Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Предисловие

Значительные прорывы в психологии всегда основаны на оригинальных идеях, которые внезапно проясняют наш опыт с новой точки зрения, выявляя скрытые структуры связей. Теория бессознательного Фрейда и модель эволюции Дарвина по-прежнему помогают нам понять результаты современных исследований человеческого поведения и разрешить некоторые загадки повседневной жизни. Теория майндсайта^[1] Дэниела Сигела невольно заставляет нас воскликнуть «Эврика!», помогая разобраться в бесконечной путанице беспорядочных эмоций, зачастую сводящих нас с ума.

Способность понимать то, что говорит нам собственный разум и чувствовать внутренний мир других – уникальный талант, доступный только человеку, подпитывающему свое здоровое сознание и здоровую душу. Я исследовал эту область в работе по эмоциональному и социальному интеллекту^[2]. Самосознание и эмпатия^[3] (наряду с самообладанием и навыками общения) – это необходимые для успешной жизни человеческие способности.

Из этих четырех навыков самосознание является ключевым и готовит почву для других. Если мы не способны следить за собственными эмоциями, мы едва ли сможем управлять ими или учиться на них. Если у нас не будет возможности воспринимать часть собственного опыта, нам будет сложнее настроиться на схожие эмоции у остальных людей. Эффективное взаимодействие с другими зависит от интеграции самосознания, самообладания и сострадания. По крайней мере, такого мнения я придерживался раньше. Доктор Сигел преподносит данную дискуссию в новом свете, рассматривая эту динамику с точки зрения майндсайта. Он представляет убедительные доказательства того, насколько важную роль этот навык играет в нашей жизни.

Будучи талантливым и очень чутким врачом-консультантом, а также мастером объединять результаты исследований из областей нейробиологии и детской психологии, доктор Сигел дает нам направление для движения вперед. В своих работах, посвященных исследованиям мозга, психотерапии и воспитанию детей, он постоянно открывает что-то новое; его семинары для профессионалов пользуются огромной популярностью.

Он напоминает нам, что мозг – это социальный орган. А майндсайт – ключевая концепция в межличностной нейробиологии, основоположником которой стал доктор Сигел. Двустороннее видение того, что происходит в мозге, позволяет нам понять значение ежедневного взаимодействия с другими с точки зрения неврологии и формирования нейронных путей мозга. Каждый родитель участвует в развитии мозга своего ребенка. А для формирования здорового сознания ребенка должен присутствовать чувствительный и способный к состраданию взрослый, обладающий навыком наблюдения за собственным сознанием. Этот подход прививает ребенку те же важнейшие черты.

Майндсайт позволяет интегрировать три вершины треугольника благополучия: взаимоотношения, сознание и мозг. По мере того как энергия и информация движутся между этими элементами человеческого опыта, возникают паттерны^[4], формирующие все три компонента. В этом случае нервная система во всем теле, подчиняющаяся напрямую сигналам мозга, также будет частью треугольника благополучия. Такое видение является целостным и включает в себя наше существо. Благодаря навыку майндсайта мы лучше узнаем этот важнейший поток бытия и будем разумнее управлять им.

Очень впечатляет и биография доктора Сигела. Он учился в Гарварде, а сейчас он клинический профессор психиатрии в Калифорнийском университете, а также один из руководителей Исследовательского центра осознанности. Кроме того, он основал Институт наблюдения за сознанием^[5] и руководит его деятельностью. Но еще больше впечатляет его личность и один факт его присутствия – осознанного, чуткого, заботливого, – которое подпитывает само по себе. Доктор Сигел воплощает то, чему учит.

Тем профессионалам, которые хотят глубже погрузиться в эту новую науку, я рекомендую работу доктора Сигела о межличностной нейробиологии The Developing Mind: Toward a Neurobiology of Interpersonal Experience («Развивающееся сознание: о нейробиологии межличностного опыта»), которая вышла в 1999 году. Родителям будет чрезвычайно полезна его книга, написанная в соавторстве с Мэри Хартзелл, Parenting from the Inside Out: How a Deeper Self-Understanding Can Help You Raise Children Who Thrive («Родительство изнутри: как глубокое понимание себя поможет вырастить успешного ребенка»). Тем, кто хочет от жизни большего, даст практические и убедительные советы та книга, которую вы держите в руках.

Дэниел Гоулман^[6]

Введение
Ныряя во внутреннее море

У каждого из нас есть свой внутренний мир – я стал называть его морем внутри, или внутренним морем. Это удивительно богатое место, наполненное мыслями и чувствами, воспоминаниями и мечтами, надеждами и желаниями. Конечно, периодически там случаются бури, и мы видим его темные глубины – страх, печаль, ужас, сожаление, кошмары. Когда волна внутреннего моря угрожает утащить в бездну, нам кажется, что мы тонем. Вряд ли найдется человек, которого хотя бы раз не переполняли ощущения собственного сознания. Некоторые из них мимолетны – неприятности на работе, ссора с любимым человеком, волнение из-за предстоящего экзамена или презентации или просто беспричинная грусть, длящаяся день или два. Но иногда эти ощущения оказываются куда более упрямыми и настолько сливаются с нашей личностью, что нам даже не приходит в голову, что их можно изменить. Именно в этой ситуации помогает навык, который я называю «майндсайт», или взгляд в сознание. Однажды овладев им, вы сможете кардинальным образом изменить свою жизнь. Он поможет освободиться от паттернов мышления, которые мешают жить на полной мощности.

Что такое майндсайт

Майндсайт – это тип сфокусированного внимания, позволяющий разглядеть механизмы работы нашего собственного сознания. Благодаря ему мы понимаем происходящие в сознании процессы, не поддаемся их воздействию, отключаем «автопилот» и связанные с ним укоренившиеся модели поведения и привычные реакции, а также выбираемся из ловушек эмоциональных реакций, в которые так часто попадаем. Майндсайт позволяет нам «выявить и укротить» возникающие эмоции, не давая им заполучить контроль над нами. Сравните две фразы: «Мне грустно» и «Я испытываю грусть». На первый взгляд они похожи, но на самом деле между ними есть огромное различие. Фраза «Мне грустно» – это ограничивающее самоопределение, тогда как формулировка «Я испытываю грусть» предполагает способность определить и признать чувство и не поддаться ему целиком. Умение концентрировать внимание – неотъемлемая часть майндсайта – дает возможность увидеть то, что находится внутри нас, принять, отпустить и, наконец, изменить это.

Майндсайт – это что-то вроде специального объектива, через который мы видим собственное сознание намного четче, чем привыкли. Такой объектив может заполучить каждый, и как только он у нас будет, мы нырнем во внутреннее море исследовать себя и других. Это действительно уникальная человеческая способность, позволяющая подробно и предельно глубоко рассмотреть процессы, определяющие наши мысли, чувства и поведение. За счет майндсайта мы видоизменяем и перенаправляем свой внутренний опыт, чтобы стать более свободными в повседневной жизни, активнее контролировать будущее и быть «кузнецами своего счастья». Другими словами, майндсайт – это базовый навык, лежащий в основе всего того, что мы подразумеваем, говоря о наличии у человека социального и эмоционального интеллекта.

Интересно, что благодаря экспериментам в сфере нейробиологии мы знаем, что умственные и эмоциональные изменения, возникающие при отработке этого навыка, происходят в головном мозге на структурном уровне. Развивая способность концентрировать внимание на своем внутреннем мире, мы берем в руки «скальпель», которым можем «перекраивать» нейронные пути. Я подробнее расскажу об этом в последующих главах, и я уверен, что знание базовых принципов работы мозга помогает людям понять, какой огромный потенциал для изменений в нем заложен^[7].

Однако изменения не происходят сами по себе, над ними нужно работать. И хотя способность к майндсайту – это наше неотъемлемое право, у некоторых из нас она развита гораздо лучше, чем у других (и причины этого станут ясны позднее). Научная реальность состоит в том, что нам нужен определенный опыт для развития в себе этой важнейшей человеческой характеристики. Мне нравится думать, что родители и другие люди, которые о нас заботятся, дают нам первый урок плавания в этом внутреннем море и что, если нам повезет иметь теплые отношения на раннем этапе жизни, у нас уже будет основа для развития майндсайта. Однако даже в отсутствие такой поддержки существуют специальные упражнения, подпитывающие эту способность на протяжении всей жизни^{1}{2}. Майндсайт – это форма знания, доступная для развития в каждом из нас, независимо от нашего детства.

Когда я только начинал профессионально исследовать природу сознания, в нашем обиходном языке не было слова для обозначения процесса осознания собственных мыслей, ощущений, чувств, воспоминаний, убеждений, установок, надежд и фантазий. Конечно, наше сознание постоянно занимается этими видами деятельности, и нам не нужно иметь специальных навыков, чтобы почувствовать это. Но как именно у нас развивается способность понимать мысль – а не просто иметь ее – и осознавать, что это проявление деятельности нашего сознания, чтобы не позволять ей целиком захватить нас? Как оставаться восприимчивым к сокровищам своего сознания, а не просто реагировать на его рефлексы? Как нам научиться направлять свои мысли и чувства и не давать им управлять нами? И как нам проникнуть в сознание других людей, чтобы действительно понимать, «что они имеют в виду», и отвечать более эффективно и с большим сочувствием? Когда я только начинал карьеру психиатра, было не так много доступных научных и даже клинических терминов, чтобы описать эту способность в комплексе. Чтобы помочь моим пациентам и обсуждать вместе с ними эту важную способность, я придумал термин майндсайт.

Пять основных органов чувств позволяют нам воспринимать окружающий мир – слышать пение птиц или предупреждающее шипение змеи, идти по оживленной улице или чувствовать весенний запах оттаявшей почвы. То, что называют шестым чувством, дает нам возможность получать сигналы внутренних телесных состояний: быстро бьющееся сердце, что означает страх или радостное возбуждение, «бабочек в животе» или боль, требующую внимания^{3}. Майндсайт – это способность заглядывать внутрь себя, наблюдать за работой своего сознания и обдумывать собственный опыт, и это важно для нашего благополучия. Майндсайт – наше седьмое чувство.

В этой книге я надеюсь продемонстрировать, что этот необходимый навык помогает нам развить социальные и эмоциональные способности мозга, избавиться от внутреннего хаоса, прийти к благополучию и строить отношения с другими людьми, основанные на прочных связях и сострадании, которые будут приносить удовольствие. Главы компаний и члены правительств говорили мне, что благодаря пониманию принципов работы сознания они повысили личную эффективность и продуктивность их организаций. Врачи и специалисты по психиатрии отмечали, что майндсайт изменил их подход к пациентам, и, сосредоточившись в процессе лечения на сознании, они сумели разработать новые действенные практики. Преподаватели, познакомившись с этой концепцией, стали учить с учетом сознания, подобрали ключи к своим ученикам и сделали образовательный процесс более глубоким, а его результаты – долговечными.

Каждому из нас майндсайт дает возможность исследовать субъективную сущность того, кем мы являемся, вести более осмысленную жизнь и сделать свой внутренний мир богаче и понятнее. Используя майндсайт, мы способны лучше управлять эмоциями и достичь внутреннего равновесия, позволяющего справляться как с мелкими неприятностями, так и с сильными стрессами. За счет умения концентрировать внимание майндсайт помогает телу и мозгу достичь гомеостаза – состояния внутреннего равновесия, координации и адаптивности, которое становится залогом здорового организма. Наконец, майндсайт улучшает наши взаимоотношения с семьей, друзьями, коллегами – и даже с самим собой.

Новый подход к благополучию

Всё, что вы прочтете в этой книге, строится на трех фундаментальных принципах. Первый состоит в том, что майндсайт можно улучшить с помощью специальных тренировок. Наше благополучие зависит от психического состояния, отношений с близкими и даже от нашего тела, и это навык, которому учатся. В каждой главе исследуются навыки – от базовых до более сложных, – помогающие нам плыть по своему внутреннему морю.

Второй принцип заключается в том, что, развивая майндсайт, мы меняем саму структуру мозга, стимулируя образование новых важных связей внутри его. Основание этому – одно из самых удивительных научных открытий последних двадцати лет: наше умение концентрировать внимание формирует структуру мозга. Нейробиология поддерживает идею того, что развитие рефлексии активизирует каналы, обеспечивающие благополучие и лежащие в основе сострадания и сочувствия. Результаты исследований однозначно демонстрируют, что мы можем создавать эти новые пути на протяжении всей нашей жизни, а не только в детстве. Короткие разделы «Мозг: инструкция пользователя», представленные в первой части книги, играют роль своеобразного путеводителя по этой новой территории.

В основе третьего принципа лежит интеграция, то есть связывание отдельных элементов в единое целое. Благополучие достигается тогда, когда мы выстраиваем в своей жизни определенные связи и учимся использовать майндсайт, чтобы помочь мозгу достичь состояния интеграции и поддерживать его. Я знаю, что поначалу это кажется одновременно странным и абстрактным, но я надеюсь, что уже скоро вы убедитесь в пользе данного подхода, являющегося базой моей психотерапевтической, образовательной и научной деятельности, для восприятия собственной жизни. Интеграция, например, обусловливает нормальное взаимодействие друг с другом, позволяющее уважать отличительные особенности окружающих, сохраняя при этом открытые каналы коммуникации. Объединение отдельных элементов также важно для развития креативности, которая обеспечивается совместной работой левого и правого полушарий.

Интеграция позволяет нам быть гибкими и свободными, а ее отсутствие делает нашу жизнь слишком жесткой, однообразной и скучной с одной стороны или хаотичной, взрывной и непредсказуемой с другой. Связующая свобода интеграции приносит с собой ощущение живости, легкости и благополучия. Без интеграции мы застреваем в своих поведенческих привычках: тревоге и депрессии, одержимости и зависимости, жадности.

Развив умение наблюдать за работой своего сознания, мы изменим его механизмы, избавимся от крайностей – хаоса и скованности – и будем двигаться в сторону интеграции. Благодаря майндсайту мы можем фокусировать свое сознание так, чтобы в буквальном смысле интегрировать структуры мозга и делать его более устойчивым и здоровым.

Неверная трактовка майндсайта

Мне всегда чрезвычайно приятно получать письма от пациентов или людей, побывавших на моих выступлениях, со словами «мое видение реальности полностью изменилось». Однако не все сразу понимают основную идею. Некоторым кажется, что майндсайт – это лишь способ еще глубже погрузиться в себя, некая форма самосозерцания и зацикленности на рефлексии, а вовсе не способность жить полной жизнью. Возможно, вы знакомы с недавними исследованиями (или древней мудростью), согласно которым для счастья нужно «выйти за пределы себя». Действительно ли майндсайт сбивает нас с этого пути? Зацикленность не делает нас счастливее, однако майндсайт как раз позволяет меньше зацикливаться на себе, а не наоборот. Когда мы не поглощены собственными мыслями и чувствами, наш внутренний мир становится упорядоченным и мы более чутко реагируем на внутреннее пространство других людей. Научные исследования демонстрируют, что люди с хорошо развитыми навыками майндсайта проявляют большую заинтересованность в других и сострадание к ним. Этот навык так же помогает добиваться более высоких результатов в учебе и работе.

Эта концепция была поставлена под сомнение, когда я беседовал с группой учителей. «Как мы можем просить детей размышлять об их сознании? – сказал один из учителей. – Это же настоящий ящик Пандоры!» Как вы знаете, когда открыли ящик Пандоры, оттуда вылетели все проблемы человечества. Неужели именно так мы думаем о себе и представляем жизнь наших детей? По моему опыту, масштабные изменения как раз и происходят тогда, когда мы начинаем смотреть на свое сознание с интересом и уважением и перестаем избегать и бояться его. Осознанное отношение к своим мыслям и чувствам позволяет чему-то научиться у них вместо того, чтобы допустить их контроль над нами. Мы способны успокаивать их, не игнорируя; мы можем слышать их мудрость, не пугаясь их пронзительного крика. И как вы поймете из некоторых историй, рассказанных в этой книге, даже маленькие дети развивают в себе способность останавливаться и выбирать, как отреагировать на ту или иную ситуацию, когда они лучше представляют свойственные им импульсы.

Как научиться наблюдать за своим сознанием

Майндсайт вовсе не относится к тем способностям, которые нам или даны, или нет. Это скорее навык, а значит, его можно развить, только это потребует времени, усилий и практики.

У большинства людей есть соответствующий потенциал, однако лежащим в его основе нейронным путям требуется определенный опыт. Стоит сказать, что у некоторых – например, у людей с аутизмом или схожими неврологическими заболеваниями – нейронные пути, отвечающие за майндсайт, могут не развиться даже при самой активной практике^{4}. Однако у большинства детей способность наблюдать за своим сознанием развивается посредством повседневного взаимодействия с другими, особенно благодаря внимательным родителям и воспитателям. Когда взрослые на одной «волне» с ребенком, когда они демонстрируют ему правильную картину его внутреннего мира, ребенок учится четко видеть работу своего разума. Сейчас нейробиологи занимаются определением нейронных путей, которые участвуют в этом замысловатом внутреннем танце, и изучают, как умение воспитателя настраиваться на внутренний мир ребенка стимулирует развитие этих нейронных связей.

Если же родители неотзывчивы, отстраненны и непоследовательны, то они не смогут продемонстрировать ребенку правильную картину его внутреннего мира. Согласно результатам исследований, в этом случае «объектив» майндсайта может утрачивать резкость или вовсе искажать картинку. Ребенок видит только часть своего внутреннего мира или обозревает его целиком, но нечетко. Или же у ребенка будет исправный, но очень чувствительный «объектив», фокусировку которого легко нарушить стрессом или сильными эмоциями.

Хорошая новость состоит в том, что каким бы ни было наше детство, никогда не поздно начать стимулировать рост нейронных связей, позволяющих заглядывать в свое сознание. На страницах этой книги вы встретитесь с 92-летним человеком, который смог преодолеть болезненные и искаженные детские воспоминания и стать настоящим экспертом майндсайта. Этот случай подтверждает еще одно удивительное открытие современной науки: оказывается, мозг не перестает реагировать на всё, что происходит с нами, и продолжает развиваться на протяжении всей жизни. Это справедливо и для тех, у кого детство было вполне счастливым. Если в раннем возрасте наши отношения с родителями были положительными, мы можем стимулировать свое седьмое чувство и лежащие в основе нашего душевного благополучия связи и интеграции на протяжении всей жизни.

В первой части книги мы анализируем ситуации, в которых майндсайт у людей отсутствует. Эти истории наглядно продемонстрируют, насколько важно четко видеть работу своего сознания и уметь изменять ее принципы для благополучной жизни. Первая часть книги – более теоретическая, в ней я объясняю основные концепции, вкратце описываю науку о мозге и предлагаю рабочие определения сознания и психического здоровья. Я знаю, что у моих читателей самый разный уровень подготовки и не всегда совпадающие интересы, и понимаю, что некоторым из вас захочется только пролистать или вовсе пропустить начало. Во второй части мы глубже погрузимся в случаи из моей практики, иллюстрирующие этапы развития навыков майндсайта. В этом разделе я делюсь практическими советами, которые помогут людям сделать сознание более здоровым. В самом конце книги есть раздел, где описаны фундаментальные концепции, и примечания.

Мы начнем наше путешествие с истории семьи, изменившей мою жизнь и мой подход к психотерапии. Пытаясь помочь этим людям, я начал искать новые ответы на болезненные вопросы о том, что происходит, когда утеряна способность к майндсайту. Это также подтолкнуло меня к поискам техник, позволяющих вернуть и восстановить эту способность в нас самих, в детях и в нашем ближайшем окружении. Я надеюсь, что вы составите мне компанию в этом путешествии по внутреннему морю, потому что в его глубинах скрывается огромный мир возможностей.

Часть I
Путь к благополучию
Что такое майндсайт

1
Поврежденный мозг, потерянная душа
Треугольник благополучия

Скорее всего, семья Барбары никогда бы не обратилась за помощью, если бы их семилетняя дочь Лиэн не перестала вдруг разговаривать в школе. Лиэн была средним ребенком, ее старшей сестре Эйми было четырнадцать лет, а младшему брату Томми три года. Когда их мама попала в автомобильную аварию, после которой чудом осталась жива, они все тяжело это переживали. Но у Лиэн проявилась избирательная немота, только когда Барбара вернулась домой из больницы и центра реабилитации. Лиэн отказывалась разговаривать с кем-либо, кроме членов семьи – включая меня.

Первые наши консультации проходили в тишине: мы играли, ставили пантомимы с куклами, рисовали и просто находились рядом. Лиэн обычно собирала свои темные волосы в спутанный хвостик. Когда я смотрел на нее, она тут же отводила грустные карие глаза. Мне казалось, что наше общение зашло в тупик: ее грусть не менялась, как не менялись и игры. Но однажды мяч закатился за диван, рядом Лиэн обнаружила мой видеоплеер и телевизор. Она ничего не сказала, но по внезапно изменившемуся выражению ее лица я понял, что у нее что-то «щелкнуло».

На следующей неделе Лиэн принесла видеокассету, подошла к плееру и вставила ее. Я включил его, и улыбка Лиэн буквально озарила комнату, когда мы увидели на экране, как мама поднимает маленькую Лиэн над головой, снова и снова, а потом сжимает ее в объятиях, и обе они заливаются смехом. Бен, отец Лиэн, запечатлел своеобразный коммуникативный танец родителя и ребенка, являющийся главным признаком любви: мы устанавливаем связь друг с другом, посылая и принимая сигналы, соединяющие нас изнутри. Это наполненный радостью процесс, позволяющий делиться происходящим в нашем сознании с другими людьми.

В следующем эпизоде мама с дочкой бегали по траве, разбрасывая яркие цветные осенние листья. Потом они подошли к камере, изобразили воздушный поцелуй и рассмеялись. Пятилетняя Лиэн изо всех сил прокричала: «С днем рождения, папочка!», и было заметно, что держащий камеру папа тоже трясется от смеха вместе с самыми важными женщинами в его жизни. На заднем плане был виден маленький брат Лиэн, Томми, который спал в коляске, укрытый одеялом, в окружении мягких игрушек. Старшая сестра, Эйми, с увлечением читала книгу в отдалении.

«Такой была моя мама, когда мы жили в Бостоне», – внезапно сказала Лиэн, и улыбка тут же исчезла с ее лица. Это был первый раз, когда она обратилась ко мне напрямую, но у меня появилось ощущение, что я подслушал ее реплику, обращенную к самой себе. Почему же Лиэн перестала разговаривать?

Два года прошло с того дня рождения, полтора – с тех пор как семья переехала в Лос-Анджелес и год – с того момента, как Барбара получила серьезную травму мозга в результате лобового столкновения с другой машиной. В тот вечер она ехала на своем старом «Мустанге» в ближайший магазин, чтобы купить детям молока, и не была пристегнута. Когда в ее машину врезался пьяный водитель, Барбара сильно ударилась лбом о руль. После аварии она пробыла в коме несколько недель.

Выйдя из комы, Барбара очень сильно изменилась. На видеокассете я видел, какой заботливой и сердечной она была и насколько тесную связь имела с детьми. Но, по словам мужа, «теперь она была не той Барбарой», которую они знали. Ее тело вернулось домой, но прежняя Барбара исчезла.

Во время следующего сеанса я решил поговорить с родителями Лиэн наедине. Я понял, что их близкие отношения стали очень напряженными после аварии, и Барбара с Беном отдалились друг от друга. Бен был очень терпелив и добр по отношению к жене, но я чувствовал его отчаяние. Во время разговора Барбара смотрела в другую сторону, стараясь не встречаться глазами ни с кем из нас и не проявляя никакого интереса к беседе. Ее лоб удалось восстановить благодаря пластической операции, и, хотя ее движения были немного замедленными и неуклюжими, внешне она очень походила на того человека, которого мы видели на кассете. Однако внутри у Барбары произошли огромные изменения.

Я спросил у нее, какой она ощущала себя после возвращения из больницы и что нового она заметила в своем состоянии. Я никогда не забуду ее ответ: «Если попробовать выразить это словами, я бы, наверное, сказала, что потеряла душу».

Мы с Беном были потрясены. Через какое-то время я взял себя в руки, чтобы уточнить, как она ощущает потерю души.

«Не знаю, могу ли я еще что-то добавить, – решительно ответила она. – Ничего особенного, пожалуй. Никакой разницы. Ну, то, как сейчас… Просто пусто. Да всё нормально, в общем».

Потом мы перешли к насущным вопросам ухода за детьми, и на этом сеанс закончился.

Расколотый мозг

Пока было неясно, насколько Барбара сможет восстановиться в теории и на практике. Учитывая, что с момента аварии прошел всего год, процесс заживления нервных тканей еще не закончился. После повреждения мозг способен частично регенерировать функциональность и даже выработать новые нейроны и нейронные связи, однако при серьезных травмах бывает нелегко восстановить навыки выполнения сложных действий и черты характера, зависящие от поврежденных нейронных структур.

Нейропластичность – это термин, описывающий способность мозга создавать новые нейроны и нейронные связи в качестве реакции на пережитые события. Нейропластичность свойственна нашему мозгу не только в молодости: теперь мы знаем, что она сохраняется на протяжении всей жизни.

Процесс реабилитации Барбары должен был опираться на потенциал нейропластичности, чтобы создать новые связи, которые помогли бы восстановить утраченные психические функции. Однако пришлось бы довольно долго ждать, пока ее «вылечит» время и реабилитация принесет какие-то плоды, чтобы понять, на какой процент восстановления нервных тканей можно рассчитывать.

Прежде всего мне нужно было объяснить Лиэн и ее семье, что, хотя внешне человек не изменился, его сознание может работать совершенно по-другому. Бен совсем не знал, как помочь детям справиться с тем, что Барбара изменилась, повредив мозг и «потеряв» душу; он говорил, что сам едва способен в этом разобраться. Ему пришлось взять на себя все обязанности: он работал, следил за распорядком дня каждого из детей и делал всё то, что Барбара больше делать не могла. До аварии она была из тех мам, которые с удовольствием шьют костюмы на Хэллоуин и пекут капкейки^[8] на День святого Валентина. Теперь же она большую часть времени смотрела телевизор или бродила по окрестностям. Барбара могла дойти до магазина, но, даже имея список покупок, она часто возвращалась, ничего не купив. Эйми и Лиэн не сильно переживали из-за того, что она изо дня в день готовила всего несколько простых блюд, но они очень расстраивались, когда она забывала об их особых просьбах: о вещах, которые им нравились, или о том, что нужно было для школы. Им казалось, что их слова не откладывались у нее в голове.

Наши сеансы продолжались, и во время них Барбара обычно молчала, даже когда мы с ней были одни, хотя никаких нарушений речи у нее не было. Иногда она внезапно раздражалась в ответ на безобидную реплику Бена или начинала кричать, если Томми ерзал на стуле или Лиэн накручивала волосы на палец. Она могла «взорваться» и в абсолютной тишине, как будто в результате каких-то внутренних процессов. Однако большую часть времени выражение ее лица казалось застывшим – в нем читалась скорее пустота, чем депрессия, и скорее вакуум, чем грусть.

Барбара казалась отстраненной и незаинтересованной, и я заметил, что она никогда спонтанно не прикасалась к мужу или к детям. Однажды, когда трехлетний Томми забрался к ней на колени, она ненадолго положила руку ему на ногу, будто повторяя привычную последовательность действий, но в этом жесте не было никакой теплоты.

Когда я беседовал с детьми наедине, они рассказывали мне о своих чувствах. «Мы стали ей практически безразличны», – сказала Лиэн. «И она никогда не спрашивает у нас ничего, – добавила Эйми с грустью и раздражением. – Она просто эгоистка. Она больше не хочет ни с кем разговаривать». Томми молчал. Он с напряженным выражением лица сидел рядом с отцом.

Потерю любимого человека непросто выразить словами. Попытки справиться с утратой, отсутствием контакта и отчаянием вызывают у нас тревогу и настоящую боль. Кроме того, мы не знаем, как теперь выстраивать гармоничные отношения с любимым человеком, который стал совсем чужим.

Действительно, участки мозга, обрабатывающие сигналы о физической боли, пересекаются с нервными центрами, которые регистрируют разрыв социальных связей и отторжение. Потеря близкого человека буквально разрывает нас изнутри.

Скорбь позволяет отпустить потерянное только тогда, когда мы начинаем принимать оставшееся. Пока сознание держится за знакомое, за наши устоявшиеся ожидания, мы остаемся в ловушке разочарования, замешательства и злости, которые вызывают у нас сильнейшие страдания.

Но что нужно было «отпустить» Бену и его детям? Способна ли была Барбара восстановить связь с ними? Как эта семья могла научиться взаимодействовать с человеком, чье тело было все еще живым, но чья личность и душа – по крайней мере, такой, какой они ее знали, – испарились?

«Ты-карты» и «я-карты»

Никакой из этапов моего обучения – ни мединститут, ни интернатура по педиатрии и психиатрии – не подготовил меня к ситуации Барбары. Я изучал мозг, его анатомию и взаимосвязь с поведением, но в начале 1990-х сравнительно мало было известно о том, как использовать эти знания в психотерапии. Чтобы попытаться объяснить происходящее с Барбарой ее семье, я стал ходить в медицинскую библиотеку и просматривать последние клинические и научные исследования об участках мозга, поврежденных в авариях.

Томография мозга выявила у Барбары существенные повреждения лобной области, которые по форме повторяли изгиб верхней части руля. Я обнаружил, что этот участок поддерживает очень важные функции нашей личности. Он также связывает удаленные друг от друга участки мозга, то есть работает как важнейший интегрирующий центр.

Область за лобной костью представляет собой часть лобной доли коры головного мозга, которая расположена ближе всего к поверхности. В лобной доле происходит большинство сложных процессов мышления и планирования. Активность на этом участке приводит в действие паттерны нейронов, позволяющие нам создавать репрезентации^[9] – то есть своеобразные «карты» различных аспектов окружающего мира. Репрезентации этих кластеров создают в сознании визуальные образы. Например, когда мы видим свет, отражаемый сидящей на дереве птицей, наши глаза посылают сигналы в мозг, и импульсы начинают передаваться по нейронам определенным образом, что и позволяет нам увидеть птицу.

Мы всё еще не до конца понимаем, как это происходит, но физические свойства активизируемых нейронов помогают формировать наш субъективный опыт: мысли, чувства и ассоциации, которые вызывает, например, птица. При виде птицы мы можем испытать определенные эмоции, услышать или вспомнить, как она поет, и даже по ассоциации связать ее пение с природой, надеждой, свободой и покоем. Чем более абстрактный и символичный образ, тем выше в нервной системе и тем ближе к поверхности коры головного мозга он создается.

Префронтальная кора – часть лобной доли, которая у Барбары была наиболее повреждена, – отвечает за сложные репрезентации, позволяющие создавать мысленные образы в настоящем, вспоминать опыт из прошлого и представлять себе будущее. Префронтальная кора также отвечает за нейронные репрезентации, благодаря которым мы генерируем изображения нашего собственного сознания. Я называю их «майндсайт-картами» и разделяю на несколько типов.

«Я-карта» помогает заглянуть в свое сознание, без нее мы бы потерялись в наших мыслях и утонули в собственных чувствах. «Ты-карта» позволяет увидеть сознание другого человека. Без нее мы наблюдаем только поведение других людей, то есть физический аспект реальности, но не чувствуем ее субъективной подоплеки. А с «ты-картой» мы способны испытывать эмпатию. Вероятно, имеются и «мы-карты», фиксирующие наши взаимоотношения.

В результате аварии мозг Барбары утратил способность наблюдать за ее сознанием. У нее были определенные чувства и мысли, но она не могла разглядеть в них деятельность своего собственного сознания. Даже ее заявление о том, что она потеряла душу, казалось пустым и было больше похоже на констатацию факта или научное наблюдение, чем на глубоко прочувствованное личное переживание. (Такой разрыв между наблюдением и эмоцией представлялся мне очень странным, пока я не узнал из более современных исследований, что разные участки мозга отвечают за формирование карт сознания и за комментирование черт собственного характера вроде скромности или тревожности. В случае Барбары речь об отсутствии качества, которое она называла душой.)

С тех пор как я начал брать томограммы Барбары с собой в библиотеку, прошло несколько лет, и за это время ученым удалось больше узнать о взаимосвязанных функциях префронтальной коры. Например, ее боковая сторона отвечает за внимание и позволяет нам держать определенные вещи «перед глазами», в поле осознанности. Центральная часть префронтальной области координирует поразительное количество самых необходимых навыков: умение контролировать себя, настраиваться на других, уравновешивать эмоции, демонстрировать гибкость реакций, успокаивать страхи, проявлять эмпатию, проницательность, нравственную осознанность и интуицию. Всё это стало недоступно Барбаре.

Я еще неоднократно буду ссылаться на этот список из девяти функций средней части префронтальной коры и подробнее остановлюсь на нем во время обсуждения майндсайта. Однако даже на первый взгляд очевидно, что все они абсолютно необходимы для нормальной и благополучной жизни.

После выхода Барбары из комы нарушения в ее мозге фактически сделали из нее новую личность. Некоторые ее привычки остались прежними: ей нравилась та же еда, и она не разучилась чистить зубы. Ее мозг выполнял эти базовые функции без значительных сдвигов, однако ее мыслительные процессы, чувства, поведение и взаимодействие с другими претерпели существенные изменения. Это проявлялось в каждом аспекте ее повседневной жизни – вплоть до съехавшего набок хвостика у дочери. Барбара могла выполнять последовательность движений, чтобы сделать дочери хвостик, но ее уже не заботило, будет ли он красивым.

Самое главное то, что Барбара, видимо, утратила способность создания внутренних мыслительных карт, которые позволяли бы ей чувствовать реальность и значимость ее собственной внутренней жизни и сознания других. Эти карты перестали создаваться в нейронных сетях центральной части префронтальной коры, потому что данный участок мозга не работал нужным образом. Травма нарушила взаимодействие Барбары с семьей, и теперь она не могла ни посылать, ни получать связующие сигналы, позволяющие настроиться на одну волну с ее самыми любимыми людьми.

Бен, резюмируя произошедшее, сказал: «Ее больше нет. Человек, с которым мы живем, не Барбара».

Треугольник благополучия: сознание, мозг и взаимоотношения

На видеозаписи со дня рождения Бена был запечатлен яркий и живой танец коммуникации Барбары и Лиэн. Однако после аварии поврежденный мозг и потерянная душа уже не могли поддерживать внутренний ритм двух человек, объединенных общим «мы». Такое единение происходит, когда мы настраиваемся на внутренние сдвиги в другом человеке, а он настраивается на нас, и наши миры становятся одним целым. Посредством мимики, голоса, позы и жестов – причем некоторые из них настолько неуловимы, что видны только в замедленной съемке, – мы резонируем друг с другом. И созданное нами целое действительно больше, чем суммы наших отдельных личностей. Когда достигается такой резонанс, у нас возникает чувство единства и того, что мы действительно живы. Именно это происходит при встрече сознаний двух человек.

Один мой пациент описал данную важнейшую связь как состояние, когда тебя чувствуют: мы ощущаем, что наш внутренний мир объединен с другим и что наше сознание находится внутри близкого человека. Однако Лиэн, например, больше не «ощущала, что ее чувствует» мама.

Поведение Барбары по отношению к семье напомнило мне о классическом методе исследования, с помощью которого изучают коммуникацию и привязанность у детей и родителей. Эксперимент получил название «Каменное лицо», и в нем одинаково больно быть и участником, и наблюдателем.

В его процессе маму просят сесть напротив своего четырехмесячного малыша и по сигналу прекратить с ним взаимодействовать. «Неподвижная» фаза эксперимента, когда мама не направляет ребенку вербальных и невербальных сигналов, производит мучительное впечатление. Ребенок пытается вовлечь переставшего реагировать родителя в коммуникацию примерно три минуты. Поначалу он усиливает сигналы: шире улыбается, издает более громкие звуки, пытается установить зрительный контакт. Но если мама не реагирует продолжительное время, малыш начинает волноваться, а попытки установить связь превращаются в признаки тревоги и возмущения. Потом ребенок, возможно, попробует успокоить себя, положив руку в рот или дергая свою одежду. Иногда на этом этапе исследователи или родители прерывают эксперимент, но бывает, он продолжается до тех пор, пока ребенок не откажется от своих попыток и не погрузится в полнейшее отчаяние, напоминающее острую депрессию. Эти этапы протеста, самоуспокоения и отчаяния демонстрируют, насколько внутреннее равновесие ребенка зависит от соответствующих ответных сигналов родителя.

Наше сознание устроено так, чтобы взаимодействовать с другими с момента нашего появления на свет. Последующее формирование нейронных структур мозга – основ нашего самоощущения – строится на тесном взаимодействии ребенка и родителя. В раннем детстве это межличностное регулирование необходимо для выживания, но и на протяжении остальных лет мы нуждаемся в таких связях, потому что они дают нам жизненные силы и лежат в основе нашего благополучия.

Когда-то у Лиэн была мама, настроенная на ее волну. Однако теперь Барбара была не в состоянии нанести на карту своего сознания то, что происходит в сознании Лиэн, она не ощущала своих детей внутри себя и не могла дать им понять, что их чувствуют. Отсутствие заинтересованности в них и того, что дети раньше определяли как любовь, ее кажущееся безразличие к их потребностям было внешним проявлением внутренней трагедии.

Случай Барбары и ее семьи помог мне понять, что сознание, мозг и взаимоотношения – это вовсе не разрозненные элементы жизни, а необходимые аспекты треугольника благополучия, все три вершины которого тесно связаны между собой. Когда Лиэн было семь лет, она отреагировала на эмоциональное отчуждение матери тем, что перестала разговаривать. Треугольник был разорван.

Треугольник благополучия

Умение четко видеть, отпускать и впускать

Я встречался с Лиэн, Эйми, Томми и Беном много раз, чтобы они могли открыто обсудить со мной и друг с другом то, как изменилась их жизнь с момента аварии. Однажды я принес томограммы Барбары и показал поврежденные участки мозга. Я нарисовал на доске упрощенные схемы, чтобы они могли представить себе различные соединения префронтальной коры, и объяснил, что ее повреждения стали причиной практически всех произошедших с Барбарой трансформаций. Это казалось мне особенно важным потому, что дети часто чувствуют себя виноватыми в возникающих в семье проблемах. Но теперь у них было конкретное доказательство того, что раздражительность и отсутствие теплоты со стороны их мамы объяснялись отнюдь не их поведением, и они не могли исправить это, начав лучше себя вести. Я надеялся, что они перестанут страдать угрызениями совести и пребывать в замешательстве, а смогут разобраться с переменами и напрямую почувствовать боль своей утраты.

Дети слушали так же внимательно, как их отец, и даже Томми, казалось, понял, что у его мамы «сломался мозг». Лиэн стала гораздо разговорчивее во время наших встреч и теперь задавала множество вопросов о том, почему любовь ее мамы нуждалась в мозге, чтобы «ожить». «Я думала, что любовь идет из сердца», – удивлялась она. Лиэн была права: нейронные сети, проходящие вокруг сердца и пронизывающие всё тело, взаимодействуют напрямую с участками мозга, ответственными за социальные контакты, и направляют это теплое чувство прямо в центральную часть префронтальной коры. Я объяснил Лиэн, что, поскольку мозг ее мамы был неисправен, она не могла почувствовать сигналы, которые, я был уверен, возникали у нее в сердце. Эта трактовка успокоила Лиэн, и впоследствии она снова и снова к ней возвращалась. Она дала девочке новый запас терпения, и я был очень тронут ее добрыми поступками по отношению к Барбаре. Лиэн снова начала разговаривать, общаться с друзьями и нашла утешение в классном руководителе, которая стала уделять ей дополнительное внимание, узнав, что произошло.

Я отдельно встретился с Беном и призвал его более открыто выражать свои чувства. Это получалось у него с трудом, и он прикладывал немало усилий, чтобы сохранять семейную жизнь настолько «нормальной», насколько это было возможно. Конечно, она была далека от нормы, и детям нужно было видеть, что они не одиноки в своем горе и что им можно делиться своими страхами и сомнениями. Мы с Беном обсудили и особые потребности Томми. По сути, он потерял свою маму, когда ему было два года, то есть до начала активного развития префронтальной коры. Поскольку его нейронные пути не сформировались достаточно для полноценного выражения чувств, из всех детей только Томми требовалась постоянная помощь в осмыслении происходящего. На тот момент ему было три, и его грусть, тревогу и замешательство почти невозможно было описать словами.

Эйми продолжала бороться со своей злобой по отношению к маме. Ее приводило в бешенство, что в тот день Барбара не пристегнулась, и она раздражалась, потому что мамы, на которую она когда-то равнялась, больше не было. Вдобавок к этому именно в тот момент, когда Эйми начала немного отдаляться от семьи и самореализовываться в общении с друзьями, ей пришлось взять на себя часть забот о Лиэн и Томми. Я понимал ее раздражение и помог Бену принять тот факт, что Эйми нуждалась в личном времени, даже если от нее ожидалась помощь по дому. Постепенно она научилась относиться к маме с большей добротой, хотя Барбара и не могла ответить ей взаимностью. Такова была их новая реальность.

Координация движений у Барбары немного улучшилась, но нарушения во фронтальной части мозга были слишком серьезными, и прогресса в общении с близкими не наблюдалось. Тем не менее Лиэн и ее семья продолжали укреплять свои внутрисемейные отношения. Наблюдение за собственным сознанием помогло им осмыслить свой опыт и сделать процесс переживания утраты более здоровым. Майндсайт – это именно то, что утратила Барбара, и именно эта способность требовалась ее семье, чтобы пережить утрату «старой» Барбары и впустить в свою жизнь «новую» Барбару.

Я понял, что знания о различных функциях мозга позволяют людям дистанцироваться от нарушенных или губительных отношений настолько, чтобы развить в себе больше сострадания и понимания как для другого человека внутри этих отношений, так и для самих себя. Как вы увидите в следующих главах, этот урок всегда направлял мою психотерапевтическую практику.

МОЗГ: ИНСТРУКЦИЯ ПОЛЬЗОВАТЕЛЯ

Мозг как на ладони

Майндсайт зависит от соединения в одном месте большого количества нейронных сигналов, поступающих со всего тела, с многочисленных участков мозга и даже получаемых от других людей. Чтобы понять, как это происходит, давайте представим мозг как систему взаимосвязанных компонентов.

Нарисовав префронтальную область мозга Барбары для ее семьи, я продолжил эксперименты с несколькими трехмерными моделями мозга. Ниже приведена модель, которую я теперь всегда беру с собой на лекции. Вам даже не придется вставать со стула, чтобы обращаться к ней. Конечно, она достаточно упрощена, и некоторым неврологам захотелось сделать ее более детализированной. Однако многим моим пациентам она помогла научиться наблюдать за сознанием и осмысливать собственный опыт.

«Подручная» модель мозга

Если зажать большой палец остальными четырьмя, у вас получится «подручная» модель мозга^[10]. (Мои дети тоже терпеть не могут этот каламбур.) Лицо в этом случае будет со стороны костяшек, а затылок – на тыльной стороне ладони. Запястье выполняет функцию спинного мозга, проходящего внутри позвоночника; поверх него располагается головной мозг. Если разжать все пальцы, то внутренний ствол головного мозга будет прямо на ладони. Загнув большой палец обратно, вы увидите примерное расположение лимбической доли (в идеале для симметричности модели у нас должно быть два больших пальца, слева и справа). Теперь сожмите четыре пальца в кулак, и у вас появится кора.

Эти три участка – ствол, лимбическая доля и кора – составляют так называемый тройственный мозг, уровни которого последовательно развивались в ходе эволюции. Интеграция мозговой деятельности по меньшей мере подразумевает объединение активности этих трех участков. Поскольку они расположены один над другим, мы называем это вертикальной интеграцией. Мозг поделен на левое и правое полушария, поэтому нейронная интеграция требует объединения их функций. Это можно считать горизонтальной, или двусторонней, интеграцией (см. главу 6). Знание функций основных участков мозга поможет вам концентрировать свое внимание для установления желаемых связей. Поэтому я вкратце расскажу об уровнях тройственного мозга.

Ствол

Сотни миллионов лет назад ствол представлял из себя то, что некоторые называют мозгом рептилии. Ствол получает сигналы от тела и отправляет их обратно, тем самым регулируя базовые процессы жизнедеятельности, например работу сердца и легких. Он также обусловливает запас энергии участков мозга, расположенных выше, – лимбической доли и коры головного мозга. Ствол напрямую контролирует состояние возбуждения, определяя, например, голодны мы или сыты, испытываем сексуальное желание или удовлетворение, спим или бодрствуем.

Схема головного мозга в боковой плоскости

На ней показаны основные участки мозга: ствол, лимбические структуры (с миндалевидным телом и гиппокампом), кора (с медиальным префронтальным участком). На схеме не видна вентромедиальная префронтальная кора

Нейронные кластеры в стволе также включаются в работу, когда определенные внешние условия требуют быстрого распределения энергии в теле и головном мозге. Так называемый набор реакций «бей – беги – замри» отвечает за выживание в опасных ситуациях. Работающий параллельно с оценивающими процессами лимбического и распложенных выше участков мозга, ствол оценивает, как нам ответить на опасность: мобилизовать энергию для борьбы или бегства или беспомощно замереть и капитулировать. Однако независимо от выбранной реакции включенный режим выживания затрудняет, если не полностью блокирует, способность быть открытыми и восприимчивыми к другим. Поэтому для тренировки майндсайта и для избавления от ментальных ловушек, в которых мы иногда застреваем, нужно снижать скорость реакции.

Ствол составляет основу так называемых мотивационных систем, помогающих нам удовлетворять базовые потребности в еде, продолжении рода, безопасности и наличии убежища. Когда у вас возникает сильная потребность в определенном поведении, весьма вероятно, что это ствол мозга вместе с лимбической долей побуждает вас к действию.

Лимбические структуры

Лимбическая доля расположена глубоко внутри мозга, примерно там, где на нашей «подручной» модели находится большой палец. Она сформировалась около двухсот миллионов лет назад одновременно с появлением первых млекопитающих. «Мозг древних млекопитающих» (старая кора) работает в тесном контакте со стволом и всем нашим телом, формируя не только основные желания, но и эмоции. Мы испытываем определенное значимое чувство в какой-то момент, потому что наши лимбические структуры оценивают текущую ситуацию. «Это хорошо или плохо?» – вот основной вопрос, на который отвечает лимбическая доля. Мы тянемся к хорошему и держимся подальше от плохого. Таким образом, лимбические структуры помогают нам создавать «эмоции»^[11], провоцирующие движение, мотивирующие нас действовать в соответствии с тем смыслом, который мы приписываем происходящему в конкретное время.

Лимбическая доля играет ключевую роль в наших эмоциональных привязанностях и в том, как мы выстраиваем отношения с людьми. Если вы когда-нибудь держали дома рыбок, лягушек или ящериц, то знаете, что, в отличие от млекопитающих, они не испытывают привязанности к своим хозяевам и друг к другу. Между тем у крыс, кошек и собак присутствует характерная для млекопитающих лимбическая система. Эмоциональная привязанность – это то, что характеризует их и нас с вами. Мы буквально созданы, чтобы вступать в контакт друг с другом – благодаря нашим предкам, млекопитающим.

Лимбическая система выполняет важную регулирующую функцию посредством гипоталамуса – главного эндокринного центра управления. Через гипофиз гипоталамус отправляет и получает гормоны, оказывая особое влияние на половые органы, щитовидную и надпочечную железы. Например, во время стресса выделяется гормон, стимулирующий надпочечные железы на выработку кортизола, который мобилизует энергию и приводит метаболизм в состояние повышенной боевой готовности, чтобы справиться с ситуацией. Такой реакцией легко управлять при кратковременном стрессе, но она превращается в проблему в долгосрочной перспективе. Когда мы сталкиваемся с вопросом, который не в состоянии адекватно разрешить, уровень кортизола становится хронически повышенным. В частности, травматичный опыт может привести к повышенной чувствительности лимбических структур, и в результате даже мелкий стресс будет провоцировать повышение уровня кортизола, еще больше усложняя повседневную жизнь перенесшего психологическую травму человека. Высокий уровень кортизола токсичен для развивающегося мозга и нарушает нормальный процесс роста и функционирования нервной ткани. Излишне реактивную лимбическую систему необходимо смягчать, чтобы уравновесить эмоциональный фон и ослабить вредное воздействие хронического стресса. Как мы убедимся, майндсайт помогает задействовать верхние участки мозга, вызывая корковое подавление этих реакций лимбических структур.

Лимбическая доля также способствует формированию различных типов памяти: запоминания фактов, конкретного опыта и эмоций, делающих его более красочным. По обе стороны от центральной части гипоталамуса и гипофиза расположены два особенных кластера нейронов: миндалевидное тело и гиппокамп. Миндалевидное тело играет важную роль в реакции страха. (Хотя некоторые авторы приписывают все эмоции миндалевидному телу, согласно самым последним исследованиям, наше общее состояние определяется лимбической системой, корой, а также стволом головного мозга и всем организмом.)

Миндалевидное тело провоцирует мгновенную реакцию в целях выживания. Однажды мы с сыном отправились в горы, и в какой-то момент меня парализовал страх, и я крикнул ему: «Стой!» Только несколько секунд спустя я понял, чем это было вызвано: мое миндалевидное тело, находившееся в состоянии полной готовности, подсознательно среагировало на визуальный образ опасного объекта у нас на пути. К счастью, мой сын тогда еще не достиг упрямого подросткового возраста. Он остановился и обошел гремучую змею, уже готовую к атаке. Этот пример показывает, что эмоциональное состояние может побудить нас к действию неосознанно и тем самым спасти нам жизнь или же спровоцировать на поступки, о которых позднее мы сильно пожалеем. Чтобы начать осмысливать собственные чувства – специально уделять им внимание и понимать их, – нам нужно объединить эти эмоциональные состояния, формируемые в подкорковых структурах, с корой нашего мозга.

Наконец мы добрались до гиппокампа – кластера нейронов, напоминающего по форме морского конька и функционирующего как «сборщик мозаики». Он соединяет удаленные друг от друга участки мозга: от перцептивных систем к хранилищу фактов и языковым центрам. Интеграция импульсов превращает наши ежесекундные впечатления в воспоминания. Я смог рассказать вам о случае со змеей, потому что мой гиппокамп соединил различные аспекты того опыта – ощущения в теле, эмоции, мысли, факты – в набор воспоминаний, которые я пережил в определенный момент.

Гиппокамп постепенно развивается в раннем детстве, и в нем на протяжении всей жизни формируются новые связи и нейроны. По мере того как мы взрослеем, гиппокамп вплетает базовые формы эмоциональной и перцептивной^[12] памяти в фактические и автобиографические воспоминания, что позволяет мне поведать вам о той давней встрече со змеей. Однако эта способность рассказывать истории, присущая только людям, также зависит от развития самой верхней части мозга – коры.

Кора

Внешним слоем головного мозга является кора, примерно как у дерева. Ее иногда называют неокортексом, или новой корой, поскольку она начала стремительно развиваться с появлением приматов, в частности людей. Кора генерирует менее простые паттерны импульсов, представляющие трехмерный мир за пределами функций организма и реакций выживания, за которые отвечают расположенные глубже подкорковые участки. Более сложная фронтальная часть коры позволяет нам иметь идеи и концепции и создавать «майндсайт-карты», благодаря которым мы заглядываем в собственный внутренний мир. Так, например, в лобной области коры возникают паттерны импульсов, представляющие ее собственные репрезентации. Другими словами, она дает нам возможность думать о мыслительном процессе. Хорошая новость состоит в том, что за счет этого люди могут разнообразить свой процесс мышления: воображать, по-новому комбинировать факты и опыт, творить. Однако есть и оборотная сторона медали: иногда эти способности заставляют нас думать слишком много. Насколько известно, никакой другой биологический вид не способен представлять свои собственные нейронные репрезентации. Возможно, это одна из причин, по которой мы иногда называем себя невротиками.

Кора покрыта извилистыми бороздами, которые ученые разделили на участки – доли. На нашей «подручной» модели задний участок коры проходит от второй костяшки (если считать от кончиков пальцев) до тыльной стороны ладони и включает затылочную, теменную и височную доли. Задняя часть коры – это своеобразный «картограф» нашего физического опыта, формирующий восприятие внешнего мира при помощи пяти органов чувств и отслеживающий расположение и перемещение нашего тела в пространстве через восприятие осязания и движения. Если вы научились пользоваться каким-то предметом – молотком, бейсбольной битой или автомобилем, – возможно, вы помните тот волшебный момент, когда вас покинула первоначальная неловкость. Перцептивные функции задней части коры на удивление адаптивны: они внедрили этот объект в вашу телесную «карту», чтобы он ощущался мозгом как продолжение вашего тела. За счет этого мы можем быстро ездить по скоростным дорогам, парковаться на узкой улице и использовать скальпель с большой точностью.

Если снова взглянуть на нашу «подручную» модель мозга, то передняя часть коры, или лобная доля, простирается от кончиков пальцев до второй костяшки. Эта область эволюционировала в эпоху приматов и наиболее развита у людей. Двигаясь от затылка к лобной доле, мы впервые встречаемся с «двигательной полосой», контролирующей произвольно сокращающиеся мышцы. Мышцы ног, рук, кистей, пальцев и лица управляются отдельными группами нейронов. Мышцы соединяются со спинным мозгом, где они пересекаются и меняют свое положение, поэтому мышцы на правой стороне тела активируются левой двигательной зоной мозга. (Такое же пересечение действует для осязания: за него отвечает участок ближе к затылочной части, в зоне теменной доли, которая называется соматосенсорной полосой.) Вернувшись обратно к лобной доле и продвинувшись чуть вперед, мы увидим область, называемую премоторной полосой. Она соединена с физическим миром и позволяет нам взаимодействовать с окружающей средой: мы планируем наши движения.

Итак, ствол головного мозга отвечает за функции тела и выживание, лимбическая система – за эмоции и оценку, задняя часть коры – за перцептивные процессы, а задняя часть лобной доли – за двигательную активность.

Префронтальная кора

Переместимся по нашей модели к области от первых костяшек до кончиков пальцев. Здесь, прямо за лобной костью, расположена префронтальная кора, хорошо развитая только у людей. Мы перемещаемся за пределы восприятия окружающего мира и движения тела в другую область реальности, конструируемую нейронами.

Мы переходим к более абстрактным и символическим формам информационного потока, которые отличают нас как биологический вид. В этой префронтальной области создаются репрезентации таких понятий, как время, самоощущение и моральные суждения. Здесь же мы составляем наши «майндсайт-карты».

Взгляните еще раз на модель мозга. Два крайних пальца представляют собой боковой участок префронтальной коры, участвующей в формировании осознаваемого человеком фокуса внимания. Располагая что-то у себя «перед глазами», вы связываете активность в этой области с активностью в других зонах мозга, например с постоянным визуальным восприятием затылочной доли. (Когда мы воспроизводим изображение по памяти, у нас активируется похожий участок затылочной доли.) Когда мое миндалевидное тело «заметило» гремучую змею в отсутствие осознанного внимания, этот перцептивный «короткий путь», скорее всего, сработал, не задействовав боковую часть префронтальной коры. Только потом, когда я закричал, чтобы сын остановился, и почувствовал, как сильно бьется мое сердце, боковая часть префронтальной коры включилась в работу и помогла мне понять, уже сознательно, что я испугался змеи.

Два полушария

На этом рисунке видно расположение участков медиальной префронтальной коры, куда входят срединный и вентральный участки префронтальной коры, орбитофронтальная кора и передняя поясная кора обоих полушарий. Мозолистое тело соединяет два полушария

Теперь давайте рассмотрим медиальную префронтальную кору, представленную на нашей модели ногтем среднего пальца. Именно она оказалась так сильно повреждена у Барбары в результате аварии. Напомню, что этот участок выполняет важные регуляторные функции – от контроля процессов жизнедеятельности до вынесения моральных суждений.

Почему же медиальная префронтальная кора так важна для выполнения этих необходимых для здоровой жизни задач? Если разжать пальцы и снова сжать их, мы увидим анатомическую уникальность этого участка: он соединяет всё. Обратите внимание, как средний палец лежит на верхней части лимбической системы (большой палец), касается ствола (ладонь) и напрямую соединяется с корой (пальцы). Так, медиальная префронтальная кора в буквальном смысле находится на расстоянии одного синапса от нейронов коры, лимбической доли и ствола. У нее даже имеются функциональные пути, соединяющие ее с социальным миром, то есть с головным мозгом других людей. Подробнее об этом я расскажу чуть позже.

Медиальная префронтальная кора создает связи между следующими отдаленными друг от друга и разрозненными участками мозга: корой, лимбическими системами, стволом внутри черепа, а также внутренней нервной системой нашего тела. Она также связывает сигналы из всех этих областей с сигналами, которые мы отправляем в наш социальный мир и получаем оттуда. Поскольку префронтальная кора помогает координировать и уравновешивать паттерны импульсов из всех этих участков, она выполняет важнейшую интегративную функцию.

В следующей главе мы узнаем, что происходит, когда эта область отключается. Разожмите кулак, и вы поймете, как у нас «срывает крышу» и как мы «отпускаем тормоза» в общении с другими людьми.

2
Блинья гнева
Потерянный и найденный майндсайт

Когда сознание функционирует хорошо и мозг работает как единое целое, наши отношения с другими людьми процветают. Однако иногда мы теряем голову и делаем то, чего не планировали. История из этой главы показала мне, что бывает, когда майндсайт ухудшается. Она напоминает, что мы всего лишь люди и в нашем сознании немало слабых мест и шероховатостей.

Однажды теплым весенним днем мы с девятилетней дочерью встречали на набережной ее брата. Уже на пути к машине мы проходили мимо блинной^[13], и мой долговязый тринадцатилетний сын спросил, нельзя ли нам там остановиться. У нас еще было время, поэтому мы решили перекусить.

Сын заказал себе небольшой блинчик, а дочка сказала, что не хочет есть. Мы сели за стол, и сын отрезал себе первый кусочек. Тут дочка спросила, нельзя ли и ей попробовать. Сын взглянул на маленький блинчик и ответил, что он голоден, поэтому она может заказать себе отдельный блин. Я посчитал это разумным и собирался купить блин и ей. Но она заметила, что желает всего лишь небольшой кусочек, только чтобы попробовать. Это тоже показалось мне разумным, поэтому я предложил сыну поделиться с сестрой.

Если у вас двое или больше детей или если вы росли с братом или сестрой, то вы, вероятно, знакомы с этими «детскими шахматами». Это такое стратегическое взаимодействие, где каждый ход нацелен на то, чтобы укрепить свою власть и добиться признания и одобрения взрослого. И вместо того чтобы просто купить второй блин, я совершил родительскую ошибку, встав на сторону дочери. Я твердо велел сыну угостить сестру. И если до того момента у них, может, и не было цели препираться друг с другом, то после моего вмешательства разыгралась нешуточная борьба.

«Ну почему не дать ей попробовать небольшой кусочек?» – взывал я к сыну.

Он посмотрел на меня, потом на свой блин и со вздохом сдался. Даже будучи подростком, он все еще меня слушал. Держа нож на манер скальпеля, он отрезал крохотный кусочек. Пожалуй, нужен был специальный пинцет, чтобы поднять его с тарелки. При других обстоятельствах я бы рассмеялся и счел это решение весьма находчивым.

Но тут моя дочь взяла этот блинный «образец», положила его на салфетку и заявила, что он слишком мал. Еще один отличный ход. Мой сын парировал, что сестра слишком придирчива. Партия была в самом разгаре, но я этого не замечал.

Хотя я знал, что подростки не всегда хорошо ладят с младшими сестрами и братьями, поведение детей стало меня раздражать. Я начал закипать: «Ты можешь дать ей нормальный кусочек, такой, который видно невооруженным глазом?» Он отрезал еще один, побольше, и я испытал облегчение.

Дочка пожаловалась, что кусочек был подгоревший, и, конечно, оказалось, что сын дал ей самую безвкусную часть. Что и говорить, мастерский ход.

Сторонний наблюдатель наверняка не заметил бы ничего необычного: папа и его жизнерадостные дети решили подкрепиться. Но на самом деле я готов был взорваться. Моя голова уже шла кругом, мышцы лица напряглись, кулаки сжались, участилось сердцебиение, но я пообещал себе не заводиться и пытался игнорировать эти сигналы. Но дети продолжали, и я, будучи не в состоянии терпеть это, встал, взял дочь за руку, и мы вышли на улицу. Через пару минут сын доел блин, вышел и спросил, почему мы покинули кафе. По пути к машине я раздраженно сказал детям, что они должны научиться делиться друг с другом едой. Сын безапелляционно ответил, что дал сестре кусочек, но к тому моменту я уже кипел, как чайник, и погасить огонь было невозможно. Дети абсолютно нормально забежали перекусить, а вот их отец совершенно потерял голову.

Я просто не справился с ситуацией. Сидя рядом на пассажирском сиденье, мой сын приводил в ответ на все мои аргументы рациональные и взвешенные доводы, и ему неплохо удавалось сохранять спокойствие в общении с отцом, который вел себя неадекватно. Я еще больше рассердился на сына, что было совсем неуместно, ведь он не совершил ничего плохого.

Когда мы теряем голову

Я не испытываю никакой гордости, рассказывая вам это. Но поскольку такие взрывные эпизоды случаются у многих, нам необходимо признаться себе в них и помочь друг другу понять, как майндсайт может снизить их негативное воздействие на отношения с людьми и на наш внутренний мир. Нам часто бывает стыдно за подобные ситуации, и мы пытаемся игнорировать их. Но если найти их истинную причину, мы не только исправим ошибки, опасные как для нас самих, так и для окружающих, но и снизим интенсивность и частоту таких событий.

Давайте еще раз рассмотрим мой эмоциональный срыв, чтобы понять, как мое сознание пошло на поводу у моего мозга, в котором произошло что-то вроде короткого замыкания. Скорее всего, это был временный сбой, похожий на внезапные иррациональные всплески эмоций у Барбары после аварии. Во время подобных эпизодов и при наличии определенных условий «лимбическая лава» извергается из эмоциональных центров мозга, находящихся прямо под медиальной префронтальной корой, и провоцирует нас на неконтролируемые действия. Такому срыву способствуют самые разные типы факторов, включая голод и недосыпание – в тот день я испытывал и то и другое, – и особое значение происходящего события, как мы вскоре убедимся. В какой-то момент медиальная префронтальная кора, успокаивающая расположенные ниже эмоционально-реактивные лимбическую долю и ствол мозга, утрачивает способность регулировать энергию, и в результате координация и равновесие в мозге нарушаются. Именно это происходит, когда мы «отпускаем тормоза», переходя от лимбических импульсов сразу к словам и действиям и сворачивая с префронтального «прямого пути», позволяющего нам быть гибкими и восприимчивыми, а не упрямыми и раздражительными. Как раз в этот момент у нас и «срывает крышу».

Поскольку способность моей префронтальной коры создавать «ты-карты» была временно недоступна, я не смог распознать в поведении детей типичную «шахматную партию», в ходе которой они боролись за признание и власть. Это не кажется необычным, если понимать, как сознание управляет поведением. Без доступа к «я-картам» я не понял смысл эпизода для собственного сознания и не разглядел в нем отголоски прошлого. Но об этом чуть позже. Кроме того, без «я-карт» я не увидел, насколько ошибочной была моя реакция: я вмешался в выяснение отношений между братом и сестрой, один из которых был подростком, а вторая почти достигла пубертата. Это только усилило упрямство обеих сторон, а мои эмоциональные реакции еще больше обострили ситуацию. Так я невольно стал участником их, возможно, незапланированной игры в «детские шахматы».

Механизм неосознанного поведения

Позвольте мне коротко сопоставить мой эмоциональный срыв с девятью функциями префронтальной коры (см. главу 1). Итак, к ним относятся:

1. Регулирование процессов в организме

2. Умение настраиваться на волну другого человека в процессе общения (гармоничная коммуникация)

3. Эмоциональная уравновешенность

4. Гибкость реакций

5. Модуляция страха

6. Эмпатия

7. Инсайт^[14]

8. Представления о моральных нормах

9. Интуиция

Эти девять функций для многих исследователей и психотерапевтов являются важнейшими элементами эмоционального благополучия. В данном списке также перечислено все то, что я на время утратил, потеряв голову.

Регулирование процессов в организме. Медиальная префронтальная кора координирует деятельность той части нервной системы, которая контролирует некоторые функции организма: частоту сердцебиения, дыхание и пищеварение. Эта «автономная» нервная система имеет две системы: симпатическую, часто сравниваемую с педалью газа в машине, и парасимпатическую, действующую как тормоз. Поддержание обеих систем в состоянии равновесия позволяет нам плавно регулировать работу организма (или, продолжая автомобильную метафору, вести машину без рывков) и отпускать тормоз, когда мы нажимаем на газ, и наоборот. В отсутствие этой координации мы можем «перегореть» – мы жмем на газ, пытаясь при этом остановиться.

Во время того срыва у меня сильно билось сердце и появились неприятные ощущения в животе, как будто я столкнулся с реальной опасностью.

Умение настраиваться на волну другого человека в процессе общения. Настраиваясь на общение с окружающими, мы немного корректируем свое внутреннее состояние, чтобы оно находилось в гармонии с внутренним миром второго человека. Этот резонанс и обеспечивает важное чувство, что тебя чувствуют, которое возникает в близких отношениях. Детям нужна такая сонастроенность, чтобы чувствовать себя защищенными и нормально развиваться. И на протяжении всей жизни нам важно испытывать это для осознания близости и связи с другими.

Когда я «отпустил тормоза» и поддался раздражению, я уже не мог настроиться на волну детей и соотнести свое состояние и их.

Эмоциональная уравновешенность. Когда мы эмоционально уравновешенны, мы расслабленны и полны жизненной энергии. Наши чувства достаточно остры, чтобы жизнь казалась осмысленной и наполненной, но не захлестывают нас до потери контроля. Когда равновесие нарушается, мы впадаем в одну из крайностей: в излишнее возбуждение или в состояние оцепенения или депрессии. Обе крайности неизбежно истощают наши запасы энергии. Перед лицом жизненных проблем даже самый уравновешенный человек может временно «выйти из строя», но медиальная префронтальная кора восстанавливает равновесие. Так работают внутренние механизмы самообладания, то есть способности сохранять четкое видение и концентрацию перед лицом внутренних и внешних бурь.

Тогда в кафе я потерял самообладание где-то между третьим и четвертым раундом борьбы за блинчик.

Гибкость реакций обеспечивается важным компонентом эмоционального и социального интеллекта – способностью медиальной префронтальной коры выдержать паузу между поступающим сигналом и действием. Она позволяет нам полностью осознать происходящее и сдерживает импульсы в течение промежутка времени, достаточного, чтобы рассмотреть различные варианты реакций. Мы прикладываем немало усилий, чтобы научить этому наших детей, и мы способны укреплять данный навык в течение всей жизни.

В самом начале истории с блинчиками я чувствовал себя вполне нормально, но довольно быстро переключился в состояние хаотического возбуждения, и мои реакции утратили всякую гибкость. Находясь в ловушке нарастающей злобы, я уже не мог выдерживать паузу, прежде чем что-то сказать или сделать.

Модуляция страха. Однажды пережив испуг, в будущем мы, возможно, снова испытаем страх в подобных ситуациях. Однако медиальная префронтальная кора имеет прямые связи с лимбической долей и позволяет подавлять или преобразовывать реакцию миндалевидного тела, вызывающего у нас чувство страха. Исследования показали, что мы можем осознанно использовать эту связь, чтобы преодолеть страх, подавив активность коры и успокоив возбужденную лимбическую систему.

Когда мы обсуждали роль мозга в процессе лечения, одна из моих юных пациенток сказала: «Я пытаюсь заставить префронтальную кору выдавить ГАМК-гель на миндалевидное тело». ГАМК (гамма-аминомасляная кислота) – это нейромедиатор, играющий важную роль в подавлении префронтальной корой подкорковых импульсов. Пациентка представила себе его в виде геля, успокаивающего лимбические «извержения».

Как я понял потом, мое раздражение из-за ссоры детей появилось в результате давнего страха, который ценой больших усилий я пытался понять и укротить (подробнее об этом чуть позже). Однако все эти достижения временно утратили свою актуальность, и ГАМК-гель был мне совершенно неподвластен, потому что он «засох» в пылу моей злобы.

Эмпатия – это способность проникать в сознание людей и ставить себя на их место. «Ты-карты» позволяют нам почувствовать внутреннюю установку другого человека, а не только настроиться на его состояние. Последнее, безусловно, важно, но за счет медиальной префронтальной коры мы двигаемся от резонанса и со-чувствования к более сложной перцептивной способности видеть с точки зрения другого: мы ощущаем его намерения и представляем, как он видит то или иное событие.

Инсайт позволяет создавать нам «я-карты», помогающие постичь собственное сознание. Так рождается то, что один исследователь назвал ментальными путешествиями во времени^[15] – соединение нами прошлого с настоящим и предполагаемым будущим. Медиальная префронтальная кора играет важнейшую роль в этих умственных путешествиях во времени, так как дает нам почувствовать себя центром субъективной гравитации и автором собственной жизни, разворачивающейся у нас на глазах.

Во время того эмоционального срыва у меня отключились и эмпатия, и проницательность. Я потерял способность видеть свое собственное сознание и не мог поставить себя на место детей или даже остановиться на секунду и задуматься, что они думали или чувствовали. Без этих карт, как мы знаем, я не способен был разглядеть, какое значение имеет сознание для поведения.

Представления о моральных нормах в используемом здесь смысле – это то, как мы думаем и совершаем поступки для общественного блага. Существуют доказательства, что для этого нужна здоровая медиальная префронтальная кора. На изображениях, сделанных с помощью функциональных магнитно-резонансных томографов, видно, что активность на данном участке усиливается, когда мы делаем что-то для общего блага. Другие исследования показали, что при повреждениях медиальной префронтальной коры люди иногда становятся аморальными. Похоже, для моральных суждений требуется интегративная функция этого участка мозга, чтобы почувствовать эмоциональное значение текущих проблем, а также противостоять сиюминутным импульсам. Тогда в качестве ответной реакции мы сможем совершить приемлемый с точки зрения морали поступок. Возможно, именно таким образом «мы-карты», создаваемые в медиальной префронтальной коре, позволяют нам не зацикливаться на выживании и даже на существующей версии наших карт отношений, а стремиться к взаимосвязанному целому.

С точки зрения морали неадекватность моего поведения в той ситуации состояла в том, что я зациклился на сыне и совершенно несправедливо обошелся с ним. Мое поведение не имело ничего общего со всеобщим благом для участников ситуации. Мною двигали личные чувства и импульсы, а отнюдь не понимание того, что было бы правильным.

Интуицию можно считать механизмом, с помощью которого медиальная префронтальная кора открывает нам доступ к мудрости нашего тела. Этот участок мозга получает информацию от всего тела, включая такие внутренние органы, как сердце и желудочно-кишечный тракт^{5}. На основании поступающей информации сердце подсказывает нам, что делать, или мы чувствуем нутром правильный выбор. Такая интегративная функция наглядно демонстрирует, как рассуждения, когда-то считавшиеся исключительно логическим режимом мышления, на самом деле зависят от нерациональных процессов в нашем теле. Интуиция помогает принимать мудрые, а не просто логичные решения.

Однако в той истории у меня внутри горел лимбический «огненный шар», а доступ к интуиции – к мудрости тела и глубинному пониманию справедливости для текущей ситуации – был закрыт. Однако, как это ни парадоксально, нутром я чувствовал, что поступаю правильно. Но эти ощущения были абсолютно рационалистическими: ими управляли растущее раздражение, злоба и возбужденный голос.

И хотя мне стыдно обо всем этом рассказывать, я хочу доказать, что у всех бывают подобные срывы. Когда они происходят, главное – вовремя опомниться и прекратить их как можно скорее, чтобы минимизировать урон и затем исправить то, что уже было сделано не так. Нам нужно вернуть потерянный майндсайт, а после использовать его для воссоединения с собственным «я» и с теми, кто нам дорог.

Причины нервных срывов

Когда мы вернулись домой после эпизода с блинчиками, я все еще злился на сына. Я зашел в одну из комнат, оставив сына в другой, сделал глубокий вдох, потянулся и попытался успокоиться, прежде чем что-то предпринимать.

Я знал, что физическая нагрузка на свежем воздухе пойдет мне на пользу, поэтому мы с дочкой пошли покататься на роликах. Это было одно из наших самых любимых занятий с тех пор, как ей исполнилось шесть лет. Какое-то время мы катались в тишине, держась за руки. Я чувствовал ритм наших движений и сопротивление воздуха. Постепенно я в буквальном смысле слова начал приходить в чувство.

Через какое-то время дочка спросила меня, почему я накричал на брата из-за какого-то блина.

Хороший вопрос. Я ответил, что важно уметь делиться с другими. Сомнительное оправдание, да, но ничего другого я не придумал.

В тот момент у меня возник целый поток ассоциаций, похожих на мелькающие перед глазами страницы детского фотоальбома. Я понял, что увидел в дочери себя в детстве, а в сыне – старшего брата. Я помнил, как брат играл со мной, пока мы были маленькими, и даже защищал от других детей в начальной школе. Но потом он превратился в подростка, и мы уже не ладили так хорошо и редко проводили время вместе. Несмотря на то что сейчас мы близко общаемся и со смехом вспоминаем то время, тогда я воспринимал это очень болезненно. Я сказал дочке, что однажды решил, что если у меня будут дети, то я постараюсь сделать все, чтобы они дружили.

На это моя дочь с исключительной проницательностью заявила, что это моя проблема и к ней с братом отношения не имеет. Она даже добавила, что я должен решать ее, не вовлекая детей.

Дочка, конечно, была права. Мы покатались еще, мое сознание постепенно успокоилось, префронтальная кора включилась в работу, и я начал обдумывать произошедшее. Теперь я мог заглянуть внутрь себя, проанализировать эмоции и увидеть, что привело к срыву.

Но что вернуло мне способность к майндсайту, пока мы с дочкой катались на роликах?

Три аспекта рефлексии: открытость, наблюдательность, объективность

Чтобы вернуть утраченный контроль над сознанием, нам нужна сила рефлексии, лежащая в основе майндсайта. Этот навык появляется тогда, когда наше взаимодействие – с другими и с самими собой – помогает задуматься о том, кто мы есть на самом деле и что происходит у нас внутри. Здесь я затрону три очень специфических компонента рефлексии, составляющих базу для майндсайта: открытость, наблюдательность и объективность.

Эти три фундаментальных компонента как опоры штатива, помогающие зафиксировать направленный на сознание объектив. Без штатива картинка нашего сознания будет слишком динамичной и размытой, так что в череде прыгающих изображений и мимолетных чувств мы не разглядим мелкие детали. Однако когда объектив закреплен с помощью устойчивого штатива, отчетливо проступают детали, и мы начинаем видеть более полную и четкую картину. Это дает нам следующие преимущества: проницательность, понимание и, в конечном счете, мудрость.

Открытость подразумевает, что мы восприимчивы ко всему попадающему в наше поле осознанности и не цепляемся за предвзятые мнения о том, как должно быть. Мы отказываемся от своих ожиданий и воспринимаем вещи такими, какие они есть, вместо того чтобы пытаться изменить их согласно нашему вкусу. Открытость позволяет нам обнаруживать ограничивающие суждения и освобождать от них сознание.

Наблюдательность – это способность ощущать свое «я», даже когда мы чем-то заняты. Наблюдательность постепенно расширяет наш угол зрения. Она дает нам возможность видеть более полный контекст нашего существования и помогает отказаться от автоматического поведения и привычных реакций, почувствовать собственную роль в этих паттернах и найти способы изменить их.

Объективность не дает нашим идеям и чувствам получить контроль над нами. Это способность сознания помнить о том, что его текущая деятельность – мысли, чувства, воспоминания, убеждения и намерения – носит временный характер и не является полноправной частью нашей личности. Объективность позволяет развить в себе то, что иногда называют проницательностью. С ее помощью мы осознаём, что мысль или чувство – это всего лишь проявление умственной деятельности, а не абсолютная реальность. Одно из ее проявлений – метаосознанность, то есть умение осознавать нашу осознанность, а не растворяться в предмете, на котором мы сосредоточились. Это мощный навык, избавляющий нас от автоматических реакций. Мы более подробно изучим его в следующих главах.

Таким образом, суть рефлексии, неотъемлемой части майндсайта, состоит в том, что мы остаемся открытыми, наблюдательными и объективными по отношению к происходящему внутри у нас и у других людей. Если у штатива не будет хотя бы одной из этих трех опор, он потеряет устойчивость, и способность наблюдать за сознанием – своим или чужим – будет нарушена.

Выйдя в кафе из себя, я утратил восприимчивость и действовал необдуманно. Мои чувства взяли верх над осознанностью, подкорковый «шторм» ограничил интегративную функцию префронтальной коры, и мои поведенческие импульсы сработали на автопилоте.

Давайте рассмотрим более нейтральную ситуацию: когда мы слушаем музыку. Иногда бывает так, что мы просто слушаем музыку, растворяемся в ней, и нас уносит течением мелодии. Мы погружаемся в нее, и границы между нами и центром внимания – музыкой – размываются. Такое состояние потока бывает непередаваемо прекрасным. Но иногда нельзя допускать, чтобы состояние потока полностью захватило нас. В некотором роде я попал в поток гнева в отношении сына и утратил самосознание. Так что иногда нам абсолютно необходима способность размышлять, чтобы вытаскивать себя из ситуаций, подобных моей. Важно уметь отличать рефлексию, являющуюся частью майндсайта, от состояния потока. Если мы попытаемся еще раз просто пережить произошедшее, то еще раз активируем тот же поток реакций и снова испытаем нервный срыв.

Благодаря рефлексии мы можем наблюдать за собой открыто и объективно и относиться к потоку вышедших из-под контроля эмоций как к одному из аспектов нашей личности. Так мы воспитываем в себе способность справляться с интенсивными эмоциями, не растворяясь в них, и самовыражаться, не взрываясь.

Глупо отрицать, что в состоянии нервного срыва задействовать навыки рефлексии бывает довольно сложно. Но как только мы успокаиваемся, рефлексия помогает нам оглянуться назад и проанализировать произошедшее. Если мы научимся не отождествлять подобные события с собственной личностью, то сможем держать дистанцию и брать на себя ответственность за свои действия и чувства. Мы глубже взглянем на свой автопилот и спровоцированное им поведение, что, вероятно, позволит нам вести себя иначе в будущем.

Рефлексия и восстановление связи

После эпизода с блинчиками мы с дочкой восстановили связь, пока катались на роликах и разговаривали. Я извинился перед ней за то, что вышел из себя. Теперь мне оставалось только наладить связь с сыном.

Когда мы бесконтрольно злимся, нельзя ожидать, что наш собеседник скажет: «Расскажи-ка мне поподробнее о причинах гнева». Злоба порождает злобу, и, прежде чем пытаться исправить ситуацию, нужно остыть. Даже небольшой перерыв оказывается очень действенным. Если вы цените ваши отношения, важно проявить инициативу и сделать первый шаг на пути к примирению с другим человеком.

В особенности это касается родителей. Предполагается, что мы, родители, – более мудрые, добрые и зрелые, и даже если мы признаемся себе, что это не всегда так, по крайней мере нам нужно стремиться к этой цели. Кроме того, умение не ругать себя слишком долго помогает преодолеть стыд и чувство вины. Доброе отношение к самому себе способствует принятию необходимых мер для исправления ситуации и восстановления связи. Оно также содействует моральной подготовке к потенциальному отпору, встречающемуся довольно часто, когда мы приходим мириться. Без этой подготовки мы можем снова оказаться в расстроенных чувствах, тем самым усилив непонимание, которое мы, наоборот, пытаемся преодолеть.

Прежде чем устанавливать связь с другими, нужно убедиться, что мы восстановили связь с собой. Мне для этого потребовалось напомнить себе о важнейшем компоненте умственной деятельности – умении анализировать чувства и мысли. В суете повседневной жизни мы часто забываем, что иногда важно сосредоточиться на внутренней жизни сознания.

Анализируя эпизод с блинчиками, я спросил себя: какие физические ощущения и эмоции я испытывал? Какие образы были у меня перед глазами? Какие мысли были тогда и какие – сейчас? В состоянии нервного срыва я остро чувствовал напряжение в теле и учащенное сердцебиение, у меня перед глазами стояла картина ссорящихся детей, я испытывал злобу и раздражение, а мысли крутились вокруг того, как сын должен был себя вести. Сейчас я мог посмотреть на все это издалека, с открытостью, объективностью и наблюдательностью, утраченными в тот момент. Мне удалось рассмотреть и более глубокие проблемы, спровоцировавшие мой срыв.

Опять же, я мог бы продолжать корить себя и повторять: «Что с тобой, Дэн? Ты изучал это много лет, написал несколько книг… Почему ты не можешь держать себя в руках?» Однако рефлексия требует настроенности на собственную волну, которая дает поддержку и доброту, а не осуждает и не унижает. Рефлексия – это психическое состояние, основанное на сочувствии. Самоуничижение не поможет найти выход из сложной ситуации и контролировать свои негативные эмоции в дальнейшем.

То, что я оказался во власти злобы и раздражения в тот день, произошло в результате временного отключения моей медиальной префронтальной коры: она практически утратила девять своих функций. Мой мозг потерял равновесие и координацию. Нижняя лимбическая доля, ствол и тело получили контроль над ситуацией, пользуясь тем, что кора, обычно проявляющая эмпатию, гибкость и благоразумие, отключилась. Как только я начал остывать, интегративная функция стала восстанавливаться.

Разобравшись с развитием событий, спровоцировавших и подпитывающих мой гнев, я проанализировал свое сознание и почувствовал тот момент, когда мой мозг был достаточно интегрирован, чтобы вести диалог с сыном.

Вместе с возвращением префронтальной коры к работе вернулась и эмпатия, и я сосредоточился на восстановлении разорванной связи с сыном.

На пути к восстановлению связи

Когда я наконец остыл, после разговоров, катания на роликах и размышлений, я пошел в комнату к сыну и спросил, можем ли мы поговорить. Я признался, что погорячился и что нам было бы полезно обсудить этот инцидент. Ему казалось, что я слишком защищал его сестру, и он, конечно, был прав. И хотя неловкость за иррациональное поведение побуждала меня оправдать свою реакцию, я просто молчал (наблюдательность). Я разглядел, что эта потребность и сопровождавшие ее ощущения были одним из проявлений деятельности моего сознания, но вовсе не определяли меня как личность. Мне не нужно было говорить только потому, что я испытывал в этом нужду. Мой сын добавил, что я вышел из себя совершенно зря, потому что на самом деле ничего плохого он не сделал. И в этом он тоже был прав. Тут я опять почувствовал защитную реакцию и желание прочитать ему лекцию о том, что надо делиться. Но я напомнил себе, что нужно продолжать анализировать ситуацию и сосредоточиться на том, что испытал мой сын, а не я. Главная установка была в том, чтобы не судить, кто был прав, а принять точку зрения сына (открытость). Вы, наверное, представляете, что для этого требуется майндсайт. Я был очень благодарен своей префронтальной коре за то, что она снова включилась в работу.

К тому моменту я уже успел проанализировать, что произошло со мной в кафе. Меня захватили мои остаточные психологические проблемы, и я перестал четко видеть ситуацию. Теперь я просто мог слушать, и мой сын продолжил, не особенно нуждаясь в инструкциях, излагать свою точку зрения. Позже я сказал ему, что во время эпизода с блинчиками я действительно встал на сторону его сестры, что было неправильно, и я понимал, каким несправедливым это ему показалось и что мой срыв выглядел совершенно нерациональным, потому что на самом деле таковым он и являлся. В качестве объяснения – но никак не оправдания – я описал сыну, как увидел в нем своего старшего брата. Так мы оба смогли лучше разобраться в этой истории. Хотя я, наверное, выглядел нелепо в его подростковом сознании, я чувствовал, что он увидел мою глубокую преданность нашим отношениям и искреннее желание помириться. Мой майндсайт вернулся, и наши сознания воссоединились, а наши отношения вернулись в норму.

Ключом к нашему с сыном аналитическому диалогу было сохранение трех компонентов: открытости, наблюдательности и объективности. Каждый из них способствует мощному процессу исцеления после сбоя в отношениях и является неотъемлемой частью той доброты, которую нам необходимо проявлять после таких случаев.

Когда я вспоминаю события того дня, я еще раз понимаю, сколько слоев представления о чем-либо содержится у нас в мозге и насколько быстро старые, возможно даже забытые воспоминания могут всплыть на поверхность и получить контроль над нашим поведением. Эти ассоциации иногда заставляют нас действовать на автопилоте. Во время блинной драмы тема утраты детского контакта с братом была больным местом, источником остаточных эмоциональных проблем. Этот инцидент помог мне осознать, что нужно было глубже их проанализировать. Понаблюдав за своим сознанием, я использовал размышления о конфликте, чтобы лучше понять свой детский опыт. Так самые проблемные моменты нашей жизни позволяют нам глубже понять себя и свои отношения с другими.

Один мой мудрый профессор однажды произнес золотые слова: «Поиск воспоминаний и смыслов не заканчивается до тех пор, пока не заканчивается жизнь». Даже если мы способны понять что-то умом и проанализировать собственные поступки, мы все равно ошибаемся, все равно остаемся людьми, и нам все равно нужно тренировать майндсайт. Тот день с блинчиками, криками, роликами и прозрениями стал важной частью нашей семейной истории. Процесс примирения после конфликта помог всем нам не только наладить контакт, но и глубже понять себя. Майндсайт позволил нам сохранить в качестве основных ценностей честность и скромность, а не какие-то заведомо ложные идеи совершенства и неуязвимости. Все мы люди, и способность ясно видеть собственное сознание дает нам почувствовать эту человечность в самих себя и внутри других.

МОЗГ: ИНСТРУКЦИЯ ПОЛЬЗОВАТЕЛЯ

Коротко о нейропластичности

Иногда мысли о мозге просто не укладываются у нас в голове. Головной мозг человека содержит больше сотни миллиардов взаимосвязанных нейронов, сосредоточенных в небольшой черепной коробке, поэтому он одновременно очень плотный и очень сложный. При этом каждый среднестатистический нейрон в нашем мозге имеет до десяти тысяч связей, или синапсов, связывающих его с другими нейронами. Только в части нервной системы, заключенной в черепе, находятся сотни триллионов соединений, вплетающих различные кластеры нейронов в огромную паутину. Нам не хватило бы жизни, чтобы посчитать каждую из этих синаптических связей.

Учитывая число синаптических соединений, вероятный потенциал различных состояний активации (количество паттернов импульсов активации и дезактивации) оценивается примерно в десять в миллионной степени. Предполагается, что это число больше количества атомов в известной нам вселенной. Оно также намного превышает нашу способность ощутить в рамках одной жизни даже небольшой процент этих паттернов. Как сказал один нейробиолог: «Мозг настолько сложно устроен, что он поражает свое собственное воображение»^{6}. Эта сложность порождает практически бесконечное количество вариантов того, как мозг может использовать паттерны импульсов для формирования самого себя. Зацикливаясь на том или ином паттерне, мы ограничиваем свой потенциал.

Когда мы смотрим, как на компьютерном томографе возникают очаги активности в то время, как находящийся в нем человек выполняет определенное задание, мы ищем эти самые паттерны импульсов. Томографы чаще всего измеряют приток крови, и, поскольку некоторые виды нейронной активности повышают потребность в кислороде, приток крови к определенному участку мозга подразумевает активизацию нейронов в нем. По результатам исследований эта предполагаемая спонтанная активность нейронов коррелирует с конкретными психическими функциями: концентрацией внимания, припоминанием прошедшего события или болевыми ощущениями.

Нетрудно догадаться, как выглядела бы томограмма моего мозга, когда я вышел из себя в эпизоде с блинчиками: выраженная активность в лимбической доле, повышенный приток крови к раздраженному миндалевидному телу и сниженный приток крови к префронтальным участкам коры по мере того, как они отключались. Иногда, как случилось со мной в тот день, неконтролируемая активность мозга управляет нашими чувствами и ощущениями от происходящего и нашими реакциями. Как только моя префронтальная кора отключилась, паттерны импульсов со всех подкорковых участков стали доминировать над моим внутренним опытом и взаимодействием с детьми. Однако верно и то, что, пытаясь удержать себя в руках, мы можем использовать силу нашего сознания, чтобы изменить паттерны импульсов в мозге и тем самым изменить свои чувства, ощущения и реакции.

Один из ключевых практических уроков современной нейронауки состоит в том, что умение направлять свое внимание позволяет формировать паттерны импульсов, а также саму архитектуру нашего мозга.

По мере того как вы будете ближе знакомиться с участками мозга, о которых я рассказал в первом разделе «Мозг: инструкция пользователя», вам будет легче понять, как сознание использует паттерны импульсов на этих участках, выстраивая само себя. Нелишним будет повторить, что, хотя физические свойства активации нейронов коррелируют с субъективным опытом, который мы называем умственной деятельностью, никто не знает точно, как именно это происходит. Однако запомните: умственная деятельность стимулирует мозговые импульсы в той же степени, в которой мозговые импульсы порождают умственную деятельность.

Когда вы добровольно решаете сосредоточиться на чем-то, например вспомнить, как выглядел мост в вашем городе прошлой осенью в туманный день, ваше сознание активирует зрительные центры в задней части коры. С другой стороны, если бы вам делали операцию на мозге, хирург мог бы простимулировать активность в задней части коры при помощи электрода, и в вашем сознании тоже возникла бы некая картинка. Стрелки причины и следствия между мозгом и сознанием указывают в оба направления.

Помнить об устройстве мозга – то же самое, что знать, как правильно делать физические упражнения. Во время тренировок нам нужно координировать и уравновешивать различные группы мышц, чтобы держать себя в форме. Аналогично мы в силах нацелить свое сознание на наращивание конкретных «групп мышц» в мозге, усиливая взаимосвязи между ними, образуя новые нейронные пути и связывая их новыми полезными способами. Конечно, в нашем мозге нет никаких мышц, а есть кластеры нейронов, формирующие различные группы, которые мы называем ядрами, частями, областями, зонами, участками, путями или полушариями. Подобно тому, как мы можем сознательно активировать мышцы, напрягая их, мы можем «напрягать» и нейронные пути, концентрируя внимание, и тем самым стимулировать активацию в этих группах. Использование майндсайта для концентрации внимания теми способами, которые задействуют нейронные пути, – это своеобразная форма «гигиены мозга».

Связь нейронов

Обменивающиеся импульсами нейроны связываются вместе. Но давайте разложим это утверждение по полочкам. Когда мы испытываем что-то, наши нейроны активируются. Это значит, что поток ионов движется по длинному отростку нейрона, аксону, к его защитной мембране и обратно, то есть работает примерно как электрический ток. На дальнем конце аксона электрический ток вызывает выброс химического нейромедиатора в небольшую синаптическую щель, которая соединяет активный нейрон со следующим, постсинаптическим нейроном. Выброс химического вещества активирует или дезактивирует следующий нейрон. При определенных условиях активация нейронов может привести к усилению синаптических связей. К этим условиям относятся повторение, эмоциональное возбуждение, новизна и тщательная концентрация внимания. Укрепление синапсов между нейронами позволяет нам учиться на опыте. Эта способность обусловлена тем, что с момента нашего пребывания в утробе матери, а потом в детстве и в юности базовая архитектура мозга не прекращает формироваться.

В процессе созревания плода мозг формируется снизу вверх, и ствол появляется самым первым. К моменту рождения ребенка лимбические доли у него уже частично развиты, но у нейронов коры пока отсутствуют многочисленные связи друг с другом. Такая незрелость – отсутствие соединений внутри различных участков мозга и между ними – делает нас восприимчивыми к новому опыту, что очень важно для обучения.

Огромное количество синапсов появляется в первые годы жизни. Эти соединения формируются генами, случайностью, а также опытом; при этом некоторые аспекты нашей личности меньше подвержены влиянию опыта, чем другие. Наш темперамент, например, мало зависит от опыта, он в большей степени определяется генами и случайностью. У нас может сформироваться интерес ко всему новому, и нам будет нравиться исследовать неизвестное, или же мы будем робеть в непривычных ситуациях, и нам понадобится подготовка, чтобы преодолеть изначальную стеснительность. Такие нейронные особенности закладываются еще до рождения и впоследствии напрямую обусловливают наши реакции на окружающую действительность и на то, как другие реагируют на нас.

С первых дней жизни наш незрелый мозг также напрямую формируется в процессе взаимодействия с миром, особенно при общении с людьми. Наш опыт стимулирует активность нейронов и формирует зарождающиеся синаптические связи. Именно так опыт изменяет структуру самого мозга и может в конечном итоге даже повлиять на наш сложившийся темперамент.

По мере того как мы растем и взрослеем, сложное переплетение генов, случайности и опыта формирует в нашем мозге то, что мы привыкли называть личностью со всеми ее привычками, симпатиями, антипатиями и паттернами реакций. Если у вас был положительный опыт общения с собаками и они вам всегда нравились, вы, скорее всего, испытаете удовольствие и радость, когда новая собака соседей побежит в вашу сторону. Но если когда-то собака вас сильно укусила, паттерн ваших импульсов вызовет страх и панику, и все ваше тело попытается уклониться от собаки. Если в дополнение к отрицательному опыту с собаками вас еще и очень легко испугать, такая встреча спровоцирует еще больший страх. Однако какими бы ни были ваш опыт и темперамент, их можно изменить. Осознанная концентрация внимания – это форма самоуправляемого опыта: она стимулирует новые паттерны импульсов, помогая создавать новые синаптические связи, и тем самым позволяет, например, преодолеть укрепившуюся ассоциацию собаки со страхом.

Вероятно, вы задаетесь вопросом: «Каким образом опыт и умственная деятельность – концентрация внимания – влияет на структуру мозга?» Как мы уже убедились, опыт означает проявление нейронной активности. Когда нейроны активизируются вместе, гены в их ядрах – главных центрах управления – тоже активизируются, и происходит экспрессия генов, то есть процесс выработки определенных белков. Белки впоследствии позволяют заново создавать синаптические связи или усиливают имеющиеся. Опыт стимулирует выработку миелина – липидной оболочки вокруг аксонов, – в результате чего скорость проведения сигнала по нейрону увеличивается в сотни раз. И, как мы теперь знаем, опыт способен стимулировать нейронные стволовые клетки к видоизменению в совершенно новые нейроны. Нейрогенез наряду с формированием синапсов и выработкой миелина может быть реакцией на опыт. Как говорилось ранее, способность мозга к изменению называется нейропластичностью. Сейчас мы начинаем понимать, как тщательная концентрация внимания усиливает нейропластичность, стимулируя выработку нейрохимических веществ, способствующих структурному росту синаптических связей среди активированных нейронов.

А вот информация о еще одном недостающем кусочке головоломки. Исследователи установили, что ранний опыт меняет долгосрочное регулирование генетических механизмов внутри ядер нейронов в ходе процесса, известного как эпигенез^{7}. Если ранний опыт положителен, то химический контроль над экспрессией генов в конкретных областях мозга может изменить регулирование нашей нервной системы так, чтобы усилить эмоциональную устойчивость. Однако если ранний опыт был отрицательным, то изменения регуляции генной активности, влияющей на стрессовые реакции, ослабляют устойчивость у детей и снижают их способность адаптироваться к стрессам в будущем. Данные о результатах эпигенеза в науке будут по-прежнему иметь сенсационный статус, ведь они напрямую связаны с пониманием влияния опыта на личность.

Итак, опыт провоцирует многократную активацию нейронов, что приводит к генной экспрессии, выработке белков и изменениях как в генетическом регулировании нейронов, так и в структурных соединениях мозга. Дальше вы увидите, что, когда мы концентрируем внимание определенным образом, мы создаем паттерны импульсов, позволяющие ранее разделенным участкам мозга соединиться и интегрироваться. Синаптические связи усиливаются, мозг становится более взаимосвязанным, а сознание – более адаптивным.

Мозг в теле

Важно помнить, что деятельность органа, который мы называем мозгом, сосредоточена не только в голове. Например, как я уже писал в первой главе, в сердце сосредоточена разветвленная система нервов, которая обрабатывает сложную информацию и передает ее выше, к мозгу. То же делает желудочно-кишечный тракт и другие основные системы органов. Распределение нервных клеток по телу начинается на самом раннем этапе развития плода в утробе матери, когда клетки, формирующие внешний слой эмбриона, сворачиваются внутрь и образуют прототип нашего спинного мозга. Затем кластеры этих блуждающих клеток собираются на одном конце спинного мозга и в конечном счете образуют головной мозг. Однако есть и другой тип нервной ткани, тесно вплетенный в нашу мускулатуру, кожу, сердце, легкие и желудочно-кишечный тракт. Некоторые из нейронных продолжений образуют часть нервной системы, помогающей сбалансированной работе тела независимо от того, бодрствуем мы или спим, – ее называют автономной. Другие нейронные пути формируют парасимпатическую часть нервной системы, которая дает нам возможность сознательно двигать конечностями и контролировать дыхание. Простое присоединение сенсорных нервов от периферии к спинному мозгу и затем вверх через различные слои головного мозга позволяет сигналам из внешнего мира достигать коры, в результате чего мы способны осознавать их. Эта информация попадает к нам через пять органов чувств, за счет которых мы, в частности, постигаем окружающий мир.

Нейронные сети, проходящие внутри тела, включая те, что окружают полые органы – желудочно-кишечный тракт и сердце, – посылают сложные сенсорные импульсы в наш головной мозг. Эти данные составляют основу висцеральных (внутренних) карт, благодаря которым мы чувствуем нутром или сердцем. Сигналы, поступающие от тела, являются важнейшим источником интуиции и сильно влияют на нашу интеллектуальную деятельность и на осмысление своей жизни.

Другая поступающая от тела информация основана на действии молекул, называемых гормонами. Гормоны вместе с химическими элементами из пищи попадают в кровь и напрямую воздействуют на сигналы, идущие по нейронным сетям (известно, что даже наша иммунная система взаимодействует с нервной системой). Многие эти воздействия, в свою очередь, влияют на нейромедиаторы, управляющие синапсами. Эти химические «посланники» существуют в разнообразных формах, и некоторые из них – такие как допамин и серотонин – известны отчасти благодаря рекламе фармацевтических компаний. Эти вещества оказывают конкретное и весьма сложное воздействие на различные области нашей нервной системы. Так, например, допамин участвует в подкрепляющих^[16] системах мозга; определенные вещества или типы поведения вызывают привыкание, потому что они стимулируют выработку допамина. Серотонин сглаживает тревожность, депрессию и перепады настроения. Еще одним химическим «посланником» является окситоцин, вырабатывающийся, когда мы чувствуем близость или привязанность к другому человеку.

В этой книге я использую общий термин «мозг», чтобы объединить все удивительно сложные процессы в нашем теле: переплетения химической среды с нервной тканью, расположенной у нас в голове. Я имею в виду тот самый мозг, который одновременно формирует наше сознание и который формируется нашим сознанием. Тот самый мозг, являющийся одной из вершин треугольника благополучия, имеет огромное значение для майндсайта. Я рассматриваю мозг как функционирующую в теле систему, не ограниченную черепом, в который он заключен. Такой подход поможет нам действительно разобраться в замысловатых связях мозга, сознания и наших отношений с другими. Мы также сможем использовать потенциал нейропластичности, чтобы «отремонтировать» поврежденные соединения и создать новые паттерны, которые позволят нам получать больше удовольствия от нашей повседневной жизни.

3
Покидая «эфирный купол»
Где находится сознание?

Когда мы утрачиваем способность наблюдать за своим сознанием, наша жизнь тускнеет. Оказываясь в культуре, где нет места майндсайту, мы «застреваем» в физической сфере и не видим внутреннюю реальность нашей жизни. Если лидеры этой культуры лишены способности анализировать свое сознание, то молодые люди, растущие в таких условиях, будут находиться в мире, в котором слепой водит слепца. В этой главе я хотел бы поделиться с вами опытом студента, попавшего в подобный мир. Это история о том, как я познакомился с культурой современной медицины.

Я впервые посетил Гарвардскую медицинскую школу серым и холодным зимним днем. Для молодого человека из Южной Калифорнии эта мрачность только добавляла авторитетности огромным каменным зданиям. Строгий и требовательный, Гарвард представлялся мне высокой горой, которую хотелось покорить.

Первые два года обучения мне то и дело объявляли выговоры за одну особенность: я тратил время на изучение жизненных историй пациентов и во время разговоров с ними интересовался их чувствами. Я помню один отчет, который составил для моей наставницы по клинической практике. Шестнадцатилетний подросток афроамериканского происхождения находился в глубокой депрессии из-за диагноза «серповидноклеточная анемия»^[17]. Беседуя с ним, я выяснил, что четыре года назад его старший брат с тем же самым диагнозом умер после долгой и мучительной болезни. Почему-то никто не объяснил моему пациенту, что его перспективы были гораздо оптимистичнее, потому что диагноз ему поставили раньше, чем брату, к тому же методы лечения с тех пор успели усовершенствовать. Вместе мы смогли описать словами пережитые его братом ужасы, которые все еще стояли перед глазами у моего пациента. Мы создали более обнадеживающую картину его перспектив.

Моя наставница была специалистом по заболеваниям желудочно-кишечного тракта. «Дэниел, – сказала она, наклонив голову набок, как будто разговаривая c растерянным человеком, – ты хочешь стать психиатром?»

«Нет, – ответил я. – Я еще только на втором курсе и понятия не имею, кем хочу стать». На самом деле я подумывал о том, чтобы пойти в педиатрию, потому что мне нравилось работать с детьми, но я не собирался сообщать ей об этом.

«Дэниел, – сказала она, наклонив голову в другую сторону, – может быть, твой отец психиатр?»

«Нет, – возразил я, – он инженер».

Но и этот ответ, казалось, ее не удовлетворил: «Знаешь, все эти вопросы, которые ты задаешь пациентам о том, что они чувствуют, об их жизни, – это ведь удел сотрудников социальной службы, а не врачей. Если тебе хочется спрашивать об этом людей, почему бы просто не стать сотрудником социальной службы? Если ты хочешь быть настоящим врачом, не отвлекайся от физиологии».

Моя наставница давала понять, что ей были интересны только результаты осмотра пациента, но на самом деле она также старалась навязать мне мировоззрение, и в этом была не одинока. В то время вся медицинская система строилась почти исключительно на фактах и болезнях. Возможно, таким образом мои учителя справлялись с непосильными эмоциями от того, что каждый день сталкивались с болезнью и смертью и временами чувствовали себя бессильными, некомпетентными или не контролирующими ситуацию. Но мне их методы представлялись безрассудными и неправильными. Чувства и мысли пациентов, их надежды, мечты и страхи, истории их жизни казались мне такими же реальными и важными, как их почки, печень или сердце. Однако в то время не было никого – и не было такой науки, – кто указал бы мне другой путь.

Чтобы выжить в те первые годы медицинского внушения, мне пришлось подыгрывать. Я был молод, и мне хотелось понравиться преподавателям, поэтому я старался влиться в систему. Я уверен, что были другие студенты и профессора, разделяющие мой подход, но я не мог их найти. Я даже попытался вступить в женскую организацию студентов-медиков, мотивируя это тем, что мне тоже были нужны гуманные ролевые модели, но мне сказали, что мужчины меняют динамику группы, и вежливо, но твердо попросили больше не приходить.

На втором курсе я попал на клиническую практику в Центральную больницу штата Массачусетс. Некоторые наши занятия проходили в амфитеатре, где больше ста лет назад впервые в современной медицине была использована анестезия. Я помню, как смотрел на купол и сквозь него на небо, а потом вниз, на дальнюю стену, где на виду у всех студентов висела картина, изображающая первую хирургическую процедуру. На ней был нарисован пациент, лежащий на столе, не чувствующий ничего внутри и не знающий о людях в черных сюртуках^[18], которые собрались вокруг него. Эту аудиторию называли «Эфирным куполом», и я тоже чувствовал себя так, как будто меня усыпляли эфиром: я был отключен от собственного внутреннего мира и быстро терял сознание. Даже мое тело постепенно немело. Я помню, как принимал душ и ничего не ощущал. Я перестал ходить на бесплатные танцы по средам, которые проходили в церкви через реку, хотя раньше мне там очень нравилось. Я казался себе потерянным и мертвым.

Не совсем понимая причины собственного разочарования, я позвонил руководителю отдела по работе со студентами и сообщил, что ухожу из университета. Она доброжелательно выслушала меня, и на ее вопрос о причинах я ответил, что точно не уверен. Я сказал себе, что мне нужно уйти, чтобы «найти свой путь»; на самом же деле мне нужно было найти свое сознание. Руководитель убедила меня вместо этого взять академический отпуск и попросила написать «заявку на исследование», чтобы как-то оправдать его. Я написал, что собираюсь провести «исследование того, кто я такой». К счастью, заказчик нашелся сразу же – я сам.

Благодаря этому «исследованию» я совершил путешествие по всему континенту: от Новой Англии до Британской Колумбии и Южной Калифорнии. Я попробовал себя в нескольких областях, включая профессиональные танцы и хореографию, плотницкое дело и (почти) ловлю лосося. Теперь мне кажется, что исследование молекулярных механизмов, которые использует лосось для миграции из пресной воды в соленую, символизировало мой глубокий интерес к развитию и изменению людей.

На острове Ванкувер, расположенном на западном побережье Британской Колумбии в Тихом океане, я встретил человека, который работал на рыбацких лодках. Рыбная ловля, как он мне объяснил, состояла в том, чтобы вставать в три ночи, часами перегибаться через борт ледяной лодки, изнывая от боли в спине, выбрасывать рыболовные крючки и вытаскивать их, пока не искалечишь руки. Потом он объявил, что прекращает это и возвращается в магистратуру по психологии.

По завершении этой встречи я отправился в свой родной город, где восстановил связь с друзьями и семьей и помогал бабушке во время болезни дедушки и после его смерти. В конце концов я получил работу в съемочной группе документалистов, которые снимали программу театральных и танцевальных постановок в Калифорнийском университете. Они попросили меня помочь им с исследовательским проектом о левом и правом полушариях мозга. Это было именно то, что нужно! Я постоянно думал о сознании, о нашей жизни и о том, что делает нас теми, кто мы есть. Это был путь, по которому я желал пойти. Я подумал, что, может быть, все же стану психиатром, и почувствовал, что готов вернуться в Гарвард. Тем не менее я был намерен сохранить – каким-то образом – связь с собой и с другими, которую построил в течение того последнего года.

Нет времени для слез

Кульминацией моего третьего года обучения на медицинском факультете стала важная практика по терапевтической медицине. Считалось, что ее результаты определяют твое профессиональное будущее. Я был на лекции, когда врач-ординатор, у которой я был подопечным и которая была всего на несколько лет старше меня, вошла в аудиторию со слезами на глазах и шепотом сказала, что пациент по фамилии Квинн, лечением которого я занимался, только что умер. Мы вместе пошли в его палату и долго стояли у постели. Он был бывшим моряком, имел весьма вспыльчивый характер и лицо, загрубевшее от многих лет, проведенных в море. Обычно я сидел с ним после долгого дня в больнице и слушал, как он рассказывает, что чувствует приближающуюся смерть.

В тот день у меня была назначена встреча с главным лечащим врачом для обсуждения моей работы за первую половину ротации^[19]. Он был высоким и довольно импозантным онкологом с черной бородой. По его словам, я хорошо справлялся с практикой, за исключением одной вещи: этим утром я ушел с обхода. Я объяснил, что мы с ординатором хотели дождаться санитаров, которые должны были забрать тело Квинна. На это главврач сказал то, чего я никогда не забуду: «Дэниел, тебе необходимо понять: ты здесь, чтобы учиться. Нужно справляться со своими чувствами – пациенты просто умирают. У нас нет времени для слез. Хороший доктор имеет дело только с фактами».

Нет времени для слез. Неужели такому искусству медицины я должен был учиться?

На следующий день я пришел в бывшую палату Квинна и увидел одного из моих любимых преподавателей. Он улыбнулся: «Ну, это может случиться с каждым». У него развился острый лейкоз^[20], и я начинал готовить его к пересадке костного мозга. Я почувствовал, как у меня напряглось лицо: вначале из-за слез, которые я сдержал, потом от страха, который я не имел права чувствовать, а затем от непреклонной решимости. Я приказал сознанию преодолеть страх и грусть и сосредоточиться на необходимом. Я собрал анализы, аккуратно провел химиотерапию, пристально наблюдал за побочными эффектами и состоянием моего преподавателя/пациента. Я пошел в библиотеку и нашел все возможные исследования о конкретной форме лейкоза, лечении и прогнозе. Потом я представил эту информацию однокурсникам, ординаторам и руководящим нашей практикой врачам. С ними я обсуждал подробности данного случая: только факты, никаких чувств. Я старался не тратить много времени на разговоры с пациентом. Он был больным, а я – врачом. О чем можно было говорить?

Позвольте мне прояснить: намеренный и краткосрочный, ориентированный на факты подход в определенных ситуациях бывает полезным. Ключевым здесь является слово «временный» – такой подход не должен войти в привычку, его необходимо применять целенаправленно, в момент, требующий острого ума и эффективных действий. Умение отделять одно от другого – непростая форма умственной тренировки. Если вы пациент, то в операционной вы хотите видеть уверенного и спокойного, а не заплаканного врача. Даже будучи родителями, в критической ситуации мы должны сосредоточиться на конкретной проблеме. Майндсайт позволяет понять, что в подобных случаях расстраиваться – не лучшая тактика. Однако майндсайт также помогает прислушиваться к происходящему внутри нас, признавать весь спектр наших чувств и настраиваться на волну других людей.

По окончании практики я получил заветную оценку «отлично». Но я ничего не ощущал.

Определение сознания

Двадцать пять лет прошло с того момента, как я решил бросить университет, и я снова оказался в аудитории «Эфирный купол», правда, при других обстоятельствах. Я все-таки стал педиатром и психиатром, и меня пригласили туда прочитать лекцию о важности эмоций и жизненных историй пациентов в лечении. Меня сопровождал пятнадцатилетний сын, и я испытывал чувства благодарности, облегчения и признательности.

За последнюю четверть века наука многое прояснила о нас. Мы уверены, что сознание, хотя оно и не видно глазу, однозначно реально. Гарвардский медицинский факультет изменился, и многие программы теперь уделяют внимание эмпатии и избавлению от стресса и подчеркивают, как важно видеть в пациенте прежде всего человека.

Педиатрия, психиатрия и психология позволили мне глубоко анализировать вопросы сознания. Благодаря научно-исследовательской стипендии я изучал привязанности, память и нарратив^[21] и исследовал развитие сознания в условиях семьи, а затем стал преподавателем в области психического здоровья.

Под «Эфирным куполом» я читал лекцию о природе сознания и о том, как важно заглядывать в него. В самом начале я попросил поднять руки тех, кто за время обучения посетил курс о сознании или психическом здоровье. Этих людей можно было пересчитать по пальцам. Я побывал в лекционных залах во многих странах на четырех континентах, и статистика везде получалась одинаковой: лишь от 2 до 5 % специалистов, работающих в этих сферах, были хотя бы на одной лекции, определяющей основу их специальности. Как и во время моей учебы, у них основное внимание уделялось психическим заболеваниям, симптомам и методам лечения. Да, мир полон душевной боли, и мы, безусловно, помогаем людям уменьшить ее. Но слишком часто мы делаем это без четкого видения собственной цели, не задумываясь, что представляет собой здоровое сознание. Я обнаружил, что в других областях исследования умственных процессов также проводились без определения объекта изучения – сознания.

Сейчас я использую определение, появившееся в процессе работы уникальной межфакультетской группы по изучению мозга и сознания, которую я создал в 1992 году в Калифорнийском университете. Я привлек сорок специалистов из различных областей, включая лингвистику, информатику, генетику, математику, нейронауки, социологию, возрастную и экспериментальную психологию. Это было в самом начале Десятилетия мозга^[22], так что мы с нетерпением принялись за изучение связи физической природы мозга с субъективностью сознания.

Однако вскоре выяснилось, что каждая дисциплина имеет собственное видение реальности. Все с легкостью соглашались, что мозг состоит из набора нейронов, находящихся в черепе и связанных с остальным телом, но у нас не было единства в понимании сознания и общих терминов для его обсуждения. Программисты называли его операционной системой. Нейробиологи утверждали, что сознание – это лишь активность мозга. Антропологи говорили об общих социальных процессах, передаваемых из поколения в поколение. Психологи считали, что сознание – это наши мысли и чувства. В итоге пришлось создать приемлемое рабочее определение сознания, прежде чем приступать к работе над нашей фундаментальной темой. Я предложил следующую формулировку, с которой согласились все члены группы^{8}:

«Человеческое сознание – это воплощенный в теле, проявляющийся там, где возникают отношения между отдельными элементами процесс, регулирующий поток энергии и информации».

Давайте подробнее разберемся в элементах этого рабочего определения. Я начну с конца и буду двигаться к началу.

Сознание – это поток энергии и информации

Энергия – это способность выполнять действие, например двигать конечностями или формировать мысли. Физика исследует ее различные виды. Мы чувствуем излучаемую энергию, сидя на солнце, кинетическую – гуляя по пляжу или плавая, и энергию мозга, когда думаем, разговариваем, слушаем или читаем.

Информация символизирует нечто отличное от нее самой^{9}. Слова, которые вы читаете или слышите, представляют собой единицы информации. Однако закорючки, которые вы видите на странице, не являются значением слов, а слова, которые вы слышите, – это просто звуковые волны, сотрясающие молекулы воздуха на определенных частотах. И наоборот: камень сам по себе не заключает в себе никакой информации. Но он имеет некие характеристики: мы можем взвесить его, определить его цвет, фактуру и химический состав. Мы способны предположить, в какую геологическую эпоху он сформировался и благодаря каким силам. Однако создает эту информацию наше сознание, и до тех пор, пока мы не задумаемся над историей камня или не заговорим о нем с другим человеком, камень останется просто камнем. С другой стороны, слово «камень» – это единица информации. Даже сама идея камня имеет значение, которое, однако, создается сознанием, а не самим камнем.

Энергия и информация идут рука об руку в в нашем сознании. Мы напрямую испытываем некое ощущение в определенный момент: например, пустоту в желудке, когда мы голодны, или прилив эмоций, если расстроены. Мозг создает схемы этих наполненных энергией чувств. Мы знаем: урчание в животе означает, что нам нужно поесть, но мы можем взглянуть на часы и убедить себя подождать еще полчаса до обеда. Мы в силах интерпретировать значение эмоции: понять внезапную грусть и одиночество как ответ на утрату любимого человека и затем мотивировать себя попросить поддержки у близких. Так наше сознание порождает информацию из потока энергии, а информация затем дает нам возможность использовать энергию новыми и наиболее подходящими для нас способами.

Я уже представлял термин «репрезентация» для объяснения информации (см. главу 1). Репрезентации собственных эмоций помогают нам «вознестись» над происходящим, чтобы эффективнее отреагировать на определенную ситуацию.

Знание того, что наше сознание регулирует поток энергии и информации, позволяет чувствовать реальность этих форм ментального опыта, не поддаваться им, а действовать с их учетом.

Энергия и информация меняются во времени, и мы, наблюдая за их динамикой, можем повлиять на развертывание паттернов. Регулирующие процессы мозга создают новые паттерны энергетического и информационного потока, которые мы затем продолжаем отслеживать и модифицировать – это является самой сутью субъективного ощущения жизни.

Сознание как регулирующий процесс: отслеживание и модификация

Рассмотрим пример – вождение автомобиля. Чтобы управлять машиной, нужно осознавать ее положение в пространстве и движение, а также иметь возможность влиять на него. Если вы держите руки на руле, но ваши глаза закрыты (или читают SMS), вы по-прежнему заставляете автомобиль двигаться, но не ведете его, потому что «вести автомобиль» означает регулировать его движение. Если вы сидите на заднем сиденье с открытыми глазами, вы можете отслеживать движение машины (и отпускать комментарии, как делает один из моих родственников), но никак не способны повлиять на само движение (как бы вы ни пытались, уж извините).

Ваше сознание отслеживает и модифицирует течение во времени двух элементов: энергии и информации. Сознание наблюдает за потоком информации и энергии и затем формирует характеристики, паттерны и направление потока.

Сознание каждого из нас уникально и включает мысли, чувства, впечатления, воспоминания, убеждения и точки зрения, а также неповторимый набор регулирующих паттернов. Последние образуют течение энергии и информации, а мы можем научиться создавать сами паттерны, изменять структуру сознания и мозга. Однако сначала нужно увидеть собственное сознание.

Универсальное определение сознания

Вот мы и добрались до начала определения. Проявление в теле сознания означает, что регулирование энергетического и информационного потоков частично происходит в самом теле: не только в нейронных путях и синапсах мозга внутри черепной коробки, но также в разветвленной нервной системе всего организма, включая сердце, желудочно-кишечный тракт и даже иммунную систему.

Наконец, сознание представляет собой процесс, построенный на отношениях между элементами. Обмен энергией и информацией происходит между людьми, и мы отслеживаем и модифицируем такие потоки в ходе двустороннего процесса. Это происходит прямо сейчас между мной и вами через текст, который я написал, а вы читаете. Единицы информации, то есть слова, напечатанные в книге, поступают из моего сознания в ваше. Если бы мы сидели в одной комнате, то обменивались бы вербальными и невербальными сигналами: словами, взглядами, выражением лица, тоном голоса, позами и жестами. Кроме того, наше сознание формируется в том числе, в рамках отношений с самими собой.

Предложенная мной формулировка послужила основой как для нашей междисциплинарной группы, так и для исследования других измерений сознания.

Межличностная нейробиология

На основании изложенного подхода к сознанию и психическому здоровью выросла целая область, названная межличностной нейробиологией^{10}. Сегодня в этой сфере существуют профильные организации, образовательные программы и профессиональные библиотеки, насчитывающие больше дюжины учебников. В основе межличностной нейробиологии лежит предположение о том, что майндсайт позволяет направлять поток энергии и информации для создания интеграции, которая считается залогом благополучной жизни.

В 1990-е годы велись исследования связи сознания, мозга и тела, продемонстрировавшие, как внутренние субъективные состояния напрямую влияют на физиологическое здоровье. Так, например, было доказано негативное воздействие кортизола – гормона стресса – на способность иммунной системы бороться с инфекциями и даже раком.

У людей, которые в детстве подвергались жестокому эмоциональному обращению, отмечается повышенный риск серьезных заболеваний в более позднем возрасте, что может быть обусловлено воздействием стресса на защитные силы организма. Также подтвердилось, что осознанная медитация улучшает работу иммунной системы.

Однако я хочу отметить, что включение науки о мозге в повседневную практику психотерапии предназначено не для всех и не каждый для этого подходит.

Один старший врач-консультант однажды сказал мне: «Дэн, я никогда в жизни не видел префронтальной коры, так почему я должен вдруг о ней задуматься?» Другой специалист признался: «Думая о мозге, я ощущаю себя глупым и некомпетентным, я слишком привык работать иначе, чтобы что-то менять».

Я присутствовал и на профессиональных встречах, где врачи говорили мне, что этот подход плохой. Раз уж мы не знаем о мозге всего, то почему психотерапевты обязаны знать о нем хоть что-то? Один лектор сообщил, что, привнося идеи из науки о мозге в межличностное пространство психотерапии, мы загрязняем его. Я так и не понял этих опасений. Почему бы не создать такую структуру, которая основывалась бы исключительно на науке, но относилась бы с глубоким уважением к субъективности и значимости межличностного мира?

Некоторые нейробиологи с явной неохотой признают сознание чем-то большим, чем результатом активности мозга. Мозг – это измеряемая сущность, имеющая вес, объем, физические характеристики и определенное местоположение. Но где в физическом пространстве находится сознание? Как, например, его взвесить? Как-то на встрече один нейробиолог заявил: «Нельзя ставить перед собой вопросы, которые невозможно выразить количественными параметрами». Его ученик решил не отставать и добавил: «У нас не должно быть даже мыслей, которые нереально сформулировать с помощью количественных параметров». Услышав это, мой знакомый антрополог стал багровым и, отдышавшись, выразил свое решительное несогласие. После этого многие из присутствующих вздохнули с облегчением, которое уж точно нельзя было измерить количественно.

Конечно, сегодня сложные томограммы мозга позволяют рассматривать некоторые аспекты деятельности мозга в количественном эквиваленте. Мы измеряем силу кровотока в мозге, плотность нейронных соединений на конкретном участке или амплитуду электрической активности в определенный момент времени. И, как вы увидите в разделах «Мозг: инструкция пользователя», новые захватывающие открытия позволяют проследить активность мозга, коррелирующую с самыми интимными переживаниями. Однако существенная часть внутреннего мира до сих пор не поддается количественному анализу в абсолютных терминах. Как измерить смысл? Как назначить численное значение чувству или намерению? Как в цифрах обозначить степень связи с другим человеком или ощущение, что тебя чувствуют или видят?

Эти обсуждения носят не просто академический характер, а составляют основу определения реальности. Вся современная наука построена на количественном и статистическом методе, который могут повторить и проверить объективные наблюдатели. Субъективный мир сознания наблюдается в качественной плоскости, и его описания часто базируются на уникальных рассказах от первого лица. Если настаивать на использовании цифр, сознание просто испарится. Когда я участвую в этих непростых дискуссиях, от которых иногда опускаются руки, я всегда вспоминаю свой опыт в «Эфирном куполе». Многие почетные члены факультета медицины и хирургии, казалось, жили так, как будто сознания не существует. И это были вполне разумные мужчины и женщины, добившиеся огромных успехов в своих областях. Как такая реальная вещь, как сознание, ускользнула от их… сознания?

Уточнение понятия «майндсайт»

Понятие сознания шире, чем понятие мозга. Однако субъективная сущность переживаемого опыта такова, что ее нельзя подержать в руках или сфотографировать даже самыми мощными машинами. Сознание легко потерять из виду, если концентрироваться только на физиологическом аспекте. Мы можем смахнуть слезу и тем самым не оставить и следа от сознания, наделившего происходящее значением, позволившим чувствовать себя живыми, испытывать боль или радость.

Думая о сознании, мы ощущаем нечто большее, чем свой или чужой внутренний мир. Мы уже доработали понятие майндсайта по сравнению с нашим первоначальным определением, согласно которому он представлял собой сочетание инсайта и эмпатии. Эта важная и доступная отправная точка – всего лишь начало более полной истории.

Майндсайт позволяет нам чувствовать энергетический и информационный потоки и формировать их. Это наиболее простое, но емкое и широкое определение. Благодаря майндсайту мы приобретаем знание об основе нашей жизни: о регулировании (то есть сознании), объединении (о взаимоотношениях) и промежуточных нейронных механизмах (о мозге). Майндсайт позволяет понять, что каждый из нас является частью взаимосвязанного потока, более глобального целого.

Рассматривая сознание, мозг и взаимоотношения как три измерения одной реальности – как аспекты энергетического и информационного потоков, – мы совершенно по-новому изучаем человеческий опыт.

МОЗГ: ИНСТРУКЦИЯ ПОЛЬЗОВАТЕЛЯ

Путешествие по резонансным путям

Многие знают, что в парах, долго и счастливо живущих вместе, люди с каждым годом все больше походят друг на друга. Это не значит, что за проведенные бок о бок годы их носы или подбородки становятся одинаковыми. Просто каждый из них так часто и точно «зеркалил» выражение лица партнера, что сотни крошечных мышечных соединений с кожей немножко изменили черты лица. Механизм, стоящий за этим превращением, позволяет разобраться, как мы ощущаем, что нас чувствуют. Некоторые вещи из нижеописанных все еще являются лишь гипотезами, но они проливают свет на самые сокровенные повседневные наблюдения за сознанием.

Зеркальное отражение сознания в нейронах

В середине 1990-х годов группа итальянских ученых, используя имплантированные электроды для отслеживания отдельных нейронов, изучала премоторную кору головного мозга обезьян^{11}. Когда обезьяна ела арахис, срабатывал определенный электрод. В этом ничего удивительного не было. Но случившееся далее изменило траекторию исследования сознания. Когда обезьяна просто смотрела, как один из исследователей жевал орех, у нее срабатывал тот же моторный нейрон. Кроме того, обнаруженные нейронные сети активировались только в результате намеренных действий по наблюдению.

В дальнейшем зеркальную нейронную систему обнаружили и у людей. Ее считают основой эмпатии. Начиная с восприятия базового поведенческого намерения, усовершенствованная префронтальная кора людей позволяет мысленно составлять карту сознания других. Мозг использует сенсорную информацию для репрезентации чужого сознания точно так же, как благодаря сенсорным данным создаются образы окружающей среды.

Самое интересное, что зеркальные нейроны реагируют только на преднамеренную активность, с предсказуемой последовательностью действий или определенной целью. Если я просто подниму руку и помашу ей, ваши зеркальные нейроны никак не ответят на это. Но если я совершу какой-то поступок, который вы способны предсказать по прошлому опыту, ваши зеркальные нейроны «вычислят» мое намерение до его осуществления. Поэтому, когда я поднимаю руку с чашкой, вы на синаптическом уровне понимаете, что я собираюсь из нее отпить. Более того, зеркальные нейроны в премоторной зоне лобной области коры предпримут все, чтобы вам тоже захотелось пить. Когда мы видим определенное действие, мы готовимся к его имитации. Это примитивное объяснение того, почему у нас вдруг просыпается жажда, когда рядом что-то пьют, или почему нападает зевота, когда кто-то зевает. Гораздо сложнее раскрыть, как зеркальные нейроны помогают понять сущность культуры и как общее поведение объединяет нас и наше сознание.

Внутренние карты, созданные зеркальными нейронами, работают автоматически: они не требуют осознанности или какого-либо усилия с нашей стороны. Мы с самого рождения выявляем последовательность действий и производим в мозге карты внутреннего состояния или намерений остальных людей. Более того, такая зеркальность является кросс-модальной, то есть она работает для всех сенсорных каналов, а не только для зрения, поэтому и звуки, и тактильные ощущения, и запахи также настраивают нас на внутреннее состояние другого человека. Встраивая чужое сознание в собственные паттерны импульсов, наши зеркальные нейроны служат основой для «майндсайт-карт».

Резонансная система

Резонансная система включает связанные зеркальные нейроны (СЗН), верхнюю часть височной коры, островок (его не видно на рисунке, но он соединяет эти части с внутренней лимбической областью) и медиальную префронтальную кору

На основании сенсорной информации мы способны зеркально отображать не только поведенческие намерения других людей, но и их эмоциональное состояние. Мы не только имитируем поведение других, но и вступаем в резонанс с их чувствами – то есть с внутренним мыслительным потоком их сознания. Мы ощущаем не только их следующее действие, но и эмоциональную энергию, задающую направление поступкам.

Аналогичный механизм задействован в процессе развития ребенка. Если поведенческие паттерны, которые мы видим у родителей, являются однозначными, то, зная, что случится дальше, мы спокойно наносим эту последовательность действий на внутреннюю карту. Если же поведение родителей часто ставит нас в тупик и его тяжело считывать, наши нейронные пути создадут искаженные карты. Итак, с самого раннего детства основные нейронные пути майндсайта формируются или на устойчивом фундаменте, или на зыбкой почве.

Зная себя, понимаю тебя

Одна из идей, обсуждаемых в нашей междисциплинарной исследовательской группе, состояла в том, что мы создаем карты намерений, используя расположенные в коре зеркальные нейроны, а затем переносим эту информацию в отделы, находящиеся под корой. Нейронная цепь, называемая островком головного мозга, выполняет роль своеобразного скоростного шоссе, соединяющего зеркальные нейроны и лимбические участки, которые, в свою очередь, посылают сообщения в ствол головного мозга и остальные части тела. Так мы добиваемся физиологического резонанса с остальными людьми: наше дыхание, артериальное давление и частота сердцебиения могут повышаться или понижаться синхронно с показателями другого человека. Эти сигналы от тела, ствола головного мозга и лимбических структур затем отправляются обратно к островку и медиальной префронтальной коре. Я стал называть этот комплекс цепей – от зеркальных нейронов к подкорковым участкам и обратно к медиальной префронтальной области – резонансными цепями. Это путь, который связывает нас друг с другом.

Вспомните, что происходит, когда вы на вечеринке. Если вы подойдете к веселящейся группе, вы, скорее всего, тоже заулыбаетесь еще до того, как услышите шутку. Если же вы на ужине с людьми, недавно потерявшими близкого, то даже если они ничего не скажут по этому поводу, вы, возможно, почувствуете тяжесть в груди, сухость в горле и подступающие слезы. Ученые называют такое состояние эмоциональным заражением. Внутреннее состояние других – от радости и игривости до грусти и страха – напрямую влияет на наше самочувствие. Механизм заражения иногда заставляет нас не слишком объективно интерпретировать несвязанные события: пообщавшись с человеком в депрессии, серьезность другого мы тоже воспримем как грусть. Психотерапевтам очень важно помнить о такой предвзятости. В противном случае сеанс с предыдущим клиентом отразится на нашем внутреннем состоянии настолько, что мы не будем достаточно восприимчивы к новому пациенту, с которым требуется установить контакт.

Способность ощущать состояние другого человека зависит от того, насколько хорошо мы знаем собственное. Островок головного мозга переносит эти резонансы вверх, в медиальную префронтальную кору, где составляется карта нашего внутреннего мира. Поэтому мы ощущаем чувства другого человека, испытывая свои собственные. Это помогает понять с точки зрения анатомии, почему люди, лучше чувствующие свое тело, более способны к эмпатии. Ключевую роль в данной системе играет островок: когда мы ощущаем свое внутреннее состояние, то основной путь для резонирования с другими тоже открыт.

Сознание, открывающееся нам в процессе взросления, – это внутреннее состояние того, кто заботится о нас. Мы издаем звуки, и он улыбается, мы смеемся – и его лицо тоже озаряется улыбкой. Так сначала мы постигаем себя через свое отражение в другом. Одна из наиболее интересных идей, обсуждаемых в нашей исследовательской группе, заключалась в том, что наше резонирование с другими происходит раньше осознания себя. С точки зрения развития и эволюции нынешние нейронные пути, отвечающие за самосознание, могут основываться на более древних путях резонирования, укрепляющих нас в социальном окружении.

Как же тогда мы различаем, где «я», а где «ты»^[23]? Члены группы предположили, что мы способны корректировать расположение и паттерны импульсов префронтальных образов, чтобы воспринимать свое собственное сознание. Повышение уровня чувствительности к собственным телесным ощущениям в сочетании с понижением отклика зеркальных нейронов может помогать нам определять: эти слезы мои, а не твои, эта злость моя, а не твоя. Данные рассуждения, вероятно, кажутся исключительно философскими и лишенными прикладного смысла, но лишь до тех пор, пока вы не окажетесь в эпицентре конфликта, где каждый пытается понять, от кого исходит злоба. Если я, психотерапевт, не отслеживаю грань между мной и другим человеком, то меня захлестнут чувства клиентов, и я утрачу способность помогать им и быстро перегорю.

Когда резонанс становится действительно зеркальным, когда мы путаем себя с другим, то теряется объективность. Резонанс требует, чтобы мы видели четкую грань и помнили, кто мы, однако не лишаясь связи с другим человеком. Мы позволяем людям влиять на наше внутреннее состояние, но мы не должны идентифицировать себя с ними. Понадобится гораздо больше исследований, чтобы понять, как именно «майндсайт-карты» учитывают эти различия, но основные положения уже ясны. Энергетический и информационный потоки, которые мы ощущаем внутри себя и других, задействуют резонансные пути и тем самым активируют мысленное восприятие.

Раздумывая о резонансных путях, я вспоминаю два значимых урока. Первый состоит в том, что осознание состояния нашего тела – ощущений в сердце и животе, ритма дыхания – это важный источник знания. Поток, идущий из островка головного мозга, извлекает информацию, а энергетический поток, влияя на подкорковую осознанность, обусловливает наши рассуждения и решения. Мы не в силах успешно игнорировать подкорковые источники. Но понять их – значит приблизиться к четкому майндсайту.

Второй урок в том, что отношения с людьми вплетены в ткань нашего внутреннего мира. Мы познаем свое сознание через взаимодействие с другими. Восприятие наших зеркальных нейронов и создаваемый ими резонанс происходят мгновенно, и мы часто не осознаём его. Но, принимая нейронную реальность наших взаимосвязанных жизней, мы способны получить четкое понимание того, кто мы такие, что на нас влияет и как мы, в свою очередь, можем воздействовать на собственную жизнь.

4
Хоровое пение
Путь к гармонии и здоровью

Что такое здоровое сознание? Это просто отсутствие симптомов и функциональных нарушений, или за данным термином стоит нечто большее? Как мы можем охватить всё разнообразие поведения, темперамента, ценностей и ориентации в широком диапазоне культур и при этом подобрать связное определение здорового сознания? Так же как некоторые ученые неохотно дают определение сознанию, часть людей утверждает, что мы вообще не должны придумывать формулировки психическому здоровью: это слишком авторитарно, а мы не вправе рассказывать другим, как быть здоровыми. Но чем объяснить универсальное стремление к счастью? Позитивная психология внесла важное изменение в концепцию заболевания, определив характеристики, объединяющие счастливых людей: благодарность, сострадание, широту взглядов и любознательность^[24]. Но существует ли неупомянутое качество, составляющее основу всех вышеперечисленных?

За последние двадцать лет я убедился, что интеграция – ключевой механизм, одновременно предотвращающий психические проблемы и обеспечивающий благополучную жизнь. Она позволяет избежать крайностей в виде безрадостной и скучной ограниченности с одной стороны и взрывного хаоса с другой. Это прямой путь к здоровью. Мы можем научиться определять, когда интеграция отсутствует или недостаточна, и разрабатывать эффективные стратегии, чтобы сначала выделять, а потом связывать воедино необходимые качества. Более подробно мы поговорим об этом во второй части.

В новых методах лечения, основанных на межличностной нейробиологии, майндсайт помог многим направить энергетический и информационный потоки в сторону интеграции. Что же делает интеграцию таким мощным инструментом? В поисках ответа я пришел к удивительным выводам, которые, однако, легко применить на практике.

Многоголосие

В последнее время на своих лекциях, прежде чем давать определение психическому благополучию, я часто спрашиваю у слушателей, не хочет ли кто-нибудь спеть в импровизированном хоре. Опытные певцы обычно первыми выходят к доске, и постепенно к ним присоединяются другие, более скромные студенты. Независимо от того, состоит ли моя публика из родителей или учителей, психотерапевтов или ученых, я знаю, что лучший способ продемонстрировать силу интеграции – дать им испытать ее на себе.

Сначала я прошу новоиспеченных хористов спеть одну ноту в унисон. Обычно в их числе оказывается человек со средним тембром, и они быстро приходят к единому звуку. Примерно через полминуты я поднимаю руку, чтобы остановить их, и даю следующее задание. Я прошу их прикрыть руками уши, чтобы они не слышали друг друга, а затем, по моему сигналу, запеть любую песню с любыми словами, которую им захочется. Аудитория обычно разражается смехом, как только они начинают, но у них быстро кончается терпение, и я прерываю их жестом.

Наконец, я прошу певцов выбрать песню, которую большинство из них знает, и спеть ее вместе, выстраивая гармонию по ходу. Так, наверное, звучат все группы на подпевках, но, когда группа учителей или психотерапевтов запевает Oh! Susanna, Amazing Grace («О благодать») или Row, Row, Row Your Boat («Плыви, плыви, плыви в своей лодке»)^[25], происходит нечто невероятное. (Удивительно, что больше чем в половине случаев выбирается песня Amazing Grace, считающаяся одной из самых гармоничных в западной музыкальной традиции.) Когда певцы находят мелодию, начинают проявляться отдельные голоса. Они вплетают свои гармонии сверху и снизу, интуитивно наращивая громкость по мере приближения к финальным аккордам. Лица и у певцов, и у слушателей озаряются особым образом; всех нас захватывает поток энергии и ощущение живости. Многие отмечают, что при хоровом пении в помещении возникает почти осязаемое ощущение жизни. Мне тоже приходилось испытывать подобный эффект.

В этот момент мы ощущаем интеграцию во всей ее акустической красе. Уникальные голоса каждого из участников хора объединяются в сложное, но гармоничное целое. Никогда не знаешь, как именно хор исполнит песню, но такие сюрпризы только увеличивают удовольствие от знакомой мелодии. Равновесие между отдельными голосами с одной стороны и их объединение с другой воплощают идею интеграции.

А в чем же был смысл первых двух упражнений? Как вы, наверное, догадались, пение одной ноты слишком однообразно и через какое-то время наскучивает. Первоначальное возбуждение от риска, на который пошли участники, сменяется монотонностью задания. Хотя поющие в хоре и связаны, они не могут никак выразить свою индивидуальность. А когда блокируется дифференцированность, невозможна и интеграция. Когда движение к интеграции отсутствует, вся система смещается от сложности – а значит, и гармонии – к скованности и жесткости.

С другой стороны, когда все участники закрывали уши и пели что хотели, получалась какофония – хаотичный поток звуков, часто вызывающий у слушателей тревогу и дискомфорт. В этом случае нет вообще никакой связи, а есть лишь дифференцированность. Когда интеграция блокируется таким образом, мы тоже утрачиваем многогранность и гармонию. Но тогда мы стремимся не к скованности, а к хаосу.

Пока певцы усаживаются обратно на свои места, я подвожу итог упражнению. Посередине между хаосом и жесткостью находится поток независимых голосов, гармонично соединенных воедино, и он дает нам многогранность и излучает жизненную энергию. В этом и заключается суть интеграции.

В поисках интеграции

При первом рассмотрении идея интеграции показалась мне важной для благополучия отдельного человека и для построения здоровых отношений между людьми. Но у меня не было никакого научного объяснения.

Интеграция упоминается практически вскользь во многих научных дисциплинах, изучающих все – от эмоций и социальных функций до работы мозга. Однако ни одна из областей не отводит интеграции центральную роль, равно как и не объясняет, почему интеграция положительно влияет на нашу жизнь. Возьмем, к примеру, различные научные направления, изучающие эмоции. Вы, наверное, удивитесь, узнав, что универсального определения эмоций не существует даже среди их исследователей. Когда я работал над своей первой книгой, я обнаружил следующие формулировки: эмоции – это фундаментальная часть человеческой личности на протяжении всей жизни; эмоции соединяют тело и мозг; эмоции связывают одного человека с другим. Каждая из них описывает интегративный процесс, однако сама идея интеграции не обсуждается явным образом. Возможно, то, что эмоции не были моей основной темой, помогло мне увидеть нечто общее в весьма разных определениях.

Какую роль играют интеграция и эмоции в нашей формулировке сознания как проявленного в теле и связующего процесса? Почему люди используют такие термины, как эмоциональное благополучие, эмоционально здоровый или эмоционально близкий, для обозначения психически здорового состояния? А как насчет таких выражений, как эмоциональный срыв или эмоциональное расстройство?

Будучи психотерапевтом, я тесно работал со многими людьми, испытывающими дистресс^[26], которых, как мне казалось, отличали внутренняя скованность или хаос или и то и другое. Человек может находиться в депрессии или быть парализован страхом. Его охватывает маниакальная ярость или захлестывают травматические воспоминания. Иногда он переходит от одного состояния к другому, попадая в водоворот энергии и информации.

Но почему наступает внутренняя скованность или хаос? Почему расстройство попадает в эти две категории или в определенную их комбинацию? И почему эти паттерны повторяются?

В этих состояниях есть что-то, делающее их прямой противоположностью гармонии интегрированного потока. Отражают ли эмоциональные сдвиги изменения нашей интеграции? Вероятно, сам термин «эмоция» можно определить как сдвиг в интеграции. Если так, то исследователи эмоций независимо от подхода согласятся, что препятствия на пути к эмоциональному благополучию представляют собой отдаление сознания от интеграции. А хоровая интеграция, вероятно, будет принципом, лежащим в основе всех уровней нашего опыта, от микрокосма внутреннего мира до межличностных отношений.

Здоровое сознание: многоплановость и самоорганизация

Снова погрузившись в научную литературу, я наконец нашел дисциплину, на первый взгляд не слишком подходящую, но, как мне кажется, значимую для нашего исследования: раздел математики, посвященный сложным системам^[27]. В нем мне встретилось правдоподобное обоснование преимуществ интеграции.

Вкратце он исследует сложные системы, то есть хаотичные и открытые, образующиеся за счет взаимодействия своих элементов и получающие информацию извне. Облако – один из классических примеров. Оно является набором молекул воды, способных к случайному распределению (хаотичность) и извлекающих энергию, например из ветра и тепла, снаружи (открытость). Теория поведения сложных систем изучает их естественное движение во времени, объясняя, например, как формируются, меняются и растворяются облака. Мне показалось, что человеческая жизнь тоже удовлетворяет этим критериям, и я стал читать дальше.

Считается, что сложная система самоорганизуется за счет взаимодействия между своими базовыми элементами. Она имеет некие свойства, определяющие ее развитие во времени, и нет никакой внешней силы, которая бы этим управляла. Люди подвержены хаотичному поведению (иногда даже слишком) и открыты внешнему влиянию: других людей, собственного опыта или, например, прочитанных книг. Возможно, это доказывает, что мы также способны к самоорганизации.

Я решил, что треугольник благополучия, то есть система сознания, мозга и взаимоотношений, также оказывается сложной и что ее можно описать полнее, применив к интеграции принципы синергетики.

Река интеграции: скованность и хаос против гармонии и гибкости

Система, стремящаяся к сложности, является наиболее стабильной и адаптивной^{12}. Когда я впервые прочел эти слова в книге по синергетике, я подумал: «Какое хорошее и четкое определение благополучия!» Я подскочил, достал с полки «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам» и открыл его наугад. И на каком бы симптоме или расстройстве я ни останавливался, там всегда был пример хаоса, внутренней скованности или того и другого вместе. Могло ли психическое здоровье быть функцией интеграции^{13}? Действительно ли у нас появляется склонность к внутреннему хаосу и/или скованности, когда сознание выходит за пределы интеграции и гармонии?

Я начал испытывать эту гипотезу на коллегах и студентах, и, хотя некоторые из них находили ее довольно странной, она вполне вписывалась в их клинический опыт. Потом я применил ее в собственной работе, пытаясь придумать, как оформить интеграцию в виде концепции, чтобы помочь пациентам преодолеть болезнь и прийти к благополучию. Так появились свежие подходы к лечению, и некоторые из них оказались на удивление эффективными.

Я очень люблю всевозможные сокращения и всегда ищу их для облегчения преподавания. Однажды на семинаре я спросил своих студентов, как запомнить понятие потока интегрированной системы. «Дэн, это совсем несложно, – ответила молодая девушка. – Нужно просто держать в голове название магазина Saks Fifth Avenue^[28]: stable, flexible, adaptive (стабильный, гибкий, адаптивный)». Я на секунду задумался, а потом указал ей на свою одежду, свидетельствовавшую о том, что эта мнемоническая техника для меня не сработает. К тому же мне хотелось передать жизненную силу и энергию, возникающую при хоровом пении на самом пике гармонии. Следующим вариантом стала аббревиатура SAFE (безопасный): stable, adaptive, flexible, energized (стабильный, адаптивный, гибкий, энергичный). А потом, несколько недель спустя, я вдруг понял, что связность – это пятая ключевая характеристика интеграции, и она идеально вписывается в область моего исследования.

Река интеграции

Теперь все качества интегрированного потока сложились в очень узнаваемое слово FACES (лица): flexible, adaptive, coherent, energized, stable (гибкий, адаптивный, связный, энергичный, стабильный). В любой здоровой сложной системе существует FACES-поток. Другими словами, когда самоорганизующееся движение системы максимизирует ее сложность, она достигает состояния гармоничного потока, которому присущи одновременно гибкость, адаптивность, связность, энергичность и стабильность. Именно такое ощущение возникает, когда мы слушаем красивое и стройное хоровое пение.

Мне нравится представлять это в виде реки, центральное русло которой – постоянно меняющийся поток интеграции и гармонии, один берег – хаос, а другой – скованность.

Иногда мы приближаемся к берегу внутренней скованности, и нам кажется, что мы в безвыходном положении.

А когда мы подплываем к берегу хаоса, то жизнь становится непредсказуемой и выходит из-под контроля. Но если у нас все хорошо и мы расслабленны, то мы движемся по интегрированному потоку гибкой системы, узнавая знакомые места, но не ощущая себя в ловушке. Мы живем на пороге неизвестности, и у нас хватает смелости, чтобы ее исследовать. Мы балансируем между скованностью и хаосом. Именно так выглядит гибкий, адаптивный, связный, энергичный и стабильный поток.

Восемь сфер интеграции

В моей практике психотерапии постепенно вырисовались восемь ключевых для трансформации личности и эмоционального благополучия сфер интеграции. Они не всегда развиваются линейно, и во второй части я покажу некоторые их комбинации. То, как рождается наше самоощущение, напрямую зависит от степени интеграции в этих сферах.

Все мы мыслим по-разному, поэтому если вы уже пресытились концептуальными обзорами, то можете сразу переходить к практическим случаям, описанным во второй части. Если нет, то ниже я привожу краткий обзор сфер интеграции, которые затем будут проиллюстрированы клиническими примерами.

Интеграция осознанности

Наше умение концентрировать внимание – ключ к интегративным трансформациям в структурах мозга. Благодаря ему мы можем наиболее эффективно использовать силу осознанности, предоставляя себе альтернативу выбора и изменения. Именно поэтому интеграция осознанности является основой для других сфер. Создание так называемого эпицентра осознанности позволяет нам признать тревожные состояния и не позволить им контролировать нас и видеть вещи такими, какие они есть, а не какими должны быть в нашем представлении. Оно также открывает целый ряд объектов восприятия – информации из внешнего мира, получаемой от собственного тела, сознания и из отношений с другими. Интеграция осознанности помогает регулировать настроение и эмоции, успокаивать внутренние штормы и воспитывать более гибкое и стабильное сознание.

Горизонтальная интеграция

На протяжении миллионов лет наше левое и правое полушария выполняли различные, но дополняющие друг друга функции. Правое полушарие развивается рано, в нем сосредоточены зрительные образы, холистическое (комплексное) мышление, невербальный язык, автобиографическая память и множество других процессов. Левое полушарие развивается позже и отвечает за логику, устную и письменную речь, линейность мышления и буквальное восприятие. Если связь между двумя полушариями блокируется, одно из них начинает доминировать, и тогда возникает вероятность утраты креативности, обеспечивающейся совместной работой обоих полушарий. Максимальное использование потенциала нейропластичности, необходимой для интеграции осознанности, дает нам новое и связное понимание нашей жизненной истории и более глубокий взгляд в невербальный мир нашей личности и понимание окружающих людей.

В шестой главе мы встретимся с человеком, у которого почти сто лет доминировало левое полушарие. Применяя специальные техники для развития правого полушария, он смог впервые почувствовать вкус интегрированной жизни.

Вертикальная интеграция

Нервная система имеет вертикальное устройство: она проходит от тела через ствол головного мозга и через лимбические доли, а затем достигает коры. В направлении с головы до ног и обратно вертикальная интеграция соединяет разрозненные участки в одно функциональное целое. Вертикальная интеграция может быть нарушена в результате травмы или жизни в «эмоциональной пустыне». В таком отрезанном состоянии мы игнорируем данные от органов чувств и ограничиваемся «плоским» восприятием. Осознание собственных ощущений позволяет развить интуицию и иногда дает нам жизненно важную информацию.

Женщина из седьмой главы долгие годы страдала от тревожного расстройства, но, несмотря на это, она наконец-то испытала облегчение, научившись открыто взаимодействовать с ощущениями в своем теле. В ее жизни появилось больше энергии и энтузиазма, и, кроме того, она начала использовать интуицию, ставшую доступной благодаря вертикальной интеграции.

Интеграция памяти

Мы обрабатываем и кодируем впечатления на определенных уровнях памяти. Первый уровень – это имплицитная память, отвечающая за приобретение и хранение бессознательных автоматизированных навыков, таких как одевание, вождение машины или езда на велосипеде. Этот вид памяти активируется еще в утробе матери и преобладает в раннем детстве. На основе эмоций, телесных ощущений, действий и впечатлений мы без каких-либо усилий или намерений создаем ментальные модели, формирующие представления об устройстве мира и продолжающие влиять на действия без нашего ведома. Кусочки головоломки имплицитной памяти позже складываются в эксплицитные воспоминания. Эта фактическая и автобиографическая информация, осознаваемая нами, – второй уровень памяти. Чем больше имплицитных фрагментов превратятся в эксплицитные, тем больше возможностей выбирать, как проживать жизнь, у нас появится.

Во второй части мы встретимся со многими людьми, у которых в результате нарушения интеграции памяти не получилось достичь связности в жизни. Иногда к длительному отсутствию интеграции приводит психологическая травма, в результате чего человек оказывается склонен или к состоянию оцепенения, или к навязчивому хаосу. Умение сфокусироваться на этих уровнях – незаменимый шаг в преодолении травмы и интеграции памяти.

Нарративная интеграция

Мы осмысливаем собственную жизнь, создавая нарративы, то есть истории, связывающие функцию повествования левого полушария с хранилищем автобиографичных воспоминаний из правого. Исследования выявили, что степень привязанности к нам детей зависит от того, насколько связно мы рассказываем о своем детстве. Выявляя и снимая блоки нарративной интеграции, мы избавляем себя, а затем и детей от паттернов, передающихся из поколения в поколение.

Мы узнаем результаты исследований различных форм нарратива и клинической работы с привязанностью. Мы также познакомимся со стратегиями, стимулирующими интеграцию и способствующими гибкости нарративов. Когда мы разберемся в собственной жизни с точки зрения интеграции, у нас появится связный нарратив пройденного нами пути.

Интеграция различных состояний

Каждый из нас испытывает различные состояния, в которых воплощаются наши основные потребности: в близости, одиночестве, независимости, заботе и во многом другом. Они бывают противоречивыми, и иногда это сбивает с толку. Майндсайт позволяет нам принять их как здоровые проявления многоуровневой жизни, а не как части личности, которые для достижения внутренней стабильности нужно отторгнуть или подавить.

Благодаря интеграции состояний мы преодолеваем прошлые паттерны адаптации и отрицания и открываемся своим потребностям, чтобы удовлетворять их разнообразными способами в различное время. Мы изучим, как столкновение с некоторыми состояниями становится важнейшим шагом на пути к дифференциации множественных «я». Ключ к интеграции лежит в том, чтобы не пытаться отрицать их. То, как интеграция состояний освобождает от парализующих паттернов стыда и страха, будет описано на примере трансформации одного мужчины.

Межличностная интеграция

В идеале резонансные каналы позволяют нам чувствовать внутренний мир других людей, и они, в свою очередь, вплетают нас в свой внутренний мир. Благодаря майндсайту мы разберемся, как прошлые адаптации ограничивают нынешние отношения и как, несмотря на них, стать более открытыми. Это приведет к тесным отношениям, в которых тем не менее сохранится чувство самоидентичности и свободы. Мы можем любить и быть любимы, не отказываясь от себя.

Мы увидим, как пары, погрязшие в недоразумениях и недопонимании и пытающиеся преодолеть жесткие паттерны самозащиты или склонные к хаотическим вспышкам разочарования, способны научиться выявлять состояние реактивности, диктуемое стволом головного мозга. Такой навык делает нервную систему восприимчивее, что необходимо для установления продолжительного контакта с другим человеком. Пары преодолеют враждебность, узнав, как прошлое предопределяет будущее через синаптические изменения, произошедшие в раннем детстве. Мы рассмотрим, как использовать майндсайт, чтобы нащупать путь к жизни, наполненной страстью и состраданием, – именно данные качества ведут к интеграции внутри людей и между ними.

Темпоральная интеграция

Неизвестность, быстротечность, смертность – это глубокие проблемы, на которых сосредоточена префронтальная кора, дающие нам одновременно ощущение времени и уникальной в мире животных способности предвидеть смерть. На примере обсессивно-компульсивного расстройства мы проследим, как инстинкт выживания, заложенный природой, требует постоянного контроля, и иногда до такой степени, что парализует нас (см. главу 5).

За счет темпоральной интеграции можно жить более непринужденно и находить утешение перед лицом неопределенности. Мы увидим, как молодые люди, испытывающие страх смерти, проявляющийся в навязчивых состояниях или экзистенциальном ужасе, находят способ борьбы с упомянутыми проблемами префронтальной коры.

Майндсайт и свобода

У каждого из нас обязательно имеется врожденное стремление к благополучию – своеобразный импульс к интеграции. Однако иногда процесс интеграции блокируется. Это происходит в результате нарушений связи (например, при психологической травме) или из-за сбоя в ходе дифференциации (при недостатке внимания в детстве или затруднениях в обучении). Бывает, что повреждается и связь, и дифференциация.

Майндсайт – это навык, способный вернуть интеграцию. Микеланджело приписывается высказывание, что великая задача скульптора состоит в освобождении человека из камня. Так и наша задача состоит в поиске препятствия в восьми сферах интеграции и освобождения естественного стремления к интеграции сознания, мозга и взаимоотношений в треугольнике благополучия.

По мере того как восемь сфер формируются и развиваются, может возникать новое измерение взаимосвязанности, названное мной транспирацией, или взаимопроникающим дыханием (см. эпилог). Я наблюдал, как расширялись личности многих пациентов. Они начинали осознавать, что являются частью обширного целого. Согласно различным исследованиям счастья и мудрости, чувство взаимосвязанности – залог осмысленной и содержательной жизни. Достичь его нам помогут майндсайт и интеграция.

Часть II
Способность меняться
Майндсайт в действии

5
Американские горки нашего сознания
Укрепление оси осознанности

Когда я впервые увидел Джонатана, ему только исполнилось шестнадцать и он учился в десятом классе. Он вошел в кабинет шаркающей походкой, его джинсы низко висели на бедрах, а длинные светлые волосы падали на глаза. Он сказал, что последние пару месяцев ему было плохо и грустно и периодически ни с того ни с сего он начинал плакать. Я узнал, что у него в школе была компания близких друзей, а с учебой не возникало проблем. Он равнодушно, почти пренебрежительно сказал, что дома все было нормально: старшая сестра и младший брат его доставали, а родители раздражали, как и всегда. Казалось, что ничего необычного в жизни Джонатана не происходило.

И все же что-то определенно шло не так. Слезы и плохое настроение сопровождались у Джонатана неконтролируемыми приступами ярости. Рядовые ситуации, когда, например сестра опаздывала или брат брал его гитару без разрешения, вызывали у него сильнейший гнев. Такое снижение порога реактивности беспокоило не только его родителей и меня, но и самого Джонатана. Он смущенно рассказал, что вспышки ярости, не будучи чем-то новым, становились сильнее и пугали его. У него случались подобные эпизоды в средней школе, но родители списывали это на подростковый период и сначала не придавали им большого значения. Они привели Джонатана ко мне, когда он поделился с ними своим ощущением, что не может жить дальше.

Ненадежное сознание

Какие силы управляют течениями в нашем внутреннем море? В этой главе я расскажу, как использовать сосредоточенное и осознанное внимание, чтобы сначала почувствовать, а затем изменить бурное и досаждающее нам течение энергии и информации.

Термин «настроение» означает общий эмоциональный фон, который мы выражаем при помощи чувств, действий и реакций^{14}. Просто находясь рядом с Джонатаном, я ощущал его отчаяние и моральное истощение. Он признался, что также замечал у себя проблемы со сном, пониженный аппетит и суицидальные мысли. Но я определил, что пока Джонатан не предпринимал попыток самоубийства и не планировал их.

В учебниках по психиатрии такой набор симптомов указал бы на глубокую депрессию, но я не хотел отбрасывать другие факторы, которые потенциально имели отношение к состоянию Джонатана. Что касается его семьи, то дядя по материнской линии страдал от наркотической зависимости, а дедушка со стороны отца – от биполярного расстройства. Я решил не торопиться с диагнозом «депрессия».

Из-за зависимости дяди Джонатана регулярно отправляли сдавать анализы на наркотики. Они всегда были отрицательными, и сам Джонатан недоумевал, зачем ему принимать то, от чего настроение скачет еще больше. Я поразился его проницательности и поверил ему.

Внезапные вспышки гнева могли говорить о раздражительности как об одном из главных признаков глубокой депрессии, особенно у детей. Но они с тем же успехом относятся к симптоматике биполярного расстройства, часто передающегося по наследству и нередко проявляющегося в подростковом возрасте. Поначалу биполярное расстройство практически невозможно отличить от так называемой униполярной депрессии, в ходе которой настроение только падает. Однако при биполярном расстройстве депрессия чередуется с оживленным, или с активированным, состоянием мании. При мании взрослые и подростки расточительны и иррациональны, они страдают от сильных перепадов настроения, ощущают преувеличенное чувство собственной важности и силы, сниженную потребность во сне, повышенное влечение как к еде, так и к сексу.

Отличать униполярное расстройство от биполярного нужно для того, чтобы подобрать подходящий курс лечения, поэтому я часто консультируюсь по поводу этого диагноза. В случае Джонатана я привлек даже двух коллег, и они оба согласились, что биполярное расстройство весьма вероятно.

С точки зрения устройства мозга биполярное расстройство характеризуется сильной дисрегуляцией: человеку сложно поддерживать эмоциональный баланс из-за проблем с координацией и устойчивостью каналов мозга, ответственных за настроение. Как вы уже знаете, подкорковые участки влияют на наши чувства и настроение, формируют мотивацию и поведение (см. главу 1, раздел «Мозг: инструкция пользователя»). Префронтальная кора, находящаяся прямо над подкорковыми участками, контролирует нашу способность уравновешивать эмоции.

Регулирующие каналы мозга могут отказывать по ряду причин, некоторые из них относятся к генетике или конституциональным, то есть неприобретенным аспектам темперамента. Согласно одной из современных теорий, у людей с биполярным расстройством наблюдаются структурные особенности соединения регулирующих префронтальных каналов с расположенными ниже лимбическими долями, отвечающими за формирование эмоций и настроения. Наследственность, последствия инфекции или воздействия нейротоксинов обусловливают это анатомическое отличие, приводящее в ряде случаев к стихийной активации нижних лимбических участков. Находясь в активированном состоянии, эти подкорковые каналы увеличивают скорость мышления, провоцируют повышение аппетита и общее возбуждение. Стороннему наблюдателю мания часто кажется чем-то привлекательным и приятным, да и сам пациент испытывает периоды эйфории, однако они всегда сменяются бесконтрольной тревогой и раздражительностью, вызывающими отчаяние. А когда дисфункция в подкорковых каналах движется в обратном направлении, мысли замедляются, снижается настроение, нарушаются такие жизненные функции организма, как сон и аппетит, и человек иногда практически полностью отказывается от общения. Неправильное префронтальное регулирование не способно привести две крайности эмоционального диапазона в равновесие, и маниакальное и депрессивное состояния причиняют сильные страдания.

Обычно это лечится медикаментозно, но побочные эффекты от препаратов, используемых против биполярного расстройства (их называют стабилизаторами настроения), гораздо ощутимее, чем у лекарств против униполярной депрессии. Поэтому детские психиатры действуют крайне осторожно и неохотно выбирают медикаменты, предназначенные для длительного приема, требуемого диагнозом «биполярное расстройство». Более того, если человек с недиагностированным биполярным расстройством сначала демонстрирует симптомы депрессии и получает антидепрессанты, в некоторых случаях это клиническое вмешательство провоцирует маниакальные эпизоды или вызывает интенсивную форму расстройства, при которой циклы маниакальных и депрессивных состояний сменяются очень быстро, и иногда возникает смешанное состояние, когда обе крайности проявляются одновременно.

Учитывая вышеперечисленные аспекты, я попросил родителей Джонатана прийти вместе с ним, и мы открыто обсудили вопрос выбора курса лечения. Многие врачи фокусируются на идее химического дисбаланса и на том, как различные нейромедиаторы, такие как серотонин и норадреналин, служат причиной эйфории или депрессии в зависимости от их уровня. Мне же кажется, что углубленное обсуждение эмоциональной регуляции в мозге дает пациентам более полную картину проблемы и путей ее решения. Я показал Джонатану и его родителям «подручную» модель мозга и описал важнейшую роль префронтальной коры. Я также добавил, что мы не способны объяснить, почему нейронные пути неисправны у Джонатана.

По одной из теорий, при депрессии блокируется способность мозга подстраиваться под происходящее. (Если вспомнить реку интеграции, то это состояние соответствует берегу внутренней скованности.) Антидепрессанты, например хорошо знакомые многим селективные ингибиторы обратного захвата серотонина (СИОЗС), и стабилизаторы настроения, например соли лития, часто помогают включить нейропластичность. Они изменяют механизм функционирования нейромедиаторов и усиливают способность мозга учиться на собственном опыте, как во время психотерапии. Сочетание медикаментозного лечения и психотерапии чаще всего отлично подходит для лечения серьезных расстройств настроения. Иногда одна только психотерапия может повлиять на механизм работы мозга. Я рассказал Джонатану и его семье, что, согласно недавним исследованиям, хронические рецидивные эпизоды депрессии предотвращаются благодаря терапии, построенной на древней технике осознанной медитации.

Правда, я не нашел похожих опубликованных работ об использовании осознанности у пациентов с биполярным расстройством, но у меня были основания для осторожного оптимизма. Контролируемые клинические исследования показали, что осознанность – важная составляющая успешного лечения многих заболеваний, характеризующихся хронической дисрегуляцией, включая тревожное расстройство, наркозависимость и пограничное расстройство личности^[29].

Изучение обсессивно-компульсивного расстройства, проведенное в Калифорнийском университете, в рамках которого рассматривалась и осознанная медитация, одним из первых выявило, что психотерапия действительно вызывает изменения в мозге. Кроме того, в пилотном исследовании нашего Исследовательского центра осознанности мы обнаружили, что обучение осознанной медитации чрезвычайно эффективно для взрослых и подростков, испытывающих проблемы с вниманием.

Осознанный подход к трансформации сознания

Осознанность часто определяется как умение специально сосредоточивать внимание на текущем моменте, не поддаваясь никаким суждениям. Получившая распространение и на Востоке, и на Западе, и в древности, и в современном мире, эта практика помогает людям обрести благополучие. Иногда, услышав слово «осознанность», люди сразу думают, что речь о религии. На самом же деле упражнения на концентрацию внимания – всего лишь биологический процесс, стимулирующий благополучие. Это своеобразная форма «мозговой гигиены», не имеющая с вероисповеданием ничего общего, хотя и поощряемая во многих религиях.

Я не знал, поддастся ли расстройство Джонатана такому типу лечения, но готовность семьи попробовать и их обеспокоенность побочными эффектами препаратов убедили меня, что попытаться стоит. Я заручился согласием Джонатана и его родителей, и мы договорились, что, если осознанная медитация не стабилизирует настроение Джонатана в течение нескольких недель, мы перейдем к медикаментам.

Концентрация внимания, трансформация мозга

Я объяснил Джонатану, что изменение структур мозга происходит в результате ответной реакции на определенный опыт, и новые ментальные навыки развиваются благодаря целенаправленным усилиям, осознанному вниманию и концентрации. Новые впечатления провоцируют активность нейронов, которая, в свою очередь, приводит к выработке протеинов, создающих новые связи между нейронами, и миелина – липидной оболочки, ускоряющей процесс передачи нервных импульсов. Этот процесс и называется нейропластичностью. Помимо концентрированного внимания существуют и другие факторы, содействующие нейропластичности: аэробные физические упражнения и эмоциональное возбуждение.

По всей видимости, аэробные нагрузки полезны не только для нашей сердечно-сосудистой и опорно-двигательной, но и для нервной системы. Мы более эффективно учимся, когда физически активны.

Когда мы концентрируемся на чем-то, наше внимание мобилизует когнитивные ресурсы, напрямую вызывая активность нейронов на соответствующих участках мозга. Исследования также показали, что у животных, которых поощряли за услышанные звуки, существенно увеличились слуховые центры мозга, а у тех, кого поощряли за увиденные зрительные образы, увеличивались визуальные центры. Это значит, что нейропластичность активируется не только сенсорными импульсами, но самим вниманием и эмоциональным возбуждением. Последнее наблюдается, когда животных поощряют за услышанное или увиденное или когда мы занимаемся чем-то важным с нашей точки зрения. Если мы не вовлечены эмоционально, получаемый опыт становится менее запоминающимся, а трансформация в структурах мозга менее вероятна.

Доказательства структурной трансформации мозга в результате осознанной концентрации внимания были также получены в ходе компьютерной томографии скрипачей. На томограммах заметен огромный скачок в росте и расширении участков коры, отвечающих за левую руку: именно она движется по струнам с большой точностью и скоростью. Другие исследования продемонстрировали, что гиппокамп, ответственный за пространственную память, увеличен у водителей такси.

Внимательный мозг

Мне хотелось научить Джонатана фокусировать сознание на конкретной задаче. Но что конкретно стимулирует техника осознанности? Почему она помогает при таком широком спектре проблем и отразится ли положительно на состоянии Джонатана?

Современные клинические исследования, двухтысячелетняя созерцательная практика и мой собственный опыт свидетельствуют о том, что осознанность – это форма умственной деятельности, которая «натаскивает» сознание на осознание осознанности и заставляет обращать внимание на собственные намерения. Согласно ученым, осознанность требует концентрации внимания на настоящем моменте без резких суждений и поспешных реакций. Она учит наблюдать за собой: практикующие ее люди в силах описать словами свое душевное состояние. В центре этого процесса, как мне кажется, лежит форма настройки на внутренние процессы, что позволяет человеку стать лучшим другом самому себе. И так же как наша настроенность на детей формирует у них здоровую и прочную привязанность, настроенность на себя закладывает основу устойчивости и гибкости сознания.

Акт настройки – внутренней в случае осознанности и внешней для создания привязанности – обеспечивает здоровый рост волокон в медиальной префронтальной коре. Осознав этот факт, я вскоре прочел, что область медиальной префронтальной коры действительно толще у упражняющихся в осознанной медитации.

Предложить Джонатану эту технику меня подтолкнула следующая гипотеза: практика помогла бы ему увеличить и усилить участки мозга, регулирующие настроение, стабилизировала бы его сознание и позволила бы ему достичь эмоционального равновесия и устойчивости. Я не думал, будто у него в детстве сформировалась ненадежная привязанность, а исходил из того, что осознанность напрямую стимулирует рост кластера нейронов, называемых резонансными каналами и включающих область медиальной префронтальной коры (см. главу 1, раздел «Мозг: инструкция пользователя»). Они предоставляют нам возможность настраиваться на волну других людей и регулировать собственное поведение. Именно здесь проявляется связь между настроенностью и регулированием: внутренние и межличностные формы настроенности приводят к росту регулирующих каналов в мозге. Когда мы достигаем состояния настроенности – внутреннего или межличностного, – мы становимся более уравновешенными.

Подростковый мозг и префронтальная кора

Джонатану хотелось как можно скорее избавиться от неприятных симптомов. В подростковом возрасте непросто и без них: он сопровождается изменениями в организме, зарождающимся и иногда зашкаливающим чувством сексуальности, изменениями в самоидентификации и отношениях, высокими требованиями в школе, неопределенностью с будущим и стрессом в семье, приходящим с пониманием неминуемой самостоятельности. Подростковый мозг находится в постоянном движении. Префронтальные области, в том числе медиальные участки, созревают полностью только к двадцати пяти годам и позже. На мозг воздействуют не только мощнейшие гормональные изменения, но и генетически запрограммированное нейронное прореживание – удаление нейронных соединений, помогающее «отполировать» различные каналы: сохранить используемые и избавиться от ненужных, чтобы сделать мозг более приспособленным к решению текущих задач и эффективным. Нормальный процесс реструктурирования мозга усиливается в условиях стресса, что выявляет имеющиеся или провоцирует новые проблемы. Из-за этого функции медиальной префронтальной коры – от модуляции страха до эмпатии и представлений о моральных нормах – начинают работать непредсказуемо, и регулирование собственных эмоций оказывается проблематичным для любого подростка.

Однако в случае Джонатана дисрегуляция настроений выходила за среднестатистические рамки для пубертатного периода. Большинство подростков не доходят до суицидальных мыслей. Из-за болезненных эпизодов у Джонатана появилась неуверенность в себе. Он считал, что теперь ему нельзя полагаться на постоянно подводящее сознание. В моем понимании, ему нужно было стать себе лучшим другом. Если бы удалось помочь Джонатану нарастить интегративные волокна в медиальной префронтальной коре, ему стало бы проще достигать состояния FACES-потока. Интеграция осознанности стабилизировала бы его.

Я объяснил все это Джонатану и напомнил ему, что регулярные физические упражнения, правильное питание и достаточное количество сна создают основу для нейропластичности. Удивительно, насколько часто игнорируются основные принципы здорового мозга. Физические упражнения как метод лечения сильно недооценивают: аэробная нагрузка не только высвобождает эндорфины, положительно влияющие на настроение, но и увеличивают число связей между нейронами. Регулярное и сбалансированное питание ослабляет перепады настроения. А сон – универсальное целебное средство. С последним у Джонатана имелись проблемы, так что был необходим системный подход. Гигиена сна подразумевает успокаивающий ритуал перед тем, как ложиться в постель. За час или два следует выключить все цифровые приборы, заняться спокойными делами: принять ванну, послушать успокаивающую музыку, почитать книгу, а также минимизировать употребление кофеина и других стимулирующих веществ с приближением вечера. Все это расслабляет и тело, и разум.

Приняв эти базовые правила здорового образа жизни, мы с Джонатаном перешли к конкретным приемам для интеграции.

Мы начали занятия, направленные на тренировку навыков осознанности. Идея была в том, что эти техники создают временное состояние активации мозга каждый раз, когда мы их повторяем. При регулярном повторении краткосрочные состояния становятся долгосрочными и постоянными. Так благодаря практике осознанность превращается в черту характера^{15}.

Вот простая диаграмма, которую я нарисовал Джонатану, чтобы он визуально представил процесс концентрации внимания. Я назвал ее колесом осознанности.

Представьте себе колесо велосипеда, у которого в центре ось, а от нее к ободу расходятся спицы. Обод – это все, на что мы можем обращать внимание: мысли и чувства, восприятие окружающего мира или ощущения в теле. Ось – это внутреннее пространство сознания, из которого исходит осознанность. Спицы указывают направление внимания на определенную часть обода. Осознанность сосредоточена на оси колеса, и мы концентрируем внимание на различных объектах – точках на ободе. Ось служит метафорой префронтальной коры. Чтобы понять, как это работает, давайте перейдем к первому упражнению, предложенному мной Джонатану.

Колесо осознанности: обод, спицы и ось

Упражнение на осознанное внимание: концентрация на дыхании

За тысячи лет человеческой истории практически на всей территории планеты и почти в каждой культуре появились техники, использующие силу осознанности для достижения благополучия. К ним относятся телесные и энергетические практики – йога, тай-чи^[30] и ки-гонг^[31], религиозные – созерцательная молитва или пение мантр и различные формы медитаций.

Я решил использовать с Джонатаном инсайт-медитацию^[32], потому что, во-первых, сам учился ей у опытных учителей, а во-вторых, больше всего релевантных исследований проводилось именно на ее основе.

Ниже я приведу текст медитации, используемый мной в работе с пациентами и студентами^{16}. Прочитайте и, находясь в комфортном месте, попробуйте эту технику на себе.

Смотреть на свое сознание со стороны – очень полезный навык. Однако в школе и в семье у нас редко выдается возможность познакомиться поближе с собой. Сейчас мы уделим этому занятию несколько минут.

Дайте себе собраться и успокоиться. Постарайтесь сидеть с прямой спиной, не кладя ногу на ногу и поставив ступни на пол. Лечь на пол – тоже хороший вариант. Сначала, не закрывая глаз, направьте внимание в центр комнаты, а затем следите, как оно перемещается к дальней стене. Продолжайте наблюдать, как оно возвращается на середину комнаты, а потом подпустите его совсем близко к себе – на то расстояние, на котором вы обычно держите книгу. Заметьте, что внимание способно перемещаться в разные места.

Теперь закройте глаза и направьте внимание вовнутрь. Постарайтесь почувствовать изнутри, как ваше тело расположено в пространстве. А теперь просто прислушайтесь к окружающим звукам. Это наполнит ваше поле осознанности. Сделайте небольшую паузу.

Направьте осознанное внимание на дыхание, туда, где вы чувствуете его наиболее четко, – на уровне ноздрей, куда воздух входит и откуда выходит, по линии опускающейся и поднимающейся грудной клетки или же втягивающегося и надувающегося живота. Не исключено, что вы даже почувствуете, как дышит все тело. Там, где это кажется наиболее естественным, задержите внимание. Сделайте небольшую паузу.

Когда вы заметите, что отвлеклись и оказались вовлечены в мысли, воспоминания или переживания (такое случается довольно часто), просто отметьте это и аккуратно верните осознанное внимание к дыханию, где бы вы его ни чувствовали. Сделайте небольшую паузу.

Продолжайте наблюдать за своим дыханием, а я расскажу вам одну старую историю.

Наше сознание подобно океану, и на дне он спокоен и чист. Независимо от условий на поверхности – безмятежности или шторма – на глубине океан остается невозмутимым. Оттуда вы лицезрите его поверхность и происходящее на ней. Точно так же из глубины сознания вы можете взглянуть вверх и увидеть всю его деятельность: мысли, чувства, ощущения и воспоминания. Насладитесь шансом просто понаблюдать за этим.

Временами полезно вновь направить внимание к дыханию, чтобы снова закрепиться в тихом месте на глубине. Так вы поймете активность сознания, не участвуя в ней, и уясните, что она вовсе не определяет всю вашу личность и вы больше, чем ваши мысли и чувства. Они лишь часть происходящего в сознании. Некоторым помогает дать этому название: например, «чувства», «мысли», «воспоминания» или «беспокойство» – и воспринимать их как приходящие и уходящие события. Позвольте им медленно выплыть из поля осознанности. Сделайте небольшую паузу.

Пока ваше внимание направлено внутрь, я поделюсь другим образом. Представьте сознание в виде колеса осознанности. Все попадающее в поле осознанности становится одной из бесконечных точек на ободе. В одном секторе обода находится осознаваемое нами посредством пяти органов чувств, привносящих окружающий мир в наше сознание: прикосновения, вкусы, запахи, звуки и зрительные образы. Другой сектор обода – это внутреннее восприятие тела, ощущения в конечностях и мышцах лица, в висцеральных органах: в легких, сердце и кишечнике. Тело передает свою мудрость в сознание, и это телесное ощущение – шестое чувство, если угодно, – еще один элемент, к которому мы в силах направить осознанность. Остальные точки на ободе колеса – это то, что сознание производит напрямую, например мысли, чувства, воспоминания, надежды, мечты. Данный сегмент также доступен для осознанности. Способность видеть собственное сознание и сознание окружающих людей является седьмым чувством. Установив связь с другими, мы постигаем отношения с окружающим миром, вероятно, представляющим иное измерение – восьмое чувство.

Теперь задумайтесь над тем, что мы сами выбираем, на какую точку обода направить внимание. Можно сосредоточиться на одном из пяти органов чувств и проложить туда «спицу». Или же сконцентрироваться на воспоминании, и новая «спица» соединится с точкой обода, где расположено седьмое чувство. Все спицы идут из глубины сознания, которое на нашей схеме представлено осью колеса осознанности. Сфокусировавшись на дыхании, мы поймем, что ось расширяется. По мере ее распространения мы станем более восприимчивы ко всему находящемуся на ободе. Мы можем поддаться этой безграничности. Без предвзятых идей или суждений эта осознанность переносит нас в тихое пространство, где мы познаем все элементы существования.

Как безмятежные глубины внутреннего моря, ось колеса осознанности – это место спокойствия, безопасности, открытости и любознательности. Именно отсюда мы отправимся исследовать природу сознания, сохраняя энергию и концентрацию. Центр нашего сознания доступен нам прямо сейчас и всегда. Из него мы вступаем в связанность с собой и можем испытывать сострадание к другим.

Сконцентрируйтесь на дыхании еще на несколько секунд. Сделайте небольшую паузу.

Когда будете готовы, сделайте осознанный и глубокий вдох, подготовьтесь к продолжению разговора и открывайте глаза.

Какие у вас были ощущения? Некоторым сложно втянуться, а у кого-то получается вполне естественно. Если после нескольких сессий у вас так и не выходит сосредоточиться на дыхании, найдите другой объект для осознанного внимания. Возможно, вам будет комфортнее начать с йоги, тай-чи или медитации в движении.

Всего пара минут практики осознанности оказывают большое влияние на жизнь человека. Несколько моих пациентов сообщили, что после этих упражнений они стали менее тревожными, у них появилось более глубокое ощущение ясности, безопасности и благополучия. Я надеялся, что у Джонатана будет такая же реакция.

К счастью, он хорошо отреагировал на данное занятие и выполнял осознанную медитацию ежедневно, поначалу по пять-десять минут за один раз. Когда он отвлекался, то просто фиксировал момент и бережно направлял внимание обратно к дыханию.

Знаменитый психолог Уильям Джеймс однажды сказал: «Способность снова и снова сознательно возвращать блуждающее внимание составляет основу суждений, характера и воли… Самым главным образованием будет то, которое улучшит такой навык». И хотя Джеймсу также принадлежат слова о том, что «определить идеал легче, чем дать практические советы по его достижению», на самом деле мы знаем, как это делается.

Тренировка осознанности и стабилизация сознания

Джонатан состоял в школьном киноклубе, и как-то ему нужно было снять документальные короткометражки о различных районах города. Он показал мне один из своих фильмов, и меня поразило, как находчиво он использовал угол съемки, чтобы передать настроение и фактуру города, где мы оба родились и выросли. Его глаза заблестели от гордости, когда он заметил, как мне понравилась его работа. Тогда я рассказал Джонатану о метафоре объектива камеры и штатива. Объектив камеры – наша способность воспринимать собственное сознание. Без штатива сознание все время дрожит, как любительские ролики, снятые на ручную камеру. Джонатан моментально уяснил суть сравнения: размытые кадры походили на то чувство потерянности, которое вызывали у него перепады настроения. Ему также понравился образ океана из предыдущего упражнения. Он отождествлял себя с пробкой, плывущей по неспокойному морю. Независимо от того, какая метафора ближе вам – колесо, объектив или море, – смысл у них одинаковый. Глубоко внутри нас есть точка, отличающаяся наблюдательностью, объективностью и открытостью. Это рецептивный центр нашего сознания, безмятежная глубина внутреннего моря. Оттуда Джонатан видел, как рефлексирующая осознанность меняет механизм работы мозга и его структуру.

Давайте рассмотрим этот процесс, используя три опоры штатива осознанности: наблюдательность, объективность и открытость.

Наблюдательность

Если можно так выразиться, то прежде всего Джонатану нужно было осознать свою осознанность и понаблюдать за концентрацией внимания. Когда он начал фокусироваться на дыхании, то обнаружил, что постоянно отвлекается и теряется в мыслях, чувствах и воспоминаниях. Однако это не значило, что он неправильно медитировал. Смысл упражнения в том, чтобы заметить моменты рассеивания внимания и опять сосредоточиться на объекте. Это похоже на укрепление мышц: как мы сгибаем и разгибаем руку, напрягая и расслабляя бицепсы, так и концентрируем внимание, а когда оно рассредоточивается, снова возвращаем его. Данная практика подчеркнула цель Джонатана – в этом случае – концентрацию на дыхании. Удерживание цели – база всех практик осознанности, и неважно, на чем мы решили сфокусироваться: на осанке и движении, на дыхании, на пламени свечи или любом другом объекте. Постепенно Джонатану удалось выработать навык осознанного внимания – ставить цель и придерживаться ее.

В качестве дополнения Джонатан согласился вести дневник ежедневных дел, отмечая перемены настроения, выполненные или невыполненные медитации и аэробные нагрузки. Это была еще одна возможность развить в себе способность наблюдать за внутренними и внешними впечатлениями и подумать над механизмами работы сознания.

Когда Джонатан начал свои заметки, мы быстро выяснили, что у него не хватает уверенности в возможностях своего сознания. Практически все, кто пробует медитацию, приходят к выводу, что мысли и чувства постоянно прерывают попытки сконцентрироваться, даже после нескольких лет практики. В такие моменты Джонатана захлестывало сильное раздражение, и он писал, что теряет контроль. Он показал мне выдержки из дневника, где самоуничижение граничило с нежеланием жить дальше. Но были и просветы чего-то нового: «Отец попросил меня не ставить музыку так громко, и я взорвался. Он вечно придирается! Но сегодня я смог проследить за вспышкой гнева как будто с наблюдательной вышки: я видел, как идет дым, от этого мне было плохо, но остановиться не получалось». По его словам, на следующий день он успокоился, но все еще чувствовал, что сознание снова «предало» его.

Дистанция, позволяющая наблюдать за собственной мыслительной деятельностью, – важный первый шаг на пути к регулированию и стабилизации сознания. Джонатан начал понимать, что он способен переждать подобную бурю в префронтальной коре, не поддаваясь мозговым волнам, поступающим из других участков мозга. Это было хорошее начало.

Объективность

Если вы сравнительно недавно занимаетесь тренировкой осознанного внимания, вам будет полезно сравнить его с освоением музыкального инструмента. Поначалу вы концентрируетесь на определенных элементах: на струнах, клавишах или мундштуке. Потом вы отрабатываете основные навыки: играете гаммы или аккорды, последовательно сосредоточиваясь на каждой ноте. Целенаправленная и регулярная практика позволяет выработать новую способность. Она на самом деле укрепляет участки мозга, требуемые для нового вида деятельности.

Тренировка осознанности тоже помогает выработать умение – ставить цель и идти к ней, – только в роли музыкального инструмента выступает сознание. Это развивается посредством наблюдения и способствует стабилизации и удержанию внимания. Следующий шаг состоит в том, чтобы научиться отличать качество осознанности от объекта внимания.

Мы с Джонатаном начали этот этап со «сканирования» тела. Ему нужно было лежать на полу и концентрировать внимание на называемой мною части тела. Мы последовательно двигались от пальцев ног к носу, периодически останавливаясь, чтобы он заметил конкретные ощущения. Когда Джонатан отвлекался, ему нужно было отметить, что его отвлекло, отпустить это и вновь сосредоточиться, так же как он делал с дыханием. Погружение в телесные ощущения направляло его внимание к новому участку на ободе колеса осознанности. Он находил области напряжения или расслабления и замечал, на что отвлекался, передвигаясь внутри сектора колеса, где располагается шестое чувство.

Затем я научил Джонатана медитации в движении: он делал двадцать медленных шагов по комнате, концентрируясь на ступнях или голенях и используя аналогичный подход. Когда Джонатан понимал, что отвлекся, он просто возвращал внимание обратно. Это готовило почву для объективности. Объект сосредоточения менялся с каждой практикой, но ощущение осознанности оставалось прежним.

Вот одна из дневниковых записей Джонатана того времени: «Я понял удивительную вещь – я прямо ощущаю это изменение – у меня появляются мысли и чувства, иногда сильные и нехорошие. Раньше я думал, что в этом весь я, но сейчас понимаю, что это просто не определяющие меня впечатления». Другая заметка описывала, как Джонатан однажды разозлился на брата. «Я был просто вне себя от гнева. Но потом я заставил себя выйти на улицу. Гуляя во дворе, я практически почувствовал эту границу в моей голове: одна часть сознания все видела и понимала, а другая была под каблуком у чувств. Было очень странно. Я понаблюдал за дыханием, но не уверен, что не без толку. Позже я, кажется, успокоился. Мне показалось, что я перестал воспринимать собственные чувства слишком серьезно».

В качестве домашнего задания Джонатан попеременно работал с дыханием, «сканированием» тела и медитацией в движении. Но в какой-то момент его раздражение вернулось в новой форме. Он рассказал, что иногда у него появляется сильнейшая «головная боль», своеобразный «голос», твердящий ему, что он должен чувствовать и делать и что он неправильно медитирует и вообще ни на что не годен.

Я напомнил Джонатану, что эти суждения – всего лишь деятельность его сознания, и убедил его, что он не одинок: у многих людей имеется внутренний оценивающий и критикующий голос. Но для следующего шага Джонатану необходимо было перестать рабски слушаться этого голоса. Мне казалось, что он готов к такому вызову.

Открытость

Наблюдательность позволила Джонатану сосредоточиться на природе намерения и внимания, являющихся движущими силами умственной деятельности. Объективность научила его отличать осознанность от деятельности мозга. Но сейчас штормовая активность проявлялась в виде ожиданий и формулировок «я должен», неизбежно заточающих нас в тюрьму. И попытки заставить себя изменить чувства ни к чему не приводят. Открытая осознанность подразумевает, что мы принимаем их, но не поддаемся им.

Вам не кажется странным, что Джонатан пришел ко мне, желая стать другим, а я учу его принимать себя таким, какой он есть? Существует одно различие: наше стремление побороть опыт создает внутреннее напряжение, и тем самым мы заставляем себя страдать. Но вместо того чтобы ворваться во внутренний мир и сказать: «Нет, не делай этого!», мы способны принять реальность и посмотреть, что получится. Как ни странно, каждый раз люди понимают, что это помогает им меняться. Подходить к внутреннему миру лучше с открытостью и готовностью принять его, а не с предубеждениями. Представьте себе вот какую ситуацию: кто-то из друзей начал рассказывать о своих проблемах. Наверняка вы бы выслушали его, попросили рассказать все, что у него на душе, и вдобавок к искренней заинтересованности предложили бы подставить плечо. Именно это подразумевает открытость – умение настроиться на текущую ситуацию, проявлять доброту к себе и поддерживать себя, оставаясь восприимчивым и воздерживаясь от поспешных реакций и суждений.

Вот только Джонатан еще не научился быть добрым к себе. Например, он концентрировался на своем дыхании, отвлекался и тут же начинал думать, что он неправильно медитирует. Я призывал Джонатана относиться к резкой самокритике как к еще одному виду умственной деятельности и предлагал называть ее оценкой и снова переключаться на дыхание. Джонатану больше понравилось определение «сомнения».

Вместо того чтобы поддаваться бесконечным «я должен», с помощью открытости мы постепенно учимся принимать себя и свой опыт. Но в первую очередь необходимо понимать, когда именно мы сами выступаем в роли собственных тюремщиков.

Стабилизированное сознание

Джонатан стал замечать в себе некоторые изменения. Когда ему было непросто, он отправлялся побегать или покататься на велосипеде, чтобы найти какой-то выход из охватившего его состояния. Физическая активность помогала ему успокоить тело, вернуть ощущение осознанности и восстановить баланс. Через несколько недель после начала нашей работы Джонатан описал новый для него опыт. Он начал чувствовать бушующие мысли и сильные эмоциональные всплески с большей ясностью: ему удавалось не поддаваться им. Его родителей удивило и порадовало, что он, кажется, нашел способ усмирения этих штормов.

Вот что Джонатан написал однажды ночью в дневнике: «Сегодня днем я поругался с мамой. Я поздно пришел из школы, и она просто набросилась на меня, и она была такая злая. Я отправился к себе в комнату. Мне хотелось убить себя. Я сидел на кровати и думал, какой в этом вообще смысл. Потом у меня в голове проплыло чувство абсолютной беспомощности, как если бы это был плот, лодка или кусок дерева. Но если раньше я всегда находился в лодке и уплывал вдаль, то на этот раз я был где-то в другом месте. Я видел, что плот – всего лишь ощущение неспособности сделать хоть что-нибудь, чтобы вырваться. Но позволив лодке просто быть в моей голове, не залезая в нее, я не казался себе таким уж виноватым. А потом она растворилась». Мы с Джонатаном обсудили, как «лодка» дала ему понять, что он вовсе не должен бесцельно плавать на волнах отчаяния. Он осознал, что в силах предотвратить «нападение» чувств. Еще Джонатан убедился, что наблюдение за внутренним миром и готовность принять его выводили из угнетенного состояния. Рассматривая мысли издалека, он не поддавался им. Во многом опыт Джонатана подтвердил результаты исследований, согласно которым у людей, прошедших обучение осознанной медитации, в мозге наблюдалось изменение в сторону состояния приближения. Это позволяет идти навстречу проблемным ситуациям, а не избегать их. Так формируется эмоциональная устойчивость.

Позже Джонатан написал: «Я знаю, звучит по-дурацки, но у меня изменился взгляд на жизнь. То, что раньше казалось олицетворением моей личности, оказалось всего лишь частью происходящего. А сильные чувства – просто опыт, не определяющий меня».

Я был очень тронут его открытиями и поразился способности Джонатана выражать такие глубокие мысли. Теперь нам нужно было оттачивать эту вновь обретенную способность, чтобы изменить маршруты энергетического и информационного потоков и предотвратить сильные эмоциональные наплывы. Научившись использовать навыки самонаблюдения, Джонатан был готов к освоению техник, которые бы позволили ему что-то предпринять. Я показал ему основные способы расслабления. Я предложил ему выбрать спокойное место, воображаемое или реальное, чтобы представлять его в критические моменты. Мы совместили данный метод с приземляющим ощущением, которого Джонатан достигал, просто следя за своим телом или дыханием. Со временем Джонатан научился предотвращать надвигающиеся эмоциональные взрывы, замечая изменения в теле: учащенное сердцебиение, неприятные ощущения в животе, напряженные кулаки – и только одно это помогало сгладить их интенсивность. Джонатан испытал на себе, насколько осознанное внимание способствует достижению мысленного равновесия.

В дневнике он написал: «Наблюдая за своими чувствами, я могу изменять то, что они делают со мной. Раньше они имели взрывную силу и длились часами. Сейчас после нескольких минут я вижу, как они бьются вокруг, а когда я решаю не принимать их близко к сердцу, они просто растворяются. Это довольно странно, но я начинаю впервые в жизни верить в себя».

Для этих изменений было необходимо принять ситуацию и отпустить ее, пока не успокоится сознание. Это тяжелый путь. Эмоциональные бури составляли огромную проблему в жизни Джонатана, но они побудили его создать безопасную гавань внутри сознания.

Какие же трансформации произошли у Джонатана? У нас нет снимков компьютерной томограммы, чтобы быть уверенными, но мне кажется, что с неврологической точки зрения Джонатан нарастил интегративные волокна медиальной префронтальной коры. Он добивался этого в течение нескольких месяцев интенсивной работы, с двумя занятиями в неделю и практически ежедневными аэробными упражнениями и практикой осознанности. Новый для него способ концентрации внимания и интегрирования сознания стал возможен за счет расширения медиальной префронтальной коры и наращивания ГАМК-ингибирующих волокон, которые успокаивали бушующие в подкорковых областях шторма. Благодаря этому ГАМК-гель усмирял его раздражительное лимбическое миндалевидное тело, и оно не вовлекало ствол головного мозга в сводящий с ума процесс «бей – беги – замри». Также, скорее всего, Джонатан стал больше задействовать левое полушарие и находиться в состоянии приближения. Джонатан научился координировать и балансировать активность своего мозга новыми и более адаптивными способами. Теперь он мог «пересидеть» шторм, не поддаваясь подавляющим проявлениям сознания. Умственная тренировка не только облегчила симптомы в виде переменчивого настроения, но и сделала Джонатана эмоционально устойчивым: «Я чувствую себя очень ясно. Я практически другой человек. Сейчас я, пожалуй, сильнее».

За шесть месяцев нашей совместной работы симптомы, преследовавшие Джонатана, практически исчезли. Он вел себя более непринужденно и беззаботно. Я бы сказал, что ему было комфортно в своем теле. «Я просто не принимаю все эти чувства и мысли слишком близко к сердцу, и они больше не вызывают во мне таких сильных эмоций!» – говорил он. Мы продолжали укреплять его новые навыки. Во время нашей последней встречи, после года терапии, Джонатан встал, чтобы пожать мне руку, и я снова увидел искорку в его глазах, которую так часто закрывала маска тревоги и страха. Теперь его взгляд был прямым, лицо – расслабленным, а рукопожатие – уверенным. Он вырос на семь-восемь сантиметров с момента нашей первой встречи, которая, казалось, была целую вечность назад.

Окончив школу, Джонатан поступил в колледж в другом городе. Прошло уже много лет, и недавно я случайно встретил его родителей в магазине по соседству. Они сказали мне, что у него все отлично и перепады настроения не возвращаются. Он изучает кино и психологию.

6
Играющее в прятки полушарие
Равновесие между левым и правым полушариями

Рэнди привел своего отца Стюарта ко мне на консультацию буквально через пару дней после его девяносто второго дня рождения. «Я никогда не нуждался в этих ваших психотерапевтах, а сейчас и подавно», – объявил Стюарт, решительно входя в мой офис. Он был довольно привлекателен, чисто выбрит, с густой копной седых вьющихся волос, расчесанных и аккуратно уложенных, на вид мужчине было не больше семидесяти. «Я здесь только из-за сына, – добавил он. – Это глупость, конечно, но ему кажется, что мне необходима помощь».

По телефону Рэнди сказал, что его отец в депрессии. Он прочел статью в газете о депрессии у пожилых людей и пришел к выводу, что у Стюарта она началась после того, как шесть месяцев назад его жена Эдриен попала в больницу с воспалением легких. Стюарт и Эдриен были женаты шестьдесят два года, но после ее выписки Стюарт, по словам сына, стал сам не свой. Он перестал ходить в юридическую компанию, где раньше работал и куда в последние годы наведывался несколько раз в неделю. Он больше не гулял и не встречался с друзьями. Он не отвечал на звонки Рэнди и его брата. И хотя Стюарт никогда особо не занимался внуками, теперь он еще больше от них отстранился. На семейных праздниках он сидел в стороне и читал газету или смотрел новости. Даже дома с Эдриен он вел себя равнодушно и замкнуто.

Когда Рэнди вышел и мы со Стюартом начали разговор, меня в нем в первую очередь поразила не столько депрессия, сколько пустота. Он действительно казался каким-то безжизненным: монотонный голос, практически неподвижное лицо. Стюарт рассказывал о событиях последнего полугода так, как будто видел их в телевизионной передаче. Он был энергичен и активен, но одновременно отчужден и безэмоционален.

Я пристально посмотрел ему в глаза и сразу же уловил притупленное и пресное ощущение того, что чего-то не хватает. Возможно, вы замечали, что от общения с человеком в депрессии у вас тоже ухудшается настроение: вам становится тяжело, грустно и одиноко. Беседуя со Стюартом, я заметил смутное ощущение тревоги. Может, это был мой собственный страх – встретить 92-летнего человека, которому я, возможно, не в состоянии помочь? Или я проецировал на него свою боязнь старения, болезней и утрат? Или же мои резонансные каналы действительно уловили какие-то скрытые процессы, происходящие в сознании Стюарта?

Через несколько минут он наконец устроился на стуле, и ему стало комфортнее просто сидеть и разговаривать. Я узнал больше о его жизни: о его работе юристом в сфере интеллектуальной собственности, о его любимых командах в американском футболе и бейсболе, о его учебе и о том, как он познакомился с Эдриен. Всего десять лет назад он ушел на пенсию с должности партнера в местной юридической компании, но продолжал консультировать бывших коллег по отдельным делам, потому что ему нравился статус этакого мудрого старейшины. Он ходил на встречи, даже когда Эдриен лежала в больнице, но признался, что сейчас проводит дни дома и много читает. В остальном, по его словам, все было нормально. Пока он говорил, я пытался рассмотреть признаки ранней деменции^[33], но их не было. Память, внимание, ориентация в пространстве у него были в порядке.

Я спросил Стюарта, как он себя чувствовал, когда Эдриен болела. «Я знаю, что это как-то неправильно, но, по правде говоря, я не слишком волновался, – ответил он. – Ее лечили лучшие доктора, и они говорили, что с ней все будет в порядке. Знаете, – продолжал он, – даже когда одному из моих партнеров диагностировали лимфому^[34], я ничего не чувствовал. Люди болеют, люди умирают, что тут такого. Понимаю, что это неправильно по отношению к моим близким людям. Я знаю, что должен что-то ощущать, но просто не могу».

Мое внимание привлекло то, что Стюарт понимал: его реакция была не совсем нормальной. И он пытался осмыслить ее в категориях «правильно» или «неправильно». Я раздумывал, почему Стюарт чувствовал себя таким опустошенным и как мы могли ему помочь.

Ближе к концу консультации я попросил Рэнди снова зайти в мой офис. Они с отцом сошлись во мнении, что Стюарт всегда обладал вполне уравновешенным характером, который помог построить хорошую карьеру. Да, Стюарт был немножко вздорным и всегда высказывал то, что думал. Но они так и не припомнили случая, когда Стюарт действительно бы вышел из себя. Не было у него и хоть сколько-нибудь продолжительных периодов грусти или, наоборот, радости.

В общем и целом, как подытожил Рэнди, его отец был «Гибралтарской скалой^[35] его семьи, коллег и друзей». И хотя Стюарт ничего на это не сказал, блеск в его глазах дал мне почувствовать, что он все же очень хорошо относится к сыну.

Так у меня появилась надежда, что я смогу помочь Стюарту, и, когда он согласился провести еще несколько сессий, я испытал настоящее облегчение. Стюарту и мне предстояло еще много работы, чтобы раскрыть его внутренний эмоциональный потенциал, но начало уже было положено.

Из прошлого в будущее

Стюарт действительно пришел и был так же вспыльчив, как и в первый визит. Когда я начал расспросы о его детстве, он заявил, что я занимаюсь ерундой. «Неужели вы не понимаете, что для 92-летнего человека детство утратило всякую актуальность? Зачем сейчас поднимать эту тему? Я знал, что вы, психиатры, выжили из ума».

Мне хотелось ответить ему, что «протест отклоняется», но я удержался. Иногда юмор – хороший способ установить связь с пациентом и даже стимулировать нейропластичность, но на этом этапе он казался неуместным. Вместо того чтобы шутить, я убедил Стюарта, что с научной точки зрения очень полезно обсудить его детские воспоминания, чтобы понять происходящее в сознании в настоящий момент. Вы, наверное, можете представить ответ Стюарта-адвоката: «Помощь мне не нужна, поэтому это абсолютно бесполезно».

Я использую форму интервью по двум причинам: во-первых, чтобы получить информацию о событиях из жизни человека, во-вторых, чтобы понять, как именно он рассказывает свою историю. Я пытался нащупать какие-то сложные жизненные обстоятельства, к которым пришлось адаптироваться Стюарту, вроде эмоциональной травмы или потери близкого человека. Наша личность формируется по мере того, как природный темперамент, зачастую определяемый генетикой, накладывается на общение с родителями, сверстниками, учителями и на происходящее дома и в школе. Случайные события во время внутриутробного периода или в раннем детстве непредсказуемым образом влияют на наше развитие. Мы приспосабливаемся ко всему, с чем сталкиваемся, и наше самоощущение рождается под воздействием внутренних характеристик, адаптации к опыту и случайных факторов.

Как только мне удалось разговорить Стюарта, выяснилось, что он отлично помнит город, где рос, в какие игры играл, марку и модель первой машины и даже исторические и политические события того времени. Но когда я спрашивал про ранние воспоминания о семье – или вообще о семье, – его ответы были одинаково расплывчатыми. «У меня была обычная мама. Она занималась хозяйством. Отец работал. Кажется, у меня и у братьев все было нормально». На вопрос о том, как семья повлияла на его развитие, Стюарт ответил: «Никак… Родители дали мне хорошее образование. Какой следующий вопрос?»

Стюарт настаивал на том, что его детство было «нормальным», несмотря на то что он не помнил подробностей о взаимоотношениях с родителями или двумя братьями. Он утверждал, что «просто не помнит», что они делали дома и как он себя чувствовал, будучи подростком. Он перечислял факты, а не описывал пережитые события. Это касалось даже случая, когда его брат, катаясь вместе со Стюартом на лыжах, получил травму, и ему ампутировали ногу. Его брат пережил это, и с ним все было «нормально».

Этот непростой разговор дал мне некоторую важную информацию. Обобщенные воспоминания Стюарта, неспособность вспомнить что-либо из семейной жизни, настойчивые заверения в том, что отношения никак не повлияли на его жизнь, – это классические признаки определенного автобиографического нарратива, который я изучал много лет. Согласно огромному количеству проведенных исследований, такой нарратив складывается в семьях, где отсутствует эмоциональная теплота.

Вывод подтвердился, когда на следующей неделе вместе со Стюартом пришла его жена Эдриен. По ее словам, родители Стюарта были самыми холодными людьми в мире, которых она когда-либо встречала. В свои восемьдесят три Эдриен была в отличной форме и смотрела на Стюарта с гордостью и любовью. Повернувшись ко мне, она сказала: «Надеюсь, вы поможете ему выбраться из скорлупы».

Слова Эдриен подтвердили мои догадки, что Стюарт всегда был эмоционально отстраненным. И все же, когда Эдриен попала в больницу, у него внутри что-то произошло, но он не мог или не хотел это обсуждать. Эдриен казалось, что он утратил интерес к их совместной жизни и активно погрузился в свой мир исторических книг и юридических журналов. Она надеялась, что терапия поможет ему стать счастливее. Стюарт сказал, что не знает точно, что это значит, но ему кажется, что жена заслуживает лучшего компаньона на пенсии. Он согласился продолжать терапию три-четыре месяца, чтобы понять, что мы способны сделать вместе.

Право и лево

Скорее всего, воспитание эмоционально отстраненными родителями было причиной общей скованности Стюарта, или же дело было в унаследованных генах, или виной тому был еще какой-то пока неизвестный фактор. Но чтобы вмешаться, мне не обязательно было точно знать причину. В этом вся прелесть интегративного подхода. Приближение к FACES-потоку можно начать, сосредоточившись на трех вершинах треугольника благополучия: сознании, мозге и взаимоотношениях с другими. При этом в первую очередь нас интересует, что происходит сейчас и что реально сделать для улучшения дифференциации и взаимосвязи.

Чтобы понять внутренний мир Стюарта, давайте разберемся, почему левое и правое полушария дают нам разные способы восприятия реальности и взаимодействия друг с другом. Именно эти различия обусловили ответы Стюарта на мои вопросы о его детстве. У людей с эмоционально пустым детством одно полушарие часто не испытывает достаточную стимуляцию, тогда как другое излишне доминирует. То, как Стюарт рассказывал о фактах – без каких-либо автобиографических подробностей, – и его длительная карьера в профессии, требующей логики, но практически не использующей связь с людьми на эмоциональном уровне, говорили о доминировании левого и недоразвитости правого полушария. Сегодня в новостях то и дело упоминают эти термины. Их даже обсуждают на вечеринках (по крайней мере на тех, где бываю я). Однако многие слишком упрощают данную тему, поэтому давайте как следует разберемся в ней.

С самого детства мы взаимодействуем друг с другом в невербальном пространстве. Мы получаем и отправляем сигналы через выражение лица, тон голоса, позу, жесты, а также время и интенсивность реакции. Когда мы только появляемся на свет, невербальные сигналы – единственный способ сообщить о своих потребностях и желаниях. Мы плачем, размахиваем ручками и ножками, хмуримся или отворачиваемся, когда нам хочется есть, страшно, больно или одиноко. И наоборот: мы улыбаемся, смеемся и прижимаемся к родителям, будучи сытыми и ощущая себя в безопасности. Когда родитель реагирует на наши сигналы, нас связывают вместе невербальные потоки энергии и информации. Именно так до аварии Лиэн ощущала, что ее чувствует Барбара. Благодаря данному механизму многие из нас превратились в одно целое – в «мы» – с родителями.

Невербальные сигналы формируются и воспринимаются правым полушарием, и нейробиологи выяснили, что в первые годы жизни оно лучше развито и активнее работает. Во время первых встреч со Стюартом я заметил, как мало исходило от него невербальных сигналов. Передо мной сидел умный, хорошо выражающий свои мысли и многого добившийся профессионал, но ему, казалось, недоставало этих фундаментальных составляющих обычного разговора. Конечно, мы взаимодействуем друг с другом и посредством слов, но они приобретают большее значение, когда мы становимся старше. В этот период левое полушарие начинает работать активнее. В детском и подростковом возрасте правое и левое полушария растут и развиваются циклично.

Правое полушарие теснее связано с подкорковыми участками мозга. Информация поступает от тела к стволу головного мозга, а затем к лимбическим долям и к коре правого полушария. Левое полушарие расположено на удалении от подкорковых источников – то есть от наших физических ощущений, необходимых для выживания стволовых реакций и лимбических привязанностей.

Из-за такой последовательности развития и анатомического строения правое полушарие дает нам более точное ощущение всего тела, чувств, отображений прошлого, формирующих автобиографическую память. В правом полушарии сосредоточены эмоциональная и социальная составляющие нашей личности. Мы создаем образы собственного сознания и сознания других, используя «пространство» коры правого полушария. Кроме того, оно определяет то, как мы справляемся со стрессами, и регулирует деятельность подкорковых участков. Однако эти различия нельзя назвать абсолютными. В обычной жизни мы включаем деятельность, в которой доминирует правое полушарие, в отдельный, не менее значимый информационный поток, который контролируется левым полушарием.

Даже для того, чтобы высказать эти идеи, мне нужно использовать концептуальное, аналитическое и оперирующее фактами левое полушарие, а вам оно необходимо для их понимания. Поскольку на левое полушарие в меньшей степени влияют подкорковые процессы, оно, в отличие от более интуитивного и эмоционального правого полушария, – вместилище идей и рациональных мыслей. Тем не менее полушария поддерживают связь друг с другом. Их связывает мозолистое тело – пучок нейронов, расположенный глубоко в мозге. Если рассматривать два полушария отдельно друг от друга, то можно сказать, что различные паттерны энергетического и информационного потока позволяют нам иметь «два сознания», сотрудничающих или конкурирующих. Мы будем называть их правосторонним и левосторонним режимами. Когда полушария сотрудничают, в мозге достигается двусторонняя, или горизонтальная, интеграция.

Левое полушарие предпочитает линейную, лингвистическую, логическую и буквальную коммуникацию. Кроме того, оно любит составлять списки и мыслит категориями. Оно специализируется на силлогических^[36] рассуждениях, используя логические цепочки и выявляя причинно-следственные связи. Когда двух– и трехлетние дети начинают задавать бесконечные вопросы и превращаются в почемучек, это значит, что у них включилось в работу левое полушарие.

Итак, вот краткое описание каждого режима: левосторонний – развивается позже, является линейным, лингвистическим, логическим, буквальным, мыслит категориями и списками; правосторонний – развивается раньше, является целостным, невербальным, образным, метафорическим, отвечает за ощущения всего тела, примитивные эмоции, снижение стресса и автобиографическую память.

Эти два режима можно рассматривать еще в одном ключе: если левосторонний – преимущественно «цифровой», где информация разбивается по категориям «включено – выключено», «верх – низ», «правильно – неправильно», то правосторонний – скорее «аналоговый». Анатомия мозга помогает определить причину этих различий: она, вероятно, кроется в контрастирующей микроархитектуре обоих полушарий.

Если правосторонний режим отвечает за операцию и, то левосторонний – за или. Используя правосторонний режим, я вижу мир, полный взаимосвязанных возможностей: это и это может быть правдой. О чудо, да из этих двух вещей может получиться нечто новое! Когда у меня работает левосторонний режим, я вижу мир разделенным: верно то или это? Тогда мне кажется, что только один взгляд верно отражает реальность. Когда я смотрю на мир в левостороннем режиме и мыслю категорией или, я совершенно не осознаю этого. Просто так оно и есть. А другой, правосторонний режим, просто кажется неправильным.

Я работал с парами, где у одного партнера доминирует левое полушарие, а у другого – правое. Один говорит, что ему тоскливо. Второй отвечает: «Не о чем тут грустить». Первый выглядит озадаченным, но молчит. Второй чувствует, что выиграл. Но это печальная, разобщенная и точно неинтегрированная игра, где есть только проигравшие.

Возможно, вы интересуетесь, не приводит ли наличие двух мощных, но таких разных нейронных процессоров в голове к внутренней войне или к конфликту с другим человеком, у которого доминирует режим, отличный от нашего. Иногда так действительно случается. Когда долгое время доминирует определенный режим, возникает внутренняя скованность и/или хаос. Я думал, что именно это происходит со Стюартом, и он скован и отстранен.

Существует множество причин, по которым человек может расти «с уклоном влево». Что бывает, если наша потребность в близости с другими – в том, чтобы делиться невербальными сигналами, чтобы нас замечали и защищали, – не удовлетворяется заботливым человеком, способным установить контакт и взаимодействовать с нами? Или, еще хуже, если отношения на ранних этапах вселяют в нас ужас? Как нам жить с чувством неопределенности? Если мы находимся в эмоциональной пустыне или нас бросает из крайности в крайность, правое полушарие может «ссохнуться». Переключаясь в левосторонний режим, мы чувствуем себя в большей безопасности. Это довольно распространенная адаптивная стратегия выживания, но есть и более оптимальные способы, и я надеялся, что мне удастся помочь Стюарту открыть их.

Ваш мозг еще не СТАР

Как гласит народная мудрость, старого учить – что мертвого лечить, а ведь именно этим я собирался заниматься с 92-летним Стюартом. Если нейронные пути правого полушария Стюарта бездействовали много десятков лет – практически столетие, – можно ли было простимулировать их, чтобы в них снова пробудилась активность? Независимо от того, было ли их бездействие продиктовано опытом, наследственностью, случайностью или всеми тремя факторами, существовал ли способ изменить текущие механизмы работы мозга? И если бы нам удалось активировать нужные каналы, стоило ли ожидать, что там появятся новые синаптические связи или даже новые интегративные нейроны? Согласно изучению нейропластичности, а также клинической работе по нейронной реабилитации, это было возможно. Именно так я и сказал Стюарту.

Я нарисовал мозг, рассказал ему о левом и правом полушариях и пояснил, что мы попытаемся сделать его мозг более уравновешенным – добавить новые функции правому полушарию и укрепить уже достаточно развитое левое. По случаю я поделился с ним одним из придуманных мной сокращений: СТАР(н) – стимуляция активации и роста нейронов. Данный механизм укрепляет нейронные связи. Независимо от места спонтанной активности нейронов существующие нейроны способны создавать новые или усиливать существующие синаптические связи в процессе синаптогенеза. Можно также стимулировать развитие новых нейронов – это называется нейрогенезом. Я объяснил Стюарту, как уплотняется миелин, повышая электропроводимость взаимосвязанных нейронов, и что ключевыми факторами роста нейронов выступают новизна, концентрация внимания и аэробные физические нагрузки. Стюарту понравилось мое сокращение СТАР, и мне польстило, что его левое полушарие, кажется, оценило игру слов.

Теперь перейдем к практике: как, не прибегая к электродам, направить усилия на определенный участок мозга? Ответ прост: при помощи внимания. Когда мы снова и снова концентрируемся на конкретных навыках, наша нейронная активность постепенно превращается в устоявшуюся черту характера за счет нейропластичности. Сначала мы планировали использовать направленность внимания, чтобы стимулировать и активировать правое полушарие Стюарта. Потом мы собирались перейти к налаживанию связи между полушариями.

Правда, мне хотелось убедиться, что левое полушарие Стюарта готово на такое пойти. Я описал Стюарту наши будущие занятия как отработку новых навыков и рассказал об исследованиях, подтверждающих изменения в мозге, происходящие при освоении музыкального инструмента.

Я рассказал, что мы воспользуемся определенными приемами концентрации внимания, чтобы ускорить развитие правого полушария. Нам просто нужно было дать себе время, необходимое для роста новых синапсов и нейронов и для их интеграции в систему.

Развитие правого полушария

Стюарту очень понравились логичные и подкрепленные наукой рассуждения о мозге, которые являлись частью моего плана лечения. К тому же ничего из сказанного не подразумевало его вины. Я также отметил, что мы не пытаемся изменить его личность, а лишь хотим расширить его потенциал, тренируя недостаточно развитый набор проводящих путей в мозге. Мы рассчитывали, что Стюарт станет более открытым для эмоций и даже немного ранимым, и я надеялся, что терминологическое описание поможет ему чувствовать себя комфортнее.

Когда наша встреча закончилась, Стюарт помолчал секунду и снова заговорил о том, что ничего не ощущал, когда Эдриен и его партнер по фирме заболели. Потом он произнес фразу, и я точно понял, что вместе мы попытаемся «перепрограммировать» его мозг. Мы оба были готовы. Его слова звучали так: «Люди говорят, что чувствуют, но я никогда ничего не ощущал. Я правда не знаю, о чем они говорят. Но мне хотелось бы узнать, прежде чем я умру».

Телесные ощущения

Поскольку Стюарт сам признался, что чувства ему недоступны, мы начали с материального – с тела.

Чтобы установить связь с его телесными ощущениями, я провел с ним «сканирование» тела, похожее на то, что мы делали с Джонатаном, начиная с правой ступни и двигаясь вверх. Напомню, что за правую сторону тела отвечает левое полушарие и наоборот (см. главу 1, раздел «Мозг: инструкция пользователя»). По сути, образ всего тела имеется только в правом полушарии, но целесообразней было начать с более развитого полушария. После того как Стюарт успешно сосредоточился на правой части, мы провели «сканирование» левой ноги. Выяснилось, что он без проблем определяет ощущения с любой стороны. Напрашивался вывод: основные нейронные связи, соединяющие одну часть тела с другой, были целы и невредимы.

Но когда я попросил Стюарта подержать «перед глазами» ощущения в обеих ногах одновременно, у него не получилось. Итак, базовые функции исправно работали в обоих полушариях, но Стюарт не мог одновременно интегрировать их внутри поля осознанности. Мы тренировали этот навык в оставшееся от сеанса время: я снова и снова просил его сосредоточиться сначала на одной стороне, потом на другой, а дальше на обеих сразу.

Переключение на внутренние органы давалось Стюарту еще сложнее. Согласно результатам исследований, интероцепция, то есть восприятие внутреннего телесного состояния, осуществляется преимущественно через правое полушарие. Как я уже упоминал, мы передаем сигналы о наших органах и о лимбических состояниях через проводник, называемый островком, вверх к медиальной префронтальной коре. Я не мог определить, были ли сложности с интероцепцией связаны с недостаточным развитием резонансных каналов или связей с левосторонними языковыми центрами, помогающими облечь ощущения в слова. Но, как и любой другой навык, концентрирование внимания на определенном чувстве требует лишь практики, и мне не хотелось, чтобы Стюарт слишком переживал. Пришло время перейти к другому элементу его правостороннего режима.

Невербальное соединение

Мы начинаем выстраивать отношения с другими людьми в самом раннем детстве, когда наше правое полушарие растет быстрее и работает интенсивнее левого. Вероятно, по этой причине правосторонний режим «специализируется» на близких отношениях в течение всей нашей жизни. Правая сторона также отвечает за самоуспокоение. Новорожденные дети используют левую руку (управляемую правым полушарием), чтобы унять себя, а правой обычно исследуют окружающий мир. При помощи компьютерной томографии было установлено, что активность в левой части префронтальной коры ассоциируется с состоянием приближения, в котором мы открыты новому опыту. И наоборот: активность в правой части префронтальной коры связана с замыканием в себе и отторжением нового. Интересно, что правила социальной демонстрации – определенные коды, диктующие принципы поведения в группе, – прерогатива левостороннего режима. Так, левое полушарие в большей степени нацелено на внешний мир, а правое – на внутренний, причем как касалось близких отношений, ему приходилось непросто.

Чтобы познакомить Стюарта с богатым миром рефлексии, я предложил ему поиграть в несколько игр невербальной коммуникации. Поначалу они были довольно простыми: я делал определенное выражение лица, а ему нужно было назвать соответствующую эмоцию: грусть, страх или злость. Потом я просил его сымитировать мою мимику. Он не хотел даже пытаться, пока я не объяснил ему суть упражнения, но ему все равно не удавалось. Тем не менее через несколько сессий у Стюарта стало неплохо получаться. В качестве домашнего задания я попросил его смотреть телевизионные шоу без звука, чтобы задействовать невербальное восприятие правого полушария и максимально расслабить левое или даже временно усыпить его. Во время наших со Стюартом занятий мне нужно было следить за тем, чтобы не слишком увлекать его моим собственным левым полушарием. Ему очень нравилось слушать объяснения, он задавал вопросы об исследованиях и рассказывал много интересного на другие темы, однако нам предстояло немало работы, и прежде всего было необходимо установить связь между нашими правыми полушариями. Когда мы играли в невербальные игры, казалось, что это – та самая пища для ума, которую Стюарт ждал всю свою жизнь.

Образы

Когда невербальная коммуникация стала более слаженной, а Стюарт лучше почувствовал свое тело, я решил, что пора изучить внутренний мир образов и автобиографической рефлексии. Я попросил его вспомнить прошлый вечер и завтрак перед нашей сегодняшней встречей и передать это в виде образов, а не фактов. С одной стороны, для Стюарта такая территория была безопасной, потому что воспоминания казались нейтральными: просто опыт недавнего прошлого. Однако сложность заключалась в том, что в автобиографических репрезентациях преобладает правое полушарие, и они не выражаются в словесной форме. Стюарту постоянно хотелось подвести итог и выставить оценку, и он часто говорил: «Я хорошо провел вечер» или «На завтрак я ел кукурузные хлопья». Гораздо сложнее ему было произнести что-то вроде: «Я выкладываю хлопья в синюю миску и слышу их характерный хруст. Я держу в руке прохладный пакет и медленно наливаю молоко, пока оно не покроет практически все хлопья. Потом я сажусь за стол и замечаю, что мне в глаза светит солнце».

Мы со Стюартом перешли к нейтральным описаниям его любимого пляжа, двора и последнего отпуска, но и такие образы давались ему непросто. В его сознании доминировали вербальные концепции, поэтому он начинал объяснять, а не описывать, где он был и что делал. Тем не менее Стюарту очень нравились сложные задачи, и постепенно он уяснил, что деятельность сознания не ограничивается наборами слов, которыми мы делимся друг с другом, хотя именно за это его поощряли, когда он был подростком.

Вы, конечно, заметили парадокс: мы использовали слова, чтобы получить доступ к бессловесному правому полушарию, где царят ощущения, образы и чувства. Не являются ли слова прерогативой левого полушария? И да, и нет. Когда мы объясняем научный эксперимент или освещаем судебное разбирательство, мы полагаемся преимущественно на левое полушарие. Когда мы описываем, а не объясняем, мы заставляем правое полушарие с его богатым опытом сотрудничать с левым, умело оперирующим словами. Проблема состояла в том, чтобы задействовать левое полушарие Стюарта, сохраняя при этом силу правого. Это помогло бы положить начало более сбалансированной связи полушарий.

Благодаря поощрению и практике зрительные образы, поначалу мимолетные, постепенно укрепились в сознании Стюарта и превратились в более устойчивый «видеоряд». Стюарт приступил к медленному погружению во внутреннее море. Во время наших занятий, которые проходили еженедельно в течение нескольких месяцев, Стюарт начал получать удовольствие от того, что поначалу вызывало лишь раздражение. В качестве домашнего задания я дал ему книгу о том, как научиться рисовать, используя правое полушарие^[37]. Еще он впервые в жизни стал вести дневник. Иногда Стюарт приносил свои заметки – это были рассуждения о том, как он менялся, и о новом открывающемся ему мире. Порой он писал, как неуверенно себя чувствовал, как боялся, что у него «совершенно не получается ничего описывать, а уж чувствовать и подавно». Но через какое-то время он признался, что у него появился «абсолютно новый взгляд на вещи». По его словам, ключевым моментом было приспособление к той реальности, которую он не мог контролировать и куда его заводили образы из сознания. Насколько сильно это отличалось от изучения юриспруденции и работы адвокатом! Как только Стюарт научился расслаблять левое полушарие, предрасположенное к контролю и стабильности, его сознание освободилось и повернулось к его внутреннему миру.

Налаживание связи между левым и правым полушариями

Наконец, мы со Стюартом перешли на уровень ощущений. Если поначалу он утверждал, что не знает, что чувствует, то постепенно он все же научился описывать, какими кажутся мышцы руки в определенный момент, где именно напряжено лицо, когда появляется тяжесть в груди или дискомфорт в животе. Отталкиваясь от телесных ощущений, он иногда видел в сознании определенные образы: как он был с кем-то рядом, прятался или убегал. Настраиваясь на сигналы тела и на возникающие на их основе образы, Стюарт осознал свои чувства – не что иное, как субъективное ощущение происходящего в теле. Они перемещаются от конечностей и туловища к стволу мозга, лимбическим структурам и коре. Тем не менее Стюарту до сих пор было трудно облечь все это в слова.

В этом Стюарт был не одинок: многие люди не умеют описывать свой бессловесный внутренний мир. Стихи дают нам понять, что представляет из себя мастерское обладание этим навыком, но лишь у немногих имеется такой талант. И если задуматься, это действительно сложное направление «перевода». Мы используем языковые «пакеты» левого полушария, чтобы спросить у левого полушария другого человека, что он испытывает (или задать тот же вопрос себе). Тот человек должен декодировать сигналы и отправить сообщение в мозолистое тело, чтобы активировать правое полушарие, выдающее невербальные соматосенсорные образы, из которых и состоят чувства. Потом нужно повторить процесс в обратном направлении и «перевести» внутреннюю музыку правого полушария в цифровые нейронные процессоры языковых центров левого. И только затем человек наконец произносит предложение. Удивительно, не правда ли?

Именно поэтому было важно, чтобы Стюарт вел дневник и записывал не только мысли, но и ощущения, образы и чувства, попадавшие в поле осознанности. По мере нашей с ним работы на страницах разворачивался все более сложный мир правого полушария, полный описаний снов, стихов и искренних размышлений о жизни. Кажется, Стюарту нравилось философствовать о внутреннем мире, который теперь стал доступен ему.

Использовать слова для обозначения внутреннего мира полезно и тем, кому нужно уравновесить слишком активные проявления чувств. У таких людей преобладает правосторонний поток, слабо соединенный с левым полушарием, и они часто испытывают резкие перепады настроения и хаотичные вспышки эмоций. Их одолевают обрывки воспоминаний и образов и телесные ощущения, переполняющие сознание и вводящие в замешательство. Для восстановления равновесия нужно создать некоторую ментальную дистанцию «под прикрытием» левого полушария. Поскольку правое полушарие теснее связано с подкорковыми областями, где возникают эмоции, мы понимаем, почему настоящие и спонтанные чувства быстрее и полнее ощущаются в правом полушарии и почему объединение полушарий через лингвистическую функцию, присущую левому полушарию, обеспечивает необходимое равновесие. Исследования, проведенные моими коллегами из Калифорнийского университета, показали, что, давая названия эмоциям, мы успокаиваем свои лимбические структуры. При помощи языковых центров левого полушария мы усмиряем излишне активные области правого, однако нам необходимо именно соединить полушария, а не заменять один дисбаланс другим.

Установление межличного майндсайт-контакта

Как-то раз Стюарт упомянул, что его старший внук сломал ногу, катаясь на лыжах. Тут я вспомнил о несчастном случае, произошедшем со старшим братом Стюарта при таких же обстоятельствах. Я подумал, что у Стюарта наверняка остались не нашедшие выхода эмоции, которые он, возможно, готов обсудить сейчас. Когда я заговорил об этом, у него на глаза навернулись слезы, и я понял, что затронул больное место в его воспоминаниях. Я предположил, что это событие все еще живо в сознании.

Стюарт помотал головой в знак отрицания. «Нет, не в этом дело», – возразил он, вытирая слезу.

«А в чем тогда?» – уточнил я, размышляя, что же вызвало новую и достаточно интенсивную эмоциональную реакцию.

«Это не связано с моим братом или несчастным случаем, – сказал Стюарт, глядя мне прямо в глаза. – Просто не верится, что вы помните то, что я вскользь упомянул несколько месяцев назад… Не верится, что вы действительно меня знаете».

Мы сидели в напряженной тишине, глядя друг на друга. Я чувствовал его присутствие так, как никогда раньше. Мы поговорили об ощущении связанности между нами, и наша сессия закончилась. Когда Стюарт поднялся, он подошел ко мне и пожал мне руку, а потом накрыл наши руки левой рукой. «Спасибо, – произнес он. – Спасибо большое за все. Это было такое хорошее занятие».

Мне сложно описать словами, что произошло, но полгода спустя после начала терапии у нас, кажется, появилось некое общее «мы». Если бы под рукой имелись датчики мозговой активности, я думаю, они бы уловили возникший между нами резонанс. Стюарт прослезился, поняв, что его сознание было «внутри» моего, а я был очень тронут тем, что впервые моему сознанию нашлось место в его голове. Между нами возникла глубокая и открытая связь.

Укрепление синаптической интеграции

Когда достигается интеграция, она вызывает спонтанный каскад положительных эффектов. Однако чтобы преодолеть привычное, неинтегрированное состояние, требуются существенные усилия и сосредоточенное внимание. Это целенаправленная работа на изменение. В конечном счете в результате такой деятельности сознание естественным путем приходит к интеграции – к своему нормальному состоянию.

В начале нашей совместной работы я думал, что мне придется постепенно воспитывать у Стюарта эмпатию и сначала учить его воспринимать эмоциональную коммуникацию других и реагировать на нее. Прежде чем составлять «майндсайт-карты» окружающих людей, ему нужно было суметь воспринять их эмоциональное состояние и получить доступ к этому состоянию у себя. Однако, оглядываясь назад, я понял, что мы уже отработали основные приемы. Сосредоточение на телесных ощущениях позволило Стюарту развить навык интероцепции, благодаря рефлексии и ведению дневника он стал распознавать свои чувства, а работа с образами укрепила его способность взаимодействовать с невербальными ощущениями. Перечисленные базовые элементы эмпатии являются проявлениями интеграции. Как только мы сдвинулись с мертвой точки, пытливый ум Стюарта оказался готов делать то, для чего был рожден, – взаимодействовать с другими и с собой.

Через девять месяцев после нашей первой встречи мне позвонила Эдриен и спросила, не сделал ли я случаем Стюарту пересадку мозга. Она рассказала, насколько тонко теперь он чувствует ее состояние, и добавила, что они счастливы как никогда. Ей хотелось поделиться произошедшим накануне. Она стояла рядом со Стюартом, провожая гостя. В какой-то момент Эдриен положила руку на плечо мужа. И если раньше он бы весь напрягся, то в тот вечер он сказал: «Хм, как приятно». А потом он позволил жене помассировать ему плечи, впервые за шестьдесят два года их брака.

Во время нашей следующей консультации Стюарт рассуждал о том, как много Эдриен значила для него. Он наконец понял, что так болезненно воспринимал холодность своих родителей, когда сначала полностью погрузился в учебу, а потом в работу и совершенно потерял связь с другими и с собой. Когда Эдриен заболела, он еще больше от нее отстранился. Теперь он осознавал, что страх потерять человека, который так долго его любил, был просто невыносим. Мы начали работать над тем, как справляться со страхом смерти, как научиться проявлять должную заботу, но при этом помнить, что мы не в силах контролировать течение жизни и отношений. «Я знаю, что проще спрятаться в книгах, – написал Стюарт в своем дневнике, – но они не дают того, что дает любовь».

Стюарт сам заговорил о том, как днем раньше Эдриен положила руку ему на плечо. «Наверное, мне никогда не хотелось чувствовать, что я нуждаюсь в ней. Мне было проще все эти годы обходиться самому. Как, наверное, ей это тяжело давалось… и я так благодарен Эдриен, что она всегда оставалась со мной».

Через год после нашей последней встречи, незадолго до своего девяносто четвертого дня рождения, Стюарт прислал мне весточку: «Я не могу описать, как мне хорошо. Теперь у моей жизни появился смысл. Спасибо». И я благодарю Стюарта за то, что он показал мне и всем нам, насколько эмоционально устойчивым бывает наш мозг в состоянии интеграции.

7
Парализованная ниже шеи
Восстановление связи между сознанием и телом

Энн впервые пришла ко мне в дождливый день, которых в Лос-Анджелесе бывает не так много. Вероятно, она забыла зонт, потому что ее длинные черные волосы были совершенно мокрыми. Они были небрежно закручены в узел на боку, и капли дождя стекали на куртку, образуя темное пятно. Я никак не мог оторваться от этого темного пятна, которое все разрасталось, но Энн, казалось, ничего не замечала. Вскоре я узнал, что отсутствие интереса к собственному телу – не временное состояние Энн.

Энн оглядела комнату, уселась на диван и вздохнула: «Ну, вот я и здесь, только не уверена зачем». Ей было сорок семь, она работала врачом, и у нее были две дочки-близняшки одиннадцати лет. Она сказала, что уже больше года откладывает повторный визит к терапевту. Во время рутинного обследования сердца у нее выявили повышенное давление, поэтому он попросил ее снова прийти через несколько недель, но ей никак не удавалось найти время. Энн считала, что из врачей действительно получаются самые ужасные пациенты. При этом ей казалось, что никаких проблем с сердцем нет и ей не нужны повторные обследования. Сейчас давление пришло в норму, а на редкие случаи учащенного сердцебиения ей удавалось просто не обращать внимания.

Тут я спросил себя: если сердце действительно ее не волнует, почему она об этом говорит? По словам Энн, работы у нее было очень много, и без того долгие смены плавно перетекали в выходные, которые она проводила в офисе, руководя группой рентгенологов. Я удивился – как тогда она нашла время прийти ко мне? – и задумался над истинной причиной ее визита. Энн выглядела потерянной, у нее в глазах читалась какая-то отстраненная грусть и стремление к чему-то, что она не могла найти. Правосторонний режим уловил смутное ощущение боли в ее присутствии, но на тот момент я не способен был определить ее происхождение, поэтому просто взял это на заметку.

Энн рассказала, что даже несмотря на профессиональные успехи она не чувствовала никакого удовлетворения, и жизнь представлялась пустой. Помимо работы у нее почти ничего не имелось. Она развелась с мужем шесть лет назад, потому что «у них просто было мало общего». Она не слишком интересовалась поисками потенциального партнера, и сейчас у нее никого не было. Ее дочки половину времени проводили с ней, а вторую половину – с бывшим мужем, поселившимся неподалеку. Когда я спросил ее об отношениях с девочками, она ответила, что они «становятся подростками», которым «не слишком интересны их родители». Она с гордостью добавила, что они «очень независимы». Энн замолчала почти на минуту, и я ждал продолжения разговора. Она посмотрела на меня в растерянности: «Ну, в любом случае я здесь… и я подозреваю, что в жизни все-таки есть нечто большее, чем то, что имеется у меня сейчас». Я воспринял ее слова как выражение потребности в психотерапии.

Тогда я попросил Энн рассказать о детстве.

Когда Энн было три года, ее мама умерла от рака легких, и ее отец погрузился в сильную депрессию. Ее отправили жить к маминым родителям в соседний город, и она почти год не видела отца. Он попал в больницу, а когда вышел, то стал жить с Энн, ее бабушкой и дедушкой. Когда я спросил Энн, как прошел тот год, она ответила: «Они были очень заботливые, теплые и любящие люди. Но это длилось недолго. Мой папа вернулся, и все изменилось».

Ее отец повторно женился, когда Энн было пять лет, и ее новая семья переехала на другой конец страны, обосновавшись близ Сиэтла. Она не видела дедушку с бабушкой, пока не поехала учиться в колледж. У отца и мачехи Энн родилось двое активных мальчиков, в которых родители не чаяли души. По словам Энн, она любила своих братьев, но чувствовала, что отец ее игнорирует. А что касается приемной матери, Луизы, она была «робот, а не женщина» и к тому же установила жесткую дисциплину и безжалостно критиковала Энн. Отец никогда не вмешивался.

Однажды, будучи одиннадцатилетней, Энн получила особенно болезненный выговор от Луизы. После она пошла гулять в яблоневый сад позади дома и твердо решила, что «никогда больше ничего не почувствует». Пока она рассказывала мне это, ее лицо становилось еще более безучастным, и она провела указательным пальцем поперек горла. Большинство людей понимают такой жест как «все кончено». Я не был уверен, заметила ли Энн свой жест.

«И это сработало. Нет, я не подвергалась никакому физическому или сексуальному насилию, но я не позволяла им сделать мне плохо, независимо от высказываемых претензий. Отец и приемная мать исчезли из моей жизни. С того момента я перестала замечать их. Я отдавала все силы учебе, и учителя обожали меня. Окончив колледж и медицинский факультет, я знала, что не пропаду. Думаю, что во многом этот опыт помог мне стать успешным врачом. Наверное, я должна поблагодарить их… но я не поддерживаю с ними связь».

На этом наша сессия закончилась. Энн согласилась вернуться и вышла обратно под дождь.

Забытое тело

Во время второго визита Энн мне вдруг вспомнилась цитата из рассказа Джеймса Джойса^[38]: речь шла о мистере Даффи, который жил на некотором отдалении от своего тела. В случае Энн это проявлялось в ее движениях, в зажатой походке, в том, как неподвижно лежали ее руки на коленях. На этом фоне жест перерезания горла казался еще более заметным.

Энн рассказала, что она была творческим ребенком: прекрасно рисовала карандашом и красками, хотя долгие годы у нее «не хватало времени на подобные вещи». В отличие от моего пациента Стюарта, ее правое полушарие развилось нормально: об этом свидетельствовали ее художественные способности и яркие автобиографические воспоминания. Более того, сидя со мной в одной комнате, Энн активно использовала невербальное общение: смотрела в глаза, меняла выражение лица и тон голоса, повествуя о различных ситуациях. Ее левое полушарие тоже было неплохо развито: ей легко давалась наука, а в школе нравилось решать математические задачки. То, что она стала успешным рентгенологом, доказывало присутствие хотя бы некоторой степени горизонтальной интеграции: в ее профессии требовалось распознавание пространственных изображений, за которое отвечает правое полушарие, и аналитическая объективность левого полушария.

В нашей первой беседе Энн лишь вскользь упомянула свою реакцию на смерть мамы: «Она умерла, я была маленькая, и я не знаю, как без нее жить». Такое смешение прошедшего – «я была» – и настоящего времени – «я не знаю» – навело меня на мысль, что она все еще остро переживала утрату. Я задумался, как болезнь мамы повлияла на их отношения еще до ее смерти: какое замешательство и страх Энн испытывала из-за того, что мама не могла заботиться о ней. Потом Энн внезапно потеряла и отца, который исчез и вернулся только для того, чтобы навсегда оставаться на расстоянии; затем ее увезли от бабушки с дедушкой, искренне заботившихся о ней на протяжении двух лет.

Затем последовал поворотный момент ее детства – решение ничего не чувствовать. Когда я начал расспрашивать Энн о текущей жизни, отчужденность ее тела стала еще очевиднее. Например, она ела, только чтобы поддерживать силы, и получала от этого мало удовольствия. Она также с уверенностью заявила, что «никогда не являлась особенно сексуальным человеком» и не увлекалась спортом.

Но разобщение с телом не было абсолютным: оставалось периодически возникающее учащенное сердцебиение. Я спросил Энн о качестве, частоте и интенсивности таких эпизодов. Она уточнила, что они случаются пару раз в неделю, кажутся «несильными», но достаточно «тревожными». Она не могла определить, что именно служило причиной. Я задал вопрос, чувствует ли она свое сердце, когда оно бьется нормально, и Энн ответила отрицательно. Но внезапные приступы беспокоили ее, так что я долго уговаривал Энн сходить на прием к терапевту. Она была специалистом по анатомии, но отказывалась уделять внимание собственному телу.

Убежать от боли

Энн приспособилась к травмирующим обстоятельствам, отключив сигналы, поступающие от ее чувств. Что в этом такого, спросите вы? Если такие механизмы позволяют нам выжить, зачем отказываться от них? Проблема в том, что болезненная ситуация, в которую попала Энн, будучи ребенком, уже не существовала. Энн не получила никакой поддержки, чтобы справиться с утратами, ни тогда, ни сейчас. Поэтому ее адаптация, первоначально придавшая сил и позволившая двигаться дальше, на самом деле лишила ее свободы и препятствовала процветанию.

Решение Энн ничего не чувствовать, по сути, «отключило» все ее тело ниже шеи. Она как будто пыталась найти убежище в коре головного мозга, чтобы отделить себя от постоянной боли, которую причиняли критика, изоляция и несправедливость. Кроме того, эта адаптация помогла ей оставить вне поля осознанности неразрешенную горечь из-за смерти мамы. Как и все эмоции, такие сильные чувства генерируются расширенной нервной системой, то есть телом, стволом головного мозга и лимбическими долями, а также напрямую задействуют корковые участки. Но если заблокировать сигналы, поступающие из-под коры, и помешать их движению к коре, дающей нам осознанность, можно считать, что мы «избавились» от чувств.

Никто точно не знает, как наше сознание использует мозг, чтобы защищать нас от боли, но имеются два подтвержденных клинической практикой факта. Во-первых, люди довольно часто пользуются адаптацией, принимающей различные формы – от временного блокирования чувств до их продолжительных отключений. Во-вторых, каким-то образом наше сознание модифицирует нейронные паттерны импульсов для создания того, что нам нужно. Например, когда нам необходимо сконцентрироваться, мы активируем участки префронтальной коры по обеим сторонам мозга. Поэтому предполагается, что один из возможных способов вытеснения чего-то из поля осознанности состоит в следующем: сознание в буквальном смысле сдерживает прохождение энергии и информации из подкорковых участков вверх к коре, особенно в способствующие осознанности части префронтальной коры.

Существует еще один доказанный факт: когда мы блокируем осознанность чувств, они все равно продолжают воздействовать на нас. Многочисленные исследования показали, что нейронные сигналы тела и эмоции влияют на мышление и принятие решений, хотя мы об этом и не подозреваем. Даже выражение лица и едва уловимые изменения сердечного ритма способны изменять наше мироощущение. Другими словами, можно попытаться убежать от чувств, но нельзя спрятаться от них.

Мои коллеги из Калифорнийского университета недавно продемонстрировали, что боль от социального отторжения обрабатывается в области медиальной префронтальной коры, которая также фиксирует боль от физических повреждений. Эта область называется передней поясной корой (ППК), и она расположена на границе нашей «думающей» коры и наших «чувствующих» лимбических структур. Помимо регистрирования физических ощущений в теле и чувств от социального взаимодействия она управляет концентрацией внимания. Поскольку ППК соединяет тело, эмоции, внимание и социальное осознание, она играет важнейшую роль для резонансных каналов, позволяющих нам чувствовать связь с другими и с собой. На самом деле чем лучше мы ощущаем внутренний мир, используя ППК и связанные с ней области, например островок головного мозга (см. главу 3, раздел «Мозг: инструкция пользователя»), тем лучше мы чувствуем внутренний мир другого человека.

Эти данные позволяют по-новому взглянуть на ситуацию Энн: ее детское сознание пыталось так же интенсивно устранить хроническую боль утраты и отторжения, как и избавиться от физических страданий. Если она могла притупить активацию ППК, то была в силах ликвидировать осознание боли. Гуляя по яблоневому саду, Энн нашла способ исключить боль из осознанного опыта. Проблема в том, что нельзя искоренить плохие чувства и оставить только хорошие. Если вы блокируете сигналы из подкорковых участков и они не достигают ППК и островка, то, по сути, вы не позволяете источнику эмоций достичь поля осознанности. В результате эмоциональная жизнь притупляется, и мы оказываемся полностью отрезаны от мудрости нашего тела. Островок и ППК формируют наше самосознание, которое у Энн также было нарушено^{17}.

Сигналы ствола: Внимание! Бей, беги или замри?

Мы получаем доступ к нашему телу посредством интероцепции, что буквально означает «восприятие изнутри». Попробуйте прерваться на секунду прямо сейчас и почувствовать, как бьется ваше сердце и как вдохи сменяются выдохами. Ключевые физиологические процессы регулируются стволом головного мозга; он также помогает управлять корой, воздействуя на внимательность и формируя душевное состояние. Сигналы ствола легко уловить в любое время, для этого нужно обратить внимание на возбуждение и на изменения в дыхании или сердечном ритме.

Вспомните, что происходит, когда вас клонит в сон. Вы пытаетесь сконцентрироваться и продолжать улавливать информацию: например, во время лекции или чтения этой книги. Возможно, вы несколько раз перечитали параграф, как следует не осмыслив его, и признались себе, что не в состоянии продолжать. Затем вы выбираете, как поступить: выпить кофе, ополоснуть лицо холодной водой или немного вздремнуть. Это один из способов регуляции внутреннего мира – отслеживание и последующая модификация энергетического и информационного потоков, или, в данном случае, уровня возбуждения ствола головного мозга.

Ствол совместно с лимбическими структурами и корой оценивает степень опасности или безопасности^{18}. Когда система сообщает, что нам ничто не угрожает, мы отпускаем напряжение в теле и расслабляем мышцы лица. Мы делаемся восприимчивыми, а сознание – ясным и спокойным. Анализируя опасность, ствол (вместе с лимбическими участками и медиальной префронтальной корой) активирует механизм принятия решений: если нам кажется, что мы справимся, мы переключаемся в режим «бей или беги». В результате активируется симпатический отдел автономной нервной системы. Наше тело готовится к действию, и сердце начинает колотиться. Адреналин поступает в кровь, происходит выброс кортизола – гормона стресса. Обмен веществ готовится к предстоящим затратам энергии.

С другой стороны, если мы уверены в собственной беспомощности, мы падаем или замираем. Исследователи называют это нейрогенным обмороком, и во время него активируется дорсальный отдел парасимпатической части автономной нервной системы. Такая реакция была свойственна нашим самым ранним предкам, и считается, что она способна спасти животное, настигнутое хищником. Падение симулирует смерть, и хищник, питающийся только живой пищей, теряет к жертве интерес. Когда мы замираем, артериальное давление резко падает, что помогает сократить кровопотерю от возможных ран. Это вызывает обморочное состояние у человека (или у животного), и он без сил падает на землю, что поддерживает кровоснабжение самого ценного органа – мозга.

Если сознание вертикально интегрировано, вы считываете сообщения тела об опасности или безопасности, в том числе и очень тонкие ощущения. Вы можете почувствовать некоторое напряжение, идя по улице, и только потом понять, что вас кто-то преследует. Или в разговоре внезапно смекнуть, что собеседнику нельзя доверять. В повседневной жизни доступ к подкорковой энергии и информации необходим и для мыслительного процесса. Осознание подкорковых импульсов позволяет понимать, как вы себя ощущаете, предупреждает о возникающих потребностях, помогает расставлять приоритеты при выборе и побуждает к принятию решения. Именно так способность чувствовать нутром или сердцем позволяет нам жить полной жизнью.

Поскольку у Энн была не слишком хорошо развита интероцепция, такие тонкие сигналы, вероятно, заглушались или вовсе отсутствовали в поле осознанности. Но они все равно напрямую влияли на мышление и запас жизненных сил. Человек может находиться в боевой готовности или чувствовать беспомощность и истощение, не зная причин. Я предполагал, что учащенное сердцебиение Энн каким-то образом связано с внутренним напряжением. Когда незначительная угроза приводила к выбросу адреналина и кортизола, ее сердце начинало колотиться, чем привлекало внимание. Но поскольку Энн с трудом осознавала свое душевное состояние, она не знала, почему так происходит.

«Язык» лимбической доли: первичные и универсальные эмоции

Меня постоянно удивляло замешательство, которое вызывали у Энн мои простые вопросы о ее чувствах в той или иной ситуации. Такая «отрезанность» распространялась и на ее отношения. У нее было мало друзей, связь с семьей она не поддерживала. В любом возрасте дистанцированность от семьи – проявление самозащиты, но меня беспокоила отстраненность, с которой Энн говорила о дочках.

С одной стороны, жизнь казалась ей пустой, с другой, она регулярно повторяла, что очень занята. Значит, в каком-то смысле ее жизнь была наполнена. Однако Энн не хватало энергии и вовлеченности, придающих даже обыденным вещам насыщенность, глубину и смысл.

Чтобы открыть у Энн каналы вертикальной интеграции, вернуть сигналы ее тела, ствола и лимбических долей в поле осознанности ее коры, мне в первую очередь нужно было наладить эмоциональную коммуникацию между нами. Что именно стоит за этим понятием?

Если концентрироваться только на всем известных эмоциях вроде злости, страха, грусти, отвращения, воодушевления, счастья или стыда, легко упустить из виду разнообразие «палитры» сознания: то, что я называю первичными эмоциями. Первичная эмоция – едва уловимый прилив и отлив энергии и информации, ощущаемый нами из-за регулярного изменения внутреннего состояния на протяжении дня. Иногда на этом фоне происходит привлекающее внимание событие, активирующее наше возбуждение, и интенсивность последнего создает внутри нас эмоцию, например злость или страх. И хотя такие универсальные, или категоричные, эмоции узнаваемы в любой известной культуре, они проявляются не так уж и часто. Сколько раз в течение дня вы испытываете четкое и однозначное чувство злости или страха? Скорее всего, не много. Во внутреннем мире царят очень тонкие и бесконечно меняющиеся состояния – первичные эмоции, окрашивающие субъективное восприятие жизни.

Анализ первичных и универсальных эмоций позволяет понять, как мы устанавливаем связь с другими людьми и с собой. Маленьким детям требуется сонастроенность с родителями, чтобы чувствовать себя безопасно в окружающем мире и знать, что о них помнят. Будучи родителями, мы настраиваемся не только на вспышки универсальных эмоций детей, но и на первичные эмоциональные состояния энергичности, внимательности, сосредоточенности, сонливости или подавленности. Родители, которые ждут проявления категоричных эмоций, упускают большинство возможностей для сонастроенности. Настроенность на первичные эмоции детей помогает им почувствовать глубокую связь с другими; резонируя с окружающими, они ощущают себя частью масштабного «мы».

Умение отслеживать свое внутреннее состояние и замечать первичные эмоции – непростой навык, приобретаемый нами в детском возрасте и развивающийся в течение всей жизни. Ощущение внутреннего потока энергии и информации – основа мыслительного восприятия. Когда мы только учимся обращать внимание на данный поток посредством внимания, которое наши родители обращают на нас, мы начинаем познавать собственное сознание. Однако Энн не представился случай научиться ощущать свой внутренний мир в спокойной и безопасной обстановке после того, как она потеряла маму и переехала от бабушки с дедушкой. Ей, как и многим из нас, пришлось специально искать способ, чтобы не видеть внутренний мир.

Ощущение осмысленности

Ощущение смысла формируется оценочными механизмами лимбических участков – непрерывным и весьма оперативным процессом сортировки происходящего в «релевантное – нерелевантное», «хорошее – плохое», «приближайся или избегай». Это вместе с сигналами из медиальной префронтальной коры помогает придать смысл событиям. Осмысленность сопровождается определенным ощущением, и в случае Энн вертикальная интеграция позволила бы ей стать восприимчивой к особому чувству важности, исходящему от ее внутреннего мира.

Кора и особенно ее фронтальные участки создают абстрактные репрезентации без какого-либо опосредования получаемых сигналов в подкорковых областях. Мы способны вспомнить слово «цветок», но не слышать его аромата, нарисовать цветок на холсте, но так и не оценить его фактуру и оттенки. Даже визуально-пространственные образы правого полушария оказываются стерильными в отсутствие доступа к подкорковым сигналам. Ведь есть же виртуозные музыканты, чья игра, однако, не трогает публику, ученые-литературоведы, равнодушные к поэзии, о которой пишут, и врачи, ставящие правильные диагнозы, но не устанавливающие эмоциональную связь с пациентами. Интеграция требует открытости, и тогда многочисленные уровни внутреннего мира проникают в поле осознанности без строгих ограничений.

Сами слова представляют собой абстрактные репрезентации, подобно островам, поднимающимся из моря ассоциативных значений. Возьмем, к примеру, слово «дочь». Если сказать «дочь» девушке, которая только что узнала, что беременна, оно вызовет у нее целый ряд ассоциаций и реакций. Это будут самые разные предположения: «с дочками весело», «дочери всегда ссорятся с матерями» или «мужчины предпочитают сыновей». Принесет ли ребенок все те радости, которые она испытывала в отношениях с собственной матерью, или, наоборот, всю горечь разочарования и замешательства?

При слове «дочь» может активироваться и заново переживаться вся жизнь самой девушки, со смесью старых и новых эмоций. Была ли она близка с мамой? Удалось ли ей найти свое «я», или мать доминировала над ней? Поставив себя на место своей матери, она задумается, каково ей было растить девочку. Как она реагировала на подростковый возраст дочери, на ее взросление, на превращение в женщину, на начало половой активности, на ее самостоятельную жизнь: благосклонно, враждебно или смущенно? И теперь, когда она сама готовится стать мамой, как ее собственная мать отнесется к новости о беременности?

Значение слова «дочь» включает все это и даже больше, в том числе и эмоциональные ассоциации.

Теперь задумайтесь о том, что слово «мама» значило для Энн. Как она могла сохранять открытость к возникающим ассоциациям, убеждениям, концепциям, проблемам развития и эмоциям? Такие элементы смысла, как поток чувств, захлестывали ее сознание, проникали в отношения, разрушали мозг. Был ли у Энн какой-то выбор? В ее ли силах было сказать: «Да без проблем, дайте мне как следует осознать боль от смерти мамы и невыносимое унижение, которому меня подвергала жена отца». Конечно, нет. Поэтому Энн нашла свой механизм выживания: она отрезала себя от смысла жизни. Хотя маневр и оказался эффективным в детстве, он воздвиг настоящую стену, отделяющую Энн не только от собственного внутреннего мира, но и от дочерей.

Защитная стена

Когда возникают сильные первичные чувства или конкретные категоричные эмоции, обычная реакция на них определяется опытом. Если вы росли в семье, где злость выражалась в приступах ярости, то у вас, скорее всего, появляется сильная тревога каждый раз, когда вы сталкиваетесь со злостью. В ответ на тревогу вы, вероятно, привыкли чувствовать беспомощность и замешательство, ведущие к ступору. Если вы привыкли бояться ярости, то заплачете и убежите; или же у вас появляется агрессивная реакция борьбы, и тогда на злость вы ответите собственной злостью. «Бей – беги – замри» – это эмоциональные реакции на ваши собственные эмоциональные реакции.

Помимо приобретенных реакций на частые эмоциональные угрозы у нас также имеются паттерны адаптации, помогающие справляться со сложными ситуациями и своими реакциями на них. Иногда их называют защитными механизмами, и они формируют матрицу личности, то есть то, как мы ощущаем собственный внутренний мир и взаимодействуем с другими. Вот общая схема защиты, с которой сейчас соглашаются многие психологи:

появление эмоциональной реакции -> возникновение тревоги/страха -> активация защиты

Это отключает эмоцию, или, по крайней мере, осознанность эмоции, что, в свою очередь, снижает интенсивность тревоги/страха и позволяет жить дальше. Именно поэтому защита полезна, а иногда просто необходима.

Защитные механизмы делятся на несколько видов. Или мы рационально рассуждаем о ситуации, минимизируя осознанность ощущений, переключаясь с правого, оперирующего чувствами полушария на логическое левое. Такую стратегию использовал Стюарт. Или же мы пытаемся игнорировать обстоятельства и искажаем собственное восприятие, чтобы видеть только положительную сторону: получается избирательное игнорирование, или, по мнению некоторых, оптимизм. Бывает даже, что он оказывается уместной стратегией. Как говорится, когда вокруг одни лимоны, сделай лимонад. Часть людей проецируют болезненное чувство на других и потом ненавидят их за это. Такая примитивная и деструктивная стратегия адаптации называется проективным самоотождествлением. В ней нападение – лучшая оборона.

Все защитные механизмы объединены одной идеей – попыткой не ощущать тревоги или страха, связанных с собственными чувствами. Обычно по такому принципу работает наш «автопилот» и паттерны реагирования, используемые ненамеренно или даже бессознательно. Решение, принятое Энн в яблоневом саду, на самом деле было проницательным моментом самоанализа. Уже позже намеренное подавление превратилось в автоматическое. В детстве у Энн отсутствовал способ сгладить сильнейшее внутреннее страдание, поэтому она не могла оставаться открытой и в целях адаптации просто «ушла в кору». После того как Энн заблокировала вертикальную интеграцию, основная функция ее тела свелась к поддержанию головы.

Внимание к телу

Нам с Энн предстоял уже четвертый сеанс, и я заранее отправил ей план терапии по итогам первых консультаций. Будучи доктором, она была заинтригована тем фактом, что ее адаптация в одиннадцатилетнем возрасте могла закрепиться в мозге на нейронном уровне.

Нам с Энн предстояло пройти долгий путь, чтобы она снова почувствовала себя восприимчивой, сумела настроиться на внутренний мир и по-новому открыть осознанность. Она была готова, и, хотя не знала точно, что именно ее ждет, она согласилась на несколько месяцев терапии. Я посчитал это хорошим началом и сказал, что нам понадобится время для изменения ее синапсов, изъятия старых паттернов и создания новых. Я добавил, что осознанное восприятие послужит тем «скальпелем», которым мы «перекроим» ее нейронные пути. Энн очень понравился такой образ, и ей захотелось побольше узнать о данной теме. Теперь я точно знал, что привлек ее внимание – первый шаг на пути к трансформации сознания и мозга был сделан.

У меня из головы не выходило одно из недавних исследований. Базальное ядро – участок, примыкающий к стволу, – имеет нейронные проекции, выделяющие в кору вещество под названием «ацетилхолин». Ацетилхолин – это нейромодулятор, и его наличие позволяет любым одновременно активирующимся нейронам укрепить связи между собой. Согласно одной теории, мы можем концентрировать осознанное внимание, чтобы стимулировать базальное ядро на производство ацетилхолина, таким образом повышая эффективность нейропластичности и процесса овладения каким-либо навыком. Этот механизм помогает объяснить, почему концентрация внимания способствует изменениям в мозге.

Однако с Энн я не хотел отвлекаться на подробности того, как осознанность способствует нейропластичности, и сказал ей только то, что в процессе совместной работы она откроет для себя силу внимания. Мы сделали основное упражнение, где осознанное внимание направляется на дыхание, и попрактиковали медитацию в движении. Я надеялся, что за счет данных техник Энн, как и Джонатан, тоже станет ощущать себя лучше и быть спокойнее, а со временем ей удастся укрепить те участки мозга, которые пока не позволяли ей осознать свои чувства. Как и в случае со Стюартом, мы использовали концентрацию внимания для стимуляции активности и роста участков, не получивших достаточного развития в детстве. У Энн ими являлись каналы интероцепции (ощущения внутреннего мира) и саморегуляции.

Поскольку укрепление новых синаптических связей требует регулярного «срабатывания» нейронов, то еженедельной часовой терапии было недостаточно, поэтому Энн практиковалась и дома.

На нашей следующей встрече я предложил провести «сканирование» тела, чтобы Энн начала осознавать его в безопасной обстановке. Я попросил ее закрыть глаза и мысленно заглянуть внутрь. Все шло нормально, пока центр внимания перемещался от ступней к икрам и затем к бедрам. Я был особенно осторожен, когда мы перешли к области таза. Именно здесь тревожность иногда проявляется с особой силой, но у Энн проблем не возникло. Мы перешли к животу и спине, и по-прежнему все было хорошо.

Но как только мы коснулись грудной клетки, дыхание Энн стало прерывистым, и у нее затряслись руки. Она сжала пальцы и оперлась руками на подлокотники стула, будто пыталась удержать какое-то чувство. Потом она открыла глаза и пожелала остановиться: она задыхалась и выглядела очень испуганной. Энн прыгнула из оцепенения сразу в хаос.

Я даже думал, что у нее началась паническая атака. Мы прервали упражнение, и Энн продолжила сессию с открытыми глазами. Постепенно ее возбуждение спало. Она сказала, что не хочет обсуждать произошедшее и ей просто не понравилось «сканирование». Я подумал, что нужно подождать еще немного, пока у Энн не появится больше внутренних ресурсов. Они позволят ей справляться со сложными ощущениями, и тогда мы вернемся к грудной клетке – этому важному источнику информации о теле. Согласно исследованиям, концентрация на теле может вызывать одновременно и физиологические, и эмоциональные реакции, но природа возникших у Энн ощущений пока не была ясна. Я надеялся разобраться со временем.

Создание внутренних ресурсов

«Сканирование» привело к такой сильной тревоге, что у Энн началась паника, поэтому я искал более мягкий способ познакомить ее с осознанностью тела. В начале нашей следующей сессии я попросил ее медленно сжимать и разжимать пальцы, просто наблюдая за этими действиями. Мы повторили медитацию в движении, и Энн пыталась выявить ощущения в ступнях, не закрывая глаз.

Затем я предложил ей придумать «безопасное место». Сначала ей ничего не приходило в голову. Я пояснил, что это может быть какое-то пространство из воспоминаний: куда она ездила на каникулы, любимая комната в доме или какое-то воображаемое место, где ей было бы спокойно. Наконец, Энн назвала небольшую бухту на пляже рядом с университетом, где она училась. «Я часто ходила туда, чтобы просто посмотреть на волны, – сказала она. – Звук волн, то, как они наступали и отступали, изгиб линии пляжа, синее безоблачное небо – это помогало мне почувствовать, что все в порядке». Я попросил ее побыть какое-то время в бухте, впитывая образы, звуки и ощущения. После Энн нужно было сконцентрироваться только на теле и описать свои ощущения. Когда она ответила, что ей хорошо, я продолжил: «Сохраняя осознанное внимание к телу, просто почувствуйте возникающие ощущения». Мне хотелось, чтобы у Энн появилась нейронная связь между образом безопасного места и осознанием ощущений в теле.

Такую технику применяют в нескольких направлениях телесно ориентированной психотерапии, и она преследует совершенно иную цель, чем работа с воображением, которую мы проделывали, например, со Стюартом. Энн смогла почувствовать и выразить то, что ощущало ее тело. Она рассказала, что живот казался мягким, лицо – расслабленным, а дыхание – легким. Она чувствовала сердце и пояснила, что оно билось «спокойно и размеренно». И если во время «сканирования» у нее случилась паника, то сейчас Энн находилась в состоянии восприимчивости. Мы задействовали префронтальную кору, помогающую отслеживать внутреннее состояние и управлять им.

Есть еще одна техника для повышения восприимчивости, часто используемая мной, – систематическое напряжение и расслабление отдельных групп мышц во всем теле. Существуют и другие, например билатеральная стимуляция, во время которой нужно или слушать звуки, доносящиеся попеременно то слева, то справа, или аккуратно постукивать по правой и левой стороне тела^{19}. Некоторые исследователи считают, что это не только позволяет расслабиться, но и повышает чувствительность к мысленным образам. Однако Энн комфортнее всего было находиться в той воображаемой бухте и выполнять осознанное дыхание. Мы продолжали практиковать его для перехода Энн от реактивности к рецептивности, то есть восприимчивости окружающего усилиями сознания.

Мне хотелось, чтобы весь ее опыт, связанный с телом, был исключительно положительным, поэтому на следующем этапе я предложил упражнение с цветами, вызывающее различные чувства и состояния. Для него я использую очки с разноцветными линзами. Цвет – важный эмоциональный стимул для многих людей, но Энн нужно было сосредоточиться именно на телесных ощущениях. Это казалось довольно безопасным способом стимуляции осознанности, а некоторые пациенты вообще считали его игрой. Первый набор линз был зеленого цвета, и никакой реакции Энн не последовало. «Все как обычно: пусто», – резюмировала она. Но, надев другие очки, с фиолетовыми линзами, она воскликнула: «О, как странно!» Энн сказала, что ощутила «покалывание прямо здесь», показывая на верхнюю часть грудной клетки.

После этого Энн говорила, что с каждым новым цветом ощущения в теле меняются. Красный вызывал импульсы в руках и ногах, «как будто бегают муравьи»; синий – чувство опустошенности в животе, «как дыра»; желтый провоцировал сдавленность в горле. Такое упражнение – не тест, потому что у каждого человека своя реакция. Смысл заключался в том, чтобы спровоцировать у Энн контрастные ощущения, на которые она начала бы реагировать.

Энн очень радовалась новообретенной способности замечать изменение внутреннего состояния, и мы провели значительную часть занятия, экспериментируя с очками. Нейтральный подход позволил Энн научиться подбирать слова для ощущений в теле. Но когда я упомянул, что в следующий раз нам стоит вернуться к «сканированию», она испугалась и засомневалась. «Я не хочу снова паниковать, – сказала она, прикрывая сердце рукой, будто защищая его. – Я не в силах совладать с этими какими-то неправильными чувствами».

Я напомнил Энн, что теперь у нее есть внутреннее «убежище», куда она всегда может спрятаться, и заверил ее, что мы будем двигаться медленнее. На тот момент она еще опасалась входить в мир детских воспоминаний. Однако Энн ждал сюрприз: она уже умела справляться с тем, что раньше казалось ей невыносимым.

Расширение границ терпимости

Часто эффективность личностных изменений и в психотерапии, и в жизни зависит от степени расширения границ терпимости, за счет чего мы сохраняем эмоциональное равновесие в стрессовых ситуациях, которые раньше заставали врасплох.

Представьте пространство терпимости как полосу возбуждения любого типа, в рамках которой человек нормально функционирует. Эта полоса бывает широкой или узкой. Если определенные переживания выталкивают нас за ее границы, мы погружаемся в депрессию или в состояние хаоса. Узкое пространство терпимости ограничивает нашу повседневную активность.

В нашей жизни имеется несколько пространств терпимости. Более того, у каждого из нас они отличаются. Например, я хорошо переношу грусть и нормально функционирую, даже когда я сам или окружающие испытывают большое горе. Но кого-то сводит с ума даже малейшее проявление тоски. И наоборот: я с трудом терплю злость, даже в виде разговора на повышенных тонах, а для некоторых такое общение не представляет проблеми даже является нормой.

Вы, возможно, видите в ней способ «разрядить обстановку» и двигаться дальше. В общем, внутри наших границ терпимости мы остаемся восприимчивыми, а за его пределами становимся реактивными.

Пространство терпимости во многом совпадает с рекой интеграции. По мере развития майндсайта пространство терпимости расширяется, и мы начинаем яснее видеть происходящее и с готовностью его принимать.

Не заглядывая в сознание, мы только сужаем границы терпимости вокруг определенной эмоции. В итоге мы или разрушаем границы пространства и попадаем в хаос реактивности, или избегаем проблемных ситуаций, ограничивая свою жизнь, не понимая, почему так поступаем, и не давая себе возможности избавиться от внутренней скованности и позволить расти над собой. Чтобы расширить границы терпимости, стать более адаптивными и спокойнее относиться к неприятным обстоятельствам или чувствам, необходимо изменить ассоциации, закрепившиеся в нейронных сетях.

Целительная сила присутствия

Присутствие заботливого и близкого человека, хорошо чувствующего наш внутренний мир, часто является ключом к расширению границ терпимости. Поскольку в детском возрасте у Энн не было такого человека, ее способность к осознанию телесных ощущений и первичных эмоций сузилась. Блокирование доступа к подкорковым сигналам когда-то было механизмом выживания, но теперь оно ограничивало ее жизнь. Если бы мы добились того, что мой внутренний мир резонировал бы с ее, это помогло бы Энн отслеживать и понимать ощущения.

Если помните, резонансные каналы содержат зеркальные нейроны, благодаря которым Энн была бы способна имитировать мое спокойствие в напряженные моменты. Тогда она находилась бы в достаточной безопасности, чтобы ощущать собственные чувства. Именно таким образом при личном контакте мы инициируем долгосрочные синаптические трансформации, остающиеся и в те моменты, когда мы одни. Поэтому, продолжая выполнять упражнения дома, Энн могла закрепить эти изменения.

В начале нашей следующей встречи я снова предложил Энн вернуться к «сканированию». К тому моменту мы работали с ней уже десять недель, в течение которых она исправно выполняла «домашнюю работу», и у нас установились доверительные и благоприятные для сотрудничества отношения. Кроме того, здоровью Энн ничего не угрожало: врач проверил ее сердце и не обнаружил никаких проблем. Тем не менее я начал «сканирование» постепенно, чтобы дать Энн достаточно времени направить осознанное внимание на едва уловимые ощущения в коленях, на бедрах и в животе. Когда мы дошли до грудной клетки, ее снова охватила паника. У Энн скривилось лицо, и она положила левую руку на сердце. Потом она открыла глаза и попросила остановиться. Я напомнил ей, что, независимо от возникающих ощущений, она всегда в силах вернуться к осознанности дыхания или в «убежище». Приближаясь к краю, она могла сместить внимание на образ безопасного места – бухты – и понаблюдать за движением волн. Энн закрыла глаза, сосредоточилась на дыхании, и ее лицо постепенно расслабилось. Потом она снова посмотрела на меня и сказала: «Спасибо».

Я предложил ей сделать паузу и подождать, пока новое ощущение открытости не наполнит ее. По мере того как все тело Энн успокаивалось, я попросил ее отметить, как использовать центр внимания для физического и эмоционального умиротворения.

Энн сказала, что готова «нырнуть», и мы вернулись к «сканированию». Когда мы снова дошли до грудной клетки, снова появились признаки паники, но на этот раз Энн почувствовала их из «более отдаленного места». Она поняла, что можно просто оставаться со своими ощущениями, которые в скором времени изменятся и станут менее подавляющими.

У паники имеется очень странное свойство: когда мы «опираемся» на нее, она ослабляет хватку. Рефлексия позволяет нам приблизиться к происходящему, а не отдалиться от него. Когда у нас получается «оставаться рядом» с определенным чувством, разрешить ему побыть в поле осознанности, то мы узнаем, что оно, даже будучи сильным и угрожающим, появляется и исчезает, как набегающие на берег и затем отступающие волны. Паника – всего лишь набор срабатывающих нейронов в мозге. Умение открыто реагировать на нее дается нелегко, но это важный шаг на пути к разрушению защитных стен, построенных нами самими.

Мудрость тела

Что открылось Энн, когда она научилась противостоять тревоге и регулировать ее, расширив границы терпимости? Какие образы и мысли выбрались наружу? Вернувшись к «сканированию», Энн снова почувствовала волну холода в груди, и она провела несколько минут в «бухте».

Когда она находилась там, в ее сознании возникли образы отца и приемной матери. Она испугалась их лиц и задумалась, была ли эта паника из-за их плохого отношения к ней. Энн снова сосредоточилась на дыхании, но ее начало трясти, лицо напряглось, и по щекам потекли слезы. «Я вижу фотографию, но я не помню ее. Это единственная оставшаяся у меня фотография. На ней изображены мы с мамой». Энн открыла глаза, посмотрела на меня и сказала: «Она лежит у меня где-то в шкафу, я не разглядывала ее уже много лет». Казалось, она испытала облегчение, но вместе с тем обессилела.

Чтобы убедиться, что мы досконально изучили негативные ощущения в области сердца, на следующей встрече мы опять провели «сканирование» тела. Энн почувствовала тяжесть в груди, у нее появился комок в горле и выступили слезы. Но паника постепенно уменьшалась: она больше не сдерживалась защитными реакциями и свободно двигалась к логическому завершению. Растворившись, паника приоткрыла глубоко скрытую эмоцию – сильную грусть. Теперь Энн нужно было разрешить ощущениям утраты и горечи разворачиваться в их собственном ритме.

На другой сессии Энн позволила образу с фотографии – маме, которая держит свою дочь на руках, – наполнить пространство осознанности. Поначалу слезы у Энн текли медленно, и она их не замечала и не смахивала. Но затем она дала волю чувствам и начала бесконтрольно рыдать, так что ее тело согнулось пополам. При помощи невербальных сигналов – синхронного дыхания, например – я показал ей, что я рядом. Когда она открыла глаза и мы посмотрели друг на друга, я заметил, что у меня тоже выступили слезы.

«Я знаю, это звучит странно, – сказала Энн, необычайно мягко глядя на меня, – но я чувствую присутствие мамы; я знаю, что она здесь, со мной».

Потом Энн рассказала мне сон, увиденный накануне нашей встречи. «Мне ничего не снилось лет десять, и это было очень странно», – добавила она. Один из важных способов интеграции воспоминаний и эмоций – сны. Они появляются, когда корковое подавление ослабляется в достаточной степени, чтобы подкорковые лимбические участки и ствол могли вдоволь «наиграться» с воображением. Сновидения – это смесь воспоминаний, которые мы пытаемся осмыслить, обрывков прошедшего дня, сенсорных сигналов и просто случайных образов, генерируемых во время фаз быстрого сна.

Для меня тот факт, что подкорковые участки Энн наконец начали отправлять сигналы в спящий мозг и она даже помнила их после пробуждения, был хорошим знаком.

«Во сне я плыла к берегу, но начался отлив, и я не могла его побороть. Мои ноги были привязаны к лодке, идущей в море, но я пыталась плыть обратно к берегу. Я изо всех сил гребла руками, но уставала все сильнее. Лодка продолжала плыть, и я перестала видеть берега. Я проснулась в панике. Это было ужасно».

Я попросил ее рассказать подробнее о ее чувствах во время пробуждения и что приходило ей в голову прямо сейчас.

«Не знаю, наверное, я просто слишком устала».

Но спустя неделю Энн описала второй сон, а также показала записи из дневника, который начала вести. «Я опять в воде. Теперь я вижу берег, но лодка снова движется в открытое море. Я чувствую, что точно утону. Но тут я трогаю ногу – мне кажется, я действительно сделала это во сне и она была теплой – и снимаю веревки. Я высвобождаю ноги и начинаю изо всех сил ими работать. Наконец, я добираюсь до берега и падаю на теплый песок. Я помню, что просто смотрела на небо и солнце и чувствовала себя в безопасности. Потом я проснулась, испытав большое облегчение».

На этот раз Энн легче разговаривала о значении этих образов, и мы исследовали охватившую ее беспомощность, сменившуюся облегчением.

Образы исцеления

В начале следующей встречи Энн протянула мне большой конверт. Она нашла фотографию двухлетней себя с мамой. Она поведала, что, женившись во второй раз, ее отец уничтожил все напоминания о своей первой супруге и никогда не говорил о ней. И только после того как Энн отправилась в колледж, она наконец навестила бабушку и дедушку и получила от них эту фотографию.

Но в конверте лежало два снимка: оригинал и более крупная его версия. Энн отсканировала старую карточку и на компьютере удалила отца, скрывающегося на заднем плане. «Я хочу сохранить ту часть воспоминания, от которой испытываю теплоту, – пояснила Энн. – Мне не нужно привязывать себя к противной жене отца или к его горю».

На фотографии маленькая Энн с мамой сидели в старомодном кресле с подголовником. Энн, расположившись на коленях, с восторгом протягивала правую руку к камере, а левой держалась за мамины руки. Мама смотрела на дочь и улыбалась, явно наслаждаясь ее обществом. Казалось, что время остановилось: ребенок был в безопасности, у мамы на руках, но с интересом глядел на окружающий мир.

Но я заметил в глазах мамы Энн некоторую грусть. У нее обнаружили рак, когда Энн исполнилось полтора года. «Я с трудом представляю, насколько ужасно ей было сознавать, что она не сможет обо мне заботиться и наблюдать, как я расту».

В течение следующих недель Энн размышляла о тяжелых переживаниях отца. Бабушка и дедушка рассказывали ей, как сильно он любил жену и как ее смерть разрушила его. Однажды Энн произнесла: «Наверное, он сделал все возможное, чтобы справиться с горем, когда ее не стало. Он был молод, всего двадцать шесть. Но я все еще не понимаю, почему он просто исчез, а потом женился на такой ведьме. Когда ушла мама, отец в некотором роде умер вместе с ней».

Скорбь Энн развивалась своим чередом, когда она стала более открытой к чувствам – любви, утрате, замешательству, злости и даже прощению.

Энн решила продолжать сеансы психотерапии дольше, чем собиралась сначала. По ходу нашей совместной работы ее жизнь начала наполняться энергией, которой ей не хватало несколько десятилетий. Энн занялась спортом. Учащенное сердцебиение беспокоило ее значительно реже, а потом и вовсе прекратилось. Она начала встречаться с некоторыми коллегами вне работы. Кроме того, она нашла время, чтобы «просто побыть» с дочерями, и обнаружила, что им тоже нравилось рисовать. Вместо посещения офиса в выходные она планировала разные занятия с детьми. «Я знаю, что они не так уж и долго пробудут со мной», – пояснила она.

Сейчас присутствие Энн в комнате ощущается сильнее. Она держится по-другому, ее движения стали плавными и расслабленными, и она комфортно чувствует себя в своем теле. Теперь Энн распускает волосы. И еще она сказала, что больше не чувствует пустоты внутри.

8
Узники прошлого
Память, травма и восстановление

Я находился рядом с Брюсом и ждал его схватки с противником, благодаря судьбу, что он видел во мне друга, а не врага. С камуфляжной раскраской на лице он больше походил на увлеченного игрой четырехлетнего ребенка, чем на 34-летнего ветерана. Тем не менее ужас, читающийся в его глазах, и сила, сосредоточенная в его 90-килограммовом и почти двухметровом теле, делали нашу ситуацию реальной.

Брюс был одним из многочисленных солдат, вернувшихся из Вьетнама изувеченными изнутри. Наши пути пересеклись под кроватью в Брентвудской больнице для ветеранов в Лос-Анджелесе, куда Брюса госпитализировали с посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР) – болезнью, только за несколько лет до этого получившей название. На тот момент я только пришел в психиатрическое отделение стажером, и Брюс оказался в числе моих первых пациентов. Я совершенно не рассчитывал, что он схватит меня за лодыжки, затащит в свою «пещеру», бросит мне метлу и прокричит: «Стреляй, если они начнут атаковать!»

Не было ни малейших сомнений, что Брюс находился в вымышленном мире. Но я думал, что это была не детская игра, а какая-то часть памяти, вышедшая из-под контроля. Фрагмент прошлого, будучи в его сознании вполне живым и реальным, наводил на него – да и на меня – ужас. Брюс так долго вглядывался в комнату, что, казалось, мог начаться и закончиться уже целый сезон тропических муссонов. Иногда Брюс замечал надвигающегося на нас врага и пытался отогнать его метлой. Он был благодарен мне за помощь и сказал, что мы хорошая команда.

Через час, проведенный в страхе и тревожной бдительности, хватка Брюса постепенно ослабла, сдавленный и грубый голос замолк, его лицо смягчилось, и он тихо застонал. Я помог ему выбраться из-под кровати и укрыл его одеялом, чтобы он почувствовал себя в безопасности, и сидел рядом, пока он не уснул.

Я совершенно не знал, что делать, и меня трясло. В таком состоянии я добрел до поста медсестры и рассказал ей о случившемся. «А, да у Брюса всего лишь вспышки», – прокомментировала она, искренне пытаясь мне помочь.

Позже в тот день у меня была назначена часовая консультация с моим профессором, и я спросил его, что же такое вспышка. «Это травмирующее воспоминание из прошлого, преследующее человека в настоящем, – ответил он. – На самом деле мы не знаем механизм его работы». Меня, однако, такой ответ не удовлетворил.

Я помнил, что человек способен избирательно концентрировать внимание на воображаемом мире и временно отказываться от критического восприятия, чтобы полностью погрузиться в него. Некоторые называют это нормальной диссоциацией – то есть добровольной приостановкой восприятия реальности и погружением в собственные фантазии. Такое поведение типично для детей, увлеченных игрой, и мы все в какой-то степени сужаем область внимания до одного сегмента впечатлений, ограничивая осознанность. Конечно, в повседневной жизни мы способны выйти из этого состояния и, например, пойти ужинать, когда нас позовут. Но на моих глазах разворачивалась совсем иная ситуация.

Для Брюса проведенный под кроватью час вовсе не являлся частью прошлого. Для него это происходило в настоящем, и он внедрял новые объекты – метлу, «пещеру» под кроватью, меня – в свои впечатления. Он не просто погрузился в воспоминания или воображение: давно минувшие чувства, образы, звуки и поступки ожили в его сознании и переплелись с действительностью. Я четко понимал, что это его воспоминания, но для него они утратили соответствующий «ярлык», а то и вовсе никогда не имели его.

До недавнего времени мы только гадали о принципах работы памяти и механизмах, формирующих восприятие реальности. Мне представлялось, что вспышки все туже затягивают удавку вокруг истерзанного сознания Брюса и разрывают его на части.

На следующей неделе мне сообщили, что кто-то нашел под кустом у входа в здание настоящие гранаты. Брюс утверждал, что ничего о них не знает. Однако вскоре в его шкафчике обнаружили чеку от гранаты, и не одну, и Брюса поместили в закрытое отделение, а затем и вовсе перевели в другую больницу. У меня больше не было возможности работать с ним. Я до сих пор иногда думаю, частью какого искаженного воспоминания являлись те гранаты.

Как формируются и возвращаются воспоминания

За прошедшие с моей встречи с Брюсом годы появилось большое количество научных работ, снабдивших нас некой системой для понимания и лечения ПТСР. К концу 1980-х годов несколько исследовательских центров добавили еще пару кусочков в общую мозаику функционирования нашей памяти. Данные открытия помогли сформировать видение психологической травмы и ее терапии с точки зрения межличностной нейробиологии, которое я представлю вам дальше. Скорее всего, мы уже не в силах сделать что-то для Брюса, но десятки тысяч солдат возвращаются с новых войн, и их сознание нуждается в экстренной помощи. Еще больше людей с неинтегрированными психологическими травмами, которые проникают в их повседневные отношения, подрывая эмоциональную устойчивость и ограничивая их жизнь. При этом они часто не осознают происходящее. Элисон, с которой вы познакомитесь чуть позже, – как раз яркий пример. Она была одной из моих первых «долгосрочных» пациенток, и ее лечение приблизило меня к пониманию того, как исправить разрушенное травмой существование.

Чтобы понять травматичные воспоминания, стоит проанализировать функционирование памяти. Воспоминание – это механизм, заставляющий впечатления, полученные в настоящем, влиять на нас в будущем.

Для мозга новый опыт означает спонтанную активность нейронов (см. главу 2, раздел «Мозг: инструкция пользователя»). Когда с нами что-то происходит, кластеры нейронов включаются в действие, передавая дальше электрические импульсы. Работа гена и выработка протеина создают новые синапсы, укрепляют существующие, изменяют наборы выделяемых рецепторами нейромедиаторов и стимулируют рост новых нейронов. Они также приводят к уплотнению изолирующей миелиновой оболочки вокруг соединительных волокон и повышают скорость передачи электрического импульса^{20}.

Как известно, передающие импульсы нейроны связываются вместе^{21}. Относительно памяти кодирование опыта происходит, когда нейроны срабатывают группами^[39]. Чем чаще активируются кластеры нейронов, тем вероятнее, что и в будущем они будут «включаться» вместе. Импульс, провоцирующий извлечение воспоминания – внутреннего (мысли или чувства) или внешнего события, вызывает каким-то образом у мозга ассоциацию со случаем из прошлого. Мозг работает как своего рода прогнозирующее устройство: он постоянно готовится к будущему на основании прошлого. Воспоминания обусловливают наше восприятие настоящего за счет «фильтра», через который мы смотрим и автоматически предполагаем, что произойдет дальше. Так, паттерны, кодируемые нами внутри воспоминаний, действительно предопределяют наше восприятие и взаимодействие с окружающим миром.

У механизма извлечения воспоминаний имеется важное свойство. Его удалось тщательно изучить только в последние двадцать пять лет: когда мы достаем из внутреннего хранилища закодированное воспоминание, оно не обязательно распознается как нечто из прошлого.

Возьмем, к примеру, катание на велосипеде. Вы садитесь на велосипед и просто едете, а в мозге срабатывают кластеры нейронов, позволяющие крутить педали, держать равновесие и тормозить.

Это один тип воспоминания: событие в прошлом (попытки научиться кататься на велосипеде) повлияли на ваше поведение в настоящем (вы на нем катаетесь), но вы не ощущаете сегодняшнюю велопрогулку как воспоминание о том дне, когда у вас впервые получилось это сделать.

Если же я попрошу вас припомнить самое первое катание на велосипеде, вы задумаетесь, просканируете хранилище памяти, и, допустим, у вас возникнет образ папы или старшей сестры, которые бежали за вами, вы вспомните страх и боль от первого падения или восторг от того, что вам удалось-таки добраться до ближайшего поворота. Когда такие профили заполняют поле осознанности, вы точно знаете, что вспоминаете что-то из прошлого.

Два типа обработки воспоминаний тесно связаны в нашей повседневной жизни. Те, что помогают нам крутить педали, называются имплицитными воспоминаниями, а способность вспомнить день, когда мы научились кататься, – эксплицитными воспоминаниями.

Я подчеркиваю это потому, что обычно под словом «воспоминание» понимается эксплицитный вариант. Однако недавние исследования мозга позволяют нам понять данные различия. Они также помогают разобраться, как имплицитная память влияет на наше настоящее таким образом, что мы даже не осознаём воздействия прошлого. Именно эти открытия наконец позволили понять причину, по которой Брюса преследовали воспоминания.

Давайте начнем с самого начала: с имплицитных воспоминаний, возникающих еще до нашего появления на свет.

Имплицитная память: основные фрагменты головоломки ментального опыта

Оба раза, когда моя жена была беременна, я часто пел детям старую русскую песню, которую слышал от бабушки. В ней ребенок описывает любовь к жизни и к маме: «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо, пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я». Я пел ее по-русски и по-английски на последнем триместре беременности супруги, потому что в это время слуховая система плода уже достаточно развита для восприятия звуков сквозь амниотическую жидкость. Потом, когда детям исполнилась неделя, я провел с каждым из них эксперимент, для чего пригласил коллегу. (Я знаю, что это не было контролируемое исследование, но зато мы повеселились.) Не говоря ему, какую именно песню я пел беременной жене, я спел по очереди три разных. Не было никаких сомнений: когда дети слышали знакомые мелодию и слова, они открывали глаза шире, становились активнее, и мой коллега легко определил изменения в их уровне внимания. Так, в мозге детей записалось перцептивное воспоминание. (Сейчас они не разрешают мне петь. Наверное, сквозь плаценту мой голос казался лучше.)

Мы кодируем имплицитные воспоминания на протяжении всей жизни, и многие исследователи считают, что в первые восемнадцать месяцев мы фиксируем только их. Ребенок кодирует запахи и звуки, связанные с домом и родителями, ощущение голода в животе, упоительный вкус теплого молока, страх громких и злобных голосов и то, как напрягается тело мамы во время визита одного родственника. Имплицитная память зашифровывает впечатления, эмоции и телесные ощущения, включая появляющиеся по мере нашего роста умения ползать, ходить, разговаривать или кататься на велосипеде.

Имплицитная память также использует способность мозга обобщать на основании опыта, и именно таким образом мы создаем ментальные модели на базе повторяющихся событий. Это уже сложнее связывания нейронов, активирующихся одновременно. Наш мозг подытоживает и объединяет похожие события в одну прототипную репрезентацию, называемую схемой. Если мама обнимает маленького сына каждый вечер, приходя с работы домой, у него в голове появится ментальная модель, в которой возвращение мамы наполнено лаской и чувством единения.

Наконец, имплицитная память формирует механизм актуализации установки, с помощью которого мозг готовится к определенной реакции. Когда мама приходит домой, сын ожидает, что она его обнимет. Его внутренний мир подготовлен к восприятию жеста, и он начнет тянуть руки вверх, как только услышит звук подъехавшей машины. Когда мы становимся старше, актуализация установки продолжает работать, но уже для более сложного поведения. Если вы научились плавать, то, надевая купальник или плавки, вы автоматически активируете поведенческий репертуар плавания и, прыгнув в бассейн, будете полностью готовы плыть.

Перечисленные шесть сфер имплицитной памяти: восприятие, эмоции, телесные ощущения, поведение, ментальные модели и актуализация – это основные детали мозаики сознания. Они определяют, как прошлое продолжает влиять на нас в настоящем. После получения опыта остаются синаптические связи, формирующие и фильтрующие ощущения в текущий момент. Используя имплицитные элементы из прошлого, мозг – ассоциативный орган и прогнозирующее устройство – постоянно готовит нас к будущему.

Вот три уникальные черты имплицитной памяти:

1. Нам не требуется осознанное внимание, чтобы создать или закодировать имплицитное воспоминание.

2. Когда имплицитное воспоминание извлекается из хранилища, мы не осознаём, что оно из прошлого.

3. Имплицитное воспоминание не требует участия гиппокампа.

Подробнее разобравшись с каждой из особенностей, мы разгадаем загадку мучивших Брюса вспышек.

Неосознанное кодирование

Если вы когда-нибудь участвовали в качестве добровольца в классическом эксперименте на распределение внимания, то помните, что он, скорее всего, проходил следующим образом: исследователь дал вам наушники, через которые слышались разные звуковые дорожки, и попросил следить только за левым ухом. Через минуту вас спросили, что вы услышали. Вы говорили, например, что кто-то зачитывал список животных в зоопарке. Голос был мужской или женский? Мужской. Хорошо. А что вы слышали правым ухом? Какое-то невнятное мычание, говорите вы. А способны ли вы предположить, был это мужской или женский голос? Нет, даже этого не скажу.

Затем исследователь проводит так называемый непрямой тест на проверку памяти, и оказывается, что информация из правого наушника действительно попала в ваше сознание и повлияла на имплицитную память. Вы не в силах вспомнить, что правым ухом вы услышали женский голос, перечислявший названия цветов. Но если вам дать задание на заполнение пробелов в словах, например «р_ _а», то вы с большей вероятностью вставите буквы «о» и «з», чем какие-либо другие, даже не понимая причины. А если бы вы услышали список овощей, вам бы почти наверняка пришло в голову написать буквы «е» и «п», чтобы получилось слово «репа». Так в языковых центрах мозга проявляется актуализация.

Когда правое ухо невольно воспринимало данные, мозг зафиксировал их в виде перцептивных имплицитных воспоминаний. В таких случаях информация не проходит через гиппокамп – кластер нейронов в форме морского конька, расположенный в лимбической доле, связывающий удаленные участки мозга и подключающий направленное внимание.

Имплицитные воспоминания остаются в сознании, но не «помечаются» как продукт прошлого, что довольно сильно отличает их от идеи подсознательной памяти, подразумевающей нечто глубокое, недоступное, подавляемое и скрытое. Вновь активированное имплицитное воспоминание является полностью осознанным, просто оно не сопровождается ощущением припоминания.

Вся эта информация нелегко дается даже студентам-медикам. Поэтому позвольте мне поделиться классической историей врача-невролога по имени Клафар и его неудачливой пациентки. Дело происходило в XIX веке. Пациентка мадам Икс могла без проблем поддерживать с доктором беседу о текущих событиях, но, если он выходил из комнаты и возвращался через несколько минут, она не узнавала его и не помнила об их разговоре. Ему снова приходилось представляться и начинать заново. Однажды доктор Клафар спрятал в ладони булавку, и, когда он поприветствовал мадам Икс, пожав ей руку, она укололась и вскрикнула. В следующий раз доктор Клафар снова протянул ей руку, но мадам Икс отпрянула. На вопрос, почему она так повела себя, она ответила: «Иногда доктора делают больно».

Это хороший пример ментальной модели, построенной на имплицитном воспоминании. Утверждение «иногда доктора делают больно» возникло как вполне осознанное убеждение, однако мадам Икс не знала, что оно основано на прошлом опыте.

Имплицитные ментальные модели, имеющиеся в сознании каждого, фильтруют все наши впечатления и существенно влияют на наше отношение к самим себе и к другим. Они проявляются в виде ощущений в теле, эмоциональных реакций, перцептивных склонностей или поведенческих реакций.

Если, например, вас взяли в школьную софтбольную^[40] команду, а ваши родители никак не отреагировали на вашу радость по этому поводу, ощущение неодобрения может распространиться на другие виды спорта и потом вернуться, когда уже ваши дети проявят интерес к физической активности. Или, например, ваши родители всегда осознанно избегали явных негативных комментариев по поводу людей других рас или религий, но тем не менее вы улавливали невербальные сигналы раздражения, напряжения или отвращения, приводя домой друга иной культуры.

И хотя имплицитные ментальные модели присутствуют у всех, благодаря майндсайту мы в силах освободиться от их скрытого, но мощного влияния. Глубокое и четкое видение внутреннего мира позволяет нам сконцентрировать осознанность таким образом, чтобы укрепить интеграцию памяти. В результате эти отдельные элементы имплицитной мозаики прошлого соединяются в более сложную, гибкую и адаптивную форму эксплицитной памяти.

Эксплицитная память: собирая мозаику сознания

Эксплицитная память проявляется на втором году жизни. Хотя в дошкольном возрасте дети имеют довольно яркие воспоминания о своем более раннем возрасте, становясь взрослыми, они помнят довольно мало из того, что происходило раньше пяти или шести лет. (Это явление называют детской амнезией.) Эксплицитное кодирование зависит от способности концентрировать внимание и интегрировать элементы пережитых событий в фактические или автобиографические репрезентации. Оно позволяет нам создать каркас знаний о мире, других людях и о себе, которые мы с легкостью вспоминаем, категоризируем и о чем без труда рассуждаем. Родители инстинктивно укрепляют данную способность у маленьких детей, прося их рассказать о вчерашнем походе в зоопарк или о том, что они видели на детской площадке утром.

Когда мы извлекаем эксплицитное воспоминание, у нас действительно появляется ощущение, что мы переносим в свое пространство осознанности что-то из прошлого. Если я попрошу вспомнить ваш последний день рождения, вы, вероятно, скажете, где вы его отмечали, какой был день недели и кто присутствовал на празднике. Ваши внутренние образы связаны одновременно с фактами и самоощущением внутри конкретного эпизода из прошлого. Это примеры двух типов эксплицитных воспоминаний: фактических и эпизодических. История Стюарта демонстрирует, что некоторым проще вызывать один тип воспоминаний, чем другой.

В течение жизни мы аккумулируем эпизодические воспоминания в более крупные кластеры, укладывая их вдоль временной шкалы. Они называются автобиографической памятью. Благодаря ей вы способны сравнить свой десятый и двадцатый дни рождения и составить связный рассказ о собственной жизни – нарратив.

По мере развития гиппокампа мы можем формировать фактические и эпизодические воспоминания. Гиппокамп развивается на протяжении всей жизни, поскольку он продолжает собирать эксплицитные воспоминания, позволяющие нам узнавать себя и окружающий мир.

Гиппокамп: мастер собирать мозаики

Вспомните нашу «подручную» модель мозга. Гиппокамп расположен в области большого пальца – лимбической доли – в обоих полушариях. Левая сторона работает преимущественно с фактами, тогда как правая специализируется на эпизодических воспоминаниях с нашим участием. Гиппокамп тесно сотрудничает с другими лимбическими долями (например, с миндалевидным телом, порождающим страх), чтобы соединить подробности определенного опыта с эмоциональным тоном и значением события. У него также имеются обширные связи, позволяющие объединить ранее разделенные паттерны нейронных импульсов в лимбической доле и на всех участках коры, отвечающих за восприятие и планирование. В левом полушарии гиппокамп формирует фактические и лингвистические знания; в правом – упорядочивает «кирпичики» жизненной истории по времени и темам. Вся эта работа делает эффективнее «поисковую систему» памяти. Гиппокамп можно сравнить с тем, кто собирает мозаики: он соединяет отдельные фрагменты образов и ощущений имплицитных воспоминаний в полноценные «картинки» фактической и автобиографической памяти.

Однако чтобы активировать гиппокамп и в буквальном смысле собрать имплицитную память, разбросанную по отдельным нейронам, нужно сосредоточить внимание. Когда образы и ощущения какого-либо опыта остаются только в имплицитной форме, то есть они не интегрированы гиппокампом, они пребывают в нейронном беспорядке. Они не маркируются как репрезентации из прошлого и не становятся частью нашей жизненной истории. Однако они продолжают формировать субъективные впечатления о текущей реальности, не регистрируясь осознанностью. Чтобы оценить их воздействие на нашу жизнь, необходимо перенести их из имплицитной памяти в эксплицитную.

Когда гиппокамп отключается

Пациентка доктора Клафара не могла кодировать впечатления в эксплицитные воспоминания из-за повреждения структур мозга, расположенных недалеко от гиппокампа. Однажды на ужине у друзей я встретил человека с похожей проблемой. Он вежливо сообщил мне, что у него было несколько двусторонних гиппокамповых инсультов, и просил не обижаться, если я на секунду отойду налить себе воды, а он потом меня не вспомнит. И действительно, я вернулся со стаканом в руках, и мы снова представились друг другу.

Однако для нарушения механизма эксплицитной памяти не требуется каких-то серьезных долгосрочных повреждений. Один пациент рассказал мне следующую историю. Ему предстоял длинный ночной перелет через всю страну, и он попросил своего терапевта дать ему какое-нибудь снотворное, чтобы поспать в самолете. Врач выписал ему новый, только появившийся на рынке препарат, и мой пациент принял двойную дозу, рассчитывая как следует отдохнуть. Вернувшись домой из трехдневного путешествия, он не сумел эксплицитно вспомнить ничего, что следовало за первым перелетом. При этом люди, с которыми он встречался в месте назначения, утверждали, что он казался совершенно адекватным. (Впоследствии фармацевтическая компания, выпустившая препарат, вдвое уменьшила рекомендованную дозу.)

Как и некоторые виды снотворного, алкоголь печально известен тем, что временно отключает наш гиппокамп. Однако состояние отключки, вызванное алкоголем, не то же самое, что временная потеря сознания: человек находится в сознании (хотя и недееспособен), но не кодирует происходящее в эксплицитной форме. Люди, испытывающие такие провалы в памяти, могут не помнить, как они попали домой или как встретили человека, с которым поутру проснулись в одной постели.

Гиппокамп также отключается в состоянии гнева, и люди, страдающие приступами неконтролируемой ярости, не обязательно лгут, когда утверждают, что не помнят сказанного или сделанного ими в этом измененном состоянии сознания^{22}.

Согласно недавним исследованиям, другие высокоэмоциональные состояния – сверх тех, что мы обычно способны терпеть, – тоже отключают гиппокамп из-за спровоцированного ими высокого уровня стресса. Выделение избыточного количества гормона стресса, например в состоянии ужаса, нарушает происходящую в гиппокампе интеграцию.

Когда я впервые прочел данные этого исследования, я понял, что наконец-то отвечу на вопрос, мучающий меня с самого момента встречи с Брюсом: что представляет из себя вспышка прошлого? Она может стать результатом активации воспоминания о травматичном переживании, представленном только в имплицитной форме. Впечатления, эмоции, телесные ощущения и поступки из прошлого полностью находились у Брюса в пространстве осознанности, но по ним не было ясно, что они пришли из прошлого. Поскольку гиппокамп был заблокирован, фрагменты его опыта оставались беспорядочными элементами имплицитной мозаики. Нейронные пути, кодирующие опыт в ощущения, впечатления и переживания, оставались активными, но Брюс не знал, что внутренние образы не относятся к текущему моменту. Поэтому вспышки наполняли его сознание повторно активированными воспоминаниями, доступными только в имплицитной форме.

Травма, память и мозг

До того как Брюс затащил меня в свое укрытие под кроватью, мы немного обсуждали его службу во Вьетнаме. На одной сессии он сказал, что не хочет говорить о ней, но знает, что нужно. Он был одним из немногих выживших в своей части. Когда он начал, у него напряглось лицо, глаза закатились вверх и затряслись руки. Его рассказ был обрывочным и сбивчивым: это были отдельные слова, вопли и образы, которые Брюс видел и пытался описать, то жестикулируя, то прикрывая глаза, то шепотом, то криками – я слышу их по сей день.

Его лучший друг Джейк жил с ним в одном городе, а потом воевал в том же отряде. Они совершали патрульный обход недалеко от демилитаризованной зоны, когда на них напали из засады. Джейка ранили в голову, а Брюсу прострелили ногу, и он не мог двигаться, но держал ослабевшее тело друга. Спасательные вертолеты уже приближались, но Джейк умер на руках у Брюса. Вокруг него раздавались взрывы, и он потерял сознание, а очнулся только в госпитале в Сайгоне. Из больничных записей выяснилось, что врачи подозревали черепно-мозговую травму, потому что несколько недель Брюс не говорил. Вернувшись в США, он пытался влиться в гражданскую жизнь. Его нога зажила, но нельзя было сказать того же о сознании. Через десять лет после завершения военной службы Брюс попал в больницу для ветеранов, как раз незадолго до того, как я пришел туда на практику.

Что же произошло у Брюса в мозге? Лучшее научное объяснение, пока не подтвержденное исследованиями, состоит в следующем. От сильнейшей травмы Брюс испытал ужас и от перенесенного шока потерял сознание. В исключительно стрессовых условиях активизируется механизм «бей – беги – замри», и в организм выбрасывается большое количество гормона кортизола, блокирующего работу гиппокампа. Как я упоминал выше, любые механизмы, временно прекращающие функционирование гиппокампа, также останавливают формирование эксплицитных воспоминаний. Такой эффект схож с действием алкоголя или снотворного. Он также создал напоминающее обморок состояние – химически обусловленную форму диссоциации, «отделения» себя от неприятных воспоминаний. Парадоксальным образом та же приводящая к отключке реакция одновременно усиливает кодирование имплицитных воспоминаний за счет выработки миндалевидным телом адреналина, также отвечающего за «бей – беги – замри». Высокий уровень адреналина выжигает в имплицитных воспоминаниях изначальный травматичный опыт: ощущение ужаса, перцептивную информацию, поведенческие реакции и болевые ощущения, испытанные нами.

В этом заключается объяснение на первый взгляд противоречивого феномена ПТСР. В данном синдроме практически отсутствуют эксплицитные воспоминания произошедшего с нами события, однако имплицитные воспоминания, всплывающие на поверхность в виде вспышек из прошлого, обычно проявляются очень ярко.

Итак, мы убедились, что два типа памяти зависят от различных областей мозга. Теперь мы наконец можем понять противопоставление усиленного имплицитного воспоминания и блокированного эксплицитного воспоминания, формирующегося в момент травмы.

Психологическая травма способна временно отключить гиппокамп также посредством механизма диссоциации. В безвыходной ситуации стресса или угрозы жизни помимо выработки большого количества блокирующих память гормонов стресса наш мозг находит еще один выход, заключающийся в концентрации на чем-то другом, а не на опасности. Пока мы точно не знаем, как работает этот механизм. Однако всё наше осознанное внимание поглощается каким-нибудь нетравматичным аспектом окружающей среды или внутреннего ландшафта.

Я не знаю, была ли диссоциация частью реакции Брюса на атаку, в которой погиб его друг, но многие испытавшие психологическую травму люди отчетливо помнят диссоциацию во время события. Через несколько лет после встречи с Брюсом я лечил одну девушку. Когда ей было четырнадцать лет, трое мужчин напали на нее, закрыли в старом сарае и изнасиловали. Она рассказала, что, оказавшись там, заметила маленькие цветочки в треснувших досках в углу. Она сфокусировалась на них, и ее сознание превратило их в воображаемый луг. Оставаясь на лугу, она перенаправила туда свое внимание прочь от сильнейших ощущений боли и беспомощности.

Недостаток такой стратегии выживания состоит в том, что, хотя осознанность в момент травмы блокируется, временное отключение гиппокампа не препятствует имплицитному кодированию опыта. Пятнадцать лет спустя, когда эта девушка принимала душ со своим парнем, звук стекающей на пол воды вызвал у нее сильную вспышку. В день, когда на нее напали, шел сильный дождь, и имплицитные воспоминания заполнили ее пространство осознанности, как будто она снова подверглась нападению – теперь уже со стороны парня. К счастью, когда она обратилась ко мне, я уже использовал в своей работе результаты самых последних исследований, касающихся внимания, гиппокампа и памяти, поэтому смог разобраться в произошедшем с ней и знал, как ей помочь.

Пока в лабораториях изучалась роль гиппокампа в формировании воспоминаний, мне как практикующему психотерапевту стало очевидно, что заблокированная интеграция объясняет многие из распространенных симптомов ПТСР. Воспоминания, имеющие только имплицитную форму, и другие отключения в сознании являются причиной гипервозбуждения и взрывных эмоций; оцепенения и рассоединения с телесными ощущениями, ощущения нереальности своего тела; различных форм переживания психологической травмы заново, включая вспышки из прошлого и повторяющиеся фрагментарные воспоминания о событии в состоянии бодрствования.

Кроме того, для ПТСР характерны и феномены, проявляющиеся во время сна, например кошмары. Они также помогают понять, как имплицитно закодированные фрагменты травматичных воспоминаний врываются в нашу жизнь с ужасающей силой через многие годы после произошедших событий. Прежде чем воспоминания полностью интегрируются в кору в качестве части перманентной эксплицитной памяти, они должны пройти процесс «консолидации», зависящий, согласно некоторым данным, от фазы быстрого сна. У многих людей, страдающих ПТСР, фаза быстрого сна прерывается, что объясняет, почему травматичные воспоминания остаются имплицитными и существуют в виде ночных кошмаров или заново переживаемых наяву вспышек.

На протяжении нескольких веков симптомы психологической травмы – навязчивые, дезинтегрирующие и вызывающие эмоциональное онемение – выявлялись у солдат и назывались по-разному, например военным неврозом. Диагноз «ПТСР» позволяет проследить сходство между пережитым на поле боя и психологическими травмами, ограничивающими жизнь многих людей. Я хочу рассказать о двух таких пациентах.

Использование функций гиппокампа для лечения психологических травм

Элисон впервые пришла ко мне на прием из-за постоянных трудностей в отношениях, включая серьезные проблемы в сексуальной жизни. Тогда ей был тридцать один год. Когда я спросил про ее детство, она сказала, что оно прошло хорошо, кроме того что ее родители развелись, когда ей исполнилось три года. Спустя несколько лет ее мама снова вышла замуж и родила двоих детей. С того момента семейная жизнь протекала «нормально». Я не был уверен, что на самом деле значит «нормально», но решил, что это станет понятно дальше: в теперешней жизни Элисон находилось достаточно материала для анализа.

Через несколько месяцев после начала психотерапии Элисон упомянула касающийся здоровья вопрос, не дававший ей покоя уже долгое время. У нее периодически болела спина, и не так давно боль существенно усилилась. Элисон преподавала изобразительное искусство в школе неподалеку, и ей становилось всё сложнее работать. Она проконсультировалась с ортопедом, и он порекомендовал ей операцию, но Элисон считала себя слишком молодой для такого радикального шага. Кроме того, она где-то прочитала о связи боли в спине со стрессом, и ей хотелось узнать мое мнение.

Я предложил ей попробовать «сканирование» тела, двигаясь от ступней вверх, и попросил ее просто следить за возникающими ощущениями. Когда мы добрались до спины, Элисон охватил сильный страх. Она припомнила, что однажды ночевала у соседей, а потом с вечеринки вернулся друг их сына и попытался заняться с ней сексом на столе для пинг-понга. Он придавил ее и вжал ее спину в край стола. В течение нескольких сессий мы исследовали эти воспоминания, и постепенно стало понятно, что напал на нее не соседский приятель, а собственный приемный отец. Когда Элисон осознала это, ее боль в спине ушла и больше не возвращалась. Элисон перестала даже думать об операции.

Я знаю: вам, вероятно, это кажется невозможным. Не наблюдай бы я подобные ситуации много раз, я бы разделил ваш скептицизм. Но это осознание не стало для Элисон волшебной пилюлей, оно лишь ознаменовало начало тяжелой и кропотливой работы по восстановлению ее жизни.

Память не копировальная машина. Когда мы извлекаем из нее какое-то событие, наше воспоминание не обязательно окажется точным. В процессе у нас активируется профиль нейронных сетей, похожий на тот, что сформировался в результате кодирования, но не идентичный ему. Встречаются и искаженные воспоминания. Мы можем правильно вспомнить суть – как Элисон вспомнила, что на нее напали, – но детали не обязательно будут соответствовать действительности. Элисон проясняла для себя подробности своей жизни, оказавшиеся более кошмарными и болезненными, чем выглядели сначала.

У Элисон процесс извлечения воспоминаний находился в заблокированном состоянии шестнадцать лет. Затем воспоминания появились в искаженном виде, чтобы сохранить положительный образ важного для Элисон человека – приемного отца. У многих людей, испытавших психологическую травму, возникают проблемы с правильностью воспоминаний. Наша память многослойна, и мы легко поддаемся внушению. К счастью, свидетельства других людей иногда помогают прояснить ситуацию. Через несколько месяцев после того, как Элисон избавилась от боли в спине, она впервые за два года встретилась с семьей и спросила младших сводных брата и сестру, знают ли они что-нибудь о той вечеринке. Они набрались смелости и рассказали ей, что наблюдали эту сцену, что тоже сделало их жертвами насилия.

Вы, вероятно, заметили, что первоначальное искажение фактов в воспоминании Элисон защищало еще одного важного для нее человека – ее мать. Почему Элисон не пошла к маме после нападения отчима? Даже если она слишком стыдилась заговорить первой, неужели мама не заметила: что-то было не так?

Когда в семье у детей нет возможности выразить свои чувства и вспомнить, что случилось после какого-то масштабного события, их воспоминания существуют в имплицитном и разрозненном виде. Тогда ребенок не способен разобраться в произошедшем. Как мы обнаружили во время совместной работы, семья Элисон превратилась в «зону тишины» задолго до роковой ночи. Ее отчим вел себя неадекватно почти с самой свадьбы. Мама закрывала на это глаза, а иногда даже способствовала насилию, по сути, принося Элисон в жертву мужу и новой семье. Теперь известно, что такое раннее и регулярное насилие, особенно в отсутствие защиты, приводит к развитию диссоциативных расстройств. Элисон не знала эксплицитно то, что очень хорошо понимала имплицитно.

Элисон посещала сеансы психотерапии много лет, и здесь я лишь обозначу этапы пройденного ей пути. Перед нами стояла задача не только интегрировать ее разрушительные воспоминания, но и помочь ей справляться с нынешними отношениями и не терять присутствия духа в стрессовых ситуациях. Элисон нуждалась в выработке навыков эмоциональной устойчивости и личностной силы. После предательства самых близких людей как она могла научиться защищать себя и в то же время доверять другим?

Я представил примерную последовательность действий: предательства и психологические травмы препятствуют интеграции. С точки зрения памяти это приводит к тому, что имплицитные фрагменты так и остаются разрозненными. Элементы прошлого, существующие только в имплицитной форме, вторгаются в настоящее, вызывая повторные переживания события (вспышки и боль в спине у Элисон), избегание (не понимая почему, Элисон никогда не играла в настольный теннис и бильярд) и потерю чувствительности некоторых частей тела (что оказалось причиной проблем в ее сексуальной жизни). Фрагментарный опыт необходимо было сначала интегрировать в эксплицитную память, а затем внедрить в более масштабную картину личности Элисон.

Мы исследовали непроясненные репрезентации памяти, концентрируя внимание на двух аспектах. С одной стороны, мы фокусировались на «здесь и сейчас», а с другой – на «там и тогда». Вместе с Элисон мы разработали некоторый набор ресурсов и держали его наготове в настоящем, даже переходя к самим имплицитным воспоминаниям.

Моя задача состояла в сохранении у Элисон чувства, что я рядом, что она не растворялась в прошлом, даже когда концентрировалась на имплицитных воспоминаниях. Умей она относительно безболезненно входить в свое прошлое и выходить из него, Элисон ощутила бы себя в большей безопасности. В качестве контекста для совместной работы для интеграции памяти я рассказал Элисон о мозге и сознании. Я также обучил ее основным техникам: осознанному дыханию и созданию образа внутреннего убежища.

Больше всего Элисон нравился один из вариантов колеса осознанности. Я попросил ее представить книжный шкаф в закрытой комнате где-то в воображаемом доме. В шкафу лежало конкретное воспоминание, которое мы анализировали, особенно если оно являлось очень интенсивным и подавлялось долгое время. Только у Элисон имелся ключ от комнаты и ключ от шкафа. Она могла в любой момент покинуть комнату, закрыть дверь, пересечь коридор и попасть в другую комнату, чтобы посмотреть видеозапись события (DVD еще не появились). Разрешалось сколько угодно раз включать ролик, ставить на паузу, перематывать назад или вперед. Будучи способной в любой момент «всплыть», чтобы не раствориться в имплицитном мире, Элисон с готовностью погрузилась в море своих воспоминаний.

Короткие погружения в текущие ощущения, вызываемые имплицитными воспоминаниями, также являлись особенно важными. Элисон необходимо было уметь соединяться с ними и отслеживать их. Но смысл заключался не просто в новом переживании старой травмы. Суть состояла в одновременном осознавании Элисон, что она со мной, в безопасности и в любой момент может вернуться в настоящее, к себе взрослой, со всеми своими сильными чертами характера и психологическими ресурсами. Мой давний наставник в вопросах памяти, один из самых великих моих учителей, говорил: «Извлекая воспоминание, мы изменяем его». В присутствии другого человека, настроенного на ее волну, при помощи воображаемого шкафа и внутреннего убежища Элисон достала имплицитные воспоминания, чтобы превратить их в эксплицитные. В отличие от вспышек из прошлого, которые каждый раз только глубже укореняют дезинтегрированное состояние сознания, извлечение с рефлексией, то есть двойное внимание – на память и на переживание воспоминания, – по-новому задействует гиппокамп.

Со времени наших сессий прошло уже больше десяти лет, и как-то раз я встретил Элисон, которая сказала, что вспышки больше не беспокоят ее.

Способность понять и принять правду не только избавила Элисон от симптомов. По мере того как она исследовала многочисленные слои адаптаций к детской боли, она вплетала заново формируемые эксплицитные воспоминания в более масштабную и связную структуру, определяющую ее личность. Она испытала новое ощущение энергии и удовольствия. Элисон переосмыслила себя не просто как человека, который выжил, а как человека, который мог процветать. Такой способ интеграции воспоминаний дал возможность Элисон – и многим другим людям – снова стать авторами собственной истории.

Упасть в грязь лицом

Даже если с нами не происходило ничего угрожающего, воспоминания, существующие только в имплицитной форме, вполне могут стать для нас настоящей тюрьмой. Один из самых удивительных примеров – моя пациентка Элейн.

Элейн было двадцать шесть лет, она оканчивала университет и пришла ко мне из-за тревоги по поводу завершения учебы. Она сразу призналась, что боится «упасть в грязь лицом», приняв предложение работы, полученное еще в прошлом семестре. В течение следующих недель я испробовал несколько подходов к ее страху новых вызовов. Она вежливо реагировала на мои идеи, но никак не двигалась с места.

То, как она описала свой страх – упасть в грязь лицом, – отложилось у меня в голове, но я не знал, как это истолковать. Однажды я предложил ей на секунду сконцентрироваться на теле, а не на опасениях по поводу конкурентного рынка труда. Она остановилась, и тут ее начало трясти. Потом она схватила свою руку и сказала: «Ой, что происходит?» Я попросил ее удерживать внимание на этом ощущении и посмотреть, куда оно приведет ее. Боль пошла вверх по руке и достигла челюсти. Она закрыла рот рукой и заплакала. Через какое-то время Элейн описала, что происходило у нее в голове. В возрасте трех лет она упала со своего нового трехколесного велосипеда. Она вспомнила, эксплицитно, что сломала руку и два передних зуба. Нас обоих поразила интенсивность ее телесных ощущений, поначалу казавшихся ей «просто болью», а не воспоминанием.

Рука Элейн зажила, и тот случай никак не повлиял на ее здоровье, зато сказался на взрослом сознании. У нее сложилась имплицитная ментальная модель, где новизна объединилась с сильным страхом и болью. Страх проявлялся в учебе, работе и даже в личной жизни. Он говорил ей: «Новый опыт может оказаться катастрофой». Элейн в буквальном смысле боялась упасть лицом в грязь.

Я научил Элейн, как и Элисон, конкретным способам оставаться в настоящем и чувствовать себя в безопасности перед лицом страхов. И постепенно она начала радоваться учебе и друзьям. Сумев принять и исследовать свое чувство, она смогла поместить его в определенное мгновение, увидеть в нем детский страх и вплести в свою новую историю. Теперь, когда она больше не была заложницей недопонятого прошлого, Элейн заполучила контроль над жизнью с новым ощущением энергии и свободы.

Работа с такими пациентками, как Элейн и Элисон, убедила меня, что двойная концентрация внимания – один из важнейших элементов в психотерапии эмоциональных травм. Одновременность сознательного внимания, когда мы сосредоточиваемся и на прошлом, и на настоящем, – это активный вовлеченный процесс, заставляющий гиппокамп собирать вместе разрозненные элементы имплицитных воспоминаний. Наблюдающая сторона личности Элейн следила, как она чувствует образы и телесные ощущения из прошлого, но это происходило в присутствии надежного человека, способного выдержать ее болезненные воспоминания. В обстановке эмоциональной безопасности извлеченные воспоминания стали менее заряженными. Вместе мы идентифицировали ощущения Элейн как воспоминания, а не как часть нового события, и впоследствии она интегрировала фрагменты воспоминания в более масштабное и связное самоощущение. Как только ее гиппокамп начал выполнять интегрирующие функции, ее воспоминания заняли свое место в активной и открытой истории ее жизни, истории о том, кем Элейн могла стать.

Неисследованные имплицитные воспоминания формируют убеждения и ожидания. Иногда соблазнительно видеть во внедренных реакциях проявление интуиции или способности чувствовать нутром, помогающих нам глубже понять происходящее. Однако, как и Элейн, мы способны объяснять их рационально. Также такие автоматические реакции, не стоящие нашего доверия при выборе решений или действий, могут на самом деле быть остаточным мусором от пережитых болезненных моментов неисследованного прошлого. Они в силах вызвать у нас приступ ярости из-за каких-то блинчиков. И они привязывают нас к болезненным событиям прошлого, которые в здравом уме мы бы никогда не захотели пережить заново.

Однако когда мы интегрируем этот встроенный опыт в нашу текущую осознанность и узнаём в нем имплицитные воспоминания, а не интуицию и не взвешенные решения, мы даем себе необходимые инструменты, чтобы очнуться и вновь начать творить собственную жизненную историю. И, как мы увидим в следующей главе, способ осмысления собственной жизни – еще одна важная форма интеграции.

9
Разобраться в собственной жизни
Привязанность и мозг-рассказчик

Моя коллега Ребекка пришла в аспирантуру после тяжелой и продолжительной истории насилия в семье. Она была пятым ребенком из семи детей в семье с матерью-алкоголиком и отцом, страдающим биполярным расстройством. Ее семья жила в настоящем хаосе и при полном отсутствии стабильности. Ребекка никогда не знала, в каком виде она обнаружит мать на следующий день, а отец, отказывающийся принимать нормотимики^[41], поочередно ударялся то в маниакальное, то в депрессивное состояния. Во время ночных дежурств Ребекка рассказывала, как пряталась на чердаке со своими братьями и сестрами, и старшая сестра, Франсин, при свете фонарика рассказывала истории, пока их мать неистовствовала внизу. Франсин прижимала к себе Ребекку и других детей, и они представляли, что на время эмоциональных ураганов родителей они отправлялись в поход. «Жизнь была сущим адом, – говорила Ребекка, – и мы понятия не имели, очнемся ли от него».

Однако мне Ребекка казалась удивительно спокойной. Пациенты и ординаторы тоже отмечали ее способность справляться со сложными ситуациями, один на один или в напряженных групповых обсуждениях. Однажды я спросил ее, как ей удалось справиться с таким кошмаром.

Она ответила: «Было непросто, но помимо старшей сестры меня спасла сестра моей матери – тетя Дебби. Она помогла мне понять, что я не сумасшедшая. Даже когда я не могла пойти к ней, я знала: я всегда есть в ее сердце».

Я никогда не забуду эту фразу: «в ее сердце». Ощущение того, что Ребекка существовала в чьем-то сердце, имело для нее огромное значение.

Только несколько лет спустя я наткнулся на исследования, доказывающие, насколько важно для нашего развития наличие хотя бы каких-то гармоничных отношений, чтобы чувствовать: мы занимаем место во внутреннем мире другого человека. Это способствует нашему процветанию и дает эмоциональную устойчивость. Еще позже я прочитал, что нейронные сети, проходящие вокруг сердца и по всему телу, тесно связаны с резонансными каналами мозга. Поэтому ощущение, что нас чувствуют, помогает развить саморегулирование и делает нас более внимательными, вдумчивыми и предприимчивыми. Задолго до научных открытий поэты и дети чувствовали глубоко внутри, что сердце – действительно важный источник знания.

Типы привязанности

Но как сердечная связь с тетей спасла Ребекке жизнь? И как ей удавалось делиться своим болезненным прошлым так открыто и ясно?

Я нашел разгадку в одном удивительном исследовании ранней привязанности. Оказалось, что наши отношения в раннем детстве определяют развитие сознания, а также то, как мы будем описывать историю своей жизни, будучи взрослыми.

Начальный этап эксперимента проводился в течение первого года жизни детей. Специально обученные наблюдатели приходили домой к участникам и оценивали взаимодействие матери и ребенка по стандартизированной шкале. Затем, в конце года, все мамы с детьми приходили в лабораторию и проходили двадцатиминутный тест, известный как «Незнакомая ситуация»^[42]. Он изучает последствия разлуки годовалого малыша с матерью, оставленного с неизвестным ему человеком или в одиночестве. Идея состоит в том, что это вызывает у ребенка стресс и активирует систему привязанности – то есть установленную связь с родителем.

Исследование проводилось тысячи раз придумавшими его учеными и затем сотни раз повторялось по всему миру. Реакция младенца на незнакомую ситуацию в лаборатории напрямую коррелировала с его взаимодействием с родителем дома. Ключевой оказалась фаза воссоединения. На основании того, как быстро после возвращения мамы ребенок успокаивался и возвращался к игре, было выявлено четыре типа привязанности.

Около двух третей детей имели надежную привязанность^{23}. Когда мама уходила из комнаты, они явно демонстрировали, что скучают по ней, зачастую плакали. Когда она возвращалась, ребенок активно приветствовал ее, искал прямого физического контакта. Но он быстро успокаивался и продолжал играть. Родители таких детей тонко чувствовали потребность в связи с ними, считывали их сигналы и эффективно удовлетворяли потребности.

Около 20 % детей демонстрировали избегающую привязанность. Они все время были сосредоточены на игрушках или на изучении комнаты, не проявляли никаких признаков беспокойства или злости, когда мама уходила, игнорировали или активно избегали ее, когда она появлялась снова. В данном случае родители недостаточно эффективно и активно реагировали на сигналы ребенка дома, не обращали внимания и проявляли безразличие к стрессу у своих детей. Поэтому постепенно дети вырабатывали примерно следующую установку: «Мама не помогает мне и не утешает меня, так какое мне дело, здесь она или нет?» Поведенческое избегание является адаптацией к отношениям такого типа. Чтобы справиться с ситуацией, ребенок минимизирует активацию каналов привязанности.

Еще 10–15 % детей обладали амбивалентной привязанностью, обусловленной непоследовательным поведением родителей^{24}. Иногда они настраивались на ребенка, но не всегда. В незнакомой ситуации такой ребенок часто кажется тревожным еще до ухода мамы. Он ищет воссоединения с ней, но недостаточно быстро успокаивается и продолжает плакать вместо того, чтобы играть, или прижиматься к родителю, но выглядит отчаявшимся и беспокойным. Контакт с мамой явно не приносит ему облегчения, и каналы привязанности активируются слишком сильно.

Четвертую привязанность – дезорганизованную – добавили на базе более поздних исследований. Она проявляется примерно у 10 % среднестатистических детей, но возрастает до 80 % в группах повышенного риска, например у наркозависимых родителей. По возвращении родителя ребенок пугается, приближается к маме, но затем отдаляется от нее, замирает или падает на пол, прижимается к маме и плачет, но в то же время и отталкивает ее. Такое происходит, когда родители демонстрируют полное отсутствие настроенности на ребенка, когда они наводят на него ужас и когда сами испытывают страх. В подобных случаях ребенок не может найти эффективные средства, чтобы справиться с происходящим. Его стратегии привязанности не работают.

Итак, как же данные результаты вписываются в наше обсуждение интеграции? При надежной привязанности энергия и информация движутся в гармоничном потоке; при избегающей – в сторону скованности; при амбивалентной – хаоса; при дезорганизованной – то к скованности, то к хаосу. Только при дезорганизованной привязанности поток выходит за пространство терпимости. В оставшейся части главы мы рассмотрим, как модели раннего поведения сохраняются в дальнейшем в качестве характеристик сознания.

За многими из участвовавших в эксперименте детей наблюдали более двадцати пяти лет. Несмотря на прочие влиявшие на их развитие факторы, личностные характеристики изменялись довольно предсказуемо.

Как правило, дети с надежной привязанностью реализовывали свой интеллектуальный потенциал, строили нормальные отношения с другими, пользовались уважением у сверстников и хорошо контролировали эмоции. Хотя исследователи не изучали мозг напрямую, общие выводы во многом соответствуют функциям медиальной префронтальной коры. Дети с надежной привязанностью развили правильную телесную регуляцию, настроенность на других, эмоциональную уравновешенность, гибкость реакций, модуляцию страха, эмпатию, инсайт, а также представления о моральных нормах. (Девятая функция – интуиция – пока не анализировалась.) С точки зрения межличностной нейробиологии это говорит о том, что взаимосвязь ребенка и родителя по надежному типу способствует росту интегративных волокон в медиальной префронтальной коре мозга.

И наоборот: у детей с избегающей привязанностью обычно наблюдалась эмоциональная ограниченность, и, по мнению ровесников, они были замкнутыми, агрессивными и неприятными в общении. Дети с амбивалентной привязанностью часто демонстрировали тревогу и чувство незащищенности. А те, у кого привязанность характеризовалась дезорганизованностью, с трудом устанавливали связь с окружающими и плохо управляли своими эмоциями. У многих из них проявлялись симптомы диссоциации, а значит, они подвергались повышенному риску получения ПТСР.

Возможно, у вас назрел вопрос, совершенно точно мучивший меня: не объясняются ли такие различия наследственностью? Большинство мам и детей из эксперимента имели как минимум половину одинаковых генов, а чем ближе мы генетически, тем больше у нас общих черт: от интеллекта и темперамента до конкретных личностных характеристик вроде политических взглядов, склонностей к курению и просмотру телевизора. Однако из списка несколько выпадает привязанность. Многие специалисты по наследственности сходятся в этом мнении с психотерапевтами^{25}. Типы привязанности – одна из немногих сфер человеческой жизни, которая, кажется, практически не зависит от наследственности. Доказательством являются случаи, когда у ребенка устанавливаются разные типы привязанности к разным взрослым. Кроме того, исследования с участием приемных детей выявили те же типы привязанности.

Естественно, формирование личности помимо типа привязанности к родителям обусловлено многими факторами, включая гены, случайность и опыт. Однако любому сомневающемуся в значении родительского поведения нужно принять к сведению многочисленные исследования привязанности^{26}.

Создание связного нарратива

Интересно, а что определяет наши методы воспитания детей? Наши детские воспоминания – предположили исследователи. Звучит логично, но, как выяснилось, не совсем верно.

Настоящий вывод ученых изменил мое представление о принципах работы сознания. Оказалось, что наибольшее влияние имеет не детство нынешних родителей, а то, как они осмыслили свой детский опыт. С помощью ряда вопросов можно разобраться, как их сознание сформировало воспоминания о прошлом, чтобы объяснить их личность в настоящем. Наши чувства по отношению к прошлому, понимание поступков окружающих людей и воздействие определенных событий на наше взросление – все это составляет материал жизненных нарративов. Последние порой вынуждают передавать детям болезненное «наследие». Если, например, кто-то из ваших родителей так и не смог осмыслить собственное тяжелое детство, он с большой вероятностью будет сурово обращаться с вами, а вы, в свою очередь, – с вашими детьми. Однако родителям, проанализировавшим свое непростое детство, удалось воспитать детей с надежным типом привязанности и остановить механизм передачи ненадежной привязанности.

Эти выводы показались мне очень интересными, но они вызывали и вопросы: что стоит за осмыслением? Как оно происходит в нашем сознании и как его добиться?

По мнению исследователей, нарратив – ключ к осмыслению, то есть то, как мы облекаем наш опыт в слова, передавая его другому человеку. Например, люди с надежной привязанностью отмечали как положительные, так и отрицательные аспекты детского опыта и его влияние на последующее развитие. Они могли связно рассказывать о своем прошлом и о том, как они стали самими собой.

И наоборот: те, у кого было сложное детство, часто повествовали о нем непоследовательно. В чем именно проявлялась непоследовательность, я поясню на следующих страницах. Встречаются и исключения вроде Ребекки. С учетом их раннего опыта они должны были иметь избегающую, амбивалентную или дезорганизованную привязанность и непоследовательный нарратив. Однако если в их жизни присутствовали гармоничные отношения хоть с кем-то: с родственником, соседом, учителем или психологом, – то такая связь помогала им осознать свой путь. У них развивалась так называемая приобретенная надежная привязанность, и их нарративы получали структуру, пригодную для последовательного описания. Таким образом, мы способны изменить свою жизнь, выстроив связную историю, даже если изначально она отсутствовала.

Это настолько важная мысль, что я хочу ее повторить: когда дело касается привязанности к нам наших детей, практически не имеет значения, было ли у нас сложное детство. Гораздо важнее, смогли ли мы осмыслить влияние данного опыта. За двадцать пять лет в психотерапии я тоже пришел к выводу, что осмысление становится источником силы и эмоциональной устойчивости.

Интервью для оценки привязанности у взрослых

Существует специальное интервью для оценки того, как мы, взрослые, сумели осмыслить свою жизнь. Оно состоит приблизительно из следующих вопросов: каким было ваше детство? Как характеризовались отношения с каждым родителем (здесь стоит вспомнить ранний период и несколько эпизодов в качестве иллюстрации)? Имелись ли у вас близкие отношения с другими людьми? С кем вы были ближе всего и почему? Как вы переносили разлуку, расстройство, угрозу или страх? Испытали ли вы в детстве утрату, и если да, что чувствовали вы и ваша семья? Как менялись ваши отношения с течением времени? Как вам кажется, почему ваши родители вели себя именно так, а не иначе? Как, по-вашему, этот ранний опыт повлиял на взрослую жизнь? В случае наличия детей задают и такие вопросы: как детский опыт повлиял на ваш подход к родительству? Чего вы желаете детям в будущем? Представьте, что вашему ребенку двадцать пять лет и его спрашивают о самых важных вещах, которым вы его научили, – что бы вы хотели услышать? Вот, пожалуй, и все.

Ответы на данные вопросы сродни глубокому погружению в нетронутые воспоминания. Когда я проводил исследования с использованием перечисленных вопросов, многие участники говорили, что это была самая полезная психотерапевтическая сессия. Она позволила сделать новые открытия даже людям, имеющим за плечами несколько лет терапии.

При опросе в рамках интервью ответы записываются и расшифровываются. Потом полученную информацию тщательно анализирует и кодирует специально обученный человек. Помимо содержания изучается и форма: соответствуют ли подробности воспоминания сделанным вами обобщениям; следили ли вы за тем, как разворачивается история, оценивая ее логичность; пытались ли вы убедиться, что интервьюер понимает ваш рассказ; наблюдались ли характерные реакции, например утверждения о том, что вы не помните прошлого, или смешение прошлого и настоящего. Таким образом, нарративный анализ помогает проанализировать и внутренние процессы, и межличностную коммуникацию.

Оценка привязанности на основе данного метода допускает, что память иногда подводит нас. Как вы успели убедиться, память не копировальная машина, она легко поддается внушению и часто стремится приспособиться под ваши цели и ожидания других. Даже когда мы стремимся к предельной честности, мы говорим то, что окружающие хотят от нас услышать, и таким образом, чтобы произвести нужное впечатление. Поэтому анализ вовсе не предполагает, что изложенные факты действительно точны, и основное внимание уделяется связности истории.

Интервью выявляет взрослое состояние сознания в отношении привязанности, удивительно четко обусловливающее поведение родителей и реакцию их детей на незнакомую ситуацию. Кроме того, дальнейшие исследования выявили, что тип привязанности в детстве позволяет предсказать тип нарратива во взрослом возрасте. Я подробнее расскажу об этом в оставшейся части главы, а ниже представлю краткое резюме основных категорий.

Соответствие между нарративом взрослого и детской привязанностью

Хотя здесь и прослеживается причинно-следственная связь, я уже упоминал, что «багаж», переданный ребенку, не обязательно предопределяет его дальнейшую жизнь. Как подтверждает опыт Ребекки, можно развить приобретенный надежный нарратив, несмотря на ненадежную привязанность и далекое от идеального детство.

Новое окно в сознание

Прошло уже двадцать лет с того момента, как я изучал результаты нарративного анализа для оценки привязанности, но данный метод до сих пор играет важную роль в моей практике. Я обнаружил, что рассказы пациентов проливают свет сразу на несколько уровней сознания. Интервью помогает понять, как наши взаимоотношения в детстве повлияли на паттерны внутреннего мира. Пациенты со связным нарративом имеют широкое пространство терпимости и более развитые навыки майндсайта. Другими словами, надежная привязанность идет рука об руку с интеграцией. В случае наличия ненадежной привязанности перечисленные выше вопросы позволяют мне найти подход к человеку, чтобы повысить его степень интеграции и создать надежный тип приобретенного нарратива.

На следующих страницах я поделюсь ответами моих пациентов и поясню, как на их основе оценить проделанную работу по осмыслению. Я рассмотрю, как четыре типа привязанности у детей проявляются в нарративах взрослых. Кроме того, я остановлюсь на том, что пространство терпимости взрослого напрямую обусловливает его взаимодействие с ребенком. И наконец, я покажу, как избавиться от скованности и/или хаоса ненадежной привязанности и прийти к гармонии.

Надежное сознание

Для начала давайте ознакомимся с частью нарратива, отличающегося высокой связностью. Это история из моей первой книги The Developing Mind.

«Мой отец очень переживал из-за того, что не мог найти работу. Мне кажется, несколько лет он находился в депрессии, и с ним было не очень весело. Он уходил искать работу, а когда не находил ее, возвращался и орал на нас. Будучи маленькой, я очень расстраивалась. Я не чувствовала близости с ним. Когда я повзрослела, моя мама помогла мне понять, насколько болезненной была та ситуация для отца и для меня. Мне пришлось как-то справиться со злостью, чтобы наладить с ним отношения, и мне это удалось, когда я вышла из подросткового возраста. Думаю, что сейчас моя целеустремленность отчасти объясняется тем, каким сложным был описанный период для всех нас».

Как и у многих, у этой женщины было не идеальное детство, но она способна объективно говорить о прошлом, упоминая положительные и отрицательные элементы, и анализировать, как ее понимание ситуации менялось со временем. Она легко переключается между воспоминаниями и своими рассуждениями о них и рассказывает достаточно подробно, чтобы я мог понять ее опыт.

Не каждый нарратив, свидетельствующий о надежной привязанности, является настолько четким. Когда мы дойдем до историй людей с менее надежной привязанностью, вы увидите, что даже у пациентов, очень хорошо выражающих свои мысли в повседневной жизни, нарратив менее связный.

Игнорирующее сознание

Возможно, вы узнали некоторые вопросы интервью из истории Стюарта. Давайте еще раз посмотрим, как он отвечал на вопросы о детстве и юности. Даже в свои девяносто два года он с легкостью приводил фактическую информацию о том, где жил, в какую школу ходил, перечислял главные спортивные события и даже назвал модель и цвет своей первой машины. Однако в его жизни не было места отношениям; он настаивал, что «не мог припомнить» детство в семье. Кроме того, Стюарт утверждал, что семья никак не повлияла на его развитие, разве что родители дали ему хорошее образование. Он стремился поскорее перейти к следующему вопросу.

Откуда Стюарту было знать, что его родственники никак не повлияли на него, если он ничего о них не помнил? Это один из примеров непоследовательности нарратива – утверждения просто нелогичны. У Стюарта отсутствовали доказательства, подтверждающие его слова, что казалось особенно удивительным для юриста и в действительности свидетельствовало о блоке в его нарративной интеграции. Левое полушарие обрабатывает фактические формы эксплицитных воспоминаний, которых у Стюарта было предостаточно, тогда как правое специализируется на автобиографических деталях, которых не хватало. Чрезмерно развитое левое полушарие располагало всем необходимым для нарратива, но не получало нужного «материала» в виде подробностей жизни от правого. В результате Стюарт, фантазируя, сочинил историю, полную ничем не подкрепленных выводов о своем «обыкновенном» и «нормальном» детстве.

У Стюарта проявились три характеристики, которые в рамках интервью для оценки привязанности у взрослых называются игнорирующим состоянием сознания: он не способен был вспомнить подробности своих отношений в прошлом, его ответы являлись предельно краткими, и он настаивал, что внутрисемейные отношения никак не сказались на его развитии. Мой клинический опыт свидетельствует о том, что игнорирующее состояние часто связано с доминирующим левым полушарием.

Те, у кого оно проявилось во взрослом возрасте, будучи детьми, часто становились независимыми раньше времени и вели себя как маленькие взрослые. За счет сниженной активности правого полушария таким людям удается не перегружать и без того узкое пространство терпимости в отношении их потребности в окружающих. «Уклон влево» – адаптация, поэтому подобные пациенты не чувствуют боли и тоски разорванных связей с другими.

Как вам кажется, какого типа привязанность оказалась у сына Стюарта Рэнди, когда он был ребенком? Легко представить себе отца, всем обеспечивающего сына, но остающегося эмоционально далеким, занимающим его в интеллектуальном плане, но игнорирующим чувства и практически не способным считывать невербальные сигналы ребенка. Учитывая, что родителей Стюарта его жена называла «самыми холодными людьми в мире», мы предположили, что и у Стюарта, и у Рэнди сложился избегающий тип привязанности. Так типы привязанности передаются из поколения в поколение. Но к счастью для Рэнди, его мама была гораздо доступнее и физически, и эмоционально.

Смысл нарратива взрослых с игнорирующим типом привязанности таков: я один и ни в ком не нуждаюсь. Автономность – основа их характера: взаимоотношения ничего не значат, прошлое не влияет на будущее. Конечно, потребности таких людей от данной установки не меняются. Именно поэтому мне удалось мотивировать Стюарта установить связь с его правым полушарием и в конечном счете – с его супругой.

Специалисты проследили стрессовые реакции на коже взрослых во время интервью о привязанности и у детей в ходе эксперимента «Незнакомая ситуация». Даже когда взрослые в своем рассказе отмахивались от важности отношений и даже когда дети с избегающим типом привязанности не реагировали на возвращение мамы в комнату, кожный тест улавливал подкорковые импульсы, свидетельствующие о тревоге.

У детей и у взрослых срабатывал похожий механизм адаптации – их система привязанности отключалась. И хотя кора головного мозга адаптировалась к игнорирующему отношению, расположенные более глубоко лимбическая доля и ствол все еще понимали, что самое важное – связь с другими. Данное неосознанное стремление двигало вперед терапию Стюарта к тому моменту, когда он положил свою руку на мою.

Интеграция пациентов со сложившимися игнорирующими нарративами сравнима с прорастанием семени, которое не подавало никаких признаков существования несколько десятилетий. Правое полушарие, получившее толчок к развитию, демонстрирует готовность участвовать в жизни и побуждать подкорковые связи к действию. Оно также может соединяться с левым благодаря мозолистому телу, и в результате происходит двусторонняя интеграция. После этого чувства становятся не менее важными, чем факты. Однако реконструкции поддается не всё: у людей, имеющих похожий со Стюартом опыт, обычно не восстанавливаются воспоминания о детстве – эти семена, скорее всего, так и не были посажены. Однако интеграция нарратива позволяет им создать более насыщенное социальное, автобиографическое и телесное самоощущение в настоящем. Осмысление сложнее просто логического понимания прошлых событий, потому что связная история задействует все органы чувств, с головы до ног. Я наблюдал его, когда Стюарт зачитывал мне отрывки из своего дневника или когда он сказал, что от массажа жены ему стало очень приятно. Удивительное зрелище и для пациентов, и для их близких.

Тревожное сознание

Грег обычно паниковал, когда его девушка Сара, живущая с ним уже четыре года, не предупредив, поздно возвращалась с работы. Он был тридцатипятилетний актер с привлекательной внешностью. Его тревожность и боязнь неопределенности сильно контрастировали с уверенностью в себе и успешностью, которые он излучал на публике. Он часто сомневался в верности Сары: настолько, что она не соглашалась выйти за него замуж из-за его «комплексов». Грег рассказал, что другие женщины уходили от него, так почему Сара должна была поступить иначе?

Когда я провел с Грегом интервью для определения типа привязанности, меня удивило, насколько этот умный и складный человек «трещал по швам» в процессе. Я спросил, что он помнит о своих отношениях с родителями в раннем детстве, и вот его ответ:

«Ну, все не так просто. То есть поначалу отношения с отцом были нормальные, как мне кажется. По выходным он много играл со мной и со старшим братом, и это было здорово. Но когда я стал подростком, он не справился с моей независимостью. Я в каком-то смысле потерял его, и он весь погрузился в работу. Моя мама вела себя иначе. Иногда она как будто о чем-то волновалась, и я не мог понять причины. Ее беспокойство передавалось мне, и я чувствовал себя странно. Не знаю, нервничала ли она при моем брате. Конечно, она нас обоих любила, но вроде бы брата больше. Когда дрались, даже если я проигрывал, она кричала все равно на меня. Один раз я больно ударился, и она сказала, что сам виноват. На прошлой неделе, например, мама приезжала сюда, но она сначала навестила брата, хотя я и живу ближе к аэропорту. Она все еще любит его сильнее, и он это знает. Вчера мы ужинали у него дома, и она так им гордилась, гораздо больше, чем мной, я думаю. У него есть дети, жена, дом, а у меня – моя карьера, квартира, собака и Сара. Ну, вы же понимаете, это не одно и то же».

Напомню, я интересовался воспоминаниями Грега о детстве. Обратите внимание, как в своем ответе он переключился на настоящее и стал повествовать о произошедшем с мамой и братом всего неделю назад. Такое проявление непоследовательности, хотя и отличное от «белых пятен» в рассказе Стюарта, тоже признак ненадежной привязанности. Он характерен для тревожной категории людей, поскольку проблемы из прошлого продолжают влиять на настоящее.

Ребенок, смотря на родителя, ожидает реакции последнего, зеркально отображающей происходящее в его сознании. Когда мы, будучи детьми, взаимодействуем со взрослыми открыто и прямо и когда они восприимчивы и эмоционально настроены на нашу волну, у нас развивается четкое понимание нашей личности. Резонансные каналы позволяют четко рассмотреть самих себя в лице другого человека. Но что если наше восприятие искажено тревогами и определенным состоянием родителя? Амбивалентную детскую привязанность связывают с непоследовательным родительским настроем в сочетании с эпизодами родительской навязчивости. Ребенок не способен ясно увидеть себя в глазах взрослого, и у него возникает спутанное самоощущение. Основной посыл тревожного нарратива: «Я нуждаюсь в других, но не могу на них положиться».

Еще один способ понять амбивалентную привязанность – поговорить об эмоциональной запутанности. Дети, растущие в такой же обстановке, что и Грег, привязаны к матери настолько, что не имеют своей эмоциональной жизни, то есть идентичности. Непоследовательные реакции мамы, которыми управляют ее собственные тревоги, нарушают баланс между дифференциацией и связью, необходимой для интеграции. Поэтому Грега и заполняли мамины тревоги, даже когда он не испытывал ничего похожего: его состояние формировалось маминым. Из-за этого интеграция Грега оказалась заблокированной и он постоянно стремился к хаосу. Поэтому, когда Сара не вовремя пришла домой, Грег и разволновался: он не видел в ней отдельного человека, способного иметь множество причин для позднего возвращения. Он считал, что ее опоздание говорило только о ее чувствах к нему. Остаточные воспоминания об эмоциональной покинутости доминировали в его внутреннем мире и вызывали у Грега тревогу.

Чтобы справиться с ситуацией, Грегу нужно было не винить маму, а попытаться понять источник проблем. Между объяснением и оправданием существует огромная разница, и Грегу легче бы далась близость с другими людьми, если бы он осмыслил происходящее.

Я ставил задачу укрепления способности его медиальной префронтальной коры отслеживать, а затем и модифицировать перевозбуждение системы привязанности. (Это было прямо противоположно реакции отключения системы привязанности у Стюарта.)

В первую очередь я научил Грега базовым упражнениям интеграции сознания: использованию колеса осознанности, концентрации на дыхании и представлению безопасного места. Понять, как успокоиться, уже являлось важным шагом для Грега. Затем, опираясь на ось колеса (метафору префронтальной коры), он немного отдалялся от образов из прошлого, наполнявших его правое полушарие. Теперь в своей панике он видел просто чувство на ободе колеса.

На «подручной» модели мозга я показал Грегу, как его правое полушарие подавляло левое, в результате чего префронтальная кора не справлялась с ситуацией. Теперь Грег мог визуализировать двустороннюю интеграцию, над которой мы работали. Когда он научился замечать и принимать ощущения в теле, не пугаясь и не пытаясь подавить их, он усилил вертикальную интеграцию. Что касается психологических трудностей из-за того, что мама сильнее любила его брата, мы рассмотрели механизм имплицитного воспоминания: каким образом глубокая боль из прошлого избежала интеграции в гиппокампе и самостоятельно активировалась, наполняя Грега ощущением дефицита любви в настоящем. Теперь ему удалось идентифицировать проблему, и он работал над ее решением. Внимание Грега стало стабильнее, и он напрямую сосредоточивался на имплицитных воспоминаниях и переводил их в эксплицитные формы.

Грег постепенно понял, что его сомнения насчет Сары объяснялись давними чувствами покинутости, встроенными в имплицитную память и доминирующими над информационными базами правого полушария. И хотя у него не наблюдалось таких вспышек из прошлого, которые встречаются у пациентов с ПТСР, Грег осознал, что сильные приливы старых эмоций все еще управляли его нарративом. Благодаря недавно приобретенным навыкам мыслительного восприятия он начал отделять внутренние проблемы от внешней реальности. Теперь его левое полушарие отсортировывало и упорядочивало хаотичные данные правого полушария и составляло из них более связный нарратив. Грег точно определил источник своих тревог и по-новому посмотрел на отношения с Сарой.

Через несколько месяцев нашей совместной работы Грег с гордостью доложил: «Сара сказала, что теперь я стал спокойнее и лучше ее понимаю, или, по крайней мере, пытаюсь. Это на пользу нам обоим».

Дезорганизованное сознание и нерешенные проблемы

Иногда у нас имеется множество остаточных от ранних отношений проблем, проникающих в наше настоящее. После сильных эмоций сознание становится фрагментированным и дезорганизованным, и тогда мы теряем ориентацию и часто оказываемся неспособными поддерживать либо четкую связь с другими, либо ясное ощущение самих себя. Если травма до сих пор не дает нам покоя, нарратив тоже распадается на кусочки, и при попытке рассказать свою историю нас захлестывают беспорядочные образы.

«Я выхожу из себя каждый раз, когда он капризничает», – сказала мне Джули о своем двухлетнем сыне Пифагоре. Она была сорокалетней учительницей математики в старшей школе и пришла ко мне, потому что не могла «вывести уравнение» для воспитания первенца. Она выглядела старше своих лет, а ее неухоженная внешность указывала на отчаяние, с которым она искала решение вопроса.

Для мужа Джули это был второй брак, и от первого у него остались две девочки-подростка, периодически навещающие отца и его жену, но по поводу них Джули не переживала. Ее тревожило только непослушное поведение Пифагора. Она знала, что дети в возрасте от двух до трех лет начинают самоутверждаться, но чтение о кризисе двух лет ей не очень-то помогло.

Однако в реакции Джули проскальзывало нечто большее, чем просто опасения родителя о том, что он периодически теряет над собой контроль. Она говорила, что как будто «распадается на части», когда Пифагор сопротивляется. Раздражение Джули нарастало в моменты, когда они сражались по поводу чистки зубов и мытья головы. Каждый вечер разворачивалась настоящая битва: Пифагор вылезал из кроватки и бегал по дому, доводя Джули до слез. После рабочего дня в таких ситуациях она чувствовала настоящие «взрывы»: «Меня парализует от страха, и я боюсь, что я заору или, еще хуже, ударю сына. Мне кажется, я схожу с ума».

Ее рассказы о сыне свидетельствовали лишь о том, что он был немного вспыльчивым ребенком с активным темпераментом. У ее мужа проблем с усмирением сына не обнаруживалось; ему нравилась дерзость Пифагора, который рос «настоящим мальчишкой». Джули, конечно, чувствовала себя одновременно обиженной и одинокой.

Интервью для определения типа привязанности выявило у нее черты тревожного и игнорирующего типов. Тревожный тип проявлялся в виде вторжения воспоминаний и эмоций правого полушария, нарушающих попытки левого рассказать линейную, логичную и связную историю. Местами нарратив Джули напоминал историю Грега: «Моя мама никогда не уделяла мне должного внимания, она не находила времени для общения со мной. То есть я ей не безразлична, но она занята… нет, скорее, она постоянно отвлекается. Это так странно». Джули начала отвечать на мой вопрос об отношениях с мамой в детстве, но быстро переключилась на настоящие.

Игнорирующий тип привязанности характеризовался тем, что Джули плохо помнила подробности из своего детства и утверждала, что оно не сильно на нее повлияло. Проглядывалась та же непоследовательность, что и у Стюарта: если Джули не могла вспомнить прошлое, откуда уверенность в отсутствии его воздействия?

Но, поинтересовавшись у Джули насчет ситуаций, когда она испытывала сильный страх в детстве, я открыл нечто новое. Сначала она просто смотрела на меня несколько секунд. А потом произнесла: «У меня не имелось каких-то особо жутких эпизодов, потому что я боялась все время, но не слишком сильно. Была вроде одна ужасная ситуация. Мой отец-алкоголик возвращался поздно ночью и чаще всего тут же отключался. Когда он заезжал в гараж, я внимательно прислушивалась к тому, как сильно он хлопал дверью. Я знала: если он выпил очень много, то просто упадет. А если поменьше, то придет поговорить. Каким-то образом я научилась определять, сколько он принял… Но однажды он выпил не мало, но и не слишком много и, наверное, крупно поссорился с мамой. Он казался абсолютно не в себе… Я увидела его на кухне… Он держал нож, такой огромный, как у мясника. Он был пьян… Я думаю, он не собирался этого делать, но он погнался за мной и говорил, что я не должна вести себя как подросток и носить такую одежду, что бы это ни значило… Я забежала в ванную, но он все равно вломился, и я просто заорала… Я не очень хорошо помню ту ночь… Пожалуй, было страшно, да».

Джули едва выдавила из себя слова. Она сидела прямо напротив меня, но я чувствовал, что утратил связь с ней. Она отдалилась, погрузившись в воспоминания и, как мне казалось, пребывала в состоянии диссоциации.

Здесь уместно вспомнить механизмы диссоциации. При угрозе жизни гормоны стресса, страх и беспомощность отключают гиппокамп, и данные имплицитной памяти не складываются в интегрированные эксплицитные формы. Если осознанное внимание рассеивается – как в случаях концентрации на какой-то незначительной детали происходящего для выживания, – мы кодируем травму имплицитно.

Имплицитные воспоминания развивают у нас предрасположенность к навязчивым чувствам и телесным ощущениям. Реакция «бей – беги – замри» из далекого прошлого готова к активации от минимального воздействия. Когда имплицитные элементы выходят на поверхность под влиянием какого-то связанного с психологической травмой импульса – например, от рыдания ребенка, – болезненные эмоции всплывают на поверхность и заполняют нас здесь и сейчас. Ощущение беспомощности у Джули, когда ее сын был расстроен, и неспособность успокоить его могли спровоцировать у нее чувства, испытываемые ею в детстве, когда ее отец возвращался пьяным.

Напомню, мозг – это ассоциативный орган, и нейроны, обмениваясь импульсами, образуют связи. Поскольку мозг умеет предугадывать грядущие события, текущий опыт готовит его к выстраиванию ассоциативных связей за пределами осознанного внимания. В случае Джули злость и неповиновение сына в ответ на ее запреты вызывали у нее страх, граничащий с паникой. Но она не ощущала их как воспоминание. Сеть имплицитных ассоциативных воспоминаний автоматически приводила к «фрагментации» мозга, который в остальном был достаточно организован.

Перепуганный ребенок находится перед лицом биологического парадокса: его внутренние механизмы выживания кричат: «Беги прочь от источника страха, ты в опасности!», а каналы привязанности призывают: «Иди к человеку, к которому ты привязан, он тебя защитит и успокоит!» Когда один и тот же человек одновременно активирует сигналы «беги от него» и «беги к нему», ситуация оказывается безвыходной. В этом случае личность ребенка не является отстраненной, как при избегающем типе привязанности, или растерянной, как при амбивалентном. Самоощущение ребенка становится фрагментированным – это дезорганизованный тип привязанности. Его характеризуют не нашедшие выхода состояния травмы и утраты. По всей видимости, именно это и испытывала Джули.

Итак, давайте подведем итог. Наличие в сознании потрясения или горя делает нарратив дезориентированным и приводит к дезорганизации конкретных эпизодов истории, связанных со страхом или потерей. Исследователи называют данный паттерн неразрешенным/дезориентированным. Его основной смысл формулируется так: «Иногда я теряю голову, поэтому не могу полагаться на себя».

При такой незалеченной травме история, в остальном вполне связная, становится фрагментированной, если человек выходит за границы своей терпимости – это признак дезинтеграции. Примерно так же отношения ребенка с родителем в основном бывают гармоничными и надежными, но при появлении стрессовых факторов выявляются пробелы в способности родителя справляться с ситуацией, пространство терпимости резко сужается, и человек теряет самообладание. Не нашедшие выхода состояния вызывают примитивную реакцию, и мы полностью «отпускаем тормоза». У Джули имелись все основания бояться ударить Пифагора или напугать его своим криком. Если такие всплески гнева происходят достаточно часто и интенсивно, они травмируют ребенка. И если эти внутренние «разрывы связи» не восстановить, у ребенка разовьется дезорганизованная привязанность, в точности как у его родителя в детстве.

Я начал постепенно работать с Джули над анализом ее отношений с отцом. У нее отсутствовал связный нарратив, который помог бы ей дистанцироваться от имплицитно закодированных воспоминаний. У нее не имелось никакого контекста, чтобы увидеть в реакциях на сына следы травматичного прошлого. Вместо этого перед Джули разворачивалась страшная реальность нынешнего взаимодействия с ребенком. Если вернуться к метафоре колеса осознанности, то Джули находилась где-то на ободе, совершенно потеряв связь с осью.

По мере того как мы с Джули исследовали нити между прошлым и настоящим, в ее нарративе начали вырисовываться определенные темы. Она увидела, что ощущение неуправляемости Пифагора пришло из ее отношений с отцом. Во время психотерапии у Джули также проявилось чувство предательства, и не только со стороны отца, но и матери, закрывавшей глаза на пьяные выходки мужа и на то, что приходилось терпеть дочери. Отрицающие элементы изначального нарратива объяснялись тем, что Джули не помнила многие подробности того времени, на что имелись веские причины. Неудивительно, что она нашла убежище в левом полушарии и в абстрактном мире математики. Но теперь она увидела логику своих реакций на поведение сына, представляющихся ранее иррациональными.

Джули также присоединилась к группе мам с детьми того же возраста, и их опыт в сочетании с отчаянием и юмором очень ей помог. Еще она посетила несколько встреч анонимных алкоголиков, чтобы осмыслить пережитое с отцом и поделиться этим. Однако больше всего Джули дала внутренняя работа: осознанная медитация и ведение дневника. Благодаря записям мы активируем функцию рассказчика в сознании. Согласно исследованиям, фиксируя сложную ситуацию в письменном виде, мы понижаем физиологическую реактивность и повышаем благополучие, даже если не показываем написанное другим.

Однажды Джули пришла ко мне на прием и сказала, что у сына недавно случилась истерика. Потом она добавила: «Я буквально видела, как мое сознание готовилось взорваться, и в разгневанном лице Пифагора я узнавала отца. У меня двоилось в глазах». Описав эту «встречу» в дневнике и проанализировав ее во время осознанной медитации, Джули стала замечать новые возможности в таких сложных моментах. Несколько недель спустя она говорила: «Я знаю, звучит странно, но я благодарна Пифагору за то, что он такой сильный. Мне нужно решить собственные проблемы, излечиться и не сваливать все на него. Предстоит еще немало работы, но я хотя бы знаю, откуда начать».

Терапия расширила пространство терпимости Джули, и в результате она перенесла ужасающие образы из правого полушария в левое, способное понять их. Терапия предоставила ей внешний источник безопасности, защищенное место и личную связь с другим человеком – с психотерапевтом, – стремящимся помочь ей разглядеть сознание без искажений прошлого. Постепенно Джули поняла, что ее группа поддержки – муж и друзья – также готовы были помочь ей в трудную минуту. В итоге Джули сумела собрать необходимую информацию о своем опыте и составить из нее связный нарратив о том, кем она была и кем хочет быть.

Смелость приблизиться к психологической травме, а не избегать ее позволила Джули освободиться от имплицитных тисков памяти. Она развивала все сферы интеграции – вертикальную, горизонтальную, памяти и сознания, – чтобы добиться интеграции нарратива. Постепенно Джули действительно зажила настоящим и стала увереннее в себе как мама. Она поняла, что может на себя положиться.

От процесса излечения выиграла не только Джули, но и Пифагор, который в дальнейшем установит с ней надежную привязанность, способную подпитывать его на протяжении долгих лет.

Джули удалось навсегда остановить передачу из поколения в поколение дурного обращения и страха. Поэтому майндсайт важен не только для нашего благополучия, но и для счастья наших детей (и других людей). Никогда не поздно исцелить сознание и проявить к себе и к близким сострадание и доброту – результат заживления душевных ран и интеграции.

Свет в нашей жизни

Когда мы видим сознание окружающих, мы привносим в отношения качества нашего внимания: любознательность, открытость и восприимчивость. Они лежат в основе надежной привязанности. И это чувствуется, когда мы слушаем историю человека, у которого хорошая связь с самим собой.

Сочувствие к самому себе и принятие себя безошибочно угадываются у людей с надежной привязанностью. Они, обычно являясь результатом последовательных, продолжительных и заботливых отношений с родителями в раннем детстве, могут появиться и в результате приобретенной надежной привязанности, как в случае Ребекки. Когда мы чувствуем, по выражению Ребекки, что «находимся в сердце» другого человека, теплый свет любви горит внутри нас и освещает нашу жизнь.

У большинства свет зажигают родители. Для Ребекки это сделала тетя. Тот факт, что тетя так хорошо ее чувствовала, позволил Ребекке ощущать себя настоящей и ценной, несмотря на хаос в доме, и в конце концов создать связный нарратив. Позитивные отношения с любым взрослым: с кем-то из родственников, с учителем, психологом или другом – всё, что нужно для установления положительных отношений с самим собой. Мыслительное восприятие позволяет нам видеть в жизни наполненную смыслом историю. Это причина, по которой я всегда призываю учителей и коллег-психотерапевтов устанавливать прочную и гармоничную связь со студентами и пациентами. Ощущение, что сознание одного человека находится в сознании другого, дает отличные результаты.

У моей подруги Ребекки теперь есть свои дети, которым повезло иметь маму, способную выстроить с ними открытые и полные любви отношения. Если бы вы увидели Ребекку с детьми, вы бы никогда не догадались, насколько болезненным было ее детство. Наш ранний опыт не приговор. Если мы осмыслим прошлое и интегрируем нарратив, мы вырвемся из порочного круга боли и ненадежной привязанности, передающихся из поколения в поколение. Ребекка всегда являлась для меня примером того, как, взяв ответственность за свое сознание, мы освобождаемся сами и дарим любовь и заботу детям.

10
Наши множественные сущности
Восстановление связи с глубинной сущностью

Мэтью понял, что дела его плохи, когда четвертая по счету девушка за пять лет ушла без предупреждения, хлопнув дверью. По крайней мере, так он изначально рассказал эту историю. Вскоре выяснилось, что сознание Мэтью фиксировало множество предупреждающих сигналов.

Мэтью было сорок два, он работал инвестиционным банкиром и славился своей обходительностью и проницательными бизнес-решениями, всегда приносящими прибыль. Внешне он производил впечатление уверенного в себе и приятного в общении человека, однако в личной жизни ему не удавалось поддерживать близость, к которой он вроде бы стремился.

На работе он четко мыслил и без колебаний принимал решения относительно крупных сумм. Но когда он пришел ко мне, его финансовый успех оказался лишь тонкой пленкой, покрывающей глубокое озеро боли, о которой никто не подозревал, даже сам Мэтью. Он не имел ни малейшего представления, почему его жизнь четко поделилась на две части: на работе он был крепок, как скала, а дома напоминал сломанную ветку.

Мэтью сделал многих людей состоятельными, его репутация базировалась на результатах, приносящих новые инвестиционные возможности. Благодаря данным преимуществам Мэтью пользовался спросом среди одиноких женщин, напоминавших дорогие объекты недвижимости, которыми он занимался на работе: обаятельные, желанные и доступные только узкому кругу. Однако за пределами офиса стратегия Мэтью отличалась удивительной непродуктивностью.

После месяца терапии Мэтью признался, что, несмотря на успех у девушек, он «чувствует себя как самозванец, ожидающий, пока его раскусят».

В молодости ему нравилась подобная охота. Он находил женщин и, переспав с ними, больше никогда их не видел. По его собственным словам, он был мужчиной, нуждающимся в отношениях на одну ночь. Но ближе к тридцати эта рутина ему надоела, и он осознал пустоту сексуальных подвигов. «Я побеждал, но ничего не получал – ужасно больно», – вспоминал он. А поменять что-то ему не удавалось.

«Текучка» девушек продолжалась еще несколько лет, а Мэтью даже не мог сформулировать собственные желания. Он радовался хотя бы тому, что преодолел фазу любовниц на одну ночь. Но вместо того чтобы испытывать более глубокие чувства к женщине после первых месяцев свиданий, его всё больше отталкивали проявления заботы с их стороны.

В начале общения с новой женщиной влюбленность Мэтью сопровождалась сильнейшим влечением, полностью захватывавшим его. Он посылал цветы и записки, неожиданно являлся к ней на работу или домой. Ему нравились непростые ситуации, и он выбирал женщин, социальный статус и привлекательная внешность которых даже с учетом его собственного положения делали их недоступными. Периодически он чувствовал, что объект охоты интересует его меньше, чем процесс. Тем не менее Мэтью управлял мощнейший «эликсир», имеющий мало общего с близостью, но основывающийся на желании доказать себе, на что он способен.

Заблудившийся в знакомых местах

Моя первая теория состояла в том, что Мэтью пристрастился к остроте чувств и возбуждению от погони, и он соглашался со мной. Если оперировать терминами нейробиологии, в подобных ситуациях в мозге происходит мощный выброс нейромедиатора дофамина, играющего основную роль в мотивации и системе вознаграждения.

Любое зависимое поведение – от азартных игр, наркотиков, алкоголя – сопровождается активацией дофаминовой системы. Если лабораторным крысам дать кокаин, они начнут употреблять его вместо еды и воды. В случае кокаина активация дофаминовой системы происходит так интенсивно и стремительно, что никакие другие вещества не способны с ним соперничать. Участки мозга, включающие систему вознаграждения, по всей видимости, перегружают префронтальную кору, регулирующую сложные действия, и в результате мы утрачиваем контроль – за нас решает наркотик. Нейронные пути вознаграждения захватывают власть, и наше корковое сознание становится рабом зависимости.

Тем не менее вскоре я осознал, что пристрастие Мэтью к возбуждению являлось только одной частью истории его отношений с женщинами. Хотя простая потребность в дофамине могла привести к импульсивным и беспорядочным связям, типичным для двадцатилетнего Мэтью, модель его поведения с тех пор изменилась. Он разрабатывал стратегии и реализовывал долгосрочные планы по покорению женщин. Он выжидал, планировал и преследовал заинтересовавших его женщин очень терпеливо, и такое поведение сильно отличалось от дофаминовой охоты.

Когда мы подробнее рассмотрели его последние отношения, Мэтью сам признался, что, добиваясь высоко котирующихся женщин, он хотел укрепить свой статус. Вероятно, данная цель – использование людей для убеждения себя и других в собственной ценности – встречается не так уж и редко. Однако Мэтью причиняло боль то, что ни одни из отношений не были длительными. Он никак не мог получить то, чего хотел. По опыту Мэтью выходило, что Rolling Stones ошибались^[43].

Зачастую женщины, выбранные Мэтью, поначалу вели себя равнодушно, но через какое-то время некоторые действительно начинали проявлять к нему интерес. Но вместо того чтобы увидеть в этом признак успешных отношений или хотя бы доказательство того, что Мэтью чего-то стоит, он стремительно охладевал и своим поведением вынуждал их уйти. Как только новая девушка показывала, что он ей нравится, ее сексуальная привлекательность в глазах Мэтью резко падала. Более того, если она проявляла чувства где-то за пределами спальни, он испытывал отвращение, вплоть до тошноты, от ее заботы. Если он пытался продолжать дежурный секс, оказывалось, что он не испытывает никакого возбуждения. Позже Мэтью вдруг понял, что специально поступал так, задевая девушку и раздражаясь от ее обиды еще больше.

В поведении Мэтью обозначилась закономерность: он застрял в порочном круге противоречий, постоянно саботируя то, чего, как ему казалось, он пытался добиться. Мои клинические наблюдения наконец сложились в целостную картину. Мне показалось, что Мэтью стремился избавиться от чувства неадекватности. Когда человек не ценит себя, то положительные оценки других, как это ни странно, только усиливают дискомфорт. Как сказал американский комик Граучо Маркс: «Я не хотел бы быть членом клуба, в который принимают мне подобных»^[44]. Вуди Аллен, цитирующий данную фразу в своем знаменитом фильме «Энни Холл», мог бы положить Мэтью руку на плечо и посоветовать не принимать события близко к сердцу. Но боль Мэтью была слишком сильной. Он все чаще оказывался один, отвергнутый теми самыми людьми, на завоевание которых потратил огромное количество сил, времени и денег. Как только они приглашали его в свой мир, он тут же сбегал.

Неразрешимый конфликт

Интервью для определения типа привязанности позволило мне заглянуть во внутренний мир Мэтью. У его отца были хронические проблемы с легкими, эмфизема^[45] и астма, и почти все детство Мэтью отец провел прикованным к постели. Мэтью помнил, что мама часто отгоняла его от отца, не велела беспокоить и говорила, что, если Мэтью расстроит папу, это может его убить. Две старшие сестры подрабатывали приходящими нянями. Его маме, талантливой пианистке, пришлось устроиться учительницей музыки в среднюю школу, когда отец уже не был способен работать. Она не скрывала раздражения и злости по этому поводу и, как Мэтью понял уже потом, вдобавок ко всему чувствовала себя очень напуганной и одинокой.

В начале наших сессий Мэтью в основном отмечал отдаленность матери, но однажды мы копнули чуть глубже. Мы пытались понять, почему он так часто чувствовал тревогу и раздражение во время ужинов с девушкой. И вдруг он расплакался. Он вспомнил, что в какой-то момент его мама пришла к убеждению, что причиной болезни отца являлось плохое питание. Для всеобщего здоровья она готовила целые горы еды, на поедание которой у отца не хватало сил. И когда Мэтью не мог доесть, его в наказание отправляли в свою комнату. Потом, когда сестры уходили работать, а отец засыпал, мать приходила и ругала Мэтью за плохое поведение. Иногда она порола его ремнем, чтобы дать понять, как о нем заботится.

Сначала, когда мы исследовали прошлое Мэтью, он иногда замыкался в себе, у него (как он назвал это позже) наступал упадок, и он чувствовал себя «застрявшим и обездвиженным». Он замолкал и просто смотрел перед собой, как будто потерявшись в собственных мыслях. Его состояние очень напоминало реакцию «замри», как будто его мозг почувствовал угрозу жизни и счел полное бессилие и беспомощность единственно возможным ответом.

Однако Мэтью, с которым, по мнению других, было так легко общаться, порой вел себя совершенно иначе – по типу «бей». В ответ на незначительные раздражители он переставал себя контролировать. Однажды я забыл отключить телефон, и внезапно раздавшийся звонок разозлил его. «Я плачу за время и хочу знать, что вы это уважаете», – гневно воскликнул он. Реакция на то, что его прервали, была понятна, но позже он признался, что враждебность являлась неоправданной.

Мать Мэтью спровоцировала у сына биологический парадокс дезорганизованной привязанности: он боялся ее и пытался уберечься от источника страха, но в то же время каналы привязанности подталкивали его к ней в поисках успокоения. Напомню, что проблема в двух противоположных желаниях, направленных на одного и того же человека в один и тот же момент. Такой конфликт – страх, не имеющий решения, – и провоцирует дезорганизованное сознание.

Такие периодически повторявшиеся эпизоды в предподростковом возрасте не только вызывали у Мэтью сильнейший ужас тогда, но и навсегда выжгли в его сознании чувство стыда.

Стыдливый мозг

Представьте себе автомобиль с исправно работающей педалью газа. Когда у нас возникает потребность быть понятыми другими, наши каналы привязанности работают на полную мощность, и мы ищем связи с людьми. Если наши потребности удовлетворяются, мы с удовольствием идем по жизни дальше. Но если нас не замечают, если родители не могут настроиться на нашу волну и мы чувствуем, что нас игнорируют или неправильно понимают, в нашей нервной системе внезапно активируется «тормоз» регуляторных цепей. Он провоцирует четкую физиологическую реакцию: тяжесть в груди, тошноту и опущенные или отведенные глаза. Мы в прямом смысле сжимаемся от боли, хотя часто даже не ощущаем ее. Всё вместе это ощущается как стыд.

Чувство стыда часто возникает у детей, чьи родители постоянно недоступны или не способны настроиться на их волну. Когда стыд из-за отсутствия гармоничной коммуникации сочетается с враждебностью со стороны родителей, возникает токсичное ощущение униженности. Данное изолированное состояние – стыд, усиленный унижением, – встраивается в наши синаптические связи. В результате «тормоз» и реакция «замри» болезненным образом сочетаются с вжатой в пол педалью газа и сопутствующей яростью. Мы становимся уязвимы к повторной активации состояния стыда или унижения в будущих контекстах, напоминающих первоначальный опыт. Именно так происходило, когда Мэтью хотелось женской заботы, только в детстве это касалось его мамы, а во взрослой жизни – подруги.

Ребенок растет, его кора включается в полноценную работу, и состояние стыда начинает ассоциироваться у человека с убеждением, что в нем есть какой-то изъян. С точки зрения выживания позиция «я плохой» безопаснее, чем «мои родители ненадежны и в любой момент оставят меня». Ребенку лучше чувствовать свою неполноценность, чем осознать, что те, к кому он привязан, опасны или не заслуживают доверия. Внутренний механизм стыда обеспечивает иллюзию безопасности, необходимую для сохранения здравого ума.

На данном этапе мы уже замечаем причины многих скрытых чувств унижения и ярости, страха и тревожности, стыда и ужаса, связанных с возрастной психологией, нейронными структурами мозга и типичной реакцией «бей – беги – замри». Поскольку Мэтью не смог интегрировать реактивные состояния в собственный нарратив, ему так же сложно было справляться с ними, будучи маленьким мальчиком.

Основанная на чувстве стыда убежденность в собственной неполноценности, часто уходящая глубоко внутрь под нашу корковую осознанность и остающаяся в подсознании, способна саботировать любые наши усилия в стремлении к благополучию. Подсознательный стыд в некоторых случаях подталкивает нас к достижению успеха: мы пытаемся доказать, что мы хорошие и достойные уважения и обожания других. Однако заложенное в далеком детстве ощущение ущербности обычно всплывает на поверхность при любом намеке на стресс или неудачу, и мы реагируем слишком болезненно, пытаясь тем самым держать окружающих на расстоянии. Мы стараемся сделать все, чтобы ни другие, ни мы сами не догадались о темном прошлом и о скрытой правде нашего гнилого характера. Из-за этого мы избегаем близости в личной жизни: чем ближе другой человек подберется к нашему настоящему «я», прикрывающемуся маской публичного образа, тем сильнее окажутся наши переживания, что наша ущербность выйдет на поверхность.

Данный механизм помогает объяснить, почему Мэтью так много усилий вкладывал в завоевание недостижимых женщин, в которых он подсознательно видел свою мать. Он снова и снова повторял цикл завоевания – принятия – отторжения так, будто от него зависела жизнь. В некотором роде, когда Мэтью был ребенком, качество его жизни действительно основывалось на убеждении родителей в том, что он достоин их любви и внимания. Он пытался внушить такую мысль невнушаемым людям, и потому во взрослом возрасте находил самых неприступных девушек. Это стремление оставалось его основным занятием.

Но как только избранница начинала проявлять к Мэтью чувства, процесс завоевания заканчивался, детская изолированность болезненно воссоздавалась и приводила к разрыву. Сменяющие друг друга состояния влечения и отторжения завели Мэтью в тупик.

Наши многочисленные «я»

В предыдущих главах мы убедились в ширине спектра диссоциации: от постоянной погруженности в мечты до психической нестабильности. При диссоциативных расстройствах у человека нарушена нормальная непрерывность событий в сознании. Если память фрагментирована, пациент теряет ощущение связности своего «я» с телом и чувствует себя «ненастоящим». На самом крайнем конце спектра диссоциации находится диссоциативное расстройство личности, ранее известное как раздвоение личности.

Несмотря на чувство присутствия некой неподвластной силы, Мэтью не ощущал, что исчезает, теряет память или утрачивает связь с реальностью, как это случается при диссоциативных расстройствах личности. Эти состояния не казались отдельными от его личности. Более того, долгое время он считал их частью себя и естественной реакцией на происходящее.

По мере продвижения работы с Мэтью я узнавал все больше подробностей о его отношениях с женщинами. В нем открылись довольно сильные состояния: ярости, стыда и страха, которые, с одной стороны, укрепились и регулярно повторялись, а с другой, оставались неинтегрированными. Я имею в виду, что они провоцировали автоматические нежелательные поступки, никак не поддававшиеся осознанным усилиям изменить их. Вкратце, когда в жизни человека присутствуют неинтегрированные состояния, у него наблюдается внутренний дистресс и склонность к хаосу, скованности или и к тому, и к другому; его поведение становится неуправляемым, и он не проявляет гибкость и адаптивность во взаимодействии с другими. Резкие переходы от одного сильного эмоционального состояния к другому, которые испытывал Мэтью, характерны для непроработанной посттравматической адаптации.

Еще один способ понять ситуацию Мэтью – посмотреть на нее с точки зрения нормального развития. Начало подросткового возраста характеризуется напряженностью между различными эмоциональными состояниями, и поначалу мы не чувствуем этот конфликт. К середине пубертата противоречия становятся более осознанными, но у подростка все еще не хватает стратегий для их разрешения. Он совершенно по-разному ведет себя с друзьями, с братьями и сестрами, с учителями, с родителями и со сверстниками из хоккейной команды. Одежда, прическа и манеры начинают символизировать различные роли и обостренные конфликты между ними. К концу подросткового возраста большинство молодых людей учатся эффективнее справляться с такими состояниями. Однако нормальное развитие не подразумевает создание единообразного «я», а, скорее, требует принятия и дальнейшей интеграции различных психологических статусов, чтобы понять, как их связать между собой в единое целое.

Мэтью не удалось отработать этот важнейший навык в процессе взросления. Многие исследования демонстрируют, что, когда взаимодействия нескольких состояний не происходит, у подростков развиваются психологические дисфункции: тревожность, депрессия или проблемы с самоидентификацией. Подростки, научившиеся справляться со своими статусами и обнаружившие те условия, включая друзей и занятия, благодаря которым их множественные личности чувствуют себя «как дома», продолжают развиваться и процветать. Интеграция снова идет рука об руку с эмоциональным благополучием.

Психическое состояние

Вероятно, вы уже задаетесь вопросом, что это за многочисленные сущности, имеющиеся у каждого из нас? С точки зрения строения мозга состояние представляет собой кластер паттернов нейронных импульсов, заключающих в себе определенные типы поведения, нюансы чувств и доступ к ряду воспоминаний. Состояние сознания заставляет мозг работать эффективнее, связывая воедино релевантные (и иногда удаленные друг от друга) функции, «склеивая» их при помощи нейронов в конкретный момент. Например, если вы играете в теннис, то каждый раз, когда вы надеваете шорты, кроссовки, берете в руки ракетку и выходите на корт, ваш мозг активно создает «теннисное состояние сознания». В нем вы уже подготовлены к использованию двигательных навыков, соревновательных стратегий и даже воспоминаний о прошлых играх. Если вы играете со знакомым соперником, вы вспомните его движения, сильные удары и слабые стороны. Все эти воспоминания, навыки и даже чувства – соревновательный дух и некоторая агрессия – активируются вместе.

Иногда «вещество», соединяющее перечисленные аспекты, довольно пластично, поэтому мы становимся восприимчивы для новой сенсорной информации и новых моделей поведения. Если возвратиться к примеру с теннисом, в таком состоянии вы сможете учиться у оппонента и реагировать на его приемы во время игры. Ваше психическое состояние уникально для данного времени, оно характеризуется неповторимой комбинацией нейронных импульсов, притом подверженной влиянию прошлого.

Однако некоторые укоренившиеся состояния «прилипчивы», и они накладывают больше ограничений, вызывая старые паттерны нейронной активности, привязывая нас к ранее изученной информации и готовя к лимитированным ответам. Такой «закрытый» статус является реактивным: наше поведение во многом определяется предыдущим опытом и часто основывается на реакции выживания и автопилоте. Мы руководствуемся рефлексами, вместо того чтобы сохранять открытость. Опытный теннисист, почувствовав угрозу от молодого соперника, может потерять концентрацию, решив перехватить инициативу, и если он не скорректирует свою игру, то проиграет партию, даже если сначала был совершенно уверен в победе.

В любом виде деятельности мы бываем восприимчивы или реактивны: когда мы помогаем ребенку с домашним заданием, выступаем с речью, покупаем одежду. Всякое из таких действий в процессе повторения притягивает определенные чувства, навыки, воспоминания, поступки и убеждения и связывает их в единое целое. Некоторые состояния активируются настолько часто, что участвуют в формировании личности человека, – я называю их состояниями личности. Это те самые многочисленные сущности, рецептивные (восприимчивые) или реактивные, из которых состоит каждый из нас.

У Мэтью в обществе женщин включались состояния, сосредоточенные на стыде и его травматичных реакциях «бей – беги – замри», нацеленных на выживание. Они заставляли его отвечать определенным образом, но он, управляемый укрепившимися имплицитными навыками, действовал на автопилоте. Когда женщина начинала проявлять заботу и Мэтью понимал, что отстраняется от нее, он совершенно не осознавал состояния своего сознания.

Я подчеркиваю: состояния личности – часть жизни любого человека даже при отсутствии каких-либо психологических травм. Мэтью часто приходил на терапию в своем деловом состоянии. Он испытывал подъем сил и радостное возбуждение от успешной сделки, излучал уверенность в себе и мечтал поделиться своим успехом со мной. Но как только мы переходили к обсуждению его отношений с последней девушкой, энтузиазм и уверенность Мэтью резко пропадали, и он погружался в тревогу и неопределенность. Это было болезненно, но вполне нормально, – то же самое вам скажет любой человек, посещавший психолога.

Многие состояния строятся вокруг наших базовых биологических потребностей, иногда называющихся мотивационными импульсами^{27}. Последние рождаются в подкорковых каналах и формируются регуляторной префронтальной корой. К ним относятся тяга к исследованиям, власть, игра, продолжение рода, распределение ресурсов, контроль над выполнением какой-либо задачи, сексуальность и потребность в причастности к жизни других.

Если мне, например, нравится софтбол, то моя мотивация вступления в факультетскую команду, чтобы играть после работы, окажется многослойной: сначала удовлетворятся базовые потребности в игре и в причастности к другим. Каждый раз, когда я подаю и когда на поле происходит корректировка, задействуются потребности в контроле и власти. Неопределенность и открытость игры утолят потребность в исследовании нового. Потом, по окончании матча, когда я буду кидать мячик просто так, для удовольствия, каналы мозга, отвечающие за распределение ресурсов, напомнят мне, что неплохо бы поесть и отдохнуть перед завтрашним рабочим днем. И после насыщенного вечера я отправлюсь домой ужинать и спать.

Эти мотивационные импульсы объединяют сигналы от тела, ствола головного мозга и лимбических структур. Однако кора тоже имеет важное значение в перечисленных состояниях. Чтобы понять, что именно она делает, давайте еще раз вспомним ее устройство.

Сверху вниз и снизу вверх

Шесть ячеек, только и всего: мощная кора нашего мозга, отвечающая за восприятие и планирование, по сути, состоит из наложенных друг на друга шести нейронов, или кортикальных колонок, выстроенных в виде взаимосвязанной ячеистой структуры. Кортикальные колонки, находящиеся недалеко друг от друга, координируют информационный поток одного вида ощущений: зрение, например, формируется колонками, находящимися в задней части коры, в затылочной доле; за слух отвечают колонки височных долей, расположенные слева и справа; осязание возможно благодаря колонкам из теменной доли. Когда мы планируем какое-то движение, у нас активируются колонки лобной доли, а когда представляем свое сознание или сознание других, включаются колонки в медиальной префронтальной коре.

Чтобы разобраться во влиянии опыта на перечисленную мозговую деятельность, нужно понять еще один удивительный факт: поток информации через кортикальную колонку является не просто движением от входа к выходу в одном направлении. Он характеризуется двунаправленностью – и это важный ключ к состоянию сознания в целом и к сущностям Мэтью в частности.

Поступающая сенсорная информация поднимается через ствол, входит в кору на нижнем слое нейронов и затем движется вверх. Так выглядит информационный поток «снизу вверх». Когда ребенок впервые видит розу, сначала его может привлечь ярко-красный цвет, потом – запах (он направляется напрямую из носа в кору), далее он потрогает ее лепестки и даже попытается ее съесть (пока не заметит мама). Этот пример максимально приближен к прямому восприятию «снизу вверх».

Но если мы уже видели розу (а для взрослых – если мы видели хоть какой-то цветок), она активирует большое количество воспоминаний о похожих ситуациях. Наш опыт отправляет связанную с объектом информацию от верхних слоев шестинейронной колонки вниз, чтобы сформировать восприятие того, что мы видим, слышим, трогаем, пробуем на вкус или чей запах вдыхаем. Не существует, если можно так выразиться, «непорочного восприятия»^[46]. Восприятие практически всегда представляет собой смесь того, что мы ощущаем сейчас, и того, что узнали раньше.

Попробуйте представить себе следующее: ощущения поднимаются вверх от нейронных слоев 6, 5 и 4. Этот поток, идущий снизу вверх, встречается с потоком, движущимся сверху вниз от слоев 1, 2 и 3. К потоку, идущему сверху вниз, относятся наше состояние на текущий момент, воспоминания, эмоции и внешняя среда. В середине, на уровне нейронов 3 и 4, два потока информации сливаются или сталкиваются. Поэтому то, что мы вдруг осознаём, – вовсе не то, что мы чувствуем в конкретный момент, а то, что появляется в результате слияния.

Представьте, например, что вы наблюдаете, как я поднимаю руку над головой. Если мы с вами находимся на улице в Нью-Йорке, вы, скорее всего, подумаете, что я ловлю такси. Но если мы с вами в аудитории, вы решите, что я хочу задать вопрос или высказать мнение. Итак, жест один, но контекстуальные обстоятельства и опыт разные. В обоих случаях вам не придется даже задумываться о значении – вы автоматически понимаете, какой смысл выражает моя движущаяся рука. Вот преимущество появления определенного психического состояния, поскольку оно создает эффективный фильтр, направленный сверху вниз, через который мы постигаем окружающий мир. (Кроме того, это еще один пример работы зеркальных нейронов: мы используем полученный ранее опыт, чтобы определить цель того или иного действия.)

Однако текущее психическое состояние также искажает наше восприятие. Например, если бы в детстве вы подвергались какому-либо виду насилия, а сейчас мы бы с вами находились в неоднозначной обстановке – предположим, на вечеринке – и вели оживленную дискуссию, вам было бы сложнее интерпретировать происходящее. В данном контексте, если я быстро подниму руку, чтобы акцентировать свою точку зрения, вы можете испугаться, что я вас ударю. Ваш кортикальный поток, идущий сверху вниз, будет доминировать над визуальной информацией, поступающей снизу вверх, и вы неправильно истолкуете мое намерение. Зеркальные нейроны исказят способность четко меня видеть. Именно так остаточные проблемы и незалеченные психологические травмы создают реактивный фильтр, работающий сверху вниз. В его отсутствие вы бы или получили удовольствие от горячих дебатов и восприняли мои идеи, или ушли бы прочь.

Понимание того, как архитектура кортикальных колонок влияет на восприятие, помогло Мэтью осмыслить его неинтегрированные психические состояния. Он внимательно слушал мои объяснения, как взаимодействие с родителями формирует развитие мозга и создает фильтры, работающие сверху вниз. Его заинтриговала мысль о том, что можно иметь различные – и даже противоположные – состояния. Он постепенно уловил, что суть не в том, чтобы отделаться от воздействий, движущихся сверху вниз (это просто невозможно), а в том, чтобы постичь, когда определенное состояние становится реакцией на прошлое и не принимает в расчет настоящее.

Мне также хотелось убедиться, что Мэтью понимает, насколько сильно поток, идущий сверху вниз, способен доминировать над информацией, поступающей снизу вверх. Когда мы действуем на автопилоте, наше осознанное внимание верит в то, что чувствует. В такой ситуации говорить о майндсайте не приходится, и наши впечатления, убеждения, эмоциональные и поведенческие реакции, зависящие от нынешнего состояния, кажутся оправданными. Мы видим в них абсолютную реальность, а не продукт деятельности сознания. До терапии интуиция подсказывала Мэтью, что его девушки были какими-то отталкивающими, и он полностью уверовал в данную искаженную информацию, поступающую сверху вниз. Эти силы могут мгновенно повлиять на наши мысли, исказить надежность инстинктивных реакций и поставить под сомнение способность к свободному волеизъявлению.

И на что же нам в таком случае полагаться? Как понять, кто мы такие на самом деле, что для нас благо и где правда? Если у нас так много состояний, какое из них определяет нас и какое нам выбрать для себя? Ответы на данные фундаментальные вопросы дает интеграция состояний.

Интеграция состояний: мы между ними и внутри них

Интеграция подразумевает связь по крайней мере трех измерений нашей жизни. Первый уровень – взаимодействие различных состояний. Мы должны принять свою сложность, тот факт, что мы по-разному проявляем себя в спортивном, интеллектуальном, сексуальном, духовном и многих других статусах. Наличие неоднородной коллекции состояний у одного человека абсолютно нормально. Ключ к благополучной жизни лежит в их взаимодействии, а вовсе не в строгом и гомогенном единстве. Представление о том, что у нас может быть единое и упорядоченное состояние, одновременно идеализированно и пагубно.

Второй уровень интеграции происходит внутри определенного состояния. Каждому состоянию нужна внутренняя связность, чтобы нормально функционировать и эффективно добиваться своих целей, не скатываясь во внутреннюю дезинтеграцию.

Представим, например, что я решил записаться в спортзал, чтобы улучшить физическую форму. Если в детстве надо мной смеялись из-за моей неуклюжести и я все еще чувствую тот старый страх и смущение, мне понадобится провести некоторую внутреннюю работу. В противном случае мой остаточный эмоциональный «багаж», скорее всего, саботирует цель. Мне, скорее всего, не понравится в спортзале и я стану ходить туда реже и реже.

Третье измерение интеграции включает в себя нашу личность в контексте отношений. Прошлое влияет на то, как ощущение собственного «я» становится частью «мы»-состояния и при этом не разрушается. Открытость к «мы»-состоянию требует некоторой уязвимости и восприимчивости, а такие качества многим даются с трудом. В детстве у Мэтью отсутствовало безопасное «мы»-состояние, и оно не давалось ему во взрослой жизни.

Нам с Мэтью предстояло немало работы по всем трем направлениям.

Распутывание узла стыда

Вы, вероятно, спросите: «Так почему же Мэтью просто не избавился от состояния стыда?» У ориентированного на результат Мэтью-бизнесмена имелся подобный порыв; он хотел «стереть» невыносимые аспекты своей личности. К сожалению, подходы из серии «разделяй и уничтожай» просто не работают. Каждое из наших состояний удовлетворяет какую-то существующую потребность. Для начала интеграции состояний важно подойти поближе к глубинным нуждам, рассмотреть их как следует и найти более адаптивные и здоровые способы их удовлетворения.

Что если наши базовые мотивационные состояния противоречат друг другу? Некоторые состояния сочетаются неплохо (например, сексуальность и игра), другие – заметно хуже. Итак, нам необходимо принять сильные мотивационные потребности, существующие одновременно. К ним относятся: потребность в концентрированной власти и в свободной игре; потребность отслеживать свои ресурсы (время, энергию, деньги, еду) и продолжать род (дети требуют больших затрат энергии, денег и еды, и это так же справедливо для современных городских жителей, как и для наших дальних предков); потребность в исследовании (чтобы удовлетворять индивидуальные творческие интересы) и желание быть частью группы (чтобы оставаться на хорошем счету в семье и социальном окружении, нужно ладить с другими). В перечисленных неискоренимых противоречиях заключена одна из причин, по которой равновесие и многообразие так важны для психического здоровья.

Вот как мы с Мэтью подошли к идущим вразрез друг с другом состояниям, разрывавшим его на части. Мы легко установили, какая часть личности Мэтью отчаянно желала иметь партнершу. «Мне уже не двадцать лет, – сказал как-то он, размышляя о любовных похождениях после окончания школы. – Теперь я хочу стабильности, но просто не нахожу подходящую девушку».

На самом деле на этом этапе подходящим человеком для Мэтью являлся он сам – его-то и нужно было найти в первую очередь. Если одно состояние личности Мэтью хотело близости и общения, другое пыталось защитить его уязвимость, а третье пыталось доказать, что он чего-то стоит. Эти состояния активировались различными паттернами мозга и отфильтровывали его впечатления совсем не так, как делало состояние, ищущее близости.

Давайте попробуем представить, что происходит у Мэтью в кортикальных колонках: в состоянии, требующем близости, он видит привлекательную женщину, его партнершу. Он считает ее подходящей по многим параметрам: она умна, сексуальна, обладает чувством юмора и нравится ему как человек – и она привлекает его. Но по мере того как он также начинает ей нравиться и она начинает ценить его прекрасную личность (а он действительно может быть замечательным и добрым), у него внутри происходит сдвиг. Как мы поняли с Мэтью, он означает активацию другого набора состояний.

Стыд объединял состояния Мэтью в несколько связанных, но разных кластеров. Одно состояние просто выполняло защитную функцию: если девушка заинтересована им, она способна узнать его ближе и выяснить, что глубоко внутри он полное ничтожество. Поэтому лучше бросить ее до того, как она все узнает. Данное состояние защищало Мэтью и от угрозы неудачи на сексуальном фронте: если ему действительно хотелось близости с женщиной и отношения с ней казались по-настоящему важными, то лишь только мысль о том, что он может «все испортить», являлась настолько болезненной, что лучше было закончить отношения заранее. Точно так же в двадцать лет Мэтью предпочитал спать с безразличными ему девушками, чтобы не переживать о том, насколько хорошо он себя показал. Это одна из многоуровневых причин, по которым Мэтью стал испытывать напряжение и утрачивал интерес к сексу, как только его девушка «слишком сильно» заинтересовывалась им.

Следующее основанное на стыде состояние характеризовалось еще большей болезненностью. Если Мэтью действительно нравился девушке, как он мог простить ее? Такой ход мысли кажется вам иррациональным? А логика здесь вот какая: если я нравлюсь женщине, с ней должно быть что-то не так. Так зачем мне оставаться с ней? Стыд объясняет данное уравнение. Когда мы глубоко убеждены, что в нас имеется какой-то изъян, иррациональные реакции становятся логичными.

Стремление побеждать – еще одно состояние у Мэтью, в основе которого лежал стыд. Когда он выбирал труднодоступных женщин, часть его личности чувствовала острую необходимость заполучить их. Он никогда не интересовался девушками, которым сразу нравился, никогда. И даже женщинами, реагирующими на него нейтрально. Для состояния, все еще пытавшегося справиться со старой травмой, лучшим подходом было воссоздание наиболее приближенного к исходному паттерна импульсов. В клинической психологии данное явление называют повторным проигрыванием травмы. Мэтью искал триггеры воспоминаний для активации состояний, которые побуждают его всегда вступать в отношения с отстраненными и потенциально жестокими женщинами, напоминающими мать. У Мэтью открылся особый нюх на них – по крайней мере так казалось.

Однако у него сохранилось и другое состояние из детства: потребность в любви и единении, характерная для детей. Некоторое количество его подруг увидело проблески этого состояния, и оно отворило их сердца. Я с радостью слушал о тех ценных моментах, когда Мэтью принимал симпатию женщины, даже если желание саботировать ее заботу, базировавшееся на стыде, вскоре возвращалось.

Итак, что же мы могли сделать? Для интеграции всех состояний Мэтью нужно было стабилизировать объектив, обращенный в его сознание, точно так же, как это сделал Джонатан. Мы прервали разбор его любовных неудач и в течение нескольких недель сосредоточились на разучивании различных техник рефлексии. Мэтью понравилась метафора колеса осознанности и идея того, что умственные упражнения укрепляют его ось, прибавляя стабильности его сознанию. К «сканированию» тела он поначалу отнесся скептически, но вскоре ощутил его пользу. Та энергия, с которой он выполнял все практики, напоминала его состояние на работе: мы обозначали цель, и он шел к ней, бросив на это все силы.

Однако вскоре Мэтью обнаружил: принятие того, что возникает в процессе упражнений, требовало нового типа осознанности. Ему было сложно открыться своему внутреннему миру, не пытаясь контролировать его. Взять, например, сильное отвращение, появлявшееся у него, когда он был с женщиной. Мэтью нужно было следить за его зарождением; он должен был сохранять объективность и помнить, что это просто его часть; и Мэтью следовало оставаться открытым к более глубокой боли, управлявшей данным чувством.

Когда я познакомил Мэтью с практикой, цель которой – «оставаться рядом» с определенным ощущением, не прогоняя его (я обучал этому и Энн из седьмой главы), его заинтриговало парадоксальное на первый взгляд использование силы сознания, просто чтобы проявлять любознательность и принимать свой внутренний мир. Я сказал Мэтью, что как раз такие качества во многом и являются основными ингредиентами любви. Мэтью ответил, что именно их ему не хватало в детстве.

Как и в случае работы с Энн, в терапии Мэтью я использовал два канала внимания: один был направлен на определенное событие в прошлом или на женщин, состоявших с ним в отношениях, а другой прочно закреплен здесь и сейчас, в моем кабинете. Во время непростых сессий мы поняли, насколько живы детские воспоминания Мэтью об отторжении и страхе. Он нуждался в большом количестве поддержки, чтобы «оставаться с ними». Мэтью также требовались многие навыки интеграции: двусторонняя и вертикальная интеграция, интеграция памяти и нарратива – чтобы перевести живые имплицитные воспоминания в гибкую эксплицитную форму.

На одной из встреч Мэтью вспомнил, как однажды вошел в комнату к отцу, чтобы узнать, сможет ли тот с ним поиграть. Ему было около шести. Тут в комнату ворвалась мать, схватила его за руку и вывела вон. «Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не беспокоил его своей ерундой», – зашипела она. Сейчас Мэтью сидел в моем офисе, и его руки дрожали; он увидел перед собой лицо матери и вспомнил, как пугался ее гнева. Я попросил его «оставаться с этим страхом», мысленно удерживая его перед собой. Мы вместе ощущали, как страх превращается в грусть. И Мэтью заплакал.

Я показал ему, как успокоить себя: положить одну руку на сердце, а вторую на живот. Многим людям это очень помогает. До этого Мэтью не знал, что делать с болью, причиняемой стыдом, не пытаясь при этом убежать от него. Я надеялся, что данная техника поспособствует расширению его границ терпимости. Через несколько минут Мэтью сказал, что ему полегчало, и мы обнаружили, что его – как и меня – успокаивает левая рука на сердце. (У большинства людей это обычно правая рука.) Обнимая себя, он также «обнимал» имплицитное воспоминание о ребенке, который так хотел, чтобы его любили и принимали таким, какой он есть.

Как только Мэтью немного успокоился, у него возникли новые воспоминания. Он рассказал, что хотел как можно скорее приступить к самостоятельному заработку, и начал разносить газеты – ему было двенадцать. На первые деньги он купил матери блендер, чтобы она делала мужу молочные коктейли. «Я почти не слышал от нее слов благодарности, – рассказал он. – Я хорошо учился в школе, покупал ей цветы и целые выходные мыл машины, чтобы принести ей немного денег, но ее ничего не впечатляло». Потом, выдержав паузу, он добавил, что понял кое-что: независимо от того, что у него происходило с женщинами, он никак не мог доказать, что его мама относилась к нему с добротой и любовью. И независимо от того, сколько женщин у него было, он не способен доказать матери, что его можно было любить. Мэтью начал постепенно развязывать внутренний узел стыда.

С того момента благодаря надежному убежищу в виде рефлексирующих диалогов у него зародилось новое состояние. Однажды Мэтью сообщил: «Мне кажется, что у меня внутри существует безопасное место, откуда я просто наблюдаю за всем этим». Он говорил тихо, и в его голосе слышалось удивление от сделанного им открытия, которое я принял с чувством благодарности.

Поиск внутреннего «я»

Имеется ли некая суть личности, скрытая под всеми слоями адаптации? Я говорил о многочисленных состояниях нашего «я», каждое из которых обладает миссией по выполнению мотивационных потребностей: в единении с другими, творчестве или утешении. Другие состояния концентрируются вокруг конкретных занятий: спортивных познаний, умений играть на музыкальных инструментах или набора навыков, необходимых для учебы и работы. Другая группа состояний участвует в создании социальных ролей: мы можем руководить инициативной группой района, искать партнера, участвовать в семейной жизни, заводить новых друзей или поддерживать связь со старыми.

Однако под всеми состояниями, как мне кажется, есть суть нашего «я», основанная целиком на восприимчивости. Некоторые исследователи называют ее самостью, по-английски ipseity – от латинского слова ipse, означающего «сам». Самость – это наша «таковость»^[47], или существенное качество, обусловливающее проявление каждого из наших состояний. Многим сложно представить такое восприимчивое внутреннее «я», не говоря уже о том, чтобы его ощутить. Но это самая главная часть личности, скрытая под нарративом и памятью, эмоциональной реактивностью и привычками. Именно благодаря ей мы в силах приостановить внешние воздействия, идущие сверху вниз, и приблизиться к тому, что называют сознанием начинающего. Когда Мэтью сказал, что нашел надежное место внутри себя, он описывал восприимчивое «я», расположенное под многочисленными повседневными состояниями «я». Это «я» может стать внутренним убежищем, открытым происходящему и принимающим все аспекты личности под покровом сознания.

По опыту, моему и многих других, работа над созданием объектива, позволяющего заглядывать в сознание, предоставляет нам доступ к данной восприимчивой части нашей личности, лежащей под уровнями адаптации и над нашим состоянием в конкретный момент. Расширяя сознание, мы начинаем осознавать умственные действия, включая различные состояния, просто как ментальную активность, а не как совокупность личности. Оставаясь в «центре» сознания, мы добиваемся ощущения открытого «я», повернутого лицом к миру новых возможностей, и создаем необходимые условия для интеграции состояний.

«Мы»-состояния единения

Шло время, и Мэтью стал встречаться с другими женщинами: они казались ему интересными и привлекательными, а не только неприступными. Через много месяцев внутренней работы и терапии его чувства изменились. Теперь в отношениях он делал акцент на единение, а не на стремление соблазнить и завоевать, как раньше. В конце концов он нашел ту единственную девушку и сейчас учится жить с неопределенностью, которую подразумевает истинная близость. Став частью «мы»-союза, Мэтью вынужден ощущать свою уязвимость и оставаться в настоящем, а не «бить, убегать или замирать». Его чувство стыда все еще периодически проявляется в различных ситуациях, но теперь Мэтью замечает его до того, как начинает действовать. Мы оба уверены, что сейчас Мэтью способен вступить в счастливый союз с женщиной – и с самим собой, – который он уже давно заслужил.

11
Нейробиология понятия «мы»
Защищая друг друга

Дениз вошла в мой офис походкой, в которой читались чувство защищенности и уверенность в себе. За ней, шаркая и медля, тенью проследовал муж Питер. По его опущенному взгляду было видно, что он подавлен. Они пожаловали ко мне на первый сеанс терапии для супружеских пар. Дениз сидела на стуле прямо, а Питер ссутулился на диване и сразу подобрал большую подушку, положив ее на колени в качестве щита. Не нужно быть психиатром, чтобы понять: у них имелись проблемы.

«Он размазня, – заявила Дениз. – А еще меня тошнит от того, что ему нужна постоянная поддержка!»

Питеру как будто не хватало дыхания, когда он говорил, но это не помешало ему сделать выпад: «Наш брак – фикция. Я женился на женщине-нарциссе. Чем я вообще думал?»

Вы, вероятно, решили, и не без основания, что при той явной враждебности, которые Питер и Дениз стали демонстрировать прямо с порога, их отношения уже не подлежали «ремонту». Но под маской гнева и разочарования я почувствовал грусть, одиночество и даже некий порыв, способный побудить их изменить сложившуюся ситуацию.

Дениз и Питер поженились десять лет назад, им обоим было около сорока лет, и они оба строили карьеру. Дениз работала архитектором, а Питер преподавал в ведущей музыкальной консерватории и периодически выступал с концертами. В их браке родилось двое детей, которых, по их словам, они любили, но из-за них беспрестанно ругались.

Дениз и Питер уже пробовали психологические консультации для пар, но обнаружили, что их попытки «открыть линии коммуникации» ни к чему не привели. Тогда Дениз заявила, что следующую встречу они назначат уже со своими адвокатами, чтобы начать бракоразводный процесс. Тем не менее ради детей они хотели еще раз попробовать наладить отношения, и один друг предложил им связаться со мной.

Дениз продолжала озвучивать жалобы на мужа. Ей казалось, что поначалу у них все шло хорошо, но с годами она поняла, что Питер очень не уверен в себе и слишком требователен. Она была так настойчива и так убеждена в своей правоте, что у меня в голове прямо-таки замигала неоновая вывеска: «Он болен и нуждается в помощи». Дениз всегда знала, что Питер эмоционален, но до появления детей не понимала, что на самом деле он слаб. Он не мог или не хотел давать отпор двухлетней дочери, вившей из него веревки; он терпел детские вспышки раздражения, на которые у Дениз не было времени. Она жаловалась, что ее муж не лучше их пятилетнего сына. «Он воркует, договаривается и наставляет, а мальчик его просто игнорирует и даже не принимает за настоящего взрослого! Он должен просто велеть детям замолчать и делать то, что сказано! – заключила она. – Я потеряла к нему последнее уважение. Как можно быть таким мягкотелым и внушаемым?»

Питер связывал свои опасения с чувством изолированности в паре: «Дениз слишком независимая и решительная. Она не дает спуску ни детям, ни мне. Она никогда не относилась ко мне с теплотой и ведет себя как бездушная начальница». Питер добавил, что чувствует себя одиноким и брошенным женой, а ему хотелось бы ощущать больше теплоты и заботы. Говоря это, он не смотрел ни на меня, ни на Дениз. Он выглядел отчаявшимся и беспомощным.

Жизнь без гармонии

Наш мозг – это социальный орган, и отношения с другими не роскошь, а необходимость для выживания вида. И Дениз, и Питер находились в состоянии глубокого дистресса. Их отношения были далеки от благополучных.

Каких результатов стоило ожидать от терапии? Мог ли кто-то из них – сам по себе или в паре – измениться настолько, чтобы вернуть отношениям утраченную гармонию? Иногда лучшее, что в силах сделать психотерапевт, – показать двум людям, насколько они не подходят друг другу, помочь им разойтись и двигаться дальше. Дениз и Питер больше не ощущали, что их чувствует партнер, если у них вообще когда-то возникало такое мнение. Осознание того, что ты живешь с человеком, знающим тебя, желающим соединиться с тобой и действующим в твоих интересах, – эта важнейшая составляющая отношений у них отсутствовала.

Прежде чем составить план терапии, я попросил Дениз и Питера прийти по отдельности. Я убедился, что они оба искренне надеялись спасти брак. Они не изменяли друг другу, не предавали друг друга, у них отсутствовали скрытые замыслы или убеждения, что брак обречен и ничего нельзя наладить. На совместных сеансах у них периодически проявлялись вспышки взаимного презрения и мстительности, способные обречь терапию на провал. Однако по отдельности я наблюдал у них неподдельное стремление исправить ситуацию; они пришли ко мне не просто ради детей.

Питер казался менее покорным и меньше критиковал жену. Он говорил об уважении к сильным сторонам Дениз и о том, как когда-то они были хорошей командой. Дениз поначалу выглядела более замкнутой, но постепенно смягчалась. Если на первой встрече она только и сыпала упреками, то потом она пожелала узнать, как можно улучшить положение. Я немало удивился, и у меня появилась надежда. Даже если бы они решили расстаться, я по крайней мере помог бы им сделать это мирно, чтобы дальше они воспитывали детей с минимальной враждебностью друг к другу.

Итак, я согласился работать с ними, и мы договорились о шести сессиях, после которых собирались обсудить, чего нам удалось добиться, и вместе решить, что делать дальше. Я подумал, что стоит воспользоваться их положительными намерениями, высказанными Дениз и Питером наедине со мной, чтобы помочь им уйти от оборонительной и реактивной модели поведения к проявлению открытости и некоторой уязвимости в отношениях.

Как это ни парадоксально, именно те черты, которые нам нравятся в человеке вначале, впоследствии с большой вероятностью станут выводить нас из себя. На следующей совместной консультации я спросил о начале их отношений. Питер ответил, что его привлекли в Дениз независимость, сила и твердые убеждения, и данные качества хорошо дополняли то, чего ему не хватало. Дениз понравились внешность Питера, его чувствительность и то, как он ее высказывал. Она не знала точно, почему ей приглянулись такие черты, просто «так получилось». Мне показалось, что Питера ее слова удивили и даже обнадежили, но Дениз тут же повторила, что сейчас он кажется ей слишком эмоциональным и чрезвычайно неуверенным в себе. Она заявила это так категорично, что всякая открытость тут же исчезла с лица Питера.

Но что-то изменилось на пути от романтики первых свиданий к браку. Они оба много работали, и их отношения отошли на второй план. Время шло, родились дети, супруги раздражались друг на друга часто и на удивление сильно.

Так, Питер описал их типичный конфликт: приходя домой, он хотел быть ближе к Дениз, обсудить с ней, как прошел его день, или всего лишь обняться. Но она всегда или занималась с детьми, или «просто отстранялась», удаляясь в свой кабинет, чтобы побыть в одиночестве. От этого Питер тянулся к ней еще сильнее. «Терпеть не могу, когда она так от меня отгораживается», – признался Питер. (В тот момент лицо Дениз ничего не выражало.) Но если он протестовал, Дениз кричала на него и упрекала в излишней требовательности. Он добавил, что уже сомневается в своих чувствах. Имел ли он право на близость с женой или с кем бы то ни было?

Со временем данная модель поведения, когда Питер приближался, а Дениз отдалялась, эволюционировала в набор маневров, еще больше отстранивших их друг от друга. Они не могли назвать определенное событие, послужившее началом их бед, но, по словам Питера, их отношения стали казаться мертвыми еще до рождения дочки Кэрри. И если Питер чувствовал, что чахнет, то Дениз сначала говорила, что они переживут конфликты, если он оставит ее в покое. За последний год их интимная жизнь сошла на нет, и Дениз утверждала, что для нее это было нормально. «А мне ненормально», – огрызнулся Питер. Я также выяснил, что Дениз как-то посоветовала Питеру одному встретиться с психологом, что он и сделал, но в результате ничего не изменилось. Хотя каждый из них, пожалуй, нуждался в индивидуальной работе, в их случае именно «мы»-составляющая требовала экстренной помощи.

В модели взаимодействия Дениз и Питера обнаруживались не просто проблемы общения, которые они пытались решить на психологических консультациях. На самом деле их общение было адекватным, по крайней мере на поверхности. Оба они довольно ясно выражали мысли и даже слушали друг друга. В их браке не хватало доброты и сострадания. Дениз и Питер говорили друг о друге преимущественно как о совокупности раздражающих и обидных поступков. Они не проявляли особого уважения к сознанию своего партнера и не слишком интересовались его внутренним миром. Отсутствие инсайта и эмпатии удерживало их от поиска точек соприкосновения, необходимых для устранения их противоречий.

Ощущение безопасности рядом с другим человеком: восприимчивость и реактивность

Подход к терапии пар, основанный на майндсайте, отличается от других стратегий внимательным наблюдением за потоком энергии и информации: как он регулируется сознанием, формируется мозгом и разделяется нами с партнером. Пришло время познакомить Дениз и Питера с треугольником благополучия и с понятием интеграции. Демонстрируя им «подручную» модель мозга, я специально подчеркнул два различных состояния, встречающихся у них обоих, чтобы они поняли основное отличие открытого и восприимчивого состояния от закрытого и реактивного.

Чтобы помочь им ощутить эту разницу напрямую, я предложил простое упражнение. Я предупредил, что повторю одно и то же слово несколько раз, и попросил их понаблюдать, что они почувствуют в теле. Первым было слово «нет»: я сказал его твердо и немного резко семь раз, делая примерно двухсекундные паузы. Затем, после небольшого перерыва, я семь раз произнес «да»: отчетливо, но более мягко. Дениз показалось, что слово «нет» звучало подавляюще и разозлило ее. Питер почувствовал отторжение и зажатость, как будто его отругали. И наоборот, слово «да» успокоило его и наполнило ощущением безмятежности. Дениз обрадовалась, когда я начал говорить «да», но у нее осталось раздражение от предыдущего «нет». «Мне понадобилось какое-то время, чтобы расслабиться и снова почувствовать себя нормально», – поделилась она.

Теперь Дениз и Питер ощутили на себе разницу между реактивным и рецептивным состоянием. И я попытался объяснить, что, когда наша нервная система находится в реактивном состоянии – по сути это «бей – беги – замри», – связь с другим человеком невозможна. Задействовав «подручную» модель мозга, я указал на свою ладонь и объяснил, что ствол реагирует быстро и автоматически, если мы чувствуем угрозу, физическую или эмоциональную. Сосредоточившись только на самозащите, что бы мы ни делали, мы не способны открыться достаточно, чтобы правильно услышать и воспринять слова партнера. Психическое состояние может превратить даже нейтральные комментарии в осуждающие, искажая услышанное в соответствии с нашими страхами.

С другой стороны, когда мы пребываем в восприимчивом состоянии, в стволе мозга активируется другая система. Реакция Питера и Дениз на мое «да» позволила предположить происходящее в таком случае: мышцы лица и голосовые связки расслабляются, давление и сердцебиение приходят в норму, и мы становимся более открыты к тому, что хочет выразить собеседник. Восприимчивое состояние включает систему социальной вовлеченности, связывающую нас друг с другом.

Если говорить вкратце, то восприимчивость – это состояние, в котором мы ощущаем себя в безопасности и понимаем, что нас видят; реактивность – это реакция выживания «бей – беги – замри».

Закончив упражнение, я предложил Дениз и Питеру попытаться отмечать состояние, возникающее у них во время беседы. Если кто-то из них находился в реактивном состоянии или чувствовал его приближение, им нужно было остановиться и попросить паузу, и второму партнеру следовало согласиться. Пока они могли успокаиваться сколь угодно долго, при условии, что оба вернутся к переговорам, когда будут готовы.

Через несколько сессий Дениз и Питер начали узнавать эти ощущения в реальном времени. Поначалу паузу делал я, поднимая руку, когда чувствовал, что один из них погружается в реактивное состояние. Но вскоре Дениз и Питер сами научились определять реактивные ощущения, приходящие на смену восприимчивости, и прерываться по мере необходимости. Их немного удивило, как сложно просить паузу, когда говорит другой, и еще сложнее согласиться на нее, когда говорят они. В какой-то момент Питер отметил, что Дениз сигнализирует о паузе так, будто требует заткнуться (Дениз нахмурилась). Но потом он продолжил и сказал, что так она просила остановиться и себя. После этой реплики напряженное лицо Дениз немного расслабилось, и ее взгляд смягчился, как будто она только что открыла нечто для себя важное. Потом она с легкой улыбкой заверила Питера, что если ей захочется заткнуть его, то она так ему и сообщит. Словесная перепалка с долей юмора была хорошим знаком. Питер мог научиться распознавать и корректировать свое восприятие, а Дениз – признать, что ему это удалось, и посмотреть на собственное поведение со стороны. Я заметил короткий момент единения и совместной работы.

На одной из следующих встреч Питер сказал Дениз, что она опять демонстрирует свой нарциссизм. Он произнес это спокойно, но было несложно уловить в его словах злобу и желание обидеть. Раньше Дениз ответила бы оскорблением, использовав неуверенность мужа в качестве легкой мишени, но теперь она подняла руку. «Я чувствую, что закипаю; нам надо остановиться», – пояснила она. Они оба замолчали и сосредоточились на дыхании. Жалко, что у меня в кабинете отсутствовала камера, чтобы показать вам происходящее. После паузы Питер признался, что вспылил от страха. Дениз правильно интерпретировала его намерение, и у нее получилось простить его нападку. То, что раньше вбило бы еще один гвоздь в крышку гроба их отношений, теперь давало им возможность восстановить доверие друг к другу.

Фокусируясь на сознании

Дениз и Питер так много лет провели в реактивности, что им нужно было как следует потренировать способность возвращаться в осознанное состояние. Чтобы отучить их от пагубной модели поведения и приучить к новой, я потратил третью встречу на знакомство с колесом осознанности и наблюдением за дыханием. При помощи «подручной» модели мозга я объяснил, как концентрация внимания помогает развивать медиальную префронтальную кору и как это продвинет терапию.

Питер в молодости немного занимался йогой, и он сразу почувствовал, что такие практики его успокаивают. Однако для Дениз сосредоточенность на настоящем оказалась в новинку, и она находила упражнения запутанными и бесполезными. Я призывал ее просто отмечать данную странность и не ждать ничего конкретного. Надо отдать ей должное, Дениз действительно продолжала заниматься дома, но прошло немало времени, прежде чем она открылась ясности и спокойствию.

Вы, конечно, уже знаете, что цель упражнений на интеграцию осознанности не просто успокоить Дениз и Питера. Мне хотелось дать им инструмент для поиска глубинного восприимчивого состояния, скрытого под их индивидуальными адаптациями и реактивными защитными механизмами. Например, Джонатану укрепление нейронных путей префронтальной коры позволило «нажимать на паузу», не давая перепадам настроения захлестнуть себя, и стабилизировать неустойчивое сознание. Я рассчитывал, что укрепление связей медиальной префронтальной коры предоставит Дениз и Питеру возможность смотреть дальше своих реакций и таким образом заново найти друг друга.

Еще я надеялся, что это поможет им найти себя.

Осмыслить прошлое и освободить настоящее

Четвертую и пятую сессии я посвятил вопросам для определения типа привязанности, и мне хотелось, чтобы Дениз и Питер выслушали истории друг друга. Я напрямую спросил, готовы ли они принять неизбежно связанную с такой работой уязвимость. Они пообещали – на словах и при помощи невербальных сигналов, которые я четко чувствовал, – что будут уважать открывающийся внутренний мир другого. Эта договоренность и общая доброжелательность, проявляемая ими на индивидуальных встречах, позволили мне думать, что беседа пойдет на пользу.

Вот что мы выяснили. У Питера оказался преимущественно тревожный нарратив, из чего следовал вывод, что его все еще беспокоят нерешенные проблемы из детства. Нарратив Дениз характеризовался отрицанием привязанности и минимальной потребности в других – как в детстве, так и сейчас.

Питер был младшим из четырех детей, а у его мамы начались хронические проблемы со спиной из-за автомобильной аварии, в которую она попала вскоре после его рождения. Она перенесла несколько операций, лежала в больнице, долго восстанавливалась дома, пока отец Питера работал охранником на двух работах и иногда даже по ночам, чтобы как-то прокормить семью. Мэгги, сестра Питера, старше его на двенадцать лет, опекала его, но, будучи подростком, увлеклась наркотиками. (Она начала с маминых обезболивающих и перешла на барбитураты^[48] и алкоголь.) Мэгги оставляла Питера одного с двумя другими сестрами, которые были на пять и семь лет старше него. По его словам, они заботились о себе сами.

«Я пытался найти подход к маме, – вспоминал Питер, – и иногда она меня принимала. На какое-то время мы даже сблизились. Она много времени проводила с Мэгги: она любила ее сильнее всех. Но большую часть времени мама не выходила из своей комнаты. Она никогда особо не баловала нас вниманием, и я до сих пор одинок», – заключил Питер с горечью. Смешение прошедшего и настоящего времени не только говорило о его тревожности, но и наводило на мысль о том, как он видел Дениз.

Все детство Питера его отец выкуривал по две пачки сигарет в день для снятия стресса и умер от инфаркта, когда Питеру исполнилось четырнадцать. Его мама вроде бы оправилась после этого и начала работать замещающим учителем, но Питеру так и не удалось восстановить близость с ней. Она казалась ему грустной и депрессивной женщиной, оставшейся одинокой до конца жизни. (Она умерла десять лет назад, незадолго до свадьбы Питера и Дениз.) Питер всегда чувствовал ответственность за ее грусть, особенно когда сестры разъехались. Он нашел утешение в музыке. Его хвалили за талант, и он давал выход своей творческой энергии. В какой-то момент он получил стипендию на учебу в консерватории на другом конце страны.

Когда Питер уезжал учиться, он твердо решил оставаться финансово независимым. Он потерял связь с сестрами и являлся к маме с «дежурными визитами» пару раз в год. Учился он хорошо и через какое-то время обнаружил в себе страсть к джазу. Он поступил в одну из самых престижных магистратур по музыковедению. Что до его личной жизни, то он постоянно вступал в отношения со слишком требовательными женщинами, с которыми он никогда не чувствовал себя расслабленно. Ему казалось, что он не сделает их счастливыми. Он был уверен, что они его бросят, и одновременно боялся, что не сделают этого. Из-за бурных эмоций Питер выглядел угрюмым, раздражительным, нестабильным и довольно часто выходил из себя. Начала страдать и карьера джазового пианиста^{28}. «У меня не получалось настроиться на нужное для импровизации состояние, и я даже подумывал о том, чтобы играть только классические произведения, которые я читал с листа». Будучи на последнем курсе магистратуры, Питер встретил Дениз на вечеринке у друзей и почувствовал себя с ней спокойно. Она никогда не требовала от него многого, и в их отношениях он чувствовал себя комфортно и оставался собой. Его джазовая карьера пошла вверх, и в первые несколько лет после свадьбы они, казалось, шли по правильному пути.

История Дениз сильно отличалась. Ее родители не болели, и никаких семейных проблем ее память не зафиксировала. Однако Дениз сказала, что вообще не помнит подробностей своего детства: оно во всех отношениях было обычным и нормальным. Вы уже знаете, что такие туманные формулировки характерны для отрицающих нарративов. Когда я прямо спросил Дениз о ее отношениях с родителями – что происходило, когда она расстраивалась или когда она разлучалась с ними, – Дениз ответила: «Моя мама хорошо обо мне заботилась. Она всегда опрятно одевалась и хорошо готовила. Меня ничего не огорчало. Мой отец был таким же. Он работал инженером, а мама – секретарем. У нас дома всегда царил порядок. Не то чтобы так всегда должно быть. Мы сами это выбрали». Обратите внимание, что я интересовался отношениями, но реплики Дениз касались их участников: весьма типично для людей, у которых в детстве сложился избегающий тип привязанности, а во взрослой жизни – отрицающий нарратив.

Затем мы начали обсуждать утраты. «Да, – сказала Дениз. – Наша семья проходила через это. У моего брата диагностировали лейкемию, когда мне было семь. Ему тогда только исполнилось два года, и я не помню почти ничего, кроме того, что мы не поднимали данную тему после его смерти. Мои родители просто жили дальше. Мне кажется, не так уж много и поменялось. Нас опять было трое». Дениз довольно спокойно заметила, что иногда удивляется, почему никто никогда не говорил о смерти ее брата. Я сделал еще несколько попыток исследовать эмоциональную реакцию ее семьи на потерю, но Дениз уводила разговор в другую сторону.

Несмотря на убежденность Дениз в том, что отношения не важны, я надеялся, что ее базовая потребность в связи с другими людьми не пострадала. Я полагал, что она сильнее почувствует эту потребность, если осторожно к ней приблизиться. Напомню: исследования доказали, что у людей с отрицающим нарративом в подкорковых лимбических структурах и стволе мозга важность отношений все еще ощущается. Просто расположенные выше участки коры, где формируется сознание, отключают осознанность, чтобы пережить трудные времена. Для решения проблемы мне стоило ориентироваться на более глубокие каналы мозга и помочь Дениз интегрировать их в ее жизнь.

В конце интервью я вернулся к ее брату и предположил, что она не считала себя в достаточной безопасности, чтобы проявлять чувства в семье, где все было так упорядоченно и опрятно и где люди не позволяли себе реагировать на смерть ребенка. Дениз посмотрела на меня широко открытыми глазами. Теперь ее взгляд очень отличался от уверенного взора, с которым она впервые вошла в мой офис. Но она ничего не сказала… пока. Мое сознание отметило, что у нее внутри что-то сдвинулось – и это что-то нужно было уважать, не пытаться исследовать напрямую на данном уязвимом этапе раскрытия ее внутреннего мира.

И Дениз, и Питер сделали все возможное, чтобы пережить трудное детство, и их адаптации оставили в каждом из них пробел в развитии, который волшебным образом заполнил партнер. Мы все стремимся – осознанно или нет – к тому, чего мы не получили в прошлом, и к тому, чего нам недостает в настоящем. Дениз могла бы использовать способность Питера контактировать с собственными чувствами, его спонтанность и умение налаживать связь с внутренним миром. Питеру, в свою очередь, помогло бы умение Дениз дистанцироваться от собственных эмоций и потребностей и немного отдаляться от проблемных ситуаций. Но вместо того чтобы работать вместе и учиться друг у друга, они замкнулись каждый в своей крайности, как это часто происходит с парами в состоянии дистресса. Так они оказались на противоположных полюсах.

Решение измениться

Представьте себе, как сознание Дениз повлияло на ее мозг, что она выжила в «эмоциональной пустыне». В качестве реакции на избегающий тип привязанности к обоим родителям (это самое вероятное объяснение ее отрицающего нарратива) она «отключила» нейронные пути мозга, нуждающиеся в близости и связи: социальное, эмоциональное и соматическое правое полушарие. Именно так Дениз превратилась в «бездушную карьеристку»: она оказалась отделена от своих внутренних чувств и телесных ощущений. Как и другой мой пациент, Стюарт, она искала убежища в логическом, линейном, языковом и буквальном режиме левого полушария. Как и Энн, не имеющая связи со своим телом, Дениз казалась оторванной от подкоркового мира. Даже в работе ей больше нравилось проектировать офисные и промышленные здания, чем дома и общественные места вроде библиотек, школ или музеев.

Теперь вопрос стоял так: захочет ли Дениз продолжать безэмоциональное существование? Мне казалось, что я в силах помочь ей, и начал издалека, опираясь на научные обоснования и привлекая ее развитую зрительную память. Используя подробную пластиковую модель мозга, я показал Дениз полушария, мозолистое тело, соединяющее их, и объяснил, когда данная связь отключается. Еще я дал Дениз почитать свою книгу для родителей, в которой описывал эти адаптации мозга. Как только синаптическая реальность прояснилась в ее сознании, я напомнил Дениз о нейропластичности и о том, что на протяжении жизни она изменяется. Поскольку мозг реагирует на концентрацию внимания и намеренно созданные впечатления, у нас имелись основания надеяться, что неиспользуемые нейронные соединения все еще можно развить посредством стимуляции.

Я сформулировал такие мысли как некое приглашение и как возможность внутреннего роста, а не как обязательное условие для удовлетворения потребностей Питера. Это было очень важно. Если у одних тип привязанности заставляет их слишком быстро подчиняться ожиданиям окружающих, то другие полностью отрицают любые подобные намеки со стороны близких. Такие условия искажают нашу мотивацию к личной трансформации. Приглашение к сотрудничеству эффективнее ультиматумов в духе «меняйся – или пеняй на себя». Я сказал Дениз, что она может принять решение не меняться. Выбор за ней. Я попросил ее подумать в течение следующей недели, прежде чем остановиться на чем-то.

Питеру я порекомендовал поразмышлять над тем, как поток эмоций, заполняющий его время от времени, связан с его детскими воспоминаниями. Ситуации, когда его игнорировали, являлись мощным импульсом. Иногда в общении с детьми Питер резко переключался с уговоров на крик. Если Дениз вдруг заканчивала дискуссию, не соглашаясь с чем-то, Питер потом долго обижался на нее. А если она запиралась в кабинете, он периодически выходил из себя и сильно стучал в дверь, чтобы она его впустила. В музыкальной школе, где Питер преподавал, он порой взрывался от досады, если с ним не обсудили изменения в расписании уроков. (По словам Питера, директор его ни во что не ставил.) Такие бурные реакции наводили на мысль, что префронтальная кора Питера была чувствительна к отключениям, и процессы правого полушария могли подавлять уравновешивающие попытки левого. У Питера имелась склонность к внутреннему хаосу, а у Дениз – к внутренней скованности. Они оказались на разных берегах реки интеграции.

Если, как и Дениз, вы провели детство в «эмоциональной пустыне», то установление связи с другими не станет подпитывать вас, а, наоборот, способно привести даже к эмоциональным нарушениям. Ваше пространство терпимости применительно к взаимопониманию и уж тем более к близости окажется довольно ограниченным. Одна из возможных стратегий в такой ситуации – отключение каналов, напоминающих о том, чего не хватает в жизни.

У Питера в детстве имелся надежный, но почти недоступный отец, а мать и сестра вели себя непоследовательно. Это сформировало резонансные каналы Питера отличными от каналов Дениз. Поддержка членов семьи была непостоянной, а увлечение сестры наркотиками и мама на обезболивающих наверняка приводили к сильным и непредсказуемым последствиям на Питера. Из-за депрессии у мамы Питера притупились эмоции. Доказано, что депрессивное состояние матери существенно влияет на развивающийся мозг ребенка: для него это сродни непрекращающемуся эксперименту «Каменное лицо». В раннем детстве Питеру приходилось усиливать каналы привязанности, чтобы установить хоть какую-то связь, и его границы терпимости из-за ее отсутствия сужались. Так, при любом намеке на отторжение он замыкался в своем горе или закипал от злости.

Я специально объяснил Дениз и Питеру, что, хотя текущее психическое состояние отчасти определяется сложным прошлым, нынешние отчаяние и одиночество Питера представляют собой реакцию на реальный и постоянный опыт взаимодействия с Дениз. Его сформировавшиеся в детстве реакции подпитывали порочный круг, в который они с Дениз попали. Поэтому-то ее и раздражала постоянная потребность Питера в поддержке, и она отталкивала его еще дальше в изоляцию и безнадежность. Нам стоило сосредоточиться на работе с настоящим, а прошлое бы пришло «за компанию», и тогда мы бы подробнее исследовали и его.

Следующий вопрос звучал так: удастся ли Питеру успокоить свою тревожность в достаточной степени, чтобы укрепить свою связь с Дениз. Я не мог допустить, чтобы цикл тревоги и отчуждения разрывал кто-то один. Каким-то образом нужно было изменить бинарную разобщенную систему, которую представляли собой Питер и Дениз.

Питер выбрал такую стратегию: если он хотел продолжать жить с Дениз, ему стоило эффективнее регулировать внутренний дистресс, чтобы весь спектр реакций Дениз не выводил его из равновесия. Что касается Дениз, то она должна была работать над упрочнением связи: сначала с собственным телом и эмоциями, а затем – с внутренним миром супруга. Она также училась расширять пространство терпимости, чтобы воспринимать сигналы от Питера и чтобы его потребности не заставляли ее автоматически замыкаться в себе. Я описал данные задачи как два основных «направления роста», на которых мы собирались сосредоточиться в первую очередь в рамках продолжительной терапии.

После недели размышлений и Питер, и Дениз решили продолжить нашу совместную работу после изначально намеченных шести недель.

Кривые зеркала

Я проснулся накануне нашей следующей встречи, и у меня в голове крутилась одна из любимых песен – Carolina in My Mind^[49] Джеймса Тейлора, но с несколько измененными словами:

Моим сознанием управляют зеркальные нейроны.

Неужели ты не можешь просто почувствовать намерение?

Неужели ты не можешь просто почувствовать эмоции?

Как это знакомо: подкрадываться сзади,

Потому что моим сознанием управляют зеркальные нейроны.

Между нами – множество людей.

Может быть, мы сейчас на темной стороне дороги,

И кажется, что так будет вечно.

Тебе нужно меня простить,

Потому что моим сознанием управляют зеркальные нейроны.

Я не собирался делиться с Дениз и Питером моими музыкальными озарениями, но эти слова подсказали мне направление движения.

Я уже упоминал, что зеркальные нейроны похожи на антенны, улавливающие информацию о намерениях и чувствах окружающих, создающие эмоциональный резонанс и заставляющие копировать поведение других (см. главу 3, раздел «Мозг: инструкция пользователя»). Мы имитируем людей автоматически, спонтанно, без какого-либо осознанного усилия с нашей стороны. И мне кажется, что «множество людей», из-за которых мы оказываемся на «темной стороне дороги», – это неблагоприятное воздействие наших ранних отношений, затеняющее или искажающее внутренние «зеркала».

Система зеркальных нейронов «учится» на том, что соединяет наше внутреннее состояние и наблюдаемое нами у другого человека. Объяснив это Дениз и Питеру, я попросил подумать, как их индивидуальный опыт повлиял на реактивное состояние, часто испытываемое ими по отношению друг к другу. Я поделился своим удивлением при личной беседе с каждым из них относительно того, что они не только воспринимали мои слова, но и открыто признавали положительные качества партнера. Но все рушилось, когда они оставались вдвоем. «Может, нам стоит жить по отдельности», – съязвила Дениз. Она широко улыбнулась в первый раз за время наших консультаций.

Факт, что она сказала «нам», являлся хорошим знаком. Я заметил, что она редко говорила «мы» о себе и Питере, и любопытствовал, мыслит ли она вообще в таких терминах. Избегающий тип привязанности снижает важность связи с другими и блокирует передачу сигналов из правого полушария. А ведь это те самые сигналы, которые использует система зеркальных нейронов, чтобы симулировать другого человека внутри нас и создать нейронную карту взаимосвязанного ощущения «я». Так мы обладаем собственным «я» и одновременно оказываемся частью «мы». У Дениз такая способность была слабо развита.

А как обстояло дело с зеркальными нейронами у Питера? Он появился на свет с готовностью взаимодействовать с людьми и связывать увиденное у них с тем, что он делал и чувствовал сам. Но что если «другие» только иногда желали взаимодействовать и реагировали понятно, а чаще всего их не оказывалось рядом или они и вовсе вторгались во внутренний мир Питера, озадачивая его своим поведением. Такая ненадежность отразилась на том, как Питер видел других людей и собственное сознание, и даже повлияла на самопознание. Проще говоря, его внутреннее «я» оставалось в постоянной растерянности.

Судя по тревожному нарративу, в детстве у Питера сформировалась амбивалентная привязанность, поэтому впоследствии его система привязанности пребывала в непрерывном возбуждении. Тревоги бесконечно ввергали Питера в реактивное состояние. Здесь ли находятся взрослые, к которым я привязан, чтобы успокоить и защитить меня? Могу ли я рассчитывать, что они будут видеть меня и оберегать? На основании такого опыта мозг Питера оказался предрасположен к тому, чтобы особенно проблемно реагировать на депрессию матери и скрытую грусть из-за смерти отца. Питер понимал, что нельзя было ничего исправить, и весь этот опыт стал частью его имплицитных воспоминаний.

Согласно исследованиям, мозг людей с амбивалентной привязанностью более чувствителен к негативным впечатлениям: миндалевидное тело в лимбической системе быстрее реагирует на озлобленные лица^{29}. Чувствительность Питера к враждебности жены прекрасно иллюстрировала данную особенность. Также ученые выявили, что у людей с избегающей привязанностью каналы социального вознаграждения на самом деле менее восприимчивы, например, к улыбающимся лицам. Это помогает понять, почему Дениз так противостояла даже положительным попыткам Питера установить связь. Если бы Дениз и Питер убедились, что их отличия отчасти обусловлены разной чувствительностью мозга, они бы перестали постоянно винить во всем друг друга.

На сцене появляется тело

Я знал, что Питеру и Дениз необходимо было какое-то время, чтобы «переварить» эти идеи, но мне хотелось создать четкую концепцию дальнейшей работы. Они нуждались друг в друге, чтобы поддерживать свой внутренний рост и развивать отношения. Кроме того, чтобы действительно понять партнера, им стоило открыться подкорковым ощущениям – из лимбической доли, ствола и всего тела, – так как именно они создают и выявляют резонанс. Прежде чем у Питера и Дениз снова могло появиться ощущение «мы», мне нужно было помочь каждому из них установить связь с собственным телом, и для этого я научил их «сканированию».

На следующей сессии меня очень тронуло, как Дениз и Питер выполняли данную практику – вместе, с должным вниманием. Когда они закончили, в комнате установилось спокойствие, которое я чувствовал, но не мог описать. Их лица выглядели добрее, голос у Дениз стал более расслабленным, а у Питера исчезло тревожное выражение. Уже после первого упражнения у них появилась некая открытость, которую, казалось, они оба ощутили. Я не стал указывать на это, но все мы вздохнули с облегчением.

На других сеансах мы проводили короткое «сканирование» в начале или обращались к нему, когда Питер и Дениз становились излишне реактивны и нуждались в паузе. Возможность вернуться во внутренний мир тела позволяла им обоим чувствовать себя в безопасности.

Дифференциация и единение

Гармоничные пары, образно выражаясь, умеют заниматься любовью на уровне сознания, и в процессе рождается то самое «мы» – прекрасное и пронзительное ощущение единения. Такая близость действительно уникальна, но путь к ней непрост, не говоря уже о том, как тяжело сохранить это хрупкое чувство. Чтобы слиться в едином «мы», партнерам необходимо иметь два отдельных «я».

В рамках нашей работы Дениз нужно было расширить ядро сознания и тем самым научиться осознавать – аккуратно и неторопливо – телесные ощущения и эмоциональные лимбические состояния, ранее не регистрируемые ее осознанным вниманием. Я научил ее простому приему для оценки ощущений, чувств, образов и мыслей. Руководствуясь данным списком, я попросил Дениз подумать, как она обычно реагирует на повседневные события. Как правило, Дениз осознанно относилась к собственным мыслям – ей было комфортно в царстве логики левого полушария. Но Дениз предстояло исследовать совершенно новый мир: ощущения, образы и чувства правого полушария, а также сильные стремления, подавляемые с самого детства. «Просеивание» ощущений, чувств, образов и мыслей являлось постепенным и безопасным способом начать исследование.

Питеру я поставил другие задачи: расширить границы терпимости к одиночеству. По мере того как он начал лучше чувствовать свое тело, он мог использовать зарождающуюся способность левого полушария давать эмоции имя, чтобы укротить ее. Когда во время сессии Дениз нужна была пауза, Питер стал замечать, как у него учащается сердцебиение, стискиваются зубы и сжимаются кулаки. Потом он пытался называть такие явления: злость, раздражение или отчаяние. Он обнаружил, что если на секунду остановиться, то поток чувств возникает и сам же исчезает в пространстве сознания. Он убедился, что чувство – еще не событие.

Теперь Питер научился пользоваться способностью левого полушария идентифицировать и описывать, чтобы приближаться, а не отворачиваться. Он по-прежнему сохранял всю силу правого полушария – внутренние ощущения и карту тела, – но его внутренний мир больше не характеризовался хаотичностью.

Когда у Дениз и Питера стало получаться проводить интеграцию внутри себя, я увидел, что теперь они готовы сосредоточиться на отношениях. Мне хотелось помочь им ощутить сознание партнера и делиться воспоминаниями и нарративами. Тогда они, как настоящая пара, переосмыслили бы свой индивидуальный опыт и поняли, как их совместная жизнь отчасти обусловливалась адаптациями, благодаря которым они пережили непростое детство. Сейчас Дениз и Питер могли вместе обнаружить мир, скрывающийся за словом «мы».

Я задал им трудную задачу: научиться ощущать и уважать происходящее в сознании другого и делать это с интересом, пониманием и искренностью. Им нужно было стать одновременно и единомышленниками, и «переводчиками» второй половины.

Дениз посредством системы зеркальных нейронов пыталась считывать невербальные сигналы Питера и позволять собственному телу принимать свои чувства к мужу. В самом начале работы Дениз бы наверняка отмела саму идею такого подхода. Но к настоящему моменту она не только сохраняла восприимчивость, но и действительно заняла сторону Питера.

Когда они пришли в следующий раз, Питер рассказал такую историю. За пару дней до этого он узнал, что нового учителя повысили до руководителя фортепианного отделения в консерватории. При этом Питер проработал там гораздо дольше и тоже хотел получить эту должность, а получалось, что его руководителем станет новичок. Раньше Дениз неоднократно высказывала мнение по поводу мягкотелости Питера, не позволяющей ему получать то, что он заслуживал.

Однако сейчас Дениз поняла, что быть единомышленником Питера означало не только признавать его музыкальный талант или защищать его право на повышение. Она открыто приняла его разочарование. Когда Питер пришел домой, Дениз спросила, как он себя чувствует, и поинтересовалась, как он воспринял эту новость. «Знаете, – заметил Питер, – раньше она бы просто назвала меня тряпкой и сказала, как мне нужно было поступить. Я не мог поверить, что она просто меня выслушала. Удивительно!»

Я решил, что Дениз зацепится за «тряпку» и обидится, но она только улыбнулась и ответила мужу: «Я почувствовала, что ты расстроен, как только ты вошел. А потом ты рассказал мне про того типа, и я поняла, что тебе было тяжело. Я подумала про Мэгги, которой твоя мама уделяла больше внимания. Твой руководитель поступил так же». Вместо того чтобы усугублять перенесенное Питером унижение, Дениз настроилась на его внутренний мир и встала на его сторону.

Питера сразил тот факт, что Дениз на самом деле видела мужа и отстаивала его право на личные чувства. Он, в свою очередь, сознательно проявлял уважение к тому, что Дениз требовалась определенная дистанция, особенно в моменты стресса. Это было новым для Питера: держать в уме потребности Дениз и не выражать свое раздражение, если она не отвечала взаимностью на его желание получить эмоциональную близость. Он учился пересиливать эмоции – выдавливать тот самый ГАМК-гель из медиальной префронтальной коры на встревоженное миндалевидное тело, чтобы сгладить его активность. Питер и Дениз усердно старались перепрограммировать адаптационные механизмы и идти друг другу навстречу.

Я надеялся, что благодаря таким добрым намерениям у обоих возникнет ощущение безопасности, и их состояние перманентной тревоги превратится в связанность и открытость. Казалось, что в мозге каждого медиальная префронтальная кора, замыкающая резонансные каналы, разучивала новые механизмы работы. Важно не принимать привычные реакции – свои или партнера – слишком близко к сердцу. Проще говоря, реактивность мешает ясно видеть. Дениз и Питеру пришлось отучаться от автоматических реакций, прежде чем перейти к более рецептивному состоянию.

Когда Дениз начала ценить усилия Питера и его новую способность не мешать ей, она сделала большой шаг вперед для того, чтобы сохранить отношения. Она стала замечать внутренние ощущения: ком в горле, тяжесть в груди, пустоту в животе. Она училась существовать с ними, не пытаясь отгородиться. Иногда Дениз понимала их значение, но чаще всего она просто находилась рядом с ними. Теперь она могла полагаться на свое тело в том, что важно: «Даже если моя голова говорит, что ничего не происходит, я чувствую внутренний звоночек, который сообщает мне правду».

Мы продолжали работу, и постепенно Дениз открылась своей потребности в близости с Питером. Отправной точкой послужил ее живой интерес к внутреннему миру – своему и Питера. Мы обсудили, что в детстве другие никогда не поддерживали ее в том, что она чувствовала. В этом они с Питером были похожи. Для обоих супругов это стало эмоциональной травмой, последствия которой ощущались до сих пор. Дениз припомнила одиночество и страх, которые испытала после смерти брата, и странную тишину, наполнившую их дом. Однако никаких драматичных откровений мы не услышали – люди с избегающим типом привязанности не имеют ярких автобиографических воспоминаний. Тем не менее Дениз, будучи мамой, удалось мобилизовать воображение и испытать сострадание к той маленькой девочке, которой она когда-то являлась. Она не заплакала, но в тот момент пространство между нами заполнилось ее ранимостью.

Находясь в одной комнате с Дениз в тот день, я наблюдал, как перед ней открывается новая жизнь. У нее внутри появилась положительная энергия, эмоции, которых она раньше не испытывала, какое-то великодушие к себе, к Питеру и к детям.

Колесо осознанности для двоих

В течение следующих нескольких месяцев Дениз и Питер прогрессировали с переменным успехом. Поначалу они оба сомневались в возможности изменений, но теперь они видели плоды своих трудов. На каждой встрече часть времени мы посвящали исследованию возникших в течение недели проблем: разногласий по поводу воспитания детей, недопонимания при планировании досуга или событий, провоцировавших привычные реакции отстраненности у Дениз и потребности в общении у Питера. Мы постоянно обращались к зарождающемуся общему нарративу, соединяющему настоящее со смыслами прошлого. Так текущие вопросы превращались в возможности для дальнейшего роста.

Однажды Дениз захотелось обсудить, как ей пришлось допоздна задержаться в офисе, чтобы закончить важный проект. Она объяснила Питеру, в чем дело, но он забыл и разозлился, когда она не появилась к ужину. Он, очень раздраженный, позвонил ей в офис. Но в тот день они решили сосредоточиться на том, что чувствовал другой, а не на своих обидах.

«Я глазам своим не поверил, когда Дениз вернулась домой, – сказал Питер, глядя на нее с восхищением. – Она поднялась наверх, удивилась, что я уже уложил детей, и попросила сесть и поговорить. Я выразил надежду, что мы сможем выслушать друг друга, как мы делаем у вас». «Честно говоря, – продолжила Дениз, – я правда изумилась, что дети не бегали по дому, и действительно была благодарна за то, что мне не пришлось заниматься еще и ими». (Питер работал над установлением четких границ в общении с детьми, которых ему не хватало в собственном детстве. Поначалу он чувствовал себя виноватым и недостаточно любящим по отношению к детям. И только недавно он научился говорить им «нет», не доходя до точки кипения.)

Дениз добавила: «Питер сказал, что с нетерпением ждал меня, чтобы поужинать. Накануне у него прошел большой концерт, и он хотел обсудить прекрасные отзывы. Когда я не появилась, он почувствовал отторжение. Раньше я бы посоветовала ему заткнуться, но я чувствовала его грусть и слушала его. На самом деле я правда забыла и не оценила, насколько важным являлось для Питера выступление. Я сделала ошибку и призналась в этом».

Я наблюдал, как открытость Дениз отразилась на Питере, который произнес: «Не так уж и важно, кто виноват. Сейчас мы уже не цепляемся к каждому слову и не придумываем оскорбление побольнее». Дениз потянулась к Питеру и взяла его за руку. «Я понимал, почему Дениз было обидно, что я забыл про ее важный проект. Но я испытал облегчение уже от того, что мы говорили, и я не выходил из себя, а она не уходила в себя. Я действительно понимаю, что у меня очень “тонкокожий” мозг, но я не позволю ему взять надо мной верх».

Так у Питера и Дениз появилось общее «мы». Они научились принимать внутренний мир друг друга и стали более открытыми и заинтересованными. Дениз как-то заметила, что теперь у нее получается настроиться на волну детей, а не просто реагировать на их поступки. «Это огромная разница», – сказала она. Питер просто улыбнулся и кивнул.

В конце той сессии Питер помог Дениз надеть пальто, и я заметил, как Дениз положила руку ему на плечо, прощаясь со мной. «Они» пошли домой, к той жизни, которую строили вместе.

В этом и заключается суть майндсайта: как можно чаще заглядывая в себя и изучая свой внутренний мир, мы сможем четче увидеть состояние другого. Чем лучше мы узнаем себя, тем восприимчивее будем друг к другу. И по мере того как ощущение «мы» вплетается в зеркальные нейроны нашего мозга, наше самоощущение озаряется светом от союза с партнером. За счет внутренней осознанности и эмпатии, самосовершенствования и единения, дифференциации и связи мы создаем гармонию в резонирующих каналах нашего «социального» мозга.

12
Время, приливы и отливы
Столкновение с неопределенностью и смертностью

Будучи подростком, иногда по вечерам я ездил на велосипеде к океану и гулял по берегу. Я смотрел на волны и изумлялся жизни, приливам и отливам. Меня завораживало притяжение Луны, поднимающее массы воды к самым скалам, а потом отпускающее их обратно в море… Я размышлял над тем, что приливы продолжат свой вечный цикл даже после того, как меня не станет на земле.

Я, конечно, был не единственным юношей с подобными мыслями. Подростковый мозг меняется, особенно префронтальная кора, и мы начинаем задумываться о себе, о жизни, о времени, о смертности, о мимолетности всего окружающего и нашего собственного существования.

К трем или четырем годам дети обычно начинают думать о смерти в весьма конкретных терминах. Они осознают, что люди и домашние животные не живут вечно. К этому моменту префронтальная кора уже достаточно развита, чтобы мы начали создавать нарративы. Когда мы поступаем в начальную школу, наши воспоминания идут с нами, и в нашу картину мира встраивается понятие времени. В подростковом возрасте происходит новый виток развития префронтальной коры, и мы начинаем сильнее ощущать время: мечтать о будущем, задумываться о смысле жизни и пытаться разобраться с реальностью смерти.

Когда человеческий мозг развился достаточно, чтобы понимать концепцию времени, перед сознанием, следующим за паттернами импульсов, встает большая проблема. С одной стороны, благодаря коре у нас формируется ощущение связности и продолжительности, стремление создать нарратив, объединяющий прошлое, настоящее и будущее. Корковые соединения формируют чувство определенности, и нам кажется, что мы знаем свою жизнь и способны ее контролировать. С другой стороны, в паттерны импульсов также заложено стремление к постоянству и отрицание того, что смерть означает законченность. Несмотря на то что мозг позволяет сознанию создавать мечты о стабильности, определенности и бессмертии, он также выполняет роль процессора информации, дающего нам инструменты для четкого восприятия реальности. Префронтальная кора позволяет нам знать – хотя мы можем и не принимать этого знания, – что жизнь на самом деле временна, неопределенна и ограничена моментами рождения и смерти. Владимир Набоков писал в первых строках своих мемуаров «Другие берега»: «Колыбель качается над бездной… здравый смысл говорит нам, что жизнь – только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями».

Быстротечность, неопределенность, смертность

Когда мои дети превратились в подростков, они спросили, думают ли наши собаки о таких вещах, как смерть. Я ответил, что, поскольку у собак нет префронтальной коры, а имеется только относительно простой набор органов чувств, они живут настоящим, не сильно волнуясь о будущем. Мы знаем, что некоторые млекопитающие, например слоны, переживают горе в сложных формах, и многие другие животные страдают, предчувствуя боль. Поскольку мы не можем проникнуть в их внутренний мир, мы не уверены точно, насколько они разделяют человеческую способность – а некоторые бы, наверное, сказали «бремя» – представлять себе запутанные образы жизни, смерти и нашего путешествия во времени.

И хотя у многих видов животных есть нервная система, позволяющая им ожидать то или иное событие (например, они способны выучить, что моргающая лампочка означает вознаграждение в условиях регулируемого эксперимента), планирование будущего возможно только при наличии префронтальной коры, как и создание репрезентаций, переносящих наше воображение в будущее. Этот венец славы префронтальной коры – способность выбраться из настоящего и делать прогнозы – позволяет нам строить здания, создавать образовательные программы и летать на Луну. Пожалуй, префронтальную кору стоит назвать корой человеческой (cortex humanitatis) в том плане, что она абсолютно необходима для всех тех характеристик, которые делают из нас людей.

Как мы видели, большая часть мозга, расположенного под корой, занимается телесными и сенсорными процессами, протекающими здесь и сейчас (например, пищеварением и дыханием), или получением информации из окружающего мира. Данные функции выполняют пять внешних органов чувств и интероцепцию – шестое, телесное чувство. Если продвинуться чуть вперед по нашей «подручной» модели мозга, к костяшкам пальцев и ногтям, мы окажемся в месте, где сосредоточена нейронная способность воспринимать вещи, не привязанные к физическому миру и не находящиеся перед глазами. Это наше седьмое чувство.

Оно позволяет нам наблюдать за своим сознанием и создавать репрезентации времени, а не просто ощущать, как один за другим проходят дни. Седьмое чувство подсказывает нам, что все живое смертно и ничто не длится вечно. Способность распознавать паттерны учит нас тому, что все течет и изменяется. Но мы также осознаём свою способность влиять на людей и на окружающие вещи, поэтому пытаемся предсказывать и контролировать события, чтобы сделать мир более безопасным и определенным.

Да, благодаря префронтальной коре сознание планирует, мечтает, воображает и рефлексирует, а также постоянно переосмысливает себя с течением времени. Это дает человеческому сознанию потенциал, кажущийся практически безграничным. Однако такой навык дорого нам обходится.

Смерть Принца

В четырнадцать лет в нашей семье я отвечал за сад, лежащий позади одноэтажного дома, построенного в испанском стиле. Под палящим калифорнийским солнцем мы выращивали мандарины, сливы, персики и даже инжир. Мне нужно было собирать фрукты и ухаживать за растениями, а главное – поливать их в самые жаркие месяцы. Я находил это отличной работой.

Та весна, правда, оказалась очень дождливой, и клубника росла особенно интенсивно, давая все новые и новые побеги. Она напоминала тянущего длинные щупальца осьминога. «Урожай» улиток тоже удался на славу: они охотно впитывали накопившуюся влагу и пировали на листьях и ягодах. Однажды вечером после школы я принес из гаража средство для уничтожения улиток и обрызгал им побеги в надежде сохранить ягоды для людей.

Надпись на бутылке гласила: «Осторожно, яд! Хранить в недоступном для детей и домашних животных месте». Без проблем: я был самым младшим и знал, что следует хорошенько вымыть руки. А что касается домашних животных, то ферму по разведению морских свинок на заднем дворе мы прикрыли еще несколько лет назад, а другие животные находились дома в клетках. Еще у нас жил Эмерсон, щенок моего пса Принца. Принц, веселая дворняга, ростом мне до колена, выбрал себе в «жены» красивую бездомную собаку – смесь бельгийской овчарки и бордер-колли. Мы продали шесть щенков из их потомства, кроме Эмерсона, и пристроили маму. Надо сказать, что со школой, садом, огромным аквариумом с тропическими рыбками и двумя собаками дел у меня было очень много.

Но два месяца назад Принц отправился на длительную прогулку по отлично знакомому ему маршруту, и его сбила машина. Пришла соседка в слезах и рассказала нам о случившемся. Мой брат занес Принца в дом, и мы успели попрощаться с ним, прежде чем он умер и его увезли. Я все еще пытался оправиться от этой потери и дома всегда держал Эмерсона рядом. В честь отца и, возможно, чтобы в каком-то смысле оживить Принца, мы переименовали этого милого, умного щенка с проницательным взглядом в Принца Младшего.

Я отчетливо помнил, как прочел этикетку от химикатов и подумал, что нужно предупредить родителей, чтобы они не выпускали в сад Принца Младшего. Я сделал домашнее задание, почистил зубы, умылся и пошел спать, а мой преданный друг устроился рядом. Когда я проснулся, Принц Младший был мертв.

Очень долго я не мог смотреть на себя в зеркало: я стыдился смотрящего на меня человека. Еще вчера жизнь казалась простой, безмятежной, спокойной. А на следующее утро я понял, что отравил лучшего друга. И даже хуже: я видел предостережение и знал, что нужно сделать, но просто забыл, занявшись домашним заданием. Я никому не рассказал об этом.

Неопределенность у моря

Перемотаем на одиннадцать лет вперед. Я работал стажером в клинике на северо-западном побережье Пуэрто-Рико. Я прошел курсы по оказанию первой помощи и тропическим болезням, и теперь местное бедное население, живущее в райском для любого серфера месте, зовет меня доктором. Я не занимался серфингом, но взял несколько уроков по подводному плаванию в ожидании выходных дней, чтобы исследовать рифы и пещеры Карибского моря.

Все утро я принимал пациентов, близился обед, а у меня внутри было какое-то смутное и некомфортное ощущение. Я думал о малыше Пабло, которого принимал пару часов назад. У него наблюдалась сильная боль в ухе и высокая температура. Я подробно расспросил его маму на своем вроде бы прогрессирующем, но пока еще не очень уверенном испанском, осмотрел пациента, проконсультировался с главным врачом, и мы прописали мальчику антибиотик, поставив диагноз «выраженная ушная инфекция». (Я часто болел подобным, будучи ребенком, и помнил испытанные боль и страх.) После визита я посмотрел им вслед: мама в правой руке несла рецепт, а в левой – ребенка.

Меня не покидало странное ощущение: мне казалось, что я отравил Пабло. Правильный ли я выписал антибиотик? Окажись дозировка слишком большой, он уничтожит не только вредные бактерии в среднем ухе, но и хрупкие клетки, покрывающие внутреннее ухо и отвечающие за слух. Я убеждал себя, что волнения напрасны.

Я отправился в регистратуру, чтобы найти карту Пабло и проверить дозировку. Выяснилось, что я записал только название препарата, но не дозу. Тогда я попытался узнать номер телефона пациента, но оказалось, что мальчик с мамой живет в отдаленной части города без связи. По-прежнему беспокоясь, я иду на пляж, но вместо того, чтобы расслабиться и съесть сэндвич, я пускаюсь в дальний путь, в район Пабло. Пальмы качаются на восточном ветру, который на этом побережье так часто превращается в ураган. Я пробираюсь по песчаному берегу, переступая через упавшие кокосы и перекрученные корни пальм. Я до сих пор помню тяжелые плоды манго на ветках и едкий воздух, а еще визг и запах свиней, пасущихся во дворах.

Я бреду по безымянным улицам и спрашиваю всех встречных по-испански: «Где здесь дом семьи Риос? Сеньора Риос живет где-то здесь?» Я прошу людей говорить медленнее и в конце концов выясняю, что дом семьи Пабло стоит на соседней улице, рядом с заброшенным участком. Когда я зашел к ним, Пабло с мамой находились прямо за дверью и очень удивились, увидев меня. Я объяснил им, что хочу посмотреть на упаковку с лекарством, чтобы проверить дозировку.

Я знал, что дозировка рассчитывается на основании веса Пабло. Я правильно вычислил суточную дозу, но прописал пить ее трижды в день вместо того, чтобы разделить на три приема. Один день передозировки был не так страшен, но за десять лекарство погубило бы волосковые клетки, навсегда лишив Пабло слуха. Я сделал первую большую врачебную ошибку.

Не знаю, как я это почувствовал. Ощущение во всем теле, гложущее беспокойство в сердце и в животе – они просто не отпускали меня.

Я исправил дозировку, и, когда обнял Пабло и попрощался с его мамой, внутреннее чувство, желающее все проверить, было удовлетворено. Необходимость знать наверняка появилась у меня после смерти Принца Младшего, а возможно, потому что я получил ответственную должность. Наше сознание все время борется с неопределенностью, и я выбрал себе профессию, где постоянно активируется потребность в точной информации. Темпоральная интеграция являлась для меня не роскошью, а абсолютной необходимостью для моей работы – заботы о других.

Сегодня данная проблема не менее актуальна для медицины. Безусловно, в наши дни существуют компьютерные программы, облегчающие медикам выполнение сложных процедур. В некоторых областях это позволило существенно уменьшить число ошибок, обусловленных человеческим фактором, и сократить риск осложнений, в том числе с летальным исходом. Но нам все равно нужно продолжать слушать себя и свою интуицию, подаренную префронтальной корой. Тогда мы сможем не только проверять, но и чувствовать, причем очень точно, что мы сделали все необходимое.

Поиск определенности

Когда мы сидим на берегу моря, нам кажется, что мы можем проследить движение набегающей издалека волны. Примерно так же наше сознание находит преемственность там, где ее на самом деле нет. Мы замечаем большую волну на горизонте и наблюдаем за ней, пока она не достигнет берега. Но в действительности вода на гребне, который мы видим вдалеке, не та же самая вода, что накатывает на берег несколькими минутами позже. Непрерывность не более чем мираж.

Когнитивные эксперименты подтверждают, что наше ментальное восприятие определяется стремлением коры превратить разрозненные элементы реальности в постоянный поток впечатлений. Например, мы довольно часто моргаем, но мозг приспосабливается к такой паузе в поступлении визуальной информации и создает постоянную картинку. Мозг предрасположен к тому, чтобы делать окружающий мир целостным и стабильным. По такому же принципу мы создаем непрерывное ощущение себя из многочисленных состояний. Как только в детстве мы узнаём о причинно-следственной связи, мы начинаем искать ее в любом опыте, а если она отсутствует, то мы просто придумываем ее. Стремление к непрерывности и предсказуемости прямо противоположно нашему пониманию мимолетности и неопределенности окружающего мира. Попытки урегулировать конфликт между тем, что есть на самом деле, и тем, к чему мы стремимся, составляют основу темпоральной интеграции.

Что действительно важно?

В старших классах у меня был период, когда я постоянно думал о быстротечности жизни и о смертности. Я помню, как позвонил однокласснице, чтобы позвать ее на свидание. По крайней мере, я собирался это сделать. «Лорен, – начал я, – как прошел твой день?» Она рассказала, что после школы пошла с друзьями в парк, а потом отправилась по магазинам за новыми туфлями.

«А ты, Дэнни, что делал после школы?» – поинтересовалась она.

«Ну, – протянул я, будучи не из тех людей, кто долго ходит вокруг да около, – я думал о том, как однажды нас всех не станет. Я просто никак не пойму, как можно серьезно относиться к домашнему заданию, отметкам и победам на соревнованиях. Сейчас мы живы, но когда-то мы все умрем».

На другом конце провода повисло молчание. «Лорен, ты еще тут?..» Я услышал щелчок в телефоне, понял, что она бросила трубку, а я опять остался со своими переживаниями один на один.

Для осознания и принятия мимолетности жизни и неизбежности смерти нам нужно глубже погрузиться в иллюзию постоянства и искать фундаментальный смысл жизни. Мы делаем это разными способами: с помощью религии, науки, ритуалов и увлечений. Некоторые из них позволяют нам посмотреть в глаза экзистенциальным терзаниям, а другие – убежать от них. Однажды коллега поделился со мной, почему он семь дней в неделю, иногда круглосуточно, занимается исследовательскими проектами: «Если я не работаю, я думаю о смерти, и на меня нападает депрессия». Мы, люди, тратим немало энергии на то, чтобы не встречаться с реальностью. Наше защитное поведение принимает различные формы: от трудоголизма до одержимости собственной внешностью. Иногда мы, наоборот, слишком глубоко погружаемся в повседневную реальность и в удовлетворение базовых потребностей. И вообще большую часть времени, если не всё, нам нужно делать домашние задания, ходить в офис, выносить мусор, гулять с собакой и чистить зубы. Мы можем искать утешение в материальном мире: погрузиться в потребление товаров или пристраститься к острым ощущениям и адреналину экстремальных развлечений. Однако всё это – временные решения. Ненадолго отвлекшись от привычных моделей поведения, мы испытываем тревожность или ощущение внутренней пустоты. Без темпоральной интеграции нас прибивает или к берегу хаоса, или к берегу скованности.

Однако человеческая изобретательность и практические навыки способны замаскировать мощное чувство незащищенности. Даже первые люди, начавшие добывать огонь посредством трения камней, вероятно, ощущали свое господство над природой. Знание означает выживание. Так, например, умение отличать безопасные растения от ядовитых или предвосхищать сезонные миграции зебр и антилоп гну помогало выжить нашим предкам. В нас заложено естественное стремление обнаруживать предсказуемые ситуации. Мы также запрограммированы на то, чтобы отдавать предпочтение знакомым лицам – данная базовая система мозга позволяет определять, кому доверять и кто относится к нашему клану. Эти древние ощущения, потребность знать наверняка и чувствовать связь с другими часто противоречат запросам современной культуры. Сегодня в городе мы можем за весь день не увидеть из тысяч лиц ни одного знакомого и раствориться в собственной анонимности. Наше глобальное общество, движимое жаждой власти, дает нам слишком много знаний, ошарашивая нас новостями о бесчисленных ежедневных катастрофах, способных в одночасье уничтожить ощущение безопасности. О том, что случилось где-то там, мы узнаём здесь, лишь щелкнув мышью.

Что же мы в силах предпринять? Наш биологический вид адаптируется, учится обходиться имеющимся, жить в огромных мегаполисах с миллионным населением, под постоянным информационным «обстрелом». Однако многие постепенно приходят к осознанию, что мы вынуждены или притуплять чувства, чтобы справляться с происходящим, или мириться с хрупкостью своей жизни. Как же нам обрести душевное спокойствие, уверенность, что и мы, и весь наш вид все-таки выживет? Потребность в простоте и убежище еще присутствует в наших синаптических каналах.

На сцене появляется контролер

Сэнди было двенадцать лет, и она знала, что не стоит бояться острых краев парт или переживать, что в бассейне у соседей плавают акулы. Описывая свои страхи и ритуалы, придуманные ею для их преодоления, она смотрела на меня из-под длинной челки одновременно смущенно и испуганно.

Родители Сэнди рассказали, что на протяжении четырех месяцев учебного года она получала хорошие оценки, прекрасно общалась с новыми друзьями и ладила с младшим братом. Но в последние полтора месяца ее начали одолевать сильные страхи и компульсивное поведение.

Сэнди объяснила мне, что, когда у нее появлялись мысли об острых краях или акулах, она считала в уме или отстукивала по поверхности чего-либо четное количество раз пальцами обеих рук. Оказалось, что ее беспокоили и другие вещи: что землетрясение разрушит ее дом (дело было в Лос-Анджелесе) или в городе вдруг разгорится огромный пожар. Она на полном серьезе спрашивала меня, какова вероятность того, что акула попадет в канализацию, вылезет из унитаза и укусит ее. На самом деле недавно у нас действительно произошло землетрясение, на севере мегаполиса действительно вспыхнул пожар, а на серфингиста в Малибу действительно напала акула. Такие новости дали Сэнди пищу для страхов, но казалось очевидным, что и без этого ее сознание уже запрограммировано на восприятие опасности.

Я спросил Сэнди, что случится, если не постучать пальцами или не посчитать четное количество раз. Она задумалась на секунду и ответила, что не хочет проверять, и продолжила рассказывать про пожары, землетрясения и акул в бассейне. За неделю до нашей встречи Сэнди присутствовала на детском празднике, но просидела на бортике бассейна целый день, даже не опустив туда ноги.

Я предположил, что у Сэнди развивается форма тревожности, называемая обсессивно-компульсивным расстройством (ОКР). Для него характерны повторяющиеся мысли – обсессии – в виде пугающих образов или иррациональных идей. Людям, страдающим ОКР, постоянно кажется, что они «застряли» в каком-то паттерне мыслей или в поведенческой привычке, от которых просто не в силах избавиться. У них часто наблюдается неуверенность в себе – сомнение, заставляющее их регулярно проверять, что дверь закрыта и газ выключен. Это может быть и навязчивое поведение – компульсии, такие как продолжительное и многократное мытье рук, провоцируемые внутренним ощущением, что «что-то не так». Пациенты считают, что если поддаться компульсии или думать определенным образом, например считать или повторять определенные слова, то неприятностей удастся избежать. Если же обсессиям и компульсиям не следовать в точности, то возникнут какие-то серьезные проблемы: кто-то умрет или заболеет, и они будут виноваты в том, что не предотвратили это. Есть и другая категория людей, страдающих ОКР, убежденных, что они убивают людей или совершают другие аморальные поступки и что их обсессивно-компульсивное поведение каким-то образом «смоет» преступления или вовсе их предотвратит.

ОКР может начаться внезапно в результате стрептококковой инфекции: протеин, находящийся на поверхности стрептококковой бактерии, вызывает иммунную реакцию, способную раздражать нейронные цепи и таким образом провоцировать ОКР. Однако у Сэнди в анамнезе отсутствовали подобные инфекции, очевидные стрессы, несчастные случаи и серьезные изменения в семье за последнее время за исключением ее перехода в среднюю школу. Я отметил себе, что нужно обсудить это событие с ней, если она еще раз придет ко мне на терапию.

Некоторые врачи, поставив диагноз «ОКР», независимо от ситуации пациента назначают успокоительные препараты. Даже детям. Но учитывая возможные побочные эффекты, особенно у подростков, и то, что медикаменты облегчают симптомы только на время приема, я посчитал, что к проблеме Сэнди стоит подойти с другой стороны. Эксперименты с участием взрослых подтвердили, что когнитивный и бихевиористский^[50] подход в терапии в сочетании с техникой осознанной медитации и разъяснением принципов работы мозга работают так же эффективно, как лекарства, а эффект держится гораздо дольше^{30}. С детьми таких исследований не проводилось, но я адаптировал стандартную стратегию к возрастным потребностям ребенка. По своему клиническому опыту я знал, что терапия, пригодная для подростков и взрослых, оказывалась эффективной и для детей.

Другая причина, говорящая в пользу безмедикаментозного подхода, заключалась в том, что симптомы ОКР начались у Сэнди только недавно и пока не осложняли ей жизнь, как в некоторых хронических и тяжелых случаях, которые мне доводилось наблюдать. Если каналы тревоги постоянно активируются на протяжении длительного времени, они укореняются в структуре мозга, и их гораздо сложнее изменить. Но в случае Сэнди у меня еще имелось время проверить, сработают ли мои стратегии. Я считал, что, если первые результаты не обнадежат нас, мы попробуем иные когнитивные подходы или, при необходимости, перейдем к препаратам.

Конечно, мне хотелось как можно скорее помочь Сэнди избавиться от навязчивых мыслей и ритуалов, против которых она была бессильна. Но я также рассчитывал научить ее навыкам саморегуляции на уровне мозга, которые она использовала бы на протяжении всей жизни.

В первую очередь мне стоило пролить свет на состояние Сэнди, чтобы она чувствовала себя менее «ненормальной» и не пугалась происходящего в ее голове. В присутствии родителей я рассказал ей, что у всех нас есть определенные каналы в мозге, эволюционировавшие в течение миллионов лет, чтобы держать нас в безопасности. Используя «подручную» модель, я объяснил Сэнди, что в них входят ствол мозга, включающий режим «бей – беги – замри»; миндалевидное тело, отвечающее за чувство страха и располагающееся в лимбической области; а также префронтальная кора, позволяющая нам строить планы и дающая нам ощущение тревоги. Активация рефлекса выживания и эмоции страха стимулируют корковые участки для борьбы с опасностью, иногда действительно присутствующей, а иногда являющейся плодом воображения. Поскольку данная система мозга контролирует наличие опасности, я называю ее контролером

Я пояснил, что контролер пережил сотни миллионов лет развития, и пока на земле не появились люди, он помогал животным и крайне серьезно относился к своим обязанностям. Я спросил Сэнди, что произойдет, если контролер надолго отправится на каникулы, а человек будет в это время переходить улицу. Ее глаза расширились, и она вскрикнула: «Его собьет машина!» Вот именно. Поэтому доисторические создания, существовавшие без внутреннего контролера, просто не выживали: они забывали проверить, не бродят ли вокруг озера хищники, так что саблезубые тигры съедали их еще до того, как они успевали произвести потомство. Я заметил, что Сэнди неплохо понимает основы генетики и эволюции, потому что она добавила: «Ага, значит, выжили только те животные, у которых контролеры работали хорошо, и их детки».

Я сообщил, что наш внутренний контролер всегда пытается сделать как лучше, но может перестараться: «Представь, что к тебе в гости приходит друг и хочет покататься с тобой на велосипеде (Сэнди любила это занятие), но целых сорок пять часов без остановки. Что ты на это скажешь?» Сэнди засмеялась и ответила: «Еще чего».

Хорошо. «Но что если не говорить “нет”, а предложить альтернативу, устраивающую обоих? Что если согласиться покататься, но сорок пять минут, а не сорок пять часов?» – поинтересовался я. Сэнди согласилась, что это понравится обоим.

Я пояснил, что то же самое нужно проделать с контролером: немного умерить его пыл и осознать, что на самом деле он искренне хочет защитить человека.

К концу первой консультации я почувствовал, что Сэнди испытала некоторое облегчение. Теперь она знала, что у каждого имеется контролер: у кого-то, правда, более активный, но это неотъемлемая часть человеческой природы. Сэнди и ее родители согласились попробовать практику осознанной медитации и другие техники, чтобы работать напрямую с контролером. Я не слишком удивился, когда ее мама упомянула, что тоже испытывает подобные проблемы, и попросила поприсутствовать на некоторых сессиях вместе с Сэнди. Сэнди раньше не была в курсе маминых трудностей, и она обрадовалась тому, что они вместе приступят к их решению. Мама открыто рассказала о схожих симптомах, что навело меня на мысль о возможной генетической предрасположенности к ОКР. Но я полагал, что, несмотря на это, мы сумеем проделать все необходимое для изменения структуры мозга.

Время полной неопределенности

На первом этапе лечения я встречался и отдельно с Сэнди, и с ее родителями, и со всей семьей, чтобы услышать различные точки зрения на происходящее. Когда я разговаривал с Сэнди с глазу на глаз, я пытался выяснить, не было ли у нее каких-то испугавших ее встреч или ссор, вселивших в нее чувство страха, или случаев неподобающего физического контакта. Она ничего такого не вспомнила, и я подумал, что появление симптомов можно частично списать на переход в новую школу, а также на изменения в ее теле и ощущениях в связи с наступлением пубертата.

Напомню, что префронтальная кора в предподростковом и подростковом возрасте претерпевает существенные изменения, и их достаточно, чтобы нарушить способность к саморегуляции в пугающей ситуации. Контролер в данный период чересчур усердствует. Возможно, когда вы были подростком, у вас тоже имелись определенные ритуалы или повторяющиеся мысли, вместе с давними суевериями (например, постучать по дереву, надеть специальную «счастливую» рубашку на экзамен), представляющие собой относительно мягкий вариант проявлений контролера.

Если вдобавок к этому у Сэнди имелась генетическая предрасположенность к тревожным состояниям, то недавние новости о природных катаклизмах могли активировать нейронные пути страха. Что ей нужно было сделать, чтобы почувствовать себя увереннее и успокоиться, когда окружающий мир, да и ее внутренний характеризовались полной неопределенностью? Один способ – притвориться, то есть вести себя так, как будто повлиять на исход событий реально. Но тут появляется контролер.

Контролер создает трехчастную стратегию. Во-первых, он сканирует обстановку на предмет опасностей и постоянно отслеживает то, что способно навредить нам. Затем, когда приближается опасность, он включает сигнал тревоги, то есть провоцирует страх и беспокойство. И, наконец, он побуждает нас что-то предпринять, чтобы предотвратить опасность.

В нормальных условиях контролер напоминает, чтобы мы смотрели направо и налево, переходя дорогу, активирует внутреннюю тревогу, когда мы видим едущий навстречу грузовик, и затем побуждает нас поскорее перебежать на другую сторону или, наоборот, подождать на тротуаре, пока грузовик проедет. Так выглядит наиболее полезная функция контролера, и я хотел показать, что он оберегает Сэнди и желает ей только хорошего.

Однако если контролер слишком увлекается, его деятельность способна нас парализовать. Например, он постоянно прокручивает самые мрачные сценарии, даже когда мы не подвергаемся никакому риску. Чересчур активный контролер считает, что готовность к худшему – лучшая защита, потому что тогда нас не застать врасплох. А когда контролер окончательно перегибает палку, у нас проявляется не только сверхнастороженность, но и типичные для ОКР обсессивные мысли и компульсивное поведение, благодаря которым мы надеемся предотвратить грядущие катастрофы. Несмотря на то что многим пациентам с ОКР вполне очевидно, что их поведение и ход мыслей не имеют смысла, контролер создает невыносимое внутреннее ощущение необходимости что-то сделать, и это ослабляет – хотя и временно – ощущение страха.

А теперь представьте, что вы подчинились навязчивой мысли или выполнили компульсивный ритуал. Если ничего плохого не произошло – ни землетрясений, ни пожаров, ни нападений акул, – мозг убеждает себя, что ваши действия, вызванные ОКР, помогли выжить. Значит, контролер оказался прав: есть причина и есть следствие! Стратегия контролера получила подкрепление, а значит нужно во всем беспрекословно подчиняться контролеру. Пациенты с ОКР зачастую следуют этой «логике». В конце концов, контролер ведь озабочен нашим выживанием и хочет передавать наши гены еще сто миллионов лет, тут уж не до шуток.

Концентрация внимания для изменения структуры мозга

Возможно, вы задаетесь вопросом, как метод лечения, подразумевающий еще большую сосредоточенность на внутреннем мире, поможет человеку, уже измученному тревогой и навязчивыми идеями. Вдруг Сэнди нужно просто жить дальше вместо того, чтобы еще глубже погружаться в пучины сознания? На самом деле благодаря выбранной стратегии я собирался показать Сэнди, что ее симптомы – часть нормального, просто излишне активного мозгового процесса, и научить ее техникам осознанного внимания, работающим в двух направлениях. Оно успокаивает пациента и сглаживает симптомы, а также укрепляет саморегулирующие каналы мозга.

В начале второй сессии я еще раз вкратце напомнил Сэнди суть гиперактивного контролера и обсудил с ней, как прошла неделя дома и в школе. Потом я продемонстрировал Сэнди и ее маме базовые техники медитации. Они быстро научились погружаться в состояние наблюдения за дыханием и осознавать происходящее, как позже выразилась Сэнди, как бы наблюдая за собой со стороны. Они с мамой договорились вместе медитировать каждое утро по пять-десять минут. Как многие дети и подростки, Сэнди сообщила, что иногда чувствовала себя странно, просто изучая происходящее у нее в голове. Но вскоре она почти перестала испытывать неловкость, и наблюдение за сознанием приносило ей облегчение. Она поняла, что иногда можно только сидеть и ничего не предпринимать в отношении появляющихся мыслей.

Зарождающаяся способность к наблюдению сама по себе не избавила Сэнди от тревоги или потребности стучать пальцами, но по крайней мере частота возникновения компульсий снизилась. Сэнди рассказала, что теперь считала про себя или прятала руку под партой, чтобы никто не видел, как она постукивает пальцами. Но ее все еще расстраивали навязчивые мысли о возможных катастрофах.

Во время третьей и четвертой встреч я пытался создать небольшое «запаздывание» между компульсиями и предшествующим им импульсом. Я попросил Сэнди заметить момент, когда ее внутренний контролер только подавал голос и начинал волноваться. Мне необходимо было понять, что тогда происходило у нее внутри. Чувствовала ли Сэнди некую внутреннюю тревогу или страх? Я думал, что, когда она научится концентрировать осознанное внимание, она постепенно поймет, что ее обсессивно-компульсивное поведение являлось результатом активности внутреннего контролера. Это один из вариантов той же стратегии, в рамках которой мы даем имя определенному состоянию для его укрощения. Данный способ успокаивает лимбические импульсы за счет левостороннего режима обработки информации. Если Сэнди могла ощутить деятельность контролера и убедиться, что у него имеются собственные потребности, она стала бы отделять их от испытываемого ужаса. Усвоение того, что за обсессивно-компульсивное поведение отвечает определенный канал мозга – а не вся она, – должно было стать решающим шагом на пути к избавлению Сэнди от расстройства.

Спасибо, контролер

Как только Сэнди научилась выявлять обсессии и компульсии на стадии их появления, мы перешли к следующему этапу лечения. Теперь ей нужно было не только наблюдать за деятельностью контролера, но и вступать с ним во внутренний диалог. Внутренний диалог – нормальная и важная часть работы сознания, и мне хотелось с его помощью ослабить дистресс у Сэнди.

Идея разговоров с контролером ей весьма понравилась. Она прониклась принципами «сканирования», анализа тревоги и мотивации. Мне это показалось хорошим знаком: она пыталась подружиться с частью себя, доставляющей неприятности. Мы стали играть в ролевые игры по разным сценариям. Я попросил Сэнди представить, что соседи позвали ее на обед к себе в сад, и тут у нее внутри активизировался контролер. Что он скажет?

Контролер: «Не подходи слишком близко к краю бассейна, они выпрыгнут и схватят тебя».

Сэнди (про себя): «Мне так приятно, что ты любишь меня и заботишься обо мне. Я знаю, что ты оберегаешь меня, и я тоже хочу находиться в безопасности, но ты сейчас немного перестарался».

Я сказал Сэнди, что в данный момент нет необходимости изменять поведение, но нужно начать диалог. «Если тебе захочется сесть как можно дальше от бассейна, считать в уме или постукивать пальцами, ничего страшного не случится. Просто необходимо сначала обязательно заговорить с контролером», – объяснил я.

Такой диалог в корне отличается от внутренней борьбы, часто имеющей место до начала лечения. Мама Сэнди рассказала, как она всегда критиковала себя за такие переживания: «Эти тревоги – такая глупость, просто чушь, замолчи!»; «Не могу поверить, что я настолько глупа, прямо идиотка какая-то!» Кто выиграет, если воевать?

Только когда мы увидим в контролере альтернативное состояние сознания, которое нужно принять, а не уничтожать, можно говорить о каком-то прогрессе. Почему с ним стоит считаться? Потому что нужно ценить усердную работу нейронного канала, помогавшего выживать нашим предкам. Если бы не он, вас бы здесь сейчас не было. Кроме того, двенадцать вам лет или девяносто два года, вы вряд ли в силах победить механизм, которому по меньшей мере сто миллионов лет. В интегративном подходе выигрывает стратегия уважения и сотрудничества.

Новые отношения, установившиеся у Сэнди с контролером, позволили нам перейти к следующему этапу: снизить интенсивность ритуального поведения за счет переговоров. Сэнди обычно стучала пальцами четырнадцать раз, а страшные мысли посещали ее неоднократно в течение часа. Теперь мы с Сэнди условились, что на следующей неделе, когда контролер попросит ее постучать пальцами, она сделает это десять раз вместо четырнадцати. Я предупредил, что контролер, скорее всего, будет недоволен, но ей нужно просто ответить: «Спасибо! Я знаю, что так ты пытаешься нас уберечь, но десяти раз и правда достаточно». Еще через неделю я планировал сократить количество постукиваний с десяти до восьми, а потом до шести, четырех и двух. Каждый раз Сэнди необходимо было благодарить контролера.

Конечно, я надеялся, что, пока Сэнди работает над уменьшением числа постукиваний, не произойдет никакой неприятности. К счастью, за это время в лесу не случилось пожара, да и акулы не заплывали на пляж. Так, у контролера отсутствовали поводы для возмущения, и дела Сэнди шли все лучше. При необходимости, даже посреди уроков, она могла сосредоточиться на дыхании или представить себе безопасное место, чтобы успокоиться. Проблемы возникли при переходе с двух постукиваний на одно. Вероятно, ее внутренний контролер любил симметрию, и переключиться на одно постукивание оказалось сложнее, чем сократить их общее число. Данный этап занял у Сэнди несколько недель.

На заключительном этапе ей нужно было договориться с контролером о периодичности одиночных постукиваний. Поначалу она разрешила себе стучать один раз в час, потом – пять раз в день, а потом всего один. Однажды она пришла ко мне на очередную консультацию и сказала: «Вы знаете, я только что поняла, что вчера ни разу не стучала пальцами».

Каналы сомнений

Мы так и не выяснили, почему парты, а не кухонные столы или другие плоские прямоугольные поверхности вызывали у Сэнди ужас. Возможно, при виде их острых углов она чувствовала себя загнанной в угол домашними заданиями в новой школе? А при чем здесь акулы? Когда я учился нырять с аквалангом, меня приучили бояться акул, но Сэнди увидела всего одну новость в газете о нападении акулы и испытывала страх обнаружить их даже в собственной ванной. Символизировали ли акулы мальчиков, заглядывавшихся в школьном дворе на ее изменившееся тело? На наших встречах я давал Сэнди время поговорить и о большой учебной нагрузке, и о мальчиках, и о непростой социальной ситуации в средней школе в целом. Однако чтобы обезвредить неуправляемого контролера, обычно нужно сделать гораздо больше, чем просто выявить настоящую причину страха, а иногда последнее вообще не так уж обязательно. Много лет назад, когда о нейронных механизмах подобных расстройств было мало известно, психотерапевты тратили много сил на то, чтобы дойти до сути симптомов. В результате они постоянно гонялись за объектами страха, потому что у пациентов с ОКР один страх часто проходит, только чтобы уступить место другому. Работа с нейронными путями страха, наоборот, предлагает прямой путь к устранению болезненных проявлений.

Гиперактивные каналы ОКР задействуют те же участки медиальной префронтальной коры, которые дают нам понять, что мы допустили ошибку. При обычных обстоятельствах, как, например, в моей истории с Пабло и антибиотиками, префронтальная кора активирует соседнюю переднюю поясную кору для создания тревоги. Передняя поясная кора соединяет эмоции и телесные функции, поэтому тревога влияет на наше сердце и желудочно-кишечный тракт, создавая ощущение страха, в свою очередь, побуждающее нас найти ошибку и исправить ее.

При ОКР повышенная активность наблюдается на еще одном участке мозга, называемом хвостатым ядром. Хвостатое ядро помогает нам «переключать скорости» для изменения направления мыслей или действий и исправления ошибки. Но если соединение префронтальной коры и хвостатого ядра оказывается постоянно активированным, оно создает цепочку непрекращающейся тревоги и волнения. (Считается, что стрептококковые инфекции провоцируют ОКР, раздражая именно хвостатое ядро.) Этот неконтролируемый нейронный путь, в свою очередь, активирует глубокую систему оповещения в стволе. Рефлексы выживания, за которые отвечает ствол мозга, вместе с эмоциями страха передают сигналы на участки коры, тем самым заставляя нас искать источник опасности независимо от того, существует он на самом деле или нет.

Мы пытались переконструировать страхи Сэнди. Некоторые сигналы тревоги ощущаются в стволе и затем улавливаются и усиливаются миндалевидным телом, генерирующим страх. Далее в кору передается сигнал: «Что-то не так, есть какая-то опасность! Сделай что-нибудь!» К делу подключается кора и сужает внимание до конкретного предмета: им могут быть углы столов, акулы или любой другой объект, оправдывающий внутреннее состояние страха или способный рационально объяснить, почему мы вообще испытываем страх. Затем кора придумывает внутренние (навязчивые мысли) или внешние действия (компульсивные ритуалы), чтобы не допустить (воображаемого) вреда. Интегративный майндсайт признает, что внутренний контролер просто оберегает нас, чтобы дать нам хоть какое-то чувство определенности в неподвластном нам окружающем мире.

Для такой работы совершенно необходимо положительное отношение и готовность к сотрудничеству, в противном случае вся стратегия разваливается. Майндсайт учит нас любознательности и открытости всему возникающему в сознании, и потому он настолько эффективный. Умея вести внутренний диалог и договариваться с собой, теперь Сэнди отслеживала изменения в своем внутреннем мире и влияла на собственные мысли и действия. Даже если у нее возникала острая потребность в компульсии, она сама решала, поддаваться ей или нет.

В течение четырех месяцев симптомы у Сэнди заметно ослабли, а спустя полгода от начала терапии полностью исчезли. Она прекратила ходить на терапию, но периодически являлась на консультации, которые очень нравились нам обоим. Прошло три года, и Сэнди достигла довольно глубокого понимания природы сознания и того, как человеку живется в мире. Она больше не боялась подходить к краю бассейна, а могла сразу в него нырнуть. Правда, она рассказала, что иногда у нее появлялась мысль о том, что произойдет что-то плохое, особенно в моменты стресса. Но, почувствовав потребность барабанить пальцами, Сэнди успокаивала себя: «Спасибо, что беспокоишься обо мне, друг, но я сама справлюсь» – и без особого труда продолжала заниматься своими делами. Ей удалось превратить контролера из деспотичного тюремщика в дружелюбного внутреннего стража, оберегающего ее. Я надеюсь, что он останется с ней на всю жизнь.

Принятие неопределенности

Я сделал все, чтобы Сэнди поняла: нет ничего плохого в нашей внутренней потребности следить за опасностью, подавать сигналы тревоги себе или другим и предпринимать любые действия, чтобы уберечь себя. Мой собственный внутренний контролер после смерти Принца Младшего нашел повод стать активнее, ведь работа врача – один сплошной урок, во время которого нужно постоянно проверять и перепроверять. Однако опыт подсказывает, что мы не всесильны, а жизнь непредсказуема и, несмотря на наши старания, произойти может всякое. Для темпоральной интеграции нужно, чтобы мы отказались от иллюзии определенности и избавили сознание от иррационального желания быть всезнающим и всесильным, продолжая при этом предпринимать любые доступные меры предосторожности.

Прекрасная молитва, использующаяся на встречах анонимных алкоголиков, напоминает об описанной стратегии: «Пусть у меня будет душевный покой, чтобы принимать то, чего я не могу изменить; мужество, чтобы изменять то, что могу; и мудрость, чтобы всегда отличать одно от другого». Душевный покой, смелость и мудрость лежат в основе темпоральной интеграции.

У меня есть близкая подруга Анджела, которая мне как сестра, и недавно у нее обнаружили редкое и угрожающее жизни заболевание. Ее отвезли в больницу общего профиля, куда лечащий врач Анджелы смог без проблем ее направить, и там к лечению подключилась целая группа специалистов. Когда мы говорили по телефону, я предложил найти специалиста именно по ее проблеме. Она сказала: «Найди, если тебе станет легче». Конечно, я руководствовался вовсе не своими чувствами, а хотел, чтобы ее «как следует» лечили. И мне на самом деле удалось найти такого медика. Я позвонил Анджеле и сообщил, что ее можно перевести в другую клинику. Она отказалась, объяснив, что ей комфортно с ее нынешней командой врачей, и поскольку она к тому же борется с алкогольной зависимостью, ей важно ощущать связь со знакомыми людьми, пользующимися ее доверием. Она поблагодарила меня за консультацию, и мы распрощались.

Я не знал, что делать: Анджела говорила разумные вещи, но я знал, что болезнь способна затуманить ее мысли. Но что если даже в другой больнице неизбежная операция не даст результата? Как я буду себя чувствовать? Насколько я должен вмешиваться в ее лечение, даже если хочу спасти ей жизнь? Я позвонил ее партнерше, чтобы обсудить преимущества перевода, и она согласилась, что решать Анджеле. Потом я перезвонил Анджеле и сказал, что понимаю ее решение. Она казалась очень сильной и спокойной, демонстрируя смелость и мудрость, проявляемые ею, когда она посещала встречи анонимных алкоголиков.

К счастью, операция прошла успешно, и у Анджелы все хорошо. Однако сейчас я понимаю, насколько угроза смерти близкого человека усилила мое стремление к контролю. Мы все хотим верить, что здоровье и юность вечно будут при нас, и стараемся отрицать скоротечность собственной жизни. Иногда не соглашаться на первое предложенное медицинское решение и искать альтернативное мнение вполне разумно. Но бывает и так, что попытки контролировать ситуацию продиктованы лишь желанием избежать неопределенности, царящей в реальности. Спокойствие, смелость и мудрость – эти черты осознанности проявляются тогда, когда мы принимаем потребность сознания в определенности и постоянстве и затем переключаем внимание на осмысливание своего места в устройстве мира.

Поддержание наших связей

Я хочу завершить эту главу историей Томми, моего двенадцатилетнего пациента, помешанного на смерти. Он приходил ко мне на консультацию тремя годами раньше, после смерти его дяди, с которым близко общался. В девятилетнем возрасте Томми пытался справиться с первой потерей в жизни, и это изменило его взгляд на мир. Принятие собственной боли, страха потерять дядю и горя после его смерти помогли ему справиться с кризисом. Благодаря полугодовой терапии и родителям он снова почувствовал себя защищенным в семье и стал играть с друзьями. В последующие три года, по словам его мамы, он был счастливым и беззаботным ребенком. Но теперь Томми был убежден, что умрет от стихийного бедствия еще до того, как ему исполнится шестнадцать. Он рассказал мне, что даже когда не думал о катастрофах, он постоянно рассуждал о том, каково это – дожить до старости и умереть.

«Почему мы вообще понимаем, что умрем?» – спросил он, сверля меня глазами. Я ощутил его тревогу, и внезапно Томми заговорил о дяде. Пережив утрату в раннем возрасте, дети впоследствии часто вспоминают это горе на разных этапах взросления. Томми становился подростком, и изменения префронтальной коры позволили ему анализировать смерть дяди в более масштабном и абстрактном контексте, а также связать ее с его собственной смертностью. Я объяснил Томми, что его мозг развивается и префронтальная кора приобретает новый навык, несущий в себе и определенное бремя – чувствовать течение времени и реальность смерти. Учитывая данные изменения в мозге и новые страдания Томми, я подумал, что пришло время обучить его навыкам осознанного внимания.

Он хорошо отреагировал на самую первую медитацию и сказал: «Я никогда не был так невероятно спокоен! Я чувствую, что ничего плохого не происходит». Мы продолжали практиковать осознанную медитацию в течение следующих нескольких сессий, и я попросил Томми выполнять медитацию и дома, примерно по десять минут каждое утро. Я поделился с ним образом спокойного дна океана. Я надеялся, что сосредоточенность на дыхании приблизит Томми к безмятежности внутренней глубины, откуда он разглядит в тревожных мыслях о смерти мозговые волны поверхности его внутреннего моря. Томми увидит, как они приходят в его поле осознанности и уходят из него, и перестанет так сильно бояться их. Я советовал ему просто замечать тревоги, мысли, страхи, не оценивать их, не отталкивать и не прогонять из пространства осознанности, а принимать как деятельность сознания.

Ближе к концу сессии Томми сообщил, что сделал открытие: «Я вдруг понял, что если меня кто-то знает, семья или друзья, то когда я умру, я не исчезну. Я просто стану частью всего остального. И я больше не волнуюсь».

Мы немного посидели в тишине с этой глубокой мыслью.

«Я помедитирую над этим», – произнес Томми.

«Я тоже помедитирую над этим», – ответил я. И наша сессия завершилась.

Мы с Томми оказались попутчиками на жизненной дороге. Когда мы соединяемся друг с другом: родитель с ребенком, пациент с психотерапевтом, студент с учителем, читатель с писателем, – нашим вопросам не будет конца. Нам нужно только постоянно оставаться открытыми ко всему, что может случиться: к боли и удовольствию, к замешательству и ясности – и шаг за шагом идти вперед.

Эпилог
Расширение сферы участия и обогащение своего «я»

В 1950 году Альберт Эйнштейн получил письмо от раввина, у которого внезапно умерла одна из двух дочерей. Он спрашивал, какой мудростью поделиться с оставшейся дочерью, оплакивающей сестру. Вот что ответил Эйнштейн:

Человек – часть целого, называемого нами Вселенной, часть, ограниченная во времени и в пространстве. Он ощущает себя, свои мысли и чувства как нечто отдельное от всего остального мира, что является своего рода оптическим обманом. Эта иллюзия стала темницей для нас, ограничивающей нас миром собственных желаний и привязанностью к узкому кругу близких нам людей. Наша задача – освободиться из этой тюрьмы, расширив сферу своего участия до всякого живого существа, до целого мира во всем его великолепии. Никто не сможет выполнить такую задачу целиком, но уже сами попытки достичь цели являются частью освобождения и основанием для внутренней уверенности.

Как вдохнуть жизнь во все сферы интеграции

Я использовал концепцию, построенную на восьми сферах интеграции, для работы с пациентами всех возрастов. Приходя на психотерапию в состоянии внутренней скованности или хаоса, эти люди вместе со мной анализировали, как они попали в такое положение, и пытались определить те сферы, в которых дифференциация или, наоборот, связь оказались заблокированы. Во время наших сессий мы укрепляли эти сферы и стабилизировали треугольник благополучия, и я часто наблюдал, как у моих пациентов появлялось новое ощущение цельности. Оно проявлялось по-разному, но все люди постепенно осознавали, что являются частью чего-то большего и живут в глобальном мире. Несмотря на распространенное убеждение, что майндсайт – лишь потакание своим прихотям, он вовсе не способствует эгоцентричному самокопанию или зацикленности на себе. Напротив, он неизменно вызывает желание делиться с другими, расширять спектр волнующих нас проблем и искать новые причины происходящего. Осознание себя как части мира, не ограниченного ближайшими родственниками и определенным социальным кругом, позволило моим пациентам раздвинуть ту самую «сферу участия», о которой писал Эйнштейн.

Это проявляется в незначительных изменениях. Например, мой двенадцатилетний пациент Томми, пытаясь совладать со страхом смерти, обнаружил, что связь с другими ослабляет ужас и изоляцию. Мэтью, одинокий мужчина с бесконечной чередой бесперспективных романов, работая над чувством стыда, испытал потребность углубиться во что-то, кроме себя, и увлекся очисткой залива в нашем районе. У него появилась цель, он был полон энтузиазма и благодаря деловым навыкам и бизнес-связям пытался сохранить часть природных ресурсов – не только для блага современников, но и для будущих поколений. Питер и Дениз, научившись защищать друг друга благодаря межличностной интеграции, стали делать пожертвования семьям, страдавшим теми или иными болезнями. Это имело для них личное значение, так как в детстве они понесли утраты, но расширилась сфера их участия, они активнее вовлеклись в более масштабные процессы.

Я четко понял, что по мере того, как люди становились более интегрированными в первых восьми сферах, ощущение идентичности и границы их «я» раздвигались. Для данного явления я выбрал термин транспирация, где «транс» – «через», а «спирация» – «дыхание»: то есть то, как мы вдыхаем все восемь сфер интеграции. Транспирация означает, как мы растворяем иногда ограничивающее нас ощущение «я» и становимся частью расширенной идентичности, входим в состав понятия «мы», являющимся даже большим, чем наши межличностные взаимоотношения. Мы как бы интегрируем интеграцию.

Для достижения такого состояния не потребовалось ничего особенного, кроме развития базовых навыков майндсайта. Люди, добившиеся транспирационной интеграции, начинали по-разному и имели различные причины для этого. Кто-то столкнулся с серьезной проблемой или конфликтом, а кто-то испытывал боль незалеченной психологической травмы. Единый путь отсутствовал, но всем пациентам просто нужно было прийти к рефлексирующему состоянию сознания, позволяющему четче увидеть внутренний мир.

Судя по письменным источникам, созерцательные практики обеспечивают такое же чувство глубокой взаимосвязи. Но на протяжении всей истории нашего биологического вида мы считали себя изолированными, своего рода солистами на сцене небольшого театра в обществе нескольких избранных актеров и актрис. Пожалуй, такая тенденция особенно заметна в современном обществе. До других театров нам нет дела, а может, мы и вовсе рассматриваем их в качестве конкурентов. Почему же мы настолько ограничены в самоопределении?

Мы и они

Сегодня мы можем научно отметить нейронные границы нашего узкого определения «себя». Когда задействованы резонансные каналы, мы ощущаем чувства окружающих и создаем своеобразный корковый отпечаток. Он позволяет понять происходящее в голове у другого человека еще и потому, что она похожа на нашу. Наш мозг включает механизм майндсайта, чтобы всмотреться в лицо другого и рассмотреть скрывающееся под ним сознание. Но если мы не способны идентифицировать себя с окружающими, то наши резонансные каналы отключаются, и в людях мы видим «их», а не «нас». Это происходит из-за отсутствия активации каналов, позволяющих нам заметить, что у людей есть своя внутренняя жизнь.

Отключение механизмов сочувствия – вероятно, одна из причин жестокой истории нашего биологического вида. Не имея возможности заглянуть в свое или чужое сознание, люди из активных субъектов, похожих на нас и достойных уважения и знакомства с ними, превращаются в объекты. Чувствуя угрозу, мы искажаем увиденное в других, проецируем собственные страхи на их намерения и думаем, что они навредят нам. Мы ощущаем недоброжелательность там, где ее нет, и переключаемся в режим выживания «бей – беги – замри», типичный для сознания в угрожающей ситуации. Если опасность вызывает у нас рефлекс «бей», то мы делаем все, чтобы избавиться от ее источника.

Ощущение опасности полностью завладевает нашим восприятием. Иногда это выручает нас, как в той ситуации, когда я увидел змею всего в паре метров от сына и только потом осознал, что испытал страх. Но в других ситуациях тот же механизм сильно влияет на наше взаимодействие с окружающими. Эксперименты с применением томографии мозга доказывают, что, когда мы глядим на фотографии угрожающих ситуаций: направленный на нас пистолет или автомобильную аварию с человеческими жертвами крупным планом, – мозг приходит в повышенную готовность. Даже если эти изображения демонстрируются так быстро, что мы просто не способны увидеть их осознанно, они действуют на подсознание и, следовательно, на наше состояние и поведение.

Исследования осознания человеком собственной смертности неоднократно подтверждали, что с людьми, похожими на нас, мы становимся добрее и прилагаем больше усилий для заботы об их благополучии. Мы видим в них членов нашего клана, разделяющих с нами одну «пещеру», и мы защищаем их от опасностей, которых подсознательно боимся. Если же мы взаимодействуем с не похожими на нас окружающими, мы с большей вероятностью отнесемся к ним с презрением или равнодушием, как к потенциальным врагам. Нам легче избавиться от их общества, и мы выбираем для них суровые наказания за любые провинности.

Однако если бы наше сознание не обладало механизмами, отделяющими «своих» от «чужих» в ситуации угрозы, всё человечество находилось бы в опасности. В нашем глобальном и технически продвинутом мире, где информация распространяется со скоростью света, неумение отключить чувствительную подкорковую сигнализацию приводит к печальным последствиям.

Когда нами управляет инстинкт выживания, мы утрачиваем некоторые или даже все девять функций медиальной префронтальной коры и заранее настраиваемся на то, чтобы «отпустить тормоза». В реактивном состоянии мы возвращаемся к примитивным моделям поведения, не отличающимся гибкостью и сочувствием. Мы действуем импульсивно, теряем способность уравновешивать эмоции и опираться на моральные суждения. Эти автоматические нейронные реакции могут формировать как поведение отдельных людей, так и государственную политику. Вместо того чтобы руководствоваться пониманием и гуманностью, даже к тем, кто угрожает нам, мы идем по пути враждебности и жестокости, утрачивая всякие нравственные ориентиры.

Больше, чем «я»

Согласно исследованиям позитивной психологии^[51], когда мы становимся частью чего-то большего, чем собственное «я», наша жизнь делается осмысленнее и приятнее, а это, в свою очередь, необходимые компоненты счастья^{31}. Например, тратя деньги на других, мы получаем больше удовольствия, чем расходуя их на себя. Такое благополучие основано на осмысленности, взаимодействии и уравновешенности. Древние греки называли его эвдемонизмом, то есть процветанием, а в современном мире оно, пожалуй, и есть настоящее счастье. Как ни странно, чтобы чувствовать себя счастливым, нужно значительно расширить границы индивидуальных интересов и занятий. Мы устроены так, чтобы быть частью «мы»: испытывать большее удовлетворение и жить полнее, осмысленно взаимодействуя с другими. Живой организм соединяет разрозненные части воедино, и без этой интеграции он страдает и умирает.

Ощущение благополучия и настоящего счастья появляется тогда, когда мы определяем «себя» как часть большого взаимосвязанного целого, разрывая изолирующие границы нашей личности. И это подтверждается научными исследованиями. Развивая в себе способность ощущать энергетический и информационный потоки, мы расширяем свое «я» за пределы нашего тела и приходим к пониманию, что действительно являемся частью большого взаимосвязанного мира. Наш организм – на самом деле сообщество живых существ.

Однако достичь этого не так просто: нам потребуется растворить устоявшиеся представления, сформированные определенными паттернами мозговых импульсов и поддерживаемые культурными традициями. Взаимоотношения состоят из ранних моделей восприятия, подкрепляющих наше видение мира и веру в собственный нарратив. Без внутреннего обучения, побуждающего нас остановиться и задуматься, мы продолжим жить на автопилоте, попадая под влияние общества и коры мозга, провоцирующих изолированность.

Нам необходимо напрямую изучить то, как процессы в коре формируют воздействие сверху вниз на основе нашего опыта и тем самым затуманивают наше мироощущение. Чтобы добиться благополучия и для себя, и для окружающих, нам нужно в первую очередь развить навыки майндсайта, освободиться от сдерживающих определений самих себя и стремиться к высокой степени интеграции и в индивидуальном, и в общественном плане.

Ясный взгляд

Если сознание накладывает ограничения на самоощущение, в результате чего мы отделяемся друг от друга, что способен сделать каждый из нас и общество в целом, чтобы лучше чувствовать друг друга и остановить автоматические процессы? Эффективной является стратегия, помогающая четче видеть собственное сознание.

Эта способность не только ускоряет различные измерения интеграции, улучшая физическое и психологическое состояние и межличностное взаимодействие, но и избавляет от оптической иллюзии нашей «отдельности». Так мы учимся испытывать больше сострадания к себе и к близким, расширяя этот круг и включая в него другие аспекты окружающего мира, на первый взгляд не имеющие к нам прямого отношения. Транспирационная осознанность позволяет нам почувствовать себя частью более глобального мира. Физические границы и отличия становятся менее выраженными, когда мы видим, что наши действия влияют на взаимосвязанную цепь живых существ, где мы лишь одно из звеньев. Время и расстояние утрачивают значение, когда мы видим в себе тесную связь между тем, что было раньше, и тем, что будет после смерти нашего тела. В этом заключается суть транспирации.

Благодаря интеграции мы приобретаем расширенную идентичность. Постигая реальность взаимосвязей, мы внимательнее и заботливее относимся к миру, и в нашей жизни происходит фундаментальный сдвиг. Почувствовав, как важно заботиться друг о друге и о нашей планете, мы поймем, что помимо осмысленности и счастья обеспечивающие их транспирация и интеграция необходимы для нашего выживания.

На физиологическом и генетическом уровне наш мозг, может, и не сильно изменился за последние сорок тысяч лет, в отличие от сознания^{32}. Ребенок, появившийся на свет сегодня, не слишком отличается от родившегося тысячелетия назад. Но если бы мы сравнили сложные нейронные структуры мозга современного взрослого и наших предков, живших сорок тысяч лет назад, мы бы увидели огромные отличия. Учитывая разницу в социокультурном опыте, каждый зрелый мозг реагирует на энергетический и информационный потоки совершенно разными нейронными соединениями.

Сознание использует мозг для формирования себя. По мере того как потоки энергии и информации передаются от человека к человеку в пределах одной культуры или из поколения в поколение, сознание развивает мозг внутри эволюционирующих человеческих сообществ. Хорошая новость состоит в том, что в современном мире мы способны использовать осознанное отношение для изменения хода культурной эволюции в лучшую сторону. Наблюдая за своим сознанием и сознанием других, мы можем воспитывать внутреннее знание у наших детей и превратить его в привычку. Мы в силах сделать выбор в пользу совершенствования природы нашего сознания в текущих интересах каждого из нас и ради потомков, которые будут ходить по этой земле, дышать этим воздухом и жить той самой человеческой жизнью.

Основные термины

Ниже я привожу двенадцать основных идей и связанных с ними терминов, составляющих основу изложенного подхода. Он включает в себя майндсайт, интеграцию и благополучие.

1. Треугольник благополучия выявляет три аспекта нашей жизни. Взаимоотношения, сознание и мозг – его вершины, влияющие друг на друга. Взаимоотношения подразумевают объединение и совместное пользование энергии и информации по мере нашего взаимодействия через различные средства коммуникации. Мозг – это физиологический механизм, через который проходят энергия и информация, а сознание – процесс их регулирования. Однако треугольник не разделяет жизнь на три отдельные части, а представляет три измерения системы энергетического и информационного потоков.

2. Майндсайт – это процесс, позволяющий нам отслеживать и модифицировать поток энергии и информации в рамках треугольника благополучия. Под отслеживанием понимается ощущение потока внутри себя – восприятие его в совокупности наших собственных нервных систем, называемых мозгом, а также внутри других людей при помощи взаимоотношений. Затем мы можем модифицировать этот поток за счет осознанности и намерений, базовых аспектов нашего сознания, напрямую формируя пути, по которым энергия и информация движутся в нашей жизни.

3. Система включает в себя отдельные части, взаимодействующие друг с другом. Поток энергии и информации – неотъемлемая часть системы человеческого организма и сознания. Энергия – это физическая характеристика, позволяющая нам совершать то или иное действие; информация – репрезентация чего-то отличного от нее самой. Примерами коммуникационных единиц информации служат слова и идеи. Наши взаимоотношения состоят из связей с другими людьми внутри пар, семей, групп, школ, локальных сообществ и обществ.

4. Благополучие достигается, когда система интегрирована. Интеграция – это соединение дифференцированных частей системы. Дифференциация компонентов позволяет индивидуализировать отдельные части, добиваясь специализированных функций и до некоторой степени сохраняя их независимость. Соединение частей подразумевает функциональное соединение дифференцированных компонентов друг с другом. Для обеспечения интеграции нужны одновременно и дифференциация, и соединение. Майндсайт можно использовать для целенаправленного достижения интеграции в нашей жизни.

5. Когда система открыта внешним воздействиям и хаосу, ее называют динамической нелинейной сложной системой. Когда система такого типа интегрирована, она движется наиболее гибким и адаптивным образом. Характеристики ее интегрированного потока помогает запомнить английское сокращение FACES: flexible, adaptive, coherent, energized, stable (гибкий, адаптивный, связный, энергичный, стабильный).

6. Река интеграции означает динамичное развитие системы, где FACES-поток – это центральный канал, отличающийся гармонией. У этой реки два берега: хаос и скованность. Система не интегрирована, когда в ней отсутствуют гармония и ощущение благополучия. Периодические вспышки гнева или страха, ощущение парализованности или пустоты жизни – это примеры хаотических и скованных состояний, находящихся за пределами реки интеграции.

7. В данном подходе выделяют восемь сфер интеграции, которые помогают достичь благополучия: интеграция осознанности, горизонтальная и вертикальная интеграции, нарративная интеграция, интеграции памяти и различных состояний, межличностная и темпоральная интеграции. Поскольку сознание – это процесс, воплощенный в теле и проявляющийся там, где возникают отношения между отдельными элементами, который регулирует поток энергии и информации, мы можем целенаправленно концентрировать осознанность, направляя поток интеграции и к мозгу, и к взаимоотношениям. По мере развития этих сфер интеграции формируется девятая сфера под названием транспирационная интеграция, благодаря которой мы ощущаем себя частью более масштабного и взаимосвязанного целого.

8. Интеграция в отношениях подразумевает гармоничную коммуникацию между людьми, которых ценят за их особенности. Они объединяются вместе, чтобы превратиться в «мы». Термин интеграция в мозге используется для описания нервной системы, которая распространяется по всему телу и подразумевает соединение между собой отдельных, дифференцированных нейронных участков и их специализированных функций. За счет концентрации внимания мы направляем поток энергии и информации через определенные нейронные пути. Так, мы можем говорить о том, что сознание использует мозг для формирования себя. Внимание активирует конкретные нейронные пути и закладывает основу для изменения соединений между активированными нейронами за счет фундаментального процесса, называемого нейропластичностью. Наше сознание на самом деле способно модифицировать структуру самого мозга. Майндсайт позволяет нам проводить нейронную интеграцию.

9. Нейронную интеграцию можно понять на примере функций медиальной префронтальной коры. Этот участок мозга задействует конкретные области префронтальной коры, расположенные за лобной костью (включая переднюю поясную, орбитофронтальную, медиальную и вентромедиальную префронтальную кору), интегративные волокна медиальной префронтальной коры соединяют всю кору, лимбическую долю, ствол, тело. Девять функций медиальной префронтальной коры, возникающих благодаря этой многоплановой нейронной интеграции, включают:

– Регулирование процессов в организме

– Гармоничную коммуникацию

– Эмоциональную уравновешенность

– Модуляцию страха

– Гибкость реакций

– Инсайт

– Эмпатию

– Представления о моральных нормах

– Интуицию

У большинства людей эти функции, пожалуй, находятся во главе списка характеристик благополучия. Они также представляют собой процесс и результат наблюдения за своим внутренним миром, а первые восемь достигаются благодаря надежной привязанности в отношениях ребенка и взрослого, наполненных любовью. Список показывает, как интеграция обеспечивает благополучие.

10. Майндсайт происходит не только в медиальной префронтальной коре. Практика рефлексии и направления внутреннего внимания на сознание с открытостью, наблюдательностью и объективностью способствует росту интегративных волокон медиальной префронтальной коры. Мы используем сокращение СТАР(н) для обозначения стимуляции, активации и роста нейронов. Это основа нейропластичности. Майндсайт стимулирует мозг к интеграции и позволяет целенаправленно усиливать связь и дифференциацию в различных сферах интеграции.

11. Пространство терпимости – это полоса допустимых уровней активации систем организма и сознания, в пределах которой мы можем достичь интегрированного FACES-потока, оставаться в нем и жить в гармонии. Расширение этого пространства делает нас сильнее. Если оно сужено, то энергетический и информационный потоки «выходят из берегов», и наша жизнь становится слишком хаотичной или скованной. Интегрированные состояния внутри пространства терпимости – это наш субъективный опыт жизни, наполненной ощущением легкости и гармоничного течения вниз по реке интеграции. По мере отслеживания наших внутренних доминирующих ощущений, образов, чувств и мыслей мы можем контролировать поток энергии и информации в каждый момент времени в рамках пространства терпимости. Таким образом, мы способны модифицировать внутреннее состояние, чтобы оставаться в состоянии интеграции и внутри FACES-потока. В конечном счете эта способность пригодится, чтобы изменить не только наше нынешнее состояние, но и давно сложившиеся черты характера. Они показывают, что наше пространство терпимости к различным чувствам и ситуациям реально расширить за счет изменений в динамических регулирующих каналах мозга.

12. Колесо осознанности – это метафора нашего сознания. Мы можем удерживаться на открытой и восприимчивой оси колеса, чтобы ощущать любые проявления умственной деятельности, возникающие на ободе, не давая им завладеть нами. Укрепление оси позволяет нам расширить пространство терпимости по мере того, как мы становимся более наблюдательными, объективными и открытыми и за счет этого – более сильными. Это способность оставаться восприимчивыми и видеть свой внутренний мир с большей ясностью и глубиной.

Благодарности

Этот проект развивался на протяжении всей моей жизни, и мне повезло, что ту дорогу, которая привела меня к описанным идеям, разделили со мной многие люди. С самого первого дня в университете мои пациенты мотивировали меня к формированию принципов, лежащих в основе майндсайта. Быть приглашенным в их жизнь, делить боль и замешательство их борьбы, а также ясность и радость триумфов было для меня большой честью. Я имел возможность принять непосредственное участие в их попытках понять и изменить собственную жизнь – отправиться вместе с ними в нелегкий путь, чтобы помочь им трансформировать тревогу и отчаяние в психологическую устойчивость и раскрепощение. Благодаря этому я и в человеческом, и в профессиональном плане научился тому, о чем и не мечтал. Эти уроки побудили меня написать книгу, а общая мудрость моих пациентов и все то, что им пришлось преодолеть, помогли понятию майндсайта обрести более четкие очертания.

Я очень ценю учителей, направляющих меня во время клинической и исследовательской подготовки в психиатрии: докторов Джин Березин, Лестона Хэйвенса, Дэвида Херцога и ныне покойного Тома Уитфилда из Гарвардской медицинской школы; докторов Гордона Штраусса, Йоэля Ягера и покойных Денни Кантвелла и Роберта Штоллера из ординатуры; докторов Роберта Бьйорка, Криса Хайнике, Эрика Гессе, Мэри Мейн и Мэрион Зигман, консультировавших меня по научной работе.

Я благодарю коллег-врачей за поддержку, которую они оказывали в течение тридцати лет, прошедших с начала моей учебы. Студенты и коллеги в Институте наблюдения за сознанием тоже активно участвовали в оживленных дискуссиях, когда сфера межличностной нейробиологии только зарождалась. Многие прочли ранние версии моей рукописи, и я выражаю признательность за высказанные предложения и вопросы, задаваемые ими в течение нескольких лет. Особенно мне помогли Бонни Баденох, Эрик Бергеманн, Тина и Скотт Брайсон, Линн Катлер, Эрика Эллис, Донна Эммануэль, Стефани Хэмильтон, Джоан Розенберг и Обри Сигел. Я благодарю моих врачей-интернов: Габе Экхаус, Дини Айхенштайна и Эллен Стрейт, а также Бет Пеарсон, Тома Питоньака и Кейт Норрис в издательстве Random House за их глубокое погружение в последнюю редакцию рукописи. Брайан МакЛендон и Кэролин Шварц сыграли важную роль в попытках издательства Random House представить эту книгу широкой публике.

Международная ассоциация исследований межличностной нейробиологии^[53] стала прекрасным объединением единомышленников, согласных с тем, что майндсайт улучшает жизнь как отдельного человека, так и общества в целом. Я начал карьеру в академической среде, но сейчас, будучи практикующим врачом, я рад, что могу продолжать мои научные изыскания в Фонде психокультурных исследований/Центре изучения культуры, мозга и развития при Калифорнийском университете^[54] и в Исследовательском центре осознанности^[55]. Люди, работающие там, обеспечивают интеллектуальную базу, необходимую тем, кто трудится в субъективном мире психотерапии, чтобы поддерживать в тонусе свои умственные способности. Я благодарю Сью Смолли, Диану Уинстон и Сюзан Кайзер Гринланд из Исследовательского центра осознанности; Миреллу Дапретто, Патрисию Гринфилд, Эли Окс, Алана Фиске, Марко Якобони и Алана Шумана из Центра изучения культуры, мозга и развития. Мне также хочется выразить признательность всем писателям, причастным к публикациям по межличностной нейробиологии, в которых мы попытались объединить исследования, клиническую практику и образовательные подходы; в особенности Лу Кохолино и Алану Шору, ставшим моими друзьями и коллегами с самого начала наших попыток объединить науку и психотерапию. Я благодарен Мэрион Соломон и Бонни Голдштайн из Института непрерывного обучения^[56] за их постоянную поддержку и дух товарищества. Я благодарю фонд Сесилии Аттиас, фонд экономических исследований Atlas и фонд семьи Кирлин за их поддержку. Я благодарю Пэт Огден за то, что показала мне методику самоуспокоения, и Дэвида Дэниелса за то, что познакомил меня с термином «направление роста»^[57].

Коллеги и друзья сыграли важнейшую роль в моем личном и интеллектуальном развитии и высказывали неоценимые соображения по ходу моей работы над книгой. Диана Акерман, Дэн Гоулман, Джон Кабат-Зинн, Джек Корнфилд, Регина Пэлли и Рис Чаймон стали мне буквально братьями и сестрами, и я благодарю их за дружбу и поддержку в трудные минуты, коих было немало. Мне также хочется вспомнить моего дорогого друга и коллегу Джона О’Донахью, который ушел от нас слишком рано, но его прекрасные книги и любовь к жизни продолжают вдохновлять меня каждый день.

Мои дети оказали мне неоценимую помощь; их хорошее настроение и оживленные дискуссии не дают мне расслабиться и учат меня никогда не воспринимать ничего как должное. Как, наверное, знают родители с детьми подросткового возраста, невозможно остановиться в своем совершенствовании перед лицом подростковой честности.

Моя жена Кэролайн Уэлч – настоящий кладезь мудрости, ободрения и вдохновения. Кэролайн прочла все версии по мере эволюции рукописи, и ее вклад в работу над книгой был незаменим. Я глубоко признателен ей за наши отношения.

Мне также хотелось бы выразить огромную благодарность моему литературному агенту и другу Дагу Эбрамсу, разделяющему мое стремление приносить в мир новые идеи, которые, страница за страницей, могут немножко изменить его к лучшему. Благодаря нашему знакомству моя жизнь обогатилась. Затеяв этот проект, мы искали издательство с похожими взглядами, и когда нашли Тони Бербэнк в издательстве Bantam Books, наша мечта сбылась. За те годы, что мы знакомы, Тони сохранила репутацию блестящего и участливого издателя, который к тому же удостоился нескольких наград. Мне повезло, что она была заинтересована не только в получении этого проекта, но и хотела стать его редактором. Пока мы сосредоточенно изучали каждую страницу каждой главы, мы лучше друг друга узнали, и я воочию убедился, что она имеет острый ум и мастерски владеет словом. И к тому же с ней просто хорошо и весело. Я ценю ее преданность проекту, а во время работы над ним я восхищался тем, как она сумела использовать принципы майндсайта, чтобы всегда держать в уме читательское восприятие, пока мы ломали голову над научными объяснениями и потоком нарративов. Бет Рэшбаум, присоединившаяся к нам в качестве главного редактора, оказалась незаменимым членом команды. Ее энтузиазм, ценные предложения и способность видеть полную картину позволили нам добавить множество чрезвычайно важных заключительных штрихов. Я не могу найти слова, чтобы выразить мою признательность Бет, Тони и Дагу за то, что они прошли со мной весь путь для воплощения этого проекта.

Сноски

1

Майндсайт (mindsight) – от англ. mind – сознание, умственные способности и sight – взгляд. Прим. ред.

(обратно)

2

Речь идет о книге Emotional Intelligence. Издана на русском языке: Гоулман Д. Эмоциональный интеллект. Почему он может значить больше, чем IQ. – М.: Манн, Иванов и Фербер, 2013. Прим. ред.

(обратно)

3

Эмпатия – осознанное сопереживание текущему эмоциональному состоянию другого человека без потери ощущения внешнего происхождения этого переживания. Прим. ред.

(обратно)

4

Паттерн – в психологии cистематически повторяющийся, устойчивый элемент или последовательность элементов поведения. Прим. ред.

(обратно)

5

Институт наблюдения за сознанием – Mindsight Institute. Институт расположен в Калифорнии и занимается прикладной нейробиологией, проводя разнообразные семинары и тренинги. Прим. ред.

(обратно)

6

Дэниел Гоулман – американский психолог, научный журналист, автор ряда книг по психологии, образованию, лидерству. Прим. ред.

(обратно)

7

Подробная библиография размещена на сайте http://www.mann-ivanov-ferber.ru/books/vzglyad_v_sebya/

(обратно)

8

Капкейк (от англ. cupcake) – небольшой кекс, который часто покрывают глазурью или другими украшениями. Прим. перев.

(обратно)

9

Репрезентация – многозначное понятие из области психологии, философии, социологии, культурологии, связанное с представлением одного объекта посредством другого. Прим. ред.

(обратно)

10

См. также книгу Дэвида Рока: Мозг. Инструкция по применению. Как использовать свои возможности по максимуму и без перегрузок. – М.: Альпина Паблишер, 2013. Прим. ред.

(обратно)

11

Автор разворачивает английское слово emotions – «эмоции» – до фразы evoke motion – «провоцировать движение». Прим. перев.

(обратно)

12

Перцептивная память позволяет запечатлеть некие события или процессы в адекватном виде. Прим. перев.

(обратно)

13

Используя в названии главы игру слов, автор ссылается на произведение американского писателя Джона Стейнбека «Гроздья гнева» (The Grapes of Wrath). По-английски заголовок звучит как Crepes of Wrath. Прим. перев.

(обратно)

14

Инсайт, или внелогическое прозрение, – способность личности менять мотивы собственного поведения. Прим. перев.

(обратно)

15

Вероятно, имеется в виду канадский психолог Эндел Тульвинг, впервые указавший на эту способность. Прим. ред.

(обратно)

16

В контексте высшей нервной деятельности человека подкрепление означает процесс, с помощью которого закрепляется реакция организма. Если в результате связи между событием и реакцией на него возрастает вероятность повторения реакции в будущем, говорят о подкреплении. Прим. ред.

(обратно)

17

Серповидноклеточная анемия характеризуется изменением красных кровяных клеток из кольцевидной формы в серповидную. Такие деформированные клетки теряют пластичность и могут закупоривать мелкие кровеносные сосуды, нарушая кровоток. Прим. перев.

(обратно)

18

В западной традиции до конца XIX века врачи носили черные сюртуки, а вовсе не белые халаты, как сейчас. Этот вид одежды считался формальным и подобающим такому серьезному специалисту, как доктор. Прим. перев.

(обратно)

19

Интернатура подразумевает перемещение сотрудников по ряду медицинских специальностей в одном из государственных госпиталей в течение одного года. Прим. перев.

(обратно)

20

Лейкоз – заболевание костного мозга, в обиходе иногда называемое раком крови. При лейкозе нарушается нормальное кроветворение. Прим. перев.

(обратно)

21

Нарратив – изложение взаимосвязанных событий, представленных в виде последовательности слов или образов. Нарративная психология утверждает, что нам проще воспринимать собственную жизнь по законам сюжета, в виде истории. Соответственно, человек может справиться с психологическими проблемами, переосмыслив и переписав собственную историю с помощью психотерапевта. Прим. перев.

(обратно)

22

Десятилетие мозга (Decade of the Brain, 1990–2000) – совместная программа Библиотеки Конгресса и Национального института психического здоровья США (National Institute of Mental Health), разработанная с целью повысить осведомленность общества о преимуществах исследований мозга. Прим. перев.

(обратно)

23

См. также книгу Якобони М. Отражаясь в людях. Почему мы понимаем друг друга. – М.: Юнайтед Пресс, 2011. Прим. ред.

(обратно)

24

Селигман М. В поисках счастья. Как получать удовольствие от жизни каждый день. – М.: Манн, Иванов и Фербер, 2010. Прим. ред.

(обратно)

25

Oh! Susanna – одна из самых популярных американских песен, написанная в 1848 году на стихи Стивена Фостера; Amazing Grace – христианский гимн, написанный английским поэтом и священнослужителем Джоном Ньютоном в 1779 году; Row-Row-Row Your Boat – популярная в Америке детская песня. Прим. перев.

(обратно)

26

Дистресс – стресс, связанный с выраженными негативными эмоциями. Прим. перев.

(обратно)

27

Речь идет о синергетике – междисциплинарной науке, изучающей сложные открытые системы, склонные к самоорганизации. Прим. ред.

(обратно)

28

Saks Fifth Avenue – американская торговая сеть дорогой модной одежды. Прим. перев.

(обратно)

29

Пограничное расстройство личности – заболевание, характеризующееся импульсивностью, низким самоконтролем, эмоциональной неустойчивостью, нестабильной связью с реальностью, высокой тревожностью и десоциализацией. Прим. перев.

(обратно)

30

Тай-чи – китайское боевое искусство, приемы которого используются в комплексе физических упражнений для оздоровления. Прим. перев.

(обратно)

31

Ки-гонг – китайская методика физических и медитативных упражнений, направленных на достижение телесного и духовного совершенства. Прим. перев.

(обратно)

32

Инсайт-медитация основана на полном рассредоточении внимания к окружающим объектам и погружении в мир спонтанно возникающих внутренних образов. Прим. перев.

(обратно)

33

Деменция – синдром, при котором происходит деградация памяти, мышления, поведения и который поражает в основном пожилых людей. Прим. перев.

(обратно)

34

Лимфома – группа заболеваний крови, поражающих лимфатические ткани. Прим. перев.

(обратно)

35

Гибралтарская скала – монолитная известняковая скала высотой 426 метров, расположенная в южной части Пиренейского полуострова, в Гибралтарском проливе. В древности была известна как один из Геркулесовых столбов. Прим. перев.

(обратно)

36

Силлогизм – рассуждение, состоящее из трех простых атрибутивных высказываний: двух посылок и одного заключения. Пример силлогизма: «Всякий человек смертен. Сократ – человек. Сократ смертен». Прим. перев.

(обратно)

37

Речь идет о книге Бетти Эдвардс Drawing on the Right Side of the Brain. Издана на русском языке: Эдвардс Б. Откройте в себе художника. – Минск: Попурри, 2012. Прим. ред.

(обратно)

38

Имеется в виду рассказ A Painful Case («Несчастный случай») из цикла «Дублинцы». Прим. ред.

(обратно)

39

См. также книгу Эрика Канделя In Search of Memory. Издана на русском языке: Кандель Э. В поисках памяти. – СПб.: Астрель, 2011. Прим. ред.

(обратно)

40

Софтбол – спортивная командная игра с мячом, аналог бейсбола. Во многих странах, где распространен бейсбол, софтбол также популярен, так как его предпочитают непрофессионалы и женщины. Прим. перев.

(обратно)

41

Нормотимики – психотропные препараты, стабилизирующие настроение у психически больных, прежде всего у страдающих аффективными расстройствами. Прим. перев.

(обратно)

42

Тест в виде последовательности заранее спланированных разлучений и воссоединений младенца и заботящегося взрослого (матери), используемый для выявления паттерна привязанности. Прим. ред.

(обратно)

43

Автор ссылается на песню американской рок-группы Rolling Stones, в которой поется: You can’t always get what you want, but if you try sometimes, well you might find. You get what you need («Не всегда удается получить то, что хочется, но, если попытаться, иногда вдруг удается получить то, что нужно»). Прим. перев.

(обратно)

44

Фразу также приписывают Зигмунду Фрейду. Прим. ред.

(обратно)

45

Эмфизема легких – заболевание, при котором альвеолы, составляющие легочную ткань, растягиваются и теряют способность к достаточному сокращению, вследствие чего нарушается поступление кислорода в кровь и выведение из нее углекислого газа. Прим. перев.

(обратно)

46

Автор ссылается на религиозную концепцию непорочного зачатия. Прим. перев.

(обратно)

47

Таковость – понятие религиозной философии, в основном характерное для буддизма и смежных религий, определяющее истинные свойства или подлинное существо объекта или явления, не замутненное внешними иллюзиями. Прим. перев.

(обратно)

48

Барбитураты – лекарственные вещества, обладающие снотворным, противосудорожным и наркотическим эффектом. Прим. перев.

(обратно)

49

Каролина у меня на уме (англ.). Прим. ред.

(обратно)

50

Бихевиористский подход (бихевиоризм) – направление в психологии, предметом которого является поведение, а не сознание. Прим. перев.

(обратно)

51

Позитивная психология, в отличие от классической, изучает не патологию психики человека, а ее положительные аспекты. Прим. ред.

(обратно)

52

Когнитивная наука (когнитивистика) – область междисциплинарных исследований, изучающая познание и высшие мыслительные процессы. Включает такие дисциплины, как когнитивная психология, психолингвистика, нейробиология. Прим. ред.

(обратно)

53

Global Association for Interpersonal Neurobiology Studies. Прим. ред.

(обратно)

54

Psychocultural Research/UCLA Center for Culture, Brain, and Development. Прим. ред.

(обратно)

55

Mindful Awareness Research Center. Прим. ред.

(обратно)

56

Lifespan Learning Institute. Прим. ред.

(обратно)

57

Growth edges. Прим. ред.

(обратно)(обратно)

Комментарии

1

Я был первым редактором серии учебников по межличностной нейробиологии, вышедших в издательстве W.W. Norton. В них обсуждается практическое применение этой увлекательной новой научной области. Их тексты содержат, без преувеличения, ссылки на тысячи исследований данного подхода к сознанию, мозгу, отношениям и другим темам, связанным с майндсайтом. Подход межличностной нейробиологии был впервые представлен в книге The Developing Mind, а его адаптация для нужд родителей описывалась в книге, соавтором которой является Мэри Хартцелл, Parenting from the Inside Out.

(обратно)

2

Концепция майндсайта подтверждается эмпирически благодаря изучению схожих процессов, известных под такими научными терминами, как: теория сознания, ментализ, психологичность и осмысленность сознания, функция рефлексии и ментализация. Исследование Джона Аллена, Питера Фонаги и Алана Бейтмана продемонстрировало, что ментализация отсутствует при нарушениях надежной привязанности, но ей можно научить взрослого человека.

(обратно)

3

Хотя термин «шестое чувство» в бытовой лексике часто используется для обозначения сверхспособностей (например, видение мертвых), в XIX веке физиолог Чарльз Белл и психолог Уильям Джеймс называли им умение воспринимать внутреннее состояние организма. Такая трактовка кажется уместной, потому что мы направляем восприятие внутрь, тогда как остальные пять чувств направлены во внешний мир. Шестое чувство включает равновесие и проприоцепцию – ощущение положения собственного тела в пространстве, а также голод, жажду и сигналы от мышц, зубов и болевых сенсоров на коже. Даже тактильные ощущения составляют часть данной внутренней информации. Сюда также входит энтероцепция, или висцеральное ощущение, – ощущение наличия внутренних органов, например сердца, легких и кишечника. В совокупности ощущение своего внутреннего мира называется интероцепцией. Тонкая пластина – слой спинного мозга – переносит внутреннюю информацию вверх к различным участкам головного мозга. Таким образом, майндсайт мы полноправно считаем седьмым чувством.

(обратно)

4

Важно помнить, что способность к майндсайту может быть нарушена при наследственных заболеваниях или заблокирована негативным опытом.

(обратно)

5

Чтобы получить представление о науке интероцепции и нашем субъективном опыте, я приведу цитату из статьи Хьюго Критчли: «Первичная интероцептивная репрезентация в дорсальной части островковой доли порождает отчетливые ощущения в теле, включая боль, температуру, зуд, прикосновение, мышечные и висцеральные ощущения, сосудодвигательную активность, голод, жажду и нехватку воздуха. У людей метарепрезентация первичной интероцептивной активности возникает в передней правой части островковой доли, которая, по всей видимости, дает основу для эмоциональной осознанности – то есть формирования субъективного образа материального “я” в качестве наделенного чувствами существа».

(обратно)

6

Эта цитата приписывается Джону Экклзу, однако точный источник не установлен.

(обратно)

7

Влияние раннего опыта на регулирование генов изучается эпигенетикой. Она ссылается на то, как определенные впечатления вызывают спонтанную активность нейронов, которая, в свою очередь, выборочно «включает» одни гены и «выключает» другие, трансформируя механизмы химического регулирования в ядрах нейронных клеток. В результате меняется процесс роста нейронов на конкретных участках мозга, обеспечивая долгосрочные структурные преобразования на основании конкретного опыта. Исследования Майкла Мини подтверждают, что у людей, испытавших сильный стресс в раннем детстве, активируются особые гены, продолжающие воздействовать на рост нейронных клеток в детстве и в зрелом возрасте. Насилие повлияло на работу рецептора, который участвует в реакции на стресс. Оказалось, что у гена глюкокортикоидного рецептора, участвующего в реакции на стресс, снижалась активность, если человек подвергался насилию в детстве. Предположительно это уменьшает способность реагировать на стресс. Пониженное число рецепторов приводит к более тревожной внутренней жизни во взрослом возрасте. Данный вывод подтверждает, что опыт напрямую изменяет активность генов.

(обратно)

8

Хотя неотъемлемым аспектом сознания является его регулирующая функция, наш ментальный опыт состоит из многочисленных слоев внутренних процессов, например субъективного ощущения жизни и ощущения осознанности. Во многом энергетический и информационный потоки позволяют нам чувствовать, что значит жить.

(обратно)

9

Это стандартная точка зрения когнитивной науки[52] на обработку информации.

(обратно)

10

Эта наука устанавливает общие принципы на основе результатов исследований различных дисциплин. Данный процесс был назван консилиенсом и описан американским биологом Эдвардом Осборном Уилсоном в одноименной книге. По его мнению, консилиенс раздвигает границы знаний, выходя за привычные ограничения изолированных попыток описать реальность, характерных для академических сфер. Межличностная нейробиология основана на принципах консилиенса: она делает научные выводы на данных других научных областей, искусства, созерцательных и духовных практик. В таком смысле она не является ответвлением нейронауки или синонимом социальной нейронауки. Межличностная нейробиология – это открытая площадка для совместной работы по углублению нашего понимания реальности, человеческого сознания и благополучия.

(обратно)

11

В книге Марко Якобони «Отражаясь в людях» описан кластер нейронов, называемых суперзеркальными, которые определяют, когда срабатывают зеркальные нейроны. Они расположены преимущественно в медиальной префронтальной коре (а также в соединенной с ней вспомогательной премоторной области) и, наряду с увеличением числа импульсов от тела, поступающих в кору через предклинье, позволяют различать, когда мы ощущаем свое сознание, а когда – чужое. Суперзеркальные нейроны также могут препятствовать имитации других, если это является неуместным. По мнению Якобони, они создают основу того, как мы отличаем себя от другого. Возможно, суперзеркальные нейроны излишне активны в состоянии «эфирного купола» и не позволяют нам резонировать с другими, что ведет к чувству изоляции. Настоящая проблема требует дальнейшего изучения.

При расстройствах аутичного спектра дисфункциональность зеркальных нейронов в буквальном смысле подразумевает, что они не функционируют нормально. Этому есть несколько причин. Если личный контакт не кажется детям безопасным или интересным, они «отключают» зеркальные нейроны. Таким образом, система зеркальных нейронов оказывается исправной, но не активной. Согласно альтернативной точке зрения, у аутистов система вознаграждения за использование социальной перцепции снижена. Например, Сюзан Букхаймер в своей работе показала, что сниженная активность в вентральной области, связанная с вознаграждением, и сниженная активность нейронов в орбитофронтальной коре служат причинами сниженного вознаграждения за реагирование на социальные стимулы. Возможно, данный вывод подтвердит, что мотивация к общению способна существенно ослабнуть даже при исправных зеркальных нейронах.

(обратно)

12

Я благодарю своих коллег Эшеля Бен-Джейкоба, Фритхофа Капру, Николаса Хамфри, Стюарта Кауфмана и других за оживленные обсуждения интеграции и самоорганизации сложных систем в рамках Третьей международной конференции по науке и духовности в итальянском Кортоне в июне 2009 года. В частности, выяснилось, что концепция интеграции дифференцированных частей применяется в адаптивной самоорганизации, но сам термин «интеграция» не используется в математике или физике, потому что там он обозначает суммирование. Тем не менее для наших задач термин «интеграция» вполне подходит. В повседневной жизни результат интеграции больше, чем сумма ее элементов, потому что по мере связывания дифференцированных элементов в процессе адаптивной самоорганизации повышается сложность системы.

(обратно)

13

Что касается корреляции состояния нейронов психического здоровья, пока нет опубликованных исследований, посвященных, например, темпоральной и пространственной нейронной синхронии, измеренной при помощи техник визуализации мозга, взаимосвязанных с интеграцией. Надеюсь, что будущие технологии позволят нам найти формы нейронной активности, подтверждающие, что нейронная интеграция, связанное сознание и сострадание являются взаимно поддерживающими фундаментальными элементами треугольника благополучия. Тогда мы также выясним, означают ли корреляции состояния нейронов одновременное отсутствие психических расстройств и ощущение внутреннего благополучия.

(обратно)

14

В увлекательной беседе с Ричардом Дэвидсоном в Университете Юты в феврале 2009 года мы обсуждали природу эмоций и то, как наши более старые с эволюционной точки зрения подкорковые участки работают совместно с корой для их создания. Дэвидсон определяет эмоции как валентные умственные состояния. Оценка – то есть определение, хорошей, нейтральной или плохой является та или иная вещь, – формирует общее состояние сознания. По мнению Дэвидсона, эмоция – всеобъемлющий процесс, не формирующийся на одном участке мозга и не воздействующий только на изолированную часть нервной системы. Используя новый метод диффузионно-тензорной томографии в лаборатории города Мэдисон, Дэвидсон с коллегами продемонстрировал, что крючковидный пучок, через который префронтальная кора направляет тормозящие сигналы вниз, помогает использовать префронтальную кору для регулировки подкорковых импульсов. Исследования осознанной медитации подтверждают, что она вместе с отслеживанием ощущений позволяет стабилизировать эмоциональное состояние и усиливает способность к его регулированию, максимально используя функции префронтальной коры.

(обратно)

15

Осознанность включает два различных аспекта психических функций: свойство, то есть постоянную характеристику работы сознания, которую мы считаем частью нашей личности; и конкретное состояние осознанности.

(обратно)

16

Я впервые провел эту медитацию на публике на конференции Mind and Moment («Разум и момент») в 2006 году в Сан-Франциско с Дианой Акерман, Джоном Кабат-Зинном и покойным Джоном О’Донахью.

(обратно)

17

Фронтоинсулярная кора и передняя поясная кора имеют общий тип клеток – нейроны фон Экономо, также известные как веретенообразные нейроны. Данные длинные клетки со множеством взаимосвязей расположены исключительно в резонансных каналах. По одной теории, они обеспечивают быструю коммуникацию между удаленными друг от друга участками мозга, например между фронтоинсулярной корой и поясной корой. Наибольшее количество веретенообразных нейронов отмечается у взрослых людей, у детей их меньше, а у горилл и шимпанзе – еще меньше. У обезьян и большинства других млекопитающих они просто отсутствуют. Распределение веретенообразных клеток соответствуют наличию способности к самораспознаванию, поэтому некоторые исследователи считают, что клетки играют важную роль в самоосознанности. Два вида млекопитающих, не относящихся к приматам, также обладают способностью узнавать себя в зеркале (это стандартный тест на самоосознание): слоны и дельфины. Оказывается, у них тоже имеются веретенообразные нейроны.

Благодаря островковой коре и передней поясной коре с большим количеством веретенообразных нейронов мы формируем осознанность нашего эмоционального состояния и тем самым отслеживаем происходящее во внутреннем мире. Благодаря зеркальным нейронам, выполняющим похожую функцию, мы осознаём внутренний опыт других людей. Однако соединение островковой и поясной коры ведет к еще одному нюансу, основанному на тесной связи передней поясной коры и медиальной префронтальной коры. Если человек находит способ отключить поток, идущий к фронтоинсулярной коре и передней поясной коре, то исчезает не только осознанность, но и способность формировать собственное эмоциональное состояние. У такого человека не будет возможности отслеживать и модифицировать внутренний мир при помощи коры.

(обратно)

18

В работах Стивена Поргеса описывается поливагусная теория, согласно которой различные отростки блуждающего нерва и симпатический отдел автономной нервной системы участвуют в ответе ствола головного мозга на опасность. Поргес ввел термин «нейроцепция», обозначающий, как мы оцениваем ситуацию на предмет угрозы и затем, почувствовав опасность, активируем реакцию «бей – беги – замри». При отсутствии угрозы мы включаем систему социального взаимодействия и оказываемся восприимчивы к другим. Поргес называет это любовью без страха. Параллельный процесс заключается в том, что внутренняя настроенность создает ощущение безопасности и включает систему взаимодействия с самим собой. Мы открываемся себе и становимся собственным лучшим другом.

(обратно)

19

Десенсибилизация и коррекция переработки информации с помощью движений глазных яблок – это вид терапии, объединяющий различные ощущения, образы и мысли и использующий двустороннюю стимуляцию для их изменений.

(обратно)

20

Миелин – это липидная оболочка, работающая по принципу изоляции и способствующая току ионов (аналогу электрического тока), ускоряя его в сто раз. На участках серого цвета синапсы находятся в коре и миелин отсутствует, но, когда миелин покрывает длинные зоны аксонов, они белеют, поэтому такие участки аксонов называют белым веществом.

(обратно)

21

Эту фразу обычно приписывают канадскому врачу и психологу Дональду Хеббу. Он постулировал, что нейроны, срабатывающие одновременно, с большей вероятностью станут активироваться синхронно и в будущем. Такая ассоциативная связь лежит в основе термина «синапс Хебба», означающего повышенную связанность нейронов, срабатывавших вместе ранее. Норман Дойдж приписывает данную расхожую формулировку нейробиологу Карле Шатц, но отмечает, что в 1888 году Зигмунд Фрейд высказал похожее предположение, назвав это законом ассоциативности по одновременности. Практически все исследования памяти подтвердили правильность предположений Хебба и Фрейда. Например, психиатр Эрик Кандель исследовал данную систему у морских слизняков и обнаружил у них зачатки механизма обучения, получив в 2000 году Нобелевскую премию за огромный вклад в науку.

(обратно)

22

При чрезмерном стрессе выработка гормона кортизола ведет к подавлению развития гиппокампа и его нормальной работы. Согласно ряду еще не опубликованных исследований, дети, которые первые годы жизни провели в приютах, имеют ряд особенностей, связанных с чрезмерным стрессом, обусловленным жесткой, непредсказуемой и иногда пренебрежительной обстановкой в таких учреждениях. Так, например, у них отмечают увеличенное миндалевидное тело и иногда уменьшенный гиппокамп. Степень увеличения миндалевидного тела соответствует уровню эмоционального замешательства, испытываемого детьми, когда им показали фотографии людей с негативными выражениями лица. Кроме того, на увеличенное миндалевидное тело указывала сниженная концентрация внимания на глазах при просмотре изображений. Таким образом, механизм стресса работал следующим образом:

стресс от неблагоприятных условий среды -> ускоренный рост миндалевидного тела -> повышенная эмоциональная реактивность на лица с отрицательными эмоциями и сниженное восприятие черт лица

Предположительно в результате неблагоприятной ситуации у детей возникали трудности с эмоциональной регуляцией, с самоорганизацией в социальной обстановке и с восприятием лиц. Дети, которые росли в семьях, при просмотре фотографий лиц задействовали кортикальные участки (включая кору верхней височной доли и латеральную затылочно-височную извилину, отвечающую за знания и опыт). А дети из детских домов не задействовали выше расположенные участки. Вместо этого у них происходила стимуляция миндалевидного тела и других подкорковых участков. Следовательно, имплицитная и эксплицитная память опыта обусловлена первыми годами жизни.

(обратно)

23

Данная статистика приводится для населения США. Допустимо варьирование результатов в зависимости от изучаемой культуры и времени проведения. Результаты новых исследований могут изменить статистику, а изучение групп высокого риска: людей, живущих в бедности, наркозависимых и пациентов с психическими расстройствами – способно показать степень ненадежной привязанности, отличную от приведенных цифр. Кроме того, антропологи рекомендуют не «патологизировать» участников исследований, так как термин «ненадежная привязанность» может быть унизительным для ребенка. Другими словами, проблема не в закомплексованности ребенка, а в том, что его отношения с родителями не были оптимальными и привели к ненадежной привязанности.

(обратно)

24

Этот тип привязанности также называют сопротивляющейся привязанностью. Она проявляется в том, что в ситуации стресса ребенок отказывается от утешения.

(обратно)

25

Окружающая среда ребенка играет важнейшую роль в установлении типа привязанности. Вклад наследственности в нормальную диссоциацию может быть существенным, а ситуации, в которых взрослый оказывается психологически недоступным для ребенка или пугает его, способны вызывать патологическую диссоциацию. Дети с определенными вариантами гена допаминовой системы имеют более интенсивные реакции на подавляющие события.

(обратно)

26

Окружение и гены играют важную роль, и родители не определяют весь путь нашего развития. Стивен Пинкер полагает, что в современном мире влияние родителей на детей слишком преувеличено. И хотя наследственность влияет на темперамент, темперамент и генетика вовсе не доминируют в установлении той или иной привязанности. Более важным фактором служит наш опыт взаимодействия со взрослыми в раннем детстве.

(обратно)

27

Американский психолог и нейробиолог Яак Панксапп предположил, что у нас имеется множество мотиваций (например, для игры, власти, распределения ресурсов, продолжения рода или заботы) с подкорковой организацией, функционирующих практически независимо друг от друга. Противоположной точки зрения, подчеркивающей значение коры в ощущении эмоций, придерживается Ричард Дэвидсон.

(обратно)

28

Любопытно, что джазовая импровизация, в отличие от исполнения классической музыки, требует активного участия медиальной префронтальной коры.

(обратно)

29

Полосатое тело играет решающую роль в факторе мотивации, и во время экспериментов его активация была снижена у людей с избегающим типом привязанности, которые видели улыбающиеся лица. Активация миндалевидного тела усиливалась в ответ на враждебные лица у людей с амбивалентной привязанностью.

(обратно)

30

Одно из первых исследований, продемонстрировавших долгосрочное ослабление симптомов и изменение деятельности мозга, было проведено в Калифорнийском университете при помощи стратегий когнитивного поведения, обсуждения механизмов работы мозга и тренировки осознанного внимания в качестве одного из компонентов лечения взрослых.

(обратно)

31

Согласно исследованиям, даже выигрыш в лотерею не делает людей счастливее. Вопреки расхожему мнению, то, что, как нам кажется, сделает нас счастливее, и то, что на самом деле делает нас счастливее, не совпадают.

(обратно)

32

Помимо потенциала, определяемого наследственностью, на развитие мозга непосредственно влияет наш культурный опыт.

(обратно)(обратно)

Оглавление

Предисловие

Введение Ныряя во внутреннее море

  Что такое майндсайт

  Новый подход к благополучию

  Неверная трактовка майндсайта

  Как научиться наблюдать за своим сознанием

Часть I Путь к благополучию Что такое майндсайт 1 Поврежденный мозг, потерянная душа Треугольник благополучия

    Расколотый мозг

    «Ты-карты» и «я-карты»

    Треугольник благополучия: сознание, мозг и взаимоотношения

    Умение четко видеть, отпускать и впускать

    «Подручная» модель мозга

    Ствол

    Лимбические структуры

    Кора

    Префронтальная кора

  2 Блинья гнева Потерянный и найденный майндсайт

    Когда мы теряем голову

    Механизм неосознанного поведения

    Причины нервных срывов

    Три аспекта рефлексии: открытость, наблюдательность, объективность

    Рефлексия и восстановление связи

    На пути к восстановлению связи

    Связь нейронов

    Мозг в теле

  3 Покидая «эфирный купол» Где находится сознание?

    Нет времени для слез

    Определение сознания

    Сознание – это поток энергии и информации

    Сознание как регулирующий процесс: отслеживание и модификация

    Универсальное определение сознания

    Межличностная нейробиология

    Уточнение понятия «майндсайт»

    Зеркальное отражение сознания в нейронах

    Зная себя, понимаю тебя

  4 Хоровое пение Путь к гармонии и здоровью

    Многоголосие

    В поисках интеграции

    Здоровое сознание: многоплановость и самоорганизация

    Река интеграции: скованность и хаос против гармонии и гибкости

    Восемь сфер интеграции

    Интеграция осознанности

    Горизонтальная интеграция

    Вертикальная интеграция

    Интеграция памяти

    Нарративная интеграция

    Интеграция различных состояний

    Межличностная интеграция

    Темпоральная интеграция

    Майндсайт и свобода

Часть II Способность меняться Майндсайт в действии 5 Американские горки нашего сознания Укрепление оси осознанности

    Ненадежное сознание

    Осознанный подход к трансформации сознания

    Концентрация внимания, трансформация мозга

    Внимательный мозг

    Подростковый мозг и префронтальная кора

    Упражнение на осознанное внимание: концентрация на дыхании

    Тренировка осознанности и стабилизация сознания

    Наблюдательность

    Объективность

    Открытость

    Стабилизированное сознание 6 Играющее в прятки полушарие Равновесие между левым и правым полушариями

    Из прошлого в будущее

    Право и лево

    Ваш мозг еще не СТАР

    Развитие правого полушария

    Телесные ощущения

    Невербальное соединение

    Образы

    Налаживание связи между левым и правым полушариями

    Установление межличного майндсайт-контакта

    Укрепление синаптической интеграции

  7 Парализованная ниже шеи Восстановление связи между сознанием и телом

    Забытое тело

    Убежать от боли

    Сигналы ствола: Внимание! Бей, беги или замри?

    «Язык» лимбической доли: первичные и универсальные эмоции

    Ощущение осмысленности

    Защитная стена

    Внимание к телу

    Создание внутренних ресурсов

    Расширение границ терпимости

    Целительная сила присутствия

    Мудрость тела

    Образы исцеления

  8 Узники прошлого Память, травма и восстановление

    Как формируются и возвращаются воспоминания

    Имплицитная память: основные фрагменты головоломки ментального опыта

    Неосознанное кодирование

    Эксплицитная память: собирая мозаику сознания

    Гиппокамп: мастер собирать мозаики

    Когда гиппокамп отключается

    Травма, память и мозг

    Использование функций гиппокампа для лечения психологических травм

    Упасть в грязь лицом

  9 Разобраться в собственной жизни Привязанность и мозг-рассказчик

    Типы привязанности

    Создание связного нарратива

    Интервью для оценки привязанности у взрослых

    Соответствие между нарративом взрослого и детской привязанностью

    Новое окно в сознание

    Надежное сознание

    Игнорирующее сознание

    Тревожное сознание

    Дезорганизованное сознание и нерешенные проблемы

    Свет в нашей жизни

  10 Наши множественные сущности Восстановление связи с глубинной сущностью

    Заблудившийся в знакомых местах

    Неразрешимый конфликт

    Стыдливый мозг

    Наши многочисленные «я»

    Психическое состояние

    Сверху вниз и снизу вверх

    Интеграция состояний: мы между ними и внутри них

    Распутывание узла стыда

    Поиск внутреннего «я»

    «Мы»-состояния единения

  11 Нейробиология понятия «мы» Защищая друг друга

    Жизнь без гармонии

    Ощущение безопасности рядом с другим человеком: восприимчивость и реактивность

    Фокусируясь на сознании

    Осмыслить прошлое и освободить настоящее

    Решение измениться

    Кривые зеркала

    На сцене появляется тело

    Дифференциация и единение

    Колесо осознанности для двоих

  12 Время, приливы и отливы Столкновение с неопределенностью и смертностью

    Быстротечность, неопределенность, смертность

    Смерть Принца

    Неопределенность у моря

    Поиск определенности

    Что действительно важно?

    На сцене появляется контролер

    Время полной неопределенности

    Концентрация внимания для изменения структуры мозга

    Спасибо, контролер

    Каналы сомнений

    Принятие неопределенности

    Поддержание наших связей Эпилог Расширение сферы участия и обогащение своего «я»

  Как вдохнуть жизнь во все сферы интеграции

  Мы и они

  Больше, чем «я»

  Ясный взгляд

Основные термины

Благодарности

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно