|
|
Предисловие к третьему изданию
Прошло почти десять лет с того времени, когда была написана эта книга, когда она отправилась своей дорогой в мир. Я радовался, наблюдая за ее путешествием, и благодарю всех тех, кто с теплом принял ее и сказал доброе слово в ее адрес. А теперь я рад, что ее странствие продолжается с этим новым изданием, надеюсь, что она и дальше будет вести читателя дорогой любви.
Оглядываясь на эти десять лет, я понимаю, что вдохновила меня на создание книги любовь родителей к своим детям с особыми потребностями. Их мудрость и преданность глубоко тронули меня, и я собрал истории разных семей, с которыми познакомился, в небольшую книгу. Тогда я очень надеялся, что это издание станет опорой другим родителям, которые только отправляются в путь со своим особенным ребенком, ведь семья – это основная, определяющая жизнь ребенка среда, от которой зависит его судьба. Без любви и поддержки родителей ребенок не может преодолевать жизненные препятствия. Ни одна реабилитационная методика, никакие современнейшие лекарства не могут заменить этого. А потому, стараясь помочь детям с особыми потребностями, мы должны прежде всего поддержать их родителей. Оказавшись перед фактом особых потребностей ребенка, семья сталкивается с многочисленными трудностями и испытаниями, и, чтобы справиться с ними, она нуждается в поддержке ближайшего окружения, специалистов, общества в целом. Поэтому книга адресована как самим родителям, так и всем тем, кто призван помочь им и их детям выбрать на жизненном перепутье ту дорогу, которая ведет к развитию, к любви, к счастью.
На протяжении тех лет, которые прошли со дня первого издания книги, я как детский психиатр и психотерапевт, руководитель отделения развития ребенка учебно-реабилитационного центра «Джерело» во Львове имел счастье находиться рядом со многими семьями детей с особыми потребностями. Мне и моим коллегам была предоставлена уникальная возможность идти вместе с родителями и их детьми, быть их партнерами на этом пути – вместе открывать его для себя. Обновленное, третье издание этой книги обогащено и дополнено новыми открытиями, новыми историями, новым пониманием событий. Хочу признать, что из первого издания некоторые фрагменты пришлось изъять или обновить их, так как они были написаны с позиции специалиста и несколько односторонне отображали опыт семей (или же не были до конца осознаны).
Особую благодарность хочу выразить другу и коллеге Людмиле Аннич – маме ребенка с особыми потребностями. Именно ее комментарии всегда помогали нам, специалистам отделения, посмотреть на этот путь с другой точки зрения – точки зрения родителей; понять, как отличается наше профессиональное видение от восприятия родителей, как лучше выполнять свою роль в поддержке семьи и ребенка. И еще одна особая благодарность Оксане Винярской – коллеге и товарищу, социальному педагогу и семейному психотерапевту, без которой наше отделение никогда не стало бы таким, какое оно есть. В частности, я признателен Оксане за преданность семейно-центрированному подходу, за умение налаживать взаимодействие с родителями, за профессиональное сопровождение детей с особыми потребностями и за любовь к ним.
Дополняя, дорабатывая, готовя эту книгу к третьему изданию, я вновь и вновь задумывался над сущностью того пути, который прокладывают ребенок с особыми потребностями и его семья. В центре «Джерело» мы часто говорим, что наше призвание состоит в том, чтобы помочь такому ребенку стать собой и исполнить в этом мире свою миссию. Мы верим в значимость и ценность жизни каждого ребенка, какими бы ни были его ограничения, мы признаем его неоспоримое право быть любимым и ценимым как личность, его потребность любить в ответ, мы дорожим его желанием развивать и реализовывать свои способности и таланты. Из всего этого вытекает и то, что мы должны помогать не только детям и семьям, что в реабилитации нуждается все наше общество. Оно должно создать надлежащие условия для людей с особыми потребностями, чтобы они смогли осуществить свое предназначение. Радует, что за эти десять лет произошли многие важные перемены в обществе. Но в то же время необходимо изменить еще так много!..
Однако при всей важности надлежащей поддержки и помощи со стороны специалистов и общества в целом родители будут играть главную роль в жизни ребенка с особыми потребностями. Семья оказывается на перепутье перед выбором дальнейшего направления движения, и мы понимаем, что от того, какую дорогу выберут родители, в значительной мере будет зависеть жизненный путь ребенка.
Недавно встретил точную цитату, которая образно описывает суть жизненного выбора. Это слова Хелен Келлер, слепоглухой женщины, которой пришлось преодолеть множество испытаний и все же прожить, по ее мнению, счастливую и полноценную жизнь: «Когда одни двери счастья закрываются, открываются другие; но мы часто не замечаем их, поскольку не можем оторвать глаз от закрытых дверей». Одна из дорог, которая ведет в тупик, – дорога нереальных ожиданий: стучать в запертые двери, бесконечно искать и испытывать всевозможные методы лечения, лишь бы ребенок стал «нормальным». Другая дорога, которая тоже заканчивается тупиком, – дорога отчаяния, депрессии: если «двери счастья» закрылись и не удается их открыть, жизнь воспринимается как трагедия, как утрата возможности быть счастливым. Есть и третья дорога. Она связана с теми другими «дверями к счастью», которые мы, возможно, пока еще не видим, которые скрыты, до которых нам порой следует еще внутренне дорасти, но которые всегда есть. А за ними – возможность прожить другую, «незапланированную» жизнь и найти неожиданное счастье. Счастье, которого не может лишить человека ни одна форма болезни – счастье, которое есть в любви, в отношениях, в радости взаимоподдержки, общего творения жизни. Эта книга о дороге любви… И всем нам – счастливого пути на ней!
Олег Романчук
Львов, 3 мая 2009 года
Введение
Ты знаешь, что ты – человек,Ты знаешь об этом иль нет?Улыбка твоя – единственная,Мука твоя – единственная,Глаза твои – одни.В. СимоненкоХочется начать эту книгу стихами, потому что так нелегко найти слова, чтобы рассказать о том чуде, каким является жизнь, каким является человек!
Однажды мы все приходим в этот мир – крохотными, беззащитными созданиями. Нужны родители, чтобы помогать малышам, окружать их заботой и любовью. День за днем растет ребенок. Впереди у него столько, столько всего: боли и радости, взлеты и падения, думы и молитвы… И все мы, когда приходим на крестины к новорожденному ребенку, желаем ему одного – чтобы судьба его была светлой, счастливой.
И каждый день в этот мир приходят малыши, которых мы называем детьми с особыми потребностями, особыми потому, что из-за своих ограничений они нуждаются в нашей особенной заботе. Как и всех, их ждет своя неповторимая судьба. В ней тоже будут свои боли и радости, свои взлеты и падения. И им, как и каждому ребенку, хочется пожелать счастливой, светлой судьбы.
Но возможно ли это? Как может быть счастливой судьба ребенка, который родился инвалидом? Не противоречит ли одно другому? На этот вопрос дал хороший ответ один уже пожилой врач, проработавший всю жизнь с такими детьми: «Человек с особыми потребностями может быть таким же счастливым и таким же несчастным, как и любой другой».
И это правда. Есть люди, которые, несмотря на свои физические, интеллектуальные или другие ограничения, излучают радость. Они смогли принять себя такими, какие они есть, и достичь настоящей внутренней свободы – свободы быть самими собой, простыми и непосредственными, любить людей, уметь видеть красоту, уметь по-настоящему радоваться жизни и видеть в ней главное.
Но приходится видеть и совсем другое: детей-сирот в специализированном интернате, в глазах которых угасла жизнь; слезы и боль одиночества прикованной к коляске девочки, у которой совсем нет друзей; отчаяние парализованного с детства двадцатисемилетнего парня: «Кому я такой нужен?! Я не принес в этот мир ничего, кроме страдания своим родным!» Измученные взгляды родителей…
Работа врача и личное общение с детьми с особыми потребностями и их семьями заставляет задумываться над тем, что вообще делает человека счастливым. Когда оказываешься перед болезнью, которую современная медицина не в состоянии полностью излечить, понимаешь, что нужно не только оказывать помощь ребенку в развитии, реабилитации, не менее важно помочь ему и всей его семье научиться с этим заболеванием жить. Более того, вопреки имеющимся трудностям и ограничениям, найти в жизни то, что делает ее истинно радостной и светлой.
Собственно об этом наша книга. Хочется поделиться с родителями не столько профессиональными знаниями, сколько опытом общения с другими семьями, которые вопреки болезни ребенка смогли открыть в жизни радость, надежду. Надеемся, что истории жизни реальных людей станут для других семей ориентирами в лабиринте проблем и трудностей, где им приходится блуждать так часто.
Однако эта книга адресована не только родителям детей с особыми потребностями, но и всем нам. Ведь развитие и счастье такого ребенка – это не только забота его родителей, это дело всего общества. Известный генетик профессор Жером Лежен писал: «Цивилизованность общества определяется его отношением к людям с особыми потребностями, пожилым, немощным». Цивилизованное общество – это общество, для которого наибольшей ценностью является человек, а поэтому жизнь, счастье каждого, и особенно тех, кто не может сам о себе позаботиться, является общей заботой. Мы все в ответе друг за друга…
Будем жить
Рождение ребенка с ограниченными возможностями становится переворотом в жизни семьи. Это не то, о чем мечтали родители, не то, к чему они готовились.
Молодые супруги с нетерпением ждут появления на свет своего ребенка, который должен утвердить их в собственных глазах и глазах окружающих в их родительской роли, скрепить любовь, стать ее проявлением, ее плодом – безусловно, самым красивым, лучшим в мире. Молоды ли родители или постарше, первенец это или нет, ожидая рождения ребенка, они уже заранее представляют его судьбу – самую счастливую, самую успешную!
Родители мечтают о том, как они его примут, какое имя дадут, как он будет расти и развиваться им на радость, как пойдет в школу, будет получать хорошие оценки, и семья будет гордиться им… Мечты родительские летят еще дальше: ребенок окончит школу, получит престижное образование, работу, вступит в брак, приведет в дом внуков, обеспечит им, родителям, спокойную, согретую заботой и любовью старость… Вместе с родителями появления этого ребенка ждут их близкие родственники, друзья.
И вот долгожданный день наступает, ребенок рождается – взлелеянный, ожидаемый с таким нетерпением и волнением. Кому-то уже сразу в роддоме, а кому-то со временем, спустя несколько месяцев, когда проявятся отклонения в развитии, или несчастный случай либо болезнь дадут серьезное осложнение, врачи объявят: «Ваш ребенок будет не таким, как другие дети, ваш ребенок будет инвалидом…»
Это тяжелые слова. Почему именно ему выпал этот крест?.. Ребенку, которого так любишь, которому желаешь счастья, которого хочешь оградить, защитить от всех страданий! Наверное, его можно вылечить, наверное, как-то все еще можно изменить? Страх за его будущее, боль от осознания возможных трудностей и испытаний, которые грозят ему на жизненном пути. Готовность отдать все, только бы, если это возможно, «пронести чашу страданий мимо него».
Вместе с болью и страхом за ребенка приходит чувство утраты мечтаний и ожиданий, связанных с его и своим будущим, с будущим семьи. Да, этот ребенок не будет таким, как представлялось, он будет отставать в развитии от ровесников, и судьба его не та, о которой мечталось. Вместо этого болезнь, с которой придется жить всю жизнь. И сразу возникает множество вопросов. Будет ли наш ребенок двигаться, бегать? Разговаривать? Сможет ли ходить в школу и учиться, как другие дети? Будет ли иметь друзей, семью? Приобретет ли специальность, найдет ли свое место в мире, обществе? И что с ним будет потом, когда родители состарятся и уже не смогут заботиться о нем, когда они умрут?
Многие из близких родственников и друзей воспримут этого ребенка как «несчастный случай», о котором будут стараться не упоминать в разговоре, а возможно, станут советовать отказаться от него, отдать в интернат. Кардинально меняется судьба родителей: теперь они уже на всю жизнь «привязаны» к ребенку необходимостью заботиться о нем. И среди всего этого, вероятно, самое трудное – не столько потеря ожиданий, сколько полная неизвестность, непредсказуемость будущего: что ждет теперь нас всех?
Поэтому объявление диагноза звучит для родителей как землетрясение, разрушающее все выстроенные ими мечты, что приводит многих к эмоциональному потрясению: «Нет!!! Это неправда! Этого не может быть!» Схватить ребенка и бежать к другому врачу, сделать повторное обследование в надежде услышать: «Вашему ребенку поставили ошибочный диагноз, на самом деле все хорошо»! Ужас и боль, заполняющие душу. Жгучее отчаяние, от которого хочется кричать, крушить со злостью все вокруг. Панический страх: «Что теперь будет? Как жить дальше?». Желание убежать куда-нибудь на край света. Болезненный вопрос: «Почему я? Почему из всех людей именно я?». Жалость к себе и обида на весь мир. Весь этот ураган чувств охватывает душу.
«Все померкло. Мне казалось, что на этом все наше счастье закончилось, – вспоминает отец больного мальчика. – Я не мог пережить этого. Слова врача, что мой сын не будет ни сидеть, ни ходить, не шли из моей головы. Я не мог оставаться дома. Я не мог смотреть на своего ребенка. Я неделями ходил по барам, напиваясь до умопомрачения…»
«Я весь год смотрела на ребенка и плакала. У меня все валилось из рук, я не могла ничего делать. Не раз хотелось взять его и выпрыгнуть из окна».
«Меня мучил стыд и чувство вины: врачи сказали, что из нашей дочки ничего не получится. А мой муж так ждал этого ребенка – и кого я вынесу ему из роддома, как посмотрю ему в глаза, что скажу родным?»
«Я не могла поверить. У меня в голове была только одна мысль: это ошибка, этого не может быть… И когда мне кто-нибудь что-нибудь говорил о болезни нашего ребенка, я просто отключалась, я их не слышала».
«В роддоме я не могла видеть, как матери кормят своих здоровых детей. Я ненавидела их всех за то, что им повезло, а мне нет. А когда мне приносили мою дочку, на мгновение меня охватывала страшная ненависть к ней – “почему она такая?!” В какой-то миг мне даже хотелось, чтобы она умерла. И тогда мне становилось очень стыдно за свои ужасные мысли, и я себя ненавидела. Это было страшно. Мне казалось, что я схожу с ума».
Шок от землетрясения, разрушившего ожидания и мечты. Вихрь противоречивых чувств. Надежда, что ребенка еще можно спасти, что произойдет чудо. Порой некорректность врачей, объявляющих диагноз: «Из этого ребенка ничего не получится. Сдайте его. Забудьте. Родите себе другого». Конфликты в семье: взаимообвинения, отчаяние, которое выплескивается злостью на весь мир и друг на друга; отчуждение, когда каждый замыкается в себе, пряча свою боль. Родственники, которые приходят поддержать, но начинают советовать такое, что лучше бы не приходили. Злость на Бога, который допустил все это, или тщетные попытки понять, за что эта кара. Все это внезапно врывается в жизнь семьи.
«Тогда, – вспоминает мама девочки с ДЦП, – наша семья была как корабль, попавший в шторм. Волны и ветер кружили и бросали его во все стороны. Мы утратили все ориентиры. Нас кренило то в одну, то в другую сторону. В шуме бури мы не могли слышать, понимать друг друга. Мы не знали, как действовать и закончится ли это когда-нибудь. Мы были напуганы, в панике…»
Усмирить этот шторм – задача как семьи, так и тех, кто находится рядом с ней в это нелегкое время. Причем усмирить как можно быстрее и с наименьшими потерями. Это необходимо в силу многих причин.
Во-первых, потому, что пока «корабль семьи» вертится на месте в этом круговороте, а родители полностью парализованы отчаянием, рядом ждет любви, заботы их ребенок. Атмосфера семейного уюта и тепла, чувство, что родители любят тебя, необходимы ребенку для роста и развития, особенно на первом году жизни, не меньше, чем еда и воздух.
Буря чувств может ослепить разум родителей, воспрепятствовать принятию мудрых и своевременных решений о необходимой медицинской помощи, программе реабилитации. Можно сколько угодно ходить от одного профессора к другому в надежде, что кто-нибудь из них опровергнет неутешительный диагноз, но это лишь приводит к потере времени, а ребенок между тем не получает должного лечения. От вопросов «Может, это неправда? Кто виноват? Почему это произошло именно с нами?» необходимо переходить к вопросу «Что нужно делать, чтобы помочь ребенку?».
Унять бурю важно еще и потому, что в этот период, когда родители не всегда могут контролировать свои чувства и ясно мыслить, необдуманные поступки, злые слова могут привести к печальным последствиям – распаду семьи, разрыву отношений с близкими родственниками, друзьями, огромным финансовым затратам на «целителя», обещающего чудесное избавление от болезни; не говоря уже о других, по-настоящему трагических – самоубийстве, отторжении, жестокости по отношению к ребенку…
Это история из телепередачи «Без табу». У женщины родился ребенок с проблемами рук и ног. И она отказалась от него в роддоме, а родным сказала, что девочка умерла. «Я боялась потерять мужа, я боялась, что он бросит меня с таким ребенком, – признается в передаче женщина. – Но все эти годы меня мучили угрызения совести, я не могла спокойно жить, все думала, где она, как она, как ей живется…» К счастью, судьба распорядилась так, что через восемнадцать лет семья все же смогла воссоединиться, родители нашли своего ребенка. «Я люблю ее, – говорит мать. – Я не представляю своей жизни без нее. Наша семья живет благодаря любви, мы понимаем друг друга благодаря любви». Дочь продолжает: «Счастье – это то, что мы все вместе».
Что же может помочь семье?
Прежде всего, конечно, понимание и поддержка друг друга, близких родственников и друзей.
«Когда я позвонила из роддома матери своего мужа, – вспоминает мать мальчика с синдромом Дауна, – я вся тряслась от волнения, я не знала, как ей это сказать. Она же, когда услышала, что произошло, спокойно ответила мне: “Не волнуйся, это наш ребенок, и мы будем любить его таким, какой он есть”. И мне от этих слов стало спокойно. Я повторяла себе: “Какой он есть, мы будем любить его”. И жизнь уже не выглядела такой страшной»[1].
«Когда я сказала маме, что у нашей дочери синдром Дауна, мама обняла меня и сказала: “Не бойся, вы справитесь, мы поддержим вас, мы будем ее любить и поможем ей на ее пути”, – и эти слова, и это объятие было для меня таким важным!»
В своих воспоминаниях родители подчеркивают, как трогательно было видеть доброе отношение к их ребенку других людей. Особенно, когда раньше им приходилось слышать от специалистов или родственников лишь негативные комментарии и советы: «Из него ничего не выйдет. Зачем он вам? Сдайте».
«Сначала я очень стыдилась своего ребенка. Я боялась признаться на работе, что он инвалид. Но потом, когда познакомилась с другими семьями с такими же детьми, как и мой, я увидела, что некоторые из них совсем не стыдятся своего ребенка, всюду берут его с собой. Меня удивляло, как они могут быть веселыми. А когда мы вместе поехали летом в лагерь, к моему сыну все очень хорошо относились, общались с ним, всюду нас приглашали: он танцевал, принимал участие в олимпиаде, все радовались ему. И это растрогало меня. Я не думала, что кто-то еще может так хорошо относиться к моему ребенку, что еще кому-то он нужен. Постепенно и я перестала его стыдиться. Раньше я думала только, что он не такой как все, что он инвалид. Но теперь я вижу, что он – личность, что у него столько талантов!»
«Я спрашиваю свою маму: “Разве ты не видишь, что твоя внучка не такая как другие дети?” – рассказывает мать годовалой девочки с синдромом Дауна. – А мама отвечает мне: “Ну и что? Смотри, какая она красивая, веселая – ну как ее можно не любить?”»
Безусловно, очень важную роль играет то, как врач сообщает родителям о диагнозе ребенка. Порой на многие годы остается в сердце болезненная рана от слов, которыми кто-то позволил себе поставить на ребенке крест.
«Она так и сказала: “Ой-ой-ой, из этого ребенка ничего не получится…” Она ранила меня тогда прямо в сердце. Как можно на ребенке ставить крест? Как можно ставить точку на жизни?»
«Нам сказали, что наш ребенок будет дебилом, что из него ничего не выйдет, и посоветовали сдать в интернат. После таких слов мы были в отчаянии. Мне казалось, у нас уже нет никакого будущего. Но я никогда даже не представляла себе, что его можно сдать. Как можно бросить здорового ребенка, а уж тем более больного? Я даже подумать об этом не могла».
И наоборот, долгие годы могут согревать сердце слова поддержки врача, его мудрые советы, его забота о ребенке и семье…
«Мы никогда не забудем нашего педиатра. Он посмотрел на нас так внимательно и сказал: “Этот ребенок будет не таким, как все. Но вы люби?те его, потому что он особенно нуждается в вашей любви. И вы увидите, как много любви получите в ответ”. Все это сбылось», – рассказывают родители уже взрослого парня с синдромом Дауна.
От врача родителям необходима объективная информация о состоянии ребенка, представленная понятным языком; указания, что делать, чтобы помочь ребенку развиваться; эмоциональная поддержка. Не менее важно помочь им увидеть всю многогранность ребенка, а не сосредоточивать внимание лишь на его «дефективности». Ведь каждый ребенок с особыми потребностями – это прежде всего ребенок с потребностью любить и быть любимым, смеяться, играть, приносить радость родителям, жить.
Вот как пишет об этом врач Станислас Томкевич:
«Когда ко мне приходят родители с тяжелобольным ребенком, я всегда играю с ним, улыбаюсь ему и сам радуюсь его улыбке. И родители задумываются: “Если этот врач считает ребенка красивым и радуется ему, то и мы можем не стыдиться и тоже радоваться”. И это часто эффективнее любых слов помогает улучшить их отношения»[2].
Еще один фактор, который может помочь справиться с бурей чувств – возможность выразить их близкому человеку, другу, тому, кому доверяешь, кто умеет выслушать. Подавлять в себе эмоции невозможно – рано или поздно они взорвутся. Выраженные же чувства, словно пролившиеся слезы, уносят с собой боль – особенно, если рядом есть кто-то, кто поддерживает, понимает. Тогда эти чувства легче и понять, и совладать с ними.
Поэтому очень нужно, чтобы члены семьи: муж, жена, старшие дети – могли открыто говорить о своих чувствах друг с другом, а не таить их в себе или бежать от них. Тогда разделенная боль сближает семью, делает ее дружной, прибавляет силы каждому. Тогда стихает буря и появляется вера, что вместе, поддерживая друг друга, мудростью и любовью можно одолеть все препятствия. Тогда появляется желание жить, потому что жизнь есть жизнь, и надо принять все, что она несет.
«Тяжелые роды, а потом приговор врачей: “Это будет чудом, если ваш ребенок вырастет нормальным”. Крушение всех надежд на здоровую, полноценную семью со здоровыми детьми. Мир за окном роддома казался чужим. А отец ребенка? Как я посмотрю ему в глаза, что скажу? Прошла еще одна ночь, полная переживаний. В ту ночь наша дочь пережила три клинические смерти, но жизнь победила. Наверное, была на то воля Божья. А утром выпал снег, все казалось таким светлым, чистым, обновленным, как эта жизнь, которую подарил Господь нашему ребенку. Жизнь продолжалась… Я встала, чтобы посмотреть в окно, и увидела, как на снегу наш папа вытаптывает буквы: БУДЕМ ЖИТЬ».
Что дальше?
Эта глава является кратким путеводителем для родителей. Она о самых важных шагах, которые им предстоит сделать. Она как маленькая карта, на которой обозначены главные дороги и расставлены основные ориентиры. Условно их десять. О многих из них детально будет говориться в других главах. Здесь же – о том, как жить дальше, когда родители узнали о болезни ребенка, какими должны быть первые шаги, в каком направлении двигаться?
1. Поиск информации, понимание. Чрезвычайно важно хорошо понимать, в каком состоянии находится ребенок и какая помощь возможна. Поэтому прежде всего семья должна знать достоверный диагноз, установленный компетентным врачом. Следовательно, родители должны найти таких специалистов, которые могли бы качественно обследовать ребенка, провести дифференцированную диагностику и затем объяснить родителям состояние ребенка. Это означает выделить достаточно времени для того, чтобы поговорить с родителями, чтобы была возможность не только объяснить им результаты осмотров и особенности ребенка, но и выслушать их вопросы и, если это относится к компетенции врача, ответить на них. Проконсультировать родителей относительно помощи, которая требуется ребенку, и места, где можно ее получить.
Для специалистов центра «Джерело» предоставление информации родителям – одна из приоритетных задач. Мы отводим время для круглых столов, а также для разговоров с каждой семьей наедине. Проводим специальный цикл встреч для родителей детей с особыми потребностями – «родительские школы», на которых последовательно освещаем разные аспекты – от причин, симптомов до вопросов реабилитации, лечения, решения специфических проблем, выбора учебного заведения и т. п. Мы убеждены, что одна из самых важных функций, которую должны выполнять специалисты, – поддерживать родителей, предоставлять им современную достоверную информацию, чтобы они могли понимать своего ребенка. И от родителей мы узнаем, как это для них важно.
«Наш сын никак не реагировал на нас, не позволял себя обнять, не проявлял нежности, – и это было так тяжело! Нам казалось, что мы плохие родители, что мы чем-то обидели его, что он отгородился от нас. Мы были в отчаянии. – Рассказывает мама мальчика с аутизмом. – Но когда мы больше узнали об особенностях нашего ребенка, о том, почему он так ведет себя, мы поняли, что на самом деле он не отталкивает нас, а наоборот, очень в нас нуждается, просто он по-другому воспринимает этот мир. И на место отчаяния пришли особая любовь и желание сделать все возможное, чтобы помочь ему. Мы начали строить с ним отношения через игру, тем способом, которому нас учили на занятиях. Постепенно, с каждым разом все больше он впускает нас в свой мир, и это дает нам радость и надежду».
Мать и отец должны стать компетентными, образованными родителями. И в этом им могут помочь специалисты, книги, интернет-источники, фильмы и т. п. Однако важно, чтобы родители относились критически к почерпнутой информации, поскольку значительная ее часть может оказаться непроверенной: это могут быть гипотезы, которые подаются как доказанные факты, или же коммерческая реклама определенных методов лечения, эффективность которых не доказана.
2. Обеспечение в партнерстве со специалистами необходимого лечения и реабилитации. После того как родители узнают, что у ребенка та или иная форма ограничений, перед ними встают следующие важные задачи: решить, что делать дальше, как и где лечить ребенка, какие методы использовать и т. п. Во многих случаях современные реабилитационные методики дают возможность достичь значительного прогресса и существенно помочь ребенку в развитии. Тем не менее сделать выбор довольно сложно, так как существует множество противоречивых идей и предложений. Одна мама сравнила свое положение с ситуацией на рынке, когда вы находитесь среди огромного количества разнообразного товара и отовсюду звучат приглашения продавцов: «Идите к нам, у нас есть именно то, что вам нужно, у нас самое лучшее!». Так же и родители сталкиваются с многочисленными рекламными предложениями всевозможных методов помощи детям с разными формами ограничений: от различных медикаментов, нетрадиционной медицины, мануальной терапии, диетотерапии, всевозможных педагогических, логопедических методик до целых реабилитационных центров и «уникальных» программ, «творящих чудеса». Так какими же критериями руководствоваться родителям, как сделать правильный выбор, ведь время ограничено, средства тоже (а некоторые программы помощи довольно дорогостоящие)? В такой ситуации прежде всего следует обратиться к объективным, не связанным с сомнительными коммерческими проектами специалистам, которые объяснят родителям, какие методы действенны, научно доказаны и могут помочь в их конкретном случае. Задача родителей в сотрудничестве со специалистами – составить индивидуальную программу помощи ребенку и определенную временную шкалу последовательных действий-шагов: на данном этапе важно это, потом то и т. д. Так же и в выборе эффективных методов вмешательств: прежде чем принимать решение, родители должны узнать информацию о той или иной методике из независимых источников, услышать мнение других родителей (но относиться к услышанному несколько критически, поскольку тот факт, что какой-либо способ помог кому-то одному, отнюдь не означает, что он поможет другому), советоваться со специалистами, учитывать современные научные протоколы и рекомендации помощи детям с тем или иным расстройством.
Как правило, большинство современных реабилитационных методик требуют непосредственного участия родителей. Развитие ребенка происходит не только на занятиях у логопеда, реабилитолога или психолога, но и в повседневной жизни, в общении с родителями и в контакте со своим окружением. Поэтому в нашем центре мы всегда говорим, что семья является основной средой воспитания ребенка, а значит, именно родители – главные «садовники», а мы, специалисты – лишь эксперты-консультанты. Да, мы делимся знаниями с «садовниками», чтобы они могли надлежащим образом заботиться о развитии «дерева». Именно поэтому специалисты, которые непосредственно занимаются с детьми (логопеды, педагоги), часто приглашают родителей присутствовать на занятиях, советуют им, как способствовать развитию двигательных функций, речи, социальных навыков, уменьшению поведенческих проблем у ребенка дома и в общественных местах. Часто для этого мы даем родителям домашние задания, определенные рекомендации. Впрочем, мы понимаем также, что эти упражнения не должны перегружать родителей, превращая их семейную жизнь в постоянную «реабилитацию», они должны легко вписываться в ежедневное общение, стать элементом игры и обычного взаимодействия с ребенком.
Для реализации такой общей реабилитационной программы родителям нужна команда специалистов-партнеров. И крайне важная задача – найти такую команду и установить с ней партнерские отношения. Так как проблемы ребенка с особыми потребностями не решаются за год или за два во время того или иного курса реабилитации, родителям важно найти специалистов, которые готовы идти по этому долгому пути рядом с ними, готовы делиться информацией, вместе осуществлять нужные вмешательства, помогать принимать мудрые решения на каждом жизненном перепутье: какие лекарства могут понадобиться, какие педагогические методы применять, в какую школу отдать ребенка и т. п. С определенного возраста образование ребенка, выбор подходящего места и учебной программы, эффективное сотрудничество родителей с педагогами становятся ключевыми факторами дальнейшего развития и социальной интеграции ребенка.
3. Внутренняя переориентация: нужно настроиться на действительно долгий путь, на жизнь в новой реальности.
И осознать, что цель состоит не в том, чтобы дойти до какой-то точки, когда «болезнь будет вылечена», а в том, чтобы жить каждый день максимально полноценно, помогать ребенку развиваться и реализовывать себя согласно его возможностям, потенциалу. Это может стать одной из сложнейших задач для родителей. Вероятно, будет очень непросто принять факт болезни, которую полностью вылечить нельзя, и то, что ребенок будет иметь определенные ограничения, что он будет «нетипичным», не совсем таким, как все дети. Важно, как говорила Хелен Келлер, оторвать взгляд от «закрытых дверей» и идти вперед с осознанием, что ограничения ребенка – не приговор, а вызов. Важно примириться и отпустить то, чего не может быть, а затем посмотреть на жизнь широко открытыми, не затуманенными «призраком утраченных надежд» глазами и увидеть те другие «двери», возможности создания счастливой, полноценной жизни – как для ребенка, так и для всей семьи.
Это очень тяжелая внутренняя работа – переосмысление жизни, ценностей, ориентиров. В процессе этой работы многие родители утверждают, что они внутренне меняются и открывают для себя новую философию жизни. В ней важно не утраченное, а имеющееся, важно настоящее, важны ценности отношений, любви, добра. В ней ребенок принят и любим таким, какой он есть. И его значимость не в достижениях и социальном статусе, она безусловна. Согласно этой новой философии, ребенок воспринимает себя не с позиции жертвы, а с позиции творца жизни. Эта внутренняя переориентация постепенно приводит и к изменению жизни человека, его отношений с внешним миром: от отрицания реальности – к принятию, от чувства вины/обиды – к прощению себя и других, от отчаяния – к надежде, от страха – к доверию, от изоляции – к отношениям, от истощения – к обновлению, от бессодержательности – к пониманию смысла.
4. Воспитание ребенка. Это может казаться странным, но так часто за нуждами лечения и реабилитации забывается, что ребенок с ограниченными возможностями остается прежде всего ребенком с такими же потребностями, как и у других детей, просто у него есть еще и свои особые нужды. А значит, важно, чтобы родители обеспечивали их, т. е. любили ребенка, научили его дисциплине, создали возможность развивать свои способности и т. п. Вместе с тем родители должны помочь ребенку понять себя и свои ограничения, сформировать положительную самооценку, воспитать в себе личность.
5. Необходимость строить семью, беречь отношения.
Болезнь ребенка является испытанием для всех ее членов. Поэтому так важно, чтобы в этом испытании муж и жена, дети могли открыто общаться и поддерживать друг друга, активно перераспределять роли, помнить о потребностях каждого: родителей, других детей. Семейные отношения, как и все другие, нужно беречь. Тогда испытание болезнью сделает семью более прочной, более дружной – и, как ни странно, – более счастливой.
6. Сохранение и развитие отношений с родственниками, друзьями, социальным окружением. Так важно, чтобы семья, в которой есть ребенок с особыми потребностями, не оказалась за глухими стенами, в изоляции от своей социальной среды! Так важно выстраивать и поддерживать отношения с родственниками, друзьями! Ведь сила семьи не только в ее единстве, но и в ее связи с окружением, которое создает сеть добра, взаимоподдержки, солидарности.
7. Социальная интеграция ребенка с раннего возраста.
Важно с раннего возраста воспитывать в ребенке чувство принадлежности к социальному сообществу, противодействовать тем нездоровым тенденциям из прошлого, когда людей с ограниченными возможностями стремились изолировать от остального общества. И эта интеграция начинается с детской площадки, продолжается в садике, школе, трудовом коллективе. Этот процесс нелегкий, порой на его пути бывает столько травматичных столкновений и препятствий, что не раз может возникать желание отгородиться от всех. Однако мы понимаем, что каждый ребенок независимо от формы болезни является полноправным членом общества и ему нужно помочь занять в нем надлежащее место. Интегрируя, а не отбрасывая людей с ограниченными возможностями, мы имеем шанс стать качественно другим обществом, живущим по принципам гуманности, человечности, обществом цивилизованным и здоровым.
8. Реабилитация общества (общественная деятельность, объединение с другими). Разумеется, помощь ребенку с особыми потребностями невозможна без активных перемен в обществе. Оно должно проложить дорогу интеграции, устранить препятствия – от бытовых для людей в коляске до невидимых препятствий – предубеждений и негативного восприятия лиц с ограниченными возможностями. Поэтому реабилитация ребенка – это лишь одна составляющая помощи ему. Реабилитация общества не менее существенна, и мы должны понимать, что общественные изменения могут открыть намного больше возможностей для полноценной жизни людям с особыми потребностями. Это изменения и в общественном сознании, и в государственной политике, и системе образования, и в создании сети услуг и т. п. Поэтому нужно, чтобы родители объединялись и вставали на защиту прав своих детей, активно добиваясь содействия общественных институтов. Заняв такую позицию, родители больного ребенка смогут увидеть, что множество людей готовы стать рядом, откликнуться, поддержать…
9. Общение с другими родителями детей с особыми потребностями. Иным важным источником поддержки для семьи, где есть ребенок с особыми потребностями, могут быть другие родители. Общаясь между собой в рамках движения взаимоподдержки «Родители для родителей», они могут найти друг в друге источник понимания, помощи, мудрости. По опыту нашей работы знаем, что часто именно встреча и общение с другими родителями детей с особыми потребностями становится для семьи поворотным моментом. Одна мама после семинара «Родители для родителей» сказала: «Возможность слушать истории других родителей, общаться между собой, когда мне казалось, что у меня нет впереди ничего светлого, стала для меня открытием: я поняла, что на самом деле у меня тоже есть путь, и что наша судьба – в наших руках».
10. Забота о себе. Родители также должны понимать, что воспитание ребенка с особыми потребностями сопровождается многими стрессами, связанными как непосредственно с нарушениями его развития, необходимостью лечения, отрывом от работы, изменением обычного течения жизни и круга общения, так порой и с семейными конфликтами, финансовыми проблемами, реакциями социальной среды и проч. Собственно в нашей работе с родителями детей с особыми потребностями мы всегда делаем ударение на том, что наряду с воспитанием, реабилитацией ребенка они не должны забывать о себе. Поэтому выработка «антистрессовой» программы, умения заботиться о себе, восстанавливать собственные силы является крайне важной задачей для родителей. Ведь их дорога – это не спринтерская дистанция, а многолетний марафон, а значит, сил нужно много и надолго.
Да, мы всегда напоминаем родителям о принципе сохранения энергии: чтобы ее отдавать, нужно откуда-то ее пополнять. И родителям так же, как аккумуляторным батареям мобильного телефона, нужно регулярно «подзаряжаться». Ярким примером служит история одной матери, рассказавшей нам, как однажды на рынке продавец-грузин подарил ей гроздь бананов: «Это для вас, но прошу, именно для вас, не для ребенка (женщина везла в коляске больного сына). На удивленный вопрос женщины, почему именно ей, а не ребенку, мужчина ответил: «Для вашего ребенка важнее, чтобы у него была здоровая, сильная мама, поэтому именно для вас».
* * *
Итак, это были десять общих установок, взгляд сверху на дорогу длиною в жизнь. Теперь подробнее об отдельных отрезках и задачах этой дороги…
Важнейшие лекарства
И вот буря улеглась, эмоциональный шок прошел, надо жить дальше… А чтобы жить дальше, входить в новую реальность, нужно оторвать взгляд от утраченных надежд, проститься с выстроенным в воображении образом ожидаемого ребенка, с придуманной для себя и для него судьбой. Это нелегкая задача. Осознание потери вновь и вновь врывается в сердце. Порой проходят уже не месяцы – годы, когда эта боль может вновь пронзить душу: когда видишь, как другие матери ведут своих детей в первый класс, а тебе, к сожалению, это не суждено; когда чужие дети оканчивают школу, женятся, а твой ребенок не знает ничего, кроме четырех стен и прогулки на рынок и домой.
Как тяжело смириться с болезнью, когда предвидишь все трудности, все страдания, которые могут ожидать ребенка впереди!
«Я не вижу для себя будущего, – говорит 16-летний прикованный к коляске мальчик. – Я не знаю, зачем мне жить. Кому я такой нужен? Работать я не могу. Никуда один не поеду – кто меня будет возить? А если один куда-нибудь пробую ехать по улице, то везде бордюры, я уже не раз переворачивался. Друзей у меня нет. Соседские ребята смеются надо мной, обзывают. В семье тоже нет счастья: все время ссоримся, отец пьет, мы чужие друг другу. В Бога я не верю. Вот и думаю порой: лучше бы мне умереть».
Сознавая, как часто в нашем мире судьба человека с особыми потребностями исполнена страданием, его родственники никак не могут смириться с крахом своих надежд и принять болезнь. Распространенное в обществе восприятие ограниченных возможностей как горя, трагедии, лишающей человека шанса быть счастливым, полноценно жить, заставляет родителей считать, что их долг – «бороться с болезнью до полной победы», сделать все возможное, чтобы вылечить ребенка. В такой модели родительской позиции примирение с действительными ограничениями воспринимается как капитуляция, как непозволительная слабость, как поражение. И это понятно – поскольку такое восприятие расценивает ограниченные возможности только как повод к трагической и несчастливой жизни. Следовательно, родители видят лишь два выхода: либо мы победим болезнь, вылечим ребенка и тогда все будем счастливы, если же нет – это конец и тогда не стоит жить. Разумеется, родители готовы сделать все, а если они не знают, что предпринять, начинают полагаться на чудо.
Мама, у дочери которой установили синдром Дауна, уже в течение нескольких месяцев не может с этим смириться. На одной из консультаций она говорит: «Знаете, я не верю, что у нее есть эта болезнь. Это, наверное, ошибка. Может ведь такое быть? А то, что у нее глазки косые, – посмотрите: у меня такие же. А пальчики короткие – не такие уж они и короткие. А с анализом – это они ошиблись». Затем, после короткой паузы, сама себе признается: «А может, я так этого хочу, что верю, будто так и есть.» Под конец разговора возвращается к той же теме: «Ну, даже если и есть у нее болезнь, я надеюсь на чудо – может же Бог сотворить чудо, вылечить ее».
И эту маму можно понять: сейчас она еще не готова принять реальность. Она не представляет, как с этим можно жить, у нее пока нет сил для этого. Ей нужны время и поддержка. Время, чтобы суметь увидеть красоту своего ребенка, скрытую за его ограничениями. Поддержка, чтобы почувствовать, что она не одна перед лицом испытаний, чтобы суметь постепенно сосредоточить внимание не на утраченных, а на реальных возможностях для радости, счастья, полноценной жизни.
На следующей консультации мама рассказывает: «Я спросила мужа, что он чувствует, зная, что у нашей дочери синдром Дауна? А он: “Мне без разницы, я люблю ее, какой бы она ни была”».
Зная обо всех тех трудностях, которые выпадут на долю ребенка, родители так хотят верить, что все это можно отвернуть, что все это пройдет.
Мать 26-летнего парня с ДЦП рассказывает, что хотя ее сын с детства не ходит, она долгие годы надеялась, что он все-таки пойдет, ободряла его этим, а врачи, видя эти надежды матери, не смели сказать правду. И лишь когда мальчику исполнилось 15 лет, один врач сказал: «К сожалению, вы должны с этим смириться: ваш сын никогда не будет ходить». «Для него это было как конец всего в жизни – он не хотел больше жить, помню, как он плакал целыми ночами».
Разумеется, человек живет ожиданием лучшего. Надежда на счастливое будущее для своего больного ребенка была и остается огромной движущей силой, которая помогает родителям во всех уголках земного шара добиваться изменений в обществе – в системе образования, медицины, социальной защиты, создавать педагогические и реабилитационные центры, влиять на политику правительства. И, безусловно, наибольшим плодом этой надежды и наибольшей радостью для родителей становится превосходящее ожидания развитие их ребенка. Вера родителей в его возможности, их настойчивость и преданность могут творить настоящие чудеса: помогать ребенку, преодолевая наложенные болезнью ограничения, раскрывать свои способности, развиваться, реализовывать себя в этом мире. Поэтому речь идет совсем не о том, чтобы потерять надежду, а о том, чтобы направить ее на достижимые цели. Как сказано в древней молитве: «Боже, дай мне силы изменить то, что я могу изменить; дай терпение, чтобы суметь принять то, чего нельзя изменить; и мудрости, чтобы отличить первое от второго…»
Если же родители не в состоянии смириться с болезнью, они зачастую начинают возлагать чрезмерные надежды на врачей. И тогда начинаются бесплодные поиски и поездки: «Где-то там есть врач, который, говорят, вылечивает… А вот чудо-целитель, который как рукой снимает с человека все недуги… А там новый метод, который совершит революцию в медицине…» Проходит время, тратятся средства, на ребенке испытывают разнообразнейшие методики и, хотя ничего не дает результата, в сердце живет надежда: «Может, в следующий раз, может, следующий метод, следующий врач, целитель, экстрасенс?»
Такую позицию можно понять. При многих формах ограничений ребенку нужна помощь, лечение. Если их невозможно обеспечить в родном городе, нужно ехать в другой, к более компетентным специалистам. К тому же и в традиционной науке, и в народной медицине действительно развиваются новые, активно рекламируемые методики. И как узнать, помогают они или нет, если метод только открыт, только испытывается? Узнать можно, лишь попробовав. А когда семья видит, как невнимательно наше общество к нуждам людей с ограниченными возможностями, ей хочется сделать все для спасения своего ребенка. Особенно, если он еще совсем маленький, и родители не могут и не хотят представлять себе, что может быть, когда он вырастет.
Это правильно, но только при одном условии – если подход к лечению мудрый, и оно осуществляется в интересах здоровья ребенка.
Что это значит? Прежде всего – осторожность. Ребенок не должен быть подопытным для испытания нового метода или средством для выкачивания денег из родителей. Поэтому, прежде чем согласиться на определенное лечение, следует с кем-то посоветоваться: с компетентным врачом, с другими родителями, чьих ребенка лечили этим методом.
Важно также быть честными перед собой: что заставляет нас применять этот метод лечения – возможность реальной помощи ребенку или нечто другое?
Молодые родители с трехлетней умственно отсталой дочерью. Подвижная, постоянно улыбающаяся, во время консультации весело прыгает по кабинету, игриво поглядывает на нас. Родители отвечают ребенку улыбками, любуются ее жизнерадостностью. Под конец консультации мама признается, что планирует ехать в далекое путешествие, чтобы испытать новую лечебную методику, которая, по слухам, что-то может дать. Осторожно спрашиваю, надеются ли они, что этот способ поможет девочке. «Нет, нет, мы понимаем, что она такой и останется, и любим ее все равно. Но свекровь никак не может с этим смириться, постоянно обвиняет нас, что мы ничего не делаем, что ребенка надо спасать, потом будет поздно – вот из-за нее и едем».
Поэтому каждый раз, прибегая к какому-нибудь методу лечения, мы обязаны честно спросить себя: «Почему мы это делаем? Потому ли, что так мы реально поможем ребенку? Или для того, чтобы нас не упрекали в пассивности? А может, для того, чтобы искупить чувство вины, что это из-за нас ребенок болен? Или потому, что не можем смириться с болезнью и собственным бессилием побороть ее? Или нам кажется (да и многие вокруг так считают), что если мы не вылечим ребенка, он будет несчастным всю свою жизнь; и мы не допускаем, что он может быть счастлив, пусть и оставаясь не таким, как все?»
Как часто родители, испытывая вину за то, что ребенок родился с ограничениями, готовы пойти на все, не отказываются ни от одного метода лечения, чтобы искупить вину перед ним. И какие только самообвинения не приходится слышать: «Мне нужно было скорее поехать в роддом, и все было бы иначе. Это я виновата: зачем мне надо было в мои годы хотеть ребенка? Это наказание за мои давние грехи».
Крайне важно во всем знать меру. В лечении и реабилитации тоже. Не стоит желудь заставлять стать дубом – можно повредить семена. Не стоит чрезмерными усилиями форсировать развитие ребенка – эффект может быть противоположным. Ему нужно дать время и возможность быть ребенком – веселиться, шалить, играть с другими детьми. Нельзя превращать жизнь в беспрерывное лечение.
Ире 9 лет, и у нее легкая форма ДЦП, которая внешне заметна только тогда, когда она старается быстро идти или бежать. Однако мама все свободное от учебы время активно занимается с ней лечением, пытаясь во что бы то ни стало сделать ее «нормальной». Ради этого жертвует прогулками ребенка, возможностью играть с подругами во дворе, свободным временем. В результате Ира возненавидела реабилитацию, потеряла интерес к учебе в школе, замкнулась в себе, утратила свою детскую непосредственность, жизнерадостность. К матери относится с раздражением и злостью. Во время психотерапии постоянной темой фантазий Иры была девочка, которая убежала от мамы и играет, счастливая, с другими детьми где-то в лесу или на другой планете.
Если ребенок чувствует, что родители не могут смириться с его ограничениями и поставили цель до конца бороться с ними, не жалея ни сил, ни средств, ни времени, он и сам не может смириться с этим, питает надежды на исцеление. Но когда проходит время и, вопреки всем усилиям, надежды так и не осуществляются – начинается трагедия.
Вите 16 лет, у нее тяжелая форма ДЦП, при которой способность к активным движениям ограничена. Однако последние два года Вита с упорством занималась физическими упражнениями, так как родители поощряли ее и твердили, что если она будет активно заниматься реабилитацией, то встанет на ноги. И когда, несмотря на все усилия, девочка поняла, что не сможет стоять, у нее развилась депрессия: Вита замкнулась в себе, стала пассивной, утратила интерес к занятиям, желание общаться с другими. В разговоре спрашивает: «Зачем я такая живу? Лучше бы я умерла, не рождалась».
Если родители чрезмерным лечением фокусируют все свое внимание на борьбе с заболеванием, то ребенок воспринимает себя не таким, как все, больным, что приводит к трагическому миропониманию, потере веры в себя.
Юле 7 лет, у нее ДЦП: она не может ходить, но уверенно сидит, владеет ручками, разговаривает. На консультации мама признается, что решила во что бы то ни стало «поставить ребенка на ноги». Поэтому Юля должна смириться со всевозможными операциями, методиками лечения, которые, впрочем, не дали результата. От матери трагическое восприятие ограничения переняла и девочка. Во время разговора Юля несколько раз повторяет: «Я больная, я не могу ходить – зачем мне жить?» В специализированной дошкольной группе реабилитационного центра ее ровесники с похожей формой ДЦП из семей, в которых нет такого акцента на лечении, – веселые, жизнерадостные. Они спокойно воспринимают себя такими, какие есть, и несмотря ни на что радуются жизни, веселятся, играют.
Порой в желании достичь результата родители могут утратить ощущение того, какие психологические травмы может нанести ребенку лечение, как отрицательно оно может сказаться на психическом развитии.
«Я вспоминаю бесконечные поездки и бесконечные лечения. Очереди. Какие-то бабки-ворожеи, которых я боялась и которые делали со мной что-то страшное и непонятное. Лечившая иглами целительница. Меня к ней водили долгое время, потому что она обещала вылечить, а я ее страшно боялась. Массажисты, которые выкручивали меня и делали разные растяжки, несмотря на мою боль и слезы. Злость на родителей, которые силой тянули меня в очередной кабинет, не обращая внимания на плач и просьбы не делать этого. Уже когда в подростковом возрасте родители смирились с моим ДЦП и перестали водить и возить меня, жизнь стала спокойнее. Из нее исчез страх перед очередным неизвестным лечением. Но я до сих пор ужасно боюсь врачей, больниц – всего того, что напоминает о детстве. А иногда мне снятся сны, где в меня снова втыкают иглы или как-нибудь иначе лечат, – я просыпаюсь в ужасе, и тогда нужно еще много времени, чтобы успокоиться и понять, что я уже взрослая», – вспоминает о своем детстве молодая женщина с ДЦП.
Поэтому, принимая решение об использовании какого-либо метода лечения или реабилитации, родителям действительно нужно учесть все «за и против», в частности и то, каким стрессовым бывает лечение. Это важно и в связи с общим развитием у ребенка доверия к миру, к своим родителям – ведь ни одно лечение не должно проводиться через обман.
«Вспоминаю, когда я была маленькой, меня долго лечили в одной московской клинике, в которой детям почему-то не разрешалось быть с родителями. У меня до сих пор перед глазами двери, на которые я все время смотрела в ожидании, когда же оттуда появится мама. И мне сложно даже представить, каково ей было оставить меня там!
Меня потом еще во многих местах лечили, но, к счастью, уже никогда не приходилось оставаться одной. А когда мне было около десяти, нам предложили какой-то очередной “новый” метод. Я к тому времени была уже настолько измучена этими лечениями, что попросила моих родителей отказаться, сказала, что я не хочу больше и не могу. Мой отец посмотрел на меня и пообещал, что лечения не будет. Он сказал это очень твердо. Это, возможно, было одним из лучших мгновений моей жизни. И не потому, что я избежала лечения. А потому, что я почувствовала, что мой отец меня слышит и уважает, что он – со мной. Я ощутила доверие и защиту», – рассказывает взрослая женщина.
Отрицание реальности ограничений – вполне понятный защитный механизм. Он является неким буфером в столкновении с неожиданной жизненной ситуацией, дает время прийти в себя и постепенно адаптироваться к новой действительности. Но иногда этот буфер превращается в глухую стену, высокий забор отвержения, ограждения от реальности. И тогда он не помогает, а истощает, изолирует, закрывает путь ко многим потенциальным возможностям развития.
Вспоминаю одну маму, которая полностью отрицала реальность ограничений и прибегала к самообману. Несмотря на явные признаки отставания ребенка в развитии, женщина отказывалась признавать болезнь ребенка. Чтобы не видеть отставания, она начала избегать мест, где могла встретиться с ровесниками ребенка и сравнить его развитие с развитием детей его возраста. В результате со временем не осталось ни родственных встреч, ни игровых площадок, на смену приходила все большая социальная изоляция. При этом у женщины где-то на более глубоком, вытесненном за грани сознания уровне было чувство, что ребенок болен. Поэтому несмотря ни на что, мать испытывала тревогу, доходящую до паники, находила все новых и новых специалистов и обращалась к ним со странным вопросом: «Правда, с моим ребенком все в порядке?». Она производила впечатление человека уставшего, измученного стараниями скрыть реальность от самой себя.
Отрицание происходящего истощает, утомляет, вот почему так важно с ним смириться. И к тому же, не приняв реальность, как мы можем действовать в ней, как можем по-настоящему помочь ребенку в развитии?
Родителям необходимо трезво оценивать будущее ребенка и осознавать, что уж если болезнь не вылечить, нужно научить его спокойно это принимать, не делать из этого трагедии, не ставить на себе крест. Душевное самочувствие и ребенка, и взрослого человека определяется не столько ограничениями, сколько тем, как он их воспринимает. А это в значительной мере обусловлено отношением родителей к ребенку.
Вот что пишет об этом известный детский психотерапевт Бруно Бетельгейм:
«Ребенок может научиться жить со своей болезнью. Но он никогда не сможет быть счастливым, если не чувствует, что он любим и ценен для своих родителей. Если родители, принимая болезнь ребенка, любят его таким, какой он есть, ребенок может верить, что в будущем он также сможет любить и быть любимым. С этой верой ребенок может счастливо жить нынешним днем и без страха, с надеждой смотреть в будущее»[3].
Поэтому мудрый подход к лечению ориентирован на то, что наиболее важно для ребенка, для его развития и счастья.
«Мы когда-то интенсивно лечили нашу дочь, ездили с ней по разным врачам, санаториям. А потом вдруг поняли, когда она стала старше, что она не хочет столько лечиться, у нее другие желания и интересы. Мы увидели, что она спокойно относится к своей болезни и не делает из нее трагедии, а потому и мы можем спокойно воспринимать ее. И тогда мы поняли, что важнейшее лекарство для дочери – наша любовь и вера в нее».
Оплакивание потери
Потери – неотделимая часть человеческой жизни. Всем нам приходится что-то терять: мечты, друзей, молодость, здоровье, годы, родных и близких, когда они уходят от нас в мир иной, наконец саму жизнь. Говорят, что потери учат, делают нас сильнее. Но они болезненны, вызывают в душе протест, горький крик отчаяния: «Нет!!! Почему должно быть так?!». Хочется, чтобы родные жили; хочется, чтобы не было ни боли, ни болезней, ни страдания; чтобы дружба была крепкой и верной; хочется жить, а не умирать.
И эта боль, этот протест перерастает в злость – злость против жизни, Бога, мира, судьбы, которые отбирают то, что было нам так дорого. Злость как слепое желание противостоять чувству собственного бессилия что-то изменить. Злость как желание найти виноватых в потере и отомстить. Не отсюда ли то вечное «око за око, зуб за зуб»? Как будто, если отомстим, боль отпустит, и тогда мы сможем жить.
Эта история из теленовостей. У отца в больнице умер маленький сын. Прошло уже два года. И все это время для этого человека в жизни не существует ничего, кроме желания, чтобы врачи сели за это в тюрьму. Он ходит по судам. Он добивается новых и новых следственных комиссий. Он объявляет голодовки протеста. Он живет ненавистью ко всем врачам: к другим своим детям он не подпускает ни одного. Он живет жаждой мести. И неизвестно, были ли врачи виноваты в той смерти или нет, но в безумных глазах отца видно, что жажда мести – это не только требование справедливости, но и бегство от жгучей боли потери дорогого ребенка.
Это же касается и родителей, которые утрачивают мечту о здоровом ребенке.
«Я тогда возненавидела весь мир. В сердце поселилась озлобленность на людей, протест: «Это несправедливо; почему именно я, а не кто-нибудь другой?».
И, протестуя против этого чувства, человек начинает вымещать свою злость на других: муж на жене, а жена на муже, на детях, родственниках, соседях, людях на улице и в трамвае, на кастрюлях, на ведре, о которое споткнется. Переполненному злостью человеку ни в чем нельзя угодить, ему все не так, его все бесит, он ко всему и всем придирается. Это неизбежно приводит к конфликтам, отталкивает от него людей. В результате человек начинает ненавидеть самого себя.
Злость ищет, на кого вылиться, и тогда начинается поиск виноватых: врачей, «которые сделали без разрешения пункцию, а до этого ребенок был нормальным»; медсестер – «у них, наверное, он упал на пол, ведь должна же была быть какая-то травма мозга»; скорой помощи, которая «слишком поздно приехала». Человек еще и еще раз прокручивает пленку событий, будучи не в состоянии смириться с тем, что произошло, вновь и вновь твердит себе: «Вот если бы это и то… – все могло бы быть иначе…» Жена обвиняет мужа – «это наказание за твои грехи»; муж жену – «хотела иметь под старость ребенка – возись теперь с дауном…»
Не стоит ли за этим поиском виноватых также потребность оправдать себя? Ведь если некого обвинить в болезни собственного ребенка, остается винить во всем только себя. Неспособные освободиться от направленной на себя злости, многие родители годами мучаются этим нездоровым чувством вины.
Мать 14-летнего мальчика с тяжелой формой ДЦП всерьез убеждена, что это по ее вине он стал инвалидом, так как она не хотела, чтобы он родился. Чувство вины у матери выражено так сильно, что, по ее словам, всякий раз, глядя на сына, она страдает, что так перед ним виновата. «Я чувствую, что должна быть за это наказана, я не имею права на счастье, должна теперь всю себя посвятить ему и терпеливо мучиться». С этим чувством вины, вероятно, связана и установка чрезмерной опеки над сыном (искупление за причиненное зло?) и отсутствие медико-реабилитационных мероприятий («к врачам я не ходила, потому что знала, что это моя вина, а не их – так чем они помогут?»).
Такие чувства могут приводить к чрезмерному самоотречению матери ради ребенка. Наряду с этим жена может обделять вниманием мужа, других детей и принимать болезненное «мученичество», отказывая себе в отдыхе, в удовлетворении собственных желаний, чересчур опекая ребенка, ни в чем ему не отказывая – все это, чтобы искупить вину.
Однако на кого бы ни была направлена злость – на врачей, на мужа, на себя – правда в одном: если злоба глубоко входит в сердце, поселяется в нем постоянной холодной ненавистью к жизни, к людям, она съедает человека изнутри.
Признается мать 14-летней девочки с ДЦП: «Меня мучит злость. Я до сих пор ношу в сердце ненависть на своего акушера-гинеколога за то, что мой ребенок – инвалид. Я не могу его простить. И эта злость не дает мне жить. И я знаю, что это нехорошо, хочу избавиться от нее, но ничего не могу с собой сделать».
Есть ли лекарство от злости? – Слезы, прощение, принятие… Потеря должна отболеть, ее нужно выплакать, а затем отпустить. Задавленная, запрятанная в сердце боль не дает жить. Попытки задушить ее делают сердце каменным, душу черствой, злой. Боль легче высказать, когда рядом есть кто-то, кто понимает, кто сочувствует. Тогда слезы могут течь свободно, их не нужно прятать. Слеза, падающая на сердце, делает его мягким, кротким. Тогда мы можем стать добрыми и отзывчивыми. И тогда вдруг слышим, что наш ребенок плачет, – он зовет нас, он нуждается в нашей любви. И тогда отпускаем утраченные мечты. Это ничего, что наш ребенок не такой, как мы мечтали. Но он нуждается в нас. И мы будем его любить, мы будем жить для него.
Возвращение к жизни
К тому, чтобы боль потери отпустила сердце, дорога долгая. Призрак утраченных надежд, того, «как все могло бы быть», вновь и вновь возникает перед глазами, заслоняя реальную жизнь, реального ребенка.
Не потому ли некоторым родителям легче отказаться от ребенка, чем от своих надежд? Отдать в интернат или оставить с ним жену, бежать за тем призраком, надеясь, что все можно будет исправить – будет новый ребенок или новая жена и новый ребенок…
Порой в человеческом сердце с детства накапливается столько боли, что оно становится каменным, неспособным понимать страдания других. Психологические исследования свидетельствуют, что люди, которые отталкивают своих детей, жестоко обходятся с ними, в детстве испытали несправедливость, были отвергнуты своими родителями.
А иной раз человек – в нашем обществе чаще муж, чем жена – запрограммирован с детства, что без социального статуса ты – никто. Иметь высокий социальный статус означает также иметь детей, которыми можно гордиться, которые учатся в престижной школе, затем приобретают престижную профессию и работу. А ребенок с ограничениями – стыд, позор. Не такие ли социальные предубеждения подталкивают родителей отречься от своих детей, стыдиться их – не выходить с ними на улицу, скрывать их существование от сотрудников, сосредоточивать все свое внимание на здоровом ребенке, требуя, чтобы своими успехами он компенсировал чувство неудачи, поражения из-за другого.
Иногда в течение многих-многих лет родительское сердце отказывается похоронить утраченные мечты, возвратиться назад к жизни. И давно уже понятно, что мечты не вернуть, а родители все стоят над их могилой и никак не могут проститься с ними, не хотят возвращаться с кладбища домой. Кажется, что жизнь кончилась, что уже нет ни смысла, ни счастья – ничего! И само такое видение распространено в сознании общества: если у тебя ограничения, ты должен быть несчастливым, а жизнь твоя – горем, трагедией. Соответственно как «горе» воспринимают свою ситуацию и родители, порой годами пребывая в депрессивном состоянии.
«Я себя похоронила, – вспоминает мать мальчика с ограниченными возможностями. – В жизни не видела никакой радости, никакого смысла. Для чего наша жизнь? Кому она нужна? Кому мы нужны? Зачем жить? Я думала даже о самоубийстве вместе с ребенком».
С такими мыслями родители живут не месяцы – годы. Всеобъемлющее отчаяние, сожаление «почему это произошло именно со мной?» переполняет человека, вытесняет все другие чувства. И тогда снова хочется плакать и плакать, но теперь это уже не слезы исцеления, вместе с которыми выходит боль, а слезы, которые еще больше поглощают, затягивают человека в море отчаяния и безверия. Такое подавленное состояние обусловлено не только утратой надежд и негативным восприятием ограничений. Часто оно обусловлено также негативным отношением со стороны окружения, в котором находится ребенок, отсутствием социальной поддержки, наличием многих стрессовых факторов и трудностей: финансовых, материальных, бытовых, социальных и т. п. Когда семья оказывается в сложной ситуации без необходимой информации, поддержки, ресурсов, помощи, отчаяние родителей вполне понятно. Однако важно понимать, что отчаяние ведет к безверию и пассивности, а они отнюдь не способствуют выходу семьи из кризиса на путь развития, отчаяние убивает жизнь.
«У нас дома уже пять лет такая атмосфера, как будто на столе лежит покойник – мы не смеемся, не общаемся, нашу семью покинул дух жизни с тех пор, как родился Степа», – рассказывает мама мальчика с умственной отсталостью.
«Первые шесть лет мое общение с сыном состояло в том, что я смотрела на него и плакала. Только теперь я понимаю, как обидела этим его, – ему же нужны были от меня не слезы и жалость, а улыбка, любовь».
И эта мама права. Из-за депрессии родителей ребенок чувствует, что для них он – трагедия, источник разочарования. Это может парализовать его созревание значительно сильнее, чем любое физическое ограничение. Ведь, чтобы ребенок развивался, важно, чтобы он стремился жить. Но разве захочет ребенок жить, если видит, что его жизнь не радует родителей, а вызывает у них только слезы? Ребенок должен верить в себя, но откуда он почерпнет эту веру, если все внимание родителей сосредоточено лишь на том, что он не такой как все, больной.
Часто к такому драматическому ощущению ограничений ребенка и жизни вообще родителей подталкивают окружающие.
«Родители мужа, приходя, говорили: “Боже, Боже, вы были так счастливы, имели все что нужно для счастья, а теперь”, – и плакали. После таких визитов мы с мужем вообще не знали, можно ли нам улыбаться, чему-то радоваться, или мы тоже должны лишь сидеть и плакать».
Тогда существование действительно может стать трагедией. Депрессия родителей… Гнетущая атмосфера в семье, из жизни которой исчезли праздники… Ребенок, который замыкается в себе, которого тоже поглощает отчаяние и нежелание жить… Изоляция от мира, глубокое чувство уныния… Словно угас свет… Словно над тобой задвинули плиту склепа…
«Сначала мои родители меня беспрерывно лечили. При этом я постоянно слышала только одно: “Какое у нас горе!..” Но в то время родители еще жили надеждой, что меня можно вылечить. А потом они поняли, что нельзя, – и тогда я уже не только слышала, но и видела их горе. И мне хотелось одного – умереть, чтобы у них была другая судьба, чтобы они не мучились так из-за меня», – рассказывает, вспоминая о своем детстве, молодая женщина с ДЦП.
Так что же делать? Сидеть на кладбище возле могилы утраченных надежд и плакать? Лечь самому с ними в могилу, заживо похоронить себя? Отказаться принять то, что и без них жизнь продолжается и что в ней тоже может быть место для радости, счастья? И кто возьмет родителей за руку, чтобы повести их назад к жизни?
Как ни странно, но очень часто это будет как раз их ребенок. Он же, маленький, хочет жить, каким бы он ни был, хочет улыбаться и видеть в ответ улыбку на лице родителей. Хочет, чтобы его брали на руки и подбрасывали, чтобы с ним разговаривали и играли. Хочет развиваться, учиться делать что-то новое и видеть, как родители радуются этому – даже если это развитие замедленное, даже если он отстает в нем от ровесников. Ребенок хочет радоваться всему – маме, солнышку, птичке, снегу; переполненный любовью, он живет настоящим и хочет разделить радость жизни с другими. Как может и как умеет, он старается развеять печаль родителей.
«Когда родился мой сын, в первые годы я много плакала. У него была тяжелая болезнь, он сильно отставал в развитии. И вот в возрасте двух или трех лет, когда я плакала, он начинал издавать странные звуки. Они напоминали мне колокольчик. Они не были плачем, а больше напоминали смех. Я удивлялась, потому что он почти не издавал никаких звуков, эти же появлялись, когда я плакала. А как только я прекращала, – смолкал и мой сын. И улыбался. И я поняла, так он старается сказать мне, что хочет, чтобы я не плакала, а улыбалась».
В сознании родителей должна произойти определенная революция, изменение взгляда на жизнь, выработка по-настоящему новой философии восприятия мира. Ребенок не виноват, что он такой. Ребенок не виноват, что в больном обществе есть люди, которые обесценивают и отбрасывают людей с ограниченными возможностями. И вопреки общим представлениям о счастье, отрицанию возможностей ребенка с ограничениями быть благополучным, он хочет и может стать счастливым. Ребенок научится жить со своими ограничениями. Он сосредоточен не на них, а на жизни, на желании отношений, развития, взаимодействия. Он настолько сильно нуждается в своих родителях, которые его примут и полюбят таким, какой он есть, кто и что бы им вокруг ни говорил! Родителях, которые готовы идти вместе с ребенком и вместе учиться творить новую жизнь – в новых, непредвиденных обстоятельствах – однако с верой, что она может быть хорошей, просто не такой, как планировалось. Родители должны быть также готовы встать на защиту своего ребенка и менять этот мир, «реабилитировать» общество. Ведь в действительности возможность прожить полноценную жизнь определяется не столько ограничениями, сколько восприятием ребенка окружающими, теми условиями, которые созданы в обществе для развития и самореализации людей с особыми потребностями. Чтобы идти по этой дороге помощи ребенку, родители должны сделать один из первых шагов – принять явь, не тосковать все время по утраченным мечтам, не смотреть на ребенка и жизнь сквозь пелену того, «как все могло бы быть», не позволить горю поглотить себя.
О необходимости отпустить мечты и ожидаемый образ ребенка пишет Джим Синклер, взрослый мужчина с аутизмом. От лица всех детей с аутизмом (думаю, в значительной мере это касается и всех детей с особыми потребностями) он обращается к их родителям с открытым письмом и просьбой «Не оплакивайте нас»:
«Родители часто рассказывают, что узнать о том, что у их ребенка аутизм, было тяжелейшим событием в их жизни. Неаутисты считают, что аутизм – это большое горе, а опыт родителей – беспрерывная полоса разочарований на всех этапах жизни семьи и ребенка.
Но это горе вызвано вовсе не аутизмом. Это горе связано с потерей ожидаемого нормального ребенка, на которого надеялись родители. Потеря представлений и разочарование родителей, несоответствие между тем, чего родители ждут от ребенка определенного возраста, и реальным его развитием вызывают больший стресс и страдание, чем реальные трудности жизни с аутичным ребенком. <…>
По сути, речь идет о том, что рождение ребенка было для вас очень важным событием, вы ждали его с радостью, а потом постепенно, а возможно и сразу вы поняли, что что-то не так. Неважно, сколько у вас других, нормальных детей, ничто не может изменить того факта, что в этот раз ваш сын или дочь оказались не совсем такими, как ожидалось.
Такие же чувства переживают родители, когда ребенок рождается мертвым или живет совсем недолго и умирает. Суть не в аутизме, а в ожиданиях, которые не сбылись.
Но при аутизме вы не теряете своего ребенка навсегда. Вам кажется, что вы потеряли его, так как он никогда не будет таким, как вы думали. Ребенок с аутизмом ни в чем не виноват, и мы не должны нести на себе груз ответственности. Нам нужны семьи (и мы заслуживаем этого), которые будут нас понимать и ценить за то, что мы есть, а не семьи, чье видение затуманено призраками детей, которых никогда не было. Если вам это нужно, оплакивайте свои мечты, которые не сбылись. Но не оплакивайте нас. Мы живые. Мы настоящие. Мы уже здесь и мы ждем вас.
Я думаю, что именно этим должны заниматься организации по вопросам аутизма: не оплакивать то, чего никогда не было, а изучать то, что есть. Вы нам нужны. Нам нужна ваша помощь и понимание. Ваш мир не очень открыт для нас, и мы не можем обходиться в нем без вашей сильной поддержки. Да, с аутизмом связана трагедия: но не из-за факта нашего существования, а из-за того, с чем мы сталкиваемся, что переживаем. Если хотите, можете грустить из-за этого. Но лучше хорошо разозлиться и начать что-то делать. Трагедия не в том, что мы есть, а в том, что в вашем мире нет места для нас.<…>
Поэтому посмотрите на вашего ребенка с аутизмом еще раз и скажите себе: “Это не тот ребенок, которого я ждала. Это – инопланетянин, который случайно приземлился у меня. Я не знаю, кто этот ребенок и кем он станет. Но я знаю, что это ребенок, который оказался в чужом мире, без своих родителей-инопланетян, которые знают, как о нем заботиться. Ему нужен кто-то, кто о нем позаботится, кто будет его учить, понимать и оберегать. Так случилось, что этот ребенок с другой планеты попал в мою жизнь, поэтому теперь я за него в ответе”.
И если эта перспектива для вас приемлема, присоединяйтесь к нам со всей решительностью, с надеждой и радостью. Вас будет ждать приключение на всю жизнь».
Мы уже приводили слова Хелен Келлер: «Когда одни двери счастья закрываются, открываются другие; но мы часто не замечаем их, так как не можем оторвать взгляда от запертых дверей». Мы понимаем, что родителям важно оторвать взгляд от «закрытых дверей», чтобы быть в состоянии увидеть другие двери, другую дорогу. Впрочем, их нельзя упрекать за то, что это порой дается им так тяжело, ведь большинство не может отойти от «закрытых дверей» лишь потому, что не замечают тех, других, ведь в нашем обществе они часто бывают невидимыми. Поэтому как общество мы должны активно прокладывать людям с ограниченными возможностями путь к интеграции, к полноценной, достойной жизни. Тогда и родителям будет легче открыть для себя и своего ребенка «дорогу любви».
Способность увидеть «другие двери» в значительной мере связана с системой координат, широтой поля зрения родителей. Иногда родителям нужно пройти определенный путь внутреннего роста, изменения, трансформации, смены ценностей. Как в горном путешествии, нужно подняться на определенную внутреннюю высоту, чтобы суметь увидеть двери к счастью. И часто именно ребенок с особыми потребностями становится для родителей поводырем во внутренних странствиях, он сам зовет их туда, и, казалось бы, теряя счастье, мы находим его, пусть иным, неожиданным образом.
Эмили Перл Кингслей, мать ребенка с синдромом Дауна, описывая переживания, связанные с рождением ребенка с ограниченными возможностями, сравнивает их с ощущениями человека, неожиданно оказавшегося вместо одной страны в другой (к примеру, вместо Италии – в Голландии)[4].
Конечно, это сравнение очень условное. Иногда реальные стрессы, с которыми сталкивается семья и сам ребенок с особыми потребностями, делают эту «другую» страну скорее Крайним Севером, чем Голландией. И это уже наша задача – изменить государство, общественное сознание, развить надлежащую сеть услуг, чтобы в нашей стране родители и дети с особыми потребностями чувствовали себя не как на Крайнем Севере, а все-таки скорее как в Голландии.
Впрочем, это сравнение чудесно выражает суть того внутреннего перехода, который должен состояться в родителях: отпустить ожидаемое, чтобы суметь принять реальное. Именно тогда, когда, родительское сердце, «отпуская Италию и осваиваясь в Голландии», услышит тем или иным образом обращенную к нему просьбу ребенка о любви, в нем пробуждается тепло, любовь к реальному ребенку и готовность сделать все возможное, чтобы помочь ему на его дороге жизни. И в огне родительской любви тает лед разочарования и безверия.
«Я понимала только одно: это мой ребенок, и каким бы он ни был, я люблю его. Мой сын не виноват, что он таким родился, но он нуждается во мне. Я могу всю жизнь непрерывно жалеть себя за то, что он больной, но это ничего не изменит. В нашей жизни, несмотря на трудности, было и есть много радости. У меня прекрасный сын. Он – мое сокровище. Он такой добрый и чуткий. Жизнь с ним меня многому научила. Не знаю, согласилась бы я променять свою жизнь на какую-нибудь другую», – говорит, оглядываясь в прошлое, мать тяжелобольного восемнадцатилетнего юноши с ДЦП.
Собственно осознание, что жизнь – это нечто большее, чем обстоятельства, в которых приходится жить, это и то, как мы их воспримем, как реагируем на них, помогает родителям от пассивности и уныния возвращаться к активному созиданию.
«Черная завеса перед глазами понемногу таяла, – вспоминает отец девочки с особыми потребностями. – На смену амбициозности приходила мудрость. Да, этот мир действительно совсем другой. Его нельзя понять, но его можно почувствовать, с ним можно подружиться. Это как книга-раскраска в руках художника – из серой превращается в красочно-радужную. Каким ты нарисуешь этот мир, таким он и будет. Итак, мы взяли в руки кисточки, краски и начали работать. Дело оказалось нелегким, нас этому не учили. Но кто ощутил вкус творчества – уже не останавливается».
Возможно, именно в этом и заключается жизненная мудрость – в умении спокойно принимать то, чего не можем изменить, с верой, что любовью и мудростью можно сделать жизнь полноценной, содержательной при любых обстоятельствах! Возможно, мудрость состоит в том, чтобы не держаться за свои жизненные планы, а уметь «сотрудничать» с реальностью; сосредоточить внимание не на утраченных, а на реальных возможностях, не на том, «как все могло бы быть», а на том, как есть и как можно максимально полноценно жить в этих обстоятельствах?
После осознания всего этого мы можем возвращаться к жизни – к ребенку, к семье, к миру вокруг нас. Возвращаться с любовью. Возвращаться с верой, что какими бы ни были обстоятельства, все-таки мы остаемся кузнецами собственной судьбы, от нас зависит, чем мы ее наполним – отчаянием или надеждой, тьмой или светом, ненавистью или любовью.
Возвращаться, чтобы творить жизнь…
Счастье быть вместе
«Запомнилось это с детства. Мне, наверное, лет пять или шесть. Утро. Папа опаздывает на работу, а потому не успевает позавтракать. Мама поджарила ему яичницу и, пока он одевается, на ходу кормит его. Они смеются. Они счастливы. И я тоже такая счастливая-счастливая оттого, что они любят друг друга».
Супружеское счастье. Кто не мечтает о нем? Сколько радости с ним связано, а если его нет – сколько боли! Эти чувства передаются детям, семье, всему миру вокруг. Недавно в моем доме пьяный мужчина ночью бил свою жену. Среди криков доносился тихий умоляющий плач их шестилетнего сына: «Папа, не надо, папа, не надо…»
Ребенку так хочется, чтобы родители были счастливы друг с другом. Если между ними нет близости и любви, семья перестает давать ребенку ощущение уюта, безопасности, в которых он так нуждается. А особенно если это ребенок с особыми потребностями, если он и сам чувствует, что принес страдание своим родителям, и каждая ссора между ними порождает в его душе болезненное подозрение: «Это из-за меня они ссорятся, это из-за меня они несчастливы?..»
Впрочем, путь к семейному счастью, к настоящей близости между мужем и женой не бывает легким. Он предусматривает работу над собой, над развитием умения по-настоящему слушать и понимать другого человека, над освобождением от эгоизма, от всех тех внутренних блоков и страхов, которые мешают свободно любить и принимать любовь. Любые трудности и препятствия на общей дороге жизни непременно становятся для супружеских отношений испытанием на прочность. Испытанием становится и рождение ребенка с ограниченными возможностями – эмоциональная буря захватывает всю семью. Прибавляются и материальные, и бытовые трудности: ведь кто-то из родителей, как правило, мать, должен оставить работу в связи с необходимостью ухода за ребенком. Таким образом, уменьшается суммарный заработок семьи, и это в условиях, когда затраты существенно возрастают – на поездки по врачам, на медикаменты, на массажиста, на коляску и т. п. Изменяются условия повседневной жизни, быта: ребенка нужно кормить, одевать, носить, возить, постоянно присутствовать при нем… Добавляется боль одиночества, усталость.
Мать мальчика с выраженными физическими ограничениями вспоминает первые годы жизни с ним: «В первый год его нужно было кормить пять раз в день. Каждое кормление длилось около 45 минут, он ел медленно, часто срыгивал. Мне казалось, что вся моя жизнь превратилась в сплошное кормление. Я считала: пять кормлений в день, семь дней в неделю, четыре недели в месяц, двенадцать месяцев в году – Бог мой, в течение скольких лет?! А по ночам он постоянно просыпался и плакал, и приходилось много раз за ночь вставать, чтобы убаюкивать его. Я чувствовала себя вымотанной, бессильной, мне казалось, что эта необходимость постоянного ухода поедает меня живьем, отбирает у меня всю мою жизнь, все мои силы»[5].
В таких условиях эмоционального, физического, экономического стресса муж и жена ни в чем так не нуждаются, как во взаимной поддержке, любви, понимании. Ничто так не помогает преодолевать трудности, как уверенность, что ты не один, что рядом есть кто-то, кто любит, на кого всегда можно положиться, с кем можно разделить радость и боль.
Но так трудно быть понимающим, внимательным друг к другу, если собственная душа находится в плену неконтролируемых чувств. Боль и изливание злости друг на друга, взаимообвинения. Тяжелое молчание, которое поселяется, когда каждый душит в себе свою боль, свою тоску, все больше замыкается в себе. Конфликты и споры по поводу того, лечить или нет, когда отец, например, уже понял и смирился, что «чуда не будет», а мать любой ценой все еще надеется «поставить ребенка на ноги». И когда нет открытого диалога о своих чувствах с желанием понять и поддержать друг друга, когда задавленное в сердце страдание порождает в семье гнетущее молчание, между мужем и женой неизбежно нарастает отчуждение.
Здесь возникает вечная проблема – мужу нужно понять жену, а жене мужа. Чем отличается их мировосприятие? Почему на рождение ребенка с особыми потребностями женщины реагируют одним образом, а мужчины другим?
В повседневной практике встречаешься со столькими прекрасными матерями и отцами – преданными, любящими, внимательными – что понимаешь: любые обобщенные суждения о матерях или отцах в связи с гендерной ролью весьма условны. Однако хочется отметить и определенные риски, психологические тупики, ловушки, специфические только для мужчин или только для женщин. Иногда мы сталкиваемся с тем, как из-за гендерно определенной роли отцы или матери детей с особыми потребностями могут «зацепенеть» в какой-то отрицательной реакции. Описывая это, хочу подчеркнуть, что мои слова являются скорее предостережением, а не описанием тенденции: менее всего я бы хотел, чтобы мы смотрели друг на друга сквозь призму суждений о «типичных реакциях» и отрицательных образцах.
У женщин такой возможной ловушкой может стать полное «посвящение» себя ребенку. Почему это отрицательная реакция и слово «посвящение» поставлено в кавычки? А потому что, «посвящаясь» больному ребенку, мать жертвует всеми другими отношениями, она перестает быть женой для мужа, матерью для других детей. Полностью поглощенная заботами о ребенке, часто управляемая нереальной надеждой во что бы то ни стало его вылечить, женщина теряет и ощущение его настоящих потребностей: материнская опека становится чрезмерной и ограничивает ребенка еще более. Жалость порождает вседозволенность, беспрерывное «лечение» глубоко впечатывает в сознание ребенка клеймо калеки. И лишь спустя годы наступает болезненное прозрение.
«Теперь, – вспоминает мать 16-летней девочки с довольно легкой формой ДЦП, – я понимаю, как травмировала психически свою дочь. Я все за нее делала, не давала ей возможности самой преодолевать трудности – и вот теперь она без меня даже в магазин не сходит. Я вырастила ее в теплице, и она не может жить в реальном мире».
«Я вся “сосредоточилась” на своем больном сыне и совсем забыла, что у него есть еще старшая сестра. Теперь, когда она выросла, я вижу, как негативно это отразилось на ней».
«Когда моя дочь заболела, я пожертвовала ради нее всем на свете. Только теперь поняла, что, наверное, нельзя было так поступать».
Для мужчин более характерен риск другого типа реакции – отчуждение от родных, бегство в профессиональную деятельность, в разные внесемейные дела, злоупотребление алкоголем, сосредоточение внимания и ожиданий на здоровом ребенке.
Женщина вспоминает о своем бывшем муже: «Когда родился Вася (мальчик с тяжелой формой ДЦП), для мужа он как будто не существовал. Для него перестала существовать и семья: после работы он постоянно где-то задерживался, домой приходил поздно. В выходные его тоже не было: то к друзьям пошел, то на охоту, то на рыбалку».
Что же делает один отрицательный тип реакции более характерным для мужчин, а другой – для женщин? Причины этого формируются тогда, когда закладываются основы личности человека – в детстве и в тех ролях, которые приписывает нам окружение согласно нашему полу.
Когда мы были детьми, нам было так важно знать, что нас любят такими, какие мы есть. Это такое счастье – не испытывать принуждения играть какую-то роль, чтобы понравиться, чтобы тебя полюбили. Тогда мы можем быть сами собой, можем не подстраиваться под ожидания других. Тогда свободно, без страха можем выражать себя – узнавать, кто мы, открывать свои способности и таланты. Так у нас формируется вера в свои силы, чувство собственного достоинства. И лишь при условии свободного развития мы можем полностью проявить свою природу, сформироваться гармонично. А не является ли основным признаком гармоничности сбалансированность в человеке тех черт, которые лишь очень условно можно назвать мужскими или женскими: мягкости и силы, осторожности и решительности, доброты и твердости, умения чувствовать и думать, создавать семью и реализовывать себя в профессиональной деятельности?
Но, к сожалению, как правило, мы с детства попадаем в мир, где ты чего-то стоишь только тогда, когда отвечаешь заданной тебе социальной роли. И чтобы выжить в этом мире, чтобы не чувствовать себя в нем одинокими, нам с детства приходится играть ожидаемую роль. Но трагедия в том, что, постоянно играя, мы постепенно теряем свою внутреннюю целостность, непосредственность, в нас умирает способность чувствовать, любить.
Социальные роли, налагаемые на мужчину и на женщину, различны. Для многих женщин, лишенных чувства собственного достоинства, основной способ доказать, что она небесполезна, и избавиться от чувства одиночества – быть необходимой кому-то, то есть постоянно заботиться о других, жить для них. И чем меньше женщина умеет любить себя такой, какая она есть, чем меньше ощущает, что она стоит любви, тем настойчивее становится ее забота, тем больше неосознанная потребность признания и благодарности в ответ. И не из этой ли болезненной потребности доказать себе, что ты чего-то стоишь, так как заботишься о других, происходит эта чрезмерная опека, это болезненное, лишенное чуткости к потребностям ребенка и близких людей «самопожертвование»? Не стоит ли иногда за всем этим надобность иметь зависимого ребенка, который не может обходиться без матери, и таким образом получить любовь, которой тебе не хватает с детства, заполнить пустоту одиночества внутри?
Для мужчин основной способ доказать свою значимость – быть сильным, важным, реализовать себя в профессиональной деятельности, продвинуться в карьере, добиться высокого социального статуса. Не потому ли для них рождение ребенка с ограничениями – позор, и порой они так стыдятся унизительного в их представлении статуса отца ребенка с ограниченными возможностями, что скрывают факт его существования от друзей и коллег на работе, стыдятся выйти с ним на улицу, настаивают на том, чтобы отдать ребенка в интернат?
«Он так и сказал, – вспоминает мать мальчика с особыми потребностями. – Или ты сдаешь ребенка в интернат, или я ухожу от тебя, но на калеку я работать не буду!»
«Мой отец стыдится меня. Он никогда никого не приглашает домой в гости. Он очень редко выходит куда-то со мной на люди, – и я вижу, как он тогда напряжен. Я не ощущаю тепла от него. Однажды, напившись, он крикнул мне: “Лучше бы ты родился мертвым, чем таким!..” Я не могу ему этого простить».
Другая проблема, присущая мужчинам, – неспособность открыто выражать свои чувства. Давление убеждения, что «мальчики не плачут», «надо быть сильным» заставляет их еще с детства подавлять в сердце тоску, боль, а вместе с ними способность чувствовать, жить сердцем. Не отсюда ли болезненный рационализм, бесчувственность мужчин? И не приходится ли за эту «твердость сердца» расплачиваться потом их женам, детям, которые так нуждаются в тепле и понимании, но не получают их? И не страдают ли более всего сами мужчины, ведь подавить боль не означает избавиться от нее? Она будет прорываться в сознание вновь и вновь, и тогда придется бежать от нее – в работу, в алкоголь… Сколько людей несут по жизни эту застывшую в сердце обиду на своего отца: «Он никогда не имел времени поговорить со мной, поинтересоваться мной. Он приходил с работы пьяный. Он приходил и отгораживался газетой!» Скольким отцам приходится искупать это пожизненным отчуждением между ними и их детьми!
И скольким матерям пришлось остаться наедине со своим больным ребенком и быть для него и отцом, и матерью одновременно, всем сердцем стараясь защитить его от причиненной отчуждением боли?!
Юле 7 лет, она в коляске. Три года назад их бросил отец. Она замкнута в себе, пуглива, стеснительна. Во время сеансов психотерапии переспрашивает меня, буду ли я завтра, встретимся ли мы еще. Какое-то время я не мог понять, почему она так часто меня об этом спрашивает. «Ты боишься, что я могу вдруг исчезнуть, как исчез когда-то твой папа?» – Она смотрит мне в глаза и ничего не отвечает. Но при следующей встрече уже не переспрашивает меня, буду ли я завтра, а вместо этого просит нарисовать девочку в коляске и возле нее папу, который у нее есть, но который не живет с ней. «Почему он бросил ее?» – спрашивает меня. Задаю вопрос: «Ты думаешь, потому, что девочка в коляске, потому что девочка плохая?» Поднимает голову и внимательно смотрит мне в глаза. «Девочка на самом деле хорошая, просто папе было тяжело, и он ушел», – продолжаю. Она потом много раз будет просить показать ей этот рисунок и будет повторять с улыбкой: «Девочка на самом деле хорошая, девочка на самом деле хорошая…»
Можем ли мы измениться? Можем ли освободиться от гнета ролей, к которым приросли душой, высвободить свое сердце, чтобы оно могло по-настоящему понимать, ощущать другого человека? Можем ли научиться дарить себя, не ожидая ничего в ответ, и принимать любовь других с благодарностью, но без собственничества? И что может разбудить в нашем сердце желание быть свободным, любить? – Не это ли важнейшие вопросы? Ведь от способности понимать других зависит наше счастье в семье и жизни вообще. Когда человек любит, он излучает свет и тепло, которыми согревает других… И есть ли бо?льшая боль, чем ощущение собственной неспособности делать людей счастливыми?
У каждого своя дорога к себе, у каждого свой миг пробуждения…
Это история одной семьи. Она началась с пророческого сна. После рождения дочери снится женщине святой старец в белом, пасущий овец. Подходит он к ней и говорит: «Что, уже родила? – Так знай: этот ребенок принесет тебе счастье.» Долгие годы этот сон оставался непонятным – у девочки был ДЦП…
Женщина пришла на консультацию, когда ребенку было уже восемь лет. Обратилась в отчаянии: «Я ужасная мама, я все время злюсь на нее, на мужа, мне кажется, они меня еле терпят». Расспрашиваю об отношениях с дочерью, и оказывается, что больше всего маму злят реакции дочери, которые на самом деле совершенно нормальны и естественны. Ее раздражает и обижает, что дочь хочет иметь какие-то свои секреты; не желает, чтобы мама по три (!) часа в день занималась с ней массажем, упражнениями, предпочитая побольше погулять или поиграть; не хочет, чтобы во время прогулки во дворе (девочка может самостоятельно ходить) мама каждые пять минут выглядывала в окно и проверяла, как у нее дела. «Я – мама, – говорит о себе с гордостью женщина. – Я вся в детях (у нее есть еще и старший сын), я живу только для них, я без них даже в гости не могу пойти, так как все время буду думать только о них».
Возможно, этой женщине очень не хватает тепла и любви, и она стремится получить их от детей? И не потому ли она так сильно боится, что дети ее отвергнут, как когда-то ее саму отвергли другие?
Расспрашиваю ее о детстве – и здесь прорываются слезы: «Росла в многодетной семье, мама никогда не уделяла мне внимания, ей было безразлично, что со мной делается, я никогда не могла с ней поделиться своими чувствами; когда меня в 18 лет изнасиловали и я сказала ей, она только кричала. Отец пил. Я никогда не получала любви».
И лишь постепенно, когда женщина смогла высказать всю свою боль, свою злость и научиться любить и понимать себя, ее сердце начало исцеляться, а в душу стал приходить покой. На одной из последних встреч она рассказывала о том, как была с дочкой на ипподроме: «Я смотрела, как она скачет на коне: ее волосы развевал ветер, она была такая гордая, улыбалась мне. И я поняла, какое это счастье, что она у меня есть».
У отца другая история. Он рос в семье, где, наоборот, был окружен чрезмерным, нездоровым вниманием, а потому чувствовал себя особенным: «Я носил корону на голове». Женился больше из жалости, чем по любви, так как девушку, с которой встречался, изнасиловали. Когда родилась больная дочь, поехал за границу. «Для меня это был позор: как у меня может быть такой ребенок? Я сказал, что еду на заработки, на самом же деле я просто сбежал.» Его не было почти год. Изменял жене. Не писал, не звонил по телефону. Пил. Хотел забыть. Какое-то время жил на квартире у пожилой верующей женщины. У нее было много религиозных книг. Как-то взял наугад одну, открыл – там говорилось о том, как испытывается совесть. Прочитал слова: «Стоимость нашей жизни оценивается только тем, как много добра мы сделали другим». И что-то в душе перевернулось. Приехал, просил прощения. «Он стал другим человеком, – рассказывает женщина. – До этого он и кричал на меня, и мог быть высокомерным, теперь он стал добрее и внимательнее – и мужем, и отцом. Теперь мы счастливы вместе».
Может быть, так сбылось пророчество святого старца, приснившегося когда-то?
Как это ни удивительно, но для многих родителей детей с особыми потребностями именно с такого неожиданного поворота судьбы началось их возвращение к главному в жизни – к любви, к отношениям, к единству.
Рассказывает мама семилетнего мальчика с синдромом Дауна: «Он наполняет дом жизнью. По вечерам набирает в ванную воды и зовет всех, чтобы собрались над ним и смотрели, как он ныряет, считая при этом “один, два, три…” Он – аккумулятор тепла в нашей семье. Если я злюсь, ссорюсь с кем-то, бросается на меня: “Мама, не надо, не надо!” Я спрашиваю: “Что – не надо?” – “Ссориться”. И сразу злое слово застревает в горле, и в сердце приходит какая-то теплота. И как семья мы стали ближе. В этом коротком промежутке времени между рождением и смертью хочется больше находиться вместе, друг с другом. Теперь хочется тишины, а не шумных компаний. Сын вернул нас к традициям, которые должны быть в семье. Той бессмысленности, той пустоты быть не должно. И я, и мой муж, и дети – мы все стали добрее. Мы познали счастье быть вместе».
Быть братом, быть сестрой
Не стоит доказывать, как важны для нас отношения с братьями и сестрами. У нас общее детство, родители; мы знаем друг друга с раннего возраста и большей частью вместе проходим весь жизненный путь: от рождения до смерти. Вместе с братьями и сестрами мы можем открыть для себя красоту дружбы, радость настоящей братской солидарности, любви – и это будет большим подарком для нас на всю жизнь. Но, к сожалению, сам факт биологического родства не гарантирует родства душевного, настоящей заботы и чувства ответственности друг за друга. Как говорит народная мудрость: «братьями и сестрами не рождаются – ими становятся». Мы знаем, насколько по-разному могут развиваться эти отношения, как порой надолго их может исказить вражда, непонимание, зависть или наоборот чрезмерная зависимость, желание манипулировать судьбой другого, держать его под своим контролем. И тогда эти отношения становятся не даром, а бременем, которое приходится нести всю жизнь.
Семья, где есть ребенок с особыми потребностями, не исключение. Вместе с родителями такого ребенка принимают брат или сестра. Как сложатся отношения между ними? Смогут ли они по-настоящему полюбить друг друга? Как отразится присутствие больного брата, сестры на старшем ребенке? Как, в свою очередь, он воспримет его или ее? Как помочь им сблизиться? – Много вопросов возникает в родительском сердце.
У части семей другая ситуация: первый ребенок рождается с ограниченными возможностями. И иногда родители, которые мечтали о многодетной семье, отказываются от желания завести второго ребенка либо из необоснованного страха, что он тоже может быть с ограничениями, либо из чувства вины – «как, дескать, мы можем завести другого ребенка, если нужно полностью посвятить себя этому, больному?». Разумеется, у каждой семьи своя ситуация: у кого-то действительно высок риск передачи наследственного заболевания, у кого-то материально-бытовые условия не позволяют иметь больше детей.
Не является здоровым основанием к рождению второго ребенка желание компенсировать «неудачу» с первым. Но неопровержимой истиной является то, что один из наибольших подарков, который могут сделать родители своим детям, – это дать им возможность иметь брата или сестру, расти вместе в счастливой, дружной семье.
«Наша старшая дочь Леся была больной с рождения. И то, что мы пережили с ней, сильно изменило нас, все наше восприятие мира. Мы научились по-настоящему радоваться жизни. И мы захотели разделить эту радость еще с одним ребенком – так родилась наша вторая дочь. А потом еще с одной – и родилась третья дочь, а потом еще сын».
Но тогда с рождением второго, третьего ребенка перед родителями встает тот самый вопрос: «Какими будут отношения между детьми?»
И так же, как и в семье со здоровыми детьми, эти отношения могут сложиться очень по-разному. Чтобы помочь своим детям сблизиться, быть счастливыми вместе, родители должны принять участие в налаживании связей между детьми.
Чем же может стать присутствие ребенка с особыми потребностями для его братьев и сестер? Какие чувства вызывает он в них?
Первое возможное чувство, как и у родителей, – это чувство разочарования и потери. Это понятно, ведь каждый ребенок имеет собственные надежды относительно своего брата или сестры, и с осознанием ограничений, обусловленных его болезнью, приходится утрачивать эти ожидания. «Это не такой брат, сестра, которого я бы хотел иметь; я мечтал, что смогу с ним гулять, играть в футбол, а с ним я ничего этого не могу делать; я хотел бы гордиться им, а на улице над ним смеются.» А потому братьям и сестрам тоже нужно пройти через процесс «оплакивания утраченных надежд». Это нелегко дается маленькому ребенку, ведь иногда приходится терять еще и родительское внимание и тепло, когда мама и папа сами в депрессии. Тем более нелегко, когда эти чувства разочарования и потери приходят еще и еще, по мере того, как больной брат или сестра растут, а надежды и мечты не исполняются.
Мама шестилетней умственно отсталой девочки, которая не разговаривает, рассказывает о страданиях старшей девятилетней дочери, которая очень любит свою сестру, заботится о ней, но порой со слезами на глазах задает матери болезненные вопросы: «Мама, ну почему она не разговаривает? Мне так хочется, чтобы мы могли с ней разговаривать. Будет она говорить? Ну, когда же?».
Здесь, как никогда, ребенок нуждается в поддержке родителей, чтобы выразить свои чувства, чтобы оплакать боль, чтобы найти понимание и сочувствие. И если ребенок видит, что родители воспринимают его брата (сестру) таким, какой он есть, радуются его жизни, помогают ему реализовать свои способности и таланты, то и ребенок начинает строить с ним теплые отношения, воспринимает его не как источник разочарования, не как трагедию, а как дар, как родного человека.
А иногда бывает наоборот: ребенок проявляет большую зрелость и помогает родителям принять своего больного ребенка.
Свою историю рассказывает мама больной девочки Ани:
«22 мая 2002 года. Самый счастливый день моей жизни. У меня есть семья, старшая дочь заканчивает первый класс, а младшенькая все настойчивее дает мне понять, что хочет нас увидеть. Итак, наступил тот день, когда тебе кажется, что достигнуты вершины, на которых ты можешь чувствовать себя абсолютно счастливым: самое позднее завтра у нас будет двое детей, успешно складывается карьера у нас обоих (и я вовсе не намерена засиживаться дома, максимум год – и на работу), нам есть где жить и что есть. А значит, жизнь прекрасна.
Ночью едем в больницу за сестричкой. И вот она рождается. Все будто нормально, но почему-то никто мне ее не показывает, ее не взвешивают, не меряют, но очень внимательно рассматривают. Я не верю, что может быть что-то не так, ведь дочка закричала сразу, а это для нас было главное. Постепенно приходит понимание, что действительно что-то не так, потому что ребенка мне так и не показали, покормить не дали, и муж с мамой после разговора с врачами были совсем не в таком настроении, как следовало бы.
День рождения дочери стал самым страшным днем в нашей жизни. К утру я уже вообще не могла думать и понимать что-либо, а лишь воспринимала все как будто со стороны, будто все это произошло не с нами. Вся больница выражала свое сочувствие, не рассказывая, что же такое с моим ребенком. Все, что я понимала, это то, что моя девочка, скорее всего, не проживет и суток, а если даже и будет жить, то таких детей домой не забирают. Мне предлагают написать отказ, мы берем время на раздумья.
Эти пять дней будут жечь чувством вины всю нашу жизнь. Дикие сомнения, которых не должно допускать человеческое сердце, раздирают и опустошают тебя. Ты думаешь погубить свою душу, только бы спасти свою семью, только бы у старшей дочери было будущее, только бы остаться в этой жизни, а не быть запертым в проблемах младшей. Но можно ли жить с таким бременем? Достойнее всех повела себя тогда наша старшая дочь Настя. Она категорически сказала, что сестра будет жить, жить вместе с нами и все с ней будет хорошо.
Анюта сама разрешила все наши сомнения. Она хотела существовать и иметь родителей, и вместо месяца раздумий, которые должна была провести в реанимации, дала нам пять дней.
Как только я увидела свою дочь, я поняла, что никогда и никому ее не отдам, и никак не укладывалось в голове, как можно было думать иначе».
Процесс принятия больного брата или сестры не является легким и безболезненным. Он становится еще тяжелее, когда ребенок видит отрицательную реакцию окружающих, становится свидетелем насмешек детей, «странных» взглядов, «тыканья пальцами». А уж если родители стараются не выходить со своим больным ребенком на улицу, не берут его с собой в гости, здоровые дети тоже могут начать его стыдиться.
«До рождения своей сестры с ДЦП мой сын был веселым, имел много друзей, часто приводил их домой в гости. После ее рождения он стал молчаливым, замкнутым, больше никогда не приводил друзей в дом».
А вот аналогичное свидетельство другой мамы о своем сыне: «Он никогда не приглашал товарищей к нам в гости. Я спросила сына, рассказывал ли он кому-нибудь из своих друзей, одноклассников о том, что у него сестра-инвалид. Он сказал, что нет».
Причиной страданий может быть не только потеря ожиданий относительно брата, сестры, но и те изменения в жизни семьи, которые приходят с рождением ребенка с особыми потребностями: депрессия матери, конфликты между родителями, напряженная атмосфера молчания, в которой ребенок ощущает, что произошло что-то неладное, но ему ничего не объясняют. Его хотят уберечь от плохой новости, но в действительности этим молчанием лишь усугубляют тревогу ребенка.
А наиболее сложной может стать ситуация, когда родители, поглощенные заботами о больном ребенке, отодвигают здорового на второй план, не находят для него ни времени, ни душевного тепла. В таких условиях страдания здорового ребенка намного больше, чем больного, – он чувствует себя забытым, одиноким.
Мать двоих сыновей, у младшего из которых ДЦП, признается: «Мне кажется, что когда родился младший сын, я перестала существовать для старшего как мать. Я просто не имела для него ни сил, ни времени со всеми этими проблемами, которые были тогда в моей жизни. Я отдала его на воспитание своей маме, я не успевала даже навестить его, поинтересоваться его жизнью. Теперь я знаю, что очень обделила его, очень…»
Неудивительно, что в таком положении здоровый ребенок будет испытывать зависть к больному: «Почему к нему столько внимания? Почему ему позволяют то, что мне запрещают? Почему только его не наказывают за провинность? Почему ему фрукты, витамины, “ведь он больной”, а мне только “сделай то; не мешай; ты ж пойми: ты – здоровый”»?
Возможно и другое положение вещей, когда здорового ребенка не отодвигают на задний план, но его положение в семье существенно меняется: родители, в значительной мере сосредоточивая свою заботу на больном ребенке, здоровому брату, сестре (чаще сестре), отводят роль «опекуна». В нормальных пропорциях это, безусловно, важно и нужно, ведь как брат и сестра мы отвечаем друг за друга. Но если этих обязанностей слишком много, если они неадекватны возрасту ребенка, лишают его возможности иметь полноценное детство, успевать усваивать школьную программу, общаться с друзьями, иметь личные интересы и увлечения, то эти обязанности становятся для ребенка ненавистным бременем и вызывают в нем чувство несправедливости, обиды, порождают протест, злость.
Так сложилась ситуация в семье, где оба родителя, работая во вторую смену, на протяжении нескольких лет после обеда полностью перекладывали заботу о своем тяжелобольном младшем сыне на его старшую сестру. Вспоминая эти годы, мать констатирует, что у ее дочери никогда не было времени даже погулять, не было подруг вне школы. Кроме того, она вынуждена была оставить школу после 8 класса, рано пойти работать. Хотя дочь покорно воспринимала требования семьи, ее отношения с братом теперь холодные, по его же словам: «Она живет так, как будто меня нет».
Нельзя считать положительной и противоположную ситуацию, когда родители, стараясь сохранить нормальное детство здорового ребенка, полностью избавляют его от забот о своем больном брате или сестре.
На вопрос «как относится ваш сын к своей больной сестре?» мать отвечает: «Никак, между ними нет никаких отношений. Он живет своей жизнью обособленно от нее. Возможно, я в этом виновата, это я его изолировала, ничего не делала, чтобы помочь им сблизиться. Мы никогда с ним не говорили ни о его сестре, ни о ее болезни, ни о том, как он чувствует себя в этой ситуации».
Живя обособленно, ребенок отнюдь не может чувствовать себя счастливым. Он ощущает тревогу родителей, их страдания, но папа и мама ничего ему не говорят, на эту тему наложено табу. Поэтому ребенку остается только строить догадки о реальном положении вещей (и эти догадки порой могут быть намного страшнее, чем действительность: например, «он скоро должен умереть»; «это наследственная болезнь, и я тоже должен заболеть ею»; «когда я вырасту, мне нельзя жениться и иметь детей, потому что они тоже будут больными») и носить в себе эти тревоги и свои тысячи вопросов, которые мучают его, но которые он не осмеливается задать родителям: «Почему это произошло? Чья это вина? Как Бог мог допустить это? Что будет дальше? Что будет со всеми нами в будущем?»
А что испытывает ребенок, когда видит, что родители ждут слишком многого от его успеваемости в школе, его будущего, понимает, что должен стать для них компенсацией за то, что один ребенок им «не удался»? В нем зарождается чувство вины – потому что он здоровый, хорошо учится, может ходить, бегать, его успехами восторгаются родители, потому что он окончит школу и поступит в университет, в него влюбятся и он женится – за все то, что он имеет и может, в отличие от своего больного брата, сестры; за то, что он является для него болезненным контрастом его ограничений; он здоровый, а тот больной, что ему повезло, а тому нет. Это чувство вины может стать еще одним препятствием для полноценного развития.
«Я не выйду замуж, – утверждает девочка, которая имеет брата с ДЦП. – Я не хочу, чтобы моему брату было больно, что у меня будет семья, а у него нет».
Все эти отрицательные чувства приносят душевное страдание ребенку и переносятся на его отношения с больным братом или сестрой, порождают конфликты и отчуждение.
Мать с печалью констатирует негативное отношение старшего сына к больному младшему: «Он не любит его. Когда нужно чем-то помочь, старшего это бесит, он кричит, может и ударить. Такого не бывает, что ему хотелось бы просто сесть и позаниматься чем-то вместе».
Постоянные конфликты негативно влияют на больного ребенка, формирование его личности и становятся дополнительным фактором стресса для всей семьи.
Та же мама признается: «Я привыкла уже к инвалидности младшего сына. Я смирилась и научилась жить с ней; это меня больше не мучит. А что меня действительно беспокоит – это непрекращающиеся столкновения со старшим сыном. Я устала. Мне порой кажется, что от этого можно действительно сойти с ума. И я не знаю, как быть. Мы не понимаем друг друга, мы постоянно ведем войну».
Присутствие в семье ребенка с особыми потребностями, безусловно, является большим переживанием для его братьев и сестер. Но, как и любое испытание в человеческой жизни, оно может стать либо препятствием для счастья и развития, либо, наоборот, ступенькой к новым возможностям роста, проявить в братьях и сестрах нераскрытые способности и таланты, открыть в них внутренние источники любви, сочувствия, понимания.
«Я удивляюсь своему младшему сыну (старший – умственно отсталый). Он такой добрый и отзывчивый. Ему ведь только 8 лет, а он так все понимает! Когда мне тяжело, он всегда умеет поддержать, посочувствовать».
«Я спросила своего сына, не грустно ли ему, что некоторые друзья перестали к нему приходить с тех пор, как у сестры проявился аутизм. А он говорит: “Ты что, мама? Разве это настоящие друзья? Я благодарен своей сестре за то, что я узнал, кто мои настоящие друзья”».
«Я рада, что имею такого брата. Не знаю, кем бы я была и какой была бы моя жизнь без него. Благодаря ему я открыла красоту бытия. Благодаря ему я узнала также, что такое страдание. Это изменило мою судьбу – я хочу жить так, чтобы не растратить ее, я хочу жить для того, чтобы помогать другим, тем, кто страдает»[6].
«Она научила меня любить без ограничений, понимать, что все мы имеем свои сильные и слабые стороны. Это Марта показала мне, что ценность человека не измеряется показателями тестов на интеллектуальный коэффициент»[7].
Тогда отношения между детьми и семейная атмосфера становятся теплыми и близкими.
«Юля очень любит свою сестру, – рассказывает мама умственно отсталой девочки Наташи. – Охотно играет с ней, рассказывает ей всегда что-нибудь; когда приводит в гости своих подруг, они всегда играют вместе, вечером всегда берет свою сестру, и они вместе перед иконой молятся. Иногда вечером я беру Наташу на руки, обнимаю и спрашиваю: “Кто у нас с Наташенькой самый дорогой?” – “Юля”. И мы вдвоем обнимаем Юлю, и уже втроем идем на кухню сказать папе, что он у нас самый дорогой…»
Разумеется, в создании такой атмосферы решающая роль принадлежит родителям. От них зависит развитие личности детей и отношения, которые сложатся между ними. Это однозначно подтверждают ведущие специалисты, исследовавшие влияние присутствия больного брата или сестры на развитие другого ребенка.
«Адаптация родителей и их отношение <к болезни ребенка> играют ключевую роль в том, какое влияние оказывает присутствие больного ребенка на братьев/сестер. Дети следуют родителям как модели в выработке своего отношения и своего способа адаптации к присутствию в семье больного. Способность родителей открыто общаться со своими детьми о болезни, характер отношений, который имеют родители с каждым своим ребенком, эмоциональные реакции самих родителей существенно определяют реакции здоровых братьев/ сестер[8]».
«Здоровые братья/сестры психологически могут справиться с трудностями принятия больного ребенка тогда, когда их родители высказывают свои ожидания и чувства открыто. Честно и откровенно говорят о болезни, не перегружают их чрезмерной и непосильной ответственностью и домашними обязанностями, сохраняя при этом любящие, поддерживающие супружеские отношения. И хотя эти качества и этот стиль жизни семьи не могут устранить печаль, связанную с болезнью ребенка, тем не менее они могут помочь братьям и сестрам развить в себе одни из лучших человеческих качеств.»[9]
Только тогда, когда родители по-настоящему любят друг друга и своих детей и хотят помочь им открыть эту радость любви, радость общей жизни, в семье господствует такая атмосфера, в которой дети смогут по примеру родителей учиться любить друг друга.
«Мы всегда старались одинаково любить своих трех дочерей, чтобы они знали, что каждая из них в равной степени важна и дорога для нас. Но, без сомнения, присутствие Леси (девочки с ДЦП) значит для нас особенно много. Благодаря ей вся наша жизнь изменилась. Мы научились тому, чего не умели раньше, – любить. Теперь мы знаем эту общую радость любви. Я думаю, что благодаря Лесе ее сестры растут счастливыми и хорошими людьми».
Рассказывает мать двоих детей, младший сын которой, Валера, умственно отсталый: «Когда его сестры две недели не было дома, он так ждал ее. А когда она приехала – бросился к ней, обнялись в коридоре и оба плачут. Я спрашиваю: “Чего вы плачете?” А Валера отвечает: “Ты что, мама, не понимаешь, как мы друг по другу соскучились – мы же брат и сестра?!”»
Одна большая семья
«Мой дедушка – это человек, с которого я всегда беру пример. Он ни разу ни о ком плохого слова не сказал. Меня всегда удивляло, как он так может. Дедушка всегда искренний, безмерно ко всем добрый и очень трудолюбивый. Еще я удивляюсь его мудрости. Он знает очень много, но никогда этим не хвастается. Мне трудно даже передать словами, какой он человек.»
«С бабушкой мне всегда было легко разговаривать на любые темы. Бывало, говорим с ней вечером по два-три часа и не замечаем, как идет время. Я никогда не видела, чтобы бабушка сердилась. Если я маленькая что-то разобью или разолью, она только посмотрит, улыбнется и скажет, что ничего страшного не произошло.
В моей душе навсегда останется ее образ. Вот сидит моя бабушка с молитвенником в руках на кухне возле окна, через которое лучи солнца мягко падают на ее лицо. Ее карие глаза, выцветшие с годами, излучают доброту и любовь. Из-под платка выглядывают еще не полностью поседевшие волосы. А на губах еле заметная улыбка.
Тяжело мне писать о бабушке, ведь только год, как она умерла».
Порой мы понимаем, какими важными были для нас бабушка, дедушка лишь тогда, когда они умирают. Им всегда хватало времени на то, чтобы быть с нами. Их сказки, воспоминания детства, истории из собственной жизни открывали нам окошко в мир прошлого, давали возможность ощутить живое прикосновение истории нашей семьи, нашего народа, почувствовать себя звеном в длинной-предлинной цепи поколений. Глядя, как живут наши бабушки, дедушки, мы впервые понимали, что такое любовь, мудрость. Нас трогала их мягкость и смирение, их трудолюбие и простота.
Удивительно, что порой лишь на склоне лет с угасанием жизни к человеку приходит понимание самого важного в ней. И тогда нужно успеть передать другим, тем, что остаются, свой опыт, свою мудрость, те дары, которые они когда-то получили от своих родителей, своих дедушек и бабушек. Передать, чтобы когда-нибудь и нам было что оставить другим – тем, что будут жить после нас.
Не потому ли для бабушек, дедушек так важны внуки? Кому, как не им, отдать всю свою любовь? Когда дети уже взрослые, поглощены работой, делами, бабушки и дедушки рады быть с внуками, рассказывать им сказки, истории, согревать их теплом своих сердец. Во внуках бабушка, дедушка видят продолжение своей жизни. Внуки – их гордость, их надежда.
А что, если внук, внучка – больные? Страдания бабушки, дедушки особенно сильны. Ведь душа болит не только за маленького ребенка, который родился не таким, как они мечтали, но и за собственных детей, чья судьба теперь изменится. Поэтому бабушке, дедушке приходится оплакивать двойную потерю: потерю ожидаемого образа внука, внучки и потерю желанной судьбы для собственного сына или дочери. Дорога к принятию больного ребенка для бабушки и дедушки так же нелегка, они как могут пытаются защититься от боли утраты.
Дедушки и бабушки в той же мере, что и родители ребенка, могут отрицать реальность болезни. «Что вы слушаете врачей?! У нас в селе был мальчик, который тоже до двух лет не ходил, а потом пошел. То, что он ничего не говорит, – не беда: мальчики всегда начинают позднее говорить». Как и родители, бабушка и дедушка могут хранить нереальные надежды на излечение, подталкивать своих детей вновь и вновь обращаться к врачам, целителям, испытывать каждый раз новые методы лечения. Разумеется, для родителей, которые чаще реальнее оценивают шансы ребенка на излечение, такая настойчивость становится еще одним источником стресса и конфликтов.
«Для нас визит мамы мужа всегда стресс: она каждый раз приезжает с новыми вырезками из газет и новостями о том, куда нам еще нужно поехать или какой еще метод попробовать. И это все в присутствии Юли, которая вынуждена еще и выслушивать советы бабушки типа: “Если бы ты очень старалась, много тренировалась, ты бы обязательно научилась ходить” (Юле 9 лет, у нее тетрапарез, поэтому она в коляске). Однажды муж не выдержал, слушая все это, и говорит: “Мама, вот я сейчас скажу вам: прыгайте с балкона и машите руками изо всех сил – если вы по-настоящему поверите и захотите, вы полетите”».
Другой способ защититься от боли потери – искать виноватых. Можно представить себе атмосферу, в которой оказывается тогда семья: свекровь обвиняет невестку, потому что она «не умеет» рожать детей; муж «разрывается» между мамой и женой, так как каждая из них хочет, чтобы он принял ее сторону; старшие брат, сестра наблюдают за этими отношениями со стороны и чувствуют абсолютную растерянность, одиночество; а маленький больной ребенок, который лежит в кроватке и еще ничего не понимает, уже ощущает – любят его или нет.
Порой бабушке, дедушке слишком тяжело пережить обе эти утраты – ожидаемого образа внука или внучки и желанной судьбы собственного ребенка. И их сердце склоняется к тому, чтобы пожертвовать чем-то одним ради другого – отказаться от больного ребенка ради того, чтобы «спасти» счастье семьи. В поисках оправданий своим чувствам они прибегают ко всевозможным доказательствам: «Отдайте этого ребенка. Это будет лучше и для вас, и для него. Подумайте, что теперь будет с вашей карьерой, с вашей семьей. Как это отразится на других детях? А этот ребенок будет лишь мучиться, так лучше пусть тихо умрет в интернате. Вы еще молодые, родите себе другого…»
Как больно слышать такие слова родителям, которые уже всем сердцем полюбили свое дитя! Они так хотят, чтобы этот ребенок был радостью для бабушек и дедушек, так стремятся найти в них понимание и поддержку, а получает отчуждение и неприятие. И тогда неизбежно семья с больным ребенком оказывается в изоляции от своих ближайших родственников.
«Мы совсем не чувствуем поддержки семьи. Свекровь не любит Игоря (мальчик с ДЦП), в гости к нам никогда не приходит, когда звонит по телефону, то никогда о нем даже не спрашивает – как будто его не существует».
Когда бабушка и дедушка не в состоянии справиться с потерей и чувством стыда, они живут по принципу «глаза не видят – сердце не болит», как будто у них нет больной внучки или внука. Разве только Бог, который выслушивает их молитвы и вздохи в долгие ночи без сна, знает, какую тяжелую боль на самом деле несут они в своем сердце.
Этой историей делится мама трех детей, у младшей – Софи – синдром Дауна:
«В шесть месяцев Софи была прекрасным ребенком, всегда улыбающейся, веселой. Ее дедушка, присылая письма и почтовые открытки своим внукам, всегда заканчивал их словами “обнимаю крепко Стефани и Николаса”, но никогда не упоминал Софи. И когда я читала их детям, всегда добавляла “и Софи”. Так длилось до тех пор, пока моя старшая дочь Стефани не научилась читать и сама не увидела, что дедушка никогда не упоминает ее сестру! Я вынуждена была выдумывать какие-то объяснения: дедушка писал письма в спешке, он забыл и т. д. Но однажды она воскликнула: “Это неправда, дедушка не любит Софи. Он никогда на нее не смотрит, не берет ее на руки, он знает, что она не такая как все. Он ее стыдится, мама!”
Мое сердце разрывалось от боли, и на следующий день, когда приехал свекор, я разрыдалась и высказала ему то, что терзало меня. Как может он, врач, преподаватель медицинского университета, стыдиться одной из своих внучек?! Я была глубоко ранена. Он же взял свой плащ и тут же уехал, не сказав ни слова. Мы больше не виделись.
Через три месяца я позвонила ему, чтобы пригласить на день рождения его сына. Он был удивлен, но приехал – с букетом цветов полтора метра в высоту! Бросился мне в объятия, от всего сердца прося прощения. Я все простила. С того дня его отношение к Софи полностью изменилось: он берет ее на руки, научил ее рисовать, составлять мозаику. Держась за руки, они гуляют вместе даже в тех районах города, где его все хорошо знают. Он приглашает нас вместе с Софи в рестораны, даже в известные – без малейшего стыда. И Софи очень хорошо ведет себя, даже, возможно, лучше других детей – она никогда не плачет, все ест, слушается.
Сейчас дедушке уже девяносто два года. Он звонит нам время от времени, чтобы узнать, как дела у Софи. Она пишет ему письма и очень его любит»[10].
Путь к принятию, примирению, открытию красоты, ценности жизни ребенка с особыми потребностями для каждого различен – для родителей, братьев и сестер, бабушек и дедушек, крестных, теть, дядь, племянников. Но нуждаются все они в одном – взаимопонимании и поддержке, в уважении и терпимости, готовности не осуждать друг друга, а понимать, не держать в сердце зла, прощать. Без этой открытости, доброжелательности, без умения мудро и мужественно решать конфликтные ситуации, никого не обижая при отстаивании своей правды, сохранить родственные отношения будет очень тяжело. Иногда незначительная непережитая обида может зародить трещину в отношениях – трещину, которая со временем станет пропастью.
И когда семья умеет искренне, открыто общаться, когда не скрывает правды, обмана, не судит друг друга, а имеет чувство общей ответственности и желание делиться между собой радостями и трудностями жизни, тогда семья, в которой есть ребенок с особыми потребностями, находит мощную поддержку в лице бабушек, дедушек, крестных родителей, близких родственников? Они так много могут дать своим детям и внукам: от практической помощи в многочисленных бытовых вопросах до глубокой веры в святость жизни, в силу любви. Для родителей это становится действительно неоценимым даром. Перед будущими испытаниями и трудностями они уже не одиноки – могут опереться на надежные плечи большой семьи.
«При рождении ребенка часто вполне благополучные семьи не могут справиться с проблемами и нуждаются в посторонней помощи даже при том, что каждая пара рук занята, – пишет отец мальчика с особыми потребностями Андрюши, мама которого умерла при родах. – А здесь надо было вертеться и за папу, и за маму. Пеленки, кашки, очередь за молоком, и конечно, уход, консультации, массажи.
И именно здесь Андрюша, сам не зная того, сделал одно очень важное дело. Он объединил и собрал вокруг себя всех своих близких и дальних родственников, заставил их проявить максимум терпения, взаимопомощи, доброты. Своей, без преувеличения, ангельской, очень нежной улыбкой он пленил сердца бабушек, дедушки, теть, дядь и многих других – друзей и товарищей. Все очень старались помочь – то остаться с ребенком, то что-то купить, то постирать, то просто дать полезный совет. Без этого круга родственников и друзей мы бы не выстояли, мы бы не выдержали всего груза испытаний. И, кроме того, это единство семьи, эта взаимная поддержка стала источником особенной радости».
Семья и мир
Ни одна семья не существует изолированно. Мы связаны с окружающей нас средой, – друзьями, соседями, коллегами по работе, жителями нашего села, города, с людьми одной национальности, веры, системы взглядов. Хотим мы того или нет, все мы являемся частью общества, оно влияет на нас, мы – на него. Все, что происходит внутри семьи, отражается на ее отношениях с внешним миром. Все, что происходит в обществе, отражается и на том, что творится внутри семьи.
Семья, где живет ребенок с особыми потребностями, не исключение. Его присутствие не может долго оставаться семейной тайной. А потому рано или поздно родителям придется увидеть реакцию соседей, коллег, друзей и просто людей на улице на болезнь их ребенка. Кто-то будет советовать отдать ребенка и спасать свою жизнь; кто-то больше не будет приходить в гости, а кто-то, наоборот, будет приходить чаще, чтобы поддержать, помочь. Одни друзья станут еще более близкими, другие, наоборот, отдалятся. И в этом нет ничего удивительного, ведь всем известно, что настоящая дружба познается в беде.
А испытаний будет немало. Одним из них, связанным с окружающим миром, будет «улица»: все те общественные места, где ребенок с ограниченными возможностями попадает под «обстрел» взглядов, насмешек, жалостливых замечаний, комментариев и т. п. А потом будет еще школа и широкий мир социальных отношений. Чего только не придется услышать ребенку и его семье!
«Зачем с таким ребенком выходить на люди?! Его нужно дома держать, незачем людей пугать».
«Мама, почему они все так на меня смотрят?»
«Водитель автобуса сказал нам: “Что вы лезете с ним в автобус? Таких надо при рождении убивать, какая от них польза?”»
«В санатории нам сказали, чтобы мы не ходили есть в столовую со всеми, “так как другим будет неприятно на вас смотреть”,– и что нам будут приносить еду в номер».
«Профессор-психиатр сказал нам: “Это же зверь, а не ребенок, зачем он вам”?»
«Они подходят и дают нам деньги, как будто мы вышли на улицу просить милостыню».
«В школе меня часто высмеивали. Многие со мной не водились, чтобы над ними тоже не насмехались. За все время учебы у меня была лишь одна настоящая подруга, которая не стыдилась быть рядом. Я очень любила литературу, особенно стихи, но в утренниках я не участвовала. Я очень хотела играть в вертепе, но учительница отказала. Я случайно услышала, как она говорила обо мне своей коллеге: «Ну как я выпущу ее на сцену – это же неэстетично». А еще были некоторые девочки, которые просто специально устраивали мне разные пакости – помню, как они развлекались, обгоняя меня и будто бы ненарочно толкая со ступенек, когда звучал звонок и я спешила на урок – при моей медленной походке это означало, что я точно опоздаю и мне сделают замечание», – рассказывает о своем опыте учебы в общеобразовательной школе девушка с ДЦП.
Понятно, что такое отношение будет способствовать желанию отгородиться от людей, от мира.
«Я выехал с товарищем погулять, – рассказывает прикованный к коляске мальчик с ДЦП. – Был хороший весенний день, цвели сады, и я чувствовал себя необычайно счастливым. И тут подходит ко мне в слезах женщина: “Боже, ребенок, какой ты несчастный!” И я уже не знаю, радоваться мне тем садам или сидеть и плакать. Я не знаю, почему люди не могут понять, что мы, инвалиды, не хотим, чтобы нас жалели. Я знаю, что я не хожу и не буду ходить, но я смирился с этим и вопреки этому хочу быть в жизни счастливым. И не надо меня жалеть! Может, я нашел счастье в чем-то другом!»
Сталкиваясь с враждебностью, насмешками, непониманием, ребенок, в конце концов может полностью замкнуться в себе, оградиться от других стеной отчуждения.
«Когда мой сын был еще маленьким, его болезнь замечали немногие, – рассказывает мама мальчика с незначительной интеллектуальной недостаточностью. – Он ходил на занятия детского хора, хорошо пел, он любил петь. Но когда он пошел в школу и начал значительно отставать по математике, кто-то из детей узнал об этом и сказал во время занятия хора: “Смотри, как поет, а не может, дурак, таблицу умножения выучить!” И после этого я не могла его больше туда затащить, он перестал петь».
И неудивительно, что тогда семья оказывается как в гетто: изолированная, отвергнутая, не имея отношений с окружающим миром. Родители начинают понимать, что в этом мире нет места их ребенку, общество не нуждается в нем, не видит в нем человека, не видит ценности его жизни.
«Я не могу разглядеть для своего сына будущего в этом мире. Он же такой добрый, отзывчивый, всем хочет помочь – выходит во двор, идет к детям, а они смеются над ним: “Эй, дебил, псих”, – он приходит домой и плачет. Я делаю их родителям замечание, а они мне: “А вы держите его дома, нечего ему с нашими детьми играть.” Я не знаю, как он будет жить в этом мире».
«Мне казалось, что со своим сыном и со своими проблемами я одна. Кому мы нужны? Кто хочет нам помочь? Кому мы не безразличны, наша жизнь? Мы чувствовали тогда такое безграничное одиночество!»
Почему в нашем обществе существует это гетто для людей с ограниченными возможностями? Почему так часто их воспринимают как менее ценных, как людей низшего сорта, как общественное бремя? Почему существует столько барьеров, которые мешают людям с особыми потребностями быть полноценными членами общества, интегрированными во все аспекты его жизни – от архитектурных, делающих невозможным доступ людей в коляске в разные общественные места, до психологических, мешающих нам общаться на равных, становиться друзьями? Не является ли все это свидетельством глубокой душевной болезни нашего общества?
Наш мир становится все более индивидуализированным. Самым значимым для человека стала его карьера, его обогащение – славой ли, материальными ли ценностями, большей властью, высоким социальным статусом. Наше общество ценит в людях интеллект, силу, высокое положение, независимость, власть. Поэтому и неудивительно, что люди более слабые, которые не могут сами о себе позаботиться и нуждаются в помощи других, являются в нем людьми менее ценными. Мы перестали понимать, что главное в человеке – это не интеллектуальные способности, не умение работать, а возможность любить, сочувствовать, осознавать нашу общую ответственность друг за друга. И никакая форма болезни не может лишить личность человечности. И, что порой даже парадоксально, мы видим большую человечность именно в людях с ограниченными возможностями. Известный защитник прав умственно отсталых людей философ и антрополог Жан Ванье даже предложил новое определение человека как биологического вида: вместо homo sapiens (человек разумный) – человек любящий. Ведь то, что делает человека человеком – это не интеллект (вспомним, сколько было в истории высокоинтеллектуальных нелюдей и тиранов!), а гуманность – способность к сочувствию, любви… А эта способность, как показывает опыт, непосредственно не связана с коэффициентом интеллектуальности.
Изоляция людей с ограниченными возможностями лишь подкрепляет отрицательные стереотипы о них. Как свидетельствуют психологические исследования, негативные представления о людях с ограниченными возможностями в большинстве случаев складываются у тех, кто сам с ними никогда не сталкивался, а просто попал под влияние распространенных стереотипов. И, возможно, в этом одна из миссий родителей детей с особыми потребностями – открываться миру, чтобы все больше людей могли встретиться с такими детьми, ближе узнать их. Тогда общество, наконец, сможет осознать, что за отличиями, бросающимися в глаза, прежде всего стоит такой же человек, как и любой из нас, стремящийся любить и быть любимым, дарить себя другим, реализовать себя в этом мире, который так же, как и мы, знает радость и грусть, боль и надежду, веру и страх. Тогда, возможно, наше общество начнет постепенно меняться.
«В санатории ко мне подошел мужчина и спросил с удивлением: “Вы так любите своего ребенка?” – рассказывает мать прикованного к коляске мальчика с ДЦП. – А я его люблю, потому что он у меня просто необыкновенный, с ним так приятно, интересно общаться, он очень любящий сын. Недавно меня не было дома три дня, и он не знал, когда я должна вернуться. И вот я вхожу, а он говорит: “Мама, я знал, что ты сегодня приедешь!” Я спрашиваю: “Откуда же, сынок?” – “Сердце мне говорило.” Я думаю, наше общество должно увидеть, что общение с таким ребенком может быть радостным, и возможно тогда оно перестанет жалеть людей с особыми потребностями. Я не говорю, что не надо сочувствовать детям с ограниченными возможностями, когда им тяжело, но не надо их жалеть, потому что жалость унижает».
А пока что надо научиться жить в мире, который не всегда тебя понимает. Научиться жить самим и научить ребенка, его братьев, сестер. Иногда поражает та мудрость, мужество и терпение, с которым некоторые родители помогают своим детям спокойно принимать эти «взгляды», не злясь на людей и вместе с тем не стыдясь себя. Поражает их умение привить ребенку внутреннюю свободу быть самим собой и эмоционально не зависеть от того, как тебя воспринимают окружающие.
«Раньше, когда мы выходили на люди, а они все на нас смотрели – это ужасно злило: чего они вытаращились, чего они от нас хотят, почему не оставят в покое?
Но прошло время, и меня это уже совсем не раздражает, я понимаю, что им просто непривычно видеть такого ребенка, и я не держу на них зла. И сын мой спокойно это воспринимает».
«На людей не надо злиться, сынок, им нелегко нас понять, надо прощать…»
«Я поняла, что нельзя держать нашу больную дочь всегда в доме. Если она увидит, что мы не стыдимся ее, то и она не будет себя стесняться».
«Меня злили когда-то люди в трамвае: до четырех лет я носила свою дочь на руках, так как она не ходила. А люди говорили: “О, она хочет, чтобы ей уступили место.” То же в гастрономе – думали, что я хочу, чтобы меня без очереди пустили. А потом я разобралась, что они просто не понимают. Раньше я, наверное, тоже бы так думала. И со временем я перестала обращать на это внимание и уже не виню их, что они такие».
«Когда мы переехали на новую квартиру, мы с Настей (девочка с ДЦП, в коляске) обошли всех соседей: “Меня зовут Настя, мы будем вашими соседями, надеемся – хорошими”, – и это очень помогло и нам, и им. Все здороваются, Настю можно оставлять одну во дворе, с ней разговаривают, общаются – она принята. Чтобы иметь хорошие отношения, важно не только ждать шага со стороны других, важно самим сделать первый шаг».
«Однажды, когда мы стояли с Настей в супермаркете, поджидая на выходе мужа, который вернулся, потому что нужно было еще что-то докупить, к нам подошла женщина и дала Насте гривну. Мы не обиделись – мы просто засмеялись и объяснили женщине, что мы пришли не милостыню просить – и что нам не нужна гривна, но нам будет приятно просто с ней познакомиться. Та стушевалась сначала, но потом мы хорошо поговорили. Важно при каждой возможности помогать другим людям лучше понять детей с особыми потребностями, освободиться от отрицательных стереотипов».
Родителям еще важно уяснить, что иногда проблема социальной изоляции обусловлена не столько враждебностью окружающего мира, сколько собственными реакциями – стыда, страха, депрессии… Иногда чувство обиды становится своего рода социальной ролью, нам может нравиться чувствовать себя «жертвами и мучениками», которых отвергает этот «жестокий мир». Порой этот мир не так уж жесток, часто бывает столько добрых людей вокруг, которые готовы поддержать и помочь, но двери нашего дома закрыты изнутри.
«Когда родилась наша дочь, мы затворились от всего мира в том, что тогда мы называли “нашим горем”. А через какое-то время мы осознали, что потеряли всех наших друзей, и на самом деле причина была не в них, а в нас – они старались приходить, звонить по телефону, приглашали нас к себе. Но мы изолировались. Мы не хотели никого видеть. На самом деле это наши друзья потеряли нас. Только через пятнадцать лет мы это поняли и начали восстанавливать общение, выходить в люди».
«Эти первые три года я была так подавлена тем, что у моей дочери синдром Дауна, что даже перестала праздновать ее и свой день рождения, приглашать гостей, ходить в гости. Теперь, когда я смогла выйти из этого подавленного состояния, когда я начинаю видеть своего ребенка не как “дауна”, а как красивую девочку со своими ограничениями и своими способностями, я хочу впервые отметить ее день рождения как положено. Я хочу созвать много гостей, чтобы она видела, что мы рады, что она есть в этом мире, и я хочу, чтобы у нее, кроме меня, были и семья, и друзья».
Родителям важно выстроить этот круг позитивных социальных отношений вокруг семьи, «сплести» вокруг семьи и ребенка сеть доброго отношения и поддержки. Однако, с другой стороны, никто из нас не может надеяться на то, что будет жить там, где его всегда понимают, уважают, желают добра. Не может на это надеяться и ребенок с особыми потребностями. А потому одна из задач родителей – подготовить его к жизни в нашем мире. Это значит научиться уважать себя даже тогда, когда другие тебя не уважают; уметь твердо стоять на ногах, не падать духом, когда столкнешься с равнодушием, несправедливостью, когда тебя осуждают, отвергают; уметь отстаивать себя, не держать в сердце зла, прощать. Но родители могут научить этому своего ребенка только тогда, когда умеют это делать сами.
Возможно, труднейшая из наук – наука прощения. Речь идет совсем не о том, чтобы все всем позволять и потакать плохим поступкам, не умея отстаивать себя, противостоять неправде. И не о том, чтобы наивно доверять тем, кто злоупотребляет нашим доверием. Прощение – это прежде всего отказ от мести, это желание разобраться в позиции другого человека, чтобы помочь ему освободиться от зла. Прежде всего простить необходимо нам самим, чтобы наше сердце смогло исцелиться, освободиться от ненависти.
«Я любила парня. Мы вместе мечтали о свадьбе. И вот однажды в воскресенье случайно встречаю его, и узнаю, что он идет под венец с другой. Тогда во мне будто что-то внутри сломалось. Долгое время меня просто разрывала ненависть к нему – как он мог так подло со мной поступить? Но в какой-то миг я ощутила, каждой клеткой своего тела ощутила, что должна его простить. Иначе я просто не смогу жить, ненависть разъест меня изнутри».
Что может помочь нам простить? – Сочувствие, понимание и смирение. Сочувствие, так как человек, который причинил нам зло, иногда сам очень обижен, несчастен. Понимание, так как человек обычно «не ведает что творит» – вспомним того дедушку, который стыдился своей внучки с синдромом Дауна. Смирение, потому что мы тоже часто обижаем других, хотя совсем того не желаем – так кто мы такие, чтобы осуждать других, чтобы выносить им приговор?
Прощение открывает сердце другим, открывает двери к примирению. Оно помогает нам преодолевать стены недоразумения, вражды и строить другой мир – единства и любви.
Однако прощение вовсе не означает пассивность и терпимость по отношению к отрицательным действиям других в адрес ребенка с особыми потребностями. Родителям важно быть ассертивными, «положительно агрессивными» в отстаивании и защите прав своих детей. И не только родителям, но и всем нам. Мы не можем лишь «все прощая», наблюдать насмешки, негативные высказывания и другие формы ущемления и дискриминации. Важно делать замечания и выходить на марши протеста, обращаться в суды и в международные правозащитные органы. Тем не менее это нужно делать не из ненависти и слепой обиды, а из чувства любви и необходимости отстоять правду – только тогда такая активность будет в силе изменить мир и общество.
Вспоминаю кампанию, организованную небольшой группой родителей детей с ДЦП в колясках, которые решили искать способы решения наболевшей проблемы: водители отдельных маршрутных автобусов не останавливались, когда видели, что пассажиром должен быть ребенок в коляске. Так вот, родители решили активно выражать признательность тем водителям, которые останавливались, как лично, так и через печать, через письма благодарности на фирму, где эти водители работают, признательные звонки руководству за качество обслуживания. С другой стороны, родители решили обязательно записывать номера автобусов, которые не останавливались, и звонить по телефону с жалобами руководству и т. п.
Если отношение к миру позитивное, родители и ребенок получают возможность обнаружить, как много в нем хороших людей, которые понимают, которые стремятся помочь, которые умеют дружить по-настоящему. Они есть везде – по соседству и на работе, в больнице и школе, в церкви и просто в трамвае. Они становятся теми мостками, через которые осуществляется прорыв из гетто ограничений в большой, широкий, свободный мир.
«Когда-то я стыдилась своего сына, прятала его от людей. Я думала: “Кому он нужен?” Я боялась, что над ним будут смеяться, что его не поймут и этим ранят. И вот, когда ему было четыре года и мы с ним впервые поехали в санаторий, я была поражена: его там все полюбили, их не смущало, что он в коляске, всюду брали его с собой, приглашали на дни рождения, и ко мне очень хорошо относились. Это были обычные люди, обычные дети, не инвалиды. Тогда я поняла, что в мире есть много хороших людей и нам не надо прятаться. И действительно, благодаря тому, что у меня такой ребенок, я встретила в жизни столько замечательных людей! У нас с сыном сейчас много друзей. Я поняла, что это зависит от нас: если ты идешь к людям не со злостью, обидой, а с добром, то и они открываются тебе».
Этот прорыв, этот выход из изоляции не всегда бывает легким, не всегда просто найти мостики согласия с миром. И здесь могут особенно помочь другие родители, которые тоже имеют ребенка с особыми потребностями и которые уже «прорвались», высвободились. Именно друг в друге родители могут найти источник понимания, поддержки. Идя теми же путями, они могут поделиться друг с другом ценным опытом, предупредить о возможных тупиках и ловушках на дороге жизни. Часто между такими семьями формируется прочная многолетняя дружба.
«Выезд с дочерью в летний лагерь, организованный для семей, где есть ребенок с особыми потребностями, стал переворотом в моей жизни. Я встретила людей, которые меня понимают – это было такое облегчение высказать все что наболело, накопилось в сердце за все эти годы! Мы крепко подружились между собой, теперь я уже не одна. Я многому научилась от других родителей, смотрела, как они относятся к своим детям, и поняла некоторые свои ошибки… Мне очень понравилась программа лагеря: у нас были танцы, карнавал, олимпиада – было очень весело. Я столько не смеялась, наверное, с детства, и мне после этого стало легче на душе, я освободилась от какого-то внутреннего груза».
«Наши семьи тесно сдружились между собой, у нас теперь как будто одна семья: мы во всем помогаем друг другу, вместе празднуем праздники, ездим отдыхать. Мы любим детей друг друга, как своих родных».
Родители детей с особыми потребностями могут дать друг другу то, чего не может дать им никто другой – чувство солидарности, чувство, что ты не один. Понимание, которое они находят друг в друге, создает между ними особое единство. И это единство дает им необыкновенную силу – силу изменять этот мир. Изменять не из ненависти, чувства обиды или жажды отомстить, а из любви к ребенку и из желания помочь ему найти свое место в этом мире, быть счастливым в нем.
И это очень важно, ведь во всем мире движущей силой общественных преобразований на пользу детей с особыми потребностями были объединения родителей. Именно в родительском сообществе формируются убеждения, что важно преодолевать социальные препятствия, свой страх или стыд и интегрировать своих детей в общество, а также изменять общество, делать его открытым и толерантным по отношению к людям с особыми потребностями, помогать другим видеть способности их детей. Таким образом, родители могут объединяться в отстаивании прав своих детей, в достижении необходимых изменений, реформ. И именно движение «Родители для родителей» дает ощущение их силы, заключенной в единстве. Мы знаем, что во всех странах, где были проведены нужные реформы, их двигателем были именно родители.
В рамках движения взаимоподдержки родители могут быть друг для друга источником важной информации, направлять в организации, где могут оказать необходимую помощь. Вместе родители могут преодолевать разные испытания и искать решение общих проблем, давать друг другу советы, подсказки согласно собственному опыту.
И, без сомнения, в атмосфере взаимоподдержки у родителей формируется «новая философия жизни», взаимопомощь становится источником формирования у родителей гуманистических ценностей, нового восприятия ограничений, испытаний, своего жизненного пути.
Вот как одна из участниц нашего семинара «Родители для родителей», мама девочки с синдромом Дауна, подытоживает свой опыт в письме, которое она написала организаторам уже по возвращении домой: «Три года я жила за запыленным стеклом, причем слой пыли был таким толстым, что, хотя я и знала, что за окном весна, но не могла ее видеть; я знала, что идет снег, но он был серый, не праздничный. А теперь я словно вышла из этой коробки на волю, и все краски вливаются в меня и все звуки, и душа снова дрожит, вибрирует, замирает от радости.
Скажите, как это случилось? Мы как будто пропускали через себя всю боль, тоску, но потом приходило ощущение силы, желание жить и радоваться. Большое вам спасибо! Я думала, что моя жизнь уже теперь всегда будет такой серой. Но нет! Ко мне вернулась, точнее, снова возвращается радость жизни. Я всех люблю! И всех прощаю, и тех, кто причинил мне боль тоже. И прошу прощения. Я хочу жить. Спасибо».
Движение взаимопомощи «Родители для родителей» является действительно серьезной силой как в отношении поддержки семей, так и в отношении изменения общества.
«Мы верим в то, что родители детей с особыми потребностями могут помочь друг другу понять, что рождение ребенка с ограниченными возможностями это – не конец всего, а на самом деле лишь начало новой дороги. И на этой новой дороге они не одни – рядом есть другие семьи… И именно встреча с другими родителями детей с особыми потребностями может стать началом выхода из изоляции, отчаяния и уныния… <…> Программы “Родители для родителей” будут продолжать изменять жизнь семей во всем мире, так как эти программы основываются на том, что с верой и любовью семья может справляться с любыми трудностями и более того – превращать их в положительный опыт, возможность внутреннего роста, в начало новой жизни»[11]
Все побеждает любовь
Невозможно предугадать, что ждет пока еще маленького ребенка в будущем. Но что бы его ни ожидало, правда в одном: любые трудности или испытания судьбы он сможет преодолеть только в том случае, если будет верить в свои силы. И именно в детстве закладывается весь фундамент жизни, личность обретает веру в себя, учится любить или наоборот теряет уверенность, замыкается в себе.
И здесь неоценимый подарок ребенку могут сделать его родители. Ведь от них в значительной мере зависит, как сформируется личность ребенка, как в будущем он будет воспринимать себя, людей, как будет жить. Прежде всего именно от родителей зависит, расцветет ли в душе ребенка сад.
Что же необходимо ребенку от родителей, чтобы расцвести?
В первую очередь – чувствовать их безусловную любовь и знать, что он для них источник радости. Тогда ребенок хочет жить, он открывается для любви и учится любить.
Представим себе боль ребенка, когда любви он не находит, а вместо этого чувствует, что он лишний и ненужный: его с мамой оставил папа, дедушка с бабушкой его стыдятся, брат и сестра злы на него, потому что чувствуют себя обделенными любовью родителей из-за него. Представим себе боль ребенка, который чувствует, что не принес в этот мир ничего, кроме страдания своим близким: родители мучаются с ним, отдавая ему столько времени и энергии; это из-за него их жизнь пошла кувырком; это из-за него они такие измученные, вымотанные; это из-за него у мамы депрессия и постоянно заплаканные глаза.
Тогда в сердце поселяется отчаяние. Ребенок чувствует вину за то, что живет.
Вот стихотворение, которое мальчик с ДЦП посвятил своей маме:
Мама! Эти рушникиВышиты твоими материнскими словами.Мама! Эти годыВышиты твоими материнскими слезами.Мама! На твоей вышивкеЯ поставил большое пятно.Поставил пятно на твоей жизни,Прости меня, моя мама!Ребенок чувствует себя менее значимым, он стыдится себя, своей болезни, думает, что недостоин любви. И это может повредить намного сильнее, чем любой физический паралич: ему не хочется жить, он не верит в себя, не осмеливается открыться другим людям.
Рассказывает 23-летняя девушка с ДЦП: «Я до сих пор не люблю свой день рождения. В этот день, как и во многие другие, я думаю, что все были бы намного счастливее, если бы я не родилась, если бы я умерла при родах, как моя сестра-близнец. Я всю жизнь слышу, как родители рассказывают об их “горе”, как мама плачет и упрекает меня, что у нее могла бы быть совсем иная жизнь, если бы она не была вынуждена все мое детство сидеть со мной. Я не хочу жить. Я не сделала счастливыми своих родителей, они так разочарованы тем, что им не удалось меня вылечить. Я не верю, что я могу быть кому-то еще нужна, кого-то еще сделать счастливым».
Поэтому ребенку так важно видеть, что родители принимают его и ценят таким, какой он есть. Поэтому нужно, чтобы папа и мама могли «отпустить» утраченные мечты, примириться с ограничениями ребенка, помочь ему самому их принять и вместе с тем открыть таланты, способности, сосредоточиться на развитии возможностей ребенка, его потенциала. Поэтому не стоит «зацикливаться» на лечении и «борьбе» с ограничениями ребенка, лучше дать ему почувствовать, что ограничение – это только испытание, а не приговор, это вызов, который может объединить всех, проявить во всех лучшие черты и увлечь на дорогу любви, дорогу созидания жизни, счастья, добра. Крайне важно открыто общаться с ребенком о его особых потребностях, о тех трудностях, которые он испытывает (в том числе с отрицательным/предубежденным отношением к нему других).
Негативное восприятие ребенка через призму его ограничений ведет к утрате его веры в себя, и затем к внутреннему, душевному параличу, а убежденность в его силах, безусловная любовь, наоборот, – к росту, расцвету.
«Да, я во многом ограничена, – рассказывает другая взрослая девушка с серьезными двигательными ограничениями, – но я счастлива, у меня много друзей, моя жизнь наполнена событиями, активностью, творчеством. И за это я более всего благодарна своим родителям – без их любви и веры в меня я не представляю, кем бы я была и какой была бы моя жизнь…»
Другая важная потребность ребенка – потребность свободы, простора для проявления собственной инициативы, для творчества и самовыражения. Для него так много значит, если он самостоятельно может сделать что-то красивое, хорошее, если чувствует, что может быть полезным другим.
«Я особенно горжусь, когда мне доверяют дома какую-нибудь работу, и я хорошо выполняю ее. Хотя у меня ограничения, в будущем я бы хотел иметь такую работу, чтобы помогать другим людям – с ограничениями или без»[12]
Самовыражение и самостоятельность ребенка с особыми потребностями встречает определенные препятствия, прежде всего они обусловлены его ограничениями: ребенок понимает, что многое он не в состоянии сделать, а то, что ему под силу, получается не так хорошо, как у его ровесников. Одно это может вызвать у ребенка ощущение неполноценности, подавлять желание что-то делать, как-то проявлять себя. Порой препятствием становится непонимание родителей: если они постоянно сосредоточивают внимание ребенка на том, что он больной, инвалид, не такой как все, если они чрезмерно опекают его, не дают делать что-то самому, то со временем ребенок начинает воспринимать себя ни на что не способным, становится пассивным, ожидает, что другие должны все делать за него. Ребенок может стать настолько неуверенным в себе, что начинает избегать любой самостоятельной деятельности и становится полностью зависимым как физически, так и эмоционально от своих родителей, не может выносить даже кратковременной разлуки с ними.
Вот типичная ситуация:
Мать рассказывает о своей дочери (физические ограничения которой лишь слабо выражены): «Она постоянно заглядывает мне в глаза, ожидая команды, что ей делать. В магазин сама не пойдет. Даю ей деньги: “Иди, заплати продавцу”, – “Нет, сама заплати”. И я знаю, что это – частично моя вина, я раньше все делала за нее».
Понятно, к чему это приводит: инициативы ребенка подавлены, возможности не раскрыты. Счастье приносить радость другим остается неизведанным.
А потому от родителей требуется много мудрости, чтобы увидеть способности ребенка, помочь ему раскрыть их, поддержать в неудачах, радоваться успехам, передать ему свою веру в его силы.
Развитие ребенка в более широком смысле предусматривает также развитие его творческого потенциала, творческой личности. Способность творить является источником счастья, возможностью находить решение разных проблем – в глубоком смысле быть творцом своей жизни. Это дар, который ребенок может получить от родителей на всю жизнь. И поэтому родителям так важно наполнить дом и жизнь семьи атмосферой творчества, проявляющегося во всем: от приготовления пищи до организации семейных праздников. Так же важно с раннего возраста привлекать ребенка к разным творческим мероприятиям и действам – театру, танцам, рисованию и т. п.
Другая серьезная потребность ребенка, без которой он не может гармонично развиваться, – потребность разумного родительского авторитета. Ребенку это необходимо, чтобы учиться уважать нужды других людей, понимать и принимать ограничения, которые накладывает жизнь на его желания.
Родителям такого ребенка не всегда легко удовлетворить эту потребность, не впадая в крайности между чрезмерным контролем и полным отсутствием требований. Если у ребенка нет обязанностей, он делает что вздумается, никто не смеет ему ни в чем перечить, а все желания удовлетворяются, ведь «он бедный, несчастный, больной, как можно от него чего-то требовать, как можно ему в чем-то отказывать?» В такой обстановке ребенок начинает воспринимать себя как обделенное судьбой существо, которому, в отличие от других, не посчастливилось, а значит, все остальные ему обязаны и должны выполнять все его желания.
«Когда она чего-то хочет, а мы не можем ей уступить, она закатывает истерику (девушке уже 15 лет), у нее начинаются сильно выраженные гиперкинезы (чрезмерные, неконтролируемые движения), и не остановится, пока не добьется своего».
«То он требовал, чтобы я купила ему компьютер; едва насобирала деньги – купила. Потом – видеомагнитофон, и не понимает, что денег нет, – “купи и купи”!»
«Как я хотела дисциплинировать сына! А бабушка все говорила: “Не трогай, ведь он больной”, – все ему позволяла, а теперь не может с ним справиться: он делает все что пожелает, ее даже слушать не хочет, когда она о чем-нибудь просит».
О своем брате-близнеце рассказывает 8-летний мальчик: «Мама, как же так: он не ходит, не говорит, а всеми нами командует?» (мальчик, несмотря на тяжелую форму ДЦП, действительно истериками «манипулирует» всей семьей).
Разумеется, такое «царствование» в семье отнюдь не делает ребенка счастливым. Капризный, зависимый от того, чтобы все было только так, как он хочет, ребенок не готов к жизни в реальном мире. Переполненный своими желаниями, он становится нечутким к потребностям других людей, и потому ему тяжело подружиться с другими. Это делает его одиноким и несчастным.
Чтобы найти нужный баланс, родителям требуется столько мудрости!..
«Я всегда старалась быть одинаково справедливой к обеим своим дочерям (младшая, Ира, с ограниченными возможностями). Я понимала, что для Иры важно ощущать, что к ней такие же требования, как и ко всем, несмотря на то, что она больная. Я не хотела, чтобы она создала из этого комплекс, выросла эгоистичной. И я как мама могу сказать, что я счастлива, – потому что у меня две очень хорошие доченьки. Они растут добрыми, отзывчивыми, внимательными к другим людям. Я думаю, в этом залог их будущего счастья».
Еще одна важная роль родителей – стать проводниками ребенка в этом мире, понять его, помочь научиться жить в нем, найти свое место. Это нелегкая задача! Ее выполнение зависит от того, как мы сами живем в этом мире, что постигли и поняли. Как родители мы принимаем детей и сопровождаем их на протяжении всего детства (а родители детей с особыми потребностями – как правило, и в зрелом возрасте) и помогаем им открывать и создавать человеческие отношения. А, кроме того, учим детей жизненным навыкам и тысячам мелочей: от того, как пользоваться вилкой, до того, как относиться к деньгам, к сексуальности, к общественным проблемам, как переживать потерю, воспринимать смерть и т. п. И это такая большая ответственность на нас – быть учителями!
Для родителей детей с особыми потребностями эта роль особенно непроста, потому что «уроков» часто нужно дать значительно больше и «программа» весьма особенная. И речь идет не только о том, что иногда намного больше времени нужно для прививания навыков самообслуживания или письма. Есть еще столько непростых тем: «как реагировать, когда над тобой смеются или не хотят с тобой дружить?», «как жить, если ты никогда не научишься ходить?», «брак/сексуальность» и многие-многие другие. Надо помочь ребенку и в развитии социальных отношений, в образовании и выборе профессии, в выработке моральных, духовных ценностей, мировоззренческих концепций. Некоторые из этих задач довольно сложные, и никто не готовил родителей быть «преподавателями этого предмета». Часто проблема еще и в том, что нет компетентных специалистов, которые готовы помочь по тому или иному вопросу. Поэтому родителям так важно понять, что им необходимо дополнительное образование: книги, фильмы, интернет-ресурсы, семинары и т. п. Родители должны стать образованными, мудрыми, компетентными…
Понимая это, мы, например, создали в нашем центре «Джерело» модель «родительских школ» – семинаров на разные темы, которые проводят специалисты. Время от времени мы проводим даже «тематические конференции» для родителей. Не менее важны семинары «Родители для родителей», где есть возможность встретиться родителям детей с особыми потребностями, обогатиться взаимным опытом.
Обучая ребенка, помогая ему развиваться, важно не забывать, что ожидания родителей должны быть реальными и что развитие ребенка в одной сфере не должно вредить развитию в других. Иногда, чтобы «компенсировать» физические ограничения, родители слишком «давят» на успеваемость ребенка.
Как призналась когда-то одна мама: «Я ей говорю, что уж если у тебя ноги кривые, то ты должна брать головой». Таким образом, давление ожиданий отличной успеваемости дочери стало таким, что у девочки вообще развилось отвращение к учебе, страх перед оценкой, который в конце концов вылился в отказ ходить в школу.
Иногда родители хотят ускорить развитие ребенка и не осознавая или отрицая его ограничения, опять же подавляют его своими требованиями.
Вспоминаю другую маму, которая убеждала всю команду наших специалистов в том, что ее ребенок сможет ходить, если будет стараться и много заниматься. В то время как мы пытались убедить маму, что такая нагрузка для ребенка вредна, она устраивала своей шестилетней дочери, у которой был парез ног, ежечасные тренировки ходьбы, дополнительно нагружая ее гантелями. У девочки не было времени играть, гулять, общаться с ровесниками, так как вся ее жизнь была похожа на жизнь спортсмена перед олимпийскими соревнованиями: беспрерывные тренировки и реабилитация – все, чтобы исполнить «золотую мечту» мамы, впрочем, нереальную в силу заболевания ребенка. Конечно, это отрицательно сказалось на психологическом и социальном развитии девочки, – она была глубоко несчастна.
В нашем проникнутом нарциссизмом мире родителям детей с особыми потребностями порой непросто устоять под давлением гонок, конкурсов, потребности быть первым. И иногда это давление переносится на больного ребенка: ты должен быть первым «в категории…» Ребенку важно знать, что, несмотря на то, что родители болеют за его развитие, за его реализацию, его ценность определяют совсем не места, которые он занимает на конкурсах или в разных рейтингах, его ценность не в его достижениях (хотя они, конечно, важны) – его любят просто так. Такое восприятие ребенка учит его не только принимать/ уважать себя и других людей, но также становится основой формирования чувства собственного достоинства, здоровой самооценки, которая базируется не на сравнении себя с другими, а на реалистическом принятии как собственных способностей, так и ограничений. Это – фундамент положительного психологического развития ребенка с особыми потребностями. Переход в такую систему ценностей, где достоинство человека бесспорно, определяет другую модель восприятия людей: этот мир – не соревнование, где победитель становится более значимым; этот мир – мозаика, где мы помогаем друг другу в развитии, самореализации, в том, чтобы каждый нашел свое место, реализовал свои неповторимые дары.
Яркая иллюстрация к этому – реальная история, которая произошла во время параолимпийских игр. Мальчик с особыми потребностями, который принимал участие в соревнованиях по бегу, опережая других и имея реальный шанс стать победителем, заметил, что за его спиной упал другой участник соревнований. И он остановился, чтобы подать ему руку и помочь встать. Они оба прибежали к финишу последними. Они прибежали, держась за руки и сияя от счастья. Не является ли этот пример посланием всему современному миру, где индивидуализм, карьеризм становятся все большей ценностью?! Может быть, большая радость в солидарности, дружбе и взаимопомощи?
* * *
Эта книга начиналась с мечты о счастливой, светлой судьбе для каждого ребенка с особыми потребностями. Говорят, что характер человека – это его судьба. А характер ребенка в значительной мере закладывают родители – тем, как относятся к нему, как понимают его, какие ценности хотят помочь ему открыть, какими ценностями живут сами.
И едва ли не лучший дар, который могут сделать родители своим детям, – передать им свою способность любить жизнь, жить любовью. И какие бы испытания ни выпали на долю ребенка, любовь может победить все, любовь принесет счастье.
Вадику 18 лет. У него тяжелая форма ДЦП. Он прикован к коляске, говорит нечетко. Это его слова:
«Я люблю жизнь. Я люблю быть с людьми, люблю море, лето, сидеть вечером в лагере у костра и петь песни. Я счастлив. Я думаю, что любовь делает людей счастливыми. А настоящая любовь – это когда любишь людей такими, какие они есть, ищешь в них добро. Я желаю всем людям, чтобы они никогда не грустили, были здоровы, чтобы у них было много друзей и чтобы они жили любовью».
Исцеление сердца
Дорогая мама, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты моя мама. За то, что ты всегда рядом, когда мне нужна помощь, за то, что ты даешь почувствовать мне, как сильно ты меня любишь и как заботишься обо мне. Я знаю, что порой ты чувствуешь себя утомленной, но не показываешь этого. Ты помогаешь мне учиться жить с моей болезнью, открыто обо всем со мной разговариваешь, чтобы я могла понимать свои проблемы. Когда я больна, плохо себя чувствую, ты заботишься обо мне, как только можешь. Сколько буду жить, я всегда буду помнить тебя, ведь ты так беспокоишься обо мне! Ты никогда не забывала праздновать мой день рождения, и за все это ты заслуживаешь самого большого на свете букета роз.
Целую тебя —
с любовью,
Кристина[13]
Ни от кого мы не получили такого большого дара, как от своих родителей. Они подарили нам жизнь! Кроме того, своей любовью, своей верой в нас они помогли нам полюбить эту жизнь, найти себя в ней, раскрыться ей навстречу так, как цветок раскрывается навстречу утреннему солнцу.
И не в этом ли чудо родительской любви: любить жизнь так сильно, чтобы дать жизнь ребенку, чтобы разделить с ним эту любовь, чтобы принять его таким, какой он есть, и позволить ему свободно расти, расцветать.
Это стихотворение придумал Юра – 27-летний юноша с синдромом Дауна. Он не умеет ни читать, ни писать, но несмотря на это он удивительно жизнерадостный человек. Простой и непосредственный. Как ребенок, он живет настоящим, глубоко ощущая и наслаждаясь красотой жизни. Он любит людей, а потому у него есть друзья, которые тоже очень любят его. И, наверное, более всего он любит свою маму. А она говорит, что Юра – самая большая радость ее жизни…
Вот его стихотворение:
ВеснаДеревья цветутЦветы цветутГруша цвететВишня цвететСливка цвететКукуруза цвететПомидоры цветутКартофель цвететИ Юра стоит в картофелеИ тоже цветет!!!Почему Юра мог расцвести? В чем тайна его счастья, его цветения? Не в том ли, что над его сердцем с детства, как над весенним садом, светило теплое, нежное солнце материнской любви? А потому что знает – он желанный в этом мире, он верит в себя и так любит жизнь!..
Украинский писатель-диссидент Евгений Сверстюк так говорит о том даре, который преподнесла ему мать: «Моя мама подарила мне веру в то, что над моей жизнью светят звезды, и что мои звезды высокие».
В этой вере нуждаемся все мы, а особенно нуждается в ней ребенок с особыми потребностями. Потому что когда-нибудь он вырастет и в его жизни будет все: и счастье, и отчаяние… Многим придется испытать трудности: физическую боль, социальную изоляцию, обусловленные болезнью ограничения во многих сферах жизни. Кто-то сможет учиться, работать, а многие нет. Кто-то вступит в брак, кто-то нет. Кто-то будет иметь друзей, а у кого-то будут близкие отношения только с членами семьи. К сожалению, наше общество еще так мало заботится о том, чтобы помочь людям с ограниченными способностями жить полноценной жизнью, занять свое место в ней, чувствовать себя нужным. А ведь на самом деле качество их жизни зависит не только от формы и степени ограничений, но и от созданных в обществе возможностей.
Речь идет не только о законах, которые принимает власть, не только о сети услуг, учреждений, об организации среды, учитывающей потребности людей с физическими ограничениями, есть еще и много других важных факторов. Иногда эти препятствия устранить намного легче, чем препятствия психологические: негативное отношение, полное отторжение… Поэтому в значительной мере речь идет о готовности каждого из нас видеть в личности с ограниченными возможностями человека, протянуть ему руку дружбы, о желании разделить с ним свою жизнь. Ведь все мы хорошо знаем: в одиночестве даже маленький знак внимания может согреть сердце!..
Признается двадцатипятилетний прикованный к коляске парень: «Я сам, моя жизнь никому не нужны. Я ощущаю, что в сердце имею столько всего, что хотел бы дать другим, но мне некому это дать. Я бы хотел согреть кого-то своим теплом, но оно никому не нужно. Я хочу кого-то любить, но одинок… Когда кто-то звонит мне, чтобы просто спросить, как у меня дела – я на седьмом небе! Но это бывает так редко!..»
И едва ли не больше всего человек с особыми потребностями желает общения, дружбы, ощущения, что ты для кого-то важен, что кто-то радуется твоей жизни… А этого не может гарантировать ни один закон, ни одно постановление правительства. Это нечто значительно большее, чем модернизация учреждений для лиц с ограниченными возможностями, евроремонт и установка телевизоров в каждой палате… Это личная ответственность каждого из нас…
Будем надеяться, что общими усилиями наше общество будет изменяться, а вместе с ним будет меняться и судьба людей с особыми потребностями. Так хочется, чтобы эта судьба была светлой, счастливой!..
На одном из занятий по групповой психотерапии с юношами и девушками с ДЦП (им по 14–18 лет и все они в колясках) обсуждался вопрос: «Можно ли быть счастливым, если ты не ходишь?» И они все согласились, что можно. «Потому что счастье, – говорили они, – это иметь дружную семью, мир в сердце, друзей, делать что-то доброе, хорошее для других, жить с Богом… А ходить – ходить совсем не обязательно для счастья… Многие люди ходят, но мало кто из них по-настоящему счастлив…» И это не подсказанные кем-то, а их собственные слова…
Эти слова созвучны с формулой счастья, написанной на доме реабилитационного центра для детей с особыми потребностями в Мюнхене: «Ты можешь быть счастливым только тогда, когда своей жизнью делаешь счастливыми других…» А чтобы делать других людей счастливыми, совсем не обязательно зарабатывать для них деньги или покупать дорогие подарки. Едва ли не лучший дар, который можем получить от другого человека, – его любовь, данную нам просто так… И ни одна болезнь не может помешать сердцу любить…
Это рассказ девочки из Закарпатья, у которой был маленький друг Гобико – шестилетний мальчик с синдромом Дауна. Девочка поссорилась с друзьями и поэтому плакала. Гобико подошел к ней и, положив ей голову на колени, сказал: «Я люблю тебя…» Удивленная, переспросила: «За что, Гобико?» – «Просто так…»
А это история мамы четырехлетней девочки с умственной отсталостью Софийки: «Я работала на компьютере, а Софийка играла на полу. И я спросила для проверки ее интеллектуальных способностей, что значит счастье (Софийка очень плохо говорит). Она посмотрела на меня и медленно промолвила: «Счастье – это любовь».
И не парадокс ли это, не чудо, когда в людях с физическими или интеллектуальными ограничениями раскрывается вся глубина человечности и сердечности – дар любви, сочувствия, непосредственности – и тогда нам, «нормальным», приходится ощущать свои ограничения перед ними… Здесь отнюдь не идет речь об идеализации людей с ограниченными возможностями, приписывание им «святости» исключительно за их болезнь, впадение в другую крайность: от обесценивания лиц с особыми потребностями к возведению их на пьедестал. Вспомним, человек с ограниченными возможностями – это прежде всего человек, который может быть таким же счастливым и таким же несчастным, таким же добрым или злым, бескорыстным или эгоистичным, как и любой другой. Речь идет лишь о том, что часто мы за болезнью не видим человека и не осознаем, что он может быть прекрасен несмотря на болезнь. Вот что говорят об этом те, кто смог открыть для себя внутреннюю красоту своих друзей – людей с особыми потребностями.
Это рассказ женщины, которая зашла со своим умственно отсталым приятелем в кафе. За соседним столиком маленькая девочка нечаянно перевернула тарелку, и отец жестоко ударил ее и начал на нее кричать. Женщина не стерпела и вмешалась, чтобы защитить девочку – в результате «порцию» грубости получила и она. Женщина вышла из кафе, села в машину и расплакалась. И ее приятель, который не говорит, который очень мало понимает, начал вытирать ей ладонью слезы и нежно гладить ее рукой по голове. «Кто с большими ограничениями? – спрашивает эта женщина. – Мой приятель, который ничего не говорит, но которому грустно, когда я плачу, или тот мужчина, который хоть и говорит, но в нем столько злости?»
«Мы шли вместе под дождем, я вез товарища в коляске, а Мирон нес над нами зонт. Было много луж, и он иногда заходил в воду, чтобы зонт оставался над нами. Когда же нам надо было прощаться, Мирон сказал: “Знаешь, я бы хотел всю жизнь, когда идет дождь, носить над тобой зонт”».
«Мы шли со Славой по городу. Я спешила, потому что мы опаздывали на встречу, а потому постоянно просила ее идти быстрее, но Слава, и без того медленная, шла черепашьими шагами, стараясь рассмотреть все, что творится вокруг. “О, дети!” – воскликнула она, улыбаясь, и остановилась, увидев детишек. «Славочка, пойдем, мы опаздываем!» Да где там: не прошли мы и ста метров, как она увидела клумбы цветов и застыла в очаровании: “Смотри, цветы!” И тогда я поняла, что совсем не замечаю мира вокруг, не умею видеть его красоту, постоянно куда-то спешу, постоянно в каких-то хлопотах, мыслях, у меня никогда нет времени, чтобы просто остановиться и полюбоваться жизнью».
«Я прихожу на встречу, и Юра (тот, который “цветет в картофеле”) дарит мне цветы. Спрашиваю: “Почему? Ты, может, что-то перепутал, у меня не день рождения, не именины”. А он: “Я дарю тебе эти цветы просто так!” Его мама прибавляет: “Проснулся сегодня утром и настаивает, что хочет подарить тебе цветы – должна была пойти в огород нарвать букет…” Не в этом ли проявление его необыкновенной нежности? Ведь Юра, который вообще такой тихий и немногословный, этим букетом захотел сказать мне что-то очень важное… И разве не было бы прекрасно, если бы мы все просыпались каждое утро с желанием кому-то просто так подарить цветы?»
Когда видишь такое богатство души людей с особыми потребностями, красоту их сердца, невольно сознаешь ограниченность и неуместность этого ярлыка «ограниченные возможности». Наверное, каждый из нас в чем-то ограничен, и кто знает, какое из ограничений тяжелее: сердца или ног, способности мыслить или способности любить?
«Я не считаю себя неполноценным человеком, я – такая как все. Это правда, у меня больные ноги и я не могу свободно ходить. Но я могу многое другое. И хотя мне нелегко из-за того, что я не хожу, но я не думаю, что из-за этого не могу быть счастливой. Главное – что у меня в душе. И я благодарна родителям за то, что они подарили мне жизнь».
Не все ли мы, люди, имеем свои ограничения и свои способности, а потому нуждаемся друг в друге? Минуты, когда это осознаешь, озаряют жизнь каким-то новым светом, новой мудростью.
И не тогда ли наступает настоящее исцеление от боли в родительском сердце?! Ведь мечта каждой мамы и каждого папы, весь смысл их родительства в том, чтобы ребенок познал счастье, радость жизни. Какая это глубокая, глубокая боль – видеть страдания своего ребенка! А потому, возможно, только в такие минуты, когда видишь, что твой ребенок смог найти, несмотря на болезнь, что-то важное, что-то, что делает жизнь по-настоящему содержательной, истинной; когда слышишь его глубокую признательность за подаренную радость жизни, – может, только тогда родительское сердце сможет исцелиться и засиять радостью любви.
Дорога любви
Есть такая древняя молитва: «Боже, дай мне ступать каждый шаг с любовью». Большая мудрость стоит за ней: можно сколько угодно жалеть о прошлом, или бояться будущего, но единственный реальный миг, который есть у нас для того, чтобы жить, – настоящий. И если не заметим его, если не сделаем этот шаг любви сейчас, миг пропадает навеки. Как часто случается нам разминуться с жизнью, разминуться с людьми, с небом, с деревьями, с весной, с осенью – летим куда-то мимо всего этого в суете… Жизнь требует умения присутствовать полностью в том миге, в котором живем, в том шаге, который делаем сейчас. Многих родителей учит этому жизнь с больным ребенком.
Рассказывает мама девочки с эпилептическими приступами и прогрессирующей болезнью мозга:
«Я ощутила, что просто не смогу жить, если постоянно буду думать только о том, что может произойти завтра. Я понимаю: что бы ни стряслось, сегодня есть сегодня, и я хочу наслаждаться каждой радостной минутой, которую дарит мне судьба, которую дарит мне мой ребенок. Человеческая жизнь на самом деле так коротка, и мы совсем не умеем ценить ее, не умеем ловить счастливые моменты».
А это рассказ другой мамы мальчика с ДЦП: «Я могу сколько угодно переживать, что будет завтра, что будет, если у нас не будет денег, если я заболею, если умру. Я могу придумывать тысячу “если”, но в конце концов никто не знает, что будет, и все эти переживания напрасны, потому что завтра будет завтра, поживем – увидим. А сегодня надо жить, надо радоваться жизни, ведь в ней столько красивого, а мы иногда совсем этого не замечаем».
Порой действительно, если представить себе весь путь, все, что нас может ожидать впереди, – становится страшно, думаешь: «я не выдержу, не одолею всего». Но, к счастью, от нас не требуется одним прыжком одолеть весь этот путь, мы делаем это шаг за шагом. Итак, «дай нам, Боже, ступать каждый шаг с любовью».
Чудо, большое чудо человеческая жизнь! Каждый из нас когда-то приходит в этот мир и уходит из него. Между первым и последним вдохом и выдохом столько всего пройдет через наше сердце. Так неповторима каждая человеческая судьба. Каждому суждена своя, у каждого свои радости и свои печали. Кому-то суждено родиться больным, кому-то стать родителями больного ребенка, чтобы вместе прокладывать по этой земле шаг за шагом свою дорогу. Эта дорога для каждого своя. И только любовь способна сделать ее светлой, счастливой.
Дорога к любви долгая и непростая для каждого из нас. Наше сердце так часто находится в плену страха, гордости, эгоизма. Чтобы любить, оно нуждается в освобождении, очищении. Ему нужно как будто родиться заново. А каждое рождение сопровождается болью потуг. И время от времени семье, где есть больной ребенок, приходится пройти через такую боль, чтобы вырваться из плена отчаяния, уныния и возродиться в мире любви! Но эта дорога стоит цели!
«Когда-то я злилась на Бога: как Он мог такое допустить?! Но со временем поняла все по-новому. Меня очистило страдание, меня очистил мой сын – от гордости, зависти, озлобленности, от жажды каких-то материальных вещей, к которым стремится мир. Я поняла, что это ничего не стоит. Я научилась понимать людей, хочу делать им добро. Это удивительно, что все так произошло, это – счастье».
«Один врач мне как-то сказал: “Поймите, ваш ребенок вас никогда не порадует. Лучше оставьте его. Вы молодая, родите себе еще…” Если бы он только знал, сколько раз с того времени я радовалась и какой огромной была та радость! И я счастлива, что моя жизнь именно такая – моя особенная жизнь. Не желаю для себя другой. Сочувствую тем людям, которые говорят, что я несчастная, потому что у меня особенный ребенок. Это – мой путь, и никто не пройдет его за меня, никто не сможет прожить мою Жизнь и станцевать мой Танец».
«Жизнь не изменилась, проблемы остались те же. Но изменилась я, научилась по-новому видеть этот мир, глубже понимать жизнь. Я люблю своего сына, я вижу, какой он хороший. Мне кажется, я теперь немного лучше понимаю, что такое счастье».
И тогда просветленными любовью глазами начинаешь видеть другой мир. Начинаешь рассматривать его по-новому. Постигать красоту своего ребенка.
«Раньше, когда я смотрела на свою дочь, я знала только, что она больная, инвалид, не такая как все. Но со временем я начала видеть своего ребенка с разных сторон. Она – личность! И для всех домашних она как ангел. Я теперь вижу, какой у меня необыкновенный ребенок. И мы счастливы с ней».
«Я порой гляжу на своих приятельниц, их семьи и думаю, что по сравнению с ними мне повезло. У одной сын в рэкет пошел, ей нет покоя. У другой – пьет, гуляет, его жена не выдержала, ушла с маленьким ребенком. А мой сын в жизни никогда никого не обидел. Он – сама доброта. И что из того, что он не говорит? Язык любви не нуждается в словах».
Говорит мама сына, который умер от прогрессирующего заболевания мышц: «Николка – это самое светлое, что было в моей жизни. Ни от кого я не получала столько любви, он один любил меня просто так».
О своем тяжелобольном сыне с ДЦП рассказывает его мать: «У меня такой чудесный сын, самый лучший в мире. Утром, когда уже пора вставать, чтобы успеть на автобус в школу, а я еще сплю, он так нежно будит меня: “Такой прекрасный день на улице. Дорогая моя, не пора ли тебе вставать?” Каждой ли маме выпадет счастье слышать утром такие слова? Однажды Восьмого марта он сказал: “Мама, если бы я мог ходить, я бы насобирал тебе все цветы на земле!” Я не могу представить более нежного сына. У него необычайное сердце. Он умеет по-настоящему любить. И меня он так многому научил. Когда я была молодая, хотела заниматься психологией, чтобы понимать людей. Но моя жизнь научила меня тому, чему не научит ни один университет. Я научилась любить сердцем».
А вот другое свидетельство – матери больной девочки Элизабет: «Все мы обрели большую мудрость и сочувствие. Столкновение с проблемой, которую ты не можешь решить, стало для нас опытом эмоционального созревания. <…> Я думаю, мои дети благодаря такому опыту смогут лучше понимать жизнь и людей, будут более подготовлены к трудностям жизни, будут уметь любить. <…> Элизабет обогатила нашу жизнь. И я благодарна за эту жизнь и не променяла бы ее на другую. Элизабет научила меня терпению и любви, она научила меня дарить себя»[14].
Тогда приходит и новое понимание своей роли, своего призвания.
«Когда-то я спрашивала себя: для чего я живу? Я ничего в жизни не сделала. Вот есть люди талантливые – художники, поэты – они что-то оставляют после себя, а я ничего. Но теперь понимаю, что мое назначение в том, чтобы просто быть мамой Наташи, быть человеком, и это тоже очень важно. И я счастлива с ней. Я смотрю, сколько пожилых людей одни-одинешеньки! А у меня есть Наташа. Она придет из города, прижмется так нежно ко мне. И в магазин всегда сходит, поможет купить что нужно. Все переживает за меня: как я себя чувствую? как здоровье? Сколько раз слышу ее заботливое: “Мама, приляг, ты устала”. И я счастлива, что имею такого ребенка. Я когда-то роптала на Бога, думала: “Почему я?” Теперь уже не ропщу, я благодарна за свою судьбу».
Такая странная порой наша жизнь… Мы выстраиваем планы, а потом они рушатся. И думаем тогда, что потеряли все, что уже никогда не будем счастливы. Но проходят годы, силы жизни побеждают в нас силы отчаяния и уныния, и только тогда мы начинаем постигать, что, возможно, благодаря тому, что потеряли что-то одно, смогли получить, найти что-то другое, порой куда более ценное.
«Сначала, когда у тебя рождается больной ребенок, – это шок. Такое впечатление, как будто ты сел вечером в поезд, который едет в один город, а наутро просыпаешься и оказывается, что поезд поехал совсем в другом направлении, и ты вынужден выйти на какой-то неизвестной тебе станции. Ты выходишь и думаешь: “Бог мой, как же я буду здесь жить?!” Ты думаешь, что это – трагедия. Но потом медленно, понемногу начинаешь озираться вокруг, находишь какую-то дорожку, идешь по ней. И постепенно открываешь для себя, что хотя это другой мир, но в нем тоже можно жить содержательной жизнью, со временем находишь в нем множество неожиданных сокровищ».
Над всеми этими историями – раздумья одной из матерей детей с особыми потребностями о ее опыте: «Когда я перестала жалеть себя, я начала все больше задумываться, какой смысл имеют в нашей жизни горе и страдание. Постепенно я пришла к убеждению, что страдание, кроме боли и уничтожения, могло способствовать возникновению силы. Оно было дорогой к внутреннему росту, тропой от зимы к весне».
Разве не в такие мгновения в человеке пробуждается ощущение, что жизнь имеет смысл, что все эти трудности даны нам, чтобы приблизиться к Тайне Жизни?! Тогда человек может признать, что люди ограничены в познании, понимании того, что такое настоящее счастье, что в жизни есть Правда, и в ней все мы более всего нуждаемся. Наши представления о счастье могут оказаться такими мелкими по сравнению с тем, что мы призваны получить.
«Кто знает, что бы было с нами, если бы у нас не родилась наша дочь и мы не пережили бы всего того, через что прошли вместе с ней. Возможно, мы бы остались такими горделивыми, эгоистичными, сосредоточенными только на себе и на собственном счастье, как были когда-то, и кроме каких-то материальных ценностей для нас не было бы ничего важного. Жизнь с нашей доченькой научила нас по-настоящему понимать людей, сделала нас отзывчивыми. Благодаря ей мы нашли свой путь к Богу. За эти годы мы научились чему-то гораздо более важному – любить. И мы открыли, что есть большая радость в любви».
И, возможно, эта радость – и есть то самое важное и бесценное, что необходимо открыть всем нам за нашу такую короткую и вместе с тем такую удивительную жизнь!
Приложения
Приложение 1
Путешествие В Голландию
Добро пожаловать в Голландию (вместо эпиграфа)
Меня часто просят описать переживания, связанные с появлением в семье ребенка с ограниченными возможностями. Для тех, кто сам этого не пережил и не может понять или представить, что это такое.
Это как…
Период ожидания ребенка подобен планированию взлелеянного в мечтах волшебного путешествия в Италию. Вы покупаете гору справочников и строите чудесные планы. Колизей. Скульптура Давида работы Микеланджело. Гондолы в Венеции. Вы выучиваете несколько фраз на итальянском языке. Все это вас захватывает.
Наконец, после месяцев приготовлений наступает этот долгожданный день. Вы собираете чемоданы и отправляетесь в путь. Через несколько часов самолет приземляется. Входит стюардесса и говорит: «Добро пожаловать в Голландию!»
«Голландию?! Что вы имеете в виду? Мы летели в Италию! Всю свою жизнь мы мечтали об Италии! И сейчас мы должны быть в Италии!»
«Неожиданно изменилось расписание полетов. Вы приземлились в Голландии и здесь вы должны остаться. Обратного пути нет». И вы остаетесь. Вы вынуждены остаться. Покупаете другие справочники и изучаете совсем другой язык. Но с другой стороны, в Голландии вы встречаете людей, которых в другом месте вы никогда бы не встретили.
ЭТО ПРОСТО ДРУГАЯ СТРАНА.
Ритм жизни там медленнее, чем в Италии, и там не так красочно. Но немного пожив, вы осматриваетесь и видите, что в Голландии есть оригинальные ветряные мельницы и тюльпаны, в Голландии есть картины Рембрандта…
Но когда все другие, кого вы знаете, едут в «вашу» желанную Италию и возвращаются из нее, вы не раз думаете: «Да, мы тоже должны были быть там. Мы так планировали». И сожаление об этом никогда не пройдет, потому что потеря мечты очень мучительна.
Но если вы всю свою жизнь будете оплакивать то, что вам не было суждено попасть в Италию, вы никогда не сможете полностью понять, каким замечательным краем может быть Голландия.
Эмили Перл Кингслей, мать ребенка с синдромом ДаунаАвтобус медленно набирал скорость. В салоне было тихо, казалось, что каждый погрузился в свои мысли и не хочет их спугнуть. Три дня семинара прошли, мы возвращались домой, в свои семьи. Я смотрела через окно на горы. В Карпатах пробуждалась весна; горы, наконец, могли свободно дышать, сняв тяжелые зимние кожухи. На вершинах еще кое-где лежал снег, но в палитре множества зеленых оттенков он был уже неважен.
Я закрыла глаза и вспоминала последние «аккорды» семинара – записанное на диске «Путешествие в Голландию» на фоне «Времен года» Вивальди. Слова и музыка словно убаюкали людей. Кто-то тихо плакал. Другие закрыли глаза и еще долго просто сидели в кругу. Возможно, вспоминали свое приземление в Голландии… Не хотелось ничего говорить.
А я тогда подумала, что у меня было по-другому, я долго не знала, целый год спокойно жила в «Голландии», думая, что это «Италия»…
Настя родилась в октябре 1995 года. Мне тогда едва исполнилось 20. Все произошло как-то очень быстро и неожиданно. Меня отвезли в больницу нашего маленького городка. Не успели вызвать дежурного врача, была лишь акушерка. А я не успела испугаться, слышала только, как моя сестра, врач по образованию, сказала: «Хорошо, что 7 месяцев, а не 6 и не 8». Это меня успокоило. Роды были очень быстрые. Я родила девочку. Настю.
Настя была абсолютно здорова. Все было в порядке. Была только одна цель: Настя должна набрать вес. Это считалось нормальным для семимесячного ребенка. Я радовалась, что нет стафилококка, желтухи и других неприятностей, о которых говорили опытные и неопытные женщины в нашей палате. Ребенка мне сначала не давали – и это тоже для меня тогда было нормальным – такой порядок. Ничего не поделаешь. Я знала, что как только я приложу ребенка к груди, как только мне разрешат это сделать, она начнет набирать вес, и мы пойдем домой. Мысль о доме придавала мне силы.
Настя быстро набрала нужный вес. Нас выписали. Мой гордый и счастливый муж получил сверток с ребенком из рук медсестры, а я стояла сбоку с цветами. В больницу за нами приехали все родственники. Нас было много на одну маленькую Настю. Настя входила в нашу семью радостно и спокойно. Особых хлопот не было – она хорошо спала, хорошо ела. Мы много гуляли. Ждали выходных, когда приезжал наш папа – он тогда еще учился. Никаких проблем. Все было безоблачно. Участковый врач, к которой мы ходили регулярно, записывала в карточку вес, набранный Настей, насколько выросла и следующую дату визита. Не было никаких оснований для тревоги. Насте не делали прививок, так как она была семимесячной.
Случай внезапно поставил все под сомнение. Почему-то в один из очередных визитов в детскую консультацию не было нашего врача. Ее заменяла другая. Я помню, как она внимательно осматривала Настю, задавала мне какие-то странные вопросы… только дома я осознала, что нас направляют во Львов. Почему? Для чего нужно везти Настю во Львов? Я верила врачу. Ей лучше знать. Во Львове мы попали к очень своеобразному врачу. Он ничего не говорил. Абсолютно невыразительно и непонятно писал в карточке. Диагноз «микроцефалия» в карточке был зачеркнут. Насте назначили массаж и витамины группы В. Нас это не пугало. Прошел год, и мы не пропускали ни одного визита к врачу. Приезжали рано, занимали очередь и удивлялись, что перед кабинетом всегда так много людей. В один из таких визитов наш немногословный врач дольше чем всегда молча записывал что-то в карточку, а затем поднял голову, посмотрел на Настю и сказал: «Все, мамочка. Здесь ДЦП. Идите оформлять инвалидность»…
Я знала, что такое ДЦП. Я по образованию медсестра. Слово «инвалидность» звучало в моих ушах как барабанный бой – то громче, то тише, не впуская ни одного другого звука. Мне казалось, что я не спущусь с третьего этажа, я не видела ступенек… я горько плакала. И мне было очень страшно. В машине я прижалась к мужу, мы обняли Настю и так ехали. Домой. К себе домой. В то время я еще не думала о том, какая у Насти форма ДЦП. Я совсем не думала о будущем. Я знала, что у нас будет по-другому. У нас все пройдет. Мы вылечим Настю. Мне не было никакого дела до всех других «с таким же диагнозом», мне не было никакого дела до самого диагноза. Я верила, что моя Настя выздоровеет. Возможно, придется дольше, чем хотелось бы, ждать. Но она выздоровеет. В словах врачей я слышала только то, что хотела услышать. «Возможно, ваш ребенок не будет самостоятельно сидеть. Трудно сказать, будет ли разговаривать…» Я слышала лишь спасительное «возможно». Итак, есть и другая возможность. В конце концов должно пройти время.
Время от времени мы искали нового врача. И надеялись на чудо. «Чуда» не происходило. Вместо этого нас всех ждало огромное испытание: в год и семь месяцев у Насти начались первые судороги. Страшные первые судороги. Мне казалось, что мой ребенок умирает у меня на руках. Мы вызвали скорую. За 40 минут, пока она ехала, мы прожили, наверное, 40 лет. Настю забрали в больницу. Ехали в больницу все. За скорой, в машине моего дяди. Это не паника. Так легче. Мы вместе утешали друг друга и вместе плакали.
Судороги продолжались полтора часа. «Можно себе представить, какой она из них выйдет», – пробурчал врач в приемном покое. Настя была в реанимации. Меня к ней не пускали. «Маме нельзя заходить» – для меня тогда это тоже звучало нормально. Такой порядок. Им лучше знать. Я доверяла врачам и просила, чтобы не было хуже, чтобы Настю не отбросило назад. Я постаралась забыть слова врача. «Можно себе представить, какой она из них выйдет». Но когда Настю перевели из реанимации в палату, мы с Андреем заглядывали ей в глаза и просили: «Настя, Настенька, солнышко, скажи МА-МА…»
Судороги продолжались весь второй и третий год жизни Насти. Ежемесячно. Медикаменты не помогали. В больнице нас хорошо знали. Мы жили в больнице. По четверо суток Настя была в реанимации, потом отходила в палате – проголодавшаяся и напуганная, она не отпускала меня ни на миг. В туалет я ходила с ней на шее.
Со временем я научилась распознавать предвестники судорог. Стало немного легче. Судороги возникали реже. Настя вопреки всему росла. Мы переехали во Львов. Андрей получил диплом. Жизнь продолжалась. Настя приносила нам много радости. А потом был центр «Джерело». В сентябре 1999 года Настю взяли в детский сад. Я хорошо помню первый день, когда моего ребенка забрала воспитательница. Настя сделала мне «па-па», и я вышла из группы. На улице было тепло. Пахло осенью. Я не знала, что мне делать с моим временем, 4 часа без Насти. Это было так много! Я пошла наугад. Просто шла. Я еще не умела ни наслаждаться свободным временем, ни планировать его.
Настя любила садик. Ее тоже любили. За первый год был огромный скачок в ее развитии. Мы все радовались. «Джерело» стал для нас очень важным, новым этапом в нашей жизни. А мы продолжали надеяться на чудо. Собирали деньги. Я уже работала. Наши родственники всегда были готовы помочь. Перед каждым новым лечением наступало какое-то умопомрачение – соревнование ума и сердца. Я все еще надеялась, что есть такой врач – мы просто о нем еще не узнали, – который вылечит Настю. На этот раз в конце концов мы попадем в такое место, где Настю полностью вылечат. Каждый раз мы так надеялись. Всюду мы ездили вместе, и Настя, наша смешная, жизнерадостная Настя, радовалась новой поездке, потому что была вместе с мамой и папой. Была важной! С нами всегда случались какие-то чудные приключения в поездках, и мы старались их воспринимать с юмором. Настя любит, когда мы смеемся. Она сама страшная хохотунья. Мы радовались, что наша Настя такая умная, такая наблюдательная, такая веселая. Она уже тогда много говорила – немного невыразительно, немного замедленно. Но мы ее очень хорошо понимали, нашу Настю. Прошел еще один год. Ее перевели в другую более подходящую группу. К ровесникам. Летом нам предложили ехать всей семьей в лагерь отдыха для семей с больными детьми. И именно лагерь стал для нас тем местом, где – без преувеличения – состоялся переворот в нашем сознании. Это было действительно чудо. Мы не успели выйти из автобуса, как нас окружили люди. Нас ждали. Мы были желанными. Кто-то нес наши чемоданы. Кто-то забрал Настю. В этой веселой суете не было хаоса. Все воспринималось естественно.
Да, лагерь стал для нас переворотом. Началом изменений. Все для семьи. Программа для мам, отдельно – для пап. Дети занимались с волонтерами. А еще были «романтические часы» – для папы и мамы. И были тихие беседы – «Родительский круг». В лагере мы увидели других детей – не в ситуации садиковской группы, а в их семьях. Мы вышли за рамки одной семьи. В последний день на «Родительском круге» – дети, по обыкновению, были с волонтерами – каждый делился своими впечатлениями от лагеря. И мой муж, такой скупой на откровения среди незнакомых людей, сказал: «Мне бы хотелось, чтобы эту радость, это добро, которое было здесь, в лагере, мы смогли отдать кому-то, кому сейчас, возможно, нелегко».
Я пришла в «Джерело». Там открылся родительский клуб. Мы собирались раз в неделю. Началась работа в проекте – семинары для родителей. Но сначала были семинары для команды. Мы должны были поучиться, прежде чем проводить семинары с родителями. Это было началом движения «Родители для родителей». Моя семья меня полностью поддерживала. Она видела изменения во мне, которые неизбежно вызвали изменения в каждом. Положительные изменения. Наша жизнь становилась интереснее, она уже была другой. Каждая моя поездка была событием для всех. Перед поездкой я готовила сюрпризы, которые мои родные «находили» в мое отсутствие. Они скучали и ждали меня. А я ощущала, насколько они мне дороги. И еще в нашу жизнь входили другие люди. Так жизнь наполнялась, обретала новое содержание.
Нашей дочери было очень хорошо в садике, а нам – спокойно. Мы знали, что она окружена заботой и получает все что ей нужно. С Настей работали специалисты – реабилитолог, терапевт, логопед. Настины воспитатели пользовались у нее высочайшим авторитетом. 5 дней недели были для нас рабочими. А на выходных мы были вместе. Мы редко сидели дома и сейчас ходим везде вместе с Настей. С раннего детства, поскольку наши родители далеко, мы были вынуждены выходить с Настей. Сначала, пока еще не было инвалидной коляски, мы носили ее на руках. Не раз приходилось слышать: «Ай-яй-яй, такая большая, а еще на руках! Ну-ка ножками топай…» Когда мы переселились на новую квартиру, я облегчила жизнь себе и нашим новым соседям: я всем говорила при знакомстве, что у нашей Насти ДЦП и потому мы ее носим на руках. И когда Настя села в инвалидную коляску, никто уже ни о чем не расспрашивал, зато помогали все – и взрослые, и дети.
Коляска. Инвалидная коляска. Новый этап для семьи, где есть больной ребенок. Этап, когда всем становится видно, что твой ребенок – инвалид. На тебя оглядываются на улице. Твоего ребенка рассматривают. Многие вслух жалеют. Как это воспринимать? Универсального ответа нет.
Мы с мужем воспринимаем по-разному. Иногда с болью, иногда с юмором, в зависимости от настроения, ситуации. Я все же убеждена, что реакция окружающих в большей мере зависит от нас самих. Когда я сажусь с Настей в маршрутку, я первая прошу помощи. И еще ни разу не было случая, чтобы мне не помогли. Люди делают это с готовностью и с желанием. Я благодарю, и Настя благодарит.
Однажды, это было на рынке, я везла коляску и несла большую сумку с покупками. К нам подошла женщина. Она наклонилась к Насте и дала ей 5 гривен. В первый момент я не знала, как себя вести; был целый сгусток разных чувств: жалость к себе, и Насте, негодование, гнев, стыд, обида… Каким-то чужим, не своим голосом я спросила у женщины: «Вам бы хотелось сделать моей дочери что-то приятное? Купите ей на эти деньги какой-нибудь подарок». Мы с Настей еще не успели прийти в себя, как женщина вложила ей в руку флакон шампуня… Вот такие, незначительные, на первый взгляд, моменты в жизни.
Я знаю, что люди иногда ведут себя странно из-за страха, разного страха. Кто-то переносит на себя, кто-то боится сделать что-то не так, некоторые люди боятся нас обидеть.
Помню, когда я впервые пришла на встречу общины «Вера и свет»[15]. Нашей Насте было тогда уже 5 лет, и я отважилась пойти к взрослым людям с особыми потребностями. Первая встреча пришлась как раз на мой день рождения. Ко мне должны были прийти гости, но я все-таки пошла на встречу. Пошла с Настей, хотя я делала это скорее для себя, чем для Насти. Именно на этой встрече я лучше поняла природу страха окружающих. Там был мальчик без руки. Когда мы вставали в круг, я поймала себя на мысли: «Хоть бы мне не пришлось становиться возле него». А что говорить о людях случайных, тех, которые никогда не видели вблизи больного ребенка?
Сейчас Насте 10 лет. Она учится в школе в третьем классе. Каждый день в 8 часов утра мы вывозим Настю на улицу, где ее забирает школьный автобус. В 16 часов я жду на том же месте, и Настя возвращается тем же автобусом домой. Мы делаем вместе уроки, смотрим мультики. Настя любит игры на компьютере. Любит разговаривать по телефону. Немного возится со мной на кухне. Мы воспринимаем ее как обычную девочку, у которой есть некоторые ограничения, и стараемся, насколько это возможно, не мешать ее самостоятельности. Наше правило: то, что Настя может, она должна делать. Вместо Насти мы делаем только то, что ей не по силам. А все остальное… Здесь нужна большая порция терпения и значительно больше времени. И понятно, что будут поцарапаны мебель и стены; может разбиться посуда, когда Настя помогает на кухне. В конце концов вещи служат нам, а не мы им. Это нам троим помогает жить.
Как Настю воспринимают наши родственники? Главным образом сквозь призму нашего восприятия. Хотя бывают разные моменты. Мне кажется, что наши родители до сих пор надеются и верят, что Настя начнет ходить… «Хоть немного». Как только появляется какой-нибудь новый врач, который «ставит на ноги», нам сразу приносят его адрес. Я уже не обижаюсь, не злюсь и не стараюсь убеждать. Каждому нужно время, чтобы оплакать неосуществленное «путешествие в Италию» и смириться.
Уже давно никто не удивляется, что мы везде ходим и ездим с Настей: на кофе с пирожными, в лес за ягодами, на президентскую елку в Киев. Иначе мы уже и не представляем. Правда, часто мы ходим вдвоем, не потому, что тяжело с Настей, просто хотим побыть вместе. Настя это понимает. Как и то, что спать она должна отдельно в своей комнате. Хотя ночью мне по пять-шесть раз приходится путешествовать между двумя комнатами: Насте нужно помочь повернуться на бок, дать пить, пойти в туалет. Она взрослеет. Как и в каждой семье, приходят новые проблемы на смену старым. Наши имеют иногда «особенный» оттенок и требуют больших затрат. Я не имею в виду лишь материальные. Наш ребенок растет, с каждым днем становится все больше, и ее все тяжелее поднимать. И не только моя спина не выдерживает, уже и нашему отцу нелегко тянуть коляску по ступенькам.
Девочки в Настином возрасте любят хорошо одеваться. Настя не исключение. Но удобная одежда для Насти – это проблема. И порой тяжело объяснить, почему вместо юбки стоит надеть брюки. Наш ребенок очень коммуникабельный, Настя любит людей, а, становясь взрослой, каждый раз больше грустит, что не имеет подруг. Вот такие наши особенные хлопоты. Но как-то мы справляемся с ними, дает много сил результат.
Что касается будущего… Мы с мужем говорим об этом. Но кто может предсказать будущее?
Да, было много тяжелого. И еще будет. Я думаю, что люди, которые имеют «особенного» ребенка и которым тяжело, на самом деле мучают себя сами, день и ночь задавая себе вопрос: «Почему я? Почему это случилось именно со мной?» Здесь нет ответа. Когда-то я очень много плакала, глядя на Настю, глядя на других больных детей… Мне казалось, что я никогда не перестану плакать. Но я не спрашивала себя «почему я?» Наверное, у меня такой характер. Я люблю жизнь. Вопреки всему. Мне везет на хороших людей. Действительно, я счастлива.
Людмила Аннич
* * *
Наши глаза постепенно привыкают к виду детских инвалидных колясок на улицах. Их везут мамы, папы, старшие братья и сестры.
И если мы не будем вытеснять мысли, которые, наверное, пугают нас, то сможем себе на минутку представить, каково им, семьям с ребенком в коляске.
Конечно, двух одинаковых семей нет, но, очевидно, есть определенные вещи, особенные вещи, которые отличают семьи с особенными детьми.
Наверное, как-то по-иному, по-особенному в них идет время.
Привычные ступеньки «первый зуб – первое слово – первый шаг – первая воспитательница – первая учительница», этот стандартный маршрут полностью отсутствует в расписании или имеет множество поправок.
Изо дня в день семья с особенным ребенком преодолевает трудности будней на фоне замедленного развития ребенка, огромных дополнительных нагрузок – физических и эмоциональных, – постоянного чувства тревоги за ребенка, постоянной потребности в информации и страхе ее услышать… Меняется ритм жизни, формируются новые отношения в семье, с окружением. Из-за постоянной необходимости объясняться семья становится еще более чувствительной.
И очень часто семейство, где есть ребенок с особыми потребностями, может оказаться в изоляции, по крайней мере, сначала. И если в семье со здоровым ребенком, перестройка длится недолго, то семье с особенным на это нужно значительно больше времени, сил и поддержки извне.
К сожалению, у нас в обществе еще очень сильны стереотипы восприятия ограничений. И поскольку семьи с особенными детьми против своей воли должны общаться со специалистами (периодические походы в поликлинику, «плановое» посещение больницы, изготовление инвалидного удостоверения и т. п.), им очень часто приходится слышать бездумные фразы типа «несчастный ребенок», «бедная мама», «лучше бы отдали этого ребенка», «из ребенка ничего хорошего не получится»…
За что мы любим своих детей? За то, что они здоровы? Наверное, мы любим их не за что-то, а просто так?
Сколько еще нужно времени, чтобы сломать стереотипы? Когда мы станем страной, где люди с особыми потребностями будут восприниматься частью нас?
Болезнь – это часть жизни, она может в любой момент затронуть абсолютно каждого. Когда из нашего словаря исчезнут слова «патология» и «дефект» относительно ребенка с особыми потребностями, а отвратительный ярлык «дэцэпэшник» перестанет заслонять лицо с его неповторимой и уникальной улыбкой, только тогда вместо диагноза можно будет увидеть РЕБЕНКА, который хочет радоваться жизни, иметь свой дом, любить маму и папу, и быть любимым – как и каждый из нас.
Оксана Винярская,
социальный педагог учебно-реабилитационного центра «Джерело», г. Львов
Приложение 2
Соловей с одним крылом (сказка)
Эта история произошла в большом лесу.
Однажды весной поженились соловей и соловьиха, свили гнездышко себе в развесистых ветвях большого дуба и стали с нетерпением ждать своего первого птенца. «Посмотри, какое красивое, в цветных крапинках, получилось наше яичко – я уверена: этот ребенок будет особенным», – с гордостью говорила соловьиха мужу. «Да, мы будем самыми счастливыми родителями во всем лесу, мне так не терпится увидеть, наконец, нашего ребенка, запеть с ним!» – отвечал соловей и заводил свою радостную песню. Эта песня звучала всю ночь: и все, кто ее слышал – звери лесу, люди, жившие в соседнем селе – говорили: какое счастье снова слышать соловья после долгой зимы, и от этих песен их сердца становились добрее и счастливее.
И вот однажды из яичка кто-то громко постучал и скорлупа затрещала. «Скорее, скорее!» – закричала мужу соловьиха. Она очень не хотела, чтобы он пропустил этот особенный миг. Оба склонились над гнездом в ожидании. Еще одно постукивание – и скорлупа разлетелась пополам, а оттуда выглянул маленький, смешной и невероятно красивый малыш. Он был действительно невероятно красивым. От умиления мама и папа онемели. «Пусть песни твои будут благословенными!» – наконец первым пришел в себя отец и промолвил традиционные в соловьином племени слова приветствия новорожденному. «Мы любим тебя и поддержим тебя в твоем полете», – уже от себя прибавила мама. И птенец, словно поняв смысл этих слов, радостно пошевелился и… – родители в испуге отшатнулись: он родился с одним крылом!
«Как же он, бедняжка, полетит в теплые края?» – с отчаянием промолвила мама. «А как будет добывать себе пищу? Он же не сможет летать», – загрустил отец. Им обоим стало очень грустно. Наконец птенец напомнил о себе попискиванием и этим привел родителей в чувство. «Он же, наверное, хочет есть!» – сказала мама, и отец вмиг полетел искать какой-то поживы, а соловьиха задумчиво сидела на ветви возле гнезда и смотрела на своего ребенка. «Что ждет его и всех нас, какая судьба нам суждена? Справимся ли мы с этим испытанием?» – мысли роились в голове, как стая мошек.
Шли дни, за весной наступило теплое лето. Их маленький сынок-соловушка рос очень медленно, не так, как другие птенцы – как будто ему недоставало не только одного крыла, но и еще чего-то, очень важного для роста. Родители старались как могли: летали весь день, собирали и приносили для сына самую лучшую пищу из всего леса, но птенец и дальше оставался слабым. А когда наступал вечер, родители устало примащивались возле своего птенца в гнездышке и молча засыпали. Переполненные грустью, они не могли петь своих песен. «Уже смолкли наши соловьи» – с печалью замечали и звери в лесу, и парни с девушками, выходившие вечером за село погулять. И им самим почему-то меньше хотелось петь…
Проходили дни. Уже подросли птенцы у других птиц и родители учили их летать. Приближалось время, когда надо было привести своих детей и показать их птичьей стае. Родители старательно принаряжали своих птенцов, учили их приветственным песням и с нетерпением рассказывали о дне, когда они встретятся со своей большой семьей. Но не в нашей семье соловушек, чем ближе становился тот день, тем с большей тревогой билось их сердце. «Как мы полетим на птичий сбор, если сын наш не умеет летать? Что скажут другие о нем? Примут ли его?» – волновались родители. Наконец решили, что отец полетит один.
Никогда еще мать-соловьиха не ждала возвращения своего мужа так, как в тот день. Он прилетел с потухшими от печали глазами и долго не хотел говорить. Наконец, когда их сын уснул, отец промолвил: «Они сказали, что у настоящих птиц два крыла, так что наш сын не может считаться настоящим, а потому он не может быть членом стаи. А еще сказали, что это считается плохой приметой, когда стая принимает к себе кого-то, не похожего на всех». «Но мы же не оставим его здесь одного на зиму! Он же без нас пропадет!» – с болью воскликнула соловьиха. «Да, мы не оставим!» – твердо промолвил отец-соловей и ни с того ни с сего… запел. И что-то произошло в этот миг такое, что и жена его подхватила эту песню, и пели они так вместе до самого утра. Пели свою печаль, свою боль, свою тоску и свою любовь. И когда над лесом, наконец, взошло солнце, в их глазах было что-то новое, в их глазах светилась решительность любви и какая-то новая сила жизни.
Что-то странное случилось той ночью, потому что после этого сын-соловушка стал быстро расти и крепнуть. Более того, он стал подпевать своему отцу и матери – и их общая песня каждую ночь лилась над лесом, над селом, под небесами. «Какая красота, какое чудо! – говорили очарованные звери в лесу и люди из соседнего села. – Соловьи поют под осень, поют так хорошо, как не пели даже весной!» Своим пением провожала семья соловьев за небосклон птичью стаю, и листву, которая опадала с деревьев, и звезды, которые падали с неба. Маленький соловушка был очень счастлив: он когда не пел, то смеялся, когда не смеялся, то пел. А мать и отец любили его, любили так горячо, что, кажется, даже не чувствовали, как дни и ночи становились все холоднее. Они с пониманием смотрели в глаза друг другу, готовые любить и петь до последней минуты, пока зима не скует льдом их песню и сердце.
В тот год зима пришла как всегда неожиданно – ночью. Старая женщина с ледяным сердцем, которая приходила каждый год, чтобы дать покой и отдых земле и деревьям – укрывала все снежным своим покровом. Но на этот раз ночь, когда зима вошла в большой лес, принесла неожиданность и ей. Она услышала пение, которого не слышала никогда за все свои бесчисленные годы жизни – пение соловьев. И было в том пении что-то такое, от чего защемило и растаяло ее ледяное сердце, а на старом в морщинах лице появилась улыбка…
И была в тот год зима теплой как никогда. Соловьи пели всю зиму, и никто не замерз в тот год от стужи – ни звери, ни птицы, ни люди. Более того – некоторые деревья даже второй раз зацвели!
А потом снова пришла юная весна – в цветах и золотых лучах солнца.
Отец и мать соловушки построили свое гнездышко, и уже скоро соловьиха высиживала в нем новое яичко – отец же приносил ей пищу, а сын пел – и днем, и ночью, с нетерпением ожидая появления брата или сестры. Родилась сестра. Она была очень красивой и с двумя крыльями. Взлелеянная в песнях и любви, она хорошо росла, быстро научилась летать, а поскольку была очень веселой и со всеми приветливой, то скоро у нее появилось много друзей среди птиц и зверей. Она приводила их к своему брату, который не умел летать, и он забавлял их всех своими песнями – и вскоре у него тоже появилось много друзей. Они придумали для него что-то дивное – из лозы сплели маленькую корзиночку, в которой соловушка мог сидеть, а они летели и несли его, держа в лапках. И им всем было хорошо и радостно вместе!
Наконец, когда пришло время улетать в теплые края, все птенцы заступились за своего друга соловья. «Мы будем нести его поочередно, мы не можем оставить друга!» – в один голос воскликнули они, и стая отступила перед их единодушием. А самыми счастливыми в тот день были родители соловушки. «Он действительно счастлив! Он нашел столько друзей, и он так хорошо поет!» – с гордостью промолвил отец. «У нас замечательные дети!» – склонив голову на плечо мужу, промолвила соловьиха.
Тот перелет был особенным для всей птичьей стаи. Все птицы несли поочередно корзинку с соловушкой. Была какая-то особенная радость в том, чтобы заботиться не только о себе. Возможно, именно тогда стая впервые ощутила силу, которая есть в единстве и во взаимной поддержке. А еще особенным было то, что стая впервые летела с песней. Прежде птицы, когда летели в дальний путь, не пели, потому что берегли силы для перелета. Но в этот раз для них пел маленький соловушка. Он был счастлив, что таким образом может отблагодарить своих друзей. И от этой песни перелет был легким и радостным как никогда.
В том краю, куда они прилетели, было теплое лето. Утомленные, птицы приземлились отдохнуть на большом лугу. А старый соловей, проводник стаи, вознесся в небо, чтобы побыть в одиночестве и подумать. А когда, наконец, опустился, то созвал к себе всех и промолвил: «Наверное, в природе не бывает ошибок, и каждый из нас, такой, какой есть, имеет свое важное предназначение. Отныне в нашей стае будет место для каждого, и мы все будем заботиться друг о друге. А маленький соловушка помог нам всем постичь главное: то, что делает птицу настоящей птицей – это не сила крыльев и не величина клюва, но та песня, что живет в сердце!»
В тот день на большом лугу в птичьей стае было большое празднование с песнями и танцами. В тот день на большом лугу расцвело много новых цветов. Они цветут там и до сих пор.
А в птичьей стае до сих пор детям своим и детям детей своих пересказывают историю о соловушке с одним крылом и поют песни в память о радости того дня. И от тех песен весь мир становится добрее и счастливее.
Примечания
1
Emmanuel – mystere d’amour / G. Delannet (ed.). Paris, 1989.
(обратно)2
Ombres et Lumiere. 1998. № 121.
(обратно)3
Bettelheim B. How do you help a child who has a physical handicap? // Ladies Home Journal. 1972. № 89. P. 34–35.
(обратно)4
Полное сравнение, приводимое Э. П. Кингслей, помещено в Приложении 1.
(обратно)5
Ombres et Lumiere. 1997. № 118.
(обратно)6
Emmanuel – mystere d’amour / G. Delannet (ed.). Paris, 1989
(обратно)7
Westra, цит. по Meyer D., Vadasy P. Sibshops: Workshops for siblings of children with special needs. Baltimore: Paul H. Brookes Publishing Co., 1994. Р. 59
(обратно)8
Beckman P. Strategies for working with families of young children with disabilities. Baltimore: Paul H. Brookes Publishing Co., 1996.
(обратно)9
Lobato D. Brothers, sisters, and special needs: Information and activities for helping young siblings of children with chronic illnesses and developmental disabilities. Baltimore: Paul H. Brookes Publishing Co., 1990.
(обратно)10
Ombres et Lumiere. 1996. № 116.
(обратно)11
Santelli B., Stewart F., Poyadue J. The parent to parent handbook: Connecting families of children with disabilities. Baltimore: Paul H. Brooks Publishing Co., 2001. Р. XII.
(обратно)12
What it’s like to be me? NY: Exley Publ. Ltd., 1995.
(обратно)13
What it’s like to be me? NY: Exley Publ. Ltd., 1995.
(обратно)14
Darling R. Families against society: A study of reactions to children with birth defects. Beverly Hills: Sage, 1979. Р. 165, 172, 187.
(обратно)15
Организация, объединяющая умственно отсталых людей, их семьи и друзей.
(обратно)Оглавление
Предисловие к третьему изданию Введение Будем жить Что дальше? Важнейшие лекарства Оплакивание потери Возвращение к жизни Счастье быть вместе Быть братом, быть сестрой Одна большая семья Семья и мир Все побеждает любовь Исцеление сердца Дорога любви Приложения Приложение 1 Путешествие В Голландию Приложение 2 Соловей с одним крылом (сказка)
