительских отношений, несомненно, оказывает существенное влияние на мнение ребенка, которое может не отражать его интерес, а определяется потенциалом психологической зависимости или наведенного эмоционально-значимым взрослым агрессивно-враждебного отношения к другому родителю.

В-третьих, неспособность родителей достичь соглашения о месте жительства детей и порядке их общения с родителем, проживающим отдельно, связана с их личностными особенностями и особенностями взаимоотношений в постразводный период. Клинико-психологические наблюдения дают основания считать, что участники высококонфликтных разводов чаще имеют выраженные личностные особенности (демонстративность, ригидность, незрелость, возбудимость), которые в ряде случаев достигают степени выраженности личностных расстройств. При этом, с одной стороны, высококонфликтный развод может быть формой проявления данных личностных или психопатологических особенностей. С другой стороны, личностные и психопатологические особенности могут быть формой реакции на стресс, который человек испытывает во время высококонфликтного развода и судебных разбирательств (Johnston, 1994). Характерной особенностью этих родителей является неспособность сфокусироваться на нуждах детей и отстраниться от своих проблем, а также неспособность защитить ребенка от собственного эмоционального недовольства и злости и от участия в родительских конфликтах (Johnston, Roseby, 1997).

В-четвертых, юридическая система с ее подходом к разжиганию конфликта является по своей сути чуждой для семьи и «интересов ребенка». Как писал в начале прошлого века Б.П. Никонов (1911, с. 61–62), суд «…какбы чувствует, что эти дела совсем не к лицу ему и не ко двору. Суд, привыкший иметь дело с формальными засвидетельствованиями прав и с отношениями чисто вещественного характера, путается и приходит в смущение, когда перед ним предстает семейная жизнь с ее горестями и требованиями, совершенно далекими от какого-либо юридического формализма. Суд действует в таких делах с неловкостью и неуверенностью близорукого человека». Суд способствует разжиганию конфликта как своими решениями, так и самим судебным процессом. Суд является для участников источником морального давления, особенно с учетом того, что они эмоционально подавлены, находятся в стрессовой ситуации и их самооценка зависит от окружающих. Для участников в суде драматическим образом решается вопрос, кто прав, кто виноват. Сбор каждой из сторон доказательств вынуждает выносить на обсуждение интимные подробности семейной жизни, представлять негативные сведения о другом супруге, обсуждать в ходе разбирательства имевшие место в прошлом инциденты, вырванные из контекста семейной истории. В некоторых крайних случаях слушания превращаются во враждебную перепалку между бывшими супругами. Руководствуясь рекомендациями адвокатов, родители избегают общения друг с другом, фиксируют телефонные разговоры, сохраняют театральные билеты на детские спектакли, чеки из магазинов. Не только родители, но и адвокаты, представляющие их интересы, свидетели, сотрудники органов опеки и попечительства, судьи, эксперты оказываются вовлеченными в конфликт. Они имеют огромную силу влиять на разжигание или уменьшение конфликта в ходе спора и должны осознавать эту ответственность.

Выделенные социально-психологические особенности, характеризующие различные аспекты конфликта, который привел к судебному спору, определяют основные направления экспертного анализа как для судебного психиатра, так и для судебного психолога.

2.3. Типовые ситуации в судебных спорах о воспитании детей

На основании анализа конкретных экспертных случаев можно выделить типовые ситуации в семейных спорах о порядке воспитания и определении места жительства ребенка при раздельном проживании родителей, при которых судами была назначена КСППЭ.

Типовые ситуации в спорах об определении места жительства ребенка

Первая типовая ситуация (16,9 % из 90 случаев) в спорах об определении места жительства ребенка, в которых судами назначалась КСППЭ, связана с тем, что родитель, с которым проживал ребенок, по мнению истца, страдал психическим расстройством, вследствие чего проживание с ним могло негативно сказаться на психическом состоянии и развитии ребенка.

Вторая типовая ситуация (4,5 %) связана с тем, что, по мнению истца, опекающий родитель вследствие своих индивидуально-психологических особенностей оказывает на ребенка негативное влияние. Так, мать несовершеннолетнего З., обратилась в суд с исковым заявлением, в котором указала, что после того, как они с супругом стали проживать раздельно, ребенок проживает с отцом, который препятствует ее общению с сыном. Характеризовала отца грубым, агрессивным, нетерпимым. Считала, что его воспитание, а также отсутствие общения с матерью негативно скажется на развитии ребенка.

Третья типовая ситуация (22,2 %) имела место в тех случаях, когда истец считал, что по сравнению с другим родителем он сможет обеспечить ребенку лучшие условия для развития. Так, отец несовершеннолетней Ф., обратившись в суд с иском об определении места жительства дочери с ним, указывал, что он проживает с родителями в четырехкомнатной квартире, где девочка проживала с рождения; график его работы позволяет уделять девочке много времени и внимания; дочь привязана к нему, к бабушке и дедушке, с матерью общается без ограничений. Указывал, что мать девочки проживает со своими родителями, сестрой и племянницей, у девочки не будет отдельной комнаты, в связи с графиком работы матери она имеет меньше времени для занятий с дочерью.

Четвертая типовая ситуация (16,9 %) возникала в тех случаях, когда ребенок после развода проживал с отцом вопреки желанию и без согласия истца (матери).

Типовые ситуации в спорах об определении порядка общения ребенка с родителем, проживающим отдельно

Первая типовая ситуация (8,99 %) имела место в случаях, когда ответчик считал, что проживающий отдельно родитель страдает психическим расстройством и общение с ним представляет для ребенка опасность.

Вторая типовая ситуация (6,7 %) была связана с тем, что ответчик считал, что вследствие общения с истцом у ребенка ухудшается психическое состояние, что негативно сказывается на его психическом здоровье.

Третья типовая ситуация (3,4 %) возникала тогда, когда, по мнению ответчика, общение с отдельно проживающим родителем будет негативно сказываться на психологическом состоянии ребенка вследствие выраженных индивидуально-психологических особенностей отдельно проживающего родителя.

Четвертая типовая ситуация (6,4 %) охватывала случаи, когда истец в период совместного или раздельного проживания совершал действия, которые непосредственно привели к ухудшению психического состояния ребенка, вследствие чего ребенок стал испытывать страх перед отдельно проживающим родителем. Ответчик считал, что общение ребенка с родителем, проживающим отдельно, негативно скажется на его психическом состоянии.

Пятая типовая ситуация (5,6 %) имела место в случаях, когда ответчик считал, что предложенный истцом порядок общения будет негативно сказываться на состоянии ребенка вследствие возрастных, индивидуально-психологических особенностей ребенка или вследствие наличия у ребенка соматического заболевания. Так, мать двоих несовершеннолетних Я. (4 г. 3 мес. и 1 г. 3 мес.) возражала против искового заявления отца, просившего определить следующий порядок общения с детьми: в будние дни три дня в неделю с 17 до 21 часа по месту жительства детей в отсутствие посторонних лиц; первые и третьи выходные каждого месяца с 9 до 21 часа по месту жительства отца в отсутствие посторонних лиц; в дни рождения детей – по месту жительства детей; ежегодно отпуск с детьми со 2 по 12 января и с 10 по 30 июля в отсутствие посторонних лиц – в месте по выбору отца. Считала, что в связи с малолетним возрастом и индивидуально-психологическими особенностями детей (тревожность, привязанность к матери) дети могут общаться с отцом только в ее присутствии без вреда для их психического здоровья.

Шестая типовая ситуация (5,6 %) возникала в случаях, когда ответчица (мать) ограничивала общение ребенка с отдельно проживающим родителем, считая, что ребенок к отцу не привязан или не знает о его существовании, считает своим отцом нынешнего супруга ответчицы, вследствие чего общение с биологическим родителем нарушит стабильность его жизни и причинит вред его психическому здоровью.

Седьмая типовая ситуация (4,5 %) связана со случаями, когда ответчик возражал против исковых требований отдельно проживающего родителя, ссылаясь на высказываемое ребенком нежелание общаться с данным родителем.

В ряде случаев дополнительно предъявлялись исковые требования о лишении (16,6 %) или ограничении (13,3 %) родительских прав одного из родителей.

Таким образом, развод при судебном споре о порядке воспитания, определении места жительства ребенка при раздельном проживании родителей имеет целый ряд социально-психологических особенностей, которые отличают его от разводов в общей практике, когда родители, исходя из интересов ребенка, приходят к взаимному соглашению и не препятствуют участию другого родителя в воспитании. Данные разводы сопровождаются высоким уровнем эмоциональной напряженности, вербальной и невербальной агрессии, повышенным уровнем домашней жестокости, вовлечением детей в конфликтные отношения супругов, которые в большинстве случаев с началом раздельного проживания родителей только усиливаются. Неспособность родителей достичь соглашения о месте жительства детей и порядке их общения с родителем, проживающим отдельно, связана с их личностными особенностями и особенностями взаимоотношений в постразводный период (неспособность сфокусироваться на нуждах детей и отстраниться от своих проблем, а также неспособность защитить ребенка от собственного эмоционального недовольства и от участия в родительских конфликтах). В этой борьбе дети оказываются в психологически сложной ситуации, что повышает у них риск нарушений психического здоровья и личностного развития. Обращение родителей в суд для разрешения спора о порядке воспитания ребенка во многих случаях происходит в первые 1–2 года после начала раздельного проживания, когда более оптимальные способы разрешения конфликта могут быть не исчерпаны, что связано с недостаточным развитием в нашей стране служб психологической помощи семье в кризисной ситуации.

Глава 3
Клинико-психопатологический анализ психического состояния детей – объектов судебных споров о воспитании

Расторжение брака во всех случаях затрагивает интересы ребенка и отражается на его психическом и психологическом состоянии. В соответствии с МКБ-10 воспитание ребенка в ситуации конфликтных и враждебных отношений между родителями является «аномальным и создает риск развития у ребенка различного рода психических нарушений». Дети, перенесшие развод родителей, значительно чаще обнаруживают симптомы пограничных психических расстройств (Захаров, 1988; Исаев, 1996; Шевченко, 2011), имеют значительно больше проблем адаптации (Camara, Resnick, 1989; Emery, 1988; Amato, Keith, 1991). Оценка психического состояния ребенка в ситуации развода родителей приобретает особую актуальность при судебном разрешении споров о воспитании, к которым в настоящее время часто привлекаются специалисты – психологи и/или психиатры. Установление имеющегося вреда психическому и психологическому здоровью ребенка вследствие его воспитания одним из родителей или общения с ним имеет юридическое значение и может повлечь за собой передачу ребенка на воспитание другому родителю или изменение порядка общения. Столь серьезные последствия требуют от специалиста особой ответственности и обоснованного заключения о риске вреда психическому здоровью, предполагающего учет имеющихся научных исследований.

3.1. Влияние развода родителей на психическое состояние и особенности психического развития детей (по данным зарубежных исследований)

С 60-х гг. прошлого века в семейной психологии и психологии развития было накоплено множество экспериментальных, социально-психологических и клинических данных, описывающих типичные реакции детей на развод родителей, оценивающих выраженность и продолжительность данных реакций в зависимости от различных факторов, позитивно и негативно влияющих на переживание ребенком развода родителей.

В 60-е, 70-е гг. между специалистами в области психического здоровья не было единого мнения по вопросу о том, какое влияние оказывает развод родителей на психическое и психологическое состояние детей. Различались мнения и о том, являются ли последствия развода в большей степени негативными или позитивными, и о том, какова продолжительность реакции детей на данное событие. Некоторые исследователи рассматривали развод как кратковременный стресс, при котором нет оснований говорить о каких-либо отдаленных негативных последствиях для ребенка (Rutter, 1981). Другие считали развод психотравмирующей ситуацией, которая вследствие своей значимости для ребенка неминуемо негативно сказывается на всей его последующей жизни (Wallerstein, 1987, 1991; Frost, Pakiz, 1990).

Несмотря на огромное количество исследований данной проблемы, из-за различий в методологии и методах результаты их часто не совпадают и противоречат друг другу. Затруднено сопоставление результатов, полученных в разных исследованиях. В некоторых исследованиях сочетаются результаты психометрических оценок с самоотчетами; в других – сопоставляются национальные статистические данные с данными, полученными при исследовании небольшой группы семей, обратившихся за психотерапевтической помощью.

В зависимости от методологии проводимые исследования можно разделить на несколько групп, у каждой из которых есть свои ограничения.

1) Клинические исследования оценивают характер реагирования на развод детей, родители которых обращаются к специалистам за консультацией или лечением в связи с отмечающимся у ребенка после развода родителей ухудшением психического состояния. Основными методами данных исследований являются клиническое интервью и самоотчеты. Их существенными недостатками являются отсутствие стандартизированных методов оценки, неконтролируемый характер исследований, клиническая интерпретация данных беседы с ребенком. Кроме того, в связи с ограничениями исследуемых объектов (крайние случаи с выраженностью психических нарушений и расстройств поведения, достигающих клинического уровня) их результаты не могут быть в полной мере перенесены на генеральную выборку.

2) Сравнительные исследования, претендуя на большую объективность, сравнивают по стандартизированным параметрам детей из разведенных и полных (благополучных и неблагополучных) семей; детей, чьи родители вступили или не вступили в повторный брак. Основными методами этих исследований являются статистическая оценка некоторых объективных показателей (школьные оценки, заболеваемость, частота совершения правонарушений в подростковом возрасте, возраст вступления в брак, частота разводов в собственных семьях, результаты экспериментально-психологических методик и др.) и психометрический. К недостаткам данного направления исследований можно отнести редкое оценивание таких факторов, как изменение социоэкономического уровня семьи после развода, выраженность конфликта между родителями в до– и послеразводный период, характер отношений ребенка с каждым из родителей. В связи с этим невозможно оценить их компенсирующее или психотравмирующее влияние. Другим недостатком данных исследований является невозможность оценки особенностей субъективного переживания развода детьми и родителями.

3) Лонгитюдные исследования. В течение длительного времени наблюдаются и сравниваются дети, проживающие в одной большой географической зоне из полных и разведенных семей. Основными недостатками данных исследований является зависимость результата от используемых методов и выборки. К примеру, в исследовании Дж. С. Валлерштейн (1987, 1991,2000,2002) был использован только клинический метод и анализ самоотчетов 25-летнего наблюдения 60 семей, обратившихся за психологической помощью в связи с нарушениями психологической адаптации детей после развода. Естественно, специфика выборки и применяемых методов обусловили вывод автора о крайне негативных отдаленных последствиях ситуации развода для их психологического здоровья (Wallerstein, Lewis, Blakeslee, 2000).

Несмотря на все ограничения, большинство исследований демонстрируют типичность реакции детей на развод родителей и показывают четкую картину факторов, которые повышают риск развития у детей различного рода психических и психологических нарушений в постразводный период.

Нарушения психического и психологического состояния детей после развода родителей

В зарубежных исследованиях серьезные психологические проблемы были выявлены у 20–25 % детей, переживших развод родителей, в сравнении с 10 % детей, родители которых не разводились (Wallerstein, Kelly, 1980; Kalter, 1987; Hertherington, Kelly, 2002; Kelly, Emery, 2003; Amato, 2000; Zill, Schoenborn, 1990). Таким образом, риск нарушений психологического состояния детей и подростков, переживших развод родителей, выше, чем у детей из неразведенных семей, примерно в два раза (Amato, 2000; Emery, Waldron, Kitzmann, Aaron, 1999; Hetherington, 1999; Kelly, 2000; McLanahan, 1999; Simons, 1996).

Дети, чьи родители развелись, были менее адаптированы, что проявлялось большим количеством психологических проблем: сниженной социальной компетентностью, трудностями в отношениях со сверстниками и с «фигурами власти», меньшей способностью к сотрудничеству, более низкой самооценкой (Amato, Keith, 1991). У них чаще отмечались нарушения поведения, связанные с большей агрессивностью, импульсивностью, более часто поведение носило характер девиантного и делинквентного (правонарушения, зависимость от психоактивных веществ) (Camara, Resnick, 1989; Emery, 1988; Guidubaldi, Perry, Cleminshaw, 1984; Hetherington, Cox M., Cox R., 1982; Kurdek, 1988; Warshak, Santrock, 1983; Zill, 1983; Bray, Hetherington, 1993; Amato, Loomis, Booth, 1995; Behrman, Quinn, 1994; Fabricius, Hal, 2000; Frost, Pakiz, 1990). Они были менее успешны в учебе, и у них было снижено стремление к социальной успешности (Long, Forehand, Fauber, Brody, 1987). У детей, чьи родители развелись, чаще встречались тревожные расстройства и расстройства настроения (Bray, Hetherington, 1993). У 16 % детей данные нарушения достигали клинического уровня и требовали медикаментозного лечения (Block J.H., Block J, Gjerde, 1986; Johnston, Kline, Tschann, 1989). Наибольшие различия между группами детей из разведенных и неразведенных семей отмечались в выраженности поведенческих проблем. Меньшие, но значимые различия были получены при оценке уровня тревоги, расстройств настроения, самооценки (Amato, Keith, 1991). Указывалось, что в большинстве случаев данные реакции являются обратимыми и исчезают или существенно уменьшаются в течение 1–2 лет после развода (Hetherington, Clingempeel, 1992). При этом выраженность и тяжесть непосредственных реакций детей на развод не находится в прямой связи с возможными в дальнейшем отдаленными последствиями (Wallerstein, Corbin, 2002). Некоторыми авторами изучалась зависимость выраженности данных реакций от половых различий (Mott, Kowaleski-Jones, Menaghan, 1997). Согласно результатам одних исследователей (Amato, 2000; Hetherington, 1999; Wallerstein, 1980), у мальчиков риск нарушений адаптации при разводе родителей был выше, чем у девочек, при оценке как непосредственно после развода, так и через 5 лет. В других исследованиях, напротив, половых различий, специфичных для переживания ребенком развода, выявлено не было (Sun, Li, 2001; Vandawater, Lansford, 1998).

Рядом авторов изучались отдаленные негативные последствия развода – выявляемые через 2 и более лет после него психологические нарушения (снижение самооценки, социальной компетентности), нарушения поведения, проблемы во взаимоотношениях, риск нарушения семейных отношений в зрелом возрасте (Kelly, 2000; Franke, 1983; Sun, 2001; Wallerstein, Kelly, 1980; Wallerstein, 1991). В то время как представления об особенностях непосредственных реакций детей на развод родителей являются достаточно определенными и подтверждаются множеством авторов, результаты исследований отдаленных последствий развода весьма противоречивы. Согласно одним данным, дети, пережившие развод, раньше уходили из дома и начинали жить самостоятельно, раньше начинали сексуальную жизнь. По достижении совершеннолетия лица, пережившие развод, имели больше трудностей в установлении близких, интимных отношений с противоположным полом. Они раньше создавали семью, у них был ниже уровень удовлетворенности браком, выше частота разводов в собственных семьях (Wallerstein, Lewis, Blakeslee, 2000; Amato, Keith, 1991; Amato, 1999; Amato, 2001). Их взаимоотношения с родителями были менее близкими и характеризовались меньшим уровнем поддержки (Amato, Booth, 1996; Zill, Morrison, Coiro, 1993). Одним из наиболее известных лонгитюдных исследований отдаленных последствий развода, результаты которого получили широкий общественный резонанс, были исследования Дж. Валлерштейн (Wallerstein, 1987, 1991, 2000). Целью исследования, начатого в 1969 г., было детально описать реакции детей и родителей на раздельное проживание и развод, а затем оценить, как изменится их состояние через 5,10 и 15 лет по сравнению с первоначальными реакциями и поведением (Wallerstein, Kelly, 1980). В исследовании участвовало 60 семей (130 детей и оба родителя), обращавшихся за помощью в Communiti Mental Health Centre. Данные собирались методом клинического интервью без использования стандартизированных методов оценки таких параметров, как психологическая адаптация, тревога, депрессия, самооценка. Согласно полученным результатам, развод родителей приводит к выраженным нарушениям социального функционирования детей в дальнейшем. При оценке через 5 лет после развода у 37 % детей выявлялись клинические признаки депрессии. 30 % детей были фиксированы на той стадии развития, в период которой произошел развод. Спустя 25 лет после развода родителей «дети» говорили о чувстве утраты, о потере детства, злости, грусти, потребности в том, чтобы о них заботились. Они были более тревожными, депрессивными, обремененными переживаниями, боялись взять на себя ответственность, не были способны реализовать свой потенциал. Половина злоупотребляли алкоголем и наркотиками. Уровень образования у более чем 50 % таких детей оказался ниже, чем у их родителей. Дж. Валлерштейн отмечала: «Влияние развода наиболее жестоко бьет их в то время, когда они ищут любви, сексуальных отношений и обязательств. Отсутствие образа мужчины и женщины в стабильных отношениях, память о родительской неудаче мешают их поиску, приводят к разочарованиям и трагедиям» (Wallerstein, 2000, с. 82). Результаты более поздних лонгитюдных исследований, которые осуществлялись с использованием контрольных групп и данных национальной статистики, более оптимистичны. Абсолютное большинство детей в целом успешно преодолевают типичные при разводе переживания, поведенческие реакции и невротические симптомы, не имея в дальнейшем серьезных психологических проблем, являющихся его отдаленными последствиями (Amato, 2001; Hertherington, Kelly, 2002; Zill, Morrison, Coiro, 1993). Большинство детей из разведенных семей при долговременной оценке не отличались от сверстников из семей, остающихся в браке (Amato, 1994, 2001; Chase-Lansdale, Cherlin, Kierman, 1995; Emery, Waldron, Kitzmann, Aaron, 1999; Furstenburg, Kiernan, 2001; Hetherington, 1999; Simons, 1996; Zill, Morrison, Coiro, 1993). Около 75–80 % детей после развода родителей не имели серьезных психологических проблем или депрессии, успешно справлялись с образовательной программой и сохраняли близкие отношения с родителями, а в последующем имели устойчивые отношения в собственной семье и не страдали от отдаленных негативных последствий развода (Amato, 1999, 2000; Laumann-Billings, Emery, 2000; McLanahan, 1999; Chase-Lansdale, Cherlin, Kierman, 1995). Согласно некоторым данным П.Р. Амато (Amato, 1999), у 42 % молодых людей, переживших развод родителей в детстве, уровень психологического благополучия и социальной успешности был даже выше, чем у тех, чьи родители не разводились. Относительно риска развития психических расстройств у детей, перенесших развод родителей, большинство контролируемых исследований продемонстрировало отсутствие значимых различий между детьми из полных и разведенных семей (Kelly, Emery, 2003; Billick, Ciric, 2003). От 75 до 80 % детей, перенесших развод родителей, не обнаруживали выраженных психических или психологических проблем в последующем (Kelly, Emery, 2003).

Факторы, влияющие на успешность адаптации ребенка к разводу

Адаптация детей после развода родителей зависит от множества факторов, относящихся как к ребенку, так и к родителям, и к особенностям взаимоотношений в семье в период до, во время и после развода. Рассмотрим основные из них.

Качество родительства в ситуации развода. В период, предшествующий разводу, количество времени, уделяемого родителями ребенку, внимания, вовлеченности родителей в учебную и социальную деятельность ребенка, объем финансовых затрат был ниже, хуже было качество детско-родительских взаимоотношений (Sun, 2001; Sun, Li, 2001,2002). Первые несколько лет после развода родители охвачены собственными переживаниями, кроме того, они должны справляться с трудностями воспитания ребенка в неполной семье и решать экономические проблемы. У них чаще выявляются не только эмоциональная лабильность, но и депрессия, алкоголизм, психосоматические расстройства, зависимость от психоактивных веществ по сравнению с состоящими в браке (Hetherington, CoxM., CoxR., 1982; Wallerstein, Kelly, 1980). Собственные переживания ребенка, особенности его поведения в этот период (злость, депрессия и т. п.) еще более затрудняют эффективное родительство. Как поясняет Г. Фигдор, «разведенная мать, которая сама страдает из-за развода, ни в чем так остро не нуждается, как в абсолютно послушных, как можно более самостоятельных, не очень нуждающихся во внимании и терпении детях… В то же время ребенок нуждается в матери, которая была бы до такой степени самоотверженна, терпелива, заботлива и проникновенна, какой она, собственно, до сих пор еще никогда не была» (2006, с. 29–30).

После развода страдают взаимоотношения ребенка с обоими родителями, в том числе с опекающими матерями, особенно это выражено в группе детей дошкольного возраста. Очень характерно переживаемое ребенком уменьшение позитивной вовлеченности опекающего родителя: дети считают, что родитель стал уделять им меньше внимания, проводить меньше времени вместе; оказывать меньше эмоциональной поддержки. Они часто сталкиваются с большей непоследовательностью и строгостью предъявляемых к ним требований (Kunz, 2001).

Психическое и психологическое состояние родителя, с которым проживает ребенок после развода, качество детско-родительских отношений с ним до и во время развода являются важнейшими предикторами адаптации ребенка к психотравмирующему изменению семейной ситуации (Kelly, 2000; Ash, Derdeyn, 1997). Проживание после развода с депрессивным, тревожным родителем или родителем, имеющим личностное расстройство, является для ребенка фактором риска и ассоциируется с эмоциональными нарушениями, социальной и академической неуспешностью (Emery, Waldron, Kitzmann, Aaron, 1999; Hetherington, 1999; Kalter, Kloner, Schreiser, Okla, 1989; Kline, Johnston, Tschann, 1990). Депрессия и тревога у матери в начале бракоразводного процесса была сопряжена с эмоциональными расстройствами у детей спустя 2 года после развода (Kline, Tschann, Johnston, Wallerstein, 1989). Алкоголизация матерей после развода коррелировала с более низкой успеваемостью детей, нарушенными взаимоотношениями со сверстниками (Guidubaldi, Perry, 1985). На адаптацию детей младшего школьного возраста значимо влияла психологическая адаптация опекающей матери (Kalter, 1989).

В свою очередь, проживание с компетентным, адекватным родителем до (Cummings, Davies, 1994; Keitner, Miller, 1990) и после развода (Kline, Johnston, Tschann, 1990) является важнейшим защитным фактором, обеспечивающим лучшую адаптацию ребенка к изменению семейной ситуации. Любовь, эмоциональная поддержка, адекватный надзор, авторитетная дисциплина, соответствующие возрасту и особенностям ребенка ожидания и требования обеспечивают лучшую адаптацию детей к изменению семейной ситуации в сравнении с менее внимательными, менее поддерживающими, менее последовательными в дисциплинарных требованиях родителями (Amato, 2000; Buchanan, Maccoby, Dornbusch, 1991; Hetherington, 1999; Maccoby, Mnookin, 1992).

Общение с отдельно проживающим родителем. В ранних исследованиях были получены не высокие, но значимые корреляции между регулярными и частыми контактами с неопекающим родителем и более позитивной адаптацией ребенка (Hetherington, Cox M., Cox R., 1982; Bisnaire, Firestone, Rynard, 1990).

В более поздних исследованиях, в которых наряду с критерием частоты визитов использовались дополнительные критерии, не было выявлено связей между частотой контактов с родителем, проживающим отдельно, и уровнем адаптации ребенка. Данные исследования показали, что частые контакты с родителем, проживающим отдельно, не всегда позитивны для ребенка и зависят от близости их отношений до развода, материнской и отцовской адаптации, выраженности родительского конфликта, отношения родителя, с которым проживает ребенок, к их общению (Furstenburg, Morgan, Allison, 1987; Furstenburg, Nord, 1985; Kalter, Kloner, Schreiser, Okla, 1989).

Обзор результатов 57 исследований (см. Amato, Gilbreth, 1999) показал, что выигрывают от частых контактов с отдельно проживающим родителем дети, у которых были позитивные отношения с ним в период брака. В тех случаях, когда в период совместного проживания отец эмоционально отвергал ребенка или был жесток к нему, меньшее количество контактов после развода оказывалось для ребенка благоприятным (Sun, Li, 2001; Kelly, Johnston, 2001).

Из ряда исследований следует, что некоторые патопсихологические особенности неопекающего родителя не оказывают столь выраженного влияния на психическое и психологическое состояние ребенка, как патопсихологические особенности родителя, с которым ребенок проживает. Ребенок выигрывает от частых регулярных контактов с родителем, проживающим отдельно, даже если этот родитель дезадаптирован или личностно незрел (Hetherington, Cox M., Cox R., 1982). Сравнительный анализ влияния депрессивных расстройств отцов на психическое состояние детей в разведенных и неразведенных семьях показал, что при совместном проживании депрессия у отца сочеталась с тревогой у детей 11–15 лет. При раздельном проживании депрессия отца не влияла на детей, находящихся под опекой матери, однако для адаптации ребенка важное значение имел характер их взаимоотношений. Худшие отношения с отцом были связаны с большим количеством проблем поведения; при хороших отношениях с отцом дети реже испытывали чувство тревоги (Thomas, Forehand, 1991).

Положительная связь между частотой контактов с отдельно проживающим отцом и лучшей адаптацией ребенка была выше, если опекающая мать позитивно относилась к их отношениям и поддерживала их (Guidubaldi, Perry, 1985; Kurdek, 1988). Материнская враждебность к отцу и стремление уменьшить частоту контактов с ребенком ассоциировалась с худшей адаптацией у детей в сравнении с теми детьми, чьи матери не препятствовали отцам в общении (King, Heard, 1999). Однако в данном исследовании не оценивалось, было ли вызвано негативное отношение матери к общению ребенка с отцом ее собственными чувствами или неправильным поведением отца по отношению к ребенку. Между тем важны оба фактора (Wolchik, Fenaughty, Braver, 1996).

Наиболее неоднозначные результаты были получены при исследовании влияния общения с отдельно проживающим родителем на психическое состояние ребенка в ситуации выраженного судебного конфликта. По одним данным, при низком уровне конфликта между родителями частые встречи отцов с детьми были связаны с хорошим психологическим состоянием ребенка, тогда как при высоком уровне конфликта более частые контакты приводили к ухудшению адаптации ребенка (Amato, Rezac, 1994; Hertherington, Kelly, 2002; Johnston, 1995; Johnston, Roseby, 1997). Так, дети, особенно девочки, чьи родители были вовлечены в длительные судебные разбирательства, касающиеся опеки, имели больше эмоциональных и поведенческих нарушений при более частых встречах с родителем, проживающим отдельно (Johnston, 1994; Johnston, Roseby, 1997). Результаты других исследований показали, что при выраженном постразводном конфликте дети выигрывали от более частого общения с проживающими отдельно отцами (Kurdek, 1988; Healy, Malley, Stewart, 1990). При выраженном судебном конфликте частые посещения вели к уменьшению поведенческих проблем, а уменьшение частоты визитов негативно сказывалось на поведении детей (Healy, Malley, Stewart, 1990). Согласно предположению ряда авторов, данное обстоятельство объясняется тем, что те отцы, которые после развода борются в судебном порядке за право проводить с ребенком больше времени, делают это потому, что в период брака они были привязаны к своему ребенку (Кгик, 1992).

Конфликт между родителями. Высокий уровень конфликта между родителями, существующий как в период брака, так и в ситуации развода, оказывает выраженное негативное влияние на психологическое состояние ребенка и связан с худшей психологической адаптацией детей (Roserby, Johnston, 1998; Emery, 1982; Peterson, Zill, 1986; Johnston, 1994; Johnston, Roseby, 1997). Моменту фактического расторжения брака, как правило, предшествует длительный период дисгармоничных, часто враждебных отношений супругов, во время которого реакции дезадаптации у детей возрастают (Block J.H., Block J, Gjerde, 1986; Cherlin, Furstenberg, Lindsay, 1991).

В ситуации развода некоторый уровень конфликта между родителями является нормой (Kelly, Emery, 2003), и в последующем выраженность конфликта уменьшается в течение 2–3 лет после развода по мере эмоционального освобождения родителей и принятия новой ситуации. При этом выделяются различные формы возможного взаимодействия родителей в вопросах воспитания. Около 25–30 % родителей после развода оказываются в состоянии сотрудничать в выполнении родительских обязанностей, что выражается в совместном планировании, гибкости, частых коммуникациях, касающихся детей, координации планов и действий. Более половины разведенных родителей выполняют свои функции параллельно друг другу, не стремясь к сотрудничеству, но и не препятствуя друг другу в общении с детьми и их воспитании. Хотя наиболее предпочтительно для детей кооперативное родительство, они также преуспевают при параллельном, если каждый из родителей осуществляет адекватное воспитание (Hetherington, 1999; Hertherington, Kelly, 2002; Maccoby, Mnookin, 1992). В 8—12 % семей (традиционно обозначающихся как высококонфликтные семьи) через 2–3 года после развода уровень конфликта между родителями остается высоким (Hetherington, 1999; King, Heard, 1999; Maccoby, Mnookin, 1992). Конфликт в период развода и поеле него оказывает большее негативное влияние на психическое и психологическое состояние детей, чем конфликтные отношения в период брака (Hetherington, 1999). В других исследованиях были получены противоположные результаты, согласно которым более негативным оказывалось влияние конфликтных отношений в период брака в сравнении с конфликтом в постразводный период (Booth, Amato, 2001; Buehler, Krishnakumar, Stone, Anthony, Pemberton, Gerard, Barber, 1998; Kline, Johnston, Tschann, 1990). Конфликтные отношения между родителями, сохраняющиеся после развода, особенно сопряженные с физическими проявлениями агрессии, часто приводят к появлению у детей соматических и психосоматических симптомов, социальных и поведенческих проблем (Johnston, 1994; Kline, Tschann, Johnston, Wallerstein, 1989; Camara, Resnick, 1989). У 16 % детей из группы высококонфликтных разводов психические нарушения достигали клинического уровня (Johnston, Kline, Tschann, 1989). Наиболее значимыми предикторами нарушений адаптации у детей после развода родителей были характеристики конфликта между родителями в период совместного проживания, психологические проблемы ребенка в анамнезе и особенности взаимоотношений ребенка с матерью, а не особенности отношений между родителями после развода (Tschann, Johnston, Kline, Wallerstein, 1990). Наряду с оценкой прямого негативного влияния конфликтных отношений между родителями изучалось и косвенное влияние, опосредованное поведенческими стратегиями каждого из родителей. И в полных, и в разведенных семьях дети были менее агрессивны при более высокой кооперации родителей. Вербальная агрессия отцов как в женатых, так и в разведенных семьях была связана с большими поведенческими проблемами и сниженной самооценкой у детей младшего возраста. Вербальная агрессия матерей в ситуации конфликта коррелировала с большей отгороженностью ребенка (Camara, Resnick, 1989). У матерей, сообщающих о высоком уровне конфликта в браке, сохранялась тенденция к более конфликтным отношениям с ребенком после развода. Они чаще отвергали своих детей, использовали их в период развода для эмоциональной поддержки, вовлекали во враждебные отношения с бывшим супругом (Tschann, Johnston, Kline, Wallerstein, 1990). В высококонфликтных семьях матери были менее теплыми, более отвергающими, предъявляли более жесткие дисциплинарные требования, а отцы были более отстраненными и чаще проявляли необоснованную настойчивость при общении с детьми (которые не хотели с ними встречаться) по сравнению с родителями из семей с низким уровнем конфликта (Belsky, Youngblade, Rovine, Veiling, 1991; Cummings, Davies, 1994; Hetherington, 1999; Krishnakumar, Buehler, 2000).

В исследовании Р. Эмери (Emery, 1982) изучалась взаимосвязь между нарушениями поведения у детей и различными аспектами конфликта в семье: форма конфликта (ссоры, физическая агрессия, эмоциональная напряженность в отношениях, избегание и т. д.); содержание конфликта (материальные споры, сексуальная неудовлетворенность супругов, несогласие в вопросах воспитания детей и т. д.); длительность конфликтных отношений. Оказалось, что открытая враждебность во взаимоотношениях между родителями по сравнению с их длительными эмоционально напряженными отношениями оказывала на детей более выраженное негативное влияние. При конфликтных отношениях в семье нарушения поведения у мальчиков встречались чаще, чем у девочек, при этом у мальчиков чаще встречались оппозиционные реакции, а у девочек преобладали реакции ухода. Теплые близкие взаимоотношения ребенка хотя бы с одним родителем могли существенно уменьшить, хотя и не исключить полностью, последствия конфликта для ребенка. Автор пришел к выводу, что конфликтные отношения между родителями являются для ребенка важнейшим стрессогенным фактором, а родители, вовлеченные в конфликт, являются худшими моделями идентификации для детей.

Вовлечение детей в конфликтные отношения родителей. Разведенные родители осознанно или неосознанно ищут в детях психологическую поддержку или «союзников», тем самым вовлекают их в конфликт выбора между родителями или конфликт лояльности, что предъявляет к ребенку в психологическом плане слишком сложные требования.

Нарушения адаптации ребенка в ситуации развода напрямую зависят от выраженности интрапсихического конфликта, побуждающего его к принятию стороны одного из родителей. Когда родитель просит ребенка передать какое-либо сообщение, враждебное по своему содержанию, другому родителю, расспрашивает его о другом родителе, сравнивает два дома, спрашивает ребенка, кого он больше любит, – он ставит ребенка в позицию, при которой тот не может открыто выражать свою привязанность к другому родителю и чувствует себя находящимся между двумя военными лагерями (Buchanan, 1994). Выраженный интрапсихический конфликт (конфликт лояльности), связанный с необходимостью скрывать информацию о другом родителе или свои чувства к нему, является важнейшим фактором, негативно влияющим на адаптацию ребенка к разводу (Buchanan, Maccoby, Dornbusch, 1991; Johnston, Kline, Tschann, 1989; Twaite, Luchow, 1996). При исследовании семей с высоким уровнем конфликта уровень тревоги и депрессии у детей, испытывающих конфликт лояльности, был выше в сравнении с детьми, не вовлеченными в конфликт между родителями (Buchanan, Maccoby, Dornbusch, 1991; Hetherington, 1999). Через 4,5 года после развода выраженность тревоги и депрессии была тем выше, чем более выраженным был конфликт лояльности. Напротив, даже в семьях с высоким уровнем враждебности между родителями, при отсутствии у родителей поведения, вовлекающего ребенка в конфликт (40 %), уровень адаптации детей был значимо выше (Johnston, Kline, Tschann, 1989; Hetherington, 1999).

P. Гарднер, детский и судебный психиатр, в 80-е гг. обратил внимание на увеличение количества детей, которые в ситуации высококонфликтного судебного процесса демонстрировали охваченность односторонними обвинениями в адрес одного из родителей, которая иногда доходила до ненависти к этому ранее любимому человеку. Для описания такой инверсии отношения ребенка к одному из родителей Р. Гарднер ввел в литературу термин «синдром отвержения одного из родителей» (Parental Alienation Syndrome, PAS) (Gardner, 1989, 1992, 1998). P. Гарднер рассматривал PAS как особую форму реакции семьи на развод, при которой ребенок объединяется с одним из родителей против другого, и определял его как «расстройство, при котором ребенок охвачен осуждением родителя, его неоправданной или преувеличенной критикой», при этом враждебные высказывания и хула не сопровождаются чувством вины или замешательством (Gardner, 1989, с. 266, 228). Отношения привязанности ребенка к отвергаемому родителю при этом разрушаются. Данную реакцию ребенка автор рассматривал как патологическую форму адаптации, возникающую в результате действий другого родителя, направленных на саботаж отношений ребенка с отвергаемым родителем-мишенью и изменение отношения ребенка к нему. Отвержение ребенком отдельно проживающего родителя-мишени, чаще – отца, возникает в ответ на осознанное или неосознанное манипулятивное поведение родителя, с которым ребенок проживает. Таким образом, по мнению Р. Гарднера, синдром отвержения одного из родителей (мишени) является реакцией ребенка на поведение другого родителя (индуктора). При выраженном отвержении ребенком одного из родителей психотерапевтическое вмешательство неэффективно и необходимо отделение ребенка от родителя-индуктора на длительное время. В судебной практике подобное представление часто приводило к передаче ребенка на воспитание отвергаемому родителю.

Согласно более поздним формулировкам (Kelly, Johnston, 2001), PAS является реакцией ребенка на комплекс факторов, включая индивидуально-психологические особенности и особенности поведения обоих родителей и ребенка, важнейшими из которых являются психологические проблемы обоих родителей, дефицит родительского внимания, враждебность, оговоры, поляризация – в поведении родителей; собственная психологическая уязвимость ребенка и его внутренняя агрессия; выраженная враждебность родителей друг к другу. В связи с этим подчеркивается, что при наличии отвержения ребенком одного из родителей, в том числе при отказе от общения с ним, необходимо исследовать как особенности ребенка и родителя – возможного индуктора, так и особенности отвергаемого родителя. Для отвергаемых родителей характерны такие индивидуально-психологические особенности, как эгоцентризм и недостаточная зрелость, сниженная способность к эмпатии, строгий и ригидный стиль воспитания. Также их характеризуют такие особенности поведения в ситуации развода, как пассивность в ситуации выраженного конфликта и отстаивание своих прав на общение с ребенком вопреки желанию последнего. При оценке индивидуально-психологических особенностей детей указывалось, что чем выше у ребенка способность к саморефлексии и к восприятию противоположных позиций конфликтующих родителей, тем более уязвимым ребенок является в конфликтах лояльности. Дети, отвергающие одного из родителей, имеют больше психологических проблем и эмоциональных нарушений, вследствие чего одни юридические стратегии (смена опекуна, принудительные посещения, запрет визитов) не могут решить проблему (Johnston, Kline, Tschann, 1989).

Таким образом, результаты многолетних исследований демонстрируют, с одной стороны, типичность реакции детей на развод родителей и определяют достаточно четкую картину факторов, повышающих риск развития у детей различного рода психических и психологических нарушений в постразводный период. С другой стороны, неоднозначность, а в некоторых случаях противоречивость результатов исследований свидетельствует об отсутствии единой формулы, позволяющей создать для ребенка наилучшие условия для воспитания и развития, в частности, при определении порядка общения ребенка с отдельно проживающим родителем при высокой выраженности конфликта. Представляется, что некоторым детям необходимы психологическая помощь и ресурсы обоих борющихся родителей, тогда как другие нуждаются в отделении от эмоциональной враждебности между родителями или от отвергающего и нечувствительного к потребностям ребенка родителя. Оценка психического и психологического состояния ребенка в каждом конкретном случае, анализ влияния на него различных социально-психологических факторов, возможный прогноз психического и психологического развития ребенка при различных условиях воспитания являются важнейшими задачами психолого-психиатрического исследования в судебных спорах о воспитании.

3.2. Психические нарушения у детей – объектов судебного спора о воспитании

Несмотря на типичность психопатологических реакций, возникающих у детей в ситуации развода, в высококонфликтных семьях родители, как правило, связывают возникающие у детей в период развода психические нарушения с негативным влиянием на психическое состояние ребенка общения с другим родителем. Из 82 исследованных нами детей^[1], которым проводилась КСППЭ в связи с имеющимся спором о порядке воспитания, в материалах гражданского дела имелись сведения об отмечавшихся у 60 детей психических нарушениях (73 %) (исковые заявления, показания сторон, показания свидетелей, представленная сторонами медицинская документация, заключения специалистов). Сведения об ухудшении психического состояния ребенка (снижение настроения, нарушения сна, невротические реакции, агрессивность) после встреч с родителем, проживающим отдельно, содержались в 45 % изученных гражданских дел. В отношении 33 детей (55 % детей, имевших симптомы психического неблагополучия) в материалах дела имелись заключения одного или нескольких специалистов, которыми были психологи образовательного учреждения, которое посещал ребенок (62,5 %), психологи консультативно-диагностических центров (66,7 %), врачи-невропатологи, дефектологи, логопеды (41,7 %), в одном случае заключение о состоянии ребенка было дано врачом-психиатром (4,2 %). По результатам однократного амбулаторного осмотра различными специалистами диагноз «Невротические реакции» был установлен четырнадцати детям, «Психосоматическое расстройство» – троим детям, одному ребенку был установлен диагноз «Невроз тревожного типа, синдром вегетодистонии», в одном случае было дано заключение о «сексуализации поведения». В отношении одной из испытуемых специалистами-психологами было дано заключение о «склонности к необычному фантазированию и образованию сверхценных идей, в том числе идей воздействия», что не нашло своего подтверждения при последующем психиатрическом освидетельствовании. Иными словами, 17 детям из 33 обратившихся (57,5 %) был установлен диагноз психического расстройства. При оценке актуального психического состояния ребенка в 46 % данных заключений имеющиеся у ребенка в течение 1 года от начала раздельного проживания родителей невротические реакции, изменения в поведении, снижения успеваемости связывались с негативным влиянием на ребенка его общения с родителем, проживающим отдельно. В 10 % с отрицательным влиянием на психическое здоровье ребенка одного из родителей связывались задержки психомоторного развития, обусловленные перинатальным поражением центральной нервной системы, и органические психические расстройства. При этом альтернативные и более вероятные патогенетические механизмы выявленных психических нарушений не рассматривались.

В отношении четырнадцати детей (42,4 % обратившихся) психологами делался вывод об отрицательном влиянии на психическое состояние ребенка встреч с отдельно проживающим родителем, давались конкретные рекомендации, с кем из родителей должен проживать ребенок, какой порядок и график встреч отдельно проживающего родителя с ребенком целесообразен. Например, было рекомендовано «временно изолировать ребенка от любого взаимодействия с отцом до тех пор, пока не будет стабилизирована сложившаяся ситуация и согласован единый стиль поведения и воспитания», «ограничить общение ребенка с отцом до достижения им 10-летнего возраста».

Оценка психического состояния детей в период, предшествующий разводу

На основании анализа материалов гражданского дела, представленной медицинской документации (истории развития детей, заключения специалистов), анамнестических сведений, сообщаемыхродителями, клинико – психопатологического исследования ребенка нами была проведена оценка отмечавшихся у детей психических нарушений в период, предшествовавший раздельному проживанию родителей. В период, предшествовавший разводу, у 26 детей отмечалось ухудшение психического состояния, которое выражалось в появлении невротических реакций (20 детей), нарушений поведения (13 детей), сниженном настроении, подавленности (14 детей), ухудшении академической успеваемости (8 детей). У пяти детей в период, предшествовавший разводу, были впервые выявлены заболевания психосоматического характера. У 18 детей было отмечено изменение отношения к одному или к обоим родителям.

Выявилась зависимость между продолжительностью конфликтных отношений в семье в период совместного проживания родителей и возникновением у ребенка расстройств психосоматического характера. Статистически достоверно коррелировали возраст ребенка и степень его вовлечения в супружеский конфликт, что свидетельствует о том, что более старшие дети (младший подростковый, подростковый возраст) чаще вовлекаются в конфликт еще в период совместного проживания родителей.

Анализ зависимости отмечавшихся у детей психических нарушений от степени выраженности конфликта между родителями в период их совместного проживания показал следующее.

При минимальной (2 ребенка) и умеренной (4 ребенка) выраженности конфликта между родителями у детей в период, предшествовавший разводу, не отмечалось каких-либо психических нарушений.

При средней выраженности конфликта (11 детей) психические нарушения выявились у 20 % детей. Проявлялись невротические реакции, повышение эмоциональной лабильности, тревожности. У одного ребенка отмечалось ухудшение течения бронхиальной астмы с более частыми обострениями, утяжелением приступов.

При высоком уровне конфликта в семье (32 ребенка) психические нарушения в период, предшествовавший разводу, обнаруживались у 34,4 % детей. У 18,7 % детей, кроме того, выявлялись невротические реакции, которые проявлялись страхами, патологическими привычными действиями (накручивание волос на палец, онихофагия), тиками, нарушениями сна. Навязчивые страхи (страх потерять родителя, боязнь темноты, домовых, страх оставаться одному в квартире) отмечались у трех человек (9,38 %). У двоих из них страхи сочетались с навязчивыми движениями. У двух детей (6,25 %) отмечался неорганический энурез, в том числе в дневное время суток. У трех человек были впервые диагностированы психосоматические расстройства (нейродермит, бронхиальная астма). У одного ребенка 5 лет в период обострения ситуации в семье на протяжении 4 месяцев отмечался мутизм. У четырех человек (12,5 %) – нарушения поведения в виде возросшей агрессивности, негативистичности, капризности, плаксивости.

Так, у подэкспертной Л., 6 лет, на фоне конфликтной ситуации в семье отмечались повышенная возбудимость, эмоциональная лабильность, негативизм. Со слов родителей, у девочки были «истерики», во время которых она «билась головой об пол».

Также родители отмечали ставшее агрессивным содержание игр дочери. В связи с появившимися у родителей жалобами на психическое состояние дочери, она была консультирована неврологом, который установил ей диагноз: «Невротическое расстройство», получала лечение фенибутом.

Снижение настроения отмечалось у 8 человек (25 %). У четырех детей (12,5 %) ухудшилась школьная успеваемость. У 10 человек (31,25 %) изменилось отношение к одному из родителей с формированием негативного, отвергающего отношения к одному из родителей (8 человек) или с повышением привязанности к одному из родителей (2 человека).

При максимальном уровне конфликта (33 ребенка) психические нарушения отмечались у 39,4 % детей: у 36,4 % – невротические реакции, у 24,2 % – нарушения поведения, у 15 % – снижение настроения, тревога, подавленность, у 12 % – приступы тошноты, рвоты, впервые были выявлены такие расстройства, как нейродермит, хронический гастродуоденит, бронхиальная астма. У четырех человек (12,12 %) выявлялось ухудшение школьной успеваемости. У восьми человек (24,24 %) в ситуации конфликтных отношений в семье изменилось отношение к родителям с формированием негативного, отвергающего отношения к одному родителю и усилением привязанности к другому.

Оценка психического состояния детей в период раздельного проживания с одним из родителей

При оценке психического состояния ребенка в период фактического развода родителей (начала раздельного проживания) учитывались дополнительные факторы, которые могли оказать негативное влияние на психическое состояние детей. 13,4 % детей после фактического развода остались под опекой родителя, страдавшего психическим расстройством или обнаруживавшего выраженные патопсихологические особенности, выявленные при КСППЭ данного родителя. Двое детей (2,4 %) после развода проживали с родителем, чьи методы воспитания характеризовались жестокостью. 34,15 % детей после фактического развода родителей сменили место жительства. 20,7 % детей были переведены в другое образовательное учреждение. 17,1 % детей переехали в другой город. 21,95 % детей были разлучены с родными, к которым ранее были привязаны (бабушки, дедушки, дяди, тети). 17,1 % детей после развода родителей стали раздельно проживать с сиблингами. У 6,1 % детей в период, непосредственно следующий за фактическим разводом, родился сиблинг.

На изменение семейной ситуации, фактический развод родителей изменением психического состояния отреагировал 21 (25,6 %) ребенок. У 15 детей впервые были отмечены психические нарушения. У пяти отмечалось усиление имевшейся ранее симптоматики (учащение энуреза, возобновление тиков, учащение приступов бронхиальной астмы). Снижение настроения в ситуации развода отмечалось у 20 детей, невротические реакции – у 17 детей, нарушения поведения – у 16 детей, изменение школьной успеваемости – у семи детей. У 18 подэкспертных было выявлено изменение отношения к родителю, начавшему проживать отдельно от ребенка, у пяти – повышение привязанности к родителю, проживающему с ребенком. Следует отметить, что в двух случаях, когда родитель, начавший проживать отдельно, в период совместного проживания был склонен к агрессивному поведению в отношении ребенка и матери, после начала раздельного проживания у детей отмечалось улучшение поведения и школьной успеваемости.

Значимые корреляции были выявлены между следующими переменными. Наличие у опекающего родителя психического расстройства или выраженных патопсихологических особенностей значимо коррелирует с изменением отношения к другому родителю, что связано с тем, что данные родители наиболее часто выступали в роли индуктора, вовлекая ребенка в родительский конфликт. Жестокое обращение опекающего родителя с ребенком связано с появлением у последнего невротических реакций. Значимые взаимосвязи выявлены также между сменой места жительства и ухудшением имевшегося у ребенка ранее психоневрологического расстройства.

Анализ зависимости психических нарушений, отмечавшихся у детей, от степени выраженности конфликта между родителями в период их совместного проживания показал следующее.

При минимальной (1 ребенок) и умеренной (2 ребенка) выраженности конфликта в течение первого полугода после начала раздельного проживания с одним из родителей ухудшения психического состояния у детей не отмечалось.

При средней выраженности конфликта (6 детей) ухудшение психического состояния отмечалось у двоих детей (33,3 %), у обоих психические нарушения возникли впервые в жизни.

При высоком уровне конфликта из 27 детей ухудшение психического состояния отмечалось у восьми человек (34,6 %). У семи человек нарушения психического состояния отмечались впервые.

Так, родители подэкспертного И., 8 лет, стали проживать раздельно с марта. По решению отца, подэкспертный проживал с ним, его младший брат – с матерью. Со слов ребенка, после того как мать с братом уехали, он очень переживал. В первые дни ему снились «плохие, страшные сны» про маму и брата. Он стал «чаще грустить», стал «более невнимательным», в школе стал хуже учиться (что не подтверждалось объективными данными о снижении академической успеваемости мальчика и отражало его субъективную самооценку), «начал грызть ручки и карандаши». Примерно до середины лета иногда плакал. Мальчик сообщал, что, по его мнению, «особенно невнимательным» он стал к середине лета, тогда же «начал плохо себя вести»: стал «неаккуратным, обидчивым, капризным».

Подавленностью, снижением настроения, плаксивостью на изменение семейной ситуации и уход из семьи одного из родителей отреагировали девять человек (34,6 %).

Так, подэкспертный А., которому на момент ухода отца из семьи было 2,5 года, согласно сведениям, представленным обоими родителями, изменился по характеру. Стал тревожным, капризным. Отец каждый день после работы приходил к ребенку, играл с ним. Когда вечером отец уходил в другую семью, мальчик плакал, удерживал отца за ногу, не отпускал его, говорил, что у того «плохая работа».

У восьми детей (30,77 %) при начале раздельного проживания родителей отмечались невротические реакции.

Так, у подэкспертного Г. родители и в период брака фактически проживали раздельно: отец проживал в принадлежавшей ему квартире, с супругой и ребенком проводил не больше трех дней в неделю. После разрыва родителей Г. стал беспокойным, во время ночного сна отмечались частые пробуждения, стал «обсасывать пальчики».

У семи детей (26,9 %) отмечались нарушения поведения.

У подэкспертной Т., 8 лет, после ухода матери из семьи, наряду с невротическими реакциями, эмоциональной лабильностью, согласно представленной характеристике, отмечалось ухудшение поведения в школе: стала раздражительной, нетерпимой, конфликтовала с одноклассниками, неадекватно реагировала на замечания учителей.

Подэкспертная М., 7 лет, после того как ее уложили вечером спать, встала на подоконник, открыла окно и выбросила на улицу свои игрушки и все, что находилось на письменном столе отца. Она же разрезала ножницами лицо новой кукле.

У одного ребенка отмечалось снижение академической успеваемости. У пяти детей (19,2 %) было отмечено изменение отношения к родителям.

При максимальном уровне конфликта (24 ребенка) ухудшение психического состояния отмечалось у 11 человек (45,83 %).

У шести человек (25 %) симптомы, свидетельствующие о психологическом неблагополучии, отмечались впервые. У восьми человек оно проявлялось невротическими реакциями (33,3 %). У шести (25 %) – нарушениями поведения. У восьми (33,3 %) – снижением настроения. У двоих (8,3 %) отмечались проявления психосоматического расстройства. У восьми (33,3 %) отмечалось изменение отношения к одному или к обоим родителям.

Подэкспертная М., 12 лет, с 8 лет проживала с матерью, ее старший брат – с отцом. С сентября девочка начала обучение во втором классе школы полного дня. В ноябре воспитатель класса, в котором обучалась девочка, обратился с докладной к директору школы с просьбой об отчислении М. из образовательного учреждения в связи с постоянными грубыми нарушениями дисциплины, грубостью к воспитателям, агрессивностью и жестокостью по отношению к одноклассникам, сексуализацией поведения. Ранее нарушений поведения у девочки не отмечалось. В последующем, с 9 лет, ребенок стал проживать с отцом. При КСППЭ М. сообщала, что вынуждена была уйти от матери, поскольку та постоянно кричала, ругалась, у нее были странности поведения. Согласно заключению экспертов, у девочки не было выявлено признаков какого-либо психического расстройства, в личностной сфере на фоне некоторой естественной личностной незрелости выявились такие индивидуально-личностные особенности, как активность, проявление наряду с игровой познавательной мотивации, выразительность и непосредственность эмоциональных реакций, высокая самооценка, общительность, легкость установления контактов, стремление произвести благоприятное впечатление, ориентация на собственные потребности и их реализацию. Обнаруживался достаточно широкий поведенческий репертуар, осведомленность о социальных нормах, сформированные навыки социального взаимодействия. При амбулаторной психолого-психиатрической экспертизе матери подэкспертной та была многословна, не всегда по существу отвечала на вопросы. Сообщала, что считает бывшего мужа «энергетическим вампиром». Рассказывала, что его сестра работала в контрразведке, владела «психологическими методами», «оказывала воздействие». Высказывала предположение, что ее бывший муж и старшая дочь от предыдущего брака сплотились против нее, говорила намеками, предполагала, что у бывшего мужа с дочерью могут быть сексуальные отношения. При экспериментально-психологическом исследовании у матери девочки выявлялись нарушения мышления в виде своеобразия ассоциативного процесса и снижения целенаправленности. При исследовании индивидуально-психологических особенностей отмечались ригидность, склонность к идеаторной переработке информации. В отношении матери подэкспертной было дано заключение, что в связи с неясностью клинической картины (особенности мышления, эмоционально-волевой сферы, склонность к интерпретациям происходящих событий) решить диагностические вопросы при однократном амбулаторном обследовании не представляется возможным. Было рекомендовано проведение стационарной комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы.

Данная семья была отнесена к группе с максимальной выраженностью конфликта как в связи с враждебными отношениями между супругами, так и в связи с выраженностью психопатологических особенностей одного из родителей. В ситуации ухода отца из семьи, раздельного проживания со старшим братом, проживания с матерью, по всей вероятности, страдающей психическим расстройством, у девочки отмечались нарушения поведения, достигавшие клинического уровня и обусловившие ее школьную дезадаптацию.

Ухудшение психического состояния детей вследствие общения с родителем, проживающим отдельно

В материалах гражданских дел имелись сведения об ухудшении психического состояния у 22 детей после встреч с родителем, проживающим отдельно (26,83 %). У 19 детей (23,17 %), по материалам гражданского дела, отмечалось снижение настроения, у 14 детей (17 %) – невротические реакции, у восьми (9,7 %) – ухудшение соматического состояния (дети жаловались на боли в животе, головные боли, у одного ребенка после встреч с отцом отмечалась гипертермия до 39 градусов Цельсия, не обусловленная соматическим заболеванием). У девяти человек (10,98 %) родитель, с которым проживал ребенок, отмечал после встреч с другим родителем ухудшение поведения, проявлявшееся возрастанием агрессивности, раздражительности, упрямства, оппозиционным поведением. При этом 35 детей (42,68 %) эпизодически отказывались от встреч с родителем, проживающим отдельно; 18 человек (21,95 %) заявляли о своем постоянном нежелании общаться и видеться с отдельно проживающим родителем; 21 ребенок (25,6 %) выражал желание видеться с отдельно проживающим родителем чаще.

В 59 случаях (71,95 %) встречи ребенка с отдельно проживающим родителем были сопряжены с конфликтом между родителями.

У восьми детей (9,76 %) поведение отдельно проживающего родителя само по себе носило характер травмирующего.

Так, подэкспертный В. сообщал, что отец водил его к своим друзьям, куда он ходить не хотел, но если отказывался, то отец избивал мать. Рассказывал, что после подачи матерью искового заявления о лишении отца родительских прав тот поймал его во дворе, «повалил на землю, закопал в снег, придавил грудь коленом и сказал, что он их похитит, отрежет уши, нос и половые органы и пришлет матери, чтобы она умерла от горя, а потом повесится сам».

В двух семьях общение ребенка с отдельно проживающим родителем происходило в присутствии судебных приставов. При отказе детей от общения с отцом в трех случаях родители регулярно применяли в отношении ребенка физическую силу.

Особенности диагностических заключений, выносившихся при КСППЭ по семейным спорам

Выявление у ребенка при КСППЭ психических расстройств и отклонений возрастного психического развития имеет большое экспертное значение. С одной стороны, установление причинно-следственной связи между проживанием (общением) ребенка с одним из родителей (особенностями его отношения к ребенку, поведением, стилем воспитания, созданными им условиями развития ребенка) и возникновением у несовершеннолетнего психического расстройства имеет юридические последствия. В связи с этим выявление у ребенка психического расстройства требует максимально развернутого анализа патогенетического значения различных этиологических и этио-патогенетических факторов в развитии заболевания. С другой стороны, имеющееся у ребенка психическое расстройство может определять наличие особых потребностей, связанных с его психическим состоянием и требует оценки судом способности каждого из родителей обеспечить эти потребности. Таким образом, установление у ребенка при КСППЭ диагноза психического расстройства имеет многофакторное юридическое значение.

На момент экспертизы 64 ребенка (78 %) не страдали каким-либо психическим расстройством. В отношении детей, у которых в анамнезе в связи с конфликтной ситуацией в семье, началом раздельного проживания родителей, высоким уровнем конфликта между родителями в период раздельного проживания отмечались какие-либо психические нарушения, в диагностическом заключении давались соответствующие разъяснения (8 человек, 9,76 %).

Например, в отношении подэкспертного Г., 3 лет, диагностическое заключение было сформулировано следующим образом: «Г. психическим расстройством не страдает. В ситуации выраженного конфликта между родителями, зимой – весной 2009 г., у него отмечались невротические реакции, проявляющиеся нарушениями сна, патологическими привычными действиями (сосание пальцев), которые купировались самостоятельно».

В ряде случаев, для того чтобы подчеркнуть преходящий характер психических нарушений, отмечавшихся у ребенка в связи с конфликтной ситуацией в семье и разводом родителей, в заключении указывалось, что в настоящее время у ребенка отсутствуют противопоказания для общения с отдельно проживающим родителем.

При выявлении у ребенка на момент проведения экспертизы психического расстройства устанавливалось наличие или отсутствие этиологической или патогенетической связи между конфликтными взаимоотношениями в семье, разводом родителей, проживанием ребенка с одним из родителей, общением с родителем, проживающим отдельно.

Причинно-следственная связь между возникновением у ребенка психического расстройства и характером семейных взаимоотношений была выявлена в пяти случаях (6,1 %). В одном случае связь была установлена с возникновением у ребенка несоциализированного расстройства поведения, в двух случаях – с развитием эмоционального расстройства детского возраста, в одном случае – с развитием расстройства адаптации; в одном случае на фоне конфликтных отношений в семье у ребенка отмечался вторичный энурез неорганической природы.

Так, в отношении подэкспертного М. было дано заключение, что у него обнаруживаются признаки эмоционального расстройства, начавшегося в детском возрасте (F 98), о чем свидетельствуют данные о возникновении у него в условиях психотравмирующей ситуации, обусловленной изменением жизненного стереотипа (расторжение брака родителей, вступление матери в гражданский брак, смена места жительства, детского дошкольного учреждения), сниженного фона настроения, эмоциональной лабильности, повышенной тревожности; о формировании у него личностных особенностей в виде впечатлительности, ранимости, капризности с последующим присоединением неврозоподобных расстройств в виде психогенного энуреза, стереотипных двигательных расстройств (привычное потирание и щелканье пальцами, накручивание волос), ночных и дневных страхов, нарушений сна в виде ночных пробуждений и кошмарных сновидений.

* * *

В отношении подэкспертной 3. было дано заключение, что у нее имеется эмоциональное расстройство детского возраста, неуточненное (F 93.9). Указывалось, что в материалах гражданского дела и в медицинской документации отсутствуют достаточные указания на наличие причинно-следственной связи между возникновением указанного психического расстройства и сложившейся конфликтной ситуацией между родителями испытуемой, в том числе общением с отдельно проживающим родителем.

В двух случаях (2,44 %) давалось заключение о том, что возникновение у ребенка заболевания находится в причинно-следственной связи не только с конфликтной ситуацией в семье, но и с патологизирующим стилем воспитания родителя, с которым проживает ребенок, что, с нашей точки зрения, может определять судебное решение.

В отношении подэкспертного Т., 6 лет, было дано заключение, что у него на фоне резидуального органического поражения ЦНС в 2,5 года выявлялись особенности поведения в виде повышенной возбудимости, агрессивности, капризности; с 3,5 года в детском коллективе отмечались его повышенная застенчивость, выраженные трудности в общении со сверстниками и посторонними людьми. За время посещения детского сада, в условиях систематического общения со сверстниками, регулярных развивающих занятий в коллективе детей, ежедневного общения с обоими родителями и сестрой в его состоянии отмечалась положительная динамика (стал общительнее, не отмечались нарушения поведения: капризность, агрессивность). После резкого изменения семейной ситуации (прекращение посещения детского сада, выход матери на работу и появление няни, конфликт между родителями, уход отца из семьи в январе 2009 г.), как следует из показаний отца подэкспертного и свидетелей, отмечались эмоциональная напряженность и повышение агрессивности мальчика. С сентября 2009 г. по настоящее время ребенок проживает с отцом в ситуации ограничения контактов со сверстниками (непродолжительного и только в ситуации организованных групповых развивающих занятий); крайне ограниченных контактов с матерью и сестрой, что усугубило имевшиеся у него особенности в виде замкнутости, тревожности, нарушений коммуникативности, привело к нарушению эмоциональных связей с матерью и сестрой. При настоящем обследовании у подэкспертного выявляется социальное тревожное расстройство детского возраста (F 93.2), сформировавшееся в психосоциальной ситуации воспитания в аномальной семье (Z 80.1) (воспитание одним родителем, отсутствие устойчивых взаимоотношений с другим родителем), проявляющееся повышенной тревожностью, выраженными опасениями перед социальными ситуациями (неструктурированное учебными занятиями общение со сверстниками, посещение детского сада, школы), стремлением к избеганию подобных ситуаций, недостаточной социальной компетентностью мальчика; невротической симптоматикой (нарушения сна, ночные кошмары, неспособность спать без света, недифференцированные страхи); нарушениями поведения в социальных ситуациях (возбудимость, необоснованные реакции раздражения, повышенная агрессивность).

Патогенетическое влияние конфликтной ситуации в семье устанавливалось в 6 случаях (7,32 %). Конфликтные отношения в семье утяжеляли течение расстройств поведения, эмоциональных расстройств, транзиторного тикозного расстройства, неорганического энуреза, расстройств адаптации.

В отношении подэкспертного Ш. было дано заключение, что он с трехлетнего возраста страдает заиканием, обусловленным в большей степени органическими факторами (патологией беременности, родов) (F 98.5). Конфликтные отношения между родителями в период совместного проживания, смена привычной жизненной ситуации (места жительства, семейного окружения, детского сада), сохраняющиеся конфликтные отношения между родителями, недостаточное общение с одним из родителей (матерью) являются дополнительными факторами, утяжеляющими течение основного психического расстройства.

* * *

В отношении подэкспертного К. было дано заключение, что он психическим расстройством не страдает, у него имеется энурез неорганической природы (F 98.0). Возникновение заболевания у К. не находится в прямой причинно-следственной связи с конфликтной ситуацией в семье, однако затяжной семейный конфликт может способствовать поддержанию энуреза.

При специфических расстройствах психического развития (6 человек, 7,32 %), которые были обусловлены во всех случаях органическими факторами, психотравмирующая семейная ситуация оказывала существенное влияние на развитие психических функций у двоих детей, что было отражено в диагностическом заключении.

В трех случаях имевшееся у ребенка психическое расстройство определяло прогностический характер экспертного заключения.

Так, в отношении подэкспертного К. было дано заключение, что он психическим расстройством не страдает, у него выявляется транзиторное тикозное расстройство (F 95.0), о чем свидетельствовали данные анамнеза о том, что у него на фоне ранней резидуально-органической симптоматики примерно с четырехлетнего возраста отмечались кратковременные эпизоды простых моторных и вокальных тиков, проявлявшихся морганием и покашливанием. Указывалось, что при настоящем исследовании не было выявлено причинно-следственной связи между общением К. с отцом и отмечающимся у него транзиторным тикозным расстройством, однако в материалах дела содержатся сведения о возобновлении указанного расстройства при изменении привычного жизненного стереотипа (смена образовательной группы и воспитателей).

* * *

В отношении подэкспертного Ф. было дано заключение, что он страдает социальным тревожным расстройством детского возраста (F 93.2) на фоне расстройства психического развития (F 89). В настоящее время общение с отцом, отношение к которому у ребенка негативное, может привести к ухудшению психического состояния мальчика в виде учащения и усиления тревожно-невротических реакций (эмоциональной неустойчивости, страха остаться одному без матери, плаксивости, нарушений сна, усиления тревоги при изменении привычной ситуации, двигательного беспокойства).

3.3. Возрастные особенности реакции детей на развод родителей

Особенности непосредственных реакций ребенка на развод родителей специфичны для каждого возраста (Hertherington, Kelly, 2002; Wallerstein, Corbin, 2002; Billick, Ciric, 2003; Stahl, 1999).

Младенцы могут реагировать на тревогу и депрессию ухаживающего родителя и возможную смену привычного образа жизни (переезд, изменения в распорядке дня, замена няни) снижением аппетита, тревогой, соматическими симптомами.

Дети младшего возраста (до 3 лет), как правило, не понимают, почему один из родителей стал проживать отдельно. В ситуации развода для них характерно регрессивное поведение с возрастанием зависимости, склонности к слезам и капризам, ухудшений речи, эпизодов ночного недержания мочи и т. п. Дети могут проявлять отгороженность, у них могут быть вспышки немотивированной агрессии. Согласно результатам Дж. П. Валлерштейн (Wallerstein, 2000), дети младшего возраста переносили развод родителей наиболее легко, особенно при оценке отдаленных последствий развода.

Дошкольники, как правило, еще не понимают, что означает развод, но осознают, что один из родителей стал меньше участвовать в их жизни. Переживания детей этого возраста в ситуации развода родителей часто сопряжены с чувствами тревоги, беспомощности, одиночества, горя и утраты. Наиболее характерным для них является чувство вины, когда дошкольники считают себя виноватыми в разводе родителей из-за того, что они были «недостаточно хорошими» или «плохо себя вели». Для детей этого возраста характерны фантазии о примирении родителей. В ситуации развода для дошкольников также характерны регрессивное поведение, возросшая агрессивность по отношению к опекающему родителю и к сверстникам, повышенная капризность и эмоциональная лабильность (Franke, 1983).

Дети младшего школьного возраста уже понимают, что такое развод и что родители больше не будут жить вместе, потому что не любят друг друга. По определению Л. Франке (Franke, 1983, с. 90), возраст от 6 до 8 является «возрастом печали». Разрушение семьи как системы они воспринимают как утрату безопасного окружения, а естественная возрастная незрелость защитных механизмов не позволяет эффективно противостоять этим разрушениям. В этом возрасте у детей наиболее сильно чувство утраты, тревога, одиночество, чувство беспомощности, обида на ушедшего из семьи родителя, «… злость, страх, предательство, чувство разрушенного дома и глубокая тоска – характерные реакции детей этого возраста на развод родителей…» (там же). Они пытаются понять причину происшедшего и часто надеются на восстановление семьи. Потеря одного родителя делает для ребенка возможным утрату и другого родителя тоже, с чем связаны характерные для этого возраста страхи и усиливающаяся зависимость. В ситуации развода родителей у младших школьников, в сравнении с детьми других возрастов, более часто встречаются нарушения сна, невротические симптомы (страхи, потеря аппетита, повышение частоты мочеиспускания, диарея, боли). У них могут ухудшаться уровень социального функционирования, школьная успеваемость, взаимоотношения со сверстниками.

Период от 9 до 12 лет был назван Л. Франке (Franke, 1983, с. 112) «возрастом злости». В этом возрасте дети склонны к максимализму, у них обостренное чувство справедливости и свои представления о том, что правильно и неправильно. Их представления о добре и зле лишены гибкости. Если родитель, от которого ребенок усвоил эти представления, сам не следует им, подросток чувствует злость, которая и определяет его отношение к разводу. В отличие от более младших детей, которые борются со своими агрессивными чувствами к родителям, они ищут их и предоставляют им полную свободу. Кризис лояльности в этом возрасте часто приводит к отвержению одного из родителей и созданию альянса с другим. Выбирая между «добром» и «злом», дети часто демонстрируют такую враждебность к отдельно проживающему родителю, что их общение становится очень затруднительным. Когда один из родителей поддерживает ребенка в его отвержении другого родителя и старается привлечь его на свою сторону, это часто приводит к обратной реакции в более старшем возрасте, когда подросток начинает обвинять опекающего родителя в препятствиях общению с ранее отвергаемым родителем.

В ситуации развода родителей подростки могут чувствовать злость и утрату иллюзий. Для них характерны переживания покинутости и тревога за будущее. Они могут беспокоиться о финансовой стабильности, о своей будущей семье. В ситуации развода у них часто отмечается депрессивная симптоматика, возрастание агрессивности, изменение поведения в ту или другую сторону (слишком хорошее или слишком плохое). Они могут пытаться извлечь выгоду из ситуации и контролировать семью. Для детей этого возраста в ситуации развода родителей характерна более ранняя эмансипация, которая определяется чувством, что они «быстро должны стать взрослыми». Так, по мнению Л. Франке (Franke, 1983, с. 150), реакцией детей старше 12 лет на развод родителей является «ложное взросление». Для них характерны попытки вычеркнуть одного или обоих родителей из своей жизни.

3.4. Клинико-психологический анализ особенностей отношения ребенка к каждому из родителей

В норме примерно со второй половины первого года жизни между ребенком и его родителями складываются отношения эмоциональной привязанности, которые характеризуются высоким потенциалом доверия и психологической поддержки. Привязанность к родителям формируется в процессе взаимодействия ребенка со своим семейным окружением и его социализации. В то же время привязанность к родителям и наличие позитивных детско-родительских взаимоотношений есть необходимое условие нормального психического и психологического развития ребенка. В норме ребенок после развода сохраняет любовь и стремление к обоим родителям. Утрата позитивного отношения хотя бы к одному из родителей создает значительный риск развития у ребенка психических нарушений. Как сложный психологический феномен, отношение ребенка к родителям подвержено влиянию множества различных факторов (индивидуально-личностные особенности ребенка и родителей, характер отношения к ребенку в семье, стиль воспитания, факты жестокости и физического насилия) и может существенно различаться по степени эмоциональной близости, взаимопонимания и поддержки. В тех случаях, когда ребенок оказывается вовлеченным в длительно существующие конфликтные взаимоотношения между супругами, создаются предпосылки для нарушения характера детско-родительских взаимоотношений и формирования негативного отношения к одному из родителей.

Оценка отношения ребенка к каждому из родителей является центральным вопросом при проведении комплексных психолого-психиатрических экспертиз по семейным спорам и одним из ведущих оснований для определения судом места жительства ребенка при раздельном проживании родителей (ч. 3 ст. 65 СК РФ).

В семейных спорах о воспитании существуют различные формы выявления характера отношения ребенка к каждому из родителей: заключение специалистов органов опеки и попечительства, опрос ребенка в суде, заключения специалистов, которыми могут быть практикующие психологи, специалисты консультативно-диагностических центров. Одним из способов выявления характера отношения ребенка к каждому из родителей является КСППЭ.

При оценке характера отношения ребенка к каждому из родителей нами было установлено следующее.

Высказываемое ребенком отношение к каждому из родителей, которое может быть выявлено при непосредственном опросе ребенка, часто не подтверждалось результатами проективных методик и наблюдением за взаимодействием ребенка с родителем.

При оценке характера отношения ребенка к отдельно проживающему родителю было выделено 4 группы подэкспертных: с негативным, конфликтным (противоречивым), недифференцированным и позитивным отношением. Несоответствие выражаемого ребенком отношения к отдельно проживающему родителю и отношения, выявляемого при экспериментально-психологическом исследовании, иллюстрирует рисунок 1.

Высказываемое ребенком негативное отношение к отдельно проживающему родителю при экспериментально-психологическом исследовании не подтверждалось в 28 % случаев, что очень существенно для судебного решения.

При оценке характера отношения ребенка к совместно проживающему родителю было выделено 5 групп подэкспертных: с позитивным, позитивным дистанцированным, слабодифференцированным, конфликтным и симбиотическим отношением. 93,5 % детей (77 человек) при опросе высказывали позитивное отношение к родителю, с которым проживали. Однако при экспериментально-психологическом исследовании и наблюдении за характером взаимодействия ребенка с родителем наличие устойчивой привязанности было выявлено только у 81,82 % детей. У 7,78 % отношение к родителю, с которым ребенок проживал, было расценено как слабодифференцированное. Дети не проявляли выраженной эмоциональной привязанности к родителю. У 2,6 % отношение к родителю, с которым ребенок проживал, было конфликтным, внутренне противоречивым, с выраженной амбивалентностью. У 3,9 % детей отношение к опекающему родителю было расценено как симбиотическое. Дети демонстрировали повышенную привязанность к родителю, с которым проживали (матери), зависимость; в ситуации разлучения с родителем у них возникали тревожно-фобические реакции.

Несоответствие выражаемого ребенком отношения к родителю, с которым ребенок проживал, и отношения, выявляемого при экспериментально-психологическом исследовании, иллюстрирует рисунок 2.

Таким образом, наиболее достоверным способом выявления характера отношения ребенка к каждому из родителей является экспериментально-психологическое исследование, проводимое с обязательным использованием проективных методов. Среди них наиболее эффективными являются тематический апперцептивный тест (ТАТ), интерпретация сюжетных картинок, цветовой тест отношения (ЦТО), рисуночные методики (в частности, рисунок семьи), методика Рене Жиля.

Отношение ребенка к отдельно проживающему родителю

Отношение ребенка к отдельно проживающему родителю устанавливалось у 76 детей с помощью анализа материалов гражданского дела, направленной клинической беседы с ребенком, беседы с родителями, экспериментально-психологического исследования, наблюдения за взаимодействием ребенка с каждым из родителей на протяжении всего экспертного исследования и при проведении пробы на совместную деятельность. В ходе экспериментально-психологического исследования использовались проективные методы в различных модификациях.

При негативном отношении ребенка к отдельно проживающему родителю (32 ребенка, 40,79 %) в материалах гражданского дела имелись сведения о высказываемом ребенком нежелании поддерживать отношения с отдельно проживающим родителем (беседа с сотрудниками органов опеки и попечительства, опрос несовершеннолетнего в суде, показания свидетелей). При встрече с отдельно проживающим родителем дети держались напряженно, не отвечали на его вопросы, отстранялись при попытках родителя обнять их, взять за руку. В беседе с врачом они заявляли о своем категорическом нежелании поддерживать какие-либо отношения с родителем, видеться с ним. Сообщая сведения, касающиеся семейного анамнеза, большинство детей этой группы отрицательно характеризовали отвергаемого родителя, рассказывая об употреблении им спиртных напитков, агрессивном поведении в отношении остальных членов семьи, пренебрежении своими родительскими обязанностями, что могло подтверждаться или нет материалами гражданского дела. В четырех случаях дети обвиняли родителя в совершении действий сексуального характера в отношении их самих или сиблингов.

При конфликтном отношении (14 детей, 18,42 %) к отдельно проживающему родителю результаты проективных методик и наблюдения противоречили материалам дела и данным беседы. Например, декларируемое хорошее отношение к родителю было сопряжено со страхом, низким уровнем идентификации, невключением его в круг значимых близких. Или, напротив при внешне негативном отношении к родителю результаты проективных методик свидетельствовали о высоком уровне его принятия. Так, у подэкспертного Ч., 5 лет, в данных проективных методик в большей степени проявилось негативное и дистанцирующееся отношение к отцу, в то время как поведенческие и вербальные реакции мальчика свидетельствовали об обратном. Было дано заключение, что отношение подэкспертного к отцу носит неоднозначный и противоречивый характер, неустойчиво, зависит от частоты и регулярности контактов между ними, а также от характера отношения к нему со стороны отца и его реальных проявлений. У подэкспертного Л., 8 лет, высказываемое резко негативное отношение к отдельно проживающему отцу сочеталось с позитивно окрашенным взаимодействием с ним, что позволило дать заключение о внутренне конфликтном и противоречивом отношении мальчика к родителю.

При недифференцированном отношении к отдельно проживающему родителю (12 детей, 13,16 %) при психологическом исследовании выявлялось отсутствие выраженной эмоциональной привязанности к кому-либо из родителей, расплывчатое и нечеткое представление о семье, несформированность образа отдельно проживающего родителя, невключение его в состав семьи, замена на иное лицо (отчима, мачеху, тетю, сестру). Данный тип отношения чаще выявляется у детей младшего дошкольного возраста, с задержкой психического развития, легкими когнитивными расстройствами, аутистическими чертами в форме отгороженности, низкой потребности в контактах с окружающими, слабости эмоционального реагирования.

Позитивное отношение к отдельно проживающему родителю было выявлено у 18 детей, что составляло 27,63 %.

Результаты исследования частоты формирования различного отношения к отдельно проживающему родителю в зависимости от уровня конфликта в семье представлены в таблице 3.

Видно, что негативное и конфликтное отношение к отдельно проживающему родителю формировалось в большинстве случаев (87,5 % и 100 %) в семьях с высокой и максимальной выраженностью конфликта.

При установленном у детей негативном и конфликтном отношении к отдельно проживающему родителю на момент экспертизы дети были старше (младший школьный, подростковый возраст), конфликтные отношения в семье в период совместного проживания начались позже и были более продолжительными. Длительнее был период раздельного проживания с одним из родителей.

Согласно полученным ранее на меньшей выборке (40 человек) результатам, негативное и конфликтное отношение ребенка к отдельно проживающему родителю наиболее часто сочеталось с различного рода психопатологическими состояниями (невротическими реакциями, расстройствами эмоциональной сферы и поведения) (Русаковская, 2009).

Таким образом, установлено, что наиболее значимым для оценки взаимосвязей между психопатологическими реакциями ребенка на родительский конфликт в период совместного проживания, собственно развод и реакциями на общение с отдельно проживающим родителем и характером отношения ребенка к отдельно проживающему родителю является предразводный период.

Механизмы формирования негативного отношения к отдельно проживающему родителю

При экспертной оценке отношения ребенка к отдельно проживающему родителю следует учитывать, что оно, во многом, определяется социально-психологическими особенностями семейного конфликта, возрастом ребенка, его индивидуально-психологическими особенностями, уровнем психической и эмоциональной зрелости, особенностями защитных механизмов, степенью психического индуцирования, а не только сложившимися взаимоотношениями с каждым из родителей в отдельности. В соответствии с данными психологии развития мнение ребенка не является полностью самостоятельным, а зависит от мнений и оценок значимых близких. Механизмы формирования негативного отношения к родителю при высококонфликтных разводах могут быть связаны как непосредственно с поведением отвергаемого родителя, так и с защитными механизмами ребенка, активизирующимися в ситуации конфликта лояльности, когда ребенок отвергает одного из родителей для того, чтобы можно было бесконфликтно существовать рядом с другим родителем. Важнейшую роль в формировании негативного отношения к одному из родителей играет психогенное индуцирование другим родителем. При выявлении негативного или конфликтного отношения ребенка к одному из родителей задачей экспертного исследования является анализ причин и механизмов формирования такого отношения.

Были выделены следующие механизмы формирования негативного и конфликтного отношения к одному из родителей:

1) Негативное, конфликтное отношение к отдельно проживающему родителю обусловлено негативным опытом взаимодействия с родителем в пред– и в постразводный период.

Родители, обладавшие выраженными психопатологическими особенностями, проявляли по отношению к детям жестокость, грубость, часто допускали в их адрес унижающие высказывания. 27 детей в период совместного проживания были свидетелями агрессивного поведения родителя в отношении членов семьи. У многих отсутствовал опыт позитивно окрашенного эмоционального взаимодействия с родителем.

Иллюстрирует формирование у детей негативного отношению к родителю в условиях негативного опыта взаимодействия с ним следующий клинический случай.

Экспертиза проводилась в отношении двух братьев, 13 и 7 лет, и их отдельно проживающего отца в гражданском деле по иску отца об определении порядка общения с детьми, встречному иску матери о лишении его родительских прав. В период совместного проживания отец злоупотреблял спиртными напитками, в состоянии алкогольного опьянения становился грубым, придирчивым, агрессивным, требовал от жены и детей неукоснительного подчинения. Требовал от детей повторения фраз: «Папа – лучший друг», «Папа – командир», «Мама нам не нужна». К моменту проведения экспертизы уже 2 года родители мальчиков проживали раздельно, брак между ними был расторгнут. В связи с тем, что мать препятствовала отцу в общении с детьми, он обратился в суд с иском об определении порядка общения. После начала судебного процесса отец угрожал старшему сыну в случае явки его в суд и дачи «ненужных» для него показаний «лишить его наследства». При прохождении КСППЭ у отца несовершеннолетних были выявлены признаки синдрома зависимости от алкоголя средней степени, состояние ремиссии. На момент освидетельствования по психическому состоянию опасности для несовершеннолетних он не представлял, вопросов к психологу (о влиянии его индивидуально-психологических особенностей, стиля воспитания) в определении о проведении экспертизы не содержалось. У обоих мальчиков выявлялось негативное отношение к отцу. Старший во время клинической беседы вспоминал, что отца никогда не было дома, а когда приходил, никогда с ним и братом не занимался: «Мне кажется, что он только говорит, что любит, а на самом деле мы для него игрушки». Неохотно вспоминал случаи, когда отец выпивал. Рассказывал, что в состоянии опьянения отец их с братом обижал, ругал «ни за что».

Несколько детей (8 человек) изменили свое отношение к отвергаемому родителю после значимой для них психотравмирующей ситуации, имевшей место в период раздельного проживания.

Так, проводилась КСППЭ в отношении сестры, 9 лет, и брата, 7 лет. У старшей девочки было выявлено резко отрицательное отношение к отцу, она воспринимала его как угрожающую, агрессивную, опасную фигуру. У мальчика отношение к отцу было конфликтным. Родители детей проживали раздельно уже 6 лет. В период раздельного проживания отношения родителей оставались конфликтными. Так, после очередной ссоры мать обращалась в ОВД с заявлением о том, что бывший супруг, придя к детям, устроил скандал, нанес ей телесные повреждения. Отец, несмотря на возражения матери, регулярно виделся с детьми, забирал их к себе на выходные. При этом отмечалась его большая строгость по отношению к дочери. Дети против общения с отцом не возражали. Со слов девочки, после окончания первого класса она несколько дней жила у отца. При клинической беседе об этом периоде вспоминала с неохотой. Рассказывала, что отец ругал ее за то, что она медленно ест, кормил ее насильно большой деревянной ложкой, отчего у нее дважды была рвота. Когда она сказала, что не хочет больше быть с папой, и попросила отвезти ее к матери, отец ее наказал, оставив на несколько часов одну в запертой машине, а сам пошел с братом на речку. Рассказывала, что боялась, что на нее кто-нибудь нападет, потому что машина стояла рядом с лесом; плакала; звонила по мобильному телефону обоим родителям, просила, чтобы ее забрали. После этого эпизода девочка стала категорически отказываться от общения с отцом. Свое отношение к нему характеризовала как резко отрицательное: «он и ругался, и бил, и кормежка…».

2) Психологическое индуцирование. Одним из наиболее частых механизмов формирования у детей негативного отношения к отдельно проживающему родителю является психологическое индуцирование, которое может осуществляться в различных формах от отражения ребенком мнений и оценок значимых взрослых до активного настраивания ребенка взрослыми, с которыми он проживает. Психической индукции способствуют, с одной стороны, естественная возрастная незрелость детей, их внушаемость; а с другой стороны, повышенная эмоциональная близость с проживающим совместно родителем. Необходимой предпосылкой для психологического индуцирования является охваченность проживающего с ребенком родителя враждебностью в отношении бывшего супруга и нежелание оградить ребенка от вовлечения в семейный конфликт.

При наличии психологического индуцирования изложение ребенком сведений об отдельно проживающем родителе и отношениях с ним эмоционально насыщенно. Обвинения, которые предъявляет ребенок к родителю, часто не подтверждаются материалами гражданского дела и результатами экспертного освидетельствования родителя, но полностью соответствуют тем обвинениям, которые предъявляет к отвергаемому ребенком родителю его бывший супруг.

В ряде случаев враждебность к отвергаемому родителю у детей носит сверхценный характер и может сопровождаться индуцированными сензитивными идеями отношения, которые определяют поведение подэкспертных (Сухарева, 1955; Ковалев, 1985; Макушкин, 1996). Так, подэкспертный 3. отказывался от принесенных матерью гостинцев, опасаясь, что она могла добавить в них снотворное, чтобы «выкрасть» его. Очень характерным является изменение личностно-смысловой памяти с нарушением ее избирательности или искажениями, достигающими в некоторых случаях уровня криптомнезий. Многие дети не могли вспомнить ни одного приятного эпизода, связанного с отвергаемым родителем. Другие с аффективной охваченностью рассказывали о неприятных событиях, связанных с отвергаемым родителем, воспоминания о которых с большой вероятностью не могли быть полностью самостоятельными в силу маленького возраста ребенка и большой давности события или в силу уровня осмысления ситуации, превышающего возможности данного ребенка. Так, подэкспертный К. с убежденностью вспоминал, что его мать в течение нескольких лет постоянно находилась в состоянии алкогольного опьянения. Пояснил, что в доме были бутылки из-под вина, у мамы был «пьяный» взгляд. При расспросе сообщил, что сам лично он бутылок не видел, а об их существовании знал от отца, о том, что мама была «пьяной», узнал от него же.

Наличие у ребенка негативного отношения к отдельно проживающему родителю вследствие некритичного принятия мнений и оценок значимых взрослых при его идентификации с ними можно проиллюстрировать следующим примером.

Экспертиза проводилась несовершеннолетнему Ш., 5 лет, и обоим его родителям. В период совместного проживания отец уделял ребенку много внимания, мальчик был к нему очень привязан. Родители подэкспертного проживали раздельно уже полтора года. Через месяц после того, как родители разъехались, отец договорился с матерью, что ребенок поживет у него несколько дней, однако в последующем сына не вернул, считая, что он обеспечивает ему лучшие условия для проживания и развития. В период проживания с отцом общение несовершеннолетнего с матерью было ограничено: отец не позволял ей видеться с ребенком наедине, ограничивал частоту и продолжительность встреч. Когда один раз она приехала без предварительного согласования, отец не пустил ее в квартиру, спросил у сына, хочет ли тот встречаться с матерью. Ребенок кивнул головой: «да», но ответил, что встречаться не хочет. На следующий день отец заявил матери, что они с сыном не хотят, чтобы она приезжала и больше он ей общаться с сыном не даст. На момент экспертизы ребенок больше года проживал с отцом, с матерью виделся крайне редко и нерегулярно.

Во время беседы мальчик говорил, что «хочет жить с папой, потому что больше его любит». На вопрос, почему он больше любит папу, отвечает, что «папа его любит, а мама – нет». Других причин того, почему он предпочитает жить с отцом, при направленном расспросе не называл. Он так думает потому, что «она к нам и не приходит». Говорил, что мама приезжала к нему всего два раза, покупала ему игрушки, «чтобы его забрать». При экспериментально-психологическом исследовании было установлено, что отношение ребенка к матери носит внутренне конфликтный характер с элементами негативизма. Было дано заключение, что данное отношение к матери связано с особенностями сложившейся семейной ситуации (отсутствие регулярных контактов с матерью), а также его вовлечением в хронически протекающий эмоциональный конфликт между родителями. Указывалось, что сохранение внутрисемейного конфликта может оказать негативное влияние на дальнейшее эмоциональное и личностное развитие несовершеннолетнего. Отмечалось, что, несмотря на высказываемое ребенком нежелание встречаться с матерью, а также чувство обиды на нее, у мальчика выявляется потребность в близких позитивно окрашенных взаимоотношениях с матерью, в связи с чем было рекомендовано проведение психокоррекционной работы, направленной на восстановление взаимоотношений несовершеннолетнего с матерью, а также изменение всей совокупности детско-родительских отношений.

Факт активного настраивания ребенка против отдельно проживающего родителя был установлен в 13 семьях. Индукторами выступали в 6 случаях матери, в семи случаях – отцы. Наличие у ребенка негативного отношения к отдельно проживающему родителю вследствие активного настраивания можно проиллюстрировать следующим примером.

Экспертиза проводилась подэкспертному 3., 6 лет. Родители подэкспертного проживали раздельно уже 2 года. Ребенок проживал с отцом и его сестрой. Несмотря на постоянные попытки матери вернуть сына или хотя бы увидеться с ним, участвовать в его воспитании, каких-либо контактов несовершеннолетнего с матерью отец не допускал. При проведении психолого-психиатрической экспертизы в гражданском деле по иску матери об определении места жительства ребенка несовершеннолетний держался пренебрежительно, без учета ситуации. На вопросы отвечал формально, односложно, «сквозь зубы». Цель экспертизы не понимал, в то же время заявлял, что знает, кто «все это подстроил»: его мать. Сообщал, что живет с папой и «мамой Викой», называя так сестру отца. Отношения с ними характеризовал как очень хорошие. Заявлял, что «Вика» – его «настоящая мама». О родной матери в беседе самостоятельно не упоминал. При целенаправленном расспросе сообщил, что у него есть «бывшая мама». Убежденно заявлял, что теперь она ему «не родная мама». Она его только родила, а заботился о нем папа (что не соответствовало материалам гражданского дела, показаниям свидетелей, характеристикам из дошкольного учреждения, которое посещал ребенок в период совместного проживания родителей). На дальнейшие вопросы отвечать отказался, говоря, что об этом «надо спрашивать у папы».

Дети более старшего возраста (младший школьный, подростковый) при высоком уровне психического развития, достаточном уровне личностной зрелости, отсутствии повышенной внушаемости, зависимости демонстрировали устойчивость к индуцирующему влиянию родителей и были способны к сохранению ранее сформированной устойчивой привязанности к каждому из них. Так, по словам подэкспертного И., 8 лет, «и мама и папа рассказывали что-то плохое про другого», но он этому верил «средненько».

Ситуацию, при которой ребенок утрачивает позитивное отношение к одному из родителей, с клинико-психологической точки зрения следует рассматривать как аномальную и создающую значительный риск нарушений психического развития ребенка. В связи с этим оставление ребенка, в соответствии с его желанием, с родителем-индуктором может противоречить его истинным интересам. В то же время передача ребенка на воспитание родителю, которого он на данный момент отвергает, может оказать серьезное психотравмирующее воздействие. В настоящее время в рамках экспертизы спрогнозировать вероятность и степень ухудшения психического состояния ребенка при передаче его на воспитание, в соответствии с его интересами, отвергаемому родителю не представляется возможным. Однако в исследованной нами выборке имелись два случая, когда данное решение было определено судом, и ребенок был передан отвергаемому родителю на воспитание.

В первом случае подэкспертный Г., 10 лет, после ссоры между родителями, произошедшей, когда ему было 8 лет, остался проживать с отцом и бабкой. Мать подэкспертного со старшей сестрой ушла из дома. В период раздельного проживания отец общения подэкспертного с матерью и сестрой не допускал. Он и бабка по линии отца на протяжении полугода активно настраивали мальчика против матери. Бабка, обладающая выраженными психопатологическими особенностями, с которой мальчик проводил большую часть времени, рассказывала ему, что «будет Страшный суд», что «все Церкви надо сжечь», говорила, что его мать «дурная женщина». Ребенок, по его словам, «верил ей», «боялся Страшного суда», у него «было ощущение, что мать и сестра – чужие женщины», которые к нему «пристали». Когда мать как-то пришла к нему в школу, мальчик испугался, что она может его забрать, заперся в туалете, угрожал убить себя кинжалом. Через год после размолвки мать Г. помирилась с отцом, 9 месяцев они проживали совместно. Первое время мальчик не доверял матери, считал, что она ему «чужая», не является ему родной матерью. Примерно через месяц он поделился своими сомнениями со старшей сестрой, привязанность к которой у него сохранялась. Девочка разубедила его, рассказав, что сама помнит, как он родился. После этого постепенно стал лучше относиться к матери, «понял, что она настоящая». После очередной ссоры между родителями, во время которой отец кричал, бил посуду, угрожал матери, сказал отцу, что боится его. После того как мать решила расторгнуть брак, выразил желание проживать с ней и сестрой. При прохождении экспертизы в связи со спором об определении места жительства (истцом выступал отец) был убежден, что бабка по линии отца в то время, когда он проживал с отцом, пыталась его «околдовать», из-за чего он чувствовал себя вялым и сонным. При экспериментально-психологическом исследовании в личностной сфере мальчика выявлялись повышенная тревожность, боязливость, обидчивость, склонность к фиксации на негативных переживаниях, естественная возрастная внушаемость и ведомость, ориентация на мнения и оценки окружающих. Отношение к матери было теплым, принимающим; отношение к отцу носило внутренне негативный, отвергающий, дистанцирующийся характер.

В данном случае в период проживания с отцом у ребенка отмечалось индуцированное негативное отношение к матери, достигающее клинического уровня и проявляющееся рудиментами бредовых идей, сензитивными идеями отношения. Восстановлению позитивного отношения к матери способствовало совместное проживание с ней, характер ее непосредственного взаимодействия с ребенком, эмоциональная поддержка старшей сестры, к которой привязанность у ребенка была сохранена.

Во втором случае экспертиза проводилась отцу по иску об ограничении его в родительских правах в отношении старшей дочери. Подэкспертный Т. проживал в браке с 1997 г., от брака имел двух дочерей: 1997 и 2000 г.р. С 2003 г. родители проживали раздельно, отношения между ними были конфликтными, однако отец регулярно общался с дочерьми, забирал их на выходные дни. В 2004 г. мать девочек погибла в дорожно-транспортном происшествии. После ее гибели младшая дочь проживала с отцом, старшую же девочку забрали к себе родственники матери, которые настраивали ее против отца, говорили ей, что ее мать погибла, потому что «папа подрезал ее на машине», полностью ограничили их общение. Девочка считала отца виновником гибели матери, стала его бояться, когда видела отца или его родственников – «визжала, кричала, тряслась, падала в обморок». Отец обращался в суд с иском о передаче ему ребенка на воспитание, который был удовлетворен, однако решение суда исполнено не было. По делу было возбуждено исполнительное производство, которое было приостановлено по заявлению судебного пристава в связи с имеющейся медицинской справкой о том, что у девочки при осмотре врачом-психиатром выявлялись тревожность, негативизм, симбиотическая привязанность к родственникам. При осмотре девочка предъявляла жалобы на нарушение сна, устрашающие сновидения, страх, что отец внезапно заберет ее из детского сада или школы. Была тревожна, моторно беспокойна, у нее был сниженный фон настроения. Ей был установлен диагноз: «Острая реакция на стресс с преобладанием нарушений эмоций и поведения» (F 43.3), назначено лечение, дано заключение, что ей в настоящее время «не рекомендована смена лиц, с которыми она совместно проживает». С конца 2004 г. подэкспертный многократно обращался с жалобами на неисполнение решения суда в различные инстанции: к полномочному представителю Президента РФ в Центральном федеральном округе, Президенту РФ Путину В.В., Председателю Верховного суда РФ, Председателю Государственной думы РФ, Генеральному прокурору РФ и др. В судебном споре между ним и родственниками было назначено около 80 судебных заседаний. На фоне длительной субъективно значимой психотравмирующей ситуации у подэкспертного Т. развилось острое бредовое психотическое расстройство в форме психогенного параноидного психоза (F 23.3), в состоянии которого он нанес двум родственницам бывшей жены множественные проникающие ранения грудной клетки, относящиеся к тяжкому вреду здоровья, опасному для жизни. Комиссией экспертов было дано заключение, что Т. в период, относящийся к инкриминируемому деянию, не мог осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. В связи с возможностью причинения иного существенного вреда, опасностью для себя и других лиц, необходимостью постоянного наблюдения и лечения ему было рекомендовано принудительное лечение в психиатрическом стационаре специализированного типа, где он находился до июня 2007 г., после чего в связи с улучшением состояния, отсутствием общественной опасности был переведен в психиатрический стационар общего типа. В июне 2007 г. дочь подэкспертного в беседе с сотрудниками органов опеки и попечительства сообщила, что чувствует себя хорошо, ей нравится жить у дяди, который ее очень любит и хорошо к ней относится. На вопрос, хочет ли она вернуться к отцу, ответила категорическим отказом. Пояснила, что отец постоянно обижал маму. С сентября 2007 г. Т. был переведен на амбулаторное принудительное наблюдение и лечение у психиатра по месту жительства. 13 декабря 2007 г. дочь подэкспертного была передана на воспитание своему отцу. Согласно рассказу подэкспертного, когда ее привели судебные приставы по месту жительства отца, у нее «была истерика», она плакала, кричала, что все «мрази», «дебилы», она не хочет жить с ним в одном доме. Говорит, что, чтобы облегчить ей привыкание, он первые два дня старался проводить дома меньше времени. Первую ночь девочка спала, не раздеваясь, боялась мыться. На следующий день, когда семья пила чай с тортом, она вышла из своей комнаты и молча к ним присоединилась. Рассказывает, что примерно через неделю девочка жаловалась отцу на то, что ей очень тяжело, один раз она сказала: «Если бы вы знали, что у меня в голове делается». Сначала она не помнила периода жизни с семьей, считала, что всегда жила с родственниками по линии матери, но уже через неделю «стала вспоминать то, что было раньше». Рассказывает, какие действия он предпринимал, чтобы дочь освоилась дома. Ей купили хомячков, попугайчиков, много новых вещей, они ходили вместе в кафе, в цирк. К ней все тепло относились. При опросе в судебном заседании в ноябре 2008 г. девочка сообщила, что любит папу, хочет с ним жить, ей комфортно с ним находиться. Она его не боится, он хорошо относится к ней и сестре. Подчеркивала, что хочет жить с папой, а не с дядями, потому что с ним лучше.

Таким образом, несмотря на то что в период раздельного проживания у девочки было сформировано устойчивое отвергающее отношение к отцу, после передачи ее ему на воспитание, вопреки ее желанию, но в соответствии с ее интересами, она достаточно быстро адаптировалась, у нее не произошло стойкого ухудшения психического состояния, через некоторое время негативное отношение к родителю сменилось позитивным. С нашей точки зрения, этому способствовали такие индивидуально-психологические особенности отца, выявленные при экспериментально-психологическом исследовании, как: эмоциональная вовлеченность в ситуацию, эмотивность, высокий мотивационный и операциональный контроль поведения и эмоциональная устойчивость, проницательность в мотивировках окружающих, высокий уровень понимания мотивов поведения окружающих и целевая опосредованность собственного поведения, высокая способность к эмпатии, высокий уровень родительской компетентности.

3) Негативное, конфликтное отношение к отдельно проживающему родителю, обусловленное вовлечением ребенка в родительский конфликт. При вовлечении в родительский конфликт ребенок может переживать конфликт лояльности и отвергать одного из родителей для того, чтобы можно было бесконфликтно существовать рядом с другим родителем.

Данную ситуацию иллюстрирует следующее наблюдение.

Экспертиза проводилась девочке, 10 лет, в гражданском процессе по иску отца к матери о передаче ему ребенка на воспитание. Родители проживали раздельно уже 6 лет. В период раздельного проживания отец регулярно общался с подэкспертной и ее старшим братом, 15 лет. Спустя 2 года после развода дети провели 2 месяца в деревне с отцом, после чего брат подэкспертной по своему желанию стал проживать с ним постоянно. В судебном заседании в гражданском деле по иску матери к отцу об определении места жительства детей с ней мальчик пояснил, что стал проживать с отцом добровольно, т. к. ему с ним интересно, отец занимается его воспитанием, интересуется учебой. После того как он стал проживать с отцом, у него улучшилась учеба, отец возит его на разные детские мероприятия, на отдых за границу. Говорил, что любит и маму, и папу, но желает проживать с отцом. Решением суда место жительства мальчика было определено с отцом, подэкспертной – с матерью. Через 2 года после этого отец подэкспертной обратился в суд с иском об определении порядка общения с дочерью, указав, что бывшая супруга препятствует их общению, оказывает на девочку «психическое воздействие, чтобы препятствовать ее желанию общаться с отцом и братом», в дальнейшем обратился с иском о передаче ему ребенка на воспитание. При экспериментально-психологическом исследовании было установлено негативное отношение девочки к отцу: она не включала его в состав семьи (фигура отца отсутствовала на «рисунке семьи», в ЦТО понятие «мой отец» девочка ассоциировала с черным цветом, одним из отвергаемых ею и связанным с понятиями «смерть», «горе», «зло», «боль»; на картинках методики Рене Жиля, где фигура отца задана изначально, девочка помещала себя на значительном от него расстоянии). При клинической беседе подэкспертная была напряжена. Рассказывала, что дома раньше были хорошие отношения: «мир и покой»; они всей семьей проводили вместе выходные, ходили в развлекательные комплексы. Говорила, что отец был добрый, хороший, любил маму, любил ее, все было спокойно, с обоими родителями у нее были близкие отношения, она одинаково любила обоих, хотя мама проводила с ней больше времени. Сообщала, что потом отец стал реже бывать дома, перестал ночевать, потом познакомил ее со сводной сестрой, которая была на 2 года ее старше. Переживала из-за этого, чувствовала, что ее «как будто лишили мамы». В возрасте 5 лет жила несколько дней с отцом, сводной сестрой и ее матерью на даче. Рассказывала, что вела себя внешне спокойно, играла со сводной сестрой, у нее были со всеми хорошие отношения, но «внутри очень сильно переживала». После возвращения домой с матерью на эту тему не разговаривала, потому что предполагала, что ей это будет неприятно. По поводу своих отношений с отцом в настоящее время была убеждена, что отец не хочет с ней видеться, а просто «хочет сделать неприятное маме». Утверждала, что мать предоставляет ей свободу, чтобы она, если вдруг захочет, могла встретиться с отцом. В то же время уточняла, что если она захочет встречаться с отцом, матери это будет неприятно. Подчеркивала, что не хочет с ним видеться не только потому, что это будет неприятно матери, но и потому, что он кричал на мать и бабушку. В беседе, говоря об отце, демонстративно избегала называть его «папой». На вопрос пояснила, что «папа – более ласковое слово».

Особенности сложившейся ситуации в семье, вовлечения ребенка в конфликтные отношения между родителями с формированием у него негативного отношения к одному из них могут быть подчеркнуты в диагностическом заключении с использованием оси V «Сопутствующие аномальные психосоциальные ситуации» многоосевой классификации психических расстройств в детском и подростковом возрасте. Так, в отношении подэкспертного Ш., 10 лет, заключение было сформулировано следующим образом: «Ш. психическим расстройством не страдает, однако следует констатировать конфликтные отношения между взрослыми в семье (Z 63.8). Об этом свидетельствуют данные о конфликтных отношениях между его родителями с частыми ссорами, вербальной и физической агрессией, высоким уровнем эмоционального напряжения; о вовлечении несовершеннолетнего в конфликт между родителями с вынужденной необходимостью для него принять ту или иную сторону в семейном споре, в результате чего у подэкспертного сформировалось негативное, отвергающее отношение к матери». Следует признать, что возможности данной шкалы до настоящего времени в полной мере не используются.

Особый интерес представляют случаи, когда девочки младшего подросткового возраста непосредственно после развода родителей вследствие вовлечения в родительский конфликт утрачивают существовавшую ранее привязанность к матери, формируя резко негативное, отвергающее отношение к ней. Охваченность осуждением матери, неоправданной и преувеличенной критикой достигает психопатологического уровня и может быть расценена как сензитивные идеи отношения. Во взаимоотношениях с отцом прослеживается отчетливая сексуализация поведения.

В качестве иллюстрации приведем следующее клиническое наблюдение.

Подэкспертная Т., 10 лет, была освидетельствована комиссией экспертов в связи с гражданским делом по иску ее матери к отцу об определении места жительства девочки. Родители проживали раздельно уже больше года. Девочка, в соответствии со своим желанием, проживала с отцом, от общении с матерью отказывалась, при встречах с матерью – демонстрировала свое негативное к ней отношение. Во время клинической беседы была эмоционально напряжена, охвачена переживаниями, постоянно возвращалась к значимым для нее обвинениям матери. С категоричностью, эмоциональной охваченностью заявляла, что та ее постоянно била: давала подзатыльники, могла ударить кулаком в нос, била пряжкой ремня. В день рождения мама пожелала ей, чтобы она «сгорела», чтобы у нее «ничего не получалось». Подчеркивала, что это могут подтвердить ее подруги, называла их фамилии. Анамнестические сведения сообщала избирательно, интерпретировала их с позиции отвергающего отношения к ней матери. Подчеркивала, что ею всегда занимался отец, что не соответствовало объективным материалам гражданского дела. Утверждала, что не может вспомнить ни одного приятного эпизода, связанного с матерью, даже когда она была маленькая. С убежденностью заявляла, что мама всегда «проявляла то, что она меня не любила». Рассказывала, что мать постоянно ее обзывала дурой, крысой, сволочью и т. п., кричала ей: «Эй ты, крыса, куда полезла?» Утверждала, что всегда считала ее «самой злой на свете мамой», «все равно любила ее, но на десять процентов, а на девяносто – ненавидела». Некоторые высказывания девочки имели характер психопатологических. Так, демонстрировала якобы имеющуюся у нее на носу «неровность», которая, по ее мнению, образовалась после того, как мама ее ударила кулаком. Описывая ситуацию, предшествовавшую разъезду родителей, занимала обвиняющую мать позицию. Рассказывала, что мама «начала долбить технику, выкидывать продукты из холодильника», выгнала отца из дома; во время скандалов между родителями она старалась спрятаться, потому что мама «могла швырнуть ножом или сковородкой». «Когда она бесится – она может все». Рассказывала, как в течение недели они с отцом ежедневно обсуждали совместные планы на переезд. Подчеркивала преимущества своей жизни с отцом. Говорила, что очень сильно любит папу, а папа – ее. Они никогда не ругаются. Несколько раз за время беседы повторила, что они с папой «живут богато», папа ей все покупает. Выказывала нежелание видеться с матерью, встречаться, разговаривать с ней по телефону. Утверждала, что когда ее видит или слышит – начинает волноваться, боится, что мама ее «куда-нибудь утащит и вколет шприц с успокоительным». С целью подтверждения того, как она нервничает при общении с матерью, говорит, что один раз во время разговора с ней «порвала бумажку». Заявляла, что после того как суд примет окончательное решение (чтобы она проживала с отцом), она хотела бы, чтобы у нее «была мама» (имея в виду новую жену отца): добрая, которая будет ее любить, о ней заботиться. С родной матерью, если это необходимо, «готова типа поддерживать отношения», видеться с ней «один раз в месяц для галочки».

При исследовании индивидуально-психологических особенностей у подэкспертной были выявлены демонстративные тенденции в виде стремления привлечь к себе внимание, произвести благоприятное впечатление на окружающих. Для нее были характерны активность, общительность, амбициозность, высокий уровень притязаний, завышенная самооценка, наряду с признаками повышенного психического напряжения, связанного с конфликтной семейной ситуацией, склонностью к защитной агрессии, тенденцией к вытеснению негативных переживаний.

В подобных экспертных заключениях, помимо констатации негативного отношения подэкспертных к матерям, подчеркивалось, что вовлечение подэкспертных в длительный эмоциональный конфликт между родителями, а также нарушение позитивных взаимоотношений с матерью могут оказать негативное влияние на дальнейшее личностное и эмоциональное развитие несовершеннолетних, последствия которого могут проявиться на любом этапе развития, включая период взрослости.

В отношении одной из подэкспертных было вынесено диагностическое заключение, что несовершеннолетняя психическим расстройством не страдает, у нее имеются элементы сензитивных идей отношения, обусловленные высокой вовлеченностью девочки в семейный конфликт, индуцирующим влиянием родителя, с которым она проживает (отца), индивидуально-психологическими особенностями матери и особенностями ее поведения в ситуации развода. При экспертном исследовании отца, с которым проживала несовершеннолетняя, была выявлена склонность к вынесению межличностных конфликтов из сферы супружеских отношений в детско-родительское взаимодействие. В заключении подчеркивалось, что такие индивидуально-психологические особенности, как эгоцентризм и склонность к внешнеобвиняющим реакциям, в сочетании со склонностью к вынесению межличностных конфликтов из сферы супружеских отношений в детско-родительское взаимодействие могут оказать влияние на формирование у несовершеннолетней негативного образа матери. При исследовании индивидуально-психологических особенностей матери была выявлена некоторая эмоциональная незрелость, импульсивность, снижение способности к интуитивному пониманию окружающих, к эмпатии, что отражалось на ее недостаточной способности к учету потребностей дочери эмоционального характера.

Таким образом, анализ механизмов формирования негативного и конфликтного отношения ребенка к отдельно проживающему родителю показывает, что учет мнения ребенка (даже при достижении им возраста 10 лет) при определении места его жительства или порядка его общения с отдельно проживающим родителем может не всегда отвечать его истинным интересам.

3.5. Особенности мнения ребенка, достигшего 10 лет, о месте его жительства

В рамках клинико-психологического исследования ребенка может решаться вопрос о способности ребенка определить свое отношение к отцу и матери в обстоятельствах, в которых он воспитывался, с учетом его индивидуально-психологических особенностей, а также вопрос о целесообразности расспроса ребенка, достигшего 10-летнего возраста, в суде. Желание ребенка жить с отцом или матерью имеет большое значение для судебного решения. Несмотря на то что учет мнения ребенка при решении споров о порядке воспитания, в случае если это не противоречит его интересам, обязателен по достижении ребенком десятилетнего возраста, в законодательстве закреплено право ребенка любого возраста выражать свое мнение при судебном решении споров, затрагивающих его интересы (ст. 57 СК РФ). Установление формального возрастного предела, при котором суд принимает во внимание волю детей (10 лет), не всегда обеспечивает правильное разрешение споров о воспитании детей в соответствии с их интересами.

При этом следует учитывать несколько обстоятельств.

Во-первых, сама по себе необходимость для ребенка осуществить подобный выбор между родителями может привести к тяжелейшим конфликтам лояльности и к ухудшению психического состояния ребенка.

Во-вторых, в силу недостаточного жизненного опыта ребенок и в 10 лет во многих случаях не может определить свои подлинные интересы. Характерные для детей младшего школьного и младшего подросткового возраста личностная незрелость, недостаточная сформированность самосознания, фрагментарность оценки ситуации, фиксация на эмоционально значимых аспектах не позволяют считать мнения и суждения детей полностью осознанными.

В-третьих, в силу естественной возрастной подчиняемости, внушаемости, ориентации на мнения значимого окружения мнение детей, особенно при вовлечении в родительский конфликт, не является полностью самостоятельным и во многом определяется установками взрослых, с которыми он проживает.

В юридической практике США существуют два основных пути учета мнения ребенка при определении его места жительства с одним из родителей. В ряде штатов ребенок, достигший определенного возраста (в штате Джорджия – 14 лет, Миссисипи – 12 лет, Огайо – 12 лет), имеет право выбора того из родителей, с кем он будет проживать, если оба родителя способны заботиться о ребенке. В большинстве штатов формальный возраст не определяется, однако учитывается «соответствующий возраст и уровень психического развития». Способность к хорошо обоснованному выбору может различаться между детьми одного возраста в зависимости от их уровня когнитивного и эмоционального развития и взросления. В некоторых случаях судами принималось во внимание мнение детей и не достигших 10-летнего возраста.

Оценка уровня возрастного психологического развития ребенка имеет существенное значение, когда признаки задержанного или дисгармоничного, «поврежденного» развития наблюдались до семейно-правового спора. Нарушения возрастного психического развития существенно определяют мнение ребенка, поэтому экспертная оценка его способности выразить свое отношение к матери или отцу должна всегда опираться на характеристику возрастного психического развития.

С характеристикой возрастного психологического развития ребенка тесно связана и оценка его индивидуально-психологических особенностей. Особое экспертное значение имеет выявление у ребенка повышенной внушаемости, эмоциональной зависимости от одного из родителей, часто определяющих изменение отношения ребенка к отдельно проживающему родителю в сложившейся конфликтной ситуации в семье.

При высказываемом ребенком желании проживать с одним из родителей необходимо выяснить, каким образом ребенок мотивирует свой выбор, и отразить это в описательной части экспертного заключения.

Так, при экспертизе подэкспертного В. решался вопрос о способности мальчика к выработке и принятию самостоятельного решения по вопросу своего проживания с матерью или отцом. На момент экспертизы ребенку было 6 лет. Его родители проживали раздельно уже 2 года, мальчик, в соответствии с совместным решением родителей, проживал с отцом, периодически виделся с матерью. Затем мать вышла замуж за гражданина Германии и обратилась в суд с иском об определении места жительства ребенка с ней. К моменту КСППЭ мальчик в течение 3 месяцев проживал в Москве с матерью и отчимом. В беседе ребенок рассказал, что живет «с мамой и папой» (уточняя, что так он называет «маминого мужа»). Заявил, что любит и отца, и мать, но хочет жить с мамой, так как «с ней можно развлекаться, в Германии есть бассейн, большой дом, а у папы нет синтезатора и телевизора». Выразил желание «поскорее уехать с мамой в Гамбург».

При экспериментально-психологическом исследовании было установлено соответствие уровня психического развития ребенка нормам возрастного развития. При оценке индивидуально-психологических особенностей были выявлены естественные возрастные подчиняемость и ведомость, ориентация на мнения значимых взрослых. Экспертами было принято во внимание, что мотивация своего желания проживать с матерью носила у мальчика исключительно игровой характер. Было дано заключение, что в силу естественного возрастного развития у ребенка обнаруживается недостаточная сформированность способности к самостоятельному и всестороннему анализу и оценке сложившейся семейной ситуации, прогнозу ее дальнейшего развития и возможных последствий, в связи с чем он не способен в сложившейся ситуации к выработке и принятию самостоятельного решения по вопросу своего проживания с матерью или отцом.

* * *

В отношении подэкспертной Т., 10 лет, решался вопрос о действительном внутреннем отношении девочки к каждому из родителей, а также к вопросу постоянного проживания с отцом или с матерью. Когда Т. было 8 лет, мать подэкспертной вместе с ее младшим братом стали проживать отдельно. Девочка проживала с отцом. Согласно пояснениям матери, она была вынуждена оставить дочь на проживание у отца, так как в то время не работала, а обучалась на курсах и не могла материально обеспечивать двоих детей. После ухода матери из семьи у Т. отмечались повышенная ранимость, эмоциональная лабильность, снижение настроения, невротические реакции, ухудшение сна. Отец девочки с родительскими обязанностями справлялся (девочка всегда была опрятна, ухожена; отлично училась в школе, где у нее было много друзей). Когда девочке исполнилось 9 лет, ее мать обратилась в суд с исковым заявлением об определении места жительства обоих детей с ней, отец обратился в суд со встречным исковым заявлением об определении места жительства дочери с ним. В заявлении указывал, что после ухода из семьи мать с дочерью почти не общалась, девочка не хочет проживать с матерью. В ходе КСППЭ девочка охотно рассказывала о своем отце, о том, как они вместе проводят время, при этом сравнивала его с матерью. Указывала, что мать ею практически не занимается. С обидой говорила, что у матери есть друг, с которым она проводит все время. Когда она приезжает к матери, та оставляет ее с младшим братом и уходит из дома. Рассказывала, как они с братом, матерью и ее другом пошли в развлекательный центр: ее брата отвели в комнату для маленьких, а ей дали денег и оставили одну. На более подробные расспросы о матери раздражалась, начинала плакать, говорила, что обижена на мать. Высказывала желание остаться с отцом. С волнением заявляла, что если ее место жительства определят с матерью, то она все равно убежит к отцу. При этом на глазах появлялись слезы. При экспериментально-психологическом исследовании было установлено, что интеллектуальное развитие Т. соответствует возрастной норме. У нее выявлялись такие индивидуально-психологические особенности, как естественная личностная незрелость, характерная для данного возраста, с недостатком жизненного опыта и ограниченностью представлений об окружающем; повышенная тревожность со склонностью к избеганию психотравмирующих ситуаций; признаки дисгармонического развития с низким уровнем непосредственности, просоциальностью установок; подверженность авторитету взрослых. При исследовании семейных взаимоотношений выявлялось чувство обиды на мать за то, что она ушла из семьи, стремление к минимизации общения с ней, с матерью связывалось ощущение отсутствия комфорта. Указывалось, что расспросы об отношениях с матерью способствуют актуализации психотравмирующих переживаний с интенсификацией механизмов психологической защиты. Отношения с отцом оценивались девочкой как психологически комфортные, отец воспринимался ею как член семьи, который о ней заботится, интересуется ее жизнью, проблемами, эмоциями, любит ее, с которым можно поделиться переживаниями. Было принято во внимание, что желание проживать с отцом адекватно обосновывалось девочкой, не противоречило имеющимся сведениям о сложившейся семейной ситуации, характере ее взаимоотношений с каждым из родителей. Было дано заключение, что в связи с тем, что уровень интеллектуального развития подэкспертной соответствует высокой возрастной норме, у нее отмечаются достаточная для данного возраста сформированность произвольности психических функций, высокий объем механического и смыслового запоминания, способность к длительной концентрации внимания и выполнению всех основных интеллектуальных операций; запас знаний и представлений у нее соответствует полученному образованию, жизненному опыту и нормам ее возрастного периода, подэкспертная способна к выработке и принятию собственного решения.

Особую сложность представляют ситуации, когда вопрос о способности ребенка к самостоятельному принятию решения о проживании с тем или иным родителем решается в отношении детей младшего школьного и подросткового возраста, у которых негативное (конфликтное) отношение к одному из родителей сформировалось вследствие индуцирующего влияния того родителя, с которым проживает ребенок, или вследствие вовлечения в родительский конфликт. В подобных случаях вывод о способности ребенка к принятию самостоятельного решения о месте проживания не может быть основан на констатации соответствия уровня его интеллектуального развития его возрасту.

Так, в отношении подэкспертной Д., 10 лет, у которой вследствие вовлечения в конфликт сформировалось негативное, отвергающее отношение к матери, было дано заключение, что уровень ее психического развития позволяет ей формулировать и высказывать мнение относительно значимых взрослых, а также желания совместного проживания с ними. Однако указывалось, что в соответствии с возрастными нормами мнения и оценки детей младшего школьного возраста не являются полностью самостоятельными, в определенной степени отражая позиции и отношения ближайшего окружения, в частности отца.

Глава 4
Клинико-психологическое исследование родителей в спорах о воспитании

При КСППЭ по гражданским спорам о порядке воспитания и месте проживания ребенка должна быть дана оценка следующим обстоятельствам:

1) Особенности психического состояния родителей, оказывающие влияние на психическое состояние и развитие детей.

2) Индивидуально-психологические особенности каждого из родителей, оказывающие влияние на психическое состояние и психическое развитие детей.

3) Особенности родительской позиции и стиля воспитания каждого из родителей, оказывающие влияние на психическое состояние и психическое развитие детей (отношение к ребенку, характер взаимодействия с ребенком, способность учитывать в достаточной степени индивидуальные потребности развития ребенка, соответствие стиля воспитания потребностям развития ребенка).

4.1. Оценка психического состояния родителей, проходивших КСППЭ в спорах о воспитании ребенка

Всего в рамках КСППЭ обследовано 49 матерей, 47 отцов, 7 замещающих лиц (мачеха, кандидаты в усыновители и одна старшая сестра, в течение нескольких лет осуществлявшая воспитание ребенка).

Обращаясь в суд с исковым заявлением об определении места проживания ребенка с ним, истцы часто ссылаются на то, что второй родитель страдает психическим заболеванием, вследствие чего его поведение неадекватно и оказывает негативное влияние на психическое состояние и развитие ребенка. Оценка психического состояния родителя в рамках комплексной экспертизы относится к компетенции эксперта-психиатра. В материалах гражданского дела содержались сведения об имевшихся у обследуемого родителя симптомах психического расстройства (патопсихологических личностных особенностях, злоупотреблении спиртными напитками, неадекватном поведении, эмоциональных расстройствах) в 44 случаях (42,72 %). В связи с конфликтным, враждебным характером взаимоотношений между супругами во многих случаях следует с осторожностью относиться к содержащимся в материалах дела сведениям о психическом неблагополучии другого родителя, особенно при отсутствии медицинской документации. Ведущими основаниями для экспертного заключения о наличии или отсутствии у родителя психического расстройства должны оставаться результаты комплексного клинического и патопсихологического исследования. При проведении КСППЭ признаки психического расстройства были выявлены у 15 родителей, из них диагноз психического расстройства был установлен в 10 случаях, т. е. в 66 % сведения о наличии у родителя каких-либо нарушений, обусловленных психическим заболеванием, не подтверждались.

В качестве иллюстрации приведем следующий типичный случай.

Экспертиза проводилась отцу Г., 45 лет, в гражданском деле по его иску к бывшей супруге об определении порядка общения с 3-летним ребенком и по встречному иску о лишении его родительских прав. В материалах дела содержались сведения о том, что во время брака, в течение 2 лет Г. злоупотреблял спиртными напитками, у него были запои продолжительностью до недели, сопровождавшиеся двигательным беспокойством, обманами восприятия, «провалами в памяти». Имелись сведения, что после того, как супруги стали проживать раздельно, Г. считал, что бывшая супруга ребенком не занимается, ограничивает его активность, содержит в манеже, дает ему седативные препараты. С целью подтверждения данных фактов он оставлял в детской диктофон, приходил на встречи с ребенком с видеокамерой. В материалах дела имелось заявление подэкспертного в ОВД, в котором он сообщал, что «установил наблюдение за квартирой», ссылаясь на сделанную им аудиозапись, обвинял бывшую жену в пренебрежении родительскими обязанностями. Указывал, что намерен «потребовать помещения сына в детский медицинский стационар для исследования против воли его матери». Согласно постановлению об отказе в возбуждении уголовного дела по заявлению о попытке похищения ребенка, во время прогулки с ребенком и его бабушкой подэкспертный схватил мальчика на руки и побежал в ожидавшее его такси, откуда вызвал наряд «скорой помощи» в связи с тем, что у сына якобы были судороги. Согласно показаниям бывшей супруги подэкспертного, которые приводились в постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела, Г. вел себя неадекватно, считал, что она хочет его отравить, угрожал ей. Высказывала убежденность, что Г. представляет опасность для ребенка и для семьи, не всегда может контролировать свои действия. Также в материалах дела имелись представленные подэкспертным фотографии пакетов с вещами и продуктами, которые он в присутствии свидетелей приносил для ребенка и оставлял в подъезде или возле дома. При судебно-экспертном обследовании было установлено следующее. Родился в многодетной семье. По характеру формировался активным, общительным. После окончания средней школы поступил на лечебный факультет медицинского института, откуда в дальнейшем перевелся на стоматологический факультет. Закончил медицинский институт со средним баллом «4,7», клиническую ординатуру. В дальнейшем работал по специальности, активно занимался научной деятельностью, имел ряд патентов на свои изобретения, являлся директором частного стоматологического Центра, членом-корреспондентом Академии медико-технологических наук РФ. В 38-летнем возрасте познакомился с будущей супругой, через 3 года они зарегистрировали брак, от которого через год у них родился сын. Через 2 года брак между супругами был расторгнут, ребенок проживал с матерью. Г. дважды обращался в суд с исковыми заявлениями об определении порядка общения с ребенком, указывая, что бывшая жена препятствует его общению с сыном. При клинической беседе подэкспертный находился в ясном сознании, был правильно ориентирован, доступен продуктивному контакту. На экспертизу пришел со своим представителем, однако не настаивал на его присутствии при клинико-психологическом исследовании, легко согласился побеседовать с врачами и членами комиссии наедине. На вопросы отвечал в плане заданного, отмечалась его грамматически правильная, последовательная, интонационно выразительная речь с богатым словарным запасом. Анамнестические сведения сообщал подробно, верно датируя основные события жизни. Рассказывая о своих взаимоотношениях с женой, сообщил, что отношения были нормальные, однако жена отказывалась проживать с ним отдельно от своей матери, с которой у него отношения не сложились. Подчеркивал, что беременность жены была для него очень радостным событием, он хотел ребенка, надеялся на рождение мальчика. После рождения сына брал на работе отпуск, вместе с женой ухаживал за новорожденным. Рассказывая о том, как ребенок рос и развивался, называл игрушки, к которым мальчик проявлял интерес в разном возрасте, описывал свои совместные игры с сыном. Указывал, что из-за большой занятости на работе не имел много времени заниматься с ребенком и всегда хотел, чтобы это делали специалисты, например, педагоги детского дошкольного учреждения. Высказывал озабоченность тем, что сын воспитывается в замкнутых условиях, не посещает детский сад, мало общается со сверстниками, лишен возможности общаться с отцом. Считал, что из-за этого сын формируется по характеру более тихим, менее общительным, чем мог бы быть. В связи с тем, что, по мнению подэкспертного, на первом году жизни мальчик был очень шустрым, полагал, что данные индивидуально-психологические качества могли «не быть природной характеристикой» мальчика, а сформироваться в условиях воспитания его в семье матери. Пояснял, что не испытывал обеспокоенности за развитие ребенка до того момента, как, разговаривая с женой по телефону, узнал от нее, что мальчик, которому на то время был 1 год 10 месяцев, сидит в манеже. Был этим очень недоволен, сделал вывод, что ребенку «не дают бегать по квартире», ограничивают его активность. Считал, что сын стал менее подвижным, у него ухудшился цвет лица, стал «желтоватый». Указывал, что на первом году жизни ребенок был полностью здоров, а на втором году находился на учете у нескольких специалистов в связи с рядом появившихся у него заболеваний, в том числе «синусовой аритмии», что связывал в частности с тем, что мальчик недостаточно много гуляет. После этого стал беспокоиться об условиях воспитания сына, искать подходящее для него детское учреждение, записал его в развивающую группу Монтессори, куда жена сына не отвела. При расспросе о содержащихся в материалах дела данных об убежденности подэкспертного в наличие у сына психического или неврологического расстройства, намерении госпитализировать его в стационар для обследования, – пояснил, что пытался таким образом «привлечь внимание» органов исполнительной власти, суда к ситуации в семье. Говорил, что специально «усугублял ситуацию», потому что «суды и органы опеки – на стороне матери». При общении с сыном Г. проявлял теплое, эмоционально-ценностное отношение к нему. Называл его ласкательными именами, стремился к контакту с ним, брал его при возможности на руки, обнимал его. Продуктивных психотических расстройств в виде бреда, обманов восприятия при целенаправленной клинической беседе у подэкспертного выявлено не было. Злоупотребление спиртными напитками в течение жизни, сведения о запоях, в том числе с психотическими эпизодами, категорически отрицал. Заявил, что он воспитывался в религиозной семье, не курит, спиртных напитков не употребляет. Интеллект, память нарушены не были. В поведении был адекватен, упорядочен. Эмоциональные реакции полностью соответствовали контексту беседы. Критика к состоянию и сложившейся ситуации была сохранена. При экспериментально-психологическом исследовании каких-либо нарушений в интеллектуально-мнестической сфере подэкспертного отмечено не было. Среди личностных особенностей подэкспертного были выявлены, в частности, низкий уровень тревоги и высокий контроль над эмоциями и поведением, высокий уровень эмпатии, конформность в поведении при отсутствии зависимости в принятии решений, сформированность личностных и эмоциональных структур. Анализ результатов методики АСВ не выявил у подэкспертного нарушений в стиле воспитания. Было дано заключение, что Г. каким-либо психическим расстройством, в том числе синдромом зависимости от алкоголя, не страдает. Выявленные в ходе патопсихологического обследования индивидуально-психологические особенности, а также стиль воспитания Г. не оказывают негативного влияния на психическое и психологическое состояние несовершеннолетнего. Подчеркивалось, что взаимоотношения между Г. и его сыном основаны на эмоциональном принятии, стремлении к кооперации и сотрудничеству.

В связи с тем, что психическое расстройство родителя может повлечь за собой различные правовые последствия от определения порядка общения с ребенком с ограничением частоты и продолжительности встреч или с обязательным присутствием третьих лиц, – до ограничения родительских прав, экспертное заключение об отсутствии признаков психического расстройства у родителя имеет важнейшее юридическое значение.

При выявлении у родителя психического расстройства предметом экспертизы являлось установление наличия или отсутствия неблагоприятных для психического развития ребенка и опасных для его жизни последствий осуществления родительских прав данным родителем, с учетом психического состояния и динамики его заболевания. Следует отметить, что большинство зарубежных авторов подчеркивали, что сама по себе постановка психиатрического диагноза не является задачей экспертизы в спорах о воспитании; наличие у родителя психического заболевания должно учитываться лишь в той степени, в которой оно может отразиться на его способности к выполнению родительских функций (Herman, 1990; Baerger, 2002; Ackerman, 2006).

Заключение о том, что пребывание ребенка с родителем, страдающим психическим расстройством, которое с учетом актуального психического состояния, динамики заболевания, его выраженности и тяжести представляет непосредственную опасность для ребенка или определяет неспособность родителя к адекватному обеспечению индивидуальных потребностей развития ребенка, было дано в четырех случаях (остаточная шизофрения, два случая параноидной шизофрении, паранойя), что составляет 40 % от всех подэкспертных, у которых при экспертизе было выявлено психическое расстройство.

В остальных случаях (60 %) было дано заключение, что наличие у родителя психического расстройства (в связи с его клиническими особенностями и динамикой) не оказывает негативного влияния на психическое состояние и развитие ребенка, не оказывает существенного влияния на характер детско-родительских взаимоотношений.

4.2. Современные представления о патологизирующих стилях воспитания и родительской позиции

При отсутствии у родителя психического расстройства оценивалось возможное негативное влияние на психическое состояние и особенности психического развития ребенка индивидуально-психологических особенностей родителя и стиля его воспитания. В связи с необходимостью учета судом «нравственных и иных личных качеств родителей», «возможности создания ребенку условий для воспитания и развития» (ч. 3 ст. 65 СК РФ) в задачи экспертного исследования входило предоставление суду информации, касающейся индивидуально-психологических особенностей родителя, характера его отношения к ребенку, его воспитательной позиции и стиля воспитания и, в ряде случаев, их соответствия или несоответствия индивидуальным потребностям ребенка.

В зарубежной литературе выделяются три основных стиля воспитания: авторитарный, демократический и попустительский (Baumrind, 1991). В экспериментальных исследованиях было показано, что при авторитарном воспитании (Daniel, Wassell, Gillian, 1999; Collins, Maccoby, Steinberg, Hetherington, Bornstein, 2000; Steinberg, Lamborn, Darling, Mounts, Dornbusch, 1994) у детей формируется лишь механизм внешнего контроля, основанный на чувстве вины или страха перед наказанием, в связи с чем дети становятся безынициативными. Авторитарные отношения исключают душевную близость с детьми, поэтому между ними и родителями редко возникает чувство привязанности, что ведет к подозрительности, постоянной настороженности и даже враждебности к окружающим. В подростковом возрасте авторитарность родителей порождает конфликты и враждебность к родителям. Наиболее активные, сильные подростки сопротивляются и бунтуют, легче поддаются дурному воздействию со стороны сверстников, становятся избыточно агрессивными и нередко покидают родительский дом, как только могут себе это позволить. Уровень насилия среди мальчиков из таких семей наиболее велик. Робкие, неуверенные подростки приучаются во всем слушаться родителей, не совершая попыток решать что-либо самостоятельно, недостаточно любознательны и не могут действовать спонтанно. По данным исследований, демократический стиль воспитания обеспечивает наилучшие возможности для развития ребенка (Garbarino, Abramowitz, 1992; Steinberg, Lamborn, Darling, Mounts, Dornbusch, 1994). У детей выше уровень самоуважения и ответственности и уровень компетентности. Они уважают авторитеты, более уверены в себе, способны к самоконтролю, обычно добиваются большего успеха в жизни. Они менее подвержены негативному влиянию со стороны сверстников и более успешно строят свои взаимоотношения с ними (Collins, Maccoby, Steinberg, Hetherington, Bornstein, 2000). При данном стиле воспитания у детей отмечалось меньше фобий, депрессий и проявлений агрессивности (Steinberg, Lamborn, Darling, Mounts, Dornbusch, 1994), значительно меньше была вероятность злоупотребления наркотиками или алкоголем, вовлечения в преступную деятельность (Steinberg, 1996). При попустительском стиле воспитания (в терминологии других авторов – «либеральный», «снисходительный», «гипоопека») ребенок практически не знает запретов и ограничений со стороны родителей или не выполняет указаний родителей, для которых характерны неумение, неспособность или нежелание руководить детьми. Становясь более взрослыми, такие подростки конфликтуют с теми, кто не потакает им, не способны учитывать интересы других людей, устанавливать прочные эмоциональные связи, не готовы к ограничениям и ответственности. С другой стороны, воспринимая недостаток руководства со стороны родителей как проявление равнодушия и эмоционального отторжения, дети чувствуют страх и неуверенность. Неспособность семьи контролировать поведение подростка может привести к вовлечению его в асоциальные группы, поскольку психологические механизмы, необходимые для самостоятельного, ответственного поведения в обществе, у него не сформировались. Они легко вовлекаются в разного рода антиобщественные действия (Simons, Lin, Gordon, 1998), среди них высока склонность к совершению насилия (Steinberg, Lamborn, Darling, Mounts, Dornbusch, 1994). Исследования показали связь между либеральным воспитанием и преступлениями среди малолетних, злоупотреблением наркотиками и алкоголем, а также ранней сексуальной активностью (Snyder, Sickmund, 2000; Jacobson, Crockett, 2000). Стайнберг указывает на прочную взаимосвязь между либеральным стилем воспитания и плохой успеваемостью в школе, так как родители мало интересуются образованием детей и не проводят с ними обсуждений и дискуссий на различные темы. В подобных семьях дети более подвержены таким психологическим проблемам, как депрессии и разного рода фобии (Steinberg, 1996), у них часто выявляются нарушения сна (Dworkin, 1997) и отсутствие чувства безопасности.

В российской психиатрии и психологии изучение стилей семейного воспитания и их влияния на психическое и психологическое состояние ребенка имеет продолжительную историю. Г.Е. Сухаревой (1959) было описано воспитание в условиях повышенной недетской ответственности в случаях, когда на малолетнего ребенка возлагаются недетские заботы об уходе за младшими или больными и беспомощными членами семьи, а также воспитание в атмосфере жестоких взаимоотношений в окружении. О.В. Кербиковым (1962) были выделены следующие типы неправильного воспитания, наиболее способствующие формированию приобретенных психопатий: «гипоопека» и безнадзорность, «гиперопека», «Золушка», «кумир семьи».

Исследуя акцентуации характера и психопатии у подростков, А.Е. Личко (1979) подчеркивал взаимосвязь между акцентуацией характера, типом неправильного воспитания и формирующимся в результате типом психопатического развития личности подростка. Нарушения взаимоотношений подростка с родителями и патологический стиль семейного воспитания он рассматривал как факторы, провоцирующие усиление акцентуированного поведения у подростков, невротические и психосоматические расстройства, психогении. Автором были выделены следующие типы патологического семейного воспитания: гипопротекция, доминирующая гиперпротекция, потворствующая гиперпротекция, эмоциональное отвержение, воспитание в условиях жестоких взаимоотношений и повышенной моральной ответственности.

По данным А.Е. Личко, гипопротекция особенно неблагоприятна при акцентуациях по неустойчивому типу, поскольку при таком типе воспитания ничем не ограничивается присущая таким подросткам повышенная тяга к удовольствиям, праздности, времяпровождению в уличных компаниях и т. д. Подростки конформного типа в условиях гипопротекции могут испытывать повышенную тревожность вследствие недостаточной регламентации своего поведения, отсутствия четких и определенных требований. Гипопротекция может оказаться пагубной при гипертимной, эпилептоидной, лабильной, шизоидной ацентуациях, обусловливая наслоение на них черт неустойчивого типа. В то же время при сенситивной и психастенической акцентуациях «обнаруживается поразительная устойчивость в отношении нарушений поведения в условиях гипопротекции».

Опекающий стиль воспитания (гиперопека, концентрация внимания на ребенке) приводит, с одной стороны, к чрезмерному преувеличению собственной значимости у подростка, с другой – к формированию у него тревожности, беспомощности, запаздыванию социальной зрелости. При доминирующей гиперпротекции ребенок находится в центре обостренного внимания родителей, которые отдают ему много времени и сил, однако лишают самостоятельности, ставя многочисленные ограничения и запреты, что приводит либо к реакции эмансипации, либо к безынициативности, неумению постоять за себя. Доминирующая гиперпротекция оказывает наиболее неблагоприятное воздействие на гипертимных подростков с их любовью к новизне и развлечениям, легкостью, с которой преступается грань дозволенного, неразборчивостью контактов: усиливает реакцию эмансипации, приводит к резкому противостоянию с родителями, может обусловить острые аффективные проявления и устремление туда, где «все можно», т. е. в асоциальную уличную компанию. При психоастенической, сенситивной и астеноневротической акцентуациях доминирующая гиперпротекция, напротив, усиливает астенические черты: несамостоятельность, неуверенность в себе, нерешительность, тревожность, склонность к ипохондрическим переживаниям, ощущение собственной неполноценности. Потворствующая гиперпротекция или воспитание по типу «кумира семьи» культивирует эгоцентрическое желание быть в центре внимания, мешает выработке навыков систематического труда, упорства в достижении цели. Результатом такого воспитания является формирование высокого уровня притязаний ребенка, стремления к лидерству при недостаточном упорстве и опоре на свои силы. Наиболее неблагоприятное влияние данный тип воспитания оказывает при истероидной акцентуации, толкая на психопатическое развитие личности по истероидному типу. Способствует развитию истероидных черт при лабильной, гипертимной, реже – эпилептоидной и шизоидной акцентуациях характера.

Эмоциональное отвержение или воспитание по типу «Золушки» создает психическую травматизацию и ведет к формированию невротических расстройств и психопатическому развитию при лабильной, сенситивной и астеноневротической акцентуациях, а также может способствовать формированию и усилению черт гипертимной и эпилептоидной акцентуации. На воспитание в условиях эмоционального отвержения истероиды могут реагировать выраженной детской реакцией оппозиции, а шизоиды – уходом в себя.

Воспитание в условиях жестких отношений, проявляясь в душевном безразличии друг к другу, полном пренебрежении к интересам и тревогам других членов семьи, особенно пагубно для эпилептоидного и конформного типов, при которых легче всего начинается психопатическое развитие по эпилептоидному типу.

Жестокое обращение с ребенком – склонность родителей к применению строгих наказаний даже при незначительных нарушениях поведения при игнорировании потребностей ребенка. Может проявляться открыто, когда на ребенке срывают зло, применяя насилие, или быть скрытым, когда между родителями и ребенком стоит стена эмоциональной холодности и враждебности (Эйдемиллер, Юстицкис, 1998).

При воспитании в условиях повышенной моральной ответственности от ребенка требуют честности, порядочности, чувства долга, не соответствующих его возрасту, возлагают на него ответственность за благополучие близких. Повышенная моральная ответственность (предъявление к подростку высоких требований, которые он не в состоянии выполнить) наиболее трудно переживается подростками психастенической акцентуации, являясь «ударом по месту наименьшего сопротивления», содействуя развитию тревожно-мнительных черт, приводя к затяжному обсессивно-фобическому неврозу или к психопатическому развитию по психастеническому типу (Липко, 1976, 1979).

А.А. Вдовиченко (1980) описал воспитание по типу потворствующей гипопротекции, когда бесконтрольность и вседозволенность сочетаются с некритичностью к поведению подростка.

Противоречивое, хаотическое воспитание – это отсутствие единого подхода к воспитанию, когда нет ясно выраженных, определенных, конкретных требований к ребенку или наблюдаются противоречия, разногласия в выборе воспитательных средств между родителями. При таком стиле воспитания фрустрируется одна из важных базовых потребностей личности – потребность в стабильности и упорядоченности окружающего мира, наличии четких ориентиров в поведении и оценках. Не формируются самоконтроль и чувство ответственности, отмечаются незрелость суждений, заниженная самооценка. Непредсказуемость родительских реакций лишает ребенка ощущения стабильности и провоцирует повышенную тревожность, неуверенность, импульсивность, а в сложных ситуациях даже агрессивность и неуправляемость, социальную дезадаптацию.

Э.Г. Эйдемиллер, В. Юстицкис (1998) выделили факторы родительского воспитания, наиболее важные с точки зрения формирования нарушений поведения и отклонений личности детей и подростков: уровень протекции, степень удовлетворения потребностей ребенка, количество и качество требований, предъявляемых к ребенку.

Уровень протекции – количество сил, внимания и времени, которое родители уделяют воспитанию ребенка. При гиперпротекции родители посвящают ребенку крайне много времени, сил и внимания, его воспитание становится главным делом их жизни. При гипопротекции подросток оказывается на периферии внимания родителей, до него «не доходят руки», за воспитание берутся, лишь когда случается что-то серьезное.

Степень удовлетворения потребностей ребенка. При потворствовании родители стремятся к максимальному и некритическому удовлетворению любых потребностей ребенка, балуют его. Игнорирование характеризуется недостаточным стремлением к удовлетворению потребностей ребенка, причем чаще страдают духовные потребности, особенно потребность в эмоциональном контакте, общении с родителями.

Количество и качество требований к ребенку в семье определяется, по мнению авторов, степенью предъявляемых к ребенку требований (как обязанностей, так и запретов) и строгостью санкций.

Устойчивые сочетания указанных параметров, по мнению авторов, создают характерные негармоничные стили воспитания.

В работах Э.Г. Эйдемиллера, В. Юстицкиса, И.В. Добрякова, И.М. Никольской обсуждается понятие воспитательной позиции родителей – совокупности установок родителей в отношении воспитания детей, характеризующих прежде всего самих родителей как субъектов воспитания. Наиболее важными чертами воспитательной позиции родителей являются адекватность, гибкость и прогностичность. Адекватность – умение родителей видеть и понимать индивидуальность своего ребенка, представлять особенности его личности, когнитивной, эмоциональной, мотивационной сферы, характерологических проявлений, способность замечать происходящие в его душевном мире изменения. Гибкость – способность к изменению воздействий на ребенка по ходу его взросления или в связи с различными изменениями условий жизни семьи. Негибкая родительская позиция характеризуется склонностью к одной и той же модели поведения, нежеланием менять свои взгляды или обсуждать разные точки зрения. Прогностичность – способность родителей предвосхищать, прогнозировать появление новых психических и личностных качеств детей, в том числе и качеств, обусловленных семейным воспитанием. Непрогностичная, или «близорукая» (Эйдемиллер, Юстицкис, 1998), модель взаимоотношений с подростком характеризуется склонностью учитывать только особенности сиюминутной ситуации или непосредственные последствия своих поступков и не задумываться над более отдаленными.

Важнейшей, еще недостаточно изученной характеристикой родителей как субъектов воспитания является мотивация отношения к ребенку и ее субъективное осознание. Воспитательная позиция родителей обусловлена сложным взаимодействием осознаваемых и неосознаваемых мотивов. Реально действующие мотивы, которые определяют взаимоотношения с детьми, могут вытесняться или быть представлены в сознании родителей замещающими, социально одобряемыми мотивами. Обобщая опыт семейной психотерапии подростков, Э.Г. Эйдемиллер и В. Юстицкис (2000) выделяют два вида наиболее часто встречающихся нарушений эмоционального отношения родителей к подростку: «неразвитость родительских чувств» и «сдвиг в установках родителя по отношению к подростку в зависимости от пола». Неразвитость родительских чувств выражается в нежелании иметь дело с ребенком, поверхностном интересе к его делам. Причиной неразвитости родительских чувств могут быть, в частности, особенности семейного воспитания. Так, женщины, на которых в детстве их собственные матери обращали недостаточно внимания и которые не получили от родителей необходимой поддержки, склонны применять карательные меры воспитания (браниться, шлепать) и срывать гнев на своих детях (Бэрон, Ричардсон, 1997). У очень молодых родителей родительские чувства значительно слабее, но имеют тенденцию усиливаться с возрастом. Сдвиг в установках родителя по отношению к ребенку в зависимости от пола может вести к нарушениям полоролевой идентификации у подростков, использованию неадекватных защитных механизмов, невротическим реакциям.

Следует подчеркнуть, что заключение о патологизирующем характере стиля воспитания может иметь значение только при оценке взаимосвязей между индивидуально-психологическими особенностями родителя, его глубинными личностными характеристиками (мотивационно-смысловыми), поведением по отношению к ребенку и особенностями самого ребенка (возраст, индивидуально-психологические особенности, особенности психического состояния и психического развития). Так, выявляемый при экспертизе стиль воспитания по типу гиперопеки не может считаться патологизирующим в отношении ребенка младшего возраста или гиперактивного ребенка старшего дошкольного возраста.

В связи с экспертными задачами патопсихологическая и клинико-психологическая беседа имеет ряд особенностей.

Клинико-психологическая беседа должна быть направлена на оценку отношения каждого из родителей к ребенку, родительской позиции; выявление функциональной способности к обеспечению индивидуальных потребностей развития ребенка, особенностей воспитательной позиции.

Осведомленность родителя в вопросах, касающихся истории развития ребенка, его индивидуально-психологических особенностей, эмоциональных и личностных потребностей рассматривается как непосредственное свидетельство участия родителя в воспитании.

Оценивается соответствие требований, предъявляемых родителем к ребенку, его возможностям.

При наблюдении за взаимодействием ребенка с каждым из родителей оценивается эмоциональное отношение родителя к ребенку, а ребенка – к родителю, признаки тревоги, способность родителя оказать ребенку эмоциональную поддержку, продуктивность их взаимодействия.

Глава 5
Психопатологические, клинико– и социально-психологические факторы, имеющие экспертное значение при КСППЭ по семейным спорам о воспитании детей

На основании анализа литературы и проведенных психолого-психиатрических экспертиз могут быть выделены следующие клинико– и социально-психологические факторы, которые имеют основополагающее значение для комплексного психолого-психиатрического заключения о вреде психическому здоровью и психическому развитию ребенка вследствие его проживания (общения) с одним из родителей, имеющего правовые последствия.

5.1. Факторы, имеющие экспертное значение при психолого-психиатрической экспертизе родителя, с которым проживает ребенок

1) Наличие у родителя психического расстройства, которое с учетом его актуального психического состояния, динамики заболевания, его выраженности и тяжести определяет неспособность родителя к адекватному обеспечению индивидуальных потребностей развития ребенка и, вследствие этого, опасность оставления ребенка с данным родителем.

Так, в ходе экспертизы по иску Комиссии по делам несовершеннолетних об ограничении родительских прав, подэкспертной К., 1957 г.р., был установлен диагноз психического расстройства в форме паранойи (F 22.02). Заболевание проявлялось аффективно-заряженным паранойяльным бредом, определявшим поведение подэкспертной (вовлечение в сутяжную деятельность, конфликтные отношения с соседями по коммунальной квартире, другими лицами), нарушением критического отношения к собственному состоянию и ситуации, односторонностью аффективных переживаний и патохарактерологическими личностными особенностями (ригидность, эгоцентризм, эксплозивность, нечувствительность к эмоциональным нюансам). При оценке способности подэкспертной к воспитанию младшего сына, 2000 г.р., было установлено, что воспитание детей являлось для подэкспертной одним из ведущих смыслообразующих мотивов ее жизни. Со свойственной ей стеничностью, активностью она проявляла заботу об их здоровье и воспитании. В то же время в ее воспитательной позиции по отношению к младшему сыну проявились патологические особенности, обусловленные настоящим заболеванием. Охваченность сутяжно-паранойяльной деятельностью и недоучет реальной жизненной ситуации, эгоцентризм, односторонность аффективных переживаний ограничивали чувствительность подэкспертной к психологическим потребностям ребенка, к продуктивному эмоциональному, эмпатическому контакту с ним и препятствовали обеспечению его интересов. При декларируемой повышенной заботе мальчик фактически был предоставлен самому себе, часто оставался без надзора, что создавало опасные для его жизни ситуации. Воспитательная позиция подэкспертной по отношению к сыну отличалась формальным характером и несоответствием требований, предъявляемых к ребенку, его возрасту и индивидуально-психологическим особенностям (требование излишней самостоятельности в быту и в учебе), что подтверждалось сведениями о нарушении адаптации ребенка в школе и в детском коллективе, о недостаточном уровне его школьных знаний, об отмечающихся у него нарушениях поведения. Выявленные у подэкспертной негативные характерологические изменения (несдержанность, возбудимость, эксплозивность), ее склонность к агрессии наряду с отсутствием критичности были расценены как факторы риска жестокого обращения с ребенком (сведения о фактах которого содержались в материалах гражданского дела). Было дано заключение, что подэкспертная в силу имеющегося у нее психического расстройства не способна к достаточному учету интересов ребенка, в связи с чем представляет опасность для него.

Следует отметить, что к судебно-экспертной оценке влияния психического расстройства родителя на воспитание ребенка следует подходить дифференцированно. Дело в том, что имеющееся у родителя, с которым постоянно проживает ребенок, психическое расстройство, в том числе хроническое, во многих случаях не препятствует исполнению им родительских обязанностей и не оказывает негативного влияния на психическое состояние и развитие несовершеннолетнего.

Так, подэкспертная А., 1973 г.р., страдающая параноидной шизофренией с приступообразно-прогредиентным типом течения, после расторжения брака воспитывала двух дочерей, 2003 г.р. В ходе КСППЭ было дано заключение, что имеющееся у матери психическое расстройство протекает приступообразно с длительными ремиссиями, не сопровождается грубым эмоционально-волевым дефектом, не препятствует ее трудовой деятельности и социальному функционированию. В связи с тем, что данное заболевание не нарушает позитивное материнско-родительское отношение подэкспертной к детям, она проявляет к дочерям заботу, занимается их развитием, наличие заболевания не представляет опасности для несовершеннолетних при условии ее регулярного наблюдения и лечения у психиатра.

2) Индивидуально-психологические особенности родителя, с которым проживает ребенок, которые определяют неадекватность поведения родителя в ситуации семейного конфликта и оказывают негативное влияние на психическое и психологическое состояние несовершеннолетнего.

Например, у несовершеннолетней Т., 9 лет, проживавшей после развода с отцом, в ситуации выраженного конфликта между родителями под его влиянием сформировалось негативное отношение к матери, достигающее уровня сензитивных идей отношения. При обследовании отца, с которым проживал ребенок, были выявлены такие его индивидуально-психологические особенности, как эгоцентризм, склонность к внешнеобвиняющим реакциям, склонность к вынесению межличностных конфликтов из сферы супружеских отношений в детско-родительское взаимодействие. Было дано заключение, что данные индивидуально-психологические особенности отца могут оказать влияние на формирование у несовершеннолетней негативного образа матери. Вовлечение девочки в длительный эмоциональный конфликт между родителями, а также нарушение позитивных взаимоотношений с матерью могут оказать негативное влияние на дальнейшее личностное и эмоциональное развитие несовершеннолетней.

3) Неадекватность родительской позиции и патологизирующий стиль воспитания.

Показательным примером является экспертиза, проводившаяся в отношении несовершеннолетнего А. 2004 года рождения и его родителей. У несовершеннолетнего, на фоне резидуального органического поражения ЦНС, с 2,5 лет отмечались особенности поведения в виде повышенной возбудимости, агрессивности, капризности, трудностей в общении со сверстниками и посторонними людьми. В 3 года мальчик был определен в детский сад, где в его состоянии отмечалась положительная динамика. Он стал спокойнее, общительнее. Когда ребенку было 4,5 года, его родители развелись, он проживал с отцом, который уделял большое внимание развитию его познавательной сферы и в то же время резко ограничивал его контакты со сверстниками (разрешал общаться только в ситуации организованных групповых развивающих занятий), с матерью и сестрой. По данным КСППЭ, состояние несовершеннолетнего было расценено как социальное тревожное расстройство детского возраста (F 93.2), проявляющееся повышенной тревожностью, выраженными опасениями перед ситуациями социального взаимодействия (общение со сверстниками, посещение детского сада, школы), стремлением к избеганию подобных ситуаций, недостаточной социальной компетентностью мальчика; невротической симптоматикой (нарушения сна, ночные кошмары, неспособность спать без света, недифференцированные страхи); нарушениями поведения в социальных ситуациях (возбудимость, необоснованные реакции раздражения, повышенная агрессивность). Было дано заключение, что слабое развитие навыков конструктивного общения, в том числе со сверстниками, обусловлено ограничением социальных контактов, необходимых для гармоничного развития несовершеннолетнего.

Описанное психическое состояние развилось у мальчика в большой степени в результате негативного влияния на его индивидуально-психологические особенности (усугубившиеся в ситуации семейного конфликта) созданной отцом ситуации развития.

5.2. Факторы, имеющие экспертное значение при психолого-психиатрической экспертизе родителя, проживающего отдельно

1) Наличие у родителя психического расстройства, представляющего опасность для ребенка в случае оставления ребенка с этим родителем.

Так, экспертиза в отношении подэкспертного О., страдающего параноидной непрерывнотекущей шизофренией, была назначена по иску об ограничении его родительских прав в отношении несовершеннолетнего ребенка. Комиссией экспертов было дано заключение, что по своему психическому состоянию (сохраняющаяся актуальность психотических переживаний с вовлечением в них членов семьи и ребенка, склонность к обусловленным болезненными переживаниями агрессивным действиям, выраженные нарушения критических функций) подэкспертный в настоящее время представляет опасность для своего несовершеннолетнего сына, не может осуществлять родительские обязанности по его воспитанию.

Следует учитывать, что, согласно результатам зарубежных исследований, некоторые патопсихологические особенности родителя, проживающего отдельно от ребенка, не оказывают столь выраженного влияния на психическое и психологическое состояние ребенка, как патопсихологические особенности родителя, с которым ребенок проживает. Так, согласно некоторым данным, ребенок выигрывает от частых регулярных контактов с родителем, проживающим отдельно, даже если этот родитель дезадаптирован или личностно незрел (Hetherington, Сох М., Сох R., 1982). При позитивных отношениях с отдельно проживающим отцом, страдающим депрессией, эмоциональное расстройство отца не оказывало на детей негативного влияния (Thomas, Forehand, 1991). В то же время существует группа расстройств, при которых особенно часто встречаются случаи недопустимого обращения с ребенком и наиболее вероятно установление опасности родителя для несовершеннолетнего. Наиболее значимы из них непсихотические формы органического психического расстройства, личностные расстройства с зависимостью от психоактивных веществ, параноидная форма шизофрении с бредовыми идеями, распространяющимися на детей, с психопатологическими бредовыми переживаниями религиозного содержания или с выраженным эмоционально-волевым шизофреническим дефектом (Харитонова, Королева, 2009).

2) Индивидуально-психологические особенности родителя. При оценке возможного негативного влияния индивидуально-психологических особенностей родителя, проживающего отдельно, на ребенка следует учитывать, что дети, у которых сформированы позитивные отношения с отдельно проживающим родителем, выигрывают от сохранения контактов с ним. Таким образом, даже выраженные индивидуально-психологические особенности отдельно проживающего родителя, которые могут при совместном с ребенком проживании оказывать негативное влияние на его психическое состояние и развитие, как правило, не оказывают выраженного негативного влияния при эпизодическом общении.

Характерным примером является экспертиза со встречными исками отца и матери. Гражданское дело было возбуждено по исковому заявлению отца об определении порядка общения с ребенком шести лет. Мать мальчика, в свою очередь, обратилась в суд с иском об ограничении родительских прав отца, указывая, что у него бывают приступы гнева; в период совместной жизни он неоднократно избивал ее, в том числе на глазах у ребенка; после визитов отца ребенок становился возбужденным, не мог заснуть, в связи с чем они обращались к невропатологу. При судебно-экспертном обследовании отца признаков психического расстройства выявлено не было. В беседе держался с переоценкой собственной личности, стремился доминировать в разговоре, был недостаточно чувствителен к реакциям собеседника. Обращала внимание некоторая ажитированность обследуемого, недостаточный учет им общего контекста и объективных требований ситуации, сниженный интеллектуально-волевой контроль высказываний и недостаточная критичность в отношении собственной личности в целом. Суждения отличались многословностью, обстоятельностью, тенденцией к резонерству. Так, при расспросе о семейной ситуации заявлял, что его случай «есть частное проявление влияния тотальной феминизации современного общества», является следствием «нарушения традиционного полоролевого распределения функций в социуме, захвата женщинами власти и их сговора с целью подчинения себе мужчин», поэтому они стремятся изолировать мужчин от процесса воспитания детей. Излагал теорию, согласно которой после 5-летного возраста дети, и особенно мальчики, должны больше времени проводить с отцом, чем с матерью, при этом ссылался на традиционный уклад первобытного общества. При расспросах о сыне с воодушевлением описывал его внешнее сходство с собой, которое, по его мнению, распространяется также на характер и манеру поведения. Заявлял, что при общении с отцом «ребенок вырастет мужчиной, а не женщиной», «ребенок без отца – это подкаблучник». Говорил, что, общаясь с ним, сын многому научится, будет «непотопляемым», «никогда не пропадет», он должен передать сыну то, чему его научили предки. На фоне декларации обследуемым своей привязанности к сыну выступала склонность к восприятию ребенка на основании проекции на него собственных субъективных ожиданий и представлений при недостаточном учете реальных личностных особенностей и возрастных потребностей ребенка. Было дано заключение, что свойственная подэкспертному склонность к восприятию ребенка на основании спроецированных на него собственных субъективных ожиданий и представлений, с недостаточным учетом реальных личностных особенностей и возрастных потребностей ребенка при в целом характерных для подэкспертного своеобразии и некорригируемости внутренних установок могут оказать негативное влияние на психическое состояние и развитие несовершеннолетнего при постоянном участии подэкспертного в процессе воспитания ребенка и не оказывают существенного влияния на психическое состояние и развитие мальчика при эпизодическом участии в воспитании ребенка.

3) Эмоционально отвергающее или жестокое обращение с ребенком в период совместного проживания. Согласно результатам зарубежных исследований, в случаях, когда в период совместного проживания один из родителей эмоционально отвергал ребенка или был жесток к нему, меньшее количество контактов с ним после развода оказывалось для ребенка благоприятным (Kelly, Johnston, 2001; Wallerstein, Kelly, 1980).

Примером такого случая является гражданское дело, по которому рассматривался иск матери к отцу о лишении его родительских прав в отношении троих детей, 17,13 и 12 лет, а также встречный иск отца об определении порядка общения с детьми. В исковом заявлении жена указывала, что муж в период совместной жизни был вспыльчивым, агрессивным, нетерпимым к ней и детям, в результате чего у детей сформировалось негативное к нему отношение, они отказываются с ним встречаться, боятся его. При исследовании отца признаков психического расстройства выявлено не было. Воспитывался в рабочей семье. С детства активно занимался «мужскими видами спорта»: боксом, борьбой. После службы в армии закончил педагогический институт, факультет физической культуры. Сообщал, что причиной ухудшения семейных отношений стали разногласия в вопросе воспитания детей. Считал, что жена потакала детям, растила из них «неженок». Настаивал на том, чтобы сыновья занимались боксом, был категорически против посещения ими театральной студии, высмеивал их увлечения. При исследовании детско-родительских отношений обнаруживал стиль воспитания по типу доминирующей гиперпротекции, когда от детей требуется безоговорочное послушание и дисциплина, при этом их интересы не всегда оказываются в поле зрения и, следовательно, не всегда могут учитываться. Дети при исследовании высказывали категорическое нежелание видеться с отцом, обвиняли его в том, что он с детства избивал их, унижал. Старший сын, обладающий выраженными индивидуально-психологическими особенностями шизоидного круга, заявлял, что он хочет «вычеркнуть отца из своей жизни», стереть его из памяти, для чего он поменял фамилию, имя и отчество. Обвинял отца в том, что тот совершал с ним развратные действия сексуального характера (трогал за половые органы), постоянно оказывал на него психологическое давление: требовал учить родной (не русский) язык, коротко стричь волосы, заниматься боксом, а не танцами. Было дано экспертное заключение, что имеющиеся у отца индивидуально-психологические особенности не могут оказать негативного влияния на психическое здоровье и гармоничное развитие детей. В то же время, учитывая способность детей самостоятельно определять свое отношение к родителям, а также выраженный негативный характер их отношения к отцу, общение детей с отцом в настоящий момент с учетом стиля его воспитания может оказать негативное влияние на их актуальное психическое состояние и развитие.

4) Неправильное поведение родителя в отношении ребенка в период раздельного проживания, вызвавшее у последнего ухудшение психического здоровья и изменение отношения к родителю.

Так, экспертное исследование проводилось в отношении несовершеннолетнего М., 11 лет. Когда несовершеннолетнему было 9 лет, его родители стали проживать раздельно, мальчик проживал с отцом и регулярно виделся с матерью, иногда оставаясь у нее на выходные дни. Через год отец подэкспертного обратился в суд с иском о расторжении брака, определении места проживания ребенка с ним, мать обратилась со встречным иском об определении места проживания сына с ней. После школы она силой посадила сына в машину и увезла на дачу к своей подруге, где удерживала его в течение недели. Мать забрала у несовершеннолетнего мобильный телефон, говорила, что он больше «не увидит отца» и будет теперь жить с ней. Согласно показаниям матери, ребенок плакал, отказывался от еды, от общения с ней, у него была «истерика». Она пыталась силой разжимать ему зубы и давать ему настойку валерьяны. Через неделю мать была вынуждена позволить мальчику вернуться к отцу. После возвращения к отцу у ребенка отмечалась невротическая реакция, проявившаяся сниженным фоном настроения, страхами, нарушениями сна, тиками, в связи с чем он получал амбулаторную медицинскую помощь. Он отказывался встречаться с матерью, говорил, что боится, что она опять его украдет. В связи с тем, что на момент освидетельствования у подэкспертного сохранялся зафиксировавшийся страх перед ситуацией пребывания у матери с изоляцией от других родственников, было дано заключение, что непосредственно в настоящее время проживание ребенка только с матерью отдельно от отца может явиться для него психотравмирующим фактором и привести к развитию у него невротической реакции.

Клинико-психологический экспертологический анализ свидетельствует о том, что в зависимости от того, касается судебный спор определения места жительства ребенка с одним из родителей или порядка встреч отдельно проживающего родителя с ребенком, многие обстоятельства (психическое расстройство родителя, его индивидуально-психологические особенности и стиль воспитания) имеют разное экспертное значение при оценке их возможного негативного влияния на психическое состояние и развитие ребенка.

5.3. Факторы, имеющие экспертное значение при психолого-психиатрической экспертизе ребенка

1. Наличие у ребенка психического расстройства, вызванного проживанием или общением с одним из родителей.

2. Наличие у ребенка психического расстройства с высокой вероятностью ухудшения психического состояния вследствие общения с отдельно проживающим родителем.

3. Наличие у ребенка младшего школьного или подросткового возраста нарушений психического развития, не позволяющих считать его мнение о месте проживания самостоятельным и обоснованным.

4. Выявление у ребенка отвергающего (конфликтного) отношения к одному из родителей, сформировавшегося в результате негативного опыта взаимодействия с ним.

При выявлении у ребенка психического расстройства, не связанного с семейной ситуацией в целом или с неправильным поведением одного из родителей, должна быть дана оценка способности каждого из родителей обеспечить психологические потребности ребенка, обусловленные данным расстройством.

В большинстве случаев для экспертного заключения не имело значения установление факта ухудшения психического состояния ребенка в пред– и послеразводный период, если в последующем отмечавшиеся психические нарушения купировались самостоятельно.

При выявлении у ребенка негативного, конфликтного отношения к отдельно проживающему родителю, сформировавшегося в результате индуцирующего влияния того родителя, с которым ребенок проживает, или в результате вовлечения ребенка в супружеский конфликт, в экспертном заключении должны быть отражены механизмы формирования негативного отношения. Ситуацию, при которой ребенок утрачивает позитивное отношение к одному из родителей, с клинико-психологической точки зрения следует рассматривать как аномальную и создающую значительный риск нарушений психического развития ребенка. В подобных ситуациях определение места жительства ребенка в соответствии с его желанием может противоречить его истинным интересам. В то же время передача ребенка на воспитание родителю, которого он на данный момент отвергает, может оказать серьезное психотравмирующее воздействие. В настоящее время в рамках экспертизы спрогнозировать вероятность и степень ухудшения психического состояния ребенка при передаче его на воспитание, в соответствии с его интересами отвергаемому родителю не представляется возможным.

Глава 6
Типичные ошибки в заключениях специалистов и экспертов

Анализ заключений специалистов и экспертов позволяет выделить следующие виды типичных ошибок (Русаковская, Сафуанов, Харитонова, 2011).

1. Многие специалисты и эксперты-психологи выходят за пределы своей научной компетенции.

Вопросы о том, с кем из родителей после развода следует проживать ребенку, какой порядок общения с отдельно проживающим родителем целесообразен, решаются по соглашению родителей, а при отсутствии соглашения между ними относятся исключительно к компетенции суда. Указывая в заключении, с кем из родителей целесообразно проживать ребенку, какой порядок общения с отдельно проживающим родителем предпочтителен, эксперты и специалисты грубо превышают свою компетенцию в наиболее значимых выводах, имеющих юридические последствия.

2. В заключениях психологов, выступающих в роли специалиста, к которым обращаются адвокаты одной из сторон при конфликте между родителями, или сами родители, часто встречаются ошибки, связанные с неверной этической позицией психолога.

Эти ошибки чаще всего связаны с «двойной ролью» специалиста, проявляющейся смешением терапевтической и экспертной позиций. Если специалист был психотерапевтом одного из родителей, то его отношение к другим членам семьи часто формируется на основе мнения этого родителя, а заключение о психическом состоянии ребенка в период судебного спора о месте жительства, как правило, не является независимым. При этом, если специалист не беседовал со всеми членами семьи, его представления о происходящем заведомо односторонни, он не владеет информацией о семье как системе и не может делать выводов, касающихся второго родителя и характера его взаимоотношений с ребенком. Высказываемые специалистами суждения о ситуации в семье на основании сведений, сообщаемых одним из родителей, обратившимся за консультацией (об агрессивном поведении, жестокости в отношении ребенка, неадекватных возрасту и индивидуально-психологическим особенностям ребенка методах воспитания), являются неизбежными спекуляциями.

3. Методологические ошибки в выводах психолога – эксперта или специалиста.

Наиболее распространено отсутствие единой системы в подходе к выбору соответствующих методик исследования, интерпретации полученных данных. Более того, в ряде случаев при экспериментально-психологическом исследовании используются методики, неадекватные возрасту ребенка. Так, одной 8-летней девочке было предложено заполнить опросник ММИЛ, состоящий из 550 вопросов и предназначенный для обследования испытуемых старше 16 лет. Очень часто при экспериментально-психологическом исследовании характера отношения ребенка к родителям, его представлений о семье и о сложившейся конфликтной ситуации используется недостаточное для достоверного заключения количество методик, интерпретация полученных результатов нередко носит ненаучный, голословный характер. Например, на основании результатов выполнения ребенком лишь одной методики «Рисунок семьи» делались однозначные выводы об отношении ребенка к обоим родителям, давалось заключение о нецелесообразности общения ребенка с проживающей отдельно от него матерью. Во многих заключениях отсутствует описание наблюдения за взаимодействием между ребенком и родителем, которое является важнейшим методом оценки характера их взаимоотношений.

Результаты исследования часто не интегрированы с научными данными о развитии ребенка и состоянии детей после развода. Например, при оценке актуального психического состояния ребенка, имеющихся у него в течение одного года от начала раздельного проживания родителей невротических реакций, изменения в поведении, снижения успеваемости делается однозначный вывод о негативном влиянии на ребенка его общения с родителем, проживающим отдельно. Нередки случаи, когда с отрицательным влиянием на психическое здоровье ребенка одного из родителей связывается задержка психомоторного развития, которая на самом деле обусловлена перинатальным поражением центральной нервной системы и органическим психическим расстройством. При этом альтернативные и более вероятные патогенетические механизмы выявленных психических нарушений не рассматриваются.

4. Наиболее тяжелые последствия могут иметь ошибки специалистов, связанные с неадекватной клинической оценкой психического состояния обследуемого родителя, которая может приводить к правовым последствиям, нарушающим интересы ребенка. В связи с особой значимостью данного вида ошибок приведем в качестве примера следующий клинический случай.

В одном из районных судов г. Москвы рассматривалось гражданское дело по иску отца об определении порядка его общения со своим пятилетним ребенком. На основании запроса суда было проведено психологическое исследование ребенка и обоих родителей в одном из городских Центров диагностики и консультирования. В представленном суду заключении отмечалось, что в ходе беседы мальчик держался рядом с матерью, избегал говорить с отцом, выражал к нему отрицательное отношение. Сообщалось, что во время беседы отец несовершеннолетнего был возбужден, вспыльчив, импульсивен; при заполнении анкеты первичного приема не понимал смысла некоторых вопросов; во время беседы неоднократно повторял «примерно один и тот же текст о сговоре против него и ребенка криминальных элементов и сотрудников МВД»; обвинял бывшую жену в супружеской измене с «криминальными элементами»; был «глух к попыткам остановить его чеканные монологи». Было дано заключение, что между родителями имеют место выраженные конфликтные отношения, в которые вовлечен ребенок. Отношение ребенка к отцу оценивалось как крайне негативное. Отмечалось, что «мать препятствует общению отца с сыном, тогда как отец не препятствует общению ребенка с матерью». Таким образом, в заключении психическое состояние отца несовершеннолетнего не было оценено как болезненное, не было дано рекомендации проведения ему комплексного судебного психолого-психиатрического освидетельствования. Решением суда был определен порядок общения ребенка с отцом: каждую вторую субботу каждого месяца в течение 3 часов под наблюдением матери. В дальнейшем отец несовершеннолетнего совершил общественно-опасное деяние в отношении матери бывшей жены. Против него было возбуждено уголовное дело, и комиссией судебно-психиатрических экспертов было дано заключение, что он страдает хроническим психическим заболеванием в форме параноидной шизофрении, непрерывно текущей, при совершении правонарушения не мог осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. Решением суда отец несовершеннолетнего был признан невменяемым в отношении содеянного, направлен на принудительное лечение. И только после этого в рамках гражданского дела по иску матери несовершеннолетнего об ограничении отца в родительских правах была назначена амбулаторная судебно-психиатрическая экспертиза. Эксперты определили, что по своему психическому состоянию подэкспертный представляет опасность для своего несовершеннолетнего сына, не может осуществлять родительские обязанности по его воспитанию.

В данном случае неадекватная оценка специалистом психического состояния родителя, страдавшего психическим расстройством, привела к несвоевременному ограничению его в родительских правах. Правильная и своевременная оценка опасности родителя, страдающего психическим расстройством, для ребенка и пресечение контактов с ним является важнейшей мерой защиты интересов детей.

Заключение

Настоящая монография является первым отечественным опытом обобщения мировой практики и данных собственных исследований в области комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы по гражданским делам, связанным со спорами между родителями о воспитании детей, месте их жительства или порядке встреч с ними отдельно проживающего родителя. Несомненно, научные исследования в этой сфере будут развиваться, но расширяющаяся судебная и экспертная практика требует уже сегодня научно обоснованных рекомендаций, необходимых психологам и психиатрам, участвующим в судебно-экспертной защите интересов ребенка. Слишком велика цена некомпетентного судебного психолого-психиатрического экспертного решения, способного привести к судебным ошибкам и тем самым нанести непоправимый вред ребенку – объекту судебного спора между раздельно проживающими родителями. Основные результаты нашего исследования можно подытожить в следующих положениях.

При проведении КСППЭ по семейным спорам экспертное значение имеют судебно-экспертные понятия, представляющие собой клинико-психологическое содержание правовых норм, содержащихся в семейном законодательстве (психическое состояние, уровень психического развития, индивидуально-психологические особенности ребенка; отношение ребенка к каждому из родителей, а также к другим членам семьи; способность ребенка к выработке и принятию самостоятельных решений о месте его проживания с учетом особенностей и уровня возрастного психического развития ребенка, а также влияния на его психическое состояние сложившейся конфликтной ситуации; психическое состояние и индивидуально-психологические особенности каждого из родителей; особенности родительской позиции и стиля воспитания каждого из родителей; возможное негативное влияние психического состояния, индивидуально-психологических особенностей, стиля воспитания каждого из родителей на психическое состояние и особенности психического развития ребенка).

Комплексная психолого-психиатрическая экспертиза по искам об определении места жительства ребенка при раздельном проживании родителей, порядке общения ребенка с отдельно проживающим родителем является особым видом судебной экспертизы в связи со специфическими экспертными задачами и характеризуется следующими признаками:

– совместным применением познаний в научной психологии и в психиатрии при разделении компетенции экспертов-психологов и экспертов-психиатров на разных этапах проведения экспертизы;

– необходимостью не только актуальной, но и ретроспективной и прогностической экспертной диагностики и оценки изучаемых явлений;

– не только диагностическим, но ситуационным характером;

– наличием трех этапов экспертного исследования: индивидуальная диагностика членов семьи – ситуационная диагностика семейных отношений – прогностическая клинико-психологическая оценка психического развития ребенка.

Ситуация высококонфликтного развода может быть отнесена к особым психотравмирующим социальным ситуациям (хроническое неблагополучие), с высоким риском формирования психических нарушений у детей, являющихся предметом спора между родителями. Особенности внутрисемейного конфликта (его продолжительность, выраженность), а также степень вовлеченности детей в конфликт между родителями оказывают различное психотравмирующее влияние на детей в зависимости от их возраста, индивидуально-психологических особенностей, психического состояния.

Наибольший риск возникновения у ребенка психических нарушений в связи с конфликтной ситуацией в семье имеется в предразводный период.

Ситуация высококонфликтного развода приводит к особым формам реагирования у детей: формированию психических расстройств, среди которых типичны расстройства поведения, эмоциональные расстройства, невротические и соматоформные расстройства, расстройства адаптации; изменению отношения к отдельно проживающему родителю на негативное и конфликтное, что само по себе создает значительный риск развития у ребенка психических и психологических нарушений.

Негативное, конфликтное отношение к родителю в ситуации развода может формироваться вследствие различных психологических механизмов. Во-первых, это негативный опыт взаимодействия с родителем в период совместного или раздельного проживания. Во-вторых, психологическое индуцирование, которое может осуществляться в различных формах от отражения ребенком мнений и оценок значимых взрослых до активного настраивания ребенка взрослыми, с которыми он проживает. Психической индукции способствует, с одной стороны, естественная возрастная незрелость детей, их внушаемость; а с другой стороны, повышенная эмоциональная близость с проживающим совместно родителем. Необходимой предпосылкой для психологического индуцирования является охваченность проживающего с ребенком родителя враждебностью в отношении бывшего супруга и нежелание оградить ребенка от вовлечения в семейный конфликт. В-третьих, негативное, конфликтное отношение к отдельно проживающему родителю может быть обусловлено вовлечением ребенка в родительский конфликт.

Особенности психического состояния, определенные индивидуально-психологические особенности, патологизирующие стили воспитания могут рассматриваться как предикторы формирования нарушений психического состояния у детей в ситуации хронического семейного конфликта.

Использование методов исследования при экспериментально-психологическом исследовании родителей требует интегративной оценки результатов как внутри отдельных методик, так и при оценке результатов нескольких опросников и проективных методик. Следует учитывать, что в ситуации экспертного исследования по семейным спорам данные экспериментальных методов в большой степени отражают мотивационный уровень родителя, его представления об «идеальном родительстве», в связи с чем результаты, полученные при помощи методов, не защищенных от ответов, определяемых социальной желательностью, не всегда отражают объективную картину и не могут считаться достоверными. Полученные результаты должны быть верифицированы данными клинико-психологического исследования гражданского дела, приобщенных к нему материалов (в том числе медицинской документации), психопатологическим и клинико-психологическим методами.

При комплексной психолого-психиатрической экспертизе в судебных спорах об определении места жительства детей и о порядке общения детей с родителем, проживающим отдельно, подлежат обязательному установлению факторы, имеющие экспертное значение для заключения о негативном влиянии на психическое состояние и психическое развитие ребенка проживания (общения) с одним из родителей.

При исследовании родителей это:

– Наличие у родителя психического расстройства, вследствие которого он, с одной стороны, может представлять опасность для ребенка; с другой стороны, вследствие психопатологических особенностей может быть не способен к достаточному учету индивидуально-психологических особенностей несовершеннолетнего и его психологических потребностей, в связи с чем не может обеспечить гармоничное психическое и психологическое развитие ребенка. В последнем случае экспертное заключение требует обязательного учета данных о психическом состоянии и развитии несовершеннолетнего.

– Индивидуально-психологические особенности каждого из родителей.

– Особенности отношения к ребенку каждого из родителей, истории и характера их взаимоотношений, фактов поведения родителя, вызвавших в прошлом непосредственное ухудшение психического здоровья ребенка.

– Особенности родительской позиции и стиля воспитания каждого из родителей.

В зависимости от того, касается судебный спор определения места жительства ребенка с одним из родителей или порядка встреч отдельно проживающего родителя с ребенком, многие обстоятельства (психическое расстройство родителя, его индивидуально-психологические особенности и стиль воспитания) имеют разное экспертное значение при оценке их возможного негативного влияния на психическое состояние и развитие ребенка.

При исследовании ребенка экспертное значение имеют следующие факторы:

– Наличие у ребенка психического расстройства, вызванного проживанием или общением с одним из родителей.

– Наличие у ребенка психического расстройства с высокой вероятностью ухудшения психического состояния вследствие общения с отдельно проживающим родителем.

– Наличие у ребенка младшего школьного или подросткового возраста нарушений психического развития, не позволяющих считать его мнение о месте проживания самостоятельным и обоснованным. – Выявление у ребенка отвергающего (конфликтного) отношения к одному из родителей, сформировавшегося в результате негативного опыта взаимодействия с ним.

Не имеет значения для экспертного заключения установление факта ухудшения психического состояния ребенка в пред-и послеразводный период, если в последующем отмечавшиеся психические нарушения купировались самостоятельно.

Ситуацию, при которой ребенок утрачивает позитивное отношение к одному из родителей, с клинико-психологической точки зрения следует рассматривать как аномальную и создающую значительный риск нарушений психического развития ребенка. В подобных ситуациях определение места жительства ребенка, в соответствии с его желанием, может противоречить его истинным интересам. В то же время передача ребенка на воспитание родителю, которого он на данный момент отвергает, может оказать серьезное психотравмирующее воздействие. В настоящее время в рамках экспертизы спрогнозировать вероятность и степень ухудшения психического состояния ребенка при передаче его на воспитание, в соответствии с его интересами, отвергаемому родителю не представляется возможным.

Данные нашего исследования позволяют сформулировать и предварительные рекомендации по организации и особенностям проведения КСППЭ по семейным спорам.

Необходима более строгая позиция экспертов при установлении причинной связи между особенностями семейной ситуации, индивидуально-психологическими чертами родителей или особенностями их психического состояния и поведения и выявляемыми у ребенка невротическими симптомами и характером реакции переживания на семейный кризис, включая привязанность к одному из родителей, что является необходимым условием для экспертной оценки того, как эти предпосылки могут отразиться на будущем психическом и личностном развитии ребенка при различных судебных решениях. Особую важность для экспертного заключения представляют случаи, когда непосредственно поведение одного из родителей или его индивидуально-психологические особенности обусловили ухудшение психического состояния ребенка или вызвали у него развитие психического расстройства.

Оценка индивидуально-психологических особенностей родителя и его воспитательной позиции, а также индивидуально-психологических особенностей ребенка приобретает особую важность в случаях, когда родитель на протяжении длительного времени не поддерживал отношения с ребенком, отношение ребенка к родителю не сформировано, ребенок не включает его в состав своей семьи или не знает о его существовании.

Выявление у ребенка психических расстройств и отклонений возрастного психического развития, существовавших до семейного конфликта, имеет большое экспертное значение в связи с наличием у ребенка особых потребностей, связанных с его психическим состоянием и необходимостью оценки судом способности каждого из родителей обеспечить эти потребности.

В связи с задачами экспертного исследования наиболее целесообразным представляется назначение экспертиз по семейным спорам ребенку и обоим родителям.

В связи с наличием нескольких объектов экспертного исследования, большой продолжительностью и трудоемкостью данного вида экспертиз представляется необходимым их проведение в течение нескольких дней.

Целесообразным представляется привлечение к экспертизам минимального количества специалистов, проводящих экспертизы: обследование всех членов семьи одним врачом-психиатром и одним психологом, ориентирующимся в медицинской (клинической) психологии и психологии развития.

Литература

Аверьянова Т.В. Судебная экспертиза. Курс общей теории. – М., 2006.

Антропов Ю.Ф., Шевченко Ю.С. Лечение детей с психосоматическими расстройствами. – СПб., 2002.

Беспалов Ю.Ф. Рассмотрение и разрешение судами гражданских и семейных дел с участием ребенка. – М., 2010.

Винберг А.И., Малаховская Н.Т. Судебная экспертология. – Волгоград, 1979.

Восшрокнушов Н.А., Харитонова Н.К., Сафуанов Ф.С. Методологические основы экспертного подхода к правовой защите детей (судебно-психиатрический и судебно-психологический подходы): Методические рекомендации. – М., 2004.

Тарбузов В.И., Захаров А.И., Исаев Д.Н. Неврозы у детей и их лечение. – Л., 1977.

Голод СИ. Моногамная семья: кризис или эволюция? // Социально-политический журнал. – 1995. – № 6. – С. 74–87.

Захаров А.И. Неврозы у детей и подростков: Анамнез, этиология и патогенез. – Л., 1988.

Ильина О.Ю. Интересы ребенка в семейном праве Российской Федерации. – М., 2006.

Исаев Д.Н. Психосоматическая медицина детского возраста. – СПб., 1996.

Карабанова О.А. Психология семейных отношений и основы семейного консультирования: Учебное пособие. – М., 2004.

Кербиков О.В. Клиническая динамика психопатий и неврозов // Избранные труды. – М., 1971. – С. 163–187.

Ковалев В.В. Психиатрия детского возраста: руководство для врачей. – М., 1979.

Ковалев В.В. Семиотика и диагностика психических заболеваний у детей и подростков. – М., 1985.

Яичко А.Е. Типы акцентуаций характера и психопатий у подростков. – М., 1999. Личко А.Е. Подростковая психиатрия. Руководство для врачей. – Л., 1979.

Махов В.Н. Сущность и понятие специальных знаний в советском уголовном процессе // Вопросы борьбы с преступностью. – М., 1986. – Вып. 6. – С. 56–66.

Никонов Б.П. Спор о ребенке. – СПб., 1911.

Нечаева A.M. Споры о детях. – М., 1989.

Патохарактерологический диагностический опросник для подростков и опыт его практического использования / Ред. А.Е. Личко, Н.Я. Иванов. – Л., 1976.

Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 4 июля 1997 г. № 9 «О применении судами законодательства при рассмотрении дел об установлении усыновления» // Бюллетень Верховного Суда РФ. – 1997. – № 9.

Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 мая 1998 г. № 10 «О применении судами законодательства при разрешении споров, связанных с воспитанием детей» // Бюллетень Верховного Суда РФ. – 1998. – № 7.

Русаковская О.А. Экспертная оценка отношения ребенка к отдельно проживающему родителю в КСППЭ по семейным спорам // Сборник статей всероссийской школы молодых ученых в области психического здоровья. 30 сентября – 3 октября 2009 г. – Суздаль, 2009. – С. 223–228.

Русаковская О.А., Сафуанов Ф.С., Харитонова Н.К. Психологическая адаптация детей после развода родителей в зарубежных исследованиях // Российский психиатрический журнал. – 2011. – № 1.

Русаковская О.А., Сафуанов Ф.С., Харитонова Н.К. Факторы, подлежащие установлению при проведении КСППЭ по спорам о воспитании детей раздельно проживающими родителями // Психологическая наука и образование. – 2011. – № 1.

Русаковская О.А., Сафуанов Ф.С., Харитонова Н.К., The making of child custody evaluation in Russia // Chinese Medical Journal, Chinese Medical Association, Beijing. – 2010. – Vol. 123, Supplement 2, May 28. – P. 161–162.

Русаковская О.А., Сафуанов Ф.С., Харитонова Н.К. Актуальные вопросы участия специалистов в судебных спорах о воспитании детей раздельно проживающими родителями // Электронный журнал «Психология и право». 2011. № 1. http://www/psyandlaw/ru

Сарадж С. Различные стили воспитания и их влияние на детей // Новые грани. – 2005. – № 2. URL: http://www.noviyegrani.com/archives/ title/28

Сафуанов Ф.С. Судебная психолого-психиатрическая экспертиза по делам, связанным с защитой интересов ребенка // Бехтеревские чтения. – СПб.; Киров, 2003а. – С. 384–388.

Сафуанов Ф.С. Психология криминальной агрессии. – М., 20036.

Сафуанов Ф.С. Компетенция судебных экспертов-психологов при производстве экспертизы в гражданском процессе // Судебная психиатрия. Судебно-психиатрическая экспертиза в гражданском процессе. – М., 2007. – Вып. 4. – С. 166–183.

Сафуанов Ф.С, Русаковская О.А. Методологические проблемы комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы по делам о воспитании детей при раздельном проживании родителей // Психологическая наука и образование. – 2010. – № 2. – С. 54–61.

Сафуанов Ф.С, Харитонова Н.К., Русаковская О.А. Зарубежная практика участия специалистов – психологов и психиатров в судебных спорах о детях // Юридическая психология. – 2009. – № 1. – С. 38–47.

Сахнова Т.В. Судебная экспертиза. – М., 2000.

Семейный кодекс Российской Федерации от 29 декабря 1995 г.

Сухарева Т.Е. Клинические лекции по психиатрии детского возраста. – М., 1959. – Т.2.

Терехина С.А., Русаковская О.А. Оценка психологического отношения ребенка к родителям в рамках КСППЭ по семейным делам // Практика судебно-психиатрической экспертизы. Сб. № 47. – М., 2008. – С. 128–139.

Фигдор Г. Беды развода и пути их преодоления. – М., 2006.

Харитонова Н.К., Королева Е.В. Судебно-психиатрическая экспертиза в гражданском процессе (клинический и правовой аспекты). – М., 2009.

Харитонова Н.К., Королева Е.В., Русаковская О.А. Оценка способности лиц с психическими расстройствами к воспитанию детей // Практика судебно-психиатрической экспертизы. Сб. № 48. – 2010. – С. 195–208.

Харитонова Н.К, Сафуанов Ф.С, Русаковская О.А. Дети как предмет судебных споров между родителями // Материалы IV Международного конгресса «Молодое поколение XXI века: актуальные проблемы социально-психологического здоровья». (22–24 сентября 2009 г.) / Под ред. А.А. Северного, Ю.С. Шевченко. – Киров, 2009.– С. 151–152.

Хоментаускас Г. Семья глазами ребенка: дети и психологические проблемы в семье. – Екатеринбург, 2006.

Эйдемиллер Э.Г., Добряков И.В., Никольская И.М. Семейный диагноз и семейная психотерапия: Учебное пособие для врачей и психологов. – СПб., 2007.

Эйдемиллер Э.Г., Юстицкис В. Семейная психотерапия. – Л., 1989.

Эйдемиллер Э.Г., Юстицкис В. Психология и психотерапия семьи. – 4-е изд. – СПб., 2009.

Ackerman M.J. Clinicians Guide to Child Custody Evaluations. – 2006.

Ackerman, M.J., Ackerman, M.C. Child Custody evaluation practices: A survey of experienced professionals (revisited) // Professional Psychology: Research and Practice. – 1997. – Vol. 28. – P. 137–145.

Alexander K.E., Sichel S. The child's preference in disputed custody cases. Connecticut // Family Lawyer. – 1991. – Vol. 6. – P. 45–47.

Amato P.R. Children of divorce in the 1990s: An update of the Amato and Keith (1991) meta-analysis // Journal of Family Psychology. – 2001. – Vol. 15.– P. 355–370.

Amato P.R. The consequences of divorce for adults and children // Journal of Marriage and Family. – 2000. – Vol. 62. – P. 1269–1287.

Amato P.R., Booth A. A prospective study of divorce and parent-child relationships // Journal of Marriage and the Family. – 1996. – Vol. 49. – P. 327–337.

Amato PR., Gilbreth, J. Nonresident fathers and children's well-being: A meta-analysis // Journal of Marriage and Family. – 1999. – Vol. 61. – P. 557–573.

Amato PR., Keith, B. Parental divorce and adult well being: A meta-analysis // Journal of Marriage and the Family. – 1991. – Vol. 53. – № 1. – P. 43–58.

Amato PR., Loomis L., Booth A. Parental divorce, parental marital conflict and offspring well-being during early adulthood // Social Forces. – 1995. – Vol. 73. – P. 895–916.

Amato PR., Rezac S. Contact with residential parents, interparental conflict and children's behavior // Journal of Family Issues. – 1994. – Vol. 12. – P. 578–599.

Amato P.R. Children of divorced parents as young adults // Coping with divorce, single parenting, and remarriage / E.M. Hetherington (ed.). Mahway, NJ: Erlbaum, 1999. – P. 147–164.

Amato, PR. Life-span adjustment of children to their parents' divorce // Future of children: Children and Divorce. – 1994. – Vol. 4. – P. 143–164.

American Academy of Child and Adult Psychiatry (1997). Practice parameters for child custody evaluation // Journal of the American Academy of child and adolescent psychiatry. – 1997. – Vol. 36. – P. 57S—68S.

American Psychological Association (1994) Guidelines for Child Custody Evaluations in Divorce Proceedings // American Psychologist. – 1994. – Vol.49, – P. 677–680.

Arbuthnot P., Gordon D.A. Use of educational materials to Modify stressful behaviours in post-divorce parenting // Journal of Divorce and Remarriage. – 1996. – Vol. 25. – P. 117–137.

Ash P., Derdeyn A. Forensic child and adolescent psychiatry: A review of the past ten years // Journal of American Academy of Child and Adolescent Psychiatry. – 1997. – Vol. 36. – P. 1493–1501.

Ash P., Guyer M.J. Child psychiatry and the law: The functions of psychiatric evaluation in contested custody and visitation cases // Journal of the American Academy of child psychiatry. – 1986. – Vol. 25. – P. 554–561.

Association of Family and Conciliation Courts (AFCC). (1994) Model standards of practice for child custody evaluation // Family & Conciliation Cts. Rev. – 1994. – Vol. 32. – P. 504–513.

Atwell A.E., Moore U.S., Nielsen E., Levite Z. Effects of joint custody on children / Bull. Am. Acad. Psych, and the Law. – 1984. – Vol. 12. – P. 149–157.

Baerger D.R., Galatzer-Levy R., Gould J. A Methodology for Reviewing the Reliability and Relevance of Child Custody Evaluations // Journal of the American Academy of Matrimonial Lawyers, Child Custody Evaluations. – 2002. – Vol.18. – P. 35–73.

Baker-Jackson M., Orlando M. Parents Beyond Conflict Workshop: An Intervention in Los Angeles Juvenile Dependency Court // Family and Conciliation Courts Review. – 1997. – Vol. 35. – № 2. – P. 202–205.

Behrman R.E., Quinn L. Children and Divorce: Overview and analysis // Children and Divorce. – 1994. – Vol. 4. – № 1. Packard Foundation.

Belsky J, Youngblade L., Rovine M.,Volling B. Patterns of marital change and parent-child interaction // Journal of Marriage and the Family. – 1991. – Vol. 53.– P. 487–498.

Benedek E.P, Schetky D.H. Custody and visitation – problems and perspectives // Psych. Clin. – 1985. – N.A. 8:857–873.

Bernet W. Children of Divorce. – N.Y.: Vantage Press, 1989.

Bernet W. The terapist's role in child custody disputes // Journal of the American Academy of child psychiatry. – 1983. – Vol. 22. – P. 180–183.

Billick S.B., Ciric S.J. Role of the psychiatric evaluator in child custody disputes // Principles and practice of forensic psychiatry, 2nd ed. – London, 2003.– P. 331–347.

Bisnaire L., Firestone P., Rynard D. Factors associated with academic achievement in children following parental separation // American Journal of Orthopsychiatry. – 1990. – Vol. 60. – № 1. – P. 67–76.

Block J.H., Block J, Gjerde P. The personality of children prior to divorce: A prospective study// Child Development. – 1986. – Vol. 57. – P. 827–840.

Booth A., Amato PR. Parental predivorce relations and offspring postdivorce well-being // Journal of Marriage and the Family. – 2001. – Vol. 63. – P. 197–212.

BrayJ.H., Hetherington E.M. Families in transition: Introduction and overview // Journal of Psychology. – 1993. – Vol. 7. – P. 3–8.

Brandt E.B. Protecting the Children of High-conflict divorce: An Idaho Benchbook (Adapted from Lemon, Nancy K.D., «Domestic Violence and Children: Resolving Custody and Visitation Disputes, A National Judicial Curriculum.» San Francisco: Family Violence Prevention Fund, 1995). – Idaho: Idaho State Bar and Idaho Law Foundation, Inc., 1998.

Buchanan С Patterns of children's responses to parents' marital conflict, Paper presented at Children and Marital Conflict: Process of Effects Symposium, annual meeting of the Midwestern Psychological Association. – Chicago, 1994.

Buchanan C, Maccoby E., Dornbusch S. Caught between parents: Adolescents' experience in divorced homes // Child Development. – 1991. – Vol. 62. – P. 1008–1029.

Buehler C, Krishnakumar A., Stone G., Anthony C, Pemberton S., Gerard J, Barber B.K. Interparental conflict styles and youth problem behaviours: A two-sample replication study // Journal of Marriage and the family. – 1998. – Vol. 60. – P. 119–132.

Camara K.A., Resnick G. Styles of conflict resolution and cooperation between divorced parents: Effects on child behavior and adjustment // American Journal of Orthopsychiatry. – 1989. – Vol. 59. – P. 560–575.

Chase-Lansdale PL., Cherlin A.J., Kierman K.E. The long-term effects of parental divorce on the mental health of young adults: A developmental perspective // Child Development. – 1995. – Vol. 66. – P. 1614–1634.

Cherlin A., Furstenberg E, Lindsay P. et al. Longitudinal studies of the effects of divorce on children in Great Britain and the United States // Science. – 1991. – Vol. 252. – P. 1386–1389.

Collins W.A., Maccoby E.E., Steinberg L., Hetherington E.M., Bornstein M.H. Contemporary research on parenting: The case for nature and nurture // American Psychologist. – 2000. – Vol.55. – P. 218–232.

Cummings E., Davies P. Children and marital conflict. – N.Y.: Guilford Press. 1994.

Daniel В., Wassell S., Gillian R. Child Development for Child Care and Protection Workers. – L.: 1999.

Derdeyn A.P. Child custody conflicts in historica perspective // American Journal of Psychiatry. – 1976. – Vol. 133. – P. 1369–1376.

Dunne L., Hedrick M. The parent alienation syndrome: an analysis of sixteen selected cases // Journal of Divorce and Remarrige. – 1994. – Vol. 21. – P. 21–38.

Dworkin P. Permissive Parenting May Be Hurting Kids' Sleep // Science Daily Magazine. 9 Oct. – 1997. URL: www.sciencedaily.com/ releases/1997/10/971009063543.htm

Emery R.E. Interparental conflict and the children of discord and divorce // Psychological Bulletin. – 1982. – Vol. 92. – P. 310–330.

Emery R.E. Marriage, divorce and children's adjustment. – Newbury Park, CA: Sage, 1988.

Emery R.E., Forehand R. Parental divorce and children's well-being: A focus on resilience // Risk and resilience in children / R.J. Haggerty, L. Sherrod, N. Garmezy, M. Rutter (Eds.). – London: Cambridge University Press, 1994. – P. 64–99.

Emery R.E. A Longitudinal Study of Battered Women and Their Children: One Year Following Shelter Residence. Paper presented at the First International Conference on Children Exposed to Family Violence, June 1996. – Austin, Texas, 1996.

Emery R.E. Children of Divorce // Primary Pediatric Care (3rd. ed.) / R.A. Hoekelman (ed.). – St. Louis: Mosby, 1996. – P. 629–631.

Emery R.E., Waldron M., Kitzmann K.M., Aaron J. Delinquent behavior, future divorce or nonmarital childrearing, and externalizing behavior among offspring: A 14-year prospective study// Journal of Family Psychology. – 1999. – Vol. 13. – P. 568–579.

Fabricius W.V., Hall J. Young adults' perspectives on divorce: Living arrangements // Family and Conciliation Courts Review. – 2000. – Vol. 38.– P. 446–461.

Franke L. Growing up divorced. – N.Y.: Linden Press, 1983.

Freeman M. The best interests of the child? Is the best interests of the child in the best interests of children?/ / International Journal of Law, Policy and the Family. – 1997. – Vol. 11. – P. 360–388.

Frost F, Pakiz B. The effects of marital disruption on adolescents: Time as a dynamic // American Journal of Orthopsychiatry. – 1990. – Vol. 60. – P. 544–553.

Furstenburg F, Morgan S., Allison P. Paternal participation and children's well-being after marital dissolution // American Sociological Review. – 1987. – P. 695–701.

Furstenburg F, Nord С Parenting apart: Patterns of childrearing after marital separation // Journal of Marriage and the Family. – 1985. – Vol. 47. – P. 893–904.

Furstenburg FF, Kiernan K.E. Delayed parental divorce: How much do children benefit? // Journal of Marriage and Family. – 2001. – Vol. 63. – P. 446–457.

Garbarino J., Abramowitz R. Sociocultural Risk and Opportunity // Children and Families in the Social Environment / J. Garbarino (Ed.). – N.Y., 1992.

Gardner R. A. The parental alienation syndrome (2nd ed.). – Creskill, NJ: Creative Therapeutics, 1998.

Gardner R.A. Family evaluation and child custody, mediation, arbitration, and litigation. – Cresskill, NJ: Creative Therapeutics, 1989.

Gardner R.A. The parental alienation syndrome: A guide for mental health and legal professionals. – Cresskill, NJ: Creative Therapeutics, 1992.

Garrity C.B., Baris M.A. Caught in the middle: protecting the children of highconflict divorce. – San-Francisco: Jossey-Bass, 1994.

Geasler M.J., Blaisure K.R., A Review of Divorce Education Program Materials // Family Relations. – 1998. – Vol. 47. – P. 167–175.

Gilmour, Gl.A. High-conflict separation and divorce: options for consideration. – Department of Justice Canada, 2004 (2004-FCY-1E).

Gindes M. Competence and training in child custody evaluations // American Journal Family Therapy. – 1994. – Vol. 23. – P. 273–280.

Goldstein, J.A., Freud, A., & Solnit, A.J. Beyond the best interest of the child. – N.Y.: Free Press, 1973.

Gould, J.W. Conducting Scientifically Crafted Child Custody Evaluations. – 1998.

Greenberg S.A. & Shuman D. W. Irreconcilable Conflict Between Therapeutic & Forensic Roles // 28 Prof. Psychol: Res.& Prac.50. – 1997. Guidelines for Child Custody Evaluations in Divorce Proceedings. American Psychological Association // American Psychologist. – July. – 1994. – Vol. 49. – № 7. – P. 677–680. URL: http://www.apa.org/practice/childcustody.html

Guidubaldi J., Perry J.D. Divorce and mental health sequelae for children: A two-year follow-up of a nationwide sample // Journal of the American Academy of child Psychiatry. – 1985. – Vol. 24. – № 5. – P. 531–537.

Guidubaldi J., Perry J.D., Cleminshaw H. The legacy of parental divorce: A nationwide study of family status and selected mediating variables on children's academic and social competencies. // Advances in clinical child psychology / B.B. Lahey, A.E. Kazdin (eds.). – N.Y.: Plenum, 1984. – Vol. 7. – P. 109–151.

Holler L.H. Before the judge: the child-custody evaluation // Adolescent Psychiatry. – 1981. – Vol. 9. – P. 142–164.

HealyJ., MalleyJ., Stewart A. Children and their fathers after parental separation // American Journal of Orthopsychiatry. – 1990 – Vol. 60. – № 4. – P. 531–543.

Herman, S.P Special issues in child custody evaluations // Journal of the American Academy of Child and Adolescent Psychiatry. – 1972. – Vol. 29. – P. 1293–1296.

Hertherington E.M., Kelly J.B. For better or for worse. – N.Y.: W.W. Norton Company, Inc., 2002.

Hetherington E.M. Should we stay together for the sake of the children? // Coping with divorce, single parenting, and remarriage / E.M. Hetherington (ed.). – Mahwah, NJ: Erlbaum, 1999. – P. 93—116.

Hetherington E.M., Clingempeel W.G. Coping with marital transitions: A family systems perspective: Monographs // Society for Research in Child development. – 1992. – Vol. 57.

Hetherington E.M., Cox M., Cox R. Effects of divorce on parents and children // Non-traditional families / M. Lamb (ed.). – Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum, 1982. – P. 233–288.

Jacobson K.C., Crockett L.J. Parental Monitoring and Adolescent Adjustment: An Ecological Perspective // Journal of Research on Adolescence. – 2000. – Vol. 10. – № 1. – P. 65–97.

Johnston JR., Kelly J.B. Parental alienation syndrome guest editorial notes // Family Court Review. – 2001. – Vol. 39. – P. 249–266.

Johnston J.R., Kline M., Tschann I.M. Ongoing Post-divorce Conflict: Effects on Children of Joint Custody and Frequent Access // American Journal of Orthopsychiatry. – 1989. – Vol. 59(4). – P. 576–592.

Johnston, JR. High-conflict divorce // The future of children Children and divorce. – 1994. – Vol. 4. № 1. – P. 165–181.

Johnston J.R., Research update: Children's adjustment in sole custody compared to joint custody families and principles for custody decision making // Family and Conciliation Courts Review. – 1995. – Vol. 33. – P. 415–425.

Johnston J.R., Campbell E. G. Impasses of Divorce: The Dynamics and Resolution of Family Conflict. – N.Y.: The Free Press, 1988.

Johnston JR., Roseby V. Domestic violence and parent-child relationships in families disputing custody// In the Name of the Child: A Developmental Approach to Understanding and Helping Children of Conflicted and Violent Divorce. – N.Y.: The Free Press, 1997. – P. 25–45.

Kalter N. Long term effects of divorce on children: A developmental vulnerability model // American Journal Orthopsychiatry. – 1987. – Vol. 57. – № 4. – P. 587–600.

Kalter N., Kloner A., Schreiser S., Okla К Predictors of children's postdivorce adjustment // American Journal of Orthopsychiatry. – 1989. – Vol. 59. – № 4. – P. 605–618.

Keitner G.L., Miller I.W. Family functioning and major depression: An overview // American Journal of Psychiatry. – 1990. – Vol. 147. – P. 1128–1137.

Kelly J.В., Emery R.E. Children's adjustment following divorce: risk and resilience perspectives // Family Relations. – 2003. – Vol. 52. – P. 352–362.

Kelly J.B., Johnston JR. The alienated child: A reformulation of parental alienation syndrome // Family Court Review. – 2001. – Vol. 39. – № 3. – P. 249–266.

Kelly J.B. Children's adjustment to conflicted marriage and divorce: A decade review of research // American Journal of Child and Adolescent Psychiatry. – 2000. – Vol. 39. – P. 963–973.

Kelly J.B. Current research on children's postdivorce adjustment: No simple answers // Family and Conciliation Courts Review. – 1993. – Vol. 31. – P. 29–49.

Kelly J.B. Family mediation research: Is there empirical support for the field? // Conflict Resolution Quarterly. – 2004. – Vol. 22. – № 1–2. – P. 3—35.

Kelly J.B. The determination of child custody// The future of children Children and divorce. – 1994. – Vol. 4. – № 1. – P. 121–139.

King V., Heard H.E. Nonresident father visitation, parental conflict, and mothers satisfaction: What's best for child well-being? // Journal of Marriage and the Family. – 1999. – Vol. 61. – P. 385–396.

Kline M., Johnston J.R., Tschann J. The long shadow of marital conflict: A model of children's postdivorce adjustment // Journal of Marriage and the Family. – 1990. – Vol. 53. – P. 297–309.

Kline M., Tschann J., Johnston JR., Wallerstein JS. Children's adjustment in joint and sole physical custody families // Developmental Psychology. – 1989. – Vol. 25. – № 3. – P. 430–438.

Krishnakumar A., Buehler C. Interparental conflict and parenting behaviors: A meta-analytic review // Family relations. – 2000. – Vol. 49. – P. 25–44.

Kruk E. Psychological and structural factors contributing to the disengagement of noncustodial fathers after divorce // Family and Conciliation Courts Review– 1992. – Vol. 30. – № 1. – P. 81—101.

Kunin C.C., Ebbesen E.B., Konecni V.J. An archival study of decision-making in child custody disputes // Journal of clinical psychology. – 1992. – Vol. 48. – P. 564–573.

Kunz J. Parental divorce and children's interpersonal relationships: A metaanalysis // Journal of Divorce and Remarriage. – 2001. – Vol. 34. – P. 19–47.

Kurdek L. Custodial mother's perceptions of visitation and payment of child support by noncustodial fathers in families with low and high levels of preseparation interparental conflict // Journal of Applied Developmental Psychology. – 1988. – Vol. 9. – P. 315–328.

Kurdek L., BergB. Correlates of children's adjustment to their parents' divorce // Children and Divorce / L.A. Kurdek (ed.). – SanFrancisco: Jossey-Bass, 1983.

Lamb, M.E., ed. The role of the father in child development. – N.Y.: Wiley, 1981.

Laumann-Billings L., Emery R.E. Distress among young adults in divorced families // Journal of family Psychology. – 2000. – Vol. 14. – P. 671–687.

Long N., Forehand R., Fauber R., Brody G. Self-perceived and independently observed competence of young adolescents as a function of parental marital conflict and recent divorce // Journal of Abnormal Child Psychology. – 1987. – Vol. 15. – P. 15–27.

Maccoby E.E., Mnookin R.H. Dividing the child: Social and legal dilemmas of custody. – Cambridge, MA: Harvard University Press, 1992.

Mason M.A. From fathers property to children's rights: The history of child custody in the United States. – N.Y.: Columbia University Press, 1994.

Mathis R. Couples from Hell: Undifferentiated Spouses in Divorce Mediation // Mediation Quarterly. – 1998. – Vol.16. – P. 37–49.

Mclsaac, H., Finn, C. Parents Beyond Conflict: A Cognitive Restructuring Model for High-Conflict Families in Divorce // Family and Conciliation Courts Review. – 1999. – Vol. 37. – № 1. – P. 74–82.

McLanahan S.S. Father absence and children's welfare // Coping with divorce, single parenting and remarriage: A risk and resiliency perspective / E.M. Hetherington (ed.). – Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum, 1999. – P. 117–146.

Mott E, Kowaleski-Jones L., Menaghan E. Parental absence and child behavior: Does a child's gender make a difference? // Journal of Marriage and the Family. – 1997. – Vol. 59. – P. 103–118.

Nurcombe В., Partlett F. Child Mental Health and the Law. – N.Y.: Free Press, 1994.

Pearson J., Ihoennes N. Will this divorced woman receive child support? // The Judges Journal. – Winter, 1986.

Pearson J., Ihoennes N. Divorce mediation research results // Divorce mediation: Theory and practice / J. Folberg, A. Milne (eds.). – N.Y: Guilford Press, 1988. – P. 29–52.

Pearson J. Ihoennes N. Mediating and litigating custody disputes: A longitudinal evaluation // Family Law Quarterly. – 1984 – Vol. 17. – № 4 – P. 497–524.

Peterson J., Zill N. Marital disruption, parent-child relationships and behavior problems in children // Journal of Marriage and the Family. – 1986. – Vol. 48. – P. 295–307.

Herman S.P. et.al. Practice Parameters for Child Custody Evaluation // American Academy of Child and Adolescent Psychiatry. – 1997. URL: http://www.aacap.org-galleries-PracticeParameters-Custody.pdf.url

Roserby V., Johnston J.R. Children of Armageddon: Common developmental threats in high conflict divorcing families // Child and Adolescent Psychiatry Clinics of North America. – 1998. – Vol. 7. – № 2. – P. 295–309.

Rutter M. Clinical implications of attachment concepts: retrospect and prospect // Journal of Child Clinical Psychology. – 1995. – Vol. 36. – P. 549–571.

Schowalter J.E. Views on the role of the child's preference in custody litigation // Conn Bar J. – 1979. – Vol. 53. – P. 298–300.

Simons R.L. Understanding differences between divorced and intact families: Stress, interaction and child outcome – Thousand Oaks, CA: Sage, 1996.

Simons R.L., Lin K., Gordon L.C. Socialization in the Family of Origin and Male Dating Violence: A Prospective Study // Journal of Marriage and the Family. – 1998. – Vol. 60. – № 2. – P. 467–478.

Snyder H.N., Sickmund M. Challenging the Myths. 1999 National Report Series // Juvenile Justice Bulletin. Office of Juvenile Justice and Delinquency Prevention. – 2000. – Feb. URL: www.ncjrs.org/html/ojjdp/ jjbul2000_02_2/contents.html (2000, May 25)

Spillane-Grieco E. Cognitive-behavioral family therapy: With a family in high-conflict divorce: a case study// Clinical Social Work Journal. – 2000. – Vol. 28.– P. 105–119.

Steinman S.B., Zemmelman S.E., Knoblauch T.M., A Study of Parents Who Sought Joint Custody Following Divorce // Journal of the American Academy of Child Psychiatry. – 1985. – 24(5).

SteinbergL, Lamborn S, DarlingN, Mounts N, Dornbusch S. Over-time changes in adjustment and competence among adolescents from authoritative, authoritarian, indulgent, and neglectful families // Child Development. – 1994. – Vol. 65. – P. 754–770.

SteinbergL. Beyond the Classroom: Why School Reform Has Failed and What Parents Need To Do. – N.Y., 1996.

Stewart R. The Early Identification and Streaming of Cases of High-Conflict Separation and Divorce: A Review. Ottawa: Department of Justice Canada (2001-FCY-7E/7F)

Sun Y. Family environment and adolescents' well-being before and after parents' marital disruption: A longitudinal analysis // Journal of Marriage and Family. – 2001. – Vol. 63. – P. 697–713.

Sun Y, Li Y Children's well-being during parents' marital disruption process: A pooled time-series analysis // Journal of Marriage and Family. – 2002. – Vol. 64. – P. 472–488.

Sun Y, Li Y Marital disruption, parental investment, and children's academic achievement // Journal of family Issues. – 2001. – Vol. 22. – P. 27–62.

The American Psychiatric Association, Child custody consultation: Report on the Task Force on Clinical Assessment in Child Custody // American Psychiatric As'n rev. ed. – Washington, D.C., 1988.

Thomas A.M., Forehand R. The relationship between parental depressive mood and early adolescent functioning // Journal of Family Psychology. – 1991. —Vol. 4.– 260–271.

Thompson R. Fathers and the child's «best interests»: Judicial decision making in custody disputes // The fathers role: Applied perspectives / M.E. Lamb (ed.). – N.Y.: Wiley 1986. – P. 61—102.

TschannJ., Johnston J., Kline M., Wallerstein J. Conflict, loss, change and parent-child relationships: Predicting children's adjustment during divorce // Journal of Divorce. – 1990. – Vol. 13. – № 4. – P. 1—22.

Twaite J, Luchow A.K. Custodial arrangements and parental conflict following divorce: The impact of children's adjustment // Journal of Psychiatry and Law. – 1996. – Vol. 24. – P. 58.

Uniform Marriage and Divorce Act. – 1970.

Vandawater E., LansfordJ. Influences of family structure and parental conflict on children's well-being // Family relations. – 1998. – Vol. 47. – P. 323–330.

Vestal A. Mediation and parental alienation syndrome: considerations for an intervention model // Family and Conciliation Courts Review. – 1999. – Vol. 37 – P. 487–503.

Wallerstein J.S. Children of divorce: Report of a ten-year follow-up of early latency age children // American J. of Orthopsychiatry. – 1987. – Vol. 57.– P. 199–211.

Wallerstein J.S. The long-term effects of divorce on children: A review// Journal of the American Academy of Child and Adolescent Psychiatry. – 1991. – Vol. 30. – P. 349–360.

Wallerstein J.S., Corbin S. The child and the vicissitudes of divorce // Child and Adolescent Psychiatry: A Comprehensive Textbook. 3rd ed. – Lippincott, Philadelphia: Williams and Wilkins, 2002. – P. 275—1285.

Wallerstein J.S., Lewis J.M., Blakeslee S. The unexpected legacy of divorce. – N.Y.: Hyperion, 2000.

Wallerstein, J.S., Kelly, J.B. Surviving the breakup: How children and parents cope with divorce. – N.Y.: Basic Books, 1980.

Warshak R.A., Santrock J.W. The impact of divorce in father-custody and mother-custody homes: The child's perspective // Children and Divorce / L.A. Kurdek (ed.). – SanFrancisco: Jossey-Bass, 1983.

Whiteside M.E, Becker B.J. Parental factors and the young child's postdivorce adjustment: A meta-analysis with implications for parenting arrangements // Journal of Family Psychology. – 2000. – Vol. 14. – № 1. – P. 5—26.

Wolchik S.A., Sandler I.N., Millsap R.E. Six year follow-up of preventive interventions for children of divorce: A randomized controlled trial // Journal of the American Medical Association. – 2002. – 288 (15) 1874–1881.

Wolchik S.A., Fenaughty A.M., Braver, S.L. (1996) Residential and nonresidential parents' perspective // Family Relations – 1996. – Vol. 45 – P. 230–237.

Yates A. Child's preference – developmental issues. // Family Advocate. – 1988. – Vol. 10. – P. 30–34.

Zill N.D. Happy, healthy and insecure. – N.Y.: Doubleday, 1983.

Zill N.D., Morrison D., Cairo M. Long term effects of parental divorce on parent-child relationships, adjustment and achievement in young adulthood // Journal of Family Psychology. – 1993. – Vol. 7. – P. 91—103.

Zill N.D., Schoenborn C.A. Developmental, learning and emotional problems: Health of our nation's children, United States, 1988 // Advance data from Vital and Health Statistics. – Washington, DC: National Centre for Health Statistics, 1990. – № 190.

Примечания

1

Экспериментально-психологическое обследование детей проводилось сотрудниками лаборатории психологии детского и подросткового возраста ГНЦ социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского.

(обратно)

1.3. Соотношение норм семейного права и клинико-психологических экспертных категорий при решении вопросов о воспитании ребенка при раздельном проживании родителей

1.4. Алгоритм проведения комплексного судебного психолого-психиатрического экспертного исследования лиц при рассмотрении споров о праве на воспитание детей

1.5. Методы проведения комплексного судебного психолого-психиатрического экспертного исследования

Глава 2 Социально-психологические особенности семейного конфликта

2.1. Высококонфликтные разводы

2.2. Социально-психологические особенности разводов, сопровождающихся судебным спором о детях

2.3. Типовые ситуации в судебных спорах о воспитании детей

Глава 3 Клинико-психопатологический анализ психического состояния детей – объектов судебных споров о воспитании

3.1. Влияние развода родителей на психическое состояние и особенности психического развития детей (по данным зарубежных исследований)

3.2. Психические нарушения у детей – объектов судебного спора о воспитании

3.3. Возрастные особенности реакции детей на развод родителей

3.4. Клинико-психологический анализ особенностей отношения ребенка к каждому из родителей

3.5. Особенности мнения ребенка, достигшего 10 лет, о месте его жительства

Глава 4 Клинико-психологическое исследование родителей в спорах о воспитании

4.1. Оценка психического состояния родителей, проходивших КСППЭ в спорах о воспитании ребенка

4.2. Современные представления о патологизирующих стилях воспитания и родительской позиции

Глава 5 Психопатологические, клинико– и социально-психологические факторы, имеющие экспертное значение при КСППЭ по семейным спорам о воспитании детей

5.1. Факторы, имеющие экспертное значение при психолого-психиатрической экспертизе родителя, с которым проживает ребенок

5.2. Факторы, имеющие экспертное значение при психолого-психиатрической экспертизе родителя, проживающего отдельно

5.3. Факторы, имеющие экспертное значение при психолого-психиатрической экспертизе ребенка

Глава 6 Типичные ошибки в заключениях специалистов и экспертов

Заключение

Литература

Введение

Глава 1 Теория и методология комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы (КСППЭ) по делам о воспитании детей при раздельном проживании родителей

1.1. Концептуальные подходы к разрешению споров о воспитании детей раздельно проживающими родителями

1.2. Правовые основы КСППЭ по искам о воспитании ребенка при раздельном проживании родителей

1.4. Алгоритм проведения комплексного судебного психолого-психиатрического экспертного исследования лиц при рассмотрении споров о праве на воспитание детей

Этап I. Индивидуальная диагностика членов семьи

Этап 2. Ситуационная диагностика семейных отношений

Этап 3. Прогностическая кдинико-психодогическая оценка психического развития ребенка

1.5. Методы проведения комплексного судебного психолого-психиатрического экспертного исследования

Глава 2 Социально-психологические особенности семейного конфликта

2.1. Высококонфликтные разводы

2.2. Социально-психологические особенности разводов, сопровождающихся судебным спором о детях

2.3. Типовые ситуации в судебных спорах о воспитании детей

Типовые ситуации в спорах об определении места жительства ребенка

Типовые ситуации в спорах об определении порядка общения ребенка с родителем, проживающим отдельно

Глава 3 Клинико-психопатологический анализ психического состояния детей – объектов судебных споров о воспитании

3.1. Влияние развода родителей на психическое состояние и особенности психического развития детей (по данным зарубежных исследований)

Нарушения психического и психологического состояния детей после развода родителей

Факторы, влияющие на успешность адаптации ребенка к разводу

3.2. Психические нарушения у детей – объектов судебного спора о воспитании

Оценка психического состояния детей в период, предшествующий разводу

Оценка психического состояния детей в период раздельного проживания с одним из родителей

Ухудшение психического состояния детей вследствие общения с родителем, проживающим отдельно

Особенности диагностических заключений, выносившихся при КСППЭ по семейным спорам

* * *

* * *

* * *

3.3. Возрастные особенности реакции детей на развод родителей

3.4. Клинико-психологический анализ особенностей отношения ребенка к каждому из родителей

Отношение ребенка к отдельно проживающему родителю

Механизмы формирования негативного отношения к отдельно проживающему родителю

3.5. Особенности мнения ребенка, достигшего 10 лет, о месте его жительства

* * *

Глава 4 Клинико-психологическое исследование родителей в спорах о воспитании

4.1. Оценка психического состояния родителей, проходивших КСППЭ в спорах о воспитании ребенка

4.2. Современные представления о патологизирующих стилях воспитания и родительской позиции

Глава 5 Психопатологические, клинико– и социально-психологические факторы, имеющие экспертное значение при КСППЭ по семейным спорам о воспитании детей

5.1. Факторы, имеющие экспертное значение при психолого-психиатрической экспертизе родителя, с которым проживает ребенок

5.2. Факторы, имеющие экспертное значение при психолого-психиатрической экспертизе родителя, проживающего отдельно

5.3. Факторы, имеющие экспертное значение при психолого-психиатрической экспертизе ребенка

Глава 6 Типичные ошибки в заключениях специалистов и экспертов

Заключение

Литература

Примечания

1

Оглавление

Глава 1
Теория и методология комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы (КСППЭ) по делам о воспитании детей при раздельном проживании родителей

Глава 2
Социально-психологические особенности семейного конфликта

Глава 3
Клинико-психопатологический анализ психического состояния детей – объектов судебных споров о воспитании

Глава 4
Клинико-психологическое исследование родителей в спорах о воспитании

Глава 5
Психопатологические, клинико– и социально-психологические факторы, имеющие экспертное значение при КСППЭ по семейным спорам о воспитании детей

Глава 6
Типичные ошибки в заключениях специалистов и экспертов