Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

От авторов

Уважаемый читатель!

Для начала хотелось бы представиться. Не так-то легко, однако, ответить на вопрос: кто мы? От имени кого выступает так называемый Автор?

Нас двое, значит, мы должны употреблять слово «мы»: «Мы считаем, нам кажется», и т. п. Но конкретный профессиональный опыт и личные размышления наши индивидуальны, их тоже хочется выразить. Что делать? Посовещавшись, мы решили, что там, где текст будет близок к формальному, мы будем писать от общего лица, употребляя местоимение «мы». Там же, где речь пойдет об изложении личных мыслей каждого, текст будет написан от первого лица, а само это лицо будет упомянуто выше, чтобы было понятно, кому эти мысли принадлежат. Ну и наконец, там, где есть что сказать нам обеим, мы представим текст в виде диалога. Так мы и сделали. Что из этого получилось в итоге – судить вам.

Итак, для начала представимся «хором». Мы, авторы этой книги (слово-то какое! Нет, скорее уж книжки), знакомы друг с другом уже не помним сколько лет, но точно больше тридцати. Когда-то мы были Галей Хлевной и Катей Лобановой, учились на одном курсе и даже в одной группе на факультете психологии Московского университета. Давно это было… В те времена, когда практической психологии в России еще не было. Тем не менее, промаявшись какое-то время в привычных для того времени местах пребывания психологов (кто в аспирантуре, кто в оборонном НИИ), мы обе в начале 1990-х, когда практическая психология вдруг появилась и оказалась востребованной, стали пробовать себя в этой сфере. Делали мы это, как все люди того поколения, – читали то, что можно было прочитать (самиздат, ксерокопии и ротапринтные издания), учились у тех людей, которые в тот момент чему-то практическому уже успели научиться сами, и главное – пробовали работать сами. Как сейчас понимаем – пробовали, ничего не умея и ничего не зная. Последнее, впрочем, не совсем правда. Все-таки академическое университетское образование сформировало мировоззрение, дало представление о психологических механизмах развития и обучения (а обе мы специализировались в области возрастной и педагогической психологии и работали потом в сфере образования) и приучило к мысли, что над всем, что делаешь, надо думать и размышлять, анализировать, обсуждать с коллегами. В дальнейшем, когда профессия «психолог-практик» стала привычной и представителей этой профессии стали специально готовить, мы старались получать уже систематизированные знания, участвуя в семинарах, посещая интенсивные практические занятия, проходя личную терапию… Однако все основное пришло с опытом – в ходе работы, в процессе пробования себя в разных психологических школах и подходах, в размышлениях и обсуждениях. Итогом всего этого стало твердое убеждение, что научиться в психологии можно многому. Главное – все время думать о том, что, зачем и почему ты делаешь. Что и почему у тебя получилось? А что и почему – нет? Чего ты хочешь достичь, зачем тебе это надо, каким образом (за счет чего) ты собираешься получить результат, к которому стремишься? К сожалению, эти и подобные вопросы кажутся практикам скучными, они напоминают о тех временах, когда, будучи «учениками», они вынуждены были слушать «нудных» преподавателей, твердящих им вот то же самое, что мы сейчас: надо понимать, надо уметь ставить цели, надо рефлексировать, надо то, надо сё…

Вырвавшись из оков академического обучения, практик считает, что он долгое время слушал всякую ерунду и не получил ответа на самый главный вопрос: КАК? Проблема в том, что ответ на этот вопрос получить напрямую невозможно, уж больно непросто все в психологии, нет четких алгоритмов и конкретных схем.

Катя: Свою книжку, посвященную метафорическим картам – инструменту работы психолога-практика, мы построили так, чтобы попытаться в ней не ответить – нет! – но поразмышлять самим над все теми же сакраментальными вопросами. Терапевтические карточки – что это такое? Зачем их используют в работе практические психологи? Почему карточки работают? И наконец, как можно работать с ними? Однако предупреждаем сразу – вопрос «Как?» обсуждается последним, и наш вариант ответа вовсе не является «Инструкцией по эксплуатации». Скорее мы обсуждаем возможности, которые дают психологу карточки, и то проблемное поле, которое актуализируют карточные колоды разного содержания. Ну и приводим примеры использования карточек в разных случаях (это делает Галя, и, с моей точки зрения, описание этого опыта – самое ценное, что есть в книжке). Тут как раз пришло время представить нас каждую по отдельности.

Галя^[1] уже более пятнадцати лет живет в Израиле и работает там школьным психологом, что подразумевает «обслуживание» нескольких школ и детских садов. Она говорит, что терапевтические карты в ее профессиональной жизни играют огромную роль, потому что, по ее убеждению, их можно использовать практически всегда. Не стоит, конечно, думать, что они сами по себе обладают волшебной силой, скорее Галя обладает высокой профессиональной компетентностью, но карточки помогают ей эту компетентность проявлять, и потому она их очень любит. Галя – содержательный автор этой книги.

Галя: Ну а Катя опыта работы с карточками имеет мало, потому что узнала про них недавно и еще не освоила их в такой степени, чтобы в этом смысле представлять интерес для читателя. Зато, имея большой опыт преподавания, проведения тренингов и редактирования самых разных текстов, она выступает в качестве редактора. Поэтому на ее совести – структурирование, обобщение, логика изложения.

Итак, предмет нашего внимания – метафорические, они же ассоциативные, они же терапевтические, они же проективные, они же психотерапевтические карты. Мы будем использовать все эти названия как синонимы, хотя после долгих обсуждений в качестве основного «имени» мы выбрали термин «метафорические», потому что, как нам кажется, основная психологическая суть работы с ними – работа со зрительной метафорой. Изначально мы собирались писать эту книгу в основном потому, что хотели представить новые, разработанные нами наборы карт, которых, как нам казалось, не хватает психологическому сообществу. Небольшая книжечка фактически должна была сопровождать выход в свет новых карточных колод: «Пути-дороги» и «Окна и двери» – карт, являющихся метафорами жизненного пути, взаимодействия со средой, выборов, которые люди совершают в течение жизни. Но к счастью, мы ничего не можем делать быстро, поэтому процесс написания книги и формирования карточных колод растянулся надолго. Сначала казалось, что нам и сказать-то особенно нечего, но постепенно, применяя все ту же привычную нам жизненную стратегию – пробовать, а там посмотрим, что получится, – мы писали разные куски, обменивались возникающими ассоциациями, обсуждали и записывали опыт реальной работы. Сложив однажды все это в единое целое, мы вдруг увидели, что получилась ничего себе книжка – достаточно полно отражающая возможности и варианты работы с терапевтическими карточками. И тогда мы поняли, что это уже не только «сопроводиловка» к новым колодам, а некое руководство по использованию метафорических карт в работе психолога. Книга показалась нам и сама по себе ценной. Дело в том, что, появившись в профессиональной психологической среде уже давно, карты по-прежнему остаются инструментом для многих таинственным. Стратегии и приемы работы с ними на русском языке фактически нигде не описаны или по крайней мере не обобщены в текстовом виде^[2]. Наша книга – попытка сделать это. Ни в коем случае не претендуя на оригинальность и авторство высказываемых идей, мы всего лишь пересказываем и систематизируем то, что уже известно про работу с карточками, только делаем это по-своему и надеемся, что именно это своеобразие будет представлять интерес для читателей.

Если вы читаете эту книгу, значит, она все-таки дописана и даже издана. Более того – это означает, что изданы и наши карточные колоды: «Пути-дороги» и «Окна и двери». И это не только наша заслуга.

Благодарности

В первую очередь хочется поблагодарить тех, кто щедро поделился с нами запечатленными ими фотообразами. В основном мы использовали фотографии из наших семейных архивов, но не только. Огромное спасибо ученикам и учителям московской школы «Муми-тролль» (отдельная благодарность – Марии Александровне Перроте), а также Ольге Гинзбург, Ольге Квасовой и Динаре Гадельшиной.

Кроме того, мы искренне благодарны израильскому психологу, супервизору в области семейной психотерапии Тики Шрир за то, что она открыла Гале фантастический мир терапевтических карт и на протяжении нескольких лет являлась для нее проводником в этом мире.

Ну и наконец, ни книга, ни карточки не появились бы на свет без поддержки, помощи и либерального толкования наших обязанностей со стороны наших коллег, мужей, детей и собак.

Спасибо всем!

ПОЧЕМУ, ЗАЧЕМ, ЧТО, КАК? Метафорические карты и основные способы работы с ними

ПОЧЕМУ? Психологические механизмы воздействия метафорических карт

Популярность терапевтических карт растет с каждым годом, в том числе и в России. И это понятно. Зрительные впечатления важны для человека чрезвычайно. Глаз человека «фотографирует» внешний мир, и внутри нас существует великое множество визуальных образов, многие из которых сохраняются в памяти как экспонаты музея нашей жизни. Эту метафору – аналогию с музеем – мы вычитали в книге И. Шмулевича «Немного о терапевтических картах» (??????? ???? ,???????? ?????? ?????? ????? .??? ?????, 2007) и нам она показалась очень точной. Мы бы даже сказали – это не просто музей, а дом-музей. Действительно, в течение жизни мы накапливаем огромное множество экспонатов-свидетельств. К каким-то из них мы обращаемся очень часто – любовно рассматривая их, охраняя, постоянно открывая в них новые грани. О существовании некоторых мы забываем, но они хранятся в нашей памяти и при встрече с аналогичными внешними образами оживают, порождая самые разные чувства – от удивления до восторга, от грусти до печали. Встреча с этими образами – это встреча с самим собой. Она не всегда легка и приятна, но всегда волнующа.

В нашем внутреннем доме-музее – множество комнат, представляющих разные сферы нашей жизни. Там есть супружеская спальня, гостиная, детская… Там присутствует и рабочий кабинет, и кухня, и кладовая… В спальне, например, хранятся экспонаты, имеющие отношение к супружеству: картинки любви, интимности, секса, сближения, отдаления, расставания, возвращения и т. д. Есть в музее и особые комнаты – таких обычно не бывает в реальной жизни конкретного человека. Например, там есть зал, в котором хранятся абстрактные картины или образы, выражающие общие представления об устройстве жизни. В этом зале могут присутствовать стоп-кран или тревожная красная кнопка. А могут – телевизионный пульт или электрический щиток с надписью «Не влезай, убьет!». Возможность увидеть подобные образы как метафору управления помогает ощутить свою жизнь, задуматься над ее правилами и закономерностями, осознать свое представление о свободе и возможностях выбора.

Экспонаты музея не статичны, с течением времени они меняют свой облик и смысл. В каких-то комнатах хранятся закрытые коробки, ожидающие момента, когда хозяин откроет их и заглянет внутрь. И ни один из экспонатов-образов не бывает изучен до конца – в каждом из них кроется больше смыслов и возможностей, чем кажется хранителю музея.

Когда человек всматривается в метафорическую карту, он, по сути дела, путешествует по своему внутреннему музею. Например, он смотрит на картинку, изображающую плачущего ребенка, и она порождает в нем какое-то воспоминание – это может быть ситуация, участником которой был он сам, а может – что-то, что происходило не с ним самим, но каким-то образом затронуло его. В любом случае подобный экспонат или даже несколько в его личном музее есть, и при взгляде на карту они «оживают».

Работа с использованием метафорических карт подобна прогулке по галерее вдоль множества дверей, открывающихся во внутренний мир человека. Карточка – это дверь, за которой живет событие, впечатление, человеческая история. Двери могут быть закрыты и даже заперты на большой и уже заржавевший замок, но, подобно ключу, карта поможет открыть их. И тогда вытащенное на свет содержимое комнат обретает смысл и наполняется актуальным содержанием. Выбирая ту или иную карточку, рассматривая ее и представляя нам, человек на самом деле рассказывает о себе, и из этого рассказа и нам, и ему становится понятнее, откуда он черпает силы, какова его система ценностей, чего он боится и во что верит. Мы можем увидеть, как он воспринимает себя – как жертву или как героя, как наблюдающего зрителя или как основное действующее лицо, мы можем представить, какие препятствия встречаются на его пути и как он их преодолевает.

Именно поэтому метафорические карты называют еще ассоциативными (они вызывают ассоциации, благодаря которым человек проживает еще раз свою историю, актуализирует проблему), проективными (человек видит в карте именно то, что он хочет видеть, то, что эмоционально отзывается в нем), терапевтическими. Все это делает метафорические карты уникальным, похожим на игру инструментом, который может использоваться в консультировании, психотерапии, коучинге, в групповой и индивидуальной работе с детьми и взрослыми.

ЗАЧЕМ? Преимущества метафорических карт как инструмента психологической работы

Карты – это психологическое зеркало, отражающее состояние и проблемы людей, с которыми мы работаем, это всегда приглашение к рассказу – о вымышленных событиях или реальных, не важно. Важно, что это рассказ о Человеке. Надо только научиться этот рассказ слышать.

Метафорические карты – это отнюдь не новый вид терапии, не ее отдельное направление, такое, как, например, психоанализ, когнитивно-поведенческая или нарративная терапия. Это всего лишь инструмент, который может быть использован любым специалистом, к какой бы школе он ни принадлежал.

Галя: Работая в течение последних пятнадцати лет школьным психологом в Израиле, я обучалась когнитивно-бихевиоральной, нарративной и семейной терапии. Поскольку функции школьного психолога – как в Израиле, так, по-видимому, и в России – трактуются очень широко, мне так и не пришлось поработать в жанре «Психотерапевт, сидящий в кабинете и принимающий пару пациентов в день». Возможно, такая работа заставила бы меня «укорениться» в какой-то одной избранной психотерапевтической системе, но пока этого не случилось. В своей нынешней ежедневной работе я чем только не занимаюсь и использую при этом все знания, умения и личные особенности, которые могут «выстрелить» в конкретной ситуации с конкретным клиентом. Можно сказать, что я – осознанный эклектик. Почему я рассказываю об этом? Только потому, что намереваюсь убедить читателя-психолога в возможности и эффективности использования терапевтических карточек независимо от того, в каком теоретическом пространстве этот психолог находится.

Под каким бы флагом вы ни выступали, перед вами всегда стоит задача установления первоначального контакта, заключения терапевтического договора между вами и клиентом, возможно, пересмотра этого договора в середине работы и подведения итогов. На любом из этих этапов будут эффективны метафоры, рефрейминг, элементы игры или рисунки. И во всех этих случаях карточки могут сослужить неоценимую службу. Их форма и привычный каждому человеку внешний вид притягивают взгляд, привлекают детей, действуют успокаивающе на тревожных пациентов, помогают сосредоточиться детям с нарушением внимания и создают общее детско-взрослое пространство для игры. Их хочется рассматривать, держать и крутить в руках, с ними хочется что-то делать!

Когда я раскладываю на столе карточки, я уверена, что тем самым уже вызываю интерес у капризуль, крутящихся у колен мам-пап и ноющих: «Когда же домой, зачем мы пришли?» Родители безуспешно взывают их к дисциплине и порядку, и вдруг – о чудо! – ребята уже сидят с открытыми ртами, тянут руки и спрашивают: «А как мы будем играть?»

Или бывает так: застенчивые малыши (или подростки) на сеансе семейной терапии молчат как партизаны, вдруг – увидели карточки, потихоньку придвигают стулья все ближе к центру комнаты, к столу (или спускаются на пол, иногда мы сидим на полу), начинают перебирать и рассматривать картинки.

Казалось бы, почему психолог и его клиент не могут просто поговорить напрямую, без всяких там карточек?

Потому что не всегда получается напрямую. Скажем, ситуация знакомства. Человек пришел со своими защитами, рационализациями, отрицаниями, порой он вообще не хочет иметь дела ни с каким психологом^[3]. Иногда родители приходят ко мне как к психологу вроде с вопросом, а вместо этого начинают рассказывать, какой у них замечательный ребенок, какая дружная, поддерживающая семья, а сами они – прекрасная супружеская пара. На все варианты вопроса «Что вас беспокоит?» упорно отвечают: «Ничего», утверждая, что у них все «как у всех», все «нормально» – абсолютно все, о чем ни спросишь! Спрашивается, зачем пришли? В таких случаях зрительная метафора помогает войти в проблематику человека или семьи мягко, в игровой форме. В представлении многих людей картинки – вещь детская, безопасная. Вроде бы ничего серьезного, можно расслабиться. Поиграть. Поговорить. И обнаружить себя уже в середине пути.

Общественное мнение не очень-то жалует нашу с вами «нормальность». «Психологи – психи», «Нормальный человек в психологию не пойдет», «Психологи знают про нас что-то, они умеют видеть то, что другие не увидят», – примерно такими заблуждениями изобилует мнение народа о психологах. Давайте используем эти штампы. Позволим себе немного сумасшествия, а попросту – поиграем в карты-картинки. Обычно на первых встречах клиент немного растерян, не знает, чего ожидать, нервничает по поводу того, что его сейчас будут лечить, и совсем не представляет, как это будет происходить, и поэтому он согласен на любые правила игры. Играть так играть – значит, у этих «психов» так положено! (…Это я пытаюсь вселить уверенность в психологов, только начинающих использовать карточки и, возможно, стесняющихся их явно игровой природы.) Коллеги, самое страшное, что может произойти, – не пойдет игра! Но даже и в этом случае вам будет о чем поговорить: «Почему не получилось? Что происходило?» Вот и пошел процесс, терапия началась.

Карта – это творческий посредник между спрашивающим и отвечающим. Когда человек не говорит напрямую о себе, а обращается к визуальным образам, вроде бы просто описывая то, что видит, – он перестает защищаться.

Кроме того, карточки метафоричны. В основе метафоры лежит непрямое сравнение видимого образа с каким-либо другим на основании общих признаков. Карточки, таким образом, в неявной форме содержат множество посланий, которые на самом деле отражают подсознательные намерения и ценности рассматривающего их человека. Часто, взяв из колоды карточку, мы вдруг видим в ней то, чего не видим в жизни. Новый акцент, новые детали помогают нам увидеть старую проблему по-другому и отнестись к ней более творчески, более неоднозначно.

Карточки позволяют человеку увидеть и осознать действительно волнующие его актуальные проблемы. Тема, которая занимает человека внутри себя – на уровне потребности или интереса, – в очень определенной форме стоит у него перед глазами во внешнем мире, ярко выступает на фоне всего остального. К примеру, женщина, которая мечтает о ребенке, замечает во внешнем мире массу вещей, связанных с миром беременности и родов: людей с колясками на улицах, магазины для будущих матерей, женщин на разных стадиях беременности в транспорте. В другое время она бы этого не заметила, а обратила бы внимание на что-то другое, но сейчас… Точно так же, если взглянуть на разложенные на столе карты, то можно заметить, что некоторые из них сразу же бросаются вам в глаза. Есть что-то в цвете, в форме или в сюжете, что откликается на ваши внутренние запросы, что привлекает во внутреннем мире вас самих. Точно так же, вытянув наугад карту из колоды, вы прежде всего увидите в ней то, что связано с внутренним миром ваших переживаний. И хотя, как мы уже говорили, любая карточка содержит в себе бесконечное число самых разнообразных деталей и нюансов, вы выделите среди них те, что соответствуют вашему нынешнему состоянию.

Короче говоря, метафорические карты обладают многими достоинствами:

– они снижают защиты и помогают создать безопасную обстановку для самораскрытия в паре «Психолог – клиент», а в группе помогают «растопить лед» на начальных стадиях работы;

– являясь зрительной метафорой, карты открывают человеку нетривиальную перспективу для анализа своей жизни, при этом становятся доступными такие процессы восприятия, которые протекают за пределами сознания;

– терапевтические карты помогают вывести на поверхность глубинные переживания и тем самым способствуют самопознанию;

– они задействуют в первую очередь иррациональную часть личности и активизируют правое полушарие мозга;

– и, наконец, карточки – это трамплин для проявления фантазии, запускающий причудливые ассоциации, приводящие к неожиданным открытиям.

ЧТО? Попытка типологизации наиболее известных карточных колод

Исторически первым или, во всяком случае, наиболее известным набором ассоциативных карт стали О-карты (OН-cards). Как пишут их создатели, когда человек вытаскивает карту из колоды, то часто его первой реакцией является удивление, и он восклицает: «О!» Именно это восклицание и стало названием карт. В 80-х годах XX века они впервые были изданы в Германии и с тех пор постоянно дорабатываются, дополняются и модифицируются. Инструкции к ним переведены на множество языков и разошлись по всему миру. «О-карты» – это, как правило, специально созданные художниками картины, выражающие некие архетипические представления. Названия колод О-карт говорят сами за себя: «Миф», «Сага», «Персона», «1001 ночь» и пр.

Поскольку поначалу ассоциативные карты разрабатывались как архетипические символы, затрагивающие глубинные личностные слои, работа с ними представлялась чем-то аналогичным гаданию на картах Таро. Человеку предлагалось вслепую, не глядя, вытянуть из колоды одну или несколько карт и поразмышлять над ней, задав себе примерно следующие вопросы:

• Что изображено на карте?

• Кто является главным действующим героем изображенной истории?

• Чем истории началась и чем закончилась?

• Кто я на этой картинке?

• Что она для меня означает?

Однако со временем представления о репертуаре возможностей ассоциативных карт расширялись. Стало понятно, что их можно использовать не только как проективную методику, позволяющую услышать «послание судьбы», но и для решения конкретных задач психологической работы – как способ выстраивания взаимодействия на начальных этапах работы, форму выражения и получения обратной связи, помощь в осознании и формулировании проблемы. Карты могут служить подспорьем в самопрезентации и самовыражении, фактически являясь невербальным способом выражения чувств, мыслей, ожиданий. В таком случае они могут выбираться произвольно и быть включенными в самые разнообразные индивидуальные и групповые процедуры.

В последнее время появилось много новых карточных колод, объединенных названием «ассоциативно-метафорические карты» и являющихся продолжением и развитием идей, заложенных в О-картах. Как правило, это набор картинок величиной с игральную карту или открытку, изображающих людей, жизненные и сказочные ситуации, пейзажи, животных, абстракции. Некоторые наборы карт совмещают картинку с надписью, другие представляют собой карточки только с изображениями или карты только со словами. Как правило, это слова, обозначающие те или иные психологические состояния или чувства.

Так, например, колода «О» («ОН», производство ОН-Verlag, Германия) состоит из двух частей, в каждую из которых входит по 88 карт: первая часть колоды – картинки, вторая – слова. Картинки совершенно разноплановые – на них изображены и пейзажи, и конкретные предметы, и люди в разных ситуациях, и фрагменты человеческих тел. Слова также не относятся к какой-то одной категории, среди них встречаются и существительные, и глаголы, и словосочетания (раб, ранить, чужие, голый, тягаться силой и т. п.^[4]). Наличие в колоде словесных и изобразительных карт дает возможность соотнесения визуального образа и слова. Колода «О» – исторически первая и потому наиболее универсальная, олицетворяющая собой саму идею использования проективных карт в психологии и позволяющая работать с самым широким спектром проблем.

Колода «Экко» («Ecco», производство ОН-Verlag) – это набор из 99 карт с абстрактными цветными изображениями. В итальянском языке слово «Ecco» используется как междометие «Вот!». Цветовые пятна, линии, фигуры, никаким образом не привязанные к конкретному содержанию, позволяют выразить настроение, состояние, чувство: «Вот оно какое! Я не могу его обозначить и назвать, но могу продемонстрировать его тебе – вот!» Примерно такой вектор психологической работы задают абстракции «Экко».

Колоды И. Шмулевича (Издательство «Мир карт», Израиль) «Мерлин: Путешествие» и «Мерлин: Мудрость пути» (по 78 карт в каждой) изображают Мерлина – мудреца и волшебника из кельтских мифов, наставника и советника короля Артура. На рисунках Мерлин изображен в различных ситуациях – как похожих на реальные, так и совершенно фантастических. Олицетворяя мудрость и некого внутреннего учителя, «Мерлин» помогает осознавать проблемы, видеть пути их преодоления, облегчает доступ к собственным ресурсам.

Рис. 1. Примеры карт из набора «Мерлин. Путешествие»

Постепенно психологи отошли от традиционного представления об ассоциативных картах как о художественном произведении, имеющем ярко выраженную символическую форму. Стали разрабатываться тематические серии карт, являющиеся набором более конкретных картинок, специально подобранных для работы с той или иной проблематикой (взаимодействие в паре, детско-родительские отношения, целеполагание и жизненная перспектива и пр.). Яркими представителями такого рода карточных колод являются портретные колоды: «Персона» («Persona») и «Персонита» («Personita») издательства ОН-Verlag, «Фейсбук» и «Семейный альбом» издательства Института проективных карт (Одесса, Украина), а также тематические колоды издательства ОH-Verlag «Коуп» («Cope» – Преодоление) и «Хабитат» («Habitat» – Среда обитания), серии, разработанные И. Шмулевичем: «Дуэт», «Призма (Очки)», «Да и нет и то, что между ними», «Ребенок во мне», карты Е. Морозовской «Темная сторона», «Маленькие радости» и множество других.

Представим несколько колод подобного рода.

Например, колоды «Дуэт» И. Шмулевича и «TanDoo» ОН-Verlag предназначены прежде всего для работы с взаимоотношениями в паре. Колода «Дуэт» включает в себя два набора по 96 карт в каждом. Один набор – с картинками, другой – со словами. Колода «TanDoo» – это 99 карт-изображений и 44 карты-знака. Картинки и в той, и в другой колодах иллюстрируют сцены из жизни пар, символически выражающие чувства, потребности, конфликты и ресурсы, возникающие в отношениях двоих на разных этапах развития отношений. Специально подобранные слова (обещание, возможность, секс, смех, интимный, буря, отверженный, агрессор, равнодушный и т. п.) помогают как обозначать, называть проблемы, так и наполнять содержанием те или иные привычные слова, которые так часто используются в разговоре двоих. Карты-знаки указывают направление движения пары или обозначают препятствия, возникающие на их пути.

Колода «Коуп» – это комплект из 88 карт-картинок, разработанных израильским психологом Офрой Аялон специально для работы с психологическими травмами. Колода условно делится на две части – одна из них символически выражает ситуации кризисов и травм, другая – в той же символической форме – способы исцеления, выхода из тупика, восстановления. Также в колоде есть шесть специальных, отдельных карт с изображением рук – они символизируют шесть видов ресурсов, помогающих человеку преодолеть душевный кризис: Чувства, Познание, Деятельность, Общение, Воображение и Вера. С помощью карт «Коуп» клиенты имеют возможность обнаружить скрытые болевые точки, пробудить воспоминания о травматических событиях, выразить свои сильные, возможно, вытесненные переживания и почувствовать, что символизирует собой выход из ситуации, ощутить специфику своих собственных ресурсов.

Кроме того, сейчас разрабатываются и издаются карточные колоды, предполагающие работу с достаточно широким кругом проблем, но в определенном жанре. Например, повествовательные карты «Миф» («Mythos»), «Сага» («Saga») (ОН-Verlag), «Ежкины сказки» (Институт проективных карт) предполагают сочинение и рассказывание своих собственных историй. «Миф» и «Сага» – это колоды, содержащие по 55 выполненных в акварельной технике картинок. На картинках изображены сказочные герои, происходящие с ними фантастические события, принадлежащие героям волшебные предметы (корона, меч, волшебная палочка и пр.)

Рис. 2. Примеры карт из набора «Миф»

«Ежкины сказки» – это 60 квадратных карт с четырьмя видами картинок (Герои, Антураж героев, Действия героев, Взаимодействия). С помощью карт этих колод можно сочинять истории – индивидуально, в паре или в группе, с продолжением и без, со свободной инструкцией или по заданной проблематике. Каждый «шаг» истории можно сопровождать уточняющими вопросами (Кто это? Чего он хочет? Зачем он это делает? Какими качествами он обладает? и т. п.), помогающими пациенту увидеть волнующие его актуальные проблемы.

Рис. 3. Примеры карт из набора «Ежкины сказки»

В последнее время в качестве ассоциативных карт активно используются фотографии («Спектрограммы» У. Халкола – Издательство «Речь», СПб., «Points of You» – Yaron Golan & Efrat Shan, Израиль, «Быть, действовать, обладать» – Институт проективных карт Е. Морозовской и пр.). Фотографии лежат и в основе наших первых карточных наборов «Пути-дороги. Метафора жизненного пути» и «Окна и двери. Метафора взаимодействия с внешним миром».

Рис. 4. Примеры карт из набора «Points of You»

КАК? Методические особенности и основные приемы работы с картами

Основные принципы работы

Метафорические карты могут, безусловно, использоваться в качестве диагностического инструмента, но лишь в той степени, в какой для этой цели могут быть использованы любые действия и выборы человека. Мы предлагаем вам рассматривать карты не как диагностическую методику, а прежде всего как опору, как наглядное средство в психологической работе.

Карточки, конечно, дают вам информацию о человеке, и вы можете интерпретировать ее. Но карты – это не средство для постановки диагноза и составления заключения.

Во-первых, это не методика. Она не создавалась с этой целью, не апробировалась, не валидизировалась и пр. Поэтому даже если вам кажется, что вы что-то про человека поняли, то это всего лишь ваша гипотеза, а не вывод, которому можно доверять. В психологии существует достаточно много проективных тестов (ТАТ или САТ, Тест Роршаха, Тест Сонди, Тест Розенцвейга, Цветовой тест Люшера, наконец! Да мало ли еще…), которые специально разрабатывались для диагностических целей. Но терапевтические карточки к ним не относятся. Именно это дает психологам свободу в выборе стратегии работы с ними и в создании своих собственных колод.

Во-вторых (и в-главных!) – карточки в принципе не для этого. Они – для того, чтобы вам легче было установить контакт с клиентом, помочь ему проявить себя. Не заключая соответствующего контракта, вы не имеет права использовать человека как материал для своих диагностических исследований и интерпретаций. Как только он почувствует, что вы используете его выборы, его ассоциации и рассказы как материал для достижения своих, неведомых ему целей, он замкнется и отдалится от вас еще больше, чем это было в самом начале работы. И напротив, карточки станут вам незаменимым помощником в создании безопасной атмосферы, установлении доверительных отношений, если вы не будете оценивать и пытаться объяснять человеку мотивы его действий, а будете просто разговаривать и играть с ним с помощью карт, помогая ему (ему, а не вам!) в ходе этой беседы или игры понять себя.

Поэтому если вы, даже зная все это, испытываете раздражение, сопровождающееся приходящими в голову вопросами типа: «А почему в этом наборе именно такие картинки, а не иные? Что означает эта конкретная картинка, что она символизирует? А почему здесь нет такой-то карты, она была бы тут очень кстати?» – то скорее всего вы все-таки рассматриваете карточки как диагностический инструмент.

Если кто-то из людей, с которыми вы работаете, считает, что ни одна из имеющихся карт ему в данный момент не подходит, это отличный повод для обсуждения проблемы и ее видения самим человеком, но не вами. Пусть он расскажет, как должна была бы выглядеть карта, которая нужна ему сейчас, что и как на ней должно быть изображено. Можно составить «недостающую» карту из имеющихся. Визуализации и обсуждения – и есть та самая работа, которая является психологической по сути.

Нет такого набора (как нет и в принципе никакого инструмента), который отразил бы абсолютно все возможные нюансы восприятия проблемы, с которой вы работаете в данный момент.

Ни одна карта не может быть интерпретирована однозначно и не может быть отнесена строго к одному какому-то классу. Одна и та же картинка несет в себе для разных людей разные смыслы, что отражает прежде всего различия их актуальных переживаний. Характер отношения человека к карте показывает его точку зрения, его верования и пристрастия, его способ отношения к жизни. Исследуйте его вместе с человеком, размышляйте, анализируйте, предоставляйте новые возможности, стараясь не учить, не направлять, не выносить суждений.

Нет карточек правильных и неправильных, нет выборов верных и неверных. Не стоит делать прямолинейных выводов из выборов своих клиентов, и уж точно нельзя оценивать их.

Поскольку карточки – это не методика работы, а средство взаимодействия с клиентом, то никакой строго описанной процедуры работы с ними не существует. Нет четко расписанной последовательности действий, вопросов, которые непременно нужно задать в определенном порядке… Более того, нет жесткого соотнесения того или иного вида карточек (материала) с той или иной проблематикой. Это, однако, не означает, что нельзя поразмышлять о том, что и как мы как психологи можем делать с ними, как их применять в своей профессиональной деятельности, как использовать специфику того или иного визуального материала. Поэтому попробуем все-таки систематизировать возможности, которые предоставляют нам терапевтические карточки.

Основные стратегии работы

Для начала отметим, что существуют две основные стратегии работы. Клиент может выбирать карточки:

• произвольно, открыто;

• вслепую, наугад, когда они перевернуты и он не видит изображения.

Работа с открытыми карточками более безопасна, она предполагает больший контроль над ситуацией и соответственно снижает тревогу. Поэтому на начальных стадиях работы имеет смысл выбирать именно эту стратегию, постепенно, по мере создания безопасной атмосферы и расслабления клиентов, предлагая им процедуры с закрытыми карточками. В то же время люди обычно рассматривают процедуры с закрытыми карточками как возможность «положиться на судьбу», «получить послание свыше» и пр. И многих это привлекает, так как создает интригу, подстегивает любопытство, привносит в работу ощущение игры.

Галя: Могу сказать о себе. Всякий раз, участвуя в работе с карточками не как психолог, а как клиент, я действительно волнуюсь. Мне интересно, а что же выпадет? Не так давно руководитель нашей обучающей группы по семейной терапии предложила нам, используя набор «Мерлин», выбрать три закрытых карточки и с их помощью рассказать о том, что привело нас в семейную терапию, каким был год нашего совместного обучения и насколько наши первичные фантазии и цели поиска себя как семейного терапевта реализовались в этом году. Не буду делиться действительно личными подробностями, да это и не интересно читателю, скажу только, что испытывала настоящее волнение, прилив адреналина и учащенное сердцебиение. Всякий опыт с карточками, а особенно выбор вслепую, действует волнующе, и это – приятное волнение.

Кроме того, вынужденный работать с предоставленным ему «случайно» материалом, человек анализирует себя более глубоко, отвечает на более сложные вопросы. Поэтому если вы чувствуете, что ваши клиенты достаточно устойчивы, уверены в себе, если они не находятся в остром критическом состоянии, то можно проводить процедуры с закрытыми карточками и в самом начале работы.

Приведем примеры поведения процедуры знакомства с использованием открытых и закрытых карточек.

Пример работы с открытыми картами

Выложив перед клиентом (или группой) карты открыто, изображениями вверх, попросите его (или их) создать свою «визитку» и представить ее вам или группе.

Вот как, например, делает это пришедший на консультацию мужчина 52 лет. Ему мы предложили две колоды карт: «Пути-дороги» и «Окна и двери» (описание – см. Раздел 2). Он выбирает карточку, комментируя свой выбор следующим образом:

– Человек сидит на подоконнике, читает книжку, наблюдает жизнь. Это – мое представление о приятном времяпрепровождении.

– То есть ты хочешь рассказать нам о том, что доставляет тебе удовольствие, что делает тебя счастливым?

– Ну, вы просили от меня визитную карточку, вот я вам и рассказываю о том, что я люблю. Это и есть я сам. Я и есть этот мальчик. Я люблю читать, узнавать. Он сидит на окне, смотрит на мир. И я тоже люблю созерцать, наблюдать…

– А есть ли среди предложенных карточек еще какая-то, которая дополнит твой рассказ о себе?

– Например, вот эта. Я люблю собак. Со бака – доб рая, симпатичная, верная. Я и есть собака. Лежу на жаре после трудов праведных и отдыхаю. Это все. Другое ничего не подходит.

– А если бы у тебя была возможность нарисовать на белой карточке то, чего тебе не хватает?

– Нет, это трудно, мне легче выбрать, чем сказать, что я бы изобразил.

– Спасибо!

Галя: Кстати, мое знакомство с карточками началось именно с этого упражнения. Наша семья переехала в Израиль, поскольку муж получил приглашение поработать в Центре солнечной энергии в пустыне Негев. Мы жили тогда в небольшом университетском поселке в пустыне. Различие жизни в Москве и в пустыне было огромным… Тогда это произвело на меня гигантское впечатление, и под этим впечатлением я прожила не один год. И вот в один из рабочих дней я обнаруживаю себя на семинаре по обучению работе с терапевтическими карточками. Тренер предлагает участникам группы выбрать из набора «Экко» карточку, представляющую каждого из нас. Отлично помню выбранную мной карточку, а ведь прошло уже более пятнадцати лет! Для меня настолько важной была тогда тема «Я в пустыне», что я выбрала такое изображение: узор, напоминающий вид пустыни сверху, и на нем маленькая точка, затерянная между линий. Хорошо помню и комментарий тренера. «Как опытный путешественник, – сказала она, – могу сказать, что в пустыне есть много скрытых от глаз тропинок, и думаю, что ты обязательно найдешь свою».

Пример работы с закрытыми картами

А теперь – вариант проведения процедуры знакомства с закрытыми карточками.

Карточки раскладываются перед клиентом или участниками группы изображениями вниз. Клиент вытаскивает карточку вслепую и представляется, формулируя сходство между собой и тем, что на карточке изображено. Например: «Так же как эта собака, я очень верная». Или: «Я такая же, как это окно, – открытая и нарядная (или, наоборот, закрытая ставнями наглухо)».

В группе эту инструкцию выполняют по очереди все участники. Если они объединены принадлежностью к какой-то социальной группе (например, работают вместе) или общей целью (например, осваивают навыки разрешения конфликтов), то можно сформулировать им задачу представить себя именно в этом общем для всех аспекте. Например: «Расскажите, что общего между этой карточкой и вами на работе?» – «На работе я злой, как эта змея». Или: Что общего между тем, что здесь изображено, и тем, какой вы в конфликте?» – «На карточке я вижу скоростное шоссе, вот и я в конфликте такой – прямолинейный и вспыльчивый».

И не имеет никакого значения, насколько странным вам кажется описанный клиентом образ. Пусть у него дверь будет доброй, извилистая тропинка – хитрой, а украшенное геранью окно – гостеприимным и дружелюбным. Главное, что на самом деле это он говорит про себя.

Предъявление клиенту открытых и закрытых изображений – не единственная возможность разнообразить работу с карточками. Следующие стратегии, которые хочется представить и обсудить:

• работа с картами-изображениями (рисунками, фотографиями);

• работа с картами-словами (или словосочетаниями).

Мы много говорили про копилку зрительных образов, и поэтому понятно примерно, что происходит при предъявлении клиенту карточек с картинками. Теперь остановимся на том, что такое карточки с написанными на них словами и для чего они могут быть нужны.

Как правило, вербальные карточки содержат слова, обозначающие те или иные психологические состояния или чувства (страх, любовь, успех, надежда), или же слова, являющиеся для большинства людей эмоционально окрашенными (успех, неудача, перемены, встреча). Если попросить разных людей поделиться ощущениями, которые возникают у них при восприятии подобных слов, то какая-то часть описываемых ощущений будет общей или очень похожей для всех, но в основном чувства будут различаться. Прочитывая, таким образом, одни и те же слова, люди воспринимают их по-разному, вкладывая в них различные внутренние смыслы. Выстраивая параллели между словами и представленными на ассоциативных картах визуальными образами, они начинают лучше понимать, что имеют в виду, когда используют те или иные слова для обозначения своего состояния.

Есть люди, которые больше склонны к работе со зрительными образами, но есть и такие, которые с большей легкостью работают со словом. Они любят «называть», давать всему имя. Слово более конкретно, чем изображение. Человеку рациональному задача соотнести себя со словом понятнее, чем та же задача применительно к рисункам. Считается, что карточки со словами эффективны в работе с мужчинами. Это не означает, что в таких случаях стоит игнорировать изобрази тельные карточки – напротив! Но начинать лучше со словесных.

Тем не менее в работе с терапевтическими карточками слова играют роль второстепенную – поддерживающую, расширяющую диапазон возможностей, но все-таки второстепенную. Они вводятся в работу как дополнение к карточкам «изобразительным». Считается, что, используя одновременно и карточки с картинками, и карточки со словами, мы вовлекаем в работу оба мозговых полушария, тем самым развивая межполушарные связи. Описано довольно много процедур, в которых клиенту предлагается работать одновременно и с одним видом карточек, и с другим. Однако здесь, как и в любой другой психологической работе, надо придерживаться золотого правила: работа будет эффективной только тогда, когда клиент САМ захочет ее выполнить. Добавить карточки со словами можно, конечно, прямо на первой же встрече. Но! Только если пациент захочет это сделать. Обычно соединение картинки и слова – задача нетривиальная.

Вот, например, прием работы с двойным рядом карточек – «Соотнесение со словом» (этот прием, кстати, один из самых простых в ряду себе подобных). После того как человек выбирает карточку, представляющую какую-то его проблему, ему предлагают выбрать «словесную» карточку, наиболее полно и точно отражающую суть этой проблемы. Основная задача клиента – найти и описать связь между двумя этими карточками. Какой аспект проблемы более всего выражает данное слово? Какой – менее? И наоборот – что из содержания написанного на карточке понятия выражено в картинке более всего, а что отсутствует?

Галя: Я не раз наблюдала, что это упражнение вызывает некоторое раздражение, да и сама я его испытывала. Уверена, это происходит потому, что, несмотря на внешнюю простоту, оно заставляет проделать определенную работу. Слово, речевая метафора – вещь более определенная, более жесткая, чем картинка. Выбирая ту или иную словесную карту, пациент чувствует, что он открывается, возможно, чуть более, чем ему хотелось бы. Поэтому использовать слова надо, когда люди уже чувствуют себя более-менее защищенными. Особенно если речь идет о групповых занятиях.

Именно поэтому стратегия «Закрытый выбор слова и открытый выбор изображения», когда психолог предлагает найти картинку осознанно, а слово – наугад, снижает напряжение, поскольку снимает с человека ответственность за выбор слова. Вопрос к пациенту при этом остается прежним: как связаны между собой слово и изображение? Причем вариант: «Слово совсем не подходит к этой карточке» – тоже принимается, только его надо аргументировать.

Иногда можно предложить людям выбрать несколько слов. Тогда и проблема жесткого выбора решается. Назовем этот прием «Снежинка» (или «Звездочка» – в зависимости от количества выбранных слов). После того как человек выбрал карточку, которая выражает какую-то его проблему, он должен положить вокруг нее выбранные открытым способом (или все-таки наугад, такой вариант тоже не исключен, хотя возможность множественного выбора и без того уже облегчает задачу) подходящие карточки со словами. Можно спросить, какой нюанс добавляет к карточке каждое слово, какие нюансы все-таки не выражаются имеющимися вариантами словесных карточек. Можно попросить пациента оценить в баллах (например, от 0 до 10), в какой степени каждое выбранное им слово выражает его проблему (0 – слово не имеет никакого отношения к проблеме, 10 – слово настолько точно подходит к проблеме, что могло бы служить ее названием).

Галя: Приведу пример работы с образными и вербальными карточками в семейной терапии^[5].

Рони и ее семья

Родители девочки Рони обратились с просьбой помочь им организовать семейную жизнь без конфликтов, ссор и драк между детьми. Всего детей было шестеро, Рони – младшая из них, девочка с задержкой развития и гиперактивностью. Она училась в специальном классе для девочек со сложностями в учебе, но и там страдала от девчачьих бойкотов, интриг и недоброжелательности. Познакомившись на первой встрече с родителями и выслушав их, я поняла, что одной консультацией тут не обойтись, что вся семья должна будет походить на встречи. Необходимо познакомиться со всей семьей, понять роли, обязанности и права каждого из ее членов, личные и общесемейные потребности, цели, привычные схемы поведения и реагирования, семейные «сценарии» и «мифы». Хорошо бы увидеть границы между родительской и детской подсистемами. Подобного рода «присматривание» занимает несколько встреч, после чего можно решить, как и с кем работать. Я объяснила родителям, почему они должны привести на следующую встречу максимально возможное количество детей (двое старших служили в армии и дома бывали далеко не каждый день). На следующей встрече мне посчастливилось познакомиться с тремя младшими детьми, постоянно живущими дома, взрослой дочерью, живущей отдельно, и ее мужем. После обычных для знакомства процедур я предложила каждому выбрать по две карточки, отражающих проблему в семье – одну карточку с картинкой, другую – со словом. Было очень важно сформулировать задание так, чтобы проблеме не было дано имя «Рони». «Что мешает мирной семейной жизни? Что бы вы хотели изменить? Мы выслушаем каждого, а потом вы придете к общему мнению». Хочу пояснить ход своих мыслей, объясняющий, почему я решила задействовать вербальные карточки в самом начале работы. Дело в том, что мое первичное видение этой семьи было несколько ошибочным, можно сказать, что я «встретила их по одежке». На первую встречу родители Рони явились неряшливо (чтобы не сказать «грязно») одетыми, отец был не брит. Оба выглядели хмурыми, недоброжелательными, смотрели исподлобья. Представились безработными. Из всего этого я вынесла мнение, что имею дело с людьми неискушенными, даже недалекими, способными обидеться на предложение «поиграть в картинки». Я использовала карточки со словами с единственной целью – сделать первые задания более «академичными», внушающими, как мне казалось, почет и уважение к процессу. Сразу скажу, что с рефлексией («Что они подумают», «Что я о них подумала…») я перестаралась, в чем убедилась достаточно скоро. Выяснилось, что и с их психологической неискушенностью ошиблась. За год до встречи со мной родители Рони участвовали в психологических групповых занятиях – в тренинге детско-родительских отношений. Они работали с психологами и по поводу своих индивидуальных проблем: мать семейства страдала депрессией, у одного из старших сыновей – тяжелые нарушения поведения. Тем не менее необычная для меня стратегия – подключение словесных карточек прямо на первом занятии – дала мне много важной информации о семье, о взаимодействии внутри нее, о межиндивидуальных различиях. Для пациентов же моих было неожиданностью оказаться перед фактом глубокой разрозненности вроде бы очень теплой семьи с традициями субботних совместных обедов, с ответственностью матери за утренний подъем детей (в возрасте от 9 до 30 лет!).

Какие же карточки помогли нам «поставить диагноз»? В задании участвовали карточки из набора «Сага» и «О».

Мать выбрала карточку с изображением паука (Приложение 1, рис. 1.1) и добавила к ней слово «Раб». Она объяснила, что семья для нее – тяжелый труд, что дети ей мало помогают, оттого она постоянно бывает раздражена, сердится на Рони, кричит, подавая всем плохой пример, хотя прекрасно понимает, что на Рони кричать нельзя (и потому, что крик не изменит ее природы, и потому, что в ответ на крик она начинает «беситься»).

Отец Рони выбрал картинку с изображением учителя в классе (Приложение 1, рис. 1.2) и слово «Сопротивляться». По мнению отца, если бы Рони не сопротивлялась его попыткам делать с ней домашние задания, она бы училась лучше. На мой вопрос, как это связано с мирной обстановкой в доме, он ответил, что Рони дома не делает уроков, а вся семья пытается ее заставить, что только добавляет ссор и конфликтов.

Самый близкий по возрасту к Рони брат Матан неожиданно для всех, считавших, что ему Рони мешает больше всего, выбрал картинку с клоуном (Приложение 1, рис. 1.3) и слово «Смех». «Рони всех веселит. Она умеет дурачиться, и мы все смеемся. Она – наш домашний клоун. Я не хочу, чтобы она менялась». «А чтобы дома что-то поменялось, ты хочешь? Тебе комфортно дома?» Матан отвечает: «Конечно, хотелось бы, чтобы меня не заставляли с ней гулять. Я ведь мальчик, я убегаю с другими мальчиками или играю с ними в футбол. А Рони сердится и дерется. Мальчишки иногда смеются надо мной».

Старшая сестра – замужняя беременная женщина, живущая отдельно (однако несколько раз в неделю приходящая домой, чтобы мама покормила ее и ее мужа), выбрала картинку с парящей высоко в небе птицей (Приложение 1, рис. 1.4) и слово «Согласие». Она объяснила свой выбор так: «Я уже не принадлежу этой семье. У меня своя семья. Скоро у нас будет ребенок. Ну… я, конечно, надеюсь, что мама будет мне помогать с ребенком. Я – как эта птица, смотрю на семью моих родителей свысока, и мне есть что сказать им. В семье нет согласия, нет мудрости. Поэтому я выбрала это слово. Между родителями нет согласия относительно воспитания детей. Один наказывает, другой отменяет наказание. Так не было, когда мы, первая тройка, были маленькими. Поэтому мы выросли успешными, а у этих одни проблемы. На вопрос, что изменить, я говорю – нужно согласие между родителями».

Муж замужней дочери (я его не приглашала, он сам пришел) без лишних стеснений претендует на роль моего помощника. Я понимаю, что он пришел по приглашению родителей, поскольку им было важно продемонстрировать мне «образованного зятя», к тому же с русскими корнями. Он выбирает картинку с изображением календаря и часов (Приложение 1, рис. 1.5) и слово «Запутанность». Его аргументация и позиция близки к восприятию его жены (и на том спасибо).

Последний участник, явившийся на встречу, четвертая из детей семьи – Примадонна. Я не ошиблась. Именно так называют девочку в семье, не используя ее имя совсем. Мать представляет мне ее с гордостью, выплескивающейся через край. Собственно, она гордится всеми своими детьми и зятем (причем зятем – особенно!). Всеми, кроме Рони.

Примадонна настолько нарциссична и эгоцентрична, что не слышит (или не хочет слышать) задание вообще. Она пришла показать себя и поговорить только о себе. Она выбирает две карточки с изображениями комнат: спальни и гостиной с ковриком и камином (Приложение 1, рис. 1.6) и две карточки со словами: «Жертва» и «Обязан». Примадонна говорит: «У меня нет телевизора. Мне нужен телевизор. Это – все изменения, которые мне нужны. Родители обязаны покупать детям то, что им нужно. Это просто смешно, что у меня нет телевизора». Я: «А почему ты выбрала второе слово – жертва?» Примадонна: «Ах, вы не знаете? Вам не рассказали, что Матан поступил в ешиву (религиозное училище), и по их законам у нас в доме не должно быть телевизора? Жертва – это я. Почему все должны страдать из-за его дурацкой ешивы? Почему Я должна страдать?»

Закончу на этом, поскольку у меня не было намерения рассказывать обо всем процессе работы с семьей. Я хотела лишь показать (надеюсь, мне это удалось), как много вам как психологу, знакомящемуся с семьей, может дать процедура соотнесения картинки и слова.

Слова также дают возможность выражать отношение к проблеме интонацией. Человек выбирает связанное с «изобразительной» карточкой слово и произносит его с разной интонацией – вопросительной, восклицательной, утверждающей, неопределенной. Важно при этом проследить за своей внутренней реакцией на это. Подобные процедуры особенно полезны, когда человек «тонет» в своих чувствах.

Итак, мы поговорили про открытые и закрытые карточки, карточки со словами и без слов. Какие еще разновидности работы с карточками существуют? Давайте рассмотрим возможные конкретные техники.

Техники работы

Те же принципы, которые применяются при работе с метафорами в разных видах терапии, применимы и в работе с карточками как метафорами визуальными. Метафора позволяет приблизиться к внутреннему миру, ощутить проблему как отдельно существующую, увидеть перспективу преодоления как путь со своими преградами, ощутить ресурсы. В этом ее сила. Нам очень близка идеология нарративной терапии, провозглашающей, что проблему можно и нужно отделять от человека, рассматривать саму по себе. Этот взгляд позволяет снижать чувство вины, тем самым ослабляя эмоциональное напряжение, высвобождая силы на решение. Посмотреть на проблему со стороны помогают, в частности, карточки. Например, человек жалуется вам на свою нерешительность: «У меня много планов, много идей, но жизнь проходит, а я так ничего и не делаю. Откладываю на потом, но “потом” не наступает никогда. Я в отчаянии…» Попросите его выбрать карточку, представляющую эту его проблему. Он выбирает картинку и называет ее «Нерешительность». Попросите его поговорить со своей проблемой, расспросить, каким образом ей удается контролировать ситуацию, с помощью чего? Когда она чувствует себя сильнее, когда слабее? Что ее ослабляет? Чего она боится? Пусть ваш пациент исследует проблему, поговорит с ней, пусть она сама ему расскажет про себя. Назовем эту технику «Очеловечивание», «Одушевление». Можно ведь не только проблему «оживить», можно и рисунок на карточке рассмотреть как мудрого советчика и послушать, что он скажет. Например, на карточке нарисована птица (кошка, собака, какой-то человек, окно, дверь, дорога…). Можно спросить клиента: «А что говорит тебе эта птица? Что она сейчас хочет сделать? А что можешь и хочешь сейчас сделать ты?» Таким образом человек обращается к спрятанным в нем самом ресурсам.

Раз уж мы оживили картинки и заставили их заговорить, давайте пойдем дальше и наполним их музыкой. Предположим, вы работаете над темой «жизненный путь» с помощью «дорожных» карточек, пациент рассказывает вам о своем детстве, о родительском доме, об уходе из дома. Спросите его, какая музыка звучит во время каждого из этапов его жизни? Кто эту музыку «заказывает»? Кто выбирает исполнителя, кто дирижирует? Она тихая? Громкая? Приятная? Навязчивая? Можно спросить: «Какую мелодию вы хотели бы сейчас услышать (марш, вальс, джаз, рок и пр.)? Каковы голоса персонажей – кого они напоминают? Какая мелодия звучит внутри тебя?» Назовем эту технику «Озвучивание».

Таким образом, у нас тут целая студия мультипликации: оживили, озвучили… Теперь нам необходим режиссер. Именно так назовем следующую технику работы – «Режиссура». Можно попросить клиента организовать представление, в котором примут участие присутствующие на карточке персонажи. Потом можно как угодно менять это представление (убирать персонажи, добавлять их и т. п.). Пациент сам выбрал карточку, это его театр, его метафорическое пространство, его мир. Он здесь главреж, генерал и король. Позволим ему поиграть с героями картинки.

Карточка – это метафорическое пространство, на него человек проецирует себя, свою ситуацию. Инструкция «Что бы ты сюда добавил?» позволяет изменить взгляд на ситуацию внутри себя. После всех произведенных им изменений хорошо бы спросить: «Как эти метафорические изменения выглядели бы в реальности?» Например, при разговоре про достижение цели человек выбирает карточку, на которой изображен дом с крепко захлопнутой дверью на замке. Можно предположить, что он недоволен своими жизненными успехами, считает себя неудачником. Попросите его срежиссировать ситуацию на карточке, развить её так, как ему хочется. Предположим, он нашел ключ, открыл замок и распахнул дверь. Спросите его: «Что вы можете сделать, чтобы это произошло в вашей жизни?» Разговор об этом может стать очень продуктивным, ведь его манипуляции с карточкой фактически отражают изменения, которые он хотел бы привнести в картину своей жизни.

А вот еще один «киношный» прием – «Зум» (Zoom). Подобно объективу фотоаппарата, мы можем приближать и удалять изображение на карточке. После того как человек выбрал карточку, надо попросить его выбрать другие (со словами или картинками) и расположить их вокруг основной на том расстоянии, которое отражает близость их к центральной картинке. Таким образом становится видна вся картина в целом. И наоборот, можно выбрать карточку и после этого как бы разделить ее на более мелкие части – выбрать другие картинки, отражающие ее составные части, уровни развития, фон и фигуру… Можно проранжировать эти части по важности. Но главное – обсудить после этого, какой смысл скрывается за всем этим? Какие чувства? Что болезненно? Что, напротив, вызывает радость и удовольствие?

Над чем бы вы ни работали, всегда полезно взглянуть на проблему с разных сторон, сквозь разные объективы, разные призмы. Назовем эту технику «Очки». После того как человек выбирает карточку, которая для него символизирует какую-то проблему, надо посмотреть на неё с помощью разных очков: «А что бы по этому поводу сказал ваш папа (если бы он увидел эту картинку)? Мама? Муж, жена, дети, начальник на работе? Эта карточка задела бы их? Произвела бы впечатление? Чье мнение вы бы хотели узнать?»

Итак, работая с карточками, мы с вами выступали в роли режиссеров, музыкантов, фотографов. Теперь давайте побудем художниками. Еще одна техника – «Раскрашивание».

После того как человек выбирает карточку, которая для него представляет какую-то проблему, скажите ему: «Представьте, что эта карточка нарисована простым карандашом, и мысленно раскрасьте ее так, как вам хочется». Человек может использовать любые цвета – те, которые на самом деле представлены на карточке, и совершенно другие, которых там нет и в помине. Пусть вам кажется, что новая раскраска изменила самую суть картинки, не одергивайте его. Пусть он делает это, как хочет, ведь этот процесс отражает его внутреннее состояние. И можно поговорить об этом. А можно и не говорить, иногда достаточно просто «увидеть» ситуацию по-новому.

И в развитие этой техники – «Расширение рисунка», продолжение его на чистом листе бумаги. Делается это примерно таким образом: карточка кладется на середину листа, и вы просите клиента продолжить рисунок, причем таким образом, чтобы был заполнен весь лист. Если это сюжетный рисунок, можно продолжить развитие сюжета, если это сложные пятна и узоры, как в наборе «Экко», то – продолжить узор. Эта техника позволяет сделать выбор карточки еще более личным, углубить взгляд, погрузить пациента в метафору. При этом, поскольку он сам рисует продолжение, его тревоги и защиты ослабляются, а чувство контроля над ситуацией, наоборот, растет. Также, поскольку сама техника расширения рисунка напоминает технику «Сквигель», придуманную английским психологом Д. Винникоттом, процедуру по расширению рисунка можно проводить точно по такой же схеме. Винникотт использовал эту технику в работе с детьми, отказывающимися сотрудничать, настаивающими на том, что они не умеют и не хотят рисовать, не откликающимися на просьбы что-нибудь сделать самим. В таких случаях психолог может сам начать рисование. Изобразив что-нибудь простое (линию, геометрическую фигуру), он просит ребенка продолжить рисунок, нарисовав что-нибудь аналогичное. Следующим ходом рисунок продолжает психолог, затем снова ребенок и т. п.

Галя: Модифицировав эту методику, я предлагаю ребенку соревнование. Нарисовав какую-нибудь линию, я прошу ребенка угадать, что я хотела изобразить, и закончить мой рисунок. Потом мы меняемся ролями – ребенок рисует линию (обычно она бывает гораздо более запутанная и сложная, чем моя), а я отгадываю его замысел и дорисовываю. То же самое можно делать и с карточками: положив карту на чистый лист, начать «развивать» рисунок. Дорисовав совсем чуть-чуть, предложить ребенку продолжить и т. д.

Вот пример использования техники «Расширение рисунка» в работе с детьми.

Четвертый класс борется с Балаганом^[6]

Было это много лет тому назад. Неся профессиональный груз школьного психолога в школах и детских садах, я не раз удивлялась лояльному отношению израильских педагогов к проблемам поведения детей в школе. Но и восточному терпению израильских демократов от педагогики иногда приходит конец. Так, в одной из школ, бывшей оазисом культуры (заметьте, я не поставила кавычек, так как применила слово «оазис» отнюдь не цинично) в «трудном» микрорайоне, стремительно покидаемом трудящимся народом и концентрирующем в себе всякого рода паразитирующую на теле общества публику, образовался у нас целый «неуправляемый» класс. Классный руководитель худо-бедно справлялась с девятилетней озорной малышней, а вот «предметники» просто отказывались входить к ним, жаловались, что мальчишки бегают по классу, кричат, дерутся; девчонки болтают, кидаются записочками, шушукаются и в конечном итоге, задираемые мальчишками, присоединяются к ним и носятся вместе в лучшем случае между столами, а в худшем – по ним. При этом учителя-предметники определенным образом «сотрудничают» с проблемой: разрешают «выйти в туалет» или «попить» тем ребятам, от которых заведомо ожидается плохое поведение, а те, понимая нежелательность нахождения их в классе, больше не возвращаются, а так и остаются «тусоваться» в школьных коридорах.

После безуспешных попыток школы работать с родителями, провалов индивидуальных программ коррекции поведения и многочисленных педсоветов, надоедливо пережевывающих известные всей школе имена «этих, из четвертого класса», директор, завуч и учителя приблизились к точке кипения и отчаяния. Директор школы, маленькая отважная женщина, перегнувшись через свой непропорционально большой директорский стол и решительно вперив в меня взгляд, твердо заявила: «Ты понимаешь, что нужно сделать что-то другое! Совсем другое! Учителя чувствуют, что, направляя их работать в этот класс, я посылаю их на очевидный неуспех. Им уже все надоело. Можешь ты придумать что-нибудь абсолютно новое? Учителей надо встряхнуть, надо дать им в руки какой-то неожиданный инструмент. А детей следует чем-то ошарашить, как-то замотивировать – совершенно по-другому…»

Надо сказать, что в то время я закончила курс обучения нарративной терапии, и, будучи по молодости лет склонной к увлечению познанием и желанию моментально попробовать все, что выучила, все свои терапевические вмешательства в тот период я строила по нарративной схеме. Но это были вмешательства на индивидуальном уровне! Как использовать позитивные гуманистические идеи Майкла Уайта в работе с целым классом и учительским коллективом? Я изобретала, видимо, уже давно кем-то изобретенное колесо, крутя так и сяк в голове идеи нарративной терапии. И программа действий, которая в конечном итоге привела к успеху (как читатель, думаю, уже догадался), зрела в моем мозгу, кристаллизовалась в конкретный план, подходящий, как я тогда думала, данной школе и классу, но впоследствии, доложенная мной на еженедельных общегородских психологических посиделках, распространилась и на другие классы в городе.

«Читатель ждет уж рифмы “роза”»… Когда же будет про карточки? – спросите вы и будете правы. Мы говорили о том, что не существует «психологии терапевтических карточек» на том уровне, как существует психоанализ или когнитивно-бихевиоральная терапия. Карточки – это всего лишь подручный инструмент в руках психолога. Давайте в сушь последнего предложения внесем немного поэзии. Скажем так: в этом моем опыте чувствуется вдохновение влажного австралийского ветра идей нарративной психологии. А кроме этого – некоторый наработанный мной до того «карточный» опыт.

Получив «добро» от директора на то, чтобы отводить один час в неделю на психологическую работу в четвертом классе и еще час – на «разбор полетов» с работающими в этом классе учителями, я пошла к детям. Со многими из них я была знакома лично по предыдущим наблюдениям, встречам с родителями и проведенной психодиагностике. Встретили меня заинтересованно. Однако на долгое внимание я не рассчитывала, поэтому сразу же взяла быка за рога. Обратилась к детям (учительница тем временем раздала каждому по листочку): «Давайте-ка напишем письма в ваше будущее. Скажем, лет эдак через двадцать, идет? Что с каждым из вас будет? Попробуйте обратиться к своему будущему. Начните письмо так: “Здравствуй, будущее! Я представляю тебя…” Дальше каждый продолжит по своему разумению». Минут через 5–10 мы начали слушать детей. Большинство написало о своем будущем замечательном благосостоянии. Фантазия не пошла дальше виллы с бассейном и гаража с «Вольво». Это и понятно, напомню, что дети из неблагополучного района. Некоторые унеслись в мечту о какой-то профессии. Например, одна девочка написала, что очень любит собак, но мама не разрешает ей заводить собаку. Так вот через двадцать лет она видит себя ветеринаром в клинике для животных. Самые чувствительные видели себя создавшими полную семью с детьми и радовались совместному счастливому времяпровождению в ней.

«Замечательно. Прекрасное будущее. А вы заметили, что оно уже немножко приблизилось? Пока вы думали, писали и читали, будущее стало на несколько минут ближе. Думаю, то, что вы сумели сформулировать, куда вы хотите прийти и чего хотите от будущего, поможет осуществиться вашим желаниям. А что еще поможет? Вот многие написали, что видят себя обеспеченными людьми, хотят зарабатывать много денег. Как это возможно? Как это приблизить?» Дети начали перечислять «доходные профессии». Все это происходило давно, тогда многие хотели стать «компьютерщиками», но говорили и про летчиков, и про работу в сфере торговли. Сошлись на том, что надо будет, наверное, учиться дальше в колледже или даже в университете. Мы спускались по лесенке времени, приблизившись к настоящему сначала лет на десять («Для колледжа надо экзамены хорошо сдать, баллы набрать», «Я в армии буду служить. Там тоже можно хорошую профессию приобрести, на летчика в армии учат, только в летчики непросто попасть»), а потом и на пять. Дети оказались довольно «продвинутыми», когда с ними заговорили серьезно.

И к чему привела нас дискуссия про будущее? Конечно, к тому, что дети творят его уже сейчас. И что помогут его осуществить знания и хорошие оценки. «А что мешает? Как вы это видите? Вы все хотите получать знания, учиться, хотите, чтобы учителя и родители хвалили вас, но что-то мешает вам, правильно?»

Напомню, что первые этапы нарративной терапии предполагают отделение проблемы от человека (экстериоризация её). Блестящая идея, позволяющая, к примеру, не бороться с импульсивным ребенком, а вместе с ним, в партнерстве с ним бороться с импульсивностью. Во время обсуждения проблем имеет смысл прислушиваться к словечкам, которые использует клиент для описания своего состояния, чтобы для окончательного отделения проблемы от человека дать ей свое собственное имя.

В случае моего четвертого класса дети говорили обо всем, а я направляла их на разговор не о них самих, не о конкретных плохих девочках и мальчиках, а о чем-то, что мешает им всем. Не кто-то, а что-то! Для такой процедуры отделения трудностей от конкретных детей карточки подходят как нельзя лучше. Известно, что дети любят рисовать, они привыкли к тому, что в школе им частенько дают задания, связанные с рисунком. Однако нарисовать «проблему» представляется довольно непростым заданием для девятилеток. Вместе с тем создание визуального образа проблемы значительно облегчает процесс ее экстериоризации. И тут мне пришли на помощь терапевтические карточки. В данном случае я использовала любимые мной наборы «Хабитат» и «Экко». Предложила каждому выбрать карточку, напоминающую о трудностях в классе, затем расположить ее на середине листа белой бумаги и продолжить рисунок, так чтобы он еще в большей степени представлял ситуацию в классе.

Дети блестяще справились с задачей. Примеры рисунков можно посмотреть в Приложении 2 (рис. 2.1–2.3). Все они носят «взрывоопасный» характер, дети выбрали карточки с изображениями пожара, войны, грозы и т. п. Досталось и учителям: дети воспринимали их как часть того, что им мешает (!), на их рисунках учителя выкрикивают: «Прекратить! Тишина!» Посмотрев на рисунки, сразу понимаешь, что детям в классе неуютно, тревожно, атмосфера там совсем не располагает к учению.

В процессе всего этого обсуждения, выбора карточек, рассматривания рисунков дети потихоньку начали давать имя тому, что не дает им учиться и чувствовать себя в классе комфортно. Эти слова я выделяла из общей речи и записывала на доске. Выкристаллизовалось слово «балаган». На иврите и по-русски это слово означает примерно одно и то же, только в ивритской простонародной речи оно используется чаще. Мы стали говорить, что четвертый класс борется с балаганом. (Впоследствии та же схема работы была использована другим психологом в школе религиозных девочек, которые пере ссорились до такой степени, что атмосфера в классе стала невыносимой. Девочки назвали свою программу элегантно – «Воюем с войной».)

Итак, дети уже не называли имен мешающих им учиться ребят, они говорили о разных проявлениях «балагана» и «балаганизма», я ввела в их речь выражения типа «помогать Балагану входить в класс», «не давать Балагану входить в класс», «выгонять Балаган», «побеждать Балаган» и т. п.

Дети написали Балагану грозное письмо, они запугивали его, объяснялись в нелюбви к нему и признавались в желании расстаться с ним навсегда. Один из грозных плакатов повесили в классе.

Для того чтобы потренироваться распознавать моменты, когда Балаган входит в класс, я сняла на видео один из уроков. Его проводила классный руководитель (лицо для учеников авторитетное), поэтому мы все не очень удивились, что съемка прошла в атмосфере вполне рабочей. После этого мы осмелели и решили записать на видео один из уроков музыки (музыку дети не очень-то уважают…), ожидая получить там много материала для изучения свойств Балагана, его способов проникновения в класс и коварной природы. Каким же было сюрпризом для всех, включая самих детей, когда урок прошел спокойно как никогда!

По теории на следующем этапе терапии мы должны были бы искать исключения из правил, понять, когда Балаган НЕ приходит. Оказалось, что класс перешел с этапа «отделения от проблемы» на этап «исключений из правил» самостоятельно и самым естественным образом. Не все уроки проходили гладко. Пока еще было очень много «балаганизмов», но уже все знали, что «дети могут, если захотят». На один из уроков пригласили директора школы, чтобы вместе посмотреть фильм, где четвероклассники сидели на своих местах, внимали учителю, писали в тетрадях, словом, делали все, что и должны делать нормальные школьники. К слову, привлечение свидетелей успеха – это тоже часть нарративной терапевтической программы.

На этом этапе я посчитала необходимым встретиться со всеми учителями четвертого класса, чтобы, во-первых, донести до них суть нарративной теории, а во-вторых, мобилизовать их на священную борьбу с Балаганом, оснастить словарным запасом, ввести в курс дела. Для этой встречи я также приготовила набор карточек «Сага» и попросила выбрать карточку, которая символизирует для педагогов проблемную точку в работе именно с этим классом. Вторым заданием было выбрать из набора карточек ту, в которой они видят возможный поворотный пункт, еще неиспользованный потенциал. Ответы и реакции были самые неожиданные и очень интересные. Во всяком случае, это было то другое, о чем просила директор школы. Для меня была неожиданной реакция одного молодого и очень ценимого мной учителя, причем довольно успешного. Он резко возражал против идеи отделения проблемы от ребенка и от учителя, поскольку, по его мнению, это снимает с них ответственность за ошибки. Дискуссия была очень плодотворной. Это не были те скучные педсоветы, когда учителя только перечисляли все проступки четвероклассников, создавая образ неуправляемых дьяволят. В работе с карточками каждый нашел потенциал изменения стиля работы с классом или по крайней мере взглянул на него по-другому.

Для примера приведу ответы молодой учительницы рисования. Ей управлять классом было труднее всех. Характеризуя проблему, выражая свое отношение к ней, она выбрала из набора «Сага» образ розы, пояснив, что любит детей, что дети, по ее представлению, прекрасны, но она попросту боится до них дотронуться, боится «уколоться». Не знает, как к ним подступиться, осторожничает, опасаясь их непредсказуемой реакции. По ее словам, мой рассказ о том, как развивались события в четвертом классе, снизил уровень ее страха. Она попросила встретиться со мной отдельно, чтобы обсудить этот вопрос более детально. Когда же она выбирала карточку, выражающую возможный ресурс в работе с четвертым классом, она предъявила нам картинку с изображением кубка. Учительница сказала: «Мне бы хотелось быть здесь. Быть победителем. Я знаю, что недостаточно авторитарна и должна развивать в себе умение быть тверже, ассертивнее. Мне бы хотелось привести этих детей к победе. Я буду помогать им в их борьбе с Балаганом».

Я не описываю подробно все имевшие место встречи как с классом, так и с педагогами, чтобы поскорее подойти к описанию еще одного варианта использования карточек в психологической работе. Мы подходили к окончанию нашей совместной «борьбы с Балаганом», и я должна была «выпустить» моих четвероклашек в свободное плавание. Мне хотелось дать им с собой в дорогу нечто вещественное для напоминания им об их намерениях, успехах, для их усиления. На предпоследнее занятие я принесла только карточки «Экко». Я очень люблю этот набор и часто использую его в работе со взрослыми. Кто не представляет себе этих карточек, поясню, что на них изображены неструктурированные пятна, линии и полоски разного цвета. Мне было интересно, как мои маленькие борцы с энтропией справятся с этими довольно-таки неорганизованными образами. Справились великолепно!

В прошлый раз они рисовали Балаган, а сейчас я попросила их выбрать карточку, противоположную Балагану, карточку, которая отражает те изменения, которые произошли в классе после того, как дети стали учиться не пускать туда Балаган. После чего следовало положить выбранную карточку на середину листа и продолжить рисунок.

Все дети выбрали яркие, красивые карточки, более или менее структурированные, и распространили рисунок на весь лист. Некоторые попытались превратить «балаганистую» карточку «Экко» в какой-либо конкретный образ, например, в дерево или реку. Другие продолжили фантазировать и соорудили на листах узоры невиданной красоты (примеры можно посмотреть в Приложении 2 – рис. 2.4–2.6).

Собрав рисунки, я отправилась в фотомастерскую, отсканировала и распечатала для каждого ребенка его произведение, а несколько рисунков увеличила до размеров больших плакатов. На последней встрече дети развесили плакаты в классе, а свои личные работы унесли каждый с собой – домой, показать мамам и папам.

Не думаю, что этот рассказ требует подведения итогов. Я постаралась ясно изложить, почему на определенных этапах работы я выбрала именно карточки и почему именно те, а не другие. Однако хочу еще раз повторить, что этот мой опыт в очередной раз показал, что и взрослые, и дети с удовольствием работают с карточками, что сам процесс выбора «говорящей с ними» карты становится для них волнующим, заставляющим заглянуть внутрь себя, снимает барьеры тревожности и делает любую работу более привлекательной.

А вот еще одна техника работы с пространством с помощью карточек. Условно назовем ее «Римский мост».

Обращали ли вы внимание на то, как устроен арочный древнеримский мост? Каждый камень поддерживается слева и справа двумя другими камнями, образуя прочную структуру, не поддающуюся разрушительному влиянию непогоды и времени. Этот яркий образ лежит в основе описываемой техники проведения терапевтической сессии, во время которой психолог все получаемые от пациента карты раскладывает так, что «камни прошлого» ложатся слева, а «камни желаний, целей, намеченного будущего, планов» – справа. Все, что касается настоящего, находится в середине и удерживается картами прошлого с одной стороны и картами будущего – с другой. Жизнь, таким образом, предстает как крепкая надежная арка, в которой все взаимосвязано. Для пациента, дающего достаточно ассоциативного материала, вы можете выстроить второй слой арки – мотивационно-энергетический, поддерживающий его «внешнюю» оболочку. Ваше воображение, творческий подход и глубокое понимание личности пациента, возможно, превратят римский мост в радугу, если вы придумаете идеи и для других «слоев» личности пациента. Важно, чтобы к окончанию беседы перед ним предстала устойчивая структура, внушающая надежду и уверенность в своих силах для преодоления той проблемы, с которой он столкнулся.

Римский мост

Я решила использовать эту технику в работе с Элем, женщиной примерно 50 лет, которая согласилась поучаствовать в нашем эксперименте с новыми карточными колодами – оконно-дверными и дорожными. Для начала я думала использовать в работе с ней только их – чтобы посмотреть, какие из них работают, какие нет. Однако удержаться только в рамках этих колод не удалось – Элем не хватало материала, ей хотелось самой контролировать ситуацию, самой выбирать карточки из большого количества. Я предоставила ей эту возможность, и смесь различного содержания, разных изобразительных стилей помогла сделать наш поверхностный поначалу эксперимент достаточно глубоким и содержательным.

Острой, болезненной проблемы Элем в настоящее время не испытывает, но в ответ на мою просьбу сформулировать какую-нибудь не очень глубокую проблему, она говорит следующее: «Я очень люблю читать, но уже довольно долгое время почти не читаю ничего серьезного. В основном – детективы и прочее легкое чтиво, которое я “поглощаю” в транспорте, пока еду на работу. Периодически меня начинает от этого подташнивать, мне хочется более серьезной “пищи”, я открываю привлекающие меня книги, прочитываю кусочек, воодушевляюсь, думая: “Вот оно! Я это куплю и начну читать прямо сегодня же. Вот только закончу уже начатый детектив – ну хочется же узнать, кто убийца”. На следующий день, собираясь на работу, я задумчиво стою перед полкой книжного шкафа, на которой любовно сложены стопочкой купленные и даже слегка приоткрытые и начатые мной такие замечательные, такие умные и желанные для меня книги… и беру с собой в дорогу очередное бульварное чтиво. Или, дойдя до ближайшего книжного киоска, покупаю что-нибудь дешевенькое, карманное… Вечерами поглядывая на полку, я испытываю тоску, ностальгию, чувство вины, любопытство – в общем, целую гамму чувств. Но по вечерам дома я не читаю, а утром ситуация повторяется. Такая вот история».

Раскладываю рубашками вверх карточки двух колод – «Окна и двери» и «Пути-дороги» – и прошу Элем выбрать наугад четыре карточки. Она выбирает, переворачивает их и вглядывается в изображения.

Галя: Есть ли тут карточки, которые имеют какое-то отношение к этой проблеме?

Элем (сразу же выбирает карточку, на которой изображено окно с лампой). Это уютная комната с настольной лампой. Там можно сидеть в полутьме и уединении и читать что-то неспешно, вдумчиво.

Г.: Хорошо. Значит, только эта карточка подходит…

Э.: Нет, почему же, как ни странно, почти все подходят. Вот эта, на пример, – я ее не понимаю. Она, с одной стороны, вызывает у меня раздражение своей непривычностью, а с другой – именно этим притягивает. Это те книги, которые я хочу читать, не легкие и привычные для меня, а какие-то другие – более сложные и глубокие.

Г. (кладу карточку с лабиринтом в середину внутренней арки «моста»). Это твоя сегодняшняя мотивация – преодолеть, взять высоту, которая представляется недостижимой пока. Что-то, что зовет.

Э. (продолжает): А вот эта символизирует для меня перспективу, горизонты, развитие.

Г.: Ты говорила, что читаешь именно в дороге, эта карточка и есть дорога, когда ты читаешь детективы?

Э.: Как раз нет! Книга, прочитанная по дороге на работу, помогает мне занять это время, сократить его. Просто заполнить. А в ТАКОЙ дороге, как на карточке, мне не хочется читать, а хочется смотреть по сторонам, делиться впечатлениями с попутчиками…

Г.: Понятно, Значит, мы можем положить карточку с лампой справа, это будет то, чего ты хочешь, а сюда (в центр) мы положим те карточки, которые рассказывают про тебя сегодняшнюю. Отлично! А теперь возьми наугад следующие четыре карточки. Скажи, пожалуйста, а вот то, к чему ты стремишься, что ты хочешь получать от книги – откуда это взялось? Какие это имеет корни? Чем для тебя была книга раньше? Как ты читала, какие книги выбирала, как ты находила для этого время? Посмотри, есть ли на тех карточках, которые ты вытащила, ответы на эти вопросы?

Э. (оглядев все карточки): Нет, на сей раз ничего не подходит.

Г.: Тогда, может, возьмем карточки какой-то другой колоды? Например, вот эти (предлагаю колоду «Аниби»^[7]).

Э. (вытаскивая следующие четыре карточки и выбирая изображение ребенка с собакой): Вот эта очень подходит мне. В детстве у меня не было собаки, но были книги. Я очень любила читать, книги были моими самыми близкими друзьями, собеседниками. Дело в том, что я была довольно застенчивой, стеснительной девочкой и не очень-то умела общаться со сверстниками. Я много времени проводила дома за чтением. И потом еще долгое время я перечитывала свои любимые детские книжки – как с друзьями встречалась.

Г. (положив карточку с собакой в левую часть моста, символизирующую прошлое): Остальные не подходят?

Э.: Пожалуй, вот эта карточка – мое еще более раннее детство. Любознательность, открытость, детская свободная игра на песке… Это – непосредственное восприятие мира, который отпечатывался во мне.

Г.: Хорошо, пойдем дальше. Возьми следующие четыре карточки.

Э. (открывает карточки колоды «Аниби»): Нет, ничего не подходит. Пожалуй, «Дороги» и «Окна» были лучше. Давай к ним вернемся?

Г.: Давай.

Э. (выбирает четыре карточки): Да! Вот эта карточка, например. Окно не в тюрьме, конечно, но в келье. Помещение темное, окно на улицу закрыто пусть не решеткой, но сеткой какой-то. В этом есть что-то кулуарное. Я одна наедине с собой. Таким было мое детство. Я мало общалась, моя жизнь проходила «в келье», книги были рядом, давали мне все.

Г.: Эта кулуарность не обеспечивала тебе достаточно информации, ее обеспечивала книга, так?

Э.: Совершенно верно. Я мало общалась со сверстниками, моя жизнь проходила «в келье», книги были рядом, давали мне все.

Г.: Хорошо, берем следующие четыре.

Э.: Вот эта – следующий этап моей жизни. Я стала подростком, и вся моя жизнь начала вытекать наружу и втекать в меня оттуда же. Всю информацию, все эмоции я стала черпать из общения со сверстниками. Ответы на все свои вопросы находить там же. Книги ушли из моей жизни, перестали быть моими спутниками. Дверь открылась, я стала другой. Вся моя жизнь стала протекать вовне.

Г.: То есть можно сказать, что книга перестала играть для тебя роль друга, а сейчас ты хочешь, чтобы она вернулась к тебе в этом качестве. Но только чтобы друзья стали другими.

Э.: Совершенно верно! Именно так – хочу, чтобы книга снова стала моим другом, только чтобы интеллектуальный уровень моих друзей повысился. Ведь и я сама изменилась со времен моего детства. Я довольно долгий период времени была очень замотана и совсем не имела личного времени и пространства. В те редкие моменты, когда оно вдруг образовывалось, я хватала какую-нибудь детскую книжку, например, «Карлсона», и начинала читать. Это было для меня возвращением на мою собственную территорию, я черпала оттуда что-то мне необходимое… А теперь мне хочется вернуться к этому ощущению книги как к другу, но только пусть это будет уже не Карлсон. Я хочу найти новых друзей, потому что детективы – это всего лишь попутчики, как в поезде. Они расцвечивают жизнь огнями, как на карточке, где ночной город в огнях, но не наполняют ее содержанием. А вот этот мальчик в окне – то, к чему я хочу снова прийти.

Г.: Ну хорошо, а теперь давай подумаем, почему ты этого хочешь? Что ты найдешь в этом? Почему тебе хочется решить эту проблему? Давай выберем новую порцию карточек. Чего, как ты считаешь, тебе не хватает, чтобы обрести новых «друзей», что тебе надо для этого сделать?

Э.: Вот, кстати, эта карточка (показывает на карточку с осликом) – это я в молодости и дальше, то, кем я стала после подросткового возраста. Но это – попутно. Карточка с кувшином символизирует то, чего я хочу. Хочу наполнить свою жизнь. А вот эта – школа – пожалуй, то, что мне надо сделать. В школе от тебя требуются усилия, и мне нужно совершить такое, знаешь, преодоление себя, после которого испытываешь удовлетворение. Для меня книга – источник материала для размышлений. Я даже детектив читаю не только как сюжет, а беру оттуда какие-то мысли, которые потом интересно покрутить туда-сюда, обдумать. Мне хочется получить какой-то более серьезный, более глубокий материал для размышления. Я испытываю голод (или жажду). Но это требует усилий, о которых мне напомнила «школьная» карточка.

Г.: А можешь мне привести какой-нибудь конкретный пример такого преодоления?

Э.: Пожалуйста. Вот, например, бывают же у нас довольно длинные каникулы. Или длинные летние уикенды, за которые можно успеть куда-то съездить. Недалеко, по стране. Но всякий раз наступает лето, а мы никуда не едем. Лень оторваться от телевизора, стола, домашнего уюта. Выходные проходят – и я жалею: так жизнь и проходит… А в прошлом году мы выбрались и было очень классно.

Г.: А как вам это удалось? Что сделало возможным то, чего ты хотела и раньше, а не получалось?

Э.: Ну, я заранее объявила это своим домашним. Что мы едем. Забронировала гостиницу. Прочитала про историю этого места и пр. И мы поехали – на второй день каникул, когда еще лень было вылезать из теплой постельки.

Г.: То есть для того, чтобы совершить необходимое усилие, тебе нужно иметь внешние обязательства? Обязательства перед другими?

Э.: Ну да. Расписание. Какой-то внешний контроль, который вынуждает проявлять нужную активность.

Г.: О'кей. Давай обобщим. Тебе на новом отрезке жизненного пути нужны новые друзья-книги. Ты еще не понимаешь, как ты обретешь их, но тебе хочется это сделать. У тебя даже лежат уже книги, которые, как ты думаешь, станут для тебя такими друзьями. Давай попробуем понять, что в случае с книгами может стать для тебя внешним обязательством, таким маленьким шагом, который подтолкнет тебя к достижению цели. Возьми, пожалуйста, следующую порцию карточек.

Э.: Например, вот эта. Тут происходит творческий процесс, процесс написания книги или процесс создания чего-то, что требует чтения, размышления, узнавания нового. Я могу создавать какой-то творческий продукт, и это будет такой шаг, которого я боюсь, но который вынудит меня выступать в другой роли. Знаешь, как бывает: ты думаешь, что не умеешь, что у тебя не получится, ты этого никогда (или по крайней мере давно) не делал. Тебе неохота НАЧИНАТЬ. Но ты берешь на себя обязательство, начинаешь, и ничего – выясняется, что ты уже вышел из привычного, что в жизни у тебя появился новый смысл, новое содержание.

Г.: Я попробую еще раз все повторить. Смотри, какая арка у нас выстроилась (см. Приложение 3). Она – как будто мост из твоего прошлого в будущее. Еще когда ты была маленькой, ты проявляла любознательность, знание и впечатление о мире отпечатывались в тебе, как следы ладошек на мокром песке. Ты росла, и твоим лучшим другом стала книга, она была для тебя живой, богатой впечатлениями, чувствами, знаниями о мире. Вашей дружбе способствовали твой характер застенчивой девочки и твоя страсть к восприятию нового. Эта дружба «взрастила» в тебе новые силы, позволившие в подростковом возрасте «выйти из кельи» и занять достойное место среди сверстников, которые и стали лучшими друзьями. Теперь эмоциональные впечатления ты черпала из дружбы другого рода, дружбы с живыми людьми. Ты знаешь, когда ты говоришь сейчас об этом, я радуюсь тому, что ты вышла из кельи, что ты стала участником событий, а не наблюдателем, что эмоции, которые ты искала в книгах, вошли в твою жизнь реально. Ты говоришь, что на этом этапе ты не рассталась с книгой, просто ее роль изменилась. Эта карта с выходом из тьмы на свет, изнутри вовне рассказывает об этом. Полагаю, что и книги стали немного другими.

И вот он – ослик, нагруженный поклажей. Это тот период в жизни, когда ты отдавала все свободное время воспитанию детей и работе. Уверена, что время было счастливое, только твоя дружба с книгами перешла в другую фазу. Для чтения «взрослых» книг не было времени и условий. Сейчас есть и время, и условия, и желание. Ты замечательно описываешь этот уход от суеты, утоление интеллектуального голода, предвкушение «вкусности» приготовленного для себя блюда… У тебя уже есть рецепт того, как начать это интеллектуальное пиршество – подтолкнуть себя внешним обязательством. Сделать первый шаг неотвратимым. Уверена, ты этот шаг сделаешь, и это будет здорово!

Прочие вопросы

 Вопрос, который возникает чаще всего: каковы возрастные ограничения работы с карточками? Поскольку карточки – это изображения, они могут быть использованы в работе с людьми разных культур, разных социальных слоев и разных возрастов. Однако «взаимодействие» с картами требует определенного уровня развития абстрактного мышления, способности работать с образом и метафорой. Поэтому, решая вопрос о возможности и уместности применения терапевтических карточек для решения своих профессиональных задач, попытайтесь оценить, насколько эти способности развиты у ваших клиентов. На это стоит обращать внимание особенно при работе с маленькими детьми и людьми с ограниченными интеллектуальными возможностями. Что касается детей, например, то мы считаем, что применять в работе с ними карточки можно, начиная примерно с 5-летнего возраста. Опишем опыт работы с дошкольниками.

Здесь по дорогам разные истории скитаются…

Поскольку начала я эту зарисовку строчкой из песни Высоцкого к сказке про Алису, то и продолжить хотелось бы цитатой оттуда же: «Этот рассказ я с загадки начну, даже Алиса ответит едва ли…» А загадка такая: «С какого возраста можно использовать терапевтические карточки?» Отвечаю: «Не знаю, но сама я использовала их в работе с пятилетними детишками, и шло отлично!»

В Израиле дети должны посещать детский сад за год до поступления в школу. Это обязательное обучение. Поэтому школьные психологи начинают работать уже в детских садах. Там основная наша задача – подготовка к школе, но рассматривается она довольно широко: это не только когнитивная подготовка, но и эмоциональная, и развитие моторики, и консультирование родителей, и такая базисная вещь, как помощь воспитателю в самых разных областях.

С малышами работать интересно, но хлопотно. Они непредсказуемы, требуют внимания, терпения, их доверие нужно заработать. Зато весело.

Есть у меня один любимый детский сад. Молоденькая воспитательница Николь работает там третий год. Очень напоминает мне Мэри Поппинс: жутко строгая, много не «рассусоливает», лаконичная, работает в основном взглядом и отбиванием ритма ладошами, а дети у нее – счастливые и обожающие. Как у них с «Мэри» это получается? Ум а не приложу.

В первый же год своей работы Николь была выбрана для участия в пилотном использовании методики по выработке у малышей иммунитета к стрессовым состояниям. Пришлось к ее отсутствию опыта добавить мой избыток, так что я помогала ей чуть больше, чем обычно получается у загруженного школьного психолога. Проект предполагал, что на первом этапе дети расширят словарный запас выражения чувств, научатся описывать свои сначала приятные, а потом и неприятные впечатления по особой схеме.

Вот такое занятие мы и провели вместе с Николь, и о нем я собираюсь поведать потенциальным пользователям терапевтических карточек. Собственно, авторы проекта расписали каждый шаг воспитателя в работе с детьми, но, как часто случается, в реальном исполнении проявились наши и технические, и индивидуальные особенности.

На занятии по обогащению словарного запаса, по моему наблюдению, Николь слишком увлеклась. Может быть, ею двигали гуманистические идеалы, заставляющие дать каждому равные возможности, только она дала слово буквально каждому из 35-ти детей, да еще позволила остальным высказывать свои комментарии по поводу рассказа каждого. А рассказывали они о своих чувствах радости, грусти, раздражения, гнева и удовлетворения. Вам тоже показалось, что это немного слишком для группового занятия с пятилетками? Ее занятие вместо запрограммированных тридцати минут вылилось в полтора часа и продолжалось бы дольше, не начни я делать пассы рука ми и глазами, давая понять, что дети уже устали, хотят есть, гулять и т. д.

На «разборе полетов» Николь загрустила, дескать, как же так – не проработать тему с каждым ребенком? Ведь тому, кому не дали высказаться, обидно, да и поди знай, понял ли он, если ничего сам не сказал, а? Стали мы думать, как дать каждому ребятенку рассказать о приятном впечатлении от какого-то события так, чтобы у воспитательницы была возможность проверить, понял ли он задание, усвоил ли план рассказа и т. п. Не знаю, приходилось ли вам бывать на уроках в детском саду или в первом классе. Воспитатель задает вопрос, скажем: «Что вы делали в этот выходной?» Один рассказывает, что выходил гулять с собакой. Все, понеслось, сейчас будет ворох рассказов про собак. Про собак соседа, про собачку у бабушки, про то, «как у нашей собачки родились щеночки» и т. д. и т. п. А хотели ведь послушать про выходной, а не про всех собачек на свете! В группе малышей существует какая-то необъяснимая цепная ассоциативность. Может, дети думают: «Если он про собачку рассказал и воспиталка похвалила, значит, про собак надо?», а может: «Про выходной наверняка и дальше будет спрашивать, а вот про собак больше не удастся поговорить!» Не знаю, что они себе там думают, только о впечатлениях точно надо говорить с каждым отдельно. Мысль моя показалась Николь здравой. «Только где я столько времени найду, чтобы с каждым отдельно сидеть?»

А если задание они будут выполнять все вместе, но не сразу вербализовать свои впечатления? Например, мы разложим на полу терапевтические карточки и предложим каждому выбрать карточку, напоминающую о чем-то приятном, произошедшем на прошлой неделе. Пусть он эту карточку крепко держит в руке и пока ничего не говорит (чтобы избежать групповых ассоциаций), а потом каждый со своей карточкой сядет за стол, положит ее на середину белого листа и дорисует, что, сколько и как хочет. (Техническая подсказка: пусть помощница/нянечка наклеит на середину белого листа кусочек двустороннего скотча, чтобы карточка не двигалась во время рисования.)

Почему не просто рисунок? Увы, должна сказать, что большинство детей рисует довольно стандартно. Они сами не представляют, насколько могут быть выразительны, если позволят себе выйти за рамки передаваемых друг другу схем типа: «домик-цветочек-солнышко» или «морда зайчика-котика-мишки».

А потом? Пока они дорисовывают, мы будем обходить столы и беседовать с каждым. Во-первых, это обяжет ребенка рассказать/ пережить свое собственное приключение-впечатление, во-вторых, легче будет «вблизи» увидеть, насколько он понял задание и выполняет именно его. И «интима» больше, то бишь индивидуального подхода.

Провели мы это занятие с большим энтузиазмом. Скажу честно, не знаю, как дети, а я получила большое удовольствие, профессиональное и зрительское, поскольку таких неожиданностей наслушалась, так посмеялась вместе с ними, чего и вам в рабочее время желаю.

Мы использовали карточки из наборов «Сага» (убрав гробы и отрезанные головы; честно говоря, я их всегда убираю), «положительную» часть набора «Аниби», поскольку понимали, что большая часть рассказов должна быть связана с родителями, и часть набора «Хабитат» (тоже не весь, так как он содержит не только позитивные картинки, но и конфликтные), потому что большая часть израильтян в выходные любит сливаться с природой.

Требуемый от ребенка рассказ должен был содержать ответы на два вопроса. Первый – «Что было?» («Что произошло?», «Что я видел?»), второй – «Что я чувствовал?». Ребенок должен был описать событие как будто снятым на видео. Разделения на «чувствовал» и «думал» от малышей мы не требовали, хотя надеялись, что дети уже смогут это сделать. Увы, у израильских детей любого возраста есть несколько жаргонных словечек, описывающих весь диапазон эмоций, в чем они не сильно отличаются от пресловутой Эллочки-Людоедки. «Кейф» – это хорошо, «Ихса» – это плохо, так что проект выполнял в любом случае благородную функцию, обучая детей выражать свои чувства: находить их в своей душе, опознавать и сопоставлять со словами.

Одно из моих наблюдений таково. Дети, как и все люди, делятся на тех, для кого приятное переживание связано с чем-то новым (прямо как все у той же Алисы из страны чудес, помните: Мне так бы хотелось, хотелось бы мне / Когда-нибудь, как-нибудь выйти из дому – / И вдруг оказаться вверху, в глубине, / Внутри и снаружи, – где все по-другому!), и тех, для которых всякое изменение всегда сопряжено с переживанием тревоги, и это переживание всегда вносит ложку дегтя в любое приятное приключение. Я говорю об обычных детях, а не о детях с проблемами общения, для которых тревога – почти постоянное и острое переживание.

Нам требовалось потренировать вербализацию, поучить детей выражать впечатление о чем-то приятном, чтобы уже потом перейти к рассказам о неприятных переживаниях. Соответственно с первой группой последователей Алисы работа шла легко и весело, а со второй возникали казусы.

Вот, например, мальчик Том, красиво подстриженный блондинистый очкарик, непоседа и немного задира (я хорошо была с ним знакома, поскольку при любом моем появлении в саду он не упускал возможности поболтать со мной по-русски). Он выбрал карточку, на которой изображена старушка на берегу моря. Том рассказывает: «Мы ездили к бабуле в Ашдод, моя бабуля живет на море. Вот я и взял эту картинку. А ты была в Ашдоде?» – «Том, я хочу послушать про твое приятное переживание. Значит, в субботу ты ездил с родителями к бабушке и ходил там на море. Правильно?» – «Ага. Только бабуля не пошла с нами купаться, она обед готовила». – «А тебе бы хотелось, чтоб она с тобой пошла?» – «Ну да». – «А что было тебе приятно? Ну, например, что с бабушкой повидался?» – «Конечно». – «Отлично. И что ты чувствовал?» – «Радость. Я был радостный. И довольный. У меня была радость в сердце и в животе».

Мальчик Авишай, кареглазый смышленыш, у него в детском саду есть сестренка-близняшка, которую поначалу он, видимо, по негласному, а может, и гласному требованию родителей, постоянно опекал. Под влиянием мудрой «Мэри Поппинс» Авишай обрел своих собственных друзей, позволив сестре, пугающейся собственной тени, начать свою жизнь и попытать силы в установлении контактов с миром. Однако это в детском саду. Дома же ситуация явно оставалась прежней. Авишай выбрал карточку с изображением подарка. «У нас с сестрой был день рождения, должны были прийти все родственники, и я ждал, чего же мне подарят. И я боялся, что все подарки будут общие. Я хотел велосипед, но родители сказали, что раз Лиран не умеет кататься, то нехорошо покупать только мне». – «А что все-таки было приятного, хорошего? Раз ты выбрал эту картинку, ты хотел рассказать про хорошее, правда?» Авишай улыбается: «Мама и папа подарили мне все-таки велосипед. И я был очень счастливый».

Моя тезка Галя, толстая девочка с косой (вылитая я в пять лет!) выбрала карточку с машиной в пустыне: «Мы поехали в пустыню, я так и знала, что меня будет тошнить!» – «Ты хочешь рассказать про хорошее переживание или про не очень хорошее?» – «Николь велела про хорошее рассказать. Я рассказываю, что в субботу мы с мамой, папой и моим братом поехали в пустыню.» – «И?» – «Сначала дома я боялась, что меня будет тошнить. Но потом я смотрела в окно и мне было интересно». – «Было интересно? А что ты еще чувствовала?» – «Кейф!» – «Мы договорились не говорить “кейф”, помнишь? Вы учили другие красивые слова». – «Я чувствовала радость, что мы все вместе. И было интересно. Мне понравилось».

Думается, что мне удалось осветить преимущества использования карточек в работе такого рода с маленькими детьми: в карточке дети находят зрительную ассоциацию, что позволяет им избежать схематичности, ассоциативности и «стадного рефлекса» при передаче их собственного, индивидуального опыта. Кроме того, если вы запомните выбранные конкретными детьми карточки (некоторые их специально нумеруют – именно для этой цели, чтобы легче было запоминать), то у вас будет возможность вернуться к детскому рассказу в случае, если вас что-то там встревожило. Или если вы хотите поближе с этим ребенком познакомиться.

Техника «Расширение рисунка» дает ребенку толчок к самовыражению. Может быть, это происходит за счет понижения его ответственности за рисунок, но в любом случае облегчает принятие решения нарисовать нечто нестандартное. Попробуйте попросить ребенка нарисовать, скажем, его день рождения. Большая часть детей откажется, сказав, что не умеют этого делать. А Авишай, например, положив на середину листа картинку с коробкой, перевязанной ленточкой, продолжил и нарисовал другие подарки, людей вокруг, стол с угощением, словом, целую картину, чего и сам от себя не ожидал.

А вот пример того, как карточки могут помочь в работе со взрослыми людьми. В описанном ниже случае – с воспитателями детского сада.

И чего только нет в сумке школьного психолога…

Нет, я не расскажу, чего именно у меня в сумке нет. Да и не стану перечислять все, что там есть. Право слово, это сюжет для иного повествования. Расскажу только об одной находке. Отправляясь в отпуск, наводя порядок в столе, папках, шкафах и сумках, обнаружила в одном из многочисленных карманчиков пачечку терапевтических карточек. Что же это такое? Откуда? Все карточки из разных наборов, и откуда же они скакнули ко мне в сумку? Перебираю стопку и по содержанию начинаю догадываться, когда и где я их использовала и (о, позор мне!) почему не вернула в их родные колоды.

«Дело было вечером, делать было нечего…» Ну, дела-то всегда найдутся, так что для истории подходит только начало сей поэтической ассоциации. Однажды вечером, зимой этого года, позвонила мне подруга: «Галя, выручи! Мне послезавтра надо воспитателям детских садов лекцию читать, а я зашиваюсь, не могу!» Выяснив, что за лекция и что за воспитатели, я согласилась. Речь шла о внедрении в детские сады проекта по психологической адаптации дошкольников к жизни в условиях военных угроз и регулярных бомбежек. В предыдущем году в детских садах мы «попробовали» его в пилотном формате, а в этом году он должен быть внедрен во все детсады. Авторы сочинили хороший учебник с пошаговыми инструкциями для воспитателей, которые должны были провести с детьми десять специальных занятий. Отчего же мне было не согласиться посидеть с группой воспитательниц и поговорить с ними о вещах, в которые я сама верю и убедилась, что они хорошо работают?

Собрались мы группой психологов, обсудили план проведения занятия. И вот – вечер самого семинара/встречи/занятия, назовите, как хотите, только бы мне поскорее перепрыгнуть через это пренеприятнейшее воспоминание!!!

Еще одна небольшая преамбула, чтобы было понятно, отчего ж я была настолько не подготовлена к тому, что случилось в тот вечер. Дело в том, что мое общение с воспитательницами (перейдем на женский род, с мужчинами-воспитателями мне работать не приходилось, хотя я слыхивала, что таковые существуют, и даже в нашем городе…). Обычно психолог в детском саду – предмет желанный. (Я сказала: «Обычно».) Скажем так, у воспитательницы есть проблема, она зовет психолога. Устроено таким образом, что к каждому садику приписан свой психолог. Существует так называемая модель, у нас есть своя тайная цель, подразумевающая, что мы непросто «обслужим» какой-то определенный проблемный случай, а научим воспитательницу, что делать с подобными случаями в будущем. Разумеется, воспитательница знает, что от прихода психолога работы не убавится, просто она изменит свой характер. Конечно, необходимость поиска ошибки в работе, необходимость изменений в себе, в стиле работы вызывает определенный негативизм у воспитательницы (а у кого бы не вызвал? Работа с психологом всех раздражает), однако… Однако один на один мы справляемся с этим. Помогают общие (воспитательницы с психологом) успехи («Сара, я знаю, что это непросто, но помнишь, как замечательно это сработало с родителями Ханы? И сейчас у тебя получится. Я даже ни капельки в тебе не сомневаюсь!»), конкретность мотивации («Все перепробовала, а Давид все хулиганит, сладу нет с ним. Что делать?»), личные отношения и кое-какие секреты из профессиональной копилки.

Что же случилось в тот вечер, что превратило группу бойцов педагогического фронта в компанию разнузданных, подростково-негативистских, бабски-базарных, змеино-шепчущихся и лишь очень-очень частично сотрудничающих… кого? Помните термин «трудновоспитуемый», был такой в моем детстве? Так вот, это была компания труднообучаемых. Кто бы мог поверить, что передо мной в комнате сидят двадцать пять строгих менторш молодого поколения? Вот парочка пьющих кофе из бумажных стаканчиков (надпись при входе в класс гласит: «Запрещено вносить напитки»), увлеченно делящихся новостями, не обращающих внимания на окружающих (и на меня? И на меня…). Вот сидящая с краю, насупленная, сплетшая руки а-ля «не подступись» девушка, позволяющая себе отвечать на телефонные звонки или писать эсэмэски, а тут несколько откровенно зевающих. А кто же со мной? Вот они, их двое. Одна с видом отличницы-ботанички заглядывает в глаза и ловит каждое слово, вторая веселая хохотушка, ага, узнаю ее по участию в пилотной работе, значит, знает, о чем пойдет речь, уже замотивированная, уверенная в себе, поскольку имеет представление о материале и может блеснуть передо мной и коллегами.

Вечер после работы… Никто не хочет учиться, даже если учение решит им в будущем массу проблем, даже если упражнения, которым они научатся, помогут и им самим справляться с тревогами, страхами, избежать психосоматических реакций. Ну а чуточку терпения? А я не устала? А я не после обычного рабочего дня? А я не оставила дома голодного мужа и любимого ребенка?

Короче, три часа сплошного разочарования. Практически исполняя клоунские трюки, пойдя на уступку – пообещав отпустить на четверть часа раньше («…если мы успеем пройти весь материал, вы ж понимаете, не я решаю»), я дожила до конца этого самого моего неуспешного выступления на арене и, встретившись с подругами, проводящими «урок» с другими группами, убедилась, что и у них положение не намного лучше. Решили, что перед следующим занятием засядем за проработку мотивационной части.

Почему приняли программу в штыки? Может, это не программу, а нас приняли в штыки? Бросаем идеи: это был вечер, все устали, слишком много проектов, слишком много требований предъявляется к воспитателю, теперь они еще ответственны и за стрессоустойчивость? То есть, если у ребенка страхи, значит, опять воспитательница не доработала? А может, перемена позиции психолога? Воспитательница привыкла, что психолог приходит к ней на помощь, выслушивает, сочувствует. В том числе сочувствует и сверхзанятости, а теперь – что же: и психологи тоже «грузят»?

В общем, все вместе стали думать, как облегчить им научение. (В том, что мы обязаны «скормить» воспитателям эту программу, у нас сомнений не было.) «А почему бы нам не сделать то, что мы лучше всего умеем делать?» Разумная мысль! «Возьмем-ка мы карточки да предложим им самим рассказать нам, что им мешает, а что помогает». На том и порешили.

Поделили все имеющиеся на работе наборы карточек. Я «отхватила» себе «Мерлина» (я его люблю), «Экко», «Аниби», «Очки», «Хабитат».

Конечно, задание было с подвохом. Мы попросили воспитательниц выбрать карточку, метафорически отражающую роль воспитателя, какой они ее видят, а в процессе беседы в кругу каждому я задавала вопросы по поводу важности обучения детей выражать свои эмоции, описывать происходящее с ними, «перерабатывать» отрицательное переживание, учиться правильно дышать и т. д.

Эта встреча настолько впечатлила меня, что мне жаль было сразу расставаться с этой колодой, хотелось поделиться с коллегами, потому и сохранила карточки в сумке. А сейчас отсканировала их для вас.

Почему впечатление от встречи было настолько сильным? Во-первых, волшебство эмпатии – из мелкопоместных фурий наши «студентки» превратились в знакомых нам людей – да, фрустрированных, да, перегруженных эмоционально, – но сотрудничающих, ответственных и, разумеется, понимающих, насколько необходимо учиться новому в новой для города реальности (я имею в виду ракетные обстрелы).

Второе сильное впечатление – одиночество воспитателя. Думаю, в России, где детские сады состоят из многих групп, где есть коллектив воспитателей, обслуживающий персонал, дирекция, воспитателю есть с кем поделиться успехом и провалом. Не то в Израиле, где детский сад состоит максимум из двух групп! Воспитатель один несет ответственность и за физическую сохранность ребенка, и за его эмоциональное состояние, и за его подготовку к школе. От воспитателя ждут рекомендаций по поводу трудностей ребенка, то есть, если требуется – направления к логопеду, физиотерапевту или психологу, кроме того, он должен взаимодействовать с родителями и т. д. и т. п. В каждом саду есть помощница, но по статусу она занимает ступеньку ниже воспитательницы, и те, как правило, помнят об этом и не воспринимают помощниц как равных себе партнеров.

И наконец, третье преприятное впечатление – это эффективность работы с карточками. Приведу несколько примеров из той встречи.

Итак, задание: «Выберите карточку или несколько карточек, метафорически изображающих роль воспитателя, как вы ее видите».

Отвечает Мишель – ухоженная, самоуверенная и наиболее раздражавшая меня на предыдущей встрече. Когда я на прошлом нашем занятии объясняла схему описания неприятного переживания и попросила Мишель выразить какое-то ее негативное чувство, она, глядя мне в глаза, заявила: «Мое неприятное переживание – это участие в сегодняшнем семинаре. Психолог не дает мне спокойно пообщаться с подружкой, заставляет участвовать в упражнениях. Меня это раздражает. Я чувствую усталость и раздражение. Оно разливается по всему моему телу». К слову, между занятиями я провела некоторую партизанскую работу. У Мишель не было на занятии учебника, что затрудняло ее участие в общей работе. Она пожаловалась, что не пришла на встречу с инспектором, когда та раздавала руководства по проекту, а впоследствии учебники почему-то кончились. Между занятиями я раздобыла для нее руководство и с психологом детского сада передала ей. Мишель оценила мой жест. Ее взгляд обрел теплоту. Мишель показывает карточку, на которой изображены множество масок, висящих на стене, и ребенок, разглядывающий эти маски.

Мишель: Я выбрала эту карточку по нескольким причинам. Во-первых, ни для кого не секрет, что как воспитатель я едина во многих лицах. У меня множество функций, множество «лиц». Не стану повторять ся, вы все это прекрасно понимаете. Вторая причина, и именно по этой причине здесь изображен ребенок, что и для ребенка я меняю свои «лица», свои «маски». Я обязана быть иногда мамой, ласковой, понимающей, иногда – директивной, критикующей, оценивающей, иногда – даже наказывающей, горькой. Моя задача – сделать эту смену масок понятной для ребенка, конструктивной.

Г.: Чем будет для вас добавление еще одной маски? Я имею в виду наш проект, обучение детей стрессоустойчивости…

М.: Все-таки это не еще одна маска, эта работа впишется в мою привычную ежедневную деятельность. Все обучение будет проходить в игровой форме. Содержание работы, которую вы предлагаете делать, другое, но форма – привычная для меня.

Натали – милая молодая девушка, этот год – второй в ее воспитательской практике. Я знакома с ней заочно (в прошлом году я была супервизором практиканта, который работал психологом в ее детском саду). Перед началом занятия я немного побеседовала с ней, объяснила, что мы заочно знакомы. Психолог-практикант и воспитатель без всякого опыта столкнулись с необходимостью функционировать, продолжать работать в ситуации, когда у одного малыша из их группы умерла мама. Было трогательно услышать, что Натали поддерживает связь с мальчиком и в этом году (он уже учится в школе).

Натали выбрала карточку с очками-сердцами. Заметна разница между стилем работы и видения Мишель и Натали. Конечно, Натали больше «работает сердцем», сказывается и юношеский пыл воспитательницы, и отсутствие опыта. Она же и сама менее защищена от стрессов, от тревог.

Галя: Натали, чем будет эта программа для вас лично? Чего вы ожидаете? Это будет трудно? Вам проект поможет или, наоборот, только затруднит работу?

Натали: На первых порах будет трудно, но я чувствую, что стоит вложить силы, чтобы защитить детей в будущем. Честно говоря, я и сама нуждаюсь в техниках, позволяющих мне успокаиваться, быть собранной, не пугаться.

Моя умница-отличница еще с первого семинара, она выбрала карточку «Мерлин с драконом». Воспитательницы видят эту карточку и начинают хихикать: «Это ты и дети?»

Н.: Нет, не дети, это те трудности, которые встречаются на моем пути, я не отворачиваюсь от них, я не воюю с ними, я пытаюсь их приручить, понять. И детей этому же учу. Вы, Галя, конечно, зададите вопрос про проект, мы уже вашу хитрость раскусили. Так вот, думаю, этот проект даст мне большую защиту от драконов. От драконов войны, от детских страхов да хоть от распространенного страха темноты. Здесь на картинке Мерлин кормит дракона яблоками. Он стоит очень близко к дракону. Мы должны подойти к страхам, тревогам близко, чтобы разглядеть их получше, понять, научиться приручать и управлять ими, уверена, что то, чему психологи хотят нас научить, очень поможет.

Мораль сей басни такова: с помощью карточек мы дали возможность воспитательницам выразить себя, проявили эмпатию, завоевали их доверие, а в конечном итоге вернули их на позицию взрослого. И тогда уж можно было начинать воспитателей воспитывать…

Начиная работать с терапевтическими картами, люди обычно задаются вопросами такого рода: «Какие наборы выбрать? Обязательно ли использовать только одну колоду или можно несколько разных? Сколько карт может быть в работе в один момент времени?» И так далее.

Подобные вопросы – на первый взгляд второстепенные, но абсолютно понятные и осмысленные. Ведь тому, кто осваивает новое, важно знать, что повлечет за собой то или иное его действие. Поэтому мы постарались ответить на некоторые из них.

 Обязательно ли работать только с одним набором или можно одновременно с разными? Краткий ответ таков: с разными колодами одновременно работать можно, иногда нужно. Более развернутый ответ выглядит примерно следующим образом.

Надо понимать, что происходит, когда люди имеют дело с карточками одной колоды, а что – когда одновременно с разными. Карточки одного набора предоставляют клиенту более узкое поле для выбора. Людям легче «найти себя» в разных колодах – с разными стилями и разным содержанием изображений. Как психолог вы можете решить для себя: вы хотите заузить проблематику или расширить ее? В первом случае предлагайте клиенту работать только с одной колодой, во втором – с несколькими сразу.

В случае работы с группой наличие на столе карт только одного набора позволяет участникам больше сопоставлять себя друг с другом, что, в свою очередь, провоцирует групповую динамику. Если группа большая, то высока вероятность того, что разные люди захотят работать с одной и той же карточкой, имеющейся в единственном экземпляре, и будут вынуждены как-то договариваться по этому поводу. Подумайте, входит ли в поле ваших целей провоцирование такого рода ситуаций и обсуждение подобной проблематики? Если да, то «нехватка» карточек и возникающая по этому поводу конкуренция работают на вас. Если же нет – то захватите с собой несколько одинаковых колод. Конечно, вероятность того, что одних и тех же карточек все равно не хватит (мало ли – может, все участники захотят одну и ту же!), остается, но все же она гораздо меньше. Разные наборы, напротив, предоставляют участникам больше возможностей для выбора, больше разнообразия для идентификации и «уменьшают» конкуренцию. Каким бы ни был ваш выбор, во всех случаях вы имеете возможность обсудить с членами группы не только саму карточку, но и процесс выбора и принятие окончательного решения.

 Сколько карт надо задействовать одновременно в индивидуальной работе? Малое количество специально подобранных карт имеет смысл в ситуациях, когда вы хотите подтолкнуть клиента к выражению и обсуждению только некоторых, определенных аспектов его личности, большое – когда вы хотите предоставить ему свободу самовыражения. Иногда слишком большое количество возможностей для выбора пугает пациента (особенно тревожного), и в таком случае стоит начать с 20–30-ти карточек. Если ему кажется, что этого недостаточно, то вы можете продолжать выкладывать на стол карточки из колоды, или он сам может делать это, перебирая все ваши карточки, для чего можно дать колоду карт ему в руки, передавая ему тем самым контроль над ситуацией. Это бывает важно для тревожных пациентов и для тех, кто сопротивляется внешнему контролю. Вы можете сформулировать инструкцию пациенту по-разному – представить себя только одной карточкой или сразу несколькими (создать коллаж). Выбор одной карточки заставляет клиента сконцентрироваться на том, что он считает самым существенным, чтобы выразить себя максимально лаконично, коллаж, напротив, дает возможность выразить разные свои стороны и соответственно поговорить об этом.

Галя: Из опыта знаю, что многим бывает трудно выбрать только одну карточку. Опять же в зависимости от состояния клиента вы можете ограничить его, а можете – нет. В работе с детьми, например, если я хочу заострить проблему и мне важно, чтобы ребенок все же сделал выбор, я говорю ему: «Можно выбрать не одну карточку, а три, но тогда ты получишь два штрафных очка». У детей игровая мотивация и желание побеждать очень сильны и перебарывают тревогу выбора.

 Можно ли разрешить клиенту, получившему карточку «вслепую», поменять ее, если она ему не нравится, вызывает у него отторжение? Можно. Есть люди, которые снова и снова хотят менять карточки. Это их способ отношения к проблеме – не дотрагиваться до болезненных тем. Желательно только не «выбрасывать не глядя» отложенные карточки, а вернуться к ним позже, когда человек в большей степени будет готов к разговору о тревожащей его проблеме.

 Может ли психолог работать не со всеми картами колоды, а только с некоторыми, специально отобранными им? Вы не обязаны использовать все карточки из набора. Можно проклассифицировать их по разным основаниям (тема, способ работы, степень эмоциональной реакции) и убрать те, которые с высокой вероятностью могут вызвать у вашего клиента излишне эмоциональную реакцию. Например, карточки могут не соответствовать возрасту ребенка. Поэтому советуем вам ознакомиться поближе с комплектом и, возможно, удалить некоторые карты ДО встречи с клиентом.

 Надо ли протоколировать выбор карт и рассказ клиента? Протоколировать, может, и не нужно (это отвлекает от сути взаимодействия), но психолог должен помнить (если ему это трудно, то как-то помечать для себя), какие именно карточки выбирал его клиент, потому что в дальнейшем можно использовать эти карточки вторично, чтобы посмотреть динамику. Запоминать следует и отвергнутые клиентом карточки, потом можно будет вернуться и обсудить причины подобных решений. Важно только понимать, что ваша задача – запоминать не вашу интерпретацию, а прямую речь пациента.

 Надо ли покупать наборы карт, почему нельзя просто скопировать картинки и работать с ними? Известно множество техник работы с изобразительным материалом. Все они украшают терапевтический процесс, в особенности работу с детьми и семьями. Однако работа с метафорическими картами предполагает именно работу с КАРТАМИ. Имеет значение и их размер (он возвращает нас к выкристаллизованному временем стандарту игральных карт), и полиграфическое качество (с хорошо исполненными хочется иметь дело, их приятно держать в руках, рассматривать). Проявите уважение к себе и к пациенту, работайте с качественным материалом. Среди детских психологов, например, давно ведется дискуссия по поводу того, надо ли и можно ли хранить в психологическом кабинете сломанные игрушки. Большинство склоняется к мнению, что – нет. Наверное, и нам следует задуматься, как повлияет на пациента внешний вид, эстетика того инструмента, которым мы пользуемся в работе. В данном случае – терапевтических карточек.

 Может ли практический психолог самостоятельно разработать свою собственную колоду карт и работать с ней? Отчего же нет, конечно, может. Если вы не будете ставить на основе работы с картами диагнозы, формулировать клиентам ваши интерпретации и сделаете карты достаточно качественными (см. предыдущий вопрос). Ну и, конечно, если вы при разработке колоды подумаете о том, что может слишком сильно фрустрировать ваших пациентов, а и тем более выходить за границы возрастных возможностей их восприятия.

КАРТОЧНЫЕ НАБОРЫ. Описание конкретных карточных колод и опыта работы с ними

ПУТИ-ДОРОГИ. Метафора жизненного пути

Галя: Для начала мне хотелось бы поговорить про карточки с изображениями дорог, поскольку они новые и требуют некоторого пояснения. Точнее, я поделюсь своим опытом и своей влюбленностью в них. Многие годы моей любимой была колода «Сага» – набор универсальных метафор архетипической глубины. Но к нему мне всегда не хватало метафор «динамического» свойства (и в смысле психологического, и физического прочтения термина «динамический»). Зрительные образы путей-дорог, визуального прочтения подсознательных образов движения блестяще восполняют этот недостаток на богатейшем рынке терапевтических карточек.

«Чего вы ожидаете от нашей встречи? Куда хотите прийти? Где вы хотели бы быть после двадцать встреч? А после сорока?» Эти и подобные им вопросы всегда обсуждаются в начале терапии. Вопросы же типа «Где мы с вами сейчас по отношению к тому, где вы собирались быть?» – в процессе. Раз уж предметом нашего внимания и обсуждения периодически становится ход работы, то карточки, метафорически выражающие путь, дорогу, движение, конечно, помогут нам в этом в первую очередь.

Каким образом? Ну, например, так:

– Давайте выберем карточку, отражающую то, какими были ваши чувства (мысли, ожидания) в начале нашей работы, в начале нашего пути.

– А теперь – ту, которая показывает, где вы сейчас. Как вы сейчас видите то, что произошло по дороге? Каким был процесс? Что вам мешало на пути к тому результату, которого вы уже достигли? Что помогло?

– Выберите карточку, говорящую о том, где вам хотелось бы быть. Почему этого пока не случилось?

Такого рода «разборы полетов» помогут клиенту осознавать ход терапии, а психологу – контролировать положение, лучше понимать человека, сидящего напротив.

Это – лежащая на поверхности, но не единственная возможность использования «дорожных» карточек в ходе работы. Давайте попробуем вместе пофантазировать о том, какие дополнительные, но не менее важные темы вы можете поднять во время терапии с помощью зрительных метафор пути.

Разные люди – разный опыт – разное отражение. Нам следует быть чувствительными к терминологии пациента, одновременно возвращаясь к словам, которые использовал пациент, и для того, чтобы лучше понять и почувствовать его, и для того, чтобы человек был стопроцентно уверен, что его слышат и понимают. Так, отражая его, ведя, направляя к усвоению вашего «дорожного» лексикона, вы поможете ему видеть свои проблемы по-другому, в движении, вы сможете вместе «разрулить» ситуацию, «вырулить» на нужную дорогу, добавить оптимизма (поскольку раз уж куда-то поехали, то по крайней мере уже точно сдвинулись с мертвой точки!) и… получите удовольствие от детской игры в картинки. Поехали?

• Скатертью, скатертью

Дальний путь стелется…

• Маленькие дети,

Ни за что на свете

Не ходите, дети,

В Африку гулять!

• Ничего на свете лучше нету,

Чем бродить друзьям по белу свету!

• Бабка шла, шла, шла,

Пирожок нашла…

• Ехали медведи на велосипеде…

• Мой веселый звонкий мяч,

Ты опять пустился вскачь…

• Идет бычок, качается,

Вздыхает на ходу…

Ну и так далее, цитатам нет конца. Читатель уже уразумел, что наши герои – это образы путей-дорог, которые складываются как из личного, так и из группового, «коллективного» опыта.

Мы начали со всем знакомых детских стишков. Они входят в детское сознание-подсознание с голосом родного человека в очень раннем возрасте, формируя образы движения, устремления, ритма, темпа, скорости, достижения цели, запретов и идеалов.

Галя: Колобок убежал из дома, и, как результат, его съела Лиса. В детстве я не любила эту сказку. Ведь если бы Колобок не убежал, то дед с бабкой съели бы его гораздо раньше! Я была на стороне непослушного Колобка, который убежал, и хотя и был все-таки съеден, но худо-бедно посмотрел на белый свет. Хотя, конечно, раздражало его неосмотрительное хвастовство и недальновидность в поведении с Лисой.

Тем не менее, когда я «выросла» и завела собственных детишек, почему-то и им я рассказывала эту сказку. И видела, как чарует детей повторяющийся мотив с добавлением все новых «этапов большого пути» Колобка. «Я от бабушки ушел…» – в нарастании стиха чудился гудеж паровоза, движение, хотелось, чтобы он еще и еще от кого-нибудь ушел.

В русских детских сказках дорогам уделяется много внимания. Детей прежде всего предупреждают, что уходить из дому опасно. Как в прямом смысле: потому что за порогом отчего дома ребенка подстерегает много приключений, неожиданностей, встреч с чужими непредсказуемыми личностями, так и метафорически: прежде чем отправиться в «жизненный путь» куда-то в тридевятое царство, где другая география, действуют другие правила и требуются другие навыки, надо вырасти, повзрослеть.

Вот, например, сказка «Гуси-лебеди». Она полна дороги. Сначала «туда» и потом «обратно», домой. Девочка не послушалась родительских указаний, заигралась с подружками, и – «вот вам результат»: братца унесли гуси-лебеди. Путь девочки за братцем, вынужденные приключения учат ее обращаться за помощью и благодарить за помощь. Сказка полна тревоги, она страшная, однако вновь, как и в «Колобке», возвращения к одним и тем же словесным формулам радуют и успокаивают детишек.

Многие сказочные герои отправляются в свои путешествия, короткие ли, длинные ли, после хорошей порции отдыха и душевной подготовки. Емеля долго лежал на печке, прежде чем пойти по воду и поймать там щуку. Да и потом снова и снова возвращался на печку, словно учащийся ходить малыш, который отходит от мамы на пару метров и оглядывается, проверяя, здесь ли она. А если упадет и набьет шишку, то вернется в ее коленки за утешением, а там и опять в путь.

Зачем вообще куда-то идти? Отправляются в путь-дорогу, чтобы вернуть утраченное или украденное (братца, унесенного дикими гусями-лебедями, невесту или жену, жениха или украденное сокровище). А еще идут по поручению вышестоящего лица (командировка?) принести чего-нибудь этакого (Жар-птицу, например). Мы не рассматриваем пока что сказки, когда героя отправляют в путь-дорогу, просто чтобы от него избавиться. Хотя выражение «принеси то, не знаю что» напоминает нам годы, когда наши разнообразные друзья и родственники приезжали к нам в Москву с твердым намерением купить хоть что-нибудь: сапоги так сапоги, обои так обои, шампунь так шампунь, – что лишний раз подчеркивает универсальность устной народной мудрости.

Сказки «про дороги» наполнены блестящими образами и находками, помогающими героям-путешественникам успешно добираться до цели своего путешествия и, что совсем немаловажно, живыми и невредимыми возвращаться домой. Иногда именно по дороге домой героя поджидают коварные родственники, завидущие и жадные до чужих достижений царьки, желающие присвоить себе то девицу-красавицу, то быстроногого коня, а то и средство омоложения.

Из весьма приятных подорожных сувениров приходят на память клубочек или шишка, которые катятся и показывают дорогу, или, например, такой прародитель электрического фонарика, как насаженный на палку череп со светящимися глазами в сказке про Марью Моревну. В сказке про медное, серебряное и золотое царства описан элегантный способ хранения и перемещения в пространстве багажа, превышающего объем и вес того, что путник способен унести, а гость вывезти: там целые царства скручиваются в клубочки, легко умещающиеся в карман. При доставке на место царства возвращаются в свое нормальное состояние. Такая модель идеологии «все свое ношу с собой», когда своего много.

Неплохая вещь и яблочко, катающееся по тарелочке. Ведь пока герой в пути, положение дома может поменяться кардинальным образом, а тут – практически видеонаблюдение.

Вновь и вновь уже подрастающему дитяте напоминают про уважение и взаимовыручку, которые надо проявлять к встречающимся на пути существам. Обычно это говорящие животные, но попадаются и старички-лесовички и даже Бабы-Яги, что, безусловно, наталкивает на мысль: авторы сказок были уверены – по отношению к молодому человеку да и по отношению к девице-красавице кто угодно будет эмпатичен и угодлив, а вот проявлять хоть чуточку добра к старикам и чужеземцам надо детей специально учить.

Как нам представляется, дорога как образ жизни не встречается в русских сказках. Нашим малышам такое видение счастья, как нескончаемый бесцельный путь, который прекрасен сам по себе, в бесподобно-симпатичной форме преподносится в мультфильме «Бременские музыканты». «Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету». Дескать, процесс против результата. Друзья-трубадуры, презревшие «дворцов заманчивые своды», в моем детстве были суперпопулярны и служили примером для подражания и во внешнем облике, и в выборе «жизненного пути». Разумеется, в чуть более взрослой литературе встречаются, скажем, бродячие актерские труппы («Капитан Фракасс» или герои «Леса» Островского), но как-то нет ощущения, что, будучи людьми без собственного крова, они счастливы. По крайней мере оригинальные бременские музыканты – осел, пес, кот и петух – остались бездомными и только после этого отправились «куда глаза глядят». Возможно, герои Энтина и Гладкова предпочли «дорогу как процесс» в пику указующим перстам, встречающим нас в те достославные годы на каждой площади, и путеводителям с гигантских «растяжек», объявляющих: «Верной дорогой идете, товарищи!», а также навязшими в зубах «Мы пойдем другим путем!» и «Вперед, к победе коммунизма!».

К слову сказать, нам кажется, что представление о том, что у ребенка на каждом жизненном этапе должна быть четкая и конкретная цель, а также наличествовать соответствующий возрасту план действий (7 лет – первоклассник, 14 – комсомолец, 17 – студент, 25 – пора уж замуж, наконец, и т. д.), уже не является столь распространенным и устойчивым, как это было раньше, во времена наших детства-юности. Тогда выпадение из желательного расписания воспринималось как страшная опасность для благополучия (не поступил в институт – крах всей жизни), при котором взросление и старение идет по накатанным рельсам, а успех определяется станцией, до которой успел добраться в настоящее время.

Галя: «Ты теряешь год жизни!» – говаривала моя мама, когда я переводилась из одного университета в другой после третьего курса снова на третий. В ее глазах я «сходила с намеченного пути», теряла темп, отражающий благополучие. Мама, на самом деле я продлила себе год замечательной, веселой и познавательной студенческой жизни! Ох, я отвлеклась. Небольшой ассоциативный прыжок. Впрочем, как все хитрющие психотерапевты, я использую свою «ошибку» во благо цели. Или процесса? Не ловите меня на слове… Отскок от неторопливого рассуждения об образе дороги в детском сознании в мою личную историю иллюстрирует нам, как сильны метафоры «жизненного пути», «дорог, которые мы выбираем», «путь, который надо пройти» и прочих штампов, которые, однако, являются только скелетами. А вот «мясо» образов – оно из опыта каждого индивидуума, шагающего по своему похожему-непохожему на другие пути от рождения и до того момента, когда он пришел на нашу встречу с визуальными образами дорог.

Использование штампов, словесных или визуальных, может стать причиной непонимания между клиентом и терапевтом. Для одного карточка с изображением скоростного шоссе будет символизировать быстрый темп ускользающей жизни, для другого – только что перенесенную травму дорожной аварии, а для третьего – азарт и жажду перемен в стиле «какой русский не любит быстрой езды».

Даже упомянутый нами выше детский «сказочный» и «мультипликационный» опыт не может считаться универсальным, поскольку всегда есть тот, кто рассказывает и показывает, есть обстоятельства – предшествующие и последующие. Поэтому следует прислушиваться к пациенту, записывать его собственные метафоры и «словечки».

Советуем при использовании карточек, задавая вопросы, использовать словарный запас, направляющий и помогающий пациенту «присоединиться», завязать диалог со зрительными образами.

В предыдущем тексте много раз употребляются слова «образ» и «зрительный образ». Мы имеем в виду, что с раннего возраста и до конца жизни мы интериоризируем «коллективные» (в юнгианском понимании) представления обо всем на свете. Представления обо всем на свете, естественно, существуют как в словесном, языковом выражении, универсальном с учетом индивидуального опыта каждого человека, семьи, групп людей, так и в зрительном, визуальном выражении, по большей части более универсальном, общечеловеческом (скажем, тормоз в сознании любого человека, вне его языковой принадлежности, будет чем-то, что останавливает движение). Вместе с тем, как было сказано выше, многие образы привязаны к языку, к культуре детских стихов, сказок, кинематографу.

Таким образом, играя в терапевтические карты с клиентами, мы хотим познакомиться с ними, с их сильными сторонами, с их субъективным видением проблемы, с их корнями. Люди реагируют на карточки либо конкретно – «выдают» ассоциацию, связанную с картинкой (что, впрочем, позволяет начать разговор на любую тему, хорошему психологу только дай, за что зацепиться!), либо в более продвинутом синтетическом варианте – воспринимают картинку как метафору. Приведем пример. Одной из разновидностей упражнений с карточками является выбор неприятной карточки, вызывающей негативные эмоции, символизирующей нечто, от чего хотелось бы избавиться. Предположим, клиент выбирает карточку с изображением тумана и удаляющихся кабинок канатной дороги и говорит вам, что эта карточка вызывает у него тревогу, поскольку явственно напоминает случай, когда он застрял из-за непогоды в кабинке фуникулера, и описывает, что он пережил, пока ждал спасателей. Реакция его, таким образом, чисто ассоциативная – он описывает случай, аналогичный изображенному на карточке. Однако клиент может использовать эту же карточку, чтобы описать свое состояние тревоги, запутанности, морального конфликта, неведения, словом, психологического, а не реального блуждания в тумане. В данном случае он воспринимает карточку как метафору.

Зачем мы об этом пишем? Делимся скромными тактическими секретами. Нас в свое время смущало явно исключительно ассоциативное реагирование по схеме: нарисована авария – расскажу про мою аварию. Однако, безусловно, со стороны пациента абсолютно любая реакция легитимна, а на ответственности психолога – уметь продолжить беседу, задавая направляющие вопросы. С другой стороны, получив от «продвинутого» пациента фонтан метафор, не обольщайтесь по поводу того, что работа будет более простой. Прежде всего, дав ему почувствовать, что вы слышите и сочувствуете, все же поймите, что именно стоит за метафорой, которую он использовал.

Рассуждения об ассоциативности-метафоричности несколько увели нас в сторону от темы нашего повествования, а именно от образов дорог и связанных с ними зрительных и речевых устойчивых выражений, этаких универсальных (с разного рода индивидуальными особенностями) метафор «жизненного пути». Вот и мы использовали выражение «жизненный путь» – всем понятное, банальное, однако иллюстрирующее видение жизни (в рамках нашей культуры) как дорогу – с ее направлениями, перекрестками, заторами и проторенными колеями. Давайте же поищем в нашей совместной коллективной копилке связанные с дорогой архетипические образы. Копилка коллективных образов полна, дайте им выход, визуальный, аттрактивный в том числе, и вы найдете с клиентом общий язык, обогатите ваш профессиональный арсенал и сделаете болезненный процесс терапии чуточку привлекательнее.

Вот, например, хорошее начало: «Кондуктор, нажми на тормоза!» Вы удивитесь, насколько глубоко в наш язык-сознание вошел образ торможения. Тема потери темпа и внезапных остановок на пути затрагивает абсолютно всех, нет таких людей, которые не испытывали бы проблем, связанных с этой аллегорией. Некоторые (как в вышецитированной песне) понимают, что пора бы затормозить, остановиться, но не могут. Другие, напротив, стремятся вперед и только вперед! Быстрее, еще быстрее! И с досадой вдруг замечают, что движутся медленнее, чем обычно, а то вдруг и с ужасом обнаруживают, что не двигаются совсем, стоят.

Предложите пациенту рассмотреть карточки и найти те, с по мощью которых он может ответить на примерно следующие вопросы: «Где вы замедлили свое движение или даже совсем затормозили? Почему? Что попало под колеса? Почему кончилось горючее?»

И если вы хоть на каплю сдвинете (а это обязательно произойдет) видение пациентом его проблемы, это уже гигантский успех!

А вот еще одна экзистенциальная тема, которая всегда поднимается при работе с «дорожными» карточками: «Выхожу один я на дорогу».

В стихотворении М. Ю. Лермонтова мы встречаем одинокого путника. И не просто встречаем, а узнаем в нем каждый себя. Нет на земле человека, который не думает о смерти, перед лицом которой он всегда одинок. Страх одиночества, смерти, забытья преследует многих людей – обычно он актуализируется в кризисные периоды жизни, но есть люди, которых он сопровождает более-менее постоянно. Визуальные образы дорог обязательно выведут на поверхность подобные страхи.

Однако проблема одиночества актуализируется не только в связи с размышлениями о неизбежной смерти, это чувство сопровождает нас всю жизнь – всех в разной степени, и в разные периоды жизни в разной степени, но тем не менее… Люди идут по дороге, называемой жизнью. И эту дорогу каждый проходит сам. Свою собственную дорогу. Насколько человек при этом чувствует себя одиноким? В жизни вообще? В определенных ситуациях? На каких-то этапах жизни? Откуда ему знакомо понятие одиночества? Как он узнает других одиноких путников, по каким внешним характеристикам?

Иногда на своем жизненном пути человек встречает попутчиков – временных, на одну ночь, на один отрезок дороги: в поезде, самолете, на вокзале. Они попадаются на его пути как правило, случайно, но могут сыграть при этом значительную роль. Удивительный феномен «открывания души» человеку, про которого вы ничего не знаете и которого скорее всего никогда больше не увидите, похож, кстати, чем-то на встречи с психологом. Может быть, потому, что, как и психолог, случайный попутчик не боится задавать вопросы. Феномен этот известен всем и даже описан в серьезной литературе (например, в «Крейцеровой сонате» графа Льва Николаевича Толстого).

Другой феномен игры со случайными попутчиками описан в известной нам по фильму «Ирония судьбы…» песенке. «Начнет расспрашивать купе курящее про мое прошлое и настоящее. Навру с три короба, пусть удивляются». Почему «навру»? Ведь можно просто отмолчаться, если нет охоты участвовать в вагонном трепе. Однако ты в данный час-два-десять общаешься с людьми, которых больше не встретишь, и это – факт, вызывающий соблазн примерить на себя другую жизнь, другую роль. Тоже своего рода само-терапия, позволяющая хоть и на короткое время, но проявить себя иначе, выйти из привычных рамок, из устоявшейся схемы. А это бывает трудно сделать в обычной не дорожной жизни, когда необходимость соответствовать выбранной роли или устоявшийся способ окружающих видеть вас таким, как они привыкли, затрудняют для любого человека возможность произвести изменения в жизни и в себе.

Однако вернемся к теме попутчиков. Есть ли они у вашего клиента в данный момент его жизни? Случайные они для него, или он выбрал их сам? Если да, то по каким критериям? Обсуждение последнего вопроса приведет вас к еще одной важной теме.

«Если с другом вышел в путь…» Тема попутчиков-друзей широко отражена в авторской песне 60–90-х годов прошлого (уже!) века: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке».

В дороге друзья обретаются (в «Волшебнике Изумрудного города», идя по дороге из желтого кирпича, Элли находит настоящих верных друзей на всю жизнь, что подтверждается последующими сказками-продолжениями этой истории), там же они проверяются («Если друг оказался вдруг и не друг и не враг, а так… Если сразу не разберешь, плох он или хорош – парня в горы тяни, рискни…»).

Галя: Недавно зашел у меня такой непрофессиональный разговор в учительской (как уже упоминалось, я работаю школьным психологом). Обычно во время перемен учителя пьют чай-кофе в учительской, разумеется, общаясь как на личные темы, так и обсуждая уроки, детей, школьную программу. Я нахожу важным торчать на переменках в учительской, так как многие обращаются за моментально-коротким советом (совсем не всегда я его даю моментально, предлагаю посидеть-покумекать) или просто информируют о течении какого-нибудь случая, над которым «кумекали» раньше.

Так вот, тут зашел у меня разговор с одной учительницей совсем не на школьную тему, а вовсе даже на тему совместной жизни партнеров до свадьбы, устоявшийся современный институт, без которого молодые сейчас и предсвадебной жизни-то себе не представляют. Я высказала банальное замечание, что, мол, в наше время в моей стране это было абсолютно невозможно: жить отдельно, вести совместное хозяйство, а годика через два-три сыграть свадьбу. А жаль, сказала я, все же это проверка бытом… На что учительница высказала как раз довольно небанальное мнение, что совместный быт не дает того опыта проверки совместимости, к которому стремятся до-молодожены. Все равно после штампа в паспорте все меняется. Нет, утверждала учительница, надо поехать в длительное трудное путешествие. Не в Париж какой-нибудь, не в цивилизацию, а в горы! Да-да, например, в Индию! В Гималаи! Не меньше, чем на месяц, и чтобы было трудно. Думаю, все мои русскоязычные читатели улыбнулись, узнав в этой формуле почти дословно песню Высоцкого. Только Высоцкий предлагал проверять друзей, а не будущих супругов.

Объяснив свою улыбку учительнице, я перевела, как сумела, на иврит песню Высоцкого, что несказанно обрадовало ее доказательством правильности ее метода.

У дороги, путешествия есть, таким образом, еще одно волшебное свойство – мы воспринимаем жизнь как большое путешествие, а путешествие – как модель жизни, как своеобразный тренинг, экзамен. Разумеется, не только друзей и возлюбленных проверяют в дороге, но и самих себя. И часто узнают про себя совершенно неведомые дотоле вещи. Открывают стороны, о которых и не подозревали. Мы заговорили об этом, чтобы еще раз попытаться осмыслить, что же такое для нас дорога. Почему такие удивительные события происходят во время реальных физических перемещений? Мы вышли из дому и еще не прибыли в новое место. Находясь «между небом и землей», мы переосмысливаем свою жизнь, задумываемся над тем, что происходит в ней, или вдруг смотрим другими глазами на свое окружение, на ситуацию, в которой находимся. Одним из великолепных примеров описания такой вынужденной дорожной психотерапии является роман «Вдали весной» Мэри Вестмакотт (более известной как Агата Кристи). Героиня романа возвращается домой издалека, но в результате стихийного бедствия разрушены железнодорожные пути, и она вынуждена задержаться на маленьком полустанке в пустыне. Кажется, она не проводит там и пары дней, но будучи оторвана от привычных будничных занятий и окружения, вдруг начинает видеть свою жизнь абсолютно по-иному, совершая гигантские по своей глубине, хотя очень неприятные для себя открытия. Сюжет пересказывать смысла нет, мы упомянули этот роман только лишь как еще один аргумент в пользу введения дорожной метафоры в терапию. Есть что-то, что помогает человеку взглянуть иначе на свою жизнь, если он представляет ее в виде дороги – с попутчиками, станциями отправления и прибытия, внезапными изменениями расписания движения. Мы видим здесь огромный потенциал для психологической работы и огромное поле для придумывания новых заданий и терапевтических игр.

Как видите, мы только обозначили тему друзей, а в голове уже возникло множество подтем, ассоциаций, возможностей «сказать, кто ты», если этот «ты» скажет нам, кто его друг. Одна из этих ассоциаций и увела нас несколько в сторону. Но мы возвращаемся.

Итак, попутчики-друзья. В нарративной терапии для определения тех, кто видит вас положительным, сильным, «другим», используется метафора «зеленого острова». Нам же кажется, что метафора попутчика-друга куда лучше отражает впечатления человека о ком-то, кто поддержал, уверовал в вас, выслушал, увидел вас другим. Часто люди находят такое отражение себя именно в друзьях детства, тех, кто помнит нас неопытными идеалистами, участниками совместных игр, подростковых страстей и юношеских горячих споров о смысле жизни. К попутчикам из «начала пути» мы возвращаемся в воспоминаниях, иногда вновь и вновь задумываясь о дилеммах и нерешенных конфликтах, которые волнуют нас до конца дней. Все, что было в начале пути, остается важным на всю жизнь. В том числе и люди, которые были там с нами, а потом отстали, или пошли своим путем, или ушли далеко вперед, или исчезли из поля зрения, но встреча с ними в будущем может стать для нас волнующей, послужить мерилом пройденного пути, пережитого, переосмысленного, достигнутого и сопоставленного с тем, о чем мечталось.

Если вам как терапевту важно понять, а вашему клиенту важно проработать тему из детства, из подросткового возраста, вы можете воспользоваться несколькими наборами карточек – не только дорожным набором, но и набором «Персона», например (с изображениями лиц). Можно попросить пациента выбрать несколько «дорожных» карточек, символизирующих разные этапы его жизни (пусть он их сам для себя эти этапы выделит и обозначит), а затем пусть он выберет карточки из набора «Персона», описывающие тех, кто был для него смысловыми фигурами, важными попутчиками, друзьями на этих жизненно важных участках пути.

Тема дружбы, групп, к которым мы принадлежим на продолжении жизненного пути, тех, кто шагает с нами в ногу, тех, кому с нами по пути, не важно, выбрали ли мы попутчиков сами, или нас свела жизнь, безусловно, очень важна для каждого и соответственно отражена в литературе, песнях, кинофильмах, языковых оборотах. Мы восхищаемся дружбой трех мушкетеров и Д'Артаньяна; их путешествие в Англию за подвесками королевы, когда Атос, Портос и Арамис один за другим остаются за спиной Д'Артаньяна, прикрывая его тылы, обеспечивая ему стремительное движение вперед, является для многих метафорой уверенности в друге, преданности, даже слепой, готовности ради друга оставить свои собственные заботы, поскольку верность и преданность являются ценностями сами по себе, вне зависимости от того, какой цели следует друг. Скажем проще, очень хочется быть понятыми: Атосу, Портосу и Арамису не важно, привезет ли Д'Артаньян эти дурацкие подвески, им важно помочь другу.

Разумеется, у каждого из читателей есть свои идеалы преданного друга-попутчика. В терапевтической работе, когда к вам обращается человек, нуждающийся в поддержке, и вам важно помочь ему найти в себе силы справиться с кризисом, с болью, важно помочь ему вспомнить тех, кто поддерживал его раньше, каким его видели люди, которые были рядом и любили его. Может быть, по дороге он растерял их, не виделся с ними много лет, но прошлый опыт существует, его нельзя отнять, и в нем есть кто-то, кто видел вашего пациента сильным, добрым, смелым, а тем самым придавал куражу для решения проблем, стоящих на пути, являлся источником сметающей преграды энергии или мудрой осторожности, помогающей эти преграды обойти.

Есть ли у вашего клиента близкие люди – те, в которых он уверен, которым доверяет, которых считает настоящими друзьями? На каких участках пути он не ощущает в достаточной мере их поддержки? Кого бы он хотел, но по каким-то причинам не может взять с собой в дорогу? Вот лишь микроскопическая часть вопросов, которые всплывут обязательно при работе с карточками «дороги». И наоборот, если эта проблематика для людей, с которыми вы работаете, важна, смело доставайте дорожные карточки – они помогут и вам, и вашим клиентам.

Итак, в дороге людей часто сопровождают друзья-попутчики, но иногда отправиться в путь – означает разлучиться с теми, кого любишь, с родным домом и друзьями. И тут всплывает еще одна знакомая всем архетипическая тема: «Эх, дороги, пыль да туман…». Наш жизненный путь часто предполагает лишения, трудности, тоску по оставленному. Кого-то (или что-то) мы по пути теряем, кого-то (и что-то) оставляем сами. Кто-то не сопровождает нас, но ждет дома, его незримое присутствие мы хотим всегда ощущать на своем жизненном пути. На эту тему написано, спето, услышано и закреплено в подкорке огромное количество материала. «Жди меня, и я вернусь», «Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь, и поэтому знаю, со мной ничего не случится», «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага». И хотя война уже давно закончилась, именно эти строчки хранятся в памяти каждого (ну или почти каждого, сейчас уже никто ни в чем не уверен!) – потому что велика человеческая потребность в ощущении тыла. И к сожалению, далеко не все живут с уверенностью в том, что где-то есть люди, которые их любят и примут после любого путешествия. Как с этим обстоят дела у ваших клиентов? Часто ли они ощущают себя «на войне»? Похожа ли их жизнь на «холода, тревоги да степной бурьян»? Какие потери им пришлось понести на своем жизненном пути?

В общем, тут есть над чем подумать и есть что обсудить…

Думаем, что метафора пути близка фактически всем людям (в том числе и нашим клиентам) еще и потому, что в нашем коллективном сознании дорога представляется не только как нечто испытывающее, не только как нечто сложное, требующее терпения и мужества, но и как нечто врачующее. Да-да, эта тема звучит так: «Длинной-длинной серой нитью пройденных дорог штопаем ранения души».

Помните, что выписал доктор Мортимер бедному Баскервилю после перенесенной тем психологической травмы? Путешествие на корабле! В классической литературе герои и особенно героини то и дело уезжают развеяться после неразделенной любви. Например, героиня «Саги о Форсайтах» Флер отправляется в кругосветное путешествие со своим отцом после скандала и разрушенной карьеры держательницы светского салона. Путешествие врачует ее усталую душу, расширяет кругозор, предлагая новые идеи относительно того, как проявить себя в жизни.

Впрочем, что ходить за иностранными примерами? В романе «Анна Каренина» Китти Щербацкая, пережив нанесенное ей ее женихом Вронским (внезапно влюбившимся, как вы помните, в Анну) унижение, впадает в натуральную депрессию. Ее родители, отчаявшись вернуть дочку к жизни, в последней надежде вывозят ее «на воды». Где, собственно, она и излечивается, столкнувшись с чужими страданиями и повстречавшись с разными, в том числе совсем непохожими на нее людьми, ведущими абсолютно незнакомый ей образ жизни, исповедующими непривычные для нее ценности.

Ю. Визбор замечательно спел: «Нет мудрее и прекрасней средства от тревог, чем ночная песня шин». И правда, дорога – это врачевание ран, переработка травм и обретение душевного равновесия. Наверное, всякий согласится с нами, что движение успокаивает. Некоторых успокаивает движение бешеное, опасное (вспоминается сцена из уже упомянутой «Иронии судьбы…», когда Ипполит устраивает автогонки на льду Невы, теряет контроль над движением, и только внезапная опасность возвращает его в чувство). Другим, напротив, нужно передвижение размеренное, подконтрольное.

Кроме того, мы уже писали о том, что путешествие помогает выйти из привычного, в том числе и проблемного, круга. Плохо тебе, тяжело? Отправляйся в путь – там обретешь друзей, закалишься и вырастешь, пройдя испытания. Если же речь идет о дороге метафорической – дороге жизни, то и в таком случае идея примерно та же: несмотря ни на что, двигайся, иди вперед, не стой на месте. Только сама жизнь излечит тебя от нанесенных ею же ран и болячек.

«Перекресток семи дорог – жизнь моя». Тема выбора муссируется почти в каждой русской сказке. Вспомните: «Налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – в землю ляжешь», или что-то в этом роде. На дорогах многих русских сказок разбросаны камни с подобными страшными надписями. Стоят они на развилках. В жизни любого человека такие развилки, перекрестки встречаются каждый день: ежедневно нужно принимать решения, и каждое твое решение ведет тебя только по одной дорожке, а другие остаются в стороне. И из-за этого часто сам процесс принятия решения становится для человека страшным. Даже если он не потеряет коня, то потеряет по крайней мере возможность узнать, что случилось бы, пойди он другим путем. А вдруг там было бы лучше? А вдруг выбор ошибочен? Вот и тревожишься… Ну а тот, кто не может справиться с тревогой, выбирает колею – дорогу, которая уже кем-то проложена, возможно, и тобой, уже привычна, из которой трудно выбраться, но зато она тебя и держит. И тут тоже всплывает знакомый образ: «Колея эта только моя, выбирайтесь своей колеей». Есть ли на свете люди, которые хотя бы раз не ощущали бы себя в колее и не хотели бы выбраться из нее? Не мечтали бы о свободе, новых ощущениях, других перспективах? Боимся, что нет. Точно так же, как нет и людей, которые хотя бы иногда не сомневались бы в себе, стоя на развилке дорог, не боялись бы совершать выбор, не возвращались бы мыслями к своим прошлым решениям. Часто эти проблемы и связанные с ними переживания актуализируются при рассматривании дорожно-путевых карточек.

«Я покидаю отчий дом…» Среди всех выборов, которые нам когда-либо пришлось совершать в своей жизни, есть такие, от которых зависит буквально направление и стиль жизни. Это выборы, связанные с отделением от родителей, взрослением, обретением самостоятельности пути.

Как, сидя под маминым согревающим крылом, узнать, на что ты способен?

Как вежлив ты в покое и тепле,

но будешь ли таким во время давки

на поврежденном бурей корабле

или в толпе у керосинной лавки?

С. Маршак

Мальчики и девочки, взращенные на русских сказках, впитывают через них кураж и мудрость покидания дома. Припомните любую русскую сказку-ходилку (к примеру, «Царевну-лягушку»), и услужливая память предоставит вам цепь похожих сюжетов, то так, то эдак муссирующих поход героя в опасную дорогу. Народная мудрость, отеоретизированная впоследствии Маргарет Малер, гласит, что становление личности человека происходит вместе с отдалением-отделением от родителей, в нашем варианте – смотри шире – невозможно без ухода из дому. Герои русских сказок и былин – инфантильные, импульсивные, потакающие своим сиюминутным прихотям либо просто очень несамостоятельные, выходя в путь за утерянным ли счастьем, по принуждению ли, в дороге выкристаллизовываются как личности, становясь сильными, четко понимающими, чего хотят добиться, преодолевающими боль и невзгоды, умеющими обратиться за помощью и оказать ее нуждающимся. Дорога делает их индивидуумами, взрослыми личностями, каковыми они не стали бы, не отправившись в путь. Преодолевая испытание за испытанием, снашивая по три пары железных сапог, Иваны и Василисы преподают нам урок взросления, терпения и веры в свой успех.

А вот в замечательной шведской сказке С. Лагерлеф «Путешествие Нильса с дикими гусями» процесс взросления в дороге показан развернуто и подробно. Противный, капризный и злой мальчишка Нильс был наказан лесным троллем, который превратил его в крохотного человечка. Такого крохотного, что Нильс решил не оставаться дома и вместе с дикими гусями улетел на другой конец страны. Что самое интересное – в конце концов он вернулся домой, но уже совершенно другим, взрослым, человеком. В пути он научился терпеть, помогать близким, бороться с опасностями, отвергать себя ради других… А ведь до этого путешествия как только родители не пытались его перевоспитать, но ничего не помогало!

В общем, выбор самостоятельной дороги, отправление в свой собственный путь, уход из родного дома – это отдельная большая тема, особо актуальная, конечно, для подростков, но, к сожалению, болезненная и для людей вполне взрослых.

«Вот – новый поворот! » Никакое движение, а уж тем более по жизненному пути, не бывает стопроцентно прямолинейным и предсказуемым. Помимо перекрестков и прочих развилок, которые требуют от путника совершения выбора и принятия решения, дороги обычно изобилуют еще всякого рода поворотами, за которыми тоже неизвестно что скрывается. «Что он нам несет? И не разберешь, пока не повернешь», как поется в известной песне.

Кроме того, повороты бывают крутыми и опасными, они требуют от путника напряжения сил, концентрации внимания. Иногда вся дорога состоит из сплошных поворотов (например, горный серпантин), но иногда бывает и так, что поворот возникает неожиданно, вдруг – посреди удобной прямой дороги, и, несмотря на то что дорожные знаки предупреждают путника: «Внимание! Впереди крутой поворот!», путник оказывается к нему не готов. Как известно, при проектировании дорог повороты включают специально, чтобы водители не засыпали за рулем. Извилистостью и непредсказуемостью жизнь тоже добавляет во вкус нашего пути соли и перца, борясь с пресностью, монотонностью и скукой. Чтобы мы не заснули. Некоторым кажется, что она, жизнь, перебарщивает, что в результате весь их путь – это сплошной «крутой маршрут». Другие же, наоборот, все время сами пытаются «заглянуть за поворот», устраивая из своей жизни авторалли. Неизвестность, испытания, неожиданности, адреналин в крови – вот что такое повороты на дороге нашей жизни. А что выбирают ваши клиенты? И как они чувствуют себя на своем извилистом или не очень пути?

Может быть, уже достаточно? Конечно, в нашей копилке еще много дорожных образов-метафор. Это и задаваемая любым перемещением ритмичность жизни, ее темп («Мы ехали шагом, мы мчались в боях», «Поезд мчится в чистом поле, поезд мчится в чистом поле», «Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови»), и необходимое для достижения цели пути упорство («Если долго-долго-долго, если долго по дорожке, если долго по тропинке ехать, прыгать и бежать…», «Дорогу осилит идущий»), и препятствия, которые обязательно возникают на пути и которые обязательно преодолеваются (возьмите любую русскую сказку!), и целеполагание («Кто не знает, куда он идет, обязательно придет не туда»). Да еще много чего! Что вы не вспомните сами, то напомнят вам ваши клиенты, потому что жизнь – это путь, и связанные с дорогой картинки есть в доме-музее каждого из нас, отзываясь в нашей реальной, не сказочной, не книжной жизни самыми настоящими переживаниями.

И в завершение представления вам этой карточной колоды приведем парочку примеров их использования в практической работе.

Дороги, которые мы выбираем…

С семьей Захара я познакомилась, участвуя в качестве семейного терапевта в проекте помощи семьям, воспитывающим детей с СДВГ. Семья состоит из родителей в возрасте «за пятьдесят» и единственного ребенка. По условиям проекта, у меня есть только пятнадцать встреч с ними, что немного. Разумеется, у каждой семьи свой темп установления контакта, формирования доверия к терапевту и продвижения в работе. Однако психолог, со своей стороны, памятуя об ограниченном количестве встреч, старается быть собранным и нацеленным на то, чтобы в первые две-три встречи понять, в чем причина обращения, как именно семья хочет измениться, в чем ее сильные стороны, на которые можно опереться в процессе терапии.

Про семью Захара я знаю, что ребенка ждали двадцать пять лет, а теперь «не знают, куда от него деться». Обратились к семейному терапевту по поводу «несносного» темперамента мальчика, с просьбой «вылечить» ребенка, исправить его, поменять на заводную куклу, соответствующую их 25-летним ожиданиям. Пусть выйдет он отсюда послушным, усидчивым, самостоятельным. Пусть будет отличником в школе, чтобы родители могли им гордиться. Поток жалоб на Захара льется, как водопад на Ниагаре, мама и папа согласно кивают головами, напоминая друг другу о все новых и новых жалобах.

Поскольку на первых встречах с семьей стоит задача – определиться с тем, куда мы хотим прийти (как у Алисы из страны чудес – «чтоб знать, куда идти, надо знать, куда вы хотите попасть»), я люблю использовать терапевтические карточки с «дорожной» тематикой. Особенно когда семья ставит заведомо невыполнимую цель нашего совместного с ней «похода». В таком случае моя задача – встряхнуть их компас, помочь определиться с направлением движения. Используя на второй-третьей встрече карточки с изображениями дорог, я привожу их к перефокусированию цели пути.

Так и в данном случае. Раскладываю карточки, предлагаю присмотреться к ним:

– Присмотритесь к этим картинкам, можно перебирать их, брать, класть на место. Ваша задача – выбрать картинку, близкую вам, как бы говорящую, куда вы хотите прийти, где бы вы хотели быть в конце наших с вами встреч. Какой путь и какая дорога для вас предпочтительней?

Тем самым я настраиваю родителей на то, что куда им идти – решают они сами, и выбранный путь они пройдут все вместе, а вовсе не только Захар. Предполагаю, что и ребенок, смешавшийся и слегка напуганный тем, что родители намеревались его одного «отправить на заклание», понимает, что речь пойдет о совместном с мамой и папой «путешествии», и успокаивается.

Следует сказать, что формулировка родителями цели терапии как «почините нам ребенка» встречается довольно часто. На первых встречах бывает сложно преодолеть сопротивление родителей, их желание посидеть в сторонке и понаблюдать за тем, как терапевт будет «колдовать» над их детьми. Поэтому работа над ожиданиями родителей, над их видением целей и содержания процесса терапии очень важна. Хочется, чтобы они поняли, что двигаться к цели они смогут только все вместе.

Итак, я раскладываю карточки перед семьей на низком столике, вокруг которого мы сидим. Захар, до этого жмущийся то к маминым, то к папиным коленкам, заинтересованно подскакивает и просит разрешения помочь мне раскладывать карточки. Я хвалю его за то, что он хочет помочь, и за то, что спрашивает разрешения. Мама Эля тут же отзывается.

Эля: Вот – вот. На людях-то он умеет быть хорошим. А ты бы и дома так себя вел!

Г.: Замечательно. (Я использую момент и перевожу стрелки на выбор реальной цели терапии.) Давайте посмотрим. Значит, Захар знает, как себя вести, и умеет это делать. Только почему-то не использует эти знания и умения дома, в семье, рядом с мамой и папой. Что происходит? Что должно поменяться в семье, чтобы всем вам было комфортно? Чтобы было хорошо и радостно друг с другом? Давайте представим, что жизнь – это дорога. Всмотритесь в карточки. Каждый может выбрать ту, по которой, ему кажется, он должен (или хочет) пройти. Мы с вами будем встречаться регулярно примерно в течение 4–5 месяцев. Это большой кусок жизни, довольно существенный отрезок вашего жизненного пути. Какая дорога вам подойдет? Куда вы хотите прийти в результате?

Захар выбирает карточку первым. Собственно, он выхватывает ее. На карточке изображена дорога, идущая вдоль моря.

Захар: Вот! Море! Дорога к морю!

Мы с папой ездили на море! Только больше мы не ездим, а я люблю плавать. И в бассейн не ходим. Все мальчики ходят. Я хочу, чтоб мы ездили в разные места, а то скучно.

Эля слегка взрывается.

Э.: Почему ты говоришь? Галя разрешила говорить? Мы выбираем, а ты нам мешаешь. Надо подумать, не хватать первую попавшуюся! При чем тут море? Тебя возили. Ты думаешь, мы богачи, чтоб разъезжать?

Не могу не воспользоваться случаем и не поделиться моими личными, как терапевта, переживаниями. Мне тяжело присутствовать при таком вот растаптывании ребенка. Я могу понять и принять родителей, которые, желая описать мне весь диапазон своих проблем, «замотивировать» меня, получить мое сочувствие и профессиональные советы, обрушиваются на детей с нескончаемыми упреками, не выделяя в детском поведении ничего положительного. Но я все-таки солидарна со схемой Короля из фильма «Обыкновенное чудо»: «Сначала похвали, а потом критикуй». Когда же ребенок присутствует на встречах, во время которых «аутодафе» продолжается бесконечно, а похвалы как не было, так и нет, то мне это пережить трудно.

Г.: Знаешь, Захар, мама права, надо говорить по очереди. Эля, а вам и Леону я хочу показать, что Захар выбрал не просто картинку с морем. Здесь есть еще и поезд. А поезд – вещь упорядоченная, у него есть паровоз – то есть то, что везет состав и вагоны, которые прицеплены к паровозу, а сами двигаться не могут. Он движется только по рельсам, у него определен маршрут, скорость, остановки, его ждут люди на станциях. Мне нравится картинка, которую Захар выбрал. И то, что он сказал, что он хочет, чтобы вы как семья больше времени проводили вместе в активных развлечениях, имели больше совместного положительного опыта – это очень важно. Кроме того, он заодно рассказал нам о себе, о том, что любит ездить, получать новые впечатления, что любит купаться и хочет это делать с мамой и папой. Захар, я правильно поняла выбор твоей карточки?

Захар очень доволен.

Родители: Да, вы правы, он – ребенок очень умный, этого у него не отнять. – Мама и папа снова согласно кивают головами и говорят почти хором.

Между тем папа Леон выбрал карточку для себя, да и мама Эля подобрала целых три карточки. Скажу между строк, что люди довольно часто выбирают карточки по методу Захара – конкретно и ассоциативно. Упрощенно говоря, выберу картинку с яблоком, потому что я люблю яблоки. Это не страшно, и с таким материалом можно работать. Однако вернемся к нашей семье.

Э.: Можно, я начну? Как женщина, и я к тому же самая старшая в семье. Вы знали, что я старше мужа на два года?

Г.: Разумеется, Эля, нам очень интересно, какие карточки вы выбрали и почему.

Эля кладет перед собой три карточки. На первой изображение подвесного мостика над узкой речушкой.

Э.: Вот видите, это мостик. Какой он хрупкий, даже хлипкий и качающийся, того и гляди рухнет и все свалятся в эту речку! Вот так и у нас дома – как на пороховой бочке. Не знаешь, что он вытворит в следующий момент. Мы – как на качелях. Я прихожу домой с работы уставшая. А Захар прыгает и скачет. Прыгает и скачет. Вот этот качающийся мост и напоминает мне нашу жизнь.

Я взвешиваю, не начать ли «работать» уже с этого момента, например, не спросить ли, а как сама Эля, когда была маленькой – тоже любила качаться и раскачиваться? И как ее родители на это реагировали? Но отметаю эту мысль, просто запоминаю ее, а вернее, записываю. В работе с карточками важно точно записывать выражения клиентов, чтобы цитировать их потом и использовать образы, не вкладывая в них свой, а не их смысл.

Г.: Этой карточкой вы хотели рассказать, где вы находитесь сейчас, правильно?

Э. (продолжает): А вот и вторая карточка (она выбрала карточку с изоб ражением чинной европейской улицы.) Вот так должно быть. Вот чего бы мне хотелось. Порядка. Чистоты. Чтобы все по правилам. Все размечено. Пешеходы идут по тротуару, машины едут по дороге. Каждый на своем месте. Красиво. Культурно. Вот это хорошо! Да я, знаете ли, выросла в большом городе. Я привыкла к культуре, я знаю, что это такое. Должно быть уважение… Ну, вот поэтому третью карточку я взяла с самолетом. Понимаете, я вот в такое правильное место ну хоть сейчас бы улетела!

Боюсь, что такая критикующая и желающая сбежать мама, как Эля, не вызывает симпатии у читателей. Однако острота и напряжение ее переживаний, связанных с ребенком, выплескивающееся через край разочарование, не вызывающее, возможно, эмпатии и теплоты по отношению к ней, объясняются историей ее драматического ожидания Ребенка. В течение двадцати пяти лет после замужества Эля наблюдала, как у ее сестер и братьев (а их у нее семеро) один за другим рождались и подрастали дети. Некоторых племянников она любила, была к ним привязана, ко всем ходила на дни рождения и дарила скромные подарки, а своих детей так и не рождалось. Она и профессию правильную подобрала – воспитатель. И вот уже и у племянников появляются дети… Эля с мужем переехали подальше от большой семьи, построили красивый дом с детской комнатой. Посадили собственноручно фруктовый сад. Он уже плодоносит. А детей все нет и нет! На фотокарточках, принесенных Элей на одну из наших встреч, я увидела молодые красивые лица. Веселые! Жизнерадостные. В окружении друзей, гостей. А сегодня передо мной сидят двое усталых пожилых людей. Длительное, мучительное, дорогое лечение. Процедуры, консультации. Выкидыши после искусственного оплодотворения. Молитвы. Ее мечта о дочке стала почти навязчивой идеей. Вся жизнь была подчинена только одной цели – родить. И наконец, после семи месяцев, проведенных в постели, – успех! Эле было сорок восемь. Сколько пережито боли, физической и душевной, сколько отдано сил, сколько перефантазировано, переожидаемо. Сколько заплачено… И вот – мальчик, недоношенное существо с грузом всех этих двадцати пяти лет. На фотографиях, где Захару годика два или три, он в Элином парике. «Правда, чудная девочка? Похож на меня, да? Все говорят, что в моем парике он – вылитая я!»

Сегодня Захару восемь. Он уже не согласится примерять мамин парик. Он – мальчик, он любит свой кружок карате, любит драться с мальчишками, обожает велосипед и бассейн. Захар – сорванец, от нескончаемой критики превращающийся из веселого и радостного ребенка в нервного, капризного, требующего постоянного внимания. А от того, что мама его отталкивает, он требует новых доказательств ее любви, «проверяет» ее постоянно, снова и снова нарушая границы приемлемого для нее «культурного» европеизированного поведения. Замкнутый круг, из которого маме хочется улететь. Насовсем? Одной? Или передохнуть? Или всем вместе перенестись в фантазию о семье, где все правильно, чисто и красиво и где уважительно относятся ко взрослым?

Однако вернемся к папе Леону. Он выбрал картинку, изображающую человека за рулем, в лобовом стекле видна лента шоссе.

Леон: Вот это – наша семья. Мы все вместе. Мы едем, куда нам надо. Дорога хорошая. Вот все обозначения видны. Нам хорошо вместе. Мы разговариваем и едем. Наверное, мы выбрали, куда мы едем. Главное, что мы вместе. Нам хорошо.

Я в раздумье. Вернее, на распутье, пользуясь «дорожными» терминами. Лучшее решение, когда ты на распутье, поделиться сомнениями со спутниками.

Г.: Замечательно, что у всех такие разные карточки и разные рассказы. Это интересно. И есть из чего выбрать. Видно, какая у вас разносторонняя семья. Вы поговорили и про то, какая должна быть семья. И про ощущения того, что не нравится сейчас. И про то, что не так важно, куда ехать, а главное – как. Вы хотите, чтобы вам было хорошо вместе. И Захар хорошо добавил про море, рассказал нам, чего бы ему хотелось. Сейчас я раздумываю над тем, как нам поступить дальше. По правилам игры вы можете или подумать, как объединить все ваши выбранные карточки, или попробовать вместе найти другую, объединяющую карточку. Сейчас вы знаете, в каком направлении хочет двигаться каждый из членов семьи, но нужно найти объединяющее направление. Как мы поступим?

Давая такого рода задание, предоставляя семье делать выбор, я могу познакомиться с тем, как в этой семье принимаются решения, в чьих руках находится руль управления, а кто подливает в мотор бензин, являясь скорее энергетическим, а не управляющим звеном, кто тормозит, а кто затормаживает.

Можно было бы подумать, что Эля – диктатор в этой семье. Отнюдь. Леон хоть и тихий, а гнет свою линию настойчиво. Эля стремится присоединиться ко мне как к авторитету и получить мое одобрение, но она же и «нападает».

Э.: А разве нет четких правил? Мне это мешает.

Г.: Правило состоит в том, что вы, как семья, как единица, выберете единую цель. А как вы это сделаете, правила не говорят.

Между тем перебирание карточек решает проблему. Видно, что без слов, просто следуя интуиции, семья сделала выбор. Они ищут общую карточку.

Л.: Конечно, мы хотим научиться, что делать, чтобы Захар слушался. Мы хотим, чтобы вы нас научили. Мы для этого и пришли к профессионалу.

Э.: А вот у меня уже сейчас есть вопрос, что нам делать, когда…

Г.: Эля, пожалуйста, запомните ваш вопрос, мы обсудим его позже. То, что вы сейчас делаете сообща – очень важно. И мне кажется, у вас хорошо получается. Продолжайте.

Леон и Эля тихо переговариваются. Захару становится скучно. Он слоняется по комнате. Родители пытаются привлечь его приказами, но Захар не реагирует. Тогда Леон говорит: «Что ж, мы сейчас найдем карточку, где никакого моря не будет. Раз Захар не участвует, то и моря нет. Каждый должен свое мнение отстаивать».

Захар возвращается в наш кружок, родители показывают ему карточку, на которой есть все: река, мостики и дорожки, а на горе стоит город.

Л.: Вот здесь все есть, только мостик крепче. (Обращаясь к Эле.) Это чтобы ничего не качалось и не падало. Чтобы мы все контролировали, как ты хотела. И чтоб ребенку все было понятно, чего мы хотим от него. (К Захару.) И речка. Это как будто твое море.

З.: А когда поедем к морю?

Л.: Ты ведь и бассейн любишь. Сходим в бассейн, ладно?

Г.: Мы приближаемся к концу сегодняшней встречи. Важно, чтобы мы договорились, чего вы ожидаете от терапии, куда хотите прийти, как хотите измениться. Что, вы думаете, надо изменить в семье, чтобы вам было комфортнее, устойчивее, по выражению Эли, чтобы было хорошо вместе, чтобы, как сказал Леон, вам было все равно, куда ехать, главное – вместе? И чтобы желания всех членов семьи по мере возможности исполнялись?

Э.: Думаю, вы хорошо это сформулировали. Нам, как родителям в не молодом возрасте, сложно воспитывать мальчика, у которого есть трудности со вниманием и непоседливость. Мы хотели бы задавать вопросы, чтобы вы нам давали профессиональные ответы.

Это уже очень неплохой шаг. Родители переносят акцент на себя. Они еще пока хотят получать консультации, а не психотерапию. Они еще уверены, что только новые знания смогут изменить ситуацию в их семье. Тем не менее с помощью игры в выбор дороги и использования соответствующего словарного запаса они смогли посмотреть иначе на свое участие в терапии, перенести фокус с ожидания изменений в ребенке на изменения в семье.

Дороги Иланы

В этом рассказике я собираюсь поведать о том, как использовала «дорожные» карточки в работе с мамой моей маленькой «клиентки». Илана – совсем молодая женщина, однако жизнь у нее была нелегкая и насыщенная. Она не была настроена делиться со мной подробностями, поскольку не имела опыта общения подобного рода, стеснялась самой ситуации терапии и саботировала мои попытки вовлечь ее в какое угодно действо: игру с детьми, рисунки, диалоги. На протяжении многих первых встреч Илана вела себя очень критично по отношению к дочке, позволяла себе говорить о ней со мной в третьем лице и не принимала наших взаимоотношений «терапевт – клиент». Она чувствовала себя «заказчиком» у мастера по починке сломанных вещей. Карточки же многое изменили в течении терапии.

Итак, Илана и Лейла.

Свою дочку Илана назвала Лейлой. Лейла носит украинскую фамилию своей мамы, но это, кажется, не мешает ни маме, ни дочке, никому. Кроме меня. Когда школьный консультант обратилась ко мне с просьбой «поработать с этим случаем» и назвала фамилию и имя ученицы третьего класса, у меня возникло некое раздражение по отношению к родителям девочки. «Что за путаница? Она кто? Из какой семьи? На каком языке разговаривает? Какой-то элементарный вкус у родителей имеется?» Консультант смотрит на меня недоуменно: «Ну, если тебя до сих пор такие вещи волнуют… Ты послушала бы дальше, так не надменничала бы по пустякам…» Слушаю про девочку, иду на урок, потом на перемену, потом встречаюсь с Иланой и объявляю, что я – да, «беру».

Несколько затянувшееся вступление с преамбулой про путаницу имен, фамилий и, как выяснилось, кандидатов на роль папы нашей Лейлы отражает неким образом реальную ситуацию в жизни девочки.

Высокая для своего возраста, с прелестным личиком, всегда растрепанными волосами, в плохо сидящем спортивном костюме и блестящими карими глазами, глядящими на вас порой внимательно-изучающе, а чаще скачущих по сторонам, непоседа и непослушница, Лейла измучила всех взрослых своего окружения: учителей, семью и воспитателей продленной группы. Кроме того, несколько раз она привлекала внимание взрослых очень грустными высказываниями, нет, не суицидальными, но очень грустными, пару раз взбудоражила классного руководителя намеками на свой повышенный интерес к мальчикам, тоже не что-то ой-ой-ой, но ведь третьеклассница! Вот и на встречу со мной явилась с накрашенными губами, но непричесанная и в отвисших на коленках штанах, измазанных красками и фломастерами. Вот такая она, наша Лейла. «Ты получишь большое удовольствие, она – очень интересный ребенок!» – напутствовала меня школьный консультант, и семья, состоящая из мамы Иланы, Лейлы и ее младшего братика по имени Илан стала регулярно, дисциплинированно появляться у меня в кабинете раз в неделю.

После нескольких встреч с семьей стало ясно как божий день, что Лейле приходится соревноваться с младшим братом за мамину любовь не на жизнь, а на смерть. Илан был противоположностью Лейле во всем: маленький, аккуратненький, собранный, умный, усидчивый и очень послушный. Кроме того, папа Илана присутствовал в его жизни и был в настоящее время мужем мамы. У Илана была фамилия папы и имя, близкое к маминому. Было понятно, что первый блин у мамы получился комом, а вторым она гордилась.

Между делом признаюсь, что дала слабину и согласилась на то, чтобы папа Илана не присутствовал на наших встречах.

Когда ситуация отношений в трех четвертях семьи мне стала понятной, то по моему решению-велению, с разной периодичностью я встречалась либо с Иланой и детьми, либо с одной Иланой, либо с одной Лейлой.

На первой же индивидуальной встрече с мамой я подробно расспросила про отца Лейлы и его отношения с дочерью.

Илана: Да нет у нее с ним никаких отношений и не будет, пока ей не исполнится пятнадцать!

Галя: Почему нет отношений? Почему пятнадцать?

И.: В пятнадцать я дам ей его номер телефона. Если хочет, пусть звонит.

Г.: Илана, давайте помедленнее. Скажите, они знакомы?..

Так, шаг за шагом выясняю, что с отцом Лейлы Илана рассталась, когда еще не знала о своей беременности. А когда узнала, обратилась с бывшему бойфренду, да только тот не захотел и слышать об отцовстве. История почти банальная. Но Илана повела себя отнюдь не банально. К этому времени она уже решила, что будет жить под девизом «не ныть, а бороться», так что обратилась в суд, там проделали генетическую экспертизу, признали экс-бойфренда папой и обязали платить алименты. Большего Илана из гордости не просила, а папа по молодости лет да по сердитости на произведенную экзекуцию делать не желал. Так и родилась и жила-поживала до трех лет Лейла с мамой да с бабулей. А потом появился папа её братика Илана. Так что к тому времени, когда дети задают вопросы, Лейла по умолчанию считала, что он и ее папа тоже. Впрочем, сама Илана правду от окружающих не скрывала, не то, чтоб трепалась, но во всех местах, где надо что-то записать, записывала правильно, как есть. А про Лейлу решила – в пятнадцать.

Так и продолжалось до времени, пока, как это всегда бывает, «все тайное стало явным», да только не из маминых уст, а двоюродных-троюродных кузин, да еще не Лейлиных, как вдруг выяснилось, а кузин Илана, объяснивших девочке, что она вот в этом конкретном доме – чужая. И бабушка – не ее бабушка. И тети – не ее тети. Ну и т. д. Содержание разговора было передано Илане, но сама Лейла с тех пор ни с кем об этом не говорила и не позволяла другим затрагивать тему. А вот проблемы с поведением усилились. Илана отрицает связь между этим событием и поведением дочери.

И.: Она всегда такая была, просто проблемы растут вместе с ней. Она не спрашивает про отца. Ей не интересно. И хорошо. А если бы она захотела встретиться, а он бы не захотел, что тогда? У него сейчас семья и двое детей».

С каждой встречей Илана открывает еще и еще одну дверку в свой мир. Иногда она представляется мне маленьким отважным борцом с жизненными, бытовыми и личностными трудностями. Иногда – вульгарной упрямой обывательницей, глупо держащейся за косные привычки и понятия. На одной из встреч я решаю понять: откуда ее материнский опыт, где, у кого она научилась – вот так общаться – точнее, НЕ общаться с дочкой? До этого, как я уже сказала, Илана отвергала все мои попытки завлечь ее в игру или другое действо с Лейлой или двумя детьми, несмотря на очевидное уважение ко мне и доверие.

Галя: Сейчас мы с вами сыграем в простую игру.

Илана: Да ну что вы, Галя, вы ж знаете. Это не для меня. Это вот в следующий раз с Лейлкой. Она обожает с вами играть. Каждую неделю мне напоминает: «Сегодня мы идем к Гале».

Г.: Это не совсем игра для Лейлы, это игра для Иланы. Вы же мне доверяете, Илана? Я это чувствую. Вы рассказали много такого, что не расскажешь первому встречному. Вы приводите детей и не пропускаете ни одной встречи. Сегодня, согласившись сделать что-то для вас новое, вы продвинетесь еще немного. Может, сначала будет чуточку неловко, но я обещаю, что неловкость быстро пройдет. Правила очень легкие. Готовы?

И.: Не знаю. Скажите правила.

Г.: Вот я раскладываю карточки картинками вверх. Видите, на каждой нарисована какая-нибудь дорога. Нам ведь в жизни много всяких дорог приходится пройти, правда? И в одиночку, и вместе с кем-то. Обычно в самом начале пути кто-то ведет нас за руку, объясняет правила, учит осторожности или подталкивает. У всех это по-разному. Посмотрите, есть здесь карточка, которая, как вам кажется, описывает ваше НАЧАЛО ПУТИ?

И.: Ой… Глаза разбегаются. Дайте мне сначала взглянуть на них на все. Я-то знаю, что у меня было в начале пути, может, у вас и карточки такой нет, какое начало пути у меня было…

Г.: Не торопитесь, конечно, посмотрите.

И.: Картинки красивые, но я же говорила: Нет у вас такой, чтоб про меня. Ну, может, вот эта – с бедуинскими ребятами на повозке. Они такие напуганные, видно, послали их за дровами, и они уже домой возвращаются. Ну, они хотя бы втроем. Все-таки веселее. А меня в детстве мать заставляла по дому работать, а я убегала, чтобы с подружками играть. Она меня лупила смертным боем. Знаете как? Знаете чем? Палкой от пылесоса. Что скажете?

Г.: Это страшно слышать. А где был отец?

И.: А отца не было. Да и матери часто не было. Она часто в командировки уезжала, а я тогда и за сестренкой должна была смотреть, и по дому. А школу я не любила пропускать. Училась я плохо, но любила туда ходить, на уроках сидеть, с девочками играть.

Г.: Раньше я не слышала, что у вас есть сестра. Так она была младшая? Может быть, это уже другой отрезок пути? С ее рождением что-то изменилось?

И.: А знаете, вы правы. На сколько я помню, жили мы с матерью вдвоем, она часто уезжала, а приезжала, так лупила меня. Это я еще маленькая была. А потом появился отец сестры, это уже другой отрезок пути.

Г.: К нему вы поищете другую карточку. Видите, как эти бедуинские мальчики на повозке подтолкнули вас к воспоминаниям? Я только хочу спросить еще про отца. Получается, что вы, так же, как и Лейла, росли без отца. Каково это? Что вы думали и чувствовали по этому поводу, когда были малышкой?

И.: Малышкой? Я никогда не чувствовала себя малышкой. Мать всегда говорила: “Ты уже здоровая корова”. Я ее очень не любила. Конечно, думала, может, отец бы любил меня…

Г.: Если вы уже тогда чувствовали, что такое: любить – не любить, откуда вы знали об этом, о любви?

И.: От бабки моей. А об отце я не так уж часто думала. Когда мать лупила, то кричала, что я на него похожа. Вот и была я такая угрюмая, как эти бедуинские ребятишки. Это мое начало. Угрюмое, одинокое. Без материнской любви. Только, погодите, это цветочки. Сейчас я посмотрю, найдется ли у вас такая карточка, чтоб и дальше про меня рассказала.

Г.: Если хотите рассказать словами, можете рассказать. Карточки ведь должны просто подтолкнуть, напомнить, стать метафорой.

И.: Да нет, дайте-ка посмотреть. Неправильно это, что все они у вас веселые, нарядные. Со скульптурами. С цветами. В жизни мало всего этого. А вот это вообще непонятно что. Не могу понять. Рука потянулась.

Г.: Так бывает с карточками, когда она сама просится. А что там у вас изображено?

И.: Хотела б я понять… Что это, Галя?

Г.: Раз ваша рука потянулась, вам и объяснять. Давайте отвлечемся от того, что тут сфотографировано, скажите, что эта картинка вызывает в вас? Чем привлекла? О чем она с вами говорит?

И.: О чем говорит? Говорит, что непонятно ничего, куда это ведет? Вроде лабиринт. Я сначала подумала про лабиринт, из которого выхода нет. А какой выход у маленькой девочки? Полностью зависишь от матери, и все. И ничего другого и не знаешь. Так и ходишь от стенки к стенке. Да. А теперь я вижу, что не лабиринт, нет, это какой-то странный коридор, вроде бетонного, куда приведет – не ясно. Конца-то не видно. Так и у меня со следующим этапом моего пути, как вы выразились. Из одной из командировок привезла мать себе мужа. Я притаилась, не понимала, что будет – лучше или хуже. Она при нем меня не била, стеснялась. А я старалась домой совсем не показываться, на улице торчала. Сейчас понимаю, что хотя я и опасалась этого чужого человека, мужика, а все-таки при нем лучше стало. Вот как в этой стенке есть просветы, так и у меня тогда какие-то просветы наметились, хотя снова повторю – выхода не было. Я не была тогда спокойной радостной девочкой, я не знала, как дальше будет. Шла по этому лабиринту. То есть по коридору туда, куда он вел, как все маленькие дети, без выбора. Но уже лучше было, без битья, без злобы материнской.

Г.: В вашей жизни появился новый человек, муж матери. Это другой участок пути. Но пока вы не выбираете путь сами. Вы – маленькая напуганная девочка. Давайте пройдем по этому бетонному коридору-лабиринту с просветами. Куда он вас выводит? К свету? Куда?

И.: К этой самой сестре. Я сейчас наобум возьму. Посмотрим, как картинка «заговорит». (Шутка в мою сторону.)

Я вижу, что Илана вовлечена в воспоминания и построение нарратива своего «жизненного пути». Она успокоилась, действия с карточками уже не кажутся ей чем-то искусственным и непонятным. Илана вертит в руках несколько карточек, явно предлагая им диалог и ожидая ответа.

И.: Да… Сестра. Сестра родилась, а муж-то мамин испарился, как и первый, как и мой отец. Кстати, своего отца я потом разыскала. Вот смотрю на эту картинку, и пришло мне в голову сказать вам об этом, хоть вы и не спрашивали.

Г.: И вам тогда было пятнадцать?

И.: Как вы догадались? Ну, мне надо было его найти. Ладно, расскажу все в свое время. Мы с вами сейчас целую цепочку построим из карточек про мою жизнь. Вот тут поезд в туннель въезжает. Еще светло, но люди головами крутят – а что там в туннеле? Опять неизвестность и страхи. Короче, родилась моя сестра с тяжелым пороком сердца. Мать ее начала по врачам таскать, нашли еще много болезней. Так что мы не знали, выживет она или нет, все время волновались за нее. Ей и операции делали, и что только не делали. Я уже, конечно, большая была. Мне восемь лет было, когда она родилась. Я все это хорошо помню. Поэтому и этот поезд выбрала, наверное. Он открытый, людей много, свету много. Но снова говорю – поезд, он же по рельсам едет, не свернешь. А для меня важно самой решать – куда ехать.

Г.: Что вы имеете в виду, говоря «сейчас»? Сейчас вам важно самой решать? Владеть ситуацией, принимать решения, рулить, одним словом?

И.: Да нет. Сейчас, конечно, очень важно. Но я уже тогда поняла – надо мне выбираться. И как только бабка как-то приехала нас навестить, я сказала сразу: «Я уезжаю жить к ней». Вот так. Теперь Я рулю. Мне теперь много картинок подходит. Все, где люди рулят. Понимаете, я, с тех пор как решение приняла и взрослые со мной согласились, совсем другая стала. Не забитая. Знаю, чего я хочу. И мне никто не нужен. Я сама добьюсь, чего захочу. Словом, руль – в моих руках.

Г.: Как вам кажется, почему мать позволила вам принять это решение? Можно сказать, что она заботилась о вас и хотела, чтоб вам было лучше?

И.: Ну, заботилась, конечно. Она и лупила меня, чтобы я вела себя лучше. Но согласилась на мой отъезд, потому что просто устала от меня. И ей тяжело было со мной и с больной сестрой. А через несколько лет она и ее в интернат отправила.

Г.: Вы с сестрой поддерживали связь?

И.: Что вы, она же умственно отсталая. Я не сказала. Сначала было сердце, потом еще много чего. Сейчас ей двадцать лет, а ум, как у трехлетней. Она сейчас в пансионате живет. Здесь, в Израиле, я с ней вижусь. И дети с ней знакомы, и Лейла, и Илан. Они все про нее знают.

Г.: А тогда, стало быть, вы распростились и с матерью, и с сестрой, собственно, с двумя близкими вам людьми. И вы говорите, что это было счастливым избавлением?

И.: Да. Абсолютно. С бабушкой я действительно была близка. Вот у вас здесь есть картинка, где люди идут вместе, за руки держатся. Мы с бабулей до самой ее смерти были самые родные. Мы с ней вдвоем в Израиль приехали. Я у нее жила. Конечно, жалко, что она не очень строгая была. Когда я школу бросила и пошла работать, она не могла меня заставить в школу вернуться. Поэтому я сейчас на такой плохой работе.

Г.: Знаете, а давайте теперь перевернем карточки картинками вниз, и вы выберете вслепую. Вы уже такой ас по «разговору» с карточками, что мне кажется, стоит рискнуть и посмотреть, что картинки скажут о той дороге, по которой вы шагаете сегодня.

Илана смеется и начинает переворачивать и перемешивать карточки.

И.: Знаете, я волнуюсь. Я же говорю вам, что сама решаю все. И все мне подчиняются. И муж. Он знает, что может уйти, если захочет, мне никто не нужен. Я справлюсь с любой ситуацией.

Г.: Конечно, справитесь и с этой. Только придется сначала довериться карточке, а уже потом справляться самой. Решаетесь?

И.: А давайте!

Илана берет первую попавшуюся карточку. Ей достается одна из тех, что она критиковала в начале нашей игры: с цветами и скульп турами. Она смеется.

И.: Вы это как-то специально сделали? Когда я глаза закрывала? Или нет, я бы заметила. Ну что ж. Когда я сейчас вот так «съездила» в детство да в юность, то, конечно, по сравнению с теми дорогами, по которым мать меня не за ручку вела, а палкой от пылесоса погоняла, я в страхе вечном… Да, конечно, сейчас у меня хорошая жизнь. Это – моя дорога. Я сама ее выбрала. Я сама решила Лейлку родить, не испугалась без мужа остаться. Теперь у меня и свой дом, и работа, и дети. И я знаю, что могу справиться с любой ситуацией.

Г.: Очень рада это слышать. И еще рада, что вы отважились заняться таким детским делом, как игра в картинки.

И.: Вы сказали: «Игра для Иланы», – и мне это понравилось. А для Лейлки это тоже подойдет. Я с ней в это поиграю. Давайте на следующей встрече? Может, она и про отца откроется, как вы думаете?

ОКНА И ДВЕРИ. Метафора взаимодействия с внешним миром

Катя: Следуя предложенной тобой, Галя, стратегии, которую мы с успехом (как мне кажется!) применили, анализируя карточки про дороги и пути, я попробовала повспоминать всяческие образы, слова и выражения, связанные с дверями, и пришло мне в голову вот что:

• Дерни за веревочку, дверь и откроется…

• Сезам, откройся!

• Отворяя двери надежды…

• Отвори потихоньку калитку…

• Не запирайте на ночь дверь, пусть будет дверь открыта…

• Я знаю, у красотки есть сторож у крыльца, никто не загородит дорогу молодца…

Посмотрев на то, что получилось, я увидела, что двери прежде всего открывают и закрывают. Закрытая дверь – это преграда, которую надо преодолеть, чтобы попасть внутрь (ВХОД) или наружу (ВЫХОД). Дверь (ворота) часто охраняют всякие злые существа. Например, Цербер – трехглавый пес, служит богу Царства мертвых Аиду. Стоит в преддверии Ада и охраняет его вход, следит за тем, чтобы из подземного царства мертвых никто не вышел. Иногда охранников можно уговорить открыть двери или вынудить их сделать это. Ту же функцию выполняет замо?к, который просто так не откроешь – только при наличии специального инструмента (ключа) или специальных умений или знаний. Преодолеть преграду можно силой («выломать дверь»), умом, хитростью, особыми какими-то умениями (вспомним Бильбо Бэггинса из сказки Дж. Р. Толкиена «Хоббит, или Туда и обратно») или знаниями (пароль «Сезам, откройся», открывающий двери в пещеру с сокровищами в сказке про Али-Бабу).

Галя: Ты уже назвала несколько тем, хотя видно, что действительно дверь в твоем подсознании связана с препятствием. Интересно, почему? Ведь, как ты только что сказала, двери могут быть не только закрытыми, но и открытыми. Ты права: часто необходимы самые разные усилия, чтобы попасть в ту дверь, в которую ты хочешь войти. Это замечательно описано у Льюиса Кэрролла, когда Алиса никак не может попасть в волшебный сад. Она меняет свой рост, то вырастая, то уменьшаясь в размерах. В результате она то не протискивается в нужную дверь, то не может дотянуться до ключика. У тебя были в жизни такие ситуации? Ты знакома с такого рода трудностями, когда никак не можешь саму себя переделать под эту дверь? А войти хочется!

Катя: Вообще-то мне свойственно вламываться напрямую. Я не очень умею подделываться под кого-то и, как правило, не считаю нужным это делать. То есть если дверь открыта (ну или мне ее открыли), я войду, если нет – то мне туда и не надо. Так я жила себе всю свою сознательную жизнь. И вдруг недавно, можно сказать, на старости лет мне очень захотелось восстановить отношения с людьми, с которыми я не общалась очень долго – больше двадцати лет. Это была исключительно моя инициатива, люди эти были очень удивлены и чувств моих не разделяли. Короче, двери были закрыты. А мне почему-то до смерти важно было их открыть. Сначала я, не думая, действовала как обычно – типа: вот она я! Но увы… Настороженность не проходила, меня впускали, конечно, но так… не дальше порога. А мне ужасно хотелось прямо-таки внутрь помещения пройти и устроиться там с комфортом. И тогда, может быть, впервые за много лет мне пришлось, как Алисе, «подстраиваться». В результате кто-то мне дверь открыл, впустил, усадил, чаем напоил, но кто-то – нет. Так, чуть-чуть приоткрыл, немножко. Мне обидно, конечно, но я понимаю, что ресурсы моего «подделывания» иссякли. И теперь уже я опять такая, как всегда была – нет так нет! Такие вот у меня отношения с дверями.

Когда я задумалась над твоим вопросом об аналогии с Алисой, мне сразу же пришла в голову именно эта история. Сейчас, прочитав, что написала, я подумала, что ассоциации мои могут показаться странными. Но тут уж – по законам проекции и избирательности восприятия, о которых мы все время толкуем, – «у кого чего болит…». Вот есть у меня такая проблема, ассоциирующаяся со словом «преграда», и я ее озвучила. Обобщенно эту проблему можно было назвать, наверное, так: «Всегда ли я могу быть самой собой? Готова ли я подстраиваться под других ради того, чтобы они открылись мне?» Это – тема «открывания» людей, установления доверия и налаживания взаимодействия с ними. Думаю, что я все-таки не одна такая и есть еще люди, у которых карточки-двери пробуждают именно подобные проблемы и размышления.

Но чаще, наверное, открывание дверей будет ассоциироваться с преодолением трудностей другого рода. Например, говорят выпускникам школ: «Перед вами открыты двери во взрослую жизнь!» На самом деле, чтобы услышать эти слова, надо сильно потрудиться: закончить школу, сдать выпускные экзамены (ЕГЭ, по-нынешнему)… А чтобы перед тобой открылись двери в вузы, надо еще и не просто сдать ЕГЭ, но сдать хорошо, а иногда еще сдать и дополнительные вступительные экзамены. Надо отгадать загадки, продемонстрировать свои знания, умения, навыки, проявить упорство. У кого-то, наверное, запертые двери ассоциируются именно с этой проблематикой – упорство в достижении цели, умение терпеть, учиться, ждать.

Галя: Блестяще. Ты нам, метафорически выражаясь, «открыла много дверей» в самые разные темы. Действительно, когда я говорила про Алису, то думала именно о таких вещах, как поступление в университет или на работу. Ты трактовала мой вопрос куда как более психологично. Действительно, можно «входить» в отношения, и для этого надо совершать какую-то работу над собой – открывать новые двери в самом себе. Ты использовала слово открывать и в отношении других людей. Действительно, в русском языке есть такой оборот «открыть душу», «открыться». Об этом тоже можно поговорить с помощью карточек, используя их как метафору. Мы говорим о людях – «закрытый», «открытый». Человек, пришедший на прием к нам – всегда ли он закрыт, или есть круг, где он открывается? Что помогает ему это делать? Что дает ему закрытость, от чего защищает? Был ли в его жизни опыт, когда открытость привела к травме? Откуда он вообще знаком с ощущениями открытости – закрытости? Каким было отношение к этой проблеме в его доме, в его детстве? С какими людьми он сам предпочитает общаться – с открытыми, с закрытыми? Все эти вопросы скорее всего «всплывут» при работе с дверными карточками. И все это – возможности и темы нашей психологической работы.

Катя: Кстати, ты упомянула о детстве, и я вспомнила вдруг, что в моей семье было принято держать все двери в комнаты открытыми. Мы жили вдвоем с мамой, и это нас не смущало. Когда я вышла замуж, я продолжала жить все в той же квартире уже не только с мамой, но и с мужем, и с детьми. И по-прежнему никому не приходило в голову закрывать двери днем. Только на ночь. А вот когда дети подросли и мы переехали в квартиру, в которой у каждого из них была своя комната, они стали закрывать двери и требовать, чтобы так и было! Я не обращала на это внимания, но сейчас, когда мы говорим об открытых и закрытых дверях, я представила наш нынешний дом и поняла, что ВСЕ двери ВСЕГДА закрыты. И моя младшая дочка, которой сейчас 15 лет, не выносит, когда дверь в ее комнату открыта. Вообще – никогда! Ни днем, ни уж тем более – ночью. Вот интересно, правда?

Галя: Дети хотят жить своей жизнью, неподконтрольной родителям. Здесь есть и положительные стороны вопроса (личностный рост, развитие индивидуальности, признание ценности и уважение к частной жизни), и отрицательные (родительская тревога, потеря контроля). Транслирование родителем доверия к детям, разрешение на «закрытие дверей» очень ценится детьми, поддерживает их, помогает «не сбиться с пути истинного». Постоянный и жесткий контроль пугает детей, поскольку дает им ощущение собственного бессилия против соблазнов и инстинктов.

Катя: Если я правильно поняла, ты дала довольно комплиментарную интерпретацию закрытым дверям у меня дома.

Галя: Ты правильно поняла. Я немножко знакома с его обитателями.

Катя: Однако самая напрашивающаяся метафора закрытых дверей внутри дома – это отстраненность одного члена семьи от другого, незаинтересованность в жизни другого члена семьи, равнодушие.

Галя: Конечно, ведь стены разъединяют. И соединиться можно, только если открытая дверь приглашает к общению.

Катя: Вообще мне кажется, что культурной нормой считаются все-таки закрытые двери. И когда Окуджава поет «Дверь не забудьте распахнуть, открытой дверь оставьте», то это воспринимается прежде всего как пафос отрицания устоев, призыв к нарушению привычного.

Галя: Еще одно замечание, связанное с понятием границ в семье. Этот термин ввел Сальвадор Минухин. Библия семейной терапии гласит о необходимости проведения границы между родительской и детской ячейками семьи. Супружеская жизнь родителей обязана проходить за закрытыми дверями. Принятие родительских решений также. Метафорически можно сказать, что в доме есть родительская половина и детская. Меж ними обязана быть связь, но не путаница. Так что с пациентами можно образно поиграть в то, как и когда двери между этими половинами распахиваются, а когда – закрываются. Как было в их детстве: на двери, ведущей в родительскую половину, всегда висел замок? В их детской двери был глазок для подсматривания? Или родительский дом представлялся анфиладой комнат, то разделяющейся на комнаты, то превращающейся в одно целое пространство?

Катя: Мы начали с Алисы, которая хотела войти в чудесный садик. У каждого свой «садик», некое идиллическое представление того места, куда хочется войти, открыв заветную дверь. Мне, например, хочется открыть дверь, за которой – скалистый берег моря, с глыбами изрезанных и обточенных волнами и ветром камней. По ним можно лазить, с них можно прыгать в море. Такое воспоминание моего севастопольско-балаклавского детства, куда всегда хочется вернуться.

Галя: За заветной дверью может быть и реальное место, куда человек хочет вернуться или мечтает попасть впервые, и абсолютно воображаемое.

Собственно, тема фасада, разделения на «внутри» и «снаружи» подводит нас к теме окон.

Катя: То есть ты считаешь, что набор карточек с окнами также необходим в терапевтической работе? Тогда позволь углубиться в ассоциации, связанные с образом окна.

Тут мне пришло в голову следующее:

• Там живут мои друзья, и, дыханье затая, в чужие окна вглядываюсь я…

• Они, как люди, смотрят на меня… (из той же песни)

• Распахнул я окно, стало душно невмочь…

Окна – это «глаза дома» («они, как люди, смотрят на меня…»). А глаза, как известно – «зеркало души». То есть, с одной стороны, окна – фасад, а с другой – «замочная скважина», ведь через них, собственно, и внутрь заглядывают.

Когда я смотрю на окна, у меня возникает желание не попасть внутрь, а пофантазировать о том, кто там живет и как. А что ты думаешь по этому поводу?

Галя: На этот счет у меня есть личная ассоциация. Давным-давно мой муж, который в тот момент еще им не был, учился в московском институте и жил в общежитии. В наши последующие совместные годы он часто рассказывал, что, проходя мимо зажженных окон, в которых за шторами горел «негасимый свет», он испытывал острую тоску по дому, по домашнему уюту, ему очень хотелось «заскочить на огонек», погреться у чужого очага. Трогательная история, при том, что он – человек веселый, оптимистичный, компанейский и в общежитии не скучал. Однако вот вид чужих горящих окон в темноте улиц вызывал у него грусть по родительскому дому.

Катя: Мне кажется, это понятно. А вот у меня при взгляде на зажженные окна скорее возникает любопытство и умиление. Я, например, в юности много ездила в поездах, да и сейчас порой бывает такое. И вот едешь, особенно зимой, когда рано темнеет, мимо каких-нибудь деревушек или просто отдельно стоящих домиков, а там горит свет в окнах, и так тепло на них смотреть. И кажется, что за каждым таким окошком – жизнь какая-то уютная, домашняя, устроенная. Вокруг снег, сугробы, темень кромешная, и горящие окошки воспринимаются как островки мира и спокойствия. Может, эта особенность восприятия идет от рождественско-новогодних открыток, а может, наоборот, на рождественских картинках именно окошки во тьме изображают, потому что это символ дома и мира душевного, не знаю…

В общем, окна для меня – это прежде всего ДОМ, семья, близкие, тепло, уют… Соответственно и проблематика отсюда с этим связана – либо грусть по оставленному дому, либо стремление его обрести, либо гордость, что он у тебя есть. Что-то в этом роде. И тут же – чужое окно. Это чужой дом, другая семья. Любопытно: какие там люди? Какова их жизнь? Как они общаются друг с другом?

В общем, размышления об устройстве своего дома и семьи и любопытство по поводу устройства других домов и семей – вот что такое для меня окна на карточках.

Есть еще один аспект, важный для меня в связи с окнами. Я совсем не боюсь сквозняков и стараюсь держать окна открытыми. Поскольку обычно я встречаю сопротивление окружающих, которые вопят: «С ума сошла! У тебя ужасно холодно! Закрой сейчас же!», то для меня открытое настежь окно – это еще символ независимости, может быть, свободы.

Галя: Поскольку мы говорим и про окна, и про двери, то я напомню народное высказывание: «Его – в дверь, а он – в окно», являющееся, кстати, интернациональным. Когда я только начинала работать школьным психологом в Израиле, то частенько слышала это высказывание. Сначала на семинаре, где обучалась умению устраиваться на работу. Молодые тренеры-американцы обучали нас умению отбрасывать скромность и преуменьшение личных заслуг, к чему в те времена были склонны мои соотечественники. Едва устроившись на работу, я слышала это высказывание бесчисленное количество раз от начальницы. Тогда еще не все школы пускали школьных психологов на территории, на которые нам было интересно войти (управление, тренинги для учителей, системное консультирование), желая, чтобы мы оставались на уровне индивидуальных вмешательств, таких как диагностика, терапия, консультации родителей. «Не пускают в дверь – входи в окно» – это ассертивность, настойчивость, навязчивость, обсессивность, в зависимости от умения просчитать ситуацию. Когда Клячкин пел: «Я к тебе в окошко войду…» – это было романтично, однако я могу вообразить ситуацию, когда вхождение в окно совсем нежелательно и воспринимается как агрессия или навязчивость.

Итак, окно может восприниматься и как некая небанальная альтернатива двери. С одной стороны, это дополнительный канал взаимодействия с внешним миром, с другой – незащищенная от чужих прореха в доме.

Катя: Таким образом, из наших пусть путаных, но искренних показаний выкристаллизовываются темы и проблемы, провоцируемые дверными и оконными карточками.

Окна и двери – это прежде всего взаимодействие с внешним миром. Через дверь можно попасть в желаемое место, а в психологическом смысле – присоединиться к той или иной социальной группе или структуре, построить отношения с теми или иными людьми. Это не всегда бывает просто, «открывание дверей» может быть сложной задачей, решение которой требует усилий, изобретательности, настойчивости, терпения, умения обращаться с просьбами и прислушиваться к чувствам других.

В то же время для тех, кто находится внутри, дверь – это способ защиты от нежелательных вторжений. Карточки с дверями – это разговор о доверии, страхах, тревогах, возможности быть собой, ни от кого особенно не защищаясь.

В отличие от дверей окна – это все-таки не приглашение войти, а приглашение заглянуть. Это тоже способ взаимодействия с внешним миром, но через окна обычно проникают не люди, а солнечный свет, воздух, прохлада… И наверное, при работе с оконными карточками разговор зайдет скорее об ощущении свободы, «чистого воздуха», перемен. Несмотря на то что окна тоже занавешивают и даже закрывают ставнями, их держат открытыми (или приоткрытыми) чаще, чем двери. Хотя вероятность, что какой-нибудь наученный американскими психологами «специалист» войдет к тебе через окно, есть, но все-таки шторами защищаются скорее не от нежелательных гостей, а от холода, чересчур яркого света и неприятного вида за окном. Это – метафорически, а в нашей с вами психологической жизни – наверное, от излишней информации, впечатлений, неприятного окружения. Кроме того, зажженные окна – символ домашнего тепла и уюта, а значит, все, что связано у клиентов с этой проблематикой, выплывет наружу при работе с «оконными» карточками.

При взаимодействии с внешним миром важно еще, как ты выглядишь, поэтому окна и двери – это еще и «фасад». Это – внешний вид, первое впечатление, соответствие статусу дома. А значит, в психологической работе – это разговор о возможности или необходимости украшать себя, «держать лицо», снимать и надевать маски и пр.

Галя: Ну, я думаю, что эти карточки, как и все остальные, предоставят психологу гораздо более широкий круг проблем и тем. Да и вы, читатель, думаю, имеете свою точку зрения на обсуждаемые нами вопросы. И это здорово! Ведь наша задача – только лишь дать затравку, подтолкнуть вас к размышлениям.

И традиционно опишем вам два случая работы с применением «оконно-дверных» карточек.

Окна Тальи

Талья обратилась ко мне как к школьному психологу по поводу сына, ученика второго класса, мальчика закрытого, непослушного. Она просила помочь ей установить контакт между сыном и ее новым другом, за которого собиралась в скором времени выйти замуж.

По телефону она заявила: «Я приведу к вам мальчика, побеседуйте с ним, познакомьтесь, а уж после скажите мне, что в нем не так, чего он дичится и что мне с ним делать». Я пригласила Талью прийти ко мне одной и рассказать о себе, о семье, о Йони (так звали ее сына).

Мое предложение Талья приняла в штыки, однако смирилась и пришла.

Талья: Вам будет легко запомнить мое имя, ведь оно отличается от вашего всего одной буквой.

Галя: Мне действительно приятно, что у нас похожие имена.

Т.: Ну а остальное-то вряд ли похоже. Моя история отличается от всех других людей. Дело в том, что я – вдова. Мне 37 лет, у меня двое детей от моего мужа, который погиб на работе в результате аварии, и я вот уже четыре года вдова. Что вы еще хотите знать?

Видно было, что Талья не столько рассказывает, сколько «докладывает» свою историю. Она напряжена, холодна, защищена броней ухоженной внешности, вежливых улыбок, колючих глаз. Я выслушиваю ее жалобы на то, что Йони хочется постоянно находиться у бабушки, мамы погибшего мужа, он не любит бывать дома, хотя, по словам Тальи, почти сразу после смерти мужа она продала их квартиру, находившуюся рядом с коттеджем родителей мужа, и переехала в новую, в современном доме, где у каждого из детей есть своя полностью оборудованная комната, и «чего ему вообще не хватает?».

Слушая Талью, ее трагическую историю, я понимала, что одной встречей для знакомства с этой историей не обойтись, и пригласила ее на еще одну индивидуальную встречу, что вызвало у нее недоумение и раздражение.

Т.: Я думала, вы будете мне говорить, что делать, а вместо этого только я и говорю, а вы все новые вопросы задаете.

Однако, несмотря на все ее протесты и раздражительность, на парадоксальные реакции («Когда наши встречи закончатся, кто еще будет слушать все мои глупости?» и тут же: «Когда же я услышу ваш вердикт, дайте какое-нибудь заключение, что вы-то здесь видите, почему все так происходит?»), Талья, как мне показалось, даже с какой-то тайной радостью подчинялась моим указаниям по поводу состава приходящих на семейную терапию, дисциплинированно являясь то в одиночестве, то приводя детей, кандидата в мужья или свою бывшую свекровь. Но до этих встреч было еще далеко. Мне казалось необходимым притормозить «деловую» Талью и дать ей возможность медленно, не торопясь пережить снова ее трагическую историю, понять свои собственные чувства тогда и теперь и чувства окружающих ее любимых людей.

На следующей встрече я предложила ей использовать для рассказа карточки с изображениями окон.

Г.: Хочу предложить вам вглядеться в эти картинки. Здесь сфотографированы разные окна. Вас окружают разные люди, про которых мне хотелось бы послушать, чтоб понять, кто был с вами в детстве, кто ваши партнеры по воспитанию Йони сейчас. Может быть, вам будет легче рассказывать, если для каждого героя вашего рассказа вы выберете карточку с окошком, чем-то похожим на этого человека. Для каждого – свою карточку. Мне все равно, чем картинка будет похожа на этого человека, это вы сами решите. Здесь нет никаких правил, просто мне так будет легче воспринимать. Мы будем сначала класть картинки так, чтобы они отражали вашу семью. А потом посмотрим… Хорошо? Все понятно? Давайте начнем с ваших родителей.

Талья перебирает карточки. Вздыхает. Хмурится.

Т.: Как это ни странно, но я начну со своей свекрови. Я уже вижу карточку для нее. Отложу пока в сторону, а потом объясню вам, почему именно эта карточка ей подходит. Значит, хотите начать с мамы и папы. Ну, понятно. Психологи всегда хотят начать с мамы и папы. Вот эта карточка подходит для мамы. (Талья вертит в руках картинку с изображением окна в глухой стене, напоминающей крепость.)

Т.: Моя мама… Говорят, я на нее похожа. Я так не думаю. Хотя, как это ни странно, но со мной случилось то же, что и с ней. Она тоже осталась вдовой с двумя детьми. Только этим мы и похожи. Я тогда была маленькой, у меня был старший брат. Папа был в резервистской службе, погиб случайно. Когда я уже выросла, все выспросила у матери. Какой-то инцидент на границе. Не война. Уходил человек веселым, смеялся, целовал нас, и – раз, и нет у меня папы»…

Талья выбирает карточку с изображением «французского» окна с флажками и почему-то протянутой рукой.

Т.: Пусть вот эта будет папина (Приложение 4, рис. 4.1). В ней есть что-то армейское или, может, что-то государственное, все-таки он на службе погиб. И потом, это окно красивое, и папа был красивый.

Г.: Талья, а почему все-таки мамина картинка – именно эта?

Т.: Знаете, я передумала, пусть будет вот эта (Приложение 4, рис. 4.2). Не хочу быть злюкой. Конечно, не крепость. Просто вот такая стенка, аккуратная, чистая, дверь тоже аккуратненькая, комар носа не подточит. А что там за стенкой, за дверью – никто не знает.

Г.: Эта картинка представляется мне более «теплой», нежели первая…

Т.: Теплой? Да просто мама тоже на море живет, в Ашдоде… И все-таки – мама. Хоть у нее такой характер, что она от нас всегда порядка требовала, чистоты, поведения хорошего, но, с другой стороны, и заботилась, чтобы все у нас было. Не хочу огульно хаять ее.

Г.: А окно в крепостной стене было «хаяньем»?

Т.: Оно подходило к маме. Как она все вытерпела, когда папа погиб? Но и закрытость ее. Она со мной никогда про это не говорила. И ко мне она прохладно относилась. К брату – по-другому, я в мелочах это чувствовала. Наверное, поэтому я и вышла замуж за Йоси. Он меня боготворил. Для него я была на самом первом месте. Ни одна женщина не получала такого мужа. И больше у меня такого не будет. Он был идеальным, понимаете?

Г.: В чем?

Т.: Ну, например, он обожал меня кормить. Готовил он, как шеф. И каждый день что-нибудь новое. Понимаете, я из иракских евреев. У нас кухня своя. А он – из марокканских. Не знаю, насколько для вас понятна разница, но про кухню могу сказать, что марокканцы любят вкусно поесть и умеют. Как он кускус готовил! Я иногда во сне его ем, так когда просыпаюсь, у меня во рту еще вкус остается, и запах чувствую. Да… Поэтому я, собственно, так готовить еду и не научилась. Йоси все сам готовил, а если не успевал, заезжал к маме своей и привозил нам теплое. Мы тогда совсем рядом жили. Он даже хлеб сам пек. А сейчас… Детям нравится, когда я пиццу на дом заказываю, а отъедаются они у бабушки, у Йосиной мамы. (Талья держит в руках картинку.) Вот это мой Йоси (Приложение 4, рис. 4.3).

Наверное, я выгляжу немного удивленной ее выбором, Талья бросается объяснять.

Т.: Конечно, вы ожидали что-нибудь ресторанное, потому что я про еду рассказывала. Но еда – это только пример. А главное – что в его глазах я была прекрасна и так я себя и чувствовала. Эта скульптура, наверное, богиня какая-нибудь. И я была богиней. Это такое чудесное ощущение… А когда мне позвонили с его работы и сказали, что на него там что-то упало и он в больнице, в тяжелом состоянии… Для этих дней у меня нет слов. Ни слов, ни картинок… Я позвонила брату в Ашдод, чтоб он приехал, забрал детей, и поехала в больницу. Как такое могло произойти? Вы знаете, я до сих пор не верю, что со мной такое могло случиться! И папа, и Йоси! Как же так? Почему? Я часто просыпаюсь утром рядом с чужим человеком и не понимаю, что он здесь делает вместо Йоси? А иногда так задумываюсь, езжу по кругу, езжу… Мне кажется, если я проеду семь кругов, тогда вся лента этого ужаса открутится назад, и Йоси с работы вернется, и все снова у нас будет хорошо. (Талья держит в руках следующую карточку – Приложение 4, рис. 4.4.) Как вы думаете, эта орхидея – настоящая?

Г.: Важно, как ВЫ это чувствуете. Для кого эта карточка?

Т.: Для меня, конечно. Собственно, все равно, живая она или пластмассовая. Не округляйте глаза, я только хочу сказать, что мне эта картинка в любом случае подходит. Сейчас объясню. Вы поймете, вы хорошо слушаете, хотя я и думала, что слушать здесь буду я… Так вот, когда Йосю похоронили, я не поехала ни к свекрови, ни детей забирать, отсидела шиву в нашем с Йоси доме, а потом сразу занялась его продажей. Работы я ни одного дня не пропустила. Мне шли навстречу, когда надо было ехать оформлять что-нибудь, отпускали, не чиня препятствий. А бюрократии было ой как много всякой. А я раньше ничего такого не делала, не знала даже, где какие бумаги лежат, на ипотеку, например. Во всем пришлось одной разбираться, и на каждом шагу наталкивалась на Йосину заботу. Так у него все было разложено по папочкам, подписано. Шиву я всю проорала, чуть волосья из себя не повыдергивала, хорошо, что детей дома не было, а потом – все, как будто рот на молнию застегнула. Только работа, заботы. И еще я в тренажерный зал ходила по вечерам, чтобы умучиться так, чтобы упасть в постель и до следующего рабочего дня проспать.

Г.: А дети? Что было с детьми?

Т.: А их свекровь к себе забрала. И я подумала, что это правильно. Дочка в том районе в школу ходила, а Йони – в детский сад. Я не хотела их дергать. Я уже тогда переехала в другой район. А они до сих пор здесь учатся, в этом микрорайоне, а что – удобно, утром я их привожу, а после школы они идут к бабушке, из ее окон прямо школьный двор видно. Там у них все – и учебники, и игрушки, и друзья. А вечером я их забираю. Только вот с Йони проблема – он возвращаться домой не хочет, приходится его часто оставлять там. Поэтому я и обратилась к вам… Пора уже домой его вернуть…

Г.: Хорошо, мы поговорим об этом. Я вас перебила про орхидею.

Т.: Да. Про орхидею. Я и есть орхидея. Иногда – живая, ухаживаю за собой, занимаюсь спортом, все у меня тип-топ в смысле косметики, одежды, маникюр-педикюр, все такое. Развлекаюсь, за границу езжу. На работе очень продвинулась. А вот чувствую себя частенько – как будто за стеклом, как будто в стеклянном шаре. Смотрю на все вокруг, словно они – живые, а я – пластмассовая. Так куда эту карточку класть?

Я кладу карточки по схеме генограммы: мама-папа, под ними кар точку Тальи, сбоку – карточку ее погибшего мужа.

Г.: Вы говорили про старшего брата. Это тот самый, у которого вы оставляли детей, когда Йоси умер. Для него хотите подобрать карточку?

Т.: Конечно. Причем я дам им вот эту, двойную (Приложение 4, рис. 4.5). Ему и его жене. Они как нитка с иголкой. Вечно вместе, думают одинаково, ко всему одинаково относятся. Как близнецы.

Г.: И здесь нет одного окна мужского, а другого женского?

Т.: Да не важно это. Важно, что их двое. Нет, у них, конечно, и дети есть. Четверо. Но они всегда – единым фронтом. И в хорошем смысле, и в плохом. Друг без друга никуда. Короче, с ними все понятно. Это – мой резерв. Я к ним и детей могу отправить, они и за мамой ухаживают, поскольку в одном городе живут. И когда помочь надо было по хозяйству, мне приятней, чтоб брат приехал, а не свекор. Я их у себя не очень-то хочу видеть.

Г.: Раз вы заговорили про свекровь, может, уже покажете карточку, которую подобрали для свекрови?

Талья довольно улыбается, почти ухмыляется. Переворачивает и подает мне вот такую карточку (Приложение 4, рис. 4.6). Она довольна произведенным на меня эффектом.

Т.: Ага! Вы-то были уверены, что она доб рая марокканская бабушка? Ухаживает за внуками, варит? А для меня она – вот такая, лев с открытой пастью. Даже если бы она была здесь, я бы все равно выбрала для нее такую карточку.

Г.: Ну что ж, я и сама не была без ума от свекрови, а все-таки почему же лев? Да еще такой – с разверстой пастью, с клыками. Он же страшный…

Т.: А вы сами посудите, что она со мной делает! Начнем с того, что я для нее никогда не была хороша, а уж как Йоси погиб, так и вовсе все я неправильно делаю. Главное, конечно, что переехала от них подальше, что не умерла от горя, что на работе продвинулась, что выгляжу хорошо, что женихи у меня есть.

Г.: Довольно ожидаемо. И выражает она все это по-львиному?

Т.: Она – хищница, потому что забрала у меня сына. Думаете, он просто так домой ехать не хочет? Она же его избаловала вконец. Он у них делает что хочет, ест что хочет.

Г.: Ест?

Т.: Да. Что хочет и когда хочет. У меня дома – порядок. Чистота. Мои правила. А он начинает капризничать, ночью просыпается, говорит: «Хочу вермишели!» Ну каково? И не засыпает потом. Потому что бабушка побежит варить для него все, что он ни попросит, в любое время суток.

Г.: Вы же не думаете, что она специально его балует, чтобы вам с ним потом трудно было?

Т.: Нет, конечно, нет. Но у нее совсем крыша поехала по отношению к Йони. Она и зовет его то Йони, то Йоси. Каково мне это слышать? А из своего дома они устроили Йосин музей. Все завешано его фотографиями, на полках – его игрушки, только что распашонки не вывесили. Знаете, какую картинку его мама бы для Йоси подобрала? Вот эту (Приложение 4, рис. 4.7). Во-первых, потому что у них еще три дочки, у которых миллион детей, но только Йоси для нее – свет в окошке. А теперь – мой Йони. Такое чувство, что от Йоси осталась вот эта дырка, которую они сейчас затыкают Йони. И вся эта конструкция – что-то застывшее, не сдвинешь с мертвой точки.

Г.: Вам часто приходится бывать в этом «музее»?

Т.: Говорю же вам, каждый день я забираю оттуда детей. Конечно, сижу у них несколько минут. Иногда ем. Уговариваю Йони поехать домой. На прошлой неделе он согласился поехать, а по дороге говорит: «Возвращай меня назад, иначе открою дверь машины и сам выпрыгну». Пришлось вернуть. Он пытается и мной вертеть, как он бабкой вертит.

Г.: А что Йосин папа? Кто он в этой картине?

Т.: Он меня меньше раздражает, хотя, понимаете, ведь он воспитал Йоси, научил его всему, играл с ним, теперь он и Йони учит тому же. Получается, что Йони становится все больше и больше похож на Йоси. Он повторяет все дедовы жесты, интонации, а это ведь и Йосины жесты и интонации…

Г.: То есть мама Йоси создает музей из предметов, а папа – из внука?

Т.: Получается, что так. Но ему, как это ни странно, я благодарна. Ведь Йони не привязался ни к одному из моих потенциальных женихов, а мальчику все-таки нужен мужчина. Если бы еще он его не баловал, не потакал бы бабушке, слушал меня, а не ее… Но он под пятой у нее… Я выберу ему вот эту карточку (Приложение 4, рис. 4.8). Это – дверь в раскрашенном киоске со всякими глупостями, которые дети так любят. Это подходит моему свекру.

Г.: Отец и мать Йоси тоскуют по нему, ощущают его отсутствие. Вы тоже очень остро чувствуете, как вам его не хватает, даже фантазируете, что все может вернуться назад. Вот это общее, что есть между вами: горе, потерю, – вы обсуждали когда-нибудь с его родителями?

Т.: Я – не «тоже»! У меня совсем по-другому. Они хотят взять себе моего Йосю, отобрать его после смерти! Мы его до сих пор делим. Каждую секунду в их доме я чувствую, как они осуждают меня за то, что я хочу жить дальше. Надо бы забрать у них Йони силой и больше никогда к ним не возвращаться. Но ради Йоси я не делаю этого. Вы себе не представляете, как он любил свою маму! Как нет больше такого мужа, так нет больше и такого сына! Они разговаривали по телефону каждый день, он заезжал к ним каждый день! Все праздники мы проводили только у них. Как он нахваливал ее стряпню! Понимаете теперь, почему я не могу отобрать у них Йони? У свекрови всегда было больное сердце, отбери я у нее Йони, еще случится чего…

Г.: А вашего кандидата в мужья вы когда-нибудь привозили к ним знакомиться?

Т.: Вы серьезно? Конечно, нет!!! Они никогда не упоминают его имени, ведут себя так, как будто я и не собираюсь замуж. У меня уже есть дата свадьбы. Не скоро, конечно, но определенно. А я вынуждена справлять у них все праздники без него, без Виктора! Ну, нормально это?

Г.: Вы говорите, что разница в том, что вы хотите жить дальше, а родители Йоси хотят законсервировать память о нем…

Т.: Понимаете, Йоси у нас как будто разный. Вот как у меня на карточках: для меня один, а для них другой. Своего я все равно не отдам. Вы думаете, меня это злит, что они его образ как-то изменяют? Отбирают не только сына, но и мужа?

Г.: Я думаю о тех словах по поводу пластмассовости орхидеи. Почему вы остановили процесс переживания боли, постарались отрезать, уехать из дома, уйти в работу и спорт? Очевидно, что боль была невыносима…

Т.: Я перестала чувствовать. Но это – ощущение не из приятных. Влюбиться я не могу, радоваться по-настоящему не могу. Сплю с мужчиной, собираюсь за него замуж, а сама как будто смотрю на это со стороны. Как будто это и не я. Свекровь, конечно, не такая. В этом смысле, знаете ли, марокканцам вообще можно позавидовать, вот уж у них чувства, так чувства. Они не боятся чувствовать. Вы именно это мне хотели сказать? Что меня бесит, что они чувствуют, а я – нет?

Г.: А это действительно так?

Т.: Надо подумать. Простое объяснение. Но меня ведь можно понять, правда? Мне надо было продолжать все одной, а они были вместе, мне реально было куда сложнее! Я понимаю, что страшно потерять сына, единственного и любимого. Но остаться одной с двумя детьми – думаете, не страшно?

Г.: Страшно и больно.

Т.: Давайте дополним картину семьи. У Йоси три сестры. Это я делаю просто потому, что люблю порядок. Что начала, обязана закончить. Но они, видите ли, абсолютно о-ди-на-ко-вы-е!

Кажется, что Талью веселит тот факт, что она может высказать про каждого все, что думает. Так же, как и в случае с выбором картинки для свекрови, ее веселит возможность быть агрессивной по отношению к родственникам Йоси.

Т.: Я вот тут нашла три похожих окна. Они простые женщины, клуши – дом, дети, сплетни, покупки. Я, конечно, знаю имена всех их детей, всем подарки покупаю, мы же все праздники вместе празднуем, но где они и где – Йоси! Вот их карточки (Приложение 4, рис. 4.9, 4.10, 4.11). Ну, посмеялись, а теперь я хочу выбрать карточки для своих детей. Знаете, что смешно? Когда вы предложили мне это задание, я подумала: «Психологи, что с них возьмешь, придумают какую-то ерунду!» А теперь вот так увлеклась, самой хочется подумать, поперебирать эти картинки и выбрать для детей. Моя Нина – вы еще про нее ничего не слышали – замечательная девочка. Вы должны прийти на ее спектакль в школу. Она будет играть главную роль. Нина совсем не такая, как Йони. Она не грустит, не капризничает, она веселится, живет полной жизнью. У нее много подруг, она все время в фэйсбуке, общается с подругами. Какое же окно я выберу для нее? Я могла бы выбрать вот эту, с ангелочками, она обожает ангелочков, всю комнату ими украсила. Но здесь мне не нравится, что часть окон открыта, часть – закрыта. А Нина – вся открытая, веселая, деятельная. Я, пожалуй, выберу вот эту (Приложение 4, рис. 4.12). Эта больше ее отражает. Цветная, яркая, выдающаяся. И все окна открыты.

Г.: Когда вы говорите про Нинину открытость, вы имеете в виду, что она делится с вами своими чувствами, вы обсуждали и смерть папы, и его музей у бабушки и дедушки? Она ведь каждый день возвращается туда из школы, я правильно понимаю?

Т.: Правильно, что возвращается из школы к бабушке. Не правильно, что мы что-то обсуждаем. Мы ничего не обсуждаем. С ней не надо обсуждать. Что обсуждать? Я же вам говорю, она – веселая, довольная. Она любит свою комнату в нашем новом доме, уходит туда, сидит в фэйсбуке, общается с подружками, у нее их пропасть, она очень популярна. Что еще тут обсуждать?

Г.: То есть Нина, так же, как и ваша мама после смерти мужа, так же, как и вы после смерти вашего мужа, ведет очень деятельный образ жизни, но не рассказывает вам о том, что она чувствует?

Т.: Я не смотрела на вещи под таким углом. А вы думаете, что она чувствует что-то другое, что она не веселая на самом деле? Что вы хотите сказать? Что в этом плохого?

Г.: Я только хочу сказать, что, как вам и говорили, видимо, вы действительно во многом похожи на свою маму, а Нина похожа на вас. И вы можете понять, что она чувствует, понаблюдав за собой. Вы говорили, что вам трудно не чувствовать и что вы были очень деятельны после смерти Йоси и остаетесь деятельной сейчас. Если мы посмотрим на Нину, вы видите что-то похожее в ней на вас?

Т.: Мне трудно так сразу… Видите ли, я считала, что Нина – это мой успех, там мне не надо ни о чем думать. Не надо волноваться. С меня довольно и Йони. Я хочу поговорить о Нине потом, когда вы с ней познакомитесь. Не верю я, что ей плохо. Мы с ней любим наши девчачьи вылазки на шопинг, она такая же модница, как и я. Когда устаем мотаться по магазинам, садимся в кафе. Если бы ей было плохо, я бы заметила.

Г.: Хорошо. Тогда закончим карточкой для Йони?

Т.: Йони, Йони! Сколько мне хлопот с этим мальчишкой! И знаете, я обвиняю Виктора, что он совсем не хочет мне помочь. Если бы он делал для Йони то, что делает его дед, занимался бы с ним, обнимал, целовал, Йони больше хотел бы быть дома.

Г.: Скажите, а у вас дома тоже есть фотографии папы Йони?

Т.: Нет. Совсем нет. Достаточно одного музея… У меня все по-другому. И я считаю, что это правильно. У меня дома есть границы, у меня нет еды (смеется), у меня чистота, так что все его игрушки у бабушки. Но в его новой комнате – хорошая мебель, лучший компьютер! Конечно, все друзья живут возле школы, но я готова когда-нибудь позвать к нам мальчиков, подвезти их. Может, на его день рождения? Хотя все равно бабушка устроит его лучше, и друзьям его удобнее туда прийти… Так какая же карточка для него? Нужно что-нибудь маленькое, незащищенное, но и такое, как бы сказать… Вот как для старушки я выбрала льва, так и для этого малявки надо найти что-то, чтобы показывало, как он нами всеми крутит… Вот эта подходит тем, что он – между (Приложение 4, рис. 4.13). Между одним домом и другим. Не дает мне обрубить эту связь. Нине уже бабушка с ее музеем не нужна. Да бабушка и сама Нину отпустила. А Йони все еще там. Она его крепко держит. Да. Это окно – это Йони. Драгоценный, потому что он – сын Йоси… Висящий между нами.

Талья откинулась на спинку стула.

Т.: Я устала. Это было нелегко. Спасибо.

Двери хлопают

Какой набор карточек выбрать для того или иного случая? Задаваясь этим предполагаемым вопросом, я припомнила случай из недавней практики.

Был такой спектакль – «Двери хлопают». Про что – я точно не помню. А название всплыло в памяти, когда я слушала рассказ мамы двух моих маленьких пациенток. В ее рассказе двери открывались, закрывались, распахивались с треском, захлопывались с такой силой, что стены сотрясались, так что не нужно было много думать, чтобы предложить рассказчице использовать «дверные» карточки для организации ее запутавшего меня повествования.

Впрочем, посвящу читателей в детали этого случая. В конце августа, прямо перед началом учебного года город, в котором я живу и работаю, подвергся ракетному обстрелу. Парадокс влияния ракетных обстрелов на детей заключается в том, что самих ракет мало кто боится, да и мало кто от них пострадал физически. Зато многие боятся сигнала тревоги, мерзкой заунывной устрашающей сирены, накрывающей город пеленой ужаса, мгновенно его опустошающей, совершающей с ним непонятное превращение. Сирены, взволнованность родителей, иногда их излишне истеричное поведение во время обстрелов – и, как результат, огромное число обращений к психологам после каждой порции ракетных атак. А тут еще и прямо перед первым сентября!

Среди многих обращений было и обращение по поводу девочки Ноа. В школе сообщили: хорошая девочка, перешла в третий класс, в прошлом году избрана в школьный совет от младших классов, учится хорошо, подружек много, в параллельном классе учится ее сестра-близнец, девочки очень похожи, но у сестренки – большая родинка на лице, так что их легко различить. С просьбой направить дочь к психологу обратилась мама, описывающая поведение девочки дома, разительно отличающееся от поведения в школе. По словам матери, Ноа не соглашается выходить из защищенной комнаты (домашнего бомбоубежища) и ночевать в своей комнате, более того, она требует, чтобы и мама и все четверо детей спали в бомбоубежище, и добивается своего криками и плачем. Ноа не отпускает маму в туалет, требует, чтобы та оставляла дверь в туалет открытой.

На встрече с Ноа я знакомлюсь с красивой, крупной, физически сильной девочкой с хорошей речью и способностью к самовыражению. Однако ее поведение в присутствии матери разительно отличается от поведения «один на один». Передо мной две Ноа: одна – противная капризуля, другая – сотрудничающая, разумная девочка. Прошу Ноа нарисовать место, где она чувствует себя абсолютно защищенной, и, к моему удивлению, получаю рисунок класса. Ноа подробно и любовно рисует каждый стол и стул, подписывает имена детей, изображает их школьные рюкзаки, висящие на спинках стульев, подробно рассказывает мне, какие плакаты и таблицы развешаны на стенах в ее классе. Разумеется, такой выбор заставляет задуматься. Обычно дети выбирают свою комнату, свое место возле компьютера, кровать, родительскую спальню, очень часто – воображаемое место на берегу моря или что-то из приятных воспоминаний поездок с родителями в парки, иногда – автомобиль, в котором вся семья отправляется на отдых. Однако выбор места, никак не связанного с домом и родителями, которые по определению должны защищать, явно наводит на мысль, что не все в порядке «в датском королевстве». С этим вопросом я и обращаюсь к матери.

А дальше от встречи к встрече я слышу от нее фрагменты семейной истории, которые никак не складываются в моей голове в целостную картину, а вызывают то самое впечатление постоянно хлопающих дверей, с которого я и начала свой рассказ.

Г.: Михаль, я хочу остановить вас и попытаться понять, что же все-таки вызывает у Ноа, а теперь уже и у ее сестры Авиталь их тревоги и страхи. Когда я вам рассказала, что Ноа в качестве места, где она чувствует себя абсолютно защищенной, выбрала свой класс, вы заплакали. Слезы так и брызнули у вас из глаз, настолько это сообщение было неожиданным и болезненным. До этого, когда я спрашивала вас о возможных стрессах, которые перенесли дети, кроме ракетного обстрела, вы сказали, что дома все в порядке, хотя два года назад вы расстались с папой девочек. На прошлой встрече вы рассказали, что расставание ваше было очень болезненным и сопровождалось ссорами, взаимными обидами, битьем посуды. Однако сейчас дети регулярно встречаются с отцом, и вы не видите никаких особых проблем в их взаимоотношениях.

Михаль кивает и неловко улыбается, она хочет, чтоб я поняла суть ее взаимоотношений с мужем, и в то же время ей неловко, что я знакомлюсь с импульсивными сторонами ее характера.

Г.: Мы с вами предположили, что сирены и ощущение опасности вызывают в девочках травматические воспоминания о периоде вашего бурного расставания с мужем, и тогда Ноа, а за ней и Авиталь пытаются контролировать ситуацию, диктовать, что вам делать. Удивительно, что по прошествии двух недель с момента окончания обстрелов и после нескольких встреч у меня ситуация в вашей семье только ухудшается. Я заходила к девочкам в класс, наблюдала за ними на уроках и на переменах. Они внимательны, выполняют все задания, на переменках веселятся, играют с подружками. В школе все в порядке. Сегодня вы рассказываете, что папа очень хочет вернуться и просит вас об этом. Вы рассказывали об этом девочкам? Что они думают об этом?

Михаль чувствует себя неловко, но начинает рассказывать.

М.: Алон возвращался несколько раз с тех пор, как ушел из дома. Он совершенно сумасшедший. Он приходит пообщаться с детьми и умоляет меня позволить ему остаться. Несколько дней у нас все прекрасно, мы любим друг друга, а потом он опять уходит. Девочки каждое утро проверяют, дома ли его вещи, им так грустно, когда он уходит.

Г.: То есть когда вы говорили, что расстались с мужем…

М.: Конечно, мы расстались. Он постоянно живет со своей мамой. Но он заваливает меня эсэмэсками, хотите почитать? Я получаю в день до десяти эсэмэсок. Вот, читайте сами!

Г.: Если вы хотите, то просто перескажите их содержание.

М.: Он пишет, что я – лучшая женщина на свете, самая красивая, самая привлекательная, он извиняется за свое поведение и умоляет позволить ему вернуться домой.

Г.: И?

М.: Не знаю, иногда я его жалею и позволяю вернуться… А как вы думаете? Разрешить ему вернуться? Даже если знаешь заранее, что потом он опять уйдет?

Г.: Как часто это случается? И что такое эти два года после расставания? Чем они отличаются от тех времен, когда вы ссорились, но не расставались? Что вы объясняете детям по поводу приходов и уходов отца?

Михаль затрудняется ответить на вопросы в обобщенном виде, для нее каждый уход и каждое возвращение мужа – это отдельный случай со своей отдельной причиной. Она пытается рассказать по порядку, что происходило между ними, что вызывало гнев со стороны каждого из них и приводило к разрывам. Не знаю, как и что понимали дети в отношениях родителей, но у меня шла кругом голова. Двери хлопали и хлопали в этом доме.

Г.: Михаль, мне нужен небольшой порядок, я перестала понимать, что происходит, и думаю, что это отражает и ваше состояние, и состояние детей. Давайте попробуем взглянуть на папины уходы и приходы со стороны. Представьте себе ваш дом и входную дверь в нем. Я так и слышу, как она хлопает, то впуская, то выпуская Алона.

М.: «Впуская» – это правильно. Но вот его уходы… Честно говоря, иногда он уходит сам. А иногда я его выгоняю.

Г.: Посмотрите, вот у меня картинки с изображениями разных дверей. Вы попытаетесь рассказать мне все сначала и каждый приход и уход Алона будете отмечать кажущейся вам подходящей картинкой.

Михаль улыбается. Отстранение успокаивает ее раздражение, она хочет понять, что происходит в ее отношениях с мужем, как это влияет на детей. Постепенно она начинает брать часть ответственности на себя. Хотя Алон до сих пор описывается ею как «сумасшедший».

Впоследствии мы продолжали использовать формулу хлопающих дверей, поскольку приходы и уходы Алона продолжались в течение почти всего учебного года. Михаль рассказывала, что подала заявление на развод, а потом звонила и заявляла, что она счастлива с лучшим мужчиной на свете.

Жалобы на поведение дочек продолжались. Было понятно, что с сиренами их проблемы мало связаны. Девочки, что называется, привели своих родителей на терапию, что часто случается, когда дети развивают у себя симптомы, вызывающие тревогу у родителей. А на терапии выясняется, что причина «плохого поведения» – внутри семьи.

Супружеские отношения – совсем не моя территория. Я школьный психолог. На встречах с Михаль и Алоном я пыталась, насколько возможно, работать с ними как с родителями, а не как с парой, убеждая их обратиться к другому психологу для прохождения супружеской терапии. Было ясно, что мама и папа не собираются расставаться, хотя при этом они обвиняли друг друга во всех смертных грехах и как могли, демонстрировали окружающим, что ненавидят друг друга. Они успешно развалили семейный бизнес, расшатали свою экономическую базу, нервы двух прелестных девочек (с двумя мальчиками я не познакомилась), поссорили семьи своих родственников, впутывая их в свой конфликт, – все пошло в топку этой любви-ненависти.

На встречах со мной Михаль брала в руки карточки с дверями, раскладывала их в том порядке, в котором разложила в первый раз, постепенно наполняя содержанием то, что «между дверями»: влияние родственников и «друзей», финансовые проблемы, всплески ревности, унижения и оскорбления со стороны Михаль, инфантильность Алона, чуть что убегающего к маминой юбке, а в основном – недопонимания и те «проверки», которые Михаль и Алон устраивали друг другу.

Постепенно Михаль выстроила последовательность картинок, которая помогла ей обобщить и понять причины размолвок с Алоном.

Между тем поведение девочек дома становилось все более агрессивным. Михаль и Алон осознали, что причиной тому служит не плохой характер Ноа и Авиталь, а жизненная потребность девочек сохранить семью или хотя бы одного из родителей.

На последние две встречи Михаль и Алон приходили вместе. Алон был в курсе игры в «хлопанье дверей». Их работа по формированию общего взгляда на то, что происходило «между хлопающими дверями», ощущалась мной почти физически. Они обсуждали ситуации, стараясь не обидеть друг друга, вместе с тем пытаясь объяснить партнеру, что чувствовал каждый из них. Не всегда они приходили к общему видению, тогда кто-то из них напоминал другому, что они и не обязаны относиться ко всему одинаково, важно только признать право каждого на свое видение и не гневаться. Родители школьниц-близняшек заявили, что теперь они – команда, готовая вернуть своим детям защищенный дом.

Поскольку я привела этот случай, желая проиллюстрировать еще раз использование карточек, попробую сфокусироваться только на их роли в данной терапии. Запутанный и запутывающий рассказ Михаль, тонущей в эмоциональных подробностях уходов и возвращений мужа, заставил меня ввести технику отстранения и дать Михаль возможность взглянуть на ее историю со стороны. Подбирая определенные картинки к определенным ситуациям, Михаль начала задумываться и о том, кто из них и когда был инициатором уходов и приходов. Оказалось, что ее муж не такой уж и «сумасшедший», как она хотела это представить вначале, так как в большом числе случаев не Алон, а она сама инициировала возвращения мужа или по крайней мере сотрудничала с Алоном, провоцируя у того желание вернуться, а затем создавала невыносимые условия, вынуждающие его в очередной раз хлопнуть дверью.

Выстраивая вновь и вновь последовательность, достраивая и изменяя ее, она в конце концов увидела борьбу двух супругов за власть и контроль в доме, осознала разрушительные последствия своей несдержанности для себя, для своего комфорта, для бизнеса и карьеры мужа, а главное – для психологического здоровья любимых ею детей.

Заключение

Теперь, когда вы знаете о метафорических картах довольно много, представляете себе, какими они могут быть, какие проблемы актуализируют, каким образом и в каких случаях могут быть использованы, нам кажется, что на вопросы «Что?», «Зачем?» и «Почему?» мы более-менее ответили.

Что касается вопроса «Как?», то с ним, понятно, сложнее. Конечно, стиль и примерную стратегию использования карточек мы постарались представить, описывая техники и методы работы. Кроме того, мы надеемся, что ответы на какие-то вопросы вы смогли найти сами, читая описание реальных случаев психологической работы.

Напоследок все-таки хотим дать вам несколько советов.

1. Самое важное правило работы с картами: Не подталкивайте клиента к видению того, чего он на карточке «не видит». Если вам кажется, что там изображено совсем не то, о чем он вам рассказывает, не останавливайте его, не критикуйте, позвольте ему говорить свободно. Работайте с тем материалом, которым он делится с вами. Заходите в те двери, которые он вам открывает, пройдитесь с ним по тем дорогам, по которым он хочет вас провести.

2. Несмотря на то что первое впечатление, как известно, – самое верное, а спонтанная реакция – самая точная, при взаимодействии с картами некоторым людям все-таки нужно время. Если человек долго перебирает открытые карточки, всматривается в них, – дайте ему столько времени, сколько ему нужно. Когда же работа идет с закрытыми карточками и пациент не может никак справиться с вашим заданием, то ему тоже нужно дать больше времени, чтобы «присоединиться» к карточке, увидеть себя в ней.

3. Иногда встречаются клиенты, с которыми карты «не разговаривают». Не пугайтесь – ваших профессиональных достоинств это никак не умаляет. Можно предложить человеку другую колоду или предоставить ему возможность самому выбрать те карточки, которые ему интересны. Если же и это не сработает, то, значит, придется вам искать другие способы работы с этим человеком. Это, однако, совсем не означает, что те же карточки не «сработают» с другими клиентами.

4. Если вы только начинаете работать с метафорическими картами, «опробуйте» их сами, а также предложите сделать это своими друзьям и домочадцам. Привыкните к карточкам, ощутите, что это такое, как они «действуют», что с ними хочется делать, а что – нет. Попробуйте разные колоды. Вы наверняка увидите, что какие-то из них понравятся вам, «подойдут», а какие-то – нет. Почувствуйте, что вам ближе – мир детских сказок из набора «Сага», мир природы из «Хабитата» или люди крупным планом из «Персоны» или «Персониты». Скорее всего те наборы, которые вам нравятся, будут для вас и более эффективны как рабочий инструмент. Вот и работайте с ними, ведь вы вовсе не обязаны использовать все имеющиеся на рынке карточные колоды. Надеемся, что вам понравятся и будут полезны наши дорожные и оконно-дверные карточки. Мы по крайней мере их очень любим!

5. Одно из самых важных достоинств метафорических карт – их игровой характер. Нам так не хватает в жизни игры – и детям, и взрослым, и терапевтам, и их пациентам! Карточки способны привнести в довольно болезненный процесс душевной работы радость, кураж, ощущение приключения. Если вы будете просто получать удовольствие от работы с карточками, «отпу?стите» себя, то тогда, вместо того чтобы думать о правилах и алгоритмах работы, вы сможете слышать людей, с которыми вы работаете.

6. В любой коробочке с картами вы найдете некоторый перечень заданий и упражнений. Это, конечно, поможет вам сориентироваться. Но мы желаем вам попасть в волшебный мир карт и придумывать задания самим. Такие, которые подойдут вашим клиентам и вам. Позвольте себе творить, и это сделает процесс вашей работы более привлекательным и творческим.

Успехов вам!

Приложение 1. Рони и ее семья

Приложение 2. Четвертый класс борется с Балаганом

Рис. 2.1

Рис. 2.2

Рис. 2.3

Рис. 2.4

Рис. 2.5

Рис. 2.6

Приложение 3. Римский мост

Приложение 4. Окна Тальи

Рис. 4.1

Рис. 4.2

Рис. 4.3

Рис. 4.4

Рис. 4.5

Рис. 4.6

Рис. 4.7

Рис. 4.8

Рис. 4.9

Рис. 4.10

Рис. 4.11

Рис. 4.12

Рис. 4.13

Примечания

1

Мне привычнее называть ее именно так, потому что я помню ее, можно сказать, с детства, а ей это привычно, потому что в Израиле принято обращаться к людям не по имени-отчеству, а называть их именами уменьшительными, ну и я за компанию буду Катей. – Е. М.

(обратно)

2

Правда, в процессе создания этого пособия, мы обнаружили две книги на русском языке: Киршке В. Клубника за окном. Ассоциативные карты для коммуникации и творчества (Моритц Эгетмейер – OH-Verlag, 2010) и Морозовская Е. Проективные карты в работе психолога. Полное руководство (Одесса: Институт Проективных Карт, 2012). А мы и не расстраиваемся – полезных книг много не бывает!

(обратно)

3

Предваряя удивление читателя, дескать, если человека не хотел, то почему пришел, поясняю, что я работаю в системе бесплатного муниципального обслуживания школ и детских садов. Частенько бывает, что школа настаивает на встречах родителей с психологом. Заставить, конечно, никто не может, но просят очень настойчиво, отказаться невозможно. Естественно, что при этом родители не очень мотивированы на работу с психологом или считают, что надо «исправлять» ребенка, а не их.

(обратно)

4

Наборы слов в колодах «О», изданных на иврите и на русском языке, несколько различаются.

(обратно)

5

Далее все рассказы о практической работе с использованием метафорических карт ведутся от лица Гали.

(обратно)

6

Балаган – нечто грубое, шутовское, пошло-несерьезное (разг.) (см. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка). Перекочевав из русского языка в иврит, это слово скорее стало означать «беспорядок», «хаос». Здесь оно используется именно в этом смысле.

(обратно)

7

«Аниби» – набор карт И. Шмулевича, в символической форме изображающие взаимоотношения Ребенка, Взрослого, Родителя.

(обратно)

Оглавление

От авторов

Благодарности

ПОЧЕМУ, ЗАЧЕМ, ЧТО, КАК? Метафорические карты и основные способы работы с ними

  ПОЧЕМУ? Психологические механизмы воздействия метафорических карт

  ЗАЧЕМ? Преимущества метафорических карт как инструмента психологической работы

  ЧТО? Попытка типологизации наиболее известных карточных колод

  КАК? Методические особенности и основные приемы работы с картами

    Основные принципы работы

    Основные стратегии работы

    Техники работы

    Прочие вопросы

КАРТОЧНЫЕ НАБОРЫ. Описание конкретных карточных колод и опыта работы с ними

  ПУТИ-ДОРОГИ. Метафора жизненного пути

  ОКНА И ДВЕРИ. Метафора взаимодействия с внешним миром

Заключение

Приложение 1. Рони и ее семья

Приложение 2. Четвертый класс борется с Балаганом

Приложение 3. Римский мост

Приложение 4. Окна Тальи

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно